ПАРАДОКСАЛЬНЫЙ СОН: ПАРАДОКСЫ ПРИРОДЫ И ПАРАДОКСЫ НАУКИ

40 лет назад был открыт феномен парадоксального (быстрого) сна, сопровождающегося сновидениями. Его назвали парадоксальным, потому что выраженная активация мозга в этот период сна, сопоставимая с активацией мозга во время самого напряженного бодрствования парадоксальным образом сочеталась с максимальным расслаблением мышечной мускулатуры. Было быстро установлено, что и у человека, и у животных парадоксальный сон появляется со строгой периодичностью (у человека до 4–5 раз за ночь) и что мозг сопротивляется любой попытке искусственно предотвратить появление этого вида сна. За последние десятилетия наука о сне развивается экстенсивно, ежегодно растет число публикаций в журналах и монографиях (достигая сегодня уже 1500 в год), но одновременно растет число фактов, не получающих достаточного научного объяснения и, на первый взгляд, противоречащих друг другу. Парадоксальным образом ведущие исследователи стараются избегать обсуждения этих противоречий и как бы по молчаливому соглашению обходят их в своих публикациях. Этот заговор молчания становится опасен для дальнейшего развития науки, ибо, по большому счету, наука — это не реестр фактов, а их объяснение и сведение в определенную систему взглядов. Вот почему организационный комитет II Всемирного Конгресса по сну, состоявшегося в сентябре 1995 г. на Багамских островах, охотно принял предложение профессора В. Ковальзона организовать в рамках Конгресса специальное обсуждение "Парадоксы парадоксального сна". Мне и профессору М. Жуве — безоговорочно признанному лидеру мировой науки о сне — было предложено председательствовать на этом обсуждении, которое по составу участников было самым представительным на Конгрессе. В числе участников был президент Конгресса профессор А. Рехтшаффен, чей атлас по анализу структуры сна используется во всем мире; последние 10 лет профессор А. Рехтшаффен в своей знаменитой лаборатории в Чикаго проводил у животных депривацию (подавление) всего сна и парадоксального сна и обнаружил, что лишение парадоксального сна неизбежно приводит животных к гибели, если животное помещено на небольшую площадку, со всех сторон окруженную водой, и таким образом никакое активное поведение невозможно. В то же время конкретной причины гибели животных чикагской группе исследователей найти не удалось. Результаты эти тем более удивительны, что по данным профессора В. Ковальзона, полное лишение парадоксального сна, но осуществляемое не на водной площадке, а с помощью прямого раздражения мозга в условиях свободного поведения, не приводит ни к каким катастрофическим последствиям. Проблема становится еще более сложной, если учесть, что лишение парадоксального сна у больных депрессией не только не приводит к отрицательным результатам, но и очень часто способствует уменьшению депрессии. Разумеется, у больных никогда не проводят столь длительную депривацию парадоксального сна, как в экспериментах на животных, но в данном случае важна противоположная направленность тенденций: при лишении парадоксального сна по методу "водной площадки" есть тенденция к снижению резистентности и гибели, депривация по методу Ковальзона оказывается нейтральной, а лишение парадоксального сна и сновидений у депрессивных больных имеет даже лечебный эффект. Так нужен ли организму парадоксальный сон, всегда ли он нужен одинаково и если все-таки нужен, то зачем? В это противоречие вносят свою существенную лепту и данные по фило- и онтогенезу. Согласно классическим исследованиям, зачатки парадоксального сна появляются только у птиц, он отсутствует у более примитивных видов животных и достигает максимального развития у высших млекопитающих и человека. Следовательно, чем более высокое место занимает животное на иерархической лестнице интеллектуального развития, тем больше у него парадоксального сна. Но и здесь не обходится без парадоксов. Такое высокоразвитое животное, как дельфин, чей мозг по своим возможностям уступает только человеческому, либо совсем лишен парадоксального сна, либо имеет его в мизерных количествах. Это данные доктора Л. Мухаметова — еще одного участника совещания. Если дельфин обходится без парадоксального сна, значит, нет соответствия между уровнем развития мозга и потребностью в парадоксальном сне. К этому же выводу, на первый взгляд, подталкивают и данные онтогенеза: парадоксального сна особенно много вскоре после рождения ребенка, когда он занимает 40–50 % от всей длительности сна, а с возрастом его представленность уменьшается вдвое. Таким образом, динамика парадоксального сна в онтогенезе противоположна его динамике в филогенезе, что также требует объяснения. В обсуждении приняли участие профессора Р. Картрайт из Чикаго и один из лидеров бостонской группы исследователей Р. Гринберг. С именами этих ученых связаны пионерские исследования роли парадоксального сна в психической жизни человека. Они убедительно показали, что у здорового человека парадоксальный сон и связанные с ним сновидения обеспечивают адаптацию к эмоциональному стрессу, играют важную роль в механизмах психологической защиты, способствуют усвоению непривычной и травмирующей информации, противоречащей прошлому опыту. Согласно Р. Гринбергу, в сновидении происходит как бы приспособление "неудобной", конфликтной информации к привычным представлениям и установкам поведения, к сформировавшимся ранее механизмам психологической защиты. Эксперименты с депривацией парадоксального сна, проведенные в лабораториях этих ученых, подтвердили, что лишение этой фазы сна приводит к изменению всей иерархии психологической защиты, к усилению вытеснения, к психологической дезадаптации. Такое понимание функции парадоксального сна помогает объяснить повышенную потребность в этом типе сна при депрессии, проявляющуюся ранним появлением первого эпизода парадоксального сна (иногда — через несколько минут после засыпания вместо положенных 80-100 минут), а в ряде случаев — и увеличением его общего содержания в ночном сне. Однако такое представление о защитной функции парадоксального сна находится в очевидном противоречии с приведенными выше данными о терапевтическом действии его депривации при депрессии: если этот сон так важен для психологической адаптации и его потребность при депрессии повышена, то каким образом его подавление помогает освободиться от депрессии? Кроме того, из представлений об адаптивной функции парадоксального сна и сновидений при эмоциональном стрессе, казалось бы, однозначно следует, что в условиях стресса парадоксальный сон должен увеличиваться и адаптация возможна только при его увеличении. Экспериментальные исследования выявляют, однако, значительно более сложную картину: в некоторых случаях и у людей, и у животных стресс приводит к увеличению парадоксального сна, но в других случаях происходит его уменьшение, и притом с очень хорошим эффектом — благополучным преодолением стрессовой ситуации. Увеличение или уменьшение парадоксального сна не зависит от характера стресса — один и тот же стресс может вызвать у одних субъектов увеличение, а у других — уменьшение представленности парадоксального сна, и в результате в целом для группы эффект может выглядеть как нулевой. Какие же факторы определяют изменение сна в стрессе и как это изменение связано с функцией парадоксального сна? Вопрос остается открытым. Весьма сложна роль парадоксального сна в усвоении новой информации, в обучении и запоминании. С одной стороны, показано, что для запоминания материала, не находящегося в противоречии с прошлым опытом и не требующего творческого подхода, парадоксальный сон не играет существенной роли: он не увеличивается в процессе такого обучения и усвоение такой информации не страдает при его депривации. Для запоминания непривычной информации, к усвоению которой субъект исходно не готов, парадоксальный сон нужен: только после его увеличения наступает критический перелом в процессе обучения, а депривация не позволяет достичь существенных успехов. Но, с другой стороны, известно, что состояние творческого подъема в процессе решения задач, значимых для человека и требующих небанального подхода, нередко сопровождается уменьшением потребности в сне, его укорочением — и прежде всего за счет уменьшения длительности парадоксального сна. Стимуляторы центральной нервной системы, такие, как амфетамин, улучшают запоминание, способствуют обучению — и в то же время подавляют парадоксальный сон. Наконец, один из участников обсуждения, канадский психолог профессор К. Смит показал во многочисленных исследованиях, что увеличение парадоксального сна происходит не только в процессе обучения, до закрепления в памяти нового материала, но и через некоторое время после такого закрепления. Смысл этого увеличения остается не вполне понятным: если парадоксальный сон нужен для закрепления материала в памяти, то после завершения этого процесса потребность в парадоксальном сне должна снижаться. Наконец, еще один очень серьезный вопрос, обсуждавшийся на этом увлекательном заседании, — можно ли считать, что парадоксальный сон всегда выполняет одну и ту же фукцию? Нельзя ли говорить о качественных отличиях между функционально полноценным и функционально неполноценным парадоксальным сном? Я выдвинул эту гипотезу много лет назад на основании результатов моих исследований: оказалось, что у эмоционально высоко чувствительных, но здоровых людей парадоксальный сон насыщен яркими сновидениями; в стрессовой ситуации их становится больше и они становятся более яркими и необычными, и при этом сохраняется психическое здоровье. В то же время у больных психическими и психосоматическими заболеваниями, несмотря на их еще более выраженную, чем у здоровых, эмоциональную чувствительность и уязвимость, сновидений меньше, они менее красочны и подробны, бедны образами и событиями. Обеднению сновидений сопутствуют и физиологические изменения парадоксального сна: пульс во время этой стадии сна претерпевает менее выраженное учащение по сравнению со здоровыми, а электрическое сопротивление кожи снижается. Эти данные были подтверждены позднее в других лабораториях мира и, в частности, одним из участников обсуждения профессором Мендельсоном. Он показал также, что в процессе успешного лечения психически больных число отчетов о сновидениях увеличивается, что может свидетельствовать о восстановлении функциональных возможностей парадоксального сна.

В процессе обсуждения я высказал предположение, что представление о функционально полноценном и функционально неполноценном парадоксальном сне в сочетании с концепцией поисковой активности может помочь устранить многие из перечисленных противоречий. Я много писал о концепции поисковой активности в этой книге, поэтому лишь кратко повторю ее основные положения:

1. Поисковая активность — это активность, направленная на изменение ситуации (или изменение отношения к ней) без определенного прогноза результатов, но при постоянном их учете. Сам процесс поисковой активности независимо от результата повышает резистентность и стрессоустойчивость организма.

2. Отказ от поиска создает предпосылки для снижения стрессоустойчивости и развития заболеваний.

3. Быстрый (парадоксальный) сон способствует восстановлению поисковой активности (по крайней мере на уровне психической деятельности в сновидениях) и компенсирует состояние отказа от поиска.

4. Поведение в бодрствовании, включающее выраженную поисковую активность, снижает потребность организма в быстром сне, тогда как отказ от поиска повышает потребность организма в этой фазе сна.

Одним из очень сильных аргументов в пользу концепции являются результаты эксперимента видного американского физиолога, участника обсуждения, профессора А. Моррисона. Он показал, что когда в мозгу животного разрушают нейроны, ответственные за падение мышечного тонуса в парадоксальном сне, и в результате тонус не падает, то животное как бы участвует в своих сновидениях и совершает сложное поведение, которое, по мнению, Моррисона, точнее всего можно квалифицировать как исследовательскопоисковое. Рассмотрим, как вышеуказанная концепция может помочь в разрешении парадоксов.

I. При депривации парадоксального сна на маленькой площадке, окруженной водой, создаются условия, препятствующие активному поисковому поведению в бодрствовании, и одновременно животному нс позволяют скомпенсировать это состояние в парадоксальном сне. Действуют сразу два фактора: формируется состояние, повышающее потребность в парадоксальном сне, и не позволяют эту потребность удовлетворить. Хронический дефицит поисковой активности приводит к гибели животного.

В то же время депривация парадоксального сна методом стимуляции мозга в условиях свободного поведения не сопровождается повышенной потребностью в этой стадии сна (нет отказа от поиска) и поэтому нет фатального исхода.

II. У больных депрессией есть отказ от поиска и повышена потребность в парадоксальном сне. Но даже в тех случаях, когда парадоксальный сон увеличен, эта потребность не удовлетворяется, потому что парадоксальный сон качественно неполноценен. Более того, в сновидениях депрессивных больных часто господствуют сюжеты и настроения, соответствующие реакции капитуляции в бодрствовании, и это усиливает отказ от поиска. Устранение таких сновидений депривацией парадоксального сна или всего сна может оказать положительный эффект. Здесь надо учесть также еще одно обстоятельство: лишение сна — нелегкая и необычная задача для депрессивного больного, требующая от него значительной мобилизации. И сам факт того, что ему с этой задачей справиться удается (а перед большинством других жизненных задач он пасует), повышает его самооценку, его ощущение контроля над ситуацией и имеет положительный эффект.

III. Данные по фило- и онтогенезу не только не противоречат концепции, но и хорошо с ней согласуются. Парадоксальный сон должен впервые появляться на достаточно высокой ступени филогенетической лестницы, когда уже созрели мозговые механизмы поискового поведения и оно стало возможным. С другой стороны, ранние этапы онтогенеза высокоразвитых животных характеризуются беспомощностью, зависимостью от родителя, на этих этапах легко формируется и закрепляется отказ от поиска, так что особенно необходим механизм, компенсирующий это состояние. Крайне интересны в этой связи данные об отсутствии парадоксального сна у дельфина. Это животное постоянно находится в активном движении, активно следит за средой и взаимодействует с ней. Даже спит он всегда только одним полушарием, а другое бодрствует и руководит активным поведением. При такой круглосуточной поисковой активности просто нет необходимости в быстром сне. Если же дельфин лишается возможности активной жизни и не устанавливается активная дружба с экспериментатором, он быстро погибает, ибо лишен защитных механизмов, компенсирующих отказ от поиска.

IV. Изменение сна в условиях стресса определяется характером поведения субъекта в стрессовой ситуации. Если это поведение характеризуется доминированием поисковой активности, даже если она сопровождается неприятными эмоциональными переживаниями, потребность в парадоксальном сне снижается, его доля в ночном сне уменьшается безо всякого ущерба для здоровья. Если же поведение отражает отказ от поиска, потребность в парадоксальном сне растет, но в зависимости от адаптивных возможностей субъекта эта потребность может удовлетворяться или нет. В первом случае увеличивается длительность парадоксального сна и его насыщенность сновидениями, в которых субъект ведет себя активно. Во втором случае длительность парадоксального сна может даже уменьшиться, а если она увеличена, то насыщенность этого сна сновидениями недостаточна и позиция субъекта в сновидении пассивна.

Состояние отказа от поиска тормозит все психические функции: память, творческую активность и т. п. Между тем при столкновении с новыми и необычными обстоятельствами и задачами риск возникновения отказа от поиска весьма велик. Поэтому парадоксальный сон, устраняющий это состояние, может влиять на память не прямо, а опосредованно, устраняя препятствия в виде отказа от поиска именно в процессе обучения сложным задачам. Какова роль парадоксального сна на более поздних этапах закрепления информации, еще предстоит выяснить, но и в этой сфере данные не противоречат концепции поисковой активности.

Решение парадоксов, предлагаемых природой, — задача увлекательная и благодарная, стимулирующая поисковую активность. А вот решение психологических парадоксов, связанных с позицией ученых, — задача куда более сложная. Как объяснить, почему виднейшие специалисты систематически уклоняются от открытого обсуждения самых насущных и острых проблем в науке, которой отдали всю свою жизнь, и ведут себя так, как будто бы никаких противоречий не существует и никаких подходов к решению этих противоречий не предложено? Должен с сожалением констатировать, что и на этом уникальном заседании на Багамских островах, где удалось собрать за одним столом всех, определяющих современное лицо науки о сне, открытого и острого диалога не получилось, несмотря на все мои старания. Может быть, ответом на этот вопрос может служить реплика профессора Фогеля, впервые предложившего депривацию быстрого сна для лечения депрессии. На одном из заседаний Конгресса, где он председательствовал, я спросил присутствующих: "А что, парадоксальный сон, выполняющий важную приспособительную функцию у здоровых людей и животных, — это тот же самый парадоксальный сон, лишение которого помогает при депрессии?" Вопрос повис в воздухе, заседание закрыли, и проходя мимо меня, профессор Фогель шепнул мне: "Никому не рассказывайте, но этот вопрос не дает мне спать не один год". Может быть, если бы уважаемый профессор и другие участники Конгресса открыто, а не в кулуарах, и без опасений за свой престиж обсудили все сомнения и "проклятые" нерешенные вопросы, это помогло бы им избавиться от бессонницы.

Оглавление