• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

К чему приводит политика, не считающаяся с многополярным устройством современного мира, показали события начала XXI века. Но как пришли Соединенные Штаты к политике унилатерализма?

На меня глубокое впечатление произвело участие в мае 2007 года в Вене в 25-м заседании Совета взаимодействия – организации, в состав которой входят бывшие главы государств и правительств 30 стран. На этот раз заседание было посвящено роли США в современном мире. Основным выступавшим на эту тему был У. Мондейл – вице-президент США в администрации Дж. Картера. Не удержусь от того, чтобы привести пространные выдержки из стенограммы его доклада. Тем более что читатель навряд ли знаком с выступлением У. Мондейла.

«После Второй мировой войны Америка стала ведущей нацией в мире не только благодаря своей мощи, но и потому, что граждане и лидеры других стран верили в добрую волю Америки и ее благоразумие, – так начал Мондейл изложение своего доклада. – Наши лидеры видели, что обеспечение долгого и надежного мира потребует создания новых институтов, в которых могли бы участвовать другие великие нации, и весь мир решал эту общую задачу. ООН, МВФ, ГАТТ, Всемирный банк, Договор о безопасности между Японией и США появились для того, чтобы помочь нам продвинуться по пути к процветающей мировой экономике. Эти начинания были успешны и привели к долгосрочному миру, окончанию холодной войны, самому впечатляющему росту процветания в мире за всю нашу историю.

Это – история огромного успеха, но в настоящее время ситуация изменилась. Катастрофические последствия радикальной неоконсервативной революции нанесли ущерб американскому подходу на основе партнерства во внешней политике. Это было странным явлением, если учесть, что при нас начиналось самое прекрасное время в мировой политике, связанное с окончанием холодной войны и завершением противостояния сверхдержав. Впервые у мира появился шанс заняться действительно настоящими проблемами и продвигаться по пути прогресса. Но вместо этого неоконсерваторы восприняли военную мощь нашей страны как возможность для усиления влияния… Мы также много слышали фраз вроде: либо вы с нами, либо вы против нас – добро против зла. Они хотели уничтожить зло, и часто подобные доводы несли в себе религиозные нотки. Если вы их критиковали и не соглашались с их выводами, вас зачастую упрекали в том, что вам недостает четких моральных принципов».

Остановившись на военной операции США в Ираке, У. Мондейл подчеркнул: «Мы проигнорировали Старую Европу и ее мнение, а Совет Безопасности ООН был нами дезинформирован с целью заручиться поддержкой его членов. При этом, каково бы ни было его решение, мы не собирались отказываться от намеченных планов. Мнение инспекторов ООН, экспертов Госдепартамента, равно как предостережения ЦРУ и других служб безопасности, были проигнорированы. В докладе одного из британских агентов своему правительству говорилось, что Америка подтасовывает факты, чтобы подстроить их под свою политику».

«Американское общественное мнение настроено против политики, проводимой администрацией Буша в Ираке, – продолжал У. Мондейл. – Доверие к ней ослабло, и теперь многие представители американских вооруженных сил, некоторые из них уже в отставке, а некоторые еще служат, выражают несогласие с этой политикой. Растет число увольняющихся, существуют проблемы с набором в армию, моральный дух падает… Приходится констатировать, что иракская кампания высасывает все ресурсы, необходимые для решения других проблем. Сейчас Америка не может заниматься другими серьезными вопросами из-за этой продолжающейся войны, влияние которой постоянно сказывается».

Один из экспертов Совета, профессор университета Торонто Т. Эксуорси, задал вопрос У. Мондейлу: «Роль неоконсерваторов можно воспринимать как роль заговорщиков. Скажите, пожалуйста, как такой заговор мог произойти в Соединенных Штатах при наличии конституции и разделения властей?»

Отвечая на этот вопрос, У. Мондейл сказал: «В течение многих лет неоконсерваторы занимали ключевые позиции в американской администрации и вели себя очень агрессивно. Их политика привела к отставке Колина Пауэлла. Конгресс принадлежал республиканцам. Практически все меры администрации поддерживались конгрессом без обсуждения. Слушания не проводились. Одна из причин того, что ситуация изменилась после выборов (имеются в виду выборы в конгресс в 2006 году, когда Демократическая партия получила большинство в двух палатах конгресса. – Е.П.), заключается в следующем: общество увидело, что отсутствует баланс власти и, стало быть, нет контроля над властью. Все это и привело к катастрофическим последствиям».

«Сегодня я критиковал свою страну, – добавил Мондейл, – она сделала большую ошибку, но я люблю свою страну, я думаю, что это хорошая страна. Я думаю, мы сильная нация, и мы хотим поступать правильно. Мы сделали ошибку – мы ее исправим».

Об «исправлении» «иракской ошибки» – в последующем изложении. А теперь посмотрим, что представляют собой неоконсерваторы, кто есть кто в этом сообществе.

С приходом к власти Дж. Буша-младшего голову подняли американские «ястребы». Ряд из них занял видные места в администрации Белого дома и правительстве. После трагических событий 11 сентября 2001 года крайне правые республиканцы стали оказывать преимущественное влияние на выработку внутренней и главным образом внешней политики США. Особенно активной силой в тот период стали неоконсерваторы. Можно считать, они заложили теоретический фундамент под идею «глобальной гегемонии» Соединенных Штатов после окончания холодной войны.

Неоконсерваторы в США имеют длинную историю. Некоторые из них в середине XX века принадлежали к левым кругам, были даже заражены идеями троцкизма, но уже в 80-е годы сблизились с правыми республиканцами. Есть смысл подробнее остановиться на деятельности тех, кто готовил, а при Буше-младшем осуществил поворот американской внешней политики в сторону одностороннего использования силы.

К наиболее видным неоконсерваторам обычно относят:

Пол Вулфовиц. Впервые попал в Пентагон в 1977 году, став помощником министра обороны. В военном ведомстве занимался Ираном, после исламской революции – ситуацией на Ближнем Востоке. В 80-е годы Вулфовиц перешел на работу в Государственный департамент. При президентстве Никсона работал в созданной Дж. Бушем-старшим, тогдашним директором ЦРУ, группе «Б», которая готовила независимые от официальных докладов американской разведки аналитические материалы о «советской угрозе» и снискала репутацию резких критиков ЦРУ за «недооценку опасности», исходящей от СССР. В 1999 году снова оказался в Пентагоне, став заместителем министра обороны, в то время, когда министром был Д. Чейни. Готовил вместе с Чейни операцию «Буря в пустыне». Ушел в отставку с приходом к власти президента Клинтона, а при Буше-младшем с 2001 по 2005 год опять был заместителем министра обороны.

Дуглас Фейс. В начале 80-х годов работал в качестве эксперта-ближневосточника в Совете национальной безопасности США. Вышел из Совета в результате расследования ФБР по фактам передачи рядом сотрудников секретной информации Израилю, но с 1984 по 1986 год был штатным юристом другого видного неоконсерватора, помощника министра обороны Ричарда Перла. С приходом Буша-младшего был приглашен в военное ведомство США, теперь уже на должность заместителя министра обороны, отвечающего за выработку политического курса. ЦРУ неоднократно обращало внимание на то, что в своих докладах о связях Ирака с «Аль-Каидой» Фейс пользуется ненадежными источниками. В 2004 году разразился новый скандал. ФБР представило данные об утечке секретных материалов Израилю из окружения Фейса.

Льюис Либби. Пол Вулфовиц, преподававший Л. Либби в Йельском университете, в 1981 году пригласил его на работу в Госдепартамент в качестве специалиста по Ближнему Востоку и Юго-Западной Азии. Вулфовиц и в дальнейшем не оставлял Либби без своего внимания. Он позвал Либби в администрацию Буша-старшего, сделав его своим заместителем. С 2001 по 2005 год Либби занимал важную должность начальника аппарата вице-президента Чейни и одновременно был советником президента. Его карьера была прервана скандалом. Началось все с того, что бывший посол США Джозеф Уилсон раскритиковал администрацию Буша за сознательное искажение разведданных по Ираку. В ответ на это Либби предал гласности, что жена Уилсона – сотрудница ЦРУ. Тогдашний директор Центрального разведывательного управления США Тенет замял это дело. Но ненадолго. Покровителей Либби все же ждала неудача. Суд приговорил его к двум с половиной годам тюремного заключения.

Буш своим специальным указом заменил ему наказание на штраф и два года тюремного заключения условно.

Элиот Абрамс. Будучи заместителем госсекретаря США, лжесвидетельствовал перед конгрессом, когда в 1986 году поднялся скандал в связи с «ирангейтом» – тайными поставками оружия Ирану с последующим финансированием «кон-трас» в Никарагуа, добивающихся смены существовавшего там режима. За ложные показания чуть не попал в тюрьму. (Неоконсерваторы нередко считали морально оправданной ложь во благо борьбы за свои идеалы. Так было, например, когда, вопреки данным Спецкомиссии ООН, была сфабрикована информация, что Ирак, дескать, владеет ядерным оружием. Но об этом далее.) В 2002–2004 годах Э. Абрамс служил помощником Кондолизы Райс в Совете национальной безопасности США. В его ведении были вопросы Ближнего Востока и Африки. Он непосредственно занимался арабо-израильскими отношениями.

Абраме проявил себя в то время и как ярый противник палестино-израильских переговоров в Осло и даже создал в США ряд комитетов против ближневосточного урегулирования. Делал все, чтобы отодвинуть в сторону несогласных с ним ведущих экспертов-ближневосточников из Совета национальной безопасности, Госдепа и ЦРУ. После перехода К. Райс в Госдепартамент Э. Абраме стал заместителем главы Совета национальной безопасности Стивена Хэдли по Ближнему Востоку.

Ричард Перл. Начал свою политическую карьеру в 1969 году, когда вместе с Вулфовицем стал помощником сенатора-демократа Генри Джексона. Он и его босс в 1974 году провели через конгресс закон, известный как поправка Джексона – Вэника, по которой Советский Союз лишался режима наибольшего благоприятствования на постоянной основе на американском рынке, так как препятствовал эмиграции своего населения. Эта поправка не имела ничего общего с защитой прав человека – она сохраняется по сей день для России, то есть уже в то время, когда сняты все ограничения для выезда наших граждан за рубеж.

С избранием Рейгана президентом США Перл переметнулся к республиканцам и был назначен помощником министра обороны по международной безопасности. В Пентагоне проработал с 1981 по 1987 год, где стал знаменит своей оппозицией заключению любых договоренностей с СССР по сокращению вооружений. Одним из самых драматических эпизодов, который мог коренным образом изменить обстановку в области сокращения вооружений, была встреча в 1986 году М.С. Горбачева и Р. Рейгана в Рейкьявике. Мне довелось принимать участие в переговорах в комиссии по международным конфликтам. И в нашей, и в других комиссиях мы были близки к позитивным результатам, но все зависело от того, договорятся ли главы двух государств по вопросам контроля над вооружениями. Не договорились, хотя все располагало к согласию.

Помню, как Горбачев, уже провожая Рейгана, при открытой дверце его лимузина предложил вернуться и все-таки подписать подготовленный экспертами документ. Рейган отказался. Очевидцы были поражены драматизмом этой сцены.

Подноготную того, что произошло, раскрыл в статье, опубликованной в журнале «Нэшнл ревыо», неоконсерватор Дэвид Фрам: «Горбачев изумил американскую делегацию своим предложением в обмен на отказ Рейгана от СОИ (противоракетной обороны с выводом оружия в космос. – Е.П.) дать практически то, чего Штаты добивались в 80-е годы в области вооружений. Рейган проводит срочное совещание и опрашивает своих ведущих советников по вопросам обороны. Почти все предлагают сказать Горбачеву «да», Перл выступает в пользу «нет». И Рейган отвечает „нет“».[5]

После окончания холодной войны в эпицентре интересов Перла стал Ближний Восток, где он занимал серьезные позиции в бизнесе. В 90-х годах вел мощную кампанию в поддержку Израиля. Перл вернулся в Пентагон с приходом в Белый дом Буша-младшего в качестве советника министра Рамсфельда и главы Совета по оборонной политике. Ричарда Перла считают одним из главных идеологов неоконсерваторов США.

Бросаются в глаза такие характерные черты лидеров американских неоконсерваторов, как их «переплетение» на рабочем уровне, плотное сосредоточение в Министерстве обороны и Государственном департаменте. Несомненно, их объединяет и связь с ближневосточной тематикой с явно произраильским уклоном. Ричард Перл, например, на «пересменке» между двумя периодами работы в Пентагоне даже возглавлял газету «Джерусалем пост». Он же был членом консультативного совета Еврейского центра по вопросам национальной безопасности – одной из главных в Вашингтоне лоббирующих структур в пользу правой израильской партии «Ликуд». Еще в 1996 году Перл, Фейс и Уермсер опубликовали совместное обращение к новому, только что избранному израильскому правительству, сформированному партией «Ликуд», призывая его отказаться от переговоров с палестинцами. Вместо этого они рекомендовали «сдерживание и даже отбрасывание назад Сирии», а также «сфокусироваться на отстранении от власти в Ираке Саддама Хусейна». Бывший посол Ливана в Соединенных Штатах Рияд Табара утверждал, что в августе 2002 года Перл, излагая коллегам в Пентагоне свои взгляды на американскую стратегию на Ближнем Востоке, использовал географическую карту, на которой вся Палестина была названа Израилем, Иордания – Палестиной, Ирак – Хашимитским королевством.

Неоконсерваторы сыграли особенно видную роль в выработке внешнеполитического и военного курса страны при президентстве Рейгана. Их влияние уменьшилось при Дж. Буше-старшем. После того как президентские выборы выиграл демократ Б. Клинтон, большинство неоконсерваторов ушли из структуры власти, разойдясь по исследовательским институтам и центрам. Однако нельзя считать, что произошел спад их активности. Пол Вулфовиц вместе со своим аппаратом, в котором выделялся Льюис Либби, в 1992 году выработал «Руководство по оборонной политике». В этом документе было представлено кредо неоконсерваторов: США не должны допустить появления глобального противника, такого, как СССР; для защиты своих интересов следует применять силу, не обращая внимания ни на ООН, ни даже на постоянных союзников, которые обязаны следовать за Соединенными Штатами («не коалиция определяет миссию, а миссия определяет коалицию»). Акцент в документе делался на превентивном характере единоличного применения силы Соединенными Штатами, в том числе с целью изменения не устраивающих США режимов в других государствах.

«Руководство по оборонной политике» утратило секретность после утечки в прессу и вызвало буквально шок в американском политическом классе. Ближайшее окружение президента Буша-старшего (секретарь Госдепартамента Дж. Бейкер, помощник по национальной безопасности Б. Скоукрофт и глава Пентагона Д. Чейни, да, тот самый Чейни, который, став вице-президентом у Буша-младшего, превратился в одного из отъявленных «ястребов», возродивших идеи «Руководства») выхолостило этот документ, убрав из него самые одиозные места.

Это не остановило неоконсерваторов. В 1997 году они основали проект «Новый американский век». В 2000 году ими была издана новая работа – «Перестройка американской системы обороны», в которой были воспроизведены основные идеи «Руководства по оборонной политике». Приход к власти республиканца Буша-младшего снова выдвинул неоконсерваторов на американскую политическую авансцену. Но главным импульсом, придавшим им беспрецедентную активность, стали события 11 сентября 2001 года.

В результате террористического акта, повергнувшего в ужас все американское общество, да что говорить, далеко не только американцев, президент США объявил войну международному терроризму. Этот шаг был широко поддержан, в том числе и Россией. Однако обстановка была использована неоконсерваторами для возрождения планов глобальной гегемонии США и превращения доселе теоретических установок в практические дела. Большую роль при этом сыграл тот факт, что неоконсервативные идеи взяли на вооружение правые республиканцы, не примыкавшие в прошлом к неоконсерваторам. Важную роль в консолидации правых сил в республиканской партии сыграл Р. Перл, который вплоть до отставки в марте 2003 года[6] возглавлял Совет по оборонной политике при Министерстве обороны США. При министре обороны Рамсфельде (правый республиканец) этот совет приобрел серьезное влияние на выработку политических аспектов военной политики США. Конечно, в этот совет входят и умеренные республиканцы, например Г. Киссинджер. Но совет прочно завоевал репутацию правоконсервативного центра.

Опираясь на идеи неоконсерваторов, правой группировке в американском руководстве (Чейни – Рамсфельд) удалось вытеснить из администрации госсекретаря Пауэлла – сторонника продолжения политики президентов Буша– старшего и Клинтона. Его заменила Кондолиза Райс. Она не примыкала к группировке Чейни – Рамсфельда и ее назначение, очевидно, было связано с тем, что Буш-младший не мог позволить себе однозначно правое окружение – это не воспринял бы американский избиратель.

Перевес сил в пользу группировки Чейни – Рамсфельда после 11 сентября 2001 года нашел отражение в подготовке, а затем и осуществлении доктрины унилатерализма. Она базировалась на ряде принципов: построение нового миропорядка, основывающегося на однополярном мироустройстве; масштабная борьба за изменение расстановки сил в различных регионах; применение при необходимости превентивных мер; возможность действий США в одностороннем порядке. Президент Буш-младший назвал при этом три режима, представляющих, по его словам, «ось зла» (по некоторым сведениям, автором этого термина был неоконсерватор Дэвид Фрам, готовивший в то время речи президента), – Ирак, Иран и КНДР.

Правому окружению президента Буша все больше импонировала идея неоконсерваторов, считавших исторической миссией Соединенных Штатов силовое навязывание устоявшейся на Западе модели демократии всем странам, которые, как они полагали, в этом испытывают нужду.

В сегодняшнем понимании демократия – это определенное состояние общества, при котором власть (государство) осуществляет и гарантирует равенство всех граждан, верховенство Закона, наделение всех членов общества политическими и социальными правами и свободами, подчинение меньшинства большинству. Это отражается не только в выборности основных органов государства, но и их подконтрольности и подотчетности избирателям – не на бумаге, а на деле.

Этими общими положениями должны характеризоваться различные типы демократии. Должны, но не всегда и не в равной степени общие демократические принципы господствуют в жизни общества, в том числе и в ряде западных стран. Торжество или степень торжества этих общечеловеческих принципов, форма, в которых они осуществляются, непосредственно зависят от особенностей внутреннего развития того или иного государства – от истории, традиций, степени религиозности общества, политической культуры, национального самосознания, соотношения сил и т. д. При этом национальные культуры, менталитет, традиции нельзя рассматривать в статике – они видоизменяются.

Неоконсерваторы игнорируют, не принимают в расчет все эти объективные реальности. И в этом они напоминают… троцкистов, которые провозглашали идею экспорта пролетарской революции в другие страны независимо от того, сложилась ли в них революционная ситуация или не сложилась. А теперь неоконсерваторы решили тоже силой экспортировать демократию и тоже, не считаясь с историческими особенностями тех стран, которым, по их мнению, следовало навязать ее западную модель.

Исходя из своей специфики, неоконы сочли в первую очередь объектом такого силового навязывания арабские государства и Иран. П. Вулфовиц, призвав к свержению существовавшего в Ираке режима, подчеркивал, что следует превратить Ирак в «первую арабскую демократию». Его единомышленники не скрывали, что процесс силовой «демократизации» на Ираке не закончится и, как было официально признано президентом Бушем уже после свержения иракского режима, распространится на другие страны. Именно в связи с этим и появилось новое географическое определение – Большой Ближний Восток. Только путем силового распространения демократии на Большой Ближний Восток, утверждали неоконсерваторы, можно обезопасить Соединенные Штаты и другие страны от террористических вылазок.

Ставка на экспорт демократии столкнула республиканскую администрацию США с исламом. Как бы президент Буш ни пытался, следуя, очевидно, советам тех в его окружении, кто не испытывал или в меньшей степени испытывал влияние неоконсерваторов, показать, что американская политика не имеет своей целью и не ведет к противоборству с исламом, на самом деле конфронтация становилась неизбежной. Участвовавший в написании речей президента Буша Дэвид Фрам, о котором уже упоминалось, заявил: «До 11 сентября мы действовали по теории домино. Ее суть: мы должны работать с умеренными арабскими режимами, побуждать их к постепенным реформам, а их внутренняя политика не так уж важна для нас. Проблемы представляют лишь небольшие группы экстремистов. Эта теория в той или иной мере присутствовала в американской политике с 1973 года. И только атаки на Нью-Йорк вывели ее из строя. 11 сентября показало нам, что, прежде всего, важно внутреннее поведение государств. Проповеди в мечетях Саудовской Аравии имеют прямое отношение к внешней политике этого государства». «Мы хотели использовать эти идеи в президентской речи, – сказал Фрам. – Президент согласился с ними».[7]

Именно с внутренней ситуацией в странах, население которых исповедует ислам, была связана идея демократизации Большого Ближнего Востока. Администрация США решила через «Большую восьмерку» (G8) легализовать этот план по навязыванию западного типа демократии всем, кто вошел в этот новый географический регион, то есть мусульманскому миру от Афганистана до Марокко. Но попытка осуществления этого замысла закончилась ничем. Точку зрения тех, кто не поддержал американский план, высказал президент Франции Жак Ширак, заявив, что ближневосточные страны сами должны решать, нуждаются ли они в «миссионерах демократии». Египет и Саудовская Аравия не приняли приглашения участвовать в заседании G8. Никто из лидеров других арабских стран, за исключением лишь одного – президента Ирака, не выступил в пользу «демократического миссионерства».

В конечном счете обречены на поражение также попытки настраивать против ислама, эксплуатируя антитеррористические настроения и чувства преобладающего большинства государств и значительного большинства населения земного шара. Хотя нужно признать, что стремление ряда деятелей представить ислам как источник опасности для мирового сообщества пользуется, к сожалению, поддержкой среди многих на Западе.

Международный терроризм действительно имеет окраску экстремистского ислама. Сегодняшняя реальность такова, что ряд экстремистских террористических организаций и групп, в первую очередь «Аль-Каида», одеваются в исламские одежды. Но это не дает оснований «выводить» терроризм из ислама. А именно к такой логике подталкивают представления об исламе как об агрессивной религии, проповедующей необходимость войны с «неверными», то есть представителями другого вероисповедания.

Между тем ислам, как и другие мировые религии, не порождает и не оправдывает убийства мирных жителей, расправ с мирным населением. Коран, как известно, признает единобожие, то есть единого Бога для всех. Изречение «нет Бога, кроме Бога» направлено не против других религий, а против тех, кто проповедует многобожие. Утверждение в Коране, что Мухаммад является посланником Бога, призвано показать, что он последним из всех получил предначертания от Бога. Но Коран отнюдь не перечеркивает наличие других посланников, «более ранних», чем Мухаммад. В Коране они называются: Ибрагим – Авраам, Исхак – Исаак, Муса – Моисей, Иса – Иисус и другие. Нельзя оправдывать, например, «Хизбаллу», когда ее военное крыло совершало обстрелы израильского мирного населения. Но никто не может обвинить эту шиитскую организацию, названную «Партией Аллаха», в том, что она ведет борьбу, скажем, против иудаизма, или христианства, или с израильской армией на религиозной основе.

Советник правительства США по борьбе с терроризмом Марк Сейджман,[8] несомненно, представляет собой специалиста, чьи оценки заслуживают внимания. Изучая биографии террористов, он пришел к выводам, что «практически никто из них не имел религиозного образования», «радикальных мечетей очень немного», и те, кто посвятил себя террору, «шли в мечети не из религиозных побуждений, а потому, что искали там общения».[9]

Терроризм не имеет никакого права на существование. Однако он не идентичен понятию исламской религиозности. Более того, самый худший метод борьбы с террористами – ассоциировать их с мировой религией, которую исповедуют более миллиарда жителей земли.

Характерно и то, что международные террористические группы активизируют свою преступную деятельность не только против Соединенных Штатов, но в неменьшей степени и против умеренных и светских режимов стран с мусульманским населением. Это и понятно, так как идеологией «Аль-Каиды» является создание халифата на всех территориях, которые населены мусульманами. Но для этого нужно ликвидировать умеренные и светские режимы, расположенные на этих территориях.

Первоначально в прицеле современного международного терроризма США оказались как государство, способствующее сохранению режимов в Саудовской Аравии и Египте. Затем «претензии» к США приумножились, и среди них одна из главных – американская поддержка израильской политики территориального расширения за счет арабов.

Вместе с тем объектом деятельности террористов становятся и те государства, где мусульманское население находится в меньшинстве. При этом совершаются попытки разжечь сепаратизм у этой части населения. Так, например, действовали и действуют экстремисты в отношении Чечни и некоторых других российских республик Северного Кавказа. Так они действуют в Индии и Китае. Например, за четыре дня до открытия Олимпиады 2008 года в Пекине группа боевиков атаковала китайскую пограничную заставу в Синьцзян-Уйгурском автономном округе. В результате неожиданного нападения погибло 16 пограничников и еще 16 получили ранения. Нападение связывалось с сепаратистами, добивающимися отделения этого автономного округа от КНР и создания там исламского государства. По данным правительства КНР, в Китае проживает 21 млн мусульман. В 2004 году были подавлены серьезные беспорядки, вспыхнувшие в мусульманских районах страны. Китайские власти объявили эти беспорядки происками международных террористов.

Требует уточнения понятие исламского фундаментализма. Было бы неправильно идентифицировать его как исламский экстремизм. Фундаментализм свойствен не только исламу, но и другим религиям. Он сам по себе не практикует навязывания религиозных моделей государственного управления или общественной жизни силовыми приемами. Одновременно многие исламские последователи фундаментализма (во многих исламоведческих работах считается более адекватным термин «салафизм»)[10] считают своим долгом «очищение» ислама, возвращение его к тем принципам, которые господствовали при пророке Мухаммаде и четырех «праведных халифах» (Абу Бакре, Омаре, Османе и Али). Но опасность возникает, когда фундаментализм (салафизм) или объединяющиеся в нем исламские школы принимают экстремистскую, агрессивную форму. История знала время, когда и христианский фундаментализм перерастал в христианско-католический экстремизм. Об этом свидетельствуют и кровавая практика иезуитов, и расправы над мусульманами во время крестовых походов.

Борьба против международного терроризма неэффективна без участия в ней, причем в первых рядах, мусульманских стран и организаций. Среди них особое место может принадлежать Саудовской Аравии, на территории которой, в Мекке, расположена святыня мусульман – Кааба. Попытки показать, будто при поддержке руководства Саудовской Аравии и других стран с умеренными исламскими режимами действуют террористические группы в различных частях мира, это не что иное, как фальсификация, извращение фактов. Умеренные исламские режимы, равно как и светские режимы в государствах с мусульманским населением, не находятся по одну сторону баррикады с террористами.

Но все-таки почему именно исламский экстремизм порождает ныне террористическую угрозу? Некоторые видят причину волны исламского экстремизма в том факте, что растет пропасть между богатеющим «золотым миллиардом» (постиндустриальные государства) и наиболее бедными странами, многие из которых с мусульманским населением. Это лишь частичный ответ. Лидеры, да и многие участники террористических организаций и групп, как правило, люди из зажиточных семей. Бен Ладен, например, из семьи, владеющей строительной компанией, одной из крупнейших на Арабском Востоке.

Представляется, что взлет исламского экстремизма связан с рядом обстоятельств. К ним относятся и комплекс неравноправного положения в мировой экономике и политике, который испытывают многие представители мусульманского мира, обладающего огромными природными богатствами. Это и многолетняя конфронтация с поддерживаемым Соединенными Штатами Израилем, оборачивающаяся целым рядом унизительных поражений. Это и силовая «демократизация» извне без учета исторических, религиозных, традиционных особенностей мусульманских стран. «На Западе вообще – по крайней мере в Европе и США – политические лидеры не хотят говорить правду, – сказал руководитель, а затем консультант специального подразделения ЦРУ, созданного для поиска Усамы бен Ладена, Майкл Шоэр.[11] – Это вовсе не война за наши свободы, либеральные ценности или тендерное равенство. Это война, главной причиной которой является негативное влияние западной, и в особенности американской, внешней политики на мусульманский мир. Это религиозная война. Наши действия в мусульманском мире воспринимаются как нападение на ислам. Именно поэтому оппозиция Америке и Западу, но особенно Америке, так сильна».

Все это нужно знать, конечно, не для оправдания исламского экстремизма, а для успешной борьбы с ним. Не думаю, что американское руководство всерьез рассматривает необходимость лишить исламский экстремизм его корней. А без этого навряд ли удастся ликвидировать такую реальную угрозу, нависшую над человечеством, как международный терроризм. Не удастся это сделать также без уважительного отношения к исламу как религии, без дифференцированного подхода к мусульманскому миру. Все это является обязательными условиями активизации антиэкстремистской деятельности светских и умеренных государств с мусульманским населением.

Аналогичные мысли высказал в письме, адресованном мне, выдающийся политический деятель, бывший канцлер Германии Хельмут Шмидт. Он писал: «Если мы ограничимся отпором исламистскому терроризму, если мы не найдем в себе уважения и терпимости к этой чужой для нас религии, то может возникнуть большая беда. Русские, европейцы и американцы должны срочно научиться отличать терпимость к исламу от энергичного отпора исламистскому террору, который, к слову, не находит оправдания в Коране».

Для нас политика в отношении ислама имеет значение не только в глобальном, но и во внутристрановом контексте. В России проживает около 20 млн людей, придерживающихся мусульманских обычаев и традиций. Однако у нас нет объективных причин для кризиса в отношении между мусульманами и другой частью населения. Специфика нашей страны заключается в том, что двадцатимиллионная часть населения, придерживающаяся мусульманских традиций, не иммигранты, они проживают на территории нынешней Российской Федерации испокон веков, и в последние столетия кровавых столкновений с мусульманами в России не было.

В советское время мусульмане наряду с исповедующими другие религии, именно наряду с ними, подвергались дискриминации. Дело доходило до того, что, когда скончался один из крупных партийных деятелей в советской Средней Азии, приехавшая из ЦК КПСС делегация сосредоточенно интересовалась, будет ли покойник переложен из гроба и захоронен, по мусульманскому обычаю, в саване головой к Мекке. Этим чуть ли не определялась ценность всей его предшествовавшей деятельности для советского государства. Ныне с антирелигиозной практикой, имевшей место в СССР, направленной против обычаев, религиозных чувств всего населения, в том числе мусульман, полностью покончено.

До октября 1917 года на территории Российской империи было около 30 тысяч мечетей. В 1980 году, по свидетельству Г. Михайлова, начальника отдела Совета министров РСФСР по связям с религиозными организациями, на территории России имели официальное разрешение на деятельность 335 мулл, а 1245 совершали обряды без регистрации. Положение резко изменилось в постсоветское время: построены тысячи новых мечетей, открыты медресе, исламские университеты, выходят десятки мусульманских печатных изданий, создан Фонд поддержки исламской культуры, науки и образования.

Не на бумаге – это было и в СССР, – а в реальности внедряется федерализм. Автономные республики, как, например, Татарстан, Башкортостан, пользуются реальными правами, подтвержденными Конституцией и законами России. На деле практикуется равенство всех граждан России при занятии ими государственных постов на федеральном уровне. Руководство России стремится к тому, чтобы люди, придерживающиеся исламских традиций, чувствовали себя равноправными гражданами единой страны.

Вместе с тем совершенно естественно, что быстрое восстановление и развитие исламских ценностей в России порождает ряд проблем. Тем более что, как справедливо заметил в интервью газете «Таймс» эксперт по вопросам ислама в России профессор А. Малашенко, «…церковь не имеет такого влияния на русских или значения для них, как ислам для мусульман».[12] Однако нет никаких свидетельств угрожающего развития противоречий на религиозной почве в стране. Показательно, что длившаяся в течение целого ряда лет война в Чечне, которая стоила многих жертв, не приобрела религиозного характера и нисколько не расшатала российское общество по религиозному принципу.

Может ли терроризм быть оправдан?

И все-таки, что такое современный терроризм? Это не праздный вопрос, так как от понимания этого явления зависит правильный выбор методов антитеррористической борьбы.

Неслучайно определение терроризма стало трудной проблемой для Группы высокого уровня,[13] созданной Генеральным секретарем ООН Кофи Аннаном. Участники Группы пришли к выводу, что для определения терроризма следует взять элементы из принятых антитеррористических конвенций и других документов. Главным из этих элементов является, безусловно, применение силы против мирного населения, какими бы причинами это ни обусловливалось. Нельзя рассматривать как терроризм действие против войск оккупантов, когда идет борьба за независимое существование того или иного государства. Но если при этом целенаправленно осуществляются акции против гражданского населения, то это тоже терроризм.

Не у всех находит понимание термин «международный терроризм». Между тем это адекватное отражение того, что сейчас происходит. Более того, это особая черта современного терроризма. Раньше терроризм был, условно говоря, локальный. Например, баскские террористы, ирландские террористы и другие действовали или действуют в конкретной стране. Но после появления «Аль-Каиды», которая протянула щупальца в различные страны и действует на основе «сообщающихся сосудов», сложилась международная сеть терроризма. Наблюдалось, например, как из зоны племен между Афганистаном и Пакистаном шел переток террористических сил в Ирак. Террористы проникали из Афганистана в Косово и Чечню.

Однако из сказанного не следует, что международный терроризм можно рассматривать как сложившуюся иерархическую систему, руководимую из единого центра. Часто между террористическими организациями отсутствует или слаба координация. Отдельные организации действуют абсолютно самостоятельно вне всяких связей с «Аль-Каидой». Особое значение приобретает Интернет, через который распространяются идеи, документы, заявления лидеров «Аль-Каиды» или близких к ним лиц, в том числе некоторых мусульманских проповедников.

Другая черта современного терроризма – самодостаточность, самофинансирование террористических организаций, как правило, не связанных с каким-либо правительством.

Еще одна черта – это осуществление массовых акций против гражданского населения именно для того, чтобы дестабилизировать те или иные государства. Даже не выдвигая каких-то конкретных требований, террористы стремятся обескуражить государство, заставить его демонстрировать свое бессилие, погрузить в смятение население, чтобы все общество было в беспамятстве и искало виновных среди своих руководителей. Так было 11 сентября. Так было и при захвате школы в Беслане.

Правды ради, но, естественно, не для оправдания современных террористов, использующих террор с целью устрашения, нужно сказать, что они не изобрели ничего нового. Робеспьер был известен своей приверженностью к массовому террору как важному средству революционной борьбы. Ленин и Троцкий провозгласили и широко осуществили «красный террор» в ответ на «белый». Сталин был приверженцем широкомасштабных террористических действий для достижения своих целей – об этом свидетельствует кровавая практика 37-го года. А атомная бомбардировка Хиросимы, унесшая жизни сотен тысяч мирных жителей, – разве это не пример кровавого массового устрашения, каким бы целям оно ни служило?

Для активной борьбы против терроризма необходимо исключить абсолютно неправомерные подходы к этому преступному явлению. Один из них, когда оправдываются или, во всяком случае, подвергаются слишком мягкой критике репрессалии за террористические акты, осуществляемые государством тоже против мирного населения другой стороны. Пример – действия Израиля, которые уносят жизни палестинских мирных жителей, в том числе женщин и детей, в качестве «возмездия» даже не только за террористические акты против израильского гражданского населения, но и за вооруженные столкновения с солдатами Израиля на оккупированной территории. Терроризм, то есть вооруженные действия, целенаправленно осуществляемые против мирных жителей, должен осуждаться вне зависимости от того, «первичен» он или «ответно вторичен». Кстати, и палестинская сторона часто оправдывает террористические акты как ответ на вооруженные действия Израиля против мирного населения. Получается замкнутый круг террористического насилия, который не может быть разорван, если считать один вид терроризма преступлением, а другой – оправданным.

Это имеет прямое отношение и к двойной логике, присущей некоторым западным политикам, которые превозносили чеченских террористов чуть ли не как борцов за свободу и независимость, закрывая глаза на то, что «свободолюбивые бандиты» устраивали взрывы жилых домов, в подземных переходах в Москве, на стоянках автобусов, захватывали больницы и школы, совершали действия, сопровождаемые гибелью десятков, сотен людей.

Неразборчивость в выборе методов осуществления политики оборачивается подчас всеобщей трагедией. Как известно, в период холодной войны Вашингтон поддерживал борьбу исламистских сил против советского военного контингента в Афганистане. На волне этой борьбы и появился Усама бен Ладен. Убедившись в бессмысленности и ущербности своей военной акции, Советский Союз ушел из Афганистана, а феномен «Аль-Каиды» дорого обошелся всему миру, включая США. Советская политика тоже делалась не в белых перчатках. Но, понимая, какую огромную опасность таит в себе исламский экстремизм, собственно, как любой другой религиозный экстремизм, Москва никогда, даже в годы холодной войны, не использовала его как силовой фактор против Соединенных Штатов.

О том, насколько необходимы всеобщие усилия, объединение всех центров многополярного мира, чтобы противостоять международному терроризму, свидетельствуют даже не только страшные террористические акты в различных странах. Международный терроризм делает еще более опасными и другие вызовы и угрозы, с которыми сталкивается мировое сообщество:

– опасность распространения ядерного и других видов ОМУ усугубилась реальной возможностью сращивания с ним международного терроризма;

– неурегулированность региональных конфликтов, особенно ближневосточного, создает благоприятную почву для роста и усиления международного терроризма;

– еще более опасной стороной оборачиваются ситуации, при которых власти оказываются не в состоянии предотвратить гуманитарные катастрофы, геноцид, порождающий массовые убийства и сотни тысяч беженцев;

– опасность наркобизнеса усиливается в результате того, что он стал серьезным финансовым подспорьем для деятельности международного терроризма;

– религиозный экстремизм в ряде стран сращивается с международным терроризмом, а искры такого сращивания способны поджечь костер сепаратизма; это уже дестабилизирует обстановку в некоторых государствах и может привести к еще более негативным последствиям.

Упор на одностороннее применение силы объективно сталкивает Соединенные Штаты с таким многосторонним механизмом поддержания мира и безопасности, как Организация Объединенных Наций. Взаимообусловлено развивались два процесса: переход США на платформу самостоятельных превентивных действий в случае возникновения определяемой ими же самими угрозы международной безопасности и дистанцирование Соединенных Штатов от ООН.

Негативное отношение Соединенных Штатов к Организации Объединенных Наций накапливалось годами. При президентстве Рейгана США перестали перечислять свои взносы в бюджет ООН, прекратили участие в ЮНЕСКО, высказав недовольство тем, что эта организация критически относится к ряду проявлений американской политики. При Буше-старшем и особенно при Клинтоне наметилось некоторое потепление: США начали погашать свои долги перед бюджетом ООН и отменили ранее введенный запрет на участие американских вооруженных сил в ооновских миротворческих операциях.

Приход к власти администрации Буша-младшего вновь обострил отношения США с ООН и рядом других международных структур. Д. Рамсфельд призвал прекратить американское участие в миротворческих операциях ООН, мотивируя это необходимостью «…вернуть военных, которых используют в мирных целях, на фронт» (это заявление было сделано незадолго до американского вторжения в Ирак). Колин Пауэлл и его сторонники не смогли воспрепятствовать в 2002 году инициированному правыми республиканцами официальному отзыву подписи Билла Клинтона под Римским статусом – уставным документом Международного уголовного суда. Это было сделано вопреки настроениям, господствовавшим среди европейских союзников США. В марте 2003 года Ричард Перл опубликовал в британской газете «Гардиан» статью под красноречивым заголовком «Слава богу, ООН скончалась».

Все четче среди правой части республиканцев в США стал звучать тезис: современным условиям адекватна именно НАТО, которая может с большей эффективностью выполнять функции Организации Объединенных Наций. Импульс получили обсуждения в различных комиссиях конгресса США на тему, нужна ли вообще ООН. Несомненно, толчком к такой постановке вопроса стало несогласие ООН и ее Генерального секретаря Кофи Аннана с американской политикой, особенно интервенцией в Ираке. Острая критика в адрес США прозвучала в ряде ооновских документов, в частности, в докладе о положении с правами человека в тюремном лагере, организованном США на своей военной базе в Гуантанамо (Куба).

Можно считать, что, отражая реальные настроения в мировом сообществе, ООН при Кофи Аннане все больше становилась самостоятельным игроком на международной арене. И все отчетливее проявлялась неоспоримая истина – ООН по своему уставу несовместима с политикой односторонних действий Соединенных Штатов. Именно с этим не соглашались США. Особенно неприемлемой для них стала практика, при которой постоянные члены ООН Россия и Китай имели право вето и использовали его в случаях несогласия с резолюциями, которые пробивали Соединенные Штаты. В таких условиях, очевидно, в Вашингтоне посчитали: уж если и необходима международная организация для осуществления многосторонних мер, то она должна быть не нейтральной, а подчиняться Соединенным Штатам.

Не помогло и стремление Генерального секретаря Кофи Аннана найти приемлемый вариант реформирования ООН. Эта задача побудила Кофи Аннана создать Группу высокого уровня, известную как «группа мудрецов», призванную выработать рекомендации по противодействию опасностям, в том числе исходящим от внутристрановых ситуаций, и представить предложения, как сделать Организацию Объединенных Наций более эффективной в борьбе с новыми вызовами и угрозами. Группа состояла из 16 человек, подобранных Генеральным секретарем из различных стран. В письме, адресованном мне как одному из участников Группы высокого уровня, К. Аннан писал 4 ноября 2003 года:

«События прошедшего года (операция США в Ираке. – Е.П.) потрясли основы коллективной безопасности и подорвали веру в возможность многонациональных решений. Группа должна провести обсуждение, имея в виду необходимость продемонстрировать, что коллективным ответным действиям следует отдавать предпочтение не потому, что это дело принципа, а потому, что данное средство в практическом плане является более действенным и эффективным, чем любые ему альтернативные. Для этого я прошу вас тщательно рассмотреть существующие отличные друг от друга угрозы и предлагаемые пути их решения, проблемы, вынуждающие некоторые государства чувствовать себя крайне уязвимыми, обсудить существующую обеспокоенность по поводу превентивной войны, незаконность использования этого средства в одностороннем порядке, а также другие темы, представляющие интересы для всех членов нашей организации. Только на такой основе мы сможем установить, какие необходимо предпринять шаги для повышения эффективности наших коллективных институтов».

Так Генеральный секретарь видел задачи, которые призвана решить созданная им группа. Доклад группы «Более безопасный мир: наша общая ответственность» он намеревался утвердить на юбилейной сессии Генеральной Ассамблеи, приуроченной к 60-летию ООН.

Когда доклад был готов, Генеральный секретарь ООН в письме от 20 декабря 2004 года на мое имя писал: «Вы и Ваши уважаемые коллеги не только оправдали, но и далеко превзошли все ожидания. Вы нашли единые подходы к решению вопросов, которые в течение многих лет разъединяли и парализовывали международное сообщество… Оценка группой коллективной безопасности в XXI веке укрепила мою надежду на то, что народы мира смогут предпринять подобные усилия для преодоления разногласий и достижения нового консенсуса в целях обеспечения „более безопасного мира“. Я уверен, что смелые и прагматичные предложения, выдвинутые группой, внесут свой вклад в обновление нашей организации, и я планирую посвятить значительную часть наступающего года популяризации взглядов и рекомендаций, изложенных в вашем докладе».

Одним из важных выводов группы, особенно в условиях, когда США навязывали миру односторонние решения, было общее мнение о том, что механизм ООН должен быть задействован против действительно существующих опасностей, таких как массовые убийства гражданского населения, неспособность центральных властей взять под контроль негосударственные субъекты, создающие угрозу международной безопасности, форсированное приближение к обладанию ядерным оружием с возможной перспективой его передачи террористическим организациям, предоставление правящим режимом своей территории для базирования международной террористической организации.

Но как противодействовать всему этому? В длительных дискуссиях члены группы согласовали ряд положений. Главные среди них следующие: существование внутристрановой угрозы должно выявляться не одним каким-либо государством, а коллективно через Совет Безопасности ООН. Именно Совет Безопасности ООН должен определять и систему мер по нейтрализации этой угрозы.

Не перечеркивает ли это суверенитет государств? Вопрос непростой. В сегодняшнем мире существует тенденция некоторого ослабления суверенитета государств. Часть суверенитета передается на наднациональный уровень интеграционными процессами, развитием транснационального предпринимательства. Но ни в коем случае не следует преуменьшать устойчивость национальных суверенитетов. Вывод об их размыве весьма опрометчив. Об этом свидетельствует хотя бы пример Европейского союза, создавшего наднациональные структуры. Но разве при этом не сохраняется суверенитет Франции, Германии, Великобритании и других стран, входящих в ЕС?

Вместе с тем, суверенитет не должен быть непреодолимым препятствием, когда речь идет о том, что внутри той или иной страны разворачиваются события, которые могут взорвать обстановку в регионе и даже на глобальном уровне. Но выяснение степени опасности таких событий и методов противоборства с ними должны определяться Советом Безопасности ООН, постоянные члены которого обладают правом вето.

В защиту унилатерализма не выступил и член группы Б. Скоукрофт, который не разделял позицию руководства Буша-младшего по этому вопросу.[14]

Появление новых вызовов человечеству создает принципиально иную международную обстановку, требующую усовершенствования механизмов Организации Объединенных Наций. Но решению этой задачи не способствует искусственное деление угроз на «жесткие» и мягкие». «Жесткие» – это угрозы безопасности, которые возникают либо как результат агрессивных действий со стороны другого государства, либо как следствие развития некой нестабильной ситуации. «Мягкие» – все остальные: нищета, болезни, безработица и т. п. Деление угроз на две части оборачивается в конечном итоге идеей о том, что роль Организации Объединенных Наций должна ограничиваться противодействием «мягким» угрозам, так как ее механизм, дескать, не приспособлен к тому, чтобы быстро и эффективно реагировать на угрозы безопасноти. Группа пришла к выводу о несостоятельности таких представлений.

Принципиальный вопрос: нужно ли искать в создавшихся условиях альтернативу Совету Безопасности внутри ООН в вопросах применения силы в том случае, «если Совет не может или не хочет принять решение»? После длительного обсуждения на заключительном заседании группы мне пришлось заявить, что если Генассамблея будет выдвинута в качестве органа, который даже при чрезвычайных обстоятельствах принимает решение о применении силы, то отказываюсь поддержать доклад в целом. Соответствующий параграф из доклада был исключен.

В Уставе ООН заложены все возможности коллективного противодействия угрозам безопасности и стабильности – это, пожалуй, стало одним из главных выводов доклада. Правда, Совет Безопасности ООН не всегда оказывается в состоянии оптимальным образом использовать имеющиеся у него полномочия. Однако надо отметить, что СБ ООН уже доказал на деле свою способность по-новому, именно по-новому подойти к применению положений Устава ООН. Например, после событий 11 сентября 2001 года Совет Безопасности дал, по сути, новую интерпретацию статьи 51 Устава ООН, подведя базу под применение силы в порядке самообороны в случае нападения негосударственного формирования на государство. Можно напомнить и о таких мерах, как введение решением Совета Безопасности санкций против движения «Талибан» и создание Контртеррористического комитета Совета Безопасности (КТК). Совбез принимал также решения и о силовых мерах в поддержку демократии и прав человека, например, резолюцией 940 от 31 июля 1994 года уполномочил государства – члены ООН «…сформировать многонациональные силы… и использовать все необходимые средства» в целях восстановления демократии на Гаити.

Совет Безопасности ООН, таким образом, продемонстрировал способность адаптироваться к ситуации, сложившейся после появления новых вызовов и угроз. Вместе с тем надо признать, что в Уставе ООН отсутствуют критерии, которые могли бы лежать в основе принятия решения о применении принудительных мер. Следует ли из этого, что нужно изменить устав? «Критерии вмешательства», как представляется, могут быть утверждены резолюцией СБ ООН, при этом нет необходимости вносить поправки в сам устав.

Ситуации, угрожающие миру и безопасности, связаны не с недостатками Устава ООН, а с вопиющим нарушением его положений. Однако это не снимает остроту необходимости повысить эффективность Совета Безопасности ООН. Конечно, его состав и структура, определенные исходя из расклада сил после Второй мировой войны, не могут сохраняться вечно – это вывод группы. Давно прошли те времена, когда Германию и Японию отличало от других стран – членов ООН прежде всего поражение в войне. За многие десятилетия существования Организации Объединенных Наций произошли и другие серьезные изменения на мировой арене. Целый ряд бывших колоний и полуколоний стали суверенными государствами и теперь играют активную самостоятельную роль в международной политике, наращивают свой удельный вес в мировой экономике (например, Индия). Следовало бы привести состав Совета Безопасности ООН в соответствие с современными реалиями. Речь может идти об увеличении числа его и постоянных, и непостоянных членов. Целесообразно также четче соблюдать принцип географического представительства в Совете Безопасности, особенно в отношении Африки и Латинской Америки. Однако значительное расширение числа членов Совбеза противоречит идее сохранения и усиления дееспособности ООН.

Что касается проблемы права вето, то нужно прямо сказать, что Организация Объединенных Наций как многосторонний механизм, эффективно действующий во благо мира и безопасности, не может существовать без этого права. История Лиги Наций в этом плане весьма поучительна. Но не менее губительно для ООН предоставлять право вето большому числу стран. Члены группы, в принципе, сошлись на том, что такое право должно принадлежать лишь нынешней «пятерке» постоянных членов СБ ООН.

Излюбленный аргумент критиков ООН заключается в том, что постоянные члены Совета Безопасности зачастую не способны находить консенсус по вопросам, касающимся силового реагирования на наиболее острые угрозы безопасности. Но эти утверждения несправедливы для тех случаев, когда дело касается бесспорных ситуаций, чреватых угрозами международной безопасности. Чтобы расширить возможности согласования в рамках Совета Безопасности решений по кардинальным проблемам, постоянные члены Совета Безопасности могли бы, к примеру, выступить с политически обязывающим заявлением, что будут прилагать усилия для достижения согласия по ключевым вопросам безопасности и стабильности.

Необходимо направить усилия на эффективное использование не только Совета Безопасности, но и других ооновских структур кризисного регулирования, а также, если нужно, на их адаптацию к новым угрозам. Прежде всего, это касается Контртеррористического комитета и Комитета СБ ООН по санкциям в отношении «Аль-Каиды», талибов и связанных с ними лиц и организаций (Комитет 1267).

Я считаю, что следовало бы обсудить идею разработки хартии антитеррористических действий, которая содержала бы набор конкретных обязательств по ликвидации террористических организаций и их отделений, перекрытию финансовых потоков, предотвращению транзита оружия, взрывчатки, боевиков, выдаче лиц, обвиняемых в терроризме (по списку «антиталибского» комитета). Неучастие в режиме, установленном хартией, рассматривалось бы как неприемлемое. Кстати, именно такое неучастие могло бы стать основанием для осуждения того или иного режима с последующими санкциями в различных формах.

Чтобы Организация Объединенных Наций стала работающим механизмом, альтернативой единолично принимаемым решениям о применении силы, она, как представляется, должна приобрести военное измерение. Необходимо не только продолжать практику осуществления по решению Совета Безопасности операций в формате коалиции заинтересованных государств (имеется опыт таких действий в Албании, Восточном Тиморе, Афганистане), но и продумать также систему мер по укреплению собственного ооновского потенциала проведения многофункциональных операций по поддержанию и, если потребуется, восстановлению мира (с силовым компонентом). В связи с этим, по моему мнению, целесообразно создание постоянных ооновских сил быстрого развертывания. Они могли бы быть дислоцированы с учетом «горячих точек». Кроме того, ООН может подписать с рядом региональных организаций и отдельными государствами специальные соглашения о том, что в случае принятия Совбезом соответствующего решения они направляют свои подразделения быстрого развертывания либо для операций под флагом ООН, либо для совместных с ООН действий.

Еще одно перспективное направление – формирование в Организации Объединенных Наций своего рода экспертно-аналитического пула, состоящего из представителей заинтересованных и располагающих солидными разведывательными возможностями государств. Уже сейчас происходит обмен информацией между спецслужбами различных стран в целях борьбы с терроризмом, раннего выявления кризисов и выбора оптимальных средств их нейтрализации. Однако американский опыт, когда даже наличие определенной информации не помогло заранее раскрыть планы террористов, готовивших нападение 11 сентября, свидетельствует о необходимости совместного анализа получаемых сигналов и постоянного мониторинга за кризисными ситуациями.

Следует создать в ООН структуру, способную выполнять практические функции по управлению и в постконфликтных условиях, а также координировать восстановительные и другие реабилитационные проекты ООН.

Я, естественно, не претендую на исчерпывающие предложения по модернизации ООН. Многие из изложенных идей нашли свое отражение в докладе Группы высокого уровня.

Однако США, по сути, отвергли этот доклад. Во всяком случае, его рекомендации по приспособлению ООН для противодействия вызовам и угрозам миру и безопасности на современном этапе развития международных отношений были проигнорированы Вашингтоном. Вместо Кофи Аннана, срок которого на посту Генерального секретаря ООН истекал, был избран Пан Ги Мун.

Примечания:

1

Термины «многополярность», «двухполярность» и «однополярность», вошедшие в обиход, идентичны терминам «многополюсность», «двухполюсность» и «однополюсность».

5

The National Review. 2003.21.05.

6

Ричард Перл ушел в отставку из-за скандала, разразившегося в связи с его участием в лоббировании интересов крупного американского бизнеса, связанного с нефтью.

7

Эксперт. 2005. № 17.9-15 мая. С. 74.

8

Бывший сотрудник ЦРУ, работавший в Пакистане с исламскими боевиками, вовлеченными в войну против Советского Союза в Афганистане, затем профессор Университета Пенсильвании, автор книги «Сетевые структуры терроризма» (Understanding Terror Networks).

9

Эксперт. 2004. № 38 (438). С. 103.

10

Как представляется, все-таки понятие фундаментализма шире, хотя он тоже включает в себя стремление вернуться к исламским корням, избавившись от наносного.

11

Автор двух книг, название которых говорит само за себя: «Имперское высокомерие: Почему Запад проигрывает войну с террором» (под псевдонимом «Аноним») и «Маршируем прямо в ад: Америка и ислам после Ирака».

12

The Times. 2005.05.08.

13

Подробнее об этой Группе в последующем изложении.

14

Известно, что Дж. Буш-старший рекомендовал сыну прислушиваться к мнению генерала Скоукрофта – своего советника по вопросам национальной безопасности.