• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Юноша бледный со взором горящим,

Ныне даю я тебе три завета:

Первый прими: не живи настоящим,

Только грядущее — область поэта.

Помни второй: никому не сочувствуй,

Сам же себя полюби беспредельно.

Третий храни: поклоняйся искусству,

Только ему, безраздумно, бесцельно.

(Валерий Брюсов)

Позволим себе небольшое отступление от темы.

Существует политология. Как ясно из названия, это наука о политике.

Как всякая наука, она основана на фактах и логике. В ее изложении политическое пространство уподобляется шахматной доске, где действуют фигуры разного достоинства. Такое понимание стало преобладающим во второй половине XX века. Недаром свирепый, до затмения разума, антисоветчик и русофоб Збигнев Бжезинский, советник правителей США, назвал одну из своих книг «Большая шахматная доска».

Показательно, что популярность политологии совпала с прискорбным обмельчанием ведущих политических деятелей почти всех ведущих мировых держав. И не только нескольких конкретных личностей, но и целого сонма их помощников и советников. В приведенной выше цитате Брюсова речь идет о поэзии. Но заветы его в значительной степени относятся и к искусству политики. Надо лишь уточнить второй его завет.

Сочувствие действительно может сильно повредить политическому деятелю. Слишком часто ему приходится быть беспощадным. Но вот любовь к самому себе характерна лишь для некоторой части политиков — почти исключительно буржуазного толка или соответствующей идеологии. Они, обуреваемые честолюбием, порой способны на грандиозные авантюры, подобно Наполеону Бонапарту.

Другую часть представляют политики, беззаветно преданные идее. Это служение для них сродни религиозному подвигу. Так религиозные средневековые фанатики Западной Европы могли сжигать на кострах сотни тысяч людей, да и сами готовы были отдать свои жизни во имя веры.

Политика, рассматриваемая как проявление научной мысли, имеет в виду только одну сторону дела. Не случайно ни один выдающийся политик ею не занимался в таком аспекте. Ведь для него первостепенное значение имеет не анализ предыдущих политических событий, а выработка стратегии и тактики в данный конкретный период времени.

Можно возразить: разве не следует тщательно анализировать уроки прошлого? Профессиональный шахматист, в отличие от любителя, запоминает огромное количество дебютов, миттельшпилей и эндшпилей, выбирая наилучшее продолжение той позиции, которая сложилась на доске. Во многом этим и определяется его успех. Разве не так?

Да, в игре подобный анализ может играть решающую роль. А вот в жизни все происходит иначе.

Политическая ситуация в мире и в какой-либо стране может повторяться, в отличие от шахматной партии, только в самых общих чертах. Для философского осмысления исторического процесса такие черты сходства имеют существенное значение. Но для принятия конкретных решений такие сопоставления могут оказаться не только бесполезными, но и вредными.

Политический деятель должен оценивать ту или иную ситуацию не только в общих чертах, но и во многих деталях, да еще с учетом конкретных «игроков» — союзников и соперников. Это больше всего напоминает динамичные спортивные командные состязания типа футбола или более интеллектуального баскетбола, где сложные решения приходится принимать при острейшем дефиците времени.

Недостаточно искушенный или не слишком сообразительный политик склонен действовать по шаблону, полагаясь на мнения советников. При этом оцениваются только ближайшие последствия данных решений. Стремление достичь ближайших результатов — особенность политиков стран буржуазной демократии.

Великий государственный деятель порой вынужден пренебрегать ближними целями, допуская порой тактические промахи. Он озабочен не только решением текущих проблем, но и стремится реализовать стратегические планы, рассчитанные на годы и десятилетия вперед. В этом отношении монархическое правление при феодальном или социалистическом (народно-демократическом) строе имеет явные преимущества.

Первый поэтический завет Брюсова принципиально важен и для искусства политики. Не имея твердых дальних ориентиров, политические лидеры постоянно заводят свои народы в тупики, болота или смертельно опасные провалы. И когда любители ближайших выгод восторгаются крушением «коммунистической утопии», это не только подло, но и глупо. Ведь и Полярная звезда недостижима, однако она остается надежным ориентиром. Вот и для нас коммунизм должен стать не проклятием, а ориентиром.

А теперь вернемся к теме нашего повествования.

В продолжение письма к съезду Ленин изложил подтекст своих рекомендаций: «Я разумею меры против раскола». И пояснил, что враги советской власти делают ставку на раскол ВКП(б), вызванный серьезнейшими внутрипартийными разногласиями.

Мы уже упоминали об этом. Остановимся на предложениях Ленина подробнее. Вот о чем сразу же говорит Ильич: «В первую голову я ставлю увеличение числа членов ЦК до нескольких десятков или даже до сотни». В чем смысл подобного предложения? Сложилось так, что в Советской России власть фактически была в руках партии, а не Советов. Не будем вдаваться в причины этого, примем как свершившийся факт. ЦК партии, таким образом, стал, по сути, главным руководящим органом страны. Но его работа проводилась, что называется, келейно. По уставу партии он отчитывался в своих действиях перед партийным съездом, но на деле это была формальность. Следовательно, чтобы сделать его работу, как сейчас любят говорить, более «прозрачной», надо было увеличить число его членов. Причем новые цекисты должны были быть выбраны из числа передовых рабочих, хорошо разбирающихся в политике и имеющих достаточный уровень образования.

Можно ли было найти таких среди рабочего класса России? Ленин уверен, что можно: «Мне думается, что 50—100 членов ЦК наша партия вправе требовать от рабочего класса и может получить от него без чрезмерного напряжения его сил».

Думается, Ильич был абсолютно прав. Вспомним, сколько замечательных директоров заводов, полководцев, академиков и т. д. вышли из числа рабочих в годы советской власти. Да и в самой партии сколько выдающихся ее деятелей были в прошлом рабочими! И, уж конечно, можно было найти 50—100 рабочих, способных участвовать в работе руководящего органа власти.

По мнению Ленина, предложенная мера поднимет авторитет ЦК, улучшит партаппарат и предотвратит опасность распространения конфликтов внутри этого органа на всю партию.

Перемену в политическом строе при условии насыщения рабочими ЦК партии можно понимать так: у Ленина возникло ощущение необходимости переходить от жестоких казарменных мер управления страной, характерных для революционного периода, включающего Гражданскую войну, к спокойному деловому восстановлению и укреплению державы. Следовало резко ограничить влияние профессиональных революционеров, выведя на первый план трудящихся.

В третьем дополнении к письму Ленин дополнительно пояснил: «Привлечение многих рабочих в ЦК будет помогать улучшить наш аппарат, который из рук вон плох». И «несколько десятков рабочих, входя в состав ЦК, могут лучше, чем кто бы то ни было другой, заняться проверкой, улучшением и пересозданием нашего аппарата».

Помимо требования улучшить работу партийного и советского аппарата у Ленина здесь можно уловить намек на то, что высшие партийные деятели за годы пребывания у власти «обюрократились» или «обуржуазились». Впрочем, об улучшении качества руководителей более пространно сказано у Ленина в последней статье. О ней мы чуть позже поговорим подробнее. А пока постараемся обобщить сказанное выше.

Надо сразу же отметить: вопреки мнению некоторых опровергателей и критиков Ленина, он не выказал желания укреплять свою личную власть. Напротив, предлагал упрочить коллегиальное руководство партией и страной.

Таким образом, еще раз подтверждается вывод о том, что власть была для Ленина всего лишь средством для достижения цели всей жизни — свержения государственного строя, основанного на эксплуатации трудящихся, и установления социалистического, а в перспективе коммунистического общества.

Статью «Лучше меньше, да лучше» тоже принято относить к работам, составляющим «завещание» вождя. Как мы уже говорили, одна из основных идей статьи — улучшение качества партийного и советского руководящего аппарата — логически связано с высказанным прежде пожеланием увеличить ЦК. Следовательно, можно предположить, что статью Ленин послал «вдогонку» за письмом не случайно, а как бы для уточнения своей позиции и предостережения от увеличения количества руководящих товарищей при общем снижении их деловых качеств.

«Надо вовремя взяться за ум, — пишет (верней, диктует) Ленин. — Надо проникнуться спасительным недоверием к скоропалительно быстрому движению вперед, ко всякому хвастовству и т. д. Надо задуматься над проверкой тех шагов вперед, которые мы ежечасно провозглашаем, ежеминутно делаем и потом ежесекундно доказываем их непрочность, несолидность и непонятность. Вреднее всего здесь было бы спешить. Вреднее всего было бы полагаться на то, что мы хоть что-нибудь знаем, или на то, что у нас есть сколько-нибудь значительное количество элементов для построения действительно нового аппарата, действительно заслуживающего названия социалистического, советского и т. д.

Нет такого аппарата и даже элементов его у нас до смешного мало, и мы должны помнить, что для создания его не надо жалеть времени и надо затратить много, много, много лет».

Он старается не только вскрыть недостатки, но и перечислить имеющиеся предпосылки для реализации своего предложения:

«Во-первых, рабочие, увлеченные борьбой за социализм. Эти элементы недостаточно просвещены. Они хотели бы дать нам лучший аппарат. Но они не знают, как это сделать. Они не выработали в себе до сих пор такого развития, той культуры, которая необходима для этого. Тут ничего нельзя поделать нахрапом, натиском, бойкостью или энергией, или каким бы то ни было лучшим человеческим качеством вообще.

Во-вторых, — продолжает он, — элементы знания, просвещения, обучения, которых у нас до смешного мало по сравнению со всеми другими государствами. И тут нельзя забывать, что эти знания мы слишком еще склонны возмещать (или мнить, что их можно возместить) усердием, скоропалительностью и т. д.»

Может показаться, что он преувеличивал. Ведь сам-то он или, скажем, Троцкий получили неплохое образование. Однако в действительности практически все так называемые профессиональные революционеры не имели ни знаний, ни опыта государственного строительства. А именно это теперь им требовалось больше всего. Вся их предыдущая деятельность была ориентирована прежде всего на подпольную работу и разрушение существующего строя. Они имели весьма смутные представления о новом общественном укладе.

Ленин прекрасно сознавал, убедился на опыте, что новое руководство страны, представленное революционерами и партийными работниками, плохо справляется с возложенными на него обязанностями. Он объяснял причины такой ситуации следующим образом:

«Дела с госаппаратом у нас до такой степени печальны, чтобы не сказать отвратительны, что мы должны сначала подумать вплотную, каким образом бороться с недостатками его, памятуя, что эти недостатки коренятся в прошлом, которое хотя перевернуто, но не изжито, не отошло в стадию ушедшей уже в далекое прошлое культуры. Именно о культуре ставлю я здесь вопрос, потому что в этих делах достигнутым надо считать только то, что вошло в культуру, в быт, в привычки. А у нас, можно сказать, хорошее в социальном устройстве до последней степени не продумано, не понято, не прочувствовано, схвачено наспех, не проверено, не испытано, не подтверждено опытом, не закреплено и т. д. Иначе и не могло быть, конечно, в революционную эпоху и при такой головокружительной быстроте развития, которая привела нас в пять лет от царизма к советскому строю».

Что же предлагал сделать Ильич для обновления и улучшения государственного аппарата? Совет его чрезвычайно прост и полезен для самых разных ситуаций. Это знаменитое:

«Во-первых — учиться, во-вторых — учиться и, в-третьих, — учиться и затем проверять то, чтобы наука у нас не оставалась мертвой буквой или мертвой фразой (а это, нечего греха таить, у нас особенно часто бывает), чтобы наука действительно входила в плоть и кровь, превращалась в составной элемент быта вполне и настоящим образом».

Помимо обучения работников, Ленин считал необходимым организовать строгий контроль за действиями государственного аппарата. Для этой цели в свое время была создана Рабоче-крестьянская инспекция (РКИ, или Рабкрин), но Ленин недоволен ее работой. Он пишет: «Мы должны сделать Рабкрин, как орудие улучшения нашего аппарата, действительно образцовым учреждением».

Несколько раньше, в конце января 1923 года он уже писал о том, как следовало бы реорганизовать Рабкрин. Он предлагал объединить Центральную контрольную комиссию (ЦКК) партии с госучреждением РКИ. (По сути, это должно было означать превращение партийного органа в государственный.) По мнению Ленина, надо было выбрать 75—100 новых членов ЦКК из рабочих и крестьян, которые будут пользоваться всеми правами членов ЦК партии. Всего в Рабкрине должно быть не более 400 служащих «особо проверенных по части добросовестности и по части знания нашего госаппарата, а также выдержавших особое испытание относительно знакомства их с основами научной организации труда вообще и, в частности, труда управленческого, канцелярского и т. д.».

По мысли Ильича, придание дополнительных важных организационных и контрольных функций Рабкрину (вплоть до участия его представителей на заседаниях высших партийных органов) приведет к тому, «что в нашем ЦК уменьшится влияние чисто личных и случайных обстоятельств и тем самым понизится опасность раскола». Нетрудно заметить, как упорно возвращается он к раздирающим Политбюро противоречиям, которые в первую очередь были связаны с расхождениями взглядов Сталина и Троцкого.

Опасения Ленина были связаны еще и с провозглашенной новой экономической политикой (нэп). «…Судьба нашей республики, — писал он, — будет зависеть от того, пойдет ли крестьянская масса с рабочим классом, сохраняя верность союзу с ним, или она даст «нэпманам», т. е. новой буржуазии, разъединить себя с рабочими… Чем яснее мы будем видеть перед собою этот двоякий исход, чем яснее будут понимать его все наши рабочие и крестьяне, тем больше шансов на то, что нам удастся избегнуть раскола, который был бы губителен для Советской республики».

Так завершается статья «Как нам реорганизовать Рабкрин».

В статье «Лучше меньше, да лучше» Владимир Ильич, как мы уже сказали, вновь пишет о Рабкрине. По мысли Ленина, обновленный и реорганизованный Рабкрин призван стать образцовым наркоматом. Именно он должен «определять собой весь наш госаппарат в целом».

Ленин предложил, по примеру обновленного Рабкрина, «соединить учреждения партийные с советскими», так же как «деятельность учебную с деятельностью должностной». Справедливо отметил: «У нас уживается рядом теоретическая смелость в общих построениях и поразительная робость по отношению к какой-нибудь самой незначительной канцелярской реформе. Какая-нибудь величайшая всемирная земельная революция разрабатывается с неслыханной в иных государствах смелостью, а рядом не хватает фантазии на какую-нибудь десятистепенную канцелярскую реформу…»

Надо заметить, что увлечение «всемирной революцией» действительно было еще очень распространенным в эти годы. Революционное брожение, которое охватило после Первой мировой войны едва ли не полсвета, в начале 20-х в целом успокаивается, но международное рабочее движение по-прежнему остается мощной силой. Это способствовало сохранению веры в скорую победу социализма в мировом масштабе. Ленин и сам продолжал надеяться на всемирное торжество социалистической идеи. «На нашей стороне тот плюс, — пишет он, — что весь мир уже переходит теперь к такому движению, которое должно породить всемирную революцию». «Окончательная победа социализма вполне и безусловно обеспечена».

Собственно, в 1917 году российская социалистическая революция и совершалась большевиками в надежде на то, что непременно произойдет революция мировая и тогда победивший пролетариат Европы поможет русскому рабочему классу построить социализм в России. Поскольку мировая революция не свершилась, большевикам пришлось строить социализм самостоятельно, да еще в стране, где практически не было экономических предпосылок для его строительства.

Ленин прекрасно понимал, за какую «архитруднейшую» работу взялись русские коммунисты. Он открыто признавал, что российскому обществу «не хватает цивилизации для того, чтобы перейти непосредственно к социализму, хотя мы и имеем для этого политические предпосылки».

Выходит, правы были те немногие большевики и многие меньшевики, которые предлагали в 17-м не торопиться с революцией?

Рассуждать таким образом можно, только абсолютно не понимая того, что происходило в России в 1917 году. Огромные людские и материальные потери в Первой мировой войне, экономическая разруха, кризис власти привели к небывалому революционному подъему. Подавляющая часть населения была охвачена радикальными революционными идеями, самой популярной среди которых была социалистическая. Показательный пример эволюции политического строя России весной-осенью 17-го года: Временное правительство, изначально почти полностью буржуазное (как по составу, так и по идеологии), к концу краткого периода своего существования стало почти полностью социалистическим. Можно вспомнить еще и том, что самой влиятельной и многочисленной политической партией в то время была партия социалистов-революционеров (эсеров), твердо стоявшая на социалистической платформе. В эту партию входило около 600 тыс. человек, ее представители работали во Временном правительстве, одновременно она в значительной степени контролировала деятельность Советов, ставших реальной альтернативой Временному правительству. Что касается большевиков, то численность их партии с февраля по октябрь 1917 года увеличилась в пять раз (с 40 тыс. человек до 200 тыс.). Примечательно, что число членов либеральной «партии народной свободы» (конституционно-демократическая партия — «кадеты») в первые месяцы после Февральской революции тоже возросло в пять раз (не превысив, однако, 70 тыс. человек). Но уже летом 17-го желающих вступить в кадетскую партию почти не осталось, а прием в большевистскую партию неуклонно возрастал, особенно после попытки генерала Корнилова разогнать Советы и остановить «социализацию» страны.

Все это о многом говорит. Вопрос о выборе пути развития России в 17-м году однозначно был решен народом в пользу социализма. Если судить объективно, то октябрьские события того же года были, по сути, конфликтом между умеренными социалистами из Временного правительства и радикальными социалистами из большевистской партии. Победили, как известно, последние. Объединившись с левыми эсерами, они пользовались колоссальной поддержкой населения до весны 1918 года (так называемое «триумфальное шествие советской власти»). Но и после этого, приняв ряд непопулярных декретов, заключив тяжелейший для России мир с Германией, рассорившись с эсерами, оказавшись в кольце фронтов Гражданской войны, большевики все-таки сохранили власть и влияние в стране. Такова была тогда сила социалистической идеи.

Отсюда все рассуждения о преждевременности социалистической революции в России в 1917 году — не более как отвлеченные споры фантазеров, совершенно оторвавшихся от реальности. Напомним, кстати, подобным современным мечтательным теоретикам, что несмотря на отсутствие необходимых экономических предпосылок для строительства социализма в нашей стране, он все-таки был построен, благодаря чему мы смогли победить в самой страшной войне за всю историю человечества, первыми начать освоение космоса всего через двенадцать лет после той войны, создать до сих пор никем не непревзойденную систему широчайших социальных льгот для народа, включая бесплатное жилье, бесплатное образование, бесплатное здравоохранение и т.д. и т.д. А кто не понимает, как можно было это сделать без необходимых предпосылок, — не понимает ни русского национального характера, ни особенностей русской жизни!

Завершает свою статью Владимир Ильич так:

«Лишь посредством максимальной чистки нашего аппарата, посредством максимального сокращения всего, что не абсолютно необходимо в нем, мы в состоянии будем удерживаться наверняка. И притом мы будем в состоянии удержаться не на уровне мелкокрестьянской страны, не на уровне этой всеобщей ограниченности, а на уровне, поднимающемся неуклонно вперед и вперед к крупной машинной индустрии.

Вот о каких высоких задачах мечтаю я для нашего Рабкрина…»

Нетрудно понять, что он имеет в виду не только данную организацию, один из наркоматов, а его как пример всем остальным, как центр кристаллизации, от которого и по его модели, структуре начнет складываться новая система управления обществом.

Конечно, в своих последних работах Ленин не только анализировал деятельность государственного аппарата и предлагал меры по улучшению его работы, но и размышлял о вопросах экономического и культурного развития страны. Об этом у нас пойдет речь дальше.

Эту работу Владимир Ильич написал в начале 1923 года. Ее с полным правом можно отнести к его «завещанию» (не забывая об условности этого определения). Она существенно дополняет те записки и статьи, о которых мы уже говорили. К ней он готовился обстоятельно. По его просьбе Крупская запросила 7 основательных книг по данному вопросу, как отечественных, так и зарубежных авторов.

Идеи этой статьи оказали существенное влияние на деятельность коммунистической партии. Они легли в основу некоторых резолюций XIII съезда РКП(б), состоявшегося в мае 1924 года. В связи с проблемами сельского хозяйства там было отмечено: «Основная линия партии в этом вопросе намечена в последней статье Ленина «О кооперации». Ленин развернул в этой статье программу развития кооперирования сельского населения, как основного способа движения к социализму в крестьянской стране… Нынешнее положение деревни с небывалой очевидностью подчеркивает правильность намеченного тов. Лениным пути и требует сосредоточения основного партийного внимания в первую очередь на кооперировании мелкого производителя, которое должно сыграть гигантскую роль в деле строительства социализма».

Выходит, что сразу после смерти Владимира Ильича та часть его «завещания», о которой мы сейчас говорим, оказалась чрезвычайно актуальной и полезной для практики социалистического строительства.

Ленин утверждал: «Кооперация получает у нас совершенно исключительное значение». Слово «кооперация» в переводе с латинского означает «сотрудничество». Ленин имел в виду, конечно, не сотрудничество вообще, а его формы в условиях ограниченных и подконтрольных государству капиталистических отношений. Использование, как он выразился, «частного торгового интереса» в данной ситуации имеет «исключительное значение… во-первых, с принципиальной стороны (собственность на средства производства в руках государства), во-вторых, со стороны перехода к новым порядкам путем возможно более простым, легким и доступным для крестьянина».

«Собственно говоря, — пишет Ленин, — нам осталось «только» одно: сделать наше население настолько «цивилизованным», чтобы оно поняло все выгоды от поголовного участия в кооперации и наладило это участие… Но чтобы достигнуть через нэп участия в кооперации поголовно всего населения — вот для этого требуется целая историческая эпоха. Мы можем пройти на хороший конец эту эпоху за одно-два десятилетия. Но все-таки это будет особая историческая эпоха, и без этой исторической эпохи, без поголовной грамотности, без достаточной степени приучения населения к тому, чтобы пользоваться книжками, и без материальной основы этого, без известной обеспеченности, скажем, от неурожая, от голода и т. д., — без этого нам своей цели не достигнуть».

Завершается первая часть статьи выразительной и точной фразой:

«А строй цивилизованных кооператоров при общественной собственности на средства производства, при классовой победе пролетариата над буржуазией — это есть строй социализма».

Таким образом, Ленин предлагает теперь сделать основной упор в деле перехода к социализму на создании соответствующих экономических условий для нового строя, в частности, на развитии кооперации. Как мы уже упоминали, своеобразие социалистической революции в России заключалось в том, что она произошла в стране, где фактически не было предпосылок для строительства социализма. Их нужно было создавать политическим решением, и Ленин пытается найти как можно больше способов для скорейшего построения фундамента социалистического хозяйства.

Во второй части своей статьи «О кооперации» он вполне допускает использование иностранного капитала для построения социализма в СССР. Ленин пишет: «Для меня всегда была важна практическая цель. А практическая цель нашей новой экономической политика состояла в получении концессий; концессии уже несомненно были бы в наших условиях чистым типом государственного капитализма». То есть государство, владея всеми природными ресурсами и средствами производства, разрешает использовать некоторую часть их — при определенных условиях — иностранным фирмам.

Называя такой порядок «государственным капитализмом», Ленин подчеркивает, что этот «капитализм» касается только тех предприятий, где есть концессии, а в общем и целом в России развивается именно социализм, «раз государственная власть уже в руках рабочего класса, раз политическая власть эксплуататоров свергнута и раз все средства производства (кроме тех, которые рабочее государство добровольно отдает на время и условно эксплуататорам в концессию) находятся в руках рабочего класса».

Для перестройки госаппарата, как мы знаем, Ленин предлагал прежде всего сделать образцовым хотя бы один наркомат — Рабкрин. Он стал бы и опытным полигоном, и примером для подражания.

Возникает вопрос: почему бы не использовать тот же принцип и для победы колхозного строительства? Создать несколько образцовых сельскохозяйственных кооперативов и на их примере убедить «темных» крестьян? Будь они даже поголовно грамотны и теоретически подкованы, вряд ли поддадутся на словесные посулы. Любому нормальному человеку, не утратившему способность здраво рассуждать и тем более неграмотному, практический опыт и конкретные факты куда убедительней, чем абстрактные лозунги политических вождей и агитация.

Позвольте небольшое отступление.

Здравый смысл и традиции — опора народных масс, отчужденных от высокой культуры, а то и безграмотных. Среднее, а тем более высшее образование расширяет умственный кругозор преимущественно за счет заученных, заемных знаний. Развивается способность оперировать абстрактными понятиями. Но в то же время складывается шаблонное мышление, основанное на книжных премудростях и мнениях авторитетных ученых, философов, политиков, журналистов.

Утрата в надежде на иллюзорные выгоды здравого смысла, а то и совести (что значительно хуже) — дефект, характерный именно для образованной публики. Это иллюстрирует ситуация, сложившаяся в нашей стране при Горбачеве и усугубившаяся при Ельцине. СМИ в эпоху распространения электронных средств внушения наиболее успешно обрабатывают служащих, ученых… Кроме всего прочего, сказалось плачевное интеллектуальное и моральное состояние значительной части «образованцев», готовых ради обретения вожделенных буржуазных ценностей предать то, что они клялись защищать и поддерживать, — народную демократию и власть трудящихся.

Почему же Ленин сделал упор на просвещение, а не предложил прежде всего организовать показательные колхозы? Ведь это мероприятие вполне осуществимо за три-четыре года, тогда как культурная революция, имеющая целью поголовное просвещение крестьян с изменением их мировоззрения, скоротечной быть не может. Дело в том, что Ленин понимал: в ближайшее время нет никакой реальной возможности обеспечить крестьян материальными «благами цивилизации» в виде техники, удобрений, транспорта, медицинского обслуживания, товаров широкого потребления.

Создалась критическая ситуация. Горожанам, рабочим и служащим требовалась сельскохозяйственная продукция. А что они могли предложить крестьянам взамен? Почти ничего, кроме бумажных денег и надежд на лучшее будущее при неопределенных сроках.

Предположим, удалось бы сравнительно быстро создать образцово-показательные коллективные хозяйства. Все равно они не превратились бы, как это еще возможно в случае с бюрократической системой управления, в подобия центров кристаллизации. Ведь надо осуществить не только организационное мероприятие. В случае перестройки всей системы сельского хозяйства необходимо иметь солидные материальные ресурсы. Но их-то и не было.

Именно поэтому Ленин не выдвигает волюнтаристских идей о повышении производительности сельского хозяйства в энное количество раз за рекордное короткое время. Он призывает к постепенному преобразованию деревни, к осуществлению всего того комплекса мер, которые он называет «культурной революцией».

В статье «О нашей революции» Ильич пишет: «Нам наши противники не раз говорили, что мы предпринимаем безрассудное дело в недостаточно культурной стране. Но они ошибались в том, что мы начали не с того конца, как полагалось по теории (всяких педантов), и что у нас политический и социальный переворот оказался предшественником тому культурному перевороту, той культурной революции, перед лицом которой мы все-таки теперь стоим».

Завершает свою статью Ленин так: «Для нас достаточно теперь этой культурной революции для того, чтобы оказаться вполне социалистической страной…» Какой-нибудь другой политик на этой высокой ноте и закончил бы свои рассуждения, но Ленин не желал создавать видимость того, что все будет гладко и просто. Он делает существенную оговорку: «…Но для нас эта культурная революция представляет неимоверные трудности и чисто культурного свойства (ибо мы безграмотны), и свойства материального (ибо для того, чтобы быть культурными, нужно известное развитие материальных средств производства, нужна известная материальная база)».

В связи с этим особое значение он придает развитию образования и предлагает, в первую очередь, по возможности увеличивать бюджет Наркомата просвещения. А в результате: «Народный учитель должен у нас быть поставлен на такую высоту, на которой он никогда не стоял и не стоит и не может стоять в буржуазном обществе… К этому положению дел мы должны идти систематической, неуклонной, настойчивой работой и над его духовным подъемом, и над его всесторонней подготовкой к его действительно высокому званию, и, главное, главное и главное — над поднятием его материального положения».

Как с этим не согласиться!

Подведем итоги нашего краткого обзора последних работ Ленина. Как мы знаем, он не собирался писать завещание. У Владимира Ильича в начале 1923 года оставались вполне обоснованные надежды если не на полное выздоровление, то хотя бы на частичное. Ведь еще 20 ноября 1922 года он произнес речь перед депутатами Московского Совета. Говорил: «Мы социализм протащим в повседневную жизнь». Высказал твердую уверенность, что из «России нэповской будет Россия социалистическая».

Он диктовал не завещание, а статьи, содержание которых следовало довести до сведения либо только делегатов съезда (его письмо), либо широкой общественности. Поэтому его работы не объединены в одно целое, они фрагментарны, в них присутствуют, наряду с конкретными практическими советами и актуальными политическими решениями, замыслы, рассчитанные на далекое будущее.

Но надо отдать должное Ленину, — несмотря на тяжелую болезнь, он работал до последней возможности.

Он проявил незаурядное мужество и поистине беззаветную преданность своему делу.