• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Жоржи Амаду (1912-2001) – прогрессивный революционно-демократический бразильский писатель, коммунист.

Родился он в семье землевладельца. С детства наблюдал за жизнью простого народа. С юных лет включился в революционное движение, подвергался полицейским преследованиям.

В ранних романах, как признают исследователи творчества Амаду, стиль писателя был «документалистским»: автор стремился точно описывать реальность, не «привнося» ничего от себя.

Один из романов того периода – «Капитаны песков» (1937). Это – первый из романов Жоржи Амаду, с которым я познакомился. Сразу бросается в глаза, что, несмотря на относительно ранний возраст автора (всего 25 лет), это – сильное произведение. В этом плане Амаду можно поставить в один ряд с Шолоховым, написавшим примерно в 23 года «Тихий Дон», или с египтянином Юсуфом аль-Куайидом, написавшим в 27 лет повесть «На хуторе аль-Миниси». В романе рассказывается о жизни беспризорников - мальчишек 10-15 лет. Автор показывает их жизнь без прикрас: психика, преждевременно покалеченная от полицейских издевательств (по ночам им не дают уснуть кошмарные воспоминания о пытках), от нищеты, как следствие – грубость, дикость, разврат (педерастия в рядах «капитанов», насильственный секс с девчонками, такими же малолетними, как они). В этом плане жизнь беднейшей молодёжи Бразилии, показанная Амаду, очень похожа на жизнь беднейшей молодёжи России – да и любой иной страны, включая США.

С другой стороны, автор не ограничивается простым описанием нищеты – он, в отличие от многих других критиков капитализма, видит в нищете не только нищету, но и революционность, а не охает-ахает по мещански «Ах, кошмар!». Амаду показывает, что у «капитанов», несмотря на их дикость, присутствует человеческое достоинство – то, чего не встретишь у представителей богатых, образованных классов. Многие «капитаны» становятся на путь вооружённой борьбы с полицией и богачами, влившись в банду Лампеана (реальное историческое лицо). Один из них делает насечки на своём ружье, отмечая число убитых им полицейских – когда его судили, на ружье его было обнаружено около 50 насечек (его, конечно же, казнили).

В романе показан также рядовой священник – не революционер, но добрый честный человек, который искренне стремится помочь беспризорникам. Верхушка духовенства подвергает священника гонениям, навешивая на него ярлык «коммуниста» (напомню, что компартия в Бразилии в те годы была вне закона и ярлык «коммуниста» был в обществе примерно таким же пугалом, как сегодня пугалом является ярлык «террориста», «ваххабита»).

В романе (как и в поздних романах Жоржи Амаду) присутствуют описания культуры бразильской (преимущественно негритянской) бедноты – полуязыческих (идущих из Африки), полукатолических праздников. В конце 1930-х гг. Амаду эмигрировал из Бразилии – сначала во Францию, потом – в Чехословакию. Бывал в СССР, потом в Китае (уже после победы китайской революции). В 1952 г. он написал роман «Подполье свободы», в котором описывает бразильское общество 1937-го года – года прихода к власти фашиста Жетулио Варгаса, а также деятельность Бразильской компартии. Исследователи творчества Жоржи Амаду справедливо признают, что это, пожалуй, самый слабый его роман. Компартия больше похожа на русских народовольцев 2-й половины XIX-го века, а не на большевиков-ленинцев: несмотря на то, что численность компартии составляла лишь 1 000 человек (население Бразилии в то время составляло свыше 40 миллионов), она, вместо того чтобы создавать теоретически подкованное ядро в пролетариате, занималась боевыми вылазками – разбрасывала листовки и писала лозунги на стенах, вопреки тому, чему учил Ленин в «Что делать?». И, как следствие, – постоянные провалы, аресты. Причём лозунги компартии зачастую были экономические, не выходящие за рамки капитализма. Ленин называл таких «революционеров» «либералы с бомбой»: борьба их по сути является не более чем буржуазным радикализмом.

Жизнь масс бразильских бедняков, их культура, нравы, их достоинства и недостатки в этом романе, к сожалению, не показаны. Пролетариат получился здесь какой-то «прилизанный», «пресный», по своим нравам скорее похожий на европейскую (или советскую) рабочую аристократию, вернее – на идеализированное её представление.

Однако даже и в этом, не лучшем романе Жоржи Амаду много очень верных вещей. Вообще Жоржи Амаду справедливо сравнивают с Бальзаком по проницательности, по знанию жизни общества, разных его слоёв. В своё время Энгельс говорил о Бальзаке, что по его произведениям можно изучить историю, политическую, общественную жизнь, экономику Франции лучше, чем по справочникам – то же самое можно сказать и о Жоржи Амаду, о том, как он описывал бразильскую жизнь. Здесь нужно сказать несколько слов о Бразилии. В последние годы Бразилия уже стала империалистической нацией, там уже замедлился рост населения, там есть широкие средние классы (хоть и многомиллионные массы нищеты, разумеется, тоже остались). В первой же половине и середине ХХ-го века (время действия романов Жоржи Амаду) Бразилия была страной во многом угнетённой, зависимой – сначала от Англии, потом от Германии и США. Однако уже тогда Бразилия была относительно развитой, и там уже была относительно сильная (во всяком случае, не полностью бессильная) национальная буржуазия, довольно многочисленный, типично европейский средний класс (впрочем, отдельные её районы и тогда, и даже сегодня продолжают оставаться отсталыми). В чём-то Бразилия в романах Амаду напоминает развитые страны, нашу страну, а в чём-то – страны «Третьего мира» (но не самые отсталые).

В романе «Подполье свободы», как я уже сказал, показан приход к власти фашиста Жетулио Варгаса и отношение различных классов общества к приходу фашизма. Приход Варгаса был связан с потерей Англией влияния на Бразилию в связи с относительным ослаблением Англии и ростом Германии и США. За Варгасом стояли американские и германские империалисты, и он старался между ними лавировать, как лавирует, к примеру, Ислам Каримов между Россией, Западом и Китаем. Варгас, жестоко репрессируя коммунистов и даже либеральную оппозицию, в то же время создавал свои управляемые профсоюзы, шёл на некоторые чисто экономические (но не политические) уступки определённым слоями рабочих, т.е. начал создавать рабочую аристократию, пусть и не такую массовую, как была на Западе.

Показательно отношение либеральной буржуазии к фашисту Варгасу и полицейщине в данном романе. Оно очень напоминает отношение либеральной буржуазии к Путину и полицейщине в современной России. Либералы ворчали на Варгаса, потому что его диктатура и их порой больно затрагивала (и их порой арестовывали и даже иногда били, но не так сильно, разумеется, как бедняков), но в то же время понимали, что без фашистской диктатуры они не смогут сберечь свою собственность от революции. «Полиция сродни туалету в доме: место, конечно, неприглядное, но без него никак», - так в романе говорит один из представителей либеральной буржуазии. Такое же отношение к полиции (милиции) мы видим сегодня со стороны наших либералов: они сильно возмущаются, когда «съехавший с катушек» майор Евсюков начинает стрелять по всем подряд (т.е. представляет опасность и для жизни буржуев), когда милиционеры калечат преподавателя консерватории, и в то же время совсем не возмущаются, когда милиция пытает мелких правонарушителей из бедных слоёв и т.п.

Однако, ещё раз повторю, много в данном романе и наигранности. К примеру, девушка-танцовщица, которую «поматросил и бросил» богатенький бездельник, очень быстро приходит от глубоких мещанских предрассудков к твёрдым коммунистическим убеждениям только потому, что её морально поддержала коммунистка в трудный период её жизни. Вообще, это было подмечено и исследователями творчества Жоржи Амаду, что в ранних его романах герои неправдоподобно быстро и легко приходят к революционным убеждениям.

После написания данного романа Жоржи Амаду пережил творческий кризис, несколько лет не писал – очевидно, осознавая недостатки этого своего романа.

Но, как говорил Маркс, «разбитые армии превосходно учатся». В эти годы (конец 1950-х гг.) открывается новый период в творчестве Жоржи Амаду – период зрелости. Начинается этот период с романа «Габриэла». Роман этот о любви, но любовь в романах Жоржи Амаду всегда переплетается с общественной жизнью, что делает большинство его книг очень нескучными (в своё время Энгельс писал, что живость, «нескучность» в духе Шекспира – отличительный признак социалистического реализма в литературе). Действия происходят на фоне «смены власти» (этакой буржуазной революции в миниатюре) в небольшом провинциальном городке Бразилии в 1920-е гг. Амаду показывает, как старая верхушка из класса необходимого – энергичных смелых плантаторов, осваивающих и захватывающих земли, идущих на любую жестокость (сродни «новым русским» в России в «лихие 90-е») – превратилась в класс излишний, в разжиревших неповоротливых паразитов, вставших на пути экономического развития общества, не желающих строить в этом городе порт, т.к. им это было невыгодно (хотя это было выгодно молодой буржуазии). Амаду показывает, что в этой «революции в миниатюре» есть и компромиссы, есть и дипломатия, переговоры, но есть и насилие. Показано, что молодая буржуазия готова была идти даже на пытки агентов феодалов, и такое насилие Жоржи Амаду – ярый борец с полицейским насилием, с насилием со стороны «сильных мира сего» над слабыми, над бедняками – не осуждает, понимая, что пытки в данном случае играют прогрессивную роль («насилие против насильника», как говорил Ленин).

Хотя Амаду описывает замену феодалов на буржуев и симпатизирует буржуям в борьбе с феодалами, он не ограничен данным этапом. В конце романа, на пире, устроенном в честь победы молодой буржуазии и успешного завершения строительства порта, один рабочий-социалист поднимает тост за партию Ленина, и подвыпившие буржуи весело подхватывают его, даже и не понимая, по словам Амаду, какую опасность для них таят ленинские идеи.

Пожалуй, самый сильный роман Жоржи Амаду (или один из таковых) – «Лавка чудес». Этот роман был написан в 1969 г. В нём затрагивается тема - внесли ли неевропейские народы вклад в мировую культуру. Главный герой – мулат Педро Аршанжо, бедняк, работавший педелем (университетским служителем) в местном вузе. Как говорится, ничто человеческое ему не было чуждо – он был и большим любителем выпить, и бабником. Но в то же время он написал несколько книг, доказывающих, что всё, чего достигла Бразилия, она достигла за счёт смешения рас, за счёт привнесения негритянской культуры в общий котёл культуры.

Умер Педро Аршанжо под забором, когда шёл в кабак в надежде выпить рюмку-другую кашасы (бразильская водка) и поболтать с друзьями. Никто в учёных кругах о нём даже и не знал.

Однако через 25 лет, когда на носу был 100-летний юбилей Педро Аршанжо, образованное общество вдруг заговорило о нём с подачи американского профессора, приехавшего в Бразилию. Педро Аршанжо вдруг стал «национальным героем». Буржуазия и повязанная с ней интеллигенция создала «прилизанный» его образ: мол, и пьяницей он не был, стремился за счёт знаний выбиться из бедняцкой среды в образованное общество и ему это удалось; любил якобы всю жизнь только одну женщину – белокурую финку.

Приведу одну сцену из этой книги, в которой сконцентрировано отношение Жоржи Амаду к вопросу о культуре угнетённых наций. Когда один сочувствующий интеллигент спросил Педро Аршанжо: «Как же Вы, учёный человек, материалист, и участвуете в негритянских языческих праздниках? Неужели Вы во всё это верите?», Педро Аршанжо ответил: «Если я не буду участвовать, я окажусь на стороне полиции, которая эти праздники жестоко разгоняет».

Большинство героев романов Амаду данного, позднего, периода – это не промышленные рабочие, как в романе «Подполье свободы», а бедняки бразильского мегаполиса Баии (ныне Салвадор) – хронические безработные, живущие случайными заработками (в том числе и незаконными), проститутки и т.п. – в общем, те, кто составляли большинство населения Бразилии, те, кто и сегодня составляют значительную долю населения всех стран мира, даже и богатых стран.

Амаду в своих романах прекрасно показал, что бедняки, несмотря на все их недостатки, несмотря на их грубость, дикость, разврат, на их простонародные предрассудки – несмотря на всё то, что делает их в глазах сытеньких мещан омерзительными подонками, – единственные сохраняют человеческое достоинство, остаются до конца революционными.

В некоторых романах Жоржи Амаду главными героями являются и революционно-демократические представители буржуазных классов, интеллигенции. Амаду понимал, что есть и такие.

В поздних романах у Амаду практически ничего не говорится о компартии, о коммунистах. Но верно ли делать отсюда вывод, что Амаду отошёл от коммунистических убеждений? Верно ли, что к Амаду пришла «зрелость» в смысле отказа от революционности?

Нет. Его революционность стала лишь глубже, несмотря на то, что коммунистических фраз в его романах стало меньше.

Амаду, очевидно, понял с возрастом, что путь к коммунизму не является ни прямым, ни коротким. Он понял, что пролетарское бытие не избавляет легко и быстро от предрассудков. Он понял, что ненависть к богатым у многих «оппозиционеров», «борцов за права трудящихся», зачастую оказывается не более чем завистью к богатым, желанием самому стать богатым. Амаду понял, что не все пролетарии становятся революционерами, как и не все буржуи являются контрреволюционерами, иногда (хоть и не часто) есть и исключения.

Герои поздних романов Амаду порой не любят работать, зато любят выпить, вкусно поесть и не «страдают» половой сдержанностью. В этих романах чувствуется некоторый анархический уклон.

Очень часто в поздних романах Амаду реальность причудливо переплетается с афробразильскими верованиями. На первый взгляд может показаться, что автор верит в эти чудеса, но, присмотревшись, можно понять, что это – тонкий юмор писателя, как и дань уважения традициям простого народа. Данный уклон в афробразильские верования, очевидно, опять же был реакцией на официальный «материализм», который выродился до уровня мелочного экономизма, реформизма, т.е. до мелкого делячества, борющегося за несущественные улучшения в рамках капитализма. Амаду в одном из романов пишет, что красивая сказка лучше скучной правды. Мы в этом, конечно, с ним не согласны – нам нужна правда; но та самая «скучная правда» - это и не правда вовсе, а полуправда; с другой стороны, по сказкам, по верованиям, по сознанию людей, народа можно лучше понять их бытие.

Красной нитью через все романы Амаду (не только ранние) проходит жгучая ненависть к полиции, к насилию сильного над слабым, богатого над бедным, мужчины над женщиной. Красной нитью через все романы Амаду проходит любовь к беднякам и боевой революционный демократизм.

Заслуга Амаду и в том, что он создал сильные реалистичные образы женщин из народа, пролетарских женщин.

Конечно, буржуазный элемент в творчестве Амаду присутствует. Нельзя забывать и того, что по его мотивам созданы некоторые бразильские «мыльные оперы»: любовный элемент оставлен, классовый – выхолощен.

Буржуи взяли от Амаду одну сторону, отбросив другую. Мы, пролетарии, должны взять от Амаду именно его революционную сторону.

Александр ГАЧИКУС

Вульфа «готовы были убить за передачу о Дорониной» - а он расхохотался им в лицо и написал статью!

Впечатление от статей (и передач!) Вульфа – уже никакое: в них много банальщины, и это вечное его вздрагивание от слова «антисемитизм» уже становится тошнотворным! Да и не только его, а и многих других так называемых «исследователей русской культуры».

Кстати, именно в той статье («Вечерний клуб», №6, 2010 г.) они ещё раз и названы, к примеру: Скороходов, Радзинский и Вульф, - какая интересная строчка! Все они занимаются исследованиями вокруг русской культуры! Но совершенно ошеломляющей в какой-то другой статье была фраза великолепной Лидии Польской, объединившей и пришпилившей их всех одним названием – «ОДИНОКИЕ ГИПНОТИЗЁРЫ». Как необъятно много в этом сочетании слов! Что же гипнотизируют одинокие исследователи? Да всё вообще-то просто: говоря об истории Ивана ли Грозного, русской актрисы Дорониной или о каком-нибудь фильме 60-х годов с известным русским киноактёром, везде у них непременно проскользнёт нотка злобноватого русофобства и желание в сравнение восхвалить что-нибудь еврейское. Не хочется приводить примеры, хотя они в той статье и есть: поговорив о Дорониной, Вульф почему-то взметнулся и сделал комплимент Ахматовой и тут же, спохватившись, почему-то вспомнил, что надо бы хорошенько разобраться с творчеством Цветаевой: уж так ли талантлива Цветаева на фоне Ахматовой? Что вот у Ахматовой и стихи-то растут из сора, и гениальные, а Цветаева («Что страсть? – Старо. Вот страсть! – Перо») утверждает нечто диаметрально противоположное…

Вот это всё и есть гипнотизёрство, и оно необходимо им для того, чтобы заниматься эквилибристикой понятий русофобства, сионизма и антисемитизма! А вот мы от всего от этого устали. Уж коли на то пошло – так и хочется крикнуть: заберите вы свой безмерный еврейский талант, поставьте его на другую полочку, вынув из огромного пласта великой русской культуры! Так и называйте – «великая еврейская культура» и возьмите и поставьте туда всех своих пастернаков и мандельштамов.

Но не будем пускаться в раж сравнений, а ещё раз вернёмся к этой полочке, на которой будут стоять: и великая Раневская, и великий Михоэлс, и великий Товстоногов, и великий Высоцкий, и великая Пугачёва («графиня Пугачёва!»), и великая Ахматова (которая говорила про стихи из сора, а сор-то был у неё в мозгу и в других местечках), и великий Гердт. А ведь не включаем же мы в русскую культуру Муслима Магомаева – мы хорошо знаем, что он азербайджанец; Корнейчука – мы хорошо знаем, что он украинец; Максима Танка – он белорус; и, зачаровав уже весь мир своей элитарной культурой (т.е. непревзойдённой!), – мы никогда не говорим даже о Бальзаке, Байроне и Мицкевиче!..

Так что же мы всё-таки хотим этим сказать?? – НЕ НАДО ДОВЕСКОВ В ВЕЛИКУЮ РУССКУЮ КУЛЬТУРУ! Не надо Петра I, Екатерину II анализировать еврейским скальпелем! Не надо хвалить Мандельштама, не похвалив Клюева! Но не надо и хвалить Доронину, нахваливая Неёлову и Волчек! Не надо прикасаться к Цветаевой, чтобы тут же сказать, что Ахматова и (Боже упаси!) Бродский лучше. НЕ НАДО! Нам это просто надоело! Не надо нас гипнотизировать! Не всё поддаётся гипнозу великого еврейского ума! Потому что, если мы и молчим, не возражаем гипнотизёрам на каждое их выступление и не хватаем их за язык то там, то тут, и видим, как они вылавливают блох на дохлой собаке (потому что РУССКОЕ – это так исторически мощно и так чисто национально), то это ещё не значит, что мы не видим, ЧТО хотят нам сказать эти колдуны-гипнотизёры! Потому что тщета их бесполезна! Вряд ли русский человек отречётся от своего национального и влюбится во что-то. Еврейское, например! Они нам давно уже доказали, что еврейские умники очень любят свою культуру. И мы не отречёмся никогда от своих национальных начал и будем очень гордиться – ВСЕГДА! – В ЛЮБЫХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ! – мощью и красотой русского мировоззрения!

Не заколдуете, господа гипнотизёры! Такова природа: русские – для русских, а евреи – для евреев, а китайцы – для китайцев, для сравнения, и т.п. А негры – для негров. Сказка про белого бычка или сказка, как у попа была собака…

Ни вы не загипнотизировали – ни мы не услышали!

Нюрка Кривая и Верка Шмырявая,

две подружки из подземелья Хитровки (которую мы тоже реставрируем, как памятник русской старины!)

По некоторым, на первый взгляд весьма незначительным чёрточкам нашего сегодняшнего бытия можно судить о довольно значительных сдвигах в социально-политической жизни России, в общественном сознании и в образе жизни её населения. Результатами наблюдений за одной из таких чёрточек нашего новорусского быта мне хочется поделиться с читателями газеты.

Задолго до контрреволюционного переворота 1991-93 г.г., ещё в то время, когда наша доморощенная диссидентура воспринималась как некое недоразумение, как нечто, путающееся под ногами и мешающее людям нормально жить и работать, я впервые был командирован в одну из европейских, как теперь принято говорить, цивилизованных стран. Там я с удивлением обнаружил так называемые «граффити», т.е. какую-то абстрактную мазню красками на стенах домов. Мне, советскому человеку, воспитанному в духе уважения к труду строителей, было непонятно, как могут власти, да и сами жители, допустить такое варварское отношение к своему жилью и жилью своих сограждан. Правда, обезображенные этими «граффити» стены домов, телефонные будки, мосты и заборы я видел только в кварталах, где жили так называемые «простые» люди. В буржуазном 16-м квартале Парижа или, например, в центре Лондона такие художественные шалости не допускались.

В СССР тоже существовало подзаборное искусство в виде нацарапанных где-нибудь в подворотне грязных ругательств или непристойных рисунков, выполненных обиженными природой людьми. Отношение к ним было однозначное: ну что взять с этих убогих умом хулиганов.

Но вот наша потерявшая рассудок страна оказалась в пучине управляемого как изнутри, так и снаружи хаоса, дипломатично названного «перестройкой». Чего только не насмотрелись за эти годы внезапно прозревшие граждане «новой» России! До сих пор ещё не пришёл в себя обалдевший от увиденного и услышанного советский народ. Чем только не одарило нас западное цивилизованное общество! Но что интересно. На фоне разрушающейся экономики, больших и малых кровопусканий в бывших советских республиках, уголовного беспредела, оголтелой антисоветской пропаганды, разложения бытовой культуры и общего морального падения части российского общества как-то незаметно были допущены в нашу жизнь явления, несовместимые как со здравым смыслом, так и с культурными нормами и традициями русского человека. И среди них вошла в наш быт и эта пачкотня, вызывающая, по меньшей мере, раздражение у человека с нормальной эстетической ориентацией.

Сначала редкие «граффити» в Москве появились в виде надписей на английском языке с явно «западным» начертанием букв. Я не утверждаю, что эта первая прививка была сделана руками наших зарубежных доброжелателей. Но я вполне допускаю такую возможность, ибо какой дурак стал бы тратиться на покупку дорогих аэрозольных красок в то время, когда «отпущенные» Гайдаром цены на всё и вся буквально взлетели в космос.

Затем последовали нарисованные пока ещё неумелой рукой русские версии этих самых «граффити» Принятие в России де-факто английского языка в качестве второго государственного, по крайней мере, в сфере рекламы и массовых коммуникаций, дало новый толчок продвижению в Москву западной инфекции. Сегодня дело эстетического обезображивания столицы (не знаю, как это выглядит в других городах страны) поставлено на легальную основу. Настенная графопачкотня одобряется местной властью в виде всяких префектур, управ и прочих госструктур. В общем русле западнизации нашей жизни вместо привлечения юных пачкунов по ст. 214 УК (вандализм) среди них проводятся соревнования, им выдаются премии, о них в заискивающе хвалебном тоне пишут в районных газетках.

Дальше - больше. Раздражающей наше эстетическое чувство мазнёй мы можем теперь любоваться не только на улице, но везде, где есть подходящие для неё вертикальные плоскости, вплоть до «самого красивого в мире» (по определению подземного радиовещания) московского метро. Наравне с чешуёй наклеенных нелегальных объявлений, обещающих снабдить вас по приемлемой цене любым фальшивым документом от медицинской справки до вида на жительство, вместе с совершенно идиотской легально наклеенной рекламой эта мазня нередко «украшает» стены вагонов московской подземки.

В один прекрасный день такими «граффити» была расписана большая, только что побелённая стена технического здания во дворе моего дома. Аляповатые, нисколько не привлекающие примитивной манерой исполнения, рисунки абсолютно лишённых художественного вкуса людей бесконечно далеки от талантливых «муралов» Риверы и Сикейроса. Я регулярно прохожу мимо этого «шедевра» – как минимум два раза в день, – но мои глаза так и не привыкли к этому настенному уродству.

В «Интернете» можно найти не одну статью, трактующую «граффити» как значимое явление современной городской настенной живописи. Анализируются её различные направления, под них подводится соответствующая философская база, описываются жития наиболее ярких представителей этого явления масс-культуры. Но читая всю эту наукообразную белиберду, никак не можешь отделаться от мысли, что король-то - голый, что за всем этим стоит общая деградация западной культуры, умело используемая как для выпуска пара из молодёжи, так и для отвлечения общества от реальных проблем дальнейшего существования человечества в XXI веке. Как говорится, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не задавало проклятых вопросов «кто виноват» и «что делать».

Жизнь, конечно, сложная штука. Есть у этого явления и политический аспект. На Западе, например в Северной Ирландии, «граффити» - одно из средств борьбы народа самой старой колонии в Европе, реконкиста которого ещё не закончилась. На Кубе нарисованные на фасадах домов портреты Хосе Марти и Че Гевары не дают стереть из исторической памяти народа славные страницы борьбы за свободу и социальную справедливость. У нас, в России, в Москве, стена стадиона на Красной Пресне с нанесёнными на ней яростными проклятиями в адрес палачей Октября 93-го года была быстренько уничтожена. А жаль! Она прекрасно вписалась бы в антураж мемориала памяти расстрелянных защитников Советской власти, который, раньше или позже, но непременно будет возведён на этом месте.

Сегодня, помимо воспитания дурного эстетического вкуса у населения, настенная мазня стала использоваться для борьбы с оппозиционными движениями. Это особенно заметно пассажирам поездов, прибывающих на московские вокзалы. Стоит появиться на ближних подступах к столице какому-нибудь лозунгу или символу советского, коммунистического или националистического характера, как он в скором времени замазывается «граффити» в виде скрюченных букв латинского алфавита, жирных клякс, бессмысленных слов и прочей настенной абракадабры.

Возможно, кто-то, прочитав эту заметку, скажет: «Какая ерунда! Мало ли в нашей жизни действительно сложных, серьёзных проблем. Ну кому мешают все эти «тэги» и «граффити», детская пачкотня на стенах?». В самом деле, что страшного в том, что половина уличной рекламы уже выполняется на английском языке, а то, что остаётся по-русски, стараются каким-нибудь образом исковеркать. Например, перевернуть букву «А»; вместо «Д» вставить «D», а вместо «Н» русского алфавита - «N» латинское? Что на майках, футболках и сумках молодого поколения страны красуется гордое имя RUSSIA? Что на рюкзаках школьников сплошь уроды из американских мультфильмов? Зачем поднимать тревогу, если мордочки детей дошкольного возраста разрисованы цветочками? Из-за чего шумим?

А вот из-за чего. Если все эти невинные «граффити» и модные сегодня наколки уголовников, дни всяких валентинов и патриков, навязываемые нам парады половых извращенцев и хеллуины, обнажения пупков и прокалывания носов рассматривать в совокупности с политическим, экономическим и социальным климатом в России, то поневоле придёшь к выводу, что наша страна стала полигоном по внедрению в сознание и быт её жителей западных норм морали, общественного поведения и традиций. Эти нормы порой несовместимы не только с взглядами на эти категории людей, воспитанных по советским нормам, законам и традициям, но и противоречат морали и культурным традициям российских народов досоветского периода, а иногда и вообще здравому смыслу.

Цель этой культурной агрессии - деформация облика России и населяющих её народов в нужном Западу и нашим отечественным квислингам направлении.

В.Ч.

Здравствуй, небо в облаках,

Здравствуй, юность в сапогах!

Пропади, моя тоска,

Вот он я, привет, войска!

Эх, рельсы-поезда,

Как я попал сюда?

Здесь не то что на «гражданке»,

На какой-нибудь гражданке,

Жизнь снаружи и с изнанки

Сам попробуй, изучи.

Для печали нет причин.

Непросто быть собой,

Когда шагает строй.

Только сердце птицей бьётся

И ликует, и смеётся,

И ему не удаётся

Под конвоем петь в груди.

Знать бы, что там впереди.

Где-то течёт река,

Где-то дом, где всё ждут нас назад.

Это не грусть слегка,

Просто ветер щекочет глаза.

Шаг вперёд и два назад,

Кто бы знал, чему я рад?

Просто сбросил я печаль

Словно голову с плеча.

На стыках рельсов путь,

Виски вбивает пульс.

Ты поймёшь, как будет нужно,

Где предательство, где дружба,

Где карьера, а где служба

И как сердце безоружно,

Как обманчива наружность,

Сколько звёзд и сколько лычек,

Сколько лиц, личин, обличий

И как мало в нас различий.

Песня группы «Конец фильма»

из телевизионного сериала «Солдаты»

Солдатская песня

Путь далёк у нас с тобою,

Веселей, солдат, гляди!

Вьётся, вьется знамя полковое,

Командиры впереди.

Припев:

Солдаты, в путь, в путь, в путь!

А для тебя, родная,

Есть почта полевая.

Прощай! Труба зовет,

Солдаты - в поход!

Каждый воин, парень бравый,

Смотрит соколом в строю.

Породнились мы со славой,

Славу добыли в бою.

Припев.

Пусть враги запомнят это:

Не грозим, а говорим.

Мы прошли с тобой полсвета.

Если надо - повторим.

Солдаты, в путь, в путь, в путь!

А для тебя, родная,

Есть почта полевая.

Прощай! Труба зовет,

Солдаты - в поход!

Михаил Дудин, 1954 г.