Моя первая пещера

В этой главе речь пойдет не о самой первой увиденной мною пещере — скромном гроте Бакура′н, расположенном в узком ущелье реки Савы, который я посетил вместе со своими родителями в возрасте пяти лет, и не о тех неглубоких гротах близ Сен-Мартори′, куда я, уже будучи школьником старших классов, забирался во время каникул с головокружительным каменным карнизам, разыскивая ястребиные гнезда, или, удобно устроившись у входа, запоем читал «Короля гор Эдмана Абу′».

И хотя именно среди этих скал, которые высоко возносятся к бурными водами Гаронны, отражаясь в ее зеленых волнах, родилась и окрепла моя страсть к подземным исследованиям, я прекрасно понимал, что не здесь мне суждено удовлетворить ее. Я мечтал об обширных подземных лабиринтах, где я мог бы проникнуть глубоко в недра земли.

Однажды, забравшись на чердак родительского дома, я с увлечением рылся в ящике со старыми книгами и внезапно обнаружил на дне его тоненькую брошюрку с неразрезанными страницами. Одно название ее возбудило во мне чувства, подобные тем, которые испытывает библиофил, извлекший из груды мусора драгоценную инкунабулу[1]«Логовище ископаемых гиен в пещере Монсонне′» — так называлась эта книжечка, открывшая мне, что совсем рядом, менее чем в трех километрах от нашего дома, находится замечательная пещера, о существовании которой я и не подозревал.

Брошюрка была научным отчетом Обществу естествоиспытателе в Тулузе. В ней говорилось, что около 1890 года некий ученый-палеонтолог Эдуард Харле′ (научные труды его я впоследствии прочел от корки до корки) производил раскопки в пещере Монсонне и обнаружил там множество костей разных животных, которые натаскали в пещеру гиены, устроившие здесь когда-то свое логовище. И какие это были животные! Слоны, гиппопотамы, волки, дикобразы, бобры и даже обезьяна!

В отчете шла речь о фауне жарких стран, о теплом и сыром климате, который установился на европейском континенте в начале четвертичного периода, о легендарной шелльской эпохе, когда исчезли с лица нашей планеты гигантские животные и впервые появился на Земле человек.

Я, конечно, не мог тогда разобраться во всех специальных термина доказательствах и выводах этого научного сообщения. Я понял одно: недалеко от нашего дома есть пещера, в значительной своей части еще не исследованная и содержащая наряду с многочисленными скелетами гиен останки «допотопных» (как их тогда называли) животных.

Охваченный энтузиазмом, я на следующий же день вооружился коробкой спичек и свечой, вскочил на свой велосипед и вихрем помчался к каменоломне Монсонне, где находился вход в заветную пещеру.

В полукруглый амфитеатр каменоломни (двадцать пять лет назад случайный взрыв обнажил здесь вход в пещеру) я влетел, словно пуля. Но не успел я сделать и нескольких шагов по дну карьера, как меня остановили резкие окрики, и я был с позором изгнан за пределы каменоломни тремя стариками горнорабочими, присутствия которых я в спешке не заметил. Оказалось, что, закончив свой рабочий день, старики остались, чтобы заложить в отвале взрывчатку и обеспечить себе работу по выемке камня на завтрашний день. Я ворвался в карьер в тот самый момент, когда они приготовились зажечь запальный шнур.

Ретировавшись на соседнее поле, где старая крестьянка пасла маленькое стадо овец, и думая только о том, как мне проникнуть в пещеру, я попытался узнать у старухи некоторые интересующие меня подробности. Женщина была очень стара, а я очень молод. Не получив от нее необходимых мне сведений о пещере Монсонне, я удовольствовался тем, что выслушал из ее уст одну из самых поэтических легенд, которые бытуют по сие время в Пиренеях.

После взрыва я еще некоторое время дожидался ухода старых, рабочих. И лишь в сумерках, в тишине и безлюдье опустевшей каменоломни, где большой пестрый дрозд, сидя на дереве, тревожно следил за мной, явно обеспокоенный таким непрошеным вторжением в его владения, я с сильно бьющимся сердцем вошел наконец под своды первой пещеры, которую мне суждено было исследовать.

Узкий каменный коридор с очень низким потолком, в котором я очутился, был, несомненно, высохшим руслом протекавшего когда-то здесь подземного ручья. Мне пришлось передвигаться ползком по влажной глине.

Прохладный воздух подземелья, прикосновение к сырому, холодному полу, внезапно наступившая глубокая тишина и абсолютный мрак создавали особое настроение. Я ощущал себя в совершенно ином мире — мире подземном, таинственность и неизведанность которого волновала меня и наполняла каким-то мистическим трепетом.

В этой пещере, образовавшейся в отдаленную геологическую эпоху, с незапамятных времен скопились останки живших здесь древних животных, давным-давно исчезнувших с лица Земли.

Спустя много тысячелетий в пещере поселилась стая гиен. Подземный поток, протекавший здесь в более поздние времена, долго и прилежно покрывал своими наносами все эти древние кости. Потом он иссяк и в свою очередь исчез.

Продвигаясь ползком, со свечой в руке, я напряженно всматривался вперед, в непроглядную тьму, и воображал себя новым аргонавтом, который, стоя на пороге неведомого мира, старается проникнуть взором в ночь доисторических времен.

Сколько раз с того далекого дня я снова испытывал это трепетное чувство, ни разу не разочаровавшее меня и не ослабевшее до сих пор, — чувство, что ты ступаешь в пыли тысячелетий, находя, а порой открывая первые следы человека на заре его существования!

Довольно долгое время я полз на четвереньках по тесному коридору. Потом проход немного расширился, я поднялся на ноги и, пригнувшись, двинулся дальше. Скоро потолок стал еще выше, и я смог наконец выпрямиться. Мое появление в этой части подземелья обратило в паническое бегство его обитателя, которого мне удалось увидеть лишь мельком. Я изрядно струхнул, но страх мгновенно исчез, как только я разглядел, что напугавшее меня существо было всего лишь обезумевшим от ужаса зайцем, которого до меня, разумеется, никто не беспокоил в его подземном убежище.

Пройдя еще несколько метров по коридору, я обнаружил, что дальнейший путь преграждает глубокая воронка, за которой подземный коридор продолжается все так же прямо и горизонтально.

Несколько камешков, брошенных в эту воронку, исчезли в глубине, и оттуда донесся глухой шум их падения. С ловкостью гимнаста, не безопасной для новичка в столь уединенном месте, я перепрыгнул через воронку и двинулся дальше. Но скоро дорогу мне преградила новая воронка. Из глубины ее доносился звук, который с тех пор так часто сопровождает меня в моих подземных путешествиях: лепет ручья, протекавшего, по-видимому, в нижнем этаже пещеры.

Сколько мощных водных потоков, подчас на чудовищной глубине, удалось мне обнаружить с того дня, когда я замер на месте, пораженный и восхищенный, вслушиваясь в слабое журчание подземного ручейка в пещере Монсонне!

Бесчисленные подземные реки и ручьи, черные и ледяные, подобно мифическому Ахерону, где мне приходилось плавать и нырять при самых различных, иной раз трагических обстоятельствах, никогда не изгладит и моей памяти скромный ручеек Монсонне, над которым я склонился с глубоким волнением, потому что это был самый первый подземный ручей в моей жизни, и своей страстью к исследованию недр земли я обязан именно ему.

Я вошел в пещеру, когда уже смеркалось. Скоро наступит ночь, и дома, конечно, начнут беспокоиться, куда я пропал. К тому же единственная взятая с собой свеча уже сгорела наполовину. Бросив прощальный взгляд на продолжение подземного коридора, сулившее мне новые открытия, я повернул обратно.

На следующий день мы вместе с моим младшим братом Марциалом снова очутились у входа в пещеру Монсонне. Время было еще более позднее, чем накануне. Однако мы были полны решимости продолжать исследование пещеры. Позднее же время было избрано для того, чтобы избежать нежелательной встречи с рабочими каменоломни, которые могли запретить нам вход в пещеру. Кроме того, я находил особенную прелесть именно в такой ночной экспедиции. Таинственность звездного неба и подземного мрака всегда производила на меня неотразимое впечатление. А перспектива углубиться таким образом как бы в двойную ночь, царившую на земле и под землей, вызывала у меня особое чувство, нечто вроде ностальгии доисторических времен.

Присев на корточки перед входом в пещеру, мы зажгли принесенные с собой свечи. Я надел на спину свой походный рюкзак, где лежали толстая веревка, молоток и пачка стеариновых свечей, и проскользнул в узкое отверстие. Брат следовал за мной, столь же ловкий, сколь решительный. Через несколько минут мы были уже у второго колодца; из глубины его по-прежнему доносился лепет подземного ручья. Однако устье колодца оказалось слишком узким, чтобы можно было предпринять попытку спуститься в него. Перескочив через воронку, мы двинулись дальше по подземному коридору. Скоро на стенах его появились первые кристаллы. Глинистый пол сменился известняковым, украшенным конкрециями (включениями), и мы очутились в сталактитовом гроте. Картина, представшая перед нашими восхищенными взорами, была столь новой и необычной, что мы замерли на месте, взирая, как зачарованные, на эти странные и прекрасные образования минералов. Мы любовались без конца белыми тонкими сталактитами и темными приземистыми сталагмитами, впадали в экстаз перед окаменевшим водопадом и продвигались все дальше в глубину этой волшебной пещеры, открывая в ней всё новые и новые чудеса.

Несколько воронкообразных колодцев, подобных первым двум, преодолены. В глубине их по-прежнему слышится журчание ручья, протекающего под нами, в нижнем этаже пещеры.

Подземный коридор кажется нам бесконечным. Но внезапно он кончается, и провал, открывшийся перед нами, не похож на встречавшиеся до того колодцы, которые можно было перешагнуть, перепрыгнуть или обойти по карнизу вдоль стены. Нет, на сей раз это конец подземного коридора, по которому мы шли, потому что на противоположной стороне провала видна глухая стена. Выдающаяся над провалом закраина, скошенная и покрытая скользкой глиной, не позволяла приблизиться к самому краю и заглянуть вниз, чтобы судить о глубине. К счастью, совсем рядом возвышается толстая сталактитова колонна. Мы привязываем к ней прочным узлом двенадцатиметровую веревку и бросаем в провал несколько камней. Определив этим нехитрым способом примерную глубину его, я засовываю свечу за борт своей шляпы, беру в руки веревку и соскальзываю с обрыва. Первый спуск в подземную пропасть — и с каким примитивным снаряжением! Сердце мое замирает в груди от волнения, но, к счастью, спуск длится не долго, и через минуту ноги мои касаются земли. Взволнованный успехом, дрожа от возбуждения, я выкрикиваю советы и указания оставшемуся наверху брату, слежу за тем, как он, в свою очередь спускается по веревке, увлекая за собой комья влажной глины, которые сыплются на меня, а я в горячке даже не замечаю их.

И вдруг в самый решающий момент, когда я уже готов принять в свои объятия братишку, башмаки которого раскачиваются в воздухе над моей головой, раздается легкое потрескивание, сопровождаемого отвратительным запахом паленой шерсти. В ужасе я срываю с себя шляпу, пылающую ярким огнем, и отбрасываю ее прочь, а брат сваливается на меня, корчась от хохота. В спешке я позабыл о свече воткнутой за борт шляпы, и едва не лишился головного убора.

Ах эта прожженная в пещере Монсонне шляпа! В скольких подземных пещерах она побывала с тех пор, предметом скольких шуток и острот послужила! Она стала в нашем кругу такой же легендарной как шляпы гасконских дворян, у которых «перья прикрывали дыры» Милые старые воспоминания!

Вдоволь нахохотавшись и успокоившись немного, мы принимаемся обсуждать дальнейший план действий. Перед нами открываются два пути: у самого подножия стены зияет круглая отдушина, круто уходящая вниз; в противоположную же сторону пещера продолжается в виде горизонтального прохода, более широкого и неровного, чем коридор верхнего этажа, который мы только что покинули.

Горя желанием как можно скорее достичь подземного ручья, мы отдаем предпочтение узкой отдушине, и я храбро лезу в нее. Вытянув руки вперед, я медленно сползаю вниз по скользкой глине, увлекаемые тяжестью собственного тела. Отталкиваясь ногами, я то замедляю, то ускоряю это необычайное движение по наклонной плоскости. Внезапно руки мои погружаются по кисти в воду — такую прозрачную, что я ее не заметил. Свеча, упав в эту воду, гаснет, и я остаюсь в полном мраке, заткнув своим телом, как пробкой, узкий лаз и ощущая вокруг своих запястий ледяные браслеты невидимой воды. Мой спутник, узнав в каком положении я нахожусь, мог бы, конечно, на худой конец, вытащить меня за ноги из ловушки, в которую я попал. Однако, ободренный небольшой глубиной подземного ручья и тем, что лаз дальше расширяется (я успел заметить это до того, как свеча погасла), я продолжаю скользить по наклонной плоскости дальше. Нащупывая во тьме дорогу и передвигаясь ползком, а затем на четвереньках, я вхожу наконец в русло подземного ручья. Братишка, толкая перед собой мой рюкзак и держа в руке зажженную свечу, присоединяется ко мне.

Так мы добрались до подземного ручья в нижнем этаже пещеры Монсонне, и воды его в этом месте были так чисты и безмолвны, что я обнаружил ручей лишь тогда, когда ощутил на своих руках его холодное прикосновение.

Исследуя течение подземного потока, мы шли все дальше и дальше, азартно преодолевая естественные преграды, возникавшие на нашем пути, и с восторгом сознавая, что мы идем там, где еще не ступала нога человека. Эта ночная экспедиция запомнилась мне на всю жизнь. Самые красивые, давно освоенные людьми и мощно освещенные прожекторами пещеры не изгладят в моей памяти дикую феерию подземного лабиринта пещеры Монсонне, увиденного нами при слабом и неверном свете наших двух простых свечей.

Обогатив наши чувства совершенно новыми впечатлениями и ощущениями, эта первая подземная вылазка к тому же явилась для нас обоих источником множества важных и полезных для спелеолога сведений. Мы получили наглядное представление о том, как образуются под землей пещеры и какие природные процессы там происходят. Мы узнали, что в подземных глубинах встречаются вещи, способные удивить и взволновать самого равнодушного человека.

Подобно герою старой сказки, очарованному чудесным пением маленькой птички и проведшему целый век, следуя за ней в чаще заколдованного леса, мы долго брели по каменному коридору вслед за убегающей вдаль струйкой подземного ручейка. А он, словно волшебная, нить Ариадны, вел нас, лепеча свою бесхитростную песенку, от скалы к скале, от бочажка к бочажку, от водопадика к водопадику, — вплоть до конечной скважины. Здесь водяная струйка исчезла в узкой каменной щели, всхлипнув на прощание, будто человек перед разлукой. Место ее исчезновения было фактически концом пещеры. Здесь ручей скрывался, чтобы продолжить глубоко под землей свой таинственный путь, спускаясь все ниже и ниже в земные недра, в те неведомые глубины, куда ни одно живое существо не в состоянии за ним последовать.

В полночь, закончив обследование нижнего этажа пещеры, мы снова стояли перед вертикальной стеной, с которой свешивалась наша веревка — тонкая ниточка, связывающая нас с поверхностью земли. Дернув несколько раз веревку, чтобы проверить ее прочность, мы решили продолжить исследование пещеры по второму коридору, открывавшемуся в противоположном направлении у подножия вертикальной стены.

При первой же попытке проникнуть в этот коридор мы убедились, что влажная, вязкая глина может оказаться непреодолимым препятствием для спелеолога. Нам пришлось выдержать настоящий бой с глинистыми стенами и откосами, мягкими и скользкими, словно сливочное масло, где человек, с трудом поднявшись на несколько метров вверх, тут же сползает обратно в исходное положение вместе со всей массой мокрой глины. Все же, после многих попыток и усилий, нам в конце концов удалось преодолеть эту коварную преграду. Подставляя друг другу спину, мы вскарабкались таким образом по нескольким крутым и скользким откосам и очутились в сухом каменистом коридоре, обильно украшенном белоснежными сталактитами. Измазанные с ног до головы липкой глиной, мы едва удерживали в слипающихся пальцах наши свечи, тоже облепленные глиной и грозившие потухнуть. Пришлось заняться отскабливанием всей этой грязи, чтобы освободиться хотя бы частично от сковывающей наши движения оболочки.

Украшенный сталактитами и сталагмитами коридор постепенно суживается, потолок его опускается все ниже и ниже. Приходится пригибаться, потом становиться на четвереньки. Потолок продолжает снижаться, затем тянется параллельно гладкому и сырому полу. С трудом преодолеваем ползком еще несколько метров узкого, как звериная нора, лаза. В конце его я вижу целый лес коротких и толстых сталактитовых колонок, плотно загораживающих проход. Продвигаться дальше невозможно; по-видимому, здесь конец прохода. Но мы не собираемся отступать, не испробовав все способы и средства. Я достаю из рюкзака молоток и, растянувшись во всю длину на холодной и мокрой глине, стиснутый с обеих сторон каменными стенами, яростно размахиваю своим орудием, зажатым в вытянутой вперед руке. Движениями косца я атакую решетку сталактитовых колонок. Самые хрупкие разлетаются вдребезги от моих ударов. Положение мое не из завидных, а результаты деятельности мизерные. Но дух разрушения уже овладел мною, и, только исчерпав все силы, я, пятясь, отползаю назад и уступаю место брату, который сменяет меня на трудовом посту. Прижавшись животом к ледяному полу, мы, задыхаясь, колотим изо всех сил молотком и думаем только о проходе, который, быть может, пробьем ценой этих каторжных усилий. Каждый удачный удар молотка, каждая разбитая колонна вселяют в нас бодрость и новую надежду. Мы надрываемся, словно замурованные в подземелье смертники. Нас обуяла лихорадка исследователей, и мы откажемся от своего намерения только тогда, когда силы окончательно покинут нас. Конечно, это всего лишь игра в исследователей, но мы так увлечены ею, словно наша жизнь и впрямь зависит от того, пробьем мы или нет проход в сталактитовой решетке. Как часто впоследствии при аналогичных обстоятельствах мне приходила на ум одна фраза Гюстава Лебона: «Секрет успеха тех, кто делает открытия, в том, что они считают, будто ничего невозможного для человека нет».

Выбившись из сил, брат, в свою очередь, уступает место мне, и я снова принимаюсь за тяжкий труд пробивателя каменных стен. Мне удается найти уязвимое место в сталактитовом барьере, и мало-помалу я расширяю брешь. Груда сталактитовых обломков растет, я нетерпеливо отодвигаю ее в сторону. Удачный удар молотка разбивает пополам толстую известковую колонну; сквозь образовавшуюся пробоину я вижу впереди продолжение подземного коридора, свод которого постепенно поднимается. Ура! Мы пройдем! Рванувшись вперед, я продираюсь с грехом пополам сквозь узкую щель между сталактитами, рискуя раздавить грудную клетку и переломать все ребра. Приходится задерживать дыхание, а главное, подавлять в себе приступы панического, животного страха при мысли о том, что я могу застрять в этом каменном мешке и задохнуться. Этот страх — самое тягостное ощущение, которое испытываешь в подобных случаях под землей, и справиться с ним всегда очень трудно.

Теперь когда мы преодолели препятствие, нас беспокоит мысль, что лаз слишком узок и проползти по нему в обратном направлении окажется невозможно. Но подземный коридор продолжается, и это единственное, что для нас в данную минуту существенно. Потолок поднимается все выше, горы влажной глины возвышаются кое-где на нашем пути, новые колодцы разверзаются у наших ног. Мы продвигаемся быстро, стремясь увидеть всё новые и новые волнующие картины подземного мира.

Новые препятствия также не заставляют себя ждать, ибо ловушки и препятствия под землей — вещь обычная. Подземная галерея внезапно заканчивается тупиком, но на задней стене его, на высоте человеческого роста, зияет узкое отверстие, которое мы берем буквально с бою. За ним открывается горизонтальный ход, совершенно сухой. На покрытом пылью каменном полу я с изумлением обнаруживаю следы маленького зверька. Совершенно ясно, что зверек не мог попасть в пещеру со стороны каменоломни — слишком много препятствий пришлось бы ему преодолеть. Значит, у пещеры Монсонне есть другой выход, и мы находимся на пути к нему. Быть может, через несколько метров мы обнаружим этот выход и очутимся где-нибудь в лесу, высоко в горах… Своды пещеры звенят от наших громких, возбужденных голосов. Устремляясь вперед, мы уже прикидываем вслух, где может находиться этот второй выход из пещеры и какова приблизительно длина ее подземных галерей. Но проход скоро кончается глухой стеной, без единого отверстия или щели, и у подножия этой стены белеет хрупкий скелет каменной куницы. Вертикальные стены галереи изгибаются и сходятся над нашими головами, образуя свод, в центре которого чернеет узкая щель. Видимо, именно через эту щель несчастная куница, неизвестно каким путем попавшая туда с поверхности земли, свалилась в подземную галерею, где мы находимся, и погибла, не найдя выхода.

Так закончилось наше исследование пещеры Монсонне — первой настоящей пещеры в моей жизни. Мы вынуждены были повернуть вспять и проделать в обратном направлении весь пройденный нами нелегкий путь.

Только в три часа утра выбрались мы наконец из пещеры, усталые, покрытые с ног до головы липкой грязью, но очень довольные тем, что довели дело до конца. Вскочив на наши велосипеды, обрызганные утренней росой, мы покатили к дому. Мы ехали в молчании вдоль живых изгородей, мимо спящих полей и перелесков, мимо сельских домиков с темными окнами и плотно закрытыми ставнями.

Погруженные в мысли о нашей ночной экспедиции в пещеру Монсонне, мы ощущали всю завлекательность, все очарование подземных поисков. Первая вылазка в недра земли открыла нам глаза на совершенно новый, неведомый до сего времени мир. В ту ночь мы впервые услышали настойчивый призыв подземного царства, и призыв этот был так силен и властен, что даже сегодня, после сотен подземных исследований и открытий, пещера Монсонне жива в моей благодарной памяти, потому что она была моей первой пещерой.

Примечания:

Инкунабулы (лат.) — первые книги, напечатанные наборными буквами Западной Европе.

Оглавление