• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Легко понять, что слухи об этих подвигах распространились за пределами области, подлежащей юрисдикции судебных властей Баузо. По всей Сицилии только и разговору было, что об отважном разбойнике, который захватил крепость Кастель-Нуово, и, как орел, спускается оттуда в долину, чтобы нападать на знатных и богатых и защищать обездоленных. Поэтому нет ничего удивительного в том, что имя нашего героя упоминалось у князя де Бутера, который давал костюмированный бал в своем дворце на площади Морского министерства.

Зная нрав князя, легко понять, сколь великолепны бывали такие празднества, но на этот раз вечер превзошел все, о чем можно только мечтать, — это была поистине воплощенная арабская сказка. Недаром воспоминание о нем поныне живо в Палермо, хотя Палермо и слывет городом чудес.

Представьте себе роскошные залы, стены которых снизу доверху увешаны зеркалами; из одних зал выходишь в обширные зеленые беседки с паркетным настилом, с потолка которых свисают грозди превосходного, сиракузского или липарского винограда, из других — на площадки, обсаженные апельсиновыми и гранатовыми деревьями в цвету или покрытых плодами. И беседки и площадки предназначены для танцев: первые для английской жиги, вторые для французских контрдансов. Вальс же танцуют вокруг двух обширных мраморных бассейнов, в каждом из которых бьет по восхитительному фонтану. От всех танцевальных площадок расходятся посыпанные золотым порошком дорожки. Они ведут к небольшому возвышению, окруженному серебряными резервуарами со всевозможными напитками, и гости пьют их под сенью деревьев, усыпанных вместо настоящих плодов засахаренными фруктами. На вершине этого возвышения стоит крестообразный стол с тончайшими яствами, которые то и дело возобновляются посредством хитроумного механизма. Музыканты невидимы, лишь звуки инструментов долетают до приглашенных; кажется, будто слух их услаждают гении воздуха.

Дабы оживить эту волшебную декорацию, пусть читатель вообразит на ее фоне очаровательных женщин и изысканнейших кавалеров Палермо, в костюмах один другого великолепнее и причудливее, с маской на лице или в руке, которые вдыхают ароматный воздух, опьяняются музыкой невидимого оркестра, грезят или беседуют о любви, и все же он будет далек от той картины, которая еще сохранилась в памяти стариков, когда я посетил Палермо, то есть по прошествии тридцати двух лет после этого вечера.

Среди групп приглашенных, расхаживавших по аллеям и гостиным, особое внимание возбуждала прекрасная Джемма в сопровождении свиты, которую она увлекла за собою, подобно тому как небесное светило увлекает своих сателлитов; графиня только что прибыла в обществе пяти человек, одетых, как и она, в костюмы молодых женщин и вельмож, которые поют и веселятся на великолепной фреске живописца Орканья в пизанской Кампо-Санто в то время, как смерть стучится к ним в двери. Это одеяние XIII века, одновременно наивное и изящное, казалось, было создано, чтобы подчеркнуть пленительную соразмерность фигуры графини, шествовавшей среди восторженного шепота под руку с самим князем де Бутера в костюме мандарина. Он встретил графиню у парадного подъезда и теперь собирался представить ее, как он говорил, дочери китайского императора. Высказывая разные догадки насчет этой новой затеи амфитриона, гости спешили вслед за ним, и процессия росла с каждым шагом. Князь остановился у входа в пагоду, охраняемую двумя китайскими солдатами, которые тут же открыли двери одного из покоев, обставленных в экзотическом вкусе, где сидела на эстраде княгиня де Бутера в китайском костюме, стоившем тридцать тысяч франков; едва увидев графиню, она поднялась к ней навстречу, окруженная офицерами, мандаринами и обезьянами — персонажами один другого блистательнее, отвратительнее или забавнее. В этом зрелище было так много восточного, феерического, что гости, хотя и привыкшие к роскоши, к блеску, вскрикнули от удивления. Они окружили принцессу, трогали ее платье, украшенное драгоценными каменьями, раскачивали золотые колокольчики на ее остроконечной шапке и, на минуту забыв о прекрасной Джемме, занялись исключительно хозяйкой дома. Все хвалили ее костюм, восхищались ею, и среди этого хора похвал и восторгов выделялся своим рвением капитан Альтавилла в парадном мундире, который он, видимо, надел в качестве маскарадного костюма; заметим, что князь де Бутера продолжал кормить его обедами к вящему отчаянию своего честного мажордома.

— А что вы скажете о дочери китайского императора, графиня? — спросил князь де Бутера графиню де Кастель-Нуово.

— Я скажу, — ответила Джемма, — что, к счастью для его величества Фердинанда Четвертого, князь де Карини находится в Мессине. Зная его характер, я полагаю, что за один взгляд принцессы он мог бы отдать Сицилию ее отцу, что заставило бы нас прибегнуть к новой «Сицилийской вечерне».

В эту минуту к принцессе подошел князь де Монкада-Патерно в костюме калабрийского разбойника.

— Разрешите мне в качестве знатока, ваше императорское высочество, рассмотреть поближе ваш великолепный костюм.

— Богоподобная дочь солнца, — проговорил капитан Альтавилла, обращаясь к принцессе, — берегите свои золотые колокольчики, предупреждаю, вы имеете дело с Паскалем Бруно.

— Пожалуй, принцесса была бы в большей безопасности возле Паскаля Бруно, — сказал чей-то голос, — чем возле некоего известного мне сантафеде. Паскаль Бруно убийца, но не вор, бандит, но не карманник.

— Неплохо сказано, — заметил князь де Бутера. Капитан прикусил язык.

— Кстати, — сказал князь де Каттолика, — вы слыхали о его дерзкой выходке?

— Кого?

— Паскаля Бруно.

— Нет, а что он сделал?

— Захватил фургон с деньгами, который князь де Карини отправил в Палермо.

— Мой выкуп! — воскликнул князь де Патерно.

— Вы правы, ваше сиятельство. Вам не повезло.

— Не тревожьтесь, ваша светлость, — сказал тот же голос, который уже ответил Альтавилла, — Паскаль Бруно взял всего-навсего триста унций.

— Откуда вам это известно, господин албанец? — спросил князь де Каттолика, стоявший рядом с говорившим красивым молодым мужчиной двадцати шести — двадцати восьми лет в костюме жителя Вины*.

></emphasis>

* Албанская колония. Хотя жители ее и покинули землю предков при взятии Константинополя Магометом II, они до сих пор носят свой национальный костюм. (Прим. автора.)

— Слухом земля полнится, — небрежно ответил албанец, играя своим ятаганом. — Впрочем, если ваша светлость желает получить более точные сведения, пусть обратится вот к этому человеку.

Тот, на кого указал албанец, возбудив всеобщее любопытство, был не кем иным, как нашим старым знакомцем Паоло Томмази; верный своему слову, он по приезде в Палермо отправился к графине де Кастель-Нуово и, узнав, что она на балу, воспользовался своим званием посланца князя де Карини, чтобы проникнуть в сады князя де Бутера; в мгновение ока он очутился в центре толпы гостей, которые забросали его вопросами. Но Паоло Томмази, как мы уже знаем, был молодец хоть куда, и его не легко было смутить. Итак, он прежде всего передал графине письмо от вице-короля.

— Князь, — обратилась Джемма к хозяину дома, пробежав это послание, — вы и не подозревали, что даете прощальный вечер в мою честь. Вице-король приказывает мне прибыть в Мессину, и, как верная подданная, я отправляюсь в путь не позже завтрашнего дня. Спасибо, милейший, — продолжала она, вручая свой кошелек Паоло Томмази, — можете идти.

Томмази попытался воспользоваться полученным разрешением, но гости окружили его таким плотным кольцом, что об отступлении нечего было и думать. Пришлось сдаться на их просьбы, ибо условием его освобождения был подробный рассказ о встрече с Паскалем Бруно.

И надо отдать ему справедливость, Томмази рассказал о нем с чистосердечием и простотой истинно мужественного человека; он поведал без всяких прикрас своим слушателям о том, как был взят в плен и отведен в крепость Кастель-Нуово, как он безуспешно стрелял в бандита и как тот наконец отпустил его, подарив великолепного коня взамен того, которого он потерял. Все выслушали эту невымышленную историю в полном молчании, говорившем о внимании и о доверии к рассказчику, за исключением капитана Альтавилла, который поставил под сомнение правдивость честного бригадира: но, к счастью для Паоло Томмази, сам князь де Бутера пришел ему на помощь.

— Готов побиться об заклад, — сказал он, — что в этом рассказе нет ни слова лжи, ибо все приведенные подробности соответствуют, по-моему, характеру Паскаля Бруно.

— А разве вы его знаете? — спросил князь де Монкада-Патерно.

— Я провел с ним целую ночь, — ответил князь де Бутера.

— Но где же?

— На ваших землях.

Тут настал черед князя де Бутера; он рассказал о том, как встретился с Паскалем под Каштаном ста коней, как он, князь де Бутера, предложил Паскалю служить в его войсках и как тот отказался, рассказал и о том, что дал ему взаймы триста унций. При этих словах Альтавилла не мог удержаться от смеха.

— И вы полагаете, монсеньер, что он вернет вам долг? — спросил он.

— Уверен в этом, — ответил князь.

— Раз уж мы коснулись этой темы, — вмешалась в разговор княгиня де Бутера, — признайтесь, господа, нет ли среди вас еще кого-нибудь, кто видел Паскаля Бруно, разговаривал с ним? Обожаю истории про разбойников; слушая их, я положительно умираю от страха.

— Его видела также графиня Джемма де Кастель-Нуово, — заметил албанец.

Джемма вздрогнула; все гости вопросительно посмотрели на нее.

— Неужели это правда? — спросил князь.

— Да, — ответила Джемма дрожащим голосом, — но я позабыла об этом.

— Зато он ничего не забыл, — прошептал молодой человек.

Гости окружили графиню, которая напрасно попыталась избежать расспросов; пришлось и ей рассказать о сцене, с которой мы начали эту повесть, описать, как Бруно проник в ее спальню, как князь стрелял в него и как Паскаль явился в день свадьбы Терезы и убил из мести ее мужа; эта история была страшнее всех остальных и глубоко взволновала слушателей. Холодом повеяло на собравшихся, и не будь всех этих нарядов и драгоценностей, трудно было бы поверить, что присутствуешь на празднестве.

— Клянусь честью, — воскликнул капитан Альтавилла, который первым нарушил молчание, — бандит совершил только что величайшее свое преступление — испортил праздник нашего хозяина. Я готов простить ему другие злодеяния, но этого простить не могу. Клянусь своими погонами, что отомщу ему. С этой минуты я буду без устали преследовать его.

— Вы это серьезно, капитан Альтавилла? — спросил албанец.

— Да, клянусь честью! И заявляю перед всем обществом, что ничего так не желаю, как встретиться лицом к лицу с этим бандитом.

— Что ж, это вполне возможно, — холодно проговорил албанец.

— И тому, кто сведет меня с ним, — продолжал Альтавилла, — я обещаю дать…

— Бесполезно назначать награду, капитан, я знаю человека, который согласится безвозмездно оказать вам эту услугу.

— А где же я встречусь с этим человеком? — спросил Альтавилла, пытаясь насмешливо улыбнуться.

— Соблаговолите следовать за мной, и я обязуюсь свести вас с ним.

С этими словами албанец направился к выходу, как бы приглашая капитана следовать за ним.

Капитан помедлил немного, но он зашел слишком далеко, чтобы отступать; взгляды всех гостей были прикованы к нему; он понял, что малейшая слабость погубит его в глазах общества; к тому же он принял это предложение за шутку.

— Что ж! — воскликнул он. — Чего не сделаешь ради прекрасных дам!

И последовал за албанцем.

— Знаете ли вы, кто этот молодой синьор, переодетый албанцем? — спросила дрожащим голосом графиня у князя де Бутера.

— Понятия не имею, — отозвался князь. — Кто-нибудь знает его?

Гости переглянулись, но никто не ответил.

— С вашего позволения, — сказал Паоло Томмази, поднося руку к козырьку, — я знаю, кто это.

— Кто же он, отважный бригадир?

— Паскаль Бруно, монсеньер!

Графиня вскрикнула и лишилась чувств. Этот инцидент положил конец празднеству.

Час спустя князь де Бутера сидел в своем кабинете за письменным столом и приводил в порядок какие-то бумаги, когда к нему вошел торжествующий мажордом.

— В чем дело, Джакомо? — спросил князь.

— Я же говорил вам, монсеньер…

— Что именно?

— Вы только поощряете его своей добротой.

— Кого это?

— Капитана Альтавилла.

— А что он сделал?

— Что сделал, монсеньер? Ваша светлость, конечно, помнит о моем предупреждении. Я не раз говорил, что он кладет себе в карман серебряный прибор.

— Ну а дальше что?

— Прошу прощения! Но вы ответили, монсеньер, что до тех пор, пока он берет лишь свой прибор, возражать против этого не приходится.

— Помню.

— Так вот сегодня, монсеньер, он взял не только свой прибор, но и приборы своих соседей. Мне недостает целых восьми приборов!

— Тогда дело другое, — сказал князь.

Он взял листок бумаги и написал следующие строки:

«Князь Геркулес де Бутера имеет честь довести до сведения капитана Альтавилла, что, не обедая больше у себя дома, он лишен в силу этого непредвиденного обстоятельства удовольствия видеть его за своим столом, а посему просит господина Альтавилла принять скромный подарок, долженствующий хоть немного возместить тот урон, который это решение наносит его привычкам».

— Вот возьмите, — продолжал князь, вручая пятьдесят унций* мажордому, — вы отнесете завтра и письмо, и деньги капитану Альтавилла.

></emphasis>

* 630 франков. (Прим. автора.)

Джакомо, знавший по опыту, что возражать князю бесполезно, поклонился и вышел; князь спокойно продолжал разбирать бумаги; по прошествии десяти минут он услышал какой-то шорох у двери кабинета, поднял голову и увидел человека, похожего на калабрийского крестьянина, который стоял на пороге, держа в одной руке шляпу, а в другой какой-то сверток.

— Кто здесь? — спросил князь.

— Я, монсеньер, — ответил пришедший.

— Кто это «я»?

— Паскаль Бруно.

— Зачем пожаловал?

— Прежде всего, монсеньер, — сказал Паскаль Бруно, подходя к князю и высыпая на его письменный стол содержимое своей шляпы, полной золотых монет, — прежде всего я хочу вернуть вам триста унций, которые вы так любезно дали мне взаймы. Деньги эти пошли на то дело, о котором я вам говорил: сожженный постоялый двор заново отстроен.

— Вижу, ты человек слова. Ей-богу, меня это радует.

Паскаль поклонился.

— Затем, — продолжал он после небольшой паузы, — я хочу вручить вам восемь серебряных приборов с вашими инициалами и гербом. Я нашел их в карманах у некоего капитана. Он, верно, украл их у вас.

— И ты возвращаешь мне покражу?! — воскликнул князь. — Забавно! Ну а что в этом свертке?

— В нем голова презренного человека, который злоупотреблял вашим гостеприимством, — сказал Бруно. — Я принес ее вам в доказательство моей вечной преданности.

С этими словами Паскаль Бруно развязал платок и, взяв за волосы окровавленную голову капитана Альтавилла, положил ее на письменный стол князя.

— На кой черт мне такой подарок? Что мне с ним делать? — воскликнул князь.

— Все, что пожелаете, монсеньер, — ответил Паскаль Бруно.

После чего он поклонился и вышел.

Оставшись один, князь де Бутера несколько секунд не спускал глаз с мертвой головы; он сидел, покачиваясь в кресле и насвистывая свой любимый мотив; затем он позвонил, явился мажордом.

— Джакомо, — сказал князь, — вам ни к чему идти завтра утром к капитану Альтавилла. Разорвите мое письмо, возьмите себе пятьдесят унций и отнесите эту падаль на помойку.