• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Воспитание Родриго. Сражение при Граусе

Родриго Диас предположительно родился в 1043 г. По матери он принадлежал к очень родовитой знати, занимавшей высокое положение при дворе; знатный род его отца был из самых славных, но не из княжеских, и его представители вели довольно уединенную жизнь в своем родовом гнезде в Биваре, местечке к северу от Бургоса.

В это время в Леоне и Кастилии правил Фернандо I; это был король-император, то есть король, занимавший в иерархии более высокое положение, чем короли Арагона и Наварры.

Старший сын короля Фернандо, инфант Санчо, воспитал при своем дворе юного Родриго де Бивара, посвятил его в рыцари и взял с собой в свой первый военный поход.

Из таифских мавританских эмиратов Сарагоса менее всех могла избежать выплаты дани (parias) какому-нибудь христианскому государю, который бы эффективно ее защищал. Дело в том, что Сарагоса была единственным мусульманским государством, граничащим только с христианскими государствами, и короли Кастилии, Наварры, Арагона, а также разные графы Каталонской марки зарились на земли города на Эбро либо на возможность брать с него дань.

Дядя инфанта Санчо, Рамиро I Арагонский, давно и страстно желал захватить Граус и весной 1063 г. напал на эту крепость, благодаря которой земли Сарагосского эмирата опасно вклинивались в арагонскую территорию Рибагорсы.

Чтобы помочь осажденным, Муктадир выступил из Сарагосы с большой мусульманской армией и двинулся к своей северной границе. Его сопровождал инфант Санчо с войском кастильских рыцарей, в числе которых находился и Родриго де Бивар, в то время двадцатилетний юноша; инфант собирался напасть на дядю, потому что тот атаковал Сарагосу — данницу Кастилии. Они подошли к Граусу, под которым стояли лагерем арагонцы, и завязался бой, где король Рамиро нашел свою смерть (это было в четверг, 8 мая 1063 г.).

Это первое военное предприятие, где участвовал юный рыцарь из Бивара, продемонстрировало ему во всей своей сложности политику христианских государей, ожесточенно оспаривавших друг у друга возможность брать дань с сарацин. Такое экономическое угнетение таифских эмиратов было в то время обычным приемом Реконкисты в отношении территорий, которые невозможно было занять из-за нехватки христианского населения, бежавшего с них.

Фернандо I производит раздел своих королевств

Сарагоса, сохранившая свои земли благодаря Граус-ской кампании, осталась данницей короля Фернандо. Тот как император Испании мечтал покорить все таифские государства, и действительно главные из них были его вассалами, когда за два года до смерти, в декабре 1063 г., он разделил все свои владения между тремя сыновьями.

Альфонсу, который был его вторым, но любимым сыном, он отдал имперское королевство Леон вместе с Готскими полями до Писуэрги. Кроме того, в качестве зоны для реконкисты или сферы влияния он передал ему мавританский Толедский эмират, правитель которого Мамун платил ему ежегодную дань.

Санчо, старший сын, получил королевство Кастилию с его старинной зоной влияния — мусульманским Сарагосским эмиратом, где дань должен был платить Муктадир.

Гарсия, третий сын, получил королевство Галисию и небольшую территорию Португалии с двумя эмиратами — Севильей и Бадахосом, эмиры которых были данниками.

Обеим дочерям, Урраке и Эльвире, император не дал никакой земли, а лишь власть над всеми монастырями, которые находились в трех новых королевствах, поставив им при этом условие, чтобы никогда не выходили замуж.

Согласно поэтическим жестам хугларов, переработанным в XIII в., дон Санчо был очень обижен этим разделом и сказал отцу, что тот не вправе был так поступать, «ибо готы установили, чтобы Испанская империя никогда не делилась, а принадлежала вся одному господину». Хуглары-поэты рассказывали также, что король препоручил своих сыновей Сиду, чтобы тот примирил их, и взял с них клятву признать раздел его королевств; эту клятву дали все, кроме дона Санчо, не пожелавшего соглашаться ни на что из сделанного отцом.

То, что приписывается Сиду в этом рассказе, неправдоподобно. Он был слишком молод, чтобы император сделал его советчиком трех королей; но, как бы то ни было, он должен был разделять любое мнение дона Санчо — ведь через два года он стал альфересом этого короля и принимал очень существенное участие в войнах, затеянных для передела власти в этих королевствах. Что касается мнений и слов дона Санчо на этих леонских кортесах,2 то они, несомненно, были такими, как их передают хуглары: для него был неприемлем этот раздел, противоречивший политическим обычаям готов.

Расчленение королевства было очень древним обычаем, порожденным франкской концепцией королевской власти как владения личной вотчиной и вместе с тем следствием слабости государства как политического организма. Готские монархи, излишне романизованные, никогда не делили королевство, как верно заметили хуглары: такое новшество, как раздел, ввели меровингские короли. Последние в 511, 561, 628 гг. и т. д., а вслед за ними разные каролингские короли в 806, 817, 855 гг. делили свое королевство, при жизни или посмертно, между двумя или четырьмя сыновьями; в Испании этот обычай ввел отец Фернандо I, король Наварры Санчо Великий, а потом его примеру последовало много других государей полуострова, как христианских, так и мусульманских.

В этих семейных разделах королевства есть кое-что общее. Карл Великий оставил дочерей незамужними, как и Фернандо I запретил выходить замуж своим, несомненно, с тем, чтобы у их сыновей не появилось соперников. Это стало еще одной причиной для падения нравов: дочери Карла Великого вызвали серьезный скандал при дворе их брата Людовика,3 и не похоже, чтобы дочери Фернандо безропотно согласились на безбрачие. Мы знаем, что ряд монастырей, которыми владела Эльвира, она осквернила мирской жизнью. Конечно, «История Силоса (Historia silense)» (в конечном счете придворная история) превозносит другую сестру, Урраку, как женщину истинно монашеского духа; но вольнодумные (liberrimos) хронисты из народа, хуглары, приписывают Урраке очень непристойные речи, и даже шли слухи, которые в XIЛ в. воспроизвел брат Хиль из Саморы и которые подтверждает один арабский историк, что Уррака любила кровосмесительной любовью своего брата Альфонса и, когда тот вернулся из толедского изгнания, вынудила его жениться на ней, чтобы иметь возможность передать ему Самору. Другие хроники и документы того времени открывают нам, что пылкая любовь, которую Уррака питала к Альфонсу, побуждала ее расставлять жестокие ловушки другим братьям и готовить братоубийство.

Еще одним роковым результатом раздела государства становятся измены, убийства и братоубийственные войны с целью воссоединить расчлененное королевство. После раздела, который произвел Фернандо I, все это и началось. Король умер в 1065 г., и его сыновья считались с отцовской волей, пока была жива королева-мать донья Санча. Но за ее смертью в 1067 г. последовали пять лет гражданских войн.

Родриго — альферес Кастилии

После смерти императора Фернандо Кастилия немедленно дала понять, что ее притязания простираются крайне далеко, и Родриго де Бивар сыграл в этом деле выдающуюся роль, какой прежде у него не было.

Санчо II, новый король Кастилии, отличил Родриго, сделав его «принцепсом» всего королевского войска и дав ему чин знаменосца, что по-латыни звучит как armiger, а на романском языке передается арабским словом «альферес» (alferez).

Альферес был первым из всех придворных чинов. Тот, кто носил королевский штандарт, именовался «верховным предводителем над людьми короля в сражениях»; так же было и в других европейских странах, где королевский оруженосец одновременно был главнокомандующим войска. Альферес также носил перед собой королевский меч в знак того, что как заместитель короля уполномочен защищать все королевство, а также отстаивать права вдов и сирот идальго и приговаривать к казни знатных преступников.

Любопытно, что в Кастилии альферес, несмотря на исключительный характер его должности, обычно избирался из молодых рыцарей, и на этом посту долго не задерживались. Тем не менее Родриго Диас сохранял его в течение всей жизни Санчо, и, таким образом, это он будет руководить многочисленными войнами, которые скоро затеет Кастилия, алчущая расширения и власти.

Родриго — «Кампеадор»

Занимая пост альфереса, Родриго Диас должен был принять участие в одном единоборстве. Это был поединок по типу Божьего суда ради разрешения одного спора с Наваррой из-за нескольких пограничных замков, основным из которых был замок Пасуэнгос на границе между Кастилией и Риохой, южной областью старинного Наваррского королевства.

Со стороны Наварры сражался Химено Гарсес, один из лучших рыцарей Памштоны, много раз упомянутый в документах наваррского короля Санчо Гарсии Пеньяленского4 как сеньор и комендант важных крепостей. Против этого человека выступил молодой альферес Кастилии, Родри-го де Бивар, которому исполнилось лишь двадцать три года и чье имя еще только начало появляться в грамотах. Но судебный поединок в соответствии с кастильским правом, как оно формулируется в «Партидах»,5 был личной обязанностью альфереса, который как защитник прав королевской власти, «когда некто посягает на наследное владение короля, либо город, либо замок, и из-за сего должен произойти поединок, должен учинить его и выступить перед истцом в качестве ответчика». Таким образом, Родри-го, сражаясь с Химено Гарсесом, лишь выполнял долг, связанный со своим высоким постом.

Юный Родриго победил наваррского рыцаря и был за это осыпан самыми громкими похвалами. «Песнь о Кампеадоре» передает эмоции, которые у всех вызвала великолепная ловкость героя в первом его единоборстве: «Тогда, — говорится там, — устами всех знатных людей Родриго был назван Campidoctor;6 эта победа уже предвещала те подвиги, которые ему еще предстояло совершить, когда он победит в поединках графов, когда станет попирать своей ногой власть королей и овладеет ею с помощью меча».

Сид покоряет Сарагосу

Вскоре после этого первого успеха Родриго добился другого, более значительного. В соответствии с отцовским разделом королевства Санчо II должен был получать дань с Сарагосы, но этот источник был очень ненадежным — Фернандо I потому и предпринял свою последнюю кампанию, что эмир Муктадир не платил обязательной дани. Санчо на второй год своего царствования (1067) тоже вынужден был воевать с Муктадиром и в боевом настроении явился под стены его столицы.

Санчо окружил мощнейшие стены города боевыми машинами и своими воинами. Королевским войском командовал Сид.

Очень скоро Муктадиру, несмотря на превосходные укрепления, стало не хватать средств для сопротивления, и он, посоветовавшись с городским руководством, отправил в лагерь дона Санчо послов (trujimanes), предлагая огромный выкуп за прекращение войны. Но Санчо ответил, что, кроме этого, Муктадир и городские старшины должны признать свою вассальную зависимость и поручиться, что каждый год будут платить дань, в противном случае он сравняет город с землей и уведет всех в плен; пусть подумают — если бы они не платили дани ему, им все равно пришлось бы платить другому христианскому или мавританскому государю, чтобы он защищал их.

Послы сообщили тем, кто находился в городе, о суровости короля и о великой силе осаждающего войска, и Муктадир отдал в качестве выкупа золото, серебро, драгоценные камни, жемчуг и дорогие ткани; он подписал вассальный договор и выдал заложников в обмен на то, чтобы кастильский король защищал его от христиан и мавров при любой опасности.

При осаде этого города молодой Родриго де Бивар так отличился, что еврейская хроника Иосифа ибн Цаддика из Аревало приписывает ему весь успех этого предприятия: «Сарагоса была завоевана Сиди Ру Диасом в году 4827 от сотворения мира, что соответствует 1067 году у христиан». Еврейское «Сиди» равноценно уважительному титулованию «мой Сид», то есть «мой господин», выражению полуиспанскому, полумавританскому, которым попросту называли героя его вассалы на границах.

Нам недостает точных данных об участии Сида в политике и войнах первых лет царствования Санчо, но эта короткая фраза из еврейской хроники, где опущено имя короля и названо лишь имя его альфереса, говорит о многом. Молодой Кампеадор, которому было не более двадцати четырех лет, назван — не христианами, а людьми иной веры — главным действующим лицом войны с исламом.

С первых же моментов он отличился личной отвагой в поединке и удачливостью как командир — двумя качествами, благодаря которым он выделился среди стольких окружающих его воинов и стал героем для Поэзии и для Истории.

Через несколько месяцев после успеха, достигнутого Кампеадором при подчинении Сарагосы, в ноябре 1067 г., умерла королева-мать донья Санча, и ее сыновья очень скоро начали с оружием в руках оспаривать раздел, произведенный отцом.

Санчо II Кастильский и Альфонс VI Леонский пока еще сохраняли доброе согласие и встретились в Бургосе, когда Санчо восстановил епископство Ока. В грамоте об этом восстановлении от 18 марта 1068 г. среди дворян кастильского короля, подтверждающих этот документ, фигурируют Родриго Диас в первой колонке и Гарсия Ордоньес в четвертой: положение обоих будущих соперников при дворе тогда было прямо противоположным тому, какое они займут позже.

Но согласие обоих братьев не могло продлиться долго.

Причины войны между Кастилией и Леоном

Старший сын дона Фернандо, унаследовав Кастилию, унаследовал и кастильские амбиции. Вспомним, что Кастилия с давних времен Ордоньо II, с X века, крайне неохотно признавала Леон в качестве центра империи, была областью строптивой и, даже покорившись императору, проявляла типично иберийский порок сепаратизма и феодальную тенденцию к обособлению. Но потом родоначальник наварро-кастильской династии Санчо Великий из Памплоны изменил эту антилеонскую политику. Он нашел более конструктивный и смелый выход, отобрав титул императора у астурийской династии. И хотя наваррский король очень рано умер, он успел начать перемещение политического центра Испании из западных ее областей в центральную. Его намерение тут же подхватила Кастилия, чтобы уже никогда не отказываться от притязаний на главенство.

Так что кастильский король Санчо Сильный получил войну с Леоном в качестве рокового фамильного наследия: и его дед — Санчо Великий, и отец — Фернандо I в свое время по очереди завоевали Леон, Королевский город. Санчо, старший сын Фернандо, не мог потерпеть, чтобы Леонское королевство, королевство имперское, принадлежало второму сыну; идею вестготов о единстве государства, попранную Фернандо при разделе королевства, следовало восстановить в правах, однако приняв за центр Кастилию. Воинственный дух Санчо Сильного и высокий престиж его альфереса — Кампеадора с небывалой силой воскресили старые притязания Кастилии, и война с Леоном разразилась — правда, мы даже не знаем как.

Сражение при Льянтаде

Война началась через три месяца после дружеской встречи обоих братьев-королей в Бургосе в присутствии Сида. Санчо и Альфонс договорились, когда и где сойдутся в бою их армии: сражение было назначено на 19 июля 1068 г. на границе обоих королевств — Кастилии и Леона, на полях Льянтады близ реки Писуэрги.

Битва там действительно состоялась, и в результате Санчо и его альферес Кампеадор обратили леонцев в бегство.

Перед сражением братья условились, что король-победитель получит королевство брата без дальнейшей борьбы; но Альфонс бежал в Леон и не подумал выполнять договоренности. Видимо, такое соглашение, придававшее бою, согласно германским обычаям, значение Божьего суда, определявшего, на чьей стороне правда, оказалось слишком архаичным, и в реальности сражение при Льян-таде не стало решающим. Альфонса оно отнюдь не сломило.

В том же 1068 г. Альфонс поссорился со своим братом Гарсией, королем Галисии, напав на мавританского эмира Бадахоса, который согласно разделу, произведенному Фернандо, был данником Галисийского королевства. Через три года, в 1071 г., Санчо и Альфонс, забыв на время о вражде, заключили соглашение и, низложив Гарсию, разделили королевство Галисию между собой.

Гольпехера. Бени-Гомесы

Это эгоистическое согласие между Санчо и Альфонсом продлилось очень недолго. Если верить одному из замечаний в кодексе Силоса, причиной нового разрыва стала завистливость Альфонса (в которой мы еще неоднократно убедимся, рассматривая его отношения с Сидом). Прежняя распря, не разрешенная при Льянтаде, разгорелась вновь, и оба брата снова назначили сражение — на первые дни января 1072 г., на полях Голытехеры.

Поля Гольпехеры, где должна была решиться судьба обоих братьев-соперников, простираются близ обширной долины реки Каррион; тремя лигами выше поднимался укрепленный город Санта-Мария-де-Каррион, столица графства, управляемого знатнейшим родом Бени-Гомесов.

Бени-Гомесами, то есть детьми Гомеса, мусульмане называли потомков и родичей знаменитого Гомеса Диаса, графа Салданьи, который был зятем прославленного графа Кастилии Фернана Гонсалеса и его альфересом приблизительно в 932 г. Потом эти Бени-Гомесы стали графами и правили, вероятно, территориями не только Салданьи, Льебаны и Карриона, но и другими; во все времена из этого рода выходили очень почитаемые графы. Эту семью, известную среди христиан под тем же арабским именем, хуглар — автор «Песни о моем Сиде» назвал знаменитой, говоря об «инфантах Карриона», которые через некоторое время коварно опозорят дочерей Сида:

Из рода они Bани-Гомес, правда.
Было в нем много достойных графов…

(Стих3443)7

Дядей этих «инфантов», то есть знатных юношей, был Педро Ансурес,8 воспитатель Альфонса VI. С 1068 г. он упоминается как глава рода Бени-Гомесов, граф — так же как его предки и родичи — Карриона, Салданьи и Льебаны, а также Саморы. При леонском дворе это был очень влиятельный рико омбре,9 и он еще лет пятьдесят будет очень сильно влиять на действия Альфонса VI, а также его дочери и наследницы. Воспитатель Альфонса был так же близок к леонскому монарху, как Сид — к кастильскому.

Таким образом, Бени-Гомесы отправлялись сражаться на земле собственного графства за судьбу Леонского королевства. Впервые в жизни Кампеадора они становились у него на пути.

В схватку с ними как альферес короля Санчо и вступил Сид, отличившийся на полях Гольпехеры больше всех прочих рыцарей, как говорит «История Родриго». О участии, которое принял альферес в этом сражении, у нас есть два сообщения; более достоверным мы считаем более раннее.

Сражение при Гольпехере. Кастильская версия

Первый сравнительно подробный рассказ об этом сражении мы находим в «Нахерской хронике (Сronica Najerense)», и составлен он лет через девяносто после описываемых событий. Он выдержан в поэтическом тоне и сообщает, что, когда в ночь перед схваткой войска встали лагерем при Гольпехере, король Санчо и крупнейшие его вассалы беседовали о леонской армии, намного более многочисленной. «Если их больше, — пошутил Санчо с юношеским бахвальством, — то мы лучше и сильнее; мое копье будет стоить тысячи рыцарей, копье Родриго Кампеадора — сотни». Но Родриго прервал эту фанфаронаду: «Что до меня, я утверждаю только, что сражусь с одним рыцарем, а дальше будь что будет». Напрасно король снова и снова пытался разжечь тщеславие Кампеадора, прося его пообещать схватиться с пятьюдесятью рыцарями, с сорока, с тридцатью, ну хотя бы с десятью: он так и не смог вырвать у Родриго других слов, кроме «Вступлю в бой с одним, и будь что будет». Когда рассвело, войска сошлись, потери были огромными, и случилось так, что Альфонс попал в плен к кастильцам, тогда как Санчо был захвачен леонцами. Оружие Родриго было сломано в битве, когда он увидел группу из четырнадцати леонских рыцарей, которые вели пленного дона Санчо, и закричал им: «Куда вы ведете нашего государя, когда ваш тоже в плену? Давайте отпустим того и другого королей». Но они, не зная о пленении дона Альфонса, отнеслись к Кампеадору с презрением. «Зачем ты, глупец, следуешь за своим пленным королем? Думаешь, ты в одиночку освободишь его из наших рук?» Родриго подзадорил леонцев, попросив у них копье, и они пренебрежительно воткнули в землю пику и двинулись дальше. Но Родриго схватил это оружие, пришпорил коня, чтобы догнать леонцев, с ходу поверг одного, мгновенно развернулся и свалил другого, ранил еще нескольких, освободил Санчо, дал ему трофейное оружие, и оба, уже вместе, обратили в бегство остальных, в результате чего вся битва вскоре завершилась в пользу кастильцев.

В основе этой истории, несомненно, лежит рассказ хуглара, на что явственно указывает использование диалога — прием, чуждый хроникам той эпохи, и что проявляется также в том, как искусно в рассказе расположены два отдельных эпизода описанного сражения: один из них переходит в другой, и их компоновка подчеркивает скромность и энергию героя, контрастирующих с высокомерием и неудачливостью его короля. Конечно, это один из эпизодов «Песни о Саморе», и он целиком рассчитан на то, чтобы прославить отвагу Сида и кастильцев, победивших леонцев, которые имели численное преимущество.

Позднейшая леонская версия

Вариант этого рассказа, где леонцы показаны в благоприятном свете, можно найти в хронике леонца Лукаса Туйского, написанной более чем через полтора века после сражения. Епископ Туйский не говорит, что леонцев было больше, а лишь о том, что битва была чрезвычайно жестокой и с обеих сторон в ней пало столько народа, что об этом нельзя вспомнить без скорби; наконец король Санчо и кастильцы бежали, покинув свой лагерь, но король Альфонс запретил своим преследовать беглецов. Тогда Родриго Диас воодушевил своего короля: «Галисийцы, — сказал он, — с твоим братом, королем Альфонсом, после победы спокойно спят в наших же шатрах; нападем же на них на рассвете и победим их». Санчо принял это предложение и, собрав, как мог, свое рассеянное войско, с первыми лучами солнца внезапно напал на беззаботных леонцев; те, будучи безоружными, потерпели поражение, и их король Альфонс был взят в плен в церкви Санта-Мария-де-Каррион.

Ни один из этих рассказов не приписывает Сиду предосудительных действий в сражении; тем не менее «сидо-фобы», упорно не желая читать исторических свидетельств, постоянно твердят, что Сид убедил короля Санчо Кастильского прибегнуть к низкой измене, чтобы овладеть Леон-ским королевством.

Санчо коронуется в Леоне. Альфонс и Бени-Гомесы изгнаны

Согласно любому из этих рассказов именно благодаря Кампеадору леонцы потерпели разгром под городом Бени-Гомесов; именно из-за него был низложен Альфонс.

Санчо провел своего брата в цепях по нескольким ле-онским городам и замкам, чтобы добиться покорности побежденного королевства, и сам, следуя древнему готскому обычаю, был помазан и коронован в Леоне 12 января 1072 г. Владыка Кастилии в третий раз завоевал королевский и императорский город: Санчо Великий, Фернандо Великий и Санчо Сильный один за другим утвердили падение леонской гегемонии и победоносное возникновение кастильской.

Альфонс, бывший король Леона, был отправлен братом в Бургосский замок, где к тому времени уже год томился в плену другой брат, Гарсия. Но инфанта Уррака, увидев, что ее брат, которого она любила без памяти, оказался в опасности, поспешила в Бургос, чтобы ходатайствовать перед Санчо, дабы тот отпустил его и позволил уехать в землю мавров.

Так и было сделано. Санчо взял с Альфонса клятву верности и, оказав королевские почести, отправил его в изгнание в Толедо, ко двору эмира Мамуна — большого друга и данника Альфонса.

Уррака с согласия Санчо распорядилась, чтобы Альфонса в ссылку сопровождали его воспитатель Педро Ансурес со своими братьями Гонсало и Фернандо Ансуре-сами. Бени-Ромесы, по наущению Кампеадора, оказались в такой же немилости, как и король. Следует полагать, что Санчо передал графство Каррион какому-нибудь знатному кастильцу.

Альфонс в Толедо

Мамун, предварительно получив гарантии безопасности, принял побежденного короля с почетом и поселил его в самом эмирском алькасаре, поднимающемся над городскими укреплениями напротив Алькантарского моста.

Согласно монаху — автору «Истории Силоса», изгнание Альфонса к этому прославленному двору было ниспослано провидением. Тут бывший леонский король близко познакомился с маврами, сам лично обошел хорошо защищенный город и обдумал, как потом можно захватить его.

В изгнании, на службе у Мамуна, Альфонс провел девять месяцев — с января по октябрь 1072 г. В то время он обо всем советовался с соперником Сида, графом Педро Ансуресом, слушаясь его, как школьник учителя.

И настало время, когда Педро Ансурес стал проявлять озабоченность и настороженность; он каждый день выезжал верхом в окрестности Толедо, проезжал три-четыре мили по одной из дорог, ведущих на север, и, как говорят арабы, старался поскорей выведать вести из христианской земли, расспрашивая идущих от границ путников.

Что же происходило в Леоне, вызывая у Педро Ансуреса такое беспокойство? Дело в том, что он из Толедо затевал там нечто весьма серьезное.

Восстание в Леоне. Самора на стороне доньи Урраки

Санчо титуловал себя королем Леона с января; тем не менее не все знатные леонцы признавали его, и отдельные официальные грамоты по-прежнему датировались «В царствование в Леоне короля Альфонса», как будто и не было толедского изгнания. Людям, которые кичились имперским величием Леона, было слишком горько подчиняться такому кастильцу до мозга костей, как Санчо. Если другой король Кастилии, Фернандо I, тридцать пять лет тому назад также захватил Леон, то он сделал это под предлогом защиты наследных прав жены,10 что для леонцев было достаточной гарантией: королеве хватало влияния, чтобы «леонизировать» мужа. Но теперь господство Кастилии стало полным. Для знатнейшего рода Бени-Гомесов особенно унизительным был тот факт, что их славу затмила слава Кампеадора, хотя тот даже не принадлежал к высшей кастильской знати, будучи простым инфансоном, дворянином второй категории, тогда как они были рикос омбрес.

Граф Педро Ансурес не смирился со своей опалой: то от двора Мамуна, то выезжая на несколько дней в Самору, он поддерживал связь с инфантой Урракой, женщиной очень умной, и оба организовали в Леоне сопротивление, сделав Самору его военной базой. Этот город, хоть он и находился на территории графства Педро Ансуреса, был пожалован Альфонсом своей сестре, которую король любил и которой повиновался как матери, так что близкие называли Урраку «королевой Саморы». Итак, рыцари Педро Ансуреса и другие дворяне Альфонса, собравшись вокруг доньи Урраки, открыто восстали в Саморе в пользу инфанты и свергнутого короля. В Кастилии даже ходили слухи, что сам Альфонс покинул Толедо, нарушив данную клятву, и дерзко объявился в Саморе, чтобы воодушевлять мятежников.

Осада Саморы

Поэты-хуглары11 XII и XIII вв. рассказывали, что Санчо хотел отнять Самору у Урраки, которая при помощи своего воспитателя Ариаса Гонсало правила этим городом. Встав лагерем близ города, Санчо был поражен видом Саморы, которая возвышалась на отвесной скале, была опоясана крепкими стенами с массивными башнями и большей частью защищена рекой Дуэро, текущей у подножия скалы; увидев такую крепость, Санчо решил, что, если не овладеет ею, никогда не сможет называться повелителем Испании, и отправил к Урраке Сида с предложением уступить Самору в обмен на другие города. Хуглары также говорят, что инфанта приняла Сида, усадила его рядом с собой, удрученно выслушала послание, которое он передал, и разжалобила его, напомнив о временах детства, когда он воспитывался здесь, в Саморе, вместе с нею, в доме Ариаса Гонсало, по приказу короля Фернандо. Добавлялось, что Уррака, посовещавшись в церкви святого Сальвадора с Ариасом Гонсало и другими рыцарями и соседями, решила дать Сиду отрицательный ответ, что Санчо был этим разгневан, сочтя, что Сид слишком сочувствует инфанте, и в конечном итоге осадил город.

Все эти сообщения не могут быть точными. Санчо пришел со своей армией к Саморе не повинуясь импульсивному решению, а с тем, чтобы подавить сопротивление тех, кто укрылся за стенами этой сильной крепости.

Исторические источники сообщают нам, что во время осады снова отличился Кампеадор, особенно благодаря одному необычайному приключению, в результате которого громкая молва о его личной отваге, возникшая после нескольких поединков вроде того, какой он провел с наварр-ским рыцарем, распространилась еще шире. Однажды, когда он был один, на него внезапно напало пятнадцать саморских рыцарей, причем семеро в кольчугах. Биварец убил одного, ранил и поверг еще двоих и обратил остальных в бегство. Надо думать, эти саморцы рассчитывали захватить врасплох главного кастильского рыцаря, королевского альфереса, который был душой всего осаждающего войска.

Смерть Санчо II

Леонцы, окруженные, уже страдающие от голода, не имея возможности отделаться от Сида, задумали отчаянный, но самый эффективный удар — по самому дону Санчо. Они поручили это одному чрезвычайно смелому рыцарю по имени Бельидо Адольфо (или Дольфос), который неузнанным проник в лагерь осаждающих, застиг короля безоружным и пронзил ему грудь копьем. Это произошло в воскресенье, 7 октября 1072 г.

Бельидо, пустив своего исключительно быстрого коня в галоп, во весь опор вылетел из лагеря и достиг городских стен, где, как было условлено, ему открыли ворота, и он невредимым вернулся в город.

Римские историки превознесли бы Бельидо как второго Муция Сцеволу, который не промахнулся, нанося удар. Средневековые историки, даже наиболее симпатизирующие Альфонсу, будучи проникнуты представлениями о рыцарской чести, единодушно квалифицировали убийство Санчо как злонамеренное, предательское или мошенническое: так называют его «История Силоса», Пелагий Овьедский и «Компостелльская хроника».

Хуглары, излагавшие свои истории лет через девяносто после этого цареубийства, утверждали, что Бельидо Адоль-фо действовал под влиянием безумной любви к инфанте Урраке, что его потрясли горестные сетования этой дамы на своего брата; они также рассказывали, что, когда Бельидо, убив короля и скача через лагерь, проезжал мимо палатки Родриго Диаса, тот выбежал, почуяв неладное; Сид в спешке, без седла и без шпор, вскочил на своего коня, которого как раз чистили оруженосцы, но погоня оказалась безуспешной, и он сумел только ранить коня изменника копьем сквозь уже закрывавшиеся створки ворот Саморы, через которые проскакал беглец. «Нахерская хроника» не забывает изобразить, как Сид возвращается и едет между шатров лагеря осаждающих, громко выражая свою скорбь, которая у этих людей прошлого обычно переполняла душу, как он рвет на себе волосы и бьет себе в лицо кулаками, перемежая стоны самыми отчаянными сетованиями на смерть своего повелителя.

Когда разнеслась весть об убийстве, то по всему лагерю, согласно «Истории Силоса», поднялся крик, выражавший отчаяние и уныние в связи с непоправимым несчастьем. Делать было нечего — брат-король, оставшийся в живых, должен был воцариться на престоле вновь, и всех пугала злопамятность нового монарха. Могучее войско, недавно исполненное радости и благородной гордости, начало в панике таять: многие, забыв о всяком воинском долге, беспорядочными толпами побежали по домам, не давая себе отдыха ни днем, ни ночью, и лишь несколько дружин самых стойких кастильских рыцарей взяли тело короля и, хорошо вооружившись, будучи настороже во время всего перехода по вражеской земле, со всеми возможными почестями доставили труп в Кастилию. Верные вассальному долгу они похоронили его во внутреннем дворе монастыря Онья, выполняя волю покойного. Сид подтвердил обе грамоты от 1066 и от 1070 гг., согласно которым Санчо вверял свое тело и душу монастырю Онья; несомненно, именно Сид вел войско, которое привезло труп к месту погребения, избранному безвременно погибшим монархом.

Санчо умер на вершине славы. Умер он во цвете лет — ему было тридцать четыре года. Его удивительная физическая красота усиливала скорбь, испытанную Кастилией в связи с его трагической гибелью. Теперь все политическое верховенство Кастилии, благодаря столь быстро достигнутым успехам на миг вознесшейся выше Леона и других государств полуострова, развеялось как дым.

Рассмотрим одно из проявлений этих чувств кастильцев, свидетельство о котором дошло до нас.

Жестокосердая инфанта

Один монах из Оньи составил эпитафию в память этого события, повергшего в печаль все население Кастилии. Он питал пристрастие к легендам о Троянской войне, которые были в то время в школах очень модными; уподобив Санчо красотой Парису, а доблестью — Гектору, он написал леонинским стихом следующие строки:

Санчо, обличьем Парис и отважный Гектор в сражениях,
Заключен в этой могиле, став отныне прахом и тенью.

Далее он не побоялся нарушить потусторонний покой гробницы, написав над ней резкое обвинение в адрес сестры покойного, инфанты Урраки — мол, это она лишила Санчо жизни, и она, жестокосердая женщина, не плакала по умершему брату:

Женщина жестокой души, сестра, отобрала эту жизнь
Без всякого права и не плакала, что брат убит.

И для большей ясности наш монах приписал еще несколько строк в прозе, в которых обличал предательское наущение Урраки:

Этот король убит предателем по наущению своей сестры Урраки.

Пером этого монаха из Оньи словно управляла ненависть всей Кастилии. Авторы хроник тоже изобличали донью Урраку, и хуглары в свою очередь разносили в песнях это обвинение по всем градам и весям, рассказывая так: мол, когда Сид был в Саморе, чтобы передать послание дона Санчо, инфанта обронила по адресу брата такие слова: «Я женщина, и он хорошо знает, что я не сражусь с ним в бою; но по моей воле он будет убит — скрытно или при свете дня». Серьезнее всего, что даже в такой официальный документ, как фуэро12 города Кастрохериса, документ, который предназначался для прочтения перед доном Альфонсом, любимым братом Урраки, лет через тридцать после его возвращения из Толедо, составители не побоялись среди исторических записей о разных королях включить и запись о короле Санчо Сильном, гласившую: «Оный был убит по совету госпожи Урраки, его сестры, в городе, каковой называют Саморой», и столь отчаянно смелое утверждение мужей города не помешало Альфонсу утвердить фуэро: «И я, император Альфонс, одобряю эти фуэро и утверждаю».

Конечно, те пламенные похвалы, какие придворный автор «Истории Силоса» расточает Урраке, «каковая хоть внешне и принадлежала к миру, нося нарядные платья, внутренне блюла монашеский устав, будучи соединена с Христом как с единственным супругом», во многом преувеличены. Не подлежит сомнению, что инфанта была благочестива, что она украшала алтари и священные облачения богатейшими драгоценностями, как и то, что она была чрезвычайно ласкова со своим братом Альфонсом, которого в детстве кормила и одевала, как мать. Но если своего избранника она любила всей душой («medullitus», как говорится в «Истории Силоса»), то по отношению к другим братьям вела себя как хищный зверь. Мы уже видели, что эта женщина, одаренная и энергичная, но жестокосердая («femina mente dira»), смогла сделать с доном Санчо; через год она дала Альфонсу коварный совет заключить в тюрьму младшего брата, Гарсию, и тот так и умер в заточении в замке Луна.

Великодушие Мамуна

Сид и кастильцы за пять или шесть переходов доставили тело Санчо в Онью, а тем временем в Саморе полностью изменилась судьба Испании.

Как только Бельидо Адольфо совершил цареубийство, инфанта Уррака отправила гонцов в Толедо, чтобы известить Альфонса; им было ведено соблюдать величайшую скрытность, чтобы эту новость не узнали мавры.

Однако в пограничных районах жила каста шпионов, по-латыни называемых initiatos, а по-романски — enaciados,13 «ложные христиане», как называл их епископ Туйский — несомненно, обращенные мавры, которые наживались, сообщая вести тому и другому лагерю. Кое-кто из них успел прибыть с потрясающей новостью в Толедо раньше гонцов доньи Урраки.

По счастью, граф Педро Ансурес, тревожась, еще активней, чем обычно, следил за дорогами к северу от Толедо и однажды к вечеру заметил двоих из этих «энасьядос», у которых дознался, что они едут к Мамуну сообщить о смерти короля Санчо. Однако Ансурес под предлогом, что хочет их тайно предупредить о чем-то, отвел их в сторону от дороги и отрубил им головы; вновь выехав на дорогу, он встретил гонцов Урраки, у которых узнал обо всем, и вернулся вместе с ними в город, чтобы уведомить Альфонса. На следующий день в Толедо тайно прибыл еще один гонец от некоторых кастильцев, которые немедленно признали Альфонса королем.

Изгнанники были в большом затруднении, не зная, как уйти от Мамуна: они опасались, что, если откроют ему новость, он схватит Альфонса, чтобы навязать ему какой-нибудь кабальный договор. Но Альфонс, напомнив, с каким незабываемым радушием их приняли в Толедо, не пожелал проявлять никакого двуличия и, хоть пылкое желание царствовать наполняло его страхом перед Ма-муном, направился к мавру, чтобы сообщить о великой удаче, которую ему только что ниспослал Бог.

Мамун улыбнулся, воскликнув: «Благодарение Богу, который избавил меня от бесчестья, а тебя от опасности! Ведь я уже все знаю и на случай, если бы ты захотел бежать тайно, перекрыл все дороги, велев взять тебя живым или мертвым. Теперь отправляйся в добрый час и получай свое королевство, а я дам тебе оружие и золото, когда захочешь, чтобы ты мог умиротворить сердца своих подданных». И, продолжая дружескую беседу, они заново дали клятву о взаимопомощи, какую уже некогда давали друг другу (клятва распространялась и на ее старшего сына Мамуна).

После этого Альфонс в сопровождении Бени-Гомесов выехал в направлении Саморы. Так в тридцать два года он дождался, чтобы все его надежды исполнились. Несколько счастливых случайностей даровали ему без всяких усилий королевство, ради объединения которого его брат дон Санчо приложил все силы и принял смерть.

Едва прибыв в Самору, Альфонс собрал на тайный совет Урраку и знатнейших дворян, чтобы посовещаться, как закрепить свою власть над королевством.

После этого все леонские, астурийские, галисийские и португальские магнаты и епископы поспешили в город на Дуэро, чтобы приветствовать своего прежнего короля. Прибыли и некоторые кастильцы, сразу же признав его своим сеньором; это они отправили гонца к Альфонсу в Толедо, и главным в этой оппортунистской партии был Гонсало Сальвадорес, граф Лары, который, быстро забыв о своем покойном короле доне Санчо, сопровождал Альфонса и Педро Ансуреса, когда все они отправились из Саморы в королевский город Леон.

С самого начала царствования Альфонс пожаловал Урраке почести и титул королевы, какие по обычаю были положены старшим сестрам. На следующий месяц после убийства в Саморе, 17 ноября 1072 г., Альфонс в городе Леоне с согласия Урраки обнародовал грамоту, где, почитая свое изгнание как наказание божье, благодарил небо, что оно возвратило ему королевство, когда он меньше всего мог этого ожидать, «безо всяких возражений, без опустошения земли, без пролития крови врагов…». И ни слова о молитве, какой требовал обычай, — за упокой души брата, кровь которого обагрила землю Саморы пять недель тому назад!

Не теряя времени, Альфонс и Уррака вместе со знатнейшими леонскими рикос омбрес и епископами, а также с Гонсало Сальвадоресом и другими кастильскими магнатами двинулись в Бургос, чтобы принять власть над Кастилией.

Сид в партии, враждебной Альфонсу

В противоположность графу Лары, Гонсало Сальвадоресу, очень рано ставшему вассалом нового монарха, в противоположность прочим кастильским оппортунистам, поспешившим в Самору, в Кастилии была и другая партия, относившаяся к Альфонсу с глубоким недоверием; хуглары говорят нам, что во главе этой партии стоял Сид, альферес убитого короля.

Недовольство в Кастилии было очень широким. Большинство кастильцев не осмеливалось на большее, чем открыто ставить смерть Санчо в вину Урраке, официальной советчице Альфонса, и изливать неприязнь в ней в эпитафиях, хрониках и грамотах; но другие, похрабрей, обвиняли самого Альфонса. Уже упоминавшийся исторический комментарий монаха из Силоса сообщает нам, что в Кастилии сразу после цареубийства (мы это уже говорили) считали, будто Альфонс находился в это время в Саморе, и добавляли, что низложенный король сговорился с самор-цами погубить Санчо.

Естественно, враждебная партия, единомышленники монаха из Силоса, должны были требовать, чтобы новый король очистился клятвой, «спасся» (sе salvara), как говорили тогда. Обычаи и законы всех времен не одобряют тех, кто пытается захватить трон путем насилия. «Фуэро Хузго»14 в первой статье — после неоднократных проклятий по адресу того, кто покусится на жизнь короля или подготовит заговор с целью такого покушения, — требует от того, кто взойдет на трон, отомстить за смерть своего предшественника, если он сам не желает быть обвинен как соучастник преступления. Пример очищения посредством клятвы, применения обычая, столь распространенного в Средние века, можно найти и в римской истории, и он был хорошо известен авторам «Всеобщей хроники Испании»: после того как Нумериан был насильственно умерщвлен, Диоклетиан, избранный императором, поклялся перед военным трибуналом, что не принимал в убийстве никакого участия.

XI век, век разделов королевств между братьями и век братоубийств, дает нам примеры, недалеко отстоящие по времени от описываемых событий, когда вассалы отказывались признать королем королевского брата, обвиняемого или подозреваемого в цареубийстве. Через четыре года после убийства Санчо в Саморе его двоюродный брат, Санчо Наваррский, был также убит в результате заговора, руководимого его братом Рамоном, который объявил себя королем; но наваррцы, не пожелав подчиняться изменнику, выбрали вместо узурпатора своим монархом короля Арагона. Другой пример: в 1082 г. был убит граф Барселонский Раймунд Голова-из-Пакли; когда же сын убитого достиг совершеннолетия, то Беренгер, в то время как брат Раймунда и опекун сироты носивший титул графа Барселонского, был перед судом Альфонса VI обвинен несколькими знатными каталонцами в братоубийстве и, когда его виновность была доказана, в 1096 г. лишен титула графа и отправился в Иерусалим, где закончил свои дни.

Альфонс, младший брат убитого короля, не мог, конечно, воцариться в Кастилии, не преодолев неприязни верных вассалов покойного. Этого не допускали юридические обычаи той эпохи.

Кроме того, самыми непримиримыми (во главе которых стоял Сид, молодой человек лет двадцати девяти), видимо, двигало не столько чувство вассальной верности, сколько желание и далее воплощать в жизнь гегемонистские устремления Кастилии. Они рассчитывали на то, что, может быть, угрызения совести не позволят Альфонсу принести клятву или со временем выявится, что он виновен. Тогда кастильцы отказали бы в повиновении леонскому королю и поискали другого, который бы вновь повел их на борьбу, как в аналогичном случае, уже упомянутом, искали себе короля наваррцы. Кастильцы могли иметь в виду третьего брата — Гарсию, бывшего короля Галисии, или королей Наварры либо Арагона, двоюродных братьев убитого Санчо.

Клятва в Санта-Гадеа

Епископ Туйский пишет, что кастильцы, не найдя более подходящей особы королевской крови, чтобы занять вакантный трон, договорились между собой признать повелителем Альфонса при условии, что он прежде поклянется, что не замешан в убийстве дона Санчо; а так как никто не отваживался потребовать такой клятвы от нового короля, ее взял с него Родриго Диас, из-за чего стал навсегда неугоден Альфонсу.

Это сообщение, конечно, позднее (епископ Туйский писал около 1236 г.) и, помимо того, как мне кажется, опирается на рассказы хугларов, но, как я полагаю, источник его достаточно давний, а значит — достоверный, поскольку ранние кастильские хуглары были в большей мере хронистами и в меньшей поэтами, чем их французские коллеги — жонглеры.

Наши хуглары XIII в. рассказывали, что Сид также явился к Альфонсу вместе с прочими кастильцами, но отказался целовать руку новому королю и в ответ на его вопрос заявил: «Сеньор, все люди, коих вы видите перед собой, хоть никто вам этого и не говорит, подозревают, что король дон Санчо, ваш брат, был умерщвлен по вашему наущению; и посему я вам говорю: пока вы не снимете с себя это обвинение, как предписывает закон, я никогда не поцелую вам руки и не признаю вас государем».

Наличие этого подозрения, о котором у хугларов объявляет Сид, как нам известно, история полностью подтверждает. В Кастилии оно охватило всех и с яростью звучало даже в монастырских кельях: в Онье обвиняли советчицу Альфонса, в Силосе, монастыре, во главе которого стоял престарелый святой Доминик, — самого Альфонса. Таким образом, по законам того времени королю было необходимо оправдаться, а значит, рассказ хугларов мы можем в некотором приближении считать истиной. Поэтическая неточность, которую могли допустить хуглары, состоит, вероятно, только в том, что они оставляют Сида одного лицом к лицу с Альфонсом. Реальный Сид как аль-ферес и близкий друг покойного короля стоял во главе партии, стоящей на страже кастильских законов, но был не единственным законопослушным кастильцем.

Король, по словам хугларов, пообещал оправдаться в той форме, в какой пожелают высшие представители кастильской знати, и те решили, чтобы король дал клятву вместе с двенадцатью своими вассалами, которые назывались «соприсяжниками» (conjuradores) или «совместно очищающимися» (compurgadores); кодекс «Фуэро Хузго» не знает такого установления, однако оно, как и многие другие германские нравы, распространилось с тех пор, как на этот романизованный вестготский кодекс наложились местные обычаи.15 Количество очищающихся совместно обычно варьировалось от двух до двенадцати, в зависимости от важности клятвы; число двенадцать встречалось чаще всего.

Кастильцы, согласно рассказу хугларов, потребовали также, чтобы Альфонс поклялся в Бургосе, в церкви Санта-Гадеа. Дело в том, что для клятвы тех или иных лиц предназначались определенные церкви.

В бургосской Санта-Гадеа, где присягали идальго, Там Сид принял клятву кастильского короля.

Эта Санта-Гадеа — отнюдь не главная церковь Бургоса, а маленькая приходская церковь в очень отдаленном районе; напрашивается мысль, что святая Гадеа (Агадеа, Агеда, то есть Агата, Агафья) была святой, которой обычно адресовались клятвы: мы знаем, например, что власти города Наве-де-Альбура в 1012 г. присягали вольностям (фуэро) города не в местной церкви, а в церкви Санта-Гадеа-де-Термино, в поселке, расположенном километрах в десяти к северо-востоку от Наве.

Альфонс дал клятву в Санта-Гадеа, согласно бесхитростному рассказу хугларов, таким образом: на алтарь положили Евангелие, и король возложил на него обе руки, — ведь для того, чтобы клятва была действительной, клянущийся должен касаться какого-нибудь священного предмета. Сид потребовал у короля клятвы, что тот не замешан в смерти короля дона Санчо, и Альфонс вместе с двенадцатью «совместно очищающимися» ответили традиционным «Да, клянемся». После этого Сид произнес то, что называлось юридическим термином «confusion»: «Итак, если вы поклялись ложно, пусть по воле Бога вас убьет предатель, который был бы вашим вассалом, каким был Вельид Адольфо для короля дона Санчо». Альфонс и его двенадцать рыцарей вынуждены были принять это проклятие, ответив «Аминь»; но, произнося это торжественное слово, король побледнел.

После того как Сид трижды потребовал одной и той же клятвы, как предписывал закон, и трижды услышал ее, он хотел поцеловать королю руку, но тот ее не дал.

Подобная досада Альфонса — явный поэтический вымысел, как и эмоциональная бледность при произнесении слова «Аминь». Альфонс не должен был публично раздражаться на того, кто участвовал вместе с ним в одном торжественном акте, пусть и питая подозрения, в акте, который в конечном счете был юридическим ритуалом и который по своему чину вполне мог проводить альферес покойного монарха. Надо полагать, король не очень любезно смотрел на Сида — победителя при Гольпехере, но не отказал ему в руке для поцелуя и даже, как утверждает История, сразу же принял его в вассалы и оказал особые почести, чем привлек партию непримиримых на свою сторону.

Сид — вассал Альфонса

Тем не менее положение Сида в королевстве совершенно изменилось. Раньше, как альферес Санчо, он был первым лицом в Кастилии и уничтожил мощь Бени-Гомесов. Теперь Бени-Гомесам вернули их титулы; Педро Ансурес, вновь получив свои графства Каррион и Самору, приехал в Бургос в свите нового короля как крупнейший магнат; Альфонс не давал понять, что зачем-либо нуждается в особых талантах Кампеадора, слава которого сводилась для него к крайне неприятному воспоминанию о Гольпехере. Родриго Диас, будучи предпочтительным вассалом (vassallo praeferido), теперь находился на положении вассала из многих (vassallo de tantos) и более того — вассала, которого терпят (vassallo tolerado), хоть и получал почести за свои высокие заслуги.

8 декабря 1072 г. Альфонс, уже признанный король Кастилии, предоставляет одно пожалование монастырю Серденья, как всегда, с позволения своей сестры Урраки. Акт подписывают леонские и галисийские епископы вместе с леонским альфересом и графами, прибывшими, чтобы торжественно принять полномочия в Кастилии; среди кастильских персон — покладистый Гонсало Сальвадорес, подписывающийся первым из кастильцев, далее — молодой Гарсия Ордоньес, который вскоре получит от Альфонса совсем особое отличие, и наконец в числе последних подписывается Родриго Диас. При новом короле его положение при дворе резко понизилось.

Гарсия Ордоньес — альферес Кастилии

В 1074 г. два двоюродных брата — короли Кастилии и Наварры — поссорились. Причиной тому, возможно, была дань, выплачиваемая Сарагосой.

В июне Альфонс Кастильский захватил Риоху, в качестве альфереса взяв с собой графа Гарсию Ордоньеса, который понемногу приобретал видное положение при дворе. Этот молодой человек в то время занял при Альфонсе ту должность, которая при Санчо принадлежала Сиду; таким образом, он уже проявил себя как соперник Кампеадора в Кастилии.

В войске, вступившем в Риоху, мы обнаруживаем также графа Гонсало Сальвадореса и Родриго Диаса, пониженного до положения одного из многих.

Но захват Риохи оказался непрочным: Гарсии Ордоньесу не удалось добиться успеха в походе, в котором он был альфересом. Вскоре кастильское войско оставило страну, и в декабре король Наварры уже находился в монастыре Сан-Мильян.

Гарсия Ордоньес, всегда выказывавший себя столь же честолюбивым, сколь и бездарным, сразу же после неудачи с завоеванием Риохи снял с себя должность альфереса, получив в награду графство.

Донья Химена, астурийка. Примирение Сида с леонцами

Выполняя долг сеньора по отношению к вассалу, Альфонс нашел для Сида самую почетную партию. Он женил Сида на донье Химене Диас, женщине из королевского рода: она была племянницей самого Альфонса VI и правнучкой короля Альфонса V Леонского.

У нас сохранилось письмо о приданом жениха, переданное Кампеадором Химене 19 июля 1074 г., в день, когда, несомненно, сыграли свадьбу. Тогда Сиду был приблизительно тридцать один год.

Приданое жениха (las arras) — так назывался подарок, который молодой супруг делал супруге. Иногда он рассматривался как покупка тела невесты, «comparatio corporis». Обычно ему придавалось какое-нибудь значение, связанное с чувствами: подарок в честь чистоты новобрачной, «propter honorem virginitatis tue», подарок из любви к ее красоте и нежности — «propter honorem et amorem pulchritudinis tue», «dulcedinis tue». В письме Сида к Химене содержатся два выражения: «ради украшения твоей красы» и «ради непорочного брачного союза».

Кастилец Кампеадор принимал в свою семью женщину из рода леонских идальго, поэтому приданое донье Химене он предоставлял «по обычаю Леона». В Леоне муж обычно давал в приданое половину своего имущества и доходов, тогда как в Кастилии — только треть наследственного имения.

Принадлежность доньи Химены к королевскому роду ясно указывает, что, несмотря на Льянтаде и Гольпехере, Альфонс высоко оценил бывшего альфереса короля Санчо. Родителями новобрачной были бывший граф Овьедский Диего Родригес и внучка упомянутого леонского короля Альфонса V по имени Кристина. Братья невесты, Родриго Диас и Фернандо Диас, также по очереди были графами Овьедскими. Таким образом, она принадлежала к самой родовитой астурийской знати, и ее замужество было составной частью ловкой политики Альфонса, добивавшегося, чтобы чувства и интересы его подданных были бы сходными. Брак Сида и Химены как бы олицетворял примирение кастильцев и леонцев; бургосский герой оставался по характеру кастильцем, но приданое уже предоставлял «по обычаю Леона».

Письмо о приданом и в другом смысле демонстрирует характер политического примирения, который король придавал этому браку: ведь поручителями для свадебного подарка были как раз те два графа, Педро Ансурес и Гарсия Ордоньес, первый из которых был противником Сида в Леоне, а второй — соперником в Кастилии. Оба этих графа собственноручно подписали письмо, торжественно врученное в присутствии всего двора; его утвердили король Альфонс, энергичная инфанта Уррака (которой романсы приписывают любовь к Сиду и озлобленную ревность к Химене), инфанта Эльвира, которой никогда не придавали значения, покладистый и любезный со всеми Гонсало Сальвадорес, граф Лары, и другие графы и рыцари, среди которых мы обнаруживаем лишь двоих из тех, кого «Песнь о моем Сиде» позже назовет в числе дружинников Кампеадора: Альвара Сальвадореса, брата графа Лары, и Альвара Аньеса, которого Сид в тексте того же письма о приданом называет своим племянником и который вскоре будет считаться самым влиятельным военачальником Реконкисты после Сида, своего дяди.

Сид в Овьедо

Альфонс, надо полагать, активно старался смешать кастильцев и леонцев: ведь в реальности оба королевства были не очень едины. Поэтому, начав их примирение с брака доньи Химены, он рассчитывал упрочить его, взяв Сида с собой в поездку в Астурию.

Альфонс VI отправлялся в Овьедо почтить знаменитые реликвии, которым поклонялись в соборе и которые были заключены в ковчег; теперь, в Великий пост 1075 г., предполагалось в присутствии короля открыть этот ковчег и проверить его содержимое.

Вместе с Альфонсом ехали только важные кастильцы: епископ Оки или Бургоса и Родриго Диас, который благодаря этой милости собирался через шесть месяцев после свадьбы посетить землю доньи Химены — возможно, в ее обществе. В Овьедо направлялись также инфанты Уррака и Эльвира, граф-мосараб Сиснандо — алуазир, или визирь, Коимбры и многие другие прелаты и магнаты.

В последние дни Великого поста король рассмотрел несколько любопытных судебных дел, одно из которых нас интересует особо.

26 марта двор собрался на заседание суда в монастыре Сан-Пелайо. На этот раз судьями король назначил дона Сиснандо, алуазира Коимбры, и «кастильца» Родриго Диаса. Оба показали себя весьма сведущими в законах. В присутствии двора они рассмотрели акты, на которые ссылались стороны, и вынесли решение, что эти документы не идентичны тем, которые предъявила одна из сторон. Потом они обратились к «Фуэро Хузго», подробно процитировав ряд его статей.

Следует отметить, что для заслушивания дел, представляемых на рассмотрение королевской курии, король обычно назначал графов, потому что те по своей должности были верховными судьями на территории, которой управляли, а также мэринов и других чиновников; тем не менее здесь наряду с одним графом судьей был назначен Сид, не имеющий официальной должности и не достигший почтенного возраста, дающего авторитет: ему было всего тридцать два года. Это значит, что его выделяли как знатока законов. И не похоже, чтобы он просто из практики хорошо знал юридические обычаи своей земли: ведь он, кастильский рыцарь, рассматривал астурийскую тяжбу, опираясь на законы «Фуэро Хузго», в то время как кастильцы, в отличие от леонцев, руководствовались не вестготским кодексом, а скорее обычным германским и испано-римским правом.

Альфонс отличает Сида в Кастилии

По окончании великого поста, в пасхальное воскресенье 5 апреля 1075 г., двор вернулся из Овьедо в Кастилию. 1 мая Альфонс уже был в Бургосе.

Тем временем, должно быть, у Сида родился первый сын, Диего, и, вероятно, по случаю рождения первенца Альфонс VI 28 июля 1075 г. пожаловал Сиду, «наивернейшему Родриго Диасу (fidelissimo Roderico Didaz)», привилегию: отныне всего наследственные имения Кампеадора становились ingenuas,16 или вольными, то есть ни в Бивар, ни в какое другое владение Сида отныне был не вправе вступить ни сайон, ни мэрии для сбора каких бы то ни было налогов и штрафов в королевскую казну, будь то фонсадо,17 штраф за мелкую кражу, за изнасилование, кастильерия, анутеба;18 теперь Родриго Диас, равно как его дети и внуки, мог владеть своими землями как полновластный хозяин, не платя с них никакой подати.

В нескольких документах за 1076 г. в списках свиты Альфонса VI мы встречаем имена Сида и его племянника Альвара Аньеса, тогда как имен представителей враждебной партии поблизости нет. Похоже, Химена удачно пристроила бывшего альфереса короля Санчо при дворе своего дяди Альфонса.

Но в то же время усиливались и позиции Гарсии Ордоньеса, что угрожало положению Химены и ее мужа при короле.

Присоединение Риохи

4 июня 1076 г. в Пеньялене был предательски убит король Санчо Наваррский, пав жертвой заговора своего младшего брата Рамона и своей сестры, а также нескольких придворных. Это было второе братоубийство, пошедшее на пользу Альфонсу, великому любимцу фортуны.

Наваррцы не признали братоубийцу королем и не приняли, в расчет ни маленького сына покойного, ни еще одного брата, инфанта Рамиро; они решили не выбирать нового короля, а присоединить свое королевство к уже существующему. Памплона вместе с Северной Наваррой признали своим королем Санчо Рамиреса Арагонского, Юг, то есть Риоха, пошел под руку Альфонса VI.

Гарсия Ордоньес — граф Нахеры

После присоединения Риохи Альфонс вновь подтвердил свою милость к Гарсии Ордоньесу.

Мы видели, что в юности, при кастильском дворе Санчо Сильного, Гарсия Ордоньес занимал не столь блестящее положение, как Сид. Видимо, они были почти ровесниками, но, принадлежа к знатнейшему роду, Гарсия был призван занимать более высокие посты. Свою административную карьеру он начал в 1067–1070 гг. в качестве коменданта крепости Панкорво на наваррской границе; потом, во время второй экспедиции 1074 г. в Риоху, он был альфересом Альфонса; таким образом, он постоянно действовал именно в этой области на Эбро, и теперь Альфонс, сделавший его два года назад графом, отдал под его управление Нахеру. Король оказал ему и большую честь, выбрав самую блестящую партию, какую мог, то есть женив его на инфанте — сестре убитого наваррского короля, которую звали донья Уррака и которой принадлежали Альберите и другие поселения в той же Риохе; этот новый политический брак, как и брак Сида, был направлен на «кастилизацию» недавно присоединенной области.

Оба супруга — кастильский граф и наваррская инфанта — любили с устаревшей помпезностью титуловать себя в актах Риохи так: «Прославленный, почитаемый Богом и людьми, милостью Бога и короля Альфонса сеньор граф Гарсия и знатнейшая из самого знатного рода графиня донья Уррака, правящие в Нахере».

Таким образом Гарсия Ордоньес не только намного затмил Сида блеском своего положения, но и занял первое место при дворе среди всех кастильских рикос омбрес. Тем не менее крайне тщеславный граф не мог похвалиться, что приобрел расположение Альфонса за какое-либо выдающееся деяние, сравнимое с деяниями Сида, и далее в продолжение его долгой жизни его будут преследовать одни неудачи.

Рим и испанская церковь

В XI в. престол римского понтифика, в то время блиставший благодаря тому, что его занимали папы высоких нравственных и интеллектуальных достоинств, старался сделать более реальной свою власть над всем католическим миром, в то время достаточно раздробленным. Испания, например, дошла до того, что во времена ученых отцов вестготской церкви разработала себе литургию, отличную от литургии в других западных церквах, и связи ее прелатов и королей с Римом были очень слабыми. Но центра-лизаторские устремления римских понтификов не ограничивались вопросами чисто духовного характера.

Теократические и имперские притязания Рима в отношении Испании

Как папа Александр II, так и самый выдающийся деятель тогдашней церкви — Гильдебранд, монах из Клюни, были озабочены тем, чтобы утвердить реальное и суверенное главенство апостолического престола над всеми земными властями, как духовными, так и светскими. С 1059 г. Гильдебранд для обоснования этого тезиса выпустил в свет ряд канонических текстов. К ним он присовокуплял исторические доводы и, перетряхивая архивы римской церкви в поисках документов, подтверждающих право на верховенство, отыскивал различные причины, по которым каждая страна, от Испании до Польши и Руси, должна была повиноваться или платить дань апостолическому престолу, а тот при случае мог бы диктовать свою волю государям не только при помощи отлучения или интердикта, но и низлагая монархов и даже устраивая военные экспедиции против них. Всеобщая религиозная экзальтация, характерная для той эпохи, очень причудливо смешивала в папах аскетическую самоотверженность с неистовым стремлением властвовать над людьми; тот же XI век, который начался примечательным распространением духа аскетизма среди светских государей, разовьет жажду власти в римских папах. Религиозная мысль, не допуская возражений, бестрепетно доводила свою логику до последних пределов. «Непосредственная власть», доверенная Богом святому Петру и его преемникам, выше преходящей власти королей; власть священника имеет божественное происхождение, тогда как королевская власть придумана людьми и создана еще в языческом мире; следовательно, все христианские народы должны соединиться под верховной властью понтифика; это был грандиозный замысел политического объединения Европы на базе духовного единства.

Мечты о такой универсальной монархии питало не только папство, но и Римско-германская империя, союзница папы. Около 1065 г., когда король Германии Генрих IV достиг совершеннолетия, один итальянский аноним, желая, чтобы дело юного монарха поддержали вся Северная Италия, римляне и нормандцы Юга, написал сочинение «Воззвание к знатным людям королевства», где предрекал, что благодаря прочному союзу магнатов в недалеком будущем возникнет всемирная Империя, быстро будут покорены Галлия, Британия, а также Испания:

Почтительно покорится вам могучая Иберия, Римские законы примет кантабр…

Возродится империя Цезаря и Карла Великого; весь мир подпадет под справедливую и уравновешенную власть ключей святого Петра.

Александр II и Григорий VII; поход Эбля де Руси

В Испании эти централизаторские чаяния начали осуществляться почти одновременно на религиозной и на политической почве.

Король Арагона Санчо Рамирес раньше всех пошел навстречу папе Александру II и отказался от вестготской литургии. Во второй вторник Великого поста, 22 марта 1071 г., в монастыре Сан-Хуан-де-ла-Пенья приму и терцию в последний раз прочитали по-толедски, а сексту отслужили уже по римскому обряду; при этом торжественном отречении от традиции присутствовал король, а также папский легат, кардинал Гуго Простодушный — вдохновитель реформы.

Но, когда Гуго Простодушный вернулся в Рим, этот триумфальный успех его миссии, должно быть, показался ему довольно незначительным. Вопрос литургии в папской курии уже считали второстепенным. В то время одним из исторических аргументов, которыми оперировали в Латеранском дворце, стало утверждение, что в древние времена Испания входила в состав патримония святого Петра — несомненно, она была частью мифического дара императора Константина святому папе Сильвестру.

Так что вскоре после возвращения Гуго в Рим Александр II организовал военный поход против Испании, командовать которым он поручил известному в то время капитану Эблю де Руси, брату королевы Арагона Фелиции, дочери Гильдуина, графа Мондидье и Руси в Шампани.

Пока тщеславный шампанский барон собирал большое войско, чтобы вести его на мавританский эмират Сарагосы, умер папа. Римский народ и кардиналы 22 апреля 1073 г. провозгласили папой брата Гильдебранда, и новый понтифик, приняв имя Григория VII, через восемь дней после избрания обратился «ко всем государям, которые бы пожелали направиться в испанские земли», предуведомляя, что не намерен от них скрывать следующего: «Королевство Испания в давние времена по законному праву принадлежало святому Петру, и поныне, хоть и захваченное язычниками, оно не принадлежит никому из смертных, а лишь апостолическому престолу»; всем, что граф Эбль де Руси или кто-либо другой захватит у язычников, они будут владеть от имени святого Петра и на определенных условиях; кардинал Гуго Простодушный будет передавать всем, кто отправится в этот поход, волю папы. Таким образом, верховное руководство Реконкистой брал на себя понтифик.

Надо полагать, новая историческая версия статуса Испании, которую теперь вез с собой легат Гуго Простодушный, была здесь воспринята явно не столь благосклонно, как воззрения на литургию, изложенные им во время предыдущего приезда. Арагонский король Санчо Рамирес, хоть он и оставался по-прежнему покорным слугой Святого престола, не мог благосклонно смотреть на то, что его шурин Эбль де Руси собирается захватывать в Арагоне земли, которые после этого будут зависеть только от преемника святого Петра. Конечно, атаковав в мае границы владений сарагосского эмира, Санчо Рамирес рассчитывал на иностранную помощь; но великий поход Эбля, столь громогласно объявленный во Франции, для Испании не имел никаких последствий. Еще до этого Арагон признал определенную зависимость от Святого престола; Санчо Рамирес платил папе ежегодный чинш в пятьсот золотых эскудо, и это был единственный и лучший вид подчинения светской апостолической власти, какой могло предложить Арагонское королевство.

Новые притязания Григория VII

Перенесемся на четыре года после окончания неудачного похода Эбля и Гуго Простодушного. В распре, которую вызвал недавний декрет папы, направленный против светской инвеституры епископов,19 только что миновал один из самых ярких моментов, когда германский император пошел на временное унижение — речь идет о знаменитой встрече в Каноссе. Теперь Григорий VII вернулся к испанскому вопросу; Гуго Простодушный к тому времени уже покинул понтифика, примкнув к мятежникам Вормсского собора.20 28 июня 1077 г. папа обратился напрямую к королям, графам и прочим государям Испании, доводя до их сведения то, что четыре года назад уже было провозглашено во Франции: «Хочу известить вас, — писал он, — что королевство Испания, согласно старинным установлениям (о подложном Константиновом даре впрямую не говорится), было передано святому Петру и святой римской Церкви в управление и владение. По причине как сарацинского нашествия, так и небрежения моих предшественников служение святому Петру, обычное следствие таковой передачи, в Испании прекратилось, и сама память о его правах была утрачена. Теперь, когда вы отобрали у неверных свои земли обратно, даю вам знать: негоже, чтобы из-за моего молчания или вашего неведения Церковь теряла свое право. Что надлежит вам делать, судите сами, взыскуя своего спасения и памятуя о своей христианской вере».

Альфонс — император всей Испании

Понятно, что Альфонс VI не мог допустить, чтобы Испания стала патримонием святого Петра; пока что он отказался платить чинш, который уже платили король Арагона, граф Бесалу и другие европейские князья, а Арагон и Португалия будут платить еще в XIII веке. Более того, он тогда же начал активно упоминать о старинном императорском сане, причитавшемся ему как королю Леона; при этом он не довольствовался по-прежнему, как его отец Фернандо I, тем, чтобы его лишь именовали императором, а сам стал использовать этот титул и включать его во все свои грамоты с того самого 1077 г., когда Григорий VII сообщил Испании о притязаниях, заявленных четыре года назад; притом избранный Альфонсом титул был более определенным, чем у предшественников, словно он намеренно пресекал притязания церкви: «Я, Альфонс, император всей Испании». В то время впервые было ясно осознано все значение имперской идеи, значение того факта, что она распространяется как на всю христианскую Испанию, так и на ее неосвобожденные от мусульман земли. Со своей стороны, другие королевства полуострова вынуждены были, как делали это издревле, признать иерархическое верховенство короля Леона; так, некоторые арагонские грамоты имеют следующую датировку: «В царствование благочестивого государя короля Санчо в Арагоне и Памплоне; в царствование государя императора Альфонса в Леоне»; это превосходство в свою очередь отмечали и арабские историки, объясняя, что Альфонс VI «пользовался титулом imperator, что означает „царь царей"». Через несколько лет Альфонс сделал особый упор на таком толковании, объявив себя «императором, поставленным над всеми народами Испании (constitutes imperator super omnes Hispaniae nationes)».

Сид и национальный протест

Притязания Григория VII должны были всколыхнуть национальное чувство испанцев, побудить их выразить протест и в других формах, кроме принятия Альфонсом нового императорского титула. О других, более непосредственных формах неприятия папских претензий вспоминали хуглары, народные источники информации, и сообщили о них нам, хотя и исказив в ходе передачи. Еще через сто тридцать лет после смерти Сила, как сообщает нам епископ Туйский, была очень распространена традиционная хутларская песня, вновь упомянутая в «Хронике 1344 года» и в поэме «Юность Родриго». Согласно этому рассказу, папа, германский император и французский король потребовали от испанского короля дани, угрожая устроить против него крестовый поход (воспоминание об Эбле де Руси); именно Родриго Диас посоветовал не подчиняться папе и ответить, что Реконкиста — дело испанцев, а не иностранцев; наконец, он возглавил сопротивление и напал на Францию. В поэме «Юность Родриго» Руй Диас вызывающе обращается к папе и германскому императору:

Видно, помутил Господь твой разум, о папа римский,
Раз ты послал требовать ежегодной дани!
Привез вам ее добрый король дон Фернандо:
Завтра он вам ее передаст в доброй схватке на поле боя.

Так простонародные поэты Испании ответили на стих латино-итальянского поэта «почтительно покорится вам могучая Иберия».

И это единственный дошедший до нас невнятный, но определенный отголосок той реакции, которую вызвали в Испании как французский поход 1073 г., порожденный желанием папы отвоевать Испанию, так и послание 1077 г., в котором Григорий VII провозглашал свои суверенные права на испанские королевства. Официальные хроники того времени не говорят ни слова ни о походе Эбля, ни о поползновениях папы; тогдашними политическими проблемами были озабочены одни хуглары.

Зато в этих латинских, то есть церковных, хрониках осталась память о протесте националистического характера против другого требования папы — о службе по римскому обряду, меньше волновавшего народ, но ближе касавшегося национального духовенства, которое и писало хроники. Из записей хронистов-клириков мы знаем, что в 1077–1078 гг., несмотря на сильное сопротивление, в королевствах Леон и Кастилия был принят римский обряд. В те же годы Альфонс VI принял императорский титул.

Примечания:

1

Латинская поэма конца XI в., описывающая три сражения Сида. — Примеч. ред.

2

Кортесы — собрание сословий в государствах Пиренейского п-ва. — Примеч. ред.

3

Дочери Карла, лишенные возможности выйти замуж, жили при дворе отца со своими любовниками. После смерти Карла Великого его сын Людовик Благочестивый (814–840) сослал сестер в монастырь. — Примеч. ред.

4

Король Наварры Санчо Гарсия IV (1038–1076) был в лесу Пеньялен сброшен со скалы своим незаконнорожденным братом Рамоном, почему историки его и называют Сброшенным-со-Скалы или Пеньяленским, — Примеч. ред.

5

Так с XVI в. называлась «Книга законов», разработанная в середине XIII в. при Альфонсе X Кастильском. — Примеч. ред.

6

Победитель. — Примеч. ред.

7

Цит. по: Песнь о Сиде/ пер. Ю. Корнеева// Западноевропейский эпос. Л.: Лениздат. 1977. С. 698. (Далее ссылка только на номер стиха).

8

Педро Ансурес (ок. 1037–1117/1118) — граф Вальядолида с 1074 г. — Примеч. ред.

9

Рико омбре (мн. ч. рикос омбрес) — дословно «богатый человек», представитель высшей знати христианской Испании. — Примеч. ред.

10

Фернандо I Кастильский в 1032 г. женился на Санче, старшей сестре леонского короля Бермудо III, в то время несовершеннолетнего. Достигнув совершеннолетия, Бермудо попытался заявить права на земли, взятые Фернандо в качестве приданого жены; началась война, которую Бермудо проиграл и сам погиб в битве под Тамароном. — Примеч. пер.

11

Хуглары — певцы и исполнители героического эпоса и народной поэзии в средневековой Испании. — Примеч. ред.

12

Фуэро — собрание законов, привилегий, вольностей в христианской Испании. — Примеч. ред.

13

Буквально «люди без отечества». — Примеч. ред.

14

Испанское название вестготского кодекса законов короля Реккесвинта — «Книги судей», действовавшего на полуострове до середины XIII в. — Примеч. ред.

15

Это старинный германский обычай, в основе которого лежала солидарная ответственность семьи за преступления каждого ее члена; так, подобные клятвы предусматривала «Бургундская правда». — Примеч. ред.

16

Это слово буквально значит «свободнорожденный»; привилегия под названием «саrtа dе ingenuidad», которую король жаловал подданному, означала, что тот не обязан платить податей никому, «кроме как Богу». — Примеч. ред.

17

Фонсадо (фонсадера) — откупные деньги за неучастие в войне. — Примеч. ред.

18

Кастилъерия (кастелъярия) и анутеба (анубда) — виды откупных выплат за неучастие в строительстве и ремонте замков и укреплений. — Примеч. ред.

19

Инвеститура — церемония пожалования сана, полномочий или земельного владения. В германской империи император притязал сам назначать епископов и давать им инвеституру. Папа Римский Григорий VII начал реформы, признанные ограничить влияние светской власти на церковь. — Примеч. ред.

20

Вормсский собор прелатов Германии, созванный в 1076 г. по инициативе императора Генриха IV, объявил о низложении Григория VII. Кардинал Гуго Простодушный, снятый с должности легата за покровительство симонии и примкнувший к сторонникам императора, также выступил на этом соборе с обвинениями в адрес Григория. — Примеч. ред.