• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Когда 14 сентября 1307 г. Филипп IV издал тайный указ об аресте тамплиеров, он оправдывал свою акцию тремя основными причинами: тамплиеры виновны в отречении от Бога и оплевывании креста, в непристойных поцелуях и мужеложстве, а также в идолопоклонстве1. В июле 1308 г. Климент V наконец согласился возобновить судебное расследование, приостановленное в феврале2, и 12 августа 1308 г. был выдвинут более полный и систематизированный список обвинений. Он включал 127 статей, которые легко разбиваются на семь основных групп. Во-первых, вступая в орден, неофит отрекался от Христа, а порой и от Пресвятой Девы Марии и всех святых, по требованию тех, кто его принимал, и эти люди утверждали, что Христос — не настоящий Бог, а лжепророк и он вовсе не был распят во имя спасения человечества, но казнен из-за своих собственных прегрешений. А потому у вступавшего не оставалось надежды на спасение души через веру в Иисуса Христа. Затем новичка заставляли плевать на Святое распятие или на изображение Христа, а иногда попирать распятие ногами или мочиться ,на него. Во-вторых, в рассказах об идолопоклонстве тамплиеров особо упоминались кот и голова, и у этой головы иногда было даже три лица. Голове поклонялись как спасительнице и прославляли ее как дающую богатство; она якобы способна заставить деревья цвести, а землю — давать невероятные урожаи. Тамплиеры касались головы или обвязывали ее тонкими веревками, которые затем носили на талии. В-третьих, они не верили в святые таинства, а их капелланы избегали даже произносить святые слова во время мессы. В-четвертых, они считали, что могут исповедаться великому магистру и другим руководителям ордена, которые вправе отпускать им грехи, хотя многие из этих руководителей — миряне. В-пятых, известно, что приоры ордена целуют неофитов в губы, в пупок, в живот, в ягодицы, в спину и пониже спины и что в ордене поощряется мужеложство и подобные отношения даже навязываются новичкам. В-шестых, тамплиеры всегда всеми средствами, законными и незаконными, старались умножить доходы ордена. Пожертвования использовались также незаконно, из них, например, не делалось отчислений в пользу больниц.

В-седьмых, собрания и прием новых членов всегда проходили за запертыми дверями, по ночам, под строгой охраной, и на них присутствовали только члены братства. Братья, которые приоткрывали кому-то из посторонних тайну собрания, карались заключением в тюрьму или смертной казнью3.

К 1307 г. правление Филиппа IV продолжалось уже двадцать два года. Вокруг короля собралась группа вполне надежных помощников под предводительством Гийома де Ногаре. Эти люди за долгие годы выработали тактику обращения с теми, кто по той или иной причине не был угоден режиму. Запугивание и насилие подкреплялись интенсивной пропагандой в поддержку французской монархии и для очернения того или иного ее противника. Как только вырабатывалось определенное общественное мнение, собирались Генеральные штаты, где от лица короля выступали его министры, а затем депутаты разъезжались по своим округам и провинциям и распространяли Услышанное. Бонифаций VIII был одним из самых известных «героев» подобных спектаклей. После его смерти в 1303 г. не раз предпринимались спорадические, но весьма решительные попытки приписать покойному папе римскому склонность к ересям, колдовству и магии, а также к гомосексуализму, и эти попытки особенно участились и усилились к 1310 г., когда Ногаре удалось заставить Климента V назначить комиссию по расследованию дела тамплиеров4. В августе 1308 г. Гишар, епископ Труа, заслуживший ненависть королевы Жанны Наваррской и ее матери Бланки, был обвинен в том, что, получив специально для него изготовленную восковую фигуру королевы, окрестил ее и втыкал в нее булавки и в итоге от этого в 1305 г. королева умерла. Затем он сотворил адское зелье из змей, скорпионов, жаб и ядовитых пауков и якобы говорил одному отшельнику, что намерен отравить детей короля, потому что лишился дружбы королевы Жанны и утратил ее покровительство, которым пользовался до 1301 г. Расследование началось в 1308 г. в весьма характерном стиле — перед собранием духовенства и мирян в королевском саду в Париже. Были призваны свидетели, многие из которых дали соответствующие показания после применения к ним жестоких пыток. Сам Гишар, несмотря на свой церковный чин, содержался в королевской тюрьме в Лувре; видимость церковных привилегий проявилась лишь в том, что в качестве стража к нему приставили церковника. В течение 1309 г. было несколько слушаний, однако постепенно дело епископа отошло на задний план, и он по-прежнему оставался в тюрьме даже в апреле 1313 г. Наконец в том же году, несколько позднее, он был освобожден, и ему была пожалована кафедра в Дьяковере в Боснии, которую, впрочем, он так и не занял. Умер он в 1317 г.5.

Внимательное рассмотрение выдвинутых против тамплиеров обвинений позволяет обнаружить и мастерство пропаганды, и падкость на нее тогдашнего общества — как его образованных членов, так и совершенно неграмотных. Особенно отличился Гийом де Ногаре, бывший инициатором упомянутых судебных расследований. Обвинения брались не с потолка: современники верили в их истинность, поскольку почва для этого была подготовлена событиями по крайней мере трех минувших веков, а также существованием различных мифов и предрассудков, которые были частью массового сознания как европейских, так и восточных народов. И даже несколько веков спустя все еще оставались сомнения, виновны ли были тамплиеры, а в XIX в. страсти по этому поводу настолько разгорелись, что предпринимались даже попытки связать представления и традиции тамплиеров с восточными ересями или же доказать, что руководители ордена действительно пользовались неким тайным Уставом, который был основан на еретических учениях6. Чтобы понять, как воспринимались выдвинутые против тамплиеров обвинения тогдашним обществом, их сперва следует сгруппировать по темам, а затем уже посмотреть, чего стоит каждое из них само по себе.

В июне 1233 г. папа Григорий IX разослал письма некоторым крупным германским князьям, желая оживить борьбу с еретиками в долине Рейна. В письмах было дано подробное описание обычаев и деятельности этих еретиков. Так, например, когда в секту принимали неофитов, перед ними возникало нечто похожее на лягушку или на жабу, и это нечто они обязаны были целовать в заднюю часть или в морду. Затем неофит, сделав несколько шагов вперед, видел некоего мертвенно-бледного человека с очень черными глазами на исхудалом лице, которого также целовал, и после этого поцелуя «память о католической вере полностью исчезала из его души». А после трапезы над столом появлялась фигурка кошки с задранным хвостом, которая спускалась откуда-то сверху, и «сперва неофит, а затем магистр и каждый сколько-нибудь достойный член данной секты целовали кошку в заднюю часть». Затем каждый кланялся ей и что-то повторял — не то молился, не то отвечал на ее вопросы. Затем тушили свечи, и начиналась «отвратительнейшая оргия». При этом, «если случайно лиц мужского пола оказывалось больше, чем женщин… мужчины богомерзко совокуплялись с мужчинами». Затем свечи снова зажигали, и из темного угла появлялся человек, «гениталии которого, как говорят, испускали свет ярче солнца, а нижняя часть тела и ноги были покрыты шерстью, как у кота, и испускаемый им свет освещал все вокруг». Магистр тогда выбирал что-либо из одежды неофита и говорил, обращаясь к этому существу: «Вот это, полученное мною, я теперь передаю тебе», и существо отвечало: «Ты хорошо служил мне и будешь служить еще лучше. Я поручаю тебе хранить то, что ты дал мне». Затем существо исчезало. Эти еретики, принимая на Пасху святое причастие, несли облатку домой во рту, а там выплевывали ее в отхожее место, «презирая нашего Спасителя». Более того, они утверждали, что Господь несправедливо сбросил Люцифера в преисподнюю, ибо это он, Люцифер, и есть творец Небесный и еще вернется туда во славе, когда падет Господь7. Поражает сходство этих историй с теми обвинениями, что были предъявлены тамплиерам; эти письма стали поистине находкой для Ногаре и его приспешников: от Христа отрекаются, тело Христово выплевывают в отхожее место (а в ином случае плюют на крест), поклоняются идолам (в другом случае жабе или черному коту) и обожествляют воплощение дьявола, касаясь его предметами одежды, полученными от неофита; месса служится со значительными нарушениями, а некоторые к тому же предаются непристойным поцелуям и мужеложству.

Григорий IX был, однако, не первым, кто слышал подобные сказки, так что Ногаре строил свои планы, опираясь на давнкнс традицию. В 1022 г. монах Адемар де Шабанн передавал слухи о еретиках из Орлеана, которые поклонялись дьяволу и втайне занимались всякими мерзостями, настолько потрясшими монаха, что он оказался не в состоянии даже их описать8. Другой монах, по имени Поль, из монастыря бенедиктинцев Сен-Пьер-де-Шартр, чья память существенно «укрепилась» за прошедшие полвека, более выразителен и точен в описании деятельности еретиков: они собирались в некоем доме и призывали демонов, выпевая их имена. Как только демон появлялся — обычно в виде небольшого зверька — гасились огни и «каждый, как можно быстрее, хватал первую попавшуюся женщину и совокуплялся с нею… и эти совокупления считались у них проявлениями святости и благочестия»9. Вскоре после этого Гвиберт Ножанский, предпочел довольно путаный вариант этой же истории, которым и воспользовался против еретиков в Суассоне в 1114 г. Среди этих еретиков, говорил он, принято было, чтобы мужчины совокуплялись с мужчинами, а женщины с женщинами. Они собирались в тайных местах, например в погребах, и там при ярком свете свечей женщины, обнажив нижнюю часть тела, предлагали себя тем, кто оказывался рядом. Затем свет гасили и начиналась отвратительная оргия10. Уолтер Мэп в 1182 г. описывал некую секту, назвав ее членов пата-ренами (или патарами), которая поклонялась огромному коту, спускавшемуся во время их собраний сверху на веревке. Этому коту они целовали лапы, а также — под хвостом и в прочие срамные места, и этот акт разжигал в них похоть. Затем обычно следовала оргия11. Защищая веру от катаров в своем трактате, написанном в конце XII в., Алан Лилльский опирался на ту же фольклорную традицию, выводя название «катары» от слова «кот» (cat), потому что они целовали под хвостом того кота, в виде которого им, по слухам, являлся сам Люцифер12.

В анонимной хронике, написанной в Трире в 1231 г. и посвященной рассуждениям о разновидностях местных еретиков, есть упоминания о таких, которые «не верили в святое причастие», и таких, которые «целовали отвратительного мертвенно-бледного человека или даже кота»13. Гийом д'Овернь, епископ Парижский в 1228-1249 гг., утверждал, что черный кот и жаба являлись последователям Люцифера, которые виновны в таких мерзостях, как целование кота под хвостом, а жабы — в морду14. Вскоре после процесса тамплиеров инквизитор Бер-нар Ги включил в свой трактат «Manuel de l'Inquisiteur» («Учебник инквизитора») небольшой параграф о еретиках, которых обвинял в половых излишествах и извращениях, а также в том, что им являлся некий кот, хотя в данном случае он имел в виду вальденсов, а не тамплиеров15.

Совершенно очевидно, что подобные обвинения были частью сложной пропагандистской системы, веками используемой церковью и государством для дискредитации своих религиозных и политических оппонентов16. Средневековые версии различных еретических преступлений почти всегда приписывали катарам или вальденсам17, а Ногаре, видимо, намеревался аналогичным способом опорочить и орден тамплиеров. Похоже, что инквизиторы также, будучи специально обучены отыскивать подобные ереси, задавали во время следствия вопросы, на которые незадачливые свидетели просто вынуждены были отвечать ожидаемым образом. Получение подобных «добровольных и чистосердечных» признаний усиливало позиции обвинения, а стало быть, и французского правительства. Существенным представляется и то, что в обвинениях содержалось немало деталей, вновь вынырнувших на свет во время охоты на ведьм в XVI и XVII вв. Тамплиеры были, по словам Ногаре, потенциальными колдунами. Возможно, их известное всему миру богатство было также получено с помощью дьявола, которому они поклонялись; возможно, они даже заключили с ним договор. Что еще нужно для оправдания действий христианнейшего короля Франции, который конфисковал добро, нажитое таким способом? Ни одно из подобных обвинений, разумеется, почвы под собой не имело, однако общественности они навязывались весьма упорно. Отсутствует лишь один важный элемент: тамплиеров не обвиняли в нанесении прямого ущерба и служении дьяволу — тогда как это стало последним штрихом в создании несколькими веками позднее образа ведьмы.

Связь эта явственно прослеживается в написанной на французском языке в аббатстве Сен-Дени хронике правления французских королей, известной под названием «Les Grandes Chroniques de France» («Великие хроники Франции»). В ней воспроизводится список из 11 статей обвинения, выдвинутых против тамплиеров, а также некоторые весьма примечательные добавления к официальному обвинительному акту из 127 статей18. Суть основных обвинений повторяется: отречение от Христа, плевание на распятие, гомосексуализм и идолопоклонство, которое в данной версии описано как поклонение древней набальзамированной голове с «пустыми красными глазницами, горевшими как солнце». Тамплиеры обвиняются в предательском сговоре с мусульманами, а ношение ими ремня рассматривается как доказательство этой связи. Более важным, однако, представляется появление нового обвинения — в том, что ребенок одного из тамплиеров и некоей девицы был сожжен на костре, а вытопившийся жир тамплиеры собрали и припрятали, дабы потом умастить им своего идола; также сообщается о том, что покойников тамплиеров сжигали и кормили неофитов их прахом в виде порошка. Как и обвинения в разнузданных оргиях, подобные обвинения также были частью религиозной пропаганды со времен Римской империи19. Поскольку эти хроники представляют собой полуофициальную историю династии Капетингов, а их автор почти наверняка был близок к правительственным кругам, практически не остается сомнений в том, что 11 статей обвинения по адресу тамплиеров — в том виде, в каком они записаны в хрониках, — это очередной пропагандистский маневр, на сей раз с использованием местных языков и диалектов.

Имеются, однако, свидетельства, что эти 11 статей обвинения существовали и совершенно отдельно от списка в 127 статей, а также от того, что было записано в «Les Grandes Chroniques». В начале нашего века проф. Генрих Финке опубликовал — в числе прочих бесценных документов, посвященных процессу тамплиеров, — фрагмент протокола допросов, обнаруженный им в архивах Ватикана20. В этом фрагменте содержалось 25 свидетельских показаний — к сожалению, не все они были полными — начиная с номера шестьдесят четыре и кончая номером восемьдесят восемь; последнее свидетельство обрывается примерно посредине, даты также нет. Несмотря на все эти недостатки, из документа совершенно явственно следует, что в данном случае тамплиеров допрашивали по списку, состоявшему из тех самых одиннадцати статей обвинения. Показания свидетелей в сохранившейся части протокола лишь подтверждают предположение о том, что обвинения сформулированы согласно давней традиции как фольклорно-литературные клише, которые доминировали в обвинениях против еретиков с начала XI в. В этом смысле «Les Grandes Chroniques», возможно, предлагают, так сказать, огрубленную версию официального списка (из 11 статей), который, видимо, существовал некоторое время в течение процесса, хотя вряд ли имеется прямая связь между этими двумя версиями — судебной и «литературной».

В свидетельских показаниях, обнаруженных Финке в Ватикане, упоминается отречение от Христа и связанные с этим обвинения, однако, помимо этого, говорится, что 17 из допрошенных на этом заседании тамплиеров согласились с тем, что братья ордена поклонялись не только идолу в форме головы, но также и некоему коту — в разных случаях то серому, то белому, то рыжему! — и 10 человек показали, что целовали кота под хвостом. Некоторые свидетели полагали, что этот кот послан дьяволом, а один заявил, что кот исчез, как только ему продемонстрировали всеобщее поклонение. Хотя обвинение в том, что тамплиеры поклонялись некоему коту, и появляется в общем списке из 127 статей, но в подобных поцелуях их все же там не обвиняют, да и ни в одном из сохранившихся протоколов не упоминается, чтобы кто-то из тамплиеров говорил о чем-либо в этом роде21. На допросе пятеро из них также признали, что во время их вступления в орден в числе прочих присутствовали и женщины, появление и происхождение которых они объяснить не могли, однако считали, что это были вовсе не женщины, а дьяволы в женском обличье, которые воспользовались своей колдовской силой, чтобы проникнуть в запертое помещение, где происходил прием. Двое из пяти тамплиеров признались, что они сами и другие присутствовавшие совокуплялись с этими женщинами. Впечатление, что во время следствия предпринималась попытка выявить прямую связь с еретическими сектами, которым приписывалось поклонение дьяволу в описанных выше формах, усиливается наводящими вопросами, которые задавались обвиняемым по поводу их отречения от Христа и провоцировали такие ответы, согласно которым подсудимые, как оказалось, не только плевали на крест, но и мочились на него, если он стоял на полу, а также — правда, в единственном случае — крест этот даже волочили по полу, «дабы унизить Иисуса Христа» ; обычно подобные преступные действия ассоциировались в народном восприятии с мусульманами22. Более того, идол в форме головы, у которого, согласно свидетельским показаниям, было иногда до четырех лиц, описан здесь одним тамплиером как имевший два небольших рога и наделенный способностью отвечать на заданные ему вопросы.

Нельзя, однако, делать слишком далеко идущие выводы, ибо список обвинений, приведенный в «Les Grandes Chroniques», не имеет сохранившейся официальной копии, а те показания, что приведены в опубликованной работе Финке, — всего лишь фрагмент (не имеющий даже даты) протокола, по всей видимости, значительно более широкого расследования. Поскольку протоколы заседаний папской комиссии сохранились полностью, данный отрывок, скорее всего, представляет собой протокол одного из епископальных расследований (и действительно, большая часть свидетелей родом из Прованса, Вьенны и Анне-си); эта догадка подкрепляется отраженными в протоколе просьбами тамплиеров об отпущении грехов — они вряд ли стали бы просить об этом, давая показания относительно всего ордена в целом. В таком случае это, скорее всего, 1310 г.23.

Вера в колдовство и магию, в способность управлять силами природы свойственна многим обществам и в разные времена, однако в XIII в. в христианских странах Запада к магии и колдовству начинают относиться как к ереси. В 1258 г. папа Александр IV постановил, что инквизиторы могут преследовать колдунов только в том случае, если занятия их являются прямой ересью24, однако, согласно новым теориях второй половины XIII в., эти искусства начинают значительно более тесно связывать с конкретными еретическими воззрениями, постепенно создавая определенный ментальный климат, при котором колдун неизменно считается заключившим союз с дьяволом. В начале V в. св. Августин не верил, что дьяволы способны превращать душу или тело человека в душу или тело животного, считая, что они способны лишь порождать призраки, представляющиеся другим реальными существами25. Эта точка зрения неоднократно подтверждалась законом: в знаменитом каноне «Episcopi» начала X в. говорится о женщинах, «соблазненных дьявольскими иллюзиями и срантазмами»; женщины эти верили, что по ночам ездят верхом на различных животных, что, разумеется, было ересью. Представления же о том, что можно самому кого-то создать, или в кого-то превратиться — лучше или хуже себя прежнего, — или же как-то изменить свой облик или форму, безусловно являются еретическими, ибо все и вся на земле создано Господом и по воле Его26. Фома Аквинский, умерший в 1274 г., наоборот, приписывал демонам куда более существенную роль в делах человеческих. Он говорил, что некоторые предпочли бы, чтобы демонов вообще не было и они существовали лишь в воображении человека, однако, согласно истинному учению, демоны действительно существуют и деяния их вызывают у людей печаль и страдания27. Хотя Фома Аквинский не дает систематического представления о мире ведьм, весьма показательно все же, что даже в самых первых работах, посвященных магии и колдовству, авторы используют множество цитат из его произведений, как бы собирая отдельные разрозненные замечания, дабы составить некий фундамент цельной теории28. Вскоре после процесса над тамплиерами папа Иоанн XXII, одержимый навязчивой идеей готовящегося на его жизнь покушения со стороны людей, практикующих магию, несколько раз заставлял своих инквизиторов предпринимать особые меры для выискивания тех, кто поклоняется дьяволу или вызывает его, а также тех, кто использует святое причастие или иные церковные таинства для колдовства или ведовства. В 1326/27 гг. папа говорил о лицах, вступивших «в сговор с дьяволом», а для того постаравшихся с помощью даров умилостивить демонов, которым они поклоняются. За это демоны обеспечили им помощь в осуществлении их греховных желаний29. Иоанн XXII был убежден в существовании людей, лишь притворявшихся христианами, а на самом деле связанных неким тайным союзом с дьяволом.

Таким образом, процесс тамплиеров развивался как раз в тот период, когда отношение к магии и колдовству активно формировалось под воздействием церкви и государственных властей. А потому в целом обвинения, выдвинутые Ногаре, могут, с одной стороны, рассматриваться как средство для возбуждения в народе ненависти к ордену, а с другой — как подачка интеллектуалам, привыкшим считать себя выше грубых эмоций и предрассудков толпы и нуждавшимся в подробном теоретическом обосновании обвинений.

Каждого из этих обвинений вполне бы хватило, чтобы вынести смертный приговор как отдельному человеку, так и группе людей — как бывало и раньше, когда еретиков обвиняли, например, в отречении от Христа или неуважении к Святому распятию. Последнее обычно инкриминировалось катарам, ибо, согласно доминиканцу Монете из Кремоны, катары не считали Христа человеком, созданным Богом, а потому его материальное тело и не могло быть распято. Распято же было то, что, в глазах дьявола, считалось его материальным телом. Следовательно, Святой крест не мог являться объектом поклонения30. Впрочем, в народном сознании гораздо чаще неуважение к кресту приписывалось мусульманам. На Западе были весьма распространены истории о том, как мусульманские воины волокли распятия по улицам захваченных ими городов31. Францисканец Фиденсио из Падуи, в конце XIII в. живший в Святой Земле, утверждал, что мальчиков-христиан, взятых мусульманами в плен, заставляли плевать на распятие и прочие изображения Иисуса Христа32. Обвинения, касающиеся Святого распятия, могли, таким образом, предполагать, что на тамплиеров оказало воздействие учение катаров, или ислам, или же и то и другое.

Обвинения тамплиеров в идолопоклонстве и вырванные у них признания в том, что основными объектами поклонения были кот и магическая голова, тоже имели вполне конкретную направленность — желание сыграть на упорно бытовавших в народе представлениях, что все мусульмане — идолопоклонники33, хотя люди образованные давно от этой идеи отказались, но все же видели в пресловутом коте воплощение дьявола. В своей коллекции фольклорных историй, собранных, главным образом, в качестве подсобного материала для проповедей, немецкий цистерцианец Цезарий Гейстербахский, писавший в 20-е годы XIII в., утверждал, что «дьявол по причине алчности часто сравнивается с котом или со львом, которые внешне и по природе своей очень похожи; вот и дьявол, подобно им, терпеливо лежит в засаде, охотясь за душами простаков»34.

Однако не кот, а именно голова оказалась в центре наиболее занимательных историй; тут, пожалуй, даже Но-гаре, умело черпавший из сокровищницы народной памяти и фантазии, не смог бы учесть всего. Довольно многие подсудимые упоминают в своих показаниях, что видели некую голову, хотя ее описания чрезвычайно разнообразны35. И все же два свидетельства, полученные папской комиссией во время парижских слушаний весной 1311 г., представляют особый интерес и являлись объектом пристального анализа со стороны г-на Соломона Райнаха36.

Первый свидетель выступал 1 марта; это был итальянский нотариус Антонио Сиччи ди Верчелли, не являвшийся тамплиером, однако прослуживший ордену около 40 лет на его заморских территориях. В Сидоне он много раз слышал историю о том, что правитель этого города любил одну благородную даму из Армении,

но никогда не вступал с нею в греховную связь, пока она была жива; однако, когда она умерла и лежала в гробнице, он ночью, сразу после похорон, пробрался на кладбище и тайно совокупился с нею. А потом до него вдруг донесся чей-то голос: «Вернись, когда (ей) придет время родить, потому что ты найдешь (здесь) голову — свое дитя». И вот, по прошествии должного срока этот самый рыцарь вернулся, и в гробнице, мелсду ногами покойной обнаружил человеческую голову. И снова услыхал голос: «Храни эту голову, ибо она принесет тебе немало добра».

Антонио Сиччи заявил также, что в то время тамплиер Маттео ле Сармаж, бывший приором Сидона, как раз стал кровным братом египетского султана37.

12 мая рыцарь-тамплиер из Лиможа по имени Гуго де Фор поведал комиссии другой вариант этой истории. Сидон был куплен Тома Бераром, тогдашним великим магистром ордена, однако Фор никогда не слышал ни о каком тамплиере — правителе Сидона. Впрочем, будучи на Кипре после падения Акра, он слышал от Жана де Тани, рыцаря-мирянина, бывшего тогда бальи Лимасо-ла, что

некий благородный человек от всей души любил молодую даму из замка Мараклея в графстве Триполи и, поскольку не мог обладать ею при жизни, услыхав, что она умерла, отправился на кладбище, велел откопать ее тело и совокупился с нею. После этого он отрезал ее голову себе на память, и тогда некий голос громко провозгласил: он должен бережно хранить эту голову, ибо всякий, кто ее увидит, будет тут же уничтожен.

Он закутал голову в покрывало и спрятал в ларец. Поскольку он ненавидел греков, то открывал эту голову, лишь приближаясь к греческим городам и крепостям, и «все они сразу же бывали повержены во прах». Через некоторое время он направился в Константинополь, дабы и его тоже разрушить, однако ключ от ларца, где находилась голова, у него тайком стащила его же старая нянька, которая всего лишь из любопытства хотела посмотреть, что же это там такое. Она открыла ларец, обнаружила голову, и в тот же миг на судно, где они находились, обрушился ужасный шторм и оно затонуло.

Немногие спасшиеся матросы и рассказали эту историю. «И они говорили, что со времени этого кораблекрушения в тамошних местах исчезла вся рыба». Однако Гуго не слышал, чтобы та голова попала к тамплиерам, и ничего не знал о той истории, которую рассказал Антонио Сиччи38.

И наконец, третий свидетель, Гийом Априль из диоцеза Клермон, хоть ничего и не знал о двух предыдущих историях, тоже слышал, что прежде в заморских странах часто рассказывали о том, как давно, еще до создания орденов тамплиеров и госпитальеров, близ местечка Сата-лия на поверхноЪти моря в водовороте возникала вдруг «некая голова, после чего лодки, попавшие в этот водоворот, исчезали бесследно»39.

Г-н Раинах доказывает, что средневековые корни этой истории можно проследить по крайней мере до Уолтера Мэпа, произведения которого относятся к концу XII в., хотя Мэп и не связывает события, рассказанные в этой истории, с тамплиерами. Главным героем у Мэпа является молодой башмачник из Константинополя, который достиг такого мастерства в своем деле, что даже знатные люди шили у него обувь. Помимо сапожного искусства он славился и необычайными успехами в искусстве спорта; и вот однажды к нему явилась некая прекрасная девушка с огромной свитой, специально чтобы заказать башмачки у столь известного мастера. Башмачник был сражен ее красотой; понимая, что по своему положению она для него ни в коем случае не пара, он решил, что лучше будет, если он оставит свою профессию и приобретет другую, более благородную — станет воином. Добившись больших успехов и в воинском искусстве, он решился пойти просить руки девушки, однако отец ее его не принял. Ужасно рассердившись, бывший сапожник стал тогда пиратом, желая отомстить за свое унижение, и вскоре сделался грозою для всех. Тем временем он узнал, что его возлюбленная умерла, и поспешил на похороны. Той же ночью он вернулся на кладбище, проник в гробницу и надругался над покойницей. И тут некий голос возвестил, чтобы он снова пришел на это место через положенный срок — посмотреть, что за дитя только что зачал. Когда он, как ему было велено, вернулся туда, то увидел голову, лежавшую меж ног женщины; то был плод их союза; эту голову нельзя было показывать никому, кроме злейших врагов, которым желаешь погибели, так что он держал ее в запертом сундучке и производил страшное смятение в рядах неприятеля, когда пользовался дарованным ему могуществом. Вскоре ему представилась возможность жениться на дочери и наследнице императора Константинополя. Через некоторое время молодой жене захотелось узнать, что он прячет в своем сундучке, и однажды, пока муж ее спал, она открыла крышку, пришла в ужас и тут же потребовала, чтобы и голова, и ее хранитель были брошены в море. После чего началась страшная буря, а когда море успокоилось, на поверхности воды, в том самом месте, где сундучок и его хозяин скрылись в волнах, долго еще крутился огромный и опасный водоворот. Это место теперь известно под названием залив Саталия40.

Двое авторов, почти современники названных ранее свидетелей, также вставляют в свои произведения сходные истории. Роджер Гоуденский, описывая возвращение Филиппа II Французского из Палестины в 1191 г., вспоминает эту сказку, проплывая мимо «островов Ис». Ее герой — рыцарь, и в результате совершенного им акта некрофилии на свет появляется мертворожденный сынок, а потом некий голос велит ему отрезать ребенку голову и использовать для уничтожения врагов, которые погибнут, стоит им только на эту голову взглянуть. Через несколько лет вполне благополучной жизни жена героя обнаруживает голову и, пока его нет дома, выбрасывает ее в залив Саталия, и с тех пор, если голова поворачивается лицом вверх, там случается страшный шторм41. Гервазий Тилбе-рийский, произведение которого датировано 1210 г., также определяет залив Саталия как местонахождение ужасной головы, которая, как он полагает, принадлежала некогда Медузе Горгоне (чью голову Персей, как известно, выбросил в море). Однако, по его словам, в этих местах рассказывают о рыцаре, полюбившем королеву и совокупившемся с нею лишь после ее смерти. В результате этого соития родилась чудовищная голова, обладавшая, разумеется, гибельной силой — если смотреть прямо на нее. Через какое-то время, плывя по морю на корабле, рыцарь заснул, а его любовница, давно сгоравшая от любопытства по поводу запретного сундучка, который он всегда носил с собой, стащила ключ, оуперла сундучок и, естественно, упала замертво. Проснувшись, рыцарь обнаружил, что его возлюбленная мертва, а сундучок открыт, так что пришлось и ему самому посмотреть на голову, в результате чего погиб и он, и его корабль. А потом целых семь лет, если страшная голова поворачивалась лицом вверх, в этих местах случались сильные бури и водовороты, что создавало огромную опасность для моряков42.

В целом эта история безусловно связана с древним мифом о Персее и Медузе и его различными вариантами, широко известными даже в таких далеких друг от друга краях, как Персия и Италия. Овидий, например, представляет весьма подробный литературный вариант этого мифа, который, в свою очередь, основан на более древних устных версиях. Разумеется, географические и временные различия породили и соответствующее смещение акцентов, однако история эта была чрезвычайно популярна повсюду и оказалась удивительно живуча. Ее устные вариации сохранились даже в XIX столетии среди крестьян Тосканы43. Отголоски ее в показаниях тамплиеров являются, таким образом, лишь незначительным инцидентом в долгой жизни этого замечательного образчика фольклора и никоим образом, даже при известном напряжении фантазии, не могут быть сочтены непосредственно связанными с деятельностью ордена. Тем не менее, во Франции XIV в. историю о губительной голове с удовольствием взяли на вооружение, ибо она содержала сразу несколько элементов, способных мгновенно высечь искру ответной реакции в народном сознании. В частности, стоит вспомнить два из них: веру в то, что живые и мертвые способны совокупиться и зачать дитя, а также веру в дурной глаз.

Во многих обществах до сих пор существует вера в духов и привидения и в их способность совершав половой акт с живыми людьми. Суть так называемого мифа о преследуемой вдове заключается в том, что некий муж умирает, однако возвращается, чтобы совокупляться со своей женой. Она беременеет и (обычно) рождает чудовище, часто одну голову, которая в некоторых случаях наделена разрушительной силой. Примером может послужить сказка индейцев Британской Колумбии. Дочь вождя полюбила некого юношу, но ее отец не дал им разрешения на брак. А однажды ночью братья девушки тайно убили ее возлюбленного и закопали его вместе с конем в лесу. Девушка долго носила по нему траур, ничего не зная о его судьбе, но тут он вдруг объявился, весь в крови, с сосульками в волосах, и унес ее с собой. Он жил с ней среди леса в могиле, и через девять месяцев она родила огромный камень, который тут же ее братьев и погубил44.

Вера в способность «завораживать» дурным глазом и наносить таким образом вред тому, на кого этот «глаз» направлен, распространена, возможно, даже еще более широко. Прежде всего способность эта приписывалась ведьмам и колдунам45. В средние века люди были хорошо знакомы с этой идеей благодаря Библии46. И снова, как и в первом случае, источники данного поверья следует искать в античности, наиболее выразителен его литературный вариант у Плутарха47.

Прочие обвинения по адресу тамплиеров были также весьма серьезны для того времени. Например, встречавшееся в показаниях упоминание о тонкой веревке, которой тамплиеры вроде бы подпоясывались, а до того касались своих идолов, могло, как на то и указывают первые 11 статей обвинения, быть связано со средневековыми представлениями об исламе, а также с учением катаров, ибо протоколы инквизиционных расследований конца XIII в. свидетельствуют, что католическая церковь считала ношение подобных веревок в качестве пояса знаком получения consolamentum48.

Как и прочие выдвинутые против тамплиеров обвинения, обвинение в том, что они опускали некоторые священные слова во время мессы, можно понимать с разной степенью глубины — в зависимости от социального положения слушателя и его отношения к ордену. Представители простого народа привыкли к нападкам церкви на катаров и обвинениям в том, что они якобы пренебрегают святыми таинствами, что связано с их неверием в основные догматы католической веры — Боговоплощение, Воекресение и Искупление49. Бернар Ги, почти современник процесса, приводит официальную точку зрения на то, каковы должны быть представления людей на сей счет. Эти еретики, говорит он, считали, что указанные догматы — лишь пустая оболочка50. «Они оскорбляют Святые церковные таинства, искажая их смысл, особенно таинство евхаристии, и утверждают, что тело Христово не совместно со святым обрядом причастия»51. И снова, таким образом, устанавливалась потенциальная связь с учением катаров.

Ногаре, разумеется, мог иметь в виду более конкретные и специфические цели. Если, например, капелланы ордена опускали слова Священного Писания, то, значит, никакой жертвы Господу не приносили, и Христос «телесно» в церкви не присутствовал. То есть церковные службы — как во здравие, так и заупокой — у тамплиеров никакого смысла не имели, так что миряне-жертвователи зря делали свои, порой весьма значительные, взносы в пользу ордена, да и обширные земли были пожалованы тамплиерам под фальшивым предлогом. Это был очередной и очень эффективный способ вызвать возмущение влиятельной части общества — а именно, крупных феодалов — и склонить ее на сторону французского правительства, а заодно оправдать изъятие собственности у тамплиеров. Ногаре предоставлял другим сколько угодно размышлять о возможных причинах такого поведения тамплиеров. Может, тамплиеры просто боялись проклятия церкви, ибо совершали смертный грех, поклоняясь пресловутой голове или коту? Возможно, они и хлеб не святили, чтобы избежать этого. Больше того: считая, что распятие Христа на Голгофе не имело никаких последствий, они лишь формально поклонялись Господу, прикрывая факт своего идолопоклонства, а значит, тайно исповедовали какую-то ересь или даже ислам52.

Возможен был и еще один мотив их деятельности, также приведенный Ногаре в качестве доказательства: все тамплиеры — колдуны, заключившие союз с демонами. Было широко распространено верование, что гостия служит защитой от любого колдовства, ибо ни один демон не может смотреть на тело Христово. Верование это можно проиллюстрировать историей XII в. о супруге Жоффре, графа Анжуйского. История эта приведена у Гиральта Камбрийского. Графиня редко ходила в церковь, но далее если и ходила, то никогда не оставалась там во время совершения церковных таинств. Граф и другие отмечали это с удивлением, и однажды, когда она собралась уже, как всегда, ускользнуть посреди службы, стража по команде графа задержала ее. Тогда она, подхватив двоих маленьких сыновей — всего их у нее было четверо, — вылетела в высокое окно церкви, и больше ее никогда не видели53. Возможно, кое-кто и пытался делать выводы из подобных историй, однако все в конце концов сходилось на понимании первостепенной важности мессы в католицизме, ибо именно месса непосредственно приобщает христиан к жертве, принесенной ради них Иисусом Христом54. Если бы обвинение в неуважительном отношении к мессе можно было последовательно использовать, весь христианский мир восстал бы против ордена тамплиеров, считая, что они действиями своими подрывают самую основу веры и мировоззрения людей.

То, что внутри ордена «своими силами» совершались такие таинства, как исповедь и отпущение грехов, способно было лишь усилить подозрения, вызванные другими статьями обвинения, ибо те, кто подстрекал рядовых членов ордена на подобные правонарушения, ни за что не желали, чтобы братья исповедались в том, что происходит в ордене, кому-то со стороны, хотя многие тамплиеры, давая показания, утверждали, что исповедовались посторонним духовникам, в том числе и братьям-францисканцам. Возможно, в этом обвинении действительно есть какая-то крупица истины. Во время процесса в Англии стало ясно, что некоторые тамплиеры не отличают святого таинства отпущения грехов священнослужителями от того незаконного действа, которое называют отпущением грехов великим магистром или местным приором, тем, кто как-либо нарушил внутренний Устав ордена. Хотя причины этого, видимо, совершенно безобидны и совершенно не связаны с ересью, подобная практика, тем не менее, легко могла быть соотнесена с предполагаемым пренебрежением тамплиеров к церковным таинствам55.

Обвинение в мужеложстве, что совершенно очевидно, направлено было против всех хранивших целибат членов ордена, состоявшего исключительно из мужчин. Было бы удивительно, если бы тамплиеры, как и все прочие монашеские ордена, были совершенно свободны от гомосексуализма. Возможно, Ногаре включил данную статью обвинения только по этой причине, но реакция тогдашнего общества и в данном случае была обусловлена глубоко укоренившимися предрассудками. Церковь всегда учила (возможно ошибочно), что увлечение гомосексуальными связями навлекло некогда гнев Господень на город Содом56. Писатели-богословы и создатели гражданского права в средние века поэтому, обвиняя кого-либо в подобном грехе, старались проявлять особую осторожность из опасения, что кара свыше обрушится и на их собственную страну. Св. Василий и св. Августин предупреждали молодых монахов и монахинь об этой опасности57, а в 538-544 гг. император Юстиниан издал закон, запрещавший гомосексуальные отношения58. Позднее св. Петр Дамиани в «Liber Gomorrhianus» в 1051 г. порицал гомосексуализм, Цитируя Библию: «Если кто ляжет с мужчиною, как с женщиною, то оба они сделали мерзость; да будут преданы смерти, кровь их на них» (Лев., 20:13)59. Еще теснее связаны с делом тамплиеров законы, изданные в 1120 г. в Наблусе, в Иерусалимском королевстве. На пограничной территории, где всегда существовала опасность нападения неверных, легко было счесть любое несчастье наказанием свыше за плотские грехи. Одним из особо тяжких считался грех содомии, и четверо из 25 каноников тамошнего церковного совета разбирали в суде исключительно подобные дела. Если виновность была доказана, содомитов сжигали на костре. Те, кто скрыл, что его принудили к содомии, а потом позволил этому случиться во второй раз, также рассматривались как содомиты. Тех же, кто добровольно признался и явился, дабы быть наказанным, заставляли под присягой поклясться, что они откажутся «от этой постыдной мерзости», а если они снова преступали закон, то их изгоняли из королевства60.

Итак, предъявленные обвинения были совершенно ясны. Именно греховность тамплиеров привела в 1291 г. к падению королевства крестоносцев. Если бы не срочно предпринятые меры, гнев Господень пал бы и на французское королевство, приютившее у себя стольких преступников, склонных к «противоестественным действиям». Церковь и весь народ должны были совместными усилиями бороться с подобной опасностью. Подобный ход мыслей способен был понять каждый. Тамплиеры стали козлами отпущения не только в результате провала движения крестоносцев, которое отказывались поддерживать массы, но также и в связи с тем, что французское правительство оказалось не способно создать действенный управленческий аппарат. Теоретики могут обратиться к рассуждениям Фомы Аквинского, который рассматривал гомосексуализм как оскорбление здравого смысла, ибо такая связь исключает возможность зачатия и рождения детей, что, с точки зрения этого философа, и является единственным оправданием плотского соития61. Тем, кто имеет вкус к истории, нет нужды заглядывать во времена Содома. Генри Хантингдонский, например, был уверен, что кораблекрушение, в кртором в 1120 г. погиб Уильям, сын и наследник короля Генриха I, было последствием греха содомии, в котором были повинны почти все на борту62.

Это обвинение также имеет связь с двумя другими темами, красной нитью проходящими по всему списку из 127 статей: тамплиеры были буквально напичканы идеями ислама и катаров. Тогда в странах Запада принято было считать, что гомосексуализм в исламском обществе весьма распространен, особенно с тех пор, как торговцы-католики активно занялись продажей мальчиков-европейцев различным мусульманским правителям63. Катары также обвинялись в гомосексуализме — прежде всего потому, что их bonhommes («совершенные») странствовали парами (будучи мужчинами) во время своих проповеднических миссий64.

Было подмечено, что мысль о выгоде — а выгоду тамплиеры якобы искали абсолютно во всем — может быть связана и с предрассудками относительно ведовства и колдовства, как и мысль о пренебрежении к святым таинствам, прежде всего к мессе и причастию. Успехи тамплиеров, богатых банкиров и землевладельцев, делали их весьма уязвимыми перед подобными обвинениями, особенно когда приводилось свидетельство Библии о том, что сатана искушал Христа в пустыне всеми царствами земными, если тот пообещает ему покорность.

И наконец, таинственность, которая окружала многие, а может быть, и все собрания братства и церемонию приема в орден новых членов, обеспечила Ногаре идеальную возможность избегать каких-то дополнительных доказательств того, что преступления в ордене действительно совершались. Именно эта таинственность, а также «мирское» отпущение грехов и привычка исповедаться внутри ордена вполне могли объяснить, почему преступления и развращенность тамплиеров столько лет оставались не-выявленными.

Магия, колдовство и ведовство, отчасти являясь следствием народных суеверий, были в то же время неотъемлемой частью тогдашнего менталитета, а стало быть, обвинения, перечисленные выше, должны были вызвать живой отклик во всех слоях общества. Использование широко распространенных верований и представлений с целью клеветы на орден и опорочивания его доброго имени было намеренным и весьма успешным, хотя это, возможно, делалось лишь отчасти осознанно, ибо и законники Филиппа, и инквизиторы Климента тоже принадлежали своему времени с его идеями и традициями.