• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Пораженье под Варшавой Тухачевским переживалось тяжело; это первое пораженье за всю блестящую карьеру; и пораженье не на фронте гражданской войны, где можно взять быстрый реванш; сорвалась гастроль на мировой сцене, и близкого реванша не предвиделось.

Головка Кремля и советские военачальники шумели, спорили о стратегической неудаче кампании. Троцкий сравнивал Сталина с генералом Рузским, обвиняя в такой же амбиции: самому во что бы то ни стало взять Львов, но не помочь Тухачевскому под Варшавой.

Егоров винил во всем "зарвавшегося Тухачевского"; Ворошилов упустившего вожжи до земли главнокомандующего Каменева; Лебедев напоминал прогноз, что Европа насыплет; Тухачевский же написал книгу "Поход за Вислу", где обвинил всех военачальников: "Наша блестящая операция заставила дрожать весь мир, но она закончилась неудачей; главная причина нашего поражения заключалась в недостатке подготовки командующих войсками".

Может быть, Тухачевский и прав. Во всяком случае его талант признали французские генералы, и Пилсудский, вспоминая войну, в книге "1920 год" писал: "Столь длинные марши, прерываемые к тому же боями, могут служить к чести как армии, так и ее руководителей. Особенно же нельзя отнести к числу средних величин и посредственностей командующего, который имеет достаточно сил и энергии, воли и уменья, чтобы проводить подобную работу".

По заключеньи мира с Польшей в 1921 году боевая карьера красного маршала Тухачевского умирала: у красной России не было фронтов. Но русская история, хоть ненадолго, а пощадила Тухачевского. За три года большевистский Кремль, как неповоротливая кормилица, навалившись всем телом, оказывается, заспал-задушил революцию. И перед тем, как задохнуться, ее все ж свело судорогами Кронштадтского восстанья.

Это был парадокс. Революционный авангард авангардов, краеугольный камень октября, кронштадтские матросы, которых Троцкий со свойственной ему безвкусицей назвал "красой и гордостью революции", этот 70-тысячный матросский гарнизон Кронштадта с оружием в руках поднялся против Кремля.

Ус залихватский закручен в форсе,

Прикладами гонят седых адмиралов

Вниз головой с моста в Гельсингфорсе!

Так в 1917 году воспел балтийских матросов Маяковский. Но, как Тулон восстал против Конвента, ибо, захлебнувшись в терроре, не захотел лезть "в красную пасть Марата", так же не захотел лезть "в пасть Троцкого" и Кронштадт. Матросский террор 1917 года поднялся против кремлевского террора 1921 года.

"И революция наша сволочная, и революционеры наши сволочь... все возвращается к старому. Честным людям ни жить, ни работать нельзя",говорил видный комуннист - рабочий Юрий Лутовинов, покончивший самоубийством.

Но военному вождю красного войска восстанье Кронштадта предлагает лишь украсить грудь третьим орденом Красного Знамени и вплести лишний красный лавр. Этот лавр вплелся.

После польского пораженья, срыва грандиозного удара по Европе, презренье и ненависть Тухачевского заслужили не только малоталантливые военачальники, но и русский расхлябанный солдат, мужик и рабочий, не донесшие на своих штыках его победу до Варшавы, Берлина, Парижа, Лондона.

Именно поэтому так жесток и был красавец-барин М. Н. Тухачевский в подавлении этого ж солдата и мужика, всколыхнувшегося в 1921 году восстаньем против деспотии Кремля.

Это последнее восстанье революционной анархии против революционной деспотии началось мужицкими волненьями по России, потом в Петрограде, где правил Петрокоммуной ненавидимый населением трусливый, с бабьим голосом и лицом провинциального тенора, всемогущий Гришка Зиновьев, оно вспыхнуло среди рабочих.

Уж в феврале начались рабочие митинги глухого недовольства политикой власти в деревнях; первым заговорил Трубочный завод; голодные рабочие пытались разграбить государственные склады, шумя против Гришки.

За Трубочным - Лаферм, Кабельный, Балтийский, зашумел весь Васильевский остров, понеслись злобные крики против террора власти в деревне, отбирающей расстрелами хлеб, против бюрократов-комиссаров, против "чеки".

Близко знающий Зиновьева Троцкий характеризует его, как человека панического, в минуты опасности ложащегося на диван и поворачивающегося к стене в ожидании событий. Но Зиновьев, легши на диван, прекрасно понимал, что именно таким глухим недовольством, требованием хлеба и "смены министерства" начинаются все революции.

С дивана от председателя Петрокоммуны к Ленину и Троцкому в Кремль пошли тревожные телеграммы. А волненья приняли уж характер тяжко катящегося по голодной столице гуда. Заводы бастуют, призывают к выступленью, из Кронштадта едут матросы, с Васильевского острова движенье перебросилось через невские мосты в город. Гришка занял спешно мосты отрядами курсантов и чекистов, но рабочие переправляются по льду, гудят, шумят, забастовала Государственная типография, Адмиралтейский завод, фабрика Бормана.

Это революция в революции. Последний голодный взлет издыхающей анархической мечты о "свободе" против сковавшей уже страну революционной деспотии.

В особняке Зиновьева день и ночь совещания. Гришка встал с дивана, хочет задушить волненья верными, сытыми войсками. Возле Гришки надежнейший комиссар Балтфлота Н. Н. Кузмин, но он привез тревожные сведения о Кронштадте. Матросы, те, что своей "Авророй" захватили большевикам Зимний дворец, те, к которым грозил уйти - "Уйду к матросам!",- кричал - Ленин, если на октябрьское восстанье не решится головка партии,- эти матросы восстают против власти Кремля.

В кремлевский въезд под Спасскую башню, где часы поют "Интернационал", а на башне забыт еще золоченый царский орел, к Троцкому уж въезжали автомобили военных; прибыли Каменев, Лебедев, Ворошилов, Тухачевский, царские генералы и офицеры.

Зиновьев просит в Петроград самые надежные части, чтоб подавить волненья в корне. В Петрограде бушуют рабочие, агитируют матросы, кронштадтские "краса и гордость", те, у которых "ус залихватский закручен в форсе", кто разогнал "Учредилку". Но Троцкий уже выслал из Москвы по прямой, как стрела, николаевской железной дороге эшелоны верных войск и отправил матросам в Кронштадт террористическую телеграмму-приказ: не "бузить" и подчиниться власти.

Блистательный гвардии поручик, красный маршал Тухачевский уж разрабатывает в своей московской квартире "на всякий случай план взятия кронштадской крепости" и подавления мятежного острова, если матросские волны не спадут.

В Кронштадт на уговоры матросов отправил Ленин не Гришку, которого там разорвут, а безобидного, чуть опереточного всероссийского старосту М. И. Калинина в сопровождении комиссара Балтфлота Кузмина: выяснить, чего ж хотят эти "иванморы", "клешники" и "жоржики", у кого в октябре хотел приютиться Ленин против своих же товарищей.

Шумит, ревет островной город-крепость Кронштадт, необычаен. Тут семьдесят тысяч матросов бушует, да таких, каких не подмочишь лимонадом речей; это - старое гнездо, сердце революции, тут дело подавай, сами побывали в деревнях, в карательных отрядах, тут не обманешь, знают, как мужиков расстреливают, сами расстреливали.

С Финского залива несет ледяной ветер. Небо над Кронштадтом голубо, март. Заполнен город толпой, вышедшей посмотреть на голубое небо, на весенний день, потолкаться на матросских митингах.

Всюду кучи синих форм, фуражки с лентами, клеши, маузеры на боку, разговоры одни и те же, о волненьях в Петрограде, о бегстве из Кронштадта ответственных коммунистов, бушуют матросы, кроют Троцкого матерно, обещают спустить под лед Гришку, знают, что сегодня приедет разговаривать с братишками Калинин. Смеются. Ждут на Якорной площади, где у статуи адмирала Макарова промитинговали всю революцию.

В полдень на Якорной не протолкнуться. С линейных кораблей и из мастерских матросы и рабочие заполнили площадь, ждут, гудят. На окраине грянул оркестр, замахали в воздухе красные знамена. Это по льду из Ораниенбаума приехал невзрачный мужчинка в очках, с хитрецой, намуштрованный Лениным и Троцким, всероссийский староста М. И. Калинин. Его сопровождает комиссар Кузмин. Якорная гудит: "Пусть Калиныч поговорит! Пусть расскажет, за что Троцкий наших отцов и братьев по деревням расстреливает!"

На автомобиле въехал на Якорную площадь в сопровождении Кузмина Калинин. Как только въехал, толпы замолчали: глухо встретили всероссийского старосту. На памятник адмиралу Макарову залез ненавистный матросам председатель кронштадтского совета коммунист Васильев, стал кричать в воздух, что товарищ Калинин охрип, не может говорить на площади, пусть идут матросы в манеж. Но заревела матросня:

"Знаем, почему охрип! Не хочет говорить перед всеми! Мы - не Троцкий, не расстреляем! Пусть на Якорной говорит! Не пойдем в манеж!"

Не сговориться с матросами всероссийскому старосте, хитренькому мужику, бывшему рабочему Калинину, приятно устроившемуся в Кремле; пришлось говорить на площади; безобидный человек М. И. Калинин.

Первым поднялся на самодельную трибуну из досок в красном кумаче, возле памятника адмиралу Макарову, комиссар Кузмин. Вокруг трибуны встали матросские представители - Петриченко, Ососов, Тукин, Архипов. Заговорил Кузмин неласково, так, как настрочил в Кремле Троцкий, ни в чем не уступать матросам, сломить матросскую вольницу. Кричал на ветру в уши тысячам взбунтовавшихся матросов все о том же, что только коммунистическая партия водительница революции, зря матросы бузят, ни к чему это в такой момент, когда Запад готов признать Советскую власть! Надо перетерпеть тяжелое время, что ж делать, когда нечего жрать, постойте, через год все будет... Заревела площадь.

- Долой его! А зачем заградиловка, голод, почему рабочему холодно! Тебе тепло, сволочь! Тащи его с трибуны, товарищи! Комиссарам тепло в дворцах!

Кузмин хотел дальше кричать, но матросы заглушили, накатилась толпа на трибуну, и чтоб как-нибудь смягчить толпу, отстранив Кузмина, поднялся всероссийский староста Калинин.

- Товарищи матросы! Зря бунтуете... зря...

Но как ветер, как ураган понеслось,- "Брось, Калиныч, трепаться! Тебе тепло в Кремле! Ты сколько должностей занимаешь, поди везде получаешь!" захохотали, зашумели в толпе. И напрасно в ветер кричал всероссийский староста так, как учил Троцкий. "Если Кронштадт скажет "А", то мы ему скажем "Б"... уж не слушали на площади матросские толпы. И снова вымахнул Кузмин, хотел взять матросов за живое, стал вспоминать славные боевые страницы Кронштадта и Балтийского флота. И верно - захватил площадь, стихли матросы, когда вспомянули им о геройствах революции, о "красе и гордости", но вдруг с заднего ряда к Кузмину донесся матросский в тишине тенор.

- А забыл, как на Северном фронте нашего брата через десятого расстреливал?! - и котлом заварилась, забушевала ненавистью площадь.Долой! Долой! - Кузмин старался, кричал: "Изменников расстреливали и будем расстреливать! Вы на моем бы месте не через десятого, а через пятого расстреляли!"

- Постреляли! Хватит с тебя! Нечего нам грозить, не таких видали! Гони его! Бей!

Кузмина спихнули с трибуны, а на руках подняли своего матроса, и матрос закричал, размахивая в руке фуражкой с лентами, ветер развил черные волосы.

- Товарищи, осмотритесь кругом и вы увидите, что зашли мы в страшное болото! В это болото завела нас кучка коммунистов-бюрократов, которые под маской коммунизма свили себе теплые гнезда в нашей республике! Я сам был коммунистом, призываю вас, товарищи, гоните прочь от себя этих лжекоммунистов, которые толкают рабочего на крестьянина, крестьянина на рабочего! Довольно расстрелов нашего брата! Попили кровушки Троцкий с Зиновьевым!

И заревела душа революции одобрением, гулом, такой страшной ненавистью, что кронштад-ская Якорная площадь словно заколебалась. Ни Кузмин, ни Калинин уж не выступали, а на трибуну взбежал юркий матрос Петриченко с линейного корабля "Петропавловск" и закричал о расстрелах рабочих в Петрограде, о казнях крестьян по деревням, о кровожадных бюрократах Зиновьеве и Троцком, окруженном царскими генералами, предложил всей площади принять мятежную резолюцию против комиссародержавия. Открытым голосованием, против Калинина и Васильева, приняла вся площадь резолюцию.

- Арестовать их! - кричали. Но что есть духу покатил по льду всероссийский староста на автомобиле к берегу, где ждал его экстренный поезд, чтоб ехать в Кремль на доклад Троцкому и Ленину. А в Кронштадте образовалась своя власть - революционный комитет из 15 матросов.

Это было 5 марта, а 6-го назначенный подавить Кронштадт командарм 7 М. Н. Тухачевский ехал в тронувшемся от Москвы поезде. Он ехал в Петроград, в Петрокоммуну, где Гришка все еще лежал на диване, хоть и писал матросам свое воззвание "Достукались!".

Может быть, Тухачевский в вагоне ранним утром полировал скрипичную деку. Распоряжения по переброске 60 тысяч войск к Кронштадту закончены, перебрасывал надежнейшие отряды чекистов, красных курсантов, заградителей, войска, гораздо больше похожие на александро-слободских опричников. Иоанна Грозного, чем на социалистическую армию.

Петроградский гарнизон уже разоружен; на улицах Кронштадта уже расклеен приказ:

К гарнизону и населению Кронштадта и мятежных фортов! Рабоче-крестьянское правительство постановило: вернуть незамедлительно Кронштадт и мятежные суда в распоряжение Советской республики. По сему приказываю: всем поднявшим руку против Социалистического Отечества немедленно сложить оружие. Упорствующих обезоружить и предать в руки советских властей. Арестованных комиссаров и других представителей власти немедленно освободить. Только безусловно сдавшиеся могут рассчитывать на милость Советской республики. Одновременно мною отдается распоряжение подготовить все для разгрома мятежа и мятежников вооруженной рукой. Ответственность за бедствия, которые при этом обрушатся на мирное население, ляжет целиком на головы белогвардейских мятежников. Настоящее предупреждение является последним.

Председатель Революционного Военного Совета Республики Троцкий

Командарм 7 Тухачевский

5 марта 1921 года

Но знамена восстанья уже трепал ветер над Кронштадтом. Кроме Красной горки все форты восстали, арестован комиссар Кузмин и председатель совета Васильев; вся власть в руках временного ревкома, в который выбраны 9 матросов, 4 рабочих, 1 фельдшер и 1 заведующий школой. Председатель матрос с линкора "Петропавловск" Петриченко проявляет кипучую энергию: надежда поднять Петроград, матросы уверены - Петроград встанет, а за ним против комиссаров подымется и вся крестьянская волнующаяся восстаньями Россия.

Под председательством Зиновьева в Петрограде образован "Комитет Обороны", Гришка объявил город на осадном положении, в северную столицу стянуты курсантские школы и коммунистические полки, Гришка издал приказ: "...в случае скопления на улицах - войскам действовать оружием; при сопротивлении - расстрел на месте". В Петрограде арестованы семьи кронштадтских матросов, как заложники, их расстреляют при первой же надобности. Всех расстреляет Гришка, не подчиняющихся ему, председателю Петрокоммуны.

Троцкий и Зиновьев прекрасно знают истории французских революций, а матросы глупы. Троцкий улыбается: они делают решительно все ошибки Парижской коммуны 1871 года.

Напрасно офицеры Кронштадта, генерал Козловский, Соловянов, Арканников, советуют матросам идти в наступление на Петроград подымать красноармейцев, иначе Кронштадт погибнет. Матросы не хотят "лишней крови".

Тухачевский движется, стягивает к Кронштадту войска. "В истории все решается минутами!" - на заседании ревкома кричат офицеры. Напрасно. Матросы, те, что четыре года назад шли во главе террора революции, сбрасывая правых, виноватых под лед, возражают против решительных мер. Они - за свободу, они будут только обороняться, если Троцкий посмеет пролить народную кровь.

Вот заслуга Троцкого и Зиновьева. Небывалым в мире террором в широчайших массах русского народа они вызвали отвращение к крови. Это крупная заслуга. Но Троцкий не останавливается и во время Кронштадта, его приказы матросам четки: "перестреляю, как куропаток!" - пишет человек в пенсне и в стрелецком шишаке с язвой в желудке.

Над ледяным Финским заливом уже появились аэропланы Тухачевского, сбрасывают во взбунтовавшийся матросский город бомбы, прямо в дома, терроризируя население и защитников мятежных фортов, имитирующих парижских коммунаров, упускающих минуты, творящие историю. Коммунары не шли на Версаль Тьера, когда его правительство было дезорганизовано, так же как кронштадтские матросы не пошли на Петроград, когда в нем развалилась Гришкина власть.

Теперь город Петра уже на осадном положении. Страна схвачена под уздцы. Тухачевский раскинул 60 000 войска, готовя приступ по льду Финского залива.

Не только историю революций, Троцкий с Зиновьевым лучше матросов знают и погоду. Над Кронштадтом ранними утренниками проносятся звенящие клинья журавлей, стаи уток, почувство-вавших туго падающую северную весну. Еще недели три, тронется лед с Финского залива. Тогда крепость станет неприступной, а взбунтовавшиеся корабли легко двинутся на столицу Зиновьева, и она не окажет им никакого сопротивления.

Кто знает, не встанет ли тогда вся разоренная Кремлем крестьянская Россия? По ней уже бродят там и тут повстанческие атаманы. Недаром Максим Горький пророчествовал Зиновьеву, что именно мужики оторвут хитрую зиновьевскую голову.

Троцкий торопит Тухачевского. Уже 7 марта в прохладных морских соленых сумерках в 6 часов 45 минут громыхнули с Сестрорецка и Лисьего носа первые батареи коммунистов по кронштадтским мятежным фортам; за ними грохнули по Кронштадту тяжелые орудия Красной горки, оставшейся верной Кремлю.

Кронштадт принял дуэль в сумеречной тишине ледяного залива ответными ударами со всех фортов. По Красной горке бьет линейный корабль "Севастополь", да так, что матросская изменница замолчала сразу. А в Кронштадте ревком из 15 человек, только с гораздо меньшей художественностью, повторяет все февральские жесты прогнанного ими же Керенского.

Ревком шлет радио всем, всем, всем! "Итак, грянул первый выстрел. Пусть знает весь мир! Стоя по пояс в братской крови трудящихся кровавый фельдмаршал Троцкий первый открыл огонь по революционному Кронштадту, восставшему против правительства коммунистов для восстановления подлинной власти советов! Мы победим или погибнем под развалинами Кронштадта, борясь за кровное дело трудового народа! Да здравствует власть советов! Да здравствует Всемирная Социальная Революция!"

А кровавый фельдмаршал Троцкий, деля матросскую ненависть с Зиновьевым, сыпал любителю деспотизма Михаилу Тухачевскому директивы, напоминая, что "расстрелять, как куропаток" надо быстро и не жалея патронов. "Троцкий - Трепов", "Малюта Скуратов" - кричат матросские летучки перманентному революционеру. Троцкий только улыбается под пенсне. Тухачевский уже развертывает решительные боевые действия, чтоб со всей беспощадностью и быстротой подавить взрывом террора восстанье в корне.

Митингуют матросы, крича: "Пусть нам трудно! Пусть уменьшится выдача продовольствия защитникам фортов, потерпим, только б не было возвращения коммунистов!"

В течение ночи гудит, бьет по мятежной крепости артиллерия Тухачевского. Удары глухо по льду относит к Петрограду, их слышат там и Гришка, и волнующиеся рабочие, взятые в осадное положение. А лед Финского залива уж синеет, бухнет, еще две недели - вскроется, и тю-тю Кронштадт от Троцкого.

7 марта истек час ультиматума, не сдались матросы. Из великокняжеского поезда Тухачевский отдал приказ о штурме.

Ранним утром лед еще чуть розов и синь, двинулись на Кронштадт на штурм фортов крепости цепи войск Тухачевского. Он детально разработал осаду с севера и с юга. Под прикрытием батарей с Сестрорецка и с Красной горки красноармейцы и курсанты пошли по льду, одетые в белые саваны. Губительным огнем встретили атаку матросы. Поднялась метель, сгущались сумерки, наступала ночь, а комиссары армии Тухачевского все гнали красноармейцев, подпертых сзади цепями курсантов с пулеметами.

Ураганный пулеметный и орудийный огонь открыли в ночи матросы. Взвихривались, взрывались в темноте массы льда и огненные воронки снега. С громовым "ура!" бросились было курсанты на форт № 7, но под матросским огнем смешались, дрогнули, и началось паническое отступление всех войск Тухачевского.

Ночная атака не удалась. Когда стихла метель, утро осветило на огромном ледяном пространстве Финского залива тысячи лежащих трупов в белых саванах. Эта полная неудача.

В Ораниенбауме взбунтовались красноармейцы, не хотят идти против матросов. И комиссары Разин, Медведев и Сотников с чекистами расстреляли полк через пятого. Тухачевский свел под Кронштадт всю надежду правительства, тут и заградители, по локоть в крестьянской крови от долголетней работы по деревням, и чекисты, и башкирские и киргизские отряды с Волги.

Прямой провод гудит. Тухачевский находит необходимым для поднятия морального состояния войск прислать в войска видных партийцев. И Москва, охваченная волненьем, с которым несравнимы даже волненья в годы поражений белыми генералами, прямо с X съезда партии шлет 300 самых знатных, самых сиятельных членов партии укрепить дух войск в наступлении на матросов. Ворошилов, Бубнов, Затонский, Дыбенко, Будённый, кого только нет, они должны влить преданность власти.

Тухачевский отдал новый приказ войскам; на этот раз приказывает идти на штурм не цепями, а, несмотря на губительный огонь,- сомкнутыми колоннами.

Приказываю:

В ночь с 16-го на 17-е марта стремительным штурмом овладеть крепостью Кронштадт. При этом: 1) Артиллерийский огонь открыть в 14 часов 16 марта и продолжать его до вечера, 2) Движение колонн Северной группы в 3 часа, Южной группы в 4 часа 17 марта, 3) Северная группа атакует северо-западную часть города, Южная - северо-восточную и юго-западную часть города, 4) Группам ограничиться лишь занятием наиболее препятствующих движению фортов, 5) Командующему Южной группой назначить общего начальника по руководству войсками в уличных боях в Кронштадте, 6) Командующему Южной группой обратить внимание на своевременное овладение северо-западной частью острова Котлин. 7) Соблюсти полную точность движения колонн, 8) О времени получения сего и о распоряжениях донести.

Командарм 7, Тухачевский.

Все развернулось, как захотел командарм. В 14 часов легкие и тяжелые батареи южного и северного берегов залива открыли ревущий огонь. Мятежники повели ответный огонь с кораблей и фортов. Финский залив огласился несусветным ревом умирающей революционной анархии.

Густой туман мешал корректированью огня. Когда сгустились над заливом сумерки, артилле-рийская дуэль меж Тухачевским и матросами смолкла. Ухнули последние тяжелые орудия на берег с чернеющего вдали "Петропавловска", и над заливом наступила отдыхающая тишина.

Матросы поняли: будет приступ. В звенящей сумеречной снеговой тишине с берега зажужжа-ли пропеллеры аэропланов. В сумерках, почти в темноте поднялись они и пошли на крепость звенящими птицами. Тухачевский приказал вылететь всей эскадрилье и для морального потресения мятежников сбросить на Кронштадт бомбы.

Прожекторы кораблей и фортов волновались. То щупали полосами лед перед крепостью, ища цепи врага, то уходили в небо, где гудели в темноте железные птицы Тухачевского. Неожиданные удары-взрывы бомб с аэропланов усилили в крепости нервность защитников и подсказали вероятный решительный штурм.

Бомбы Тухачевского убили несколько мирных жителей и ранили 13-летнего мальчика. Аэропланы улетели, как приказал командарм. Кронштадтцы подняли на ноги всех: штурм ясен. Замерли форты крепости, прожекторы нервно щупали снеговое пространство, ракеты, взвиваясь огненными хвостами, гасли, падая, на лед.

На берегу под личным руководством красивого, стройного, молодого барственного человека войска готовились, занимая исходное положенье. Проходя мимо командарма, одетые в белые саваны, в белой ночи, отвечая на приветствия - "Служим революции!" - эти войска походили на смертников. Впереди каждого полка, как приказал Тухачевский, пошли штурмовые колонны для преодоления препятствий и расчистки дороги атакующим по льду.

Разговоры были прекращены, цигарки давно брошены; команда передавалась шепотом, иногда хлюпала под сапогами вода. Где-то в темноте на берегу была еще слышна напутственная речь запоздавшего члена X съезда партии.

Колонны начали спускаться на лед, и стало слышно, как заскрипел снег под тысячными ногами. Этот скрип все еще раздавался, хоть густой туман уже и скрыл в темноте пошедшие в саванах на штурм войска. Вслед за атакующими только черными кочками пошли на лед связисты, устанавливая на льду контрольные телефоны, да на салазках сзади повезли пулеметы, чтоб подгонять наступление.

Тухачевский оставался на берегу.

Стояла ночная тишина Балтийского моря. Под Кронштадтом не раздавалось ни выстрела, только метались, как белые ищущие руки, прожекторы с кораблей.

Так прошел час. Но вот - ухнули кронштадтские орудия, прожекторы нащупали штурмую-щих, и, ослепляя их светом, заревела ночь картечью, пулеметами, ломая лед, били по колоннам гранаты, взрывая полыньи фонтанами воды.

Встрепенулись крики "ура", все смешалось тяжелым непрекращающимся гулом. Тухачевский ждал в бывшем великокняжеском поезде, сидя у телефона. В соседнем купе - дерево для скрипок, лобзики, станок, струны. Троцкий спал в Кремле, в покоях бывших московских царей, Зиновьев в особняке в Петрограде.

Телефон командарма стонал, крякал, стекла вагона вздрагивали от ударов ночи. Частью вплавь по уже тающему льду, с криками "ура", обегая полыньи, озверев, лезли курсанты на штурм фортов Кронштадта. С семисаженной бранью, в поту, отстреливались матросы.

Но курсанты все ж брали верх, вбегали уж на валы, пошла рукопашная на фортах "Тотлебен" и "Красноармеец", и оба форта пали под штурмом. Ожесточенный бой пошел уже на улицах города, матросы не сдаются Троцкому живьем, все равно расстреляют. Не видали давно воды Балтийского моря такой жестокой схватки, как эта - революционной вольницы и насевшего на нее революционного деспотизма.

Зиновьев и Троцкий разбужены; гудят прямые провода: Тухачевский бьет Кронштадт, уже занято полгорода. Тухачевский с командирами групп на берегу залива: из охваченной кровавой баней крепости, по льду в Финляндию убегают кронштадтские беженцы. Отбиваются матросы, как звери, знают - от Тухачевского с Троцким пощады не будет, хоть бы семьям уйти. Озверели и курсанты, заградители, чекисты.

К утру пал последний форт и сдались обезлюдевшие мятежные корабли, с перебитой, переколотой у пушек прислугой; бежал в Финляндию ревком, игравший "парижскую коммуну".

Как грозил Троцкий, ворвавшиеся войска Тухачевского расстреляли тысячи, "как куропаток". Прав был Зиновьев, когда писал матросам с дивана: "Достукались!" Достукалась "краса и гордость революции", о которой в 1917 году Троцкий красно отвечал Керенскому, обеспокоен-ному матросской вольницей - "Да! Кронштадтцы - анархисты, но если наступит последний бой за революцию, они будут сражаться на жизнь и смерть!". Они так и сражались... против Троцкого.

В особняке, в честь украшенного уже двумя орденами Красного Знамени подавителя Кронштадта Тухачевского, Зиновьев дал обед, но Тухачевский торопился в Москву. Там в залах Кремля жал ему руки, потряхивая пенсне, улыбаясь и бесконечно остря насчет "куропаток", журналист Троцкий. Малоразговорчив М. Н. Тухачевский, но на расспросы Льва Давыдовича рассказал:

- Пять лет на войне, а такого боя не припомню. Это был не бой, а ад. Орудийная стрельба стояла всю ночь такая, что в Ораниенбауме стекла в домах полопались. Матросы, как озверелые. Не могу понять, откуда у них злоба такая?

Троцкий улыбнулся, пожал плечами.

- Каждый дом приходилось брать приступом,- прохаживаясь со сгорбленным фельетонис-том в кремлевском зале, рассказывал Тухачевский,- задерживает такой домишка целую роту курсантов полчаса, наконец, его возьмут,- и что ж вы думаете: около пулемета плавают в крови два-три матроса, уже умирают, а все еще тянутся к револьверу и хрипят: "Мало я вас сволочей перестрелял..."

- Мда... не просто это. Но, увы, это уже история,- поблескивает стеклами пенсне предреввоенсовета и снова острит. Троцкий бесконечно остроумен.

Но для праздных разговоров у Тухачевского с Троцким мало времени. Строится новое российское государство, правда, неизвестно, какого еще стиля будет фасад, зато фундамент закладывается по-хозяйски, на совесть. Только вот в Тамбовской губернии продолжает бушевать мужицкая вольница. Вся губерния горит восстаньем против Кремля.

И Михаил Николаевич Тухачевсгий принял новое назначение главнокомандующий против восставших в Поволжье мужиков. Облечен правом судить и миловать именно тех крестьян, где по именьям знакомых помещиков гостил, бывало, Тухачевский ребенком. Тухачевский выехал на Волгу. "Барин демон - барин вывернется".