• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Об этом человеке слагались песни: «О Берии поют сады и нивы, он защитил от смерти край родной, чтоб голос песни, звонкий и счастливый, всегда звучал над солнечной страной». Детвора на школьных утренниках декламировала стихи: «Что за праздник у ребят? Ликует пионерия: это к нам пришел в отряд Лаврентий Палыч Берия». Защищались кандидатские диссертации на тему: «Лаврентий Павлович Берия — верный друг и соратник товарища Сталина».

И вдруг — как снег на голову — сообщение в «Правде» десятого июля пятьдесят третьего года: «На днях состоялся Пленум Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза. Пленум ЦК КПСС, заслушав и обсудив доклад Президиума ЦК — тов. Маленкова Г. М, о преступных антипартийных и антигосударственных действиях Л. П. Берии, направленных на подрыв Советского государства в интересах иностранного капитала и выразившихся в вероломных попытках поставить Министерство внутренних дел СССР над Правительством и Коммунистической партией Советского Союза, принял решение — вывести Л. П. Берию из состава ЦК КПСС и исключить его из рядов Коммунистической партии Советского Союза как врага Коммунистической партии и советского народа».

Хрущев любил рассказывать своим иностранным собеседникам, как проводилась акция против Берии. Несмотря на некоторые вариации, сюжет в основном один и тот же.

Согласно одному из рассказов, конец Берии был такой. Хрущев убедил сначала Маленкова и Булганина, а потом остальных членов Президиума ЦК, что если Берию не ликвидировать сейчас же, то он ликвидирует всех членов Президиума. Так, вероятно, думали все, хотя каждый боялся сказать об этом другому. Хрущев не побоялся. Трудна была лишь техника проведения операции против Берии. Нормальная процедура — свободное обсуждение обвинения против него в Президиуме ЦК или на пленуме — совершенно отпадала. Опасались, что как только Берия узнает об обвинениях против него, то немедленно произведет государственный переворот и перестреляет всех своих соперников.

Оставалось только классическое оружие всех подлецов: обман, засада, ловушка. А поскольку по этой части сам Берия был великим мастером, надо было ловкость обмана перемножить на искусность ловушки. Поэтому операцию против Берии приурочили к началу летних маневров армии.

В маневрах Московского военного округа должны были участвовать и несколько сибирских дивизий (на всякий случай, если в московских дивизиях окажутся сторонники Берии). На заседании Совета Министров министр обороны, его заместители и начальник Генерального штаба должны были докладывать о ходе маневров, и поэтому было приглашено много военных.

Повестка дня этого заседания, назначенного на 26 июня, как обычно, была заранее разослана членам Совета Министров со всеми проектами решений и с указанием имен всех приглашенных докладчиков и экспертов. Словом, рутина рутин.

Явились все. Члены правительства собрались в зале заседаний Совета Министров, а приглашенные, в том числе и военные, расположились, опять-таки, как обычно, в комнате ожидания, откуда приглашенных вызывают в зал только во время обсуждения их вопроса.

Первым поставили на обсуждение вопрос о ходе маневров Советской Армии. В зал вошла группа военных во главе с маршалом Жуковым и командующим войсками Московского военного округа генералом Москаленко. У Берии их появление не вызвало удивления: Жуков уже был переведен из Свердловска в Москву и занимал пост заместителя министра обороны.

Маленков объявил объединенное заседание Президиума ЦК и Совета Министров открытым. И тут же обратился к Жукову:

— Товарищ Маршал Советского Союза, предлагаю вам от имени Советского правительства задержать Берию!

Жуков скомандовал Берии:

— Руки вверх!

Москаленко и другие генералы обнажили оружие, считая, что Берия может пойти на провокацию.

Берия потянулся к своему портфелю, который лежал на подоконнике у него за спиной. Хрущев схватил Берию за руку, чтобы он не воспользовался оружием, которое могло находиться в портфеле. Правда, потом выяснилось, что оружия у Берии не было ни в портфеле, ни в карманах. Просто он произвел какое-то рефлексивное движение.

В портфеле оказался только исписанный его рукой лист, на котором значилось одно, несколько раз повторяемое, слово: «Тревога! Тревога! Тревога!»

Военные взяли Берию под стражу и увели в соседнюю комнату, рядом с кабинетом Маленкова.

По предложению Хрущева тут же освободили от занимаемой должности Генерального прокурора СССР, потому что он не вызывал у заговорщиков доверия и мог не дать санкцию на арест Берии. Новым Генеральным прокурором утвердили Руденко, который был человеком Хрущева.

Далее Президиум ЦК приступил к обсуждению вопроса о дальнейшей судьбе Берии.

Заговорщики оказались перед сложнейшим вопросом: что делать дальше с арестованным? Куда его девать? Было два решения, и оба одинаково неприятные: держать Берию в заключении и вести нормальное следствие или расстрелять его тут же, а потом оформить смертный приговор в судебном порядке.

Принять первое решение было опасно, ибо за Берией стоял весь аппарат чекистов и внутренние войска, и его легко могли освободить. Министерству внутренних дед доверить охрану Берии не могли, потому что это было его ведомство, с его людьми. Заместителями у Берии были Круглов и Серов. Круглов точно был человеком Берии, сомневались и в Серове.

Принять второе решение — расстрелять Берию немедленно — не было юридических оснований.

После всестороннего обсуждения минусов и плюсов обоих вариантов пришли к выводу: Берию надо немедленно расстрелять, поскольку из-за мертвого Берии бунтовать никто не станет. Исполнителем этого приговора — в той же соседней комнате — в рассказах Хрущева выступал один раз генерал Москаленко, другой раз Микоян, а в третий даже сам Хрущев. Он подчеркнуто добавлял: дальнейшее расследование дела Берии полностью подтвердило, что расстреляли его правильно.

У. Виттлин в вышедшей на Западе книге «Комиссар» пишет: «Трудно сказать определенно, был ли он расстрелян Москаленко или Хрущевым, задушен Микояном или Молотовым при помощи тех трех генералов, которые схватили его за горло, как об этом уже говорилось. Также трудно сказать, был ли он арестован на пути в Большой театр 27 июня, где все члены Президиума, кроме него, присутствовали на опере „Декабристы“, или он был арестован на заседании Президиума ЦК… Поскольку Хрущев пустил в ход несколько версий о смерти Берии и каждая последующая разнится от предыдущей, трудно верить любой из них».

По одной из хрущевских версий, содержать Берию под стражей было поручено Москаленко, командующему войсками Московского округа.

— Москаленко взял Берию, поставил вокруг своих людей и перевез его к себе на командный пункт, в бомбоубежище. Я видел, что он делает это как нужно. На этом заседание Президиума ЦК закончилось…

Эту версию опровергают два серьезных свидетеля. Однако не будем опережать события. К обстоятельствам, связанным с транспортировкой арестованного Берии из Кремля, мы еще вернемся.

Поглубже вникнем в то, как происходил арест. Несколько версий запустил не только Хрущев.

Обратимся к свидетельствам военных, принимавших непосредственное участие в аресте Берии. Именно к их помощи обратились заговорщики, потому что иного выхода не было: охрана Кремля подчинялась Берии. Достаточно его распоряжения, и все заговорщики моментально были бы изолированы.

Единственная надежда была на армейских генералов. Но и здесь таилась опасность — по существовавшим правилам военные, приходя в Кремль, сдавали оружие в комендатуре. Это требование не распространялось лишь на министра обороны, автомобиль которого беспрепятственно въезжал в Кремль. Министром обороны тогда был Булганин. Ему и поручили провезти с собой группу военных с оружием.

Среди них был Г. К. Жуков, Маршал Советского Союза, в ту пору заместитель министра обороны СССР. Вот его свидетельства.

Его вызвал Булганин и сказал:

— Садись, Георгий Константинович.

Он был возбужден, даже не сразу поздоровался, и только потом подал руку, однако не извиняясь.

Помолчали. Затем Булганин, ни слова не говоря по существу дела, сказал:

— Поедем в Кремль, есть срочное дело.

Поехали. Вошли в зал, где обычно проходили заседания Президиума ЦК партии.

Потом Жуков узнал, что в тот день было назначено заседание Совета Министров. И министры действительно были в сборе. На заседании с информацией должен был выступать Берия. И он готовился.

Жуков оглянулся. В зале находились Маленков, Молотов, Микоян, другие члены Президиума. Берии не было.

Первым заговорил Маленков — о том, что Берия хочет захватить власть, что Жукову поручается вместе с его товарищами арестовать его.

Потом стал говорить Хрущев, Микоян лишь подавал реплики. Говорили об угрозе, которую создает Берия, пытаясь захватить власть в свои руки.

— Сможешь выполнить эту рискованную операцию?

— Смогу, — ответил Жуков.

Маршал отмечает, что задававшие вопрос знали: у него к Берии давняя неприязнь, перешедшая во вражду. У них еще при Сталине не раз были стычки. Абакумов и Берия хотели в свое время его арестовать. Уже и ключи подбирали — выкрали фотографии, на которых Жуков был снят с американскими, французскими и другими видными персонами. Вот, мол, доказательство предательства Жукова. Но Сталин не поверил, сказал, чтобы кончали эту грязную затею.

Вот почему Жуков, по его словам, охотно согласился участвовать в аресте Берии.

Решено было так. Лица из личной охраны членов Президиума находились в Кремле, недалеко от кабинета, где собрались члены Президиума. Арестовать личную охрану самого Берии поручили Серову. А Жукову предстояло арестовать Берию.

Маленков сказал, как это будет сделано. Заседание Совета Министров будет отменено, министры отпущены по домам. Вместо этого он откроет заседание Президиума.

Жуков вместе с Москаленко, Неделиным, Батицким и адъютантом Москаленко должны сидеть в отдельной комнате и ждать, когда раздадутся два звонка из зала заседаний в эту комнату.

Жуков пишет: его предупредили, что Берия физически сильный, знает приемы джиу-джитсу — рукопашной схватки.

— Ничего, справлюсь, нам тоже силы не занимать.

Потянулось долгое молчание. Прошел час. Никаких звонков. Жуков встревожился: не произошло ли там чтонибудь неожиданное, не перехитрил ли всех Берия?

Немного погодя — было это в первом часу дня — раздается один звонок, второй. Жуков поднимается первым…

Идут в зал. Берия сидит за столом в центре. Генералы обходят стол, как бы намереваясь сесть у стены. Жуков подходит к Берии сзади, командует:

— Встать! Вы арестованы.

Не успел Берия встать, как Жуков заломил ему руки назад, приподняв, встряхнул его. Глянул на него — бледный-пребледный. И онемел.

Еще бы! Разве мог он ожидать такого коварства от соратников?

При обыске у него не обнаружили никакого оружия. У заговорщика не было даже завалящего пистолетика! Впрочем, у Жукова и его генералов, прибывших в Кремль для ареста путчистов, было на всех… два пистолета. Это — по версии Жукова.

Арестованного Берию держали в соседней комнате до десяти часов вечера, а потом погрузили в «ЗИС», положив сзади, внизу у сиденья, предварительно укутав в ковер. Сделали это для того, чтобы охрана не заподозрила, кто в машине.

Вез его Москаленко. Берия был определен в бункер Московского военного округа. Там он находился и во время следствия, и во время суда, там его и расстреляли.

Таково свидетельство человека, арестовывавшего Берию.

Однако существует и второе его свидетельство, отличающееся от первого, хотя оба они опубликованы!

Так вот, согласно второму свидетельству, дело происходило таким образом. Жукова вызвал к себе Н. С. Хрущев. У него в кабинете находился Г. М. Маленков. Хрущев, поздоровавшись с Жуковым, сказал:

— Завтра состоится заседание Президиума ЦК партии… На заседании необходимо арестовать Берию… Надо будет взять с собой надежных людей, таких, например, как генералы Батицкий, Москаленко и двух адъютантов, которых ты хорошо знаешь. Надо захватить с собой оружие…

Итак, в одном случае Жуков утверждает, что его вызывал Булганин. В другом, что — Хрущев. С одной стороны, получается, что он в Кремль поехал с Булганиным в одной машине. С другой, что поехал сам по вызову Хрущева.

Разночтений немало. В первом варианте разговор происходит в зале заседаний Президиума, во втором — в кабинете Хрущева. По первой версии, присутствуют Маленков, Молотов, Микоян и другие члены Президиума. Фамилия Хрущева не называется, он отнесен к «другим». По второй версии, отсутствуют Молотов, Микоян и другие члены Президиума.

И самое главное: кто ставит задачу на арест? В первом случае — Маленков. Во втором — Хрущев.

Первый рассказ Жукова опубликован в политиздатовском сборнике «Берия: конец карьеры», вышедшем в 1991 году, второй — в книге «Маршал Жуков: полководец и человек», выпущенной издательством АПН в 1988 году.

Разночтения сразу же были замечены внимательными читателями, которые обратились за разъяснениями куда надо, и мне в силу тогдашнего служебного положения пришлось заниматься этим вопросом. Руководители обоих издательств, каждый по отдельности, представили машинописный текст с воспоминаниями Жукова, завизированный им собственноручно! Правда, в разное время. Менялась политическая конъюнктура, менялись и свидетельства очевидцев. Даже таких, как легендарный Жуков.

А теперь сравним свидетельства другого высокопоставленного военного — К. С. Москаленко, занимавшего в то время пост командующего войсками Московского военного округа. В девять часов утра двадцать пятого июня (т, е, когда Берия еще не вернулся в Москву из поездки в ГДР), по телефону АТС Кремля позвонил Хрущев и спросил, имеются ли в его окружении близкие и преданные люди. На что Москаленко ответил, что такие люди имеются.

После чего Хрущев сказал, чтобы Москаленко взял с собой планы ПВО и карты, а также захватил сигары. Москаленко ответил, что заберет с собой все перечисленное, однако курить бросил еще на войне, в 1944 году. Хрущев засмеялся и сказал, что сигары могут потребоваться не те, которые он имеет в виду.

Только тогда генерал догадался, что надо взять с собой оружие. В конце разговора он сказал, что сейчас позвонит министру обороны Булганину.

Намек Хрущева на то, что надо взять с собой оружие, навел генерала на мысль, что предстоит выполнить какое-то важное задание Президиума ЦК КПСС…

Нажатием кнопки электрического сигнала Москаленко тут же вызвал офицера для особых поручений майора Юферева, начальника штаба генерал-майора Баксова, начальника политуправления полковника Зуба и сказал им: надо ехать в Кремль, взяв с собой оружие. Но так как его ни у кого не было, то командующий вызвал коменданта штаба майора Хижняка и приказал ему принести и выдать пистолеты и патроны. Так как группа была маленькая, то Москаленко позвонил начальнику штаба ВВС, бывшему начальнику штаба Московского округа ПВО генерал-майору Батицкому и предложил ему прибыть незамедлительно, имея с собой оружие.

Вскоре после этого последовал звонок министра обороны маршала Булганина, который сказал, что ему звонил Хрущев. Булганин предложил Москаленко сначала прибыть к нему. Со своей группой, уже вооруженный, Москаленко прибыл к министру. Булганин принял его одного. В разговоре с глазу на глаз министр объяснил задачу: предстоит арестовать Берию. Охрана у него в Кремле сильная и большая, преданная ему. Сколько у тебя человек? Москаленко ответил: с ним пять человек, все они фронтовики, испытанные в боях и надежные люди, преданные Коммунистической партии. Советскому правительству и народу. На что он ответил: «Это все хорошо, но очень мало людей». Тут же спросил: кого можно еще привлечь, но без промедления? Москаленко ответил: вашего заместителя маршала Василевского. Он сразу почему-то отверг эту кандидатуру. В свою очередь Москаленко его спросил, кто находится сейчас в министерстве из влиятельных военных. Булганин сказал: Жуков. Тогда Москаленко предложил его взять. Он согласился, но чтобы Жуков был без оружия.

Москаленко отмечает еще одну любопытную подробность: после ареста Берии, при очередном докладе Маленкову последний как-то сказал, что прежде чем обратиться к Москаленко, с аналогичным предложением обратились к одному из маршалов Советского Союза, но тот отказался от участия в операции. Кто этот маршал, Москаленко уточнять не стал.

Почему Хрущев обратился именно к Москаленко? Сам мемуарист на этот вопрос ответить затрудняется. Хрущев знал его только по войне, по боевым действиям на фронтах. Изредка они встречались после войны. Отношение ко мне, признавался Москаленко, в то время Хрущева также было хорошим, как и во время войны. Берию лично он не знал и ранее не встречался с ним, знал о нем только по печати. Поэтому предложение Хрущева, уточненное Булганиным, Москаленко воспринял как поручение партии, ЦК, его Президиума. Мемуарист отмечает также, что и все члены Президиума ЦК — Молотов, Маленков, Ворошилов и другие относились к нему хорошо.

И вот часов в одиннадцать дня двадцать шестого июня по предложению Булганина группа военных села в его машину и поехала в Кремль. Машина имела правительственные номера и сигналы и не подлежала проверке при въезде в Кремль. Подъехав к зданию Совета Министров, Москаленко вместе с Булганиным поднялись на лифте, а Баксов, Батицкий, Зуб и Юферев поднялись по лестнице. Вслед за ними на другой машине подъехали Жуков, Брежнев, Шатилов, Неделин, Гетман, Пронин. Неужели и Брежнев? Получается — да. Всех Булганин провел в комнату ожидания при кабинете Маленкова, затем оставил военных и ушел в кабинет к Маленкову.

"Через несколько минут вышли к нам Хрущев, Булганин, Маленков и Молотов, — вспоминает Москаленко, — Они начали нам рассказывать, что Берия в последнее время нагло ведет себя по отношению к членам Президиума ЦК, шпионит за ними, подслушивает телефонные разговоры, следит за ними, кто куда ездит, с кем члены Президиума встречаются, грубит всем и т, д. Они информировали нас, что сейчас будет заседание Президиума ЦК, а потом по условленному сигналу, переданному через помощника Маленкова — Суханова, нам нужно войти в кабинет и арестовать Берию. К этому времени он еще не прибыл. Вскоре они ушли в кабинет Маленкова. Когда все собрались, в том числе и Берия, началось заседание Президиума ЦК КПСС.

Хотя заседание длилось недолго, нам казалось наоборот, очень долго. За это время каждый из нас пережил, передумал многое. В приемной все время находилось человек 15-17 людей в штатской и военной одежде. Это порученцы и лица, охраняющие и прикрепленные. А больше-всего это люди от Берии. Никто, конечно, не знал и не предугадывал, что сейчас произойдет, все беседовали на разные темы".

Примерно через час, то есть в тринадцать, раздались условленные звонки, о которых уже говорил Жуков, и «пять человек вооруженных, шестой т. Жуков» (так у Москаленко. — Н. З.) быстро вошли в кабинет, где шло заседание. Маленков объявил: «Именем советского закона арестовать Берию». По версии Москаленко, все обнажили оружие (помните, у Жукова — на всех было два пистолета). «Я направил его (пистолет) прямо на Берию и приказал ему поднять руки вверх, — свидетельствует Москаленко. — В это время Жуков обыскал Берию, после чего мы увели его в комнату отдыха Председателя Совета Министров, а все члены Президиума и кандидаты в члены остались проводить заседание, там же остался и Жуков».

По версии Жукова, приказ поднять руки вверх отдавал он. В интерпретации Москаленко, как видим, именно он выступает в качестве главного действующего лица, а Жуков лишь обыскал оторопевшего Берию. В чем нет разночтений, так это по поводу портфеля Берии, в котором обнаружили лист бумаги, весь исписанный красным карандашом: «Тревога, тревога, тревога». Видимо, когда начали о нем разговор на заседании, он сразу почувствовал опасность и имел в виду передать этот лист охране Кремля, — делает догадку Москаленко.

Он же приходит к заключению: по реакции присутствовавших никто, наверное, кроме членов Президиума Булганина, Маленкова, Молотова и Хрущева, не ожидал ареста Берии.

После всего происшедшего заседание длилось еще минут пятнадцать-двадцать, потом все члены Президиума ЦК и Жуков уехали домой. Сторожить Берию в комнате отдыха Председателя Совета Министров остались Москаленко, Батицкий, Баксов, Зуб и Юферев. Снаружи, со стороны приемной, двери охраняли Брежнев (вот неожиданность!), Гетман, Неделин, Пронин и Шатилов.

Берия нервничал, пытался подходить к окну, несколько раз просился в уборную, и все пятеро генералов с, обнаженным оружием сопровождали его туда и обратно. Картинка была еще та! По словам Москаленко, видно было, что Берия хотел как-то подать сигнал охране, которая всюду и везде стояла в военной форме и в штатском платье, но с оружием.

Правда, непонятно, почему многочисленная охрана спокойно смотрела на то, как пятеро вооруженных генералов водили ее начальника по кремлевским коридорам до туалета и обратно. Тут с памятью у мемуариста, наверное, не все в порядке. Хотя не исключено, что заговорщики уже заменили кремлевских охранников на своих людей.

Караулили Берию довольно долго. Ждали темноты, чтобы вывезти Берию из Кремля незаметно. Все были голодны, и Суханов, помощник Маленкова, организовал для генералов бутерброды и чай.

В ночь с 26 на 27 июня, примерно около 24 часов, с помощью Суханова, помощника Маленкова, Москаленко вызвал пять легковых машин «ЗИС-110» с правительственными сигналами и послал их в штаб Московского округа ПВО по улице Кирова. К тому времени по распоряжению Москаленко было подготовлено тридцать офицеров-коммунистов штаба округа под командованием начальника оперативного управления полковника Ерастова. Все они были вооружены и привезены в Кремль без проверки на пяти машинах и, как только прибыли, сразу же заменили охрану в Кремле внутри здания, где под охраной находился Берия. После этого, окруженный охраной, он был выведен наружу и усажен в машину «ЗИС-110» на заднее сиденье. Там же сели сопровождавшие его вооруженные Батицкий, Баксов, Зуб и Юферев. Сам Москаленко сел в эту машину спереди, рядом с шофером. В другую машину были посажены шесть прибывших офицеров из ПВО. Двумя этими машинами военные проехали без остановок через Спасские ворота и повезли Берию на гарнизонную гауптвахту Москвы…

На следующий день, то есть в субботу, двадцать седьмого июня, когда Москаленко вместе с Батицким, Гетманом и другими генералами был в канцелярии гауптвахты, туда приехали заместители Берии генерал-полковники Круглов и Серов. Они доложили, что прибыли по приказанию Хрущева и Маленкова для того, чтобы совместно с Москаленко вести следствие по делу Берии.

Москаленко почувствовал себя неловко — ведь им предписывалось вести дело в отношении их начальника.

— Хорошо, — сказал армейский генерал. — Пусть будет так. Но тогда на допросе должны присутствовать Батицкий и Гетман.

Серов и Круглов категорически и наотрез отказались от этого предложения.

Спорили долго, но к общему знаменателю не пришли. Тогда Москаленко позвонил Маленкову.

В кабинете его не было. В приемной ответили, что все члены Президиума в Большом театре на премьере Ю. Шапорина «Декабристы».

Москаленко позвонил туда и попросил к телефону Маленкова либо Хрущева. Подошел Маленков. Выслушав доклад, он попросил подождать. Через пару минут Москаленко услышал его голос:

— Все трое приезжайте сюда.

Во время антракта в особой комнате Большого театра собрался весь Президиум ЦК.

Серов и Круглов доложили, что Москаленко и его генералы неправильно обращаются с Берией, порядок содержания его неверный, Москаленко не хочет вести с ними следствие.

Дали слово Москаленко. Он сказал:

— Я не юрист и не чекист, как обращаться с Берией, не знаю. Я воин и коммунист. Вы мне сказали, что Берия враг нашей партии и народа. Поэтому все мы, в том числе и я, относимся к нему как к врагу. Но если я в чем-то и не прав, подскажите, и я исправлю.

Маленков сказал:

— Действия товарища Москаленко правильны. Президиум ЦК их одобряет.

Хрущев дополнил:

— Следствие будет вести вновь назначенный Генеральный прокурор Руденко в присутствии товарища Москаленко…

После этих слов Серов и Круглов вышли, а Москаленко предложили сесть… за стол и выпить рюмку вина за хорошую, успешную и, как сказал Маленков, чистую работу.

Поведение Серова и Круглова несколько озадачило и встревожило Москаленко. Ему через месяц-два после ареста Берии начали поступать анонимные письма с угрозами расправиться. Часть этих писем он уничтожал, часть посылал Серову, который стал председателем КГБ.

После возвращения из Большого театра Москаленко с товарищами перевели Берию во двор штаба МВО, в бункер, заглубленный в землю, сделанный как временный командный пункт штаба округа.

Двадцать девятого июня к Москаленко прибыл новый Генеральный прокурор Руденко, и они вместе в течение шести месяцев день и ночь вели следствие. Оно шло трудно и тяжело.

Двадцать третьего декабря 1953 года Берия был осужден и расстрелян, а его труп сожжен.

Через день, двадцать пятого декабря, Москаленко был вызван к министру обороны Булганину. Он предложил написать реляцию на пять человек — Батицкого, Юферева, Зуба, Баксова и Москаленко для присвоения звания Героя Советского Союза. Первым трем первичного, а последним двум второго. Москаленко, по его словам, категорически отказался это сделать, мотивируя тем, что они ничего такого не совершили. Булганин, однако, сказал: ты не понимаешь, ты не осознаешь, какое большое, прямо революционное дело вы сделали, устранив такого опасного человека, как Берия, и его клику. Москаленко вторично отказался делать такое представление. Тогда Булганин предложил написать реляции на несколько человек для награждения орденами Красного Знамени или Красной Звезды.

История повторяется: в августе 1991 года, празднуя победу над участниками попытки государственного переворота, тогдашний мэр Москвы, профессор и демократ Гавриил Попов предложил присвоить Борису Ельцину звание Героя Советского Союза.

ВСЕ НЕ ТАК

В постсоветское время вдруг заговорил, нарушив многолетнее молчание, сын Лаврентия Павловича Берии Серго.

По его утверждению, отец был убит двадцать шестого июня пятьдесят третьего года без суда и следствия. И вовсе не в Кремле, как под хмельными парами рассказывал Хрущев.

Заседание в Кремле действительно намечалось, но его почему-то отложили. Лаврентий Павлович уехал домой обедать. Примерно в полдень в кабинете Бориса Львовича Ванникова, генерал-полковника, впоследствии трижды Героя Социалистического Труда, а тогда ближайшего помощника Берии по атомным делам, раздался звонок. Серго Лаврентьевич находился в кабинете Ванникова — работал над докладом правительству о готовности к испытаниям.

Звонил летчик-испытатель Ахмет-Хан Султан, дважды Герой Советского Союза. С ним и с Сергеем Анохиным, тоже Героем Советского Союза, замечательным летчиком-испытателем, Серго в те годы работал вместе и сошелся близко.

— Серго! — сказал Ахмет-Хан Султан. — У вас дома была перестрелка. Ты все понял? Тебе надо бежать, Серго! Мы поможем…

У них действительно была эскадрилья, и особого труда скрыться, скажем, в Финляндии или Швеции не составляло. И впоследствии Серго не раз убеждался, что эти летчики — настоящие друзья.

Что налицо заговор против отца, Серго, по его словам, понял сразу. Иначе чем могла быть вызвана перестрелка в доме? Об остальном можно было только догадываться. Но что значило бежать в такой ситуации? Если отец арестован, побег — лишнее доказательство его вины. И почему и от кого должен бежать сын, не зная ни за собой, ни за отцом какой-либо вины? Словом, Серго ответил отказом и тут же рассказал обо всем Ванникову.

Из Кремля вместе с ним поехали на Малую Никитскую, где жил Берия. Это неподалеку от площади Восстания. В одноэтажном особняке дореволюционной постройки три комнаты занимал сам Берия, две — Серго со своей семьей.

Когда они подъехали со стороны улицы, ничего необычного не заметили, а вот во внутреннем дворе находились два бронетранспортера. Позднее Серго приходилось слышать и о танках, стоявших якобы возле их дома, но сам он видел только два бронетранспортера и солдат. Сразу же бросились в глаза разбитые стекла в окнах отцовского кабинета. Значит, действительно стреляли… Охрана личная у отца была — по пальцам пересчитать. Не было, разумеется, и настоящего боя. Все произошло неожиданно и мгновенно.

Встреча Серго с отцом намечалась на четыре часа. Ванников тоже должен был принять в ней участие. Но она не состоялась.

Внутренняя охрана в дом их не пропустила. Ванников потребовал объяснений, пытался проверить документы у военных, но Серго уже все понял. Отца дома не было. Арестован? Убит? Когда возвращались к машине, услышал от одного из охранников: «Серго, я видел, как на носилках вынесли кого-то, накрытого брезентом…»

В Кремль возвращались молча. Серго думал о том, что только что услышал. Кто лежал на носилках, накрытых брезентом? Спешили вынести рядового охранника? Сомнительно.

Со временем он разыскал и других свидетелей, подтвердивших, что видели те носилки…

Подтверждением этой версии служит рассказ одного из офицеров кремлевской охраны Сергея Павловича Красикова, который дежурил в день ареста Берии на Спасских воротах. Так вот, этот офицер собственными глазами видел выезжавшую из Кремля машину с улыбавшимся Берией — днем! А не «ближе к полуночи», как утверждал Москаленко.

— Только принял пост, — рассказывает Красиков, — вижу — от здания правительства вдоль Кремлевской стены ко мне бежит Серов. Тогда еще не было между Кремлевской стеной и зданием четырнадцатого корпуса разделительной металлической ограды и ворот. Подбежал, командует: «Отсеки машину охраны Берии от кортежа и прикажи вернуться в гараж». Я ему говорю: «Они не исполнят моего приказа, товарищ генерал. Я остановлю, а вы приказывайте, что следует им исполнять».

Едва успели обменяться этими словами, как из-за угла административного здания на бешеной скорости вынеслась кавалькада правительственных машин. Автомобили прикрытия с асами-шоферами экстракласса, точно соревнуясь друг с другом в лихости езды и нарушении правил дорожного движения, пытались сесть на хвосты автомашинам своих охраняемых.

Красиков включил зеленый свет на выезд и пропустил машину Хрущева. В ней на заднем сиденье были Никита Сергеевич, Маленков, Булганин. А на откидном стульчике в накинутом на плечи пиджаке — Лаврентий Павлович! Все четверо весело улыбаются, точно только что услышали веселый анекдотец.

Подняв жезл в положение "Внимание! ", Красиков пригасил скорость автомашин, а автомобиль прикрытия Берии, пытавшийся на высокой скорости обойти колонну слева, остановил. Офицеры бериевской охраны кроют Красикова самыми непотребными словами, но шофер сажает машину на тормоза и получает строгий приказ Серова срочно вернуться в гараж особого назначения. Приказ безоговорочно выполняется.

— Не исключено, что мирно беседовавшая четверка членов правительства, — высказывает предположение Красиков, — проследовала на машинах во двор особняка Берии и там либо арестовала, либо уничтожила всесильного соперника. Ибо охрана Берии была Серовым отсечена. Но что именно они выехали из Спасских ворот вчетвером в одной машине, я готов поклясться хоть перед Богом.

По рассказу этого офицера кремлевской охраны, Берия в сговоре с бывшим командующим Московским военным округом генералом Артемьевым и комендантом Москвы генералом Синиловым намеревался арестовать членов Президиума ЦК в Большом театре, на премьере оперы Шапорина «Декабристы». Он даже вызвал в Москву несколько воинских соединений, в том числе танковую колонну, чтобы окружить Большой театр и вынудить членов Президиума ЦК принять его условия.

Но об этом проведалаармейская разведка и проинформировала Маленкова. Одна танковая колонна по Минскому шоссе двигалась к Москве. Чтобы остановить танкистов, направили четырех сотрудников восемнадцатого отделения Главного управления охраны. «Победа» с кремлевскими стражами встретилась с головным танком как раз напротив панорамы «Бородинская битва».

Старший колонны отказался отвечать на вопросы и пригрозил смять «Победу» в консервную банку, если она не оавободит путь. Отменить приказ о движении к Большому театру может только действующий Маршал Советского Союза.

По легенде, которую любят рассказывать до сих пор ветераны Главного управления охраны, колонну остановил маршал Ворошилов. В ту пору он был Председателем Президиума Верховного Совета СССР. Одевшись в маршальскую форму, он на машине прибыл к станции метро «Маяковская», куда уже подошла танковая колонна. Ворошилов развернул ее в обратном направлении.

Генеральный прокурор Руденко, выясняя у заместителя Берии генерала Масленникова причину ввода войск в Москву, дал ему понять, что он, как и его шеф, ответственен за организацию заговора против правительства. Боясь ареста и допросов, Масленников застрелился.

Масленников, который при Берии командовал внутренними войсками, действительно застрелился. Ситуация повторилась в августе 1991 года, когда покончил с собой министр внутренних дел СССР Борис Пуго, который тоже вводил войска в столицу по решению ГКЧП.

С этой версией можно было бы согласиться, если бы не одна мелочь: внутренние войска МВД СССР, которые возглавлял Масленников, танков на вооружении не имели.

Как видим, ни у Жукова, ни у Москаленко, ни у Зуба (полковника, в то время начальника политуправления Московского военного округа, его свидетельства о тех событиях тоже опубликованы) о войсковых маневрах упоминаний нет. А как у военных рангом помельче? Записки «крупняка», скорее всего, предварительно читали «наверху». Может, у кого-либо из чинов поменьше проскочили интересующие нас сведения?

Конечно, неблагодарная это работа — перелопатить многие десятки сборников военных воспоминаний, газетных подшивок. Но что поделаешь — охота, как говорится, пуще неволи.

И, представьте себе, нашел. Рассказ А. Скороходова, тогда подполковника, о том, как их гвардейский зенитный артиллерийский полк, находившийся в подмосковном поселке, «готовили на войну» с Берией.

Это произошло двадцатого июня 1953 года. Обратили внимание на дату? День, как обычно, шел по установленному распорядку. Скороходов, замещавший командира полка, уехавшего в отпуск, составлял план штабных тренировок на предстоящий месяц. Потом пошел пообедать. Успел съесть тарелку борща, как его срочно вызвали на КП. В телефонной трубке он услышал знакомый голос начальника штаба артиллерии округа полковника Гриба:

— Сейчас же снарядите машину с тридцатью автоматчиками и тремя офицерами. Всем выдать по полному боекомплекту. Через два часа быть в штабе округа. О выезде доложите!

Команду Скороходов выполнил через полчаса, взяв солдат в полковой школе. И сразу же новое приказание — выслать еще одну машину и тоже с тридцатью автоматчиками.

Между тем новый приказ:

— Развернуть батареи на огневых позициях, действовать по плану боевой тревоги!

Вой сирены привел в движение весь военный городок. Главный пост молчит, никаких донесений о появлении воздушных целей не передает. Из жилых домов выбегают офицеры. Солдаты под дружный вскрик «раз-два, взяли…» выкатывают из парка тяжелые пушки. Поступает и новое приказание: объявить боевую тревогу батареям, находящимся в лагере, на стрельбище.

Скороходов повел колонну сам. Сержант на проходной широко открыл ворота, полк трогается и сразу же останавливается.

По шоссе мимо артиллеристов стремительно проносится головной танк. «Тридцатьчетверка» на большой скорости идет в сторону Москвы, из глушителя вылетает чернью дым, пушка и пулемет расчехлены, в открытой башне видна фигура танкиста в шлеме и черном комбинезоне. За ним движется большая колонна машин. Истошный рев моторов, дымный чад, резкий запах солярки. Неужели опять война? А может, это Берия стягивал к столице войска МВД для захвата власти? Но ведь танков-то они не имели…

Наконец, и машины Скороходова выезжают на шоссе. Первая позиция недалеко — десяток километров. Дорога идет мимо двухэтажной дачи, обнесенной высоким забором с рядами колючей проволоки поверх. Ворота ее закрыты наглухо, но кажется, что в глазок кто-то зорко наблюдает. Более года назад командир дивизии запретил ездить мимо этой таинственной дачи. Теперь Скороходов посчитал обстоятельства чрезвычайными и повел колонну по «запрещенной» дороге. Неожиданно метров через двести перед головной машиной как из-под земли появляются двое военных. Один — полковник в кителе с погонами войск МВД, другой — молоденький лейтенант в гимнастерке, тоже «малиновый», с автоматом на груди. Низенький, плотный полковник с красным от жары лицом встает поперек дороги, подняв руку.

— Немедленно возвращайтесь в свои казармы. Я уполномочен от имени правительства передать войсковым частям — все приказания отменяются.

И он разводит руки в стороны, показывая, что двигаться дальше можно, только переехав через него.

— Я получил приказ от своего командира и буду выполнять, пока он сам его не отменит, — кричит Скороходов.

— Вы ответите за свое преступление! — Полковник свирепеет от бешенства. — Я вас предупреждаю… Немедленно поворачивайте назад в казармы!

И он оборачивается, будто за ним стоит по меньшей мере рота солдат с пулеметами, а не один неуверенно топчущийся лейтенант.

Малиновые петлицы и полковничьи погоны в те годы могли быть причиной крупных неприятностей, но Скороходов действовал строго по уставу и чувствовал себя абсолютно правым.

— С дороги, полковник! Я выполняю приказ. Не то сейчас вызову солдат и уберу вас силой!

Скороходов кивнул водителю, машина тронулась, полковник отскочил на обочину, бессильно грозя кулаком.

Вскоре батарея втянулась на огневую позицию. Объявили боевую тревогу. Все пришло в движение, расчеты снимали пушки с крюков тягачей, закатывали в подготовленные окопы. Раздалось тарахтенье подвижной электростанции, у оптической трубы уже стоял разведчик и внимательно оглядывал небо, ожидая увидеть надвигающуюся армаду самолетов. Но голубое небо по-прежнему было чистым.

Скороходов доложил начальнику штаба артиллерии, что три батареи уже заняли огневые позиции. В ответ — новый приказ:

— На все огневые позиции батарей завезти по полному комплекту боеприпасов. Открыть склады, взять снаряды…

По радио передают самые мирные известия — гдето убирают урожай, играют в футбол. Клавдия Шульженко поет о любви. А полк занял боевые позиции около Москвы.

Так в боевой готовности провели три дня. Наконец с КП округа дали «отбой», и все батареи, кроме дежурных, возвратились в городок.

Только второго июля дошел слух: всему причиной был Берия.

Скороходову в то время дважды приходилось приезжать в штаб Московского военного округа, на территории которого находился бункер с именитым арестантом. В октябре пятьдесят третьего года, когда Скороходов вместе со своим командиром дивизии приехал туда в первый раз, их машину, полевой «газик», остановили на углу. Дальше пошли пешком.

Вход в штаб напоминал чем-то известную фотографию Смольного в 1917 году. На площадке с колоннами стояли два станковых пулемета с заправленными лентами, около них сидели на табуретках по два пулеметчика. У пропускной «вертушки», помимо дежурного контролера, стояли еще по два автоматчика. Справа в стене портала — окошко бюро пропусков, и возле него вооруженные солдаты.

Темное ночное небо нависало над Москвой. Но большой четырехугольный двор, обрамленный зданием старинной архитектуры, был ярко освещен прожекторами, установленными на стволах деревьев. Прожекторы выбеливали каждый камешек на дорожках, скамейки и низкую чугунную ограду, окружавшую небольшое возвышение в центре. Командир дивизии незаметно показал Скороходову глазами на невзрачный холмик, и подполковник понял, что это и есть тот бункер, куда запрятали всемогущего Берию.

Скороходов на всю жизнь запомнил подробность: во всех четырех углах двора стояли танки в полной готовности. В каждом — танкисты в походных шлемах и черных комбинезонах.

Во второй раз Скороходов был в штабе недели через две. В охране ничего не изменилось. По-прежнему было очень тревожно. Много времени спустя полковник Зинкин, бывший рядовым караульным в команде генерала Батицкого, рассказывал:

— Поганая была работа, наверное, за все годы службы не было так погано. Редкий мерзавец попался, вел себя исключительно нагло. Приходилось стоять у двери — там окошко. Эта тварь и ругалась, и запугивала, и, можешь себе представить, бабу требовала! Такая пакость!

Шло время, и история с арестом Берии не то что забывалась, а в насущных заботах отходила на второй план. И все-таки, признается Скороходов, то одна, то другая мысль возникала в голове.

Зачем, скажем, Хрущеву нужно было поднимать войска противовоздушной обороны столицы? Ведь в частях, подчиненных непосредственно Берии, не было авиации. Видно, Хрущев не сбрасывал со счетов и того, что у Берии в войсках МВД и госбезопасности было немало искренних сторонников, отнюдь не механически, а вполне сознательно защищавших хорошо отлаженную к тому времени карательную систему.

Скороходов пишет, что суд над Берией проходил в том же бункере. Председательствовал маршал Конев. Суд продолжался недолго, и приговор был приведен в исполнение в том же бункере, а труп казненного сожжен.

Однако и тут начинаются странные вещи.

Начнем с того, что праха Берии никто и никогда не видел. Никто не знает, где он захоронен.

В 1958 году его сын Серго и жена Нина Теймуразовна жили в Свердловске под девичьей фамилией супруги — Гегечкори. Однажды в своем почтовом ящике Нина Теймуразовна обнаружила фотографию, на которой Лаврентий Павлович был изображен с какой-то дамой на площади Мая в столице Аргентины Буэнос-Айресе. Снимок был сделан на фоне президентского дворца.

Увидев фотографию, Нина Теймуразовна сказала:

— Это муж.

В почтовом ящике вместе со снимком находилось таинственное сообщение: «В Анаклии, на берегу Черного моря вас будет ждать человек с очень важной информацией об отце».

Нина Теймуразовна придумала себе болезнь, получила больничный лист и вылетела в Грузию на встречу с неизвестным подателем весточки. Однако на встречу никто не пришел. Не исключено, что аноним хотел видеть именно Серго Лаврентьевича.

По официальной версии Берия был расстрелян 23 декабря 1953 года. Однако и здесь немало темного.

Есть документ, датированный этим днем. Подписан он тремя должностными лицами — генерал-полковником Батицким, Генеральным прокурором СССР Руденко и генералом армии Москаленко. Документ имеет название «Акт. 1953 года, декабря 23 дня» и говорится в нем следующее:

«Сего числа в 19 часов 50 минут на основании предписания председателя специального судебного присутствия Верховного суда СССР от 23 декабря 1953 года за N 003 мною, комендантом специального судебного присутствия генерал-полковником Батицким П. Ф., в присутствии Генерального прокурора СССР, действительного государственного советника юстиции Руденко Р. А, и генерала армии Москаленко К. С, приведен в исполнение приговор специального судебного присутствия по отношению к осужденному к высшей мере наказания — расстрелу Берия Лаврентию Павловичу».

Акт скреплен подписями этих трех лиц.

Документ не вызывает сомнений в достоверности, если, конечно, не сравнивать с другими, аналогичными документами. Сейчас такая возможность появилась. В тот же день, двадцать третьего декабря, был приведен в исполнение еще один приговор специального судебного присутствия. Вот текст нового акта:

"23 декабря 1953 года замминистра внутренних дел СССР тов. Лунев, зам. Главного военного прокурора т. Китаев в присутствии генерал-полковника тов. Гетмана, генерал-лейтенанта Бакеева и генерал-майора Сопильника привели в исполнение приговор специального судебного присутствия Верховного суда СССР от 23 декабря 1953 года над осужденными:

Кобуловым Богданом Захарьевичем, 1904 г, р.

Меркуловым Всеволодом Николаевичем, 1895 г, р.

Деканозовым Владимиром Георгиевичем, 1898 г, р.

Мешиком Павлом Яковлевичем, 1910 г, р.

Володзимирским Львом Емельяновичем, 1902 г, р.

Гоглидзе Сергеем Арсентьевичем, 1901 г, р. к высшей мере наказания — расстрелу. 23 декабря 1953 года в 21 час 20 минут вышеупомянутые осужденные расстреляны. Смерть констатировал врач (подпись)".

Теперь, наверное, ясно, в чем отличие первого документа от второго. В первом нет констатации факта смерти Берии врачом. В отношении фигур второстепенных — пожалуйста, есть, а в отношении главного действующего лица констатация смерти врачом отсутствует.

Забыли второпях?

В книге военного журналиста С. Грибанова здоровенный генерал, ставший после этого маршалом, так рассказывает о последних минутах Берии: «Повели мы Берию по лестнице в подземелье. Он обос… Вонища. Тут я его и пристрелил, как собаку».

Генерал, ставший потом маршалом, — это, конечно, Батицкий. Почему его свидетельства — разные?

Это только часть нестыкующихся свидетельств — и грустных, и гнусных. Какие из них достоверны, судить истории. Возможно, когда-нибудь и откроется истина, как открылась она спустя восемьдесят лет о расстреле царской семьи. Многие эксперты считают, что скелетов Анастасии и наследника Алексея среди останков царской семьи не оказалось.

По словам Серго Берии, маршал Жуков в аресте его отца участия не принимал. Это, мол, все конъюнктурные штучки. Георгий Константинович вроде бы сказал ему: «Если бы твой отец был жив, я бы был вместе с ним…»

Член суда Шверник признался Серго Берии: «Живым твоего отца не видел. Понимай как знаешь, больше ничего не скажу». А другой член суда, бывший секретарь ЦК Михайлов, сказал более откровенно: «В зале суда сидел совершенно другой человек». Но дальше продолжать разговор на эту тему отказался.

Новейшими исследованиями установлен потрясающий факт: попытки свалить Берию предпринимались и раньше. Известно, по крайней мере, пять таких случаев, не считая, разумеется, июньского в пятьдесят третьем году. Три из них связаны с физическим устранением, два — с помощью компромата.

Первый относится к 1921 году. Правда, документальных подтверждений в архивах обнаружить не удалось, версия исходит из семейной среды репрессированных чекистов Кедрова и Березина.

Впервые ее обнародовал Ф. Я. Березин — сын бывшего секретаря московской ЧКЯ. Д. Березина. Отец рассказал ему, что в декабре двадцать первого года его вызвал к себе Дзержинский и вручил ордер на арест работника азербайджанской ЧК Берии, который обвинялся в разжигании национальной вражды.

Такая мера пресечения была вынесена Дзержинским на основании докладной записки ответственного работника ВЧК М. С. Кедрова, ездившего в Баку для проверки местной ЧК.

Для задержания и ареста Берии был назначен наряд из четырех чекистов. Никто из них, включая и старшего, не знал, кого предстояло арестовывать. Однако за несколько часов до прихода ночного поезда из Баку Дзержинский вновь вызвал Березина и объявил, что арест Берии отменяется. Березин сдал ордер, который Дзержинский тут же резко порвал.

— Что случилось? — спросил Березин.

— Позвонил Сталин, — ответил Дзержинский, — и, сославшись на поручительство Микояна, попросил строгих мер к Берии не применять.

Докладная Кедрова осталась у Дзержинского, он не передал ее для регистрации в канцелярию ЧК. Что с ней стало дальше — неизвестно.

Берия в ту ночь в Москву не прибыл и за неявку в ВЧК не получил упреков. Следовательно, на это имелась санкция высоких начальников. Самое любопытное в этой ситуации то, что Сталин лично тогда Берию не знал, они познакомились позже — в 1923 году. Стало быть, от ареста Берию спас Микоян. Сам из Закавказья, Анастас Иванович, наверное, понял Берию, который пожаловался на то, что московская комиссия пошла на поводу у его недругов.

Удачно складывавшаяся карьера недавнего скромного инспектора жилищного отдела аппарата Бакинского Совета — ас этой должности Берия пришел в азербайджанскую ЧК — могла, безусловно, разозлить кое-кого из его новых коллег. Нашептать что-нибудь из зависти на ушко московской комиссии, плохо разбиравшейся в национальных особенностях республики, — разве не соблазнительно? Однако тонко рассчитанный ход не сработал, Берию свалить не удалось, несмотря на уже выписанный ордер на арест.

В середине тридцатых годов, когда он стал первым секретарем ЦК компартии Грузии, была предпринята попытка устранить его уже не с помощью хитроумной интриги, а организовав террористический акт.

В то лето в Грузии отдыхал второй секретарь ЦК компартии Белоруссии Александр Хацкевич. Гостеприимный хозяин в один из выходных решил провезти белоруса по Военно-Грузинской дороге.

Сгустились сумерки. Машина Берии, в которой находился он, его жена и сын, а также Хацкевич, с включенными фарами летела по проезжей части. Перед одним из крутых поворотов шофер снизил скорость, и в тот же момент из темноты прогремели выстрелы. Огонь велся спереди и сзади — на поражение.

Гость получил смертельное ранение и умер на руках у Нины Теймуразовны. Сам же Берия, против которого было затеяно это покушение, не пострадал. Его спасло то, что Хацкевич тоже носил пенсне. Наверное, это и сбило с толку нападавших.

Узнав о случившемся, Сталин прислал Берии американский бронированный «Паккард» — точно такой, на котором ездил сам. А вскоре вышло постановление Политбюро, по которому первые секретари ЦК компартий союзных республик обязывались пересесть на такие же машины.

Вообще-то в том покушении было немало странного. Через год в Белоруссии мертвого Хацкевича объявили врагом народа. Арестовали его жену. Нина Теймуразовна спасла их ребенка, устроив его в семью своих знакомых.

Очередная попытка убийства Берии была предпринята летом 1935 года.

Семьи Берии и председателя Совнаркома Абхазии Нестора Лакобы отдыхали на высокогорном озере Рица. Дороги к озеру тогда еще не было, и отдыхавшие руководители решили посмотреть, где ее можно проложить.

Выехали большой компанией — человек пятнадцать, не меньше. Жены, дети Берии и Лакобы, несколько человек из обслуживавшего персонала.

Места вокруг были настолько изумительно красивы, что решили вспомнить молодость и заночевать в палатках. Развели костер.

Когда пошли укладываться спать, Лакоба предложил Берии перейти в свою палатку. Лаврентий Павлович отказывался, Нина Теймуразовна тоже. Однако Лакоба настоял на своем. Недоумевающие супруги перенесли уснувших детей в палатку Лакобы.

А под утро палатку, где должен был ночевать Берия с семьей, прошили пулеметные очереди.

Наверное, кто-то предупредил Лакобу о готовившемся покушении, и он спас Берию.

Следующий случай имел место в 1937 году, и снова в Абхазии.

Берия на присланном Сталиным американском бронированном «Паккарде» ехал в Сухуми. Вместе с ним в машине были помощник и телохранитель. Известно имя последнего — Борис Соколов.

Не доезжая немного до города, Берия приказал шоферу остановиться — хотелось слегка размяться. Дорога была утомительной. Он вышел из машины и начал прохаживаться. Помощник и телохранитель находились рядом.

И вдруг из придорожных кустов выросли три фигуры. Блеснул револьверный выстрел — мимо. Телохранитель Соколов метнулся к шефу и закрыл его своим телом. Грянул еще один выстрел, и правая рука Соколова повисла плетью. Из нее выпал револьвер.

В это время на дороге показалась милицейская машина из Сухуми, ехавшая для встречи и сопровождения пожаловавшего высокого гостя из Тифлиса. Завидев ее, злоумышленники растворились в кустах.

Берии снова повезло — он остался цел. Охранника Бориса Соколова срочно отвезли в больницу.

Кто организовывал эти теракты? Сын Берии считаеттогдашнее руководство наркомата внутренних дел СССР через своих ставленников в Грузии. И Ягода, и Ежов отлично понимали, какую опасность в личном плане представляет для них Берия с его опытом работы в разведке. Прогнозировать его перевод в Москву можно было без труда. А конкурентов всегда стремились убирать заблаговременно.

Эта точка зрения, безусловно, имеет право на жизнь. Но нельзя исключать и другую — нити первых заговоров против Берии вели к местным политическим кругам. Сепаратистские настроения в Закавказье тогда были довольно сильными. Тот же Нестор Лакоба, например, категорически возражал даже против строительства в Абхазии железной дороги, рассматривая ее как проникновение России. И это Лакоба — председатель Совнаркома Абхазии! Что уж тут говорить о тех, кто стоял не на интернационалистских позициях.

Берия, как и его предшественник на посту руководителя Заккрайкома Орджоникидзе, был прорусски ориентированным грузином. И это обстоятельство бесило тех его земляков, которые выступали за сохранение независимости Грузии, против ее советизации.

На секретном Пленуме ЦК в начале июля пятьдесят третьего года, когда вчерашние соратники формулировали обвинения Берии, вспомнили слухи о том, что он во время оккупации Баку в 1919 году английскими войсками работал в органах разведки созданного англичанами мусаватистского правительства. Следовательно, все эти десятилетия был английским шпионом.

История не новая. Она всплыла, как только в ноябре тридцать восьмого года Берию перевели на работу в Москву первым заместителем Ежова, тогдашнего наркома внутренних дел. И прозвучала не где-нибудь в кулуарах, а на Пленуме ЦК. Озвучил ее министр здравоохранения РСФСР Григорий Каминский, который в начале двадцатых годов возглавлял Бакинский горком партии.

Трудно сказать, по чьей наводке выступил тогда министр. Не исключено, что по собственной инициативе. Мало ли какие отношения могли возникнуть между ними на служебной почве. Нет сомнений лишь в одном — какая-то группа лиц упорно хотела свалить Берию.

Однако заявление Каминского последствий не имело. Дело в том, что этот вопрос был уже тщательно изучен. Слухи о шпионском прошлом Берии запускались всякий раз, как только его передвигали на новую служебную ступеньку. Сталину это надоело, и он распорядился провести детальную проверку. О том, что она проводилась, свидетельствуют обнаруженные уже в постсоветское время документы из архива Политбюро ЦК КПСС. В частности, сохранилась объяснительная записка И. П. Павлуновского, который с апреля 1919 по январь 1920 года был заместителем начальника Особого отдела ВЧК, а в 1926 — 1932 годах — председателем Закавказского краевого ГПУ.

Объяснение Павлуновского датировано 25 июня 1937 года и адресовано лично Сталину.

Павлуновский сообщает, что при назначении на пост руководителя Закавказским ГПУ его пригласил председатель О ГПУ Дзержинский и подробно ознакомил с обстановкой в Закавказье. «Тут же т. Дзержинский сообщил мне, что один из моих помощников по Закавказью т. Берия при мусаватистах работал в мусаватистской контрразведке. Пусть это обстоятельство меня ни в какой мере не смущает и не настораживает против т. Берия, так как т. Берия работал в контрразведке с ведома ответственных т, т, закавказцев и что об этом знает он, Дзержинский и т. Серго Орджоникидзе».

По словам Павлуновского, когда он приехал в Тифлис и встретился с Орджоникидзе, тот сообщил ему, что действительно Берия работал в мусаватистской контрразведке по поручению партии и что об этом хорошо известно Кирову, Микояну и Назаретяну.

Далее Павлуновский написал: «Года два тому назад т. Серго как-то в разговоре сказал мне: а знаешь, что правые уклонисты и прочая шушера пытается использовать в борьбе с т. Берия тот факт, что он работал в мусаватистской контрразведке, но из этого у них ничего не выйдет. Я спросил у Серго, а известно ли об этом т. Сталину. Т. Серго Орджоникидзе ответил, что об этом т. Сталину известно и что об этом он т. Сталину говорил».

Свалили Берию не земляки-грузины, от которых он больше всего ждал опасности, а кремлевские соратники.

За десять дней до ареста в Кремле Берия отбыл в Берлин. В соответствии с решением Президиума ЦК и Совета Министров СССР его направили в ГДР — там резко осложнилась обстановка.

Всегда осторожный и подозрительный, Берия на этот раз подвоха не учуял. Мотивы командировки опасений не вызывали. Действительно, его присутствие там было необходимо. В Восточном Берлине не прекращались демонстрации под антисоветскими и антикоммунистическими лозунгами. Митингующие жгли портреты Сталина, Вильгельма Пика и Отто Гротеволя, требовали объединения Германии и ее столицы. Берлинской стены тогда еще не было, и поток беженцев в ФРГ постоянно нарастал. Советским и восточногерманским пограничникам приходилось туго. Недовольство, бродившее среди восточных немцев, подогревалось извне. Пять крупнейших западногерманских радиостанций призывали население ГДР к гражданскому неповиновению.

Берия находился в Берлине с 15 по 25 июня, координируя действия советских, а также восточногерманских политиков и военных.

Сегодня можно лишь гадать, был ли тайный умысел у «руководящего ядра» Президиума ЦК, когда оно инициишвало поездку Берии за пределы страны. Никаких свидетельств на сей счет обнаружить не удалось. Впрочем, не исключается, что замысел избавиться от Берии окончательно созрел именно во время его отсутствия в Москве. «Руководящее ядро» осмелело, сговорилось, обсудило детали предстоящей операции. Если бы Лаврентий Павлович оставался в Москве, кто знает, хватило ли бы у заговорщиков духу на столь решительные действия.

По другой, весьма распространенной версии, Берия намеревался арестовать весь Президиум ЦК в Большом театре. Эту акцию он планировал на двадцать седьмое июня, на премьере оперы Юрия Шапорина «Декабристы». Утверждают, что ближайшие приближенные Берии — Саркисов, Деканозов, Кобулов и другие — якобы лично развозили приглашения советскому руководству. Что, наверное, вряд ли правдоподобно, ибо изменение порядка приглашения вызвало бы по крайней мере недоумение, если не больше. По установившейся традиции члены Президиума ЦК сообща принимали решение о посещении того или иного мероприятия.

В этой связи малоубедительным представляется ссылка на Булганина, Маленкова и Хрущева, которые якобы впоследствии вспоминали, будто бы Берия лично просил их «обязательно быть на премьере, отложив все дела». Тот, кто знает порядки в высших кремлевских сферах, только улыбнется по поводу наивных представлений, спроецированных снизу на самую верхотуру власти. Там все иначе, чем у обыкновенной публики.

Хотя слухи эти могли запускаться с определенной целью. Надо было убедить легковерных граждан, что злодей Берия сам готовил заговор против Президиума ЦК, и его «ядру» не оставалось ничего, кроме упреждающего удара.

Двадцать шестого июня Берия вернулся в Москву. На военном аэродроме Лаврентия Павловича встречал Микоян. Возбужденный Берия рассказывал Анастасу Ивановичу об обстановке в ГДР. Недовольство погашено. Беспорядки прекращены.

Микоян молча слушал, согласно кивал головой. Ни один мускул не дрогнул на лице хитрого кремлевского лиса. Лимузин пролетел через всю Москву, подкатил к кремлевским воротам. В старинном желтом дворце с белыми колоннами уже собрались члены Президиума. По дороге Микоян объяснил, что они с нетерпением ждут рассказа о берлинских делах. Ничего не подозревавший Лаврентий Павлович бодро прошествовал в знакомый зал заседаний…

Почему соратники решили избавиться именно от него? Со времен Хрущева публике вбивали в головы: Берия хотел захватить власть, готовил переворот. Его недавно скончавшаяся вдова Нина Теймуразовна на эти обвинения однажды горько произнесла:

— Лаврентий был умным человеком и понимал, что второму грузину после Сталина главой государства уже не стать…

Логично. Так в чем же дело?

Ответа два. Первый — Берия был организатором убийства Сталина. Второй — он стал соучастником его коллективного убийства. В обоих случаях от Берии поспешили как можно быстрее избавиться.

По мере того, как отдаляется время смерти Сталина, все больше доминирует версия о его насильственном уходе из жизни.

Хрущев в своих мемуарах предательскую миссию перекладывает на Берию. Он, мол, по-прежнему контролировал окружение Сталина, знал всех чекистов, которые стремились снискать его расположение, и ему легко было использовать их в своих целях.

Действительно, цепочка событий, предшествовавших смерти Сталина, не в пользу Берии.

До второго марта пятьдесят третьего года, когда Сталина хватил удар, были смещены со своих должностей его личные врачи и начальник Четвертого управления при Министерстве здравоохранения СССР, которое лечило кремлевскую верхушку.

За две недели до трагического исхода был арестован нааальник личной охраны Сталина генерал Власик, которого Берия и Маленков обвинили в присвоении крупных сумм казенных денег.

Несколько раньше отстранили от должности Поскребышева — за утечку государственных тайн.

В феврале пятьдесят третьего скоропостижно скончался заместитель коменданта Кремля генерал-майор Косынкин.

Цепочка странных событий продолжилась и после смерти Сталина. Не успели похоронить вождя, как Берия уволил всех офицеров его охраны. Одни были переведены в отдаленные города, подальше от Москвы, где за ними установили негласное наблюдение, другие вскоре внезапно скончались. Например, Хрусталев.

Полковник Хрусталев Иван Васильевич остается в этой истории одной из самых загадочных фигур.

Именно он передал охране следующие слова Сталина, которые тот якобы произнес в роковую ночь с двадцать восьмого февраля на первое марта после того, как в четыре часа утра первого дня уже нового месяца Берия, Хрущев, Маленков и Булганин покинули Ближнюю дачу:

— Ложитесь-ка вы все спать. Мне ничего не надо. И я тоже ложусь. Вы мне сегодня не понадобитесь…

Такого распоряжения Сталин никогда раньше не давал! Ни с того ни с сего вдруг велит собственной охране идти спать, оставив комнаты без присмотра.

Теперь уже невозможно выяснить, кто приказал Хрусталеву передать эти слова охране. Не исключено, что ктото другой, но со ссылкой на Сталина. Кто? Берия? Хрущев? Цепочка оборвалась на Хрусталеве, который вскоре после смерти Сталина неожиданно заболел и также неожиданно скончался.

Еще одна странная деталь: Хрусталев был на даче только до десяти утра, и дальнейшие события происходили уже без него.

Пораженные командой не охранять Сталина, люди пошли спать. Они привыкли добросовестно исполнять приказы. Остальное известно: более тринадцати часов к больному семидесятичетырехлетнему старому человеку не подпускали врачей. Приехавшая по тревожному звонку охраны вчерашняя четверка гостей напустилась на чекистов: «Что вы панику поднимаете? Товарищ Сталин спит». И преспокойно разъехалась по домам, оставив его без помощи.

Остается только гадать, что происходило в комнатах дачи после того, как Хрусталев выполнил чей-то приказ и уложил своих подчиненных спать. Кто проникал в неохраняемые помещения?

Даже если допустить, что Сталин сошел с ума и действительно отдал это странное распоряжение или что под утро с ним приключился удар, все равно в обоих случаях четверка — Берия, Хрущев, Маленков и Булганин — сознательно бросила Сталина умирать без помощи.

Следовательно, можно с полной уверенностью утверждать, что это они убили его.

Известно ли им было, что в народе подозревали, кто убил Сталина? Из тайно записанного спецслужбами разговора сына Сталина Василия с шофером Февралевым о похоронах отца: "У гроба в почетном карауле стоят Маленков, Берия, Молотов, Булганин. И вдруг старуха им говорит: "Убили, сволочи, радуйтесь! Будьте вы прокляты! "

Генерал-лейтенанта авиации Василия Сталина уволили из армии без права ношения военной формы меньше чем через месяц после смерти его отца. Еще через месяц арестовали и посадили во Владимирскую тюрьму — чтобы не болтал о том, что отца убили. Выпустили на свободу спустя восемь лет, а через год — странная смерть в Казани. По указанию Кремля Лубянка запустила слух — от пьянства.

Когда Берию арестовали, недавние соратники многое ему припомнили, даже мелкие служебные трения. Одно удивляет: почему следствие не инкриминировало ему вину за ослабление личной безопасности Сталина? В начале лета пятьдесят третьего, когда культ личности вождя еще не был разоблачен, это была бы очень выигрышная тема.

Боялись, что подследственный начнет углубляться в подробности? И тогда всплывет и их неблаговидная роль?

Куда безопаснее было взвалить вину на него, но — уже навсегда замолчавшего. Даже Молотов процитировал слова, когда-то хвастливо сказанные Берией о Сталине: «Я его убрал».

За что и был скинут с дороги.

Относительно обстоятельств кончины бывшего всесильного сталинского монстра ясности нет и по сей день. Кто-то верит, что Берия был застрелен в день ареста — в пятницу, 26 июня, и сделал это собственноручно не кто иной, как сам Никита Сергеевич. Кто-то не без оснований полагает, что вряд ли следует всерьез воспринимать сделанное под воздействием хмельных паров заявление.

Немало сторонников и у версии о досудебном расстреле Берии в бункере Московского военного округа, куда он был помещен после ареста в Кремле. Молва упорно не хочет верить в официальную версию — расстрел вместе со сподвижниками после вынесения приговора. Не убедил и кинофильм, где зрителям показали жутковатую процедуру кремации тела — картина-то игровая.

Но вот открылись недоступные в прошлом архивы. Заговорили молчавшие люди.

Из писем арестованного Л. П. Берии соратникам по Политбюро

(. Хранились в архиве Политбюро ЦК КПСС, сейчас — в архиве Президента РФ. Ф. 3., от. 24, д. 463, л. 163-174. Рукописи)

В ЦК КПСС

Товарищу Маленкову

Дорогой Георгий. Я был уверен, что из той большой критики на Президиуме я сделаю все необходимые для себя выводы и буду полезен в коллективе. Но ЦК решил иначе. Считаю, что ЦК поступил правильно. Считаю необходимым сказать, что всегда был беспредельно предан партии Ленина-Сталина, своей Родине, был всегда активен в работе. Работал в Грузии, в Закавказье, в Москве в МВД, Совете Министров СССР и вновь в МВД, все отдавал работе, старался подбирать кадры по деловым качествам, принципиальных, преданных нашей партии товарищей. Это же относится к Специальному комитету. Первому и Второму главным управлениям, занимающимся атомными делами и управляемыми снарядами. Такое же положение Секретариата и помощников по Совмину. Прошу товарищей Маленкова Георгия, Молотова Вячеслава, Ворошилова Клементия, Хрущева Никиту, Кагановича Лазаря, Булганина Николая, Микояна Анастаса и других — пусть простят, если и что было за эти пятнадцать лет большой и напряженной совместной работы. Дорогие товарищи, желаю всем вам больших успехов в борьбе за дело Ленина-Сталина, за единство и монолитность нашей партии, за расцвет нашей славной Родины.

Георгий, прошу, если это сочтете возможным, семью (жена и старуха-мать) и сына Серго, которого ты знаешь, не оставить без внимания.

Лаврентий Берия

28. VI. — 1953 г.

В ЦК КПСС

Товарищу Маленкову

Дорогой Георгий!

В течение этих четырех тяжелых суток для меня я основательно продумал все, что имело с моей стороны за последние месяцы после пленума ЦК КПСС, как на работе, так и в отношении лично тебя и некоторых товарищей из Президиума ЦК, и подверг свои действия самой суровой критике, крепко осуждаю себя. Особенно тяжело и непростительно мое поведение в отношении тебя, где я виноват на все сто процентов…

У меня всегда была потребность с тобой посоветоваться ивсегда для дела получалось лучше. Я видел в лице тебя старшего, опытного партийного деятеля большого масштаба, талантливого, энергичного и неутомимого, прекрасного друга и товарища, я никогда не забуду твою роль в отношении меня в ряде случаев, и особенно когда хотели связать меня с событиями в Грузии. И когда не стало товарища Сталина, я, не задумываясь, назвал тебя, также, как и другие товарищи. Председателем правительства…

Вячеслав Михайлович! У меня всегда было прекрасное, ровное отношение к Вам. Работая в Закавказье, мы все высоко ценили, считали Вас верным учеником Ленина и верным соратником Сталина, вторым лицом после товарища Сталина. Если спросить мою семью. Вам могут рассказать очень много хорошего о Вас с моих слов…

Клемент Ефремович! Тоже начну с Закавказья, мы Вас крепко любили, я по поручению руководящих органов Грузии ездил специально в Москву в ЦК и к т. Сталину и настоял прислать Вас в связи с пятнадцатилетием Советской Грузии.

В начале войны товарищ Сталин сильно обругал меня и назвал политическим трусом, когда я предложил назначить в тяжелые времена, переживаемые нашей Родиной, известных всей стране т-щей Вас и Буденного командующими фронтами. Обругать обругал, а чуть позже т-щ Сталин назначение провел. Это, я думаю, товарищи подтвердят. С т. Маленковым Г. М, очень часто говорили между собой и с другими товарищами о предложении т-щу Сталину назначить Вас председателем Президиума Верх. Совета, и только теперь это было проведено. Всего не скажешь.

Никита Сергеевич! Если не считать последнего случая на Президиуме ЦК, где ты меня крепко и гневно ругал, с чем я целиком согласен, мы всегда были большими друзьями. Я всегда гордился тем, что ты прекрасный большевик и прекрасный товарищ, и я не раз тебе об этом говорил, когда удавалось об этом говорить, говорил и т-щу Сталину. Твоим отношением я всегда дорожил.

Николай Александрович! Никогда и нигде я тебе плохо не делал. Помогал честно и как мог. Т. Маленков Г. М, и я не раз о тебе говорили т-щу Сталину, как о прекрасном товарище и большевике. Когда т-щ Сталин предложил нам вновь установить очередность председательствования, то я с т. Маленковым Г. М, убеждали, что этого не надо, что ты справляешься с работой, а помочь мы и так поможем.

Лазарь Моисеевич и Анастас Иванович. Вы оба знаете меня давно. Анастас меня направил еще в 1920 году из Баку для нелегальной работы в Грузию. Тогда еще меньшевистскую. От имени Кавбюро РКП и Реввоенсовета XI армии. Лазарь знает меня с 1927 года, не забуду никогда помощи, оказанной мне по партийной работе в Закавказье, когда вы были секретарем ЦК. За время работы в Москве можно было многое сказать. Но одно скажу: всегда видел с Вашей стороны принципиальное отношение, помощь в работе и дружбу…

Товарищи Первухин и Сабуров говорили, что у меня было привилегированное положение при жизни т-ща Сталина. Это же неверно. Георгий, ты это лучше других знаешь, знают это и другие члены Президиума… Что же касается моего отношения к т. Сабурову, то т. Маленков Г. М, и я отстояли его на посту председателя Госплана, а т. Первухина, конечно, по заслугам, я представил к Герою Социалист. Труда и провел это решение…

Лаврентий Берия

Т-щи, прошу извинения, что пишу не совсем связно и плохо в силу своего состояния, а также из-за слабости света и отсутствия пенсне (очков).

1 июля 1953 г.

В Президиум ЦК КПСС

Товарищам Маленкову, Хрущеву, Молотову, Ворошилову, Кагановичу, Микояну, Первухину, Булганину и Сабурову

Дорогие товарищи, со мной хотят расправиться без судаи следствия, после 5-дневного заключения, без единого допроса, умоляю вас всех, чтобы этого не допустили, прошу немедленного вмешательства, иначе будет поздно. Прямо по телефону надо предупредить.

Дорогие т-щи, настоятельно умоляю вас назначить самую ответственную и строгую комиссию для строгого расследования моего дела, возглавив т. Молотовым или т. Ворошиловым. Неужели член Президиума ЦК не заслуживает того, чтобы его дело тщательно разобрали, предъявили обвинения, потребовали бы объяснения, допросили свидетелей. Это со всех точек зрения хорошо для дела и для ЦК. Зачем делать так, как сейчас делается, посадили в подвал и никто ничего не выясняет и не спрашивает. Дорогие товарищи, разве только единственный и правильный способ решения без суда и выяснения дела в отношении члена ЦК и своего товарища после 5 суток отсидки в подвале казнить его.

Еще раз умоляю вас всех, особенно т., работавших с т. Лениным и т. Сталиным, обогащенных большим опытом и умудренных в разрешении сложных дел т-щей Молотова, Ворошилова, Кагановича и Микояна. Во имя памяти Ленина и Сталина прошу, умоляю вмешаться, и вы все убедитесь, что я абсолютно чист, честен, верный ваш друг и товарищ, верный член нашей партии.

Кроме укрепления мощи нашей страны и единства нашей великой партии у меня не было никаких мыслей.

Свой ЦК и свое Правительство я не меньше любых т-щей поддерживал и делал все, что мог. Утверждаю, что все обвинения будут сняты, если только это захотите расследовать. Что за спешка и притом подозрительная.

Т. Маленкова и т. Хрущева прошу не упорствовать. Разве будет плохо, если т-ща реабилитируют.

Еще и еще раз умоляю вас вмешаться и невинного своего старого друга не губить.

Ваш Лаврентий Берия

Из письма Нины Берии Н. С. Хрущеву

(Нина Теймуразовна Гегечкори-Берия, жена Л. П. Берии. После ареста мужа была помещена в Бутырскую тюрьму.

Письмо рассмотрено на заседании Президиума ЦК КПСС

27 ноября 1954 г. Постановили: отправить Н. Т. Берия вместе с сыном Серго на поселение в административном порядке.)

До своего ареста я состояла членом КПСС и это, как мне кажется, дает мне право обратиться к партии помочь мне пережить позор, выпавший на мою долю так неожиданно для меня, как на жену Л. П. Берия.

Мне предъявлено обвинение в участии в антисоветском заговоре с целью восстановления капитализма в Советском государстве. Такое обвинение — страшное, тяжелое. В этом можно обвинить человека, который, потеряв человеческий образ, превратился в «свинью под дубом» и, продав свою родину врагам, пользуется правами и благом, предоставленными ему почетным званием советского гражданина; в этом можно обвинить человека, которого Великая Октябрьская социалистическая революция лишила материальной базы для эксплуатации трудящихся и который хочет вернуться к старому положению…

… В процессе следствия мне было предъявлено обвинение в переписке якобы с моим родственником, грузинским меньшевиком Гегечкория, который находится в эмиграции в Париже. Я его не знала, никогда не видела, он не является моим родственником и я ни в какой переписке с ним не находилась и не могла находиться…

… Действительным страшным обвинением ложится на меня то, что я более тридцати лет (с 1922 года) была женой Берия и носила его имя. При этом, до дня его ареста, я была ему предана, относилась к его общественному и государственному положению с большим уважением и верила слепо, что он преданный, опытный и нужный для Советского государства человек (никогда никакого основания и повода думать противное он мне не дал ни одним словом). Я не разгадала, что он враг Советской власти, о чем мне было заявлено на следствии. Но он в таком случае обманул не одну меня, а весь советский народ, который, судя по его общественному положению и занимаемым должностям, тоже доверял ему.

Исходя из его полезной деятельности, я много труда и энергии затратила в уходе за его здоровьем (в молодости он болел легкими, позже почками). За все время нашей совместной жизни я видела его дома только в процессе еды или сна, а с 1942 г., когда я узнала от него же о его супружеской неверности, я отказалась быть ему женой и жила с 1943 г, за городом вначале одна, а затем с семьей своего сына. Я за это время не раз ему предлагала, для создания ему же нормальных условий, развестись со мной с тем, чтобы жениться на женщине, которая может быть его полюбит и согласится быть его женой. Он мне в этом отказывал, мотивируя это тем, что без меня он на известное время может выбыть как-то из колеи жизни. Я, поверив в силу привычки человека, осталась дома с тем, чтобы не нарушать ему семью и дать ему возможность, когда он этого захочет, отдохнуть в этой семье. Я примирилась со своим позорным положением в семье с тем, чтобы не повлиять на его работоспособность отрицательно, которую я считала направленной не вражески, а нужной и полезной.

О его аморальных поступках в отношении семьи, о которых мне также было сказано в процессе следствия, я ничего не знала. Его измену мне, как жене, считала случайной и отчасти винила и себя, т, к, в эти годы я часто уезжала к сыну, который жил и учился в другом городе.

Считая себя абсолютно невиновной перед советской общественностью, перед партией, я беру на себя непозволительную смелость обратиться к вам, к партии с просьбой возбудить ходатайство перед Генеральным прокурором Советского Союза Руденко, чтобы мне не дали умереть одинокой, без утешения сына своего и его детей в тюремной камере или где-нибудь в ссылке. Я уже старая и очень больная женщина, проживу не более двухтрех лет и то в более или менее нормальных условиях. Пусть меня вернут в семью к сыну моему, где трое моих маленьких внучат, нуждающихся в руках бабушки…

… Если же прокурор все-таки найдет, что я в какой-то степени причастна к вражескому действию против Советского Союза, мне остается просить его только об одном: ускорить вынос заслуженного мною приговора и его исполнение. Нет больше сил выносить те моральные и физические (по моей болезни) страдания, с какими я сейчас живу.

7 января 1954 г.

(Центр хранения современной документации. Ф. 5, от. 30, д. 75, лл. 12-17)

Из интервью М. Г. Хижняка газете «Вечерняя Москва»

(Полковник в отставке. В 1953 году — майор, комендант штаба Московского округа войск ПВО. В течение шести месяцев, со дня ареста Берии до его последнего часа, неотлучно находился с ним.)

Двадцать шестого июня в 21.15 раздался звонок в коридоре, я открыл дверь: стоит капитан и говорит, чтобы я явился срочно в штаб, меня вызывает командующий округом генерал-полковник Москаленко… Быстренько оделся и явился к генералу Баксову Николаю Ивановичу, начальнику штаба округа. Он меня спросил, знаю ли я, как на машине проехать в Кремль, к Боровицким воротам. Я сказал, что знаю.

— Пойдем к командующему войсками.

Командующий войсками округа генерал-полковник Москаленко Кирилл Семенович опять меня спросил, знаю ли я, как проехать.

— Хорошо, — сказал он. — Берите в роте охраны пятьдесят солдат с автоматами, подберите самых надежных. Садитесь в машины и направляйтесь к Боровицким воротам. Там вас встретит генерал Баксов…

… Подъехал к воротам Кремля, где встретил меня генеаал Баксов. Проехали внутрь, подъехали к одному из зданий. Генерал Баксов подвел меня к автомашине «ЗИС110» с правительственной сиреной и сказал: «Когда выйдет из здания группа генералов во главе с командующим генерал-полковником Москаленко и сядет в машину, будьте бдительны: всеми силами охраняйте машину и сидящих в ней людей и следуйте за ними».

Через несколько минут вышли из здания генералы Москаленко, Баксов, Батицкий, полковник Зуб, подполковник Юферев — адъютант командующего, полковник Ерастов. Среди них Берия. В автомашину слева от Берии сел Юферев, справа — Батицкий, напротив Зуб и Москаленко. Тронулись. Впереди — «ЗИС-110», за ним — автомашины с пятьюдесятью автоматчиками. Минут через сорок-пятьдесят приехали на гарнизонную гауптвахту.

— Вы знали, направляясь в Кремль, что арестован Берия?

— Нет. Но когда я туда приехал, мне Баксов сказал: «Арестовали Берию, сейчас его приведут…» Двадцать седьмого вызвал меня командующий и сказал, что мне поручен уход за Берией. Я должен готовить пищу, кормить его, поить, купать, стричь, брить и, по его требованию, ходить с дежурным генералом на его вызов…

— Как вы лично познакомились с Берией? Как это произошло?

— Когда командующий сказал, что я прикреплен к нему, мне сказали: «Несите пищу». Пошли генерал Баксов, полковник Зуб, и я понес пищу. Вместе с ними.

— Какую пишу?

— Хорошая пища, из солдатской столовой. Он сидел на кровати, упитанный такой мужчина, холеный, в пенсне. Почти нет морщин, взгляд жесткий и сердитый. Рост примерно 160-170 сантиметров. Одет в костюм серого цвета, поношенный. Сперва он отвернулся, ни на кого не смотрел. Ему говорят: «Вы кушайте». А он: «А вы принесли карандаш и бумагу?» «Принесли», — ответил командующий. Он тут же начал писать… Когда я дал ему кушать, он эту тарелку с супом вылил на меня — взял и вылил. Все возмутились. Строго предупредили. Но бумагу и карандаш ему оставили. В тот раз есть он вообще не стал…

— Вы ежедневно были у него?

— Я был ежедневно, до двенадцати раз в сутки. Скоро его перевели в штаб округа на улице Осипенко, 29. Там мы пробыли три-четыре дня, а потом там же перевели в бункер большой, где был командный пункт, во дворе здания штаба…

— Сколько суд продолжался?

— Больше месяца. Ежедневно, кроме суббот и воскресений. Они работали с 10 до 18-19 часов. Конечно, с перерывом на обед…

— Кто-то писал, что он перед расстрелом на колени бросился, о чем-то умолял.

— Не было этого. Я же с самого начала до конца был с ним. Никаких колен, никаких просьб… Когда его приговорили, мне генерал Москаленко приказал съездить домой (Берия жил на углу улицы Качалова и Вспольного переулка) и привезти Берии другой костюм (до того он был все время в сером, в каком его арестовали в Кремле). Я приехал, там какая-то женщина. Я сказал, кто я такой. Мне надо костюм. Она мне его подала. Черный.

— Приговор вынесли. Вы съездили за костюмом… Дальше.

— Я переодел его. Костюм серый я сжег, а в костюм черный переодел. Вот когда переодевал, он уже знал, что это уже готовят его.

С двумя плотниками мы сделали деревянный шит примерно метра три шириной, высотой метра два. Мы его прикрепили к стенке в бункере, в зале, где были допросы. Командующий мне сказал, чтобы я сделал стальное кольцо, я его заказал, и сделали — ввернули в центр щита. Мне приказали еще приготовить брезент, веревку. Приготовил.

— Это все за один день?

— Да, готовили весь вечер… Привел я его. Руки не связывали. Вот только когда мы его привели к щиту, то я ему руки привязал к этому кольцу, сзади.

— Как он себя вел в это время?

— Ничего. Только какая-то бледность, и правая сторона лица чуть-чуть подергивалась.

— Глаза завязывали?

— Вот слушайте. Я ведь читал в газетах и книгах, что перед казнью завязывают глаза. И я приготовил полотенце — обычное, солдатское. Стал завязывать ему глаза. Только завязал — Батицкий: «Ты чего завязываешь?! Пусть смотрит своими глазами!» Я развязал. Присутствовали члены суда: Михайлов, Шверник, еще Батицкий, Москаленко, его адъютант, Руденко… Врача не было. Стояли они метрах в шести-семи. Батицкий немного впереди, достал «парабеллум» и выстрелил Берии прямо в переносицу. Он повис на кольце.

Потом я Берию развязал. Дали мне еще одного майора. Мы завернули его в приготовленный брезент и-в машину.

Было это 23 декабря 1953 года, ближе к ночи. И когда я стал завязывать завернутый в брезент труп, я потерял сознание. Мгновенно. Брыкнулся. И тут же очухался. Батицкий меня матом покрыл. Страшно жалко было Берию, потому что за полгода привык к человеку, которого опекал…

(«Вечерняя Москва», 28 июля 1994г.)

Из рассказа доктора технических наук А. Веденина

(В конце 1952 года был выпускником физического факультета МГУ. В годы войны — офицер полковой разведки. Во время ареста Берии находился на курсах под Москвой, где формировалось специальное подразделение.)

В первых числах июня (1953 г. — Н. З.), поздно вечером, на нашу базу приехал заместитель министра Круглов. Он был в генеральской форме, в сопровождении двух человек в штатском. Круглов с ходу, без всяких предисловий, заявил, что Берия готовит антиправительственный переворот и необходимо его остановить и что нашему подразделению отводится ключевая роль в этом деле. Впечатление от его слов было шоковое. После смерти Сталина Берия был вновь назначен министром, причем сохранил за собой пост первого заместителя председателя Совмина, авторитет его в органах был очень высок и он только что приступил к глубокой реорганизации всей системы государственной безопасности. Нам стало ясно, что после слов Круглова мы оказались в положении заложников, даже, пожалуй, смертников. Предположение о возможной провокации было, очевидно, несостоятельным — ведь сами по себе мы ничего серьезного не представляли.

Начиная с этого дня к нам стали поступать агентурные материалы на Берию и его ближайшее окружение. Эти досье привозил человек Круглова, которого мы знали под именем Николая Коротко. Обычно он был в штатском, но однажды приехал в форме подполковника МГБ. Все особенности поведения, маршруты, расположение помещений в особняке на улице Качалова, состав охраны Берии были изучены досконально. Было разработано несколько сценариев ликвидации.

Так прошли три недели, с каждым днем обстановка в группе становилась все более гнетущей. Наконец 26 июня, примерно в 6 утра, нам сообщили, что операция будет проведена сегодня. Вначале предполагалось, что будет использован вариант «Автокатастрофа», но к 8 часам поступила команда на вариант «Особняк».

К 10 часам на трех «Победах» мы подъехали к дому Берии на Качалова, 28. Группой руководил Коротко. Круглов позвонил Берии по ВЧ и договорился, что Коротко привезет секретные документы и будет с охраной из трех человек. На этот час нам уже было известно, что кроме самого Берии в особняке было четыре человека. Коротко и трое «сопровождающих» из нашей группы были беспрепятственно пропущены внутрь здания, остальные заняли оговоренные схемой операции позиции у фасада и во внутреннем дворе. Спустя две или три минуты раздалось несколько выстрелов — я слышал пять, может быть шесть. Я находился рядом с окнами кабинета Берии, выходящимиьро двор. Две пули, пущенные изнутри кабинета, разбили стекла второго окна от угла здания. Через несколько минут Коротко вышел наружу и скомандовал — всех в дом. Убитых было трое: два охранника и сам Берия, у нас потерь не было, сказались подготовка и неожиданность акции. В течение последующего часа мы собрали все документы, какие только смогли найти в доме, их было довольно много. Потом к дому подошло какое-то армейское подразделение. Что это была за часть и кто ею командовал, мне не известно. Все документы из дома Берии увез Коротко, а мы вернулись на подмосковную базу. Какова дальнейшая судьба архива Берии, я не знаю, но предполагаю, что все, что произошло в дальнейшем с Кругловым, имеет связь с этими документами.

Через несколько дней нам был предоставлен двухмесячный отпуск, который рекомендовали провести у родственников, по месту постоянной прописки. По окончании этого отпуска всем была предоставлена возможность завершить образование. Никаких наград за эту операцию никто из нас, насколько мне известно, не получил, но по окончании учебы всем была предоставлена возможность выбора работы в учреждениях Главспецмаша на перспективных должностях. В этом была своеобразная ирония, так как эти КБ входили прежде в Спецкомитет при Совмине, созданный по инициативе Берии и лично им возглавляемый до 26 июня. В кадрах госбезопасности никто из нас оставлен не был, и сам факт службы в органах в личных делах сперва отражения не нашел, но некоторое время спустя была дана санкция на следующую запись в анкетах: «офицерская должность 2-го Главного управления Комитета государственной безопасности при СМ СССР».

(Записано С. Горяиновым. «Неделя», 1997, N 22)

Из биографии С. Н. Круглова

Родился в 1907 году. Окончил японское отделение Московского института востоковедения. С 1945 года нарком внутренних дел СССР. С 15 марта по 26 июня 1953 года — первый заместитель Берии. В 1953-1956 годах — снова министр внутренних дел СССР.

В 1956 году сорокадевятилетний генерал-полковник Круглов Сергей Никифорович был снят с поста министра, в 1957 году уволен из кадров МВД, в 1960 исключен из КПСС.

В 1959 — 1966 годах получал не генеральскую пенсию, как это положено, а сорокарублевую пенсию по линии органов социального обеспечения, был переселен с семьей в двухкомнатную квартиру.

Шестого июня 1977 года Круглова сбил пригородный электропоезд. Уголовное дело по факту гибели было закрыто через два дня. Происшествие квалифицировано как «несчастный случай».