• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Родился Лука делла Роббиа, флорентийский скульптор, в 1388 году в доме своих предков, что под церковью Санта Барнаба во Флоренции; дома же его подобающим образом воспитывали, пока он не научился не только читать и писать, но по обычаю большинства флорентинцев и считать, насколько это было ему необходимо. После чего он был отдан отцом в обучение ювелирному делу к Леонардо ди сер Джованни, почитавшемуся тогда во Флоренции лучшим мастером этого искусства. У него и научился Лука рисовать и лепить из воска и, собравшись с духом, попробовал сделать несколько вещей из мрамора и бронзы, которые настолько хорошо ему удались, что, совершенно оставив ювелирное дело, он отдался скульптуре и уже ничего другого не делал, весь день работая резцом и рисуя по ночам. И делал он это с таким старанием, что, нередко чувствуя ночью, что у него застыли ноги, он, чтобы не отходить от рисунка, согревал их, засунув в корзину со стружками, то есть отходами, которые остаются у плотников, когда они строгают доску рубанком. Впрочем, я не дивлюсь этому нисколько, ибо никто никогда ни в одном занятии не достигал превосходства, не научившись с самого детства переносить и жару, и холод, и голод, и жажду, и другие лишения, и потому сильно обманывают себя те, которые думают, что смогут достичь почетных степеней без всяких забот и со всеми жизненными удобствами, ибо достигается это не во сне, а наяву и в упорном труде.

Едва исполнилось Луке пятнадцать лет, как он вместе с другими молодыми скульпторами был направлен в Римини, чтобы сделать из мрамора несколько фигур и других украшений для Сиджизмондо ди Пандольфо Малатесты, синьора этого города, который тогда в церкви Сан Франческо повелел воздвигнуть капеллу, а для покойной супруги своей гробницу. В работе этой Лука явил достойный образец своего умения в нескольких барельефах, которые можно видеть там и ныне.

Затем он был отозван попечителями Санта Мариа дель Фьоре обратно во Флоренцию, где сделал для кампанилы этой церкви пять небольших мраморных историй, которых недоставало, но которые были предусмотрены в проекте Джотто. Эти истории расположены со стороны, обращенной к церкви, рядом с изображениями наук и искусств, которые ранее, как уже говорилось, были сделаны Андреа Пизано. На первой Лука изобразил Доната, преподающего грамматику, на второй – Платона и Аристотеля, олицетворяющих собою философию, на третьей – фигуру человека, играющего на лютне и олицетворяющего музыку, на четвертой – Птолемея – астрологию, на пятой – Эвклида – геометрию. Истории эти тщательностью отделки, изяществом и рисунком далеко превосходят обе истории Джотто, у которого, как говорилось, на одной пишущий картину Апеллес представляет живопись, а на другой работающий резцом Фидий – скульптуру. Вследствие чего названные попечители, принимая во внимание заслуги Луки, а кроме того, и по настояниям мессера Виери деи Медичи, видного гражданина, пользовавшегося в то время большой популярностью и очень любившего Луку, заказали последнему в 1403 году мраморное обрамление для огромнейшего органа, который изготовлялся тогда попечительством и должен был стоять над дверями ризницы названного храма. На цоколе этого произведения Лука поместил несколько историй с изображением хора музыкантов, поющих на разные лады, и вложил в эту вещь столько труда, и она так хорошо ему удалась, что, хотя она и расположена на высоте шестнадцати локтей от земли, можно различить, как напрягается горло певцов, как управляющие музыкой ударяют мальчиков в такт по плечу, словом, различные виды звука, пения, пляса и других удовольствий, предоставляемых приятностью музыки. Над карнизом этого обрамления Лука поставил, кроме того, две металлические позолоченные фигуры, а именно двух обнаженных ангелов, отделанных весьма тщательно, как и вся работа, которая считалась произведением исключительным. Впрочем, Донателло, сделавший позднее обрамление другого органа, расположенного напротив, завершил свою работу с гораздо большим вкусом и мастерством, чем Лука, как об этом будет сказано на своем месте, ибо почти всю свою работу он выполнил как бы начерно, без окончательной отделки, чтобы издали она была видна гораздо лучше, чем видна работа Луки, и так оно и получилось, ибо последняя хотя и выполнена с хорошим рисунком и тщательностью, но настолько гладкая и отделанная, что издали глаз ее как бы теряет и плохо различает не в пример скульптуре Донато, которая, однако, кажется не более как наброском. На это обстоятельство художникам следует обратить большое внимание, ибо опыт учит, что все произведения, рассматриваемые издали, будь это живопись, скульптура или что-либо подобное, обладают большими силой и мощью, когда они представляют собой хороший набросок, чем когда они закончены. И, помимо того, что такое впечатление получается благодаря далекому расстоянию, нам кажется также, что в набросках, возникающих внезапно, в творческом порыве, часто уже в нескольких штрихах выражается замысел художника и что, наоборот, усилие и излишняя тщательность лишают порой и мощи, и мастерства тех, кто никак не может отнять рук от выполняемой работы. Тот же, кто знает, что изобразительные искусства, и не только живопись, сходны с поэзией, знает и то, что, подобно тому, как стихи, продиктованные поэтическим порывом, правдивы и хороши и лучше, чем вымученные, так и произведения выдающихся мастеров в искусствах рисунка бывают лучше, когда они выполнены сразу силой порыва, чем когда над ними постепенно корпят с трудом и мучениями, и тот, кто с самого начала уже в идее имеет то, что он хочет осуществить, а иметь это необходимо, тот всегда решительно и с большей легкостью продвигается к совершенству. Однако, так как не все таланты на один лад, встречаются, хотя и редко, и такие, которые делают хорошо лишь не торопясь. И, не говоря о живописцах, рассказывают, что среди поэтов почтеннейший и ученейший Бембо бился порой над одним сонетом по нескольку месяцев, а то и по нескольку лет, если только можно верить тем, кто утверждает это, и потому неудивительно, что подчас это случается кое с кем из мастеров и наших искусств. Но, как правило, в большинстве случаев бывает наоборот, как о том говорилось выше, хотя толпе больше нравится некое внешнее и видимое изящество (отсутствующее в вещах существенных, даже тогда, когда они скрыты под покровом тщательного исполнения), чем хорошее, выполненное с рассудительностью и со вкусом, но не столь заглаженное и вылощенное снаружи. Вернемся, однако, к Луке. Закончив названную работу, которая очень понравилась, он получил заказ на бронзовую дверь упомянутой ризницы и разделил ее на десять филенок, а именно по пяти на каждой половине, поместив по углам обрамления каждой из них по человеческой голове, причем повсюду головы были разные, то молодые, то старые, то средних лет, одни бородатые, другие бритые, в общем же каждая по-разному и в своем роде прекрасна, так что все полотно этой двери получилось весьма нарядным. В историях же каждой филенки с отменным изяществом он изобразил, начиная сверху. Мадонну с младенцем на руках, а с другой стороны Иисуса Христа, восстающего из гроба. Под ними же в каждой из первых четырех филенок он поместил по фигуре евангелиста, а под ними четырех отцов церкви, пишущих в разных положениях. И вся эта работа отделана так чисто и четко, что прямо чудо, и свидетельствует о том, что занятия ювелирным делом оказали Луке немалую помощь. Но, когда он после этих работ подсчитал, сколько за них выручил и сколько потратил времени, он понял, что получил ничтожнейший заработок за огромнейшие труды, и решил оставить и мрамор, и бронзу и поискать другую, более плодотворную работу. Обратив же внимание на то, что глина обрабатывалась легко и без большого труда, и не хватало только найти способ, при котором работы, из нее изготовленные, могли бы сохранять продолжительное время, он начал размышлять, пока не нашел способ защитить их от повреждений временем, и, проведя много испытаний, он обнаружил, что если покрывать их сверху глазурью, составленной из олова, глины, антимония и других минералов и смесей, прокаленных на огне в особой печи, то действие будет отличнейшее, и глиняные изделия сделаются чуть ли не вечными. За этот способ работы он, как изобретатель, удостоился величайшей славы, и все грядущие века будут ему за это обязаны.

И вот, после того как желания его полностью осуществились, ему захотелось, чтобы первыми работами стали те, что находятся в арке над бронзовыми дверями, которые он сделал для ризницы под органом Санта Мариа дель Фьоре и где он изобразил Воскресение Христово, для того времени столь прекрасное, что, когда его поставили на место, оно привело всех в восхищение как вещь поистине редкостная. И потому упоминавшиеся попечители пожелали, чтобы арка дверей другой ризницы, где Донателло украсил другой орган, была заполнена Лукой в той же манере, такими же фигурами и такими же работами из терракоты, что Лука и сделал, изобразив там прекраснейшего Христа, возносящегося на небеса. Не удовольствовавшись тем, что это прекрасное изображение было красивым и уместным, в особенности там, где много воды и где из-за сырости или по другим причинам неуместна живопись, Лука начал думать дальше, и, тогда как раньше он делал названные работы из глины просто белыми, теперь он добавил к этому способ их раскрашивать, что всех удивило и доставило всем поистине невероятное удовольствие. И тогда великолепный Пьеро ди Козимо деи Медичи, один из первых, заказывавших Луке работы из раскрашенной глины, поручил ему покрыть весь полукруглый свод одного из кабинетов во дворце, построенном, как будет рассказано, его отцом Козимо, разными фантазиями, а равным образом и пол, что было вещью в своем роде единственной и в летнее время весьма полезной. Дело это было тогда очень трудное, и необходимо было соблюдать многие предосторожности при обжиге глины, и то, что Лука довел работы эти до такого совершенства, было просто чудом, так как и свод, и пол сделаны будто из одного куска, а не из многих.

Слава об этих работах распространилась не только по Италии, но и по всей Европе, и желающих получить их было столько, что флорентийские купцы наперебой завалили Луку заказами и с большой для него выгодой рассылали их по всему свету. И так как один он совершенно не был в состоянии их выполнить, он заставил братьев своих Оттавиано и Агостино оставить резец и засадил их за эти работы, за которые он вместе с ними получал гораздо больше того, что они раньше зарабатывали резцом, ибо сверх работ, отосланных ими во Францию и в Испанию, они много сделали и в Тоскане и в особенности для названного Пьеро деи Медичи в церкви Сан Миньято аль Монте свод мраморной капеллы, опирающийся на четыре колонны посреди церкви, разделив его на восьмиугольники прекраснейшим образом. Но самой примечательной работой этого рода, вышедшей из их рук, был в той же церкви свод капеллы св. Иакова, где погребен кардинал Португальский. Хотя этот свод и не имеет парусов, все же они по углам поместили там в четырех тондо четырех евангелистов, а в середине свода в тондо – св. Духа, покрыв остальную часть свода чешуей, которая соответствует изгибу свода и постепенно уменьшается к его вершине так, что в этом роде ничего лучшего увидеть невозможно, и нет сооружения, выложенного и перевязанного с большей тщательностью, чем это. Затем в церкви Сан Пьетро Буонконсильо, что около Меркато Веккио, он в арочке над дверями сделал Богоматерь, окруженную несколькими очень живыми ангелами, а над дверью церковки близ Сан Пьеро Маджоре в полутондо – другую Мадонну с несколькими ангелами, которых почитают прекрасными. И равным образом в капитуле Санта Кроче, выстроенном семейством Пацци и по проекту Пиппо ди сер Брунеллеско, он выполнил всю глазурь на фигурах, которые можно там видеть как внутри, так и снаружи.

Говорят, что и в Испанию Лука отослал королю несколько весьма прекрасных тондо с рельефными фигурами вместе с некоторыми работами из мрамора. Во Флоренции он также сделал для Неаполя с помощью своего брата Агостино мраморную гробницу со многими глазурованными украшениями для инфанта, брата герцога Калабрийского.

После этих работ Лука пытался найти способ писать фигуры и истории на терракотовой поверхности, чтобы оживить этим самую живопись, и проделал опыт на одном тондо, что над табернаклем четырех святых снаружи оратория Орсанмикеле, на поверхности которого он изобразил в пяти местах орудия и знаки отличия цехов ремесленников. А два других тондо он выполнил там же рельефом: в одном, для цеха аптекарей, – Богоматерь, в другом же, для цеха купцов, – лилия на тюке, окруженная гирляндой из разнообразных плодов и листьев, сделаны так хорошо, что кажется, будто они настоящие, а не из раскрашенной терракоты. Он выполнил также для мессера Беноццо Федериго, епископа Фьезоланского, в церкви Сан Бранкацио мраморную гробницу с самим Федериго, лежащим на ней и изображенным с натуры, и тремя другими поясными фигурами. А в обрамлении пилястров этой гробницы он написал на плоской поверхности гирлянды из пучков плодов и листьев столь живых и естественных, что и на доске кистью и маслом иначе не напишешь, и это поистине чудесная и исключительнейшая работа, ибо Лука изобразил на ней свет и тени настолько хорошо, что, кажется, при помощи огня и сделать это почти невозможно. И если бы художник этот прожил дольше, мы видели бы еще больше вещей, вышедших из его рук, ибо незадолго до смерти он начал писать на плоскости истории и фигуры, некоторые образцы которых я видел когда-то в его доме, и они заставили меня предположить, что и это удалось бы ему без затруднения, если бы смерть, которая так часто похищает лучших людей тогда, когда они намереваются принести миру какую-нибудь пользу, преждевременно не унесла его из жизни.

После Луки остались его братья Оттавиано и Агостино, а от Агостино родился другой Лука, который в свое время был ученейшим литератором. Искусством же Луки занимался после него Агостино, который в Перудже выполнил в 1461 году фасад церкви Сан Бернардино, а внутри нее – три барельефные истории и четыре круглые фигуры, изваянные весьма хорошо и в тонкой манере, и на этой работе он поставил свое имя в следующих словах: Augustini Florentini lapicidae (Августина-флорентийца, каменных дел мастера).

Из того же семейства – Андреа, племянник Луки, отличнейшим образом обрабатывал мрамор, как мы это видим по капелле в Санта Мариа делле Грацие под Ареццо, где он выполнил для общины большое обрамление алтаря из мрамора со многими малыми фигурами и круглыми, и полурельефными, и обрамление это, говорю я, предназначалось для Богородицы работы Парри Спинелло, аретинца. Он же выполнил в том же городе из терракоты образ капеллы Пуччи ди Маджо в церкви Сан Франческо, а также образ с изображением обрезания для семейства Баччи. Равным образом в церкви Санта Мариа ин Градо его работы – прекраснейший образ со многими фигурами, а в братстве Троицы за главным алтарем на образе его работы изображен Бог Отец, поддерживающий руками распятого Христа в окружении множества ангелов, внизу же – коленопреклоненные св. Донат и св. Бернард. Равным образом в Сассо дель Верниа, в церкви и других местах он выполнил много образов, сохранившихся в этом пустынном месте, где ни одна картина не уцелела бы в течение даже немногих лет. Тот же Андреа выполнил во Флоренции все прекрасные фигуры из глазурованной глины на лоджии больницы Сан Паоло, а также и тондо с запеленатыми и голыми младенцами между арками лоджии Воспитательного дома, и все они поистине чудесны и свидетельствуют о больших способностях и искусстве Андреа, не считая многих, вернее, бесчисленных других работ, выполненных им на протяжении его жизни, длившейся восемьдесят четыре года. Скончался Андреа в 1528 году, и, когда я был еще мальчиком, я, разговаривая с ним, слышал, как он говорил, мало того, хвалился, что ему довелось нести тело Донато в могилу, и помню, с какой гордостью добрый старик рассказывал об этом.

Возвратимся, однако, к Луке. Вместе со своей родней он был похоронен в Сан Пьеро Маджоре в склепе своего семейства, и после него там же был погребен и Андреа, оставивший двух сыновей, монахов в Сан Марко, постриженных преподобным братом Джироламо Савонаролой, к которому все члены семьи делла Роббиа всегда относились с большим благоговением и изображали его так, как это и поныне можно видеть на медалях. У того же Андреа, кроме названных двух монахов, было еще три сына: Джованни, занимавшийся искусством и имевший трех сыновей – Марко, Лукантонио и Симоне, подававших большие надежды и умерших от чумы 1527 года, затем Лука и Джироламо, занимавшиеся скульптурой. Из этих двух Лука весьма прилежно работал в глазури и выполнил собственноручно, помимо многих других работ, полы папских лоджий, выстроенных в Риме по проекту Рафаэля Урбинского папой Львом X, а также полы многих других помещений с гербами этого папы. Джироламо, самый младший из всех, выполнял работы из мрамора, глины и бронзы и, соревнуясь с Якопо Сансовино, Баччо Бандинелли и другими мастерами своего времени, становился уже человеком выдающимся, когда некими флорентийскими купцами был приглашен во Францию, где выполнил много работ для короля Франциска в Мадриде, поместье близ Парижа, и в частности дворец со многими фигурами и другими украшениями из камня, вроде нашего гипса из Вольтерры, но лучшего качества, ибо он мягок при обработке, со временем же становится твердым. Он сделал также в Орлеане много работ из глины и выполнял работы по всему королевству, приобретая славу и прекраснейшее состояние. После всего этого он узнал, что во Флоренции остался единственный брат его Лука, и, так как он разбогател и на службе у короля Франциска был один, он вызвал и его в те края, дабы создать ему известность и хорошее положение; но вышло не так, ибо Лука в скором времени умер, и Джироламо снова остался один и без родных. И потому он решил возвратиться, чтобы попользоваться на родине богатствами, заработанными трудами и в поте лица, а также чтобы оставить по себе и там какую-нибудь память, и в 1553 году он уже собирался поселиться во Флоренции, когда был почти что вынужден переменить решение. В самом деле, увидев, что герцог Козимо, от которого он надеялся получить почетные заказы, был занят войной с Сиеной, он вернулся умирать во Францию, и не только дом его остался заколоченным и семейство вымерло, но и искусство лишилось настоящего способа обработки глазурью, ибо, если позднее кое-кто и занимался скульптурой этого рода, однако даже отдаленно не мог достигнуть совершенства Луки Старшего, Андреа и других из этого же семейства.

А за то, что об этом я распространялся, быть может, больше, чем, казалось бы, следовало, у всех прошу прощения, ибо, поскольку Лука изобрел этот новый вид скульптуры, которого, насколько известно, не было и у древних римлян, нужно было поговорить о нем поподробнее, как я это и сделал. И если после жизнеописания Луки Старшего я кратко рассказал кое-что о его потомках, живших вплоть до наших дней, то сделал я это для того, чтобы не возвращаться к этому во второй раз. Лука же, переходя от одной работы к другой, от мрамора к бронзе и от бронзы к глине, делал это не от лени и не потому, что был, как бывают многие, причудливым, непостоянным и неудовлетворенным своим искусством, но потому, что от природы чувствовал стремление к новому и потребность в занятии по своему вкусу, менее трудному и более выгодному. Зато и мир и искусство рисунка обогатились искусством новым, полезным и прекраснейшим, а он удостоился славы и хвалы бессмертной и вечной.

Рисовал Лука весьма хорошо и изящно, как это можно видеть по нескольким листам нашей книги, высветленным свинцовыми белилами, на одном из которых он с большой тщательностью изобразил самого себя созерцающим сферу.