Поэзия лозунга

Общие выборы — всегда подведение итогов. Мысленно мы оцениваем утраты и успехи целого периода. Эти выборы совпали с десятилетием открытой работы по слому советского образа жизни и «возвращению» России в цивилизацию. Это — огромное культурное преобразование. Что сломано? Что осталось? Как нам жить в надломе — во что превращаться? Кто нас ведет и способен ли он вести?

В 1985 г. не только рычагами власти, но и умами людей овладела особая, сложная по составу группа, которая представляла собой целое культурное течение, субкультуру советского общества — условно их называют «демократы». За эти годы сменилось, как в хоккее, несколько бригад демократов, еще две-три бригады готовится, хотя новых кадров почти не появляется — латают и перекрашивают старых. Давайте на минуту забудем о воровстве и поговорим о «культуре демократов».

Иногда они называют себя «западники», но это чушь — никакой духовной и интеллектуальной связи с Тургеневым и Салтыковым-Щедриным или Вл.Соловьевым у них нет. Генетически, как культурное явление, они прямо связаны с троцкизмом как стержнем оппозиции «почвенному большевизму». Главный их общий признак — евроцентризм, отрицание самой российской цивилизации. Троцкий выступал под знаменем мировой пролетарской революции, для которой отсталая, крестьянская Россия была бы лишь дровами глобального костра. Сегодня его внучата выступают под знаменем неолиберализма — крайней, фанатичной буржуазной идеологии. И для них Россия — сырьевая площадка Запада, а русские, мешающие ее расчистке — пеньки, которые надо выкорчевать. Это пострашнее Троцкого, ибо дрова — все-таки некоторая ценность, и их зря не уничтожают. Но разница с точки зрения судьбы России несущественна.

Троцкизм натолкнулся на сильный державный инстинкт основной массы партии и всего народа и потерпел поражение, да так, что тот кровавый конфликт всем нам дорого стоил — и тогда, и сейчас. Сегодня реваншисты как бы считают себя вправе применить к нам любые жестокости. Их русофобия и небывалая мстительность замешана на крови их отцов, которую пустил Сталин. За каждую ту каплю из нас теперь выпускают ведра.

Кем же были демократы в годы перестройки, почему овладели умами и каково их состояние сегодня? Нам важно знать это, чтобы предвидеть сценарии будущего. Думаю, главный вывод печален, и мы должны принять его без всякого злорадства. Как культурное течение, демократы поразительно быстро деградировали. Сегодня мы видим не просто упадок, но зрелище распада, что-то тлетворное. Ничего хорошего в этом нет — даже в качестве противника лучше иметь что-то здоровое, с потенциалом развития.

Не стоит излагать этот процесс в терминах классовой борьбы, уж тут-то позвольте выйти за рамки. Думаю, полезны понятия, введенные А.Тойнби — крупнейшим историком, изучавшим циклы жизни цивилизаций. Он, кстати, четко определил философию, которой привержены наши демократы: «В этой линейно-евpоцентpической каpтине совеpшенно нет места для Китая или Индии и едва найдется место даже для России или Амеpики».

Так вот, Тойнби на огромном материале показал, что глубокие преобразования начинаются благодаря усилиям небольшой части общества, которое он называл «творческим меньшинством». Оно складывается вовсе не потому, что в нем больше талантов, чем в остальной части народа: «Что отличает творческое меньшинство и привлекает к нему симпатии всего остального населения, — свободная игра творческих сил меньшинства».

Так и было: в окостенелой, нудной и затхлой атмосфере брежневской КПСС демократы предстали как группа с раскованным мышлением, полная свежих идей, новых лозунгов и аллегорий. Они вели свободную игру, бросали искры мыслей — а мы додумывали, строили воздушные замки, включались в эту игру. На поверку ничего глубокого там не было, мы попались на пустышку, мы сами создали образ этих демократов — в контрасте с надоевшим Сусловым. И демократы быстро, сами того не ожидая, превратились в меньшинство правящее, а потом господствующее. Тут и таилась их культурная гибель. Тойнби дает определение:

«Под господствующим меньшинством я понимаю правящее меньшинство, держащееся не столько симпатиями своих подданных, сколько силой. Подобное изменение случается в моменты, когда творческое меньшинство теряет возможности дальнейшего творческого действия. Это может случиться по собственной вине или в результате какой-либо западни, какими изобилует творческий путь. Оно может быть искушено собственными же успехами, либо потеряв контроль над собой, либо преждевременно подняв над водою весла».

Пожалуй, и гибель КПСС была предопределена тем же — искушением успехами и т.д. Были и западни, и их еще предстоит вскрыть. Но поговорим о демократах. С ними произошло самое худшее, что обнаружил в истории Тойнби — «дегуманизация «господствующего меньшинства», предполагающая спесивое отношение ко всем тем, кто находится за его пределами; большая часть человечества в таких случаях заносится в разряд «скотов», «низших», на которых смотрят как на сам собою разумеющийся объект подавления и глумления».

Как произошла эта мутация, уже принесшая нам беду и сулящая катастрофу — еще не вполне ясно. Одна из причин, перечисленных Тойнби, несомненна: «лидеры неожиданно для себя подпадают под гипноз, которым они воздействовали на своих последователей. Это приводит к катастрофической потере инициативы: «Если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму» (Матф. XV, 14)». Но мы уже прозреваем и начинаем вырываться из рук этих слепцов, ведущих нас в яму.

Состояние творческих сил отражается в образах и метафорах, которые предлагаются как лозунги. В фундаментальной «Истории идеологии» сказано, что создание метафор — главная задача идеологии. Поэтически выраженная мысль всегда играла огромную роль в соединении людей, становилась поистине материальной силой. Вершинами такого творчества являются великие религии. Так, все христианские культуры пронизаны метафорами Библии. Похоже, что Запад и в его социальных учениях усвоил эту традицию метафорического мышления больше, чем Россия. Возможно, в силу дуализма западного мышления, склонности во всем видеть столкновение противоположностей, что придает метафоре мощность и четкость: «Мир хижинам, война дворцам!» или «Движение — все, цель — ничто!». Душой европейцы, наши троцкисты явно побивали своими метаформами тугодума Сталина, который больше напирал на русские пословицы. «Из ста лодок не построить одного парохода!» — вот поэтическое отрицание индустриализации нашей крестьянской страны. На интеллигенцию действовало.

Придя к власти, демократы вбросили в сознание целый букет метафор и просто подавили на время способность к здравому мышлению — всех заворожили. «Наш общий европейский дом», «архитекторы перестройки», «нельзя быть немножко беременной», «пропасть не перепрыгнуть в два прыжка», «столбовая дорога цивилизации», «коней на переправе не меняют» и т.д. И хотя все это товар с гнильцой, плотность бомбардировки была такой, что советская часть общества была подавлена. Она не ответила практически ничем, кроме наивной ругани. Часто блещет газета «Завтра», но это — не ширпотреб, в массы не идет.

Три сильные метафоры, направленные против демократов, были даны, как ни странно, диссидентами самих демократов. «Великая криминальная революция» Говорухина, «Мы целили в коммунизм, а попали в Россию» Зиновьева и «Убийство часового» Лимонова. Но, если разобраться, все они разоружают оппозицию, их внутренняя противоречивость — в пользу демократов. Возьмем афоризм Зиновьева: ведь он означает, что Россия и коммунизм — две разделенные сущности, так что можно целить в одно, а попасть в другое. Плохо, мол, прицелились, надо бы получше — и Россия осталась бы цела (на деле это все равно что сказать: целился в шинель, а попал в сердце).

А что значит «убийство часового»? Кто были часовые СССР? КПСС, армия, КГБ, Верховный Совет. Кто же из них убит? Члены Политбюро? Маршал Язов? Депутаты? Убиты миллионы трудящихся, которые этих часовых содержали и на них надеялись. Да, кое-кого из часовых обезоружили, подкупили или дали пинка под зад. Речь идет о сговоре, халатности или беспомощности. Причины этого надо понять, но метафора нас дезориентирует.

Возможно, наша оппозиция сможет найти иной путь к сердцу людей, обойдется без поэтических метафор и лозунгов — все на разуме. Хотя, думаю, лучше бы не отказываться от испытанного веками принципа и просто поработать в этой области. Пока что не только нет работы, а есть явное отторжение тех поэтических сил, которые предлагают свое участие.

Что же касается демократов, то этот прискорбный эпизод в культурной жизни России завершается. Кое-какие потуги еще делаются, Гайдар еще вымучивает свои образы горящего дома, из окна которого он выпрыгнул и ушибся. Явлинский еще катает свое глупейшее яблоко, но все это уже более нудно, чем Суслов. На идее рынка поэтики не создашь.

1995

Оглавление