• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Сначала мы говорили, что позитивная наука ничего не принесла обществу, кроме правил гигиены, и тем самым незаслуженно обидели ученых. Они исследуют не только физическую, но и моральную жизнь человека.

Наука служит социальному прогрессу. Здесь нет ни благодетелей, ни благодарных — просто общество повышает свой уровень жизни.

В прошлом бедность была раздражителем, а благодеяние — реакцией на раздражитель. Бедные нужны были богатым для ощущения собственного богатства. Если бы тогда бедняк сказал: «Дайте мне все необходимое, иначе умрете», — богач возмутился бы. Он не смотрел на нищего как на брата, человека с такими же правами, не видел общей угрозы смерти.

Сегодня наука заставила его взглянуть на вещи иначе. Она сделала милосердие реальностью, облагодетельствовав и бедных, и богатых. Она возвела в принцип цивилизации то, что раньше считалось нравственным принципом, сферой чувств.

Гигиена стала обычаем, устанавливающим законы индивидуальной жизни. Вот почему исчезли излишества знаменитых эпикурейских пиров, уступив место правильному питанию. Его преимущество — в научно установленной пропорции между потребностями тела и потребляемой едой. Алкоголь богатые осуждают больше, чем бедные. Они едят, чтобы быть здоровыми, то есть без обжорства и отравления организма. Именно это проповедовала древняя мораль, сражаясь с грехом чревоугодия, провозглашая пост и воздержание как добродетель. Однако в те времена никто и представить себе не мог, что миллионеры решительно перейдут с вина на сок, что исчезнут многочасовые обеды, от них останутся лишь воспоминания, как о старинной причуде. Более того! Никто из современных воздержанных господ не кичится своей добродетелью. Поучения древних пророков передавались, как и дух времен Маргариты Валуа. Истории Боккаччо сегодня не пересказывают в аристократическом обществе. Люди стали щепетильнее в словах, жестах, говорят не о низком, но о высоком. Блестящим собеседником считается знающий человек, который, рассказывая о путешествии, знакомит с обычаями иноземных народов, рассуждая о политике, проявляет понимание событий. Неумеренный смех, скользкие шутки, провокационные жесты не приняты. Древний пророк сказал: «Никакое гнилое слово да не исходит из уст ваших».

Таким улучшением нравов мы обязаны науке, она руководит миром. Она отменила грим и мушки, упразднила кринолины, корсеты, длинные подолы, унифицировала одежду. Человек прошлого, попав в наш мир, спросил бы: «Неужели здесь все каются? Мужчины в скромных пиджаках, коротко остриженные. Женщины без париков, без мушек на лице, скромно причесанные. Графини одеты почти также, как простолюдинки, почти по-монашески. Экипажи черны, как катафалки, и служанки одеты в черное. Никакого карнавала, шума, все тихо и солидно». Разве поверили бы люди, фанатично боровшиеся с тщеславием, что их мечта станет реальностью не из-за покаяния, а просто по ходу жизни. Новое общество не считает, что жизнь полна страданий. Напротив, оно смотрит на прошлое с ужасом, страшась вновь вернуться в те времена, когда человек был рабом помпезных костюмов и макияжа, а сам не стоил ни гроша и умирал от многочисленных инфекций. Сегодня люди свободны от тщеславия и действительно благополучны. Наша жизнь столь приятна, потому что комфортна. Это секрет счастливой знати минувших веков, секрет жизни.

Возможно, монахи и светские бездельники в каком-то смысле оказались заодно. Монахи отказывались от мирской суеты и хранили секрет жизни, полной наслаждений, с отвращением глядя на мнимые радости света. Весельчаки, ничего не понимая, рабы до кончиков волос, упрятанных под парики, до кончиков пальцев, стиснутых модными туфлями, называли радостью настоящее самоубийство.

Позитивная наука, проникнув в область морали, дала нам еще кое-что ценное. При помощи социологии, статистики, она пролила свет на проблему аморальности и преступности, указала их причины. Криминальная антропология открыла «низкий тип», из-за генетической ущербности ребенок подвержен заражению всеми моральными инфекциями. Теория вырождения Мореля и теория преступности Ломброзо упорядочили хаос, где смешаны были суждения о добре и зле. Формы вырождения связаны в первую очередь с нервной системой. Все аномальные личности выпадают из общего типа. У них разный уровень интеллекта и морали. Но ложное восприятие, ложные суждения, иллюзии, излишняя импульсивность или безволие, фобии, слабое моральное чувство, на котором ум строит свои бредовые концепции, воспринимаемые как философские системы, — общие признаки асоциального типа.

Слабость нервной системы и беспорядочный ум, отсутствие интереса к труду мешают этим людям созидать. Поэтому они стремятся жить за счет других. Их называют злыми. Однако, понаблюдав за ними, понимаешь: это не злость, а болезнь и ошибки общества. Наши злодеи родились такими не по своей вине, они жертвы, доведенные обществом до гибели. Их преследовали и бросали в одиночестве с детства, они не умеют быть вежливыми из-за умственной неразвитости, отсутствия воли, аномальных чувств и физической дисгармонии. Сначала их ругала мать, затем школа, и, наконец, общество применяет к ним самое суровое наказание.

Первая картина Мореля, описывающая смерть вида, поражает. Его теория утверждает: если по какой-то причине человек деградирует, он дает слабое потомство, и через 2–3 поколения его семья совершенно вырождается. Сумасшедшие, преступники, эпилептики, умственно отсталые — печальный ряд, свидетельствующий о вырождении семьи. Если, умирая, человек оставляет сильное потомство, он на самом деле не умирает, а возрождается. Молодость следует за старостью. Умирает только вырождающийся тип, его род угасает, немногие оставшиеся потомки — агония вида. Агонизирующий тип, живущий среди здоровых, слаб, его мучат бред, судороги, излишнее возбуждение, эгоизм, его стремятся затолкать в могилу для живых — в сумасшедший дом или в тюрьму.

Какая картина и какой пример для людей! Ошибка одного человека может стать смертельной для семьи, передаваясь, как библейское проклятие, всем потомкам и приводя всех к гибели.

Ужасно, что над головой невинного ребенка висит проклятие. А ведь земная жизнь еще не все, у нее есть продолжение, где мы получаем истинное вознаграждение и наказание за земное существование.

У нас чаще всего есть право выбора между сыном хорошим, здоровым, плодовитым и сыном болезненным, бесплодным, неспособным нас любить и понимать. Спасение отдельной жизни достижимо ценой заботы о здоровье человечества. Алкоголизм, интоксикация, переутомление, врожденные заболевания, истощение нервных сил, пороки, безделье — вот причины вырождения. Наука открыла это ради спасения людей и стала в каком-то смысле проповедницей добродетели. Она провозгласила великий принцип прощения, остававшийся доселе одной из тайн религиозной морали.

Уже несколько веков никто, кроме нескольких благородных и милосердных христиан, не смотрел на преступника с такой жалостью и справедливостью, как наука. Ученые поняли, что перед ними жертвы социальных проблем, за которые мы все в ответе. Следовательно, мы должны принять на себя вину за ошибки, допущенные по отношению к низшему существу, и постараться вывести его на путь возрождения. Только святые предчувствовали эту истину. Они отдавали себя человечеству, принимая груз чужих ошибок. «Думайте, — говорил святой Иоанн Златоуст, — не только о своем спасении, но о спасении всего человечества. Молитва ваша должна быть ради интересов всего человечества».

Очевидно, что если бы очистилась наша раса от всех уродств и стала бы не восприимчива к болезням, слабостям и страданиям, наука возрождения просто не возникла бы. Лишь видя последствия, можно осознать губительные причины и спасти человечество от гибели.

В конце концов, есть глубокое различие между языческой моралью и христианской, между философией древних греков и современной наукой, между эстетическим идеалом и жизненным. Позитивная наука помогла нам воплотить в жизнь важнейшие христианские идеи. Можно сказать, что монахи веками в разных странах показывали нам тот единственный образ настоящей жизни, который открыла сегодня наука. Они жили среди беспорядка по строгим гигиеническим правилам. Их питание, скромное, но регулярное, состояло из грубого хлеба, свежих фруктов, молока, овощей и небольшого количества мяса. Они жили в просторных зданиях за пределами зараженных городов или хотя бы на их окраине, по возможности на холме. В их комнатах не было тяжелой мягкой мебели, зато оставалось много свободного места, много свежего воздуха. Просторная одежда, сандалии или босые ноги, на зиму — шерстяные вещи, физические упражнения, работа на земле, путешествия — это почти современный спортивный образ жизни. Каждый монастырь заботился о своем окружении: давал приют бедным, лечил больных, показывая, что свободная комфортная жизнь обязательно должна быть наполнена заботой о людях. Это была интеллектуальная и социальная элита: бенедиктинцы хранили рукописи, собирали коллекции произведений искусства, бернардинцы развивали сельское хозяйство, францисканцы проповедовали мир. Современное общество, внедряя научные законы жизни и заботясь о здоровье, словно вернулось к религиозным законам, открывающим пути спасения. Наша цивилизация стремится походить в определенном смысле на старинные оазисы духа. Если мы рискнули провести параллель между светским обществом и монастырем, о каком монастыре мы говорим?

Монастырь, где все братья едят по уставу, носят гигиеничную одежду, корректны в высказываниях, пекутся об общих интересах, равнодушны к материальным благам. Они размышляют о вечной жизни, о спасении, о воздаянии и наказании. Однако не волнуются об этом, ибо утратили веру и любовь друг к другу Амбиции, желания и даже ненависть разрушают их внутренний покой. В их мире есть место разврату, признакам глубокого упадка, утрачено целомудрие. Человеческую любовь нельзя сравнить с животной похотью. Любовь рождается в целомудрии, даруя понимание чужой души, чувство истины. Этот жаркий огонь, называемый милосердием, поддерживает жизнь и придает ценность всему. «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий. Если я имею дар пророчества, — говорит святой Павел, — и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, — нет мне в том никакой пользы».

В выродившихся монастырях потеряно самое главное, самое высокое, самое совершенное знание. Так, личность, отмеченная печатью вырождения, теряет сначала самые высокие таланты, накопленный опыт, но сохраняет элементарные знания.

В социальном монастыре, напротив, последнее знание еще не приобретено. В этом разница и точка пересечения. Возвышение общества до христианства только началось. Милосердия и целомудрия нет в бесплодной почве, лишенной веры и духовности.

Позитивная наука еще не коснулась внутреннего мира человека, и высшие человеческие достижения еще не воплотились в обществе.

Когда мы займемся моральным воспитанием наших детей, давайте прежде всего спросим себя, любим ли мы их по-настоящему, искренни ли мы в желании видеть их нравственными.

Обратимся к реальности: отцы и матери, что вы можете ждать от своих детей? Война не так опасна для человеческого тела, как духовная гибель. Представим себе всемирную войну, куда призваны все мужчины, а выживших почти нет. И вы должны растить сыновей для смерти. Станете ли вы так надрываться? К чему так тщательно их причесывать, стричь розовые ноготки, заботиться о свежести и красоте сильных тел, если неизбежна скорая смерть? Ах, как восстали бы против войны все, кто любит детей, как боролись бы за мир!

Мадам де Эрикур красноречиво изложила свое кредо в книге «Освобожденная женщина», написанной еще во времена французской революции:

«Матери, вы ругаете детей и говорите им:

– Не лги, потому что ложь недостойна уважающего себя господина; не кради (понравится ли тебе, если кто-то возьмет твою вещь?), потому что это бесчестный поступок; не обижай слабых, это низко.

Великолепные принципы! Но вот мальчик становится юношей. Считается, что молодым нужно веселиться, а значит, соблазнять, вступать в незаконные связи, посещать грязные притоны. Та самая мать, которая запрещала ребенку лгать, сегодня позволяет юноше предавать такую же женщину, как она сама. Она запрещала красть игрушки, но позволяет похитить жизнь, честь такой же женщины, как она сама. Она запрещала обижать слабых, а теперь разрешает сыну стать одним из угнетателей человеческих существ, превращенных обществом в рабов».

Унижены все матери, искажена жизнь всего человечества. Сегодня набирает силу социальное движение против господства белых. Возникла наука евгеника, которая заботится о спасении потомства.

Это замечательно! Но остается вопрос духовный. Белые рабыни не падшие создания, а жертвы общего падения нравов. Нам угрожает такая серьезная духовная опасность, что никакая внешняя гигиена не спасет детей, если мы не победим причину. По-настоящему грешны те, кто упорствует в своей низости. Белые рабыни, униженные обществом, безжалостно наказанные, кричат о возмездии перед лицом всего мира. Они бесчестят все человечество, но не одни они прокляты. Проклят и тот воспитанный юноша, который без малейших угрызений совести, не замечая собственного падения, пользуется человеческим существом, превращая его в раба. Он даже презирает это существо, не слыша голоса собственной совести: «И что ты смотришь на сучок в глазу брата твоего, а бревна в твоем глазу не чувствуешь?» Юноша пытается защитить свое тело от бедственных последствий греха, но не всегда ему это удается. Он рискует погубить себя, свое потомство из-за пустяка. Но одновременно хочет обрести положение в обществе, войти в благородную семью. Он погиб во мраке, стал рабом. Попала в рабство и его мать, которая не может следовать за сыном. Она так заботилась о здоровье его тела, столько душевных сил потратила на его воспитание. Теперь она рабыня, ибо сын порывает с ней, чтобы идти на гибель, физическую и моральную, а она стоит и молча смотрит на это. Женщина униженно оправдывается, говоря, что честь и чистота не позволяют ей следовать за сыном на гибельном пути. Это то же самое, как если бы она сказала: «Мой сын ранен, истекает кровью, а я не могу пойти за ним: на улице грязно, я запачкаю туфли».

Где сердце истинной матери? Насколько выродились материнские чувства! «Только та мать по-настоящему достойна и чиста, — пишет мадам де Эрикур, — которая воспитала сына так, что ему не приходится говорить с матерью о низостях». Без материнского авторитета женщина погибает. А ведь честь матери так много значит.

Вспомните, римлянка, мать Кориолана, узнав, что ее сын стал предателем Родины и готовится напасть на Рим во главе вражеской армии, храбро вышла из-под защиты городских стен и отправилась к грозному предводителю захватчиков, чтобы спросить его: «Ты мой сын или предатель?» Эти слова заставили Кориолана отказаться от недостойной затеи. И сегодня настоящая мать должна перешагнуть границы дозволенного, выйти из рабского состояния и, собрав все свое достоинство, смело встретить сына словами: «Ты не станешь предателем человечества!» Почему не хватает женщине чувства ответственности, чтобы спасти свое дитя? Что ослабляет чувства молодого человека до такой степени, что он презирает материнский авторитет? Это смерть души, а не внешняя угроза.

Позитивная наука пока ограничивается изучением внешних причин болезни или вырождения и предписывает соблюдение гигиенических правил, защищая жизнь тела, но уже одно это оказывает огромное влияние на общественную мораль. Свидетелями какого нравственного подъема мы бы стали, если бы наука обратила внимание на душу человека?

Сначала ученые, скрупулезно следуя духу истины, при помощи точных исследований, воплотили в жизнь христианские принципы. Возможно, в дальнейшем они с той же честностью и точностью заполнят имеющуюся пустоту. Я думаю, это самый прямой и ясный ответ всем, кто беспокоится, что станет с моралью и верой новых поколений, выращенных по нашему слишком позитивному методу.

Экспериментальная медицина, открыв причины болезней, решила многие проблемы физического здоровья. Экспериментальная наука, изучив психику человека, откроет законы высшей жизни и духовного здоровья. Эта наука еще не создана, она ждет своих творцов, но можно предвидеть, что если медицина разработала правила гигиены — ориентир в сфере физического существования, то новая наука откроет законы, способные помочь людям в моральной сфере. Позитивная медицина вышла из больниц, государственных и благотворительных, где накапливался опыт лечения. Новая наука должна перенести сваи исследования в школы, в то место, где принимают всех детей, стараясь усовершенствовать общество. А приемы обучения рождаются из опыта.

Более глубокие знания современных врачей изменяют многие приемы эмпирической медицины. Эмпирическая медицина прибегает к кровопусканию и пластырям. Научная возвращается к старому принципу: vis medicatrix naturae, то есть сила в природе. Живой организм способен сражаться с болезнью и побеждать ее. Именно этот принцип следует изучить, создавая рациональную медицину. Тот, кто верит, что медицина (или врач) лечит пациента, — эмпирик. Тот, кто знает, что организм сам может излечиться (для этого его надо оберегать, поддерживать в нем природную силу), — ученый.

Необходимые приемы сохранения защитных сил природы в позитивной медицине разработаны гораздо более тщательно и распространены на гораздо более отдаленные области, чем у древних эмпириков. Множество специалистов (в прошлые века был один врач на все случаи жизни) готовы к разнообразным практическим действиям, рекомендуемым новой медициной. Интересно взглянуть на пройденный ею путь.

Все началось с ухода за больными. Здесь истоки открытия законов нормальной физической жизни, помогающие сохранять здоровье. Затем медики обнаружили, что средства сохранения здоровья лучше всего помогают и в болезни, потому что это единственный источник жизни, дарующий здоровье, vis medicatrix naturae. К примеру, рациональный режим не только полезен здоровым людям, но чрезвычайно важен при уходе за больными. Диета для страдающих подагрой, туберкулезом, лихорадкой имеет огромное значение. По сравнению с ней все лекарства — ничто. Современная тенденция заключается в решительном замещении токсической терапии естественными процедурами: отдых, лечебная гимнастика, гидротерапия и климатотерапия. Психиатры, невропатологи вводят эффективное лечение трудом, чтобы занять ум деградирующего пациента упорядоченной деятельностью. Постепенно концепция природного лечения побеждает. Значит, люди признают природные силы, поддерживающие жизнь. Лишь природа всемогуща. Врач полезен, если следует ей, служит ей. Естественно, ученые пытаются разобраться, что это за силы, от которых зависит здоровье людей.

Изучение иммунитета — наиболее блестящий, всем известный пример научного подхода в медицине. Мечников открыл, что лейкоциты крови поглощают и переваривают микробов, спасая человека от инфекции. Словно яркий луч света рассеял мрак неизвестности. Едва возникнув, теория была опровергнута дальнейшими исследованиями: лейкоциты не могут постоянно поглощать микробов. Нужны особые условия в организме, чтобы появилась эта сила. Итак, вот зерно проблемы. К тому же не сами микробы приводят к болезни, отходы их жизнедеятельности — яд. В науке возобладала теория токсинов. Возникло море трудностей, стало очевидно, что мы проникли лишь в часть тайны иммунитета, а последнее слово, основа проблемы осталась скрыта от нас. Сегодня иммунитетом занимаются мало, однако невозможно развивать медицину, использующую природные силы, и не исследовать тайну жизни, чьи истоки скрыты, но проявления очевидны.

Возможно, то же относится и к науке, изучающей здоровье и болезни души. Если станет очевидно, что душа так же подвержена болезням и смерти, что у нее свои законы здоровья и своя vis medicatrix naturae, то наука поможет эффективно заботиться о ней, сохранять и укреплять ее драгоценные жизненные силы, а также откроет таинственный источник этих сил, как медицина открыла иммунитет. Тогда жизнь, мораль и религия сольются в единое целое.

Вернемся к детям двух с половиной — трех лет. Они трогают руками все подряд, ничего не выделяя в особенности, это их любимое занятие. Они тянутся к самым простым вещам: прямоугольный листок бумаги, квадратная чернильница, круглый блестящий колокольчик. Ко всему, что им запрещено трогать.

Случается, мать тащит малыша за собой и вдруг шлепает по ручке и кричит: «Не трогай, негодник!» Однажды я стала свидетельницей сцены, которая повторяется во многих семьях, но никто не придает ей значения. Отец, врач, сидел за письменным столом. Мать держала на руках сынишку, тянущегося к разным вещицам на отцовском столе. «Этот ребенок, — сказал отец-врач, — неисправим. Что мы только ни делали с женой, чтобы отучить его брать мои вещи. Ничего не помогает». «Нехороший мальчик, плохой», — приговаривала мать, сжимая детские ручки. А малыш, извиваясь, кричал, сердился, старался ударить мать.

Дети растут — борьба становится все ожесточенней. Дети хотят что-то делать. Наблюдатель может заметить определенную тенденцию в их поведении: они подражают маме. Если мама — домохозяйка, они с удовольствием пойдут с ней на кухню, мечтая взять на себя хоть часть ее работы. Малыши тайком пытаются месить тесто, варить, подметать, стирать. Матери это мешает. Она без конца кричит: «Посиди спокойно! Не трогай! Не зли меня, уходи!» Ребенок бросается на пол, стучит ногами, но спустя какое-то время возобновляет тайные попытки, торопясь изо всех сил, пока его не разоблачили. Конечно, от спешки и страха он разливает воду, стирая белье, пачкает паркет, пряча незаконно приготовленное рагу. Отчаяние матери, крики, все более строгие запреты. Ребенок отвечает гневом, слезами, но снова принимается за свое.

Если мама работает вне дома, а ребенок умен — еще хуже. Малыш ищет что-то, чего нет, плачет без видимой причины, раздражается. Отцы в отчаянии: «У меня такой умный сын, но такой злой, ему ничего не нравится. Мы без конца покупаем ему игрушки, весь дом ими завален. Все без толку».

Мамы тоже встревожены: «Посоветуйте, что делать, когда ребенок впадает в истерику. Он такой беспокойный. Я больше не могу».

Очень редко можно услышать от матери новорожденного: «У меня чудесный малыш, он все время спит». Зато все слышали материнские угрозы плачущему младенцу: «Замолчи! Замолчи! Я кому говорю!» Естественно испуганный ребенок рыдает с удвоенной силой. Таково первое разногласие новорожденного с миром, куда он пришел. Ему приходится бороться с родителями (а ведь они подарили ему жизнь), потому что его жизнь сильно отличается от жизни взрослых. Ребенок должен сформироваться, его родители уже сформировались. Ребенку надо много двигаться, чтобы научиться координировать свои движения, пока еще беспорядочные. Родители прекрасно контролируют свои движения, но устали от работы, предпочитают покой. Органы чувств ребенка еще не развиты, ему приходится помогать своим глазам, ушам, ощупывая руками все вокруг, чтобы получить полное представление об окружающем пространстве. У родителей же органы чувств развиты прекрасно, работа мозга помогает получить верное представление о реальности, им не нужно ничего ощупывать руками. Дети торопятся познакомиться с внешним миром. Родители уже пресытились им.

Вот почему дети и родители не понимают друг друга. Родители хотят, чтобы дети стали такими же, как они. А если дети другие — значит, они плохие, злые. Мать тащит за собой малыша, который едва поспевает за ней. У него ножки коротенькие, у нее длинные. Он слаб, она сильна. Ребенок с трудом удерживает вес туловища и непропорционально большой головы, у матери пропорциональное, стройное тело. Ребенок устал, плачет, а мать кричит: «Иди, негодник, я не собираюсь потакать твоим капризам! Ты хочешь, чтобы я носила тебя, толстого лентяя, на руках? Не выйдет! Я не пойду у тебя на поводу». Иногда родители видят, что малыш растянулся на земле, лежит на животе, опершись локтями, болтая ногами в воздухе, и внимательно смотрит по сторонам. Сразу окрик: «Вставай, испачкаешься!»

Все это означает только одно: ребенок отличается от взрослого. Его голова и туловище непропорционально велики по сравнению с маленькими ножками (просто ноги растут быстрее остальных частей тела), следовательно, ходить ему трудно, лежать легче, что, кстати, полезно для малыша. Ребенок прекрасен в своем стремлении к совершенству. Он впервые открывает мир, развивает зрение и слух, ощупывая предметы, чтобы уяснить их форму, расстояние. Он постоянно в движении, потому что должен развивать свою координацию, но ходит мало, часто ложится на землю, все трогает руками — это необходимость его жизни, роста. Но родители видят в таком поведении проявление дурного характера.

Конечно, это не вопрос морали, не стоит исправлять дурные наклонности едва родившегося человека. Это вопрос жизни. Ребенок хочет жить, а мы мешаем ему. И тут действительно мы переходим в область морали: мы должны проанализировать свои ошибки, унижающие детей, ущемляющие их права. Ребенок виноват лишь в том, что мешает нам. Мы сражаемся с ним, защищая собственное благополучие, свободу. Сколько раз мы чувствовали в глубине души, что не правы. Но подавляли в себе сомнения. Ведь маленький бунтарь ни в чем не обвиняет нас, не таит злобы. Наоборот, он упорствует не только в непослушании (естественный для него образ жизни), но и в любви к нам, в прощении, в забвении обид. Только чтобы быть рядом, обнимать нас, карабкаться к нам на колени, засыпать на нашей груди. Это тоже естественный для него образ жизни. А мы, если устали, отталкиваем малыша, ханжески прикрывая свой эгоизм заботой о благе ребенка. «Хватит глупостей!» Обвинения, клевета постоянно слетают с наших губ, как припев надоевшей песенки: «Плохой, злой!» А ребенок — воплощение абсолютного добра, он не думает ни о чем плохом, не обижается на несправедливость, ко всему приспосабливается, всему верит, всегда надеется. Мы, конечно, не такие.

Если все же борьба между взрослым и ребенком заканчивается примирением, взрослый принимает детские условия, помогает малышу, то обретает высочайшее в мире наслаждение: возможность следовать за ребенком по пути естественного развития, наблюдать, как растет человек. Если образ распускающегося бутона розы так полюбили поэты, то как прекрасен должен быть расцвет детской души. Это бесценное сокровище, нашу путеводную звезду и опору, мы гневно топчем ногами, проклиная, как безумные.

Ребенок что-то делает, хватает руками, несмотря на замечания, — он занят необходимыми для своего развития упражнениями и проявляет столько силы, что мы порой вынуждены отступить. Так же упорно, как дышит, плачет от голода, встает на ножки, пытаясь научиться ходить, малыш тянется к предметам, полезным для него. Если находит их, тратит массу сил, тренируя мускулы, органы чувств, тогда он счастлив. Если не находит того, что нужно, беспокоится (как при всякой неудовлетворенной потребности). Игрушки слишком легкие, а детским ручкам необходимо напрягаться, поднимая и перекладывая разные вещи. Игрушки слишком сложные, а детским органам чувств необходимо анализировать простые впечатления. Игрушки бесполезны, это фикция, пародия на реальность. Однако именно они составляют мир наших детей, где малыши напрасно тратят силы, приходя в ярость. Поэтому и ломают все подряд.

Говорят, детям присущ инстинкт разрушения. К счастью, эту сентенцию понимают не лучше, чем другую, противоречащую первой: детям присущ инстинкт собственника, они эгоисты. Ничего подобного. Ребенок испытывает властную потребность расти, совершенствоваться. В каждый период своей жизни он инстинктивно готовится к следующему этапу. Эту идею проще понять, чем те странные инстинкты, которые мы приписываем детям.

Предоставьте ребенку возможность действовать свободно, и он изменится. В Доме ребенка «Геррьери Гонзага» достаточно было дать расческу самой непослушной, злой девчонке, которую воспитатели уже давно считали безнадежной, как она становилась милой и веселой, аккуратно и радостно причесывала подружек.

Неловкой, медлительной девочке, которая спешила за помощью всякий раз, когда хотела подвернуть рукава, достаточно было сказать «сделай сама», как ее глаза загорались, выражение удовлетворенной гордости и удивления появлялось на лице, и она с удовольствием принималась подворачивать рукавчики. Мы давали детям кувшинчики и мыло, и они, вымыв руки, старательно и бережно ставили их на место, боясь уронить. Казалось, они двигаются под музыку. Музыкой была их радость.

Дети трудились, сами раздевались, причесывались, убирали вещи. Им очень нравилось все полезное, поэтому они бережно хранили годами кусочки бумаги, старались не поцарапать мебель, не разбить посуду и совершенствовали свои движения.

Но мы вмешиваемся в их жизнь, ведущую к спасению, мы стараемся подчинить себе малышей, несмотря на яростное сопротивление. Мы вмешиваемся мягко, коварно. Ребенок переживает, нечаянно разбив что-то, он хочет исправиться, научиться, а мы растравляем его боль, предлагая небьющиеся тарелки и чашки, мягкие игрушки, чудесных плюшевых мишек, резиновых кукол. Ошибка скрыта. Какое-то неправильное движение мышц осталось незамеченным. Сожаление, раскаяние, стремление к совершенству — ничего этого нет. Ребенок остался в заблуждении. И вот он неловкий, тяжелый, равнодушный с плюшевым мишкой в руках. Он скован пустотой и ошибками, он потерялся.

Взрослый еще больше притесняет ребенка: он все делает за него, одевает, даже кормит. Но цель ребенка не в том, чтобы быть одетым и накормленным. Его цель глубже: он двигается, упражняет интеллект, стремится стать лучше. Какими тонкими намеками взрослые стараются его запутать: «Зачем так напрягаться? Чтобы умыться, чтобы завязать шнурки? Но ты можешь получить все это без всяких усилий, все будет сделано превосходно. Не шевельнув пальцем, ты получишь в сто раз больше, чем мог бы сделать сам, стараясь изо всех сил». Тебе даже не придется положить в рот кусок хлеба, тебя сберегут и от этой работы, пища сама попадет в рот.

Дьявол был менее жесток, когда искушал Иисуса в пустыне, показывая ему все царства мира и славу их: «Все это дам Тебе, если падши поклонишься мне». Но у ребенка нет силы Христа, чтобы ответить: «Отойди от Меня, сатана, ибо написано: «Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи». Ребенок должен слушаться Бога, который предписывает ему действовать. Ребенок должен завоевывать мир ради совершенства, не ради славы и удобства. Но он не может сопротивляться искушению и, в конце концов, становится обладателем вещей, готовых чудесных предметов. Его душа не развивается, цель потеряна, ребенок неловок, неустойчив, глуп — раб. Его вялые мускулы служат оболочкой пленной души. Малыш угнетен этой смертельной инерцией больше, чем борьбой, с которой начались его взаимоотношения с миром взрослых. Часто у него бывают приступы ярости, он кусает небьющегося плюшевого мишку, безнадежно плачет, когда его моют или причесывают, кричит и сопротивляется, когда его одевают. Все, что осталось ему после дьявольских запретов, — это гнев. Ребенок унижен бессилием. Взрослые говорят: «Дети неблагодарны, в них еще не проснулись высшее чувства, они любят только себя».

Кто не встречал матерей, терпеливых воспитательниц, которые выдерживают с утра до вечера пятерых ребятишек, вечно недовольных, орущих, раздраженных среди железных тарелок и матерчатых кукол? Говорят, таковы дети, и это добровольное сочувствие сдерживает естественное раздражение. Мы говорим о таких женщинах: «Как они добры, как терпеливы!»

Но это дьявольское терпение: смотреть на агонию и бессильный протест душ, которые находятся в твоей власти и погибают в пустоте, угнетенные до такой степени, что потеряли цель, сознание греха, они тонут в море смертельных ошибок. Терпеливо смотреть, переносить крики и снова протягивать плюшевых медведей и резиновых кукол, кормить с ложечки, пичкать всякими глупостями, скрывая ошибки и питая лишь тело.

Если кто-то усомнится в доброте подобных матерей, поддержкой ему станут слова Христа: «Никто не благ, как только один Бог». Доброта — божественное качество, добр творец, доброта — в созидании. Добр тот, кто помогает творцу достигнуть цели.

Перейдем к школе. Здесь идеи добра и зла должны быть особенно ясны. Когда учитель выходит из класса, он просит девочку, чтобы в его отсутствие она записывала на доске фамилии хороших и плохих учеников в две колонки, соответствующим образом озаглавленные. Любой ребенок с этим справляется, потому что нет ничего проще, чем отделить хороших от плохих в школе. Хорошие — спокойные и тихие. Злые — шумные и подвижные. Последствия такого судилища не слишком серьезны: учительница поставит хорошие и плохие отметки за поведение. Это не страшно, в каком-то смысле аналогично социальной оценке человека. Люди ведут себя хорошо или плохо, с этим не связаны ни почести, ни тюремное наказание. Это только мнение, суждение. Однако от общественного мнения зависит уважение и даже честь, несомненные моральные ценности. В школе хорошим поведением считается инертность, плохим — активность. Уважение директора, учителя, одноклассников, то есть моральное поощрение или порицание, зависят от этой оценки. Как и в обществе, никто не прибегает к помощи специалистов, авторитетных людей. Это что-то очевидное, о чем все знают. Любая девочка (или служанка) запишет фамилии на черной доске. Поведение — это не что-то таинственное, философское, это совокупность совершенных действий, факты твоей биографии, известные всем, их все судят и оценивают.

Есть и более серьезные вещи, влияющие на коллектив, затрагивающие основы справедливости, которыми все хотят гордиться. На экзамене дети быстро должны представить доказательство своих знаний, то есть написать заветный листок (наглядное свидетельство, которое все смогут оценить) — сочинение, диктант, решение задачи.

Представьте, один ученик помог другому, он не просто плохой, он виновен. Он не просто проявил активность, но и принес кому-то пользу. Наказание довольно сурово: вплоть до аннулирования результатов экзамена, порой это означает потерю целого года учебы, повторное прохождение курса. Ребенок, помогающий другому, хороший, но наказывают его ужасно.

Бывает много разных ситуаций. Случается, семья ученика бедна, малыш старается помочь родителям своей усердной учебой. Кто знает, насколько трогает сердце ребенка сознание семейного неблагополучия? Возможно, в неудачливом соседе он видит товарища по несчастью, такого же бедняка? Много раз он не спал ночами из-за домашних неурядиц, голода, а утром вставал с больной головой. Вдруг с его одноклассником произошло то же самое накануне экзамена?

Другая ситуация. Мать считает каждый день учебы сына, потому что каждый такой день — это ее жертва. Она провожает с трепещущим сердцем ребенка на экзамен и выглядывает в окно, не вернулся ли ученик. Как все прошло? Эту картину, возможно, представлял себе тот, кто помог однокласснику на экзамене.

Он мог, конечно, заботиться только о себе, проверить еще раз контрольную или сдать ее пораньше. Школьное правосудие учитывает каждую лишнюю минуту, потраченную на экзамене. Как оно сурово! Учитель пишет на детской тетрадке: начал в 10.32, сдал в 11.05. Если две работы равноценны, так что по содержанию ни одной нельзя отдать преимущество (обе превосходны), смотрят, какая сдана раньше. Важнейший факт с самыми серьезными последствиями. Одна сдана в 10.30, другая — в 10.35. Первое место отдается той, что сдана на 5 минут раньше. От каких мелочей зависит победа? Вот почему необходима такая точность в подготовке к экзамену. Два ребенка, одинаково умелые и живые, но один позаботился заранее о хороших перьях и чернилах, а второй нет. Из-за своей небрежности он может потерять награду. Не малыш, родители покупают перья, но строгие судьи считают, что перья у всех должны быть одинаковые.

Перед нами море тонкостей, способных запутать судей. Конечно, судить следует строго, но не мелочно. Мы говорили о ребенке, подсказавшем однокласснику. Он потерял время, следовательно, часть преимущества. Можно сказать, пожертвовал собой ради друга.

Никакие соображения, никакие обстоятельства не смягчат наказание. Семья, мать — это не имеет значения по сравнению с несданным экзаменом. Даже преступникам засчитывают смягчающие вину обстоятельства, но школа — другое дело! Здесь все точно! Нельзя допустить взаимодействия детей, иначе как судить по сочинению о каждом ученике отдельно. Экзамен — индивидуальное испытание. Даже если не сдан один, самый последний, придется оставаться на второй год, повторять все сначала. Это вам не каторга, где срок считается неделями, месяцахми. Здесь единица отсчета — год, здесь вам не каторга. На каторгу попадают те, кто совершил преступление, кто непреодолимо тянется ко злу, в школе карается неумение воздержаться от совершения доброго поступка. Ведь желание творить добро не так уж непреодолимо.

Школа, желая предотвратить подобные проблемы, весь год учит детей воздерживаться от помощи друзьям. Более того, решительно мешает ученикам общаться. Настоящая травля! Опытный педагог — настоящий стратег, он знает все детские уловки в этой молчаливой бесчестной борьбе. Эти ученики способны на все, чтобы поддержать друг друга и пообщаться! Если на уроке во время опроса нельзя подсказать шепотом (учитель слишком хорошо слышит), то ученик, сидящий впереди того, кто должен отвечать, открывает учебник и кладет его так, чтобы отвечающий мог прочесть нужную страницу. Хитрый педагог заставляет отвечающего встать, чтобы лишить его поддержки соседей. Друзья подсказывают, пользуясь жестами, азбукой глухих. Тогда учитель поворачивает ребенка лицом к доске, а сам пристально наблюдает за классом. Наконец-то полная изоляция! От хорошего учителя не ускользнет ни одна мелочь. Он заметит крошечную шпаргалку, которую один ребенок сунул другому под партой. Ученик просит разрешения передать промокашку однокласснику — педагог отнимет ее, ведь на обороте написано решение задачи — подсказка.

Хорошая парта не имеет задней стенки и хорошо просматривается со стороны учительского стола, чтобы передать шпаргалку было труднее. Таким образом, парта должна отвечать не только гигиеническим, но и моральным требованиям.

Есть еще одна причина, по которой парты стараются делать открытыми спереди. Ученики сидят рядами, не имея возможности общаться, их головы пухнут от монотонной учительской лекции. Дети могут приобрести пагубные привычки, например к онанизму Об этой опасности говорят не так часто, как о сколиозе, переутомлении или миопии, но она существует, ученые знают о ней с тех пор, как начали изучать школьные проблемы. Сидячее положение затрудняет кровообращение, провоцирует застойные явления. К тому же нет никаких других развлечений на уроке.

Открытая парта препятствует подобным шалостям, школа решительно борется против любых моральных преступлений. В римских школах порядок и надзор так совершенны, что детям не разрешают даже самостоятельно ходить в туалет. Ведь какой беспорядок может получиться! Ученик устал сидеть в классе и слушать учителя. Он просит разрешения выйти. Он способен закрыться в туалете надолго, думать о вещах более приятных, чем то, что вынужден слышать на уроке (в коридоре детям запрещено находиться, за этим строго следят). Туалет стал источником таких беспорядков, что решено было от него избавиться. Примерно подсчитали, как часто физиология требует посещения туалета, и в строго определенное время весь класс в сопровождении учителя попарно, как солдаты на плацу, проходит в кабинки. Сначала первая пара, затем вторая. Выстраивается очередь. Не будем говорить, в каком состоянии будет туалет, когда в него войдут последние.

Поговорим лучше о кабинках. Маленькая дверца оставляет для обзора большое пространство снизу и сверху. Так охраняют невинность и мораль. Во многих школах туалеты делают без сидений — просто дырка в полу. Это гигиеничнее, так как нет соприкосновения с кожей. Но очень неудобно. Однако это превосходное устройство туалета, пригодное для ночлежек, нищенских приютов и для школ.

Школа — место, где развивается общественное чувство. Здесь детское общество. На самом деле не школа сама по себе организует взаимодействие, образование должно заботиться об этом. Вот почему мне задают вопросы, хотя я много рассказываю, как дети вместе работают с удовольствием: «Как у ваших учеников развивается социальность, если каждый занимается своим делом?»

Если дети все делают вместе и одновременно, даже ходят в туалет, тогда развивается их общественное чувство. Детское общество отличается от взрослого. У взрослых отношения строятся на основе свободы и взаимной вежливости, принято помогать друг другу, хотя каждый занят своим делом. Дети должны быть одинаковы во всем, в положении тела, в действиях, но без всяких взаимоотношений, тем более вежливых и приятных. Помощь, почитаемая как добродетель в большом мире, в школе считается преступлением, худшей формой нарушения дисциплины.

Современная методика рекомендует учителю заканчивать каждый урок небольшим поучением, как мораль завершает басню. Идет ли речь о птицах, масле или треугольнике, во всем должна быть мораль.

Чтобы не оставить места случайностям. Вывод: мораль — истинная цель школы.

Помощь ближнему — главный принцип. Все моральные системы настаивают: «Любите друг друга». В школе педагог делает все, чтобы помешать детям помогать друг другу, любить друг друга. Он следует психологической методике трех этапов, разделяя восприятие, ассоциацию и волю, или методике причинно-следственных связей, как угодно. Но всегда он заботится о дисциплине в классе и хорошем поведении учеников. Вот его главная задача. Важнейшую роль в этом играет система поощрений и наказаний, краеугольный камень всех педагогических методик.

Все учителя в большей или меньшей степени признают необходимость внешних стимулов, чтобы заставить детей учиться и хорошо себя вести. Некоторые считают, что нужно внушить ученикам любовь к добру ради собственного блага, что чувство долга, а не страх наказания должны удерживать ребенка от непослушания. Идея замечательная, но нереальная. Вот малыш работает исключительно из чувства долга — абсурд. Наивно думать, что ученик станет учиться, примерно вести себя ради такой далекой цели, как будущее положение в обществе. Нужен непосредственный стимул, немедленная реакция. Конечно, можно уменьшить количество наказаний, сделать поощрения менее явными. Так и происходит. Сегодня в классах не приняты телесные наказания, еще недавно широко используемые в тюрьмах, сумасшедших домах и школах. Наказания стали менее суровыми: плохие оценки, замечания, жалобы родителям, временное исключение из школы. Поощрения тоже стали менее демонстративными. Раньше ученики поднимались на сцену, как победители, получали из рук знаменитых горожан награды, выслушивали напутственные слова, а зал, заполненный гордыми, взволнованными родителями, замирал в восхищении. Сегодня избегают подобных излишеств. Грамоты раздают скромно, в коридорах. Медалей стало меньше. Поощрением все чаще становится книга, что-нибудь полезное. Крупицы здравого смысла проникли даже в школу. Глядишь, через несколько лет учеников будут награждать мылом, отрезом на платье. Причем с глазу на глаз. Главное, чтобы это действительно было наградой для ребенка.

Но никто в пылу педагогических дискуссий по поводу оценивания не спросил себя, за какое доброе дело дается награда, за какое зло наказывают? Прежде чем подталкивать детей к осуществлению определенной задачи, наверное, следует понять, насколько важна задача.

В наше время вновь поднимается старый забытый вопрос: хорошо ли соблазнять ребенка наградами, если в результате он получит расстройство нервной системы, миопию? Хорошо ли суровыми наказаниями уничтожать инстинктивные спасительные порывы души? Все знают, что отличники начальной школы обычно довольно посредственно учатся в гимназии. Гимназические отличники не всегда преуспевают в лицее. Вечные отличники плохо адаптируются к социуму.

Зная это, хорошо ли поощрять, наказывать, загоняя детей в тупик? Школа и без того достаточно опасна для ребенка. Хорошо ли усугублять положение стимулированием? В последнее время проводились интересные исследования по сравнению отличников и двоечников. Антропологи попытались выяснить очень простую вещь: проявляют ли отличники признаки морфологического превосходства, врожденное совершенство, развит ли их мозг лучше, чем у среднего ученика.

Оказалось, все наоборот. Антропологические показатели отличников ниже нормы: маленький рост, небольшой объем грудной клетки, голова такая же, как у менее трудолюбивых одноклассников. Зато отличникам чаще приходится носить очки. Теперь мы яснее представляем себе образ жизни ребенка, ответственно исполняющего свой долг, панически боящегося ошибок. Он учит все уроки, лишая себя прогулок, развлечений, отдыха. Его подстегивает стремление к первенству, иллюзия будущей блестящей карьеры, похвалы окружающих. Его уверяют, что он «надежда страны, утешение родителей». А силы кончаются.

У посредственных учеников объем грудной клетки больше, они энергичнее.

Отличники часто дополнительно занимаются с репетиторами или с родителями. Семьи двоечников часто бедны, их дома неуютны, на детей не обращают внимания. Они либо целыми днями слоняются по улице, либо вынуждены зарабатывать на жизнь, рано утром, перед уроками. Я заметила, что у хороших, успешных учеников в портфеле обычно лежит обильный питательный завтрак. У двоечников (их вечно ругают), как правило, ничего нет, кроме куска хлеба.

Конечно, это не единственная причина проблем, но помогает понять происходящее. Поощрение или наказание — это не завершение процесса, а показатель морального уровня школы. И переэкзаменовка для того, кто помог товарищу, тоже лишь отдельный эпизод воспитательного процесса, направленного на изоляцию ребенка, развитие в нем эгоизма. Поощрение или наказание тоже отдельные эпизоды, проявления основного школьного принципа: соревнование. Педагогам кажется, что плохие ученики, глядя на лучших (которых награждают, хвалят), должны стараться стать лучше, подражать своим друзьям, догонять их. Так рождается механизм, подталкивающий не только к работе, но к совершению усилий. Значит, моральная цель соревнования — приучить детей к страданиям.

Вот пример. Один наблюдательный врач заметил, что многие ученики в школе плохо слышат, поэтому и вид у них часто глуповатый, растерянный. В наказание учителя сажают их на последние парты. Эти дети часто остаются на второй год, потому что не могут написать диктант. Они делают невероятные, непростительные ошибки. Соревнование, наказания здесь бессильны. Они не исправят слабослышащего ребенка, посаженного на последнюю парту, как можно дальше от учителя. Подвижных детей постоянно наказывают, потому что они не могут сидеть спокойно. Бесполезно ставить им в пример медлительных одноклассников. У многих детей увеличенные аденоиды, они дышат ртом (он у них постоянно приоткрыт), плохо концентрируют внимание. Им ставят двойки, наказывают за невнимательность, но природный дефект не исправишь учительскими назиданиями, рассказами о том, как некрасиво сидеть, разинув рот, да еще засунув туда палец.

Лентяи, которые не любят физкультуру, часто оказываются сердечниками, страдают анемией, душевными заболеваниями.

Блестящий пример — школьные спортивные соревнования. Конкурс силы и скорости. Здесь нужно либо выполнять упражнение как можно дольше, либо двигаться как можно быстрее. Усилие — основа упражнения. Антропологи считают, что есть два основных конституциональных типа. Один — туловище длиннее ног. Второй — ноги длиннее. У первого типа обычно хорошо развиты легкие, сердце, им легче выполнять силовые упражнения. Второму типу легче даются скоростные. Соревнование не изменит тип фигуры. Морфологические исследования детей, чьи тела так сильно меняются с возрастом, должны стать основой спортивных тренировок. Но при чем здесь соревнование? Необходимо учитывать то, что заложено в нашем теле конституцией или болезнью. Жажда первенства не изменит этого.

Идея соревнования так укоренилась в сознании людей, что в 1898 году, когда я начата в Италии борьбу за создание отдельных классов для детей с проблемами развития, мне возражали, ставя в вину именно отсутствие соперничества в таких классах. Если отстающие ученики лишатся положительных примеров (старательных отличников), если им не с кем будет соревноваться, они (и без того слабые) вовсе перестанут работать. Но соревнование возможно лишь между равными. Мы всегда хотим найти чемпиона. Больного ребенка унижает сравнение со здоровяком. Он остро ощущает свою неспособность, бессилие в этой борьбе с заранее определенным исходом. Ученик обескуражен, а тут еще замечания, наказания (за все несчастья) от усердного учителя, который тычет пальцем в пример для подражания.

Увидеть возможность сделать что-то важное, но посильное, успешно состязаться с кем-то — для больного ребенка это луч света, ниточка надежды. Значит, он не хуже других, его любят, лелеют. И хрупкий цветок начинает распускаться. Больные дети гораздо больше нуждаются в поддержке и одобрении, во внешних положительных стимулах.

А что происходит с нормальными здоровыми детьми, которые служат примером для слабых? С кем они соревнуются, за кем тянутся, чтобы подняться выше? Если пример нужен всем, то на кого равняться первому? И все меняются местами. Первого тянут назад. Он превращается в дурачка, который соревнуется со слабыми. Это напоминает мне конкурс, описанный доктором Вуазеном. В его больнице один слабоумный, довольно взрослый и рослый ребенок искал совсем маленьких детишек и уговаривал их побегать наперегонки. Он прибегал первым и был счастлив. Таковы моральные принципы всех сильных амбициозных лентяев, которые хотят побеждать без усилий, без работы над собой. Они рассчитывают только на природные преимущества. Краснобай состязается с молчуном, красавица таскает за собой несимпатичную подружку, чтобы подчеркнуть собственную привлекательность.

Я читала одну замечательную басню, пародию на такие соревнования. У одного короля был ужасно длинный нос. Как-то соседний король собрался посетить нашего героя, и тот заволновался: что подумает иноземец, увидев его кошмарный нос. Первый министр предложил: «Ваше величество, велите придворным удалиться на время. Я найду в королевстве самых носатых людей, они будут служить вам во время визита соседа». Так и сделали. По сравнению с носами слуг королевский уже не казался таким страшным. Гость, конечно, заметил, что придворные очень длинноносые, а на короля не обратил особого внимания.

Соревнования умственно отсталых, длинноносый двор — это забавно. Но соревнования между учениками — это уже не смешно.

Здоровые дети чувствуют свое превосходство над больными. Богатые, которым помогают образованные родители, чувствуют себя совершенством рядом с несчастными бедняками, предоставленными сами себе. Сытые, выспавшиеся дети кажутся себе умнее рядом с теми, кто перед уроками продавал газеты, разносил молоко. Якобы их пример заставляет соперников учиться лучше. На самом деле искажается мораль этих счастливчиков.

Их совратили, не разобравшись, они смирились с несправедливостью. Они не лучше, им повезло в жизни, но сердце не подсказало им истину, они не умеют сочувствовать страданию, утешать в несчастье, восхищаться героями. Это не их вина, если вместо доброты в сердце проросли семена тщеславия, гордости и заблуждения.

Учитель развивает чувствительность детей, рассказывая им о больных, о несчастных, о героических подвигах, но не замечает, что такие же больные, несчастные, героические дети сидят перед ним в классе. Ведь в школу ходят все. Ученики лишены возможности общаться друг с другом, узнавать своих одноклассников, действительно сравнивать себя с другими. Одних наказывают, ругают, другие в это время гордятся своим совершенством, собирая награды, но теряя душу.

В этой нравственной неразберихе, где потерян образ Бога, как в аду, разве сможет сильный развить свои бесценные таланты, чувства? Все смешалось, сильные стали слабыми. Крайне редко встречаются дети с таким мощным инстинктом добра, что находят в себе силы противостоять искушениям похвал, угрозам наказаний, азарту лживой борьбы и умудряются сохранить душевные силы, чистое сердце, умение ценить настоящее величие. Они идут по пути спасения, которого достигают лишь добрые и красивые ценой внутренних усилий и стремления к истине. Их можно считать гениями, спасителями человечества.

Когда начинаешь анализировать понятия добра и зла, понимаешь, что многие пороки, которые мы теоретически замечаем в человеке, проявляются лишь в экстремальных ситуациях. Развращенность чаше встречается у алкоголиков и нищих, преступления совершают, как правило, душевно больные люди, причина школьных проблем — предрассудки. Конечно, эти причины не абсолютны, они связаны с определенным состоянием, которое может меняться. Древние философские представления о зле распадаются на две части: социальные проблемы и социальные меры. Бороться с безработицей, алкоголизмом — это, устраняя причины пороков, оздоровит мораль. Заботиться о лечении и обучении больных детей — это способ борьбы с преступностью, а значит, за нравственность.

Если в школе предрассудки так сильны, что становятся причиной безнравственности, значит, необходимо перестроить школу на основании естественных законов. Это станет первым шагом на пути нравственного совершенства.

Вот о чем надо говорить, а не рассуждать о поощрении и наказании, о соревновании, о методике воспитания морали, о создании новых заповедей. То, что мы до сих пор считали дидактической проблемой, на самом деле является социальным вопросом.

Последствия легко устранимых причин нельзя считать моральной проблемой. Представьте бедный квартал, где множество нищих, где драки вспыхивают из-за куска хлеба, здесь грязно, ужасные кабаки, никакой культуры, женщины и мужчины легко встают на путь порока. В первый момент мы чувствуем только отвращение к ним. Неподалеку современный рабочий квартал. Зарплаты у людей достаточные, дома чистые, рядом театры, а не одни кабаки. В ресторане обедают прилично одетые посетители. Нам они нравятся. Но действительно ли они хороши? По-настоящему добры те, кто улучшает жизнь. Тот, кто просто пользуется жизненными благами, не может считаться добрым в строгом смысле слова, с позиции морали.

Иначе достаточно было бы решить экономические проблемы, и люди мгновенно стали бы нравственными. Конечно, это не так, мораль — вопрос жизни, природы, ее нельзя изменить внешними факторами. Люди живут богаче или беднее, в более или менее культурной среде, все равно перед ними стоят нравственные проблемы, более глубокие, чем богатство и цивилизация.

Легко убедиться, что воображаемая детская злость — лишь выражение борьбы за духовное здоровье. Дети хотят сохранить свой внутренний мир, а мы хотим помешать им. Мы отравляем их мраком заблуждений. Ребенок сражается за свою духовную пищу, как бедняк за кусок хлеба. Он деградирует, становится жертвой наших соблазнов, как бедняк поддается влиянию алкоголя. В этой борьбе и гибели дети — бедняки, обреченные на нищету. Никто лучше не показывает нам, что не хлебом единым жив человек. Страдания, борьба, все общественные требования, касающиеся телесных нужд, проявляются и в духовном развитии. Детям нужно расти, совершенствоваться, развивать свой интеллект, внутренний мир, формировать характер. Значит, им нужно освободиться от рабства, завоевать средства к существованию. Им недостаточно пищи телесной, им нужно интеллектуальное питание. Им недостаточно одежды, защищающей от холода, они хотят стать сильными и ловкими, украсить себя умом. Почему же взрослые не обращают внимания на эти потребности ребенка, почти поверив, что решение экономических проблем освобождает от нравственных? Почему мы не видим, что сопротивление, гнев, отчаяние и деградация — проявление неудовлетворенных высших потребностей, хотя каждый день наблюдаем это сопротивление, гнев, отчаяние и деградацию в наших детях, сытых, одетых, ухоженных по всем правилам гигиены?

Удовлетворять интеллектуальные потребности человека — значит способствовать укреплению его морали. Наши ученики, которые могли свободно заниматься интеллектуальной работой, свободно удовлетворять внутренние потребности, свободно заниматься с выбранным предметом сколь угодно долго, отвлекаться в момент созревания, сосредотачиваться на медитации, сохраняли спокойствие и порядок. Гармония движений, вкус к прекрасному, чувствительность к музыке, вежливость во взаимоотношениях питались из внутреннего источника.

Это труд освобождения. У нас нет никаких специальных приемов воспитания детей, мы не учим их побеждать капризы и сохранять спокойствие во время работы. Мы не учим порядку и тишине, призывая следовать положительным примерам и объясняя пользу дисциплины. Мы не читаем проповеди о вежливости, об уважении к труду, к другим людям, о терпении. Ничего подобного. Мы только освобождаем ребенка и помогаем ему жить. Это он нам объяснил, что ему нужно в жизни помимо материальных благ.

Деятельность, доселе не замеченная у маленьких детей, такие качества, как работоспособность, постоянство, терпение, проявляются во взрывах радости, в атмосфере привычной тишины. Они встали на путь мира. Препятствие, доселе мешавшее природе, исчезло.

Сытый человек спокойнее, склонен предпочесть высокие наслаждения низким, примитивным удовольствиям. Так и ребенок, чьи внутренние потребности удовлетворены, становится спокойнее, готов совершенствоваться.

Несмотря на это, вопросы морали не забыты, мы их только очистили от всякой шелухи. Чем больше удовлетворены потребности человека, тем он счастливее, но это не значит, что он полон достоинств, которые предписывает высокая мораль. Мы скорее освободили его от внешних заслуг. Добро и зло исчезли перед лицом социальной реформы. Мы уже выяснили, что определенные проявления добра связаны с богатством, а зла — с нищетой, и мы оставили человека совершенно голым, чистым. Теперь ему надо вернуться к истокам жизни и создать свои достоинства, возродить мораль.

В основе нашего метода — глубокая сосредоточенность на сенсорном стимуле, но мы не ограничиваемся только развитием органов чувств, иначе мы забыли бы о цельности человека, который живет не только материальной пищей, но одной интеллектуальной ему тоже не достаточно.

Стимулы окружающей среды — это не только предметы, но и люди, с которыми нас связывают нематериальные отношения. Мы не ограничиваем себя созерцанием красоты, которую так чувствовали древние греки, слушанием стихов и песен, потому что настоящие взаимоотношения между людьми хотя и начинаются с сенсорных ощущений, строятся на чувствах.

Моральное чувство, о котором говорят позитивисты, — это в значительной степени симпатия к себе подобным, понимание их боли, справедливость, без нее нет нормальной жизни. Нельзя стать нравственным, заучивая правила и обычаи, потому что память — это еще не все, самая крошечная страсть окажется сильнее. Преступники, если они хитры и прилежны, всегда обойдут закон и совершат свое преступление. Нормальные люди, не зная законов, никогда не нарушат их, благодаря внутреннему чувству, которым руководствуются.

Позитивная наука под моральным чувством имеет в виду комплексное явление: одновременно чувствительность к общественному мнению, к законам, к религии, но в этом многообразии теряется само определение, что такое моральное чувство. О нем говорят интуитивно. Каждый чувствует в себе что-то, что соответствует этому качеству, и судит, опираясь на собственное внутреннее убеждение. Религия проста и точна. Она называет внутренним моральным чувством, источником жизни — любовь. В это определение не входят ни социальные законы, ни весь мир. Любовь — это связь между душами и Богом. Она есть — и все остальное суета. Добро исходит от нее, как потоки света от солнца. Все создано и живет любовью.

Биологи, исследующие тайны природы, обнаружили в любви источник жизни. После многих трудов ученые узрели очевидное: биологический вид сохраняет любовь, а не борьба за существование. Борьба разрушительна, а выживает не только сильнейший, как думали сначала, но и любимый. На самом деле борются и побеждают взрослые особи. Но кто защищает новорожденного? Если для защиты нужна непроницаемая броня, когти, у него нет ничего подобного. Мускулы? Младенец слаб. Ловкость? Он не умеет двигаться. Плодовитость? Еще не скоро. Значит, почти все живое должно было исчезнуть с лица земли, потому что каждый силач когда-то был слабым, и нет ребенка слабее некоторых взрослых. Любовь защищает слабых и объясняет их выживание. Материнская любовь привлекает сегодня внимание ученых как природный феномен. Если борьба за существование рисует нам картины разрушения, материнская любовь проявляется в самых разных волшебных формах, это сокровенная и явная причина чарующего разнообразия природы. Это фундаментальное качество вида, которое должны признать все ученые.

Насекомые, столь тщательно описанные Фабром, такие крошечные и непохожие на нас, демонстрируют великолепные примеры материнской любви. Одна из первых статей натуралиста об этом, «Психология паука», могла бы стать сюжетом пьесы. Как известно, паук создает сеть и прикрепляет ее к обратной стороне листьев. В ней он хранит яйца и сам остается тут же, чтобы защитить сокровище, будущее вида. Если паутина случайно рвется, паук быстро чинит ее. Экспериментатор вынул паука из сети и унес подальше на 20 дней. Что такое паук? Несколько кубических миллиметров мягкой ткани, ни мозга, ни сердца. Его жизнь коротка, 20 дней для него — целая эпоха. Тем не менее это существо все время разлуки беспокоилось, пыталось бежать. Когда его, наконец, освободили, он кинулся к паутине, спрятался в ней и взялся за починку дырок. Где прячется столько памяти и любви? Если из паутины вынимают настоящую мать и кладут на ее место другого паука, чужак немедленно усыновляет кладку: защищает гнездо от врагов, чинит дыры. Следовательно, материнский инстинкт присущ всему виду, независимо от того, кто именно произвел потомство. Более того, если к паутине, где сидит приемный родитель, приближается настоящая мать, чужак и не думает сражаться. Напротив, уползает, освобождая место. Какая телепатия позволяет пауку почувствовать приближающуюся материнскую силу? Вот конец эксперимента: родились паучата, они прячутся в сети вместе с матерью. Экспериментатор разрывает паутину, чтобы посмотреть, что произойдет. Паучата разбегаются во все стороны, а их мать остается на месте разоренного гнезда и умирает ужасной смертью. Ее убивает гибель вида. Материнской любви не нужны специальные сложные органы, мозг, сердце, органы чувств. Она словно существует вне материи. Это сила, которой жизнь защищает себя. Сила, которая была до сотворения и во время его. О ней говорится в Книге Мудрости: «Я был с Господом в начале творения, прежде чем было создано хоть что-нибудь, не было еще бездны, а я уже был задуман. Я был с Ним и владел всем, и рад был быть с Ним, с миром. Кто обретет меня, обретет жизнь».

Прежде чем биологи заметили, что любовь — самая могущественная сила, охраняющая вид и объясняющая выживание, религия указала на любовь как на опору жизни. Недостаточно быть рожденным, нужно быть любимым, чтобы жить. Это закон природы: кто не любит — мертв. Когда Моисей объявлял 10 заповедей, которые должны были спасти еврейский народ, сначала следовало провозгласить закон: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и возлюби ближнего твоего, как самого себя». Евреи окружили Христа, говоря: «Дай нам закон». А он ответил: «Разве вы сами не знаете? Возлюби ближнего». Словно он хотел сказать: закон очевиден, один-единственный, закон жизни, поэтому он должен быть вечно, от сотворения мира. Святой Петр, глава новой религии, религии любви, предлагающей вместо старого закона новый, объяснил лучше: «Любите, — говорил Христос, — как я вас любил, то есть не как вы можете любить, а как я могу любить». Пропасть лежит между человеческим умением любить и любовью Христа к людям. Люди порой настойчиво стремятся к собственной гибели, путают добро со злом, жизнь со смертью, пищу с ядом. Как хрупок закон: возлюби ближнего твоего, как самого себя. Действительно, новый закон: люби, как я тебя любил.

Моисей не добавил закона любви к 10 заповедям, практическим указаниям: почитай отца твоего и мать твою, не убий, не кради, не лжесвидетельствуй, не желай дома ближнего твоего. Христос, напротив, учит, что не надо ограничивать любовь, не нужен никакой закон. Одной любовью спасется человек. Это больше всех предписаний, только это ведет к спасению. «И если любите любящих вас, какая вам за то благодарность? Ибо и грешники любящих их любят. И если делаете добро тем, которые вам делают добро, какая вам за то благодарность? Ибо и грешники то же делают. И если взаймы даете тем, от которых надеетесь получить обратно, какая вам за то благодарность? Ибо и грешники дают взаймы грешникам, чтобы получить обратно столько же. Но вы любите врагов ваших и благотворите, не ожидая ничего, и будет вам награда великая, и будете сынами Всевышнего» (Евангелие от Луки).

Освободитесь от всех уз и указаний и стремитесь к одному, действительно необходимому: жить и чувствовать. Вот откровение Христа, когда он, как Моисей, поднялся на гору, но не прячась, а позвав за собой целую толпу и раскрыв ей все секреты Истины: «Блаженны алчущие, даже если страдаете. Страдание — это чувство, это жизнь. Блаженны плачущие, блаженны гонимые. Блаженны те, кто жаждет справедливости, и те, у кого чистое сердце. Ибо только алчущий насытится, а равнодушный погибнет. Горе тому, кто нашел утешение в себе самом, горе тому, кто пресытился, горе насмехающимся, они погибли, и все напрасно. Зачем тогда знание всех законов морали, даже их исполнение, если сердце мертво? Словно мы пытаемся раскрасить склеп, где лежит мертвец. Моральный, всем довольный человек без сердца — это могила».

Концепция морального воспитания (и интеллектуального тоже), чтобы не вести ребенка к иллюзиям, ошибкам, во мрак, должна опираться на чувство. Свободное развитие органов чувств и интеллекта в соответствии с естественными законами, с одной стороны, воспитание чувств и духовной свободы, с другой — два аналогичных принципа, две параллельные дороги.

Подумайте, кто мы для детей? Мы стимулы, при помощи которых они упражняются и развивают свои чувства.

У нас много предметов, развивающих интеллект: цвета, формы. Но дух мы развиваем собой. Мы должны питать чистые детские души, к нам должны обратиться их сердца, как к самому любимому стимулу, любя нас, они могут духовно расти.

Когда внутренний интерес заставил ребенка взять коробку с цветными табличками и долго заниматься с нею, мы остаемся пассивными по отношению к ребенку. Но цвет табличек отражает солнечные лучи, которые попадают на сетчатку его глаз, еще не развитых, не приспособленных. Когда малыш всем сердцем привязывается к нам и просит внимания нашей души, мы должны быть готовы не избегать его из эгоизма, но отвечать на все его внутренние движения, чтобы отражать и направлять ему лучи света, которые необходимы его чистой и еще не приспособленной к жизни душе.

Не нужно звать его по имени, ласкать, уговаривая принять нашу помощь. Как выставленные на полках материалы, привлекающие своей гладкой поверхностью, блеском, разнообразными формами, возможностью интеллектуальных упражнений при помощи подвижного алфавита и счетных штанг, мы должны ждать, но не равнодушно, давая почувствовать, как много в нас сокровищ, которые всегда в распоряжении ребенка, их можно почувствовать, потрогать. Мы должны так же полно, всеобъемлюще удовлетворять детские потребности, как и материалы, с которыми они работают и которые при каждом прикосновении развивают их интеллект.

Сколько раз мы видели, как ребенок с отвращением бежит от наших ласк. Сколько раз мы видели, как ребенок, чей порыв был отвергнут, уходит в себя, как будто его ранили, затронуты его чувства. В этом и заключается наше уважение к духовной свободе детей: никогда не навязывать им наши комплименты, ласки, завоевывая их расположение; никогда не отталкивать их порывы, даже если дети приходят к нам в самый неподходящий момент, но отвечать со всей деликатностью, искренним вниманием. Мы объекты их любви. Объекты, с помощью которых они организуют свою жизнь. Лучшие учителя, родители те, кто берет пример с дидактических материалов. В них сосредоточено моральное богатство, и каждая частица их готова и к пассивной реакции, это свидетельство самоотречения, и к активной, как неиссякаемый источник любви. Сенсорные материалы представляют все возможные диапазоны, доступные человеку: диапазоны света и цвета, звуков и тепла. Родители и учителя должны представить ребенку всю гамму чувств и ждать, что выберет развивающаяся душа.

Могут сказать: «Как заставить ребенка полюбить нас? Он должен уметь чувствовать».

Если малыш не различает цвета, он слеп, и никто не даст ему прозрения. Если ребенок бесчувственный, никто не изменит этого. Природа не случайно соединила мать и дитя не только единой плотью, но и более прочной связью — любовью. Ребенок с рождения не просто тело, но и любовь. Тот, кто любит хоть что-то, уже обладает чувствительностью и открыт для новых впечатлений. Кто видит предмет, тот не слеп. Он будет видеть. Кто любит мать, кто любит сына, способен любить. Это внутреннее чувство живет не только ради одного объекта, представленного в данный момент.

Даже несчастный паук, насильно посаженный в чужую паутину, заботится о чужом потомстве, потому что пауки способны любить детенышей.

Ребенок, которого любят, и эта любовь удваивает его собственное чувство, обладает внутренней чувствительностью, благодаря которой сам способен любить.

Нужно дождаться, пока нас увидят. Придет день, когда среди множества интеллектуальных объектов ребенок почувствует нашу душу и доверится нам. Для него это станет вторым рождением, вроде того момента, когда он впервые сосредоточился на одном из материалов. Невозможно, чтобы этот день, этот момент не пришел. Мы проявляем истинное милосердие, предоставляя ребенку средства удовлетворения его интеллектуальных потребностей, не навязывая себя при этом, оставаясь на некотором расстоянии, но всегда рядом, готовые помочь. Мы ему даем величайшее удовлетворение, помогая по мере его потребностей упорядочить сознание, развивая речь. Мы даем ему имена вещей, но только это, ничего не требуя, не подчеркивая свою роль. Мы открываем ему буквы, тайну чисел, мы помогаем ему установить связь с разнообразными предметами, ограничиваясь при этом только тем, что ребенку нужно, скрывая себя, если можно так сказать, свое дыхание, свою личность.

Когда он захочет выбрать, он не встретит в нас препятствия. Когда он сосредоточится надолго на одном упражнении, мы будем оберегать спокойствие его работы, как мать защищает здоровый сон младенца. Когда он поднимется до абстракций, он встретит в нас лишь отзвук его радости.

Мы без устали будем отвечать на все его вопросы, как если бы это было нашей миссией по отношению к нему, подобно миссии цветка непрестанно распространять свой аромат. Он найдет в нас новый источник жизни, не менее сладостный, чем материнское молоко, начало его первой любви. И поэтому однажды он поймет нас, живущих ради того, чтобы жил он. Из нашей жертвы родилась его свобода жизни и самовыражения.

Конечно, придет день, когда его душа поймет нашу, он вкусит это высшее наслаждение общности душ, и наш голос будет звучать не только у него в ушах. Слушаться нас, рассказывать нам о своих достижениях, разделять с нами радости — отныне это часть его жизни. Мы вдруг увидим, что ребенок стал обращать внимание на одноклассников, интересоваться, как и мы, их успехами, их работой. Мы с радостью заметим, как несколько учеников замерли, опустив ложку в тарелку с ароматным супом, забыв о голоде: они поглощены наблюдением за усилиями младшего соседа по столу, который впервые пытается повязать себе салфетку и преуспевает в этом сложном предприятии. Какую радость доставят нам эти наблюдатели, чьи лица выражают облегчение и гордость, словно они отцы, увидевшие победу сына. Своими успехами, своими внутренними устремлениями, своим сладостным послушанием дети вознаграждают нас за все усилия. Это тайна жизни: «Давайте, и дастся вам: мерою доброю, утрясенною, нагнетенною и переполненною отсыплют вам в лоно ваше; ибо какою мерою мерите, такою же отмерится и вам».

Суть морального воспитания — активная поддержка внутренней восприимчивости, ее совершенствование. Эта внутренняя восприимчивость (как сенсорные упражнения для умственного развития) устанавливает порядок: добро отделяется от зла. Никто не может научить до тонкостей отличать добро от зла, если человек сам не видит этого отличия. Видеть разницу и понимать ее — не одно и то же.

Чтобы помочь ребенку, нужно создать правильно организованную внешнюю среду, где плохое отличается от хорошего. Там, где все перепутано, где добро путают с апатией, с богатством, а зло с подвижностью, с бедностью, окружающая среда не способствует упорядочиванию моральных представлений. Еще хуже, если вокруг царит несправедливость и гонения. Детское сознание тогда омрачается, отравленное ядом более сильным, чем алкоголь, отнимающий разум у пьяницы. Разрушается порядок, ясность сознания, и мы не знаем, как это скажется на моральном облике человека.

Однако правильно организованная внешняя среда — это еще не все. В интеллектуальном развитии важны не только спонтанные упражнения, оживляющие ум, но и уроки педагога, утверждающие, освещающие внутренний порядок. К примеру, учитель говорит: «Это красное, это зеленое». Также он должен сказать: «Это хорошо, а это плохо».

Часто встречаются дети, для которых вопросы добра и зла — самое важное, важнее хлеба насущного, важнее интеллектуальной пищи: «1де добро и что такое зло?» Однако не стоит забывать, что моральные поучения должны быть очень короткими. Моисей, отец всех мудрецов, желая облагородить не ребенка, целый народ, дал лишь 10 простых рекомендаций, но и они показались лишними Христу. Моисей не поставил во главу угла «закон любви», и Христос заменил эти заповеди всеобщим законом, который включает в себя все моральные правила.

Возможно, помимо знания моральных правил различать добро и зло нам помогает внутреннее чувство. В данном случае, конечно, речь идет об абсолютном добре и зле, о том, что связано с жизнью, а не только с социальными условностями. Постоянно говорят о голосе совести, который помогает нам различить два понятия: добро, дарующее спокойствие порядка, воодушевление силы; и зло — боль, иногда непереносимая, вызванная угрызениями совести, мраком и хаосом, лихорадкой, тяжелой душевной болезнью. Не социальные законы, не общественное мнение, не материальное благополучие, не спасение от опасностей порождают это чувство. Иногда люди обретают покой в несчастье. Но угрызения совести леди Макбет, не отводящей глаз от кровавых брызг на узких ладонях, способны измучить ее, завоевавшую королевство.

Внутреннее чувство охраняет нас от гибели и подсказывает наилучшие решения. В этом нет ничего удивительного. Наука доказала, что средства поддержания материального существования соответствуют моральным добродетелям. Значит, можно поверить, что внутренняя чувствительность позволяет понять, что нам действительно необходимо в жизни. Нечто подобное утверждают и биологи. Биометрические измерения помогли рассчитать фигуру среднего человека, размеры всех частей его тела соответствуют статистической норме. Итак, средний человек великолепно сложен, и у него нет никаких морфологических предрасположенностей к заболеваниям внутренних органов. Оказывается, эти совершенные пропорции абсолютно соответствуют пропорциям древнегреческих статуй. Этот факт заставляет по-новому взглянуть на эстетическое чувство. Именно оно помогло древнегреческим мастерам определить средние размеры каждого органа, чтобы создать из них гармоничное целое. Они наслаждались красотой, и поэтому еще глубже чувствовали триумф жизни, освобожденной от ошибок природы, от угрозы болезни. Триумф творения может дать глубочайшее удовольствие тому, кто понимает. Ошибки, даже незначительные, воспринимаются как дисгармония. Можно бесконечно приближаться к идеалу, но с каждым шагом острее чувствуешь малейшие отклонения от него. Большой художник видит красоту одной-единственной детали среди множества других, некрасивых. Он яснее всех понимает суть прекрасного, которое так зависит от любых формальных диспропорций.

Нечто подобное происходит и с различением добра и зла, хотя добро нужнее в жизни, чем красота, а зло представляет большую опасность, чем уродство. У животных сильно развит инстинкт самосохранения, заставляющий их проявлять бесконечное разнообразие поведенческих форм, направленных на поддержание и защиту собственной жизни. Собаки, лошади, все звери, живущие рядом с нами, не ждут землетрясения спокойно и бессмысленно, как мы, но начинают волноваться задолго до катастрофы. Эскимосские собаки, которые везут нарты, разбегаются, едва заслышав треск льда, чтобы не провалиться в трещину, а человек с недоумением следит за ними. Природные инстинкты человека не так развиты. Ум и совесть, чувствительная к добру и злу, помогают ему узнавать опасность и защищаться от нее. Его ум способен изменить мир, он ставит человека на недосягаемую для животных высоту. Насколько выше мог бы он стать, развивая свое моральное сознание.

Однако человек так низко пал сегодня, что животные кажутся совершеннее. Желая похвалить себя, люди говорят: «Верен, как собака, чист, как голубь, силен, как лев». Великолепно развитые инстинкты животных дают им таинственную силу, и, если человеку не хватает совести, он сильно проигрывает братьям меньшим.

Зачем человеку научно доказанные законы сохранения здоровья в теле, если он не заботится о спасительном инстинкте, живущем в его душе? Зачем правильно питаться, регулярно взвешиваться, ходить в баню и на массаж, если теряешь инстинкт человечности, убиваешь ближнего или себя самого? К чему тогда все старания? Если сердце бесчувственно, а пустота притягательна, что делать ему тогда со своим откормленным, чистым телом?

Добро — это жизнь. Зло — смерть. Различие ясно, как сами слова. Наше моральное чувство, как и ум, способно совершенствоваться, развиваться. В этом их принципиальное отличие от животных инстинктов. Можно совершенствовать и эстетическое чувство, и чувствительность совести, чтобы узнавать добро и наслаждаться им безгранично. Чтобы чувствовать малейшие отклонения в сторону зла. Такой человек наверняка спасен. Менее чувствительный — в опасности. Ему необходимо развивать по мере сил свою совесть, таинственное сокровище. Вот важнейшая сторона жизни — тщательное изучение своей души, которая опирается не только на знание моральных правил, но и на любовь. Только любовь ведет к совершенству. Тот, в ком не воспитано моральное чувство, не сознает сам себя. Врач может прекрасно выучить все симптомы болезни, нарушения сердечного ритма, изменения пульса, но если он не услышит слабый стук сердца, если его рука не почувствует незаметное биение пульса, его знания не принесут пользы. Здесь прячется тайна правильного диагноза. Так и с диагностикой нашей совести. Если мы глухи и слепы, то не заметим никаких признаков болезни. Что станет основой нашего суждения? Отвращение к безнадежному предприятию обескуражит нас с первых шагов. Напротив, чувствительность подтолкнет к совершенству.

Люди могут превосходно отличать добро от зла, как древнегреческие художники, которыми руководило эстетическое чувство, сумели определить идеальные параметры человеческого тела. Святая Тереза говорила, что, когда к ней приближался злой человек, она страдала, словно при появлении отвратительного запаха. Запаха, конечно, никакого не было, но страдания были вполне реальными — внутренняя непереносимая боль.

Как мы далеки от утонченного чувства, проявляющегося в страдании при виде зла и в радости при виде чужого блага. Мы можем долго общаться с грешником, уважать его, пожимать ему руку, пока не раскроется его преступление. Тогда мы восклицаем: «Кто бы мог подумать! Мы-то считали его порядочным человеком».

Наверняка грешник как-то проявляет свою порочность, свое бессердечие, это должно заставлять нас сразу видеть, кто перед нами. Да, мы вряд ли станем утонченными эстетами, как древнегреческие художники, или сверхчувствительными, как святые. Но если мы понимаем, что нельзя пройти мимо красоты искусства, что для цивилизованного человека недопустимо путать ужасных монстров с идеалом красоты, грохот трамвая с тихой музыкой, сочинения Беллини и Вагнера, то должны тем более стыдиться подобной бесчувственности в области морали. Мы не отличаем грешника от праведника, и ничто нас не предупреждает об опасности. Как случилось, что судебные ошибки и жалобы невинных не достигают наших ушей, хотя суд был публичным, а невинный год за годом мучался в тюрьме? Может ли добро быть так спрятано, что мы путаем его с богатством? Как случилось, что богачи (в Евангелии о них сказано: «Горе вам, богатые, ибо вы уже получили свое утешение») позволяют себе поучать бедных, не обращая внимания на мораль, на собственный моральный облик, словно уверены, что все богатые — праведники, а бедняки — грешники.

Если наш ум настолько погружен во мрак, трудно представить, какая искаженная картина возникает перед нашими глазами. При путанице моральных принципов невозможно составить ясные представления о других жизненных сферах. Когда-нибудь прозорливая молодежь узнает, что на полях сражений европейской войны праздновали Рождество, и поймет причину войны. Давид в такой непонятной ситуации воскликнул: «Где мой Бог?» Потерять Бога — несомненное горе. Но праздновать эту потерю — значит не понимать, что происходит. Сколько времени душа мертва? Когда мы начали создавать из мертвечины? Что за сумасшествие — посреди чудовищной резни поставить дерево во славу Рождества Христова!

Мы не чувствуем вони от зла, как святая Тереза, не видим белого голубя, спрятанного под грязными перьями. Мы отличаемся от подобной святости не так, как грубый крестьянин от изысканного художника, но как труп от живого человека. Мы уже умерли, не заметив того.

Секрет нашей жизни во внутренней чувствительности, а не в правилах гигиены. Есть нечто более хрупкое, чем тело, чем физическое существование. Мрак нас губит. Вот секрет человека. Если он утратил свет, который вел его к лучшей жизни, он падает в пропасть, хуже зверя. Только любящий все свои силы отдает жизни. Как слабы легкие новорожденного и как легко бесчеловечной матери лишить младенца воздуха! Но как ничтожно это преступление перед убийством души, которое совершить еще легче. Смерть души, как и смерть тела, связана с потерей чувствительности. Напрасно испытывать мертвеца раскаленным железом — он не отзовется.

Живой активно реагирует на раздражители, конечно, не такие ужасные, как раскаленное железо. Тот, кто живет и чувствует, может совершенствоваться. Это и есть жизнь.

Пусть душа будет чувствительной. Но как она сможет тогда продолжать жить во зле? Если, закрыв окна нашего дома, кто-то стал бы собирать нечистоты и вонь становилась бы все сильнее, разве не протестовали бы мы, не старались ликвидировать причину страданий? В доме ребенок, и мы протестуем еще сильнее, собственными руками наводим чистоту, заботясь о здоровье малыша. Но если мать и дитя мертвы, они не почувствуют зловония.

Важное жизненное качество — очищать окружающее пространство и душу от всего нечистого, вредного для здоровья. Важнее не тот, кто проповедует, а тот, кто очищает. Мораль, развивающая чувствительность, в том и заключается, что необходимо действовать, очищая мир, убирая препятствия, освобождая дух от смертельного мрака. Главные человеческие достоинства не в тонком музыкальном вкусе, не в способности совершать открытия, но в спасении и поддержании жизни. И м нет предела, как и прогрессу.

Кризисы сознания, естественное религиозное чувство у детей пока еще мало изучены. В последнее время религиозное движение, в частности в Англии, явило нам поразительные факты детской веры. После смерти пятилетней Нелли, пожелавшей получить причастие перед кончиной, папа Пий X допустил к таинству детей любого возраста. Но это мало повлияло на современных ученых. Единственный научный труд по данной теме, представленный на Первом Международном конгрессе педологов в Брюсселе в августе 1911 года, называется «Некоторые наблюдения за развитием морального и религиозного чувства у детей» (Гидеонеску, доктор философии, Бухарест). Наблюдения велись за ребенком, не получившим никакого религиозного воспитания. Однажды он разрыдался без всякой видимой причины. Матери, подбежавшей с вопросами, малыш ответил: «Я вспомнил, как два месяца назад на улице мучили щенка. Я сейчас почувствовал это». Через год повторилось то же самое. Вечером, глядя на луну и звездное небо, ребенок снова заплакал. «Не ругайте меня, — сказал он родителям, — глядя в небо, я почувствовал, сколько огорчений причинил вам, и я понял, что обидел Бога».

Это интересное исследование показывает нам этапы естественного развития морального сознания. Сначала это очень яркое переживание события двухмесячной давности, сопереживание страданиям несчастного щенка. Спустя долгое время после этого всплеска активности сознания все упорядочивается, ребенок понимает разницу между хорошим и дурным поступком, замечает, что стал причиной страданий родителей, в момент свершения он не замечал ничего. Очистившись, он чувствует Бога. «Я понял, что обидел Бога», — говорит малыш и знает, что обидел не родителей. Ему никогда не говорили о Боге, никто не учил его анализировать свое сознание.

Я ни разу не была свидетелем всего процесса внутреннего развития, мои попытки религиозного воспитания были очень робкими. В Доме ребенка, который содержали сестры-францисканки, религиозное воспитание велось обычным способом и не давало материала для оригинальных исследований. Vice versa, муниципальная власть изгнала религию из государственных школ. Таким образом, мой личный опыт ограничен несколькими частными учениками, чьи семьи нельзя считать религиозными, поэтому на детей в этом плане не оказывали никакого влияния.

Одну из моих учениц, семи лет отроду, отец (видя, как умна девочка, и желая воспитать ее свободно) просветил, кратко пересказав теорию эволюции Дарвина и Ламарка. Ребенок внимательно выслушал все и спросил:

– Значит, человек произошел от обезьяны, обезьяна от другого животного и так далее. Но откуда взялось самое первое живое существо?

– Случайно возникло.

Девочка рассмеялась и позвала маму:

– Послушай, мамочка, какая глупость. Жизнь возникла сама по себе… Невозможно!

– А как же она возникла?

– Это Бог, — убежденно ответила малышка.

С разрешения матери она приготовилась к первому причастию. Однажды, в один из последних дней подготовки, я стала свидетелем любопытного эпизода. Пастор рассказывал о сохранении вина и о том, когда следует обращаться за помощью к священнику. Мне показалось, что все это не нужно детям и отвлекает от главной цели. Но, к моему удивлению, юные лица были сосредоточены и обращены к алтарю. Их привлекали не сами слова, но некое сильное чувство. Чаша с божественной кровью призывала детские души, готовые принять причастие. На церемонии они участвовали в таинстве со всей верой и простотой, словно все связанное с Богом было им совершенно понятно, а все опровержения абсурдны. И это знание будет сопровождать их всю жизнь.

Маленькая сестра моей ученицы однажды воскликнула на уроке: «Как прекрасна анатомия цветка! Как мне нравится арифметика! Но самый замечательный предмет — религия».

У нас в школе была девочка, чьи родители довольно враждебно относились к религии. Несмотря на интерес к школьным занятиям, она всегда чувствовала себя неспокойно. Даже получая прекрасные оценки, ребенок проявлял еще больше беспокойства, иронии, словно страдал от разочарования. Однажды малышка отвела в сторону свою одноклассницу и попросила ее прочитать «Отче наш». Выслушав молитву, девочка, повинуясь внутреннему порыву, направилась к роялю, руки ее дрожали. Душа искала утешения. Ничто не могло дать ей покоя, кроме того единственного, чего пыталась лишить ее любящая семья. Душа ребенка жила, искала свой путь: «Как жаждущий олень стремится к источнику, так моя душа стремится к тебе, Господи!» Она еще не погрузилась во мрак, который так осложняет взрослому человеку постижение тайны, столь доступной ребенку.

Достаточно и таких беглых наблюдений, чтобы понять, что у ребенка есть не только интеллектуальные потребности, но и душа, открытая, чистая, отражающая божественный свет.

Проблемы морального воспитания лишь фрагментарно обозначены здесь. Мы едва начали в Барселоне (Испания) экспериментальную работу по моральному и религиозному воспитанию детей. Описание ее станет продолжением данной книги. Не знаю, насколько мы с коллегами преуспеем в задуманном предприятии.