• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Диокл происходил из бедной семьи, а свое греческое имя получил, видимо, потому, что жил в Диоклее, деревушке на побережье в Иллирике. Он отличился, служа в армии при Аврелиане и Пробе, и, начав с простого солдата, ко времени смерти Кара дослужился до командира императорских телохранителей. Когда сорокалетнего Диокла его подчиненные провозгласили императором, он отказался просить согласия у сената и первым делом устроил громкий судебный процесс над военачальником, который, как предполагалось, организовал убийство Кара, и затем казнил его собственной рукой. Таким образом, он сразу показал свое отношение к людям, которые осмеливаются убивать императоров — в особенности теперь, когда сам стал одним из них. За последние полстолетия средняя продолжительность жизни императора (если не считать соправителей, узурпаторов и неудачливых претендентов на престол) составляла около двух лет, но Диокл твёрдо решил исправить положение и прожить как можно дольше после своего избрания.

Вступив на трон, он принял новое имя — Гай Аврелий Валерий Диоклетиан (в истории он известен просто как Диоклетиан) и в 284 г. уехал из Рима в Никомедию, город на северо-западе Малой Азии, где и создал себе резиденцию, в которой бывал так часто, как только позволяли обстоятельства. Никомедия на все время правления Диоклетиана стала столицей Империи. Такой важный факт доказывает то, что ясно было уже давно: Италия больше не являлась главной провинцией Империи, а Рим не являлся столицей правящей династии. Фактически, для императора этого периода просто неразумно было восседать в Риме, как это делал Август или хотя бы Антонии Пий: основной его задачей было защищать Империю от нашествий врага и всегда быть в пределах досягаемости на случай, если нужно будет срочно мчаться во главе своей армии в какую-либо провинцию. В Никомедии Диоклетиан оказывался одновременно на разумном расстоянии от персидской границы на юго-востоке и от готских орд на северо-западе, поэтому он оставался там всё то время, пока не участвовал в военных действиях.

За время своего правления Диоклетиан сделал всё, чтобы полностью преобразовать своё государство. Первой его, заботой стала защита особы императора. Августу, который жил в мирное время в центре спокойной Италии, где практически не было войск, было хорошо играть роль «первого гражданина Рима», отличающегося от своих собратьев только тем, что случайно оказался на престоле. Теперешний император был постоянно окружен вооруженными людьми и находился в беспокойной стране, склонной к восстаниям, подверженной набегам варваров, которые отражала армия, сама наполовину состоящая из тех же варваров, только принятых на римскую службу. В такой ситуации спокойно бродить среди своих солдат значило напрашиваться на удар копьем в спину; за последние пятьдесят лет две дюжины императоров подтвердили это своим примером.

Диоклетиан отказался от такой практики. Он перестал быть просто «первым гражданином» и стал «господином» (dominus). В дворцовый обиход он ввел ритуалы, принесенные с Востока: люди могли приходить к нему только в том случае, если были призваны, и приближаться не иначе как с глубокими поклонами. Было создано множество церемоний, призванных окружать особу императора ореолом благоговения и трепета для того, чтобы выделить его из круга обычных людей. В предыдущие царствования уже начинался постепенный процесс такого рода, но Диоклетиан сильно усовершенствовал его и сделал обязательным.

Таким образом, стало ясно, что период существования принципата, продлившийся три сотни лет, закончен. Хотя Диоклетиан никогда не называл себя царем, фактически он стал им, а Римская империя превратилась в монархию. Сенат в Риме продолжал по-прежнему собираться, но превратился всего лишь в своего рода клуб людей, которым оставалось только вздыхать и грезить о временах Республики, справедливых законах и армии, послушной главной политической силе в государстве — сенаторам.

Система правления, выработанная Диоклетианом, соответствовала своему времени, точно так же как принципат Августа — своему. Недостижимая, окруженная почтением фигура императора, сопровождаемая клубами фимиама, ревом труб и поклонами толпы придворных, внушала солдатам преклонение и трепет; такого императора им трудно было бы убить, одно суеверие способно было удержать людей от этого шага. По этой причине Диоклетиан смог пробыть на престоле двадцать один год, то есть намного дольше, чем удавалось римским императорам со времени смерти Антонина Пия, за полторы сотни лет до этого. Более того, хотя и после Диоклетиана в государстве было вполне достаточно своих забот и проблем, но времена, когда императоров одного за другим убивали и опустевший престол занимал следующий избранник, ушли безвозвратно. Империя снова встала на ноги.

Впрочем, хотя в положении государства и наметились перемены к лучшему, оно по-прежнему оставалось весьма шатким: нельзя было отмахнуться от разрушений, причиненных набегами варваров и мором. Фактически попытки Диоклетиана справиться с набегами меняли ситуацию к худшему, потому что с этой целью он решил содержать армию больших размеров, чем содержал Август, и при этом в стране, где было куда меньше возможностей и которая могла себе позволить кормить меньшее количество солдат. По мере уменьшения населения снижалось и количество налогоплательщиков, денег в казну поступало все меньше, и они нужны были для другого, но по приказу императора все шло на поддержание и развитие военной машины. То, что теперь римские легионы состояли в основном из наемников, мягко говоря, не улучшало положения. Для того чтобы поддерживать численность армии на нужном уровне, Диоклетиану и его наследникам приходилось повышать налоги. В течение последнего столетия стоимость денег постоянно падала, поэтому налоги платились натурой, причем муниципальные власти отвечали за их сбор и в случае недостачи вынуждены были покрывать ее из собственного кармана. В результате они тяжко притесняли население, поскольку на самих чиновников постоянно давили высшие государственные органы. От этого страдала экономика страны. Мелкие землевладельцы, не в силах прокормиться, уходили в большие хозяйства в качестве простых работников, но ремесленникам и торговцам запрещалось искать себе другие средства к существованию. Был издан закон, запрещающий им под страхом сурового наказания менять профессию, так что они вынуждены были постоянно заниматься каждый своим делом, таким образом поддерживая экономику страны, но зарабатывая только на то, чтобы кое-как прокормиться. Им не было позволено даже вербоваться в солдаты, чтобы прокормить семьи.

Ближе к концу своего царствования император осознал, что невыносимые повинности душат большую часть населения страны и в 301 г. (1054 г. AUC) издал знаменитый эдикт Диоклетиана, с помощью которого попытался стабилизировать положение вещей, установив максимум цен и максимальную заработную плату. Предполагалось, что таким образом можно будет предотвратить положение дел, при котором крупные землевладельцы требуют такие цены на продукты, при которых люди умирают от голода, а рабочие получают слишком высокую плату из-за того, что их слишком мало. Несмотря на то что у Диоклетиана были самые добрые намерения, и даже несмотря на то что за невыполнение условий эдикта полагалась смертная казнь, эта попытка провалилась. Ничто не могло предотвратить постепенный развал экономики.

Большинству населения Империи не было прока ото всех начинаний правительства. Что значило для них, выиграют ли войну варвары или римские солдаты, когда и те и другие состояли из варваров и одинаково сильно опустошали земли, по которым проходили? Кроме того, никакие солдаты не могли оставить за собой такую пустоту, какую оставлял сборщик налогов.

Нет ничего удивительного в том, что население Империи становилось все более пассивным и не имело причин проявлять патриотизм или отождествлять себя со всем государством. Если бы римские легионы пали под натиском варваров pi орды германцев взяли над ними верх, то население, скорее всего, не оказало бы им ни малейшего сопротивления; не было бы ни партизанской войны, ни народных восстаний. Когда пришло время, так и случилось.

Тем не менее, какие бы муки ни терпела Империя, но Диоклетиан дважды облагодетельствовал ее: он дал ей надежную армию и правительство, жесткое, но зато стабильное. Без сомнения, если бы не его усилия, то пятидесятилетняя анархия не была бы остановлена, и Империя рухнула бы гораздо раньше, чем это случилось на самом деле.

Стремление Диоклетиана к стабилизации положения в стране было не слишком трудно удовлетворить, поскольку он сразу понял, что это задача не для одного человека. Проблем было слишком много, Империя сильно пострадала от кризиса, границы во многих местах были слабы, так что невозможно было, чтобы император занимался всеми этими делами сам. Соответственно, он решил найти себе помощника. Такие случаи уже бывали прежде: Марк Аврелий правил вместе с Луцием Вером в качестве соправителя и таким образом в Империи в течение восьми лет было двойное правительство (диархия). С того времени ещё несколько императоров, взошедших на престол на короткое время, делили власть со своими сыновьями или родственниками, однако до сих пор такие вещи были обусловлены какими-нибудь особыми обстоятельствами и не являлись официальной государственной политикой. Диоклетиан попытался решить этот вопрос законодательным путем. В 286 г. (1039 г. AUC) он сделал соправителем Марка Аврелия Валерия Максимиана, своего старого друга и ровесника родом из Паннонии, который также происходил из крестьянской семьи, также дослужился от простого солдата до полководца, но при этом не блистал особым умом. В нем император видел верного помощника, на которого можно положиться в том случае, если нужно будет предпринять активные военные действия, и который может беспрекословно выполнить любой приказ, однако недостаточно хладнокровного и способного для того, чтобы попытаться сместить своего господина.

Диоклетиан взял себе восточную часть Империи, а Максимиану отдал западную. Такое административное деление просуществовало, с некоторыми перерывами, до самого конца, так что начиная с 286 г. можно говорить о Восточной и Западной Римской империи. Это ни в коем случае не означало, что римляне разделились на две нации: теоретически государство считалось единым.

Может показаться, что Максимиану досталась лучшая часть государства, поскольку Западная Римская империя оказалась больше Восточной, и более того, там говорили на латыни, поскольку в этот участок входила вся Италия вместе с Римом. Однако все это было не так уж важно. Восточная Римская империя была меньше, ее жители говорили по-гречески и дальше ушли от старых римских традиций, но зато она была богаче. Рим имел не более чем сентиментальное значение для жителей государства, а Никомедия стала правительственным центром. Даже Максимиан не сделал Рим своей столицей, когда перебрался на запад, а остался в Медиолане (современный Милан). В основном он поступил так потому, что с точки зрения защиты от нашествий варваров, пересекавших Рейн и верхнее течение Дуная, этот город был гораздо лучше расположен. Тем не менее, Вечный город сохранил свои традиционные привилегии. Как напоминание о прошлом, когда римляне завоевывали весь мир, для жителей города продолжали устраивать бесплатные зрелища и раздавать им еду. Более того, жизнь в западной части Империи была далеко не синекурой. Максимиану пришлось справляться с множеством внутренних проблем: крестьяне в Галлии устраивали восстания и орды их бесцельно прокатывались по стране, поджигая и разрушая все вокруг в безумном порыве возмущения тем, что жили в обществе, которое их безжалостно грабило и ничего не хотело давать взамен. Крестьянам все это не приносило никакой пользы, кроме сиюминутного удовольствия видеть, как гибнет собственность богачей, но Максимиану приходилось постоянно сражаться с ними, сталкивая свои варварские легионы с невооруженными толпами людей и убивая их до тех пор, пока оставшиеся не начинали просить пощады.

В то время как одной рукой Максимиан колотил галльских крестьян, другой ему приходилось хоть как-то защищать Британию, потому что германские варвары вышли в море и стали совершать набеги на остров. Это вынудило самого правителя построить флот, но, хотя мысль была хорошая, сам план провалился, поскольку адмирал, которому была поручена постройка, сразу же по окончании её вступил в сговор с варварами и провозгласил себя императором Британии. Используя флот (теперь уже свой собственный), он принудил императора признать себя господином всего атлантического побережья державы. Поскольку Максимиану была дана неограниченная власть, и, следовательно, он мог объявить войну бунтовщикам без согласия Диоклетиана, он так и сделал, но и тут ему не повезло: заново отстроенный флот был в один момент уничтожен во время шторма, так что Максимиан мог только скрипеть зубами, не в силах ничего больше сделать.

Диоклетиану показалось, что и двух правителей недостаточно для успешного решения всех проблем, и в 293 г. (1046 г. AUC) он удвоил их число. Он и Максимиан носили титул августа, и каждый выбрал себе преемника, дав ему титул цезаря. Таким образом, оба императора получили помощников, в которых остро нуждались, и вдобавок решили проблему наследования, поскольку теоретически оба цезаря могли автоматически сделаться августами, при этом пользуясь всеми преимуществами опыта, который накопили под руководством двух старших правителей.

Своим цезарем Диоклетиан выбрал Гая Галерия Валерия Максимиана, который женился на дочери императора и таким образом стал его приемным сыном и преемником. Этот сорокалетний мужчина, хорошо зарекомендовавший себя как солдат, встал во главе Европейских провинций к югу от Дуная, включая Фракию, откуда он был родом. Диоклетиан оставил себе Азию и Египет.

Максимиан также отдал свою дочь человеку, которого выбрал цезарем: это был Клавдий Валерий Констанций, более известный как Констанций Хлор (Бледный), возможно из-за светлого цвета лица. Его можно также называть Констанцием I, в отличие от внука, носившего такое же имя и правившего через пятьдесят лет после своего деда.

Констанций тоже родился в Иллирике и ко времени своего избрания уже правил родной провинцией, причем не только эффективно, но и с присущей ему мягкостью и гуманизмом (качества очень необычные для того времени). Максимиан отдал своему зятю Испанию, Галлию и Британию, а себе оставил Италию и Африку. После того как империю поделили на четыре части и возникла так называемая тетрархия, события приняли другой оборот: Констанций столкнулся лицом к лицу с британскими и галльскими повстанцами. Сперва он обеспечил безопасность границы, проходившей по берегу Рейна, а затем занялся Британией: построил ещё один флот и с его помощью перебросил на остров свою армию. К 300 г. власть Империи в этом регионе была восстановлена, и Констанций создал в Британии свое правительство, мягкое и разумное.

Между тем на Востоке Диоклетиан отправился в Египет и подавил восстание полководцев, одновременно дав Галерию инструкции по управлению Персией. Обе миссии он выполнил успешно, и к 300 г. во всей Империи из конца в конец воцарился мир и, что больше похоже на чудо, ее границы больше никто не нарушал.

В 303 г. (1056 г. AUC) Диоклетиан отправился в Рим, где его и Максимиана чествовали триумфом. Однако случилось так, что путешествие оказалось не слишком приятным: император не любил бывшую столицу, и ее жители платили ему той же монетой. Несмотря на то что Диоклетиан приказал выстроить в Риме новые бани, библиотеку, музей и другие строения, римляне отнеслись мрачно к императору, который забросил древнюю столицу, и в результате он уехал, не прожив в Риме и месяца. В течение следующих шестнадцати лет Диоклетиан сделал то, что могло бы показаться сверхчеловечески трудной задачей: он не только остался императором, но и властвовал над всеми тремя своими соправителями. В это время продолжалась реорганизация страны, империю поделили на четыре префектуры, названные так потому, что во главе местной администрации стояли префекты (производная от латинского слова, означающего «возглавлять»). Это были: Европейские провинции, находившиеся к северо-западу от Италии, Италия и Африка к западу от Египта, Европейские провинции к востоку от Италии и Азия и Египет.

Каждой из этих префектур правил цезарь или август, и каждая из них была поделена на несколько диоцезов (производная от латинского слова, означающего в переводе «домашнее хозяйство». Видимо, предполагалось, что в этом управитель должен быть знатоком). Каждый диоцез подразделялся на провинции, и в конечном счете таких провинций в Империи была сто одна, причем каждая из них была, достаточно мала, чтобы наместнику было легко ей управлять. Все нити правления шли непосредственно к императору, который имел специальную тайную службу, поставлявшую ему сведения обо всех чиновниках.

Армия была организована так, чтобы существовать абсолютно независимо от гражданского правительства. В каждой провинции располагался гарнизон под командованием офицера со званием «dux» (вождь), а некоторые армейские командиры носили титулы «comes» (в значении «компаньон», так сказать, друг императора).

Реорганизация, проведённая Диоклетианом и его последователями, оказалась неуклюжей и негибкой, а существование четырёх императорских дворов и множества чиновников, необходимых для координации действий, делала её ещё и чудовищно дорогой, однако ещё два столетия она не позволяла империи распасться. Отдельные части этой системы вошли в традицию, просуществовавшую более тысячи лет. Даже после того, как Империя перестала существовать, возникшие на её месте государства отчасти сохранили принятую организацию, а некоторые титулы сохранились и до наших дней. В английском языке присутствуют несколько видоизмененные слова «duke» (герцог) и «count» (граф). Некоторые элементы римского административного деления сохранились в лексиконе католической церкви: район, находящийся под властью одного епископа, англичане называют «diocese».

Система Диоклетиана была не единственной реальной силой в империи того времени: беспорядки и разрушения периода анархии привели к росту популярности христианского вероучения, несмотря на все предосторожности, принятые во время правления Деция и Валерия. При Диоклетиане христианами считало себя десять процентов населения страны, более того, это были очень важные десять процентов, поскольку эти люди отличались организованностью и пылкой верой в свои убеждения, в то время как языческое большинство относилось к религии прохладно, а то и равнодушно.

Причин роста количества христиан несколько: во-первых, разлад в мире заставлял думать о том, что близится конец света и скоро произойдет предсказанное второе пришествие Христа. Эта мысль поддерживала чувства верующих и поощряла колеблющихся вступить в их ряды. Затем, спад социальной жизни и все усиливающиеся трудности делали для них земную жизнь менее привлекательной, а обещание посмертной — напротив, более желанным. Таким образом, к христианам примкнули те, кто находил их видение загробного мира более подходящим для себя, чем обещания приверженцев других культов. И наконец, по мере того как Империя теряла свой престиж, церковь набирала силу и начала казаться многим якорем спасения в бушующем море.

С другой стороны, хотя христианская церковь и обрела новых последователей, у нее появились и новые трудности. Прежде она состояла исключительно из мечтателей, жаждущих мученической смерти, теперь же многие новообращенные были обычными людьми, жаждущими не подвигов, а спокойной, обыденной жизни. Они и делали христианство все более уравновешенным и, так сказать, респектабельным. Рядовые христиане хотели, чтобы как можно больше стало обрядов и почитаемых святынь, в холодном и пустом, абсолютном в своей неизменности монотеизме им не хватало драматизма. Так появилось и расцвело поклонение принципу женственности, воплощенному в матери Иисуса, Марии, а затем добавились различные святые и мученики, которые тоже стали объектами поклонения. Ритуалы в их честь, часто представлявшие собой несколько видоизменённые языческие обряды, становились все более сложными, и это также помогало распространению христианства, поскольку таким образом постепенно сглаживалась разница между христианством и языческими культами и людям становилось проще перейти от одного к другому.

Между тем, чем сложнее становились ритуалы и чем больше росло число сторонников христианской религии, тем больше находилось место для многообразных противоречий, так что разница становилась заметной не только от провинции к провинции, но и от церкви к церкви, более того, даже в одном храме могли найтись приверженцы различных точек зрения. Это неизбежно создавало почву для столкновений. Для непосвященных такие различия могли казаться небольшими и малозначимыми, не стоящими особого внимания, но для истинно верующих каждая крупица ритуала являлась ниточкой, связывающей их с небом, а любое отклонение грозило смертью в огненном аду. Таким образом, речь шла уже не просто о жизни и смерти; на карту было поставлено вечное блаженство или вечные муки, а в таком случае даже самая мельчайшая разница могла показаться огромной. Подобные вариации в выполнении обрядов могли бы привести к серьезным разногласиям и своего рода гражданской войне внутри церкви, которая разорвала бы ее на части и в конце концов уничтожила. Этого не произошло исключительно благодаря тому, что отцы церкви создали жесткую иерархию и вопросы веры и ритуала позволялось решать только священнослужителям высшего ранга. Так, все церкви и духовенство в определённом регионе подчинялись своему епископу (производная от греческого слова, обозначающего «надзиратель»), который имел власть решать все вопросы, связанные с религией. Можно задать вопрос: что же происходило в том случае, если один епископ не соглашался с другим? Безусловно, такое случалось достаточно часто, но уже к концу III столетия появился обычай собирать так называемые соборы (по-гречески synodos — встреча), на которых епископы могли встретиться и обсудить все спорные вопросы. Решено было, что все принятое на соборах должно быть обязательно для христианских священников, так чтобы все верующие могли принять единый образ мысли и следовать одинаковым правилам. Согласно этой точке зрения, могла существовать только одна, вселенская церковь, или, по-гречески, католическая. Таким образом, решение, принятое на соборе, являлось позицией всей церкви, а все остальное, соответственно, — ересью.

В принципе все епископы были равны, но на практике это было не совсем так: в крупных, густонаселенных городах было больше христиан и находились самые влиятельные церкви, которые привлекали к себе наиболее способных людей. Нетрудно догадаться, что епископами таких городов, как Антиохия или Александрия, были великие люди, искушенные в науке и литературе, сами пишущие многотомные сочинения и возглавляющие могущественные фракции на соборах.

Кроме всего прочего, в восточной части империи существовало несколько крупных городов, епископы которых часто были не согласны со своими собратьями. На Западе, где христиан в среднем было меньше и они имели меньше влияния до времени правления Диоклетиана, существовал только один влиятельный епископ: епископ Рима. В целом жители Запада были менее образованы, имели более слабые философские традиции и не были склонны вступать в религиозные споры. Ни один из тогдашних епископов Рима не был известным писателем или участником диспутов; это были мягкие, спокойные люди, не склонные защищать уже проигранное дело или принимать взгляды меньшинства, а это означало, что их, и только их, никогда не обвиняли в ереси. Они были ортодоксальны до мозга костей. Более того, вокруг Вечного города всё ещё витал ореол власти. Вне зависимости от того, находилось там правительство или нет, согласно общему убеждению, именно он был центром мира, и таким образом римские епископы для большинства являлись как бы церковным эквивалентом императора, и это особенно подчеркивалось тем, что, согласно легенде, первым епископом Рима был Петр, ученик Иисуса Христа. Таким образом, несмотря на то что по крайней мере в первые столетия после возникновения христианства римские епископы ничем особенно не выделялись, в особенности по сравнению с их коллегами из Александрии, Антиохии или Карфагена, будущее (по крайней мере, в основной части христианского мира) принадлежало им.

Диоклетиан, обдумывая положение дел в Империи, обратил внимание, что его власть подрывается и уменьшается растущим влиянием христианской церкви. Это беспокоило его, но ещё больше, согласно историческим данным, это беспокоило его цезаря и наследника, Галерия. По его настоянию в 303 г. император начал активную кампанию против всех христиан, однако более против церковных организаций, которых он по-настоящему боялся, чем против отдельных приверженцев религии. Церкви сравнивали с землей, кресты уничтожали, священные книги силой отбирали у епископов-хранителей и затем сжигали, а иногда, в тех случаях, если языческие толпы выходили из-под контроля, уничтожали и самих христиан. Естественно, во время этой кампании приверженцев христианской церкви сняли со всех государственных должностей, принудили оставить службу в армии или покинуть двор, не давали им нормально существовать. Это была хотя и самая жестокая, но зато последняя волна преследований христиан. Однако как бы то ни было, она не распространилась по всей империи; Констанций, известный своей мягкостью, не стал применять репрессии в своей части империи, несмотря на то что являлся солнцепоклонником, а не христианином.

Организация преследований христиан оказалась последним государственным деянием Диоклетиана. Он устал душой от тягот управления Империей, а неудачный визит в Рим вызвал у него глубокую депрессию. Вскоре после возвращения в Никомедию император заболел. Ему было уже около шестидесяти лет, и двадцать из них он правил, так что болезнь оказалась последней каплей: Диоклетиан поддался уговором Галерия, который жаждал сменить его на троне, и отрёкся от звания императора в 305 г. (1058 г. AUC). В истории человечества большая редкость случаи, когда правитель отказывается от власти только потому, что стар и устал, но все же они бывают, и Диоклетиан может служить примером такого явления.

Бывший император удалился в город Салона, поблизости от деревушки, где когда-то родился, и выстроил себе там дворец, в котором и провел последние восемь лет своей жизни. (В конечном счёте этот дворец разрушился, но после нашествия варваров, случившегося через триста лет после смерти Диоклетиана, некоторые люди перебрались в развалины и стали жить там. Вокруг первых строений возник город Спалатум, сейчас известный итальянцам как Спалато, а югославам как Сплит.)