Глава 8

Солнце клонится к горизонту, касаясь багряным боком частокола копейных наверший, ушедшего далеко вперед авангарда. Скорее всего, это последний закат, который я увижу. И не только я. Многие завтра будут мертвы.

Завтра мы станем героями и высечем свои имена на арке ворот, ведущих в вечность. Завтра мы станем пищей для стервятников, которые уже кружат над нашей колонной. Завтра мы станем легендой. Чьим-то воспоминанием, чьей-то болью и чьим-то проклятием. Завтра…

Но сейчас мы просто солдаты. Смертельно уставшие солдаты, с головы до ног покрытые серой пылью. Братья по оружию, тяжело и размеренно шагающие по извилистой дороге на запад, навстречу своей последней битве.

Умирать — наша работа. И мы привыкли делать ее честно и спокойно, не задавая лишних вопросов и не ожидая снисхождения. На лицах тех, кто идет со мной плечом к плечу, нет ни отчаяния, ни страха, ни обреченности. На них только пыль…

Завтра я поставлю точку в этой истории. Даже если весь легион ляжет среди покрытых сочной весенней травой холмов и мне придется в одиночку идти на горы мечей, завтра я сделаю то, что долгие годы было моей единственной целью.

Вару удалось ускользнуть из лагеря. Не знаю, как. Когда я вернулся, его уже не было. Так же как и прежнего легата. Новому командующему легионом хватило моего слова и пленного вождя, чтобы снять с меня все обвинения. Мало того. Я получил наградной браслет и стал старшим центурионом пятой Германской когорты Второго Августова легиона. Достойная награда. Но я бы согласился снова стать простым легионером, в обмен на одну короткую встречу с всадником по имени Оппий Вар.

Но судьба снова играет со мной. Играет, будто хочет довести до самого края. Хотя, кажется, тогда в деревне, я уже перешел черту. Но у Фортуны, видно, другое мнение на этот счет.

Утешает одно — Вар будет искать встречи со мной на поле боя. Он знает, что камень у меня. Не может не знать… Мы связаны с ним одной нитью. Наши пути переплелись так плотно, что один уже не может существовать без другого. Мы одно целое. У нас одна судьба на двоих.

Но долго это продолжаться не может.

* * *

Я стою на правом фланге передней центурии и наблюдаю за тем, как остатки нашей кавалерии пытаются выйти из боя и нырнуть за линию пехоты. Но германцы наседают плотно.

Переминающийся рядом с ноги на ногу Кочерга говорит:

— Гиблое дело. Сейчас они сомнут все левое крыло. И загонят его в болото. Тогда держись. Чего мы-то стоим, Гай? Надо перестраиваться.

— Успеем.

— Ага. На тот свет.

Кочерга сморкается в кулак и вытирает ладонь об тунику. Он считает себя выдающимся стратегом. Но чаще всего, давая советы, попадает пальцем в небо. Выше опциона ему не подняться.

— Ты бы шел на свое место, — говорю я ему. — Скоро начнется. У нас половина центурии зеленая, как лист по весне. Так что иди, подбодри их пинками под зад.

— Сейчас, сейчас. Оттуда же ничего не видно. Какого рожна не дают команду перестраиваться?!

— Успокойся. Коннице не пройти по болотам. Атака скоро захлебнется. Вот тогда германцы ударят в центр. А мы их встретим как следует.

Я слежу за ходом боя, выискивая в мешанине людей и лошадей человека, из-за которого оказался здесь. Но пока Вара не видно. Конечно, вряд ли он примет участие в атаке, заранее обреченной на провал. Нет, скорее всего он там, за грядой невысоких холмов, где скопились основные силы германцев.

Но все же я до рези в глазах всматриваюсь в мельтешащие фигурки людей, без пощады истребляющих друг друга в пяти стадиях от нас.

Все получается, как я и предсказывал. Кавалерия германцев начала скользить и вязнуть в болотистой, напоенной влагой земле. Союзники и вспомогательные войска, стоящие на левом фланге легиона, поднажали и отбросили германцев. Спустя какое-то время со стороны холмов раздался глухой грохот и завывания — германцы заколотили в свои щиты и загорланили боевые песни.

— Все, бегом на свое место, Кочерга. Сейчас они зададут нам жару.

Впереди послышалась протяжная команда:

— Лучники, то-овсь!

Тут же грохнули наши барабаны и трубы.

— Слушай меня, обезьяны! — крикнул я, перекрывая весь этот шум. — Если хоть один из вас вздумает подохнуть без моей команды, я сам спущусь за ним в Орк и сдеру с него шкуру! Все ясно?!

— Так точно, старший центурион!

— Держите ряды! Прикрывайте товарища слева! Следите за значками! И помните, что германцы умирают также легко, как и все люди!

Сколько раз я уже произносил эти слова? Десятки. Но привык ли я к ним по-настоящему? Нет. По-прежнему они звучали для меня тревожно, как холодный блеск копейного навершия на рассвете.

Германцы приближались стремительно. Наши лучники дали первый дружный залп. Первые ряды наступавших на мгновение поредели, но бреши тут же затянулись. Варвары ответили разрозненными выстрелами. Где-то впереди послышались вопли раненых.

Я искал глазами Вара. Но всадников пока видно не было. Только пешие воины. Они должны были прорвать наш строй. И тогда в разрывы устремится кавалерия, довершая разгром.

Лучники пускали стрелы раз за разом, но варваров это остановить, конечно же, не могло.

— Разомкнуть ряды! — скомандовал я и знаменосец отрепетовал значком команду.

Вспомогательная пехота, сделав свое дело, просачивалась между нами, чтобы занять позиции в тылу. Запыхавшиеся, взмокшие, забрызганные кровью, стрелки хмуро отвечали на шуточки и приветствия легионеров. Они уже схлестнулись с врагом, и перешли грань, отделяющую человека, от животного, одержимого жаждой убийства и страхом смерти.

Скоро настанет и наш черед.

— Пилумы приготовить!.. Две шеренги залп!

Дружное "гха!" и десятки тяжелых дротиков заставляют варваров на мгновение замедлить бег.

— За мечи! Щиты сбить!

Сшибка. Треск, лязг, крики… Легионеры первой линии работают мечами как сумасшедшие. Вторая линия закрывает случайно открывшиеся промежутки. Третья швыряет пилумы поверх голов. Четвертая и пятая орут и колотят мечами об щиты, подбадривая тех, кто умирает сейчас впереди.

Я знаю, что где-то там, позади строя центурии Кочерга почем зря лупит палкой тех, кто малодушно норовит сделать хоть один шаг назад. Солдаты боятся его больше чем варваров. И это хорошо.

Я не отстаю от своих ребят. Нехитрая наука, вбитая в мою голову и тело центурионом по имени Квинт Бык — толкнул щитом, ударил мечом. Несложная, но очень жестокая наука.

Мы держимся. Уставших бойцов заменяют свежие из задних линий. Варваров много, но наша дисциплина и выучка сводят разницу в числе на нет. Мы держимся и будем держаться столько, сколько понадобится соседям справа, чтобы по редколесью обойти варваров с фланга.

Я вижу, что строй немного прогнулся. Совсем чуть-чуть, но сейчас и этого допускать нельзя. Еще слишком рано. Правый фланг не успел подтянуться и перестроиться для атаки. Поэтому я прорываюсь туда, где парням приходится особенно туго.

— Стоять, обезьяны! Стоять крепко, ублюдки! Держаться!

И мы стоим. Строй выравнивается. Я вижу оскаленные, искаженные лица солдат, вижу вздувшиеся мышцы, ручьи пота, стекающие из-под шлемов, вижу их обезумевшие глаза. И верю, что все мы станем героями и высечем свои имена на арке ворот, ведущих в вечность.

Наконец нам командуют отход. Мы должны сделать вид, что не выдержали натиска. Отступить. Заставить варваров втянуться в ловушку, а потом ударить решительно и жестко, чтобы поставить точку в этой битве.

И я, срывая голос ору:

— Назад боевые значки! Отходим, ребята! Отходим! Держать строй, уроды! Назад боевые значки!

В этот момент на вершинах холмов появляется кавалерия варваров. Теперь уж мне не до сражения. Теперь я во все глаза смотрю туда, где появляются все новые и новые всадники.

* * *

Все смешалось. Поле боя похоже на огромный котел, в котором бурлит чудовищная похлебка. Мы завершаем окружение, но германцы так плотно наседают на центр, что исход сражения остается под вопросом.

В стороне перегруппировывается наша кавалерия. На них последняя надежда. Если у них получится смять фланг варваров, мы победим. И каждый из солдат, дерущийся со мной бок о бок молит богов только об одном — чтобы конница сделала свое дело.

И в тот самый момент, когда наши всадники переходят в галоп и разом дружно наклоняют копья для первого удара, я замечаю Вара. Он смотрит прямо на меня.

Грохот боя стихает. Бешеная круговерть битвы замирает, будто какой-то волшебник превратил людей в статуи.

Всадник Оппий Вар. Убийца моего отца. Убийца Марка Кривого. Убийца Квинта Быка. Убийца Куколки. За каждого из этих людей он должен умереть. Жаль, что у него всего одна жизнь.

Всадник Оппий Вар. На этот раз ему не уйти.

Сражение снова оживает. Рядом со мной падает легионер с подрубленными ногами. Визжащий от радости варвар оказывается рядом со мной, но он слишком увлечен раненым и не видит меня. Машинально я вгоняю меч ему в бок, не спуская глаз с Вара.

А потом достаю из-за пояса Сердце Леса и поднимаю его высоко над головой.

Вар внимательно смотрит на меня. В его взгляде что-то очень похожее на сожаление и усталость. Вот он отворачивается и что-то командует окружающим его воинам. Это отборные бойцы. Все вооружены мечами. У всех превосходные дорогие доспехи. Личная охрана. Лучшие из лучших. Они окружают его плотным кольцом. И вся эта компания начинает прокладывать путь ко мне.

Я не собираюсь ждать, когда они подойдут поближе. Я и так ждал семнадцать лет. Как сказал отшельник? Все дороги должны куда-нибудь привести? Да, несомненно. И похоже, это как раз то место, где усталый путник найдет, наконец, отдохновение и покой.

И когда наши клинки высекают первые искры, я уже знаю, что Вара не спасет ничто.

Время замедляет свой бег. Телохранители Вара словно продираются сквозь толщу воды. Я наперед знаю каждое их движение и могу без труда парировать каждый удар. Какие же они медленные, о боги! Как же неуклюжи их атаки! Как же слабы удары их мечей!

Я даже не могу назвать это схваткой. Я просто играю с ними в игру под названием «смерть». И все они заранее проиграли.

Без всякого труда я прорываю их кольцо и оказываюсь лицом к лицу с Варом. Нас разделяет всего пять шагов. Пять коротких шагов. И пока я преодолеваю их, с упоением смотрю, как меняется лицо моего врага. От торжества к недоумению, от надежды к отчаянию, от ярости к ужасу. О! За эти мгновения не жалко отдать жизнь.

Мы сошлись. И я вложил в свой удар всю ненависть, которая копилась во мне долгие годы. Этот удар должен рассечь Вара на две половины. Его не спасет ни щит, ни доспехи… К этому удару я готовился всю жизнь. Этот удар и есть точка, которую я должен поставить в нашей с Варом истории. И он не может оказаться не смертельным…

Но вместо того, чтобы с тяжелым хрустом врезаться в тело Вара, меч вдруг ломается с жалобным звоном, словно сделан из горного хрусталя.

И я слышу, как Вар торжествующе орет своим воинам:

— Убейте его! Возьмите камень! Камень!

У меня есть всего одно мгновение, чтобы исправить то, что сотворил случай. Исправить и тем доказать, что последнюю точку в любой истории должен ставить человек.

Не обращая внимания на приближающиеся острия копий, я рву жилы в сумасшедшем броске, и мои пальцы смыкаются на горле Вара. Мы падаем на землю, и его предсмертный хрип звучит для меня божественной музыкой.

Я не чувствую вонзающихся в мое тело мечей. Я не чувствую копий, рвущих мою плоть.

В этом мире нет ничего, кроме вылезающих из орбит глаз Вара и треска ломающихся под моими пальцами позвонков. Я знаю, что эту хватку не разорвут и после моей смерти.

Мы лежим так долго. Лежим, как одно целое. Сцепившись в смертельном объятии. Два врага, не способные уже жить друг без друга.

А потом на меня вдруг наваливается жуткая усталость. Но это уже неважно. Ничего уже неважно, потому что больше мне не нужно сражаться. На залитых солнцем полях меня ждет только покой. И долгий, долгий отдых…

Я вижу, как навстречу мне с вершины холма бежит по пышной и мягкой траве Куколка. Она радостно кричит мне что-то. Слов я разобрать не могу, но чувствую, что важнее них я ничего в жизни не слышал. Мне не терпится узнать, что же это за слова. Поэтому я, превозмогая усталость, начинаю свой бег навстречу ей. И с каждым шагом бежать мне становится все легче и легче. Ноги сами несут меня туда, за гряду далеких холмов, где меня любят и ждут. Пока я, наконец, не отрываюсь от земли…

Так, среди германских лесов, в 786 году от основания Рима, когда консулами были избраны Друз Цезарь и Гай Нортан Флакк, закончилась история, начавшаяся семнадцать лет назад жаркой летней ночью в предместьях Капуи.

И так погиб я, Гай Валерий Крисп, старший центурион пятой Германской когорты Второго легиона Августа.

DIXI

Оглавление