• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Я до сих пор не могу забыть этого безумного, радостного чувства победы. Несешься вперед, дышишь полною грудью, и все-таки кажется, что воздуха и простора мало... Скобелев рвет шпорами бока своему коню... Конь стрелой мчится вперед, а генералу все кажется медленно. Ветви ему хлещут в лицо... Не чувствуешь даже, как позади остаются ручьи и овраги. В одном месте брызнуло водой - даже и не моргнули... Вперед и вперед... Из рядов несется радостное торжествующее "ура" владимирцев, бегом следующих за генералом... Не замечаешь трупов, разбросанных по сторонам. Уже потом, анализируя пережитые ощущения, смутно припоминаешь, что чуть не из-под копыт коня подымались какие-то люди с простреленными грудями, с окровавленными головами, протягивали к тебе руки... Приходят на память другие, схватившиеся друг с другом, да в момент смерти так и закостеневшие... А там, в горах, еще не знают... Там еще идет бойня, люди падают, умирают, мучаются, дерутся...

- Вся ли армия сдается? - голос Скобелева стал каким-то хриплым.

- Таборов десять бежало.

- Харанов! Стремглав сейчас же к Дохтурову... Слышите... Пусть кавалерия вдогонку... Чтобы ни один человек не ушел у меня... Поняли?

И еще глубже шпоры вонзаются в белую кожу коня, и еще бешенее мчит он генерала вперед и вперед.

- Имею честь поздравить, ваше-ство! - наскакивает какой-то офицер. - С чем? - Казачий N1 полк под начальством самого Дохтурова обскакал бегущих турок с тылу, бросился в шашки, несколько сот положил на месте и взял в плен...

- Сколько? - нетерпеливо перебивает генерал.

- Шесть тысяч человек.

- Спасибо... Счастливый день...

Впереди - депутация нам навстречу. Доктор и санитары со знаками красной луны. Высоко над головами держат они большие листы бумаги - женевские свидетельства. Около наши солдаты толпятся.

- Пусть убирают своих и чужих раненых... Обещать полную безопасность... Солдаты! Это не пленные, слышите?

- Слышим, ваше-ство!

- Это свободные люди... Доктора! Они будут помогать и нашим, и туркам. Поняли?.. Они - друзья наши... Смотрите же у меня, не обижать!

И опять безумная скачка вперед... Тут уже груды трупов... Массы раненых... Опушка - громадная долина... Мы останавливаем коней...

...Вспоминаешь ли ты, ты, недвижно лежащий теперь под этим парчовым покровом, ты, сомкнувший зоркие очи свои, - эту минуту счастливого торжества, когда так легко дышалось тебе, когда, казалось, весь простор перед тобою был тесен для твоего счастия... Где твоя сила, где эта мысль, быстрая как молния и могучая, как она?.. Хотелось взять его за плечи... Крикнуть прямо в это мертвое лицо... Победа, генерал, победа!.. Но, увы!.. Он уже не шевельнется на знакомый привет, и восторженное "ура" торжествующих полков уже не способно зажечь этот тусклый, из-под опущенных ресниц, едва-едва светящийся взгляд...

Душно... Душно... Тоска давит, плакать хочется над тобою.;. Кто уложил тебя так рано, тебя, перед которым в бесконечную даль уходили подвиги, торжества... Тебя, венчанного славою, тебя, так рано узнавшего ее тернии...

Хороша была эта долина, рядом у опушки оставленного позади леса, открывшаяся перед нами... Вон налево руины Шипки под грозными массами крутых отсюда и резко очерченных Балкан... Бон внизу на холмах целый фронт редутов... Из-за их брустверов видны солдаты, тускло мерещатся штыки... Но это солдаты наши и штыки наши. В других еще стоят красноголовые турки, но уже молча, сложив свои ружья... Залпы только гремят еще на вершинах шипкинского перевала.

- Где же белый флаг? - нетерпеливо спрашивает Скобелев.

- Правее.

Там за рекой - правильные колонны каких-то войск... Там еще туман. Не разобрать в его желтоватом освещении, свои или чужие...

- Была не была, едем! - И Скобелев решительно дает шпоры коню.

Вода ручья брызжет из-под копыт лошадей прямо в лицо нам... С того берега гремит "ура" - наши!..

- Где же белый флаг? - кидает им с ветру, с бегу Скобелев.

- Позади, ваше-ство!

Мы проскакали мимо... Опять бешеный карьер... Вот редут, сплошь наваленный мертвыми и ранеными... Вон большой холм, точно сахарная голова. Снизу вверх спираль траншеи... Не видать земли, все усыпано красными фесками... Ярко, пестро. С верхушки во все стороны грозно смотрят крупповские орудия, выше их еще медленно развертываются и полощутся в воздухе два белых флага.

- Мерзавцы! - срывается с губ у Скобелева.

- Кто мерзавцы?.. - удивляюсь я.

- Разве можно было сдать такую позицию...

- Да и защищать нельзя... Обошли кругом...

- Защищать нельзя... Драться можно, умереть должно!..

Как будто из тумана выдвигается фигура какого-то офицера... Он подносит Скобелеву саблю пленного паши...

- Кто командует?..

- Вейсиль-паша.

- А Эйюб?

- Эйюба давно нет.

- Как он сдался?

- Без всяких условий... На милость победителя.

- На милость?..

- Точно так.

- Возвратить сабли пленным, свято сохранить их имущество, чтобы ни одной крохи у них не пропало... Предупредите, за грабеж буду расстреливать!..

Навстречу кавалькада... Только не наши... Совсем не наши... И кепи чужие и мундиры не те, к которым уже привык взгляд.

Впереди Вейсиль. Мясистое лицо с низко нависшими бровями. Суровое, некрасивое.

Скобелев подает ему руку и говорит несколько приветливых слов.

Турки мрачны. Им тяжело, невыносимо тяжело.

- Сегодня гибнет Турция, такова воля Аллаха! Мы сделали всё.

- Вы дрались славно, браво... Переведите им, что такие противники делают честь... Они храбрые солдаты.

Им переводят...

- А все-таки мерзавцы, что сдали такие позиции! - заканчивает оп про себя.

Отовсюду восторженные крики... Отовсюду стихийное "ура"... Лица солдат возбуждены, лучезарны.

- Спасибо, друзья, спасибо, товарищи... Спасибо, мои орлы! - кричит им Скобелев в свою очередь.

- ...Сколько у них было людей и пушек? - спрашивает он, кивая на пленных. Тем переводят.

- Тридцать пять тысяч войска и сто тринадцать орудий!

- И сдались!.. Хороши генералы...

Турки, сходя с редута, окружали нас сплошною стеною... В их массах слышалось: "Ак-паша, Ак-паша"... Все они нетерпеливо пробивались взглянуть на Скобелева.

- Что они говорят? - обернулся Скобелев к переводчику.

- Говорят, не мудрено, если их победили, русскими командовал Ак-паша, а с Ак-пашой драться нельзя...

Наверху еще шел бой... Скобелев слушал-слушал и вспыхнул.

- Передайте паше: если через два часа турки в селении Шипка и на высотах не положат оружие, я их буду штурмовать и никому пощады!..

- Они сейчас же сдадутся... - струхнул Вейсиль...

Издали послышалась музыка: развернутый, под распущенными знаменами, стройно подходил Владимирский полк.

- Сейчас, сейчас...

- Я хочу им сам отдать приказание положить оружие...

Господа, останьтесь здесь... Передайте туркам, что я сам еду с ними...

И Скобелев поехал, со всех сторон окруженный вооруженными турками...

Двое или трое следовало за ним из русских.

- Однако наше положение странно!..

- Ну, вот еще!..

- Да как бы вы поступили на месте турок? - спрашиваю я.

Скобелев расхохотался.

- Во-первых, на их месте я бы не был...

- Ну, а если бы?

- Разумеется... Сейчас бы в шашки...

Впоследствии под Геок-Тепе он сделал еще лучше. После штурма и взятия этой крепости Скобелев едет в еще не сдавшийся Асхабат. Ему навстречу - семьсот текинцев в полном вооружении, в праздничных костюмах - цвет текинского войска...

Скобелев обратился к ним с какими-то укорами... Они изъявили свою покорность...

- А если вы попробуете восстать, то я вас накажу примерно...

- Текинцы никогда не лгут!..

- Если так, то, господа, не угодно ли вам ехать обратно... Передайте текинцам, что они составят мой конвой...

И совершилось небывалое. Генерал один, окруженный семьюстами отчаянных врагов, верхом поехал в Асхабат... Двадцать верст они сопровождали его...

И разумеется, ни его прежние победы, ни страх его имени не могли ему создать такой популярности между ними, как эта поездка...

С той минуты он стал кумиром уже всего племени текке.

XXIX

Какая разница с Плевно. Там пленные долго оставались не накормленными. Им пришлось жить на открытом воздухе, в грязи и снегах болгарской зимы. Здесь все было сделано, чтобы смягчить участь несчастных. Они ели вместе с нашими солдатами у котлов; накануне еще Скобелев отдал приказание:

- Заготовить в солдатских котлах двойной запас пищи.

Через три часа по сдаче турки уже получили ее, ночью они спали в землянках и редутах, а утром под конвоем болгарского ополчения их отправили дальше, в Габрово.

- Горе узнали мы потом, у Ак-паши горя не было! - говорили они.

Солдаты, усталые от боя, не ложась спать, готовили кашу туркам, наши офицеры разобрали турецких к себе и оказали им широкое гостеприимство, паши приютились у генералов. На Шипке не умер ни один пленный, в Плевне они умирали сотнями.

- Если хоть десятая доля такой заботливости встретит нас в России - наши семьи могут быть спокойны! - говорили они.

- Смотрите, ребята, турки теперь друзья вам! - говорил Скобелев солдатам.

- Слушаем, ваше-ство! - отвечали они,

- Нет большего позора, чем бить лежащего... А они теперь несчастные, лежачие... Так ведь?

- Точно так, ваше-ство!

- Пока у них были ружья в руках - их следовало истреблять; раз они безоружны, никто не смей их пальцем тронуть... Оскорблять пленного стыдно боевому солдату...

И действительно, отношение скобелевских солдат к ним было искренно и задушевно.

Через день после боя вдоль Балкан, в долине Казанлыка, в две шеренги выстроились легендарные солдаты легендарнейшего из вождей... Одушевленный, счастливый, сняв шапку, мчался мимо них Скобелев.

- Именем отечества благодарю вас, братцы!.. - бросал он им свой привет.

- Ур-ра! - звучало вслед ему, и фуражки летели в воздух, и в глазах этих новых легионеров русского цезаря было столько любви и преданности, что у Скобелева долго потом навертывались слезы на глазах.

(Этот момент талантливый В. В. Верещагин выбрал для своей картины...)

Потом уже в Казанлыке я встретил Скобелева.

Он был мрачен... Интриги опять начались кругом, но это уже достояние истории. Теперь пока я молчу о них... Пусть нечистая совесть его врагов при жизни и его друзей после смерти сама заговорит. Более беспощадной Немезиды нет и не будет.

- Разумеется, вы с нами? - обратился ко мне Скобелев.

- Да...

- Завтра я выступаю в Адрианополь...

- Разве отряд ваш отдохнул?

- Я сегодня объехал свои войска: спрашиваю, нужен ли вам отдых, братцы... хотите ли вы дать туркам время оправиться?.. Никак нет, ответили они... Ну и поведу их... У них есть свой point d'honneur +7..

- Именно?

- Им хочется раньше гвардии прийти... Куда прийти, не знают, потому что о существовании Адрианополя они узнали только теперь... Думают, что в Константинополь веду их...

- Да ведь в Константинополь мы и идем.

Скобелев вспыхнул.

- Да разве иначе можно?.. Иначе нельзя... Нужно дать

России это удовлетворение... Мы можем остановиться только на Босфоре.

И остановились потом на Босфоре, только не дойдя до Стамбула!

В Казанлыке Скобелеву не было ни минуты отдыху, да во время отдыха он и сам никуда не годился, становился нестерпимо капризен, всем недоволен... Это была деятельная, боевая натура, которую спокойствие утомляло гораздо более, чем самая кипучая, самая безотходная работа... Если не было дела, он выдумывал его... Любимою в то время поговоркою его было: "Россия не ждет, отдыхать некогда, отдых - в могиле..." И действительно, он нашел свой отдых только под парчовым покровом, доставленным в отель Дюссо из Заиконоспасского монастыря. Он боялся отдыха...

- Ничто так не развращает, как спокойствие, ничто так не обессиливает, как отдых.

Борьба была для него необходимостью, жизнью... Я думаю, все помнят, что он делал в редкие антракты между двумя походами, сражениями. Другие, высунув язык, падают, бывало, от устали, а он сядет в седло да отмахнет на подставных лошадях карьером верст сто двадцать. Это у него называлось отдыхом. Вернется, обольется водой, проспит несколько часов - и опять свеж, опять готов на трудное предприятие... Или отправится куда-нибудь к офицерам своего отряда и вместе с ними и солдатами проводит целые дни. Для него в это время не было более задушевного общества. Кружок главных квартир тяготил его. Там не свое. Там он или спорил, резко, бесцеремонно обрывая фазанов, или угрюмо, сосредоточенно молчал. Отводил душу только попадая к отцу. Тут или он трунил над ним, или старик прохаживался насчет сына...

- Ну что, хвост-то тебе обрубили наконец? - спрашивал отец, когда молодой Скобелев возвращался от Непокойчицкого.

- Нет.

- Жаль!

- Почему это жаль?

- А потому, что уж очень ты распустил его...

- Ты вот что... Денег не даешь, а смеяться смеешься...

- И не дам.

- Подожду я, отец, когда тебя отдадут мне под команду.

- Ну?

- Тогда я тебя за непочтительность под арест посажу...

И оба смеются...

Когда на Зеленых горах Скобелева в ночь на 8 ноября контузили, приезжает к нему отец, - Скобелев лежал в постели, больной совсем.

- Ну, наткнулся, наконец... И чего суешься... чего суешься... - начал выговаривать старик.

- А все твой полушубок...

- Как это мой?

- Так, твой...

Скобелев был очень суеверен. Накануне отец ему подарил черный теплый полушубок, в котором его контузили тотчас же. Через два дня он опять надел его - его контузили опять.

- Возьми, пожалуйста, свой полушубок... Ты дай мне лучше деньгами...

- Неужели ты веришь, что тебе полушубок этот принес несчастье?...

В Казанлыке отцу Скобелева дали отдельный отряд...

- Ну отчего, отец, ты ко мне вчера не явился?

- Как это? - удивился тот.

- Как являются к начальству, в полной парадной форме...

- Да ведь я не к тебе под начальство.

- Жаль!..

- Почему это?

- По всей справедливости следовало бы. Поздно ночью в Казанлыке возвращаюсь я к себе домой верхом. Ни зги не видно. Навстречу мне другой всадник. Улочка узенькая.

- Эй, кто там? - кричу я... - Держи правей...

- Это вы? - называет меня по имени Скобелев.

Я тоже сейчас узнал его по голосу.

- Куда вы? - интересуюсь.

- А тут в одну деревню.

- Зачем?

- Попаду к рассвету... Хочу узнать, как моих солдат кормят теперь; как начнут варить им похлебку и кашу, я уж там буду... Ненароком. Поедем вместе.

И мы отправились.

Чем дальше, тем его заботливость о солдате все больше и больше росла. Он сердцем болел за него. И всякая несправедливость, нанесенная солдату, живо чувствовалась им, точно эта обида направлена была именно на него одного. Он бледнел, когда при нем рассказывалось о том, как в такой-то дивизии солдаты голодают, как в другой их секут, как в третьей их изводят на бесполезной муштре...