4. РАЗОЧАРОВАНИЕ

Еще до того как по всей подводной лодке «Арчер-Фиш» раздался сигнал колоколов громкого боя и последовала команда: «Всем - по боевым постам. Торпедная атака!» - экипаж упредил этот приказ, так как весть об атаке уже разнеслась по всему цилиндрическому чреву подводной лодки. Большинство членов экипажа уже заняли свои боевые посты.

Пока я оставался на мостике с моим старшим помощником, Бобом, Бобчинским, вахтенным офицером лейтенантом Эндрюсом и старшиной группы сигнальщиков Карнаханом, бывшим рабочим-сталеваром, который тихо передавал команды в микрофон.

- Доложить, когда личный состав займет свои боевые посты.

Доклад последовал почти немедленно:

- Носовой торпедный отсек - готов!

- Носовой аккумуляторный отсек - готов!

В четкой последовательности все отсеки на подводной лодке «Арчер-Фиш» докладывали о своей готовности к бою. Голоса, которые слышал командир группы сигнальщиков Карнахан, были исполнены уверенности и желания добиться победы. Через считанные минуты он докладывал сам:

- Командир, корабль к бою готов!

Важнейшим подтверждением готовности корабля к бою считался доклад аварийно-спасательной группы по борьбе за живучесть. На настоящее время ее на подлодке представлял всего один человек - моторист второго класса Карл Вилкен. Он был студентом университета штата Иллинойс, когда решил немедля, до окончания войны, поступить на военную службу. У него была репутация невозмутимого человека. По команде «боевая тревога» он забирался на свою койку, зная, что если он кому понадобится, то его всегда найдут на своем месте. А затем Карл быстро засыпал. Рядом с ним всегда находилась парусиновая сумка, битком набитая различными заплатами для труб, деревянными чопами, молотками и другими инструментами для заделки пробоин.

С мостика, откуда я командовал подводной лодкой, я мог легко спуститься прямо в боевую рубку. Боевая рубка была центральным нервом корабля, особенно во время проведения атаки. В ней находилось электронное оборудование, необходимое для обнаружения места и опознания цели. Но в те минуты, находясь под покровом темной ночи на мостике, я мог визуально наблюдать корабли противника и определять изменения их курса.

Время от времени по отвесному трапу через люк я спускался вниз, в боевую рубку, чтобы увидеть цель на экране радиолокационной станции. Здесь я часто вступал в разговоры с начальником радиолокационной станции лейтенантом Бошем и оператором-техником третьего класса «крошкой» Майерсом, чтобы узнать, нет ли у них какой-либо новой, не известной мне информации. Я также проверял по схеме, которую составляли Джадд и Дэн, курс группы кораблей противника и их скорость. Трудность нашего положения заключалась в том, что мы не знали пункта их назначения, их генерального курса. Поэтому, из-за того, что группа врага шла зигзагом, было очень трудно занять исходную позицию для атаки.

Я подошел к команде торпедного автомата стрельбы, чтобы поговорить с Дейвом Бантингом, опытным оператором, который мог почти мгновенно определить малейшее изменение курса и скорости корабля противника. Я с удовлетворением отметил про себя, что данные схемы на карте и показания торпедного автомата постоянно совпадали. Офицеры и матросы на боевых постах в боевой рубке четко знали свои обязанности и выполняли их с неколебимым спокойствием.

Я спускался туда обычно на три-четыре минуты. Находясь в боевой рубке, я, однако, постоянно окликал через люк старшего группы сигнальщиков Карнахана, выясняя, нет ли у него какой-нибудь информации, передает ли он в нижние отсеки все данные, знакомя личный состав с изменением обстановки. Я хотел, чтобы личный состав хорошо понимал все происходящее. Ответ Карнахана был всегда один и тот же: «Да, сэр!».

Лейтенант Ром Казинс, командир электромеханической боевой части, стоял теперь на посту управления, под боевой рубкой, на тот случай, если я дам команду экстренного погружения.

Время от времени Ром вел переговоры со старшим механиком корабля, когда тот сообщал ему о новых своих попытках увеличить число оборотов вверенных ему четырех головных двигателей.

Слаженные действия и боевой настрой всего личного состава еще больше укрепили мою решимость потопить корабль противника.

Мой вахтенный офицер, лейтенант Эндрюс, испытывал, должно быть, особенно сильное волнение. Он энергично ходил кругами по мостику, неустанно проверял, как несут службу сигнальщики. Это была его обязанность - проверять: чтобы все секторы водной поверхности океана тщательно просматривались, чтобы стекла всех биноклей были чисто протерты, чтобы сигнальщикам было удобно, чтобы все они сменялись в назначенное время… Всем на мостике было приятно слышать его частые восклицания: «Мы должны сделать это! Нашей лодке «Арчер-Фиш» нужна именно такая цель! Не упускайте ее, парни!…»

Его призывы были заразительны и вызывали улыбки на сосредоточенных лицах.

Каждые пять минут лейтенант Боша заставлял «крошку» Майерса, оператора радиолокационной станции, проводить поиск в радиусе 360 градусов, чтобы убедиться, не сближается ли с нами какой-нибудь другой корабль противника для нанесения внезапного удара.

На подводной лодке царили полное спокойствие и тишина.

Лейтенант Бантинг и энсин Кросби совместно несли вахту у торпедного автомата стрельбы. Офицер-связист Гордон Кросби поддерживал постоянную связь с радиорубкой, чтобы вовремя получить текущую информацию.

Энсин Дайгерт и боцман Дэн Эллзи продолжали прокладывать на карте курс нашей лодки и курс корабля противника.

Конечно, меня одолевали сомнения, правильно ли я поступил, что дал разрешение включать радиолокационную станцию в такой близости от вражеского корабля: ведь я нарушил инструкцию ВМС. Но я чувствовал себя на высоте положения и послал всю теорию к черту. Я хотел увидеть, что из всего получится. У меня было прекрасное оборудование, и я его использовал. Всеми нами владела одна мысль: выполнить свой долг или умереть…

Я полагал, что японские корабли уже обнаружили излучение нашей радиолокационной станции, когда мы ее включали для проверки после ремонта. Они, видимо, знали, что в секторе повышенной опасности «Хит парейд», мористее Хонсю, ходили наши подводные лодки. Это был известный район-тир для американских подводных лодок, начиная с первых дней морской войны на Тихом океане.

Между тем подводная лодка «Арчер-Фиш» быстро продвигалась заданным курсом, рассчитывал занять такую позицию относительно японского танкера, когда он попадал на лунную дорожку. Это был мой замысел: при наступательной операции маневрировать так, чтобы цель была более освещена лунным светом, чем наша лодка. Заняв такую позицию, я намеревался дать команду «стоп всем двигателям» и стать носом к цели, чтобы свести до минимума возможность обнаружения нас. Мой план состоял в том, чтобы после того как пройдет корабль охранения, самым полным ходом двинуть на танкер. «Арчер-Фиш» должна была пройти за кормой корабля охранения, выйти по правому борту танкера и дать торпедный залп. После этого мы немедленно отойдем в сторону, дабы лучше увидеть результаты атаки. Это будет грандиозный фейерверк!…

Таким был наш первоначальный замысел, таким мы, я и Боб, его представляли. Но как конкретно, в действительности его осуществить?

Мы понимали, что наш план - всего лишь замысел, общее представление, схема.

В этот план вошли лишь наши собственные мысли и соображения. А что мы знали о противнике и его плане? Что мы знаем о капитане японского танкера и командире корабля охранения?

Это было похоже на шахматную партию. Ни один из игроков не знал стратегию другого. Как бы ты ни хотел, ты не мог предвидеть ответного хода или ходов противника. Все происходило неожиданно. Шах. Шах и мат…

Мы были готовы начать сближение. Снова я спустился в боевую рубку, чтобы подробно обсудить все детали нашей атаки.

Мы займем направление к западу от цели. Затем уменьшим ход и подождем, пока вся корабельная группа не начнет движение зигзагом. В каком направлении она пойдет? Нам придется подождать. Когда мы займем позицию за кормой корабля противника, то дадим скорость «Полный вперед», пристроимся за кораблем охранения, потом стремительно рванемся вперед и выйдем на дистанцию торпедной атаки. Тут мы даем торпедный залп, разворачиваемся, оставляем корабль эскорта за кормой и уходим от удара глубинными бомбами. Отойдя на расстояние, мы любуемся результатами действия наших торпед.

«Хорошо задумано», - подумал я и поднялся на мостик. Наша цель все еще наблюдалась визуально. План был мучительно реален. Да, какими дураками окажутся эти смертники…

Через несколько минут, примерно в 21.40, матрос Ирвин Стюарт, из новичков в нашем экипаже, обладавший исключительно сильным зрением, прокричал со своего сигнального поста:

- Мистер Эндрюс, корабль противника похож на авианосец!

Я не успел направить бинокль на цель, как лейтенант Эндрюс, который напряженно всматривался в темноту, быстро проговорил:

- Командир, я думаю, Стюарт прав…

- Командир, это авианосец - в этом нет никаких сомнений! - вскрикнул почти одновременно с ним лей-тенант-коммандер Бобчинский.

По сравнению с ними я выглядел копушей, но наконец-то и я навел свой бинокль на цель.

- Посмотрите, это же авианосец! - воскликнул я. - И какой громадный! - И тотчас крикнул телефонисту в боевую рубку: - У нас цель - боевой авианосец! Сообщите об этом всему экипажу.

Я снова направил свой бинокль на цель. Какая удача! Вместо какого-нибудь жалкого танкера водоизмещением 5000 тонн мы имеем дело с громадным авианосцем. Я все еще заставлял себя поверить в это. Я чувствовал себя опьяненным. Какая возможность восполнить все прошлые упущенные возможности! Мы обязаны его потопить.

- Это авианосец, сэр. Это авианосец, - тихо повторял лейтенант Эндрюс. - Мы должны потопить его, сэр. Нашей подводной лодке нужна именно такая цель.

«Как верно, - подумал я. - «Арчер-Фиш» нужен именно авианосец, и мне лично тоже…»

За меня, за мой экипаж, за Сэма Дили и за всех подводников, которых японцы пустили на океанское дно. Воспоминания о тех днях, еще год тому назад, когда я был командиром подводной лодки «Дейс», нахлынули на меня с новой силой. Это были воспоминания о прошлом, с которым я еще не мог расстаться и которое я должен был навсегда вычеркнуть из своей памяти…

Я находился тогда в этом же районе - «Хит парейд», мористее Токийского залива. От имени командующего подводными силами Тихоокеанского флота я получил радиограмму с приказанием перехватить японский авианосец, следовавший в сопровождении трех эсминцев. В последовавшем затем официальном сообщении, которое поступило от разведки ВМС США УЛТРА только в мой адрес, были указаны широта и долгота авианосной группы не только на 20.00 того дня, а также на 8.00 следующего. На этот раз наши разведчики, несомненно, имели все необходимые сведения о намерениях противника. На протяжении войны одни только командиры подводных лодок имели доступ к информации УЛТРА и была осведомлены о том, что Соединенные Штаты могли расшифровывать совершенно секретные сообщения японцев. (Получая такую информацию, командиры подводных лодок давали подписку в том, что они никогда в своей жизни не станут разглашать эти данные и сведения об УЛТРА. Для меня эти ограничения длились 35 лет после окончания войны.)

Я решил, что подводная лодка «Дейс» устроит засаду и торпедирует авианосец в позиции, которую он займет к 6.00 следующего дня. Все время мы шли вдоль побережья Хонсю и должны были занять удобную для выхода в атаку позицию именно к тому времени. Береговые ориентиры помогали нам идти точно по намеченному курсу. Я сообщил своим офицерам, что у нас есть данные о предполагаемом местонахождении авианосца, но я, естественно, не мог сказать им, что эта информация получена от УЛТРА и что на ней основывался приказ командующего подводными силами Тихоокеанского флота.

Когда подводная лодка «Дейс» направилась в расчетную точку, мой старший помощник и штурман сообщили мне, что скорость течения Куросио составляет не полтора узла, как обычно, а в два раза меньше. После проверки их данных я должен был признать их истинность. У меня теперь появилось две проблемы, которые необходимо было решить. Первая касалась только одного меня и оглашению не подлежала. Она заключалась в том, что если мы начнем действовать соответственно точнейшей информации УЛТРА, то этим заставим японцев призадуматься, почему американские подводные лодки появляются в столь точное время и в точном месте для перехвата их кораблей. Высшее командование США, видимо, поднимало этот вопрос, но тем не менее решило пойти на риск, послав мне информацию разведки ВМС, так как это давало возможность подводной лодке «Дейс» потопить авианосец.

Точно явиться на перехват авианосца и, однако же, потерпеть неудачу при выходе в атаку - это означало бы свести на нет усилия УЛТРА и приоткрыть ее тайну. Я не мог этого допустить. И отсюда вытекала вторая проблема, которую я уже вправе был обсудить со своими офицерами. Она заключалась в следующем: знал ли штурман японского авианосца, что скорость течения Куросио составляет в настоящее время половину его обычной скорости в полтора узла? Я полагал, что штурман японского авианосца около 18.00, в сумерки, вне береговых ориентиров, определил место корабля по звездам, как это сделали и мы. Стало правилом для любого штурмана - определять места по звездам в вечерние и утренние сумерки, если небо безоблачно. И еще я должен был решить, будет ли штурман японского корабля учитывать новую, вдвое меньшую скорость течения, чтобы прибыть в расчетное место к 6.00.

Если штурман вражеского корабля знает, что скорость течения упала, то тогда авианосная группа придет в назначенное место точно по прогнозу разведки ВМС США. Но если противник не учтет уменьшение скорости течения Куросио, то авианосец в 6.00 будет в 9 милях от расчетного места.

В течение последующих нескольких часов трое из нас - мой старпом, штурман а я - сосредоточенно обдумывали сложившееся положение, изучая карты и рассматривая проблему со всех сторон. Ни один вопрос не остался необсужденным, за исключением секретных сведений, связанных с УЛТРА.

После детального обсуждения проблемы старший помощник и штурман высказали свою точку зрения. Японский штурман не знает об изменяемости скорости течения Куросио, как это знаем мы. Авианосец находится уже длительное время в открытом море. Японцы с волнением возвращаются в Токио. В отличие от нас они не шли вдоль побережья, где постоянно требуется уточнять скорость течения. Следовательно, «Дейс» к 6.00 должна быть в другом районе, в 9 милях от указанного в радиограмме места.

Я выслушал все их доводы, обдумал со всех сторон, но не смог безоговорочно согласиться с ними.

«Думаю, что вы правы, но если наши предположения не оправдаются, то только мне придется отвечать перед адмиралом, - заявил я осторожно. - И вы знаете, что бывает с теми, кто приносит плохие вести…»

Во время этой короткой речи я прислушивался к своему внутреннему голосу. Я не нравился самому себе. Куда девалась моя командирская смелость, решительность и жажда боя? В Голливуде меня никогда не утвердили бы на роль командира подлодки, если бы я рассуждал этаким образом.

Тем не менее далее я размышлял именно так: «Ну как я доложу адмиралу, что мы обнаружили цель в девяти милях от расчетной точки, рассчитанной в соответствии с той информацией, которой я располагал, и не прибыли в нее только из-за того, что, по нашему мнению, штурман японского авианосца сделает ошибку? Думаю, что это зыбкое основание для того, чтобы не идти в указанный нам район… Я должен действовать в соответствии с указанием адмирала. В 6.00 мы прибудем в пункт, обозначенный в его распоряжении…»

Так я спасал свою голову - действовал в соответствии с инструкцией. В результате я потерял невероятную возможность потопить японский авианосец.

Мы увидели его в 5.55 вдали, сквозь утреннюю дымку. О, это было великолепное зрелище! Взору явился один из красавцев, современных тяжелых авианосцев - «Сёкаку» или «Дзуйкаку». В нашем «Опознавательном справочнике японских кораблей» тоннаж каждого определялся в 30 000 тонн. Оба они участвовали в нападении на Перл-Харбор, любой заслуживал стать великолепным трофеем. К несчастью, авианосец прошел в девяти милях от нас, как раз в том самом месте, которое рассчитали мой старпом и штурман с учетом незнания японским штурманом о снижении скорости течения Куросио.

Авианосец был как раз в том месте, где, как мне подсказывали интуиция, учеба в Аннаполисе и десятилетний опыт, он должен быть.

У нас не было ни малейшего шанса атаковать его. Мы находились у него на траверзе. Расстояние 9 миль с таким же успехом могло быть и 90 и 900 миль. Авианосец уходил со скоростью 22 узла. В надводном положении наша лодка имела наибольшую скорость 19 узлов. Быстро рассветало, и нас могли вскоре обнаружить.

С мрачным видом, проклиная себя за то, что не нашел в себе мужества последовать советам собственного разума, которые разделяли старпом и штурман, я отдал приказ о погружении. Экипаж и не пытался скрыть своего разочарования, и в мой адрес произносились далеко не лестные слова. Очевидно, экипаж собирался преследовать авианосец до тех пор, пока бы нас не накрыл огонь противника. Они, верно, охотно бы запустили меня вместо торпеды.

Но я не имел права объяснить им тот факт, что подводная лодка «Дейс» совершила бы серьезную ошибку, если бы мы теперь позволили японской авианосной группе обнаружить нас именно там, где она должна была находиться и где она действительно находилась бы, будь скорость течения обычной. Если бы японцы однажды раскрыли свою штурманскую ошибку и стало бы объяснимым неслучайное пребывание нашей подводной лодки в девяти милях от их корабля - из всего этого можно было бы сделать вывод о том, что американцы раскрыли их код. Между тем эту тайну американской разведки они не знали на протяжении всей войны. Даже моему старпому не положено было знать, что наша разведка раскрыла код японцев.

Долгое время я считал правильным такой порядок вещей: чем старше офицер штаба по званию и опытнее, тем компетентность его выше, а решения верней. После завершения боевого похода офицер штаба изучал донесение и при своей компетентности мог в одно мгновение отгадать истинные причины поступков командира.

Если командир корабля отходил от инструкций, но добивался успеха, то на это смотрели сквозь пальцы. Если же командир отходил от инструкций и попадал в пиковое положение, то на него сыпались все шишки. Мой случай был посложней…

Теперь, уже будучи командиром подводной лодки «Арчер-Фиш», я понял, что такое косное мышление не на пользу службе в американских подводных силах. Награды и слава приходят к таким командирам подводных лодок, которые проявляют отчаянную храбрость и инициативу. К таким, как Джеб Стюарт, Натан Бедфорд Форрест, Тернер Эшби, Вейд Хэмптон и сражающийся Джо - Уилер. Подлинный героизм проявили и Фред Вардер, Сэм Дили, Джон Кромвелл, Мортон, Дик О'Кейн и многие другие. У командиров такого рода всегда была полная уверенность в том, что они, как заметил адмирал Локвуд, на высоте положения. Информацию они использовали для того, чтобы принять самые верные решения на месте, отвергая при этом часто инструкции штабных офицеров, находившихся за тысячи миль от места событий.

Право принимать окончательное решение принадлежит командиру, и он должен пользоваться им в полной мере.

После моего, по личной просьбе, освобождения от должности командира подводной лодки «Дейс» прошло много месяцев. В течение долгого времени я исследовал ход своего размышления и в конце концов пришел к аксиоме адмирала Локвуда. Конечно, оглядываясь назад, я понял, что надо мной слишком сильно довлела приверженность к традициям. Мне было легко подчиняться правилам поведения, которые внушали мне мои родители, церковь, Аннаполис и ВМС. Никто из них не имел намерения отучить меня мыслить самостоятельно. Но они, несомненно, хотели воспитать мой ум таким образом, чтобы я умел приспосабливаться к обстоятельствам, если это было необходимо. Но я, видимо, воспринял их приверженность дисциплине слишком буквально.

Со временем, при поддержке многих моих сверстников и старших офицеров, я осознал, что должен мыслить самостоятельно, учитывая новую информацию и данные наблюдения, и соответственно действовать.

Никто не знает ответов на все вопросы. Конечно, я могу допускать ошибки, это неизбежно для всех. Учебники только путеводитель для нас, они подсказывают, так сказать, схему действия.

В конечном счете я пришел к выводу, что, если бы я действовал по своему убеждению, подводная лодка «Дейс» вышла бы к рассчитанному разведкой ВМС месту, а не на девять миль в сторону, и адмирал Локвуд поддержал бы меня на все сто процентов; ведь я действовал бы в соответствии с событиями на месте событий…

Но в жизни, как говорят французы, чем больше изменяются вещи, тем больше они остаются без изменений. И вот год спустя я снова встретился с японским авианосцем, и почти в том же районе. На этот рал авианосец направлялся не к родным берегам, а, наоборот, покидал их.

На этот раз он не уйдет от меня, решил я.

Сначала только надстройка по правому борту корабля натолкнула матроса Стюарта на мысль, что перед нами авианосец. По мере того как цель становилась все более четкой на вечернем горизонте, сомнения подводников, стоявших на мостике, все более развеивались. Он имел громадную надстройку - первый признак авианосца. Затем мы заметили еще два корабля охранения. Таким образом, мы видели их уже три и предполагали, что где-то может быть и четвертый, прикрытый корпусом авианосца или идущий, невидимый, далеко за его кормой.

«Арчер-Фиш» покачивалась на волнах к западу от приближавшегося авианосца. Я на минуту быстро спустился вниз, чтобы просмотреть «Справочник по опознаванию кораблей противника». Мы со старшим помощником были неплохо ознакомлены с целым рядом японских авианосцев и по справочнику надеялись определить тип нашего авианосца и название его.

Мы выигрывали войну на море, у Японии оставалось не так уж много крупных авианосцев. Американская разведка обеспечивала наши подводные лодки поразительно полными, точными, надежными и самыми последними данными. У каждого из нас было по два справочника: один - для определения боевых кораблей, а другой - для определения торговых судов. Если мы не находили в справочнике какой-нибудь корабль-цель, то знали, что корабль или только что вошел в состав ВМС Японии, или он вообще не принадлежит ей.

Тип корабля по справочнику в разделе «Авианосцы» мы пробовали определять прежде всего по громадной надстройке по его правому борту со множеством мостиков, постов для сигнальщиков, а также с различными артиллерийскими установками. По справочнику выходило, что единственным авианосцем, у которого дымовые трубы были расположены в пределах надстройки, что делало его особенно громадным, мог быть авианосец типа «Хаятака» (например, «Хитака») или типа «Тайхо» [24].

За надстройкой была полетная палуба. Располагалась ли она по всей длине корабля? У авианосцев типа «Хаятака» полетная палуба шла на 690 футов в длину, немного не доходя до носовой части и кормы. Полетная палуба на авианосцах типа «Тайхо» простиралась до самого края носа и кормы. Ее длина составляла 844 фута.

Затем мы пристально изучали открытое пространство под полетной палубой корабля. На авианосцах типа «Хаятака» беспалубное пространство находилось как в носовой, так и в кормовой частях. Авианосцы типа «Тайхо» имели беспалубное пространство только в кормовой части, так как броневая защита по борту доходила до полетной палубы.

Внимательно рассматривали мы и носовую часть нашей цели. Вышеупомянутые авианосцы имели ее обычной формы; правда, авианосцы типа «Тайхо» носовой частью напоминали клиперы. Что же касается формы кормы, то у всех этих авианосцев она была, как у крейсеров.

Изучая громадный силуэт на горизонте, мы все более убеждались, что это - авианосец, но мы не знали еще, к какому типу его отнести. Зато мы знали уже, что его сопровождают по меньшей мере три эсминца. Подводной лодке «Арчер-Фиш» противостоял отнюдь не танкер в сопровождении одного корабля, как мы думали раньше. Ситуация оказалась совершенно иной. Одно дело - атаковать обыкновенный танкер с единственным кораблем охранения и совсем другое - идти в атаку в надводном положении против тяжелого авианосца с многочисленными кораблями охранения, да еще в светлую лунную ночь. Такого еще не бывало. Такое требовало безрассудной храбрости. Идти на это, чувствовал я всем своим нутром, все равно что идти на самоубийство…

- Мистер Эндрюс, - сказал я твердо, - мы должны обогнать его. Для осуществления атаки в надводном положении нет другого способа. Их орудия разнесут нас в клочья еще до того, как мы выйдем в сектор торпедной стрельбы.

- Да, сэр, - согласился он. - Даю самый полный. - И он передал приказ командиру группы сигнальщиков Карнахану, а тот в центральный пост управления энергетической установкой.

Энтузиазм Эндрюса казался неистощимым:

- Мы сделаем это, командир! Это то, что нам нужно. Они не видят нас. Я знаю это!

Его слова заставили меня призадуматься. Выйти на носовые курсовые углы авианосца - это был единственный шанс, позволяющий нам осуществить торпедную атаку. Но даже в этом случае мы окажемся от него на слишком большом расстоянии, чтобы идти в торпедную атаку в подводном положении. Оставался единственный шанс: поддерживать наибольшую скорость в надводном положении, идти параллельным курсом и надеяться на то, что авианосец, изменив направление, пойдет в нашу сторону. Я похлопал по левому карману брюк, где лежали четки, страстно желая, чтобы это случилось.

Прошло больше часа с того момента, когда в 20.48 лейтенант Боша установил при помощи радиолокационной станции движение цели. Пока лодка «Арчер-Фиш» с трудом разворачивалась на курс 210 градусов, я оставался на мостике с лейтенантом Эндрюсом и четырьмя сигнальщиками. Старший помощник спустился вниз, чтобы координировать действия экипажа по обстоятельствам. По визуальному пеленгу и дистанции, полученной от радиолокационной станции, наша группа управления огнем определила, что авианосец шел курсом 210 градусов и скоростью 20 узлов. Подводная лодка «Арчер-Фиш» была справа на траверзе от него на расстояния около 9 миль. Мы начали медленно отставать. Наши четыре двигателя могли обеспечить максимальную скорость 19 узлов. Не надо быть Эйнштейном, чтобы вычислить, что через некоторое время авианосец начнет незаметно нас обгонять. Казалось, победа убегала от нас. А всего несколько минут назад мы вознеслись в мыслях, как птицы в небе. Мы должны обогнать авианосец. Мы бдительно несем вахту на своих боевых постах и жаждем вырвать победу «Арчер-Фиш» в ее пятом боевом походе. А что касается меня, то я, как ее командир, просто сгорал от желания одержать свою первую победу. Нам просто необходимо обогнать авианосец. Затем мы сможем погрузиться и приблизиться к нему мористее на траверз его правого борта. Ветер и море были идеальными для подхода под перископом. Сила ветра достигала 4 баллов по шкале Бофорта, что означало скорость от 14 до 16 узлов - умеренный бриз. По Бофорту, внешнее проявление этого ветра описывается так: «…небольшие волны становятся длиннее и выглядят, как белые гребешки». Такие волны являются идеальными для того, чтобы скрыть перископ от сигнальщиков противника. При свете луны мы имели наилучшие условия для атаки.

Двигатели подводной лодки работали удивительно слаженно, но я находился далеко не в спокойном состоянии. Ирландская кровь кипела. Обхватив бортовые леера, я склонил голову на руки и зашептал молитву. Я не собирался сдаваться. Со мной так уже было. На этот раз я был преисполнен решимости победить по целому ряду причин, и прежде всего ради тех людей, которые волновались за меня.

Я поднял голову, любуясь красотой залитого лунным светом моря. Лунный свет скользнул по бегущим в сторону вражеских кораблей волнам. В тот момент они казались мирными судами, направляющимися в родной порт. Было трудно поверить, что моя страна ведет войну, что эти корабли вражеские и моя задача - пустить их на дно.

Я жадно вдыхал прохладный ночной воздух, разминал плечи и руки, чтобы разогнать кровь и изгнать из сознания отчаяние и сомнения. Пора было поднять боевой кельтский дух. Я вспомнил несколько строчек из Честертона, которые я выучил много лет назад, в воскресный полдень, на берегах реки Северн в Аннаполисе: