Умелый в воинском искусстве достигает цели и на этом останавливается. Он не смеет прибегать к принуждению. Достигает цели лишь тогда, когда у него нет другого выбора.
(«Дао Дэ цзин»)

Плеяда мастеров: теоретики и практики

В еликие эпохи рождают гигантов. Но они же порождают и умелых подражателей: образ славного бойца, полноценно образованного и преданного государю человека стал в Китае идеалом для сотен аристократов и чиновников, возвращая, казалось, «золотой век» времен Хань. Эпохе правления династии Мин (1368–1644) суждено было стать временем полного оформления системы ушу. Прежде всего, появляется то явление, о котором больше всего говорят современные ценители ушу, — дифференциация боевых искусств на стили. Перед нами проходит целая галерея образов замечательных людей, которые завершили своими трудами, в том числе и письменными, развитие целых направлений ушу. Это прославленные и близкие ко двору генералы Юй Даю, Хэ Лянчэн, ученые У Шу и Мао Юаньи, народные мастера Чэнь Чундоу и Чэнь Чжэньжу. Отдельно от них стоит фигура великого Ци Цзигуана (1528–1587) — человека, сумевшего дать импульс развитию воинской науки и подготовке воинов вплоть до начала новейшего времени, блестящего бойца, талантливого теоретика и обаятельного вельможи.

По-разному можно относиться к этим людям. Безусловно, для многих из них мастерство в ушу становилось равносильно славе и почету, особенно если такой человек был благородного происхождения, жил в столице или пользовался протекцией двора. Внутренняя сторона ушу в этом случае была не очень важна — во главу угла ставились филигранность техники боя (в то время — в основном с оружием) и воинское благородство, которое, собственно говоря, было продолжением конфуцианского этикета. Передавался ли здесь какой-то внутренний опыт? Разумеется, да — и тому примером служит поразительная личность Ци Цзигуана. Но все же трансляция этого духовного импульса была крайне редким явлением.

Профессиональные армейские инструкторы, полководцы имели дело с массами воинов. Хотя солдат в то время было не так много, как это можно предположить по современным меркам, но и тогда никакого индивидуального обучения быть не могло. Задача была проста — научить солдата максимально эффективным способам боя с копьем, мечом и голыми руками. Высшим чинам еще преподавали основы фортификации, построения войск, воспитания воинов и психологического воздействия на них. Примечательно, что китайские историки, описывая развитие ушу того времени, обычно отмечают именно таких людей — генералов и военачальников. Естественно, благодаря своему всестороннему воспитанию они оставляли после себя трактаты или комментарии к ним, их имена заносились в династийные хроники (Ци Цзигуану в «Истории династии Мин» посвящен целый раздел), то есть в любом случае они были приметными личностями.

Но хроника, способная удивительно точно описать факты жизни человека, чья деятельность отстоит от нас на полтысячелетия, порой не может разобраться в истинной «расстановке сил», в тех процессах, которые идут в недрах общества. Вообще, в традиционном Китае было принято много говорить о культуре как о явлении сакральном, по сути — запредельном, но момент осмысления ее как явления живого и подверженного болезням и кризисам отсутствовал. Таким образом, через призму «официоза» династийных хроник в ушу было видно только навершие в виде славных генералов и грозных бойцов. Но под всем этим, судя по косвенным факторам, да и по тому, как боевые искусства разнообразились в последующую эпоху, пробивалась чистая струя «истинной традиции», напитывавшей всю китайскую культуру, заставлявшей ее самовоспроизводиться. Два потока — сакрализация и десакрализация, передача духовной истины и внешняя имитация, механическое выполнение норм этикета и внутренняя, эзотерическая сущность ритуала как одиноко-интимного общения с непостижимым — шли в ту эпоху рука об руку во всех сферах жизни китайского этноса, но нас интересует здесь только ушу.

Эпоха Мин рождает несколько десятков талантливейших знатоков ушу, которые поднялись на самый верх китайского общества, став известными полководцами, литераторами, императорскими советниками.

Обратим внимание на то, что для оформления всей системы ушу и ее осознания обществом потребовалось вмешательство именно людей блестяще образованных, хотя в народной глубине было немало великих мастеров. Они передавали ушу, но надо было о нем еще и рассказать. Такую миссию и приняли на себя люди, одинаково хорошо знавшие и народные традиции боевых искусств, и методику армейской подготовки.

«Старейшиной» минских боевых искусств традиция назвала генерала Юй Даю (1504–1580), второе имя которого было Чжибо. Эта замечательная фигура открыла галерею «бескорыстных, гуманных и смелых» мастеров, привнесших в народное ушу аристократически-благородный оттенок. Юй Даю в детстве был весьма слаб и болезнен, однако обладал железной волей и страстным желанием походить на могучих героев древности. Путь был ему ясен — занятия ушу. Но где найти настоящего учителя? Однажды кто-то рассказал Юю о существовании мастера Чао Дунсюэ, который мог рассказать о сложностях боевых искусств и некоторых аспектах воинской науки. Юй Даю поспешил к нему, и после долгих уговоров Чао взял юношу к себе в ученики. Юй Даю прогрессировал столь быстро, что учитель рекомендовал его известному мастеру длинного прямого меча Ли Лянканю, про которого говорили, что он может исполнить мелодию, отбивая мечом капли дождя.

Парный бой с длинным шестом (Из трактата Ци Цзигуана, XVI век)

Прошли годы тренировок, и Китай услышал о новом мастере боя с оружием. Пожалуй, не было такого предмета, которым бы не владел Юй Даю. Он мог сражаться мечом, крюками, копьем, пикой с когтями (па). Последнее оружие произошло от сельскохозяйственного орудия кетменя, в бою его стремительно вращали, разя врагов уколами и зацепляя их за руки и одежду. Коронным оружием Юй Даю стала палка, которую он вращал с такой скоростью, что она пропадала из виду, сливаясь в мутный круг перед бойцом. У него учился генерал Ци Цзигуан, создатель первой универсальной системы ушу для воинов армии. От него же услышал Ци Цзигуан о знатоках искусства палки — монахах Шаолиньского монастыря и упоминал их в своих трактатах.

Даже став известным мастером, Юй Даю не стыдился вновь и вновь обращаться за советами и припадать к стопам известных учителей. В 1561 году он проездом из провинции Шаньдун заезжает в Северный Шаолиньский монастырь. К этому времени монастырь еще не был в апогее славы и медленно набирал силу, хотя среди знатоков был хорошо известен. Юй Даю надеялся повстречать там известных мастеров, но увы… «Искусство Шаолиньской палки вконец утратило истинный смысл, присущий древним наставникам», — записывает Юй Даю.[163] Посещение монастыря завершилось тем, что сам Юй Даю начал обучать монахов боевому применению приемов с палкой, так как монашеская техника стала откровенно показательной. Именно благодаря этим урокам отряд шаолиньских монахов во время стычек с японскими пиратами в Фуцзяни и Гуандуне блестяще проявил себя. Как отмечала древняя хроника, шаолиньские бойцы, «вращая палки, рвались вперед; кто из врагов встречался на их пути, тотчас падал».[164]

Юй Даю был первым, кто нарушил долгое молчание, которое хранили знатоки боевых искусств на протяжении многих веков, составив объемный по тем временам «Трактат об [искусстве боя] с прямым мечом» («Цзяньцзин»). По сути, трактат уделял больше внимания не мечу, а палке, ее основным особенностям, школам и направлениям. Юй Даю сожалел, что бой с палкой в некоторых местностях пришел в упадок или переродился в танцевальное зрелище, сам же он стремился вернуть ему истинно боевое содержание.

В основу своей техники Юй Даю кладет принцип, приемлемый не только для боя с палкой, но и для любого поединка: «Следуй за позициями соперника, заимствуй силу соперника». Ни один удар, ни одно передвижение не должны пропадать напрасно, необходимо ловить противника на малейшей оплошности, следить за тем, как он переносит центр тяжести, как поворачивается, и в конце концов заставить соперника самого наткнуться на удар, «заимствуя» его силу. Принцип Юй Даю универсален и использовался в ушу испокон веков, но лишь Юй сформулировал его так четко и афористично кратко.

Палка должна как бы приклеиваться к телу, создавая вокруг бойца «мертвую зону». Палку перебирают в руках, вращая над головой, перепрыгивая через нее, прокручивая за спиной и т. д. Развивавшееся в Сунскую эпоху искусство палки получило в трактате Юй Даю свое окончательное оформление. Самое главное, чтобы палка была не помехой для выброса силы из тела, но, наоборот, надежным передатчиком этого импульса. Еще в Шаолиньском монастыре существовал принцип, гласивший, что если сила исходит из палки, то удар слаб и неуверен. Лишь когда сила коренится в сердце бойца, выбрасывается из данътянь и передается через палку, тогда даже опытный соперник не сможет отразить удар. Если боец правильно сосредоточился и «пробудил сердце», очистив свой разум, то считается, что удар наносит не он, а сам Будда. Юй Даю сделал ставку на стремительное вращение палки, которую именовал «взаимопереход инь и ян», и последующий резкий укол. Это соответствовало важнейшему принципу ушу — сочетанию дуги или круга и точки в ударе. Он писал: «Когда свершится взаимопереход инь и ян (т. е. палка совершит полное вращение. — А. М.), то следует выпрямить обе руки. Согните выставленную вперед ногу, а отставленную назад выпрямите. И в ударе, и в блоке все тело наполняется силой; делая шаг за шагом, продвигайтесь вперед. И тогда во всей Поднебесной не найдется вам соперников».[165] Юй Даю описал 14 основных позиций, или приемов боя с палкой — отводы, уколы, рубящие удары, скольжение палкой вдоль оружия противника, удары в прыжках и т. д., а проиллюстрированы они были позже в трудах генерала Ци Цзигуана.

Ци Цзигуан

Принципы боя с палкой для Юй Даю и всей плеяды мастеров того времени стали отражением космогонических принципов — взаимоперехода инь и ян, пустого и наполненного, движения и покоя. Лишь это называл Юй Даю «истинным искусством палки» — «и тогда она будет двигаться стремительно, как молния».

Реформатор ушу Ци Цзигуан

В середине XVI века по всему Китаю гремело имя непобедимого генерала Ци Цзигуана. Его яркая мысль, сила личности, практический гений воина и полководца определили тенденции развития ушу по крайней мере на последующие двести лет. Именно он выразил в своих трактатах новые веяния в ушу, сумел рассказать о них предельно ясно, философски красиво и канонически грамотно. Ци Цзигуан был прекрасным теоретиком и практиком воинских искусств, блестящим знатоком ушу. Он родился в провинции Шаньдун, славившейся уже в то время народными мастерами, а первым, кто приобщил его к тайнам боевых искусств, стал его отец Ци Цзиньтуан, сам большой знаток ушу.

Ци Цзигуан изучал многие народные школы кулачного искусства, бой с пикой, алебардой, мечами. Он одним из первых аристократов осознал, что ушу в народе — далеко не развлечение низов, не «малое искусство» типа народного цирка, но серьезная, разветвленная система со своими внутренними закономерностями. Она ничем не уступает боевым системам подготовки в армии, в ней лишь меньше внешнего лоска и показной ритуальности, но больше культовой мистики, связи с даосскими и локальными верованиями. Не случайно в тяжелый момент борьбы с японскими пиратами в середине XVI века в приморских провинциях Ци Цзигуан обратился с призывом к народным мастерам ушу и к монахам-бойцам, усэнам, с просьбой о поддержке.

Биография Ци Цзигуана весьма показательна для воина той эпохи. В 17 лет Ци Цзигуан потерял отца — своего первого наставника в военном и гражданском. К этому времени Ци уже получил классическое образование и решил, что его знаний вполне достаточно для того, чтобы прославить свое имя на полях сражений. Он покидает родной уезд Дэнчжоу и отправляется в столицу. Удивительное упорство и ясность мыслей, а также запоминающийся могучий облик способствуют Ци Цзигуану в его карьере. Он был высокого роста, красив лицом, очень плотно сбит и сразу же прославился как замечательный знаток ушу. В 1555 году, когда ему едва исполнилось 27 лет, Ци Цзигуану было поручено возглавить борьбу с японскими пиратами, нападавшими на южные провинции Китая, и предписано «покарать бандитов и оберечь народ». Он сразу же попадает в сложную ситуацию: императорская армия в этих местах слишком малочисленна для крупных действий, к тому же японцы — прекрасные, в основном профессиональные воины — без труда расправлялись с плохо организованными отрядами китайцев, пытавшихся дать им отпор. И вот тогда-то Ци Цзигуан решил привлечь отряды местного ополчения, состоявшего из бойцов ушу и народных мастеров. После победы над японцами в 1561 году Ци Цзигуан завоевал всенародную славу. О нем узнали не только при дворе, но даже в далеких деревнях. Он воплощал собой образ мифологического героя и сравнивался с Гуань Юем и Юэ Фэем, в которых сочетались и талант полководцев, и знание ушу.

Получив должность генерала, Ци Цзигуан предписал всем своим воинам и высшим должностным лицам заниматься ушу, причем боевая подготовка в его отрядах была куда более сложной, чем в других армиях. Воины учились владеть несколь-кими видами оружия, в том числе и довольно необычным, например «волчьей метлой» — длинной бамбуковой палкой с насаженными на нее металлическими изогнутыми и зазубренными лезвиями. Ци Цзигуан лично обучал своих инструкторов тому, что сам узнал у народных мастеров, коллекционировал приемы, изучал подробно многие существовавшие тогда стили ушу и даже побывал в Шаолиньском монастыре. Правда, искусство монахов его ничем не поразило, разве что бой с палкой показался ему неплохим.

Стилей ушу тогда было крайне мало, да и системность их была еще далека от совершенства. Зачастую они представляли собой лишь набор эффективных приемов, хотя, в отличие от предыдущих эпох, этот набор передавался в сравнительно стабильном и упорядоченном виде, сформировались этапы обучения, сыграло свою роль и возникновение школ ушу при Юаньской династии. Из трактатов Ци Цзигуана известно, что ему были знакомы чуть более десяти школ кулачного искусства и боя с оружием, такие как чанцюань («Длинный кулак»), создание которого он приписывал основателю Сунской династии Чжао Куанъиню, пигуацюань, хунцюань («Красный кулак») и ряд других. Огромное впечатление на Ци Цзигуана произвела встреча с Юй Даю, вместе с которым они боролись против японцев. У него Ци Цзигуан обучался искусству боя с палкой, а известный трактат Юй Даю об искусстве меча неоднократно цитировал в своих трудах. Юй Даю стал подлинным кумиром генерала, именно его концепции он развивал, но делал это на более высоком уровне. Он не просто описывал приемы боя, но старался классифицировать их, вывести какую-то новую систему для обучения воинов. Ци Цзигуан был вообще одержим этой идеей и силы всей жизни положил на реформу обучения армии.

«Волчья метла»

Воин, как считал генерал, должен быть силен не только в группе, но и в индивидуальном бою. Ци Цзигуан регулярно устраивал своим солдатам экзамены по боевым искусствам и ввел сложную градацию мастерства — пожалуй, первую продуманную систему за всю историю ушу. Правда, эта система в основных своих чертах повторяла систему оценки знаний в конфуцианстве, но от канона отойти было трудно, да, впрочем, и не нужно. Есть принципы, которые не следует нарушать, дабы не нарушить вместе с ними и «вселенскую гармонию». Система ступеней мастерства представлялась именно таким «Небесным принципом».

Система была разбита на три большие группы — верхнюю, среднюю и нижнюю. В каждой группе существовали три подгруппы с аналогичными названиями. Таким образом, получалось девять званий плюс одно высшее, в некотором роде «эксклюзивное» звание — превосходная степень. Если воин безошибочно выполнял 9/10 из общего набора приемов, то получал «верхне-верхний» разряд, 8/10 — «верхне-средний» разряд, и т. д. Звания распределялись в следующей последовательности:

9/10 — верхне-верхний разряд;

8/10 — верхне-средний разряд;

7/10 — верхне-нижний разряд;

6/10 — средне-верхний разряд;

5/10 — средне-средний разряд;

4/10 — средне-нижний разряд;

3/10 — нижне-верхний разряд;

2/10 — нижне-средний разряд;

1/10 — нижне-нижний разряд.

Те же звания относились и к стрельбе из лука. Например, если воин попадал в цель девять раз из десяти, то получал верхне-верхний разряд, и т. д.[166]

Такая система оценок позволяла воспитывать, как говорил сам Ци Цзигуан, «предельно искушенных и предельно знающих воинов». У бойцов появлялся стимул для достижения новых званий через занятия ушу, а от этого непосредственно зависело и их благосостояние. Всего в армии Ци Цзигуана в зависимости от степени овладения мастерством в ушу были введены четыре звания: генерал (цзянгуань), члены его ставки (чжунцзюань), тысячники (бацзун), сотники (байцзун), причем все они в обязательном порядке сдавали экзамены на мастерство в боевых искусствах.

Примечательно, что в китайской традиции больше не будет предприниматься попыток создать столь объемную классификацию мастерства в ушу. В народных школах это вообще не принято, так как умерщвляет сам смысл момента передачи знаний ушу как перенос образа мастера в сознание ученика. Нельзя стать мастером на четверть или наполовину. Реализация может быть только полной и абсолютной. Это будет понятно несколько позднее, когда придет осознание ушу как «внутренней системы». Но в то время классификация Ци Цзигуана стимулировала воспитание умелых бойцов и знатоков боевых искусств.

Бой на деревянных палицах — «жестких плетях»

Ци Цзигуан ощущал нехватку обобщающих трудов по ушу, которые объединяли бы в себе под единой теорией и именем автора весь опыт полководческого мастерства и методы боевой тренировки воинов. Трактат Юй Даю был, конечно же, хорош, но, увы, бессистемен и далеко не полон, уделяя внимание, по существу, лишь бою с палкой. И тогда Ци Цзигуан, обладавший прекрасным слогом, решил сам взяться за кисть. Результатом его многолетних трудов стали две действительно грандиозные книги — «Новая книга записок о достижениях [в воинском деле]» («Цзисяо синьшу»), «Записки о практике тренировок воинов» («Ляньбин шицзи»). Некоторые части этих объемных трудов публиковались в виде отдельных трактатов, например, раздел о кулачном бое — наиболее знаменитый из всех трудов Ци Цзигуана — был назван «Трактат о кулачном бое» («Цюаньцзин»). (Не путать с одноименным трактатом, созданным в XIII веке в стенах Шаолиньского монастыря.)

Ци Цзигуан сводит воедино многие системы военной подготовки, прежде всего опираясь на принципы Сунь-цзы и У-цзы. Он рассказывает, как подготовить войска к сражению; как построить армию и выиграть бой, опираясь на космогонические принципы, например, на пять первоэлементов и инь-ян; как поднять психологический настрой бойцов. В «Записках о практике тренировок воинов» Ци Цзигуан так характеризует содержание своего труда: «Эта книга, во-первых, отрабатывает методы боевого построения, во-вторых, тренирует воинскую храбрость, в-третьих, уши и глаза (разведку. — А. М.), в-четвертых, руки и ноги (кулачное искусство. — А. М.), в-пятых, учит разбивке лагерей и, в-шестых, полководческому искусству».[167]

«Новая книга записок о достижениях [в воинском деле]» стала первым в Китае полным трактатом по ушу. В древности Сунь-цзы и У-цзы рассказывали в основном о способах ведения крупномасштабных сражений, ряд других трактатов описывал лишь подвиги героев-бойцов, например, «Записки о цзюэли». Ци Цзигуан, в отличие от них, поведал о конкретных приемах и принципах боевого искусства — кулачного боя, боя с копьем, мечом и щитом, палкой, методах стрельбы из лука и даже привел шесть основных позиций с таким экзотическим оружием как «волчья метла».

Никогда еще до этого времени приемы ушу не описывались и не иллюстрировались в книгах столь откровенно. Что же означало столь явное открытие доселе тайной техники? Китайская культура стремится осознать себя, утвердиться в величии своей традиции, в мощи культурного пласта. Потребность все описать, «разложить по полочкам» — необходимое условие самоосознания, ибо так легче понять, что уже существует, а что еще предстоит сделать. Забегая вперед, скажем, что труды Ци Цзигуана вызвали настоящий «взрыв» в культуре боевых искусств — появилось несколько десятков трактатов по ушу, некоторые из которых были достаточно солидны, например, знаменитая «Энциклопедия боевой подготовки» («Убэй чжи»), куда, кстати, вошло несколько пассажей Ци Цзигуана. Когда культура столь открыто говорит о своих сокровенных и доселе невысказанных тайнах, значит, она боится что-то утерять. Ушу же стало осознаваться как самостоятельное и внутренне полноценное явление — пускай не полностью и не на всю глубину традиции. Но уже возникло стремление хотя бы чисто внешне упорядочить его, найти ему место в потоке Дао, как бы «отфиксировать» его в «Небесной книге».

Ясно и другое: Ци Цзигуан и его последователи понимали под ушу, или уи, сложную систему подготовки именно воина, хотя и говорили о существовании стилей («кулаков» (цюань), как их называли) в народной среде. Народные мастера не умели красиво и грамотно записывать свои знания, им казалось просто непонятным, как можно записывать то, что невыразимо никакими словами, — искусство Дао? Одновременно происходил процесс десакрализации армейского ушу, которое уже отошло от боевых танцев, а военачальники не испытывали столь трепетного пиетета перед тайной знания боевого искусства. Именно на этом пути народному ушу будет суждено обойти по своей глубине и метафизической целостности армейские боевые методы, хотя во времена Ци Цзигуана они были весьма похожи и, как видно, питались друг от друга.

Позиции кулачного боя Ци Цзигуана

Прижизненный вариант «Новой книги…» не дошел до нас, сохранился лишь ксилограф 1595 года. В 60–70-х годах XVI века ученым Ван Чжаем была составлена одна из самых объемных энциклопедий всех областей знания «Иллюстрированное собрание Трех драгоценностей» («Саньцай тухуэй»). Сюда вошли все сколько-нибудь заслуживающие внимания сведения, накопленные китайской культурой к тому времени. Энциклопедия подразделялась на 14 разделов — «врат», например, «Небо», «Земля», «Человек», «Тело человека», «Дела человеческие», «Ритуалы», «История культуры» и другие. «Трактат о кулачном бое» Ци Цзигуана, где описывались 32 классические позиции цюаньфа, вошел в раздел «Дела человеческие». Лишь этот трактат по ушу единственный удостоился чести быть занесенным в столь престижный компендиум. Система даоинь была представлена в нем «Восемью кусками парчи».

«Длинный кулак» сунского Тай-цзу

Удивительный труд Ци Цзигуана впервые позволил увидеть, что же представляло собой кулачное искусство в XVI веке. До этого времени сведения приходили к нам из весьма расплывчатых описаний и неясных иллюстраций. И вот перед нами аутентичное ушу, базирующееся уже на многовековом процессе развития и упорядочивания множества техник и методик, их философском и эстетическом осмыслении.

Прежде всего бросаются в глаза его разнообразие и техническая сложность. В кулачном искусстве Ци Цзигуана прекрасно разработана система финтов, уходов в стороны, нырков и уклонов. Например, «Удар из засады» представлял собой неожиданную атаку, при которой боец поворачивался на 360 градусов, садясь на одно колено, и наносил удар противнику в пах тыльной стороной кулака. Когда противник атаковал спереди, боец выставлял одну ногу вперед, затормаживая движение соперника, и одновременно наносил удар кулаком в пах, что называлось «Поза, указывающая на пах». Изобретение другого приема — «Хлопнуть лошадь сверху» — приписывается Ци Цзигуаном сунскому императору Чжао Куанъиню; прием означал удар ладонью в голову с одновременным захватом другой рукой одежды противника или обхватом его за поясницу, притягивая к себе. «Кулак семи звезд» — это стремительный, «будто ветер», подскок к противнику и удар в голову снизу вверх двумя скрещенными кулаками. Включены были и удары ногами, захваты системы циньна, удары коленями и локтями вперед и вбок. Всего Ци Цзигуан описал 32 приема, или, как он их называл, «32 позиции, выбранные из лучших».

По мнению ряда знатоков, в основу 32 форм, описанных Ци Цзигуаном, лег стиль пигуацюань из провинции Хэбэй, распространившийся в XVI веке среди деревенского населения севера Китая. Ци Цзигуан оценил боевую эффективность этого стиля и отметил, что «пигуа хэнцюань очень быстр».[168] Он использовал в «Трактате о кулачном бое» наиболее характерные приемы пигуацюань, например «Удар из засады», «Оседлать дракона», «Дракон, разбивающий землю», «Следовать за сгибом локтя» и другие.

Пигуацюань стал одним из первых сформировавшихся стилей ушу. Он вышел из базового комплекса стиля тунбэйцюань «Кулак сквозной подготовки». Первоначально стилем занимались в праздничной одежде, что отражало торжественно-ритуальный оттенок практики ушу. Об этом свидетельствует и древнее название стиля, переводимое как «Стиль, [практикуемый] при полном параде». Позже первый иероглиф «пи» был заменен на омофон, т. е. одинаковый по звучанию иероглиф, который обозначал «рубить». Такое название стиль приобрел благодаря мощным рубящим ударам ребрами ладоней и кулаками.

По описанию Ци Цзигуана, ставшего к тому же и первым историком ушу, стили начали свой отсчет с Сунской династии, когда им покровительствовали сами императоры, а к XVI веку появился не один десяток стилей: «С древности и по сегодняшний день школы ушу (сунский Тай-цзу знал «32 позиции «Длинного кулака», а также «Кулак шести шагов», «Кулак обезьяны», «Кулак манной птицы») имели свои названия для позиций, но фактически же они, различаясь в малом, были схожи в большом. Дошедшие до настоящего времени школы «72 двигающихся кулака семьи Вэнь», «36 закрытых замков», «23 хлопка в ладоши», «8 поворотов», «12 коротких ударов» также являются лучшими из лучших».[169] Здесь мы видим очертания многих будущих известных стилей — «Крутящийся кулак» (фаньцзыцюань), «Кулак лежащего на земле» (дитанцюань), системы заломов и захватов. Но для Ци Цзигуана стиль — не более чем канонизированный в данной местности и среди данной группы людей набор приемов. Его целостность можно нарушить, создав «стиль стилей», что генерал и пытался сделать. Стиля как совокупности учения и техники, внешнего и внутреннего, для него не существовало, ибо такого восприятия стиля в то время не было вообще. Не случайно все названия стилей включают в себя числительные, обозначающие количество кодифицированных приемов, и означают голый техницизм.

Попробуем представить себе строй мыслей Ци Цзигуана, создающего новое направление в ушу, и вчитаемся в его слова: «В Шаньдуне существуют удары ногами Ли Баньтяня — Ли В Полнеба, захваты «когтями орла» учителя Вана, тысяча ударов Чжана (прообраз «Кулака, лежащего на земле». — А. М.), удары Чжан Байцзина, «Шаолиньская палка», схожая со способами боя с палкой из уезда Цинтянь, копье семьи Ян и палка стиля бацзыцюань (стиль эмэйского направления из Сычуани. — А. М.), все они стали весьма известны сегодня. Хотя каждый имеет свои достоинства, а в передаче обладает высоким и не имеет низкого, либо имеет низкое и не имеет высокого и поэтому может позволить одержать верх над соперником, все же это подобно тому, чтобы отдать предпочтение лишь одной стороне дела. Если же изучать все школы вместе, то это будет подобно тактике боя змеи с Вечных гор. Ее бьешь в голову, она же отвечает тебе хвостом, бьешь ее в хвост, а она жалит тебя головой, бьешь ее в тело, она же атакует тебя и головой и хвостом. Это называют: «Верхнее и нижнее восполняется до целого, и не будет тогда поражений».[170]

Эта концепция соединения всего лучшего в одной системе и легла в основу методики Ци Цзигуана. Сейчас уже трудно понять, почему именно эти 32 приема отобрал генерал, однако его выбор был столь удачен, что эти приемы стали каноническими для многих стилей ушу. Более того, именно на них базируется технический арсенал самого известного внутреннего стиля — тайцзицюань, куда вошли 29 из 32 формы Ци Цзигуана. Таким образом, в основу внутренних стилей легла техника внешних стилей, а различие между этими двумя направлениями представляется в основном традиционно-психологическим, нежели техническим или «энергетическим».

Важное место в ушу издревле занимал бой с оружием. Он всегда был главенствующим, особенно в армии, и это легко объяснимо практическими требованиями реального боя. Однако Ци Цзигуан предложил новый подход к построению обучения ушу. «Кулачный бой — это исток всех боевых искусств», — писал он. В этом и заключалось одно из наиболее существенных новшеств. Кулачный бой в армии всегда был на вторых ролях, хотя его значения в поединке никто не умалял. Цюаньфа развивался в основном в народных школах, где было меньше оружия, поэтому Ци Цзигуан и обратил свой взор к народным боевым искусствам. Он утверждал: «Нельзя упражняться в дадицюань («Кулак великого отпора») с палкой, изогнутым мечом, копьем, вилами, пикой с когтями — па, прямым мечом, трезубцем, луком, дротиком, крюками, серпами, прежде чем не овладеешь движениями рук и тела из методов кулачного искусства».[171]

С той поры цюаньфа становится базой для всех видов ушу. Постепенно сложился следующий подход: к изучению боя с оружием ученика не допускают, пока он полностью не овладеет базовыми упражнениями (цзибэньгун) и основами кулачного боя. Базовым оружием Ци Цзигуан считал палку: «Если сумел овладеть палкой, то затем достигнешь мастерства в использовании всех видов оружия». И это также было новшеством, ибо обычно базовым оружием считались меч или копье. Здесь сказался опыт самого Ци Цзигуана, который понял, что палка — универсальное оружие, на основе которого можно изучать бой с любым длинным оружием, начиная от копья и кончая «волчьей метлой». Ци Цзигуан требовал особой серьезности при изучении искусства оружия. Генерал проводил параллель между изучением конфуцианских канонов и боевой наукой, т. е. между военными и гражданскими началами: «Пользуйся палкой старательно, будто читаешь Четверокнижие (конфуцианские классические книги: «Беседы и суждения Конфуция», «Учение о середине», «Великое учение», «Мэн-цзы». — А. М.). Пользуйся крюками, кривым мечом, копьем, пикой с когтями, будто изучаешь трактаты».[172] Тренировки с оружием влияли на характер воина, делали его более сосредоточенным, собранным и расчетливым.

Ци Цзигуан разработал немало способов ведения поединка, а в своих трактатах давал советы о том, как выйти из той или иной сложной ситуации в бою. Так, он уделял особое внимание «длинному пользованию коротким оружием». Речь идет о крайне неприятной ситуации для бойца, когда его оружие оказывается намного короче, чем у его противника, например, когда меч противостоит копью. В этом случае следует делать уходы, финты и уклоны в стороны, приближаясь к сопернику и тем уравнивая шансы. Важно еще и удивить противника неожиданным способом атаки, к примеру, нанести удар мечом из-под щита, что называется «Засада». Противник почти не видит такого удара, его глаза закрыты щитом нападающего, да и ударить из-под щита без предварительной тренировки крайне сложно. Ци Цзигуан рекомендовал шире использовать удары из нижних позиций — с одного или двух колен, из полуприседа. Колющие удары мечом, коротким копьем снизу вверх в живот или пах соперника отразить весьма нелегко, и они практически незаметны в ближнем бою.

Сейчас, когда нам известны сотни стилей ушу, может быть, трудно оценить всю грандиозность усилий Ци Цзигуана. Ни до, ни после него таких обобщающих трудов никто не создавал. Он систематизировал многочисленные сведения о боевых искусствах и признал народное ушу не средством забавы масс и укрепления тела, но серьезным искусством боя и духовного саморазвития. Нередко до этого среди элиты и воинов императорской гвардии считалось, что кулачное искусство не предназначено для использования в крупномасштабных сражениях, где в ход пускаются мечи, копья, трезубцы и луки. Оно полезно лишь для защиты от разбойников, да еще в качестве метода физического воспитания. Ци Цзигуан своими трудами перевернул эти представления. Участие большого количества кулачных бойцов в победе над японскими пиратами подтвердило его слова, что цюаньфа — это первый и одновременно важнейший шаг во всем комплексе боевых искусств. Он записал: «Способы кулачного искусства казались неприемлемыми для техники ведения больших сражений. Но при этом движения руками и ногами приучают трудиться тело и конечности. Это является начальным шагом, вводящим в боевые искусства».[173]

Ци Цзигуан сделал, пожалуй, две важнейшие вещи, которые позволили ему оставить след в ушу на многие века. Прежде всего, он сумел собрать лучшие стили ушу и тем самым «познакомить» мастеров между собой. Еще раз подчеркну: ни до него, ни после этого не удавалось никому. И в то же время это позволило развиваться всем местным стилям, так как показало, чего конкретно им не хватает до полной формы, например, если школа Ли В Полнеба использовала в основном удары ногами, то школа Вана в основном «орлиные захваты» руками. Эта реформа выгодно отличалась от той, которая была проведена в 50-х годах XX века, фактически разрушив систему традиционного ушу.

Приемы боя с копьем Ци Цзигуана (XVI век)

Казалось, Ци Цзигуан обладал даром предвидения. Он предупреждал: «Одинаково упражняйся в комплексах и поединках». Нарушение этого принципа редуцировало ушу либо до простого рукопашного боя, либо до танца. Вновь обратимся к примеру: в современном спортивном ушу равновесие нарушено — немногие из тех, кто выполняет головокружительные комплексы, способны какие-то из этих движений применить в бою, а бойцы спортивного саньда не слишком сильны в духовных аспектах боевых искусств. Гениальный полководец уже тогда указал нам на этот «предохранитель», который берег целостность ушу.

Трактат Ци Цзигуана стал основным пособием для его армии. На основе 32 форм, выбранных из лучших методов кулачного искусства, возник целый комплекс боевых упражнений, содержащий не только удары и блоки, но и способы тренировки, продуманную долговременную систему подготовки воинов-бойцов. Он получил обобщающее название «Кулак семьи Ци» (цицзяцюань). По-разному относились к этому стилю в то время в кругах поклонников ушу. По существу, он был не семейным направлением, а выборкой из 16 более древних семейных стилей. Поэтому цицзяцюань не мог считаться «истинной передачей» в чистом виде. С другой стороны, цицзяцюань явился наиболее полным и продуманным комплексом боевой подготовки воинов, в который, помимо кулачного боя, входили упражнения с мечом цзянь, упражнения с палкой и даже стрельба из лука.

Цицзяцюань стал стилем-компендиумом и был намного сложнее своих предшественников. В частности, подробно изучались способы и различные типы использования в бою усилия — цзин. Всего насчитывалось 14 видов усилия, связанных прежде всего с положениями тела и дыханием: заглатывающее, выплевывающее, текучее, погружающее внутрь (в даньтянь), поддерживающее, бросающее, поднимающее, отводящее, теснящее, надав-ливающее, срывающее, отпускающее, контролирующее, трясущее. Погружающее внутрь усилие использовалось во время ударов из нижних позиций, когда требовалась особая устойчивость, при этом дыхание выполнялось исключительно низом живота. Поднимающее усилие применялось во время прыжков и переходов из низких позиций к высоким вместе со вдохом полной грудью. Несколько важнейших типов усилий, используемых при блоках или толчках, — отводящее, теснящее, срывающее, надавливающее — перешли затем в тайцзицюань.

Всего стиль включал более сорока базовых типов передвижений, блоков и ударов, широко использовались захваты и заломы, броски, а также приемы обезоруживания противника. Стиль цицзяцюань называли «безыскусным», «нерасцвеченным», так как в нем полностью отсутствовали какие бы то ни было показательные движения, рассчитанные на восхищение публики. Более того, не существовало даже таолу в их обычном виде, но существовали лишь короткие связки, что было более эффективно для быстрого обучения воинов. Стиль сочетал жесткие и мягкие движения, а тактика основывалась на резком изменении ритма и скорости движений. Рассказывали, что тот, кто овладел премудростью Ци Цзигуана, может «обратить вспять реки и перевернуть моря», а в бойце пробуждалась затаенная до поры мощь: «Будучи в покое, он напоминает затаившегося дракона и спящего тигра». Ци Цзигуан верно подметил важную черту боя, которой он обучал и своих воинов, — вид бойца порой значит не меньше, чем его мастерство. Поэтому генерал предписывал все время находиться в «грозном состоянии духа», при этом оставаясь абсолютно невозмутимым и не подверженным никаким внешним воздействиям, образно советуя «сдерживать гнев, подобно лысому горному пику». Так можно выиграть сражение еще до его начала, подавив соперника своим духом.

Хотя в то время еще не было столь явного подразделения на внешний и внутренний аспекты в занятиях боевыми искусствами, Ци Цзигуан, пользуясь конфуцианскими постулатами, утверждал, что для того, чтобы проявить чувство справедливости и величия духа в восприятии мира (хаожань чжици), необходимо сочетать в занятиях дух как внутреннее начало и форму — как внешнее. Заметим здесь, что стиль Ци Цзигуана интересен еще и тем, что преподавание его, в отличие от народных школ, велось в духе и в понятиях конфуцианской, а не даосской традиции.

Занятия ушу были введены в армии Ци Цзигуана в качестве обязательных и стали регулярно практиковаться после событий в приморских провинциях. До сих пор в районе Пекина живет потомок Ци Цзигуана в четырнадцатом поколении Ци Юйян, сохраняющий традиционный стиль цицзяцюань.

Полководец предписывал упражняться в ушу каждый день. Если армия останавливалась где-нибудь лагерем более чем на три дня, то требовалось найти немного свободного места, чтобы тренироваться самостоятельно. Сам генерал приказывал докладывать ему о тех, кто по каким-то причинам не участвовал в тренировках, и строго их наказывал.

К тем, кто был замечен в недостатке мужества и упорства в бою или на тренировках, применялись штрафные санкции, также непосредственно связанные с занятиями ушу. В «Энциклопедии боевой подготовки» 14-й пункт о наказаниях предписывал, что те, у кого «отсутствует стойкость в воинских тренировках», должны будут «усердно работать кашеварами». Проще говоря, всех провинившихся отправляли на кухню, где они, тем не менее, должны были продолжать занятия ушу и пройти переэкзаменовку, прежде чем вновь попасть в основной контингент войск. А во второй день второго месяца устраивался общий экзамен по ушу среди всех воинов армии Ци Цзигуана.[174] Неудивительно, что войска знаменитого генерала снискали такую славу.

Японский меч приходит в Китай

Борьба с японцами в середине XVI века принесла в Китай новое оружие — японский меч катану, который в Китае стал называться «мяодао» («меч, подобный ростку»). Это название он получил за характерную форму клинка, конец которого напоминал росток, пробившийся из земли. Мяодао был длиннее обычных китайских изогнутых мечей дао, длина его клинка была около метра, зато уже, чем у китайских мечей, — всего три сантиметра. Китайцы особо ревностно относятся к национальной чистоте оружия ушу, и приход катаны может показаться необычным. Здесь реальность боя взяла верх над национальной гордостью, а практичный ум Ци Цзигуана позволил адаптировать катану в китайской армии. Дело в том, что японский односторонний меч был в несколько раз крепче китайского. Катана выковывался в течение нескольких лет (иногда — десяти), покрывался несколькими слоями высокоуглеродистой стали, различной по своим свойствам. Благодаря длительной проковке многих железных полос с разным содержанием углерода меч обретал необходимую твердость и в то же время вязкость. Японские мечи в бою без труда перерубали любое китайское оружие. Обычно катана держался двумя руками, и лишь могучие воины позволяли себе биться одной рукой.

Ци Цзигуану через своих шпионов (шпионаж в Китае к тому времени достиг высочайшего уровня) удалось раздобыть японский трактат «Тайно передаваемые методы боя с мечом», на основе которого он постепенно стал разрабатывать собственную систему. Несмотря на наличие подобного трактата, не все было понятно Ци Цзигуану и его помощникам. Прежде всего, оставался неизвестен секрет изготовления катаны. Поэтому наряду с японскими приемами боя Ци Цзигуан решает использовать и приемы из китайского арсенала. Катана обычно не вращался из-за своего большого веса, бой шел на один удар. Китайские же мечи вращались с огромной скоростью, ими можно было даже отбивать стрелы, а великие мастера перерубали мечом муху. Ци Цзитуан делает японский меч легким и разрабатывает для него около двадцати канонических приемов, сведя их в трактат «Методы меча годов Синьнин», т. е. 1561 года — периода войны с японцами. Мяодао быстро вытесняет китайский меч дао и становится едва ли не основным оружием минской армии.

Приемы с мечом мяодао

Китайских бойцов продолжала интересовать техника истинного катаны и секреты его изготовления. Один из китайских лазутчиков сумел расположить к себе японских мастеров и обучался искусству катаны в самой Стране Восходящего Солнца. Правда, многое ему не передали, например, не сообщили названия ни одного приема. Вскоре эти сведения попали в руки великого воина и военачальника Чэнь Цзунъюэ (или Чэнь Чундоу), который сумел разобраться в нагромождении информации, полученной от своих шпионов. Он составляет секретное пособие «Избранные способы боя с одиночным мечом» («Даньдаофа сюань»). В отличие от методов Ци Цзигуана, Чэнь Чундоу заставлял воинов учиться бою двумя руками. Левой рукой обычно усиливали удар, например, нажимали на тупую сторону меча, обушок, или придерживали правое запястье.

Позже меч распространился среди народных школ ушу, даже когда в Цинскую эпоху он постепенно был вновь вытеснен китайскими видами оружия. Уже в 1921 году народный мастер Лю Юйчунъ создал в городе Цаокуне «Дворец мяодао», давший начало крупнейшей школе китайского катаны, а с 1927 года, после создания в Нанкине Центральной Академии национального искусства, мяодао вошел в программу преподавания. До сих пор в некоторых районах мастера помнят комплексы с мяодао — наполовину китайским, наполовину японским оружием. Одним из последователей истинной традиции боя с этим мечом стала семья Ма, где в рамках стиля тунбэйцюань («Кулак сквозной подготовки»), технически идущего от Ци Цзигуана, сохранились тайные техники мяодао.

…Могила Ци Цзигуана, находящаяся у него на родине в Дэнчжоу, скромна и символична. По лесистой горе Наньчжишань тянется дорога, упирающаяся в небольшую табличку с пятью стилизованными иероглифами: «Могила Ци Цзигуана». Перед ней слева и справа стоят два воина с булавами, в одеждах Минской эпохи, скорбно склонив головы. Рядом — невзнузданные кони из белого камня и лежащий баран, символ жертвенности и мудрости.

Последователи великого генерала

Деятельность Ци Цзигуана стимулировала стратегическую мысль многих блестящих теоретиков и практиков ушу. Влияние этого человека было настолько велико, что ряд его ближайших учеников надолго стали «законодателями моды» как в искусстве ведения крупномасштабных сражений, так и в технике кулачного боя. Подчеркнем здесь важнейшую мысль: в то время, особенно на имперско-элитарном уровне, не существовало никакого принципиального разделения между методами крупных сражений, когда сходились две армии, и способами индивидуального ведения поединков. Они были подчинены единым целям, общей теории. Одно плавно вытекало из другого и составляло некий комплекс, который традиционно именовался «уи» («боевые искусства»). Примечательно, что такая ситуация имела двоякий эффект. С одной стороны, методичные и тщательно разработанные тренировки в армии безусловно стимулировали утончение стилей ушу, создавали новые школы, давали различные трактовки, позволяли обмениваться опытом, и все это давало толчок к диверсификации систем ушу. Но была и другая сторона этого процесса — полное слияние кулачного искусства с армейским искусством не позволяло перевести ушу на уровень эзотерической традиции, слить методы боя с духовной практикой. Нельзя, конечно, сказать, что этого вообще не существовало, — в народных школах среди монахов боевые искусства, а точнее — методы самозащиты, сливались с методами психопрактики и значительно мистифицировались. Там ушу, имевшее своим истоком ранние синкретические танцы, как бы вновь возвращалось в лоно поисков мистического опыта и духовного саморазвития. Но здесь же мы говорим именно о главенствующей, «видимой» тенденции развития ушу, наметившейся к концу правления Минской династии.

Трезубец XVII века, «Летающие камни», «Когти дьявола», «Волчья метла»

Образцы редких видов оружия

Ее можно проследить по теории, разработанной опытным императорским наставником ушу Хэ Лянчэном (Хэ Цзимином), который состоял одно время под командованием самого Ци Цзигуана. Он прославился в основном тем, что оставил после себя несколько объемных трудов, важнейшим из которых можно считать «Записки о ведении сражений» («Чэ люй»). Следуя за примером своих учителей, Хэ Лянчэн сумел вместить в эту книгу обширные сведения о теории ведения сражений, описал наиболее яркие примеры удачного управления войсками, давал советы о психологической и методической подготовке воинов, рассказывал о крупнейших школах ушу того времени. Кстати, в последнем пункте работа Хэ Лянчэна выгодно отличается от объемного труда Ци Цзигуана, так как в ней содержится описание или по крайней мере упоминание едва ли не о пятидесяти различных школах кулачного боя и владения оружием. Вероятно, рост школ ушу был настолько бурным, что за несколько десятилетий после выхода в свет трактатов Ци Цзигуана количество таких школ увеличилось в несколько раз.

Хэ Лянчэн рассказывает о десяти методах кулачного боя, десяти школах работы с палкой, семи методах работы с копьем, пяти методах — с прямым мечом, десяти методах — с изогнутым мечом, а также о нескольких школах боя с «волчьей метлой» и трезубцем. По его рассказам, прямой меч цзянь все больше и больше утрачивал свои главенствующие позиции в методах подготовки бойцов, так как такое короткое оружие было неприменимо в крупномасштабных сражениях, поэтому на первый план выдвигалась работа с копьем или даже с палкой, ибо порой палка в поединке оказывалась удобнее, чем меч.

Сам Хэ Лянчэн, по собственному же признанию, обучался пяти школам работы с мечом цзянь, десяти школам кулачного искусства и без лишней скромности отметил: «Для изучения всего этого требовалась немалая тщательность, но я сумел постичь тайны этого».[175]

Важнейшая заслуга Хэ Лянчэна заключается в том, что ему удалось реально воплотить в жизнь тезис Ци Цзигуана, говорившего, что «кулачный бой и палка являются основой боевых искусств», — воплотить, разработав четкую методику обучения бойцов. По словам Хэ Лянчэна, она заключалась приблизительно в следующем: «В овладении боевыми искусствами сначала следует изучать кулачный бой, а затем тренироваться в бое с палкой. Когда приемы кулачного боя и палки полностью усвоены, следующей идет техника боя с изогнутым мечом дао и копьем, являющаяся особо сложной. Поэтому кулачный бой и бой с палкой являются основой и источником боевых искусств».[176] В определенном смысле это было качественное изменение всего корпуса армейского ушу, ведь издавна основой обучения воинов был бой с мечом и копьем. В противоположность этому Хэ Лянчэн объяснял, что палку можно рассматривать в качестве базового вида оружия для многих видов копий, пик, алебард и других разновидностей длинного оружия, которого в то время насчитывалось уже более ста видов. К тому же новая структура обучения сближала элитарно-армейское ушу и народные стили, где издавна тренировки начинались именно с кулачного боя. «Тело» ушу становилось все более и более гомогенизированным, хотя этот процесс растянулся на несколько столетий.

Эти же новшества поддержал другой великий мастер, который пользовался в свое время не меньшей славой, чем Ци Цзигуан. Звали его Чэнь Цзунъюэ (1561–?), более известный под своим вторым именем Чэнь Чундоу (Чэнь Яростный Бой), выходец из уезда Синин провинции Аньхой. С детства увлеченный патриотическими идеями Ци Цзигуана, он решает посвятить себя служению императору и защите страны, для чего начинает собирать лучшие виды боевых искусств. Жизнь Чэнь Чундоу была наполнена рассказами о его герое — Ци Цзигуане. В 1560 году появляется книга Ци Цзигуана «Новая книга записок о достижениях [в воинском деле]», а в год рождения Чэня — официальные «Разъяснения по использованию поясного меча» («Яодао цзе»). Несмотря на немалую редкость этих трудов, юноше удалось разыскать их, и он с упоением принялся за изучение сложных трактатов.

Стоило ему услышать, что где-то живет известный народный учитель, он мог за сотни километров тотчас отправиться к нему. Через десять лет изнурительных переходов и тренировок Чэнь уже блестяще владел мечом дао, копьем, арбалетом, палкой и не встречал себе соперников в кулачном искусстве. Изучать искусство двуручного меча он отправился в провинцию Чжэцзян к мастеру Ли Юньфэну, а узнав о шаолиньских бойцах с палкой, не поленился несколько месяцев ехать до провинции Хэнань.

Чэнь Чундоу решил впервые записать шаолиньское искусство. Монахи к этому времени хотя и имели свои записи, но не считали нужным открывать их представителям светской традиции. После нескольких лет работы Чэнь в 1616 году преподносит императору комплексный труд «Описания способов «Шаолиньской палки» («Шаолинь гунфа чаньцзун»).

Несмотря на свою фундаментальную подготовку, Чэнь Чундоу мог бы так и остаться незамеченным, если бы не трагические события, произошедшие в 1621 году. С северо-востока в Китай вторглись племена ицзу, сжигая все на своем пути и уничтожая местное население. Армия оказалась не подготовленной к вторжению, фортификационные сооружения давно устарели и не могли сдерживать натиск конного противника. Администрация в спешном порядке стала возводить по границам новые крепости, а Чэнь Чундоу был назначен одним из инструкторов по боевым искусствам, так как всех старых преподавателей разогнали из-за низкого уровня подготовки.

Чэню предоставляется прекрасная возможность повторить деяния Ци Цзигуана. Прежде всего он пишет несколько простых, но эффективных пособий по искусству боя — «Избранные методики боя с длинным копьем», «Избранные методики боя с одиночным мечом», сюда же присовокупляет свой переработанный труд по владению «Шаолиньской палкой».

У Шу: воин, ученый, поэт

Как видим, среди представителей «большой культуры» долгое время больше ценился, как и в древности, не кулачный бой, а искусство обращения с оружием. К концу правления Минской династии приемы боя с копьем, мечами, палкой стали столь многочисленными, что даже раздавались сетования на то, что вряд ли найдется человек, «новый Ци Цзигуан», который умел бы в равной степени обращаться с несколькими видами оружия, да к тому же составить их полное описание. То в одном, то в другом месте Поднебесной возникали новые школы боя с оружием, слава о кланах Ма, Ша и Ян гремела даже при дворе, но собрать их методики воедино представлялось уже невозможным. Носителями боя с оружием в этот момент оказались не столько представители императорской гвардии, традиционно считавшиеся сверхбойцами, сколько народные мастера. Их умение обращаться с мечом и палкой вызывало искреннее восхищение даже у придворных чиновников и цензоров, посылавшихся для проверки работы администрации на местах. Если театрализованные демонстрации можно было видеть каждому, то искусство реального боя, тем более «тайная передача» все глубже и глубже уходили от любопытных глаз.

Придерживаясь традиции ушу, народные мастера передавали тайны школы лишь по семейной линии. Такие направления даже не имели названия, именовали их по клановой фамилии: школа Чэнь, школа Ян, школа Ма. Наметился явный разрыв между искусством народных мастеров и техникой «официальных» воинов, которые постепенно стали сдавать позиции первенства в мастерстве. Династийные истории по-прежнему описывали инструкторов из воинской элиты как настоящих, «доподлинных» носителей ушу, но ниточка «истинной традиции» уже ускользнула от них. Существовал и другой момент надлома: известные военачальники были достаточно умны, чтобы понять, что полнота духовной традиции ушу уже недоступна им и сверхсовершенство технических навыков не меняет положения.

К сожалению, народные мастера были в основном безграмотны и не способны оставить после себя какие-либо записи. А для элиты по-прежнему «воинской библией» оставался трактат Ци Цзигуана «Новая книга записок о достижениях [в воинском деле]», а также в то время уже редкие трактаты Чэнь Чундоу и «Энциклопедия боевой подготовки».

Школа боя с копьем клана Ян (Из «Энциклопедии боевой подготовки», XVII век)

Казалось, близилось время кризиса, хотя внешне все обстояло вполне благополучно. Но вот по Китаю стали ходить слухи, что родился новый Ци Цзигуан…

Начало жизни этого человека было вполне прозаичное, в духе традиционных историй о старательных молодых людях, желавших стать «преданными чиновниками». У Шу (1611–1695) по прозвищу Цаньсяо (Голубое Острие), второе имя которого было У Цяо, родился в зажиточной деревенской семье в провинции Цзянсу недалеко от Шанхая в местности Сянкуншань. В возрасте 27 лет, т. е. достаточно поздно, он становится студентом. Его учителя обращали на него не много внимания — казалось, если человек не проявил стремления к знаниям до этого времени, то можно ли ожидать от него чего-то необычного в таком возрасте? У Шу — невысокого роста, крепко сложенный, со стремительными движениями, умным, пронзительным взглядом — счел конфуцианское обучение чересчур скучным и не способным раскрыть творческие силы человека. Он увлекается буддизмом, а затем стремится постичь науку даосских бессмертных. Познания У Шу были столь обширны, что он одинаково блестяще комментировал древние каноны, сам писал стихи, составлял труды по стихосложению, астрономии, медицине, географии, магии, геомантике и многому другому. Напомним, что он не был аристократом, но лишь «просвещенным простолюдином», чьи способности позволили ему выдвинуться в плеяду самых известных людей эпохи. Его с радостью принимали в домах известных поэтов, каллиграфов и философов.

Истинное гунфу проявляется в каждой сфере деятельности человека, звучит в каждом его поступке, нельзя быть мудрецом в одном и глупцом в другом. У Шу — наглядный тому пример. Если бы он не прославился как мастер ушу, то вошел бы в историю как энциклопедически образованный человек, поэт и ученый. Но именно боевые искусства позволили ему реализоваться как «человеку целостных свойств». Еще с раннего детства он начал учиться стрельбе из лука и перечитал практически все пособия по воинской практике, которые только сумел достать. Его настольной книгой и спутником на всю жизнь стал канон Ци Цзигуана, перед личностью которого он преклонялся. Но эти книжные знания показались ему недостаточными, и тогда он отправился в свое первое путешествие по Китаю в поисках мастеров «истинной передачи». В своей жизни У Шу суждено было прошагать сотни километров в странствиях к своим учителям, но именно первое путешествие стало наиболее плодотворным.

В 1633 году судьба сводит его с мастером Ши Дянем (Ши Цзиньянем) — одним из величайших мастеров искусства боя с копьем, с изогнутым мечом дао и кулачным бойцом. Отец Ши Дяня был видным чиновником, но семья вскоре разорилась, и сам Ши Дянь зарабатывал себе на жизнь преподаванием боевых искусств. Но из-за его необузданного, порывистого нрава большинство учеников долго не задерживалось в его школе. Ши Дянь когда-то учился у шаолиньских монахов, а затем сам стал обучать усэнов. У Шу, наслышанный о сложностях обучения у Ши Дяня, решил выдержать все невзгоды до конца. Два года изнурительных тренировок не прошли даром. Сам мастер сказал У Шу: он передал ему все, что знал, и, дав рекомендательные письма, отправил дальше в странствия. У Шу обещал вернуться через несколько лет, но судьба его учителя сложилась трагически. Он несколько раз участвовал в крестьянских восстаниях, обучал бойцов владению палкой и копьем и до глубокой старости выходил на поле брани. Пал он, как и подобает истинному воину, в бою, когда ему было уже за 60 лет. Перед смертью Ши Дянь назвал лишь одного своего ученика, который воспринял от него школу, — У Шу.

Удивительно, но У Шу, благодаря своим врожденным способностям и правильному настрою, воспринял школу всего за два года. Даже по тем временам это был довольно короткий срок. Но юноша не успокаивается на этом. Вероятно, он чувствует, что своей жизнью выполняет особую миссию в развитии китайских боевых искусств. Тогда У Шу предпринимает то, что до него не удавалось никому. Он по очереди обучается в двух из трех крупнейших школ боя с копьем — кланов Ша и Ян. Оставалась еще школа клана Ма, но У Шу вынужден был вернуться в родные места, чтобы продолжить учебу. И все же мысль об обучении в клане Ма не покидала его. Ходили еще и разговоры про удивительное искусство «Эмэйского копья» (эмэй цяо) мастера Чэнь Чжэньжу, которое, как свидетельствовали очевидцы, оставило далеко позади даже искусство непревзойденного Чэнь Чундоу, долгое время считавшегося «законодателем моды» во владении длинным копьем. У Шу не очень верил этим слухам, хотя не раз хотелось ему отыскать загадочного мастера «Эмэйского копья». Но как сделать это, он пока не знал.

Между тем слава самого У Шу облетела уже все окрестные уезды. Его прозвали Чудесным Копьем, а некоторые даже поговаривали, зная о его увлечении даосизмом, что он получал наставления от даосских бессмертных.

Как ни силен был молодой У Шу во владении копьем, он прекрасно понимал, что этого еще недостаточно, чтобы считаться не то чтобы мастером, но хотя бы человеком «высокого боевого мастерства». По канонам того времени такой боец должен был владеть по крайней мере тремя-четырьмя видами оружия, причем обучение его проходило непременно под руководством носителей истинной традиции. Имена таких людей юноше были безусловно знакомы, они произносились среди поклонников ушу с трепетом и уважением, иногда — полушепотом, дабы великий мастер не подумал, что кто-то осмеливается невежливо считать его своим другом. Пока мастер сам не назовет ученика своим другом или братом, такое фамильярное отношение могло дорого обойтись невеже. В лучшем случае с ним вообще переставало общаться большинство последователей ушу.

Носители «истинной традиции» тогда, как, впрочем, и сейчас, были зачастую неуловимы. Их жизнь проходила в странствиях по Китаю, а за ними тянулся шлейф мифов и легенд. Место, посещенное таким мастером, считалось хранителем его Благой мощи (Дэ). На стенах трактиров и постоялых дворов, куда заходил такой человек, зачастую вырезались мастерски исполненные иероглифы, которые гласили, что «здесь пил чай учитель…» А если мастер оставлял после себя и стихотворный пассаж, тем более эти строфы запечатлевались на видном месте напротив входа и в течение десятилетий показывались посетителям, служа прекрасной рекламой. Итак, учитель, как считалось в Китае, воздействовал на действительность не только при жизни силой своей личности, но и много лет спустя тем удивительным и загадочным зарядом, который оставался после него.

Одним из таких замечательных и неуловимых мастеров считался Сян Юаньчи, живший в провинции Аньхой. Его семья переняла секреты «тайной передачи» владения парными изогнутыми мечами дао от представителя клана Ва — именно от тех Ва, которыми восхищался еще Юй Даю. Ходили слухи, что Сян Юаньчи остался единственным знатоком секретов клана Ва, к нему-то и поспешил У Шу. Увы, его постигло разочарование: мастер странствовал по Китаю, наставляя людей, правда, не в ушу, а в конфуцианских канонах, и У Шу не застал его. Но судьба благоволит к страждущим, и однажды на берегу озера У Шу повстречал того, о ком столько слышал. Шел 1635 год, и У Шу было лишь 24 года. Мастер Сян сидел у озера, погрузившись в раздумья. Чистый, лучистый взгляд, спокойная улыбка, «покрытая инеем борода и чрезвычайно могучее тело» — вот что поразило молодого бойца. В то время мастер Сян был уже глубоким стариком, но все еще не нашел достойного продолжателя.

Обучение бою с мечом

Любой последователь ушу в Китае знает, что секреты школы передаются лишь самому достойному из тех, кто повстречался на жизненном пути мастера, и иногда учителя годами искали «истинных учеников», «небесных талантов», которые были способны воспринять «передачу сердца», т. е. не только технику ушу, но и душу учителя. А если таких нет? Передать искусство мало-мальски способному ученику, дабы хоть что-то сохранилось? Но это не гарантирует от того, что в последующем поколении оно не исчезнет, и не имеет смысла сажать бесплодное дерево. Нельзя передать «половину» стиля, ведь вся сущность ушу состоит в абсолютной полноте и самодостаточности переживания мира. Значит, школа может умереть? Ну что ж, бывало и так, не всегда великому учителю суждено встретить достойного преемника.

Вероятно, эти мысли волновали старого Сян Юаньчи. Старость брала свое, и пока не одряхлели его тело и разум, он решил передать секреты боя с парными дао У Шу. «Длинным оружием, копьем, ты владеешь блестяще, — объяснил мастер Сян юноше, — но короткое оружие еще не подвластно тебе. Когда твоя воля и ци проникнут в острие меча и пройдут по лезвию — вот только тогда можно считать, что сделан первый шаг в обучении». У Шу было не привыкать к настойчивости в тренировках, но трудность оказалась большей, чем он предполагал: он никак не мог сделать синхронным вращения обоими мечами. Клинки сталкивались, он несколько раз едва не ранил себя, а мастер Сян лишь недовольно качал головой.

Но неожиданно учитель решает: все, что мог, он передал старательному У Шу. Однажды, через много лет, когда знание «войдет в кости» ученика, истина сама проявится в нем. Главное — посеять зерно в искреннем сердце. Сян Юаньчи выполнил свою миссию — он передал школу и даже позволил описать ее основы У Шу в «Речитативе об искусстве парных мечей» («Шуандао гэ»). С тяжелым сердцем уходил У Шу от Сян Юаньчи, понимая, что до настоящего мастерства во владении дао ему еще далеко, а дни великого мастера Сяна уже сочтены. Но он не знал, какое сокровище он уносит в душе. Ростку суждено было взойти почти через тридцать лет. Поблагодарив учителя, У Шу отправился по его рекомендации к мастеру Го Хуацзы, у которого изучал приемы с копьем клана Ма — одну из наиболее древних и эффективных школ, которой восхищались еще Ци Цзигуан и его наставник У Цзянью.

У Шу вел подробные записи изученного, компилировал цитаты из древних трактатов и произведений Ци Цзигуана. Его слава стала столь велика, что даже взглянуть на него считалось великим благом. «Нет такого оружия, которое не покорилось ему», — говорили поклонники. У Шу относился к их дифирамбам скептически: он-то прекрасно помнил, что парные мечи учителя Сяна оказались ему не под силу.

Но судьба, видно, решила вознаградить его за упорство и компенсировать неудачу. В 1662 году, странствуя в области Хуэйчжоу, он услышал разговоры, что здесь живет мастер копья, равного которому еще никто не видел. Разве способен был У Шу пройти мимо этой деревни, где жил человек, владевший его любимым видом оружия — копьем?! То, что увидел У Шу, его бесконечно поразило: необычно быстрые перескоки, удары копьем в падении и в прыжке сверху, финты острием, использование кисти на копье для запутывания оружия соперника. Да, действительно, такой школе стоило поучиться! Каково же было удивление У Шу, когда он узнал, что перед ним — первый ученик мастера Чэнь Чжэньжу по стилю «Эмэйского копья» Чжу Сюньдянь, которого он так стремился увидеть. Мастера долго беседовали, и наконец Чжу Сюньдянь начал показывать У Шу свое искусство. Эмэйское копье отличалось от обычных тем, что было гибким и легким, а это позволяло быстро вращать его в одной руке. Как рассказывал сам Чжу, его учитель Чэнь Чжэньжу (?–1644) получил это тайное искусство от монаха с Эмэйских гор в провинции Сычуань — просветленного Пуэня, чье монашеское имя означало Всеобщая Милость. У Шу заметил, что между техникой, которую он изучал у неистового Ши Дяня, и «Эмэйским копьем» много общего. Приемы безболезненно и гармонично сочетались, как говорил сам У Шу, «будто вода вливается в воду». Когда обучение было закончено, Чжу вручил ученику канонический трактат его школы, составленный самим Чэнь Чжэньжу. Щедрость такого подарка поразила У Шу, он прекрасно знал, что такой текст составляет одну из реликвий школы, а его передача другому лицу означает, что ему передается и сама школа. Знаток словесности и стихосложения У Шу восхитился не только содержанием, но и слогом трактата, воскликнув: «Иероглиф к иероглифу — будто драгоценные жемчужины проходят перед взором человека!»[177]

У Шу Неутомим в своих поисках доподлинных учителей традиции. Он понимает, что истинное мастерство — это не просто филигранная техника, но особое состояние души. Каждый взмах мечом, каждый удар копьем должны не столько «набивать руку», сколько приводить сердце в гармонию. Он овладевает техникой большого шеста, трезубца, поясного меча — «тайного оружия», который был столь гибок, что его можно было обмотать вокруг пояса и спрятать под широким кушаком. Всеобщее восхищение вызывали упражнения У Шу с некоторыми видами древнего и в ту эпоху уже экзотического оружия типа «волчьей метлы» (лансянь). Напомню, что она представляла собой бамбуковую палку длиной более трех метров с насаженными на нее изогнутыми и зазубренными лезвиями в форме метелок. Это оружие появилось в глубокой древности и первоначально предназначалось для защиты собственного жилища от нападения нескольких соперников. Оно весило около четырех килограммов, и «волчьей метлой» в древности в основном работали с колена, «подметая» ноги нападающих. А вот У Шу овладел этим оружием устаревшей формы столь мастерски, что обращался с ним, как с легким копьем, и мог одновременно обезоружить нескольких соперников, зажав их мечи или копья между металлическими «метелками».

На дворе наступил 1644 год — год вторжения маньчжуров в Китай. Маньчжуры, привлекая ведущих китайских мастеров к себе на службу, обратились и к У Шу с просьбой стать одним из ведущих инструкторов по боевым искусствам в их войсках. Мастер вежливо, но решительно отклонил заманчивое предложение, сулившее высокие должности и безбедную жизнь, — китайское ушу не может использоваться против самих же китайцев. С тех пор, как он сам признался, используя выражение великого даоса Чжуан-цзы, его «сердце стало подобно мертвому пеплу». Лишь два занятия остались у У Шу: совершенствование работы с оружием и составление трактатов.

Упражнения с «волчьей метлой»

Ему было уже около пятидесяти, за ним следовали сотни поклонников, но У Шу отказывался их обучать, ссылаясь на то, что еще не овладел всеми хитростями искусства. Человек, приближающийся к состоянию мастера, прекрасно чувствует, способен ли он передать помимо сотен приемов еще и просветленный дух учения. Лишь невежда и неуч берется обучать всех, не выучившись сам. Более того, смутное, неискреннее состояние его сознания передастся ученикам, а они понесут его дальше, извратив традицию. Истинность передачи духа ушу — превыше всего, а У Шу как никто иной в то время понимал это, видя, что с активным формированием стилей и школ ушу рождаются и недоучки, профаны, занимающиеся лишь боевым ремеслом (не искусством!) ради саморекламы, откровенной наживы или с единственно прикладной целью. Есть ли еще в Поднебесной великие мастера? Может быть, эта мысль заставила У Шу вновь отправиться в дорогу.

…Наверное, это была странная встреча. Наставником У Шу стал мастер, у которого не было даже имени. Он как бы сконцентрировал в себе качества истинного учителя — был анонимен и мистичен. История сохранила лишь его прозвище — Старик Из Юйяна, т. е. из небольшой деревушки Юйян на территории современной провинции Хэбэй. В народе его уважительно именовали «старым небожителем с мечом», столь его облик напоминал легендарных даосских бессмертных. Старик Из Юйяна был типичным традиционным народным мастером того времени, получившим из мистических глубин истории искусство боя с парными мечами цзянь.

Можно ли управлять мечом пальцами ноги?

И вот уже немолодой У Шу, благородный человек и известный знаток ушу, без колебаний преклоняет колени перед простым безымянным стариком из глухой деревни. Как здесь не вспомнить слова Лао-цзы об «истинных мудрецах»: «Они ходили в холщовых одеждах, но в душе берегли драгоценную яшму». На таком сочетании духовной мощи человека и его внешней невзрачности, непрезентабельности завязано много коллизий китайского ушу. Старик Из Юйяна, редко кому открывавший секреты, проникся таким уважением к душевной искренности У Шу, что посвятил его в тайны школы. Ведь надо иметь немалое внутреннее мужество, чтобы признаться себе, что многое даже в таком возрасте оказалось недоступно мастеру.

Принцип школы Старика был весьма эффективен: он преподавал лишь те приемы с мечом цзянь, которые можно применить в реальном бою. Эта школа, как случалось в то время, почти полностью оторвалась от внешне показных ритуальных и танцевальных аспектов, хотя в своих недрах несла принципы духовной передачи через слияние оружия и человека, человека и Неба. Это был еще один вид народного ушу — далекий от ярмарочных развлечений, страшный, но одновременно чистый в своем мастерстве. Не случайно старец никому из молодых не показывал свою школу, считая, что боевая добродетель постигается лишь с годами и никогда не приобретается за пять-шесть лет тренировки.

С первых же дней занятий, понимая всю опасность передачи своих секретов боя, Старик начал объяснять У Шу не хитроумные приемы, а базовый принцип боевой морали его школы. Удивительно: боевую мораль объясняли человеку, который почти всю свою жизнь посвятил изучению ушу, причем многократно доказывал свою честность и благородство. Но все же такова реальность ушу — духовные качества превыше технических навыков. Итак, первый принцип школы Старика Из Юйяна гласил: «Прямая траектория и справедливое применение». Под прямой траекторией имелись в виду как способ нанесения колющего удара мечом, так и прямота и честность характера самого бойца. Любимая фраза Старика основывалась на игре слов и, таким образом, имела «двойное дно».

И вот в процессе обучения у удивительного старца с У Шу внезапно произошла удивительная метаморфоза, говорящая о том, что зерно мастерства, заложенное много лет назад, способно прорасти в любой момент. У Шу отметил, что хотя «движения мастеров стремительны, будто удары молний», им не сравниться с парной работой кривыми мечами, которую он изучал у Сян Юаньчи. Благодаря какому-то внутреннему наитию У Шу наконец понял принцип синхронизации вращения мечей дао. Так обучение у одного мастера актуализировало те знания, которые были заложены другим тридцать лет назад.

Именно тогда У Шу реализовался как истинный мастер. Он наконец начал передавать свои знания. Самое важное, считал У Шу, чтобы искусство народных мастеров не затерялось во времени, особенно таких мастеров, как старец Юйян. Обладая великолепным классическим стилем, У Шу сначала в стихотворной форме составил описания методов боя с прямым мечом «Речитатив об искусстве прямого меча» («Цзяньцзюэ») и «Последующий речитатив об искусстве прямого меча» («Хоуцзянь гэ»). Но в истории ушу много странных случайностей — именно эти произведения, призванные сохранить знания боевых искусств, затерялись во времени. Были они изъяты (официально — утеряны) из полного канона произведений У Шу «Шоуби лу». Может быть, хранителям школы показалось, что такие вещи не стоит делать доступными широкой публике. Возможно, что они исчезли лишь в «официальной» версии и хранятся в чьих-то руках, не преданные широкой огласке. Такова, кстати, судьба большинства произведений по ушу, относящихся к традиции «тайной передачи».

Старость, казалось, была не властна над У Шу. Он в 67-летнем возрасте вновь собирается в дорогу. Он изучает шаолиньскую школу боя с копьем, в результате чего составляет стихотворный трактат, названный в традиционном поэтическом стиле «Способы владения копьем из Зала записок о грезах» («Мэнлютан цяофа»). Но все эти многочисленные разрозненные труды казались недостаточными великому мастеру, каждый великий учитель должен был оставить труд жизни — комплексный и обширный трактат, который продемонстрировал бы не только его технические познания в ушу, но и владение классическим стилем, умение философски осмыслить боевые искусства. Такое произведение У Шу писал около десяти лет, с 1678-го по 1687 год, назвав его «Записки о рукопашном бое» («Шоуби лу»). Первоначально он просто решил собрать все свои старые записи воедино, но это не удовлетворяло его. Нужно было что-то принципиально новое, более углубленное осмысление ушу, то, что можно поставить в один ряд со знаменитым трактатом Ци Цзигуана. Именно этот образ стоял перед У Шу в моменты его поисков и духовных откровений. Наконец, в один из таких моментов он пишет центральную часть трактата, назвав ее по ассоциации с даосскими реалиями «Записками о пустотном и потаенном». Это ознаменовало завершение его работы по синтезу своего стиля боя с оружием.[178]

Стиль может быть эклектическим соединением различных технических элементов. И если он не пронизан духом мастера, т. е. той «истинной передачей», которую столь бережно пестовали китайские учителя, сливаясь в мистическом единении с древними первопатриархами, то стиль разваливается сразу же после смерти его создателя. Такой процесс можно назвать рождением псевдостиля, который внешне имитирует все черты «истинной передачи», но внутренней основы не имеет, и такая химера не способна передаваться из поколения в поколение, тем более транслировать еще и духовный импульс, ибо в его начале отсутствует сам «просветленный учитель». У Шу, напротив, изучая несколько стилей у носителей духовного первоимпульса ушу, сумел войти в русло той реки, которая называется «истинной передачей». Если эта передача получена, то форма, в которой она реализуется, будь то кулачное искусство, бой с копьем и мечом или каллиграфия, — не имеет большого значения. Внутреннее наполнение абсолютно целостно и самодостаточно, поэтому и считается, что либо оно передано полностью, либо не получено вообще. У Шу реализовал свое мастерство лишь к концу жизни и, может быть, лишь благодаря этому, не отваживаясь на обучение раньше того, как сам почувствовал присутствие гунфу внутри себя, сумел создать новый стиль боя с оружием, не нарушив традицию.

Различные стили владения оружием в основном концентрировались в семейных школах, и мы уже говорили о самых крупных из них, в которых обучался сам У Шу, — школах кланов Ма, Ян и Ша. К тому же он воспринял школу парных прямых мечей от Старика Из Юйяна и меча дао по линии клана Ва от Сян Юаньчи, а также «тайную традицию» «Эмэйского копья» от Чэнь Чжэньжу и Чжу Сюньдяня. Благодаря своему гению У Шу создает единую школу боя с копьем, парными прямыми и изогнутыми мечами, повторяя творческий подвиг Ци Цзигуана. Китайская традиция считает его самым крупным мастером боя с оружием эпох Мин и Цин, а она выбирает своих носителей безошибочно.

Обучение бою с копьем

«Шоуби лу» дошел до нас в различных версиях. За основу своего стиля боя с копьем У Шу взял школу клана Ма, которую преподавал Го Хуацзы. У Шу заметил, что школа копья Ши Дяня и Чжу Сюньдяня имеет единый исток, — на это не обращали внимание сотни поклонников ушу, зачарованные обилием внешних форм. Но тип передвижений и базовых уколов был одинаков. Так постепенно древние школы возвращались к своему истоку. Но У Шу не забывал наставления Сян Юаньчи — человека, передавшего ему самое удивительное мастерство: «Длинное оружие пусто без короткого, современное оружие неэффективно без древнего». И У Шу вводит в свое произведение «Объяснения искусства трезубца», «Объяснения искусства «волчьей метлы», «Объяснения искусства прямого меча», «Речитатив об искусстве парных мечей дао».

Оставил У Шу свой трактат неоконченным, считая, что до конца своих дней он так и не смог передать ту истину, которая приходит благодаря занятиям боевыми искусствами. Загадочна и дальнейшая судьба школы У Шу: ни одного человека не назвал он своим преемником, считая свои странствия на дорогах ушу неоконченными. Поистине упорству этого человека можно лишь удивляться: он находил в себе душевные силы уже в старости начинать обучение вновь и считать себя «не более чем вечным учеником». Может быть поэтому он превзошел своих учителей?

Воинский экзамен, который невозможно одолеть

Необычная ситуация сложилась с воинскими экзаменами в Минскую эпоху. Будучи подверженными общим тенденциям китайской культуры, они страшно формализовались, а из-за этого чудовищно усложнились. Обычному воину уже было не под силу пройти экзамен даже на среднюю степень, а высшие звания существовали лишь теоретически. Правда, и само прохождение таких воинских экзаменов было в большинстве случаев не обязательным, скорее, оно считалось почетным и престижным, нежели безусловным требованием для всякого воина.

Но сразу же после прихода маньчжуров в Китай ситуация резко изменилась. Цинская администрация была заинтересована в привлечении на службу действительно умелых воинов из числа китайцев, к тому же маньчжурам было прекрасно известно, что в деревнях идет активное обучение ушу, а деревенские бойцы ничуть не уступают профессионалам во владении мечом и копьем. Естественно, что в этой ситуации вновь потребовалась система всеобщих и обязательных экзаменов. По сути она ничем не отличалась от той, что существовала при династии Мин, лишь стала обязательной для всех и воспроизводила чиновничьи экзамены, проходившие по линии уезд — провинция — столица.

Был даже выдвинут лозунг: «На пути справедливости прояви свои физические навыки» («Чжэн-ту чушэн»). Система проверки оставалась по-прежнему чрезвычайно строгой и жесткой. К тому же она сделалась всеобщей. Если раньше известные генералы могли вводить воинские звания лишь в рамках своей армии, то теперь система экзаменов, а следовательно, и званий, стала единой для всех.

Воины по результатам проверки подразделялись на четыре категории. Первая ступень испытаний — «детские испытания» (дунши), экзамен проводился в пределах уезда или округа. Второй экзамен — «местные испытания» (сяньши) — проходил уже на уровне столицы провинции, а третий (хуэйши) проводился в столице империи.

Существовал и высший, «дворцовый» экзамен (дяньши). Он действительно проходил непосредственно в императорском дворце на территории Запретного города. К нему допускались лишь те, кто блестяще прошел столичные экзамены, хорошо зарекомендовал себя на императорской службе и готов получить высшее чиновничье звание «цзинъши» («продвинутый муж»).

Прошедших дворцовые экзамены можно было перечесть по пальцам, что, кстати, и делалось. Этих людей знали в Китае по именам, их приезд в город зачастую превращался в праздник, перед наиболее выдающимися воинами специальные слуги несли красные флажки, а их имена громогласно выкрикивались глашатаями на улицах. Первая тройка воинских цзиныпи (существовали еще и гражданские) именовалась «три воина» (саньцзя), первый из них получал звание «сильнейшего боевого генерала» (учжуанъюань), второй — «боевого взора» (убанъянь), третий — «боевого цветка» (ушэньхуа).

Во второй категории воинов, прошедших дворцовый экзамен, было чуть более десятка. Остальные составляли третью категорию. Экзаменационные требования на этих испытаниях были чрезвычайно строгими, нередко сам император наблюдал за ними. Имена прошедших экзамен оглашались в огромном императорском Зале Великой гармонии (Тайхэдянь), им вручались императорские грамоты, знаки отличия, а на второй день устраивался огромный ужин — «вечер боевой встречи» (ухуэйань) с грандиозными показательными выступлениями по ушу.

Посмотрим, какие испытания выносились на столичный экзамен — экзамен третьего уровня. Прежде всего, испытания были разделены на три этапа: первые два, включавшие в себя вольтижировку, стрельбу из лука и испытание силы, считались «внешними» («внешнее поле» — вайтан), а последний, включавший в себя проверку знания стратегии, — «внутренним» («внутреннее поле» — нэйтан).

На первом этапе воин должен был выпустить с коня девять стрел и тремя из них точно попасть в цель. Мишени в разные эпохи могли быть разными, например, во времена императора Цяньлуна (1736–1796) стреляли по «земляным шарикам» — небольшим цилиндрам, расставленным на земле или подвешенным на ветках, что в просторечии называлось «сбить шапку». Лишь после этого воин допускался ко второму этапу экзаменов.

Второй этап был уже сложнее и включал в себя два вида испытаний. Сначала требовалось в пешем строю попасть тремя стрелами из девяти в цель. Затем шло испытание «геройской техники» (цисюн). Когда-то раньше оно заключалось в умении вести бой голыми руками, но постепенно превратилось в простое испытание физической силы. Рукопашный бой, как ни странно, ушел из воинской практики, перекочевав в народную среду. А вот на экзаменах воины должны были вместо показа приемов продемонстрировать три упражнения на силу. Сначала требовалось натянуть жесткий лук. В то время лук по жесткости подразделялся на лук «в двенадцать сил», «в десять сил» и «в восемь сил». На экзаменах засчитывалось только натяжение лука «в двенадцать сил» и выше, что было действительно нелегко.

Затем воин брал в руки тяжелую алебарду и показывал с ней основные приемы: вращение влево-вправо с уколом, затем вращение перед собой и сзади, что считалось основным защитным действием. Экзаменационная алебарда была страшно тяжела. Так же как и лук, по своему весу она подразделялась на три категории — 40 кг, 50 кг и 60 кг. На столичных экзаменах необходимо было демонстрировать технику с самой тяжелой алебардой.

Наконец, воину предстояло поднять тяжелые каменные гантели, разделенные на три категории, — 150 кг, 125 кг и 100 кг. Гантель сначала поднимали на уровень груди, потом, опуская ее, надо было дотронуться ею до земли слева и справа от себя.

Воин эпохи Мин

По результатам второго этапа испытаний выставлялись особые оценки по трехбалльной системе. Оценку «три» получал тот, кто неудовлетворительно выполнил по крайней мере два испытания, и такой воин, естественно, не допускался к третьему этапу экзаменов.

Третий этап, «внутренний», считался чисто теоретическим и мало чем отличался от экзаменов, которые проходили обычные чиновники. Испытуемый писал два сочинения — одно на заданную, второе на свободную тему. Первое называлось «речения» (лунь) и заключалось в том, что испытуемый должен был написать сочинение на заранее определенную тему. Другая категория свободных сочинений называлась «цэ» («стратегия», или «планы»). Свобода этого сочинения, правда, была достаточно относительной. Воин мог сам выбрать тему для сочинения, но лишь из канона воинской науки. Обычно расхожими темами для «стратегии» становились труды Сунь-цзы, У-цзы или «Способы боя Сыма Сянжу», а для «речений» — Конфуций и Мэн-цзы.

Экзамен с трезубцем

Первоначально этот, последний, этап испытаний был чрезвычайно сложен — от воина требовались знания никак не меньшие, чем от образованного чиновника, правильность цитат из канонов старательно выверялась проверяющими. Сочинения писали по отдельности в небольших закрытых кельях, иногда в течение нескольких дней, пользоваться книгами строго запрещалось. Правда, доблестные стратеги иногда прибегали к шпаргалкам, но за ними внимательно наблюдали, и, естественно, замеченный в этом деле с позором изгонялся с экзаменов. Зачастую сочинения просто целиком составлялись из речений Конфуция, Мэн-цзы, Сунь-цзы, однако при этом требовалась и живая мысль, центральная идея сочинения, какое-то дельное и разумное предложение об управлении армией, по подготовке воинов, о ведении боя.

Военачальник

Но постепенно строгость требований к испытуемым уменьшалась. Например, во времена правления Шуньчжи (1644–1662), то есть в самом начале маньчжурского владычества, воин писал по два пяня, то есть по две главы, каждая из которых была посвящена отдельному вопросу; во времена Канси (1662–1723) писали уже по одной главе по «речениям» и две — по «стратегии»; к 30–40-м годам XVIII века уже требовалось ответить лишь по одному вопросу из области «стратегии» и «речений». Хроники с большим сожалением отмечали, что культурный уровень воинов стремительно падал, поэтому требовать от них чего-то большего было просто бессмысленно. Подавляющее большинство тех, кто блестяще проходил экзамен на «внешних полях», с позором проваливались на сочинениях.[179]

В конце концов и это испытание было предельно упрощено. От воина требовалось просто описать основную суть семи книг канона воинской науки, что составляло приблизительно сто иероглифов. Культурный уровень воинов стал действительно чрезвычайно низким, в таком объеме составить сочинение мог практически каждый. К тому же за небольшую плату специальные «знатоки» составляли сочинения, а незадачливые испытуемые выучивали их наизусть, благо их объем был чрезвычайно мал. Отметим, что таковы были столичные экзамены, на уровне уезда или даже провинции уровень проверки был еще ниже, в конце концов написание сочинений пришлось даже исключить.

Но именно в это время, когда глубинное осмысление воинских искусств стало чрезвычайно низким, когда культурный уровень военачальников внушал опасения даже высшим чинам в императорской администрации, основную тяжесть духовного сохранения ушу приняли на себя народные мастера.

Народное и армейское ушу: прагматика и «красивость»

Обратим внимание: свое обучение великий мастер У Шу вел в основном у народных мастеров. Их же учениками становились и другие известные воины из аристократии. «Истина» ушу незаметно, но явственно перекочевала в народную среду — среду сильно ритуализированную, мистифицированную, и это позволяло открывать сознание человека высшим небесным силам. Профессиональная воинская среда, мир китайской аристократии постепенно утрачивали возможность воспринимать их импульс. Боевые искусства на этом уровне становились все утонченнее, все изящнее. Они приспосабливались либо для прикладных целей — ведения сражений, либо для развлечений и физических тренировок аристократии. Духовный импульс, исконно присущий боевым искусствам, понимался этими людьми, но, увы, уже не воспринимался сердцем. Их душа вне особых школ, без специальных механизмов передачи, сформировавшихся в народной среде, уже не могла принять его. Но инерция слишком велика: красота мифа, сложившегося вокруг ушу, не вызывала сомнений у элиты в необходимости тренировок. В конце концов, это часть общего ритуала, «от века данного» этикета китайского аристократа. Над ним не задумываются, ему следуют. Итак, постепенно начинался процесс выхолащивания внутренней сути традиции ушу, которому суждено получить свое завершение в наши дни, когда духовная традиция превращается в спорт. В XVII веке этот процесс едва наметился, он еще незаметен, как незаметна болезнь в инкубационный период.

Можно возразить: как же так, ведь XVII–XIX века стали периодом формирования стилей, рождения десятка мастеров? Разве можно говорить о процессе выхолащивания ушу? Прежде всего этот процесс коснулся не всего ушу, а лишь его «официального» уровня — занятий придворной элиты, чиновников, аристократии, солдат. И это, в свою очередь, предопределило усиление школ «истинной традиции» в народе — культура спасала саму себя. Безусловно, мы знаем намного больше имен великих мастеров XVIII–XIX веков, но это лишь потому, что их стали чаще фиксировать в хрониках, и они сами составляли о себе трактаты, подобно Ци Цзигуану, минскому У Шу или цинскому Сунь Лутану. Истинных мастеров более раннего периода мы не знаем, но можем судить о мощи их воздействия на общество лишь по косвенным факторам, например, неугасимости передачи духовного опыта самораскрытия через ушу. Сколько надо было иметь сил, чтобы донести до нас этот импульс, даже не обнародовав своего имени!

Воинская подготовка, разработанная Ци Цзигуаном и его советниками, при всей ее продуманности и тщательности не была исключительной для китайской армии конца эпохи Мин. Несмотря на то, что еще сохранялись ритуально-танцевальные аспекты ушу (даже в армии Ци Цзигуана существовал «танец с палкой»), они постепенно уступали свое место прикладным, «безыскусным», но крайне эффективным приемам. Стилей как таковых в армии не было, и даже систему знаменитого генерала в строгом смысле можно считать лишь блестяще систематизированным методом воинской подготовки. Хотя боевым приемам и приписывалось сакрально-мистическое содержание, а в армии по-прежнему ходили легенды о древних «первооткрывателях» многих видов оружия, ритуальный аспект постепенно формализовывался и тем самым выхолащивался. Именно в таком виде он повлиял на практику боевых искусств в Японии (будзюцу), где метафизический аспект реальности боевых упражнений подспудно предполагается, но уже утрачен и может не ощущаться участниками единой боевой литургии как присутствие иррационального в человеке. Систематизация приемов, происходившая в армии и в кругах имперской элиты, активно подпитывала и народное ушу, которое сохраняло в себе переживание ушу как единственной внутренней реальности мира. В народе ушу становилось не методом тренировки, но способом взаимного сопереживания человека и мистической реальности бытия, их созвучием.

Резкой границы между ушу армейским и ушу народным не было, да и не могло быть. Рекруты черпались из деревенской среды, и новобранцы уже имели опыт обращения с оружием, занятий кулачным боем и участвовали во многих народных боевых праздниках. Происходил своеобразный обмен, бесконечное перетекание аспектов понимания ушу между элитарными кругами и локальной средой через армию. Многие народные мастера в то время стали активно привлекаться в качестве инструкторов для обучения воинов.

В Минскую эпоху это занятие считалось престижным и поднимало человека на качественно иную ступень социальной иерархии. После прихода маньчжуров в Китай, которые не только не отказались от привлечения народных учителей в армию, но в XIX веке резко расширили его, отношение к такому «наставничеству» изменилось. Это было связано, во-первых, в основном с негативным отношением народных масс к маньчжурской администрации. К тому же многие известные бойцы состояли активными членами тайных обществ, противопоставлявших себя не столько Цинам, сколько вообще всему государственному. Особенно такое негативное восприятие должности инструктора в «знаменных войсках» Цинов было распространено в первые сто лет маньчжурского правления, когда от службы отказывались известные на весь Китай мастера, например, учитель искусства оружия У Шу. Позже ассимиляция маньчжуров стала столь сильной, что многие представители высшей администрации писали по-маньчжурски с большими ошибками, многие вообще не знали маньчжурского языка, а маньчжурское влияние отражалось лишь в ряде внешних аспектов: ношении косы, определенном покрое одежды, частично в ритуале. Эти изменения привели к тому, что некоторые народные учителя согласились преподавать в армии, например, известный мастер стиля орла.

Во-вторых, изменение отношения к преподаванию ушу в армии по сравнению с Минской эпохой было связано с трансформацией самого понятия «мастер» (шифу). Оно как бы углубилось, интимизировалось и стало предусматривать исключительно сокровенно-личностную передачу учения. Мастер уже не выходил на широкую аудиторию для демонстрации своего искусства, но преподавал в узком кругу наиболее доверенных учеников. Он служил прежде всего ушу, а не какому-то сословию или слою людей — военным, аристократии, крестьянам или членам тайных обществ. Поэтому в армейские инструкторы шел особый разряд людей — те, кто действительно обучался у известных мастеров, но сам не преемствовал полной школы. Большинство из них были победителями на турнирах по саньда или держали большие «дворы боевых искусств», где их и находили особые посыльные из армии.

Чиновники особо стремились привлечь мастеров ушу к себе на службу, особенно в Цинскую эпоху, когда многие из них принадлежали к тайным обществам и пользовались любовью простого народа. Существует история об известном бойце Хуан Тяньба, который одно время выступал против властей и поклялся отомстить им за смерть своего брата. Однако он поддался на уговоры правителя города Янчжоу и даже получил высокую должность в армии. Он стал личным телохранителем губернатора и в одном из поединков сам убил своих братьев, дабы заслужить расположение правителя. Народ проклял Хуан Тяньба, а его имя стало нарицательным в отношении предателей.

…К этому празднику начинали готовиться за несколько недель. Назывался он обычно «цзохуэй» («ходячее сборище») или «ухуэй» («сборище знатоков ушу»), так как его основными участниками становились местные бойцы и мастера боевых искусств. Этот праздник проводился в виде грандиозного шествия, красочного представления с участием всех жителей деревни, а то и уезда. Естественно, все это предваряли долгая подготовка и даже репетиции, роли тщательно расписывались, по ночам будущие участники шествия отрабатывали групповые приемы с палкой, комплексы цюаньфа, разыгрывали небольшие театрализованные представления по мотивам традиционных историй о «людях могучих и необычайных».

Это было типичное народное представление эпох Мин и Цин, корни которого находились в выступлениях по ушу вашэ, которые давали в XII веке торговцы, дабы привлечь внимание прохожих к своим товарам и завлечь путников в свои постоялые дворы и ресторанчики. Но цзохуэй было намного красочнее, ритуализированнее, имело прекрасно разработанные структуру и программу представления. Более того, практически в каждой крупной деревне был свой отряд, который становился костяком этого «ходячего сборища». Оно устраивалось в дни храмовых праздников в честь местных божеств и оказывалось настолько красочным и зрелищным, что из народной среды перекочевало в разряд придворных праздников, причем устраивалось в столице по нескольку раз в год: с 1 по 15 мая в честь храмового божества Наньдина, с 1 по 7 июня в честь храмового божества реки и главного дракона местнх вод. Естественно, что на этих местных шествиях присутствовали уже не простолюдины, а высокопоставленные чиновники и аристократы, в качестве же участников и зачинателей шествия неизменно приглашались народные мастера из окрестных местностей. Так образовался еще один канал, благодаря которому народное мистифицированно-праздничное ушу влияло на строго прагматизированные боевые искусства имперского уровня.

Как же проводились эти выступления в деревнях? Обратимся к двум источникам — уже известной нам книге Ван Чжая «Иллюстрированное собрание Трех драгоценностей» и хронике «Южный указатель из столицы Северного покоя» (т. е. из современного Пекина).

Участники разделялись на две большие группы. Первая — «актеры» (цзюэсэ), они демонстрировали свое умение в боевых искусствах, цирковых трюках, танцах, вторая — «распорядители» (гуаньли), они несли жертвенные деньги, театральные костюмы, сундуки с кладью, так как «актеры» могли переодеваться прямо на ходу во время представления.

В свою очередь, «актеры» разделялись на несколько отрядов, причем у каждого была строго определенная театрализованная партия. Рано утром, лишь только забрезжит рассвет, первым собирался «Отряд открывающих дорогу», который должен идти впереди всего шествия. Он был небольшим, обычно около пяти человек, но это были самые высокие и могучие мужчины деревни. Их основным оружием был тяжелый металлический трезубец, который они крутили перед собой, идя по главной улице деревни. «Они были подобны извивавшемуся дракону и свирепому тигру, вращая перед собой оружие», — отмечает древний историк. Зрелище усиливалось еще тем, что члены этого отряда раскрашивали предплечья охрой в красный цвет, поэтому мелькание красных полос создавало впечатление «яркого блеска солнца, слепящего глаза». По обеим сторонам улицы выстраивались зрители, приветствовавшие громкими криками своих мастеров и готовые чуть позже присоединиться к празднеству. По воспоминаниям очевидцев, эти выступления были столь многолюдными, что головы людей напоминали бурлящее море, многие залезали на плечи к соседу, чтобы увидеть то, что происходит на площадке.

Когда толпа доходила до центральной площади или выходила за город на открытое место, «распорядители» вонзали в землю треугольные флажки по четырем углам импровизированной площадки, на которых было написано название того представления, которое будет показано. На площадках не только демонстрировались театрализованные представления, но устраивались своеобразные выставки масок, фарфора, других изделий местных умельцев. Одним словом, это был настоящий традиционный праздник со всеми древними ритуалами, песнопениями, возжиганиями благовоний, поединками, торговлей, когда скрытое оргическое начало толпы выбрасывалось наружу, высвобождая в человеке наиболее могучие потоки энергии мира.

В шествии участвовало еще несколько отрядов: «Отряд «Палки пяти тигров», «Отряд «Шаолиньской палки», «Отряд «Ясеневого шеста», «Отряд тигров», «Знаменный отряд», показывавший представление с флажками, «Отряд песнопений яньгэ», демонстрировавший древнейшие танцы с напевами, «Алтарный отряд», отвечавший за исполнение ритуалов, и многие другие.

Под удары в гонги проходило самое красочное представление — «Палка пяти тигров». Разыгрывалась сценка боя императора Сунской династии большого знатока ушу Чжао Куанъиня с пятью тиграми. В сценке участвовали пять человек, трое из которых были вооружены палками. Артисты одевались в красочные костюмы, лица ярко разрисовывались, наклеивались парики и бороды.

Самым известным стало, естественно, представление с «шаолиньской палкой», при котором актеры были вооружены не только палками, но мечами и трезубцами. Сначала демонстрировались одиночные комплексы, затем разыгрывались парные поединки, переходившие в настоящие сражения, в которых участвовало порой до нескольких десятков человек. Но поистине самыми массовыми были упражнения с длинными ясеневыми шестами, когда, как описывает историк, «сотни палок взметались как одна, нанося удары то вправо, то влево, а публика, следя за ними глазами, так и не успевала уследить»![180]

Была в этих праздниках еще одна, весьма важная особенность. Участники представлений были не просто временными «актерами», но и в обычное, не праздничное время были разбиты на те же самые отряды — «Шаолиньской палки», «Палки пяти тигров», — которые являлись прообразом стилей ушу. Принадлежность к одному из этих отрядов передавалась по семейной линии, существовали и свои секреты отработки приемов, техники боя, а попасть в такой отряд пришлому человеку было практически невозможно. Это значит, что закрытость школ боевых искусств, сохраняющаяся и по сегодняшний день, имеет своим истоком ритуализованную тайность древних мистических культов и различных сообществ, вовлеченных в исполнение разных экзотических ритуалов. Именно таково было ушу на народном уровне в то время — ритуально-праздничным, сильно мистифицированным, но в то же время предельно боевым и прагматичным.

Бурное развитие армейского ушу в то время и его подпитка от народных мастеров имели и обратную сторону: вместе с чисто боевыми, прикладными навыками стало преподаваться все больше чисто показательных аспектов. Здесь сказывалось и влияние народного ушу, где празднично-ритуальные аспекты занимали немалое место. Но для армии, когда воин должен был применять свои навыки в реальном бою, это было, конечно же, неприемлемо. Инструкторов, которые в основном преподавали нереальное, показное ушу, было далеко не так мало, как хотелось бы, и, как сказал про таких людей Хэ Лянчэн, «они абсолютно не знают того, что действительно следовало бы знать». Ритуалистика ушу постепенно захватывала армию, боевые танцы подменяли собой воинскую тренировку. Реальные методы боя в чистом виде сохранялись лишь в некоторых местах, например, в Чжэцзяне, в приморской зоне, где безраздельно властвовала удивительная и эффективная система Ци Цзигуана.

Против «красочности» и «цветастости» ушу выступил известный полководец Хэ Лянчэн, понимая, что ситуация стала по-настоящему угрожающей. «Тренируя воинов и преподавая искусство для больших сражений, — писал он, — надо полностью искоренить никчемные прыжки и пустословие, оценить все сильные и слабые стороны, устранить показные связки и достичь утонченной глубины. Через долгое время сам сумеешь назвать себя непобедимым».[181] Но все же очарование внешней красотой ушу было слишком велико, и Хэ Лянчэн не уставал повторять, обучая бою с мечом: «Необходимо лишь устранить ненужные прыжки и пустословие, красочную технику в работе руками и начать наконец реально использовать меч дао». Вот поэтому и говорили: «Не фиксируйся на многообразии, беспристрастно стремись к овладению утонченным».

Народное ушу против армейского

Ушу раз за разом возвращалось к старой, но удивительно сложной для усвоения мысли: есть лишь два фактора, позволяющих понять смысл ушу. Это прежде всего время — надо подготовиться к тому, что оно будет долгим. Другой фактор — тщательная серьезность отработки всякой тонкости, уяснение приема во всех его нюансах, кропотливая работа над одним-единственным приемом вместо поверхностного изучения массы «пустой» техники. Хэ Лянчэн будто предчувствовал тот поток «красивости» ушу, который родился в наше время, закрыв собой неприукрашенные ценности традиционного ушу.

В то время в ушу еще отсутствовало «внутреннее искусство» в той полноте, которая появилась в XVIII веке в тайцзицюань, синъицюань, багуачжан. Не существовало ни разработанной теории психоконцентрации, ни методики управления ци, ни специального цигун для занятий боевыми искусствами. Но эмпирически лучшие бойцы начали подходить к мысли, что ушу заставляет проявиться некие внутренние скрытые способности человека, о которых даже он сам не знает. Единственный путь к этому — кропотливые занятия, не прекращающиеся в течение многих лет. Тогда все придет как бы само собой, «естественно», и окажется, что в ушу, говоря словами мастера Сунь Лутана, «нет ничего ни сложного, ни удивительного». Существует лишь спонтанная реализация способностей человека, стимулированная специальными упражнениями ушу, вобравшими в себя опыт знаний десятков мастеров. Но эти способности нетрудно и «расплескать», запутавшись в частоколе, как метко выразился тот же Хэ Лянчэн, «пустых прикрас ушу». Китайцы для сравнения приводили удивительно точный пример: ребенок может родиться лишь через девять месяцев, и время здесь — абсолютный фактор, который нельзя, да и не стоит сокращать. Недоношенный или переношенный ребенок вряд ли порадует родителей.

Требование отказаться от «красивости», таким образом, хотя, на первый взгляд, и преследовало внешне чисто боевые цели, имело и глубинный подтекст — оно возвращало ушу его «внутренний», сокрытый характер, способствующий самореализации человека.

18 видов боевого искусства

Сколькими видами оружия должен владеть настоящий мастер (гаошоу) китайского ушу? Этот вопрос казался отнюдь не праздным в Минскую и Цинскую эпохи, когда в арсенале боевых искусств насчитывалось несколько сот различных типов оружия, многие из которых были весьма экзотичны: «когти» на длинных веревках, заточенные кольца, винтообразные ножи, алебарды с лезвиями на обоих концах древка, кистени с шаром, унизанным иглами, на короткой веревке и многое другое. Как известно, китайская культура любит все классифицировать, выводить некие канонические наборы предметов или чисел, в чем, вероятно, проглядывает древняя конфуцианская концепция «исправления имен». Итак, постепенно рождалось понятие классического арсенала навыков «истинного бойца», которое стало называться «18 видов боевого искусства» (шибабань уи).

Но почему именно восемнадцать? Эта цифра — одна из множества традиционных сакральных чисел китайской культуры. Магия чисел прочно вошла в практику и теорию ушу. Например, из пяти первостихий (усин) родились пять базовых приемов синъицюань, из Вселенской триады (Саньцай) взяли свое наименование такие принципы ушу, как «три сочленения», «три заставы». Число «18» пришло в ушу из буддизма, именно таково было количество приближенных учеников Будды — архатов. Вспомним хотя бы знаменитый комплекс «18 рук архатов», создание которого приписывается Бодхидхарме. И в системе «вскармливания жизненности» (яншэньшу) мы встречаем теорию «18 ран», т. е. болезнетворных факторов.[182]

Число «18» встречается и в названиях классических комплексов того времени. Например, в стиле богомола есть комплекс «18 скручиваний» (шиба со), в южном стиле Белобрового — комплекс «18 трущих движений предплечьями» (шиба моцяоцюань), в другом южном стиле — «Кулак белого журавля вечной весны», — комплекс «18 разрывающих способов» (шиба фэньфа). Осознание числа как одного из символических способов приобщения к внутренней сакральной традиции отразилось и в комплексе «18 видов боевого искусства».

Реальность боя такова, что боец не знает, какое оружие, в зависимости от ситуации, придется пустить в ход, к тому же неизвестно, какое оружие в ответ применит противник. Может быть, за халатом у него спрятаны два крюка, или вокруг пояса обвита волосяная веревка с острой стрелой на конце, или его алебарда — на вид тяжелая — окажется на самом деле очень легкой, и он будет вращать ее в руках так, что «даже капля дождя не сможет упасть ему на голову». Итак, необходим некий минимум навыков, который гарантировал бы бойца от неминуемого поражения, — умение сражаться с коротким, длинным и гибким оружием (например, с цепью).

Деятельность блестящих практиков и теоретиков ушу Ци Цзигуана, Хэ Лянчэна, Юй Даю позволила выделить классический арсенал оружия и к тому же показала, что для каждого типа оружия есть свой базовый вид. Например, чтобы сражаться длинным оружием — алебардами, трезубцами, клевцами — достаточно в совершенстве овладеть копьем (цяо). Чэнь Чундоу, отобравший лучшую технику боя с копьем, по достоинству оценил его возможности: «Копье является правителем всех видов [боевого] искусства, и ему трудно противостоять любым видом оружия». С ним полностью соглашался У Шу в своем знаменитом трактате «Шоуби лу»: «Копье — это правитель всех видов оружия». Столь же категоричен в оценке достоинств копья и Мао Юаньи в «Энциклопедии боевой подготовки»: «В использовании на полях сражений ничто не сравнится с копьем».[183]

А вот прямой меч цзянь стал в ту пору использоваться реже, чем раньше, превращаясь в символ принадлежности к аристократическому сословию, что, конечно же, не исключало возможности его боевого применения. Тот же Мао Юаньи сетовал: «В древности цзянь можно было использовать в сражениях, во времена танского Тай-цзуна цзянем были вооружены тысячи людей, сегодня же способы владения им уже не распространены».[184] Тем не менее, он оставался базовым учебным оружием для категории короткого оружия. Зато не было танцев, представлений красивее, чем танцы с мечом, которые исполнялись всеми, начиная от профессиональных воинов и кончая хрупкими придворными танцовщицами. Владеть мечом было прежде всего почетно, многие чиновники и аристократы специально нанимали себе учителей из народа, дабы блеснуть своими познаниями в этом «чудесном оружии», каковым считался прямой меч. Примитивные уколы и рубящие удары мечом никого не удивляли, а «тайные способы» оставались тайными как для богатых людей, так и для многих народных поклонников ушу. Вспомним хотя бы, сколько пришлось прошагать У Шу, чтобы обучиться искусству прямого меча у безвестного Старика Из Юйяна.

Что входило в понятие «18 видов боевого искусства»? На этот вопрос не столь легко ответить, как кажется вначале. Дело в том, что если число искусств оставалось стабильным, их содержание менялось в зависимости не только от эпохи, но даже и от местности. Один набор оружия был у воинов, другой встречался у «лесных молодцев», третий — у народных мастеров.

Защита скамейкой из южных стилей

Сакральное число искусств впервые встречается в юаньской драме (XIV век) «Уважающий добродетель не подвластен старости» («Цзинь дэ бу фу лао»), где высоко ценится благородный муж, который в равной степени овладел и военными и гражданскими дисциплинами: «Он полностью изучил все 18 видов боевого искусства и к тому же в совершенстве овладел шестикнижием».[185] Правда, автор не сообщает нам названия этих искусств, считая, вероятно, что они столь же хорошо известны читателю, как и «Шестикнижие» конфуцианского канона.

Впервые о содержании «18 искусств» сообщает нам автор знаменитого романа «Речные заводи», изобилующего описаниями работы с оружием. Боец Ши Цзинь обучался у мастера Ван Цзиня, который «по памяти» день за днем показал ему работу с 18 видами оружия. Первым было короткое копье (и), затем «молот» (чуй) — тяжелое металлическое навершие, закрепленное на длинной деревянной рукояти типа палицы. «Молотом» могли действовать как одной, так и обеими руками, вращая его перед корпусом. Он считался «оружием сильных», так как был очень тяжел. Третьим предметом был лук, четвертым — арбалет, из которого в то время в основном стреляли не стрелами, а тяжелыми металлическими шариками. Пятое оружие — «обух» (чун) — плоское навершие на длинной рукояти. Следующее оружие пришло из глубокой древности и называлось «плетью» (бянь), хотя и не было гибким. «Плеть» представляла собой тяжелую бамбуковую палку с «коленцами», похожую по форме на меч, которую использовали как короткую дубинку.

Седьмое оружие называлось «цзянь». И по форме, и даже по своему названию оно напоминало прямой меч, но изготовлено было из твердых пород дерева, и использовали его так же, как «плеть», нанося колющие и рубящие удары. И «плеть», и цзянь первоначально считались оружием простолюдинов — они были просты и дешевы в изготовлении и в ряде случаев вполне могли заменить прямой меч, который многим был не по карману. Но затем многие профессиональные воины и мастера ушу убедились в несомненных достоинствах этого оружия: тот, кто владел им, мог в случае необходимости сражаться даже простой палкой, подобранной на дороге.

Восьмое оружие представляло собой традиционный прямой обоюдоострый меч цзянь, девятое — это цепь (лянь). Формы цепи могли быть различными и варьировались, начиная от короткой цепи из семи небольших звеньев до длинной девятизвенной цепи с утяжелением на конце. Это оружие было удобно, легко и эффективно. Прежде всего, цепь легко спрятать, обмотав под поясом, и простой крестьянин, не решавшийся в те времена открыто носить меч, дабы не навлечь на себя гнев и наказание чиновников (напомним, что в то время ношение холодного оружия было по-прежнему запрещено), спокойно обходился цепью. Искусство управления длинной цепью достигло такого совершенства, что ею могли отбивать стрелы, связывать на ходу всадника, ловко приматывая его руки к шее и не позволяя ему двинуться.

Десятое оружие — топоры (фу), использовавшиеся обычно в паре, одиннадцатое оружие — секира (юэ) — было довольно необычной формы. На длинном, выше человеческого роста, древке укреплялось навершие в виде кулака, держащего короткий дротик или клевец. Этим оружием можно было наносить прямые удары, будто прямой удар кулаком, а также, например, бить сверху острием в голову, что называлось «ударить по вершине горы Тайшань». Следующими тремя видами оружия были хорошо знакомые нам из древних воинских искусств меч дао, клевец (гэ) и трезубец (цзи). Пятнадцатым видом было собственно даже не оружие, а щит (пань), изготовлявшийся из крепкого дерева, обтянутый кожей с металлическими пластинами. Такой тип щита был обычно узким и имел ромбовидную или многоугольную форму.

Шестнадцатый вид оружия — дубинка (бан). Под этим названием фигурировало не менее десятка разновидностей оружия, начиная от длинных шестов и кончая короткими дубинками и палицами, унизанными шипами.

Последними видами оружия были длинное копье (цяо) и тяжелые боевые грабли (ба) — эффективное и страшное оружие, пришедшее в арсенал ушу из повседневной крестьянской жизни.

Вот таков был набор предметов, которыми сражались лесные разбойники времен «Речных заводей». Обратим внимание: о кулачном искусстве здесь речи не идет, и это неудивительно. В любом случае умение управляться с деревянным мечом, плетью или даже граблями оказывается намного эффективнее рукопашного боя, и поэтому цюань-фа в основном использовался как вспомогательное средство, но не как основа для занятий. Не случайно и шаолиньские каноны, и труды Ци Цзигуана и Хэ Лянчэна называют основой искусства либо копье, либо палку, но никак не кулачный бой. Кстати, это повлияло на то, что крупнейшие стили ушу вышли из искусства боя с оружием, а не наоборот, как полагают многие. Например, стиль синъицюань вышел из способов боя с копьем — резкие, прямые передвижения, «колющие» удары кулаком. Также из стиля «Копье шести соответствий» (люхэцяо) родился стиль пигуацюань, переняв основные способы выброса силы и движения корпусом.

Оружие времен династии Сун

Классическим набором «18 искусств» считается, однако, не этот, а тот, который сформировался в XV веке и включал в себя в качестве важной составной части кулачный бой. Это подтверждает нашу мысль, что цюаньфа вошел в «корпус» ушу на правах полноправного члена не сразу, и происходило это постольку, поскольку сама техника кулачного боя так усложнилась, что ее необходимо было уже изучать отдельно. Известный трактат о нравах и быте Китая того времени Се Бичжи «Пять стихов смешанного содержания» («Уцзацзи») называет уже более сложный комплекс «18 искусств»: лук, арбалет, копье, изогнутый меч дао, прямой меч цзянь, короткое копье и щит дунь, топоры, секира юэ, трезубец, плеть, деревянный меч, «когти»-чжуа, длинное копье с легким наконечником гао, короткая палка, или посох, шу, вилы-ча, грабли, веревочное лассо, или аркан, которым опутывали противника, и, наконец, рукопашный бой, называемый в данном случае «байда» (дословно — белые, т. е. безоружные удары).[186]

Гибкое оружие

Как видим, арсенал не только усложнился, но и стал более многообразен. Как утверждал автор трактата, «в 1449 году по императорскому указу были созваны лучшие бойцы в Поднебесной, с тем чтобы помериться силами. И лишь некий Ли Тунчжи, пришедший в столицу из провинции Шаньси, показал в полной мере боевую технику, владел всеми 18 искусствами, и поэтому никто не смог ему противостоять».[187] Редкий случай, когда количество не влияло на качество ушу.

Ну а в действительности, все ли бойцы отличались столь замечательным разнообразием в искусстве оружия? Неужели каждый мало-мальски известный боец умел сражаться любым предметом, начиная от короткой дубинки и кончая волосяным арканом? Естественно, что традиция ушу требовала от бойца овладения всей этой чрезвычайно сложной техникой в равной степени свободно, но, как известно, она не приемлет частичного мастерства — или все, или ничего; или гаошоу, или начинающий ученик. На протяжении всего периода своего существования культура ушу нередко приукрашивала саму себя, в реальности же настоящих мастеров было крайне мало, хотя повсеместно встречались люди, прекрасно владеющие «боевым ремеслом». Нередко на поверку оказывалось, что те, кто «по статусу» носит с собой меч, не в состоянии, просто не способны умело им сражаться, и сотни аристократов могли носить с собой в общем-то бесцельные ритуальные предметы. Конечно, не было такого, чтобы знатный муж не обучался бою с мечом и копьем, — это был такой же составляющий элемент культуры социума, как, скажем, изучение конфуцианских канонов, но для реального поединка этого было недостаточно. К тому же в сравнительно мирную Минскую эпоху многие «теряли квалификацию». Историк того времени с грустью отмечает: «Хотя люди и не способны в полной мере овладеть всеми 18 видами боевого искусства, тем не менее, они должны полноценно освоить хотя бы один или два из них. Вот, например, лук, арбалет, копье, меч дао — человек не может не иметь их, равно как и не может не владеть ими».[188] В реальности требование овладеть в совершенстве почти двумя десятками способов боя оборачивалось изучением двух-трех, так как далеко не у всех хватало упорства да и способностей понять что-нибудь большее в ушу.

И все же была категория людей, которые несомненно владели всеми видами ведения боя и методиками подготовки в ушу. Мастерски продуманная методика воспитания бойцов в монастырях позволяла стать истинными гаошоу в боевых искусствах. Цель жизни усэна — воспитание собственного духовного потенциала, самореализация через боевые искусства. Считалось, что если духовный потенциал такого человека уподобить могучему стволу дерева, то боевые искусства — его ветви. Чем сильнее ствол, тем шире ветвятся его побеги, тем они сочнее и «происточают душистые ароматы весенней свежести». Но если ствол усыхает, и отмирает его сердцевина, то ветви превращаются в сухие палки, которым вскоре суждено отмереть, да такое дерево и не даст плодов. В монастырях и духовных школах типа религиозных сект научились воспитывать именно ствол, поэтому и его побеги — боевые искусства — были более полноценными и долговременными, чем в армии.

В монастырской среде, в частности среди шаолиньских монахов, появились и свои «18 видов боевого искусства». Вполне возможно, что они родились раньше, нежели в народе или в армии, и повлияли на классический комплекс воинской подготовки, о котором мы рассказывали выше. Уже к XII веку в монашеской среде насчитывалось более 120 различных видов оружия. После того как Шаолиньский монастырь получил от спасенного его усэнами Ли Шиминя высочайшее разрешение на ношение монахами оружия, контакты между представителями высшего эшелона воинских инструкторов и монахами-бойцами стали настолько тесными, что они проходили «стажировку» друг у друга.[189]

18 видов шаолиньского оружия были еще более разнообразны, чем «светское оружие», и подразделялись на девять видов короткого и девять видов длинного оружия. На первых местах стояли уже известные нам прямой и изогнутый мечи, копье, трезубец, парные топоры, деревянный прямой меч, топор на длинной рукояти. А вот остальные виды оружия первоначально были чисто «монашескими» и лишь затем перешли от усэнов в народные школы ушу.

Изобретение парного оружия — «парных костылей» (шуангуай) приписывается одному из восьми даосских бессмертных, хромому Ли Тегуаю. Их вращали в руках, ими как наносили колющие удары, так и били наотмашь. Монахи использовали и металлические костыли весом до 4 кг, каждый удар таким оружием, куда бы он ни попадал, неизбежно валил человека на землю. Другим традиционным монашеским оружием стал «чаньский посох»: с одной стороны укреплялось выпуклое полукруглое лезвие, с другой — вогнутое лезвие полулунной формы. Вогнутой частью можно было блокировать удары меча или копья противника, а выпуклой частью проводить контратаку. Не менее известна была полулунная алебарда, или «полулунная лопата» (юэячань), — на длинном древке укреплялось лезвие в форме полумесяца. Рассказывают, что именно этим оружием любил сражаться один из народных героев ушу — персонаж романа «Речные заводи» и создатель стиля «Пьяный кулак» Лу Чжишэнь. Правда, его комплекс назывался «Полулунная пьяная алебарда», а саму технику он почерпнул в монастыре, где укрывался от наказания за неосторожное убийство.

К длинному монашескому оружию относилась также большая алебарда, или, как ее называли в Китае, «большой меч дао» (дадао), так как казалось, что на длинное древко насажено лезвие от меча дао. Другое оружие — дан — представляло собой длинный трезубец, лезвия которого были винтообразно изогнуты. Было удобно ловить оружие противника в промежуток между его клинками, а затем за счет проворота дана оружие вырывалось из рук нападающего.

Шаолиньские монахи с удивительным уважением хранили те древнейшие виды оружия, которые давно уже исчезли «в миру». Например, в «18 видов боевого искусства» входила длинная секира с овальным лезвием, похожим на весло (от которого она и произошла), унизанная шипами. Оружие это возникло в III–IV веках, а в X веке пришло в Шаолинь, после чего знаменитый патриарх Фуцзюй, упорядочивший добрую половину шаолиньского арсенала, ввел ее в канонический комплекс монашеской тренировки. Последнее по времени появления длинное оружие — вилы в виде трезубца (саньбаньча), излюбленное оружие на современных показательных выступлениях по традиционному ушу — благодаря тому, что его можно стремительно вращать вокруг тела.

Короткое оружие шаолиньских монахов было представлено парными короткими лопатами с гардой для защиты кисти и шуаншоуча — парными крюками. Из гибкого оружия усэны предпочитали трехзвенную цепь (саньцзегунь), исполь-зовавшуюся в народе для молотьбы зерна, и гибкую плеть (чайбянь) — жесткую волосяную веревку с заостренным лезвием на конце.

Классическое оружие шаолиньских монахов

Итак, как видим, сакральное число «18» наполнялось разным содержанием в зависимости от среды обитания знатоков боевых искусств. Удивительная преемственность культуры ушу! Преемствуются не тонкости техники, не виды оружия, но самое глубинное и самое поверхностное, т. е. понимание ушу как феномена духовной традиции, как открытие глубины неизведанного в человеке, равной глубине Неба, и формализованное число, символически выражающее эту глубину. А вот средний пласт может варьироваться, и это создает двойственное ощущение прерывистости преемственности пластов культуры ушу.

Единый эстетический идеал китайской культуры и общность миропонимания как выражения Пустоты через мозаику форм позволили обрести новые оттенки 18 видам оружия. Они плотно прижились на подмостках традиционной китайской драмы цзинцзюй, и до сих пор все актеры уделяют немало времени тренировке с этими классическими боевыми предметами. Естественно, что в руках актеров оружие затуплено, концы копий не столь остры, алебарды более легки, но тем не менее, китайская драма не хуже, чем редкие в наше время народные мастера, сохранила эту живую традицию. Публика с интересом наблюдает за высочайшим боевым мастерством актеров, и сейчас на обучение владению оружием уходит не менее четырех лет актерской подготовки.

Столь разработанная конкретика в классификации китайского оружия уже бойцам XVII века казалась не очень удобной. Действительно, видов оружия в десятки раз больше, но отказаться от привычного числа «18» было нелегко. И как обычно, в культуре был найден изящный способ, не меняя ни формального выражения, ни сакральной глубины, изменить само содержание предмета. Теоретики ушу объявили, что следует говорить не о «18 видах боевых искусств», а о «18 категориях боевого искусства» (шиба лэй уи), которые классифицировали оружие по технике боя. Вся система выглядела следующим образом:

1. Рубящее оружие, категория прямого изогнутого меча дао: меч дао, меч «весен и осеней», меч с девятью кольцами в лезвии.

2. Колющее оружие, категория копья: клевец, трезубец, короткое копье.

3. Блокирующе-бьющее оружие, категория палки: монашеский посох, дубинка, «волчьи зубы».

4. Защитное оружие, категория щита: узкие и широкие щиты, шлемы.

5. Давяще-рубящее оружие, категория топора: топоры с широким лезвием, короткие лопаты.

6. Бьющее оружие: шестоперы и палицы различной формы.

7. Подцепляющее оружие, категория крюка: парные крюки, алебарда дан.

8. Преграждающее оружие: деревянный меч, жесткая плеть.

9. Оружие ближнего боя: парные кинжалы, короткий меч дао.

10. Оружие «догоняющего удара»: «молот-метеорит», т. е. веревка с грузом на конце.

11. Оружие для стрельбы: лук, арбалет.

12. Метательное оружие: «летающие серпы», небольшие стрелки, камни.

13. Связывающее оружие: арканы, лассо.

14. Дополнительное оружие.

15. «Тайное оружие», т. е. подручные предметы типа мисок, обуви, палочек для еды.

16. Кулачное искусство.

17. Силовые упражнения: поднятие тяжестей, гантелей, мешков с песком.

18. Вольтижировка на лошади.[190]

Ножи-бабочки и крюки из коровьих рогов

Таким образом, понимание «18 искусств» значительно расширилось и вобрало в себя практически полностью воинскую тренировку. И все же даже столь комплексная классификация не отражала характера китайского ушу того времени, она не способна была вместить тот глубокий философско-духовный пласт, на котором стояла вся эта разнообразная техника. Столь тонкая несубстанциональная вещь, как ни странно, с трудом осознается представителями той культуры, в которой она родилась. Есть, правда, при этом некие косвенные выражения, в которых сквозит понимание духовной глубины ушу, отличавшей китайские боевые искусства от боевых искусств в Европе того времени. Мало было владеть всеми 18 категориями боевых искусств, надо было достигнуть в них истинного гунфу, преемствовать и передать «истинную традицию», реализовав ушу как выражение неизбывности Дао. Невозможно объяснить, но китайцы сами отчетливо чувствовали, кто был носителем «истинной традиции», кто являлся лишь старательным последователем, а кто — талантливым имитатором движений. Уже при жизни Ци Цзигуана и У Шу говорили, что в них живет чжэньчуань. В справедливости такой оценки нам, отстоящим от тех событий на много столетий, усомниться трудно: все созданное ими вошло в комплекс «18 искусств» и сформировало корпус, или, как говорили китайцы, «единое тело» традиционного ушу.

Глава 15

Фейерверк стилей

Расцвет школ ушу

Два последних века привнесли в китайскую культуру много изменений: здесь и ломка многих политических традиций, разрушение мистических и эзотерических школ, несколько крупнейших восстаний, переосмысление практически всех культурных стереотипов. Но нам в этой эпохе интересно другое — это было время бурного расцвета стилей, школ, направлений. Практически каждая деревня имела «свой» стиль ушу, правда, без названия и зачастую без ясной истории. Другие же школы ушу, возникавшие в недрах тайных обществ и тайных религиозных сект, выглядели в глазах китайцев более «респектабельно» — они имели свои генеалогические книги, причем, следуя им, родовое древо стиля могло восходить едва ли не к самому Бодхидхарме, как это, например, случилось со стилем синъицюань.

Сам ценностный характер культуры Китая предполагал два пути развития таких школ: они либо умирали уже во втором поколении или, наоборот, разрастались до целых «учений», консервировались и обрастали сложной историей и даже своей терминологией.

Школ насчитывались тысячи — деревенских, уездных, армейских. В них состояло от двух-трех человек до нескольких сотен. Они были светскими и закрытыми локальными, малоприметными и общеизвестными, слава о которых доходила до императорского двора. Даже о малой толике их рассказать невозможно, одно лишь перечисление таких школ заняло бы несколько десятков страниц. Причем речь идет лишь о тех, которые сохранились в истории и не угасли через десять-двадцать лет! Поэтому наш дальнейший рассказ — лишь о наиболее крупных школах, переросших в полноценные стили и отразивших общие тенденции развития ушу в ту эпоху.

Все это — судьбы живых, реальных людей, необычность жизни которых оттеняется обыденностью обстановки того времени: сотни бедных деревень в уездах, забота о хлебе насущном, запреты на тайные общества, где проходили тренировки, массы шарлатанов и площадных фокусников. Необычность мастеров поражала даже современников, порой они не укладывались в рамки китайской действительности, грешившей чудесами и не отвергавшей никакой чудесности. Не случайно одного прозвали Священным Безумцем, другого именовали Чудесным Кулаком, третьего — Волшебной Ладонью, четвертого — Магической Ногой.

Большинство стилей того времени носило чисто локальный характер. Крайне редко они распространялись в двух-трех провинциях, обычно же не выходили за рамки нескольких уездов. Сегодня таких «уездных» стилей насчитывается несколько сот. В конце XVIII в. и в XIX в. мы наблюдаем колоссальный рост числа таких уездных школ, порой кажется, что за каких-то несколько десятилетий в середине XIX века возникло несколько сот новых стилей. Правда, такое впечатление ошибочно: стили существовали и раньше, но, во-первых, как мы уже отмечали, большинство из них не имело названия, и, соответственно, идентифицировать их было невозможно, а во-вторых, многие из них считались «тайными». Связаны такие школы были с религиозными сектами и тайными обществами, нередко новые стили даже принимали на себя названия тех сект, в которых они зародились, например, «Врата трех учений», «Кулак “Белого лотоса”». Но десакрализация культуры, потеря эзотерической направленности в воспитании последователей (хотя ореол тайности остался и сохраняется во многих деревнях до сих пор) привели к тому, что эти школы вышли на поверхность. Естественно, это привело к их быстрому численному росту и распространению на соседние области, так как пока они находились в закрытом состоянии, в их недрах возникли столь изощренные и эффективные методики воспитания и тренировки, что даже армейские инструкторы признали их преимущество над официальными системами подготовки.

Наиболее ценными оказались в этот момент не те стили, которые получили официальную поддержку, например, тайцзицюань, но школы, созданные безвестными деревенскими мастерами — мистиками, гадателями, бродячими даосами, буддийскими проповедниками-сектантами. Итак, наступил истинный расцвет китайского ушу, точнее, не столько расцвет, сколько проявление тех глубинных, затаенных способов тренировки и воспитания, которые уже несколько веков отрабатывались в закрытых школах. На картине китайской культуры выступил полный абрис всей системы ушу.

Рождение мицзунцюань — стиля «Потерянный след»

Многие шаолиньские стили претерпели большие изменения по сравнению со своим первостилем, причем особо бурно этот процесс шел именно в XVIII–XIX веках. Одним из таких направлений, генетически и легендарно вышедшим из шао-линьцюань, а практически полностью утратившим с ним всякую связь, стал стиль мицзунцюань, название которого можно перевести по-разному: «Потерянный след», «Тайный след», «Запутанный исток». Он сочетал очень сложную геометрию движений с многоступенчатой системой мягкого и жесткого цигун.

Мицзунцюань до сих пор является одним из самых закрытых направлений ушу, сохраняемых в узких школах. Лишь однажды он «вышел на поверхность», когда в 1909 году патриарх мицзунцюань Хо Юаньцзя создал в Шанхае Ассоциацию Чистых боевых искусств Цзинъу, в рамках которой стиль практикуется до сих пор. Все традиции ушу присутствуют в мицзунцюань в предельно концентрированном виде. Прежде всего, этот стиль не имеет письменной передачи, нет записанной кодифицированной техники, все передается изустно, вплоть до речитативов.

Легенд о возникновении стиля немало, и все они так или иначе связывают мицзунцюань с Шаолиньским монастырем. По одной из версий, в начале XII века в провинции Хэбэй жил известный мастер боевых искусств Лу Цзюньи, который работал охранником в богатых домах. Хотя он и считался самым сильным человеком в округе, Лу Цзюньи однажды решил вновь отправиться в обучение и пришел в Шаолиньский монастырь, где провел в упорных тренировках три года. Стиль, которым он занимался, сам Лу называл «шэныдоань» («Священный кулак»), подчеркивая тем самым особый характер монастырской кулачной традиции. Когда Лу вновь вернулся в родные места, немало отменных бойцов, прослышав о нем, приходили помериться с ним силой, но все без исключения были побеждены. Стали распространяться слухи, что сильнее Лу Цзюньи во всем Хэбэе никого нет. Десятки людей просили взять их в ученики, но получали бесповоротный и решительный отказ. С большинством из них Лу Цзюньи вообще не разговаривал — сразу выставлял за дверь.

Однажды во время сбора осеннего урожая Лу Цзюньи нанял десяток крепких парней для помощи, но они работали столь вяло, что он всех их выгнал, кроме одного. Последний парень чем-то понравился уже пожилому Лу и его семье. Он был услужлив, расторопен, неизменно вежлив. Никто не знал, что этим пареньком был известный мастер боевых искусств Янь Цин. Прослышав о бойцовских подвигах Лу Цзюньи и зная, что он не берет учеников, Янь Цин тайно покинул родные места и пошел в слуги к известному бойцу. В течение трех лет, работая неприметным слугой, он наблюдал за тренировками Лу и, сам будучи прекрасным знатоком ушу, перенимал без всяких объяснений и разрешения «Священный кулак».

Фигура Янь Цина во многом загадочна и, вероятно, собирательна. Янь Цин, чье имя переводится как Молодая Ласточка, был одним из самых известных героев народной традиции. Его стиль, названный «Кулак Янь Цина» (яньцинцюань), изучали разбойники, чьи подвиги описаны в романе «Речные заводи». Бойцовские качества самого Янь Цина были столь отменны, что его прозвали Сотрясающим Реки И Озера.

Янь Цин (справа)

Никто бы и не узнал о том, что столь известная личность, презрев все условности, пошла в простые слуги, если бы не один случай. Однажды, как рассказывает предание, когда Лу Цзюньи ушел по делам, Янь Цин сумел обратить в бегство двенадцать разбойников, пытавшихся проникнуть в дом. Сделал он это удивительно просто: не вступая в схватку, лишь продемонстрировал несколько движений из первого комплекса «Священного кулака». Этого оказалось вполне достаточно, чтобы бандиты бросились наутек. К тому же они были уверены, что у Лу Цзюньи нет учеников, и тем неожиданнее показались им мастерские удары простого слуги.

Когда соседи рассказали Лу Цзюньи об этой истории, и он узнал, кем был его скромный слуга, мастер был искренне тронут. Он много слышал о славе Янь Цина и сумел по достоинству оценить его стремление к ученичеству. После этого Лу стал активно обучать Янь Цина и назначил его своим официальным преемником. На основе всей той техники, которую продемонстрировал ему Лу Цзюньи, Янь Цин создал собственный стиль, который так и стал называться — «Кулак Янь Цина» (яньцинцюань).[191]

Яньцинцюань

Однажды Лу Цзюньи вместе со своим слугой по каким-то причинам ушел из родных мест в горы Ляньшанъбо к «веселым молодцам», большинство из которых были недурными знатоками ушу. Но Лу Цзюньи не понравился этот разбойничий мир, и он вернулся в деревню. Янь Цин же остался в братстве и даже занял почетное место инструктора по ушу. Несмотря на многочисленные просьбы рассказать, как называется его удивительный стиль, Янь Цин неизменно отмалчивался, считая, вероятно, неэтичным рассказывать, как он сам ему научился. Отсюда же и произошло первое название стиля, данное разбойниками, — «Запутанный исток».

Янь Цин прославился многими славными делами. Однажды, возвращаясь в горы Ляньшаньбо, он был выслежен императорскими шпионами, и за ним была послана погоня. Заметив преследование, Янь Цин прибегнул к одной из своих многочисленных хитростей — начал двигаться спиной вперед, а руками заметал свои следы на снегу. Императорский отряд сбился с дороги, а Янь Цин благополучно вернулся в горы, даже не прибегнув к кулачному искусству, доказав, что поединок можно выиграть без одного удара. Эта история стала поводом для возникновения еще одного названия стиля, которое звучит так же, как и предыдущее, но записывается другими иероглифами — «Потерянный след». Так как все рассказы про этот стиль передавались устно, то, естественно, произошло совмещение нескольких смыслов в одном.

Янь Цин уходит от удара

В мицзунцюань все передвижения выполняются по чрезвычайно сложной траектории с многочисленными разворотами и изменениями уровня атаки, что позволяет полностью запутать противника. Одна из версий так объясняет эту сложность переходов и их связь с «внутренним искусством». В конце VIII века одному из монахов Шаолиньского монастыря довелось наблюдать бой нескольких больших обезьян — горилл или гиббонов. Среди них выделялся старый самец, в запутанных передвижениях которого чувствовалось настоящее «внутреннее искусство», идущее от самой природы. Монах, вернувшись в монастырь, на основе своих наблюдений разработал особые методы передвижения и способы их отработки, а мицзунцюань благодаря этой истории получил еще одно название — юаньхоуцюань (стиль человекообразной обезьяны).

Однако все это — не более чем легенды, старательно передаваемые во всех школах мицзунцюань. Действительно, исток стиля настолько запутан, что невозможно сказать даже, в какой провинции он возник. Достоверно известно лишь то, что стиль связан с ранней шаолиньской техникой, вся работа руками и стойки повторяют шаолиньцюань, хотя в мицзунцюань они значительно сложнее и разнообразнее. Вероятнее всего, реальным создателем стиля и «связующим звеном» между мицзунцюань и шаолиньцюань стал выходец из уезда Тайань провинции Шаньдун Сунь Тун (XIX век). По-разному рассказывают, где он постигал ушу. Наиболее популярны истории о том, что Сунь Тун изучал мицзунцюань (уже созданный к тому времени) в стенах Шаолиньского монастыря более десяти лет.

Другие же утверждают, что Сунь Тун был долгое время учеником народного мастера по фамилии Чжан. Закончив обучение, он долгое время странствовал по Китаю, пока не нашел приют в уезде Саньсянь провинции Хэбэй, известном сегодня своими мастерами ушу. Самой знаменитой школой в этой местности считалась школа мастера Чэнь Шаня, у нее было немало поклонников и последователей. Сунь Тун не стал соперничать с уже известной школой и вообще долгое время никак не проявлял себя, так что никто из жителей деревни не знал, что рядом с ними живет один из немногих носителей тайного стиля мицзунцюань.

Наконец Сунь Тун решил начать набор учеников в школу. Их было немного, кто-то оказался недостоин, кто-то не выдержал первых месяцев тренировок. Дабы облегчить последователям изучение невероятно сложного стиля, сам Сунь Тун разделил его на несколько направлений, при этом лишь двум-трем ученикам он передал школу целиком. Среди них был некий Хо Эньсы, отец одного из самых знаменитых мастеров за всю историю Китая Хо Юаньцзя.

Разделив преподавание на несколько направлений, Сунь Тун положил начало двум отдельным стилям. Первый носил название «яньцинцюань» («Кулак Янь Цина»), второй был собственно мицзунцюань. Яньцинцюань распространился из Хэбэя на Шаньдун и привился там среди многочисленных тайных обществ, членов которых окрыляло имя знаменитого разбойника Янь Цина. Позже на основе этого стиля сложилось направление, отличное от того, которое преподавал Сунь Тун, называвшееся «яньцин шэньчун» («Священный удар Янь Цина»).

В районе Тяньцзини яньцинцюань слился со стилем бафаньцюань («Восемь вращений»), который сейчас более известен под названием «юэши ляньцюань» («Связки кулачного искусства семьи Юэ»). Слившись, они получили общее название «яньцинцунь бафань» («Восемь вращений Янь Цина»).

Яньцинцюань был значительно проще, чем мицзунцюань, делал больший упор на внешнюю силу, мощные рубящие блоки предплечьями, удары ребром кулака, тяжелые подсечки, способные перебить ногу противника.

Желтолицый Тигр — Хо Юаньцзя

Вероятно, мицзунцюань еще долго бы оставался «стилем за закрытыми дверями», если бы не деятельность одного из самых блестящих мастеров ушу Хо Юаньцзя (1868–1909), прозванного «первым бойцом в Поднебесной» и Желтолицым Тигром. Эта фигура во многом остается загадочной и легендарной, хотя и жил он не так давно. Загадками окутаны обстоятельства его смерти, до сих пор не опубликованы его «тайные речения», записанные учениками и хранящиеся в большом секрете. За сорок с небольшим лет своей жизни он не только сумел снискать себе славу блестящего бойца, равную которой практически никто не имел, но и проявил себя прекрасным организатором, создав первое в мире официальное учебное заведение, а позже организацию по комплексному изучению боевых искусств — Ассоциацию Чистых боевых искусств Цзинъу.

Хо Юаньцзя, неся в себе целостное традиционное понимание смысла ушу, был представителем уже новой формации ушуистов. Он интуитивно понял тот путь, которым можно сохранить глубинное содержание ушу и защитить его от толп профанирующих «мастеров», бездуховных любителей и падких на все восточное иностранцев. Хо совместил традиционное осмысление ушу с новыми формами его преподавания. Его подход был действительно реформаторским, поскольку надо было найти золотую середину между закрытой формой школы, где ушу находилось в предельно концентрированном виде Учения, и массовым преподаванием.

Хо Юаньцзя испытал немало трудностей на пути достижения мастерства, что, вероятно, заставило его еще больше ценить ту драгоценность, которая была ему передана. Он являлся вторым сыном мастера Хо Эньсы — того, что учился у самого Сунь Туна. Именно Хо Эньсы был назван преемником мицзунцюань. Семейство Хо представляло собой большой клан и жило в деревушке Сяонаньхэ (Малая Южная Речушка), что в уезде Цзиньхай, который сегодня уже стал пригородом Тяньцзини. Хо были крупными торговцами и содержали большое производство лекарственных препаратов. Все это, однако, ничуть не мешало Хо Эньсы регулярно практиковать ушу и преподавать стиль членам своей семьи на поляне в финиковой роще.

От рождения Хо Юаньцзя был невысок ростом, слаб, крайне болезнен. Из-за этого он становился предметом частых насмешек односельчан, и никто не воспринимал его всерьез как будущего бойца. Более того, отец, решив, что тяжелые занятия ушу могут лишь повредить слабому здоровью сына, прямо заявил, что не будет обучать его. Хо Эньсы должен был передать школу, и ему нужны были гарантии того, что его преемник будет в силах понести ее дальше. Таким образом, Хо Юаньцзя была уготована карьера торговца или мелкого чиновника, благо он был неплохо образован и хорошо разбирался даже в классических текстах.

Поэтому отец предписал Хо Юаньцзя «изучать гражданское, но не заниматься военным». Но все же тяга Хо Юаньцзя к ушу была столь велика, что начиная с двенадцати лет он тайно наблюдал за тренировками своих братьев, которые проводил сам Хо Эньсы. Прием за приемом, принцип за принципом он осваивал по ночам, когда все спали, или в укромном месте. Тренируясь без партнера, Хо Юаньцзя научился любое движение выполнять так, будто перед ним стоит настоящий противник.

Никто бы не узнал о тайных тренировках Хо Юаньцзя, если бы не примечательный случай. Однажды в деревню Сяонаньхэ пришел странствующий монах-усэн и бросил вызов семье Хо. Хо Эньсы попросил своих лучших учеников продемонстрировать комплекс мицзунцюань. Посмотрев на его выполнение, монах презрительно бросил: «Вы — мокрицы на дне колодца. Разве вы не знаете, кто первый мастер в Поднебесной?!» Уязвленный Хо Эньсы приказал своему сыну Хо Эньлю, считавшемуся лучшим бойцом, подняться на помост для поединка с монахом, но, увы, через несколько мгновений Хо Эньлю был повержен. Уже немолодой Хо Эньсы решил сам выйти на бой, но в этот момент, растолкав толпу, на помост выскочил Хо Юаньцзя и встал перед монахом. Отец, думая, что сын не разбирается даже в основах боя, хотел остановить его, но было уже поздно — схватка началась. Хо Юаньцзя атаковал монаха смело и решительно, по всем правилам мицзунцюань. Сначала он провел удар ребром ладони в шею, затем, сделав несколько обманных движений и окончательно запутав противника необычными передвижениями, захватил одежду и, высоко подняв монаха над помостом, провел бросок «Император поднимает треножник». Упав, монах тотчас вскочил, но вновь был сбит с ног мощной подсечкой. Ему пришлось признать себя побежденным.[192]

После этого случая Хо Эньсы счел своего второго сына достойным преемником и передал ему школу. Став в будущем известным мастером, Хо Юаньцзя подошел к передаче школы еще строже, чем его отец. Лишь двух учеников, Лю Чжэндуна и Цао Ханьцзе, он назвал своими преемниками. Оба они неоднократно поднимались на помост для боев, и никому не удалось одержать над ними победу. О великом и во многом таинственном Хо Юаньцзя нам придется еще не раз услышать в нашем дальнейшем повествовании.

Мастер Бо Вэньсюэ и стиль тунбэйцюань — философия единства

В середине XIX века намечается еще одно интересное явление в боевых искусствах — начинают создаваться мегастили, т. е. стили, которые возникают на основе непротиворечивого слияния сразу нескольких крупных направлений. Они не просто механически складываются между собой, но взаимоинтегрируются в единое тело. Именно таким образом возникает один из самых известных мегастилей — тунбэйцюань («Стиль сквозной подготовки»). Его важнейшими составными частями стали бацзицюань («Стиль восьми пределов»), пигуацюань («Рубящий кулак»), фаньцзыцюань («Крутящийся кулак») и чоцзяо («Пронзающие ноги»). Чуть позже в него влился и известный стиль танланцюань (стиль богомола). Все эти стили до того, как сплестись в единый клубок, имели глубокую историю и до сих пор чаще всего практикуются отдельно как абсолютно самостоятельные направления.

Но судьба распорядилась так, что в ряде районов, например, в уездах Яньшань и Цайсянь провинции Хэбэй, эти стили изучались в одних и тех же школах. В 20—40-е годы XVIII века в уезде Цайсянь стал широко известен мастер Бо Вэньсюэ. Знал он хорошо и пигуацюань, и бацзицюань. Человек весьма образованный и неординарный (не случайно его имя означало: Постигающий Письмена), он служил в книгохранилище уезда Яньшань, которое в то время выполняло и функции учебного центра, или школы. Следуя древним традициям, Бо Вэньсюэ разделил своих учеников на две группы — «военную» и «гражданскую». (Интересно, не сказалось ли здесь влияние тайных обществ, активно действовавших в ту эпоху в этой местности, которые также разделяли свои учебные группы на две эти категории?) Примечательно, что на первых порах его последователи обучались не столько боевым искусствам, сколько определенным нормам «здоровой жизни», характерным для ряда сектантских объединений, например, они не ели мясной пищи, придерживались неизменной скромности и разумного аскетизма. Многим это казалось несколько странным, потому что в ту эпоху правила в школах ушу стали более либеральны и демократичны, но все же Бо строго придерживался традиции. Так или иначе, через несколько лет Бо сумел воспитать целую плеяду «боевых талантов», как их называли современники, среди них — знаменитые впоследствии Ли Юньбяо, Сяо Хэчэн, у которых учились в свою очередь Хуан Линьбяо и Юй Баолу. «Ученики и ученики учеников» всегда держались вместе; в какие бы уголки Китая ни заносила их судьба, они продолжали поддерживать тесные контакты, обменивались письмами, по возможности старались чаще встречаться и тренироваться вместе. Естественно, что благодаря этому стиль не распылялся, а оставался в виде стройной школы, хотя в ту эпоху резко проявилась тенденция раздувания традиционных школ и превращения их в массовые секции.

Бо Вэньсюэ слыл большим знатоком неоконфуцианской философии, много сделавшей для сведения воедино буддизма, конфуцианства и даосизма. Поэтому нас не удивит тот принцип, который он положил в основу преподаваемой им системы: «Когда всепронизывающий дух достигает изменений, то тысячи методов подготовки сходятся к единому». Как здесь не вспомнить неоконфуцианскую параллель: «Когда дух целостен, а сердце спокойно, то все учения — конфуцианство, буддизм, даосизм — сходятся воедино». Фактически, он провозглашает древнюю идею единства всех стилей внутри просветленного духа. Благодаря этому принципу единства стиль получил название «Стиль комплексной подготовки», или «Стиль сквозной подготовки».

Эту же идею универсализма тренировки подтвердил и другой лозунг стиля, проповедь которого традиция также относит к Бо Вэньсюэ: «Взаимопроникновение принципа (т. е. внутренних принципов кулачного искусства. — А. М.) и образов (т. е. конкретных форм и приемов. — А. М.); при этом основа (укрепление тела. — А. М.) и ее функция (боевое применение. — А. М.) пестуются в неразделимой целостности».

Мы уже говорили, что Бо Вэньсюэ был строго традиционен и непосредственно связан с мистической культурой закрытых религиозных сект. Свой стиль он рассматривал скорее как одно из учений, нежели как еще один стиль боевых искусств, которые десятками насчитывались в его родном уезде. Поэтому широкой проповеди своих идей он не вел, а общался лишь с ближайшими учениками, в частности с Ли Юньбяо, ставшим вскоре патриархом стиля, а точнее — еретической секты, основой которой был стиль (и одновременно учение!) тунбэйцюань. Полное написание названия стиля запрещалось называть всем, кроме мастеров высшего посвящения. Хитроумный Ли Юньбяо стал для всех членов секты называть его «тунбицюань» («Стиль проникающих рук») или омофоничным «тунбэйцюань» («Стиль ударов через спину»). Тонкость заключалась в том, что тунбицюань действительно преподавался в тех же местностях вполне открыто и был весьма популярен. Хотя стили сильно различались, в их базовой подготовке было немало общего, благо и происходили они из одной провинции. Поэтому большинство профанов такой «подмены» не замечали, а государственные чиновники, регулярно отслеживавшие рост тайных сект, в основном не подозревали, что кроется за общеизвестным и «безобидным» стилем тунбицюань.

Клан мастеров — семья мусульман Ма

Но вот наконец «патра и ряса» стиля переходят к людям, ставшим одними из самых заметных фигур в китайском ушу нового времени — к братьям-мусульманам Ма Иньту и Ма Фэнту. Именно в пору их деятельности в тунбэйцюань влились такие стили как чоцзяо, фаньцзыцюань и ряд других. Вскоре тунбэйцюань превратился фактически в их семейную школу, поэтому его сегодня именуют «маши уи» (боевое искусство клана Ма) или «мацзяцюань» (стиль семьи Ма).

Итак, посмотрим, откуда же вышли составляющие одного из самых крупных мегастилей традиционного Китая.

Древняя система генерала Ци Цзигуана ветвилась, приобретая самые разнообразные формы. Не будет большим преувеличением сказать, что именно «32 позиции кулачного искусства» лежат в основе доброй половины северных боевых искусств Китая. Кстати, обратим внимание на факт, который практически полностью игнорируют последователи боевых искусств: столь широко известные шаолиньские системы повлияли на развитие ушу значительно меньше, чем армейские способы боя. Одним из таких стилей, вышедших из недр армейского ушу и вошедших в направление тунбэйцюань, стал бацзицюанъ — «Стиль восьми пределов».

Тунбицюань

При дотошном анализе «Трактата о кулачном бое» Ци Цзигуана мы можем обнаружить, что знаменитый воин уже употреблял такое название бацзицюань, правда, использовал для его написания другие иероглифы — омофоны.[193] Само же название стиля связано с древнейшими мистическими и космогоническими представлениями китайцев о мироздании. В известном даосском трактате «Хуайнань-цзы» («Мудрецы с горы Хуайнань») всераскинутость и безграничность мира описывалась следующим образом: «За пределами девяти малых областей чжоу лежат восемь великих областей юй, за пределами восьми больших областей юй лежат восемь великих областей хун, а за восемью областями хун простираются восемь пределов». Таким образом, вся Поднебесная представлялась концентрическим квадратом, в центре которого, естественно, находились китайцы со своим правителем, испускающие благую мощь на все соседние области. Мощь эта непосредственно выражалась через воздействие культуры, в привнесении ритуальной стройности в звериную необузданность и хаос мира. Дальше от центра жили «ближние» и «дальние» варвары, суть которых — звери и нелюди, причем о конкретном виде последних китайцы могли и не знать, но лишь предполагали, что они находятся «где-то там» и, безусловно, должны подчиняться окультуривающему воздействию Срединной Империи. Чем дальше от центра, тем больше ослабевали окультуривающие силы, где даже «начала инь и ян находились в дисгармонии».

Ма Фэнту

Но существовали еще и «восемь пределов» — символ абсолютной и непостижимо грандиозной удаленности от центра, прообраз даосской безграничности вселенной, где даже сама культура подходит к своему пределу, не распространяясь дальше, но обращаясь сама в себя. Здесь географическое понятие предела как чрезвычайной отдаленности сливается с понятием предела как сущностной характеристики «исчерпания» мира, всякой культурной формы и помысла вообще. Именно к такой всераскинутости сознания вплоть до пределов как сущностного мира, так и метафизической реальности и взывал стиль бацзицюань.

Стиль иногда именовали также «каймэнь бацзицюань» («Стиль восьми пределов открытых врат»). «Открыванием врат» в бацзицюань считают шесть базовых блоков, позволяющих сразу же перейти к контратаке.

Бацзицюань

Сегодня бацзицюань — один из немногих стилей реального боя, дошедших почти в неизменном виде до наших дней: короткие резкие передвижения, такой же короткий, но очень мощный выброс силы, обычно сопровождаемый небольшим подскоком с притопыванием. Это же короткое передвижение используется для удара противника в голень или стопу. В древности бацзи позволял вести поединок даже в тяжелых одеждах и в монашеском одеянии, так как не требовал ни высоких ударов ногами, ни каких-то сложных показных элементов. Используются в основном удары кулаками и ладонями, быстрые изменения уровней атаки, например, удары в пах из положения полуприседа и рубящие удары ребрами ладоней в шею. Особенно широко в атаке применяются «колющие» удары локтем с одновременным блоком, с подскока наносимые в шею или переносицу. Они стали едва ли не «визитной карточкой» бацзицюань.

Базовая техника основывается на принципе короткого удара (дуаньда), а техника типа «длинный кулак» (чанцюань) выступает в бацзи в качестве вспомогательного элемента. Стержень стиля — шесть базовых блоков («раскрытие врат») и шесть «больших приемов» (дачжао), всего же используются 48 типов блоков и 64 классических удара руками — весьма впечатляющий арсенал для традиционного стиля ушу. Основное требование такое: «Медленно ставь блок, быстро наноси удар, стремительно выполняй прием». Это требование и придает характерный рисунок комплексам бацзицюань, которые нельзя перепутать ни с одним другим стилем, — своеобразный медленный «разгон» в виде блока и очень быстрый, мощный, короткий удар с подскоком. При этом используются крики «Тин!» и «Хэ!» Удары исходят из поясницы, или, как говорят сами носители бацзицюань, «от позвоночника», который служит осью вращения всего корпуса. Поэтому самым сложным элементом здесь считается филигранная работа корпусом — резкие наклоны, свободные вращения, уклоны назад, рывки вперед.

Существует здесь и богатая работа с оружием, основанная на тех же принципах, например, комплексы «Копье шести взаимосоответствий», «Связки с прямым мечом цзянь», «Меч восьми пределов», большинство из которых базируется на коротких «прицельных уколах» в горло, пах и сердце противника.

По легендам, бацзицюань был создан то ли неким даосом по фамилии Лай из провинции Хэбэй, то ли буддийским монахом Чжан Юэшанем из монастыря в провинции Хэнань. Именно благодаря имени монаха бацзицюань получил позже свое полное название «Юэшань бацзицюань» («Стиль восьми пределов Юэшаня»). В любом случае, ранняя история бацзицюань покрыта мраком и, как это принято в мифологии ушу, легендарно связана со святыми людьми — будь то даосы или буддисты.

Но и реальный создатель бацзицюань мусульманин У Чжун, по рассказам, был не менее замечательной личностью, чем его легендарные первопредки. Родился он в начале 60-х годов XVII века в уезде Цинсянь провинции Хэбэй и был простым деревенским парнем, ничем не выделявшимся из толпы сорванцов из бедных семей севера Китая. Но вскоре его семья, совсем разорившись, решила попытать счастья на новом месте. Правда, на дальний переезд денег не хватило, и они перебираются в соседний уезд Цансянь в деревню Мэнцунь. Там У Чжун и начинает заниматься боевыми искусствами. Предпочитал он не кулачный бой, а упражнения с копьем — наиболее эффективным оружием того времени. Как свидетельствует его жизнеописание, У Чжун с детства «был не по годам умен, а к своему совершеннолетию по отваге и силе превосходил многих, с усердием изучал книги, постигал и боевые искусства, тренировался с рассвета до поздней ночи, не делая перерыва ни в холод, ни в жару».[194]

Он уже считал себя неплохим бойцом, когда с ним произошла весьма примечательная история. Она известна в нескольких версиях, большинство которых символизирует встречу талантливого ученика — «зажженного светильника» — с Мистическим Учителем, к тому же анонимным, служащим универсальным воплощением священного мастерства. Расскажем одну из легенд, до сих пор ходящих в тех местах.

Однажды У Чжун был занят тем, что терпеливо объяснял своим ученикам 108 приемов боя с копьем (по другим версиям — с мечом). В этот момент на дороге появился старик-даос. Старик долго и со все нарастающим удивлением слушал речи У Чжуна и в конце концов сказал: «Мне кажется, что всеми этими приемами боя с копьем ты пользоваться все же не умеешь. Твои речи более умелы, чем твое боевое мастерство». Естественно, что после такого обращения уязвленный в присутствии учеников У Чжун предложил старику помериться силами на копьях. Уже через несколько мгновений схватки У Чжун понял, что его поспешность при вызове на поединок безвестного старца была необдуманной, столь удивительным оказалось мастерство старика-даоса и столь сильно он превосходил молодого и крепкого «мастера» У Чжуна. Исход поединка был предрешен. У Чжун хотя и был в те времена заносчив, но не был глуп и предложил остановить бой. Как только копья были опущены, ошеломленный У Чжун спросил: «Что это за школа владения копьем?» И услышал в ответ: «Копье Единого!» Пораженный необычайным мастерством, У Чжун уговорил старика поселиться у него в доме, прекратил сам всякое преподавание и стал прилежным учеником, начав свой путь в боевых искусствах с чистого листа.

Но сколько ни спрашивал У Чжун, как зовут старика, тот ничего не отвечал. Загадочный старец показал У Чжуну стиль бацзицюань и бой с «копьем шести соответствий». (От него же пошел и стиль «внутренней семьи» синъицюань.) Стоило старику начать рассказывать об ушу, и У Чжун «слышал то, что ему не приходилось слышать раньше; стоило тому начать демонстрировать технику боя, и У Чжун видел то, что ему не приходилось еще видеть».

Так прошел десяток лет. Однажды даос сообщил У Чжуну: «Ты уже полностью постиг мое искусство, и я могу умереть». У Чжун, беззвучно заплакав, обратился к учителю: «В течение стольких лет вы были столь добры ко мне, а я, к своему стыду, даже не знаю вашего имени!» Учитель великодушно ответил: «Для всех учеников я известен по фамилии Лай».[195] Сколь много значило для китайского последователя ушу точное имя учителя, которое передавалось как «тайная традиция», ибо символизировало приобщение к школе ушу и связывало древнюю святость с сегодняшним днем!

В период обучения даос показал У Чжуну и древние ханьские обычаи, в которых тот не очень разбирался, будучи мусульманином. По одной из версий, У Чжун похоронил мастера, следуя ханьским погребальным ритуалам. А по другой — таинственный даос ушел «в никуда», повторив традицию Лао-цзы и Бодхидхармы. Фактически, даос Лай перевоплотился в своего ученика У Чжуна.

Существует и другая легенда, по которой У Чжун обучался у Чжан Юэшаня, настоятеля буддийского храма Юэшаньсы («Монастырь горных пиков»), что в провинции Хэнань. Настоятель чаньского монастыря отличался необузданным нравом, но при этом был блестящим знатоком боя с монашеским посохом. Как-то его обитель сгорела дотла, и он стал странствующим монахом. Однажды, придя в родную деревню У Чжуна, Чжан увидел, как тот наставляет своих многочисленных учеников в бое с копьем. Не сказав ни слова, монах нанес такой могучий удар посохом У Чжуну, что тот, даже не успев поднять руки, оказался на земле. После этого У Чжун, разогнав учеников, стал последователем Чжан Юэшаня.

Итак, стиль пришел из неизвестного «далека» и тем самым обрел «истинность». У Чжун передал его своей старшей дочери У Жун, ставшей, таким образом, патриархом в третьем поколении. После этого стиль распался на два направления, одно из которых возглавил Ли Дачжун, а другое — Ван Сысюэ со своим учеником Чжан Кэмином. Эта линия была ближе всего к изначальному направлению У Чжуна.

Школа Ли Дачжуна переросла в «малое направление бацзи с гор Удан», которое возглавил Ли Шусэн — внук Ли Дачжуна. Сейчас это направление, считавшееся когда-то наиболее закрытым, почти исчезло. Зато школа Чжан Кэмина получила мощный импульс к развитию. Лучшим учеником главы школы стал его сын Чжан Гунчэн по прозвищу Цзинсин (Звездный Блеск) — патриарх бацзи в шестом поколении. Другой ученик Чжан Кэмина, Хуан Сыхай, обучил знаменитого Ли Шувэня (1864–1934). Об этом замечательном человеке стоит рассказать особо.

Чоцзяо

Ли Шувэнь — мусульманин из уезда Цансянь провинции Хэбэй, где жил знаменитый У Чжун. В детстве Ли пытался кое-как тренироваться ушу сам, но семья его была столь бедна, что нанять хорошего учителя он не мог. Как ни странно, в чем-то это оказалось полезным для него, и до многого Ли Шувэнь дошел сам. Но тем не менее, мысль о том, что настоящую школу он так и не получил, тяготила его. Однажды молодого бойца, который, стыдясь своей бедности, тренировался вдалеке от глаз любопытных, приметили мастер Хуан Сыхай и его друг Чжан Цзинсин. Оценив упорство Ли Шувэня, они взяли его в ближайшие ученики, показав полные формы бацзицюань и приемы боя с «копьем люхэ». Ли Шувэнь, наконец-то приобщившись к истинной школе ушу, был поражен возможностями «копья люхэ» и тренировался день и ночь. Позже он пошел в обучение к Хуан Линьбяо, у которого изучал стиль пигуацюань. Так в одной школе соединились бацзицюань и пигуацюань, заложив основу для «Стиля сквозной подготовки» — тунбэйцюань.

Ли Шувэнь, невысокого роста и могучего телосложения, был блестящим бойцом. Излюбленным его оружием стало «копье люхэ», которым он выделывал поистине чудеса. Это оружие стало неразлучным спутником Ли Шувэня. Он даже совершал перед ним коленопреклонения и другие ритуалы, как перед святыней, за что патриарх стиля тунбэйцюань Ма Фэнту уважительно назвал его «священным безумцем», а его современники прозвали мастера Ли Волшебное Копье. Восхищались его мастерством и «Хроники уезда Цансянь»: «Когда мухи облепляли стену, он ударами своего копья сбивал их на землю, при этом на стене не оставалось ни царапины!» «Когда сходился в поединке на копьях с противником, то всегда вращал своим копьем вокруг копья соперника, и делал это столь стремительно, что противник просто падал на землю. К тому же обладал он и техникой боя с копьем одной рукой: одну руку закладывал за спину, а другой держал копье, древко которого прижимал к пояснице. При этом копье его двигалось как заколдованное, и не находилось такого соперника, который мог бы противостоять ему».[196]

Обладая таким необычным мастерством, Ли Шувэнь резко возражал против всяких показных и нереальных элементов в ушу. В то время это было особенно актуально: постепенный отход от традиции закрытости школ привлекал много новых людей в ушу, не понимавших тонкостей личностной передачи и видевших в ушу лишь «боевую игру» и живое воплощение древних легенд о мастерах. Ли Шувэнь же объяснял, что и бой с копьем, и цюаньшу должны иметь непосредственное и реальное применение: «Если правильно соединить бацзи и пигуа, то этого устрашится даже бессмертный небожитель».

Этот удивительный человек, живший по традициям и ритуалам мастеров древности, в 1911 году создал в Тяньцзини «Общество китайских бойцов ушу» («Чжунхуа уши хуэй»), в работе которого участвовали его ближайший ученик, будущий патриарх стиля Ма Фэнту, мастера синъицюань Ли Цуньи, Е Юньбяо. Эта организация стала вторым по времени создания официальным обществом ушуистов после знаменитой Ассоциации Цзинъу, возникшей в Шанхае в 1909 году. Однако из-за недостатка средств в 1928 году общество распалось.

Еще один стиль, вошедший в тунбэйцюань, — чоцзяо («Пронзающие ноги») — имеет богатую, но в основном мифологическую историю, уходящую корнями в подвиги героев «Речных заводей». Считается, что возник он в XII–XIII веках (тогда он назывался «сяцюань» («Стиль рыцаря») и «туйцюань» («Стиль ударов руками и ногами»)). Его приверженцем якобы был знаменитый У Сун — герой «Речных заводей», боец-разбойник, прославившийся тем, что голыми руками убил тигра. В романе мы встречаем упоминание о том, что У Сун в поединках использовал «шаг яшмового кольца» и парный удар из «Ног утки-мандаринки», т. е. дугообразные передвижения, позволяющие зайти за спину противника, и два последовательных удара ногами — в живот и голову — в прыжке. Сегодня эти приемы стали характерными для техники чоцзяо, поэтому в народе У Сун считается первопатриархом чоцзяо, хотя никаких письменных свидетельств тому нет. Правда, народная традиция ярко описывает то, как У Сун разрабатывал свой стиль: сбивал ударом ноги летящую муху; попадал парным ударом ног в прыжке по листочкам на дереве, которые висели в пяти чи (около 1,5 м) у него над головой; отрабатывая «шаг яшмового кольца», бегал по скользким камням в бурной горной речке. Как-то он, демонстрируя свое мастерство передвижений, начал бегать кругами по узкой площадке, и ни один из пяти стрелков, целившихся в У Суна из лука, не сумел попасть в него. До сих пор сторонники этой версии рождения стиля называют чоцзяо «Школой «Речных заводей».

В новый стиль входит немало приемов из синъицюань, из раздела «Пять первостихий», — рубящий удар ладонью, буравящий удар кулаком, прямой удар с подскоком, парный удар и блок, отводящий блок предплечьем. Был создан даже специальный комплекс на основе приемов синъицюань, который изучается в деревнях до сих пор.

Во время грандиозного восстания тайпинов в 50-х годах XIX века основными стилями восставших стали именно фаньцзыцюань и чоцзяо, а после поражения восстания разбежавшиеся повстанцы стали распространять стиль в тайных обществах провинции Хэбэй. Так объединились стили чоцзяо и фаньцзыцюань.[197]

Именно из таких тайных обществ и вышел первый «официальный» патриарх чоцзяо Дуань Сюйхэ по прозвищу Железный Архат, живший в уезде Гаолян в провинции Хэбэй. Вместе с ним обучался и его друг Ван Даньао, получивший за свои стремительные удары прозвище Ван Железная Нога. Их учителем стал наставник Хань Лума, обучавший в том числе и восставших тайпинов и знавший немало тайных приемов, которые он открыл только Дуань Сюйхэ. Долгое время комплексный стиль чоцзяо-фаньцзыцюань не выходил за рамки клана Дуань, но однажды в его школу пришел Сюй Чжаосюн, который к тому времени был уже известным знатоком фаньцзыцюань. Именно ему и показал Дуань Сюйхэ полные формы работы ногами и тренировочные упражнения по стилю чоцзяо.

Сюй Чжаосюн в течение нескольких лет трудился над совмещением работы корпусом и руками из стиля фаньцзыцюань и хитроумной техники ног из чоцзяо. В конце концов он передал свой комплексный стиль нескольким близким ученикам и среди них Ян Ванфану, который вскоре перебрался в крупный город Цзилинь. Ян, взяв в обучение лишь двух человек, долгое время не решаясь вести широкое преподавание чоцзяо-фаньцзыцюань. Первым учеником стал житель Лояна Ху Чуньсянь, который был телохранителем и личным учителем одного из виднейших деятелей Китая того времени — генерала и руководителя крупной армии на северо-востоке Китая Чжан Цзолиня. Вторым учеником был Ян Цзинчунь, обучивший известного бойца нашего времени Чэнь Цинчуня (Чэнь Дунгэ), учениками которого в свою очередь стали Ма Фэнту и Ма Иньту. Так стиль чоцзяо пришел в мусульманский клан Ма.

Техника чоцзяо весьма зрелищна и эффективна. Многие поклонники ушу на Западе, которые сформировали свое впечатление о китайских боевых искусствах по кинобоевикам, привыкли думать об изобилии многочисленных ударов ногами, высоких прыжков, красивых акробатических элементов. В этих кадрах мало что от реальности — удары ногами хотя и разработаны в ушу досконально, в бою используются значительно реже, чем техника рук. Все это обусловлено реальностями боя: удар ногой значительно медленнее, чем удар рукой, к тому же атакующий при ударе ногой всегда находится в неустойчивом положении. Безусловно, есть и несомненные преимущества, в частности, в стилях бацзицюань, синъицюань, фаньцзыцюань нередко наносятся удары ногами в ноги, пах или живот противника. Но высоких ударов ногами, например, в голову, мы почти не встретим, на древних изображениях мы не найдем ни одной похожей техники, что представляется весьма показательным.

На этих же классических принципах базировалась техника ног и в чоцзяо. Хотя на тренировках изучались удары в голову (техника ног вообще составляет 80 % всего арсенала стиля), в большинстве случаев в бою они использовались крайне редко. Следуя классической традиции, и сегодня в школах чоцзяо в качестве базы изучаются «восемь корней» (багэн) — восемь базовых приемов, которые представляют собой, по сути, восемь принципов ударов ногами — передвижения по дуге («шаг нефритового кольца»), удары ногами наружу и внутрь, подсечки, прямые удары ногами и другая техника. После овладения «восемью корнями» чоцзяо делится на два направления. Первое называется «боевые комплексы», второе — «гражданские комплексы». «Боевые комплексы» соотносятся с изначальным видом чоцзяо, а «гражданские» были разработаны позже для тренировочных и общеукрепляющих целей.

В боевых комплексах преобладает жесткая техника ног, удары наносятся с дальней и средней дистанций. В основном преобладают удары в голень и подъем стопы противника, короткие тычковые удары в пах и живот, «подцепляющие» удары по дуге пяткой в затылок противника, «подхлестывающие» удары назад в пах. Все «боевое направление» чоцзяо базируется на «девяти ветвях» (цзючжи) — девяти коротких связках, состоящих из взаимосвязанных парных ударов ногами, что и называется «Ноги утки-мандаринки». Эти «девять ветвей» произрастают из «восьми корней» базовой техники. Девять связок объединены в пять комплексов, четыре из которых отличаются весьма сложными, запутанными передвижениями.

В «гражданском направлении» преобладают мягкие движения, несколько напоминающие тайцзицюань, даже принцип тот же — «В мягкой вате таится острие иглы». Бой ведется на средней и ближней дистанции, иногда противники сходятся даже вплотную. Естественно, что из-за этого удары ногами в большинстве своем наносятся невысоко, к тому же встречается немало атак голенью и коленом, подцепов, подножек, обвивов своей ногой ноги соперника. Важнейшие принципы этого стиля гласят: на каждый шаг делай один прием ногой, не давай противнику сориентироваться, подходи ближе к сопернику и постоянно контролируй его, атакуй его нижние конечности, наноси удар незаметно («будто есть удар, будто его нет»), используй обманные движения («голос слышен на востоке, а удар идет с запада»).

Общим и для «боевого», и для «гражданского» направления является сложная работа корпусом, от которого исходит импульс ко всем ударам ногами. Специально разработаны способы, увеличивающие подвижность корпуса, гибкость поясницы, что позволяет делать столь мощный выброс силы в момент удара ногой, что бойцы ломают такими ударами даже небольшие деревья. Про это говорит и известная пословица из чоцзяо: «Наше искусство доводит подготовку тела до такого совершенства, что начинаешь видеть чудесное в бесформенном».

Приблизительно в это же время в провинциях Шэньси и Ганьсу начинает практиковаться другой стиль, вскоре получивший известность во всем Китае. Назывался он фаньцзыцюань («Крутящийся кулак», или «Вращения кулаком»), а также башаньфань («Восемь вращений»). Несложно догадаться, что такое название происходило от многочисленных вращений руками, быстрой смены уровня атаки, в результате чего «удары сыпались, как мелкий дождик в осеннее ненастье». Традиция утверждала, что этот стиль восходит к самому Ци Цзигуану, который в своем трактате «Новая книга записок о достижениях [в воинском деле]» упоминал, что стили башаньфань («Восемь вращений») и шиэрдуань («Двенадцать коротких») также являются «лучшими из лучших стилей». Действительно, в современном стиле бацзицюань мы встретим немало приемов, которые использовались в войсках Ци Цзигуана, — «Позиция знамени и гонгов», «Резкий удар в голову» и многое другое.

Фаньцзыцюань

Современный вид фаньцзыцюань вышел из школы, которой руководил некий Хань Лума в провинции Хэбэй. Затем центр фаньцзыцюань перешел в школу его ученика Дунь Ши, который одновременно преподавал и другой древний стиль — чоцзяо. Этот гибрид фаньцзыцюань-чоцзяо начал дальше передавать один из самых известных мастеров нового времени Сюй Таонэн, который открыл крупную школу неподалеку от Лояна, и она стала соперничать славой даже со знаменитым в ту пору Шаолиньским монастырем.

Эффективность фаньцзыцюань была очевидна, и даже известные мастера признали его первенство над многими стилями: резкие короткие атаки, самые неожиданные приемы, низкие стойки, постоянная работа корпусом, удары по болевым точкам — все это вскоре сделало фаньцзыцюань одним из самых популярных стилей в Хэбэе и Хэнани. Не забудем, что в этом районе его соперниками были такие стили как шаолиньцюань и тайцзицюань, и тем не менее фаньцзыцюань, не имея столь разработанной мифологии и глубокой истории, сумел завоевать сердца последователей ушу. Немало мастеров брали фаньцзыцюань в качестве составной части своей школы, сочетая его с другими стилями. Так начали совместно преподаваться фаньцзыцюань и одно из направлений стиля богомола — танлан цзюшоу («Девять приемов богомола»). Сразу же после Синьхайской революции 1911 года фаньцзыцюань слился со стилями чоцзяо и пигуацюань, а известный мастер-мусульманин Ма Фэнту распространил его на всем северо-западе Китая. Одновременно сформировался и необычный стиль яньцин фаньцзы на основе слияния «Кулака Янь Цина» (позже перешедшего в стиль мицзунцюань — «Потерянный след») и фаньцзыцюань. В районе Тяньцзини распространился иньчжао фаньцзы («Крутящийся кулак когтей орла»).

Фаньцзыцюань

Вместе с ростом школ фаньцзыцюань наметились и основные различия между направлениями в разных провинциях. Например, на северо-западе под воздействием целого комплекса стилей, объединенных общим названием «тунбэйцюань», в фаньцзыцюань стали активно использовать мягкие, покачивающиеся движения поясницей при выбросе силы. Северо-восточное направление больший упор делало на жесткую, упругую силу.

В начале нашего века важнейшей составной частью тунбэйцюань становится стиль, называемый «пигуацюань» («Рубящий кулак»), получивший это название из-за того, что большинство атак выполнялось в виде широких мощных рубящих ударов ребрами ладоней. Пигуацюань настолько тесно интегрировался с тунбэйцюань, что его даже стали называть «тунбэй пигуацюань».

Пигуа считается очень древним стилем, долгое время преподававшимся исключительно среди армейской элиты. Но вот глобальные изменения в мире китайского ушу, произошедшие в конце XIX века, заставили его переместиться в народные школы боевых искусств. Там пигуацюань стал быстро мистифицироваться, обрел все черты закрытой народной школы и даже приобрел название, характерное для закрытой школы-секты, — «пигуамэнь» («Врата пигуа»), хотя в общем-то был уже к тому времени общедоступен. Закрытость здесь лишь служила подтверждением непреходящей ценности, которую несет в себе пигуацюань.

Пигуацюань

Знатоки утверждали, что в древности стиль был не столько боевым методом, сколько представлял собой воинский ритуал для высших чинов армии — особый тип воинской мистерии. В Минскую эпоху комплексы стиля — фактически культовые танцы — разыгрывались в ритуальных одеждах древних воинов, которые так и звались — «пигуа». Отсюда же, возможно, и пошло раннее название стиля, а затем оно было заменено на омофон, означающий «наносить рубящие и навесные удары».

Родился стиль все в той же провинции Хэбэй, где возникли все стили комплекса тунбэйцюань — бацзицюань, чоцзяо, фаньцзыцюань. Сначала пигуа практиковался в уездах Яньшань, Цайсянь и Наныш (кстати, именно здесь в ту эпоху жили известнейшие мастера тайцзицюань), а затем в 60–70-х годах XX века пришел в Пекин и Тяньцзинь. Естественно, что элита боевых искусств тотчас обратила внимание на столь необычный и зрелищный стиль: порой его бойцы вращали руками с такой скоростью и передвигались так стремительно, что подойти к ним не было никакой возможности. Стиль был тотчас подхвачен — уже в 1911 году, после образования в Тяньцзини «Общества китайских бойцов ушу», пигуацюань стал основным предметом преподавания, а с 1928 года, когда была создана Академия Национального искусства в Нанкине, этот стиль стал считаться едва ли не самым престижным и элитарным в обучении.

Первым учителем пигуацюань считается Бо Вэньсюэ, который сумел перевоплотить ритуальный танец в боевую школу. Через несколько поколений пигуацюань приходит в школы уже известных нам Ма Фэнту и Ма Иньту, а также мастера Хуан Сэнтина. Так был постулирован лозунг единства достижения здоровья и боевых навыков через пигуацюанъ, и это позволило ему влиться в большой комплекс тунбэйцюань, базировавшийся на тех же принципах.

С приходом в тунбэйцюань формы пигуацюань несколько изменились. Движения стали более мощными и широкими, прибавились резкие выдохи в момент удара, появилось немало вращений руками и передергиваний корпусом (они пришли из фаньцзыцюань).

Несмотря на то, что все вышеназванные стили формировались в течение почти двух веков, несомненная заслуга в создании единого стиля принадлежит клану великих бойцов ушу — клану Ма. Ма Фэнту (1888–1973), мусульманин, выходец из уезда Цайсянь провинции Хэбэй, начал обучаться пигуацюань и традиционной борьбе шуайцзяо еще у своего отца. Когда крепкому пареньку исполнилось лишь одиннадцать лет, он попал в обучение к мастеру Хуан Линьбяо, от которого узнал о тайном стиле тунбэйцюань, изучал у него пигуацюань, а затем бацзицюань, люхэцяо («Копье шести соответствий») и многое другое. Через некоторое время судьба свела его со знаменитыми руководителями тайных сект Ли Юньбяо, Сяо Хэчэном и другими, которые приняли его в свою среду.

Ма Фэнту был одним из самых образованных мастеров ушу своего времени, может быть поэтому его стиль отличался особой серьезностью и глубиной. Уже в 1909 году он приезжает в крупный город Тяньцзинь и поступает в Бэйянское высшее педагогическое училище, а на следующий год присоединяется к одной из местных ячеек «Союзной лиги» («Тунмэнхуэй»), созданной революционным демократом Сунь Ятсеном. Лига была организована на манер традиционного тайного общества; при вступлении в нее бралась специальная клятва, существовали свои тайные знаки (например, пиалу следовало особым образом захватывать между большим и указательным пальцами; члены лиги подворачивали немного штанину и рукав), тайнопись и многие другие атрибуты тайной организации.

В «Союзной лиге» Ма Фэнту близко сходится с весьма интересным человеком — известным мастером синъицюань Е Юньбяо и с другими бойцами, помыслы которых были направлены на демократическое переустройство Китая. Они быстро находят общий язык: здесь сказывались и общность образования, и любовь к боевым искусствам. Друзья решают каким-то образом официализировать свою тайную ячейку и выбирают для этого весьма оригинальный способ — так рождается «Общество китайских бойцов ушу» («Чжунхуа уши хуэй»). Ма Фэнту занимает в этом обществе должность заместителя председателя, а также главного тренера.

В 1920 году Ма Фэнту вместе со своим братом Ма Иньту в провинции Хэнань вступает в армию генерала Фэн Юйсяна, который был известным покровителем боевых искусств и всеми способами привлекал к себе мастеров. Благодаря двум братьям Ма вся Северо-Западная армия, которой командовал Фэн Юйсян, начинает изучать семейные комплексы боя с оружием клана Ма. С тех пор Ма Фэнту всегда находился в центре социальной и политической жизни: сначала занимал ряд крупных административных должностей на северо-западе Китая, когда туда вступила армия Фэн Юйсяна, а в 1933–1935 годах работал заместителем директора сразу двух учебных заведений — Академии ушу в провинции Ганьсу и Академии Национального искусства Цинхай.[198]

Великий мастер боевых искусств, прекрасный знаток древних медицинских рецептов, глубоко образованный человек, он даже в сложные для Китая годы, в частности, когда бушевала антияпонская война (1937–1945), продолжал развивать тунбэйцюань. Пожалуй, он явился одним из первых серьезных, к тому же научных исследователей истории и теории ушу, преодолевшим заслоны мистификации и красочных легенд. В частности, Ма Фэнту пытался теоретически обосновать справедливость разделения стилей на группы «Длинного кулака» и «Коротких ударов» в противоположность чисто мифологическому, хотя и весьма привычному разделению на внешние и внутренние стили, на южное и северное направления. Причем такое подразделение проводилось не просто на основе визуальных наблюдений — длинные или короткие удары, но на базе изучения характера выброса усилия. Так рождается теория «тунбэйцзин» («сквозного усилия», «усилия комплексной подготовки») — особого типа приложения силы и использования ци, который был характерен для ряда стилей, например, пигуацюань, бацзицюань, фаньцзыцюань, чоцзяо. Именно они и вошли в комплекс тунбэйцюань.

Примечательно, что Ма Фэнту сумел теоретически вычислить то, что многие мастера чувствовали до этого чисто интуитивно, доходя до интеграции стилей исключительно по наитию. Стало ясно, что стили разделяются по родственным группам, а следовательно, могут объединяться не на основе их внешней схожести или единой территории происхождения, но на базе единой типологии использования внутреннего усилия цзин. Здесь становится ясным, почему столь непохожие стили, такие как тайцзицюань, багуачжан и синъицюань, правомочно относить к единой группе: в них речь идет о едином типе усилия, например, ввинчивающееся усилие, оборачивающее, усилие слышания, усилие понимания и т. д. А вот шаолиньцюань хотя во многих технических аспектах и похож на резкий и стремительный синъицюань, использует совсем иной тип выброса силы и, следовательно, относится к другой группе. Справедливости ради отметим, что до сих пор вопрос о типологизации усилия цзин столь запутан, что и сегодня не существует какой-то сравнительно четкой схемы. И все же удивительно продуктивная идея Ма Фэнту дала свои плоды: он мог теперь точно понять, какой стиль можно включать в систему тунбэйцюань, а какой, несмотря на всю свою видимую родственность, не подойдет. Так под одним названием сумели безболезненно и гармонично соединиться стили длинных ударов пигуацюань и коротких атак бацзицюань, стиль работы ногами чоцзяо и стиль исключительно работы руками фаньцзыцюань.

Ушу у малых народностей

В китайском сознании обладание секретами ушу не только отличало китайцев от «варваров», но внутри страны нередко подчеркивало национальную специфику тех или иных народностей. Практически у каждой этнической общности в Китае появились собственные боевые искусства, хотя большинство из них представляло собой культовые боевые танцы, другие же практиковались исключительно в закрытых семейных школах в виде тайного учения. Собственные направления ушу сложились у народностей хуэй, мяо, ачан, тай, цзинпо, туцзя, ицзу, уйгуров. Различались эти направления не столько по технике, сколько по окружавшим боевые искусства национальным верованиям и традициям. Естественно, что в такие школы ушу принимали лишь тех, кто принадлежал к данной национальности, а попасть чужаку, скажем, китайцу, в уйгурскую школу ушу было практически невозможно. Таким образом, боевые искусства становились этно-специфическим фактором на территории Китая.

Можно выделить два типа национальных стилей ушу. Первый — это стили строго закрытые не только для чужаков, но даже и для некоторых членов своей этнической общности. Второй тип — это стили, доступные для большинства своих, причем они могли использоваться для установления контактов с чужими. Например, у китайских мусульман (хуэйцев) можно встретить оба типа таких стилей. К первому, закрытому, типу относится танпинцюань, ко второму — чжацюань (в другом чтении — чацюань), который в настоящий момент стал одним из самых популярных стилей в Китае.

Интересно, что китайские мусульмане, по численности значительно уступающие основной национальности Китая — ханьцам (хуэйцев сегодня около пяти миллионов), оказали столь впечатляющее влияние на развитие ушу, что считаются отдельной этнической общностью, хотя генетически ничем не отличны от ханьцев.

Сохранились статуэтки VIII века, изображающие, как полагают историки, хуэйцев, ведущих поединок. Сотни хуэйцев-ушуистов стали героями крупнейших событий китайской истории. Среди ближайшего окружения первого императора династии Мин (1368–1644) Чжу Юаньчжана было немало генералов-мусульман — блестящих знатоков воинского искусства — это Чан Юйчунь, Ху Дахай, My Ин, Лань Юй, Фэн Шэн, Дин Дэсин. Считается, что популярный в ушу стиль копья кайпин был создан именно мусульманином Чан Юйчунем.

В XVII веке мастера ушу из числа хуэйцев участвовали в борьбе против Минской династии и маньчжуров. На стороне вождя крестьянской армии Ли Цзычэна, которому удалось в 1644 году захватить Пекин, воевал известный мусульманский полководец Ма Шоуин, который был уважительно прозван Стариной-Хуэйцем. Под его началом находился отряд отборных воинов-мусульман, выполнявших самые опасные задания, — «Отряд Старины-Хуэйца».[199]

Первые мусульмане появились в Китае в VIII веке и в эпоху Цин представляли собой обширные замкнутые общности, отличавшиеся от китайцев пищевыми ограничениями, покроем одежды, использованием арабских слов в общении. Возникли у них и свои характерные стили ушу, отличавшие их от китайцев, например, уже упоминавшийся нами стиль чацюань.

Стиль имел свои легенды, большинство из которых сходится на том, что его создал некий мусульманин по имени Чжамир, а от первого иероглифа его фамилии — «чжа» — и пошло название стиля. Одна из легенд уезда Гуаньсянь, где сейчас широко распространен чацюань, рассказывает следующую историю. Во время мятежа, поднятого в 755 году могущественным губернатором северо-восточной окраины Китая Ань Лушанем, император Сюань-цзун послал армию для подавления беспорядков. В ее составе был отряд уйгуров из западных районов, в котором находился молодой воин по имени Хуа Цзун. Когда отряд двигался через провинцию Шаньдун и вступил в уезд Гуаньсянь, Хуа Цзун внезапно заболел, и его пришлось оставить в одной из деревень на излечение. Поправившись, Хуа начал зарабатывать себе на хлеб преподаванием некой системы самозащиты цзяцзыцюань («Блоки и удары»). Основана она была в основном на армейских методах и так понравилась многим молодым людям, что Хуа Цзун решил основать здесь свою школу ушу. Правда, он самокритично счел, что его знаний будет для этого дела явно недостаточно, и вызвал в деревню своего учителя Чжа Юаньи, славившегося удивительными и неуловимыми движениями телом. Вместе Чжа и Хуа создали новый стиль, который местные жители и назвали «чацюань». В память о Хуа Цзуне в арсенал стиля вошло несколько комплексов, которые сегодня называются «хуацюань».

Чацюань

Конечно же, перед нами миф. В VIII веке предки хуэйцев — хуэйхэ — жили на территории современной МНР и Внутренней Монголии. Арабы и боснийцы торговали через уйгуров с Китаем, и те селились в Гуанчжоу, Ханчжоу, однако, как свидетельствуют уездные хроники, в те времена в Гуаньсяне хуэйцев еще не было. Более того, как этно-специфическая общность они только-только начинали складываться.

Другая версия на первый взгляд кажется более правдоподобной. Основатель стиля Чжа Шаньи, первое мусульманское имя которого было Чжамир, происходил из Синьцзяна и жил в конце эпохи династии Мин. В то время японцы вторглись в приморские провинции Китая. Для борьбы с ними формировались отряды добровольцев, которые возглавил уже известный нам генерал Ци Цзигуан. В один из таких отрядов и вступил Чжамир. Во время похода он заболел и задержался в уезде Гуаньсянь, где и начал преподавать ушу. Его ученики назвали новую школу «Кулак Чжа» (чжацюань).[200] Правда, китайцы стали более широко использовать другое чтение первого иероглифа в названии стиля, и поэтому более широко прижилось название «чацюань».

Последняя версия стала канонической для последователей чацюань, хотя в глаза сразу же бросаются, с одной стороны, ее поразительное сходство с первой легендой, а с другой — ряд несовпадений в датах с реальными историческими событиями. Например, борьба с японцами, возглавляемая Ци Цзигуаном, была завершена к 1564 году, то есть явно не к концу правления династии Мин (1644), как утверждает версия. Нынешний патриарх стиля чацюань, бывший одно время заместителем председателя Всекитайской ассоциации ушу, Чжан Вэньгуан даже высказал предположение, что реальное создание стиля не имеет ни малейшего отношения ни к личности таинственного Чжамира, ни к посещениям мусульман.[201] Сформировавшись в западной части Шаньдуна и в восточной части Хэнани под воздействием шаолиньских школ ушу, чацюань стал практиковаться среди тайных обществ мусульман в Шаньдуне, Хэнани, Хэбэе. Героический эпос, связанный с мусульманами-бойцами, привлекал все новых и новых последователей ислама. К тому же истории об участии хуэйцев вместе с ханьцами в борьбе против общих врагов частично снимали напряженность в отношениях между ними, которая нередко переходила в прямую конфронтацию.

Идеология основного мусульманского стиля была тесно связана с исламом. Тренировки по чацюань проходили обычно во внутренних дворах мечетей. Перед занятиями совершалось традиционное мусульманское омовение, как и перед намазом. Несмотря на большую ритуализацию, чацюань стал одним из самых эффективных боевых стилей ушу — сложная траектория передвижений, изобилие прыжков и стремительных разворотов позволяли вести бой сразу с несколькими противниками, наносились удары ребром ладони, колющие удары пальцами в уязвимые точки, широко применялась система сковывающих захватов и заломов. Один из речитативов гласил: «Кулаки подобны падающим звездам, глаза — удару молнии, поясница двигается, как змея, ноги — лучше, чем сверла. Двигайся, как вихрь, стой, как гвоздь». Особенно мощен был удар открытой ладонью, наносимый под разными углами — сверху в прыжке, снизу из полуприседа, сбоку в развороте. Используя систему срыва захватов, бойцы без труда освобождались даже от самых могучих соперников.

Стиль чацюань поражает своей масштабностью. Его основу составляют не только небольшие связки и одиночные удары, но целые стили, считающиеся базовыми для самого чацюань. Ими можно заниматься и отдельно, например, это стили цзяо-шоу («Руки и ноги»), хуацюань («Кулак Хуа Цзуна»), баоцюань («Взрывающийся кулак»), каждый из них включает в себя от двух до пяти комплексов, и их изучение занимает по крайней мере пять лет. Такая сложность была оправданной, ибо десять таолу, относившихся непосредственно к чацюань, требовали очень хорошей физической подготовки и высокого технического мастерства.

Многие мусульмане, практиковавшие чацюань, владели искусством «железной рубашки», не чураясь демонстрировать свое умение перед публикой. В рассказе знаменитого китайского новеллиста Пу Сунлина (1640–1715) описываются подвиги некоего мусульманина Ша, знатока искусства «железной рубашки», который безболезненно принимал в грудь удары тяжелым бревном, отрубал голову быку, пропарывал ему пальцем брюхо. «А то еще, бывало, вытащит свою, так сказать, силу и положит ее на камень. Затем возьмет деревянный пест и изо всех сил колотит. Ни малейшего вреда!»[202]

Другой мусульманский стиль, танпинцюань, оказался не столь известен, как чацюань, и долгое время немусульмане лишь слышали его название, но никогда не сталкивались с ним воочию. Название стиля связано с важнейшим культовым предметом мусульманского обихода — тазиком для омовений (танпин). Стиль передавался исключительно по мужской линии, женщины к тренировкам не только не допускались, но им было даже запрещено наблюдать за ними. Несмотря на то, что мусульманские законы шариата в Китае носили во многом условный характер и соблюдались весьма относительно, роль женщины как хранителя знаний боевых искусств не признавалась ни под каким видом.

В одной из деревушек Хэнани жил юноша Юань Фэнъи. Он нередко становился объектом насмешек односельчан. Поводом к этому была его фамилия. Добавив к его фамильному иероглифу лишь две черты и прочтя его тем же чтением, «юань», можно было получить забавное и несколько обидное значение — «обезьяна». Обида юноши была столь сильна, что он, уединившись от всех, посвятил все свое время занятиям ушу. Как-то, встретив бродячего шаолиньского монаха, Юань Фэнъи стал самым преданным его учеником. Но структура шаолиньского стиля не удовлетворяла юношу. «Слишком расплывчата», — решил он. Юань Фэнъи ввел новые элементы, определил четкие этапы обучения и в конечном счете создал новый стиль — танпинцюань. Стиль включал в себя семь больших связок — семь форм, каждая из которых делилась еще на семь. Семь форм — это короткие тао, разучивавшиеся от простых к сложным, которые затем соединялись в один комплекс. Заключительную, большую форму знали лишь руководители школы и тайно передавали ее лучшим ученикам.[203]

Обособление мусульман в закрытых общинах, где практиковалось ушу, недоступное для сторонних глаз, заставляло приписывать бойцам-хуэйцам магическую силу. Те, подтверждая свою славу, демонстрировали чудеса «внутреннего искусства»: кололи у себя на голове камни, рубили тело мечом, протыкали пальцами каменные плиты. «Чистое истинное учение», как называли мусульмане свою веру, нередко связывалось в сознании китайцев с еретическими культами, поэтому мусульманские стили ушу были запрещены. Однако их слава была столь велика, что мусульманам не составляло труда привлекать новых и новых сторонников в тайные общества. В 1862 году в провинции Юньнань вспыхнуло крупное восстание хуэйцев под предводительством мастера ушу Ду Вэньсю, перекинувшееся в юго-западные и северо-западные районы Китая. Мусульманские бойцы ушу решили выступить за свои национальные права.

Характерной чертой этнической общности хуэйцев была ее распыленность по всему Китаю. Мусульмане путешествовали по всей стране в качестве торговцев и охранников караванов с товарами.

Поэтому мусульманские стили ушу можно встретить во многих районах страны. Ци Цзигуан в одном из своих трактатов говорил о трех самых эффективных школах боя с копьем, преподававшихся в кланах Ян, Ма и Ша. Две последние были созданы хуэйцами и завоевали широкую популярность в народе. Мусульманские стили ценились не ниже, а порою значительно выше локальных стилей. Стиль «18 приемов мусульман» (хуэй шибачжоу) называли квинтэссенцией боевых искусств. К началу XX века в Китае насчитывались сотни школ мусульманского ушу, хуэйцы широко практиковали багуачжан и синъицюань.

Накануне Синьхайской революции 1911 года мусульмане начали преподавание ушу практически во всех крупных городах. В Кайфыне открыл свою школу боец-мусульманин Хуан Бинсин, ученик знаменитого мастера Ли Лаоцуня из уезда Гуаньсянь. Школы, как грибы, росли в Шанхае, Нанкине, Сучжоу. Несмотря на то, что чацюань продолжал неизменно считаться символом мусульман, в эти школы начали брать и пришлых. Когда в 1928 году в Нанкине была основана Всекитайская Академия Национального искусства, чацюань был введен в ее программу обучения.

Среди мусульман был ряд бойцов, прославившихся на весь Китай. Например, Ма Юнчжэнь — мастер по стилям чацюань и таньтуй («Хлещущие ноги») — отличался такой физической силой, что во время отработки ударов ногами в Шанхае взваливал себе на плечи быка. Ван Чжэнъи, или Ван Пятый, был прозван за свое блестящее мастерство во владении алебардой Ван Пятый Большой Меч (Дадао Ван У). Он входил в четверку великих мастеров начала XX века вместе с Хо Юаньцзя, Сунь Лутаном и Ма Фэнту. Кстати, последний был также мусульманином, родоначальником целой семьи ушуистов клана Ма, где преподавался тунбэйцюань («Стиль сквозной подготовки»). В 90-х годах прошлого столетия Ван Чжэнъи работал в конторе, предоставлявшей телохранителей и охрану для перевозки товаров, и ни одному разбойнику не удавалось отбить у него караваны. Ван на лету отражал мечом стрелы, мог срезать косу с головы человека, не задев его самого. Ван Пятый присоединился к движению за реформы в Китае и даже обучал одного из знаменитых реформаторов Китая Тань Сытуна. Ван погиб в 1901 году, участвуя в восстании ихэтуаней.

Ван Цзыпин

Имя другого ушуиста-мусульманина, Ван Цзыпина (1881–1973), еще при жизни стало легендой. Найдется, наверное, немного людей, внесших столь большой вклад в развитие ушу, как Ван Цзыпин. Родившись в небогатой крестьянской семье, он с детства начал заниматься ушу. В родных местах Вана — уезде Цансянь провинции Хэбэй — не было недостатка в хороших бойцах. Первыми учителями Вана стали его отец и дед — знаменитые на всю округу силачи и борцы. Как ни странно, родные не хотели, чтобы юноша следовал по их стопам, считая, что этим он никогда не сможет заработать себе на жизнь. Однако такое отношение не разочаровало Вана. С семи лет он начинает заниматься ушу, борьбой шуайцзяо, поднятием тяжестей, подтягиванием на перекладине, плаванием, стрельбой с коня. Для выработки сильного толчка перед прыжком он выкопал у себя во дворе ряд ямок различной глубины, откуда необходимо было выпрыгивать, нанося одновременно удары ногами. Ван долгими часами отрабатывал переходы на высоких столбах, поднимал тяжелые камни, бегал кроссы с утяжелителями на ногах и занимался столь самозабвенно, что порой забывал о еде.

В 14 лет Ван уже поражал окружающих тем, что прыгал вперед на 3 м и назад на 2,6 м без разбега. В 1901 году Вана выгнали из родного уезда за то, что считали его «бандитом», и он направился в столицу провинции Шаньдун — город Цзинань. Однажды в базарный день он перед изумленной публикой сумел остановить руками вращающийся жернов. За этой сценой наблюдал учитель чацюань Ян Хунсю, который, оценив силу юноши, сам предложил взять его к себе в ученики. Вскоре Ван стал лучшим последователем школы. В тренировках большое внимание уделялось сложному разделу нэйгун, в частности, «упражнениям утренней свежести» и «упражнениям глубокого дыхания», выполняемым, соответственно, рано утром и поздно ночью. Позже Ван Цзыпин переработал эти упражнения и соединил в цельный комплекс, описав его в одном из первых пособий по цигун, вышедших в Китае, — «Способы лечения посредством упражнений» («Ляныун ляофа»). В комплекс вошли 20 упражнений для здоровья и достижения долголетия, которые выполнялись в покое и в движении. Каждое из упражнений было направлено на регуляцию одного из энергетических меридианов. Например, упражнение «Натягивать лук в обе стороны» — разведение полусогнутых рук со сжатыми кулаками — предусматривало концентрацию внимания на центральной точке позвоночника, цзяцзи, и снимало напряжение с позвоночного столба, улучшало работу сердца и легких. Упражнение «Лепестки лотоса, колышущиеся на ветру» — вращение поясницей с одновременным массажем крестцовой области — активизировало нижний даньтянь, улучшало работу почек, печени. Упражнение «Всматриваться в морской берег» — небольшие наклоны шеи влево-вправо — улучшало зрение и активизировало умственную деятельность. Примечательно, что хотя все эти упражнения имели свой исток в традиционных, закрытых школах мусульманского ушу, тем не менее, они представляли собой определенное упрощение в целях их более широкого распространения. Полная форма упражнений была малодоступна для большинства занимающихся, не случайно сам Ван Цзыпин овладевал ими более пяти лет. Поэтому и первые методики нэйгун, вынесенные на публику (а делал это, естественно, не только Ван Цзыпин), представляли собой не столько «внутреннюю систему», сколько несложный комплекс гимнастических упражнений с традиционными экзотическими названиями.

Закончив обучение, Ван Цзыпин много путешествовал и основывал школы ушу. Он изучал движения животных, например, орла, падающего сверху на свою добычу, кролика, мчащегося по лугу, собаки, отпрыгивающей в сторону от опасности. Все эти повадки животных он облекал в боевую форму чацюань. Редко мог найтись смельчак, отваживавшийся вступить в поединок с Ваном, — никто не мог продержаться против него больше нескольких десятков секунд.

Неоднократно Ван Цзыпин вступал в поединки с иностранцами. Народная молва рассказывает об одном из таких боев. Как-то он получил вызов от немецкого бойца, который отличался стремительным ударом фантастической силы. Никто не мог уклониться от такой атаки. Ван Цзыпин применил интересную тактику. Он ждал, пока немец нанесет удар, затем резко отходил в сторону, резко дергал немца за руку и валил его. В конце концов немец, отчаявшись что-либо сделать, сдался и более того — попросился к Вану в ученики. Обещал он за это немалую плату — 300 долларов в месяц. По тем временам это было настоящее богатство. Но Ван Цзыпин заявил: «Я не желаю твоих денег и не беру таких, как ты, в ученики!»[204]

В 1919 году Ван Цзыпин побеждает в поединке группу японских дзюдоистов, а в 1921 году подписывает контракт на бой с американским бойцом Салливаном. Салливан заявил в шанхайской прессе, что тот, кто сумеет попасть в него ударом, получит приз в пятьсот долларов. Если же удар собьет его с ног, то приз будет удвоен. Но американец был не так глуп, чтобы не считаться с мастерством Ван Цзыпина. К тому были подосланы несколько бандитов, которые должны были избить его. Ван разбросал их и обратил в бегство. Салливану пришлось отказаться от поединка, так как выиграть у Вана не было никакой возможности.

Слава Вана была столь велика, что он долгое время считался чуть ли не лучшим бойцом во всем Китае. В 1928 году, сразу же после создания в Нанкине Всекитайской Академии Национального искусства, он занимает пост руководителя шаолиньского направления ушу. После образования КНР Ван был заместителем председателя Всекитайской ассоциации ушу, являлся членом Всекитайской ассоциации борьбы, заместителем председателя исламского комитета в Шанхае. Благообразный старик с мощным гибким телом и огромными руками неоднократно сопровождал в зарубежных поездках премьера Госсовета КНР Чжоу Эньлая.

Любимым упражнением Ван Цзыпина был комплекс таньтуй («Хлещущие ноги»), включающий большое количество ударов ногами. Происходил этот ныне знаменитый комплекс то ли из деревни Таньцзягоу в Хэнани, что недалеко от Шаолиньского монастыря, то ли из буддийского монастыря Лутаньсы в Шаньдуне. Этот комплекс считается в некоторых местностях отдельным стилем, а для чацюань он вообще стал первым шагом в обучении. Такой комплекс существует и в шаолиньцюань, и в мицзунцюань, однако по своему виду он незначительно отличается. Но, так или иначе, комплекс состоит из нескольких коротких связок, их обычно шесть, десять или двенадцать. Самым древним и боевым считается комплекс в двенадцать связок, он практикуется в стиле мицзунцюань. В этом случае большинство ударов ногами наносится не выше голени. В комплексе таньтуй, который практиковал Ван Цзыпин и который состоял из десяти связок, все удары ногами наносились в живот. Несмотря на кажущуюся простоту, выполнение комплекса таньтуй крайне сложно и утомительно. Существовал даже такой тест: боец должен был выполнить комплекс таньтуй три раза подряд, ни разу не сбившись и не замедлив скорости. Если боец проходил это испытание, считалось, что он готов к изучению высших этапов ушу. Интересно, что один из самых известных мастеров современности по чацюань — мусульманин Чжан Вэньгуан — добился того, что делал таньтуй, десять раз подряд.

Бой на парных ножах. Гуандун. Народность ицзу

Не только мусульмане прославились своими национальными стилями ушу, хотя не все направления получили такой размах, как чацюань. Например, у народности тай не возникло собственных стилей, тайцы занимались китайскими стилями, но в своих национальных закрытых школах. Они, в частности, практиковали цзицюань (стиль петуха), хуацюань («Цветущий кулак»), саодицюань (стиль подсечек). Широко распространились среди тайцев — свободный поединок, бой на коротких палках, упражнения с парными мечами. Тем не менее, большинство стилей у тайцев, равно как и у большинства других малых народностей Китая, носило развлекательный и праздничный характер. Например, большинство комплексов выполнялось в виде танцев под удары барабанов по круговой или крестообразной траектории. Во время представлений один или несколько человек, среди которых могли быть девушки и дети, выходили в центр огромного круга и исполняли боевой танец феникса с топорами, остальные по краям делали комплексы с мечами. Большинство комплексов имитировало сражения животных, в частности быков. Боевой танец феникса стал столь знаменитым в Китае, что автономную Тайско-Цзиньпоскую область в провинции Юньнань прозвали «родиной фениксов».[205]

Представителей национального меньшинства можно было узнать даже по типу оружия, которое они применяли в бою. Так, люди народности мяо использовали остроконечный меч цзяньдао с длиной клинка около 40 см. Его характерной особенностью был необычный изгиб клинка в форме «Г». Во время боя изгибом ловился меч соперника и резким проворотом вырывался из его рук.

Одним из самых экзотических видов оружия ушу владела народность ицзу. Короткое лезвие меча (около 60 см) изгибалось, образуя несколько волн, отчего оружие получило название «меч длинной волны» (бочаньцзянь).

Мяосцы, тайцы и чжуани в своем подавляющем большинстве не могли так широко пользоваться оружием, как ханьцы. Это было связано с многочисленными запретами на ношение оружия. Карательные меры по отношению к малым народностям сопровождались особой суровостью и порой даже жестокостью, дело нередко доходило до мучительной казни. Неудивительно, что в качестве оружия стали использоваться самые различные подручные средства — камни, палки, цепы для молочения зерна, веревки, костыли. Один из таких предметов — «цепь, которую зажимают под мышкой», или «двойная цепь» (ляньцзя), — представлял собой две 30-сантиметровые палки из крепкого тяжелого дерева, соединенные между собой короткой цепью. Их можно было бы принять за двузвенную палку — оружие, широко распространенное в Китае и в Японии (кит. эрцзегунь, яп. нунтяку), если бы не два кольца на цепи, издававшие пронзительный свист во время вращения ляньцзя. Соперник терял боевую ориентацию, едва заслышав этот звук, и не мог адекватно отразить атаку.

Нередко в бою использовались веревочные петли, метательные стрелки, цепи с грузами и ножами на конце. Народность ицзу для боя на средней и дальней дистанции употребляла веревку, на конце которой был прикреплен металлический груз в форме «Т». Этим оружием — «метеоритом» — можно было без труда сбить с коня всадника, выбить из его рук оружие, спутать конечности нападающего. Народность бэнлун, проживающая в Юньнани, в ближнем бою мастерски использовала короткую дубинку с петлей для продевания руки — «карманный молот» (сючуй). Дубинку раскручивали на запястье при помощи петли, а затем наносили резкий тычковый или рубящий удар.

Все национальные школы были тесно связаны с культовыми праздниками и ритуальными службами. Мусульмане обычно демонстрировали ушу во время исламских праздников ураза-байрам (разговения) и курбан-байрам (жертво-приношения). Танцы с парными мечами хуадао («мечи-цветки»), распространенные среди народностей цзинпо, тай и бэнлун, сопутствовали охотничьим и жертвенным молитвам. С показа ушу обычно начинали празднества, связанные с началом производственного или сельскохозяйственного цикла. Правда, это, собственно говоря, не боевые искусства, более того, чисто боевыми эти действия никогда не были или их боевой аспект умер очень давно. Например, у народности ицзу ушу и сегодня носит танцевальный характер. Все комплексы исполняются на круглой площадке диаметром около 4 м под удары в гонги, барабаны и игру на зурнах.

Национальные особенности ушу — один из самых интересных феноменов в культурном развитии Китая. Боевые искусства стали воистину достоянием культуры и, более того, этно-специфическим фактором, подобно пище, жилищу или религии. И происходит это именно в период наивысшего роста количества стилей и направлений. Но значит ли это, что наступил пик развития ушу? Скорее всего — нет. Дело в том, что стили лишь структурно оформляли то, что было создано за несколько столетий до этого.

Глава 16

От «боевого искусства» к «искусству нации»

Суть национального искусства, помимо кулачного боя и работы с оружием, заключается в том, чтобы пестовать добродетель и вскармливать изначальные природные свойства человека.
(Мастер тайцзицюань У Тунань)

«Чистые боевые искусства»

В течение нескольких дней в марте 1909 года большой зал театра «Аполло» на территории иностранного сеттльмента в Шанхае был полон. Здесь выступали лучшие бойцы и силачи, приехавшие из США, Франции, Германии, России, чтобы помериться силами с китайцами. Во многом этот показ заключал в себе тонкую, но чрезвычайно обидную для национального сознания китайцев издевку. Выступающие и их антрепренеры регулярно упоминали распространенное среди иностранцев выражение: «Азиаты — ущербные люди». Разгром «боксерского восстания» в Китае в 1901 году и гигантская контрибуция, наложенная на Китай западными державами, трагически отозвались и на культурной жизни.

Шанхай стал местом расположения основных иностранных концессий и сеттльментов благодаря своему приморскому положению, и до сих пор в этом городе можно встретить дома французской, немецкой, американской архитектуры. Сюда же за деньгами стекались и западные силачи.

Особенно выделялся среди них некий американец Эйлин, который поднимал огромные веса и предлагал любому помериться с ним силами. Публика смотрела — кто с удивлением, кто с затаенной грустью и ощущением собственного бессилия, — но никто не решался поднять брошенную перчатку. Ведущие представители шанхайского мира ушу Чэнь Гунчжи, Чэнь Тешэн, Нун Чжу, Чэнь Цимэй — в будущем известные на весь Китай мастера — собрались на совещание. Всех волновал вопрос, как защитить попранную честь шанхайских боевых искусств. Совещание затянулось далеко за полночь, а ответа все не было, и тут Сунь Чжигун вспомнил, что в небольшой деревушке Сяонаньхэ в уезде Цзинхай в известной своими мастерами провинции Хэбэй живет мастер Хо Юаньцзя, последователь стиля мицзунцюань («Потерянный след»). И вот уже несколько гонцов и сам Сунь Чжигун отправились в Хэбэй на поклон к Хо Юаньцзя с просьбой прибыть в Шанхай.

Желтолицый Тигр — Хо Юаньцзя — приехал в город с двумя ближайшими учениками и незамеченным остановился в «чайном доме» — постоялом дворе для приезжих. Никто тогда еще не знал, что этому месту вскоре суждено будет стать штаб-квартирой первой в мире официальной ассоциации боевых искусств.

Два шанхайца, сопровождавшие Хо Юаньцзя, которые одновременно служили ему переводчиками, так как северянин почти не понимал шанхайского диалекта, Чэнь Гунчжи и Сунь Чжигун, начали приготовления к поединку с иностранцем. Было выбрано место строительства помоста для свободного поединка (лэйтай) — недалеко от монастыря Цзинаньсы («Монастырь спокойствия и умиротворенности») в Парке ароматов бразении, принадлежавшем большим любителям ушу — семье Чжан, которые с радостью отдали парк под благое дело. Площадка была поднята над землей и представляла собой дощатый прямоугольник четыре на полтора метра, стоявший на резных эвкалиптовых столбах. Были обговорены и условия поединка во время личной встречи Хо Юаньцзя с Эйпином. Американец, по рассказам, неплохо владел боксом и собирался выступать в перчатках. Хо Юаньцзя сообщил, что решил использовать весь арсенал своего богатого стиля ушу. В конце концов решили разрешить обеим сторонам использовать борцовские броски, причем падение противника засчитывалось ему за поражение.

Сентябрьским утром в назначенный для поединка день Желтолицый Тигр появился перед помостом в парке, одетый в неизменный короткий халат серого цвета, запахнутый широким поясом, в мягких тапочках, не мешающих передвижениям. Хо Юаньцзя и собравшаяся многочисленная публика ждали Эйпина. Но прошел день, а он так и не явился. На следующее утро пришло сообщение, что американец уехал из города сразу же после личной встречи с Хо Юаньцзя, убедившись в ненаигранности его славы.[206]

Это был колоссальный успех, усиленный еще и тем, что американец отказался от схватки, просто-напросто струсил. Надо понять, что этот несостоявшийся поединок был событием отнюдь не местного масштаба, а символизировал победу китайца над ненавистными в то время иностранцами. Оговоримся: многие историки ушу сомневаются в правдоподобности этой истории и считают, что приезд Хо Юаньцзя в Шанхай не был отмечен никакими грандиозными поединками. Лишь народная молва приукрасила это событие милыми ее сердцу легендами. Что ж, может, и так, но вновь напоминаем, что миф передает не столько реальность события, сколько отношение окружающих к тому, что могло бы быть, достраивает реальность до полноценной картины мира, в котором всегда есть место народному герою. В то время иностранного засилья нужен был именно такой Хо Юаньцзя — могучий, умный, прекрасно образованный, непобедимый, ведущий за собой знатоков ушу.

Десятки историй про Хо Юаньцзя, до сих пор распространенные в Шанхае, свидетельствуют о его блестящих победах над иностранцами. Рассказывают, что первую такую победу он одержал еще в 1901 году в Тяньцзини над русским борцом. В Шанхае Хо Юаньцзя обратил в бегство японского дзюдоиста, что якобы в дальнейшем и послужило причиной смерти мастера. Хо действительно выделялся своей образованностью среди ушуистов того времени, его друзьями были знаменитые Ван Пятый Большой меч и мусульманин Ма Фэнту, патриарх тунбэйцюань — «Стиля сквозной подготовки».

Многочисленные победы Хо Юаньцзя, сила его личности — мастера и философа — притягивали к нему немало знатоков ушу. Хо Юаньцзя становился символом сопротивления западному засилью и воплощал собой гений китайского ушу, сконцентрировавшийся в одном человеке. Постепенно сформировалась мысль о том, что необходимо создать специальную организацию, которая занималась бы обучением ушу и обменом опытом среди знатоков. Таким образом, в июне 1909 года, через три месяца после приезда Хо Юаньцзя в Шанхай, была создана первая в Китае народная организация, в то время не очень многочисленная, которая поставила своей основной целью изучение боевых искусств. Сам Хо дал ей название «Цзинъу тиюй сюэюань» («Физкультурная академия боевых искусств»). «Цзин» («семя», «суть», «очищенный», «утонченный», «рафинированный») — именно такой иероглиф употребил в названии академии Хо Юаньцзя, считая, что он наиболее полно и точно отражает характер отношения к ушу его последователей. Правда, само название «академия» было в то время слишком громким для двух ветхих строений в большом дворе, расположенных неподалеку от железной дороги. Заместителем Хо Юаньцзя стал его ближайший ученик Лю Чжэндун.

Мастер Хо не стал широко преподавать свой семейный стиль мицзунцюань, считая, вероятно, что не стоит нарушать традицию интимной передачи тайн школы от учителя к ученику. Тем не менее, на основе базовых движений и упражнений мицзунцюань он создал несколько комплексов начального этапа обучения. Самый известный из них, гунли, дословно — «обретение мастерства в использовании силы», до сих пор входит в программу начального этапа обучения ряда традиционных стилей и является визитной карточкой Ассоциации Цзинъу. В гунли сочетались мощные круговые блоки руками и прямые удары кулаками. Большинство технических действий было направлено на срыв захвата противника и контратаку. Особое внимание обращалось на чередование расслабления и напряжения, медленных и быстрых движений, что и составляет одну из характерных особенностей мицзунцюань. Хо Юаньцзя учил, что мощь движения должна исходить не из напряжения мышцы, а наоборот, из ее расслабления, что позволяет наносить удар внутрь тела противника — «удар с выбросом силы на один цунь». Простота базовых движений не должна заслонять этот принцип, и Хо выступал против изучения на первых порах каких-либо сложных комплексов, которые превращали ушу в танец, лишенный сущности Чистых боевых искусств.

Руководство академии с первых месяцев ее существования взяло линию на пропаганду полифункционального характера ушу, сочетающего оздоровительный и боевой аспекты. Планировался выпуск ряда материалов, началось обучение населения. Сейчас трудно сказать, какие конкретно планы были у Хо Юаньцзя в отношении развития ушу. Собирался ли он серьезно модернизировать боевые искусства или лишь приоткрывал завесу тайны над самыми простейшими разделами? Скорее — второе, так как известные мастера, гаошоу, занимались по-прежнему за закрытыми воротами, не нарушая принципа целостности и «тайности» школы. Известность Академии держалась в основном на громком имени Хо Юаньцзя, увидеть которого приходили даже из Пекина.

В августе 1909 года трагический случай оборвал жизнь мастера Хо Юаньцзя. Однажды Желтолицый Тигр сильно простудился, его душил кашель. Китайские медики считали, что во многом причина этого кашля заключена в неправильных занятиях нэйгун, который Хо практиковал в молодости. По одной из широко распространенных, но маловероятных версий, один из японских медиков предложил учителю свои услуги и дал ему лекарство от кашля, приготовленное из трав. Вскоре Хо почувствовал резкое ухудшение. Его ученики послали лекарство для проверки в незадолго до этого созданный Медицинский институт при Китайском обществе Красного креста, где дали заключение, что лекарство представляет собой медленно действующий яд. Однако лечение уже запоздало: мастер Хо скончался.[207]

Дом, где состоялось первое заседание Ассоциации Цзинъу

Академию возглавил бывший переводчик и ближайший шанхайский ученик мастера Чэнь Гунчжи (1880—?). Чэнь решил превратить ее в полноценный центр обучения китайским боевым искусствам. Началась огромная организационная работа, набирался штат преподавателей, разрабатывались учебные программы. Деятельность академии привлекала стольких людей, что было принято решение переименовать ее в «Цзинъу тиюй хуэй» — «Физкультурную ассоциацию Чистых боевых искусств». В ряде городов Китая стали возникать филиалы ассоциации, ее отделения были учреждены в Гонконге и ряде стран Юго-Восточной Азии, большинство из которых сохранилось до настоящего времени.

В основу организации ассоциации была положена уже знакомая структура тайных союзов. Естественно, что легальный характер работы «Цзинъу тиюй хуэй», проводимой с одобрения государственной администрации, не позволял полностью воспроизвести структуру традиционных тайных обществ — хуэйданов. Тем не менее, чувствовалось влияние распространенных в Шанхае тайных обществ «Синий клан» («Цинбан») и «Красный клан» («Хунбан»). При вступлении в ассоциацию бралась клятва, ее члены носили единую одежду, были утверждены знамя и знак ассоциации. Знак ассоциации изображал щит, на котором были нарисованы три звезды или перекрещенных кольца, что символизировало единство воспитания трех начал — физического, духовного и интеллектуального.

Члены ассоциации получали систематическое образование в области ушу, им преподавались три основных предмета, ясно отражавшие направленность школы: физическая культура, морально-этическое воспитание, философия. По существу, это было причудливое переплетение современной формы преподавания с традиционными дисциплинами, которые до этого объяснялись лишь узкому кругу учеников в школе ушу. Это стало, пожалуй, первым прорывом к современному преподаванию ушу, несмотря на то, что еще полностью отсутствовали четкая методическая база и подробная программа обучения. Тем не менее, ассоциация сделалась действительно массовой легальной (в отличие от тайных обществ) организацией изучения ушу (вместе с характерными для боевых искусств принципами «боевой добродетели») и философии.

Таньтуй — базовый комплекс Цзинъу

Потребовалась и немалая работа по систематизации преподавания. Ее результатом стала разработка новой классификации ушу «по течению рек», и началось комплексное изучение стилей течения рек Хуанхэ, Янцзы и Чжуцзян, которые преподавались известными мастерами. Основными стилями ассоциации стали таньтуй («Хлещущие ноги»), гунлицюань («Достижение мастерства в использовании силы»), цзецюаньдао («Путь опережающего кулака»), дачэнцюань («Кулак высшего достижения»), а также упражнения с различными видами оружия — мечом багуа, «копьем пяти тигров». Помимо этого, в преподавание входили борьба, бокс, различные упражнения с десятками видов оружия. Начался выпуск книг, а позже — и съемка учебных фильмов.

В сентябре 1911 года «Цзинъу тиюй хуэй» проводит первый в Китае показательный фестиваль по ушу, в программу которого входит показ комплексов с оружием и голыми руками. Зрелище было поистине красочным: участники показательных выступлений предстали перед зрителями в одинаковой форме, что вместе с блестящей демонстрацией техники произвело большое впечатление на публику. Впервые школа ушу делала столь массовые выступления, открывая доступ к себе практически всем желающим. Вероятно, это и предрешило стремительный рост филиалов и отделений ассоциации по всему Китаю. Первый из таких филиалов был открыт в том же 1911 году в приморской провинции Чжэцзян. В июле 1918 года создан филиал в Ханькоу, в апреле 1919-го — в Гуанчжоу, в 1920-м — в Шаньтоу, в 1921-м — на юге, в Фошани, в 1922-м — в Гонконге, в 1925-м — в Сямыни, в 1927-м и 1928-м — первый и второй филиалы «Цзинъу тиюй хуэй» в Сычуани.[208]

Ассоциация становится самой крупной в Китае организацией по преподаванию ушу, к тому же первым в мире комплексным обществом такого рода. Чэнь Гунчжи выезжал во многие страны мира, основывая там свои отделения. Так появились филиалы в Сингапуре, Малакке, Семаранге в Индонезии, в Сайгоне, а в Куала-Лумпуре была создана даже женская ассоциация Цзинъу. В большинстве таких филиалов преподавали учителя из Китая, оставляя после себя последователей в основном из числа местных китайцев — хуацяо.[209]

Ассоциация Цзинъу так декларировала свой основной лозунг, который остается неизменным и по сей день: «Гармоничное воспитание физического, духовного и интеллектуального начал в человеке». Единство этих трех начал символизируют три перекрещенных кольца или три звезды на эмблеме общества. Увы, не каждый боец может похвастаться интеллектуальными способностями и не каждый интеллектуал, даже блестяще образованный человек, может претендовать на толику духовности внутри себя. Создатели ассоциации прекрасно понимали это, поэтому организация приобрела вид не просто места собраний мастеров и знатоков ушу, но именно своеобразного университета ушу, где наряду с боевыми искусствами преподавались даже каллиграфия и классическая литература. По сути, ассоциация занималась духовно-физическим развитием людей, используя форму боевых искусств.

На основе традиционных правил боевой морали был разработан целый «ритуал Цзинъу», остающийся неизменным по сей день. Он включает в себя десять основных правил поведения, общения с братьями по школе, применения ушу.

Под знаменами ассоциации собрался весь цвет китайского ушу. Здесь преподавали одно время Ли Цуньи — блестящий знаток синъицюань и участник «боксерского восстания», Чэнь Мэйжун — мастер синъи и мицзунцюань. Направление тайцзицюань возглавлял патриарх и создатель стиля тайцзицюань У Цзянцюань. Мастер Чэнь Вэйсян преподавал цзуйцюань («Пьяный кулак»), Чэнь Цзычжэн — иньчжаоцюань («Когти орла»). Мастера Хо Дунгэ (сын Хо Юаньцзя) и Ло Ганюй курировали т. н. «стили ушу течения реки Чжэцзян», следуя классификации, принятой в Ассоциации Цзинъу. Четыре человека, преподававшие в ассоциации, получили прозвище «четыре величайших учителя кулачного искусства» — Чао Ляньхэ, Ло Ганюй, Чэнь Цзычжэн, У Цзянцюань.

Такой концентрации мастеров различных школ Китай еще не знал, никогда столь разнородные стили не встречались под одной крышей. Фактически, все развитие китайских боевых искусств 10–40 годов прошло под знаком Ассоциации Цзинъу, давшей толчок к созданию официализированных народных обществ ушу.

Дальнейшая судьба Ассоциации Цзинъу довольно необычна. Шанхай был захвачен японцами в первые месяцы войны 1937 года. Ассоциация была разогнана и официально не действовала до конца 80-х годов. Однако шанхайские мастера неоднократно собирались вместе для тренировок и обмена опытом, в народе помнили легендарную Ассоциацию Цзинъу. Продолжали активно действовать ассоциации в Малайзии, Сингапуре, Гонконге, Шри-Ланке, Индонезии, Японии. Они превратились из филиалов в самостоятельные организации, занимающиеся традиционными видами боевых искусств, и собирали под своими знаменами практически всех известных мастеров. Наконец, в конце 80-х годов решено было воссоздать Всекитайскую ассоциацию Чистых боевых искусств в Шанхае. Одновременно были возрождены ассоциации в Гуанчжоу, Фошани, создана новая в Тяньцзини и других крупных городах. Влияние идей Цзинъу, основными принципами которых остаются «пестование тела, утверждение справедливости, помощь людям», что записано в уставе Ассоциации, столь велико, что ассоциации традиционного ушу (Цзинъу) были созданы в США, Канаде, Великобритании, Швеции и, наконец, в России. Всего ассоциация объединяет около шестидесяти региональных и национальных организаций и 400 тысяч членов.[210]

Возродилась и программа преподавания традиционного ушу, в основе которой лежат десять базовых комплексов: четыре комплекса с оружием и шесть — кулачного искусства. Как и в древности, обучение разбито на три этапа — низший, средний и высший; для того чтобы получить высшую степень, следует обучаться от шести до двенадцати лет. Основная характерная особенность ассоциаций Цзинъу — это изучение ушу как продукта социокультурного развития, как вида и способа духовного воспитания, то есть сохранение всех тради-чционных аспектов боевых искусств. Эта элитность отличает Цзинъу от других организаций ушу, целью которых является развитие ушу как спорта, в том числе спорта больших достижений. Во всех национальных ассоциациях Цзинъу, помимо боевых искусств, на основе единой международной программы преподаются английский и родной языки, философия, история, каллиграфия, живопись.

В каждом зале Цзинъу висит портрет Хо Юаньцзя как напоминание о высокой боевой добродетели и духовной целостности старых мастеров. Рядом — традиционный лозунг: «Дух Чистых боевых искусств из десятитысячелетней древности сохраняет вечную молодость».

Знак Цзинъу

Может возникнуть вопрос: каким образом Ассоциация Цзинъу, фактически выросшая из тайных обществ и неизменно пользовавшаяся их поддержкой, не только не была запрещена официальными властями, но, более того, ей оказывалось всяческое содействие? Ведь никогда в истории государство не благоволило к народным организациям ушу, тем более не старалось официализировать их. Но в Китае рождалось новое поколение политических деятелей, более тонко чувствовавших народную суть традиции ушу, более того — само связанное с традиционными школами ушу и согласное пойти на разумный компромисс с уважаемыми всеми мастерами боевых искусств, дабы заручиться их поддержкой. Чтобы понять эту ситуацию, перенесемся на десятилетие назад.

«От меча до хохота Небес»

В конце XIX века идеи реформ витали в воздухе. Абсолютистская форма правления вызывала все больше и больше нареканий у представителей культурной и политической элиты. Чаяния большинства были направлены на то, чтобы возродить Китай путем большей открытости, разумного принятия западных ценностей. Страсти подогревались также серией крайне неудачных для Китая «опиумных войн». В 1898 году развертывается движение за реформы в Китае. Его руководителями и теоретиками становятся блестящие ученые, представители духовной элиты Китая Кан Ювэй, Лян Цичао, Тань Сытун. Медленные темпы модернизации, создания современного флота и армии реформаторов не устраивали. Тань Сытун вообще был готов «временно отложить Конфуция в сторону и воспользоваться именем Иисуса». Кан Ювэй требовал, чтобы «император сумел бы так подойти к своим подданным, как это сделал Петр Великий в России».

Возникла масса обществ, по сути дела традиционных тайных объединений, где причудливым образом переплетались практика ушу, еще плохо оформленные политические требования и традиционные идеи апокалиптического очищения общества.

Чэнь Мэйжун

Идеями реформ в Китае было захвачено немало известных мастеров ушу. Справедливости ради отметим, что подавляющее их большинство не участвовало ни в политической борьбе, ни в теоретической разработке революционно-демократических концепций, их идеалы и устремления лежали несколько в иной сфере. Тем не менее, в ту эпоху в Китае уже невозможно было найти человека, который тем или иным образом не соприкасался с ушу, и, естественно, среди них могли встречаться и известные мастера.

Большим другом одного из лидеров реформаторов Тань Сытуна был мастер Ван Чжэнъи (1844–1900), мусульманин, более известный под именем Ван Пятый Большой Меч — Дадао Ван У. Свое прозвище Ван Чжэнъи получил за то, что был пятым учеником в школе ушу. Называли его и другим прозвищем — Великий Рыцарь Из Пекина — за неимоверную силу и фантастическое мастерство во владении алебардой. Судьба Вана была необычна даже для мастеров того времени. Выходец из бедной семьи (два его брата умерли от голода), он нашел в себе силы в двенадцать лет пойти в школу ушу, где не только сумел постичь приемы, но научился разбираться в конфуцианских канонах и даже стал подумывать о путях переустройства Китая. Показательный пример того, как школа ушу служила универсальной ячейкой образования для низшего уровня китайских крестьян.

Терпение и прекрасные врожденные способности делают его одним из самых образованных людей в Хэбэе. Ван не терпел всякого бродячего люда, бандитствующего по дорогам, и даже не раз отправлялся в путешествия для «восстановления справедливости», в одиночку разгоняя шайки туфэев — местных бандитов. Хроники тех лет восхищались Ваном: «С честью постиг и военные и гражданские науки. Высочайшим указом был назначен историком конфуцианских канонов, при этом же преподавал боевое искусство». В другой хронике той эпохи, «Собрание со спины осла» («Любэй цзи») Ху Лициня, отмечалось: «Ван Пятый прозван Бинем (Гармоничным, Безупречным Духовно И Физически»). Великодушный и бескорыстный человек, он действительно был великим воином… Принес он смерть десятку человек. Бродил по Шаньдуну, Хэнани, ходил на Запад; лишь одно его имя внушало страх разбойникам, и никто не осмеливался бандитствовать, когда он был рядом».[211]

Благородная и порывистая душа Вана была увлечена идеями реформаторов. Сыграл здесь свою роль и другой немаловажный момент — с 12 лет у него тренировался один из крупнейших теоретиков-реформаторов и руководитель их левого крыла Тань Сытун. Ван обучал его бою с мечом и кулачному искусству, а Тань Сытун — прекрасный оратор и тонкий психолог — заразил Вана идеями обновления Китая. Вслед за Ван Чжэнъи в тайные общества, которые создавались реформаторами по всему Китаю, вступило немало известных ушуистов.

Наконец императорский двор поддался решительному и тонкому нажиму, был даже опубликован эдикт «О планах государства», который фактически давал добро реформам в Китае. И вот с июня по сентябрь 1898 года начались знаменитые «сто дней реформ». Отменялась старая система экзаменов, пошли реформы в области образования, готовилось создание Пекинского университета, Китайского банка, поощрялось крупное частное предпринимательство вплоть до разрешения частным лицам строить заводы, а также создание «торговых обществ» — компаний. Но реформы захлебнулись под нажимом могучего консервативного крыла, а лидеры реформаторов, будучи блестящими теоретиками, оказались слабыми политически игроками. Тань Сытун, имевший огромный вес среди бойцов ушу, в конце концов оказался в тюрьме.

Тань Сытун сохранял хладнокровие и уверенность в правоте своего дела до последней минуты. Стоик и фаталист по натуре, перед смертью он, зная, что судьба его предрешена, в тюремном каземате «размышлял о великом». Оглядывая свою жизнь, вспоминая все ее удивительные перепады, — ведь он прошел путь от блестящего чиновника до «врага государства» — Тань Сытун чувствовал, вероятно, себя продолжателем традиции древних мудрецов, для которых правда и благоденствие государства были важнее почестей и спокойной, безбедной жизни. Интересно, что перед смертью этот человек — поэт, философ и политик — с благодарностью вспоминал о двух людях, чьи идеи и сила личности повлияли на всю его жизнь: вожде реформаторов Кан Ювэе и великом мастере ушу Ван Чжэнъи, сравнивая их с высокими пиками Куньлунь. В присущей ему блестящей литературной манере он отметил: «Я, пройдя путь от меча до хохота Небес, оставляю здесь лучшие чувства души — две вершины Куньлунь».[212] Ван Чжэнъи неоднократно пытался вызволить Тань Сытуна, но усилия его оказались тщетны. В день казни Тань Сытуна великий Ван плакал. Несколькими годами позже за Тань Сытуном последовал и его учитель — Ван Чжэнъи был казнен во время восстания ихэтуаней в 1900 году.

Многие видные политические деятели того времени были знакомы с народными боевыми искусствами не понаслышке, и во многом это предопределило благоволение к ним. В конце XIX века, когда движение за национальное возрождение Китая разгорелось с новой силой, практически в каждой деревне был свой «двор боевых искусств», где члены тайного общества практиковали ушу для борьбы с маньчжурами. Вождь китайского национально-освободительного движения и Синьхайской буржуазной революции 1911 года Сунь Ятсен неоднократно в родном уезде Сяншань еще в детстве наблюдал такие тренировки. Однажды ему пришлось посетить «дворы боевых искусств» в деревнях Шимэнькан и Дасянбао. Там члены местного отделения «Триады» тренировались в кулачном искусстве и упражнениях с длинной палкой. Юный Сунь Ятсен был так поражен их мастерством, упорством и боевым духом, что заявил своим товарищам: «Овладение кулачным искусством требует хороших природных данных. Тренируясь в течение долгого времени, можно стать большим мастером, а затем отправиться сражаться с маньчжурами».[213]

В ранний период деятельности Сунь Ятсена, когда он планировал и создавал первую в Китае демократическую организацию «Союз возрождения Китая» (1894–1895), будущий «отец нации» полностью опирался на то огромное количество тайных обществ, которые были распространены на юге Китая. Лишь в его родной провинции Гуандун накануне Синьхайской революции 1911 года действовало свыше сорока различных тайных обществ. В некоторых местностях в них состояло больше половины населения. В основном это были ответвления «Триады», основным лозунгом которой стал: «Долой Цин, восстановим Мин!» Великолепные бойцы воспитывались в тайном обществе «Чжао-гунхуэй» («Общество Чжао-гуна» — божества богатства). Оно было создано в 1894 году и состояло из простых крестьян, основным делом которых стали занятия боевым искусством. Вступавшие в общество в начале XX века повязывали голову в качестве отличительного знака красным платком, бывшим знаком ихэтуаней, а при всех ритуальных действиях держали в руках копье, которое было основным оружием членов этой организации.

Тайные союзы, объединенные под общим названием «Общество пяти цветов» («Усэдан»), неоднократно поднимали крупные восстания в родном уезде Сунь Ятсена. В окружении Сунь Ятсена было также немало великолепных мастеров ушу. Один из его ближайших друзей по «Союзу возрождения Китая» Чжэн Шилянь занимал видный пост в руководстве гонконгской «Триады» и считался отменным бойцом. Именно он был долгое время первым советником Сунь Ятсена в деле организации антиманьчжурских тайных союзов, которые в конечном счете и привели к смене империи республиканским строем.

Сунь Ятсен, в отличие от императорской администрации, не только лояльно относился к тайным обществам, но и усматривал в них мощного союзника в национально-освободительном движении. Хотя он и переоценивал «революционность» тайных организаций, всегда заботившихся в основном лишь о своих внутренних интересах, их бойцы действительно не раз поддерживали Сунь Ятсена в его борьбе. Естественно, что методы подготовки членов обществ через практику ушу были ему хорошо знакомы. Вероятно, он и сам под влиянием друзей мог практиковать ушу, что не было редкостью среди людей его окружения. Одним из важнейших последствий доброжелательного отношения Сунь Ятсена к ушу стало официальное признание преподавания боевых искусств в специальных институтах и академиях, росших по всему Китаю после революции 1911 года.

Официализация традиции

Если мы пролистаем книги по боевым искусствам, изданные в 20–30-е годы XX века, наше внимание прежде всего привлечет тот факт, что ушу вновь изменяет название. Нет, боевые искусства по-прежнему именовались «ушу» или «уи», но стал превалировать другой термин, который четко выразил отношение к боевым искусствам в то время, — «Гошу». Его можно перевести как «Национальное искусство», или «Искусство нации», и он стал употребляться с 1926 года. До сих пор на Тайване, куда бежало гоминьдановское правительство после народной революции 1949 года, боевые искусства называют не иначе как «Гошу». И в этих двух иероглифах — «национальное искусство» — заключено зерно и одновременно символ процессов, которые шли в ту эпоху. Обратим внимание: национальным искусством стало именно ушу, а не живопись, не каллиграфия, не поэзия. И это — высочайшее признание его роли в китайской культуре, хотя и не лишенное политического подтекста, заигрывания с миром китайских мастеров. В 20—40-е годы последовательно и ненавязчиво, умно и тактично проводился курс на официализацию ушу, интегрирование его в государственную машину управления.

В первые десятилетия нашего века возникает насущная необходимость рассказать об ушу современным общедоступным языком и официально оформить многие стихийно сложившиеся школы. Местная администрация хорошо знала о них, но без санкции свыше не давала никаких разрешений. Правда, они были и не нужны, так как преследовалось не само занятие ушу, а те люди, которые через преподавание боевых искусств вербовали себе сторонников для борьбы с государственной властью. Во всяком случае, за всю историю Китая не известно ни одного запрета на занятия кулачным искусством. Запрещались ношение оружия, массовые сборища для выполнения каких-то ритуалов в тайных обществах, но ушу как таковое было разрешено. Более того, первый официальный институт ушу — Ассоциация Цзинъу — был создан еще при цинском режиме и тут же стал местом паломничества многих поклонников боевых искусств со всего Китая.

Кажется, в последнее время своего существования и имперская администрация была не прочь поставить занятия ушу под свой контроль и закрывала глаза на то, что они проходили под лозунгами национального обновления и борьбы с иностранным засильем. Ведь именно на лозунге ушу как символа национальной гордости и возник в Шанхае в апреле 1909 года первый институт ушу, руководимый Хо Юаньцзя.

Но у Цинской династии уже не было времени разбираться в тенденциях развития ушу. По Китаю прокатилась полоса восстаний. В декабре 1911 года в результате Синьхайской революции была провозглашена Китайская республика во главе с Сунь Ятсеном, которого в феврале следующего года сменил на посту президента Юань Шикай. В августе 1912 года под непосредственным руководством Сунь Ятсена была создана партия гоминьдан, которая находилась у власти вплоть до образования КНР в октябре 1949 года.

В мае — июне 1919 года города Китая были охвачены массовыми патриотическими антияпонскими выступлениями, в которых участвовали практически все слои городского населения Китая — интеллигенция, торговая буржуазия, ремесленники, рабочие, студенты. Так называемое «движение 4 мая» стало движением за новую культуру и ставило одной из целей духовное обновление Китая. Вдохновителями движения стали известный китайский писатель Лу Синь и группа его сторонников. Малопонятный широким массам язык древней литературы заменялся на народный обиходный язык байхуа.

Движение за новую культуру стимулировало и реформы в культурной жизни, дало толчок к развитию различных обществ ушу. Правительство поощряло их официализацию, и многие до той поры полузакрытые организации объявляли себя «исследовательскими обществами» или даже «академиями ушу». Были они немногочисленны и в основном создавались на базе старых «дворов боевых искусств». Официализация их также была достаточно относительной, так как они нигде не регистрировались, но лишь открывали двери всем желающим, публично заявляли о себе. Во многих городах их поддерживали зажиточные люди. Например, в районах, находившихся под контролем местных милитаристов, не подчиненных правительству, военные правители У Пэйфу, Чжан Цзолинь поощряли школы ушу, рекрутируя из них людей для своих армий.

Ассоциация Цзинъу всего лишь два года держала «монополию» на официальное преподавание ушу. В 1911 году сразу после Синьхайской революции возникает не менее десятка подобных обществ. В Шаньдуне было создано «Общество китайских бойцов ушу» («Чжунхуа уши хуэй»), которое пригласило к себе всех известных бойцов из Циндао. В Тяньцзини было основано «Общество бойцов китайского ушу», объединявшее городских простолюдинов. По количеству подобных объединений всех превзошел Шанхай, где было создано 26 обществ ушу. Всего же по Китаю их насчитывалось около пятидесяти. Они не имели четкой структуры и выступали в качестве организаций для обмена опытом или подготовки преподавателей. Массовый, общедоступный характер такой подготовки, хотя она и была невелика по сравнению с современными масштабами, говорил об отходе от традиции «закрытого» преподавания.

Крупнейшими шанхайскими обществами стали «Китайское общество ушу» (создано в 1918 году), «Исследовательское народное общество Национального искусства», объединявшее рабочих, инженеров, преподавателей, «Общество преданности Национальному искусству» (1934), изучавшее тайцзицюань, чацюань, таньтуй, синъицюань, работу с мечами, копьями, другим оружием. В «Обществе боевой добродетели» («Удэхуэй») преподавали Е Юньбяо и Чжу Дэфу. Существовала даже «Академия Национального искусства Шанхайского молодежного христианского союза», объединявшая более двухсот человек, которые занимались в основном синъицюань. Как видно, религиозные убеждения не мешали практиковать боевые искусства.

Еще в конце правления Цинской династии блестящий мастер бацзицюань и пигуацюань Ли Шувэнь предложил создать официальную школу ушу в Тяньцзини, но в те времена это оказалось невыполнимо. После Синьхайской революции 1911 года члены северных ячеек «Тунмэнхуэя» — «Союзной лиги», руководимой Сунь Ятсеном, поддержали эту идею, видя прямую выгоду для себя в этом предприятии, так как образование общества ушуистов значительно усилило бы их влияние. Был создан подготовительный комитет, в который вошли Ма Фэнту и Е Юньбяо, которые благодаря своему авторитету собрали вокруг себя немало известных бойцов и к тому же сумели ограничить влияние японских мастеров, живших в те времена в Тяньцзини. Наконец, в 1911 году было объявлено о создании «Общества китайских бойцов ушу» («Чжунхуа уши хуэй»). Его руководителем стал Е Юньбяо, заместителем — Ма Фэнту. Обязанности ведущих преподавателей выполняли тот же Ма Фэнту и мастер внутренних стилей Ли Цуньи. Почетным преподавателем стал Ли Жуйдун по прозвищу Носатый Ли. В детстве он обучался борьбе шуайцзяо и шаолиньцюань, а позже стал ближайшим последователем Ван Ланьтина — личного ученика Ян Лучаня и основателя стиля усин тайцзицюань («Стиль Великого предела пяти звезд»). К моменту основания тяньцзиньского общества Ли Жуйдун считался одним из лучших мастеров Китая, и его слава даже превосходила славу создателей общества, не случайно он считался именно «почетным преподавателем».

Общество стало основным центром на севере Китая, притягивавшим известных мастеров ушу. Сюда пришли преподаватель Ли Шувэнь по стилю бацзицюань, мастера синъицюань Хэ Сыгуан и Ли Юйлинь. Именно Хэ Сыгуан возглавил первую китайскую команду ушуистов, которая выехала в 1914 году в Японию для показательных выступлений. Эта команда немало поразила заносчивых японцев, убежденных, что сильнее японского будо ничего не существует. Поскольку в то время система каратэ еще не сложилась (это произошло в середине 30-х годов XX века), ни один японский дзюдоист или кулачный боец не мог продержаться против ушуиста из китайской команды более нескольких минут.

Распалось тяньцзиньское общество по весьма банальной причине — не хватило средств. Если шанхайскую Ассоциацию Цзинъу поддерживал сам Сунь Ятсен, то тяньцзиньцы существовали на собственные скудные средства. В 1928 году общество прекратило свое существование. Мастера ушу то ли не справились с экономическими проблемами, то ли просто не пожелали ими заниматься, посвятив себя более важным предметам.

В общем, гоминьдановское правительство постепенно брало курс на огосударствление ушу и лояльно относилось к народным мастерам и даже к некоторым тайным обществам, практиковавшим боевые искусства, хотя и считало их членов низкими и грязными созданиями. Само же ушу рассматривалось как национальное искусство, символ гордости Китая.

Развитие ушу поддерживало не только центральное гоминьдановское правительство во главе с Чан Кайши, но и ряд крупных независимых военачальников. Самая большая в ту эпоху «Центральная Китайская Академия Национального искусства» («Чжунян Гошу гуань») в Нанкине была создана по инициативе и при непосредственном участии командующего национальной армией Фэн Юйсяна — большого знатока ушу. Под его началом находилось значительное число войск — около ста тысяч. В июле 1926-го — марте 1927 года Национально-революционной армией Китая был предпринят так называемый Северный поход против милитаристов с целью объединения Китая. Этот поход поддерживали и коммунисты, и Фэн Юйсян. В результате Первого, а затем и Второго Северных походов милитаристы были разгромлены, а Фэн Юйсян, присоединившись к Чан Кайши, преемнику Сунь Ятсена, обосновался в Нанкине.

Фэн Юйсян — личность, с одной стороны, весьма необычная, с другой — весьма характерная для того этапа развития боевых искусств.

История приобщения Фэн Юйсяна к ушу довольно интересна. Расскажем несколько примечательных моментов из нее. Фэн родился в 1845 году в чрезвычайно бедной семье, которая проживала в провинции Аньхой. В 50–60-е годы XIX века эти места были охвачены грандиозным движением тайпинов. В конце концов семья оказалась окончательно разорена, глава семейства Фэн Юшу наконец понял, что на прежнем месте выжить невозможно, и решил на некоторое время покинуть семью. В соседнем уезде он нанялся в батраки в богатую семью некоего Чжана. Как-то Чжан нанял для своих двух детей учителя по ушу, который приходил каждое утро к ним в дом. Но ученики оказались удивительно нерадивыми — они не желали рано вставать, учились с большой неохотой, да и вообще не отличались способностями. Их учитель был страшно расстроен, но ему платили деньги, и он по-прежнему приходил в дом к Чжанам. Однажды утром, когда он безнадежно ждал, пока проснутся его ученики, он увидел, как во дворе неумело выполняет какие-то боевые упражнения Фэн Юшу. Сколь ни казалась нелепой фигура батрака, занимающегося ушу, учитель понял, что в этом человеке живет истинное желание овладеть боевым искусством. И он начал обучать Фэн Юшу.

Через некоторое время в школе ушу состоялись экзамены, которые состояли из стрельбы из лука — необходимо было попасть в центр мишени три раза, а также следовало показать несколько комплексов с шестом и копьем. Сдавали экзамены как два сына Чжана, так и бедный батрак Фэн Юшу. Нетрудно догадаться, что лишь он один сумел пройти испытания. После такого события Чжан изгнал батрака из своего дома и даже не выплатил ему последнего жалованья. Но после окончания обучения судьба улыбнулась отцу будущего маршала Китая — он переехал в Хэбэй (в то время — провинция Чжили), стал одним из младших офицеров в армии и сумел нормально содержать семью.

Отец и стал первым учителем Фэн Юйсяна в ушу. С малых лет Фэн Юйсян занимался не только ушу, но борьбой шуайцзяо и поднятием тяжестей. Он был настолько силен, что ни один из сверстников не решался с ним бороться. Вскоре Фэн сходится с другими последователями народных школ боевых искусств, обучается бою с мечом и копьем. Традиционное оружие он полюбил сразу и навсегда — уже будучи заслуженным военачальником, он каждый день поднимался в половине шестого утра и почти полтора часа упражнялся с оружием.

В городе Баодине, где он поселился, Фэн Юйсян посещал школы шаолиньцюань и бацзицюань. Тогда же Фэн Юйсяну был преподан и первый урок боевой морали. В его школе был один из старейших бойцов — Ма Лаотин, отличавшийся блестящим умением. Но вот странность: многие задевали его, во время поединков били, а Ма отвечал им лишь улыбкой. Фэн Юйсян, пораженный его поведением, спросил, почему же он никогда не отвечает обидчикам. Ма Лаотин объяснил: «Когда они бьют меня, я даже не напрягаюсь. Если же я нанесу удар — боюсь, они не выдержат».

По рассказам современников, многие окружающие поражались не только силе Фэн Юйсяна, но и порой весьма жестоким тренировкам-испытаниям, которые он устраивал себе почти каждый день. Например, укрепляя предплечья, он часами наносил удары руками наотмашь по толстому деревянному столбу, пока не перешибал его напополам. Уже будучи известным военачальником, он немало поражал своих подчиненных тем, что мог подойти к дереву и начать бить по нему изо всех сил ногой.[214]

Фэн Юйсян становится одним из крупнейших покровителей народных боевых искусств той эпохи. Считая развитие ушу важнейшим делом (по некоторым сведениям, Фэн Юйсян учился эмэйскому направлению ушу), генерал решает открыть учебное заведение по ушу и привлекает ведущих мастеров Китая. Именно он устраивает сбор денег на создание Академии Национального искусства в Нанкине, и именно его имя привлекает многих китайских мастеров под сень стен академии. 10 октября 1927 года считается днем основания Исследовательского института ушу (Ушу янцзюсо), который вскоре был переименован в Исследовательский институт Национального искусства (Гошу янцзюсо), позже переросший в академию. Место расположения учебного заведения в Нанкине было весьма благоприятным: здесь располагалось центральное правительство, а Фэн Юйсян имел возможность непосредственно стимулировать его работу своими средствами и силой авторитета в мире ушу, привлекая новых специалистов. Его детище быстро обгоняет все подобные институты в Китае. К марту 1928 года в нем работало более семидесяти специалистов, был избран совет, управлявший работой института. Масштабы этой деятельности заставили вновь подумать о переименовании — теперь институт стал называться Центральной Китайской Академией Национального искусства, подчеркивая названием свою главенствующую роль в деле изучения ушу в Китае и консолидации сил мастеров. Ясно, что сделано это было не только лишь с одной целью изучения ушу, — сам факт поддержки известными государственными деятелями боевых искусств создавал этим людям огромную популярность в народе.

Руководителем академии стал Чжан Чжицзян, его заместителями — известные мастера и фактические создатели этого центра Ли Жунчэн и Чжан Сянь. Основными задачами академии были объявлены: «социальное стимулирование, широкая пропаганда, консолидация преподавателей, воспитание учителей». Для решения этих задач была создана первая в Китае «преподавательская группа», где обучали будущих наставников методике преподавания ушу. Начался выпуск первых крупных журналов по ушу: «Еженедельник национального искусства» и «Специальные материалы по национальному искусству». Академия впервые начала посылать преподавателей в другие города для обучения высокопоставленных персон — так неприметно ушу укрепляло свои позиции в мире властных структур. Как-то сам Фэн Юйсян — духовный отец академии — обратился к Чжан Чжицзяну с просьбой прислать к нему в горы Тайшань преподавателя по тайцзицюань. С того времени он ежедневно выполнял комплексы тайцзицюань под руководством наставника из академии, а позже даже сам начал обучать своего секретаря.

В ноябре 1928 года академия провела первый турнир-испытания по Национальному искусству в Нанкине, в 1933 году — второй. В том же 1933 году независимо от испытаний по Гошу прошли крупные соревнования с присуждением мест. В июле 1936 года от академии по приглашению Национального олимпийского комитета Германии поехала группа с показательными выступлениями, что стало одним из первых знакомств европейского мира с ушу. С 1937-го по 1943 год в период национально-освободительной войны против японской агрессии сначала в Шанхае, а после его захвата — в Чунцине, куда переехало правительство, 12 раз проводились различные состязания по ушу.

По размаху своей деятельности в области ушу академия не имела себе равных. Высокий методический уровень преподавания, стабильное финансирование, поддержка официальных кругов позволили академии обогнать по славе и количеству учеников даже такой общепризнанный центр, как Ассоциация Цзинъу, которая по-прежнему оставалась, в отличие от академии, исключительно народным созданием, тесно связанным с закрытыми школами и тайными обществами, В академии работали одни из лучших мастеров того времени, согласившиеся сотрудничать с государством. Например, шаолиньское направление возглавил Ван Цзыпин, а уданское направление — известный учитель Гао Чжэньдун (1879–1960), мастер багуачжан и синъицюань. В шаолиньском разделе преподавались шаолиньцюань, чацюань, таньтуй, бацзицюань («Стиль восьми пределов»), а в уданском — тайцзицюань и багуачжан. Фактически, две организации боевых искусств привлекали особое внимание гоминьдановских властей — Академия Национального искусства в Нанкине и Ассоциация Цзинъу в Шанхае.

Интересно, что последняя неоднократно получала личные письма от Сунь Ятсена. Например, к десятой годовщине ассоциации великий национальный лидер в статье отметил, что кулачное искусство имеет тесную связь с укреплением государства, а это, в свою очередь, — «база для мира во всем мире, которая зиждется на силе народа». Таков был интересный вывод Сунь Ятсена. Он же, тонко подметив суть деятельности ассоциации, оставил на память в ее штаб-квартире каллиграфическую надпись: «Через боевые искусства очищаем дух». Выступая после показательных выступлений бойцов ассоциации 5 ноября 1915 года, Сунь Ятсен также стал говорить о пользе боевых искусств для воспитания нации: «Скажу о том, что кулачное искусство полезно для человеческого тела, а также и о складывании научного подхода к нему… о помощи, которая оказывается людям в овладении кулачным искусством».[215] Политическая поддержка сделала эту организацию столь массовой, что при ней стали открываться отдельные общества-филиалы по изучению истории ушу, его философского наследия.

Видя в бойцах ушу мощную социальную базу, Сунь Ятсен и его сторонники стремились в полной мере использовать ее. Интересно, что в 1949 году китайские коммунисты, придя к власти, также имели возможность оценить авторитет знатоков в народной среде и попытались поставить ушу под государственный контроль. Но если в 10–20-х годах это делалось вежливо и принесло ушу пользу, то события 50-х годов почти полностью разрушили корпус традиционного ушу, подменив его государственным суррогатом.

Ассоциация Цзинъу благожелательно отозвалась на шаги официальных властей, записав в своем уставе базовые цели в следующей последовательности: «Патриотизм, пестование тела, воспитание справедливости, помощь людям».[216] Согласие между государством и ушу было достигнуто полностью, и это послужило на пользу обеим структурам. Мастера ушу сумели сохранить важнейший принцип боевых искусств — не фиксируя внимания лишь на боевой технике, воспитывать нравственные и духовные качества человека в духе китайской философской традиции.

Традиции дружбы и взаимоподдержки боевых искусств и властных структур были продолжены и после смерти Сунь Ятсена, который, как мы помним, в основном ориентировался на Ассоциацию Цзинъу. Властям было очевидно, что эффективно контролировать боевые искусства можно отнюдь не их подавлением — в большинстве центральных провинций ушу занималось практически поголовно все население, — но, наоборот, всячески поддерживая их. В сентябре 1936 года Шаолиньский монастырь решил посетить сам Чан Кайши — абсолютный глава Китайской республики, председатель Центрального политического совета партии гоминьдан, председатель Военного совета Китая. Время было выбрано не случайно — над Китаем уже нависала угроза японского вторжения (оно начнется летом 1937 года), а Шаолинь пользовался колоссальной популярностью в народе.

Визит был обставлен в абсолютной тайне, уездный голова Дэнфэна, где располагается Шаолиньский монастырь, Мао Жоцай получил строжайший указ хранить в секрете все приготовления к визиту. Специальный дом, предназначенный для ночевки Чан Кайши, который необычайно любил чистоту, состоял из трех комнат, которые были целиком отремонтированы, стены обиты белой материей. Чан Кайши прогулялся по цветущим горам Суншань, посетил место пожарища Шаолиньского монастыря (напомним, что к тому времени он еще не был окончательно отстроен после пожара 1928 года), заглянул в находившийся неподалеку даосский монастырь, постоял у огромного черного камня, якобы оставленного здесь мистическими бессмертными, прикосновение к которому приносит удачу, внимательно выслушал рассказ головы уезда о легендах Дэнфэна и о шаолиньских бойцах. Рассказывают, что Чан Кайши высоко оценил мастерство местных мастеров ушу и признался, что сам когда-то занимался боевым искусством и даже считался неплохим бойцом.

Чжаи Чжицзян

На третий день Чан Кайши внезапно прервал визит и вернулся в столицу. Интересно, что мероприятие было окружено столь строгой тайной, что тогдашний уездный голова, а ныне седовласый старец Мао Жоцай только сейчас решился поведать о поездке Чан Кайши.[217] Правда, слухи о том, что глава государства — большой поклонник ушу, активно циркулировали в кругах последователей боевых искусств.

При гоминьдановских властях впервые начали проводиться всекитайские соревнования по ушу. Хотя и раньше существовали подобные состязания, охватывавшие несколько провинций или собиравшие лучших бойцов в столице, но после прихода маньчжуров эта традиция почти прекратилась. И вот будто возвращались времена великих воинов древности — народная среда без всяких «отборочных соревнований» выдвигала сильнейших мастеров для участия в турнирах.

Гао Чжэньдун

Вид состязаний того времени удивил бы поклонника современных спортивных соревнований по ушу. Прежде всего, в них участвовала не молодежь, когда большинству соревнующихся еще не перевалило за 20 лет и их знание ушу заключается лишь в знании гимнастических элементов, как это случается сегодня, но люди, которые уже завоевали известность своим «внутренним мастерством». Средний возраст участников таких соревнований достигал иногда 60 лет, когда перед публикой представал не юноша, а известный мастер со зрелым гунфу. Это был типично традиционный вид состязания, который обычно назывался праздником, или фестивалем, ушу (ушу цзе) и был призван не столько выявить «лучшего из лучших», сколько продемонстрировать удивительное мастерство ушу, воплотившееся в конкретных людях.[218]

Первые такие официальные состязания состоялись в апреле 1923 года в Шанхае. Каждое имя их участника — это целая история ушу! Кто были эти мастера? Ван Цзыпин — патриарх мусульманского стиля чацюань, прославившийся своими поединками с иностранцами, отстаивая национальное достоинство Китая. У Цзянцюань — создатель стиля У тайцзицюань, блестящий знаток даосской дыхательной методики туна и багуачжан. Чжан Фэнянь — 64-летний мастер по китайской борьбе шуайцзяо и подъему весов, чье искусство на соревнованиях было названо «самым чистым». Гао Фэнлинь — великолепный знаток стиля дитанцюань («Кулак лежащего на земле») и патриарх хоуцюань (стиля обезьяны). Легкие передвижения и прыжки этого 68-летнего мастера, его «обезьяньи ужимки» вызывали восторг публики. С юга приехал знаток стилей фаньцзыцюань («Крутящийся кулак»), пигуацюань («Рубящий кулак»), танланцюань (стиль богомола), чоцзяо («Пронзающие ноги») Ван Чжанъу. В его версии эти стили были объединены в единое эффективное боевое направление тунбэйцюань («Стиль сквозной подготовки»). Его руки «летали и вращались, взмывая в небо, будто дракон». Самыми старыми участниками были 81-летний знаток многих шаолиньских направлений Хэ Юйшань и 71-летний мастер стилей чацюань, хунцюань («Красный кулак»), баоцюань («Взрывающийся кулак»), хуацюань («Китайский кулак») Чо Гучэн, а также 68-летний старец Ли Вэйтин — «с седой, будто тронутой серебром бородой, преисполненный чистым духом. Во время демонстрации и в руках, и в глазах, и в теле, и в передвижениях не было такого движения, которое не получило бы духовную наполненность».[219]

Как вообще можно было оценить такое мастерство людей, чьим духом полнится и напитывается ушу, чьим именам поклоняются тысячи людей по всему Китаю? Свести их в поединке и на основе этого «раздать» места? Но сам смысл турниров по ушу того времени заключался в другом: не оценить, кто сильнее (да и как оценить внутреннюю сущность искусства?!), но приобщиться к самой традиции боевых искусств, к мастерству. Многие участники этого турнира уже превратились в легенду, в сгусток мифов, утратив свою человеческую, «земную» биографию еще при жизни, например Ван Цзыпин, У Цзянцюань, Хэ Юйшань. Да можно ли «распределять» их по местам?! И вот тогда была создана система, удивительным образом отражающая уважение к боевой традиции Китая, — победители не распределялись по местам, а называлась группа лучших мастеров Китая. В нашем понимании это были не столько соревнования, сколько показательные выступления или фестиваль, где выбирались лауреаты. Так, по итогам первого турнира 1923 года в Шанхае были названы «18 мастеров ушу», которыми стали, в частности, все те бойцы, которых мы называли выше. Так начала развиваться китайская система соревнований по ушу.

Другая система соревнований — состязательная, где назывались победители, — первоначально возникла не как основная, а как вспомогательная, более низкая по рангу по отношению к «турнирам мастеров», которые устанавливали высочайший горизонт мастерства. В октябре 1928 года «Центральная Китайская Академия Национального искусства» в Нанкине решила провести Первые национальные испытания по Национальному искусству. Пришлось решать много проблем, так как не существовало ни правил, ни критериев отбора участников. К этим соревнованиям допустили не признанных мастеров, а молодых преподавателей и студентов Академии Национального искусства из Нанкина, которые состязались в комплексах с мечами, копьем и в кулачном искусстве. Бойцы сходились и в поединках на длинном и коротком оружии, голыми руками (саньда) и по правилам шуайцзяо. Естественно, что такой тип поединков, особенно на оружии, был чрезвычайно опасен, и поэтому судьи ввели систему предварительного отбора.

Никаких весовых категорий на турнире не существовало. За эффективный удар руками, локтями, коленями, ногами в любую часть тела соперника, кроме запрещенных, боец получал одно очко, победа присуждалась за три очка. За удар в запретную зону — глаза, горло, пах — давалось предупреждение, а после трех предупреждений наступала дисквалификация. Никакой защитной экипировки не было, поэтому в поединках с оружием употреблялись специальные облегченные и затупленные мечи.

В 1933 году такой турнир в Нанкине был повторен, но травмы и повреждения, полученные участниками во время первых соревнований, многому научили. Во-первых, впервые в истории Китая была введена защитная экипировка, и хотя она была весьма примитивной, все же предохраняла от травм. На лицо надевалась маска для игры палками в мяч, на голени — щитки для футбола. Хотя были уже введены весовые категории, а в саньда раздельно выступали мужчины и женщины, ограничения поединков по времени не существовало, бой велся, как и прежде, до трех очков, и некоторые схватки продолжались до одного часа. Газеты охарактеризовали это так: «Площадка для соревнований по национальному искусству превратилась в площадку для боя быков».[220] Зрелищность таких поединков была действительно невелика, для публики наблюдать за ними было утомительно. Соревнования по ушу постепенно становились массовыми, а традиционные правила поединков, когда бойцы могли часами вести бой, выбирая удобный момент для атаки, уже не подходили для этих нужд.

В том же году в Нанкине были проведены Вторые национальные испытания по Национальному искусству. Эксперименты с правилами продолжались, а так как основным видом программы в то время были не комплексы, как сегодня, а поединки, именно они привлекали пристальное внимание судей. Прежде всего, в поединках разрешили участвовать не только представителям различных школ ушу, но и европейского бокса и борьбы. Было решено: раз в реальном поединке можно поразить соперника даже одним эффективным ударом, на что в принципе и направлена боевая техника ушу, то, следуя этому принципу, устроители турнира отменили требование вести поединок до трех очков, и теперь один удар мог решить исход схватки. Чтобы увеличить зрелищность и красоту поединков, несколько ограничили использование ряда приемов, в частности запретили удары локтями и коленями. Но, как ни странно, такие нововведения дали обратный эффект: участники прыгали по площадке, пытаясь достать друг друга рукой или ногой, или бегали один от другого. Иногда легкое касание носком ноги в живот или пальцами руки по волосам засчитывалось как очко и приносило победу. В бою действительно опытный боец без труда одолеет соперника и легким «секретным» ударом пальцами в болевую точку, но так случилось, что на этом турнире такие псевдоудары употребляли и те, кто никогда бы не смог применить их в реальной схватке. В правилах просто забыли оговорить, какой удар можно засчитывать за результативный, и лишь отменили запретные зоны для атаки. Газеты вновь издевательски прокомментировали: «Площадка для состязаний в национальном искусстве превратилась в площадку для петушиных боев».[221]

Дитанцюань

Турниры стали проводиться повсеместно. Нередко участники небольших уездных соревнований, дерзко вызвав участвовать в состязаниях всех лучших мастеров Китая и не получив от них ответа, объявляли себя «сильнейшими в Поднебесной». В Китае появилось небывалое количество чемпионов, которые, по существу, ни с кем из серьезных бойцов не встречались и у настоящих мастеров не учились. Известные знатоки боевых искусств, многие участники когорты «18 мастеров ушу» либо относились к этому скептически, либо старались, не замечая, продолжать передавать «истинную традицию», либо высказывали сожаление, сетуя, что настоящее ушу исчезает. Появилось самое страшное — неверие в учителей, непонимание самой роли учительства в передаче традиции ушу. Многим стало казаться, что достаточно двух-трех лет тренировки под руководством опытного бойца, участия в одном-двух турнирах — и себя уже можно записывать в число «величайших мастеров» Поднебесной.

В такой среде неверия, утраты тяги к тонкой и ускользающе-манящей «истине ушу» все это грозило превратиться в катастрофу. Все меньше и меньше людей решались посвятить всю жизнь не выступлениям, не показу мастерства, а именно долгому, порой утомительно-изматывающему, но тем не менее драгоценному обучению. Если в наши дни этот процесс стал лавинообразен и неостановим, а идеалы спорта заслонили истинные ценности ушу, то тогда он лишь начинался. Его суть хорошо подметил мастер тайцзицюань ученик Ян Чэнфу Дун Иньцзе в своих «Тайных методах»: «В боевых искусствах вопрос о том, сколько передаст учитель, полностью зависит от ученика, а не от учителя. Позвольте мне вкратце объяснить это. Сегодня многие осознали ценность тайцзицюань и по-настоящему желают заниматься им, но они весьма скептически относятся к тому, обладает ли их учитель «истинной традицией». Перед тем как переступить через порог, ученик уже боится этого на одну треть. И даже если учитель желает передать ему Знание, как же он может сделать это?»[222] Эти слова сказаны в начале 30-х годов, т. е. в период самого расцвета соревнований. Вот что волновало носителей истинного ушу в то время — утрата доверия, понимания того, что в ушу скрывается не техника боя, но некая духовная «истинность».

Пытались решить проблему утраты истинности и соревновательным способом — возродить древний способ проведения состязаний, в которых, во-первых, сочетался бы показ комплексов с поединками, а во-вторых, бои были бы максимально приближены к реальным условиям. В 1929 году на такой смелый эксперимент решились ушуистские организации в Чжэнчжоу и Шанхае (Ассоциация Цзинъу), дважды проведя турниры по Национальному искусству. Каждого участника либо могла выдвинуть организация, либо он мог сам заявить себя. Поединки проводились без ограничения времени, без защитного снаряжения, до нокаута. Вероятно, зрелище было не для слабонервных, не случайно эти турниры стали называть «схватка не на жизнь, а на смерть», «состязание не дорожащих жизнью».

Оказалось, что многие «тайные техники» типа «железной ладони», «железной рубашки», «бронзовой головы» (жесткие удары головой), «железного паха» (нечувствительности к ударам в пах) не срабатывали на этих состязаниях. Что это — мифоло-гичность всей этой техники или просто неотработанность ее для боевых условий? Думается, и то и другое. В «тайных методиках» можно встретить немало выдумок, но, безусловно, существуют мастера, которые несильным ударом ладони вызывают сильнейшие болевые ощущения у соперников и валят на землю гигантов, есть и немало таких, кто принимает даже мощнейшие удары оружием на корпус. И в то же время этому надо учиться у настоящих знатоков, а вера в эффективность «железной рубашки» не сможет заменить тщательного и поэтапного обучения у мастера. Таким образом, на помост для лэйтай поднялись во многом недоучки, хотя, безусловно, люди смелые и тренированные. А вот настоящие мастера ушу не участвовали в турнирах. Зачем? Если максимально приблизить поединок к реальному бою, то необходимо просто убить своего соперника, причем хороший ушуист быстро справится с этой задачей. Но если такой цели нет и это всего лишь состязания, зачем же нужна такая жестокость?

Далеко не все и не сразу приняли новый курс в отношении ушу. Гонения на занятия боевыми искусствами давно ушли в прошлое, но столь массовое создание различных официальных обществ, исследовательских институтов и академий было непривычным для сознания многих мастеров, привыкших вести тихую и неприметную жизнь в рамках немногочисленной школы. Многие носители «истинной традиции» по-прежнему оставались последователями традиционной формы передачи знаний боевых искусств и скептически относились к их «огосударствлению». Вместе с этим появилось и немало знатоков ушу, которые не несли в себе «истинной традиции», но в условиях многолюдных официальных и полуофициальных организаций это было не особенно важным. Опасения по поводу утраты истинного духа ушу высказывали, например, многие мастера тайцзицюань, но стремительный рост этих организаций показывал тщетность усилий мастеров помешать «разбавлению» духа ушу.

Дальнейший ход событий показывает, что парадоксы исторического процесса вполне приложимы и к ушу. В конце 20-х годов XX века в Пекин приезжают преподавать известные мастера тайцзицюань различных направлений — Ян Чэнфу, У Тунань, Чэнь Факэ — в надежде популяризировать свои системы. Несколькими годами ранее в Шанхае при Ассоциации Цзинъу Ли Цуньи открывает преподавание синъицюань, в Пекине создаются массовые группы багуачжан. Публика не просто благосклонно встретила эти системы — даже искушенная элита была поражена их стройностью и абсолютным слиянием философских постулатов с боевой и оздоровительной практикой. Внутренние стили завоевывают массы поклонников, издаются и широко распространяются доселе закрытые труды по ним. В свет выходят «тайные речения» Го Юньшэня, Ян Чэнфу, публикуется почти полностью «Канон тайцзицюань», долгое время передававшийся лишь изустно. Безусловно, эти люди не были первооткрывателями основ стиля, но лишь впервые зафиксировали их в письменном виде. Так, учитель синъицюань Го Юньшэнь решился опубликовать то, что считалось тайной тайн стиля, — теорию использования трех видов усилия — светлого, темного и изменчивого, а также этапы нэйгун в синъицюань. Сунь Лутан издает один за другим трактаты «Учение о синъицюань», «Учение о тайцзицюань», «Учение о багуачжан» и фундаментальный философско-практический труд «Истинное описание кулачного искусства».

В какой-то момент боевые искусства как бы обнажились, остались без того покрова тайны, который традиционно скрывал их внутреннее содержание. Тот же Сунь Лутан описал, например, «истинную последовательность» движений комплекса багуачжан и дал публике возможность ознакомиться с методами обучения древних мастеров внутренних стилей. Это может показаться удивительным — как способен великий мастер столь открыто излагать основы своего учения и даже публиковать «тайные речения, которые не передаются вовне». Налицо явный логический нонсенс. Однако китайская культура нимало не смущалась таким положением вещей. Письменный текст в этом смысле, сколь бы подробен он ни был, не способен ничего прибавить. Более того, он останется навсегда непонятен тем, кто не прошел хотя бы базового обучения у мастеров «истинной традиции» и чье сознание не готово к его восприятию.

Многие мастера из закрытых школ ушу начали принимать активное участие в различных политических группировках, выступая на стороне того или иного политического деятеля, преподавая ушу в армии и изменяя таким образом традиционному правилу «не передавать вовне».

В начале 20-х годов XX века Китай находился в состоянии политической раздробленности. Многие центральные регионы контролировались местными милитаристами, имевшими в своем подчинении крупные военные формирования. В эти отряды активно привлекались те, кто знал навыки кулачного боя и владел оружием. В частности, генерал У Пэйфу, который руководил одной из самых мощных в Китае Северной военной группировкой, приложил немало усилий, чтобы привлечь в свои ряды шаолиньских монахов. Речь шла не столько об их реальной боевой мощи, сколько о престиже армии — народ, прослышав, что в армии У Пэйфу находятся шаолиньские усэны, с энтузиазмом поддерживал ее действия. Так, используя традиционное монашеское влияние в народе, У Пэйфу добивался реализации своих политических целей. В 1920 году У Пэйфу даже имел решающее влияние в правительстве, а в 1922 году после кровавых столкновений он разгромил своего основного соперника — руководителя Северо-восточной прояпонской группировки Чжан Цзолиня и пришел к власти в Пекине.

В 1922 году У Пэйфу приказал сформировать первую дивизию особого вспомогательного отряда в уезде Дэнфэн, где находился Шаолиньский монастырь. В нее было привлечено немало настоящих усэнов, а возглавил первый полк этого формирования монах Мяосин по прозвищу Золотой Архат, ученик великого Хэнлиня, к тому времени настоятеля Шаолиня. Он был одним из немногих, кто получил «полную передачу», обучался не только стилю лоханьцюань («Кулак архатов»), но и закрытым разделам дяньсю («надавливание на точки»), вэйгу («переломы костей»), циньна («заломы и захваты»), был посвящен в высшие разделы шаолиньского «внутреннего искусства». Будучи еще молодым, Мяосин сходился в поединках со всеми желающими, в том числе и мирянами, и никому не удавалось одолеть его.

Мяосин нарушил многовековые принципы монахов, которые требовали не посвящать в закрытые разделы техники мирян. Мяосин же, напротив, «наставлял других без устали» и объяснял: «Необходимо сломать пришедшее из древности монастырское правило не передавать тайную технику, для того чтобы, развивая ушу, всячески служить укреплению государства». Но, видимо, нарушение монастырских обетов преподавания ушу не проходит бесследно. Мяосин погиб, не дожив и до 36 лет. Во главе своего отряда — на коне, с мечом или пистолетом в руках — он активно сражался на стороне У Пэйфу против различных мелких вооруженных группировок, называемых «туфэями» — местными бандитами. Так был нарушен буддийский принцип «непричинения вреда живому», и, как говорили, «Будда покарал недостойного».[223]

Не менее поучительная история произошла с другим шаолиньским монахом, Юняном, чье мирское имя было Сю Шия (1905–1986). Придя в Шаолинь в возрасте семи лет, он в течение короткого времени сумел пройти практически все основные этапы обучения, овладев разделами хунцюань («Красный кулак»), лоханьцюань («Кулак архатов»), мэйхуацюань («Стиль сливового цветка»), баоцюань («Взрывающийся кулак»), боем с 18 видами шаолиньского оружия. Юноша был не по годам могуч, и даже опытные бойцы не решались вступать с ним в учебные поединки. По предложению монаха Дэчаня, в будущем настоятеля Шаолиньсы, ему дали прозвище Маленький Янь Цин в память о герое романа «Речные заводи». Но вскоре случилось непредвиденное. Когда ему было всего лишь 15 лет, Юнян отправился домой навестить родственников. Придя в родную деревню, он был потрясен тем, как местный богатей издевается над его родными и избивает их; пару ударов, угроз и оскорблений получил и сам молодой монах. Исход конфликта был плачевен — Юнян с одного удара лишил жизни обидчика!

Мяосин

Возвращаться в монастырь он побоялся и решил вступить в отряд У Пэйфу. В армии солдат воспитывали строго, а часто основным методом поддержания воинской дисциплины были удары палками по ногам и по спине безответных солдат. Как-то командир отряда, решив объяснить какую-то военную тонкость Юняну, ударил его ладонями по ушам, не зная, что перед ним стоит настоящий шаолиньский монах. Юнян взвился в прыжке в воздух и нанес удар ногой. Теперь за «смиренным монахом» числились уже две жизни… Скрываясь от преследования, он понял, что у него нет иного выхода, как вернуться в родную обитель и принять там суровое наказание. В ту пору ему было лишь 16 лет.

Юнян после всех этих событий так и не был принят до конца монашеским братством. В 1926 году он «вернулся в мир» и вступил в Рабоче-крестьянскую Красную армию, а затем в 1929 году — в КПК, пройдя, таким образом, путь от неудавшегося монаха и драчуна до члена компартии.[224]

Сюй Шию

Таких случаев можно перечислить немало. Все это свидетельствовало о кризисе монашеского ушу и других закрытых школ боевых искусств. Создание академий и институтов говорило, что в ушу начался новый процесс, ведущий к его десакрализации. Особенно ярко его проявление можно было видеть на примере монахов, которые долгое время служили символом «закрытости», «сокровенности» ушу, личностной передачи «истинной традиции». Так, своей широкой деятельностью по преподаванию ушу среди мирян прославился чаньский монах Мяоюэ (1883–1945) по прозвищу Железный Архат. Получил он это имя не случайно. Мяоюэ обладал такой удивительной крепостью тела и знанием «жесткого цигун», что был способен перетирать ладонями камни в порошок. В Сямыни он сначала учился стилю тайцзуцюань («Кулак императора Тай-цзу»), по преданию, возникшему в X веке, а затем стал личным учеником мастера Цай Юйминя — создателя стиля уцзу хэянцюань («Кулак солнечного журавля пяти первопредков»), который якобы берет начало от пяти монахов Южного Шаолиньского монастыря. Мяоюэ был посвящен в один из самых закрытых разделов ушу — «медицинское искусство железных ударов», смысл которого состоял в укреплении рук и тела не за счет их набивания, а благодаря исключительно внутренним упражнениям и управлению тока ци. Это искусство не только было эффективно в бою, позволяя легким прикосновением свалить противника с ног, но и широко использовалось в лечебных целях для точечного массажа.

Мяоюэ, закончив обучение, уехал на Филиппины, где вел широкое преподавание основ своего стиля, а вернувшись в Китай, основал свой монастырь и активно включился в пропаганду ушу. Так, в 1936 году он был судьей на крупных состязаниях по Национальному искусству, где к тому же демонстрировал на публике несколько комплексов.

Сближение великих мастеров с простыми народными бойцами и энтузиастами ушу, их выход «в мир» — на соревнования, показательные выступления — создали ощущение вседоступности ушу, хотя по-прежнему подавляющее большинство школ, особенно в деревнях, никак не проявляло себя. Так начал зарождаться пока едва заметный, но все более нараставший кризис в традиционном ушу. Известные мастера и малоизвестные теоретики начали поговаривать о необходимости некой реформы, хотя ее формы были пока никому не ясны.

«Новое Национальное искусство» в рамках древней традиции

20—30-е годы стали временем перелома в отношении к ушу, когда многие открыли для себя, что народные боевые искусства, оказывается, можно изучать и на людях, не таясь в школах. Тенденции «революционности» и «обновления» стали все сильнее ощущаться даже в таких традиционных кругах, как сообщество мастеров ушу. Мастер Ван Сянчжай, создатель стиля ицюань («Кулак воли») и ученик знаменитого патриарха синъицюань Го Юньшэня, считал, что настало время разрушить патриархальную замкнутость старых школ, разбить рабские, по его мнению, отношения соподчинения учителя и ученика и вообще обновить подход к ушу. Нельзя сказать, что крупные мастера вообще игнорировали «официоз». Например, мастер синъицюань и носитель «истинной традиции» Ли Цуньи был заместителем председателя тяньцзиньского «Общества китайских бойцов ушу» («Чжунхуа уши хуэй»). В Хунани во время антияпонской войны патриарх шаолиньского стиля шаолинь люхэмэнь («Школа шести соответствий») Вань Цзишэн создал Академию Национального искусства провинции Хунань (Хунаньшэн Гошу гуань), где преподавателями были известные мастера Чжу Гочжэн, Ши Жуньчжан, Ван Цзюаньтянь и другие.

Несколько охладила энтузиазм мастеров кампания борьбы против «метафизического подхода» к теории ушу. Она стала составной частью крупной дискуссии о науке и метафизике, которая утверждала приоритеты научного знания и западного подхода в рассмотрении природы вещей и развития общества. В 1936 году вышла в свет примечательная книга Чжан Найци «Научный подход к стилям внутреннего искусства», перенесшая дискуссию о науке и метафизике на область боевых искусств.

В этот период в Китай проникает все больше и больше западных философских веяний, и китайские философы, не желавшие отстать от прогресса, усердно поднимали те проблемы в своей истории, которые активно муссировались и на Западе. Позже, после народной революции 1949 года, в древней философии Китая таким образом обнаружат «борьбу материализма и идеализма» — тезис вообще спорный, практически ничем не подтвержденный. А в 30-е годы ограничились борьбой науки с метафизикой. Под последнюю подпало ушу, и именно на него обрушился Чжан Найци — самый великолепный знаток внутренних стилей. Китай полон парадоксов и неразберихи!

Понимание метафизики у большинства ученых Китая было достаточно примитивным и практически охватывало всю область традиционной философии. «Научным» считался при этом западный подход. Но так как западного подхода к ушу не было, как нет и не может быть сейчас, то критика «метафизики» ушу превращалась в забавную нелепицу. Благо, тогда еще никто не догадался преследовать людей за традиционное преподавание ушу, как это было сделано через каких-то 15–20 лет. Однако избавление ушу от «метафизики» стало одной из форм реформы ушу.

Стили «внутренней семьи», как считал Чжан Найци, значительно превосходили все другие системы психофизического воспитания, в том числе и пассивную медитацию — «спокойное сидение» (цзинцзо). «Спокойное сидение» приводит к тому, что в сознании всплывают различные иллюзорные образы, и в конце концов такой человек может «стать одержимым», потеряет контакт с реальностью. Фактически, он становится психически ненормальным».[225]

При занятиях нэйгун столь серьезные последствия исключены. Превосходит он по своей эффективности и внешние стили, так как регулирует внутреннюю природу человека, в то время как внешние стили лишь хорошо развивают его телесную крепость.

Чжан Найци полагал, что старый, «метафизический» (сюаньсюэ), подход к ушу уже неприемлем. В полемическом задоре он громил тех, кто преподавал ушу, опираясь на старые даосские представления, или говорил о некоем «дыхании через кости»: «Уцзи, Тайцзи, инь-ян, восемь триграмм, Три драгоценности (Небо, Земля, Человек), пять первоэлементов (металл, дерево, вода, огонь, земля) — вот что используют они для объяснения национального искусства. Эта метафизика «сокровенного и еще раз сокровенного» (слова из «Дао Дэ цзина». — Л. М.) — антинаучная метафизика… Когда вы захотите в конце концов разобраться в этом, они лишь ответят вам: «Это можно постичь мыслью, но нельзя передать словами», «Дух просветляется лишь в учении». Это отнюдь не демонстрирует их собственное понимание, но лишь свидетельствует об их непонимании».[226]

Таким образом, осознание духовной передачи ушу, которое выходило на уровень официальных организаций и публикаций, становилось все менее и менее глубоким. Предпринималась попытка, отдавая дань проникновению в Китай западных научных теорий, объяснить ушу научными понятиями. Правда, четкого понимания того, что же есть наука, научный метод и научные понятия, у модернизаторов не было. Например, «научность» Чжан Найци заключалась в вульгаризаторском объяснении стимулирующего эффекта от занятий нэйгунцюань тем, что «грудная клетка немного втянута внутрь и поэтому не напряжена, а устраняется напряжение в других частях тела». Поразительным способом автор пытался совместить теорию Первонебесного, Посленебесного, Беспредельного с так называемым научным подходом, что выглядело забавно, но в общем-то вполне объяснимо в той ситуации, когда ушу становилось официально признанным Национальным искусством, а следовательно, должно было отвечать курсу обновления Китая.

Показательно, что в этот момент начали говорить о создании «нового ушу», причем этот термин исходил от многих традиционных учителей, в том числе, например, от У Тунаня, преемствовавшего «истинную традицию» стиля У тайцзицюань. Что подразумевалось под этим «новым ушу»? Этот вопрос далеко не случаен, так как такой же термин был повторен во время реформы ушу в 50-е годы прошлого века, а вся эта кампания закончилась созданием никогда ранее не существовавших стилей и комплексов и полным вытеснением традиционного ушу, проводившимися далеко не самыми чистоплотными методами. А вот в 30-е годы при гоминьдановском режиме, который, по утверждениям многих современных авторов, вел всяческие гонения на боевые искусства, под «созданием нового ушу» понималось совсем другое. Дадим слово мастеру У Тунаню: «Автор полагает, что основной смысл этого (обновления. — А. М.) заключается в том, чтобы собрать мастеров Национального искусства со всего Китая. Прежде всего надо провести объединение Национального искусства, используя научные методы. Затем либо создать новое ушу, либо упорядочить уже устоявшиеся направления Национального искусства. Будь то внешние или внутренние школы, южное или северное направления — необходимо взять то ценное, что есть в них, и отбросить все никчемное… Результатом будет новое Национальное искусство, обладающее структурой, системой, принципами и методологией. И это будет особая, новая эпоха в истории Национального искусства нашего государства. Вот таким образом и создастся методология нового Национального искусства».[227]

Как видим, новый подход заключается в том, чтобы, преодолев закрытость традиционных школ, обновить методологию преподавания ушу. Количество стилей приобрело такие масштабы, что ориентироваться в них не могли даже специалисты. Тот же У Тунань сетовал: «Национальное искусство бессистемно, из-за этого разные части тела человека не могут получить одинаковое физическое развитие. По этой же причине невозможно запомнить движения, и человек сталкивается с немалыми трудностями. Начинающий заниматься Национальным искусством, делая движение рукой, не способен одновременно сделать движение ногой. А научившись делать вместе движения руками и ногами, не способен одновременно работать плечами. Поэтому движения надо систематизировать… Поэтому если Национальное искусство систематизировать, то его легче будет изучать, если его осмыслить, то не потребуется столько усилий для его запоминания».[228]

Таким образом, систематизация и осмысление в то время понимались достаточно примитивно — практически, речь шла о разработке системы последовательности изучения приемов и базовых элементов ушу. Раньше такой насущной задачи не стояло — ученик эмпирически копировал мастера при личностном общении, и сам учитель одновременно воплощал собой и систему, и ее внутреннее наполнение. Когда же в 20–30-х годах ушу стало массовым, причем эта массовость была сориентирована не на закрытые школы, а на открытые группы, то действительно потребовалась методика обучения такого количества людей. Обучение один на один уже было трудно поддерживать: в массовости обучения всегда теряется индивидуальный подход, тогда как наставник способен чувствовать и физическое состояние ученика, и его психический настрой. «Новое Гошу» было ориентировано именно на полноценное обучение больших групп людей, и тогда это казалось вполне выполнимой задачей без потери каких-то традиционных ценностей. Дело в том, что школы полузакрытого типа, существовавшие по всему Китаю, поддерживали традицию «истинной передачи» во всей ее полноте и интенсивности, а массовое «открытие» ушу в основном подходило для тех, кто стремился к укреплению здоровья или овладению приемами самозащиты. Эти две стороны — закрытая и открытая — вполне уравновешивали друг друга, причем такое сосуществование могло бы продолжаться и до наших дней, если бы не реформы 50-х годов.

К тому времени уже неоднократно предпринимались реальные попытки разработать современную теорию ушу и даже ввести преподавание Национального искусства в высших учебных заведениях. Над этим работали специалисты Ассоциации Цзинъу, Центральной Китайской Академии Национального искусства, множество других обществ ушу. Но никто не мог создать теории более комплексной и универсальной, чем та, которая сложилась на протяжении столетий и уходила своими корнями в даосизм. В принципе, нет ее и сейчас — то, что широко публикуется в современных книгах по спортивно-гимнастическому ушу, не выходит за рамки общепринятой теории спорта. Традиционное ушу живет по своим законам, лежащим далеко за границами спорта.

Большинство усилий по подготовке специалистов и методических пособий в 20–30-е годы уходило в песок. В 1934 году из 24 выпущенных книг по различным аспектам физической культуры, в том числе и традиционной, по ушу было всего лишь две.[229] Не было создано и оптимальных вариантов для описания техники, оно было сумбурным, плохо раскрывающим характер движения. По иллюстрациям вообще трудно было что-то разобрать — они в основном выполнялись в виде тусклых фотографий без пунктирных линий, обозначающих траекторию движения. В этом и состояла одна из самых больших проблем: невозможно было не только объяснить современным языком смысл ушу, но даже четко описать приемы! Сотни нюансов, которые включает каждое движение, можно воспринять только на примере движений учителя, уловить их чисто визуально. А как объяснить в книге ритмику движений в таолу, как научить тактике поединка, как объяснить «работу воли» в нэйгун?

Подобные затруднения приводили к тому, что официальное ушу постепенно выхолащивалось. Этот процесс лишь начинался, и его результаты были малозаметны. К тому же во многих организациях работали известные мастера, державшие марку традиционного ушу. Плоды этого скажутся через десятки лет, когда государственное и народное ушу, т. е. современное и традиционное, пойдут разными дорогами как в теоретическом, так и в чисто практическом плане.

Ушу уже прочно заняло свое место не только как искусство нации, но и как вид физического воспитания, к нему применялся тот же термин — «тиюй» («спорт»), как, например, и к футболу. Правда, тем же термином обозначались и цирковое искусство, и игра в облавные шашки, поэтому данное название несопоставимо с его европейским аналогом.

Система традиционных школ оставалась по-прежнему очень сильной в деревнях, одновременно с этим ряд школ официализировался и называл себя «исследовательскими обществами», «ассоциациями изучения ушу» и т. д.

Далеко не все общества имели строгую структуру и, естественно, перенимали от своих предшественников все, что стало в то время называться «метафизикой». Большинство таких обществ-школ имело свои тренировочные дворы, собирало деньги с учеников. На их примере можно видеть удивительное сочетание традиций и новаций в китайской культуре. Правда, существуют и другие мнения относительно этого вполне закономерного, хотя и болезненного процесса расслоения ушу. Современный китайский исследователь ушу Си Юньтай пишет: «Правящая верхушка, таким образом, использовала клановую деятельность ушу для того, чтобы разобщить народное единство, одурманить народ… Забота правящих классов об ушу в то время была обманом, истинной же была реакционная политика в отношении ушу, фактически, ушу столкнулось с гонениями и разрушениями».[230] Доказательства этого тезиса привести трудно, во всяком случае, никаких преследований ушу в то время не было, сравнительно мирные отношения складывались и с тайными обществами, где преподавали многие мастера боевых искусств. Чем же клановая система преподавания ушу вредила единству масс, также понять трудно, скорее, наоборот: идея ушу как национального искусства объединяла всех его адептов, а история свидетельствует о том, что во все времена ушу было вымпелом на флагштоке консолидации сил Китая, начиная от борьбы с кочевниками вплоть до антияпонской войны 1937–1945 годов.

В сентябре 1931 года японские войска вторгаются в Маньчжурию и основывают там государство Маньчжоу-го. Его формальным правителем стал последний император Китая Пу И, кстати, неплохо разбиравшийся в ушу. Японцы почувствовали себя в Китае более свободно. Не раз японцы приходили в китайские школы и вызывали их мастеров на поединки, и китайские бойцы, даже такие известные как Сунь Лутан, Ван Цзыпин, отстаивали достоинство как Национального искусства, так и самой китайской нации.

7 июля 1937 года произошло небольшое столкновение между японскими и китайскими войсками у моста Логоуцяо (мост Марко Поло). Никто не мог тогда предположить, что этот небольшой инцидент станет началом изнурительной войны — сопротивления китайского народа японским захватчикам, продлившегося семь лет. В первые два месяца войны были захвачены такие крупные промышленные центры, как Шанхай и Тяньцзинь, ряд обществ ушу прекратил свое существование. В октябре пала Ухань, затем Нанкин. Гоминьдановское правительство переехало в Чунцин. В этом городе накануне войны возникли две крупные организации ушу: Чунцинская Академия Национального искусства и Академия Национального искусства. В Чунцинской академии, руководителями которой были известные мастера Ли Хунгунь, Хэ Бэйхэн и Чжу Гофу, существовали группы военной подготовки, группы высшего уровня, особые группы преподавательских кадров и детские группы. В связи с наступлением японцев в академию приезжали мастера из оккупированных районов, и в конце концов в этой организации собралась целая плеяда известных мастеров — Фэн Юйшэн, Дэн Дэда, Ван Энбо, Ван Цзыпин и другие.

И даже в это тяжелое время проводились поединки с иностранцами в продолжение традиции Хо Юаньцзя, отстаивавшие национальную честь Китая. Правда, по утверждениям ряда специалистов, ставших свидетелями многих из этих событий, все это — не более чем легенды, и поединки с иностранцами либо не проводились, либо не носили столь широкого размаха. Но истории об утверждении национального достоинства китайцев через Национальное искусство были нужны, и не случайно эти рассказы появлялись именно в самые тяжелые для Китая моменты. Так, в декабре 1943 года на поединок вышел 14-летний юноша Цай Лунъюнь. Его соперником стал русский боксер Машалов. Хотя и утверждалось, что Машалов — «знаменитый боец», но до этого он ничем не прославился. По рассказам, бойцы встречались дважды. В первом поединке Машалов проиграл и потребовал во время матча-реванша запретить Цай Лунъюню использовать удары ногами, но вновь был послан в нокаут.

С детства Цай Лунъюнь обучался шаолиньцюань, синъицюань, тайцзицюань, и это стало его основным занятием в жизни. В сентябре 1946 года в другом поединке он встретился с американским бойцом Расселом и послал его в тяжелый нокаут в четвертом раунде, за что получил прозвище Великий Дракон С Чудесными Кулаками. В наши дни Цай Лунъюнь стал вице-президентом Китайской ассоциации ушу.[231]

В тяжелые моменты антияпонской войны рассказы об этих мастерах ушу поддерживали дух китайского народа. Коммунисты, создавая антияпонские опорные базы, приветствовали занятия ушу, считая их одним из способов поддержания духа бойцов. Среди жителей таких опорных баз было немало членов тайных обществ, поэтому практика ушу стала повседневностью на этих территориях. Активные сражения с японцами коммунисты не вели, основная тяжесть борьбы падала на гоминьдановскую армию. В базах, находившихся под контролем КПК, создавались специальные площадки для занятий ушу, даже проводились состязания. В городе Янъани, в Особом районе Китая, где находилось руководство КПК, в том числе и Мао Цзэдун, широко практиковался тайцзицюань. Создавались даже учебные заведения, где преподавались хунцюань («Красный кулак»), бой с «копьем грушевого цветка», о котором упоминал генерал Ци Цзигуан еще в XVI веке, и многие другие направления.

8 марта 1940 года в Янъани прошел женский спортивный праздник, где девушки из бригад самообороны демонстрировали бои с мечами, алебардами и копьями.[232] Однако напряжение, царившее в период войны, не позволяло ни полноценно развивать ушу, ни осмыслять его и думать над его теорией, хотя предложения по обновлению Национального искусства У Тунань опубликовал именно в этот период. Примечательно, что книга У Тунаня была издана именно в гоминьдановском Китае.

Многие учебные заведения и организации боевых искусств распались. Прекратили свое существование знаменитые Ассоциация Цзинъу в Шанхае и Центральная Китайская Академия Национального искусства в Нанкине.

Но при этом система закрытых школ вновь продемонстрировала свою жизнеспособность. Ушу продолжало жить и среди тайных обществ, оставаясь практически не затронутым войной. Вновь сработал механизм самосохранения культуры ушу через самосокрытие, который позволял передавать «истинную традицию» на протяжении столетий.

Важнейшими событиями этого периода можно считать окончательное оформление ряда стилей и формирование новой системы преподавания ушу. Впервые мастера ушу официально вышли на социальную арену.

Это были удивительные люди, жившие на переломе традиции. Чувствуя на себе миссию передачи ушу, они, находясь между традицией и новацией Китая, стремились найти новые способы преподавания. Они тратили свои средства, обычно и так довольно скудные, в «академиях» и «институтах» вели преподавание бесплатно, зачастую жили прямо в тренировочных залах. Сейчас, с расстояния во времени, можно сказать, что в чем-то они ошибались: официализация преподавания и создание крупных обществ еще не гарантируют сохранения целостности ушу. Но эти неутомимые энтузиасты, сделавшие боевые искусства смыслом своей жизни, спасли многие стили от угасания, собрав вместе многих блестящих мастеров, показали ушу как всеохватное явление китайской культуры, как настоящее Искусство нации. Фактически, их деятельность зафиксировала ушу в последней стадии расцвета. В дальнейшем последовал период угасания — порой тихого и малоприметного, порой сопряженного с насильственным разрушением. Мощь традиции истощила себя.

Примечания:

Брюс Ли обучался в Гонконге у одного из наставников боковой ветви стиля юнчунь (винчунь) Е Мэня (Ип Мэна). Однако, так как он не был чистым китайцем и в нем текла малайская кровь, Ли Цзяньфань (таково настоящее имя Брюса Ли) не состоял даже в группе учеников, приближенных к учителю. Примечательно, что в период своей жизни в США Брюс Ли почти не общался с китайскими знатоками ушу. Думается, что причина здесь, естественно, заключается не в боязни поединка с одним из таких мастеров, но лежит в сфере коммерческих интересов. Весьма характерна в этом плане одна из первых книг Брюса Ли по кунфу, которую даже он сам позже считал неудачной, — попытка описать именно китайское ушу окончилась провалом. Фактически, автор сам расписался в своем незнании китайских боевых искусств. Зато его работы, посвященные собственной системе джиткундо (кит. цзецюаньдао — «Путь опережающего кулака»), пред-ставляют собой высокопрофессиональные учебники рукопашного боя.

Parker Е. Secrets of Chinese Karate. Prentice-Hall, 1963. Habersetzer R. Kung-fu (Wu-shu): Les techniques de la boxe chinoise. Paris, 1979.

Gillbey G. F. Secret Fighting Arts of the World. N. Y., 1971. (Перевод на русский язык: Гилби Д. Секреты боевых искусств мира. Рига, 1991).

Groot J. J. M. The Religious System of China. Vol. 5, book 2. Taibei, 1969, p. 595–596.

Tai-chi Touchstones. Yang Family Secret Transmis sions. Сотр. and translated by D. Wile. N. Y., 1983, p. 147.

Гу Люйсин. Тайцзицюань шу, с. 430.

Сунь Фуцюань. Цюань и шу чжэнь, с. 41.

Reflection on Things at Hand. The Neoconfucian Antology. Сотр. by Chu Hsi and Lu Tsu-Ch’ien. Tr. by Wing Tsit-Chan. N. Y., 1967.

Ibid.

Люцзу таньцзин (Престольная сутра Шестого патриарха). Пекин, 1990, с. 60–61.

Ицзин (Книга перемен). Т. 1, с. 63.

163

Куан Вэньнань. Чжунго ушу вэньхуа гайлунь (Общая теория культуры китайского ушу). Чэнду, 1990, с. 47.

164

Си Юньтай. Чжунго ушу ши (История китайского ушу). Пекин, 1985, с. 160.

165

Ци Цзигуан. Цзисяо синьшу (Новая книга записок о достижениях [в воинском деле]). Под ред. Ма Минда. Пекин, 1988, цз. 12, с. 2–3.

166

Ляньбин шицзи (Записки о практике тренировок воинов), цз. 4, с. 2–5.

167

Там же, с. 1.

168

Саньцай тухуэй (Иллюстрированное собрание Трех драгоценностей). Сост. Ван Чжай. Тайбэй, 1935, с. 1715.

169

Там же.

170

Там же.

171

Там же.

172

Ци Цзигуан. Цзисяо синьшу, цз. 12, с. 2.

173

Шаолиньсы юй шаолиньцюань (Шаолиньский монастырь и «Шаолиньский кулак»). Гуанчжоу, 1984, с. 28.

174

Бэйцзин улинь ши (Истории из мира боевых искусств Пекина). Сост. Чжан Юйчжай. Пекин, 1987, с. 2.

175

Куан Вэньнань. Чжунго ушу вэньхуа гайлунь, с. 89.

176

Там же, с. 90.

177

У Шу. Шоуби лу (Записки о рукопашном бое). Пекин, 1990, с. 93.

178

Чжунго ушу дацыдянь (Большой словарь китайского ушу). Под ред. Ма Сянда. Пекин, 1990, с. 453.

179

Ма Минда. Циндай ды уцзюй чжиду (Система воинских экзаменов в эпоху Цин). — Чжунхуа ушу, 1986, № 4, с. 13–14.

180

Куан Вэньнань. Чжунго ушу вэньхуа гайлунь, с. 236.

181

Там же, с. 90.

182

Восемнадцать болезнетворных факторов: «долгое глядение вредит семени, долгое слушание вредит духу, долгое лежание вредит ци, долгое сидение вредит каналам, долгое стояние вредит костям, долгая ходьба вредит мышцам, вспышка гнева вредит печени, утомительные размышления вредят селезенке, чрезмерная печаль вредит сердцу, чрезмерная скорбь вредит легким, переедание вредит желудку, чрезмерный страх вредит почкам, слишком много смеха вредит пояснице, словоохотливость вредит слюне, пересыпание вредит флюидам тела, повышенная потливость вредит началу ян, плаксивость вредит крови, избыток сексуальных связей вредит спинному мозгу».

183

Си Юньтай. Чжунго ушу ши, с. 167.

184

Там же.

185

Чжунго дабайкэ цыдянь. Тиюй (Большая китайская энциклопедия. Спорт). Пекин — Шанхай, 1982, с. 311.

186

Си Юньтай. Чжунго ушу ши, с. 155.

187

Там же.

188

Там же.

189

Дэлюй. Шаолинь гунфу цыдянь (Словарь шаолиньского гунфу). Пекин, 1988, с. 208.

190

Чжунго ушу дацыдянь, с. 6.

191

Улинь минцзу чжуаньи (Народные предания из мира боевых искусств). Б. м., б. г., с. 42–45.

192

Ян Пэйжун. Мицзунцюань (Стиль «Потерянный след»). Чанша, 1985, с. 3.

193

Саньцай тухуэй, с. 1715.

194

Си Юньтай. Чжунго ушу ши, с. 240.

195

Чжунго ушу дацыдянь, с. 458; Си Юньтай. Чжунго ушу ши, с. 240.

196

Чжунго ушу дацыдянь, с. 470.

197

Цзяньмин ушу цыдянь (Краткий словарь ушу). Харбин, 1986, с. 103.

198

Семья Ма до сих пор остается одним из крупнейших кланов «истинного ушу» в Китае. Старший сын Ма Фэнту Ма Сянда был вице-президентом Ассоциации ушу КНР, а в 1953 г. стал абсолютным чемпионом Китая по контактным поединкам и бою на оружии. Его младший брат Ма Минда, блестящий интеллектуал, профессор истории, ныне является одним из патриархов тунбэйцюань.

199

Wtishu Among Chinese Moslems. Shenzhen, 1984, с. 4.

200

Чжан Вэньгуан. Чжунго чацюань (Китайский стиль чацюань). Цзинань, 1985, с. 755.

201

Там же, с. 758–759.

202

Пу Сунлин. Новеллы. Пер. П. Устина, А. Файнгара. М., 1961, с. 480.

203

Си Юньтай. Чжунго ушу ши, с. 250–252.

204

Wushu Among Chinese Moslems, p. 12.

205

Малявин В. В., Кожин П. М. Традиционные верования и синкретические религии Китая. — В кн.: Локальные и синкретические культы. М., 1991, с. 149.

206

Ян Пэйжун. Мицзунцюань, с. 52–54.

207

Там же, с. 57–58.

208

Тиюй цыдянь, с. 183.

209

Чжунго дабайкэ цыдянь. Тиюй, с. 160.

210

Ли Чэн. Сиу биду (Необходимые чтения для изучающего ушу). Пекин, 1991, с. 206.

211

Чжунго ушу дацыдянь, с. 464–465.

212

Там же, с. 465.

213

Чэнь Цзяньань. «Тунмэнхуэй» ицяньды Сунь Чжуншань юй хуэйдан (Сунь Ятсен и тайные общества накануне создания «Союзной лиги»). — В сб.: Хуэйдан ши яньцзю (Изучение истории тайных обществ). Шанхай, 1987, с. 241.

214

Цянь Цзян. Фэн Юйсян цзянцзюнь юй ушу (Маршал Фэн Юйсян и ушу). — Чжунхуа ушу, 1986, № 2, с. 2–3.

215

Цзинъу ицзя (Цзинъу — единая семья). Шанхай, 1989, с. 15–16.

216

Там же, с. 5.

217

Линь Цзунсинь. Цзянь Цзеши мию Шаолиньсы (Тайное путешествие Чан Кайши в Шаолиньский монастырь). Чжэнчжоу, 1993.

218

С недавнего времени в КНР вновь стали проводиться именно фестивали ушу, в определенной степени противопостав-ленные чисто спортивным состязаниям, на которых демонстрируются традиционные стили и методики ушу. Крупнейшими международными фестивалями такого рода являются Праздник шаолиньского ушу, проводимый в столице провинции Хэнань городе Чжэнчжоу, и Фестиваль традиционного ушу, проводимый Ассоциацией традиционного ушу Цзинъу в городе Шанхае.

219

Чжунго ушу дацыдянь, с. 480; Си Юньтай. Чжунго ушу ши, с. 188.

220

Си Юньтай. Чжунго ушу ши, с. 189.

221

Там же.

222

Tai-chi Touchstones. Yang Family Secret Transmis sions. Сотр. and translated by D. Wile. N. Y., 1983, p. 147.

223

Дэцян. Шаолинь усэн чжи (Хроники монахов-бойцов Шаолиньского монастыря). Пекин, 1988, с. 109. Возможно, что история гибели Мяосина в молодые годы — не более чем традиционный миф. По другим сведениям, Мяосин прожил долгую жизнь (1875–1933) и умер своей смертью (Чжунго ушу дацыдянь, с. 473–474).

224

Дэцян. Шаолинь усэн чжи, с. 146–147.

225

Чжан Найци. Кэсюэды нэйгунцюань (Научный подход к стилям «внутренней семьи»). Пекин, 1986, с. 108–109 (1-е изд. — 1936).

226

Там же, с. 2.

227

У Тунань. Гошу гайлунь (Общая теория Национального искусства). Пекин, 1984, с. 3 (1-е изд. — 1937).

228

Там же, с. 4–5.

229

Си Юньтай. Чжунго ушу ши, с. 181.

230

Там же, с. 182.

231

Цай Лунъюнь, Шао Шанькан. Цзуйцюань («Пьяный кулак»). Пекин, 1984, с. 152.

232

Си Юньтай. Чжунго ушу ши, с. 190.

Оглавление

Часть 3 Жизненная мощь традиции ушу

Глава 14 Эпоха гигантов

Плеяда мастеров: теоретики и практики

Реформатор ушу Ци Цзигуан

Японский меч приходит в Китай

Последователи великого генерала

У Шу: воин, ученый, поэт

Воинский экзамен, который невозможно одолеть

Народное и армейское ушу: прагматика и «красивость»

18 видов боевого искусства

Глава 15 Фейерверк стилей

Расцвет школ ушу

Рождение мицзунцюань — стиля «Потерянный след»

Желтолицый Тигр — Хо Юаньцзя

Мастер Бо Вэньсюэ и стиль тунбэйцюань — философия единства

Клан мастеров — семья мусульман Ма

Ушу у малых народностей

Глава 16 От «боевого искусства» к «искусству нации»

«Чистые боевые искусства»

«От меча до хохота Небес»

Официализация традиции

«Новое Национальное искусство» в рамках древней традиции

Примечания:

Часть 3

Жизненная мощь традиции ушу

Глава 14

Эпоха гигантов

Глава 15

Фейерверк стилей

Глава 16

От «боевого искусства» к «искусству нации»