Внутреннее искусство таится как в Едином Дао, так и в обыденной жизни. Что может быть потаеннее? Разве что может быть глубже? Но разве что может быть проще? Жаль, что этого никто не знает.
(Хуан Байцзя (XVII век))

От практического к мистическому

М истическая жизнь китайской традиции непостоянна и текуча. При всем своем полнозвучии личный опыт духовного переживания не обязательно наследуется в последующем поколении, а это значит, что моменты угасания традиции в какой-то период могут встречаться чаще, нежели моменты ее расцвета. Не случайно хроники подчеркивали, что у Конфуция было более двух тысяч учеников, но его последователями стали лишь семьдесят два. И это — у самого великого учителя Китая, «мудреца, равного Небу»! В этом непостоянстве тока традиции — ее жизненность, а точнее — жизненная ненавязчивость, ведь каждый должен быть настолько же приобщен к мистической культуре, насколько и свободен от нее. В этом коренится упругая пластичность китайской жизни. Теперь нам несложно понять, почему китайцы в своей практике исходят не столько из абстрактных представлений и правил приличия, сколько из жизненной целесообразности действия. Нравственной праведности здесь не существует, она заменена ритуальным и с какого-то времени уже врожденным практицизмом.

Как ни странно, такой практицизм отнюдь не отрицает внутренней, символической глубины действия. Наоборот, в китайской традиции всякому деянию предшествует духовное бытие (как сказали бы сами китайцы — образ), а сама по себе духовная практика исключительно конкретна, воплощаема, несет высшую целесообразность и тем самым не отличается (во всяком случае, на вид) от повседневной жизни вообще.

Теперь нам становится понятной, например, одна из самых темных фраз Конфуция, который советовал сначала воплощать внутренний образ своих речей, а потом реализовывать их на практике — «предосуществлять свои речи, а затем следовать сказанному». При этом мудрец не считал зазорным говорить о выгоде наряду с рассуждениями о судьбе и человеколюбии. Отсюда нам становится близка и другая мысль, что боевая практика в Китае потенциально может быть определена и как «эффективно-выгодная», и как «духовно-потаенная», как процесс тренировки тела с реальными боевыми целями, так и способ пустотного самосовершенствования, безотносительно какой-либо цели.

Неудивительно, что осознание некоего внутреннего «предшественника» реальной жизни, данного как жизнь внутриутробная, лишь намеченная, уже замысленная, но еще не осмысленная, становилось критерием высшей ценности и истинности всякого поступка. Внутреннее предшествие становится обязательной и непосредственной чертой каждого акта в китайской культуре. Высшая выгода и целесообразность определяются именно наличием внутренней жизни, как, например, могучее дерево предопределено именно своим семенем, а жизнь ребенка — существованием его родителей. Публичная жизнь в Китае отражала исключительно внутренний ток невидимой жизни, праздность была едина с умопомрачительной, но отнюдь не утомительной работой непривязанно странствующего духа. Отсюда — исток самообнажения собственного природного начала через пейзажную живопись, поиски космических соответствий в боевых искусствах, например, через осознание триграмм, первостихий, небесной триады и вообще «космичности» человека-воина.

Если в древности такой сложный переход от неоформленно-духовного к практическому и конкретному был уделом немногих философов, то к XVII веку осознание мистической жизни, не отличимой от обыденной практики, приходит и в ушу.

Космическая жизнь становится внутренней жизнью человека, а та безболезненно приходит в его повседневное существование. Небо приходит на землю, реализуя свои образы в бытовой, порой малозаметной конкретике.

Так происходит сознательное воплощение боевых искусств в виде «внутренней системы». Как результат — рождаются «внутренние школы» ушу. Нам уже приходилось говорить о том, что понятие «внутренних школ» весьма относительно, когда мы размышляли о классификации китайских боевых искусств. Поэтому здесь остановимся на более конкретных вещах — истории основных внутренних стилей и их базовых постулатах.

Именно с рождением внутренних стилей начинается этап, когда ушу в полной мере обретает свое мистическое содержание, когда оно становится способным передать тот духовный опыт, который некогда присутствовал в даосизме и буддизме. Этому периоду было суждено продлиться не так уж и долго — около трех веков, но и в этот чрезвычайно короткий по историческим меркам отрезок вместилось больше, нежели за предыдущие полторы тысячи лет.

Внутренние стили не просто давали слепок с небесного существования, они и были самой этой духовной жизнью Космоса, проросшей в движениях ушу.

Сколь невероятно сложно не только осознать свою духовную бесконечность, свою природную светлость, но и передавать это переживание другим. На этом стоит все восточное учительствование как неизреченная система великих речей без помощи слов, «бесед и суждений» обо всем, но только не о самом главном, поскольку этому главному суждено извечно ускользать от взора, чтобы возникнуть в душе. К XVII веку ушу научилось не только воспринимать эту форму неизреченного и внеречевого знания, но и столь же парадоксально-пустотным образом передавать ее. Центр китайского мистицизма перемещается в область боевых искусств. Духовный опыт, первоимпульс мудрецов, покинув старые и слишком конформные к тому времени формы неоконфуцианства и буддизма, а еще раньше и даосизма, «вселяется» в новую обитель, используя для ее создания исторически сложившуюся систему боевых искусств. Но уже не для боя и даже не для укрепления «духа, характера и воли», как советует Сунь-цзы, но для совсем иного.

«Путь боевых искусств не отличен от пути Неба. Это путь просветленного духа», — говорил в конце XIX века Сунь Лутан. А это значит: то, что когда-то было целью для бойца (например, победа в бою), становится лишь средством или даже промежуточной ступенью на пути к осознанию духовной традиции нации и мира вообще внутри себя. Именно в это время рождаются многочисленные легенды о том, что практически все великие буддийские святители и даже легендарные правители Хуанди, Фуси и Шэньнун не брезговали боевыми тренировками, создавая целые направления боевых искусств. Прием превращался в «воспоминание» о собственном духовном прошлом, подтверждал не просто небесный исток боевых искусств, но саму святость человеческого, собственного бытия.

Именно этот мотив сакрального, раскрытия природного в культурном, неразличимости сегодняшнего-сиюминутного и прошедшего-извечного, устремляющегося в непроглядную даль древней мудрости, и реализуется в направлении ушу, которое принято называть внутренними стилями. Жизнь человека проложена в пространстве культуры. Для того чтобы лучше осознавать свое бытие, рельефнее высветить нечто интимно-сокровенное в себе, мы должны бесконечно и мучительно отделять себя от акта нашего творчества, мысль человека — от ее вещного воплощения, идеальный замысел — от реализации, в конечном счете — духовный мир от внешней действительности. Так образуется культурная дистанция между самыми глубинными истоками человеческого сознания, извечно восходящими к святости небес, и обыденной жизнью, а точнее — проживанием как процессом бесконечных трансформаций, а поэтому и вечно длящимся. Эта дистанция и воспринимается как реальность, как история. А история всякого культурного явления, каковым является и ушу, есть прежде всего попытка оценить то, насколько эта человеческая, тварная сущность близка к своему сакральному первоистоку.

На этом стыке практического и мистического, вечного и ускользающего зарождается целая плеяда стилей, которую китайская традиция именует внутренними стилями, или стилями «внутренней семьи» (нэйцзя). Как известно, к этой группе относят три самых известных стиля — тайцзицюань («Кулак Великого предела»), синъицюань («Кулак формы и воли»), багуачжан («Ладонь восьми триграмм»). Все они вышли из стилей реального боя — стилей довольно простых и эффективных. Но их внутреннее содержание столь разительно отличалось от чисто боевой сферы ушу и столь близко подходило к эзотерической практике китайских мистиков, что мы можем говорить о качественном изменении практически всей системы боевых искусств в конце XVII века. Но сначала нам предстоит понять, что же отличало эти стили от основного корпуса ушу.

Долголетие тела и Бессмертие существования

Здесь мы зададим вопрос, который для последователей внутренних стилей покажется риторическим: зачем надо заниматься этими стилями? Зачем, скажем, следует посвящать всю свою жизнь тренировкам тайцзицюань? Интересно, что этот вопрос для китайской культуры не требует ответа, ибо проблема приобщения к собственной традиции вообще равна проблеме смысла существования человека на земле. Тем не менее китайцы с большой охотой рассуждают, для чего служат внутренние стили, к ним с радостью присоединяются сейчас и европейцы, добавляя к китайской мистике еще и сумбур собственного сознания.

Всю разноголосицу можно свести к трем базовым постулатам. Первый: внутренние стили позволяют достичь долголетия и бессмертия. Понятно, что утверждение непосредственно связано с древними даосскими рассуждениями, причем в эпоху возникновения нэйцзя они распространялись не столько среди тех, кто серьезно занимался тайцзицюань, сколько среди экзальтированных любителей (увы, таковые были и в Китае). Вряд ли кто-то всерьез в XVIII–XIX веках продолжал верить в физическое бессмертие, достигаемое гимнастическими и медитативными упражнениями. Другое дело — понятие бессмертия как передачи собственного духовного тела через родовое тело школы, «вечное возвращение». Так реализовывалось бессмертие мастера-первоучителя во всех последующих поколениях учителей и учеников, и таким образом школа была бесконечным единым телом бессмертного мастера. Думается, в таком мистическом смысле, а не наивно-буквально понимали бессмертие и даосы.

С долголетием, обретаемым через занятия внутренними стилями, дело также обстоит непросто. Если отбросить мифологию, то реальные мастера ушу живут до 70–80 лет, редко до 90 лет. Возраст, безусловно, солидный, но не запредельный. Дабы не быть голословными, посмотрим на возраст величайших мастеров ушу. Основатель стиля Ян тайцзицюань Ян Лучань прожил до 73 лет, его сын Ян Баньхоу — до 53 (или 55) лет, другой его сын, Ян Цзяньхоу, — до 75 (или 78) лет, создатель стиля У тайцзицюань У Юйсян — до 68, создатель другого стиля У тайцзицюань У Цзянцюань — до 72, знаменитый мастер Сунь Лутан умер в возрасте 71 года, создатель багуачжан могучий Дун Хайчуань дожил до 69 лет, блестящий мастер синьицюань Шан Юньян — до 74 лет. Этот список можно продолжить, но, как видно, никаких фантастических цифр нам не встретить. Здесь нет ни Небесного долголетия в 120 лет и человеческого долголетия в 100 лет, редко встретишь даже земное долголетие — 80 лет. Парадоксально, мастера тайцзицюань — «стиля долголетия» — не дотягивали даже до понятия «долголетие»! Может быть, под долголетием понималось нечто другое, а публикой все это воспринималось как способность просто дожить до старческих седин? А может быть, существовала более важная цель занятий?

Обратимся ко второму постулату, гласящему, зачем следует заниматься тайцзицюань. Он связан с первым, хотя звучит более скромно и реалистично: тайцзицюань занимаются для укрепления здоровья. Кстати, именно так формулировал цель занятий основатель стиля Ян тайцзицюань Ян Лучань. Действительно, все современные исследования показывают, что посредством занятий тайцзицюань, синъицюань, багуачжан можно излечить тяжелейшие расстройства и болезни, такие как туберкулез, диабет, гипертонию, заболевания опорно-двигательной, костно-мышечной, кровеносной систем. Появились даже сообщения, что тайцзицюань и цигун замедляют рост раковых образований.

Но неужели все занимающиеся тяжело больны? Кстати, как вспомогательное средство тайцзицюань очень силен, однако в лечении решающее слово остается все же за медицинским арсеналом.

Существует и третье утверждение: тайцзицюань — эффективный способ боя. На первый взгляд этот тезис может показаться странным: плавные, медленные движения, небольшое количество ударов, умиротворенно-спокойное состояние — все это мало походит на боевую ситуацию. Но не будем забывать, что современный тайцзицюань, основанный на стиле Ян, создавался именно для массовых занятий и мало похож на своих предшественников.

Так что же несет в себе тайцзицюань? Прежде всего, теория и практика тайцзицюань показали в наиболее полном виде единение методов боя с духовной практикой, с особым типом миропереживания. Формы кулачного искусства становились символами соритмичности человека и Космоса. Мир как бы пульсировал перед человеком, и человек отдавался этой вселенской музыке. Мастера тайцзицюань рассказывают, что в процессе занятий действительно наступает своеобразное ощущение пульсации: краски мира то становятся ярче, то вновь тускнеют, мир то сужается, то расширяется перед глазами. Этому соответствует и общая геометрия движений: шаг вперед — шаг назад, поворот влево-вправо, накопление ци — выброс. Это и есть открытая и закрытая фазы самого человека, обнаружение вселенского ритма внутри себя. Об этой пульсации, равной ритму самого Космоса, упоминают и каноны тайцзицюань: «Один раз открытое — один раз закрытое: предельное выражение кулачного искусства». «Открытое и закрытое изначально не имеют стабильности, изогнутые и прямые движения следуют друг за другом. Великий предел разделяется на инь и ян, и нет предела изменениям чудесного дракона». «Один раз открытое — один раз закрытое, в этом есть и изменение, есть и постоянство, пустое и наполненное наступают одновременно, то проявляются, то становятся сокрытыми». «Если каждый день посвящать изучению схемы Великого предела, то в своем теле обретешь открытое и закрытое». «Один раз открытое, один раз закрытое — разве это не есть естественность?!»[89]

Интересно наблюдать, как понимание открытого и закрытого в кулачных искусствах приобретает совсем иное значение — ритмизированного слияния с естественностью мира. Не случайно в этом ритме все время звучит мотив Дао. Именно Дао в равной степени обладает и постоянством, так как превосходит изменения во всяких вещах, и изменчивостью, так как бесконечно трансформирует самое себя. Именно Дао в один и тот же момент пустотно, так как не имеет в себе ни одной определенной вещи, и наполнено, так как содержит в себе семена всех вещей. Следовательно, такими свойствами Дао может обладать и человек, занимающийся по определенным правилам тайцзицюань, несмотря на то, что это, тем не менее, искусство кулачного боя. Надо лишь воспринимать не его поверхностную ценность в бою, но понимать его как способ ощущения мира, приятие мира внутрь себя.

Форма движений может считаться истинной, если они имеют своим истоком внутреннее движение. Без этого ушу превращается в обычную оздоровительную гимнастику. Но внешнее и внутреннее соотносятся между собой не как лишь сущность и ее символ, но прежде всего как зеркальное отображение друг друга. Когда, например, руки поднимаются вверх, ци опускается вниз. При движении корпусом и рукой вперед ци одновременно идет назад, и таким образом создается внешне-внутренняя «распорка». Это и позволяет быть «снаружи мягким как вата, а внутри жестким как сталь». В тайцзицюань эта разнонаправленность выражена еще лучше: «Внутри ваты таится игла». Создается особое внутреннее натяжение, или напряжение, по своей сути отличное от обычного напряжения мышц. Оно ощущается как разматывание и сматывание клубка нити тутового шелкопряда — упругой шелковой нити.

Благодаря этому рождение одного начала не просто влечет за собой рождение другого (инь отнюдь не «порождает» ян), но означает их моментальное и единовременное появление — «парное рождение» (шуанчэн).

Поэтому и говорится, что смысл стилей нэйцзяцюань заключается в обретении Единого через порождение изменений. Каждое изменение фактически означает появление своей зеркальной противоположности. В этом и заключается смысл многих сентенций из канонов внутренних стилей: «Если появилось левое, тотчас появилось правое», «Как только появляется верх, тотчас появляется низ». Лишь абсолютное напряжение может родить абсолютное расслабление, как это делается, например, в стиле Чэнь тайцзицюань или в синъицюань. Это выполнение соответствует известной философской концепции, гласящей, что переход противоположностей — их зеркальное переворачивание — возможен лишь в предельный момент существования, и абсолютный миг сознания этой сущности — Тайцзи.

В любом движении, сколь быстро или незначительно оно бы ни было, необходима столь же предельная работа сознания. Мозг не спит, но и не мечется, собирая осколочное видение мира воедино. «Разум — хозяин, а тело — слуга», — гласит известная сентенция из «Канона тайцзицюань».

Работа сознания ни в коем случае не должна превращаться в напряженное «мудрствование» или какую-то особую сосредоточенность, например, на точках или на самих движениях. Наоборот, это свободное проистечение мысли, актуализация творческой небесной воли (и) в любом поступке. По сути, это и есть вечно бодрствующее сознание в состоянии недеяния. У буддистов оно называлось «не-разум», «не-сознание» (усин).

«Да так ли это?» — может спросить читатель. Не усложняем ли мы «оздоровительно-боевые» внутренние стили ушу? Может быть, они направлены лишь на выработку какой-то «энергетики», как считают многие европейцы? Каковы же истинные идеалы этих систем? Дабы не вводить никого в заблуждение, обратимся к некоторым основополагающим моментам теории внутренних стилей.

«Тело, пронизанное пустотой»

С развитием внутреннее искусство все больше и больше обретало эстетическую чувственность, схожую с восприятием поэзии и живописи. Это становилось моментом интимного схождения человека и мировых потоков, когда он, отринув формы вещей и даже уничтожив в своем сознании их образы, оставался один на один с абсолютной пустотностью. Этот идеал, на первый взгляд далекий от целей боевых искусств, занимал все больше и больше места во внутренних стилях. Например, «Песнь об истинном смысле тайцзицюань» красочно и поэтично рассказывает о том, что действительно ценно в этом мире:

Нет ни форм, ни образов.
Все тело пронизано пустотой.
Забудь о вещах и пребывай в естественности,
Словно сосуд, подвешенный в Западных горах.
Рык тигра и крики обезьян.
Чистые источники и незамутненные воды.
Клокотание рек и рев океанов.
Своими природными свойствами
Утверждай свою жизненность.

«Сосуд, подвешенный в Западных горах» — символ предельного неналичия (напомним, что пустота сосуда — аллегория Дао), которое к тому же отдалено от суетного мира и поэтому как бы «отсутствует вдвойне». В этой тишине и естественности проступают природные свойства самого человека, и он начинает реализовывать себя в этом мире, проходить свой путь — «утверждать жизненность». Формы ушу — приемы, движения, позиции — уже выучены, преодолены и забыты. Остается лишь некое вскармливание собственного внутреннего начала, позволяющее ощущать себя разлитым во всех уголках вселенной, утверждающее присутствие всего во всем. Ценным вдруг оказывается то, что находится рядом, под рукой, но почему-то не замечено и непонятно. Но лишь оно остается непреходящим эхом молчаливого образа Дао в человеке — «Рык тигра и крики обезьян… Клокотание рек и рев океанов».

Природность мира начинает ощущаться через внутреннее искусство ушу с почти болезненной очевидностью и яркостью. Символичность понимания мира доведена до предела. Мир — символ, за простейшим движением руки раскрывается темный двойник действительности. Но что стоит за символом, что скрывает маска? Коль скоро мир символичен, то символично, а следовательно, и пустотно все, что нас окружает, в том числе и императорская власть, государство, культура вообще. Итак, мир не просто предельно пустотен, он абсолютно иррационален, и желание «пребывать в естественности» равносильно желанию познать иррациональное.

Во внутренних стилях появляется понимание той всеприемлемости различных форм через Дао, где все соединяется воедино. Более того, видимые формы ушу есть посредники истинной, но не видимой реальности Дао во внешнем мире. Об этом говорит примечательный пассаж Сунь Лутана, с которого он начинает одну из своих книг: «Дао — это корень инь и ян, основа мириад вещей. Но это Дао не проявлено и обнаруживается через Великую пустоту. Когда Дао проявляет себя, оно перетекает в сотнях явлений. Дао одиноко — таково оно! На Небе назовем это предопределением (син), в человеке назовем это природными свойствами, в вещах назовем это принципом, в кулачном искусстве назовем это внутренним усилием. Поэтому искусство «Кулака внутренней семьи» включает три школы — тайцзи, синъи и багуа, которые по своим формам хотя и различны, но в своей предельной форме возвращаются к пустоте Дао и таким образом приходят к Единому».[90]

Внутренние стили осмысляются уже не как тренировка, но как особый тип философского воспитания. И цель здесь — не здоровье, не укрепление тела и даже не приобретение боевых навыков. Нравственный идеал традиции устремлен уже к тем понятиям, которые всегда считались уделом лишь величайших философов.

Схема развертывания Великого предела

Обратим внимание, с какой фразы начинает свои знаменитые «Рассуждения о тайцзицюань» Ван Цзунъюэ. Практически все остальные труды по тайцзицюань явились комментариями к этому лаконичному, но тем не менее удивительно емкому тексту:

«Великий предел порожден Беспредельным и является матерью инь и ян. Приходя в движение, он разделяется; возвращаясь в покой, он вновь соединяется».

Искушенный китайский читатель сразу же обращал внимание, что перед ним фраза, заимствованная у известного ученого-неоконфуцианца Чжоу Дунъи из его трактата «Объяснения схемы Великого предела». В этой фразе — практически вся философия тайцзицюань. Смысл ее в том, что человек повторяет движения космических образов — разделение и соединение, движение и покой — и тем самым единится с Небом.

Такое истинное движение рождается само собой. Человек не выдумывает его, не вспоминает, не делает усилия, чтобы воспроизвести его. Движение во внутренних стилях подчинено внутреннему ритму — открытию и закрытию, опустошению и наполнению. В этом смысле человек не властен над производимыми им движениями и не может изменить или изобрести их, так как они являются образами уже существующих, от начала мира данных внутренних символов вселенского ритма. Они ценны не сами по себе, но именно как символы Великого действия Дао. Надо лишь дать свободно излиться внутреннему движению и довериться своему духовному ритму. В этом, кстати, и заключен смысл известного требования «расслабиться и подчинить свое сознание опустошенному покою».

Наполненность формы и есть момент совпадения внешнего движения и его внутреннего природно заложенного в человеке образа, что и зовется «одухотворением формы» (шэньсин). Человек должен быть абсолютно искренен к себе и к некоему внутреннему человеку в самом себе, который действует безошибочно, так как природно естествен, интуитивен от рождения. Надо дать ему проявиться. Надо отдаться этому потоку духовного ритма, воспринимаемого как вибрация тонкого тела и воспроизводимого в конкретном «овеществленном» приеме. Так происходит актуализация внутреннего ритма во внешнем действии ушу. Надо научиться обнаруживать череду взаимосоответствий между внешним действием и духовным ритмом человека, его природным настроем и поступком, не случайно один из знаменитых внутренних стилей зовется «Кулак формы и воли» (синъицюань). Названия двух других стилей — «Ладонь восьми триграмм» и «Кулак Великого предела» — обнаруживают намек на то, что за движениями этих школ кроется некое космическое сверхдейство, которое человеку дано выразить в конкретных формах ушу.

Даос, единящий в себе три начала — ци, семя и дух (XVI век)

Внутренний ритм человека неравномерен, он скорее «симфоничен», так как напоминает течение музыки, которая разлита в сотнях несхожих обертонов, меняет свой темп, настроение, звучание, но тем не менее именно благодаря постоянным переменам и образует «единое тело» музыки как созвучия несхожего и вечно отличного от самого себя. Таково и символическое движение во внутренних стилях. Внутренний ритм неравномерен, в нем отсутствует монотонность, присущая умирающей материи, соответственно, и внешняя форма будет воспроизводить эти изменения. Это может проявляться явственно, как резкие перемены ритма в стиле Чэнь тайцзицюань и взрывные движения в синьицюань, или скрытно, виртуально, как внутреннее чередование опустошения и наполнения в стиле Ян тайцзицюань или в багуачжан.

Эта аритмичность позволяла китайцам сравнивать движения во внутренних стилях с мерцанием пламени свечи, с колеблющимся листком на дереве, полощущимся на ветру знаменем, что как бы определяло смысл внутреннего движения как трепетания самой жизни. Итак, суть энергетического наполнения движения — в его непостоянстве, извечной трепетности. Но вместе с этим в основе всех изменений существует удивительная устойчивость — Великое постоянство. Оно заключается в том, что внутренняя нить, внутреннее биение жизни не должно прерываться ни на миг, как и сознание ни на секунду не должно покидать форму, ибо именно «волевой импульс стимулирует циркуляцию ци».

Человек должен слушать собственное свободное движение, как ценитель вслушивается в звуки музыки—ее полные переливы, взлеты и падения, крещендо и диминуэндо. Не случайно одним из высших выражений мастерства во внутренних стилях являлось усилие слышания, некое сверхчувственное умение услышать и ощутить внутренний ритм мира. Присутствие сознания окрашивает всякое движение и как бы определяет горизонты формы, перспективы ее саморазвития. У того, чье внимание постоянно ускользает из-под контроля, а воля покидает движения, горизонты формы (соответственно, и внутреннего образа, который стоит за этой формой) резко сужены, почти полностью механизированы. У того же, чья воля действительно руководит формой, познавательный горизонт мира устремляется в бесконечность. И такой человек, следуя форме, не принадлежит ей, не является пленником какой-то раз и навсегда определенной последовательности движений, хотя и тщательно выполняет ее.

И вот тогда рождается понятие сверхобыденного движения — движения, которое преодолело самое себя и превратилось в символическое действие, в выражение и отзвук ритма космических начал. Как ни странно, но именно в этот момент оно теряет свои технические характеристики, ибо становится уже неважно, быстро или медленно движется человек, по какой траектории он наносит удар, какой конкретно прием выполняет. Ибо такой мастер становится просто недостижимым, неуязвимым, причем не только для противника, но и для мира вообще, так как он не существует для него, растворен в потоке вещей и явлений. Благодаря ранее изученным способам подготовки — как ментальной, так и физической — он становится полностью ритмизированным со вселенской архитектоникой, становится ее гармоничной, а поэтому абсолютно незаметной частью. В этом и кроется ответ на вопрос, почему, например, практика в медленных движениях тайцзицюань может быть названа высшим мастерством в боевом искусстве, хотя, казалось бы, никакой боевой нагрузки плавное движение нести не способно. Именно такой внутренне-символический характер обретают приемы ушу во внутренних стилях. Естественно, что между собой они ничуть не похожи, но это — лишь внешняя непохожесть.

Сфера мировых трансформаций

Большинство внутренних стилей строит свое обучение на осознании космической сферы, или «великой окружности». В некоторых стилях, например, в тайцзицюань и багуачжан, это выражается в круговых движениях руками или передвижениях по кругу, в синъицюань — в осознании себя находящимся внутри космической сферы.

Окружность является не только абстрактным символом Великого предела, но несет и вполне конкретное звучание — как сфера жизнедеятельности и жизнеприятия человека. Грань сферы — это прежде всего оптимальное расстояние миропонимания и мировосприятия. Человек, понявший диаметр собственной сферы, позволяет каждой точке внешнего пространства, каждому предмету соотноситься с собой и быть открытым миру. Одновременно всегда сохраняется определенная символическая дистанция между миром внутри, миром истинным и интимным, и пространством вовне. Именно такое образное дистанцирование позволяет свободно и безбоязненно общаться с миром на основах взаимной доверительности и одновременно взаимозагадочности.

Это пробуждает глубокий интерес друг к другу — учитель интересен ученику лишь постольку, поскольку он остается до конца непонятым и неисчерпаемым, хотя и вполне открытым. И ученик всегда идет путем познания собственного учителя и самораскрытия мастера внутри себя. Символическое пространство позволяет, находясь в состоянии бесконечной сообщительности с миром, оставаться незатронутым этим миром, неуязвимым для него, «сохранять состояние гладкой и спокойной поверхности озера в безветренный день».

Лишь понимание Великого предела может показать грани индивидуальной сферы человека, по границам которой и возникает Срединная гармония. Окружность не может быть слишком мала — тогда наступает «затронутость», или вовлеченность в дела мира. Она не может быть и слишком велика и простираться до бесконечности, иначе наступает отшельнический отрыв и уход в мир иллюзий и безумных фантазий. Сфера — отнюдь не способ противостояния миру, но, наоборот, единственный возможный способ общения и понимания его. Лишь таким образом — не допускать, но и не отпускать — исчезает момент противоборства и возможность конфронтации. Здесь не остается места как для фамильярности, так и для заносчивости в общении людей с мастером и мастера со всем миром.

Понимание собственной сферы как чисто духовного феномена начинается в ушу с вполне конкретных и физически осязаемых способов. Подавляющее большинство движений в ушу, особенно защитных, строится на списывании дуги или полной окружности. Некоторые стили вообще базируются преимущественно на круговых движениях, например, внутренние стили тайцзицюань и багуачжан, внешний стиль фаньцзыцюань. Много круговых движений в шаолиньцюань, мицзунцюань («Потерянный след»), иньчжаоцюань («Когти орла»), шэцюань (стиль змеи). В традиционном ушу нет норматива, указывающего, насколько велик должен быть радиус описываемой окружности, — это чисто индивидуально-психологический момент. Как в области межчеловеческой коммуникации, так и в ушу окружность не может быть ни слишком малой, ни слишком большой — и то и другое чревато потерей возможности адекватной защиты. Например, рука никогда не должна разгибаться в локте до конца, так как она может выйти за грань сферы. Выброс внутреннего усилия (цзин) происходит именно на грани сферы, таким образом, именно здесь наносится самый сильный удар. Нельзя впускать конечность противника внутрь сферы, так как это значительно ослабляет защиту. Мастера багуачжан, регулируя ученикам диаметр их личной сферы, требовали от них по несколько тысяч раз в день выполнять базовое круговое обращение ладонью. В синъицюань базовая позиция саньтиши («позиция трех начал») должна идеально вписываться в круг. В момент полного внутреннего расслабления грань сферы устанавливается абсолютно естественно и наступает равновесие между внутренним и внешним миром.

Грань сферы — это также всегда грань соприкосновения с противником. Сфера может описываться всем телом во время вращений или лишь конечностями. Так, стиль багуачжан полностью построен на передвижениях по кругу, точнее, по траектории в форме «восьмерки». Окружность может лишь подразумеваться или «предчувствоваться», как это, например, делается в стиле синъицюань или юнчунь, где наносятся в основном лишь прямые удары. Тем не менее, боец должен сохранять понимание сферической зоны, внутрь которой он не должен пропускать соперника. Поэтому и в синъицюань и в юнчунь следует уходить от ударов разворотом всего тела, как бы убирая свою «сферу жизни» из-под атаки.

Сфера, будучи символом и ощутимым образом Великого предела, представляет собой область повышенной энергетизации. В древних трактатах по нэй-гун можно встретить изображение человека, сидящего или стоящего внутри окружности и выплавляющего в своем теле пилюлю бессмертия. Считается, что в данном случае человеческая сфера есть проекция большого небесного круговорота во внешний мир, и лишь от внутренних способностей человека зависит то, насколько плотной будет энергетика этой сферы. Здесь без усилия напрашивается прямая аналогия с видениями ауры, светящихся окружностей вокруг буддийских бодхисаттв или нимбов вокруг головы христианских святых. Кстати, многие ученики тайцзицюань видели вокруг своего учителя Ян Лучаня (основателя школы Ян тайцзицюань) светящееся марево, когда тот выполнял комплекс.

Спиралевидное усилие в стиле Чэнь тайцзицюань (Из трактата Чэнь Синя; XIX век)

Величина сферы — всегда есть мера миропонимания. В результате долгих тренировок сфера человека бесконечно увеличивается и в конечном счете становится равной самому Космосу — это сфера Великого предела. Она уже не столько очерчивает какую-то область, но скорее говорит о способе мироприятия, и включает в себя все сразу без условностей и оговорок, она приемлет весь мир — в сущности, сфера человека и есть этот мир. Это и есть искренность мастера во взаимоотношениях с Универсумом. Лишь в этом случае он может ожидать, что и мир его примет с полным доверием и открытостью, воздав за полноту душевных свойств.

Путь внутреннего усилия

Внутренние стили дают человеку возможность непосредственного, интуитивного соприкосновения с Космосом. Да и человек ли перед нами? Не воплощенная ли это сила всей Вселенной, сконцентрированная в одном человеке, который, как гласят даосские каноны, давно «утратил себя», растворился, рассыпался в мировых трансформациях? Примечательно, что та сила, которую используют бойцы во внутренних стилях, абсолютным образом отлична от физической силы.

Мистическое переживание в себе всей Вселенной заставляет человека отбрасывать время, сводить все к точке «вечно длящегося сегодня». Как бы быстро ни двигался соперник, последователь внутреннего стиля все равно опередит его — но опередит не реакцией, не скоростью. Он просто знает обо всем раньше самого нападающего. Он существует и мыслит прежде него, он мыслит из сферы Прежденебесного. В этом и заключен великий парадокс внутренних стилей — боец не опережает противника и не одолевает его своим мастерством. Он просто предваряет всякое действие и всякое усилие. Тайцзицюань учит: «Противник не двигается — я тоже не двигаюсь. Лишь только противник совершил малейшее движение — я все равно двинулся раньше него. Усилие кажется расслабленным — но не расслаблено. Стремлюсь раскрыться, но не раскрываюсь. Усилие может прерываться, но волевой импульс не прерывается».[91]

Понятие усилия (цзин) отнюдь не связано со внешней силой. Наоборот, оно скорее противоположно мускульной силе. Например, характерными типами такого внутреннего усилия для внутренних стилей были усилие слышания (тинцзин) и усилие понимания (дунцзин). Оба эти усилия представляют собой особое, порой сверхъестественное чувствование противника как самого себя, когда боец смотрит на своего соперника как бы изнутри него самого. Именно за счет этих усилий-чувствований можно преодолеть уровень физической силы, когда исход поединка решается не только до его начала, но вообще еще до встречи двух соперников.

Усилие слышания — «это особое чувствование кожей и внутрителесное ощущение, которое позволяет понять сильные и слабые места противника, его положительные и отрицательные качества, направление его движения».[92]

Овладение обоими типами усилия требовало прежде всего определенного волевого импульса, работы сознания, основанной как бы на отказе от всякой работы, от всякого помысла и даже действия. Например, для постижения усилия слышания следовало «прежде всего изгнать из тела всякую грубую силу, расслабить ноги и поясницу, успокоить сердце и упростить мысли, дабы вдыхаемое ци и сгустившийся дух пришли в состояние слышания».[93]

Усилие слышания позволяет путем легких прикосновений к сопернику «услышать» его движение, причем не только физическое, но даже движение мысли, понять по малейшим пульсациям тела противника его замыслы. Еще выше стоит усилие понимания, заключающееся в том, чтобы даже вне прикосновения к противнику уловить его замыслы, «приклеиться» к нему и следовать за каждым его жестом, за каждым помыслом.

Усилие понимания долгое время оставалось великой тайной внутренних стилей. Вероятно, одним из первых о нем открыто заговорил великий теоретик тайцзицюань Ван Цзунъюэ в «Рассуждениях о тайцзицюань»: «Тот, кто стремится познать инь и ян, приклеивается [к противнику] и следует за ним, следует [за противником] и приклеивается к нему. Ян неотделимо от инь, инь неотделимо от ян, и таким образом инь и ян вспомоществуют друг другу. Это и есть усилие понимания».[94]

Так во внутренних стилях сформировались важнейшие понятия: «прилипание», или «приклеивание» (те), и «следование» (цзо, шунь). Ван Цзунъюэ учил: «Люди жесткие, я же податлив — зову это следованием. Я следую, противник отступает — и зовется это приклеиванием». Боец учится откликаться на малейшее движение противника, сополагаться с его ритмами: «он движется быстро — я тоже двигаюсь быстро, он движется медленно — и мои движения замедляются». При этом следовало избегать трех недостатков — грубой силы, переполнения в груди ци (глубокого дыхания) и прерывистых, не связанных между собой движений. Человек должен войти в резонанс со вселенскими ритмами, приобщиться к мировой душе, универсальному сознанию и благодаря этому «услышать» своего противника, следовать за ним неотступно. Атаки как таковой не существует — она заменена «следованием».

Практически все виды внутреннего усилия направлены именно на это космическое ощущение. Например, вопрошающее усилие (вэньцзин) — умение понять замыслы противника, ставя ему некие ловушки — «вопросы». Всего же существует несколько десятков типов внутреннего усилия — усилие статичности, трущее усилие, переменчивое усилие, буравящее усилие, усилие арбалетного заряда, усилие соположения, и, таким образом, все изучение внутренних стилей базируется не столько на изучении техники и даже не на какой-то «внутренней энергии», сколько на овладении этими типами внутреннего усилия — «путем усилия» (цзиндао).

Стили «внутренней семьи» считаются «мягкими», хотя чисто внешне никогда не назовешь, например, синъицюань «мягким стилем» — он базируется на резких, взрывных атаках. Но во внутренних стилях мягкость отнюдь не равняется расслабленности, а жесткость — напряжению. Бойцы внутренних стилей учились понимать бином «мягкое — жесткое» как выражение извечного перехода инь и ян. Мягкость и жесткость зависят от умения включить в удар все сочленения тела и особым образом распределить усилие. В частности, в синъицюань рассматриваются три базовых вида усилия: светлое (минцзин), темное (иньцзин) и переменчивое (хуацзин). Светлое усилие связано с понятием жесткости и является непосредственной реализацией физической силы. В частности, все начинающие используют именно светлое усилие, достигаемое как напряжением ряда групп мышц, так и правильной формой движения, позволяющей включить в удар все сочленения и мышцы. Это — исключительно внешняя сила. Темное и переменчивое усилия связаны с умением использовать ци и пустоту Беспредельного. Они придают мягкость приему. Жесткая сила минцзин не имеет внутри себя разделения на инь и ян, поэтому она и обладает как бы «проламывающим» внешним действием, не затрагивая выброса внутреннего ци. Это характерно, например, для ударов в каратэ или боксе. Синъицюань же сочетает мягкое и жесткое внутри одного движения.

В момент удара выполняется небольшой проворот ладони, за счет чего ладонь как бы разделяется на две части. Часть ладони со стороны большого пальца считается в этот момент воплощением начала инь, опустошенной и мягкой, а со стороны мизинца — ян, жесткой и наполненной. Таким образом, даже внутри одного удара может сочетаться мягкое и жесткое.

Считается, что мягкое усилие — это всегда темное, потаенное усилие. Кулак или ладонь — средоточие жесткой силы — подчиняются средоточию мягкой, темной силы — локтю. Например, если локоть поднять чуть вверх, удар пойдет сверху вниз; если локоть отвести в сторону, удар пойдет по дуге, как крюк. Таким же «рулем» мягкой силы служит поясница, дающая направление выбросу усилия в ударе.

Во внутренних стилях исход поединка предрешен еще до его начала, он предчувствуется, и этот результат как бы дан еще до начала свершения действия. Но чтобы достичь его, надо пройти весь путь боя. Боец не размышляет над тем, как построить бой, какую тактику избрать, и лишь следует саморазвертыванию поединка, как мудрец безотчетно следует Дао, не потакая и не противореча ему. Безошибочность выверяется здесь именно интуицией, «слышанием» и «следованием», которые суть естественность самопроявления природы человека.

Нельзя не вступить в поединок, ибо через него проходит Путь, но не имеет смысла и особо задумываться над ним. Не случайно великие бойцы говорили о легкости достижения победы: «Достичь победы — нет ничего легче, лишь избегай размышлений, и естественность воплотится в тебе», «Смотри на противника, как на сорную траву», «Вступить в поединок столь же легко, как прогуляться по дороге», «Сбить противника с ног не труднее, чем щелкнуть пальцами».

Но все же поединок для внутренних стилей — лишь дань своим корням, лежащим в прикладных системах ушу. Внутренние стили шагают дальше, они делают боевые искусства многоликими, вечно не равными самим себе, переливающимися от оздоровительных и общеукрепляющих аспектов до мистического пути к Небу.

Глава 11

Мистерия и действительность тайцзицюань

Одни говорят, что тайцзицюань — это искусство самозащиты, другие — что это способ пестования своей внутренней природы и метод оздоровления. Я же скажу: воистину тайцзицюань — это Небесный путь, принесенный бессмертными на землю.
(Ян Лучань (XIX век))

В поисках исторических корней

«Никто не знает, кто создал тайцзицюань, его утонченно-потаенную и искусно-сокровенную сущность детально изложил и довел до конца Ван Цзунъюэ», — написал в «Кратком предисловии к тайцзицюань» замечательный мастер У Юйсян.[95] Это, пожалуй, одно из наиболее точных, лаконичных и откровенных обобщений долгих исторических поисков в области тайцзицюань. Вопросами кто? когда? на основе чего? задавались десятки знатоков этого искусства, и ответы на них даже сегодня далеко не очевидны. История тайцзицюань на две трети погружена в область мифов, а о реальных создателях стиля (или о тех, кто усовершенствовал его?) можно с достоверностью вести речь лишь с XVII века.[96]

Однако до сих пор мифы о создании тайцзицюань никак не желают уступить место исторической реальности. Признание У Юйсяна, относящееся к середине XIX столетия, отразило общую тенденцию демифологизации истории стиля, развившуюся в то время потому, что искушенные знатоки стали понимать: покров легенд отвращает взор от истинного исследования и последующего понимания действительных тайн и тонкостей тайцзицюань, которые завещали истинные создатели.

Сегодня масла в огонь немало подлили западные авторы, старательно пересказывая небылицы о тайцзицюань и зачастую сами расцвечивая китайскую историю, которая, вероятно, кажется им чересчур пресной из-за недостатка элементарных знаний о ней. Из-под их пера выходят порой весьма забавные версии, например, о том, что тайцзицюань создан пять, а то и десять тысяч лет назад (т. е. в эпоху неолита или мезолита, когда жили неоантропы), что этот стиль практиковал сам Конфуций и т. д. Особой популярностью пользуется версия о даосском монахе Чжан Саньфэне, создавшем тайцзицюань на основе наблюдения за боем птицы и змеи, хотя и эта китайская легенда пересказывается с явными искажениями. Таким образом, даже мифология тайцзицюань, говорящая, кстати, немало о самом характере отношения к этому стилю китайцев, оказалась чрезвычайно запутанной уже нашими не всегда добросовестными соотечественниками.

Немалая путаница может возникнуть из-за того, что многие «претенденты» на создание тайцзицюань жили в разных регионах Китая и в разное время и поэтому никак не могли передавать по прямой линии знания друг другу. И тогда китайская традиция выбирает испытанный способ объяснения: утверждается, что существовали две практически независимые друг от друга ветви — южная и северная. Широко известный сегодня вид тайцзицюань принадлежит к северной ветви, в частности, мастерами этого направления были Чэнь Вантин (основатель школы Чэнь), Ян Лучань (основатель школы Ян), У Цзянцюань (основатель школы У) и другие. А вот южная ветвь включает в себя как реальных мастеров, так и полулегендарных персонажей. История этой, второй ветви более глубока и мистифицирована. Зачастую утверждается, что мастера южной ветви разрабатывали не столько тайцзицюань (даже внутренняя традиция ушу признает, что прямого преемствования между ними не было), а общую практику и теорию внутренних стилей (нэйцзя) вообще.

Нет оснований огульно отвергать это, равно как и мало сохранилось сведений, хотя бы частично подтверждающих, что юг и центр Китая, например, провинции Чжэцзян и Сычуань, были связаны с созданием тайцзицюань. Более того, история собственно тайцзицюань не столь глубока, его первые комплексы были разработаны лишь в конце XVII века. Речь, в сущности, идет о складывании более глобального образования — всей системы внутренних стилей.

Сначала поговорим о самых мифологических и самых неподтвержденных страницах истории тайцзицюань. Начнем с так называемой «южной ветви» тайцзицюань.

В основе мифологической версии тайцзицюань лежит общий корпус даосских легенд о древних алхимиках, создателях внутренней пилюли бессмертия, небожителях, магах. Вероятно, нигде так выпукло, как в тайцзицюань, не прослеживается развертывание истории «назад» — достраивание происхождения стиля до глубокой древности. Легенды о тайцзицюань насчитывают около десятка фигур «первооснователей», причем общим для всех таких рассказов является мотив священности тайцзицюань и его эзотерического истока. Рождались такие легендарные версии сравнительно поздно, не ранее XVII века, на основе переработки более древних рассказов о даосских «истинных людях». Один и тот же трактат по истории тайцзицюань мог без труда и без видимых контрадикций упоминать троих-четверых создателей тайцзицюань, что не только не противоречило здравому смыслу, но лишь повышало ценность всей системы в глазах последователей стиля.

Вероятно, самое первое перечисление легендарных создателей тайцзицюань мы встречаем в «Исследованиях семейных хроник Сунов о происхождении искусства тайцзи и его ветвей» («Сунши цзячжуань тайцзи гун юаньлю цзи чжипай као», XVII век). Они гласили, что еще в эпоху Тан даосский маг по имени Ли Даоцзы «обучал искусству тайцзи, называя его «Кулак Прежденебесного», а также «Длинный кулак»… «Кулак Прежденебесного» еще называют «37 форм», что и было одним из названий тайцзицюань. В эпоху Мин его изучали Сунь Юаньцяо, Юй Лянчуань, Цюй Юэлян и Чжан Сунси». Вместе с Ли Даоцзы в «Исследованиях семейных хроник…» упоминается еще несколько предполагаемых первопатриархов тайцзицюань — даос Хань Гунъюэ (VI век) и «истинный человек» Сюй Сюаньпин.

Что за люди были эти первопатриархи, да и существовали ли они вообще? Прежде всего отметим, что «Исследования семейных хроник…» несли характер компендиума, прямого и безыскусного перечисления всех версий, которые ходили вокруг тайцзицюань, что с точки зрения китайской традиции и являлось изучением его исторических корней. Нетрудно заметить попытку обнаружить исторические корни тайцзицюань в древних даосских системах даоинь, что в общем-то не совсем правильно, однако вместе с тем ряд перечисленных персон можно считать реальными историческими лицами, хотя истории из их жизни поистине ареальны и чудесны. Например, Чжан Сунси и Сунь Юаньцяо — лица вполне реальные, о которых можно найти немало упоминаний в уездных хрониках, — считались учениками одного из самых известных легендарных основателей тайцзицюань Чжан Саньфэна. Примечательно, что два первых персонажа жили в XVI веке, а последний — в XIII веке. Значительный временной сдвиг в изложении истории стиля не нарушал «логического» хода событий — ушу живет в мифологическом времени, он лишь приближал последователей тайцзицюань к «высокой древности», связывая индивидуума с универсальностью самого учения гайцзи, переданного на землю через древних учителей.

Пролистаем древние хроники и посмотрим, что они поведают нам об этих многочисленных создателях тайцзицюань.

Первым создателем тайцзицюань «Исследования семейных хроник» упоминают некого Ли Даоцзы — Ли Даосского Мудреца, жившего в VIII–IX веках. Ли обитал в горах Удан в монастыре Наньяньгун («Южного утеса»). Историй про него ходило никак не меньше, чем про Сюй Сюаньпина. Например, рассказывали, что Ли Даоцзы никогда не ел подогретую или обработанную на огне пищу. Интересно, что само имя этого даоса напрямую связывало его с основателем даосизма Лао-цзы. Можно предположить, что Ли — это реминисценция родового имения Лаоцзы, который в своей земной версии родился от матери по фамилии Ли. Легенда, увязывая вместе исторически несопоставимое и логически необъяснимое, создавала образ тайцзицюань, равный следу прошедшего когда-то мудреца.

Стиль, который был, по преданиям, создан Ли Даоцзы, назывался сяньтяньцюань («Кулак Прежденебесного»), или, как было принято в то время, чанцюань. Традицию этой школы перенял клан Юэ из южного округа Нинго, и через два столетия в эпоху династии Сун Китай узнал о замечательных бойцах — Юэ Цинхуэе, Юэ Ичэне, в XIII веке — об Юэ Ляньдане.

Тайные методы Ли Даоцзы позволяли достичь удивительного мастерства, которое «начинается в том, что не имеет ни формы, ни образа (т. е. в Дао. — А. М.), продолжается через опустошение всего тела и завершается в естественности проявлений вещей» — фактически, проходит полный круг трансформаций в промежутке между бытийным и небытийным миром, охватывая целостность Космоса. Некоторые позиции, как гласят предания, перешли в тайцзицюань, но вот полная форма тайного стиля была утрачена.[97]

Одной из самых известных и одновременно загадочных персон ранней истории тайцзицюань считался отшельник Сюй Сюаньпин. Многие речитативы, относящиеся ко времени его жизни, т. е. к эпохе Тан, например, «Песнь восьми иероглифов», «О сердечной встрече», «О великом пользовании всего тела», «Песнь о пользовании мастерством» и другие, непосредственно утверждают, что именно Сюй Сюаньпин является создателем тайцзицюань, причем приводят немало подробностей о внешнем виде и структуре стиля в то время. Есть ли основания довериться столь немалому количеству стихотворных источников?

Мистическая символика просветления (XVI век)

Прежде посмотрим, что нам известно о Сюй Сюаньпине. Жил он в эпоху династии Тан на юге в области Наньвэй (современная провинция Аньхой, уезд Шисянь), а затем удалился в отшельнический скит в горах Шиян. Уже при жизни про Сюй Сюаньпина ходили удивительные истории, а его облик поистине был впечатляющ: ростом знаменитый Сюй был под семь чи шесть цуней (свыше двух метров), «борода его доходила до пояса, а волосы — до ног».[98] Одна из неофициальных хроник XI века — «Основное и второстепенное в записках о деяниях танских поэтов» — добавляет необычных черт к его описанию: «Избегал питания злаками (в данном случае — пищи вообще. — А. М.), передвигался же, как волшебная кобылица».[99]

Пораженный рассказами об этом человеке, на его поиски на восток империи даже отправился знаменитый поэт Ли Бо, долго бродил в горах, но так никого и не встретил. Память об этом странствии Ли Бо сохранилась в его «Стихах о бессмертных-сянях».

Каким же кулачным искусством занимался Сюй Сюаньпин? Кажется, все истории о нем как о кулачном бойце были созданы значительно позже его жизни, и прямого отношения к ушу он не имел, тем не менее передадим, как это излагают народные предания. Гигант Сюй предпочитал практиковать некий стиль ушу, в который входило 37 основных форм, или приемов, сам же стиль назывался достаточно просто — чанцюань («Длинный кулак»). Примечательно, что списки названий приемов чанцюань действительно включают по крайней мере 30 приемов, которые встречаются в современном тайцзицюань. Это можно было бы считать серьезным подтверждением истинности истока тайцзицюань от Сюй Сюаньпина, если бы не было установлено, что эти списки появились достаточно поздно, приблизительно в XIX веке, когда тайцзицюань уже широко практиковался.

Почти через столетие традиция этого стиля перешла к некоему Юань Гао, который значительно усовершенствовал его — до такой степени, что его вид «обрел много общего и мало различий» с каноническим тайцзицюань. Полный комплекс стиля стал насчитывать уже 42 формы. Была и весьма характерная черта у этого комплекса, абсолютным образом соответствовавшая даосской идее бесконечности вселенских трансформаций, — комплекс не имел первой и последней позиций, фактически — начала и конца. Его можно было начинать с любой формы и выполнять, повторяя позиции сколь угодно долго.

Обратимся для проверки этой версии вновь к источникам. Упоминания о Сюй Сюаньпине и его поразительном облике действительно встречаются в хрониках, но созданных через два-три столетия после его жизни. Другой источник — речитативы о нем — также не выдерживает серьезной проверки, созданы они были в конце XIX — начале XX века в сектантских народных объединениях, практиковавших внутренние стили.

Однако есть в этой истории один важный момент, который, кажется, стоит признать правдивым. Речь идет о безостановочном выполнении комплекса, который не имел ни начальной, ни конечной позиции, при этом, как упоминалось в историях о Сюй Сюаньпине, движения «накатывали одно на другое, без малейшего промежутка между ними». Вероятно, именно так выглядели ранние комплексы внутренних стилей ушу.

Другим претендентом на создание тайцзицюань китайская традиция называет загадочную персону по прозвищу Ху Цзиньцзы — Борода До Земли. Настоящего имени этого человека так никто и не узнал, жил он в Янчжоу, где и получил это необычное прозвище. Ему наследовал некий Чжун Си.

При Шан Лихэне — мастере третьего поколения этой школы — стиль приобрел название хоутяньцюань («Кулак Посленебесного»).[100] Включал он в себя пятнадцать основных приемов, причем все они представляли собой технические действия локтями: удары, толчки, сбивы, блоки, подставки, атаки двумя локтями одновременно. Вероятно, если допустить, что такой стиль действительно существовал (отрицать это у нас нет оснований), то он представлял собой систему боя на короткой дистанции с большим количеством передвижений. Однако нет ни малейшего основания полагать, что он как-нибудь был связан с современным тайцзицюань, в частности, в тайцзицюань практически не встречается технических действий локтями. Может быть, теоретически, в своей внутренней практике? Но у нас нет упоминаний о том, какие теоретические принципы лежали в основе «Кулака Посленебесного». Более того, создается впечатление, что такое название эта школа получила для того, чтобы уравновесить в традиции школу «Кулака Прежденебесного», создание которой приписывается Ли Даоцзы. Китайская нарративная традиция всегда требует равновесия, создавая южные и северные школы, внешние и внутренние стили.

Может вызывать удивление, что всем этим людям, сведения о которых чрезвычайно расплывчаты, неясны, обрывочны и, скажем прямо, малоправдоподобны, традиция приписывает если не непосредственное создание тайцзицюань, то разработку теории этого стиля.

Чжан Саньфэн — запредельный персонаж тайцзицюань

И все же обо всех этих людях даже легенды говорят крайне скупо. Мифологическое сознание нуждалось в постоянном расцвечивании реального хода событий красками сверхчувственного восприятия. И здесь, наконец, мы подходим к самому легендарному персонажу из легендарной истории тайцзицюань — Чжан Саньфэну. Историям про него несть числа, они на сотни ладов пересказываются на Востоке и на Западе.

Вот она — типичная метаформа ушу, воплощенная в одном персонаже. То, что это именно метаформа мистической культуры, символ сакральности, а не повествование о реальном человеке, мы и покажем чуть ниже.

И в этом случае полиморфность традиционного восприятия ушу указала сразу на нескольких людей, носивших такое имя. Наибольшую известность приобрели Чжан Саньфэн, живший в XIII веке, и его однофамилец — даосский маг XVI века. Написание их имен разнилось лишь последним омофоническим иероглифом, поэтому в устной речи их могли путать, пока вместо нескольких людей в умах не сложился образ единого внеисторического Чжан Саньфэна.

Впервые о Чжан Саньфэне, жившем в XIII веке, как об основателе тайцзицюань сообщается в трактате Хуан Личжоу «Эпитафия на могильном камне Ван Чжэннаня» («Ван Чжэннань мучжимин», XVII век). Чжан Саньфэн был даосским алхимиком и «пестовал Дао» в Уданских горах. Интересная легенда рассказывает о том, как даос получил высшее откровение. Однажды, утомленный долгими занятиями и раздумьями, Чжан Саньфэн погрузился в сон. Лишь только он закрыл глаза, к нему явилось «сокровенное божество» и поведало секреты постижения Дао посредством практики тайцзицюань.

Легенда о Чжан Саньфэне, что жил в период правления династии Сун (960—1279), оказалась весьма популярна не только в среде мистиков или народных школ ушу, но в основном в кругах аристократии, пытавшейся в XVII веке найти опору и подтверждение своим духовным поискам не столько в седой древности, сколько в событиях взлета китайской культуры периода Тан — Сун. Так, один из самых блестящих философов начала периода Цин Хуан Цзунси (1610–1695), большой поклонник ушу, впервые опубликовал «Эпитафию…» в своем труде «Литературное собрание из Наньлэя» («Наньлэй вэньцзи»), где заметил, что традиция тайцзицюань, а точнее — всей внутренней школы ушу, начинается именно с Чжан Сань-фэна, что жил в эпоху Сун.[101]

По одной из версий, система Чжан Саньфэна через несколько сот лет распространилась вплоть до провинции Шэньси и в конечном счете дошла до уроженца этой провинции Ван Цзунъюэ — реальной персоны, создателя одного из основополагающих трактатов «Рассуждения о тайцзицюань» («Тайцзицюань лунь»).[102]

Здесь путь системы от легендарного Чжан Саньфэна до реального Ван Цзунъюэ остается неясным, а мотив ночного откровения наводит на мысль, что речь идет о повторении даосской мифологемы. Например, патриархам наиболее мистичной даосской школы шанцин («Высшей чистоты») в горах Маошань Сюй Ми, Сюй Хуэю, Тао Хунцзину откровения также были поведаны во сне «сокровенным божеством».

Однако главным героем мифов считается другой Чжан Саньфэн, живший в эпоху династии Мин. Легенда рассказывает, что однажды Чжан Саньфэн прогуливался в горах Удан. Внезапно он заметил, что птица (в некоторых вариантах — ворона) нападает на змею. Птица стремительно наскакивала на змею, стремясь острым клювом попасть ей в голову, а мудрая рептилия сочетала плавные движения со стремительными уходами в стороны. Для Чжан Саньфэна, погруженного в раздумья о путях достижения долголетия и сочетании этой системы с приемами кулачного боя, такая сцена стала настоящей подсказкой. В основу новой школы он положил сочетания плавных и быстрых движений (именно такой характер носит школа Чэнь тайцзицюань — первая из стилей тайцзицюань). Такова популярная легенда, которая до сих пор почитается во многих школах тайцзицюань.

Что мы знаем о Чжан Саньфэне? Оказывается, намного больше, чем о других легендарных творцах тайцзицюань. Вероятно, Чжан Саньфэн — реально существовавшая личность, и его биографию можно прочесть в «Истории династии Мин» («Мин ши») в разделе «Жизнеописания магов». Чжан Саньфэн происходил из округа Ичжоу провинции Ляодун и получил прозвище Цзюньши — Истинный Муж. Существовало у него и другое прозвище — Чжан Неряшливый, так как даос воплощал собой классический образ юродивого мудреца. «Телом был огромен. Формой напоминал черепаху, спину же имел, как у журавля. У него были огромные уши, круглые глаза, а усы и борода топорщились, как трезубцы. От холода его защищали лишь монашеская ряса да накидка из травы».[103]

Чжан Саньфэн

Мы без труда замечаем, что облик Чжан Саньфэна приблизительно повторяет дикий и необузданный вид основателя чань-буддизма Бодхидхармы и многих других священных героев древности, например, мятежного князя Чию, с которым сражался Хуанди. Так, пассаж о волосах, торчащих, как трезубцы, идентичен описанию облика Чию в книге «Изображения драконов, рыб и рек» («Лунъюйхэ ту», I век) — «волосы на висках — словно мечи и копья».[104] Столь грозный облик, уже знакомый сознанию китайцев по мифологии, делал Чжан Саньфэна легко узнаваемым в виде грозного мудреца.

Поступал Чжан Саньфэн также в соответствии с традиционными канонами «обезумевшей мудрости»: «Бывало, целый шэн (1 л) зерна без остатка съедал, иногда несколько дней подряд ел, а бывало — несколько месяцев пищи не принимал… Далеко не путешествовал, а порой за день тысячу ли проходил. Любил забавляться и шутить и не походил на других людей».[105] Особо подчеркиваемый разрыв между его мудростью и отталкивающим обликом, «непохожестью» на других, отстранение от обыденности усиливали ощущение непередаваемой святости Чжан Саньфэна, его слитости с природным началом, не случайно его называли Цюаньи — Вместилище Единого, или Целостное Единое.

Традиция достаточно определенно называет дату рождения Чжан Саньфэна — седьмой год правления императора Ли-цзуна династии Сун, т. е. 1232 год. Именно эта дата почитается последователями тайцзицюань как день рождения основателя стиля. Тем не менее, такая точность, типичная для метаформы китайской традиции, отнюдь не позволила избежать общего хаоса в датах: судя по одним из них, Чжан Саньфэн прожил до ста, по другим — до ста пятидесяти лет и даже больше.

Отшельник

По-видимому, в молодости Чжан Саньфэн отдал должное обычной карьере государственного чиновника, к тому же весьма удачливого, благодаря своим талантам. В 1260 году на экзаменах он получает почетный титул «маоцай» («цветущий талант»). Вскоре он прославился в столице своим литературным дарованием и даже был назначен уездным главой в Чжуншани. В общем, он повторил карьеру великих китайских мудрецов, в том числе и Конфуция, которые испытали всю прелесть, почет и в то же время великую несвободу императорского чиновника. Рассказывают, что в моменты отдыха он посещал даосские монастыри, в том числе и те, где проповедовались алхимические принципы Гэ Хуна, и весьма заинтересовался мистикой даосизма.[106]

Однажды Чжан Саньфэну кто-то сообщил, что красота Уданских гор достойна восхищения, и он с семерыми учениками поселился в Уданшане, построив хижину из травы. О мудреце, безобразном на вид, но великом своим духом, прослышал император Тай-цзу и в 1392 году послал нескольких человек на его поиски, которые закончились неудачей. Не повезло и одному из последователей Тай-цзу императору Чэн-цзу (годы правления 1403–1425), который также стремился пообщаться с мудрым даосом.

Однажды удивительный монах сообщил ученикам, что желает покинуть этот мир, после чего составил оду на собственную смерть и отошел. Его обрядили в похоронные одежды и положили во гроб, однако внезапно из-под крышки послышались какие-то звуки. Потрясенные ученики подняли крышку, и оказалось, что Чжан Саньфэн жив. После этого события беспокойный мудрец бродил по провинции Сычуань, а затем вернулся в горы Удан, где и затерялись его следы.[107]

Попробуем разобраться, чему действительно учил Чжан Саньфэн, занимался ли он тайцзицюань или чем-либо подобным вообще? Отбросив многочисленные устные рассказы, мы обнаружим, что у нас есть всего лишь один, весьма ненадежный источник — небольшой мистический текст позднего даосизма, авторство которого традиция приписывает Чжан Саньфэну. Хотя такое авторство весьма спорно, тем не менее лишь так мы можем узнать сущность системы, которую практиковал знаменитый даос.

Называется этот труд «Древо без корней» («Угэн шу»), и объем комментариев к нему значительно превосходит сам текст. Оккультно-поэтическим языком Чжан Саньфэн повествует о путях и смысле возвращения человека к истоку всего сущего — к пустоте небытия. Под «древом без корней» даосская традиция обычно подразумевала ци Прежденебесного, в результате сгущения которого рождался человек.[108] Человек подобен дереву, не имеющему корней, которому не суждено жить долго, — он смертен и преходящ и вскоре вновь вернется в лоно изначальной пустоты. «Истинный человек» Ли Хайсюй, комментируя название трактата, писал: «Когда говорят о древе без корней, речь идет о ци человеческого тела. Тело имеет сотни каналов, и все они порождены ци. Ци рождается из мира пустоты и небытия. Поэтому мы и говорим о древе без корней. Алхимики пребывают в этом мире пустоты и небытия, вскармливая корень и давая ему проявиться. И Прежденебесное, и Посленебесное — все порождает бытие из небытия. Это и есть имеющий корень исток того, что не имеет корня».[109]

На первый взгляд, трактат представляет собой не что иное, как набор сентенций внешней алхимии по поводу выплавления пилюли бессмертия, сочетая золото и свинец. Однако при более подробном рассмотрении оказывается, что перед нами — скрытое от глаз непосвященных пособие по психотехнике не внешней, а внутренней алхимии. Например, мы встречаем метафорическое описание двух потоков ци — нисходящего и восходящего, образно называемых «опускающийся месяц» и «восходящий месяц», которые образуют замкнутый круг в теле человека, а «соединив два ци в единый круговорот, можно породить Великую радость».[110]

Что же такое Великая радость для даосского мудреца? Этот вопрос непосредственно относится к практике тайцзицюань, так как в более поздних трудах неоднократно упоминается, что Великая радость (Далэ) — и есть истинное состояние, достигаемое в момент занятий. О каком, в сущности, состоянии идет речь? Великая радость — это квинтэссенция всех разнообразных ощущений, испытываемых человеком во время психопрактики и ведущих в конечном итоге к просветлению. Фактически, Великая радость и есть синоним просветления, прозрения высшего знания.

Истина здесь выступает как семя, зерно всякого последующего явления и состояния, это «начало ян, заключенное в свинце, золото в сердцевине киноварной пилюли, Прежденебесное в Посленебесном». Это предданность мира, затаенное ощущение восторга от созерцания изначального небытия мира, точки, откуда все начинает быть.

Это состояние сопровождается и реальными цветовыми эффектами — видениями яркого света, что было подобно тому, как «лунные души хунь на Небосводе и солнечные души по, соединившись, образовывали вокруг сияние».[111] И, наконец, Великая радость поселяла в человеке «великий яркий свет, Великое пробуждение, Великое просветление, Великое чувствование». Трудно более объемно и образно выразить те ощущения, которые подводят человека к состоянию Великого предела, когда мир представляется скорее в виде ощущения, света озарения, нежели сущностной категории. Человек постигает мир в его цельности и осознает, что все бесконечные образы внешнего мира — суть Единое, «основа инь и ян, корень пяти первоэлементов, семя небожителей и Будд, каналы святых мудрецов».[112]

Значит ли это, что Чжан Саньфэн создал тайцзицюань или какую-то другую систему, подобную ему, относящуюся к нэйцзя? Об этом не упоминает ни один источник, рассказывающий о жизни этого «истинного человека», молчат и «История династии Мин», и «Полная книга о Чжан Саньфэне» («Саньфэн цюаньшу»), составленная в 1723 году Ван Силином и дополненная через столетие его комментатором Ли Хайсюем. Вероятно, легенды о Чжан Саньфэне как об основателе тайцзицюань передавались в устной форме уже в конце XVIII — начале XIX века, но свое окончательное оформление они получили лишь в начале нашего века после бурного развития различных направлений тайцзицюань в районе Пекина.

Однако для тайцзицюань Чжан Саньфэн важен не столько как человек, который первым составил комплексы этого стиля, но как святой мудрец, поведавший, наряду с другими даосами, о смысле конечного состояния в занятиях нэйгун, о Великой радости и Великом знании. Обратим внимание на одну немаловажную подробность: во многих произведениях говорится о Чжан Саньфэне не как о первопатриархе тайцзицюань, но как об основоположнике всей внутренней ветви.

По пути традиции «Кулака внутренней семьи»

Китайская традиция ушу далее ведет прямую линию от Чжан Саньфэна к людям, чьи реальность и мастерство в боевых искусствах в общем-то не вызывают сомнений. Через несколько столетий после смерти Чжан Саньфэна прямыми носителями тайн тайцзицюань стали считать мастеров, которые последовательно передавали традицию один другому — Ван Цзунъюэ, Ван Чжоутун, Чжан Сунси, Е Цзянцюань, Дань Сынань, Ван Чжэннань, Хуан Байцзя, Гань Фэнчи. Большинство из них жили в приморской провинции Чжэцзян, не все эти люди были равноценны и по интеллекту и по боевому мастерству, далеко не все оставили яркий след в истории внутреннего направления ушу. Мы расскажем лишь о тех, кем до сих пор восхищается традиция китайских боевых искусств.

В жизни это были разные, зачастую абсолютно несхожие по своему характеру люди. Так, блестящий боец Чжан Сунси был великолепно образован и хорошо разбирался в конфуцианских канонах, был вежлив и тактичен. Ван Чжэннань в этом смысле составлял ему полную противоположность: «Чжэннань не любил читать книги и предпочитал в беседах с сильными бойцами в меру повеселиться. Не выносил вида неотесанных людей».[113] Его первый ученик — человек высокого мастерства и удивительной силы духа — Хуан Байцзя честно признавался: «Я нимало не занимался науками, чтобы испытать свои силы в написании экзаменационных работ на соискание чиновничьей степени, и направлял все свои силы лишь на постижение боевого дела».[114]

Советы по медитации в движении

Одним из самых первых людей, которым традиция приписывает занятия внутренними стилями ушу, был Ван Чжоутун. Он жил в провинции Чжэцзян, в известном сегодня своими боевыми традициями уезде Вэньчжоу. Он обучался у прямого наследника Чжан Саньфэна — Ван Цзунъюэ из провинции Шаньси, что находится севернее его родных мест. Затем Ван Чжоутун начал преподавание среди односельчан и тем самым положил начало изучению нэйцзяцюань в уезде Вэньчжоу. Это практически все, что мы знаем о нем, а вот о его последователе великом Чжан Сунси известно значительно больше.

Чжан Сунси (1522–1566), житель провинции Чжэцзян, — реальная историческая личность, был действительно одним из величайших мастеров ушу своего времени. Человек скромный, неприметный, он не любил ни появляться на людях, ни демонстрировать свое мастерство на деревенских праздниках. Тем не менее, к середине XVI века имя Непобедимого Чжана стало широко известно в Китае.

«Уездные хроники Нинбо» рассказывают про него забавную историю. Однажды на поиски Чжан Сунси отправились несколько шаолиньских монахов, решивших с его помощью укрепить свой отряд, выступивший под предводительством генерала Ци Цзигуана на борьбу с японцами. Чжан Сунси, всегда вежливый, скромный и уступчивый, узнав, что его разыскивают, куда-то исчез. Монахи уже отчаялись его найти, но как-то случайно в одной из винных лавок обратили внимание на могучего человека и узнали в нем Чжана. Тот спокойно сидел, засунув руки в карманы. Один из монахов, подскочив к нему, нанес сильнейший удар ногой. Чжан, моментально отклонившись, отбросил монаха рукой так, что тот, «будто шарик для арбалета, взвился в воздух и упал в пыль». Монахи в ужасе бросились прочь.

В другой раз, когда Чжан Сунси был уже стар, в его городок пришел молодой боец и решил помериться силами с известным мастером. Вероятно, будучи наслышанным об отвращении Чжана к такого рода поединкам, он, поклонившись, сказал: «Сегодня вам нет места отступать, попытаем-ка счастья». Чжан Сунси ответил: «Я — 70-летний старик, которого уже ничего не беспокоит, разве можно вам насмехаться над достойным мужем?» После этого он выбрал три камня в несколько сот цзиней и перерубил каждый из них ударом левой ладони на две части. Молодой боец решил не рисковать и благоразумно отказался от поединка.[115]

У Чжан Сунси было несколько учеников, прославившихся по всему Китаю. У лучшего из его последователей Е Цзянцюаня постигал ушу У Куньшань — будущий учитель Дань Сынаня. Дань Сынань в свою очередь стал наставником человека, которому также приписывается основание всего направления «внутренней семьи», равно как и тайцзицюань — Ван Чжэннаня (1616–1669). «Эпитафия на могильном камне Ван Чжэннаня» — один из интереснейших источников по ранней истории ушу — рассказывает о Ван Чжэннане как о достойном и скромном человеке, никогда без особой причины не использовавшем свое мастерство.

Будучи профессиональным воином, однажды ночью он был послан в разведку и оказался схвачен противником. Врагов было около десятка, и они связали Ван Чжэннаня. Пока враги пили и ели, Ван подобрал с земли осколки разбитой фарфоровой посуды и осторожно разрезал путы. Воины, заметив, что Ван освободился, бросились на него, но мастер, не нанеся ни одного удара, ускользнул от них. Пройдя несколько километров, Ван понял, что заблудился, и пока искал дорогу, вновь натолкнулся на своих преследователей. Те окружили его и взвалили на него тяжелый мешок, требуя, чтобы Ван тащил ношу. Ван Чжэннань сначала вежливо просил отпустить его, но нападающие не слушали. В конце концов, проходя по мосту, Ван сбросил мешок. Один из воинов, решив наказать его, обнажил меч и замахнулся на мастера. Ван моментально сблокировал его руки, обезоружил противника и бросил меч в колодец, а затем стремительно метнулся в сторону и скрылся.

Ценить то удивительное искусство, которым он обладает, Вана научил его учитель Дань Сынань. У Дань Сынаня была большая школа, но однажды без видимых причин он прекратил преподавание и распустил учеников. Дань Сынань стал тренироваться один, а Ван Чжэннань подглядывал за его занятиями с чердака через щель в потолке и постепенно узнал многие тайные методы тренировки.

Дань Сынань, узнав, что за ним следит его же ученик, был потрясен этим и счел это своей ошибкой, ибо не сумел воспитать в нем почтения. После этого он тяжело заболел, но Ван Чжэннань, используя лечение серебряными иглами, вылечил учителя, а тот, осознав искренность намерений своего последователя, обучил Ван Чжэннаня тому, чего еще никому не показывал. В частности, Ван Чжэннань умело использовал воздействие на активные точки организма. Однажды один из бандитов стал при Ване оскорблять какого-то старика. Ван несильным нажатием на точку сумел сделать так, что грубиян не смог в течение нескольких дней мочиться. В другой раз ученик Вана, мальчишка-подпасок, во время учебного поединка несильно ударил в какую-то точку на теле партнера. Тот рухнул как подкошенный, и всем показалось, что он умер. Лишь Ван Чжэннань, поглядев опытным глазом, сразу определил: «Это — всего лишь точка, приводящая к потере сознания. Он вскоре очнется».[116]

Ван Чжэннань был удивительно силен. Вплоть до глубокой старости никто не мог разогнуть его руку, не удавалось это сделать, даже если на него наваливались 4–5 человек. Сам Ван относил это на счет «истинных методов внутренней семьи», при этом считая, что стили «внешней семьи» не позволяют достичь такого мастерства. Однако чем конкретно занимался Ван Чжэннань, сегодня уже никто точно не скажет, история не сохранила ни внешнего облика его школы, ни ее методик.

Кто написал «Канон тайцзицюань»?

Фигура одного из известнейших мастеров Ван Цзунъюэ представляется во многом непонятной и загадочной. Он считается автором основополагающего трактата «Рассуждения о тайцзицюань» («Тайцзицюань лунь»), а также составителем целого ряда речитативов, собранных под единым названием «Канон тайцзицюань» («Тайцзицюань цзин»). До сих пор эти тексты считаются классикой тайцзицюань, до сих пор многие известные мастера находят в них откровения, секреты, спрятанные за словами, исполненными символики и скрытого смысла.

И в то же время как в самом произведении, так и в истории самого Ван Цзунъюэ много неясного и противоречивого. Прежде всего, мы не можем найти ему адекватное место на генеалогической линии не только тайцзицюань, но стилей «внутренней семьи» вообще. У кого учился, кого обучал, чем конкретно занимался — ни на один из этих вопросов мы не способны дать более или менее доказательный ответ.

Народная традиция, правда, не мучается такими вопросами. У нее есть своя версия — Ван Цзунъюэ обучался непосредственно у даоса Чжан Саньфэна. А затем он, обучая двух последователей, положил начало сразу двум направлениям — южному и северному. Южную ветвь продолжил Ван Чжоутун, а северную — Цзян Фа. Таким образом, следуя этой версии, создание тайцзицюань так или иначе сходится к Чжан Саньфэну.

Вопрос о том, как передавался стиль «внутренней семьи» после таинственного Чжан Саньфэна, действительно остается крайне запутанным. Можно насчитать несколько десятков версий, но ни одна из них не выводит нас непосредственно на современный тайцзицюань или другой внутренний стиль. Создается впечатление, причем подтвержденное историческими сведениями, что стиль, который называли «Кулаком внутренней семьи», никак не связан с тайцзицюань! «Полное собрание трудов Чжан Саньфэна» передает следующую каноническую версию развития нэйцзя, которую излагает учитель Ван Юйян. После Чжан Саньфэна его первым последователем стал Ван Цзун из местности Вэньчжоу, причем до конца не ясно, одно ли это и то же лицо с Ван Цзунъюэ. У Ван Цзуна якобы учился Ван Чжэннань, живший в той же местности, который в свою очередь обучил двух буддийских монахов — Сэнмэя и Сэнэра.[117]

Мифологичность этой версии мы замечаем без труда хотя бы потому, что Чжан Саньфэна и Ван Цзунъюэ (Ван Цзуна) разделяют по крайней мере две сотни лет, что хотя нимало и не смущает мифологическое сознание, мягко говоря, настораживает историка. Существует и еще одно веское доказательство малоправдоподобности этой версии: ни в одном письменном источнике, ни в одной хронике внутренних стилей мы не встретим упоминаний, у кого же обучался Ван Цзунъюэ и кто ему наследовал.

Ван Цзунъюэ

Наиболее точно, хотя и достаточно лапидарно описывает его жизнь предисловие к «Стихам копья темного знака» («Иньфу ян пу»), созданное в 1795 году. Ван Цзунъюэ был выходцем из провинции Шаньси, «с молодых лет, помимо изучения канонов и истории, интересовался книгами Хуанди, Лао-цзы и речениями военных стратегов, и не было такой книги, которую бы он не прочитал. К тому же был весьма искусен в искусстве ударов и уколов и методах боя с копьем».[118] Обратим внимание, что о его занятиях внутренними стилями речи не идет, более того, Ван Цзунъюэ считается именно мастером боя с копьем.

На закате лет Ван Цзунъюэ переехал в центр провинции Хэнань, в город Лоян, и открыл небольшую школу, где преподавал не ушу, но каноническую науку чтения и комментирования трактатов.

Однажды в своих странствиях Ван Цзунъюэ заехал в уезд Вэньсянь, в деревню Чэньцзягоу, находившуюся в той же провинции Хэнань, и открыл там школу. Он обратил внимание, что многие жители деревни под руководством мастера Чэнь Вантина (о нем разговор позже) занимаются кулачным искусством, однако понимают его достаточно примитивно. Ван Цзунъюэ, будучи блестящим знатоком даосских и неоконфуцианских писаний, стал объяснять теорию кулачного боя, сводя ее к духовному учению о достижении состояния Великого предела.

Но вот другая версия, изложенная в семейных хрониках клана Чэнь, которая представляется более правдоподобной. Не Ван Цзунъюэ обучал теории Чэнь Вантина, а сам являлся его учеником в четвертом поколении.[119]

Рождение тайцзицюань — школа Чэнь

В 1372 году, на пятом году правления под девизом Хун-у, в провинцию Хэнань из Шаньси перебирается человек, которому было суждено стать основателем целой династии китайских мастеров, создавших один из самых могучих стилей за всю историю ушу — тайцзицюань. Звали человека Чэнь Бу. За свою жизнь он немало проехал по дорогам Китая, перепробовал массу занятий — был лекарем, преподавал боевые искусства, зарабатывал себе на жизнь торговлей или сопровождал караваны в качестве охранника.

Но наконец старость заставила его искать себе постоянное пристанище. И вот он строит себе дом в небольшом местечке Чанъянцунь, расположенном в уезде Вэньсянь, километрах в десяти от уездного центра. Была и другая причина, заставившая Чэнь Бу покинуть родную провинцию Шаньси. Именно в тех местах когда-то разворачивались кровопролитные бои между войсками китайского императора Тай-цзу и монгольского правителя Тимура. Несколько раз китайские войска штурмовали захваченный монголами город Хуайцинфу в уезде Басянь, на месте которого позже возник уезд Вэньсянь. Захватив наконец эту местность, китайский император, по преданию, жестоко расправился не только с монголами, но и с частью местных жителей, обвинив их в помощи врагам. С тех пор это место опустело, а как только выгоревшая земля залечила свои раны, сюда устремились переселенцы из соседних провинций. Среди них был и Чэнь Бу.

Устные предания гласят, что Чэнь Бу отличался приветливыми манерами, добрым, спокойным нравом. Через некоторое время клан Чэнь разрастается столь широко, что деревушку переименовывают в Чэньцзягоу (Лощина семьи Чэнь). Это местечко находилось почти в низине, и к тому же нередко разливы затапливали его, отсюда и происходит это название.[120] Сегодня это место стало настоящей Меккой всех поклонников тайцзицюань, открыт музей, к деревне (впрочем, сегодня это уже небольшой город) ведет хорошее асфальтированное шоссе, а род Чэнь насчитывает уже 19 поколений.

Велик соблазн повести традицию занятий боевыми искусствами, а следовательно и становление тайцзицюань, от основателя рода Чэнь — Чэнь Бу. В этом случае реальную историю тайцзицюань можно приравнять к ее легендарному «житию», отнеся эти события к XIV веку. Причем такие намеки можно встретить в трудах некоторых китайских историков, говорящих, что Чэнь Бу считался неплохим мастером ушу.[121] Мы вновь возвращаемся на круги своя, задавая вопрос, когда же можно говорить о начале складывания тайцзицюань как стройной системы передачи знания. Да и причастен ли род Чэнь к этому делу?

Разгадку этой тайны истории ушу было суждено дать одному из самых блестящих теоретиков китайских боевых искусств Тан Хао. Он решил подойти к этой проблеме не просто как восхищенный поклонник ушу, но как серьезный и щепетильный историк. В первые два десятилетия нашего столетия спектр версий о происхождении тайцзицюань был предельно широк: от мистических даосов типа Чжан Саньфэна и Ху Цзинь-цзы до авторов ряда трактатов — Ван Цзунъюэ и Ян Лучаня. Среди этих имен фигурировали и представители рода Чэнь, в том числе и некий Чэнь Вантин, якобы создавший первые комплексы тайцзицюань. Но все эти версии оставались на уровне устных преданий, рассказов, причем их количество росло с каждым днем, и не было ни малейшей возможности с уверенностью утвердить приоритет «создателя» тайцзицюань за какой-то из этих замечательных личностей.

Путь, предложенный Тан Хао, был одновременно неожидан и удивительно прост. А что если где-то в деревенских анналах сохранились записи об этих событиях? В 1932 году Тан Хао приезжает в деревню Чэньцзягоу, где испокон веков жили Чэни, и буквально за несколько дней обнаруживает уникальный документ — семейные хроники семьи Чэнь. Первая запись в этих хрониках была сделана в 1754 году, последняя — в 1822-м, всего же они охватывали жизнь нескольких поколений, начиная от знаменитого родоначальника Чэнь Бу.

Много удивительного было найдено в документах. Прежде всего, действительно, род Чэнь испокон веков занимался боевыми искусствами, слава о его удивительном и загадочном стиле (который, кстати, в хрониках никак не именуется) распространилась далеко за пределы Чэньцзягоу. А вот патриарх рода Чэнь Бу никакими боевыми искусствами не занимался, во всяком случае, конкретных упоминаний об этом мы не встречаем. Правда, следует учитывать и другое: все сведения об истории семейства Чэнь до 1711 года почерпнуты из устных преданий, а затем перенесены в хроники. Известно, что именно в 1711 году представитель десятого поколения Чэнь Гэн установил памятную стелу, где высек краткую историю жизни Чэнь Бу. Ни о каком тайцзицюань в этом памятнике не упоминалось.

Был дан ответ и на другой вопрос: кто первым начал практику некой школы ушу, которая позже переросла в тайцзицюань. Из многочисленных историй, уездных хроник и, что самое главное, из семейных хроник Чэней вырисовывается яркая фигура Чэнь Вантина (1600–1680 или? — 1719), представителя девятого поколения рода Чэнь. Обратим внимание на то, что создание тайцзицюань в XVII веке полностью укладывается в нашу теорию практически одновременного складывания в это время всех основных стилей ушу. Семейные хроники отзываются о Чэнь Вантине с удивительным пиететом: «Он прославился в провинции Шаньдун как знаменитый мастер. Вступая в поединок, истреблял толпы из тысяч бандитов (долгое время он служил телохранителем и охранником грузов. — А. М.). Он и является основателем кулачного искусства, боя с изогнутым мечом дао и копьем рода Чэнь. Этот величайший герой, урожденный под Небом, уверенно владел в бою и алебардой».[122]

Постараемся поподробнее разобраться в жизни этого человека, чье имя столь непосредственно связано с созданием одного из самых грандиозных стилей ушу. Второе имя Чэнь Вантина было Чэнь Цзоутин. Он считался человеком высокообразованным, в котором «воистину сочеталось военное и гражданское». Родился он в уезде Вэньсянь провинции Хэнань, где когда-то поселился патриарх рода Чэнь Бу, а затем на время переехал в соседнюю провинцию Шаньдун, где и прославился как мастер кулачного искусства. В последние годы правления Минской династии он служил охранником в родном уезде и «лишь одним своим именем приводил в трепет врагов». В его задачу входила охрана уезда от набегов местных бандитов, грабивших деревни и караваны с грузами, мешавших проведению ярмарочной торговли, а также поддержание порядка и разрешение особо жарких споров между жителями деревни. Вероятно, он весьма неплохо справлялся со своими обязанностями, так как все уездные хроники упоминают о неимоверной силе этого человека и о полном спокойствии, воцарившемся в уезде во время его службы охранником, хотя в те времена ситуация в империи была весьма неспокойной — приближалось маньчжурское вторжение.

В 1641 году, за три года до воцарения маньчжуров, Чэнь Вантин покидает службу и уходит на отдых. Вторжение иноземцев и крушение мощнейшей китайской империи Мин настолько потрясли Чэня, что он удалился от людей, начал сторониться всякого общения и жил как настоящий отшельник, что раньше не свойственно было его характеру воина и уездного лидера. Его основным занятием становится рыбная ловля, а большую часть времени Чэнь проводит в недалеких путешествиях на своей лодке по рекам, стиснутым грядой скал. Возможно, удаление от жизни, тишина и величавый покой пейзажа, близость к природному лону всего живого заставили Чэнь Вантина переосмыслить суть занятий боевыми искусствами и обратиться к поискам духовно-мистического истока жизни. Результат этого нового миропереживания хроники констатируют достаточно сухо, обходясь всего лишь двумя иероглифами: он «создал кулачное искусство». Как в то время, так и в течение многих последующих поколений оно не имело никакого названия и именовалось просто «кулачное искусство рода Чэнь» (чэньши цюаньшу).

Легкая грусть о прожитых годах, когда боевое мастерство сменяется мудростью воина, владела Чэнь Вантином. Укрывшись почти полностью от глаз людей, он предавался размышлениям, читал древних мудрецов, тщательно штудировал даосскую теорию «вскармливания жизненности» через управление ци и установление гармоничной циркуляции ци по каналам цзиньло. Его настольной книгой становится «Канон императорских покоев» («Хуантин») — трактат IX века, рассказывающий о важнейших нормах здоровой жизни, питании, регулировании сексуальных сношений, гимнастике даоинь и других даосских секретах, возвращающих молодость. Обратимся к нескольким строкам, написанным в ту пору стареющим Чэнь Вантином, — немногим из оставшихся после него произведений, вошедших в сборник «Стансы о великом и малом» («Чандуань цзюй»): «Тщетно удостаивали меня благодеяниями и милостью. Сегодня же я годами стал стар и одряхлел, лишь «Канон императорских покоев» является моим единственным и неразлучным спутником. Пребывая в одиноком отдохновении, я разрабатываю систему кулачного искусства; уходя в хлопоты по хозяйству, обрабатываю поле. Пользуясь мгновениями досуга, обучаю своих сыновей и внуков, дабы стали они подобны тиграм и драконам».[123]

Военный чиновник эпохи династии Цин

Так началось преподавание в ту пору еще достаточно аморфного стиля ушу, которому было суждено перерасти в многогранную систему тайцзицюань. Как же создавалась новая школа? Прежде всего заметим, что в своем раннем виде искусство семьи Чэнь было ничуть не похоже на современный вид тайцзицюань. Несмотря на развитую теорию «внутреннего искусства» и трансформаций ци, в нем превалировал боевой аспект, все комплексы выполнялись в быстром темпе, как это было принято в обычных тренировках ушу среди воинов того времени, встречалось много прыжков, резких ударов, даже кувырков. За основу Чэнь взял наиболее эффективную и распространенную в то время систему, разработанную знаменитым генералом Ци Цзигуаном в XVI веке, состоявшую из 32 базовых приемов кулачного искусства. Вновь обратим внимание: в основу стилей «внутренней семьи» были положены базовые принципы и приемы внешних стилей, и, таким образом, тайцзицюань, багуачжан и синъицюань возникают как приложение принципов даосского искусства, неоконфуцианской теории к приемам армейского высокоразвитого ушу. Причем, хотя развитие внутренних стилей происходило в народной среде, разрабатывались они наиболее просвещенными и образованными представителями местной воинской элиты, прекрасно знавшими основы даосских мистерий и психопрактики.

Из 32 приемов кулачного искусства Ци Цзигуана Чэнь Вантин выбирает 29 и создает из них несколько комплексов — пять базовых комплексов тайцзи, один комплекс, названный «баочуй» («Взрывающиеся (пушечные) удары»), и комплекс, названный по традиции того времени «чанцюань» («Длинный кулак»), состоявший из 108 форм. Последнее таолу никакого отношения к современному спортивному стилю чанцюань не имеет, равно как и не было связано с шаолиньским стилем аналогичного названия. Это было просто распространенное обозначение комплексов, в которых удары наносились из сравнительно низких позиций с почти полным выпрямлением руки и использовался бой на дальней и средней дистанции. А вот многие связки из комплекса баочуй можно и сегодня встретить в шаолиньских системах, например, приемы «Тигр, нападающий из засады», «Нефритовая богиня, ткущая на челноке» и другие. Но, как уже говорилось, техническую основу системы составили приемы, разработанные Ци Цзигуаном, которые, вероятно, изучал Чэнь Вантин в свою бытность охранником.

Туйшоу

В новую систему вошло и немало комплексов работы с оружием — изогнутым и прямым мечами, шестом, крюками, топорами, серпами, трезубцем, боевыми граблями, деревянным мечом-палицей, однако все это не было лишь простой компиляцией каких-то приемов из других систем — весь раздел кулачного искусства и работа с оружием были подчинены вполне определенному принципу сочетания мягкого и жесткого, пустого и наполненного. Чэнь требовал избегать использования жесткой силы в бою и опираться в основном на круговые движения, «забирающие» энергию у соперника. Не должно быть ни одной статичной позиции, боец постоянно пребывает в движении, во внешней и внутренней трансформации. «Изменение — это и есть удар, удар — это и есть изменение», — учил Чэнь. Именно ему приписывается знаменитая фраза, вошедшая во все каноны тайцзицюань: «Если хоть что-то пришло в движение, не должно быть того, что бы не двигалось», — объясняющая принцип движения как всеобщую трансформацию, причем трансформацию не только чисто внешне-физическую, но и внутренне-энергетическую.

Все крупнейшие теоретики ушу в Китае так характеризуют те новшества, на основе которых и создал Чэнь Вантин свою систему. Прежде всего, он разработал стиль ушу, основанный на сочетании кулачного искусства, гимнастико-оздоровительных методик даосского даоинь и специальной системы дыхания и управления ци — туны, о зачатках которой упоминается еще у Чжуан-цзы. Во вторых, он активно использовал в тренировках ушу древнейшее учение об энергетических каналах цзиньло, по которым циркулируют ци и «соки организма». Во многом дугообразная траектория всех движений объясняется именно теорией циркуляции внутреннего ци по спирали в организме по каналам цзиньло. Благодаря особым скручиваниям тела во время тренировок, ци омывает переднесрединный, заднесрединный и опоясывающий меридианы, устраняя заторы в теле человека, где застаиваются ци и семя-цзин. В-третьих, Чэнь Вантином на основе армейских систем тренировки была разработана система туйшоу («Толкающие руки»), основанная на «приклеивании» к телу соперника. Здесь использовались особые усилие слышания и усилие понимания, когда боец не только контролировал движения соперника, но и своим сознанием как бы проникал в его мысли, угадывая его действия раньше, чем нападающий начинал их. «Движение должно быть столь разнообразно и выполняться таким образом, чтобы быть полностью неожиданным для соперника, и я базируюсь на скручиваниях тела и на легких касаниях руками», «Противник не знает меня, лишь я один знаю противника», — учил Чэнь Вантин.[124] Если сегодня система туйшоу представляет собой сравнительно плавные вращения руками с осторожным переносом центра тяжести, когда занимающиеся стоят в соприкосновении друг с другом, то в своем раннем виде, то есть во времена Чэнь Вантина, в туй-шоу было немало реальных резких бросков, ударов, в том числе и ногами. Бойцы привыкали стоять вплотную к сопернику, не отпуская его от себя и таким образом закаливая свою психику. Лишь через несколько веков патриарх рода Чэнь Чансин исключил из туйшоу наиболее опасные движения и сделал эту систему основой парной тренировки в тайцзицюань.

По принципу туйшоу строились и парные упражнения с копьями и шестами, именовавшиеся «приклеивающиеся копья». В стиле Чэней использовались в основном длинный шест, заостренный шест и обычное копье. Копье бойца должно находиться все время в непосредственной близости от корпуса или лица противника, при этом все время обходя его оружие или «обматываясь» вокруг него, реализуя при этом классический принцип тайцзицюань — «разматывающейся нити тутового шелкопряда». Отметим, что и «Толкающие руки», и «Приклеивающиеся копья» служили тренировочными упражнениями для двух занимающихся, и хотя и готовили бойца к реальному поединку, все же сами таковым не являлись.

Все эти тренировочные методы, выполнение комплексов были призваны воплотить сложную философско-духовную теорию тайцзицюань как учения о просветлении духа и достижении предельной стадии внутренних трансформаций — Тайцзи. Именно такая цель ставилась в процессе занятий, и этим новое направление значительно отличалось от высокоразвитого и эффективного в боевом отношении армейского ушу, в том числе и системы Ци Цзигуана.

Вскоре ближайшим учеником Чэнь Вантина становится некий Цзян Фа (1644–1722). Он считался человеком весьма грозным и даже свирепым. Его история началась с участия в небольшом восстании, которое поднял некий Ли Цзиоу против непомерных зерновых налогов. Но повстанцы сумели продержаться недолго, Ли Цзиоу был убит, а Цзян Фа пришлось скрываться и скитаться, пока он не забрел в деревню Чэньцзягоу. Руководитель клана Чэнь Вантин сразу обратил внимание на этого необычного человека, который сумел тут же поразить всех фантастическими по скорости ударами ног. Рассказывали, что он «шагал, будто летел, и даже лошадь не могла сравниться с ним». Чэнь Вантин не колеблясь взял его себе в слуги, а заодно и сделал своим партнером в тренировках ушу.

Цзян Фа не уставал поражать Чэнь Вантина. Однажды они вместе отправились на охоту. Чэнь Вантин, увидев зайца, уже поднял лук, чтобы подстрелить его. Внезапно Цзян Фа сорвался с места и, не сделав еще и ста шагов, сумел схватить удиравшего зайца. Сегодня, листая древние хроники Чэньцзягоу, мы можем найти изображение патриарха Чэнь Вантина, рядом с которым с алебардой в руках стоит Цзян Фа.

…Проходили годы, искусство семьи Чэнь развивалось и модернизировалось, по-прежнему оставаясь достоянием лишь крайне небольшого круга людей. Постепенно система сама начала регулировать себя — оказалось, что столь большого количества комплексов, которое ввел в практику Чэнь Вантин, было слишком много. Дело в том, что сама структура и внутренняя логика системы, предложенной им, вели к тому, что количество внешних форм переставало играть существенную роль на пути постижения высших знаний ушу. Боевой смысл системы Чэней в определенном смысле вступил в конфликт с ее эзотерической направленностью, поиском абсолютного, запредельного состояния сознания. Одна из уникальных черт новой системы состояла как раз в том, что эти две стороны ушу — военно-прикладная и мистико-ритуальная — не поглотили одна другую, но гармонично слились, и боевая форма движений стала оболочкой для духовно-философского учения о предельном состоянии духа в момент практики тайцзицюань. Правда, все это привело к сокращению технического арсенала боевого искусства Чэней, отмиранию некоторых излишних форм. Когда сознание человека открыто Космосу, нет нужды в каких-то дополнительных технических навыках и комплексах, так как интуитивно приходит Высшее умение — «искусство Дао».

Такое саморазвитие системы привело к тому, что количество комплексов значительно уменьшилось, из семи таолу, введенных в практику Чэнь Вантином, осталось только два: первый комплекс и комплекс баочуй («Пушечные удары»), который с той поры стал именоваться вторым комплексом стиля Чэнь тайцзицюань, и практикуются они вплоть до сегодняшнего дня. Внешне эти комплексы столь различны, что, глядя со стороны, неискушенный зритель может подумать, что относятся они к различным стилям. Со времен Чэнь Вантина оба комплекса изменились — увеличилось количество плавных, медленных движений, возросла их техническая сложность, например, некоторые движения стали выполняться с различной скоростью, варьировавшейся от очень медленных круговых вращений до резкого, взрывного выброса силы во время удара локтем или рукой, когда сила проистекала не только из конечности, но от всего тела. Значительно увеличилось и количество дополнительных фаз в одном движении за счет мелких вращений, в частности, стали употребляться многократные повторы вращения кистью, поясницей, всем корпусом, что позволяло в большей степени индуцировать ток ци внутри организма. Первый комплекс был построен практически полностью на таких медленных, плавных, несколько тягучих и одновременно упругих движениях с многократными вращениями и включал 83 формы. В свою очередь эти формы представляли собой некоторые приемы из стиля Ци Цзигуана, а с другой стороны — базировались на 13 классических позициях внутреннего искусства.

«13 позиций» — понятие древнее, вероятно, даже более древнее, чем сама школа тайцзицюань. В чисто техническом плане они представляли собой основу всех движений, которые позже вошли не только в тайцзицюань, но и в багуачжан и синъицюань. По легендам, например, Чжан Саньфэн не столько изобрел тайцзицюань, сколько ввел в практику метод «13 позиций». Эти же позиции были в обиходе у магов в горах Удан, когда они готовили свое тело и дух к приему пилюли бессмертия. Сама цифра «тринадцать» получалась от сложения восьми триграмм и пяти первостихий (металл, дерево, вода, огонь, земля), в результате чего рождалось все многообразие природных форм.

Итак, о каких же конкретно позициях идет речь? Прежде всего, это пять шагов (убу), или направлений движения: движение вперед (цяньцзинь), движение назад (хоутуй), взгляд влево (цзоугу), взгляд вправо (югу) и, наконец, центральное равновесие, или обретение срединного баланса (чжундин). Эти пять движений точно соотносились с пятью первостихиями.

Восемь триграмм соотносились с «восемью вратами» (бамэнь) — особыми методами использования внутреннего усилия. Во-первых, это выброс усилия по четырем сторонам света (сыфан) — на юг, запад, восток и север. На самом деле это четыре типа усилия, в основном рождающиеся за счет особого импульса движения рук и всего тела: отводящее усилие (бэн), «натягивающее на себя» (люй), давящее вперед, или теснящее (цзи), и, наконец, толкающее (ань).

Во-вторых, это четыре дополнительных движения в основном атакующего характера, ориентированные также по четырем сторонам света — на северо-запад, юго-восток, северо-восток, юго-запад. Они представляли собой «сдергивание вниз» (цай), уклон назад (ле), удар локтем (чжоу) и толчок плечом (као). Обратим внимание, что все восемь движений, следуя традиции сакрального космизма, ориентированы по всем сторонам света. Естественно, что боец не должен был реально выбирать сторону света, в направлении которой он должен выполнить то или иное движение, но лишь виртуально осознавать срединный характер человека, который стоит в центре мира и выбрасывает внутреннее усилие во все стороны. Напомним, что все восемь движений сополагались с триграммами, например, отводящее движение — с триграммой «цянь» («Небо»), «натягивающее на себя» движение — с триграммой «кунь» и т. д.

Сам комплекс за основу брал «изменения усилия» (хуацзин), т. е. ежемгновенные изменения в позициях, приводящие к постоянным внутренним энерге-тическим трансформациям.

Если прямые представители семьи Чэнь могли всю жизнь изучать премудрость семейного искусства, то другие были лишены такой возможности. Так возникает разновидность («новая ветвь») стиля Чэнь — «ветвь Чжаобао» (чжаобао-цзя), которую разработал мастер Чэнь Цинпин. В это направление по-прежнему входили два классических комплекса, но сама форма движений значительно изменилась. Они становятся менее амплитудными, как бы немного «сжимаясь». Зато передвижения становятся более округлыми, они выполняются по плавной дуге, и их сложность значительно возрастает. Казалось бы, в связи с такими трансформациями должна уменьшиться и возможность боевого применения системы, но именно за счет более узких, очень собранных движений, резкого выброса силы и усложнения передвижений эта ветвь тайцзицюань в дальнейшем начинает считаться наиболее эффективной для прикладного применения. Именно здесь лежат корни таких весьма прикладных систем тайцзицюань, как стиль У и стиль Сунь, созданный блестящим воином-философом Сунь Лутаном.

В шестнадцатом поколении патриархом стиля становится Чэнь Синь, второе имя которого было Чэнь Пинсань (1849–1929). Если на протяжении многих столетий тайны школы передавались лишь устно, то Чэнь Синь начинает фиксировать основные положения теории в письменном виде. В результате двенадцатилетней работы рождается четырехтомный труд «Наглядное изложение системы тайцзицюань школы Чэней» («Чэньши тайцзицюань тухуа цзяньи»). Именно в этом труде было впервые описано соответствие движений тайцзицюань открытию и закрытию каналов-цзиньло и циркуляции ци. Кстати, ни одна другая школа тайцзицюань не опубликовала таких схем.

Новая загадка тайцзицюань

Казалось, мы сейчас можем с достаточной уверенностью говорить, что тайцзицюань так или иначе пошел от Чэнь Вантина и передавался долгое время по семейной линии Чэней. Но вот недавно были обнаружены новые документы, которые смутили многих знатоков тайцзицюань. Они показывали историю школы Чэней в таком необычном виде, что многие просто отказывались их комментировать. Итак, что же произошло?

Был обнаружен небольшой текст, передававшийся в семействе Чэнь как документ по истории школы, — «Речения три по три о кулачном искусстве» («Саньсань цюань пу»). Приведем несколько выдержек из этого примечательного документа.

«Существует немало способов кулачного искусства, в конце концов, в основном неизвестно, кто был их создателем. Говорят, что «Шесть соответствий» (люхэ) создал господин Цзи Лунфэн из Шаньси, живший в конце эпохи династии Мин. Был он весьма искушен во владении копьем, люди считали его искусство чудесным. Господин говорил: «Я живу в мире, полном смут, поэтому, владея копьем, могу защитить себя. Если бы я пребывал в спокойном мире, то тотчас уничтожил бы всякое оружие…» Затем он заменил способы работы копьем на способы кулачного искусства, принципы подчинил единой основе, формы же стали подобны мириадам жемчужин. Всего же получилось шесть симметричных форм.

Что это такое, «единая основа»? Это подвижное сердце (т. е. внешние движения рождаются из движений сердца. — А. М.). Что такое «мириады жемчужин»? Это изменения в формах. Говоря о шести соответствиях, имеют в виду, что сердце координируется с волей, ци — с силой, мышцы — с костями, руки — с ногами, локти — с коленями, плечи — с бедрами.

Разные люди изучали «Шесть соответствий», версии о его передаче также неодинаковы. Многие изучавшие получали ложную традицию и, сами желая что-то передать, передавали ложь».

Перед нами — почти точное описание истории и принципов совсем другого внутреннего стиля — синъицюань. Действительно, Цзи Лунфэн из Шаньси как-то решил приложить принципы работы с копьем к кулачному искусству, и так родился характерный вид «Кулака формы и воли». Но этот текст долгое время передавался как «тайная традиция» семьи Чэнь, причем утверждалось, что он непосредственно связан с историей тайцзицюань.

Объяснения волнообразного движения ладонью и приставного шага из книги Чэнь Синя (Начало XX века)

Этот текст относится к 1723–1726 годам и фактически утверждает, что представители семьи Чэнь долгое время обучались стилю люхэцюань, т. е. ранней форме синъицюань, который действительно был широко распространен в этой местности.

Существует еще один интересный факт. Считается, что комплекс в 108 форм, созданный когда-то Чэнь Вантином, затем был целиком утрачен. Во всяком случае, именно так утверждают классические версии. Но вот оказалось, что в некоторых районах Шаньси и в местечке Чжаобаочжэнь в Хэнани, где преподавал Чэнь Цинпин и где возникло одно из ответвлений школы Чэнь, этот комплекс сохранился. Так, может быть, он существовал там вообще до Чэнь Вантина?

И вот на основе некоторых документов ряд китайских специалистов выдвинули следующую версию становления тайцзицюань, а точнее — направления Чэ-ней. Цзян Фа, выходец из уезда Вэньсянь в Хэнани, приехал в Шаньси, где более десяти лет обучался у Ван Цзунъюэ — того, кто написал знаменитый труд «Рассуждения о тайцзицюань». Затем он вернулся в Хэнань, поселился в Чэньцзягоу и действительно работал слугой в доме Чэней. Но не Чэни обучали его, а наоборот, Цзян Фа стал учителем Чэнь Вантина. Был у него и другой ученик — Син Сихуай, который также жил в Хэнани в деревне Чжаобаочжэнь. Таким образом, Чэнь Вантин оказался далеко не единственным учеником Цзян Фа и тем более, следуя данной версии, отнюдь не был создателем тайцзицюань.[125]

Но этим не кончаются превратности ранней истории тайцзицюань. Оказывается, к знаменитому мастеру Чэнь Цинпину, основателю направления чжаобаоцзя, считающегося разновидностью стиля Чэнь, тайцзицюань пришел отнюдь не по семейной линии, а по линии, которая начиналась от Син Сихуая, второго ученика Цзян Фа. Кстати, именно поэтому комплекс тайцзицюань в 108 форм, утраченный в классической школе Чэней, сохранился в Шаньси, где учился сам Цзян Фа, и в школе Чэнь Цинпина, который обучался у ученика Цзян Фа. Интересно, что у Чэнь Цинпина учился основатель стиля У тайцзицюань У Юйсян, по этой же линии произошел и стиль Сунь тайцзицюань. Таким образом, основополагающая линия развития тайцзицюань начиналась не в семействе Чэнь и пролегала совсем в другом направлении!

Насколько верна эта неожиданная версия? Сейчас трудно с уверенностью ответить, был ли Чэнь Вантин создателем тайцзицюань или все-таки являлся одним из учеников Цзян Фа. И та и другая гипотезы нуждаются в фактических подтверждениях, в источниках, а их чрезвычайно мало, к тому же они наполовину легендарны. Вероятно, это останется еще одной неразгаданной загадкой ушу.

Школа тайцзицюань клана Ян

Первый стиль тайцзицюань долгое время был исключительно семейным достоянием. Он не получил даже никакого названия, и его именовали просто «искусством семьи Чэнь». Стиль тщательно оберегался от сторонних глаз, хотя можно предположить, что кто-то все же видел удивительное искусство Чэней. Не случайно про них ходили легенды, широко рассказывали об их подвигах, но никто не мог сказать, что конкретно представляет собой их школа.

Заметим, что к тому времени за рамки семьи не вышел ни один принцип, к тому же это был один из сотен семейных стилей, не имевших собственного названия, распространенных тогда в Китае. Так же как не называют привычные вещи, не видя в этом необходимости, так и стиль Чэнь никак не собирался отличать себя от других.

Впервые покров тайны над школой Чэней было суждено приподнять выходцу из бедной многодетной семьи Ян Фукую, более известному под именем Ян Лучань (1799–1872). Ян родился в уезде Юннянь провинции Хэбэй. Бегая по улицам с одноколесной тачкой угля, он приобрел недюжинную силу, как говорили — имел «тигриную спину и медвежью поясницу». В его родном уезде до сих пор ходят легенды о том, как он приобщился к тайцзицюань. Расскажем одну из них, не исключая, что так и могло быть.

Ян с детства мечтал заниматься ушу, засматривался на известных бойцов, урывками пытался тренироваться. Но забота о семье не оставляла ему ни минуты свободного времени. В городе Гуанпине, где продавал свой уголь Ян, в то время открылась аптекарская лавка, названная в традиционном философско-патетическом духе «Зал Всеобщей гармонии». Ее содержала семья Чэнь, приехавшая сюда из Чэньцзягоу в Хэнани. Ходили слухи, что все, начиная от хозяина лавки вплоть до мальчишки-слуги, занимаются ушу, а по вечерам из-за ограды доносились звуки ударов и глухие выдохи. Однако ворота всегда были плотно закрыты, и ни один любопытствующий не мог похвастаться, что видел, чем занимаются Чэни.

Повезло лишь Ян Лучаню. Однажды его, десятилетнего мальчишку, пустили во двор разгрузить уголь. Ян, оглядевшись, не заметил обычных для дворов боевых искусств стоек с оружием, лишь несколько молодых людей вели поединок. Мягкие, плавные движения напомнили угольщику движения рыбы в воде. Это вызвало у него в душе недоумение и смех — такая техника вряд ли была годна для боя, а все рассказы о непобедимости Чэней обернулись вымыслом.

Однако однажды произошел случай, заставивший его изменить мнение. Как-то в лавку Чэней вошли пятеро братьев Чао, прозванные «пятью тиграми семьи Чао», известные своим мастерством в бою и буйным нравом. В грубой форме они потребовали поменять лекарство, которое им чем-то не понравилось. Слуга мягко отказывался, так как лекарство было заграничное и не подлежало обмену, но братья настаивали на своем и собирались уже затеять драку, как слуга несколькими быстрыми приемами выкинул их из лавки. «Вот поистине чудесная техника, — подумал Ян Лучань, — раз слуга может сделать такое, то хозяин лавки способен и на большее!» С тех пор Ян ни разу не брал с Чэней денег за уголь, а однажды даже вернул те, которые Чэни прислали ему с посыльным. Наконец хозяин решил выяснить, не нужна ли молодому человеку помощь, и Ян Лучань признался, что хочет изучать их стиль. Хозяин не решился без разрешения патриарха школы начать преподавание. Но тронутый услугами Яна, он отправил его вместе с рекомендательным письмом в Чэньцзягоу к патриарху стиля выпускнику Императорской Академии Чэнь Дэху.

Встретил Яна племянник Чэнь Дэху мастер Чэнь Чансин — представитель четырнадцатого поколения Чэней. Напоив и накормив Яна, он поблагодарил его за письмо, но взять в ученики отказался. Чэнь Чансин сослался на то, что якобы сам давно не занимался и плохо помнит движения. Яну ничего не оставалось, как отправиться обратно. Однако случай и хитрость помогли ему.

Однажды в деревне внезапно выпал сильный снег. Утром члены семьи Чэнь, выйдя за ворота, чтобы расчистить сугробы, увидели лежащего на снегу парня с перемазанным лицом. Отогрев его, они поняли, что парень немой, однако он так усердно таскал дрова и готовил пищу, что его решили оставить на время в доме в качестве слуги. Каждый вечер в дом к Чэнь Чансину, которому прислуживал никем не узнанный Ян Лучань, приходил патриарх стиля Чэнь Дэху и проводил занятия на большом, огороженном со всех сторон дворе. Хитроумный Ян в течение трех лет тайно подсматривал за тренировками Чэней, разучивая, когда все спали, прием за приемом, принцип за принципом. Однажды Ян Лучань, опустившись на колени перед Чэнь Чансином, признался ему во всем.

Подглядывать за тренировками считалось жесточайшим преступлением, а замеченного в этом могла ожидать смерть. Однако Чэнь Чансин, проявив благородство души, достойное мастера, попросил Яна продемонстрировать, чему он сумел научиться столь недозволенным образом. Чэнь был приятно поражен, увидев, что Ян Лучань сумел выполнить комплекс, не допустив ни одной ошибки. Он разрешил Яну остаться с ним еще на три года для продолжения занятий, но фактически тот провел у него несколько десятилетий.[126]

Эта красивая история говорит о том, что постепенно начинался процесс открытия семейных стилей для наиболее достойных учеников, не связанных с кланом. Многие учителя даже начинали ездить по уездам, пропагандируя свои стили, что раньше считалось бы грубейшим нарушением традиции.

Изменялся и сам облик ученика, хотя его жизненная миссия — восприятие духа школы — оставалась неизменной. Теперь, закончив обучаться основным принципам стиля, последователь мог покинуть школу и даже начать собственное преподавание. Все эти изменения позволили 40-летнему Ян Лучаню после смерти Чэнь Дэху покинуть Чэньцзягоу и открыть в родном уезде Юннянь собственную школу при кумирне Небесной гармонии, названной так в память о старой аптечной лавке Чэней. По одной из версий, Ян Лучань обучался у Чэнь Дэху и Чэнь Чансина более тридцати лет.[127]

Вернувшись в родной уезд, Ян оказался «у разбитого корыта» — у него не было даже собственного дома. Он поселился в доме семьи У и тренировался вместе с тремя братьями, большими знатоками боевых искусств — У Жуйцином, У Хэцином и У Чэнцином. Семья У отличалась высокой образованностью, все братья были чиновниками, и именно у них Ян Лучань изучал каноноведение и вообще становился полноценно грамотным человеком. Семье У суждено было сыграть немалую роль в жизни Ян Лучаня. Именно они порекомендовали никому не известного человека аристократическим кругам в качестве преподавателя ушу. В свою очередь благодарный Ян Лучань показал им многие секреты старой ветви тайцзицюань, на основе которой вскоре возникла отдельная школа У тайцзицюань.

У Чэнь Чансина Ян обучался тому, что называли «старой (или большой) ветвью» школы Чэней (лаоцзяцзы), в отличие от «новой ветви», или ветви Чжао-бао. Вероятно, за долгие годы тренировок Яну не раскрыли всех тонкостей семейной школы, что было вполне в духе традиционного преподавания. Однако, будучи незаурядным и чрезвычайно энергичным человеком, Ян Лучань много работал над стилем, додумывая то, что ему казалось отсутствующим. Без знания некоторых принципов сочетание взрывной силы и мягкости стиля Чэней было неэффективным и наигранным. Ян это прекрасно понимал. Постепенно он изменяет характер движений, делая их более плавными. Теперь медленное превалировало над быстрым, и Ян Лучань вводит новый, более растянутый выброс силы. Таким образом, фактически можно было уже вести речь о новом стиле. Первоначально, так же как и стиль Чэней, он не имел названия, и слово «тайцзицюань» по отношению к нему не использовалось. Его называли то хуацюань («Кулак изменений»), то жуаньцюань («Мягкий кулак»), то чжаньмяньцюань («Кулак влажной ваты»). Эффективность своего детища Ян неоднократно доказывал на практике, за что его прозвали Ян Не Имеющий Соперников.

Школа Ян Лучаня постепенно теряет закрытость традиционных китайских школ. Скорее наоборот, Ян стремится всячески пропагандировать ее. Эзотерическое знание, таким образом, приобретает экзотерический характер — то, что раньше передавалось как высочайшая тайна, становилось доступно практически каждому. У Жуйцин, у которого жил Ян Лучань, был в то время советником законодательной палаты императорского двора в Сычуани и был вхож в самые высокие сферы. Он и рассказал однажды своим друзьям из высших кругов о том, что в его родном уезде живет удивительный мастер. И вот вскоре Ян Лучаня приглашают для преподавания в Пекин, и таким образом он оказывается первым учителем тайцзицюань, который вынес стиль на суд аристократии. Примечательно, что в то время школа Ян Лучаня отнюдь не была самой лучшей, она явно уступала более глубокой и многогранной школе Чэнь, к тому же, скажем прямо, Ян Лучань был не очень хорошо образован, в отличие от Чэней, среди которых были выпускники Императорской Академии и чиновники высших рангов. Однако знакомства сыграли свое дело, и Ян создал в Пекине первую школу тайцзицюань.

Прежде всего Ян придает своей школе светский характер. Для него сохранение здоровья посредством занятий тайцзицюань, обретение чистоты духа приобретают не менее важное значение, чем боевой аспект. Более того, сам будучи прекрасным бойцом, Ян практически не преподает боевое применение стиля. За счет изменения формы выброса усилия все движения приобретают плавность и медлительность, уменьшается количество ударов ногами, практически исключаются прыжки, каких было немало в исконном стиле Чэней. Такие новации позволили одному из учеников Яна, обладателю высшего чиновничьего звания «цзиньши» Яо Ханьчэню, заключить: «Что является высшей целью тайцзицюань? Сохранение здоровья и продление жизни».[128]

В то время в Пекине собиралось немало известных бойцов, особенно много было их при дворе наследного принца Дуань Цижуя. Здесь с Ян Лучанем произошла забавная история. Однажды его на поединок вызвал известный боец, причем сделал это неожиданным образом. Решив посмотреть, кто из них сильнее, он предложил Ян Лучаню сесть на стулья один напротив другого, упереться правыми кулаками друг в друга и посмотреть, кто кого столкнет. Через несколько мгновений стул с треском разлетелся под тем бойцом. Ян Лучань, как обычно невозмутимый, вежливо заметил: «Ваше мастерство, господин, поистине велико. Да вот только стул оказался у вас не столь прочен, как мой».

Вернувшись из Пекина в родной город и приобретя немалую славу, а соответственно и полезные знакомства в столице, Ян продолжил работу над стилем, стремясь не исказить принципы внутренней работы. Признаемся, что надежные связи в кругах аристократии играли немалую роль в пропаганде и развитии ушу. Бюрократическая элита, чиновники, прошедшие через многоступенчатую сеть экзаменов, наследственная аристократия составляли безусловно опору имперской культуры той эпохи. Быть принятым в их среду человеку, который никогда систематически не учился конфуцианским наукам и был вообще крайне плохо образован (угольщик!), можно считать случаем редким, в известной степени исключительным. Несомненно, Ян Лучань обладал магической способностью воздействия на людей. Без поддержки столичных кругов вряд ли появилась бы возможность столь широко развивать тайцзицюань.

Не случайна и подчеркнуто оздоровительная направленность школы Ян Лучаня, хотя, как будет видно в дальнейшем, искусство ведения поединков он весьма успешно, хотя и тайно, передал своим сыновьям. Тайцзицюань практически с самого рождения был ориентирован на аристократию, точнее на особое духовное восприятие воспитания собственного тела. В популярных книгах о тайцзицюань широко распространилось мнение, что этот стиль, родившись как искусство боя, постепенно эволюционировал в сторону оздоровительной системы, и связано это было, в частности, с развитием современных видов оружия, что свело на нет необходимость изучения кулачного боя.[129] Это не совсем верно, так как действительно боевым стилем, и то чрезвычайно сильно ритуализированным, можно считать лишь раннее направление семьи Чэнь, которое быстро переросло в крайне мистическое искусство достижения просветления. А вот стиль Ян Лучаня (обратим внимание, что большинству учеников и аристократическим кругам в Пекине он преподавал одно, а внутри своей семьи — другое, и истинного «внутреннего» вида стиля Ян мы не знаем) был изначально ориентирован на оздоровление тела и обретение психического здоровья. По сути дела, рождался новый подход к светскому ушу, и представителем нового направления был Ян Лучань и его сыновья.

Сыновья и внуки Непобедимого Яна

Искания Непобедимого Яна завершает его третий сын Ян Цзяньхоу (1839 (или 1842) — 1917), живший с отцом в столице и знакомый с запросами аристократии. Ян Цзяньхоу, прозванный за чистое и ясное сознание Зеркало Света (Цзинху), не мог похвастаться столь высоким мастерством, как его старший брат Ян Баньхоу, однако он был великолепным учителем. Помимо кулачного искусства, он владел искусством копья тайцзи, которое мало кто знал и которое он изучал непосредственно у своего отца. Ян Цзяньхоу был основным партнером Ян Лучаня в парной работе, а его умственные способности старый мастер оценивал значительно выше, чем способности других. Все последователи Ян Цзяньхоу стали известными мастерами, среди них его сыновья Ян Чэнфу и Ян Шаохоу, а также Сюй Юйшэн. Благодаря этим трем «Небесным талантам» Ян Цзяньхоу получил еще одно прозвище — Учитель Трех (Саньсяньшэн).

Ян Цзяньхоу, отличавшийся мягким характером, умел просто и доступно объяснить как смысл движений, так и философские основы тайцзицюань. Его направление стало называться «средней ветвью», в отличие от ветви его брата Ян Баньхоу («малой») и его сына Ян Чэнфу («большой»). К нему со всех сторон тянулись ученики самых разных возрастов, поэтому его школа считалась очень большой — в ней было несколько десятков учеников одновременно. Ян Цзяньхоу также вносит изменения в стиль, например, делает стойки намного выше, исключает движения, требующие приложения большой физической силы. В то же время он углубляет понимание тайцзицюань, полностью переносит его в глубь души-сердца человека. Однако оформление стиля Ян тайцзицюань только начиналось. Много необычных аспектов в тайцзицюань обнаружил средний сын Ян Лучаня (его первый сын умер в раннем возрасте) Ян Баньхоу (1837–1890 (или 1892)).

Долгое время Ян Лучань наотрез отказывался учить Ян Баньхоу ушу и преподавал лишь Ян Цзяньхоу и Ян Фэнгэ. С детства Ян Баньхоу отличался замечательной силой, однако был крайне невыдержан, а многие сверстники отказывались с ним играть, так как он зачастую сильно колотил их. Ни одному из его товарищей, даже старше его по возрасту, не удавалось одолеть Ян Баньхоу в драках. В конце концов, учитывая неуравновешенность характера сына, Ян Лучань решил, что если тот всерьез займется ушу, то это может обернуться бедой для других людей. Ян Баньхоу был отдан в обучение к местному учителю, одному из наиболее просвещенных людей в уезде, дабы тот «овладевал гражданским и не касался военного». Вполне вероятно, что из Яна вышел бы чиновник, если бы его учителем не оказался У Юйсян (1812–1880) — знаменитый мастер тайцзицюань, основатель стиля У, называемого также «малой ветвью» тайцзицюань.

Особого рвения к учению Ян Баньхоу не испытывал. Он просто спал на занятиях, уронив голову на стол. Обучение в китайских школах в то время основывалось на многократном повторении и заучивании классических конфуцианских текстов, дисциплина была крайне жесткой, за малейшую провинность или забывание канонов следовало наказание. Ян Баньхоу, любившему двигаться, было невмоготу выдерживать эти ограничения, и даже талант У Юйсяна не в силах был изменить его.

Толчок (ань) из тайцзицюань

Однажды У Юйсян оставил учеников самостоятельно читать тексты и ненадолго отлучился. Ян Баньхоу вновь погрузился в спокойный сон. Внезапно он был разбужен шумом: два хулигана ворвались в небольшую комнату, где проходили занятия, и решили сорвать со стены схемы упражнений по тайцзицюань, которые повесил У Юйсян. Ни один из учеников не решился выступить против них. Лишь Ян Баньхоу крикнул хулиганам, чтобы они убрали руки. Двое парней бросились на Яна, но тот несколькими толчками в грудь отшвырнул их так, что забияки отлетели к стене. Встав на ноги, они тотчас бросились бежать.

Когда У Юйсян вернулся, ему рассказали об этой истории. Оценив по достоинству поступок своего ученика, учитель спросил, почему он специально не обучался кулачному искусству. Ян честно признался, что отец запрещает ему изучать тайцзицюань. Тогда У Юйсян решил вместо обычных школьных занятий показывать ему свою ветвь тайцзицюань. Ян Баньхоу быстро овладевает основной последовательностью движений, базовыми формами и методами управления ци. Однажды, когда во дворе своего дома Ян Лучань вместе со своим сыном Ян Фэнгэ занимался туйшоу, Ян Баньхоу начал отпускать столь точные замечания, что знаменитый мастер понял: его сын действительно разбирается в ушу. Ян Лучань без труда догадался, где лежит исток знаний сына, и направился к У Юйсяну. Ян поинтересовался: «Я велел ему изучать гражданское, зачем же ты позволил ему учить военное?» У Юйсян резонно ответил: «Каждый человек волен поступать, как он того желает. Баньхоу, изучая ушу, обретает мудрость, а изучая гражданское, — глупеет. Глядя на это, я и разрешил ему заниматься ушу. В будущем это обязательно даст толк».[130] Ян Лучань согласился с доводами учителя У и сам стал обучать Ян Баньхоу своей школе. Таким образом, на основе «малой ветви» стиля У и «старой ветви» Ян Лучаня сформировался характерный облик школы, преподаваемой Ян Баньхоу.

Ян Баньхоу меньше обращал внимание на оздоровительный и общеукрепляющий аспекты тайцзицюань, считая, что основа стиля заключена в открытии чудесных способностей души человека, а поэтому «чудесность» и необычайность мастера может раскрыться в любом виде деятельности. Ян Баньхоу, например, мог пройти под дождем, не замочив одежды, так как капли мгновенно высыхали на нем, толчком плеча валил на землю сразу пятерых человек. Количество историй о нем превзошло рассказы о самых знаменитых мастерах ушу. По одной из народных легенд, Ян Баньхоу возглавил отряд бойцов ушу во время восстания ихэтуаней в 1900 году. Когда его окружили враги и попытались свалить на землю, они не сумели сдвинуть могучего Яна ни на сантиметр. Тогда они решили заколоть его копьями, но прежде чем Ян Баньхоу пал под их ударами, он сумел голыми руками уложить около десятка противников. Правда, сопоставление даты его реальной смерти (1890 (или 1892) год) и даты восстания ихэтуаней (1898–1901 годы) не требует комментариев. Характерно другое: китайский народ «продлевал» жизнь мастера ушу, не позволяя умереть ему вне боя.

Ян Баньхоу, как и некоторые мастера внутренних стилей, обладал удивительным искусством «приподнимания тела» (тифаншу), заключавшимся в регулировании веса собственного тела: он мог облегчать его или даже вообще приподниматься на несколько сантиметров над землей. Не случайно многие последователи тайцзицюань или багуачжан рассказывают, что во время занятий испытывали ощущение, будто их тело приподнимается немного вверх.

Про Ян Баньхоу рассказывали, например, следующую историю. Однажды, когда он отправился в гости к своему другу, дороги раскисли после сильного дождя, и нельзя было пройти, не перепачкавшись. Гости приходили все в грязи. Но вот в дом вошел как всегда спокойный Ян Баньхоу. Каково же было удивление хозяина, когда он не увидел ни капли грязи на его обуви, лишь на подошвах было несколько пятен!

Искусство тифаншу в основном отрабатывалось на основе статичной позиции — «столбового стояния», во время которого регулировалась циркуляция ци. Именно этому упражнению и уделял особое внимание Ян Баньхоу. В этой позиции он как бы врастал в землю. Как-то, решив проверить его мастерство, восемь сильных мужчин привязали к его телу и ногам веревки, дергали в разные стороны, хватали за руки, толкали, пытаясь сдвинуть с места. Но ни разу их попытки не увенчались успехом.[131] Порой великий мастер даже позволял привязать себе веревки к волосам. Но и в этом случае никто не мог сдвинуть его с места.

Действительно, Ян Баньхоу был замечательным бойцом. Взяв за основу движения, демонстрировавшиеся его отцом, он начал преподавание «малой ветви» — сильно трансформированного варианта тайцзицюань, основанного на коротких связках и узкой амплитуде движений. Ян Баньхоу, закончив обучение у отца, с его разрешения пошел в ученики к мастеру У Юйсяну, который показал ему основы «малой ветви», рассказав о выгодах и хитростях движения с малой амплитудой.

Стиль Ян Баньхоу был предельно боевым, однако его эффективность заключалась не столько в силе удара или быстроте передвижений (хотя сам Ян валил ладонью стены домов), сколько в особом умении «прилипнуть» к конечностям соперника, плавно следовать его движениям, обращая силу нападающего против него самого. Ян неоднократно доказывал свое мастерство и даже в пятидесятилетнем возрасте принимал вызовы на поединок, неизменно выходя победителем. Мастер то внезапно исчезал с глаз удивленной публики, будто растворяясь в воздухе; то в течение нескольких часов ходил вокруг соперника, не нанося ни одного удара, а тот не мог в него попасть; то, несильно хлопнув противника по плечу, заставлял его скорчиться от нестерпимой боли.

На первый взгляд Ян Баньхоу мог показаться грубым и нетерпимым человеком. Бывало, он жестоко избивал своих учеников, сам же был практически нечувствителен к ударам. Его любимая поговорка: «У строгого учителя — хорошие ученики». Из-за жестких тренировок у Ян Баньхоу оказалось немного последователей, но те, которые оставались с ним после первых месяцев тяжелейших занятий, стоили десятков, ушедших со двора. Именно у Ян Баньхоу учился маньчжур Цюань Ю, основавший впоследствии один из пяти крупных стилей тайцзицюань — стиль У.

Несмотря на грозность и кажущуюся невыдержанность, Ян Баньхоу был очень заботлив по отношению к тем, кто искренне желал постичь основы его школы. Он сам залечивал раны у учеников, мог часами вести беседы с ними. Он был одним из самых образованных членов клана Ян, прекрасно знал конфуцианские и даосские каноны, внимательно изучил труд Ван Цзунъюэ «Рассуждения о тайцзицюань» и часть трактатов по ушу, принадлежащих семейству У, основавшему к тому времени собственное направление тайцзицюань.

Одно время Ян Баньхоу выступал на турнирах по саньда, неизменно вызывая восхищение у знатоков ушу. В 19 лет он впервые вместе с отцом приехал в Пекин, где несколько раз поднимался на помост. Но однажды во время поединка он серьезно травмировал иностранца и, чтобы избежать неприятностей со стороны властей, вынужден был вновь вернуться в родной уезд Юннянь. Имя Ян Баньхоу в народной традиции, равно как и имена многих известных бойцов, таких как Хо Юаньцзя, Сунь Лутан, Ван Цзыпин, связывалось с борьбой Китая за национальную независимость. В конце XIX — начале XX века иностранцы — русские, французы, американцы, голландцы, — проживавшие в сеттльментах, неоднократно участвовали в турнирах по лэйтай, причем часто побеждали китайцев. В основном это были боксеры или профессиональные борцы. Так как строгих правил не существовало, то не было и критериев отбора участников. Важно было лишь одно: готовность вести поединок любыми известными приемами. Однако в китайской традиции ушу особую роль играли понятия боевой добродетели, но китайцы считали, что иностранцам это чувство недоступно. В этом виделась некоторая ущербность «заморских дьяволов», желающих якобы лишь унизить соперника, а не испытать свою силу духа.

Пришлось выходить на поединки с иностранцами и Ян Баньхоу. В то время уже сложилось мнение, что тайцзицюань есть в основном средство оздоровления, и большинство не видело способов его боевого применения. Тем разительнее были выступления Ян Баньхоу. Однажды в Пекин приехал известный голландский борец Дэрк, который вызвал на поединки бойцов из шести северных и семи южных провинций. В течение ста дней любой мог подняться на помост и испытать свои силы, но ни один из китайских бойцов не смог одолеть Дэрка. У голландца был уже солидный «послужной список» — в Америке он убил кулаком двухтонного быка, в Индии сумел опрокинуть девятитонного слона, в Италии демонстрировал бой со львом. В конце концов он объявил, что все китайские бойцы — не более чем «молокососы в утробе матери». Его слова задели многих известных мастеров, в том числе и Ян Баньхоу. Первым его желанием было отправиться в Пекин, однако он не хотел неприятностей с властями, которые не желали ссориться с иностранцами. Того, кто ранил или убил иностранца, могло ждать очень серьезное наказание.

Через несколько дней после начала турнира к Ян Баньхоу из Пекина приехал Цзе Тегуй — ученик знаменитого мастера багуачжан Дун Хайчуаня. Он с горечью поведал, что и ему не удалось избежать поражения от могучего голландца. Цзе Тегуй просил Ян Баньхоу выйти на поединок, так как никто кроме него не мог защитить достоинство китайцев. Но и на этот раз Ян Баньхоу стал отказываться. Сумел убедить его лишь мастер школы У тайцзицюань знаменитый Ли Еюй, составитель и комментатор «Канона тайцзицюань». Его авторитет был столь высок, что Ян Баньхоу решил ехать.

На следующее утро, оседлав лошадей, Ян Баньхоу и Цзе Тегуй отправились в путь. Цзе Тегуй рассчитывал гнать лошадей так, чтобы уже через день приехать в Пекин. Однако Ян не торопился, спокойно осматривал окрестности, часто останавливался. До конца турнира оставалось лишь несколько дней, и даже всегда вежливый Цзе Тегуй, не выдержав задержек, обвинил Яна в нежелании выходить на помост. В конце концов спутники приехали в Пекин в последний день турнира.

Помост был установлен на четырех огромных столбах, так что падение с него заканчивалось для бойца весьма плачевно. Вокруг помоста росли старые кипарисы, что облагораживало вид грандиозного зрелища.

Уже более двадцати дней никто не решался выйти на поединок, и все считали, что состязание закончилось победой голландца. В последний день на помосте неожиданно для всех появился Ян Баньхоу. Дэрк узнал его, но ничуть не испугался. Поприветствовав друг друга, соперники начали поединок. Ян Баньхоу, уклоняясь от ударов, медленно отходил к краю помоста. Голландец, решив воспользоваться этим, нанес сильный удар ногой в живот и толкнул Яна обеими ладонями. Все ожидали, что китайский мастер рухнет с помоста. Но внезапно Ян Баньхоу выполнил прием «Сокол кувыркается в воздухе» — в прыжке перелетел через противника, хлопнул его по спине и крикнул: «Господин Дэрк, я здесь!» Резко развернувшись, Дэрк нанес Ян Баньхоу удар кулаком в лицо и опрокинул его. Судья открыл счет, и на счет «шесть» Ян встал на ноги. Бой продолжался до обеда. После небольшого перерыва бойцы вновь взошли на помост. Дэрк, высоко подпрыгнув, попытался нанести удар ногой в голову, но Ян Баньхоу откинувшись назад, встал на мост. Тогда голландец, решив воспользоваться, как ему показалось, неудачным положением Яна, нанес тому удар двумя кулаками в живот. Но Ян и не думал уворачиваться, он лишь напряг мышцы, и… кулаки противника «прилипли» к животу. Ян тотчас вскочил, а Дэрк по-прежнему оставался «приклеенным» к китайцу. Дэрк так и не сумел вырваться и признал себя побежденным. Так Ян Баньхоу победил противника «внутренним мастерством», ни разу не ударив его. Внезапно помост стали окружать солдаты правительственных войск, раздалась команда арестовать Ян Баньхоу. В это мгновение Ян, высоко подпрыгнув, ухватился за сук кипариса и скрылся в густой листве.[132]

Такова одна из многочисленных историй, которые до сих пор ходят на родине семейства Ян. В них есть одна характерная особенность: они подчеркивают «внутренний» характер мастерства, достигаемый во время занятий ушу. Например, семейство Ян занималось в основном отработкой медленных комплексов и туйшоу, но при этом без труда брало вверх над представителями внешних стилей. Дело в том, что если внешние стили отрабатывали конкретные боевые ситуации, то в тайцзицюань воспитывалось само душевное состояние, истинное использование внутренней силы в бою, что стояло значительно выше чистой техники.

Школа Ян все дальше отходила от своего первоистока — школы Чэнь. Последовательность движений в комплексе осталась той же самой, однако их характер, а соответственно и принципы, значительно изменились. Превалировать стали плавные, округлые движения, идущие от «средней ветви» Ян Цзяньхоу. Всякое движение должно выполняться по дуге с особым типом внутреннего (не мышечного!) напряжения, «будто вытягиваешь шелковую нить». Были исключены и резкие, взрывные выбросы силы, передергивания корпусом и поясницей, отчего геометрия движений стала значительно проще. Дыхание становится также плавным и размеренным, в то время как в школе Чэнь могли выполняться резкие сонорные выдохи, причем теория циркуляции ци у Чэней рассматривалась глубже и подробнее.

Окончательную форму школа Ян приобретает благодаря усилиям внука Ян Лучаня и сына Ян Цзяньхоу Ян Чэнфу (1883–1936), создавшего «большую ветвь» тайцзицюань. Ее не следует путать с одноименной, но разной по форме «большой ветвью» его деда Ян Лучаня. Прежде всего Ян Чэнфу предпринимает громадную работу по сведению воедино принципов тайцзицюань и даже пытается частично вернуться к полузабытым принципам, проповедуемым в школе Чэнь. Он издает несколько важнейших трудов, причем его «10 важнейших требований в трактовке тайцзицюань» до сих пор считаются каноном тренировки. Несмотря на то, что Ян Чэнфу был поклонником старых традиций, а в качестве основной цели тайцзицюань видел «достижение сокровенной утонченности», он редко объяснял кому-нибудь все тонкости, считая это искусством избранных. «10 важнейших требований…» явились, по сути дела, популярным переложением труда Ван Цзунъюэ, истинный смысл которого к началу XX века уже с трудом понимался поклонниками тайцзицюань. Важнейшая мысль этого краткого труда — достижение гармоничного сочетания внешнего и внутреннего, воспитание физического тела и «сокровенной природы» в человеке: «Внешнее и внутреннее взаимосочетаются — тренировка в тайцзицюань заключена в упражнениях духа, поэтому и говорится: «Дух — хозяин, а тело — слуга». Очищенный дух может подняться вверх, двигаясь естественно и легко. Приемы не должны носить чисто внешний характер, они лишь выявляют пустое и полное, открытое и закрытое. Так называемое «раскрытие» — это не только разведение рук и ног, но сердце и воля также должны раскрываться. Так называемое «соединение» заключено не только в том, что руки и ноги должны сдвигаться, но дух и воля также должны соединяться в гармонии. Если сумеешь сочетать воедино внутреннее и внешнее, то станешь целостен и неразрывен».[133]

В этом и заключалось то эфемерно легкое, почти незаметное, но крайне существенное в тайцзицюань — обнаружение за каждым внешним движением самотрансформаций духа и наполнение каждого жеста своим волевым импульсом. Ян Чэнфу видел в каждом приеме тайцзицюань стимул для внутреннего движения, а следовательно и переноса плавной непрерывности движений комплекса на цельность и неразрывность внутренней природы человека. В этом же коренилась и суть использования тайцзицюань как части боевого искусства. Сам Ян Чэнфу объяснял, что «тайцзицюань — это искусство, где сила кроется в мягких движениях, словно железная рука в мягкой перчатке или игла в клубке ваты».[134]

Направление Ян Чэнфу стало называться «большой ветвью» (дацзя) и сегодня считается классическим для школы Ян тайцзицюань. Его комплекс включает 85 форм, выполняется около 20 минут, и именно на его основе позже был создан самый популярный «упрощенный тайцзицюань» в 24 формы.

Каждое движение стиля Ян сочетало в себе прямую и дугу, фактически — инь и ян, причем «в прямой должна содержаться дуга, в дуге должна содержаться прямая». Начало одного движения заключалось в другом, и все они нанизывались на эту шелковую нить. Ян Чэнфу учил «соединять движения без разрывов», не использовать физическую силу, но использовать исключительно свой волевой импульс. Принцип шелковой нити, или нити тутового шелкопряда, пришел в школу Ян из школы Чэнь. В каждый момент движения человек должен ощущать эту шелковую нить как особый тип внутреннего натяжения (но не напряжения!). Сам момент натяжения соответствует открытию каналов-цзиньло и циркуляции по ним ци. Лишь присутствие в каждом моменте жизни этого волевого импульса могло связать все движения в единую нить. Даже в обыденной жизни выполнение комплекса мастером тайцзицюань было удивительно целостно в потоке его сознания. Эта нить энергетизирует внешне мягкие движения, или, как учили мастера тайцзицюань, «за мягкими зубами есть твердые зубы». Внутренняя нить колеблется в плавных движениях, она то растягивается, то вновь собирается в клубок, что соответствует переходу пустого — наполненного, концентрации и отдачи, закрытого и открытого. «Когда сумеешь разделить пустое и наполненное, то легкий дух будет двигаться без малейших усилий», — учил Ян Чэнфу.[135] Ян Чэнфу впервые полно и четко описал базовые принципы тайцзицюань — расслабление, успокоение сознания, методы внешней и внутренней координации, объяснил реализацию смысла пустого и наполненного.

Ян Чэнфу был весьма колоритной фигурой: огромного роста и немалого веса, он никогда не наносил ударов. Легким, почти незаметным толчком он отправлял противника на землю. Популярность его была невероятна и превзошла славу многих мастеров того времени. К тому же школа Ян стала развиваться по пути открытой, светской традиции, это была одна из немногих народных школ, которая вынесла свои внутренние принципы на широкую публику. Долгое время Ян Чэнфу вел занятия в Пекине, а в 1928 году его пригласили преподавать тайцзицюань в Нанкине, Шанхае, Ханчжоу, Гуанчжоу и Ханькоу. Таким образом, стиль Ян начинает завоевывать всекитайскую популярность.

Вместе с Ян Чэнфу активное преподавание вел его старший брат Ян Шаохоу (1862–1930), причем в мастерстве он ничуть не уступал своему именитому родственнику. Ян Шаохоу преподавал практически ту же форму тайцзицюань, но сделал стойки выше, благодаря чему передвижения стали более легкими и подвижными. Он возвращается к древней традиции внутренних стилей — контролю над противником путем воздействия на болевые точки, широко использует быстрые переходы и даже прыжки. Его школа изобилует захватами и заломами, неожиданными разворотами корпуса и бросками противника. Примечательно, что сами движения, методы и даже живое выражение лица Ян Шаохоу были такими, что скопировать их было просто невозможно. Из-за этого его школа, которая в ряде аспектов была сильнее классической школы Ян Чэнфу, не прижилась. Столичной публике нужно было что-то сравнительно простое и доступное.

В 1925 году Ян Чэнфу вместе со своими учениками издает первое пособие по тайцзицюань с фотографиями, где 130-килограммовый мастер показывает комплекс туйшоу. В 1934 году другой его ученик, Чжэн Маньцин, издает еще более обширное пособие, в котором также фотографировался сам Ян Чэнфу. Эти книги опередили издание пособий по всем другим стилям тайцзицюань, и школа Ян становится, таким образом, самой популярной в Пекине, а позже — и во всем Китае.

«Величайший в тайцзи»

С некоторых пор искреннее восхищение всех жителей деревни Чэньцзягоу стал вызывать невысокий крепкий юноша, отличавшийся тем, что ежедневно делал десять раз полный комплекс тайцзи каждые утро, день и вечер. Никто даже из опытных последователей школы не мог повторить этого. Звали юношу Чэнь Факэ (1887–1957), и ему суждено было стать величайшим мастером тайцзицюань за всю историю клана Чэнь. Даже когда солнце ярко палило над головой и другие ученики прятались в доме, Чэнь Факэ продолжал заниматься и даже извлекал выгоду из этого: глядя на свою тень под солнцем, он корректировал позиции. В конце концов он довел количество повторений комплекса до ста в день.

Уже в юношестве он овладел удивительным мастерством резкого, короткого выброса силы. Достаточно ему было несильно толкнуть плечом, как человек отлетал на несколько метров. Уже в 20 лет он побеждает на турнире по саньда в уезде, и о нем начинают с уважением говорить даже недоброжелатели школы Чэней.

Наконец, слава Чэнь Факэ достигает ушей местного правителя Хань Фуцзюя. Он приглашает молодого Чэня занять высокий пост старшего инструктора по ушу, но тот отказывается. Правитель был взбешен этим: отказаться от столь почетной и многообещающей должности было равносильно невежливости. Дабы проучить юношу, Хань Фуцзюй приказал одному из воинов собственной охраны припугнуть того. Воин не долго думая подошел к Чэнь Факэ и приставил ему к горлу копье. Но внезапно Чэнь резко пригнулся и, используя принцип «скрученного» движения из семейного стиля, перехватил копье и несильно толкнул тупым его концом воина в грудь. Профессиональный воин отлетел на три метра и растянулся на земле. Тогда Хань Фуцзюй предложил Чэню другое испытание: сумеет ли тот уклониться от ударов меча, не выходя из очерченного на земле круга и заложив руки за спину? Чэнь не только ушел от всех ударов мечом, но и выбил ногой оружие из рук нападающего!

В 1929 году Чэнь Факэ приезжает по приглашению племянника в Пекин для преподавания своей школы. Сразу же по приезде Чэню пришлось неоднократно доказывать свое мастерство, так как многие титулованные столичные мастера не могли согласиться с тем, что какой-то человек из небольшой деревушки Чэньцзягоу способен овладеть премудростями ушу лучше, чем многие профессиональные воины, да к тому же использовать в поединке какой-то малоизвестный, но весьма эффективный стиль.

Приезд Чэнь Факэ первоначально многие восприняли без энтузиазма Движения новоявленного мастера казались странными, несколько дергаными. К тому же наибольшей популярностью в ту пору пользовалась школа Ян. К ее виду успела привыкнуть вся аристократия, ее поддерживали ведущие мастера боевых искусств, и именно ее считали «истинным тайцзи». Это породило даже забавный парадокс, смысл которого один из мастеров тайцзицюань Ян Цзичжи (1886–1965) выразил так: «Кто мог ожидать, что кулачное искусство семьи Чэнь из Северной Хэнани станет известно благодаря семейству Ян из Южного Хэбэя?»[136] Это был явный и весьма едкий намек на то, что стиль Ян — более молодой и в принципе производный от стиля Чэнь — стал многократно более распространен, нежели стиль-прародитель.

Однако лишь направление Чэней («старая ветвь») сохраняло свои непосредственно-прикладные черты. Чэнь Факэ, например, активно использовал нажимы на болевые точки, многочисленные заломы суставов, броски, то есть многое из того, что в других стилях уже не практиковалось. Сохранил Чэнь Факэ и удивительное искусство энергетического обездвижения соперника, побеждая его лишь одним своим внутренним воздействием.

Одними из первых к Чэнь Факэ после его прибытия в Пекин пришли три брата Ли, решив проверить новоявленного мастера. Проверка закончилась на удивление быстро: старшего Ли Чэнь Факэ несильным толчком выкинул через окно во двор, остальные братья разумно решили ретироваться. Этот забавный инцидент послужил росту популярности Чэнь Факэ, а о его необычном стиле заговорили в кругах самых искушенных знатоков ушу и творческой элиты столицы.

Правда, желание некоторых бойцов испытать Чэня после этого не уменьшилось. Теперь вызов на поединок ему бросили сам руководитель Пекинского центра ушу Сюй Юйшэн, 100-килограммовый мастер багуачжан Ли Цзяньхуа и ряд других известных мастеров. Все они проиграли ему и в конце концов признали бесспорное первенство Чэнь Факэ в жизни пекинского ушу. А его ученики подарили ему огромный серебряный кубок с надписью: «Величайшему в тайцзи».

Если в ту эпоху стиль Ян широко пропагандировал свою оздоровительную направленность, то Чэнь Факэ неизменно придерживался старой традиции, демонстрируя, что тайцзицюань в его исконном виде ничуть не утратил боевой направленности. Например, однажды Чэнь принимал участие в обсуждении правил соревнований по ушу, которые должны состояться в Пекине. Сюй Юйшэн, главный судья соревнований, предлагал ограничить время поединков 15 минутами, но Чэнь утверждал, что этого слишком много, и достаточно лишь досчитать до трех, как уже можно определить победителя. Присутствующие сильно сомневались в возможности столь кратковременного поединка, и тогда Чэнь Факэ решил доказать это простейшим способом. Он попросил старшего тренера по ушу Северокитайского университета Ли Цзяньхуа, весившего более ста килограммов, помочь ему. Ли был известным знатоком стиля багуачжан, но лишь он успел сделать первое движение, двинувшись на Чэнь Факэ, как тот слегка повернул корпус, парировал удар Ли и отбросил гиганта в сторону. Ли оторвался от земли сантиметров на тридцать и влетел в стену спортивного зала. Правда, неизвестно, стали ли после этого проводиться поединки «на три счета», но в боевых возможностях стиля Чэнь тайцзицюань и лично Чэнь Факэ уже никто не сомневался.

Характерно и другое: Чэнь Факэ уделял основное внимание не выполнению комплексов, рассматривая их как начальную стадию занятий, а парным упражнениям туйшоу. Хотя в то время туйшоу стало неотъемлемой частью всех стилей тайцзицюань, однако лишь в направлении Чэней оно сохраняло свои непосредственно прикладные черты. Чэнь Факэ, например, активно использовал нажимы на болевые точки, многочисленные заломы суставов, броски — то есть многое из того, что в других стилях уже не практиковалось. Сохранил Чэнь Факэ и удивительное искусство энергетического обездвижения соперника, побеждая его лишь одним своим внутренним воздействием.

Как-то раз Чэня вызвал на поединок известный мастер по борьбе шуайцзяо Шэнь Сань. Их поединок удивил многих, наблюдавших его со стороны. Чэнь Факэ поднял обе руки перед собой, и Шэнь Сань тут же захватил их. Не двигаясь, бойцы постояли друг перед другом несколько секунд, затем рассмеялись и разошлись в стороны. В ответ на просьбу объяснить сущность этой необычной схватки Шэнь Сань сказал: «Мастер Чэнь — не только блестящий знаток ушу, но и добродетельный человек. Мастер Чэнь позволил мне захватать его руки, я попытался воспользоваться этим моментом, но так и не смог. Тогда я захотел поднять мою ногу, но понял, что и этого не смогу сделать. И тут я осознал, что мастер Чэнь намного лучше, чем я. Более того, мастер Чэнь не только не сбил меня с ног, но даже ничего не сказал».[137]

Чэнь Факэ воспитал замечательных учеников, среди которых — сегодняшние патриархи «старой ветви» Чэнь тайцзицюань Фэн Чжицян (р. 1926), Гу Люйсин, Лю Жуйшань, известный историк и теоретик Тан Хао.

После народной революции Чэнь Факэ вместе с мастером Ху Яочжэнем создает Пекинское общество ушу и становится его председателем. Прекрасно чувствуя распространение тенденции новой власти к «огосударствлению» и подчинению себе системы ушу, вплоть до ее полной реформации, Чэнь торопился осуществить свои планы, но ему не хватило времени. В 1957 году в возрасте 70 лет он скоропостижно скончался от какой-то болезни, а Общество вместе с началом реформы и модернизации ушу было распущено.

Стиль У-Хао тайцзицюань

Третий крупный стиль тайцзицюань появился в той же местности, что и знаменитая школа семьи Ян, — в уезде Юннянь. Здесь жил выходец из многодетной семьи зажиточного чиновника У Юйсян. Все его родственники издавна практиковали некий семейный стиль без названия. У Юйсян с детства хотел найти известного мастера, который показал бы ему «истинное» ушу. Неоднократно он обращался за помощью к местным учителям, но чего-либо принципиально нового так и не узнал — практически во всех школах этой местности обучение было стандартизировано, везде встречались однотипные удары, блоки, комплексы. Да и сам У Юйсян не мог четко сформулировать, какого «чудесного» мастерства он добивается. Начав еще в юношеском возрасте занятия боевыми искусствами, он вряд ли мог предположить, что о настоящем ушу узнает, когда ему минет 38 лет.

Однажды до У Юйсяна дошла молва, что совсем рядом, в его же уезде, тогда еще малоизвестный учитель Ян Лучань открыл кумирню Великой гармонии и начал преподавание некоего необычного стиля, основанного на медленных округлых движениях. Ходили слухи, что Ян Лучань базировал свой стиль лишь на преподавании одного комплекса, но зато мог часами рассказывать о духовных тонкостях ушу. У Юйсян вместе со своими двумя братьями не раздумывая отправился к Ян Лучаню и попросился к нему в ученики. Ян Лучань, вероятно, увидел в юноше задатки будущего мастера, к тому же они были выходцами из одной местности, и он не стал возражать.

В школе Ян Лучаня У Юйсян сталкивается совсем с иным ушу, оно не было лучше или хуже тех направлений, которые он изучал, — это ушу было типологически другим. Именно здесь У Юйсян встречает принцип символического движения. Примечательно, что у Ян Лучаня У Юйсян изучал не стиль семьи Ян, а «старую ветвь» стиля семьи Чэнь. Отдельного стиля Ян еще не существовало, и тайцзицюань (кстати, тогда этот стиль не имел такого названия) имел совсем иной вид. Дело заключалось не столько в технике движений, в которой сочетались в равной степени как быстрое, так и медленное исполнение форм, но прежде всего в самой сути этого стиля. Отметим самое главное: глубокой философско-духовной направленности тайцзицюань еще не существовало, не было глубокого осмысления символической сути движений как перехода инь-ян, как выражения самопоглощающей пустоты Дао, и много другого. Короче говоря, тайцзицюань как внутреннего стиля тогда еще не существовало. Это может звучать довольно непривычно, ведь, по традиционным версиям, именно Ян Лучань положил начало «истинной традиции» школы Ян тайцзицюань, да и вообще переосмыслил весь тайцзицюань. Но факт остается фактом: до У Юйсяна никакой теории тайцзицюань не существовало, а концепция Ян Лучаня сложилась позже под влиянием теоретических построений своего бывшего ученика.

У Юйсян, человек, которому было суждено дать новое направление всей теории тайцзицюань, за два года сумел под руководством Ян Лучаня целиком овладеть полным комплексом «старой ветви» стиля Чэнь. Он уже считался официальным преемником Ян Лучаня, как очередной поворот в жизни У Юйсяна изменил его судьбу, а вместе с ней и судьбу тайцзицюань.

Старший брат У Юйсяна У Дэцин (1800–1884), также большой знаток ушу, избравший себе карьеру военного, в 1852 году был направлен на место начальника уезда Уян в Хэнани. У Юйсян немедля собирается в дорогу вместе с братом, тайно лелея мысль по дороге повидать знаменитого мастера Чэнь Чансина из Чэньцзягоу, о котором он много слышал от Ян Лучаня. Но его постигло разочарование: по дороге кто-то рассказал У Юйсяну, что Чэнь Чансин в свои 82 года уже прекратил преподавание и никого не принимает. У Юйсян уже готов был смириться с мыслью, что его поездка оказалась напрасной, но тут в городишке Чжаобаочжэнь, через который пролегал путь двух братьев У, он повстречал мастера из семьи Чэнь по имени Чэнь Цинпин, руководителя направления чжаобаоцзя, основанного на движениях с малой амплитудой. Первоначально Чэнь решительно отказался обучать У Юйсяна, но затем вспомнил, что учитель У Юйсяна Ян Лучань тренировался в семье Чэнь, поэтому У Юйсян был милостиво принят в ученики. Теперь предметом его тренировок стала «новая ветвь» стиля Чэнь (синьцзя), которой он овладевает меньше чем за месяц.

Через некоторое время У Юйсян гордо объявил брату: «Сегодня я уже глубоко постиг принципы семьи Чэнь, и все это благодаря моему упорному труду».[138] Но его путь только начинался, и, как оказалось, одной пустячной покупке было суждено изменить судьбу целого направления ушу.

Как то раз У Дэцин, зайдя в соляную лавку, обратил внимание на малопонятный рукописный трактат, который довольно необычным образом рассказывал об ушу. Трактат был невелик, но изящен своим слогом, и У Дэцин решил преподнести его в подарок своему брату. Рукопись оказалась впоследствии самым знаменитым трактатом по тайцзицюань, принадлежащим кисти Ван Цзунъюэ, который потомки назвали «Рассуждения о тайцзицюань» («Тайцзицюань лунь»). Правда, собственно о тайцзицюань там не говорилось, и вряд ли даже Ван Цзунъюэ предполагал, что его трактат будет использован для теоретического осмысления этого стиля, но, так или иначе, в руках У Юйсяна оказался удивительный мистический трактат, передающий истинные экстатические глубины сознания мастера ушу. У Юйсян был настолько потрясен этим трактатом, что, как гласит одна история, развесил цитаты из него по стенам своей комнаты и по нескольку раз в день вслух перечитывал их.

Столь большая работа над принципами тайцзицюань приводит У Юйсяна к созданию нового направления, которое по своей форме не было похоже ни на «старую» и «новую» ветви стиля Чэнь, ни на «большие» и «малое» направления стиля Ян. Школа У Юйсяна отличалась своеобразием в движениях — они были крайне узкими, неширокими, создавалось впечатление, что мастер выполняет их с особенной осторожностью, даже бережностью. Глубина мысли У Юйсяна придала несколько иное направление самим формам тайцзицюань, они полностью превращаются в символическое движение, постепенное, бережное и осторожное пестование внутреннего ци. Боевое мастерство достигалось уже не просто за счет рационального блока или удара, но за счет именно внутреннего энергетического усилия.

У Юйсян учил, что исток каждого движения «должен начинаться в сердце и лишь затем откликаться в теле… Движение способствует тому, чтобы ци шло вдоль спины и густым потоком проникало в позвоночник, для чего и нужен покой. Внутри необходимо укреплять очищенный дух, а снаружи надо обрести умиротворенно-блаженный вид. Делай шаг вперед, будто двигается кошка, начинай усилие, будто разматываешь шелковую нить».[139]

Умиротворенно-блаженный, беззаботный (аньи) вид мастера тайцзицюань, о котором говорит У Юйсян, непосредственно соотносится с идеалом даосского «истинного человека», так что в этом цель тайцзицюань совпадала со стремлением достигнуть «пустого, светлого и чистого состояния». Примечательно, что У Юйсян в качестве кардинального принципа своей работы выдвинул не управление циркуляцией ци, но обретение запредельного спокойствия духа, в котором и заключается секрет рождения волевого импульса, творческого посыла к любой деятельности и даже мысли. «Воля всего тела заключена в концентрации духа, но отнюдь не в ци. Если же она заключена в ци, то может произойти закупорка. Обладающий ци не имеет силы (не использует силу. — А. М.), не обладающий ци — абсолютно жёсток».

Направление У тайцзицюань многим казалось слишком сложным: узкие, очень осторожные движения, многочисленные переборы руками затрудняли обучение, в то время как народ с большим интересом шел в обучение к семье Ян, к тому же чисто зрелищно этот стиль казался более красивым. Мало кто понимал, что в то время лишь в школе У существовала действительно глубокая теория тайцзицюань как внутреннего стиля, направленная не столько на боевую практику и оздоровление, сколько на эзотерическое осмысление вселенских процессов, их символическое воспроизведение через формы ушу. Учеников в школе У было немного, да и большинство из них было привлечено фантастическим боевым мастерством выдающегося представителя школы Ли Еюя.

Ключевыми моментами в учении Ли Еюя были спокойное сердце, подвижное тело, густое ци, использование цельного усилия и сконцентрированный дух.

«Спокойствие сердца» (синьцзин) заключалось в абсолютном внутреннем покое, что позволяло моментально реагировать на движения противника. «Если противник использует силу, я также использую силу, однако я успеваю использовать ее раньше него. Если же противник не использует силу, я также не использую ее, но моя воля по-прежнему опережает его». «Подвижность тела» (шэнь-линь) Ли Еюй противопоставлял его «застою», однако рассматривал это не только как физическое движение, но и как чуткое следование за движениями соперника. «Прежде всего используй тело через сердце. Следуй сопернику и не следуй себе… Если исходишь из себя — то застаиваешься, когда следуешь сопернику — то движешься».

Закончив свои труды над составлением «Канона тайцзицюань», Ли Еюй делает три копии, вероятно, считая, что большее количество не принесет ничего, кроме вреда. Одну он оставляет себе, вторую вручает в подарок своему брату Ли Цичаню, а третью передает своему лучшему ученику Хао Хэ.

Однажды юноша по имени Хао Хэ увидел, как Ли Еюй проводит поединки туйшоу и отбрасывает противника на несколько метров от себя. Хао Хэ (1849–1920) происходил из знаменитого уезда Юн-нянь в Хэбэе, где жили Ян Лучань с сыновьями, У Юйсян, другие известные мастера. Да и сам Хао Хэ отличался немалой силой, поэтому удивить его умелым поединком было сложно. Но здесь он был удивлен тем, насколько легко, даже играючи расправлялся Ли Еюй со своими соперниками. Поразила его и мудрость мастера, его насмешливая, но очень вежливая манера объяснять самые великие тонкости тайцзицюань. Без долгих расспросов Хао Хэ понял, что перед ним стоит величайший мастер, и попросился к нему в ученики, решительно оставляя стили, которыми занимался до этого. Увлеченный личностью этого удивительного человека, Хао Хэ решает посвятить всю свою жизнь тому, чтобы достигнуть таких же высот, как Ли Еюй. Последний высоко оценил стремление юноши, готового вновь стать «чистым листом бумаги», и в течение двух лет передал Хао Хэ свой стиль. Затем еще около шести лет Хао Хэ совершенствовал его, доводя до идеальной внутренней формы. Благодаря трудам Хао Хэ стиль стали называть либо «школа семьи У» в честь У Юйсяна, либо «школа семьи Ли» в честь Ли Еюя, либо «школа семьи Хао» в честь самого Хао Хэ.

Он учился не только тайцзицюань, но овладевал умением составлять трактаты по ушу, изящно и глубоко выражать невыразимую мудрость тайцзи. Он получил второе имя Хао Вэйчжэнь (Хао Являющий Истину) и через несколько лет стал единственным достойным последователем Ли Еюя. Шесть лет продолжалось обучение, и именно Хао Хэ получил от учителя секреты туйшоу, которые тот сам принял от У Юйсяна.

У Хао Хэ было немало учеников, на него приходили посмотреть из соседних уездов, восхищаясь тем, как человек, выполняющий плавные движения, может без особого труда оторвать от земли одной рукой тяжелого воина или отбросить на несколько метров двух-трех нападающих, вооруженных мечами или алебардами.

В 1911 году Хао Хэ приезжает в Пекин навестить своего друга учителя тайцзицюань Ян Цзяньхоу. Внезапно уже немолодой Хао Хэ заболевает, и опытные медики отказываются его лечить, считая, что болезнь безнадежна. Нашелся лишь один человек, который взялся за лечение Хао Хэ и сумел сравнительно быстро поставить его на ноги. Этим человеком был боец-легенда Сунь Лутан. В благодарность за лечение Хао Хэ передал Суню все секреты стиля.

Стиль У тайцзицюань

Многочисленные поездки неутомимого Ян Лучаня по Китаю, во время которых он пропагандировал свой стиль, долгие курсы тайцзицюань при дворе и среди аристократии дали во многом неожиданный эффект. С одной стороны, прежде крайне закрытый стиль тайцзицюань стал доступен для публики, и в связи с этим появилось не только немало искренних и увлеченных последователей, но и разочаровавшиеся люди, которые стремились найти в новом стиле нечто подобное боевым эффектам шаолиньцюань. К тому же группы, с которыми занимался Ян Лучань, были весьма велики, и многие аристократы приступали к занятиям не только движимые желанием внутреннего самораскрытия, но и просто из-за престижности, так как звание «последователя Непобедимого Яна» могло звучать весьма эффектно.

Но эта ситуация в некоторой степени благотворно повлияла на дальнейшее развитие тайцзицюань. Среди многочисленных последователей Ян Лучаня оказалось немало действительно талантливых людей, к тому же тайцзицюань преподавался отнюдь не простым малограмотным крестьянам, но вполне образованным и тонко разбирающимся в традиционной философии людям. Попутно заметим, что тайцзицюань первоначально был очень мало известен среди простолюдинов, ибо зачастую им была просто непонятна возвышенная эстетика духа в сочетании с теорией «медленного и мягкого» боевого искусства.

Именно в этой ситуации от стиля Ян отпочковывается еще одно направление тайцзицюань, получившее название «стиль семьи У». Считается, что этот стиль был создан мастером У Цзянцюанем (1870–1942), но в действительности формирование новой ветви тайцзицюань начал еще его отец маньчжур Цюань Ю (1834–1902), служивший офицером охраны императорской семьи. Хотя в то время в Китае правила маньчжурская династия, при дворе встречалось немало чистых китайцев, а явной дискриминации тех или других, например, при наборе на чиновничьи должности, уже не проводилось. Но в школах ушу маньчжуров встречалось немного, так как китайцы тщательно оберегали семейные традиции в чистоте. Тот факт, что Цюань Ю не только обучался у Ян Лучаня, но и стал одним из его преемников и, по словам современников, «воспринял высокий дар истинной традиции», свидетельствует о том, каким расположением пользовался Цюань Ю у проницательного и строгого Великого Яна.

Один из его современников Сюй Юйшэн (1879–1943), который учился у сына Ян Лучаня Ян Цзяньхоу, вспоминал: «В то время, когда учитель Ян Лучань на большом подъеме вел преподавание тайцзицюань, истинную традицию получили от него лишь три человека: Ван Чунь, Линь Шань и Цюань Ю. Первый обладал жесткой силой, второй мог без труда отбросить нападающего, а третий отличался мягкими переходами в позициях. Можно сказать, что каждый из них получил единое тело учителя, которое разделилось на мышцы, плоть и кожу».[140] Таким образом, лишь один Цюань Ю оценил и сумел воплотить внутренний смысл мягких переходов — мягких даже по сравнению с плавными, текучими движениями школы Ян Лучаня.

У Ян Лучаня Цюань Ю обучался «большой ветви» тайцзицюань (дацзя), базирующейся на широкоамплитудных движениях и большом количестве базовых форм. Цюань Ю по достоинству оценил оригинальность и энергетические возможности школы Великого Яна, но тем не менее один вопрос был ему непонятен: неужели тайцзицюань действительно превратился в оздоровительную гимнастику, пускай даже весьма эффективную? Но вот после встречи с сыном Ян Лучаня — могучим, решительным и весьма боевитым Ян Баньхоу — маньчжур сумел увидеть совсем иную сторону внутренней школы. Ян Баньхоу показал Цюань Ю особенности движений с малой амплитудой, с большим количеством узких, очень быстрых, но при этом мягких переходов и изменений в позициях. Такой «сжатый» тайцзицюань показался Цюань Ю идеалом стиля ушу, так как гармонично сочетал в себе все аспекты «внутреннего искусства». Именно этот стиль с узкой амплитудой движений, называемый «малой ветвью», он передал своему сыну, принявшему китайское имя У Цзянцюань.

Удивительный человек! Казалось бы, У Цзянцюань был нашим современником, но сколько легенд было создано про него. Он творил в тот период, когда внутренние стили ушу достигли не просто вершин своей технической утонченности, но главное — истинной внутренней глубины и реального, не наигранного эзотеризма в передаче традиции. У Цзянцюань был назван одним из «четырех великих мастеров Китая» того времени, его друзьями были патриарх стиля Ян тайцзицюань Ян Цзяньхоу, Сунь Лутан, Хо Юаньцзя и другие великие мастера. Когда вскоре после падения в 1911 году маньчжурской династии мастер Сюй Юйшэн основал в Пекине Научно-исследовательское общество физической культуры, одним из первых он пригласил туда У Цзянцюаня для преподавания «малой ветви» тайцзицюань (стиля У как такового тогда еще не существовало). У Цзянцюань оказался в новом Обществе в весьма престижном окружении, в частности, стиль Ян преподавал ученик Ян Цзяньхоу, вскоре ставший патриархом этого стиля, Ян Шаохоу (1862–1930).

В 1890(?) году умирает при довольно странных обстоятельствах патриарх «малой ветви» Ян Баньхоу (по одной из версий, он просто ушел в неизвестном направлении). Преемника Неистовый Ян не оставил, а многочисленные ученики прекрасно понимали, что тягаться в мастерстве с почти мистическим умением Ян Баньхоу им не под силу. Понимал это и У Цзянцюань, вероятно, чувствуя, что некоторые секреты «малой ветви» оказались то ли не раскрыты, то ли не поняты им. И тогда он начал работу по трансформации «малой ветви», сделал движения более плавными, предельно собранными, исключил прыжки, притопывания, резкие движения, которые присутствовали тогда в стиле Ян. Изменились и форма стоек, и некоторые приемы, хотя базовые принципы и последовательность движений остались прежними. Вскоре все эти изменения позволили знатокам признать направление У Цзянцюаня отдельным стилем тайцзицюань.

Стиль стал быстро завоевывать популярность в районе Шанхая и Пекина, знатоки утверждали, что столь гармоничного комплекса движений они не встречали даже среди мастеров клана Ян. Наконец свершилось то, что формально закрепило оригинальность стиля У Цзянцюаня, — в 1928 году его пригласили для преподавания именно стиля У (не «малой ветви» стиля Ян!) в знаменитую Ассоциацию Чистых боевых искусств Цзинъу в Шанхае, затем в шанхайское «Общество национального искусства», а в 1935 году он сам создал «Общество тайцзицюань У Цзянцюаня». Так родился последний из пяти великих стилей тайцзицюань.

Примечательно, что стилем У занималось очень много не китайцев, например маньчжуров, монголов, хуэйцев. В частности, одним из наиболее известных последователей У Цзянцюаня стал монгол У Тунань (1885–1989), отличавшийся высоким ростом и прекрасной образованностью даже среди аристократов духа тайцзицюань. У Тунань стал известен не только своим мастерством в тайцзицюань, но и тем, что после народной революции он оказался в центре внимания новой администрации, стремившейся привлечь известных мастеров на свою сторону. Персона У Тунаня привлекла внимание функционеров не случайно — еще в конце 30-х годов он написал книгу «Общая теория национального искусства», где высказал мысль о необходимости реформирования ушу и его «декланизации», выведении из закрытых семейных школ, хотя конкретных путей к этому так и не предложил. Чувствуя настроение известного учителя, власти решили привлечь его на свою сторону в процессе проведения кампании по «искоренению мистических предрассудков в ушу», и он дал согласие, хотя многие блестящие мастера отказались участвовать в этом деле, содержавшем явно двойную подоплеку, вероятно, понимая, что вне мистического осмысления традиция ушу превращается в гимнастику.

Именно при участии У Тунаня в 1978 году был впервые установлен факт, объясняющий воздействие мастеров тайцзицюань на человека: из центра ладони, из точки лаогун исходит активное инфракрасное излучение, а на следующий год было установлено, что поток ци из кончиков пальцев мастера цигун — есть поток электрически заряженных частиц.[141]

У Тунань считался личным учеником У Цзянцюаня, хотя справедливости ради отметим, что многие знатоки тайцзицюань подвергают сомнению тот факт, что именно У Тунань стал прямым наследником стиля У, и даже осуждают его за слишком большое количество популярных книг по ушу не без излишней субъективности. Он начал заниматься еще в раннем детстве сначала «малой ветвью» тайцзицюань под руководством У Цзянцюаня, а затем и «большой ветвью» у Ян Шаохоу, параллельно с этим изучал бой с оружием и даже шаолиньцюань. Он быстро завоевал популярность, его приглашали для преподавания в различные общества и институты и даже назначили на высокую и весьма почетную должность члена Особого совета императорского дворца Гугун в Пекине, что являлось формальным признанием его высочайшей образованности в области конфуцианских наук. После провозглашения КНР У Тунань решил продолжить свое преподавание в Пекине, а сухощавая высокая фигура этого человека с длинной седой бородой, в неизменных затемненных очках стала своеобразным символом тайцзицюань в наше время. Здоровьем он отличался столь отменным, что когда ему в 96-летнем возрасте провели медицинское обследование, доктора отметили: «Его сердце работает, как у атлета, кровяное давление в норме». К этому времени У Тунань являлся вице-президентом Всекитайской ассоциации ушу и занимался тайцзицюань уже на протяжении почти 90 лет.[142]

У Тунань продолжил проповедь естественности выражения внутренней природы человека через занятия ушу, что было характерно для ранних концепций тайцзицюань. Он учил: «Все, что вершится в гармонии с законами природы, способно принести хорошие результаты и уже само по себе является законом природы».[143] Главное — научиться реально оценивать себя, свои возможности и скрытые потенции, тщательно и очень осторожно дозируя упражнения. Сам У Тунань в молодости тренировался не менее трех часов в день. Десятки минут он стоял в различных статичных позициях, которые были неимоверно трудны даже для хорошо тренированных бойцов, например, подняв ногу на уровень головы в ударе или коснувшись пяткой затылка. Затем он выполнял комплекс тайцзицюань… под длинным столом, который был немногим выше обычного обеденного стола! Это приучило его передвигаться в низких стойках и даже в столь необычном положении сохранять полное расслабление, необходимое для гармонизации циркуляции ци. В зрелом возрасте У Тунань тренировался уже чуть меньше — около двух часов в день, после 60 лет — полтора часа, после 70 — один час, после 80 — менее часа, а после 90 лет ему хватало и тридцати минут. Большому мастеру было достаточно заниматься 15 минут рано утром и поздно вечером, чтобы отрегулировать внутреннее ци — уникальный пример того, когда с возрастанием мастерства в ушу уменьшается количество времени, затрачиваемого на тренировку.

Но и в стиле У не обошлось без доктринальных споров. Вопрос возник из-за того, кто же несет истинную традицию первооснователя школы. Дело в том, что ряд последователей обучались непосредственно у Цюань Ю «малой ветви» тайцзицюань, которую они и считают истинным стилем У. Спор этот можно отнести к разряду чистой софистики, к тому же два эти направления в техническом плане очень похожи, старая школа Цюань Ю характеризуется лишь более узкими, собранными движениями.

Стиль У перенял лучшие черты «малой ветви» Ян Баньхоу, это выразилось прежде всего в тактическом построении обучения. Дело в том, что к сегодняшнему дню многие секреты «малой ветви» оказались утраченными, и фактически в целостном виде она не сохранилась. Но отголоски ее методик, характера движений, способов духовной практики и физической тренировки существуют в стиле У. Прежде всего, в нем удачно сочетаются два аспекта, на которых акцентировал внимание еще Ян Баньхоу, требуя «совместно пестовать боевое и культурное начала» в процессе занятий тайцзицюань, то есть сочетать внешний, прикладной, и внутренний, психо-медитативный, аспекты. А вот в современном стиле Ян оздоровительный аспект превалирует уже над всеми остальными, в то время как боевой аспект присутствует лишь опосредованно.

Движения в стиле У узкие, очень собранные, например, при толчках и ударах руки в локтях никогда полностью не выпрямляются. Есть и еще одна характерная черта этой школы: многие технические действия выполняются с небольшим наклоном корпуса вперед, что обусловливается в основном боевой необходимостью включать в удар импульс всего тела. При этом практически все другие стили тайцзицюань предписывают неизменно держать корпус прямо.

Классический комплекс по этому стилю включает 84 базовые формы, он был составлен еще У Цзянцюанем. У Цзянцюань определил и три ступени овладения мастерством по своей школе. На первом этапе ученик должен овладеть характерными чертами отдельных приемов тайцзицюань: легкой подвижностью в переходах, округлостью движений руками, равномерностью темпа, узким и собранным характером выполнения форм, при этом для каждого приема в пространстве должна существовать четко определенная и внутренне осознанная точка приложения силы — дянь.

На втором этапе совершается переход от корректного технического выполнения отдельных форм к связкам движений и даже небольшим последовательностям. Для этого следует овладеть четырьмя принципами второго этапа: подвижностью (отсутствием остановок в движениях и работе сознания), расслабленностью и ментальным покоем, целостностью как отдельно взятой формы, так и всего комплекса и, наконец, полной взаимосвязанностью движений, когда одна форма плавно и незаметно перетекает в другую. Именно на этом этапе приходят первые эффекты от занятий тайцзицюань — «умиротворение духа», «успокоение тела», а занимающийся овладевает «использованием текучести движений с выгодой для себя», то есть понимает, каким образом медленный, размеренный характер движений тайцзицюань реализуется в сверхмощном выбросе силы и ци.

Наконец, на третьем этапе должно наступить особое ощущение, присущее тайцзицюань. Прежде всего оно выражается в том, что приходит запредельное, необъяснимое чувствование внутреннего тела поединка, единения с противником в единый организм, называемое усилием понимания. У Цзянцюань объяснял, что на этом этапе «от упорства и тщательности переходишь к постепенному просветлению и постигаешь усилие понимания».[144] Таким образом, мастерство в тайцзицюань уже не зависит от характера движений, но определяется сверхчувственным и внеобыденным пониманием мира, неким внутренним сверхощущением. Для этого надо достичь четкого разделения пустого и наполненного как в физической тренировке, так и в духовной практике, овладеть регуляцией сознания и дыхания, для чего изучается несколько способов концентрации внимания на различных точках и энергетических полях. В результате этого приходит высшее трансцендентное состояние духа человека — «опустошенный покой, когда даже в активном движении можно сохранить непоколебимое умиротворение духа».

Тайцзицюань на переломе традиции

После того как стили тайцзицюань стали широко практиковаться в районе Пекина, различия между направлениями оказались столь разительны, что приводили в недоумение многих последователей. Если школы Ян, Сунь и два стиля У были схожи между собой в основных чертах, то Чэнь по-прежнему стоял как бы особняком. Хотя стиль Чэнь и дал основу для всех последующих стилей, он остался так до конца и не понятым вне семейной передачи, и вплоть до настоящего времени многие его тонкости хранятся в тайне. Особенно бросалась в глаза разница в темпе и характере движений, так как сопоставление главным образом шло между двумя основными стилями тайцзицюань — Чэнь и Ян. В это время школу Ян за плавные растянутые движения с широкими махами и далеко отведенными от корпуса руками стали в обиходе называть «Длинный кулак Великого предела» (тайцзичанцюань), хотя сами носители традиции этого названия не признавали.

Стили Ян, У, Чэнь

Впервые объявил о создании новой последовательности стиля Ян, официально называемой «тайцзичанцюань», один из наиболее талантливых учеников Ян Чэнфу Чэнь Вэймин (1881–1958). Уроженец уезда Цишуй в Хубэе, он получил хорошее образование и служил собирателем экспонатов в музее Истории Цинской династии. В 1926 году в Шанхае он создал «Общество «Мягкого кулака» («Жоуцюаньшэ»), обобщив под этим названием все внутренние «мягкие» стили. Несколько отклоняясь от традиционной линии передачи стиля, Чэнь решает реформировать старую последовательность в 58 форм, которой он обучался у Ян Чэнфу. В действительности, ничего экстраординарного в таком реформировании не было, ибо, как заявил сам Чэнь Вэймин, «основа не имеет стабильного метода, также не имеет и постоянной формы».[145]

Большинство форм тайцзицюань в старом комплексе Ян Чэнфу выполнялись лишь в одну сторону, и Чэнь Вэймину это показалось ущербным. Например, существовала форма «Руки, летающие как облака» — вращения руками по кругу перед корпусом, которая выполнялась лишь с передвижениями влево, и не существовало аналогичной формы с передвижениями вправо. Чэнь Вэймин счел, что это приносит ущерб тренировке, и уравнял количество левых и правых форм. Затем он обратил свое внимание к стилю Чэнь. В одном из таолу стиля Чэнь ему понравилась крайне эффективная и зрелищная форма «Отгонять обезьяну» — шаг назад, обведение колена одной ладонью в качестве блока и толчок другой ладонью вперед. Такой формы не было в последовательности стиля Ян, и он добавил ее в свой новый комплекс.

Пять основных стилей тайцзицюань

Так постепенно возникала принципиально новая последовательность движений, о чем гордо заявил Чэнь: «В ней есть изменения, но нет плагиата».[146] Однако принципиальная основа осталась прежней — сочетание восьми видов усилий, которые можно встретить не только в тайцзицюань, но и в чанцюань. Сам Чэнь долгое время практиковался в главном упражнении из-за парной работы «Великое натяжение» (Далюй), на основе которой он пытался освоить усилие као. Это долгое время не удавалось ему. Чэнь никак не мог постигнуть внутренний принцип взаимосвязи между направлениями движений во время работы с партнером. Далюй требует очень высокой чувствительности и считается высшим упражнением в комплексе «Толкающих рук» тайцзицюань. Малейший разрыв, неоправданно резкое движение, незначительное ускорение или замедление темпа — и пропадает ощущение мощи, исходящей изнутри тела. Бойцы тайцзицюань начинают напоминать двух неумелых борцов, пытающихся столкнуть друг друга с места при помощи грубой физической силы. Но однажды, когда Чэнь Вэймин уже оставил мысль об овладении этими тонкостями, он внезапно получил просветление — «озарение вне мыслей». Он настолько восхитился внутренней целесообразностью и неразрывной цельностью движений, что сравнил Далюй с «небесным платьем без швов».

Чэнь добивался того, чтобы во время выполнения туйшоу противник не чувствовал его передвижений, сам же Чэнь полностью контролировал его, как бы приклеиваясь к сопернику и используя свое излюбленное усилие — као. Вследствие этого он без малейшего усилия мог выполнять туйшоу и вести поединки с огромной скоростью, что доступно далеко не всем знатокам тайцзицюань. Чэнь сумел извлечь из медленных движений тайцзицюань их суть, заключенную в овладении циркуляцией ци и развитии сверхъестественных, почти мистических способностей в умении контролировать противника до такой степени, что он как бы сам наносил себе поражение. Чэнь любил пословицу, известную в кругах любителей ушу: «Если передвижения не быстры, то и кулаки медленны; если передвижения не стремительны, то и удары хаотичны». От приемов, проводимых Чэнем, уйти было практически невозможно.

Основой обучения у Чэнь Вэймина стал его новый комплекс, включавший 108 форм, который он назвал «Длинный кулак Великого предела». Число форм, безусловно, было связано с традиционной магией чисел. Вероятно, Чэнь Вэймин знал, что один из самых ранних комплексов стиля Чэнь, ныне утерянный, включал именно 108 форм. Мастер утверждал, что «Длинный кулак Великого предела» преподавал еще его учитель Ян Чэнфу. Думается, «Длинным кулаком» стиль Ян был назван для того, чтобы отличить его растянутые движения от стиля Чэнь. «Официальным» же «Длинным кулаком Великого предела» считался большой комплекс Чэнь Вэймина. Но он не прижился среди знатоков тайцзицюань и сейчас почти перестал практиковаться. Вероятно, в чем-то мастер оказался непоследователен и противоречил самому себе. Раз в тайцзицюань важен в конечном счете принцип, но не форма (на высших этапах оказывается, что по сути это одно и то же), то не имеет смысла увеличивать количество форм свыше некоего оптимального числа, сохраняющего и передающего динамику стиля. Комплекс оказался слишком громоздким и неоправданно сложным. Помимо пяти основных стилей тайцзицюань, в конце XIX — начале XX века начинают возникать различные направления на основе совмещения внешних и внутренних ветвей ушу. Этому способствовали поездки учителей тайцзицюань по Китаю, традицию которых начал Ян Лучань. В 1928 году учителя стиля У-Хао Хао Юэжу и его племянник Хао Шаожу посещают Нанкин и Шанхай, в том же году Ян Чэнфу приезжает в Нанкин, Шанхай, Ханчжоу, Гуанчжоу, Ханькоу, У Цзянцюань начинает преподавать в Шанхае в Ассоциации Чистых боевых искусств Цзинъу. Наконец, даже столь закрытая школа, как Чэнь, позволила своим ученикам преподавать в самых крупных городах Китая упрощенные формы своего стиля, а сам Чэнь Факэ в октябре 1928 года был приглашен в Пекин.

В середине 50-х годов XIX века Ян Лучань обучал начальника имперской канцелярии вместе с его заместителем Ван Ланьтином. Последний в свою очередь преподавал уже сильно трансформированную «старую ветвь» еще нескольким людям — Сы Синсаню, Ли Бинфу и Ли Юйдуну, которые создали новую форму тайцзицюань, основанную на пяти важнейших приемах стиля Ян Лучаня: «ударить под локоть, посмотрев на удар», «удар с разворотом тела», «падающий удар» (удар сверху вниз), «удар в пах» и «отводящий удар». Каждое движение имело в соответствии с традиционными астрологическими воззрениями связь с одной из пяти священных планет — Меркурием, Венерой, Марсом, Юпитером и Сатурном, откуда стиль и получил свое название «Удар пяти звезд Великого предела» (тайцзиусинчуй).

Лучший ученик Ван Ланьтина, уроженец уезда Уцин провинции Хэбэй Ли Юйдун сумел соединить в новом стиле внутренние принципы тайцзицюань (открытие и закрытие, пустое и полное, покой и движение) и стремительные движения стиля шаолиньцюань, воплощая даосский принцип полного совмещения всех стилей в их предельной форме реализации в движении. Не случайно в «Каноне тайцзицюань» есть много мест, приложимых как к внешним, так и к внутренним стилям. Например, весьма показательна известная максима У Юйсяна из трактата «Основные требования к ударам руками»: «Если противник не двигается, я тоже не двигаюсь; если противник решил сделать движение, я сделаю движение раньше него. Кажется, я расслаблен, но не расслаблен, собираюсь двигаться, но не двигаюсь. Усилие прерывается, но волевой импульс не прерывается». Целостность всеединой воли (и) стирает грань между внешним и внутренним в китайском ушу, как бы пронзая его единым стержнем, опосредует прикладное значение боевых искусств и полноту (цюань) их эзотерического истока. Характерно, что аналогичная поговорка есть и в стиле шаолиньцюань: «Неразрывная воля (и) — прежде удара, в ней — исток ци и силы». Несомненно, Ли Юйдун чувствовал такое внутреннее единение двух направлений. В молодости он изучал шаолиньцюань у буддийского монаха Лунчаня, позже в основу своего стиля он положил «13 форм тайцзицюань» и ряд базовых связок из шаолиньского ушу. Ли Юйдун изучал багуачжан и синъицюань, некоторые элементы которых он также привнес в стиль тайцзиусинчуй. Ли Юйдун одно время служил императорским телохранителем и среди адептов ушу был известен как Носатый Ли. К Синьхайской революции тайцзицюань приобрел такую известность, что причисление своего стиля к этому направлению обеспечивало ему скорую известность, поэтому тайцзиусинчуй вскоре разделился на три большие ветви: провинциальные хэнаньскую, шэньсийскую и уездную цзянаньскую. Сам Ли Юйдун после революции 1911 года стал руководителем «Тяньцзиньского общества боевой доблести» («Тяньцзинь удэ хуэй»).

В одной и той же местности могли возникать и развиваться несколько параллельных стилей тайцзицюань, как это, например, случилось со стилями Ян и У. В местечке Чжаобаочжэнь в знаменитом своими мастерами уезде Вэньсянь провинции Хэнань возник стиль Хэ тайцзицюань (хэши тайцзицюань). В этом же местечке одно время преподавал Чэнь Цинпин, поэтому хэши тайцзицюань сочетал черты стиля Чэнь и местных систем ушу. Его последователи связывают стиль не с основными направлениями тайцзицюань, но с целой ветвью стилей ушу, практиковавшихся в этой местности и называемых «Чжаобао цюаньпай» («направление кулачного искусства из Чжаобао»).

Хэши тайцзицюань роднит с другими стилями тайцзицюань большинство принципов внутренней работы. Все приемы строятся на превалировании мягкости и спокойствия: «Если пожелаешь, чтобы в движение пришел верх, то и низ сам последует за ним; если захочешь, чтобы двигался низ, то и верх будет руководствоваться этим». Особое внимание уделяется тому, чтобы все движения конечностей были связаны с корпусом, который зовется «срединным сочленением»: «Когда движутся верхние и нижние конечности, то и срединное сочленение вступает в работу, когда движется срединное сочленение, то верх сочетается с низом». В этом стиле встречаются не только черты тайцзицюань, но и древние способы дыхательной гимнастики — туна, даоинь. Передвижения — более быстрые, чем в пяти основных стилях тайцзицюань, стойки неглубокие, движения имеют меньшую амплитуду, чем в стиле Ян. В бою предпочтение отдается контратаке, когда можно «с помощью покоя контролировать движение», а «с помощью податливости одолеть жесткость». Помимо провинции Хэнань, этот стиль распространился в провинциях Шэньси и Ганьсу, но все же его слава несравнима с пятью основными стилями тайцзицюань.[147]

Уже в то время начинают раздаваться голоса, что «перенять истинную традицию чрезвычайно трудно». На этом фоне возникает фигура мастера школы Ян Дун Иньцзе, про которого его ученик написал, что «он был искренен и чист чувствами, поэтому и воспринял традицию».[148] Дун Иньцзе был в то время одним из немногих, кто стал «учеником внутренних покоев» Ян Чэнфу и его прямым преемником, при этом не состоя с ним в родстве. Дун к концу жизни на основе школы Ян создает стиль Дун тайцзицюань, взяв за основу комплекс в 13 форм (13 коротких связок, преподаваемых Ян Чэнфу) и 81 форму традиционной школы Ян. Другое интересное направление, разрабатываемое Дун Иньцзе, был «Быстрый кулак Великого предела» (тайцзикуайцюань), где все движения тайцзицюань выполнялись сначала медленно, а затем, после овладения основными принципами, чрезвычайно быстро, как во внешних стилях. Перу Дун Иньцзе принадлежит замечательный труд по тайцзицюань с публикацией редких текстов и комментариев к ним «Объяснение смысла тайцзицюань», увидевший свет в 1948 году.

Интересна история этого упорного человека, сумевшего завоевать доверие самого Ян Чэнфу. Дун родился в крестьянской семье в уезде Жэньсян в Хэбэе. Он поражал всех своими способностями в учении классических текстов, однако был слаб телом и долгое время стремился найти настоящего наставника в ушу. Дун знал, что его отец был против увлечения сына боевыми искусствами и хотел бы видеть того прежде всего чиновником. Таким образом, еще в молодости начались духовные поиски Дуна, раздумья о том, как совместить военное и гражданское. Он учил: «Гражданское — это основа, военное — это ее функция. Мастерство гражданского заключается в военном. Функция (использование) заключается в семени, ци и духе и проявляется в воспитании физического начала (тиюй). Через мастерство в военном мы достигаем гражданского. Основа заключается в единении психического и физического. Она проявляется в военном деле».[149] Таким образом, гражданские науки, по мнению Дуна, воспитывали духовное начало в человеке, а занятия ушу давали возможность реализовываться духовным свойствам в физическом теле.

Желая совмещать эти два начала, Дун Иньцзе обращается к отцу с просьбой разрешить ему заниматься ушу. Тот после долгих уговоров соглашается и отводит сына к известному в округе строгому учителю ушу Цзянь Иньчжоу. Цзянь близко знал Ян Чэнфу, который тогда состоял в должности «правительственного наставника по тайцзицюань», обучал многих представителей местной администрации и даже приглашался в Пекин. Придя к Цзянь Иньчжоу, Дун заявил: «Я хочу изучать самую лучшую школу ушу в Поднебесной, оздоровить собственное тело и научиться самозащите. Коль достигну мастерства, то смогу повсеместно распространить сияние национального искусства». Цзянь Иньчжоу сам обучался у ближайшего ученика Ян Чэнфу по имени Ли Цзункуй 13 формам. Их он и начал передавать Дуну, а через несколько месяцев отвел того к учителю Ли Яньюаню.

Ли Яньюань был намного моложе Цзянь Иньчжоу, но считался более опытным учителем тайцзицюань. Он был прекрасно образован, а мощь его тела сравнивали с каменной стеной. Он показал Дун Иньцзе способы боевого применения тайцзицюань, а также тайную методику отработки внутреннего усилия пальцев, что позволяло делать крайне болезненные или даже смертельные надавливания на мышцы и болевые точки. Лишь овладев этой наукой, Дун Иньцзе отважился направиться к самому Ян Чэнфу и без устали «просил его об обучении». Ян Чэнфу оценил мастерство Дуна и взял его к себе. Вместе с ним он путешествовал по Китаю в течение трех лет, передавал свои тайны и в конце концов объявил Дуна одним из носителей «истинной традиции школы». Таким образом, Дун Иньцзе потребовалось почти полжизни, чтобы дойти до «пресветлого учителя». Именно такой путь был характерен для «передачи истинной традиции» в тайцзицюань, где к патриарху школы попадали, лишь пройдя многолетнее учение у простых учителей.

Рост школ и направлений тайцзицюань шел стремительно. В связи с этим возникла проблема профанации стиля — извечный спутник популярности. С одной стороны, в Китае получили широкое распространение трактаты по тайцзицюань, а также устные стихотворные наставления, которые заключали в себе действительные откровения и могли непосредственно влиять на технику и сознание занимающихся. Но, с другой стороны, сам характер подачи такого материала, его медитативная направленность не позволяли уловить тонкости текстов без опытного наставника. Лишь он один мог дать им верную трактовку, ввести ученика во внутренний мир тайцзицюань, объяснить принципы циркуляции ци, дать правильную и внутренне наполненную форму движений. Вне этих наставлений тайцзицюань становится просто видом оздоровительной дыхательной гимнастики. Однако таких учителей было не очень много, хотя опытные инструкторы встречались повсеместно.

Сохранение «истинной передачи» волновало многих. Учитель Дун Иньцзе говорил, что 13 форм тайцзицюань можно разучить за три месяца, за один год отработать, а еще за три года достичь мастерства. «Однако вне истинной передачи, — отмечал Дун Иньцзе, — этого не сделаешь. Если не получил истинную передачу, то, может быть, лишь тело немного окрепнет. И пусть даже будешь заниматься десятки лет, не сумеешь познать искусно-сокровенную и глубоко утонченную сущность, не почувствуешь циркуляции (ци. — А. М.). Если же получил истинную передачу и занимаешься в соответствии с ее методами, то несложно достичь такой крепости, какой обладает лишь алмазный архат. Не только окрепнет тело, но при этом обретешь и навыки самозащиты».[150]

«Спрос» на тайцзицюань был гораздо больше, чем на все другие стили. Это объясняется несколькими причинами и прежде всего возрастной вседоступностью, многоплановостью аспектов, связью с самыми глубинными слоями традиции, эстетичностью и зрелищностью, ярко выраженным оздоровительным аспектом, полнотой духовно-философского выражения.

Общая теория тайцзицюань крайне сложна и требует от человека, в частности, великолепного знания меридианаль-ной системы, основных философских понятий. Без этого тайцзицюань просто напоминает танец и не может привести к пониманию смысла Беспредельного и Великого предела, к выходу за рамки обыденного сознания. Но многим людям не требовалось достигать таких высот, их вполне устраивал тайцзицюань как оздоровительная система, к тому же чисто психологически связывающая занимающихся с историко-философскими ценностями традиционного Китая. «Истинную передачу» получали немногие, хотя их количество не уменьшалось, а скорее даже росло, но это по-прежнему была и остается сегодня капля в море непосвященных. Необходимы большие внутренние усилия, чтобы понять теорию тайцзицюань, а это мучительно для сознания большинства людей. Знаменитый учитель У Тунань уже в 1937 году отметил: «В занятиях тех, кто практикует кулачное искусство, гимнастику и другие спортивные методы и в Китае и за рубежом, не часто заметишь систему и понимание».[151] Мастера всячески стремились донести теоретические основы своей системы, объясняя, что внешняя форма не имеет ничего общего с внутренним характером тайцзицюань, синъицюань, багуачжан, многих других стилей ушу.

Однако процесс упрощения ушу, в том числе и внутренних стилей, стал уже реальностью — в некотором роде реальностью трагической для духовной структуры ушу, но, тем не менее, захватывающей все большие и большие массы народа. Популярность внутренних стилей, особенно тайцзицюань, стала иметь противоположный эффект. Замечательные способности настоящих мастеров, знаменитых бойцов и учителей привлекали все новых и новых поклонников, в том числе и за рубежом. Однако вне «истинной передачи» все это оборачивалось лишь неким «разбавлением» традиций школ и не давало возможности постичь в полной мере сокровенный смысл боевых искусств. Это ни в коей мере нельзя расценивать как профанацию, ибо тысячи людей начинали идти по истинному пути ушу. Однако запросы многих были скромнее, чем достижение экстатического состояния и обретение сверхвозможностей. Оздоровление тела и психики, излечение некоторых болезней, овладение основными приемами самозащиты становились предельной целью большинства поклонников ушу, в том числе и внутренних стилей. Все это накладывалось и на ряд социально-политических обстоятельств — преимущественное преподавание ушу в тайных обществах, отвлечение населения от социалистического строительства…

Итак, назрела необходимость каким-то образом отразить эти тенденции развития тайцзицюань: с одной стороны — растущую популярность, с другой стороны — частичное упрощение. Надо было рассказать о древней системе новым языком, свободным от мистических понятий и не зависящим от интеллектуальных возможностей занимающихся. Такая реформа тайцзицюань была предпринята в рамках общей реформы ушу, проведенной в начале 50-х годов XX века. Разработки новых комплексов и научно обоснованных методик продолжаются и по сей день, однако начало было положено в 1956 году. Тогда на основе самого популярного в КНР стиля Ян тайцзицюань был создан комплекс в 24 формы, выполняемый в течение 5–6 минут. Он был и технически и психологически намного проще своих предшественников, устранены многие повторы движений, а также ряд форм и промежуточных фаз. Книга, где был опубликован этот комплекс, разошлась тиражом в несколько десятков миллионов экземпляров! Комплекс широко распространился в Японии, а затем и в странах Запада. Он был введен в программу средних учебных заведений, и сегодня практически каждый китаец способен выполнить его. По телевидению и радио проводились специальные учебные программы, популяризирующие новую форму тайцзицюань. Вместе с формированием комплексов ведутся и серьезные научные исследования с применением новейшей технологии. Было установлено несомненное положительное влияние древней системы на здоровье. Тайцзицюань способен излечить такие болезни как гипертония, астма, туберкулез, дисфункции желудочно-кишечного тракта, дыхательной, кровеносной и опорно-двигательной систем. Он способствует обретению общего психического здоровья, излечивает различные формы неврозов, снимает стрессы, устраняет бессонницу, противостоит старческим изменениям в сосудах и костях — действительно, как говорили древние трактаты, «изгоняет вредное ци, и сотни болезней не рождаются». Но все это возможно лишь при соблюдении точной методики и исключительной корректности формы.

После ставшего знаменитым комплекса тайцзицюань в 24 формы, названного «упрощенный тайцзицюань» (цзяньхуа тайцзицюань), был создан комплекс в 88 форм, выполняемый почти 20 минут. Он практически в точности повторяет базовый комплекс стиля Ян в 85 форм, который преподавал Ян Чэнфу, но все же несколько проще по траектории движений и психоконцентрации. В 1979 году группа ведущих мастеров тайцзицюань сформировала еще один комплекс в 48 форм, соединив в нем характерные движения из четырех стилей — Ян, Сунь, Чэнь и У. Одновременно вошел в обиход и упрощенный комплекс тайцзицюань с мечом в 32 формы.

Упрощение в качестве способа популяризации стало характерной чертой тайцзицюань в наше время. Созданы упрощенные комплексы по стилю Чэнь в 37 форм известным мастером, чемпионом КНР по стилю Чэнь Чэнь Сяованом — учеником Чэнь Факэ. Практикуется упрощенный комплекс по стилю У в 37 форм, созданный мастером Ван Пэйшэном, учеником Ян Юйтина.

Наконец, тайцзицюань вышел на соревновательные арены и был включен в обязательную программу соревнований по ушу. В мае 1988 года были составлены специальные соревновательные комплексы тайцзицюань — один общий в 42 движения и четыре комплекса по стилям Ян, Сунь, Чэнь и У. Они отвечают всем спортивным требованиям — выполняются не более 5–6 минут, включают в себя четыре удара ногой, не менее шести различных форм. Сегодня лишь на немногих состязаниях демонстрируются исклю-чительно традиционные комплексы, например, в Ассоциации Чистых боевых искусств (традиционного ушу) Цзинъу.

Во многих местах созданы различного уровня ассоциации и научно-исследовательские общества современного и традиционного тайцзицюань. На улицах китайских городов, в парках и на берегах рек каждый день можно встретить сотни занимающихся тайцзицюань. Одни практикуют комплексы в группе, другие уединяются в укромных уголках парка, тренируясь, как и повелось издревле, индивидуально. Многие пекинские мастера тайцзицюань регулярно собираются у Храма Земли на совместные занятия, считая это место благотворным для циркуляции ци. Большинство занимающихся не состоят в какой-либо секции или организованной группе, а просто присоединяются к другим занимающимся. Число поклонников тайцзицюань приближается уже к 200 миллионам человек в КНР! В эту огромную цифру включены и те, кто практикует традиционные формы, и те, кто занимается современными лечебно-оздоровительными комплексами. Лишь в одном Пекине в 1981 году в официальных секциях было зарегистрировано 50 тысяч занимающихся.[152]

Немалую роль в пропаганде тайцзицюань сыграли китайцы, переселившиеся на Запад, в основном в США.

Так, сын Дун Иньцзе Дун Фулинь преподавал в Гонконге, Макао, Сингапуре и, наконец, переселился на Гавайи. Ученик Чэнь Вэймина Лян Цзиню с 1950 года стал преподавать в Гонконге. Мастер тайцзицюань, известный социолог, один из основателей культурологии Хуан Вэйшань (кстати, его высоко ценил знаменитый русский социолог Питирим Сорокин) преподавал в США.

Справедливости ради отметим, что мир традиционного тайцзицюань — «истинной традиции» — без особого энтузиазма реагирует на все нововведения. Многие настоящие мастера ведут преподавание в деревнях и не собираются афишировать секреты своих школ. Немало нареканий вызывает и сам факт изменения традиционных комплексов. Форма тайцзицюань, как известно, внутренне уравновешена и подчинена определенному ритму. Повторное воспроизведение того или иного движения не является механическим повтором, но обусловливается циркуляцией ци и распределением его по каналам. Поэтому существует мнение, что редуцированная форма не может дать того исключительного эффекта, который несли в себе древние стили тайцзицюань. Не вступая здесь в полемику с представителями того или иного направления, лишь отметим, что у каждого человека свои цели в занятиях, свой уровень понимания и возможности управления собственными психическими и двигательными способностями и даже свой уровень культурного горизонта. Нельзя насильно подводить человека к пороговому состоянию психики, заставляя заглянуть в континуальные потоки сознания. Это противоречит основному принципу тайцзицюань — следованию естественности и внутреннему ритму — и не принесет пользы. Приходится согласиться с ограниченностью ряда современных форм тайцзицюань, и очевидно, что лишь народные учителя ушу обладают способами полной самореализации. Однако время диктует свои законы, и тайцзицюань превращается в проблему восприятия собственной внутренней культуры и мужества откровенно поговорить с самим собой, прозрев в этом разговоре свои изъяны и уродства. С этого момента и может начаться путь следования мировому ритму и спонтанности собственного мышления, что по существу и есть глобальная цель тайцзицюань — беспредельность Великого предела.

Глава 12

Синъицюань — мистерия пяти первостихий

Лишь встал в правильную позицию — тотчас прозрел Дао. Вот каково искусство синъицюань!
(Го Юньшэнь)

Земные соответствия космических стихий

Суть внутренних стилей заключалась в том, чтобы свести космические трансформации к ряду земных соответствий, при которых каждый прием обретал бы символическое звучание. В багуачжан, например, все сведено к взаимопереходу 64 гексаграмм, в тайцзицюань — к переживанию Великого предела, в синъицюань — к взаимодополнению и взаимоотрицанию пяти первостихий.

Пример синъицюань в данном случае достаточно показателен. Этот величайший внутренний стиль сегодня считается самым сложным среди всех «внутренних школ» и родился значительно раньше, чем тайцзицюань и багуачжан. Интересно, что вышел он из обыкновенного боя с копьем и первоначально не предполагал никаких особых духовных тонкостей. Но лишь в среде закрытых даосских школ он превратился в самый мистический стиль традиционного ушу.

Название синъицюань («Кулак формы и воли») понимается как символ единства внешнего и внутреннего в человеке. Такая символика отнюдь не была отвлеченным понятием — мастера синъицюань, вынеся из школ даосских мистиков тайные методики психопрактики, научились достигать полноты единства космического и человеческого, физического и духовного. И такие методики составляют величайшую тайну стиля и по сей день. И хотя сегодня простейшие комплексы синъицюань изучают в КНР даже в институтах физкультуры, на овладение лишь основами внутренних принципов уходит не менее семи лет, поэтому сегодня найдется немного энтузиастов, посвятивших десятки лет истинному стилю синъицюань. Автору этих строк неоднократно приходилось видеть, как синъицюань практикуется в качестве утренней гимнастики под музыку, причем на той же площадке и под те же ритмы танцуют вальс, который стал одной из простейших форм утренней разминки. Глубина же традиционного синъицюань, несмотря на его внешнюю простоту, значительно превосходит даже тайцзицюань.

В чем же заключается сложность синъицюань? Краеугольным камнем синъицюань является теория пяти первостихий (усин). Сущность этой теории заключается в том, что каждой из первостихий китайской натурфилософии — металлу, дереву, огню, воде, земле — соответствуют пять базовых канонических ударов синъицюань — рубящий, пробивающий (прямой), буравящий, взрывающийся и отводящий. Пять стихий в свою очередь связаны с целым рядом сложных соответствий — сторонами света, энергетическими меридианами в теле человека, внутренними органами и т. д. Таким образом, всего лишь одно правильное движение, выполненное, как учили мастера, «с истинным настроем сознания», может породить целую цепь космических соответствий.

Например, первый из пяти канонических приемов синъицюань — рубящий удар ладонью (пичжан) — соответствует стихии металла, его образ — металлический топор, разрубающий дерево, внутренний орган — легкие, внешний представитель — нос, сторона света — запад.

Второе важнейшее движение — прямой удар кулаком (бэнцюань). В своем внутреннем значении он соответствует стихии дерева, стороне света — востоку. В теле человека он соотносится с точкой цзяцзи, расположенной в центре задне-срединного меридиана на спине на линии, соединяющей лопатки. Эта точка считается одной из трех важнейших «застав» в теле человека, где может застаиваться ци, что вызывает ряд серьезных болезней, например, болезни сердца и легких. Бэнцюань стимулирует ци селезенки, улучшает зрение, раскрывает меридиан толстого кишечника и перикарда. Образ, с которым связан бэнцюань, — стрела. Боец представляет, как стрела, выпущенная из тугого лука, вонзается в дерево — сухо, резко и почти незаметно. Именно так и должен наноситься бэнцюань.

Большинство ударов наносится не кулаком, а выставленной вперед второй фалангой указательного пальца — «глазом феникса», а также пальцами и ладонью. Любая атака — это короткий, резкий взрыв, направленный на выброс внутреннего усилия, поэтому внешне синъицюань выглядит как крайне жесткий стиль. Все удары наносятся с близкой дистанции, в основном руками, практически каждая атака нацелена на болевую точку, причем в синъицюань разработана сложнейшая теория сочетания ударов и нажимов на уязвимые точки человеческого тела.

Базовое понятие синъицюань: пять первостихий являют собой порождение двух первоначал — инь и ян. Как гласит известная сентенция, часто встречающаяся в философских трактатах, когда инь и ян приходят в движение, из него возникают сначала пять первостихий, а уже затем — все бесчисленное множество вещей, в том числе и сам человек. Таким образом, усин — это структурообразующие элементы мира, вечно переходящие друг в друга. Им присущи бесконечная динамика, бесчисленные трансформации. Поэтому, например, говоря о стихии металла, имеют в виду, естественно, не кусок металла, который каким-то малопонятным образом трансформируется в воду, но достаточно сложное метафизическое явление. В повседневной жизни мы встречаемся не столько с самими стихиями, сколько с их проявлениями. Это своеобразные символы круговорота и динамики изменений в природе. И техника синъицюань рассматривается именно как проявление пяти первостихий.

Ведущие мастера синъицюань считают, что собственно приемов в синъицюань не существует — есть лишь принципы, которые затрагивают не физическое движение, а трансформации ци внутри организма. Например, всякое движение, будь то удар или простой шаг, сочетает в себе две фазы — «закрытую» (хэ) и «открытую» (кай). Они соответствуют концентрации внутреннего усилия и его выбросу, а в метафизическом плане понимаются как переход инь и ян.

Пять первостихий связаны между собой двумя типами взаимоотношений — взаимодополнением (взаимопорождением) и взаимоотрицанием, причем эти два процесса происходят одновременно. Это взаимодействие и лежит в основе теории атаки и защиты в синъицюань: линию взаимоотрицания используют для защиты, линию взаимопорождения — для развития атаки и перехода от одного приема к другому.

Великий Сунь Лутан считал, что, «помимо «Кулака пяти первостихий», в синъицюань можно ничего не изучать». Рассказывают, что он сам под конец жизни выполнял лишь комплекс пяти первостихий, причем его внутреннее мастерство росло день ото дня.

Чудесное копье Цзи Цикэ

Создание синъицюань многие поклонники связывают с именами легендарного Бодхидхармы и великого воина Юэ Фэя, но это красивые легенды. Реальным человеком, который действительно дал начало синъицюань, был выходец из провинции Шаньси Цзи Цикэ, или Цзи Лунфэн (1642–1697/?/). Он родился в небольшой деревушке Цзуньцунь в области Пучжоу, расположенной в километре от реки Хуанхэ. В этих местах больше половины жителей принадлежали к роду Цзи, а двор отца Цзи Цикэ считался одним из самых зажиточных — он владел 200 му земли и 200 коровами. Цзи Цикэ был вторым сыном в семье, сам же имел шестерых детей.

Цзи Цикэ прославился на всю округу своим бесподобным владением техникой копья и выполнял приемы с такой скоростью, что его прозвали Чудесным Копьем. До сих пор в арсенале синъицюань сохранились комплексы боя с мечом и копьем, создание которых приписывается самому Цзи Цикэ, а некоторые школы синъицюань в Шаньси даже начинают обучение с упражнений с копьем, а не с кулачного боя.

Справедливости ради заметим, что у некоторых знатоков ушу возникли сомнения и в отношении этой, в принципе достоверной, версии. Например, мастер Ван Хэнань, обладатель высшей чиновничьей степени «цзиньши» («продвинутый муж»), который первым в 1735 году широко рассказал о создателе синъицюань, спрашивал себя: не два ли это воина далекого прошлого, Цзи Лун и Цзи Фэн, чьи имена слились в одно?

Однажды Цзи Цикэ озарила мысль, которая показалась на первый взгляд парадоксально простой: нельзя ли применить принципы боя с оружием к кулачному искусству и благодаря этому достичь при ударе кулаком такой же сокрушительной мощи, как и при уколе копьем? Разве нельзя рассматривать руку как меч или копье? Разве нельзя прямой удар кулаком рассматривать как укол копьем, удар кулаком снизу вверх — как буравящий удар копьем в горло противника, разве блок предплечьем не похож на отведение удара противника в сторону древком копья? Местные стили кулачного искусства не удовлетворяли запросов Цзи Цикэ, так как они все больше и больше тяготели к зрелищному, театрализованному аспекту и нередко демонстрировались на деревенских праздниках в качестве красочного представления. Постепенно они утрачивали свою боевую направленность и не могли эффективно применяться в поединках. И тогда Цзи Цикэ начинает разрабатывать принципиально новый стиль. За основу он берет принцип резкого укола копьем с быстрым подскоком к противнику, переводит его в колющий удар фалангами пальцев в болевые точки противника, использует быстрые подскоки к сопернику, отводящие блоки предплечьем с одновременным уходом в сторону, переход от блока сразу к удару вдоль руки соперника. Движения могли показаться не очень зрелищными, однако они оказались столь эффективны в поединке, что благодаря им боец противостоял даже копью.

В течение многих лет Цзи Цикэ разрабатывал свой стиль, который сначаладаже не имел постоянного названия — его именовали то люхэцюань («Кулак шести соответствий»), то цикэцюань, по имени его создателя, но чаще всего называли просто цюань («кулачное искусство»). Из боя с копьем Цзи Цикэ вынес принцип шести взаимосоответствий, позволяющий выполнять полноценный выброс внутреннего усилия при ударе. Этот принцип означал, что во время удара движения кисти координируются с движениями стоп, локти — с коленями, плечи — с поясницей, сердце, или душевное состояние, приходит в гармонию с волевым импульсом, волевой импульс стимулирует внутреннюю энергию ци, а та в свою очередь приводит в работу физическую силу ли.

Существовал еще один источник боевого опыта Цзи Цикэ — наблюдение за повадками и боевой тактикой животных. Сейчас в стиле используются движения 12 священных животных: дракона, тигра, обезьяны, лошади, крокодила, ястреба, курицы, ласточки, змеи, мифологической птицы тай, орла и медведя. Распространенная легенда так объясняет возникновение первых двух форм животных в синъицюань. Однажды Цзи Цикэ довелось наблюдать схватку медведя и журавля. Он обратил внимание на то, сколь различна тактика их боя, проистекающая из внутренней природы этих животных как двух противоположных начал, которые он тотчас сравнил с двумя началами инь и ян. Чтобы его стиль не повторил судьбу многих других подражательных стилей ушу, превратившихся из боевого искусства в танец, Цзи Цикэ решил не перенимать механически движения, которые используют животные в бою, но постарался уловить сам боевой дух, внутренний настрой, или «боевую решимость», как он сам это называл, которые ощущались в схватке двух разъяренных животных. Так родился важнейший принцип синъицюань, используемый в разделе двенадцати животных: нельзя слепо копировать движения животных, но следует овладевать их внутренним настроем. Проникновение в эту природную сущность он и назвал «истинным кулачным искусством». После себя Цзи Цикэ оставил речитатив «О двух первоначалах», где сравнил бой двух животных с принципом взаимотрансформаций инь и ян:

Боевая решимость журавля и медведя —
Вот он, метод кулачного искусства!
В неявленном соединении инь и ян
Содержится исток синъицюань.

О каком «неявленном соединении инь и ян» идет речь? В соответствии с общими принципами ушу Цзи Цикэ считал, что выпрямленная конечность относится к положительному началу ян и соответствует форме журавля («журавль бьет крыльями»). Отходы назад, согнутые конечности — это проявление отрицательного начала инь и соответствует форме медведя. Формы постоянно чередуются между собой, инь переходит в ян, блок сменяется атакой, отход назад — прыжком вперед.

Существует и другое объяснение. Поскольку атакующая техника относится к началу ян, атаковать следует журавлиными движениями, а движения медведя, относящиеся к началу инь, обеспечивают надежную защиту. Инь и ян переходят друг в друга, но как бы в неявленной, символически-скрытой форме чередования движений медведя и журавля.

Один из древнейших комментаторов сочинений Цзи Цикэ был столь восхищен стройностью и логичностью раннего синъицюань, что безапелляционно подвел итог: «Вне этих двух форм утрачивается истинность кулачного искусства. Называть его надо «синъи» («форма и воля»), так как в движениях следует воспроизводить их форму, а в мыслях — наполняться их волей». Таким образом, уже ранний синъицюань стал формироваться как подражательный стиль.

Рассказывают, что к концу жизни Цзи Цикэ стал молчалив и замкнут, мало кто удостаивался даже разговора с ним, учеников же он принципиально не брал, не находя достойных. Лишь одному человеку доверял он — своему давнему другу Цао Цзиу, с которым дружен был еще с детства. Как-то в далекой молодости им в руки попал трактат, приписываемый знаменитому воину Юэ Фэю, где он и рассказывал о том, что самое главное в искусстве поединка — целостное ощущение своего волевого импульса, а приемы и какие-то технические действия являются лишь выражением этого внутреннего состояния. Вероятно, именно из этого трактата и почерпнул Цзи Цикэ название своего стиля — «Кулак формы и воли». Друзья вместе штудировали труд великого воина, но позже Цао Цзиу пришлось отойти от боевой практики — он избрал карьеру чиновника и поселился в провинции Аньхой (напомним, что Цзи Цикэ жил в провинции Шаньси). И вот, будучи уже весьма уважаемым человеком, Цао Цзиу приезжает к своему другу с единственной просьбой — объяснить ему основы того стиля, который тот разработал. Старому другу Цзи Цикэ не смог отказать и, более того, решил сделать его своим преемником. Двенадцать долгих лет продолжалось обучение, год от года прогрессировал Цао Цзиу, а его успехи на поприще ушу оказали ему немалую помощь в его карьере чиновника. В 1694 году, т. е. в возрасте всего лишь 32 лет, он блестяще сдает экзамен на высшую чиновничью степень «цзиньши», при этом занимает лидирующее место в списке конкурсантов, а также оказывается первым среди бойцов, так как на сдаче экзаменов полагалось показать и свое умение вести бой голыми руками, с мечом и с копьем.

Даже в те времена, когда чиновничьи знания еще не превратились в мертвый груз начетничества и государство не испытывало недостатка в талантливых людях, столь необыкновенный человек мог по праву считаться истинным «Небесным талантом». Уже в 1704 году он возглавляет отряд по охране порядка в провинции Шаньси, где собирались самые отменные бойцы, еще через два года становится военачальником всех провинциальных войск и наконец занимает пост губернатора уездного города в Шаньси.

Не будет преувеличением сказать, что по своей образованности, тонкости воспитания Цао Цзиу значительно превосходил своего друга Цзи Цикэ, а некоторые даже утверждали, что в боевом мастерстве он превзошел своего учителя. По существу, именно Цао Цзиу благодаря своему неординарному уму сумел собрать воедино и привести в систему все те приемы и принципы, которые разработал Цзи Цикэ, поэтому именно он, а не Цзи Цикэ почитается в некоторых школах как основатель синъицюань.

Бойцы «единства формы и воли»

Слугой в доме Цао Цзиу был молодой паренек по имени Ма Сюэли (1715–1790), выходец из очень бедной семьи из города Лояна провинции Хэнань, недалеко от которого располагался Шаолиньский монастырь. Расторопный, немногословный, он почти не обращал на себя внимания. Но от опытного взора Цао Цзиу не скрылись какая-то особая пластика движений слуги, легкость и стремительность передвижений. Однажды Цао Цзиу напрямик задал молодому Ма вопрос: «Не знаком ли ты с искусством ушу, не изучал ли ты умение легких шагов и незаметных разворотов?» После недолгих колебаний, уступая пытливому взгляду мастера, Ма признался: «Господин, я с самого детства стремился изучать ушу, но у нас в деревне не было ни одного достойного учителя. Лишь один человек рассказал, что в соседней провинции есть мастер, который обладает поистине чудесным искусством, чьи удары кулаком быстры и незаметны, подобно уколам гибкого копья, чьи прыжки столь стремительны, что кажется: только что человек стоял здесь, а через мгновение он уже в двух метрах отсюда. Но этот удивительный мастер никого не берет в ученики. Это он говорил про вас, господин. Я не решился даже проситься к вам в ученики и, лишь преданно служа вам, порой наблюдал за вашими движениями, перенимая их грациозность и стремительность. До сих пор я не знаю ни одного приема ушу, но зато овладел хотя бы частью образа ваших движений. Прошу не винить меня, господин».

Цао Цзиу пристально посмотрел на ученика, развернулся и ушел во внутренние покои дома. Он не выходил оттуда целые сутки, а Ма Сюэли все ждал во дворе. Наконец хозяин показался из дверей и кивком головы пригласил слугу последовать за ним на задний двор, где располагалось место для тренировок. Так начал свои занятия один из величайших мастеров синъицюань Ма Сюэли, которому было суждено создать новое направление этого стиля.

Синъицюань недолго оставался единой школой, он быстро разветвился на несколько направлений, причем в большинстве случаев их создателями были прямые последователи Цао Цзиу. Сегодня существуют три основных направления синъицюань, берущие начало от общего истока. Они стали называться по тем провинциям, где возникли: шаньсийское, хэбэйское и хэнаньское.

Родоначальником хэнаньской ветви стал уже известный нам Ма Сюэли, придавший несколько иной характер тем движениям, которым обучался у Цао Цзиу. Он взял к себе поначалу лишь двух учеников, ставших впоследствии известными мастерами, — Ма Саньюаня и Чжан Чжичэна, а последний, в свою очередь, воспитал целую плеяду талантливых последователей, которые и составили костяк хэнаньской ветви.

Два других направления — хэбэйское и шаньсийское — пошли от одного человека, чье имя было Дай Лунбан. Он был вторым учеником Цао Цзиу, причем два последователя одного мастера, Ма Сюэли и Дай Лунбан, долгое время не встречались и даже не знали друг о друге. В отличие от Ма Сюэли, Дай Лунбан был выходцем из очень богатой семьи в Шаньси, которая имела собственное торговое дело, и получил хорошее образование. К ушу Дай Лунбан приобщился еще в детстве, обучаясь сначала у своего отца, а затем и у местных мастеров. Хотя обучался он достаточно бессистемно, тем не менее сумел прослыть в своей деревне неплохим бойцом. Когда Дай Лунбану было 13 лет, его семья переехала в провинцию Аньхой, где отец открыл новый магазин. В то время в этих местах преподавал Цао Цзиу, и, естественно, молодой боец первым делом направился к нему в ученики. Мы не знаем, чем завоевал Дай Лунбан доверие известного, но весьма замкнутого мастера, однако, так или иначе, он оказался вторым по значению (а по времени — первым) учеником Цао Цзиу, причем никого больше суровый Цао, кроме Ма Сюэли и Дай Лунбана, в то время не обучал.

Итак, после обучения у Цао Цзиу Дай Лунбан возвращается на родину в Шаньси. Он много тренируется, но считает, что еще не готов к тому, чтобы самому начать преподавание. Однажды случай свел его с Ма Сюэли, и два бойца узнали, что они не только последователи одной школы, но и ученики одного мастера. Ма и Дай начали сравнивать свои школы, и, несмотря на то, что у них был единый учитель, оказалось, что в технике наметились некоторые различия. Например, Ма Сюэли активно применял в бою форму аллигатора, заключающуюся в волнообразных движениях корпусом с ударами ребрами ладоней и уходами влево-вправо, а также использовал еще целый ряд неизвестных Дай Лунбану форм. Вероятно, из-за того, что Ма Сюэли попал в обучение к Цао Цзиу позже, чем Дай Лунбан, их учитель сумел разработать целый ряд новых движений. Так стали постепенно намечаться различия между направлениями синъицюань.

Дай Лунбан был весьма традиционным человеком и считал, что столь эффективный стиль, как синъицюань, нельзя преподавать случайным людям, поэтому обучал лишь своего сына Дай Вэньсюна (1778–1873), чье имя переводится как Просвещенный Герой. Сын превзошел отца и в мудрости, и в мастерстве. К тому же долгое время Дай Вэньсюн изучал шаолиньскую школу ушу и оттуда привнес в синъицюань многие методы тренировки, например, отработку ударов на мешках с песком, удары ладонями в раскаленную золу, усиленно занимался жесткими методами цигун, делая тело нечувствительным к ударам. За громадную физическую силу его прозвали несколько незвучным, но зато почетным прозвищем Два Осла (в Китае осел — вполне уважаемое и почитаемое животное).

Дай Лунбан продолжал свою торговую деятельность и как-то решил, что коммерческие дела в Хэнани должны пойти более успешно. Туда он перебирается вместе со своей семьей и открывает большой магазин. Так вместе с распространением торговли распространялось и ушу. В то время Дай Вэньсюну было двадцать лет. Ему повезло: в Хэнани он повстречался со старым другом отца Ма Сюэли, который в то время уже вел активное преподавание синъицюань. Отец только приветствовал, что Дай Вэньсюн начал тренироваться у Ма Сюэли и его ученика Ли Чжэна. Кстати, сам Ма Сюэли считал Ли Чжэна весьма необычным человеком, каждую минуту жизни тот был готов посвятить тренировке синъицюань. Например, одно время он служил охранником, сопровождавшим в дальних переездах торговые караваны. В то время как все остальные телохранители ехали на лошадях, Ли Чжэн шел пешком, причем неизменно передвигался особым «шагом петуха» — с небольшими задержками на каждой ноге, полусогнув ноги в коленях. Это был особый тип передвижений в синъицюань, прекрасно тренирующий ноги и умение использовать внутреннее ци во время прыжков. Именно к такому человеку в ученики в 1800 году и попадает Дай Вэньсюн.

Таким образом, в лице Дай Вэньсюна два направления синъицюань — хэнаньское и шаньсийское — вновь объединяются, а он сам получает полную традицию стиля.

Обратим внимание еще на одну характерную особенность синъицюань той эпохи: стиль считался «непередаваемым вовне», то есть преподавался исключительно по семейной линии, и лишь единицы из пришлых могли стать его последователями. Этого правила, в частности, жестко придерживался Дай Лунбан, он решительно отказывал всем, кто осмеливался просить его об обучении, и тренировал только собственного сына. Но именно его сын и нарушил коренным образом традицию семейной передачи стиля: он взял к себе в ученики тогда еще щуплого и весьма субтильного паренька, названного за свою конституцию Ли Фэйюй — Ли Летящий Пух. Именно этот человек и создал всю современную теорию синъицюань, и благодаря ему мы имеем сегодня столь многогранный и духовно целостный стиль синъицюань.

Кстати, зачастую именно выход какого-нибудь стиля за рамки узкой семейной традиции, когда он становится достоянием по крайней мере нескольких талантливых учителей из разных семей, приводит к качественному скачку в теории стиля и его осмыслении. Например, так произошло и с тайцзицюань, когда нетерпеливый Ян Лучань, работая слугой в доме семьи Чэнь, являвшейся «монополистом» стиля, подглядел основные комплексы и методы тренировки, а затем создал свою обширную школу и даже начал преподавание тайцзицюань в Пекине среди аристократии. Именно с той поры началось складывание теории тайцзицюань как внутреннего стиля, до того же момента тайцзицюань являлся как бы переходной стадией между чисто боевым стилем и «внутренним искусством».

В синъицюань сложилась весьма схожая ситуация, только он проделал этот переход от чисто прикладных методик до внутренней системы лет на сто раньше, чем тайцзицюань. И заслуга этого стремительного перехода (а совершен он был практически за два десятилетия) принадлежит именно Ли Фэйюю. Этот человек остался известен в истории под многими именами и прозвищами — Ли Лонэн, Ли Нэнжэнь. О нем рассказывали такие же истории, как о бессмертных даосах, считалось, что он обладает тайной долголетия и бессмертия, может передвигаться, не оставляя следов, по воздуху, беседует с духами и водными драконами, не случайно одно из имен его было таким же, как у древних магов, — Ли Нэнжэнь (Ли Умелый, или Ли Способный На Многое).

Ли заметно отличался от всех своих предшественников по школе. Он был одарен тем необычным талантом, который позволяет за обыденностью мира увидеть его чудесность, а затем донести эту бытийную чудесность до людей. Ли годами ходил по провинциям Хэнань, Шаньси, Хэбэй, собирая различные формы синъицюань. Он умел за различными названиями распознавать один и тот же стиль синъицюань, ему удалось даже найти древние комплексы и трактаты, принадлежавшие еще Цзи Цикэ. Проведя годы в поисках и странствиях, обучаясь не только у бойцов, но и у философов, овладев, помимо кулачного искусства, стихосложением и утонченными методами каллиграфии, Ли Фэйюй постепенно начинает приходить к мысли, что синъицюань может явить собой несомненно нечто большее, нежели просто метод эффективного кулачного боя и даже система психотренинга. Он может стать прежде всего уникальным методом вселенского единения мира и человека, его растворения в бесконечной череде мирских трансформаций. Синъицюань может стать методом обретения индивидуумом чувства неразрывности с природным миром, со всеми вещами и явлениями. Сам Ли Фэйюй, следуя древним даосам, назвал это состояние «вселенским созвучием» (юнь), растворением всего во всем.

Но как же прийти к этому состоянию через методы кулачного искусства? Прежде всего мастер обращается к почти забытым к тому времени советам первооснователя стиля Цзи Цикэ — использовать руку, как копье или меч. Он вводит пять базовых элементов ударов руками, внешне похожих на приемы с копьем и мечом и казавшихся чрезвычайно простыми: рубящий удар ребром ладони вперед — в сторону, «ввинчивающийся» удар снизу вверх, прямой удар вперед, прямой удар кулаком с одновременным блоком предплечьем другой руки над головой и отводящий блок предплечьем в сторону. Методы боя двенадцати животных были, таким образом, отодвинуты на задний план и считались вторичными по отношению к пяти базовым элементам. Несмотря на свою кажущуюся простоту, на овладение этими пятью приемами требовалось несколько лет. Дело в том, что каждый из них являлся символом одного из пяти первоэлементов, или стихий, составляющих мироздание, и всех вселенских трансформаций — металла, дерева, воды, огня, земли. Пять стихий обладают важнейшим качеством, необходимым и в кулачном искусстве: они постоянно переходят одна в другую и не имеют стабильной формы, равно как один прием бесконечно сменяется другим. Пять базовых приемов — «рубящий», «пробивающий», «буравящий», «взрывающийся» и «диагональный» (отводящий) удары — соответствовали в теории синъицюань пяти первостихиям, пяти внутренним органам в человеческом теле, соотносились с меридианальной системой циркуляции ци, со сторонами света и с магическими знаками мироздания, триграммами и гексаграммами, а также многим другим. Таким образом, посредством занятий «Кулаком пяти первостихий» человек оказывался вплетенным в сложную систему взаимодействия вселенских сил. Синъицюань приобретал более глубокое философско-духовное наполнение, а каждое внешнее движение становилось символом внутренних превращений. Ли Лонэн сумел удачно совместить два раздела, «Кулак пяти первостихий» и «12 форм животных», которые вплоть до сегодняшнего дня являются важнейшими составными частями синъицюань.

Ли Лонэн решил обобщить различные «тайные речения», «советы, не передаваемые вовне», «секретные речитативы» — одним словом, все тайные методики, которые считались сердцевиной любой школы ушу. Двери многих школ для него были открыты. Ли Лонэн считался «посвященным», то есть он, равно как и ряд других великих мастеров синъицюань, получил мистическое посвящение высшего уровня, пришедшее в ушу из даосской практики. Многие считали его магом и бессмертным, говорили, что он способен остановить ход солнца и за несколько мгновений раствориться средь бела дня. Кстати, одно из его имен, Ли Нэнжэнь, по рассказам, было ему дано после посвящения. Годы изучения тайных знаний привели к тому, что Ли Лонэн создал уникальную теорию обучения, постановки удара, сочетания боевого искусства и духовной практики, которая раньше не встречалась ни в одном стиле. Именно ему принадлежат советы об использовании трех типов усилия — светлого, темного и изменчивого, трех слоев дыхания, трех этапов мастерства. Вся современная теория синъицюань, в том числе и ее тайные разделы, пришла в целостном виде именно от мастера Ли. Сам Ли Лонэн никогда не вступал в поединки, останавливал соперника насмешливым взглядом. Рассказывали, что одни лишь насупленные брови мастера заставляли даже могучих противников обращаться в бегство.

Трудно не восхититься огромным талантом Ли Лонэна, который наставлял учеников днем и ночью, приучая их видеть в ушу не только систему боя, но и путь к духовному саморазвитию и очищению. Вскоре слава его последователей сравнилась со славой самого мастера. Именно его ученики завершили формирование двух провинциальных школ — шаньсийской и хэбэйской. Шаньсийская школа по своему техническому арсеналу стояла ближе всего к тому направлению, которое преподавал Дай Лунбан со своим сыном Дай Вэньсюном. По этой же ветви самыми знаменитыми учениками Ли Лонэна стали Ван Шижун, Чэ Ичжай, Бай Сиюань (последний преподавал в провинции Цзянсу). Хэбэйское направление продолжили легендарные бойцы и ученики Ли Лонэна — Го Юньшэнь и Лю Цилань.

Расскажем о двух знаменитостях шаньсийского направления — Чэ Ичжае и Ван Шижуне. Чэ Ичжай (1833–1914), второе имя которого было Чэ Юнхун, в раннем детстве покинул родную семью, которая обеднела настолько, что даже не могла его содержать. Чэ нанимался слугой в богатые семьи, работал с утра до позднего вечера, а в свободные минуты, несмотря на страшную усталость, постигал основы ушу. Увы, долгое время его усилия оставались бесплодными, так как у старательного Чэ Ичжая не было хорошего наставника. Но тут, как обычно, помог счастливый случай. Два шаолиньских мастера, Ван Чандун и У Хунпу, которые вместе с Чэ работали на сезонных работах, решили помочь ему, хотя трудно сказать, что такая помощь облегчила ему жизнь. Скорее, наоборот — несколько лет подряд они заставляли его по двадцать-тридцать раз в день выполнять сложнейшие шаолиньские комплексы, выпрыгивать из ям глубиной до полутора метров, тренируя ноги, уворачиваться от летящего в него копья. Но Чэ был по-настоящему счастлив: наконец-то он приобщался к истинному боевому искусству. Изнурительные, но методичные тренировки дали результаты — через три года Чэ Ичжай считал себя уже неплохим бойцом, и действительно, многие богатые семьи считали за честь заполучить его в качестве телохранителя.

Однажды Чэ Ичжай демонстрировал свое искусство сильного удара перед толпой народа, разбивая на две части тяжелую каменную плиту. Толпа с восхищением аплодировала силачу, и лишь один человек в этом море простых рикш, грузчиков, торговцев и трактирщиков с усмешкой взирал на впечатляющее зрелище. Чэ Ичжай заметил этого невысокого, но крепкого на вид человека, подошел к нему, вероятно, в глубине души чувствуя удачный шанс еще раз продемонстрировать свою силу. Лишь только Чэ подумал об этом, как человек с мягкой улыбкой сказал ему: «Мне кажется, вы собираетесь ударить меня правой рукой в голову, а потом правой ногой в грудь. Не так ли?» Чэ Ичжай поймал себя на мысли, что именно так он и собирался атаковать незнакомца, — значит, поражение его было предрешено, коль соперник полностью знает его мысли. А тем временем удивительный человек, развернувшись, ушел. Лишь через некоторое время Чэ Ичжай узнал, что он собирался бросить вызов самому Ли Лонэну.

О встрече с ним Чэ Ичжай мечтал много лет, а тут такая незадача… Несколько месяцев Чэ разыскивал мастера, пораженный его умением проникать в мысли соперника и выигрывать поединок еще до его начала. В конце концов они встретились, и Ли Лонэн взял смирившего свою гордыню Чэ Ичжая к себе в дом, после чего Чэ как воистину старательный ученик занимался у него более тридцати лет, не прерываясь ни на день. По всему Китаю разнеслась слава о непобедимом Чэ Ичжае и его ученике Ли Фучжане, немало бойцов приходило помериться с ними силами. Однако мало кому доводилось встречаться с самим мастером, все проигрывали схватки даже его ученику.

Чэ Ичжай славился своим искусством «отравленного взгляда». Однажды японский боец, зная, что Чэ Ичжай обычно редко пользуется мечом, и предполагая, что тот просто плохо им владеет, предложил ему поединок на тяжелых японских мечах — катанах. Многие отговаривали уже старого в ту пору Чэ от поединка, указывали на удивительную силу и ловкость японца, но Чэ Ичжай заверил своих друзей, что ему даже не придется ни разу ударить мечом. И вот поединок начался. Японец стремительно атаковал, его катана со свистом разрубала воздух в нескольких миллиметрах от головы старого мастера, но Чэ Ичжай ловко уходил собранными переходами из стороны в сторону, столь характерными для синъицюань. Внезапно китайский мастер в упор посмотрел на японца — и тот как вкопанный остановился на месте, схватившись за горло. Из горла вырвался сдавленный стон, он не мог ни вздохнуть, ни выдохнуть, ни даже поднять руки. Японца охватил внезапный ужас от своего бессилия, когда Чэ Ичжай медленно двинулся на него, спокойно подняв меч. В последний момент мастер синъицюань остановился и произнес: «Я вижу, вы немного устали. Если хотите, продолжим завтра».

Шаньсийская школа благодаря Чэ Ичжаю приобрела огромную славу. К ней принадлежали многие весьма просвещенные люди того времени, аристократы, чиновники, художники, поэты и каллиграфы. Например, мастер Ван Шижун, или Ван Юэчжай (1849–1927), считался блестящим каллиграфом, мог наизусть декламировать без устали стихи древних поэтов, сам писал небольшие философские и эстетические эссе. Боевые искусства стали для него продолжением этих способов совершенствования собственного сознания. Сначала он долгое время занимался стилем хуацюань («Кулак цветов»), базирующимся на использовании широких, амплитудных движений, низких стоек, красивых, мощных прыжков.

Когда Вану исполнилось семнадцать лет, его отец вместе с семьей переехал из Пекина в провинцию Шаньси, где они открыли производство новомодного в ту эпоху товара — часов. Здесь же Ван знакомится с Ли Лонэном и начинает изучать синъицюань, признав, что его прежний стиль — «лишь изящество ради изящества, да и только». Он занимается более десяти лет и полностью овладевает системой пяти первостихий и 12 животных. Особого мастерства Ван достиг в формах змеи и ласточки, требующих прекрасной подвижности, гибкости тела и умения «заимствовать силу соперника, обращая эту силу против него самого». Рассказывали, что когда он выполнял формы змеи, то сам становился похож на змею, а его нападение шло по столь неожиданной траектории, что мало кто мог отразить его, запутавшись в гибких и мощных атакующих движениях.

Выполняя прием «Ласточка взлетает с воды», он мог резким подскоком достичь соперника, стоявшего в полутора метрах от него, причем тот даже не замечал передвижения Вана. На склоне лет великий мастер овладел стилями багуачжан и тайцзицюань. На основе базовых принципов трех стилей Ван Шижун создал особую форму тренировки — «следование перекатыванию шара, как в тайцзицюань, круговым движениям корпуса, как в багуачжан, и стойке саньтиши, как в синъицюань». В основной боевой стойке его стиля рука, выставленная вперед, описывала круги на уровне груди, вторая, неподвижная, прикрывала живот. Ван учил, что эти упражнения называются «паньгэн» («укоренение»), и объяснял: «Следуя Небу, укрепляем внутреннее начало; следуя Земле, увеличиваем силу. Вместе это называется укоренением. Дерево имеет корень, река имеет исток, также и кулачное искусство должно иметь свою основу».

«Чудесный удар» Го Юньшэня

Формирование хэбэйского направления завершил мастер Го Юньшэнь. Невысокого роста, скромный, чрезвычайно подвижный, он привлекал к себе внимание удивительно глубоким, всепроникающим взглядом. В детстве, как и многие известные мастера ушу, Го Юньшэнь был очень слаб и часто становился предметом насмешек односельчан. И тогда он решил всерьез заняться ушу. Правда, вначале никто не хотел брать к себе в ученики этого слабого, худого подростка. Наконец случай свел его с Ли Лонэном — «учителем учителей», и через несколько лет субтильный юноша превратился в великолепного бойца, которого сам великий Ли Лонэн назвал своим преемником. Двенадцать лет тренировался Го Юньшэнь у своего учителя, который долгое время не показывал ему никакой сложной техники — лишь пять базовых ударов. В этом и заключался секрет его обучения: каждый прием должен быть понят душой, «войти в кости», каждое движение должно идти не от тела, а от чистого и незамутненного сознания.

Вскоре Го Юньшэня стали называть Чудесный Удар. Он наносил прямой удар кулаком (бэнцюань) с такой скоростью, что противники даже не могли заметить его движения. Более того, Го даже сам сообщал своему сопернику место, куда будет нанесен удар, и тот все равно не мог ничего поделать. Любимой поговоркой мастера Го была: «Бей кулаком так, чтобы три сочленения (плечо, локоть, лучезапястный сустав. — Л. М.) не отбрасывали даже тени. Коль они отбрасывают тень, то и ударить правильно не сможешь».

В 1878 году Го Юньшэня приглашают в город Силинь, где он открывает преподавание ушу для аристократии. Вскоре он был назначен официальным наставником родни правящей династии Цин, а затем — личным секретарем правителя округа за свои необычайно широкие познания в области философии и экономики. Одновременно Го преподавал боевые искусства инструкторам императорской гвардии. Казалось, перед ним открывалась головокружительная карьера высокопоставленного и удачливого чиновника. Однако случаю угодно было кардинально изменить жизнь Го Юньшэня.

Однажды в окрестностях его деревни появился некий боец, который, обладая недюжинной силой и мастерством, издевался над простыми жителями. Слухи об этом дошли и до Го Юньшэня, и он постарался урезонить зарвавшегося бойца. Но наглец лишь осыпал Го градом насмешек, заявив, что тот даже не достоин вступить с ним в поединок. И все же бой состоялся. Приезжий боец оказался действительно прекрасно подготовлен, но даже это не спасло его от знаменитого «чудесного удара» Го Юньшэня. Этот удар оказался последним в жизни бандита — он был убит через несколько минут после начала поединка.

Го Юньшэнь был вызван на уездный суд. За убийство в поединке полагалось весьма суровое наказание вплоть до смертной казни, но даже столичные чиновники понимали, что мастер Го поступил точно в соответствии с правилами боевой морали, покарав бандита. И все же законы империи были беспощадны, и Го Юньшэня приговорили к трем годам тюремного заключения.

Выйдя на свободу, Го решил посвятить себя развитию ушу. Даже в тюрьме он продолжал каждый день тренироваться и разработал интересное применение приемов синъицюань со связанными руками. Он долго бродил по Китаю, учась и сам демонстрируя свое мастерство. Тело Го Юньшэня стало нечувствительно к самым жестким ударам, а противники отбивали себе кулаки о его живот. В одной из деревень против него решил выйти мастер боя с палкой — некий У, отменный силач и задира. Однако Го Юньшэнь, памятуя о печально закончившемся поединке с бандитом, сказал: «Нанеси мне в живот самый сильный удар палкой, на который ты способен. Если я почувствую хотя бы малейшую боль, считай, что я проиграл». У резко подскочил к Го Юньшэню, издал громкий крик и нанес хлесткий сильный удар. Го сконцентрировался, и… огромный У растянулся на земле, отлетев почти на метр. Знаменитый мастер Сунь Лутан написал о своем учителе Го Юньшэне: «Принцип занятий нашего учителя заключался в том, что он имел живот, наполненный ци, и пустое, чистое сердце. Опустив в даньтянь свое одухотворенное ци, своей формой он напоминал великую гору Тайшань, а движения его тела были столь стремительны и разнообразны, что он становился подобен порхающей птице».

Была в жизни Го Юньшэня еще одна удивительная встреча. Признаемся, что скорее всего это легенда, хотя многие последователи внутренних стилей свято верят в нее. В 1856 году в столицу империи приехал знаменитый боец, патриарх стиля багуачжан Дун Хайчуань (1813–1882), обладавший таким мастерством, что голыми руками побеждал троих противников, вооруженных мечами. Рассказывали, что мастерство Дун Хайчуаня неземного происхождения, ибо учился он у бессмертных небожителей, которые передали ему тайные знания управления силами космоса. Как-то Дун Хайчуань услышал, что существует некий стиль синъицюань, который по своим внутренним и боевым возможностям не сравним ни с одной другой школой. Дун Хайчуань, естественно, не поверил этому и решил помериться силами с самым именитым представителем этого стиля. Против него на поединок вышел сам Го Юньшэнь. Три дня продолжался бой, и ни один мастер не сумел одолеть другого. В конце концов они подружились и даже решили совместить изучение стилей.

Дун Хайчуань признал, что многому научился у носителей синъицюань, например, способам стремительного подскока вперед, переходам от мягких к жестким формам, некоторым принципам «внутреннего искусства». С тех пор во многих школах синъицюань и багуачжан изучаются вместе, существуют даже комплексы, куда включены приемы из обоих стилей. Считается, что синъицюань перенял из багуачжан больше жестких форм, а багуачжан из синъицюань — способов мягкой работы.

Сунь Лутан

Скончался Го Юньшэнь в возрасте за семьдесят лет, воспитав немало славных учеников, среди них — Ли Куйюань, чьим последователем стал Сунь Фуцюань, более известный под вторым именем Сунь Лутан (1861–1932), по прозвищу Объемлющий Безыскусность. Этот один из самых величайших мастеров за всю историю китайского ушу, человек-легенда, человек-загадка, мудрец, философ и каллиграф, приобщился к ушу случайно. Долгое время он просто изучал классическую китайскую литературу у Ли Куйюаня. Однажды он узнал, что его учитель — один из носителей «истинной традиции» синъицюань. Сунь попросил показать ему несколько базовых упражнений для укрепления здоровья, не рассчитывая ни на что большее. Никто и не предполагал, что эта маленькая просьба приведет к появлению великого мастера и одновременно летописца ушу. Вскоре Сунь превзошел своего наставника, и тот отвел его к Го Юньшэню, передавшему Сунь Лутану тайные разделы синъицюань. После этого Сунь обучался багуачжан у известного мастера Чэн Тинхуа — личного ученика Дун Хайчуаня, прозванного Непобедимая Кобра. В 50 лет неугомонный ученик занялся стилем У тайцзицюань и на основе совмещения тайцзицюань и синъицюань создал стиль Сунь тайцзицюань. В этом стиле сочетались плавные округлые движения тайцзицюань и приставной шаг (хобу) из синъицюань. Первоначально сам Сунь Лутан не считал свое детище отдельным стилем, а рассматривал его как вспомогательные упражнения в синъицюань для развития внутренних энергетических способностей и налаживания здоровья. Но сегодня стиль Сунь тайцзицюань преподается отдельно в качестве самостоятельного направления — одной из пяти крупнейших школ тайцзицюань.

В конце жизни Сунь Лутан вступил в поединок с японцами. Мастер джиу-джитсу Итагани бросил вызов китайской знаменитости, в душе надеясь, что старик откажется от боя. Даже многие поклонники Сунь Лутана не верили, что мастер выйдет на бой. Но все же бой состоялся. Любитель боевых парадоксов, Сунь Лутан и здесь остался верен себе. Он предложил Итагани лечь рядом друг с другом на пол, затем по команде вскочить и начать поединок. Бойцы легли на землю; лишь только прозвучала команда, противники вскочили на ноги, и Итагани заметил, что старый Сунь значительно опередил его. Сунь Лутан, усмехнувшись, не стал использовать свое преимущество, подождал, пока Итагани окончательно встанет на ноги, и только после этого начался поединок. Прежде всего Сунь несильно нажал пальцем куда-то в область плеча японца, и тот почувствовал, как замедлилась его реакция. Он видел передвижения Сунь Лутана, но ничего не мог поделать, ему казалось, что все происходит, как во сне. Сунь, двигаясь по кругу, окончательно дезориентировал противника. Итагани понял, что если ему будет нанесен сейчас даже легкий удар, прикрыться от него он не успеет. И тогда гордый японец сдался. Потрясенный таким мастерством, Итагани предложил Сунь Лутану 20 тысяч юаней — огромные по тем временам деньги — за то, чтобы тот взял его к себе в ученики. Китайский мастер ответил: «Не стоит говорить о 20 тысячах. Даже если бы речь шла о 200 тысячах, я все равно бы не стал обучать японца».

Сунь Лутан оставил после себя замечательные труды, чтение которых доставляет поистине эстетическое наслаждение: «Учение багуачжан», «Учение синъицюань», «Учение тайцзицюань», «Истинное описание смысла кулачного искусства». Ни до него, ни после не было другого мастера ушу, который написал бы столь подробные и в то же время литературно выверенные произведения.

В 1911 году известный мастер синъицюань ученик Го Юньшэня Ли Цуньи (1847–1921) вместе с другим известным мастером — мусульманином Ма Фэнту основал в Тяньцзини Всекитайское общество бойцов ушу, начав светское преподавание своего стиля. Именно Ли Цуньи впервые организовал широкое преподавание хэбэйской ветви синъицюань. Он приехал в Шанхай, где стал преподавателем легендарно известной Ассоциации Чистых боевых искусств Цзинъу.

«Кулак великого достижения»: воля вне формы

Как видим, познание мира во внутренних стилях представлялось в виде прямого проникновения в суть вещей, шаг за грани видимых форм, туда, где эфемерные очертания предметов внешнего мира уже не могли затемнить сущность Дао. Мир не изучался, не постигался и не рассматривался — он переживался. Он существовал в виде волевого сгустка, грандиозного следа Предвечного Учителя, который стал неотличим от своего Учения. Да и сам человек, занимающийся ушу, утрачивал личностные очертания, превращаясь в концентрацию волевого импульса (и), накопленного в периоды тренировок. Внутренние стили вобрали в себя то, что веками накапливала и перерабатывала система ушу. Человек не просто становился членом единой семьи ушу, но символизировал собой родовое тело ушу, его внутренне невидимую традицию. В этом и заключался парадокс, который, впрочем, без труда разрешался последователями внутренних стилей, — один и тот же человек понимался и как индивидуальность, и как «концентрат» всего родового древа ушу, где всякая конкретика обращается в бессмыслицу, где существуют апология внешней формы («тщательно и терпеливо выполняй приемы») и ее полное отрицание («но все это — абсолютно неважно!»). Существует лишь поток одухотворенного сознания, некой сверхволи, извечно длящейся мистерии духа.

Волевой импульс, который преодолевает время, который важнее, чем всякая форма в мире, который остается даже тогда, когда исчезает человек, — вот к этой мысли о присутствии человека вечного в человеке смертном и приходят внутренние стили ушу в XIX веке. Появились мастера ушу, которые учили, что в настоящих боевых искусствах воистину существует лишь бесформенное начало — волевой импульс, а прием, движение — все это вторичное. Так формируется важнейший принцип следования бесформенному (а следовательно — доформенному и Беспредельному) началу во внутренних стилях: «Упражняясь во внешних формах, достигаем волевого импульса; передавая волевой импульс, порождаем формы. Все формы следуют за нюансами воли, воля сама порождает форму, позиции исходят из волевого импульса, сила выбрасывается из воли».[153] Какая грандиозная мистерия — человек, способный сверхъестественной силой сознания, своим волевым импульсом, не зависящим от времени, порождать весь мир, ибо по сути это и есть чудесное действие Дао! Эти слова принадлежат человеку, который сумел понять, как, избежав бесконечных повторений комплексов и приемов ушу, кратчайшим путем проникнуть в непосредственное переживание себя как части бесформенного.

Этого человека звали Ван Сянчжай (1885–1963). Он начал свое обучение у непобедимого Го Юньшэня по стилю синъицюань еще в раннем детстве, а затем, уже считаясь официальным преемником школы, отправился по Китаю в поисках мастеров. Его жизнь была полна приключений и удивительных встреч. Уже в 1902 году, то есть когда Ван Сянчжаю едва исполнилось 17 лет, его пригласили инструктором по боевым искусствам в армию будущего президента Китая Юань Шикая, с которой тогда сотрудничали известные бойцы, в том числе Сунь Лутан и Лю Вэньхуа. Ван Сянчжай обучается багуачжан и тайцзицюань, но и это кажется ему недостаточным. Что-то в ушу остается для него незамеченным или неосознанным. Что-то самое главное…

Он оставляет престижную службу в войсках и вновь отправляется в странствия по Китаю, посещает все знаменитые центры боевых искусств в провинциях Шаньси, Хэнань, Хубэй, Хунань, Чжэцзян, Фуцзянь. Его открытая натура, искреннее желание учиться давали Ван Сянчжаю возможность общения с теми мастерами, которые вообще редко брали к себе учеников. Так, ему посчастливилось получить наставления от монахов-инструкторов Шаолиньского монастыря и даже от самого таинственного Се Тефу, считавшегося бойцом номер один к югу от Янцзы, доселе отказывавшегося обучать кого бы то ни было.

И вот наконец у Ван Сянчжая рождается уверенность, что сотни приемов, десятки принципов, усвоенные за десятилетия обучения, не являются чем-то привнесенным, «разученным», но представляют собой непосредственное выражение чистой внутренней природы человека. Да, в общем-то, и не существует никаких принципов ушу, которые не были бы изначально заложены в человеке, как нет и ушу вне человека. Надо лишь найти способ дать им проявиться, раскрыться природным свойствам человека. И тогда в голове у Ван Сянчжая начинают складываться первые контуры нового стиля, в котором нет фиксированных форм, канонизированных ударов и каких-то комплексов, а вся тренировка направлена на самораскрытие природной естественности бойца, его врожденных свойств. Существуют лишь специальные методы, позволяющие проявиться волевому импульсу, волевой направленности действия человека.

Может быть, возможно создать некий стиль ушу вообще без определенных форм? Точнее, форма отбрасывается не после ее долгого разучивания, как это принято в других стилях, но сразу же, с самого первого этапа занятий. Кажется, это не замутняет разум человека, приучает его с ранних шагов видеть за ушу путь к духовному прозрению сверхформы Дао. Все это звучит весьма заманчиво и никаких видимых возражений не вызывает, но проследим за судьбой стиля Ван Сянчжая, чтобы понять, где ошибка в наших, да и не только в наших рассуждениях.

Первоначально свой новый стиль Ван Сянчжай называет «ицюань» («Кулак воли»), а затем, в результате дальнейшей переработки, дает ему иное название, связанное с наименованием высшего этапа достижения мастерства в даосской магии, — «дачэнцюань», или «Кулак Великого достижения». Многое из того, что начал преподавать Ван Сянчжай, уже встречалось в синъицюань, да и основные методы психологического тренинга, развития внутренних ресурсов организма были взяты из него. Кстати, и само название нового стиля — ицюань — нельзя назвать оригинальным. Это было одно из ранних названий синъицюань, им занимался якобы еще генерал Юэ Фэй, во всяком случае, в предисловии к рукописному трактату 1175 года «Кулак воли клана Юэ» («Юэши ицюань») говорится, что великий Юэ Фэй был «весьма искушен в упражнениях с копьем, а затем, решив использовать кулак по типу копья, создал новый метод боя и начал передавать последователям, назвав его «Кулак воли» (ицюань)».[154] Это и стало одним из истоков синъицюань. Так что, по существу, Ван Сянчжай и в названии своего стиля, и в методах подготовки решил вернуться к первоистокам — к ранним формам синъицюань.

В дачэнцюань было много удивительного, и немало ушуистов, привыкших смотреть на стиль как на набор канонизированных приемов, не приняли его и отказывались считать новым стилем. Не было стоек, не было ударов, не было даже передвижений — существовал лишь способ воплощения волевого импульса через движение. Первоначально мало кто верил, что такой стиль может принести какую-то прикладную пользу, но вскоре Ван Сянчжай сумел доказать обратное, причем метод его доказательств устранил все сомнения. В 40-х годах XX века он без труда победил чемпиона Венгрии по боксу в легком весе, нескольких японских дзюдоистов. В конце концов он в трехраундовом бою послал в тяжелейший нокаут известного пекинского мастера Хун Сюйчжу, который после этого велел всем своим ученикам идти к Ван Сянчжаю и овладевать дачэнцюань.

Из синъицюань Ван Сянчжай берет методику последовательной разработки психических и энергетических способностей человека. Весь тренировочный процесс он делит на этапы, каждому из которых соответствует не просто какой-то новый арсенал приемов, но новая степень овладения своим волевым импульсом и внутренней энергией.

На первом этапе изучались статичные позиции (чжаньчжуан), которых насчитывалось более двадцати, среди них — позиции стоя, сидя, лежа, в полуприседе. В свою очередь они подразделялись на позиции, «вскармливающие жизненные свойства», направленные на оздоровление и психическую регуляцию, и позиции, предназначенные для ведения поединка и выброса силы в момент удара. Второй этап тренировки назывался «обретение опыта в использовании силы», или «испытание силы» (шили), и заключался в приобретении конкретных умений использовать свои внутренние энергетические ресурсы для выброса силы в момент удара. Если на первом этапе необходимо было привести ци в состояние покоя, то на втором этапе его надо было пустить в ход, использовать для боевых нужд. Дадим слово самому Ван Сянчжаю, отличавшемуся блестящим образным слогом: «От недвижности (т. е. от тренировки в статичных позициях. — А. М.) приходим к постижению своего тела, а от едва заметного движения приходим к знаниям… Мы обретаем опыт в разных видах силы — погружающей и поддерживающей, разделяющей и смыкающей, поднимающей и нагружающей, вбирающей и выплевывающей, силе мышц и каналов, выметающейся и взрывающейся, подобно спусковому механизму в ружье, когда даже корни волосков, пронизанные волевым импульсом, взметаются вверх, как трезубцы. С одной стороны, необходимо сосредоточить в себе мягкую силу вращений, а с другой стороны, надо уметь раскалывать железо и разрубать золото, хладнокровно, решительно и стремительно рубить мечом и разить топором».[155]

Начальные упражнения в «испытании силы» были несложны, например, боец с резким выдохом наносил колющий удар вперед обеими ладонями, мысленно представляя, как ци из даньтянь поднимается в плечи и истекает из кончиков пальцев. Для того, чтобы приобрести опыт выброса силы непосредственно из даньтянь, упражнялись в «испытании звука». Стоя, упершись запястьями в поясницу, боец делал резкий выкрик, стремясь, чтобы ровный и чистый звук выходил из горла, затем он все глубже и глубже погружал источник звука, пока выкрик не исходил непосредственно из нижней части живота, из даньтянь. Затем необходимо было научиться делать такой же выброс из даньтянь, но уже беззвучно, на коротком неслышном выдохе.

Таким образом, каких-то отдельных канонизированных ударов не было. Вся техника базировалась на том, чтобы своим волевым импульсом стимулировать выброс ци из любой точки тела, поэтому удар мог наноситься любой поверхностью и по любой траектории. Подготовка к удару и сам выброс силы должны быть незаметны, что называлось «сила не проявляет даже своего кончика, а форма не ломает тело». Всего этого можно достичь лишь благодаря абсолютной координации движений, слаженности работы нижних и верхних конечностей. Ван Сянчжай объяснял: «Если верх двигается, то и низ сам следует за ним; если низ двигается, то и верх сам приходит в движение». При этом в боевых действиях не должно быть никаких раз и навсегда определенных и заученных комбинаций — «сойдясь в поединке с противником, необходимо, чтобы у тела не было фиксированных позиций, удары руками не имели фиксированной формы, ноги не имели фиксированных стоек, а сила выбрасывалась, как только представится удачный момент».

И все же такая концепция «бесформенного» стиля хотя и казалась оригинальной, оказалась не нова. Более того, Ван Сянчжай и не скрывал того, что большинство принципов он взял из синъицюань, например, тренировку в статичных позициях и умение управлять силой, а также из тайцзицюань и багуачжан. Отказавшись от фиксированных форм, он все же не сумел обойтись без форм пяти первоэлементов и двенадцати животных синъицюань, которые, по сути, представляли собой не столько приемы, сколько базовые схемы использования различных типов усилия: восходящего, нисходящего, теснящего, пробивающего и других. Из багуачжан пришли несколько базовых движений ладонью, в частности «подрезающая ладонь», а из тайцзицюань — очень важный принцип атаки: «приклеивание» к противнику и следование за его движениями. Ван Сянчжай попытался свести воедино не только технические действия из всех внутренних стилей, но даже принципы использования в них различных типов усилия. Из синъицюань он заимствовал «целостное усилие», обычно используемое во время быстрых прыжков на противника, когда импульс всего тела включается в удар. Из тайцзицюань пришло «изменчивое усилие», используемое во время мягких уклонов от ударов и для обращения силы противника против него самого, а из багуачжан — «подвижное усилие», встречающееся во время всех передвижений по круговой траектории.

Но даже такая грандиозная работа показалась недостаточной Ван Сянчжаю. Обладая высочайшим личным мастерством, Ван Сянчжай оказался в затруднении: каким образом передавать ицюань последователям? Чему конкретно их обучать? Ведь он сам получил достаточно системное обучение прежде всего по синъицюань, а также по тайцзицюань и по багуачжан, то есть его мастерство базировалось на овладении какими-то вполне конкретными принципами, приемами и методиками стилей. К тому же столь неопределенная форма ицюань отворачивала от него многих последователей. Ван Сянчжай же хотел, наоборот, как можно шире распространить его по Китаю, считая свою школу квинтэссенцией всех внутренних стилей. И тогда он начинает привносить в свое эклектическое детище приемы из стиля мэйхуацюань («Кулак сливового цветка»), удары ногами из таньтуй, атаки руками из баочуй («Взрывные удары»), даже удары из бокса и броски из традиционной китайской борьбы шуайцзяо. После столь впечатляющей компиляции стиль настолько изменился, что было решено название «ицюань» заменить на «дачэнцюань». Ицюань практически исчез, по сути дела, так и не состоявшись.

Оказалось, что столь оригинальная и продуктивная на первый взгляд идея — создать стиль без приемов и вообще каких-то фиксированных форм — оказалась мертворожденной. Концепция выражения бесформенного начала, которое стоит за внешними формами, присутствовала в целостном виде еще в синъицюань, тайцзицюань и багуачжан, но была лучше осознана, апробирована и пережита в многовековом опыте десятков великих мастеров. Круг замкнулся, и Ван Сянчжай пришел к выводу, который за столетие до этого высказывал его учитель Го Юньшэнь: «Внешние формы не нужны для ушу, но понять это ты сможешь, лишь овладев ими в совершенстве. Только тогда ты научишься использовать форму бесформенного». Фиксированные формы оказались столь же нужны, как и использование внутреннего и бесформенного волевого импульса.[156] Старая, но очень точная мысль: ушу — отнюдь не набор приемов и комплексов, однако вне этих форм оно не существует, не может проявиться. Но разве сам Ван Сянчжай не был великолепным мастером ушу и не доказывал многократно эффективность своего стиля в поединках? Кажется, это серьезное возражение, но чтобы отвести его, достаточно вспомнить, что сам первооснователь ицюань обучался не собственно ицюань, а синъицюань, где система обучения и передачи мастерства складывалась столетиями. Формы — это своеобразные вехи, которые указывают бойцу на правильный путь к внутреннему смыслу ушу. Эти вехи, конечно же, не само ушу, но без них по пути не пройти, не сбившись с него и не заплутав.

Примечательна и другая черта в характере Ван Сянчжая — человека сложного и весьма противоречивого. Именно он одним из первых активно выступил против преподавания ушу в закрытых школах, как интимной духовной традиции, или, как он сам именовал это, «против клановости в преподавании ушу». К тому же, как он считал, следовало разрушить патриархальные отношения между учителем и учеником, то есть отношения строгого соподчинения. Но ведь именно такая форма общения была выработана в Китае испокон веков для мистической передачи тех знаний, о которых невозможно рассказать, которые невозможно продемонстрировать, они передаются лишь в акте духовного соприкосновения наставника и последователя. Другого пути, кроме как в закрытой, невероятно близкой обстановке, в почтении, терпении и смирении воспринимать знания от учителя, просто нет. Многие весьма неглупые люди пытались в период новейшего времени, руководствуясь то нравственными, то политическими мотивами, как-то изменить способ и формы этой передачи, но потерпели полный провал. Оказывается, что вместе с формой передачи и обучения изменялось и содержание передаваемого Знания, которое либо искажалось, либо пропадало совсем, ибо измерялось совсем другими категориями — категориями духовного, космического опыта.

Глава 13

Багуачжан: «Парящий дракон и танцующий феникс»

Без ци не приходит мастерство,

А без мастерства нет и кулачного искусства.

С утра до вечера упорно тренируйся,

Тесно переплетая внешнее и внутреннее.
(«Секреты “Ладони восьми триграмм”» (XIX век))

Искусство «вращения без остановок»

Поиски земных соответствий Небесным началам и «Неба внутри человека» породили ряд весьма оригинальных стилей мистико-эзотерической направленности. Если стиль тайцзицюань базировался на переживании человеком состояния Великого предела как сверхформы всего сущего, а синъицюань исходил из реализации символа перехода пяти первоэлементов во внутренней природе человека, то основу еще одного стиля «внутренней семьи» — багуачжан («Ладонь восьми триграмм») — составлял древнейший принцип символизации всевозможных природных трансформаций и изменений в человеке через восемь триграмм и шестьдесят четыре гексаграммы. Все передвижения в стиле багуачжан осуществляются по кругу, причем боец переходит постоянно с одной окружности на другую, описывая таким образом причудливые «восьмерки».

Как же конкретно реализуется принцип восьми триграмм в приложении к этому стилю? Прежде всего, устанавливается полное подобие человека и космических сил, или, как говорили даосы, их «взаимоследование». Каждой части человеческого тела соответствует одна из восьми триграмм, или, если быть более точным, тело человека дается через символическую форму триграмм. Так, голове соответствует триграмма «цянь» («Небо»), животу — «кунь» («Земля»), почкам — «кань» («вода»), сердцу — «ли» («огонь»), поясничному отделу позвоночника — «сюнь» («ветер»), спинному и шейному отделам позвоночника — «гэнь» («гора»), правой части корпуса — «дуй» («озеро») и, наконец, левой части корпуса — «чжэнь» («гром»). Таким образом, все тело человека оказывается полностью вписанным в круг из восьми триграмм.

Помимо этого, существуют и другие вселенские соответствия, например, живот сополагается с Беспредельным, верхняя часть живота — с Великим пределом, руки — с двумя первоначалами инь и ян, бедра и голени — с четырьмя образами (малое инь, малое ян, большое инь, большое ян). Обратим внимание, насколько изящно в этой концепции образуется система взаимосоответствий: на руках и на ногах всего двадцать пальцев, на четырех больших пальцах всего восемь суставов, на других же пальцах всего сорок восемь суставов (на каждом по три). К этому прибавляются еще два локтевых и два плечевых сустава на руках и шесть суставов на ногах. Всего получается шестьдесят четыре сустава, которые рассматривались как особые сочленения, обеспечивающие единство всего тела. Таким образом, шестьдесят четыре гексаграммы понимались в традиции самовоспитания не как какие-то абстракции, но как вполне конкретные явления.[157]

Вся структура стиля так или иначе соотносится с принципом взаимоперехода восьми триграмм и шестидесяти четырех гексаграмм.

Издревле наиважнейшей частью тренировки считалось обретение особого умения в движениях ладонью. Практически вся техника багуачжан основывается на сложнейших вращениях ладонями и предплечьями, которые как бы объективизируют «буравящее усилие», спиралью проходящее от ступней через все тело в кончики пальцев. Движения ладонями подразделяются на две группы. Простейшая группа движений, с которой начинаются первые шаги в классическом багуачжан, именуется одиночным обращением ладони (даньхуань) — это простые движения ладонью с ее проворотами. За этим следуют более сложные движения — парные обращения ладони (шуанхуань). На основе одиночных и парных обращений формируется базовая техника движений руками. Однако следует еще овладеть самым сложным — сочетанием дугообразных и спиралевидных движений ладонью и всем корпусом, который должен двигаться по той же траектории. Этот основной тип движений именуется «восемью материнскими формами» или «восемью старыми формами».

Таким образом, всего существует восемь базовых форм, соответствующих восьми триграммам. Каждая из них подразделяется еще на восемь малых форм, фактически приемов, и таким образом из восьми триграмм рождаются шестьдесят четыре гексаграммы. В багуачжан это воплощается в виде 64 приемов.

Все переходы выполняются по кругу, а точнее — по нескольким кругам. Обычно таких кругов может быть от одного до восьми, традиционно бойцы отрабатывали такие переходы между деревьями, обходя каждый ствол по кругу, имитируя заход за спину противника.

Символика космических соответствий и «небесного круговорота» отнюдь не была единственным содержанием багуачжан. Более того, в своем раннем виде стиль большой упор делал на формы животных и тем самым походил на многие народные стили того времени. Вполне вероятно, что формы животных багуачжан взял из синъицюань — они оказались похожи как по своему внешнему виду, так и по названиям: формы дракона, льва, ястреба, змеи, обезьяны, оленя, медведя и феникса. Символизм животных существовал даже в требованиях к позициям тела: бойцы должны держать голову, как лев, иметь могучую поясницу, как у медведя, стремительные руки обезьяны, тело дракона, подвижные ноги, как тело змеи.

Дун Хайчуань

Большинство версий о создании багуачжан сходятся на том, что у истоков этого стиля стоял Дун Хайчуань, хотя сам он, по всей вероятности, еще не называл свою систему «багуачжан».[158] Пожалуй, перед нами — один из немногих стилей, в недрах которого не существует разночтений по поводу имени его создателя. До сих пор в школах багуачжан во всем мире возжигаются благовония «Дуну, не имеющему себе равных», а в Пекине ежегодно на могиле первопатриарха устраиваются праздники школы, на которых присутствуют лишь наиболее достойные последователи багуачжан, случайных людей и просто любопытных на них не допускают. Прежде всего, Дун Хайчуань, создавая новую систему, принял за основу ведения поединка многочисленные вращения и изменения в позициях, что соответствовало даосским принципам реализации «небесного круга» на земле. Он объявил, что «основой системы является движение, а основным методом — изменения в позициях». Используя терминологию и теорию «Книги перемен», он говорил о «принципе перемен» (или) — незаметных, ускользающих, взаимопорождающих, — которому должен следовать каждый боец.

Справедливости ради отметим: в своих изысканиях в области «вращений без остановки», что было положено в основу багуачжан, Дун Хайчуань был далеко не первооткрывателем, к тому времени десятки школ базировались на использовании многочисленных вращений телом, резких разворотов и, естественно, связывали такой характер движения с космическими корнями человека. Принцип этот лежал на поверхности, а теоретические основы «сферичности» движения были выведены еще ранними даосами. Однако оказалось, что в народных школах не так легко преодолеть разрыв между теоретическим осознанием «небесного» принципа вращений и реальной самоидентификацией человека с Космосом через движения ушу. Именно Дун Хайчуань нашел один из наиболее изящных и эффективных способов этого.

Благодаря своей деятельности Дун Хайчуань стал одной из наиболее заметных фигур китайского ушу, а по количеству легенд, передаваемых о нем, Дун без труда может соперничать с бессмертными небожителями. Его семья происходила из богатой своими традициями ушу провинции Шаньси, а затем переселилась в деревню Чжуцзя, что в уезде Вэньнань в Хэбэе. С детства Дун отличался заметной силой, высоким ростом, крепко сбитой фигурой, а его любимыми увлечениями стали охота и занятия ушу. Как ни странно, о других занятиях мастера источники не сообщают, вероятно, он действительно ничем больше не занимался, что, однако, не помешало ему стать замечательным философом и мастером ушу. Праздность духа дала простор для истинного и спокойного творчества. Сначала Дун Хайчуань обучался стилю «Кулак архатов» (лоханьцюань), распространенному в тех местах, причем он долгое время считался мастером именно по этому стилю, а отнюдь не по багуачжан. Как видно, и здесь, равно как в тайцзицюань и синъицюань, в основу внутреннего стиля лег внешний стиль, относимый к шаолиньскому направлению.

Теплым летним днем 1861 года Дун покидает родные места и отправляется на юг — то ли из желания попутешествовать, то ли скрываясь от каких-то неприятностей (ходили слухи, что он убил в поединке односельчанина, который оказался родственником влиятельного чиновника). Дальше хроники его жизни приобретают поистине сказочный характер, хотя, как мы знаем, это всегда служит в китайской традиции особым методом подчеркивания запредельности мастерства человека. Однажды, будучи в провинции Аньхой, Дун забрел в горы Цзюхуашань и повстречал там даоса Хуа Хайчжэня (по другим версиям, его звали Хуа Дунчжэнь) по прозвищу Старик Из Заоблачной Лодки. Убеленный сединами даос поразил Дуна: «он ходил, что летал», тычковым ударом ладони раскалывал камни и вообще был удивительным человеком. У него и остался Дун Хайчуань на несколько лет, обучаясь основам того, что в конечном счете и привело к созданию багуачжан.

Вероятно, именно от даоса, который, по некоторым легендам, был настоящим бессмертным, Дун перенял учение о восьми триграммах и их воплощениях в формах видимого мира, в том числе и приемах кулачного искусства. Следующим учителем Дуна стал не менее удивительный и загадочный человек — Шуго Юаньцзи. Многие считали его никем иным, как одним из восьми даосских бессмертных небожителей, хромым Ли Тегуаем. Шуго действительно немного прихрамывал, вид имел безобразный, был «черен лицом и с огромными ушами». Но за столь отталкивающей внешностью скрывался воистину просветленный человек, поведавший Дун Хайчуаню о соответствии восьми триграмм и шестидесяти четырех гексаграмм формам Прежденебесного и Посленебесного, что считалось немалым секретом даже среди даосов.[159] Таким образом, Дун постепенно становится «великим посвященным», именно это высшее посвящение и позволяет ему совместить знания о даосском тайном искусстве с навыками обучения ушу.

Наконец, через несколько лет обучения в 1865 году Дун Хайчуань «сходит с гор», а на следующий год приезжает в Пекин и поступает на государственную службу. Вероятно, именно в то время у него появились первые ученики, слава его росла с каждым днем, тем не менее, Дун неизменно ограничивался общением с двумя-тремя наиболее преданными и способными людьми. Примечательно, что сначала он преподавал не багуачжан, а «Кулак архатов», считаясь ведущим мастером в Китае по этому стилю. Но вскоре в свое преподавание он начинает привносить некоторые даосские принципы, объясняя, как надо «через движение овладевать покоем». За основу своего обучения он принимает принцип круга как универсального знака мироздания. Этому символу он стремился подчинить все, начиная от передвижений и вращений руками вплоть до осознания «круговой» циркуляции ци внутри человека. Он вводит принцип двойной и тройной спирали в движении корпуса и рук, причем одна спираль находится как бы в другой, и таким образом они могут «закручиваться» в разные стороны. Используя те же принципы, Дун Хайчуань с блеском управлялся с такими видами оружия как тяжелый меч дао, веревка с грузом на конце («молот-метеорит»), с некоторыми «тайными» видами оружия.

Вскоре один из чиновников, работавших в императорской канцелярии (должность весьма заметная в то время) и покровительствовавший боевым искусствам, Су Ванфу, вошедший в историю как своеобразный меценат ушу, обратил внимание на удивительное мастерство Дуна и пригласил его в качестве официального преподавателя боевых искусств в императорскую армию. В ту эпоху поиск мастеров ушу из народа был поставлен весьма неплохо, существовали даже специальные должностные лица, в обязанности которых вменялось приглашение «народных талантов», способных качественно обучать императорскую гвардию или даже самих армейских инструкторов. Не случайно практически все наиболее известные мастера XVIII–XIX веков какое-то время служили на весьма почетных должностях государственной службы.

Люди с удовольствием пересказывали разные легенды о Дун Хайчуане, превосходя друг друга в красноречии и изобретательности. «Десять бойцов окружили его, а он лишь двинул рукой — всех раскидал». «А был еще некий знаток боя на мечах и трезубцах, вызывал любого помериться с ним силами. А Дун вышел против него с голыми руками, отобрал у него оружие, нанес удар ногой в ногу — и на этом все состязание и завершилось». «Выйдя за городскую стену, учитель начинал ходить по кругу, вращаясь, словно вихрь, и не было того, кто, увидев его, не назвал бы учителя чудесным героем». Поражал Дун Хайчуань тем, что мог посадить к себе на ладонь человека, поднять его и пронести на вытянутой руке через всю улицу.

Про него с восхищением писали: «Идет или стоит Дун Хайчуань, сидит или лежит — его изменения поистине чудесны, а движения столь стремительны, что даже умелый человек не способен их уловить».[160]

Наконец, в 1874 году Дун решил начать преподавание не просто кулачного искусства, но некоего принципиально нового направления ушу, благодаря которому мастерство приобретало поистине «чудесный» и запредельный характер. По сути, он собирался вынести в светские школы те даосские искусства, в которые посвящались лишь адепты, принявшие на себя обет молчания. Естественно, что такое обучение не могло носить открытый или тем более массовый характер, поэтому он взял в обучение лишь несколько десятков учеников (считается, что их было ровно 72, как ближайших учеников Конфуция), с которыми он занимался индивидуально вплоть до своей кончины, а официальными продолжателями школы мастер назвал не более десятка последователей, наиболее известными из которых стали Инь Фу, Чэн Тинхуа, Лю Фэнчунь, Ляо Чжэньпу, Ма Вэйци и другие. Чутье не подвело мастера, практически каждый из этих людей стал родоначальником новой ветви багуачжан.

Был в окружении Дун Хайчуаня еще один интересный персонаж — Ма Гуй (1853–1940) по прозвищу Деревянная Лошадь. Низкорослый и чрезвычайно крепкий, он мог поднять каменную гантель в 70 кг, да еще исполнял с нею танец. Ма Гуй был настолько уверен в своей непобедимости, что вызывал любого помериться с ним силами. Был у него лишь один недостаток — своим пристрастием к вину Ма Гуй прославился на весь уезд. Отличался он к тому же удивительным живописным даром и с радостью откликался на просьбы односельчан нарисовать для них памятную надпись, но, как рассказывают, трезвым за кисть не брался — ждал, пока поднесут несколько чарок хорошего вина.

Вероятно, в те времена еще не было стройной системы стиля, существовали лишь некие базовые принципы, представлявшие собой прикладную трактовку важнейших даосских принципов о «внутреннем» начале мира. Могучий Дун Хайчуань учил: «Уклоняйся от прямой атаки, а сам бей под углом», — что вытекало из принципа кругового движения, или, например: «Противопоставляй прямому движению диагональное (наискосок. — А. М.)». Дун вел преподавание только устно; рассказывают, что сначала он подробно разбирал каждое движение, объясняя его прикладной и эзотерический смысл, а затем лично показывал его, не передоверяя старшим ученикам, как это встречалось в других школах. Постепенно, опираясь на принцип внутреннего выброса усилия, практически все удары кулаком в новом стиле Дун Хайчуань заменил на удары и блоки ладонью, позволявшие сделать более мощной реализацию внутреннего усилия.

Смерть Дун Хайчуаня была столь же внутренне изящна, как и его жизнь. «Как-то зимой 1882 года Дун Хайчуань, ничем не болея, сел и умер»,[161] воплотив тем самым идеал даосского «истинного человека», который не столько умирает, сколько переходит в инобытие, когда сам захочет. Разумеется, и здесь не обошлось без многочисленных легенд. Когда ученики Дуна положили тело мастера в гроб и собирались нести его на кладбище, то, попытавшись поднять гроб, они так и не сумели оторвать его от земли, хотя это были отнюдь не слабые люди. Наконец один из учеников взмолился: «Мастер, мы, недостойные даже считаться вашими учениками, почтительно просим соизволения приподнять ваше тело». После этих слов гроб словно сам поднялся на несколько сантиметров над землей, и ученики без труда смогли перенести его на место погребения. Кстати говоря, почти такие же истории мы можем встретить и о бессмертных даосах и чаньских монахах. Например, один из них умер посреди монастырского двора, стоя на голове, и никто не мог оторвать его тело от земли, пока один из учеников не обратился к нему со словами: «Учитель, вы при жизни зачастую не давали людям покоя и смущали их своим видом. Позвольте же нам хотя бы после вашей смерти достойно похоронить вас». После этого тело приняло «правильное» положение. Отметим еще, что существует весьма похожая история о приключениях с гробом легендарного создателя тайцзицюань Чжан Саньфэна.

Среди последователей багуачжан в Китае, к тому же, ходят и более невероятные слухи — якобы Дун Хайчуань до сих пор жив и стал бессмертным, живет в горах Эмэй или Цзюхуашань. Есть даже люди, которые утверждают, что учатся непосредственно у мастера — причем не у фантома, приходящего во сне, а у вполне реального человека! Спорить не будем, мистическая традиция всегда полна неожиданностей.

Уже в наше время, в 1981 году, прах великого мастера был перезахоронен на одном из самых престижных кладбищ в западном пригороде Пекина, а над могилой была возведена памятная плита.

Последователи и реформаторы Багуачжан

Дело Дун Хайчуаня было продолжено его учениками, которые завершили становление багуачжан и создали несколько направлений внутри этого стиля. Вся тонкость ситуации заключалась в том, что сам учитель Дун давал своим ученикам разные комплексы, хотя и базировавшиеся на общем принципе кругового вращения. Традиция утверждает, что таких учеников было ровно восемь, — мастер Дун и здесь придерживался числовой магии триграмм, причем каждому ученику он показывал в полной мере работу лишь с одной «ладонью-триграммой».

Старшим учеником мастера считался Инь Фу (1841–1909), выходец из провинции Хэбэй. Еше в молодом возрасте Инь Фу приехал в Пекин и нанялся на работу цирюльником, а затем сменил массу занятий — то работал на маслодавильне, то продавал дрова. Занимаясь ушу, Инь Фу отдавал предпочтение «Кулаку архатов» и именно благодаря этому стилю близко сошелся с Дун Хайчуанем. Но вскоре Инь Фу понял, что у его учителя существует какой-то секрет, какой-то принцип, кардинально отличный от принципов жесткого шаолиньского стиля. Наконец, после нескольких лет знакомства, переросшего в дружбу, Дун решил сделать Инь Фу своим первым учеником в новом стиле, которому он еще даже не дал никакого названия.

Именно Инь Фу было суждено довести форму стиля до ее логического завершения. Если великий Дун Хайчуань в основном опирался на собственную интуицию и опыт в даосских мистериях, то Инь Фу постарался сделать багуачжан структурно более стройным. Прежде всего из многих приемов, которые показывал Дун Хайчуань и часть из которых относилась к «Кулаку архатов», он выделил ряд наиболее эффективных и подходящих для передвижений по окружности.

Удивительным мастерством отличался другой ученик Дун Хайчуаня — Чэн Тинхуа (1848–1900), по прозвищу Очкастый Чэн, ставший самым известным последователем великого мастера. Правда, очков он не носил, а такое забавное прозвище получил за то, что, еще будучи подростком, приехал в Пекин (его биограф и ученик Сунь Лутан называет другой город — Тяньцзинь) на поиски работы и устроился вытачивать линзы для очков, а затем даже открыл свое дело по изготовлению очков. Эта работа и кормила его всю жизнь. Сунь Лутан называл его «самым умелым из самых добродетельных людей». Боевыми искусствами Чэн Тинхуа занимался с молодости и прославился как один из лучших пекинских борцов шуайцзяо. Но встреча 28-летнего чемпиона с Дун Хайчуанем перевернула всю его жизнь — он стал самым ярым последователем багуачжан и изучал этот стиль более десяти лет.

Чэн Тинхуа, как и многие ученики Дун Хайчуаня, несколько меняет изначальный вид стиля. Прежде всего он вводит новое положение ладони — «когти дракона», когда основные удары наносятся не центром ладони и не кончиками пальцев, а ее внешним ребром. Он вводит много боевых приемов и заломов из шуайцзяо, а передвижения делает более легкими, стремительными. Так формируется Наньчэнская ветвь багуачжан, или багуачжан клана Чэн. В 1894 году Чэн Тинхуа у своего хорошего друга Ли Цуньи изучает синъицюань, а позже и тайцзицюань, объединив все три стиля воедино. Знакомится Чэн Тинхуа и с другим великим мастером ушу того времени — Сунь Лутаном. Сунь, будучи в те времена уже большой знаменитостью в кругах боевых искусств, не постеснялся пойти в ученики к Чэну и перенимал у него истинную линию багуачжан.

Но жизнь Чэн Тинхуа — одного из самых величайших мастеров багуачжан за всю историю стиля — трагически оборвалась в 1900 году. В тот год, когда в стране бушевало восстание ихэтуаней и объединенная армия восьми иностранных государств вошла в Пекин, Чэн Тинхуа устроил в своем доме тайный склад оружия. Однажды вечером, возвращаясь домой с целым мешком оружия, он наткнулся на многочисленный немецкий патруль, контролировавший эту часть города. Поразив нескольких человек, Чэн был сражен пулями наповал.

Багуачжан становится одним из самых глубоких стилей ушу, сохраняющих в целостном виде эзотерическую традицию. Долгое время он не был столь популярен, как тайцзицюань, и его судьба в общем оказалась схожа с судьбой синъицюань — о существовании стиля знали многие, но было крайне мало тех, кто обладал реальными познаниями в багуачжан. Многих привлекала в школы багуачжан магия чисел, символика триграмм и гексаграмм. Тем не менее, вплоть до середины нашего столетия истинных школ багуачжан было крайне мало, они встречались лишь в деревнях провинций Хэбэй и Хэнань, да еще в Пекине, где когда-то преподавал сам Дун Хайчуань. Интересно, что распространению багуачжан значительно способствовал синъицюань. Вероятно, читатель помнит, что, по одной из легенд, Дун Хайчуань как-то сошелся в поединке с мастером синъицюань Го Юньшэнем, после чего они подружились, и два стиля стали практиковаться в одних и тех же школах. Однако многим своим последователям багуачжан казался неоправданно сложным, при этом одни считали, что этот стиль слишком «небоевой», другие же сетовали на недостаточную эзотерическую глубину багуачжан. Синъицюань при этом удовлетворял и тех и других, а тайцзицюань изначально не считался боевым стилем и был популярен в те времена в основном среди просвещенной элиты.

Но постепенно многие стали понимать, что прямые последователи Дун Хайчуаня далеко не всем открывают секреты и — более того — специально не вступают в полемику с профанами, преподающими багуачжан. Тем самым они сохраняют чистоту и тайны стиля. Стиль начала высоко ценить и образованная часть городского населения, причем багуачжан даже на время потеснил по популярности тайцзицюань. После создания в 1928 году Всекитайской академии Национального искусства, руководителем ее тренерского отдела становится У Цзюйшань — лучший ученик прямого последователя Дун Хайчуаня Хань Фушуня. Этот пост считался одним из самых престижных в Академии, которая благодаря поддержке знаменитого маршала Фэн Юйсяна играла колоссальную роль в развитии ушу в 30-е годы. У Цзюйшань открывает в Академии первую официальную группу багуачжан, и с этого момента стиль входит в когорту элитарных стилей ушу. Ему благоволят даже члены гоминьдановского правительства. Даже когда начинается антияпонская война и город Нанкин, где располагалась Академия, оказывается захвачен японцами, У Цзюйшань вместе с группой ведущих инструкторов вслед за гоминьдановским правительством переезжает в Чунцин, где продолжает преподавание багуачжан.[162] Гоминьдановское правительство высоко оценило такую преданность своему делу, и стиль багуачжан обрел высокое покровительство.

Реформы ушу, начавшиеся после народной революции 1949 года, не оставили без внимания и багуачжан. Прежде всего, стиль критиковали за излишнюю мистифицированность, за «ненаучный подход», «мистические пережитки в терминологии» и даже пытались в преподавании багуачжан вообще обойтись без понятия «восьми триграмм». Надо признать, что такие веяния борьбы с «мистической терминологией» отнюдь не являются заслугой китайских коммунистов. Еще в 30-е годы неоднократно выдвигались предложения по реформированию преподавания ушу, особенно внутренних стилей. Одним из стратегических направлений такой реформы должна была стать замена традиционной терминологии, которая якобы мешала понимать смысл ушу, на современный язык. Правда, тогда попытка такой реформы не прошла — подавляющее большинство мастеров ушу не поддержало ее, а насильно никто не собирался заставлять их менять древние способы преподавания. Коммунистическая реформа 50-х годов проводилась значительно более суровыми способами, но тем не менее оказалось, что традицию использования традиционных мистических терминов нельзя отменить простым приказом. Никто не желал изучать вместо багуачжан некую «гимнастику в передвижениях по кругу». И вскоре с чисто внешней точки зрения все вернулось на круги своя — багуачжан вновь стали изучать в его оболочке «восьми триграмм», «небесного круговорота». Но вместе с этим было создано много новых — гимнастических и спортивных — комплексов багуачжан, которые уже не содержали той внутренней глубины, которая была присуща традиционному стилю. Да и сам мир традиционного багуачжан раскололся: большинство последователей признало в качестве патриарха багуачжан Ли Цзыми-на — одного из учеников прямого последователя Дун Хайчуаня Ляо Чжэньпу. Частично это обусловливалось и тем, что его поддержало государство. Однако большинство занимающихся багуачжан в деревнях по-прежнему сориентировано на своих учителей, среди которых немало носителей истинной традиции. Такие люди практически никак не соприкасаются с государственным преподаванием багуачжан, зато поддерживают очень тесные контакты друг с другом и представляют собой, пожалуй, единственный канал сохранения древней традиции «восьми триграмм».

В многообразии внутренних стилей

Внутренние стили отнюдь не ограничиваются классическим набором трех знаменитых стилей: тайцзицюань, синъицюань и багуачжан. Как мы уже отмечали, понятие «внутренние стили» — во многом психологическое, поэтому практически каждая школа могла причислить себя к внутренним. Реальных же школ, где тренировка полноценно вела к самораскрытию человека, было немного. Помимо трех известных стилей, мы можем назвать еще несколько: люхэ бафацюань («Кулак шести соответствий и восьми способов»), уцзя танли синьицюань («Кулак души и воли глубокой силы семьи У»), нэйцзя сянсинцюань («Кулак образа и формы внутренней семьи» — имитационный стиль) и другие.

Последний стиль весьма необычен, к тому же сегодня он практически утрачен, поэтому полностью его вид восстановить невозможно. Он базируется на подражании животным с применением всех принципов внутренней работы. Полностью эта школа называлась «72 комплекса подражательных стилей внутренней семьи». Впрочем, речь идет не столько о комплексах, сколько о коротких связках движений, выполняемых одна за другой. Последовательность связок не имела значения, и некоторые из них могли пропускаться, поэтому сегодня даже трудно точно воспроизвести их названия. Один из носителей этой традиции честно признался, что не может вспомнить их все, и восстановил в памяти лишь 61 форму.

Назовем несколько связок: «Кулак золотого барса», «Кулак черного тигра», «Кулак белого журавля», «Кулак льва», «Кулак слона», «Кулак старого орла», «Кулак обезьяны», «Кулак оленя», «Кулак сверчка», «Кулак утки», «Кулак скаковой лошади», «Кулак ласточки», «Кулак лисы и волка», «Кулак богомола Великого предела», «Кулак Беспредельного», «Кулак Великого предела», «Яростный кулак», «Кулак вихря», «Шаги опьяневшей наложницы», «Запястья цветков лотоса».

Нетрудно заметить, что эта школа не только включала в себя комплексы подражания животным, но и имитировала определенное состояние сознания или даже манеру поведения, например, «Шаги опьяневшей наложницы». Через первоначальную имитацию достигалось и разнообразие ритмов — «медленный кулак», «стремительный кулак», «хлопающий кулак».

Высшие формы — «Кулак Беспредельного», «Кулак Великого предела», «Кулак бесформенного» уводили занимающегося от мира конкретных образов к образам Дао. Таким путем 72 формы придавали сознанию особую пластичность и возможность чувствовать себя вечно другим, стать неравным самому себе. Это обнаруживало в человеке новые глубины трансформации духа. Сознание не должно задерживаться ни на одном из образов, но плавно и безболезненно странствовать между ними в пустоте. Каждый образ должен оставляться как нечто знакомое, пройденное и пережитое. Это позволяет человеку превзойти собственное «Я». Надо лишь не испугаться повстречать «незнакомца внутри себя». Не избавляясь ни от человеческого тела, ни от человеческих свойств, занимающийся переставал быть их рабом. Стоило лишь убедиться, что человек абсолютно самодостаточен и гибок в проявлениях своей психики, ибо он единственное существо, которое может почувствовать себя тем, кем ему никогда не суждено быть. Речь идет не только об образах богомола или льва, но и о таких глобальных понятиях, как Беспредельное.

Сянсинцюань «внутренней семьи» существенно отличается от обычных подражательных стилей — здесь человек стремительно менял внутренний образ, «перепрыгивая» с одного состояния на другое, и столь же моментально терял его. Это соотносилось с «самозабытьем», когда новое состояние забывалось быстрее, нежели обреталось. Парадокс заключается в том, что при крайней интенсивности переживания образа человек должен быть абсолютно равнодушен к нему, как вообще к любому собственному состоянию. Вечное Дао, отраженное в мириадах разнообразных форм, абсолютно равнодушно к ним, оно лишь воспроизводит их и безучастно взирает на их рождение, развитие, угасание. Как говорит «Дао Дэ цзин», «Небо и Земля не гуманны».

Другой стиль «внутренней семьи» — уцзя танли синьицюань («Кулак души и воли глубокой силы семьи У») базировался на сочетании напряженных и расслабленных движений. Ни исторически, ни технически он не связан со знаменитым синъицюань, хотя мы и найдем в этих двух школах немало общих принципов. Прежде всего, это предельно собранные, скупые движения, покой и резкий рывок, открытая и закрытая фазы движения. Здесь практически нет ударов ногами, хотя быстрые передвижения и сложная техника рук вполне заменяют их. Основной принцип гласит, что «воля управляет формой», и мастера учат, что во время занятий должно приходить состояние уравновешенности, точности, решительности, внутренней красоты и живого духа. Истинная «глубина силы», к которой стремились последователи этой школы, познавалась лишь в момент непроизвольного, спонтанного движения, идущего изнутри человека.

Первоначально требовалось овладеть умением свободной циркуляции ци, это предшествовало тренировке сознания как таковой. Следовало «укрепить человека между Небом и Землей», научившись принимать расслабленные позиции с прямым позвоночником, вдоль которого струится «густое ци». Для этого принималась базовая «столбовая позиция», при которой ци должно достигать центральных точек ладоней (лаогун), и этот принцип затем использовался при нанесении ударов:

Пальцами ног захвати землю,
Опустив ци в стопы, обрети устойчивость.
Скрестив обе ладони, полностью расслабь тело.
Ци пронзает точки лаогун, и сила увеличивается во сто крат.

После того как человек овладевал свободной циркуляцией ци, можно было переходить к работе с различными образами. Каждый короткий комплекс включал в себя прежде всего три позиции даоинь, посредством которых можно было провести ци в точки, соответствующие каждому таолу. Как только ци достигало их, движение зарождалось само собой, покой обращался в движение, и начиналось выполнение комплекса. Таким образом, соблюдалось важнейшее требование внутренних стилей — «движение зарождается в сердце».

Комплексы выполнялись с различными скоростью и напряжением, в среднем это занимало от пяти до десяти минут. Каждому комплексу соответствовал речитатив, приводящий сознание в требуемое состояние, причем текст речитативов держался в тайне, так как считалось, что это раскрывает мистический смысл упражнений. Сейчас большинство из них утеряны или, по старой традиции, хранятся в тайне, известны лишь 26 из 72. Наиболее примечательными кажутся те, которые передают образы таких необычных предметов, как квадрат — символ Земли и круг — символ Неба. Например, образ квадрата фактически обрисовывал нормы поведения истинного бойца на земле:

Квадрат предполагает определенные правила,
Не позволяет обманывать благородных мужей.
Двигаясь, нельзя нарушать правила приличия,
Весь мир кулачного искусства единится этим принципом.

«Стремительный кулак» напоминал о скоротечности жизни и рассматривал стремительность не столько как быстроту удара, сколько как особое качество души великих людей, делающих все вовремя:

Великий Юй дорожил каждой минутой,
Конфуций и Мо-цзы день ото дня ускоряли свои шаги.
Жизнь и смерть набегают волной.
Не будучи стремительным, как успеть сделать все?

«Гневный кулак» взывал к образу благородного мужа, охваченного праведным гневом при защите границ от набегов варваров:

Благородный муж не может быть не грозен.
Лишь разгневается он,
Как умиротворяется Поднебесная.
Когда иноплеменники нарушают наши границы,
Отбрасывает он их своим ударом от пограничных застав.

Большинство речитативов имело философско-дидактическое содержание, яркими штрихами намечая абрис требуемого образа. В этом интересном «внутреннем направлении», как видно, сочеталось несколько способов практики: налаживание циркуляции ци, вызывание определенного образа, имитация животных. Человек имел уникальную возможность примерить все маски, подобно тому, как актер в китайской драме, меняя личину, приобретает новое качество. В этом стиле человек мог в течение короткого времени побыть и благородным мужем, и летающим тигром, и даже креветкой. Лабильность сознания не только придавала в какой-то мере уникальные свойства психике, но и вообще деактуализировала человека, выводя его в безобразное пространство.

История внутренних стилей — это прежде всего история трагического, но характерного для китайской традиции пути от полноценно внутренних, духовно открытых школ до иссыхания, формализации и самоимитации с вымыванием малейшего духовного содержания, как это происходит сегодня с тайцзицюань или оздоровительным цигун. Современная ситуация с большинством внутренних стилей сложна и неоднозначна. Сегодня созданы десятки институтов, которые занимаются тем удивительным феноменом психического и духовного, который породили нэйцзя. Пожалуй, нет в Китае стиля более популярного, чем тайцзицюань, им занимаются десятки миллионов человек. В программы институтов физкультуры введено изучение комплексов тайцзицюань, багуачжан, синъицюань, хотя и делается это на чисто формальном, поверхностном уровне. Нет практически ни одного спортсмена-ушуиста, который не изучал бы тайцзицюань, и именно они активно прорываются на Запад преподавать в основном тайцзицюань и багуачжан, правда, кроме современных форм и общих рассуждений, мало что знают.

На Западе, в частности в США и Великобритании, практически все изучение китайского ушу сводится к занятиям тайцзицюань и синъицюань (во всяком случае, они называются таковыми). Переиздаются древние трактаты по тайцзицюань, пособия по багуачжан, теоретические разработки по синъицюань. Но внимательный взор без труда заметит удивительную односторонность всей этой деятельности — внутренние стили представляются в основном как средство оздоровления и поддержания здоровья. Иногда говорят и о боевом аспекте синъицюань и багуачжан. Но, как мы уже заметили, характерной особенностью внутренних стилей стало именно то, что они переросли прямолинейную направленность на бой и даже на оздоровление. Они превратились в мистерию достижения гармонии духовного и космического. Практически все аспекты духовной практики ушу разрабатывались именно во внутренних школах, чтобы потом стать достоянием всего ушу. Но сегодня этот мистико-духовный аспект намеренно забыт, оставлен в стороне — непостижимое всегда страшит, особенно если оно заключено в нас самих. В Китае сегодня на официальном уровне обсуждение таких вопросов не ведется, социалистическая культура выработала в себе стойкую идиосинкразию ко всему духовному, правда, сохранив при этом изящный слепок с традиции внутреннего ушу в виде массовой физкультуры. На Западе, наоборот, внутренние стили тесно связываются именно с эзотерической практикой, которую, по существу, никто не знает. И все же истинные внутренние стили — пока не дань прошлому, еще жива традиция деревенских школ, и живы те последователи, которые овладевали мудростью внутренних стилей не в группах по 30–40 человек, но индивидуально получали «традицию внутренней семьи».

Примечания:

Брюс Ли обучался в Гонконге у одного из наставников боковой ветви стиля юнчунь (винчунь) Е Мэня (Ип Мэна). Однако, так как он не был чистым китайцем и в нем текла малайская кровь, Ли Цзяньфань (таково настоящее имя Брюса Ли) не состоял даже в группе учеников, приближенных к учителю. Примечательно, что в период своей жизни в США Брюс Ли почти не общался с китайскими знатоками ушу. Думается, что причина здесь, естественно, заключается не в боязни поединка с одним из таких мастеров, но лежит в сфере коммерческих интересов. Весьма характерна в этом плане одна из первых книг Брюса Ли по кунфу, которую даже он сам позже считал неудачной, — попытка описать именно китайское ушу окончилась провалом. Фактически, автор сам расписался в своем незнании китайских боевых искусств. Зато его работы, посвященные собственной системе джиткундо (кит. цзецюаньдао — «Путь опережающего кулака»), пред-ставляют собой высокопрофессиональные учебники рукопашного боя.

Дун Иньцзе. Тайцзицюань ши и (Объяснение смысла тайцзицюань). Шанхай, 1986, с. 5.

Yang Jwing-ming. Advanced Yang style Tai-chi Chuan. Vol. 1. Boston, 1986, p. 5.

Ли Тяньцзи, Ли Дэинь. Синъи цюань шу (Кулачное искусство «Стиля формы и воли»). Пекин, 1983, с. 206.

Сунь Фуцюань. Цюань и шу чжэнь (Истинное описание смысла кулачного искусства). Тайбэй, б. г., с. 47–48.

Цыхай (Море слов). Т. 2, Пекин, 1979, с. 953.

Чжунго ушу дацыдянь (Большой словарь китайского ушу). Под ред. Ма Сянда. Пекин, 1990, с. 1.

Гу Люйсин. Тайцзицюань шу (Искусство тайцзицюань). Шанхай, 1982, с. 431.

У Шу. Шоуби лу (Записки о рукопашном бое). Пекин, 1990, с. 156.

Groot J. J. M. The Religious System of China. Vol. 5, book 2. Taibei, 1969, p. 595–596.

Чэнь Синь тайцзицюань лунь фэнлэй дяолу (Классифицированное по разделам собрание высказываний по теории тайцзицюань Чэнь Синя). — В кн.: Гу Люйсин. Тайцзицюань шу (Искусство тайцзицюань). Шанхай, 1982, с. 410.

Сунь Фуцюань. Цюань и шу чжэнь (Истинное описание смысла кулачного искусства). Тайбэй, б. г., с. 1.

У Юйсян. Шисаньши сингун синьцзяо (Искренние объяснения методов тринадцати позиций). — В кн.: Тайцзицюань цюаньшу (Полная книга тайцзицюань). Пекин, 1988, с. 439.

Чжунго ушу дацыдянь (Большой словарь китайского ушу). Под ред. Ма Сянда. Пекин, 1990, с. 317.

Чэнь Яньлинь. Тайцзицюань дао цзянь гань саньшоу хэбянь (Сборник по искусству изогнутого меча, прямого меча, шеста и свободного боя в тайцзицюань). Шанхай, б. г, с. 5.

Ван Цзунъюэ. Тайцзицюань лунь (Рассуждения о тайцзицюань).

Гу Люйсин. Тайцзицюань шу, с. 385.

Книги, посвященные критическому анализу истории и теории тайцзицюань, начали выходить на западных языках еще в 60-е гг. Но так как большинство из них было оторвано от первоисточников, историческая картина получалась самая противоречивая. Из сравнительно серьезных публикаций следует отметить: Huang Wen-shan. Fundamen tals of Tai Chi Chuan. Hong Kong, 1973. В этой работе, вероятно, впервые предпринята попытка показать связь тайцзицюань с неоконфуцианством и описать историю стиля на основе китайских источников, но, впрочем, и эта попытка свелась к простому перечислению китайских мифов.

У Тунань. Гошу гайлунь (Общая теория Национального искусства). Пекин, 1937, с. 60.

Там же, с. 58.

Гу Люйсин. Тайцзицюань шу, с. 349.

100

Там же, с. 60–61.

101

Цин ши. Хуан Цзунси чжуань (История династии Цин. Биография Хуан Цзунси).

102

Гу Люйсин. Тайцзицюань шу, с. 393. В разных списках этого документа речь идет то о Ван Цзунъюэ, то о Ван Цзуне, причем некоторые специалисты считают, что это были два разных человека.

103

Мин ши (История династии Мин). — В сб.: Сыбу бэйяо. Т. 99. Шанхай, 1931, цз. 299, с. 5.

104

Юань Кэ. Мифы древнего Китая. М., 1987, с. 290.

105

Мин ши, цз. 299.

106

Huang Wen-shan. Fundamentals of Tai Chi Chuan, p. 43.

107

Мин ши, цз. 299.

108

Ср. с фразой из «Наньцзина» («Трактата о труднейшем»): «Ци является корнем человека. Когда же корень доходит до совершенства, он дает побеги, листья и ствол».

109

Чжан Саньфэн. «Угэн шу» цы чжуцзяо («Древо без корней» с комментариями). Комм. Ли Пэйюаня и Ли Хайсюя. Тайбэй, 1963, с. 1.

110

Там же, с. 28.

111

Там же, с. 60. По традиционным даосским пред ставлениям, человек состоит из трех светлых душ по и семи темных душ хунь. После смерти души по воспаряют к небу, а души хунь уходят в землю.

112

Там же, с. 39.

113

Удан цзюэцзи (Абсолютная техника уданского направления ушу). Сост. Ли Тяньцзи. Т. 1. Цзилинь, 1989, с. 31.

114

Там же, с. 262.

115

Гу Люйсин. Тайцзицюань шу, с. 192.

116

Там же, с. 393–394.

117

Удан цзюэцзи. Т. 1, с. 25.

118

Чжунго ушу дацыдянь, с. 459.

119

Гу Люйсин. Тайцзицюань шу, с. 357.

120

Чэнь Сяован. Шицзе чэньши тайцзицюань (Всемирно известный стиль Чэнь тайцзицюань). Пекин, 1988, с. 1. Существуют, правда, расхождения во времени того, когда Чэнь Бу обосновался в Чэньцзягоу. По другим сведениям, он приехал туда в 1374-м, а не в 1372 г., да и маршрут путешествий был у него несколько иной. (См.: Чэнь Чжэнлэй. Чэньши тайцзицюань се хуэйцзун (Свод важнейших материалов по кулачному искусству и работе с оружием в стиле Чэнь тайцзицюань). Т. 1. Пекин, 1989). В основном расхождения в сведениях о жизни семьи Чэнь вплоть до эпохи династии Цин объясняются тем, что первые семей ные хроники были составлены лишь в 1754 г., когда многое уже сохранилось лишь в виде устных преданий, к тому же, кажется, даже хроники являются более поздней компиляцией устных сведений, дабы «углубить» историю этого рода.

121

Утверждения о том, что еще Чэнь Бу занимался ушу, противоречат всем историческим хроникам, см. например: Чэнь Чжэнлэй. Чэньши тайцзицюань се хуэйцзун. Т. 1, с. 2. Хотя в то время практически каждый человек так или иначе разбирался в боевых искусствах, конкретных упоминаний в этом отношении о Чэнь Бу мы не встречаем, к тому же нет и никаких свидетельств, что эти виды боя могли стать истоком тайцзицюань.

122

«Чэньши цзяпу» чжун чэньши цюаньшоу шиляо. (Исторические материалы, касающиеся кулачного искусства рода Чэнь в «Семейных хрониках рода Чэнь»). — В кн.: Гу Люйсин. Тайцзицюань шу, с. 360.

123

Чэнь Сяован. Шицзе чэньши тайцзицюань, с. 1.

124

Chen Style Taijiquan. Hong Kong — Beijing, 1984, p. 6.

125

Ли Цзиньчун. Тайцзицюань циюань таолунь (Обсуждение истоков тайцзицюань). — Улинь, 1986, № 2, с. 10–11.

126

Хэбэй улинь гущи (Рассказы из мира боевых искусств провинции Хэбэй). Сост. Цао Гуанчжи. Пекин, 1985, с. 62–63.

127

Yang Style Taijiquan. Beijing, 1991, p. 4.

128

Ibid., p. 7.

129

Например, Хуан Вэньшань считает: «Изначально тайцзицюань предназначался в качестве искусства самозащиты. С введением современного оружия приблизительно сто лет назад ученики стиля Ян начали делать упор на тайцзицюань как на искусство омоложения и здоровья» (Huang Wen-shan. Fundamentals of Tai Chi Chuan, p. 49).

130

Хэбэй улинь гуши, с. 86–87.

131

Улинь, 1982, № 9, с. 46.

132

Там же, с. 98–109.

133

Тайцзицюань цюаньшу (Полная книга тайцзицюань). Пекин, 1988, с. 321.

134

Yang Style Taijiquan, p. 6.

135

Тайцзицюань цюаньшу, с. 320.

136

Chen Style Taijiquan, p. 9.

137

Ibid., p. 221–222.

138

Гу Люйсин. Тайцзицюань шу, с. 5.

139

Тайцзицюань цюаньшу, с. 655.

140

Си Юньтай. Чжунго ушу ши (История китайского ушу). Пекин, 1985 с. 228.

141

Wang Peisheng, Zeng Weiqi. Wu Style Taijiquan: A Detailed Course for Health and Self-defence. Hong Kong — Beijing, 1983, p. 225.

142

Ibid., p. 221.

143

Ibid., p. 228.

144

Тайцзицюань цюаньшу, с. 479.

145

Xy Жунчжу. Чэнь Вэймин тайцзи чанцюань цзяньцзе (Общее описание «Длинного кулака Великого предела» Чэнь Вэймина). — Улинь цинцуй, 1982, № 2, с. 60.

146

Там же, с. 61.

147

Цзяньмин ушу цыдянь (Краткий словарь ушу). Харбин, 1986, с. 63–64.

148

Гу Люйсин. Тайцзицюань шу, с. 5.

149

Дун Иньцзе. Тайцзицюань ши и (Объяснение смысла тайцзицюань). Шанхай, 1986, с. 38.

150

Там же, с. 64.

151

У Тунань. Гошу гайлунь (Общая теория Национального искусства). Пекин, 1984, с. 215.

152

Дандай чжунго тиюй (Спорт в современном Китае). Пекин, 1984, с. 156.

153

Чжунго ушу дацыдянь, с. 35.

154

Там же, с. 35.

155

Ван Сянчжай. Чжаньчжуан маньтань (Неторопливые беседы о статичных позициях).

156

Примечательно, что столь же неудачная попытка создать стиль, в котором нет фиксированных приемов, была предпринята в 60—70-х гг. знаменитым Брюсом Ли. Для своего стиля «Путь опережающего кулака» (цзецюань-дао, в кантонском произношении — джиткундо) он избрал в качестве девиза слова: «Не иметь метода в качестве метода, не иметь никакой формы в качестве формы», — не использовал комплексов и отказался даже от понятия «прием». Но через некоторое время ему пришлось вернуться к преподаванию конкретных форм — приемов (а что еще преподавать?!), а его последователи разработали и комплексы по джиткундо.

157

Новейшие исследования показали, что структура шестидесяти четырех гексаграмм связана с генокодом человека и даже со структурой ДНК. — См.: Schonberger M. «The I Ching» and the Genetic Code. Santa Fe, 1992.

158

По другим сведениям, Дун Хайчуань родился в 1796 г., а умер в 1880-м в возрасте 84 лет. (См.: Линь Суй. Чжэнцзун багуачжан («Ладонь восьми триграмм» истинной школы). Фучжоу, 1990, с. 2–3.

159

Линь Суй. Чжэнцзун багуачжан, с. 2–3.

160

Чжунго ушу дацыдянь, с. 461–462.

161

Си Юньтай. Чжунго ушу ши, с. 236.

162

Линь Суй. Чжэнцзун багуачжан, с. 3.

Оглавление

Часть 2 Элегия священного предела

Глава 10 Предвоплощенная жизнь