• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

С момента Октябрьского переворота 1917 года Царская Семья, проживавшая под охраной в Тобольске, оказалась всецело во власти главарей большевистского движения. К тому времени охрана Ее уже успела в большей массе достаточно распуститься и развратиться, и любой “комиссар-оратор” мог бы легко подвигнуть товарищей на совершение какого угодно насилия и гнусности…

Однако прошли ноябрь, декабрь, январь - большевики Ее не трогают, не интересуются, но и не заботятся о Ней. По позднейшему заявлению Сафарова, пролетарская власть не видела в Ней опасности и не боялась Ее.

За этот период в советской власти еще не проявился раскол и партия израильских Богоборцев не выявилась в своей специальной деятельности.

Но вот наступил февраль, месяц, с которого для главарей советской власти начали сгущаться тучи над их головами. Февраль, март, апрель - это период постепенного нарастания событий, все более и более охватывавших правительство взбунтовавшихся наемников немецкими железными тисками, контрреволюционными внешними русскими силами и многочисленными восстаниями своих насилуемых властью подданных. Обстановка потребовала для спасения положения максимального напряжения энергии, решительных действий власти и, главное, разгрома и уничтожения наиболее опасных для духа религии Лжи очагов реакции и “предрассудков” народной идеологии.

В этот именно период, потребовавший полного выявления деятельности, сорганизовалась по своей специальности партия Бронштейна, выбросила всюду своих активных работников, окутала Россию паутиной организации чрезвычайной следственной комиссии и приступила к своей исторической миссии - Богоборству.

Могла ли быть ими оставлена в стороне Царская Семья в Тобольске?

Конечно, нет. Свержение Царя, развращение, народа материализованными социалистическими учениями низвергнуть идеологию народа, исторически воспитанной и вытекающей из духа самого русского народа, не могут. Не так легко откажется русский народ от “Помазанничества Богом” своих Верховных Государственных Правителей.

Современный большевик Бронштейн, как потомок революционеров Израиля, вероятно, лучше знал и понимал устойчивость этой идеологии, чем современный русский большевик Ленин. В нем это сознание было укреплено всей историей революционного движения в древнем Израиле, которое в конце концов привело к сектантству в религии: Христос - Мессия, Он же будет и земной Царь; но не к отказу народа от своей идеологии.

Нити паутины Бронштейна протянулись и к Тобольску.

Изучая историю периода, предшествовавшего убийству Царской Семьи, создается впечатление, что уже в это время судьба бывшего Государя Императора и Его Августейшей Семьи была предрешена, и главари задуманного преступления стали опутывать намеченные будущие жертвы как бы паутиной, дабы не выпустить Их из своих рук и покончить с Ними, когда момент будет благоприятный или когда по каким-либо обстоятельствам создастся положение, угрожающее вырвать Их из рук бронштейновских изуверов.

Эти мысли логически вытекают из следующих обстоятельств: как уже известно, состав Екатеринбургского президиума областного совета был совершенно исключительным: из 12 членов - восемь были евреи (Сафаров, Войков, Исаак Голощекин, Чуцкаев, Янкель Юровский, Поляков, Хотимский, Краснов), при этом Сафаров и Войков были связаны непосредственно с Бронштейном, Нахамкесом и Янкелем Свердловым еще по Швейцарии, а Исаак Голощекин - личными отношениями с Янкелем Свердловым и Апфельбаумом-Зиновьевым. В Тобольский местный совдеп были включены евреи Дуцман, Пейсель, Дислер и Заславский, причем исключительно эти четверо вошли в президиум совета и проявили особый интерес к Августейшим Узникам. Все последовавшие события, связанные с судьбой Царской Семьи в Тобольске, обсуждались и разрешались именно этими членами совдепа. Из них еврей Заславский, игравший главнейшую роль, был прислан в Тобольск из Москвы и вместе с ним был командирован в Тобольск матрос Хохряков, кронштадтский зверь-человек, участник всех бывших крупнейших террористических актов против офицеров и буржуев. При Хохрякове в тайне состоял особый Екатеринбургский отряд из латышей, мадьяр и немцев, выделенный, как уже говорилось выше, из особого голощекинского отряда.

Заславский и матрос Хохряков приехали в Тобольск 14 марта. Хохряков имел право непосредственных сношений с Москвой и Екатеринбургом, и действительное назначение его в Тобольске прикрывается назначением его председателем местного совдепа. В губернаторском доме, где содержалась Царская Семья, Хохряков не показывался вплоть до окончания инцидента с Яковлевым, о чем будет сказано дальше. После же отъезда Яковлева Хохряков объявил себя распорядителем судьбы оставшихся в Тобольске Царских Детей и предъявил мандат “уполномоченного всероссийскими исполнительными комитетами советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов и областным советом Урала по перевозке Семьи бывшего Царя”.

Заславский по прибытии в Тобольск зачислился в члены президиума местного совдепа, но изредка наведывался в губернаторский дом и вел большевистскую пропаганду среди солдат охраны.

Таким путем главари в Москве имели возможность тщательно наблюдать за Царской Семьей в Тобольске и в любой момент через Заславского, Хохрякова и особый Екатеринбургский отряд покончить с Членами Царской Семьи. Есть полное основание допустить, что еврей Заславский и матрос Хохряков были командированы именно для того, чтобы покончить, не откладывая, с Царской Семьей. Но действовать в открытую изуверы боялись: во-первых, охраны, бывшей при Царской Семье, во-вторых, благоприятно настроенного к Царской Семье населения Тобольска и, в третьих, опасением открытым убийством вызвать в народных христианских массах движения на идеологических началах. Без лжи в таком преступлении главари обойтись не могли; они должны были или действовать в тайне, или совершить убийство, прикрывшись какой-либо провокацией. Так по крайней мере можно предполагать из последовавшей деятельности Заславского.

Заславский, приехав в Тобольск, по-видимому, наметил прежде всего отделить охрану от Царской Семьи, изолировать последнюю и поставить Ее в обстановку более скрытой жизни, чем в губернаторском доме, на виду у всего города. Для этого он стал распускать среди членов местного совдепа и между чинами охраны Семьи всевозможные провокационные слухи: что Царской Семье угрожает опасность нападения каких-то шаек, решившихся будто бы покончить с бывшим Царем и его Семьей; что под губернаторский дом ведется подкоп, с целью взорвать его вместе со всеми живущими в нем, и тому подобные ложные и фантастические сведения, которые, однако, легче всего воспринимаются темной народной массой и советскими деятелями из ее среды., В результате местный совдеп по предложению евреев Дуцмана, Пейселя и Дислера, поддержанному председателем Хохряковым, постановил: перевести Царскую Семью “на гору”, как называлась в Тобольске тюрьма, расположенная на горе за городом. Так как без согласия охраны Заславский не рисковал приступить к перемещению, то, для убеждения солдат в необходимости такого мероприятия, 10 апреля в совдеп были приглашены депутаты от каждой роты охранного отряда. Предчувствуя недобрые замыслы, с депутатами пошел, незваным, комендант охраны полковник Кобылинский.

В местном совдепе делегация была принята президиумом в составе только что упомянутых выше трех евреев: Дуцмана, Пейселя и Дислера, к которым присоединился Заславский, под председательством Хохрякова. Пришедшим было объявлено решение совдепа - перевести всю Царскую Семью “на гору”. Попытка полковника Кобылинского опровергнуть решение заявлением, что охрана Царской Семьи подчиняется не местному совдепу, а центральной власти - не помогла. Тогда полковник Кобылинский повернул вопрос так, что для охраны Царской Семьи от готовящихся, по рассказам Заславского, покушений в тюрьму должна быть переведена и вся охрана, без которой обойтись нельзя. Тут, естественно, делегаты товарищи-охранники загалдели, зашумели, стали угрожать президиуму, и совет евреев принужден был отступить, сославшись на то, что, собственно говоря, окончательного решения совдеп по этому вопросу еще не выносил, а только высказывается принципиально.

Во всяком случае замысел главарей на этот раз сорвался и предупредил их на будущее время быть еще более осмотрительными и искусными. Можно думать, что в замыслах Заславского скрывалась первая попытка революционеров Израиля покончить с Царской Семьей, так как о постигшей неудаче Заславский поспешил донести в Москву, приписывая ее опасному настроению солдат существующей при Царской Семье охраны.

В апреле месяце намечается вторая попытка сподвижников Бронштейна по племени и духу покончить с Тобольскими Августейшими Узниками.

12 апреля в Тобольске было получено распоряжение, подписанное Янкелем Свердловым: “Долгорукова, Татищева, Гендрикову и Шнейдер считать также арестованными”. До этих пор упомянутые чины свиты, добровольно последовавшие за Царской Семьей в ссылку, проживали напротив губернаторского дома в доме Корнилова и пользовались относительной свободой, то есть могли ходить по городу в сопровождении солдат охраны. После распоряжения Янкеля Свердлова их переместили в губернаторский дом, и судьба их, следовательно, должна была быть тождественной с судьбой всей Царской Семьи. Чем руководился Янкель Свердлов при выборе придворных? Почему были указаны именно эти четыре лица? Отчего исключили состоявших в одинаковом положении баронессу Буксгевден и доктора Деревенько? Вопросы, которые останутся без определенных ответов, и только в отношении доктора Деревенько, судя по его дальнейшему образу действий, можно с достаточным вероятием заключить - не подходил по духу к обреченной Царской Семье.

По-видимому, в это же время в Москве создались обстоятельства, понудившие советскую власть принять меры к перевозке Царской Семьи из Тобольска в Москву. Каковы были причины, побудившие Москву предпринять эту перевозку, можно судить лишь предположительно по совокупности всех обстоятельств, сопровождавших это решение.

Можно определенно сказать, что в данном случае никакое давление немецких групп или германофильствовавших монархических русских партий здесь не имело места. В этот период немцы в России, заняв Украину, Псков, угрожая Петрограду, чувствовали себя полными хозяевами положения и вполне уверены были в достижении желаемой экономической победы. Бывший Царь им был совершенно не нужен; в разыгравшемся до апогея самомнении они совместно с примыкавшими к ним русскими элементами лелеяли совершенно иной план реставрации монархической России. Их взоры были обращены туда, на юг, в Крым, где скромно и тихо проживал популярнейший из Великих Князей Николай Николаевич, к которому всей душой тянулись доблестные остатки былой могучей русской армии во главе с генералами Алексеевым и Деникиным. Им было вовсе не до несчастной Царской Семьи.

Решение официальной советской власти перевезти Царскую Семью могло быть вызвано двумя причинами: или, опасаясь повсеместных восстаний, советская власть боялась самосуда или похищения, или же перевозка была инспирирована официальной советской власти партией Бронштейна, которая могла использовать перевозку для выполнения своих темных замыслов. Последнее, судя по последовавшим событиям, представляется более вероятным.

Для выполнения перевозки Царской Семьи советская власть командировала в Тобольск Василия Васильевича Яковлева, снабдив его мандатом “чрезвычайного комиссара всероссийского центрального исполнительного комитета рабочих, солдатских, крестьянских и казачьих депутатов”. Полномочия и предписания были выданы Яковлеву от президиума ЦИК, за подписью Янкеля Свердлова и скрепою Аванесова. Этими документами Яковлев уполномочивался вывезти из Тобольска всю Царскую Семью, причем все лица охраны Царской Семьи обязывались исполнять все его требования и приказания под угрозой “расстрела на месте” в случае неповиновения.

Яковлев приехал в Тобольск 22 апреля вечером. Он не принадлежал ни к изуверам партии Бронштейна, ни к коммунистам Ленина. По своим политическим убеждениям он состоял в партии эсеров и еще при царском режиме как один из активнейших деятелей партии был за что-то приговорен к смертной казни, но удачно бежал и скрывался за границей, в Германии и Швейцарии.

Яковлев был типичным российским идейным политическим деятелем крайних социалистических направлений, но совершенно был чужд темной деятельности закулисных сторонников Бронштейна и, конечно, не предполагал даже о существовании таковых в центральных и местных органах власти и о степени могущества и влияния этой изуверской организации. Получив от официальной центральной власти полномочия на перевозку Царской Семьи, он приехал в Тобольск, чтобы честно выполнить принятое на себя обязательство.

Неудача миссии Заславского была представлена сторонниками Бронштейна официальной советской власти в Москве как акт неповиновения охраны местной советской власти, вытекавший из контрреволюционности солдат охраны, сформированной еще при прежнем правительстве. Совершенно ясно, что Яковлев был инструктирован в Москве именно в такой окраске происшедшего инцидента, почему в Тобольске он прежде всего постарался заручиться расположением солдат охраны.

23 апреля Яковлев собрал весь отряд и обратился к товарищам с длинной речью, действуя главным образом на их слабые струнки. Говорил он хорошо, просто, ясно и увлекательно; было видно, что он прекрасно понимает психологию толпы и умеет ею пользоваться. С первых же слов. он заявил солдатам, что вот их представитель Лунин приезжал в Москву и хлопотал о суточных деньгах; деньги он, Яковлев, привез и каждому будет выдано не по 50 копеек суточных, как было при временном правительстве, а по 3 рубля на человека в сутки. Солдаты стали осматривать его, стали особо подробно разбирать печать на нем, видимо, питая некоторое сомнение в личности Яковлева. Он это сразу же понял и снова начал говорить солдатам о суточных, о том, что вот теперь они все будут отпущены и станут свободными ехать по домам, к своим семьям и т. п. В конце он упомянул, что вот-де между отрядом и местным советом произошли недоразумения из-за вопроса о переводе Царской Семьи в тюрьму, что он эти недоразумения выяснит.

Как ни были уже развращены солдаты, но инстинктивно почувствовали, что Яковлев приехал с чистой задачей по отношению к Царской Семье, и приняли его сторону. Конечно, большую роль сыграли и привезенные Яковлевым деньги, розданные солдатам на следующий же день. Однако все это не спасло в будущем положении.

Странная обстановка создалась в Тобольске с приездом туда Яковлева; совершенно необъяснимая, если не учитывать той двойственности и лжи, которые выявились во всей системе большевистского управления и режиме, обрушившихся вообще на несчастную Россию. Яковлев вполне убежденно считал себя единственным и высшим представителем всероссийской центральной власти в Тобольске и в то время ни минуты не сомневался в честности и добросовестности этой командировавшей его центральной власти, возглавлявшейся евреем Янкелем Свердловым. Он верил в силу этой власти, в ее единомыслие в достижении целей перестроения России в новые социальные формы, и не мог предполагать, что в советской России может параллельно существовать другая власть, другая, более значительная сила, руководимая в достижении цели своими побуждениями, своими идеями, не “дебатируемыми” открыто в официальных органах советской власти, и не доверяемая каждому честному работнику официальной власти, хотя бы “чрезвычайному уполномоченному”.

В Тобольске одновременно с Яковлевым находились Заславский и палач Хохряков, командированные также по распоряжению Москвы и располагавшие к тому же силами особого отряда интернациональных палачей. Хохряков пользовался, безусловно, большим доверием не только центральной власти, но и промежуточной местной, екатеринбургской; он был уполномоченным от ЦИКа, как и Яковлев, но с добавлением “и Уральского областного совета”. Исаак Голощекин приставил Авдеева “для оказания содействия”, но в действительности для наблюдения за поведением и каждым шагом Яковлева. Авдеев неотступно был все время при Яковлеве, всюду совал свой нос, высказывал свои соображения, с которыми Яковлеву приходилось считаться и порой вести борьбу. Он не содействовал Яковлеву, а мешал, тормозил и усложнял его задачу.

Заславский с Хохряковым, действуя от центральной власти, стараются запрятать Царскую Семью в тюрьму. Яковлев, действуя от той же власти, имеет определенное приказание - вывезти в Москву. Не чувствуется ли во всем этом действие двух разных сил центральной власти, не однородных в путях достижения целей, не единомышленных в руководящих ими идеях? Одна из сил, более лживая, темная, злобная и фанатичная, как бы прячется за другой силой, действующей явно, пользуясь для проведения своих планов не органами управления второй силы, а лишь специальными своими агентами, вкрапленными во все органы.

Вечером в день приезда Яковлев виделся с евреем Заславским, Хохряковым и прочими упоминавшимися выше главарями местного совдепа и, казалось, не усмотрел в них людей другого лагеря и какой-либо опасности для выполнения своей задачи. Но на другой день положение совершенно изменилось. Дело в том, что после беседы с солдатами охраны Яковлев отправился в губернаторский дом и здесь узнал, что Наследник Цесаревич болен настолько серьезно, что нельзя было думать о перевозке его в Москву, особенно приняв во внимание необходимость тяжелого пути в распутицу на лошадях до Тюмени. Было ясно, что вывезти всю Царскую Семью, как это было поручено Яковлеву, он не сможет, что создавало опять неблагоприятную обстановку для замыслов еврейских изуверов центра. Когда вечером Яковлев сообщил об этом главарям местного совдепа и заявил, что он намерен вывезти хотя бы часть Семьи, то Заславский и Хохряков, поддержанные евреями Дуцманом, Пейселем и Дислером, резко стали в оппозицию Яковлеву, грозили ему силой не допустить выполнения такого замысла и создали настолько острую форму прений, что Яковлев почувствовал серьезную опасность, угрожавшую ему и Царской Семье со стороны упомянутых лиц.

Яковлев сильно заволновался; привезенной с собой охраны у него было слишком мало, чтобы противопоставить ее местным силам Заславского и Хохрякова, особенно если им удалось бы перетянуть на свою сторону и охрану, состоявшую при Царской Семье, для чего теперь обстановка складывалась благоприятно в пользу Заславского. Не подозревая, что последний мог действовать по тайным указаниям из центра, Яковлев решил прежде всего получить подтверждение от центральной власти своего намерения везти часть Семьи, а затем, насколько возможно, обезвредить влияние Заславского в охране и обеспечить себе этим возможность выезда из Тобольска. На Заславского и Хохрякова он смотрел лишь как на местных деятелей и считал их поведение проявлением самоуправства местных совдепистов, пользующихся физической силой, находящейся в их распоряжении, и не желающих считаться с распоряжениями центральной власти.

Яковлев бросился на прямой провод с Москвой, изложил сложившуюся обстановку, трения с местным совдепом, опасения насилия со стороны местных красноармейцев и противодействия охраны и получил ответ… везти хотя бы одного бывшего Царя, а с ним может ехать кто угодно.

Яковлев, как ему казалось, добился первого успеха; тем не менее заторопил с отъездом, потребовав, чтобы он состоялся в следующую же ночь, но нервность его не покидала и опасение возможных насилий не оставляло. Поэтому день 24 апреля он посвятил задачам по обезвреживанию Заславского.

Как человек интеллигентный, умный и наблюдательный Яковлев заметил, что в местном Тобольском совдепе существовало два боровшихся направления: Омск считал Тобольск принадлежащим к сфере влияния Западной Сибири, а Екатеринбург, причислявший себя к Центральной России и центральной власти Европейской России, оспаривал и считал Тобольск уральским городом. Представителем Омска в совдепе был студент Дегтярев, а представителем интересов Центральной России и Екатеринбурга тот же еврей Заславский. Яковлев решил использовать это соперничество между Дегтяревым и Заславским и дискредитировать последнего в глазах солдат охраны. Для этого 24 апреля днем Яковлев снова собрал весь отряд на митинг и привел туда Дегтярева и Заславского, который не подозревал хитрости Яковлева. На митинге Дегтярев выступил с речью к охранникам, все содержание которой сводилось к обвинению Заславского в том, что он искусственно нервировал солдат охраны, создавая ложные слухи об опасности, угрожавшей Царской Семье, о подкопах, ведущихся под дом и т. п. Заславский пытался защищаться, но тщетно. Его ошикали, освистали и в результате он вынужден был покинуть собрание.

Потерпев снова неудачу в глазах охранников, Заславский спешно бросился в Екатеринбург, выехав из Тобольска часов на шесть раньше Яковлева.

Все это столкновение с Заславским и Хохряковым может быть, конечно, всегда истолковано как инцидент, возникший на почве самоуправства местных большевистских деятелей. Но в связи с общим ходом последовавших событий, безусловно, чувствуется, что все эти отдельные события находились во внутренней связи между собою и вытекали из какого-то особого плана, совершенно отличного от плана доставки Царской Семьи куда-либо в другой пункт, и руководящий центр которого был в Москве, в среде центральной советской власти.

Освободившись от Заславского, Яковлев все же не успокоился; предчувствие недоброго его не покидало, но он не сознавал, откуда надо ждать опасности. Ему все же продолжала представляться угроза со стороны местных тобольских сил, местных влияний. Только поздно вечером 24-го, когда все уже было подготовлено к отъезду, он снова собрал охрану и тут объявил, что увозит из Тобольска бывшего Государя и сопровождавших Его Государыню Императрицу, Великую Княжну Марию Николаевну и доктора Боткина, причем просил солдат сохранить это в секрете. Последнее несколько смутило солдат, но примирились они на том, что выбрали из своей среды товарищей: Матвеева, Карсавина, Шикунова, Лунина, Лебедева и Набокова, которые должны были сопровождать Государя до места нового назначения.

Отъезд состоялся в 4 часа утра 25 апреля. Яковлев никому не объявил пункта, куда он должен доставить бывшего Царя, но не переставал торопить и в дороге, как бы допуская возможность погони. Нигде не останавливались, перепрягали на станциях лошадей и мчались дальше; даже чай пили не выходя из повозок. Дорога была ужасная, так как распутица испортила путь, а разлившиеся речки имели глубокие броды. Тем не менее к вечеру 25-го Яковлев привез арестованных в Тюмень и здесь, перейдя в приготовленный классный вагон, в тот же вечер двинулись в Екатеринбург.

Яковлев вздохнул свободнее, но… тут-то его и поджидала опасность, совершенно для него неожиданная.

Ночью на 25 апреля в Камышлове он узнал, что екатеринбургские главари решили его не пропускать на Москву и задержать. Выбитый совершенно из колеи своих “чрезвычайных полномочий” его тобольскими инцидентами, ничего не понимая в происходящем, Яковлев повернул назад на Омск, дабы оттуда взять направление на Москву через Челябинск, Уфу и Самару. Однако в Куломзине перед самым Омском поезд опять задержали, и местные железнодорожные служащие объявили ему, что из Омска приказано никуда поезд не выпускать впредь до получения указаний. Яковлев пошел к аппарату с Омском, чтобы узнать в чем дело, и оказалось следующее: Екатеринбург, предупрежденный будто бы Заславским и телеграммой Хохрякова, сообщил Омску, что Яковлев объявляется вне закона, так как намеревался вывезти бывшего Государя Императора в Японию. Тогда Яковлеву ничего не оставалось делать, как, отцепив паровоз, ехать самому в Омск и переговорить по прямому проводу с Москвой. Он вызвал центральный исполнительный комитет, который уполномочивал его на перевозку Царской Семьи в Москву, и получил от Янкеля Свердлова приказ… везти бывшего Государя в Екатеринбург…

Пока Яковлев хлопотал в Тобольске честно выполнить возложенное на него поручение официальной советской власти, в Екатеринбурге, в этом сильном промежуточном этапе распорядительной сети бронштейновской партии и чрезвычайной следственной комиссии, происходило следующее: как уже высказывалось раньше, до 25 апреля среди областных главарей советской власти, по-видимому, совершенно не существовало предположений о размещении Царской Семьи в городе Екатеринбурге. Из весьма ограниченных сведений, данных членом областного президиума Саковичем, можно допустить, что среди заправил этого органа советской власти обсуждались совершенно иные предположения в отношении судьбы Царской Семьи, которую Яковлев должен был привезти через Екатеринбург. Сакович хорошо помнил, что на заседании президиума, происходившем не в официальном месте заседаний и не при полном числе его членов, обсуждали вопрос - как будет лучше покончить со всей Царской Семьей при этой перевозке: устроить ли крушение поезда и таким образом раздавить всех или организовать охрану от провокаторского покушения на крушение поезда, то есть перестрелять в пути всех, представив дело гибели Членов Царской Семьи как случайное следствие происшедшего боя с мнимой бандой злоумышленников. Сакович запомнил, что участвовали в этом заседании евреи Войков, Сафаров, Исаак Голощекин, латыш Тупетул и рабочий Белобородов; возможно, что участвовали и некоторые другие комиссары, но хорошо запомнил именно этих, очевидно, потому, что ими было наиболее проявлено активности в этом гнусном заговоре.

Сакович также помнил, что по вопросу о перевозке Царской Семьи тогда же были сношения с Москвой, то есть с центральной властью, от которой были получены по этому поводу указания. Судя по тем образцам сношений между екатеринбургскими главарями и представителями центральной власти, которые попали в руки следствия, можно определенно заключить, что Екатеринбург всегда и во всем проявлял полную подчиненность главарям центра и постоянно инструктировался Москвой. Поэтому совершенно нельзя допустить, что задержка Царской Семьи в Екатеринбурге могла явиться самочинным актом местной советской власти и что Янкель Свердлов был вынужден дать Яковлеву приказание везти бывшего Царя в Екатеринбург под давлением неизбежности положении. Наоборот, можно думать, что когда изуверы-евреи центра узнали от Яковлева о болезни Наследника Цесаревича, то, не отказываясь от своего умысла, но видя необходимость снова отложить его выполнение, решили использовать создавшуюся обстановку и перевезти Семью по частям в Екатеринбург, дабы освободиться от вечно осложнявшей их план охраны при Царской Семье. Соответственно сему, адепты бронштейновской партии в Екатеринбурге, Сафаров, Войков и Голощекин, вероятно, и получили указание задержать Яковлева. Таким предположением логичнее объясняется приказание, полученное Яковлевым в Омске от Янкеля Свердлова.

В Екатеринбург Яковлев приехал в ночь с 29 на 30 апреля. Здесь к нему отнеслись враждебно, и солдаты, взятые им в Тобольске из охраны, были обезоружены и арестованы. Их продержали несколько дней, но затем, дабы не раздражать охраны, остававшейся в Тобольске при Детях, отпустили обратно в Тобольск. Яковлев, выдержав бурное объяснение в президиуме, помчался в Москву докладывать о результатах своей командировки и, как он говорил, жаловаться на обращение с ним областного совета. В приеме же от него арестованных ему была выдана следующая расписка:

Екатеринбург 30 апреля 1918 г.

Рабочее и Крестьянское Правительство

Российской Федеративной Республики Советов

Уральский Областной Совет Рабочих Крестьянских и Солдатских Депутатов

Президиум № 1

Расписка

1918 года апреля 30 дня, я нижеподписавшийся Председатель Уральского Совета Раб., рк. и солд. Депутатов Александр Георгиевич Белобородов получил от комиссара Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета Василия Васильевича Яковлева доставленных им из г. Тобольска: 1) бывшего царя Николая Александровича Романова, 2) бывшую царицу Александру Федоровну Романову и 3) бывш. вел. княгиню Марию Николаевну Романову, для содержания их под стражей в г. Екатеринбурге.

А. Белобородов.

Член Обл. Исполн. Комитета Б. Дидковский.

Был ли выслушан кем-либо в Москве Яковлев - неизвестно. По прибытии его в Москву Лейба Бронштейн в воздаяние особых заслуг, оказанных советской власти Яковлевым, поспешил дать ему в командование армию на Самарском фронте и отправить его из Москвы. Только теперь, вероятно, Яковлев понял ложь, царившую в советской власти и ее системе управления и проведения в жизнь принципов социальных форм нового строительства. Совесть его, как старого честного социалиста, не могла примириться с ложью, и в октябре 1918 года он дезертировал из рядов советской армии и сдался белогвардейским Сибирским войскам.