1. Пресса: на злобу дня

“Независимая газета”, № 108 (1924) от 18.06.1999 г. опубликовала статью В.В.Белоцерковского [1] “От позора к позору. «Политический класс» не способен управлять страной”. Статья начинается с сетований:

«Закончился вроде бы очередной цикл позорных событий, начавшихся с отставки правительства Примакова, событий, позорных для всех — для общества и, прежде всего, для „политического класса“, включая оппозицию.

Чтобы полностью осознать всю позорность этих событий и общественного положения во Власти, надо суметь посмотреть на всё это со стороны, мысленно отойдя на расстояние или в будущее».

Чтобы «посмотреть со стороны», надо быть носителем определённо осознанного мировоззрения, сообразного Объективной реальности. Если мировоззрение несообразно Объективной реальности, а его погрешности не осознаны, то посмотреть со стороны на многое не удастся просто потому, что не удастся определить собственное положение по отношению к тому, на что предлагается «посмотреть со стороны», а тем более «мысленно отойдя в будущее». Если же не определиться мировоззренчески, то:

«…мы увидим прежде всего, что во главе страны по-прежнему остается человек, находящийся по ту сторону добра и зла, совершенно развалившийся от обладания самодержавной властью и ведущий себя то ли как впавший в детство царь, то ли как бомж на царском троне.

В стране появляется правительство, которому удается стабилизировать опаснейший кризис, добиться согласия с парламентом, с кредиторами и — бац, возникает это существо и прогоняет правительство, серьезных людей как своих лакеев».

И это, мягко говоря, не соответствует действительности:

Носителей знаний в наши дни можно разделить на две категории: одни знают слова, пустые сами по себе, и воспроизводят их в некотором контексте, не имея содержательного представления о том, о чем они пытаются рассуждать «на словах»; другие обладают знанием по существу, которое они могут выражать в различных контекстах различными словами, не извращая сути этих знаний.

Журналистика и аналитика ныне рассуждают о власти и её осуществлении в обществе по первому способу: грамматически безупречно, но в пустых словах, за которыми не стоит либо никаких реальных явлений, либо за которыми стоит собственное извращенное невежеством видение журналистом чего-то реально имеющего место.

В частности, при правительстве Примакова цены продолжали расти, а производственный потенциал большинства отраслей продолжал деградировать; окраинные регионы с суровым климатом приходили в запустение; долги России как были заведомо неоплатны, так и продолжали быть заведомо неоплатными и кредиторы это знают, вне зависимости от того, настаивают они на немедленной выплате, либо согласны подождать; реально политика правительства Примакова ничем не отличалась от политики правительств его предшественников. И если что-то в период его правления было стабильно или даже улучшалось, то это не благодаря политике правительства, а в силу объективного стечения не подвластных правительству обстоятельств, на фоне которых протекала его деятельность.

Посетовав о судьбе правительства Примакова, на защиту которого не встали едиными рядами ни обе палаты парламента, ни «народные массы», которые обещал возбудить Зюганов, ни политическая “элита”, В.В.Белоцерковский продолжает именно в стиле носителей знаний первой категории:

«Нестерпимо стыдно становится за страну, когда слышишь все эти разговоры о Семье и её советниках, видишь как они интригуют. Чего стоит только одна игра: кого Ельцин (Семья) изберет наследником? И СМИ втягиваются в эту игру, и никто не возмутится, о каком наследнике может идти речь в демократической стране?! Да еще от Ельцина!

И несмотря на всё это импичмент — проваливается, и многие наверху и в СМИ этому радуются!

В мало-мальски здоровом обществе Ельцин уже в 96-м году не остался бы президентом [2]. Ведь к тому времени уже всем стало ясно, что он способен только на разрушительную работу [3]».

Хотя в приведенном абзаце главное — констатация факта нездоровья общества, однако далее Белоцерковский целый абзац уделяет рассмотрению такой мелочи, как реальные и мнимые ошибки, допущенные инициаторами провалившегося импичмента.

Но даже, если признать главным именно это событие мая, то есть одно обстоятельство, которое в принципе позволяет вопрос об импичменте решить в упрощенном порядке, и которое все на протяжении многих лет обходят молчанием до сего дня.

По Конституции РСФСР до-президентской эпохи изменение государственного устройства требовало проведения общенародного референдума, на котором за предлагаемые изменения государственного устройства должны были проголосовать не менее 2/3 населения, обладающего правом голоса. Учреждение должности президента России как раз подпадало под действие этих положений тогдашней Конституции. Когда референдум был проведен, то согласно опубликованным в то время данным, за учреждение поста президента РФ проголосовали более 2/3 принявших участие в голосовании. Но поскольку уже тогда изрядная часть населения игнорировала голосования, то набранные более 2/3 от числа участников референдума оказались менее 2/3 населения, обладающего правом голоса, как того требовала Конституция.

Это означает, что на законных основаниях по итогам того референдума пост президента РФ в 1991 г. учредить было невозможно. Однако задним числом правила референдума были пересмотрены и 2/3 от числа принявших участие были признаны достаточным числом проголосовавших для того, чтобы изменить государственное устройство и учредить пост президента. Таким образом изначально в основу нынешнего режима был положен принцип беззакония власти, естественно, не внесенный в Конституцию. И режим твердо стоит на соблюдении этого неконституционного положения.

Если следовать принципу «закон обратной силы не имеет», то пост президента РФ учрежден вопреки действовавшей тогда в России Конституции. То есть в 1991 г. задолго до ГКЧП состоялся государственный переворот, юридически оформленный как всенародные демократические президентские выборы. Соответственно принципу «закон обратной силы не имеет» победитель на президентских выборах 1991 года — гражданин Ельцин Борис Николаевич — является узурпатором высшей государственной власти, а проигравшие тогда выборы граждане Жириновский, Макашов, Рыжков, и Тулеев — несостоявшимися узурпаторами.

Но при более глубоком рассмотрении жизни общества, все они не являются узурпаторами, а представляют собой всего лишь зиц-президента и проигравших кандидатов в зиц-президенты. Предназначение зиц-председателя и его подлинная роль всем должны быть хорошо известны из романа И.Ильфа и Е.Петрова “Золотой теленок”: Фунт — это голова!… Но как известно, вовсе не Фунт руководил деятельностью фирмы “Рога и копыта”, хотя при ликвидации фирмы уголовному розыску в качестве ответственного за всё достался именно он.

Однако построить на этих реальных фактах нашей истории пропагандистскую кампанию по отстранению “семьи” от власти, тем слоям отечественной “элиты”, которых не устраивает олицетворение государственной власти Ельциным, — слабо. Кроме того, прежде чем озаботиться отстранением от кормушки одной “семьи”, следует создать в обществе условия, при которых иная зиц-“семья” не будет покрывать ту же или иную команду “Бендеров”.

Только такая постановка вопроса о жизни общества, о власти в нём и о высших государственных должностях способна в определенных общественно-исторических обстоятельствах очистить Кремль от любой злоупотребляющей властью администрации главы государства и любой зиц-“семьи” вместе с их советниками.

То есть общество должно выздороветь, а больное общество обречено жить под больной властью, заражаемой всевозможными пороками им же самим непрерывно. Но вопрос о лекарственных средствах для оздоровления общества обойден Белоцерковским молчанием также, как и всеми прочими аналитиками СМИ. Наиболее же рьяные сторонники “оздоровления власти” ведут себя так, будто наилучшее средство ото всех социальных болезней — гильотина, не задумываясь о том, что и они сами могут быть подвергнуты столь радикальному методу “излечения”.

Далее Белоцерковский продолжает:

«В последние годы политические „элиты“ [4] все силы должны были бы бросить на то, чтобы внести коренные изменения в конституцию, сделать её демократической: поставить исполнительную власть под контроль представительной [5]. Страшно подумать, что может случиться, когда самодержавная власть, предоставляемая нынешней Конституцией президенту окажется в руках более молодого и физически здорового деятеля. Мы еще будем вспоминать о ельцинском времени, как об эпохе свободы и демократии! Как в старом анекдоте: «Тогда, по крайней мере, нас не ели!» [6]. Ведь чем бесконтрольнее власть, тем она сильнее разлагает властителей особенно при российских-то традициях холуйства по отношению к властителям! Казалось бы пора это понять…»

Здесь следует сделать оговорку: самодержавие — концептуальная самостоятельность управления обществом — не следствие конституционных полномочий либо отсутствия таковых, а выражение определенного мировоззрения и самодисциплины в политике. Если же мировоззрения, способного поддержать самодержавие, нет, то деспотические полномочия, предоставленные от имени общества в Конституции либо в каких-то иных формах, так и останутся карт-бланшем на деспотизм. Самодержавие и деспотизм — разные вещи в политике, и не должно их отождествлять так, как это сделал Белоцерковский.

Кроме того его пассаж на тему «страшно подумать…» подразумевает, что на смену Ельцину может прийти только еще более порочный субъект, но, в отличие от нынешнего главы государства, полный сил, что позволит ему осуществить его злобные помышления. По умолчанию это подразумевает, что политические активные “элиты” России представляют собой разного рода мерзавцев, а вопрос о контроле представительной власти над исполнительной в этом случае сводится к вопросу о том, как одну группу мерзавцев будут сдерживать другие группы политически активных мерзавцев, при безучастном отношении политически пассивного «рабочего быдла».

Но жить в таких условиях, когда зло не творится одной ветвью власти из-за страха быть разоблаченной другой ветвью власти, для России невозможно. Система разделения властей, имеющая целью не наиболее эффективное управление в отношении избранных целей общественного развития, а ущемление злонамеренности неполнотой властных полномочий, в России не может функционировать, в частности, потому что общественное мнение равнодушно относится к содержимому сейфов, полных реального и мнимого компромата. “Элита” может тешиться игрищами в компромат и шантаж компроматом только в своих кругах.

Не-“элита” в России после 70 лет строительства Советской власти не примет даже “безупречную во всех отношениях” “элиту”, хоть как-то обособившуюся от народа, почитаемого ею людьми “не своего круга”, людьми “второго сорта”, потому что самопревознесение “элиты” над остальным обществом в России, как бы действительно низко не пали те или иные его слои, стало после 1917 г. непростительным пороком.

И сетования Белоцерковского на тему «страшно подумать…» это “элитарное” саморазоблачение: “элита” мерзостна, но в России — не все мерзавцы. Не-мерзавцы в России вне “элиты”. И “элита” не только подразумевает, как Белоцерковский, но знает о том, что она рекрутирует в свои ряды и продвигает мерзавцев:

«Наверху (по контексту речь идет об иерархии власти) может сидеть подлец, мерзавец, может сидеть карьерист, но если он умный человек, ему уже очень много прощено, потому, что он будет понимать, что то, что он делает, нужно стране», — академик математик и экологист Н.Н.Моисеев в беседе за “круглым столом” в «Горбачев-Фонде» [7] (цитировано по изданию «Горбачев-Фонда» “Перестройка. Десять лет спустя”, Москва, «Апрель-85», 1995 г., с. 148, тир. 2500 экз., т.е. издание под негласным грифом “для элиты”).

Иными словами мерзавец-дурак, способный наломать много дров, у власти быть не должен. Но осторожный мерзавец, который будет творить мерзости с оглядкой, так чтобы остальной мерзостной “элите” жилось спокойно и сытно, вполне приемлем. Праведник же, способный призвать “элиту” к отказу от мерзостей, будет воспринят ею как антисистемный фактор — на стадии мирной агитации за счастье для всех, а когда обратившиеся к праведности перейдут от мирной агитации к утверждению справедливости и осуществлению социальной гигиены, опираясь на поддержку не-“элиты”, то это будет названо тиранией, фашизмом, тоталитаризмом и т.п.

Однако такого неосторожного грязносердечного [8] признания по недомыслию, какое сделал Н.Н.Моисеев, вряд ли бы смогли вырвать у него под пытками самые крутые следователи и заплечных дел мастера былых эпох.

Общую оценку рассуждений Белоцерковского о власти можно выразить словами:

Давно пора понять, что все рассуждения о власти без понимания того, как полная функция управления [9] делами всего общества распределяется по всем специализированным видам власти, — пустой трёп.

Итоги своих размышлений Белоцерковский выразил в еще одной порции сетований:

«Сейчас всё большее число людей в России начинают понимать, что политическая „элита“ уже не способна управлять страной и вся целиком должна быть заменена. Даже члены „элиты“ начинают говорить об этом! „Импичмента заслуживает вся российская власть. Мы пойдем на выборы под лозунгом «Голосуйте против всех!“ [10] — пишет в “НГ” Элла Памфилова. «Политическую элиту нужно менять» — вторит ей Ирина Хакамада на НТВ. Пишет о том же и академик Никита Моисеев (тот самый, саморазоблачительное признание которого мы привели несколько ранее: наше уточнение при цитировании) в “Свободной мысли”. Примеры можно было бы продолжать».

Самое важное не то, что многие начали понимать, что нынешняя «политическая “элита” уже неспособна управлять страной и вся должна быть заменена», а то, что страна перевалила тот рубеж развития, за которым никакая “элита” — так или иначе обособившаяся от не-“элиты” — не способна управлять страной. И многие действительно начали понимать именно это.

Соответственно этому, почти что за 15 лет реформ (если считать от XXVII съезда, провозгласившего перестройку), в стране не выросла и не сложилась какая-либо новая дееспособная политическая “элита”, вследствие того, что единственный принцип кадровой политики, провозглашенный академиком Никитой Моисеевым, в России утратил свою работоспособность. В современной цивилизации, в которой преступность и порочность неразличимы, многие основополагающие принципы управления устойчиво действуют по умолчанию, но только до тех пор, пока они не оглашены. Сам факт оглашения порочного принципа кадровой политики академиком Н.Моисеевым — знаковый момент [11], знаменующий и новые по качеству требования общества к решению вопросов кадровой политики. И поэтому кадровая политика уже не сложится в прежнем виде и впредь. Эффективное самоуправление общества возродится в России, но не на толпо-“элитарных” принципах.

Теперь продолжим цитирование:

«Но никто из этих людей не говорит о том, как это можно сделать в реальности, как можно в одночасье сменить чиновничий корпус, хотя бы верхний и средний его слои, да еще и сделать так, чтобы новые чиновники не стали разлагаться? [12] Прозревшие элитарные интеллектуалы не осознают, видимо, что для этого надо менять и весь сложившийся в стране строй капиталистический или псевдокапиталистический, как его ни называй. Строй этот составляет единое целое с правящим классом, включая и верхушку «левой» оппозиции, и является почвой для коррупции и других процессов вырождения, почвой для того, что можно характеризовать как эпидемия идиотизма.

И пора, конечно, же мыслящим гражданам страны определиться, чем можно заменить сложившийся строй. На мой взгляд, строем, который можно описать как диалектический синтез социализма и капитализма, лучших их качеств и который можно обозначить как демократический кооперативный социализм с рыночной экономикой, то есть когда кооперативы социалистического типа (без внешних владельцев) являются основными субъектами политической и экономической жизни. При таком строе почва для коррупции и других видов деградации становится неплодородной. Очаги подобного строя последние 30 — 40 лет возникают повсюду в развитых капиталистических странах».

Если предположить, что реально возможно последовать этому рецепту Белоцерковского, то в будущем возможна картина, аналогичная нынешней. Ныне капитализм в России государственно оформлен, создана какая ни на есть юридическая база для его функционирования, но в России нет достаточного количества людей, которые бы жили по предложенным им правилам, кто в качестве капиталистов-предпринимателей и “среднего класса”, в чьих доходах не последнюю роль играют нетрудовые доходы с рынка “ценных” бумаг, а кто в качестве наемного персонала, не имеющего своего ничего, кроме способности к труду.

Это — то “несущественное” обстоятельство, которое не учли демократизаторы России и их зарубежные советники. Точно также и в случае государственного и юридического оформления «диалектико-синтетического социал-капитализма» возникнет аналогичное положение вещей: в стране нет общества, способного жить по высосанным из пальца [13] диалектико-синтетическим социалистически-капиталистическим законам, не имеющим основ в самой жизни.

«Но какой бы строй ни предлагать взамен нынешнего, любое кардинальное его изменение, а стало быть и замена „политического класса“ мыслимо лишь при условии политического пробуждения широких слоев общества и создания массового движения, которое способно будет повести победоносную борьбу за власть и новые реформы.

Конечно, шансы на политическое пробуждение измученного и забитого российского народа, да при деградировавшей интеллектуальной элите очень малы, но способствовать этому необходимо всячески, так как сегодня в России дело спасения народа может быть лишь только делом его собственных рук», — завершает статью Белоцерковский.

Но если дело спасения народа — дело его собственных рук, то причем тут “элиты” (прошлые, настоящие, потенциальные)?

Вследствие последнего обстоятельства всё предшествующее у Белоцерковского — общие, не связанные с исторической конкретностью благие пожелания. В силу своей неконкретности, неопределённости они никого не пробудят, не увлекут, и потому останутся не воплощенными в жизнь пустыми разговорами.

Прежде, чем что-то и как-то менять, необходимо определиться в том, что реально имеет место. По отношению к затронутой Белоцерковским — частной проблематике, не обладающей первостепенной значимостью в деле государственного строительства и исчерпания нынешнего общественного кризиса, это вопрос о том, возможен ли чиновник и без круга неофициальных советников либо же нет?

Ответ на этот вопрос будет отрицательный: у большинства людей есть знакомые и друзья, есть семья. И если человек выдвигается для профессиональной работы на какой-либо должности, тем более должности государственной, то неизбежно, что его родственники, члены его семьи, просто знакомые будут высказывать свои мнения о положении дел в государстве и давать советы как прямые, так и косвенные в форме разнообразных намеков. Что по существу будут выражать эти оценки, советы и намеки, зависит от тех, кто их выражает. Как будет относиться к такого рода оценкам, советам и намекам должностное лицо, это уже другой вопрос, ответ на который зависит от личностных качеств этого должностного лица.

Если кого-то такое положение дел не устраивает, то ему место в дурдоме, поскольку даже введение в конституцию и соблюдение в жизни статей, определяющих перечень должностей, которые в праве занимать только лица, не имеющие родственников, все прежние друзья и знакомые которых при заступлении их на государственный пост, должны ставиться в такие условия, чтобы общение с ними было исключено, не гарантирует того, что у них не появятся новые друзья и знакомые из числа тех, с кем они вынуждены общаться при исполнении должностных обязанностей. Попытка настаивать на разделении общества на тех, кто в праве давать советы и намеки, и на тех, кто не в праве — по своему существу поползновение к реставрации сословного кастового, рабовладельческого строя, уже изжившего себя.

К тому же следует вспомнить, что, когда такая политика изоляции от должностных лиц государства их жен (в частности, это пришлось пережить Молотову [14], Ворошилову, Поскребышеву [15] и некоторым другим) и прочих родственников осуществлялась практически, то это вызвало нарекания со стороны многих из тех, кто недоволен политикой нынешней “семьи”.

А предложение разделять дела семейные и дела по должности также не всегда безобидно, как кажется на первый взгляд, потому что это требование в его существе подразумевает разрушение целостности психики того индивида, которого угораздило стать должностным лицом, обязанным соблюдать это требование, если оно узаконено в обществе. Одна часть души для исполнения должности, а другая — для семьи и между ними непреодолимая граница.

Безусловно не всякой информацией следует делиться со всеми, в том числе и в своей семье. Но объективно информация становится доступной другим людям не только при передаче её в словесной форме, а бессознательно экстрасенсорно, тем более, если это близкие на протяжении многих лет люди, которые «нутром чуют», что происходит, потому что информация перетекает к ним через биополя, и этот переток информации имеет свои последствия в коллективной психике тех общественных групп, к которым принадлежат эти индивиды — приёмники и ретрансляторы информации на биополевых носителях. Хранить в семье экстрасенсорное молчание — это изолироваться от неё духовно, что эквивалентно разрушению семьи.

Сохранение целостности собственной психики должностного лица и в делах должности, и в делах семьи возможно, только если его родственники — его единомышленники в делах общегосударственной значимости, вследствие чего нет конфликта между должностными и семейными делами, что и позволяет поддерживать духовное единство семьи, не распространяясь в ней на словах о том, о чем интересы дела действительно требуют умолчания.

Если же родственники не единомышленники в делах общественной значимости, либо им вообще нет осознанного дела до забот такого масштаба (как в кулацко-мироедских по нравам семьях [16] Горбачева и Ельцина), то целостность психики чиновника поддерживается либо в ущерб доверенному ему общественному делу (как в семье Молотова), либо в ущерб близким, не являющимся единомышленниками (как в семье Сталина). Если целостность психики не поддерживается, то чиновник имеет шансы в определенных обстоятельствах повторить судьбу Бухарина, растекавшегося по левым и “правым” уклонам абстрактным гуманизмом, обращенным якобы ко всем, но ни кого персонально не достигающим.

Но и это частности, только затеняющие существо отношений «власть — общество», в системе, где власть осознанно или по умолчанию рассматривается как удел формально узаконенной или же некой неформальной общественной “элиты”.

Оглавление