• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Как радует глаз эта четкая, геометрически правильная система!

Внизу крестьяне и ремесленники, над ними дворянство,

затем духовенство и, наконец, король. Как все продумано,

какая устойчивость, какой гармонический порядок! Чему еще

меняться в этом отточенном кристалле, вышедшем из рук

небесного ювелира?

Многочисленные исследования этнографов-антропологов показали, что господствовавшие в эпоху Нового времени представления о первобытности (гоббсовская идея "войны всех против всех" или миф Ж.-Ж. Руссо о "золотом веке" свободного дикаря) являются умозрительными абстрактными схемами, не имеющими под собой реальной почвы. В любом человеческом обществе имеются свои механизмы общественного контроля и власти. Существуют разные теории эволюции систем лидерства и власти в доиндустриальных обществах.

В первой главе уже говорилось о популярной на Западе схеме эволюции политических форм Э. Сервиса, которая включает пять следующих типов общества: локальная группа, община, вождество, архаическое государство и государство-нация. Однако далеко не все зарубежные исследователи разделяют взгляды Сервиса. Существует несколько менее модная концепция М. Фрида, выделившего стадии эгалитарного, ранжированного, стратифицированного и государственного общества. Некоторые авторы полагают, что формы политической организации архаических обществ были намного разнообразнее и уверенно можно говорить только о разделении на эгалитарные и иерархические общества. Наконец, немалая часть зарубежных исследователей вообще скептически относится к возможности создания универсальных типологий.

В нашей стране было принято делить первобытные общества на раннепервобытные (охотники, собиратели, рыболовы), позднеепервобытные (ранние земледельцы и скотоводы и ряд рыболовов) и предклассовые[17].

Что касается послепервобытных обществ, то здесь между отечественными исследователями единства не было. Официальная советская наука выделяла четыре типа государства – рабовладельческое, феодальнее, капиталистическое и социалистическое. Сторонники азиатского способа производства добавляли пятый тип и располагали его между рабовладением и феодализмом. Ряд ученых объединяли все докапиталистические послепервобытные общества в единую стадию. И лишь немногие развивали многолинейную интерпретацию всемирной истории, писали о параллельной эволюции нескольких типов обществ.

Самые простые формы общественной жизни были характерны для охотников-собирателей. Как правило, это были группы численностью в несколько десятков человек, которые вели преимущественно подвижный способ существования в пределах определенной территории, сосредотачиваясь вокруг зоны расположения ресурсов. Их основу составляли неустойчивые парные семьи. Вся деятельность внутри данных групп осуществлялась, как правило, в рамках семьи на основе половозрастного разделения труда: мужчины занимались охотой и рыболовством, женщины – собирательством и ведением домашнего хозяйства, старики – обучением детей.

Система расселения зависела от характера концентрации ресурсов и внешней опасности. В одних случаях семьи могли проживать отдельно, периодически собираясь для решения совместных вопросов (распределение территорий, совместные обряды и т. д.). В других случаях члены группы могли проживать совместно на общей стоянке. Некоторые формы деятельности предполагали кооперацию семей и временное руководство (например, загонная охота). Ряд дефицитных материалов (соль, обсидиан и т. д.) мог стать объектом торговли на больших расстояниях. Благодаря эпизодической кооперации, бракам, периодически проводимым совместным праздникам и ритуалам, обмену ресурсами, продуктами и изделиями складывались сети взаимных обязательств между семьями и группами.

Никаких формальных органов принуждения и контроля в таком обществе не существовало. Во главе группы из некоторого количества семей мог находиться наиболее авторитетный из ее членов – самый опытный или умелый.

Типичным примером данного типа лидерства является предводитель эскимосов нетсиликов в Американской Арктике инхуаматак. В переводе этот термин означает "тот, кто думает". Инхуаматак руководил коллективными рыбалками и охотами на тюленей и на оленей карибу. Он также назначал время и маршруты перекочевок, определял места сезонных стоянок. Его жена часто выступала в качестве перераспределителя добычи между семьями. Однако все решения инхуаматак принимал после длительных согласований со всеми взрослыми мужчинами. По причине отсутствия сколько-нибудь действенных механизмов формального контроля он стремился достичь максимального согласия среди всех членов группы. Его влияние было наиболее сильным на молодежь и близких родственников (Файнберг 1986: 219-220)[18].

Нередко на предводителя возлагались функции проведения ритуалов и колдовства. Иногда бремя лидерства могли брать на себя шаманы. Гораздо реже общества охотников и собирателей могли возглавляться формальным, иногда наследственным лидером (например, у яруро Венесуэлы, аборигенов Западной Виктории в Австралии). Но и в этом случае, если наследник не обладал необходимыми для предводительства качествами, главарем группы избирался более подходящий кандидат.

Вследствие низкой плотности населения степень развития конкуренции между отдельными индивидами и группами бывает относительно невысока. Однако когда численность населения возрастает и конкуренция за ресурсы увеличивается, возрастают как трения между отдельными индивидами, так и столкновения между группами. Чаще всего конфликты возникают из-за территориальных разногласий, мщения за убийство или обиды, умыкания женщин.

Внутренние ссоры решались разными способами. Они могли регулироваться как самостоятельно, без вмешательства третьих лиц, так и путем вовлечения в решение конфликта более авторитетных членов коллектива. К лицу, проявлявшему излишнюю агрессивность либо нарушавшему сложившиеся нормы, могли быть приняты различные меры воздействия: порицание, насмешки, поддразнивание. У эскимосов, например, вору давали новое имя по названию похищенной вещи. Физическое воздействие также теоретически могло быть одним из методов наказания, хотя необходимо иметь в виду, что доисторические коллективы стремились гасить возможные конфликты, чтобы воспрепятствовать распаду группы. В самом крайнем случае провинившегося изгоняли из группы.

Исследования последних десятилетий показали значительную вариативность политической сложности локальных групп. Одни из них действительно отличались эгалитарной социальной организацией, равенством всех его членов (африканские бушмены, хадза). Для других обществ (например, аборигенов Австралии) было характерно сосредоточение лидерства в руках взрослых мужчин, развитие внутреннего половозрастного неравенства, наличие у взрослых мужчин монополии на информацию. Впрочем, даже в рамках одной общей модели могли существовать различные модификации. У тех же австралийских аборигенов периодически встречались лица с яркими лидерскими качествами. Они добивались от своих сородичей беспрекословного подчинения. Следствием этого могли быть определенные изменения в структуре общины, активизация набегов на соседей, пренебрежение традиционными нормами. Однако после смерти подобного лица нередко все возвращалось на круги своя (Артемова 1987; 1991; 1993).

Из обществ с присваивающей экономикой особенное место занимают высокоспециализированные оседлые рыболовы и охотники на морских животных. В ряде случаев они имеют настолько стабильные источники своего существования (например, лососевых рыб) и методы длительного хранения пищи, что это дает им возможность создать сложную неэгалитарную организацию с развитым статусным неравенством, иерархической социальной организацией, наследственной властью вождей (индейцы северо-западного побережья Америки – квакиютли, тлинкиты, оседлые рыболовы Флориды, население перуанского побережья, предки остяков Западной Сибири и проч.).

Археологическими раскопками и этнографическими исследованиями в этих обществах зафиксирована развитая дифференциация, иерархия поселений, крупномасштабное строительство (ритуальные насыпи и святилища, элитные курганы, укрепления вождей и проч.), появление специализированных ремесленников, обслуживающих знать, наличие пышного церемониала. Мортон Фрид относил подобные общества к "ранжированным". Иногда столь высоко развитую социальную организацию можно было создать на основе высокоэффективного собирательства. Таковы, например, собиратели саго Новой Гвинеи. Дикое саго высокоурожайно, и за сравнительно небольшой период времени можно было создать большой запас продуктов[19].

Политическая организация усложняется с переходом к оседлости и производящему хозяйству (земледелию и животноводству). В археологии данное явление нередко называют "неолитической революцией" – данный термин был предложен британском археологом Виром Гордоном Чайлдом (1892-1957).

В археологии неолит (новый каменный век) традиционно выделялся на основе двух главных критериев: 1) техники шлифования камня и 2) наличие керамики. Чайлд пришел к выводу, что появление неолитических культур на древнейшем Ближнем Востоке сопровождалось переходом людей к земледельческо-животноводческому хозяйству.

Появление производящего хозяйства, согласно Чайлду, сопровождалось ростом производительности труда и увеличению производимых людьми продуктов. В результате развивалась оседлость и возникали новые компактные типы поселений, увеличивалась численность и плотность населения и, следовательно, конфликты и столкновения, появилось ремесло (гончарство, ткачество), усложнялась социальная организация и возникала более сложная система управления. Данным процессам сопутствовали изменения в отношениях собственности, идеологических представлениях архаических земледельцев. Все эти инновации имели для человечества кардинальный, революционный характер.

Имеется несколько основных центров зарождения первоначального земледелия – Восточное Средиземноморье (зона так называемого благодатного полумесяца), Юго-Восточная Азия, Мезоамерика, Андский регион)[20].

В настоящее время большинство исследователей отмечают, что данные преобразования имели скорее эволюционный, чем революционный характер. Последствия перехода к производящему хозяйству не были столь однозначными (более тяжелый труд, ухудшение питания, появление заразных болезней и эпидемий и проч.). Во многих регионах мира неолитические культуры продолжали заниматься охотой, собирательством и рыболовством, тогда как на Ближнем Востоке были обнаружены очаги производящей экономики еще до изобретения гончарства (так называемый докерамический неолит). Наконец, в ряде мест было обнаружено, что керамика вообще была изобретена в палеолите (древнекаменном веке).

Возможно, такова судьба любой концепции. Под давлением новых фактов старые схемы рушатся и уступают место новым, более гибким построениям. Тем не менее в главном Г. Чайлд оказался прав – переход к производящему хозяйству стал важной, революционной вехой в истории человеческой цивилизации. С этого времени раннепервобытные локальные группы сменились устойчивыми, оседлыми формами общины, численность которых составляла от многих десятков до нескольких тысяч человек. В ряде благоприятных для ведения производящего хозяйства мест возникают крупные протогородские центры (Иерихон, Чатал-Хююк и др.). Внутри общин усилилось неравенство, возникли возрастные статусы, имущественная и социальная дифференциация, появились зачатки власти старейшин. На основе родственных, брачных, экономических, культурных, идеологических и других принципов общины объединялись в неустойчивые надобщинные образования (в том числе в племена).

Археологические критерии (различия в размерах жилищ и находках, дифференциация захоронений по обряду и инвентарю, появление предметов, символизирующих власть, и проч.) свидетельствуют о появлении на данной стадии социальной эволюции неравенства, сложной системы общественных статусов. К сожалению, археология мало что может сказать о конкретных формах лидерства. Однако по этнографическим материалам можно представить, каким мог быть лидер данного времени.

Для ранних и развитых земледельческих обществ характерен широкий спектр форм политического лидерства (Sahlins 1963: 285-303). На одном полюсе – лица, которые обладали только индивидуальным авторитетом и могли лишь эпизодически влиять на поступки соплеменников. Их лидерство могло достигаться с помощью различных личных качеств: физической силы, агрессивности, хозяйственных и организационных навыков, способности урегулировать конфликты, умения убедить сородичей, везения, владения тем или иным редким ремеслом, военных заслуг и т. д.

В разных обществах значение этих качеств было неодинаковым. Даже в пределах одного региона можно обнаружить значительные вариации. Так, в Новой Гвинее в одних обществах лидерами становились наиболее авторитетные воины, в других – лучшие земледельцы, в третьих – наиболее искусные ораторы и др. В целом функции предводителей этого типа примерно сопоставимы с обязанностями лидеров обществ охотников-собирателей.

Одним из примеров подобного предводительства является вождь у индейцев юго-западной Бразилии намбиквара. Намбиквара чередуют охоту и собирательство с подсечно-огневым земледелием. Термин, обозначающий предводителя, переводится с их языка как "тот, кто объединяет". Лидер руководит охотой, рыбной ловлей, земледельческими работами, строительством сезонных поселков. Его позиции основываются на личном авторитете. Но если предводитель является плохим организатором, недовольство членов группы постепенно растет и семьи одна за одной покидают его деревню (Леви-Стросс 1984). Еще один пример – "вождь в леопардовой шкуре" скотоводов нуэров, живущих в верховьях Нила. Его реальное положение мало чем отличается от положения других общинников. Единственное, что внешне выделяет его, – знаменитая леопардовая шкура. Статус вождя связан с выполнением посреднических функций при урегулировании конфликтов между представителями различных родственных групп. Его задача – убедить враждующие стороны не устраивать кровную вражду, а ограничиться выкупом. Однако никакой реальной власти у вождя нет. Поэтому ему приходится прибегать к уговорам или к угрозам применить свои магические способности. Иногда вождю не остается ничего иного, кроме как бегать между шеренгами противостоящих воинов и совершать ритуальные действия, вскапывая мотыгой землю. Впрочем, и эта мера оказывается действенной, как правило, только в пределах племени и его подразделов. В межплеменных делах они не пользуются высоким авторитетом (Эванс-Причард 1985).

На противоположном полюсе – крупные общины оседлых земледельцев, состоящие из отдельных домохозяйств, линиджей и т. д. Они возглавлялись наиболее авторитетными представителями общинных ячеек (отцами семейств, главами рода, бигменами и проч.). Из данных лиц на уровне всей общины появлялись влиятельные лидеры. Они являлись организаторами общественных работ (коллективные охоты, рыбалки, сельскохозяйственный труд, строительство хозяйственных, общественных и церемониальных сооружений), руководили распределением территории и добычи, представляли свои группы в межобщинных отношениях, выполняли религиозные ритуалы, возглавляли военные походы и занимались урегулированием внутренних споров. Однако, как и у охотников-собирателей, власть раннеземледельческих предводителей основывалась исключительно на личных качествах, возрасте и авторитете, умении убедить и подчинить всех членов группы. Впрочем, антропологам известны случаи, когда лидеры общин земледельцев (например, у воинственных яномама в Южной Америке или у папуасов таирора на Новой Гвинее) добивались подчинения от своих подданных путем физической расправы.

Наиболее интересным примером лидерства в раннеземледельческих обществах является институт бигмена (англ, bigman), который изучен преимущественно по этнографическим данным Меланезии, Юго-Восточной Азии, Северной Америки (Sahlins 1963; Van Bakel, Hagestejn, Van de Velde 1981; Treide В., Treide O. 1982; Treide B. 1985-1990; Brown 1990).

Для более глубокого изучения данного феномена можно воспользоваться, например, недавно переведенной на русский язык книгой известного американского антрополога Маршалла Салинза "Экономика каменного века" (Sahlins 1972; Салинз 2000). В этой работе развиваются его ранние идеи о типах политического лидерства в архаических обществах. Кроме этого, в Приложении В собрано много выдержек из различных этнографических произведений, в которых приведены красочные характеристики различных меланезийских бигменов.

Принципиальное отличие власти бигменов от власти вождей – это ненаследуемый характер их общественного статуса. Бигменами становились, как правило, наиболее инициативные люди, которые выделялись разнообразными способностями, обладали физической силой и отличались трудолюбием, являлись хорошими организаторами и могли улаживать конфликты. Они были храбрыми воинами и убедительными ораторами, некоторым из бигменов приписывали даже особые магические способности, умение колдовать. Благодаря всему этому, непосредственно участвуя в производственном процессе, бигмены увеличивали богатство своих семей и общинных групп. Однако накопление богатства не вело автоматически к повышению социальных позиций.

Источник высокого статуса бигмена – это его престиж, который он получал за счет организации массовых пиршеств и раздач. Это давало возможность ему создать сеть зависимых лиц, что дополнительно способствовало его преуспеванию. Однако влияние бигмена не было стабильным и полностью зависело от его способностей поддерживать клиентные связи с соплеменниками и требовать возвращения долгов, от его умения подчинить амбиции членов группы своим собственным интересам.

Для того чтобы преуспеть, бигмен вынужден много и интенсивно трудиться. "Его руки постоянно в земле, а со лба то и дело стекают капли пота" (цит. по: Салинз 2000: 130). Полигиния (многоженство), привлечение младших родственников и зависимых клиентов являются дополнительными средствами увеличения производительности.

Положение бигмена нестабильно. Он постоянно находится под угрозой потери своих приверженцев. Он вынужден демонстрировать свой высокий статус, тратить значительные средства на организацию коллективных церемоний и пиров, раздавать своим соплеменникам подарки. У меланезийских лезу "богач заплатит пять тсера за свинью, которую другой купил бы за четыре. Чем выше престиж человека, тем он больше платит" (цит. по: Салинз 2000:225). Ну чем не "новый русский" из анекдота последнего десятилетия XX в.? Однако в отличие от "нового русского"

Бигмен копит не для того, чтобы использовать для одного себя, а для того, чтобы раздавать это богатство. Каждое важное событие в жизни человека – свадьба, рождение, смерть и даже постройка нового дома или каноэ – отмечается пиршеством, и чем больше пиршеств устраивает человек, с чем большей щедростью выставляет он угощения, тем выше его престиж (Салинз 2000: 225).

Во многих обществах бигмены символизировали политическое единство общины и нередко представляли экономические интересы своей группы во взаимоотношениях с другими коллективами. Они вступали в соперничество с бигменами других общин и, демонстрируя свою большую щедрость, становились неформальными лидерами более крупных территориальных объединений.

Таким образом, модель бигмена демонстрирует, как массовые раздачи повышали престиж и авторитет организатора церемоний, привлекали к нему сторонников и последователей. Однако политическая власть и статус бигмена были персональны (т. е. не могли передаваться по наследству) и нестабильны, поскольку зависели исключительно от личных качеств кандидата, его способности обеспечивать свое престижное положение посредством раздачи массовых подарков и случайного стечения обстоятельств. Кроме того, слабость политических позиций бигмена заключалась в том, что он, как правило, не являлся единственным претендентом на лидерство и находился в постоянной конкуренции с другими бигменами. Это мешало закреплению высокого статуса и руководства по наследству. До тех пор пока доступ к основным ресурсам оставался более или менее равным и редистрибутивные отношения не получили преобладания над реципрокацией, лица с высоким личным статусом не имели возможности наследственно закрепить свои социальные позиции.

Понятие племени является одним из самых неопределенных в антропологической науке. Его можно понимать двояким образом: как один из типов этнических общностей на ранних этапах исторического процесса или как специфическую форму социальной организации и структуры управления, характерных для первобытности (см.: Бромлей 1982). В политантропологическом ракурсе важен второй подход к термину "племя".

Характеризуя племенной уровень политической интеграции, Сервис (Service 1962) акцентирует внимание на том, что это надобщинная политическая структура. Каждый сегмент племенной организации (община, линидж, патронимия и т. д.) экономически независим. Лидерство в племенах, как и в локальных группах, является личным. Оно основано исключительно на индивидуальных способностях и не предполагает каких-либо формализованных должностей. Однако в племенах существует определенный механизм урегулирования конфликтов путем посредничества, ограничения агрессивности противостоящих сторон. Данные функции могут быть возложены как на племенные сегменты, так и на их представителей или наиболее авторитетных лиц.

Нередко в специальной литературе говорят о двух и даже более (Eisenstadt 1959) исторических формах племенной организации. Более ранние архаические племена представляли собой аморфные, не имеющие четких структурных границ и общего руководства совокупности сегментов различных таксономических уровней. Эти сегменты объединялись отношениями реального и фиктивного родства, имели единую территорию обитания, общее название, систему ритуалов и церемоний, возможно, собственный языковый диалект. Для их обозначения (имея в виду в первую очередь их территориальную этническую близость) используют термины "соплеменность", "максимальная община", "скопление локальных групп", "первичное племя", "децентрализованное племя", "сегментарное племя" и т. д.

Быть может, одна из наиболее удачных характеристик такой формы социальной организации была сделана на примере нуэров Восточной Африки Эвансом-Причардом (Эванс-Причард1985). К трем классическим признакам племени (общее название, общая территория и общее самосознание) Эванс-Причард добавил еще два: моральное обязательство улаживать вражду внутри племени путем посредничества и моральное обязательство объединяться в войне против других племен и народов. Численность племен у нуэров колеблется в пределах примерно от 10 тыс. чел. до 40-50 тыс. чел. В соответствии с генеалогией старшинства все племена разбиты на два или три подраздела, которые в свою очередь делятся на более мелкие подразделения, вплоть до отдельных деревень. Фракции организовывались на основе сегментарной оппозиции линиджей, кланов и племен, в результате чего индивид в конфликте поддерживался более близкими по родству группами против дальних родственников. Однако компания родных братьев в оппозиции к своим двоюродным родственникам в семейных конфликтах могла объединиться с ними в борьбе против чужаков. В случае вторжения другого племени все линиджи и кланы могли объединиться вместе, чтобы противостоять противнику сообща. Никаких общеплеменных органов управления не существует. Единственная политическая фигура – "вождь в леопардовой шкуре", выполняющий при конфликтах функции посредничества.

"Вторичная" форма племени являлась политически более интегрированной структурой и имела зародышевые органы общеплеменной власти: народное собрание, совет старейшин и военных и/или гражданских вождей. В несколько идеализированном виде подобный тип общества был обрисован Люисом Морганом на примере ирокезов в его книгах "Лига ходеносауни, или ирокезов" (1851; рус. пер. 1983) и "Древнее общество" (1877; рус. пер. 1934). Морган выделил следующие признаки ирокезского племени: единые территория, название, диалект языка, верования и культы, право утверждать и смещать мирных вождей-сахемов, военачальников и прочих. Племена делились на две экзогамные группы – фратрии, последние состояли из родов и более мелких структурных подразделений. Всего было пять племен ирокезов. Они могли выставить в совокупности 2200 воинов.

В племенной совет входили вожди родов, военачальники, пожилые женщины. Все заседания проходили публично, в присутствии взрослых членов племени. На совете решались споры между родовыми подразделениями, объявлялись войны и заключались мирные соглашения, урегулировались отношения с соседями, выбирались вожди. Кандидатура на должность сахема выдвигалась по представлению самой старшей женщины из числа пожилых воинов, отличившихся в войнах, – обладавшего репутацией щедрого и мудрого человека. Однако кандидатура могла быть выдвинута только из представителей одной и той же овачиры – экзогамного матрилинейного подразделения рода. После утверждения на племенном совете и на совете конфедерации сахем получал символ своей власти – рога. Если он не справлялся со своими обязанностями, то ему "обламывали рога" – лишали его священного статуса.

Племена объединялись в лигу. Высшим органом управления лиги был совет. На заседаниях решались военные и гражданские вопросы, проводились траурные обряды и избирались новые вожди, производились религиозные церемонии и праздники. Заседания совета также проходили публично. Всякий из ирокезов мог высказывать свою точку зрения. Однако решения мог принимать только совет. В его состав входили 50 сахемов и их помощники, два военачальника, вожди Сосны. Число сахемов, выдвигаемых от племен, не было одинаковым. Самое старшее по генеалогии племя онондачей имело в совете 14 сахемов, только из них выбирался верховный вождь конфедерации. Военачальники избирались из племени сенека. Вожди Сосны избирались из числа простых ирокезов в соответствии с их личными заслугами и являлись выразителями основной массы населения (Аверкиева 1974: 171-250).

Этнографическими примерами "вторичных" племен могут также считаться многие из обществ кочевников-скотоводов Северной Африки и Евразии (арабы, туареги, пуштуны и др.). Эти племена делились на отдельные роды (кланы), которые в свою очередь дробились на более мелкие родственные подразделения, вплоть до небольших общин или домохозяйств. Племенные вожди, как правило, избирались, но из одного и того же рода. В обязанности вождей могли входить следующие задачи: организация военных походов и распределение добычи, руководство перекочевками, разрешение споров по поводу территорий, угону скота, нарушения обычаев, членовредительству и убийствам и проч. У одних номадов (белуджи, туареги) вожди занимались отправлением всех функций, у других – могло быть, например, разделение на гражданских и военных вождей (бедуины). Но власть вождей была невелика. Они не обладали иной возможностью воздействия на соплеменников, кроме как силой собственного убеждения, авторитетом или, наконец, угрозами применения своих магических способностей. Их власть также зависела от интересов отдельных родов. Наконец, несогласные всегда могли покинуть чересчур жестокого или неудачливого вождя.

Начиная с 1960-х годов взгляд на племя как на универсальный институт первобытной эпохи был подвергнут в западной антропологии критике. В настоящее время большинство зарубежных исследователей придерживаются точки зрения Мортона Фрида, согласно которому племена возникали только как следствие внешнего давления развитых государственных обществ на безгосударственные, и такая форма социальной организации имеет исключительно вторичный характер. Таким образом, согласно данному мнению, "племя" не включается в обязательный перечень форм политической организации от локальных групп к государственности (Fried 1967; 1975). Не без влияния Фрида Сервис исключил племя из своей типологии уровней политической интеграции (Service 1962; 1963; 1975).

В связи с этим важно показать, чем идеальная модель племени отличается от модели вождества. Племенное общество является менее сложной формой управления и власти, чем вождество. В вождестве народ отстранен от управления, тогда как в племенном обществе народное собрание наряду с советом старейшин и институтом вождей является важным инструментом выработки и принятия решений. В вождестве существует иерархия власти, социальная стратификация, редистрибутивная система, получает развитие культ вождей. Племя характеризуется больше декларируемой, чем реальной иерархией, более эгалитарной социальной структурой, отсутствием редистрибутивной системы, институт вождей начинает только складываться.

А.В. Коротаев полагает, что не следует отказываться от использования термина "племя" при характеристике определенных форм социально-политической организации. Более того, его собственные исследования показывают, что процесс социальной эволюции необязательно происходил по линии нарастания структурной сложности (от локальных групп к вождеству, минуя племя). В ряде обществ более централизованная политическая система (вождество, государство) могла сменяться менее структурированной (племя).

В начале I тыс. до н. э. в северо-восточном Йемене сложились предпосылки для создания государственности. Однако примерно с середины I тыс. до н. э. меняется вектор политического развития. К началу новой эры формируется трехуровневая политическая система, состоящая в центре из слабого государства и вождеств на периферии. Со второй половины I тыс. под давлением природных и ряда иных факторов эгалитаризационные процессы еще более нарастают, и постепенно система вождеств трансформируется в разветвленную племенную организацию. Данные изменения нельзя считать регрессом, поскольку они сопровождались ростом товарно-денежных отношений, развитием частной собственности, письменного права (Korotayev 1995; 1996; Коротаев 1996; 1997; 1998; 1998а).

1 Подробно о концепции "неолитической революции" и переходе к производящему хозяйству см.: Шнирелъман В.А. Проблема перехода к производящему хозяйству в зарубежной историографии. М., 1987; Он же. Возникновение производящего хозяйства. М., 1989; Он же. Основные очаги древнейшего производящего хозяйства в свете достижений современной науки // Вестник древней истории. 1989. № 1.

Теория вождества (от англ, chiefdom) принадлежит к числу наиболее фундаментальных достижений западной политантропологии. В рамках неоэволюционистской схемы уровней социальной интеграции вождество занимает среднюю ступень. В этой схеме вождество понимается как промежуточная стадия интеграции между акефальными обществами и бюрократическими государственными структурами (Sahlins 1968; Service 1962/1971; 1975; Adams 1975; Carneiro 1981; Claessen, Skalnik 1978; 1991; Johnson, Earle 1987; Earle 1991; 1997 и др.).

Увеличение размеров горизонтально организованной неиерархической надлокальной социальной системы возможно до определенного порога. При чрезмерном увеличении нагрузки уменьшается эффективность существующей организации принятия решений. Чтобы справиться с возникшими перегрузками, необходимо ввести организационную иерархию, т. е. сформировать такую надобщинную структуру управления, как вождество. В этом смысле появление вождеств может быть сопоставимо с такими важными скачками в человеческой истории, как "неолитическая", "городская" и "индустриальная" революции, и данный процесс можно обозначить как управленческую революцию. Р. Карнейро не без оснований заметил, что появление вождеств стало первым в истории человечества опытом введения политической иерархии и преодоления локальной автономии общин. Это был принципиальный шаг в эволюции социальной организации, и последующее возникновение государства и империи явилось лишь количественными изменениями (Carneiro 1981:38).

Наиболее фундаментальные стороны теории вождеств были сформулированы в трудах Э. Сервиса (Service 1962; 1963; 1975) и М. Салинза (Sahlins 1968; 1972; Салинз 2000). История открытия и последующего развития теории вождества была подробно освещена в зарубежной (Earle 1987) и по мотивам западных работ в отечественной (Васильев 1980; 1981; Крадин 1995) литературе. В настоящее время зарубежные исследования существенно обогатили фактологическую базу новыми археологическими и этнологическими материалами из Северной и Южной Америки, Африки, Европы, Океании, значительна расширили теоретические представления об экономическом базисе вождеств, их социальной иерархии, структуре управления, идеологии, типологических вариациях и этапах развития вождеств и проч. Опубликовано несколько обобщающих книг, систематизирующие данные из различных регионов мира (Drennan, Uribe 1987; Earle 1991; Redmond 1998; Mcintosh 1999).

Среди марксистских исследователей концепция вождества до рубежа 70-80-х годов XX в. не получила существенного отклика. Долгое время развитие позднепервобытных обществ в марксистской археологии и этнологии было принято рассматривать, по Ф. Энгельсу, в рамках концепции военной демократии. Постепенно под термином "военная демократия" исследователи стали понимать совершенно разные, подчас несопоставимые явления (Ковалевский 1986). В то же время было доказано, что военная демократия в классическом виде (т. е. по Моргану и Энгельсу) не являлась непосредственным предшественником государственности, а сменялась более структурированными предгосударственными формами, в которых большинство населения уже было отстранено от управления обществом, но еще отсутствовали признаки государства (Хазанов 1968). По существу это означало, что марксистские исследователи самостоятельно пришли к открытию феномена вождества. Вопрос был только в том, как его назвать. Одно время популярностью пользовался термин "дофеодальное общество" (Неусыхин 1968). В 1979 г. А.М. Хазанов предложил использовать дефиницию вождество – вариант перевода с английского chiefdam. Он же позднее первым применил данную концепцию к истории кочевников-скотоводов (Khazanov 1984:164-169). Годом позже Хазанова Л.С. Васильев подробно ознакомил отечественных специалистов с сутью концепции (Васильев 1980; 1981), применив ее впоследствии в своих работах по теории возникновения древнекитайской государственности (Васильев 1983) и к истории Востока в целом (Васильев 1993). Постепенно термины "вождество", или "чифдом", вошли в научный аппарат советских/постсоветских исследователей, эти понятия нашли отражение в учебной и справочной литературе.

В качестве иллюстрации вождества можно привести пример одного из традиционных обществ северо-восточной Танзании второй половины XIX в. Вождества обычно состояли из общин численностью 500-1000 чел. Каждая из общин возглавлялась помощниками вождя (валоло) и старейшинами (уачили), которые соединяли общины с центральным поселением. Общее количество этих лиц не превышало нескольких десятков человек. Общинники подносили вождю подарки продуктами, скотом, пивом. За это вождь обеспечивал подданных магической защитой в отношениях с богами, защищал их от природных, хозяйственных и политических напастей, а также перераспределял между ними подарки. Термин "вождь" (мфумва) значил "тот, кто дает". Реальная власть вождя была ограничена советом старейшин. Совет при желании мог сместить неудачливого или неугодного вождя, а также выбирал из его родственников нового вождя (Hakansson 1998).

Вождества известны у многих этнографических народов мира: в Африке у ашанти, банту, баганда, волоф, зулу, свази, тсвана, в Бенине, в Азии, у качинов Бирмы, у многих номадов Евразии (пуштунов Афганистана, бедуинов Северной Африки, казахов, киргизов, монголов), в Океании – на Фиджи, Таити, Тонга, Гавайях, у североамериканских индейцев северо-западного побережья, на Гаити, Пуэрто-Рико, у чиба в Андах, инков в Перу и т. д.

Возникновение института вождей, а затем и вождеств нередко сопровождалось возведением мегалитических сооружений: гробниц, святилищ, насыпей, статуй, гигантских ворот и т. д. Такие сооружения известны во многих регионах мира. Количество социальных рангов в различных вождествах было различным. Самые простые вождества делились на вождей и простых общинников. В более стратифицированных обществах имелось три и более групп: правящий линидж, региональная знать, общинники (Тонга, Павери Пойнт в США); вожди, общинники и "рабы" (Таити); аристократия, земледельцы-общинники, неполноправные категории, "рабы" (Гавайи).

В целом можно предположить, что в наиболее распространенном варианте для вождеств социальная стратификация имела троякий вид: вверху общественной пирамиды располагались наследственные вожди и другие категории элиты; в середине – свободные полноправные непосредственные производители; внизу – различные группы неполноправных и бесправных лиц.

Элман Сервис определил вождество как промежуточную форму социополитической организации с централизованным управлением и наследственной клановой иерархией вождей теократического характера и знати, где существует социальное и имущественное неравенство, однако нет формального и тем более легального репрессивного и принудительного аппарата (Service 1975: 15).

Тимоти?рл, один из авторитетнейших специалистов современности в области теории вождества, выделяет следующие, на его взгляд, наиболее существенные признаки данной формы социально-политической организации: (1) политая с населением в несколько тысяч ("простое" вождество) или в несколько десятков тысяч ("сложное" вождество) человек; (2) наличие региональной иерархии поселений; (3) политическая централизация и стратификация; (4) зарождение политической экономии для институализации финансовой системы (Earle 1997:121)

Если суммировать различные точки зрения, выдвигавшиеся в разные годы различными авторами, на сущность вождества, то можно выделить следующие основные признаки этой формы социополитической организации (подробнее см.: Крадин 1995):

* (1) вождество – это один из уровней социокультурной интеграции, который характеризуется наличием надлокальной централизации;

* (2) в вождестве существует иерархическая система принятия решений и институты контроля, но отсутствует узаконенная власть, имеющая монополию на применение силы;

* (3) в вождестве существует четкая социальная стратификация, ограниченный доступ к ключевым ресурсам, имеются тенденции к отделению эндогамной элиты от простых масс в замкнутое сословие;

* (4) важную роль в экономике играет редистрибуция – перераспределение прибавочного продукта по вертикали;

* (5) чифдом как этнокультурная целостность характеризуется общей идеологической системой и/или общими культами и ритуалами;

* (6) правитель вождества имеет ограниченные полномочия, а чифдом в целом является структурой, не способной противостоять распаду (концепция Р. Коэна);

* (7) верховная власть в вождестве имеет сакрализованный, теократический характер (мнение, разделяемое не всеми).

Суммируя вышеизложенное, можно дефинировать вождество как форму социополитической организации позднепервобытного общества, которая, с одной стороны, характеризуется как система, имеющая тенденции к интеграции посредством политической централизации, наличием единой редистрибутивной экономики, идеологического единства и т. д., а с другой стороны, как система, имеющая тенденции к внутренней дифференциации посредством специализации труда (в том числе и управленческого), неравного доступа к ресурсам, отстранению непосредственных производителей от управления обществом, статусной дифференциации культуры.

Существует много различных попыток типологии вождеств. В зарубежной науке высказывались мнения о делении вождеств на (а) военные, теократические и тропико-лесные; (b) компактные, дисперсные и прибрежные; (с) групповые (без выраженного неравенства), индивидуализирующие (с ярко прослеживаемой стратификацией); (d) с контролем над внутренней экономикой, внешней торговлей и военными силами.

Однако более популярны классификации по степени структурной сложности. Наиболее распространено деление вождеств на простые (simple) и сложные, или составные (complex).

Для простых вождеств характерен один уровень иерархии. Это группа общинных поселений, иерархически подчиненных резиденции вождя, как правило, более крупному поселению. Карнейро полагает, что типичное простое вождество состояло примерно из 12 деревень. Население обычно было невелико, в пределах нескольких тысяч человек (Carneiro 1981).

Сложные (или составные) вождества – это уже следующий этап сложности социально-политической организации. Они состояли из нескольких простых вождеств. Их численность измерялась уже десятками тысяч человек. К числу характерных черт составных вождеств можно также отнести вероятную этническую гетерогенность, исключение управленческой элиты и ряда других социальных групп из непосредственной производственной деятельности.

Многие сложные вождества не ограничивались двумя уровнями политической иерархии. По этой причине ряд исследователей выделяет еще третий уровень иерархии – "верховные", "максимальные", "суперсложные" и т. д.

Сервис и Салинз полагали, что основой высокого статуса вождя являлись функции редистрибуции, выполняя которые правители получали некоторую власть над своими подданными. В третьей главе было показано, что перераспределение было только одним из путей к власти. Но тем не менее роль редистрибуции нельзя недооценивать. В антропологической литературе часто цитируются слова одного из таитянских вождей, обращенные к европейским миссионерам:

"Я получаю от вас много parow [разговоров] и много молитв, обращенных к Эатора [Богу], и очень мало ножей, топоров, ножниц или одежды". Все дело в том, что все, получаемое им, он немедленно раздавал друзьям и подчиненным; таким образом, получив многочисленные подарки, он не мог похвастаться ничем, кроме глянцевой шляпы, пары штанов и старой черной куртки, которую он украсил оторочкой из красных перьев. И он придерживается такого расточительного поведения, мотивируя это тем, что в противном случае никогда бы не стал правителем и вообще не остался бы вождем того или иного ранга (Салинз 2000: 128).

Внешне правители многих вождеств выглядели как единовластные самодержцы. Однако в реальности их власть была сильно ограничена. Это подтверждается многочисленными примерами. У некоторых бантуских групп существовали весьма развитые механизмы социального контроля. У готтентотов вождь мог штрафовать провинившихся, у гегеро даже выносить смертные приговоры, хотя опасался использовать данное наказание на практике. Сомнения вождей, несомненно, были вызваны отсутствием институтов принуждения. В том же источнике сообщается, что многие вожди банту были убиты за притеснения своих соплеменников (Schapera 1956: 78 сл., 151 сл.). Если вождь не прислушивался к советам старейшин, пытался изменить традиции, нарушал табу или совершал убийства, его могли заменить (ашанти, йоруба и эгба). Многие из гавайских вождей также были убиты за то, что притесняли простых общинников. Последние признавали права своих вождей на некоторую долю произведенного продукта, однако настаивали на соблюдении "справедливости" в подобных отношениях. Если же вожди и их люди злоупотребляли своим положением, это могло вызвать взрыв народного возмущения. Поскольку правители вождеств не имели специализированного аппарата принуждения, их положение в такой ситуации было незавидным (Салинз 2000: 137-141).

Данная особенность, по мнению многих антропологов, является самым важным отличием вождества от государства. Правитель вождества обладал лишь "консенсуальной властью", т. е. авторитетом. В государстве правительство может осуществлять санкции с помощью легитимизированного насилия (Service 1975; Claessen, Skalnik 1978; 1981 и др.).

Является ли вождество универсальной ступенью социальной эволюции? В схеме Сервиса ему альтернативы нет. Однако ряд исследователей полагает, что таких альтернатив было несколько.

Рассмотрим некоторые из возможных альтернатив. Один из примеров – это народ ифугао горных Филиппин. В обществе ифугао процессы классогенеза заметно опережал политогенез. Общины делились на три основные страты: богатые землевладельцы (кадангианги), средний слой (натумок), арендаторы и издольщики (наватват). Однако надобщинная организация у ифугао отсутствовала. Неиерархические общества были обнаружены и у многих других народов гор: древних горцев Йемена, в средневековой Швейцарии и северной Испании, в Албании, Черногории, у горских народов Атласа, Афганистана, Восточных Гималаев.

Правда, обращение к параллелям с другими подобными обществами показывает более широкие вариации политического устройства. В тибето-бирманских обществах выделяются подобные ифугао общины с развитой внутренней стратификацией (качины, чанг) и, условно говоря, "аристократические" общины с властью наследственных вождей (чины). Изучая особенности политогенеза у горских народов Кавказа, исследователи пришли к мнению о чрезвычайной пестроте форм политической организации в этом регионе. Наряду с монархиями (Грузия, Авария) здесь бытовали "аристократические" (с наследственной властью – адыги, карачаевцы), "демократические" (с выборной властью – часть адыгов) и так называемые вольные (прямая демократия) общества (Нагорный Дагестан). Такое многообразие привело ряд советских ученых к необходимости выделения особого варианта развития – "горского" феодализма.

Более приемлемый вариант объяснения специфики горских обществ был основан на политической теории Шарля Луи Монтескье (1689-1755). Согласно закону Монтескье, размеры общества коррелируются с типом политического режима. Для маленьких обществ характерна республика, для средних – монархия, для больших – деспотия. В такой позиции есть своя логика, поскольку значительная территория действительно предполагает большие административные усилия власти (единственное бросающееся в глаза исключение – США). Небольшая территория позволяет населению обеспечивать эффективный контроль за "управителями", препятствовать отдельным лицам монополизации политической власти, а в случае необходимости – ввести прямое демократическое правление. Придерживающийся этой идеи М.А. Агларов (Агларов 1988) проводит прямые аналогии между общинными порядками Нагорного Дагестана и древнегреческими полисами. Агларов выделил два варианта дагестанских горских общин: дисперсные джамааты (общины), состоящие из нескольких небольших деревушек, и возникшие в результате синойкизма[21] урбанизированные джамааты. Джамааты объединялись в "вольные общества", последние составляли общий "союз" или "конфедерацию" вольных обществ Нагорного Дагестана.

Другие исследователи (Ю.Е. Березкин, А.В. Коротаев и др.) настаивают на еще большей распространенности "полисного" варианта развития. Березкин убедительно доказал, что альтернативная вождеству социально-политическая организация была характерна не только для горских народов. Он сопоставляет археологическую модель вождества с данными раскопок ряда доисторических обществ Передней Азии и Туркменистана. Просчитав возможную численность населения этих обществ, он приходит к выводу, что численность их населения соответствует численности населения типичных вождеств. Однако археологические критерии чифдомов в этих культурах отсутствовали: вместо иерархической системы поселений – дисперсное расселение общин; вместо резкой грани между элитой и простыми общинниками – слабое проявление имущественного и/или социального неравенства; вместо монументальной храмовой архитектуры – множество небольших (семейных?) мест для отправления ритуалов. Ю.Е. Березкин находит этноисторические аналогии в обществе апатани Восточных Гималаев (Березкин 1994; 1995; 1995а).

А.В. Коротаев (Коротаев 1995) дополнительно привлек внимание к так называемым горским обществам в связи с проблемой "греческого чуда". Он показал, что децентрализованные политические системы горских сообществ имеют принципиальное сходство с греческими полисами. Коротаев значительно расширил список подобных полисам обществ историческими и этнографическими примерами из Европы, Африки и Азии. Демократический характер политической организации горских обществ, полагает Коротаев, следует считать закономерным. Это было обусловлено рядом взаимосвязанных причин. Небольшие размеры обществ предполагали прямое участие всех членов общества в политической жизни (закон Монтескье). Пересеченный рельеф не способствовал объединению общин горцев в более крупные иерархические структуры (например, в вождества), а также препятствовал подчинению горцев равнинным государствам соседей. Подобную защитную роль от соседей могли выполнять не только горы, но и болота (Белоруссия), моря, пустыни, безжизненные территории, а также сочетание тех и других (Карфаген, средневековая Исландия, Дубровник, Запорожская Сечь и подобные ей "вольные общества"). Разумеется, Коротаев признает, что одна только эта причина не может объяснить феномен "греческого чуда", равно как и то, что далеко не все горские общества были демократическими (например, империя инков). Однако, вне всякого сомнения, особенности демократического устройства ряда древнегреческих полисов основываются именно на вышеперечисленных закономерностях.

Из всего этого вытекают еще два важных следствия. Во-первых, не только горские, но и другие небольшие политии, защищенные естественными барьерами, могут создавать неиерархические формы правления. Это позволяет сделать вывод, что параллельно с созданием иерархических обществ (вождеств и государств) существует другая линия социальной эволюции – неиерархические общества. Все это дает основание предположить, что социальная эволюция является многолинейной (Korotayev 1995; 1996; Коротаев 1997; 1998; 1998а; 1999; Бондаренко 1998; Бондаренко, Коротаев 1999; Bondarenko, Korotayev 2000; Kradin, Korotayev, Bondarenko et al. 2000; Крадин, Коротаев, Бондаренко, Лынша 2000). Суть данного явления хорошо выразил Эрнст Геллнер.

Политические единицы в аграрную эпоху очень различаются по размерам и типу. Но их можно приблизительно разделить на два вида или скорее полюса: локальные самоуправляющиеся сообщества и большие империи. С одной стороны, существуют города-государства, остатки родовых общин, крестьянские общины и так далее, ведущие свои собственные дела с очень высоким коэффициентом политического участия (по удачному выражению С. Андрески) и с неярко выраженным неравенством; и с другой стороны – огромные территории, контролируемые сконцентрированной в одном месте силой (Геллнер 1991: 47).

Большое количество примеров в подтверждение мнения Геллнера приводится в статье Ю.И. Семенова о различных путях политогенеза (Семенов 1993). Правда, Семенов и в этой работе остается верным однолинейной марксистской схеме.

Попытки проверить данную модель на основании формальных кросскультурных методов демонстрируют устойчивые корреляции между такими показателями, как "размер семьи", "родовая организация", с одной стороны, и степень демократичности политической организации – с другой. В частности, для иерархических обществ характерны жесткие надобщинные структуры, родовая организация, большесемейная община, тогда как для неиерархических-территориальная организация, территориальная община, малые формы семьи (А.В. Коротаев и Д.М. Бондаренко). Можно также допустить, что данная билинейность имеет какие-то более фундаментальные основания, поскольку она характерна не только для развитых цивилизаций, но ее истоки можно проследить на самых ранних этапах истории человечества (О.Ю. Артемова) и даже у приматов (М.Л. Бутовская).

Во-вторых, для жителей небольших (в том числе горских) обществ характерна высокая степень политической активности ("протестности" – по Ш. Айзенштадту), тогда как для подданных равнинных аграрных государств (в первую очередь крестьян) – более пассивное политическое поведение. Последнее обстоятельство отмечалось многими исследователями крестьянских сообществ (Э. Вольф, Дж. Скотт, Э. Хобсбаум, Т. Шанин и др.).

Интересно, что у многих горских народов участие масс в политической деятельности приводило к блокированию развития антидемократических тенденции. В конце XVIII в. у адыгов Кавказа произошли так называемые антиаристократические революции, в результате которых многие из местных князьков были убиты или изгнаны. У качинов Тибето-Бирманского нагорья в середине XIX в. власть наследственных вождей также была свергнута. Подобный демократический переворот произошел у нага северо-восточной Индии (Покровский 1958; Маретина 1980; Шинкарев 1984). Исходя из этого, уже не кажется такой случайной победа афинского демоса над аристократией, римского плебса над патрициями, а античный путь развития столь уникальным.

Едва ли не самый дискуссионный вопрос политической антропологии – образование государственности. Существует множество различных точек зрения на этот счет, В эпоху Нового времени возникла так называемая теория "общественного договора" (Т. Гоббс, Дж. Локк, Ж.-Ж. Руссо), согласно которой государство возникает как продукт внутреннего соглашения между людьми, которые передают часть своей свободы и власть государству, чтобы обеспечить общественный порядок и неприкосновенность собственности. В XIX в. появилась "завоевательная" теория политогенеза (Л. Гумплович, Ф. Оппенгаймер). Ее сторонники полагали, что первые государства возникли в результате внешнего фактора – завоевания воинственными кочевниками или викингами земледельческих обществ и установления победителями эксплуатации подчиненных.

В тот же период были созданы основы марксистского учения о классах и государстве, согласно которому государство представляет собой политическую машину для подавления господствующими классами трудящихся масс ("Манифест Коммунистической партии", 1848). В то же время К. Маркс и Ф. Энгельс выдвинули две основные модели вызревания государства. В "Экономических рукописях 1857-1861 гг." К. Маркса и в "Анти-Дюринге" (1978) Ф. Энгельса возникновение государства и классов описывается как процесс постепенной узурпации вождями своих управленческих функций, превращения первоначальных "слуг народа" в "господ над ним". В "Происхождении семьи, частной собственности и государства" (1884) Энгельс нарисовал иную картину политогенеза: развитие экономики приводит к росту прибавочного продукта, появлению имущественного неравенства и классов. Господствующие классы для охраны своей собственности изобретают государство – сначала рабовладельческое, затем феодальное.

В XX в. продолжилось изучение проблемы происхождения государства. "Завоевательная" теория оказала определенное воздействие на немецких марксистов К. Каутского и Г. Кунова, ее влияние прослеживается в работах Р. Турнвальда, Д. Вестермана, Л. Крэдера и Р. Карнейро. Обстоятельная критика "завоевательной" теории принадлежит американскому этнологу Роберт Лоуи (1883-1957). В книге "Происхождение государства" Лоуи показал, что завоевание далеко не всегда ведет к государству. В истории были примеры государств, которые были созданы без завоевания. Наконец, для того чтобы завоевание привело к государственности, общества покорителей и побежденных должны были обладать некоторой стратификацией. Следовательно, не только война может быть причиной, ответственной за возникновение государства.

Сам Лоуи являлся сторонником функциональной версии, он полагал, что организационная деятельность предводителей могла привести к складыванию государства, хотя и не продемонстрировал, как этот процесс должен был происходить в истории (Lowie 1927).

Известный востоковед и критик советского авторитаризма Карл Виттфогель (1896-1988) выдвинул ирригационную теорию политогенеза, согласно которой первоначальная государственность и развитие власти напрямую связаны с необходимостью строительства для общества крупномасштабных оросительных сооружений (Wittfogel 1957).

Эстер Босерап высказала предположение, что предпосылкой государства является демографический рост. Когда осваивается вся территория обитания и население максимально возрастает, возникает необходимость в интенсификации сельского хозяйства. Это предполагает совершенствование организации управления, что сопровождается дифференциацией статусов, увеличением "социокультурной сложности" и генезисом государства (Boserup 1965).

Отчасти эти идеи перекликаются с "ограничительной" (circumscription) теорией Роберта Карнейро, который показал, что генезис государства связан главным образом с ростом населения и увеличением конкуренции за ресурсы, что в свою очередь приводит к умножению конфликтов и войн. Естественный выход из этого – введение политической иерархии. Она, с одной стороны, закрепляет господство победивших в конфликтах групп и, с другой стороны, интенсифицирует производство для разрешения демографических и экономических проблем (Carneiro 1970).

Грегори Джонсон и Генри Райт (Johnson 1973; Wright, Johnson 1975; Джонсон 1986), изучая механизмы реагирования социальных систем на различные стрессы, пришли к выводу, что увеличение размеров социальной системы возможно до определенного порога. При чрезмерном увеличении нагрузки уменьшается эффективность существующей организации принятия решений. Чтобы справиться с возникшими перегрузками, необходимо ввести организационную иерархию, т. е. государство. Рассмотрев системы поселений в Месопотамии, они пришли к выводу, что переход от двухуровневой политической организации к трехуровневой сопровождался изменениями в архитектуре, специализации поселений, масштабной урбанизации. Все это, по их мнению, дает основание предположить, что для вождеств была характерна двухуровневая иерархия (локальные общины и центр), тогда как для ранних государств – трехуровневая (деревни, районные центры и столица).

Еще одна популярная модель-торговая. Ее основная посылка основана на том, что торговля на большие расстояния является важным компонентом увеличения власти правителей вождеств и ранних государств. Получая из-за границы своих владений редкие и диковинные товары и распределяя их внутри общества, иерарх контролировал ре-дистрибутивную сеть, повышал свой престиж и увеличивал влияние на подданных (Webb 1975; Ekholm 1977).

Важную роль в закреплении государственного механизма играла идеология. Она узаконивала сложившееся статусное неравенство. По всей видимости, формирование идеологии существующей системы господства являлось столь же важным моментом, что и экономическое или политическое принуждение (Скальник 1991; Skalnik 1996).

В целом, как показали сравнительно-исторические исследования последних десятилетий, не существует единой обязательной причины возникновения государства. На процессы политогенеза оказывали влияние самые разнообразные внутренние и внешние факторы: увеличение прибавочного продукта, совершенствование технологии, рост народонаселения, экология, война и завоевание, внешнее влияние и торговля, идеологический фактор и т. д. (Claessen, Skalnik 1978; 1981; Хазанов 1979; Haas 1982; Васильев 1983; Куббель 1988; Павленко 1989; Коротаев, Чубаров 1991; Крадин, Лынша 1995; Claessen 2000 и др.).

В политантропологической литературе выделяются два основных подхода к пониманию ранней государственности. Согласно "интегративной" версии политогенеза (Service 1962; 1975) архаическое государство возникает вследствие организационных нужд, с которыми вождеская организация власти не может справиться. При этом раннегосударственная власть имеет ненасильственный, а консенсуальный характер. Она основана на сакральной (т. е. священной) идеологии. По мнению сторонников "конфликтной" версии политогенеза (Fried 1967), государственность – это средство стабилизации стратифицированного общества от предотвращения конфликтов в борьбе между различными группами за ключевые ресурсы жизнеобеспечения. Эта версия объясняет происхождение государства, исходя из отношений эксплуатации, классовой борьбы, войны и межэтнического доминирования.

С точки зрения интегративного подхода, государство представляется как политическая система с более сложной экономической и социальной инфраструктурой. Обычно в число признаков, наиболее ярко характеризующих становление государственности, включаются высокоразвитое и специализированное ремесло и торговля, крупное монументальное строительство, урбанизация, появление письменности и права.

Сервис рассматривает создание государства с точки зрения "выгоды", которое оно несет своим гражданам. Он признает, что подданным приходится платить определенную "цену" управителям за то, что они выполняют свои организационные обязанности. Однако Сервис отказывается видеть в этой "цене" эксплуатацию, полагая, что выгоды от объединения усилий очевидны и превышают плату за услуги. Он мотивирует это тем, что ему неизвестны случаи восстаний в ранних государствах (Service 1975). Эти аргументы нашли развитие в концепции "взаимной эксплуатации", согласно которой в раннем государстве складывается религиозно-идеологическая доктрина взаимного обмена услугами между производящими массами и правящей элитой. Первые обязуются исправно платить налоги и повинности, а вторые считаются ответственными за охрану и благосостояние подданных, выполняя управленческие функции в соответствии со своими сверхъестественными способностями (Claessen, Skalnik 1978; Claessen, Oosten 1996; Skalnik 1996 и др.).

Конфликтный подход отличий предполагает рассмотрение государства как политической организации, предназначенной для решения внутренних и внешних конфликтов и упорядочивания структуры на принципиально новом уровне интеграции. Одни исследователи (сторонники "завоевательной" теории) привлекали внимание к насильственному, военному решению экономических проблем; другие (Fried 1967; Haas 1982; Earle 1997 и др.) – обращали внимание на то, что в результате неравного доступа к ресурсам назревают конфликты, которые предотвращаются методами физического и идеологического контроля; третьи (марксистские авторы) – акцентируют внимание на том, что государство является институтом эксплуататорского, классового общества.

Полемика Сервис – Фрид мало кого оставила равнодушной. Однако немногие из исследователей готовы безоговорочно принять ту или иную сторону. Всем очевидно, что это взаимоисключающие позиции. В реальности и интеграция и конфликт одновременно присутствуют в природе государства. Государственность действительно выполняет важные социальные функции (защищает жителей от внешних врагов, преступников, выполняет организационные функции и т. д.). В то же самое время носители власти имеют расширенный доступ к ресурсам и различным благам, а подданные вынуждены соглашаться со своим более низким статусом.

В литературе много писалось об амбивалентности власти. Государство – орудие власти. Оно столь же двулико, что и сама власть. Оно одновременно и помогает и наказывает. Даже в классической древности существовало амбивалентное отношение к государству, оно воспринималось как неизбежное, но все-таки зло (Якобсон 1997).

Традиционно принято выделить три главных признака государственности: территориальное деление, налоги и формирование особого аппарата управления. Вне сомнения, это справедливо в отношении развитых современных государств. В то же время исследования антропологов показали, что многие уже сформировавшиеся доиндустриальные государства (например, в Африке) оставались основанными на родоплеменном делении. Граница между редистрибуцией и налогами очень условна. Наконец, не всегда можно провести грань между зачаточными органами управления в вождестве и ранней формой государства (Куббель 1987).

Современные исследователи выделяют различное число критериев, которые могут свидетельствовать об отличии государства от предшествующих форм, однако мало кто настаивает на универсальных показателях. С точки зрения, например, сторонников интегративного подхода, самыми яркими признаками возникшего государства являются строительство крупных монументальных сооружений (храмов, гробниц, дворцов и т. д.), появление городов и письменности. К этим компонентам иногда добавляют такой критерий, как численность и плотность населения. При этом подчеркивается, что население вождеств, как правило, насчитывало десятки тысяч этнически однородного населения, в то время как в ранних государствах счет шел уже на сотни тысяч и миллионы человек из разных этнических сообществ и групп. По мнению марксистских авторов, государство отличается от вождества присутствием классовой эксплуатации и специализированных органов принуждения.

Используя археологические источники, необходимо иметь в виду, что понятие "город" очень неопределенно, такие признаки цивилизации, как письменность, наличие высокоразвитой торговли и ремесла, монументальная и урбанистическая архитектура, могут встречаться еще в догосударственном обществе и, наоборот, их может не быть в раннегосударственных структурах. Многие ранние государства Африки не знали письменности, однако известны безгосударственные общества, имевшие письменность (кельты, иберы). Социальная стратификация, фиксируемая в погребальном обряде, характерна как для государств, так и для вождеств. Едва ли можно точно определить по уровню развития ремесла, торговли или числу уровней иерархии, является данное общество вождеством или государством. Монументальные сооружения характерны не только для цивилизаций, но и встречаются в вождествах (Стоунхендж).

Эксплуатация также не может быть критерием государства. Во-первых, разве возможно рассчитать, эквивалентен или неэквивалентен управленческий труд и так называемые расходы на представительство в архаических обществах? Может ли быть равнозначным на материальные дары и дань подданных нематериальный ответ правителя, выраженный, например, в психологическом комфорте подданных. Во-вторых, затраты вождя и подданных в принципе не могут быть эквивалентными. Лидер всегда и во всех обществах получает больше, чем дает. В лидерстве есть что-то такое, что оправдывает любые потери и траты и притягивает как магнит очень многих – от величайших альтруистов, проповедников и революционеров до самого последнего эгоиста и жестокого тирана. Кто же из них и как распорядится своей силой и властью – это уже особый вопрос, выходящий за пределы настоящей темы. Наконец, в-третьих, доминирование и неравенство являются имманентно присущим свойством социальной организации, и поэтому наличие эксплуатации не может свидетельствовать о генезисе государства.

Есть некоторые контраргументы и в отношении использования в качестве обязательной характеристики раннего государства монополии на законное применение силы. Р. Карнейро не без основания полагает, что многим раннегосударсгвенным образованиям как раз не хватало монополии на использование силы, ссылаясь при этом на англосаксонские законы, в которых было записано, что любой может убить вора (не обращаясь в специальные органы правосудия) и даже получить за это определенное вознаграждение (Carneiro 1981: 68).

Таким образом, намеченная в общих чертах демаркационная линия между вождеством и государством при более близком рассмотрении становится расплывчатой, аморфной. Очевидно, что универсальных признаков государственности нет, нужна их система. Но сколько признаков составляют систему: два из трех, три из пяти или какое-то иное соотношение?

Как уже говорилось, в эволюции доиндустриальных послепервобытных обществ можно выделить две большие стадии. Первая характеризуется отсутствием частной собственности на средства производства, централизованной организацией производства и редистрибуции. Эти общества принято называть "архаическими", или "ранними", государствами. В советской науке их предпочитали именовать "раннеклассовыми обществами". Вторая стадия характеризуется известным развитием частной собственности, формированием государственного аппарата. Некоторые зарубежные исследователи предложили называть ее, в частности, "зрелое государство".

Разработку теории раннего государства принято связывать с именем голландского политантрополога Хенри Дж. М. Классена (род. 1930). Наиболее полно главные положения теории были сформулированы в томе "Раннее государство" (Claessen, Skalnik 1978), а впоследствии углублены и расширены в целом ряде специальных тематических изданий (Claessen, Skalnik 1981; Claessen, Van de Velde 1987; 1991; Claessen, Oosten 1996 и др.). Классен и Скальник определили раннее государство как централизованную социополитическую организацию для регулирования социальных отношений в сложном стратифицированном обществе, разделенном, по крайней мере, на два основных страта, или социальных класса, – на управителей и управляемых, отношения между которыми характеризуются политическим господством первых и данническими обязанностями вторых; законность этих отношений освящена единой идеологией, основной принцип которой составляет взаимный обмен услугами (Claessen, Skalnik 1978: 640).

Поскольку ранним государствам не хватало монополии на применение законного насилия, чтобы противостоять сепаратизму, персона са-крализованного правителя являлась фигурой консолидирующей и объединяющей общество. Царь являлся "посредником" между божествами и подданными, обеспечивал благодаря своим сакральным способностям стабильность и процветание общества, объединял посредством дарений социальные коммуникации в единую сеть. Только с формированием эффективной системы аппарата власти отпала необходимость в данных функциях "священного царя" (Claessen 1986).

X. Классен и П. Скальник разработали типологию ранних государств по степени зрелости, выделив соответственно "зачаточное", "типичное" и "переходное".

Для "зачаточного" (inchoate) раннего государства характерно: 1) доминирование клановых связей; 2) должностные лица существовали за счет доли собираемой ими редистрибуции; 3) не существовало узаконенной правовой кодификации; 4) не было специальных судебных органов; 5) редистрибуция, дань и поборы не были строго определены; 6) слабое развитие аппарата управления (Claessen, Skalnik 1978: 22, 641).

Для "типичного" раннего государства характерно: 1) сохранение кланово-линиджных связей, но при некотором развитии внеклановых отношений в управляющей подсистеме; 2) источником существования должностных лиц являются как кормления за счет вверенных подданных, так и жалованье из центра; 3) появился письменно зафиксированный свод законов; 4) существует специальный аппарат судей, которые уже разбирали большинство юридических вопросов; 5) изъятие доли прибавочного продукта "управителями" имело "точно установленный характер" и осуществлялось как путем взимания дани, так и посредством принудительного труда; 6) появляются специальные чиновники и лица, помогающие им (Там же).

Для "переходного" раннего государства характерно: 1) преобладание назначения на должность в административном аппарате; родственные связи играют роль только на самых высших уровнях иерархии; 2) система выплаты жалованья чиновникам доминирует над системой "кормлений"; 3) кодификация законов завершена; 4) все вопросы правотворчества решаются судейским аппаратом; 5) налогообложение превратилось в хорошо отлаженную, регулярно функционирующую систему; 6) вся эта деятельность контролировалась многочисленными чиновниками (Там же).

Важным представляется разделение на первичные (pristine) и вторичные (secondary) государства (Fried 1967). Первичные государства возникали в результате собственного спонтанного независимого развития в благоприятных для роста производства и численности населения природно-климатических зонах. Такими очагами являлись Месопотамия, Египет, Китай, Индия, Перу и Мезоамерика. Вторичные государства возникали по соседству с первичными под влиянием уже сформировавшихся первичных центров цивилизации.

Влияние первичных государств могло быть как прямым, в виде непосредственного заимствования тех или иных институтов или структурных принципов, так и опосредованным, путем давления на варварскую периферию. Последнее катализировало процессы политогенеза у менее цивилизованных соседей. В результате рядом с центрами архаических цивилизаций возникали новые политик. Эти политии могли быть завоеваны технологически более развитыми обществами центра. Но нередко бывало и обратное – воинственные варвары подчиняли центральную цивилизацию я создавали "суперстратификационное" общество, в котором на уже существовавшую общественную стратификацию завоеванных были наложены институты менее развитых завоевателей. Особенно много примеров подобного рода встречалось в процессе завоевания земледельческих цивилизаций кочевниками-скотоводами.

В отечественной литературе наряду с однолинейными представлениями о генезисе государственности (постепенно отмирающая "пятичленная схема"; теории, объединяющие все доиндустриальные общества в одну стадию – концепции "большого" феодализма Ю.М. Кобищанова, "сословно-классового общества" В П. Илюшечкина и др.) существует развитая многолинейная традиция, истоки которой находятся в идеях К. Маркса и Ф. Энгельса об азиатском способе производства. Первая идея была сформулирована Марксом в "Экономических рукописях 1857-1861 гг.", в том месте, где он анализировал формы, предшествующие капитализму. Маркс выделил три формы Gemeinwesen: азиатскую, античную и германскую, которые можно интерпретировать как самостоятельные модели перехода к государственности (Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. Изд. 2-е. Т. 46. Ч. I. С. 461-493). Вторая идея была сформулирована Ф. Энгельсом в "Анти-Дюринге" (1878), где он, согласуясь с замечаниями Маркса, высказал предположение о двух путях становления государства – восточном и античном (Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. Изд. 2-е. Т. 20. С. 183-185). Позднее данную версию поддержал в своих работах Г.В. Плеханов, который рассматривал данные способы производства "как два сосуществующих типа".

Наиболее авторитетно билинейная теория была сформулирована в "Восточной деспотии" Карла Виттфогеля. Для западного пути развития характерно формирование общества с частной собственностью, политическим равноправием граждан, ограниченным законами правового государства. Наиболее ярко данная модель эволюции была воплощена в античных полисах. Некоторые исследователи прослеживают ее определенные признаки в обществах горских народов. Для восточного общества частная собственность имеет подчиненное значение, положение человека определяет его власть, место в иерархии управления. В обществе нет граждан, есть только подданные (Wittfogel 1957). Многие другие "азиатчики" – сторонники азиатского способа производства – также высказывались в 1950- 1980-е годы в поддержку билинейной теории (Э. Вельскопф, Ф. Текеи, М. Годелье, Л.А. Седов, М.А. Чешков и др.).

В последние два десятилетия XX в. эти идеи были развиты и скорректированы в соответствии с новейшими достижениями политической антропологии в работах Л.С. Васильева (Васильев 1982; 1983; 1989; 1993 и др.). Васильев полагает, что генеральной линией социальной эволюции является процесс постепенной трансформации автономных общинных образований в вождества, а из них – в ранние и затем – в зрелые государства. Этот процесс происходил на основе монополизации доступа к управлению и контролю над производством и перераспределением. Так как власть и место в иерархии определяют статус индивида, частная собственность имеет подчиненный характер. В обществе нет граждан, есть подданные. В результате складывался государственный (Л.С. Васильев считает, что этот термин более удачен, чем термин "азиатский" в силу его универсальности) способ производства. Европейская структура (частнособственнический способ производства) представляет собой "мутацию", прообраз которой восходит к финикийской модели. Однако наиболее последовательно данный способ производства реализовался в античной Греции и Риме. Для этой модели общества характерны товарные отношения, частная собственность, политическое равноправие граждан полиса. Право было ориентировано на соблюдение законности и защиту интересов граждан. Это в конечном счете обусловило динамику развития Западной Европы и привело в Новое время к формированию правового государства и гражданского общества.

Взгляды Васильева были поддержаны и развиты другими исследователями (Киселев 1985; 1989; Павленко 1987; 1989; 1991 и др.). Ю.В. Павленко выделил две модели ранних государств. Условимся называть их точечными и территориальными.

Точечные ранние государства представляли собой нечто вроде городов-государств типа древнеегипетских или древнешумерских номов ("номовое государство" – термин И.М. Дьяконова и В.А. Якобсона). Их отличительными чертами являлись большая территория, сравнительно высокая плотность населения, сосредоточение всех сфер жизни в городе-столице. Прибавочный продукт создавался либо на особых государственных (или храмовых) участках, либо мог взиматься с общинников в форме ренты-налога (последний вариант, возможно, характерен для более крупных политий, когда государственные поля и поселения общинников находятся на большом расстоянии друг от друга). Соответственно ведущее место в управлении обществом занимала традиционная знать, которая выше была охарактеризована как "администраторы". Однако поскольку общества этого типа нередко возникали на основе ирригационного земледелия, то в их управлении важную роль играл слой "жрецов", являвшийся хранителем общественно-полезных знаний и опыта (Шумер, Египет, Майя).

Территориальные ранние государства представляли собой "крупные политические общности. Для них были характерны следующие признаки: большая территория, экономическая самостоятельность и обособленность отдельных провинций, сравнительно невысокая плотность населения. Структурно территориальная мультиполития представляла собой центральную политик) ("великое княжество") с городом-столицей и зависимыми от него другими политиями ("племенными княжениями", "удельными княжествами"). Прибавочный труд изымался на основе редистрибутивно-даннической эксплуатации, отчуждаемой от входящих в состав мультиполитии удельных политий. Со временем территориальные мультиполитии могли перерастать в более сложные структуры – "ранние империи" (держава Каролингов, Киевская Русь).

Контроль над зависимыми политиями мог осуществляться в виде периодических объездов подвластных территорий – полюдья (Кобищанов 1995). В некоторых случаях для лучшей организации редистрибуции власть могла "клонировать" свои контрольные функции – создать несколько столичных городов (так было у дальневосточных народов с их системой "пяти столиц" – бохайцы, чжурчжэни и др.). Еще один вариант – постоянное перемещение власти по зависимым владениям. У Карла Великого долгое время не было столицы. Король разъезжал со своим двором по принадлежащим ему поместьям, и только в конце царствования Карл избрал столицей г. Ахен. Но во всех случаях был центр – "ядро" системы, в котором как бы концентрировался пучок различных видов власти и принимались наиболее ответственные решения.

Какие функции лежали в основе деятельности правителей территориальных обществ? Если сравнивать их с администрацией обществ, образовавшихся на базе точечных политий, то нельзя не заметить одно отличие принципиального характера: в территориальных политиях органы власти чаще заняты не столько организационно-экономической и хозяйственно-редистрибутивной деятельностью, сколько военно-политической и данническо-редистрибутивной.

Л.Е. Куббель предложил еще одну интерпретацию политогенеза, выделив три варианта: военный, аристократический и плутократический. В первом случае захват политической власти осуществляется военными лидерами при поддержке военной организации – военной демократии, военной иерархии и дружины. Этот вариант был характерен для большинства народов мира, например, для древних германцев, индейцев Северной Америки, банту Южной Африки. Во втором случае вожди сосредотачивали в своих руках руководство обществом и ограничивали доступ к управлению и ресурсам (Полинезия, Гавайи). В третьем варианте во главе общества находились отдельные богатые индивиды (бигмены), которые постепенно преобразовывали свой авторитет в политическую власть (Меланезия) (Венгеров, Куббель, Першиц 1984; Куб-бель 1988: 134-138 и др.).

В данной главе уже говорилось о существовании двух линий эволюции – иерархических и неиерархических обществ. В число неиерархических обществ были включены демократические общины горцев, к которым относятся и многие античные полисы. В этой связи правомерно сказать, что полисный путь – это альтернатива не только вождеству, но и государству. Во всяком случае, некоторые авторы не без оснований ставят резонный вопрос: а является ли полис государством?

Израильский антрополог Моше Берент считает, что классический полис не может считаться государством. Полис был "безгосударственным обществом", в доказательство чего Берент приводит большое число разнообразных аргументов (Berent 2000; 2000а). В полисе не существовало готового государственного аппарата, а контроль над управлением обществом осуществлялся всеми его гражданами.

Управление в Афинах можно рассматривать двояко – с точки зрения институтов и должностных лиц, с одной стороны, и с точки зрения людей, формулирующих политику, – с другой. В то время как политические учреждения комплектовались дилетантами, что указывает на отсутствие разделения труда, можно говорить о некоторого рода разделении труда, принимая во внимание "профессиональных политиков" в Афинах – демагогов и тех, кто выступал в народном собрании. И все же в том смысле, в котором эти люди могли бы называться правительством, это было, несомненно, негосударственное правительство. Афинский лидер не занимал никаких формальных постов и не имел в своем распоряжении государственного аппарата принуждения. Он был просто харизматической личностью, оратором (демагогом), который мог убедить людей в народном собрании принять его политику, но он все еще рисковал потерять свое влияние (и жизнь!), а его политика могла быть отвергнута в любой момент (Berent 2000a: 229).

Концепция Берента определенно станет предметом обсуждения среди специалистов в области античной истории. Вместе с тем необходимо заметить, что в 1989-1991 гг. на страницах журнала "Вестник древней истории" уже прошла подобная дискуссия о характере римской государственности.

Зачинатель полемики Е.М. Штаерман выступила с точкой зрения, очень похожей на позицию Берента. Согласно ее мнению, классический римский полис периода республики не может считаться государством. Аппарат исполнительной власти был ничтожно мал. Не было прокуратуры и полиции. Не было ни налогов, ни аппарата для их сбора. Подати с провинций и рента за общественные земли собирались откупщиками. Истец сам обеспечивал явку ответчика в суд и сам же должен был заботиться об исполнении приговора. Все это свидетельствует, по ее мнению, о том, что "в Риме того времени, по существу, не было органов, способных принудить исполнять законы, да и сами законы не имели санкции" (Штаерман 1989: 88). В качестве этапов на пути к государственности Штаерман рассматривает диктатуру Суллы, правление Помпея, первый триумвират, триумф Цезаря. Но только при Августе был завершен процесс создания государства (административный аппарат, преторианская гвардия, когорты стражи, профессиональная армия).

Почти все участники той дискуссии высказались против данной концепции. Лишь два человека прямо выступили в поддержку мнения Е.М. Штаерман. Один из поддержавших предположил, что причина этого в приверженности отечественных антиковедов к "эмпирическим, антитеоретическим исследованиям" (любопытно, что другой, принявший позицию Штаерман, был иностранец). Однако, как мне кажется, дело не только в этом. С точки зрения марксистской теории истории, античное общество было принято за некий эталон – классический образец древнего рабовладельческого государства. Это востоковедам было необходимо ломать голову, как и почему их общества отличались от эталона, какое место занимало рабство в их цивилизациях, почему не рабы, а крестьяне строили пирамиды фараонам, куда подевалась частная собственность на Востоке, почему между древностью и средневековьем в Азии не существовало столь же очевидного различия, как в Европе между античностью и феодализмом.

В антиковедении подобных проблем не существовало. Здесь все было на месте – классы, эксплуатация, собственность. Значение и роль рабства для Греции и Рима представлялись очевидными. В Риме даже были зафиксированы большие восстания рабов – почти революции. Существовала логически непротиворечивая теоретическая база. Еще классиками социализма, в особенности Энгельсом в "Происхождении семьи…", был изложен марксистский взгляд на главные вопросы происхождения государства и классов в Греции и в Риме. Эти положения были уточнены советскими академиками в 1930-е годы и растиражированы в многомиллионных учебниках для средней и высшей школы. После всего этого на долю ученых осталось только подтверждать в очередной раз верность выводов марксистского учения либо уточнять многочисленные детали тех или иных частных вопросов. Скорее всего, именно комплекс этих обстоятельств сыграл злую шутку с отечественным антиковедением, обусловил стойкий иммунитет к теоретическим и компаративистским изысканиям, к пересмотру, казалось бы, общеизвестных аксиом.

Однако признание греческого и римского обществ безгосударственными заставляет совершенно по-иному посмотреть на многие вопросы. Если принять точку зрения, что полис не является государством, то следует признать, что совсем необязательно безгосударственное общество должно быть первобытным и, следовательно, цивилизация необязательно предполагает существование государственности. Сторонниками многолинейной теории исторического процесса обосновывается точка зрения, согласно которой отсутствие государственности необязательно предполагает низкий уровень развития общества (Kradin, Korotayev, Bondarenko et al. 2000; Крадин, Коротаев, Бондаренко, Лынша 2000). В этой главе уже цитировались исследования А.В. Коротаева, согласно которому в северо-восточном Йемене процесс перехода от иерархической системы к власти с горизонтальной племенной организацией сопровождался появлением классических признаков стадии "цивилизации" – частной собственности, товарно-денежных отношений, письменного права.

Нечто подобное можно найти в истории цивилизации кельтов (галлов). Кельты заселяли большую часть Западной и Центральной Европы в I тыс. до н. э. В технологическом отношении кельты опережали многие народы Европы. Они строили глубокие шахты для получения соли и ртути, раньше других научились выплавлять железо и сталь, делать стальное оружие, создавать стеклянные украшения без швов, отмывать золото в Альпах. Это была многочисленная этнополитическая общность с единым языком и религией, деньгами. В кельтском обществе существовала развитая социальная дифференциация и множество рангов. Однако у кельтов не было ни письменности, ни единого государства. Всего существовало около ста кельтских политий. Археологи предполагают, что они более всего подобны вождествам. В период перехода от гальштата к латену наследственная власть вождей исчезла, контроль перешел в руки знати и выборных магистратов. Кельтские oppidia представляли собой настоящие города с длинными улицами, кварталами ремесленников, святилищами, мощными фортификационными сооружениями. Наиболее крупные из них имели площадь в пределах 600-1600 га. Если судить по отчетам Цезаря римскому сенату, легионеры уничтожили несколько сот oppidia, количество истребленных кельтов исчислялось сотнями тысяч.

Еще одним альтернативным государству вариантом является социальная эволюция сложных обществ кочевников-скотоводов. Этнографические исследования скотоводческих народов Передней Азии и Африки показывают, что экстенсивная пастушеская экономика, низкая плотность населения, отсутствие оседлости не предполагают необходимости развития сколько-нибудь институализированной иерархии. Следовательно, можно предположить, что потребность в государственности для кочевников не была внутренне необходимой.

Сложная иерархическая организация власти в форме "кочевых империй" и подобных им политических образований развивалась у номадов только в тех регионах, где они были вынуждены иметь длительные и активные контакты с более высокоорганизованными земледельческо-городскими обществами (скифы и древневосточные и античные государства, кочевники Центральной Азии и Китай, гунны и Римская империя, арабы, хазары, турки и Византия и проч.).

Это предопределило двойственную природу "степных империй". Снаружи они выглядели как деспотические завоевательные государства, так как были созданы для изъятия прибавочного продукта извне степи. Но изнутри империи номадов оставались основанными на племенных связях без установления налогообложения и эксплуатации скотоводов. Сила власти правителя степного общества основывалась на его умении организовывать военные походы и перераспределять доходы от торговли, дани и набегов на соседние страны.

Кочевники-скотоводы выступали в данной ситуации как класс-этнос и специфическая ксенократическая (от греч. ксено – наружу и кратос – власть) или экзополитарная (от греч. экзо – вне и политая – общество, государство) политическая система. Образно можно сказать, что они представляли собой нечто вроде "надстройки" над оседло-земледельческим "базисом". С этой точки зрения, создание "кочевых империй" – это частный случай "завоевательной" теории политогенеза. При этом кочевая элита выполняла функции высших звеньев военной и гражданской администрации, а простые скотоводы составляли костяк аппарата насилия – армии (Крадин 1992; 1996 – здесь же историография вопроса)[22].

Вне всякого сомнения, данную политическую систему нельзя считать государством. Однако это не свидетельство того, что такая структура управления была примитивной. Как было показано выше, греческий и римский полисы также не могут считаться государствами. Но как быть с кочевниками, каким термином описать существо их политической системы? Учитывая ее негосударственный характер и развитую иерархическую структуру, мной было предложено характеризовать "кочевые империи" как суперсложные вождества (Крадин 1992; 1996).

Суперсложное вождество в форме кочевых империй – это уже реальный прообраз раннего государства, уже реальная модель, прообраз раннегосударственного общества. Если численность сложных вождеств измеряется, как правило, десятками тысяч человек, то численность суперсложного вождества составляет многие сотни тысяч и даже больше (применительно к кочевым империям Центральной Азии в пределах 1-1,5 млн чел.). Данные вождества имели сложную систему титулатуры вождей и функционеров, вели дипломатическую переписку с соседними странами, заключали династические браки с земледельческими государствами и соседними кочевыми империями. С точки зрения соседей, такие кочевые общества воспринимались как самостоятельные субъекты международных политических отношений.

Для них характерны зачатки урбанистического строительства (уже хунну стали воздвигать укрепленные городища, а "ставки" империй жужаней, тюрков и уйгуров представляли собой настоящие города), возведение пышных усыпальниц и заупокойных храмов представителям степной элиты. В некоторых суперсложных вождествах кочевников элита пыталась вводить зачатки делопроизводства (хунну), в некоторых существовала записанная в рунах эпическая история собственного народа (тюрки), а некоторые из подобных кочевых империй (в первую очередь Монгольскую державу первых десятилетий ХIII в.) хочется прямо назвать государством.

Примечания:

1

Все эпиграфы взяты из повести А.Н. и Б.Н. Стругацких "Трудно быть богом".

2

Дополнительную информацию о методике полевых исследований в антропологии на русском

17

В наиболее полном виде эта концепция отечественных авторов изложена в: История

18

Более подробные сведения о данном типе лидерства можно почерпнуть из многих работ,

19

Более подробно вопрос об особенностях социальной организации обществ с развитым

20

Подробно о концепции "неолитической революции" и переходе к производящему хозяйству

21

Синойкизмом в Древней Греции называлось объединение нескольких поселений в один полис

22

Более подробно о данной концепции см.: Крадин Н.Н. Структура власти в