• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Двадцать второго января 1969 года миллионы людей прильнули к экранам своих телевизоров. Из Москвы шел прямой репортаж о встрече космонавтов. В те времена страна искренне переживала за своих звездных героев, напряженно следя за сообщениями об их полетах.

Люди облегченно вздыхали, узнав о благополучном возвращении космонавтов. В конце 1968 года успешно завершился полет корабля «Союз-3», управляемого Береговым. Семнадцатого января следующего года приземлился «Союз-4» с космонавтами Шаталовым, Елисеевым и Хруновым. Вслед за ними, восемнадцатого января, благополучно сел возле Кустаная «Союз-5» с Волыновым.

Страна ликовала, приходя в себя от шока, связанного с недавней гибелью Комарова. Очередная победа в космосе воспринималась как праздник, и миллионы людей, застыв у телевизоров, следили за церемонией торжественной встречи героев космоса в правительственном аэропорту Внуково-2.

Телекамеры показывали крупным планом улыбающиеся лица виновников торжества, принимавших участие в мероприятии руководителей страны, выделяя, безусловно, Леонида Ильича Брежнева, а также тысячи восторженных москвичей, высыпавших на улицы и приветствовавших праздничный кортеж на всем протяжении его следования к Кремлю. Репортаж вели лучшие телезвезды той поры.

— Кортеж правительственных машин приближается к Боровицким воротам, и через несколько минут героикосмонавты будут в Кремле, где состоится торжественная церемония их награждения…

Это были последние ликующие слова репортажа, которые услышали телезрители. Прямая трансляция внезапно прервалась.

Возобновилась они примерно через час. Показывали церемонию награждения. Она произвела странное впечатление. Звезды Героев вручал почему-то Подгорный, а не Брежнев. Чувствовалась какая-то растерянность как среди награждаемых, так и среди награждающих. Бледные лица, дерганые фразы, нервные движения.

Было видно — что-то произошло.

Утром двадцать первого января, за день до описываемых выше событий, Иван Андреевич Машков, командир войсковой части, расположенной в городе Ломоносове, проснулся рано. На семь часов был назначен отъезд в Ленинград, куда его вместе с замполитом Мельником вызвали на недельные командирские сборы.

Без четверти семь появился Мельник — в безукоризненно отглаженной полевой форме, безупречно выбритый, надушенный.

Перед тем как выйти из дома, Мельник позвонил в часть.

— Помощник дежурного по части младший лейтенант Ильин! — услышал он бодрый голос в телефонной трубке.

— Здравствуйте, товарищ Ильин, — поздоровался замполит. — Как дела?

— Отлично, товарищ подполковник! — весело произнес помощник дежурного.

— Отлично не бывает, бывает хорошо, — нравоучительно произнес замполит, подумав про себя, сколько же еще надо сил потратить, чтобы призванные из запаса офицеры научились наконец мыслить военными понятиями. Ох уж эти с «гражданки», да еще с образованием! Мнят о себе невесть что.

Ильин прибыл в часть в марте шестьдесят восьмого года. Выпускник Ленинградского топографического техникума. Двадцать два от роду. Неженатый. На младшего лейтенанта аттестовали в техникуме и тогда же военкомат призвал его в армию. Вместе с тремя дружками-однокурсниками прошел проверку на допуск к секретной работе. У тех троих служба с первых дней пошла, а у Ильина не очень. Не чувствуется военная косточка. Ушанка, и та блином сидит. С солдатами запанибрата, они ему в ответ — Витек. Умора. Что поделаешь. Такие вот кадры военкоматы поставляют. Правда, не пьет, не курит.

Удостоверившись, что в части все в порядке, командир с замполитом ровно в семь утра отбыли в Ленинград.

Однако уже несколько часов спустя, во время обеда, в столовую вбежал дежурный по сборам и сказал, что Машкова требуют к телефону из Ломоносова. От недоброго предчувствия у замполита сжалось сердце. Котлета не лезла в горло, и он отодвинул тарелку, в мыслях торопя командира и в то же время страшась его возвращения.

Машков вернулся злой, как черт.

— ЧП, комиссар. Надо возвращаться в часть.

Замполит, ожидая самого худшего, спросил:

— Что случилось, Иван Андреевич?

— Исчез Ильин. Докладывают: пропали два пистолета из сейфа.

Предупредив руководство сборов о необходимости срочно вернуться в Ломоносов, командир с замполитом через час уже мчались в свой военный городок.

Говорили об исчезнувшем. Что он надумал? От него можно было ожидать чего угодно. Младший лейтенант Ильин отличался какой-то странностью, чудаковатостью. Русский, а кожа смуглая, вид цыганистый, за что и получил кличку «Копченый».

На политзанятиях мог заявить, что комсомол как организация изжил себя. Не составляло ему труда в присутствии других наивно задать вопрос: а почему у нас монополия одной партии? Неодобрительно отзывался о вводе советских войск в Чехословакию в шестьдесят восьмом. Замполит, безусловно, проводил с вольнодумцем разъяснительную работу, но его поведение от этого не становилось ровнее.

Вдруг ни с того ни сего ляпнет: вот в какой-то Африке офицеры чуть ли не каждый месяц устраивают государственные перевороты, а у нас? То, прочитав в газете об очередной версии расследования убийства американского президента Джона Кеннеди, восхищенно воскликнет: «Молодец этот Ли Харви Освальд! Всего один выстрел — и знаменит на весь мир».

Командир части тоже копался в памяти, отыскивая в ней эпизоды, связанные с проделками этого офицера. Начальник штаба, смеясь и укоризненно качая головой одновременно, рассказывал:

— Детский сад! Приказываю переделать схему как неправильно исполненную, а он вдруг — в форме, с погонами и кобурой! — вприпрыжку вокруг стола на одной ноге: «А вот не буду! А вот не буду!»

На ум пришел и вовсе неприятный случай. Произошел он во время сезонных работ. Старшим одной из групп назначили Ильина. И вот в часть сообщают: в деревне была стрельба. Провели расследование. И точно, в воздух палил из пистолета младший лейтенант Степанов, напарник Ильина. Повздорили из-за девчат с местной молодежью. Ладно, Степанов погорячился, вспылил. А где был старший группы? В Ленинграде. Выяснял отношения с некой девушкой, и даже пистолетом при этом размахивал, хотя брать с собой оружие не имел права. Получается, самовольно оставил район боевых учений? С ним тогда крепко разбирались.

Что учудил Ильин на этот раз? Подъезжая к воротам части, командир с замполитом терялись в догадках. Вспомнилась заплаканная девушка Наташа, не отвечавшая взаимностью на чувства младшего лейтенанта.

— Ты обо мне еще услышишь! — бросил ей в ярости Ильин.

Неужели в отчаянии покончил с собой?

Как только правительственный кортеж в сопровождении мотоциклистов приблизился к Боровицким воротам, раздались выстрелы. Чья-то фигура, пропустив первую сверкающую черным лаком «Чайку», метнулась ко второй, следовавшей в кавалькаде, и открыла огонь из двух пистолетов одновременно — в упор по лобовому стеклу. Оно моментально покрылось паутиной трещин.

Это был классический террористический акт. Подобного на территории Кремля не случалось более четверти века, с шестого ноября сорок второго года, когда военнослужащий Красной Армии, дезертир, спрятавшись в Лобном месте, обстрелял машину наркома Микояна, полагая, очевидно, что в ней едет Сталин.

И вот новое, почти такое же происшествие.

Залитый кровью, бессильно обмяк на рулевом управлении водитель. Стрелявший не прекращал огня. Сидевшие в машине люди бросились под сиденье. Выстрелы продолжались. Позже установили, что он выпустил шестнадцать пуль.

Одна из них срикошетила и задела плечо сопровождавшего кортеж мотоциклиста. Превозмогая боль, он направил мотоцикл прямо на террориста и сбил его с ног. К упавшему бросились офицеры из «девятки» Ягодкин, Редкобородый. Преодолевая шоковое оцепенение, на террориста навалились милиционеры, заломили руки.

Стрелявший не сопротивлялся. У него внезапно закатились глаза, изо рта хлестнула белая пена. Сотрудники кремлевской охраны, к своему изумлению, узнали в бившемся в нервном припадке того самого сержанта милиции, который только что стоял на своем посту у Алмазного фонда.

Смертельно раненный водитель скончался в больнице на следующий день. Это был старший сержант Илья Жарков. В тот день он не должен был сидеть за рулем, так как ему уже была назначена пенсия. Ветеран пришел в гараж в последний раз, чтобы попрощаться с товарищами. Но, как на беду, не вышел на работу по болезни один из основных водителей, и начальник попросил Жаркова подменить его. Жарков с радостью согласился. Поездка стала для него роковой. Посмертно его наградили орденом Красного Знамени.

Узнав о страшной ошибке, стрелявший долго бился в истерике. Он полагал, что во второй «Чайке» находился Леонид Ильич Брежнев, которому и предназначались выпущенные пули.

Но в машине, по которой он открыл бешеный огонь сразу из двух пистолетов, сидели другие люди. Это были космонавты Береговой, внешне немного похожий на Брежнева, Николаев, Терешкова, а также сотрудник госбезопасности Романенко. Первые двое слегка пострадали: Береговому осколки стекла поранили лицо, Николаеву пуля по касательной задела спину. Его супруга Терешкова отделалась легким испугом.

Космонавт Андриан Николаев не потерял самообладания в экстремальной ситуации. Перехватив руль у раненого водителя, он припарковал машину к обочине.

Когда командир части Машков и замполит Мельник вернулись в военный городок, им доложили следующее.

Исчезновение помощника дежурного обнаружили еще утром, но до одиннадцати никому не докладывали. Предполагали, что Ильин находится на территории, спит гденибудь в укромном месте. И только когда дежурный по части старший лейтенант Козырев обнаружил пропажу ключей от оружейной комнаты и секретной части, возникло подозрение, что дело гораздо хуже, чем думали сначала.

Так и оказалось: открыв дубликатом ключа сейф, в котором хранилось табельное оружие офицеров штаба части, обнаружили отсутствие двух пистолетов Макарова. Один из них принадлежал Ильину, второй — другому офицеру, который из части не уходил. Не хватало и четырех полных обойм. И тогда дежурный сообщил о происшествии оставшемуся за старшего заместителю командира части Маргаритову.

— Каким образом ключи оказались у Ильина? — сердито спросил Машков у старшего лейтенанта Козырева.

— Наверное, в тот момент, когда я отлучился позавтракать, — произнес упавшим голосом побледневший дежурный. — Это было в 7.20 утра. Ильин оставался на дежурстве.

Мысль о самоубийстве секретчика — первое, что пришло в голову одновременно всем офицерам. Зная его неуравновешенный, капризный характер, странности и чудачества, учитывая осложнение отношений с любимой девушкой Наташей, они вполне допускали такой исход. Иначе зачем оружие?

Еще до приезда командира стало ясно, что если Ильин и в самом деле задумал свести счеты с жизнью, то не на территории части. Опрошенный наряд на проходной доложил: помощник дежурного младший лейтенант Ильин проследовал через ворота в направлении кухни. Во сколько? Примерно без четверти восемь. Он остановился возле старшего наряда, сержанта, и сказал, что идет на кухню снимать пробу с завтрака. Это входит в обязанности дежурного офицера, и потому ни у кого не вызвало вопросов. Однако на кухне утверждали, что Ильин у них не появлялся. На проходной тоже не могли припомнить, возвращался ли он обратно. Помощник дежурного словно в воздухе растаял.

Вернувшись в военный городок, командир части предпринял энергичные действия по розыску пропавшего офицера. Машков немедленно сформировал две поисковые группы. Одной поставил задачу действовать в Ломоносове и окрестностях, второй, которую возглавил сам, — ехать на задержание беглеца к нему домой.

Ильин проживал с матерью и бабушкой в Ленинграде, в трехкомнатной квартире на Васильевском острове, на Наличной улице. Оттуда он каждый день ездил на службу в Ломоносов.

Командирский «газик» с несколькими офицерами тормознул у дома беглеца. Подошли к нужной квартире. Прежде чем нажать кнопку дверного звонка, Машков шепотом скомандовал:

— Приготовить оружие!

Эта мера предосторожности была не лишней. Кто знает, что ждало бы группу захвата, окажись беглец дома с двумя пистолетами и четырьмя обоймами.

Офицеры послушно сняли оружие с предохранителей. Машков позвонил. Дверь открыла мать Ильина. Готовые к любым неожиданностям, о которых они говорили по дороге, офицеры ворвались в квартиру, действуя по согласованному плану.

Однако группу захвата ждало разочарование: Ильина дома не оказалось. Как ушел на дежурство вечером двадцатого, так с тех пор не появлялся. Нет, не звонил.

Беглый осмотр комнат неожиданно оказался удачным. Младший лейтенант Баранов случайно взял в руки тетрадку, лежавшую на столе. Она открылась как раз на нужном месте — посередине. Там была такая вот запись: «Узнать, когда рейс на Москву. Если летят, брать. Идти на дежурство. Все уничтожить».

Оставив в квартире нескольких офицеров, Машков с остальной частью группы помчался в аэропорт.

Узнать, брал ли Ильин билет на Москву, особого труда не составляло. В аэропорту подтвердили: брал. Но это вовсе не означало, что улетел. Решили дождаться возвращения самолета, на который беглец взял билет. Самолет прибыл обратно вечером двадцать первого. Стюардесса вспоминала: на борту было много спортсменов из ГДР, человек пятьдесят. Военные? Да, были. У одного две большие звезды на погонах, он постарше. А второй совсем мальчишка, и звездочка у него одна — малюсенькая, сиротливая. «Чернявенький такой, на цыгана похож?» — «Точно, он», — подтвердила стюардесса.

Офицеры из группы захвата доложили командиру о результатах беседы с симпатичной стюардессой. Сомнений быть не могло — Виктор Ильин улетел на Москву. Кто-то из его сослуживцев, вспомнив запись в дневнике «если летят… брать», высказал предположение: не о космонавтах ли идет речь? Накануне по радио было сообщено о предстоявшей их торжественной встрече.

О возникших подозрениях в связи с исчезновением из части младшего лейтенанта Ильина было доложено в областное управление КГБ. Информацией о вооруженном беглеце занялись те, кто занимались подобными делами профессионально.

Бившегося в истерике террориста в милицейской форме, расстрелявшего две обоймы по правительственной «Чайке» с космонавтами, скрутили, сунули под нос нашатырь, быстро затолкали в подоспевшую «Волгу» и увезли с места происшествия. Прямиком в Лефортово.

Начались допросы. Задержанный не темнил, подробно рассказывал о себе.

Фамилия — Ильин, имя и отчество — Виктор Иванович. 1948 года рождения. Русский. Окончил Ленинградский топографический техникум. Служил в Ломоносове под Ленинградом. Воинское звание — младший лейтенант. Утром двадцать первого января самовольно оставил воинскую часть, похитив два пистолета с четырьмя полными обоймами, и прилетел в Москву, чтобы осуществить задуманный террористический акт в отношении Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева.

Следователи были потрясены. Нет, не тем, что после устранения Брежнева Ильин собирался, по его словам, занять кресло генсека и создать свою партию — некоммунистическую. Изумление вызывала технология покушения, то, что ни на одном этапе, кроме, разумеется, завершающего, исполнитель теракта не был задержан. Какое-то фантастическое, сумасшедшее везение!

Беспрепятственно покинул воинскую часть, прихватив оружие, в том числе и второй пистолет — для верности. В портмоне уже лежал предусмотрительно приобретенный авиабилет на 92-й рейс, отправлявшийся в 10 часов 40 минут. Прошел на посадку с двумя пистолетами в карманах, не пряча их, и даже это осталось незамеченным! В Домодедово тоже благополучно прошел контроль. Впрочем, тогда советские аэропорты еще небыли оборудованы металлоискателями. Да и военная форма, наверное, внушала доверие.

Вот так, в офицерской шинели, полы которой заметно оттопыривались от спрятанного оружия, он на рейсовом автобусе доехал от аэропорта до метро и уже через час звонил в квартиру своего дяди-пенсионера. Увидев на пороге нежданного гостя, хозяин и его жена удивились — что стряслось, если без предупреждения, без телефонного звонка, без телеграммы?

Визитер исходил из принципа: говорить правду, все равно не поверят.

— Все в порядке. Просто хочу на космонавтов посмотреть. Когда еще такая возможность представится. Завтра ведь встреча?

О точной дате предстоявшей церемонии сообщили газеты, радио и телевидение, поэтому, как впоследствии объяснял следствию хозяин, когда-то работавший в милиции, мотивы приезда родственника вполне его удовлетворили. Тем более что он знал его странноватые, чудаковатые поступки. Прилететь специально из Ленинграда в Москву, чтобы посмотреть на любимых всем народом героев? Ну и что тут такого? Летают же фанаты футбола и рока на матчи и концерты в другие города!

Вечером за ужином племянник как бы вскользь мечтательно произнес:

— Вот если бы ты, дядя, дал мне завтра свою форму, наверное, и в Кремль пропустили бы. Много ли на улице увидишь?

Однако тот прервал разговор:

— Ты что, с ума спятил? Знаешь, что за это полагается?

Ильин рассмеялся, перевел разговор в шутку. А назавтра, рано утром внезапно исчез. Проснувшись, дядя обнаружил, что пропала его старая милицейская форма. Он понял: тут что-то не так. Вспомнил, что у племянника было оружие. Кое-что сопоставил и решил немедленно действовать.

Куда же девался племянник старого милицейского служаки? Выйдя из квартиры, он сел в метро и благополучно доехал до станции «Проспект Маркса». Там вынырнул на морозный воздух и зашагал к проезду Боровицких ворот, через которые, по его расчетам, должен был проследовать в Кремль кортеж правительственных машин. Он долго прокручивал в уме этот маршрут, много раз смотрел кадры кинохроники, запечатлевшие встречи героев космоса руководителями партии и государства. Этим путем ехали в Кремль все — от Гагарина и Титова до последних победителей Вселенной. Он знал его назубок, мог воспроизвести с закрытыми глазами.

Самое удивительное то, что странная фигура сержанта милиции, шествовавшего в легком летнем плаще по январскому морозу, не привлекла ничьего внимания. Он прошел мимо Исторического музея, свернул в Александровский сад. До его оттопыренных карманов, бросающихся в глаза любому наблюдательному человеку, никому не было дела. Наверное, милицейская форма действовала магически на прохожих.

В проезде Боровицких ворот он увидел милицейское оцепление. Что делать? Преодолев минутную слабость в ногах, Ильин вспомнил, что он по виду не отличается от них, и не спеша встал между ними — наугад, по наитию. Это была крупнейшая удача, немыслимое везение, ибо место, которое он случайно занял, оказалось на стыке между двумя отделениями. На подошедшего сержанта милиции покосились, но в первом отделении подумали, что он из второго, а во втором — что из первого.

Правда, случилась минута, когда он снова ощутил предательскую дрожь в коленях. Это произошло, когда к нему, молчаливо стоявшему уже в другой точке — в Кремле, у Алмазного фонда, приблизился некий гражданин крепкого телосложения в штатском и по-военному строго спросил:

— Ты чего здесь стоишь?

Штатский знал, что сегодня, на время церемонии встречи космонавтов, милицейский пост у Алмазного фонда был снят. И вдруг он видит постового. И и тут снова повезло. Страх придал наглости, и Ильин равнодушно-вальяжно ответил:

— Поставили, вот и стою.

У штатского вопросов больше не было, и он отошел. Подумал, наверное, что пост восстановили.

Остальное известно. Как только у поворота на мост Боровицкой башни показался правительственный кортеж в сопровождении мотоциклистов, Ильин стянул перчатки, сунул руки в карманы и снял с предохранителей оба пистолета. Дождавшись, пока пройдет первая машина, в которой, по его расчетам, должны быть космонавты, он метнулся навстречу второй и открыл огонь в упор.

Однако во второй машине, по которой стрелял Ильин, Брежнева не было. В ней ехали космонавты.

«Чайка» генсека за несколько минут до поворота кортежа к Боровицким воротам внезапно изменила маршрут и въехала в Кремль через Спасские ворота.

Знатоки по сей день ломают головы в догадках относительно подлинных мотивов столь странного поступка Брежнева, необъяснимо оставившего общий кортеж и своевременно отвернувшего от места своей вполне возможной гибели.

Версий две, и каждая по-своему уязвима.

Предполагают, что с того момента, когда стало известно о побеге вооруженного двумя пистолетами офицера из воинской части, профессионалы из спецслужб допустили возможную связь между прибытием террориста в Москву двадцать первого января и намеченной на следующий день встречей космонавтов с руководителями страны. Получив соответствующую ориентировку, охрана Брежнева для страховки направила его машину через другие ворота. На всякий случай.

Однако специалисты утверждают, что охрана по собственной инициативе не может изменить маршрут следования охраняемого без его согласия.

Давал Брежнев «добро» на въезд через Спасские ворота, откликаясь на информацию охраны, обеспечивающей его безопасность, или сам отдал указание покинуть кортеж?

Вторая версия как раз и состоит в том, что, по словам одного из его охранников, Леонид Ильич в какой-то момент сказал:

— А мы-то чего лезем вперед? Кого чествуют, нас или космонавтов?

После чего автомобиль генсека свернул к Спасским воротам.

Вот и гадайте, что спасло тогда Леонида Ильича: заговорившая скромность или профессионализм охраны. Впрочем, нельзя исключать и следующего обстоятельства: свою сакраментальную фразу генсек произнес после того, как получил тревожную информацию о разгуливавшем по Москве злоумышленнике, не посвящая рядовых охранников в конфиденциальность полученного с самых верхов Лубянки сообщения и не объясняя подлинную причину изменения маршрута.

И только недавно стало известно, что сработал сигнал старого служаки-пенсионера, сообщившего о подозрительном приезде племянника из Ленинграда и исчезновении из шкафа милицейской одежды.

Приметы Ильина были сообщены многочисленным агентам КГБ. Предполагалось, что беглец появится или на самой Красной площади, или поблизости от нее.

Дядю злоумышленника посадил в свой автомобиль военный комендант Кремля генерал Шорников и с ним дважды проехал по маршруту до Внуково-2: не мелькнет ли где в толпе лицо племянника? Ильина искали перед Кремлем, а он, как мы знаем, находился уже в Кремле и «нес службу» у Алмазного фонда.

Ценно и вот это свидетельство:

— Могу сказать одно: ориентировка от военных о возможности такого-то инцидента поступила часа за три до прибытия кортежа в Кремль. Начали искать. Но искали-то человека в военной форме, а Ильин оказался в милицейской. Мой напарник у Боровицких ворот обратил внимание на Ильина, на его сходство с переданным описанием. Но тот был в милицейской форме. Ильин находился возле Алмазного фонда и, пользуясь формой, делал вид, что работает в Кремле. Он ходил взад-вперед и все время призывал людей встать поровнее, придерживаться порядка. Это и сбило с толку. И пока коллега раздумывал, находясь от Ильина в нескольких шагах, кортеж уже въезжал.

Так вспоминал о чрезвычайном происшествии в Кремле через одиннадцать лет после инцидента В. М. Мухин, отдавший девятнадцать лет жизни охране высших государственных лиц страны, включая Л. И. Брежнева.

Впрочем, свидетельства бывших сотрудников охраны Леонида Ильича об этом теракте весьма противоречивы. Возможно, разные версии запущены в оборот с известными только охранникам оперативными целями.

Например, длительное время умалчивалось, что человек, у которого Ильин остановился в Москве и потом столь своеобразным способом «одолжил» милицейскую форму, являлся его дядей.

А бывший адъютант генсека Г. Петров вообще напрочь отметает очень важную деталь, о которой рассказывают сотрудники «девятки», а именно: «Чайка» Брежнева не сворачивала в Спасские ворота.

— В аэропорту мы перестроились и поехали третьими, уступив второе место в колонне героям дня — космонавтам, — рассказывает Г. Петров. — Я сидел рядом с водителем. В машине находились Брежнев, Подгорный и Косыгин. Когда наша машина подъехала к Боровицким воротам, услышал выстрелы в Кремле, на участке между Оружейной палатой и Большим Кремлевским дворцом. Сразу дал команду водителю остановиться. Когда выстрелы прекратились, мы обогнули стоящую машину с космонавтами и направились к Дворцу съездов. Все это произошло за какие-то минуты. Преступник действительно стрелял по второй машине, будучи уверенным, что в ней находится Брежнев. Машины въезжали в Кремль колонной, одна за другой, и нам повернуть обратно, чтобы проехать через Спасские ворота, было невозможно. Да в этом и не было никакой необходимости, поскольку стрелявший был уже задержан сотрудниками КГБ.

По утверждению же генерала Медведева, заместителя начальника личной охраны Брежнева, генсек следовал не в третьей машине, а в пятой, то есть поближе к хвосту колонны.

Разночтения вызваны, наверное, не только оперативными соображениями, но и ведомственным самолюбием, которому этот инцидент нанес колоссальный удар. В Кремле такого не бывало даже в сталинские времена!

Не исключено, что легенда об измененном маршруте должна была в какой-то мере обелить кремлевскую стражу — мол, она все-таки вывела из-под обстрела главное охраняемое лицо.

Скандал между тем возник грандиозный.

Ведомства, причастные к обеспечению безопасности высших должностных лиц государства, спешно разрабатывали меры по ее усилению. Автомобилестроители получили срочный заказ — увеличить пуленепробиваемость стекол. Произошли существенные изменения в самой системе охраны Генерального секретаря и членов Политбюро ЦК КПСС.

До выстрелов у Боровицких ворот у членов Политбюро был один начальник охраны и два заместителя, у кандидатов в члены Политбюро — два телохранителя, у секретарей ЦК — один. После теракта охрану увеличили у всех. Для генсека создали так называемую «выездную охрану», состоявшую из десяти человек — по три человека в смене плюс один на подмене. Эти люди охраняли Брежнева в его поездках по стране и за рубежом.

Делом Ильина занялась многочисленная следственная бригада КГБ. Конечно же, прежде всего ее интересовал вопрос: не стоит ли за террористом антигосударственный заговор? Со времени смещения Хрущева прошло совсем немного времени, и все хорошо помнили, как это происходило.

Выяснили, что заговора не было. Тем не менее со своих постов полетели многие высшие и старшие офицеры Ленинградского военного округа, не говоря уже о командовании части, в которой служил Ильин. Часть основательно перетрясли, за какую-то пару недель в ней побывало столько комиссий из генералов и полковников, сколько их не было за все годы существования военного городка.

Слетел с должности военком Смольнинского района, имевший несчастье призвать Ильина на военную службу. Двоих сослуживцев террориста, младших лейтенантов А. Степанова и А. Васильева, осудили по статье 88 прим У К РСФСР «за недоносительство» на пять лет лишения свободы каждого. Ильин на допросах назвал их фамилии: с ними откровенничал, вел разговоры о том, что в Африке офицеры запросто перевороты устраивают, возможно ли такое у нас?

Что касается самого Ильина, то все оказалось сложнее. Ему предъявили обвинение по пяти статьям уголовного кодекса. Организация и распространение клеветнических измышлений, порочащих советский строй. Попытка теракта. Убийство. Хищение оружия. Дезертирство с места службы. На первых же допросах у следователя не возникли подозрения в его психической состоятельности. Однако психиатрическая экспертиза установила наличие шизофрении.

В годы горбачевского правления пресса пыталась взять под сомнение заключение врачей-психиатров. Против Брежнева тогда велась оголтелая разоблачительная кампания, и дело Ильина, запрятанного в психушку, представляли в печати как расправу властей над инакомыслящим. Но вот документ, относящийся к 1977 году, когда обсуждался проект «брежневской» Конституции: «Каждый член общества имеет право на террористический акт в случае, если партия и правительство ведут политику, не соответствующую Конституции». Такое предложение вносил Верховному Совету СССР Виктор Ильин, пациент Казанской психиатрической лечебницы.

Туда его поместили в мае 1970 года, — после почти двухлетнего следствия и психиатрических экспертиз, — для принудительного лечения.

Налицо были многие признаки ненормальности, и в первую очередь неадекватное, полудетское восприятие мира. Специалисты зафиксировали у него и признаки мании величия: он считал, что своим поступком перевернет жизнь страны и войдет в историю. Одну из причин психического надлома отыскали в том, что незадолго до происшествия Ильин узнал новость, сильно повлиявшую на его сознание. Случайно он обнаружил секретный домашний документ, из которого следовало, что он не родной сын в семье, а взят из Дома ребенка. Подлинными отцом и матерью были алкоголики, лишенные судом родительских прав.

В Казанской психбольнице Ильин провел восемнадцать лет. Жил в одиночной палате — четыре метра на метр двадцать, в строгой изоляции. В коридоре стоял охранник. Никаких свиданий, кроме с приемной матерью, не разрешалось. Первые три года не приносили газет, убрали со стены радиоприемник. С 1973 года режим несколько ослабили.

В 1988 году, благодаря стараниям матери, его перевели в Ленинград, в психиатрическую клинику N 3 имени Скворцова-Степанова. Условия там были получше: вместо одиночки — палата, в которой жили пятеро. В 1990 году в этой больнице состоялось — беспрецедентный случай! — выездное заседание Военной коллегии Верховного Суда СССР. Коллегия освободила его от принудительного лечения, и Ильину разрешено было возвратиться домой.

Домой? Но куда? После двадцати лет пребывания в психбольницах это был уже другой человек. Ему требовалась отдельная жилплощадь. А у него — ни прописки, ни паспорта, ни пенсии. Следует отметить, что все эти двддесятилетия он не был уволен из армии и числился в списках своей воинской части как больной. Это давало право на оплату по больничному листу.

В дело вмешались депутаты Ленсовета. Ильину, как прошедшему полный курс лечения, выделили однокомнатную квартиру, он получил паспорт, прописался. У него вторая группа инвалидности и соответствующая ей пенсия.

По свидетельству лечивших его врачей, Ильин очень сожалел о гибели ни в чем не повинного водителя Ильи Жаркова, переживал за друзей, пострадавших из-за него.

Начальником охраны Брежнева был генерал-майор Александр Яковлевич Рябенко.

Они впервые встретились в 1938 году. Брежнев в ту пору возглавлял Днепропетровский обком партии на Украине, Рябенко работал в обкомовском гараже шофером.

Встреча произошла при довольно забавных обстоятельствах.

Рябенко получил повышение — возить первого секретаря обкома. На новеньком «бьюике» водитель степенно подкатил к обкомовскому подъезду. Из здания вышел какой-то форсистый парень — густобровый, спортивный, в белой сорочке с закатанными рукавами. Сел в машину, сказал:

— Поехали.

— Куда? — насмешливо отозвался шофер. — Я жду первого секретаря обкома Брежнева.

Рябенко подумал, что этот красавчик, наверное, не более чем инструктор-новичок.

— Я и есть Брежнев, — ответил седок.

— Ну да? — изумился водитель.

С тех пор они работали вместе — с перерывом на войну. Рябенко тоже ушел на фронт. После войны снова встретились и больше уже не разлучались — бок о бок почти сорок лет.

Телохранитель пережил своего шефа. После кончины Леонида Ильича в ноябре 1982 года его охрану разогнали, а новый генсек Андропов назначил начальником своей личной охраны полковника Евгения Калгана, работавшего у него референтом. Рябенко перевели на второстепенный участок, поручив заниматься охраной резервных дач, в которых жили бывшие члены Политбюро. В 1987 году его отправили на пенсию. Скончался он в марте 1993 года в возрасте семидесяти семи лет.

В последние годы жизни, находясь не у дел, Рябенко нарушил многолетнее молчание и рассказал автору этой книги кое-что о своем шефе. Признаюсь, услышанное расходилось с тем образом Брежнева, который сформировали средства массовой информации в годы горбачевского правления.

— Брежнев был очень смелым, решительным человеком, — рассказывал Рябенко. — Он участвовал в аресте Берии, о чем мало кто знает. Ну а смещение Хрущева, в котором он сыграл ключевую роль, говорит само за себя…

По словам Рябенко, даже выстрелы Ильина не заставили Леонида Ильича изменить прежний образ жизни. Он отказался пересесть с привычной «Чайки» на бронированный и пуленепробиваемый «ЗИС-110», и только много лет спустя после инцидента у Боровицких ворот, будучи больным и престарелым, уступил настояниям соратников.

Вопросы мои крутились вокруг одной темы — были ли другие покушения на жизнь Брежнева?

— За границей были, — ответил Рябенко.

— А внутри страны?

— Кроме попытки Ильина, ничего серьезного не было. Так, по мелочи. Другое дело, что Леонид Ильич сам постоянно создавал угрозу собственной жизни. С точки зрения безопасности он, безусловно, был уникальным лидером.

— Что вы имеете в виду?

— Прежде всего его увлечения, которые приносили охране немало забот.

— Например?

— Его страсть к автомобилям.

По рассказам Рябенко, Брежнев самозабвенно увлекался вождением автомобилей и нередко, сидя за рулем, развивал бешеную скорость. Было несколько случаев, когда он едва не разбивался насмерть.

Это лихачество у него с фронтовых времен. На войне Брежнев научился ездить на машинах разных марок. Лихую езду любил даже тогда, когда начала прогрессировать болезнь, слабее стала реакция. Однажды из Кремля до Завидова домчался за пятьдесят минут. А это — сто пятьдесят километров!

Конечно, трасса немедленно освобождалась от движения всякого транспорта. Но все равно, каждый раз, когда генсек садился за руль, у Рябенко и его заместителя Медведева, находившихся на заднем сиденье, потели спины. Шофер, сидевший рядом с лихачом, тоже с беспокойством поглядывал на него.

— Леонид Ильич, может потише? Не ровен час…

Не ровен час наступил, когда генсек ехал из Завидова в Москву. Охота была удачной, и Брежнев находился в прекрасном расположении духа. Скорость развил сумасшедшую.

И вдруг:

— Что-то вправо меня тянет…

Действительно, машину стало заносить.

— Скорость, скорость снижайте! — испуганно закричал шофер.

Но Брежнев не растерялся. Всем своим весом он налег на руль и сумел удержать машину. Как это ему удалось, остается гадать. Ведь он был уже далеко не в лучшей форме.

Когда остановились и осмотрели машину, увидели, что лопнуло правое переднее колесо. Только самообладание и водительская сноровка генсека помогли избежать аварии.

Второй случай произошел в Крыму. Леонид Ильич отдыхал в Нижней Ореанде. Утром он проснулся и решил съездить в охотничье хозяйство.

Увидев двух женщин-врачей, по-гусарски сделал широкий жест, приглашая в машину:

— Не желаете прокатиться?

Женщины, вне себя от счастья, уселись на заднее сиденье. С самим Леонидом Ильичом, да еще он за рулем, — об этом можно только мечтать!

Охрана проморгала генсека. Он лихо рванул с места и без сопровождения, без оповещения постов ГАИ развил на горном серпантине немыслимую скорость. Дамы восхищенно визжали, когда иномарку заносило то вправо, то влево. Водитель свое дело знал тонко.

Но в конце концов Леонид Ильич не справился с управлением и проскочил нужный поворот. В ярости он нажал на тормоз, машину занесло, и она буквально повисла над крутым обрывом.

Выходить было нельзя — нарушится хрупкое равновесие. Давать задний ход тоже опасно. Положение спасла охрана, с трудом догнавшая гусара-лихача, решившего блеснуть перед дамами водительским мастерством.

Нечто подобное произошло в Бонне. В 1973 году Брежнев посетил ФРГ. Канцлер Вилли Брандт, зная слабость советского лидера к автомобилям, подарил ему шикарный «мерседес». Иномарку подогнали прямо к отелю, в котором остановился высокий гость.

Когда Леониду Ильичу доложили о подарке германского канцлера, он вышел из отеля. Немецкие специалисты стали объяснять ему, где какие ручки, кнопки, переключатели. Расспросив, как включать машину, как останавливаться, Брежнев сел за руль, резко дал газ и… скрылся из виду.

Советская и германская охрана растерянно смотрели друг на друга. Это было невероятно, но Брежнев укатил один! Преодолевая замешательство, руководитель боннской полиции кинулся к телефону. Какие указания он отдавал и кому, неизвестно. Но минут через двадцать лихач вернулся к отелю.

Выяснилось, что дорогу ему перекрыли две полицейские машины. Брежнев вынужден был остановиться и развернуться в обратном направлении.

— Ну, как я от вас всех сбежал? — рассмеялся он. — Испугались? Не бойтесь, все в порядке.

Все облегченно вздохнули.

Лихачил Брежнев на личных автомобилях. Их у него было несколько — английский черный «ролле-ройс», два немецких голубых «мерседеса», японский «президент», американские «кадиллак» и «линкольн». Это были подарочные экземпляры. Чтобы они не застаивались, Брежнев старался соблюдать очередность езды на них.

Короче, жизнелюбивый генсек доставлял много хлопот своей охране. Кое-кто роптал: президенту США, например, инструкцией запрещено самому садиться за руль автомобиля.

Но нельзя не учитывать и того, что Леонид Ильич ни разу не садился за руль служебного «ЗИЛа». Эта машина была самая надежная, она исключала любые неожиданности. Брежнев четко следовал военному правилу — никогда не садился за руль машины, которая ему не принадлежала. Напрасно Рябенко ссылался на плохую погоду — дождь или гололед — мол, на «ЗИЛе» сподручнее. Леонид Ильич оставался непреклонным. Уговорить его так и не удалось. Не помогали никакие уловки.

Впрочем, надежный и мощный «ЗИЛ» тоже не давал полной гарантии безопасности, хотя имел множество преимуществ. Однажды во время следования по Кутузовскому проспекту у «ЗИЛа», в котором ехал Брежнев, неожиданно заглох мотор. Генсека быстро пересадили в оперативную машину, и кортеж на бешеной скорости — сто двадцать километров в час — проследовал дальше. Все произошло настолько быстро, что посторонние ничего не заметили.

За все время правления Брежнева лишь один раз на пригородных маршрутах произошло серьезное ЧП. К сожалению, не обошлось без человеческой жертвы.

Это произошло во второй половине семидесятых годов. Утром тяжелый правительственный «ЗИЛ» следовал из Завидова в Москву — после дежурства очередная смена личной охраны возвращалась домой. Если сопровождают охраняемое лицо, охранники обычно сидят с автоматами наизготовку на краешках сидений в полуприседе, как бы на корточках, в любой момент готовые выскочить. А тут ехали с работы. В машине было шесть человек. Усталые от бессонной ночи офицеры «девятки» дремали.

Навстречу, сбоку, неожиданно вылетела грузовая военная машина. За ее рулем был неопытный солдат срочной службы, который, поворачивая, не посмотрел влево.

Водитель «ЗИЛа», сотрудник гаража «девятки», обладая быстрой реакцией, сумел увернуться от прямого столкновения. Но в тот же момент раздался ужасающий скрежет — развернувшийся «ЗИЛ» врезался в неизвестно откуда появившийся на дороге трейлер.

Офицеры «девятки», успевшие разогнать остатки короткого сна и вовремя сгруппироваться, уцелели. К сожалению, все происходило настолько быстро, что это удалось не каждому. Тридцатилетний Владимир Егоров спал. Он не успел проснуться, и ему снесло череп. У одного офицера было сломано шесть ребер, у другого — два. Остальные получили переломы, ушибы, ссадины.

Брежнева в том «ЗИЛе» не было.

Как и вообще в жизни, у Леонида Ильича трагическое переплеталось с комическим. Порой даже трудно себе представить, что такое могло быть на самом «верху».

К брежневскому «ЗИЛу» были прикреплены три сменных водителя. Двое пожилые, степенные, а третий — Борис — молодой, неженатый. Любил заглядывать в рюмку. Однажды набрался до такой степени, что переполошил всю улицу — ловил какого-то мифического шпиона.

Пьяного водителя брежневского лимузина привезли в милицию. Естественно, сообщили на работу — разве можно такому безответственному человеку доверять бесценную жизнь дорогого Леонида Ильича? В гараже особого назначения отреагировали круто — моментально уволили.

А Вместо проштрафившегося прислали другого шофера. Брежнев поинтересовался:

— А где же Боря?

Пришлось рассказать. Брежнев помолчал немного, потом спросил:

— Кроме ловли шпиона за ним ничего не было?

Проверили — ничего. Леонид Ильич распорядился:

— Надо вернуть Борю.

— Но он же за руль пьяным может сесть. Вас ведь возит…

— Ничего, скажите, чтобы вернули.

После этого Боря буквально боготворил своего шефа: это же надо, заступился! И за кого? За простого шофера… Чем-чем, а барством Леонид Ильич не страдал.

На этом рассказы Рябенко о происшествиях на родной суше обычно заканчивались. Наступала очередь водных.

Генсек очень любил плавать в море и порой, несмотря на протесты личного врача Родионова, не вылезал из воды по два с половиной часа. Рядом с ним всегда находились либо Рябенко, либо его заместитель Медведев и еще один телохранитель. На случай, если вдруг генсека схватит судорога, поблизости двигалась весельная лодка с двумя офицерами, готовыми в любую секунду прийти на помощь. В полусотне метров шел катер с аквалангистами и доктором-реаниматором.

Родионов настойчиво рекомендовал Брежневу не увлекаться купанием в море — уж лучше поплавать в бассейне. Леонид Ильич слушал, соглашался, и все равно тянулся в море. Даже в свой последний отпуск в год смерти он по старой привычке заплывал далеко за конец зоны.

А когда был помоложе, его азарт не знал предела. Холодно, высокая волна, штормит? Ерунда! Лез в воду практически в любую погоду, что доставляло охране немало переживаний.

Как-то раз во время утреннего заплыва перед завтраком сильное течение и ветер погнали пловца от берега. В заплыве его сопровождал заместитель Рябенко полковник Медведев.

— Леонид Ильич! — крикнул полковник. — Плывите к лодке! Или хватайтесь за трап — ребята подтянут вас к берегу!

Брежнев раздраженно взмахнул рукой и стал сильно грести, пытаясь самостоятельно справиться с течением. Но его уносило все дальше. Медведев не отставал от шефа, который, кажется, уже исчерпал свои силы и барахтался в воде, как пробка.

Наконец генсек схватился за трап, офицеры в лодке дружно заработали веслами, направляясь к берегу. Но, когда до него оставалось метров пятьсот, Брежнев отцепился и вновь поплыл сам. Течение снова подхватило его и понесло на этот раз вдоль берега.

Медведеву ничего не оставалось, как последовать за шефом. Они миновали основной пирс, лодочную станцию… Позади осталась вся территория госдачи. Течение несло их дальше. Вот и санаторий «Пограничник», профсоюзная здравница…

Назад им пришлось возвращаться пешком через чужие пляжи. Было уже около десяти утра. Отдыхающие двух санаториев после завтрака высыпали на прибрежный песок и, загорая, не верили своим глазам — по их территории шествует в плавках Генеральный секретарь ЦК КПСС!

Он лез в море, не обращая внимания на крутую волну, на шторм — четыре балла для него ничего не значило. Охранники стали надевать ласты — иначе не обойтись. Иногда в воде ему становилось плохо, он заваливался на бок, терял ориентацию и, случалось, полностью отключался. Тогда соорудили водные сети наподобие гамака, проталкивали их под него и в случае отключки поднимали в лодку.

Смертельные трюки случались довольно часто. Однажды он снова полез в штормящее море. Сильные волны то и дело накрывали его. Медведев с другим охранником, надев ласты, чуть ли не стояли в воде, пытаясь держать его под мышки над волнами. Это были страшные минуты. Волны с яростью набрасывались на пирс и откатывались назад. Пена, грохот, брызги. С огромным трудом пловца удалось вытащить на берег.

Немало трагикомического случалось и на охоте. В отличие от Хрущева, Брежнев рыбалкой не увлекался, а вот пострелять в кабанов да в уток любил.

Стрельба в уток — занятие в общем-то безопасное, хотя и здесь не обходилось без курьезов. Будучи в Омской области, Брежнев принял приглашение хозяев и отправился с ними на лодках в камыши, где обитало множество водоплавающей птицы. Но одно неосторожное движение — и дорогостоящее ружье генсека бултыхнулось на дно озера. Пришлось охране нырять и извлекать из ила уникальное орудие утиного промысла.

В 1978 году дряхлеющий генсек умудрился на охоте дважды ранить самого себя — прицелом винтовки тяжело, в кровь, разбил сначала бровь, а потом переносицу.

Еще более курьезный случай произошел в Завидове — знаменитом военно-охотничьем хозяйстве под Москвой. Эти места когда-то открыл Хрущев, и Брежневу здесь тоже понравилось. Горбачев не любил охоту, он был в Завидове всего несколько раз. Сейчас там «Русь» — загородная резиденция российского президента Бориса Ельцина.

Удачным выстрелом с вышки Брежнев свалил огромного кабана. Торжествуя, спустился по лестнице вниз, чтобы насладиться видом поверженного зверя. Генсек, будучи настоящим охотником, поступал так всегда. Чувство победителя ни с чем не сравнимо.

До туши оставалось не более двадцати метров, как она вдруг ожила, вскочила на ноги и бросилась на приближавшегося Брежнева. Леонид Ильич лишь ранил зверя, и это он понял слишком поздно.

Наверное, беды было бы не избежать, если бы стоявший поблизости егерь с карабином в руках — на всякий случай! — не среагировал мгновенно. Он навскидку выстрелил два раза и… промахнулся. Кабан отпрянул от опешившего Брежнева и побежал по кругу.

Дежурным телохранителем Брежнева в тот день был Геннадий Федотов. У него в левой руке тоже был карабин, а в правой — длинный охотничий нож. Федотов быстро воткнул его в землю, карабин перекинул на правую руку, но выстрелить не успел.

Кабан бросился на брежневского телохранителя. По счастью, рассвирепевший зверь ткнул мордой в землю у ног Федотова, как раз в том месте, где он воткнул нож, согнул его и… помчался дальше, туда, где стоял заместитель начальника брежневской личной охраны Борис Давыдов.

Офицер попятился, нечаянно зацепил ногой за кочку и полетел в болото. Кабан перепрыгнул через упавшего охранника и скрылся в густом лесу.

На лице Брежнева не дрогнул ни один мускул. Он невозмутимо наблюдал за этой сценой. Когда к нему приблизился Давыдов, только что с маузером в руке поднявшийся из болотной жижи, генсек не без юмора спросил:

— Борис, а что ты там делал?

— Вас защищал, Леонид Ильич, — не моргнув глазом, ответил находчивый охранник.

— Это еще ничего, — рассмеялся Брежнев. — А то вот с Гречко как-то случай был. Раненый кабан тоже бросился на него. Наш бравый маршал — к вышке. И его охранник тоже. Как-то так получилось, что Гречко еще бежит, а охранник уже на самом верху. Маршал удивился: «А ты как здесь впереди меня оказался?» Охранник не растерялся: а я, говорит, вам дорогу показывал, товарищ маршал!

Здоровый мужской хохот всколыхнул поляну. Умел Брежнев разрядить обстановку, недаром его охранники никогда не чувствовали себя слугами, не ощущали унижения, хотя нередко и приходилось быть няньками — чистить ружья, прочищать мундштуки, набивать карманы запасом различных очков шефа с наклейками «для дали», «для чтения», «для доклада».

Ветеран Секретной службы США Д. Маккарти рассказывал автору этой книги:

— Очень важно, чтобы агентов секретной службы уважали те, кого они охраняют. Президент Джонсон очень хотел, чтобы мы выгуливали его собаку. Это не наше дело. Генри Киссинджер хотел, чтобы мы носили его «дипломат». Каждый раз, когда он проявлял такое намерение, я напоминал ему: «Господин доктор, простите, но вы забыли свой „дипломат“ в машине». И ему приходилось возвращаться за ним. Наша задача — защищать во имя американского народа жизнь руководителя страны, а не таскать их вещи…

Западные телохранители никогда не держат на торжественных церемониях шляпу, портфель или бумаги охраняемого лица. Руки телохранителей должны быть всегда свободны.

Это правило с юмором вспоминал Владимир Медведев, заместитель начальника охраны Брежнева, распластавшись на дне автомобиля, который двигался по многолюдным улицам Берлина. Таким неординарным способом охранник удерживал на ногах грузного генсека, не давая ему упасть. И это — на ходу, на скорости. Брежнев и Хонеккер ехали в открытой машине, и ни одна душа не видела, кто обеспечивает устойчивость советскому лидеру.

Этот и другие трагикомические случаи имели место в конце его правления. Они в значительной мере наложили определенный отпечаток на всю деятельность Брежнева, образ которого приобретал гротескный оттенок. Даже реальные угрозы его жизни всерьез не воспринимались.

А они, по свидетельствам того же Рябенко и Медведева, были.

В июне 1977 года, накануне визита Брежнева во Францию, «девятка» получила из достоверных источников сигнал о том, что на него готовится покушение. Указывалось место теракта — около Вечного огня у Триумфальной арки в Париже, и время — в момент возложения венка.

Согласно сообщению надежного источника, снайпер должен занять позицию на одной из улиц вблизи арки.

Полученный сигнал обеспокоил руководство «девятки» и КГБ в целом. Об упорстве французских наемных убийц кремлевская стража знала по бесчисленным покушениям на президента де Голля. Много шума в среде охранников наделала публикация романа Форсайта «День шакала» в алма-атинском журнале «Простор».

Теперь этот роман хорошо известен российским читателям, по нему поставлен остросюжетный фильм, который многократно шел по разным телеканалам. Тема — организация одного из терактов на президента Франции де Голля. Полтора часа непрерывного напряжения.

Наверное, в Москве не обратили бы внимания на появившийся в периферийном журнале роман, если бы не анонимное письмо, поступившее в высокую инстанцию. Против Генерального секретаря ЦК КПСС товарища Брежнева в Алма-Ате сколочена группа с целью покушения, сообщал добровольный информатор. План убийства Леонида Ильича изложен в журнале «Простор». В целях конспирации замысел закамуфлирован под покушение на французского президента. На самом же деле имеется в виду советский генсек.

Аноним добросовестно проштудировал роман Форсайта с точки зрения содержавшихся в нем террористических методов покушения. Вот какие рецепты обнаружил там бдительный доброжелатель: «На винтовке будет стоять глушитель, никто не услышит выстрела… даже если первая пуля попадет в висок. Надо иметь несколько секунд и успеть скрыться, прежде чем заметят, с какой стороны стреляли. Лучше запастись разрывными пулями… с глицерином или ртутью. Пожалуй, с ртутью. Гораздо аккуратней получается… при стрельбе по неподвижной живой мишени. Имея оптический прицел, можно не беспокоиться».

Надерганные из романа отдельные фразы производили впечатление. КГБ начал раскручивать это дело, но, как и следовало ожидать, оно оказалось плодом болезненной фантазии одного из читателей. Тем не менее «девятка» сочла необходимым доложить ЦКо вредной публикации, раскрывающей методику «охоты» на глав государств. Руководство журнала получило крепкий нагоняй, а само издание едва не закрыли.

Теперь можно понять, почему «девятка» встревожилась, получив сигнал о готовившемся покушении на Брежнева в Париже. Выездная группа, прибывшая во французскую столицу накануне визита генсека, поставила в известность парижские власти об имевшейся информации.

Задача была не из простых — к Триумфальной арке вели двенадцать улиц. Какую из них облюбовал неизвестный снайпер?

После долгих консультаций и обсуждений приняли соломоново решение: обеспечить безопасность на всех двенадцати улицах.

Это была беспрецедентная операция — по распоряжению парижских властей в ней приняло участие двенадцать тысяч полицейских. То есть по тысяче на каждую улицу.

Кроме того, привлекли еще шесть тысяч пожарных — по пятьсот человек на крыши домов каждой улицы.

Саму площадь с Триумфальной аркой окружили более тысячи полицейских.

День двадцать первого июня 1977 года, когда советский лидер возлагал венок к Вечному огню, был одним из самых трудных для сотрудников «девятки», приехавших в Париж с Леонидом Ильичом. Можно представить, сколько тревожных минут пережили кремлевские стражники в чужом городе.

Но выстрел не прозвучал. Наверное, меры, предпринятые парижскими властями по просьбе советской спецслужбы, сделали невозможным осуществление террористического акта.

Во второй раз за границей угроза над жизнью генсека нависла во время его визита в ФРГ в начале мая 1978 года.

Из конфиденциальных источников «девятка» получила сигнал о том, что на советского лидера готовится покушение. Произойдет оно в замке Аугустбург, где по программе визита канцлер ФРГ Гельмут Шмидт даст обед в честь гостя. Когда Брежнев будет выходить из замка, прозвучат выстрелы.

Проверять поступивший сигнал не было времени, и на коротком совещании руководство «девятки» приняло решение — после того как обед закончится, вывести Брежнева через запасной выход и, заслоняя своими телами от наружного наблюдения, усадить в бронированный «ЗИС».

Так и поступили. Мощный «ЗИС», к изумлению провожавших, привыкших к тому, что русские долго прощаются, сразу же рванул с места и, развив бешеную скорость, скрылся из виду. Планы террористов были сорваны.

Кажется, это был первый случай, когда русские нарушили свою многолетнюю традицию — долго рассаживаться по машинам, поджидать опоздавших, прощаться через стекло с провожающими. С точки зрения безопасности — непростительная беспечность. Водители машин американских президентов имеют четкую инструкцию — трогаться с места в ту же секунду, как только седок номер один опустится на сиденье. При этом не имеет значения, успели сесть его спутники, или не успели. Исключения нет ни для кого, включая супругу президента и других членов его семьи. Зазевавшихся подхватывают резервные автомобили.

Визиты Брежнева в западные страны редко когда обходились без неприятных для него инцидентов. В западногерманском городе Гамбурге едва не разыгралась чудовищная катастрофа. Когда самолет с советским лидером выруливал к взлетной полосе, буквально перед его фюзеляжем плюхнулся без предупреждения гигантский транспортный самолет ВВС США. Чудом он не зацепил крылом советский авиалайнер. Это случилось в тот момент, когда брежневскому самолету дали «зеленую улицу» на взлет и в акватории воздушного пространства над аэродромом не должно было находиться никаких других летательных аппаратов. Катастрофу предотвратил командир экипажа брежневского самолета А. Г. Майоров.

По свидетельству лечащих врачей Брежнева, у него был крепкий организм, гарантировавший ему по крайней мере девяносто лет жизни. Сгубили его снотворные, и окончательно добила авария в Ташкенте.

Еще во время работы на Украине кто-то из днепропетровских врачей сказал Брежневу, что из-за особенностей своего организма он должен спать не менее девяти часов в сутки. Леонид Ильич поддался этому внушению, а поскольку сон шел не всегда, начал принимать снотворное.

Через некоторое время он уже безнадежно втянулся в лекарства. Днем чувствовал себя сонным, а ночью не мог заснуть.

Препарат назывался ноксироном. К сожалению, он оказался чрезвычайно вредным из-за своих побочных действий.

Родионов, личный врач Брежнева, был мягким и податливым. Он безотказно выдавал шефу значительный запас этого препарата, которым тот вскоре стал злоупотреблять. В середине семидесятых годов Родионов неожиданно скончался, а его место занял новый личный врач Михаил Косарев, который поблажек пациенту не давал. Но Брежнев уже настолько привык к препарату, что обходиться без него не мог, и твердая позиция врача раздражала его. Последовала угроза уволить. Непреклонный Косарев и тут не поддался. Тогда генсек вызывал Чазова. Главный кремлевский врач приезжал и покорно выписывал дополнительные таблетки.

Разбитый бессонницей, Брежнев справлялся у соратников, членов Политбюро:

— Ты как спишь? Снотворными пользуешься? Какими? Помогает? Дай попробовать…

Никто ему не отказывал, наоборот, каждый пытался услужить. Больше всех старались Черненко и Тихонов, которые сами не могли без снотворного. Как рассказывал Рябенко, Андропов передавал безвредные пустышки, по виду очень похожие на настоящие лекарства.

Подмена препаратов привела к совершенно неожиданным результатам. Брежнев глотал пустышки горстями, однако сон не наступал. Наткнувшись на настоящие таблетки, он тоже глотал их горстями. Охрана проявляла максимум изворотливости, чтобы под руками у генерального всегда были поддельные лекарства.

Кто-то из членов Политбюро порекомендовал Брежневу запивать лекарства… водкой. Свой выбор он остановил на белорусской «зубровке». Будучи на охоте в Беловежской пуще, он попробовал эту местную водку, настоенную на травах, и она ему понравилась. С тех пор «зубровка» была у него под рукой в любое время дня и ночи. Она стала его наркотиком. И снова охрана, спасая генсека, разбавляла «зубровку» кипяченой водой. Брежнев после выпитой рюмки иногда настораживался:

— Что-то не берет…

Чтобы упорядочить прием лекарств, Чазов после совета с Андроповым решил установить при генеральном секретаре медицинский пост.

Сначала работали две медицинские сестры из ведомства Чазова. Но между ними возникла неприязнь, и одна выжила другую. Победительница имела броскую внешность, дело свое знала, с обязанностями справлялась легко, и вскоре между ней и Брежневым установились «особые отношения».

Прошло еще какое-то время, и недавнюю скромницу было не узнать. Незаметно и быстро она обрела власть над всеми, в том числе и над больным стариком Брежневым. Без нее он не мог ступить ни шагу. Брал ее с собой в Завидово, усаживал за один стол вместе с членами Политбюро, где обсуждались важнейшие государственные и международные вопросы.

Один из членов высшего партийного синклита — член Политбюро Д. Полянский — имел неосторожность высказать Брежневу свое отношение по поводу ее присутствия на заседаниях руководства страны. За что и поплатился карьерой — уехал послом в Страну восходящего солнца. Рассказывают, что по той же причине Брежнев отдалил от себя одного из самых преданных ему лиц — первого помощника Г. Цуканова.

Не увенчались успехом и попытки Чазова оградить смертельно больного генсека от влияния полуграмотной медсестры.

— Евгений, ты зря нападаешь на Н., — сказал Брежнев. — Она мне помогает.

Сегодня многие из ближайшего окружения Леонида Ильича признают: да, медсестра Н, намного укоротила жизнь Брежневу. Она добавляла в его рацион таблетки, после чего генсек на пару часов засыпал. Уложив его, медсестра спокойно отправлялась по своим личным делам. У нее была семья — муж и ребенок.

Супруг этой обольстительной дамы сделал головокружительную карьеру. За годы близости жены с Брежневым от скромного капитана пограничных войск дослужился до генерала. В 1982 году — в год смерти Брежнева — погиб в автомобильной катастрофе.

Фамилию этой женщины не называют ни Рябенко, ни Медведев, ни Чазов. У нее взрослая дочь, внуки. Когданибудь, возможно, все будет обнародовано.

Единственное, что удалось выведать, это обстоятельства ее удаления из Завидова и вообще от Брежнева. Операцию разработали КГБ, «девятка» и Четвертое главное управление при Минздраве СССР. Медсестра в итоге согласилась покинуть Леонида Ильича, но при одном условии — она должна с ним проститься. Хитрая женщина рассчитывала на то, что, увидев ее, Брежнев не устоит и скажет окружающим, чтобы ее оставили в покое.

Отказать в просьбе было невозможно, и это условие было принято. Но в процедуру прощания внесли существенные коррективы: расставание организовали не в помещении, а на улице. В помещении генсек мог поддаться чарам обольстительной женщины.

Из дома Брежнев вышел в тесном кольце охраны, как будто он находился в чужом городе, наводненном террористами, а не в безопасном, изолированном от всего мира Завидове. Увидев медсестру, которую в последнее время к нему не допускали под разными предлогами, Леонид Ильич замешкался, тяжело задышал.

Женщина, протянув к нему руки, начала что-то говорить. Охрана прервала ее речь:

— Хорошего вам отдыха. Леонид Ильич благодарен вам за оказанную помощь. Извините, но машина уже ждет…

Медсестра все поняла, хотела в последний раз взглянуть в глаза Леонида Ильича, но наткнулась на вежливохолодные взгляды охранников, стеной стоявших вокруг него. Закусив нижнюю губу, она села в черную «Волгу» и уехала из Завидова навсегда.

Личность этой женщины не менее загадочная, чем знаменитой Лидии Тимашук, о которой сложено столько небылиц.

Рассказывает генерал-майор КГБ В. Медведев

(Владимир Тимофеевич Медведев — заместитель начальника личной охраны Л. И. Брежнева, начальник личной охраны М. С. Горбачева. В КГБ прослужил 30 лет. 19 августа 1991 года ему было приказано в течение трех минут покинуть Форос.)

Весной 1982 года произошли события, которые оказались для Леонида Ильича роковыми. Он отправился в Ташкент на празднества, посвященные вручению Узбекской ССР ордена Ленина.

Двадцать третьего марта по программе визита мы должны были посетить несколько объектов, в том числе авиационный завод. С утра, после завтрака, состоялся обмен мнениями с местным руководством. Все вместе решили, что программа достаточно насыщена, посещение завода будет утомительным для Леонида Ильича. Договорились туда не ехать, охрану сняли и перебросили на другой объект.

С утра поехали на фабрику по изготовлению тканей, на тракторный завод имени 50-летия СССР, где Леонид Ильич сделал запись в книге посетителей. Управились довольно быстро, и у нас оставалось свободное время. Возвращаясь в резиденцию, Леонид Ильич, посмотрев на часы, обратился к Рашидову:

— Время до обеда еще есть. Мы обещали посетить завод. Люди готовились к встрече, собрались, ждут нас, нехорошо… Возникнут вопросы… Пойдут разговоры… Давай съездим…

… Мы знали, что принять меры безопасности за такой короткий срок невозможно. Что делают в таких случаях умные руководители? Просят всех оставаться на рабочих местах. Пусть бы работали в обычном режиме, и можно было никого не предупреждать, что мы снова передумали и высокий гость все-таки прибудет. Здесь же по внутренней заводской трансляции объявили: едут, встреча — в цехе сборки. Все бросили работу, кинулись встречать.

Мы все-таки надеялись на местные органы безопасности: хоть какие-то меры принять успеют. Но оказалось, что наша, московская охрана успела вернуться на завод, а местная — нет. Когда стали подъезжать к заводу, увидели море людей. Возникло неприятное чувство опасности. Рябенко попросил:

— Давайте вернемся?

— Да ты что!

Основная машина с генеральным с трудом подошла к подъезду, следующая за ней — оперативная — пробраться не сумела и остановилась чуть в стороне. Мы не открывали дверцы машины, пока не подбежала личная охрана.

Выйдя из машины, двинулись к цеху сборки. Ворота ангара были распахнуты, и вся масса людей также хлынула в цех. Кто-то из сотрудников охраны с опозданием закрыл ворота. Тысячи рабочих карабкались на леса, которыми были окружены строящиеся самолеты, и расползались наверху повсюду, как муравьи. Охрана с трудом сдерживала огромную толпу. Чувство тревоги не покидало. И Рябенко, и мы, его заместители, настаивали немедленно вернуться, но Леонид Ильич даже слушать об этом не хотел.

Мы проходили под крылом самолета, народ, наполнивший леса, также стал перемещаться. Кольцо рабочих вокруг нас сжималось, и охрана взялась за руки, чтобы сдержать натиск толпы. Леонид Ильич уже почти вышел из-под самолета, когда вдруг раздался скрежет. Стропила не выдержали, и большая деревянная площадка — во всю длину самолета и шириной метра четыре — под неравномерной тяжестью перемещавшихся людей рухнула!.. Люди по наклонной покатились на нас. Леса придавили многих. Я оглянулся и не увидел ни Брежнева, ни Рашидова, вместе с сопровождавшими они были накрыты рухнувшей площадкой. Мы, человека четыре из охраны, с трудом подняли ее, подскочили еще местные охранники, и, испытывая огромное напряжение, мы минуты две держали на весу площадку с людьми.

Люди сыпались на нас сверху, как горох.

… Леонид Ильич лежал на спине, рядом с ним Володя Собаченков. С разбитой головой. Тяжелая площадка, слава Богу, не успела никого раздавить. Поднимались на ноги Рашидов, наш генерал Рябенко, местные комитетчики. Мы с доктором Косаревым подняли Леонида Ильича. Углом металлического конуса ему здорово ободрало ухо, текла кровь. Помогли подняться Володе Собаченкову, сознания он не потерял, но голова была вся в крови, ктото прикладывал к голове платок. Серьезную травму, как потом оказалось, получил начальник местной «девятки», зацепило и Рашидова.

Доктор Косарев спросил Леонида Ильича:

— Как вы себя чувствуете? Вы можете идти?

— Да-да, могу, — ответил он и пожаловался на боль в ключице.

Народ снова стал давить на нас, все хотели узнать, что случилось. Мы вызвали машины прямо в цех, но пробиться к ним не было никакой возможности. Рябенко выхватил пистолет и, размахивая им, пробивал дорогу к машинам. Картина — будь здоров, за все годы я не видел ничего подобного: с одной стороны к нам пробиваются машины с оглушительно ревущей сиреной, с другой — генерал Рябенко с пистолетом.

Ехать в больницу Леонид Ильич отказался, и мы рванул" в резиденцию. В машине Рябенко доложил Брежневу, кто пострадал. Леонид Ильич, сам чувствовавший себя неважно, распорядился, чтобы Володю Собаченкова отправили в больницу. У Володи оказалась содрана кожа, еще бы какие-то миллиметры, и просто вытекли бы мозги.

Конечно, если бы мы не удержали тяжеленную площадку с людьми на ней — всех бы раздавило, всех, в том числе и Брежнева.

В резиденцию вызвали врачей из 4-го управления Минздрава, которые прибыли с многочисленной аппаратурой. Остальных пострадавших на машине «скорой помощи» отправили в больницу. Володя Собаченков очень скоро, буквально через час, вернулся из больницы с перебинтованной головой. Врачи осмотрели Леонида Ильича, сделали рентген и, уложив его в постель, уехали проявлять снимки.

Результаты предстали неутешительные: правая ключица оказалась сломана. К счастью, кости не разошлись.

Леонид Ильич отдохнул, пришел в себя, началось всеобщее обсуждение, сможет ли он завтра выступить с речью на торжественном заседании ЦК компартии республики и Верховного Совета Узбекистана. Косарев и местные врачи настаивали прекратить визит и возвратиться в Москву. Но Брежнев ответил, что чувствует себя вполне прилично, а возвращение домой вызовет в народе массу ненужных кривотолков.

Утром следующего дня, 24 марта, состояние Брежнева ухудшилось. Врачи вновь просили его вернуться в Москву, и вновь он отказался, просил сделать все возможное, чтобы он смог выступить на праздничном торжественном заседании. Руку его укрепили на повязке…

… Возвратившись в Москву, мы сразу отправились в больницу на улицу Грановского. Повторный снимок поверг в уныние даже видавших виды врачей. Трещина в ключице разошлась, кость сместилась.

Хотели делать операцию, но не решились из-за слабого сердца.

Помните, как он отдавал честь на последнем параде 7 ноября 1982 года? Он едва-едва приподнимал руку. Ключица так и не срослась.

Жить ему оставалось немногим более полугода.

Если раньше здоровье генерального постепенно, но неуклонно угасало, то после Ташкента оно просто рухнуло.

Дни Леонида Ильича были сочтены, это знали не только мы, опекавшие его. Престарелое окружение сделало достаточно для того, чтобы выставить немощь своего лидера на всеобщее обозрение.

Из рассказа Н. Мухитдинова

(Нуриддин Акрамович Мухитдинов в хрущевские времена был секретарем ЦК КПСС, затем заместителем председателя Центросоюза. В брежневскую эпоху — посол СССР в Сирии, заместитель председателя Торгово-промышленной палаты СССР.)

Советское посольство в Дамаске получило из Москвы «молнию», где поручалось посетить президента Сирийской Арабской Республики Хафеза Асада и сообщить, что в соответствии с его приглашением Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР Брежнев мог бы в ближайшее время посетить Сирию с официальным визитом.

Я встретился с президентом и передал ему это сообщение. Он воспринял его с радостью и заявил, что, как и весь сирийский народ, готов в любой день принять дорогого гостя Леонида Ильича Брежнева.

После согласования даты и программы визита по всей стране развернулась большая подготовительная работа. Были созданы специальные комиссии в правительстве, Национальном фронте, в городах, провинциях, различньи министерствах, ведомствах, предприятиях, учреждениях, на объектах сирийско-советского сотрудничества. Министерство почт и телеграфа решило выпустить специальную марку. Коллектив театра готовил программу концерта с включением русских танцев и песен. Поэты сочиняли стихи к приезду высокого гостя. Дамаскский университет решил присвоить Брежневу почетное звание. Трикотажные и текстильные предприятия начали выпускать свои изделия с его портретом и русским орнаментом. Всюду главной темой стал приезд лидера партии и государства СССР.

Группа ответственных работников соответствующих министерств и ведомств прилетела в Дамаск из Москвы со списком лиц, которым предстояло сопровождать и обслуживать делегацию. Мы обговорили и решили все вопросы ее приема. Страна готова к приезду дорогого гостя в назначенный день. И вдруг получаем «молнию»: посетите президента X. Асада и сообщите, что в связи с непредвиденными обстоятельствами Л. И. Брежнев, к сожалению, не может прибыть в назначенный день в Дамаск. Визит придется отложить. О его сроках можно договориться по дипломатическим каналам.

Не буду описывать, какая последовала реакция у руководства и народа маленькой, но древней, самобытной, гордой страны и находившихся там советских людей, которых насчитывалось тогда несколько тысяч человек.

Спустя некоторое время я узнал о причинах «непредвиденных обстоятельств», из-за которых визит пришлось отложить. Чуть ли не за два дня до вылета кто-то «шепнул» Леониду Ильичу, что в Сирии разведка Израиля или какой-либо другой страны может попытаться совершить на него покушение. И этого оказалось достаточно, чтобы отменить уже подготовленный визит, вообще не поехать. Положение «спасло» то, что вместо Брежнева сначала Ирак, а затем Сирию в 1976 году посетил А. Н. Косыгин.