Одно из величайших достижений человеческого ума, — современная нау...

Одно из величайших достижений человеческого ума, — современная наука, — отказывается признать глубину cвоего творческого потенциала и в настоящее время достигла в своем развитии момента, когда этот отказ препятствует ее дальнейшему росту. Современные физики доказывают с пеной у рта, что не существует абсолютной материальной реальности и, что бы мы ни описывали, наш ум от этого неотделим.
(Роджер Джонс, «Физика как метафора»)

Если Колин Уилсон был прав в том, что история человечества — это история преступлений, то только потому, что у людей есть странная способность уходить из экзистенциальной реальности в придуманный мир, который они считают «реальной» вселенной, а я всегда называл гипнозом. Любой платонический «реальный» мир — это модель, абстракция, к которой мы прибегаем, когда теряемся в хаосе экзистенциальной реальности, или повседневного опыта О таком гипнотическом состоянии мы сначала узнаем от других людей, а потом обучаемся входить в него по собственному желанию. В этом гипнотическом трансе «реальный» мир настолько нас подавляет, что огромная часть экзистенциального, сенсорно-чувственного опыта без труда игнорируется, забывается или вытесняется. Чем глубже мы загипнотизированы этой «реальной» вселенной, тем активнее мы редактируем, экранируем и подстраиваем наш экзистенциальный опыт под «реальную» вселенную.

Человек, который всегда прав, вычеркивает при таком редактировании страдание и боль, которые причиняет людям. Это ведь только видимость, и, значит, этим можно пренебречь. В «реальном» мире каждая жертва — это всего лишь одна из тех «сволочей, которые портят жизнь» человеку, который всегда прав. В экзистенциальной реальности здоровенный мужик избивает ребенка; в «реальном» мире самогипноза человек, который всегда прав мстит угнетателям за унижение.

Помните метафору Ницше, в которой он сравнивает экзистенциальную реальность с бездной? В обычном смысле это просто констатация ее бесконечности: чем глубже в нее заглядываешь, тем больше видишь. В ней есть это ощущение бесконечности, вне зависимости от того, конечна она или бесконечна топологически в пространстве-времени.

Напротив, «реальная» вселенная, вернее, модель, которую мы принимаем за реальную вселенную, вполне конечна. Она компактна и аккуратна, поскольку искусственно сконструирована и очищена от всего лишнего, что несет с собой экзистенциальное восприятие. Именно поэтому люди, загипнотизированные «реальной» вселенной, не замечают окружающий их экзистенциальный континуум. «Неужели человек может быть таким жестоким?) — спрашиваем мы себя в ужасе, когда, наконец, человек, который всегда прав, совершает преступление и задерживается с поличным. Но эта жестокость существует «лишь» в мире экзистенциальных видимостей; в отредактированной и улучшенной «реальной» вселенной человека, который всегда прав, ее просто не существует.

Стремительный рост жестоких, необъяснимых и кажущихся «бессмысленными» преступлений, совершенных в двадцатом столетии людьми, которые всегда правы, указывает на преобладание самогипноза, который сопровождается «внутренним страхом». «Внутренний страх» — это сочетание ощущения полной беспомощности и постоянной уверенности в собственной правоте. Как ни парадоксально, но чем увереннее человек в своей правоте, тем он беспомощнее. Это объясняется тем, что «ощущение правоты» означает «знание», а «знание» подразумевает понимание «реального» мира Так как «реальный» мир, по определению, «объективен», «существует независимо от нас» и «создан не нами», мы ощущаем себя в этом мире маленькими и ничтожными. Мы не можем действовать, мы способны лишь реагировать: «реальный» мир толкает нас, мы толкаем его. Но он больше, поэтому мы всегда проигрываем. Наша единственная защита — всегда ощущать собственную правоту и сражаться без правил.

На мой взгляд, именно такой была философия Адольфа Гитлера, маркиза де Сада, а также всех насильников и убийц в мире. Туда, где царит одномерное видение, где «реальная» вселенная безлична и существует отдельно от нас, неизбежно спускается мрачная паутина насилия и ужаса.

Вероятно, именно поэтому Ницше, который понял внутренний механизм этой патологии, восставал не только против гносеологии модельного монотеизма, полностью отрицая «реальный» мир, но и против «мотива мести». Он не переставал повторять, что даже если бы этот «реальный» мир был на самом деле реален, мы не могли бы об этом знать, потому что знаем лишь экзистенциальный мир нашего восприятия. Более того, лингвистический анализ отчетливо показывает, что «реальная» вселенная — это наше творение, созданное из наших метафор и моделей. Но яростнее всего Ницше нападал на психологию «реальной» вселенной с присущей ей мстительностью и масками, за которыми скрывается мстительность. Человек, который ощущает, что «реальная» вселенная его подавляет, стремится уничтожить то, что его подавляет. Так как он не может уничтожить «реальный» мир, он направляет месть на символические мишени в экзистенциальном континууме. И тогда воля к власти, которая, по мнению Ницше, отражает волю к победе над собой, а по моему мнению, способность к нейрологической самокритичности, а также стремление стать больше, чем ты есть, перерождается в волю к разрушению.

С точки зрения современной экзистенциальной и гуманистической психологии, Ницше описывает процесс нашего ухода от ответственности. Мы ищем отмщения, но так как мы способны лишь реагировать, то объясняем себе, что на это толкает нас «реальный» мир. Любой преступник изложит вам собственную версию ухода от ответственности: «Во всем виновата моя мать», «Во всем виноват мой отец», «Во всем виновато общество», «Я хотел расквитаться с этими гадами», «Я перестал себя контролировать, просто слетел с катушек», «Они зашли слишком далеко, и я взорвался».

Человек, ощущающий себя реагирующим механизмом отмщения, не может быть добрым. Мне кажется, мироощущение человека XX века отражают следующие строки:

Я испуганный странник

В мире, созданном не мною.

Таков автопортрет современного человека, причем не только человека, который всегда прав, но и вообще людей, вжившихся в туннель реальности материалистического фундаментализма и превративших эту метафору в нового идола. Пессимизм и ярость — приметы искусства эпохи материализма. Вспомним печальных клоунов раннего Пикассо и неистовых чудовищ зрелого Пикассо, разочарованных героев и героинь Хемингуэя, Сартра и Фолкнера, убийственный кошмар боевиков и фильмов ужасов; вспомним бездельников, головорезов и не способных к борьбе бунтарей, населяющих практически все романы, пьесы и фильмы, которые претендуют на натурализм; вспомним музыку, которая все быстрее превращается из мелодии в пронзительный крик.

Прочитав Ницше, Адольф Гитлер ошибочно принял диагноз за рецепт и приступил к реализации самого ужасного сценария (который только мог вообразить Ницше), обосновывая этот сценарий с позиций столь презираемых Ницше национализма и антисемитизма Мир, взирая на это с ужасом, не извлек никаких уроков и решил, что Гитлер был «чудовищем». Мир по-прежнему загипнотизирован тем же материалистически-биологическим детерминизмом, который, по мнению Гитлера, оправдывает жалость к себе и стремление к мести.

Вот так мы приближаемся к очередному Холокосту, считая его «неизбежным». Дескать, таковы реалии «реального» мира.

Когда я говорю, что «реальная» вселенная создается в результате самогипноза, я имею в виду психологический контекст. В состоянии гипноза экзистенциальная «реальность» экранируется и сводится к некоему подобию «реальной» вселенной, созданной гипнотизером. Причина, по которой людей так легко ввести в гипнотический транс, связана с тем, что наше «сознание» не выдерживает экзистенциального хаоса и неясности, поэтому легко уносится в такие «реальные» вселенные. Даже во время обычной беседы мы можем многократно «отключаться», редактируя звуки на уровне барабанных перепонок, словно кот Брунера. Как указывает Колин Уилсон, мы уносимся в одну из «реальных» вселенных всякий раз, когда, едва посмотрев на часы, мы тотчас забываем время, и опять вынуждены смотреть на часы. Мы уносимся в такие вселенные постоянно, особенно в периоды страдания или стресса.

«Реальные» миры несложно понять, так как все они гораздо проще экзистенциального континуума. Теисты, нацисты и «плоскоземельцы» опишут свои «реальные» вселенные с такой же легкостью, с какой материалисты-фундаменталисты опишут материальную вселенную, ибо на фоне невыразимой сложности сенсорно-чувственного континуума, в котором мы живем, когда бодрствуем (то есть не под гипнозом), отредактированный объект кажется неимоверно простым.

Загипнотизированные «реальной» вселенной, мы все больше теряем связь с экзистенциальным континуумом и очень раздражаемся, когда он дает о себе знать.

Однако «реальные» вселенные с их жестокими законами заставляют нас ощущать собственную уязвимость и ничтожность. Видимо, этим и объясняется беспомощность и апатия материалистического общества, живущего в «реальной» вселенной материалистического фундаментализма. Смутно осознавая, что находимся под гипнозом, мы даже не пытаемся действовать, а лишь механически реагируем.

Такая загипнотизированность «реальной» вселенной создает благоприятную почву для развития преступной ментальности. Вот почему преступники стали приметой нашего времени. Когда «реальная» вселенная политизируется, а ее гипнотическая модель основывается на аристотелевской логике «либо мы — их, либо они — нас», преступник перерождается в террориста, еще одну примету эпохи материализма.

Против такого механического варварства выступают экзистенциальная и гуманистическая психология, которые с позиций квантовой механики предлагают другие, вполне возможные, мыслимые и желательные модели человеческого существования.

В этих моделях, разработанных Маслоу, Салливаном, Эймсом, Перлзом, Лири, Криппнером и многими другими исследователями, человека рассматривают как индивида, который един с сущим. Восприятие человека строится не на собственно «фактах», а на его интерпретации этих «фактов», причем способам «интерпретации» он обучается у других людей или же вырабатывает их самостоятельно. Каждый человек получает экзистенциальный опыт, но этот опыт может не вписываться в нашу любимую модель, или лингвистическую конструкцию, которая называется «реальной» вселенной.

С позиций экзистенциально-гуманистической психологии, вместо материалистической фразы «я воспринимаю» правильнее говорить «держу пари, что это так». Конкретный пример: в «комнате абсурда» Эймса мы «держим пари», что видим обычную картину и находимся в привычной обстановке. Но если бы мы попытались коснуться угловой части потолка указкой, то быстро обнаружили бы обманчивость нашего восприятия. Однако при первых попытках мы, как правило, тычем указкой куда попало — в стены, остальные части потолка и т. д., но не туда куда надо. Мы продолжаем пытаться — и происходит удивительное: наше восприятие изменяется. И только с изменением нашего восприятия мы постепенно обретаем способность найти ту угловую часть потолка, которую ищем.

То же самое происходит с человеком во время психоделического сеанса или медитации, когда сознание «очищается» от привычных стереотипов. Когда мы возвращаемся в повседневный мир социальных взаимодействий, пережив потрясение «комнаты абсурда», психоделического сеанса или медитации, то видим, что там происходят такие же процессы, и люди держат пари на эффективность той или иной модели в данное время, но делают это бессознательно, поскольку загипнотизированы любимыми моделями. Если модели оказываются не вполне адекватными, их не пересматривают, а сердятся на мир за его неадекватность или, что бывает еще чаще, ищут виновных.

Эдмунд Гуссерль, который вместе с Ницше был родоначальником экзистенциального анализа, указывает, что с материалистической точки зрения сознание кажется пассивным, но когда мы осознаем обманчивость нашего восприятия, сознание оказывается активным. Люди не рождаются великими пианистами, квантовыми физиками, теологами или убийцами; они ими становятся, активно выбирая, какие обманы восприятия считать нормальными, а какие забраковать за ненадобностью. Поэтому не удивительно, что мир содержит католические туннели реальности, марксистские туннели реальности, музыкальные туннели реальности, материалистические туннели реальности, литературные туннели реальности, итак до бесконечности. И даже немного удивительно, что два отдельных человека способны совместить свои туннели реальности и нормально общаться.

Но это удивление проходит, когда мы вспоминаем, что никто из нас не рождается и не воспитывается в вакууме. Все мы — «социализированные» личности, и даже самые «творческие» из нас значительную часть времени «живут» в социальном туннеле реальности, созданном многие тысячи лет назад: даже язык, на котором мы говорим, контролирует наше восприятие, наше ощущение «возможного».

Впрочем, процесс социализации, или приобщения к культуре, во время которого общество, манипулируя правилами игры, навязывает гражданам групповой туннель реальности, эффективен лишь статистически. В личном туннеле реальности каждого человека всегда появляются некоторые особенности, даже в тоталитарных государствах и в авторитарных церквях. Поговорите с типичным банковским клерком, и вы узнаете, что в его конформистском туннеле реальности есть место творчеству.

Итак, сознание не пассивно, оно активно занимается творчеством, каждое мгновение создавая собственный туннель реальности, который в состоянии гипнотического транса считает «реальной» вселенной. Этот гипнотический транс сродни наркозу, который вводят для обезболивания во время хирургической операции. К примеру, преступник подавляет в себе симпатию и милосердие таким же «чудом», каким пациент подавляет боль во время операции. Мы вовсе не жертвы «реальной» вселенной; мы сами создаем «реальную» вселенную, в которой нам приходится жить.

Экзистенциально-гуманистическая психология приходит к тому же выводу, что и большинство квантовых физиков: все, о чем мы говорим, сконструировано нашим умом. «Все реально и все нереально», как говорит Гриббин. Он имеет в виду, что в этой модели нет ничего абсолютно реального в философском смысле, но в то же время все реально для тех, кто в эту модель верит и отбирает ее из множества других обманов восприятия.

Если мы поймем справедливость этих наблюдений и попытаемся «пробудиться» от гипнотического транса модельного монотеизма, если мы постараемся все время себе напоминать, что сами создаем модель, которую считаем «реальной» вселенной, хотя живем в экзистенциальной реальности, намного более сложной, чем любая модель, — то обретем новое сознание. То, что Блейк называл «одномерным видением», начнет превращаться в многомерное видение, в сознательный процесс «заключения пари», когда человек, по словам Ницше, «повсюду видит бездны». (Блейк говорит об этом мягче: «В одном мгновенье видеть вечность, огромный мир — в зерне песка, в единой горсти — бесконечность, и небо — в чашечке цветка».) Мир жизненного опыта не так конечен, статичен и аккуратен, как гипнотический транс, называемый «реальной» вселенной. В нем есть тот бесконечный регресс, о котором говорил Гедель. За пару минут общения с другим человеком ваше «я» воспринимает и создает десятки туннелей реальности, но узнает об этом человеке не больше, чем квантовый физик об электроне, который может вести себя как волна, частица, волночастица (были и такие определения) или нечто, создаваемое в процессе нашего эксперимента. Точно так же вам не узнать, каково «настроение» этого человека, или состояние его «я» в данный момент времени, ибо оно меняется столь быстро, что не поддается обозначению: вот оно доброжелательное, а вот уже скучающее, неприязненное или вовсе такое, какое я помог ему создать при попытке настроиться на его «волну».

Как говорят буддисты, другой человек и поистине весь континуум сиюминутного восприятия кажется X и не-Х, одновременно X и не-Х, и ни X ни не-Х. Такая относительная определенность моего «знания» о человеке и целом мире отражает самое последнее из заключенных мной пари.

Человек начинает понимать, что «есть» по меньшей мере два типа сознания. (Похоже, их намного больше.) В «обычном» состоянии сознания, или состоянии гипноза, мы принимаем наши модели за «реальную» вселенную. Мы выступаем модельными монотеистами, фундаменталистами и механическими роботами с пассивным и механическим восприятием. Мы «бессознательно» (нейрологически) редактируем и отбираем информационные биты экзистенциального восприятия, впуская их в «реальную» вселенную только после того, как обработаем их по ее «законам». Оставаясь пассивными роботами, мы ощущаем себя «рабами» «реальной» вселенной, которая с жестокой безличностью творит с нами что угодно.

В другом состоянии сознания, экзистенциально-гуманистическом, мы выступаем агностиками, прекрасно осознавая, что наши модели сконструированы нашим умом. В этом состоянии сознания наше восприятие активно. Мы рассматриваем мир с позиций модельного релятивизма, новаторства и активного творчества. Мы знаем, что постоянно «заключаем пари». Мы сознательно стремимся как можно меньше редактировать и как можно точнее настраиваться; мы специально выискиваем явления, которые не вписываются в нашу сегодняшнюю модель, чтобы они помогли нам сконструировать новую улучшенную модель в будущем. «Реальная» вселенная нас не подавляет, поскольку мы всегда помним, что это лингвистическая конструкция, которую можно быстро усовершенствовать.

В обычном (материалистическом) состоянии сознания нас, по словам Тимоти Лири, можно сравнить с человеком, который пассивно сидит перед телевизором, жалуется, что показывают чепуху, но вынужден «терпеть», потому что ничего не может сделать. В экзистенциальном состоянии сознания мы берем на себя ответственность за переключение каналов и обнаруживаем, что у нас есть выбор смотреть то, что нам нравится. Настройка освещает лишь выделенный фрагмент бытия, но никак не все бытие.

Бессмысленно пытаться выяснить, какое из этих состояний сознания «истинно», как бессмысленно пытаться понять, что такое «свет»: волна или частица. У «выбора» и «творчества», о которых говорит экзистенциально-гуманистическая психология, есть точные аналоги в квантовой механике: многие физики считают, что мы сами «создаем» волну или частицу в зависимости от того, какую экспериментальную установку «выбираем».

При более глубоком анализе выясняется, что корпускулярно-волновой дуализм прекрасно отражает экзистенциальность сознания. Обычное сознание нашего «я» (в самом буквальном смысле, без технического и философского толкования) весьма напоминает частицу: оно «сплошное», «изолированное», «реальное», «запечатанное в кожу» и практически статичное. Когда человек способен отстраниться от происходящего и обретает способность к нейрологической самокритичности и пересмотру моделей, его «я» начинает напоминать волновой процесс. Оно превращается в последовательность состояний, переставая быть собственно состоянием (как заметил Юм), и эти состояния сменяют друг друга, как волны. Наблюдая за этим процессом, человек учится сознательно выбирать желаемые состояния, как в эксперименте с двумя щелями «выбираются» волны или частицы.

Чтобы научиться ощущать волновой аспект сознания и почувствовать его синергическую природу, не обязательно медитировать: достаточно послушать с закрытыми глазами музыку в стиле барокко. В момент кульминации сознание становится объектом собственного внимания, и «мы растворяемся в музыке». Этот простой эксперимент показывает, что волновые состояния сознания экзистенциально столь же «реальны», как и индивидуальные «частицы», которые мы обычно считаем нашими «я».

Но экзистенциальное состояние сознание подразумевает принятие на себя ответственности, а это прямая угроза всем догматикам, и не только материалистического толка. Крупные религиозные организации, политические партии и финансовые группы всегда программировали нас на восприятие «реальных» вселенных, которые считали прибыльными, и будут всячески препятствовать нашей самостоятельности, нашему самопрограммированию и попытке взять ответственность на себя. Материализм в философском смысле твердо опирается на материализм в экономическом смысле.

* * *

Итак, подведем краткие итоги.

Сознание — не данность и не факт. Судя по всему, состояние нашего сознания исторически обусловлено нейрологическими (бессознательными) привычками. Когда мы это понимаем и начинаем бороться с инертностью привычек, сознание постепенно мутирует. Оно становится менее «частицеподобным» и «фиксированным» и распространяется как волна, обретая все большую свободу творчества и выбора.

Материалистическая модель не способна объяснить ни волновой характер сознания, ни самопрограммирование. Если мы хотим любой ценой оставаться материалистами, то нам придется объявить это «галлюцинацией» и «видимостью». Но есть и другая возможность: признать, что материалистическая модель, как и любая другая, описывает некневсю вселенную и сохраняет за собой право выбрать модель, более подходящую на следующем этапе. Сейчас такую модель предлагают экзистенциально-гуманистическая психология, квантовая механика и теории Ницше, Джеймса, Гуссерля и Бергсона.

В «реальной» вселенной все предопределено, включая нас самих и наши мысли. В воспринимаемом нами опытном мире экзистенциальной реальности одни явления сменяются другими настолько стремительно, что мы не успеваем понять, зачем и почему; модели, основанные на причинно-следственных связях, описывают некневесь опыт. Есть лишь ощущение изменчивости, эволюции, роста и «нескончаемой новизны». В экзистенциальном мире восприятия, а не в абстрактной теории, нам постоянно приходится принимать конкретные решения, пользуясь свободой выбора. Мы не знаем, «реален» ли этот выбор в полном смысле этого слова, но, поскольку у нас вообще не может быть полного знания, нам приходится довольствоваться вероятностями.

В «реальной» вселенной мы остается реагирующим механизмом, а в экзистенциальной вселенной мы оказываемся творцами, создавшими «реальную» вселенную, — довольно опасное творение, обладающее способностью нас гипнотизировать.

Строго говоря, однажды мы можем заметить, что непрерывно взаимодействуем с миром восприятия, сливаемся с ним, вдыхаем и выдыхаем его молекулы, используем и выделяем другие его элементы. Он «проникает в нас», а мы «проникаем в него». Если мы сами редактируем и контролируем сигналы, из которых «формируется» наш экзистенциальный мир восприятия, то это значит, что мы никогда не отделялись ни от него, ни от нашей ответственности за него. Нейрологические исследования убедительно показали, что пассивное состояние сознания, допускающее отдельное от нас существование «реальной» вселенной, характерно для «левополушарных» людей. Любой метод перехода в волновое состояние сознание, будь то медитация, психоделики, или дзэн-буддийская концентрация, ведет к повышению правополушарной активности. Если бы мы могли все время находиться в этом волновом состоянии сознания, то стали бы диони-сийцами (помните три типа культуры, о которых говорил Питер Окера?).

На мой взгляд, более увлекательно и полезно управлять сознанием, «переключая каналы» и выбирая состояние, которое в данный момент предпочтительно использовать. Такой метод позволяет лучше узнать не только сильные и слабые стороны обоих полушарий головного мозга, но и познакомиться с иными центрами мозга: «нижним», или старым, мозгом, рептильным в своих рефлексах, и «верхним», или новым, мозгом, с легкостью представляющим лабиринты реальности с множественным, а не дуальным, выбором; передними и задними долями мозга (возможно, передние доли осуществляют тонкую интуитивную настройку восприятия в запрещенной зоне «телепатии»).

Короче говоря, тот, кто достаточно долго экспериментирует в области йоги и гуманистической философии, начинает понимать, что реальность, на которую мы настроены, зависит от того, как мы привыкли использовать свой мозг, и что при достаточной практике нейрологического перепрограммирования мы можем настроиться на то, на что не настроены сейчас.

Я беседую с человеком. Во время беседы я то включаюсь, то выключаюсь, в зависимости от качества моего сознания. Если я практикую сосредоточенность и нейрологическую самокритичность, то замечаю, что, хотя периодически настраиваюсь на восприятие этого человека, в основном меня уносит в мою любимую «реальную» вселенную, где я фильтрую на уровне барабанных перепонок все, что он говорит. Порой моя «реальная» вселенная гипнотизирует меня настолько, что, хотя я «слышу» его слова, я не представляю, зачем он это говорит и что имеет в виду.

Я иду по улице и, наблюдая за состоянием моего сознания, понимаю, что лишь иногда контактирую с экзистенциальным эмпирическим миром. Я любуюсь красотой деревьев, но через время я понимаю, что, проходя мимо других деревьев, я вообще их не заметил: меня вновь унесло в «реальную» вселенную, где я «вырезал» из восприятия большой ломоть экзистенциального мира. Эти деревья не перестали существовать; просто они оказались вне моей настройки.

Человек, который остается чутким и внимательным к эмпирическому миру, всегда знает, где находится, что делает и что происходит вокруг него. Поначалу вы удивитесь, когда, приступив к практике нейрологической самокритичности, начнете замечать, насколько часто не знаете ответов на эти вопросы. Но вы удивитесь еще больше, когда заметите, что живете среди загипнотизированных людей, которые вообще ничего не знают, рассказывая самим себе сказки про «реальный» мир.

Когда русский математик Успенский учился у Гурджиева, ему поначалу было трудно понять уникальную способность человека забывать о том, где он находится, что делает и что творится вокруг него. Он не понимал смысла гурджиевской фразы о том, что «забывание» — это разновидность гипноза. Однажды, вскоре после того, как началась первая мировая война, Успенский увидел грузовик, набитый протезами, который двигался на фронт. Зная основы статистики, Успенский понимал, что с помощью теории вероятности можно подсчитать не только примерное количество людей, которые ежегодно умирают от сердечных приступов, но и количество раненых, которым во время войны оторвет ноги. Возможность такого расчета опирается на исторический факт, что большинство людей в основном действует по приказу. (Как сказал однажды циник, люди скорее умрут в муках, чем начнут мыслить самостоятельно.) И тут Успенский понял, как обычные люди становятся убийцами и жертвами. Он понял, что «нормальное» состояние сознания действительно сродни гипнозу. Человек в состоянии гипнотического транса делает то, что ему приказывают, даже если велят убивать совершенно незнакомых людей. Приказы сверху — это настройка; возможность выбора — вне настройки.

В экзистенциальном эмпирическом мире мы все время делаем выбор, поэтому стараемся быть внимательными и действовать осознанно, чтобы наши решения были разумными. Мы не можем винить «реальный» мир, потому что это искусственная модель: если она нас не устраивает, ее надо пересмотреть и усовершенствовать. С точки зрения экзистенциальной психологии, нейрологии и квантовой механики, каждая модель отражает ценности и потребности ее создателя, каждая картина мира остается не более чем интерпретацией, и поэтому не существует «объективного наблюдателя», пассивно наблюдающего за наблюдаемым «из-за стеклянной стены». Короче говоря, традиционный язык с его «внешними явлениями», «внутренними образами» и отделенным от них «сознанием» совершенно не описывает наш опыт, поэтому нам нужен новый, холистический, или синергетический, язык. Необходимость создания нового языка, или «новой парадигмы», признается учеными, работающими в разных областях знания, поскольку становится все более очевидной неэффективность старых моделей.

«Жаргонизмы», или странные новые термины, которые я предлагаю в этой книге вместо старых терминов, неуклюжи и не вполне точны; они должны лишь заставить вас задуматься о необходимости создания нового языка. Новая парадигма еще не родилась; мы видим на горизонте лишь общие ее очертания.

С точки зрения теории восприятия и экзистенциальной психологии, человеческий мозг весьма напоминает уникальный самопрограммирующийся компьютер. Он сам выбирает, как правило, неосознанно и механически, качество сознания, которое будет воспринимать, и туннель реальности для управления поступающими сигналами из воспринимаемого мира. Когда он начинает отдавать себе отчет в таком программировании, его творческие способности становятся поистине изумительными. Д-р Джон Лилли назвал это состояние метапрограммированием.

При метапрограммировании головной мозг намеренно увеличивает количество сознательно воспринимаемых сигналов. Обычно человек смотрит поверхностно, затем смотрит снова и снова. Неинтересные объекты и скучные ситуации трансформируются, ибо они «казались» неинтересными и скучными, пока мозг работал на старых, механических программах. Возникает синергическое единство «наблюдатель — наблюдаемое», когда мозг воспринимает происходящее с удивительной четкостью. Само восприятие превращается в процесс обучения, сравнимый по интенсивности разве что с «учебой» студента в ночь накануне экзамена. Такое состояние включенности сознания, которое мистики называют «пробуждением», кажется мозгу, запрограммированному наблюдать за собственным программированием, вполне нормальным и естественным. Поскольку в экзистенциальном эмпирическом мире мы должны заключать пари и делать выбор, мы все время сознательно «учимся», но не испытываем ни стресса, ни беспокойства.

Похоже, наш мозг лучше всего работает в экстремальных ситуациях. Солдаты, которых награждают за храбрость, часто говорят, что совершенно не помнят, что они делали на поле боя, так как все происходило очень быстро. Но я думаю, каждый из нас припомнит не такие страшные, как война, ситуации, в которых мозг вдруг начинал функционировать с потрясающей быстротой и эффективностью. Вполне вероятно, что наше обычное ощущение «беспомощности» и «неспособности» во многом основано на привычке уходить в «реальную» вселенную, отключась от того, где мы находимся, что делаем и что происходит вокруг нас. В экстремальных ситуациях эта расслабленность, или загипнотизированность, непозволительна: мы должны четко осознавать каждую мельчайшую деталь воспринимаемого мира.

Некоторые люди, к примеру, автогонщики и альпинисты, жаждут экстремальных ситуаций и ощущения смертельной опасности, чтобы снова и снова наслаждаться состоянием высокого быстродействия мозга и высшей степени включенности. Привычка к метапрограммированию, заменяющая старую привычку блуждать по «реальным» вселенным, вызывает такое ощущение «блаженства» все чаще, и человеку начинает казаться, что прежде он вообще не использовал мозг по назначению.

Вот конкретный пример: два человека могут «находиться» в одной и той же экзистенциальной ситуации, но переживать ее в двух разных туннелях реальности. Если они модельные монотеисты или фундаменталисты, то будут считать эти различные туннели реальности «объективными», и пассивно реагировать на ситуацию. Скорее всего, они начнут яростно спорить, чей туннель реальности «реальнее», и человеку, который всегда прав, придется проучить второго человека за «ошибку». Если они находятся в высшем состоянии сознания и с каждой минутой воспринимают все больше сигналов, то, несмотря на различие их туннелей реальности, они будут понимать, что туннель реальности каждого из них — это творение их ума, и поэтому они смогут эффективно общаться и понимать друг друга.

Похоже, награждая нас человеческим мозгом, «Бог», «природа» или «эволюция» забыли приложить к нему руководство по эксплуатации. В результате история человечества стала цепью попыток научиться использовать это удивительное устройство. Узнавая, что использование мозга требует принятия ответственности и включенности, мы получаем не только технологические, но эстетические и «моральные» уроки. Мы понимаем, что эмпирический мир един, и разделение его на такие независимые друг от друга структуры, как «наука», «искусство» или «этика», приносит больше вреда, чем пользы.

Эффективное использование мозга, то есть осознание того, где ты находишься, что делаешь и что происходит вокруг тебя, а также принятие ответственности за собственный выбор развивает «разум» и «творческие способности». И это неудивительно. Какие бы технические определения мы ни давали этим загадочным функциям, они связаны с количеством сознательно воспринимаемых сигналов и скоростью их пересмотра. Когда мы отделены от экзистенциальной реальности какой-то статичной моделью, количество сигналов снижается, мы их не пересматриваем, а значит, умственно и творчески деградируем. Когда у нас есть выбор из множества моделей, и мы делаем его осознанно, количество сознательно воспринимаемых сигналов увеличивается, и мы ведем себя все более «разумно» и «творчески».

Процесс включенности, ответственности и сознательного выбора развивает у нас эстетические и моральные качества. Разделения не существует; восприятие — единый континуум. Материалистическая модель механического сознания описывает некневсе восприятие, отсекая как раз ту его часть, которая делает нас гуманистами. Возможно, поэтому эпоха материализма стала эпохой бесчеловечности, аморальности и безответственности.

Все, что мы видим и ощущаем, не только показывает, кто мы и что мы, но и показывает богатство значений, скрытых в каждой экзистенциальной трансакции. Как сказал Блейк: «Дурак видит дерево совсем не так, как мудрец».

Оглавление