Глава 19. Даже те, кто понимает

Первая неделя июля

— Давайте кое-что уточним, — сказала я, — насчёт идеи самости.

— Давай, — с готовностью согласился комендант. По тому, как он оглядел комнату, было видно, что прошедшая неделя не прошла для него даром.

— Вы понимаете, что когда я говорю о «самости» или «отдельности», то есть об ошибке, которую мы постоянно делаем, думая о вещах. Я имею в виду все окружающие вещи, то есть, и перо, и стол, и всё остальное, не только вас самого.

— Да, конечно, — кивнул он, — но ко мне самому и другим людям это ведь тоже относится?

Это было утверждение, не вопрос. Я ждала продолжения.

— Взять к примеру караульного, он так медленно говорит, так нудно…

Когда я его слушаю, то готов сойти с ума от нетерпения — пока дождёшься конца фразы, успеваешь забыть начало. Ему обязательно нужно разложить всё по полочкам, переходя последовательно от одной простой мысли к другой. Никакой оригинальности, никаких неожиданных поворотов… И в то же время я думаю, что кто-то другой может счесть такой способ выражения признаком уверенности и прямоты. Например, его мать. Таким образом, разум человека заставляет его видеть теми или иными и других людей, не только вещи. И даже себя самого. Значит, люди в той же степени не сами по себе, что и предметы, их окружающие?

— Совершенно верно, — ответила я, — и мне придётся рассказать вам нечто важное, хотя сегодня мы должны заниматься совсем другим. Помните, что мы говорили о каналах солнца и луны?

Тех, которые проходят по спине по обеим сторонам от срединного канала?

— Помню. Они заполнены плохими, вредными мыслями, и чем сильнее наполняются, тем больше зажатых точек создают.

— Правильно. Теперь вы узнаете о них больше. Когда мы смотрим на окружающие предметы и думаем, что они сами по себе и наш разум тут ни при чём, то тревожим тем самым мысли-ветры в канале солнца, вредя своему здоровью и душевному спокойствию. Когда то же самое мы думаем о людях и их мыслях, в том числе о себе и своих мыслях, то воздействуем на ветры в лунном канале, и душить нас начинает он.

Глаза коменданта выпучились от напряжения, будто он слишком плотно пообедал. Я дала ему некоторое время, чтобы прийти в себя. Он даже сглотнул пару раз, но затем взгляд его прояснился.

— Но мы… большинство из нас… с самого рождения, если верить твоим словам, — думаем именно так, и никак иначе, — удивлённо выдохнул он.

— Вот именно, — кивнула я, — и задыхаемся в этих вредных мыслях всю жизнь, начиная с утробы матери. Вы никогда не задумывались, почему люди стареют?

Комендант долго молчал, осознавая значение моих слов. Я не мешала ему: семя, заложенное сейчас, когда-нибудь превратится в самый прекрасный из всех цветов.

— Ну что ж, вернёмся к нашей сегодняшней теме, — сказала я наконец. — Вы очень удачно подняли вопрос о караульном — о том, каким он представляется вам, и каким — своей матери. Так кто же всё-таки прав: вы или она? Перо перед нами или еда? — Я показала на стол, где лежала зелёная бамбуковая палочка.

— Всё зависит от того, кто наблюдает, — ответил он, явно гордясь своей сообразительностью. — Иными словами, караульный сам по себе ни то, ни другое, но для других людей может быть и тем, и другим.

Я одобрительно кивнула и принялась объяснять дальше:

— Однако, когда мы сталкиваемся с вещами, которые для нас важны, то есть заставляют нас испытывать сильные чувства — например, вызывают боль или удовольствие, — тогда ощущение, что они есть лишь то, что они есть, сами по себе, резко набирает силу и начинает вредить. Тогда неправильное понимание мира и идея самости перерастают в целый неправильный способ мышления, и это Мастер называет «укоренением»:

Укоренение происходит

Незаметно, само собой

Даже у тех, кто понимает,

И становится всё сильнее.
(II.9)

— Когда что-нибудь вас сильно раздражает, — продолжала я, — например, манера речи караульного, вам очень трудно сохранить в памяти мысль о том, что только ваш разум заставляет вас видеть всё таким образом — даже если вы это ясно понимаете. В таком случае вам стоит остановиться и поразмыслить, сказать себе, что дело обстоит точно так же, как и с пером, потому что… — Я сделала паузу.

— Потому что есть пример совершенно иного отношения к тому же самому: матери караульного такая манера, наоборот, нравится, — закончил за меня комендант. — Значит, то, как он говорит, само по себе не плохо и нехорошо. Мой разум видит одно, а разум матери — другое.

— Вот именно, однако мы склонны забывать обо всём этом, когда радуемся или, наоборот, огорчены, и тогда прежнее непонимание снова возникает — незаметно, само собой. Мы начинаем ощущать манеру речи человека как раздражающий фактор, сам по себе, вне всякого отношения к нашему разуму, и это чувство укореняется в нас. В то же время, если вам наступят на ногу, вы расстроитесь куда сильнее, чем если ударитесь сами. Так же точно, если всё время помнить, что виноват во всём не караульный, а ваш собственный разум, вы очень быстро справитесь со своим раздражением…

— Потому что плохие мысли не будут забивать каналы и вызывать боль, — добавил комендант.

— Верно. Однако даже те, кто понимает, склонны об этом забывать: их ощущения нарастают, становятся сильнее и тогда… — Я умолкла.

— Об этом позже?

— Позже, — кивнула я. — Поразмыслите недельку, потом продолжим.

И мы принялись забирать, отдавать и выполнять позы, не отступая ни на шаг от ежедневного распорядка.

Оглавление