32. ГОСУДАРИ И ВРЕМЕНЩИКИ

Историки давно уже обратили внимание на явные нестыковки в летописях. Князь Игорь Рюрикович родился около 877 г., в 902 г. Вещий Олег женил его на девушке Ольге из знатного варяжского рода. Но князья были многоженцами. Ибн-Фадлан, тесно общавшийся с русскими, рассказывал, что у Великого князя, правившего в 922 г., насчитывалось сорок жен и наложниц. А погиб Игорь в 945 г., и у него имелась лишь одна супруга, Ольга. В это время князю должно было исполниться 68–69 лет, а княгине около 55. Но у них обнаруживается двухлетний сын, а других детей у Игоря не значится. Государь в таком возрасте лично возглавляет тяжелые военные походы, на коне объезжает подвластные земли, собирая дань. А Ольгу, когда ей под 60, называют красавицей, засылают сватов, она ведет войны, любит охоты. Когда ей под 70, совершает далекие путешествия. Причем она оказывается вовсе не знатного варяжского рода, а простой псковитянкой из племени кривичей, об этом сообщают ее Житие, Никоновская летопись, о том же писал папский легат, видевший княгиню в Константинополе [57, 144].

Разгадка проста. Ранее уже отмечалось, что русские исторические хроники оборвались и не велись четверть века. Игорь и Ольга до этого «провала» и после него — две разные супружеские пары. Летописец, сводивший вместе ранние первоисточники, объединил фигуры одноименных правителей. Впрочем, и Олегов было несколько. Если Вещий Олег умер в 912 г. и был похоронен в Киеве, то в 922 г. летописи упоминают о смерти еще одного правителя по имени Олег, он скончался в Ладоге, его могила известна и доныне.

Но стоит обратить внимание, что ошибся не только летописец. Историки тоже допустили серьезный просчет, они не заметили одной особенности русской власти. Мы с вами привыкли, что наследование титулов и владений должно осуществляться по принципу майората — от отца к старшему сыну. Это представляется нормальным и само собой разумеющимся. Но дело в том, что так было не всегда и не везде. В древности и раннем Средневековье существовали и иные системы. Например, в Риме, а до VII в. и в Византии вообще не было прямого наследования. Император сам назначал себе преемника, какого он сочтет нужным. А у сарматов, тюрков, хазар, монголов, ряда германских и славянских народов действовал минорат — наследником был не старший сын, а младший. Эта система имела место и на Руси. Она отразилась даже в «Русской Правде» Ярослава Мудрого: «Двор отеческий всегда без раздела принадлежит меньшему сыну» [58]. Но ведь и княжеские владения понимались в качестве «двора», персонального хозяйства. Кстати, следы минората сохранились в русских сказках: царство всегда достается младшему, «Ивану-дураку», хотя причина этого уже была забыта.

Считалось, что старшим детям легче найти себе место в жизни, а о младшем нужно позаботиться. К тому же, старшие сыновья при отце-правителе командовали войсками, становились наместниками в отдаленных областях и нередко погибали раньше родителя. А младший находился при нем, учился у отца тонкостям политики, ведению хозяйства. Хотя нетрудно увидеть и крупный недостаток системы минората. При малолетних государях выдвигались опекуны…

Яркий пример приводит скандинавская «Сага об Инглингах». В ней описывается жизнь Одина, в этой саге он предстает не божеством, а реальным древним королем племени асов. Один назначает старших детей править в разные страны, сам занимает престол Швеции, а наследником при нем остается младший ребенок Ингви, от которого происходит династия Инглингов. Но когда Один умирает, правителем Швеции становится его сподвижник Ньерд, даже не соплеменник, а чужеземец, ван (славянин). И после Ньерда государством руководят его потомки — хотя и Ингви со своими потомками Инглингами, вроде бы, никуда не деваются [138].

В общем, мы видим такую же ситуацию, как с Игорем и Олегом. Возникала система двоевластия, номинальный правитель и настоящий. Между прочим, слово «Ингви», как и Игорь означает одно и то же — «младший». Это было не личное имя, а тронное, оно давалось наследнику престола. Напомню, что Олег (Хельги) — тоже тронное имя, в скандинавских сагах цепочки Хельги сменяют друг друга [21]. Таким же именем было Ольга (Хельга) — «священная», правительница и жрица. Ко временам, когда составлялись летописные своды, подобная структура давно отмерла, отсюда и пошла путаница.

При двоевластии возникал немалый соблазн подмять монарха и господствовать самому. Именно это произошло в державе франков, где короли из династии Меровингов стали марионетками майордомов. Тот же минорат позволил Обадии произвести переворот в Хазарии. Русь не стала исключением. Вещий Олег был талантливым государственным деятелем, но положение первого лица в стране он сохранил пожизненно. Во всех войнах, в международных договорах, в главной роли фигурировал он, а не Игорь. Но двоевластие сохранилось и после смерти Вещего Олега.

Ибн-Фадлан подробно описал порядки у русичей в начале 920-х гг. «Царь» проводил время в богато украшенном дворце, постоянно находился в окружении сорока своих женщин, вместе с ними восседал на торжественных приемах, ему прислуживала свита из 400 дружинников. Ему воздавались высшие почести. Он даже не касался ногами земли. Если требовалось куда-то ехать, коня подводили так, чтобы государь садился в седло с крыльца. И обратно слезал аналогичным образом, на крыльцо. Но практическими вопросами управления он не занимался. У «царя» был заместитель, «халиф», который командовал армией, воевал, правил суд и вел дела с подданными [61,103]. Арабский титул халиф означает не светскую власть, а религиозную. Очевидно, Ибн-Фадлан передал этим термином смысл слова «хельги» — «священный».

Когда умер Вещий Олег, пост «хельги» заняли какие-то другие временщики. Видимо, и у хазар опыт переняли. Пусть Великий князь живет в роскоши, тешится с красавицами и не мешает «заместителю». По сути, власть захватила норманнская военная знать. Она начала «обрусевать», но со славянами еще не слилась, была обособленной. Этот фактор немало способствовал развалу Руси — племена повиновались законному Великому князю, но не желали служить возвысившимся чужеземцам. Впрочем, и сами преемники Вещего Олега проявили себя не с лучшей стороны. Интересы державы и подданных занимали их в последнюю очередь. Они отстаивали собственные выгоды. Несколько племен взбунтовались, с ними приходилось сражаться. А основу дружин знати составляли наемные варяги. Чтобы платить им, да и самим обогатиться, требовалось обращать пленных в звонкую монету. Для этого был необходим мир с хазарами и греками.

Временщики предпочли забыть о коварном истреблении русского войска, махнули рукой на земли, отнятые каганатом. Они выбрали другую политику: продолжать войну с мятежными славянами, а с царем Вениамином пошли на мировую. В 920-х гг. русские купцы уже бойко сбывали невольников на хазарских рынках. Арабские авторы сообщали, что «русы нападают на славян, подъезжают к ним на кораблях, высаживаются, забирают их в плен, везут в Хазаран и Булкар и там продают». Много рабов поставлялось и в Константинополь. Но уж конечно, такие действия совсем не способствовали объединению Руси. Напротив, подогревали вражду. Распад страны происходил и по обычной феодальной схеме. Правители отдавали области своим родственникам или вассалам. Кто-то из них считал себя достаточно сильным и переставал слушаться государя. Так обособилось Полоцкое княжество, в нем возникла отдельная варяжская династия.

А положение Киева стало слишком опасным. Ему угрожали и печенеги, и отделившиеся от Руси славянские племена. Более надежными оставались северные края. Словене, кривичи, нарова, весь уже не одно поколение жили вместе, привыкли осознавать себя подданными одного государства. В результате русские властители снова перенесли свою резиденцию на север. Повторюсь, второй по счету временщик Олег умер и был похоронен не в Киев£, а в Ладоге. Но масштабы Ладоги были уже недостаточными для двора великих князей. Увеличивалось и население, с беспокойного юга переселялись купцы, ремесленники. Около 930 г. на Волхове был построен новый город — Новгород.

Засилье временщиков принесло беды не только Руси, но и Византии. Любимчики царицы Зои, правившей от лица сына Константина, растаскивали казну на личные нужды. Пограничную оборону развалили, войска содержались кое-как. Болгары громили греков во всех сражениях. А беззакония и злоупотребления чиновников допекли население. Бунтовали крестьяне, забурлил Константинополь. Становилось ясно, что правительство Зои вот-вот свергнут. Чтобы не допустить этого, придумали выход — самим поделиться властью, пригласить кого-нибудь из популярных военачальников занять место соправителя Константина. Выбрали Романа Лакапина. Он был не знатного рода, выдвинулся благодаря своим талантам. Его любили в армии и народе. Роман согласился. Императора Константина женили на его дочери, а тесть стал при нем соимператором.

Зоя и ее фавориты понадеялись, что Лакапин будет их опорой, поможет поддержать шатающуюся власть. Они крупно ошиблись. Как только Романа пустили на царство, он упрятал Зою в монастырь и взялся править единолично. Ну а Константин Багрянородный как был при матери, так и при тесте остался чисто декоративной фигурой. От него требовалось выполнять что скажут и не путаться под ногами. Но он был монархом непритязательным. Не прогнали из дворца, и то хорошо. Константин увлекался учеными трудами, писал книги по истории, политике, придворным ритуалам. А в дела не лез и безоговорочно слушался Романа.

Угрозу со стороны болгар греки сумели нейтрализовать совсем не военными методами. Симеон побеждал, а Константинополь исподтишка наводил связи с его боярами, сколачивал среди них тайную провизантийскую партию. Под ее влияние втянули наследника престола Петра. А в 927 г. Симеон умер, и Петр немедленно предложил императору мир. Завершение войны отмечали пышными праздниками, болгар всячески ублажали, предоставили им массу привилегий. Лакапин выдал за Петра свою внучку Марию и обязался платить дань, замаскированную под «содержание царевны».

Заискивали перед Болгарией не случайно. Для Византии мир действительно стал спасением. После разгула окружения Зои состояние империи было плачевным. Экономика была подорвана, провинции не могли платить налогов. Роман попытался навести порядок и возродить хозяйство. Многие крестьяне, разорившись, подешевке продали землю и дома богачам. Лакапин издал закон, предписывающий вернуть имущество прежним владельцам или их наследникам. Если сделка совершалась по относительно честной цене, деньги возвращались покупателю, а если по жульнической, то покупатель не получал ничего [144]. Но тем самым император нажил сильных врагов — земли бедняков нахапали влиятельные вельможи, церковники, иудейские ростовщики. Роман чистил администрацию, выгонял и привлекал к ответственности обнаглевших чиновников. Но и они были тесно переплетены с ростовщиками. Заговорили, что Лакапин «не любит евреев». А это испортило отношения с Хазарией.

Каганат снова находился на вершине успехов, и его властителей занесло от гордости. Вениамин даже объявил себя покровителем иудев во всем мире. В какой-то стране мусульмане разрушили синагогу — в отместку царь приказал казнить мулл и муэдзинов в Итиле, снести минарет [61]. Правда, даже в самой Хазарии иудеи составляли меньшинство. Аль-Бекри писал: «Большинство хазар мусульмане и христиане. И есть между ними идолопоклонники. И самый немногочисленный класс у них евреи». Удерживать в неволе многочисленные племена, попавшие в паутину каганата, купеческой группировке было бы трудновато. Но подданных умело использовали друг против друга.

Например, восстали касоги, позвали на помощь печенегов. Однако с касогами враждовали аланы. Хазары напустили их на соседей и раздавили мятеж. А в 932 г. восстали аланы. Что ж, преемник Вениамина, царь Аарон, пригласил гузов, а касогам напомнил, как их усмиряли аланы, и бросил на ослушников. С Аланией жестоко разделались. Каратели перебили много мирных жителей, при подавлении были уничтожены христианские храмы, священников перерезали или изгнали. На погром христиан отреагировала Византия. Очевидно, предшествующие императоры смолчали бы. Но Роман Лакапин считал себя защитником веры, аланская церковь подчинялась Константинопольской патриархии, и союз с Хазарией был окончательно похоронен.

О Руси в этот период зарубежные источники упоминали редко. Она была ослаблена, выключилась из международной политики. Поэтому на нее не обращали внимания. Да и чего обращать-то? Русские витязи больше не пугали соседей. Они подрабатывали наемничеством, продавали мечи и жизни чужим государствам. Так, в 934 г. в византийской экспедиции в Италию участвовали 7 русских кораблей с десантом из 415 воинов. Русские купцы с трудом пробивались через печенежские кордоны на Днепре. Если удавалось вырваться на морской простор, бывали в Константинополе, добирались до Сирии и Египта^'

Поддерживались контакты и со странами Запада. Около 935 г. в рыцарском турнире в Магдебурге участвовали «принцепс русский» Велемир, князь Ругии Венцеслав и еще несколько богатырей. Видимо, «принцепс» был одним из княжичей, который отправился искать счастья в Европе, а Венцеслав являлся князем Прибалтийской Руси. Она в X в. считалась очень сильным государством, и ее вспоминали чаще, чем восточных славян. О ней писали Ибн-Якуб, Адам Бременский, Гельмгольд, Магдебургские анналы, кодекс «Дагоме юдекс», сборник Иосифа бен Гориона. Но вскоре и Киевская Русь заставила заговорить о себе…

Оглавление