• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Падение Акры, хотя и предсказуемое, вызвало шок во всем католическом мире, и планы Николая IV организовать новый крестовый поход стали особенно актуальными. Ею призыв, прозвучавший 29 марта 1291 года – всего за два месяца до печальных известий с Востока, – был весьма своевременным: как раз разрешилась запутанная ситуация на Си-цилии, а незадолго до этого подписано Броньольское соглашение. Предполагалось, что на этот раз крестоносцев возглавит английский король Эдуард I, который уже сумел разобраться с мятежными валлийцами и теперь мог выполнить свое давнее обещание вернуться в Святую землю с христианским ополчением. Дата его отплытия на Восток была назначена на День святого Иоанна Крестителя – 24 июня 1293 года.

Поначалу падение Акры еще не воспринималось как конец латинского присутствия на Святой земле. В Европе бытовало мнение, что освобождению христианских владений помогут монголы. Обращение в христианскую веру некоторых монгольских вождей на втором Лионском соборе позволяло надеяться, что вскоре их примеру последуют и остальные соплеменники; постепенно слабые надежды превращались в настойчивые ожидания. Папа Николай IV – первый францисканский монах, занявший трон святого Петра, – направил своего духовного брата Джованни ди Монте-Корвино в качестве миссионера ко двору великого Кубла-хана. Христиане по-прежнему удерживали власть в Киликийской Армении и на Кипре, который тоже оставался в руках франков. Стратегия папы римского заключалась в том, чтобы еще до выступления в поход короля Эдуарда усилить эти христианские форпосты и одновременно подорвать экономическое положение Египта путем морской блокады.

На взаимные обвинения и разногласия среди католиков был наложен запрет, что разительно отличалось от ситуации после провала 2-го Крестового похода. В основном ответственность за происшедшее была возложена на ломбардцев – именно они дали повод Келауну нарушить перемирие; а еще обвиняли отступников из числа латинян, проживавших в Палестине, но прежде всего – проявивших трусость и малодушие христианских вождей. «Рыдайте, дщери сионские, – писал автор средневекового трактата «Dе Ехidio Urbis Acconis», – возопите о вождях, бросивших вас. Оплакивайте ваших пап и священников. Скорбите о королях, принцах и баронах, христианских рыцарях, возомнивших себя грозными воинами… но бесславно покинувших город, населенный братьями-христианами, оставив их, словно агнцев среди волков».

Упадок духа и растерянность среди христиан резко контрестировали с религиозной одержимостью мусульманского мира. Даже Всевышний был готов спасти Содом, если там найдется десяток праведников, – точно так же было и с Акрой, в которой, несмотря на печальную судьбу, насчитывалось гораздо больше десяти верных защитников. Ворвавшиеся в город мамлюки зарезали тридцать монахов-доминиканцев, а их духовный брат Рикольдо де Монте-Кроче, который в качестве миссионера пребывал в Багдаде, постоянно подвергался насмешкам местных мусульман, говоривших, что неспособность Христа защитить своих последователей еще раз доказывает, что тот был всего лишь простым смертным. По словам Рикольдо, «евреи и татары тоже издевались над Иисусом… Многие христиане, оказавшись в крайне тяжелых обстоятельствах, вынужденм были принять ислам».

Роясь на багдадском базаре в имуществе разграбленных акрских церквей, Рикольдо обнаружил католический молитвенник и копию трактата папы Григория Великого «Поучения пророка Иова». Брат Рикольдо испытал безграничное отчаяние и разочарование: Мухаммед одержал триумф на родине Христа. Повсюду царил дух отступничества и смирения. Священников резали, как скотину, монахинь превращали в наложниц, и «если сарацины и дальше продолжат то черное дело, которым занимаются последние два года в Триполи и Акре, то во всем мире скоро не останется ни одного христианина».

В самой Европе, куда сведения об издевательствах мусульман не доходили и где о судьбе азиатских христиан имели довольно смутное представление, никто не позволял себе столь безрассудно обвинять во всем Христа. Хотя усилились критические замечания в адрес итальянских торговых республик и рыцарских орденов. Так, Жан де Вильер, магистр госпитальеров, раненный во время обороны Акры и затем вывезенный на Кипр, позднее писал Гильому Вилларе, приору иоаннитской церкви Сен-Жиль, что предпочел бы погибнуть на поле боя. Но даже героическая смерть Гильома де Боже не изменила репутацию великого магистра тамплиеров – его считали главным виновником распрей среди латинян. В 1291 году папа Николай IV публично заявил, что именно споры между храмовниками и госпитальерами привели к падению Акры, и предложил объединить оба ордена. Эта идея была почти единодушно одобрена духовенством, а на очередном церковном совете в Кентербери, проходившем в лондонской резиденции тамплиеров в 1292 году, прозвучало требование оплатить расходы на новый крестовый поход из казны двух орденов. Однако после кончины Николая IV, случившейся в следующем году, были похоронены и планы этой экспедиции.

* * *

В самих рыцарских орденах предложение объединиться было встречено в штыки. Никто не хотел поступиться своей автономией, и каждый орден считал, что ему навязывают ответственность за ошибки другого. В обоих рыцарских братствах прекрасно понимали – дело не в том, что каждое из них было достаточно мощным и не нуждалось в объединении, а в объективной невозможности их участия в будущем крестовом походе. Тем не менее именно защита Святой земли оставалась их главной целью и делом чести. И хотя при обороне Акры они проявили должную отвагу и мужество, но сдача практически без сопротивления таких крепостей, как Сидон и замок Паломника, – без сомнения, оправданная стратегическими причинами, – явно не добавила им славы.

Предвидя трагическое развитие событий, Тевтонский орден перенес свою штаб-квартиру сначала в Венецию, а затем, в 1309 году, в прусский город Мариенбург, сосредоточив свои усилия исключительно на обращении в католичество местных язычников – пруссов и литовцев. Орден святого Иоанна, как и тамплиеры, эвакуировался на Кипр, где госпитальеры давно располагали обширными земельными вдадениями и где в 1292 году устроили главную резиденцию в городе Лимасол (на южном берегу острова). Одновременно они искали место, пригодное для размещения своего морского флота – дабы организовать экономическую блокаду Египта, как им было предписано вторым Лионским собором, – и свободное от юрисдикции кипрского короля. Свой взор новый Великий магистр Фулько де Вилларе – избран на этот пост в 1305 году – остановил на острове Родос, в Восточном Средиземноморье.

Формально это была часть Византийской империи, однако последние тридцать лет он находился в руках генуэзских пиратов. Вообще в акватории Эгейского моря сколь-нибудь прочная власть отсутствовала. Южной Грецией по-прежнему управляли западноевропейские князья; Крит и некоторые острова в Ионическом море захватила Венеция, а разницы между пиратами, грабителями и купцами практически не существовало. В марте 1302 года кипрский Дом тамплиеров заплатил 45 тысяч серебряных монет в качс стве выкупа за Ги д'Ибелена и его семью, которых похитили пираты.

Яркой иллюстрацией нравов, царивших в тот период и Средиземноморье, может служить карьера уже упоминавшегося Роже де Фло, тамплиера, который вымогал деньги у знатных дам, спасавшихся из Акры, за место на своем судне. Говорили, что он был сыном сокольничего при дворе императора Фридриха II Гогенштауфена и тогда еще носил имя Рихард фон Блюме. После падения династии Гогенштауфенов восьмилетним мальчишкой он был взят юнгой на тамп-лиерскую галеру в порту Бриндизи. Поменяв имя на более латинизированное – Роже де Фло, он вступил в ряды храмовников и дослужился до капитана галеры с символичным для него названием «Сокол».

Исключенный из ордена за недостойное поведение при обороне Акры, он отправился сначала в Марсель, а потом и Геную, где нанялся на галеру «Оливетга». Сказочно разбогатев на пиратском промысле и став предводителем банды каталонских наемников в Сицилии, к 1302 году он уже управлял целой эскадрой из 32 судов с экипажами численностью 2500 человек. Со своей бандитской эскадрой он поступил на службу к императору Византии Андронику Палеологу, потребовав за это себе в жены его племянницу Марию, титул великого герцога и двойное – против обычного – жалованье для своих каталонских головорезов. Но после триумфальной победы над турками в провинции Анатолия Роже был убит. А его каталонская шайка – уже с новым атаманом – и 1311 году прибрала к рукам герцогство Афинское и удерживала его в течение 77 лет.

Это один из немногих задокументированных эпизодом быстрого взлета и падения, который показывает, как легко было в то бурное время отряду хорошо владеющих оружием мужчин захватить понравившиеся земли и города. Воспользовавшись повсеместной анархией, в июне 1306 года госпитальеры высадились на Родосе и к концу года заняли столицу – город Филермо. А уже в 1307 году папа Климент V благословил эту оккупацию. На овладение всем островом ушло еще три года, но в результате орден святого Иоанна целиком прибрал к рукам прекрасно укрепленное и экономически независимое государство.

А вот тамплиеры оказались не столь удачливы и дальновидны. У них тоже имелись крупные владения на Кипре, включая замок к северу от Фамагусты, а также мощные оборонительные башни в городах Лимасол, Ермасойя и Хирохития. Однако им так и не удалось установить контроль над всем островом. Более того, король Гуго Кипрский – в наказание за поддержку Карла Анжуйского в ходе известного спора за иерусалимскую корону – отнял у них часть недвижимости. Дома в Лимасоле вернули ордену Храма лишь после вооруженного вмешательства папы Мартина IV в 1280-х годах.

Отношения оставались напряженными и после падения Акры, когда главная штаб-квартира тамплиеров переместилась на Кипр. У короля Генриха II не вызывал особого восторга наплыв в его страну рыцарей, сержантов и вспомогательных войск ордена. На генеральном совете, состоявшемся в Никосии вскоре после акрского поражения, присутство-вало 400 братьев-тамплиеров. А в 1300 году орден Храма направил еще 120 рыцарей, 500 лучников и 400 сержантов – для усиления гарнизона на остров Руад.

Как всегда, у тамплиеров имелись завистники, возмущавшиеся их привилегиями и налоговыми льготами. В 1298 году Генрих II даже направил к папе римскому дипломатическую миссию с жалобой на храмовников. Поэтому, когда в 1306 году группа влиятельных баронов заставила его отречься от власти и передать королевскую корону его брату Амори, тамплиеры поддержали это требование.

После кончины Великого магистра Тибо Годена в апреле 1293 года бразды правления орденом перешли в руки Жака де Моле. Родом из мелкопоместных дворян провинции Франш-Конте, входившей в состав Лотарингии – оттуда, кстати, вышло немало рыцарей-тамплиеров,- он был сыном Жана де Лонгви, а по материнской линии связан со знаменитой фамилией Роганов. Имя де Моле он взял по владению в окрестностях Безансона, а в орден был принят в 1265 году в бургундском городе Бон по рекомендации Эмбера до Перо, магистра тамплиеров в Англии, и Амори де Ла Роше, французского магистра. Он долгое время служил в Заморье, однако о его участии в обороне Акры ничего не известно.

К сожалению, несмотря на тридцатилетний опыт орденской службы и разного рода таланты, Жак де Моле не обладал дипломатическими способностями и хитроумием, свой-ственными его коллеге Великому магистру госпитальеров Фулько де Вилларе. Он считал главным и единственным предназначением храмовников – даже в новых, резко изменив-шихся условиях – быть, как и раньше, авангардом крестоносного ополчения. Сообразуясь с этой примитивной концепцией, он по-прежнему держал гарнизон на острове Руад, настойчиво призывая под свои знамена новых рыцарей и сержантов, чтобы заменить тамплиеров, погибших в Акре.

В 1294 году Жак де Моле совершил большой вояж по Европе, повсюду призывая поддержать орден Храма. В декабре он оказался в Риме, где стал свидетелем уникального эпизода в истории Римско-католической церкви: в первый и последний раз добровольно ушел в отставку папа Целестин V, а папский трон занял один из членов кардинальского совета, принявший имя Бонифация VIII. Из Рима де Моле отправился в Центральную Италию, а далее – в Париж и Лондон. В результате он установил личные и письменные связи со всеми западноевропейскими монархами; особенно добросердечные отношения сложились у него с английским королем Эдуардом I, который в 1302 году заверял его в письме, что только затянувшиеся военные конфликты с Францией и Шотландией не позволяют ему «отправиться в Иерусалим во главе давших обет рыцарей и паломников… в поход, о котором мечтаю всей душой». Эдуард исключил орден из общего списка на запрещение экспорта денег и драгоценностей из Англии, что дало возможность беспрепятственно переправить часть их лондонской казны на Кипр.

Хлопоты Жака де Моле в Риме тоже дали неплохие результаты: новый папа Бонифаций VIII издал специальную буллу, которая закрепляла за орденом Храма на Кипре те же привилегии и льготы, что и ранее в Святой земле, а Карл II Неаполитанский специальным указом разрешил беспошлинный экспорт продовольствия для тамплиеров через южноитальянские порты, причем сроки указом не ограничивались. Для перевозки грузов тамплиеры создали целый флот, приобретя в 1293 году шесть судов у венецианцев. В июле 1300 года эта эскадра совершила ряд дерзких вылазок к египетскому и сирийскому побережью, а в ноябре доставила пополнение из 600 рыцарей на военно-морскую базу на острове Руад – для предполагаемого штурма Тортозы.

Возвращение на Святую землю было спланировано в виде совместной операции с монголами под командованием хана Газана и армян во главе с царем Хетуном. Однако к тому моменту, когда армии союзников добрались до Тортозы (в феврале 1301 г.), латиняне, устав ждать, вернулись на Кипр. Тамплиеры продолжали укреплять островную базу, но мамлюки, понимая ее опасность при начале развернутых боевых действий, послали туда флотилию из шестнадцати кораблей. Гарнизон стойко оборонялся, пока не наступил голод. Тогда командующий гарнизоном брат Гуго Дампиерр, заручившись гарантией безопасности для своих подчиненных, согласился на капитуляцию. Однако мамлюки снова нарушили слово – тамплиеры были либо убиты, либо взяты в плен. Позднее многие путешественники рассказывали о рыцарях, нищенствующих на улицах Каира, и вплоть до 1340 года некоторых из них видели на лесозаготовках неподалеку от Мертвого моря.

Подготовка штурма Тортозы велась в самый разгар активных приготовлений к новому крестовому походу, ведущая роль в котором отводилась духовно-рыцарским орденам. Почти весь 1300 год в Папской курии царили оптимистические настроения – там верили, что захваченный татарским ханом Иерусалим скоро снова перейдет под власть христиан. И такие расчеты имели веские основания – по крайней мере в первой половине 1300 года, когда мамлюки были изгнаны монголами из Сирии и Палестины; однако этот оптимизм оказался преждевременным – уже на следующий год сарацины вернулись.

После утраты базы тамплиеров на острове Руад основные надежды на успешный крестовый поход стали связывать преимущественно с французским королем Филиппом IV, в 1285 году сменившим на троне своего отца Филиппа III, который умер от лихорадки во время крестового похода папы Мартина IV против мятежных арагонцев. Вовсе не желая воевать с собственным дядей, братом его матери, Филипп IV тут же заключил с Арагоном мир, сосредоточив основные усилия на модернизации административной системы своего королевства. В первые годы своего правления он почти не проявлял интереса к идее крестового похода, а в декабре 1290 года даже попросил папу Николая IV освободить его от обета по освобождению Святой земли, доставшегося ему по наследству от отца.

Как и немецкий император Фридрих II, Филипп IV рано лишился матери. Когда Филиппу было шесть лет, в семье появилась мачеха – Мария Брабантская, а через два года внезапно умер его старший брат Людовик. Пошли упорные слухи, что его отравила мачеха и что она может таким же образом избавиться от других пасынков. Юный принц жил в страхе и никому не доверял, и, как в свое время его дед Людовик IX Святой, он со всей страстью обратился к Богу, прося у него помощи и защиты.

Женившись в шестнадцать лет на подруге детства Жанне Наваррской – она принесла ему в качестве приданого не только богатую Наварру, но и провинцию Шампань, – спустя лишь год Филипп взошел на французский трон. Будучи одиннадцатым членом королевской династии, основанной в 987 году Гуго Капетом, он соответствовал представлениям большинства придворных и церковников того времени о самодержце: на церковном Соборе в Сансе Филиппа назвали «христианнейшим» монархом в Европе, а Жиль Романский заметил, что «в нем больше божественного, чем человеческого».

Набожность Филиппа IV была вполне искренней: он доброввольно налагал на себя различные епитимьи, дабы умертвить плоть, и даже носил власяницу. Высокий и стройный, с прекрасными шелковистыми волосами, бледно-розовой кожей и проницательным взглядом, Филипп IV заслуженно получил прозвище Красивый. Среди современников французский король слыл прекрасным охотником и идеалом рыцаря. Как заметил епископ Памьерский Бернар Сессе, Филипп «действительно был самым очаровательным мужчиной в мире», но за его надменными манерами скрывались бездумность и легкомыслие – он «не умел ничего другого, как уставиться на человека своим неподвижным взглядом, словно сова, которая хоть и выглядит неплохо, но птица бесполезная». Это высказывание епископа стало широко известно и привело к его аресту в 1301 году – Бернара Сессе обвинили в богохульстве, колдовстве, ереси, государственной измене и возмутительной безнравственности. Нынешние историки считают Филиппа более сложной фигурой, но также малопривлекательной – «капризная, въедливо-педантичная, любящая нудно морализировать, лишенная чувства юмора, упрямая, агрессивная и мстительная личность, к тому же постоянно опасавшаяся последствий своих мирских деяний для спасения собственной души».

Брак Филиппа с Жанной Наваррской оказался счастливым: супруга была хорошо образованной и волевой женщиной, с благоговением относившейся к деду своего мужа Людовику IX. У Жанны и ее матери Бланки д'Артуа возникли неприязненные отношения с Гишаром, епископом Труа; и когда она умерла в апреле 1305 года, его обвинили в колдовстве и наведении порчи на королеву. Филипп же, потрясенный потерей любимой супруги, так и остался вдовцом.

Однако Филипп унаследовал не столько дедовские традиции благочестия, сколько традиционные политические методы Капетингов, упорно стремившихся прибрать к рукам соседние княжества и графства – например, Тулузское, как это произошло в результате Альбигойских войн, – а также пытавшихся укрепить королевские права и полномочия за счет дворянства, духовенства и городов. Как современникам, так и более поздним историкам нелегко разобраться, насколько сильное влияние на политику Филиппа IV, пропитанную идеологией абсолютизма, оказывали его советники и министры. Это были представители нового сословия легистов (от лат. legis – закон) – или, по-современному, юристов, – не связанных обязательствами ни с церковью, ни с дворянской знатью, но чье влияние в обществе целиком определялось самим монархом. В 1290-е годы самым влиятельным из них считался Пьер Флот, канцлер и хранитель королевской печати. После смерти Флота в 1302 году его место занял Гильом Ногаре, адвокат из небольшого городка Сен-Феликс-де-Караман в округе Ажен, недалеко от Тулузы.

О происхождении и первых годах жизни Гильома Ногаре известно немного, что заставило некоторых историков заподозрить, будто ему было что скрывать – возможно, свои катарские корни. Отдельные летописцы даже указывают, что его родители и семь ближайших родственников были сожжены на костре как еретики. Именно на его родине, в городке Сен-Феликс-де-Караман, в 1167 году альбигойский «папа» Никита созвал своих единоверцев на совет. На самом деле Ногаре происходил из семьи еретиков или это всего лишь легенда, однако его трудно уличить в откровенной симпатии к запрещенной катарской идеологии и нелояльном отношении к официальной католической церкви. При его положе-нии это выглядело просто политически нецелесообразным, но гораздо выгоднее – учитывая глубокую набожность короля Филиппа IV – было подчеркивать свое неприятие этой ереси, поддерживая имидж своего патрона как «самого стойкого католика среди королей, страстного защитника веры и святой матери-Церкви».

Между современными историками нет единодушия и относительно того, в какой мере Филиппом манипулировали его приближенные и советники, – многие специалисты скло-няются к тому, что Ногаре скорее всего выполнял роль «ответственного контролера», следившего за исполнением королевских распоряжений. Осознание своей роли богоизбранного монарха заставило Филиппа решительно взяться за осуществетвление «предназначенной свыше» миссии. Особое раздражение у него вызывало дерзкое поведение его вассала герцога Гасконского – английского короля Эдуарда I. Во-первых, являясь официально утвержденным главой будущего крестового похода, Эдуард, вполне естественно, считался и лидером среди католических монархов. А во-вторых, экономическая и политическая мощь Англии, как и прочное положение на троне самого Эдуарда позволяли ему уверенно противостоять агрессивной политике Капетингов, проводимой Филиппом Красивым, который упорно стремился расширить свои владения за счет вассалов. В рсзультате такого противостояния вспыхнула война между Францией и английским союзником Фландрией. Благодаря вмешательству Эдуарда I в 1298 году было заключено временное перемирие. Однако в мае 1302 года – когда в Брюгге произошел очередной погром и погибли десятки горожан-французов – Филипп снова ввел туда свои войска, но потерпел поражение в жестокой битве под Куртре. В ходе ее погиб канцлер Пьер Флот.

Эти военные действия потребовали огромных расходов, которые опустошили казну; к тому же еще существовали эязательства поддерживать Папскую курию в борьбе пробив Арагонского королевства – они достались Филиппу в наследство от покойного отца. Общая сумма затрат достигла полутора миллионов турских ливров, поэтому король использовал любую возможность пополнить казну. Были до предела повышены феодальные пошлины и налоги с городов, которые порой приходилось выбивать с помощью силы. Когда же все доступные и законные источники были исчерпаны, советники короля обратили его внимание на весьма обеспеченные, но непопулярные в народе национальные меньшинства. Первыми пострадали осевшие в Париже ломбардские купцы – еще в начале правления Филиппа IV они были его главными банкирами, а в качестве гарантий под кредиты им передавался сбор будущих податей. Купцы подчистую изымали все налоги, что вызывало естественное возмущение и гнев населения. Этими настроениями воспользовались королевские чиновники, изъяв у ломбардцев все деньги и имущество, после чего изгнали их из Франции. Вскоре та же участь постигла и французских евреев-ростовщиков. Чиновники короля конфисковали у них имущество, оставив только незначительные средства для того, чтобы покинуть страну.

В качестве другого хитроумного способа получить дополнительные доходы королю предложили уменьшить вес имевшихся в ходу монет – ливров, су и денье. В результате в период между 1295 и 1306 годами королевский монетный двор снизил реальную стоимость всех находившихся в обороте денег. По завершении этой «искусственной девальвации» Филипп IV радостно предложил подданным вернуться к «полновесным и добрым» деньгам времен Людовика IX. К тому времени все французские монеты «похудели» на две трети, что вызвало в столице бунт, от которого «король-изобретатель» укрылся в резиденции тамплиеров – парижском Тампле.

Но король не успокоился – он захотел добыть средства за счет повышения церковных податей. По закону это мог сделать лишь сам римский папа, однако английский и французский короли дерзнули на этот шаг без его разрешения. Тут следует добавить, что еще в 1296 году попытка папы Бонифация VIII примирить между собой Англию и Францию резко настроила против него Филиппа Красивого. Теперь же специальной буллой «Сlerico laicos» Бонифаций подтвердил жесткий запрет светским властям взимать налоги с церковных доходов. В ответ Филипп наложил эмбарго на вывоз любых денежных средств из Франции в римскую курию. Поскольку папа крайне нуждался в этих деньгах, ему не оставалось ничего другого, как пойти на попятную, а свое примирение с французским монархом он закрепил в августе 1297 года, официально провозгласив Людовика IX, деда Филиппа IV, святым.

* * *

Как и его предшественники – Иннокентий III и Григорий IX, – Бонифаций VIII был родом из небольшого городка Ананьи, что к югу от Рима. Хотя его семья, Каэтани, была не столь богата и могущественна, как Сеньи, из которой вышли прежние понтифики, однако он происходил из близких к ним кругов – обучался церковному праву в Болонье, 1260-е годы провел на дипломатической службе во Франции и Англии, а при папе Николае IV стал кардиналом. Его предшественник на римском троне Пьетро дель Морроне, приявший имя Целестина V, когда-то был отшельником. Покинув свою пещеру, он основал монастырь Святого Духа в Неаполе, одновременно наладив отношения со спиритуалистами из ордена францисканцев, стремившихся к такому же воздержанию, как благочестивый основатель их ордена. А когда он был избран папой в 1294 году в возрасте 84 лет, то снова удалился в пещеру.

Папу Целестина V выбрали после продолжительных обсуждений в коллегии кардиналов. Была надежда, что столь одухотворенная персона поможет возродить и объединить католическую церковь. Но главное – он был фаворитом Карла II, короля Неаполитанского (родом из Франции), который, угрожая оружием, настоял на избрании Целестина вопреки воле кардиналов; к тому же совет проходил в замке Кастель Нуово в Неаполе. Следует заметить, что наряду с величайшей набожностью Целестин V отличался крайней наивностью, невежественностью и некомпетентностью. Он даже недостаточно хорошо владел латынью, чтобы служить мессы.

Целестин V и на самом деле не хотел принимать папскую тиару, а к концу 1293 года стало очевидно, что он не справляется со столь высокой должностью. После неудачной попытки сформировать временный совет управляющих в составе трех кардиналов он назначил вместо себя наиболее сведущего в церковных делах каноника кардинала Бенедетто Каэтано, объявив о своем желании уйти в отставку. Согласившись на этот незаконный акт, кардинал взялся сформулировать и юридическую основу этого отречения. На очередном заседании консистории 13 декабря Целестин V сложил с себя папские регалии, намереваясь вернуться к жизни отшельника; однако выбранный им преемник, опасаясь церковного раскола, настоял на том, чтобы Целестин не покидал пределов монастыря Кастель Фаоме, вблизи Флоренции. Там бывший папа и скончался спустя три года. А его преемник Бенедетто Каэтано, став папой, принял имя Бонифация VIII.

Как уже говорилось ранее, примирение папы Бонифация с французским королем Филиппом Красивым закончилось и 1297 году канонизацией святого Людовика Французского. Однако практически сразу после этого вспыхнула ссора между римской курией и влиятельной семьей Колонна относительно спорной территории в провинции Кампанья. Два кардинала, которые до того поддерживали Бонифация VIII, выступили против, него с резкими обвинениями, утверждая, что отставка Целестина была незаконной и что того убили по приказу того же Бонифация. Когда они присвоили часть папской казны, Бонифаций принял против них самые жесткие меры – повелел разрушить их замки, а земли передал своим родственникам. И тогда Колонна обратились за помощью к французскому королю Филиппу.

1300-й год стал самым значимым за все время папского правления Бонифация VIII – тогда казалось, что скоро вся вселенная окажется под властью римского понтифика. Папа не только одержал победу над строптивым семейством Колонна, но и был в шаге от нового триумфа на Востоке: крестоносцы вовсю готовились к штурму Тортозы, а монголы вот-вот должны были вернуть Иерусалим христианам. К тому же настал год тринадцативекового юбилея Спасителя. В честь этого события папа обещал отпущение грехов всем католикам, которые посетят собор Святых Петра и Павла в Риме и покаются. Это была самая яркая демонстрация папской власти, призванной Богом «вязать и решать», с того самого момента, когда два столетия назад Урбан I провозгласил 1-й Крестовый поход. На призыв Бонифация откликнулись более 200 тысяч богомольцев: их толпы были столь многочисленны, что в стене Ватикана пришлось сделать дополнительный проем. Ликующий папа появился перед паломниками, сидя на троне святого императора Константина с мечом и скипетром в руках и короной на голове, и провозгласил: «Я – цезарь!»

Однако вскоре началось его стремительное падение. В 1301 году за язвительные замечания о Филиппе IV по приказу короля был арестован уже упоминавшийся епископ Памьерский – Бернар Сессе. Его бросили в тюрьму, а затем – на основании выбитых под пыткой показаний слуг – обвинили в богохульстве, ереси, симонии и государственной измене. Это было вопиющим нарушением церковной юрисдикции и прямым подрывом папского авторитета. А посему в декабре 1301 года Бонифаций VIII издал буллу «Ausculta fili», напрямую обвинив короля Франции в оскорблении церковной власти, и созвал французских епископов на заседание католического синода – по его призыву в Рим прибыли 39 прелатов; а в ноябре 1302 года папа издал еще одну буллу – «Unam sanctum», в которой перечислил все аргументы в пользу верховенства духовной власти, сформулированные еще Григорием VII. Он писал: «Ни один человек не может спасти душу без покровительства римского понтифика».

В последней булле обильно цитировались выдержки из писаний его предшественников на папском троне, а также Фомы Аквинского и Бернарда Клервоского, который к тому времени, как и Людовик IX, был провозглашен святым. Не видя признаков того, что король Филипп IV прислушался к его призыву и признал свои ошибки, папа Бонифаций заготовил специальный указ об отлучении короля от церкви, но не успел предать его огласке из-за неожианного и дерзкого переворота, подготовленного противниками. Бонифаций находился в своем дворце в Ананьи, когда туда ворвался отряд французских солдат под предводительством министра Филиппа IV Гильома Ногаре и представителей семейства Колонна – двух опальных кардиналов и их приятелей. Они схватили Бонифация, а один из нападавших даже ударил его по лицу.

Располагая лишь «декоративной» охраной, состоявшей из горстки тамплиеров и госпитальеров, Бонифаций – в полных папских регалиях – смело обратился к нападавшим, призывая убить его. «Вот вам моя шея, – воскликнул он, – а вот – голова!» Ногаре и его приятелей Колонна такое мужественное поведение папы явно смутило – ведь они соби-рались отвезти Бонифация во Францию и там предать суду церковного Собора по ложному обвинению в ереси, содомии и намеренном убийстве Целестина V. Однако вскоре французы узнали, что горожане с гневом восприняли известие о нападении на их земляка папу Бонифация, и поспешили незаметно убраться из города. Папа вернулся в Рим, но от перенесенного унижения пал духом и спустя четыре недели скончался. А вместе с ним угасли и надежды на всемирное торжество Римско-католической церкви.

Надругательство над главой католической церкви, произошедшее в Ананьи, вызвало гнев и возмущение европейцев, а знаменитый Данте, который вообще-то недолюбливал Бонифация VIII, сравнил это преступление с распятием самого Христа. Потрясенный таким святотатством, церковный конклав, собравшийся на выборы нового понтифика, отлучил от церкви двух кардиналов из семейства Колонна, отказавшись выслушать их оправдания. На совете новым папой был избран кардинал Никколо Боккасино, архиепископ Остии (порт рядом с Римом), однако не прошло и года, как он заболел дизентерией и скончался.

Кардиналам снова пришлось выбирать преемника святого Петра, однако на этот раз возникла длительная заминка в связи с тем, что мнения разделились – одни по-прежнему занимали жесткую позицию в отношении семейства Колонна, другие же предлагали восстановить отношения и с ними, и с королем Франции. Противников семейства Колонна было большинство, однако и они разделились на две группы – каждая поддерживала своего кандидата из знатного рода Орсини. После одиннадцати месяцев безрезультатных споров и обсуждений кардиналы решили обратиться к более широким церковным кругам. К тому же они ощущали давление короля Карла II Неаполитанского, который прибыл на заседание совета в Перуджу от имени короля Филиппа IV.

Наконец в июне 1305 года десять из пятнадцати кардиналов остановили свой выбор на французском архиепископе из Бордо Бертране де Го. Семья барона де Вилландре, где будущий папа был третьим сыном, издавна активно участвовала в политических и церковных делах провинции Гасконь. Пользуясь покровительством короля Эдуарда I, члены этой семьи неоднократно выполняли деликатные дипломатические поручения, а старший брат Бертрана, Беро, был кардиналом и архиепископом Лионским. Уверенно следуя по стопам брата, Бертран сначала стал викарием, затем папским капелланом, епископом и, наконец, архиепископом Бордоским.

Приняв имя Климента V, Бертран де Го, несомненно, понимал, что восхождением на римский трон обязан не столько личным качествам, сколько обстоятельствам – просто его кандидатура вызывала меньше всего возражений у противоборствующих фракций. Король Филипп IV имел .все основания рассчитывать, что новый папа будет послушно выполнять его распоряжения. Английский король Эдуард I одобрил выбор на столь важный и высокий пост одного из своих вассалов, направив щедрые дары обоим братьям де Го – в Лион и в Бордо. В глазах итальянцев Климент V был всего лишь жалкой марионеткой французского короля, к тому же этот папа римский за всю свою жизнь ни разу не был в Риме.

Разумеется, и в предыдущие два столетия сменявшие друг друга понтифики выбирали место для постоянной резиденции – дворцы в Орвието, Витербо, Ананьи или Неаполе, – сообразуясь прежде всего с требованиями собственной безопасности. Однако они всегда находились в пределах Папской области или по крайней мере в Италии. А Климент V даже ни разу не пересекал Альпы. Однако он часто бывал и таких городах, как Лион, Вьенн и Авиньон – формально они не находились под юрисдикцией короля Филиппа IV, но все эти регионы де-факто входили в сферу его влияния, куда он быстро мог направить войска, что убедительно доказал во время Вьеннского церковного собора.

Какова же причина столь очевидной приверженности Климента V интересам Франции? Два итальянских летописца, Аньоло дель Тура и Джованни Виллани, писали, что кардинал Никколо да Прато присутствовал на знаменательной встрече с Бертраном де Го, когда тот еще был архиепископом Бордоским, и Филиппом Красивым. На этом приеме король выдвинул четыре условия поддержки кандидатуры кардинала на папский трон: примирение с Колонна и всеми участниками скандала в Ананьи; официальное осуждение Бонифаций VIII; пополнение Папской курии за счет кардиналов-французов; и еще один секретный пункт – как он выразился, «крайне важный и загадочный», – который он собирался сообщить Бертрану де Го позднее.

По словам хронистов, Бертран будто бы смиренно ответил королю: «Вы приказываете, я подчиняюсь». Хотя рассказ об этой встрече больше похож на выдумку, однако он показывает атмосферу, царившую во время избрания Климента V на Апеннинском полуострове. К тому же описанная история хорошо увязывается с последующими практическими шагами нового папы: в декабре 1305 года он назначил десять новых кардиналов, девять из которых были французами, а один – из Англии. При этом четверо приходились ему родственниками, а один из них, Арно Пойенн, – старинным приятелем. И это было не просто проявление фаворитизма – папа создавал себе окружение, которому мог доверять. Изменение состава Папской курии с преобладанием французского пред-ставительства стало еще более явным при следующей номинации на кардинальское звание, проведенной в 1310 году: пятеро из новых кардиналов были французами, а двое из них к тому же приходились папе племянниками. Такое наглое проталкивание французов на высшие церковные посты означало не просто оплату долгов. Откровенное задабривание папой Филиппа Красивого объяснялось тем, что тесное сотрудничество с французской короной приближало Климента V к его главной и сокровенной цели – новому крестовому походу.

Первоначальные оптимистические настроения, связанные со Святой землей, преобладали в Папской курии до 1300 года и затем рассеялись, словно туман. Мамлюки прочно оккупировали всю Палестину. База на острове Руад пала, а татарский хан Газан, который должен был передать Иерусалим христианам, в 1304 году провозгласил в своих владениях ислам официальной религией. Последним оплотом христианства в Азии оставалась киликийская Армения, но и она постоянно подвергалась ударам соседних монголов и сарацин.

Торжественная коронация Климента V папской тиарой состоялась 14 ноября 1305 года в церкви Сен-Жюст-Валуа в Лионе в присутствии короля Филиппа IV, его брата Карла Валуа, герцога Бретонского Иоанна II и Генриха, герцога I Люксембургского. А уже через два дня новый папа издал энциклику, провозгласившую очередной крестовый поход.

Для Климента, не случайно взявшего себе имя одного из предшественников, находившегося в полном согласии с королем Людовиком Святым, успех будущего крестового похода определялся тем, что его снова возглавит французский король. Следуя своим планам, он не только побудил Филиппа Красивого принять крест – это произошло 29 декабря 1305 года на Лионском соборе, – но и сделал все возможное, чтобы погасить разногласия между Англией и Францией, которые могли помешать реализации этих планов. Он добился подписания перемирия между Филиппом IV и Эдуардом I. Кроме того, прекрасно понимая финансовые затруднения короля Филиппа, передал ему на нужды крестового похода десятую часть всех церковных доходов во Франции, что в пять-шесть раз превышало годовой доход французского королевства.

В тот момент король Филипп Красивый в самом деле готов был выполнить торжественный обет, и не только для того, чтобы получить лавры освободителя Святой земли от неверных, но и для того, чтобы утвердить в Восточном Средиземноморье новую французскую империю. Видя слабость византийского императора, позволившего госпитальерам безнаказанно оккупировать крупный греческий остров Родос, Филипп задумал отвоевать константинопольский трон для своего брата Карла Валуа. Этот план не слишком вписывался в схему Климента V, однако Франция, Венеция, Арагон и Неаполь уже определенно нацелились на византийскую корону.

По мнению Филиппа Красивого, необходимым условием успешного крестового похода являлось слияние двух крупнейших духовно-рыцарских орденов. Командование новым орденом он; собирался возложить на себя, а далее передан, по наследству сыновьям. Идея была не нова – о ней часто упоминалось в различных документах той эпохи, связанных с ближневосточной Реконкистой. Особо примечателен трак тат юриста из Нормандии (и одного из апологетов «национальной французской идеи») Пьера Дюбуа под названием «De recuperacione terre sancte» («Возвращение Святой земли»). Суть его предложения сводилась к тому, чтобы «в результате крестового похода установить французскую гегемонию от запада до востока». Центральной идеей его плана было объеди-нение орденов Храма и Госпиталя, а также передача их средсти под контроль французского короля. Весьма зловещим выглядит примечание к этому трактату, в котором Дюбуа открыто заявляет, что «было бы неплохо вообще распустить орден тамплиеров и во имя справедливости полностью его уничтожить». Надо сказать, что идея слияния двух католи-ческих орденов носила универсальный характер, а известный средневековый писатель Раймунд Луллий, посвятивший большую часть жизни изучению исламских проблем, даже проклинал тех, кто выступал против такого предложения.

Удивительно, что практически единственным, кто реально откликнулся на этот призыв, явился Великий магистр храмовников Жак де Моле. В ответ на предложение папы Климента V он составил меморандум, где изложил свой взгляд на ситуацию, начав с того, как зародилась идея о слиянии двух орденов – это произошло на втором Лионском соборе в 1274 году. Магистр перечислил и всех прелатов, выступивших тогда против этого предложения, не забыл и Бонифация VIII. Жак де Моле признавал, что в объединении орденов имеется определенный смысл – столь мощное братство могло бы более эффективно бороться со своими врагами, но вместе с тем по отдельности госпитальеры и тамплиеры обладали большней тактической гибкостью и маневренностью. Соперничество орденов Госпиталя и Храма давало несомненную выгоду, и хотя их цели практически совпадали, сам характер действий различался: госпитальеры занимались преимущественно благотворительностью, а храмовники выполняли функции вооруженной охраны единоверцев, являясь своего рода «рыцарской системой безопасности». Жак де Моле соглашался, что ордена должны сплотить свои усилия как в деле опеки и защиты паломников, так и в борьбе с сарацинами, но при этом оставаться независимыми братствами.

Второй меморандум Жака де Моле стал его ответом на призыв папы римского к новому крестовому походу. И снова великий магистр выступил против укоренившегося в то время взгляда на такую экспедицию как на особое военное предприятие с исключительным участием профессионалов и опорой на киликийских армян. Он писал, что горький опыт, полученный тамплиерами после потери их последней ближневосточной базы на острове Руад, показал, что такие мелкомасштабные операции обречены на неудачу. Кроме того, многолетние отношения тамплиеров с армянами свидетельствуют, что те не заслуживают доверия и часто подводят в самые ответственные моменты. Из-за нелюбви к франкам и подозрительности армяне, как правило, не пускают латинян в свои замки. Кроме того, климат в тех местах весьма вреден для здоровья, и многие крестоносцы гибнут от болезней.

Какой же он видел выход? Жак де Моле предлагал организовать полномасштабную экспедицию классического «общенародного» типа – наподобие крестового похода Людо-вика IX. Единственный способ отвоевать Святую землю – разгромить сухопутные силы египетских мусульман. А для этого короли Франции, Англии, Германии, Испании и Сицилии должны собрать ополчение численностью двенадцать – пятнадцать тысяч конных рыцарей и не менее пяти тысяч пехотинцев, которых итальянские торговые республики на своих судах должны перевезти на Кипр, передовую базу предстоящей Реконкисты.

Однако все остальные, особенно сторонники короля Филиппа Красивого, сочли его идеи старомодными и давно себя дискредитировавшими. А из-за упорного противостояния Жака де Моле слиянию двух орденов о нем сложилось мнение как о своекорыстном и отсталом консерваторе. Прекрасно понимая, сколь непопулярны его предложения, Жак обратился к›-папе Клименту V с просьбой о встрече, дабы он мог изложить свои взгляды в личной беседе: как и большинство рыцарей той эпохи, магистр не умел ни читать, ни писать, а меморандумы просто диктовал.

И Климент назначил великому магистру – а также его коллеге из ордена госпитальеров – встречу в Пуатье в День всех святых, 1 ноября 1306 года. Но аудиенцию пришлось отложить из-за обострения у папы хронической язвы желудка, которая нередко выводила его из строя на несколько месяцев. Жак де Моле прибыл в Европу с Кипра в конце 1306-го или начале 1307 года, а до Пуатье добрался к концу мая. Великий магистр госпитальеров Фулько де Вил-ларе задержался по делам своего ордена на Родосе. Помимо вопросов подготовки крестового похода, Жак де Моле хотел поговорить и о некоторых обвинениях, недавно выдвинутых против тамплиеров, и попросить папу «провести расследование тех нарушений и высказываний, которые им необоснованно приписываются, дабы оправдать, если найдете их невиновными, либо наказать по справедливости, если они виноваты».

Авторами этих облыжных доносов были рыцари, в свое время исключенные из ордена Храма: Эскиус Флуарак (земляк и приятель Гильома Ногаре); Бернар Пеле, приор из Монкофона, и некий Жерар де Бизоль из Гисора. Вначале о скандале, якобы разразившемся внутри братства, Эскиус сообщил Якову II Арагонскому (по прозвищу Справедливый), но тому его обвинения показались неубедительными, и тогда доносчик направился к французскому королю. В 1305 году Филипп IV передал эти сведения папе Клименту V во время коронации в Лионе и еще раз напомнил об этом во время их встречи в Пуатье в мае 1307 года. А 24 августа того же года папа в письме Филиппу, упомянув об этих обвинениях, заметил, что «следует с опаской относиться к тому, что нам теперь рассказывают», однако в последнее время до него часто доходят «очень странные и непонятные слухи» о делах тамплиерского братства, и он «не без горечи, тревоги и сердечного трепета» все-таки решил провести собственное расследование. Одновременно папа просил короля не ускорять события, пока не поправится его здоровье.

Удовлетворенный тем, что его просьба о расследовании уважена, Жак де Моле отправился из Пуатье в Париж, где 12 октября 1307 года со всем двором присутствовал на похоронах Екатерины де Куртене, жены брата короля Карла Валуа. Но уже на следующий день, в пятницу 13 октября 1307 года, он был арестован прямо в Тампле, резиденции ордена в пригороде Парижа. Руководили арестом министр Гильом Ногаре и королевский казначей Рено Руа.

Три недели спустя Филипп Красивый разослал тайные инструкции своим бальи и сенешалям по всей Франции задерживать храмовников за «странные и неслыханные пре-ступления, которые жутко не только вообразить, но о которых страшно даже слышать… о столь мерзких и отвратительно позорных делах, которые выходят за пределы человеческих понятий, по сути являясь абсолютно бесчеловечными». Его распоряжения были выполнены необычайно оперативно: всего за один день в королевстве арестовали около пятнадцати тысяч рыцарей, сержантов, капелланов, а также слуг и хозяйственных работников. Избежать ареста удалось лишь двум дюжинам тамплиеров, и среди них магистру храмовников во Франции Жерару де Вильеру, а также Умберу Блану, командору провинции Овернь. Одного рыцаря, Пьера де Бокля, хотя и сбрившего бороду, опознали по белому плащу с крестом.

Точно так же, как ранее в истории с ломбардцами и евреями, все имущество ордена Храма изъяли в пользу короля; но в целом его выступление против тамплиеров носило существенно иной характер. Ведь храмовники не были иностранцами, как те же ломбардцы или неверные иудеи. Они были членами могущественной и авторитетной корпорации, находившейся под надежной церковной юрисдикцией и подчинявшейся не королю, а непосредственно римскому понтифику. Прекрасно сознавая, что, покусившись на свободу рыцарей и их имущество, поступает незаконно, король Филипп лживо ссылался на некие консультации и поддержку со стороны «святейшего отца всех христиан, папы римского».

Пребывавший в полном неведении Климент V, узнав об этом, направил королю гневное послание:

«Ты, мой дорогой сын… в наше отсутствие нарушил закон, подняв руку на орден Храма и его имущество. Ты даже арестовал его членов и, что гнетет меня сильнее всего, обо-шелся с ними без должной терпимости и снисходительности… усугубив и без того тяжелое положение заключенных дополнительными страданиями. Ты посягнул на людей и имущество, находящихся под прямой защитой римской Церкви… Для всех очевидно, что твои поспешные действия являются неуважением к нам лично и ко всей римской Церкви».

Климент не сообщил, поверил он или нет выдвинутым против тамплиеров обвинениям, – основной гнев понтифика был направлен против попыток короля присвоить себе церковные прерогативы; его рассердило и неуважение к Папской курии, проявившееся в односторонних действиях. Что касается «дополнительных страданий» заключенных, в которых он упрекал Филиппа, то здесь речь, несомненно, идет о пытках, которым обвиняемых подвергала святая инквизиция.

Созданная в свое время для искоренения альбигойской ереси в Лангедоке на базе ордена доминиканцев (образован Домиником Гусманом, который в 1234 году был провозгла-шен святым), католическая инквизиция во Франции стала мощным карательным инструментом в руках государства. Верховный инквизитор Гильом Парижский являлся духовником Филиппа IV, и можно было не сомневаться по поводу дальнейших планов короля. В ближайшее после ареста тамплиеров воскресенье именно доминиканские священники разъяснили причины ареста храмовников всем собравшимся в королевском парке – при этом их сопровождали и охраняли королевские гвардейцы.

Дабы инквизиторы успешно проводили расследование антицерковных выступлений и заговоров, за полвека до описываемых событий папа Иннокентий IV официально разрешил применять пытки, которые полагалось прекращать при появлении крови. Распространенными пыточными устройствами в те времена были козлы, на которых человека растягивали, пока кости не начинали трещать, а также дыба – обвиняемого подвешивали на веревке, перекинутой через брус, за связанные за спиной руки. Третий способ пытки был такой: бедняге смазывали ноги салом и засовывали их в костер. Иногда подобные пытки заканчивались трагически: капеллана тамплиеров из города Альби пытали огнем, и его кости загорелись и обуглились. Свидетель тех событий рыцарь-храмовник Жак Соси сообщает о двадцати пяти своих братьях, погибших после перенесенных страданий, а в анонимном письме, найденном в библиотеке колледжа «Соrpus Christi» («Тело Христа»), упоминаются еще тридцать четыре жертвы инквизиции.

Помимо таких зверских пыток, сопровождающихся безумной болью, подозреваемых заковывали в кандалы, сажали на хлеб и воду и не давали сутками спать. Поскольку боль-шинство арестованных вовсе не были закаленными в боях воинами, а всего лишь пахарями, пастухами, мельниками, кузнецами, плотниками и управляющими, испытанные страдания и непонимание причин происходящего вынуждали их давать показания, нужные инквизиторам и королевским чиновникам. К январю 1308 года 134 из 138 схваченных в Париже тамплиеров в той или иной степени признали все вы двинутые против них обвинения. Даже сам Великий магистр уже через десять дней после ареста сделал все признания, которых от него добивались.

Что же это за «странные и неслыханные преступления», м коих обвиняли тамплиеров и которые «жутко не только вообразить, но страшно даже слышать… столь мерзкие и от-вратительно позорные дела, которые выходят за пределы человеческих понятий, по сути являясь абсолютно бесчеловечными»? По словам королевских прокуроров, орден Храма состоял на службе у самого дьявола. Каждого новобранца будто бы принуждали во время инициации (процедуры вступления) заявлять вслух, что Иисус Христос является лжепро-роком, которого распяли не во искупление людских грехон, а в наказание за собственные преступления. Вступающему и орден полагалось отречься от Христа и плюнуть или помо-читься на распятие, а затем поцеловать рыцаря, который принимал клятву у новобранца, в рот, пупок, ягодицы, копчик, а «иногда и в пенис». После этого сообщали, что ему не просто «дозволяется вступать с братьями в половые отношения», а предлагается всячески «стремиться к подобным братским связям по взаимному согласию», но что это «для них не считается грехом».

Дабы подчеркнуть свое неприятие Христа, священникам-тамплиерам якобы полагалось во время мессы пропускать все слова, связанные с его прославлением. Обвинители утверждали, что у тамплиеров существовала некая тайная церемония службы демону по имени Бафомет – в виде кошки, черепа или скульптурного изображения головы с тремя лицами. На поясе рыцари носили веревки или ремни, «освященные» прикосновением к подобной голове. Утверждалось также, что это делалось «большинством и повсеместно», а тех, кто отказывался, либо убивали, либо бросали в темницу.

Наряду с этими главными беззакониями существовали и другие странности, которые также вызывали подозрение общественности. Заседание тамплиерского капитула всегда проводилось тайно, ночью и под усиленной охраной. Великий магистр – вместе с другими старшими офицерами – исповедовал и отпускал грехи братьям-храмовникам, хотя и не имел на это церковных полномочий. Всем тамплиерам вменялись в вину жадность и своекорыстие; они «не считали грехом… присвоить имущество других – как законными, так и незаконными методами» – и постоянно стремились «приумножить богатства ордена любым способом…» И еще их обвиняли в предательстве, в тайных переговорах с мусульма-нами, которые, дескать, привели к потере Святой земли.

Неудивительно, что когда папа Климент V и король Яков II Арагонский впервые услышали эти обвинения, то не поверили ни единому слову. С такими же грязными обвинениями в ереси и содомии католическая церковь в свое время обрушилась на катаров, а совсем недавно Гильом Ногаре и его коллега Гильом де Плезан – на несчастного Бонифация VIII. Однако эти откровенно ложные обвинения удачно совпали с негативным общественным отношением к хра-рмовникам; кроме того, в Средние века люди очень остро воспринимали все связанное с колдовством и демонами, а в ХV – XVI веках такие настроения вылились в настоящую охоту на ведьм.

Скептическое отношение папы к выдвинутым против тамплиеров обвинениям, а также его суверенный контроль над орденом Храма, по идее, должны были если не подавить в зародыше, то хотя бы приглушить эту истерию. Однако неожиданно Жак де Моле подтвердил все сказанное королем Филиппом, заявив, что действительно отрицал Иисуса Христа как Спасителя, что плевал на распятие, когда вступал в ряды ордена. Единственное обвинение, от которого Великий магистр счел нужным отмежеваться, – участие в гомосексуальных связях. Но признания в святотатстве для Гильома Ногаре и его сподвижников оказалось достаточно, чтобы довести дело до конца.

Далее последовали признания и других высших руководителей тамплиеров: Жоффруа де Шарне, командора Нормандии; Жана де Ла Тура, парижского казначея ордена и одновременно финансового советника самого Филиппа Красивого; Гуго де Перо, генерального смотрителя ордена, который принимал в члены ордена многих французских тамплиеров и на которого многие указали как на пособника их духовного падения. В своем признании 9 ноября Гуго согласился со всеми обвинениями – даже с тем, будто «при вступ-лении в ряды ордена он говорил новичкам: если кому из них, будет невтерпеж и он разогреется от обуявшей страсти, то Гуго предоставит ему возможность охладить свой темперамент с одним из братьев». Вначале он отказался очернить своих коллег, но был уведен на некоторое время охранниками и «в тот же день» признался инквизиторам, что такая «братская любовь» была в ордене делом «вполне обычным и повсеместным».

С чего же могла начаться в ордене подобная сатанинская практика? Жоффруа де Гонвиль, командор Аквитании и Пуату, заявил, «что некий растленный магистр… оказался н тюрьме турецкого султана, а выбраться оттуда ему удалось лишь после того, как он поклялся, что внедрит в ордене святотатственный обычай – при вступлении в ряды тамплиеров проклинать Иисуса Христа…» Не исключено, что этим магистром могли быть Бертран де Бланфор или Гильом де Боже. Сам Жоффруа отказался отречься от Христа, но командор его простил – вероятно, потому, что его дядя был весьма влиятельной особой при дворе английского короля. Однако его заставили поклясться на Евангелии, что он никому не расскажет об этом обычае.

Только четверо тамплиеров категорически отвергли вес обвинения – Жан де Шатовиллар, Анри д'Арсиньи, Жан Парижский и Ламбер де Този, – но их показания практи-чески не сказались на общей картине. Таким образом, хорошо подготовленное и неожиданное выступление короля Филиппа против ордена Храма приобрело вполне доказательный и законченный вид. И хотя определенные подозрения в истинных причинах этих нападок еще оставались, папа Климент V понял, что у него нет иного выхода, как одобрить действия монарха, признав их правомерными, и активнее вмешаться в расследование самому. Меньше чем через месяц после сенсационного признания Жака де Моле, 22 ноябя 1307 года, Климент V отправил письменное послание, озаглавленное «Раstoralis praeminentiae», всем королям и принцам Западной Европы, призывая их осторожно, тайно и одновременно решительно произвести арест тамплиеров и конфисковать их собственность от имени церкви. В этом письме он всячески превозносил стойкость веры и религиозное рвение Филиппа Красивого, но вместе с тем подчеркивал, что теперь это дело переходит под контроль Папской курии.

Первым перед церковной следственной комиссией в составе трех кардиналов, присланных папой из Пуатье в Париж, предстал Жак де Моле. И он сразу отрекся от предыдущих показаний. По словам одного из очевидцев, он задрал подол рубахи и продемонстрировал следы жестоких пыток теле; кардиналы «горестно вскрикнули и потеряли дар речи». Вскоре последовали отказы от показаний и других обвиняемых – однако, похоже, это не слишком удивило членов папской следственной комиссии. К тому же недавно назначенные десять новых кардиналов (в том числе девять французов) опасались пойти против мнения инквизиции и королевских легатов, тем более что папа Климент выразил поддержку французскому королю. Но внутри Папской курии .вспыхнули острые разногласия, усиленные давлением сторонников тамплиеров, в частности брата Жака де Моле, настоятеля собора в Лангре. Более того, многие руководители храмовников были в хороших отношениях с тремя кардиналами – членами папской комиссии, посланной в Париж. Кстати, именно во время их совместного обеда с Гуго де Перо тот опроверг свои предыдущие показания, данные, судя по всему, под пыткой.

Следует отметить, что подобные отказы для самих обвиняемых были сопряжены с другой страшной опасностью: согласно правилам святой инквизиции, упорствующего ере-тика, отказавшегося от прежних показаний, передавали светским властям для сожжения на костре. Но Жак де Моле, по-видимому, верил в справедливость папы Климента V, и по-началу эта вера казалась небезосновательной. Когда король Филипп по дороге в Пуатье вдруг узнал, что кардиналы отказываются признать обоснованность обвинений в адрес там-плиеров, он тут же вернулся в Париж и написал Клименту V резкое письмо, угрожая выдвинуть против того аналогичные обвинения. Однако нервы у папы оказались достаточно крепкими, и он ответил, что скорее сам умрет, чем осудит невинных, и в феврале 1308 года велел инквизиторам приостановить пытки тамплиеров.

Когда следствие перешло под контроль римского понтифика, всех арестованных тамплиеров перевели в королевские тюрьмы. Оливье де Пени, командор Ломбардии, един-ственный из них, оставленный папой Климентом под домашним арестом в Пуатье, бежал в ночь на 13 февраля; за его голову был обещано вознаграждение в десять тысяч флоринов. В руки королевских чиновников перешло и все имущество, принадлежавшее ордену, а у папы для подобных действий не было в распоряжении никаких воинских подразделений. К тому же Пуатье находился ближе к Парижу, чем к Ананьи, поэтому юридическая власть папы оказалась слабее фактической власти короля.

Король Филипп умело апеллировал к общественному мнению, а поскольку Климент V так и не отважился решительно ответить на его угрозы, то королевские глашатаи и вся администрация рьяно принялись клеймить и поносить всех, кто пытался выступить в защиту тамплиеров. Были срочно изданы анонимные памфлеты, направленные против папы и намеренно разжигавшие возмущение французов его слабоволием. В одном из таких обращений, написанном, вероятно, уже упоминавшимся адвокатом из Нормандии Пьером Дюбуа, говорилось, что папа Климент развел семейственность и погряз в коррупции, а посему не способен вершить правосудие. И что лишь обильными взятками тамплиеров можно объяснить тот факт, что он до сих пор не решается признать их очевидную вину.

Королевская пропаганда решила задействовать в этом деле весьма влиятельные организации французского королевства – Парижский университет и Генеральные штаты (французский парламент). В феврале 1308 года Филипп Красивый официально запросил парижских докторов теологии: как ему поступить с тамплиерами? Имеет ли он право предать их суду без согласия папы римского? И как поступить с их собственностью, если храмовников признают виновными? Однако полученный ответ не вполне соответствовал королевским желаниям: похвалив Филиппа за религиозное рвение, ученые, однако, подтвердили, что орден Храма находится под юрисдикцией римского понтифика, и напомнили королю, что власть его не беспредельна. Таким образом, активные действия против еретиков король мог предпринять лишь с благословения и согласия католической церкви.

Недовольный этими научными теологизмами, король Филипп решил собрать Генеральные штаты, представлявшие дворянство, духовенство и буржуазию. Заседание, на котором он собирался заручиться поддержкой парламента в борьбе с тамплиерами, было назначено в городе Тур через три недели после Пасхи. Королевские чиновники строго проследили, чтобы там были представлены все города Франции, где имелся хотя бы один рынок, а вассалам короля и представителям высшего духовенства были направлены именные приглашения. Документов этого заседания не сохранилось, но точно известно, что Гильом Ногаре выступил там с пространной обличительной речью, направленной не только против ордена Храма, но и предыдущего папы Бонифация VIII.

Когда большинство делегатов двинулись по домам – сообщить сенсационную весть о тамплиерах, часть участников заседания отправились вместе с королем в Пуатье. Там, на глазах родовитой французской знати, в том числе брата Филиппа Карла Валуа и сыновей Филиппа IV, король смиренно распростерся у ног папы Климента V. Тот поднял его с пола, оказав подчеркнутое внимание и уважение монарху. И 29 мая 1308 года на открытом заседании католической консистории – в присутствии кардиналов, епископов, родовитых дворян и знатной городской буржуазии – Гильом де Плезан зачитал все обвинения против тамплиеров. Им не только вменяли в вину ересь, черную магию и святотатство, но и признали их ответственными за утрату Святой земли. Как было заявлено, эти злокозненные деяния были разоблачены лишь благодаря религиозному усердию короля Филиппа IV и твердой воле всего французского народа, которые выполнили за папу всю грязную работу, а посему если тот не признает вину ордена Храма и срочно не присоединится к «самым страстным ревнителям христианской веры», то король и его подданные сами осуществят Божественное возмездие. Климента V эти ультимативные заявления не запугали, и он держался спокойно. Хотя Гильом де Плезан всячески пытался скрыть тот факт, что Филипп IV давно зарится на собственность тамплиеров, папа твердо заявил, что согласится участвовать в судебном процессе лишь после того, как все арестованные тамплиеры и их собственность будут у него. Казалось бы, ситуация зашла в тупик, но королевским чи-новникам и Папской курии все-таки удалось достичь компромисса.

Пойдя на некоторые уступки католическому иерарху, Филипп Красивый представил папе семьдесят два тамплиера, которых заставил повторить свои показания о разложении ордена. Это не значило, что французский монарх передает дело под юрисдикцию папы римского, – внешне это выглядело как возможность выслушать обе стороны. Разумеется, все семьдесят два «свидетеля» были отобраны самым тщательным образом. Так, первым перед Папской курией предстал капеллан Жан Фолльяко, которого незадолго до этого руководство ордена обвинило в коррупции. Имел нарекания по службе и сержант Этьен Тройе – теперь он красочно описал ту самую голову (Бафомета), которая присутствовала на богослужениях тамплиеров и которую «сопровождали два брата с восковыми свечами в серебряных канделябрах». Он также заявил, что его неоднократно избивали за отказ участвовать в гомосексуальных утехах братьев-тамплиеров. Другой сержант, Жан Шалон, рассказал, что по прика-командора Франции Жерара де Вильера непокорных бросили в яму, и на его (свидетеля) глазах погибли девять человек. Он также поведал, будто накануне ареста командора кто-то предупредил, и тот на пятидесяти лошадях вывез все сокровища тамплиеров в порт Ла-Рошель. Там казну погрубили на восемнадцать судов и отправили неизвестно куда.

В результате сорок из представших перед кардиналами свидетелей признались хотя бы в одном преступлении. Однако описания пресловутого «идола» были весьма различны. Один утверждал, что это была «отвратительная черная рожа», другой видел нечто «белое и с бородой», а трое – «голову с тремя лицами». Более внимательный анализ показывает, что среди представленных Папской курии тамплиеров более половины еще ранее были исключены из ордена. Среди них не было ни одного представителя орденского руководства: папе объяснили, что, к сожалению, все они «слишком плохо себя чувствуют, но всегда к его услугам в Шинонской тюрьме». Однако в целом показания свидетелей отвечали интересам как папы, так и короля, давая каждому возможность что называется сохранить лицо. Теперь Климент мог «с чистой совестью» разрешить инквизиции продолжить расследование, Филипп же обязался передать имущество ордена под контроль специальных кураторов, а сами тамплиеры оставались в его руках, но уже «по поручению церкви».

В изданных сразу после этого события – в июле-августе 1308 года – папских буллах, особенно в «Facience miseracordam», Климент V показал, что фактически полностью принял версию событий, состряпанную королем и его чиновниками, и признал, что тот действовал «не из корысти», а «как правоверный католик, послушно следующий по стопам своих предшественников». Климент поручил епископам организовать в своих округах провинциальные советы по расследованию «злокозненных деяний мерзких тамплиеров». Такой совет должен был состоять из двух монахов-доминиканцев, двух францисканцев и двух кафедральных ка- ноников. Для расследования деятельности ордена была создана отдельная папская комиссия в составе восьми спецуполномоченных, и одновременно в Шинон – для допроса высокопоставленных узников – направили трех кардиналов. А на 1310 год Климент V назначил Генеральный церковный собор во Вьенне, на котором предполагалось обсудить дело тамплиеров, подготовку крестового похода и вопросы цер-ковной реформы.

Что же побудило Климента V столь резко изменить свое отношение к тамплиерам? Возможно – но и маловероятно, – что на него повлияли признания свидетелей, хотя он слишком хорошо представлял методы, которыми эти показания добывались. Куда более реальной кажется версия, что он просто решил пожертвовать тамплиерами ради стабильности церкви и ради своих честолюбивых интересов. Об этом говорит и выражение, которое он использует в своем послании: король Филипп, дескать, «следует по стопам своих предшественников»! Не только понтифик, но и все современники считали, что король Филипп IV унаследовал престиж и политический вес своего знаменитого деда Людовика IX Святого. А посему – в отличие от злосчастного императора Фридриха II, упорно, но безуспешно боровшегося с Папской курией, – французский монарх мог реально претендовать не только на светскую власть понтифика, но и на его духовный авторитет. Несмотря на мнение парижских ученых-теологов, что борьба с ересью является исключительной прерогативой самого папы, факты показывают, что королевский гнев был направлен не только против тамплиеров, но в равной степени и против тех, кто вольно или невольно поддерживал их.

Крикливые королевские глашатаи и целая армия наемных адвокатов умело играли на настроениях большинства европейцев, в сознании которых тамплиеры прочно ассоци-ировались с такими маргинальными общественными группами, как прокаженные, евреи и мусульмане. Незадолго до этого Карл II, двоюродный брат Филиппа IV, управлявший Южной Италией из Неаполя, изгнал из своих владений мусульманскую общину, которая когда-то обосновалась на Сицилии с позволения императора Фридриха II. Успех этих пропагандистских усилий виден хотя бы из письменного запроса, который папская комиссия направила королю Арагона Якову II: действительно ли тамплиеры принимали ислам и планировали в Гранаде вступить в союз с местными евреями и сарацинами? Имелись сведения, что некоторые из бежавших от преследования храмовников получили политическое убежище у мусульман: например, послом тунисского султана при дворе короля Якова II был бывший командор тамплиеров в одной из провинций Бернар Фонтибу. И королевские следователи стремились сделать эти сведения достоянием общественности.

Еще более действенной оказалось однозначное отождествление вышеупомянутых маргинальных групп с «силами тьмы». Обвинения в колдовстве и черной магии производили на умы средневековых людей неизгладимое впечатление. Изображения демонов неизменно присутствовали в барельефах и фресках кафедральных соборов и церквей; искренний страх перед сатаной испытывали не только необразованные крестьяне и ремесленники. Жак Дюэз – монах одного из монастырей в Гаскони, получивший кардинальскую митру из рук Климента V, а затем сменивший его под именем Иоанна XXII, – будучи родом из богатой купеческой семьи и получив университетское образование, панически боялся погибнуть от колдовской порчи и приказал инквизиторам тщательно выявлять всех, кто «заключил союз с нечистым». Он был абсолютно убежден, что многие просто маскируются под христиан, а сами давно подписали «тайный договор с дьяволом».

Из сказанного невольно возникает вопрос: а не мог ли сатана овладеть душой самого папы? И ответ на него далеко не столь очевиден, как кажется, тем более для таких опытных крючкотворов, как Гильом Ногаре и его коллега Гильом де Плезан, ревностно исполнявших задание своего «начальника», Филиппа Красивого. Пожалуй, только этим и можно объяснить столь упорное противодействие Климента V «христианнейшему из монархов». Разве у того же епископа Памьерского Бернара Сессе, посмевшего назвать Филиппа IV «глупой и косноязычной совой», не было такого советника из преисподней? В этом несчастный сам признался под пытками. Но самое важное – откровенным еретиком был смертельный враг короля Филиппа папа Бонифаций VIII, содомит и слуга сатаны.

Душевное состояние тех, чьему примеру папа Климент V, опасаясь обвинения в связи с дьяволом, не хотел следовать, было тяжелым. Помимо жестких и настойчивых нападок на тамплиеров король Филипп предложил провести посмертный суд над Бонифацием VIII по обвинению в ереси. Что касается церковного канона, то подобный прецедент в истории Рима уже имел место – с папой Формозом в 896 году. Сам Филипп добивался нового процесса, чтобы постфактум смыть с себя позор того святотатства, которое сотворил в Ананьи его приспешник Гильом Ногаре. Одновременно это позволило бы доказать всему миру, что он имеет право не просто судидъ подданных, но «также арестовывать и карать пап-вероотступников». В Папской курии было достаточно «бонифацианцев», и это подтолкнуло Климента к примирению с королем. Пожертвовать тамплиерами казалось меньшим злом – и Святой престол ими пожертвовал.

Частью намеченной Филиппом кампании поношения покойного понтифика была также канонизация Пьетро дель Морроне – папы-отшельника Целестина V, которого якобы незаконно сместил, а затем бросил в тюрьму и отравил коварный Бонифаций VIII. Окончательное признание того, что Целестин V вознесся на небеса, по мнению Филиппа, означало неизбежное падение строптивого Бонифация в преисподнюю. Поэтому процессу канонизации святого Целестина предшествовала целая серия инспирированных «чудес», рас-считанных на простолюдинов.

Под мощным напором могущественного французского монарха, который считал себя ответственным лишь перед Богом, и под влиянием собственного окружения Климент V оставался верен своей любимой тактике выжидания и затягивания и одновременно старался держаться подальше от эпицентра событий, передав практически все под контроль Филиппа Красивого. Политический хаос в Италии того времени не позволял папе вернуться в Папскую область, поэтому он создал новый анклав – со столицей в городке Авиньон, расположенном на берегу Роны, на самой границе Прованса. В августе 1308 года Климент V объявил, что папский двор покидает Пуатье и переезжает в Авиньон. Это считалось временной мерой, однако город оставался резиденцией католических иерархов в течение семидесяти лет.

Но даже после переезда в Авиньон, затянувшегося до марта следующего года, давление Филиппа Красивого на папу не ослабло. И перед самым отъездом из Пуатье Климент все-таки согласился на судебное расследование дела покойного Бонифация VIII, но пошел на это весьма неохотно, испытывая угрызения совести, поскольку отлично понимал, сколь губителен может быть этот суд для авторитета папской власти. За пределами Франции известие о предстоящем суде вызвало волну возмущения. И всем стало ясно, что Климент V – всего лишь пешка в руках Филиппа IV. Король Яков II Арагонский прислал папе резкое письмо, высказав свое беспокойство в связи с этим.

Неудивительно, что, когда расследование все-таки началось, защиту Бонифация VIII взял на себя сам Климент V: он воззвал к благочестию короля Филиппа, говорил о его преданности делу церкви, которую тот неоднократно проявлял. После этого папа разрешил продолжить расследование, но, умело используя доскональное знание римского права, искусно затянул процесс – то скрупулезно требуя многочисленных письменных материалов по делу, то просто откладывая слушания, как, например, в декабре 1310 года из-за приступов желудочной болезни.

До его выздоровления консультации по делу Бонифация продолжались вне зала суда. В результате папа и французский король нашли компромиссный вариант: Климент V при-знавал, что скандальное нападение на покойного понтифика в Ананьи – просто недоразумение, ведь королевские посланцы во главе с Ногаре хотели всего лишь пригласить папу на заседание Генеральных штатов. А сам факт насилия в отношении Бонифация VIII объясняется неприязнью его личных врагов из Папской области. При этом была подчеркнута почетная роль короля Филиппа – «стойкого борца за веру» и «защитника католической церкви». В ответ на это Климент отозвал все папские указы с критикой Филиппа и его при-ближенных. Гильом Ногаре получил папское прощение в обмен на обязательство отправиться в крестовый поход, а также посетить некоторые святыни во Франции и Испании. Филипп Красивый пошел еще дальше – он объявил о согласии с любым решением, которое примет Климент V по делу его предшественника Бонифация VIII.

Достигнутый компромисс вызвал негативную реакцию в Европе. Данте Алигьери представил эту историю как пример откровенного проституирования Папской курии французским королем. Посол Арагона при папском дворе писал своему монарху, чтр-«Филипп теперь стал королем, папой и императором одновременно». Широко распространился слух, будто отпущение грехов Гильому Ногаре стоило королю Филиппу сто тысяч флоринов. Однако, по мнению современных историков, поведение папы Климента V в деле Бонифация VIII не столько заслуживает критики, сколько позволяет ясно понять, что на самом деле папа одержал политическую победу. Фактически единственный компромисс, на который он согласился, – формальное одобрение действий французского короля. Однако это решение носило чисто умозрительный характер и легко могло быть пересмотрено. Столь же обдуманно Климент поступил и в отношении «папы-отшельника» Целестина V, который был канонизирован в 1313 году, но лишь как праведник и под светским именем – как святой Пьетро де Морроне, а не как мученик, на чем настаивал ко-роль Филипп.

Таким образом – умело затягивая принятие важных решений и проявляя недюжинное терпение и выдержку, – папа Климент V сумел сохранить авторитет и независимость като-лической церкви. В отличие от своих знаменитых предшественников – таких, как Григорий VII и Иннокентий III, прилагавших титанические усилия в борьбе с германскими императорами, – Климент оказался не в состоянии открыто противостоять фанатичному, коварному и мстительному французскому самодержцу. И все же в деле Бонифация VIII и его предшественника Целестина V «авиньонскому затворнику» удалось провести умную политическую операцию, пойдя лишь на незначительные уступки.

Но можно ли считать таким уж незначительным отступлением процесс тамплиеров? Похоже, сам Климент V так и не решил для себя этот вопрос.

Когда Климент V покинул Пуатье, король Филипп решил, что настала пора окончательно и не мешкая решить судьбу ордена Храма. Арестованные тамплиеры по-прежнему находились в королевских темницах, а после того, как папа санкционировал продолжение работы следователей-инквизиторов, можно было ожидать новых показаний и разоблачений. Вожди тамплиеров, представшие перед комиссией из трех кардиналов в Шинонском замке, признали показания, от которых ранее отказались, и подтвердили свои прежние свидетельства. И хотя никто из них не сознался во всех предъявленных обвинениях, в целом инквизиция добилась цели. Все обвиняемые раскаялись, прося разрешения вернуться в лоно Святой церкви.

Несомненно, на показаниях высокопоставленных заключенных сказалось присутствие на допросах в Шиноне «сладкой парочки» – Гильома Ногаре и Гильома де Плезана. Там-плиерам, по сути, не оставалось ничего другого, как согласиться с предъявленными обвинениями, поскольку любые попытки доказать свою невиновность влекли за собой истя-зания и пожизненное заключение. Даже в случае удачного побега им вряд ли удалось бы найти надежное укрытие, по крайней мере в Европе: Климент строго наказал всем евро-пейским монархам задерживать в своих владениях тамплиеров и передавать их местным епископальным комиссиям. Следует учесть, что многие епископы, особенно в Северной Франции, были ставленниками Филиппа Красивого. Кроме того, папа предупредил духовенство, что любое содействие мятежным храмовникам чревато обвинением в ереси самих священников.

Король Филипп активно участвовал в подборе кандидатов для папской следовательской комиссии, предложив в ее состав восемь верных ему людей. Одним из них был председатель комиссии Жиль Эйслен, архиепископ Нарбоннский, который выступал с обвинениями против тамплиеров еще в 1308 году в Пуатье. Откровенными сторонниками короля были также епископы Менде и Байо; последний к тому же был финансовым советником Филиппа Красивого. А из четырех членов комиссии, которые не являлись французами по национальности, один – архидьякон Трентский – в свое время тесно сотрудничал с кардиналами Колонна, а другой был доверенным лицом двоюродного брата короля Филиппа – короля Карла II Неаполитанского.

Тем не менее намеренно усложненные по инициативе Климента процедуры, а также технические трудности, связанные со сбором восьми церковных иерархов в одном месте, привели к тому, что первое заседание комиссии состоялось только через год после утверждения ее состава. 8 августа 1309 года было объявлено, что заседание состоится в но-ябре в парижском монастыре Сен-Женевьев-де-Буа, и на него приглашались все, кто хотел дать показания.

В числе первых опрошенных свидетелей был Гуго де Перо, командор тамплиеров Франции, который фактически ничего не сказал в защиту ордена Храма. Когда 26 ноября 1309 года показания давал сам Жак де Моле, он заявил, что хотел бы взять орден под защиту, поскольку не верит, что в такой напряженный момент церкви выгодно его разрушить, но, не чувствуя в себе достаточно сил и умения, нуждается в помощи. И еще Великий магистр сказал, что «с его стороны было бы отвратительно и позорно не попытаться защитить орден, который удостоил его такой высокой чести».

Дело даже не в том, что – как выяснилось при его аресте – Жак де Моле был просто неграмотен; главное – орден Храма в его правление оказался абсолютно не готов к резкому усилению в тот период общественного внимания к проблемам гражданского и церковного законодательства. Другие монашеские и духовно-рыцарские ордена – например, госпитальеры – давно поняли значимость этих проблем, а вот тамплиеры не озаботились тем, чтобы привлечь на свою сторону знающих юристов или подготовить экспертов в собственной среде. Однако теперь они со всей решимостью и отвагой отстаивали свои права и суверенитет. Несомненно, пылкий и часто смущавшийся Жак де Моле в ходе расследования искренно сожалел об этих просчетах. Когда ему зачитывали его собственные признания, сделанные накануне перед папской комиссией, он вздрогнул, дважды перекрестился и сделал несколько агрессивных жестов, которые многие кардиналы восприняли как недвусмысленную угрозу старого воина «конкретным личностям», составившим этот обвинительный протокол. Когда Жак де Моле выслушал их упреки, то объяснил, что и не думал никому угрожать, а просто выразил свои чувства, сожалея, что во имя Всевышнего им следует поступить по обычаю татар и сарацин, которые безжалостно «отрубают таким грешникам головы… или рассекают их пополам».

И хотя члены комиссии не удовлетворились этим объяснением, они все-таки согласились дать магистру время, чтобы он смог как следует подготовиться к защите своего ордена. Гильом де Плезан, который присутствовал на этом слушании в качестве доверенного лица короля и к которому, по иронии судьбы, Жак де Моле обратился за помощью, от такой откровенной наивности ветерана пришел в замешательство. Похоже, после двух лет пыток и тюремного заключения Великий магистр – искренно возмущенный зачитанными признаниями – решился-таки встать на защиту своего рыцарского братства. Королевский советник предупредил магистра, чтобы тот «добровольно не совал голову в петлю». Когда в пятницу 28 ноября 1309 года Жак де Моле снова предстал перед кардинальским советом, то повторил, что чувствует себя не в силах достойно защитить орден, потому что «всегда был только рыцарем – бедным и неграмотным», а посему будет хранить молчание, вверяя себя правосудию самого папы Климента. Комиссии он сообщил только три вещи: во-первых, что литургию в орденских церквях всегда служили более красочно, чем в других храмах, – за исключением, может быть, кафедральных соборов; во-вторых, орден действительно принимал щедрые пожертвования; в-третьих, члены ордена с такой самоотверженностью защищали христианскую веру, что всегда считались главными и самыми непримиримыми врагами сарацин. Ведь не случайно граф д'Артуа поставил тамплиеров в авангард армии Людовика Святого во время знаменитого Нильского похода! И разве не остался бы сам граф в живых, если бы внял совету Великого магистра?

Когда же члены комиссии раздраженно ответили, что для утративших веру все сказанное не имеет значения, Жак де Моле согласился с ними, добавив, что всегда верил «в единого Бога, Святую Троицу и другие символы католической веры… но, лишь когда душа .отделится от тела, станет ясно, кто праведник, а кто грешник. И лишь тогда каждый, поймет, кто был прав».

Прервав свое первое заседание 28 ноября, комиссия продолжила работу только 3 февраля 1310 года. К этому времени пораженческие настроения, характерные для большинства тамплиеров в первое время после ареста, сменились твердой решимостью отстаивать свои права. На первом этапе папского расследования командор Пейена Ронсар де Жизи заявил кардиналам, что все обвинения против ордена ложны, а показания выбиты «под пытками и угрозой смерти». Подробно поведав членам комиссии о пытках, которым подвер-гали его, командор сказал, что в таких условиях сознается любой и в чем угодно. Вслед за ним с 7 по 27 февраля подобные заявления сделали еще 532 тамплиера со всей Франции. 14 марта перед девяноста тамплиерами, которые добровольно пожелали выступить в качестве официальных защитников, был зачитан полный список обвинений против ордена Храма, состоявший из 127 пунктов. Уже к концу месяца число таких добровольцев выросло до 597 человек. Среди них был и священник Жан де Робер, заявивший на одном из заседаний, что наслышан о признаниях тамплиеров в личных грехах, но ни одно из них не может быть вменено в вину ордену Храма в целом. Учитывая столь большое число добровольных защитников, комиссия предложила выбрать из них несколько «прокуроров или синдиков». Выбор тамплиеров пал на Пьера Булонского, поверенного ордена при Папской курии, и Рено де Провена, командора Орлеанского дома (оба были священниками), а также на двух рыцарей: Гильома де Шанбонне, командора Бландеи (в Крезе), и Бертрана де Сартижа, командора Карла (в графстве Вьеннском).

Пьер Булонский – ему было 44 года, причем 25 из них он состоял в ордене Храма, – родился в Ломбардии, а в тамплиеры был принят в Болонье, где впоследствии изучал юриспруденцию под началом командора Ломбардии Гильома де Нори. Его назначение командором в Папскую область указывает на высокую образованность, что являлось большой редкостью среди полуграмотных рыцарей. После своего ареста, последовавшего в ноябре 1307 года, Пьер Булонский признал, что отрекался от Христа и плевал на распятие, но отверг обвинения в содомии, хотя и не отрицал подобных отношений между братьями.

Рено Прованский, также бывший священником, на восемь лет моложе своего коллеги. Тот факт, что в свое время он намеревался стать не тамплиером, а доминиканцем, говорит о том, что он был неплохо образован и обладал острым умом, – это подтвердили его грамотные и продуманные ответы на первых допросах. В орден Храма он вступил в городе Бри за пятнадцать лет до описываемых событий.

Первые действия, которые предприняли эти два тампли-ерских священника, касались условий содержания обвиняемых: их лишали причастия; конфисковали все имущество, включая облачения священников; отвратительно кормили и держали закованными в железа; а тем, кто умирал в тюрьме, отказывали в погребении по христианскому обряду,

Позднее, во время допросов в парижском Тампле, куда перевели Пьера Булонского, он назвал все предъявленные комиссией обвинения «позорными, непристойными и мерзкими выдумками… которые от начала до конца состряпаны подставными свидетелями и бессовестными врагами». Он утверждал, что «орден Храма всегда был и остается чист и свободен от каких-либо пороков, прегрешений и зла». А вес признания ложны – они получены во время пыток.

В среду, 1 апреля 1310 года, Пьер Булонский и Рено Прованский вместе с двумя другими рыцарями – Гильомом дс Шанбонне и Бертраном де Сартижем, долгое время прослужившими в Заморье, предстали перед папской комиссией. Оба рыцаря решительно отклонили все обвинения в свой адрес, предъявленные епископом Клермонским.

Рено Прованский сразу повел дело таким образом, что самим кардиналам пришлось оправдываться. Во-первых, он утверждал, что только Великий магистр и орденский капитул вправе назначать прокуроров для защиты тамплиеров на процессе; во-вторых, все предыдущие процедуры по обвинению ордена в ереси абсолютно незаконны с точки зрения гражданского и церковного права. Всем обвиняемым необходимо предоставить возможность и средства для найма адвокатов, а сами дела необходимо передать в ведение церковных властей, а не королевской канцелярии. Таким образом, впервые после внезапного ареста в октябре 1307 года тамплиеры четко сформулировали аргументы в свою защиту.

Даже спустя семь веков после этих событий Пьер Булонский предстает перед нами не просто грамотным адвокатом, а прежде всего защитником прав человека. Он открыто заявил членам комиссии, что с самого начала судебная тяжба против тамплиеров велась в атмосфере «исключительной ярости и нетерпимости»; братьев тащили, словно «овец на за-клание»; применялись «самые изощренные пытки, от которых одни просто умерли, а другие стали калеками, что побудило многих солгать, оклеветать себя и весь орден». Он утверждал, что пытка делает невозможным «свободное мышление – неотъемлемое свойство любого добродетельного человека». Она лишает его «знания, памяти и понимания». Он также поведал кардиналам, что братьям-тамплиерам неоднократно показывали письма с королевской печатью, в которых Филипп IV обещал всем, кто покинет осужденный и погибший орден, не только прекращение пыток, но жизнь, свободу и пожизненную ренту.

Таким образом, все доказательства разложения ордена Храма оказались ложными и, более того, противоречили здравому смыслу. Как можно поверить тому, что так много лю-дей знатного происхождения, достаточно способных и обладающих немалой властью, оказались «столь глупы и даже безумны», чтобы, «стремясь погубить душу, выбрал именно служение в ордене»? Вне сомнения, если бы такие рыцари и в самом деле столкнулись в ордене Храма с подобными беззакониями – особенно это касается богохульства в отноше-нии Христа, – «они бы тут же возопили и громко поведали об этом всему миру».

Мощный отпор со стороны тамплиеров и нескончаемые проволочки папского расследования переполнили терпение Филиппа Красивого. Даже церковный Собор, назначенный на октябрь 1310 года в городе Вьенне, – главным вопросом на нем должно было стать дело тамплиеров – пришлось отложить, поскольку еще не был готов отчет папской комиссии. Тогда король решил ускорить события при содействии архиепископа Сансского Филиппа де Мариньи – тот был недавно переведен в Санс из отдаленной епархии благодаря содействию брата, Ангеррана де Мариньи, претендовавшего на пост главного министра, который пока занимал Гильом Ногаре. Именно по просьбе Ангеррана король выбил у папы разрешение на архиепископский трон в Сансе, и весной 1311 года Филипп де Мариньи, оказавшийся в долгу перед братом и королем, должен был как-то расплатиться со своими покровителями.

По внутрицерковному устройству, сложившемуся еще во времена Римской империи, Парижский округ относился к провинции Сане. А посему в ведение архиепископа Сансского входило и судебное разбирательство над отдельными тамплиерами, находившимися в его юрисдикции. И 10 мая, когда папская комиссия отдыхала, он срочно созвал в Пари- же местный церковный совет. Сразу поняв, что за операция готовится, Пьер Булонский попросил кардиналов оградить от нападок тех тамплиеров, «которые отважились встать на защиту ордена», и запретить архиепископу Сансскому проведение этого судилища.

Председатель комиссии архиепископ Нарбоннский Жиль Эйслен не пожелал рассматривать поданную петицию на том основании, что архиепископ Сансский – хозяин в своей епархии, а потому он не может вмешиваться, после чего удалился, заявив, «что отправляется слушать или служить мессу». Таким образом, решение по делу тамплиеров предстояло принять другим членам папской комиссии; и хотя многие из них питали симпатии к тамплиерам, но были не в силах преодолеть юридические рогатки; к тому же архиепископ Сансский им действительно не подчинялся. Поскольку Филипп де Мариньи получил свой жезл непосредственно из рук понтифика, только тот и мог повлиять на его решение.

В понедельник 11 мая при открытии заседания комиссии – в отсутствие председателя архиепископа Нарбоннского – стало известно, что пятьдесят четыре тамплиера, вызвавшихся защищать свой орден, уже осуждены епископом Санс-ским как упорствующие еретики и переданы в руки светской власти. Им грозила смерть на костре. Уполномоченные спешно отправили архидьякона Орлеанского Жана де Жуанвиля и его коллегу, ответственного за охрану тамплиеров Филиппа де Воэ, к архиепископу с просьбой отсрочить казнь. Воэ напомнил ему, как много храмовников, уже скончавшихся в тюрьмах, клялись перед смертью, что все обвинения против ордена – явная ложь.

Но эти увещевания не подействовали. Пятьдесят четыре тамплиера были посажены на телеги и отвезены на луг у стен монастыря Святого Антония в пригороде Парижа. Там их сожгли на костре. Все они до конца упорно отрицали инкриминированные им преступления, повторяя, что их казнят беспричинно и несправедливо. По словам летописца, «очевидцы наблюдали их последние мучения с величайшим восхищением и неподдельным удивлением».

Как уже говорилось, по законам инквизиции сжигали тех упорствующих еретиков», кто отказался от прежних признаний в ереси и святотатстве; того, кто не сознавался в при-писываемых ему преступлениях, приговаривали к пожизненному заключению. И лишь тем, кто подтверждал свои показания и раскаивался, прощали прежние грехи и отпускали на свободу.

Четыре дня спустя архиепископ Сансский устроил расправу еще над четырьмя тамплиерами, отправив их на костер как нераскаявшихся еретиков. А тело бывшего казначея Парижского дома тамплиеров Жана де Ла Тура, уже умершего, было извлечено из земли и сожжено на костре.

Реакция на эту жестокую расправу была соответствующая. Так, при допросе сержанта-храмовника Эмери де Вильерле-Дюка разыгралась душераздирающая сцена. Он видел, как накануне в телегах везли на казнь братьев-тамплиеров. Продолжая твердить, что все грехи, приписываемые ордену Храма, – клевета, бедняга, однако, заявил, что из страха перед подобной смертью не устоял бы, если бы от него потребовали признания в том, будто он убил самого Господа. И просил членов комиссии не передавать его слова королевским чиновникам. Кардиналам оставалось только объявить свой протест, но в это время из тюрьмы неожиданно исчез один из добровольных тамплиеров-защитников, Рено Прованский.

Протест возымел определенное действие: Рено Прованский вернулся вместе с двумя другими рыцарями, Гильомом де Шанбонне и Бертраном де Сартижем. Но теперь вдруг исчез Пьер Булонский – его так и не удалось обнаружить. После этого работа комиссии почти прекратилась, а многие ее члены под разнообразными предлогами стали уклоняться от участия в ней. В декабре Гильом де Шанбонне и Бертран де Сартиж заявили, что не могут выполнять функции защитников братьев-тамплиеров без Рено Прованского и Пьера Булонского, потому что неграмотны, а кроме того, им стало известно, что их напарники уже сложили с себя обязанности защитников ордена, вернувшись к привычной деятельности.

На самом деле церковный совет Санса лишил Рено Прованского духовного звания, а Пьер Булонский так и не объявился; весьма возможно, что он был убит тюремщиками. Но что бы ни случилось с этими священниками-тамплиерами, двое рыцарей не смогли продолжить свою «адвокатскую деятельность» и покинули комиссию.

Как же получилось, что члены самого могущественного духовно-рыцарского братства на всем Западе пошли на смерть, по выражению Пьера Булонского, словно «овцы на заклание»? Одной из причин, несомненно, являлся престарелый возраст большинства тамплиеров, проживавших во Франции. Прослужив некоторое время на Ближнем Востоке, многие рыцари возвратились в Европу, где заняли различные административные посты. Более молодые рыцари предпочитали отправиться на Кипр – в 1307 году почти семьдесят процентов тамплиеров там составляли новички, набранные всего несколько лет назад. На Кипре они готовились к военным действиям, сражались с сарацинами за Тортозу и вели при-готовления к нашествию на остров мамлюков.

Папская булла Климента V «Раstoralis praeminentiae», в которой он давал разрешение на арест храмовников, была доставлена на Кипр в ноябре 1307 года. В то время фактическим правителем острова был Амори, брат короля Иоанна, которому в августе 1306 года тамплиеры помогли прийти к власти. Поэтому указ папы римского поставил Амори в не-ловкое положение. Своим троном он был обязан ордену Храма и, как большинство жителей Кипра, считал обвинение тамплиеров заведомой ложью; однако ему не хотелось настраивать против себя римского понтифика или наживать опасного врага в лице короля Филиппа Красивого. И он распорядился начать судебное преследование храмовников, которых возглавлял маршал Ом д'Озильер.

Поначалу те оказали сопротивление, но потом все-таки сдались властям, после чего 83 рыцаря и 35 сержантов были заключены под домашний арест в собственных владениях. Их имущество было конфисковано, однако большая часть обширной казны тамплиеров бесследно исчезла. Никакого расследования по этому делу не проводилось до мая следую-щего года, когда на Кипр прибыли двое судей, назначенных Климентом V. Ни один из тамплиеров не признал себя виновным, и все свидетельские материалы были получены из других источников, в том числе от 16 светских рыцарей и сенешаля Кипрского королевства Филиппа д'Ибелена, а также от королевского маршала Рено де Суассона. Большинство этих свидетелей являлись сторонниками Генриха II, давнего претендента на кипрский трон, а потому можно было ожидать, что все они будут настроены против тамплиеров, приведших к власти его противника Амори. Однако все их свидетельства оказались в пользу ордена Храма. Филипп д'Ибелен, первым дававший показания, высказал предположение, что подозрения в отношении тамплиеров вызваны атмосферой таинственности, в которой всегда проходил прием в члены братства. Рено де Суассон подтвердил, что они не занимались дьявольскими таинствами, а их религиозные службы к молитвы носили исключительно канонический характер.

Другой рыцарь, Жак де Плани, произнес яркую речь в защиту тамплиеров, напомнив суду, что воины Храма не однажды проливали кровь во имя Христа и христианской веры, являясь самыми добродетельными и целомудренными рыцарями-монахами. Знатный генуэзский дворянин Персиваль де Мар поведал о группе тамплиеров, попавших в сарацинский плен и выбравших смерть, когда им предложили свободу в обмен на вероотступничество. Остальные свидетели, хотя и упоминали о таинственной процедуре инициации и известной алчности тамплиеров, не привели никаких доказательств ереси или святотатства в их рядах. Священник Лоран Бейрутский заявил, что за свою жизнь исповедовал более шестидесяти братьев-храмовников и ничего плохого о них сказать не может. Дальнейшие слушания подтвердили, что многие тамплиеры нередко исповедовались у доминиканцев, францисканцев и представителей белого духовенства.

Единственным среди всех кипрских латинян, кто дал против тамплиеров обвинительные показания, был некий Симон Сарезарис, священник ордена госпитальеров, однако и он не смог предоставить сколь-нибудь убедительных доказательств их вины, а лишь бессвязно пересказал свои беседы с некоторыми людьми, имен которых не помнил. За одним исключением, все свидетельства оказались в пользу тамплиеров, разве что прозвучали упреки со стороны окружения короля Генриха II в том, что орден поддерживал его конку-рентов.

Результаты этого судебного расследования не могли удовлетворить Климента V, и он тут же распорядился провести новые слушания, направив на Кипр своего легата на Востоке епископа Родосского. Новый суд начался летом 1310 года – уже после убийства Амори и возвращения на трон короля Генриха II. И, судя по разрозненным документам, дошедшим до нас с тех времен, на этот раз возобладала жесткая линия Папской курии. В частности, мар-шал тамплиеров Ом д'Озильер и многие рядовые члены ордена закончили свою жизнь в темницах одного из замков на севере острова.

В Италии ход судебного процесса против тамплиеров зависел от политических пристрастий местных правителей. Как можно установить из немногих сохранившихся документов, Карл II Неаполитанский, кузен Филиппа Красивого, сумел выбить нужные показания – преимущественно под пытками. И в Папской области, используя те же жестокие методы, от тамплиеров добились признаний, что они отреклись от Христа и плевали на распятие. Однако в целом напряженная работа инквизиторов во главе с епископом Сутрийским дала весьма скромные результаты. Что касается Ломбардии, то многие тамошние епископы открыто встали на сторону тамплиеров. Епископы Равенны, Римини и Фано так и не смогли найти никаких доказательств вины тех тамплиеров, которых доставили на их суд. И только во Флоренции – опять же под пытками – шестеро из тринадцати обвиняемых все-таки сознались.

В Германии против местных тамплиеров также было начато энергичное судебное расследование под председательством архиепископа Магдебургского Бурхардта. И все бра-тья, включая командора всей Германии Фридриха Альвенслебена, были арестованы. Однако провинциальный церковный совет, собравшийся в городе Трире, не обнаружил никаких доказательств вины храмовников. А заседание церковного совета в Майнце во главе с архиепископом Питером фон Аспельтом было вообще прервано появлением в зале двадцати вооруженных рыцарей-храмовников во главе с командором графства Грумбах Гуго фон Сальмом. Насмерть перепуганный иерарх был вынужден выслушать претензии рыцарей, жаловавшихся, что их братьев во Франции лишили всякой возможности защищаться, а тех, кто настаивал на своей невиновности, отправили на костер. Гуго фон Сальм также заявил, что доказательством их невиновности служит тот факт, что белые плащи казненных уцелели в пламени.

В ходе последующих слушаний брат Гуго фон Сальма Фридрих, командор Рейнской провинции, дабы доказать невиновность своего ордена, согласился пройти испытание огнем и водой. Он также сообщил судьям, что прослужил много лет на Востоке с Жаком де Моле и знает его как «доброго христианина, достойнее которого трудно даже вообразить». В документах следствия зафиксированы и другие свидетельства добродетельных дел рыцарей ордена Храма: например, один священник рассказал, что во время страшного голода в городе Майстре поместье храмовников ежедневно кормило до тысячи жителей. В результате проведенных слушаний архиепископ полностью оправдал всех арестованных тамплиеров, отпустив их на свободу, что вызвало крайнее раздражение Папской курии.

Кроме Франции и Кипра, крупная колония тамплиеров была в Испании, особенно в Арагонском королевстве, где орден принимал активное участие в Реконкисте – освобож- дении испанских земель от мавров. Их богатствами – накопленными благодаря многочисленным привилегиям и щедрым пожертвованиям на протяжении почти двух столетий – частенько пользовались и местные монархи. Несмотря на обширные земельные владения тамплиеров в Арагоне, их казна заметно истощилась из-за необходимости направлять все новые и новые средства в Сирию и Палестину, а также постоянно ублажать арагонских правителей. И хотя орден Храма исправно выполнял банковские функции, однако сам он уже давно был в долгах.

В середине октября 1307 года король Яков II получил письменное послание короля Филиппа Красивого, где тот перечислял «злостные деяния» тамплиеров и настоятельно рекомендовал арестовать их самих и все их имущество, как сам Филипп уже сделал во Франции. Но его арагонский коллега с недоверием отнесся к этой информации, написав в ответном послании Филиппу:

«Тамплиеры всегда отличались достойной похвалы праведностью и религиозной стойкостью; и набожность их до сих пор не вызывала ни у кого сомнения; и никто не смел обвинить их в малейших уклонениях от веры; напротив, за все время нашего правления они преданно служили нам в борьбе с неверными, когда бы мы их об этом ни попросили».

Но когда до Испании дошло известие, что Жак де Моле сознался в предъявленных ему обвинениях, Яков II тоже приказал арестовать тамплиеров и все их имущество в своем королевстве. Однако некоторые рыцари отказались подчиниться и покинуть свои замки: в отличие от французских коллег в Арагоне многие тамплиеры успели вооружиться и подгото-виться к обороне. Правда, одна из их крепостей, Пензикола, вскоре была взята королевской гвардией, а магистр Арагона Эксемен ди Ленда арестован, но в руках ордена остались мощные замки Аско, Кантавейя, Виллель, Кастеллота, Каламера и Монзон, а командор Руссильона Рамон Са Гуардиа крепко удерживал крепость Миравет. Оттуда он отправил королю Якову II письмо, в котором напомнил о крови, пролитой тамплиерами в войнах с маврами и совсем недавно – в битве под Гранадой. И о том, что во время охватившего всю Испанию жестокого голода две тысячи человек были спасены от смерти в замке тамплиеров Гардени и еще шесть тысяч – в Монзоне. И о том, что при вторжении в Арагон французов, пытавшихся захватить Барселону, именно храмовники сумели отстоять независимость королевства. Перечислив все это, они просили короля освободить магистра и других тамплиеров, которые «всегда были верноподданными католиками и добрыми христианами».

Однако арагонский король, по-прежнему не веривший в виновность храмовников, хотел воспользоваться ситуацией и закрепить за собой имущество ордена, прежде чем оно будет экспроприировано в пользу церкви. Он предложил папе Клименту дать его племянникам земельные владения в Арагоне, если тот уступит ему (Якову II) права на собственность ордена тамплиеров в Испании. Вероятно, хорошо зная непомерную алчность Якова II, Рамон Са Гуардиа писал, что «искренно сочувствует королю и всем католикам по поводу того ущерба, который они понесли в связи с этим делом, – даже большего, чем мы сами, непосредственно столкнувшиеся с этим злом». Вместе с тем он выразил опасение за душу короля, если тот позволил ввести себя в заблуждение, будто действует от лица Бога, а не дьявола. Как и Пьер Булонский, командор задал Якову II вопрос: разве можно согласиться с предъявленными обвинениями, если членами ордена являются выходцы из самых знатных фамилий, причем многие из них состоят в братстве не менее шести лет, но никто из них ни разу не сообщил о замеченных злоупотреблениях?

В начале февраля 1308 года король Яков II тем не менее отдает приказ захватить замки, оставшиеся в руках тамплиеров. Не желая или не имея достаточных сил для фронтальной атаки на укрепления, он решил взять их измором. Рамон Са Гуардиа, продолжавший свою переписку с испанским королем, предупредил, что братья-рыцари готовы принять мученическую смерть, если Яков II не гарантирует им защиту от посягательств папы Климента V до тех пор, пока тот остается под влиянием Филиппа Красивого. Однако Яков не пошел на компромисс, а в ноябре капитулировал гарнизон Миравета, где кончились запасы продовольствия. Замок Монзон сопротивлялся до мая следующего года, а в конце июля была взята и последняя цитадель тамплиеров в Арагоне – крепость Каламера.

Судебное расследование по делу арагонских тамплиеров продолжалось, но, поскольку по местным законам пытки были запрещены, никаких признаний от арестованных добиться не удалось. Задержанные тамплиеры содержались в относительно комфортных условиях и достаточно прилично питались. Перед инквизиторами Рамон Са Гуардиа повторил те же доводы, что и в своих посланиях к Якову II. Он твердо заявил: обряд вступления в орден носил строго канонический характер и полностью соответствовал основам католицизма. Обвинения в отрицании Христа он назвал «ужасной, отвратительной и жестокой выдумкой». Он также сказал, что «все братья, уличенные в противоестественном грехе» (содомии), строго наказывались «лишением права носить орденское облачение и бессрочным тюремным заключением… с цепными кандалами на ногах и шее…» К этому командор добавил, что все обвинения против тамплиеров построены на «клевете и жестокосердии», а те, кто в них сознался, – просто лжецы.

Недовольный результатами следствия, папа в марте 1311 года приказал архиепископу Таррагонскому и епископу Валенсийскому прибегнуть к пыткам. Однако методы, столь хорошо зарекомендовавшие себя во Франции, в Испании почему-то оказались не столь действенными: восемь храмовников, которых пытали в Барселоне, по-прежнему не давали признательных показаний. И в ноябре 1312 года местный церковный совет в Таррагоне вынужден был признать тамплиеров невиновными.

Аналогичным образом развивались события в соседних королевствах – Леон и Кастилия, а также в Португалии. В результате допроса арестованных тамплиеров ни одна из епископальных комиссий не нашла доказательств их вины.

Отдельные признания удалось добыть лишь в Наварре, которая традиционно находилась под сильным французским влиянием.

Как и Яков II, английский король Эдуард II получил в середине октября 1307 года послание от Филиппа Красивого с описанием вскрытых им «мерзких преступлений и козней» ордена Храма и рекомендацией зятю арестовать злоумышленников и их имущество, начав судебное расследование. Подобно Якову II, Эдуард поначалу не поверил французскому родственнику. Хотя общая численность тамплиеров в Британии была намного меньше, чем во Франции – в общей сложности в Англии, Шотландии, Ирландии и Уэльсе насчитывалось от 140 до 230 рыцарей, – тем не менее они играли заметную роль в жизни королевства. И начало этому положил Гуго де Пейн, первый Великий магистр ордена, посетивший Лондон в 1129 году. Тамплиеры долгие годы были надежными банкирами Анжуйской династии английских королей. Именно им было доверено взыскать штрафы за убийство Томаса Беккета[20]; они же исполняли роль посредников в постоянных военно-политических распрях между Англией и Францией и охраняли замки в Нормандии – приданое принцессы Маргариты Французской – до тех пор, пока ее муж, сын и наследник короля Генриха II Английского Ричард Львиное Сердце, не достиг совершеннолетия.

Прекрасно известно, каким доверием пользовался орден Храма у короля Ричарда Львиное Сердце – Великий магистр Робер де Сабле был его вассалом и надежным другом. Лондонский Тампль являлся самым безопасным хранилищем королевской казны, а сам орден принимал активное участие в коммерческой деятельности по всему миру, пользуясь мно-гочисленными привилегиями и льготами, дарованными королями и папами. И хотя благосостояние ордена Храма всегда вызывало зависть окружающих, следует отметить, что ежегодный доход от всех земельных владений тамплиеров не превышал 4800 ливров, что вряд ли могло служить основанием для «жестокой ревности» конкурентов и «всеобщей не-любви». В 1294 году Жака де Моле тепло принимал отец монарха Эдуард I, который с доверием относился к его советам. Эдуарду II, который всего три месяца как вступил на отцовский трон, выдвинутые против ордена обвинения показались необоснованными, о чем он прямо написал королям Франции, Арагона, Кастилии, Португалии и Неаполя. По его словам, тамплиеры совершили множество беспримерных подвигов в Святой земле во имя славы и величия католической церкви. Он также отправил письмо папе Клименту V, в котором настаивал, что тамплиеры «всегда непреклонно соблюдали чистоту веры», а те, кто их обвиняет, сами являются лжецами и преступниками.

Последнее письмо, отправленное в декабре, как раз совпало с появлением папской буллы «Раstoralis praeminentiae», которая положила официальное начало массовым арестам тамплиеров во всех католических государствах. И четыре дня спустя этот церковный указ дошел до Эдуарда II. Юному монарху не оставалось ничего другого, как объявить 26 де-кабря о задержании английских тамплиеров «самым быстрым и решительным способом». К тому времени в Англии стало известно о неожиданных признаниях Жака де Моле, и, подобно арагонскому королю, Эдуард решил установить прочный контроль над собственностью тамплиеров, чтобы она не попала в другие руки.

Вместе с тем у английского короля остались подозрения по поводу истинных интересов Филиппа Красивого и причин его влияния на папу Климента. Даже по тому, как обращались с тамплиерами, было видно, что Эдуард II не слишком верил обвинениям, предъявляемым им. Магистр Англии Уильям де Ла Мор, арестованный 9 января, был помещен в тюрьму Кентерберийского аббатства. Но при нем оставили двух братьев, разрешили пользоваться собственной одеждой и всеми личными вещами, камеру обставили хорошей мебелью, а постель снабдили прекрасным льняным бельем. Ему даже выплачивали «суточные» в размере двух шиллингов и шести пенсов. Многим командорам позволили оставаться в своих замках, пока два года спустя их не вызвали на допрос инквизиторов.

При аресте тамплиеров была составлена опись имущества, что давало некоторое представление об их образе жизни и опровергало клевету противников, будто они «просто купаются в роскоши». Так, в графстве Йоркшир вся более-менее ценная собственность ордена состояла из церковной одежды и утвари, сельскохозяйственных орудий и скота. При этом не обнаружилось никакого особого оружия, а лишь немного денег и старая, разбитая мебель. В кладовках были обнаружены небольшие запасы соленой баранины, свинины, говядины, бочки с сельдью, вяленая рыба, но вовсе не было вина.

В сентябре 1309 года в Англию прибыли для проведения следствия два инквизитора – некий Дьедонне, настоятель монастыря Ланьи, и Сикар де Воур, каноник из Нарбонны, где архиепископом был уже упоминавшийся Жиль Эйслен, председатель папской комиссии в Париже. Это было первое появление инквизиции на Британских островах: в отличие от Франции, где инквизиторы давно имели прочные позиции и охотно использовались в интересах королевской власти, в Англии их деятельность противоречила местным законам. Более того, следствием занималось специальное жюри присяжных, а пытки были категорически запрещены. По этой причине допросы арестованных тамплиеров, проведенные присланными инквизиторами и епископом Лондонским в период с 20 октября по 18 ноября, не дали никаких результатов. Никто из обвиняемых не признался в каком-либо святотатстве или антицерковной деятельности. Умбер Блан, командор Овсрни, бежавший в Англию от преследований французского короля, объяснил, что подозрительная атмосфера таинственности, которая сопровождала процедуру принятия в орден новых членов, была вызвана «простым безрассудством» и стремлением вызвать большее уважение новобранцев, однако ничего кощунственного или противоправного там никогда не происходило.

Раздосадованные столь неудачной попыткой добиться признания, инквизиторы решили собрать провинциальный церковный совет в графстве Кентербери. На первом заседа-нии, которое открылось 24 ноября в Лондоне, они обратились к королю Эдуарду II с настоятельной просьбой применить пытки. При этом они туманно и многоречиво ссылались на то, что подобная процедура якобы соответствует духу Библии и церковным канонам. И хотя разрешение было в конце концов получено, но и пытки желанных результатов не дали. Единственное нарушение, да и то незначительное, которое удалось им выявить, – распространенное между тамплиерами убеждение, что во время капитула (собрания кано-ников и высших руководителей ордена) магистр имеет право отпускать грехи.

Другим обстоятельством, вызвавшим откровенное недовольство инквизиторов – о нем они поведали в послании папе Клименту, – было явное нежелание Эдуарда II передать арестованное имущество тамплиеров римской церкви. Свои действия тот объяснял необходимостью посоветоваться с английскими графами и баронами. Это была не просто попытка затянуть расследование: если папа имел право претендовать на эту собственность, поскольку она складывалась из пожертвований ордену за выполнение ими церковного долга в Святой земле, то король мог резонно возразить, что эти благотворительные дары сделаны английскими дворянами, которые – если орден действительно будет распущен – вправе рассчитывать на возвращение своих добровольных вкладов. Поэтому поддержка баронов ему была гарантирована.

Раздосадованный таким итогом следствия, папа Климент V велел архиепископам Кентерберийскому и Йоркскому приложить максимум усилий, чтобы довести все же судебное расследование против английских тамплиеров до конца. Было оказано давление и с другого боку: Уильям Гринфилд, архиепископ Йоркский, получил письмо от короля Филиппа IV с предложением содействия в расследовании. Церковные иерархи делали все, что могли, но, как признался Уильям Гринфилд на очередном заседании местного церковного совета в мае 1310 года, «о пытках в Английском королевстве даже слышать никто не хочет». Максимум, что ему удалось, – получить косвенное свидетельство против тамплиеров со стороны: некий Джон Нассингтон вроде бы слышал, что храмовники в одном из своих поместий «поклонялись теленку». Другой свидетель, рыцарь Джон Ури, доносил, будто командор графства Вестердейл показывал своей жене книгу, в которой утверждалось, что Христос появился на свет не в результате непорочного зачатия, а обычным образом – от мужа Иосифа. Единственное обвинение в содомии прозвучало в показаниях одного из братьев-храмовников – Адам Хитон заявил, что, когда он был ребенком, его друзья часто говорили: «Бойся поцелуя тамплиера». Другой свидетель был знаком с женщиной, которая как-то нашла в уборной мужские кальсоны с вышитым сзади крестом.

Папа Климент, подозревая английские власти в намеренном затягивании расследования, отправил Эдуарду II письмо, обещая полное прощение грехов, если он передаст арестованных английских тамплиеров под юрисдикцию французских властей. Одновременно понтифик надавил на английских священников, издав новую буллу, «Faciens misericordiam». В ней утверждалось, что преступления тамплиеров окончательно установлены, а потому любой, кто попытается их защищать, будет обвинен в тех же грехах. Провинциальный совет в Йорке, чувствуя себя не в силах ни подтвердить, ни опровергнуть выдвинутые обвинения, уполномочил своего главу предоставить решение этого вопроса Папской курии на предстоящем церковном Соборе во Вьенне. А пока они нашли типично английский выход из положения – каждый тамплиер был обязан публично сделать следующее заявление: «Сознавая всю тяжесть обвинений, изложенных в булле нашего владыки папы римского, и не будучи способен очиститься самостоятельно, вручаю свою судьбу его Высокопреосвященству и церковному совету». После этого заявления каждый из арестованных считался примиренным с церковью и был направлен под присмотр в один из монастырей: Вильям Графтон – в Селби, Ричард Кесвик – в Киркхэм, Джон Уолпол – в Байленд, Томас Стенфорд – в Фаунтейнс и Генри Кирби – в Ривокс. В дальнейшем непокорное поведение Томаса Стенфорда и Генри Кирби заставило их опекунов, двух цистерцианских аббатов, направить жалобу архиепископу Йоркскому.

Судебные слушания по делу храмовников в Шотландии и Ирландии еще менее соответствовали ожиданиям папы Климента и короля Филиппа. Единственные более-менее приемлемые доказательства вины тамплиеров были получены от двух исключенных из ордена братьев – Стефана Стейплбрега и Томаса Торолдби, которые в июне 1311 года рассказали о тех святотатствах, которые якобы наблюдали во время их вступления в орден. Похоже, обоих перед этим пытали. В июле того же года священник по имени Джон Стоук также признался, что через год после его вступления в орден тамплиеров сам Жак де Моле повелел ему отречься от Христа. После того как свидетели покаялись, их освободили, допустив к церковному причастию и таинствам. Так же поступили и с теми пятьюдесятью двумя тамплиерами, которые согласились на компромиссный вариант, предложенный церковным советом Йорка. Но двое самых высокопоставленных английских тамплиеров – магистр Уильям де Ла Мор и командор Оверни Умбер Блан – продолжали настаивать как на своей личной невиновности, так и всего ордена. Уильям даже отрицал, что отпускал грехи кому-либо из братьев, нарушавших орденские правила. В наказание его отправили в лондонский Тауэр, где в ожидании папского прощения он скончался в феврале 1313 года. Умбера Блана заковали в двойные кандалы и приговорили к заключению в одной из самых мрачных тюрем – там он должен был находиться до тех пор, «пока не признает своей вины и не раскается». Он так и умер – не раскаявшись.

В субботу 16 октября 1311 года, после годичной задержки, экуменический Собор католической церкви собрался в городе Вьенн. Этот городок на реке Роне, расположенный всего в двадцати километрах к югу от Лиона, был построен на развалинах древнеримского поселения. Римский амфитеатр на склонах горы Пипет мог вместить более тринадцати тысяч зрителей; расположенный неподалеку античный храм, посвященный в свое время императору Августу, был превращен в католический собор. Стоит заметить, что именно сюда император Август когда-то сослал Архелая, сына короля Ирода, и в этом самом городе приняла мученическую смерть во имя Христа святая Бландина – ее «сначала высекли, затем бросили хищникам, поджарили на огне, а останки сложили в корзину и отдали быку». В швейцарском селении, расположенном в верхнем течении той же реки, на которой стоит Вьенн, был казнен еще один христианский мученик той эпохи – римский офицер по имени Маврикий, отказавшийся поклоняться языческим богам. В храме, посвященном этому святому, папа Климент V и открыл первое заседание Собора.

Но даже открытие этого христианского форума вызвало общее разочарование. Дело в том, что папа пригласил на Собор епископов и принцев из всех христианских стран, включая четырех православных патриархов, но из 160 человек на приглашение откликнулось менее половины; остальные под разными предлогами отказались, прислав своих наблюдателей. Да и те епископы, которые все-таки прибыли во Вьенн, сделали это без особой охоты: город был переполнен, приличное жилье найти было непросто, тем более что уже заметно похолодало. Так, епископ Валенсийский жаловался в письме королю Якову II, что «страна эта безмерно холодная».

В первые шесть месяцев Собор не удостоил своим присутствием ни один из европейских монархов – хотя первым из трех обсуждаемых вопросов было освобождение Святой земли, что, казалось бы, не могло их не волновать. Второй вопрос – реформа церковного устройства – тоже являлся актуальным и неоднократно поднимался предшественниками Климента V, однако трудно было ожидать особой активности в борьбе с коррупцией в церкви от римского первосвященника – ведь именно он недавно протащил четырех своих родственников в коллегию кардиналов и не упускал любой возможности поживиться за счет паствы. В высказы- ваниях делегатов Собора преобладал откровенный цинизм. Французский современник описываемых событий Жан Сен-Виктор вспоминает, как «многие шутили, что папа созвал этот Собор просто для того, чтобы вытрясти побольше деньжат».

И третий вопрос в расписании заседаний – обсуждение судьбы ордена Храма. Для Климента V было весьма важно, чтобы Собор поддержал ликвидацию ордена. Поэтому он так усиленно добивался от инквизиторских комиссий в различных странах все новых и новых доказательств, настаивая на применении пыток в тех случаях, когда не удавалось добиться признаний обычным путем. Все это потребовало намного больше времени, чем предполагалось, из-за чего и пришлось задержать открытие церковного Собора на целый год. Когда же все доказательства были собраны и проанализированы самим папой и его советниками, то выяснилось, что они выглядят неубедительно. Фактически только во Франции удалось до amp;иться заслуживающих определенного доверия признаний; а вот доказательства еретических настроений среди тамплиеров, добытые в других местах – особенно в Англии, Арагоне и на Кипре, – не могли стать основой для серьезных обвинений.

Помимо подготовки аннотаций многочисленных отчетов следственных комиссий, папа Климент поручил двум кардиналам – Жаку Дюэзу, своему гасконскому приятелю, и Гильому Ла Мару, епископам Авиньона и Анжера – изложить свое мнение относительно того, как следует поступить с тамплиерами. Оба прелата сочли вину ордена доказанной, а посему он должен быть распущен, и не путем голосования на Соборе, а личным указом папы как главы церкви – данной ему властью. Они также отвергли право ордена защищаться и доводы тех, кто заявлял, что столь благородные христиане «не могут быть извергнуты из тела церкви без предварительного обсуждения и полноправного правосудия». Позиция кардиналов отражала настроения Папской курии и окружения французского короля. Поверенный короля Якова II, присутствовавший на Соборе, писал ему: «Исходя из того, что мы здесь слышали от кардиналов и священников, нельзя обвинить весь орден, поскольку имеются доказательства вины лишь некоторых его членов». Цистерцианский аббат Жак Теринэ сомневался, могут ли люди столь знатного рода и постоянно рисковавшие жизнью для защиты Святой земли быть еретиками. Он также обратил внимание на многочисленные неясности и расхождения в задокументированных показаниях. Английский клирик Вальтер Гисборо писал, что «большинство прелатов было на стороне тамплиеров, за исключением представителей французского духовенства, которые, судя по всему, просто боялись своего короля, затеявшего весь этот скандал».

Климент оказался в трудном положении – формально он пригласил храмовников на Собор для защиты ордена, хотя в уме держал совсем иное. В конце октября случилось еще одно неожиданное и неприятное для верховного понтифика событие – на Собор явились семеро братьев, чтобы взять на себя защиту ордена. Кроме того, они утверждали, что в окре-стностях Вьенна скрываются от полутора до двух тысяч тамплиеров, которые готовы прийти им на помощь.

Папа приказал их арестовать и распорядился создать комиссию из пятидесяти человек, чтобы решить, имеют ли право тамплиеры на самостоятельную защиту; и если решение будет положительным, то могут ли в роли защитников выступать только прибывшие сюда тамплиеры или же необходимо вызвать их братьев из других христианских государств? А если это окажется слишком трудным, может ли папа выбрать для этой цели одного из них? Подавляющим большинством голосов комиссия постановила: тамплиеры имеют право на такую защиту. Против, как обычно, выступили французские епископы, близкие к королю Филиппу, во главе с Жилем Эйсленом.

Однако это решение выглядело трудновыполнимым, поскольку во Вьенне заметно ухудшились бытовые условия и истощились запасы еды, что вызвало резкое подорожание продуктов. В городе к тому же вспыхнули эпидемии, уже унесшие жизни нескольких святых отцов. В этих обстоятельствах упрямство комиссии вызвало откровенное недовольство Климента V и буквально взбесило Филиппа Красивого. Чтобы повлиять на решение Собора, французский король применил тот самый прием, который уже помог ему четыре года назад, – он назначил на февраль 1312 года заседание Генеральных штатов, но не в Туре, а в Лионе, который располагался в двадцати километрах выше Вьенна по реке.

Климент, по-прежнему опасавшийся возможной активности Филиппа в деле покойного папы Бонифация VIII и уже отчаявшийся организовать новый крестовый поход, поддерживал постоянную переписку с королем. А 17 февраля папа принял от него представительную делегацию во главе с принцем Людовиком Наваррским. В нее входили графы Бу-лонский и Сен-Поль, а также его главные советники – Ан-герран де Мариньи, Гильом де Плезан и Гильом де Ногаре. Вместе с приближенными кардиналами они стали искать выход из создавшейся ситуации.

Но тут возникло новое обстоятельство – арагонский король Яков II соглашался распустить орден Храма в своем королевстве, но при этом настаивал, чтобы имущество тамплиеров было передано местному духовно-рыцарскому ордену Калатравы. Судьба конфискованной собственности стала камнем преткновения и в переговорах папы с французским монархом. Филипп Красивый, давно задумавший провести операцию по образцу Якова II, отправил папе послание: «Страстно переживая за чистоту и прочность христианской веры и с горечью сознавая, сколь много нанесенных Христу ран остается безнаказанными, с преданностью, смирением и любовью призываю Ваше Святейшество раздавить этот богопротивный орден, а вместо него создать новое рыцарское братство и передать ему все имущество упомянутого ордена вместе с правами, почестями и обязанностями».

Отлично зная, что магистром нового ордена король Филипп хочет сделать одного из своих сыновей, Климент V проявил в данном вопросе неожиданную твердость, настояв на том, чтобы орден Храма был распущен – но без формального осуждения, – а вся его собственность была передана госпитальерам. Не добившись желаемого в полном объеме, ко-роль предложил компромиссное решение, пообещав согласиться с любым папским решением, но оставляя за собой «собственные права, а также права наших священников, ба-ронов, дворян и других королевских подданных».

Климент еще некоторое время колебался, пока 20 марта Филипп Красивый не дал ясно понять своих намерений, внезапно появившись на Вьеннском соборе в сопровождении двух братьев, трех сыновей и многочисленной вооруженной свиты. Два дня спустя папа провел тайное заседание консистории, на котором уговорил ранее созданную по делу тамп-лиеров комиссию пересмотреть свое решение. Понимая, что игра проиграна – возможно, их подкупили или запугали французы, – большинство прелатов проголосовало за полную ликвидацию ордена. Это решение один из его противников, епископ Валенсии, назвал «противоправным и несправедливым».

3 апреля Собор собрался на одну из последних сессий в храме Святого Маврикия, чтобы выслушать проповедь папы Климента V, зачитавшего из Библии пятый стих первого псалма: «Потому не устоят нечестивые на суде и грешники – в собрании праведных». При этом верховный понтифик восседал на троне, а по бокам от него – и чуть ниже – заняли места король Филипп IV и принц Наваррский. По окончании проповеди и перед началом слушаний глашатай объявил, что под угрозой отлучения никому на данной сессии не по-зволено говорить без разрешения папы римского.

Далее Климент V зачитал новую буллу – «Vox in excelso», подведя таким образом черту под историей ордена бедных рыцарей Храма. Булла специально была составлена так, чтобы избежать прямых обвинений в адрес братства как такового: орден был распущен, но без формального приговора, а лишь согласно папскому декрету, «учитывая дурную репутацию тамплиеров, имеющиеся против них подозрения и обвинения; учитывая таинственные способы и обряды приема в сей орден, дурное и антихристианское поведение многих из его членов; особо учитывая, что берется с них клятва не раскрывать ничего из церемонии допуска и никогда не выходить из ордена; учитывая, что позорные слухи не прекратятся, доколе орден существует; учитывая, сверх того, какой опасности подвергаются вера и души людские, равно как и омерзительные злодеяния чрезвычайно многих членов ордена…»

Как о доказанном сообщалось и о «многих ужасных вещах», которые позволяли себе «братья из этого ордена… впавшие в тяжкий грех вероотступничества против самого Господа нашего Иисуса Христа, поклонявшиеся мерзким идолищам и предававшиеся непотребному содомитскому греху…»

Авторы этого текста явно хотели оправдаться в собственных глазах, напомнив, что «римская церковь в своей истории распускала другие прославленные ордена и за гораздо меньшие проступки по сравнению с перечисленными…» В документе звучал даже мотив примирения: дескать, жесткое решение далось, папе «не без горечи и боли в сердце». Однако на этот раз от Собора не требовалось ни согласиться, ни отвергнуть папское постановление – предлагалось лишь принять к сведению, что «орден упразднен окончательно и навечно. С одобрения совета святых отцов, мы налагаем этот бессрочный запрет и категорически предупреждаем: ежели кто в будущем осмелится вступить в вышеуказанный орден, или надеть на себя его облачение, или выдавать себя за тамплиера, то будет сурово наказан. И ежели кто поступит вопреки этому указу, будет тут же отлучен от церкви в силу самого факта».

В следующей булле, «Аd providam», обнародованной 2 мая того же года, собственность тамплиеров передавалась ордену святого Иоанна, т.е. госпитальерам, которые «постоянно рискуют своими жизнями в заморских странах». Исключения были сделаны лишь для владений тамплиеров в Арагоне, Кастилии, Португалии и на Мальорке – их принадлежность предполагалось решить позднее.

В оценке произошедшего все три монарха – Эдуард II Английский, Яков II Арагонский и главный зачинщик Филипп IV Французский – в принципе согласились с папой Климентом V, поскольку многое из имущества распущенного ордена перешло в их руки или в руки их вассалам. Эдуард II уже успел сдать в аренду некоторые поместья тамплиеров, предупредив госпитальеров, чтобы те не ссылались на папский указ и «не суетились». Однако тяжбы между госпитальерами и папскими легатами, с одной стороны, и английским королем – с другой, тянулись вплоть до 1336 года. Лондонский Тампль был впоследствии передан коллегии адвокатов – это здание сохранилось до нынешних дней.

Арагонский король Яков II давно понял, что безопасность королевства во многом зависит от того, перейдут ли к нему владения ордена Храма: упорное сопротивление, ока-занное тамплиерами в 1308 году при попытке ареста, отчетливо продемонстрировало опасность существования этой хорошо вооруженной автономии, которая практически не подчинялась королю. Но и Испании удалось разрешить все проблемы лишь несколько лет спустя. Был создан новый рыцарский орден святой Марии Монтесской, базировавшийся недалеко от Валенсии и подчинявшийся магистру ордена Калатравы, а также местному цистерцианскому аббатству. Остальные владения храмовников на территории Арагона были переданы госпитальерам, но предварительно их командор принес феодальную присягу арагонскому монарху. Сами тамплиеры, которые уже покаялись и были прощены, либо продолжали жить в прежних орденских поместьях, либо перебрались в другие монастыри, где получали пенсию из специального орденского фонда. Роспуск ордена не означал, что с них снимался ранее данный обет.

Однако, как и в Йоркшире, тамплиеры в Испании с большим трудом переходили от прежней жизни, полной опасностей и приключений, к рутинному монашескому существо-ванию. Некоторые просто сбегали из монастырей, снимали рясы и начинали мирскую жизнь. Разочаровавшись в прошлом и устав от жесткой орденской дисциплины, многие занялись свободной торговлей и завели семьи. Порой выплачиваемые братьям пенсии были настолько солидными, что они могли позволить себе праздную жизнь. Так, бывший тамплиер Беренгар де Бельви даже купил себе любовницу; другого рыцаря обвинили в изнасиловании, но – что примечательно – не было зафиксировано ни одного случая содомии.

Жалобы, сыпавшиеся со всех сторон новому папе Иоанну XXII, который сменил умершего в 1313 году Климента V, вынудили его попытаться вернуть бывших тамплиеров к религиозной жизни. В письме архиепископу Таррагонскому папа просил проследить, чтобы те «не участвовали в светских военных конфликтах» и не носили роскошной мирской одеж-ды. Он также повелел, чтобы в одном монастыре находилось одновременно не более двух бывших храмовников, а «ежели они отказываются вести затворническую жизнь, то их надо решительно лишать пенсионных выплат». Однако известно лишь несколько случаев, когда подобные санкции применя

лись.

А вот португальскому королю Дионисию в 1319 году было позволено создать новый духовно-рыцарский орден – орден Христа; ему передали все бывшие владения тамплиеров; их великолепная резиденция в Томаре в традиционной форме ротонды сохранилась до наших дней. Санчо Мальоркский – его владения располагались на Балеарских островах, у вос-точного побережья Испании, – добившись компромисса с Папской курией, передал собственность тамплиеров ордену Госпиталя в обмен на выплату ежегодной ренты. Что касается Кастилии, там некоторые орденские замки присвоил себе король, а другие достались его баронам или местному рыцарскому ордену Калатравы. Отказ кастильского монарха передать владения тамплиеров ордену святого Иоанна в 1366 году даже побудил Папскую курию подать запоздалый протест. Сходную картину можно было видеть в Италии, Германии и Богемии, где местные правители быстро завладели львиной долей собственности тамплиеров, а госпитальеры получили остатки. Тамплиерам долго удавалось удерживать замок Хидельшайм, но все же их убрали и оттуда. Ордену доминиканцев, составлявшему основу папской инквизиции, были переданы дома и владения тамплиеров в Вене, Страсбурге, Эсслингене и Вормсе. В Неаполитанском королевстве и Провансе тамошнему королю Карлу II понадобилось пять лет, чтобы разобраться с недвижимостью ордена Храма. И только на Кипре передача его владений прошла быстро и без проблем – во многом благодаря прифронтовому положению этого острова.

Во Франции братья короля и его новый министр Ангерран де Мариньи настойчиво, но безуспешно пытались убедить Филиппа Красивого, что уступка папе Клименту орденской собственности является неплохой ценой за его согласие на окончательный роспуск рыцарского братства тамплиеров. Однако король попытался сделать ответный выпад – он написал папе, что согласен на передачу конфискованной собственности иоан-нитам, но при условии, что Климент V реформирует этот орден, а также компенсирует понесенные королевской казной расходы по охране и управлению конфискованным имуществом. По примеру своего зятя Эдуарда II Английского, он оговорил «собственные права, а также права священников, баронов, дворян и других королевских подданных». Согласно его фактиче-скому ультиматуму, госпитальеры должны были через свое представительство в Венеции перечислить в королевскую казну в Париже двести тысяч турских ливров, покрыв тем самым потери Франции от упущенной казны тамплиеров, которая ранее хранилась в парижском Тампле. Но даже после этой финансовой операции передача конфискованной собственности не завершилась, и госпитальеры были вынуждены выплатить еще шестьдесят тысяч ливров, чтобы компенсировать расходы, которые французская корона якобы понесла в ходе ареста тамплиеров и судебного расследования. Но оказалось, что и это не все: в 1316 году потребовался последний взнос, на этот раз «всего» пятьдесят тысяч ливров; его иоанниты выплатили с большим трудом.

Однако это был не единственный «приварок» французского короля, полученный в результате «правильно организованного» Вьеннского собора. В апреле 1312 года, через две недели после официального роспуска ордена Храма, папа Климент удовлетворил наконец свои амбиции, бывшие главной пружиной его уклончивой и лицемерной политики, осу-ществляемой с момента избрания на римский трон. Выступая перед высшими иерархами католической церкви в том же соборе Святого Маврикия, он провозгласил новый крестовый поход, заключив свою речь словами: «Желание праведника должно быть исполнено». Предполагалось организовать не «профессиональную экспедицию», как многие советовали, а «общенародное мероприятие», единственным энтузиастом которого как раз и был великий магистр тамплиеров Жак де Моле, теперь закованный в цепи и брошенный в темницу. Возглавить поход должен был Филипп Красивый, а для оплаты предстоящих расходов ему было поручено в течение последующих шести лет взимать десятую часть всех церковных доходов в королевстве.

На следующий год в Париже в чрезвычайно торжественной обстановке Филипп IV принял крест, который ему вручил папский нунций (дипломатический представитель). Вслед за монархом крест приняли его сыновья, а также английский король Эдуард и многие знатные вельможи обоих королевств. Таким образом, несмотря на все разногласия, внук Людовика Святого и римский папа родом из Гаскони наконец объединили свои усилия ради освобождения Святой земли от неверных. Казалось, две мощные струи – праведного благочестия и благородного рыцарства – слились в единый, неостановимый поток; в ознаменование столь важного события вся столица была расцвечена флагами, а воздух наполнился звуками музыки и веселья, которое продолжалось более недели.

Оставалось уладить только пустяк – совсем недалеко от радостных парижан в темнице томились высшие руководители распущенного ордена тамплиеров, ожидая решения своей участи. Бывший Великий магистр Жак де Моле упорно не соглашался дать откровенные показания никому, кроме папы римского. Наверное, ему казалось, что, встретившись лицом к лицу с главой католической церкви, он сумеет отстоять не только личную честь, но и достоинство своего ордена.

Но их встреча так и не состоялась. В конце декабря 1313 года Климент V назначил комиссию из трех кардиналов, поручив ей решить судьбу руководителей ордена тамплиеров. 13 марта эти трое уполномоченных созвали консилиум, пригласив докторов теологии и знатоков церковного права, присутствовал также Филипп де Мариньи, архиепископ Сансский. Перед комиссией предстали Жак де Моле, Гуго де Перо, Жоффруа де Гонвиль и Жоффруа де Шарне. Им зачитали решение: «Поскольку эти четверо, все без исключения, публично и открыто признали преступления, в коих они обвинялись, и подтверждают сии показания… они приговариваются к пожизненному тюремному заключению».

Двое из обвиняемых, Гуго де Перо и Жоффруа де Гонвиль, выслушали этот приговор, не выразив протеста. А вот Жаку де Моле, проведшему семь лет в заключении и по-мнившему обещание папы, этот вердикт показался вопиюще несправедливым. Ему, семидесятилетнему старику, не было смысла смиренно принимать такую изуверскую «награду». Выходит, папа его просто предал, и оставалось обратиться за справедливостью к Всевышнему. И в тот момент, когда кардиналы решили, что дело тамплиеров благополучно завершено, Жак де Моле и командор Нормандии Жоффруа де Шарне обернулись к толпе и громко объявили, что отказываются от прежних показаний и клянутся, что ни они сами, ни их орден не виновны ни в одном из вменяемых им преступлений.

Такой поворот событий поставил исполнительных кардиналов в тупик – их заранее продуманный сценарий окончился конфузом. Двух отказчиков королевский маршал быстро увел в камеру. Но слухи о произошедшем разлетелись по всей Франции. И как только они достигли Филиппа IV, тот собрал королевский совет, который и решил предать этих нераскаявшихся еретиков очистительному огню. И в тот же день «в час вечерни» Жака де Моле и Жоффруа де Шарне перевезли на небольшой островок Камышовый посреди Сены, где их должны были предать сожжению.

Как позднее написали очевидцы, Жак де Моле обратился с последним словом к папе Клименту и королю Филиппу – он призвал их, прежде чем завершится этот год, явиться на суд Божий. Перед тем как его привязали к столбу, Великий магистр попросил у охранников разрешения сложить ладони и помолиться. Еще он повторил, что орден Храма невиновен и что он просит Бога отомстить за его смерть и смерть братьев. Как отмечали летописцы, «смерть они приняли с легкой душой», а у всех присутствовавших «их отречение от ложных показаний и презрение к смерти вызвало восхищенное удивление». Двух стариков привязали к столбу и подожгли. Позднее, под покровом темноты, братья из соседнего монастыря августинцев вместе с другими набожными людьми пришли на пепелище и бережно собрали обугленные останки мертвых тамплиеров, словно это были святые мощи.

Как и предсказывали скептики на Вьеннском соборе, запланированный Климентом V крестовый поход так и не состоялся. Папа скончался 20 апреля 1314 года, через месяц после казни Жака де Моле. После смерти понтифика в его спальне обнаружили два небольших томика, написанных на разговорной латыни (так называемом романском языке), в кожаном переплете и со стальными застежками… с изложением Устава ордена тамплиеров. Вскоре этот мир покинул и Филипп Красивый – произошло это 29 ноября того же года в результате несчастного случая на охоте. Огромная сумма денег, собранных на крестовый поход, либо бесследно исчезла в сундуках французского казначейства, либо была присвоена. Согласно завещанию, Климент V оставил триста тысяч флоринов своему племяннику Бертрану де Го, виконту Ломанскому, – в обмен на его обязательство стать крестоносцем, которое тот, естественно, так и не исполнил. Как метко заметил один неизвестный хронист той эпохи, «папа всю жизнь собирал деньги, а его кузен, маркиз, их спокойно транжирит; и король, и все, кто когда-то принял крест, так и остались дома. А сарацины живут себе там в ус не дуя, и сдается мне, что спать они могут спокойно».