• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Подлинные исторические свидетельства, дошедшие непосредственно от участников событий, происходивших в древние времена, или их свидетелей, имеют огромную важность и представляют интерес не только для историков-профессионалов, но и для любого человека. Наскальные рисунки, надписи, берестяные грамоты, рукописные летописи и книги — не переписанные, отредактированные в соответствии с веяниями времени или пожеланиями заказчика, а первозданные, подлинные, достоверные. И конечно же особый интерес вызывают рассказы в металле, отлитые на стенках старинных православных колоколов.

Находок в этой области сделано немало, и еще в XIX веке Императорское Археологическое общество подготовило удивительный сборник — «Собрание русских надписей», в который входили наиболее интересные послания предков на колоколах. Известно, например, что в 1852 году г-н Игнатьев (видимо, заинтересованный исследователь, краевед) передал в Общество переписанные им надписи с древних колоколов Новгородской земли.

Многие колокола с надписями представляют исторический интерес, и мы начнем с самого признанного памятника монументально-художественного литья в России периода его расцвета — конца XVII века. Мастеру Федору Моторину удалось создать поистине великолепное произведение. Форма, декор, звучание — все безупречно, оригинально и неповторимо. Во все времена это отмечали те, кто слышал и видел колокол. И не случайно ни у кого не поднялась рука его переплавить и в период изъятия церковных колоколов во времена Петра Великого, и в период борьбы с религией и индустриализации страны в 20–30-е годы XX века. Колокол жив, хотя его родной храм Пресвятой Богородицы на Большой Лубянке разрушен в 1924 году. Шестьдесят лет ждал он своего часа, стоя у стен Покровского собора на Красной площади, и только в 1990-х годах мы услышали его голос.

А вот прочитать его надписи можно было всегда. В самом центре декоративного фриза — литая надпись, она начинается с киотообразного клейма с изображением Голгофского креста.

«Лета 7191 (1683. — В.Г.) вылит сей колокол при державе великих государей Иоанна Алексеевича, Петра Алексеевича всея Великия и Малыя и Белыя России самодержцев».

В самом низу на юбке колокола — имя автора: «Лил сей колокол мастер Федор Моторин». Можно добавить: на Пушечном дворе, где он тогда трудился.

Третья, самая большая надпись — в середине тулова, размещенная между ангельскими ликами и выгравированная уже после изготовления колокола. Она следующего содержания:

«Сей колокол изволили послать в епархию Черниговского архиепископа Лазаря Барановича Святые Троицы в монастырь Волынский Черниговский по обещанию брата своего государства блаженныя памяти великого государя царя и великого князя Феодора Алексеевича всея Великия и Малыя и Белыя России самодержца его царского величества и послан сей колокол с Москвы в лето от Сотворения мира 7191, а от рождества Сына слова Божия 1683 месяца генваря в 20 день, весу 104 пуда 21 гривенка московского литья».

Общеизвестно, что в 1700 году Петр I ввел в государстве новое летосчисление — от Рождества Христова, но оказывается, еще за 17 лет до его официального утверждения оно уже ходило наравне с летосчислением от сотворения мира.

Сегодня трудно рассчитывать, что когда-нибудь найдутся документы, способные пролить свет на то, как этот колокол оказался в Москве на Большой Лубянке в храме Пресвятой Богородицы.

«Церковь каменная Введения святые Богородицы» была заложена в 1514 году. В 1747 году «строение пришло в крайнее обветшание, а колокольня крайнего обветшания уже и сломана»; вскоре построенная на том же месте «церковь с колокольнею каменною же во имя Введения Пресвятой Богородицы» по традиции пополнилась новым праздничным благовестником. Мы можем только предположить, что это был колокол, отлитый Ф. Моториным. И только из «Летописи московской Введенской церкви» (1897) мы узнаём, что в 1890 году колокол Ф. Моторина стал вторым (полиелейным) из девяти колоколов, размещенных на колокольне, до этого он был «большим и первым».

Священник Н. П. Антушев в конце XIX века пишет: «Какими судьбами этот колокол, предназначавшийся самими Государями для монастыря Св. Троицы в г. Чернигове, оказался на нашей Введенской на Лубянке в Москве колокольне, — неизвестно и непонятно, хотя, конечно, чрезвычайно любопытно и интересно».

Прежде всего, совершенно очевидно по оформлению, мастеру литья, что колокол не рядовой, но и не на заказ, его отлили, чтобы всегда иметь под рукой в случае срочной необходимости для нужд церковной или светской власти. Вскоре колокол понадобился только что вступившим на престол царям Иоанну и Петру Алексеевичам. Они решили выполнить обещание умершего в двадцать один год их брата — царя Феодора Алексеевича — и дали распоряжение выгравировать на колоколе-подарке надпись. Самим же им тогда было: старшему — шестнадцать, а младшему, Петру, — десять лет.

Молодой русский царь Феодор Алексеевич был воспитан в церковных традициях и во внешней политике большое внимание уделял объединению славянских народов, и в первую очередь — русского, украинского и белорусского. И это не случайно, ведь его учителем был Симеон Полоцкий, рожденный на западной окраине Русской земли и прекрасно знавший все проблемы того края.

Почему царский колокол предназначался для Черниговской епархии, объясняют дела и печатные труды архиепископа Черниговского Лазаря Барановича.

Лазарь Баранович был из Малороссии, стал известным писателем и проповедником. В 1657 году назначен архиепископом и (до 1686 года) блюстителем митрополичьего престола. Во всех политических исторических событиях, связанных с тремя братскими православными народами, ему отводилась, особенно в конце 60-х годов XVII века, очень важная роль. Ситуация изменилась, когда в 1672 году Казацкую раду возглавил гетман Иван Самойлович. Он приложил немало усилий, чтобы заменить Лазаря Барановича епископом из Луцка Гедеоном, князем Четвертинским. Это ему удалось в 1686 году, через четыре года после смерти царя Феодора Алексеевича. В главном московском Успенском соборе Иоанн Гедеон был посвящен в сан митрополита Киевского. После этого события посылка колокола от царей в Чернигов вызвала бы у всех недоумение. Но почему до этого не отправили колокол, ведь прошло несколько лет? К тому же царь Феодор Алексеевич хотел послать колокол архиепископу Черниговскому в знак признательности за поддержку Дома Романовых.

Еще в изданном типографией Киево-Печерской Лавры в 1666 году сборнике проповедей Лазаря Барановича «Меч Духовный еже есть глагол Божий» прославляется царствующий Дом и помещены символические изображения царя Алексея Михайловича, царицы и трех царевичей; все они впоследствии станут царями — Феодор Алексеевич, Иоанн Алексеевич и Петр Алексеевич. Рядом приведена родословная Романовых и их герб — двуглавый орел. Сохранились также и несколько посланий Лазаря Барановича царю Алексею Михайловичу, среди них по случаю смерти жены «Утешительное слово», по случаю второго брака «Поздравительное слово». Когда скончался царь Алексей Михайлович, Лазарь написал историческую поэму в стихах «Плач о преставлении царя и приветствие новому». И все же, почему не отправлен в Чернигов колокол, как это хотел сделать царь Феодор Алексеевич? Сегодня можно только предположить. Его волю собрались выполнить совсем молодые цари Иоанн и Петр, но, по всей видимости, воспротивилась этому их старшая сестра Софья, ведь она была правительницей, она все решала за малолетних братьев и не захотела, чтоб отправлен был в Чернигов колокол с текстом, в котором о ней нет ни слова, а упоминаются только самодержцы Иоанн и Петр. У нее на этот счет были свои (и очень амбициозные) планы, которые она попытается осуществить вскоре, но не сможет — потерпит фиаско.

А колокол, простояв какое-то время в спокойном, тихом месте, в середине XVIII века был помещен в храм Пресвятой Богородицы на Большой Лубянке как праздничный благовестник.

В начале XVIII века звонил в Полтаве колокол «Кизекерман», возвещая о победах Петра Великого. На нем была такая надпись:

В року тысячу шестьсот девять-десять пятом;
По славном Кизекермане от христиан взятом;
За царство Росских Царей, Петра, Иоанна;
За Гетманство Мазепы Богом дарована;
Сооружен звон сей к Божией славе;
До Храму Успения во граде Полтаве;
Из штук Кизекерманских гармат здобычных;
С придатком материй до звона приличных;
Коштом Его Милости Войск Полтавских Вожи;
Павла Семеновича Украины Стражи.

Подписано: «Сделал Афанасий Петрович». Есть и дата отливки: «Року 1695 месяца новелерия 6 дня», и герб дворянского рода Герциков — на щите сердце (Herz), «греческий» крест в лучах и рука со стрелой, а рядом изображение Божией Матери «с Предвечным Младенцем на десной руке».

У этого колокола замечательная история с трагичным финалом. Турки из крепости Кызы-Кермень, расположенной на высоком правом берегу Днепра (между Запорожьем и Херсоном — современный город Берислав), обстреливали и не пропускали лодки запорожских казаков в Черное море. Пришлось в 1695 году брать штурмом крепость.

Возглавил штурм гетман Мазепа (к сожалению, известный нам больше как предатель Петра I, перешедший на сторону шведского короля Карла XII). После взятия крепости полковник Павел Семенович Герцик организует отливку колокола в честь славной победы — для этого переплавили турецкие пушки и добавили 27 пудов серебра, «до звона приличных». Колокол торжественно водрузили на колокольню Спасской церкви города Полтавы — на родине полковника Герцика. Интересно то, что этот колокол в 1709 году, 27 июня, торжественно звонил, возвещая о блестящей победе русского оружия в Полтавской битве. Интересно и то, что звонил колокол, отлитый из захваченных у неприятеля пушек, по поводу победы, в которую весомый вклад внесли пушки, отлитые из православных колоколов, снятых в храмах.

Шло время, и целый век исторический колокол исправно служил в храме людям. Но вот к руководству городом пришли новые, чрезвычайно активные люди, которые посчитали необходимым подчеркнуть значимость известного во всей России колокола и конечно же не забыть свою сопричастность, как земляков, к его славе.

В 1801 году около Успенского собора возводится новая современная колокольня, ее украшают престижные по тем временам часы с боем. По замыслу инициаторов с этого момента полтавчане должны жить по времени, определяемому звоном знаменитого колокола. Заодно решили сэкономить на приобретении специального колокола для часов. Этим замыслам не суждено было сбыться — ветеран не выдержал двойной нагрузки и от ударов молота часового механизма раскололся.

А что же градоначальники? Они тут же забыли о своей необыкновенной идее и измыслили нечто новое.

Ни в чем не повинный колокол провисел в забвении до 1864 года, когда новый настоятель храма, понимавший всю несправедливость свершившегося, принял решение снять его с колокольни и заслуженно поставить на постаменте рядом с колокольней, подобно Царю-колоколу в Москве.

Колокол «Кизекерман» занял достойное место на постаменте за церковной оградой и до 1890 года был рядом с православными.

А потом случилось уже непоправимое. Ставший настоятелем храма Николай Уваров решил свое назначение увековечить отливкой нового колокола, но так как не было средств на металл, он привез в Москву на колокололитейный завод Финляндского на переплавку исторический колокол.

Более того, он нашел даже обоснование, которое кое-кому показалось убедительным. Оно заключалось в том, что еще во времена Петра I имя изменника гетмана Мазепы исчезло из всех царских указов, распоряжений, писем. Оно как бы вообще не существовало в истории — было изъято. И вот через двести лет, несмотря на протесты историков, деятелей науки и культуры, простых граждан России, в 1890 году колокол со славным прошлым перелили. Только Российскому Императорскому Историческому музею в Москве удалось в самый последний момент сделать «эстамп с надписей на колоколе, а с остальных изображений копии из гипса».

А на новом колоколе отлили надпись: «Перелит в 1890 году, в десятое лето царствования Императора Александра III, на средства, пожертвованные действительным статским советником Петром Герасимовичем Аглаимовым и штабс-капитаном Иваном Васильевичем Петрашем, из капитала Т. А. Старицкой». Появилась и надпись завода-изготовителя: «Лит в Москве в заводе Н. Д. Финляндского. 119 п. 36 ф.».

Вот такая история случилась в Полтаве.

В 1860 году в журнале «Русская старина» в статье историка И. М. Снегирева впервые появляются сведения об очень интересном колоколе:

«На этом колоколе, который слывет Амстердамским, нет никаких изображений, он напоминает гибельную для Москвы годину Лихолетья или так называемую Московскую разруху, незабвенного Пожарского и бывших послами в Англию и Польшу Стефана и Григория Твердиковых».

Прежде всего уже вскоре выяснилось, что в статью вкралась ошибка и этот колокол не голландский, а французский, в заблуждение ввел очень редко встречаемый в России старофранцузский язык середины XVI века. Но интерес к колоколу не уменьшился, и причиной этому стали две выгравированные надписи на русском языке. А французская звучит так: «L'an my VCXLII Martii en Bonne Armonye Rendra Lovence a Dyev» («В прекрасной гармонии воздам хвалу Господу»). В начале и конце фразы — изображения лилий, самых популярных цветов во Франции, форма колокола самая распространенная «французская», а текст написан от имени самого колокола, как это и было принято тогда в Европе.

В конце XVI — начале XVII века интенсивно развивались торговые отношения России с европейскими странами. Русские цари поощряли торговлю. И это понятно: после свержения в 1480 году ненавистного татаро-монгольского ига русские устремились вдогонку за прогрессирующей Европой.

В России уже было высокоразвитое колокололитейное производство. Несмотря на то что свою медную и оловянную руду в это время еще не добывали, эти металлы в необходимом количестве закупали за рубежом.

Товары везли самые разные. В строящиеся храмы нужны были колокола в огромном количестве, и их (французские, немецкие, датские, шведские, голландские и из других стран, в основном имеющих выход в море) доставляли кораблями в Архангельск, откуда они расходились по всем уголкам бескрайней России. И сейчас они встречаются не только на Севере, но и в Сибири, на Дальнем Востоке, в южных областях — куда только не занесла их судьба!

Колокол из Франции попал в столицу; его поместили в один из древнейших белокаменных храмов — церковь Зачатия праведной Анны, что в Углу в Китай-городе. Она известна с 1493 года. Но этот колокол появился здесь в 1610 году, его вложил известный московский купец Иван Григорьевич Твердиков. Тогда на колоколе была выгравирована первая надпись: «Дал сий колокол в дом Пречистые Богородицы честнаго и славнаго Ея Зачатия, что в Китае городе, Иван Григорьев сын Твердиков по своих родителех по отце своем по Григории да по дяде по Стефане да по Игнатии да по Михаиле да по Григории да по Михаиле Ивановых детех Твердиковых, и их за тот колокол повседневно поминать».

Годы Смуты, разрухи, голода и предательств — не о них ли говорит длинный список ближайших родственников, просьба Ивана Григорьевича Твердикова «повседневно поминать»? Семья была очень известной в Москве, и во многом это связано с их благотворительной деятельностью. Уже через полтора десятка лет прославился его сын Григорий — «храмоздатель», построивший на свои средства вместо сгоревшего в 1626 году новый каменный храм святителя Николая Чудотворца «Красный звон» здесь же, рядом, в Китай-городе, где звонили любимые московские колокола.

А вот с французским колоколом случилась беда — уже когда Москва была очищена от польско-литовских интервентов, он пропал. Нашлись мародеры (как всегда, ведь в семье не без урода), они и сняли этот поминальный колокол. И все же справедливость восторжествовала: он вернулся на свое место благодаря князю Дмитрию Пожарскому. Узнав, что продается колокол, похищенный из церкви, он его выкупил и вернул храму Зачатия праведной Анны. На тулове появилась только что выгравированная надпись:

«Лета 7121 октября в 19 день после литовского разорения Бог поручил Китай-город русским людям церковь Зачатия Пресвятой Богородицы русские воры разорили и сей колокол взяли и этот колокол купил боярин Дмитрий Михайлович Пожарский и дал туто ж в дом к Зачатию Пресвятой Богородицы по своих родителех и за тот колокол священникам о его здоровии о чадех его Бога молити и родителей его повседневно поминати».

В этой надписи дополнен список тех, кого следует поминать, — родителей князя, возглавлявшего ополчение и освободившего Москву. Выкупив колокол, князь Дмитрий мог перелить его, сбить старую надпись — он имел на это полное право. Но единственная награда, которую он попросил за возвращение колокола, — поминать его родителей и молиться о чадах…

Три века звучал колокол с тремя надписями (литая — на французском и две выгравированные — на русском языке), и звонил он всегда на своем постоянном месте. Сейчас знаменитый колокол рядом, на Красной площади, в Покровском соборе, куда его передали в 1935 году. Историческая церковь Зачатия праведной Анны стоит на своем месте уже более пяти веков.

В 1862 году в Великом Новгороде в торжественной обстановке был открыт памятник «Тысячелетию России». Это случилось через четыреста лет после того, как был снят и увезен в Москву вечевой колокол Новгородской республики. Он вернулся в древний город в виде бронзового памятника, напоминающего своими очертаниями колокол. Это признание заслуг новгородцев в становлении государства Российского, в защите северо-западных рубежей земли Русской.

Первоначально памятник задуман был прославляющим царскую монархию, его даже и назвали «Первому русскому государю Рюрику». Надо отдать должное кабинету министров: он принял решение о необходимости создания «народного памятника в честь тысячелетия государства Российского, где бы могли быть в барельефах или других изображениях показаны главнейшие события нашей отечественной истории, первым из них, конечно, призвание Рюрика».

В результате проведенного конкурса из пятидесяти двух проектов были отобраны три. Окончательный вариант было предложено выполнить М. О. Микешину. Интересно, что сам царь, недавно вступивший на престол Александр II, ознакомившись с последним вариантом, в целом одобрил его, но дал указание вместо отдельных барельефов, отражающих наиболее важные для России исторические эпохи, «поместить сплошной горельеф наиболее замечательных людей». Этот горельеф стал великолепным украшением памятника, удивительной работой целой группы скульпторов и литейщиков, поражающей мастерством и талантом.

На самом верху — земной шар, на нем женщина, олицетворяющая Россию, и осеняющий ее ангел с крестом (Православная Церковь). Вокруг шара размещены шесть скульптурных групп, отражающих шесть исторических эпох России. На нижнем горельефе изображены выдающиеся деятели России, все они объединены «тематически» в четыре группы: «Просветители народа», «Государственные люди», «Военные и герои», «Писатели и художники». По всему периметру памятника размещено 129 скульптурных фигур. Высота памятника пятнадцать с половиной метров, а вес — сто тонн.

В период оккупации фашисты разобрали памятник и подготовили к отправке в Германию, но не успели. 2 ноября 1944 года памятник «Тысячелетию России» в виде традиционного русского колокола был вновь открыт.

Во время войны многие колокола церквей и монастырей были пленены, вывезены с Новгородской земли и переплавлены, и все же некоторые сохранились. Такие видавшие лихолетья колокола-ветераны были установлены рядом со знаменитой Софийской звонницей Новгородского кремля.

Аполлон Григорьев как бы предугадал судьбу этих колоколов, и его строки — не только о «расточенном прахе и костях» новгородского вечевого колокола, но и обо всех позднейших страдальцах-колоколах:

И звучным голосом он снова загудит,
И в оный судный день, в расплаты час кровавый,
В нем новгородская душа заговорит
Московской речью величавой…

В XVI веке появились первые изображения монастырей, даже целых городов на русских иконах. На иконе, созданной на основе предания начала XVI века «О видении пономаря Тарасия», можно увидеть первое изображение Софийской звонницы с пятью высокими шатрами и тремя арочными проемами с колоколами. Такой она была в начале XVI века, позже ее перестроили.

Колокола таинственным образом связаны со святыми Небесными силами и людскими душами. И совсем не удивительно, что судьбы русских колоколов сходны с судьбой нашего народа — за призывы к бунту у них вырывали язык, закапывали в землю, за непослушание наказывали плетьми и даже отправляли в ссылку.

Не раз казнили звонарей,
А если их в народе укрывали,
Тогда колокола казнили за людей,
Лупили розгами и била вырывали.

(Ирина Панова)

…Страшную весть возвестил набат древнего колокола Спасского собора Углича в 1591 году: убит наследник престола царевич Димитрий. Колокол словно предчувствовал Смуту на Руси. Собравшийся народ мгновенно растерзал предполагаемых убийц.

Дальше последовали события, которые в истории России так и остались загадочными. Граждане Углича, придя на зов колокола, казалось бы, выразили свой патриотизм, свершили правосудие — отомстили за смерть наследника, но Борис Годунов рассудил по-своему, сам нашел виновных и объявил приговор: сбросить со звонницы колокол, который осмелился возвестить о произошедшей трагедии, вырвать у него язык, отрубить ухо, отстегать двенадцать раз плетью и сослать в Сибирь. А нести его в ссылку должны были представители угличан, наиболее активные, целыми семьями. Кое-кто из местных жителей тоже лишился языка — «за смелые речи». В наказание за то, что случилось в их городе. Горожане не верили официальному расследованию и считали, что царевич убит сторонниками Бориса Годунова, открывшими ему путь к престолу.

Один из самых известных историков XIX века Н. И. Костомаров (1817–1885) пишет в фундаментальном труде «Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей»: «…Правительство объявило и приказывало народу верить, что смерть царевича произошла от самоубийства, но в народе сохранились убеждения, что царевич был зарезан по тайному приказанию Бориса. Ходили об этом разные рассказы и были вносимы в летописи… Вскоре после смерти царевича, 23 мая, на праздник Троицы, во время отсутствия царя, уехавшего в Сергиев монастырь, вспыхнул в Москве пожар, обративший в пепел значительную часть Белого города. Борис тотчас начал раздавать пособия погоревшим и на собственный счет отстраивал целые улицы. Несмотря на такую щедрость, в народе ходили слухи, что пожар произведен был людьми Годунова, по его приказанию, для того чтобы отвлечь внимание столицы от совершенного убийства».

А тем временем «народные избранники» тянули на себе, под конвоем, 19-пудовый колокол целый год, пока не вошли в Тобольск, где воевода встретил колокол фразой, сохранившейся на века: «Первоссыльный, неодушевленный с Углича».

13 апреля 1605 года внезапно умирает Борис Годунов. А год спустя, 17 мая 1606 года, в четыре часа утра большой колокол у Ильи Пророка на Ильинке призвал народ на свержение ненавистного самозванца Лжедмитрия. Загудели колокола всех московских церквей, знаменуя конец иноземного владычества, и «воцарился на Московском государстве» Василий Иванович Шуйский. По распоряжению нового царя мощи царевича Димитрия торжественно перенесли из Углича в Москву, в Архангельский собор, где они прославились многими чудесами.

Жители старинного волжского города Углича не могли смириться с тем, что их колокол признан виновным. Они были убеждены, что упадок торговли, все беды, которые происходят в городе, — оттого, что колокол наказан несправедливо, и до той поры, пока его не вернут, не будет счастья Угличу и его жителям.

И хотя всем было давно ясно, что угличане не заслуживают того возмездия, которому подверглись из-за царя Бориса, их ходатайства о возвращении колокола были безуспешными. Дело тянулось годами, года складывались в десятилетия, десятилетия — в века. Но и два с половиной столетия спустя, в декабре 1849 года, в прошении вернуть ссыльный колокол (его докладывали лично императору Николаю I) было отказано.

Пресса, как всегда, неоднозначна.

Вот «Тобольские губернские ведомости» (1888, № 5):

«Больно было бы нам, тоболякам, привыкшим уже в течение нескольких веков считать угличский колокол своим неотъемлемым достоянием, лишиться его безвозвратно. Дозволяем даже себе думать, что с потерею его наш древний город, и без того уже значительно стушевавшийся в сфере экономического быта, потеряет еще более своего значения».

Другой автор пишет (1888, № 43):

«Какую роль играл этот "поселенец" в нашей жизни? Бывало, приедет кто-нибудь из России и первым делом на Софийскую колокольню! Подойдет к "Корноухому", треснет его пальцем в перчатке и с сознанием собственной безупречности произнесет: "Что, негодяй, не умел молчать, когда того требовал дух времени, вот и виси"». И далее: «…Теперь думают возвращать "Корноухого" на родину. С Богом! Пусть хоть на старости лет повидает родные места! Зачем нам это безухое медное существо, с клеймом на лбу, где ясно обозначено его преступление? Как исторический памятник, свидетельствовавший о том, что было возможно на Руси в 1591 году, "Корноухий" в Тобольске совсем некстати».

Просьба угличан все же была рассмотрена и удовлетворена… через триста лет после событий. В 1892 году колокол вернулся в Углич, и после «благодарственного Господу Богу» молебствия на соборной площади раздался его звон.

Приехал гость давно желанный,
Привет тебе, земляк родной!
Три века жил ты как изгнанник,
Теперь настал и праздник твой.

Пробыв в опале триста лет,
Ты снова дух наш ободряешь.
Хоть прежней жизни здесь уж нет,
Ты нам в сердца ее вселяешь.

Мы будем знать, что с водвореньем
На место прежнее опять,
Опять тебя с благоговеньем
Глубоко будут почитать.

(Л. В. Колотилов)

Когда специалисты внимательно изучили колокол, то сразу же засомневались в его подлинности. Прежде всего, надпись была XVIII века, да и форма и оформление отличались от подлинника, только вес был тот же — девятнадцать пудов. Все объяснил найденный сохранившийся документ, утверждавший, что «опальный "мученик" в пожаре 1677 года растопился без остатка». «Тобольские губернские ведомости» еще 19 октября 1891 года сообщали, что прибывший в ссылку из Углича колокол первое время висел на колокольне церкви Всемилостивого Спаса, а затем его перевесили на Софийскую соборную колокольню, где он был и 29 мая 1677 года, когда колокольня сгорела во время жуткого пожара. Митрополит Сибирский и Тобольский Павел (Конюскевич) в XVIII веке приказал отлить такой же по весу и форме колокол и написать на нем: «Сей колокол, в который били в набат при убиении благоверного царевича Димитрия, в 1593 году прислан из города Углича в Сибирь в ссылку во град Тобольск». И поместили его на территории Софийского двора при Крестовой архиерейской церкви под небольшим деревянным навесом рядом с алтарной апсидой. В 1836 году навес заменили на приземистую четырехстолпную звонницу нарочито примитивных очертаний. У нее чрезмерно массивные грубые столбы и не соблюдены самые элементарные для колоколен пропорции. А к колоколу шли и шли верующие. Тогда власть имущие посоветовались и приняли коллективное решение: колокол стал экспонатом Тобольского музея.

Если это так, то в Углич вернулся «самозванец», но его приняли, и все вздохнули с облегчением. Ярославский губернатор отдал распоряжение ради безопасности «поместить колокол в музее на перекладине», что и было выполнено.

По отдельным отрывочным сведениям и рассказам стариков было известно, что колокол из Углича цел и находится на севере России. Он стал чудотворным, его называли «опальным мучеником», «безвинным страдальцем», «защитником невинно убиенного младенца», и православные наделили его силой, способной исцелять больных детей.

А вот и подтверждение — найденная в архивах статья «Сольвычегодск и его уезд», опубликованная в 1911 году и подписанная «Г-вич М. К.». Из нее мы узнаём, что на колокольне города висит опальный колокол — угличский, из Тобольска. Да-да, тот самый, и местный люд считает его чудотворным уже многие десятилетия. Колокол регулярно омывают, а воду собирают в специальный сосуд — «туеску»; эта вода целебная, лечит детей от всех недугов.

Как он мог попасть туда — одному Богу известно, ведь даже сейчас прямой дороги из Тюменской области в Архангельскую нет. Проехать можно от Тобольска на Иртыше через Тюмень, Екатеринбург, Пермь, Вятку, Котлас и тогда уже добраться до Сольвычегодска на реке Вычегде, притоке Северной Двины. Единственным объяснением может быть то, что в самом начале XVII века в Сольвычегодске был хорошо развит литейный промысел — пушки лили из железа и меди. Так, в 1614 году отлили медную пушку «Змей» с изображением драконов, отливали тогда и медные пищали. В общем, существовало «развитое металлообрабатывающее посадское ремесло». А мы знаем, что этому производству всегда сопутствовало очень престижное литье колоколов. Документально это подтверждено в 1738 году, когда были отлиты колокола для сольвычегодского Введенского монастыря, в том числе 70-пудовый колокол.

Естественно, угличскую реликвию на Севере взяли бы с благодарностью. Вот и существует легенда, что народ защитил преследуемый чудотворный колокол, не надеясь на разум власти предержащей, зная ее коварство, увез в далекий Сольвычегодск еще до пожара. Этим, кстати, и объясняется, куда делся «остаток» — девятнадцать пудов меди, а это более трехсот килограммов.

Итак, остаются две версии: если колокол уничтожил пожар, то в Сольвычегодске появился «самозванец»-2 (ну прямо как в российской истории — ведь Лжедмитриев было тоже несколько); вторая, сказочная, сходна с легендой о новгородском вечевом колоколе на Валдае: уберег, сохранил народ. Хочется верить в эту легенду.