• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Из всех благ, распределяемых небом среди смертных, ни одно по праву не может и не должно почитаться большим, чем талант, а наравне с ним мир и спокойствие души, ибо первый делает нас навеки бессмертными, а второе – блаженными. И потому тот, кто одарен и тем и другим, не говоря о величайших преимуществах, которыми он обязан Всевышнему, распознается среди всех других людей словно светоч среди тьмы. Таков был в наши времена и Бальдассаре Перуцци, сиенский живописец и скульптор, о ком мы с уверенностью можем сказать, что скромность и доброта, которую мы в нем видели, были не случайными проявлениями того высшего спокойствия, по котором вздыхает всякая рожденная для него душа, и что творения, которые он нам оставил, – достойные плоды таланта, вложенного в него небом.

И хотя я только что и назвал Бальдассаре сиенцем, ибо он всегда был известен как сиенец, не умолчу и о том, что, подобно тому, как семь городов спорили из-за Гомера и каждый хотел иметь его своим гражданином, так и три знатнейших города Тосканы, а именно Флоренция, Вольтерра и Сиена, считали Бальдассаре своим. По правде же говоря, каждый имел на это право. Дело в том, что, когда Флоренция раздиралась гражданскими распрями, Антонио Перуцци, знатный флорентийский гражданин, переехав на более спокойное жительство в Вольтерру, прожил там некоторое время и в 1482 году в этом городе и женился, а по прошествии еще нескольких лет у него родилось двое детей – мальчик по имени Бальдассаре и девочка, которую назвали Виргинией. Но так как война преследовала того, кто не искал ничего другого, кроме мира и спокойствия, случилось так, что в скором времени Вольтерра была взята и разграблена, почему Антонио принужден был бежать в Сиену и там остаться в весьма бедственном состоянии, так как почти всего, что он имел, он лишился.

Подросший же за это время Бальдассаре постоянно общался с людьми одаренными и главным образом с ювелирами и рисовальщиками. А так как он начал увлекаться этими искусствами, он целиком посвятил себя рисунку. Вскоре после этого его отец умер, и он занялся живописью с таким рвением, что в самое короткое время сделал в ней удивительные успехи, воспроизводя помимо творений лучших мастеров живые вещи с натуры. Итак, выполняя кое-какие работы, он смог своим искусством помогать и себе самому, и матери, и сестре, а также продолжать обучаться живописи.

Его первые работы (не считая некоторых в Сиене, не стоящих упоминания) находятся в одной часовенке в Вольтерре, возле Флорентийских ворот, где он написал несколько фигур с таким изяществом, что именно они стали причиной его дружбы с одним живописцем из Вольтерры, по имени Пьеро, жившим по большей части в Риме и выполнявшим там кое-какие заказы для Александра VI в его дворце, куда он вместе

с ним и отправился. Когда же после смерти Александра работа мастера Пьеро там закончилась, Бальдассаре поступил в мастерскую отца живописца Матурино, мастера не слишком выдающегося, но у которого в те времена всегда было много заказов.

И вот, поставив перед Бальдассаре грунтованный гипсом холст, он велел ему сделать на нем Богоматерь, не дав ему ни картона, ни рисунка. Бальдассаре же взял уголь и в один миг весьма искусно нарисовал то, что собирался написать на картоне. А взявшись затем и за краски, он в несколько дней написал такую прекрасную и законченную картину, что привел в изумление не только хозяина мастерской, но и многих живописцев, ее видевших. Благодаря им, признавшим его талант, ему и была заказана в церкви Санто Онофрио капелла главного алтаря, и он расписал ее фреской в прекраснейшей манере и с большим изяществом. После этого он расписал фресками еще две малые капеллы в церкви Сан Рокко а Рипа. А так как известность его начала расти, он был приглашен в Остию, где в нескольких комнатах главной крепостной башни он написал светотенью прекраснейшие истории и, в частности, рукопашную схватку, наподобие того, как дрались в древности римляне, а рядом – конный отряд, осаждающий крепость, где мы видим, как воины с отвагой, изображенной прекрасно и живо, прислоняют лестницы к стене, прикрываясь щитами, те же, что внутри, с ужасной яростью дают им отпор. В этой истории он изобразил также много древних осадных орудий, а также всякого рода оружие. А в одной из зал он написал много других историй, которые почитаются чуть ли не лучшими из всего им сделанного; правда, в их росписях ему помогал Чезаре, миланец.

Когда Бальдассаре после этих работ возвратился в Рим, он крепко там сдружился с сиенцем Агостино Киджи, а так как Агостино по природе своей был любителем всех талантов и так как Бальдассаре называл себя сиенцем, он при поддержке столь видного человека и получил возможность проживать в Риме, изучая его памятники и главным образом памятники архитектуры, в которой он, соревнуясь с Браманте, в короткое время сделал удивительные успехи, что впоследствии, как об этом будет сказано, принесло ему величайшую честь и пользу. Занимался он и перспективой и достиг в этой науке такого, что в наше время мало видели людей, равных ему в этом деле, и это ясно видно и во всех его работах.

Между тем, когда папа Юлий II построил во дворце коридор с птичником под самой крышей, Бальдассаре написал там светотенью все месяцы и все действия, которые приурочиваются к каждому из них в течение всего года; в этой вещи мы видим бесчисленное множество зданий, театров, амфитеатров, дворцов и других построек, прекрасно задуманных для этого места. После этого он расписал во дворце Сан Джорджо для кардинала Рафаэля Риарио, епископа Остийского, несколько помещений совместно с другими живописцами. А насупротив он расписал фасад для мессера Улиссе из Фано, а также и еще один для того же мессера Улиссе, на котором он изобразил истории Улисса, чем заслужил величайшую известность и славу.

Однако еще больше того и другого принесла ему модель дворца Агостино Киджи, осуществленного, как мы это видим, с такой прекрасной грацией, что он кажется не руками сотворенным, а поистине рожденным. А снаружи он его украсил одноцветными росписями с очень красивыми, собственноручно написанными им историями. Таким же способом и зала расчленена изображенными в перспективе колоннадами, благодаря видным пролетам которых она кажется больше. Но самое поразительное, что мы там видим, – это чудесная лоджия, выходящая в сад, которую историями Медузы, превращающей людей в камень, Бальдассаре расписал так, что ничего прекраснее вообразить невозможно, а рядом – как Персей отрубает ей голову, а также много других историй в парусах свода; орнамент же, изображенный перспективно при помощи лепнины и цвета, – такой естественный и живой, что даже лучшие художники принимают его за рельефный. И я вспоминаю, как привел кавалера Тициана, превосходнейшего и почитаемого живописца, посмотреть на эту работу и как он нипочем не хотел поверить, что это живопись, ибо даже переменив точку зрения, он все не мог прийти в себя от изумления. Там же есть несколько вещей фра Себастьяно, венецианца, в его первой манере, и рукой божественного Рафаэля там (как уже говорилось) исполнена Галатея, похищаемая морскими божествами.

Бальдассаре расписал также, пройдя Кампо ди Фьоре по направлению к Пьяцца Джудеа, по заказу одного папского кубикулария отменно красиво фасад дома, принадлежащего ныне Якопо Строцци, флорентинцу. Равным образом расписал он одну из капелл церкви Паче, ту, что при входе в церковь по левую руку, для мессера Феррандо Понцетти, позднее ставшего кардиналом, историями небольших размеров из Ветхого Завета, а также несколькими очень крупными фигурами, и вещи эти для работы фреской выписаны очень тщательно. Но еще в большей степени показал он, чего он стоил в живописи и в перспективе, в том же храме, возле главного алтаря, где для мессера Филиппо из Сиены, камерального клирика, изобразил в одной из историй, как Богоматерь поднимается по ступеням во храм, а также много фигур, достойных похвалы; таков, например, благородный всадник в древних доспехах, в то время как его ожидают слуги, спрыгнув с коня, подает милостыню совсем голому несчастнейшему бедняку, и видно, с каким чувством тот ее просит. Там же – различные здания и прекраснейшие украшения. В этой росписи, выполненной также фреской, повсюду изображены лепные рамы, развешанные по стене на больших кольцах, точь-в-точь как настоящие картины, написанные маслом.

А на торжественнейшем празднестве, устроенном римским народом на Капитолии, когда жезл святой церкви вручался герцогу Джулиано Медичи, из шести живописных историй, выполненных шестью разными превосходными живописцами, та история, которая была написана рукой Бальдассаре, имела высоту в семь канн, а ширину в три с половиной, и изображала Юлию Тарпею, предающую римлян, была без всяких колебаний признана лучшей из всех. Но что поразило каждого, так это была перспектива или, вернее, постановка комедии, которая была так хороша, что лучше и вообразить невозможно; ибо здания и различные лоджии были изображены так разнообразно и в столь хорошей манере, двери и окна так замысловато, другая же архитектура, которую там можно было увидеть, была так хорошо задумана и так необычно придумана, что и тысячной доли всего не перескажешь.

По заказу мессера Франческо из Норчи он сделал для его дома, что на Пьяцца Фарнезе, очень изящную дверь дорического ордера, а для мессера Франческо Буцио рядом с Пьяцца дельи Альтьери расписал очень красиво фасад, на фриз которого он поместил сделанные с натуры портреты всех живших тогда римских кардиналов, на самом же фасаде изобразил истории про Цезаря, принимающего дань со всего света, а выше написал двенадцать императоров, стоящих на консолях и видимых снизу вверх в сокращении, выполнив их с величайшим искусством; за всю эту работу он заслужил величайшее одобрение.

В Банки он написал фреской герб папы Льва с тремя мальчиками, нежнейшее тело которых казалось живым. А для фра Мариано Фетти, хранителя свинцовой печати, он на Монтекавалло, в саду, написал светотенью прекраснейшего святого Бернарда, для сообщества же святой Екатерины Сиенской на Виа Джулиа он помимо чудесных носилок, на которых носят покойников на погребение, сделал и много других вещей, достойных похвалы.

Равным образом и в Сиене он дал рисунок для органа в церкви Кармине и в том же городе выполнил и кое-какие другие вещи, существенного значения не имеющие.

После этого он был вызван в Болонью попечителями собора Сан Петронио для изготовления модели фасада этого храма, для которой он сделал два больших плана и два разреза, один по-новому, другой же в немецком духе, хранящиеся и ныне в ризнице названного собора Сан Петронио (как вещи поистине редкостные, ибо он это здание так в перспективе расчленил и построил, что оно казалось объемным). В том же городе, в доме графа Джованбаттисты Бентивольи, он сделал для названного сооружения несколько рисунков, столь прекрасных, что вдосталь не нахвалишься на прекрасные находки этого человека, придуманные им так, чтобы, не ломая старое, уже построенное, можно было сочетать его в прекрасных пропорциях с новым. Для вышеназванного графа Джованбаттисты он нарисовал светотенью Рождество с волхвами, где чудесное зрелище являют собой кони, повозки и свита трех царей, написанные с необыкновенной легкостью, так же как и стены храмов и другие постройки вокруг яслей; позднее эту вещь граф поручил раскрасить Джироламо Тревиджи, который отлично ее завершил.

Он сделал также рисунок дверей церкви Сан Микеле ин Боско при великолепнейшем монастыре монахов Монте Оливето, что за Болоньей, а также рисунок и модель собора в Карпи, выстроенного очень красиво по правилам и с ордером Витрувия, и там же начал строить церковь Сан Никколо, не законченную в то время потому, что Бальдассаре заставили почти насильно возвратиться в Сиену для составления планов городских укреплений, к сооружению которых впоследствии и приступили, следуя его указаниям.

После того как он вернулся в Рим и построил дом, что насупротив дворца Фарнезе, и несколько других в том же городе, его во многом использовал папа Лев X. А так как первосвященник этот решил завершить строительство Сан Пьетро, начатое Юлием II по проекту Браманте, и считал, что постройка чересчур велика и недостаточно прочна, то Бальдассаре и сделал новую модель, великолепную, поистине хитроумную и настолько толковую, что отдельными ее частями пользовались затем и другие архитекторы. И надо сказать правду, художник этот был таким прилежным и обладал таким редкостным и прекрасным вкусом, что творения были всегда скомпонованы так, что равного себе он в области архитектуры не имел, так как помимо всего прочего занятия архитектурой сочетались у него с прекрасной и хорошей манерой в живописи. Он придумал гробницу Адриана VI и собственноручно ее расписал, а Микеланджело, сиенский скульптор, выполнил эту гробницу из мрамора с помощью самого Бальдассаре. Когда же для названного папы Льва устраивалось представление «Каландры», комедии кардинала Биббиены, Бальдассаре сделал постановку и перспективу, которая была не хуже, а гораздо красивее той, что он сделал в другой раз и о чем говорилось выше. И за такие постановки он заслужил тем большее одобрение, что давно не ставились, так как вместо этого устраивались празднества и зрелища, и не было, следовательно, ни сцен, ни перспектив. И было ли это для первого или последующего представления названной «Каландры», которая была одной из первых поставленных и исполненных на народном языке комедий, достаточно сказать, что во времена Льва X Бальдассаре создал две чудесные постановки, открывшие путь для позднейших постановок нашего времени. Невозможно себе представить, как он на таком тесном пространстве размещал столько улиц, дворцов, всяких причудливых храмов, лоджий и проходов с карнизами, настолько хорошо сделанных, что они казались не изображенными, но самыми настоящими, а площадь вещью, не написанной и маленькой, а настоящей и огромнейшей. Подобным же образом он с большим толком распределил и освещение: внутренние лампы, освещающие сцену, и все остальное необходимое, – несмотря на то, что, как я уже говорил, комедии были почти что совсем забыты. И, по моему мнению, такие постановки, в которых есть все необходимое, превосходят любые другие, как бы великолепны и пышны они ни были.

В 1524 году по случаю восшествия на престол папы Климента VII им было выполнено все убранство для коронации, он же достроил в Сан Пьетро из пеперина фасад главной капеллы, начатой Браманте, а в капелле, где бронзовое надгробие папы Сикста, он написал светотенью апостолов, тех, что в нишах за алтарем, и сделал рисунок табернакля Святых Даров, весьма изящного. Когда же наступил 1527 год, бедный Бальдассаре во время жесточайшего разгрома Рима был взят в плен испанцами, и у него не только отняли все его имущество, но сильно его мучили и пытали, так как по его виду, строгому, благородному и изящному, его приняли не то за какого-нибудь переодетого высокопоставленного прелата, не то за кого-нибудь еще, кто бы мог заплатить очень большой выкуп. Но в конце концов эти безбожнейшие варвары поняли, что он живописец, и один из них, весьма преданный Бурбону, заставил его нарисовать портрет этого преступнейшего военачальника, врага Бога и людей, показав его Бальдассаре то ли мертвым, то ли как-нибудь описав его при помощи рисунков или слов.

Вырвавшись после этого из их рук, Бальдассаре сел на корабль, с тем чтобы отправиться в Порто Эрколе, а оттуда в Сиену, но по дороге был раздет и ограблен так, что вернулся в Сиену в одной рубашке. Тем не менее, с почетом встреченный друзьями и вновь ими одетый, он вскоре получил от республики харчи и жалование с тем, чтобы он принял участие в укреплении этого города. Проживая в нем, он родил двух сыновей, а помимо того, что делал для республики, составил много проектов домов для своих сограждан, для церкви же Кармине рисунок очень красивых украшений для органа. Между тем имперские и папские войска приступили к осаде Флоренции, и его святейшество послал Бальдассаре в поле к комиссару Баччо Валори, дабы тот использовал его талант для военных нужд и при взятии города. Однако Бальдассаре, которому свобода древней родины была дороже папской милости, не побоялся навлечь на себя гнев первосвященника и ни за что не захотел принимать участие в каком-либо ответственном деле. Папа же, узнав об этом, некоторое время на него сильно гневался.

Когда же война окончилась и Бальдассаре захотелось возвратиться в Рим, кардиналы Сальвиати, Тривульцио и Чезарино, которым всем он неоднократно оказывал много сердечных услуг, вернули ему милость папы и прежнее положение, почему он и смог свободно вернуться в Рим, где не прошло и много дней, как он составил для синьоров Орсини проекты двух красивейших дворцов, которые и были построены по дороге в Витербо, а также несколько других построек для Апулии. Однако он за это время не переставал заниматься астрологией, математикой и другими науками, которыми он очень увлекался, и начал книгу о древностях Рима и толкование Витрувия, делая попутно рисунки для иллюстраций к сочинениям этого автора, часть которых и теперь еще можно видеть у Франческо из Сиены, бывшего его учеником; там есть несколько листов с рисунками древностей и с изображением новых строительных приемов. Проживая в Риме, он выполнил также проект дома Массими, закруглив его по кривой и применив в нем прекрасные новые приемы строительства; на переднем фасаде он поместил очень искусно и пропорционально задуманный вестибюль с дорическими колоннами и очень красиво расчленил двор и расположил лестницы, но увидеть свое произведение законченным ему помешала смерть.

Однако как бы велики ни были доблести и труды этого благородного художника, все же больше другим, чем ему самому, пошли они на пользу, ибо, хотя он работал на пап, кардиналов и других высокопоставленных и весьма богатых лиц, никто из них никогда не вознаградил его по заслугам; и происходило это очень просто не столько от малой щедрости господ, менее всего щедрых там, где им следовало бы быть особенно щедрыми, сколько от робости и излишней скромности и даже, лучше сказать в этом случае, от нескладности самого Бальдассаре. Ведь сказать по правде, если с великодушными и щедрыми князьями и надлежит проявлять скромность, то со скупыми, неблагодарными и невеждами следует быть всегда докучливым и назойливым, ибо если в отношениях с людьми добрыми надоедать и клянчить всегда будет пороком, то со скупыми – это добродетель, и пороком с такими будет скромность. Вот Бальдассаре и пришел к последним годам своей жизни старым, бедным и обремененным семейством, и, в конце концов, прожив жизнь самую что ни на есть безупречную, он тяжело заболел и слег в постель. Папа Павел III, прослышав про это и слишком поздно поняв ущерб, который причинит ему потеря такого мужа, послал ему через Якопо Мелиги, счетовода Сан Пьетро, сто скудо с самыми любезными предложениями. Но Бальдассаре стало еще хуже: либо естественным образом, или же, как предполагается, смерть его ускорил яд (что слишком поздно признавалось и врачами), поднесенный ему одним из его соперников, домогавшимся его места, за которое он получал жалование двести пятьдесят скудо. Скончался он в весьма удрученном состоянии духа не столько из-за самого себя, сколько из-за бедного своего семейства, так как видел, в каком плохом положении оно остается. Горько оплакивали его дети и друзья и все римские живописцы, скульпторы и зодчие сопровождали его с почестями и плачем в Ротонду, где рядом с Рафаэлем Урбинским была воздвигнута почетная гробница со следующей эпитафией:

Balthasari Perutio Senensi, viro at pictura et

architecture aliisque ingeniorum artibus adeo excellenti,

ut si priscorum occubuisset temporibus, nostra ilium

felicius legerent. Vix. Ann. LV. Mens. XI. Dies XX.

Lucretia et lo. Salustius optimo conjugi et parenti,

non sine lachrymis Simonis, Honorii, Claudii, Emiliae,

ac Sulpitiae minorum filiorum, dolentes posuerunt.

Die IV Januarii MD XXXVI.

(Бальтазару Перуцци, сиенцу, мужу и в живописи,

и в архитектуре, и в других благородных искусствах

столь превосходному, что если только бы умер он в древности,

прочитали бы о нем с меньшей горечью в наши времена.

Жил он 55 лет. 11 месяцев, 20 дней.

Лукреция и Иоанн Салустий супруга и отца наилучшего

со слезами младших детей Симона. Гонория, Клавдия, Эмилии

и Сульпиции, скорбные здесь погребли

января 4 дня 1536 г).

Слава и известность Бальдассаре стали после его смерти больше, чем были при жизни, и об его умении вспомнили в особенности тогда, когда папа Павел III решил достроить Сан Пьетро, ибо тогда-то и сообразили, какую помощь мог бы он оказать Антонио да Сангалло, так как, хотя Антонио и сделал то, что мы видим сейчас, ему в сотрудничестве с Бальдассаре тем не менее виднее были бы (как полагают) кое-какие недостатки этого сооружения.

Многое из наследия Бальдассаре осталось у болонца Себастьяно Серлио, составившего третью книгу об архитектуре и четвертую с обмеренными древностями Рима, в которой часть упоминавшихся трудов Бальдассаре была помещена на полях, часть же послужила большой подмогой для автора; большая же часть этих сочинений Бальдассаре осталась в руках Якопо Мелигино, феррарца, который позднее был назначен архитектором построек упоминавшегося папы Павла, и в руках упоминавшегося сиенца Франческо, который был воспитанником и учеником Бальдассаре; этим Франческо был выполнен в Риме на Пьяцца Навона герб кардинала Трани, получивший большое одобрение, а также некоторые другие работы. От него же мы получили портрет Бальдассаре и многочисленные сведения, неизвестные нам при выходе первого издания этой книги.

Учеником Бальдассаре был также римлянин Вирджилио, который в Борго Нуово родного города, на одном из фасадов при помощи сграффито изобразил несколько скованных пленников и сделал много других красивых вещей. Он же обучил первоосновам архитектуры Антонио дель Роццо, гражданина Сиены и превосходнейшего инженера, и его же последователем был и сиенский живописец Риччо, хотя позднее он сильно подражал манере Джованни Антонио Содомы из Верчелли; его воспитанником был также и Джованбаттиста Пелори, сиенский архитектор, много занимавшийся математикой и космографией и собственноручно изготовлявший компасы, квадранты и всякие измерительные приборы и инструменты, а также планы многих крепостей, большая часть которых находится теперь у сиенского золотых дел мастера Джулиано, его ближайшего друга. Этот самый Джованбаттиста сделал для герцога Козимо деи Медичи целиком рельефную и поистине прекрасную модель Сиены и ее окрестностей с долинами и со всем, что ее окружает на расстоянии в полторы мили, со стенами, улицами и укреплениями, словом, модель прекраснейшую во всех отношениях. Но так как он отличался непостоянством, он ушел от этого князя, несмотря на то, что получал у него хорошее жалование, и, надеясь на лучшее, отправился во Францию, где обретался долгое время при дворе без всякого для себя толка и в конце концов умер в Авиньоне. И хотя он и был весьма опытным и понимающим архитектором, построек, выстроенных им или под его руководством, не увидишь нигде, так как он так мало оставался на одном месте, что не успевал решиться ни на что, и потому все свое время тратил на рисунки, фантазии, обмеры и модели. Как знаток наших искусств упоминания он все же заслуживает.

Рисовал Бальдассаре превосходно и по-всякому, с большим толком и тщательностью, но больше всего пером, акварелью и светотенью, как это видно по многочисленным его рисункам, хранящимся у художников, и, в частности, на разных листах нашей Книги, на одном из которых есть вымышленная им история, а именно площадь, заполненная арками, колоссами, театрами, обелисками, пирамидами, храмами, построенными в разных манерах, портиками и другими вещами, причем все – в древнем духе, а на пьедестале стоит Меркурий, к которому сбегаются отовсюду всякого рода алхимики с трубками, мехами, колбами и другими промывательными приспособлениями, чтобы очистить ему желудок; и выдумка эта, и фантазия столь же смешна, сколько прекрасна.

Друзьями и постоянными гостями Бальдассаре (который со всеми был всегда учтив, приветлив и скромен) были превосходный сиенский живописец Доменико Беккафуми, а также Капанна, который помимо многих живописных вещей в Сиене расписал фасад деи Турки и еще один, там же на площади.