• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Продолжая наше исследование врожденных и приобретенных черт в характере и почерке, приведем краткие анализы почерков некоторых знаменитых личностей.

Целью этих анализов является не столько произвести полный психологический портрет этих людей, сколько попытка придать определенный объем их портретам.

Для этого мы затронем менее очевидные грани личности этих людей, которые могли иметь не меньшее влияние на их судьбы.

Разумеется, важно понимать, что речь пойдет сугубо о личности Петра, и здесь нет никакой оценки, попытки интерпретировать исторические факты, связанные с этим именем.

Прежде всего отметим, что этот образец почерка был написан в достаточно юном возрасте.

Бросается в глаза противоречивость натуры, внутренние конфликты и прежде всего бедственное психоэмоциональное состояние. Дело даже не в незрелости личности (она еще не сформировалась), а в ее психологическом неблагополучии.

Говоря современным языком, проблемы и с собственной самооценкой, потребность в постоянном самоутверждении, а также проблемы в социальном аспекте: межличностные отношения, общение затруднены. Почти полностью уверена, что у этого человека не было по-настоящему близких друзей и счастливой семейной жизни, прежде всего, из-за практически совсем неразвитого EQ (психологического интеллекта, который, как мы уже говорили, является одним из врожденных качеств): неспособность и нежелание понять другого, считаться с окружающими, уважать чужое мнение (себя не уважает тоже). При этом подсознательно сильно зависим от близких.

В поведении – игнорирование норм, бесцеремонность, вмешательство в жизнь других. Предпочтение отдает силовым аргументам. Личностью движет чувство гнева, возмущения и раздражение. Конфликтность высока, но она усугубляется сдерживаемой внутренней агрессией – вербальной, но не сомневаюсь, что – если выдавался, на его взгляд, провоцирующий случай – и физической.

Мышление явно конкретное, мыслит и живет понятиями «здесь и сейчас». Неорганизован, непродуктивно распоряжается и тратит свои силы, энергию, ресурсы. Планы или распорядок дня складываются сами собой, в последний момент, импульсивно. Им руководят порывы, непостоянное, скачущее настроение, такой человек не может четко представлять стратегию на относительно продолжительный отрезок времени вперед. Ему трудно видеть перспективу, объективно ее воспринимать, он не стратег – именно тактик, действующий пошагово, смотря только перед собой, уделяя много внимания деталям, но часто погружаясь в них, плохо отделяя главное, глобальное от второстепенного. Суждения отличаются субъективностью («Я сказал – значит, это правильно»).

За собой вообще и за своим здоровьем в частности не следит.

Склад прикладной, яркий сенсорик – на первом месте в его жизни информация и впечатления, получаемые органами чувств. Поддержать беседу об абстрактных науках, философии, психологии, вере, культуре и т. д. не сможет по причине отсутствия личной заинтересованности предметом. Он грубо чувствен, жаждет испытывать простые, приземленные удовольствия, материальные, физиологические наслаждения (вкусная еда, физическая деятельность, секс, активные приключения). Ему присуща тактильность, необходимо все потрогать, проверить лично на ощупь, вкус или увидеть. Наверняка любил природу, характерно отсутствие брезгливости, не отличается душевной утонченностью, не боится, например, крови или таких зрелищ, которые в наше время запрещено показывать по телевидению, даже если это кадры военных или оперативных репортажей.

Вряд ли как обыватели, так и историки согласятся с моей характеристикой Петра, не совпадающей с его привычным историческим имиджем или традиционно поддерживаемым в литературе, искусстве и кинематографе образом.

Например, принято считать его прогрессивным реформатором и заботящимся о простом народе – однако почерк явно показывает достаточно грубую, бесчувственную к другим натуру, действующую из личных Эго-интересов, предпочитая силовые и диктаторские приемы.

К слову, не совпадают также общепринятые характеристики относительно его ума – показатели не «тянут» на уровень интеллекта выше среднего, а прикладные способности и очень узкие конкретные интересы перекрывают и нейтрализуют стратегические. Недостаток дальновидности и терпения («после меня хоть потоп») в сочетании с неспособностью к дипломатии – не очень лестные характеристики.

Все это, по сути, означает, что большинство совершенных им в своей жизни поступков и принятых решений (в том числе оказавшихся и исторически важными и полезными для страны вообще) имели часто совсем другие мотивы, нежели принято считать!

Почерк поражает своей внутренней графологической эстетикой. Речь не идет о «красоте», подразумевается тонкая простота, баланс графических признаков, не нарушающий общей гармонии и однородности в «хорошем вкусе».

Удивительно, но почерк Эйнштейна вовсе не несет в себе печати «типичной» гениальности. Безусловно, нельзя не отдать должное когнитивным и интеллектуальным возможностям его автора, но здесь не доминирует этакая «характерная для гения» постоянная и бесконечная новизна и творчество.

Попробуем объяснить, в чем же заключался «фирменный секрет» Эйнштейна.

Сыграть свою роль в науке и достичь своего признания Альберт Эйнштейн смог неслучайно, это действительно было во многом предопределено. Он обладал потенциалом яркого, неповторимого интеллектуала. В нем была способность к углубленному исследованию и вбиранию информации (концентрация, сдержанность, основательность – в почерке), к пониманию различных аспектов сложных проблем.

При этом (почерк развит по горизонтали) он был человеком, расположенным к социуму, к людям вообще, был открыт к выводам других умов. Просторность в почерке свидетельствует об обладании ясностью суждений, объективности в оценке идей других. Однако это не подразумевает увлечение критикой или опровержениями, потому что Эйнштейн не имеет ни врожденной предрасположенности, ни сил (какой-либо напористости, пробивной силы) для этого.

Отсутствие признаков какой-либо спешки или влияния эмоций дают ему способность действовать полностью продуманно, при этом обстоятельно вникая в предмет изучения.

Почерк характеризует стойкое постоянство и индивидуальность признаков. Постоянство линий, штрихов, наклона, углы – стойкость в своей индивидуальности.

Угловатость в почерке этого человека необходима, чтобы он мог быть способным задержаться на любой интересной проблеме и обстоятельно разобрать ее, однако, хотя угловатостей и достаточно много, при этом они не слишком резко выражены.

Итак, «типичная гениальность» подразумевает и графологически и психологически больше признаков раскованности, внутреннюю свободу, раскрепощение и непосредственность. Но это все не может сочетаться хорошо с усилиями, постоянно проявляющимися волевыми актами, которые можно отметить в почерке Эйнштейна. Полагаясь на интуицию и будучи ведомыми ей одной, такие люди склонны не заморачиваться, а избегать препятствия или, по их мнению, бесполезную трату сил.

Поэтому, поскольку признаки интуиции не доминируют, а дополняют, то есть гармонизируют, личность, это дает Эйнштейну блестящую способность синтезировать. Информацию, данные, достижения других людей и т. д. он мог неожиданным образом отлично объединить формально. Но ему были необходимы начальные данные, уже имеющиеся факты, он не мог действовать или прийти к чему-либо полностью с нуля. Другими словами, графологически, он, безусловно, великий интегратор, но не гений. Уверена, что теория относительности, так или иначе, была результатом того, что Эйнштейн был тем, кто смог формально выразить и описать всю эту теорию, используя то, что было известно до него.

Прежде всего, Эйнштейн – это чисто математический талант, это подтверждается и полной графической однородностью и ясностью. Схематичность предполагает лаконичность, которая здесь присутствует и свидетельствует о природной склонности к чистейшему анализу, математической лаконичности. Здесь в полной мере, я бы сказала, подходит выражение «краткость – сестра таланта». Таким образом, была предопределена склонность Эйнштейна к теоретическим направлениям более, чем к экспериментальным, прикладным областям науки.

Среди врожденных свойств личности Эйнштейна такие качества, как внутренняя дисциплина, четкость суждений и естественная точность, эти качества необходимы для неизбывного состояния внутренней стабильности в личности этого человека.

Но у любой медали есть две стороны.

Чрезмерное развитие некоторых психических функций может усложнить адаптацию в областях жизни, связанных с другими функциями. Человек, одаренный исключительным творческим потенциалом, так называемый гений, мог бы затрудняться вести обычную жизнь и быть приспособленным к ней.

Эйнштейну повезло: его гениальность (то, что принято подразумевать под этим понятием) не настолько «интенсивна», чтобы вызвать действительно трудную социальную адаптацию. Как раз то удивительное с графологической точки зрения чувство меры, графическая однородность, движение и отвечают за отличный баланс и внутреннее равновесие между мерами интеллектуального и эмоционального. Эйнштейну удается соблюдать такую меру интуитивно, спонтанно и очень эффективно: это у него в крови.

Его почерк показывает обратное тому, что можно было бы вообразить о гении: здесь нет исключительных качеств, не встречаемых в обычной жизни. Зато есть замечательная способность балансировать, сохранять правильную меру, которая удерживает от слишком сильных эмоций, реакций, влечений, распущенности, тем, что иногда связывается с гением. Этот человек абсолютно неподвластен подобным порывам.

Обладатель этого почерка способен полностью использовать свои интеллектуальные ресурсы, при этом ему не достает некоторых других психологических качеств. Прежде всего, отсутствует внутренняя гибкость и открытость, но именно они свидетельствуют о способности воспринимать и тонко чувствовать окружающих.

Проще говоря, почерк обнаруживает то, что Эйнштейну неподвластно в полной мере какое-то умение входить в душевный резонанс с другими людьми, отсутствует главный навык психологического понимания других личностей. Еще одно слабое место личности Эйнштейна в том, что спокойствие, которое характеризует его, не происходит от сознательного, вдумчивого контроля, а это просто последствие нехватки живости в чувствах, эмоциональной подвижности. Почерк не демонстрирует заметной тенденции, скажем, к экстравертности или живому стремлению к сопереживанию.

Таким образом, наряду с присущими Эйнштейну качествами доброты, великодушия, этакого полного и спокойного баланса, ему недостает некой способности прочувствовать нечто совершенно для него неуловимое и даже, возможно, «глупое» в своей нерациональности – разнообразие проявлений человеческой природы. Его стабильное постоянство не дает ему прочувствовать и оценить необходимость и даже ценность чего-то непостоянного, разнообразного, неуловимого. Хотя теоретически, как отец, он запросто и мог бы вести с детьми интеллигентные, умные, тихие и немного отстраненные беседы (поскольку чувствовал себя в такой стихии как рыба в воде), однако он совершенно бы терялся, не представляя, на каком языке общаться с «этими странными детьми», если бы это были обычные непосредственные дети! Здесь ахиллесова пята Эйнштейна: в таких ситуациях он просто чувствовал себя болезненно беззащитным перед такими детьми (или людьми) и не знал, что сказать...

Поэтому инстинктивной психологической защитой Эйнштейна было поведение, характеризующееся дружелюбным, рациональным, несколько эмоционально отстраненным отношением с окружающим его миром. Защита – в неком отрицании чувств и эмоциональной причастности. Но это происходило не потому, что в почерке Эйнштейна присутствовали грубость, резкость и другие признаки, означая жестокость или эгоизм, а из-за некоего эмоционального дефицита в его личности, который он никак не мог восполнить.

Разумеется, Эйнштейн не мог жить мощными, страстными человеческими чувствами. Груз эмоций, которые могли пытаться подавлять его ум, связанные с любыми, даже самыми бытовыми аспектами человеческой жизни, он автоматически уменьшал, отрицал, переводя их в разряд не имеющих значения.

Однозначно можно утверждать, что этот человек был защищен от безумия СМИ, их информационной и эмоциональной перенасыщенности. Именно поэтому, вопреки СМИ, желавшим превратить его в звезду, пытавшимся бросать его как сенсацию или, наоборот, скандал на суд толпы, он устоял, будучи отстраненным от всего этого. Секрет в том самом его экстраординарном внутреннем балансе, а также природных стабильности и устойчивости, именно благодаря этому, на мой взгляд, вся шумиха и ажиотаж вокруг его имени просто сходят на нет.

Многие люди восхищаются этим человеком, его умением контролировать себя, настолько, чтобы отказаться от того, чтобы стать кумиром, когда этого просит весь мир! Он остался равнодушным к огромным по масштабам лести и признанию человечества... Но все это – живые человеческие эмоции, и именно в этой же эйнштейновской природе крылись большие затруднения в межличностном взаимодействии...

Почерк Фрейда характеризуется очень высокой скоростью, он очень угловатый, узкий, со спазматическими сковывающими элементами и очень переменчив, неоднороден. Ритм неровен, а форма, хотя и безусловно нестандартна, при этом несет отпечаток усложненности, преувеличения, непродуктивна и трудно читаема. Почерк ориентирован прежде всего на движение, нежели на форму или организацию.[2]

Почерк Фрейда как нельзя лучше демонстрирует врожденный потенциал этого человека, поскольку именно здесь мы видим особенно сильное проявление и влияние подсознания, его незамаскированные защитные механизмы.

В почерке с точки зрения размера и выраженности есть баланс между тремя зонами (регистрами) букв, но средняя зона неблагополучна, она не выразительна, неполноценно развита, как бы стерта, угловата, скудна и одновременно резка и запутана.

Таким образом, можно утверждать, что у Фрейда действительно был сбалансирован разрыв между его «хочу» и «могу», между его сильными физическими, инстинктивными движущими силами и его интеллектом, амбициями, идеями и стремлениями.

Однако, вместе с этим, он испытывал недостаток в социальных навыках, был резким и нетерпеливым. Нельзя было не согласиться с Фрейдом и просто невозможно выиграть с ним интеллектуально-напористый поединок. Высокая степень резких импульсивных движений, угловатость и негибкость свидетельствуют о психологической жесткости и несгибаемости, он просто не мог бы спокойно и объективно выслушать оппонента! Не сомневаюсь, что Фрейд был человеком, с которым было очень трудно иметь дело. Он был упрямым, даже упертым и хотел, чтобы все было только так, как считает он, то есть только его мнение истинно.

Проблемный социальный аспект, неблагополучие во взаимодействии с людьми следует из непостоянства и неразборчивости письма в средней зоне почерка: это человек, который совершенно непредсказуем, а также непоследователен в отношениях с окружающими. Как это ни странно и неожиданно звучит, но если перед нами подлинный почерк самого Фрейда, то отец психоанализа далеко не психолог по натуре! Наоборот, это «одинокий волк», с блестящим интеллектом и крайне критическим, негативистским отношением к окружающему миру.

Можно не сомневаться в том, что автор этого почерка был во власти большого противоречия, глубокого внутреннего конфликта, а также и в том, что он постоянно пытался бороться с собой, применяя волевое усилие и самообладание. Однако против природы пойти крайне трудно, и он должен был обычно проигрывать своему гневу и импульсам.

Такой человек не желает повернуться в сторону других людей, сближение или обращение к ним за советом, как и спокойное, непосредственное общение, – невозможны. В общении он был авторитарен, скорее приказывал и не давал никакого объяснения.

Судя по почерку, Фрейд не только имел тяжелый характер, но и испытывал мучительные чувства, им владели мрачность и фатализм, в глубине его подсознания скрывались поистине взрывоопасные по своей силе эмоциональное напряжение, злость, возмущение, крайнее беспокойство, неустойчивость и неудовлетворенность, также прослеживаются депрессивные и тревожные тенденции.

Об этом, в частности, говорят внезапные, нездоровые и непредсказуемые перепады нажима, переменчивость средней зоны букв, ступенчатая строчная линия («черепица»), а также снижение строчной линии. Подавленность и зажатость – в болезненно искаженных и узких буквах, часто с надломленными штрихами.

При этом он имел пытливый ум, был любознателен, ощущал потребность утолять интеллектуальную жажду – об этом свидетельствуют многие необычные формы верхней зоны букв. Здесь же и гордость своими достижениями. Но из-за его постоянных эмоциональных проблем, сильно мешающих ему, жизнь не была легка для Фрейда.

Итак, почерк Фрейда потрясающе не соответствует общепринятому внешнему имиджу ученого – основателя психоанализа. Психолога, тихо слушающего своего пациента, сидя позади кушетки, чтобы не вмешиваться ни в коем случае в свободное течение образов и воспоминаний подсознания пациента, проходящего психоанализ.

Почерк Фрейда четко и однозначно передает прямое, сильное, порой резкое межличностное взаимодействие, глубокое стремление влиять на окружающих. Почерк Фрейда – это постоянный поиск провокаций, негативизм (искажения и заострения форм), с целью вывести на чистую воду другого человека (пациента ли, коллеги или оппонента).

Вести себя тихо и позволить другому говорить Фрейду было очень трудно, поскольку ему «на роду написано» быть нападающей стороной, этаким мачо, напористым и нетерпимым! Индивидуальность форм по большей части резка и остроконечна, угловатости, узость букв и их высота – все это вместе дает острый ум и тягу к противоречию, что проявляется в импульсивности, пристрастности и стремительности.

Интеллект и мышление Фрейда очень оригинальны, это позволяет применять творческий, креативный, интуитивный и проницательный подход, в том числе и в психологической области.

По складу ума Фрейд не является рациональным ученым, это человек, чувствующий силу своих интуитивных утверждений и защищающий их любым возможным способом. Способность синтезировать информацию у него слаба, поэтому его «озарения» или «открытия» остаются изолированными и не могут быть связаны в теории. Графологически, для того чтобы стать настоящим теоретиком, Фрейду не хватало способности соединять свои интуитивные утверждения в более широком, общем контексте. Не хватало ему и адекватно развитого критического мышления (в почерке – доминантности интервалов между словами).

К сожалению, Фрейду недоставало ни интегративных способностей, ни объективной критичности, поэтому он оставался достаточно односторонним в своем представлении о человеческой личности. Высокий IQ и неразвитый EQ, а также категоричность, негибкость, мачоизм и собственные комплексы, безусловно, не могли не оставить своего следа в учении Фрейда, особенно когда дело касалось психологии полов. Женщины так и оставались лишь менее совершенной версией мужчины со всеми вытекающими последствиями. Весь секрет такого восприятия Фрейдом женщин в том, что он не мог и приблизиться к пониманию иного, пониманию женской психологии.

Удивительно, что этот яркий исследователь аномалий человеческой души сам имел такую беспокойную личность, настолько нелогичную, которую захлестывало противоречиями, эмоциональностью, потребностью быть всегда, так или иначе, правым. Фрейд всегда находился на грани истощения собственных сил, потому что по своей природе он как бы был в позиции самозащиты. Он видел со стороны окружающего мира угрозу, от которой нужно защищаться.

Можно сказать, что Фрейд мог исследовать мир нелогичности именно потому, что это была его собственная стихия, владевшая им самим. Свой острый ум он направил на исследование именно негативной стороны наблюдаемых явлений. С точки зрения личности Фрейда, скорее, именно негатив был центром его внимания, поскольку в этом – дестабилизация и зловещий мир, против которого мы должны защититься!

Исследуя бессознательный мир, Фрейд, как ни странно, как бы отрицал его по отношению к себе. В неумолимо материалистической позиции видно его желание внести логику в человеческую душу и победить неясные силы. Их-то он и должен был «вывести на чистую воду» путем строго определенной терапевтической практики, которую он разработал, чтобы прийти к главному – смочь управлять своим бессознательным.

В почерке Сталина заметны жирные штрихи, другими словами, большое количество штрихов, выполненных густой линией. Кроме этого, нажим тяжел, много обратных штрихов, присутствуют так называемые «акульи зубы». Буквы средней зоны непостоянны по размеру, ширине и высоте, также много так называемых «покрытых штрихов», когда написанная линия тут же перекрывается повторным движением на ней же.

Интересно, что нажим неестествен, точнее, постоянно силен, штрихи выглядят как жирные мазки. Движения направлены центростремительно. Бросаются в глаза резкие искажения в характере движения и нажима, скрытая импульсивность, выражающаяся, в частности, в жирных и нервных мазках чернил на бумаге.

Итак, перечисленные признаки почерка Сталина, а также «акульи зубы» дают представление об авторе почерка как о человеке, обладающем напряженным, расчетливым восприятием. Он был способен рассуждать последовательно, но это была зацикленная последовательность, фиксация и озабоченность. В почерке множество признаков неблагонадежности, двусмысленности и скрытности – это говорит о том, что человек мог быть очень хитрым и лукавым, использовать свой интеллект, чтобы достичь своих интересов любой ценой, даже если это означает предать друга или использовать кого-то в наиболее подходящий для этого момент. Найдя слабость другого, он мог затем напасть там, где этого будут ожидать меньше всего.

Исходя из признаков неблагонадежности и скрытности, граничащей с подозрительностью и параноидальностью, можно прийти к выводу о том, что слово Сталина абсолютно ничего не значило. Он был не заслуживающим доверия человеком, могущим врать в глаза.

Внезапные появления букв с левым наклоном – это попытки самоконтроля Сталина, попытки отойти на два шага назад, применить самообладание, осмотреться, проявить осторожность или расчет. Однако изменчивость почерка свидетельствует о том, что до истинного самоконтроля Сталину было далеко: Стараясь контролировать свое внешнее поведение, он не мог совладать с глубоко сидящим внутренним беспокойством, раздражением и даже страхом. Страх мог ассоциироваться с не имеющей оснований параноидальной воображаемой враждебностью или врагами, а инстинкт самосохранения диктовал необходимость принятия мер заранее.

Сталин был противоречив как в почерке, так и в индивидуальности, это делает его интересным для графологического исследования. Будучи очень негибким и догматичным, он воспринимал себя защитником людей, правда, и в этом он был чрезмерно фанатичен. Сталин понимал социальную справедливость по-своему, но тем не менее с почерком, сосредоточенным на средней зоне, на своем Я, на своем социальном имидже, он не мог «пройти мимо» социального аспекта межличностных отношений. Он «защищал» свою среднюю зону почерка аркадами и идущими вовнутрь движениями. Судя по графическим проявлениям средней зоны почерка, можно предположить, что для своей защиты он стал бы способным лгать и даже убивать. В критических же ситуациях, когда все остальное недостаточно хорошо сработало, он буквально мог бы лично нанести окончательный удар по тем, кто, по его субъективному мнению, стоял на его пути. Или по тем, кто угрожал «его» людям.

Он воспринимал себя как аристократа, стоящего выше общего закона, который действовал для других. Доминантность средней зоны за счет других двух зон говорит о человеке, чувствующем свое величие. Словно он доминирует над всем миром. Это графологические признаки эгоистичного или эгоцентричного человека. Поскольку колебания средней зоны ощутимы, то Сталину были свойственны перепады ощущения величия, смена поведения до вполне скромного. Другими словами, он был разным, когда это было ему нужно или удобно.

Так или иначе, Сталин жил под девизом «цель всегда оправдывает средства».

Он был очень решительным человеком, способным к действиям и достижению своих целей. Это выдает очень тяжелый нажим, непреклонно сохраняющийся стабильным.

Вместе со всем этим, его ущемленная нижняя зона букв сообщает нам о том, что Сталин мог переживать очень болезненное детство или имел затруднения в сексуальной сфере. Этот человек чувствовал себя неудовлетворенным, был недоволен собой, а также окружающей его жизнью – это было субъективное ощущение, которое всегда скрывалось в природе этого человека.

Наполеон написал этот образец за несколько лет до своей смерти. Почерк достаточно мелок, утончен, быстр; превалируют большие промежутки между словами и строками. Организация и ориентация в пространстве блестящи, ровные, чуть расширяющиеся начальные поля, ровные, чуть восходящие строки.

Отдельного внимания заслуживает форма букв, которая по своей структуре оригинальна, нестандартна, упрощена. Вертикальный разброс велик, из трех зон выделяются верхняя и нижняя, но доминирует, безусловно, нижняя зона. Строчным буквам не хватает конкретности, оформленности, выразительности, часто – читабельности.

Бросается в глаза совершенно несоответствующая почерку подпись Наполеона – она экстравагантна, крупна, нарочито небрежна, словно транслирует демонстративную раскованность, но на деле свидетельствует о потере самоконтроля.

В целом перед нами как раз тот случай, когда ясно видно, насколько сильно можно ошибиться, доверяясь в анализе только автографу. Именно степень и вид соответствия или несоответствия автографа и почерка человека дает достоверную информацию. Исключительно, когда подпись идеально соответствует почерку, можно делать твердые выводы, но и тогда информация из одной подписи, во-первых, будет несравнимо скудна, а во-вторых, всегда все же остается риск случайности тех или иных явлений в подписи, ведь человек не машина, поэтому необходимо видеть общую, подробную картину происходящего.

В этом случае перед нами разительное отличие имиджа, социально желанной маски от происходящего «под поверхностью». Чем значительнее такое отличие, тем драматичнее противоречие, владеющее личностью. Острый конфликт между желанным, идеальным, между властной и неприступной позой, мощными амбициями, уже граничащими с манией величия, и внутренними комплексами и подавленностью, грызущими душу Наполеона изнутри.

Более того, почерк свидетельствует об очень нелегком душевном состоянии человека, позиционирующего себя всемогущественным императором, вынужденного справляться со страхами, подавленностью и чувством несостоятельности.

В почерке много конусообразных слов, в ходе строк заметен «принцип черепицы», то есть основание слова поднимается, и слова идут несколько «ступенчато». При этом немного поднимается и строка. Нажим довольно слаб и непоследователен, а интервалы между словами широки. Все эти признаки вкупе свидетельствуют о психологическом неблагополучии, о постоянной борьбе с подавленностью, упадком, депрессивными состояниями.

Некоторая невнятность и нечитабельность средней зоны свидетельствует о имеющейся проблематике в социальном аспекте личности Бонапарта и позволяет нам утверждать, что в трудную минуту он не был окружен пониманием или психологической поддержкой близких друзей. Он не был каким-то неприятным человеком, но в нем явно не хватало искренности, открытости и способности доверять и доверяться другим. Когда так происходит – рассчитывать на взаимное проявление качеств, отсутствующих у тебя самого, не приходится.

Кто знает, возможно, что такое влияние на его почерк (а значит, и душевное состояние) оказывало крайнее отчаяние от своего поражения. Так или иначе, именно такое состояние владело Наполеоном.

Однако, как можно видеть по подписи, такие мысли и чувства были для него смерти подобны, его маска величия, бесконечно могущественного императора для него была всем, его психологической компенсацией, его самоутверждением в собственной состоятельности, его защитой, его лицом и щитом.

Даже в унизительном для него изгнании он поддерживал на высоком уровне «персону» генерала: отдавал приказы, был несгибаем, и внешне всем своим видом давал понять, что он – лидер мощной Франции. Одно из ясных свидетельств этому – сильный прочерк в его подписи, этот острый контраст с общей слабостью и подавленностью письма.

Учитывая обнаруживающийся в почерке Наполеона высокий интеллект, нет сомнений, что и он сам знал, что его «поза» – только ложная «персона», маска.

Он был угнетен и делал все, чтобы выкарабкиваться из своих постоянных депрессивных состояний на поверхность. Однако, к сожалению, депрессии настигали его несмотря ни на что (ступенчатость слов, ослабление нажима, «распад» подписи...).

Безусловно, рефлексия, ностальгия, воспоминания, прошлое, покинутость давали о себе знать, отсюда признаки и напряжения с отчаянием. Его нижняя зона является не очень регулярной, отчаяние проявляется и в жирных, нечетких, запачканных чернилами мазках.

Его автограф – способ показать всем, что он берет себя в руки, силен, что он – символ, это видно и в его пьедесталоподобном, чрезмерно сильном росчерке. Подпись – не что иное, как компенсация слабого и бессильного человека.

Наполеон имел активный и проворный ум. Как я говорила выше, структура его букв упрощена, письмо нестандартно, быстро, оптимизировано, развита вертикаль и верхняя зона почерка. Но в его случае, ум, возможно, доставил ему больше вреда, чем пользы. Он был человеком, который испытывал себя и других... Но обмануть самого себя ему все же не удалось. В результате Наполеону не удалось избежать раскола в своей индивидуальности, постоянной борьбы между его истинным состоянием и его прошлым имиджем победителя...

Глядя на этот почерк, становится очевиден факт срыва нервной системы его автора.

Мы наблюдаем здесь практически все признаки импульсивной природы личности: стесненность строк, заостренные «выпады» в штрихообразовании. Кроме этого, бесконечное непостоянство, характеризующее практически все графические явления в почерке – наклон, размер букв, связки и несвязность букв в словах, и все это – при тесноте расстояний между словами.

Эти графические факторы обнаруживают личность, находящуюся в остром невротически истеричном состоянии. Состоянии, которое ни на секунду не снимается или облегчается энергичной деятельностью и которое периодически проявляется острыми перепадами от пафоса и самозабвения в деятельности до душевной боли и нервной агрессивности.

С помощью такой агрессии Чайковский пытается справиться с внешними трудностями и отогнать их, при том что именно внутренние затруднения и проблемы причиняют его личности внутренний раскол...

О причинах, объективных или субъективных, внутреннего душевного раскола мы можем лишь догадываться, но налицо пережитая (точнее, постоянно переживаемая) психологическая травма, мешающая благополучной адаптации в социуме и отнимающая много душевных сил, служащая постоянным источником нервного беспокойства.

Личность Чайковского, как свидетельствует его почерк, была лишена гармонии, последовательности и эмоциональной устойчивости. Это значит, что в своих взаимоотношениях он был непредсказуем, импульсивен и метался, не зная точно, чего хочет сам. Безусловно, стандартные рамки, условности, нормы не были для этого человека беспрекословными ценностями. Нестандартность и внутренний протест – одни из наиболее ярких особенностей этой личности.

Ясно, что противоречивость натуры не была просто «капризностью». Человека действительно раздирали внутренние противоречия и конфликты. Однако, поскольку такое душевное состояние выглядит, как ядро личности, можно предположить, что таким Чайковский был с детства и его внутренняя неустойчивость в большей степени обусловлена врожденными факторами, генетикой.

Особенности такой нервной системы были в ее слабости и в происходящих, судя по всему, сбоях: для почерка (а значит, и личности) характерны резкие перепады в состоянии – периоды душевного подъема должны сменяться периодами упадка тонуса, духа, разочарованием, самыми настоящими депрессиями.

И никогда автора почерка не оставляло чувство раздражения. В более позитивные для него моменты оно могло трансформироваться хотя и в несколько возбужденную, но продуктивную деятельность, в более негативные – в мрачность, отчаяние, а также внутреннюю, и не только, агрессию, резкость, даже грубое отношение. Чайковскому повезло в том, что он был талантлив и музыкален, поскольку только в свободном творчестве человек с такой натурой может наиболее комфортно самореализоваться, его профессия позволяла ему иметь такие «слабости».

Что касается гомосексуальной ориентации композитора, то, исходя из очень сильного доминирования «мужских гормонов», он мог быть либо бисексуалом, либо иметь активную роль в отношениях.

Поразительно соответствие подписи и почерка этого человека, оно полное – и по размеру букв, и по их форме, структуре, наклону.

В подписи и почерке буквы имеют несколько квадратную форму, нажим несвободно постоянный, доминирует средняя зона почерка. Линии максимально прямы.

Все эти признаки свидетельствуют о демонстрации уверенности в себе, готовности идти со всеми в одной упряжке и о традиционализме, но более всего – в почерке видна бесконечная упрямая целенаправленность и терпение, при этом – сильная и энергичная глубинная энергия (либидо), дающая личности в процессе работы последовательную пробивную силу.

Вместе с этим подпись оканчивается неожиданным штрихом-импульсом в верхней зоне почерка, который ассоциируется с миром идей, мыслительной деятельностью и амбициями. Этот штрих заканчивается резким тупым движением, что говорит нам о так называемой «интеллектуальной агрессии». Не удивительно, что у Эдисона нашлись силы провести более трех тысяч экспериментов, чтобы прийти наконец к «правильному результату» – своему изобретению электрической лампочки.

Интеллектуальное усилие, конечно же, было основано на логике и рациональности, но все проведено было благодаря сверхупорству. О способности к возрастающему интенсивному усилию свидетельствует та самая «Т», распростертая вдоль всей подписи.

Почерк и подпись передают некую, казалось бы, «ограниченность» автора, даже его консерватизм, но в них есть жесткая самодисциплина, целеустремленность, интеллектуальная смелость и некая агрессия, которая не позволяла ему уступить и сдаться. Тупое же окончание штриха подтверждает бескомпромиссное упрямство и склонность к интеллектуальному усилию.

Несомненно, в почерке и подписи Эдисона есть настоящее свидетельство обсессивности, почти болезненной упертости на пути к перфекционизму.

Как показывает почерк, и это удивительно, Томас Эдисон стал Эдисоном вовсе не столько благодаря творческому «полету», интуитивному чутью первооткрывателя или природной креативности, этого не было у него «написано на роду», он добился многочисленных успехов в науке благодаря своей идеальной расположенности к очень монотонному, рутинному, поистине нудному труду, своей умопомрачительной занудливости во всем, с чем соприкасался в жизни.

А еще – за счет своей толстокожести. Нервная система этого человека, как свидетельствует почерк, устроена таким образом, что обладает очень высоким порогом возбудимости. Это означает, что только самые сильные и заметные внешние раздражители могли преодолеть этот порог, остальное просто не замечалось. Это давало личности способность к максимальной концентрации – человек в таком состоянии может работать почти сутками, почти ничего не замечая вокруг, поскольку внутренний «раздражитель», то есть интерес, намного мощнее внешних.

При всем этом ученый не был «не от мира сего», наоборот, Эдисон был человек максимально конкретного склада мышления, прикладных интересов, и можно не сомневаться, что область реальности и экспериментов увлекала его гораздо больше, чем отдельно взятые идеи и концепции.

Эдисону с его упертостью и дотошностью в поисках перфект-результата повезло: несмотря на то, что обычно совершенство – это утопия, в своих научных опытах ему, по сути, удалось доказать обратное!

Почерк обнаруживает чувствительность к мнению окружающих, критике, обидчивость, очень ревностное отношение к своему имиджу, острую потребность держать марку. Ни капли грубоватости или простоты – очень внимательное, критическое, взвешенное, даже осторожное отношение к каждому своему слову, каждому действию.

Становится ясно, он не писал песни для себя – он страстно хотел признания, понимания и одобрения. Его индивидуализм и протест были частью социальной маски, необходимости произвести впечатление (и это типично для артиста).

Почерк говорит о том, что эффект «настоящести» этого артиста обязан именно его умению притворяться, искусственно маскировать свое сокровенное Я, надевать желаемый облик. Свое настоящее скрыто под толщей этих «масок», под настоящей «броней». Это ни в коем случае не лживость, это естественный защитный механизм, когда человек не может по-другому, когда, опасаясь или испытывая затруднения с проявлением полной откровенности, он играет нарочитую роль, сам до конца не отдавая себе в этом отчет.

Пожалуй, видя такой «осознанный» процесс письма, свидетельствующий о постоянном самоконтроле и оценке себя, каждого своего жеста со стороны, можно прийти к выводу, что, какими бы ни казались на первый взгляд песни Высоцкого настоящими, – для самого автора это были прежде всего акты лицедейства, это не был он настоящий.

Ключевое слово, таким образом, в его творчестве и, прежде всего, судьбе – игра. В ней, в перевоплощении был главный смысл и, конечно же, главный психологический механизм этой личности. Внутренне Высоцкий был несвободным человеком, скованным, закрытым, обособленным и сентиментальным.

Мы можем теперь лишь предполагать, что происходило в его жизни, но именно его эмоциональная уязвимость, восприятие жизни не логикой, а чувствами, могло усложнить ему жизнь, дав склонность к драматизации и депрессии.

Размеры этого почерка удивляют, он настолько мелкий, что его можно было бы назвать почти микроскопическим. В целом такой признак склоняет к аутистичному компоненту в личности. Однако вместе с этим в почерке, безусловно, есть округлость, украшенность и нормативность форм – нарциссические нотки и внимание к своему Я. Присущие же почерку контроль, ровность, умеренная скорость и сдержанность в движении добавляют личности оттенки рациональной рассудочности.

Для почерка Достоевского также характерны следующие признаки: небольшие расстояния между строками, прямое штрихообразование, а также нажим, который колеблется между энергично-естественным, неестественным-однотонным и некоторыми моментами полного расслабления.

Такая разница в видах нажима свидетельствует, похоже, не только о душевной напряженности, которая овладевала Достоевским, но отчасти и о его неврологическом состоянии (склонности к эпилепсии).

Его личность находится в настолько зажатом, направленном внутрь себя состоянии, что приходится говорить о настоящих запретах и табу, а также о самокопании, вплоть до склонности бередить свои душевные раны. Спасают разве что присущие Достоевскому внутренняя рассудочность и критичность, которые-то и позволяют осознание и объективное созерцание происходящего на фоне тихой самовлюбленности, лелея свой идейно-иллюзорный мир (который графологически проявляется посредством украшенных аркад в верхней зоне почерка).

Такие признаки, как уменьшенная нижняя зона, а также временами подмена аркадами, гирляндические элементы свидетельствуют о монашеской сдержанности, а также о направлении своей деятельности в социальную область, чтобы там реализовать лучшим образом свои качества.

Эти вещи очень закономерно сочетаются с признаками некой подавленности, ущербности, хронического чувства вины, будто человек ощущает себя плохим, недостойным, преступником или грешником.

В почерке нет и доли ощущения своего величия, наоборот, присутствует острый дефицит любви и приятия, которых, по-видимому, ему не хватало с детства. Это, а также, возможно, приступы болезни, могло повлиять на то, что мы наблюдаем: уход от людей, уход в себя, желание стать всего лишь незаметным человеком, наблюдателем, находящимся в тени, на заднем плане.

Говоря в этой книге о судьбе человеческой и о том, что написано на роду, я сочла нужным привести пару примеров и почерков личностей с суицидальными наклонностями.

Можно ли обнаружить в почерке Мэрилин Монро причины суицида?

Почерк характеризуется сильным и естественным нажимом, относительным постоянством правого наклона, – все эти признаки свидетельствуют об интегративной, адаптирующейся натуре.

Вместе с этим преувеличенный вертикальный разброс между отростками верхней и нижней зоны характерен для импульсивного состояния, но также и для «аутистичного»; в почерке много закручиваний.

Перед нами в целом человек интегративный, удобный для окружающего мира, считающийся с другими и приспосабливающийся к обстоятельствам.

Ее проблема в том, что ей пришлось переживать слишком высокое напряжение и стресс при столкновении ее слишком высоких идеалистических чаяний (в частности, это видно из преувеличенного стремления в почерке к верхнему регистру) с погружением и зависимостью от мира инстинктов (акцентирование нижнего регистра).

Внутренний контроль, выражающийся очень скованными, сосредоточенными на своем центре, эллиптическими буквами, не оставляет просто никакой возможности хотя бы немного высвободиться зажатой и скрытой внутри личности импульсивности.

Итак, автор почерка – женщина, пытающаяся производить впечатление легкости, эмоциональности и капризной женственности, при этом на самом деле очень страдающая и неуравновешенная личность, надломленная и неуверенная в себе. Очевидна тщательно скрываемая низкая самооценка. Для Монро характерны перепады настроения и тонуса и, конечно же, огромное нервное напряжение и овладевающие ею страхи.

Чувствуется особая потребность в близких, взаимных отношениях, склонность к болезненной зависимости от какого-либо близкого ей человека.

Она неимоверно жертвенна, готова почти на все, даже на какое-то унижение своего Я ради приятия себя другими. Душевное равновесие Мэрилин давно нарушено, и она с трудом сдерживает себя, живет с постоянной оглядкой на свое прошлое, свои корни, дом, детство – сильно выражена рефлексивность.

Что-то заставляет ее быть очень скрытной, она хранит в себе какую-то большую, по ее восприятию, тайну и боится, слишком боится будущего.

На первый взгляд, звучит немного парадоксально, но именно интегративное ядро личности Монро усиливает тяжелое истерическое и невротическое напряжение. До такой степени, что она просто падает жертвой депрессий, отчаянно ища импульсивного избавления, которого не может найти в своей жизни.

Монро, вне сомнений, пребывает в состоянии эмоциональной бури, которая не получает направленного, продуктивного высвобождения и задавлена глубоко в ее душе. Это приводит к тому, что вся деструктивная мощь этой бури чувств вновь и вновь непредсказуемо атакует личность, и в конце концов появляется импульсивное, одновременно демонстративное решение покончить с собой.

В разных вариантах его почерка прослеживается заметная тенденция к резким переходам от состояния истерической и импульсивной мании до состояния депрессии, сопровождающегося резкой подавленностью и снижением самооценки.

Подъемы в его психическом состоянии можно сравнить с чувством эйфории, при таких переживаниях возникают фиксированные, утопические мысли о всемогуществе, величии, идеализм.

Периоды же спада, судя по почерку, могут быть настолько серьезны, что из них почти невозможно выбраться, они несут с собой драматизацию и трагизм восприятия мира. Очень трудно жить живой личности в черно-белом мире, в мире категоричности и сверхидей, сменяющихся глубоким разочарованием и таким же тотальным, как и порой идеализм, фатализмом...

Данный отрывок почерка Маяковского отражает депрессивный период его жизни. Строки, ниспадающие к концу, почерк обнаруживает вязкость штрихов, расколы в связанности букв. Особенно тревожный признак – контраст расслабленного нажима и нажима неестественно постоянного, также контраст между вогнутыми, выгнутыми и расслабленными штрихами и статичными неподвижными штрихами, особенно как перечеркивание в слове «механические».

Данный почерк отражает упадок душевных сил и депрессию. Однако на подсознательном уровне у Маяковского присутствует сильное внутреннее беспокойство, не дающие покоя энергия «одинокого волка» и следы нарциссичности. Впоследствии именно эти тенденции привели к демонстративному взрыву насилия, в результате чего этот человек покончил с собой в возрасте 37 лет.

Была ли предрешена его судьба? Что можно было изменить и можно ли это было сделать? Насколько фатален был сценарий его жизни? Наверняка ответить на все эти вопросы не сможет никто, однако выявить тенденции и расположенность ко всему тому, что и как переживалось этим человеком, его склонности и мировоззрение – мы можем. Приходит в голову интересный вопрос: что, если бы Маяковский был диагностирован, смог сам осознать, что происходит в его личности, понял бы природу борящихся в ней противоречий? Возможно, он смог бы, работая над собой, в чем-то измениться...

Однако, подумав еще раз, я опять прихожу к выводу – скорее всего, даже если бы такая возможность у него была, он не захотел бы ее принять – именно исходя из своей натуры...