|
||||
|
|
Урок вещей Развитие сенсорики и восприятия: свечаНа вид. Большая, белая. На ощупь. Гладкая, маслянистая. Части свечи. Фитиль, оболочка; границы, верх, низ, середина. Наша свеча из воска, смешанного со стеарином. Стеарин делают из бычьего или бараньего жира. Есть восковые свечи. Они желтоватые и менее маслянистые на ощупь. Воск делают пчелы. Бывают и сальные свечи, очень маслянистые и отвратительно пахнущие при горении. Память. Видели ли вы когда-нибудь свечной завод? А улей? Из чего сделаны пчелиные соты? Когда зажигают свечи? Баловались ли вы когда-нибудь с горящей свечой? Ничего страшного не случилось в результате? Воображение. Нарисуйте на доске контур свечи. Сравнение, ассоциация, абстракция. Сходство и различие между свечами стеариновыми, восковыми, сальными. Рассуждение. Свечи полезны? Они были нужнее в старину или сейчас, когда есть электричество? Чувство. До чего интересно увидеть, как делают те самые свечи, которыми все пользуются! Когда мы можем удовлетворить свою любознательность, мы счастливы. Воля. Что мы могли бы сделать с животным жиром, если бы не умели изготавливать стеарин? А с воском? Человек умеет трудиться и превращать разные материалы в полезные вещи. Труд — это наша жизнь. Благословение труженикам. Давайте и мы полюбим труд и будем отдаваться ему всей душой. Замечено, что дети очень спокойно выслушивают подобные объяснения. Аналогично могут быть организованы любые уроки, в том числе нравственные. Воспитание, основанное на рассмотрении фактов (Следует отметить, что все истории выдуманы или услышаны от кого-то) Вежливое поведение. – Скажи, малышка, правда ли, что местная церковь далеко отсюда, более километра? Меня туда послала мама. Я думал, что уже пришел и радовался. Я иду издалека и очень устал. – Тебе еще полтора километра до церкви, — ответила девочка с порога своего дома. — Входи в калитку. Я покажу короткую дорогу через поле, и ты доберешься за пять минут. Какая вежливая девочка! Причинно-следственная связь. Маленькая девочка поступила очень мило по отношению к прохожему. Он теперь быстро доберется до церкви, не устанет, у него на сердце легко. А вы всегда любезны с друзьями? Охотно ли отзываетесь на их просьбы? Благодарите ли того, кто помог вам? Сравнение, ассоциация, абстракция. Сравните вежливого и грубого ребенка. Рассуждение. Почему важно быть вежливым со всеми? Достаточно ли быть услужливым? Чувство. У вежливого человека душа нежная и добрая. Как все любят его! Грубый человек скандалит из-за пустяков. Его не любят и боятся. Вежливый человек демонстрирует уважение к ближнему. Воля. Дети, привыкайте быть вежливыми со всеми. Вы должны быть вежливы, когда помогаете кому-нибудь. Иначе услуга превратится в оскорбление. Если вам что-то надо и вы просите надменно, то, скорее, получите в ответ отказ. А вот отказать в вежливой просьбе гораздо труднее. Как интереснее следить за уроком, тесно связанным с практической жизнью, воспринимаемым как некая модель, предложенная учителем. Я вспоминаю один урок, получивший премию на конкурсе в Италии. Темой этого урока было сенсорное восприятие. Максима: вещи — наши первые и лучшие учителя Я ставлю себе задачу: дать восприятие идеи холода по сравнению с идеей тепла. (И достаточно! Идеи не конфеты, которые можно глотать одну за другой. Это высшие психические явления, очень сложные, усваивающиеся не вдруг.) Еще одна цель: развить чувство сострадания и жалости к несчастным, которым зима причиняет столько бед. Я уже не раз пыталась пробудить это чувство в учениках. (Все вышесказанное — только для меня, все дальнейшее — для детей.) – Дети, как нам хорошо здесь! Все чисто, все на своих местах. Я люблю вас, и вы любите меня… Не так ли? – Я да! Я да! (Поправляю: я тоже.) – Скажи мне, Гино, тебе холодно? Вот ты сказал: нет. Чудесно! На самом деле, нам здесь так хорошо. Здесь в углу есть одна вещь, которая дает нам столько… – Тепла! Это печка! – Но снаружи до самого горизонта (детям уже знакомо это слово) нет печки, нет тепла… – Там холодно! (Ответ ясный, благодаря противопоставлению.) – Сегодня ночью, пока мы спали, а ваши мамы, возможно, штопали вам одежду (наши дорогие мамы, как они добры!), сегодня ночью тихо-тихо падали с неба белые хлопья… – Снег! Снег! – Говорят: хлопья снега. Снег — это так красиво! Пойдем посмотрим на него? – Да! Да! – Но снег так хорош, что захочется взять чуть-чуть для себя. Это можно? Снег чей? (Я не получаю ответа.) Кто его купил? Кто сделал? Вы? Нет. Я? Нет. Мама, папа? (Дета смотрят на меня пораженные. Я задаю такие странные вопросы.) Значит, снег общий. Если так, можно взять горсточку? (Очевидные знаки радости.) Я вам сейчас раздам (у детей нет парт, куда бы они могли складывать свои работы) коробочки, которые вы сделали вчера (самое верное средство продемонстрировать полезность труда). В них можно положить чудесный снег. Двигаясь, я продолжаю говорить, чтобы внимание детей не рассеивалось. – Я тоже беру коробочку. Я делала ее с вами вчера. Она больше ваших. Куда влезет больше снега: в мою или в ваши? – В вашу! – Итак, чудесный белый комок поместится в ваших коробочках. Замечательно! (уходя) Подождите минутку! Как нам хорошо здесь! Коснитесь рукой своего лица. Щека теплая и рука теплая. Посмотрим, останутся ли руки теплыми после того, как мы потрогаем снег. – Они станут холодными! – Конечно! (выходя) Как красиво! Снег падает с небес. Небо дарит земле одежду совсем… – Белую! В этот момент мои ученики, привыкшие к разумной свободе, важнейшему условию формирования их характеров, трогают снег, собирают его. Некоторые рисуют что-то на снегу. Я не мешаю им некоторое время, а затем привлекаю их внимание. – Дети, я тоже хочу взять немного снега, только одновременно со всеми вами. Подождите… Посмотрите на меня… Берем маленький кусочек большого белого одеяния. Кладем в коробочку. Сделано! (возвращаясь в класс) Как холодно! Детям, плохо одетым, еще холоднее. Бедные! А те, у кого дома нет этой штуки, полной горящих углей… – Печки! – Как им холодно! Быстро! Рассаживайтесь! Поставьте коробочки на стол. Какой холодный снег! Вы почувствовали, какие от него стали холодные руки? А недавно были теплыми. – У меня холодные руки! И у меня! – Я видела во дворе, Каролина взяла комок снега, а потом вдруг бросила его. У нее не хватило сил терпеть такой холод. Но она попробовала еще раз, и у нее получилось. – И я положил ее (поправляю: его) в коробочку. – Дети, очень сильный холод, такой, как от снега, называется мороз. Скажи, Гвидо, как это называется? А ты, Жанетта? А снег, очень холодный, как называется, кто угадает? – Замерзший! – Скажи: снег замерзший. Мы вернулись, потому что на улице мороз. А внутри… – Тепло! – Мы принесли с собой замерзшую вещь, которая называется… – Снег! – А что нам дает печка? Вы помните? – Тепло! – Хочешь сказать, Мария? А ты, Пеппино? Знайте, что рот тоже дает тепло. Откройте рот. Не слишком широко. Поставьте ладонь перед губами, правую… Выдохните, как я… еще раз… дышите… Подуйте еще на ладонь… Хорошо! Почувствовали, что рот тоже дает немного… – Тепла! – Давайте попробуем положить в рот немного снега. Чуть-чуть. Тепло исчезло. Исчезло от прикосновения замерзшего снега. – Теперь рот холодный. – Верно! Очень холодный! А сильный холод называется… – Мороз! – Может Жозеф не знает? Он ничего не сказал мне, как другие. Скажите еще раз, чтобы Жозеф мог сказать вместе со всеми. Еще раз… Довольно! Молодец, Жозеф! Итак, ваш рот стал… – Замерзшим! – Давайте съедим еще один крошечный комок снега. Во рту снег становится водой, потому что он весь из воды. Хлеб тоже сделан из воды, но не только… Сможет ли пекарь замесить тесто для хлеба без… – Муки! – А еще что нужно? – Соль! – А еще? – Дрожжи! – Я вижу, что Луи опять ест снег. И Пьер, и Альфонс… Всем нравится снег? – Да! – Однако не ешьте его слишком много. Вы можете заболеть. Снег такой замерзший! (Я повторяю это слово, потому что оно выражает идею, которую я хочу преподать.) Когда идет снег, очень холодно. Подумайте, у многих детей и взрослых, у которых нет ни теплой одежды, ни печки в доме. Они бедны и очень страдают. Некоторые даже умирают. Бедные люди! Мы-то счастливы. У нас столько возможностей (детям уже знакомо это слово) согреться. Печка дома и в школе… Какое счастье! – А у меня нет печки дома. – Я знаю. И у тебя нет, Эмиль. Меня это огорчает. Дети, любите Жозефину и Эмиля, даже больше, чем других ребят, потому что они… – Бедные. – Вы съели весь снег? — Нет! – Тогда пойдем во двор и выбросим остальной снег. Затем поставим коробочки на этот стол, чтобы они просохли. А завтра я покажу вам чудесную гравюру, где нарисован снегопад. Все в природе физической и духовной едино, тесно связано. И серьезный толчок развитию личности может дать отдельная образовательная ситуация, потому что нельзя разъединить то, что соединено святым вечным законом. На этом уроке мы хотели, чтобы дети поработали только с двумя ощущениями: холода и тепла. И мы предоставили ученикам почти полную свободу, правда, свободу продуманную. На самом деле очень трудно дать представление только о двух ощущениях. Ведь мы находимся в мире, перенасыщенном всевозможными раздражителями, переполненном образами, предметами. Если поставить перед собой такую цель, надо попытаться по мере сил исключить все остальные раздражители, кроме тех двух, о которых идет речь, и сосредоточить именно на них внимание учеников так, чтобы в их сознании все остальные образы остались в тени. Вот один из способов, которым мы пользуемся на наших уроках сенсорики. Та же идея тепла и холода. Ребенка сначала надо приготовить, как бы отключив его чувства. Им завязывают глаза, усаживают в тихом месте, чтобы он сосредоточился именно на термическом ощущении. Перед ребенком лежат два одинаковых на ощупь предмета: одинакового размера, веса, формы, упругости. Например, две одинаковые резиновые грелочки, наполненные одинаковым количеством воды и совершенно сухие снаружи. Единственная разница заключается в температуре воды, налитой в грелки. В одной, скажем, это 60-градусная вода, в другой 10-градусная. Сосредоточив внимание ребенка на объектах, мы кладем его руки сначала на теплую грелку, потом на холодную (глаза ученика Завязаны). Кладя руку ребенка на теплую грелку, мы произносим: «Тепло». Мы произносим: «Холодно». Урок окончен! На уроке было произнесено только два слова, им предшествовали долгие приготовления, чтобы у ребенка по возможности не возникло никаких иных связей с этими словами, кроме соответствующих ощущений. На все остальные органы чувств детей (зрение, слух) не действовали никакие раздражители, между предметами на уроке не было никакой разницы, кроме температуры. Только так мы можем до некоторой степени сформировать представление о двух противоположных ощущениях. Вы скажете: «А как же детская свобода?» Что ж, мы признаем, что любой урок ограничивает свободу ребенка, и поэтому наш урок длился несколько секунд, время, необходимое для внятного произнесения двух слов: «Тепло. Холодно». Но под влиянием приготовлений, которые прежде всего изолировали органы чувств детей, их сознание словно затемнилось, и на этом фоне, как на экране волшебного фонаря, возникли только два образа. Так ребенок получает психологический опыт. В ситуации свободного успешного выбора, в повторении упражнений, как и в успешной спонтанной созидательной деятельности, ребенку можно предоставить свободу. Это для него больше, чем урок, ибо он получает целенаправленный опыт контакта с внешним миром. Именно научная целенаправленность придает опыту особое значение, отличая его от спонтанного опыта, постоянно получаемого из окружающей среды. Многообразный спонтанный опыт создает хаос. Целенаправленность приобщает ребенка к порядку. Благодаря технике изоляции органов чувств, он начинает отличать одну вещь от другой. Наши уроки основаны на принципах экспериментальной психологии, существенно отличающейся от спекулятивной психологии прошлого, на которой до сих пор строится методика преподавания в современной школе. Гербарт, воспользовавшись положениями философской психологии своего времени, разработал систему педагогических правил. Из личного опыта он вывел якобы универсальную методику развития интеллекта и на ее основе сформулировал психологические принципы методики обучения. Немецкая система, которая (усилиями Кредаро, профессора педагогики Римского университета, затем министра образования) должна была реформировать начальное образование Италии, дает единую схему урока, состоящую из четырех этапов: осознание, ассоциация (выстраивание связей), классификация, практическое применение (метод). Поясним, что имеется в виду. Представление объекта и его исследование — осознание. Логические рассуждения и сравнение с другими объектами окружающей среды или мыслительными образами — ассоциация. Определение объекта, основанное на предыдущих рассуждениях, — классификация. Новые принципы, которые возникают из новой идеи и могут быть применены на практике, — метод. Учитель должен привести детскую мысль к определенным выводам, не подменяя при этом детские рассуждения своими. Заставить ребенка размышлять самостоятельно. Так, например, на этапе выстраивания связей учитель не должен говорить: «Посмотрите на тот или иной предмет, насколько он похож на другой…» Педагог должен спросить учеников: «Что вы видите? Нет ли здесь чего-нибудь, похожего на…» То же и с определениями. Учитель не скажет: «Птица — это позвоночное животное, покрытое перьями, две конечности которого превратились в крылья». Наводящими вопросами, подсказками, уточнениями он заставляет детей самостоятельно сформулировать то же самое определение. Для эффективной работы схемы Гербарта нужно, чтобы ребята были заинтересованы в данной теме. Только интерес позволит запомнить информацию, или, как гласит педагогическая наука, укоренить в сознании ребенка идею и включить ее в систему других идей. Значит, необходимо возбуждать и поддерживать интерес детей в течение всего обучения. Поэтому последователи Гербарта добавляют к четырем этапам еще один — первый: возбуждение интереса. Он соединяет новое знание со старым, идя от знакомого к неизвестному. Ведь совершенно новое не возбуждает интереса. Заинтересовать, то есть стать интересным для того, кто нами не интересовался, — трудная задача. Но удерживать интерес час за часом, годами, и не одного, а многих людей, не имеющих с нами ничего общего, отличающихся даже по возрасту, — невыполнимо. Однако именно это — задача учителя, или, как принято говорить, его искусство. Разумеется, если он хочет, чтобы собрание малышей, вынужденных сохранять неподвижность по соображениям дисциплины, следило за его рассуждениями, понимало его слова и запоминало. Мышление — интимный процесс, который невозможно контролировать, как позу ученика, сидящего за партой. Но педагогу приходится это делать, возбуждая и поддерживая детский интерес. Искусство вести урок, по словам Ардиго, в том и состоит, чтобы знать, насколько и как удержать внимание ребенка. Самые опытные учителя никогда не утомляют свой класс чересчур, чтобы внимание детей не ослабевало. Еще сложнее, стимулируя собственные рассуждения ребенка, привести его не туда, куда он сам может прийти, а туда, куда надо учителю. Не говоря прямо о своих намерениях. Подталкивая детей к якобы спонтанным ассоциациям, на самом деле придуманным педагогом, заставить учеников слово в слово сформулировать то определение, которое взрослый уже знает, но не признается в этом. Многие до сих пор считают подобные фокусы или магию искусством педагога. Когда Лев Толстой в 1862 году изучал школы Германии, он был поражен подобной системой и описал в своих педагогических заметках один такой урок.
Наряду с этим древним уроком, увиденным Толстым в немецкой начальной школе, можно описать урок, предлагаемый известным педагогом, французским философом, чьи тесты стали классическими во французских и зарубежных школах, в том числе в итальянских. Речь идет о, как сказано на обложке книги, «Уроках, предназначенных для подготовки педагогов и граждан, сознающих свои обязанности, полезных семье, родине и человечеству». Предлагаемый урок — практическое применение принципа проводить занятия, задавая вопросы (сократический метод). Тема нравственная: право. – Скажите, дети, путали вы когда-нибудь вашего друга Поля с этим столом или деревом? – Нет! – Почему? – Стол неживой и ничего не чувствует. Поль живой, у него есть чувства. – Хорошо, если вы ударите стол, он ничего не почувствует, вы не причините ему вреда. Но имеете ли вы право сломать стол? – Нет, это значило бы разрушить чужое имущество. – Что уважаете вы в этом столе? Бесчувственное дерево или чужую собственность? – Чужую собственность. – Имеете ли вы право ударить Поля? – Нет, мы причиним ему зло, ему будет больно. – Что уважаете вы в нем? Чужую собственность или самого Поля? – Самого Поля. – Значит, вы не имеете права ни бить его, ни запирать, ни лишать пищи? – Нет, иначе нас арестуют жандармы. – А! Вы боитесь жандармов? Только ли из страха вы не причините вреда Полю? – Нет, господин учитель. Мы любим Поля, мы не хотим, чтобы ему было больно, мы не имеем права причинять ему вред. – Значит, вы думаете, что в Поле нужно уважать его жизнь, его чувства, потому что жизнь и чувства необходимо уважать? – Да, господин учитель. – Только ли это можно уважать в Поле? Подумайте хорошенько. – Его книги, его рубашку, ранец, бутерброды, которые там лежат? – Достаточно. Что вы хотите сказать? – Мы не имеем права рвать его книжки, пачкать рубашку, отнимать ранец и бутерброды. – Почему? – Потому что все эти вещи принадлежат Полю. Нельзя отбирать чужую собственность. – Как называется действие, заключающееся в изымании чужой собственности? – Воровство. – Почему воровство запрещено? – Потому что посадят в тюрьму. – Опять страх перед жандармами? Поэтому нельзя воровать? – Чужую собственность нужно уважать, как ее хозяина. – Превосходно! Собственность — это продолжение человека и должна уважаться, как и он. – А что еще вы уважаете в Поле, кроме его тела, его книг и тетрадей?… Ничего не находите?… Ничего?… Я укажу вам направление: Поль — старательный ученик, искренний, услужливый товарищ. Вы все его любите и цените. Как назвать уважение, которое мы к нему испытываем, наше доброе мнение о нем? – Честь… Репутация… – Хорошо, эту честь, репутацию Поль заслужил, завоевал своим хорошим поведением, манерами. Это тоже принадлежит ему. – Да, господин учитель, мы не имеем права их отбирать. – Замечательно! Как называется кража чести, репутации? Но прежде — как их можно украсть? Разве это вещь, которую легко положить в карман? – Нет, но можно сказать о Поле что-то плохое. – Например? – Что он ударил друга… что он украл яблоки в соседском саду… что он нагрубил кому-то… – Неужели, говоря подобные вещи, вы украдете честь Поля? – Люди поверят в нашу ложь, будут плохо думать о Поле, его высекут, отругают, посадят в карцер. – Хорошо ли рассказать такое про Поля, если он не совершал ничего подобного? – Нет, господин учитель, Полю будет плохо, это злой и дикий поступок. – Именно так, дети, ложь, желание очернить человека — злой, дикий поступок, он называется клеветой. Я вам позже объясню, что люди называют злословием, если кто-то рассказывает о других неприятные вещи, которые произошли на самом деле. Я вам покажу ужасные последствия клеветы и злословия. Давайте подведем итоги сегодняшнего урока. Поль — живое существо, наделенное чувствами. Мы не имеем права причинять ему боль, обкрадывать, клеветать на него. Мы должны его уважать. Все, что мы уважаем в Поле, называется его правами и делает его существом моральным. А необходимость уважать права называется долгом. Справедливостью называют долг, необходимость уважать права других. Справедливость — по-латыни юриспруденция. Это слово происходит от латинского выражения соблюдение прав. К чему же сводится наш справедливый долг? Мы называли эти вещи. – Не бить… не причинять боли… не воровать… не клеветать. – Обратите внимание, вы все время говорите частицу «не», а следом начальную форму глагола. Что значит подобная конструкция? – Обязанность… приказ… запрет. – Хорошо, объясните: обязанность уважать, приказ соблюдать права, запрет их ущемлять — к чему это сводится? – Не делать зла. (F. Alengry «L'Educazione sulle basi dellapsicologia delta morale») Наука приходит в школу Науку пригласили в школу, как в хаос, где необходимо отделить свет от тьмы. Как в разрушенную страну, которая нуждается в немедленной помощи. Медицинские открытия. Уродство и болезнь Первая наука, проникшая в школу, — медицина. Она установила особый режим, подобие службы Красного Креста. Самая интересная часть этого режима — открытие и описание школьных болезней, то есть тех заболеваний, которые возникли именно по вине школьного обучения. На первом месте — сколиоз и миопия. Сколиоз — следствие долгого пребывания ребенка в сидячем положении, с опущенными плечами и головой — поза пишущего. Миопия связана с недостаточным освещением того места, где сидит ученик, или его чрезмерной удаленностью от доски, на которой пишется все самое важное. Длительное напряжение глаз приводит к близорукости. Остальные болезни, менее серьезные, тоже описаны. Ввиду общего ослабления организма медики советуют, как панацею, бесплатно раздавать школьникам рыбий жир или иные укрепляющие средства. Анемия, болезни печени, неврастения — все это школьные заболевания. Для гигиенистов открылось новое поле деятельности. Процесс обучения чтению и письму изучили самым скрупулезным образом с точки зрения условий искривления позвоночного столба и ослабления глазных мышц. Но никто не подумал о самом ребенке, об этой жертве непосильной работы. Да, медицина диагностирует болезни, констатирует смерть жертв в доме сирот, жертв искусственного или нерационального питания. Это медицина установила причины происходящего: отсутствие гражданских прав у детей. Но сегодня именно закон вынуждает детей тяжко трудиться в течение многих лет, подвергая тела пыткам. Если медицина уделила внимание виновникам, то почему не обратит его на невинных? Наука не защищает детей Медицина ограничивается лечением возникших болезней, не беря на себя роль защитницы жизни. Сражаясь с микробами, она одержала прекрасную победу над смертью. Если бы она так же боролось с истощением молодежи, то заслужила бы славу покровительницы будущих поколений. Вместо этого она создала отдельную отрасль: школьную гигиену, став жертвой социальной ошибки. Откроем труд школьного гигиениста. Он лишь подытоживает общие идеи: «Мы укажем основные причины возникновения сколиоза. Заболевание проявляется, как правило, в конце второго периода детства, откуда и название — подростковый сколиоз. Рахитичный сколиоз, свойственный раннему детскому возрасту, встречается гораздо реже и меньше нас интересует. Наиболее частая причина, которая должна привлечь самое пристальное наше внимание, неправильная поза, принимаемая большинством учеников при выполнении школьных заданий. Эта причина столь характерна, что сколиоз можно считать профессиональным заболеванием школьников. Доктор Ле Жандр сказал однажды, быть может, слишком сурово, но, увы, справедливо, что школа — завод по производству слепцов и горбунов. Миопия возникает из-за условий, в которых дети оказываются в школе: недостаточная освещенность, слишком мелкий шрифт, частое использование черной доски, на которой учитель пишет, не заботясь о величине букв. А ведь ученик должен их увидеть с весьма далекого расстояния. Все это утомляет глаза. Острота зрения, говорит доктор Лепринс, стремительно падает, если освещение ниже определенного уровня. Ученик, работающий при недостаточном освещении, помогает себе тем, что увеличивает угол рассмотрения объекта, приближая объект к себе. При низкой остроте зрения увеличивается время на разглядывание каждой буквы. Таким образом, недостаточное освещение замедляет работу, и острота зрения не увеличивается за счет приближения объекта.
Вроде бы решение напрашивается само собой: пусть ребенок найдет себе место более освещенное. Если доска далеко от него, пусть подойдет. Совершенно невинные вещи: возможность пересаживаться, передвигаться по классу. Кто запретит эти мелочи, спасающие от слепоты? Так легко сделать, чтобы ребенок, устав сидеть, мог встать, устав от писанины, мог отдохнуть. Тогда и кости не искривятся. Кого не взволнует вид малютки, которому калечат позвоночник за партой, как в средние века ломали ноги в испанском сапоге. Ради чего все эти немыслимые страдания? Да просто человек пытается занять место Бога, пытаясь формировать сознание ребенка по собственному образу и подобию. Давайте назовем лекарство, которым так называемая наука пытается уберечь детей от сколиоза. Она точно определила рабочую позу, в ней ребенок может находиться долго без вреда для здоровья. «Ученик, сидящий за партой, должен прочно опираться ногами о пол или специальную скамеечку, достаточно широкую, его голени составляют прямой угол с бедрами, а бедра располагаются под прямым углом к туловищу, не считая легкого наклона, что связано с положением скамейки и крышки парты. Спина должна быть прямая, чтобы позвоночник не искривлялся. Руки вытянуты вдоль туловища. На грудную клетку не давит передний край парты, дыхательные движения не стеснены. Обе ягодицы в равной степени прижаты к сиденью стула, голова, чуть склоненная вперед, находится примерно на расстоянии 30 см от поверхности стола. Предплечья на две трети находятся на столе, но не опираются на него. Чтобы соблюсти все эти требования, необходимо подобрать размеры стула и стола в соответствии с ростом ребенка и пропорциями его тела. Вот параметры, которые, по мнению Дюфестеля, нужно знать, чтобы найти ученику подходящую парту: 1) рост; 2) длину ноги от колена до стопы, при измерении ребенок сидит, стопы опираются о пол (это определяет расстояние от сиденья стула до пола или подставки для ног); 3) передне-задний размер грудной клетки (прибавив к нему 5 см, получим расстояние от переднего края парты до спинки стула); 4) длину бедра (две трети этой длины — глубина сиденья стула); 5) расстояние от сиденья стула до верхней точки эпигастрального угла (прибавив несколько сантиметров, получим высоту стола). В связи с быстрым ростом детей подобные измерения необходимо производить дважды в течение учебного года, в начале каждого полугодия, и тогда менять парты ученикам». Есть в природе такой маленький рак-отшельник. Он рождается без панциря и поэтому ищет себе раковину для жилья. Когда рачок подрастает, раковина становится тесной, он покидает ее и устраивается в другой, побольше. Рак проделывает эту операцию совершенно самостоятельно, без ученых, которые его измерят, без учителя, который подберет ему раковину. Но ребенок, с точки зрения взрослых, гораздо глупее рака. Невозможность удержать 40–50 детей в неподвижности в гигиенически правильной позе в течение многих часов (да и как найти скамейки, точно соответствующие меняющимся размерам учеников?) мешает практическому применению лекарства. Итак, дети остаются сутулыми, проблема нерешенной. Оказалось, проще устроить, как в некоторых римских школах, подобие ортопедической клиники. Там создали дорогой механизм, где учеников по очереди как бы подвешивают, что напоминает метод лечения искривления позвоночника вследствие туберкулеза или рахита. Здоровые дети, словно больные, страдают от этой процедуры, зато врачи демонстрируют прекрасную статистику. Если процедуру проводить регулярно с 6 лет, она замечательно компенсирует вред, наносимый сидением в школе, и ребята будут спасены от сколиоза. Открытие экспериментальной психологии: переутомление, нервное истощение Если гигиенист, проникнув в школу, открыл школьный сколиоз и миопию, то психолог обнаружил переутомление, изучил школьную усталость. Он шел по стопам врачей, то есть старался облегчить страдания, и создал в науке новое направление, чье название еще не определилось. Одни называют его прикладной школьной психологией, другие — научной педагогикой. Нужно вспомнить, что экспериментальная психология была основана в 1860 году физиком Фешнером, привыкшим исследовать вещи, не людей. Он перенес физические методы исследования на психику человека и так создал психофизику. Инструменты его были очень точны, однако разброс данных так велик, что, говоря языком математики, это нельзя объяснить погрешностями измерений, это погрешность метода. Давайте сравним с физикой. Чтобы измерить жидкость, нужен иной инструмент, чем для измерения твердых тел. Нельзя, к примеру, измерять ткань литрами, а вино метрами. Представляете, как велико должно быть различие между инструментами для измерения физических и духовных субстанций! После психофизики усилиями Вандта возникла психофизиология. Вандт, физиолог, применил методы физиологических исследований. И сумел измерить скорость нервных реакций. В примитивных изысканиях Фешнера применялись инструменты столь точные, что могли измерить шум, издаваемый каплей воды, падающей с высоты одного метра. Вандт взял хронометр с разрешающей способностью в тысячные доли секунды. Но сознание не поддавалось самым точным приборам. Результаты всех опытов, точнее разброс цифр, показали, что ученые не смогли ничего измерить. Объект исследований ускользнул. Достаточно сказать, по подсчетам Экснера скорость прохождения нервного импульса — 8 метров, а у Блоха — 194 метра за один и тот же промежуток времени. Несмотря на такие погрешности, демонстрирующие абсурдность исследования, экспериментальная психология разрабатывается многими учеными, претендующими на математическую точность. Именно в недрах этой науки возникло направление, обратившее внимание на школу. Его цель — способствовать интеллектуальному развитию ребенка и вернуть силу педагогике. Способы изучения не только психофизические или психофизиологические. Отделившись от своих предшественниц, экспериментальная психология развивается достаточно независимо. Она пользуется чисто психологическими тестами для собственных целей. Не исключаются и кабинетные исследования, измерительный инструментарий, например эстезиометр или эргограф. Им находится применение в школе. Скажем, прочитать одну печатную страницу, вычеркивая одновременно все буквы «а» — наиболее известный тест на внимание, если учитывать время, затраченное на выполнение упражнения. Считать вслух от 1 до 100, выполняя параллельно письменно арифметические действия, — способ измерить распределение внимания, опять-таки если учитывать затраченное время и количество допущенных ошибок. Подвергнув одновременно множество людей подобным испытаниям, можно сравнивать индивидуальные уровни. Определенные диктанты, проведенные в классе с учетом времени и ошибок, служат практичным способом измерения коллективного уровня. Эти опыты, рекомендованные психологами, не должны мешать нормальной жизни школы. Они словно довесок к повседневной работе. Подобные опыты позволили обнаружить огромное количество ошибок и трудностей, в частности, с удержанием внимания, то есть детскую усталость. Тревога! Прежняя педагогика занималась только тем, что дети должны делать. Наука заставила нас задуматься об опасности школы для нервной системы учеников. Умножаются исследования, посвященные детской усталости, — ради победы над ней. Учитываются все обстоятельства: возраст, пол, уровень интеллекта, тип нервной системы, время года и суток, день недели, привычка, темп и заинтересованность, смена видов деятельности, положение тела и даже ориентация по сторонам света. Наука перед стеной неразрешимых проблем В итоге всех исследований — нерешенных проблем становится больше. Ученые не знают, кто устает больше, мальчики или девочки, умные дети или глупые. По поводу типа нервной системы Тиссье сказал: «Каждый устает, когда хочет». Замечено, что усталость нарастает от осени к весне. Но связано ли это с влиянием времени года или с работой школы, никто не скажет. Относительно времени суток «по-прежнему неясно, уменьшается ли утомляемость, если ребенок трудится в часы большей активности». Известно, меньше всего дети устают по понедельникам и пятницам, но и это знание недостоверно. Привычка, темп, интерес — «мы спорим, уменьшают ли эти факторы усталость или просто маскируют ее». Ответа нет. По поводу смены видов деятельности были проведены очень интересные опыты. Установили, что частая смена работы утомляет больше, чем сосредоточенность на одной задаче. Внезапное прекращение занятий также отнимает много сил. Вот пример, взятый Клапаредом из статьи Шульца. «В первый день девочки занимались арифметикой 25 минут, а потом списывали 25 минут. На второй день они выполняли ту же работу, но дольше: по 50 минут каждую часть. Результаты второго дня оказались гораздо выше». Несмотря на подобные исследования, в школе принята частая и внезапная смена видов деятельности, и это считается научным подходом к борьбе с утомляемостью учеников. Еще одно чрезвычайно любопытное исследование касается коэффициентов трудности различных школьных предметов, в зависимости от того, насколько они утомляют детей. Вагнер априори присвоил максимальный коэффициент, 100, самому трудному, по его мнению, предмету — математике. Остальным предметам соответственно присвоили такие коэффициенты: Латынь — 91, Заметим, что метод установления коэффициентов довольно субъективен. Тем не менее можно сделать выводы. «Было бы интересно узнать, зависит ли коэффициент трудности предмета от возраста ребенка. С одной стороны, в период, когда мозг лучше всего готов к усвоению данной науки, ей надо уделить основное место в расписании. С другой стороны, составляя расписание, нужно по возможности начинать день с наиболее трудных предметов». (Клапаред «Психология ребенка и экспериментальная педагогика», 1912) Вейхард выделил особый токсин усталости, а также создал антитоксин, прошедший испытания на крысах и в клинических условиях. Наблюдая динамику выработки токсина, ученый установил, что скучная работа вызывает более активное его выделение, чем интересная. Все науки и опыты свидетельствуют об одном: ничто не может снять усталость ученика. Ясно, что внезапная резкая смена деятельности не уменьшает, а увеличивает усталость. Только приятная, интересная, радостная работа спасает от переутомления. «Необходимость сделать обучение и воспитание увлекательным признавалась всеми педагогами, достойными этого звания (Фенелон, Руссо, Песталоцци, Гербарт, Спенсер), но идея до сих пор не реализована в повседневной практике, — говорил Клапаред. — Все признают, что первая задача учителя, как и врача, не навредить. Однако это невозможно, ибо всякое школьное обучение мешает в той или иной степени нормальному развитию ребенка. Постоянной заботой учителя, следовательно, должно быть посильное уменьшение причиняемого вреда». Слабое утешение после стольких научных исследований, мы встречаем на каждом шагу проблемы и ни одной не умеем разрешить. Однако есть и проблема всех проблем: сделать приятным и радостным место, где истязают тело, а скука отравляет кровь. Невозможно учить без вреда, но мы стараемся компенсировать нанесенный вред доставленным удовольствием. Трудная задача. Вот почему бесконечная цепь вопросов опутывает новую науку, имя которой: ignorabimus. Поэтому, следуя указаниям гигиенистов и психологов, учителя сегодня стремятся устранить отдельные неприятности из целого клубка проблем. Облегчают программы, сокращают учебные часы, отменяют письменные домашние задания. Возникает новая ситуация: дети почти заброшены большую часть дня, хотя наше время требует интенсивного развития молодежи, готовой к освоению все более сложной культуры общества. Возможно, спасение в недавно открытых антитоксинах усталости? «Подумайте, — справедливо замечает Клапаред, — сыворотка против усталости, как было бы здорово! С этой точки зрения, коэффициент трудности предметов полезнее пересмотра программ». Действительно, коэффициент, обозначающий степень выработки токсина, мог бы определять дозу антитоксина для каждого предмета. В недалеком будущем ученые советы приведут к тому, что рядом с ортопедическим кабинетом в школе появится психохимический, где по вечерам, после процедуры исправления позвоночника, ученики получат точно рассчитанную дозу лекарства, освобождающего организм от яда скуки. Кажется дурной шуткой? Нет. Ортопедический кабинет уже стал реальностью, значит, и химического недолго ждать осталось. Если бы свобода обеспечивалась машинами, а справедливость лекарствами, это стало бы логическим концом всех наук, выросших на подобных заблуждениях. Настоящая экспериментальная наука, основа педагогики, освобождающей ребенка из рабства, пока не родилась, но появится непременно после многочисленных исследований, касающихся страданий истязаемых детей, как химия возникла после алхимии, а настоящая медицина — после эмпирической медицины прошлого. Я считаю важным привести здесь мнение одного человека, который, покинув математику, обратился к биологии и экспериментальной психологии. Я говорю об английском инженере, ошибавшемся относительно своего призвания, но в последние два года посвятившем себя изучению моей методики и вернувшемся в родной университет в качестве студента факультета биологии. «В психологии мы изучаем различные экспериментальные данные. Мы спорим о мышлении, о воображении. Честно говоря, это не проясняет проблему. Но я понимаю, что быть в курсе новейших исследований полезно. В современной психологии нет ничего, адекватного нашей методике. Ученые напоминают мне людей, которые рассматривают дерево и, замечая лишь очевидные внешние признаки: форму листьев, кроны, серьезно сообщают о своих наблюдениях на очень сложном языке, полагая, что это и есть настоящая наука. Правда, они часто путают определение с описанием. Описывая потрясающие вещи, сводят их к сухим определениям, чтобы остаться верными своей науке, в них нет вдохновения. Они совсем не рассуждают, много читают, мыслят при помощи ментальных образов, далеких от реальности, так диаграмма, нарисованная на доске, не похожа на живой организм. Они думают, что движутся вперед, и не учат своих последователей наблюдать самостоятельно, не учат, не причиняя вреда. Напротив, они мучают учеников определениями и описаниями, такими странными и неопределенными, что молодые совсем перестают думать. А ведь в дереве есть структура, которой они вовсе не знают. Эта структура могла бы объяснить все внешние особенности. Мелкие детали свелись бы к общим корням, их было бы легко классифицировать. Эти люди напоминают мне античных звездочетов, которые, пока не были открыты законы движения планет, ограничивались описаниями Большой Медведицы, Рака, Козерога. Я ненавижу строгих ученых, не сознающих своего невежества, издающих толстенные книги с такой важностью, словно открывают абсолютную истину. Книги, которые будут давить на сознание учеников, иссушая их, как и сами учителя. Ученики заняты только сдачей экзаменов, а не научным прогрессом, и профессора им в этом успешно помогают. Итак, мы все рабы ошибочной системы образования, которая нуждается в реформах». |
|
||
|
Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх |
||||
|
|
||||
