Подготовка учителя

Благодаря возможности наблюдать естественные проявления и спровоцированные реакции развивающейся психики ребенка, школа превращается в подобие научной лаборатории психогенетических исследований. Школа через несколько лет, возможно, станет пространством для работы лучших психологов. Как следует обустроить ее: не только создать лучшие средства обучения детей, но и научную базу?

Мы знаем, что натуралистам в лаборатории нужна специальная подготовка объектов наблюдений. Чтобы наблюдать обычную клетку в движении, понадобится пустая пробирка для капли препарата, особые условия, в которых клетка сможет сохранить жизнь, питательный раствор и т. д. Есть специальные работники, «препараторы», они не ассистенты, не помощники профессоров, это работники очень высокой квалификации, сегодня многие из них сами дипломированные доктора. Их задача крайне деликатна. Приходится знать биологию, физику, химию. Чем лучше работники подготовлены аналогичными научными исследованиями, тем быстрее и увереннее развивается наука.

Странно, что из всех естественнонаучных лабораторий только в психологических нет никакой подготовки объектов наблюдений. Если предложить психологу нанять препаратора, он возьмет человека для ухода за инструментами и превратит свою комнату в подобие физического кабинета. Но ему не придет в голову подготовить живое существо, чьи психические реакции он хочет изучить. А ведь биолог зовет препаратора, чтобы наблюдать клетку, живого микроба. Насколько серьезнее должна быть подготовка для изучения человека!

Психологи полагают, что подготовили объект, если он обратил внимание на их слова и объяснения, на то, как нужно действовать в ходе эксперимента. Любой человек, незнакомый, случайно попавший в лабораторию, отлично подходит для их целей. Такой психолог напоминает ребенка, который поймал бабочку, взглянул на нее и отпустил. Он не похож на биолога, старающегося наладить подготовку объектов наблюдений в своей лаборатории.

С точки зрения психологии развития, как бы мало ни была она представлена в нашей деятельности, очевидно, как осторожно следует показывать ребенку развивающие материалы, с каким уважением к его свободе. Эти условия необходимы для проявления психических феноменов, которые станут объектом наблюдений. Требуется специальная среда и подготовка персонала. Все гораздо сложнее, чем организация биологической лаборатории. Нашей лабораторией может стать только самая совершенная школа, придерживающаяся научных методов работы. Учитель здесь — работник, аналогичный «дипломированному препаратору».

Конечно, не все школы соответствуют такому высокому научному уровню, но им нужно уметь ориентироваться в области экспериментальных наук. Психический рост ребенка зависит от среды и свободы. Эти принципы должны стать «жизненным правом», признанным за новыми поколениями, правом, которое будет основой философской и социальной концепции обязательного образования, опирающейся на государственную экономику и силы самих детей. Если психические проявления учеников обычных школ не ценны для психологов, они все же ценны сами по себе. Так самоценна красота природы.

Новая школа должна служить не науке, но человечеству. Учителя смогут развиваться, наблюдая жизнь, открывающуюся их взгляду. Отсюда следует, что готовить учителей нужно по-новому, по нашей методике. И тогда педагогические кадры решительно изменятся. Уже с первых шагов, робких и неумелых, сложится новый тип учителя. Он учится не говорить, но молчать, не обучать, а наблюдать, облачаться не в горделивое самоуверенное достоинство, а в смирение.

Понадобится изменить даже университетских профессоров, когда позитивные науки займут свое место в мире. Прежние профессора — жрецы в горностаевых мантиях, сидевшие на своих высоких кафедрах, как на троне, говорившие так уверенно, что класс должен был не просто верить — внимать, как гласу истины. Нынешние педагоги оставили скамейки амфитеатра студентам, чтобы они все хорошо видели, а сами заняли места внизу, прямо на голом полу класса. Когда все ученики сидят, стоит один учитель, одетый в серую блузу, словно рабочий.

Ученики знают, что самый большой успех — суметь проверить слова профессора, более того, продвинуть вперед науку, вписав свои имена среди первооткрывателей новой истины.

В этих школах, вместо гордыни и титулов, правит интерес к явлениям физики, химии или биологии. И это главное. Даже устройство классной комнаты подчинено науке. Если опыт требует света, в кабинете огромные окна, если феномен проявляется в темноте, класс превращается в сумрачный зал. Важно, чтобы феномен возник, будь то запах, плохой или хороший, электрическая искра или разноцветные пробирки, форма листьев или лягушачья мышца, исследование слепого пятна глаза или сердечного ритма. Все равно. Страстное исследование — это поиск правды. Вот чего новое поколение ждет от науки. Ему не нужно ораторское искусство преподавателя, пластика и остроумие, оживляющие речь, выводы, облегчающие восприятие идей, и прочие составляющие специального искусства удержания внимания аудитории. Не силой внимания, но силой интереса воодушевлены сегодняшние ученики. Выходя из университета, они порой не помнят ни голоса, ни внешности педагога. И не от недостатка уважения и любви к нему. В сердцах молодых живет почтение к великому ученому и благодетелю человечества, скромному, в серой блузе. Чувство, совершенно не похожее на страх, смешанный с иронией, которое вызывали мантия и парик.

В этом направлении нужно изменяться сегодня и школе, и учителю. Если в школе в центре внимания факты, природные явления, значит, школа развивается в соответствии с научной методикой. И учитель должен обратить внимание на науку.

Ученые заняты разными объектами. Физики, химики, астрономы, ботаники и зоологи — все они, собирая каждый свои знания, расчищают пути позитивной науки, они вместе противостоят прежней метафизике. Что же их объединяет? Не содержание, а метод. И если педагогика хочет стать наукой, ей придется принять научный метод, и учителя готовить не к содержанию предмета, а к методу работы. Педагог должен отличаться не количеством усвоенной информации, а особыми качествами.

Важнейшее качество ученого — умение наблюдать — настолько важное, что позитивные науки сначала называли «науками наблюдений», позднее появился термин «экспериментальные науки». Ведь эксперимент связан с наблюдениями. Чтобы наблюдать, мало обладать чувствами и знаниями. Это умение нужно развивать в себе при помощи специальных упражнений.

Когда профан хочет увидеть в телескоп особенности звезды (или клетки в микроскоп), сколько бы ему ни объясняли, что «должно быть видно», он ничего не заметит. Человек, интересующийся великим открытием де Ври, приходит к нему в лабораторию, надеясь понаблюдать за мутациями ростков Aenothera. Напрасно ему показывают мельчайшие детали, отличающие новый вид среди едва проклюнувшихся стебельков. Ученые прекрасно знают: демонстрируя публике открытие, лучше объяснять в общем, не вдаваясь в подробности, в которых на самом деле истинный смысл открытия. Публика не увидит деталей, потому что не умеет наблюдать.

Умение наблюдать доступно лишь посвященным. И только оно по-настоящему ведет в науку. Ведь если ты не видишь некий феномен, его словно и не существует. Напротив, ученый страстно желает увидеть. Посвященный в это видение обретает интерес, а интерес становится движущей силой, созидающей дух исследователя. Так и для детей, интерес — точка кристаллизации, вокруг которой формируется их психика. Для учителя интерес к наблюдаемому объекту послужит центром формирования новой личности.

Умение наблюдать включает в себя и другие качества, например терпение. По сравнению с ученым, профан не только слеп, не видя ничего ни при помощи линз, ни невооруженным взглядом, он еще и нетерпелив. Астроном тщательно настраивает свой телескоп — профан не может дождаться. Ученый трудится, даже не замечая, какую длительную, кропотливую работу выполняет. Профан за это время тысячу раз проявит нетерпение, повторяя: «Что я здесь делаю? Я не могу терять время!» Препараторы, ожидая визита невежественной публики, заранее готовят целый ряд настроенных микроскопов. Публика хочет видеть «все сразу и побыстрее»!

Представьте, ученый, известный своими исследованиями, удостоенный университетской кафедры, всевозможных наград, любезно согласился показать некой даме клеточное строение ткани в окуляре микроскопа. Его движения естественны и привычны, медлительны, спокойны. Он отделяет мельчайший слой от препарата, погруженного в парафин. Тщательно протирает предметное и покровное стекла, старательно очищает линзы микроскопа. Закончив приготовления, ученый готов объяснять. Но дама, конечно, за это время уже сто раз порывалась сказать: «Простите, я тороплюсь, у меня много дел!» Если она все же взглянет в микроскоп, то, ничего не увидев, расстроится еще сильнее. «Я потеряла столько времени!» Она действительно ничего не делала и зря тратила свое время. Ей не хватает не времени, а терпения. Нетерпеливый не знает цены вещей. Он чувствует лишь собственные желания и удовольствия. Однако время измеряется усилием. Вещь, доставляющая радость, может оказаться пустой, бесполезной. Пусть! Ее ценность в том удовольствии, которое она доставила. И время было потеряно не зря. Но нервное напряжение, миг власти над самим собой, ожидание без немедленной отдачи — вот чего не могут оценить нетерпеливые, считая, что время проходит напрасно. Пословица гласит: «Ожидание хуже смерти». Нетерпеливые люди постоянно торопятся, словно очень заняты, и спасаются бегством, когда для них находится дело.

Для изменения ситуации необходимо истинное образование. Нужно владеть собой, чтобы увидеть и оценить окружающий мир. Без специальной подготовки не оценить мельчайших деталей, которые и приводят к научным открытиям.

Умение полностью сосредоточиться на самой незначительной на первый взгляд работе — важнейшее качество для того, кто хочет преуспеть в науке. Посмотрите, что делает физик, чтобы подготовить инструменты. С каким терпением он крутит то один винтик, то другой, долго приноравливается… Ради чего? Ради придания поверхности строго горизонтального положения. Эталон измерений, металлический метр, единожды установленный, — как бережно его хранят, чтобы никакие температурные колебания ни на йоту не изменили заданной величины. Этот метр, эталон всех измерений, сам по себе ничего не представляет. Хранить метр! Когда химик хочет узнать степень активности вещества, он напоминает ребенка, играющего с пузырьками.

Он берет реторту, наполняет ее нужным веществом и опустошает. Затем наполняет водой и наблюдает реакцию. Реакция произошла. Ученый снова опустошает реторту, снова наполняет водой и снова наблюдает реакцию. Так устанавливается, при какой концентрации в растворе вещество сохраняет способность реагировать. Только эта мелкая подробность важна в данном эксперименте, и ради нее, минимальной, почти неощутимой, солидный человек в глазах посторонних выглядит ребенком.

Терпение включает в себя смирение. Ученый всегда скромен и доказывает это уже тем, что спускается с высот кафедры ради работы за столом; скидывает тогу ради серой блузы; отказывается от роли глашатая истины ради поиска этой истины — вместе с учениками. Они должны сами все проверить, чтобы не заучивать новое как догму, но действовать самостоятельно ради истины, конечной цели всех лабораторных исследований. Ученый ничто в природе не считает недостойным привлечения всех сил, всего внимания, всего времени. Даже в зените славы он сохраняет это отношение к миру, настоящую свою гордость, настоящий источник своего величия. Микроб, слизь — что угодно может увлечь ученого, будь он сенатором или министром.

Высшее проявление смирения ученых — это мгновенный отказ от предубеждений, не только по отношению к внешним вещам, но и к личным пристрастиям: любимые идеалы, умозаключения, родившиеся в сознании. Перед истиной ученый готов отвергнуть все, что ей противоречит. Так шаг за шагом он освобождается от заблуждений и сохраняет сознание ясным, чистым, как сама истина, с которой он хочет слиться.

Не потому ли к детскому врачу гораздо больше уважения и доверия, чем к школьному учителю? Врач ищет истину в изменениях физического состояния больного ребенка. Учитель же заполняет ошибками детскую душу.

Что стало бы, если бы учитель искал истину в душе ребенка? Какая несравненная гордость! Чтобы подняться на эту высоту, педагог должен пойти путем смирения, самоотречения, терпения, уничтожить гордость, возвысившись над пустотой тщеславия.

Хватит разговоров о других ученых. Они всегда далеки от объектов своих исследований: электрическая или химическая энергия, жизнь микробов или звезд. Поговорим про объект внимания педагога, он тоже человек. Его интересует нечто большее, чем проявления детской психики, он познает себя, и его душа дрожит от соприкосновения с такими же душами. Не часть жизни, но вся жизнь открывается перед ним. Смирение и терпение ученого ограничены внешними целями, на которых сосредоточены исследования, у педагога они заполняют всю душу. Речь уже не о смирении и терпении ученого, но о человеческих добродетелях в их полном расцвете.

Духовный потенциал человека науки направлен на пробирки, словно лучи света, проходящие через цилиндр телескопа, но для педагога он распространяется по всему бескрайнему горизонту, словно сияние солнца. Вышеупомянутые добродетели — необходимый путь, средство достижения истины. В зависимости от того, касается ли истина физической силы, простейшего существа или человеческой души, подход ученого будет иным. Одно имя не может служить двум формам. Сразу ясно, что ученый, по сравнению с учителем, ограничен и сух. Благородство его ума велико, но это грубая сила, или область низкой жизни.

Духовная жизнь человека не пострадает от добродетелей ученого, разве только объект изучения и ученый сольются воедино. Наука может стать источником мудрости, настоящая позитивная наука может встретиться с настоящей религиозной наукой. Существует связь между добродетелями ученого и святого. Смиренно и терпеливо ученый прикасается к материальной природе. Смиренно и терпеливо святой прикасается к духовной природе вещей и, главным образом, человека. Ученый добродетелен в рамках своих экспериментов. Святой весь состоит из добродетели, его жертвы, как и радость, безграничны. Ученый видит в пределах своего поля зрения. Святой видит духовным зрением. Даже материальное, законы природы он видит яснее остальных людей — и одухотворяет увиденное.

Современные ученые знают, что все живое прекрасно, что простейшие, примитивные формы жизни легче открывают законы природы, помогающие понять более сложных существ. И святой Франциск тоже это знает: «Подлети поближе, о сестра, — говорит он цикаде, стрекочущей на смоковнице возле окна его кельи, — в мельчайших созданиях с наибольшей силой открываются могущество и доброта Создателя».

Самая крошечная вещь достойна тщательного наблюдения ученого. Он считает суставчики на лапках насекомых и знает все жилки на самых хрупких крылышках. Он находит интересные подробности там, где взгляд профана даже не задержался бы. Святой Франциск видит то же самое, но испытывает при этом духовную радость и слагает гимн. «О ты, кто дал мне эти легкие ноги, наделенные маленькими косточками, прочными и гибкими, чтобы скакать с ветки на ветку, с дерева на дерево, ты дал мне и глаза, кристаллические шары, которые вращаются во все стороны, чтобы видеть всех врагов, хищного коршуна, черного ворона, прожорливого гуся; он дал мне крылья, податливую сияющую ткань, голубую, зеленую, которая отражает краски неба и моих дерев».

Взгляд педагога должен быть одновременно точным, как у ученого, и духовным, как у святого. Научная подготовка и воспитание добродетелей дадут ему новую душу. Ведь учитель одновременно должен подходить ко всему и позитивно, и научно, и духовно.

Позитивно и научно, потому что ему необходимо исполнить конкретную задачу, постоянно искать истину в тщательных наблюдениях, избегать всяких иллюзий, ложных последствий собственных капризов, безошибочно отличать истинное от ложного, подобно ученому, умеющему ценить мельчайшую частичку материи, любые проявления зарождающейся жизни, и не допускать никаких ошибок в наблюдениях, никаких посторонних примесей, грязи, которые исказили бы его исследования, его истину. Подобное состояние духа достигается долгими упражнениями, широкими жизненными наблюдениями, направляемыми естественными науками.

Духовный подход необходим учителю, ибо перед ним человек, объект педагогических наблюдений — создание, наделенное духовными качествами.

Вот почему я призываю учителей наблюдать простейшие формы жизни всеми способами, которые предлагает наука. Я их усаживаю за микроскопы, предлагаю выращивать растения и наблюдать за их развитием, наблюдать за насекомыми, проникнуть в законы биологии не только теоретически, но и на практике, в лаборатории, на лоне природы.

Физиология ребенка не исключается из наших наблюдений. Напротив, подготовка к осуществлению высшей задачи напрямую связана с познанием физиологических потребностей ребенка, с рождения и до зрелости. Я говорю не только о теоретическом изучении анатомии, физиологии, гигиены, но и о «детской практике», позволяющей следить за развитием ребенка, удовлетворять его физиологические потребности. То есть учитель должен готовить себя в соответствии с требованиями естественных наук, легко и спокойно осваивать области, где так сведущи студенты-биологи и медики. Эксперименты в лабораториях предшествуют проникновению в более глубокие проблемы жизни, связанные со специальностью.

Молодые люди, предназначенные нашими университетами к проникновению в глубины наук, проходят через спокойную работу по подготовке инфузории или среза стебля розы. Они чувствуют, прильнув к своим микроскопам, рождение того удивления, которое пробуждает ум и трепет перед тайной жизни. Так и мы все, привыкнув со школы читать толстые скучные тома, внезапно увидели перед собой книгу природы, полную бесконечного творчества и чудес, отвечающую самым тайным, неосознанным нашим стремлениям.

Эта книга должна стать настольной для нового педагога, азбукой, которая подготовит его к миссии руководства детской жизнью. Такая подготовка позволит учителю сформировать убеждения, способные изменить его, пробудить в нем особенную активность, качества, необходимые для исполнения миссии. Она станет божественной, материнской силой.

Однако все это — лишь часть подготовки. Учитель не должен останавливаться на пороге жизни, как делают ученые. Они наблюдают растения, животных, им довольно данных морфологии и физиологии.

Педагог не останавливается перед обездвиженным телом, как педиатры, исследующие патологии функций. Следует осознать ограниченность научных методик. Едва учитель произносит свою первую молитву и начинает восхождение по ступеням храма жизни, направляясь к дарохранительнице, полной Святых даров, он должен смотреть вверх и чувствовать, что среди верных обожателей в просторном храме науки он — жрец.

Его поле деятельности гораздо более обширно. Ему дано наблюдать внутреннюю жизнь человека. Наших бедных слов о чуде жизни мало. Все духовные плоды истории человечества и религии нужны для формирования педагога. Высочайшие образцы искусства, любви, святости — проявления жизни, которую учитель не просто наблюдает, но служит ей, это и есть сама жизнь, а не что-то чужеродное. И в заключение: холод и тяготы интимной жизни, которые учитель разделяет со всем человечеством, — это и есть единственная настоящая жизнь людей.

Научная лаборатория, поле растений, где педагог наблюдает феномены внутренней жизни, — вот чем должна стать школа, где развиваются свободные дети при помощи развивающих материалов. Когда в учителе загорится интерес к духовным проявлениям ребенка и он почувствует искреннюю радость и безграничное желание наблюдать за ними, только тогда он сможет сказать: «Посвящен».

Он начнет превращаться в педагога.

Оглавление