• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Постепенный переход от жизни студента, который живет один, примыкая к разным группам похожих или непохожих на него людей, к постоянной жизни в одной команде с конкретной женщиной или мужчиной — процесс непростой. Наша культура очень ценит способность человека действовать самостоятельно, независимо от других, способность справляться самому со своими проблемами. Между тем это превращает человека в пассивного социального робота. Посвя-тить свою жизнь социальной структуре, зарабатывая деньги, добиваясь уважения, исполняя свой долг перед страной или компанией — это трагедия. Нелегко отречься от самого себя, чего требует такой образ жизни, стать неличностью, социально-экономическим роботом. Культура заманивает человека, одурманивая его чувством собственной ценности, аплодисментами и восхищением. У того, кто добился успеха, появляется свой привлекательный социальный образ. Но ради этого успеха человек вынужден предать себя и стать социальным механизмом, склонным к идолопоклонству, которое символизируют миллионеры, лауреаты Нобелевской премии и политические звезды.

Брак (в отличие от социального рабства или одинокого опьянения успехом) легче всего представить языком метафоры. Допустим, некто научился играть в теннис и решил, что играть в паре интереснее. Корт больше, бегать надо меньше, потребность быть героем уже не столь притягательна. Играя в одиночку, можно в своей бредовой системе чувствовать себя чемпионом мира. В паре — совсем другая игра. Площадка разделена на две половинки. Каждый отвечает за мячи, попавшие на его территорию, и представляет свою пару, принимая решения, какой мяч брать на себя, а какой оставить партнеру.

Иногда все ясно. Ты берешь мяч при подаче на твою сторону, но после этого принимать решения становится сложнее. Когда мяч летит в угол около твоей площадки, но на самом деле на ее стороне, ты можешь отбить мяч, и она будет довольна. Когда она отобьет мяч из угла твоей площадки, примыкающей к ее стороне, будешь доволен ты. А кому лучше отбивать мяч, упавший на разделительную линию: ей — ударом справа, или тебе — ударом слева? Если отобьешь ты, тебе достанутся аплодисменты. А если она, то не отняла ли она у тебя возможность красиво сыграть?

Если она попадает в сетку и пропускает мяч, то не для того ли, чтобы я выглядел слабаком? А про этот мяч — не думает ли она, что я отобрал его у нее? Она играет для болельщиков или для нашей команды? Или думает, что я играю на зрителя? Но это не так. Может быть, мы выиграли бы эту игру, если бы она больше старалась? Не сердита ли она на меня за то, что я мало стараюсь?

Но кроме этих бесконечных защитных фантазий возникает и ряд рискованных решений: ну, я хоть попытался поймать мяч. Наверное, это выглядело ужасно, но она, скорее всего, не взяла бы его. Не вышло… Ей не удалось взять мяч, но и мне бы никак не удалось, и как это прекрасно, что она хотя бы пыталась, зная, что не сможет его взять… У нее утомленный вид. Мне надо отбивать побольше мячей, которые падают туда, где мы оба можем их взять. Она передохнет, и игра пойдет лучше… Как здорово, что она взяла этот мяч. Я бы его не поймал…

И, наконец, диалектика разрешается: такое удовольствие играть вместе с ней. Не так важно даже, выиграем мы или проиграем, важна радость игры. Мы научились играть лучше. Та команда сильнее нас. А как прекрасно, что она не побоялась показаться идиоткой, чтобы спасти меня от неудачи. Наверное, она весело сказала себе, что игра нашей команды важнее того, как она выглядит в глазах болельщиков или даже в моих глазах. Все время нам удавалось не играть соло, не сомневаться друг в друге, радоваться тому, что мы вместе, радоваться, вспоминая предыдущий мяч и ожидая следующего, просто радоваться нашей команде.

Так, игра в одиночку в воображаемой команде со своим собственным телом сменяются радостью игры вдвоем. Мы меняем команду своей семьи — живущую в нашей фантазии или биологическую — на новую команду брака, понимая, что целое больше суммы своих частей. Мы сильнее, чем сумма двух личностей. Цельность личности стала вторичной в полноте принадлежности к команде. Биологический факт моего «Я» и биопсихологический факт моего «Я» заменились биопсихосоциальным единством команды. Ее выигрыш — появление неба на земле, детей.

Как только команда действительно образовалась, психосоциальная принадлежность к семьям, в которых родились она и он, становится еще одним радостным и волнующим переживанием.

В нашей культуре для подготовки к вступлению в брак люди понемногу отделяются от родителей, живя в колледже или на отдельной квартире. Иногда они снова временно присоединяются к своей семье и снова индивидуируют в свою отдельную жизнь. Постепенно они находят новый круг друзей, экспериментируют с сексуальностью и, наконец, «зацикливаются» на одном человеке, предполагая в своей фантазии, что этот блаженный союз будет длиться вечно, становясь с каждым годом все прекраснее и прекраснее.

Я хочу предложить альтернативу такому стихийному способу подготовки к браку, нечто более сознательное, более конструктивное и с большей вероятностью ведущее к удачному завершению. Итак, после успешного окончания жизни в семье со своими родителями вы планируете ряд игр приемного ребенка для себя и вашего избранника. Упоминание «приемного ребенка» предполагает, что эти игры — временные, вписанные в рамки реальности, что на любом этапе можно от них отказаться, это просто модель будущего, в которой можно использовать все привычки прошлого (обо всем можно сказать и вашему партнеру). В этих играх нужно «набирать очки». Та игра, что идет сейчас, помогает сделать следующий шаг. Ничто не установлено раз и навсегда, всякая ситуация временная, искусственная и открыта для изменения в любом направлении.

Второй важный шаг такой подготовки к браку — движения, которые на языке межличностных отношений можно назвать движениями флирта и отвержения. Это способ играть с людьми, который постепенно увеличивает свободу индивидуации и свободу вернуться к отношениям, не накладывая на вас обязательств. В такую игру, например, играют братья-близнецы, один за другим приходя на свидание с девушкой, приводя ее в замешательство своими совершенно разными ролями.

Третий шаг в процессе подготовки к браку — план игры в установлении отношений на равных с семьей вашего парня или вашей девушки, чтобы выяснить, смогут ли они относиться к вам как к сверстнику. Тут потребуется большая предварительная работа, но, вспомнив обыкновенную трагедию отношений с родственниками, вы можете понять всю важность попытки установить такие равные, исключающие ваше усыновление другой семьей отношения. Выиграв в этой игре, вы готовы победить в битве, которая всегда происходит после свадьбы, когда семья родителей одного из супругов пытается или усыновить другого супруга и сделать своим ребенком, или уничтожить его как грабителя, похитившего их ребенка.

Четвертый шаг в этих подготовительных играх — в своей семье и в семье избранника намеренно дать столкнуться их фантазиям о будущем с вашими фантазиями. Фантазии о будущей семье включают в себя вопросы о жилье, деньгах, о детях и их воспитании и о неизбежном соревновании двух семей, откуда вышли супруги, по поводу того, чью же семью они будут воспроизводить.

Последний шаг имеет отношение к фундаментальному вопросу, — зачем вообще нужен брак. Брак — это переход из поколения детей в поколение взрослых. И сам брак — тоже попытка установить равные отношения между двумя целостными личностями. Эти отношения постепенно позволяют принимать, переносить и даже любить безумие, которое есть в семье другого, и свой статус постороннего в семье — человека, отчасти привязанного к ней, но никогда до конца ей не принадлежащего. Брак становится бесконечным процессом адаптации и изменения, что похоже на положение эмигранта в чужой стране, который учится жить при другом строе мышления, понимать непривычную грамматику и иное невербальное общение в новой и незнакомой культуре.

Наконец, если все предыдущие шаги успешны, остается еще один пункт: чтобы сознательно уберечь от разрушения отношения двоих людей, создающих свой брак, стоит решить вопрос о преждевременных сексуальных экспериментах до брака. Почти всегда секс до брака — секс без любви или до любви, секс как игра, как эксперимент с природной потребностью рожать детей — становится просто встречей пениса и влагалища, а не общением людей. Это чревато истерической диссоциацией, в результате которой люди остаются вне секса и позже; сексуальность отделяется от взаимоотношений и становится механическим процессом, который скорее разделяет, чем соединяет. Отношения двух сверстников могут возникнуть в браке тогда, когда сексуальность идет следом за встречей двух цельных людей, не являясь затычкой для уменьшения тревоги, паники, страха перед зрителями или культурного шока от встречи с иностранцем, происходящим из чужой семейной культуры.

Брак — особый процесс со своей мощной диалектикой, развивающейся между полюсами «индивидуация-сопринадлежность». Сила такой команды из двоих людей столь велика и притягательна, что возникает искушение пожертвовать своей индивидуацией и усыновить друг друга, и тогда каждый из супругов становится родителем другого, а за это в награду получает возможность быть ребенком команды.

Успех этой сложной диалектики опирается на опыт прежней сопринадлежности семье и индивидуации из нее. Способность принадлежать семье и в то же время не бояться индивидуации развивается медленно. Она может быть нарушена — хотя и не разрушена — на любом этапе, и каждое нарушение этого процесса потом превращается в проблему брака. Если первый опыт жизни вне семьи — в колледже или на работе — успешен, человек рискует отделяться все больше и больше. Когда после приключений во внешнем мире он возвращается в тепло семьи, то становится способен к большей близости со своей семьей, чем прежде. Завершает отделение от семьи вступление в брак — для создания новой семьи. Но это отделение достаточно искусственно, хотя его ошибочно отождествляют с полной индивидуацией из прежней семьи.

Партнер должен научиться принадлежать, не теряя близости со своей семьей. Период ухаживания нужен не только для создания пары, в которой каждый свободен быть самим собой. Этот период еще предполагает и работу обоих партнеров по отделению от своей семьи. Тогда брак в идеале становится процессом, в котором оба участника проигрывают и роль индивидуации, и роль сопринадлежности, при этом одновременно добиваясь равенства, предполагающего право на отделение.

Исходя из мысли, что брак есть организм, пара, рожденная двумя семьями, выражение стремлений этих двух семей воспроизвести себя, разумно предположить, что у него существуют свои законы развития. Но прежде нам надо рассмотреть разные типы браков, каждый по-своему цельный, со своим лицом и неповторимым стилем.

Первый тип брака — результат стремления двух семей, из которых произошли супруги, воспроизвести самих себя, выслав для этого «козла отпущения». Супруги становятся жертвами такой игры. Каждая семья предполагает, что чужой по крови партнер, половинка пары, просто исчезнет, и потомство будет принадлежать их семье. Действительно, родителям нелегко принять, что появляется какой-то молодой человек и забирает у них ребенка, и, хотя эти чувства соревнования и паранойя могут быть скрытыми и почти незаметными, я предполагаю, что они всегда присутствуют как важный динамический фактор. Культурный шок между мужем и женой (или парнем и девушкой) всегда присутствует, как присутствует во мне мое фермерское детство. Лишь постепенно партнеры осознают, что включены в несколько треугольников: его семья, ее семья и пара; муж, жена и его семья; жена, муж и ее семья. Хотя такая адаптация и трудна, она дает свои плоды (это доказывает пример Японии, преодолевающей свой культурный шок ра-ди сотрудничества с Соединенными Штатами).

Второй стиль брака несет в себе то, что я называю контрактом о взаимном усыновлении. Он соглашается быть ее мамой, если она станет его мамой. Конечно, все замаскировано. Это означает, что каждый из них уважает потребность другого в «питании». Часто такая установка выражается в разговорах о том, что «она не удовлетворяет мои потребности» или «он не удовлетворяет мои потребности». Когда говорят о потребностях, я всегда предполагаю, что рядом находятся не сверстники, а разные поколения и, согласно невидимым установкам этой системы, тот, кто говорит о потребностях, является ребенком, а другой представляет родителя.

Третий стиль брака возникает как развитие проекта взаимной псевдопсихотерапии. Он предполагает, что она — подходящая женщина для него, поскольку он поможет ей справиться с ее проблемами навязчивости. А он — идеальный мужчина для нее, поскольку она победит его склонность к выпивке или нездоровое пристрастие к игре в гольф или что-нибудь еще. Так двое ревностных любителей занимаются психотерапией, изображая из себя родителей и пытаясь превратить партнера в ребенка, поддающегося воспитанию. Как и большинство по-добных любительских проектов, он кончается тупиком для обоих, поскольку каждый повязан переносом другого. Псевдотерапия может стать способом жизни, превратиться в психотерапию или в борьбу двоих взрослых людей за равенство отношений, в которых каждый одновременно становится в большей мере и самим собой, и членом системы под названием брак.

За такой псевдотерапевтической битвой двоих скрыто присутствует страх двух семей. Обычно этот страх невидим, но я уверен, что он часто присутствует. Его мать чувствовала, что эта женщина — не пара ее сыну, просто она об этом не говорила. И ее мать знала, что этому парню нельзя доверять. Иногда чуткие и проницательные матери намекают на это отцу или даже своим детям, но всего чаще такие ощущения вдруг озаряют нас в мрачные мгновения жизни. И можно понять, что родителям нелегко примириться с тем, что какой-то другой ребенок похищает их дитя!

За этим уровнем сражения стоит еще один скрытый вопрос. Что выигрывают отец с матерью, когда их сын или дочь покидают дом? Возможность по-новому встретиться друг с другом и в то же время опасность удалиться друг от друга. Они к тому же по-разному относятся к взрослению ребенка, что тоже усиливает напряженность их отношений, как усиливало ее предыдущие восемнадцать или более лет совместное воспитание детей.

Раньше мы говорили, что такая псевдотерапия в браке теряет свою силу через десять лет. Затем заговорили о десяти месяцах. А недавно было высказано мнение, что рост в браке тормозится через десять недель… или десять дней! И тогда недвусмысленно встает вопрос: рискнут ли эти двое психологически развестись и потом снова соединиться? Будут ли они достаточно упорны, чтобы понять, что, вкладывая капитал своей индивидуации в будущую систему, получают как личности взамен новые силы для самих себя? И что постепенное развитие равенства вытеснит тот несимметричный перенос, в котором они играли в терапевта и пациента или родителя и ребенка?

Четвертый стиль брака — симбиоз, когда бессознательное одного сцепляется с бессознательным другого, причем супруги не замечают этого. Симбиоз может возникнуть из-за каких-то символических стимулов: он шагает совсем как ее отец, она покачивает головой, как его мать, — и ни один из них не понимает, отчего это происходит, но такой брак становится тюрьмой для другого.

Развитие здорового брака имеет свои характерные черты. Главная из них, по-моему, это то, что брак есть постоянная психотерапия двух цельных личностей, процесс изменения, в котором человек может отдать некоторые свои личные права, привилегии и способности в обмен на возможность принадлежать паре, более сильной, чем оба супруга поодиночке, паре, дающей каждому силу, необходимую для борьбы с социальными и культурными структурами, которые их окружают. Это происходит вопреки триангуляции, когда каждый из супругов проживает свои связи из прошлого — не только с биологическими родителями и родственниками, но и со многими психологическими и психосоциальными союзами всей предыдущей жизни.

Первая стадия развития брака — «треугольные отношения» с родственниками. Он думает, что женился на этой женщине. На самом деле он вступил в брак с другой семьей. Он должен завоевать и отнять у них эту женщину, поскольку ее биологическая связь со своей семьей гораздо сильнее, чем психосоциальная связь с ним. То же самое можно сказать и про другую сторону. Она думает, что завладела им, а на самом деле она просто стала дочерью второго сорта для его родителей, которые хотят воспользоваться ею для продолжения своей семьи, но не хотят отвечать за нее как за члена своей семьи.

Вторая стадия развития здорового брака — поиск супервизора для наблюдения за процессом двухсторонней психотерапии, идущей между супругами. Это может быть вовлечение друга или знакомого в проблемы пары или же обращение к профессиональной супружеской тера-пии — сначала с намерением заполучить руководителя в попытках супругов быть психотерапевтами и пациентами друг для друга, а затем, если все идет нормально, для образования профессионального треугольника, в котором меняется и сам брак.

Третья стадия — разрушение скрытого барьера «родители-дети», который существует между супругами. Вот простой способ остановить такие отношения: один из супругов отвечает на попытку другого помочь ему: «Да, мамочка,» — саркастическим тоном, что подразумевает: «Я отказываюсь общаться с тобой как с представителем старшего поколения, ты — мой сверстник».

Если предыдущие стадии пройдены, возникает четвертая стадия, когда пара сознательно стремится к единству : например, супруги заводят в качестве подготовки к появлению ребенка какое-нибудь животное, определяют, что это ее собака, его собака, общая кошка, наш дом, наша машина. Супруги исследуют, могут ли они справиться с чем-то, меньшим чем человек, но требующим по отношению к себе совместных действий.

Пятая стадия заключается в присоединении к своим родным и повторной индивидуации от них. Если брак растет, она может по-взрослому общаться со своей семьей, может являться одновременно членом двух семей: той, которая ее породила, и той, которую она создает. Так же и он может быть взрослым со своими родителями и одновременно членом своей новой семьи, совершающим индивидуацию.

Если они пережили трудности такого пути к разрядке напряженности, наступает шестая стадия, которую я обычно называю отношениями двух целостных личностей между мужем и женой. Любовь, не зависящая от сексуального возбуждения или сексуальной привлекательности. Эту стадию трудно изобразить. Она совершенно не похожа на первоначальную влюбленность, на терапевтические попытки поменять друг друга или даже на отречение от своих личных прав ради принадлежности к системе (к браку или созидаемой семье).

Седьмая стадия развития — сознательное вовлечение посторонних в треугольник взаимоотношений для совместного принятия решения. Это сознательное приглашение профессионалов для принятия решений супругов, будь то наем специалистов для строительства нового дома, обсуждение с педиатром проблем здоровья ребенка, обращение к психотерапевту с намерением сделать свою команду более эффективной, более гибкой и более сильной.

По моим представлениям, восьмая стадия — это равные отношения сверстников, столь прочно установившиеся, что супруги могут отодвигаться друг от друга и придвигаться друг к другу, приняв некоторое двухстороннее вето, поскольку они открыли, что он и она не то же самое, что мы. «Я» и «Мы» диалектически уравновешены. Человек может удаляться в индивидуацию и возвращаться в единство в бесконечном процессе, в котором всегда есть место и для тревоги!

Девятая стадия предполагает психологический развод и новое заключение брака. Это мощная индивидуация одной и другой цельных личностей из пары; это рискованнейший прыжок, усиливающий и расширяющий амплитуду раскачиваний в диалектическом танце. Полная индивидуация — открытие радости и боли психологического развода — подготовливает полную зрелость и позволяет внимательно отнестись к опасностям отказа от решения продолжать жизнь в единстве команды.

Десятая стадия в процессе здорового развития брака, быть может, одна из самых важных, часто наступает не в такой последовательности, какую я тут изобразил. Это рождение первого ребенка и, разумеется, рождение второго. Биологическая триангуляция в результате появления ребенка вызывает неимоверное напряжение в «Мы» брака. Она также несет в себе возможность ясно осознать, что «Мы» пары существенно важно, чтобы ребенок сам определил границы своего отделения и свою сопринадлежность, а не чтобы это решили за него беспокойные родители.

Когда появляется ребенок, триангуляция возникает на двух уровнях. Две пары новых дедушек и бабушек стоят перед проблемой, чей это внук — его рода или ее. На кого похож? Как себя ведет? Какие семейные проблемы и черты отразились в нем? Все это становится тайной или явной борьбой, являющейся частью агонии и восторга семейной жизни.

В то же время в брачной паре внезапно возникает новый треугольник матери и отца. Мать девять месяцев вкладывает себя в свое новое «я», а отец лишен такого биологического единства. Конечно, супруги на психологическом и социальном уровне пытаются исправить подобную ситуацию скрытого развода и стараются изо всех сил. Но все же то необусловленное принятие, которое мать получает от ребенка, лишь в слабой степени распространяется на отца, и вопрос о том, кто в этом треугольнике с кем соединен, все время тревожит новое, состоящее из двух поколений единство.

Позволю себе отступление. Мне кажется, что первый ребенок неизбежно становится маминой мамой — тем, кто дает молодой матери ту безопасность, которую прежде она получала от своей матери. Эта динамика незаметна в семье, ее легко поставить под сомнение. Продолжая фантазировать, я следующим ходом предполагаю, что второй ребенок становится мамой для своего отца, давая ему чувство прочности и безопасности, которое давала ему в детстве мать. Я предполагаю, что третий ребенок появляется для того, чтобы мать могла удостовериться, что сердце отца принадлежит семье, а не отдано деньгам, гольфу, другой женщине, работе или телевизору. И, наконец, у четверто-го ребенка есть шанс стать по-настоящему свободной личностью, без символического бремени, запечатлевшегося на психологии предыдущих троих детей.

Последняя стадия брака — создание союза двух семей, тех семей, откуда вышли он и она. Часто мы встречаемся с подделкой этой стадии, когда она состоит из многих предварительных и неполных достижений. Трудно и часто невозможно достичь такого союза на эмоциональном уровне, хотя он может имитироваться и изображаться социально и психологически. Часто возникают псевдоальянсы между одной семьей и кем-то из другой семьи или каждым отдельным человеком и другой семьей, но это совсем не то же самое, что союз двух больших семейных групп.

Хотя каждый супруг символически выражает семью, откуда он произошел, нужен долгий путь, чтобы соединить два независимых биопсихосоциальных организма, называющихся семьями. Когда такое соединение происходит, они становятся общиной, где каждый уважает право другого быть личностью, и в то же время присутствуют единство, социальная и психологическая целостность. Тогда семьи становятся друг для друга групповыми терапевтами, помогающими каждому обрести чувство терпимости к различиям, силу единства и свободу присоединяться и отделяться — все эти вызывающие тревогу вещи, которые тем не менее совершенно необходимы каждой семье.

Трудности, связанные с тем, что брак — это сочетание двух семей, отступают на второй план, когда на сцену выходят переживания беременности, родов, кормления младенца до одного года, поскольку триангуляция в юной семье сопряжена с огромными сложностями. Самый очевидный треугольник — это жена, ее мать и муж. Теща либо становится матерью мужа, из чего вытекают новые сложности, либо соревнуется с ним, давая ему понять, что жена никогда не будет ему принадлежать, потому что уже принадлежит своей матери. А он сильнее нуждается в материнстве своей жены, поскольку потерял свою мать, взяв другую женщину. Жена — вор, отнявший сына у матери. Отношения мужа со своим отцом и тестем обычно менее значимы, хотя по-своему могут помочь ему терпеть безнадежную механическую жизнь, в которую свойственно убегать мужчинам, чтобы не чувствовать боли общения с людьми.

Первоначальное чувство мужской гордости при мысли о беременности жены вскоре сменяется ощущением отделенности, поскольку жена все больше погружается в свою связь с существом, живущим внутри ее утробы. Мужчине остается наблюдать со стороны за изменой жены. Она пытается вовлечь мужа в радость своей новой страсти, переживаемой при беременности, а это и восхищает мужа, и в то же время парадоксальным образом причиняет ему боль. Чем больше она делится с ним удивительным чудом своей внутренней жизни, тем острее он понимает, насколько посторонним является во всем этом.

И, наконец, ребенок рождается — наступает главный момент в истории этой триангуляции. Радость, ужас и реальность рождения вскоре перечеркивается ощущением мужа, что ему остается лишь издали созерцать наивысший оргазм жены. Он вдруг понимает, что все предыдущие их оргазмы почти ничего не значат и что он никогда не сможет такого пережить. Потом, при кормлении грудью, жена получает драгоценную возможность регрессировать к своему младенчеству и пережить тот первичный процесс, что предшествует появлению речи. На фоне глубокого, корневого общения матери и ребенка контакт жены с мужем кажется совсем бледным. Все больше муж понимает, что он исключен биологически и отослан в мир психосоциальных отношений. К тому же ее неизбежная регрессия на службе эго требует от него для поддержания равновесия стать символической матерью жены. Но и эту возможность помочь регрессии жены обычно отнимает у него теща, появляющаяся, чтобы участвовать в рождении и уходе за ребенком, при этом отодвигая мужа в сторону.

Обычно при попытке разрешить эту ситуацию он отрицает чувство своего эмоционального голода, а она — силу своего примитивного удовольствия, в надежде вернуть хотя бы видимость близости, которая была раньше. Жена не ведет себя, как самка паука, убивающая супруга. Но психологически такая метафора неплохо изображает скрытую картину ситуации. Поняв, что беременная жена отвернулась от него, муж часто склонен вкладывать свои чувства в борьбу за добывание денег или влияния во внешнем мире или в любовь к другой женщине. Когда он отворачивается от жены за то, что она отвернулась от него, начинается мучительный процесс, когда гордость подогревает вечное соревнование в семье за обладание теплом и лаской.

Более того, на фоне глубинного телесного взаимодействия жены с новорожденным младенцем объекты культа для мужа — его пенис и физическая сила — представляются убогими; его бессилие — это уже не просто ощущение, но факт. Он понимает, сколь ничтожна его способность возбуждать жену по сравнению с ощущениями родов, с тем, сколько внимания и тепла получает ребенок при кормлении грудью, не говоря уже о полной близости его повседневного общения с женой.

Часто все это провоцирует настоящий развод, выражающий и усугубляющий уже произошедший эмоциональный развод. Развод позже явится защитой на всю оставшуюся жизнь. Он может свалить вину за все проблемы своей психики, за свою неудавшуюся жизнь на оставившую его жену, а она будет говорить, что во всех страданиях ее жизни виновен оставивший ее муж. У нее появляется еще один стимул влюбиться в своего ребенка, заменяющего мужа, а эти отношения легко превращаются в патологические. Вдобавок развод оставляет специфический эмоциональный осадок. Оба бывших супруга начинают с горечью смотреть на любые взаимоотношения, так что их последующий брак может быть испорчен ощущениями, что все женщины таковы или что все мужчины одинаковы. Оба становятся в большей мере манипуляторами, холодными циниками, думающими про себя, что по-настоящему можно находиться в близости только с самими собой.

И как не удивляться — на фоне всех этих ужасов — действиям матери-природы?

Для меня все очевиднее становится факт, что патология отдельных людей, физическая или психологическая, чаще всего является попыткой изменить свою семью. Брак — частный случай этого факта. Она вышла из семьи, где слишком тесные отношения, и начинает это понимать. Он происходит из семьи, где между людьми — большая дистанция, и тоже понимает это. Двое представителей двух семей поженились в надежде научиться друг у друга чему-то новому. В браке оба хотят сохранить лояльность к своим семьям, и тогда начинается война. Она хочет, чтобы между семьями была тесная связь; он хочет, чтобы между ними оставалось больше расстояния; а две семьи не сообщаются между собой, потому что у них разные стили. Брак оказывается в неразрешимой ситуации, поскольку супруги хотят изменить свои семьи и в то же время — сохранить к ним лояльность. Он пытается доказать жене, как важно хранить дистанцию, а она стремится доказать, что близость важнее.

Разрешение такой ситуации имеет два аспекта: профилактический и терапевтический. Терапевтический состоит в том, чтобы собрать две семьи обоих супругов — для исцеления нуклеарной семьи. Лучше всего начать с трех поколений, если мы ставим цель помочь браку или мужу и жене в их отношениях с детьми. Но меня все больше интересует профилактика, означающая встречу двух пар родителей и двух семей еще до брака, чтобы сделать видимыми их позиции вокруг этого брака и чтобы стало ясно: брак есть скорее союз двух семей, чем двоих людей. Тогда межсемейная война будет идти хотя бы в открытую.

Почему невеста или жених никак не пытаются поменять свою собственную семью, откуда они вышли? Во-первых, они с младенчества всосали ощущение, что лояльность к своей семье — вопрос жизни или смерти. Не будешь лоялен к своей семье — тебя не будут кормить. Если кусаешь грудь — умрешь от голода. Позже эта установка становится не такой заметной, но очень прочно укоренившейся. Лояльность к семье придает достоверность твоему существованию: ты есть семья, ее персонификация. Отречься от семьи — отречься от своей личности, своего тела. Чтобы сражаться против семьи, нужно встать на какую-то иную основу, вне семейного мира, а это невозможно. Говорят: можно ли перестать быть человеком и стать приматом?

Отсюда следует вывод: если у тебя развивается психоз или невроз, он представляет собой скрытую попытку помочь своей семье измениться. Ты становишься семейным привидением, мессией, терапевтом, помогающим семье исполнить свое предназначение. Конечно, в этом случае члены семьи становятся твоими противниками, потому что они про себя уже решили, что это — предел их надежд.

Брак абсурден. Он ведет к росту в той степени, в какой противостоит культуре. Он угрожает нашему существованию и потрясает человека до его корней. Подобно гипнозу, брак — измененное состояние сознания. Чем глубже в него погружаешься, тем больше можешь измениться. Одно предупреждение: если ты не переносишь одиночества — не вступай в брак.

Большинство людей заявляют что-нибудь вроде: «Она такая сука — жаль ее парня» или: «Бедняжка связалась с холодным подонком». Я думаю, что еще давно открыл универсальный закон: соответствие между партнерами в браке абсолютно полное. Оно заключается не только в том, как супруги дополняют друг друга сейчас, но и в том, как каждый воспринимает другого с точки зрения развития их отношений. В выборе партнера учитывается, насколько партнер подходит к моей депрессии или моему садизму, и это необходимо для раскачивания качелей брака. Не стоит верить тому, кто скажет, что женился ради карьеры или потому, что был пьян. Компьютер в нашей голове с биллионами клеток выбирает совершенно соответствующий себе другой компьютер, к которому можно подключиться.

Приведу пример. Перед вами алкоголик — он как маленький мальчик, и вдобавок голодный. Женился на ответственной женщине, любящей и заботливой. Вы удивляетесь: как это ее угораздило связаться с таким человеком? Он как четырехлетний со своей вечной бутылочкой, а она выглядит вполне взрослой. Побудьте рядом с ними побольше, как это делаю я, поработайте достаточное время. Окажется, что и она тоже — девочка четырех лет! Мамина четырехлетняя дочка, заботящаяся о братишке. Сразу этого не увидишь, но подождите, пока ей стукнет сорок пять: ей дашь на вид все шестьдесят пять. Она так и осталась функцией на всю жизнь, не став личностью. Она и для него на самом деле не мать, а псевдомать: работает на такси, бегает по делам, зарабатывает достаточно, чтобы платить за его виски, воспитывает пятерых детей. Но при этом она — не личность, а бесконечная череда ролей. Он ребенок, она функция, а людей нет!

Чем я больше работаю с супругами, тем более убеждаюсь, что эмоциональный возраст мужа и жены одинаков. Если он — двенадцатилетний подросток, увлекающийся скаутами, охотой или какими-то еще подобными мальчишескими забавами, то и она такая же, даже если выглядит взрослее. И наоборот, если она все еще шестилетняя псевдосексуальная девочка из эдиповой стадии, то и он того же возраста.

Я предполагаю также, что и агрессивность одинакова с обеих сторон. Если жена все время скандалит, бесконечно колотит мужа, он завоевывает нашу симпатию. Но понаблюдайте внимательнее. Может быть, он просто говорит: «Да, милая», — этими словами незаметно вонзая кинжал в ее грудь. Она чувствует вину, а он только что отрезал ей левую ногу. Различаются только стили: один явный, другой тайный. Она колотит его в открытую, он наносит удары исподтишка, но агрессия с обеих сторон равна.

И любовь равна также. Она: «Нам необходимо остаться вместе. Я чувствую к нему нежность. Я все еще люблю его».

Он: «С меня хватит. Ей нечего мне дать. Пусть ей остаются дети. Пусть ей достанутся деньги. Я ухожу».

Не верьте ни той, ни другому. Ситуация может перевернуться. Когда однажды она скажет: «Знаешь, пожалуй, нам действительно стоит разойтись. Я недавно встретила одного человека и думаю, что, быть может, нам с ним…» — тогда он бросается к телефону, набирает номер и говорит: «Доктор, давайте договоримся о двухчасовой встрече». Любовь равна с обеих сторон. Просто у супругов один настаивает на любви, а другой протестует против нее, и они по очереди меняются этими ролями.

Я задумался о том, что, если существует равенство эмоционального возраста, агрессии и любви, то относится ли это к двойной связи в браке? Ко всем этим двойным сообщениям, когда слова говорят одно, а тело — другое? Ко всевозможным манипуляциям?

Он мошенник, надувший всех своих соседей в радиусе 50 миль; она производит впечатление искренней, заботливой женщины, не увиливающей от прямого ответа на вопрос. Но у них идет одна забавная игра для двоих. Вспомните главу, где говорится о любовной связи жены и новорожденного ребенка. Муж слишком незрел, чтобы справиться с такой ситуацией, и влюбляется в деньги, в новую работу, в свою секретаршу. Когда ребенку исполнится около трех лет, жена устанет быть только матерью и отправится искать мужа. Но тот теперь разуверился в ней. Конечно, приятно, когда за тобой бегают, но он пока не собирается возвращаться. Тогда жена опять поворачивается к ребенку. Жена с мужем продолжают этот танец, играют в то, кому кого лучше удастся вернуть. Обычная история, часто кончающаяся кризисом брака.

Манипуляции у обоих одинаковы. Она говорит: «Ты не смеешь убегать, когда ты нужен детям». На самом деле подразумевается, что дети нужны ей и что хотелось бы заполучить в придачу и его. Обе стороны манипулируют в одинаковой степени.

Я считаю, что в установившихся отношениях любовь всегда взаимна. (Может быть, это происходит не так у любовников, но подозреваю, что и тут то же самое.) Когда Дон Жуан услышал, что отправится на небо, если найдет женщину, которая его действительно полюбит, ему кажется, все любят его. Он начинает проверять это, встречаясь то с одной женщиной, то с другой, с теми, с кем спал и кто любил его, и постепенно осознает, что был обманут ими так же, как обманывал их сам.

Любовь взаимна. Один партнер утверждает это, другой отрицает, а она все равно одинакова у обоих. То же относится и к ненависти. Он говорит: «Видеть тебя не могу». Она тиха и сдержанна. Но ненависть равна, только один ее выражает открыто, а другой скрывает.

Я видел женщину, которая шесть лет ходила на индивидуальную терапию. Она оставила мужа, потому что тот бил ее. Я отказался с ней встретиться индивидуально, у нее и до меня был хороший терапевт. Я прорабатывал с ней и ее одиннадцатилетним сыном проблемы эдиповой стадии, отражающиеся на поведении подростка. Так я работал лет пять или шесть. Каждый раз она снова возвращалась к роли пациента.

В один прекрасный день женщина наконец сказала:

— Я хочу привести моих родителей.

— Отлично!

И она пришла с матерью, которая жила за сто миль отсюда. А где же отец? Она ответила, что отец очень занят и она думала, что тот мне не нужен. Тогда я сказал:

— Люди, вы прогорели. Вам придется заплатить за этот час, но заниматься я с вами не собираюсь. Сожалею, что маме пришлось прокатиться. Но, скажу я вам, хотя это и дурная шутка над мамой, вы поступили еще более дурно по отношению к папе. Потому что отец очень важен. Так что приводите его или давайте оставим это дело.

Наконец, на следующий раз они пришли втроем, и что же прои-зошло? Тридцативосьмилетняя дочка и шестидесятилетний отец стали драться — физически. Когда они успокоились, отец произнес:

— Это, наконец, смешно. Она всегда подозревает меня в инцестуозных чувствах. Мы всегда деремся, как психи. Абсурд.

Я спрашиваю:

— Как вы думаете, связано ли это с ее бывшим мужем?

Она отвечает:

— Я не видела такого-то растакого-то девятнадцать лет. Между нами нет ничего общего, и я не намерена его видеть!

Я говорю:

— Блеск, а? Похоже на правду. Позвоните ему и скажите, что он нужен мне. Вы тут целые годы жужжали про что-то, и мне кажется, это не касается вас и родителей, а только вашего бывшего.

— Но он не придет. Он женился и развелся.

— Тогда я позвоню ему.

Она звонит ему, и он соглашается:

— Хорошо, приду. Когда встреча?

— В среду.

— Хорошо, приеду в понедельник.

Он приезжает в понедельник, и она приглашает его остановиться в своей квартире, где живет сама со своим девятнадцатилетним сыном. И еще до среды она успела избить его — впервые, через девятнадцать лет после того, как ушла от него из-за битья.

Следующие четыре дня подряд они провели, борясь с моим вопросом: «А почему бы вам опять не пожениться? Бог мой, раз вы так много значите друг для друга, какого рожна жить отдельно? Ведь вы могли бы драться каждый день, а воскресенье сделать выходным».

Они сомневались. Было очевидно, что он развелся со второй женой потому, что остался прочно привязан к первому браку. Годом позже они все еще обменивались телефонными звонками на эту тему. Потом провели вместе неделю и решили, что не будут из этого устраивать брака. Вот уже четыре года они так и качаются туда-сюда. Два-три месяца назад она опять позвонила и сказала:

— А я, знаете, теряю работу.

Я ответил:

— А может, вы просто хотите его опять заполучить?

В конце концов, она выросла как личность совсем в новом смысле. Догонит ли он жену в ее индивидуации, окажутся ли они через три года снова вместе, я не знаю. Человек делает, что может, а жизнь — все остальное.

Том и Кэти вместе уже пять лет, и температура их брака понижается. Она не возбуждает его, потому что до тошноты похожа на его собственную мать. Он не вызывает трепета в Кэти, поскольку ей противно его сходство с ее отцом или, скорее, с матерью. Взаимоотношения умирают. Они оказались в одном из многих тупиков брака.

Они начинают обмениваться намеками. Однажды утром Том читает газету и произносит: «Смотри-ка, ну и дела! Там написано, как этот мужик и та женщина…» Через неделю Кэти рассказывает: «Я разговаривала с соседом, и знаешь, что они делают? Неподалеку живет там одна…» Пара собирает истории о том, какая прекрасная вещь — измена.

Вскоре они неосознанно решают, что один будет изменять, а другой — ничего не подозревать. Затем они устраивают так, что она находит презерватив в его кармане. Разгорается кошмарный пожар.

Когда супруги говорят мне: «Мы оба изменяем, и это нас обоих устраивает, но как быть с нашим браком?» — я отвечаю: «Хорошо, приходите, приводите пару ваших возлюбленных и обоих их супругов, и тогда мы поработаем». Вы не представляете, как помогает такое предложение.

Одной такой паре я сказал: «Я буду рад помочь вам одним из двух способов. Либо вы прекращаете бегать друг от друга и начинаете трахаться — в эмоциональном смысле, либо вы приводите сюда всю команду. Меня устраивает и то, и другое, но я не согласен работать так, как это предлагаете вы». А потом я добавил: «У вас два психотерапевта на стороне (любовник и любовница), а вы знаете, что я не выношу неверности».

Позже я получил от них письмо: «Мы не будем продолжать терапию: слишком это трудно и слишком дорого». Через два месяца пришло еще одно письмо: «Большое спасибо за то, что вы нам помогли. Все намного лучше. Терапия была для нас очень важным событием».

Они вместе решились на измену, запланировали ее в терапевтических целях. Психотерапевты-любители все же лучше, чем ничего. Совсем отчаявшись в своем браке, пришли наконец и к профессионалу — посмотреть, кто поможет лучше. Вопрос все еще остается открытым!

Почему некоторые люди не могут оставаться в браке? Задавая этот вопрос тому, кто вот уже пятьдесят лет как женат, можно ожидать самых разнообразных ответов. Но, боюсь, это вопрос, где невозможна двойственная позиция. У меня есть главный ответ: каждые несколько лет я был как бы женат на новой женщине. Те, кто остаются вместе, не просто «остаются», но движутся от единства брака к индивидуации, а затем возвращаются в брак как в новое единство. И такой же процесс повторяется каждый день и час, начиная с первой недели брака.

Причины, из-за которых люди расходятся, разнообразны. Один из очевидных факторов сегодня — появление новых ценностей в культуре: сексуальной свободы и одновременно свободы брака. Кажется, любому решению можно дать обратный ход. Эта иллюзорная идея вскармливает детскую фантазию: «Существует именно такой человек, какой мне нужен. Мама не такая, папа не такой, и мой предыдущий партнер не такой». Или, как сказал один знаменитый артист: «Моя восьмая жена — это женщина, которую я искал все эти годы!»

Другая причина развода — проникновение битвы между родителями мужа и жены в следующее поколение. Жена бунтует против своей матери, подчинявшейся своей матери, и не хочет сдаваться ни перед кем. Наша культура помешалась на независимости и агрессивно настроена по отношению к любой системе контроля. Научившись сражаться с ненавистной системой контроля своих родителей, супруги продолжают сражаться с контролем и ограничениями, которые неизбежны в любом браке. Никакой союз не сочетается с полной свободой, каждый теряет в нем свою индивидуацию, как и свое одиночество. Рост брака на самом деле таков же, как и рост личности. Как я уже говорил, это бесконечный процесс диалектических колебаний между полюсами соединения, чреватого порабощением, и индивидуации, несущей опасность изоляции. И нет никакого разрешения этого бесконечного процесса, колебания между полюсами сопринадлежности и отделенности.

Возможно, некоторые браки разваливаются из-за того, что один или оба супруга боятся, что это помешает им взбираться по лестнице успеха в обществе. Иногда причиной развода бывают трения между двумя семьями, откуда вышли муж и жена. Детские впечатления от сражений папы с мамой также заставляют воспроизводить подобные сцены в браке, даже если человек ненавидел их и клялся себе, что в его жизни такого никогда не будет.

Некоторые браки основывались изначально на принадлежащей обоим бредовой идее, что, соединившись, они станут взрослыми и преодолеют муки неуверенности, свойственные подросткам. Когда двое 16-летних пытаются слиться в одного 32-летнего, долго ли просуществует такой союз? Современный призыв к поиску сексуальных приключений также мешает парам примириться с ответственностью и требованиями, которые существуют в их партнерстве — а что же такое брак, если не партнерство?

Наконец, множество браков заключаются прежде того момента, как молодые люди успешно развелись со своими родителями и утвердились в своем праве быть отдельными личностями. Попытка стать членом новой семьи, когда человек еще не рискнул отделиться от старой, рождает фобию. Тогда оба супруга ожидают, что их усыновит родитель-партнер. Позже из этой парадоксальной ситуации можно выйти, совершая серию движений к индивидуации и к возврату в союз, но этот процесс мучителен и бесконечен. Психологический развод и повторное вступление в брак приближают к равенству, но, если при каждом шаге болят суставы, нужно что-то покрепче аспирина, даже алкоголь не поможет. И психотерапия тоже не панацея.

Разводы совершаются теперь все чаще не только в первом браке, но и во втором, третьем, четвертом. И тогда накапливается калейдоскоп биологических отцов, отчимов, опекунов, приемных отцов, а сегодня, когда все больше смешиваются мужские и женские роли, появляются новые комбинации отчимов и мачех или возникают ситуации, когда гомосексуальный партнер может играть роль и матери, и отца. Вопрос о том, что происходит, находится все еще в процессе исследования, но по этому поводу ведутся многообразные и бурные теоретические дискуссии.

Если принять мое предположение, что патология брака за последние сорок — пятьдесят лет связана со следующей бредовой фантазией: в браке два «Я» становятся одним существом и растворяются в «Мы» — можно представить, что это привело к сильному подавлению индивидуальных потребностей. Часто муж и жена исполняли функции отца и матери, так и не став личностями. Когда испарилось религиозное ощущение святости брака и появилось стремление к индивидуации, развод стал способом вырваться из цепей такого рабства, где двое отказываются от своего лица и становятся никем ради того, чтобы стать частицами симбиотического союза под названием брак.

Когда бредовая идея о святости брака потеряла силу, антитезой рабству брака стала независимая жизнь в одиночестве. Брак разрушался, когда муж или жена уходили, или один из них совершал самоубийство, или они продолжали жить — спина к спине, пребывая в глубокой и тщательно спрятанной горечи. Когда все увидели, что такой род изоляции социально и культурно приемлем, людям стало легче решать вопрос индивидуации посредством развода. К сожалению, последствия рабства мужа или жены не исчезали. То, что супруги вложили друг в друга, нельзя забрать назад, а способность вложить себя в новое отношение отравлены подозрением и паранойяльными чувствами ко всякому браку как таковому. Попытка решить эту проблему, ведя совместную жизнь с кем-то без обязательств — что превращается в сексуальную игру без настоящей близости, — удовлетворяла только частично. И, к сожалению, когда, стремясь к полнейшему удовлетворению, такой союз заканчивался браком, тогда исчезала иллюзия свободы, существовавшая многие годы, пока они были любовниками.

В сущности, можно сказать, что в нашей культуре мы перешли от бредовой идеи святости «Мы» к бредовой идее святости «Я». На са-мом деле человек очень долго должен учиться тому, как стать частью «Мы», не разрушая самого себя. Сначала ты учишься любить себя, потом — похожего на тебя человека, и лишь после появляются смелость любить непохожего, желание быть ранимым, стремление бороться за то, чтобы быть самим собой и одновременно — вместе с другим. Тогда брак становится не взаимным усыновлением, превращающим двух 16-летних в одного 32-летнего, но настоящим процессом создания команды — докторской степенью в области человеческих взаимоотношений, предполагающих все более полную обращенность к другому с тем, чтобы все полнее выражать самого себя. Как говорит Мартин Бубер, полное выражение своего «Я» возможно только в свободных взаимоотношениях с другим. Давая обещание не покидать по-ле этой битвы, человек находит в себе все больше сил и все больше становится сам собой. Так, диалектическим образом, я больше становлюсь тем, кто «Я» есть, когда больше вхожу в то единство, которое есть «Мы».

Понять семью — все равно что попытаться понять и описать словами город. На вид город — вещь простая и обозримая. Одни дома выше, другие ниже, одни старые, другие новые, есть дома с совершенно прямыми линиями, дома уникально построенные, необычные, бывают дома явно заброшенные. Можно войти вовнутрь и осмотреть интерьер: запертые двери, открытые двери, разбитые окна. Все вроде бы просто.

Но если вы поговорите со специалистом, вам откроется новая точка зрения на то, что такое город. Обычно это называют «инфраструктурой». Снаружи — улицы, тротуары, крышки люков, мосты, движение машин, особенности улиц. А под асфальтом, внутри, система канализации, развивавшаяся последние лет сто, нагроможденные друг под другом сооружения: системы циркуляции нечистот, ветви электрических кабелей разной степени сохранности, газопровод с его ответвлениями и ржавыми трубами, система водоснабжения и пожарные краны, сеть труб отопления. Проектирование, строительство и ремонт этих систем почти столь же сложны, как и архитектурные работы на поверхности. Есть подвалы и фундаменты, и подвалы под подвалами, уходящие на два-три этажа вниз, и надо думать о том, как снабдить их всем необходимым, надо думать и о строительстве фундаментов. Влияние всех этих инфраструктур огромно, хотя обычный человек их и не замечает.

Такая метафора приложима и к семье. Терапевт, встречаясь с семьей, может размышлять о ней как о бессознательном отдельного человека или целой культуры. Так же размышляет и специалист по инфраструктурам, приехавший в незнакомый город и пытающийся понять, как тот функционирует. Такая вещь, как пригород, тоже влияет на жизнь города, находясь за его пределами, но в состоянии постоянного взаимообмена. Такова же и социальная среда семьи — расширенная семья, сеть знакомств и отношений на работе влияют на семейную мифологию, передаваемую из поколения в поколение. Мифология состоит из бесконечного количества психосоциальных факторов, она включает в себя то, как семья справляется с болезнями, смертью, рождением, контактами с другой семьей, возникающими благодаря бра-ку, работе, географии (соседи); отношение семьи к ближайшим малым группам, к обществу, политике, к незнакомым; что делает семья со стрессом в его разнообразных видах, со стыдом, с секретами; как принимает решения; насколько выражена репрессия и каковы ее методы. Могут ли в семье свободно говорить на личные темы или их прячут, каково словесное общение — является ли оно средством выразить радость совместной жизни или чем-то священным (например, можно сравнить скупость словесного общения в культуре Новой Англии и увлечение словами в еврейской культуре); что представляет собой отношение семьи к вопросам религии и к деньгам.

Трудно говорить о структуре семьи, поскольку здесь сплетается множество разных факторов. Воспользуюсь еще одной метафорой. Представьте себе огромное колесо фургона. Одна семья, проходящая у меня терапию, сказала, что такая картинка — точное описание их союза. Ось, находящаяся в центре и связывающая колесо с фургоном, — это мать. Спицы между центром и периферией колеса — дети, отделяющие обод и шину, отца, от оси, но также и соединяющие их в одно триединое целое. Интересно поразмышлять дальше — о расширенной семье как двух- или четырехколесной повозке, которую можно назвать семейным сообществом или сообществом семей.

Эта метафора позволяет увидеть любопытные вещи. Поддержка, взаимосвязь, близость матери и детей, связь матери с расширенной семьей через эмоциональную, биологическую и психологическую близость — сильно отличаются от позиции шины (отца), связывающей семью с землей, с внешним миром. Такая картинка помогает понять, как под воздействием стресса семья разваливается. Одна из спиц выпадает, теряется или ломается, и все колесо становится неустойчивым. Когда выпали или поломаны несколько спиц, стабильности еще меньше. Но (продолжим эту метафору), если ось, шина и спицы соединены равномерно, колесо продолжает вращаться, и его части не превращаются в рабов своих взаимоотношений или взаимоотношений остальных частей и их динамики.

Стоит попытаться лучше увидеть и понять взаимоотношения семьи и ее социальной среды (будь то среда друзей, соседей, производственные отношения). Такому пониманию мешает великая ложь о том, что «у нас одинаковый взгляд на мир». За этой ложью стоит тот факт, что семья вынуждена подчиняться культуре и законам, не говоря уже о страхе наказания и об искушении поднять восстание. Еще глубже лежит влияние семейного гипноза, давление общественного сознания, школы, работы, структуры языка, которому нас научили без нашего согласия, с его двумя уровнями вербального сообщения и невербального подкрепления. Там находится и тенденция отвергать или обеднять наше межличностное взаимодействие — когда мы даем и принимаем. В отношения семьи и окружающего ее общества вплетаются муки труда и террор требований общества, подчиняющего себе людей с помощью страха, что иначе они останутся в изоляции.

Люди пытаются справиться с этой путаницей с помощью псевдоадаптации к таким реальностям, как «мы» и «они» — приятная улыбка конформизма; заключение контрактов, которые потом тайно нарушаются или изменяются; одурманенность культом псевдогероев (спортсменов, гуру и спасителей); соблазн системы поощрений — денежных, политических, профессиональных.

Хельмут Кайзер, о котором писал Леон Файермен в книге «Эффективная психотерапия» искал самый универсальный симптом у людей и пришел к заключению, которое мне кажется верным. Таким самым универсальным симптомом является бред слияния: если тебе удастся соединиться с твоей мамой, с Богом, с женой, которая будет постоянным источником твоей силы, иными словами, если ты откажешься от индивидуации ради уверенности, что ты принадлежишь к большей системе, тогда ты спасешься от ощущения изолированности, одиночества, тревоги.

Не менее важно попытаться открыть универсальный секрет всех семей. Что спрятано в недрах всякой семьи, словно страшная тайна, словно скелет в шкафу? Лучше всего я бы ответил на этот вопрос, воспользовавшись неопубликованными заметками Милтона Г. Миллера, бесконечно повторявшего вопрос: «Кто такие эти они?» Какие-то они так делают, какие-то они так не делают, эти они против нас, а те они за нас. Они предполагают существование некоей таинственной группы, пары, культуры, страны, семьи, соседей, но никогда не ясно, кто же имеется в виду, кто же конкретно эти таинственные, влиятельные, не дающие нам покоя другие. Может быть, они — это родственники моей жены, моего мужа? Для нее они — действительно семья ее мужа. Для него они — это семья жены. Принадлежат ли к они семья его матери, семья его отца, семья ее матери, семья ее отца, его коллеги по работе? Такое зловещее присутствие ощущает на себе каждая семья, никогда не пытаясь уяснить, что же это за призраки, а если и выясняет что-то, то сталкивается с новыми сложностями, в которых невозможно разобраться.

Если я направлюсь туда-то, поддержат ли они меня? Если я не сделаю того-то, они отвернутся от меня? Бесконечный процесс размышлений о том, что они подумают, неотделим от бесконечного разрешения вопроса о том, что надо и что не надо делать. Так надо делать; надо быть таким; надо сделать то или иное; не надо делать; не надо быть; надо быть; они хотят, чтобы я был; они хотят, чтобы меня не было. Разнообразнейшие возможности возникают, как только всерьез задумаешься об этих они.

На любую семью и ее жизнь очень сильно влияет система убеждений окружающей семью культуры. Все мы пленники культуры, а она меняется от поколения к поколению и от десятилетия к десятилетию. Так, в двадцатых, тридцатых, сороковых годах культура требовала от человека исчезновения его личности в браке. Они превращались в симбиотический союз мы. Это имело религиозные корни, будучи выражением характера странников-колонистов, убежавших из-под политического гнета старого мира. В оформившемся виде мы можем обнаружить этот симбиоз на картинке, где нарисованы два фермера, муж и жена, и между ними вилы — такой стиль называют «американской готикой». Графическое изображение злобы, горечи и репрессии, окрашивающих подобное рабство.

Затем, после экономической депрессии в американской культуре произошел полный переворот ценностей, экономическая депрессия требовала для выживания страны национального единства — после обособленности, предшествовавшей второй мировой войне, после возникновения единства в стремлении обороняться во время войны, после дней славы и могущества в масштабе мира в результате побед в Европе и в Японии. В шестидесятых годах возникло «поколение Я». Восстающее против идей о мировом господстве, потерпевших поражение во Вьетнаме, с его параноидальными мыслями о возможности мировой войны с Россией, — это поколение на самом деле было скорее не «поколением Я», а «поколением анти-Мы». Оно метафорически выражало бредовую идею психоанализа, что при достаточном уровне самопонимания и самовыражения зрелость, счастье и полноценная жизнь приходят сами собой.

«Поколение анти-Мы» породило социальную игру в сексуальную революцию, все эти путешествия и встречи половых органов. Обычно рядом были не люди, а только потенциальная возможность, что когда-нибудь игра в секс превратится в целостные отношения целостных личностей. Сравнительно недавно биологическая тяга к репродукции стала весомой опять, так что палаты родильных домов, пустовавшие в начале семидесятых, опять наполнились женщинами. К 1977 году семья опять получила признание культуры. Хотя в качестве пережитка шестидесятых еще оставалось культурное требование к каждому человеку развивать свою личность, требование, отрицающее ценность семьи. Сегодня проявлением индивидуации с ее стремлением обособиться является культ здоровья, спорта, выполнение рекомендаций медиков. Технический поиск средств для продления до бесконечности срока жизни требует от культуры, чтобы она отыскала источники поддержки, мудрости и силы, которые обычно находят в семье, но после буйства шестидесятых годов разучились это делать.

Последние двадцать лет я принимал по 15–25 семей в неделю. Это научило меня пониманию, быть может, похожему на то, как индейцы понимают лес или фермер — землю. Подобное понимание — большею частью невербальное — заставляло меня утверждать ценность семьи перед будущими психотерапевтами в их работе с людьми, страдающими эмоционально или физически. Конечно, мои выводы, заключения и наблюдения крайне относительны, открыты для всяческих сомнений, и я предлагаю их лишь в надежде, что они помогут вам построить вашу собственную теорию.

Есть три рода семей. Первый — это биопсихосоциальная семья, где слова «своя кровь» обладают неимоверной силой. Глядя на лица наших шестерых детей, я неизбежно вижу свое лицо и лицо жены, пятьдесят лет нашей жизни вместе, и никто не влияет на меня с такой же силой. Конечно, эта сила на одном полюсе оборачивается агонией, на другом — экстазом, но это в любом случае сила, не сравнимая с другими.

Второй род — семья психосоциальная. Сюда относятся усыновленные дети, влюбленные пары, глубоко привязанные друг к другу люди, которые вместе живут, работают, играют. Нельзя преуменьшать их значение, поскольку любовь обладает невероятной силой. Но психологический мир в нашей обычной жизни не столь требователен, как физическое состояние тела, и психологический мир любви слабее мира семьи биопсихосоциальной. Конечно, встречается смесь первого и второго — то, что я называю его, ее и их семьей. Повторный брак, психологическая семья парочки старшеклассников, многолетние взаимоотношения, в которые люди вкладывают себя, делая их все более сильными.

Третье — это социальная семья. Людей в ней связывают общие интересы и занятия, такая семья встречается в профессиональной футбольной команде или у партнеров по фигурному катанию и во всяческих группах, общинах, командах, организациях. Здесь слово семья обозначает только то, что между поколением старших и младших, опытных и новичков существуют границы или есть группа сверстников.

Я могу различить три рода генов. Культурные гены, передающиеся из поколения в поколение, обладают огромным значением, но мы замечаем их лишь тогда, когда говорим о других культурных группах — ирландцах, кавказцах, иранцах, неграх или восточных людях. Существует также психологическое наследство в каждой семье, передаваемое как семейная культура: рабочая этика, свобода выражать злость и быть близким, ее отсутствие — все это части психологического генофонда. И нетрудно заметить, что существуют социальные гены : старший член маленького общества в Новой Англии передает социальные правила и чувство ответственности младшим членам, то же самое происходит в семье из Калифорнии, где культурные правила передаются от родителя к ребенку, от друга к другу. Эти вещи настолько все пронизывают, что мы обычно их не замечаем. Они — как волны в океане, постоянное движение, не осознаваемое нами.

Жизнь семьи, как и общественная жизнь, порождает напряжения. Как семья справляется с напряжением, как психическое напряжение становится межличностным, как оно разрешается — все это похоже на международные отношения. В самом деле, семья часто кончает тем, что создает что-то вроде Организации Объединенных Наций, где много неискренних разговоров, очень немного понимания тех силовых ходов, которые можно использовать для улучшения ситуации и почти начисто отсутствует власть, чтобы эти шаги совершить. Расширенная семья — это серия семейных коалиций: его семья и ее семья, семья его матери, семья его отца, семья ее матери, семья ее отца. Каждая коалиция влияет на образ жизни нуклеарной семьи, и способы разрешения конфликтов (культурных или психологических) передавались из поколение в поколение каждой из четырех или шестнадцати сторон.

Чтобы понять, что такое здоровая семья, надо сначала понять процесс ее роста. Рост человека заключается в полноте интеграции между интуитивным и разумным компонентами личности, в создании единого целого из этих двух столь разных компонентов. То же самое приложимо и к семье.

Легче понять рост в семье как диалектическую борьбу на нескольких уровнях. Основная диалектика — противостояние и синтез таких полюсов, как сопринадлежность и индивидуация. Ранее я упоминал о поисках пути к целостности, к взрослению человека через индивидуацию, доведенную до предела. Однако такой человек оказывается изолированным, отвергая свою потребность принадлежать. На другом полюсе находится попытка избежать тревоги посредством слияния (Сальвадор Минухин называл это «enmeshment») с другими. Человек, живущий, будучи взрослым, со своими родителями, порабощен своей сопринадлежностью и отказывается от индивидуации.

Эта полярность выражается в диалектическом парадоксе: чем больше человек идет путем индивидуации, тем он свободнее соединяется в сотрудничестве, взаимодействии и общей радости с членами своей семьи, родственниками, с коллегами и сверстниками. Когда человек свободен для перехода от слияния к индивидуации, он получает новые личностные силы и возможности. Тогда он может принадлежать, не теряя себя, своего «Я», и свободен сознательно присоединяться или отделяться.

Вторая диалектическая полярность, которой свойственна все та же дилемма любой диалектики — качания туда-сюда, когда невозможно найти правильную позицию, а можно только увеличивать размах, — это полярность разума и интуиции, сегодня часто отождествляемая с полярностью левого и правого полушарий головного мозга. Легко увидеть, что одни люди интуитивны в большей мере, чем разумны, другие же более разумны, чем интуитивны. Но диалектический под-ход предполагает, что усиление обоих полюсов лучше, чем стремление противопоставить их.

Третья полярность — роль и личность. Жизнь полна ролевой игры: рабочая роль, принятая в нашей семье роль родителя и ребенка, матери и отца, разные роли в социальных группах. Все они определены. Человек более или менее хорошо исполняет их, выбирая одни, изменяя другие, насколько это возможно. На другом полюсе — личность. Могу исполнять роль, но при достаточной цельности я — личность и живу своей жизнью. Хотя личность, ядро человека, трудно разглядеть за бесконечной чередой ролей в нашей жизни, это не перечеркивает ее реальности. Просто обозначает проблему борьбы между личностью и ролью.

Четвертая диалектическая полярность включает в себя контроль и импульс. Процесс контроля, требуемого от нас обществом (будь то семья или наше социальное окружение), для нас более или менее приемлем. Тем не менее, если мы полностью ему подчиняемся, то становимся социальными мертвецами. Человек превращается в робота на службе у социальных структур и теряет свое «Я». «Социальная смерть» — диагноз относительный, она часто выражается в ригидности, политических мудрствованиях, социальном конформизме и слащавости или просто в порабощенности работой. На другой стороне этой диалектики находится импульсивность: борьба за свое место, за личную свободу, за право следовать своему желанию. В конечном итоге импульсивность оборачивается стремлением убить другого или овладеть им, группой, другой частью системы, к которой принадлежит этот человек. Разрешения дилеммы нет! Мы стараемся сохранить это шаткое равновесие контроля и импульса, а диалектика тут прежняя: чем больше человек контролирует, тем больше может удовлетворять свои импульсы; чем сильнее импульсы, тем необходимей контроль. Решения нет — возможно только балансирование в диалектическом процессе.

Пятая полярность — это сферы общественной и личной жизни. Общественная сцена предполагает сознательную манипуляцию ролями, когда человек пытается изменить группу, приписывая какие-либо роли себе и окружающим. Мастерами такого жанра являются политики, а также продавцы и те, кто делает рекламу. На другом полюсе располагаются личные взаимоотношения: близость со своей женой и родителями, близость партнерства, отношения в тесном кружке сотрудников. Там человек выходит за пределы всех ролей и становится цельным в своих отношениях с другим цельным человеком. В идеальном браке два равных человека, два сверстника, оба относятся друг к другу вне всяких ролей. Но в обычной жизни общественное и личное смешиваются в нескончаемой диалектической борьбе.

Шестая пара противоположностей — любовь и ненависть. Когда температура взаимоотношений в системе повышается (из-за любви или ненависти), человек придавлен невозможностью двигаться ни в направлении к ярости и убийству, ни к любви и преданности. Симбиоз — слово, подчеркивающее взаимный паразитизм отношений, — характерен и для любви, и для ненависти. Дилемма неразрешима. Возможен только диалектический баланс любви и ненависти, когда и та, и другая приводят к сумасшествию вдвоем (сумасшествие в одиночку — это изоляция). Притяжение к другому, импульс соединения невозможно удовлетворить. Свобода, рост в любви и ненависти связаны с возможностью каждого выражать и то, и другое.

Седьмая полярность — полярность безумия и хитрости, иными словами, полярность высокого уровня индивидуации и высокого уровня адаптации. Безумие — процесс ничем не скованного самовыражения. Хитрость выражает умение приспосабливаться и предполагает своего рода сумасшествие двоих: хитреца и обманутого. При установившемся балансе усиление одного полюса ведет к усилению другого. Если безумие есть свобода, то свобода безумна.

Наконец, восьмая диалектическая полярность — полярность стабильности и изменения или, можно сказать, полярность энтропии, постепенного распада целого, и негэнтропии, аспекта роста, заключенного в самом распаде. Этот баланс можно представить как рост растения при распаде удобрения в почве, превращающегося в необходимое питание.

Я считаю, что каждый первый ребенок — плод инцеста, поскольку воплощает фантазию маленькой девочки о рождении ребенка в союзе с папой. Это пугает, хотя женщина никогда и не осознает этого. Большинство из нас не осознает. Я 65 лет не осознавал собственного желания жениться на маме, пока та не умерла. В действительности я даже не верю тому, что сейчас написал. Думаю, что хотел жениться на маме с самого раннего детства. Помню, как в возрасте тринадцати лет, поцеловав маму, вдруг почувствовал, как напряглось ее тело. Кажется, с тех пор я ее больше так никогда не целовал. Я, как и всякий другой человек, соприкоснулся с бессознательными силами семьи.

Другой вопрос, как понять эти силы. Не думаю, что тут поможет образование, не думаю, что их можно открыть методами следователя-детектива, не думаю, что можно до них добраться в теоретических поисках. Наверное, раз вы ощущаете эти силы, значит вы сумасшедший, и семья может сойти с ума вслед за вами. Вы вошли вглубь себя, и представляете возможность другим членам семьи войти вглубь себя и, может быть, перемениться.

Мы так много разговаривали об эдиповом треугольнике, что мое чувство протеста требует найти какие-то новые слова для описания взаимоотношений родителей и детей. Что помогает ребенку расти в атмосфере безопасности, любопытства к миру, этического ощущения ценностей? Самое основное назвать нетрудно: родители, каждый из которых психологически развелся и снова вступил в брак со своею семьей, в которой родился. Значит, мать и отец отделились от своей матери и отца, стали жить независимо, вернулись в свою семью и встретились с родными как взрослые, снова отделились и еще раз вернулись, обретя свободу принадлежать и свободу отделяться от своей семьи. Пережив такой развод и повторный брак со своей собственной семьей, они вступили в брак друг с другом, чтобы принадлежать к большей системе супружества. Незаметно для себя они решились начать эту идущую на протяжении всей жизни и предполагающую отношения двух цельных личностей психотерапию под названием брак. Если все это совершилось и потом, но не раньше, родился ребенок, он будет принадлежать к системе.

Жизнь ребенка вначале настолько связана с кормящей матерью, что никакой отец не может занять ее места. Вследствие данного процесса, который можно назвать биопсихологическим гипнозом, ребенку нужно много времени, чтобы понять, что грудь не является частью его тела и мама — не часть его тела, а затем он живет в уверенности, что именно с ним его мать, впервые с тех пор, как сама была маленькой, познала такую любовь, такую близость, такое единство, которое никогда ни с кем больше невозможно пережить.

Но в реальный мир отношений матери и ребенка вторгаются эдиповы фантазии. Я бы хотел представить несколько по-новому этот конфликт и добавить вот что. Отец может тоже по-матерински относиться к ребенку, а мать поддерживает его, радуется и соучаствует в этом. Тогда ребенка притягивают сами взаимоотношения : он теперь принадлежит скорее им, чем ей. Для этого ребенок должен чувствовать, что они важнее друг для друга, чем он для каждого из них. Возникают совершенно новые соотношения, поскольку связь ребенка с матерью и связь его с отцом становятся чем-то вроде игры: ребенок представляет себе понарошку (а мать играет с ним в эту игру, и отец играет), что его союз с одним из родителей есть союз взрослых людей. Тогда маленький мальчик становится воображаемым вторым мужем своей мамы, а девочка — второй женой папы, и они вдвоем как бы превращаются в родителей третьего взрослого в этом треугольнике роста.

Что еще более важно, после первых трех, четырех или пяти лет жизни ребенок может привязываться именно к этим взаимоотношениям. Его покой, безопасность, питание и поддержка исходят от команды, которую представляет или кто-то один из родителей, или они оба, возникающие из единства папы и мамы, из родительского «Мы». Именно то, что ребенок принадлежит системе, позволяет ему отойти от системы во внешний мир, быть путешественником, исследователем, первооткрывателем, творцом. Он может отправиться в поисках приключений к семье, живущей по соседству, может любить своего щенка или учителя. И все это имеет привкус игры — попытки выйти в общество, стоять на своих ногах, зная, что родители рады его отпустить. В то же время ребенок чувствует, что принадлежит родителям и может в любой момент вернуться в покой и безопасность. Он знает, что можно поиграть в освоение этого большого страшного мира, как можно поиграть с мамой и папой, и это не повредит отношениям между мамой и папой. Агония и экстаз брака соответствуют агонии и экстазу ребенка, уходящего все дальше и дальше от родителей в своем исследовании мира, но уверенного в том, что всегда можно вернуться, если встретишь опасность.

На этом фоне разворачивается динамика эдипова комплекса, но теперь агония и экстаз психологического инцеста становятся игрой: они не угрожают маме и ее миру, папе и его миру или союзу родителей. Интимные взаимоотношения папы, мамы и ребенка имеют совсем иную природу, чем папины или мамины отношения на работе, чем исследования ребенком внешнего мира, чем связи семьи с другими окружающими их семьями. Эдипов кошмар превращается в праздник благодаря оттенку игры. Игры, необходимой для обучения или для регрессии на службе эго или на службе семейного единства.