• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

"О конечном запустении Златыя Орды; и о царе ея, и о свободе; и о величестве Руския земли, и чести, и в красоте преславного града Москвы".

(Казанский летописец.)

"Смута спит; да проклянет Аллах того, кто ее разбудит!".

(Из преданий о пророке Мухаммеде.)

"Бысть брань и замятия вели" во Орде".

(Никоновская летопись.)

До XIV в. границы Золотой Орды включали в себя не только земли юго-восточной Европы от Днепра на восток, считая Крым и Булгар, но и Среднее и Нижнее Поволжье, Южный Урал, Северный Кавказ до Дербенда, северный Хорезм, и земли в бассейне нижней Сыр-дарьи, и степи, лежавшие на север от Сыр-дарьи и Аральского моря до рек Ишима и Сары-су.

Таким образом до начала XIV в. территория Золотой Орды совпадала с теми землями, которые понимали мусульманские источники под термином "Улус Джучи". Однако с начала XIV в. Улус Джучи распался на два государства Кок-Орду и Ак-Орду, из которых последняя была в вассальной зависимости от первой. В Ак-Орду входили упомянутые выше земли в бассейне южной Сыр-дарьи, а также степи и города на северо-восток от Аральского моря и до рек Ишима и Сары-су. После отделения Ак-Орды термин Золотая Орда применяется главным образом к землям Кок-Орды. В итоге, когда в источнике относительно событий XIV в. говорится об Улусе Джучи, то имеется в виду две орды — Кок-Орда и Ак-Орда. При сопоставлении русских источников с мусульманскими следует помнить, что встречающийся в летописях и других русских памятниках термин "Синяя Орда" не совпадает с именем "Кок-Орда", что в переводе на русский язык и значит "Синяя Орда", а совпадает с термином "Ак-Орда", т. е. "Белая Орда". Выше уже говорилось, что на грани XIII и XIV вв. Улус Джучи распался на Кок-Орду и Ак-Орду, каждая из которых имела свою собственную династию из потомков старшего сына Чингисхана Джучи. С первых лет образования Улуса Джучи и после распада на две указанных орды, согласно персидским авторам XV–XVII вв., Кок-Орда составляла правое крыло (бараун-кар, онкол) Улус-джучиева войска, т. е. поставляла из среды своего кочевого населения все входящие в него тумены,[447] а Ак-Орда составляла левое крыло (джаункар, солкол), т. е. поставляла все тумены левого крыла.[448]

Высшей точкой военного могущества Золотой Орды было время Узбек-хана (1312 — 1342). Его власть была одинаково авторитетна на всех зеадлях его обширных владений. Согласно Ибн-Арабшаху, арабскому историку XV в., караваны из Хорезма проходили на телегах совершенно спокойно, "без страха и опаски", до самого Крыма в течение 3 месяцев. Не было надобности возить с собой ни фуража для лошадей, ни продовольствия для сопровождающих караван людей. Более того, караваны не брали с собой проводников, так как в степях и земледельческих районах было густое кочевое и земледельческое население, у которого можно было все необходимое получить за плату.[449]

С точки зрения человека феодальной эпохи, да еще на мусульманском Востоке, слова Ибн-Арабшаха — лучший показатель могущества власти золотоордынских ханов эпохи Узбека и его непосредственного предшественника Токты.

После смерти Узбек-хана положение дел в Улусе Джучи стало постепенно меняться. Твердый порядок начал подрываться династийными распрями, принявшими характер сложных феодальных смут.

Первые признаки упадка появились уже при Джанибек-хане (1342 — 1357). Восточные источники и русские летописцы несколько идеализируют Джанибек-хана, приписывая ему те же положительные качества, что и Узбеку. Упомянутый выше "Аноним Искен-дера" (Муин-ад-дин Натанзи) особенно подчеркивает его энергичную деятельность по насаждению ислама в Кок-Орде (в Золотой Орде), выразившуюся в постройке медресе и мечетей, в привлечении богословов, в поощрении наук (надо понимать главным образом богословские), в насаждении культурных обычаев и нравов.[450]

Неизвестный автор "Истории Шейх-Увейса", эмира из династии Джалаиридов,[451] явно симпатизирующий самостоятельности иранских владений и их сопротивлению посягательствам Улуса Джучи. писал о Джанибеке: "Государство [его] процвело и могущество его увеличилось, но он (Джанибек, — А. Я.) позарился на Иран…".[452]

Джанибек-хан продолжал традиции своих предшественников золотоордынских ханов — по отношению к Азербайджану.[453] Как и Узбек-хан, Джанибек стремился присоединить последний к своим владениям. Сделать это было нетрудно, ибо после смерти хулагида Абу Сайда в 1335 г. государство Хулагидов распалось. Азербайджан захватили Чобаниды, династия тюрко-монгольского происхождения. Брат основателя династии эмира Хасанка, эмир Ашреф — или, как его еще называли, Мелик Ашреф (1344 — 1356), — установил в Азербайджане твердую, но вместе с тем грабительско-тираническую власть. Недовольство в Азербайджане охватило не только народные массы, но и круги азербайджанской землевладельческой знати и купечества. По словам автора "Истории Щейх-Увейса", многие ходжи (в данном случае купцы) "Тебриза, Серахса, Ардебиля, Байлекана, Берда и Нахичевана"[454] явились к Джанибек-хану и просили его взять власть в Азербайджане в свои руки.

Невидимому, Джанибек-хан имел в Азербайджане немалое количество преданных себе людей, которые вели пропаганду джучидских интересов. Особенно энергично поддерживали его представители улемов — шейхи, казии и другие. Характерно, что известный казн Мухьи-ад-дин Бердаи в результате притеснений Мелик Ашрефа уехал в Сарай Берке и в одной из своих проповедей стал призывать Джанибек-хана организовать поход на Тебриз.[455]

Персидские историки, начиная с упомянутого выше Зейн-ад-дина, подробно рассказывают о походе Джанйбек-хана, который и завершился разгромом войска Мелик Ашрефа в районе Уджанского гурука[456] (заповедное пастбище). Произошло это в 758 г. х. (= 1357).[457] На некоторое — правда, очень короткое время Азербайджан был присоединен к Улусу Джучи. Внешнее выражение этого факта мы видим в том, что Джанибек-хан начал чеканить свои монеты также и в Тебризе — главном городе Азербайджана. При Узбек-хане (1312 — 1342) монеты в Золотой Орде чеканились "в Сарае, Булгаре, Мокше, Крыме, Азове и Хорезме".[458] При Джанибек-хане к этим монетным дворам присоединились как места чекана в самой Золотой Орде Гюлистан и новый Гюлистан, а за пределами прежних границ — Тебриз. Однако монеты Джанибек-хана тебризского чекана весьма редки и относятся все только к 757 г. х. (= 1356). По-видимому, в дальнейшем Джучиды в Тебризе не чеканили, так как от Бердибека, который вступил на престол уже в 758 г. х. (= 1357), монет с его именем, чеканенных в Тебризе, мы не встречаем. По сравнению с известиями средневековых восточных историков монеты являются более надежным источником, так как носят документальный характер. Самый факт чекана Джанибек-ханом в Тебризе монеты в 757 г. х. говорит, что этой дате мы должны больше доверять, чем той, которую приводят восточные историки (758 г. х.) в качестве даты завоевания Джанибеком Азербайджана. Известно, что Джанибек недолго задержался в покоренном Азербайджане, дела тянули его домой, и он, оставив сына Бердибека своим заместителем во дворце Ольджай Хатун[459] в Тебризе, отправился в Сарай.

В течение почти целого века ханы Золотой Орды добивались включения Азербайджана в состав своего государства. Азербайджан, особенно северный (ныне Советский Азербайджан), привлекал к себе не только замечательными пастбищами, летними и зимними (Карабаг и My ганские степи), но и своими богатыми городами и селениями, где процветала ткацкая ремесленная промышленность по выделке шерстяных и шелковых тканей, включая сюда и ковры. Золотоордынские ханы делали все, чтобы заставить Хулагидов уступить им Азербайджан, — приводили различные аргументы, в том числе напоминали, что им за участие в походе Хулагу-хана в 1256 г. Полагался по соглашению Арран, т. е. северный Азербайджан, ходили походами — не всегда, правда, удачными, однако до Джани-бека захватить Азербайджан не могли. Казалось, что наступил наконец период высшего могущества Золотой Орды: территория ее значительно увеличилась, особенно же выросли ее материальные ресурсы-. Однако действительность не оправдала этих естественных надежд и ожиданий. Золотая Орда была не на подъеме, а на грани упадка и феодального распада. Уже давно в недрах феодального общества и Улуса Джучи протекал незримый процесс нарастания феодализирующих, центробежных сил. Собственно говоря, он начался еще во второй половине XIII в. и по сути дела никогда не прекращался. Вспомним Ногая, который во времена ханов Тулабуги (1287 — 1290) и Токты (1290 — 1312) играл роль всесильного временщика, фактического вершителя всех дел в Золотой Орде вплоть до своего поражения и смерти в 1300 г. Только после этого хану Токте удалось временно установить в стране порядок. Характерно, что его преемник Узбек, с именем которого связано представление о могуществе золотоордынской власти, взошел на трон в результате дворцовых смут и кровавого террора. Арабские и персидские историки единогласно — правда, с разными деталями — рассказывают о захвате им ханской власти. Узбек был не сыном Токты, а его племянником и прав на престол не имел. Опираясь на поддержку влиятельного эмира Кутлуг-Тимура, Узбек убил, по словам "Истории Шейх-Увейса", сына Токты Ильбасмыша,[460] которого, старший эмир: прочил в ханы. Чтобы упрочить свое положение и избавиться от врагов, он решился на убийство целого ряда царевичей и влиятельных эмиров, близких к Токте и сочувствовавших убитому царевичу. Немалую роль сыграла здесь и борьба придворных партий вокруг исламизации Золотой Орды. Кутлуг-Тимур, оказывая поддержку Узбеку, требовал от последнего решительного поворота в сторону принятия ислама и крутых мер по адресу противников, которые были еще очень сильны.[461] Так или иначе, но Узбек-хан пришел к власти лишь после упорной и кровавой борьбы в среде феодальной придворной знати. Вышеприведенные примеры частых неурядиц при дворе и среди полукочевой и оседлой знати в периоды наибольшего могущества Золотой Орды явно указывают на глубокие противоречия в среде золотоордынского государства и общества. Золотоордынская власть держалась по существу на одном только насилии. Ее территории были целиком населены покоренными народами, в культурном отношении стоящими неизмеримо выше завоевателей-татар (монголов). Жители Хорезма, Крыма, Булгара, северного Кавказа — земледельцы и горожане — имели свое культурное прошлое, свою богатую экономическую и культурную базу. Под властью золотоордынских ханов они продолжали развиваться, но лишены были не только своих местных династий, но и права распоряжаться своей личностью, своим имуществом и особенно произведениями своего труда. Ни земледельцы, ни ремесленники, ни ученые не могли быть уверены, что их куда-нибудь не перешлют и не заберут у них имущества сверх положенных тяжелых налогов и повинностей. Нечего и говорить, что в этой среде власть Золотой Орды ощущалась всегда как насилие и пользовалась всеобщей ненавистью; исключения встречались, главным образом, среди землевладельческой знати и богатых купцов-уртаков, многие из которых были связаны торговыми интересами с ханским двором, поскольку сами ханы и царевичи участвовали своими вкладами в операциях караванной торговли. Наряду с оседлыми, земледельческими областями Улус Джучи включая в себя огромные степи, где жило большое количество кочевников — тюрков, отюреченных монголов и монголов.[462]

Численно кочевая часть Улуса Джучи, быть может, и не преобладала над оседлой, однако в области политической она играла первенствующую роль. Хозяевами государства были представители ее знати — ее эмиры, беги, нойоны,[463] стоящие во главе отдельных кочевых племен, возглавляющие в качестве тысячников и темников, а то и более крупных войсковых начальников, отдельные части золотоордынского войска (центр и крылья). Одни из них жили при ханском дворе, начальствовали над отдельными отрядами его войска, руководили отдельными ведомствами несложного центрального управления, другие были наместниками в Болгарах, Крыму, Хорезме и иных областях государства, третьи жили в степи, в качестве глав отдельных племен, — кунгратов, мангытов и т. д. Всех их объединяло одно — они были феодалами кочевого или полукочевого и полуоседлого характера, все были капризны, своевольны, стремились в своем кругу быть максимально самостоятельными и иногда даже независимыми, при слабых ханах подымали голову, вели интриги, создавали склоки, устраивали (при подходящей обстановке, конечно) дворцовые перевороты и т. д.

В их среде, несмотря на такие общие им всем черты, были существенные разногласия, прежде всего по вопросу об отношении к городам и земледельческим культурным районам. Одни из них были связаны с ними личной собственностью, участием в их жизни, почему и склонны были идти на принятие ислама; другие, напротив того, считали за лучшее знать только-одну кочевую скотоводческую жизнь и пользоваться данями и налогами с покоренных оседлых областей. Эти разногласия невольно переносились в придворную обстановку и отражались в политической жизни иногда очень резкими столкновениями.

Из всего вышеизложенного ясно, что порядок и покой, о котором упоминает Ибн-Арабшах, были по существу только наружным и притом временным явлением. Нужны были лишь незначительные удары, а то и толчки, чтобы все намеченные противоречия пришли в движение и в Золотой Орде наступили смуты. Последним годом твердой власти и покоя в Золотой Орде и надлежит считать 1356 г., когда Джанибек-хан захватил Азербайджан и его столицу Тебриз.

Вернемся к изложению событий этого времени. Выше говорилось, что Джанибек-хан передал своему сыну Бердибеку наместничество в Азербайджане, а сам направился домой в свою столицу. По дороге он захворал и, не доехав, умер. Большинство источников — мусульманских и русских — считают, что он был убит по инициативе своего сына Бердибека, и только некоторые рассказывают о его смерти в результате болезни. Наиболее подробный рассказ о смерти Джанибек-хана приведен у "Анонима Искендера" (Муин-ад-дин Натанзи). Когда, согласно рассказу последнего, определилось, что Джанибек очень серьезно болен, Тоглу-бай, один из главных его эмиров, написал письмо Бердибеку в Тебриз, прося его скорее приехать, чтобы в случае смерти хана царство досталось ему. Бердибек жаждал власти и тотчас же выехал, не получив на то разрешения отца.

Когда уже где-то за Дербендом, на пути в Сарай Берке, Бердибек явился в ставку отца, последнему стало лучше. Кто-то из доверенных хану людей сообщил ему о прибытии сына. Джанибек заволновался и решил посоветоваться с упомянутым выше Тоглу-баем, не подозревая, что он-то и есть виновник появления Бердибека. Тоглу-бай испугался ответственности, под предлогом расследования дела вышел из ханской палатки и через некоторое время вернулся с несколькими людьми к хану и убил его в ставке на ковре. Тотчас был введен Бердибек, и здесь же началось приведение к присяге находившихся в ставке эмиров. Всех, кто отказывался присягнуть Бердибеку, тут же на ковре и убивали.[464]

Интересный рассказ сохранился в русской летописи. Патриаршая, или Никоновская, летопись под 6865 г. (1357) рассказывает: "Того же лета замятия во Орде не престааше, но паче возвизашеся". Далее говорится, что у Джанибека был темник Товлубий, т. е. упомянутый выше Тоглу-бай (Тоглу-бий). Он был умен, хитер и влиятелен. Желая играть первую роль в Золотой Орде, он начал "шептати цареву сыну Чянибекову Бердибеку, хваля его к вознося, глаголя: "яко время ти есть седети на царстве, а отцу твоему уже время снити с царствиа"". Товлубий уговорил Бердибека убить отца. Заговорщики привлекли на свою сторону "многих князей ординьских", обещая им разные выгоды. Когда все было подготовлено, они вошли к Джанибеку и удавили его.[465] После этого "Бердибек по нем сяде на царстве, и уби братов своих 12; окаанным князем, и учителем своим и доброхотом Товлубием наставляем отца своего уби и братью свою поби…".

Убийство Джанибек-хана имело огромные последствия в дальнейшей жизни Улуса Джучи. Кандидатура Бердибека, как видно из обстоятельств вступления его на престол, была поддержана далеко не всеми близкими ко двору эмирами. Главные феодальные силы с какой-то исключительной быстротой пришли в движение. В Золотой Орде началась междоусобица, а вместе с ней и распад совсем недавно, казалось, такого прочного государства. Недовольство Бердибеком в среде поенной золотоордынской знати было очень велико, и он был убит Кульной — одним из претендентов на ханский престол. Письменные источники[466] говорят, что Бердибек процарствовал всего лишь три года, хотя этому и противоречат данные нумизматики. Принято считать царствование Бердибека с 1357 по 1359 г.

Однако в составе Тетюшского клада имеются монеты Бердибека и более позднего чекана — одна, битая в Гюлистане в 761 г. х. (23 XI 1359 — 11 XI 1360) и другая в Нов. Сарае в 762 г. х. (= 11 XI 1360 — 31 X 1361).[467] Таким образом мы до некоторой степени[468] имеем право передвинуть царствование Бердибека на два года и получим 1357 — 1361 гг. Чтобы представить себе характер этого царствования, следует только вспомнить слова П. Савельева, согласно которым в 762 г. х. мы "встречаем одно за другим имена пяти ханов, выбитые на монетах в одном и том же городе, именно Бердибека, Хызра, Тимур-Ходжи, Ордумелика и Кильдибека".[469] С данными монет трудно согласовать известия письменных источников, из которых следует, что Бердибек был убит его братом и соперником Кульной, монеты которого имеются только от двух годов — 760 и 761 гг. х. В 762 г. х. Кульна уже не чеканил, так как был убит Наврузом, также своим братом. Впрочем подобное противоречие может быть устранено, если найдутся монеты с именем Кульны чекана 762 г. х.

Убийство Кульны только усилило междоусобную борьбу: в Золотой Орде. В течение двадцати лет — с 1360 по 1380 г., т. е. по год прихода к власти в Золотой орде Тохтамыша, там перебывало более 25 борющихся между собой ханов. Имена этих ханов известны нам из мусульманских источников и русских летописей, но главным образом из монет, ибо каждый из таких ханов, а то и просто претендентов чеканил монеты со своим именем, даже в тех случаях, когда территория, которой он владел, была весьма малой частью Улуса Джучи.

Весьма характерно, что русские летописи отражают с боль-шей полнотой, чем мусульманские хроники, события этого двадцатилетия в Золотой Орде.

Нам не известно, кем был выставлен Кульна. Русская летопись, в которой он известен под именем Кульпа, утверждает, что он убил Бердибека и захватил, опираясь на своих сторонников, власть в свои руки. Из самого факта чекана монет с его именем в Гюлистане, Новом Сарае, т. е. Сарае Берке, Азаке[470] и Хорезме в 760 — 761 гг. х. видно, что он, хотя и короткое время, владел огромной частью Золотой Орды. Вместе с тем то обстоятельство, что в те же годы- 760 (=1358 — 1359) и 761 (= 1359), в тех же местах — Азаке, Гюлистане и Новом Сарае — чеканил монеты со своим именем Науруз, известный в русской летописи в транскрипции Наврус, указывает, что власть Кульны была очень непрочной и что Науруз отнимал у него одну область за другой. О Наурузе в мусульманских источниках известно очень немногое. Низам-ад-дин Шами, перечисляя ханов Дешт-и-Кыпчак, помещает Науруза после Кильдибека, но перед Черкесом,[471] не сообщая о нем никаких других сведений. Шереф-ад-дин Али Иезди и автор "Родословия тюрков" в своем более полном списке ханов также помещают Науруза между Кильдибеком и Черкесом.[472]

В 1361 г. Науруз был убит. Об обстоятельствах его смерти, так же как и о царствовании его убийцы, наиболее подробный рассказ имеется, с одной стороны, в русской летописи и у "Ано-нима Искендера" (Муин-ад-дин Натанзи), с другой — по словам автора Никоновской летописи, "Того же лета [в 6868 = = 1360 — 1361] прииде с Востока некий Заяицкий царь Хидырь на царство Воложское ратью, и бысть лесть во князех Ординь-ских Воложьского царства; а начаша тайно ссылатися с Хиды-рем, царем Заяитцким, лукавьствующе на Воложьского своего царя Науруса".[473]

В результате этих тайных переговоров Науруз был выдан Кидырю, который убил его и его жену, ханшу Тайдулу, а вместе с ними и тех золотоордынских "князей", которые были верны Наурузу. Смутное время в Орде оказалось весьма выгодным для Руси. Соперничающие ханы сами стали нуждаться в поддержке русских и литовских князей, вследствие чего среди татарских претендентов появились разные группы, искавшие связей то с Москвой, то с суздальскими князьями, а то с Литвой.

Такова была, согласно русской летописи, обстановка прихода к власти нового сарайского хана Кидыря. Произошло это в 1360 — 1361 гг. Посмотрим, что рассказывают об этом мусульманские источники. У "Анонима Искендера" мы узнаем, что Хызр (Кидырь) был царевичем (огланом) из Ак-Орды, сыном Сасы-Буки, ак-ордынского хана. В годы, когда происходили все эти смуты, в Ак-Орде ханом был Чимтай, правивший в течение 17 лет. В начале 60-х годов эмиры Кок-Орды (Золотой Орды) предложили ему занять сарайский престол, однако он предложения не принял и послал вместо себя своего брата Орду-Шейха. Поездка была для него роковой, так как он вскоре был там убит. Тогда-то на политической арене и появился Хызр (Кидыръ). Подробностей вступления на престол Хызра у "Анонима Искендера" не имеется, так что летописный рассказ об этом является единственным известием. Согласно "Анониму Искендера", Хызр правил только один год,[474] причем самый год не указан. Русская летопись ошибочно отметила 6868 г. (= 1360 — 1361) как год вступления на престол Кидыря (Хызра). Интересно, что монеты с именем Хызра чеканены в 760 (== 1358 — 1359), 761 (== 1359 — 1360) и 762 (= 1360 — 1361) гг. х.,[475] что дает право передвинуть вступление этого хана на престол более чем на год раньше. Впрочем, Хызр мог в качестве соперничающего с Наурузом хана начать чеканку монет еще до убийства последнего. Чеканил свои монеты Хызр в Гюлистане, Белад Гюлистане, Новом Сарае, Хорезме и Азаке, что указывает на значительную по размерам территорию, на которой он осуществлял свою ханскую власть.

Хызр, невидимому, стремился создать в орде твердый порядок, энергично вмешивался в дела Руси, послал туда трех послов и вызвал к себе великого московского князя Димитрия Ивановича, впоследствии получившего прозвище Донского. Тогда же в Орде побывали и другие русские князья великий князь Андрей Константинович Суздальский из Владимира, его брат из Нижнего Новгорода, а также князь Константин Ростовский и князь Михаиле Ярославский. Хызру (Кидырю) не удалось, однако, пресечь смуту и создать необходимый порядок в государстве, так как он пал вместе с своим младшим сыном жертвой заговора, организованного Темир-Хозей, т. е. Тимур-Ходжей, старшим сыном Хызра.[476] Царствовал Тимур-Ходжа всего 5 недель,[477] монеты чеканил в Новом Сарае в 762 г. х. (= 1360 — 1361).

Золотоордынская междоусобица достигла в это время своего апогея. Наряду с претендентами из дома Чингисидов появляется претендент на власть из среды военной монгольской аристократии. Таким лицом и был известный золотоордынский эмир Мамай. По словам Ибн-Халдуна, Мамай играл в Золотой Орде при Бердибеке большую роль, управлял всеми его делами и был женат на его дочери.[478] Восточные историки сохранили о Мамае очень мало сведений., и основным источником по истории Золотой Орды в 60 — е годы XIV в. является русская летопись и данные нумизматики. Никоновская летопись красочно рисует обстоятельства прихода к власти последнего. Темир-Хозя (Тимур-Ходжа) с первых же дней царствования вызвал враждебное к себе отношение со стороны многих золотоордынских эмиров.

"Того же лета, — рассказывает летописец, — князь Ординский темник Мамай воздвиже ненависть на царя своего и бысть силен зело". Восстав против ханской власти, Мамай объявил ханом Авдулу (Абдаллаха) из потомков Узбек-хана и, действуя от его имени, начал решительное наступление на Тимур-Ходжу. По словам летописца, в это время "бысть брань и замятия велиа во Орде".

Один из соперничавших ханов, Тимур-Ходжа, скрываясь от Мамая, убежал за Волгу и был убит. Хозяином положения в Орде стал Мамай, который, не будучи чингисидом, не мог принять ханского титула и удовлетворился фактической властью, а для декорации завел себе в лице упомянутого Авдула (Абдаллаха) подставного хана. Согласно Никоновской летописи, произошло это в 1362 г.[479] При Мамае монеты чеканились с самого начала от имени Абдаллаха. До нашего времени первая бесспорная монета с именем Абдаллаха дошла с датой 764 г. х. (= 21 XI 1362 — 10 X 1363), что подтверждает сведения летописи.[480] Большая часть монет с именем Абдаллаха чеканилась в Орде, т. е. в походной ставке хана. Это объясняется тем, что городские центры Поволжья, особенно Сарай Берке, только на короткий срок принадлежали Абдаллаху и еро покровителю темнику Мамаю. Кроме Орды монеты Абдаллаха чеканились в Азаке, Новом Сарае и Янгишехре (Новом городе) в Хорезме.

Мамаю долго пришлось вести борьбу в Золотой Орде за единство власти. Одно время у Мамая с Абдаллахом был сильный соперник в лице Кильдибека, о котором упоминает летопись[481] и монеты с именем которого дошли до нас. Монеты эти чеканены в 762 (= 1360 — 1361) и 763 (= 1361 — 1362)гг. х.

Уже эти даты указывают, что Кильдибек начал чеканить почти на год раньше Абдаллаха, во всяком случае раныдег чем Мамай захватил фактическую власть на большей части территории Золотой Орды. Следовательно одно время Кильдибек был соперником Хызра и Темир-Ходжи, от которых сохранились монеты, битые в 762 г. х. (== 1360 — 1361). Судя но летописным и монетным данным, Кильдибек был убит в 1362 г. Рогожский летописец рассказывает об обстоятельствах смерти последнего следующее: "В Орде тако бысть замятия, Хидырев сын Мурут на единой стороне Волги, а на другой Кильдибек и межи их бысть сеча и Кильдибека убили".[482]

Таким образом у Мамая и Абдаллаха в том же году появился новый соперник в лице упомянугого Мурута, или — как его именует Никоновская летопись — Амурата Хидырева брата царева,[483] захватившего столицу Золотой Орды — Сарай. Углубившаяся смута росла вместе с тем вширь, что и отмечено летописцем под тем же 1362 г. От Золотоордынского государства начали отпадать целые области. "Булат Темирь, князь ордынский, Болгары взял, и все грады на Волзе и улусы поймал и отня весь Воложский путь".

Отпадение Болгар, вместе с захватом в руки Булат-Темира (Пулад Темира) волжского торгового и военного пути, нанес, конечно, тяжелый удар единству Золотой Орды. Вслед за этим другой князь ордынский "Тогай, иже от Бездежа, той убо Наручад и всю ту страну взял и там о себе пребываше".[484] Под наручадской землей надо понимать область, лежавшую на реке Мокше[485] и населенную мордвой.

На Руси зорко следили за золотоордынскими делами. Летописец красочно описывает двоевластие, которое имело место, судя по монетам, с 762 (= 1360 — 1361) по 764 (= 1362 — 1363) г. х. включительно. "Бысть в та времена на Волжском царстве два царя: Авдула царь Мамаевы Орды, его же князь Мамай темник устроил в своей Орде царя, а другой царь Амурат с Саранскими князи. И тако те два царя и те две Орде, мал мир имеюще, межю собой во враждах и бранех".[486] Амурат, или Мурид, как он значится на монетах, чеканил от своего имени в Белад Гюлистане, Новом Сарае и Белад Гюлистане присарайском".[487] Как видно из его сношений с русскими князьями, он одно время представлял собою значительную реальную силу, с которой нельзя было не считаться. Однако двумя ханами — Муридом и Абдаллахом — борьба за ханскую власть в это время не ограничивалась. В Новом Сарае одно время, в 764 г. х. (= 1362 — 1363), чеканил монету Мир Пулад, из чего следует, что столичный город Сарай (Сарай Берке = = Новый Сарай) был на некоторое время отнят у Мурида. По-видимому борьба за столицу шла все время интенсивно, причем не всегда победа была на стороне саранских ханов, как это видно из того факта, что Абдаллаху удалось в том же 764 г. х. чеканить свои монеты в Новом Сарае. Сарай Берке явно переходил из рук в руки. Характерно, что монет с именем Абдаллаха, чеканенных в Новом Сарае после 764 г. х., не имеется. Последние монеты Абдаллаха помечены 771 г. х. (= 1369 — 1370). Таким образом после 764 г. х. Абдаллах (или, что то же, Мамай) Сараем Берке не владел.

Русские летописи не рассказывают, когда и как Амурат (Мурид) умер. У "Анонима Искендера" имеются сведения, что Мурид был сыном упомянутого выше Орда-Шейха, из ак-ор-дынской ветви Джучидов. Автор "Анонима Искандера" не дает сведений о годах его царствования в Сарае Берке, а только замечает, что царствовал он три года. Это вполне совпадает с монетными данными, ибо Мурид чеканил в. 762 — 764 гг. х. Как и большинство золотоордынских ханов периода смуты, погиб он от руки убийцы. Мурида убил его главный эмир Ильяс сын упоминаемого русской летописью Могул-Буки.[488] По словам того же автора, саранский престол был тогда же захвачен Азиз-ханом, сыном Тимур-Ходжи,[489] внуком Орда-Шейха. Царствовал он в качестве соперника Абдаллаха также три года.[490] Монетные материалы вносят некоторые поправки в сообщения "Анонима Искендера". Азиз-хан царствовал хотя и три года, однако не с 764 (= 1362 — 1363), а с 766 по 768 г. х. (= 1364 — 1367).[491] Таким образом Азиз-хан вступил в Сарай не сразу, а с некоторым перерывом. Во всяком случае в 765 г. х. (= 1363 — 1364) его там не было, если только действительно в этом году он не чеканил своих монет в Новом Сарае, — ведь они могли до нас не дойти. Азиз-хан чеканил свои монеты в тех же пунктах, что и Мурид, — в Гюлистане, Белад Гюлистане, Новом Сарае и Сарае.[492]

У Мамая и его подставного хана — Абдаллаха все время были соперники. После смерти Азиз-хана[493] в Золотой Орде, кроме Абдаллаха, монеты чеканил в течение 767 — 768 гг. х. (= 1365 — 1367) Джанибек II.[494] Ни на одной из дошедших до нас 29 его монет не указано места чекана, что одно уже подчеркивает не очень прочное положение его в Орде. Характерно, что имеется несколько монет упомянутого выше Пулад-Темира (Тимура), захватившего еще в 1362 г. Болгары. В 768 г. х. (= 1366 — 1367) он чеканил монету с упоминанием Джанибек-хана,[495] однако без указания места чекана. Сам по себе этот факт весьма примечателен, так как он указывает, что Пулад-Темир признавал над собой верховную власть сарайского хана, каким и был — если не фактически, то по крайней мере номинально — Джанибек II. Как не велика была "замятия" в Орде, все же Мамай с своим подставным ханом Абдаллахом в конце 60-х годов XIV в. явно брали верх. Нам не известны обстоятельства, при которых сошел с политической сцены Абдаллах, умер ли он естественной смертью или был убит. Знаем только, что монеты с его именем перестали чеканиться в 771 г. х. (= 1369 — 1370).

Никоновская летопись под 6878 (1370) г. отмечает, что "Князь Мамай Ордынский у себя в Орде посадил царя другого Мамат Салтана".[496]

Рогожский летописец, лежащий в основе Никоновской летописи, рассказывает об этом событии почти в тех же выражениях и приводит ту же дату его вступления — 6878 (1370) г.[497] И действительно первая монета с именем второго подставного хана чеканена в Орде в 771 г. х. (= 1369 — 1370). Имя второго подставного хана, назначенного Мамаем, читается на одних монетах как Гияс-ад-дин Мухаммед-хан, на других — Мухаммед-хан, на третьих — Гияс-ад-дин Булак-хан, а то и просто — Булак-хан. Монеты свои он чеканил в Орде, Хаджи Тархане (Астрахани), Новом Маджаре и Новом Крыме. Ни одной монеты, чеканенной в Н. Сарае или Гюлистане, мы не находим. Последнее обстоятельство определенно указывает, что Мамай, несмотря на свои успехи, не смог до конца власти, своей прочно захватить столицу государства Сарай Берке.[498] Просматривая список соперничающих в Поволжье золотоордынских ханов, нельзя не обратить внимания на то, что большинство их было родом из Ак-Орды, из ак-ордынской ветви Джучидов. Такевы, во всяком случае, действовавшие в 60-х годах ханы Хызр (Кидырь), Темир-Ходжа, Мурид (Амурат) и Азиз-хан (Азис-хан). Все они выходцы с Востока, из Ак-Орды, из левого крыла войска Улуса Джучи. Уже это одно-обстоятельство показывает, насколько большой интерес проявляли ак-ордынский двор и ак-ордынская знать к судьбам Золотой Орды. В 70-х годах этот интерес — и связанная с ним активность — Ак-Орды к делам Золотой Орды еще более возрастает.

Выше уже отмечалось, что на Руси зорко следили за "за-мятнею" (смутой) в Золотой Орде. Наиболее дальновидные князья прекрасно понимали, что там происходит ослабление татарской власти, которое необходимо использовать в целях если не полного освобождения, то облегчения тягот татарского-ига. Внимательно вчитываясь в летописи, глаз исследователя сквозь гущу всяких мелких феодальных неурядиц, столкновений может усмотреть здоровый процесс объединения, который, под давлением железной логики борьбы с татарским гнетом и под руководством энергичного московского князя Димитрия Ивановича с каждым годом ускорялся.

Феодальная раздробленная Русь в 60 — 70-х годах XIV в. нашла в себе все необходимое, чтобы грабительской политике Золотой Орды противопоставить процесс объединения русских княжеств в единое централизованное государство и тем нанести сильный удар еще мощной золотоордынской власти. Русская летопись сохранила ряд интересных фактов, проливающих свет на все этапы этого прогрессивного общественного и государственного процесса. Огромную роль здесь сыграл Димитрий, Иванович, прозванный впоследствии Донским.

На московский престол вступил он в 1362 г., имея всего 11 лет. Казалось, малолетство Димитрия может привести к срыву дела его деда и отца по укреплению Московского княжества. Жизнь показала обратное: опираясь на накопленную его предшественниками силу, а также имея хороших руководителей, Димитрий Иванович сумел найти наиболее полезный, курс не только для Московского княжества, но и "всея Руси" Москва была хорошо осведомлена в золотоордынских делах, прекрасно знала о всех происходящих в Сарае переменах, о непрочности каждого нового хана, которые менялись быстро, а если и удерживались на некоторое время, то получали сейчас же энергичного соперника. Чтобы вести борьбу с татарами, необходимо было упрочить свое положение на Руси, стать центром, который консолидирует вокруг себя все необходимые силы и средства. У Москвы было три основных задачи: 1) вернуть себе великое княжество Владимирское, отданное сарайским ханом Муридом (Амуратом) Димитрию Константиновичу Суздальскому в целях ослабления Москвы, а также целиком подчинить себе Нижний Новгород, владение которым открывало волжский путь, имеющий важное не только торговое, но и военное значение в борьбе с Золотой Ордой; 2) подчинить себе Тверское княжество и этим самым увеличить ресурсы Москвы в борьбе с татарами; 3) подчинить себе Рязанское княжество в тех же целях. Все эти три задачи и сводились к одной консолидации сил русских феодальных княжеств вокруг Москвы для борьбы с татарами. Димитрию Ивановичу, сначала руководимому, а потом и самостоятельно действующему, приходилось в своих сношениях с Золотой Ордой ловко лавировать, используя всякую ситуацию для усиления Московского княжества. Приведем несколько примеров. Выше уже указывалось, что Мамай со своим подставным ханом Абдаллахом оторвал от Золотой Орды огромные территории, лежащие на запад от нижней Волги. На севере сфера его фактической власти доходила до границ Рязанского княжества, что ставило его князя в явно зависимое от Мамая положение. На юге Мамай в 70-х годах владел Крымом, богатые ресурсы которого он сумел хорошо использовать для укрепления своей власти.[499]

Смуты к Орде благоприятно сказались не только на Руси, но и в Литве. Литовский князь Ольгерд (1341 — 1377) сумел использовать ослабление татар и в 1362 г. отправился в поход в сторону Буга. Здесь при Синих Водах (ныне речка Синюха, впадающая в Буг) татары были разбиты. Это было сводное войско под командой известного крымского бега Кутлуг-бега, Хаджи-бега и бега из Добруджи с христианским именем Димитрия. В результате этой победы к литовцам отошла огромная область — Подолия, где в течение долгого времени власть была в руках феодального дома Корятовичей. Захват Подолии весьма содействовал росту литовского могущества во второй половине XIV в. После 1365 г. Ольгерду удалось захватить у татар и Киев, что делало его одним из наиболее авторитетных князей в Восточной Европе.

Однако успехи Ольгерда в борьбе с татарами не подымали его над местными литовскими интересами и не привели к союзу с Москвой и Димитрием Ивановичем. Напротив того — известно, что Ольгерд не гнушался союзом с Мамаем, чтобы ослабить Московское великое княжество. Вернемся однако к ордынским делам.

В руках у Мурида (Амурата), соперника Мамая и Абдал-лаха, находились земли и города по Волге, особенно по левому ее берегу, следовательно и обе столицы — Сарай Берке и Сарай Бату, а также степи на восток от Волги. Северный Хорезм с городом Ургенчем при хане Муриде совсем оторвался от Золотой Орды и под властью местной династии Суфи из племени кунгратов вел независимую политику и чеканил свою монету.[500]

Если принять во внимание, что Болгары и Наручаты (область на реке Мокше) также стали фактически независимы, а кроме того соперник Мамая и Мурида Кильдибек чеканил свои монеты в Новом Сарае в 762 — 763 гг. х. (= 1360 — 1362), то станет ясным, что хан, сидевший в Сарае, не мог иметь в Москве особого авторитета. Вот почему Димитрий Иванович, пользуясь поддержкой Мамая, предъявляет права на великое княжество Владимирское. С своей стороны, дабы ослабить Димитрия, соперник Абдаллаха Мурид (Амурат) подтверждает права на Владимирское княжество Димитрия Константиновича Суздальского. Силы у двух Димитриев были неравные, и молодой московекий князь не только сумел заставить Димитрия Константиновича передать ему Владимир, но и убедил его отказаться от? покровительства Мурида, а вместе с ним временно признать сюзеренитет Мамая. В виде компенсации Димитрий Иванович передал суздальскому князю Нижний Новгород, который они вместе захватили у князя Бориса Константиновича. Первая задача была таким образом Димитрием решена.

Один из последних исследователей вопроса о Руси и монголах, А. Н. Насонов, заметил: "Первые же шаги к сплочению Руси вокруг Москвы ознаменовались открытым сопротивлением нашествию татар".[501] Действительно, когда упомянутый выше Пулад-Темир. захвативший Болгары, напал на земли Нижегородского княжества, он встретил решительный отпор и вынужден был бежать в Орду, где и был убит Азиз-ханом,[502] невидимому, в том же 768 г. х. (= 1366 — 1367). Характерно, что после 768 г. х. не имеется монет ни с именем Азиз-хана, ни с именем Пулад-Темира. Добрые отношения между Мамаем и Москвой не могли быть длительными, так как обе стороны относились весьма подозрительно друг к другу. Мамай явно боялся роста силы и влияния московского князя, в свою очередь Димитрий Иванович понимал, что наиболее опасный враг для дела освобождения Руси от власти татар — Мамай, так как фактически в его руках была сосредоточена наибольшая власть в Золотой Орде, хотя, как мы увидим ниже, в 70-х годах смута в Орде не прекратилась, а даже усилилась. Как и следовало ожидать, московский князь в своей политике объединения Руси встретил энергичное сопротивление со стороны Мамая, который всячески воздействовал на тверского и рязанского князей, поддерживая их эгоистичную и сепаратистскую политику, столь характерную в условиях феодальных отношений той эпохи. Ни князь Михаил Александрович Тверской, ни рязанский князь Олег не могли подняться над узкими феодальными интересами до уровня московской государственной мысли, носителем которой оказался Димитрий Иванович. В русской историографии роль Димитрия Донского в 60-х и особенно 70-х годах в деле объединения Руси прекрасно показана, в силу чего нам нет надобности на этом останавливаться. Сколько ни ставили препятствий Мамай и Ольгерд Литовский объединительной деятельности Димитрия, сколько ни делали попыток тверской и рязанский князья ослабить Москву (вспомним войну Михаила Тверского с Москвой в 1375 г.), успеха ни те, ни другие не имели, и Москва росла неизменно как в своем могуществе, так и в смысле своего общерусского морального авторитета. Здесь нельзя не вспомнить замечательных слов И. В. Сталина, сказанных им в его приветствии городу Москве, в связи с ее 800 — летием: "Заслуги Москвы состоят не только в том, что она на протяжении истории нашей Родины трижды освобождала ее от иноземного гнета — от монгольского ига, от польско-литовского нашествия, от французского вторжения. Заслуга Москвы состоит, прежде всего, в том, что она стала основой объединения разрозненной Руси в единое государство с единым правительством, с единым руководством".[503]

Чтобы действительно не допустить Димитрия Ивановича к объединению главных частей Руси вокруг Москвы, Мамай сам должен был бы проделать еще более сложную работу в Золотой Орде, а именно полностью ликвидировать золото-ордынскую "замятию" и вновь собрать все земли Улуса Джучи под своей властью.

На это он не оказался способным. Правда, он временно подчинил себе Болгары, также временно захватил Хаджи Тархан (Астрахань)[504] и держал в своих руках Северный Кавказ; однако Мамай так и не подчинил себе главной части Золотой Орды — земледельческой полосы Поволжья и его богатых городов.

В период от 773 г. х. (= 1371 — 1372) и до появления на исторической сцене Тохтамыша смута не только не прекращалась, но и еще более усилилась. Русская летопись под 6881 (1373) г. кратко, но весьма выразительно отмечает следующее:

"Того же лета в Орде заметня бысть, и мнози князи Ордин-скиа межи собою избиени быша, а Татар бесчисленно паде; тако убо гнев Божий прийде на них по беззаконию их".[505] Летопись в данном случае отметила лишь начало второго периода смут, который осложнился решительным вмешательством в золотоордынские дела ханов Белой Орды.

Монетные материалы дают для первой половины 70-х годов трех соперничающих ханов:

1) Тулунбек-ханум, ханшу, чеканившую в Новом Сарае монеты под 773 г. х. (= 1371 — 1372);

2) Ильбана, хана, бившего монеты в Сарайчике, в низовьях реки Урала (Яика) в 775 г. х. (= 1373 — 1374);

3) Ала-Ходжу, чеканившего в Сарайчике монеты также в 775 г. х. (= 1373 — 1374).

Характерно, что этот период золотоордынской "замятии" попал в поле зрения великого арабского историка Ибн-Хал-дуна, жившего в далеком Египте. Ибн-Халдун отметил несколько важных фактов, которые у других авторов не значатся и которые подтверждаются данными джучидской нумизматики. Останавливаясь на событиях в Золотой Орде 776 г. х. (= 1374 — 1375), Ибн-Халдун пишет: "Было также несколько других эмиров монгольских, поделившихся в управлении владениями в окрестностях Сарая; они были несогласны между собой и правили своими владениями самостоятельно: так Хаджи-Черкес завладел окрестностями Астрахани, Урус-хан своими уделами; Айбек-хан таким же образом. Все они назывались "походными эмирами"".[506] Приводя в своем переводе слова "походными эмирами", В. Г. Тизенгаузен несколько задумался и поставил вопрос — не правильнее ли перевести "эмирами левого крыла".[507] Для нас нет сомнения, что здесь говорится об эмирах левого крыла, каковыми и были эмиры и огланы (царевичи) Ак-Орды. Ведь упомянутые выше Хаджи-Черкес, Урус-хан, как и большинство соперничавших с Мамаем ханов, были из Ак-Орды, т. е. из левого крыла джучидского войска.

Несколько ниже Ибн-Халдун сообщает: "Хаджи-Черкес, владетель Астраханских уделов, пошел на Мамая, победил его и отнял у него Сарай".[508]

По-видимому Мамай недолго владел Сараем, так как монет с именем Мухаммед-Булака, битых в Н. Сарае, не имеется. Зато монетными данными подтверждается известие Ибн-Хал-дуна о том, что Хаджи Тарханом (Астраханью) в 776 г. х. владел Черкес-бек, бивший там именно в этом году свои монеты.[509] Не подлежит сомнению, что Хаджи-Черкес Ибн-Халдуна и Черкес-бек одно и то же лицо.

Во второй половине 70-х годов, незадолго до появления Тохтамыша в Поволжье, действовал еще Арабшах. монеты которого чеканили в Новом Сарае в 775 и 779 гг. х., т. е. с 1373 и до 1378 г.[510] Судя по персидскому сочинению неизвестного автора XV в., посвященному вопросам родословного древа монгольских султанов, Арабшах был из ак-ордынской ветви Джучидского дома.[511] О его ак-ордынском происхождении говорит и Никоновская летопись: "Того же лета (1377, - А. Я.) перебежа из Синие Орды за Волгу некий царевичь, именем Арашна, в Мамаеву Орду Воложскую, и бе той царевичь Арапша сверен зело, и ратник велий и мужествен и крепок, возрастом же телесным отнудъ мал зело, мужеством, же велий и победи многих и восхоте итти ратью к Новугороду Нижнему".[512]

За свой собственный риск и страх, без всякого контакта с другими соперничавшими ханами, в том числе и Мамаем (подставной хан в это время Мухаммед-Булак), Арабшах в 1377 г. двинулся походом на русские земли, по направлению к Нижнему Новгороду. Димитрий Иванович собрал полки и направился навстречу татарам. Не встретив их, он вернулся домой, а полки на всякий случай отправил дальше. Так, нигде не находя и признаков татар, воеводы московского князя дошли до реки Пьяны, впадающей в реку Суру. Здесь русским поведали, что Арабшах со своим войском находится далеко "на Волчьих водах".[513] Воеводы решили тогда, что им ничто не угрожает и что они могут отдохнуть после длительного похода. Не укрепив своего лагеря и не поставив дозоров, воины сняли с себя тяжелые доспехи и побросали вооружение, а "князи их и бояре, и вельможи и воеводы, утешающеся и веселящеся, пиюще и ловы деющи, мнящеся дома суще".[514] Пока в русском лагере шло это веселие, мордовские князья, которые играли роль проводников и пособников татар, предательски сообщили им о состоянии русского войска. Арабшах быстро подошел к беспечному лагерю, окружил его со всех сторон и неожиданно ударил на фактически безоружных людей. Большинство русских было тогда перебито, как из числа знати, так и простых воинов. Только небольшие остатки спаслись бегством. Перед Арабшахом открылась свободная дорога на Нижний Новгород, где он и появился совершенно неожиданно для всех. Неподготовленный и не имеющий воинов город не мог оказать сопротивления, жители его в большинстве бежали вверх по Волге, а татары бросились в оставленные кварталы города, ограбили их, полонили оставшихся безоружных людей, пожгли большинство домов и ушли. Больше сведений об Арабшахе мы не находим ни в летописях, ни в восточных источниках. По-видимому в Золотой Орде Арабшах играл роль еще только один год, так как монеты с его именем, чеканенные в Новом Сарае, встречаются под 779 г. х. (= 1377 — 1378). Соперником Арабшаха в Поволжье был еще один хан, также происхождением из Ак-Орды и также принадлежавший к Шейбановской ветви Джучидской династии. Имя этого хана, если судить но монетам, Каган-бек, а по упомянутому выше неизвестному персидскому автору XV в. — Каан-бек.[515] От него дошло до нас несколько монет 777 г. х., битых в Новом Сарае, которым он владел по-видимому очень недолго, едва ли весь этот год. Более, подробных сведений о Каан-беке мы не имеем.

Подводя итоги тому, что делалось в 70-х годах в Золотой Орде, мы можем вкратце сказать следующее. Сколько Мамай ни старался подчинить всю Золотую Орду, ему это не удалось. Поволжьем он так и не овладел и только весьма короткое время был хозяином Астрахани и Болгар. В основном богатое Поволжье оставалось за соперничавшими ханами, по большей части из ак-ордынской ветви Джучидской династии. Эти ханы не удерживались на престоле свыше трех лет, враждовали между собой — и все-таки были сильны настолько, чтобы не отдать Поволжья Мамаю. Так последний и не объединил Улуса Джучи под своей властью. В этом отношении московский князь Димитрий Иванович, в смысле завоевания морального авторитета в общерусском масштабе, преуспел больше. А между тем Мамай прекрасно понимал, что неуклонный рост Москвы и ее удельного веса в общерусских делах приведет к решительному столкновению с татарами, ибо на его глазах русские князья уменьшали дань, которую они выплачивали в Орду. Ведь он не мог не видеть, как сильно сократились ее размеры по сравнению с тем, что выплачивалось при ханах Узбеке и Джанибеке, каких-нибудь тридцать-сорок лет назад. Не мог Мамай не понимать и того, что Москва сделает сама попытку если не совсем свергнуть татарщину, то по крайней мере значительно облегчить узы своей зависимости. Принимая все это во внимание, станет понятным, что Мамай стал готовиться к походу на Русь не в плане простого грабительского набега, как это сделал в 1377 г. Арабшах, а с целью решительного ослабления и нового подчинения Руси. Как попытку как пробу такого наступления и нужно рассматривать поход Мамая на Нижний Новгород и Москву в 1378 г. Известно, что Нижний ему удалось взять и ограбить, а к Москве войска его допущены не были. Димитрий Иванович погнал отправленную Мамаем рать ордынского князя Бигича за реку Оку. На реке Воже произошло столкновение между русскими и татарами. На этот раз русские одержали полную победу. Татары бежали, оставив огромное количество убитых. На Мамая Вожское поражение 1378 г. произвело очень тяжелое впечатление. Об этом стало известно и на Руси, во всяком случае в летописном повествовании о битве на Куликовом поле настроение Мамая после поражения на Воже нашло свое отражение. Мамай "много о сем сетуяше и скорбяше и плакаше", советники же, его утешая, говорили: "Орда твоя оскудела и сила твоя изнемогла; но имаши богатства и имениа без числа много, да наимствовав Фрязы, Черкасы, Ясы и другиа к сим, да воинства собереши много, и отомстиши кровь князей своих….".[516] Мамай не мог — ради поддержания ордынского авторитета — оставить без внимания Вожское поражение. Два года он потратил на подготовку к новому походу; считал, что у него много шансов на победу, так как политическая обстановка была для него благоприятной. Ему обещал поддержку литовский князь Ягайло, который не хотел усиления московского князя; обещал Мамаю покорность и рязанский князь Олег, — он очень боялся татар, так как был непосредственным соседом Орды и в случае сопротивления первым получал от них удары. Историческое повествование о походе Мамая 1380 г. и о знаменитой битве на Куликовом поле, находящееся в составе Никоновской летописи, представляет собою выдающийся исторический документ. Он не только проникнут глубоким патриотизмом, не только хорошо литературно отработан, но и содержит много интересного фактического материала, а главное стоит на уровне глубокой политической зрелости и мудрости. Памятник этот — прекрасный показатель того, насколько Московская Русь сознавала не только общерусское, но и всеевропейское значение победы над войсками Мамая. Во время службы и провозглашения вечной памяти всем погибшим за Русь на Куликовом поле "рече сам князь великий: "буди вам всем братиа и друзи, православнии христиане, пострадавшей за православную веру и за все христианство на поле Куликове, вечная память"".[517]

Летописная повесть сообщает ряд весьма интересных деталей, характерных для обеих сторон — для Димитрия Ивановича и Мамая. И на этот раз Мамай инициативу столкновения взял в свои руки. Автор повествования приписывает Мамаю большие замыслы. "Царь Батый пленил всю Русскую землю и всеми странами и всеми ордами владел, также и Мамай мыс-ляше во уме своем, паче же в безумии своем".[518] Когда о намерении Мамая стало известно князю Олегу Рязанскому, он, как всегда, испугался и решил сразу же сообщить о своей верности Орде и Мамаю. Тотчас же Олег написал обо всем великому князю литовскому Ягайло и предложил совместную политику покорности и даже помощи татарам. Это было полным предательством русской земли и именно так сознавалось русской летописной историографией.

Мамай в 1380 г. собрал огромное войско, в состав которого входили не только тюрко-монгольские кочевники и пехотинцы, но и наемные отряды. Если верить летописи, Мамай "наймаа Фрязы, Черкасы, Ясы и иныа к сим".[519]

Когда до Димитрия дошли сведения, что Мамай с огромными силами находится под Воронежем, он стал энергично готовиться к отпору. Он обратился ко всем князьям Руси, в том числе и к своему постоянному сопернику тверскому князю Михаилу. Летописец, точнее автор летописной повести, перечисляет со всеми подробностями список князей, принявших участие в обороне родной земли. Даже беглое знакомство с этим перечнем покажет, что на этот раз авторитету московского князя удалось преодолеть узкие, местные, сепаратистские интересы феодальных владетелей Руси. Димитрий особое внимание обратил на вооружение войска. Определенная заслуга в деле общерусской обороны от татарской угрозы принадлежит митрополиту Киприану, который выступил как представитель общерусской церкви, игравшей тогда прогрессивную роль объединителя "всея Руси". Митрополит Киприан не только морально поддерживал Димитрия Донского в его патриотическом подвиге, но и призывал всех русских князей повиноваться Москве как общерусскому политическому центру. Димитрий отдал приказ 31 июля 1380 г. собраться русским полкам в Коломне, откуда и предполагал повести наступление на Мамая. Весьма интересна одна деталь в организации самого похода, отмеченная в повести. "Поят же тогда князь велики с собой десять мужей Сурожан гостей, видениа ради; аще что Бог случит, имут поведати в далных землях, яко сходници суть з земли на землю и знаеми всеми и в Ордах, и в Фрязех; и другая вещь: аще что прилучится, да сии сьтворяют по обычаю их".[520] Далее приводятся их имена. В свое время в торговом русском мире все это были известные люди. Среди них были не только знающие нравы, обычаи и язык татар, но и люди, имеющие более или менее точные сведения о дорогах, мостах, бродах на пути в Орду. Нечего и говорить, что Димитрий Иванович у них получил все необходимые ему сведения о Мамае, составе его войска и т. д.

Из Коломны Димитрий передвинулся дальше на юг и устроил лагерь "у Оки на усть-Лопасны рекы".[521] Тут же присоединился с войском великий воевода Димитрия Тимофей Васильич. В сентябре русские полки были уже в Березуе. Интересно, что здесь присоединились к московскому князю со своими полками некоторые литовские князья. Не пришли только великий князь Ягайло и князь рязанский Олег. Отсюда Димитрий передвинулся еще дальше и в долине Дона на Куликовом поле встретился с лютым врагом Руси, с войском Мамая.

Подходя к самому окончанию Куликовской битвы, автор повести вкладывает в уста русских и литовских князей, собравшихся бить татар, слова: "не в силе бо Бог, а в правде".[522] Отвечая на это, Димитрий возглашает: "братиа, лучши есть честна смерть злаго живота".[523] С литовскими князьями прибыл замечательный воин того времени, родом с Волынской земли, Дмитрий Боброк, "его же знааху вси и боахуся мужества его ради".[524] Особенно красочно описывается автором повествования расположение двух войск на Куликовом поле у устья реки Непрядвы и самая битва, давшая русским победу всемирно-исторического значения. По исчислению автора обе стороны, русские и татары, имели каждая около 400 тысяч конных и пеших воинов. Невидимому, здесь имеется преувеличение. Татарам было легче собрать это количество, русским труднее. Димитрий не только руководил битвой, но и сам принимал в ней участие. Мамай же "с пятма князи болшими взыде на место высоко, на шоломя, и ту сташа, хотя видити кровопролитие человеческое и скорую смерть".[525]8 сентября 1380 г. татары первые начали битву. В повести имеется весьма любопытная деталь, чисто военного порядка: "Татарьскаа борзо с шоломяни грядуще, и ту пакы, не поступающе, сташа, ибо несть места, где им расступитися; и тако сташа, копиа покладше, стена у стены, каждо их на плещу, предних своих имуще, преднии краче, а задний должае".[526] Два момента битвы привлекли особое внимание повествователя, и оба они ярко описаны. Первый из них — единоборство послушника Сергия Радонежского инока Пересвета, в миру известного своей силой и ловкостью богатыря, и татарского богатыря Темир-Мурзы, закончившееся смертью обоих.

Второй из них — выступление скрытого в засаде войска под командой Дмитрия Боброка. Сражение было как никогда кровопролитное, шло оно с переменным успехом. Уже полегло с обеих сторон более половины войска. "Всюду бо множество мертвых лежаху, и не можаху кони ступати по мертвым; не токмо же оружием убивахуся, но сами себя бьюще, и под коньскими ногами умираху, от великиа тесноты задыхахуся, яко немощно бо вместити ся на поле Куликово межу Доном и Мечи, множества ради многих сил сошедшеся."[527]

Трудно переоценить значение Куликовской битвы. Оно выходит далеко за пределы собственно русской истории. Победа Димитрия Донского над татарами обозначала, что татар можно победить и что в случае объединения русских князей татарской власти можно нанести решительный и сокрушающий удар. Так и воспринята была соседними народами победа русского народа на Куликовом поле в 1380 г. В этом и заключается ее мировое значение. Однако, как ни велика была сокрушительная сила русской победы, она еще не обозначала распада Золотоордынского государства, в нем еще имелись силы для временного возрождения.

"Милость Тимура и служба Твхта-мыш-хана

перешли во вражду и соперничество".

(Из "Родословия Тюрков" (XV в.))

Выше уже было отмечено, что Ак-Орда, т. е. Белая Орда, являвшаяся с военной точки зрения левым крылом войска Улуса Джучи, в русских источниках именуется Синей Ордой. Трудно точно установить границы Ак-Орды. В эпоху раннего средневековья границы, особенно степные, точно не определялись, в силу чего источники, говоря о них, приводят сведения в самой общей форме.

Наиболее важной (в экономическом, политическом и культурном отношениях) частью Ак-Орды была долина, да и вообще весь бассейн нижней Сыр-дарьи от города Сюткенда и Саурана и до впадения реки в Аральское море. По словам наиболее подробного источника по истории Ак-Орды, "Анонима Искен-дера" (Муин-ад-дина Натанзи), Ак-Орда включает "пределы Улуг-тага, Секиз-ягача и Каратала до пределов Туйсена, окрестностей Дженда и Барчкенда".[528] Таким образом в Ак-Орду кроме бассейна Сыр-дарьи входили огромные степные и отчасти лесные пространства Дешт-и-Кыпчак, т. е. Казахстана и Западной Сибири.

Степные части Ак-Орды, так же как и степи Кок-Орды (Золотой Орды), известны были под именем Дешт-и-Кыпчак. Весьма интересным является вопрос об этническом составе населения как степной, так и земледельческой части Ак-Орды.

Наиболее подробные сведения о племенном составе Дешт-и-Кыпчак в начале XIV в. мы встречаем у ан-Нувейри, египетского историка первой половины XIV в., в главе "Известия о тюрках" его большой энциклопедии. Говоря о кыпчаках Дешт-и-Кыпчак, в частности о ее северных землях, ан-Нувейри сообщает: "Их много племен; к их племенам принадлежат те, которые приводит эмир Рукнеддин Бейбарс девадар Эльмансури в своей летописи,[529] именно: 1) Токсоба, 2) Иета, 3) Бурджоглы, 4) Бурды, 5) Кангуоглы (или Кангароглы), 6) Анджоглы, 7) Дурут, 8) Карабароглы, 9) Джузнан, 10)Кара-биркли, 11) Котян".[530] Сведения об этих племенах из того же источника (Рукн-ад-дин Бейбарс) попали в историю Ибн-Халдуна, но с некоторыми изменениями в их номенклатуре. Вот этот перечень: "1) Токсоба, 2) Сета, 3) Бурджогла, 4) Эль-були, 5) Канааралы, 6) Оглы, 7) Дурут, 8) Калабаалы, 9) Джерсан, 10) Кадкабиркли и 11) Кунун".[531]

К сожалению, в нашем распоряжении не имеется дополнительных данных, чтобы можно было выправить два этих варианта по существу одного и того же списка кыпчакских племен. Несколько ниже у Ибн-Халдуна приводятся еще следующие слова: "Ход рассказа (говорит он) указывает на то, что племя Дурут из кыпчаков, а племя Токсоба из татар, что все-перечисленные племена не от одного рода."[532]

У египетского автора первой половины XIV в. ал-Омари, писавшего на арабском языке, имеется весьма ценное сведение об этническом составе кочевого населения Дешт-и-Кыпчак в начале XIV в. Сведения ал-Омари были расспросного характера и получены от людей, которые имели возможность хорошо познакомиться с жизнью золотоордынских степей. По словам ал-Омари, до прихода татар обширные степи Улуса Джучи были заселены кыпчаками. Когда явились туда татары, кыпчаки стали их подданными. Так как татар было меньшинство, то они смешались с кыпчаками и "стали точно кыпчаки".[533] Татары (монголы) постепенно утратили свой монгольский язык и в массе начали говорить по-кыпчакски, т. е. по-тюркски. Это весьма ценное наблюдение над победителями — татарами или монголами — целиком подтверждается- всеми последующими фактами. В Дешт-и-Кыпчак — как на территории южнорусских степей, между Доном и Волгой, так и далее на Восток, в бассейне реки Урала, в степях на север от Аральского моря и низовий Сыр-дарьи — всюду наблюдается процесс отюречения монгольских племен. Здесь по существу происходило то же самое, что в Семиречье и Мавераннахре. Вспомним судьбу монгольских племен джелаиров, перекочевавших во второй половине XIII в. из Семиречья в район Ходженда (Ленинабад), и барласов — в долину реки Кашка-дарьи. Два этих больших монгольских племени — джелаиры и барласы — пришли из Семиречья уже в какой-то мере отюреченными в смысле языка. На новом месте они настолько уже были отюречены, что в XIV в., во всяком случае во второй его половине, считали своим родным языком тюркский язык.

Вернемся к Дешт-и-Кыпчак. Было бы однако неверным думать, что кыпчаки в чистом виде совсем не сохранились. Знакомясь по источникам с этническим составом войска в пределах Улуса Джучи, мы можем встретить кыпчаков как отдельную племенную войсковую часть даже в конце XIV в. Шереф-ад-дин Али Иезди, рассказывая о походе Тимура против Тох-тамыша в 1391 г., говорит о войске последнего в следующих словах: "из русских, черкесов, булгар, кипчаков, аланов, [жителей] Крыма с Кафой и Азаком, башкирдов и м. к. с.[534] собралось войско изрядно большое".[535] Тот же автор, описывая генеральное сражение между войсками Тимура и Тохтамыша в 1391 г. в местности Кундузча, пишет, что у Тимура в составе отряда Осман-бохадура был кипчакский кошун.[536] Таких кошу-нов у него По-видимому было немало. Монголы, пришедшие в Дешт-и-Кьшчак в связи с походом Батыя и после него, имели в своем составе несколько племен. Однако только два крупных монгольских племени в условиях Дешт-и-Кыпчак — конгу-раты и мангуты, или мангыты, — не только не потеряли своего племенного единства, но даже выросли в значительные народности. Однако, сохраняя свое единство, они не удержали своего монгольского языка, а отюречшшсъ. Впоследствии, во второй половине XV в., мангыты сменили свое имя и стали именоваться ногаями, а орда их стала называться ногайской. В 80-х годах XV в. они перешли, по словам Казанского летописца.[537] на восточный берег Волги, где и кочевали до Яика включительно. Постепенно конгураты (кунграты) и мангуты (мангыты) настолько вошли в состав тюркского кочевого общества, что стали сами считать себя тюрками.

Каково же было население Ак-Орды, каков его этнический состав во второй половине XIV и начале XV в.?

Весьма характерно, что персидские источники XV в. именуют основное население Ак-Орды узбеками, а самую Ак-Орду называют Узбекским Улусом. По вопросу о происхождении самого слова "узбеки" до сих пор нет единой точки зрения. Последний по времени из писавших о происхождении узбеков, проф. А. А. Семенов, в сокращенном изложении своей весьма ценной статьи "К вопросу о происхождении и составе узбеков Шейбани-хана" высказал положение: "…узбеки не были выходцами из Золотой Орды, и не доказано, что они получили свое имя от золотоордынского хана Узбека".[538]

Чтобы у читателя не появилось путаницы в связи с термином "узбеки", следует помнить, что узбеки-кочевники, жившие в северо-восточных областях Улуса Джучи в XIV–XVI вв., и узбеки современного Узбекистана — не одно и то же. В состав узбекского народа входят в основном следующие этнические части: 1) старое тюркское население Маверан-нахра, которое уже с XI в. начало отюречивать в языковом отношении жившие здесь с глубокой древности таджикское земледельческое население, 2) отюреченное в ряде городов ирано-язычное население, которое давно уже потеряло свой прежний таджикский язык, 3) кочевники узбеки, переселившиеся в конце XV и начале XVI в. в большом количестве со стороны низовьев Аму-дарьи и Сыр-дарьи на территорию современного нам Узбекистана.[539] Ак-ордынские узбеки составляют только одно из слагаемых в этногенезе современного узбекского народа. Таким образом, говоря об узбеках Ак-Орды, мы имеем в виду нечто совсем иное и по этническому составу и по хозяйственному укладу. Выше говорилось, что в Дешт-и-Кыпчак, в том: числе и в степях Ак-Орды, основную массу кочевого населения составляли кыпчакские племена. Монголы не внесли коренных изменений в этнический состав кыпчаков, напротив того — монголы сами подверглись отюречению; вспомним судьбу двух больших монгольских племен — кунгратов и мангытов, которые стали впоследствии называться ногаями.[540] Когда и как кыпчакское и частично кунгратско-мангытское население Ак-Орды получило наименование узбеков?

Согласно статье А. А. Семенова, термин "узбеки" существовал за определенной группой тюркско-монгольских племен задолго до появления на золотоордынском престоле Узбек-хана (1312 — 1342). Так ли это? Просмотрим наши источники.

У Хамдаллаха Казвини (автор XIV в.) в его историческом сочинении "Тарих-и-Гузиде" войско Узбек-хана, действовавшее в ноябре-декабре 1335.г. в Закавказье, названо "узбекианами".[541] Проф. А. А. Семенов правильно указывает, что некоторые историки термин "узбеки", что значит "узбековец", приняли за термин "узбек", название народа.[542]

Таким образом не вызывает спора, что тюркско-монголь-ские воины из Дешт-и-Кыпчак названы "узбекианами" = "узбековцами". В полном соответствии с этим и Улус Джучи у Хамдаллаха Казвини именуется "Мамлакат-и-Узбекй", т. е. государством Узбека.[543] Весьма интересно, что Зейн-ад-дин, сын: Хамдаллаха Казвини, продолжатель "Тарих-и-Гузиде", упоминает Улус Узбека не в смысле Ак-Орды, а всего Улуса Джучи. Во всяком случае, говоря о времени Джанибек-хана (1342 — 1357), Зейн-ад-дин именует Улус Джучи Улусом Узбека.[544] Автор XIV в. Муин-ад-дин Натанзи ("Аноним Искендера"), более других осведомленный в истории Ак-Орды, рассказывая о том же времени, употребляет термин Улус Узбека также в смысле Улуса Джучи.[545] В том же смысле "Аноним Искендера" употребляет этот термин даже в применении к 60 — м годам XIV в. Вот фраза, из которой ясно, что автор понимал под выражением "Улус Узбека": "Главным эмиром (эмир ал-умара) улуса Узбекского в его время (хана Мурида, А. Я.) был Ильяс, сын Могул-Буки".[546] Могул-Бука, также и его сын Ильяс были эмирами в Золотой Орде.

Ильяс был главным эмиром при сарайском хане Муриде (Амурате), о котором говорилось подробно выше. Однако термин "узбеки" (мн. число узбекиан) = "узбековец" (мн. "узбековцы") просуществовал недолго. Последующие по времени персидские источники его не удержали. Характерно, что в них встречается уже не слово "узбеки" = "узбековец", а наименование "узбек)" (арабск.)[547] Здесь термин "узбек", "узбеки" применяется только лишь к Ак-Орде, к ее тюркско-монгольскому кочевому населению. В таком же смысле этот термин употребляет и "Аноним Искендера". Вот пример: "После многих боев Токтамыш бежал, и большая часть войска урусов была убита руками узбеков".[548] Здесь говорится о периоде борьбы Тохтамышас Едигеем в конце 90-х годов XIV в.: узбеки, о которых идет речь, явно кочевники Ак-Орды, бывшие в войске Едигея. Шереф-ад-дин Али Иезди также упоминает "узбеков" в указанном смысле.[549]

Имеется ли какая-нибудь связь между терминами "узбеки", мн. "узбекиан" = "узбековец", "узбековцы" и "узбек", "узбеки"? По мнению А. А. Семенова, не имеется. Первое наименование случайно и в источниках XV в. не встречается. Термин же "узбек" (арабск.), по мнению А. А. Семенова, родился в обстановке Ак-Орды, там бытовал и не имеет ни прямого, ни косвенного отношения к термину "узбеки". Пока неясно, когда он возник.

Нам представляется, что эта точка зрения историческими фактами не оправдана и не может опровергнуть гипотезы о прямой связи двух этих наименований. Ведь на самом деле современники именовали войска Узбек-хана "узбекианами", а все его государство "государством Узбека". Надо только внимательно вчитаться в источники, чтобы представить, какую огромную роль играло левое крыло в Улус-джучиевом войске. Тюркско-монгольские кочевники Ак-Орды были отборными воинами-конниками. Они-то, невидимому, и были главной частью золотоордъгаского войска. Их-то сначала и называли "узбекианами", "узбековцами". Постепенно термин "узбеки" сменился термином "узбек", который и стал собирательным именем для целой группы тюркско-монгольских племен Ак-Орды. Термин же "Улус Узбека" стал применяться не ко всему Улусу Джучи, а лишь к его ак-ордынской части. Так именно и было в конце XV и начале XVI в., если судить по "Михман-намэйе Бухара" — "Книге Бухарского гостя", — книге, составленной в начале XVI в. неким Рузбеханом Исфаханским. А. А. Семенов привлек это сочинение к вопросу о происхождении узбеков времени Шейбани-хана. Согласно Рузбехана Исфаханского, три народа относятся к узбекам. Первый из них — "племена, относящиеся к Шейбанш,[550] т. е. Шейба-ниан = шойбановцы, второй — казахи и третий — мангыты. Все эти три народности входили как население Ак-Орды в один общий народ, именуемый узбеками. Из самого этого сообщения совершенно ясно, что не было такой отдельной народности или племени, которое бы носило имя узбеков. Последнее наименование носит чисто собирательный характер, а раз так, то оно легче всего могло образоваться вышеуказанным путем, т. е. вышло из термина "узбеки", "узбекиан." В начале XVI в. узбеки как народ не представляли собой еще прочного этнического единства. Тот же Рузбехан отмечает, что "ханы всех этих трех народов находятся между собой в постоянной вражде и каждый [из них] посягает на другого".[551]

Население Ак-Орды не ограничивалось однако кочевниками узбеками. Наряду с обширными степями в Ак-Орду входила и значительная по территории культурная земледельческая полоса: селения и города в долине Сыр-дарьи от Сюткенда и Саурана до Янгикента и ниже, т. е. почти до впадения реки в Аральское море. Кто же жил здесь в этих приречных районах? Ответить на этот вопрос лучше всего при описании культурного уровня земледельческой и городской жизни в нижнем течении Сыр-дарьи.

В настоящее время бассейн нижнего течения Сыр-дарьи от устья Арыся, за исключением небольших оазисов вокруг городов Туркестана, Кызыл Орды, Казалинска и Аральского моря, представляет собой почти пустынные районы, пересеченные станциями Ташкентской и Оренбургской железных дорог и небольшими пристанционными поселениями. Иное было в эпоху раннего средневековья. Долина нижней Сыр-дарьи была испещрена каналами, выведенными из Сыр-дарьи, в некоторых местах каризами. В этой долине лежали города Отрар, Ясы, Сабран (Сауран), Сыгнак, Барчкенд или Бар-чынлыгкенд, Ашнас, Дженд, Янгикент и другие. Таковы главные из городов этой области. Кроме городов здесь было немало мелких селений. История этого культурного Присыр-дарьинского бассейна должна быть разделена на два периода: 1) домонгольский, до похода Чингис-хана, и 2) послемонгольский.

Основное отличие второго периода заключается в резком упадке городской и сельской жизни по сравнению с временем X–XIII вв. (до 20-х годов).

Исстари окрестные степи были заселены кочевыми племенами и народами. В IX–X вв. здесь кочевали огузы, в XI–XIII вв. главными хозяевами Присырдарьинских степей были кыпчаки и канглы. После монгольского завоевания здесь появились монгольские племена, преобразованные в XIV–XV вв., как выше было сказано, в огромном тюркском море в своеобразные тюркско-монгольские этнические образования — кунгратов, мангытов и других. Когда и как в бассейне Сыр-дарьи появились земледельческие поселения, нам пока еще не известно. Надо проделать огромную работу путем археологических изысканий, чтобы решить эти вопросы.[552] Относительно происхождения городской жизни здесь существует прочно укоренившаяся точка зрения, согласно которой города основаны мусульманскими переселенцами IX–X вв. Так ли это, можно решить также лишь археологическим путем; город Туркестан, при монголах носивший имя Ясы, а в X в. известный под именем Шавгара, не входил в состав Ак-Орды и в силу этого не подлежит нашему рассмотрению. Что касается Саурана (Сабрана), то он не всегда был в составе ак-ордын-ских владений, во всяком случае во время борьбы с Тохтамы-шем в 1387 — 1388 гг. он был пограничной крепостью Тимура. При Саманидах Сабран, как известно, был богатым торговым городом. Согласно Ибн-Хаукаля,[553] здесь торговали с мусульманскими купцами кочевники огузы (гузы). Как местопребывание гузских купцов отмечает Сабран и автор Худуд ал-алем (рукопись Туманского).[554] По словам Мукаддаси, Сауран (Сабран) был большим, окруженным 7 стенами городом. Внутри его был рабат, т. о. ремесленно-торговое предместье. Характерно, что во время Мукаддаси (80 — е годы X в.) Сауран был, по его словам, крепостью против кочевников — гузов и кима-ков.[555] Это определенно указывает на то, что саманидские власти в это первое время держали здесь свои гарнизоны, поддерживая торговлю своих купцов. Мукаддаси рассказывает также, что за Саураном был сельский рустак с небольшим городом Турар Зерах.[556]

Судя по данным более позднего времени,[557] в XVI в. в Сау-ране были каризы, вырытые 200 индийскими рабами. Невидимому каризная система подачи воды имела место здесь и раньше. В XI–XIII вв., в домонгольский период, Сауран был в некотором упадке. Во всяком случае историки не упоминают, чтобы монголы Чингис-хана брали этот город. Интересно, что армянский царь Хетум, проделавший в 1254 г. путешествие к монгольскому великому хану Мангу, проехал на обратном пути из Бишбалыка в Отрар через ряд присыр-дарьинских городов, в том числе и через Сауран. Последний город он отмечает как большой.[558]

Столицей Ак-Орды был город Сыгнак.[559] Источники X в., за исключением "Худуд ал-алем", его не отмечают. Да и указанное сочинение приводит имя его в транскрипции Сунах, что может вызвать некоторое сомнение — Сыгнак (Сугнак) ли это? Имя Сыгнак начинает часто мелькать в источниках XI и особенно XII в. и более всего в связи с историей Хорезма, который начиная с хорезмшаха Атсыза (1127 — 1154) и до Хорезмшаха Мухаммеда (1200 — 1220) вел определенную политику за присоединение этой группы городов к хорезмским владениям.

Когда войска Чингис-хана в 1219 г. двинулись вниз по Сыр-дарье под командой его старшего сына Джучи, они в Сыгнаке встретили серьезное сопротивление. Из описания борьбы у Рашид-ад-дина можно сделать заключение, что Сыгнак в начале XIII в. был большим и хорошо укрепленным городом. Опираясь на свои прочные укрепления, жители Сыгнака, когда к ним явился послом от Джучи некий мусульманин Хасан-Хаджи, находившийся на торговой и дипломатической службе у Чингис-хана, и предложил им сдать город без боя, убили его и оказали монголам стойкое и упорное сопротивление. Силы были неравные, и после семидневной осады сыгнакцы вынуждены были сдаться. Джучи жестоко наказал жителей города за сопротивление, особенно за убийство Хасан-Хаджи. Большая часть населения Сыгнака была перебита, а сам город настолько разрушен в результате грабежа и пожара, что запустел. В течение ближайшего столетия он если и существовал, то вел весьма жалкое существование. Первое известие о нем после монгольского разгрома мы имеем у армянского царя Хетума. Он его также проехал в 1254 г., как и Сауран, только несколько раньше. Упоминает его Хетум в своем дневнике под именем "Сынгакк".

Можно с уверенностью сказать, что Сыгнак начал возрождаться уже в XIV в. в связи с ростом ак-ордынского улуса. Выше уже отмечалось, что, согласно "Анонима Искендера", большую роль в подъеме городской жизни и возведении построек в городах сыграл хан Эрзен. Он строил в Отраре, Сау-ране, Дженде, Бырчынлыгкенде (Барчкенде). В Сыгнаке он был похоронен. Со времен Урус-хана имя Сыгнака встречается в источниках вес чаще. При Урус-хане Сыгнак уже считался столичным городом Ак-Орды. Во всяком случае, когда Тимур отправил Тохтамыша в 780 г. х. (= 1378 — 1379} в четвертый поход в Ак-Орду против Тимур-Мелик-хана, он: дал военачальникам своим, посланным вместе с Тохтамышем, приказ посадить его на престол в городе Сыгнаке.[560] Кроме того, первая по времени из известных нам монет Урус-хана, с датой 728 г. х. (= 17 XI 1327 — 4 XI 1328), чеканена в Сыгнаке, что также указывает на большую роль, которую Сыгнак играл в это время в политической жизни Ак-Орды.[561]

Со времен Урус-хана и Тохтамыша Сыгнак начинает неизменно расти. Он уже не только торговый центр, не только крепость, но и столица, которую обстраивали и всячески украшали. Археологическое обследование, проведенное автором этих строк в 1927 г., определенно показало, что в Сыгнаке имеются остатки прекрасной постройки конца XIV в.[562]

Имя Сыгнака часто встречается в первой половине XV в. В источниках оно часто упоминается в связи с взаимоотношениями между правителем Мавераннахра, Улугбеком (1409 — 1449), и ханом Белой Орды Бораком — внуком Урус-хана. Некоторое время Сыгнак входил даже во владения Улугбека. В 30 — 40-х годах XV в. узбекский хан Абул-Хайр захватил нижнее течение Сыр-дарьи и наряду с Сузаком и Узгендом подчинил и Сыгнак.[563] В то время ниже Сыгнака оживленная жизнь уже прекратилась. Сыгнак стал таким образом крайним северным городом по Сыр-Дарье.

Встречается имя Сыгнака и в годы появления на исторической арене Средней Азии Шейбани-хана (1500 — 1510). В 80-х годах XV в. он вел борьбу с Бурундук-ханом, в связи с чем и захватил города по Сыр-дарье, в том числе и Сыгнак. Судя по Шейбаниаде,[564] где рассказываются детали борьбы с Бурундуком за Сыгнак (Бурундук-хан в течение трех месяцев осаждал город, стремясь отнять его у захватившего его Шейбани-хана), последний имел тогда мощные укрепления.

Наиболее подробные сведения о Сыгнаке приходятся на XVI в. В упомянутом выше сочинении "Михман-намзйе Бухара" имеется интересное место о Сыгнаке: "Последний рассматривается как самый крайний город в низовьях Сыр-дарьи. Здесь кончается культурная полоса (орошенные земли), и дальше на север тянется песчаная степь. В прежние времена Сыгнак, по мнению автора, был очень большим и надел хорошие пашни и постройки. Он даже называет его "бандар-и Дешт-и-Кыпчак", т. е. гаванью Кыпчакской степи. Рассказывая со слов людей, достойных доверия, автор говорит, что прежде на рынки Сыгнака сгоняли ежедневно 500 голов верблюдов, которые в течение дня и распродавались без остатка. Подчеркивая, что культурные земли шли узкой полосой, он сообщает, что они орошены каналами, выведенными из Сыр-дарьи.[565] Несколько ниже тот же автор говорит, что узбекские ханы из рода Шейбани устроили себе в Сыгнаке кладбище, где находились их могилы и гробницы. Когда кто-нибудь из них умирал, то прах его перевозили в Сыгнак и на "мазаре" его выстраивали высокий "гунбаз" (купол).[566] В 1902 г. В. В. Бартольд. работая в архиве Сырдарышского областного управления, набрел на интересные вакуфные документы, дающие немало сведений о Сыгнаке XV–XVII вв.

По словам В. В. Бартольда: "Приведенные документы любопытны, как в историко-географическом, так и в культурно-историческом отношении. Из них видно, что в XVI и XVII вв. в окрестностях Сунак-кургана было еще много возделанных участков; для обозначения этих участков употребляется термин тупе (собств. холм, бугор, но также: участок, дача). В документе, приписанном Тимуру, говорится о назначении шейха Сирадж-ад-дина шейх-ал-исламом и о пожаловании ему но одному участку на арыках Орданент, Кызыл-тал. Тюмень и Бузгул-узяк ("от сорока тугаев"); об арыке Тюмень говорится, что он вытекает из Сыр-дарьи; как известно, этот арык сохраняет свое название до сих пор".[567] В. В. Бартольд приводит далее названия многих речек, ключей и каналов, из которых некоторые сохранились и до нашего времени. Кроме того упоминаются названия мазаров и имена видных в те времена сыгнакцев.

При сопоставлении всей этой географической номенклатуры, взятой из вакуфных документов, с тем, что сохранилось в смысле названий в наши дни (считая и имена, удержавшиеся в памяти народа), можно представить характер и размеры сыгнакской культурной полосы. В русских источниках имя Сыгнака впервые появляется в "Книге Большого Чертежа", составленной в середине XVI в. О Сыгнаке здесь сказано следующее: "А от устья Кендерлика 150 верст, с левыя страны реки Сыра, град Сунак, против Карачатовой горы. А промеж езера Акбашлы и реки Саук, и езера Акколь и по обе страны реки Зеленчика, и реки Кендерлика и реки Сарсы, и песков Кара-кум на тех местех, на 600 верстех, кочевья Казацкия Орды. — На реке же Сыре от Сунака 90 верст град Ясырваш."[568]

Автор настоящих строк был летом 1927 г. на развалинах Сыгнака и описал состояние последних в вышеупомянутой статье "Развалины Сыгнака". Не имея возможности хотя бы вкратце повторить описание последних, автор позволит себе только упомянуть, что остатки города дают возможность судить не только о его размерах, о характере его бывших укреплений и построек, в. том числе и жилых, о художественной технике сыгнакских керамистов, но и о его некрополе. Автору удалось в 1927 г. застать еще развалины некоторых построек XJV–XV вв., говорящих о больших достижениях сыгнакцев в- области архитектуры. Исследуя ближайшие окрестности Сыгнака, в том числе и Кок-кесене (в 5 км от ж.-д. ст. Тюмень-арык), автор имел возможность убедиться, что от прекрасного мавзолея XIV–XV в. почти ничего не осталось (лишенная цветных изразцов часть стены). Изучение как самого памятника Кок-кесене (сохранилась его старая фотография),[569] так и развалин могил, лежащих рядом, позволяет сделать вывод, что здесь было кладбище.

Здание Кок-кесене, судя по фотографии, представляло большую портальную постройку. Здание увенчивалось стройным конически" куполом с весьма интересным переходом от квадрата к восьмиграннику и затем к щестнадцатиграннику. По словам В. А. Каяаура, который видел и описал Кок-кесене в 1901 г., здание это надело внутри склеп, а над ним гробницу. Внутри и вокруг купола имелись арабские надписи. По мнению В. А. Калаура, здание было мавзолеем. Автору настоящих строк уже в 1927 г. было ясно, что именно здесь и находился некрополь белоордынских ханов из рода Шейбана, о чем и говорит вышеупомянутый автор "Михман намэйе Бухара".

До Урус-хана династийная история Ак-Орды в источниках освещена крайне плохо. Объяснять это следует не только тем, что таджикские и персидские историки XIV–XVI вв. были плохо осведомлены и противоречат друг другу, но и тем, что ак-ордынские ханы свои монеты начали чеканить лишь с Мубарек-хаджи-хана, первая монета которого помечена 728 г. х. (= 17 II 1327 — 5 II 1328). Со времени П. Савельева[570] установилась традиция представлять родословную ак-ордынских ханов в следующем виде. Потомком по прямой линии Орда-Ичена сына Джучи был

П. Савельеву не был известен персидский историк XV в. "Аноним Искендера" (Муин-ад-дин Натанзи), содержащий в себе наиболее ценные сведения о ханах Ак-Орды от времени Сасы-Буки до Урус-хана включительно. "Аноним Искендера" дает возможность прежде всего внести поправки в самые имена ханов. У П. Савельева — "Сашибуга", "Аноним Искендера" дает чтение "Сасибука". Сын Сасы-Буки у П. Савельева именуется "Абисан", у "Анонима" — "Эрзен". Весьма ценными являются сведения о характере правления всех этих ханов, как мы и убедимся в этом ниже. Однако хронология "Анонима Искендера" достоверностью не отличается и находится в противоречии с монетными данными. Вот что дает "Аноним" в области хронологии царствования ак-ордынских ханов. Сасы-Бука правил с 690 по 720 г. х. (= 1291 по 12 II 1320 — 301 — 1321),[571] Эрзен с 720 по 745 г. х. (= 1320 — 1321 — 15.V.1344 — 4.V.1345).[572] Что касается Мубарек-ходжи, то о нем говорится, что он правил всего 6 месяцев, а после этого 2½ года[573] провел в скитаниях. Из приведенных выше дат следует (согласно "Анониму"), что правление Мубарек-ходжи было после 745 г. х. (= 1344 — 1345). Это явно противоречит монетным данным. Мубарек-ходжа чеканил свои монеты в 728 и 729 гг. х.,[574] т. е. на 16 — 17 лет раньше. Таким образом мы пока в отношении хронологии оставляем без изменения родословную таблицу П. Савельева и вносим поправки лишь в транскрипцию имен ханов (см. стр. 312).

Перейдем теперь к той характеристике, которую "Аноним Искендера" дает вышеназванным ханам Ак-Орды. Сасы-Бука был верен своим вассальным обязанностям в отношении к золотоордынским ханам, не уклонялся ни от одного вызова и курилтая.[575] Из этих слов ясно, что в начале XIV в. Ак-Орда — левое крыло Улус-джучиева войска — хотя и имела своих ханов, из своей династии, однако была в вассальных отношениях к ханам, сидевшим в Сарае Берке. Характерно, что преемник Сасы-Буки, его сын Эрзен, престол в Ак-Орде наследовал не самостоятельно, а был посажен золотоордынским ханом Узбеком (1312 — 1324). "Аноним Искендера" наделяет Эрзена самыми лучшими чертами, изображает правителем мудрым и справедливым. По его словам, он насаждал в духе мусульманского благочестия благотворительные учреждения, строил мечети, медресе, ханаки (обители около могил святого, или живущего почитаемого шейха), мазары (мавзолеи) в ряде сыр-дарьинских городов — Отраре, Сабране, Дженде, Барчынлыг-кенде и других. Занят был устройством своих родичей и в первую очередь членов своей династии. Он точно определил, согласно тому же автору, размеры уделов (куби), которыми они владели.

Он настолько упорядочил отношения по удельным владениям среди кочевой военной знати ак-ордынского (узбекского) Улуса, что в стране не было никаких смут, "никто из великих не притеснял меньшего и никто из малых не делал шага непочтения по отношению к старшему".[576]"Великие" и "меньшие" — это однако не "феодальная знать" и "народ", так что здесь говорится не о всеобщем благоденствии. "Великие" и "меньшие" — это разные ступени в господствующем аристократическом классе кочевников. Таким образом здесь идет речь о мире и отсутствии смут и склок внутри самой военной аристократии — и только. По словам "Анонима Искендера", впоследствии никто не видел такого хана. После смерти Эрзена, который был похоронен в столице Ак-Орды Сыгнаке, на престол вступил Мубарек-ходжа (720 — 745); он был полной противоположностью отцу. Он первый нарушил тот порядок, который его отец установил в системе удельных отношений. "Мубарек-ходжа из-за большого желания и жадности начал смуту, и до сих пор эта смута (булкак) известна в Дешт-и-Кыпчак".[577] Данные нумизматики и в настоящем случае помогают уяснить некоторую недоговоренность источника. О какой смуте идет речь? Самый факт, что только от Мубарек-ходжи-хана сохранились монеты с его именем, говорит, что он первый из ак-ордынских ханов провозгласил свою независимость от Золотой Орды, от саранского хана. Известно, что право чеканить в это время монету, особенно серебряную, было на мусульманском Востоке прерогативой суверенного правителя. Чеканом 728 г. х.[578] Мубарек-ходжа-хан и объявил о своей независимости. Этот акт не мог не встретить протеста со стороны золотоордынского хана Узбека (1312 — 1342), да и в среде самой ак-ордынской кочевой и военной аристократии начались по этому вопросу разногласия и споры. В соединении с рядом других противоречий это настолько осложнило политическую обстановку, что в Ак-Орде началась серьезная смута, которая и привела одно время к скитаниям самого Мубарек-хана.

Золотая Орда всячески старалась вернуть Ак-Орду к прежней вассальной зависимости. Согласно Муин-ад-дину Натанзи, Мубарек-ходжа в скитаниях находился 2½ года.[579] По-видимому в это время и отправил Узбек-хан своего сына Тинибека в Сыгнак в качестве хана, дабы соединить Белую и Золотую Орду в одном ханском роде. Белоордынским ханом Тинибек был недолго.[580] Согласно Шейх-Увейсу, Тинибек вскоре после смерти Узбек-хана был убит своим братом Джанибеком, видевшим в нем своего главного соперника — претендента на ханский престол в Золотой Орде. Джанибек-хан после смерти Мубарек-ходжи и убийства Тинибека вмешался, согласно "Анониму", в дела наследования ак-ордынского престола и посадил Чимтая (745 — 762 гг. х.) — сына Эрзена.[581]

Это известие персидского "Анонима" вполне подтверждается монетами. От Чимтая мы не имеем ни одной монеты. А между тем, хотя Чимтай и не считал себя суверенным ханом Ак-Орды, однако именно при нем, а не при суверенном хане Мубарек-ходже, началось активное вмешательство Ак-Орды в золото-ордынскую "замятию", о которой подробно говорилось в предшествующей главе. Это подтверждается всеми источниками — "Анонимом Искендера",[582] русскими летописями и данными нумизматики. Чимтай сам не вмешивался в сарайские дела и По-видимому был лично противником этого, однако помешать выходу из Ак-Орды целого ряда царевичей — претендентов на престол Сарая Берке не мог. Вспомним Хызра (Кидыря), Темир-Ходжу, Мурида (Амурата) и Кильдибека. Эти сарайские ханы чеканили свои монеты в конце царствования Чим-тай-хана в начале 60-х годов XIV в.

В собственной семье Чимтая не оказалось однако единодушия по вопросу о вмешательстве в дела Золотой Орды. По словам "Анонима Искендера", Урус-хан, внук Чимтая, "Все время. побуждал своего отца к тому, чтобы тот завладел также и улусом Кок-Орды, но Чимтай не слушал [его]".[583]

После Чимтая престол в Ак-Орде перешел к Урус-хану, который и правил с 763 по 782 г. х., т. е. с 1361 по 1380 г.[584]"Аноним Искендера" приписывает ему трудный характер, однако признает его сильным государем. С первых же дней своего правления он взял курс, проводимый уже Мубарек-ханом, и не только объявил себя Суверенным государем, но и предложил на курилтае узбекской кочевой знати вмешаться в дела "Золотой Орды". Урус-хан в течение нескольких дней устраивал одно празднество за другим, раздавал большие подарки крупным и влиятельным эмирам и, заручившись поддержкой военной знати, отправился в поход на Золотую Орду. К сожалению, мы не имеем точной даты этого похода. Это было начало решительного наступления Ак-Орды на сарайских ханов. Урус-хан явно стремился стать во главе всего золотоордынского государства, воссоединить вновь обе части в одно могущественное целое под его единой властью. В своей этой политике Урус-хан значительно преуспел. В середине 70-х годов он владел уже Хаджи Тарханом (Астраханью), откуда выгнал упомянутого выше Ходжи Черкеса.[585]

Через некоторое время он продвинулся вверх по Волге и дошел до Сарая, который перешел сначала в руки Айбека, соперника Ходжи Черкеса, а потом Карихана, сына Айбека. В 776 г. х. (= 1374 — 1375) Урус-хан отнял у Кирихана Сарай[586] и вскоре начал бить там свои монеты, что видно из дошедшего до нас чекана[587] с его именем в Сарае с датой 779 г. х. (= 1377 — 1378).

Факт этой чеканки целиком подтверждает сообщение Ибн-Халдуна об овладении Сараем. Перед Урус-ханом встала самая трудная задача — устранить с пути Мамая, однако она оказалась ему не по плечу. До Куликовской битвы Мамай, как выше уже отмечалось, был в зените своего могущества и едва ли считал Урус-хана за более серьезного соперника, чем остальных сарайских ханов.

Пока Урус-хан проводил свою энергичную политику в золотоордынском Поволжье, у него оказался в самой Ак-Орде серьезный соперник в лице молодого Тохтамыша.

Тохтамыш был сыном упомянутого выше Туи-ходжи оглана, который, согласно "Муизза", был в свою очередь сыном царевича Кутлуг-ходжи,[588] что подрывает ту часть родословной таблицы ак-ордынских ханов, которая приведена выше по П. Савельеву.

Так или иначе, но Туй-ходжа оглан был видным и влиятельным царевичем в ак-ордынской правящей династии. При Урус-хане он был правитель Мангышлака. Когда в начале своего царствования Урус-хан собрал курилтай знати по вопросу о вмешательстве в дела Золотой Орды, Туй-ходжа оглан выступил решительно против этого намерения Урус-хана. За это несочувствие и неповиновение Туй-ходжа оглан был казнен. У него был сын Тохтамыш,[589] молодой, энергичный и способный царевич. Тохтамыш после казни отца чувствовал себя в Ак-Орде плохо и имел все основания бояться за свою жизнь. Чтобы спасти себя от преследований, он в 1376 г. бежал в Самарканд, к молодому тогда, но уже сильному государю Мавераннахра — Тимуру, — или, как его называли, Тимур Ленгу, что значит Тимур Хромец (в европейском произношении Тамерлан). В русской летописи он известен под тем же именем, но уже в тюркской редакции Тимур Аксак. "Ленг" и "аксак" — одно и то же, первое слово персидское, второе тюркское, оба означают "хромец".

История Тохтамыша начиная с этого времени (1376 г.) нам хорошо и в подробностях известна, с одной стороны благодаря Низам-ад-дину Шами и Шереф-ад-дину Али Иезди — персидским авторам XV в., составившим подробные официальные истории Тимура, под заглавием "Зафар-намэ", что значит "Книга побед", а с другой — благодаря Ибн-Арабшаху, арабскому автору, младшему современнику Тимура, а также русским летописям, которые сохранили ряд ценных сведений о Тохтамыше, совершенно не вошедших в персидские источники XV в.

Ввиду того, что Низам-ад-дин Шами писал несколько раньше Шереф-ад-дина Али Иезди и лег в основу текста последнего, мы в дальнейшем изложении будем опираться главным образом на Низам-ад-дина Шами. К сведениям: Шереф-ад-дина Али Иезди и других авторов мы будем прибегать постольку, поскольку они будут дополнять рассказ Низам-ад-дина Шами.

Вернемся к биографии Тохтамыша. Тимур был в походе в местности Кочкар,[590] в верхнем течении реки Чу,[591] когда ему сообщили, что к нему в Самарканд прибыл царевич Тохтамыш, убежавший от происков Урус-хана и ищущий покровительства и поддержки у Тимура. Будучи умным и дальновидным политиком, Тимур прекрасно понимал, что ему надо всячески обласкать и поддержать Тохтамыша. Занятый в это время объединением отдельных владений Средней Азии в единое государство. Тимур не мог не видеть угрозы, которая заключалась в самом факте усиления Ак-Орды. Более того, Тимур хорошо знал, что сильная Ак-Орда может действительно прекратить смуты и захватить власть во всем Улусе Джучи. Как сосед — сильная, могущественная Орда (Золотая Орда плюс Ак-Орда) была весьма опасна для дела объединения Мавераннахра.

Вот почему Тимур хотел иметь влияние на дела Ак-Орды, а ради этого и держать там своего ставленника. Исходя из этих намерений и надежд, Тимур отдал распоряжение встретить Тохтамыша как можно лучше, сам же направился через Узгенд в Самарканд. Здесь эмиры представили Тимуру бежавшего из Ак-Орды молодого царевича. Низам-ад-дин Шами говорит, что Тимур всячески обласкал Тохтамыша, наградил его богатыми дарами и дал ему много золота, скота, палаток, материи, украшений, барабанов, знамен, оружия, лошадей и мулов и, наконец, войска. Наряду с этим он сразу же пожаловал Тохтамыша Отраром и Саураном,[592] а по словам Шереф-ад-дина Али Иезди[593] — и Сыгнаком (столицей Ак-Орды). Однако это пожалование, надо было еще завоевать, так как в Ак-Орде оно не имело никакой силы. Ввиду того, что Урус-хан отсутствовал (он был в это время в походе на Волге), фактическая власть в Ак-Орде была в руках его сына Кутлуг-Буги. Против него и пошел молодой Тохтамыш в 776 г. х. (= 12 VI 1374 — 2 VI 1375). В первом же сражении Кутлуг-Бута был убит, однако смерть его только подняла боевой пыл ак-ордынского войска, и Тохтамыш был разбит. Бежавший царевич вновь нашел приют у Тимура. Неудача Тохтамыша не охладила Тимура в отношении к последнему. Государь Мавераннахра вторично снабдил Тохтамыша всем необходимым и дал ему новое, еще более сильное, чем прежде, войско. Теперь против Тохтамыша выступил другой сын Урус-хана Токтакия.

И на этот раз Тохтамыш был разбит. Оба персидских историка жизни и деяний Тимура подробно рассказывают об одном весьма интересном эпизоде, едва не стоившем Тохтамышу жизни. Разбитый, оставленный всеми, Тохтамыш прибежал к Сыр-даръе; Здесь он снял с себя одежду и бросился вплавь через реку. Казанчи бахадур, один из военачальников Токтакии, нагнал Тохтамыша, выпустил против него стрелу и ранил его в руку. С большим трудом он выбрался на берег и скрылся в кустах. Случайно вблизи него оказался посланец Тимура Идигу Барлас,[594] присланный специально ему на помощь, на случай какой-нибудь неудачи. Идигу Барлас, услышав стон в кустах, направился туда и увидел Тохтамыша в самом жалком виде. Таким образом Тохтамыш вторично с позором вернулся ко двору Тимура. У Тимура, однако, столь велико было желание иметь своего ставленника в Белой Орде, что он не проявил никакого недовольства по адресу Тохтамыша. В скором времени к Тимуру прибыл в Самарканд еще один беглец — Идигу из племени Мангут (мангыт), в транскрипции русских летописей Едигей. Он так же, как и Тохтамыш, бежал от Урус-хана.

Урус-хан на этот раз, По-видимому осведомленный о делах на Сыр-дарье, вернулся домой и тотчас же отправил двух послов к Тимуру с требованием, чтобы он выдал ему бунтовщика Тохтамыша, угрожая в противном случае войной.[595] Тимур в требовании Урус-хану отказал и стал готовиться к походу. На этот раз выступили сами государи, оба с большим войском. Источники указывают, что Урус-хан собрал воинов со всего Улуса Джучи. Оба войска встретились зимой 777 г. х. (= 2.VI.1371 — 20.V.1376) у города Сыгнака. Зима сначала была очень дождливой, а потом наступили большие холода и выпало много снега.

Обе стороны отказались от битвы, так как воины от холода не могли держать в руках оружие. Тимур провел, однако, несколько удачных стычек с противником, которые, впрочем, большого значения не имели. Той же зимой он вернулся домой, отложив таким образом задачу подчинения Ак-Орды до весны. Весной 778 г. х. (= 1376 — 1377) Тимур вновь выступил в поход против Урус-хана с большим войском. Однако и на этот раз он не имел решительного столкновения с Урус-ханом, так как последний во время похода умер.[596] На ак-ордынский престол сел старший сын Урус-хана Ток-такия, но вскоре и он умер. Престол перешел в руки Тимур МеликОглана. Тимур вновь передал командование Тохтамышу, и вновь последний потерпел поражение. Благодаря быстроходному коню — личному подарку Тимура — Тохтамыш спасся от плена и гнева ак-ордынского хана. Терпение и на этот раз не покинуло Тимура, и он не отказался от мысли посадить Тохтамыша на престол в Ак-Орде. В дальнейшем сама судьба благоприятствовала Тохтамышу. Тимур Мелик не оказался серьезным человеком, он много времени тратил на удовольствия, устраивал игры, много пил и потерял всякий авторитет. Из Сыгнака и других мест к Тимуру стали приходить сведения, что в Ак-Орде существуют в большом количестве сторонники Тохтамыша.[597] Учтя это благоприятное обстоятельство, Тимур, согласно Шереф-ад-дину Али Иезди, в конце 778 г. х. (= 21.V.1376 — 8.V.1377)[598] отправил Тохтамыша в четвертый раз добывать саганакский престол. На этот раз Тохтамыш оказался победителем и провозгласил себя ханом Белой Орды.

Им захвачены были города Сыгнак, Сауран и другие. Характерно, что по монетным данным Тохтамыш чеканил монеты в Сыгнаке в 780 (= 1378 — 1379), 781 (= 1379 — 1380) и 783 (= 1381 — 1382) гг. х.[599] Зиму 778 г. х. Тохтамыш провел в Ак-Орде, приводя дела правления в порядок, устанавливая добрые отношения с наиболее сильными и авторитетными представителями военно-феодальной знати и собирая многочисленное и хорошее войско. Весной 779 г. х. (= 1377 — 1378) он уже вступил в Поволжье, где невидимому довольно быстро завладел Сараем Берке и другими городами, расположенными в левобережье Волги.

Восточные источники не сохранили сведений о Тохтамыше, относящихся к первым годам его власти в Золотой Орде. Зато русские летописи довольно подробно освещают этот период его политической биографии. Вчитываясь в собираемые летописью факты и сопоставляя их со всем, что нам известно из предшествующего изложения, становится ясно, что Тохтамыш решительно стал проводить политику, начало которой прочно заложил еще Урус-хан. Тохтамыш поставил себе задачей подчинить своей власти весь Улус Джучи. т, е. кроме Ак-Орды еще и всю Золотую Орду, огромная часть которой была в руках у Мамая. Таким образом Мамай стал на том этапе главным врагом Тохтамыша. Занятый подготовкой к походу на Русь против Димитрия Донского, Мамай, невидимому, не уделял достаточного внимания тому, что происходило в восточной части Улуса Джучи. и просмотрел силы и возможности Тохтамыша. Напротив того, последний зорко наблюдал за событиями, связанными с борьбой Мамая и Димитрия Донского.

Вернемся к тому, что же стало с Мамаем после его поражения на Куликовом поле в 1380 г. Мамай, по словам летописи,[600] не мог примириться с поражением, прекрасно понимая его огромные последствия, как для Золотоордынского государства, так и для себя лично. Почти тотчас же по возвращении домой он начал собирать на подвластной ему территории как можно больше воинов для нового похода на Русь.

Однако добиться реванша он так и не получил возможности. Против него выступил Тохтамыш. Вторично в истории разыгралось огромное сражение на реке Калке, на этот раз здесь скрестились мечи двух татарских ратей, кровопролитная битва закончилась полной победой Тохтамыша. Разбитый Мамай после этого поражения совсем сошел с исторической сцены, так как у него не было больше ни войска, ни нужного авторитета. По словам летописи — "Мамаевы же князи отай Мамаа совещавшеся межь собой, глаголюще:,несть добро нам в Мамаеве царстве жити, всюду бо есмы поругаеми и избиваеми от сопротивных наших; и что ползует нас житие в царствии его? Отъидем убо ко царю Тохтамышу и узрим тамо, что аще будет"".[601] Оставленный всеми, имея при себе лишь небольшую дружину, Мамай начал переговрры с властями приморского крымского торгового города Кафы о предоставлении ему убежища. Там в те времена была богатая генуэзская фактория, хорошо знавшая Мамая, поскольку он часто и подолгу жил в Крыму, в качестве его фактического владетеля. Власти города Кафы дали Мамаю нужное разрешение. Мамай явился туда с небольшим отрядом "и со множеством имениа, злата и сребра и камениа и жемчюга".[602] Однако "кафинцы" не спроста впустили неудачливого Золотоордынского правителя; не прошло и нескольких дней, как они убили его и захватили его богатства. Так бесславно кончил жизнь человек, который не мог вывести из смуты Золотую Орду и поражение которого на Куликовом поле 1380 г. открыло перед Русью перспективы полного освобождения от татарской неволи. Победа Тохтамыша на Калке над мамаевым войском имела в жизни Золотой Орды и в частности Тохтамыша огромное значение. Теперь в самом Улусе Джучи на пути Тохтамыша не было никакой реально значимой силы, которая могла бы себя противопоставить новому претенденту на престол в Золотой Орде. К Тохтамышу переходило не только Поволжье от Хаджи Тархана (Астрахани) вплоть до Болгар, но и Северный Кавказ, а также области на Запад от Волги и Крым. Во вновь объединяемое Золотоордынское государство не вошел только Хорезм, который, как известно, перешел фактически в руки Тимура. Тохтамыш после поражения Мамая захватил столь большую добычу, что смог не только на нее лучше вооружить свое войско, но и раздать огромную часть захваченного добра своим воинам.

Не хотел Тохтамыш отказываться и от тех повинностей и даней, которые Русь выплачивала в лучшие для Золотой Орды времена, как это было до вышеописанной "замятии" 60 — 70-х годов XIV в. С первых же дней своего правления в качестве всеордынского хана Тохтамыш "тоя же осени отпусти послы своя к великому князю Дмитрию Ивановичю на Москву, такоже и ко всем князем Русским, поведаа им свое пришествие на Воложское царство, и како воцарися и како супротивника своего и их врага Мамая победи, а сам шед, сяде на царстве Воложском".[603]

В Москве, как и в других городах Руси, еще не смогли залечить тяжелые раны после Куликовой битвы. По словам летописи, "оскуде бо отнюд вся земля Русскаа воеводами и слугами и всеми воиньствы, и о сем велий страх бысть на всей земле Русстей".[604] В тот момент было бы большой ошибкой гнать татарских послов. Скрепя сердце пришлось пойти на временное подчинение. Вот почему Димитрий Донской "отпусти киличеев своих Толбугу да Мокшиа во Орду к новому царю Воложскому Тохтамышу з дары и с поминкы".[605]

Весьма интересным фактом является также посылка Тохтамышем послов к литовскому князю Ягайлу. Послы привезли ему от Тохтамыша специальный ярлык, который одновременно является предписанием и информацией. Ярлык этот до нас не дошел. О нем мы узнали из другого ярлыка Тохтамыша к Ягайло, когда он уже был не только великим литовским князем, но и польским королем. Ярлык составлен 8 Раджаба 795 г. х., т. е. 20 мая 1393 г., в г. Тане (Азове).

Нам в данном случае особенно интересным представляется начало ярлыка: "Я, Тохтамыш, говорю Ягайлу. Для извещения о том, как мы воссели на великое место, Мы посылали прежде послов под предводительством Кутлу Буги и Хасана и ты тогда же посылал к нам своих челобитников".[606]

Вышеприведенный ярлык составлен спустя 13 лет после разгрома Тохтамышем мамаева войска. Из его первых строк ясно, что Тохтамыш послал извещение о своем вступлении на золотоордынский престол вскоре после победы над Мамаем на реке Калке, Из ярлыка также ясно, что Ягайло признавал над собой верховную власть Тохтамыша, хотя и считался одним из наиболее сильных и привилегированных его вассалов. Тохтамыш, однако, не удовлетворился внешними знаками признания зависимости со стороны русских князей. Он явно стремился превратить русские земли в простой ордынский улус и понимал, что осуществить это возможно только грубой силой; более того, ему было мало добычи, которую он захватил в разбитом мамаевом лагере, и он стремился получить еще большую добычу с захваченных и ограбленных русских городов. Особенно манили его к себе богатства Москвы. Все это и привело его к подготовке похода 1382 г. на Русь, и в частности Москву. Русская летопись сохранила две версии описания этого похода: старую, заключенную в Симеоновской летописи, и новую, имеющую несколько вариантов (Новгородская четвертая летопись, Ермолинская летопись, продолжение Софийской первой летописи и Никоновская летопись). Основное различие между двумя версиями состоит в том, что по первой из них (Симеоновская летопись) во время осады Тохтамышем Москвы в 1382 г. народ не выступает в качестве активного защитника города от татар. Вторая версия, напротив того, в рассказе о защите города вводит в качестве главных защитников Москвы горожан и прежде всего трудящееся население столицы. К сожалению, известия о роли народа в этой защите дошли до нас в искаженном виде, в обработке, явно фальсифицированной под влиянием высших церковных кругов. Читая рассказы летописи об этом, мы не должны ни на минуту забывать, что перед нами передача событий, исходящая из уст классового врага народа.

Вот наиболее интересные сообщения о походе Тохтамыша в 1382 г. на Москву.

1. Рассказ Симеоновской летописи, не выделенный в отдельное повествование.[607]

2. Рассказ Ермолинской летописи, также не выделенный в отдельное повествование.[608]

3. "О московском взятии от царя Токтамыша и о пленении земля Руськыя".[609]

4. "Повесть о прихождении Тохтамышева на Москву".[610]

5. "Повесть о Московском взятии от царя Тохтамыша и о пленении земли Рязанския".[611]

Тохтамыш начал весьма тщательно готовиться к походу на Русь. Особенно много внимания он уделил тому, чтобы поход его был неожиданным для Руси и московского князя Димитрия. По словам Софийской первой летописи, "аще бо и не хотяше Тактамышь, дабы кто принеся вести на Русьскую землю о его приходе, того бо ради вси гости Русьскыя пой-адани быша и пограблени и удержани, дабы не было вести Руси, но обаче суть неции доброхоты на пределех ординьскых на то устроени побороннци суще земли Русьской".[612]

Из этого места ясно, какую огромную роль в смысле информации о положении дел в чужих, странах играли купцы, в частности русские купцы. Среди них было немало патриотов своей страны. Многие из них часто бывали по торговым делам в Поволжье, в Сараях, в Крыму и были в курсе всего, что там творилось не только в плане торговом, но и политическом. Дабы обезопасить себя от таких патриотически настроенных русских купцов, Тохтамыш и приказал их всех перебить, чего в сущности не делал даже жестокий и вероломный Мамай. Поход свой Тохтамыш начал с того, что отправил передовой отряд татарского войска в Болгары, где и приказал не только перебить русских купцов, но и захватить с товарами все их суда,[613] полагая, что это будет большая добыча. Между прочим факт этот интересен еще и тем, что в руках русских, а, не ордынских купцов была волжская торговля и торговое судоходство.

Вслед за отрядом, отправленным в Болгары, перешел Волгу и сам Тохтамыш с большим войском. Произошло это, по выражению летописи, "в третиее лето царства Тохтамышево, царьствующю ему в Орде и в Сараи".[614] На Руси не хотели тогда столкновения с татарами, ибо многие понимали, что момент для решительной схватки неподходящий. Автор описания похода Тохтамыша с горечью отмечает "горкое поганых татар нахожение на християн".[615] Не оказалось в тот момент нужного единства на Руси. Димитрий Константинович Суз-дальский отправил двух своих сыновей к Тохтамышу, чтобы купить каким-нибудь способом мир Нижнему Новгороду, однако его сыновья не нашли Тохтамыша и вернулись ни с чем. Олег же Рязанский поступил точно так же. как и во время похода Мамая, т: е. встал на путь прямого предательства, вследствие чего русская летопись сообщает: "А князь Олег Рязаньский срете царя Тактамыша, преже даже не внжде в землю Рязаньскую, и бив ему челом и бысть ему помощник на победу Руси, но и поспешник на пакость христианом, и иная некая словеса изнеся о том, како пленити землю Русьскую,) и како без труда взяти камен город Москву и како победити и изнимати великого князя Дмитрия Ивановича".[616]

Московский князь Димитрий Донской понимал всю трудность положения и старался всячески объединить русских князей на новый ратный подвиг оборону страны от татар, однако он не имел особого успеха среди князей, так как "обретеся разность в них, не хотяху помогати". Огорченный Димитрий Донской отправился в Кострому собирать войско.

Тохтамыш, пользуясь изменническими указаниями Олега Рязанского, быстро перешел с большим войском через броды реку Оку и вышел на дорогу в Москву.5 В Москве в это время царила полная разноголосица. Одни указывали, что лучше всего оставить город и спастись, где кто может, другие, напротив того, требовали, чтобы никто Москвы не покидал, а все энергично взялись за ее защиту. Народные массы города и встали на эту точку зрения. Если поверить Никоновской летописи, у сочувствующих обороне нашелся и даровитый, энергичный организатор. Им оказался будто бы внук литовского князя Олгерда Остей. Он начал укреплять город, чем и поднял настроение москвичей. К этому времени в Москве укрылось много окрестного населения — "бояре, и Сурожане и суконники и прочий купцы, и архимандриты и игумены… и всяк вьзраст мужьска полу и женьскаго со младенцы".[617] Невидимому роль Остея в обороне Москвы сильно преувеличена летописью не без воздействия кругов, близких к митрополиту Киприану. который, как известно, питал к Литве симпатии и стремился к объединению ее с Москвой. 23 августа 1382 г. Тохтамыш подошел к Москве и обложил ее. Так Началась осада Москвы. Казалось, все было приготовлено к энергичному отпору врагу. Однако в Москве нашлись изменники, которые решили дезорганизовать оборону. По словам летописи: "Неции же недобрии чедовеци начата обходити по двором и износяще из погребов меды господьскыя, и суды серебряные и стькляшщи драгия, и упивахуся до великого пияна"[618] Нетрезвые люди забыли осторожность, а главное — потеряли реальное представление об опасности и впали в уверенность, что враг слаб, не страшен и победа будет легка. Началась осада. Татары несколько раз делали попытку штурмом взять Москву. Пускали огромное количество стрел, подвозили пороки (стенобитные башни), устанавливали к стенам штурмовые лестницы, но все напрасно. Осажденные обрушивали на татар огромное количество камней, лили на головы штурмующих вар и пускали в ход свои тюфяки. Это — весьма интересная деталь обороны москвичами города. Тюфяки — огнестрельное орудие, впервые засвидетельствованное источниками в руках у русских людей. Из русских историков обратил на "тюфяки" особое внимание проф. В. В. Мавродин, который специально остановился на этой детали в своей интересной. статье "О появлении огнестрельного оружия на Руси".[619] Во время разыгравшейся вокруг стен города борьбы один из москвичей, ремесленник-суконник по Имени Адам, пустил с Флоровских ворот стрелу, которая наповал убила одного из наиболее близких Тохтамышу ордынских князей. Тохтамыш был особенно огорчен этой смертью и задумал отомстить Москве и ее защитникам. Он прибег к хитрости, начал убеждать москвичей, чтобы они прекратили борьбу, обещая всем прощенье, сохранение жизни, имущества и даже разного рода пожалования. Остей поверил лживым словам Тохтамыша, открыл ворота и выехал с дарами навстречу последнему. Москвичи, да и сам Остей, дорого заплатили за свою излишнюю, ничем не оправданную доверчивость. Остей был тайно убит, а что касается Москвы, то она была разграблена, частично сожжена. В самой Москве тогда погибло огромное количество людей. По указанию летописи, Тохтамыш захватил в Москве большую добычу. Ограбив несколько близлежащих городов, Тохтамыш намеревался пойти на Тверь, но намерения своего не выполнил. Борьба с москвичами сильно измотала его войско, и он, взяв с тверского князя большую дань, повернул на юг и ушел к себе в Орду.

Нашествие Тохтамыша нанесло Москве и области тяжелые раны: многие из жителей столицы и окрестных городов и селений нашли вместе обжитых домов одни только развалины.

Для Димитрия Донского, вернувшегося в ограбленную Москву из Костромы, дни осени 1382 г. были самыми тяжелыми днями его жизни, ибо он видел в тот момент свое полное бессилие что-нибудь противопоставить Тохтамышу. Крупной военной силы у него тогда не было. Оставалась только надежда на будущее, оставалась вера, что внутренние силы Руси не подорваны, единство ее восстановимо, а материальные возможности огромны.

Удача грабительского похода вселила в Тохтамыша большую уверенность в своих огромных силах. После каждого военного успеха в нем укреплялось стремление к восстановлению золотоордынского великодержавия. Придя к власти ставленником и вассалом Тимура, он не побоялся вскоре после разгрома Мамая и ограбления Москвы чеканить монеты с своим именем в Хорезме в 785 г. х. (= 1383).[620] Этот акт является настоящей политической программой Тохтамыша в отношении к Хорезму. Ему хорошо известны были намерения Тимура воссоединить Хорезм с остальными землями Маверан-нахра, не мог он также не знать, что Тимур терпит эмиров из династии Суфи только в качестве мелких вассалов, не больше.

Таким образом вмешательство в дела Хорезма, да еще в форме чекана монет с его именем, указывает на открытый разрыв с государем, которому Тохтамыш был всем обязан. Тимур, серьезно занятый делами Ирана, не хотел отвлекаться в сторону, почему и не реагировал на этот по существу враждебный шаг Тохтамыша. Наиболее ярким актом великодержавной золотоордынской политики Тохтамыша явилось его поведение в отношении к Азербайджану. Выше мы видели, что последним из ханов Золотой Орды, кто активно стремился присоединить Азербайджан к Золотой Орде, был Джанибек. Однако его успехи кончились с его смертью в 1357 г. Незадолго до этого жители города Тебриза, притесняемые оставленным золотоордынским отрядом, восстали против ордынцев и помогли эмиру Увейсу из династии Джелаиридов, стоявшему во главе тюрко-монгольских кочевых отрядов, находящихся на территории Азербайджана, захватить не только Тебриз, но и огромную область. Так в северном Иране образовалось государство Джелаиридов (1356 — 1411 гг.). В государство входили земли южного Азербайджана, часть земель северного (ныне советского) Азербайджана, арабский Ирак, включая также город Багдад и некоторые земли западного Ирана. Государство Джелаиридов не было однако прочным — вследствие невозможности прекратить внутри его феодальные раздоры, а также из-за насилий, которые творили главы кочевых тюркско-монгольских племен над мирным городским и сельским населением. Наиболее мрачной фигурой среди Джелаиридов был султан Ахмед (1382 — 1410). Имя его осталось в памяти народной как одного из самых жестоких и коварных правителей. При нем страдали не только крестьяне и ремесленники городов, но и купцы и знать. Имя султана Ахмеда часто мелькает в персидских и арабских источниках XV в. в связи с походами Тимура на Иран. Захватив уже в первой половине 80-х годов XIV в. области северо-восточного Ирана, Тимур открыто вел политику, направленную на подчинение южного Азербайджана, который открывал дорогу в богатое Закавказье. Жители Тебриза, страдавшие от грабежей и насилий своего правителя — султана Ахмеда, были хорошей средой для восприятия пропаганды, которая умело велась агентами Тимура. В Тебризе оказалась весьма сильной среди знати партия сторонников среднеазиатского правителя.[621] Тимур хорошо был осведомлен об этой своей "популярности" и готовился к столкновению с султаном Ахмедом, заранее уверенный в победе. В 1385 г. произошло вблизи Султании сражение между войсками противников. Победителем оказался Тимур, однако более важные дела отвлекли его, и в Тебриз он не пошел, хотя сторонники его среди тебризской. знати явно его к этому склоняли. Тохтамыш был в курсе того, что творилось в Азербайджане, и, обладая, большим войском, а также огромными материальными ресурсами, решился выступить зимой 786 г. х. (25.II.1384 — 11.II.1385) походом на Тебриз. У Зейи-ад-дина, сына и продолжателя Тарих-и-Гузйде Хамдаллаха Казвини, имеется наиболее подробный рассказ об этом походе.[622] Пройдя через Дербенд и область Ширвана, где государем был вассал Джелаиридов Ибрахим (1382 — 1417), зимой 787 г. x.(12.II.1385 — 1.II.1386) Тохтамыш в составе 9 туменов подошел к Тебризу. В момент подхода татарского войска тебризцы, по словам Низам-ад-дина Щами, не имели главы.[623] Несмотря на это, жители города решили оказать врагу решительное сопротивление и стали строить укрепления баррикадного типа на узких улицах своего города. В течение 8 дней воины Тохтамыша не могли пробиться в город. Под Тебризрм Тохтамыш прибег к той же вероломной тактике, которую применил несколько лет до того под Москвой. Он пошел на мирный договор под условием выплаты ему большой данш Тебризды должны были собрать, по словам Зейн-ад-дина Казвини, 250 туманов золота, цифру по тому времени огромную. Выло постановлено, чтобы тебрнзские купцы (ходжи) собрали эти деньги, что и было выполнено. Тохтамыш, получив огромную добычу, не удовлетворился ею, а, нарушив договор, ввел свое огромое войско в Тебрйз и предал его полному разграблению. Со времени Чингис-хана тебризцы не переживали подобных ужасов. Большая часть населения никогда уже не возвратилась домой: одни были убиты, другие умерли от ран и пыток, третьи (главным образом молодежь) были уведены в рабство. В 1386 г. Тохтамыш с большой добычей ушел из Азербайджана. Вскоре после этого там появился Тимур, явно стремящийся к подчинению северного Ирана, особенно Азербайджана, своей власти. Обеим сторонам (Тимуру и Тохтамышу) было совершенно ясно, что они не уступят добровольно друг другу богатого Азербайджана. Как и в прежние времена, еще при первых золотоордынских ханах (вспомним обмены посольствами между Бейбарсом и Берке-ханом), Тохтамыш направил посольство к египетскому султану. По словам ал-Макризи, 11 Зульхиджа 786 г. х. (= 25.I.1385) прибыли от Тохтамыша послы, которые и встречены были с большим почетом. Приехали они, как и водится, с подарками, в число которых входили прекрасные соколы, тюки с разными материями и невольники. Египетский султан распорядился, чтобы им отпускали довольствие в большом количестве и 1000 дирхемов на каждый день.[624]

Нам не известно, о чем говорили послы в Египте. Но из всей последующей истории ясно, что Тохтамыш уже тогда (январь 1385 г.) подготовлял союз Золотой Орды и Египта на случай возможного усиления Тимура в Иране. Во всяком случае, когда Тимур в 90-х годах вел решительную борьбу с Тохтамышем, последний несколько раз обращался к египетскому султану с предложением союза против Тимура.[625]

Так или иначе, но обе стороны — Тимур и Тохтамыш — готовились к столкновению. Однако у обоих была разная тактика. Тимур медлил со столкновением, так как считал для себя чрезвычайно важным закрепить свое положение в Иране, особенно в Азербайджане и Закавказье, и только после этого, опираясь на Мавераннахр, с одной стороны, Закавказье и Северный Иран — с другой, начать борьбу с непокорным ставленником и вассалом. Напротив того, по этим же причинам Тохтамыш стремился как можно скорее скрестить мечж с Тимуром, ибо боялся его усиления в Иране и Закавказье.

Зиму 788 г. х. (= 2 II 1386 — 21 I 1387) Тимур проводил в Азербайджане, в Карабаге, где были прекрасные условия для его в основном еще конного войска. В это же время войска Тохтамыша прошли через Дербенд и вышли в реке Самур.[626] Когда весть об этом дошла до Тимура, то он отправил навстречу передовой отряд в несколько туменов, заказав начальникам отрядов не вступать с Тохтамышем в битву, мотивировав это тем, что у него с ним договор и согласие в делах. В случае, если войска Тохтамыша первые нападут, приказывал он, — поверните назад и спешите к своим.

Когда передовой отряд Тимура приблизился к реке, воины увидели огромное войско. Захватив несколько разведчиков Тохтамыша, они спросили чье это войско. Те ответили, что Тохтамыша. Эмиры Тимура согласно приказа повернули назад, но передовой отряд противника осыпал их градом стрел, после чего началась стычка. Через некоторое время подошло войско Тимура под командой его сына Мираншаха и вступило в бой. Произошла большая битва с основными силами Тохтамыша. Битва шла явно в пользу Мираншаха, и Тохтамыш повернул назад и ушел к Дербенду.[627]

Второй раз в том же году Тохтамыш уже не решился углубляться в Закавказье и Азербайджан, а повернул круто на Восток. Узнав, что Тимур углубился в Иран и что в Маверан-нахре у него нет сильного войска, Тохтамыш в 789 г. х. (= 22.I.1387 — 10.I.1388) с большим войском, лройдя Сытнак, подошел к городу Сабран, являвшемуся пограничной крепостью тимуровских владений в Средней Азии. Защитники Сабрана оказались столь стойкими, а укрепления столь хорошо выстроенными, что Тохтамышу так и не удалось взять крепость. Навстречу войску Тохтамыша выступил из Андижана царевич Омар-Шейхсын Тимура. Битва с войском Тохтамыша произошла недалеко от Отрара и была проиграна Омар-Шейхом. Таким образом, Тохтамыш мог свободно пройти в Маве-раннахр, в цветущую долину Зарафшана. Ограбив по дороге ряд селений и городов, Тохтамыш задумал взять Бухару, однако и здесь, как и у Сабрана, ему не удалось овладеть городом и крепостью. Под стенами Бухары Тохтамыш встретил стойкое сопротивление и умелую защиту. Оставив Бухару, отряд тохтамышева войска принялся грабить окрестности и целые районы Мавераннахра вплоть до берегов Аму-дарьй. Особенно пострадал Зенджир-Сарай, лежавший к западу от Карши в бассейне реки Кашка-дарьи.[628]

Весть об этом грабительском походе Тохтамыша дошла до Тимура, который в 789 г. х. (= 1387 — 1388) был в Западном Иране — в городе Ширазе. Выступая в поход на Маверан-нахр, Тохтамыш подготовил восстание против Тимура в Хорезме. Сделать это было тем легче, что там еще играла некоторую роль кунгратская династия Суфи, последний представитель которой, Сулейман Суфи, решительно встал на сторону Тохтамыша. Тимур, учитывая все происшедшее, хорошо видел, что Тохтамыш всерьез угрожает не только его завоевательным намерениям в отношении к Ирану, но и самому делу объединения Мавераннахра. Вот почему он счел момент для решительных действий против Тохтамыша вполне назревшим. Первым шагом Тимура в этом направлении был кратковременный — уже пятый — поход в Хорезм с намерением наказать хорезмийцев и их хорезмшаха Сулеймана Суфи за измену, Быстрым маршем он прошел пустынные районы, перешел через канал Багдадек[629] и вышел к Ургенчу. Сулейман Суфи, по выражению Шереф-ад-дина Али Иезди, "предпочтя голову престолу и жизнь — дому", убежал к Тохтамышу и, как мы увидим ниже, не покидал его больше в качестве члена его свиты, и одного из военачальников его войска.

Захватив и ограбив Хорезм, Тимур быстро овладел Ургенчем. Обозленный поведением хорезмийцев, Тимур в гневе издал приказ в том же 790 г. х. (= 1387–1388) переселить всех жителей в Самарканд, город Ургенч разрушить, а место его засеять ячменем. Приказ полностью выполнить было невозможно, однако попытка сделать все возможное согласно ему была предпринята, и на месте цветущего города оказались полупустынные развалины. В 1391 г., как мы увидим ниже Тимур сменил гнев на милость и разрешил частично восстановить столицу Хорезма — Ургенч.

"Спереди их оказалась река Итиль, а сзади губительный меч".

(Шереф-ад-дип Али Иезди (XV в.).)

Тимур познакомился впервые с Тохтамышем в 777 г. х. (= 1375 — 1376). Это было время, когда Тимур еще только начинал свою деятельность по объединению феодально раздробленного Мавераннахра, когда не проявил еще своего большого военного дарования и не стал известен как организатор и руководитель значительных по территориальному размаху грабительских походов в Иран, Закавказье, Малую Азию, Индию и Китай.

Никто в то время из его современников не мог представить, что в лице Тимура он в течение 15 — 20 ближайших лет увидит властелина мирового масштаба, правителя, который будет распорядителем судеб не только Средней, но и всей почти Передней Азии. В 1376 г., когда он приютил у себя в Самарканде Тохтамыша, Тимур не был еще выдающимся правителем. Никто тогда и не рассматривал его как государя, равного по значению хотя бы хану Золотой Орды. Так на него, между прочим, смотрел и обласканный им тогда Тохтамыш. Тимур по возрасту был старше Тохтамыша и раньше его выступил на политическую арену, однако главные этапы их карьеры были пройдены почти одновременно. Тимур покровительствовал Тохтамышу и тратил на него огромные средства не бескорыстно. Занятый в 70-х годах объединением Средней Азии в единое государство, Тимур вместе с тем был все время озабочен вопросом о создании такого внешнеполитического окружения для своего государства, при котором оно могло бы спокойно существовать. С этой точки зрения Тимур с особой опаской поглядывал на восточные и северо-восточные границы Мавераннахра. Его тогда более всего беспокоили монгольские ханы из Семиречья и Кашгара и Улус Джучи. Тимур был хорошо осведомлен о событиях в Золотой Орде, о смутах в ней, о Мамае, наконец о той роли, которую начинала играть в возрождении Улуса Джучи Ак-Орда и ее правитель Урус-хан. Объединение Золотой Орды, возрождение могущества Улуса, Джучи, с точки зрения Тимура, было вредно Мавераннахру, ибо могущественный Улус Джучи всегда был угрозой возглавляемому им государству. Тимур как правитель Мавераннахра был очень заинтересован в ослаблении Золотой Орды. Вот почему, когда в Самарканде в 1376 г. появился царевич Тох-тамыш, бежавший от происков Урус-хана, Тимур сразу же оценил связанную с этим возможность активного вмешательства в дела Ак-Орды, а потом и Золотой Орды.

Тохтамыш в первые месяцы и даже годы своей политической карьеры охотно принимал помощь со стороны Тимура. Наружно благодарный и верный своему покровителю, Тохтамыш на деле очень скоро стал обнаруживать самостоятельность в своих политических выступлениях, идя в ряде случаев явно против интересов Тимура, так как менее всего хотел быть вассалом последнего. После захвата власти в Улусе Джучи, что произошло вскоре за разгромом Мамая, т. е. уже в 1381 г., Тохтамыш взял курс на возрождение могущества Золотой Орды и ее великодержавной политики.

Тимур сознавал, что поступки Тохтамыша рано или поздно приведут к столкновению между ними. Знал это хорошо и сам Тохтамыш, в силу чего энергично готовился к борьбе с своим покровителем. Готовился к столкновению и Тимур, но не торопился, а скорее откладывал, так как считал, что еще не настало время. Тимур был хорошо осведомлен о том, какими огромными средствами и людскими резервами обладал в это время Тохтамыш. До второй половины 80-х годов Тохтамыш был явно сильнее Тимура. Только в конце 80-х годов, да и то под воздействием грабительского похода Тохтамыша в Мавераннахр в 1387 г., Тимур принял решение повести борьбу против Тохтамыша. Однако даже и после этого инициатива первое время была в руках Тохтамыша. В конце 1388 г. последний собрал огромное войско, в состав которого, по словам Шереф-ад-дина Али Мезди, кроме тюркско-монгольских частей входили также отряды из русских, булгар, черкесов, аланов, мокшей, башкир и жителей Крыма, Кафы (Феодосии) и Азака (Азова).[630]

Выстудив зимой, Тохтамыш часть войска оставил для осады Саурана, а другую направил в район крепости Зернук, находившейся вблизи впадения реки Арыси в Сыр-дарью.

Тимур находился в это время в своей столице — Самарканде. Узнав о новом вторжении войск Тохтамыша, Тимур отдал приказ собрать нужную для похода армию. Для этого он разослал своих таваджиев[631] в Андижан к сыну Омар-Шейху и в Герат к другому сыну — Мираншаху, дабы они явились, через некоторое время в назначенные им места с нужным количеством войск, собранных путем ополчения. Сам же, взяв с собой несколько десятков тысяч воинов из Самарканда и Кеша (Шахрисябза), выступил с ними в качестве авангарда по направлению к Сыр-дарье.

Была тяжелая зима, сначала шел вперемежку дождь и мокрый снег, потом похолодало, навалило так много снега, что лошади с трудом передвигались. На Сыр-дарье к Тимуру присоединились отряды Омар-Шейха, пришедшие из Андижана. Недалеко от Сыр-даръи Тимур встретился с передовыми частями войска Тохтамыша, разбил их и прогнал остатки на противоположный берег реки.

Тимур не увлекся успехом, не пошел к Саурану, который был осажден Тохтамышем, а повернул назад в Самарканд, где к нему уже подошли главные силы, собранные Миран-шахом в Хорасане и прилегающих областях. Была ранняя весна 1389 г., в окрестностях Самарканда находились войсковые части, приведенные из Балха, Кундуза, Баклана, Бадах-шана, Хутталяна, Хисара и других областей и городов. Закончив нужные приготовления, Тимур той же весной 1389 г. двинулся в Ак-Орду, где и намеревался встретиться с войском Тохтамыша. Однако на этот раз Тохтамыш сражения не принял, снял осаду с Саурана и ушел в глубь степей. Битва таким образом была отложена. Обе стороны прекрасно понимали, что это только отсрочка, что столкновение неизбежно, и стали усиленно готовиться к новой борьбе.

Самая борьба Тимура с Тохтамышем была уже предметом изучения в русской исторической науке. Первое значительное исследование в этой области было сделано французом — ориенталистом, работавшим в первой половине XIX в. в Петербурге, — M. Charmoy. Исследование это носит название: Expedition de Timouri link ou Tamerlan centre Toqtamiche, Khan de l'oulous de Djoutchy, en 793 de l'hegire ou 1391 de notre еге. Как видно из заглавия, написано оно на родном автору французском языке и помещено в "Memoires de l'Academie imperiale des sciences de Saint-Petersbourg"[632] за 1836 г. Исследование M. Шармуа посвящено одному только походу Тимура против Тохтамыша в 1391 г. и состоит из 1) публикации большей части источников (из главных источников отсутствует только текст Низам-ад-дина Шами, тогда ему не известного), 2) перевода их на французский язык, 3) небольшой главы, представляющей самое исследование похода 1391 г., 4) примечаний к этой главе и 5) небольшого введения, посвященного главным образом краткому обзору источников. Несмотря на то. что со дня публикации книги Шармуа прошло свыше 100 лет, она до сего дня не потеряла своего значения для изучения вопроса о походе 1391 г. Тимура против Тохтамыша.

В свое время эта полезная работа М. Шармуа повлияла на книгу М. И. Иванина "О военном искусстве и завоеваниях монголо-татар и среднеазиатских народов при Чингис-хане и Тамерлане".[633] Книга эта выдержала два издания первое вышло еще в 1846 г., второе в 1785 г. Автор книги — не востоковед, источниками пользовался только в переводах или в выдержках из сочинений восточных авторов, приведенных в трудах ориенталистов. Тем не менее книга имеет ряд достоинств, так как написана специалистом, членом военно-ученого комитета Главного Штаба.

Однако оба исследования, особенно второе, в своих суждениях об организации, военном строе и военном искусстве Тимура зависели от сочинения "Тузукат-и Тимур" — "Установления Тимура", или (персидский текст) "Мальфузат-и Тимур" — "изречения Тимура". С точки зрения обоих авторов Шармуа и Иванина, — сочинение это носит автобиографический характер и может быть отнесено к первоисточникам. Из этого сочинения М. И. Иванин и взял главные факты для описания военного строя тимурова войска. А между тем, в настоящее время хорошо известно, что "Тузукат и Тимур" не носит автобиографического характера, а является произведением, сочиненным в Индии в XVII в. и не характерным для Ирана XV в.[634] Отсюда ясно, что и все, что там говорится о военной организации Тимура, не может служить достоверным материалом. Для научного суждения по этому допросу необходимо обратиться к более надежным фактам. Они имеются, у историков XV в., являющихся главными источниками по истории Тимура, а именно у Низам-ад-дина Шами, Шереф-ад-дина Али Иезди, Ибн-Арабшаха, Клавихо и писавшего позже их и зависевшего от первых двух из них Абд-ар-Реззака Самарканди. Немалое значение для понимания военного дела у Тимура и Тохтамыша имеют и те страницы у Джувейни, которые посвящены так называемой великой ясе Чингис-хана.

Тимуровское войско, как и войско современного ему Улуей Джучи, во времена Тохтамыша ничем особенно существенным не отличается от монгольского войска эпохи Чингис-хана. Тимуровское войско представляет собой по существу ту же военную систему, что и войско Чингис-хана, только более усовершенствованную. Чтобы не быть голословными, позволим себе вкратце изложить те принципы, на основе которых построено было монгольское войско и которые вошли в упомянутую выше Чингисову ясу. Чингис-хан и его военачальники гордились монгольским войском и считали, что никто из их предшественников и их современников не имел такого войска, какое было у них. В мирное время это народ, который трудится, изготовляет разные полезные вещи, несет разные повинности, платит налоги — копчур,[635] аваризат,[636] налоги на содержание почтовых станций (ямов), предоставляет подводы, поставляет корм для лошадей и других животных. В военное время весь этот народ призывается в войска, причем сам заготовляет себе все необходимое для похода и боя: лошадей и других животных, платье, оружие, одним словом все вплоть до веревок и иголок.[637] Из сказанного ясно, что монгольское войско носило характер ополчения, созываемого на основе всеобщей повинности.

Строилось монгольское войско по десятичной системе, т. в. было разбито на десятки, сотни, тысячи, десятки тысяч (тумены). Каждый из военноспособных монголов знает, к какому десятку он принадлежит, а через десяток знает своего сотника и т. д. Вместе с тем каждый знает, что тотчас после призыва он идет на сбор и место смотра и предъявляет все, что должен иметь с собой в походе. Горе тому, кто не будет иметь с собой все, что ему необходимо, — его сильно накажут за нехватку чего-нибудь. Когда возникает надобность в войске, приказ идет от старшего к младшему. От высшего военачальника приказ направляется к темнику, а тот передает его по инстанциям — тысяцкий, сотник, десятник. Явка на сборный пункт должна быть без замедления, иначе — суровое наказание.[638] Монгольское войско насквозь проникнуто строгой дисциплиной, все ей подвержены, начиная с огланов царевичей, командующих главными соединениями (центр, крылья войска), — и до простого воина, входящего в десяток.

Согласно ясы, войско в походе всегда содержалось на полуголодном пайке, исходя из того положения, что от сытой собаки на охоте нет особой пользы, — таков и сытый воин; дерется он вяло, без нужной в бою злобы.[639] В этом лежит причина одной из самых характерных черт монгольского войска эпохи Чингис-хана и его преемников — склонности к грабежу и жестокости при захвате городов и селений. Большую роль в обучении и воспитании монгольского войска играла, согласно ясы, облавная охота. Последней Чингис-хан и его преемники придавали исключительное значение. Облавная охота имела не только военно-хозяйственное значение, поскольку эти охоты принимали всегда большие масштабы и захватывали длительное время, но играли роль своеобразной подготовительной к войне школы. Монгольский хан. организуя охоту, проводил по существу ту же мобилизацию, что и идя в поход.

Призыву подлежали определенные области, призванные кочевники составляли десятки, сотни, тысячи, тумены. Более того — так же, как в военном походе, устраивалось правое, левое крылья, центр. Иногда за месяц и даже больше, по приказу хана, окружали огромный район и сжимали намеченную территорию, где был зверь, в кольцо.[640] Согласно ясы, облавная охота воспитывала много навыков, полезных в военном деле.

Ополчением было и войско Тимура, однако оно не носило общенародного характера, как это было во времена Чингисхана. В соответствии с феодальным характером тимуровского государства, ополчение это хотя и охватывало широкие массы кочевников, однако в отношении к земледельческому населению составлялось из строго ограниченного числа людей, всякий раз определяемого местным правителем, согласно конкретным требованиям сверху и местным условиям. Существенное отличие тимурова ополчения от войска Чингис-хана состояло также и в том, что наряду с конницей у Тимура большую роль играли пешие воины, что видно из описаний всех больших сражений, которые были у Тимура с его противниками,[641] и что вполне соответствовало феодальному характеру его государства. Пехотинцы поставлялись главным образом земледельцами — крестьянами и ремесленниками, хотя последних брали в войско только для обслуживания стенобитных и других машин осадного порядка, а также разного рода защитных орудий.

Характерным отличием войска Тимура следует также признать и тот факт, что воины Тимура, призванные в порядке ополчения, задерживалась иногда в походах на сроки большие, чем пять иди даже десять лет. Ведя свои войны почти беспрерывно с 1372 по 1405 г., Тимур все время совершенствовал свою военную организацию, хотя и не затрагивал самого принципа ополчения.

Тимуровское государство было типичным объединением феодальных владений. С одной стороны, это были старые иранские княжества как на территории Мавераннахра, так и Ирана, возглавляемые местными династиями, с другой — вновь образованные (как бы выкроенные) феодальные объединения, во главе которых Тимур поставил своих сыновей и внуков, с третьей — это были ахшам (кочевые племена) иль и вилайет (народ и область), которые также представляли собой феодальные владения. Многие из указанных владений входили в административную систему управления государством, или ее части, как административные единицы, причем со времен Кебек-хана (1318 — 1326) назывались тюменями. Все эти феодальные единицы, они же тюмени, и должны были поставлять отряды ополчения во главе со своими владетелями. Номинально считалось, что с такого тюменя собиралось 10.000 воинов, однако фактически это было всегда, или почти всегда, меньше. Согласно Абд-ар-Реззака Самарканди, когда Тимур отдавал приказ о призыве ополчения, он посылал весьма ответственных лиц с большими полномочиями, называвшихся "таваджиями", или "тавачиями". Это военные чиновники особых поручений, своеобразные адъютанты, которые сообщают Тимуру или другому высокому военачальнику (командующему) донесения о состоянии того или иного отряда во время битвы[642] или передают его приказ по эмирам туменов, тысяч, кошунов. Особо важную роль тавачии играли во время сбора ополчения.

Тимур наделал их тогда особыми полномочиями и требовал с них под их полную ответственность точного в срок исполнения приказа о приводе того или иного войскового соединения.[643] Тавачиям поручались даже такие функции, как организация облавных охот во время похода.[644] Иногда мы видим тавачяев, устраивающих стоянку войска во время похода, особенно вблизи вражеского лагеря,[645] или принимающих самое деятельное участие в распределении добычи после победоносного сражения.[646]

Тимур особо выделял своих тавачиев наградами и разными милостями. Когда такие тавачии направлялись на сбор ополчения, они брали с собой так называемый "сан"[647] — список, который предусматривал число ополчения. Кроме того, тавачии давали особую подписку — обязательство (мучилка)[648] — выполнять предписание Тимура, не обращая внимания ни на какие препятствия. Так, по словам Абд-ар-Реззака Самар-канди, когда Тимур разделил тавачиев собирать войска для похода против Тохтамыша, он взял с них мучилка, т. е. обязательство, — подписку в том, что они выставят нужное количество войска, не обращая внимания ни на что. Впрочем термин "мучилка", в смысле "подписка", применялся не только к обязательству тавачиев, но и других должностных (военных и гражданских) лиц при выполнении возложенных на них поручений. Когда во время похода Тимура против Тохтамыша в 1391 г. Тимур увидел в степи большую нехватку продуктов питания, он приказал темникам, тысячникам, сотникам экономить питание и не разрешать свободного использования муки, запретил делать хлеб, лепешки, лапшу, пельмени и другие продукты питания, а велел приготовлять мучную похлебку (затируху). В этом Тимур и взял с указанных эмиров мучилка, т. е. подписку — обязательство.

Тавачии собирали воинов ополчения — пеших и конных из вилайетов и племен (ахшам), тюрков и таджиков. Каждый такой воин ополчения должен был захватить с собой, согласно Абд-ар-Реззаку Самарканди, провиант и другие запасы на год, взять четыре рода вооружения — лук и 30 стрел, колчан с налучьем, щит. У каждых двух воинов должна быть в запасе лошадь (заводная лошадь) и на каждые 10 человек — 1 палатка, 2 заступа, 1 мотыга, 1 серп, 1 пила, 1 топор (тишу), 1 шило, 100 иголок, в 1/2 мана амбарного веса веревка, 1 крепкая шкура, 1 котел.[649]

Говоря об ополчении, нужно отличать "аель" — коренной, первоначальный состав, или контингент, от "изафе"[650] — дополнительного состава ополчения, собираемого в случае больших потерь данного отряда. Согласно десятичной системе ополчение это делилось на тысячи, кошуны и десятки. "Кошуны" — самая важная единица в организации войска; чаще всего "кошут был более сотни, хотя имеются факты, указывающие, что в "кошун" входило всего 50 человек.[651]

Характерно, что источники применяют титул "эмир" не только к начальникам "туменов", "тысяч", но и "кошунов".[652] В поход войско выступало всегда в определенном порядке, именуемом "мурчил",[653] будь ли в походе ополчение, составляющее всего один тумен, или все тимуровское войско.

Этот "мурчил" — походный порядок по рангам военачальников — всегда предполагал, что каждый из эмиров знает свое место — эмиры "туменов", эмиры "тысяч" и эмиры "кошунов". Когда главное войско было в походе, то впереди шел авангард (манкыла),[654] состоящий иногда из очень большого отряда (несколько туменов). Впереди авангарда шел всегда сторожевой отряд, именуемый у Низам-ад-дина Шами и Шереф-ад-дина Али Иезди чаще всего термином "караул". Основная задача "караула" заключалась в несении сторожевой службы, в непрерывном донесении того, что происходит впереди движущегося войска. От "караула" нужно отличать "хабар-гири" — разведку, которая могла направляться любой частью войска, от ставки командующего до эмира "кошуна".

Для разведки обыкновенно выбирались храбрецы (боха-дуры), начальство над которыми и поручалось отважному и опытному военачальнику (например Шейх-Давуду, Мубаш-ширу и другим). Очень часто разведке поручалось привести "языка".[655]

При отправлении в поход важную роль играли проводники ("качарчи"). Когда Тимур лично ходил походом против ак-ордынского хана Урус-хана, проводником у него был сам Тохтамыш.[656] Тимур настолько большое значение придавал проводникам, что часто сам распределял их между эмирами своего войска.

Так он поступил во время своего похода против Тохтамыша в 1391 г.[657] Иногда во время походов приходилось устраивать стан лагерного типа вблизи идущего навстречу вражеского войска. Впереди стана рыли окопы, ставили окопные плетеные щиты ("чапар") и какие-то защитные орудия-туры.[658] Иногда к такому огороженному окопами стану применяли старый монгольский термин "курен"[659] ("курень").

Ночью в таком стане не позволяли зажигать огня и даже громко говорить.

Тимур одаривал свои войска не только после победоносного сражения, но и предварительно еще до встречи с врагом, особенно когда он считал необходимым поднять подарками настроение перед битвой. Подарки воинам назывались "у кулька" ("оглига").[660]

Большой интерес представляет расположение войска перед сражением, так называемый боевой порядок. Низам-ад-дин Шами[661] и Шереф-ад-дин Али Иезди[662] приписывают Тимуру новаторство в боевом расположении войска.

Чтобы понять, в чем же было новаторство Тимура, следует рассмотреть, каким был боевой порядок войска в начале военной карьеры Тимура, т. е. что он унаследовал в этом отношении от своих предшественников. Для этого следует остановиться на уяснении боевого порядка войска в 1365 г. во время так называемой "грязевой битвы", которую вели и проиграли Хусейн и Тимур в борьбе с монгольским ханом Ильясом Хаджи в местности между Чинасом и Ташкентом. Низам-ад-дин Шами приводит в этом отношении весьма интересный материал. Вот как он описывает боевое расположение войска Хусейна и Тимура в этой битве. Эмир Хусейн стоял во главе правого крыла, в канбуле (фланговое охранение) у него был Тиланчи из племени Арлатов, а в карауле — эмир Улджайту и другие эмиры; во главе левого крыла стоял сам Тимур, в канбуле у него был Сары-Буга, а в карауле — Тимур-ходжа-оглан; в центре (кул) находился эмир Чаку и другие.[663]

Таким образом, мы видим здесь боевой распорядок, состоящий из центра, правого крыла, левого крыла, причем каждое из крыльев имело дополнительную войсковую единицу — фланговое охранение (канбул) и караул. Весь этот боевой порядок состоял из семи частей, из которых три имели более или менее самостоятельное значение, а четыре (Два караула и два канбуяа) подчиненное. Характерной чертой этого боевого строя является слабость центра по сравнению с крыльями — правым и левым. Центр не имеет ни караула, ни резерва.

В течение всего своего царствования, т. е. в течение 35 лет (с 1370 по 1405 г.), Тимур в беспрерывных походах совершенствовал свое войско, особенно организацию боевого строя. В 1391 г., когда впервые произошло гигантское потому времени сражение с Тохтамышем, Тимур имел уже сильно усовершенствованное войско. Шереф-ад-дин Али Иезди рассказывает, что Тимур первый ввел членение войска на 7 кулов, подразумевая под кулом не только центр, как это мы видим в описании боевого строя войска в битве 1365 г., а самостоятельные и ответственные лишь перед командующим войсковые соединения.

Впервые этот боевой порядок в больших масштабах использован был Тимуром в битве с Тохтамышем в 1391 г. в местности Кундузче. Чтобы конкретно представить боевой строй войска перед битвой, необходимо проанализировать описания, сделанные упомянутыми выше авторами (Низам-ад-дин Шами, Шереф-ад-дин Али И езди) следующих сражений Тимура: 1) битва Тимура с Тохтамышем в 1391 г. в местности Кун-дузча, 2) битва Тимура с Тохтамышем в 1395 г. на Тереке, 3) битва Тимура с Баязедом — османским султаном — у Анкары в 1402 г.

Когда мавераннахрское войско расположилось в местности Кундузча, Тимур лично занялся устройством боевого порядка своих воинов. Он совершенно по-новому организовал боевые соединения войска. Он устроил 7 кулов (условно можно назвать их корпусами), придав им иной боевой порядок, чем это-было до него.

Вот как описывает Низам-ад-дин Шами боевой строй ти-мурова войска во время битвы его с Тохтамышем в 1391 г. при Кундузче.

В центре был поставлен кул Тимура, но под непосредственным начальством мирзы Сулейманшаха. За ним находился второй кул Тимура, командование над которым было в руках мирзы Мухаммеда Султана, наконец, рядом с этим кулом Тимур поставил несколько кошунов, находящихся в его личном распоряжении. К сожалению, автор не уточняет, где "рядом", — справа, слева или сзади кула Мухаммеда Султана? Как мы увидим ниже, на этот вопрос отвечает Шереф-ад-дин Али Иезди в своем описании боевого порядка войска в этом сражении.

На правом крыле был поставлен кул под командой мирзы Мираншаха, В качестве канбула (флангового охранения) — кул хаджи Сейф-ад-дина. На левом крыле был помещен кул иод командованием мирзы Омар-Шейха, в качестве канбула (флангового охранения) у него был кул под командованием Бердибека, однако с задачей быть охраной не только левого крыла, но и центра. Низам-ад-дин Шами, к сожалению, не указывает точного местоположения кулов, стоявших в качестве канбулов. Были ли они на крайнем фланге в одну линию с кулами крыльев войска, или были несколько выдвинуты вперед, сказать трудно.

Посмотрим теперь, как описывает этот же боевой порядок Шереф-ад-дин Али Иезди, который повторил Низам-ад-дина Шами с некоторыми дополнениями, взятыми из того же не дошедшего до нас источника, который был использован до него Низам-ад-дином.

В центре был поставлен кул Султана Мухаммеда. У Низам-ад-дина Шами этот кул числился за Тимуром. Непосредственное командование было в руках мирзы Сулейманшаха. Сзади этого кула был поставлен главный кул мирзы Мухаммеда Сул-тана. За ним были помещены 20 кошунов, находящихся в непосредственном распоряжении Тимура в качестве резерва. Таким образом это указание Шереф-ад-дина Али Иезди решает вопрос — где "рядом" с кулом мирзы Мухаммеда Султана стояли кошуны Тимура? Они были резервами и находились сзади главного центрального корпуса. На правом крыле был помещен кул мирзы Мираншаха, в качестве канбула (флангового охранения) находился кул Ходжи Сейф-ад-дина. На левом крыле был поставлен кул мирзы Омар-Шейха, канбулом у него был кул Бердибека Сары-Буги. Сравнивая оба описания (Низам-ад-дина Шами и Шереф-ад-дина Али Иезди), мы можем сказать, что второе уточняет и дополняет первое.

В целом же, сравнивая боевой строй войска Тимура в битве с Тохтамышем 1391 г. с боевым порядком войска Тимура и Хусейна в "Грязевой войне" 1365 г., можно установить — в каком направлении произошли изменения и в чем их боевой смысл. Выше мы видели, что в 1365 г. в боевом строе войска Хусейна и Тимура главное внимание было обращено на крылья и фланговое охранение. В центре хотя и находилось сильное войсковое соединение, однако в сражении не оно играло решающую роль. В боевом строе 1391 г. мы имеем уже иное отношение к центру. Крыльям придается, как и прежде, весьма важное значение, что видно хотя бы из того, какое большое внимание обращается на боковое охранение флангов (канбуд), однако центр особенно укрепляется. Он получает авангард, и, кроме того, позади центра устраивается ставка командующего; там же находятся и резервы, которые в большинстве случаев и решают исход сражения.

Испытав выгодные стороны этого строя. Тимур и в дальнейшем прибегал к нему. Таков был боевой порядок, как мы увидим ниже, и в битве Тимура с Тохтамышем на Тереке в 1395 г. Более того, Тохтамыш учел выгоды этого боевого построения еще в битве 1391 г. и соответственно с порядками Тимура построил свое войско. Итак, в новом боевом строе центр и крылья сделались предметом всяческого внимания. Если центр был охраной резервов и ставки командующего, а сами резервы направлялись в любое место сражения, где в них была нужда, то канбулы имели целью не только предохранить крылья от прорыва, но и не допустить обходного движения врага, который мог ударить в тыл, обойдя правое или левое крыло с флангов. Ввиду этого канбулы составлялись из наиболее храбрых и опытных в боях кошунов под командой авторитетных военачальников.

Войско в своем боевом расположении имело, как указано выше, не только конников, но и пехотинцев. Последние стояли впереди конников и в случае нападения врага, особенно конной атаки, укрываясь за свои окопные щиты ("чапары") и туры, давали первый бой. Пехотинцы играли исключительно большую роль на том участке боевого расположения, которому приходилось вести оборонительный характер.

Шереф-ад-дин Али Иезди, описывая битву Тимура с Тохтамышем в 1391 г., определенно указывает, что эмиры туменов, тысяч и кошунов левого и правого крыльев тимурова войска выстроили в боевой порядок пехотинцев и всадников.[664] Та же картина наблюдалась и в битве Тимура с Тохтамышем в 1395 г.

Гияс-ад-дин Али, описывая индийский поход Тимура 1398 — 1399 гг., не раз говорит об участии пехотинцев в сражении. Так, упоминая битву на берегу Гуля (Джуля), он говорит, что левое крыло имело в авангарде кул султана Али Тавачи, в котором были пешие отряды хорасанцев.[665] Примеров подобного рода можно было бы привести немало. Однако картина и так ясна. Войско Тимура, пополняемое не только кочевыми народами, но и населением земледельческих областей, не могло в своих ополчениях не иметь пеших воинов.

Весьма интересным фактом является наличность при Тимуре огнестрельного оружия. Первое упоминание огнестрельного оружия встречается у Муин-ад-дина Натанзи ("Аноним Искендера"),[666] на что впервые обратил внимание А. М. Беленицкий. В конце XIV в. огнестрельное оружие было уже распространено на Востоке. Так, при описании войска султана Махмуда Дехлевийского перед битвой с Тимуром вблизи Дели в 1399 г. Низам-ад-дин Шами упоминает на вооружении индийского войска радандоз — особые "громбросающие" огнестрельные орудия. Низам-ад-дин Шами упоминает об огнестрельном оружии и у воинов Дамаска, осажденного Тимуром в 1400 — 1401 гг.

Появилось в это же время, даже несколько раньше, огнестрельное оружие и в Восточной Европе. Вспомним, что москвичи в 1382 г. во время осады Москвы войсками Тохтамыша стреляли из тюфяков — примитивных пушек, на что уже обратил свое внимание проф. В. В. Мавродин в упомянутой выше статье. По словам того же автора, огнестрельное оружие на несколько лет раньше появилось в Казани. В. В. Мавродин приводит указание Никоновской летописи, что казанцы (т. е. тогда жители Болгар) в 1376 г., когда их осадили русские, не только стреляли из луков и самострелов, но и "гром пущающе з града", т. е. применяли огнестрельное оружие.[667] Большой интерес представляет поход Тимура против Тохтамыша 1391 г. Поход этот был уже в науке предметом описания (М. Шармуа)[668] и военного разбора (М. И. Иванин).[669] Мы позволяем себе обратиться к этой теме еще раз по двум причинам: 1) невозможно писать работу "Падение Золотой Орды" и не затронуть этого вопроса, особенно в контексте-всей. совокупности фактов, 2) со времени работ М. Шармуа и М. И. Ивашша прошло более ста лет, если учитывать дату появления первого издания книги М. И. Иванина. Когда М. Шармуа писал свою работу на французском языке, в его-распоряжении были сочинения Шереф-ад-дина Али Иезди и Абд-ар-Реззака Самарканди. Теперь мы располагаем более ранним текстом Низам-ад-дина Шами, который был широко использован и дополнен Шереф-ад-дином Али Иезди.

Свой поход против Тохтамыша Тимур начал зимой 1390/91 г. Выступив из Самарканда, он перешел Сыр-дарью по переброшенному через реку мосту[670] и направился в Ташкент. Здесь, расположившись со своим войском в местности между Паренном и Чинасом, Тимур и провел зиму.[671]

Из Ташкента он между прочим отправился, по словам Шереф-ад-дина, в Ходженд, чтобы в духе того времени совершить поклонение гробнице шейха Маслахата.[672] Раздав 10000 кебекских динаров,[673] Тимур вернулся в Ташкент. Здесь он захворал и в течение 40 дней проболел, невидимому, малярией. Во второй половине января 1391 г. он почувствовал себя лучше и начал готовиться к дальнейшему походу. По словам Низам-ад-дина Шами, он сделал большие подарки приближенным и эмирам войска, отправил жен и царевен домой в Самарканд, за исключением жены Чулпан Мелик-ага, которую решил взять с собой. Закончив подготовку к дальнейшему походу распределением проводников (качарчи) между главными эмирами войска, среди которых был и известный впоследствии Идигу узбек (Едигей русских летописей), Тимур 15 Сафара,[674] т. е. 22 января 1391 г., покинул Ташкент и двинулся по направлению к Отрару. Когда Тимур прибыл в местность Кара-Саман (в районе Отрара), к нему явились послы от Тохтамыша. Пока Тимур был занят завоеваниями в Иране, Тохтаэдыш делал все, чтобы навредить ему, вплоть до похода в Маверан-нахр и ограбления его городов. Теперь же, когда Тимур выступил против Тохтамыша с огромными силами, последний испугался и решил отложить генеральное столкновение до более благоприятного времени.

Узнав о прибытии послов своего врага, Тимур отдал распоряжение об оказании им почестей согласно этикета. На приеме послы вручили Тимуру подарки, в том числе сокола и 9 быстроходных коней. Не желая нарушать обычая, Тимур посадил сокола к себе на руку, однако, чтобы подчеркнуть невнимание к подарку врага, даже не взглянул на него. Послы, стоя на коленях, подали Тимуру письмо Тохтамыша. В послании Тохтамыш писал, что он хорошо помнит все прежние милости и благодеяния Тимура к себе и раскаивается во враждебном поведении по отношению к нему. Заканчивается письмо обещанием быть верным вассалом и исполнять все приказания Тимура. Тимуру было ясно, что все эти хорошие слова — лишь дипломатическая уловка врага, которому почему-то в данный момент невыгодно принимать решительное сражение. В своем ответном послании он упрекает Тохтамыша в неблаговидных поступках, напоминает ему о том, какие благодеяния он — Тимур — ему оказал при вступлении на ак-ордынский, а затем и золотоордынский престол, останавливается на предательстве Тохтамыша, когда он стал могущественным ханом, особенно на ударе в спину (поход Тохтамыша на Мавераннахр), когда он — Тимур — был занят завоеванием Фарса и Ирака.[675] Заканчивает свое ответное послание Тимур выражением полного недоверия к обещаниям Тохтамыша и заявлением о невозможности принять его мирное предложение. Заготовив ответное послание, Тимур устроил богатый пир, вновь одарил послов, однако не отпустил их, а оставил при себе в качестве проводников. Тогда же Тимур созвал курилтай из эмиров войска, царевичей и приближенных. На курилтае решено было двинуться дальше. В конце февраля 1391 г. огромное войско прошло Ясы (ныне г. Туркестан), Карачук, Сауран и вышло в степь к центру современного Казахстана. 6 апреля 1391 г., утомленное переходами, войско прибыло в местность Сарыг-узен (ныне Сары-су), где было много воды, в чем так нуждались люди и животные. Отдохнув несколько дней, войско Тимура переправилось через реку и, пройдя местность Кичиг-даг в конце апреля, в дни цветущей весны, достигло Улуг-даге. По словам Низам-ад-дина Шами, Тимур взобрался на вершину горы, осмотрелся я, увидев вокруг себя безграничную степь, решил оставить здесь память о своем походе. Для этого он приказал своим воинам нанести в определенное место больших камней, а каменотесам высечь на большом камне надпись с его именем и упоминанием проходившего здесь войска.[676]

Более десяти лет назад вблизи Карсакпайского рудника в центральном Казахстане, у горы Алтын-Чуку, был найден камень с высеченной на нем надписью. Надпись двуязычная. В верхней части камня имеются три строчки арабским письмом, они в столь испорченном виде, что пока прочесть можно только: "Во имя Аллаха милосердного и милостивого". Нижняя надпись, состоящая из восьми строк, написана уйгурским письмом на чагатайском (староузбекском) языке. Чтение надписи подтвердило вышеприведенные слова Низам-ад-дина Шами об оставленном Тимуром памятнике. После статьи А. И. Пономарева "Поправки к чтению "надписи Тимура""[677] основное содержание надписи теперь совершенно ясно. В ней говорится, что в лето семьсот девяносто третье, т. е. в 1391 г., Тимур шел походом на Тохтамыш-хана, что подтверждает сведения письменных источников. Любопытно, что Низам-ад-дин Шами дает более точную дату, он не только приводит год, но месяц и день — 23 числа месяца Джумади I, т. е. 28 апреля 1391 г. Тимур называет себя в надписи султаном Турана, что явно указывает на существование этого наименования в политической терминологии XIV в. В надписи указывается и численность войска Тимура — 200 000 человек, что подтверждает правильность сведений Гияс-ад-дина Али, Низам-ад-днна Шами, Шереф-ад-дина Али Иезди и других источников о численном составе тимурова войска при описании того или иного из его походов. В надписи указывается цель похода — Тимур идет против Тохтамыш-хана.

Поставив памятник с надписью, Тимур приказал двинуться дальше. Кругом были чудные, сочные травы, обилие цветов и воды. Пройдя реку Иланчук (ныне Джиланчик), Тимур через 8 дней пришел в местность Анакаркуюн,[678] в северном Казахстане. Здесь, на привале, стало известно, что после четырех месяцев пути запасы провианта сильно оскудели. В те времена за войском следовали продавцы разных товаров, в том числе и скота, муки, масла и других продовольственных продуктов. По словам Шереф-ад-дина Али Иезди, овца стоила 100 кебекских динаров. I ман хлеба большого веса, равный 16 манам шари. доходил также до 100 кебекских динаров. Учитывая все это, Тимур собрал эмиров войска и взял с них подписку (мучилка) в том, что никто не будет из Муки делать ни хлеба, ни лепешек, ни лапши, ни пельменей, ни других кушаний, за исключением мучной похлебки, нечто вроде затирухи.[679] Невидимому пшеничная мука уже почти кончилась, так как лохлебку предлагалось делать из ячменной муки. К последней примешивать должны были еще "мутр" — какую-то сухую зелень. Из одного мана муки анбарного веса, равного 8 манам шари,[680] выходило 60 мисок похлебки. На воина в день нельзя было тратить более 1 миски. Таким образом было ясно, что надо искать какой-то выход, дабы избавить 200 000 людей от полуголодного существования. Тимур нашел выход в организации большой облавной охоты. В степи на сотни километров не было никакого жилья, и кругом было много дикого зверя. Охота была назначена на 6 мая 1391 г. К эмирам туменов и тысяч были направлены тимуровские тавачии с указанием порядка облавной охоты. В течение двух дней сжималось кольцо огромного окруженного войсками района. Испуганные звери, не подозревая опасности, бежали к центру, откуда не было выхода. Охота оказалась очень удачной — в руки изголодавшихся воинов попало большое количество оленей, диких коз и других животных, которые не встречались на родине охотников.[681] Войско не только насытилось, но и лица, ведающие провиантом, сделали необходимые запасы мяса на дальнейший путь. 12 мая 1391 г. Тимур выслал авангард под командой своего внука, мирзы Мухаммед-султана бахадура. Задачей авангарда было найти вражеские силы.

Через некоторое время авангард дошел до реки Тобола в Западной Сибири, перешел ее и увидел много костров, но следов войска не нашел, сколько мирза Мухаммед-султан ни высылал сторожевых отрядов. Пока авангард в районе реки Тобола занимался поисками, подошли главные силы с Тимуром во главе. Тимур отдал приказ перейти Тобол в убеждении, что противника надо искать в этом направлении. Была выслана разведка во главе с испытанным эмиром Шейх-Давудом. Разведка эта добыла полезные сведения, и Тимур решил, что нужно двигаться в сторону реки Яика (Урала). Через реку эту были три брода, однако Тимур из осторожности счел более разумным перейти реку в верховьях. Войско шло быстрым маршем и через 6 дней достигло реки Самары. 4 июня Тимур уже переправился через реку Иик. По словам Шереф-ад-дина Али Иезди, здесь к Тимуру привели трех человек из числа людей Тохтамыша. Они показали, что Тохтамыш хорошо осведомлен о войске Тимура, так как 2 нукера эмира Идигу бежали из лагеря Тимура и сообщили о нем все, что сами знали. Тимуру было теперь ясно, где враг и что нужно делать. Он прекрасно понимал, что ему немедля нужно взять инициативу в свои руки. В окрестностях реки Иика был устроен привал в виде укрепленного лагеря. Вырыты были окопы, поставлены туры и чапары (большие окопные щиты). Когда подошли все войска и были проверены с точки зрения походной и боевой готовности все части, Тимур отдал приказ выстроить боевой порядок и двинуться на врага.

Ввиду близости Тохтамыша особо напряженная работа выпала на долю авангарда, караулов и хабаргири (разведки). Одно за другим приходили известия об отрядах Тохтамыша. Низам-ад-дин Шами и Шереф-ад-дин Али Иезди подробно останавливаются на деятельности сторожевых и разведывательных отрядов Тимура, особенно на эпизоде с Ику-Тимуром, храбрым эмиром, который, стойко выполнив поручение Тимура, погиб в неравной борьбе со сторожевыми кошунами Тохтамыша. Все яснее стала обнаруживаться тактика последнего; он явно стремился измотать войска Тимура, исходя из правильного положения, что чем дальше уйдет Тимур от своих баз и чем меньше у него останется продовольствия, тем меньше сил будет у его воинов. Тимуру необходимо было как можно скорее остановить Тохтамыша и заставить его принять бой. Для этой цели он и приказал мирзе Омар-Шейху[682] выступить с отрядом в 20000 человек, найти Тохтамыша и, втянув в сражение, остановить его войско. Мирза Омар-Шейх выполнил поручение Тимура, заставив авангард Тохтамыша вступить в бой. Известие об этом весьма обрадовало среднеазиатского эмира. 18 апреля 1391 г. он сам лично стал приводить в боевой порядок свою огромную армию, разделив ее, как выше разобрано, на 7 кулов, независимых друг от друга, но подчиненных ему (Тимуру) боевых корпусов. Знаменитое сражение произошло в местности Кундурча или Кундузча в долине одноименной речки Кундурча, притока Черемшана, ныне в Куйбышевской области.

В источниках сражение это подробно описано и с точки зрения боевого распорядка войска мною выше разобрано. Сражение было кровопролитным, шло напряженно, с переменным успехом на отдельных, участках, но кончилось полным разгромом Тохтамыша. По фигуральному выражению Шереф-ад-дина Али Иезди, "спереди (Тохтамыша, — А. Я.) оказалась река Итиль, а сзади губительный меч".[683]

Победа Тимура над Тохтамышем в долине Кундурчи дала огромную добычу. По словам Низам-ад-дина Шами,[684] пехотинцы привели домой по 10 — 20 лошадей, а одноконные всадники — по 100 лошадей и больше; что касается других видов скота, в том числе овец и баранов, то их и не сосчитать. Особенно велика была доля Тимура и его военачальников.

Одних пленных девушек и юношей, которые направлялись в качестве его личных рабов, было, по словам Шереф-ад-дина Али Иезди, более 5000 человек.[685] Возвращаясь домой, тимуровское-войско не прекращало грабежа. В степи ему пришлось встретить немало кочевников из улуса Тохтамыша, они также были ограблены. Небезинтересна одна деталь. По словам Шереф-ад-дина Али Иезди: "Жилищем степняков в той безграничной пустыне являются шатры — "кутарме", которые делают так, что их не разбирают, а ставят и снимают целиком и во время передвижений и перекочевок едут, ставя их на телеги. Все они захвачены в полное распоряжение войск, действующих, как [неумолимая] судьба".[686]

Возвращаясь назад, Тимур перешел вброд реку Яик и вышел к Саурану, откуда направился на Отрар и затем в Самарканд, свою столицу. По словам Шереф-ад-дина Али Иезди, весь поход 1391 г. продолжался 11 месяцев.

Интересен один факт, связанный с этим походом. В лагере Тимура и в битве в долине Кундурчи (местность Кундузча) были три важных человека из Улуса Джучи — Кунче-оглэн (царевич), Тимур-Кутлуг-оглан (царевич) и эмир Идигу. Враждебные Тохтамышу, они искали помощи у Тимура. Однако в степях Улуса Джучи они имели свои собственные цели, и когда Тохтамыш оказался побежденным, упомянутые царевичи и эмир Идигу под благовидным предлогом ушли к себе домой в Дешт-и-Кыпчак.

Только Кунче-оглан оказался верным своему слову и вернулся к Тимуру, да и то временно. Вскоре и он убежал к Тимур-Кутлугу.

Поражение Тохтамыша в 1391 г., как бы оно ни было велико, не решило еще окончательно судьбу ни его самого, ни его государства. Тохтамыш имел еще немало ресурсов для продолжения борьбы. Нужна была воля и неослабная энергия. То и другое у него нашлось. Пока Тимур после битвы 1391 г. был занят в Иране и Закавказье, Тохтамыш готовил силы для новых происков в Азербайджане и явно искал случая для решительного столкновения со своим противником. Арабские авторы — ал-Макризи,[687] ал-Асади,[688] ал-Айни[689] — согласно рассказывают, что Тохтамыш в 1394 и 1395 гг. всячески искал сближения с египетским султаном ал-Меликом аз-Захыром Беркуком, уговаривая его помочь ему в борьбе с Тимуром, который равно был опасен той и другой стороне. Характерно, что Золотая Орда и государство мамлюков в Египте только тогда сближались, когда у них появлялся общий враг. Пока существовало могущественное государство Хулагидов (до 1335 г.), ханы Золотой Орды охотно сближались с мамлюкским Египтом, который один не в силах был противостоять притязаниям хула-гидских ханов. В течение полувека после 1335 г. (год падения государства Хулагидов) дипломатические сношения были более чем редки, т. к. они потеряли для обеих сторон всякий политический смысл. Начиная же с 80-х годов XIV в., обстановка резко изменилась, ибо Тимур стал опасен для той и другой стороны.

Искал в эти годы Тохтамыш и сближения с Литвой. В 1393 г. послы Тохтамыша были в Кракове на приеме у польского короля Ягелло — брата великого литовского князя Витовта (Витольда).[690] Тохтамыш прекрасно понимал, что в его интересах не допускать союза Москвы с Литвой. В споре между ними из-за пограничных земель, а также из-за первенства Тохтамыш явно принял сторону литовского князя. В упомянутом ярлыке 1393 г. на имя Ягелло Тохтавдыш передал ему верховные права на спорные земли, однако при условии признания его (Тохтамыша) суверенитета и выплаты ему дани. Осенью 1394 г. Тимур находился в Шеки (ныне Советский Азербай

джан), когда к нему пришло известие, что войско Тохтамыша прошло Дербенд и начало грабить селения и города Ширвана. Тимур отдал раслоряжение своим войскам готовиться к походу, так как считал столкновение неизбежным и не видел пользы в том, чтобы его откладывать. Осмотрев снаряжение и вооружение войска, Тимур роздал военачальникам большие подарки (укулька) и перевел свою ставку на походное состояние.

В связи с этим он отослал часть цариц с детьми в Султанию, а двух наиболее почитаемых жен — Сарай Мульк Ханым и Туман-агу — в Самарканд. В феврале 1395 г. он объявил приказ о походе против Тохтамыша в сторону Дербенда. По словам Шереф-ад-дина Али Иезди, войско, согласно тюркскому обычаю, имело впереди левое крыло.[691] С дороги Тимур отправил к Тохтамышу посла, дабы сохранить видимость корректности своих действий. В качестве посла он отправил умного и опытного Шемс-ад-дина Алмалыки, хорошо знавшего тонкости дипломатической переписки и разговоров.

Тимуров посол явился в лагерь к Тохтамышу, передал ему письмо Тимура и со свойственным ему красноречием изложил все, о чем его просил последний. Тохтамыш, который, по словам Шереф-ад-дина Али Иезди, уже склонялся к примирению, в конце концов под влиянием своих эмиров изменил поведение и передал послу для Тимура письмо, составленное в грубых выражениях.[692] Когда Шемс-ад-дин Алмалыки возвратился к Тимуру, последний уже разбил лагерь в долине реки Самур. Здесь в ставке посол и сообщил своему государю о результатах переговоров. Долина Самура лежала вблизи горы Эльбруса. Тимур привел свои войска в боевой порядок, причем, по словам Али Иезди, край его левого крыла упирался в подножье Эльбруса, a край правого крыла — в Кулзумское (Каспийское) море.[693]

По существу Тимур обрадовался характеру ответа Тохтамыша, так как видел в нем прекрасный повод к объявлению войны. Построив войско согласно определенному боевому порядку, т. е. по рангам (мурчил), Тимур двинулся в путь. Так шли темники, тысячники, сотники, каждый во главе своих отрядов, один за другим. Пройдя Дербендский проход, войско Тимура вступило в область кайтаков — народа, давно здесь ривущего. Кайтаки были активными союзниками Тохтамыша, и этого было достаточно, чтобы Тимур отдал приказ о полном их истреблении. Большинство их селений было сожжено, многие из кайтаков убиты, а многие взяты в плен. Когда Тимур-подошел к Тарки (Тарху),[694] — а это был город в Дагестане, в 4 днях пути от Дербенда, — и расположился лагерем, ему сообщили, что Тохтамыш выслал сильный авангард во главе с эмиром Казанчи. Тимур с большим отрядом лично вышел противнику навстречу и прогнал его.

Шереф-ад-дин Али Иезди красочно описывает движение-двух вражеских армий в долине реки Терека. К середине апреля 1395 г. оба войска стояли на берегу этой реки одно против другого. В полном соответствии с веками выработанной военной. традицией Тимур приказал своим тавачиям выбрать место для укрепленного лагеря и расположить там большое войско. Вокруг лагеря был вырыт ров, вбиты колья и расставлены окопные-щиты (чапары), за этим. рвом был вырыт второй, наружный: ров. Воинам было запрещено производить какой-нибудь шум, и всякое передвижение в лагере, причем не разрешалось зажигать ночью огня, дабы враг в случае приближения не имел никакого представления о войске Тимура.

В условиях раннесредневековой военной техники это ограждение лагеря окопными щитами имело огромное значейив. Характерно, что здесь сказывалась действительно весьма старая традиция. По словам Гардизи (XI в.) и Шарафа аз-Замана Тахира ал-Марвази (XII в.), авторов, восходящих к первоисточнику IX в., конные воины хазарского войска возили всегда с собой 20 кольев в два зира длиной, толстые веревки и особые щиты. Когда войско устраивалось вблизи врага лагерем на ночь, воины вбивали колья и прислоняли к ним окопные щиты (чапары).[695] Тохтамыш ночью не осмелился напасть на лагерь Тимура, зато на следующий день, в среду, 15 апреля 1395 г., началось одно из крупнейших сражений того времени, решившее судьбу не только Тохтамыша. но и Золотой Орды, во всяком случае ее великодержавного положения.

Тимур в этом сражении придерживался того же строевого порядка, что ив битве 1391 г. Войско свое он разделил на 7 ку-лов (корпусов). Большую роль в этом сражении играла пехота, которая в обороне имела исключительное значение. Наиболее подробный рассказ об этом сражении находится у Низам-ад-дина Шами и Шереф-ад-дина Али Иезди. Последний, как всегда, повторяя в основном текст Шами, приводит много интересных дополнительных деталей.

Не успело еще развернуться сражение по всему фронту, как Тимуру донесли, что огромные силы Тохтамыша наступают на левое крыло его войска. Тимур надел при себе в резерве 27 кошунов отборного войска. В критический момент он выступил на помощь попавшим в затруднение отрядам левого крыла.

Враг вынужден был отступить; смельчаки из тимуровских кошунов бросились за бегущими, увлеклись и зашли далеко. Когда враги это заметили, они быстро оправились, вновь собрались в большом количестве, повернули и начали теснить тимуровских воинов. С большим мастерством Шереф-ад-дин рассказывает, как около этой небольшой группы храбрецов с той и другой стороны скапливались новые силы и разрастался: крупный и жестокий бой. Каждый вновь подъезжающий кошун из числа тимурова войска спешивался на место боя и устраивал, из арб и щитов заградительные опорные пункты. Воины, преклонив одно колено, посылали тучи стрел на врагов. В самый разгар сражения к тимуровским отрядам подошли хорошо вооруженные кошуны во главе с мирзой Мухаммед Султаном, бывшим в главном куле. Они произвели столь стремительную конную атаку, что враг дрогнул и побежал. Эта победа сразу благоприятно сказалась на других участках. Пока шел этот бой, канбул левого крыла Тохтамыша снял кошуны правого-крыла тимурова войска, находящиеся под командой одного-из лучших змиров последнего — эмира Хаджи Сейф-ад-дина. Тохтамышевцы обошли его и ударили с тыла. Весь тумен, которым лично командовал Хаджи Сейф-ад-дин, спешился и героически оборонялся. Сколько враги ни делали усилий, сломить это сопротивление они не могли, тимуровцы градом стрел отражали любую атаку. Наконец появился со своим туменом Дженаншах бахадур и произвел конную атаку. Вслед за ним появился со своим туменом мирза Рустем и Омар-Шейх. Тохтамышевцы не выдержали стремительного натиска и побежали. Все левое крыло Тохтамыша было сбито. Так от участка к участку успех стал переходить на сторону Тимура, пока великое сражение не закончилось бегством Тохтамыша. Несколько иную картину боя рисует Ибн-Арабшах. Согласно его рассказу, один из эмиров правого крыла войска Тохтамыш-хана, поссорившись с другим эмиром, покинул поле битвы и увел с собой все свое племя, название которого было Актау. Племя это ушло на запад во владения ар-Рум и поселилось на землях вблизи Адрианополя. Эта измена ослабила Тохтамыша и внесла большую растерянность в ряды оставшегося войска.[696] Невидимому здесь имеется в виду эмир Актау, поведение которого Шереф-ад-дин Али Иезди изображает иначе. Войско Тохтамыша не могло даже отступить в организованном порядке, отдельные части потеряли связь друг с другом, тумены распались на мелкие, никем не управляемые группы и бежали в беспорядке. Тимур захватил огромные богатства и сокровища Тохтамыша, которые были брошены в покинутой им ханской ставке. Раздав большие награды особо выделившимся военачальникам и воинам, Тимур произвел некоторую перегруппировку своего войска, оставил раненного в руку Мираншаха (при падении с лошади во время боя он сломал себе руку) с большим отрядом в обозе, а сам двинулся в погоню за Тох-тамышем, дабы захватить его в плени добить остатки его войска. Днем и ночью двигался Тимур с отборными кошунами.

У Туратурской перенравы он перешел на левый берег Итиля (Волги), но Тохтамыша не поймал. Шереф-ад-дин Али Иезди рассказывает, что Тимур держал при себе Кайричак-оглана, сына Урус-хана, которого он в качестве своего нового ставленника намечал кандидатом на престол Улуса Джучи вместо Тохтамыша.[697] Предоставив Кайричак-оглану сильный отряд узбеков, наградив его золотым поясом и шитым золотом халатом, а также знаками ханского достоинства, он направил его на левобережье Волги собирать войско и устанавливать порядок в Золотой Орде. О дальнейшей судьбе этого соперника Тохтамыша мы знаем очень мало. Что он успел сделать на левобережье Волги нам не известно. По некоторым данным, сохранившимся в виде мелких замечаний в поздних источниках, мы узнаем, что он вскоре умер.[698]

Направив Кайричак-оглана на левый берег, Тимур прошел тогда к золотоордынскому городу Укеку (Увеку) и разграбил его и его окрестности. Тохтамыша Тимур так и не настиг. Злополучный золотоордынский хан бежал в Булар (Булгар) буквально с несколькими близкими и преданными ему людьми.

Оставленный в обозе Мираншах не хотел отрываться от Тимура и присоединился к отцу в местности Юлуклук-Узуклук на нижней Волге.

Бегство Тохтамыша огорчало Тимура, так как он прекрасно понимал, что, благодаря обширности территорий и наличию больших ресурсов. Тохтамыш сможет через некоторое время собрать новые силы и возобновить борьбу. Вот почему он решил направиться на западные улусы Золотой Орды в сторону Днепра (Узи), куда скрылись некоторые из эмиров Тохтамыша, в том числе Бек-ярык-оглан[699] и Актау, участвовавшие в сражении на Тереке.

Ввиду того, что поход этот требовал значительного времени, а Тимур боялся оставить Мавераннахр и завоеванные города, а также области Ирана без присмотра, он отправил войска во главе с внуком Пир-Мухаммедом в Шираз, а в Самарканд отослал тумен Шемс-ад-дина бахадура. Выйдя к реке Узи, т. е. к Днепру, Тимур ограбил и опустошил земли, находившиеся под управлением Бек-Ярык-оглана, эмира Актау и Тимур-оглана. Два последних бежали за Днепр к врагу своему эмиру Хурамдаю, но спасения не нашли. Тогда они перешли границу Рума и скрылись в местности Исраяка,[700] где и держались некоторое время. Повернув к реке Тану (Дону), Тимур неожиданно двинулся на север на русские города и волости. Что влекло Тимура на север, в культурные области древней Руси?

Тимур, как и другие правители Средней Азии и Ирана, плохо был осведомлен в русских делах. Будучи прекрасно знакомым с географией и историей Средней и Передней Азии, мусульманских стран и народов, Тимур не имел даже самых

элементарных представлений о Руси, русских княжествах и Москве. Историко-географические представления о стране русских, в какой-то мере соответствующие действительности, не проникали на среднеазиатский Восток и дальше Золотой Орды не шли. Вот почему в мусульманской (персидской и арабской) историографии XV в., столь богатой фактическим материалом по истории мусульманских стран и даже христианского Закавказья, мы не найдем ничего интересного и ценного не истории Руси. Не найдем мы в ней даже правильной географической номенклатуры, в том числе правильных названий русских городов. Что это за русский город Карасу, который, по словам Низам-ад-дина Шами, был ограблен воинами Тимура?

Другое дело — русская историография XV в. В русской летописи Софийской, Никоновской — мы найдем не только хорошую осведомленность в событиях, имевших место в Средней и Передней Азии, но и точные географические представления о многих их областях. Выше мы видели, как хорошо русская летопись была осведомлена о смутном времени 60 — 80-х годов XIV в. в Золотой Орде. Видели, как хорошо она была знакома с личностью Мамая и Тохтамыша.[701]

Вернемся однако к походу Тимура на Русь. Низам-ад-дин Шами[702] и Шереф-ад-дин Али Иезди[703] сообщают, что Тимур вторгся в область города Машкав, т. е. Москвы, где и произвел опустошения, забрав огромную добычу. Сообщению этому мы однако не можем поверить, так как в русской летописи районы Москвы не упоминаются. Восточный источник плохо представлял себе географию Руси и смешал Рязанскую землю с пограничными волостями Московского княжества. Обратимся поэтому к более точным указаниям русских источников.

По словам Никоновской летописи, Тимур с огромным войском вторгся в Рязанскую землю и захватил город Елец "и князя Елецкого пойма, и люди плени, а иных изб".[704] Великий князь Василий Дмитриевич, узнав обо всем этом, собрал многочисленные полки, выступил к городу Коломне и занял переправы через Оку. Тимур не решился на столкновение с русскими и, ограбив Рязанскую землю, ушел на юг. По-видимому, рассказы о Мамаевом побоище на Куликовом поле его пугали, и он не решился принять бой с русскими. С большой добычей направился Тимур в Нижнее Поволжье, к городу Бальчимкин.[705] Двигался он через низовья Дона и по дороге решил захватить город Азак (Азов). Последний был почти начисто ограблен, причем, по словам Шереф-ад-дина Али Иезди, по приказу Тимура мусульман отделили от остальных общин, которые и были преданы "мечу Джихада", т. е. все уничтожены.[706]

Из Азова Тимур направился к Кубани. Шереф-ад-дин Али Иезди рассказывает, что черкесы пожгли пастбища между Азовом и Кубанью. На протяжении 7 — 8 дней кони Тимура буквально бедствовали от отсутствия кормов. Разгневанный Тимур приказал отомстить черкесам и опустошить весь их улус. Кого подразумевает Шереф-ад-дин Али Иезди под черкесами? По-видимому, термин этот у него собирательный. Кроме собственно черкесов, там были еще и другие горцы. Вместо намеченного пути в нижнее Поволжье Тимур неожиданно повернул в Дагестан, где осадил две высокогорных и неприступных крепости — Кулы и Таус, одноименные владетели которых, по его мнению, строили против него тайные козни. Нужно было много ума и сообразительности со стороны Тимура как военачальника и много личной смелости со стороны его воинов, чтобы овладеть этими орлиными гнездами — крепостями. С помощью лестниц, перекидываемых со скалы на скалу, как снизу, так и сверху, подымались и спускались к крепости Таус смелые воины Тимура, пока после больших потерь не овладели последней.[707] Покончив с крепостями и их владетелями, которые были убиты, Тимур двинулся в сторону района Симсим на Северном Кавказе, где также овладел рядом крепостей.

Особо интересным представляется рассказ о походе Тимура на Хаджи Тархан (Астрахань) и Сарай Берке зимой 1395 г. Тимур не скрывал своих намерений. Не успев в первый свой поход, летом того же года, когда он преследовал бежавшего с берегов Терека Тохтамыша, разрушить Сарай Берке и Астрахань, он теперь двигался с большим войском, чтобы раз навсегда покончить с этими двумя крупными центрами богатства и могущества Золотой Орды.

Стояла суровая зима. Волга покрылась льдом, и Хаджи Тархан можно было взять со стороны реки. По словам Шереф-ад-дина Али Иезди,[708] город имел сильные укрепления только по сухопутному своему краю. Высокая стена, укрепленная По-видимому башнями, окружала весь город, начинаясь у берега реки на одном его конце и кончаясь на другом. Со стороны реки стены не было. Здесь защитой были вооруженные суда. Ввиду того, что лед на реке делал доступным подход к городу с этой, наиболее уязвимой стороны, жители Хаджи Тархана начали вырезать куски толстого льда и выкладывать из них стену. Ночью они заливали сложенные куски водой. "Сделав таким образом высокую [стену], они, — пишет Шереф-ад-дин Али Иезди, — одним куском льда соединяют стену города с этой стеной и ставят ворота. Воистину это прекрасное устройство и потому здесь рассказано".[709]

Тимур хорошо был осведомлен о положении в городе. Еще летом он оставил там своего эмира — Омар-и-Табан, которому поручил управление городом. Омар-и-Табан и сообщил Тимуру, что калантар (старшина) Мухаммеди готовит враждебные действия. Когда Тимур с войском подходил к Хаджи Тархану, ему навстречу вышел упомянутый калантар Мухаммеди. Тимур не взял его с собой, а отослал с Пир-Мухаммедом, эмиром Дже-наншахом и другими в Сарай Берке, причем приказал им, когда они будут с войском переходить Волгу, спустить калантара под лед, что и было выполнено.

Хаджи Тархан, несмотря на крепкие стены, не оказал сопротивления. Тимур наложил сначала на жителей города дань за сохранение их жизней, а потом все отдал на разграбление своему войску. Перед уходом Тимур приказал выселить всех жителей и город поджечь. Покончив с Астраханью, Тимур отправился в Сарай Берке, который не мог оказать ему сопротивления. Сарай Берке был, так же как и Хаджи Тархан, отдан воинам Тимура на полное разграбление. Опустошенная столица Золотой Орды была подожжена и. невидимому, в большей своей части сгорела. Характерно, что когда через 450 (приблизительно) лет после похода Тимура на месте развалин Сарая Берке копал Терещенко, он обнаружил следы огромного пожарища, охватившего городские кварталы.[710] Никогда, кажется, до этого войско Тимура не было так нагружено награбленным добром, как зимой 1395/96 г.

Зима в тот год в низовьях Волги и окружающих ее степях была так сурова, что во многих районах погибла большая часть скота и цены на продукты питания стояли очень высоко. Так, 1 ман проса стоил 70 кебекских динаров, а барана продавали за 250 кебекских динаров — цена для того времени неслыханная. Известно, что кебекский динар в золотом исчислении стоил 50 к. Стоит ли говорить, что многие воины разбазарили в полном смысле слова свою добычу, которую они получили по раскладке, проведенной тавачиями, иначе по дороге домой они могли бы погибнуть от голода.

Значение победы Тимура над Тохтамышем в 1395 г. огромно. На протяжении 15 лет Золотая Орда получила два огромных удара, которые предопределили ее судьбы. Разгром Мамая Димитрием Донским на Куликовом поле в 1380 г. был столь значительным ударом, что Золотая Орда, разъедаемая к тому же смутами, не нашла в себе сил, чтобы вернуть свое былое могущество. Попытка возродить Золотую Орду вышла из левого крыла улус-джучиева войска, из Ак-Орды, в лице энергичного Тохтамыша.

Второй удар нанес Тимур, который понимал, что золото-ордынское великодержавие — постоянная угроза Маверан-нахру, его земледельческим оазисам и культурным городам. После этого удара Золотая Орда сведена была на положение второстепенного государства.

Победа Тимура над Тохтамышем, опустошение и сожжение Астрахани и особенно Сарая Берке — столицы Золотой Орды — в 1395 г. имели огромное значение не только для Средней Азии и тогдашней юго-восточной Европы, но и для Руси. Сам того не подозревая, тот самый Темир Аксак, который грабительски опустошил Рязанскую землю, объективно победой над Тохтамышем оказал Русской земле услугу, хотя своими поступками и оставил по себе в русском народе заслуженную дурную память.

Еще С. Соловьев писал: "После разгрома Тамерланова Золотая Орда долго не была опасна Московскому князю; в продолжение 12 лет летописец раза три упоминает только о пограничных сшибках хищнических отрядов татарских с Рязанцами: причем успех большей частью оставался на стороне последних".[711]

"Лукавый и злохитрый"…

"Преболи всех князей ордынских, ише все царство един держаще, и по своей воле царя поставляше, его же хотя-ше".

(Никоновская летопись.)

Победа русских на Куликовом поле в 1380 г. имела всемирно-историческое значение. Она нанесла Золотой Орде сильнейший удар, после которого последняя стала клониться к полному упадку. Попытка Тохтамыша вернуть Золотой Орде ее прежнее могущество не увенчалась успехом.

Рассматривая события в их исторической связанности, мы должны признать, что победы Тимура над Тохтамышем в 1391 и 1395 гг. были обусловлены не только огромными ресурсами Мавераннахра и силой военно-организаторского таланта Тимура, но в первую очередь великой победой русских на Куликовом поле. В своей борьбе с Тохтамышем Тимур думал не только о большой добыче, что было так характерно для его грабительских войн.

Внимательное рассмотрение фактов дает право сказать, что Тимур поставил перед собой задачу подорвать в корне экономическое значение наиболее богатых областей Золотой Орды — Дрыма, Северного Кавказа и Нижнего Поволжья. Ибн-Арабшах весьма образно описывает разгром Золотой Орды произведенный Тимуром: "Завладел он движимым и разделил его, да недвижимым и унес его с собой, собрал [все] захваченное и роздал добычу, дозволил грабить да полонить, произвел гибель и насилие, уничтожил племена их, истребил говоры их, изменил порядки да увез [с собой все] захваченные деньги, пленных и имущество. Передовые войска его дошли до Азака, и он разрушил Сарай, Сарайчук, Хаджитархан и [все] эти края".[712]

Ибн-Арабшах не дает, однако, полных сведений по этому вопросу. У арабских и персидских историков конца XIV та первой половины XV в. имеются указания, что Тимур разграбил Крым и Кафу.[713] Кафу он осаждал 18 дней. Очень пострадал Азов, По словам Шерёф-ад-дина Али Иезди, Тимур, взяв Азов, приказал отделить мусульман от остального населения и отпустить их. Всех же не-мусульман он велел предать мечу Джихада (войны за веру), а дома их сжечь и ограбить.[714]

Общеизвестно, как сильно пострадал Сарай Берке, тогдашняя столица Золотой Орды. По словам того же персидского автора, Тимур сжег Сарай.[715] Это известие подтвердилось сто лет назад раскопками Терещенко. Большому разгрому и разорению подверглись области Северного Кавказа, особенно город Мадт жар, а также земли черкесов.

Такой же тяжелой участи подверглись поволжские города Увек и Астрахань (Хаджи Тархан). Если ко всем этим фактам прибавить еще совершенно варварское уничтожение в 1388 г. одного из лучших городов средневекового Востока, столицы Хорезма — Ургенча, игравшего огромную роль в караванной торговле, которую вела Восточная Европа с Средней Азией и Китаем через Золотую Орду, то картина станет совершенно" ясной. Тимур стремился к максимальному подрыву караванной торговли между Европой и Китаем через Крым, Нижнее Поволжье и Хорезм. После поражения Тохтамыша начался резкий упадок рынков и ремесленного производства во всем этом обширном и недавно еще богатом крае.

Об этом упадке до нас дошли весьма ценные и достоверные свидетельства двух венецианцев — Иосафато Барбаро и Амб-розио Контарини, побывавших в юго-восточной Европе в XV в… И. Барбаро посетил татарские степи между Азовом и Астраханью в 1436 и в последующие годы. До разрушения Астрахани Тимуром (предполагается, конечно, 1395 г.) торговля шелком и пряностями шла через этот город. Отсюда товары доставлялись в Азов (Тана), а потом на галерах переправлялись в Италию. В 30 — 40-х годах XV в., согласно Барбаро, эта торговля, прекратилась и товары на Дальний Восток из Европы направлялись через Сирию.[716] Другой венецианец, А. Контарини, посетил эти же места приблизительно через тридцать лет. Побывал он в Астрахани в 1476 г. Контарини как бы дополняет характеристику, данную Иосафато Барбаро, указанием на то, что в его время дома в Астрахани мазаные, но что прежде здесь были большие постройки, от которых остались лишь одни развалины. Ссылаясь на рассказы жителей города, Контарини говорит о былой торговой славе Астрахани, о времени, когда она вела большую торговлю с Азовом.[717]

После крупного поражения на Тереке в 1395 г. Тохтамыш скрылся с небольшим отрядом наиболее верных ему людей. По словам Шереф-ад-дина Али Иезди, он убежал в сторону Булара.[718]

Что подразумевать под этим географическим именем? Иногда Булар обозначает то же, что и Келар, — Польшу, — но не исключена возможность искажения в рукописях слова "Булгар". В данном случае решать должен контекст. Упоминание, что> место это находится поблизости от "страны мрака", является решающим. Едва ли можно сомневаться в том, что под Буларом мы должны подразумевать страну Булгар, или Болгары.

К сожалению, источники не сохранили сведений о том, что предпринял Тохтамыш, чтобы вернуть себе власть в улусе Джучи в том же 1395 г. Однако по всему видно, что и на этот раз энергичная натура Тохтамыша не могла примириться с поражением и он деятельно приступил к собиранию новых сил, стремясь вернуться на престол в Улусе Джучи. Вернуть Нижнее Поволжье, где у него было немало сторонников, не составляло, По-видимому, труда, так как Тимур не ставил себе задачей приобретение земель в юго-восточной Европе. Другое-дело — богатый портовыми городами и торговлей Крым. В арабской исторической литературе, составлявшейся в Египте в конце XIV и первой половине XV в., имеется интересное известие о походе Тохтамыша на Крым в 1396 г. По словам Ал-Аскалани, в 799 г. х. (т. е. между 5 октября 1396 и 23 сентября 1397 г. н. э.) произошло большое сражение между Тох-тамышем и генуэзскими франками.[719] Другой арабский автор — Ибн-ал-Форат — уточняет дату происшедших в Крыму событий. Он говорит, что Тохтамыш пошел войной на "владетеля" города Кафы и осадил ее 17 марта 1396 г.[720]

Оба автора согласны в том, что Кафа принадлежала тогда генуэзцам, которые, По-видимому, непосредственно после разгрома Тимуром Золотой Орды, в дни полной политической разрухи и безвластья, захватили в свои руки власть в Крыму.

О походе Тохтамыша в Крым говорит и русская летопись. По словам Никоновской летописи, "Того же лета [6906 = 1398] царь Тахтамышь Болыта Орды воевал Поморские грады".[721] Под поморскими городами нужно понимать, конечно, упомянутые выше приморские города Крыма. Русская летопись приводит, однако, другую дату: не 1396, а 1398 г. Что это — новый поход Тохтамыша на Крым или противоречивая датировка похода? Невидимому, второе. Независимо от вопроса о точной дате крымского сражения поход Тохтамыша на Крым свидетельствует о том, что он начал восстанавливать власть свою в Золотой Орде. Можно думать, что Тохтамышу удалось тогда захватить Кафу и удержать ее некоторое время в своих руках.

Кастильский (испанский) посол, посланный ко двору Тимура в Самарканд и бывший там в 1404 г., записал в своем дневнике: "Едигуй напал на этот город Кафу, потому что сын Тотамиша оттуда воевал с ним и нанес большой вред земле; жители города заключили мир с Едигуем, а сын Тотамиша бежал к Тамурбеку".[722]

Выгоды своей победы Тохтамыш, однако, использовать не смог. В Золотой Орде у него появился серьезный, более счастливый соперник в лице Тимур-Кутлуга.

Тимур-Кутлуг-хан был сыном Тимур-хана.[723] Трудно установить точную дату, когда Тимур-Кутлуг впервые появился при дворе Тимура в качестве царевича (оглана). Активно он начинает действовать в свите Тимура лишь с начала военных действий последнего против Тохтамыша. Низам-ад-дин Шами впервые упоминает Тимур-Кутлуга в связи с походом Тимура на Тохтамыша в 1390 г. Перейдя Ходжендскую реку (Сыр-дарью), Тимур отправил в качестве авангарда большой отряд во главе с Тимур-Кутлуг-огланом, Кунче-огланом и Шейх Али бахадуром.[724]

Что же касается Шереф-ад-дина Али Иезди, то он первый раз связывает имя Тимур-Кутлуга с Тимуром под 790 г. х. (= 1388), т. е. на два года раньше, — когда тот войной отправился на Хорезм, чтобы наказать хорезмпюха Сулеймана из нунгратской династии Суфи за его поддержку Тохтамыша, И здесь Тимур-Кутлуг-оглан выступает, как и в первом случае, совместно с Кунче-огланом.

В дальнейшем мы видим Тимур-Кутлуг-оглана в компании с белоордынским эмиром Идике (Едигей) из племени мангыт, с которым судьба связала его надолго. По словам того же Шереф-ад-дина Али Иезди, когда Тимур двинулся в поход против Тохтамыш-хана в 1391 г. (19 января), он распределил между эмирами проводников, знающих дорогу. В центре войска, с которым шел Тимур, в качестве таких вожатых (кылауз) были назначены Тимур-Кутлуг-оглан, Кунче-оглан и Идике-узбек.[725]

В течение всего похода 1391 г. эти три белоордынских эмира были на службе у Тимура, выполняя разные его поручения. После победы Тимура у Кундузчи и бегства Тохтамыша, когда они убедились в том, что последний им больше не опасен и что они могут, вернувшись в Улус Джучи, повести среди кочевой знати выгодную им политику, они стали просить Тимура отпустить их в родные земли. Они говорили, что поедут домой, соберут свой иль (подвластные им племена) и приведут их всех с имуществом и скотом к Тимуру. Однако заверения эти не соответствовали их подлинным намерениям. Получив разрешение, они начали устраивать свои дела, готовить передачу престола. Тимур-Кутлугу, который как чингисид имел все права занять, престол Улуса Джучи.

Ни Тимур Кутлуг, ни Едигей не вернулись, сдержал слово-только Кунче-оглан,[726] да и тот через некоторое время покинул Тимура (о чем будет сказано ниже).

Тот же рассказ об обманном отъезде от Тимура имеется и у Ибн-Арабшаха,[727] однако он связан с одним только Едигеем. и носит следы литературной обработки, если не является записью сложившейся легенды. Что делал Тимур-Кутлуг во время похода Тимура против Тохтамыша в 1395 г., сказать трудно. Ясно только одно, что Тимур-Кутлуг, подстрекаемый Идике-(Едигеем), воспользовался разгромом Тохтамыша в 1395 г. и повел энергичную политику в расчете на захват ханской, власти в Золотой Орде.

Характерно, что после 1395 г. весьма подробные сведения о Золотой Орде и событиях, происходивших в ней, имеются в русской летописи, содержащей по некоторым вопросам такие-подробности, которых нет ни у одного из восточных авторов. Осведомленность русской летописи иногда поразительна, по словам "Анонима Искендера", Тохтамыш бежал в Литву, к литовскому князю Витовту, еще до вступления Тимур-Кутлуга на царство.[728]

Однако летопись дает более ясную картину бегства Тохтамыша в Литву и вступления на золотоордынский престол Тимур-Кутлуга. Выше мы видели, что в 1396 — 1398 гг. Тохтамыш вел борьбу за возвращение Золотой Орде оторвавшегося от нее Крыма. В том же 1398 г. Тохтамыш направил посла к рязанскому князю. Первое время дела Тохтамыша шли весьма хорошо: "Того же лета (1398 г., - А. Я.) в радости велицебывшу царю Тохтамышу Болнпа Орды, от съпротивных свободшуся, и послы своя посылающу ко всем странам, имя свое прославляющую.[729]

Однако в самый разгар успехов по восстановлению власти в Золотой Орде на Тохтамыша "внезапу" напал "некий царь, именем Темирь-Кутлуй и бысть им бой велик и сеча зла. И одоле царь Темирь Кутлуй царя Тохтамыша и прогна, и сяде сам ва царстве Волжском Болнна Орды, а Тохтамыш царь побежа к Литовским странам".[730]

Тохтамыш прибыл в Киев, к Витовту, со всей большой своей семьей. Витовт принял его ласково, ибо видел в беглеце силу, которую собирался использовать в целях своей великодержавной политики. Тимур-Кутлуг не мог, конечно, спокойно смотреть на пребывание своего противника в качестве почетного гостя у литовского князя. Новый золотоордынский хан знал, что в Литве готовится против него заговор, который надо во что бы то ни стало парализовать и сорвать. Вот почему уже в следующем (1399) году он отправляет послов к великому литовскому князю: "Выдай ми царя беглого, Тохтамыша, враг бо ми есть и не могу тръпети, слышав его жива суща и у тебе живуща… выдай ми его, а что около его ни есть, то тебе".[731]

На это Витовт ответил отказом и прямой угрозой войны. И, действительно, он начал собирать войско для похода на Золотую Орду. По существу это был уже третий его поход против татар. Первый из них был в 1397 г. в долину р. Дона и второй в 1398 г. вниз по Днепру, оба с успехом, но без достаточно серьезного сопротивления со стороны татар. Литературно обрабатывая свой материал, летописец, говоря о планах Витовта, вкладывает в уста хвалящемуся великому литовскому князю следующие слова: "Пойдем пленити землю Татарьскую, победим царя Темирь Кутлуя, возьмем царство его и разделим богатство и имение его, и посадим в Орде на царстве его царя Тахтамшпа, и на Кафе, и на Озове, и на Крыму и на Азтара-кани, и на Заяицкой Орде, и на всем Приморий, и на Казани;, и то будет все наше и царь наш".[732]

Из этих слов ясно, что Витовт ставил своей задачей вернуть Тохтамышу не только Золотую Орду, но и Заяицкую" Орду, т. е. Белую Орду, иначе говоря, стремился сделать Тохтамыша ханом всего Улуса Джучи в качестве своего ставленника. Витовт мечтал этим путем подчинить себе Орду, что тогда для него по соотношению сил было мало реально, "Дружба" Витовта с Тохтамышем и предстоящая борьба с татарами Темир-Кутлуга шла без союза и даже контакта с Москвой. У Витовта в отношении Москвы были свои цели и своя; политика, явно направленная на ослабление московского князя и усиление литовских владений за счет Руси. Собрав большое, хорошо оснащенное войско, Витовт в 1399 г. двинулся на татар и разбил лагерь на реке Ворскле.

Конец XIV в. был, невидимому, решающим периодом в оснащении войска огнестрельным оружием в Литве и на Руси. Вот весьма выразительные строки Никоновской летописи: "Витовту стоащу на другой стране реки Ворсколы, во обозе, в кованых телегах на чепех железных, со многими пищалями и пушками и самострелы".[733]

Летописец рассказывает, что Тимур-Кутлуг испугался огромного войска Витовта, не решился на сражение и предложил мир. В это время к Тимур-Кутлугу явился ордынский князь Едигей, упомянутый выше эмир Идике из племени Мангыт. Ему удалось преодолеть страх Тимур-Кутлуга, отменить его-мирные предложения и резко повернуть события в благоприятную для татар сторону.

Став во главе ордынского войска, он начал сражение на берегу Ворсклы с литовскими военными силами и отрядом Тохтамыша, который, по словам Длугоша, польского историка XV в., привел с собой несколько тысяч татар.[734] Витовт получил также помощь и от немецкого ордена в виде целого дивизиона.[735] Победа склонилась на сторону Тимур-Кутлуга и Едигея. Разгромленное войско Витовта бежало, бросив огромный обоз на разграбление победителей. По словам летописца, "и тако Татарове взяше обоз и телеги кованыя утверженныя с чепми железными, и пушки и пищали и самострелы, и богатство многое и великое, златые и серебряные сосуды поямаша". Витовт и Тохтамыш, а также немцы бежали. Татары бросились[736] по их следам и опустошили киевские и литовские земли. С Киева они взяли откуп в 3000 рублей, что по тому времени было огромной суммой. Битва в долине реки Ворсклы оказалась роковой для Тохтамыша. Больше он никогда не возвышался настолько, чтобы собственными силами вернуть свою власть в Золотой Орде.

Интересный и ценный своими сведениями об Улусе Джучи, впрочем, всегда неточный в хронологии, "Аноним Искендера" (Муин-ад-дин Натанзи) говорит, что Тохтамыш "умер естественной смертью в 800 г. х. (= 24 сентября 1397 — 12 сентября 1398) в пределах Тулина"[737] (Тюмень).

В этом известии все верно, кроме даты. И по русским источникам Тохтамыш умер в Тюмени. "Аноним Искендера" ошибся, по крайней мере, на 7 — 8 лет, так как, согласно Шереф-ад-дину Али Иезди, Тохтамыш в Реджебе 807 г. х. (= январь 1405), за несколько недель до смерти Тимура, отправил к нему в Отрар в качестве посла одного из старейших своих нукеров — Кара-ходжу.[738] Рассказывая о целях этого посольства, Шереф-ад-дин характеризует Тохтамыша как скитающегося по степям, брошенного прежними соратниками, совершенно растерявшегося человека.

Что посольство это не было случайным, а соответствовало перемене отношений между Тимуром и Тохтамышем, видно из рассказа их современника Рюи Гонзалеса де Клавихо, кастильского посла ко двору Тимура в Самарканд. По словам Клавихо, "Токтамишь, император Татарский, и Тамурбек помирились и стали вместе стараться обмануть Эдигуя". Несколько ниже Клавихо еще раз подтверждает эту перемену в отношениях: "Этот Токтамишь и сыновья его живы и в дружбе с Тамурбеком".[739]

Едигей, однако, после поражения на Ворскле не давал Тохтамышу никакой передышки, преследуя его повсюду. По словам Ибн-Арабшаха, "дошло до того, что они сразились между собой 15 раз, [причем] раз тот одержит верх над этим, а другой раз этот над тем".[740] Только в шестнадцатый раз победа окончательно склонилась на сторону Идике, и Тохтамыш "пал убитый".[741]

Насколько тогда силен был в военном отношении Едигей, видно из слов того же Клавихо: "Этот Едигей водит постоянно в своей Орде более двухсот тысяч всадников".[742]

Прав ли "Аноним Искендера", когда говорит, что Тохтамыш умер естественной смертью, сказать трудно. Так или иначе, но Тохтамыш, причинивший столько зла Руси и народам Мавераннахра, окончательно сошел с исторической сцены вскоре после отправления своего посольства к Тимуру в Отрар в январе 1405 г.

В русской историографии давно сложилось представление о Едигее как об одном из наиболее коварных и хищных ордынских правителей. Это представление покоится на наиболее ценном и полном источнике по истории русско-татарских отношений конца XIV и начала XV в. — русской летописи. Говорим — "наиболее ценном и полном источнике", так как восточные (арабские и персидские) источники почти совсем не касаются русско-татарских отношений и заключают в себе важные сведения о Едигее, относящиеся к первому и последнему периодам его деятельности, а в остальном касаются лишь золотоордынской обстановки и отношений Золотой Орды со Средней Азией и Кавказом. Характерно, что восточные источники никакой симпатии к Едигею не проявляют и склонны считать его человеком неверным, который легко изменяет своему слову. Исключение в известной мере представляет Ибн-Арабшах, да и то потому, что он очень не любил Тимура, в силу чего готов был оправдать любого его противника. Едва ли в исторической науке мог бы сложиться иной образ Едигея, если бы не было его идеализации по другой линии.

Дело в том, что, параллельно с исторически существовавшим Едигеем, есть еще Едигей — герой ногайского эпоса, причем эпоса явно феодального, составленного в угоду кочевой знати. Переносить характеристику личности Едигея из этого феодального эпоса в историю, из легенды в историческую действительность — значит совершать большую ошибку, искажать историю, что иногда и делается в националистически-шовинистической историографии, служащей только интересам пантюркистов.

О Едигее имеются небезинтересные мысли у В. В. Бартольда — в статье "Отец Едигея".[743] В. В. Бартольд далек от идеализации личности Едигея. Он писал, что если отрешиться от легенды и придерживаться истории, то основной чертой его характера явится неверность. "Покинув Урус-хана, — пишет В. В. Бартольд, — и порвав с отцом ради Тохтамыша (был ли он нукером последнего, как уверяет Абулгази, из истории Тимура не видно), Едигей потом изменил самому Тохтамышу и снова примкнул к Тимуру в 1391 г.",[744] которому он позже опять изменил.

Из восточных авторов один Ибн-Арабшах дает описание наружности Едигея: "Был он очень смугл [лицом], среднего роста, плотного телосложения, отважен, страшен на вид, высокого ума, щедр, с приятйой улыбкой, меткой проницательности и сообразительности".[745]

На исторической арене Едигей появился почти одновременно с Тохтамышем. Согласно Шереф-ад-дину Али Иезди, в то время как Тимур находился в окрестностях Бухары, а Тохтамыш в 778 г. х. (= 1376–1377) бежал после поражения, нанесенного ему сыном Урус-хана — Токтатия, в ставке Тимура появился Едигей, один из эмиров Улуса Джучи, бежавший от Урус-хана с известием, что последний с большим войском двинулся против Тохтамыша.[746]

Это было время дружеских отношений между Едигеем и Тохтамышем. В дальнейшем Едигей служил до 1391 г. Тимуру, помогая ему в борьбе с Тохтамышем. После победы над Тохтамышем Едигей, как мы видели выше, вместе с Тимур-Кут-лугом и Кунче-огланом обманным путем ушел в родные кочевья, движимый жаждой власти. Едигею нельзя отказать в кипучей энергии. Не теряя времени, он искал способа стать фактическим правителем Золотой Орды. Он хорошо знал, что, не будучи чингисидом., он не может претендовать на ханский престол, почему и желал иметь подставного хана в лице Ти-мур-Кутлуг-оглана, внука Урус-хана. По словам Ибн-Араб-шаха, "он не мог присвоить себе названия султана, потому что таким, будь это возможно, [непременно] провозгласил бы себя Тимур, завладевший [всеми] царствами. Тогда он [Идигу] поставил от себя султана и в столице возвел [особого] хана".[747] Еще более определенно в этом смысле высказывается Рогожский летописец.

Вот как он характеризует положение Едигея в Золотой Орде: "Преболи всех князей ординьскых, иже все царство един держаше, и по своей воле царя поставляше, его же хотяше".[748] Положение Едигея в Улусе Джучи точно определяет ярлык Тимур-Кутлуга от 800 г. х. (= 1397–1398): "Мое — Тимур-Кутлугово слово: правого крыла [и] левого крыла уланам, тысяцким, сотским, десятским бегам во главе с темником Едигеем".[749] Таким образом, согласно ярлыку, он является главой всего войска Улуса Джучи.

Возвратимся, однако, к правлению Тимура-Кутлуга. Следует вспомнить, что именно с его именем и связан самый ценный ярлык из небольшого числа сохранившихся от Золотой Орды. Мы имеем в виду так называемый подтвердительный тарханный ярлык, данный Тимур-Кутлугом в 800 г. х. (= 1397–1398), в первый год царствования. Несмотря на значительную разруху в Золотоордынском государстве, в связи со всеади вышеупомянутыми распрями, государственный аппарат по взиманию с населения разных налогов, податей и повинностей продолжал действовать. Не входя в рассмотрение содержания ярлыка и его исторического значения, что не раз являлось предметом исследования, следует только обратить внимание на одну сторону вопроса. Ярлык выдан на имя некоего землевладельца Мухаммеда, сына Хаджи Байрама, жившего в окрестностях Судака. Ярлык подтверждает тархан, который в семье указанного лица переходит из поколения в поколение. Особенностью тархана является то, что только землевладелец освобождается от платежей налогов, податей и повинностей в пользу государства; что же касается земледельца, то он продолжает платить все, что платил прежде, только теперь не в пользу государства, а в карман крупного землевладельца.

Как и в других монгольских государствах, подати, налоги и повинности были многочисленны и весьма тяжелы для земледельцев. Уже одно перечисление этих тягот объясняет много в социальной истории Золотой Орды. Тут и "повинности с виноградников", "амбарные пошлины", "плата за гумно", "ясак с арыков", "калан" — подать с возделанных участков, пошлины с купли и продажи, "гербовые пошлины", "весовые", "дорожная плата", обязательная поставка "подвод", "постой", "пойло и корм" для скота, "чрезвычайные налоги" и др. Нечего и говорить, какое огромное податное бремя лежало на оседлом и культурном населении Золотоордынского государства.

Что, собственно говоря, связывало оседлое население Крыма, Болгар и других культурных районов Золотой Орды с золотоордынской властью? Только ненависть оно испытывало к чуждой по языку, религии и всегда насильственной и эксплуататорской власти. Пока Золотая Орда была сильна и внутри своей кочевой аристократии едина, она легко справлялась с разноплеменным по составу населением; когда же в ней наступили смуты и ее войска стали терпеть поражение, все чуждые татаро-монголам племена и народы радовались всякой неудаче этой власти и с надеждой на улучшение своего положения отрывались от нее.

С приходом к власти Тимур-Кутлуга (фактически Едигея) Золотая Орда вновь на короткое время окрепла, но это была лишь последняя вспышка догорающего огня. Золотая Орда, чтобы вернуть на какие-нибудь полтора десятилетия хотя бы тень былого могущества, должна была мобилизовать все приемы и методы насилия и коварства, к которым она прибегала в своей истории. Едигей и оказался в этом отношении наиболее подходящей фигурой благодаря своим личным качествам.

Согласно летописцу, "Едигей князь велики бе во всей Орде, и могуществен и крепок и храбр зело".[750] Вместе с тем он же "лукавый и злохитрый",[751] способный на любой коварный и злой поступок для достижения своих целей.

Но события конца XIV — начала XV в., как уже сказано, были только последней вспышкой. Ни Едигею, ни его подставным ханам не удалось преодолеть неумолимый ход истории. Русь и Золотая Орда шли разными путями. Русские княжества, несмотря на свою феодальную раздробленность, находились уже в полосе большого подъема производительных сил не только сельского хозяйства, но и городского ремесла, продукция которого росла вместе с развитием городов на Руси.[752]

Все это содействовало углублению и укреплению товарно-денежных отношений внутри страны и росту торговли с соседями. Экономически Русь была уже сильной, она сама производила все необходимое, жила за счет своих собственных ресурсов, не грабя и не насилуя других народов.

Позволим себе привести только два значительных факта, которые могут быть иллюстрацией к сказанному. В области военной техники Русь стояла весьма высоко, во всяком случае, выше татар. Рассказывая о битве Витовта с татарами на Ворскле в 1399 г., мы отметили высокий технический уровень оснащения литовского войска. Такую же военную технику имела и Русь. А вот и другой пример: Едигей "посла во Тверь к великому князю Ивану Михайловичу Тверьскому царевича Булата да князя Ериклибердея, веля ему часа того быти на Москву с пушками, и с тюфяки, и с пищалми, и с самострелы".[753] Произошло это в 1409 году. Высокая военная техника — продукт развития города и городского ремесла.

Не менее интересной и ценной может быть еще одна категория фактов. В XIV — начале XV в. не татары, а русские были хозяевами и водителями судов на Волге. По словам Никоновской летописи, 20 июля 1407 г. "князь великий Иван Михайлович Теерьский поиде во Орду в судах по Волзе ко царю Шадибеку".[754] Конец XIV и начало XV в. — это уже время, когда Европа, в том числе и Русь, начинает опережать по культурному развитию Восток, а Золотая Орда никогда не была передовым участком Востока.

После похода Тимура золотоордынские города, их ремесла и торговля были, как мы выше видели, в полном упадке. Производительные силы были в расстройстве, казна государства могла держаться только за счет грабежа и насилий. В отличие от Руси, никакой внутренней связи между населением и золотоордынской властью не было, не говоря уже о непреодолимых смутах внутри кочевой тюркско-монгольской знати. Вот в этой обстановке объединение русских феодальных княжеств в единое, централизованное государство, являясь мощным орудием уничтожения Золотой Орды и становилось все большей необходимостью исторического развития России.

18 февраля 1405 г., в холодную зимнюю ночь, Тимур скончался в упомянутом выше Отраре, во время своего незавершенного похода на Китай. Смерть грозного среднеазиатского эмира имела в истории Передней Азии огромное значение. В государстве Тимура настали смуты, началась феодальная борьба за "тимуровское наследство", приведшая к тому, что в Средней Азии никто больше не вмешивался в дела Восточной Европы. После смерти Тимура в Мавераннахре не нашлось никого, кто мог бы нанести новый удар Золотой Орде. Более того, наступившие смуты в Мавераннахре, связанные с борьбой за "тимурово наследство", привели к тому, что Едигею на несколько лет удалось захватить Хорезм, что, согласно Абд-ар-Реззаку Самарканду, произошло в 1406 году.[755]

Один из преемников Тимура — Улугбек (1409 — 1449), крупный ученый на троне, — как известно, не смог справиться даже с Белой Ордой и ее притязаниями. Задача ликвидации Золотоордынского государства легла теперь целиком на плечи одной Московской Руси. В XV в. это важное дело было выполнено Москвой, однако на пути полного освобождения от татар лежали еще значительные препятствия, и одно из них последняя по времени попытка возродить Золотую Орду для новых грабительских походов на Русь, которую осуществил ямир Едигей. В 1400 г., по словам летописи, "умре во Орде царь Темирь Кутлуй и по нем сяде Шадибек на царствии Болыша Орды Воложскт".[756]

Нумизматические данные подтверждают сведения письменных источников (восточных и русских) о годах царствования Тимур-Кутлуга. Он чеканил монеты в Орду ал-Джедид, Сарае, Беладе Крым, Сарае ал-Джадид, Хаджи Тархане, т. е. на всей территории Золотой Орды, в 800 — 802 гг. х. (= 1397–1400).

Упомянутый выше "Аноним Искендера" (Муин-ад-дин На-танзи) приводит некоторые небезинтересные подробности смерти Тимур-Кутлуга: "Тимур-Кутлуг так много пил, что однажды он заснул после длительного пьянства".[757]

В Улусе Джучи наступили беспорядки, и Едигей стал искать нового Чингисида. Такового он и нашел в лице Шади-бека, сына Кутлуг-бека.[758] Шадибек еще в меньшей мере был самостоятельным государем, чем его предшественник Тимур-Кутлуг. По словам "Анонима Искандера", Шадибек всю свою жизнь проводил в удовольствиях и наслаждениях.[759] Полным хозяином в Золотой Орде стал эмир Едигей. Он вмешивался во все дела, сам устанавливал порядки, и "люди из приволь-ности попали в стеснение".[760] Шадибеку положение это не нравилось, и он захотел освободиться от деспотического временщика. Однако Едигей проведал об этом и готовил контрмеры. В самый разгар "замятии" в "Золотой Орде", в 1407 г., прибыл на судах по Волге из Твери великий князь тверской.[761] В развернувшейся борьбе победил Едигей.

Что же касается неудачливого хана Шадибека, то он бежал в Дербенд, где и нашел убежище у дербендского эмира Шейха Ибрахима. Здесь, в изгнании, он и умер.[762] Едигей добивался через своих послов у Шейха Ибрахима выдачи беглеца, однако дербендский эмир в этом ему отказал.[763]

По нумизматическим данным, Шадибек царствовал с 1400 по 1408 г., что совпадает с известиями письменных источников, в том числе и русской летописи. Чеканка монеты в Хорезме в 807, 809 и 810 гг. х. указывает на зависимость Хорезма в это время от Золотой Орды. И действительно, Абд-ар-Реззак Са-марканди сообщает, что Едигей захватил Хорезм в Реджебе 808 г. х. (= 23.XII.1405 — 21.I.1406).

Большой интерес представляют монеты, чеканенные Шади-беком на Кавказе. Он чеканил их в Дербенде и Баку. Дербендские монеты дошли до нас от 811, 813 и 815 гг. х. Самый факт этой чеканки говорит о том, что он продолжал считать себя законным государем Золотой Орды и в то время, когда там был другом хан.

Место Шадибека в Золотой Орде, по словам Никоновской летописи, занял Булат-Салтан.[764] Летопись ничего не говорит о его происхождении. По словам Шереф-ад-дина Али Иезди, Булат, точнее Пулад, был сыном Шадибека.[765] В восточных источниках он известен под именем Пулад-хана. Едигей всячески старался поднять могущество и престиж Золотой Орды, прибегая для этого ко всем испытанным татарами средствам. Булат-Салтан (Пулад-хан) требовал, чтобы русские князья, как и прежде, ездили в Орду, получали из рук ханов ярлыки на княжение, привозили бы подарки, разрешали бы у золотоордынского престола споры друг с другом, как у верховного судии, и т. д.

Так, в первый год правления Булат-Салтана (Пулад-хана), т. е. в 1407 г., состоялась тяжба по вопросу о великом княжении тверском у Ивана Михайловича Тверского с Юрием Всеволодовичем Тверским, разрешенная ханом в пользу первого. В 1408 г. Булат-Салтан ходил войной на Литву. Вскоре до Руси стали доходить слухи, что в Орде готовят поход на Москву. В ноябре 1409 г. "прииде Татарин из Орды на Москву, поведа великому князю Васшпю Дмитре-евичу яко, князь велики Ординьский Едигей хощет воевати землю твою"".[766] И действительно, через месяц, в декабре 1409 г., на русскую землю напало большое татарское войско во главе с Едигеем. Вместе с Едигеем пришли в качестве военачальников четыре царевича и наиболее видные эмиры Орды. Страницы Никоновской летописи, посвященные этому походу, весьма интересны и ценны. Рассказ представляет собой продукт большой литературной обработки и пропитан насквозь глубокой патриотической идеологией. Однако литературная обработка не снижает его значения как достоверного источника. В основе рассказа о событиях 1409 г. Никоновской летописи, составленной около 1556 г., лежит Рогожская летопись, близкая по времени изучаемой эпохе. Если мы предпочитаем цитировать Никоновскую летопись, то только в силу того, что в ней события изложены более ярким языком, причем, кроме фактов, рассказанных у Рогожского летописца, она приводит столь же достоверные дополнительные сведения.

Рассказ обнаруживает, что летописец прекрасно ориентировался не только в собственно русских делах, но и в основах золотоордынской политики. Он хорошо знаком с рядом деталей татарской жизни, а данная в летописи близкая к произношению транскрипция тюркских имен в перечне татарских царевичей и эмиров, участвовавших в походе Едигея 1409 г. — лучший этому показатель. Приведем несколько примеров этой транскрипции: князь Обрягим Тимирязев сын, князь Ериклибердей, Булад церевич и т. д.

Поход Едигея на Русь был тяжелым для нее испытанием. Татары жгли, грабили и убивали с особой жестокостью. Вместе с тем становилось ясным, что успехи татар обусловлены не военной слабостью Руси, а отсутствием единой организационной воли, наличием феодальных распрей между князьями и исключительной доверчивостью русских к словам и обещаниям коварного татарского князя Едигея. Летопись подробно останавливается на этой стороне трагических событий и поднимается в этом отношении до больших высот государственной мысли.

Татар летопись изображает хитрыми и коварными политиками. Так как в описываемое время, т. е. в начале XV в., татары в лице господствующего класса были уже мусульманами, то летописец именует их измаилтянами.

Вот как он характеризует их дипломатические приемы и обычаи: "Аще убо когда немнози обрящутся Измаилтяне, тогда лестно и злоковарно и мир и любовь сотворяют, и дары и честь дают, и тем злохитроство свое крыют и яд свой тайно имеют, и мир глубок обещевают, и таковым пронырьством Русских князей друг в другом враждуют и от любви их отлучают, и особную рать межи их составляют и в той разности сами в тайне подкрадают их злии волцы хрисианом обретаются научением отца их сатаны".[767]

Согласно летописи, вышеуказанные черты татарской внешней политики нашли свое наиболее яркое выражение в политике Едигея. Прекрасно ориентируясь в междукняжеских отношениях на Руси, желая во что бы то ни стало ослабить ее, Едигей поставил себе первой задачей столкнуть московского великого князя Василия Димитриевича с Витовтом, великим князем литовским, владевшим тогда Киевом: "Многу же любовь, лукавную имяше и к великому князю Васшпю Димитриевичу и честiю высокою обложи его и дары многими почитайте".[768]

Едигей разжигал у Василия Димитриевича вражду к Ви-товту, толкал его на военное столкновение, обещал помощь "со стороны татарского войска. Вместе с тем, видя, что ему удается разжечь в московском князе вражду, он отправляет тайного посланца к литовскому великому князю и передает ему: "Ты мне буди друг, а я аз тебе буду друг; а зятя своего князя Василья Димитреевича Московского познавай, яко желателен бе в чюжiа пределы вступатися и не своя восхи-щати, и се убо и тебе подвизается ратовати и твоя пределы возхищати; блюдися убо от него … сребра и злата посылает ко мне и ко царю, чтобы или аз сам, или царя увещал со всею Ордой пойти ратью на тебя и пленити и жещи землю твою…".[769]

Едигей добился своего. Ваеилий Димитриевич отправился походом на Литву и воспользовался при этом татарским отрядом, присланным ему в помощь. Началась упорная борьба двух князей — литовского и московского. В результате обе стороны пролили много крови, потеряли много людей, опустошили города и селения. Выиграли только татары.

Едигей не остановился на этом и решил одним ударом покончить с московским великим князем. Он отправил вторичное — посольство к Василию Димитриевичу со словами: "Ведый буди, Василiе, се идеть царь Булат-Салтан со всею великою Ордою на Витовта, да мстит, колико есть сотворил земли твоей, ты же воздаждь честь царев".[770]

И на этот раз Едигею удалось коварством достигнуть нужного результата и отвлечь внимание московского князя от грозящей опасности. С горечью сообщает летописец, что "князь великы Василiй Дмитреевич не успе ни мало воиньство собрать".[771] Летопись не жалеет красок при описании того ужаса, какой испытали русские земли, когда на них неожиданно, как разбойники и грабители, обрушились татарские войска. Хотя великий князь Василий Димитриевич за месяц был предупрежден о походе Едигея на Русь, но Едигей сумел убедить московского великого князя в том, что войска его-направлены против Литвы.

Опустошив целые районы, татары подошли к окрестностям Москвы и начали готовиться к осаде столицы. "Сам бо Едигей князь ко граду Москве не приступайте, ни посылайте, но хотяше зимовати и всячески взяти ю и гордяше и превъзносяшеея много, и посла во Тверь к великому князю Ивану Михайловичи) Тферьсковду царевича Булата, да князя Ериклибердея, веля ему часа того быти на Москву с пушками, и с тюфяки, и с пищалми, и с самострелы". Тверской князь не пошел на предательство и постарался уклониться от выполнения требований Едигея. Осада Москвы, однако, не удалась. К Едигею "в то время из Орды пршдоша от царя Булат-Салтана скоро-посолшщы веляше ему быти у себя во Орде без всякого по-ждаша", так как там вновь началась "замятия", появился некий царевич — чингисид, желавший убить Булат-Салтана и захватить ханский престол.[772] Едигею пришлось снять осаду Москвы и, получив 3000 рублей выкупа, с войсками вернуться на Волгу.

Восточные источники, как и следовало ожидать, ничего не говорят о походе 1409 г. Едигея на Русь, зато под этим годом у них имеется сведение о посольстве из Золотой Орды к Шахруху в Герат. 1409 г., как известно, важная дата в истории Средней Азии. Там только что закончились смуты, связанные с борьбой за "тимурово наследство". В 1409 г. в Самарканд въехал победителем тимурид Шахрух вместе с своим сыном Улугбеком — внуком Тимура, которому он передал управление Мавераннахром. По случаю этого важного события в Самарканде был большой праздник. По словам Абд-ар-Реззака Самарканди, когда Шахрух вернулся в Герат, к нему прибыли послы от Пулад-хана (Булат-Салтана) и эмира Идигу бахадура (Едигея). Характерно, что Абд-ар-Реззак Самарканди ставит Едигея на одну доску с Пулад-ханом и говорит, что они "были обладателями власти в Дешт-и-Кыпчак и странах узбекских".[773] Шахрух принял посольство Едигея по всем правилам восточного дипломатического этикета. Произошел обмен подарками. Золотоордынские послы вручили Шахруху кречетов и других охотничьих птиц, которые очень ценились при дворах Ирана и Средней Азии, а Шахрух, в свою очередь, одарил посланников "царственными шапками и поясами". Богатые подарки он передал также для Пулад-хана и эмира Идигу. Невидимому, посольство Золотой Орды носило поздравительный характер и ставило своей задачей установление мирных отношений, прерванных еще со времен Тимура и Тохтамыша. Как тогда расценивались на Востоке временные успехи Золотой Орды, видно хотя бы из того факта, что Шахрух предложил послам Булат-Салтана и Едигея просить в Золотой Орде царевну из чингисидок в жены одному из его сыновей — мирзе Мухаммеду Джуки бахадуру.[774] Едигей был явно доволен своим положением и считал себя в зените славы. В этом и сказалась недальновидность его политики. Он слишком увлекся своими внешними успехами, считая, что вернул не только земли, подвластные Тохтамышу, но и Хорезм, который отпал от Золотой Орды еще в начале 60-х годов XIV в., что он ослабил Русь и добился признания со стороны наиболее крупного государя мусульманского Востока, каким был в 1409–1410 гг. тимурид Шахрух, сидевший в Герате. Высокомерие Едигея увеличило и посольство к Пулад-хану, которое в 812 г. х. (= 1409–1410) было отправлено египетским султаном ал-Меликом ан-Насыром Фараджем, сыном ал-Ме-лика аз-Захыра Беркука.[775]

Успех Золотой Орды был явно показной, так как Русь крепла, несмотря на трагедию 1409 г., с исключительной быстротой, а внутри самой Орды не ликвидированы были сепаратистские силы. Феодальная "замятия" не прекращалась. Хотя главный враг Едигея, Тохтамыш, умер, но остались его сыновья. Согласно упомянутому выше "Муиззу",[776] у Тохтамыша было от разных жен и наложниц 13 сыновей; наиболее авторитетный из них, Джелал-ад-дин, известен летописи под именем Зелени-Салтана Тохтамышевича.

Великий князь московский Василий Димитриевич не пал духом после коварного нападения Едигея на русские земли и стал готовиться к отпору. Согласно полученным Едигеем сведениям, в Москве нашли приют "тохтамышевы дети". Василий Димитриевич явно стремился использовать этих золото-ордынских царевичей против Едигея и Пулад-хана. Более того, московский великий князь перестал оказывать золото-ордынским посланцам какие бы то ни было знаки внимания. По словам Никоновской летописи, Едигей не выдержал этого-отношения Москвы и не только запросил о сыновьях Тохтамыша, но и сетовал на дурное обращение Москвы с послами и торговыми людьми Золотой Орды. Летописец приписывает одному из посланий Едигея, написанному еще в том же 1409 г., следующие слова: "Послы царевы и гости изо Орды к вам приездять, и вы послов и гостей на смех подымаете, да еще велика имь обида и истома у вас чинится. Ино то не добро, а преже сего улус был царев и дръжаву дръжил, и пошлины и послов царевых чтили, и гостей дръжали без истомы и обиды; и ты бы спросил старцев, како ся деяло преже сего".[777]

Уже этих слов; приписываемых летописью посланию Едигея, достаточно, чтобы почувствовать поворот к открытому сопротивлению и даже наступлению Москвы на Орду. И тем больше чести московскому князю, — которого можно было не раз упрекнуть за излишнюю осторожность, а иногда и просто нерешительность, — в том, что он занял наконец решительную позицию в момент наиболее для себя тяжелый — в год пожаров, опустошений и голода.

На этот раз события сложились для него благоприятно. "Замятия" в Орде усилилась, сыновья Тохтамыша во главе с Джелал-ад-дином (Зелени-Салтаном) из Москвы переехали за помощью на Литву, к Витовту. В 1410 г. умер, согласно Абд-ар-Реззаку Самарканди, Пулад-хан (Булат-Салтан), и на золотоордынский престол вступил Тимур-хан, сын Тимур-Кутлуг-хана,[778] который, по словам Абд-ар-Реззака, выступил против Едигея.[779] Весьма кратко, но те же сведения по этому вопросу переданы и в летописи: "Toe же зимы сяде на царство во Орде царь Темирь, и Едигей князь вмале убежак".[780] Монеты с именем Пулад-хана чеканились с 810 по 816 г. х. (= 1407–1413). Однако было бы неправильно думать, что он жил и посйе 1410 г., так как следующий государь Золотой Орды монеты свои чеканил в 813 — 814 г. х. (= 1410–1412). Не исключено, что Едигей после восстания Тимур-хана продолжал чеканить монеты от имени Пулад-хана. Последний чеканил свои монеты в Сарае ал-Джедид, Булгаре, Булгар ал-Джедид, Орду Кафе, Азаке ал-Махрус, Ховарезме, Сарайчук, Хаджи Тархане и Раджане.

По-видимому, враждебные отношения между Едигеем и Тимур-ханом установились не сразу. И этот золотоордынский хан был посажен Едигеем. Более того, последний даже породнился с новым ханом, отдав ему в жены свою дочь. Так рассказывает о событиях "Аноним Искендера".[781] Однако Тимур-хан сумел склонить симпатии кочевой знати на свою сторону и повел борьбу с узурпатором эмиром Едигеем.

Обе группы источников, восточные историки XV в. и русская летопись, согласно рассказывают, что в самом начале этой борьбы на Улус Джучи напал Джелал-ад-дин со своими братьями-царевичами. Все это произошло в 1411 г. "Того ше лета [1411 г. ] Тохтамышев сын Салтан (Зелени-Салтан, — А. Я.) взял изгоном Ординьсюе улусы и пограбил".[782] Немалую роль в успехе Джелал-ад-дина сыграла Литва. Выше уже отмечалось, что после поражения Тохтамыша в 1395 г. Золотая Орда потеряла свое великодержавное положение и Едигею вернуть его так и не удалось, хотя успехи его, казалось, были очень велики. Собственно говоря, успехи эти прежде всего были обусловлены отсутствием единства между Литвой и Москвой. Если бы эти два государства объединились в своей борьбе против татар в начале XIV в., не могло бы быть и успехов Едигея. Однако Литва явно этого не хотела. Витовт взял совершенно иной курс. Он хотел самостоятельной политики в отношении татар, он хотел иметь там дружественных и даже подчиненных ему ханов. Вот почему он так энергично поддерживал сначала Тохтамыша, а потом его сыновей, и прежде всего Джелал-ад-дина. Уже при Едигее, когда определилось, что у него имеются соперники, которые, захватив ханский престол, уберут его как всевластного эмира, Золотая Орда стала ареной новых смут, в которые легко можно было вмешаться посторонним силам. На это и рассчитывал Витовт. Он прекрасно понимал, что Золотая Орда перестала быть могущественной державой, видел, что она теряет руководящую роль в политике Восточной Европы, и решил использовать ее как орудие своих антимосковских, а следовательно и антирусских намерений. Для своих планов Витовт явно нуждался в том, чтобы татарское государство продолжало существовать.

Вот почему после кратковременного пребывания сыновей Тохтамыша на Руси мы вновь видим их, и прежде всего Джелал-ад-дина, в Литве. Витовт поселил их в Троках. Как раньше орудием золотоордынской политики Витовта был Тохтамыш, так теперь орудием стал Джелал-ад-дин, которого Витовту и удалось провести на ханский престол в 1411 г.

Результаты этого шага сразу же сказались. У Шпулера в его упомянутой работе подробно разработан вопрос о литовско-татарских отношениях, и он отмечает, что именно к этому времени относятся успехи Витовта на юге его владений. По словам Шпулера, Витовт сумел даже заложить на берегу Черного моря крепость и рынок.[783] Вернемся однако к Едигею. 1410 — 1411 гг. были переломными в его жизни. Звезда его начала закатываться, и он уже никогда больше не достигал недавнего могущества. Не имея сил победить Тимур-хана, Едигей бежал в Хорезм, где, как ему казалось, позиции его были сильны и крепки. По дороге, в десяти днях пути от Хорезма, Едигей, по словам Абд-ар-Реззака Самарканди, был разбит отрядом Тимур-хана. В сопровождении небольших остатков своих сторонников Едигей прибыл в Хорезм в начале 814 г. х. (= 25.IV.1411 — 12.IV.1412). Здесь и осаждали его в течение полугода войска Тимур-хана. В это время пришло известие, что Джелал-ад-дин, пользуясь отсутствием Тимур-хана (он тоже отправился в Хорезм на борьбу с Едигеем), захватил власть в Золотой Орде. Создалась сложная ситуация. Против Едигея были отряды Тимур-хана и Джелал-ад-дина, оба друг другу враждебные. Один из военачальников Тимур-хана, Газан, поспешил разрешить "сложную ситуации" изменой своему государю.[784] Газан приказал своему нукеру убить ничего не подозревавшего Тимур-хана, после чего и перешел на службу к Джелал-ад-дину (Зелени-Салтану). Таким образом, одним соперником и врагом стало меньше. Тимур-хан царствовал всего лишь два года (1410 — 1412). Джелал-ад-дин поручил своему военачальнику Каджулай бахадуру покончить с Едигеем. У Едигея воинов было меньше, тем не менее в происшедшем сражении Каджулай был разбит. Абд-ар-Реззак Самарканди подробно рассказывает об этом эпизоде. Едигей, как и всегда, прибег к хитрости.

В соответствии с испытанными у кочевников древними приемами устройства засад Едигей разделил свой отряд на две группы. Одну отправил в бой против войск Каджулая, а другую спрятал в засаду. Первой группе он приказал в самый разгар боя бежать и по дороге разбросать приготовленные для этого "конские попоны и торбы", а также другие предметы конского снаряжения, чтобы у противника было впечатление полного разгрома войска Едигея. Когда первая группа выполнила предписание своего эмира и побежала, Каджулай решил, что Едигей наголову разбит, и спокойно двинулся дальше; тогда из засады появился Едигей и, как ураган, налетел на него со своим отрядом. В сражении этом Каджулай погиб. Едигей вернулся в Хорезм победителем, с большим количеством пленных и огромной, добычей. На пленных Едигей надел оковы, охрану же их поручил жителям города (восстановленного в 1391 г. Ургенча).. Охране было сказано, что за каждого убежавшего убьют не только сторожившего его, но и всех жителей его квартала.[785] Нечего и говорить о том страхе, который пережили жители города. Это произошло в 815 г. х. (= 1412 — 1413).

Выше мы видели, что, когда Едигей был в зените своего могущества, Шахрух с исключительным вниманием принял, его послов и даже готов был породниться с ним. Теперь же, когда слава Едигея померкла, он отправил военный отряд в Хорезм, чтобы вернуть его в состав тимуридских владений. Однако отряд этот после ряда неудач вернулся назад. Придавая возвращению Хорезма большое значение, Шахрух отправил туда второй отряд, на этот раз во главе с Шах-меликом, бывшим опекуном Улугбека. Шах-мелик проявил в борьбе за Хорезм много уменья и политического такта. Он хорошо использовал слабые стороны правления Едигея и его сына в Хорезме и Ургенче (поборы и насилия) и переманил жителей на свою сторону. По словам Абд-ар-Реззака Самарканди, "сейиды, ученые и сановники города вышли [к ним] с подарками и подношениями и сдали город",[786] т. е. столицу Хорезма Ургенч.

Таким образом, в 816 г. х. (= 3.IV.1413 — 22.III.1414) Едигей был выбит из Хорезма, который он удерживал мерами насилия, имея лишь небольшое количество преданных ему приближенных и нукеров.

За год до потери Едигеем Хорезма в Золотой Орде произошла новая смена ханов. В 1412 г., по словам летописи, "злой наш недруг царь Зелени Салтан Тахтамышевичь умре, застрелен на войне от своего брата Кирим-Бердеяя.[787]

В восточных источниках мне не пришлось встретить известия об обстоятельствах смерти Джелал-ад-дина. Но в цумиз-матических данных сведения русской летописи находят полное подтверждение.

Керим-Бердей не сумел крепко захватить власть в Золотой Орде, так как у него оказался соперник в лице брата Кепек-хана, о правлении которого из восточных источников упоминает Гаффари,[788] автор XVI в., писавший на персидском языке.

Согласно Шпулеру, Кепек-хан в польских источниках на латинском языке именовался Betsabul.[789] Оба соперничающие хана были во вражде с Едигеем и причиняли ему много затруднений. К сожалению, к периоду с 1412 по 1419 г. относится много неясного, особенно в жизни Едигея. Он еще играл роль в Золотой Орде и, По-видимому, владел какой-то ее частью, быть может даже Крымом. У упомянутого выше известного польского историка Яна Длугоша, жившего в XV в., имеются сведения, что Едигей напал в 1416 г. на Киев и его окрестности, которые пожег и ограбил.[790]

По мнению специалистов, к Длугошу нужно относиться с осторожностью и без критической проверки нельзя полагаться на его рассказ. Однако мы имеем для того же 1416 г. весьма интересное известие о жене Едигея у египетских историков XV в… писавших на арабском языке. По словам ал-Макризи, в 1416 г. жена Едигея прибыла в Дамаск, откуда собиралась в сопровождении предоставленных, невидимому, мужем 300 всадников сделать хаджж в Мекку.[791] Ал-Аскалани к этим словам как бы добавляет, что хаджж этот жена Едигея совершила с сирийским караваном.[792] Совершить хаджж в Мекку в сопровождении 300 всадников могла только весьма влиятельная особа, жена если не государя, то, во всяком случае, сильного правителя. Сам по себе факт не может не подчеркнуть значительной роли, которую тогда играл Едигей в качестве владетеля какой-то области, Мы предполагаем, что этой областью был Крым, так как отправиться из восточных областей Золотой Орды с 300 всадниками через вражеские территории было бы опасно.

У Яна Длугоша имеется еще одно известие о Едигее под 1419 г. Польский историк сообщает, что в этом году Едигей прислал к Витовту посольство с большими подарками, в том числе 3 верблюдами и 27 прекрасными конями под красными покрывалами. С посольством он отправил предложение о мире и союзе.[793]

Это — последнее известие о Едигее в европейских источниках. Что касается восточных источников, то под тем же 1419 г. говорится уже о смерти Едигея. Здесь мы имеем два рассказа: один-Ибн-Арабшаха, другой — ал-Айни. Ибн-Арабшах говорит о месте гибели Едигея: "Продолжались смуты да раздоры между царями владений кыпчацких, пока, наконец, Идику, раненый, потонув, не умер. Его вытащили из реки Сейхуна, у Сарайчука, и бросили на произвол судьбы".[794]

Более подробные сведения имеются у арабского историка XV в. из Египта, также современника Едигея, — ал-Айни. По его словам, Едигей был убит в 1419 г. одним из сыновей Тохтамыша — Кадир-Берди, который после смерти Керим-Берди все время воевал с Едигеем. По-видимому, это произошло у Сарайчука, как об этом говорит Ибн-Арабшах. Встреча с отрядом Кадир-Берди оказалась роковой, и по его приказу Едигей был изрублен в куски.[795]

Так закончилась жизнь человека, который обладал большой волей, энергией, личной храбростью, в еще большей мере хитростью и коварством, но совсем не возвышался над современниками, не разбирался в политической обстановке своего времени и наперекор объективному ходу истории стремился вернуть великодержавно паразитической Золотой Орде средствами политического обмана и застращивания.

"О конечном запустении Златыя Орды; и о царе ея, и о свободе, и величестве Русский земли, и чести".

(Казанский летописец.)

Выше мы видели, что последние годы жизни Едигея были для него очень печальны. Смуты в Золотой Орде принимали все более хаотический характер, когда трудно даже установить, кого из соперничающих ханов надлежит признать действительно руководящей фигурой. По сути Золотая Орда перестала быть единым государством с центральной властью, которой подчинялись бы все татарские улусы. В известной мере можно было бы сказать, что Золотой Орды в прежнем смысле уже не было, остались лишь одни татары, татарские улусы, возглавляемые ханами из дома Бату или Шейбана, т. е. из Золотой Орды или Белой Орды" Едигей был последним из золотоордынских правителей, кто не только стремился, но одно время и на деле осуществлял былое великодержавие татарской власти в Восточной Европе. Со времени борьбы с Тимур-ханом и Джёлал-ад-дином, т. е. с 1411 — 1412 гг., кончились и для Едигея возможности вести великодержавную политику. Татары перестали быть могущественным государством, но еще оставались силой, которая способна была беспокоить культурных соседей — Русь, Литву и Польшу.

Золотая Орда в эти годы смуты и политической анархии, почти хаоса, все больше теряла свои позиции в оседлых, земледельческих районах. Хорезм при Улугбеке, как мы видели выше, ушел второй раз из рук золотоордынских ханов, и на этот раз навсегда. Хорезм был богатейшей и культурнейшей областью с высокоразвитым сельским хозяйством, большими торговыми городами и, главное, с огромной местной и транзитной торговлей. Через Хорезм проходили караванные шути в Среднюю Азию, Иран, Монголию и Китай. Переход Хорезма в руки Тимуридов ставил крест на той торговле, которую, невидимому, собирался возродить Едигей и которая в до-тимуровские времена была одним из главных источников богатства ханской казны и золотоордынских купцов.

Приведенные выше свидетельства венецианских путешественников Иосафато Барбаро (1436 г.) и Амброзио Конта-рини (1476 г.) — определенно указывают, что поволжские города после разгрома их Тимуром в 1395 г. совсем не оправились. Да и как могло золотоордынское Поволжье оправиться в обстановке постоянных столкновений, боев и перемен власти? Нечто подобное, в меньшей мере, переживал и Крым, часто переходивший от одного хана к другому.

В связи с падением городской жизни и упадком земледелия в культурных областях не мог в эти годы не усилиться и кочевой сектор Золотоордынского государства. Именно в этой обстановке и подняли головы вожди отдельных мелких татарских улусов. Центробежные силы в степи осуществлялись прежде всего через стоящих во главе их царевичей чингиси-дова рода. Не трудно представить, как эта взаимная борьба отражалась на самом процессе государственного управления, на "нормальном" ходе поступлений с селений и городов в Булгаре, нижнем Поволжье, Северном Кавказе и Крыму. Нельзя пройти мимо тех изменений, которые должны были произойти в обстановке распада еще недавно могущественной татарской державы. Золотоордынские ханы прочно держались традиций, выработанных их более счастливыми в смысле власти предками XIII и XIV вв. Соперничающие ханы несомненно имели при своих дворах таких же чиновников, как и их могущественные предшественники — Токта, Узбек, Джанибек. Дошедшие до нас ярлыки конца XIV в, определенно на это указывают. Сама по себе степь давала меньше доходов ханской казне, чем подвластные города и селения земледельцев.

Власть на любой части Золотой Орды оценивалась прежде? всего по тому, что мог такой правитель получить с подвластных ему городов и селений. К доходным статьям относили татарские правители и набеги против русских, литовских, польских пограничных владений. Пока в Золотой Орде была твердая власть ханов, население более или менее знало тяготы и платежи. В периоды же смут и феодального хаоса никто не-знал, что, когда и кому он должен платить. Земледельческие-области переходили из рук в руки. Междоусобная борьба разрушала производительные силы, население беднело, продукция труда крестьян и ремесленников уменьшалась, а требования сменяющихся правителей росли. А между тем экономика переживала кризис. Торговля перестала носить транзитный характер: через Поволжье и Хорезм уже не-проходили, как прежде, караваны в Китай. Ремесла были в полном упадке и питали только местные рынки. В общем производительные силы Золотой Орды, искусственно питаемые и поддерживаемые насильственными мероприятиями золотоордынских ханов (например, переброска из покоренных стран и городов пленников: ремесленников, мастеров, художников и т. д.) во второй половине XIII и XIV в., пришли в XV в. в полное расстройство благодаря непрерывным смутам. В такой обстановке недовольное население могло желать только длительной и прочной власти, причем выход из создавшегося положения видело-в образовании на своей территории самостоятельного владения.

Чтобы понять самый ход политических событий в Восточной Европе в связи с распадом Золотой Орды, следует хотя бы в самых кратких чертах представить — как относились к Золотой Орде соседние с ней государства. Средняя Азия, как известно, находилась в течение всего XV в. в руках Тимуридов, причем мало интересовалась татарами юго-восточной Европы и все свое внимание сосредоточивала на отношениях с белоордынскими кочевниками узбеками. Основная задача Тимуридов, начиная с Улугбека (1409 — 1449), заключалась в том, чтобы предохранить оседлые области от набегов. Тимуриды, если исключить неудачную активную политику Улугбека против Борак-хана в 20-х годах XV в., наступательной линии против Ак-Орды не вели, а только более или менее удачно до конца XV в. оборонялись.

Иное дело — западные и северо-западные соседи Золотой Орды. Москва, Литва и Польша были уже не те, что в XIV в. Первая выросла экономически и культурно, причем в значительной мере уже ликвидировала феодальную раздробленность на Руси. Рост ее производительных сил нам уже приходилось отмечать в предшествующей, т. е. четвертой главе. Вместе с ростом производительных сил, а также общественным и политическим развитием Москва в первой половине XV в. начала держать себя активно в отношении к татарам, присматривалась к слабым сторонам татарской политической жизни и искала возможности использовать их в своих интересах.

Московские дипломаты умели заключить союз с кем-нибудь из соперничающих ханов и с помощью такого своего союзника ослабить более опасного соседа. После смерти Димитрия Донского все его преемники — Василий I, Василий Темный, Иван III, — один лучше, другой хуже, но все неизменно вели курс на полное освобождение от татарской зависимости. Выше уже указывалось, что если бы Литва не ставила себе целей захвата чисто русских земель, не заключала бы ради этого союзов с татарскими ханами и поддержала бы Москву в ее борьбе с Золотой Ордой, то татарский вопрос был бы разрешен в Восточной Европе значительно раньше. Но дело все в том, что Витовту татары в период распада Золотой Орды были полезны. Конечно, он не хотел восстановления могущественной Золотой Орды эпохи Узбек-хана, однако татарские враждующие улусы были ему на-руку, так как в их составе всегда можно найти ярых охотников до грабительского набега на московские области. Ниже мы будем иметь возможность убедиться, насколько сильна была эта линия поведения в литовско-татарских отношениях. Такова же по существу была и точка зрения господствующего класса тогдашней Польши.

Еще до смерти Едигея (в 1419 г.) власть в Золотой Орде захватил четвертый сын Тохтамыш-хана — Джаббар-Берди. Согласно Абд-ар-Реззаку Самарканду произошло это в 1416 г.[796]

Джаббар-Берди вел энергичную борьбу и пал в битве в 1417 г.[797] Деятельность Джаббара-Берди отмечается источниками главным образом в юго-западных районах Восточной Европы. Точной даты смерти его мы не имеем, Шпулер предполагает, что она относится к тому же 1419 г., когда умер и Едигей.[798]

После смерти Едигея мы видим в Орде несколько соперничающих ханов. Среди них прежде всего следует отметить Улуг-Мухаммеда, имя которого в русских летописях встречается долго, до конца 60-х годов XV в., и который считается основателем казанского ханства. Улуг-Мухаммед был почти с самого начала своей власти в хороших отношениях с Витовтом и не раз помогал ему своими отрядами. Одним из его ранних соперников был Давлет-Берди, имя которого так же часто мелькает в источниках в 20-х годах XV в.

Большое значение в жизни татарских степей — или, как их все еще восточные хроникеры по старине именовали, Дешт-и-Кыпчак — имело появление кочевников из районов Западной Сибири во главе с узбекским ханом Бораком: Абд-ар-Реззак Самарканди рассказывает, что в конце месяца Рабж I (т. е. во второй половине апреля) 1419 г. в Самарканде при дворе Улугбека появился бежавший из узбекской степи (Ак-Орда) царевич Борак.[799] Улугбек хорошо принял царевича и сделал все, чтобы помочь ему в деле захвата власти в Узбекском Улусе. Улугбек вел ту же политику, что в свое время вел Тимур по отношению к Тохтамышу, т. е. рассчитывал превратить Борак-оглана в своего ставленника, в орудие своей политики. Результаты этой помощи были те же, что и в случае Тимура и Тохтамыша.

Борак-оглан, став Борак-ханом, быстро забыл, чем обязан Улугбеку, и повел самостоятельную политику, которая на Сыр-дарье была прямо направлена против интересов Мавераннахра.[800] В 20-х годах XV в. восточные источники отличаются некоторой осведомленностью в делах Золотой Орды, что объясняется обменом послами между Шахрухом (1404 — 1447) и Улуг-Мухаммедом, которого Абд-ар-Реззак Самарканди именует Мухаммед-ханом. В 1421 г. к Улуг-Мухаммеду пришел от Шахруха из Карабага Султан-Кушчи, которого золотоордынский хан принял весьма приветливо, о чем посол и сообщил Шахруху. В следующем, 1422 г. пришли в Герат к Шахруху и ответные послы Улуг-Мухаммеда Алим-шейх-оглан и Пулад. Послы, обменявшись богатыми дарами с Шахрухом и выполнив соответствующие любезности,[801] вернулись в том же году ко двору золотоордынского государя. О чем они говорили, нам не известно. Самый факт сношений Улуг-Мухаммеда на Западе с Витовтом и на Востоке с Шахрухом указывает, что одно время положение его в Золотой Орде было руководящим, хотя у него и были соперники. Однако благоденствие Улуг-Мухаммеда продержалось недолго. В 1423 г., согласно тому же Абд-ар-Реззаку Самарканди, Шах-рух в Бадгисе, где он проводил лето, получил известие, что Борак-хан разгромил войска Улуг-Мухаммеда и, захватив его владения, объявил себя ханом.[802]

Характерно, что разбитый Улуг-Мухаммед бежал в Литву, где искал убежища и помощи у Витовта. Улуг-Мухаммед появился при дворе Витовта в конце 1424 г. Еще до бегства в Литву Улуг-Мухаммеда бежал из степи на север, в сторону Рязани[803] другой разбитый татарский хан, сын Тохтамыша, вышеупомянутый Кепек-хан, который в течение более чем десятилетия безуспешно боролся если не за золотоордынский престол, то во всяком случае за независимость своего улуса.

Борак-хан разбил еще одного хана — вышеупомянутого Давлет-Берди, который вместе со своей ордой откочевал в Крым. Это перемещение, как мы видели ниже, имело впоследствии огромное значение, поскольку его родственник Хаджи Гирей в 1449 г. явился официальным основателем крымского ханства. Улуг-Мухаммед, отсидевшись у Витовта, сумел вновь собрать силы и, По-видимому, не без помощи дружественно настроенного к нему великого князя вернул себе положение в степи. Во всяком случае ему удалось отвоевать у Борак-хана Сарай.[804] Таким образом вновь на некоторое время Улуг-Мухаммед становится в значительной части татарской степи наиболее влиятельным из соперничающих ханов. Что же касается Борак-хана, то его власть не продержалась более 5 лет. По словам Абд-ар-Реззака Самарканди, он был убит в Могулистане в сражении рукой Султан-Махмуд-оглана в 832 г. х. (= 1428 — 1429).[805] По другой версии, приведенной у Гаффари, он был убит на год раньше, в 831 г. х. (= 1427 — 1428), причем не в сражении, а в результате заговора эмиров.[806]

Характерно, что события этих лет дошли и до Египта, где, согласно старой традиции, продолжали интересоваться золото-ордынскими делами. Ал-Айни рассказывает, что весной 1427 г. пришло письмо от захватившего Крым Давлет-Берди. Лицо, посланное с письмом, сообщило, что в Дешт-и-Кыпчак продолжается смута, что там три правителя оспаривают друг у друга власть. "Один из них, по имени Даулет-бирди, овладел Крымом и прилегающим к нему краем; другой, Мухаммед-хан, завладел Сараем и принадлежащими к нему землями, а третий, Борак, занял земли, граничащие с землями Тимурленка".[807] Для понимания событий, связанных с борьбой Улуг-Мухаммеда и Борака, большое Значение имеет письмо хана Улуг-Мухаммеда к турецкому султану Мураду II от 14 марта 1428 г. В этом письме он сообщает, что сношения, которые были у его предшественников с Турцией, были прерваны из-за смуты Борака, который временно захватил власть в Дешт-и-Кыпчак. Теперь же, по словам Улуг-Мухаммеда, его войско победило "и обратило в бегство Борака и Мансура". Таким образом, из письма ясно, что падение власти Борак-хана в Золотой Орде произошло до 14 марта 1428 г., однако о смерти Борак-хана Улуг-Мухаммеду еще не было известно, иначе он непре-менно бы сообщил об этом в своем письме Мураду II.[808] Вероятнее всего, что Борак был убит вскоре после своего поражения, на что и указывают сведения, сообщаемые упомянутыми выше историками.

Известие это вполне совпадает с данными других источников. Верно сообщение и о Борак-хане, так как действительно незадолго до отправления письма в Египет он захватил Сыгнак и пограничный с Мавераннахром район реки Сыр-дарьи. Самый факт — письмо Давлет-Берди к макглюкскому султану в Египет — указывает, что Крым был в это время в сношениях с ним, что легко объясняется большой торговлей, которую вели крымские города, особенно Кафа, находящаяся в руках генуэзцев, со странами, расположенными по берегам Черного и Средиземного морей. По-видимому в связи с этими сношениями и находится перенос моровой язвы, точнее чумы, которая началась в Дешт-и-Кыпчак, по данным ал-Макризи, в 1428 г. и продолжалась до 1430 г. Чума эта захватила Крым, перекинулась в Западную Европу и дошла до Египта,[809] повсюду неся смерть.

Вернемся однако к Улуг-Мухаммеду (Мухаммед-хану). Не без поддержки Витовта он вторгся в Крым, намереваясь, отнять его у Давлет-Берди. Невидимому Улуг-Мухаммеда поддерживали в Крыму родственники Едигея и члены дома Ширин. Положение Улуг-Мухаммеда резко ухудшилось после смерти Витовта в 1430 г. В самой Литве единство, установленное твердой рукой покойного князя, нарушилось и начались раздоры между двумя группировками. У Свидригайло, преемника Витовта, оказался соперник в лице Зигмунда, сына Кей-стута. Что побудило Улуг-Мухаммеда порвать с Свидригайло, сказать трудно, во всяком случае остается фактом, что" в 1433 г. он его оставил и примкнул к группировке Зигмунда.[810] Невидимому литовские князья настолько привыкли иметь союзников в лице татар, которые были бы проводниками их влияния в Орде и орудием в их борьбе с Москвой, что Свидригайло стал поддерживать нового претендента на руководящую роль в Дешт-и-Къшчак. Этим претендентом и оказался Саиид Ахмед, также сын Тохтамыш-хана.

Еще во второй половине 20-х годов успехи Улуг-Мухаммеда, особенно после его победы над Борак-ханом, были так велики, что казалось — вот-вот он сумеет подчинить своей воле всех соперничающих с ним ханов. Однако преодолеть центробежные силы было невозможно; ни Литва, ни тем более Русь не желали укрепления Золотой Орды. Характерно, что Василий Темный, который хорошо осведомлен был в делах Орды, быстро признал Саиид Ахмеда, дабы ослабить враждебного ему Улуг-Мухаммеда. Вместо возрожденной центральной ханской власти вновь наступил политический хаос, в котором действовали одновременно несколько соперников — Улуг-Му-хаммед, Саиид Ахмед и новый претендент Кичик-Мухаммед, сын Темир-хана. В этом водовороте центробежных сил положение Улуг-Мухаммеда ухудшалось с каждым месяцем. Зигмунд не оказался столь влиятельным и надежным другом, как Витовт, да и литовские дела требовали сближения Зигмунда с Свидригайло, что и привело к изоляции Улуг-Мухаммеда. Дела же Саиид Ахмеда шли в гору, особенно после захвата им города Старого Крыма. Одним словом, под давлением успехов соперника Улуг-Мухаммед (в транскрипции русских летописей Махмет, Улу-Махмет) должен был покинуть Дешт-и-Кыпчак и уйти на верхнюю Волгу, где и захватил в 1437 г. город Белев. Однако города ему не удалось удержать, так как русские войска, собранные Василием Темным, разбили татар под Белевым в 1438 г.[811]

Здесь мы подходим к одному из интересных моментов распада Золотой Орды. В русской историографии долго существовала традиция считать, что в 1437 — 1438 гг. Улуг-Мухам-мед захватил Казань[812] и положил начало казанскому ханству.

В. В. Вельяминов-Зернов в своей капитальной и до сих лор недостаточно оцененной и использованной работе "Исследование о Касимовских царях и царевичах" оспаривает, что основателем Казанского ханства нужно считать Улуг-Мухаммеда, и утверждает, что достоверным годом основания Казанского царства является лишь 1445 г., когда, согласно ряду летописных сведений, Казань была захвачена сыном Улуг-Мухаммеда Махмутеком.[813] Согласимся ли мы с В. В. Вельяминовым-Зерновым или нет, остается фактом, что Улуг-Мухам-мед жил вблизи Московского государства и причинял в эти годы Москве большие неприятности. Так, в 1439 г. он пожег предместия Москвы, простояв у стен последней десять дней.[814] Через несколько лет мы видим его у Нижнего Новгорода. Весной 1445 г. он отправил против Василия Темного двух своих сыновей — Юсуфа, которого русская летопись именует Яку-бом, и Махмутека. 7 июля 1445 г. произошла битва у Ефимьева монастыря; Василий Темный был не только разбит, но и захвачен в плен. В плену он был, впрочем, недолго: Улуг-Мухаммед отпустил его домой за огромный выкуп уже 1 октября того же года.

Так или иначе, но уже в первой половине XV в. мы видим отпадение от Золотой Орды двух наиболее богатых и культурных областей — Крыма и Болгар. Отпадение это является завершением той игры центробежных феодальных сил, которая в свой круговорот захватила полукочевых и кочевых феодалов в лице огланов (царевичей), ханов, эмиров и других влиятельных лиц. Основание Крымского и Казанского ханств означало, что Золотая Орда превращалась почти целиком в кочевое государство. У нее оставалось теперь, да и то временно, сильно пострадавшее Поволжье от Куйбышева до Астрахани. По сути дела это была единственная земледельческая и городская база Золотой Орды. Вспомним, что в период расцвета у Золотой Орды, кроме болгарского владения и Крыма, был и богатейший в отношении сельского хозяйства и городской жизни Хорезм. Феодальные смуты, приводя к отрыву всех этих областей от Золотой Орды, превратили последнюю в явную помеху для дела развития не только Руси, Литвы и Польши, но и для трех оторвавшихся областей — Хорезма, вошедшего в состав тимуридских владений, Крымского и Болгарского, или Казанского, царств. В исторической науке принято считать эти царства или ханства продолжениями Золотой Орды и называть их татарскими. В отношении Крыма это в значительной мере соответствует действительности, хотя в XV в. татары в основной своей массе были кочевниками. Что же касается крымского крестьянства, и особенно городского населения, то здесь была значительная этническая пестрота. В городах было много армян, греков, евреев, имелись и колонии европейцев, особенно генуэзцев и венецианцев, и русских. Состав же земледельческого населения нами еще не достаточно изучен в этническом отношении, чтобы дать точный перечень населения. Кочевников-татар, в состав которых входили кроме монгол и кыпчаки, было в Крыму, конечно, уже же мало, и По-видимому XV в. и есть то время, когда некоторые их группы (преимущественно беднейшие слои) начали переход на оседлый труд земледельцев (главным образом, огородников и садоводов). Иначе дело обстоит с Болгарским, или Казанским, царством (ханством), Страна эта исстари, по крайней мере с X в., была страной земледельческого уклада. Крестьянский труд был основой экономической и культурной жизни. Болгарская область поставляла в течение всего раннего Средневековья хлеб в Нижнее Поволжье и в обширные кыпчакские степи. Болгарское население оставалось мало затронутым монгольским влиянием как в этническом, так и культурном отношении в период XIII–XIV и первой половины XV в. Напротив того, не только хозяйственно, но и культурно Болгары и их население оказывали влияние на города Нижнего Поволжья и степь. Нельзя конечно отрицать — за два c небольшим века татарской власти — некоторого внедрения кыпчакско-монгольских элементов в состав населения Болгарской области, однако антропологические данные дают в этом вопросе весьма слабые показатели. Следовательно, образование Казанского царства нельзя рассматривать как образование ханства татарского. Только династия да войско были татарскими и пришлыми. Что касается народа, то он в основной своей массе оставался аборигенного болгарского происхождения, хотя и подвергался постоянному влиянию кыпчакско-татарского языка. Таким образом с точки зрения внутренней истории Болгарской области образование Казанского ханства должно рассматриваться как полное покорение болгарского народа пришедшим татарским улусом во главе с Улуг-Мухаммедом или его сыном Махмутеком в 1437 или 1445 г. Казанское ханство было ближе, крымское, основанное Хаджи Гиреем в 1449 г., дальше от Москвы. Естественно, что с Казанским ханством дружить было трудно, оно стояло у самых границ Московской Руси и с ним нужно было вести борьбу; другое дело — Крым, его можно было использовать временно в качестве союзника и даже орудия в чисто русских интересах. Этими соображениями и будет руководствоваться в своей политике Василий Темный и особенно Иван III.

Распад Золотой Орды выразился не только в указанном отрыве наиболее культурных областей и образовании из них самостоятельных царств, но в появлении специальных татарских вассальных княжеств на территории Руси и подвластных Литве русских землях: мы имеем в виду княжество Касимовское, вассальное Москве, и маленькое княжество Jagoldai, расположенное в Курской области, вассальное Литве и образованное около 1438 г.[815] Второе оказалось достаточно эфемерным, что же касается первого, то оно просуществовало долго, более 200 лет, и оставило значительный след на территории, где оно сложилось. Несколько слов из его истории.

Образование Касимовского княжества связано с именем Касима, брата Махмутека, сына Улуг-Мухаадмеда. В 1446 г. Касим вместе со своим другим братом Якубом (настоящее его имя Юсуф) пришли со своими отрядами к Василию Темному, спасаясь от преследований Махмутека. В течение шести лет они были на службе у московского великого князя с своими отрядами. Служба их оказалась верной и полезной Москве. Согласно В. В. Вельяминову-Зернову, авторитетному исследователю этого вопроса, Василий Темный и передал Касиму в 1452 г. Городец, или Мещерский городок, лежащий на Оке в Рязанской области.[816] Впоследствии городок этот был переименован в Касимов, по имени основателя вассального Москве владения. Что заставило Василия Темного пойти на этот весьма решительный и в известной мере опасный шаг? Местность вокруг Мещерского городка была заселена, главным образом, мордвой и мещерой, племенами отсталыми, пребывающими в большинстве своем в язычестве, частично исповедующими ислам. По словам В. В. Вельяминова-Зернова: "Тут был прямой расчет: царька, родственника хана Казанского, всегда, когда угодно, можно было напустить на Казань, не принимая на себя ответственности в его поступках; с его же помощью не трудно было поддерживать междоусобия и беспорядки в стране, подобной ханству Казанскому, где, как и во всех остальных землях Татарских, права на престол не были точно определены и где всякий царевич, лишь бы он имел поддержку и партию, был в силах заявлять притязания на верховную власть. Царек, выждав благоприятную минуту, мог даже взобраться на престол Казанский, и тогда русские приобретали в лице его соседа, более податливого и менее опасного, чем другие ханы".[817]

Ценные соображения об основании Касимовского княжества высказаны К. В. Базилевичем в его интересной статье "Ярлык Ахмед-хана Ивану III". По словам К. В. Базилевича: "Назначение татар Мещерского городка состояло в охране подступов к нижнему течению Оки, чему в высокой степени помогло выгодное положение этого укрепленного пункта. В случае нападения татар на Рязань или подхода их к Оке между Коломной и Калугой, Касимовские татары могли перерезать пути на Дон и Волгу".[818]

Вернемся однако к Дешт-и-Кыпчак, к тому, что происходило там. Хозяином положения в 40-х годах XV в. в степи был Саиид Ахмед. С своими западными соседями, с Литвой и Польшей, он был в плохих отношениях, и Шпулер, который исследовал литовско- и польско-татарские отношения, отмечает, что Саиид Ахмед делал на них систематические набеги. Таковы походы Саиида Ахмеда на Подолию и Львов в 1442 г., на Литву в 1444 г. и опять на Подолию в 1447 г.[819] Особенно сильный удар нанесен был Литве в 1449 г., когда Саиид Ахмед помог мятежному литовскому царевичу Михалушке — внуку Кейстута занять Киев.[820] Литва в это время была объединена с Польшей и имела с 1447 г. общего с ней государя Казимира IV.

Несмотря на то, что уже начиная с 20-х годов XV в., со времен Давлет-Берди, Крым желал самостоятельности, каждый крупный из соперничающих ханов, будь ли это Улуг-Мухаммед или Саиид Ахмед, стремились не выпустить из рук, своих Крыма. Однако сепаратистские тенденции Крыма были в это время очень велики. Что собственно могло связывать Крым с Золотой Ордой, когда фактически от прежнего государства с его большими торговыми оборотами осталась только наиболее отсталая кочевая часть? Казимир IV явно искал Саииду Ахмеду в Орде если не соперника на ханский титул в Дешт-и-Кыпчак, то во всяком случае недруга, который всегда мог быть ему опасен. Такого он и нашел в Крыму в лице Хаджи Гирея, уже держащего там фактическую власть, но официально еще не провозгласившего себя независимый крымским ханом. Не без поддержки Казимира это провозглашение и состоялось в 1449 г.[821]

В 50-х годах мы наблюдаем набеги Саиида Ахмеда не только на Литву, но и па Москву. Известен поход этого хана в 1451 г. против Москвы, причинивший большое разорение ближайшим окрестностям города. Во время одного из своих походов против Литвы, а именно в 1455 г., Саиид Ахмед сразился с киевским князем Семеном Олельковичем. В сражении этом он был разбит и даже взят в плен. Только в 1457 г. ему удалось бежать из плена. В 1459 г. мы видим Саиида Ахмеда уже во главе татарского войска против русских на Оке, однако поход этот не принес татарам никакой пользы, как и поход следующего, 1460 г. против Рязани.

Обстановка международных отношений в Восточной Европе стала складываться против жадного до грабительских походов золотоордынского хана. Василий Темный и Казимир IV прекрасно понимали, что момент был весьма благоприятен для союза и совместных действий против татар. Однако этого фактически не произошло, так как крымский хан Хаджи Гирей обещал поддержать в 1461 г. притязания Казимира IV на Великий Новгород, что не могло не столкнуть его с московским князем Василием Темным.[822] В 1462 г. умер Василий Темный и на московский престол вступил Иван III, проводивший умную и весьма энергичную политику в отношении татар Большой или Великой Орды, как до большей части называли в XV в. русские источники татарскую Орду в Дешт-и-Кыпчак. Иван III прекрасно понимал, что его ближайшим врагом является Казанское ханство, которое должно быть как можно скорее уничтожено, однако главным врагом по-прежнему считал степь. Последним большим набегом на Москву со стороны Саиид Ахмеда надо считать его поход 1465 г. Поход этот, так же как и предыдущие, был неудачей, так как к сильному удару русских присоединилось нападение войск Хаджи Гирея со стороны Крыма. Трудно сказать, согласовано ли было нападение крымского хана. По-видимому, нет. Объективно же оно оказало помощь Москве. После неудачного похода на Русь в 1465 г. Саиид Ахмед сходит с исторической сцены, уступив свое место новому претенденту на ханский престол в Великой Орде — Ахмеду, сыну Кичик-Мухаммеда, наиболее энергичному среди ханов, соперничавших в Дешт-и-Кыпчак в XV в. Однако как ни энергичен был хан Ахмед, вся его политика, как мы увидим ниже, была совершенно бесперспективна, ибо соотношение сил Руси и Великой Орды было явно в пользу Москвы.

Москва становилась богатым и сильным государством, успешно преодолевающим феодальную раздробленность, накапливающим военные силы, способные нанести поражение даже более серьезному врагу, чем татары периода полного упадка Золотой Орды. Москва вела в это время и умную политику, в частности умела использовать вражду крымского хана с Великой Ордой. В 1466 г. умер Хаджи Гирей, основатель знаменитой крымской династии Гиреев. Первые два года власть в Крыму была в руках у Нур-Давлета, сына Хаджи Гирея. Однако у него оказался энергичный соперник в лице родного брата Менгли Гирея. Нур-Давлет долгое время вел борьбу против брата в Крыму, а затем вынужден был бежать в Литву, откуда перебрался на Русь.[823]

Здесь он прожил долгое время, служил честно Ивану III и умер около 1491 г.[824] Источники указывают, что он не раа принимал участие в борьбе с Ахмед-ханом на стороне русских, за что и был поставлен в 1486 г.[825] князем касимовским, или, как тогда чаще говорили, князем городецким. Между прочим, Нур-Давлет был не раз упоминаем в переписке Ивана III с крымским ханом Менгли Гиреем, причем московский государь не забывал подчеркивать, что старается сделать Менгли Гирею угодное, поэтому и содержит его братьев "Нардоулата и Айдара (Хайдара, — А. Я.) с немалым убытком для казны своей".[826] В биографии Нур-Давлета, однако, есть еще темные места, которые надо выяснить.

Дипломатическая переписка Ивана III с Менгли Гиреем была умным и выгодным для Москвы шагом. Весьма интересным и показательным в этом отношении является посольство в Крым к Менгли Гирею боярина Микиты Васильевича Беклемишева в 1474 г. для заключения союза против хана Ахмеда и Казимира IV.[827]

Иван III явно перетягивал его на свою сторону, в противовес Литве и Польше, которая теряла все свои позиции в Крыму. Менгли Гирей был несомненно умным и энергичным ханом, сумевшим прочно взять крымские дела в свои руки. Генуэзские колонии не могли не привлекать особого внимания Менгли Гирея, особенно Кафа — центр генуэзской торговли в Крыму. Время с 1474 по 1478 г. наиболее темное и спорное в истории Крымского ханства.

Бесспорными являются события 1469 г., сведения о которых опираются на документальный материал.[828] Так, на основе письма от 18 Раби II 874 г. х. (= 25 октября 1469 г.) Менгли Гирея к турецкому султану Мухаммеду II[829] ясно, что в том же году войска турецкого султана под командой Якуба напали и ограбили Кафу.

Следующее письмо Менгли Гирея, датированное 15 февраля 1475 г., на имя одного из вельмож того же турецкого султана дает весьма интересные, но не совсем ясные данные. В 1475 г. кто-то захватил Кафу и посадил Менгли Гирея в темницу. Турецкое войско во главе с Кедюк Ахмед Пашой в самом начале 1475 г. освободило Менгли Гирея[830] и подчинило Кафу себе, лишив ее независимости. Кто же мог посадить Менгли Гирея в темницу?

Нет никаких оснований считать, что это были турки-османы, так как они высадились в Крыму и захватили Кафу уже после того, как Менгли Гирей был посажен; нет также никаких данных думать, что Менгли Гирея посадили генуэзцы, это было им не по силам. Можно высказать предположение, что Менгли Гирей был посажен в темницу в Кафе главным своим врагом, Ахмед-ханом, который и захватил вместе с Крымом и торговый генуэзский центр. Остается неясным, что было с Менгли Гиреем после его освобождения из темницы в Кафе.

Старая историческая традиция, опирающаяся на восточные повествовательные источники, уводила Менгли Гирея в Турцию ко двору Султана Мухаммеда II, откуда он только в 1478 г. появился в Крыму в качестве восстановленного крымского хана, но уже вассала Турции. В эту схему прекрасно между прочим укладывается сообщение русской летописи (Воскресенской) о событиях в Крыму 1475 — 1476 гг. Летописец сообщает, что в 1475 г. турки захватили Крым и Кафу и стали хозяевами в стране, поставив от себя ханом Менгли Гирея. Под 1476 г. тот же летописец сообщает, что на Крым напал Ахмед-хан и подчинил его себе, прогнав Менгли Гирея.[831] Не убежал ли он тогда в Турцию? Известно, что Ахмед поставил в это время в качестве своего ставленника правителем Крыма Джанибека, в русской транскрипции Зенебека. Имеются все основания считать, что Джанибек от имени Ахмед-хана и управлял Крымом в 1476 — 1478 гг. Во всяком случае об этом говорят русские источники.[832] Этот факт между прочим отмечает и К. В. Базилевич, рассказывая о русском посольстве в Крым в 1477 г., причем адресатом был Джанибек.

В связь с этими неудачами Менгли Гирея в Крыму и нужно поставить посольство 1476 г. хана Ахмеда к Ивану III. В Москве явился ханский посол по имени Бочюк, вместе с ним — купцы со многими товарами, преимущественно конями. Посол потребовал личного приезда Ивана III в ханскую ставку, что уже само по себе звучало как давно забытый пережиток и не могло не задеть чести русского государя. Иван III, конечно, ехать отказался и послал вместо себя Бестужева в качестве посла. К. В. Базилевич, говоря о посольстве 1476 г., высказывает следующие соображения: "Есть все основания полагать, что причиной вызова великого князя был отказ в уплате, выхода"".[833] Положение свое автор аргументирует весьма серьезно. Мы не собираемся его опровергать. Конечно, это сыграло огромную роль, однако дело было не только в "выходе", которого не хотел давать Иван III, а и в том, что трудно было найти более благоприятный момент для нажима на Ивана III, чем 1476 г., когда главный союзник Ивана III, Менгли Гирей, перестал быть хозяином Крыма и вынужден был искать покровительства и защиты в Турции.

Как и при каких обстоятельствах вернулся Менгли Гирей в Крым в качестве вассального Турции крымского хана, мы не знаем. Одно ясно: османской Турции было выгодней держать в качестве вассалов Гиреев, чем ставленников хана Большой Орды, т. е. хана Ахмеда.

Возвращение Менгли Гирея к власти в Крыму в качестве вассала Турции произошло по-видимому в 1478 г.[834] Едва ли тогда современники могли правильно оценить историческое значение этого факта. Едва ли кто-нибудь мог предвидеть, какую печальную роль в истории Крыма в позднем Средневековье сыграет османская Турция. Впрочем в XV в. вассальное состояние крымского хана мало сказалось на его политике в Восточной Европе. Силою вещей крымский хан должен был пойти в союзе с Москвой против Большой или Великой Орды хана Ахмеда и против Казимира IV. Иван III был хорошо осведомлен о положении дел на юге и, учитывая дальнейший ход событий, вел через своего посла Ивана Звенеца соответствующие переговоры с Менгли Гиреем,[835] второй раз занявшим ханский престол в Крыму. Параллельно шли переговоры о союзе и у другой стороны. Ахмед-хан и Казимир IV явно готовили совместное нападение на Московскую Русь.

К. В. Базилевич в своей не раз упоминавшейся статье правильно объясняет политическую обстановку в Восточной Европе в начале 1480 г. "Окончательное уничтожение самостоятельности Новгорода в 1478 г., - пишет он, — вызвало новую активизацию враждебных России сил".[836] Против Москвы собралась огромная коалиция, в которую вошли Казимир IV, Ахмед-хан, Ливонский орден и немецкие города Прибалтики.[837] Стоит ли говорить о том, как велика была опасность, нависшая над молодым Русским государством. Ливонский орден и немецкие города хотя и отвлекли часть русских сил, однако были отбиты с большим для себя уроном, особенно магистр под Псковом.

У Казимира IV появились осложнения в самой Литве, а также реальные угрозы со стороны Менгли Гирея, который набегами своих отрядов держал в страхе Подолию, Эти осложнения настолько связали руки Казимиру IV, что он не имел возможности начать активные действия совместно с Ахмед-ханом, когда последний выступил в свой известный поход против Москвы в 1480 г. В русских летописях поход этот подробно описан, хотя и не без внутренних противоречий. Летописи тогда по-разному отразили в своих описаниях события этого года, главным образом в зависимости от отношения летописцев к личности и внутренней политике Ивана III. Поход Ахмед-хана подробно разработан и в русской историографии. Наиболее интересными являются две работы, отделенные друг от друга почти четырьмя десятками лет: а) А. Е. Преснякова "Иван III на Угре"[838] и б) К. В. Базилевича "Ярлык Ахмед-хана Ивану III".[839] Хорошо известно, что на притоке Оки Угре, на обоих берегах которой стояли противники, сражения не произошло. Исследователи не раз ставили вопрос, как объяснить этот факт. Нам представляется, что в настоящий момент картина совершенно ясна. Иван III выжидал наиболее благоприятного момента, желая получить сведения о действиях Менгли Гирея и успешной обороне русских городов на севере. Ахмед-хан ждал помощи со стороны Казимира IV.

Заслуга последнего исследования К. В. Базилевича в том, что он привлек к освещению этого вопроса ярлык Ахмед-хана Ивану III, дошедший до нас в русском переводе и не привлеченный исследователями до К. В. Базилевича. Автор доказал его подлинность и показал его историческую значимость как нового источника. Известно, что в начале зимы 1480 г. Ахмед-хан под влиянием наступающих холодов, не получив помощи от Казимира IV. ясно увидел, что военная обстановка складывается в пользу Ивана III. Считая в дальнейшем свое пребывание опасным, он и решил сняться с лагеря и повернуть назад в степь. К. В. Базилевич прав,[840] когда доказывает, что ярлык Ахмеда написан в момент отхода с берега Угры в конце октября или в начале ноября 1480 г. Вслед за автором и мы повторим примечательные слова ярлыка.

"А нынеча если от берега пошол, потому что у меня люди без одеж, а кони без попон. А минет сердце зимы девяносто дней, и аз опять на тебя буду, а пить ти у меня вода мутная".[841] Ярлык от имени Ахмеда Ивану III написан резким языком и полон угроз. Он требует от Ивана III: "И ты б мою подать в 40 день собрал: 60 000 алтын, 20 000 вешнею, да 60 000 осеннею, а на себе бы еси носил Батыево знамение у колпока верх вогнув ходил, занеж вы блужные просяники. Только моея подати в 40 день не зберешь, а на себе не учнеш Батыево знамения носити, почен тобою в головах, и всех твоих бояр з густыми волосы и с великими бородами, у меня будут; или паки мои дворяне с хозовыми сагодаками и с софьяными сапоги у тебя будут".[842] В летописи сохранилось упоминание о переговорах Ахмеда с Иваном III с указанием на резкость Ахмеда, требовавшего, чтобы Иван явился лично к нему в ставку и привез ему "выход". Та же летопись указывает, что Иван III в том и другом отказал. Одиноко стоит известие, сохранившееся у Казанского летописца, о том, что Ахмед-хан отправил "к великому князю Московскому послы своя, по старому обычаю отец своих и з басмою, просити дани и оброки за прошлые лета. Великий же князь ни мало убояся страха царева и, приим басму лица его и плевав на ню, низлома ея, и на землю поверже, потопта ногама своима".[843]

Судя по контексту, известие это должно быть отнесено к упомянутому посольству Ахмеда к Ивану III в 1476 г. Ужо давно установилось в исторической науке полное недоверие к этому рассказу, главным образом к тому месту рассказа, где говорится о "басме лица его",[844] что с точки зрения мусульманских представлений маловероятно для хана-мусульманина, каким был Ахмед.[845] Однако рассказ этот сохранил свое символическое значение, так как народное сознание с событиями 1476 и 1480 гг. связывало конец татарского ига и "запустение Золотой Орды". Тот же Казанский летописец пишет: "Бысть же зло-горькая та и великая власть варварская над Рускою землею от Батыиева времени по царство то же Златые Орды царя Ахмета". После Ахмед-хана, который в 1481 г. на берегу Донца был убит в сражении с Айбеком, Орда все больше распадалась на отдельные части, и в среде борющихся ханов ни у кого не было способностей для создания сильной державы. Одно еще держалось: прочное наследие недавнего прошлого — вкус и привычки к грабежам и даням с Руси, Для этого ханы иногда временно объединялись, используя наличность неизжитых феодализирующих сил в самой Руси. Ханские послы из Сарая или временных ханских ставок ездили по старой привычке в Москву, но далеко не всегда добивались и малой доли того, что там искали. Да иначе и быть не могло. Русь была сильной и независимой державой, гордо отстаивающей свою честь, и не случайно тот же Казанский летописец свою 5-ю главу, которую он начинает сразу же после события 1380 г., наименовал: "О конечном запустении Златыя Орды; и о царе ея, и о свободе, и о величестве Руския земли, и чести, и о красоте преславного города Москвы".[846]

Примечания:

4

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. I, Приложение I (Записка Френа), стр. 555.

5

Труд вышеупомянутого Хаммера давно устарел со всех точек зрения. В 1943 г. в изд. Otto Harrassowitz в Лейпциге вышла большая по объему книга: B. Spuler. Die Goldene Horde-Die Mongolen in Russland (1223 — 1502), написанная с привлечением большого материала, снабженная подробными ссылками на источники; она никак, однако, не может восполнить указанного выше пробела. По форме своей академическая, книга Щпулера является по существу ненаучной, так как она извращает ход русской истории и борьбы русского Народа с татарами.

6

Уже с 1030 г., как это выяснил В. В. Бартольд, кынчаки считаются соседями Хорезма (В. В. Бартольд. Новый труд о половцах. Русский исторический журнал, т. 7, стр. 148). Самый термин "Дешт-и-Кыпчак", как выяснил также В. В. Бартольд, впервые встречается у автора XI в. Насир-и-Хусрау (там же, стр. 148).

7

Mapкварт. Uber des Volkstura der Komaner). — См.: W. Bangund T. Markquart. Ostturkische Dialektstudien. Berlin, 1914. — В. В. Бартольд, ук. соч., прим. 1. — Д. Россовскии. Происхождение половцев. Seminarium Kondakovianum, VII и сл. Praha. — А. Пономарев. Куман-половцы. ВДИ, 1940, №№ 3 — 4.

8

Летопись по Лаврентьевскому списку, 1910, стр. 158.

44

Плано Карпини и В. Pубpук, ук. соч., стр. 66.

45

Персидское государство под властью монгольской династии Хулагу. Правильнее было бы писать "хулагуидский", однако в русской исторической литературе принято писать упрощенно "хулаиадский".

46

В. А. Гордлевский. Что такое "босый волк"? Изв. Акад. Наук СССР, ОЛиЯ, т. VI, вып. 4, 1947, стр. 317 след.

47

В. А. Гоpдлевский, ук, соч., стр. 323.

48

В. А. Гордлевский, ук. соч., стр. 323 — 324.

49

Там же, стр. 323 — 324.

50

ИРАН, № I–II, 1924, стр. 246; цифра явно преувеличена.

51

См. по этому поводу: В. В. Бартольд. — К. вопросу о погребальных обрядах турок и монголов. ЗВО XXV. стр. 60 сл.

52

Плано Кapиини и В. Рубрук, ук. соч., стр. 80

53

Отсюда старорусское слово "болван" в смысле идол.

54

А. Н. Насонов. Монголы и Русь (история татарской политики на Руси). Изд. Акад. Наук СССР, 1940. — В книге с достаточной полнотой использованы как востоковедческая литература, так и имеющиеся в переводах восточные источники.

55

Б. Я. Владимиpцов. Общественный строй монголов (монгольский кочевой феодализм). Изд. Акад. Наук СССР. 1934, стр. 86.

56

Б. Я. Владимиpцов, ук. соч., стр. 37. — См. также: Paиидаддин, над. И. Березина, ТВО, XIII, стр. 94 — 95.

57

Род называется агнатным, когда все члены рода ведут свое происхождение от одного общего им всем но мужской линии предка.

58

В. Я. Владимиpцов. ук. соч., стр. 58.

59

Б. Я. Владимиpцов, В полном соч., стр. 63.

60

Б. Я. Владимиpцов, ук. соч. стр. 118.

61

Темучин — Чингис-хан.

62

Б. Я. Владимирцов, ук. соч., стр. 88. — Сокровенное сказание, перев. П. Кафарова, стр. 49; перец. С. А. Козина, стр. 96.

63

Б. Я. Владимиpцов, ук. соч., стр. 91. — Сокровенное сказание, перев. П. Кафарова, стр. 106; перев. С. А. Козина, стр. 147.

64

Б. Я. Владимиpцов. ук. соч., стр. 91.

65

В. В. Бартольд. Связь общественного быта с хозяйственным укладом у турок и монголов. ИСАИЭ при Казанск. Гос. унив. им-И. It. Ульянова-Ленина, т. XXXIV, вып. 3 — 4, стр. 3.

66

Надо понимать здесь "родовой строй" не как родовую общину, а как оболочку, как сохранение некоторых форм родового строя.

67

Б. Л. Владимирцов, ук. соч., стр. 83 — 84.

68

В. В. Бартольд. Образование империи Чингис-хана. ЗВО, X, стр. 111.

69

В. В. Бартольд, ук. соч., стр. 111.

70

Слово "демократический" приходится ставить в кавычки, ибо противник Чингиса возглавлял, невидимому, движение с тенденцией возврата к старому родовому обществу.

71

Дата эта не отличается достоверностью; существует мнение, что он родился позже.

72

Б. Я. Владимирцов (см. ук, соч., стр. 97) говорит: "У древних монголов всякое объединение родов, поколений, племен, рассматриваемое с точки зрения зависимости от вождя, хана, нойона, баатура и т. д… называется "ulus" (улус)".

73

Сокровенное сказание, перев. П. Кафарова, стр. 125; перед-С. Л. Козина, стр. 168.

74

УК. соч., перев. С. А. Козина, стр. 170.

75

В эту эпоху на мусульманском феодальном Востоке самым крупным государством было государство Хорезмшахов с центром в Ургенче. Кроме Средней Азии (до Сыр-дарьи), в состав его входила большая часть Ирана и северо-западного Афганистана.

76

Подробный рассказ о нем см. у Инб-ал-Асира, арабского историка первой половины XIII в., современника монгольского нашествия, отрывок которого о походе Джебе и Субэдея помещен в переводе у В. Г. Тизеигаузена (Сборник материалов…, т. I, стр. 25 — 28).

77

Ионийский султанат под властью сельджукской династии.

78

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. I, стр. 26; Иби — ал — Асир, т. XII, стр. 253.

79

С. Соловьев. История России с древнейших времен, т. I, гтр. 642.

80

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. I, стр. 26; Ибн-ал-Асир, т. XII, стр. 253.

81

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. I, стр. 28; Ибн-ал-Аоир, т. XII, стр. 254,

82

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. I, стр. 2.

83

Чаи-Чунь. Описание путешествии на запад. Перев. с китайского П. Кафарова (Труды членов Росс. дух. миссии в Пекине, IV, стр. 304).

84

Чан-Чунь, ук. соч., стр. 308.

447

10 000 войска, фактически всегда меньше.

448

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 232 (персидск. текст), стр. 127 (русск. перев.)("Аноним Искандера" = Муин-ад-дин Натанзи). — См. также: Гаффари, стр. 270 (персидск. текст), стр. 211 (русск. перев.).

449

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. I, стр. 460.

450

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 230 (персидск. текст), стр. 128 (русск. перев.).

451

Шейх Увейс владел Ираком и Азербайджаном в 1356 — 1374 гг.

452

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 230 (персидск. текст), стр. 101 (русск. перев.).

453

Наиболее полно вопрос об отношениях Джучидов и Хулагидов освещен в работе: А. А. Али — 3аде. Борьба Золотой Орды и государства ильханов за Азербайджан. Изв. Акад. Наук Аз. ССР, 1946, J\"№ 5 и 7.

454

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 230 (персидск. текст), стр. 101 (русск. перев.).

455

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч. (см. Зейн-ад-дина, продолжателя "Тарих-и-Гузиде" Хамдаллаха Казвшш), стр. 223 (персидск. текст), стр. 94 (русск. перев.).

456

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., стр. 224 (персидск. текст)., стр. 95 (русск. перев.).

457

758 г. х. (= 25 XII 1356 — 14 XII 1357).

458

П. Савельев. Екатеринославский клад. ТВО, ч. III, в. 2, 1857, стр. 216. — Марков. Инвентарный каталог мусульманских монет Эрмитажа, стр. 444 — 449.

459

"История Шейх-Увейса" В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 231 (персидск. текст), стр. 103 (русск. перев.).

460

В списке сыновей Токты-хана у Рашид-ад-дина имеется только трое Ябарыш, Иксар, Тукель-Вука. С чтением имени Иксар невидимому произошла путаница, может быть это Ильбасар, а может быть и Ильбасмыш. См.: В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 229 (пер. с пдск. текст), стр. 100 (русск. перев.).

461

Наиболее подробные рассказы об обстановке вступления на престол Узбека имеются у продолжателя Рашид-ад-дина (см.: В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 244 — 245 (персидск. текст), стр. 141 (русск. перев.), а также Ибн-Халдун — В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. I, стр. 371 (арабск. текст), стр. 384 — 385 (русск. перев.)).

462

Ниже мы остановимся подробно на племенном составе кочевников, так называемого Дешт-и-Кыпчак, как именовались обширные степи Улуса Джучи.

463

Три эти термина (арабский, тюркский и монгольский) в XIII–XIV вв. обозначали одно и то же — высших представителей кочевой или полукочевой военной знати.

464

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 293 (персидск. текст), стр. 128 — 129 (русск. перев.). — Ибн-Халдун не был так подробно осведомлен об обстоятельствах смерти Джанибека и приводит кратко две версии — одну о естественной смерти Джанибека от болезни, другую об убийстве. Последняя версия! указывает, что во время болезни Джани-бек был заключен в оковы. (В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. I, стр. 389, прим. 2).

465

ПСРЛ, X, Никоновск. летоп., стр. 229. — Рогожский летописец дает этому событию весьма краткое описание, однако излагает канву событий, как у "Анонима Искендера", т. е. — Джанибек, завоевав Мисюрь и посадив на царство Бердибека, "сам оуверноуся восвояси и от некоего привидения на поути разболеся и възбесися". Бердибек был вызван в ставку отца и, сговорившись с вельможами, "отца своего оубил, а братью свою побил". (ПСРЛ, XV, вып. 1, Рогожский летописец, 1922, стр. 66).

466

Ибн-Халдун (В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т, I, стр. 389). — "Аноним Искендера" (В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 233 (персидск. текст), стр. 129 (русск. перев.). — Хайдер Рази (В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 272 (персидск. текст), стр. 214 (русск. перев.)).

467

П. Савельев. Тетюшский клад. ТВО, ч. III, в. 3, 1858, стр. 391 — 392.

468

Говорю "до некоторой степени", так как не исключена возможность, что монеты с именем Бердибека могли чеканиться и после его смерти.

469

П. Савельев, ук. соч., стр. 392.

470

Чтение монеты этой не может быть признано абсолютно правильным. См.: П. Савельев. Тетюшский клад. ТВО, ч. III, вып. 3, 1858, стр. 393.

471

Низам-ад-дин Щами, изд. Tauer, 1937, стр. 13.

472

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 146; стр. 207 — прим. 1.

473

Никоновск. летоп., стр. 232. — См. также: Рогожский летописец, стр. 70. — Рассказ краток и не содержит деталей, которые были бы чем нибудь интересны.

474

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 234 — 235 (персидск. текст), стр. 130 (русск. перев.).

475

А. Марков. Инвентарный каталог мусульманских монет Эрмитажа, стр. 464.

476

Рогожский летописец приводит иную версию убийства Кидыря. Последнего убил брат его Мурут. Рогожек. летоп., стр. 70.

477

Никоновск. летоп., стр. 233.

478

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. I, стр. 389.

479

ПСРЛ, X, стр. 233.

480

В каталоге А. Маркова помечена монета с именем Абдаллаха. чеканенная в Новом Сарае в 762 г. х. (= 1360 — 1361), однако монета сомнительна, так как "чеканена старым реверсным штемпелем" (А. Марков, ук. соч., стр. 468 — 469).

481

ПСРЛ, X, стр. 233.

482

ПСРЛ, XV, вып. 1. Рогожек, летоп., 1922, стр. 73. — Рогожский летописец неправильно называет Мурида сыном Хидыря [см. "Аноним Искендера" (В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 130).

483

ПСРЛ, X, стр. 233. Никоновская летопись неправильно называет Амурата братом Хидыря [см. "Аноним Искендера" (В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 130)]. Мурид был сыном Орла-Шейха сына Эрзена, и принадлежал следовательно к ак-ордынским огланам (царевичам).

484

О местонахождении Бездежа см.: А. Н. Насонов. Монголы и Русь, стр. 120, прим. 1. — Бездеж лежал на север от Сарая Берке.

485

См. литературу вопроса в указанной выше книге А. Н. Насонова (стр. 123, прим. 1).

486

ПСРЛ, X, стр. 233.

487

А. Марков, ук. соч., стр. 467 — 468.

488

Никоновск, летоп., стр. 232.

489

В. Г, Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 235 (иерсидск. текст), стр. 130 (русск. перев.).

490

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., там же.

491

А. Марков, ук. соч., стр. 471.

492

А. Марков, ук. соч., стр. 471 — 472.

493

Азиз-хан также был убит; см.: В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 235 (персидск. текст), стр. 130 — 131 (русск. перев.).

494

А. Марков, у к. соч., стр. 472.

495

П. Савельев. Тегюшский клад. ТВО, ч. III, 1858, стр. 400.

496

ПСРЛ, XI, Никоиовск. летоп., стр. 12 (под годом 6878).

497

ПСРЛ, XV, вып. 1. Рогожек, летоп., стр. 92.

498

Последняя монета с именем Мухаммед-Булака, которая дошла до нас, чеканена в Хаджи Тархане (Астрахани) и помечена 782 г. Х (= 1380 — 1381). Дальше чеканились монеты с именем Тохтамыша. — А. Марков, ук. соч., стр. 476.

499

Более подробно о границах сферы мамаевой власти в Золотой Орде см.: А. Н. Насонов. Монголы и Русь, стр. 123 — 124.

500

Наиболее ранняя монета, чеканенная династией Суфи, из дошедших до нас датирована 762 г. х. (= 1360 — 1361). См.: М. Е. Массой. Монетный клад XIV в. из Термеза. Бюллетень САГУ, вып. 18, № 7, 1929, стр. 63.

501

А. Н. Насонов. Монголы и Русь, стр. 126.

502

А. Н. Насонов. ук. соч., стр. 126.

503

Приветствие тов. И.В. Сталина. Известия Советов депутатов тру дящихся СССР от 7 IX 1947.

504

Здесь чеканил свои монеты второй подставной хан Мамая Мухаммед-Булак. — П. Савельев. Тетюшский клад. ТВО, ч. III, вып. 2, 1857, стр. 253.

505

ПСРЛ, XI, стр. 19, под 6881 (1373) г.

506

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. I, стр. 373 (арабск. текст), стр. 339 — 390 (русск. перев.).

507

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. I, стр. 390, прим. 1. В тексте написано "Умара ал-Масйрат"; быть может переписчик ошибочно списал "Умара ал-Майсарат", что и значит "эмиры левого крыла".

508

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. I, стр. 374 (арабск. текст), стр. 391 (русск. перев.).

509

А. Марков, ук. соч., Дополнения, стр. 860.

510

А. Марков, ук. соч., стр. 477.

511

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 54 — 55. См. также: П. Савельев. Тетюшский клад. ТВО, ч. III, вып. 3, стр. 431.

512

ПСРЛ, XI, Никоновск. летоп., стр. 27, под годом 6885 (1377).

513

Там же.

514

Приток Донца.

515

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II. стр. 54 — 55. 19 Золотая Орда и ее падение.

516

ПСРЛ, XI, стр. 46.

517

ПСРЛ, XI, стр. 65 — 66.

518

ПСРЛ, XI, стр. 47.

519

ПСРЛ, XI, стр. 47.

520

ПСРЛ, XI, стр. 54 (под годом 6888).

521

ПСРЛ, XI, стр. 54 (под годом 6888).

522

ПСРЛ, XI, стр. 56 (под годом 6888).

523

ПСРЛ, XI, стр. 56 (под годом 6888).

524

ПСРЛ, XI, стр. 56 (под годом 6888).

525

ПСРЛ, XI, стр. 59 (под годом 6888).

526

ПСРЛ, XI, стр. 59 (под годом 6888).

527

ПСРЛ, XI, стр. 60.

528

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 127. — Издатель и автор примечания 2 (стр. 127) предлагает вместо Секиз-Ягач читать Сенгир-Ягач; ср.: В. В. Бартольд. Очерк истории Семиречья-Изд. Фрунзе, 1943, стр. 72. — Слово "Туйсен" тот же издатель считает сомнительным и предлагает читать "Тюмень" (стр. 127, прим. 3).

529

Писал в начале XIV в.

530

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. I, стр. 540 — 541.

531

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. I, стр. 541.

532

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. I, стр. 541 — 542.

533

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. I, стр. 213 — 214 (арабск. текст), стр. 235 (русск. перев.).

534

По-видимому имеется в виду мокша, т. е. мордва.

535

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч… т. II, стр. 156.

536

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 169.

537

"И приидоша Нагаи, прежде реченные Мангиты" (ПОРЛ, XIX, 1903, стр.

538

Рабочая хроника Института востоковедения, II, Ташкент, 1944, стр. 15.

539

А. Ю. Якубовский. К вопросу о происхождении узбекского народа. Ташкент, 1941.

540

Впрочем, в составе ногаев кроме мангытов были еще и другие этнические элементы, как тюркские, так и монгольские.

541

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 221 (персидск. текст), стр. 23 (русск. — перев.).

542

А. А. Семенов, ук. соч., 13.

543

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 221 — 222 (персидск. текст), стр. 93 (русск. — перев.).

544

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 226 (персидск. текст), стр. 97 (русск. — перев.).

545

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 233 (персидск. текст), стр. 128 (русск. — перев.).

546

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 235 (персидск. текст), стр. 130 (русск. — перев.).

547

Низам-ад-дия Шами, изд. Tauer, персидск. текст, стр. 71 (строчка 4 — я снизу); стр. 114 и др.

548

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 238 (персидск. текст), стр. 133 (русск. перев.). См. также: ук. соч., т. II, стр. 238 (персидск. текст), стр. 134 (русск. перев.).

549

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 178. — Здесь говорилось об отряде узбеков-храбрецов.

550

А. А. Семенов, ук. соч., стр. 14.

551

А. А. Семенов, ук. соч., стр. 14.

552

Наиболее крупные из этих археологических работ:

а) П. Леpх. Археологическая поездка в Туркестанский край в 1867 г. СПб., 1870.

б) А. Ю. Якубовский. Развалины Сыгнака. Сообщ. ГАИМК, т. II, Л., 1929.

в) С 1947 г. в долине нижнего течения Сыр-дарьи начала свои работы археологическая экспедиция А. Н. Бернштама, пока еще не опубликовавшая своего отчета о работе на этом участке. См. также: С. П. Толстов. Города Гузов. Сов. этнограф., 1947, № 3, стр. 55 след.

553

ВСА, II, стр. 390.

554

Худуд ал-алем, изд. В. В. Бартольда, 1930, Л., 246.

555

ВСА, III, стр. 274.

556

ВСА, III, стр. 274.

557

В. В. Бартольд. К истории орошения Туркестана, стр. 148. — Здесь ссылка на рукопись Васьгфи Азиатского музея, 568а, л. 94а.

558

Киракос, М., 1858, стр. 221 — 222. — П. Леpх. Археологическая поездка, стр. 13.

559

А. Ю. Якубовский. Развалины Сыгнака. Сообщ. — ГАИМК, т. II, Л., 1929, стр. 123 — 159.

560

Низам-ад-дин Шами, изд. Tauer, Praha, 1937, персидск. текст, стр. 70 (2 — я строчка снизу).

561

Монеты, как известно, не всегда чеканились в столице; например, в Золотой Орде кроме Сарая, Нового Сарая монеты чеканились в ряде других пунктов, как мы и видели выше.

562

А. Ю. Якубовский. Развалины Сыгнака, стр. 154 след.

563

Абул-Хайр-хани. Рукопись Ленингр. унив., № 852, лл. 4466, 447а. В. В. Бартольд. К истории орошения, стр. 151. — В. В. Бартольд, Encyclopedic de l'Islam, статья об Абул-Хайре.

564

Шейбаниада, перевод И. Н. Березина, LXV–LXVI след.

565

Читаю по выпискам, любезно предоставленным мне в свое время В. В. Бартольдом. Рукопись из Константинопольской' библиотеки Hypосманийе (№ 3431, л. 178).

566

Читаю по выпискам, любезно предоставленным мне в свое время В. В. Бартольдом. Рукопись из Константинопольской' библиотеки Hypосманийе (№ 3431, л. 180. — А. Ю. Якубовский. Развалины Сыгнака, стр. 136.

567

В. В. Бартольд. Отчет о командировке в Туркестан. ЗВО, XV, стр. 267 — 268.

568

Книга Большого Чертежа. Изд. Спасского, 1846, стр. 74.

569

Протоколы Туркестанского кружка любителей археологии, 1901, стр. 92 — 100.

570

П. Савельев. Джучиды Синей Орды. ТВО, часть III, вып. 2, 1857, стр. 355.

571

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 234 (персидск. текст), стр. 129 (русск. перев.).

572

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 234 (персидск. текст), стр. 129 — 130 (русск. перев.).

573

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 234 (персидск. текст), стр. 130 (русск. перев.).

574

Сохранились две монеты, имеющие 768 г. х., однако цифровой знак, обозначающий 2, иногда заменялся по небрежности мастера знаком, обозначающим 6, что сделать было легко.

575

Согласно Муиззу, он был сыном царевича Кутлуг-ходжи (В. Г Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 61).

Трудно установить год, когда кончилась власть Тохтамыш-хана. После 1395 г. он перестал быть всевластным правителем и вел жизнь хана-скитальца. Умер он в 1406 г.

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 234 (персидск: текст), стр. 129 (русск. перев.).

576

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 234 (перейден. текст), стр. 129 — 130 (русск. перев.).

577

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 234 (персидск. текст), стр. 130 (русск. перев.).

578

По-видимому, до этого Мубарек-ходжа-хан не чеканил монеты.

579

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 234 (персидск. текст), стр. 130 (русск. перев.).

580

А. Т. Тагирджанов мне любезно указал, что в поэме "Хосров и Ширин" Кутба в главе "Восхваление Мелике Хан-Мелик" — жены Тинябека, рассказывается, что двор последнего был в Сыгнаке.

581

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 234.(персидск. текст), стр. 130 (русск. перев.).

582

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 254 (персидск. текст), стр. 130 (русск. перев.).

583

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 131.

584

Невидимому Урус-хан вступил на ак-ордынский престол на несколько лет позже, т. е. не раньше 764 г. х.

585

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. I, Ибн-Халдун, стр. 374 (арабск. текст), стр. 391 (русск. перев.).

586

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., стр. 374 (арабск. текст), стр. 391 (русск. перев.).

587

Первая же по времени из монет Урус-хана, дошедших до нас, чеканена в Сыгнаке в 770 г. х.

588

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 61.

589

Мать Тохтамыша была Кудан-Кунчек (у Гаффари Куй-Кичик) из племени Конгурат (В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, "Аноним Искендера", стр. 137 (персидск. текст), стр. 132 (русск. перев.); Гаффари, там же, стр. 211).

590

В. Г. Тизенгаузен: ук. соч., т. II, Шереф-ад-дин Али Иезди, стр. 146.

591

Киргизская ССР.

592

Низам-ад-дин Шами, персидск. текст, изд. Tauer, стр. 75.

593

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, Шереф-ад-дин Али Иезди, стр. 147.

594

Не смешивать с Идигу из племени мангыт, известным в русских летописях под именем Едигея.

595

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, Низам-ад-дин Шами, стр. 107. Персидск. текст, изд. Tauer, стр. 75. — Шеpеф-ад-дин Али Иезди, стр. 148.

596

Это сообщение Ыизам-ад-дина Шами и Шереф-ад-дина Али Иеяди, хорошо осведомленных в делах отношений между Тимуром, с одной стороны, и Урус-ханом и Тохтамышем с другой, находится в противоречии с данными монет, так как у нас имеется монета Урус-хана сарайского чекана 779 г. х.

597

Hизам-ад-дин Шами, изд. Tauer, стр. 77. — В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 108.

598

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 150. — Низам-ад-дин Шамн дает другую дату- 780 г. х. (= 30.IV.1378 — 18.IV.1379) (изд. Tauer, стр. 77; В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 108).

599

А. Марков. Инвентарный каталог, стр. 528 — 529.

600

ИСРЛ, XI, Никоновск. летоп., стр. 68 след., под 6889 г. (1380 — 1381).

601

ПСРЛ, XI, стр. 69.

602

ПСРЛ, XI, стр. 69.

603

ПСРЛ, XI, стр. 69.

604

ПСРЛ, XI, стр. 69.

605

ПСРЛ, XI, стр. 69.

606

ЗВО, III, стр. 6, текст, стр. 4 след. Издание и перевод В. Радлова.

607

ПСРД, XVIII, стр. 131 — 133.

608

ПСРЛ, XXIII, стр. 127 след.

609

ПСРЛ, VI, стр. 98 — 103.

610

Обе эти повести помещены в Никоновской летописи и представляют близкие друг другу варианты. — ПСРЛ, XI, стр. 71 — 81.

611

Обе эти повести помещены в Никоновской летописи и представляют близкие друг другу варианты. — ПСРЛ, XI, стр. 71 — 81.

612

ПСРЛ, VI, стр. 99.

613

ПСРЛ, VI стр. 98; ПСРЛ, ХI, Никоновск. летоп. стр. 71

614

ПСРЛ, VI, стр. 98.

615

ПСРЛ, VI, стр. 98.

616

ПСРЛ, VI, стр. 98.

617

ПСРЛ, VI, стр. 99.

618

ПСРЛ, VI, стр. 100.

619

Вести. Ленингр. унив., 1946, № 3, стр. 66 след. — А. М. Беленицкии. О появлении и распространении огнестрельного оружия в Средней Азии и Иране в XIV–XVI веках. Изв. ТФАН, 1949, № 15, стр. 21 след. — В. Г. Федоров. К вопросу о дате появления артиллерии на Руси. Изд. Акад. артил. наук, М., 1949, стр. 67 след.

620

На это уже обращал внимание В. В. Бартольд в своей небольшой заметке о Тохтамыше (Encyclopedic de l'Islam, под словом "Тохтамыш").

621

A. A. Mapков. Каталог джелаиридских монет, стр. XXV.

622

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 226 (персидск. текст), стр. 97 (русск. перев.).

623

Низам-ад-дин Щами стр. 97. персидск. текст, изд. Taufer.

624

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т, I. стр 427 (арабск. текст), стр. 441 — 442 (русск. перев.).

625

Об этом подробно см. ниже.

626

Река в Дагестане.

627

Низам-ад-дин Шами, изд. Tauer, от р. 101 — 102.

628

В. Г. Тизенгаузеи, ук. соч., т. II.

629

Точно местоположение канала Багдадек не известно; по мнению В. В. Бартольда, это один из северных притоков Аму-дарьи (В. В. Бартольд. К истории орошения Туркестана, стр. 87).

630

Шереф-ад-дин Али Иезди, I, 461. — В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 156.

631

О таваджиях см. ниже.

632

Sixieme serie, sciences politiques, Histoire et philologie, tome III, St-Petersbourg, 1836, стр. 89 — 505.

633

См. посмертн. изд. под ред. ген. — лейт. князя Н. С. Голицына (СПб., 4875).

634

В. В. Бартольд. Мир-Али-Шир и политическая жизнь. Мир-Али-Щир, сб. к пятисотлетию со дня рождения. 1928, стр. 103.

635

Копчур у кочевников-монголов — налог с пасущихся стад, в раз мере 1 %" (В. Бартольд. Персидская надпись на стене Ан-ийской мечети Мануче. СПб., 1911, стр. 32).

636

Аваризат — добавочные, сверхординарные налоги или повинности. Что они обозначали у кочевников-монголов, сказать трудно. В оседлом обществе (яса затрагивает и земледельческие области, покоренные Чингис-ханом) аваризат — чрезвычайные налоги и повинности, касающиеся передвижения и транспорта, работ в поле и т. д.

637

Джувейни. История завоевателя мира. GMS, XVI, ч. I, стр. 22.

638

Джувейни, ук. соч., стр. 22 — 23.

639

Джувейни, ук. соч., стр. 22.

640

Джувейни, ук. соч., стр. 20.

641

См.: Низам-ад-дин Щами, описание сражения Тимура "Тохтамышем при Кундузче, изд. Tauer, стр. 123 — 124. — Шеpеф-ад-дин Али Иезди, I, стр. 534.

642

Низам-ад-дин Шами, изд. Tauer, стр. 124. — См. также Шереф-ад-дин Али Иезди (в сб.: В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 170).

643

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, Шереф-ад-дин Али Иезди, стр. 156.

644

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 161.

645

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 176.

646

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 185.

647

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, Абд-ар-Реззак Самарканди, стр. 162, 191. - Charmоу. Expedition de Timour-lenk, стр. 245 — 246 (персидск. текст), стр. 422 (французск. перев.).

648

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 191. — В. В. Бартольд в своем труде "Улугбек и его время" со ссылкой на Муизз-ал-Ансаб (парижск. рукопись, л. 81) приписывает основание "мучилка" нойону Карачару еще во время Чингис-хана. См.: Улугбек и его время, стр. 22, прим. 9.

649

М. Сhiarmоу, ук. соч., стр. 246 (персидск. текст), стр. 422 (французск. перев.). — Нетрудно заметить, что это требование давнее я связано с традицией организации монгольского войска (см. Ясу Чингис-хана в изложении Джувейни, (IMS, XVI, I, стр. 22).

650

M. Сhаrinоу, ук. соч., стр. 250.

651

В. В. Бартольд. Улугбек и его время, стр. 24.

652

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, Шереф-ад-дин Али Иезди, стр. 159, 164, 175 и др.

653

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 159 и 175.

654

Низам-ад-дин Шами, изд. Tauer.,- В сочинении этом термины "манкыла", "караул", "хабаргири" встречаются весьма часто. Как пример, приводим стр. 119, где приводятся все указанные Термины в вышеприведенном значении. Между прочим термин "манкыла", явно монгольский, появился со времени монголов и встречается при описании событий из истории Золотой Орды (см., например, у Вассафа его описание похода Узбек-хана в Арран в 718 г. х. (= 1318 — 1317): В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 87).

655

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч.; у Низам-ад-дина Щами(изд. Tauer) часто рассказывается о "хабаргири" — разведке и ее начальниках. На стр. 119 — 120 подробно говорится об умении и искусстве Шейх-Давуда, о том, как он поймал "языка", давшего Тимуру ценные сведения. На стр. 121 рассказывается об искусстве в "том отношении Мубашшира, который сумел привести 40 человек.

656

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, Шереф-ад-дин Али Иезди, стр. 149.

657

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 112.

658

М. Charmoy, ук. соч., стр. 202 (персидск. текст). — Из контекста ясно, что чапары не ручные щиты, а окопные. Шармуа неправильно перевел "туры и чапары" как "большие и малые щиты" (ук. соч., стр. 3.87). Термины эти употребляются и при описании похода Тимура против Тохтамыша в 1394 — 1395 гг. (В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 175 — 176).

659

Б. Я. Владимиpов. Общественный строй монголов, стр. 37. — В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 158, 165.

660

Термин этот встречается в источниках часто.

661

Низам-ад-дин Шами, изд. Tauer, стр., 123.

662

Шереф-ад-дин Дли Иезди, см.: M. Gharmоу, ук. соч., стр. 213 — 214 (персидск. текст). — Здесь более решительно подчеркивается новаторство Тимура.

663

Низам-ад-дин Шами, изд. Tauer, стр.

664

М. Сharmоу, ук. соч. стр. 218 (персидск. текст).

665

Гияс-ад-дин Али. Дневник похода Тимура в Индию, стр. 76.

666

А. М. Беленицкий. О появлении. и, распространении огнестрельного оруяотя в Средней Азии и Иране в XIV–XYI веках. Изв. Тадж. филиала Акад. Наук СССР, № 15, 1949, стр. 23.

667

В. В. Мавродин. О появлении огнестрельного оружия на Руси. Вести. Ленингр. унив., 1946, № 3, стр. 69.

668

Описание это сопоставляет одну из глав в упомянутом его труд" "Expedition de Timour-i Lenk.", стр. 99 — 126.

669

M. И. Иванин. О военном искусстве и завоеваниях монголо-татар и средне-азиатских народов при Чингис-хаве и Тамерлане. 1775, стр. 190 — 207.

670

M. Сharmоу, ук. соч., Шереф-ад-дин Али Иезди, стр. 173 (персидск. текст).

671

M. Сharmоу, ук. соч., Шереф-ад-дин Али Иезди, стр. 173 (персидск. текст).

672

M. Сharmоу, ук. соч., Шереф-ад-дин Али Иезди, стр. 174 (персидск. текст).

673

Кебекские динары — серебряная монета, по весу равная 2 мискалям. Динар равнялся шести дирхемам, следовательно последний по весу равен был ⅓ мискаля. Кебекские динары по весу были меньше газан-хановских в Иране. Там динар заключал 3 мискаля серебра.

674

Низам-ад-дин Шами, изд. Tauer, стр. 117. — По Шереф-ад-дину Али Иезди, выступление произошло 12 Сафара, т. е. 1911391 (см.: М. Сhагmоу, ук. соч., стр. 176).

675

M. Gharmоу, ук. соч., стр. 179.

676

Hиаам-ад-дин Шами, изд. Tauer, стр. 118. — Это дае место повторено с некоторыми изменениями у Шереф-ад-дина Али Иезди (M. GЬагmоу, ук. соч., стр. 181 — 182).

677

Советское востоковедение, т. III, 1945, стр. 222 — 224.

678

Низам-ад-дин Шами, стр. 118. — У Шереф-ад-дина Али Иезди (в изд. M. Charmoy) "Атакаргуй" (в скобках "Анакаргуй").

679

M. Gharmоу, ук. соч., стр. 182.

680

Из сопоставления весовых единиц ясно, что анбарный ман = ½ мана большого веса.

681

M. Charmoy, ук. соч., стр. 183 — 184.

682

М. Сhагmоу, ук. соч., стр. 212 — 213.

683

В. Г. Тизенгаузен, ук. ооч., т. II, — стр. 171.

684

Низам-ад-дин Щами, изд. Tauer, стр. 125.

685

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр.172.

686

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 172 — 173.

687

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. I, стр. 442.

688

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. I, стр. 448.

689

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. I, стр. 531.

690

В. Spuler. Die Goldene Horde, Leipzig, 1943 стр. 131 — 132.

691

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II. стр. 174.

692

По Низам-ад-дину Шами, ответ заключал извинения и готовность к примирению со стороны Тохтамиша (Низам-ад-дин Щами, изд. Tauer, стр. 158).

693

Расстояние между Эльбрусом и морем, согласно Шереф-ад-дину Али Иезди, равнялось 5 фареахам, что невероятно. У Низам-ад-дина Шами сказано, что от подножья горы до реки, т. е. реки Самура, 5 фарсахов. Фарсах — 6 км.

694

По-видимому, здесь когда-то находилась древняя, столица Хазар-Семендер.

695

Гардизи (отчет В. В. Вартольда, стр. 96 (персидск. текст)). Ал-Марвази, изд. В. Шгфрского, стр. — 21 (арабск. текст).

696

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. I, стр. 465.

697

B. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 178. — Шереф-ад-дин Али Иезди, изд. Bibliotheca Jndica, т. I, стр. 755 след.

698

Таковы сведения Хайдера Рази, писавшего в начале XVII в. (см.: В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 214).

699

Сын Борачара.

700

Исраяка — По-видимому, Румелия, тогда принадлежавшая османским султанам (В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 294).

701

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 161. — Персидск. текст: изд. Tauer, стр. 121.

702

Низам-ад-дин Шами, изд. Tauer, стр. 161. — В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 121.

703

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II. стр. 180.

704

ПСРЛ, XI, Никоновск. летоп., стр. 159.

705

Бальчимкин или Бальджимин, один из золотоордынских городов, находившихся в нижнем течении Волги на правом берегу.

706

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 180.

707

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II: Низам-ад-дин Шами, стр. 122; Шереф-ад-дин Али Иезди, стр. 181 — 182.

708

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 184 — 185.

709

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 184.

710

В. В. Григорьев. Четырехлетние археологические поиски в развалинах Сарая. ЖМВД, 1847, кн. 9.

711

С. Соловьев. История России, кн. 1 — я, т. I–V, 2 — я стр. 1029.

712

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. I, стр. 466 (русск. перев.).

713

Крым, или Солхат, — ныне Старый Крым; Кафа — ныне Феодосия (см.: В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. I, стр. 322 (арабок, текст), стр. 330 (русск. перев.) — Ибн-Дукман; стр. 357 (арабск. текст), стр. 364 (русск. перев.) Ибн-ал-Форат; стр. 428 (арабск. текст), стр. 442 (русск. перев.) Ал-Макризи; т. II, стр. 185. — Шеpеф-ад-дин Али-Иезди, "Зафар Намэ", т. I, стр. 776 — 777).

714

Шереф-ад-дин Али Иезди, ук. соч., изд. Biblio-theca Jndica,T. I, стр. 762 — 763 (см.: В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 180).

715

Шеpеф-ад-дин Али Иезди; ук. соч., там жэ, стр. 775. — В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 185.

716

Библиотека иностранных писателей о России, т. 1. СПб., 1836; И. Барбаро, стр. 94 (итальянск. текст), стр. 56 (русск. перев.).

717

А. Контарини, ук. соч., стр. 169 (итальянск. текст), стр. 90 — 91 (русск. перев.).

718

Шереф-ад-дин Али Иезди, т. I, стр. 756. Калькутта. — В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 178.

719

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. 1. стр. 451 (арабск. текст), стр. 454 (русск. перев.): Ал-Аскалани.

720

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. I, стр. 357 (арабск. текст), стр. 364 (русск. перев.): Ибн-ал-Форат.

721

ПСРЛ, 7, XI, Никоновск. летоп., стр. 167. В дальнейшем: Никоновск. летоп.

722

Рюи Гонзалес де Клавихо. Дневник путешествия ко двору Тимура в Самарканд в 1403 — 1406 гг. Изд. и перев. И. И. Срезневского, СПб., 1881, стр. 342.

723

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 63. Выдержки из сочинения неизвестного автора "Муизз ал-ансаб фи шаджарат салатин могул" (книга, прославляющая генеалогии в родословном древе монгольских султанов).

724

Низам-ад-дин Шами, изд. Tauer, Praha, стр. 112 — И.Ч.

725

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 159. — Шеpеф-д-дин Али Иезди, т. 1, стр. 499.

726

Низам-ад-дин Шами, стр. 125. — В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 118; см. также стр. 171 — 172 (рассказ. Шереф-ад-дина Али Иезди).

727

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. I, стр. 467 — 469.

728

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 238 (персидск. текст), стр. 133 (русск. перев.).

729

Никоновск. летоп., стр. 167.

730

Никоновск. летоп., стр. 167.

731

Никоновск. летоп., стр. 167.

732

Никоновск. летоп., стр. 172.

733

Никоновск. летоп., стр. 172.

734

J. Dlugosz. Dziejow Polskich, т. II, стр. 495. Krakow, 1868,

735

Spulег. Die Goldene Horde. 1943, стр. 138.

736

Никоновск. летоп., стр. 174.

737

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 237 (персидск. текст), стр. 133 (русск. перев.).

738

Шереф-ад-дин Али Иезди, II. стр. 647 след.

739

Рюи Гонзалес де Клавихо, ук. соч., стр. 341 — 342.

740

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. I, стр. 470.

741

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. I, стр. 471. — По данным Софийской второй летописи, Тохтамыша убил Шадибек в Сибирской — земле в 1406 г. (т. VI, стр. 133).

742

Рюи Гонзалес де Клавихо, ук. соч., стр. 341.

743

Изв. Таврич. общ. ист., археолог, и этногр., т. I (58), Симферополь, 1927, стр. 18 — 23.

744

Изв. Таврич. общ. ист., археолог, и этногр., т. I (58), Симферополь, 1927, стр. 21.

745

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. I, стр. 473.

746

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 148. — Персидск., текст: Шереф-ад-дин Али Иезди, т; I, стр. 277.

747

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. I, стр. 469 — 470.

748

ПСРЛ, XV, Рогожский летописец, стр. 179. — Почти теми же словами характеризует Едигея и Никоновская летопись, литературно обработавшая рассказ Рогожского летописца о Едигее: "Сей князь Едигей ОрдыньСкий вящше всех князей Ординьских и все царство Ординьское един дръжаше и по своей воле царя поставляше, его же хотяше" (Никоновск. летоп., стр. 206).

749

А. Самойлович. Несколько поправок к ярлыку Тимур-Кутлуга. Изв. Акад. Наук, 1918, стр. 1122.

750

Никоновск. летоп., стр. 173.

751

Никоновск. летоп., стр. 206.

752

См. ценную работу Б. А. Рыбакова "Ремесло древней Руси" (Изд. АН СССР, 1948).

753

ПСРЛ, XI, стр. 209.

754

ПСРЛ, XI, стр. 201.

755

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 253 (персидск. текст), стр. 193 (русск. перев.).

756

Никоновск. летоп., стр. 183.

757

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 238 (персидск. текст), стр. 133 (русск. перев.).

758

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 63 (см. Муизз).

759

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 253 (персидск. текст), стр. 133 (русск. перев.).

760

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 253 (персидск. текст), стр. 201 — 202. стр. 133 (русск. перев.).

761

Никоновск. летоп., стр. 201 — 202.

762

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 238 (персидск. текст), стр. 134 (русск. перев.).

763

В. Г. Тизенгаузен, ук, соч., т. II, стр. 238 (персидск. текет), стр. 134 (русск. перев.).

764

Никоновск. летоп., стр. 202.

765

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 146.

766

ПСРЛ, XI, стр. 205.

767

ПСРЛ, XI, стр. 205; Рогожский летописец, стр. 179.

768

Никоновск. летоп., стр. 206. — См. также: Рогожский летописец, стр. 177 — 178. 1922. — Сравнение обоих текстов показывает, что Никоновская летопись почти без всяких изменений повторяет Рогожского летописца.

769

Никоновск. летоп., стр. 206.

770

Никоновск. летоп., стр. 208.

771

Никоновск. летоп., стр. 208.

772

Никоновск. летоп., стр. 209.

773

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 252 (персидск. текст), стр. 192 (русск. перев.).

774

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т, II, стр. 252 (персидск. текст), стр. 192 (русск. перев.).

775

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. I, стр. 397 (арабск. текст), стр. 407 (русск. перев.)

776

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. I, стр. 62.

777

Никоновск. летоп., стр. 209 — 210.

778

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 253 (персидск. текст), стр. 193 (русск. перев.). "Аноним Искендера" Тимур-хана име нует Тимур-султан (В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 134).

779

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 193.

780

Никоновск. летоп., стр. 215.

781

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 238 — 239 (персидск. текст), стр. 134 (русск. перев.).

782

Никоновск. летоп., стр. 215.

783

Spuler, ук. соч., стр. 149.

784

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 253 — 254 (персидск. текст), стр. 193 — 194 (русск. перев.).

785

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 254 (персидск. текст), стр. 194 (русск. перев.).

786

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 255 (персидск. текст), стр. 195 (русск. перев.).

787

ПСРЛ, XI, стр. 219.

788

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 271 (персидск. текст), стр. 212 (русск. перев.).

789

Spuler, ук. соч., стр. 151.

790

J. Dlugosz, ук. соч., т. IV, стр. 182.

791

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч… т. I, стр. 428 (арабск. текст), стр. 442 (русск. перев.).

792

В. Г. Тизенгаузен. ук. соч… т. I, стр. 451 (арабск. текст), стр. 545 (русск. перев.).

793

J. Dlugosz, ук. соч., стр. 220.

794

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. I, стр. 473. — Как мог Арабшах ошибиться в расположении Сарайчука? Ведь он не мог не знать этих мест. Известно, что Сарайчук расположен был в нижнем течении реки Яика (Урала).

795

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т, I, стр. 500 (арабск. текст), стр. 532, 553 (русск. перев.).

796

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 155 (персидск. текст), стр. 195 (русск. перев.).

797

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 155 (персидск. текст), стр. 195 (русск. перев.).

798

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 454.

799

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 255 (персидск. текст), стр. 196 (русск. перев.).

800

В. В. Бартольд. Улугбек и его время, стр. 75 след.

801

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. О, стр. 256 (персидск. текст), стр. 196 (русск. перев.).

802

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, етр. 256 (персидск. текст), стр. 196 (русск. перев.).

803

Spuler, ук. соч., стр. 157.

804

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. I. стр. 502 (арабск. текст), стр. 534 (русск. текст).

805

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 258 (персидск. текст), стр. 198 (русск. перев.).

806

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. II, стр. 271 (персидск. текст), стр. 212 (русск. перев.).

807

В. Г. Тизенгаузен, ук. сот., т. I, стр. 502 (арабск. текст), "тр. 534 (русск. перев.).

808

Akdes Nimet Kurat, ук. соч., стр. 8.

809

В. Г. Тизенгаузен, ук. соч., т. I, стр. 428 (арабск. текст), стр. 442 (русск. перев.).

810

Spuler, ук. соч., стр. 161 — 162.

811

ПСРЛ, VIII, Воскресенская, 107; VI, Софийская вторая, 150 — 151. — В. В. Вельяминов-Зернов. Исследование о Касимовских царях и царевичах, стр. 7.

812

В. В. Вельяминов-Зернов, ук. соч., стр. 5.

813

В. В. Вельяминов-Зернов, ук. соч., стр. 6 — 7.

814

В. В. Вельяминов-Зернов, ук. соч., стр. 7.

815

Spuler, ук, соч., стр. 160 — 161.

816

В. В. Вельяминов-3epнов, ук. соч., стр. 26 след.

817

В. В. Вельяминов-Зернов, ук. соч., стр. 27 — 28.

818

К. В. Базилевич. Ярлык Ахмед-хана Ивану III. Вестн. Моск. Унив., 1948, № 1, стр. 32.

819

Spulег, ук. соч., стр. 166.

820

Spuleг, ук. соч., стр. 166 — 167.

821

Spuler, ук. соч., стр. 168.

822

Spuler, ук. соч., стр. 172.

823

В. В. Вельяминов-Зернов, ук. соч., стр. 127 след.

824

В. В. Вельяминов-Зернов, ук. соч., стр. 144.

825

В. В. Вельяминов-Зернов, ук. соч., стр. 138.

826

В. В. Вельяминов-Зернов, ук. соч., стр. 130.

827

Сб. Русск. историч. общ., т. 41, 1884, стр. 1 — 9.

828

К. В. Базилевич после исследований В. В. Вельяминова-Зернова и В. Смирнова более других занимался этим темным пятилетием, имея возможность привлечь переписку из архива турецкого дворца Топкапы Сарай.

829

К. В. Базилевич, ук. соч., стр. 36 след.

830

К. В. Базилевич, ук. соч., стр. 37. — Переписка, хранящаяся во дворце Топкапы Сарай, издана в Стамбуле турецким ученым: Akdes Nimet Kuгat. Topkapi Sarayi Muzesi Arsivindeki Altin Ordu, Kirim ve Turkistan Hanlarina ait Yarlik ve Bitikler. Istambul, 1940.

831

ПСРЛ, VIII, стр. 181, 183. В. В. Вельяминов-Зернов, ук. соч., стр. 112. — См. также стр. 100 — 112 его труда, где привлечены все сведения из повествовательных источников (русских, восточных, польских) об этом запутанном пятилетии с 1474 по 1478 г.

832

В. В. Вельяминов-Зернов, ук. соч., стр. 123.

833

К. В. Базилевич. ук. соч., стр. 34.

834

Spuler, ук. соч., стр. 180.

835

Сб. Русск. историч. обид., том 41,1884, стр. 17 — 24. — К. В. Базилевич, ук. соч., стр. 42.

836

К. В. Базилевич, ук. соч., стр. 43.

837

К. В. Базилевич, ук. соч., стр. 43.

838

Сборник в честь С. Ф. Платонова. Петербург, 1911.

839

Вести. Моск. унив., 1948, Л" 1.

840

К. В. Базилевич, ук. соч., стр. 45.

841

К. В. Базилевич, ук. соч., стр. 45.

842

К. В. Базилевич, ук, соч., стр. 31.

843

ПСРЛ, XIX, Казанский летописец, 6 — 7.

844

П. Mелиоpанский. Что такое "басма" золотоордынских послов хана Ахмата. ЗВО, XVII, стр. 0129 след. — К. А. Иностранцев. К вопросу о басме. ЗВО, т. XVIII, ст. 0172 след. — А. А. Спицын. Татарские байсы. Изв. Археограф, комисс., вып. 29, 1909.

845

Впрочем, известный тюрколог П. Мелиоранский (в упомянутой выше статье) не видит ничего невероятного в изображении лица на басмелайцзе. См.: П. Мелиоранский, ук. соч., стр. 0131 след.

846

ПСРЛ, XIX, стр. 8.