СТРАБОН ВЫБИРАЕТ ЧИТАТЕЛЯ

«Я считаю, что наука география, которой я теперь решил заниматься, так же как и всякая другая наука, входит в круг занятий философа. Что этот взгляд правилен, ясно по многим причинам. Ведь те, кто впервые взял на себя смелость ей заняться, были, как утверждает Эратосфен, в некотором смысле философами: Гомер, Анаксимандр из Милета и Гекатей, его соотечественник; затем Демокрит, Евдокс, Дикеарх, Эфор и некоторые другие их современники. Философами были и их преемники: Эратосфен, Полибий и Посидоний. С другой стороны, только большая ученость и дает возможность заниматься географией».

Так начинается труд Страбона — эта географическая и этнографическая энциклопедия античности. Сразу же — предупреждение: не ждите легкого, развлекательного чтения. Достойная цель требует достойного отношения. И, как сказали бы сейчас, соответствующей подготовки. «Уже многие утверждали, что для занятия географией необходимо широкое образование». И, ссылаясь на астронома Гиппарха, Страбон поясняет, что нельзя постичь тайны этой науки, не разбираясь, например, в небесных явлениях, не умея производить вычисления, не изучив свойств атмосферы. Но тогда — для кого же его книга?

Римский практицизм уже вошел в пословицу. И его связывали не только с римлянами, но и со всей эпохой римского господства, с романизацией Средиземноморья. Поистине прагматизм стал духом времени. Художественное творчество, абстрактные гуманитарные науки, «чистую» философию римляне отдавали грекам. Сами же себя они считали практиками — строителями, юристами, законодателями, администраторами, ораторами и, конечно, воинами. И они гордились не комедиями Плавта и Теренция, не лирикой Овидия, не фресками и не статуями, а дорогами, крепостями, юридическими кодексами, агрономией. Перерабатывая эллинское наследие, римляне трезво, без всякой восторженной сентиментальности приспосабливали его к своим нуждам или… отбрасывали, как бесполезное (кого, например, могла увлечь старомодная, некогда великая греческая трагедия, когда в цирке выступают гладиаторы!).

Плиний Старший был беспощаден к своим соплеменникам. При римских порядках, писал он, когда были открыты все земли и моря, научные достижения из-за слабой поддержки были не очень значительны. Причина — сугубо меркантильный подход к вещам, стремление всюду извлечь выгоду, непосредственную и скорую. Вергилий в «Энеиде» вполне серьезно оправдывал равнодушие римлян к астрономии, утверждая, что им не суждено изучать движение звезд и небес, ибо их задача — управлять миром и приучать народы к созидательной жизни.

Географию Цицерон считал «довольно неясной наукой», и в географическую теорию римляне по существу ничего нового не внесли. Что, конечно, вовсе не мешало им обзаводиться географическими картами, путеводителями, читать сочинения, где красочно описываются путешествия в экзотические края. Для такого «широкого» читателя и создавалось большинство географических произведений. Эта описательная география (теперь ее назвали бы страноведением) преследовала вполне практическую цель и знакомила с природой, климатом, историей, нравами и обычаями отдельных районов земли. Так писал, в частности, Полибий, которому география нужна была прежде всего для того, чтобы правильно отобразить военные мероприятия и походы.

Во времена Страбона, когда новое слово в гуманитарных науках (кроме истории) почти никем не произносилось, когда процветали энциклопедии, обобщающие труды, сборники, собрания цитат, переложения научных трудов и т. п., когда систематизация вытесняла творческую мысль, география подчас сводилась к перечню названий мест и народов с указаниями расстояний между различными пунктами. Так нередко писал, например, Плиний Старший, посвятивший географическим проблемам четыре книги (из тридцати семи) своей энциклопедической «Естественной истории». Собственно, проблем, строго говоря, не существовало. Уныло двигался он по карте, монотонно перечисляя: «У самого входа в Боспор расположен могущественный город Пантикапей Милетский [Керчь], в 37 тысячах шагов от Феодосии и в 2500 шагах от Киммерика по ту сторону пролива… Ширина Киммерийского Боспора 12,5 тысячи шагов, на нем города — Гермисий, Мирмекий, а на Меотиде [Азовское море] — остров Алопека. По побережью вплоть до Танаиса [Дон] живут меотийцы, за ними — аримаспы. Затем идут Рипейские горы и область, где постоянно выпадает снег, похожий на перья». И столь же бесстрастно заключает: «Эта часть света осуждена природой и погружена в густой туман. Там может рождаться только холод и храниться ледяной Аквилон».

Вопросов не возникает. Проблем — тем более. Ученому не пристало удивляться, будто он неуч. Недаром еще Посидоний утверждал, что «изумляться свойственно людям неразумным, когда они имеют дело с вещами выше их понимания». И вот без каких-либо признаков удивления, как о чем-то вполне естественном Плиний сообщает о гиперборейцах, которые не знают ни раздоров, ни недугов и умирают только тогда, когда устают жить: «старики, отпировав и насладившись роскошью, прыгают с какой-нибудь скалы в море».

И вдруг неожиданно, как вздох: как мала земля, «место нашей славы, где мы занимаем должности, управляем государством, стремимся к богатству, ведем войны»! А ведь удел каждого — полтора метра земли. (Замечу, что сказано это за 1000 лет до мудрого Омара Хайяма и за 1600 лет до всепонимающего принца Гамлета.)

Суховатой и маловыразительной компиляцией, пользовавшейся, однако, спросом, была первая латинская книга по географии — «О положении Земли», принадлежавшая современнику Страбона Помпонию Меле. Автор откровенно объявил, что его цель не слишком сложна: «дать перечень названий народов и мест в определенном порядке». Но, верный принципам описательной географии, он всячески расцвечивает скучный материал красочными деталями, смешивая воедино точное с неверным, а то и просто с абсурдным, при этом ничуть не сомневаясь в правильности своих источников: «Рассказывают — а кроме того, я встречал это и в книгах, заслуживающих доверия, — что на островах (Балтийского моря) живут оэоны, которые питаются только яйцами болотных птиц и овсом, что у других жителей этих островов — конские ноги, а у третьих — такие большие уши, что обволакивают все тело и служат им единственной одеждой».

Представители противоположного, астрономо-математического направления считали, что в географических сочинениях не должно быть никаких художественных красот, никаких рассуждений об истории, нравах и т. п. Географ должен прежде всего быть точным. Его дело, его цель — выяснение формы и размеров земли, составление карт, определение координат. На этом построил свое «Руководство по географии» астроном, физик, геометр и географ Клавдий Птолемей (90—168 годы). С точки зрения Птолемея, Страбон был всего лишь «хорографом», т. е. «описывающим местность», тогда как истинная география — это «линейное изображение известной ныне части земли со всем, что к ней относится».

Ученые типа Птолемея не искали славы у широкой публики и не заботились о том, чтобы их читали непосвященные. Они адресовались к узкому кругу специалистов, и, вероятно, поэтому их труды особой популярностью не пользовались. Могло ли вызвать что-нибудь, кроме скуки, такое, например, изложение: «За устьем реки Вистулы [Вислы], которое находится под 45° долготы и 56° широты, следуют: устья рек Хрона [Преголя], Рувона [Неман], Турунта [Вента], Хесина [Западная Двина]… Предел Сарматии по меридиану, проведенному через истоки Танаиса, ограничен 54° долготы и 53° широты… Заселяют Сарматию очень многочисленные племена: венеды — по всему Венедскому заливу, выше Дакии — певкины и бастарны, по всему берегу Меотиды — язиги и роксоланы, далее, в глубь страны, — амаксобии и скифы-аланы. Менее значительные племена, населяющие Сарматию, — следующие [далее — перечень названий 12 племен]. Восточнее живут… [еще 7 названий]. Затем… [следует перечисление еще 33 племен]».

Птолемея, которого иногда (и вряд ли справедливо) называют вершиной античной географии, интересовало точное положение отдельных пунктов, а не сущность географических явлений. Его сочинение, говорил Гумбольдт, — «математическое, почти полностью лишенное физических воззрений и обработанное в сухотабличной форме». Правда, возникло оно как естественная реакция на чисто описательный подход к географии, который явно преобладал в тогдашних сочинениях.

Сухо Страбон писать не желал. Не только потому, что это не соответствовало его вкусам и интересам. Он прежде всего хотел, чтобы его читали с увлечением и пользой. Он ориентировался на образованного читателя, но не на ученого, а на практического деятеля, политика, полководца, а возможно, и на философа, историка, которым без географии не обойтись.

«Эта книга должна быть полезна вообще — одинаково для государственного деятеля и для широкой публики. Говоря о политике, я имею в виду… человека, усвоившего известный цикл наук, обычный для людей свободнорожденных или занимающихся философией». В другом месте Страбон высказывается еще откровенней: «Читатель этой книги не должен быть настолько простоватым и недалеким, чтобы прежде не видеть шара и кругов, начертанных на нем, из которых одни — параллельны, а другие проведены под прямыми углами к ним… Читатель не должен быть так необразован, чтобы не иметь понятия о положении тропиков, экватора и зодиака. Если кто-нибудь хотя бы поверхностно не знаком с этим… он не сможет понять того, что сказано в данном сочинении».

Бóльшая часть географии, утверждает Страбон, служит нуждам государства, ибо арена деятельности государства — земля и море. Правители, руководящие народами и объединяющие под своей властью разные области, должны иметь представление о всей земле: где что расположено, что известно, а что еще не исследовано, где какой климат, почва, рельеф. География полезна и в конкретных мелких делах, — когда нужно разбить лагерь, организовать засаду, совершить переход, но еще более она нужна в великих предприятиях. Незнание ее нередко приводило к позорным поражениям. Поэтому географ, как и историк, всегда должен в первую очередь заботиться о пользе и достоверности своего труда.

Но не только эту «пользу» имеет в виду Страбон. Географ не должен забывать, что он не просто ученый, но и философ, призванный наставлять читателей. Поэтому необходимо описывать не только природные особенности той или иной области, но обязательно рассказывать о нравах и обычаях различных племен, об их государственном устройстве, дабы выставлять их в качестве образцов для подражания либо, наоборот, в целях предостережения.

«Первое же и самое главное — как для научных задач, так и для нужд государства — это попытаться описать по возможности наиболее просто форму и величину той части земли, которая помещается в пределах нашей географической карты, отметив все характерные особенности». Об остальных же областях, лежащих за пределами обитаемой земли, распространяться излишне. Неоткрытые места интереса не представляют, и гадать о них незачем.

Но сводить науку только к удовлетворению практических нужд тоже неверно. В каждодневной жизни люди руководствуются привычными житейскими представлениями и вполне обходятся без выяснения сути географических явлений, например, почему восходит и заходит солнце. Не для них должен писать географ и «не для жнеца или землекопа, а для человека, которого можно убедить в том, что земля в целом такова, как ее представляют математики… В том, что географ считает основами своей науки, он должен полагаться на геометров, которые измерили землю, геометры в свою очередь — на астрономов, а те — на физиков». Без физики и математики, утверждает Страбон, невозможно описать землю. И тут же предостерегает: не надо только подменять географию сухими вычислениями, не надо применять к ней методы других наук.

Обойтись без математики и астрономии Страбон не мог. Но в них он не разбирался настолько хорошо, чтобы всякий раз выносить оценки, оспаривать те или иные положения. Поэтому он прибегает к цитатам и пользуется чужими аргументами, заимствуя их из трудов авторитетных, с его точки зрения, ученых — Эратосфена, Гиппарха, Посидония. Но в общем проблемы физической географии Страбона мало занимают. Как истинный адепт учения стоиков, он вообще не слишком озабочен неясными или спорными естественнонаучными вопросами и вовсе не стремится досконально разобраться в сути различных природных или космических явлений. Главное — информация. По возможности полная и объективная. С изложением самых противоречивых суждений. И с отказом от самостоятельных выводов.

Нравилась ли такая позиция его читателям? Нашла ли «География» своего адресата? История молчит. И молчание это — тревожно. Конечно же, политическим и военным деятелям было недосуг вникать в тонкости страбоновских описаний, и вряд ли кто-нибудь из них обратился бы к этому труду, разрабатывая планы экспедиций и походов. Ученым он почти ничего нового не сообщал. А любителю увлекательного чтения он наверняка показался бы скучным.

Своего читателя Страбон в конце концов нашел. Правда, не там, где хотел, и не того, на кого рассчитывал. Его внимательно стали изучать через… пятьсот лет. И не политики, а ученые. Правда, ученые — византийцы. Именно они по достоинству оценили колоссальный труд Страбона, который по сути дела не был замечен римлянами.

Оглавление