Работа в центральном аппарате МВД — КГБ

В июне 1952 года, после краткого пребывания в Киеве, я был переведен на службу в Москву, в 3-е Главное управление МГБ СССР.

Перед назначением я был принят руководством МГБ СССР, а затем вызван в административный отдел ЦК КПСС, так как предполагаемая для меня должность входила в номенклатуру ЦК.

Первоначально я был назначен начальником отдела по обеспечению государственной безопасности всех военных академий и военных научно-исследовательских институтов. Противостояние СССР и США нарастало, разведывательная деятельность западных стран и США в нашей стране усиливалась. Это произошло после неудачи вооруженных сил США в Корее, где они фактически потерпели поражение на земле и, сверх своих ожиданий, в воздухе. Напомню, что воздушные бои в Корее вели главным образом советские летчики, обеспечившие, как минимум, двукратное превосходство по сбитым самолетам. К такому повороту событий наши недавние друзья оказались не готовы и решили дать нам бой другими средствами и методами. Если выражаться дипломатично, то важных объектов для работы было много…

Но вскоре, неожиданно для меня, я был назначен начальником 1—го отдела 3-го управления по обеспечению государственной безопасности Генштаба Вооруженных сил и аппарата Министерства обороны СССР.

Отдел был большой, работа была напряженная, важная, ответственная.

Курировал 1—й отдел первый зам. начальника 3-го Главного управления полковник Н.Р. Миронов, замечательный человек, оказавший на меня первостепенное влияние.

При первой же нашей встрече он сразу расположил к себе доверительной и исключительно доброжелательной формой разговора, хотя разговор касался тем достаточно острых. Он, в частности, рассказал мне, что мое назначение, как весьма молодого по возрасту (мне было тогда 33 года), вызывает определенное недовольство у некоторых работников аппарата, которые сами предполагали занять место начальника отдела. Точно и ненавязчиво он рекомендовал мне, как держать себя в сложившемся положении, как смягчить удар, нанесенный по ожиданиям и самолюбию других людей, теперь подчиненных мне. С тех пор прошло более полувека, а я до сих пор благодарен ему за те советы, что помогли мне вписаться в коллектив, и никто на меня не бросал косых взглядов.

Генштаб и Министерство обороны были важнейшими государственными объектами, где находилось средоточие главных военных секретов страны. Естественно, что разведку иностранных государств всеми силами пытались узнать о них хоть что-то. Отсюда очевидна и наша задача: не допустить никакой утечки военных секретов ни по каким каналам (личным, агентурным, через систему скрытого управления войсками, посредством хищения секретных документов, с помощью различных технических средств и др.)

По всем этим направлениям проводились всесторонние оперативные мероприятия. При этом во многом мы опирались на руководство Министерства обороны, Генштаба и главных управлений.

С их помощью мы проводили профилактические мероприятия в отношении лиц, допущенных к секретам и замеченных в подозрительных связях с иностранцами, велась борьба с нарушениями в работе с секретными документами, с болтовней, косвенно, а порой и прямо выдававшей служебную информацию, и т. д.

По материалам 1—го отдела руководство 3-го управления систематически представляло оперативную информацию в Генштаб и в Министерство обороны. Кроме того, каждый оперработник, на своем уровне, представлял собранную информацию руководству управлений.

Я лично как начальник отдела имел постоянные встречи с первым заместителем начальника Генштаба генералом армии М.С. Малининым[6]. У меня с ним сложились настолько хорошие отношения, что он меня звал просто — Леня. При встречах с ним я сообщал ему оперативную информацию и, в свою очередь, получал от него специальные и очень необходимые сведения, которые учитывались при работе и очень помогали. Запомнился такой случай. В тот день, когда арестовали Л. Берию, в Москве на улицах появились войска и танки.

В моем кабинете раздается звонок — звонит первый зам. начальника 3-го Главного управления, ставленник Гоглидзе и Берии:

— Слушай, в чем дело? Почему на улицах появились войска? Поскорее выясни и доложи.

Я по «кремлевке» тут же звоню М. Малинину. Тот спокойно мне отвечает:

— Леня! Во-первых, при всем уважении и доверии к тебе я ничего тебе не скажу. Во-вторых, советую тебе по этому вопросу больше ни к кому не обращаться. Понял меня?

— Так точно, все понял.

Уже впоследствии я понял, что своими ответами он хотел оградить меня от неприятностей. Ведь настойчивые звонки и расспросы в такой острый момент могли ко мне самому вызвать определенные подозрения.

Я позвонил первому заму начальника 3-го управления и доложил, что выяснить причины появления войск на улицах мне не удалось.

Тот в весьма грубой форме выразил свое крайнее неудовольствие. При этом его пассаже я также вышел из себя и заявил ему, что он — генерал, один из руководителей управления и вполне мог бы сам позвонить министру обороны. Генерал осекся, потом выругался и повесил трубку.

Вскоре он был уволен из органов как ставленник Гоглидзе.

Ко мне, как к начальнику отдела 3-го управления по академиям, а затем и по Генштабу, по наследству от В. Абакумова перешло большое количество оперативных дел на крупных военачальников, в том числе и на некоторых маршалов. В их числе были, например, материалы на Маршалов Советского Союза М.В. Захарова, Р.Я. Малиновского, A.M. Василевского, Главного маршала артиллерии Н.Н. Воронова и др. В материалах этих дел были, в основном, выписки из показаний арестованных офицеров и генералов, касающиеся названных лиц, записи разговоров, полученные техническими средствами, некоторые другие оперативные документы. В некоторых делах были фотографии, в других копии различных письменных распоряжений И. Сталина.

Возможно, эти дела велись по инициативе В. Абакумова, возможно, по приказу самого И. Сталина, который, не исключено, боялся предательства со стороны отдельных лиц из армейского руководства в тяжелейшей из войн.

Все эти дела мне вместе с оперсоставом было приказано пересмотреть и вынести обоснованное постановление либо об их уничтожении, либо с рекомендациями дальнейшей разработки. Как правило, постановления выносились об уничтожении этих дел, в них не было ничего серьезного. Постановления выносились за моей подписью, а утверждались вновь прибывшим начальником 3-го управления особых отделов генерал-лейтенантом Д. Леоновым.

Д. Леонов был поставлен на эту должность после ареста Гоглидзе. До этого он был членом Военного совета Ленинградского военного округа, а еще ранее заместителем начальника Генштаба по политчасти, и ему доводилось лично знать многих военных руководителей, постановления на дела которых мы выносили. Это, безусловно, сыграло положительную роль при рассмотрении названных документов.

Помню, с каким вниманием, детальнейшим образом он изучал тома оперативного дела на Г.К. Жукова. Замечу, что сколь-нибудь серьезных материалов на Г. Жукова собрано не было, попытки сфабриковать что-либо, бросить тень были, но бросалась в глаза их очевидная нелепость и надуманность. Дело на Г. Жукова было заведено уже после окончания войны, когда маршал победы попал в немилость к И. Сталину.

Д. Леонов был человеком большой порядочности и честности. Он работал на многих должностях в политорганах Вооруженных сил СССР, в том числе и на очень высоких. Хорошо разбирался в людях, верил в них. Оперативную работу он, конечно, не знал, но не чурался советоваться с подчиненными по самым разным вопросам и аспектам чекистской деятельности. Нередко по разным специальным вопросам он обращался и ко мне.

Будучи глубоко партийным и принципиальным человеком, он умело исправлял ошибки в работе управления, допущенные бывшим руководством, и мог твердо вести дело в заданном направлении. Он был очень строг и требователен не только к подчиненным, но и, прежде всего, к себе. Лично был очень скромен на службе и в быту. Среди оперсостава он пользовался заслуженным авторитетом и уважением.

Работа по рассмотрению дел на военачальников отнимала у меня много времени, отвлекала от живой работы, требовала множества справок, проверок, уточнений.

Но работа была очень важная, ответственная, требовавшая предельного внимания, точности и объективности.

Среди рассмотренных дел были настоящие трагедии и сложно закрученные драмы. Хватало и ярких комических моментов..

Однако пересказывать те дела не могу прежде всего по этическим соображениям. Кратко расскажу о рассмотрении одного дела и о дальнейшей судьбе его фигуранта.

Однажды среди дел я нашел тонкую синюю папку — дело генерала И. Рухле. Это был один из первых красных офицеров, старый член партии, герой Гражданской войны, награжденный орденом Красного Знамени, стоявший в почетном карауле у гроба Ленина.

В этой папке находилась подлинная телеграмма командующего Сталинградским фронтом А. Еременко — И. Сталину, датированная осенью 1942 года, где тот возлагал вину за срыв сентябрьского наступления на готовившего его начальника оперативного управления штаба фронта генерал-майора И. Рухле. На телеграмме красным карандашом личная резолюция Сталина: «Рухле арестовать».

Переворачиваю телеграмму и вижу небольшую справку, что И. Рухле сидит в таком-то лагере. Ни приговора, ни решения суда, ни на сколько лет осужден И. Рухле — ничего этого не было. А сидел он уже более 10 лет. Дело показалось мне необычным.

Я доложил Д. Леонову об арестованном И. Рухле.

— Так я его знаю еще по работе в Генштабе, достойный человек, — сказал Леонов, — оставь-ка папку у меня.

Месяца через полтора Д. Леонов вызвал меня и сообщил, что И. Рухле жив, освобожден, восстановлен в звании генерал-майора и направлен в Петрозаводск заместителем командира стрелкового корпуса к генерал-лейтенанту С.А. Андрющенко.

Позднее, уже работая в Москве и проживая на Кутузовском проспекте, я узнал от жены, что наши соседи сверху — семья какого-то уважаемого генерала. Оказалось, что фамилия генерала — И. Рухле. Так мне довелось познакомиться с человеком, заочно знакомым мне ранее. О своем участии в его судьбе я никогда ему не рассказывал. Уже находясь на пенсии, Иван Никифорович Рухле вел большую общественную и партийную работу: был секретарем парторганизации уволенных в запас генштабистов — офицеров и генералов. Зная о моей работе в КГБ, он никогда не проявлял какого-либо недружелюбия или неприязни. Родственники его до сих пор поддерживают с нами дружеские отношения.

Запомнился один из курьезных эпизодов моей работы начальником 1-го отдела. Дело было в Москве, в середине 50-х годов. Однажды в моем кабинете раздается звонок по кремлевскому телефону. Снимаю трубку. Звонит начальник Главного разведывательного управления Генштаба генерал-полковник М.А. Шалин:

— Леонид Георгиевич! У нас ЧП. Прошу срочно приехать. — Голос глухой, взволнованный.

Через полчаса вхожу в кабинет М. Шалина. Тот перебирает за своим столом бумаги. Лицо у него серое, руки дрожат. В кабинете адмирал Л. Бекренев. Со мной начальник отделения нашего отдела — подполковник Н.И. Найдович.

— Вот, — разводит руками Шалин, — приходил ко мне адмирал Леонид Константинович Бекренев (начальник стратегической разведки) с рядом папок. Среди этих папок принес доклад для ЦК — о результатах работы стратегической разведки ГРУ за год, важнейшие новые положения… в зеленоватой скользкой папке, тоненький. Совершенно секретный, особой важности документ. Я чуть кое-где подправил. Передал документы Л. Бекреневу для исправления некоторых мест, и тот ушел. Потом быстро вернулся и взволнованно говорит: «Я не взял документы для ЦК!» Отвечаю, Что точно передал их ему.

Я стал спрашивать, куда пошел Л. Бекренев после ухода от М. Шалина.

— Вышел в приемную, потом в коридор и к себе в кабинет — он рядом, десять шагов по коридору. Все уже осмотрели — ничего не нашли.

— Больше нигде не были? Никого не встречали? В туалет не заходили?

— Нет. Никого не встречал. Больше нигде не был. — Л. Бекренев нервно, заметно дрожавшей рукой достал сигарету.

Предлагаю: давайте воспроизведем всё, как было. Л. Бекренев с пятью-шестью тоненькими папочками заходит к М. Шалину. Тот просматривает документы и возвращает их Л. Бекреневу. Спрашиваю последнего:

— Где вы держали документы? В руках?

— Нет, под мышкой.

Вышли из кабинета М. Шалина в приемную, где встал за столом порученец, направились в коридор.

— Товарищ адмирал! А вы не сразу пошли в коридор, вы сперва на этот диван сели, — неожиданно вмешался в разговор порученец М. Шалина.

Я взглянул на диван. Кожаный, большой, добротный, но, как это нередко бывало, не очень удобный. Спрашиваю Л. Бекренева:

— Зачем вы сели?

Отвечает:

— Чтобы закурить.

— А документы все еще держали под мышкой?

— Точно так.

Говорю Л. Бекреневу:

— Берите папки, садитесь и закуривайте!

Бекренев сел, взял папки под мышку, закурил. Когда он прикуривал, согнутая рука его немного ослабла. Одна папочка при этом выскользнула и упала на диван.

Так оно и произошло на самом деле. Л. Бекренев был человек грузный, и немудрено, что диван под нагрузкой разошелся между сиденьем и спинкой и злосчастная папка скользнула в образовавшийся промежуток.

— Плотник у вас есть? Пригласите, — попросил я порученца.

Через минуту явился плотник.

— Разбирайте диван.

Плотник был при инструменте, оказался парнем знающим и мастеровитым. Через три-четыре минуты упали валики дивана, была отсоединена спинка, снято сиденье.

Под сиденьем, в закрытой донной коробке, сверкнула скользким боком злополучная папка.

На шум из кабинета выбежал М. Шалин. Он был радостно возбужден, начал обнимать меня и Н. Найдовича, сердечно благодарить, трясти руку. Тут же вручил нам по памятному подарку — наручным часам. Если бы документ не был найден, об этом ЧП следовало бы немедленно доложить министру обороны и в ЦК. Еще бы, нелепый ерундовый случай мог привести к большим хлопотам и плачевным результатам, в том числе и кадровым.

Помимо непосредственной службы в Москве нередко приходилось выезжать в войска, выполняя задания по обеспечению госбезопасности особо важных военных мероприятий. Одним из таких мероприятий были учения с применением ядерного оружия, описанные ниже в отдельной главе.

Как я уже писал выше, моим куратором в 3-м управлении был полковник Н.Р. Миронов — глубоко честный, одаренный, принципиальный и мужественный человек. В органы он пришел по распоряжению ЦК с должности секретаря Кировоградского обкома партии. В политорганах он прошел всю войну, нередко с оружием в руках оказывался на самых трудных участках. В партийной работе он умел добиваться поставленных задач без жестких методов и пользовался исключительно высоким авторитетом.

Ко мне он относился с доверием и уважением. Оглядываясь сегодня на прожитую жизнь, могу сказать, что он оставил во мне очень значительный след — его выдержка, спокойствие, умение быстро найти правильное решение были достойны восхищения, равно как и способность применить в сложной ситуации тонкий и точный юмор. Будучи впоследствии на высоких должностях, он поддерживал со мной дружеские отношения, внимательно следил за моим ростом, звонил по телефону, неоднократно приезжал.

После смерти И. Сталина, с приходом к власти Л. Берии, стала проявляться сильная тенденция вычищения из органов бывших партийных работников. Это коснулось и Н.Р. Миронова — его честный, независимый характер не устраивал многих в тогдашнем руководстве МВД.

Где-то в апреле 1953 года по указанию Л. Берии он был снят с должности первого зама начальника 3-го управления и направлен с очень большим понижением на должность замначальника Управления Особых отделов Киевского военного округа.

Конечно, для Н. Миронова это был тяжелый моральный удар.

Вскоре после ареста и разоблачения Л. Берии в большом зале клуба им. Дзержинского состоялся партийный актив работников МВД, на котором присутствовал Н. Хрущев. На повестке актива стоял один вопрос — «антиправительственная деятельность Берии».

Я присутствовал на этом активе и выступил на нем. Дав соответствующие оценки ряду преступлений Берии и, в духе времени, одобрив действия ЦК по пресечению его враждебной деятельности, я отметил, что Л. Берия не терпел в МВД партийных работников, присланных в органы по указанию ЦК. В качестве примера привел Н.Р. Миронова. Сказал, что он был прислан в МВД по указанию ЦК, был хорошо принят коллективом, много, плодотворно и творчески работал, никаких ошибок и промахов не допустил. Здесь налицо не только нарушение дисциплинарного Устава армии, но и прямая расправа с хорошим работником. Мое выступление оказалось явно «ко времени» и было встречено с одобрением.

Вскоре Н. Миронов был возвращен в Москву на прежнюю должность. Я ничего не говорил ему о своем выступлении на активе, но полагаю, что он знал об этом и без меня. Я постепенно и дипломатично вводил его в курс чекистской работы, он неоднократно вместе со мной принимал участие в оперативных мероприятиях.

Пропуск на похороны Сталина (вверху).

Приглашение от Маршала Советского Союза В.Д. Соколовского

Запомнилось его отношение к подчиненным — истинно внимательное, человеческое. Как-то, возвратившись из отпуска, я сидел в своем кабинете, вникая в обстановку — изучая новые вводные, оперативные данные и т. д. Вдруг — звонок от Н. Миронова:

— Ты уже прибыл из отпуска. А чего ж ко мне не заходишь?

— Так надо же в курс дел войти, Николай Романович. Узнать, что к чему…

— От этого никуда не денешься. Ну, а сейчас зайди ко мне. Я хоть посмотрю на тебя, какой ты после отпуска.

Николай Романович осмотрел меня, внешним видом остался доволен.

— Выглядишь как капитан футбольной команды, — заметил он со свойственным ему юмором.

Очень редко за свою долгую жизнь я встречал или слышал о подобном отношении руководителя к подчиненному. Его внимательное, доброе отношение ко мне осталось в памяти на всю жизнь.

Вскоре Н.Р. Миронов был назначен начальником управления КГБ по Ленинградской области. Он тепло распрощался со своими сотрудниками, заметив мне, чтобы я не терял с ним связь.

Через некоторое время по делам службы я был в Ленинграде, зашел по служебным делам в кабинет к начальнику Особого отдела КГБ по Ленинградскому военному округу А. Шурепову. Раздается телефонный звонок. А. Шурепов подает мне трубку: это тебя. В трубке голос Н. Миронова. Поздоровался и спрашивает: почему я не захожу к нему? Далее, конечно в шутку: конечно, зачем вам, работнику центрального аппарата, заходить к какому-то провинциальному руководителю…

Не прошло и получаса, как я был в его кабинете. Обнялись, выпили по маленькой и по чашечке кофе. Затем он подает мне папку с документами и кивает на дверь в комнату отдыха:

— Иди почитай. Мне очень важно знать твое мнение по этому поводу.

Я открыл папку и увидел там письмо, адресованное лично Н. Хрущеву. В нем Н. Миронов писал, что председатель КГБ, Герой Советского Союза генерал армии И.А. Серов лично замешан в массовых репрессиях против советских людей, что он не желает вникать в суть изменившейся обстановки, что продолжает действовать и мыслить старыми категориями. Все эти слова были аргументированы конкретными убедительными примерами.

Прочитав письмо, я сказал Н. Миронову, что полностью с ним согласен, что письмо свидетельствует о мужестве и принципиальности автора, что не каждый способен на такой поступок.

Н. Миронов с улыбкой согласился со мной:

— Все это так, но я на всякий случай готовлю еще и сухари. Ведь Серов есть Серов, от него всего можно ожидать.

На прощание мы вновь обнялись и пожелали друг другу успехов.

При этом Н. Миронов вновь повторил, чтобы я не терял с ним связь.

Вскоре было объявлено о снятии И. Серова с поста председателя КГБ и назначении его начальником Главного разведывательного управления Генштаба. 2 февраля 1963 года И. Серов был освобожден от занимаемой должности. В марте того же года по предложению специально созданной комиссии Президиума ЦК КПСС (в состав комиссии входили Маршал Советского Союза С.С. Бирюзов и новый начальник ГРУ П.И. Ивашутин), поддержанному решением Президиума ЦК КПСС от 12 марта 1963 года, «за утерю политической бдительности» Серов был лишен звания Героя Советского Союза и понижен в звании до генерал-майора. Позднее, в 1965 году, он был исключен из партии и отправлен в окончательную отставку.

Замечу, что смещение И. Серова произошло еще при Н. Хрущеве, с которым того связывала старая дружба. Видимо, Н. Хрущеву было выгодно убрать И. Серова из руководства органами: И. Серов много знал о неблаговидных делах самого Н. Хрущева, ибо длительное время работал с ним в Киеве, а затем в Москве.

Н.Р. Миронов вскоре был назначен заведующим административным отделом ЦК КПСС. Отдел этот курировал работы по подбору и назначению руководящих кадров Министерства обороны, КГБ, МВД, Прокуратуры СССР. Это был один из ведущих партийных органов страны.

Позднее мы несколько раз встречались с Н. Мироновым. Он дважды приезжал в Будапешт, где я работал начальником Особого отдела ЮГВ, и был в гостях у нас с Полиной Ивановной.

Большим ударом для многих советских людей, и в частности для меня, было известие о гибели Н.Р. Миронова вместе с делегацией, возглавляемой маршалом С.С. Бирюзовым, в авиакатастрофе на горе Авала, под Белградом, 19 октября 1964 года.

Человек исключительно одаренный, тонкий, внимательный и в то же время мужественный и решительный, Н. Миронов был прирожденным политиком. Хоть и не терпит история сослагательного наклонения, но уверен, не будь той трагедии под Белградом, судьба всей советской страны сложилась бы по-другому.

Н. Миронов вырос в Днепропетровске и с юных лет был дружен с Л. Брежневым. Теплые отношения они пронесли через всю жизнь. Говорили, что Л. Брежнев признавал интеллектуальное превосходство Н. Миронова и внимательно прислушивался к его рекомендациям.

Весть о трагедии пришла к Л. Брежневу, когда он стоял на трибуне Мавзолея, проводя торжественную встречу первого группового экипажа космического корабля — В. Комарова, К. Феоктистова, А. Егорова. Услышав о трагедии по телефону, Л. Брежнев долго молчал, в потрясении держа в руках телефонную трубку, затем сказал что-то А. Косыгину и Н. Подгорному. А позднее он откровенно рыдал, вспоминая погибшего друга.

Нельзя не заметить, что в стране Н. Миронова знали мало, широким массам его имя ничего не говорило. Но в руководстве партии, в силовых структурах его хорошо знали: это была сильная и авторитетная фигура. Он обладал колоссальной политической волей и умением достигать поставленных целей, О степени его влияния на высшее руководство страны, включая Л. Брежнева, ходили легенды.

— Еще один теневой лидер, — заметит кто-то. Это не совсем так. Ведь погиб-то он не на вершине карьеры. Что такое 50 лет для человека, «под которым» и до антихрущевского переворота «ходили» армия, КГБ, ГРУ, внутренние и пограничные войска, правоохранительные органы. Говорят, что он сыграл большую роль в смещении Хрущева.

Будь жив Н.Р. Миронов, уверен, не было бы такого разложения в верхушке партии, какое пришло в 70-е годы, не разгулялись бы Щелоков и дочь Брежнева — Галина. К чему это привело — вы знаете не хуже меня.

Вспоминая этого замечательного человека, считаю своим долгом кратко изложить его биографию.

Николай Миронов родился в 1913 году в городе Днепропетровске. Происходил из рабочей семьи — отец был рабочим кирпичного завода, а позднее работал на железной дороге. Как рабочий начинал и Николай. Позднее работал во многих профсоюзных и комсомольских организациях.

Активный участник Великой Отечественной войны. В боях был несколько раз ранен, один раз тяжело.

После войны, в 1947 году, был избран первым секретарем Октябрьского райкома КПСС, а в 1949 году — секретарем Кировоградского обкома партии.

В 1951 году по решению ЦК был направлен на работу в органы госбезопасности.

Был депутатом Верховного Совета СССР, делегатом двух съездов партии, в последние годы работал заведующим административным отделом ЦК КПСС.

Погиб в авиакатастрофе в 1964 году.

В моей памяти, душе и сердце образ этого замечательного человека, неутомимого борца и коммуниста сохранился на всю жизнь. Уверен, исследователи его жизни и дел еще придут, и вы поразитесь чистоте и масштабам его замыслов, энергии и колоссальной воле в работе.

Примечания:

Михаил Сергеевич Малинин (1899–1960) — Герой Советского Союза, генерал армии (1953). В годы войны начальник штаба ряда фронтов, в 1952–1960 первый зам. нач. Генштаба, Депутат Верх. Совета СССР.

Оглавление