И сказал ей ласковое слово: «Бог с тобою, золотая рыбка! Твоего...

И сказал ей ласковое слово:
«Бог с тобою, золотая рыбка!
Твоего мне откупа не надо;
Ступай себе в синее море,
Гуляй там себе на просторе».

Как же не читать эту сказку детям вслух!..

Кроме как у Пушкина, где ж еще сегодня услышишь, что бывают добрые поступки безо всяких условий - без откупа (по-нынешнему - без отката), просто - ступай (как чудесно это «ступай», обращенное к рыбке!..) да гуляй…

«Не посмел я взять с нее выкуп» - не побоялся, а - не решился: что-то внутри не пустило. То самое, наверно, что в давнее время называли совестью: говорили - «совесть не позволила». И сегодня многим все-таки не позволяет делать плохое.

Это потом старуха принудила старика вернуться к морю и добирать шаг за шагом упущенную выгоду.

И тут уже автор и жалеет старика, и в то же время - по-своему суров к нему за податливость к чужой злой воле.

Потом Чехов изобразит этого старика из пушкинской сказки в своих «Трех сестрах» - он отнесется к Андрею, посадившему на голову сестрам свою жену Наташу, так же жалостливо-пренебрежительно: это безвольный тип русского человека, человек-тряпка, потакающий своим безволием деспотам, губящий тем самым лучшее вокруг себя и себя самого…

(Это только кажется, что быть безвольным - ничего особенного, ни для кого не опасно. Такой человек может оказаться очень даже опасным - и для себя самого, и для других. Почти так же, как такой, кто, наоборот, обладает железной волей, но лишен всякой морали и занят только своей выгодой.)

Но до Чехова, который родится в 1860 году, через двадцать три года после гибели Пушкина, еще далеко. И на другой год после «Сказки о рыбаке и рыбке», в 1834 году, Пушкин пишет «Сказку о золотом петушке» (помните, я упоминала ее в связи с Вашингтоном Ирвингом?)

…Про царя Дадона, который воевал-воевал, сам нападал на соседей,

Но под старость захотел

Отдохнуть от ратных дел

И покой себе устроить;

Тут соседи беспокоить

Стали старого царя,

Страшный вред ему творя.

И тогда он

…с просьбой о помоге

Обратился к мудрецу

Звездочету и скопцу.

И тот сразу разрешил проблему.

Вот мудрец перед Дадоном

Встал и вынул из мешка

Золотого петушка.

«Посади ты эту птицу, -

Молвил он царю, - на спицу…»

И поясняет, что теперь уж никто не нападет на царя внезапно - чуть откуда-нибудь грозит опасность -

«Вмиг тогда мой петушок

Приподымет гребешок,

Закричит и встрепенется,

И в то место обернется».

Понятно, как обрадовался старик.

Царь скопца благодарит,

Горы золота сулит.

«За такое одолженье, -

Говорит он в восхищеньи, -

Волю первую твою

Я исполню, как мою».

Но, оказывается, обещание это не безусловно. А находится в зависимости от того, какова будет эта первая воля, - не разойдется ли решительно с интересами самого царя. И когда царь узнает, что именно просит звездочет-мудрец за то, что дал ему полный покой:

Подари ты мне девицу,

Шамаханскую царицу,

то возмущается, потому что девица (о ней - особая история, берите скорей «Сказку о золотом петушке» и читайте - даже если уже читали раньше: Пушкина надо перечитывать!) как раз ему самому очень понравилась:

Что ты в голову забрал?

Я конечно обещал,

Но всему же есть граница.

И зачем тебе девица?

Полно, знаешь ли, кто я?

Убирайся, цел пока;

Оттащите старика!»

Старичок хотел заспорить,

Но с иным накладно вздорить;

Царь хватил его жезлом…

Ну и так далее. Сам же пережил вздорного старичка не намного - видимо, на несколько минут. Петушок отплатил ему за вероломство - полной мерой. За неисполнение обещанного царь оказывается наказанным еще злее, чем хозяин Балды за жадность и за некоторое прохиндейство. Так «учит» или «не учит» Пушкин? Обратимся еще к прозе - хотя бы к «Станционному смотрителю». 4 Вообще «Повести покойного Ивана Петровича Белкина» - это семейное чтение. Хотя бы одну из них детям лет до двенадцати (а с какого возраста - дело сугубо индивидуальное) надо прочесть дома вслух. Тогда совсем иным будет отношение и к повести, и к Пушкину, и вообще к русской классике. А может быть, и к жизни. «Вышла из-за перегородки девочка лет четырнадцати и побежала в сени. Красота ее меня поразила. „Это твоя дочка?“ - спросил я смотрителя. - «Дочка-с, - отвечал он с видом довольного самолюбия…»» А несколько лет спустя рассказчик, остановившись у того же почтового домика, «не мог надивиться, как три или четыре года могли превратить бодрого мужчину в хилого старика». История бедного Самсона Вырина именно в отрочестве должна войти в сознание - и как мастерски выписанное повествование, и как моральный урок - вплоть до щемящего финала, где мальчик показывает приезжему «груду песку, в которую врыт был черный крест с медным образом», и рассказывает, как приходила сюда барыня. «Она легла здесь и лежала долго». Говорят и пишут об этой небольшой повести вот уже около двух веков, и в каждое время проступают новые оттенки ее смыслов. Сегодня я лично выделила бы такие: вы имеете право устраивать жизнь как вам нравится, выбирать по вкусу друзей, возлюбленных, места для жизни, платья и украшения. Но чтобы быть полноценным человеком, должны помнить о тех, кто слабее, кто одинок, кому больно. Нельзя не задумываться о той боли, которую можем причинить мы - молодые, сильные, идя вперед и вверх; не задумываться над тем, не были ли мы глухи к страданиям того, кто рядом? Для кого в нас именно - смысл и возможная (иногда из-за нас уже утерянная) хотя бы скудная радость жизни? Повесть Пушкина дотягивается до наших дней в первую голову мыслью о родителях, да и о дедушках-бабушках. О тех, которых во все времена многие молодые плохо понимают и, главное, не стараются понять, привычно считая «стариков», «предков» и т. п. отставшими от современных запросов и скучными. (Письма двух чем-то близких отечественных литераторов - Пушкина и Чехова - показывают у обоих естественное сознание долга перед родителями, притом, что обоим были родители достаточно чужды.)

Первый поэт, знавший толк в земных удовольствиях, показывает нам (во всяком случае, тем, кто способен видеть что-то дальше своего носа), что выше всего - человечность и сострадание. Что так называемый маленький человек (с этих повестей и вошел он в русскую литературу - и жил в ней вплоть до советского времени) не менее ценен в моральном смысле, чем большой, сильный и богатый. Он дает нам понять - трудно примирить, согласовать интересы и устремления разных людей - в том числе разных по возрасту, образованию, по доходам и возможностям. Но думать о том, как это сделать, - необходимо. Всегда. Во все времена. И уж во всяком случае - учиться с отроческих лет понимать другого, его чувства - как бы ни были мы погружены в собственные эмоции и заботы. И как бы ни вбили себе в голову в один отнюдь не прекрасный день сомнительный афоризм, издавна не раз мною слышанный: «Я никому ничего не должен!» (Иногда добавлялось: «Был должен - и уже расплатился»). Необходимость видеть вокруг себя кого-то еще, необходимость и уменье сочувствовать - качество, без которого не обойтись в становлении личности. Если только не решили обойтись без самого становления. Так учит все-таки Пушкин или это что-то другое? Он сам об этом сказал, и каждый москвич, равно как и приезжий, может прочитать эти слова на его памятнике: И долго буду тем любезен я народу, Что чувства добрые я лирой пробуждал… «Пробуждал» - не прививал, не воспитывал… Знал, что эти чувства дремлют едва ли не в каждом человеке, - только надо пробудить . И всю жизнь боготворивший Пушкина Михаил Булгаков идет за ним, формируя своего Иешуа, - тот, как многие помнят, верил, что всякий человек по природе своей добр.

Оглавление