• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Масонский парадокс в описываемое время представлял собой противоречие, состоявшее в том, что почвы для развития сколько-нибудь действенного политического масонства в России не было, а причина для игнорирующей реальные факты истеричной и иррациональной масонофобии правящих верхов, начиная от носителя верховной власти и кончая департаментом полиции, была. Изживший себя режим вынужден был все время давать ответ стране и себе на один и тот же вопрос: почему он, выдавая себя за власть в интересах народа, противостоит этому народу, который уже сделал одну великую революцию и горит желанием совершить вторую? Такая же проблема стояла и перед идейно-политической гвардией царизма — главарями черносотенных союзов: доказать, что они подлинные представители многомиллионного русского народа, тогда как на самом деле их армию составляли в основном босяки и уголовники.

Исторически верный ответ исключался. Оставалось выходить из положения за счет таинственных дьявольских сил, всемогущество и коварство которых было так велико, что с ними не могло справиться ни одно правительство мира, от них не мог уберечься ни один народ. Вот подлинная причина революций, народного недовольства, падения авторитета власти, влияния церкви и т. д. Борьба с этими силами чрезвычайно трудна, если не безнадежна. Одной из таких сил, если не главной силой, и является всемирное масонство. Для режима, у которого уже давно исчезла внутренняя убежденность в правомерности своего дальнейшего бытия, грубый и нелепый обман превращается очень естественно и органично в самообман; этот режим стал жертвой своей собственной грубой демагогии, ибо без какого-го хотя бы подобия веры в себя и внутреннего самооправдания ни один режим, как и ни один человек, каким бы низким и подлым он ни был, жить не может. Так рождается то, что можно охарактеризовать как политическую паранойю: страх перед самим же созданным страхом как ведущая линия политического поведения. Именно так, как мы убедились, обстояло дело в правящих верхах в их отношении к масонству.

Но этим дело не кончается. Какими-то сложными психологическими и гносеологическими путями этот страх проникает и в историографию. Ей же, и не только ей еще предстоит объяснение этого феномена. Пока только отметим, что эта болезнь, как правило, поражает тех историков, которые, сочиняя свои труды, руководствуются какими угодно соображениями, кроме одного — установления научной истины.

Что касается русского масонства в начале XX в., как такового, то все изложенное делает возможным, на наш взгляд, только один вывод, масонский сюжет есть, но масонской проблемы нет. Историк, любящий свою науку и свое дело, всегда надеется, что по интересующим его темам рано или поздно откроются новые материалы, станут известными новые факты. Это относится и к нашим масонам. Будем ждать и надеяться, что о них появятся новые сведения, которые в чем-то уточнят, а возможно, и исправят наши сегодняшние представления о них. Но в одном можно быть достаточно уверенным: радикального переворота в оценке их роли не будет. Вывод о масонах как quantite negligeable (ничтожная величина) в предфевральских, февральских и постфевральских событиях 1917 г. останется неизменным. Чего не было — того не было.