• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Родившись в 1484 году в Вероне и обучившись первоосновам архитектуры у отца своего Джованни и у дяди Бартоломео, которые оба были превосходными архитекторами, Микеле Санмикели шестнадцати лет отправился в Рим, оставив отца и двух весьма одаренных братьев, один из которых, по имени Джакомо, занимался литературой, другой же, которого звали дон Камилло, был регулярным каноником и генералом своего ордена. Прибыв на место назначения, он так тщательно изучил памятники древней архитектуры, обмеряя их и досконально все рассматривая, что скоро стал известен и именит не только в Риме, но и повсеместно в его окрестностях.

Дошла его слава и до города Орвието, граждане которого вследствие этого назначили его на почетных условиях архитектором своего столь прославленного храма. Находясь у них на службе, он был приглашен и в Монтефьясконе по той же причине, то есть на строительство главного тамошнего храма, и, работая, таким образом, в обоих городах, он создал в них ту хорошую архитектуру, какую и ныне там можно видеть. А помимо всего прочего по его рисунку в Сан Доменико города Орвието была выполнена для одного сиенского дворянина, как кажется, из рода Петруччи, красивейшая гробница, которая стоила огромную сумму и удивительно ему удалась. Кроме того, в тех же городах он составил бесчисленное множество проектов для частных домов и слыл архитектором рассудительным и превосходным, почему папа Климент VII, решив воспользоваться его услугами для важнейших дел во время войн, кипевших тогда по всей Италии, назначил его на условиях наилучших помощником Антонио да Сангалло, с которым вместе он должен был осмотреть важнейшие владения церковного государства и в случае надобности распорядиться об их укреплении, в особенности это относилось к Парме и Пьяченце, ибо города эти были самыми далекими от Рима и самыми близкими к военным опасностям. Поручение это Микеле и Антонио выполнили, удовлетворив папу вполне, и тогда-то захотелось Микеле после стольких лет разлуки повидать родину, родных и друзей, но больше всего захотелось ему посмотреть крепости венецианцев.

И вот, пробыв несколько дней в Вероне, отправился он в Тревизо взглянуть на одну из этих крепостей, а оттуда в Падую в этих же целях. Об этом предупредили венецианских синьоров, и у них возникло подозрение, не причинит ли им Санмикели ущерба осмотром их крепостей. Поэтому он по их распоряжению был задержан в Падуе и брошен в тюрьму, где подвергался продолжительным допросам. Однако он был признан человеком благонамеренным и его не только освободили, но и просили поступить на службу к названным венецианским синьорам на условиях выгодных и почетных. Однако, извинившись, что не может на это согласиться, пока не выполнил своих обязательств по отношению к его святейшеству, он обнадежил их обещаниями и с ними расстался.

Но не прошло много времени, как он был вынужден покинуть Рим (к чему приложили руку названные синьоры, чтобы заполучить его к себе) и с соизволения папы, чьи требования он удовлетворил в первую очередь, поступил на службу к названным светлейшим синьорам, своим землякам, пребывая у которых он вскоре дал образец своей рассудительности и своих знании в веронских своих работах, соорудив по преодолении многих трудностей, казавшихся в этом деле непреодолимыми, отличнейший и мощнейший бастион, безмерно понравившийся и названным синьорам, и синьору герцогу Урбинскому, их главному военачальнику. После этого, решив укрепить также Леньяго и Порто, важнейшие местности в их владениях, расположенные по обоим берегам реки Адидже и соединенные мостом друг с другом, они поручили Санмикели изготовить модель, по которой было бы видно, как он представляет себе возможность и необходимость укрепить эти местности. Выполненный им проект понравился и синьорам этим, и Урбинскому герцогу чрезвычайно, и после того как был установлен объем предстоящих работ, Санмикели возвел оба укрепления так, что ничего подобного и лучшего увидеть невозможно в отношении и красоты, и предусмотрительности, и крепости, что хорошо известно всякому, кто это видел. Закончив эти работы, он в Брешано укрепил почти что от основания замок и порт Орцинуово, сходные с Леньяго.

После чего, когда Франческо Сфорца, последний миланский герцог, стал весьма настоятельно приглашать к себе Санмикели, названные синьоры благосклонно предоставили ему отпуск, однако всего лишь на три месяца. И вот, приехав в Милан, он осмотрел все тамошние крепости, отдавая повсюду распоряжения, что и где, по его мнению, следовало сделать. За это герцог так его хвалил и так был им доволен, что помимо благодарности венецианским синьорам он одарил пятьюстами скудо самого Санмикели, который, воспользовавшись случаем, съездил до возвращения в Венецию и в Казале ди Монферрато, прекрасный город с могущественной крепостью, возведенной по проекту и с архитектурой превосходного архитектора Маттео Санмикели, его двоюродного брата, которым была сооружена и весьма почитаемая мраморная гробница в церкви Сан Франческо того же города.

После чего он отправился домой, но, не успев туда приехать, с упоминавшимся герцогом Урбинским был отправлен для осмотра Кьюзи, весьма важной крепости на подступах к Вероне, а после этого и всех городов Фриули, а также Бергамо, Виченцы, Пескьеры и других городов, о коих он своим господам давал подробнейшие письменные замечания, где и как находил нужным.

После этого, будучи ими же послан в Далмацию для укрепления городов и других мест этой провинции, он там все осмотрел и восстановил с большой тщательностью все то, что особенно нуждалось в восстановлении; а так как один со всем справиться он не мог, он оставил там Джанджироламо, своего племянника, который, отлично укрепив Зару, целиком выстроил от основания замечательную крепость Сан Никколо при входе в гавань Себенико.

Между тем Микеле очень спешно был отправлен на Корфу, где он во многих местах восстановил крепость, и тем же он занимался повсюду на Кипре и в Кандии. Впрочем, по прошествии недолгого времени, когда под угрозой войны с турками возникло опасение потерять этот остров, ему пришлось после осмотра в Италии венецианских крепостей туда возвратиться, где он с невероятной быстротой укрепил Канию, Кандию, Ретимо и Сеттию, и главным образом Канию и Кандию, перестроенную им начиная с фундаментов и превращенную в неприступную крепость. Когда затем турки осадили Наполи ди Романиа, то вследствие отчасти усердия Санмикели, укрепившего крепость и окружившего ее бастионами, отчасти же доблести веронца Агостино Клузони, доблестнейшего военачальника, защищавшего ее оружием, враг не смог ни взять ее, ни покорить. Когда же войны эти закончились, Санмикели отправился с великолепным мессером Томмазо Моццениго, главным морским начальником, укреплять Корфу заново, и при проезде через Себенико ими весьма были одобрены старания Джанджироламо, приложенные им для возведения упоминавшейся крепости Сан Никколо.

Когда Санмикели воротился в Венецию, где получил большую благодарность за работы, произведенные им на Леванте на службе у Республики, было решено выстроить крепость на Лидо, то есть при входе в венецианскую гавань, и поручили это Санмикели, которому было заявлено, что если он столько проработал вдали от Венеции, то ему тем более следовало бы подумать, как воздвигнуть столь важное сооружение, которое вечно будет перед глазами и сената, и многочисленных синьоров, и что помимо красоты и мощности крепости от него ждут особой сноровки для закладки прочного фундамента столь внушительного сооружения в местности болотистой, опоясанной со всех сторон морем и служащей мишенью для приливов и отливов. И вот после того как Санмикели не только изготовил модель очень красивую и прочную, но и продумал, каким образом ее осуществить и заложить, ему было приказано приступить к работам незамедлительно. Итак, получив от названных синьоров все, что ему требовалось, он заготовил материалы и заполнение для фундаментов, а кроме того, забил большое количество свай в два ряда. Погрузившись в эти воды с огромным числом рабочих, опытных в этом деле, он начал копать и при помощи труб и других орудий отводить воду, которая все время выступала снова, так как местность была прибрежной. А затем однажды утром, чтобы приложить все силы к началу закладки фундамента, были собраны все пригодные для этого люди, а также все венецианские грузчики, и в присутствии многих из синьоров с невероятной быстротой и стараниями вода была вскоре покорена таким способом: камнями, предназначенными для фундаментов, сразу завалили забитые сваи, и эти огромнейшие камни, занявшие много места, составили отличнейший фундамент. Так, не теряя времени, пока не выступила вода, продолжали работать и дальше, и фундаменты были готовы почти что сразу, вопреки мнению многих, считавших это дело совершенно невозможным. Заложив фундаменты, их достаточное время не трогали, а затем уже Микеле возвел на них крепость чудесную и устрашающую, облицевав ее снаружи рустами из огромных камней, привезенных из Истрии, исключительно твердых и не боящихся ни ветров, ни мороза, ни любой другой непогоды. Поэтому крепость эта по месту положения, по красоте архитектуры и по вложенным в нее огромным расходам – одна из самых поразительных во всей Европе и не уступает по величине и величию самым знаменитым сооружениям времен величия римлян. В самом деле, помимо всего прочего, кажется, что она сооружена из цельной скалы и что форма ее такова потому, что она словно высечена из каменной горы: так огромны массы, из которых она сложена, и так хорошо они соединены и пригнаны, не говоря уже об украшениях и других вещах, которые в ней есть, ибо все равно всего никогда не расскажешь. А внутри Микеле устроил затем площадь, окружив ее рустованными пилястрами и арками, и получилось бы редчайшее произведение, если бы он его закончил.

Когда же эта огромнейшая махина была доведена до той степени, о которой говорилось, нашлись люди злые и завистливые, донесшие Синьории, что она хоть и очень красива и выстроена согласно всем условиям, тем не менее в случае нужды окажется бесполезной, а быть может, и вредной, ибо при стрельбе из нее из пушек при большом их числе и крупном их размере, необходимом в данном месте, она почти наверняка должна была бы треснуть и рухнуть. Поэтому, так как эти синьоры предусмотрительно считали, что необходимо проверить это обстоятельство как весьма существенное, они приказали свезти туда огромное количество артиллерии и самых больших пушек, какие только были в Арсенале, и, заложив все бойницы снизу доверху и зарядив пушки сильнее, чем обычно, они выстрелили из всех них одновременно. И раздался такой гром и грохот, и затряслась земля так, будто началось светопреставление, и крепость вся в огне стала похожа на Этну и подобна аду, тем не менее сооружение сохранило свою прежнюю устойчивость и прочность, большое же искусство Санмикели стало сенату совершенно ясным; а злопыхатели, напугавшие всех так, что знатные беременные женщины, опасаясь больших событий, покинули Венецию, остались в дураках и были посрамлены.

Вскоре после этого, когда к венецианским владениям вновь была присоединена местность, именуемая Марано и имевшая на венецианском побережье значение немалое, она была предусмотрительно быстро и тщательно приведена в порядок и укреплена согласно указаниям Санмикели. И так как примерно к этому времени слава Микеле и его племянника Джанджироламо распространялась все шире, и тот и другой получили не одно приглашение от императора Карла V и от французского короля Франциска. И хотя предложения обоим делались на самых почетных условиях, они так и не пожелали покинуть своих синьоров и перейти на службу к чужеземцам; но, выполняя свои обязанности, они производили по-прежнему из года в год осмотр всех городов и крепостей венецианского государства, поддерживая их в должном порядке.

Но особенно укрепил и украсил Микеле родной свой город Верону, где, помимо прочего, он выстроил прекраснейшие городские ворота, равных которым нет больше нигде; таковы Порта Нуова, рустованные ворота дорического ордера, которые своею прочностью и своим мощным и массивным видом соответствуют мощи самого города, будучи целиком сложены из туфа и тесаного камня и имея внутри помещения для караула и другие многочисленные удобства, каких в сооружениях подобного рода больше не строилось. Форма постройки четырехугольная, сверху она открыта, и со своими бойницами, которые служат равелинами, она защищает два больших бастиона или, скорее, две башни, между которыми на соразмерном расстоянии и расположены ворота. И все это сооружено так разумно, так великолепно, без сожаления о расходах, что никто не предполагал, что нечто подобное возможно в будущем, да и раньше никогда не приходилось видеть построек большего размера и выполненных лучше, пока по прошествии немногих лет тот же самый Санмикели не заложил и не возвел ворота, именуемые в народе Палио, нисколько не уступающие описанным, но столь же или еще более красивые, огромные, чудесные и прекрасно задуманные. И поистине видно, что венецианские синьоры благодаря гению этого архитектора сравнились с создателями древнеримских построек и сооружений.

Итак, у этих ворот снаружи ордер дорический с непомерно большими колоннами, выступающими из стены и каннелированными по правилам этого ордера; всего же колонн, о которых идет речь, восемь, и расположены они попарно; между четырьмя средними находится вход в ворота, а по бокам над каждой парой расположено по гербу городских правителей; остальные же четыре, также попарно, находятся на углах ворот, фасад которых весьма широк и облицован рустами или, вернее говоря, квадрами не грубыми, а гладкими; ворота красиво украшены, и вход в них, вернее говоря, проем остается прямоугольным, вся же архитектура нова, причудлива и красива. Над весьма богатым верхним дорическим карнизом со всеми его частями должен был находиться, как это видно по модели, фронтон со всем к нему относящимся, образующий парапет для артиллерии, ибо и те и другие ворота должны были служить и бастионами. Внутри же расположены обширнейшие помещения для солдат с другими удобствами и комнатами. Со стороны, обращенной к городу, Санмикели устроил красивейшую лоджию с рустованным дорическим ордером снаружи; внутри же она вся отделана рустами с огромнейшими столбами, украшенными колоннами, снаружи круглыми и внутри квадратными, выступающими наполовину, покрытыми рустами и с дорическими капителями, но без баз; вверху же внутри и снаружи проходит вокруг всей очень длинной лоджии дорический резной карниз. В общем же постройка эта чудесна, и правду сказал светлейший синьор Сфорца Паллавичино, главнокомандующий венецианскими войсками, что нельзя найти в Европе сооружения, которое с этим так или иначе могло бы сравниться. И это было последним чудом, свершенным Микеле, ибо только вывел он описанный первый ордер, как прервалась нить его жизни, почему и осталась незавершенной эта работа, которая так никогда закончена и не будет. Но нашлись злопыхатели и здесь (как почти всегда бывает при больших событиях), которые ее порицают, пытаясь преуменьшить чужие заслуги злословием и клеветой, ибо своими способностями ничего подобного ни в малейшей степени создать не могут.

Им же выстроены в Вероне еще одни ворота, именуемые Сан Дзено, также весьма красивые, и в любом другом месте они казались бы чудом, но в Вероне красота их и мастерство затмеваются двумя описанными выше. Микеле же соорудил и бастион или равелин близ этих ворот, а также и другой, что пониже, насупротив Сан Бернардино, и еще один средней величины против Марсова поля, названный делль Аквайо, и также и тот, что превосходит по размерам все остальные и расположен у цепей, там, где Адидже входит в город.

В Падуе он соорудил бастионы Корнаро и Санта Кроче, поражающие размерами и устроенные по-новому, по способу, им самим придуманному. Ибо многоугольные бастионы были изобретены Микеле, поскольку раньше их делали круглыми, и в то время как те бастионы охранять было очень трудно, теперь, когда у них снаружи тупой угол, их легко защищать либо с вала, сооруженного вблизи между двумя бастионами, либо с другого бастиона, если он близко, а ров широкий. Он же придумал устраивать бастионы с тремя площадками: в то время как с двух боковых наблюдают и защищают ров и куртины в открытые амбразуры, со средней насыпи отражают и поражают врага, наступающего спереди; и этот способ затем был принят всеми, старый же обычай устраивать подземные бойницы, именуемые казематами, был оставлен, так как в них из-за дыма и других неудобств управляться с артиллерией было невозможно, не говоря о том, что нередко ослаблялись фундаменты стен и башен.

Он же соорудил двое прекраснейших ворот в Леньяго. Работал он и в Пескьере, где заложил крепость, а также многими работами руководил в Брешиа, и постоянно работал он так тщательно и прочно, что ни в одной из его построек и трещины найти невозможно. Под конец жизни привел он в порядок крепость в Кьюзе выше Вероны, устроив удобный проход, миновавший крепость таким образом, что мост поднимается изнутри только для тех, кого хотят пропустить, и что нельзя также появиться на очень узкой, высеченной в скале дороге. Равным образом соорудил он в Вероне тотчас по возвращении из Рима красивейший мост через Адидже, названный Новым мостом, сооруженный по распоряжению мессера Джованни Эмо, тогдашнего подесты города, и поражавший, да и ныне поражающий своей смелостью.

Превосходно строил Микеле не только крепости, но и частные дома, храмы, церкви и монастыри, о чем можно судить по многочисленным его постройкам в Вероне и других местах и в особенности по исключительно красивой и нарядной капелле Гуарески в Сан Бернардино, круглой наподобие храма, в коринфском ордере и со всеми украшениями, допустимыми в этой манере. Капелла, о которой я веду речь, выстроена целиком из того дикого белого камня, который звенит, когда его обрабатывают, почему в этом городе именуется бронзой. И это поистине после тонкого мрамора наилучший камень из всех до сих пор известных, будучи сплошь твердым и без портящих его дыр или пятен. А так как эта капелла и внутри из того же камня отлично выложена, а резные работы производились в ней превосходными мастерами, считается, что ныне ничего более красивого в этом роде не найдешь во всей Италии. Устроил Микеле эту круглую постройку так, что три алтаря с их фронтонами и карнизами, а также и входные двери, все расположены в точности по окружности почти что наподобие входов в капеллу храма дельи Анджели во Флоренции, которые придумал Филиппо Брунеллеско, а устроить это весьма трудно. Далее внутри Микеле сделал там над нижним ордером балюстраду, обходящую кругом всю капеллу, с красивейшими резными колоннами, капителями, листвой, гротесками и столбиками и всякой другой резьбой, выполненной с тщательностью невероятной. Вход в эту капеллу он сделал снаружи прямоугольным с красивейшей коринфской отделкой и похожим на античный, какой он, как сам говорил, видел где-то в Риме. Но нужно сказать правду, что капелла эта, которую Микеле по неизвестной мне причине не достроил, была либо по скупости, либо по недомыслию испорчена теми, кто ее достраивал, к большому огорчению Микеле, который видел, как при его жизни у него на глазах ее искажают, а исправить это возможности не имел. Поэтому он не раз сожалел с друзьями только о том, что нет у него тысячи дукатов, чтобы купить капеллу у той скупой женщины, которая так ее портила, жалея денег.

Микеле принадлежит проект круглого храма Мадонны ди Кампанья близ Вероны; проект был прекраснейшим, но из-за недостатка средств, нерешительности и полного недомыслия производителей работ он был во многом искажен, и было бы и еще хуже, если бы не позаботился об этом Бернардино Бруньоли, родственник Микеле, сделавший полную модель, по которой и ведутся теперь постройка этого храма и многие другие. Для братьев Санта Мариа ин Органо, вернее, монахов Монте Оливето в Вероне, он составил прекраснейший проект фасада коринфского ордера для их церкви. Строительство этого фасада, начатого Паоло Санмикели, который вывел его лишь на небольшую высоту, на том недавно и остановилось из-за больших расходов, которые пришлось произвести монахам в других местах, но главным образом из-за кончины приступившего к строительству дона Чиприано, веронца, человека святой жизни, пользовавшегося в своем ордене большим уважением, генералом которого он был дважды.

Тот же Микеле возвел в веронском монастыре регулярных священников Сан Джорджо, что в Алега, купол церкви Сан Джорджо, который получился прекрасно вопреки мнению многих, считавших, что постройка эта должна разрушиться из-за слабости контрфорсов, которые Микеле, однако, укрепил так, что бояться больше нечего. Для того же монастыря он составил проект красивейшей колокольни и начал ее строить из тесаного камня, частично из дикого и частично из туфа; начало было положено отличное, теперь же строительство продолжает упоминавшийся Бернардино, племянник Микеле, который и доводит его до конца.

Решив достроить колокольню своей церкви, начатую сто лет тому назад, монсеньор Луиджи Липпомани, веронский епископ, поручил составить ее проект Микеле, который выполнил заказ отменно, сохранив все старое и в соответствии с денежными возможностями епископа. Однако некий мессер Доменико Порцио из Рима, викарий епископа, в строительстве понимающий мало, хотя, впрочем, человек порядочный, поддался человеку невежественному, которому и поручил строительство. И этот некто начал строить из горного неотесанного камня, и в толще стены он устроил лестницу так, что всякий сколько-нибудь понимающий в архитектуре мог догадаться, что дальше будет, а именно, что сооружение это рухнет. Среди таких был и многочтимый фра Марко деи Медичи, веронец, который, наряду с занятиями более серьезными, всегда интересовался, как интересуется и теперь, архитектурой. Но когда он предсказал, что с этой постройкой случится, на это ответили: фра Марко понимает в своих науках философских и богословских, поскольку занимается чтением публичных лекций, в архитектуре же он плавает настолько мелко, что доверять ему в этом деле нельзя. Когда же наконец возвели эту колокольню до звонов, начала она разваливаться на все четыре стороны, так что тем, кто истратил не одну тысячу скудо на ее постройку, пришлось заплатить еще триста за ее разборку, дабы она, упав сама собой, чего следовало ожидать со дня на день, не разрушила бы всего кругом. Да и поделом тем, кто, пренебрегая хорошими и опытными мастерами, связывается с сапожниками в этом деле.

После этого названный монсеньор Луиджи был избран епископом бергамским, а епископом веронским вместо него стал монсиньор Агостино Липпомано, который поручил Микеле переделать модель названной колокольни и приступить к ее строительству. А затем по этой модели продолжал строительство, продвигающееся вперед очень медленно, монсеньор Джироламо Тривизани, брат ордена св. Доминика, ставший епископом после последнего Липпомано. Модель эта очень красива, и лестница внутри устроена так, что постройка стоит устойчиво и очень прочно.

Для веронских синьоров, графов делла Торре, на их вилле в Фумане Микеле выстроил прекраснейшую капеллу в виде круглого храма с алтарем посредине, а в церкви Санто в Падуе по его указаниям была сооружена прекраснейшая гробница мессера Алессандро Контарини, прокуратора Сан Марко и бывшего командующего венецианскими войсками. Этой гробницей Микеле как будто хотел показать, как следует делать памятники подобного рода, отойдя от обычного их вида, который, по его суждению, больше похож на капеллу с алтарем, чем на гробницу. Эта же, о которой идет речь, будучи весьма богатой украшениями, крепкой по композиции и обладающей именно тем, что подобает воину, украшена считающимися отличными фигурами Фетиды и двух пленников работы Алессандро Витториа и головой или портретом названного синьора в доспехах, выполненным из мрамора с натуры Данезе из Каррары. Помимо этого, там много и других украшений в виде пленников, трофеев, арматуры и другого, о чем упоминать не приходится.

В Венеции он изготовил модель женского монастыря Сан Бьяджо Катольдо, получившую большое одобрение. Когда же после этого в Вероне решили выстроить заново лазарет, приемный покой или больницу, в которую помещали заболевших во время чумы, так как старая, как и другие постройки в предместьях, была разрушена, это дело поручили Микеле, составившему проект, который по необыкновенной красоте своей превысил все ожидания и который должен был быть осуществлен на отдаленном месте за пределами снесенных ранее построек. Однако проект этот, поистине исключительно красивый, в котором все было предусмотрено во всех его частях и который принадлежит ныне наследникам Луиджи Бруньоли, племянника Микеле, не был осуществлен полностью из-за невежества и мелочности некоторых, но был уменьшен, сокращен и почти что сведен на нет теми, которые использовали власть, предоставленную им обществом, чтобы исказить его, так как те господа, которые вначале этим ведали и величие души которых не уступало знатности их происхождения, преждевременно умерли.

Равным образом работы Микеле и прекраснейший веронский дворец, принадлежащий графам Каносса, выстроенный достопочтенным монсеньором Байе, который и был графом Лодовико Каносса, человеком, столь прославленным всеми писателями его времени. Тому же монсеньору Микеле построил еще один великолепный дворец в его владениях в Греццано веронского округа. По его же указаниям был перестроен и фасад палаццо графов Бевилаква, а также приведены в порядок все помещения замка тех же синьоров, именуемого «Бевилаква». Подобным же образом выстроил он в Вероне и дом Лавецоли с фасадом, получившим большое одобрение, а в Венеции выстроил целиком великолепный и богатейший палаццо Корнаро близ Сан Поло и перестроил другой дворец, также принадлежащий семейству Корнаро и находящийся у Сан Бенедетто аль Альборе, для мессера Джованни Корнаро, ближайшего друга Микеле. Вот почему Джорджо Вазари расписал там девятью картинами маслом потолок одного великолепного помещения, целиком украшенного деревянной и богато позолоченной резьбой. Он также перестроил дом Брагадини, насупротив Санта Марина, сделав его очень удобным и нарядным, и в том же городе заложил и вывел по своей модели стоивший неслыханно дорого чудесный дворец благороднейшего мессера Джироламо Гримани, близ Сан Лука на Большом канале. Однако смерть помешала Микеле самому довести строительство до конца, другие же архитекторы, приглашенные этим дворянином вместо него, изменили многие части проекта и модели Санмикели.

Близ Кастельфранко, на границе Тревизанского и Падуанского округов, по указаниям того же Микеле был выстроен знаменитейший палаццо Соранца, названный так по семейству Соранци, для которого он построен, и признанный самым красивым и самым удобным для загородной жизни из всех выстроенных в тех местах до того времени. А в округе Пьомбино он выстроил дом Корнаро и столько других для частных лиц, что было бы слишком долго перечислять их все: достаточно, что были названы главные.

И все же не умолчу, что он выстроил прекраснейшие ворота двух дворцов: дворца ректоров и капитана и дворца подесты; и те и другие находятся в Вероне и заслуживают больших похвал, хотя вторые, ионического ордера с двойными колоннами и весьма украшенными интерколумниями с Победами по углам, из-за низкого их местоположения кажутся несколько приземистыми, в особенности потому, что там отсутствует пьедестал и ворота с их двойными колоннами очень широки: но таково было желание мессера Джованни Дельфини, по распоряжению которого они были возведены.

И вот когда Микеле, находясь на родине, наслаждался в спокойствии отдыхом, а также честью и славой, которые он заслужил своими достойными трудами, дошло до него известие, огорчившее его так, что жизненный путь его закончился. Но, чтобы лучше всего было понятно и чтобы в жизнеописании этом были перечислены все прекрасные работы рода Санмикели, расскажу кое-что и о Джанджироламо, племяннике Микеле.

Итак, был он сыном Паоло, двоюродного брата Микеле, и юношей весьма одаренным, поэтому Микеле обучал его настолько прилежно архитектуре и полюбил его настолько, что всегда хотел иметь его при себе во всех важных работах и главным образом фортификационных; недаром он с помощью такого учителя в короткое время преуспел настолько, что ему можно было поручить любое самое трудное фортификационное дело, ибо этот род архитектуры главным образом его и привлекал. Прослышав об его успехах, венецианские синьоры вписали его с хорошим содержанием в число своих архитекторов, несмотря на то, что он был еще очень молод, и посылали его в разные места для осмотра и приведения в порядок находящихся в их владениях крепостей, иногда же и для осуществления проектов его дяди Микеле. Помимо других мест он особенно толково и старательно укрепил Зару и поразительную крепость Сан Никколо в Себенико, находящуюся, как говорилось, при входе в гавань. Крепость эта, выстроенная им целиком, почиталась среди всех существующих частных крепостей одной из лучших и сильнейших. По своему проекту, советуясь с дядей, перестроил он и большую крепость в Корфу, считавшуюся с этой стороны ключом Италии. В ней, о которой я веду речь, Джанджироламо перестроил две башни, обращенные к материку, увеличив их размеры и укрепив их, с бойницами и открытыми площадками, фланкирующими ров по-новому, как это придумал его дядя. Затем он значительно расширил рвы и срыл холм, который, находясь близ крепости, казался ее выше. Но помимо многого другого, устроенного им там весьма продуманно, больше всего понравилось то, что в одном из углов крепости он устроил очень просторное укрепленное помещение, где во время осады могло спокойно укрыться все население острова, не опасаясь быть захваченным неприятелем. За эти работы Джанджироламо стал пользоваться у названных синьоров таким доверием, что они назначили ему содержание такое же, какое получал дядя, считая, что он не только ему не уступает, но в крепостных работах его превосходит. Микеле же этим был очень доволен, видя, как его собственные достоинства возросли у племянника в меру, в какую старость мешала ему двигаться дальше.

Помимо большого понимания свойств того или иного местоположения, Джанджироламо владел большим искусством выражать эти свойства в проектах и трехмерных моделях; так, при помощи прекраснейших, заказываемых им деревянных моделей он умел показать своим синьорам-заказчикам мельчайшие подробности своих фортификационных работ, и эта его рачительность им бесконечно нравилась, ибо, не покидая Венеции, они имели возможность изо дня в день следить за всем происходившим в самых отдаленных местах их государства. И чтобы эти модели наилучшим образом мог видеть каждый, им было отведено во Дворце дожей место, где синьоры эти смотрели на них, когда хотели. И для того чтобы Джанджироламо продолжал так поступать, они не только возмещали ему расходы по выполнению названных моделей, но оказывали ему много и других милостей. Джироламо мог бы перейти с большой для себя выгодой на службу и к другим господам, но он не только не пожелал покидать своих венецианских синьоров, но по совету отца и дяди взял себе в жены в Вероне благородную девушку из семейства Фракастори с намерением обосноваться в этих местах напостоянно. Однако не успел он провести со своей возлюбленной супругой по имени Ортензия и нескольких дней, как был вызван в Венецию, а оттуда весьма спешно послан на Кипр для осмотра всего острова с полномочиями давать все необходимые поручения всем, находящимся там на службе.

По прибытии Джанджироламо на остров, он объезжал его три месяца, все внимательно осматривая, зарисовывая и записывая каждую мелочь для отчета обо всем своим господам. Но, выполняя свои обязанности слишком ревностно и старательно, он мало заботился о своем здоровье при неимоверной жаре, какая была тогда на острове, и заболел заразной лихорадкой, от которой через шесть дней умер; впрочем, некоторые говорили, что он был отравлен. Но, как бы то ни было, скончался он довольным своей жизнью, так как находился на службе у господ, которые поручали ему самые важные дела, ибо доверяли его честности и умению в крепостном деле больше, чем кому-нибудь другому. Заболев и чувствуя, что умирает, он тотчас же передал все свои рисунки и записи, сделанные им на острове, архитектору Луиджи Бруньоли, своему родственнику, руководившему тогда креплением Фамагусты, ключа королевства, для того чтобы он переправил их его синьорам. Когда же до Венеции дошла весть о кончине Джанджироламо, все в сенате были поражены потерей человека, столь преданного республике.

Джанджироламо умер сорока пяти лет от роду и был с почестями погребен в Сан Никколо города Фамагусты упоминавшимся его родственником, который по возвращении затем в Венецию доставил туда все рисунки и записи Джанджироламо, после чего был отправлен на достройку укреплений в Леньяго, где провел много лет, работая по проектам и моделям дяди своего Микеле. Там он вскоре и умер, оставив двух сыновей, проявляющих большие способности к рисованию и архитектурному делу. Старший из них, Бернардино, имеет в своих руках много заказов, как-то: строительство колокольни собора и церкви Сан Джорджо, а также церкви Мадонны, именуемой Кампанья. Как в этих, так и в других своих работах в Вероне и других местах он проявляет себя превосходно и в особенности в украшении и строительстве главной капеллы Сан Джорджо в Вероне; капелла эта сложного ордера и по своим размерам, по композиции и качеству работ такова, что, как полагают веронцы, подобную ей едва ли найдешь во всей Италии. Постройка, о которой идет речь, закругляется подобно нише, ордер ее коринфский со сложными капителями, двойные же круглые колонны отвечают стоящим за ними пилястрам. Подобным же образом и венчающий ее фронтон весьма искусно закругляется в соответствии с нишей и обладает всеми украшениями, свойственными этому ордеру.

И даже монсеньор Барбаро, патриарх аквилейский, в этом деле весьма понимающий и о нем писавший, когда возвращался с Тридентского собора, поразился, увидев, что там было сделано и что там делается каждодневно. Он несколько раз приходил смотреть на эту работу и должен был признать, что ничего подобного не видел и что лучшего сделать невозможно. Этого достаточно как образец того, чего можно ожидать от Бернардино, происходящего по матери из семейства Санмикели.

Возвратимся, однако, к Микеле, которого недавно покинули не без причины. Так его огорчила кончина Джанджироламо, с которым пересекался род Санмикели, ибо детей у племянника не было, что не мог он ни скрыть, ни побороть своего горя и по прошествии немногих дней был поражен насмерть злой лихорадкой, к несказанной печали родни и светлейших его синьоров. Микеле умер в 1539 году и был погребен в церкви Сан Томмазо кармелитского братства, где был старый склеп его предков, и в наши дни врач мессер Никколо Санмикели приступил к сооружению достойной его гробницы, которая еще строится.

Жизнь вел Микеле весьма нравственную и за все свои дела заслужил уважение; был он человеком веселым, но в то же время и серьезным, богобоязненным и весьма религиозным; настолько, что он с утра не приступил бы ни к какой работе, не прослушав набожно обедни и не помолившись, а в начале каждой важной работы он прежде всего остального заказывал утром торжественную обедню в честь Святого Духа или Мадонны. Был он человеком весьма щедрым, а по отношению к друзьям своим настолько внимательным, что они могли принадлежащим ему распоряжаться с ним наравне. Не умолчу об одном случае его большой честности и доброты, о котором, как я полагаю, кроме меня, известно немногим.

Когда Джорджо Вазари, чьим близким другом он был, как уже упоминалось выше, расставался с ним в последний раз в Венеции, Микеле сказал ему: «Мне бы хотелось, мессер Джорджо, чтобы вы знали, что, когда в молодости я проживал в Монтефьясконе и там по воле судьбы влюбился в жену одного каменщика, я по ее доброте получал от нее все, чего я только мог пожелать, без того, чтобы кто-либо об этом от меня узнал. А теперь, так как я прослышал, что бедная женщина овдовела и что у нее есть дочь на выданье, которую она, по ее словам, прижила от меня, и хотя это и очень возможно, но мне все же хотелось бы, чтобы это было не так. Отвезите ей эти пятьдесят золотых скудо и передайте их ей от меня, ради бога, чтобы она могла себя прокормить и устроить свою дочь, как подобает». И вот, когда Джорджо отправился в Рим, он заехал в Монтефьясконе, и хотя добрая женщина и призналась чистосердечно, что девчонка не дочь Микеле, он все же, как ему было поручено, передал ей деньги, которые обрадовали бедную женщину так, как другого не обрадовали бы и пятьсот.

Итак, Микеле был добрее всех людей на свете, и как только он узнавал, что кому-нибудь из его друзей что-нибудь нужно или чего-нибудь хочется, он старался их удовлетворить хотя бы ценой собственной жизни. И никто никогда не оказывал ему услуги без того, чтобы Микеле не возвратил ему этого с лихвою.

Так, Джорджо Вазари, находясь в Венеции, подарил ему большой рисунок, на котором с величайшей тщательностью было изображено, как весьма гордый Люцифер со своими приспешниками, побежденный архангелом Михаилом, низвергается стремительно с небес в ад кромешный, и Микеле, прощаясь с Джорджо, ограничился тогда лишь тем, что поблагодарил его. Когда же по прошествии недолгого времени Джорджо приехал в Ареццо, он обнаружил, что незадолго до его приезда Санмикели прислал его матери, проживавшей в Ареццо, целый тюк разных вещей, таких красивых и нарядных, что можно было подумать, будто он был самым богатым синьором, с приложением письма, в котором выражал ей большое почтение за любовь к сыну. Венецианские синьоры не раз собирались повысить его содержание, но он всегда от этого отказывался с просьбой повысить жалованье его племянникам. Вообще же Микеле во всех своих поступках проявлял в такой степени благородство, любезность и учтивость, что заслужил любовь бесчисленных синьоров: кардинала Медичи, который стал потом папой Климентом VII, в бытность его в Риме, кардинала Алессандро Фарнезе, ставшего папой Павлом III, божественного Микеланджело Буонарроти, синьора Франческо Мариа, герцога Урбинского и бесчисленных венецианских дворян и сенаторов. В Вероне его ближайшим другом был фра Марко деи Медичи, человек ученый и бесконечно добрый, а также многие другие, упоминать которых в настоящее время нет надобности.

Теперь же, дабы вскоре не возвращаться опять к веронцам, я по случаю названных выше упомяну здесь о нескольких тамошних живописцах, ныне здравствующих и достойных того, чтобы их назвать, не обойдя их ни в коем случае молчанием. Первый из них – Доменико дель Риччо, который светотенью и фреской, а кое-что и в цвете расписал три стены дома Фиорио делла Сета в Вероне, что над новым мостом, а именно те три стены, которые не выходят к мосту, поскольку дом стоит отдельно. На одной, выходящей к реке, изображена битва морских чудовищ, на другой – битва кентавров с многочисленными речными божествами, на третьей красками написаны две картины: одна, что над дверями, – изображает трапезу богов, другая, что над рекой, – свадьбу Бенако, божества озера Гарда, и Кариды, нимфы, олицетворяющей озеро Гарда, родивших реку Минчо, в самом деле вытекающую из названного озера. В том же доме большой фриз, на котором изображены в цвете триумфы, выполненные искусно и в хорошей манере. А в доме мессера Пеллегрино Ридольфи, также в Вероне, он же написал коронацию императора Карла V, а также как он после коронации, происходившей в Болонье, с величайшей пышностью едет с папой по городу. Маслом он написал алтарный образ церкви, недавно выстроенной около замка герцогом мантуанским; на нем весьма тщательно и толково изображено усекновение главы и мучение св. Варвары. Герцог поручил этот образ Доменико, потому что ему весьма понравилась его манера, когда он увидел образ, написанный им гораздо раньше в Мантуанском соборе, в капелле св. Маргариты, в соревновании с Паулино, расписавшим капеллу св. Антония, Паоло Фаринато, расписавшим капеллу св. Марина, и Баттистой дель Моро, расписавшим капеллу Магдалины. Все четыре веронца были приглашены мантуанским кардиналом Эрколе для украшения церкви, перестроенной им по проекту Джулио Романо. Доменико выполнял и другие работы в Вероне, Виченце и Венеции, но о нем сказано достаточно. Он – художник образованный и искусный, ибо он не только живописец, но и превосходный музыкант, занимающий одно из первых мест в благороднейшей академии веронских любителей музыки. Не уступит ему и сын его Феличе, который еще в юных своих годах проявил себя более чем толковым живописцем в образе, написанном им на дереве для церкви Тринита, на котором изображена Мадонна с шестью святыми во весь рост. Дивиться этому не приходится, так как юноша этот обучался своему искусству во Флоренции, когда он проживал там в доме флорентийского дворянина Бернардо Каниджани, кума своего отца Доменико.

Здравствует и ныне в той же Вероне Бернардино, по прозванию Индиа, который помимо многих прочих вещей написал в доме графа Маркантонио Тьене на потолке одного из помещений прекрасные фигуры, изображающие сказку о Психее, а для графа Джироламо Каносса другое помещение расписал прекрасными композициями в хорошей живописной манере.

Много хвалят также и живописца Элиодоро Форбичино, молодого человека, отличающегося прекраснейшим талантом и весьма искусного в любой живописной манере; в особенности же удаются ему гротески, какие можно видеть в названных двух помещениях и в других местах, где он работал.

Равным образом и Баттиста из Вероны, которого только так и зовут за пределами его родины, получив начальные сведения о живописи от дяди своего в Вероне, отправился в Венецию и поступил к превосходному Тициану, у которого стал и сам превосходным живописцем. Еще в юном возрасте он вместе с Паулино расписал зал в Тьене вичентинского округа в палаццо Коллатерале Портеско, где они изобразили бесчисленное множество фигур, чем и заслужили и тот и другой одобрение и приобрели известность. Вместе написали они много фресок в палаццо Соранца в Кастельфранко, куда обоих направил Микеле Санмикели, любивший их как своих детей. Вместе расписали они и стену дома мессера Антонио Капелло, что в Венеции на Большом канале, позднее же, также вместе, – потолок или, точнее говоря, плафон зала Совета десяти, поделив между собой отдельные картины.

Вскоре после этого Баттиста был приглашен в Виченцу, где расписал много зданий и внутри и снаружи. И в конце концов расписал он фасад ломбарда, где изобразил в разных положениях великое множество обнаженных, отлично нарисованных фигур, превышающих человеческий рост, и это было чудом, так как работал он всего несколько месяцев. И если в таком раннем возрасте, не достигнув и тридцати лет, сделал он столько, то всякий может представить, чего можно от него ожидать на протяжении всей его жизни.

Родом из Вероны и некий живописец Паулино, который ныне большой известностью пользуется в Венеции, где, имея не более тридцати лет от роду, выполнил много работ, заслуживших одобрение. Он родился в Вероне, и отец его, каменщик, или, как говорят в этих местах, каменных дел мастер, начальные же сведения в живописи получил он у Джованни Карото, веронца. Вместе с упоминавшимся выше Баттистой он расписывал фресками зал палаццо Коллатерале Портеско, что в Тьене, вичентинского округа, а позднее с ним же выполнял много работ в Соранце, показав рисунок, вкус и хорошую манеру. В Мазере, близ Азоло тревизанского округа, он расписал прекраснейший дом синьора Даниеле Барбаро, избранного патриархом аквилейским. В Вероне, в трапезной монастыря черных монахов Сан Назаро, он на большом полотне написал пир, устроенный прокаженным Симоном Господу, когда грешница бросается ему в ноги, со многими фигурами, списанными с натуры, и на редкость выполненной перспективой. А под столом там две собаки, написанные так прекрасно, что кажутся настоящими и живыми, а подальше отличнейшим образом написаны калеки. Рукой Паулино в Венеции в зале Совета десяти в овале больших размеров, чем любой другой в этом зале, в середине потолка в качестве главной фигуры написан Юпитер, изгоняющий пороки, как олицетворение того, что это верховное и никому не подчиняющееся учреждение изгоняет пороки и наказывает людей дурных и порочных. Он же расписал плафон или, вернее, потолок церкви Сан Себастьяно, и работа эта редкостная, а также написал на дереве образ главной капеллы и несколько окружающих его картин, и равным образом расписал створки органа, и вся эта живопись поистине заслуживает похвалы наивысшей.

В зале Большого совета он на большой картине изобразил Фридриха Барбароссу, представляющегося папе, с большим числом фигур в разнообразных костюмах и одеяниях, прекраснейшим образом и правдиво показывающих папский и императорский двор и венецианский сенат со многими дворянами и сенаторами Республики, написанными с натуры. В общем же произведение это по величию, рисунку и красоте и разнообразию положений таково, что заслуженно восхваляется каждым. Закончив эту историю, Паулино расписал маслом в нескольких помещениях, обслуживающих названный Совет десяти, потолки, изобразив там редкостные фигуры в сильных сокращениях. Подобным же образом расписал он фреской фасад дома одного купца по дороге к Сан Маурицио от Сан Моизе; работа эта была прекраснейшей, но ветер с моря портит ее постепенно все больше и больше. Для Камилло Тривизани в Мурано он расписал фреской лоджию и еще одно помещение, за что получил большое одобрение, а в Сан Джорджо Маджоре в Венеции он написал в торце большого помещения маслом на холсте Брак в Кане Галилейской, произведение дивное по своему величию, по многочисленности фигур, по разнообразию одеяний и по замыслу, и, если память мне не изменяет, там можно насчитать более ста пятидесяти разных голов, выполненных с большой тщательностью. Ему же прокураторами Сан Марко было поручено написать тондо по углам потолка Никейской библиотеки, где хранились драгоценнейшие греческие книги, оставленные Синьории кардиналом Виссарионом. А так как названные синьоры, приступив к росписи этой библиотеки, обещали тем, кто выполнит работу лучше других, сверх обычного вознаграждения, почетную награду, заказы были распределены между лучшими живописцами Венеции того времени. По окончании работ, после того как живопись была подвергнута тщательному осмотру, золотая цепь была возложена на шею Паулино, как на того, чья работа была признана лучшей из всех. Картиной же, принесшей ему победу и почетную награду, была та, на которой была изображена Музыка, на ней были написаны три прекраснейшие юные женщины, одна из которых, самая красивая, играет на большой виолончели, глядя вниз на гриф инструмента и повернувшись ухом и всей своей фигурой так, будто она, затаив дыхание, очень внимательно прислушивается к звукам; из остальных же двух одна играет на лютне, а другая поет по нотам. Рядом с женщинами бескрылый Купидон играет на гравичембало, показывая этим, что музыкой порождается любовь или же любовь всегда сопутствует музыке, а в знак того, что любовь никогда не расстается с музыкой, амур изображен без крыльев. Там же изобразил он Пана, бога пастухов, согласно поэтам, с многоствольной флейтой из древесной коры, какую в качестве обета жертвуют ему пастухи-победители в музыкальных соревнованиях. Там же Паулино написал еще две картины: на одной он изобразил Арифметику с несколькими философами в древних одеяниях, на другой – Честь, сидящую в кресле, которой приносят жертвы и подносят царские короны. Но так как молодой человек этот находится в расцвете творчества и еще не достиг и тридцати двух лет, ничего другого пока о нем не скажу.

Точно так же и веронец Паоло Фаринато – стоящий живописец, который, будучи учеником Никола Урсино, выполнил много работ в Вероне, главные же из них – расписанный фреской зал в доме Фуманелли, полный разнообразных историй, выполненных согласно желанию мессера Антонио, дворянина из этого семейства и знаменитейшего врача, известного всей Европе, а также две огромнейшие картины в главной капелле церкви Санта Мариа ин Органо, на одной из которых изображено Избиение младенцев, а на другой – как император Константин приказывает собрать большое число детей, дабы убить их и искупаться в их крови для излечения от проказы. В нише той же капеллы еще две большие картины, но меньших размеров: на одной Христос, к которому св. Петр идет по водам, на другой св. Григорий, угощающий нищих. Во всех этих весьма достойных похвал работах великое множество фигур, написанных с соблюдением рисунка, тщательно и умело. Им же выполнен на дереве св. Мартин для Мантуанского собора, которого он писал, соревнуясь с другими своими земляками, как об этом только что было рассказано.

И на этом пусть будет закончено жизнеописание превосходного Микеле Санмикели, а также и других достойных веронцев, безусловно, заслуживающих всяческих похвал за превосходство в искусстве и большие свои достоинства.