• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

До излучины реки я добрался без всяких приключений. Обычная река, обычный лес. Нексолько раз, правда, видел отряды варваров, направляющихся на запад, к границе. Но они проходили вдалеке, бодрым маршевым шагом. Непохоже было, чтобы они кого-нибудь искали. Однако, то что они не охотились за мной, а шли к какой-то своей цели, шли уверенно и почти весело, наводило на мысль, что легионам придется в этих лесах солоно. Варвары прекрасно знали о готовившемся вторжении и принимали меры. Наши парни наткнутся на серьезное сопротивление. Как бы не было повтороения Дэрского ущелья. Мне не терпелось добраться до лагеря и сообщить обо всем, что я видел. Может быть, мои сведения спасут не одну солдатскую жизнь.

Но поворачивать сейчас назад было бы глупо. Для начала мне нужно разобраться с камнем и захватить какого-нибудь знатного германца. Иначе мне не дадут и рта раскрыть — казнят и все. Ничего я не сообщу… Все, что я мог сейчас сделать для ребят — смотреть во все глаза по сторонам, да нахлестывать коня, чтобы поскорее доехать до старого отшельника.

У излучины я был к вечеру. Жрец не обманул — слева действительно виднелась поросшая лесом гора, напоминавшая голову волка или собаки. На глаз до нее было миль пятнадцать. Если идти всю ночь, то завтра к полудню я буду у подножья. А там уж как повезет. Гора немаленькая, и отыскать там пещеру будет непросто. К тому же, как говорил друид, вокруг болота…

Я все-таки решил не рисковать и отдохнуть хоть половину ночи. Беспокоился не столько о себе, сколько о коне. Ни к чему его загонять. Неизвестно, как все обернется, а без коня я отсюда и не выберусь. Так что шел к горе, пока совсем не стемнело. Потом нашел подходящее местечко и устроился на ночлег.

Надо сказать, что ни одной ловушки на своем пути я пока не встретил. Да и лес стоял тихо-мирно, опровергая все россказни жреца. Но когда остановился на отдых, все-таки меч держал поближе и не забывал подбрасывать веток в огонь. Если отшельник действительно так оберегает свои владения, то сейчас самое время показать непрошенному гостю, кто в этих местах хозяин.

Полночи я, не смыкая глаз, пялился в темноту. Но потом усталость все-таки взяла свое, и я задремал, привалившись к дереву. Проспал совсем недолго. Луна была почти на том же месте, где я оставил ее засыпая. В первое мгновение я даже не понял, что меня разбудило. Просто чувство опасности, не подводившее меня ни разу, заставило открыть глаза и крепче сжать рукоять меча. Сердце колотилось так, что заглушало все звуки. Я заставил себя дышать спокойнее и прислушался. Неподалеку раздася хруст ветки. Причем, было непонятно, откуда идет звук — справа или слева. Я перестал дышать совсем. Снова хруст. И опять неясно откуда.

Я бросил несколько веток в огонь и встал, прижавшись спиной к дереву. В одной руке кинжал, в другой меч. Кажется, сейчас начнется…

Но этот хрустящий ветками «кто-то» не торопился приближаться ко мне. Ветки ломались то в одной стороне, то в следующую минуту — совершенно в противоположной. И хрустели они не так, как бывает, когда подкрадываясь случайно наступишь на гнилой сучок. Тот, кто бродил поблизости вовсе не хотел скрываться. Он шагал смело и уверенно, хоть и осторожно — по ночному лесу не побегаешь. Вернее, не он, а они. Не мог один человек или зверь оказываться одновременно в нескольких местах.

Вдруг меня осенило — неизвестные просто сжимают кольцо вокруг меня! Скорее всего, варвары кинулись по моему следу, после того как жрец поведал им о том, куда я собрался. И вот настигли. Теперь вместо того, чтобы играть со мной в ненужные прятки, они окружили меня и вот-вот бросятся со всех сторон в атаку. Как же я сразу не понял этого! Неужели я, старый вояка, не разгадал такого простого маневра сразу? Должен был понять сразу же, как только услышал хруст в другой стороне. Почему же мне не пришло это в голову?

Ругая себя последними словами, я приготовился защищаться. Бежать было бессмысленно. Мне не просочиться через такой плотный строй германцев.

Хрустело теперь непрерывно. Будто вся армия объединенных племен собралась здесь, чтобы схватить одного единственного центуриона. Однако не было слышно ни команд, ни лязга оружия. Что же, они решили взять меня голыми руками? Я вертел головой, стараясь не пропустить начала атаки, но варвары не торопились. Я вслушался в треск веток. Так могли вести себя только сумасшедшие. Похоже, они просто ходили кругами. И как-то странно — несколько шагов в одну сторону, потом несколько в другую, затем полный круг. То бегом, то шагом… Треск то отдалялся, то раздавался совсем рядом — протяни руку и дотронешься до наступившего на ветку.

Нет, это не варвары, — осенило меня. Это проделки отшельника. Сейчас выползет на поляну какое-нибудь чудовище и примется плевать в меня ядом. Я усмехнулся. Ну-ну, посмотрим, на что способен этот полоумный старикашка.

И тут из темноты вылетела, словно выпущенная из пращи, еловая шишка и ударила меня прямо в лоб. Раздалось мерзкое хихиканье. Я убрал кинжал в ножны и сам достал пращу. Раскрутил ее и метнул камень в темноту. Снаряд угодил в дерево, стоявшее, видимо, совсем рядом, отрикошетил от него и ударил меня в грудь. Несильно, но ощутимо. Следом за ним прилетела еще одна шишка. И снова аккурат в лоб.

Ну конечно! Я же стою рядом с костром. Лучшей мишени не придумать. Хорошо еще, что нападавший бросает шишки, а не камни или свинцовые шарики. Я быстро закидал костер землей и прижался спиной к дереву. Теперь шансы уравнялись. Посмотрим, кто кого. Я зарядил пращу.

На этот раз я даже не слышал, как камень ударился в дерево. Мне показалось, что тот парень поймал его в воздухе и метнул в меня. Плечо заныло. А третья шишка рассекла кожу на лбу. Эту перестрелку я явно проигрывал.

Неизвестный стрелок опять гнусно хихикнул, а его подельники с жутким треском обежали вокруг поляны. Ни дать ни взять целое стадо боевых слонов. Потом все стихло на несколько минут. Ни шороха, ни смеха… Когда я уже вздохнул с облегчением, из темноты вылетела шишка. Как всегда метко. Следом за ней посыпался целый град шишек, палок, комьев земли… Ни один из снарядов не пропал даром. Все угодило прямехонько в меня. Не больно, но до слез обидно.

— Эй вы! — завопил я, потрясая мечом. — Выходите и деритесь, как мужчины! Хватит прятаться! Трусы! Жалкие обезьяны! Идите ко мне! Я покажу вам как надо сражаться!

Ответом мне был издевательский хохот. И непонятно было, один человек смеется или сотня. Да и человек ли?..

Я схватил палку и запустил ее в кусты. Стоит ли говорить, что через мгновение еще одна шишка впечаталась мне в лоб… Я в сердцах плюнул, выкрикнул еще несколько ругательств и плюхнулся на землю. Будь что будет, но больше в эти игры я не играю. Пусть хоть все шишки этого леса перекидают, не шевельнусь. Вот если выйдут на поляну, вот тогда…

Словно поняв, что веселье закончилось, лесные стрелки успокоились. Походили еще немного кругами, запустили в меня пару шишек и затихли.

Я перевел дух. Встал, отряхнулся, обошел поляну. Ничего и никого. Абсолютная тишина. Ушли, — подумал я. И направился к костру. Надо было развести огонь, перекусить и отправляться в путь. Но когда я подошел к погасшему костровищу, случилось нечто необъяснимое. Засыпанные землей обугленные ветки вдруг вспыхнули сами собой. Да так ярко, что на мгновение на поляне стало светло как днем.

Отшельник оказался вовсе не таким, каким я его себе представлял. Я думал увидеть мрачного иссохшего старика, мечущего молнии из глаз и пускающего дым из ушей. Да еще обязательно гигантского роста, уж не знаю, почему. Но когда приблизился к черному провалу пещеры, увидел сидящего на камне сморчка, который легко уместился бы в мой походный короб. Сморчок с озабоченным видом перебирал грибы, невесть как собранные им в разгаре весны. Совершенно лысый, с длиннющей бородой в которой застряли веточки, листья и прочий лесной мусор, в неимоверно грязных лохмотьях. Таким предстал передо мной самый могущественный колдун, держащий в страхе все окрестные земли. Отшельник что-то бормотал, подносил к длинному крючковатому носу гриб за грибом, быстро обнюхивал, отбрасывал негодные, подходящие складывал в аккуратную кучку, время от времени раздраженно сплевывал и постоянно чесался. На мое появление он не обратил ни малейшего внимания. Рядом с ним сидела белка и склонив набок голову наблюдала за полетом каждого гриба.

Я немного постоял, не зная, с чего начать разговор. Да и вел себя старик очень странно, кто угодно растеряется от такой встречи. Однако, стоять и молчать было глупо. Не ради этого я чуть не утонул в болоте.

— Здравствуй, старик, — как мог уважительно сказал я. — Прости, что нарушаю твой покой. Ни за что не стал бы этого делать, но мне очень нужна твоя помощь.

Очередной гриб полетел в сторону и чуть не угодил в меня. Старик же будто ничего не слышал. Только белка недовольно покосилась на меня.

Может, он глуховат? В его-то годы!

Я откашлялся и повторил свое приветствие, но уже громче. На этот раз даже белка не удостоила меня взглядом. Обоих волновали только грибы. Я подошел ближе и встал прямо напротив старца. Если он не слышит, то уж видеть-то должен. Хотя бы и плохо. Добился я лишь того, что выброшенный отшельником гриб угодил мне в глаз. Вроде бы как случайно.

— Эй! — гаркнул я. — Старик! Ты слышишь меня?

Если он и услышал, то виду не подал. Невозмутимо он поднял гриб, обнюхал его со всех сторон, сморщился и отшвырнул в сторону. То есть в меня. И опять попал в глаз.

Я начал терять терпение. Но все же постарался держать себя в руках. Если он так силен, как про него говорил жрец, лучше с ним не ссорится. Превратит в камень и будет дальше грибы перебирать. Но стоять и молча смотреть на этого сморчка тоже не хотелось. Времени было мало.

Я решил зайти с другой стороны.

— Старик, если хочешь, я помогу тебе с твоими грибами. Вдвоем мы управимся быстрее. Ты не злись. Я скоро уйду. Не буду мешать тебе. Только ответь на один вопрос и все, больше меня не увидишь.

С тем же успехом я мог разговаривать с белкой. Ладно, если он так хочет, я подожду. Пусть закончит перебирать свои грибы.

Я уселся на землю, сорвал травинку и сунул ее в рот. После того как я целый день провел по пояс в ледяной воде болот, погреться на солнышке было здорово. Я ослабил пояс, привалился к теплому валуну и стал наблюдать за отшельником.

Тот занимался своим делом как ни в чем не бывало. Белка же время от времени посматривала на меня, будто ожидая, когда же я, наконец, уберусь отсюда.

Так прошел час. Я уже почти уснул, разморенный ласковым весенним солнышком. Но услышав, что бормотание стихло, встрепенулся и посмотрел на старика. Тот заботливо укладывал отобранные грибы в кособокую корзинку. Я понял, что пришло время повторить свою попытку.

— Здравствуй отшельник. Я вижу, ты закончил. Может, теперь выслушаешь меня? Обещаю, я не отниму у тебя много времени. Ответь только на один вопрос и я оставлю тебя в покое. Да, и прости, что пришел без приглашения. Просто, понимаешь, дело очень важное…

Пока я произносил свою речь, старик закончил складывать грибы, встал, потянулся, захрустев костями, почесал бороду и поднял с земли корзинку. Белка запрыгнула ему на плечо.

Я тоже вскочил.

— Если тебе нужны деньги, у меня есть немного, — быстро сказал я, поймав, наконец, равнодушный взгляд старика. — Но я могу вернуться потом и принести столько золота, сколько ты скажешь. Назови свою цену. Обещаю, что расплачусь. Могу оставить коня в залог…

Но тут старик меня удивил в очередной раз. Он повернулся ко мне спиной и, спокойно бросив через плечо на отличном греческом: "пошел вон", скрылся в черном провале пещеры. Огромный камень, стоявший рядом со входом сам собой дрогнул, качнулся и сдвинулся в сторону, замуровав пещеру.

Я остался один.

Целый день я провел рядом с пещерой отшельника, но он так больше и не вышел. Наступила ночь. Я натаскал веток, развел костер, отыскал небольшой ручеек, напился до отвала воды, чтобы не так хотелось есть — сухари и мясо закончились еще утром — и улегся прямо на камни, перегородив выход из пещеры.

Рано или поздно, он должен выйти. Остается лишь дождаться этого. А там схватить его за бороду и потолковать как следует.

С этой мыслью я закрыл глаза и спокойно уснул.

Следующий день не принес ничего нового. Старик не появлялся. Я послонялся по окрестностям в поисках чего-нибудь съестного. Но весна не самая сытная пора в лесу. Ничего, кроме зеленых, с горошину ягод не нашел. Попробовал пожевать их, но тут же выплюнул — все равно, что траву есть. При определенной ловкости можно было бы подстрелить какого-нибудь зверька из пращи, но все обитатели леса словно попрятались. Ни белки, ни ящерицы, ни змей. Даже птиц не было видно, хотя их трели звучали из крон звонко и весело.

С пустыми руками и животом я вернулся к пещере. Вход был по-прежнему завален валуном. Я снова напился воды, пытаясь приглушить чувство голода, и разлегся на солнце. Если под рукой не оказывается того, что тебе нужно, бери то, что есть и попробуй извлечь из этого максимальную выгоду. Этому научила меня жизнь. Коли уж нет старика и еды, хоть отдохну как следует.

До самого вечера я грелся, ждал отшельника и мечтал о том, что сделаю, когда камень будет у меня. Сходил искупаться к ручью, натаскал валежника для ночного костра, внимательно изучил местность, на случай каких-либо неожиданностей. Когда стемнело, развел огонь и лег спать. Заснуть на голодный желудок было непросто, и я проворочался до полуночи на жестких камнях. Меня не покидало чувство, что за мной следят. Несколько раз я резко вскакивал и всматривался в темноту, стараясь заметить наблюдателя, но ничего не получалось. Вокруг все было тихо и спокойно. В конце концов, мне это надоело и я все-таки задремал, плюнув на всех отшельников этого мира.

Точно так же прошли еще два дня. Я голодал, спал, бродил без дела вокруг пещеры, снова спал. Попробовал ловить рыбу в ручье, но из этой затеи ничего не вышло. Ни тонкой бечевки, ни крючка у меня не было. Да и рыбы, судя по всему, в этом ручье от начала мира ничего живого не водилось. Есть хотелось так, что я уже начал поглядывать на коня, который за эти несколько дней, в отличие от меня, нагулял себе бока. Пожалуй, если старик не выползет из своей норы в ближайшее время, я могу и не устоять перед искушением.

А отшельник, как раз и не торопился выходить. Поначалу я думал, что из пещеры есть второй выход, облазил всю гору, но ничего похожего не нашел. Выход был только один, но он уже четвертый день был завален камнем. У него там должен быть целый склад провианта. Видать, долго готовился к осаде. Гнусный старикашка! Что ему стоит ответить на один вопрос? Я ведь не для себя стараюсь. Этот проклятый камень мне нужен лишь для того, чтобы успокоить дух отца и поймать Вара. Потом я отнесу его туда, где его оставили варварские боги, будь они неладны. Так почему бы не сказать, где найти этот амулет? Что от него, убудет, что ли?

Я решил подождать еще один день. Ровно один день. Ни секундой больше. Если послезавтра на рассвете старик не выйдет, я уйду. Отправлюсь в деревню за ценным пленником, а оттуда — в лагерь. Если, конечно, наши еще не выступили в поход. И не нарвались на армию германцев. Вот ведь дерьмо! Я сижу здесь без дела, а, может быть, в эту самую минуту ребята выстраиваются в боевой порядок. Обидно. И все из-за ополумевшего сморчка, потерявшего вместе с разумом и совесть.

Уснул я, размышляя о том, что сделаю с этим поганцем, когда он высунет свой длинный нос из пещеры. Если бы он мог читать мысли, то, наверное, помер бы от ужаса в своей вонючей норе.

Разбудило меня чье-то прикосновение. Я вскочил на ноги, готовый к драке. Из-под ног с сердитым стрекотом порскнула белка, которая, видно, и трогала меня за лицо. Забралась на камень и уставилась на меня. Мне показалось, что она ухмыляется. В эту минуту камень, загораживающий вход в пещеру, дрогнул и пополз в сторону. Я положил руку на рукоять меча.

Отшельник, не глядя на меня вышел из пещеры и потрусил за ближайший валун. Вскоре оттуда послышалось журчание. Судя по продолжительности, можно было подумать, что все эти дни он терпел. Если так, то он крепкий парень. Мочиться раз в неделю — это надо уметь.

Пока старик делал свои дела, я решил, что нужно отрезать ему пути к отступлению. Подошел к пещере и уселся, загородив вход. Теперь он пройдет туда только через мой труп.

Наконец, старик появился из-за валуна, на ходу поправляя свои обноски. Белка тут же спрыгнула с камня и взлетела ему на плечо. Вдвоем они направились ко мне. Отшельник остановился в двух шагах от меня, посмотрел на плывущие на нами облака, принюхался к чему-то, поморщился и спросил, глядя в сторону:

— Чего надо?

От волнения я даже забыл, что собирался задать ему хорошую трепку.

— Здравствуй, отшельник, — пробормотал я, переминаясь с ноги на ногу, как ученик перед строгим учителем. — Извини, что потревожил тебя…

— Надо чего? — все так же в сторону повторил старик.

— Я хотел… Мне нужно… Ты можешь сказать мне, где находится камень, который друиды называют Сердцем Леса?

Старик оттопырил нижнюю губу, почесал белку за ухом, как собаку, почесался сам и только после этого ответил:

— Ну могу.

Я аж подпрыгнул от радости и весь обратился в слух. Но старик молчал. Почесывался и молчал, не глядя на меня.

— Эй, — напомнил я о себе. — Почему ты молчишь?

— А что я должен говорить?

— Как это… где камень. Ты ведь сказал, что знаешь, где он.

— Ну знаю.

— Вот и скажи мне.

— Не хочу.

— Почему?

Старик, наконец, посмотрел на меня. Посмотрел оценивающе, будто я раб на рынке.

— Да мерзкий ты какой-то, — равнодушно ответил он и снова отвернулся.

Ну и ну! Вот так ответ! И за этим я сюда шел? Для этого похищал друида, для этого замарал руки пытками, для этого чуть от голода не подох? Только для того, чтобы какой-то покрывшийся от старости мхом сморчок сказал, что мерзкий?!

Я задохнулся от ярости. Рука сама вытащила из ножен меч. На старика это никакого впечатления не произвело. Он даже не посмотрел в мою сторону. Болтал в полголоса о чем-то со своей белкой, будто меня здесь и не было. Это окончательно вывело меня из себя.

Я шагнул вперед и попытался взять старика за плечо. Но он непостижимым образом оказался буквально на ладонь дальше, чем мне казалось. Рука схватила пустоту. Я повторил попытку. С тем же успехом. Старик вроде бы не шевелился. Стоял спокойно и разговаривал с белкой. Но каждый раз, когда я протягивал руку, он невесть как отодвигался от меня ровно настолько, чтобы я не мог до него дотянуться. Словно плыл по воздуху, почти не отрываясь от земли.

Минут через пять этой нелепой игры в догонялки, мой пыл иссяк. Я остановился и растерянно посмотрел на отшельника.

— Чего уставился? — неприязненно спросил он. — Мерзкий ты. Ничего не скажу. Пошел вон.

— Послушай, старик, — устало сказал я. — Мне позарез нужен этот камень. Не для себя. Честное слово. Как только найду одного человека, сразу же верну камень туда, откуда его взял мой отец. Клянусь. Скажи, пожалуйста, где найти Сердце Леса. Скажи и я уйду.

— А может, прямо сейчас уйдешь?

— Только после того, как ты мне ответишь.

— Ух ты! Такой молодой и такой нахальный, — обратился старик на греческом к белке. — Куда идет этот мир? Впрочем, если уж он так сильно хочет… Что ты готов сделать для того, чтобы узнать, где камень?

— Все.

— Все?

— Да.

Старик на секунду задумался.

— Тогда перегнись и поцелуй себя в зад, — сказал он.

И захихикал, негодяй. Это хихикание я уже слышал. Тогда, в ночном лесу. Интересно, кто швырял в меня шишки, он или белка? С нее станется… Я пообещал себе, что из ее шкуры сошью кошелек.

— Не испытывай моего терпения, отшельник, — мрачно сказал я. — Знаю, что ты могущественный маг, но если ты меня разозлишь, вся магия мира не поможет тебе.

— Если ты собираешься запугивать меня, убирайся из моего леса. Мне здесь такие дураки не нужны. Если я и открою кому-то тайну камня, то не безмозглому выскочке, размахивающему мечом.

Белка решила поддержать хозяина и запустила в меня шишкой. При этом повела себя совсем как человек. Взяла шишку передней лапой, присела на задние, широко размахнулась, прицелилась, закрыв один глаз, и швырнула шишку по всем правилам метательного боя. Старик захихикал, приветствуя меткий выстрел. А я подумал, что эта мохнатая тварь куда лучше смотрелась бы ободранной и на вертеле.

Проглотив слюну, я как можно спокойнее и почтительнее сказал:

— Хорошо. Прости меня. Я не буду больше угрожать тебе.

— Пошел вон.

— Не пойду. Я должен узнать, где камень.

— А-а-а… ну-ну, узнавай. Не буду мешать.

С этими словами старик направился к пещере. Он шел прямо на меня, даже не шел, а ковылял, но я почувствовал вдруг, что нет такой силы, которая была бы способна его остановить. Я молча посторонился, старик зашел в пещеру, и огромный валун, как и в прошлый раз сам собой закрыл вход.

Я опять остался один. Голодный, растерянный и, честно говоря, немного напуганный. Никогда прежде я не сталкивался ни с чем подобным. Старик был неимоверно силен. И для того, чтобы это доказать, ему не понадобилось насылать на меня каких-то чудовищ. Все было ясно и так. Мне с ним не совладать. Он может делать все, что захочет. Я же могу лишь уйти. Или терпеть, в надежде на то, что рано или поздно получу от него ответы на свои вопросы. Мой меч был сейчас так же бесполезен, как дырявая фляга в пустыне.

Так я и лег спать. Ничего не добившись, но поняв, что силой можно добиться далеко не всего, что тебе нужно. Иногда приходится подыскивать более действенное оружие, чем копье. В моем случае таким оружием было терпение. Я приготовился ждать столько, сколько нужно. Пусть даже придется сожрать коня.

К счастью, до этого дело не дошло. Меня разбудил старик. Просто подошел и пнул ногой по ребрам.

— Хватит спать, — вместо приветствия буркнул он. — У тебя сегодня много дел.

— Каких дел? — не понял я.

— Умойся для начала. И поешь. Силы тебе понадобятся.

Уговаривать меня не пришлось. Разведенная в воде мука грубого помола с кусочками непонятных грибов показалась мне амброзией. Старик с усмешкой следил за тем, как я хлебаю эту жижу.

— Хлопотное это дело амулеты-то искать, да? — спросил он. — Не поспишь толком и не поешь, верно? И ведь не знаешь даже толком, что найдешь. Может, вовсе тебе эта дрянь и не нужна…

— Ты о чем? — я отодвинул пустую миску, кое-как сработанную из древесной коры.

— Об амулетах… Ты вчера сказал, что готов сделать все, что угодно, лишь бы узнать, где находится Сердце Леса. Так?

Я нахмурился, полагая, что сейчас опять последует предложение поцеловать самого себя в задницу.

— Так.

— Ладно, посмотрим… Ты ведь сам понимаешь, что абы кому я такой секрет открыть не могу. Ты должен быть достоин этого знания. Терпения тебе не занимать, но этого мало. Негодяи тоже бывают терпеливыми.

— Не знаю, кто достоин… Но уж не всяко не Вар и не его прихвостень жрец.

— Как знать… Они, по крайней мере, знают, что они ищут и для чего ищут. А ты и сам толком не понимаешь, на что тебе этот камень.

— Почему не понимаю? Очень даже понимаю.

— Для того чтобы твой враг пришел за амулетом к тебе и ты смог его убить? Для того, что успокоить дух твоего отца? Или чтобы спасти мир от гибели?

— Ну да, для всего этого.

— Для всего — это значит ни для чего. Ты сам придумал себе спасительную соломинку и схватился за нее, не понимая, что по-прежнему тонешь…

— Я не понимаю тебя.

— С чего ты взял, что твой враг придет к тебе, если у тебя будет камень? Все это время он использовал других людей, чтобы заполучить камень. Почему он должен вдруг поступить иначе? Ты сам выдумал это… Дух отца. Ты ведь не говорил с ним об этом, хотя у тебя была возможность. Не он тебе сказал, что не успокоится, пока камень не вернется на свое место. А гибель мира? Ты поверил на слово человеку, который пытал тебя и готов был убить. И все из-за желания завладеть камнем. Ну не глупо ли?

— Подожди, ты хочешь сказать, что все это ложь?

— Какая сторона у монеты истинна, а какая ложна? — туманно сказал старик. — Сейчас я не могу открыть тебе всего. Ты должен пройти испытание. Если все получится, я открою тебе тайну камня. Если нет — она тебя уже не будет волновать.

— Почему?

— Потому что ты умрешь.

Старик погладил белку. Я молчал, переваривая услышанное. Смерть меня не пугала. Меня пугало то, что опять все оказалось намного сложнее, чем я думал. Видно, человеку никогда не понять эту жизнь. Каждый раз, когда кажется, что ты в одном шаге от разгадки, происходит нечто такое, что опять отбрасывает тебя на исходный рубеж. И приходится начинать все сначала, чтобы потом снова зайти в тупик. Нет, воевать куда проще.

— Ну так что, ты хочешь пройти испытание? Повторю условия: сделаешь все правильно — выживешь и узнаешь, где камень и что с ним делать, ошибешься хоть раз — умрешь. И не самой приятной смертью. Выбирай. У тебя есть возможность уйти. Если, конечно, сможешь выбраться из этого леса.

— Сюда-то пройти смог.

— Это потому что я тебе помогал.

— Помогал? Зачем?

— Отвечу. После испытания.

— А что нужно делать?

— Нужно просто решить, хочешь ли ты ввязываться в это дело.

— Я и так по уши в нем.

— Ты в человеческих делах по уши. А здесь замешаны такие силы, по сравнению с которыми силы всех ваших богов вместе взятых — легкое дуновение ветерка. Вот с ними-то тебе и предстоит столкнуться, если решишься. Думай. Я не тороплю.

— Нечего мне раздумывать. Я столько прошел, что поворачивать назад уже поздно. Согласен я на твое испытание, старик. Мне терять нечего.

Старик посмотрел на меня внимательно, коротко вздохнул и встал. Белка спрыгнула с его плеча и нырнула в дальний самый темный угол пещеры.

— Что ж, это твой выбор. Готовься, римлянин.

Ждать пришлось до вечера. Весь день я не видел старика. Он ушел куда-то, сказав, чтобы я не выходил из пещеры до его возвращения и не вздумал подглядывать за ним. За мной присматривала белка. Стоило мне подойти к выходу, она начинала тревожно стрекотать. Я почему-то был уверен, что отшельник прекрасно знает, чем я занимаюсь. И белка играет в этом не последнюю роль. Так что раздражать тварь не стал. Улегся на охапку прелой соломы и принялся ждать испытания.

Мне было немного смешно. Ну какое испытание может придумать старик? Чем он может меня удивить? Меня, повидавшего столько, что хватит этому отшельнику на три жизни. Лавина тяжелой парфянской конницы, стремительно накатывающаяся на железного ежа когорты; обстрел такой плотный, что на сверкающие доспехи легиона набегает тень даже в самый безоблачный день; боевые слоны, способные насадить на каждый бивень трех человек и после этого вытоптать половину центурии; строй полуголых варваров, сковавших свои щиты цепями, чтобы не разорвать линию; города, в которых вырезаны даже собаки и кошки… Да много чего можно припомнить. И после всего этого он хочет меня еще как-то испытать. Ну не смешно ли?

Отшельник появился, когда тревожно-багровое солнце коснулось верхушек елей. Казалось, те сами вот-вот вспыхнут от этого прикосновения.

— Пора, — сухо сказал старик.

Мы вышли из пещеры. В руках отшельник держал грубый глиняный горшок, от котого шел легкий парок.

— Выпей это, — он протянул горшок мне.

Я заглянул внутрь. Там дымилось какое-то мутно-зеленое варево с островками плесени. Даже смотреть-то было противно, не то что пить. Но делать было нечего, сам вызвался. Я задержал дыхание и залпом выпил отвар. Зубы заломило от холода, будто я набрал в рот пригоршню снега. Зато внутри стало горячо-горячо, аж слезы выступили. Ну и пойло!

— Теперь сядь, — приказал старик.

Я послушно опустился на камень. Отшельник плотно завязал мне глаза. Интересно, а это зачем? Я вдруг подумал, что ведь ничего о нем толком и не знаю. А ну как он тоже в прислужниках Вара? Сейчас заведет в засаду, где давно уже поджидают варвары. А я буду уверен, что это испытание.

— Вставай, — услышал я голос отшельника. — Иди за мной. Слушай шаги. Никуда не сворачивай, иначе погибнешь. Будь очень внимателен. Не ошибись. И не болтай. Ни слова, пока я не разрешу. Ты понял?

Я кивнул.

— И не пытайся снять повязку. Если, конечно, хочешь жить. Помни, один взгляд — и тебя ждет смерть. А может, и кое-что похуже… Ты хорошо меня понял?

Я снова кивнул.

— Ну пошли.

И мы двинулись куда-то. Я весь обратился в слух. Так и хотелось схватиться за идущего впереди старика. Один раз я так и сделал, но в мою руку тут же словно воткнули десяток раскаленных игл. Не знаю, то это было. Подозреваю — белка. Она не упускала ни малейшей возможности насолить мне. После этого решил надеяться только на уши. Хотя с непривычки было сложновато. К тому же, судя по всему, мы не спускались на равнину, а шли по горам, где хватало обрывов и узких тропок над пропастью. Один неосторожный шаг — и превратишься в кровавую лепешку. Я то и дело наступал старику на пятки, что вызывало у него сначала смех, потом раздражение. Но уж лучше пусть он на меня поворчит за мою неловкость, чем я ловко свалюсь со скалы.

Шли мы долго. Очень долго. Спускались, поднимались, петляли. По моим подсчетам уже давно прошли всю гору вдоль и поперек. Но старик и не думал останавливаться. Причем, шагал он так же легко, как в самом начале путешествия. В то время как я, прошагавший не одну сотню миль в полном походном снаряжении, чуть ли не валился с ног. Может, потому что идти приходилось вслепую.

Когда я уже подумал, что конца этому пути не будет, шаги впереди внезапно стихли. Я остановился как вкопанный. Появилось непреодолимое желание протянуть руку и коснуться старика, чтобы убедиться, что он еще здесь. С трудом удержался. Не из-за белки. Просто не хотелось показывать, что я волнуюсь.

— Сними повязку, — раздался голос отшельника.

Я облегченно вздохнул и начал снимать повязку. Ослепительный свет резанул так, что мне пришлось опять зажмуриться. Странно, когда мы вышли из пещеры, был вечер. Неужели мы шли всю ночь? Да нет, не может быть. Наш путь длился часа три, не больше. Но если так, сейчас должна быть полночь.

Осторожно я приоткрыл глаза. Постепенно они привыкли к свету, и я смог оглядеться. Лучше бы я этого не делал.

Со всех сторон меня окружали лишь горы и бездонное ярко-синее небо. Солнце стояло в зените. Но напугало меня, конечно же, не это.

Прямо передо мной, в одном шаге, разверзлась чудовищная пропасть, по дну которой с отдаленным ревом неслась вся в пене небольшая норовистая река. Стоило мне только заглянуть в нее, голова закружилась и я отпрянул назад, пребольно ударившись головой о камень. Я обернулся. Сзади возвышалась отвесная скала. Вот, где я оказался. С одной стороны — пропасть, с другой — стена. И между ними я на крошечной площадке, не шире двух шагов. Старика рядом не было, хотя я мог поклясться, что он был на расстоянии вытянутой руки, когда сказал мне снять повязку.

Через бездну перекинут мостик, если так можно назвать жердь толщиной в руку мужчины. На глаз я определил, что противоположный край пропасти в двадцати сдвоенных шагах. Середина жерди прогибалась под собственной тяжестью.

Я огляделся, пытаясь понять, как же смог пройти сюда. Единственная возможность — спуститься сверху. Но только на веревке. Стена была абсолютно гладкой, зацепиться не за что. Так что кто-то должен был обвязать меня веревкой и спустить вниз. Тем не менее, я отлично помнил, что никто никуда меня не спускал. Мы просто шли со стариком, он впереди, я в одном шаге позади. Были на пути и подъемы и спуски, но не крутые. Но ведь не по этой же жердочке я прошел с завязанными глазами? Такое попросту невозможно. Я бы сорвался вниз не сделав и шагу. По ней и с открытыми-то глазами не пройдешь…

Выходит, или глазам своим не верить, или памяти. Но ни то, ни другое меня ни разу не подводило. Так что, скорее всего, дело в отшельнике. Только он мог вытворить такое. Уж не знаю, как ему удалось, но обычная невысокая гора с довольно пологими склонами превратилась за одну ночь в неприступную скалу. Кстати, еще и ночь… Не мог же я не заметить, что прошло столько времени. Или тоже старик? Неужели он может повелевать не только горами, но и временем? Если так, то мне очень повезло, что я не бросился тогда на него с мечом. Представляю, что бы он сделал со мной…

Однако, разобраться, почему все так вышло, можно будет потом. А сейчас необходимо придумать, что же делать. Я с трудом заставил себя отлепиться от стены и глянуть вниз. Дно пропасти было скрыто плотным туманом. Впечатление такое, будто я смотрел на облака сверху вниз. Уж не Олимп ли это? Вот как явится сейчас, например, Марс и спросит, что это римский центурион делает на горе богов… Действительно, что я здесь делаю? Испытание? Так в чем же оно заключается?

И тут на противоположном краю пропасти появился старик. Он вышел из-за скалы, деловито поправляя одежду. Что-то мне это напомнило…

— Ну как ты? — крикнул он, и его голос отозвался многократным эхом.

Сверху скатился камешек и упал мне точно на макушку. От неожиданности я пошатнулся и чуть не полетел вниз. В последний момент сумел удержать равновесие и прижался к стене. Сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Я облизнул пересохшие губы и пообещал себе, что никакая сила больше меня от скалы не оторвет.

— Чего молчишь? — старик уселся на самый край обрыва и свесил ноги.

При взгляде на это у меня закружилась голова. Старик же сидел, болтал ногами, как маленький ребенок и не спускал с меня глаз. Ждал, что я отвечу.

— Я в порядке! — крикнул я. Мне хотелось верить, что отшельник не услышал, как дрогнул мой голос. — Где мы? И почему сейчас день?

— А сам-то как думаешь, где мы? Что много предположений?

— Ну… Горы какие-то…

— Вот видишь, сам все знаешь. Зачем спрашивать? Поболтать ты любишь, я смотрю.

— А почему день?

— Ночь закончилась!

— Когда?

— Еще утром!

— Я не об этом…

— Не слышу? — старик приставил ладонь к уху и подался вперед.

У меня сжалось сердце. Казалось, наклонись он на волос дальше и все будет кончено. Но разумеется, он наклонился ровно настолько, насколько было нужно. Чего-чего, а храбрости этому сморчку не занимать.

— Я говорю, странно, что сейчас день. Мы шли не так долго!

— Я не слышу тебя. Ты слишком далеко. Иди сюда и повтори свой вопрос.

Хорошая шутка. Да за все золото мира я не ступил бы на этот мостик.

— Чего стоишь? Иди ко мне! — крикнул старик.

— Нет!

— Почему?

Нет уж, признаваться, что у меня поджилки трясутся при одной мысли о бездне, разверзшейся у меня ног, я не буду. Еще не хватало! Никто никогда не слышал от меня, что мне страшно. И на этот раз не услышит.

— Да вопрос не очень важный! — ответил я. — Пустяк, а не вопрос. Лень из-за такой ерунды тащиться куда-то.

— Так и будешь там стоять?

— Постою пока. Мы ведь не торопимся?

— Ты — нет. А я спешу. И так с тобой столько времени потерял. Пора домой. Дел-то невпроворот!

Старик легко поднялся и плюнул в пропасть.

— Не засиживайся тут. А то замерзнешь. По ночам здесь прохладно.

Он развернулся и зашагал прочь от пропасти. Прочь от меня.

— Эй! — завопил я. — Подожди! Не уходи!

Старик остановился:

— Я не собираюсь разговаривать с тобой через эту канаву. Была охота глотку драть! Хочешь поговорить — иди сюда.

— Не могу!

— Почему?

— Эта соломинка меня не выдержит!

— С чего ты взял?

— Вижу.

— Если бы все было на самом деле таким, каким мы его видим, жизнь была бы нам не нужна.

— Это почему?

— Жизнь — есть познание. А что ты будешь познавать, если сразу видишь суть предмета? Тебе станет скучно жить в таком мире через день.

— Но эта деревяшка точно не выдержит. Она вот-вот сама по себе сломается!

— Может, попробуешь? Или предпочитаешь провести остаток дней на этой дурацкой скале? Крылья-то у тебя не вырастут! Познай этот мост. Познай пропасть. Познай себя. Иначе, для чего ты живешь?

Вступать в философские споры я не хотел. Не самое подходящее место для ученых бесед. Единственное, чего я хотел — убраться как можно дальше от этих скал. Я был уверен, что до конца жизни буду обходить за много миль любые горы и холмы. А вместе с ними — овраги, канавы и ямы.

Старик же, похоже, развлекался вовсю.

— Тебе страшно? Признай это. Признаешь — половину дела сделаешь. Подумай вот о чем: ты часто побеждал других. Так победи хоть раз самого себя. Сейчас у тебя один враг — ты сам. Будь эта жердь перекинута через канаву глубиной в локоть, ты не задумываясь прошел бы по ней. Так почему медлишь сейчас? Тебя останавливает не пропасть. Тебя останавливает страх.

— Это и есть твое испытание?

— Да. Пройдешь по этому мосту — узнаешь, где камень. Не этого ли ты хотел? Насколько я помню, ты говорил, что сделаешь все, лишь бы заполучить Сердце Леса. Неужели ты думаешь, что самый могущественный в мире амулет дастся в руки, кому ни попадя? Докажи, что ты достоин его.

Он знал, что сказать. Значит, вот оно — испытание. Только стоит ли того камень? Если я погибну, из-за него, мне уже никогда не отомстить за отца. Не спасти Куколку. Не… Да много чего «не». Но ведь я сам согласился на испытание. Сам, никто меня не вынуждал. И я был предупрежден, что оно может стоить мне жизни. Так почему же я пытаюсь врасти в скалу? Неужели я испугался смерти? Нет. Я ни разу не дрогнул, идя в атаку. Ни разу не спрятался за чью-нибудь спину. Ни разу не отступил с поля боя без команды. Я всегда дрался до конца, не считая врагов и не жалея себя. В чем же дело? Может быть, за годы войн я успел привыкнуть к мысли о возможной гибели в бою? Я слышал, что многие пехотинцы, покрытые шрамами ветераны, боятся вступать в бой на коне. Им кажется, что так их очень легко убить — ведь всадник отличная мишень. В то же время кавалеристы чувствуют себя неуютно без лошади — исчезает преимущество в массе и скорости, впечатление такое, что ты стал в три раза меньше. Каждый привыкает к мысли о той смерти, которая для него более вероятна. А другая, незнакомая смерть страшит. Выходит, моя смелость — это просто привычка к опасности. Причем к определенной опасности. На поле боя я храбрец, а перед пропастью — трус. Как ни горько признать это… И я готов отказаться от своей цели только из-за страха.

Так дело не пойдет. Есть вещи и поважнее моей жизни. Долг. Долг перед отцом и самим собой. Долг перед Куколкой, перед Марком Кривым, перед Быком, перед ребятами, которые попадут в мясорубку, если я не успею вовремя предупредить их о готовящемся сопротивлении. Неужто такая уж я дорожу своей жизнью, что готов предать всех и вся ради нее?

Как бы не так! Если я сейчас отступлю, остаток дней проведу презирая себя. Уж лучше умереть с чистой совестью, чем жить с замаранной.

— Ну так что, будешь жить там? — крикнул отшельник.

— Нет! Я иду к тебе!

— Ты делаешь это ради камня?

— Ради самого себя!

Я посмотрел на жердь. Она мелко дрожала. Будто не могла дождаться, когда же сбросит меня вниз. Ну и пусть. Она может увидеть в моих глазах сожаление. Но не страх.

Осторожно я сделал шаг вперед. Пропасть мгновенно разрослась до размеров океана. Я не видел противоположного края. Я видел только бездну. Бездну и тонкую деревяшку, уходящую в никуда.

Словно во сне я ступил на мост. И вдруг стих ветер, смолк шум бегущей по дну ущелья реки. От наступившей внезапно тишины заложило уши. Я слышал лишь тихое поскрипывание жерди и шкрябание подбитых гвоздями подошв по отполированному до блеска дереву.

Под ноги я не смотрел. Это было бесполезно. Как только я отошел на шаг от края, сразу понял, что до конца моста мне не дойти. Невозможно. Мост пружинил под ногами, раскачивался вверх-вниз, прогибался даже здесь, в самом начале. На середине он просто сбросит меня. Или сломается. Смотри не смотри — все равно ничего не сделаешь, когда упругое дерево вдруг подкинет вверх, а потом уйдет из-под ног. Поэтому я смотрел на старика. Тот тоже не сводил с меня глаз, будто хотел удержать меня одним взглядом от падения.

Пять шагов, десять, пятнадцать… Мост прогнулся, как туго натянутый лук, и дрожал от напряжения, будто собрал последние силы, чтобы не сломаться. Я чудом сохранял равновесие, раскинув руки в стороны.

Мне удалось дойти до середины моста, прежде чем под ногой раздался тихий треск. Я замер и уставился на старика. Тот тоже застыл, как статуя, буравя меня взглядом. В его глазах не было ни страха, ни волнения, ни радости, ни вины — только напряженное ожидание. Он словно ждал, что я предприму теперь, когда смерть протянула руку и почти коснулась моего лица.

Я сделал еще один крошечный шажок. На этот раз треск был более уверенным — мост вел себя, как строй воинов, который пытается сдержать натиск превосходящего по силам противника. Так всегда и бывает. Сначала строй начинает прогибаться под напором врага, потом в самом слабом месте появляется крошечная трещинка, которая ширится, растет, сначала почти незаметно, затем все быстрее и быстрее… Пока, наконец, не наступит миг, когда сопротивляться, выдерживая этот чудовищный напор, уже невозможно. И тогда вдруг, в один момент, казавшийся нерушимым строй вдруг с оглушительным треском разваливается, как запруда под давлением разлившейся, набравшей небывалую силу весенней реки.

То же самое сейчас происходило и с мостом. Задние ряды еще пытались устоять, отчаянно подпирали щитами стоящих впереди товарищей, но враг был слишком силен. Пройдет еще несколько секунд и все будет кончено. Даже самый стойкий солдат может лишь умереть, если не желает отступать. Но выиграть битву он не в состоянии.

Я знал, что следующий шаг будет последним. Мост уже не трещал — стонал под невыносимой тяжестью. Я представил себе, как ломаются, рвутся тончайшие волоконца, обессилев в этой неравной схватке.

Прежде чем передвинуть ногу, я бросил взгляд на старика. Его губы его беззвучно шевелились, глаза были полуприкрыты, но я видел, что глазные яблоки вращаются с бешенной скоростью. Я поставил ногу вперед и медленно перенес на нее тяжесть тела. Мост резко просел с оглушительным треском, я покачнулся, нелепо взмахнув руками, но не в силах отвести взгляд от побелевшего покрытого потом лица старика. В этот момент глаза его открылись и лицо его неожиданно приблизилось почти вплотную, я видел даже пучки седых волос, растущих из крючковатого носа, видел каждую морщину, выцветшие ресницы… Время словно замерло… Мир перестал существовать. Остались только бездонные черные глаза старого мага, пристально глядевшие куда-то внутрь меня.

— Что ты скажешь перед лицом смерти? — требовательно спросил старик.

— Это не смерть, — сказал я. — Это моя победа.

И тут опора ушла у меня из-под ног, в лицо жестко и холодно ударил ветер, а уши резанул рев приближающегося с бешеной скоростью горного ручья.

В темноте было уютно и очень спокойно, настолько спокойно, что хотелось плакать от счастья. Наверное, так себя чувствует плод в чреве матери. Я не чувствовал своего тела. Оно перестало существовать. Но мне было нисколько его не жаль. Наоборот, я был рад, что теперь лишен этой оболочки, причиняющей столько неудобств и страданий.

В этой темноте не было ни времени, ни пространства. Даже и темноты не было, просто это единственное слово, с помощью которого я мог как-то определить то, что окружало меня. Ведь сама по себе темнота существовать не может. Для того, чтобы она появилась нужен свет. А уж света там, где я находился, точно не было. А значит, не было и темноты. Но что-то было? Пожалуй, только мое сознание. Похоже, оно и заполняло собой все пространство, расширившись вдруг до бесконечности.

"Я мертв, — подумал я. — Мое окровавленное истерзанное камнями тело лежит на дне пропасти, и кровь быстро уносится стремительным ручьем, чтобы где-то там внизу оросить поля. А сам я здесь. В пустоте. Или пустота во мне…" Такие вот вычурные слова приходили мне на ум. Наверное, после смерти все становятся поэтами…

Но мысль о смерти не огорчила меня. Чего огорчаться, если так хорошо здесь? Так мирно, тихо, спокойно. Никаких волнений и тревог, обманутых надежд и огорчений, разочарований и боли… Мне определенно тут нравилось.

Не знаю, сколько я наслаждался этим состоянием. Ведь времени как такового здесь не было. Миг был равен вечности, а вечность — мигу. Но постепенно чувство умиротворения, какого я не испытывал ни разу, вспугнул какой-то посторонний звук. Хотя, откуда могли взяться здесь звуки?

Настойчивый, тревожный, он был похож на гулкие далекие удары огромного барабана.

Барабан постепенно приближался. И чем ближе он становился, тем более странными, неуместными здесь, казались его удары.

А потом словно кто-то выдернул у меня из ушей затычки. И то, что я принимал за глухое «бам-бам-бам», оказалось на самом деле человеческим голосом. Голос обращался ко мне. Вскоре я разобрал слова:

— Ну хватит уже! Не собрался же ты проспать весь день!

Глаза открылись сами собой, и в них ударил свет…

Я сидел на камне перед входом в до боли знакомую пещеру отшельника. Сам старик сидел рядом на земле, скрестив ноги, и кормил чем-то с ладони белку.

— Ну, наконец-то! — воскликнул он, увидев, что я бестолково верчу головой, силясь понять, как оказался здесь. — Я уж думал, что до вечера с тобой тут проторчу.

— Как? — прохрипел я, с трудом разлепив пересохшие губы. — А разве… Разве я не умер?

Старик что-то буркнул белке, и та стремительно прыгнув мне на плечо, тяпнула меня своими острыми зубками за ухо. Я вскрикнул и закрыл уши. Поднес ладонь к лицу. На ней алели капельки крови. Довольная собой белка уже пристроилась у ноги старика и вернулась к прерванной трапезе.

— Ну как? Жив?

— Кажется, да… Но я ничего не понимаю. Я же упал… Мост, пропасть… Я что, удачно приземлился?

— Ну, можно сказать и так. Аккурат своим костлявым задом на этот камень. Причем сразу после того, как выпил отвар.

— Не понял?

— Разумеется. Ты вообще ничего не можешь понять с первого раза, я это уже заметил, — проворчал старик.

— Хочешь сказать, что я никуда не падал?

— Вот-вот. Хотя, с какой стороны посмотреть… Если с моей — то ты просидел истуканом всю ночь и половину дня на этом самом камне. А если с твоей — ты был у той пропасти и шагал по мосту.

— Ничего не понимаю, — растерянно оглядел себя. Целехонек.

— Еще бы! Таких тупых как ты еще поискать… Ну да ладно. Испытание ты прошел, как ни удивительно. А значит, я должен сдержать свое обещание.

Он сунул руку за пазуху, вытащил оттуда небольшой сверток и бросил мне:

— Держи.

Мне на колени упало что-то очень тяжелое, несмотря на свой малый размер, завернутое в грязную засаленную тряпку. Старик не обращая больше на меня внимания, заговорил о чем-то с белкой. Та кивала головой, словно понимала его.

Я осторожно размотал тряпицу и застыл с выпученными глазами.

На моей ладони лежал полупрозрачный, гладкий как яйцо камень. Внутри, в самой его глубине, трепыхался, как пойманный мотылек, крошечный ярко-красный огонек. Время от времени огонек вспыхивал особенно ярко, словно кто-то раздувал его, и тогда камень заливался целиком ровным красноватым светом. Зрелище было настолько необычным и красивым, что я забыл обо всем на свете. Казалось, можно всю жизнь смотреть на этот камень и ни разу не заскучать…

Я глубоко вздохнул и заставил себя оторваться от камня:

— Это… Это и есть Сердце Леса?

— Оно, — кивнул старик. — Занятная штука, да? А если сунуть его в огонь, пламя приобретает золотистый оттенок. Потом покажу. И в реке он не тонет…

— Ты бросал его в реку?!

— Ну да, а что такого?

— Зачем?

— Интересно было. Мне тут, знаешь ли, иногда бывает скучновато. А так все какое-то развлечение… Да ты не бойся. Я его даже не поцарапал.

— Но это же такой могущественный талисман… Как он вообще попал к тебе?

— Да ты и сам знаешь. Мне принес его твой отец.

— Отец? Он был здесь?

— Слушай, тебе что, доставляет удовольствие слушать собственный голос? Сам подумай, если твой отец принес мне этот камень, как он мог не побывать здесь? Ну что за тупость! — старик раздраженно пнул камешек.

— Извини, извини… Так вот выходит зачем он отправился в земли германцев… Откуда же он узнал о тебе?

— От хранителя камня. Там, в священной роще кельтов, где хранился амулет, ваши солдаты натворили бед. Офицер, который командовал тем отрядом страшными пытками вырвал у хранителя секрет камня… Ну и присвоил его. Твой отец должен был сжечь тела замученных друидов… Но один из них, самый старший, оказался еще жив и шепнул твоему старику кое-что. Гней Валерй, дождавшись подходящего момента, силой отнял у своего командира этот камень. В лагере солдаты не выдали старого центуриона, но нарушение присяги легло на него темным пятном. Он ушел в отставку при первой же возможности. И направился сюда, ко мне, чтобы отдать на хранение камень, как и завещал ему хранитель… Во всяком случае, так он мне все рассказал, когда был здесь. Кстати, он был куда сообразительнее тебя. Не переспрашивал по десять раз очевидные вещи. Теперь камень твой. Раз уж ты справился…

— И что я теперь должен с ним делать?

— А что хочешь.

— То есть как?

— Да вот так. Друиды владеют этим камнем многие сотни лет. И за это время его подлинная история обросла таким количеством небылиц, что сейчас уже никто не знает правды. Разве что я. Да и то потому что вовремя ушел от людей… Благодаря этому я смог, наконец, увидеть вещи такими, какие они есть, а не такими, какими их делают слова и мысли людей. Этот амулет — просто красивый камень. Другие верят в его могущество лишь потому, что легче поверить в силу какого-то камня, чем в свою собственную. И рассчитывать на что-то проще, чем на самого себя. Красивая сказка для слабых духом. Только слабый ищет поддержку. Волшебный амулет, единомышленников, оружие, веру, учителя… Сильному вся эта чепуха без надобности. Он сам себе и волшебный амулет, и единомышленник, и вера, и учитель. Понимаешь?

— Не очень… Что же, он совершенно никакой силой не обладает?

— Не совсем так. Это вроде того моста, на котором ты чуть в штаны не наложил. Поверил в то, что мост существует, пошел по нему и грохнулся. Не поверил бы — понял, что сидишь в полной безопасности на камешке. Так и камень. Тому, кто в него верит, он и правда, способен помочь достигнуть какой-то цели. Но не благодаря своей силе, а лишь благодаря вере в его силу. Потому и владеть им может лишь тот, кто верит только в себя, и плевать хотел на все амулеты. От других его лучше держать подальше. Чем и занимались хранители…

— А как же мир? Жрец говорил, что мир погибнет, если камень не вернется на место? Если в нем нет никакой магической силы, как он может угрожать миру?

— Не он угрожает, а глупец, держащий его в руках и верящий в свою непобедимость. Я же говорю — вера с собственную силу делает больше дел, чем сама сила.

— Значит, я могу оставить его у себя?

— Можешь. Но не советую. Пользы от него никакой, а вреда много. Твой отец из-за него погиб, например. Всегда найдется глупец, который постарается завладеть этим камнем. Если не хочешь неприятностей — припрячь его. И забудь, где он лежит.

— А если я оставлю его у тебя?

— Нет уж. Мне ни к чему лишние гости. Хорошо еще люди верят в то, что я великий маг и никого не подпускаю к себе… Хоть немного, да побаиваются. Но если бы ты знал, чего мне стоило создать такое впечатление о себе! Умаялся силки расставлять да волчьи ямы рыть… Словом, бери-ка амулет себе. И сам решай, что будешь с ним делать. Я хочу остаток дней провести в покое.

— Что же, выходит, и ты не великий маг? И здесь обман?!

— Ну… Как тебе сказать… Кое-что я, конечно, могу… Есть у меня несколько трюков. Но раздули из этого… Сам себя побаиваться начинаю, — старик рассмеялся. — Вся сила и магия вот здесь — он постучал кулаком по груди, — И здесь, — он постучал по лбу. — Остальное нужно лишь дуракам и трусам.

— Вот еще вопрос, — вспомнил я. — А дух моего отца? Жрец сказал, что тот неспокоен, пока камень не на своем месте. Это правда?

— Каждая история должна иметь свой конец, — туманно ответил старик. — Все узлы должны быть развязаны. Все дороги должны привести куда-то. Пока этого не случилось, покоя нет ни мертвым, ни живым. Но вся хитрость в том, что угадать, каким должен быть конец, мы не можем. Начало всегда известно, конец скрыт во мраке. Делай то, что считаешь нужным.

Мы замолчали. Я не знал, что бы еще спросить. Знал, что должен выяснить еще много чего, но в голове не было ни одной мысли. Слишком уж неожиданным было все, что я услышал от старика. Надо было это переварить, прежде чем идти дальше.

И все-таки я был разочарован. Столько сил, столько жизней… И все из-за простого камня, пусть и очень красивого. Я посмотрел на амулет. Словно в ответ, огонек внутри него ярко полыхнул и замерцал, забился, как настоящее сердце.