|
||||
|
|
Начальная трудность
Норман сидел у меня в приемной и плакал. Позже я узнал, что он находился там почти целый час, ожидая, пока я приглашу его в кабинет. Секретарь принесла ему чашку чая. Его руки тряслись, и часть содержимого чашки попала ему на брюки. Я пригласил его войти, он сел в глубокое кожаное кресло и затих. Это была наша первая сессия. Его нельзя было назвать самым странным пациентом за все пятнадцать лет моей аналитической практики. Но, с другой стороны, этот случай нельзя было считать и обычным. У Нормана были длинные волосы; усы и борода его были аккуратно пострижены. Наверное, ему было лет под сорок, но выглядел он лет на десять моложе. Однако спокойствие ему изменило. Его глаза распухли и покраснели. — Простите, что я плачу, — сказал он, шмыгнув носом, — я стал плакать, когда сел в автобус. С тех пор никак не могу остановиться и не знаю, почему. Я пришел раньше, потому что больше некуда было идти. Я промолчал. — Я очень несчастлив, — сказал он. — Несколько дней назад я проснулся, плача, и с тех пор с трудом могу остановиться. Я буду очень рад, если вы сможете понять, что со мной происходит. Я не знаю, во что теперь можно верить. Я совсем запутался. Иногда мне кажется, что лучше было бы умереть. Я не знаю, что делать. У него с собой была кожаная папка. Он открыл ее и вынул оттуда тетрадь. — Я действительно жил прекрасно; у меня была семья: жена и двое детей. В них заключается весь смысл моей жизни. Если бы не они, меня бы давно уже не было на свете. Норман снова заплакал. — Происходит полный распад моей личности, — сказал он. Шесть лет мы жили очень счастливо. Я любил жену и не мог себе представить, что могу от нее уйти. — Норман пожал плечами. — Правдa, у меня были другие женщины, но эти связи для меня ничего не значили. Без своей семьи я не мог жить. — Он вызывающе посмотрел на меня. — Я сюда пришел не из-за них. Проблема заключается по мне. У меня прекрасные дети. Моя жена — лучшая в мире мать. Она любит меня и никогда меня не бросит, я точно это знаю. Какое то время мы сидели в молчании. Я смотрел на него. Он смотрел па стену перед собой. Я прикидывал, как можно было бы работать с этим мужчиной. Он был погружен в свои иллюзии. — По моему, все это началось года два назад, когда жена мне сказала, что ей не нравится заниматься со мной любовью. Он шмыгнул носом. — Я совершенно не понимал, почему, — сказал он. — Наверное, это не совсем так. Мне кажется, я понимал, что она потеряла к этому интерес примерно через год после начала нашей супружеской жизни. Но, узнав это от нее, я был страшно поражен. Тогда я был в Детройте, чтобы закрыть там свой бизнес. Я позвонил домой из отеля — хотел поговорить с ней и с детьми. Я очень любил с ними разговаривать. Я был с девушкой, сейчас даже не помню, как ее звали. Жена сказала: «Пожалуйста, приезжай домой, нам надо поговорить». — «О чем?» — спросил я. — «О сексе, — сказала она, — у нас с тобой его нет». Она заплакала, я тоже заплакал. Я все бросил и сразу же вылетел домой. Норман заглянул к себе в тетрадь. — С тех пор больше не было ничего подобного. Мы говорили на эту тему, но в общем-то сказать было нечего. Я перестал встречаться с другими женщинами (не считая, правда, стюардессы и официантки в Цинциннати) и прочел несколько книг о технике секса. Это ничего не изменило. Но она никогда не отказывалась заниматься со мной сексом. Не отказывалась и не отказывается. Она всегда меня принимала. Но это не доставляло ей наслаждения. Он шмыгнул носом. — Я могу с этим жить. Это нелегко, но я смог бы справиться. Мы одинаково думаем, мы все делаем вместе. Я знаю, секс не так уж важен. Мы — прекрасная пара, и все нам завидуют. Он посмотрел на меня даже с некоторой гордостью. — Но примерно год назад она стала встречаться с другим мужчиной. Он — великий человек, художник. Борис и его жена несколько лет были нашими друзьями. Мы вместе играли в бридж. Я чувствовал, что между ними что-то есть, но жена сказала, что это только мои фантазии. Затем я нашел несколько любовных писем, — но не мог ей об этом сказать, так как она пришла бы и ярость, узнав, что я рылся в ее вещах. Вместе с тем я верю, что она имеет право получать какое-то удовольствие. Конечно, я ревную, но это моя проблема. Я знаю, что нашей совместной жизни ничто не угрожает. Я сделал бы все что угодно, чтобы поправить нашу жизнь. По его лицу потекли слезы. Он не обращал на них никакого внимания. — Несколько месяцев я за ними следил. Прятался в кустах, подслушивал их телефонные разговоры. Мне действительно очень стыдно за это, но я ничего не могу сделать. Представляя их вместе, я постоянно чувствую узел у себя в желудке. При всем ее нежелании заниматься со мной любовью, я просто не мог себе представить, что у нее может быть кто-то другой. Именно поэтому я пришел к вам. Я не могу с этим смириться. Я не хочу быть таким собственником. Со мной происходит что-то неладное. Он достал несколько фотографий. — Это моя жена Нэнси с детьми: это Ян — ему пять с половиной, а это Дженнифер — ей четыре года; вот вся наша семья. У меня прекрасная работа, но я не могу много работать допоздна. Когда я чувствую, что очень устал, то спускаюсь в подвал и курю травку. Я думаю о том, как все перевернулось, как мы были счастливы. Иногда это помогает, иногда начинаю чувствовать себя еще хуже. — Как вы меня нашли? — спросил я. — Почему вы пришли к юнгианскому аналитику? — К кому? — К юнгианскому аналитику. Норман вытер глаза. — Мне порекомендовал к вам обратиться мой друг. Он смотрел на меня с огромной грустью. — Я нахожусь в депрессии, у меня нарушения сна. Я не могу есть и ощущаю полное бессилие. Так что же, по-вашему, мне нужно делать? * * *Я не знал, что нужно делать Норману, но был рад его приходу по своим, эгоистическим причинам. Моя жизнь и практика превратились в рутину. Я с трудом мог вспомнить то полное отчаяние, которое двадцать лет назад привело меня к юнгианскому анализу. Время от времени Норман напоминал мне мое собственное прошлое и процесс, который привел к тому, что я стал юнгианским аналитиком. Это было время, когда самоубийство казалось мне очень привлекательной альтернативой по сравнению с жизнью, которой я жил. Норман испытывал адские муки. Он чувствовал себя совершенно разбитым. У него были все симптомы, характерные для кризиса среднего возраста: тревога, депрессия, жалость к себе и вина; он потерял аппетит и страдал бессонницей; он ощущал полный упадок сил и пребывал в полном смятении. В пользу Нормана говорило только одно: он осознавал, что у него существуют проблемы. Безусловно, он еще не понимал ни сущности этих проблем, ни их глубины, но было совершенно ясно: он уже дошел до предела. Фактически Норман был потенциальным кандидатом на анализ, ибо жизнь уже поставила его на колени. У Нормана с женой сформировались симбиотические отношения, в которых каждый из них мог запутаться, но не мог их разорвать. Семья для него была всем; без нее он не мог бы существоватъ. Норман чувствовал, что жена его отвергает, и ничего не мог с этим сделать; но, испытывая такие страдания, он не представлял себе, как сможет без нее жить. Он не мог правильно оценить создавшуюся ситуацию, ибо при первой же мысли о том, что происходит, его переполняли эмоции. Передо мной был мужчина, у которого вся жизнь пошла под откос; он страдал от расщепления, возникшего между его головой и его сердцем. С точки зрения развития невроза, о котором говорилось во введении, либидо Нормана не могло участвовать в прогрессии. Любые действия требовали от него страшных усилий. Окружающая его обстановка изменилась, но он не мог к ней приспособиться. Он перестал чувствовать и не мог ясно мыслить. Его энергия подверглась регрессии и оживила детские фантазии потерянного им рая — теплое чувственное отношение к жене. Чтобы его восстановить, он очень хотел измениться. У Нормана развивался внутренний конфликт. Он еще не осознавал этого, но иначе не плакал бы несколько дней подряд, а потом не пришел бы ко мне. Но в этот момент актуализировались все его защиты, чтобы не допустить до его сознания, что закончились та жизнь, которой он жил до сих пор. Он хотел только «исправить свою жизнь», то есть обратить время вспять, чтобы вновь почувствовать, что его любят. Норман заплатил приличную сумму, чтобы попасть ко мне на прием. Он хотел получить помощь. Ему нужно было решить свои проблемы, и он действительно верил в то, что я могу ему помочь. Но если бы я знал, что следует делать Норману, я был бы Богом. К счастью, такая степень инфляции уже не вызывает у меня удовольствия. Я слушал Нормана и ничего ему не отвечал. Я видел его слезы. Я слышал, как ему больно. Я ему не сочувствовал, но нельзя сказать, что при этом я был совершенно бесчувственным. Тот эмоциональный хаос, который исходил из него, производил на меня особое воздействие. С одной стороны, я сохранял холодность; с другой — я ощутил, что у меня в желудке появился узел, который все время увеличивался. У меня стал возрастать интерес к Норману. Мы с ним были братья по крови. Его ситуация не была похожа на ситуацию, в которой оказался я в его возрасте, но наши психологические состояния не слишком отличались друг от друга. Двадцать лет назад мне удалось сделать так, чтобы меня увидели и услышали. В то время я разделял общее убеждение, что анализ — это такое лечение, в процессе которого у человека возникает озарение, которое его исцеляет. У многих людей такая иллюзия сохраняется до сих пор. Она сохранилась с самого зарождения психоанализа, когда считалось, что содержание бессознательного составляет только вытесненный материал, и если добиться облегчения эмоционального переживания (отреагирования эмоций) и его осознания, то человек станет более счастливым, чем раньше. Увы, бессознательное оказывается неистощимым. Мы, как пловцы, можем скользить по волнам океана, и всегда из глубин на его поверхность поднимается что-то новое. В жизни, как в психике: мы постоянно сталкиваемся с необходимостью адаптации к новым обстоятельствам. Я знал, что установка Нормана не соответствует ситуации, сложившейся у него в семье. Я не стал говорить ему об этом, ибо он просто не мог понять, о чем идет речь. Он должен осознать ее сам; она должна вырасти у него, как роза на грядке репы. Он дол жен страдать, пока не разовьет в себе эту установку или пока она не прорвется из него фонтаном, как нефть из скважины. Эта установка лучше будет соответствовать ему — такому, какой он есть, и такой жизни, которая существует в его представлении. Его страдания — следствие его бессознательного внутреннего конфликта. Я знаю, что любое решение — это плод мучительных страданий; оно свидетельствует о том, в какой степени жизнь человека стано вится невыносимой. Но одних страданий недостаточно: человеку нужно захотеть научиться как-то с ними справляться. Я ничего не сказал Норману, чтобы облегчить его боль, ибо в тот момент он пребывал в таком состоянии, в котором и должен был находиться. Он чувствовал себя совершенно убитым, но мог осознавать, что с ним происходит. Даже если бы у меня была магическая сила, позволявшая избавить Нормана от его проблем, я все равно не стал бы ничего делать. Любой конфликт констеллирует проблему противоположностей. В самом широком смысле к «противоположностям» относятся Эго и бессознательное. Это действительно так, независимо от того, признает человек, что его конфликт является внутренним, или нет, ибо конфликты с другими людьми, особенно со своим спутником или спутницей, по существу, являются внешним выражением его бессознательного внутреннего разлада. Но так как этот разлад остается бессознательным, он отыгрывается в виде конфликтов с окружающими. Этот механизм называется проекцией; подробно он обсуждается ниже, в главе 3. А здесь мы рассмотрим подробнее психологию конфликта. Независимо от содержания сознательной установки, в бессознательном существует противоположная ей установка. Извлечь ее на поверхность сознания совершенно невозможно. Если мы все же попытаемся это сделать, то почувствуем очень сильное сопротивление. Именно поэтому во время открытого конфликта процесс анализа не может быть эффективным. Пока внешняя жизнь протекает относительно гладко, нет никакой необходимости обращаться к бессознательному. Как только безмятежное существование прекращается, мы автоматически сталкиваемся с этой скрытой частью нашей психики. Классическая конфликтная ситуация позволяет человеку опробовать несколько разных способов поведения. Теоретически может быть много вариантов. Практически в конфликте могут реализоваться два способа поведения, каждый из которых имеет свои последствия. Самыми болезненными конфликтами, наверное, являются те, которые связаны с чувством долга или выбором между безопасностью и свободой. Такие конфликты создают сильное внутреннее напряжение. Пока они остаются бессознательными, это напряжение проявляется в виде физиологических симптомов, прежде всего и области желудка, спины и шеи. С другой стороны, во время осознанного конфликта человек испытывает моральное или этическое напряжение. На тот момент проблема Нормана сконцентрировалась в области желудка. Конфликт — это явный признак невроза, но он не обязательно может быть только невротическим. Разумеется, в жизни часто происходит столкновение противоречивых убеждений, несовместимых желаний и влечений. Появляется необходимость принимать решение. В какой-то мере конфликтность даже желательна, ибо без определенного уровня напряжения между Эго и бессознательным прекращается течение потока жизненной энергии. Конфликт становится невротическим, только когда он встраивается в поведенческий паттерн человека и оказывает на него воздействие. Когда у меня возникал внутренний конфликт, мне помогала такая фантазия: где-то есть огромная книга всей человеческой мудрости под названием «Что надо делать». В ней существуют заранее известные решения всех жизненных проблем. Как только у вас появляется затруднение, вы сразу открываете эту книгу и поступаете так, как там сказано. Такая фантазия порождается отцовским комплексом. Если бы такая книга действительно была, у меня бы отпала необходимость думать самостоятельно. Я просто поступал бы так, как предписано традицией. На самом деле все серьезные проблемы имеют только индивидуальное решение. Многие незначительные конфликты доступны рассудку; они приводят к решению, которое с точки зрения логики является удовлетворительным. Серьезные конфликты устранить не так просто; фактически они очень часто возникают вследствие односторонней рациональной установки, а потому можно скорее ожидать их продолжения, чем только логического решения. Где это получается, уместно задаться вопросом: «А что я действительно хочу?» Этот вопрос способствует констелляции функции чувствования, — которая имеет оценивающий характер, — ибо серьезный конфликт обязательно означает существенное расхождение между мышлением и чувствованием. Если чувство бессознательно включается в конфликт, это следует осознать. То же самое можно сказать о мышлении. Особый вклад Юнга в психологию конфликта заключается в следующем: он утверждал, что если человек может выдерживать напряжение, существующее между конфликтующими противоположностями, то в его психике происходят некие важные изменения, способствующие разрешению конфликта. Внешние обстоятельства фактически могут не изменяться, но сам человек существенно меняется. Это изменение, иррациональное и, по существу, непредвиденное, внешне выражается в новой установке по отношению и к себе, и к другим; энергия, которая была заблокирована и вызывала ощущение нерешительности, теперь высвобождается, так как появилась возможность для ее поступательного движения. Юнг назвал этот процесс трансцендентной функцией, так как все происходящее оказывается над конфликтом противоположностей, за его пределами. Это состояние можно сравнить с состоянием человека, находящсгося на вершине горы, когда внизу бушует шторм. Этот шторм может продолжаться, но вы оказываетесь вне его досягаемости; в какой-то мере вы становитесь более объективным и не вовлеченным эмоционально. Тогда наступает ощущение умиротворения. Этот процесс требует спокойствия и силы Эго, иначе не удастся сдержать напряжение и принятое решение будет продиктовано отчаянием — лишь бы избавиться от напряжения. К сожалению, это ничего не изменит, ибо, если человек преждевременно принимает решение, потому что не может достаточно долго выдерживать напряжение, то возникает другая возможность выбора, которая ранее была отвергнута, причем этот вариант становится более предпочтительным, и человек снова попадает прямо в пламя конфликта. Норман «превратился в грязь» — в мутную, бесформенную лужу. О чем говорить, если человек не может выдержать напряжении? Если есть выбор между двумя исключающими друг друга решениями, психологически это указывает на присутствие внутри человека двух разных субличностей. Их можно считать образами разных сторон личности, а более формально — воплощением комплексов. Наличие комплексов — явление нормальное; они существуют у любого человека; без них он не может жить, ибо комплексы это материал, из которого состоит каждая личность, как молекулы и атомы являются невидимыми компонентами всех физических объектов. Мы не можем избавиться от своих комплексов. Все, что можно сделать, — осознать их воздействие и их отношение к нашим сознательным намерениям. Если мы их осознаем, они теряют над нами свою власть. Они не исчезают навсегда, но с течением времени их воздействие может стать слабее. Впервые придя на анализ, я ничего не знал о комплексах. Это слово я обычно слышал в уничижительном смысле, но все же не понимал, что оно значит. Я кое-что читал об эдиповом комплексе, который, по-моему, имел какое-то отношение к убийству отца и обладанию матерью. Несколько месяцев спустя, после внимательного чтения Юнга, я получил прекрасное представление о комплексах. Я узнал о том, что, по существу, это «окрашенные чувством идеи», которые целые годы накапливаются вблизи определенных образов например, «матери» и «отца». Кроме того, я узнал, что у них есть архетипическое ядро: под эмоциональными ассоциациями, связанными, например, с родной матерью, находится архетип матери коллективный образ заботы и безопасности, с одной стороны (позитивная, добрая мать), и образ поглощающей власти и обладания — с другой (негативная, злая мать). Но я все еще не мог осознать связь между комплексами и своей жизнью и узнать, что нужно делать, оказавшись в полном отчаянии. Когда я учился в Институте Юнга в Цюрихе, чтобы стать юнгианским аналитиком, нам было необходимо пройти вербально-ассоциативный эксперимент. Этот «тест» был разработан Юнгом, чтобы показать, как воздействие бессознательного искажает работу сознания. Это был список, состоящий из тысячи стимульных слов, на которые следовало ответить первое, что приходит в голову. Человек, который проводил эксперимент, секундомером измерял время запаздывания ответа (время отклика).
И так далее. Затем вы второй раз даете ответы на слова-стимулы, отмечая разные реакции на одни и те же стимулы. В конечном счете вас просят прокомментировать те свои ответы, время реакции которых превосходило среднее время ответа, а также чисто механические ответы или разные ассоциации на один и тот же стимул. Все перечисленное выше и кое-что еще интервьюер обозначает как «признаки комплекса». Этот эксперимент вызывает очень сильное просветление. К тому же он «опускает вас на землю». Мне пришлось убедиться, что я сам себе не хозяин, что комплексы не только реальны — они живут во мне и являются совершенно автономными, независимыми от моей воли. Я осознал, что они могут воздействовать на мою память, на мои мысли, на мое настроение и на мое поведение. Я не был свободным, чтобы быть самим собой: находясь во власти комплекса, я был уже не «Я». Фрейд называл сновидения королевской дорогой (via regia) к бессознательному; Юнг показал, что королевская дорога к бессознательному оказывается довольно сложной, включая в себя и сны, И симптомы. Как только возникает сильная эмоция — любовь, ненависть, грусть или наслаждение, — ее появление свидетельствует об активизации комплекса. Находясь в состоянии эмоционального возбуждения, мы не можем ясно мыслить и с трудом осознаем свои чувства. Мы говорим и действуем, находясь под воздействием комплекса, и когда это воздействие прекращается, мы начинаем размышлять, что нас так увлекло. Без комплексов жизнь была бы очень унылой — это правда. Но они истощают нашу энергию. Вместо обоснованных суждений и соответствующей чувственной реакции возникает пустота. Комплексы наполняют эту пустоту желчностью, обидой, раздражением, жалостью к себе, тревогой, страхом и виной. Пока мы остаемся во власти бессознательного, мы склонны к подавлению эмоций и одержимости эмоциями, побуждаемые тем или иным комплексом. Именно такая ситуация характерна для невроза. Конечно же, Норман был закомплексован. Иначе у него не возник бы внутренний конфликт и он не испытывал бы душевной боли. Что-то — или кто-то, если мы все же полагаем, что комплексы имеют образное представление, — мешает нам принимать решение, которое изменило бы ситуацию и восстановило состояние умиротворения. Какой именно комплекс воздействовал на Нормана? Я точно не знаю, но знать точно, в каком он находится плену, не мое, а его дело. Регрессия энергии привела к активизации целой совокупности комплексов. Чтобы отделить один комплекс от другого, Норману могут потребоваться годы. С другой стороны, я мог бы с полной уверенностью утверждать, что здесь не обошлось без активного воздействия материнского комплекса. Иначе я не достиг бы своих результатов. Норман был так глубоко погружен в мир иллюзий и проекций, что я сопоставлял его с образом Тезея в лабиринте царя Мидаса. Где же тот клубок и та спасительная нить Ариадны, которая поможет ему выбраться на поверхность? Что представляет собой задача, которую Норман не будет решать или просто не может решить? В это время Норман, наверное, уже третий раз рассказывал мне о том, как много для него значит его семья. Его стремление сохранить брак оставалось непоколебимым. Я не стал лишать его этой уверенности. Несмотря на свое донжуанство, Норман считал себя семейным мужчиной и ответственным отцом. На жизнь так, как он ее понимал, — он тратил огромную энергию. Хотя Норман ужасно себя чувствовал, он страшно боялся потерять жену и детей. Он просто не представлял себе, как будет без них жить. Норман считал, что является неотъемлемой частью своей семьи, ибо его семья была его персоной. Жена Нормана имела внебрачную связь с другим мужчиной, но ему пришлось с этим смириться, так как он был человеком цивилизованным и рациональным. Такой была его персона. Он не должен был сознательно возмущаться поведением жены, ибо ей требовалось то, что он не мог ей дать. Это тоже была его персона. Он не мог бросить жену и детей из-за такой малости, как сексуальная несовместимость. Много лет тому назад, перед тем, как пройти анализ, я оказался в плену образа «писателя-борца». Это была моя персона, мое представление о себе и мой способ преподнести себя окружающим. Без такого образа себя я не представлял свою жизнь. Точнее, без этого образа меня просто не существовало. А потому в течение нескольких лет я укрывался в тени сада с пишущей машинкой, отождествляя себя со всеми известными писателями-борцами. Я был очень разочарован, что никто не хотел печатать то, что я писал, но вместе с тем внутренне ликовал, предвидя тот день, когда стану литературным открытием. Со временем я потерял эту персону, зато мне навсегда запомнилось чувство, которое она вызывает. Согласно описанию Юнга, персона — это один из аспектов коллективной психики, то есть в ней не содержится ничего личного. Она может ощущаться индивидуально — как-то особенно и уникально — но, например, определение «писатель-борец», так же, как «отец», «учитель» и «врач», с одной стороны, просто выражение социальной идентичности, а с другой — идеальный образ. Эти образы не характеризуют конкретную личность; они позволяют отличить одного врача, отца или учителя от другого. Любой персоне соответствуют характерные черты и поведенческие паттерны, а также коллективные представления о способах ее искреннего выражения; например, писатель-борец — это серьезный мыслитель, достойный общественного признания; учитель это авторитетный человек, который делится с другими своими знаниям и; врач — это мудрец, посвященный в скрытые тайны человеческого тела; пастор — морально безупречный человек, близкий к Носу; мать любит своих детей, ради них она должна пожертвовать своей жизнью; бухгалтер — это человек, который виртуозно оперирует цифрами, но при этом совершенно лишен эмоций, и т. д. Именно поэтому мы испытываем потрясение, читая об учителе, обвиняемом в насилии над учеником, о враче-наркомане, о пасторе-алкоголике, о матери, бросившей своего ребенка, и бухгалтере который занимается финансовыми махинациями, чтобы Заплатить долги. И случае Нормана семейный мужчина не должен был бросать свою семью. Развитие коллективно приемлемой персоны всегда включает в себя компромисс между тем, кем себя считаем мы, и тем, какие в отношении нас существуют социальные ожидания, включая некоторую долю мужества и поведения, безопасного для окружающих. В понятии персоны нет никакой внутренней лжи. Изначально это слово означало маску, которую надевали актеры, чтобы обозначить исполняемую ими роль. На этом уровне она является ценной с точки зрения общения с другими людьми. Кроме того, она бывает полезной в качестве защитного покрова. Близкие друзья могут знать нашу истинную сущность; все остальные знают лишь то, что мы считаем нужным им показать. Действительно, без внешнего защитного покрова мы оказываемся слишком ранимы. Только глупые и наивные люди пытаются пройти через жизненные испытания, не имея персоны. Тем не менее нам приходится сбрасывать свою персону, если она нам не подходит. Прежде всего это относится к близким отношениям. Между мной, юнгианским аналитиком, и тем, кто я такой мне аналитической практики, есть разница. Искусство кардиохирурга мало утешает отвергнутую им супругу. Знание учителем учебного процесса не производит впечатления на его сына-подростка, который хочет взять машину отца. Мудрый проповедник дома расстается со своим нагрудным крестом и своей риторикой, проявляя к жене любовь и ласку. Наделяя нас привлекательной персоной, внешний мир подталкивает нас к тому, чтобы идентифицироваться с ней. Деньги, почет и власть достаются тем, кто умеет казаться людям целеустремленным и хорошо соответствует социальной роли. Не удивительно, что мы склонны забывать об отличии существующей у нас идентичности от той, к которой мы стремимся, то есть от нашей социальной функции. Поэтому из очень полезного и удобного средства адаптации персона легко превращается в ловушку. Но одно дело — понимать это и совершенно другое — как-то с этим справляться. На этот счет есть прекрасное высказывание поэта Райнера Марии Рильке: «Да, мы спохватываемся, что не знаем роли, мы ищем зеркала, чтобы стереть грим, смыть фальшь, стать собою. Но где-то налипло забытое притворство. Чуть-чуть чересчур вскинуты брови, невольно искривлен рот. Так и носит нас по свету — посмешища, ни то ни се: не в жизни, не на подмостках». Идентификация с социальной ролью часто становится причиной кризиса среднего возраста, ибо она препятствует адаптации человека к конкретной ситуации, выходящей за ограничения, предписанные социальной ролью. Кто я такой без маски? Есть ли кто-то у меня внутри? Я выдающийся и уважаемый член сообщества. Но тогда почему мою жену интересует кто-то другой? Разве это справедливо? Чтобы сохранить социальную идентичность, человек не может уйти от себя, не ощущая никаких последствий. Последствия могут быть следующие: он теряет представление о том, кто он такой без своей защитной оболочки; его реакции предопределяются социальными ожиданиями (он действует и чувствует в соответствии с тем, что «должна» делать, думать и чувствовать его персона; близкие жалуются на его отчуждение и тяжелую «высокомерную» манеру общаться и, самое главное, он не представляет, как можно жить иначе. Норман и его жена имели общую персону. По-моему, ее ощущение их семейной жизни было очень похоже на ощущение Нормана, включая чувство разочарования. Но они были «счастливой» семейной парой. Независимо от того, что происходило между ними, их отношение к внешнему миру всегда было общим. Отношения между супругами вызывали у друзей зависть. Другие семейные пары ссорились между собой и в конечном счете их брак распадался. Но это не касалось отношений между Норманом и Нэнси. Их брак был незыблемым. По существу, так оно и было. Норман встречался с многими женщинами, которые были для него сексуально привлекательны, а он сексуально привлекал их, постоянно испытывая чувство вины. Но он не влюблялся в других женщин, так как энергетически был связан с женой. Это очевидно. Испытывая сексуальное влечение, он мог лечь в постель с другой женщиной, но не мог ее полюбить. Поток его энергии был направлен в сторону жены. Что бы ни происходило у него с другими женщинами, что бы они ни говорили и ни делали, это не ослабляло его привязанности к жене. При таком поведении он обладал иммунитетом к любому воздействию на него других женщин. Такова власть материнского комплекса. У Нормана она проявлялась как потребность в безопасности и страх перед неизвестностью. Перед тем, как вступить в связь с другими женщинами, он никогда не скрывал от них, что женат. Caveat emptor* Таким образом, он никогда не брал на себя ответственность за свои поступки и всегда старался избегать продолжительных связей. Впечатление, которое производит его поведение, было закрыто от его сознания. Его левая рука не знала о том, что делает правая. Развивавшийся у Нормана внутренний конфликт фактически был конфликтом между мужчиной, для которого семья — это все (что соответствует общей персоне, развившейся у него и его жены), и другим человеком, находящимся внутри него, беззаботным Дон Жуаном, готовым умереть и отправиться в ад, только чтобы быть свободным. Последний образ — это постоянное содержание тени Нормана. Эго Норманна очаровано его женой; его тень должна гоняться за курочками. Такой оказывается ситуация с точки зрения психологии. У Нормана накопилось столько энергии, не нашедшей выхода, что он полностью созрел для взрыва. Я попрощался с Норманом и согласился встретиться с ним на следующей неделе. Он облегченно вздохнул, шмыгнул носом и ушел. Примечания:1 * Здесь я специально оставил вариант оригинала, чтобы читатель мог убедиться в наличии разных форм ответа: так, в первом и четвертом стимуле ответ мог быть продиктован не (только) смыслом, но и созвучной рифмой (отсутствующей в переводе на русский язык), тогда как во втором и третьем стимуле явно прослеживаются смысловые ассоциации. — Прим. перев. |
|
||
|
Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх |
||||
|
|
||||
