• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Андреа дель Верроккио, флорентинец, был в свое время ювелиром, перспективистом, скульптором, гравером, живописцем и музыкантом. Но, по правде говоря, в искусстве скульптуры и живописи он обладал манерой несколько сухой и жестковатой, как это бывает у тех, кто овладевает искусством с бесконечными стараниями, а не с той легкостью, которую им дарует природа. И если бы легкость эта не отсутствовала у него столько же, сколько преобладали настойчивость и старательность, он достиг бы безусловного превосходства в этих искусствах, в которых высшее совершенство требует сочетания старания и природы, там же, где одно из двух отсутствует, трудно достигнуть вершины; главное же, впрочем, зависит от старания, а так как Андреа, как никто другой, обладал им в величайшей степени, то он и встал в один ряд с редкостными и превосходными художниками нашего искусства.

В юности он занимался науками, главным образом геометрией. В ювелирном же деле им помимо многих других вещей было изготовлено несколько пуговиц для священнических облачений, находящихся в соборе Санта Марна дель Фьоре во Флоренции, а также всякая утварь, и в частности чаша, покрытая животными, листвой и другими фантазиями, форма которой очень распространена и известна всем ювелирам, и еще одна с очень красивым хороводом танцующих детей. После того как он показал себя этими работами, цех купцов заказал ему две истории из серебра на торцах алтаря в церкви Сан Джованни, выполнив которые он заслужил одобрение и приобрел величайшую известность.

В это самое время в Риме не хватало больших фигур апостолов, обычно стоявших на алтаре папской капеллы вместе со всякой другой серебряной утварью, также попортившейся, и потому послали за Андреа, и папа Сикст с великой благосклонностью заказал ему все необходимое, что он полностью и выполнил в совершенстве, с большой тщательностью и со вкусом.

Между тем Андреа увидел, как высоко ценились многочисленные древние статуи и другие предметы, находимые в Риме, и что папой был поставлен в Сан Джованни Латерано бронзовый конь, и что обращали внимание не только на цельные вещи, но и на фрагменты, попадавшиеся ежедневно, поэтому он и решил заняться скульптурой. И вот, забросив совершенно ювелирное дело, он стал отливать из бронзы всякие фигурки, получившие большое одобрение. Тогда, набравшись духу, он начал ваять из мрамора. В эти самые дни умерла в родах жена Франческо Торнабуони, и супруг, который очень любил ее, желая оказать ей наивозможно большие почести после ее смерти, заказал гробницу Андреа, который над мраморным саркофагом высек на камне роженицу, ее роды и переход ее в жизнь иную, рядом же тремя фигурами он изобразил три Добродетели, которые были признаны отменно прекрасными для первой его работы из мрамора; гробница эта была поставлена в церкви Минервы.

Когда он после этого возвратился во Флоренцию с деньгами, честью и славой, ему был заказан бронзовый Давид в два с половиной локтя; когда он был закончен, его поставили, к великой его славе, во дворец Синьории на верхнюю площадку лестницы, там, где была цепь. В то время, когда он работал над названной статуей, он делал и ту мраморную Богоматерь, что над гробницей мессера Леонардо Бруни, аретинца, в Санта Кроче, а выполнил он ее, будучи еще юношей, для Бернардо Россели- но, архитектора и скульптора, создавшего из мрамора, как уже говорилось, все это произведение. На квадратной мраморной плите Андреа изваял полурельефное поясное изображение Богоматери с младенцем на руках, которое как великолепнейшее произведение находилось раньше в доме Медичи, а ныне находится в комнате герцогини флорентийской над дверями. Он выполнил, кроме того, также полурельефом, но из металла две вымышленных им головы в профиль, одну Александра Великого и другую Дария, причем каждую порознь, отличив одну от другой формами шлемов, доспехов и всего остального. Обе они были посланы великолепным Лоренцо-старшим деи Медичи королю Матвею Корвину в Венгрию со многими другими вещами, как будет рассказано в своем месте. Завоевав себе за все эти вещи имя превосходного мастера и главным образом за многочисленные изделия из металла, которые он делал очень охотно, Андреа выполнил в Сан Лоренцо из бронзы стоящую свободно гробницу Джованни и Пьеро ди Козимо деи Медичи, в которой саркофаг из порфира поддерживается по четырем углам бронзовыми ножками в виде завитков из листвы, отлично выполненных и отделанных с величайшей тщательностью; гробница эта поставлена между капеллой св. Даров и ризницей. Лучше этой работы по чеканке и по литью сделать невозможно, главным образом потому, что он в то же время обнаружил талант свой и в области архитектуры, поместив названную гробницу в проем шириной в пять локтей и высотой приблизительно в десять и поставив ее на цоколь, отделяющий названную капеллу св. Даров от Старой ризницы. Остальную же часть проема от саркофага до свода он заполнил решеткой с ромбовидным плетением из бронзовых канатов, весьма похожих на настоящие, с украшениями в некоторых местах в виде гирлянд и других прекрасных фантазий, заслуживающих внимания и выполненных с большой опытностью, вкусом и изобретательностью.

После этого, когда Донателло выполнил для Совета шести купеческого цеха мраморный табернакль, тот, что ныне насупротив св. Михаила в оратории Орсанмикеле, он должен был отлить из бронзы и св. Фому, влагающего персты в рану Христа. Однако он этого тогда так и не сделал, ибо некоторые из тех, в ведении коих это находилось, хотели, чтобы это сделал Донателло, а другие – Лоренцо Гиберти. А так как дело это тянулось до конца жизни Донато и Лоренцо, обе названные статуи были в конце концов заказаны Андреа, который выполнил и модели, и формы и произвел литье, и получились они настолько прочными, цельными и удачными, что литье было признано образцовым. После чего он приступил к чистке и отделке и довел их до того совершенства, какое мы видим и ныне и выше которого и быть не может. И в самом деле, в св. Фоме он показал неверие и непомерное желание уяснить себе, как это обстоит на самом деле, и в то же время любовь, которая заставляет его в прекраснейшем движении руки прикоснуться к боку Христа, а в самом Христе, который великодушнейшим жестом поднял руку и распахнул одежду, желание рассеять сомнение неверующего ученика, – словом, все то обаяние и всю, так сказать, божественность, какие только могут быть вложены искусством в изображение человеческой фигуры. А то, что Андреа обе эти фигуры одел в прекраснейшие и хорошо сидящие одежды, доказывает, что он понимал в искусстве этом не меньше, чем Донато, Лоренцо и другие работавшие до него; и потому работа эта вполне заслужила того, чтобы ее поместили в табернакль, сделанный Донато, и чтобы всегда и впредь ее ценили и относились к ней с величайшим уважением. И вот, так как слава Андреа в этом искусстве уже достигла своего предела и так как он был человеком, которому недостаточно было превосходства в одном каком-нибудь деле, он пожелал достигнуть его и в другом, и, приложив к этому все свои старания, он сосредоточил свое внимание на живописи. Так выполнил он прекрасно нарисованные пером картоны для битвы нагих людей, которую он должен был написать красками на стене. Равным образом нарисовал он картоны еще для нескольких картин с историями и даже начал писать их красками, но по какой-то причине они остались незаконченными.

Есть несколько собственноручных его рисунков и в нашей Книге, выполненных с большой тщательностью и величайшим вкусом, и среди них несколько женских голов с прекрасным выражением лица и красивыми прическами, каким из-за красоты их постоянно подражал Леонардо да Винчи. Есть там также две лошади с размерами и шаблонами для их пропорционального и правильного увеличения. Есть у меня и терракотовый рельеф лошадиной головы, воспроизводящий античный образец, – вещь поистине редкостная, – а еще несколько рисунков, тоже на бумаге, есть у преподобнейшего дон Винченцио Боргини, в его книге, о которой говорилось выше, и между прочими рисунок гробницы, выполненной им в Венеции для одного из дожей, а также история волхвов, поклоняющихся Христу, и голова женщины, написанная на бумаге с величайшей, какая только возможна, тонкостью. Он сделал также по заказу Лоренцо деи Медичи для фонтана виллы в Кареджи бронзового мальчика, сжимающего в своих объятиях рыбу; мальчик этот, поистине чудесный, перенесен, как мы это видим ныне, синьором герцогом Козимо на (фонтан, что во дворе дворца его.

После этого, так как купол собора Санта Марна дель Фьоре был возведен доверху, было решено после долгих лет обсуждений поместить наверху этого сооружения медный шар согласно указаниям, оставленным Филиппо Брунеллеско, и, когда поручили заботу об этом Андреа, он сделал шар высотой в четыре локтя и, поместив его на валик, укрепил его цепями так, что после этого можно было уверенно поставить сверху крест. Когда работа была закончена, шар был поднят весьма торжественно и с великим народным ликованием. И, по правде сказать, сооружая его, нужно было проявить и талант, и тщательность, чтобы можно было, как это и делается, войти в него снизу, так же как и снабжая его должными креплениями, чтобы ветры не могли причинить ему вреда.

А так как Андреа никогда не оставался праздным и всегда занимался какой-нибудь живописной или скульптурной работой, иногда же одну работу перемежал с другой, дабы одно и то же не так ему надоедало, как это случается со многими, то, хотя он и не осуществил вышеназванные картоны, все же написал кое-что и между прочими алтарный образ для монахинь св. Доминика во Флоренции, который, как ему показалось, вышел у него очень удачно, почему вскоре после этого он написал в церкви Санти Сальви другой для братьев Валломброзы, на котором изобразил крещение Христа Иоанном; в этой работе ему помогал Леонардо да Винчи, который тогда был юношей и его учеником, написав там собственноручно ангела, оказавшегося гораздо лучше всего остального. И это стало причиной того, что Андреа решил никогда больше не притрагиваться к кистям, поскольку Леонардо, столь юный, в этом искусстве проявил себя гораздо лучше, чем он.

Так как Козимо деи Медичи получал из Рима много древностей, он за воротами своего сада или двора, выходившего на Виа деи Джинори, велел поставить из белого мрамора прекраснейшего Марсия, привязанного к стволу дерева перед тем, как с него сдерут кожу. Когда же Лоренцо, его внук, в руки которого попал торс из красного камня с головой другого Марсия, весьма древний и гораздо более красивый, чем тот, захотел присоединить его к первому, он не мог этого сделать, потому что в торсе очень многого не хватало. Тогда он дал его закончить и отделать Андреа, и тот приделал не достававшие этой фигуре ноги, ляжки и руки из кусков красного мрамора так хорошо, что Лоренцо остался весьма доволен и велел поставить ее насупротив первого с другой стороны ворот. Этот древний торс Марсия с содранной кожей был доделан с такими наблюдательностью и вкусом, что некоторые белые и тонкие жилки в красном камне были обработаны художником на точно соответствующих местах так, что они кажутся теми мелкими нервами, какие можно видеть на настоящем теле, когда кожа с него содрана. И потому работа в своей первоначальной полировке должна была казаться вещью совершенно живой.

Когда в это время венецианцы пожелали почтить великую доблесть Бартоломео из Бергамо, благодаря которому они одержали много побед, и этим поднять дух и у других, они, прослышав про славу Андреа, пригласили его в Венецию, где поручили ему сделать из бронзы конную статую названного полководца, дабы поставить ее на площади Санти Джованни э Паоло. И вот, когда Андреа, сделав модель лошади, приступил к арматуре для отливки из бронзы, по милости неких дворян было решено, чтобы Веллано из Падуи делал фигуру, Андреа же лошадь. Услышав об этом, Андреа отбил у своей модели ноги и голову и, полный гнева, возвратился, не говоря ни слова, во Флоренцию. Когда Синьория узнала об этом, она сообщила ему, чтобы он и не пытался никогда возвращаться в Венецию, так как ему там отрубят голову; на это он ответил письменно, что остережется это сделать, ибо, так как и сами они безголовые, то, однажды отрубив людям головы, они приставлять их не умеют, не говоря уже о такой голове, какая у него; он же смог бы приставить лошади отбитую им голову и даже еще более красивую. После этого ответа, который нельзя сказать чтобы не понравился членам Синьории, его уговорили вернуться в Венецию, где ему было обещано двойное вознаграждение; там он восстановил свою первоначальную модель и отлил ее из бронзы, но до конца не доделал, так как, разгорячившись, а затем простудившись во время литья, он немного дней спустя умер в том самом городе, оставив незавершенной не только эту работу, которой недоставало только очистки и которая была уже поставлена на предназначавшееся ей место, но и другую, выполнявшуюся им в Пистойе, а именно гробницу кардинала Фортегверра с богословскими Добродетелями и Богом Отцом наверху, каковая работа была позднее закончена флорентийским скульптором Лоренцетто.

Андреа умер пятидесяти шести лет. Смерть его бесконечно огорчила друзей его и учеников, коих было немало, и больше всех скульптора Нанни Гроссо, человека весьма чудного как в искусстве, так и в жизни. Говорят, что он никогда не работал вне своей мастерской и в особенности для монахов и братии, если только леса не сообщались с входом в подвал или в винный погреб, где он мог бы всегда выпить в свое удовольствие, ни у кого не отпросившись. О нем рассказывают также, что однажды он возвратился из больницы Санта Марна Нуова после какой-то болезни здоровым и поправившимся, когда же его навещали друзья и спрашивали его, как он себя чувствует, он отвечал: «Плохо». – «Ты же выздоровел», – возражали они, а он говорил: «И все-таки плохо, так как мне необходимо еще немного лихорадки, чтобы остаться в здешней больнице, где меня не беспокоили и за мной ухаживали». Когда он умирал, опять-таки в больнице, ему дали приложиться к деревянному распятию, сделанному очень плохо и грубо; тогда он попросил, чтобы его от него убрали и поднесли ему одно из распятий Донато, заявив, что, если его не уберут, он умрет в отчаянии – настолько не выносил он плохо сделанных произведений своего искусства.

Учениками того же Андреа были Пьеро Перуджино и Леонардо да Винчи, о которых будет идти речь в своем месте, а также Франческо ди Симоне, флорентинец, выполнивший в Болонье в церкви Сан Доменико мраморную гробницу со многими мелкими фигурами, которые по манере кажутся выполненными рукой Андреа, сделана же она была для мессера Алессандро Тартальи из И молы. Другая гробница его работы находится в церкви Сан Бранкаччо во Флоренции, одновременно выходит и в ризницу, и в одну из капелл церкви и была им изваяна для мессера Пьера Минербетти, кавалера. Его учеником был также Аньоло ди Поло, очень искусно лепивший из глины и заполнивший своими работами весь город, и, если бы он захотел относиться к искусству серьезно, он создал бы прекраснейшие вещи. Но больше всех любил он Лоренцо ди Креди, который впоследствии перевез прах его из Венеции и похоронил его в церкви Сант Амбруоджо, в гробнице сера Микеле ди Чоне, где над надгробным камнем высечены следующие слова: Ser Michaelis de Cionis et suorum (Серу Микеле ди Чоне и родственникам его.)и тут же: Hiс ossa jacent Andreae Verrocchii qui obiit Venetiis MCCCCLXXXVIII (Здесь покоится прах Андреа Верроккио, скончавшегося в Венеции в 1488 году).

Андреа очень любил делать формы из схватывающего гипса, именно из того, который приготовляется из мягкого камня, добываемого в Вольтерре и в Сиене и во многих других местностях Италии; камень этот пережигается на огне и затем толчется и замешивается на теплой воде, после чего становится таким мягким, что с ним можно делать все, что угодно, а затем он застывает и твердеет так, что из него можно отливать целые фигуры. И вот Андреа обычно отливал при помощи форм, изготовленных таким образом, естественные предметы, дабы иметь возможность с большим удобством держать их перед собой и воспроизводить их, как, например, руки, ноги, колени, кисти рук, ступни и торсы. После этого в его времена и начали без больших расходов делать слепки и с лиц умерших, и потому-то мы и видим в каждом флорентийском доме над каминами, входными дверями, окнами и карнизами бесчисленное множество таких портретов, сделанных настолько хорошо и настолько натурально, что кажутся живыми. И этого обычая придерживались и придерживаются с тех пор и поныне, так что и нам было весьма удобно получать портреты многих, включенных нами в истории, написанные во дворце герцога Козимо. И за это мы должны быть весьма обязаны доблести Андреа, который был одним из первых, кто начал вводить этот обычай.

Отсюда и пошло, что стали делать изображения с большим совершенством не только во Флоренции, но и во всех других местах, куда совершаются паломничества и куда стекаются люди с подношениями по обету, или, как их называют, «чудесами», – в ознаменование полученной божественной милости. И в то время как раньше они делались либо маленькими и из серебра, либо просто на дощечках или же очень грубо из воска, во времена Андреа их начали делать в гораздо лучшей манере. Дело в том, что он был во Флоренции в тесной дружбе с Орсино, который выполнял изделия из воска и обладал в этом искусстве большим вкусом; ему-то он и начал показывать, как можно достичь в нем превосходства. А тут как раз по случаю смерти Джулиано деи Медичи и избавления от опасности Лоренцо, его брата, который был ранен в соборе Санта Мариа дель Фьоре, друзья и родственники Лоренцо, воздавая за его избавление благодарность Богу, заказали во многих местах его изображение. Тогда и Орсино с помощью и по указаниям Андреа сделал из воска в числе прочих три таких портрета в натуральную величину, делая внутри деревянный остов, оплетенный расколотым камышом, как об этом говорилось в другом месте, и покрытый затем провощенной материей с красивейшими складками, расположенными так удачно, что ничего лучшего или более похожего на натуру не увидишь. Затем он делал из более грубого воска головы, руки и ноги, оставляя их, однако, внутри полыми, воспроизводя их с натуры, расписывая масляными красками и снабжая их волосами и всем прочим, смотря по надобности; они были настолько натуральными и настолько хорошо сделаны, что казались людьми не восковыми, а совсем живыми, как можно судить по любому из трех названных портретов, один из которых находится в церкви монахинь Кьярито на Виа Сан Галло, перед чудотворным Распятием. И фигура эта одета точь-в-точь так, как был одет Лоренцо, когда, раненный в горло и перевязанный, он подходил к окну своего дома, чтобы показаться народу, сбежавшемуся посмотреть, жив ли он, на что народ надеялся, или же умер, чтобы за него отомстить. Вторая фигура, изображающая его же в плаще, обычной гражданской одежде флорентинцев, находится в Нунциате, церкви сервитов, над малыми дверями, теми, что возле прилавка, за которым продают свечи. Третья была отослана в Ассизи в церковь Санта Марна дельи Анджели и помещена перед тамошней Мадонной; в этом самом городе, как уже говорилось, по распоряжению Лоренцо деи Медичи была вымощена вся улица от церкви Санта Мариа и вплоть до Ассизских ворот, ведущих к Сан Франческо, а равным образом восстановлены фонтаны, устроенные там его дедом Козимо.

Возвратимся, однако, к изображениям из воска: в названной церкви сервитов работы Орсини все те, которые снизу помечены большим «О» со вписанным в него «R» и с крестом над ним, и все они настолько хороши, что лишь немногие из более поздних могут выдержать с ними сравнение. Искусство это, хоть и живо до наших дней, тем не менее находится скорее в упадке – то ли потому, что благочестия стало мало, или по какой другой причине.

Вернемся, однако, к Верроккио: помимо названных вещей он делал деревянные распятия и много изделий из глины, в чем был мастером превосходным, как можно судить по моделям историй, сделанным им для алтаря в церкви Сан Джованни, и по нескольким прекраснейшим путтам, а также по бюсту св. Иеронима, который признается чудесным. Его же работы мальчик на часах на Новом рынке, чьи руки устроены на шарнирах таким образом, что, поднимая их, он отбивает часы молотком, который держит в руке, – вещь, которая в те времена считалась очень красивой и хитроумной. И на этом закончим жизнеописание Андреа Верроккио, превосходнейшего скульптора.

Во времена Андреа жил некий Бенедетто Буль они, который от одной женщины, происходившей из дома Андреа делла Роббиа, узнал тайну глиняной глазури, после чего выполнил в этой манере много работ во Флоренции и за ее пределами, и в частности в церкви сервитов около капеллы св. Варвары – воскресающего Христа с несколькими ангелами, – вещь очень красивую для терракотовой глазури. В церкви Сан Бранкаччо в одной из капелл он сделал Усопшего Христа, а над главными дверями церкви Сан Пьер Маджоре – люнету, которая там и находится. После Бенедетто тайна эта перешла к Санти Бульони, и теперь он один умеет делать скульптурные работы такого рода.