СЛЕДЫ «АРХИВА» ЕРМАКА

Историки затратили много усилий и труда, чтобы разыскать архив сибирской экспедиции или, во всяком случае, его следы. Но их старания не увенчались успехом.

Кто из ученых не мечтал о находке исчезнувшего архива! Бесценные документы находят не только на запыленных полках хранилищ. На них наталкиваются в самых неожиданных местах: в недоступных горных пещерах, на морском дне, в трюмах затонувших кораблей, на чердаках старых домов. Случаются и более прозаические случаи. Следы архива удается обнаружить в давно известных науке летописных сочинениях.

…Среди летописных сочинений о Сибири наибольшей популярностью пользовалась Есиповская летопись. Ее читали и переписывали в разных концах страны.

Сам Савва Есипов едва ли дожил до того времени, когда некий любознательный книжник старательно скопировал его летопись, пополнив ее многими удивительными подробностями. Так возникла Погодинская летопись, которая хранится ныне в Публичной библиотеке в Ленинграде.

Погодинская рукопись ставит перед исследователем множество загадок. Судя по водяным знакам на бумаге, она относится чуть ли не к петровскому времени. Но в этой поздней рукописи заключена масса неизвестных дотоле сведений по истории сибирской экспедиции. Степень их достоверности неясна. Два-три промаха, допущенные летописцем, ставят под сомнение достоверность памятника в целом.

Современные методы исследования текстов столь совершенны, что позволяют воскресить историю составления летописи в мельчайших деталях. Можно себе представить, как неведомый автор Погодинской рукописи, очинив гусиное перо, старательно списал из летописи Еси-пова фразу: «Ермак с товарищи послаша к государю царю и великому князю Ивану Васильевичу всея Русии с сеунчем (вестником о победе) атамана и казаков». На этом месте книжник остановился и – после некоторого размышления – вставил в текст фразу от себя: «Тут же послан был казак Черкас Александров потому… немалой, всего 25 человек».

Фраза сохранилась в неполном виде. Это объясняется просто. Когда рукопись переплетали, лист оказался обрезанным по краям и несколько слов оказались утраченными. Однако даже то, что уцелело, поразительно интересно. Погодинский летописец знал одного из гонцов Ермака по имени, кроме того, ему была известна, по-видимому, и общая численность казачьей станицы, прибывшей в Москву.

Ниже автор Погодинской летописи записал еще более важное известие о том, что царь Иван надолго задержал сибирских гонцов и что Ермаковы казаки Черкас Александров с товарыщи» вернулись в Сибирь в составе отряда воеводы Сукина, покинувшего столицу в 1586 году.

Откуда заимствованы все эти сведения автором Погодинской рукописи? Почему ранние сибирские летописи ни словом не упоминали о Черкасе Александрове? Не выдумка ли это досужего книжника, писавшего в позднее время?

Одна архивная находка позволила дать весьма точный ответ на поставленный вопрос. В Центральном государственном архиве древних актов в Москве хранится подлинная приходо-расходная книга кремлевского Чудова монастыря за 1586 год.

Монахи Чудова монастыря записали в своей книге, что в феврале 1586 года «сибирский атаман» и «сибирские казаки» принесли в обитель и дали на помин души драгоценных сибирских соболей. Благочестивый поступок ермаковцев легко объяснить. Как раз в феврале 1586 года воевода Сукин завершил приготовления к сибирскому походу. Вместе с ним должны были покинуть Москву Ермаковы казаки. Они уже знали о гибели Ермака и готовились к худшему. Самое время было подумать о спасении души, и казаки отправились в Чудов монастырь.

Чудовские монахи перечислили имена всех своих вкладчиков – «сибирских казаков›. Только двух из них (Александра и Волдырю) они назвали атаманами. «Сибирской отоман Иван Александров сын, а прозвище Черкас» принес старцам самые богатые дары.

Архивная находка подтвердила достоверность известий Погодинской летописи, прежде вызывавших сомнения. Среди этих известий самым удивительным, самым драгоценным можно считать известие, заключающее в себе подробности насчет переписки между Ермаком и Иваном Грозным.

…Когда Черкас Александров привез в Москву грамоту Ермака, Иван IV велел составить ответное послание. По традиции царское послание начиналось с подробного пересказа письма, положившего начало переписке. Савва Есипов пересказал письмо одной фразой; Ермак извещал Ивана IV, что казаки «царя Кучюма и с вой его победита». Автор Погодинской летописи привел куда более полный текст казачьей отписки. Ермак писал царю, что он «сибирского царя Кучюма и с его дет мы с Алеем да с Ал-тынаем да с Ышимом и с вой его победита; и брата царя Кучюма царевича Маметкула разбита ж».

Насколько достоверна эта подробная версия письма Ермака? Не сочинена ли она самим погодинским летописцем? Ответить на этот вопрос помогает отчет о «сибирском взятии», составленный дьяками Посольского приказа в 1585 году и сохранившийся в подлиннике. Под руками у дьяков были отписки из Сибири. Воспользовавшись

ими, приказные пометили: «государевы» казаки «Сибирское царство взяли, а сибирский царь Кучюм убежал в поле», после чего «племянник Кучюмов Маметкул царевич, собрався с люд ми, приходил в Сибирь на государевы люди», но те и его «побили».

Данные посольского отчета рассеивают сомнения в достоверности погодинской версии.

Погодинским сведениям чужды летописные штампы. Они мало походят также и на запись воспоминаний очевидцев. В большей мере они напоминают цитаты из приказных документов. Вот один из примеров: «Государь послал (в Сибирь) воевод своих князя Волховского, да голов Ивана Киреева да Ивана Васильева Глухова, а с ним казанских и свияжских стрельцов сто человек, да пермич и вятчан сто человек и иных ратных людей сто человек». Именно таким слогом составлялись записи Разрядного (Военного) приказа. Это бесспорно самый полный разряд, относящийся к сибирской экспедиции. Но вот вопрос: можно ли считать его подлинным? Некоторые его детали вызывают сомнение. Почему сибирские летописи и разрядные книги XVII века упоминают о походе только двух воевод- Волховского и Глухова? Почему в них отсутствуют какие бы то ни было указания на Кире-ева? С. Ремезов утверждал, что с Волховским было 500 человек. В Погодинском же разделе названа цифра 300.

Для проверки разряда можно привлечь подлинную царскую грамоту от. 7 января 1584 года. Иван IV направил Строгановым письменный приказ выстроить «под рать» Волховского, Киреева и Глухова 15 стругов, каждый из которых мог поднять по 20 ратников. Из грамоты следует, что Киреев был главным помощником Волховского в сибирском походе. Дополнительные сведения Погодинской летописи объясняют причины молчания сибирских источников о Кпрееве. Этот воевода пробыл в Сибири очень недолго. Ермак тотчас отослал его в Москву. Киреев увел из Сибири пленного царевича Маметкула.

Если Волховский рассчитывал разместить войско на пятнадцати стругах (по 20 человек на каждом), значит, отряд насчитывал 300 человек.

Итак, Погодинский летописец располагал более точной информацией, чем тобольские летописцы и историки! Очевидно, он держал в руках подлинный разряд о походе Волховского в Сибирь.

Составитель Погодинской летописи нашел у Саввы Еснпова упоминание о том, что ермаковцы шли в Сибирь «Чусовою репою и приидоша на реку Тагил». Не удовлетворенный столь неточным описанием, он включил в текст подробнейшую роспись пути Ермака в Сибирскую землю. В нем указывались не только названия рек, пройденных флотилией Ермака, но и много других сведений: где и куда (направо или налево) сворачивали суда, где они плыли по течению, где против. Очевидно, такая роспись имела не столько литературное, сколько практическое значение. Воеводы, назначенные в сибирский поход, нуждались в подробной дорожной росписи.

Погодинский автор включил в текст своей рукописи сведения об обстоятельствах, непосредственно предшествовавших походу казаков за Урал. Ермак Тимофеев, записал он, прибыл с Волги на Чусовую в тот самый момент, когда на пермские места напал сибирский царевич Алей с татарами, «а за год до того времени… пелымский князь Аплыгерым воевал… Пермь Великую».

В двух решающих пунктах приведенные сведения полностью совпадают с данными царских грамот 1581 – 1582 годов. Они вновь подтверждают, что два нападения произошли с интервалом в год и что поход Ермака начался в дни второго набега.

Ни Строгановы, ни чердынский воевода не знали имен «пелымского князя» и предводителя «сибирских людей», громивших Пермский край. Составитель Погодинской летописи располагал лучшей информацией. Он записал, что первое вторжение возглавлял пелымский князек Аб-лыгерым, а во втором участвовал сын и наследник Кучу-ма царевич Алей.

Как можно объяснить редкую осведомленность погодинского автора? Откуда черпал он свои удивительные сведения? Текст рукописи позволяет установить источник его информации. «Три сына у Кучюма,- записал летописец,-… а как оне взяты, тому письмо есть в Посольском приказе». Значит, летописец имел доступ к сибирским документам Посольского приказа.

Замечательно, что именно этот приказ ведал делами, относящимися к Сибири, на протяжении XVI века. В него, как в резервуар, стекались все отписки из вновь присоединенного края. В Посольский приказ попало и письмо Ермака. Там же составили ответное послание от имени царя. По-видимому, приказные допросили гонцов Ермака, с их слов составили роспись пути в Сибирь и записали «сказку» о причинах похода казаков против Кучума.

Осведомленность автора Погодинской летописи столь удивительна, что невольно возникает вопрос: не был ли он участником сибирской экспедиции? Гонец Ермака Черкас Александров как нельзя лучше подходил к роли официального историографа дружины Ермака. Как ни соблазнительно такое предположение, от него все же придется отказаться. Составитель летописи, несмотря на свою осведомленность, по временам допускал ошибки, совершенно немыслимые в устах очевидца.

По данным Саввы Есипова, Ермак послал в Москву сеунщика-атамана (сеунч – весть о победе), и тот якобы вернулся в Сибирь вместе с воеводой Волховским. Из приказных же документов следовало, что сеунщик – казак Александров – мог вернуться в Сибирь с воеводой Сукиным уже после смерти Ермака. Не заметив противоречия, Погодинский летописец соединил обе версии. В результате в его рукописи появились следующие пометы: «И Ермак в те пору убит, пока сеунщики ездили к Москве»; «князь Семен Волховской пришел в старую Сибирь… а Ермак уже убит до князь Семенова приходу».

В конце жизни Александров и другие тобольские ветераны составили «речи», которые легли в основу ранних сибирских летописей. Хотя они и не помнили точных дат, зато ясно представляли себе последовательность основных событий. Они знали, что Волховский прибыл в Сибирь при жизни Ермака, что воевода умер в дни зимнего голода, а затем погиб Иван Кольцо. Еще позже Ермак предпринял ссой последний поход на Вагай, где был убит. Лишившись вождя, казаки немедленно бежали из Сибири.

Есиповская летопись воспроизвела все эти события в их естественном порядке. Совершив ошибку в определении времени гибели Ермака, погодинский автор разом разрушил канву повествования и кстати и некстати вставил в текст несколько упоминаний о смерти атамана, которые могли лишь запутать читателя.

Ошибки, допущенные автором Погодинской летописи, не оставляют сомнения в том, что этот автор не был сам участником сибирской экспедиции и, более того, не говорил ни с кем из ветеранов похода. Косвенным подтверждением тому служит фраза, мимоходом оброненная им. В рассказе о Чингисхане автор делает ученую ссылку на некую московскую летопись; «пишет про то инде в московских летописцах». Ссылка на московскую летопись была вполне уместна в устах московского грамотея, но никак не вольного казака.

Документы Посольского приказа были доступны лишь очень узкому кругу лиц. Если автор Погодинской летописи смог воспользоваться ими, то из этого можно сделать лишь один вывод. Он сам принадлежал к числу московских приказных людей, имевших доступ к царскому архиву.

Будучи любителем истории, Погодинский летописец делал выписки из посольских документов и иногда сопровождал их своими комментариями. «Алей (сын Кучу-ма),-записал он,- пришел войной на Чусовую, и в тое же поры прибежал с Волги атаман Ермак Тимофеев с то-варыщи пограбили на Волге государеву казну и погромили ногайских татар и Чюсовой сибирским повоевать не дали». Фраза о грабеже государевой казны нарушала временную и логическую последовательность рассказа. Ее автор заимствовал, очевидно, не из отчета Черкаса Александрова о начале похода. Комментарий выдает в авторе человека, хорошо знакомого с ходячими рассказами XVII века о грабежах Ермака.

Выписки Погодинского летописца могут служить своего рода лакмусовой бумажкой. Они помогают исследователю определить достоверность других летописных свидетельств.

Подлиннные документы об экспедиции Ермака погибли. Поэтому судить о них можно лишь на основании тех выписок, которые сделал из них автор Погодинской летописи. Названные выписки позволяют составить довольно точное представление об «архиве» сибирской экспедиции, сформировавшемся в степах Посольского приказа.

«Архив» Ермака начал складываться после того, как в Москву прибыл Черкас Александров с письмом Ермака. Приказные тщательно записали «речи» казаков об их походе, составили роспись их пути. Эти документы вместе с царским посланием составили основу фонда. К ним были присоединены разрядные росписи о посылке в Сибирь трех отрядов, донесение о гибели первого отряда и документы о доставлении в Москву пленного Маметкула, «письмо» о взятии на службу других сибирских царевичей.

Находка «архива» сибирской экспедиции подобна открытию золотой россыпи. Новые данные бросают яркий свет на историю жизни Ермака Тимофеевича.

Оглавление