• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

 В Кито в первой же туристической компании, куда я обратился с вопросом, можно ли за четыре-пять дней слетать на Галапагосские острова и вернуться в столицу, я услышал в ответ сухое "нет". В другой компании мне дали такой же категоричный ответ и еще удостоили при этом столь выразительным взглядом, будто я свалился с другой планеты.

"Бог троицу любит", - сказал я себе и решил попытать счастья еще раз. В третьей конторе я был предельно осторожен в выборе не только выражений, но даже интонации.

- Можно ли попасть на Галапагосы и не смогли ли бы вы помочь мне в этом? - обратился я со всей любезностью, на какую только был способен, к настороженно смотревшему на меня клерку.

- Попасть на острова вы, конечно, можете, - ответил тот, превратившись в олицетворение казенной вежливости. - Вот только когда...

Он достал из стола черную папку, раскрыл ее и углубился в пространную таблицу.

- Посмотрим, посмотрим... - зашелестели его губы, а короткий толстый палец пополз по таблице сначала влево, потом вниз. - Сейчас у нас май. Так, так... Третья декада октября вас устроит? Или лучше начало ноября?

Клерк поднял на меня глаза и неожиданно расплылся в улыбке. Надо думать, на лице у меня было написано такое недоумение, что он счел нужным извиняющимся тоном пояснить:

- Видите ли, туры на Галапагосы забиты как минимум на полгода вперед. Но вам повезло: в двух группах образовались "дырки". Как раз то, что вам надо, - тур на пять дней.

- Я подумаю, - сказал я, делая отчаянные усилия, чтобы "спасти лицо".

- Мой вам совет: не затягивайте с решением, - сказал клерк, делая вид, что поверил мне. - Иначе можно будет вести речь только о январе. Да, должен предупредить еще об одном: часть суммы вносится вперед... - И он назвал цифру, от которой у меня застучало в висках.

- А если попытаться самому, без тура, так сказать, "дикарем"? - несмело спросил я.

- Сильно сомневаюсь. - Клерк отрицательно покачал головой. - TAME ("Эквадорский военно-воздушный транспорт") обслуживает почти исключительно туристические группы. Впрочем, чем черт не шутит...

На улицу я вышел с почти твердым намерением отказаться раз и навсегда от мысли о поездке на Галапагосы. Я говорю "почти", потому что в подсознании, словно на электрическом табло, вспыхивало: "А мечта? От поездки можно отказаться. Но расстаться с мечтой? Никогда. Похоронить мечту- последнее дело. Ну, не поеду сегодня. А завтра? Вот и клерк сказал: чем черт не шутит... Нет, мечта должна остаться со мной".

В последующие дни в круговерти журналистских хлопот Галапагосские острова сами собой отошли на задний план. Но когда я приехал в Гуаякиль, желание совершить путешествие на архипелаг вспыхнуло во мне с новой силой. Теперь оно почему-то казалось вполне осуществимым. Может быть, потому, что я находился на побережье, а манившие меня острова лежали в океане, вон там, за горизонтом, и было до них, что называется, рукой подать - всего-то тысяча километров?..

Собрав материалы для очерка о самом Гуаякиле, я предпринял еще одну попытку "прорваться" на архипелаг. Не буду раскрывать журналистских секретов. Скажу лишь, что повезло мне необычайно: начав в полдень операцию "Галапагосы", я в шесть вечера был счастливым обладателем авиабилета "туда и обратно".

- Проблему гостиницы вы решите в Пуэрто-Айора, - напутствовало меня авторитетное лицо из числа тех, кого наша журналистская братия часто прячет за выражением "местные власти". - Там же, на месте, решите и проблему знакомства с разными островами. Желаю удачи.

Утром следующего дня самолетом авиакомпании TAME я летел на встречу со своей мечтой.

Не скрою, в самолете я погрузился в размышления отнюдь не веселого свойства. Мечта - мечтой, а все остальное? Сплошная неизвестность! Я знал лишь, что мне нужно попасть в Пуэрто-Айора и найти Джимми Переса, владельца небольшой гостиницы, о которой мой коллега, корреспондент

"Комсомолки" Владимир Весенский, побывавший на островах несколькими годами раньше, рассказывал как о человеке знающем и доброжелательном. Но как добраться до Пуэрто-Айора? И где искать Джимми Переса? А если его там в это время не будет? И на чем совершать поездки по огромному архипелагу, где острова разбросаны на площади 60 тысяч квадратных километров?

Тревожных мыслей было немало. Но в какой-то момент внутренний голос шепнул: "Все образуется". Успокаивающе подействовал и равномерный гул турбин современного пассажирского лайнера, одного из тех, какими TAME заменила старенькие "дугласы", совершавшие репсы на архипелаг чуть ли не до конца 70-х годов. С тех пор время в полете сократилось вдвое, с трех часов до полутора, а число перевозимых туристов заметно увеличилось.

В иллюминаторе, один раз возникнув, застыла однообразная картина - белесое экваториальное небо и синее безбрежье Тихого океана. Я достал записную книжку и принялся перечитывать записи, которые делал на протяжении нескольких лет, пытаясь по книгам, журналам, путеводителям составить себе хотя бы приблизительное представление о знаменитом архипелаге.

О Галапагосских островах написано немало. И то, что написано, подтверждает ходячее выражение: сколько авторов - столько точек зрения. Даже в серьезных исследованиях, в том числе принадлежащих перу эквадорских авторов, встречается немало противоречивых сведений по одному и тому же вопросу.

Галапагосы - это группа островов, расположенных в Тихом океане прямо напротив Эквадора между 89 и 92° западной долготы, а в широтном плане как бы повисших на нитке экватора (основная масса островов находится меньше чем на один градус ниже линии экватора). В политическом отношении архипелаг составляет неотъемлемую часть национальной территории Эквадора, а в административном считается одной из его провинций.

Что касается географических координат архипелага, то тут споров не возникает. А вот на каком расстоянии находится он от Южноамериканского материка? Тут начинаются разночтения. Одни авторы утверждают: до островов - 600 морских миль, но при этом оговариваются: "по прямой". Другие обходятся обтекаемым понятием "около тысячи километров". Иные считают, что и тысячи-то не наберется, и называют разные цифры - 965, 950 километров. Находятся и такие, кто называет "абсолютно точное" расстояние - 1130 километров.

Прилетев через несколько дней обратно в Гуаякиль, я, прежде чем покинуть самолет, обратился к пилоту с вопросом:

- Каково истинное расстояние между Гуаякилем и архипелагом?

- Тысяча сто двадцать километров, - не раздумывая, ответил тот и, словно прочитав мои мысли, повторил: - Да-да, можете не сомневаться.

А я и не думал сомневаться в его словах. Просто-напросто вспомнил старинную поговорку о том, что домой и лошадь бежит быстрее, и дорога кажется короче...

Еще больше расхождений существует в вопросе о том, сколько их, больших и малых кусков земной тверди, образующих Галапагосский архипелаг?

Известно, что общая площадь архипелага - 7844 квадратных километра. Но каково число его островов? И опять разные источники - разные сведения. "15 крупных островов и 40 островков и скал..." "13 крупных островов и множество мелких..." "17 крупных и более 100 мелких..." "19 островов, - утверждал однажды гамбургский журнал "Гео", - 42 островка и 26 скал..." Забегая вперед, скажу, что в Пуэрто-Айора в Управлении Национального парка мне назвали такие данные: "Пять больших островов, 14 средних, 40 маленьких и бесчисленное множество скал и рифов". Но и эти данные отнюдь не истина в последней инстанции. Там же, в Пуэрто-Айора, на научной станции имени Чарлза Дарвина, собеседники, которым я рассказал о своих изысканиях, понимающе улыбнулись и дали, пожалуй, самый верный ответ:

- Никто толком не знает подлинного числа островов в архипелаге. Точных карт до сих пор нет. Да и сам архипелаг находится в процессе образования. Того и гляди начнется очередное извержение, и из морской бездны вырастет новый остров. Впрочем, есть одна истина, которую никто не оспаривает: острова - вулканического происхождения.

...Открываю записную книжку на страничке, на которой вверху написано "Климат", и читаю выписку из эквадорского путеводителя: "Теплые юго-восточные ветры делают климат архипелага мягким, схожим со средиземноморским. Среднегодовая температура около 20° по Цельсию". Следом другая запись: "Климат Галапагосских островов умеренный и, как ни странно, сухой. Специалисты всегда считали его "лучшим климатом в мире". Среднегодовая температура 22°, а на высоких точках островов не превышает 18°". В свою очередь советский энциклопедический справочник "Латинская Америка" утверждает: "Климат тропический пассатный, сухой в прибрежной полосе, среднегодовая температура 23° по Цельсию".

- Какой же все-таки там климат? - думал я, перечитывая записи. - Мягкий средиземноморский? Тропический? Сухой? А в Гуаякиле мне говорили, что на островах и дожди сильные идут, и холода случаются. Вот поди ж ты, разберись...

Вспомнился разговор в Гуаякиле с одним из профессоров государственного университета.

- Острова расположены напротив Гуаякиля, на самом экваторе, - говорил мой собеседник. - Большинство иностранных туристов, которые никогда не бывали в экваториальной зоне, приехав в Гуаякиль, попадают в нашу "турецкую баню" и делают вывод, что такую же "баню" они встретят и на островах. Но там их ждет первый сюрприз.

- Кстати, - продолжал он, - путеводители не врут - климат там действительно приятный. Но не круглый год. С декабря по июнь в воды архипелага вторгается теплое течение Эль-Ниньо, и тогда дожди и влажная жара штурмом берут острова в свой вязкий плен. А с июля по ноябрь там дуют пронзительные ветры, бывает сравнительно холодно, и нужно одеваться потеплее. Да и море часто штормит.

Климат Галапагосских островов был бы чрезвычайно жарким, поистине тропическим, если бы идущее из Антарктиды Перуанское течение, или течение Гумбольдта, не охлаждало их берегов. Вместе с тем влияние холодного Перуанского течения нейтрализуется теплым течением Эль-Ниньо, которое спускается с севера. Словно природа хотела угодить всем купальщикам одновременно: и любителям теплых морских ванн, и "моржам". В одном исследовании я встретил перечисление шести различных течений, воды которых смешиваются в зоне архипелага. Но обычно говорят лишь о двух главных - Перуанском и Эль-Ниньо. Столкновение и противоборство этих двух могучих океанских потоков и создает на Галапагосах климат неповторимый, уникальный.

Не будет преувеличением сказать, что климат играет в жизни островов определяющую роль. Колебания температуры, подчас весьма резкие, регулируют тепловой обмен между океаном и атмосферой. Этот теплообмен в свою очередь порождает туманы, густые, как сметана, довольно часто окутывающие острова. Туманы, а еще больше дожди дают островам жизнь. Без этой влаги они были бы всего-навсего сгустками застывшей вулканической лавы посреди Тихого океана.

Климат оказывает решающее влияние на флору и особенно на фауну архипелага. Причем влияние это столь же противоречиво, как сам климат, как противоборствующие здесь морские течения. Тут преспокойно сосуществуют обитатели тропиков и полярных южных морей: игуаны и гигантские черепахи соседствуют с морскими львами и тюленями, а альбатросы, каких наблюдают участники антарктических экспедиций, - с розовыми фламинго, само название которых ассоциируется с цветущими островами Карибского моря. Здесь, всего в полутора километрах от экватора, наряду с представителями экваториальной фауны можно встретить также животных и птиц, типичных совсем для других широт, например пингвинов. И что любопытно: на архипелаге обитает - так утверждает современная наука - всего четыре вида сухопутных млекопитающих: два - летучих мышей и два - небольших грызунов.

Галапагосские острова - в старину их называли также Черепашьими - получили свое название от гигантских черепах-"галапаго". Испанские словари дают слову "галапаго" несколько толкований, в том числе "легкое седло", "форма для черепицы". Панцирь гигантских черепах действительно напоминает и то и другое. Как свидетельствуют летописи, три века назад на архипелаге их было видимо-невидимо. Память об этом увековечена в названиях бухт, заливов, пляжей. Черепашьи бухты есть на Исабеле, Санта-Крусе, других островах. Но справедливости ради наряду с Черепашьими их следовало бы называть также островами Вулканов. Смотришь на карту архипелага и видишь в центре каждого острова желтое пятно. Вулкан! У каждого острова - свой вулкан. А на Исабеле только крупных - целых шесть.

Возможно, эти черепахи видели Дарвина...

Кстати, больших островов в архипелаге пять. Это Санта-Крус, Фернандина, Сан-Кристобаль, Сан-Сальвадор и самый крупный - Исабела, который своим контуром на карте напоминает морского конька, поставленного на пьедестал из куска вулканической лавы.

Крупные острова имеют по два названия: одно - английское, другое - испанское. Это обстоятельство отражает определенные этапы истории архипелага. Хотя острова были открыты испанцами в XVI веке, первыми стали давать им названия - уже в XVII веке - английские корсары. Позже острова обрели также испанские названия. И те и другие действительны поныне, но испанским сегодня отдается предпочтение. Скажем, Исабела одновременно зовется Албемарл, а Сан-та-Крус-Индефатигабл. Фернандина на карте может оказаться Нарборо, Сан-Кристобаль - Чатемом, а Сан-Сальвадор - островом Джеймса. Санта-Фе - это в то же время н Баррингтон. У острова Флореана целых три названия: собственно Флореана, Санта-Мария и Чарльз.

А уж какими только эпитетами не награждали острова архипелага: Прибежище пирата Моргана, Стоянка китобоев, Почтовый ящик посреди Тихого океана, Тюрьма для ссыльных, Магнит, притягивающий авантюристов со всего мира, Гигантская лаборатория жизни на земле! И так далее, и тому подобное.

Для ученых это и в самом деле один из лучших наблюдательных пунктов, равных которому, пожалуй, нет на всей планете. Ведь полная изоляция островов с течением времени превратила их в уникальную лабораторию для изучения эволюции растительного и животного мира.

...Продолжаю листать записную книжку. "Галапагосские острова, - читаю на одной из страниц, - природный музей естественной истории". Тут же и подтверждение лестной характеристики- данные о количестве эндемичных видов, то есть встречающихся только на архипелаге, а подчас и вовсе лишь на одном из островов. Половина птиц, гнездящихся на Галапагосах, 86% пресмыкающихся, которые тут обитают, и 27% морской прибрежной фауны эндемичны. Точно так же эндемичны 72% муравьиного и 57% паукообразного "населения" архипелага. Что касается флоры, то треть (чтобы быть точным - 32%) галапагосских растений нельзя встретить больше нигде в мире, а это ни много ни мало 228 видов.

Вместе с тем природа проявила чрезвычайную мудрость, распределив фауну и флору не равномерно по всему архипелагу, а выборочно, так сказать, "специализировав" острова на отдельных видах. Так, Фернандина славится колониями игуан и бакланов. Хеновесой, представляющей собой гигантский кратер с голубым озером на дне, владеют морские птицы, а Флореана - царство фламинго. Остров Пинта известен как "рай орхидей". Сан-Кристобаль считается самым засушливым, но верхняя его часть занята рощей акаций. А остров Санта-Крус природа украсила густыми лесами и обширными зарослями молочая и папоротников, поселила там знаменитых гигантских черепах.

Но в первой половине прошлого века безраздельному господству игуан и морских львов, бакланов и пингвинов пришел конец - на архипелаг начали приезжать люди на постоянное жительство. Однако вплоть до настоящего времени из множества островов обитаемы лишь пять. Жителей на них около пяти тысяч, и почти все горды тем - в этом я очень быстро убедился, - что они не просто эквадорцы, а эквадорцы-островитяне.

- Пассажиров просят застегнуть ремни безопасности. Через несколько минут наш самолет...

Голос стюардессы раздался в динамиках в тот момент, когда я дошел до одной из самых интригующих записей:"Галапагосские острова - это рай и ад, затерянные в океане. И не так уж много мест на нашей планете, где бы рай и ад соседствовали столь тесно. Одни люди искали и находили здесь рай. Другие описывали острова как "сущий ад", как нечто, только что свалившееся с другой планеты".

- Ислас!.. Острова!.. - Сосед-мексиканец повернулся ко мне и возбужденно ткнул пальцем в стекло иллюминатора. Внизу проплывал большой остров. Это был Сан-Кристобаль. С высоты две тысячи метров он выглядел голым и безжизненным куском застывшей вулканической лавы, плававшей на поверхности океана.

- Ну вот, - подумал я, откидываясь в кресле, - сейчас произойдет встреча с мечтой. Чем-то она окажется? Адом, раем или тем и другим одновременно?.. 

Административный центр Галапагосских островов Бакерисо-Морено, или, попросту говоря, Пуэрто-Бакерисо, находится на Сан-Кристобале. Но наш самолет, миновав Сан-Кристобаль, приземляется на острове Бальтра, имеющем неоспоримое преимущество- посадочную полосу, оставшуюся от военно-воздушной базы США, построенной в годы второй мировой войны для охраны подступов к Панамскому каналу.

Высадка из самолета проходит оживленно, с шутками и радостными возгласами. В разноязыком содоме туристского нашествия слышу, как шутят между собой мексиканцы: "Мы - единственные, кто говорит на истинно христианском языке". Они явно имеют в виду "гринго" - американцев, составляющих основную массу туристов. Особнячком держатся несколько венесуэльцев. Эквадорских туристов нет совсем. Большинству из них такая поездка не по карману, а специальные туры с большой скидкой в рамках национального туризма организуются крайне редко.

В больших аэропортах появление очередной группы пассажиров проходит незаметно, на Бальтре же это вызывает всеобщее оживление. Иностранные туристы ведут себя шумно - наконец-то они на Галапагосах! От них не отстают агенты туристических компаний - выкрикивают номера групп, названия кораблей, фамилии отдельных лиц. А вокруг - беспрерывное, как в муравейнике, движение.

Пока я размышляю, что делать дальше, ко мне подходит худощавый загорелый человек в белой майке с изображением двух бакланов с синими лапами и надписью: "Галапагосские острова" - и спрашивает, куда я направляюсь. "В Пуэрто-Айора", - отвечаю я и в свою очередь справляюсь, далеко ли это от Бальтры.

- Около семи часов хода на моторе.

- Я слышал, что за семь часов можно добраться до самого Пуэрто-Бакерисо, - говорю я, стараясь показать, что меня голыми руками не возьмешь.

- До Пуэрто-Айора столько же, - с легкой улыбкой превосходства парирует незнакомец в белой майке. - Мы - на Бальтре. Рядом - остров Санта-Крус. Пуэрто-Айора - на противоположной стороне Санта-Круса.

- И во что обходится поездка туда?

Он называет весьма круглую сумму и тут же пытается схватить быка за рога:

- Так что? Поедете? Не то я возьму другого пассажира...

Годы журналистской работы в Латинской Америке приучили меня не соглашаться на первое предложение. "Может быть, может быть..." - отвечаю я, уже решив про себя навести дополнительные справки. Интуиция, помноженная на опыт, и на этот раз не подвела.

В приземистом дощатом сооружении, служащем аэровокзалом, тихо. Только шелестят огромные лопасти вентиляторов под потолком. Заметив, что один из служащих останавливает на мне скучающий взгляд, я направляюсь к нему.

- Не скажете ли, как лучше добраться до Пуэрто-Айора? И где можно найти Джимми Переса? Мне сказали, что его знают все.

- До Пуэрто-Айора? Вам нужен Джимми? - переспрашивает он, явно удивленный тем, что "гринго" заговорил с ним на приличном испанском. - Кто же его не знает... Только вам вовсе не нужно искать его в Пуэрто-Айора - он только что был здесь, приехал за своим грузом. Да вы найдете его на улице. Он наверняка еще не уехал. - И в нескольких словах служащий описывает мне Джимми Переса.

Я спешу на улицу и за углом аэровокзала натыкаюсь на "джип", в который грузчики укладывают ящики с капустой и мешки, судя по всему, с картошкой или луком. Рядом стоит коренастый, уже немолодой, плотно сбитый человек в кремовой рубашке с короткими рукавами и такого же цвета шортах и сверяет груз со списком, который ветер старается вырвать у него из рук.

- Вы - Джимми Перес, - уверенно произношу я.

Он кивает головой и вопросительно смотрит на меня. Представляюсь.

- Ну что ж, - улыбается Джимми, - считайте, что все в порядке: теперь вы в моих руках. Никуда отсюда не отлучайтесь. Как только закончу дела, сразу и поедем.

Погода портится на глазах. То и дело налетают сильные порывы ветра. По небу, ставшему из голубого серым, ползут свинцовые тучи, грозя ливневым дождем. Но никто не обращает на них ни малейшего внимания.

Подходит Джимми и говорит, что можно ехать. Я с опаской смотрю на небо.

- Не беспокойтесь, тут дождя не будет, - успокаивает Джимми. - Один из парадоксов архипелага. Остров Бальтра - это в сущности оторвавшаяся часть острова Санта-Крус. Они разделены нешироким проливом, который мы называем Каналом. На Бальтре дождя не бывает никогда. А вот на Санта-Крус порой обрушиваются такие ливни, что в десяти метрах ничего не видно. Сегодня если и будет дождь, то небольшой.

На малолитражке "андино", какие производятся в Эквадоре, катим в сторону Канала. Паром, напоминающий наш речной трамвай, переправляет нас на другой берег, где в ожидании пассажиров томится старенький автобус. Следом за нами места в нем занимают еще несколько человек "из местных". В общей сложности набирается человек 15-17, и автобус, пару раз "чихнув" для важности, трогается.

Я рассказываю Джимми, как в аэропорту мне предложили отправиться в Пуэрто-Айора на моторном боте. Он слушает, покачивая головой и изредка приговаривая: "Ну и нахалы... Ну и нахалы..."

Оказывается, многие владельцы небольших яхт и моторных ботов делают колоссальный бизнес на "обслуживании" иностранных туристов, а попросту говоря, обирают их бессовестным образом. Дело в том, что от Бальтры к Пуэрто-Айора через остров Санта-Крус проложена шоссейная дорога, и путь на автобусе занимает всего около двух часов. Однако туристы, как правило, об этом не знают, чем и пользуются ловкие дельцы. Владельцы яхт и ботов заламывают непомерную цену в уверенности, что человек, несколько лет копивший деньги, чтобы побывать на "Зачарованных островах", выложит требуемую сумму, и везут туристов вокруг всего острова...

Автобус, натужно урча, ползет на подъем. По обе стороны песчаной накатанной дороги тянутся заросли сухого колючего кустарника и редкий низкорослый лес. Тонкие пепельные стволы и мелкая листва деревьев напоминают кавказский самшит с той разницей, что здесь, на сильных и резких галапагосских ветрах, ветви изогнулись и скрючились невообразимым образом. Изредка мелькают столбики с цифрами "100", "200"...

- Отметки высоты над уровнем моря, - поясняет Джимми. - Ученые стараются...

Столбик с цифрой "300" и выстроившиеся в ряд кактусы служат своеобразной границей двух миров: внизу - безжизненная вулканическая лава и сухая негостеприимная земля, вверху - зеленые пастбища и влажный тропический лес.

- Наш остров - эго центр, откуда отплывают все экскурсии по архипелагу, - рассказывает Джимми. - Туристы отправляются в путешествие и на день-два, и на целую неделю. Большего времени требует только поездка на самый дальний остров - Дарвин.

Дождь, пробарабанив по крыше автобуса и оставив на стеклах свой автограф, оборвался так же внезапно, как и начался.

- Тот самый дождик, что я вам обещал, - шутит Джимми. И тотчас серьезнеет: - Вот вам другой парадокс островов. Вернее, огромная проблема - пресная вода! Гористые острова бедны ручьями, да и те, что стекают с вершин, теряются в расщелинах лавы. Естественных источников пресной воды нет. Дождевую мы, конечно, используем, но рассчитывать только на нее не приходится. Где выход? Пока что питьевую воду доставляют с материка в цистернах. Дефицит питьевой воды - один из главных тормозов развития туризма. Впрочем, почему только туризма? Всей хозяйственной деятельности.

Джимми умолкает. Потом неожиданно кричит шоферу:

- Хорхе, дружище! Остановись на перевале. Покажем гостю наши ямы.

Вид, открывшийся с вершины пологой горы, поразил меня. По склону мягко спускались ухоженные плантации и пастбища, в зеленый покров которых черно-белыми пятнами вкрапливались стада крупного рогатого скота. Кое-где виднелись аккуратные фермы, придававшие пейзажу идиллический вид. Слева вплотную к дороге подступали густые заросли, похожие на молодой осинник. Джимми уверенно нырнул туда. По еле заметной тропке я последовал за ним.

Преодолев несколько десятков метров, мы очутились на краю огромной базальтовой ямы. Она была правильной круглой формы, в поперечнике имела метров сто, не меньше, а в глубину достигала, по словам Джимми, 120 метров. Я был готов к встрече с потухшими вулканами и застывшими лавовыми реками. А тут - дыра в самое чрево земли! Да еще таких размеров. Я не мог оторвать глаз от обнаженных стен ямы, уходивших вертикально вниз и казавшихся белыми на фоне сочной зелени. Уж не в эту ли "шахту" поместил герой известного романа Жюля Верна свою пушку, которая выстрелила на Луну, мелькнула шальная мысль. Не знаю, сколько времени я созерцал бы удивительное зрелище, если бы вопрос Джимми не вывел меня из состояния недоуменного восхищения.

- Какова "ямка", а? - В его голосе я уловил нотки гордости за свой остров. - Неподалеку отсюда есть другая такая же. Некоторые называют их дырами. Но как они образовались, никто толком объяснить не может. Одни считают их кратерами вулканов, которые время, ветры и дожди оставили без "шапок". Другие говорят, что они образовались в результате проседания почвы при выходе подземных газов на поверхность. А я каждый раз, когда тут бываю, спрашиваю себя: почему ямы правильной круглой формы и почему у них такие крутые отвесные стены?..

- Похоже на вход в преисподнюю, - говорю я, вспомнив путешественников, которым Галапагосы казались адом.

- Или на колодец, откуда вылетела первая ракета с Адамом и Евой на борту, держа курс на рай... - раздается за спиной голос подошедшего шофера Хорхе. Он, как выясняется, тоже частенько наведывается к яме, но отнюдь не из праздного любопытства.

- Лет десять - пятнадцать назад сюда загоняли диких коз, - рассказывает Хорхе. - Охотники с собаками окружат их и сжимают кольцо, сгоняя к яме. Деться козам некуда, и они во-о-он по той "стене", на которой есть небольшие уступы, скачут вниз. Там их и стреляют. Зараз мы добывали штук по двадцать-тридцать. Туши сбывали на заходившие в Пуэрто-Айора корабли. А сейчас коз почти не осталось. На днях видел четырех. Но это была первая встреча за последние полгода.

- Народ тут дошлый, - добавляет Джимми. - Что ему до сохранения окружающей среды, если мясо нужно... Вот и додумались: завезли несколько коз на один из островов и оставили их там. Козы расплодились. Теперь "животноводы" ездят туда "за мясом".

- Но я читал, что так поступали только в далеком прошлом, во времена корсаров, - робко усомнился я.

- В далеком прошлом - само собой. А то, о чем говорю я, было совсем недавно, десяток лет назад, - поставил точку Джимми.

Назад возвращаемся гуськом: впереди Джимми, за ним я, замыкает шествие Хорхе. Внезапно Джимми останавливается как вкопанный. Замираем и мы. Наконец он подает мне знак, я осторожно приближаюсь и начинаю вглядываться в ту сторону, куда указывает его вытянутая рука.

- Зяблик! - шепчет мне в самое ухо Джимми.

И тут в образовавшееся в зелени окно я увидел застывший на ветке ярко-красный комочек. Зяблик Дарвина! Птица сидела нахохлившись, видно, намокла на дожде. Она была совсем близко, метрах в пяти, и я смог хорошо ее рассмотреть. Размером - с кулак. На красный шарик-грудку посажен совсем крохотный шарик - серенькая головка. "Трак! - щелкнул затвор фотоаппарата. - Трак!" Красный комочек не пошевелился.

- Зяблик-плотник. - Джимми произнес это нарочито громко. Птица не реагировала. Но стоило ему сделать шаг, как она вспорхнула и исчезла в ветвях.

- А вам самому доводилось видеть, как зяблики "охотятся" с помощью "инструмента"? - спрашиваю я Джимми, когда мы снова занимаем места в автобусе.

- Конечно, - отвечает он. - И должен сказать, занятное это зрелище, когда этакая вот пичужка подберет палочку или иглу кактуса и примется ковырять ею в щелях и трещинах старых стволов деревьев, где есть червяки и личинки. Ковыряет и ковыряет, пока насекомое не вылезет. Тотчас "инструмент" в сторону - и хвать добычу! Так и перелетает от дерева к дереву. Только не подумайте, что "работающего" зяблика можно увидеть на каждом шагу. Это как повезет. Кстати, зяблики-плотники водятся только на нашем острове.

"Только на нашем острове"... Как это было похоже на Джимми Переса! Короткого общения с ним было достаточно, чтобы уверовать, какой это большой патриот своего острова. Стоило заговорить о возможностях поездки по островам, как он, ответив лаконичным "организуем", принялся нахваливать Санта-Крус - дескать, зачем ездить куда-то, если все самое интересное тут, под рукой: и ямы, и гигантские черепахи, и зяблики, и научная станция имени Дарвина, и, разумеется, Пуэрто-Айора с его восемьюстами жителями.

Через два дня на Дарвиновской станции меня более подробно посвятили в "проблему зябликов". Я узнал, например, что на островах помимо "плотников" водятся и другие подвиды, каждый из которых своим образом жизни, точнее, способом добывания пищи иллюстрирует значение эволюции в процессе естественного отбора. Так, знаменитый "подниматель тяжестей" способен в поисках пищи приподнимать своим сильным клювом камни, которые в 15 раз тяжелее его собственного веса. А крохотный зяблик-вампир, прозванный так за острый, как игла, клюв, усаживается на птицу, которую эквадорцы называют "глупой птицей", прокалывает ей кожу на крыле у основания перьев и сосет вытекающую из ранки кровь. Не случайно всех зябликов, обитающих на Галапагосских островах, называют "зябликами Дарвина" - они наряду с другими обитателями архипелага послужили великому ученому наглядным материалом для размышлений, из которых и родилась его знаменитая теория эволюции.

Закат в горах

В Пуэрто-Айора мы приезжаем, когда солнце клонится к закату. Хорхе останавливает автобус возле небольшой гостиницы "Солимар", принадлежащей Джимми Пересу, помогает ему выгрузить ящики и мешки с провизией, кричит мне на прощание: "Адьос, мистер!.. Адьос, камарада!..", чем вызывает улыбки остальных пассажиров, и катит дальше. Джимми показывает мне мою комнату и отправляется распорядиться по хозяйству. А я выхожу на небольшую террасу, увитую бугенвиллеями, и, устроившись в плетеном соломенном кресле, наслаждаюсь видом уютной бухты, на водной глади которой застыли белоснежная яхта и пара рыбацких шаланд.

Внезапно тишину нарушает резкое хлопанье крыльев, и в двух-трех метрах от меня на террасу опускается крупная серая цапля. Не обращая на меня ни малейшего внимания, она приближается к столику, за которым я сижу, обследует его поверхность и, видя, что поживиться нечем, направляется к приоткрытой двери, ведущей в зал. Вот она останавливается, всовывает голову в щель и застывает, глядя на стоящий в зале... холодильник.

Появляется Джимми. Открыв дверь, он грозит цапле пальцем. Та отступает назад, но не улетает.

- Пять часов. Можно не проверять, - говорит Джимми. - Она прилетает три раза в день - к завтраку, обеду и ужину: в восемь утра, в час и в пять вечера. В отличие от туристов никогда не опаздывает. По ее визитам хоть часы сверяй.

Он достает из холодильника "рыбешку" (любой московский рыболов наверняка был бы горд, поймав "рыбешку" столь внушительных размеров) и подбрасывает ее в воздух. Цапля ловко ловит ее раскрытым клювом, проглатывает и снова косит глазом на холодильник.

- Хватит, хватит, пошла прочь, - машет на нее рукой Джимми.

Цапля топчется на месте, потом, шумно взмахнув метровыми крыльями, улетает. А Джимми подсаживается ко мне.

- Доверчивость здешних птиц и животных поразительна, - рассказывает он, - В обоих поселках архипелага - в Пуэрто-Айора и Пуэрто-Бакерисо маленькие птицы влетают в окна отелей, кружат, не боясь туристов, над столами и подбирают крошки, которые остаются на скатертях. А там, где люди живут на фермах, они и вовсе ручные. Вот как эта игуана... - кивает он на балюстраду, отгораживающую террасу от кромки берега.

Я оборачиваюсь и цепенею - с балюстрады на меня в упор смотрит... черный дракон. Злые глазки, раскрытая пасть, на шее складки кожи, ряд шипов, начинаясь на голове, тянется по всей спине. Ну чем не исчадие ада?! Дракон медленно сползает на пол и замирает посреди террасы. И тут я замечаю другую игуану - распластавшуюся на стене вниз головой и не сводящую с нас глаз.

- Домашние... - усмехается Джимми.

- Тоже приползли на кормежку? И тоже - по часам?

- Нет, эти ползают когда хотят и где хотят. Вреда от них никакого, скорее польза - от пауков да мух избавляют. Ящерица - она и есть ящерица. Да вы к ним быстро привыкнете.

- Едва ли. - Я не отрываю взгляда от прилипшего к стене выходца из доисторических времен. - Чересчур они "симпатичные"...

Ровно в шесть солнце падает за горизонт - по нему тоже можно сверять часы: и день и ночь здесь, на экваторе, длятся одинаково - по 12 часов. Все окрест погружается в бархатистую мглу.

После ужина я опять выхожу на террасу полюбоваться ночным пейзажем. Повисший над головой полукруг луны тусклым светом освещает бухту Академии. На противоположном берегу желтыми светлячками горят огни в домиках Дарвиновской станции. Издали, с небольшого островка, неустанно подмигивает белый глаз маяка, сторожащего вход в бухту. Лениво шурша, набегает на черный берег мелкая волна - начинается прилив. А по небу низко-низко, почти задевая крыши домов, плывут тяжелые сизые тучи - ночью опять будет дождь...

Многие великие географические открытия были, как известно, сделаны по воле случая. Так произошло и с Галапагосскими островами.

23 февраля 1535 года испанский епископ-доминиканец Фрай Томас де Берланга отплыл из Панамы в Лиму, только что основанную "великим конкистадором" Франсиско Писарро. На восьмой день плавания Перуанское течение подхватило его корабль, попавший в полосу мертвого штиля, и отнесло от побережья материка далеко на запад. Только 10 марта испанцы увидели землю, - это был один из островов архипелага. Определяя широту, Берланга установил, что острова находятся "между 0°30' и 1°30' ю. ш.", и был, как видим, близок к истине.

Сойдя на берег, Берланга и его спутники были поражены открывшейся их взорам картиной. Среди нагромождений черных скал ползали похожие на динозавров черные и желтые драконы и гигантские черепахи, способные нести человека на своей спине; в небе кружили диковинные птицы, другие, помельче, не боясь людей, садились им на руки, на головы; волны прибивали к берегу черный песок. Морякам показалось, что они попали на заколдованную землю.

Мучившая испанцев жажда заставила преодолеть страх. Ни на первом, ни на других островах людей они не встретили, как не нашли ни пресной воды, ни травы для лошадей. Зато они обнаружили удивительную флору и фауну. В письме испанскому монарху Карлу V Берланга упоминал тюленей, "слоновых" черепах, "ящериц, похожих на дьяволов", диковинных птиц. Поведал он и о том, как моряки разрешили проблему питьевой воды: обратив внимание на странные растения, листья которых были похожи на "колючие груши" (скорее всего это были кактусы опунции), они попробовали "груши", оказавшиеся довольно сочными, и из них-то и стали выжимать сок. Обратный путь в сторону Южноамериканского материка отнял у Берланги около трех недель. Лишь 9 апреля корабль с белыми первооткрывателями Галапагосских островов вновь достиг побережья континента, но уже чуть южнее экватора.

Выражение "белые первооткрыватели" я употребил не случайно. Хроники эпохи конкисты, составленные со слов покоренных инков, указывают, что примерно за 60-80 лет до прихода в Южную Америку испанцев (то есть в середине XV века) Инка Тупак Юпанки совершил годичное плавание по Тихому океану. Не будет большим преувеличением предположить, что во время одного из своих многочисленных походов воинственный Инка плыл на плоту из бальсового дерева вдоль побережья с юга на север и в какой-то момент его плот, как и корабль Берланги, был подхвачен Перуанским течением и унесен в открытый океан, где он и открыл Галапагосские острова.

Хроники, однако, упоминают о том, что по возвращении в Перу Тупак Юпанки привез с собой трофеи (а может быть, дары?), среди которых были медный трон и даже темнокожие рабы. Но на островах инки не могли обнаружить ни месторождение меди, ни "темнокожих". Следовательно, трофеи были не островного происхождения. Какого же? Загадка усложняется тем, что в последние годы исследователи обнаружили на островах предметы гончарного производства. Но инки отнюдь не славились гончарным мастерством. Тогда кто же побывал на островах - представители доинкских племен, обитавших на побережье Перу и Эквадора? Среди них действительно были искусные гончары и смелые рыбаки. А может, это были полинезийцы, приплывшие к берегам Южной Америки со стороны Тихого океана? Почему бы не предположить, что эти отчаянные мореплаватели, знавшие, как "оседлать" морские течения, могли совершать путешествия: из Полинезии к Южной Америке "верхом" на теплом течении Эль-Ниньо, а обратно-? "верхом" на холодном Перуанском?

Через 33 года после необычайного путешествия епископа Берланги испанский мореплаватель Альваро Менданья де Нейра отправился на поиски Галапагосских островов. Но они не увенчались успехом. Некоторые авторы считают, что он проплыл между островами, скрытыми в тумане, ведь они находятся на значительном расстоянии (от 50 до 160 километров) друг от друга. Менданья "просмотрел" Галапагосы, зато открыл Соломоновы острова, расположенные близ Австралии. Впрочем, быть может, и там до испанцев побывал Тупак Юпанки?

Оставил Менданья и еще один след в истории мореплавания: приписываемое ему выражение "Зачарованные острова" породило поверье, долго существовавшее среди моряков, будто острова то появляются, то исчезают. Однако давно известно, что подобный феномен порождается либо ошибкой при прокладке румба, либо погодными условиями.

На протяжении второй половины XVI и всего XVII века единственными посетителями Галапагосских островов были пираты, корсары и прочие морские разбойники, искавшие укрытия в тихих бухтах архипелага и хорошо знавшие дорогу туда. Для самих испанцев необитаемые, лишенные сокровищ, лежавшие далеко в океане, в стороне от морских путей острова интереса не представляли. Лишь изредка Мадрид посылал туда для борьбы с пиратами военные корабли из Панамы или Перу. Их капитаны, случалось, повторяли "ошибку Менданьи" и не находили не только пиратов, но и самих островов. И тогда вновь оживала легенда об "исчезающем", "зачарованном" архипелаге. В середине XIX века она нашла особых приверженцев среди китобоев. Повинен в этом был нашумевший роман американского писателя Германа Мелвилла "Моби Дик".

Ну а кто же окрестил архипелаг Галапагосским? И на этот вопрос нет точного ответа. По одной версии - безымянный испанский моряк, по другой - английские флибустьеры Эмброуз Коули и Джон Кук, плававшие на пиратском судне "Бэчелор'з Делайт".

Галапагосы. Лава кажется только что застывшей

Предания гласят, что пираты обычно приплывали к маленькому островку Сантьяго, тому, где сейчас существуют большие колонии тюленей, и там ремонтировали свои суда. А где пираты, там не обходится без сокровищ. По сию пору многие люди верят, что пираты прятали награбленные богатства в пещерах, что, например, "гроза южных морей" Генри Морган закопал свои сокровища "на одном из пляжей одного из островов". По сию пору на островах время от времени появляются искатели кладов. В Пуэрто-Айора мне рассказывали, что в начале 70-х годов на пустынном острове Исабела обосновалась "странная иностранная семья". "Робинзоны" утверждали, что намерены изучить условия для создания на Исабеле туристического комплекса. В какой-то момент они уехали так же внезапно, как и появились, и это лишь утвердило местных жителей во мнении, что Исабелу навестили искатели кладов. О легендах, связанных с пиратами и спрятанными ими сокровищами, напоминают и обломки старинных каравелл и бригантин (в свое время приливы оставили их на берегу, и теперь они украшают служебные помещения Дарвиновского центра).

В XVIII веке пиратов сменили китобои. Они приставали к островам сначала в надежде запастись пресной водой и свежей зеленью, а позже, когда поближе познакомились с местной фауной, чтобы загрузить трюмы кораблей сотнями гигантских черепах - до 700 зараз! Одна из хроник эпохи свидетельствует, что черепах связывали попарно, спина к спине, что они месяцами "сохранялись" в трюмах без воды и пищи и.что их мясо шло на приготовление знаменитого "морского пирога".

Островом с особенно богатой историей считается Флореана. Это там возникло самое оригинальное в мире почтовое отделение - подвешенная на столбе бочка. Китобои, уходившие в Антарктиду на промысел, оставляли в ней письма, чтобы их забрали те, кто направлялся в порт. Обычай сохраняется, и моряки заходящих на остров судов заботливо ремонтируют "почтовый ящик", не забывая оставить на нем свои автографы. Туристам непременно покажут бухту Почтовое Отделение, а эрудированные гиды не только расскажут про знаменитый столб с бочкой, но и не преминут упомянуть о том, что на острове в начале прошлого века жил "в полном одиночестве и почти всегда в состоянии опьянения" Патрик Уоткинс - матрос-ирландец с английского судна, оставленный там в наказание то ли за бунтарство, то ли за постоянное "непросыхание".

Острова посещали не только пираты и китобои. Были среди путешественников и люди, прославившиеся отнюдь не флибустьерскими "подвигами". Самым знаменитым из них был, бесспорно, выдающийся естествоиспытатель Чарлз Роберт Дарвин. Английский писатель Джозеф Конрад собрал на Галапагосах обширный материал для своих морских романов. Есть основания полагать, что столетием раньше, в середине XVIII века, там побывал английский адмирал Джон Байрон, дед великого поэта Джорджа Гордона Байрона, Потерпев в 1741 году кораблекрушение в Тихом океане у берегов Южной Америки, адмирал в 1764 году вновь появился в тех краях, направленный Лондоном на поиск Соломоновых островов. По возвращении из кругосветного плавания он опубликовал (1768) подробный отчет о кораблекрушении, который позже был использован его внуком в поэме "Дон Жуан". Там есть такие строки:

 И берег им предстал, утесист и высок,

 И все росла гора по мере приближенья

 (Их гнал течения стремительный поток),

 В догадках путались они, в недоуменье, -

 Что это за страна? Загнать их ветер мог

 Нивесть куда, сто раз меняя направленье...

О Дж. Г. Байроне, который никогда не был ни на архипелаге, ни вообще в Южной Америке, а умер в 1824 году в Греции, я упомянул потому, что с его именем связан весьма, колоритный эпизод, имеющий отношение к Галапагосам и показывающий нравы современных дельцов, наживающихся на туризме.

Авторы рекламного проспекта, заказанного "Корпорацией туризма на Галапагосы" и отпечатанного в США, сообщают, что "седьмой лорд Байрон" написал в 1825 году о Галапагосских островах такие сохраняющие актуальность строки: "Место это подобно Новому творению. Птицы и животные не бросаются в стороны с нашего пути. Пеликаны и морские львы заглядывают в наши лица, как бы давая понять, что у нас нет никакого права нарушать их одиночество. Маленькие птицы настолько ручные, что прыгают нам на ноги..." Авторы проспекта явно "сыграли" на имени Байрона. Ну кому из потенциальных клиентов корпорации придет в голову выяснять, каким по счету лордом был Джордж Гордон Байрон - шестым или седьмым и когда он умер? Большинство из них легко попадется на крючок, подумав, что если бы это был не "тот самый Байрон", а какой-то другой, то об этом другом вряд ли бы стали писать.

В том же рекламном буклете есть, кстати, и другая приманка для туристов - упоминание об Александре Селкирке, "том самом", который послужил Даниэлю Дефо прототипом Робинзона Крузо. Если вспомнить пиратские похождения Селкирка в Южной Америке, в частности в Гуаякиле, то не исключено, что он побывал и на Галапагосах. Но что авторам рекламы до того, где в действительности Селкирк провел четыре с лишним года "в полном одиночестве и выжил в борьбе с суровой природой" - на Галапагосах, на чилийском архипелаге Хуан-Фернандес или же на небольшом благодатном островке в устье реки Ориноко у атлантического побережья Венесуэлы, куда его поместил вымысел писателя? Важно внушить будущим туристам мысль, будто "тот самый Робинзон", о котором они читали еще в школьные годы, находился на Галапагосах. Кому же не захочется побывать на островах, которые обрели мировую славу еще и потому, что "там жил" Робинзон Крузо?!

Дарвин и Конрад, Байрон и Селкирк... Имена известных ученых и писателей, романтиков и авантюристов... География и экология, путешествия и пиратские истории... На какие только уловки и подтасовки не пускаются туристические компании, лишь бы завлечь людей в свои сети! Все, что хотя бы косвенно связано с Галапагосами, - правдивые были и невероятные небылицы - сплетается воедино в рекламе, распространяемой по белу свету дельцами, делающими бизнес на туризме.

Вот так, от случая к случаю, история посылала на архипелаг заморских гостей разных национальностей, разных интересов. В целом же с момента своего открытия и на протяжении последующих трех веков Галапагосские острова оставались ничейными - ни старые, ни новые колониальные империи не стремились поднять над ними свой флаг.

Лишь в 1832 году архипелаг обрел наконец законного владельца. 12 февраля полковник Игнасио Эрнандес, направленный правительством Эквадора, достиг на борту галеры "Мерседес" самого южного в архипелаге острова. Это был остров Чарльза. На глазах у экипажей двух американских китобойных фрегатов полковник выполнил торжественную церемонию поднятия эквадорского флага и официального вступления Эквадора во владение архипелагом. В честь Хуана Хосе Флореса, первого президента молодой республики, находившегося тогда у власти, остров Чарльза был переименован во Флореану. Вслед за тем полковник Эрнандес, выполняя данное ему предписание, основал на острове поселение. Первыми его жителями были 80 солдат-колонов, располагавших небольшим количеством крупного рогатого скота. Тогда же на Флореане была создана колония для ссыльных; ее первыми заключенными стали политические противники президента Флореса.

Колонисты нашли острова слишком унылыми и слишком удаленными от материка, и солдатское поселение просуществовало недолго. Ссыльные после смены президента возвратились на материк. Колония для уголовников, созданная на острове Исабела (когда там в 1835 году побывал Ч. Дарвин, в ней было около 300 заключенных), тоже была закрыта. С тех пор и практически вплоть до начала второй мировой войны архипелаг попеременно был то обитаем, то необитаем.

Поначалу Галапагосские острова вовсе не интересовали эквадорское правительство. Надо полагать, трудности с колонизацией побудили его даже попытаться избавиться от новых владений. Вначале пытались сдать архипелаг в аренду какому-либо европейскому государству. Однако желающих не нашлось. Позже была предпринята попытка продать его на 99 лет Соединенным Штатам за 15 миллионов долларов. Но и эта сделка не состоялась: в ходе референдума по этому вопросу эквадорцы высказались за то, чтобы острова оставались под контролем нации.

Особой датой вошел в историю Галапагосских островов 1892 год. В связи с празднованием четырехсотлетия открытия Колумбом Америки правительство Эквадора решило переименовать архипелаг - его нарекли именем великого путешественника. Тогда же различным островам, носившим английские названия, дали другие - испанские; в основном они повторяли названия каравелл Колумба и открытых им островов - Санта-Мария, Пинта, Исабела, Сан-Сальвадор, Санта-Крус Хотя с тех пор прошло почти сто лет, название архипелаг Колумба употребляется почти исключительно в официальных документах, на картах острова имеют двойные названия, а в повседневной жизни эквадорцы по-прежнему продолжают называть их кратко и фамильярно - Галапагосы.

Колонизация островов проходила с огромным трудом. Лишь через четверть века после того, как закончилась неудачей "операция" по превращению солдат и уголовников в колонистов, на Сан-Кристобале снова зазвучали человеческие голоса. В 1859 году эквадорский авантюрист Мануэль Кобос привез туда группу бедных крестьянских семей и основал поселок под громким названием "Прогресс". Крестьяне принялись выращивать сахарный тростник. Но вскоре власти стали направлять Кобосу по его просьбе - "на перевоспитание" - уголовников, которых он заставлял работать, как каторжников, по 20 часов в сутки, а расплачивался... резиновыми "монетами". Кончилось тем, что доведенные до отчаяния "колонисты", вооружившись мачете, убили Кобоса.

Десятью годами позже, в 1870 году, была предпринята другая попытка колонизовать хотя бы один из островов. И опять безуспешно. Прошло еще полвека. Между 1920 и 1940 годами на острова прибыла группа норвежских семей, и казалось, что они обоснуются там навсегда: колонисты расчистили и засеяли земли, обзавелись скотом, возвели солидные постройки. Но прошли годы, старики вымерли, а их дети, охваченные ностальгией, возвратились на родину предков. На Санта-Крусе мне показали дом восьмидесятилетнего Торвальда Костдалены: из всех норвежских переселенцев на архипелаге остались лишь он да его престарелая жена, и местные жители не без грусти называли Торвальда последним викингом.

В Эквадоре мне доводилось слышать от моих собеседников, что одна из особенностей Галапагосов заключается в том, что они "абсолютно лишены" какого-либо культурного прошлого, примечательных традиций. Отчасти это так, ибо откуда же взяться "культурному прошлому" на архипелаге, который вплоть до середины XX века оставался практически необитаемым - в 1940 году все его население не превышало 70 человек. Что же касается традиций или, по крайней мере, событий, которые послужили бы источником их зарождения, то таковые на Галапагосах происходили, однако буржуазные авторы не очень-то любят о них вспоминать.

...1936 год. В Эквадоре свирепствовала жестокая диктатура Паэса. Большую группу коммунистов (более 30 человек), арестованных в Кито, Гуаякиле, Амбато и других городах, власти отправили на корабле "Кинбио" в ссылку на Галапагосы. Их высадили на острове Исабела, и первое, что они услышали от местных крестьян, было предупреждение о там, что остров "принадлежит" некоему Антонио Хилю, "эксплуататору и плохому человеку". Коммунисты тотчас отправились к нему "в гости"...

О том, какая между ними состоялась беседа, мне рассказывал ее участник Ромеро Паредес.

- Здравствуйте. Вот и мы, - сказали коммунисты оторопевшему от неожиданности "хозяину острова". - Нас прислал сюда диктатор Паэс. Но вы этому вряд ли будете рады...

Потом очень вежливо, ведь мы были у него "в гостях", - вспоминал Ромеро Паредес, - мы разъяснили Хилю, что Исабела - часть национальной территории и посему является достоянием всех эквадорцев, что сам он - эксплуататор и что по этой причине дом его экспроприируется "для нужд общества". Чтобы не оставалось сомнений, на крыше дома мы укрепили шест с привязанным к нему красным платком. "Хозяину острова" не оставалось ничего иного, как подчиниться новым порядкам.

Весть о том, что произошло на Исабеле с появлением там ссыльных коммунистов, быстро долетела до материка. Буржуазная пресса Гуаякиля негодовала. ""Красный дом" на Галапагосах", "Коммунисты совершили на Галапагосах государственный переворот", "Коммунисты экспроприируют на Галапагосах частную собственность" - кричали газетные заголовки. Посылать на Исабелу карателей власти не стали. А вскоре диктатура Паэса пала.

Решающий толчок колонизации островов и появлению там постоянного населения дала вторая мировая война. Расположенные между азиатским театром военных действий и Панамским каналом, они имели стратегическое значение, и Соединенные Штаты оккупировали их вскоре после нападения Японии на Перл-Харбор. На Бальтре была построена взлетно-посадочная полоса. Туда и направился миграционный поток эквадорских переселенцев. Часть их занялась обслуживанием персонала американской базы, часть - земледелием и животноводством. На Санта-Крусе и Сан-Кристобале большие участки земли засеяли панголой - травой, устойчивой к засухе, - так появились культурные пастбища. Завезли коров голштинской породы. На этой основе быстро развилось животноводство.

Японцы вблизи архипелага не появлялись, и американские летчики и моряки принялись "воевать" с местной фауной: от скуки они охотились на игуан и на Бальтре и Санта-Крусе почти полностью их истребили.

После окончания второй мировой войны эквадорцы добились ухода американских оккупантов с Галапагосских островов. Аэродром остался и оказался весьма полезным для малочисленной колонии островитян и особенно для прибывавших на архипелаг ученых. Слухи о благоприятных для жизни условиях породили новый миграционный поток - на Галапагосы устремилась следующая волна переселенцев. Большая часть их осела на острове Санта-Крус. А в конце 60-х годов на архипелаг накатилась еще одна волна колонистов. На этот раз решающими факторами миграции были сильная засуха, поразившая страну, и ликвидация тюрьмы, существовавшей на острове Исабела.

Последнее обстоятельство имело немаловажное значение. И раньше случалось, что заключенные сбегали из тюрьмы и совершали новые преступления - грабили местных жителей, убивали фермеров. Но однажды группа уголовников совершила побег и захватила туристскую шхуну. Это вызвало громкий резонанс даже за пределами Эквадора, и тюрьму пришлось ликвидировать. Воцарившееся на островах спокойствие способствовало привлечению новых переселенцев с материка и оживлению туризма.

Конечно, не все колонисты выносили тяготы жизни на неприветливых островах, не все выдерживали испытания, которым постоянно подвергала их суровая природа. Очень многие эквадорцы, посчитав жизнь на Галапагосах адом, вернулись на материк. Остались и осели, пустив крепкие корни, те, кто не говорит, что Галапагосы - "рай земной", но и не считает их "сущим адом", кто на тривиальный вопрос, как дела, отвечает сдержанным "жить можно". Поэтому к началу 80-х годов на архипелаге сложилось более или менее стабильное население, которое распределялось по пяти обитаемым островам примерно следующим образом: на Сан-Кристобале проживало около 3 тысяч человек, на Санта-Крусе - 2500, на Исабеле - не более 600, на Флореане - 50-60 человек (семь-восемь семей); население Бальтры составлял персонал, обслуживавший аэропорт, - от силы 50-60 человек, в основном военные.

Уникальность фауны и флоры архипелага побудила эквадорское правительство в целях сохранения окружающей среды на островах объявить в 1959 году Национальным парком 88% территории архипелага. Дата была выбрана не случайно - отмечалось столетие выхода в свет труда Ч. Дарвина "Происхождение видов путем естественного отбора". Тогда же было решено создать на острове Санта-Крус Международный научно-исследовательский центр имени Дарвина.

Еще одно знаменательное в истории архипелага событие произошло в 1974 году - по новому административному делению он был возведен в ранг провинции и стал официально именоваться Галапагосской провинцией Эквадора.

- Сеньор Листов! Вставайте! Завтрак на столе. Автобус отходит через полчаса, - негромко прозвучал за дверью голос Джимми.

Я быстро привел себя в порядок и вышел на террасу. Семья шведа Густавссона была уже в сборе. Мы познакомились накануне вечером, за ужином. Густавссоны проводили в Пуэрто-Айора свой отпуск, а для поездок на другие острова арендовали небольшую яхту. И сам глава семейства, и его жена, и дети - два белокурых подростка - были, как мне показалось, даже обрадованы, когда Джимми спросил их, не согласятся ли они взять меня с собой в две-три поездки. "Я думаю, капитан яхты возражать не будет", - с готовностью сказал Густавссон. Так была решена вторая волновавшая меня проблема - как организовать знакомство с архипелагом.

Небо над Пуэрто-Айора было чистым после прошедшего ночью дождя. И сам поселок, и два небольших отеля в дальнем углу бухты, и домики Дарвиновского центра на противоположном берегу еще спали. Затих и океан - начинался отлив. Когда на границе моря и неба появилась розовато-зеленоватая полоска зари, мы уже катили в автобусе, плавно шуршавшем шинами по влажному песку, в сторону Бальтры: яхта, на которой предстояло путешествовать, дожидалась нас на Канале.

Галапагосы. Остров Бартоломе

С высокой мачтой, белоснежными бортами и игриво вздернутым носом яхта, издали выглядевшая миниатюрной, оказывается солидным парусно-моторным ботом. К нашему приезду моторы уже прогреты, и, едва мы поднимаемся на борт, гремит якорная цепь и судно степенно направляется к выходу из Канала. Вскоре оба острова, Санта-Крус и Бальтра, остаются позади - мы в открытом море. Океан спокоен, и команда, состоящая всего из двух человек-капитана (он же машинист, механик, рулевой, а также официальный гид) и матроса (он же кок, моторист, стюард), ставит паруса. Рассекая форштевнем водную синь, яхта летит вперед.

Дует свежий бриз, и вскоре приходится доставать куртку-"непродувайку". Тоскливое однообразие океана быстро наскучивает, и я принимаюсь наблюдать за капитаном. Карлос Айяла - так он представился при знакомстве - был достоин кисти художника: выразительное, я бы даже сказал красивое, лицо, прямой нос и живые черные глаза, рослый, крепко и ладно скроенный, насквозь продубленный солеными ветрами, а загар такой, что трудно сказать, мулат он или белый. Одной рукой Карлос, словно играючи, держал фал большого паруса, а штурвал подворачивал... пяткой. Заметив, что я наблюдаю за ним, он широко улыбается, обнажая два ряда ровных жемчужных зубов. Я расцениваю это как приглашение к беседе и подсаживаюсь ближе.

Родом Карлос Айяла из Эсмеральдаса. Там, на берегу моря, он родился, там вырос и без моря не мыслит себе жизни. Чтобы помочь бедствовавшей семье, рано начал самостоятельно трудиться: сперва на берегу, а подрос - стал выходить в море со взрослыми рыбаками. Смышленый паренек быстро освоился, а потом и подружился с морем, стал с ним "на ты". Но заработки были низкие, и Карлос начал подумывать о том, чтобы перебраться в Гуаякиль, который рисовался ему городом всеобщего благоденствия. Тут-то в его судьбу вмешался и круто повернул ее случай-Карлос оказался в Пуэрто-Айора.

Ко времени нашего знакомства ему было под 30. Из них половину он провел на Галапагосах. Сначала жил на Сан-Кристобале и с тамошними рыбаками выходил на лов трески. Баркасы были допотопные, зато рыбаки отлично знали архипелаг, и благодаря им Карлос тоже узнал острова как свои пять пальцев. Однако заработки и тут были, как говорится, не ахти - четыре, от силы пять тысяч сукре в месяц, да и то в зависимости от улова. Через несколько лет он перешел работать в туристическую компанию. Там его быстро заметили: практический опыт и незаурядные способности молодого моряка обратили на себя внимание, и ему доверили прогулочную яхту, а учеба на курсах при Управлении Национального парка позволила получить титул профессионального гида. Зарабатывать Карлос стал вдвое больше, но и трудиться теперь приходилось тоже вдвое, а то и втрое больше прежнего.

- А ваш помощник тоже с материка? - спрашиваю я, когда Карлос, закончив рассказывать свою биографию, смолкает.

- Да, он из Гуаякиля, - отвечает Айяла. - Плавал на рыбацких шхунах и на прогулочных яхтах вдоль побережья. Здесь, на архипелаге, он уже лет семь. А вообще-то он родом из Милагро. Кстати, зовут его тоже Карлос.

Легкий на помине, на палубе появляется Карлос Инга, невысокого роста светлокожий мулат с жиденькой бородкой, и предлагает спуститься в кают-компанию заморить червячка. "До острова Бартоломе около четырех часов хода, - говорит он. - Подкрепиться не помешает".

Остров Бартоломе открывается взору невысокими горами с округлыми вершинами и соседним островком Сантьяго, который рыбаки именуют Башней. По мере приближения все отчетливее вырисовываются и красно-коричневые горы, и берег, изрезанный небольшими заливами. Их, словно бессменные часовые, сторожат выступающие из воды скалы причудливых очертаний.

- На одних островах, где катер может подойти вплотную к берегу, туристы высаживаются "по-сухому", - просвещает меня Айяла. - На других высадку производят с надувной лодки, которую мы называем "панга". На третьих бухты особенно мелководны, и туристы попадают на берег "по-мокрому" - снимают обувь, закатывают брюки до колен и шлепают по воде своим ходом.

- А как мы будем высаживаться на Бартоломе?

- "По-мокрому", - улыбается Айяла. - Начнем не с лучшего способа.

Яхта встает на якорь в просторной бухте. Инга остается на борту, а мы в сопровождении Айялы, которому предстоит выполнять роль гида, садимся в шлюпку с подвесным мотором.

- Смотрите, пингвины! А вон на камнях тюлени! Цапля... Видите цаплю?! - то и дело восклицают сыновья Густавссона.

Подплываем совсем близко к песчаному берегу, и все же последние метры "дошлепываем по воде своим ходом". Обувшись, начинаем подниматься по тропе, протоптанной среди языков вулканической лавы, на вершину ближайшего холма.

- Бартоломе, как и остальные острова архипелага, - вулканического происхождения, - рассказывает Айяла. - Ученые высчитали, что толщина слоя застывшей лавы составляет от пяти до пятидесяти метров.

Открывающийся со ставосьмидесятиметровой высоты вид способен поразить даже пылкое воображение. Изрезанный заливами берег; бирюзовые воды бухты, с замершей "белой яхтой, миниатюрные кратеры вулканов и зеленые пятна растительности в низинах... Все это вызывает ощущение Вечного покоя, отрешенности от реалий сегодняшнего мира - даже не того далекого, что остался на материке, а этого, лежащего под ногами, окружающего со всех сторон. Я не знал, что ожидает нас на других островах, но Бартоломе сразу же произвел на меня двоякое впечатление. С одной стороны, в нем было очарование природы Южных морей, хотя и без пышной растительности, но с их золотистыми пляжами и тихими голубыми заливами, а с другой - остров будто застыл в Вечности, заколдованный чарами сверхъестественной силы.

Галапагосы. Каприз природы

Вдоволь налюбовавшись неповторимым пейзажем, возвращаемся на берег.

- Час - на купание, - объявляет Айяла. - Вода, конечно, не такая теплая, как у побережья, на Санта-Элене или в Эсмеральдасе. Но и не холодная: как-никак, а теплое течение Эль-Ниньо в значительной мере нейтрализует холодное Перуанское.

Слова капитана встречаются всеми с восторгом. Небо над головой чистое, не затянутое облаками, солнце светит тепло и весело, а Бартоломе - один из тех островов, где берег - не нагромождение скал, а песчаные, чистые, ласковые пляжи. Поплавать в кристально голубой воде заманчиво еще и потому, что Карлос предусмотрительно захватил с собой маску и ласты. Ну как тут не соблазниться возможностью хотя бы краешком глаза увидеть фантастический мир обитателей прибрежных вод!..

Сначала с маской плавают ребята, потом Свен. Затем наступает мой черед. Погружаюсь в воду, и, ошеломленный, не верю своим глазам: вода буквально кишит рыбешками самых разных форм и расцветок. Мимикрии нет и в помине! Природа на Галапагосах если и не совсем, то в большой степени отказалась от своего правила наделять живые существа защитной окраской, чтобы помочь им скрываться от врагов и выживать. Тут она, наоборот, приложила, кажется, все усилия к тому, чтобы обитатели моря представали в самых ярких, самых экстравагантных нарядах, как говорится, во всем блеске. И они, похоже, даже соперничают друг с другом по яркости красок и необычности сочетания цветовых гамм.

Рыбешки ничуть меня не пугаются, даже проявляют некоторое любопытство. В сопровождении отливающей разноцветной чешуей свиты медленно подплываю к камням, торчащим из воды возле самого берега. Глубина всего метр-полтора, а жизнь бьет ключом. Около большого камня, облепленного ракушками, мельтешит рыбья мелочь. А вон шевелятся длинные желтые усы - не иначе как в расщелину забрался лангуст. Поднимаю взгляд и вижу прилипших к камню крабов размером с ладонь, голубые ротовые отверстия, ярко-красные панцири...

Крики с берега прерывают мое знакомство с подводным миром Бартоломе: Карлос знаками показывает - пора возвращаться на яхту.

Но прежде мы совершаем еще одну прогулку - на шлюпке вдоль берега. Во многих местах он обрывается к воде крутыми уступами; разбиваясь о них, волны оставляют после себя кайму белой пены. Вот Карлос сбавляет ход, и мы видим пингвинов: они, как на параде, выстроились в ряд на самом краю каменной площадки.

- На островах встречаются два вида пингвинов, - Карлос снова выступает в роли гида. - Вот эти красавцы с красным клювом, или "фаэтоны", обычно обитают в тропических зонах Атлантического, Тихого и Индийского океанов. А другие - пингвины Гумбольдта - размером будут поменьше и живут в более холодных зонах, в частности на островах, расположенных у побережья Перу и Чили. Природа поступила разумно и никого не обидела, - философски заключает он. - К услугам "фаэтонов" - теплое течение Эль-Ниньо, а пингвины Гумбольдта могут наслаждаться холодным Перуанским.

Оставшийся на яхте Инга времени даром не терял и приготовил простой, но вкусный обед. Подавая картофельный суп, жареное мясо с рисом и крепчайший кофе, он обязательно добавляет: "По-галапагосски", чем каждый раз смешит нас, - шутка нравится всем. Даже молчаливый Свен улыбается и отвечает тоже шуткой: "А у нас и аппетит галапагосский..."

Следующая цель нашего путешествия - остров Фернандина, которым "владеют" игуаны и нелетающие бакланы. Яхта, направляемая твердой рукой Айялы, легко скользит по водной глади. Кажется, оставь он штурвал, она сама, как конь по знакомой дорожке, доплывет до нужной бухты. А "дорожка" тут капризно-переменчивая в отношении цвета - то она зеленоватая, то лазурная, то темно-синяя. Наблюдая за игрой цветовых оттенков, я размышлял о том, что почти все знаменитости, побывавшие на Галапагосах, подчеркивали негостеприимность этих островов. Американский писатель Герман Мелвилл даже высказал мнение, что на свете вряд ли существует более пустынное и неприветливое место, чем Галапагосы.

- Почти все острова имеют две стороны: одна - крутая, отвесная, другая - пологая, плавная, - сообщает мне Карлос Айяла. - Обрывистые берега, как правило, обращены на запад или на юг, а пологие - на север. Это особенно заметно на небольших островах. Завтра пойдем к острову Дафне - сами увидите.

...Обогнув с юга самый крупный в архипелаге остров Исабела, протянувшийся на 150 километров в длину и на 25-27 километров в ширину, мы некоторое время плывем вдоль его западного берега, а затем, круто изменив курс, направляемся на север к виднеющемуся вдали острову Фернандина. Там все повторяется почти как на Бартоломе: яхта бросает якорь в тихом заливе, только на этот раз за борт спускают катер.

- Значит, будем высаживаться "по-сухому"? - догадываюсь я.

- У каждого острова - свой нрав, а значит, и подхода он требует особого, - отвечает Айяла, не отрывая внимательного взгляда от приближающегося берега.

Катер медленно, как бы на ощупь заходит в миниатюрную бухточку и прижимается к невысокому, отшлифованному морем уступу. Мы легко сходим на берег. Жена Густавссона с ребятами остается принимать солнечные ванны. Мы же втроем - Свен, Карлос и я - направляемся в глубь острова.

Я слышал, что туристы посещают некоторые острова не без опаски. Признаться, так было и с нами. Казалось, что черные языки вулканической лавы только что застыли и вот-вот задвигаются под ногами. Нещадно палившее солнце так накалило поверхность, что нам жгло подошвы. Немое восхищение, охватившее меня, сопровождалось чувством тревоги. Наплывы лавы и впадины, бугры и трещины черного, серого, красно-бурого цвета - все это некогда, тяжело колыхаясь, сползало огненной рекой с вершины вулкана. Так выглядел мир на заре своего существования. Словом, окружавший нас пейзаж вполне мог послужить декорацией к спектаклю под названием "Судный день". К тому же игра воображения уже начинала рисовать фантастическую картину. Впрочем, стоп! Ведь в наше время от воображаемого апокалипсиса всего один шаг до апокалипсиса ядерного...

- Не правда ли, кажется, что лава только что застыла? - лукаво прищуривается идущий рядом Карлос. - Признайтесь, едва мы начали прогулку, как вы подумали: "А не начнет ли все "это", под ногами, как раз сейчас двигаться опять? Что, если вулкан вдруг охватит очередной приступ активности?.."

Мы с Густавссоном без тени смущения киваем головами: "Так, именно так и подумали". Явно довольный тем, что ему удалось "поймать" гостей, Айяла продолжает:

- Вы думаете, остров случайно носит женское имя? Как бы не так. Фернандина - остров-вулкан, и мореходы боятся его так же, как карибских ураганов, которые, как известно, тоже нарекают женскими именами. Не далее как в 1968 году тут опять произошло сильное землетрясение. "Пол" острова провалился на целую тысячу футов. На станции Дарвина в течение одних суток сейсмографы зарегистрировали около двухсот подземных толчков. "Реплики", вызванные землетрясением, продолжались больше недели. А затем началось извержение одного из крупных вулканов.

Он делает паузу, достает сигарету. Мы останавливаемся около заливчика, глубоко врезавшегося в берег между двумя языками лавы, и ждем, пока он закурит. Дремлющий на самой кромке лавового потока рыжемордый тюлень лениво отрывает голову от черных камней, смотрит на нас, потом принимает прежнюю позу, наблюдая, однако, за нами одним глазом. Мы "расстреливаем" его из фотоаппаратов, но он не шевелится. Только нехотя открывает второй глаз...

- Один моряк рассказывал мне про то извержение, - нарушает молчание Карлос. - Их парусник находился недалеко от берега. В тот день погода стояла тихая: в воздухе - ни малейшего дуновения ветерка, на море - мертвый штиль. И вдруг - взрыв! Грохотало, будто тысяча громов. Ужасный свет, как от сотен молний, озарил все вокруг на многие километры. Из кратера вулкана стали вылетать огромные камни, над островом поднялся гигантский столб огня и дыма. Страшный жар достиг парусника. Смола плавилась на глазах, и матросы должны были беспрерывно поливать палубу водой. Многим становилось плохо. При первом же порыве ветра команде удалось отвести парусник подальше от берега. Только тогда взглянули на термометр - он показывал 64° по Цельсию. Замерили температуру воды: 50°. Вот когда галапагосский рай показал свою обратную сторону!..

- На станции Дарвина мне говорили, что на Фернандине в тот день находилась группа геологов, - не сводя глаз с тюленя, медленно произносит Густавссон. - Они остались живы, и даже сохранились их дневники. Вам, Карлос, доводилось что-нибудь слышать об этом?

- Как же, конечно, - с живостью отзывается Айяла. - Записи о землетрясении, а еще больше рассказы самих геологов долго были на устах у всех жителей архипелага. Мне самому доводилось разговаривать с ними на Санта-Крусе, и могу почти дословно повторить то, что слышал от них. Земля у них под ногами колыхалась, как желатин, а то, что происходило вокруг, было сплошным адом. Да-да, именно так и говорили: сплошным адом. В какой-то момент они неожиданно увидели, как кратер, в котором они накануне спокойно провели ночь, с грохотом обрушился и исчез в морской пучине.

Потом Карлос показал на высокий, господствующий над островом вулкан и сказал:

- Этот красавец - один из самых крупных и интересных на всем архипелаге. В кратере - обширное голубое озеро, в центре озера - другой вулкан, в его кратере - тоже озеро, но только зеленое. Зрелище прелюбопытное... - И перейдя на шутливый тон, добавил: - Может, желаете подняться? Два-три часа - и будем наверху, на краю кратера.

Ни у Густавссона, ни у меня такого желания не возникло. Мы пошли обратно, то и дело оглядываясь на вулкан, чтобы еще и еще раз полюбоваться его правильным конусом, четко очерченным на фоне бледно-голубого, выцветшего неба.

Огромное пространство, покрытое спекшейся лавой, теперь, после встречи с тюленем, уже не казалось нам безжизненным. Мы даже сумели разглядеть в расщелинах несколько желтоватых и красноватых кактусов.

- Откуда тут кактусы? Очень просто. - У Карлоса на все случаи был готовый ответ. - Птицы, пролетая над лавовыми полями, роняют семена кактусов, семена прорастают - только и всего... - Он произносит это таким тоном, словно речь идет о плодородных землях его родного Эсмеральдаса, а не о каменных пустынях архипелага.

Галапагосы - одна из крупных групп океанических островов на нашей планете. Своим происхождением они обязаны вулканам, которые примерно три - пять миллионов лет назад начали подниматься со дна моря. Вследствие многократных излияний магмы из чрева планеты образовалась обширная подводная платформа. На ней-то и покоятся почти все острова, за исключением двух самых южных - Флореаны и Эспаньолы. Возраст архипелага - не более двух миллионов лет, что подтверждается анализом самых древних из исследованных до сих пор каменных пород. Некоторые острова, и в их числе Исабела, образовались в результате того, что несколько вулканов во время извержений постепенно увеличивались в диаметре, пока не слились в один остров.

Особенно активны вулканы на западных островах Фернандина и Исабела. Фернандина, самый молодой остров в архипелаге, считается одним из важнейших центров вулканической деятельности на всем земном шаре: за последние полтора столетия там было зарегистрировано 12 сильных извержений. А на Исабеле наряду с шестью крупными вулканами насчитывается свыше 2500 конусов меньшего размера, над многими из них постоянно курится дымок, и это придает острову вид гигантской кастрюли с бурлящей в ней жидкостью.

Гуаякильская газета "Универсо" однажды сравнила поверхность островов с мозаичным панно "из многочисленных разрозненных плит, которые при этом движутся медленно, но постоянно". Может быть, этими подвижками, а может, капризным характером вулканов объясняются некоторые природные феномены. Один из них - бухта под названием Кала-де-Тахо на острове Исабела: за исключением узкого прохода, она со всех сторон отгорожена от океана вулканическими "стенами", что делает ее идеальным убежищем для судов. Кстати, и с кратерами вулканов природа распорядилась по-своему, в одни она поместила голубые озера, другие отвела под колонии пернатых, третьи служат бухтами.

Конусы наиболее крупных вулканов архипелага возвышаются над морем на 1700 метров. Другие вулканы еще находятся в процессе рождения. "Исследования дна показали, - сообщал в 1978 году западногерманский журнал "Гео", - что некоторые вулканы не достигли еще поверхности океана. Верхушка одного из них, расположенного к северу от Исабелы, уже возвышается над водой, а глубина достигает в этом месте трех тысяч метров".

Вот почему ученым приходится обновлять географические карты архипелага каждые десять лет.

Зато неизменным остается животный мир островов. На Фернандине морские игуаны, эти живые ископаемые, сохраняют свою отвратительную внешность, какой природа наградила их в незапамятные времена. Сливаясь с поверхностью черных скал, игуаны греются на солнце. Они ничуть не пугаются нашего приближения и бесстрастно взирают на нас, вовсе не стремясь уползти прочь.

- Совсем как домашние собаки, - замечает Густавссон. - Не хватает только, чтобы еще завиляли хвостами...

- Игуаны - чрезвычайно медлительные животные, - рассказывает Карлос Айяла. - Несмотря на свои довольно крупные размеры - а взрослые экземпляры достигают в длину одного метра двадцати сантиметров и весят до десяти килограммов! - они не агрессивны и обладают мирным, спокойным нравом. Живут они на суше колониями, иногда насчитывающими несколько тысяч особей. Рядом с ними сосуществуют колонии бакланов, пингвинов, других водоплавающих птиц, а также тюленей. Как говорится, рядом, на условиях "мирного сосуществования".

Сухопутные игуаны водятся и на континенте. Но те, что обитают на архипелаге, особые, они - эндемики. Окраска галапагосских сухопутных игуан - серая с желтым. Морские - наиболее, пожалуй, типичные обитатели Галапагосов - отличаются от них не только грязно-черным цветом кожи. Эти пресмыкающиеся растительноядны - их зубастые челюсти с одинаковым успехом перемалывают и твердые ветви кустарников, и колючие кактусы. Но в отличие от сухопутных они погружаются в воду и подолгу пасутся на подводных пастбищах, поедая водоросли. В этом одна из причин того, что они живут исключительно среди прибрежных скал и никогда не удаляются от воды.

Морские игуаны хорошо ныряют и плавают, ловко манипулируя длинным, приплюснутым с двух сторон хвостом, а лапы - и передние, и задние, на которых, кстати, есть частичные перепонки, - в это время прижаты к туловищу. Но увидеть их в воде можно не часто. На суше игуаны обычно принимают две позы в зависимости от сигнала своего природного терморегулятора: либо распластываются на нагретых солнцем камнях, чтобы поглотить их тепло, либо приподнимаются на передних лапах и вытягивают шеи, чтобы таким способом охладить туловище и не допустить перегрева. В этом другая причина их обитания в непосредственной близости от воды.

- А пляж тут есть? А купаться тут мы будем? - закидывают Карлоса вопросами два младших Густавссона. Мы со Свеном тоже не прочь еще раз поплавать с маской.

- Купаться? Можно, конечно... - отвечает Карлос. И, подождав, пока ликование достигнет пика, неожиданно делает загадочное лицо и добавляет: - Вот только "тинторерас"...

- Какие еще "тинторерас"?

- Акулы. Правда, сюда они заплывают редко. Возле других островов их больше. На Флореане есть даже Акулий пляж - там они действительно подходят очень близко к берегу. Некоторые рыбаки говорят, что они безобидные. Наверное, шутят, испытывая человека на "прочность духа". Во всяком случае, я не хотел бы встретиться с "тинторерой" с глазу на глаз.

"Тинторера" - океанский "тигр", гроза ныряльщиков... - промелькнуло в сознании. Купаться почему-то расхотелось. Карлос, похоже, только этого и ждал, чтобы продолжить игру:

- Вон там, в дальнем углу залива, есть маленькая бухточка, там можно поплавать с маской. Акулы туда не заходят. Но там вместе с купальщиками часто резвятся морские львы. Туристы пугаются, а напрасно: морские львы всего лишь приглашают поиграть с ними.

'Хотите познакомиться?..' Галапагосский морской лев

После этих слов охота лезть в воду и вовсе пропала.

А морских львов мы в том заливе видели. И не только на берегу. Когда мы возвращались на яхту, Карлос заглушил мотор, и катер закачался на легкой зыби на некотором удалении от берега. И тотчас в десятке метров от нас из воды высунулось несколько любопытствующих усатых морд.

- Вот и они пожаловали, - махнул рукой Карлос. - Приглашают поиграть...

Эволюция живой природы происходила везде, во всех районах мира. Однако Галапагосы, по общему признанию, - это ее настоящая витрина, открытое "окно в прошлое": ни в каком другом месте нельзя с такой ясностью и точностью изучить такие явления, как адаптация животных и растений к окружающей среде и естественный отбор. На архипелаге каприз эволюции произвел на свет морскую игуану и нелетающего баклана - род бакланов, неизвестный на остальной части нашей планеты: эта птица не способна летать и выглядит, по правде говоря, столь же несимпатично, как и морская игуана.

В былые времена предки этой черной с красным птицы прекрасно летали и совершали далекие миграции. Но вот они нашли острова, где было такое обилие рыбы и добывать ее было так легко, что не было нужды летать, а естественные враги отсутствовали. Результат - эндемичный галапагосский баклан, похожий на утку с выщипанными крыльями. Два смешных отростка с торчащими в разные стороны жалкими перышками - такие крылья не позволяют баклану подняться в воздух, зато в воде - а плавает он отменно! - выполняют крайне важную функцию весел и рулей одновременно.

Множество бакланов с атрофированными крыльями обитает на берегах Фернандины, окаймленных мангровыми зарослями и чистой черной лавой. Здесь же вместе с ними уживаются и другие птицы, например пеликаны и цапли, чайки и олуши. Пеликаны и альбатросы тут такие же, как и на континенте; хорошие "летчики", они часто "гостят" на материке, но всегда возвращаются домой, на архипелаг. А вот у олушей, чаек, голубей, зябликов и других птиц, обособившихся от себе подобных, гнездящихся на материке, появилось свое особое "лицо". Многие из них не встречаются больше нигде в мире. Однако при всем том баклан, неспособный летать, из всех случаев, бесспорно, самый чрезвычайный.

Посещение любого из островов порождает множество вопросов. Ну, скажем, как на архипелаге появились фауна и флора? Как различные виды, встречающиеся на островах, пересекли океан? Какие факторы предопределили выживание того или иного вида? Как виды эволюционировали и как они связаны между собой? И так далее, и тому подобное. И если архипелаг можно назвать идеальным полем для исследователей, то, несомненно, и то, что и вопросов перед ними встает тоже немало.

Существует мнение, что фауна и флора архипелага не могли быть изначальными, поскольку сами острова "выросли" из океана в результате извержений подводных вулканов. Предки животных и птиц, населяющих ныне Галапагосы, "прибыли" с континента (по мнению одних ученых - из Центральной, по мнению других - из Южной Америки), то есть прилетели или добрались на стволах деревьев или островках травы, сбрасываемых в океан южноамериканскими реками, особенно после сильных наводнений, или даже на обломках кораблей, потерпевших кораблекрушение. Аналогичным образом достигли архипелага и различные представители флоры. На протяжении тысячелетий они приспосабливались к новым условиям жизни и эволюционировали иначе, нежели их материковые "собратья". Так появились виды животных и растений, единственные в своем роде. Они-то и привлекли внимание ученых, самым выдающимся из которых был Чарлз Роберт Дарвин.

15 сентября 1835 года в укрытой от ветров бухте одного из островов архипелага бросил якорь парусный бриг "Бигль", совершавший кругосветное плавание. Среди пассажиров был двадцатишестилетний английский естествоиспытатель Чарлз Дарвин. Всего шаг отделял в тот момент человечество от одного из важнейших в его истории открытий - теории происхождения видов.

Дарвина привел в восторг "странный мир" Галапагосских островов. Он не был первым натуралистом, наблюдавшим невиданных обитателей архипелага: черепах со слоновьими лапами, бескрылых бакланов, пингвинов и тюленей, приспособившихся к экваториальному климату, игуан, похожих на маленьких драконов. Но подобно тому как упавшее яблоко навело Ньютона на мысль о земном притяжении, так животные и птицы Галапагосов натолкнули пытливый ум молодого ученого на идею, развитую им позже в теорию происхождения видов. Пять недель наблюдений позволили Дарвину обнаружить черты приспособления животных, особенно птиц, к окружающей среде и связать это с их возможностями выживания. На этом он впоследствии обосновал свою работу "Происхождение видов в процессе естественного отбора".

Галапагосы - это своеобразная копилка, куда природа аккуратно складывала результаты длительного процесса эволюции видов. Но именно Дарвин был первым, кто, заглянув в эту копилку, правильно оценил ее содержимое. Позже многие ученые высказывали мнение: не посети Дарвин Галапагосские острова, возможно, он никогда бы не создал свою теорию, означавшую подлинный переворот в науке того времени.

Дав подробные описания многих видов животных и птиц, Дарвин обратил особое внимание на зябликов и гигантских черепах. Лаборатория природы была перед ним как на ладони, ее творческий метод он сумел понять, осознав простую и непреложную истину, особые условия жизни, и прежде всего добывания пищи, на каждом острове обусловили эволюционную адаптацию видов и, как следствие этого, появление подвидов, соответствующих этим особым условиям. Большая степень приспособления к окружающей среде означала в сущности не что иное, как больший шанс на выживание.

Дарвин предположил, что вулканические острова, да еще отстоящие на столь значительном удалении от материка, никогда не были его частью. Однако между фауной и флорой островов и материка было большое сходство. Из этого он сделал вывод: и птицы, и животные, и растения (или их семена) были принесены на архипелаг воздушными или морскими течениями. В отношении морских львов, тюленей и пингвинов сомнений не возникает: они - отличные пловцы и вполне могли быть "доставлены" на Галапагосы Перуанским течением. Черепахи, хотя и не слывут хорошими пловцами, способны находиться в воде неделями, и их могло принести течение Эль-Ниньо. Видимо, просто обстояло дело и с крупными водоплавающими птицами - альбатросами, пеликанами, бакланами, олушами и т. п. Что касается мелких пичужек, таких, как зяблики и воробьи, то они, вероятнее всего, были занесены сильными воздушными потоками, а рептилии - игуаны, ящерицы, змеи - добрались на растительных островках, выносимых в океан южноамериканскими реками.

Вместе с тем на Галапагосах отсутствуют многие представители материковой фауны и флоры. Здесь нет крупных млекопитающих (и, что особенно важно, хищников), земноводных, насекомых. В первое время все внимание сосредоточено на том, что тебя окружает. Только потом неожиданно для себя с удивлением обнаруживаешь отсутствие вездесущих, казалось бы, комаров. (Этот пример - один из наиболее типичных.) Объясняется это двумя причинами. Во-первых, любому насекомому преодолеть расстояние в тысячу километров по морю не так-то просто (только пушкинский комар из "Сказки о царе Салтане" сам летал "за море"). Во-вторых, даже если бы отдельным экземплярам это и удалось, они бы как вид все равно не смогли выжить: их личинкам для размножения нужна пресная вода, а пресных водоемов на архипелаге нет. Кстати, разве не в этом же главные причины отсутствия на островах животных, которые не могут существовать без пресной воды?

"Возможно, что именно в такой форме происходило заселение островов архипелага, возраст которых колеблется от одного до двух миллионов лет, - писал однажды журнал "Гео". - Одного только плота, "нагруженного" животными, который прибывал бы на острова раз в 100 тысяч лет, было бы достаточно, чтобы заселить их теми видами, которые существуют там сегодня".

В этой связи следует, забегая вперед, сделать одно замечание. На протяжении тысячелетий изолированность Галапагосских островов от внешнего мира обеспечивала их обитателям спокойное существование и "лабораторно чистый" характер эволюционного процесса. Отсутствие естественных врагов гарантировало экологический мир и гармонию. Но вот явился человек, и мир был резко нарушен. Теперь по его вине у коренных обитателей архипелага немало врагов искусственных.

Ночью над островами прошла гроза, омыв их ливневым дождем и оставив после себя холодный, промозглый рассвет. В воздухе неподвижно висит микроскопическая водяная пыль - "гаруа". Пуэрто-Айора затянут густым, липким туманом, и с выездом на Канал приходится повременить. Дождавшись, когда туман слегка рассеялся, шофер автобуса поглаживает рукой - на счастье! - по красному сердечку, нарисованному на носу машины, и мы трогаемся. Но доезжаем только до перевала. Там приходится, правда ненадолго, остановиться - настолько плотен туман, окутывающий "верхний этаж" острова.

- Вот ведь досада, - сетует Свен. - Второй раз мы попадаем в такое "молоко". Обидно еще и потому, что до солнечной-то стороны рукой подать.

Едва "молоко" светлеет, мы едем дальше и через несколько километров, как и предсказывал Свен, неожиданно врываемся в мир света и тепла. Солнце уже взошло. В его мягких оранжевых лучах даже сухие костлявые кусты и деревья с голыми узловатыми ветвями выглядят привлекательнее, чем пышная, но утонувшая в холодном тумане растительность, оставшаяся позади, на перевале.

Денек обещает быть насыщенным впечатлениями. Сан-Кристобаль, Дафне, Исабела - вот главные точки нашего маршрута. Карлос Айяла, с которым мы успели подружиться накануне, встречает нас радушно и докладывает, что все готово и можно сей же момент сниматься с якоря. Вскоре мы уже выходим из Канала, и яхта, набрав скорость, устремляется на юго-восток. Бальтра и Санта-Крус скрываются из виду. Некоторое время нас развлекают дельфины, эти вечные "весельчаки моря", потом исчезают и они.

Я устроился на палубе в шезлонге и привожу в порядок заметки, сделанные впопыхах на Фернандине. Из головы не выходит галапагосский уродец-баклан. По возвращении в отель я обнаружил в библиотеке Джимми Переса журнал с любопытной статьей об этих странных птицах. В статье, давшей дополнительную пищу для размышлений, в частности, указывалось, что галапагосский баклан лишен желез, выделяющих жир, который смазывал бы его перья в воде и не позволял им намокнуть. Вот почему нелетающие бакланы после "рыбалки" простаивают подолгу на камнях, подставив свои крылья солнцу, - они вынуждены терпеливо сушить остатки перьев.

Узнал я и еще об одной особенности этих птиц. Оказывается, вопрос опреснения морской воды, над которым веками билось человечество, природа давным-давно разрешила, снабдив галапагосского баклана железой, предназначенной специально для этой цели. Когда птица лишена пресной (дождевой, например) воды, она пьет воду морскую, и железа заботятся о том, чтобы извлечь из нее излишнюю соль; эту соль в виде рассола баклан извергает наружу, "высмаркивает" через носовые отверстия.

- А бакланы настоящие, с перьями, водятся на островах? - обращаюсь я к Карлосу, скучающему у штурвала.

- А как же. Конечно. - Он словно ждал, когда я начну разговор. Закрепив рулевое колесо, он садится рядом. - Мы называем их бурыми за темную окраску перьев. Они такие же хорошие рыболовы, как и их облезлые родственники с Фернандины.

- Такие уж и хорошие? Если все галапагосские птицы будут ловкими пловцами, рыбы на всех не хватит... - деланно сомневаюсь я.

"Завести" Карлоса нетрудно - он сразу включается в разговор, объясняет, охотно рассказывает об островах, о повадках их обитателей.

- Всем рыба и не нужна, - качает он головой. - Например, галапагосская чайка питается только отбросами. За раздвоенный вилкой хвост ее так и называют - вилохвостая чайка. Голубям рыба тоже не требуется. А какие тут красивые голуби. Пестрые крылья, розовая грудка... Красивее их наверняка нет на всем побережье.

- У нас, Карлос, есть поговорка: "На то и щука в море, чтобы карась не дремал", - говорю я. - Наверное, так же и у вас: если есть голубь, то должен быть и ястреб, чтобы голубь не дремал. Так?

- Точно. Есть и ястребы, - отвечает Карлос. - Но только одного вида. Они, как и голуби, называются галапагосскими. Я не знаю, чем они питаются, может статься, и голубями. Но точно могу сказать, что галапагосский ястреб - друг человека: людей он не боится, его можно поймать руками.

Фернандина с ее бесчисленными колониями нелетающих бакланов лишь один из примеров упоминавшейся "специализации" островов на тех или иных представителях местной фауны. В отношении птиц это проявляется особенно наглядно.

На каждом острове господствует определенный вид птиц. Флореана - царство розовых фламинго. Это не эндемичный для Галапагосов вид, но слетаются они именно туда, там гнездятся, там своими брачными танцами тешат туристов. Остров Эспаньолу облюбовали для себя галапагосские альбатросы. Это крупная морская птица с телом, покрытым темными перьями, с мощной белой шеей, увенчанной белой головой с желтым клювом; весит она около четырех килограммов, а размах мощных крыльев достигает двух с половиной метров. Пять месяцев галапагосские альбатросы проводят в полете и в плавании в море, а в апреле возвращаются на остров Эспаньолу - единственное место, где они гнездятся.

Другая типичная птица Галапагосов - фрегат. О ней рассказывают занимательные истории, с ее участием режиссер по имени Природа ставит на острове Сан-Кристобаль один из наиболее впечатляющих спектаклей, который неизменно приводит туристов в неописуемый восторг.

- Флореана и Эспаньола - самые южные острова в архипелаге, - покрывает посвист ветра голос Карлоса. - Туда мы не пойдем. Далековато. Да и нужды особой нет. Розовых фламинго вы наверняка видели на материке. А альбатросы летают по всему архипелагу. Поэтому сначала "пробежимся" до Сан-Кристобаля и посмотрим фрегатов. Оттуда - на Дафне, к "голубым лапкам". А потом - времени должно хватить - завернем на Исабелу. Я знаю там одну бухточку. Настоящий аквариум. Когда я рыбачил на баркасе, мы спасались там от штормов. Бот в эту бухточку не войдет. А на катере можно.

Сан-Кристобаль встречает нас ясной солнечной погодой, а бухта Тихерас - сотнями, если не тысячами, фрегатов, парящих в воздухе. Бухта глубокая, и Карлос подводит яхту довольно близко к берегу. Спуск катера на воду и доставка нас на сушу занимают считанные минуты. И все это время мы не сводим глаз с неба.

Трудно подобрать слова, чтобы описать восхищение, с каким мы наблюдаем за тем, что происходит над нашими головами. Птицы набирают высоту и пикируют вниз, планируют, кувыркаются, снова ввинчиваются в синь неба. Кажется, воздушным играм не будет конца.

Но еще больше возрастает наше удивление, когда мы углубляемся в черные скалы. Всюду, куда ни посмотришь, камни "украшены" птицами, которые похожи на надутые красные шары.

- "Шары" - это фрегаты-самцы, - дает пояснения Карлос. - Сейчас у птиц период спаривания. Поэтому самцы, чтобы привлечь самок, сильно раздувают большие ярко-красные мешки, расположенные под горлом. Алые шары так велики, что за ними не видно самих птиц. Эти мешки появляются у самцов каждый раз, когда наступает брачная пора, затем они сморщиваются и опадают. Раздувание красных кожных мешков и шумное размахивание крыльями - часть свадебного ритуала фрегатов-самцов. В обычное же время они в своих повседневных "одежках" асфальтово-серого цвета выглядят далеко не щегольски. Зато у самок наряд всегда яркий - и в будни, и на свадьбе: голова и шея светло-желтые, а на крыльях чередуются перья белого и желтого цвета, что напоминает жабо испанских грандов эпохи средневековья.

Следующая цель нашего путешествия - остров Дафне. Это всего-навсего кратер одного большого потухшего вулкана, отбившегося от крупных островов и заблудившегося в синих просторах океана. Если взглянуть на него с воздуха, на ум сразу придет сравнение с серой чашкой, опрокинутой на синее блюдце. Но "чашка" эта деформирована: один край ее отвесный, другой - более пологий, срезанный. Яхта огибает отвесный берег, нижнюю часть которого ветер и волны отчистили и отмыли почти добела, и бросает якорь со стороны пологого берега, где, как ни странно, менее ветрено и зыбь не такая сильная. Высаживаемся с катера "по-сухому" и по узкой тропе гуськом направляемся к вершине кратера.

"Туристов просят не сходить с тропы", - гласят надписи на табличках, которые одновременно служат и указателями направления движения. Необходимость таких предупреждений понимаешь, едва натыкаешься на первую птицу, сидящую прямо на тропе. Невольно останавливаешься, делаешь шаг назад и осторожно обходишь ее по краю тропы.

У олушей тоже был период спаривания. Одни птицы уже сидели на яйцах, и, когда мы проходили мимо, они даже не шевелились, а только пуговками глаз внимательно следили за нами. Другие еще были заняты брачными танцами. Этот свадебный обряд олушей не менее привлекателен, чем раздувание красных зобов у фрегатов-самцов. Птицы топчутся на месте, поднимая лапы, и плавными, ласкающими движениями трогают клювами друг друга. В это время они так увлечены ухаживанием, что их без особого труда можно схватить руками, за что местные жители прозвали их "глупыми птицами". Окраска олушей удивительно гармонична: белоснежные грудь, шея и голова, наполовину белые, наполовину черные крылья, нежно-розовый, переходящий в серый клюв, большие желтые глаза, и все это дополняется голубыми перепончатыми лапами.

- Основные гнездовья - в самом кратере, - рассказывает Карлос во время очередной остановки. - Здесь, на Дафне, обитают исключительно олуши с голубыми лапами. А вот на Эспаньоле гнездятся два других вида - с красными лапами и с зелеными. Ученые говорят, что "голубые лапки" - разновидность более редкая.

- А почему их иногда называют еще "замаскированными орлами"? - спрашивает Свей, успевший изрядно поднатореть по части орнитологии.

Карлос молча пожимает плечами. И это был, кажется, единственный случай, когда у него не нашлось готового ответа.

Кстати, сомнения в отношении названий некоторых птиц и особенно количества видов, гнездящихся на Галапагосах, которые одолевали Свена и которыми он поделился со мной, подтверждают то, о чем я упоминал выше: чрезвычайно трудно найти достоверные данные. Свен, например, из одного источника узнал, что из 57 видов птиц, обитающих на островах, половина эндемичные. Другой же источник утверждал, что на Галапагосах гнездятся 89 видов птиц, из коих 76 - эндемики.

По дороге к вершине вулкана мы то и дело останавливаемся, чтобы сфотографировать птиц "в упор". Те, что сидят на яйцах, только открывают глаза и снова погружаются в дремоту. Некоторые приподнимаются над гнездом и слегка покачиваются всем телом.

- Перекатывают яйца, чтобы нагревать их равномерно со всех сторон, - поясняет Карлос. - Гнезда свои, как вы заметили, олуши устраивают прямо на земле. Откладывают, как правило, два-три яйца.

Наконец мы достигаем вершины вулкана. Отсюда, с самого края кратера, хорошо видно его глубокое "днище". Оно усеяно темными точками.

- Почти все птицы высиживают птенцов там, на дне кратера. - Карлос описывает рукой круг, повторяя его контуры. - Самое трудное для матери начинается после того, как птенцы вылупятся. Кругом все ровное и голое - ни скалы, ни кустика, солнце - в зените, жарит, что называется, в свое удовольствие. Как спастись слабому птенцу от обжигающих лучей? Только под крылышком матери. Вот и приходится ей часами простаивать на солнце и защищать птенцов от перегрева, прикрывая их собственным телом.

Неожиданно я ловлю себя на мысли, что отнюдь не все птицы такие "глупые", какими их считают местные жители. По дороге мы видели некоторых олушей - и даже фотографировали их, - сидевших под большими камнями, в расщелинах. Значит, отдельные экземпляры "поняли", что камни отбрасывают тень и что в этой тени они могут "безбоязненно" оставлять своих птенцов, а сами отправляться добывать пищу?

Значит, они больше приспособились к условиям окружающей среды, чем те птицы, которые по извечной "традиции" выводят потомство на голом дне кратера? Следовательно, у этих, "умных", и их потомства шансов на выживание больше, чем у тех, "глупых"? Вот вам и "глупая птица с голубыми лапами"! Вывод напрашивается сам: процесс эволюции не остановился на достигнутом, он продолжает свое поступательное движение.

Когда находишься на Дафне, слышишь лишь объяснения Карлоса, нашего гида. Все остальное здесь - тишина, созерцание бескрайнего океана, скал, птиц. Дафне, как и другие острова, - настоящий рай для фотографов: можно выбирать любой ракурс, снимая его обитателей с предельно близкого расстояния.

- Тихо. Хорошо. Не то что на Эспаньоле, - задумчиво произносит Карлос.

- А почему там хуже? Такой же ведь остров...

- Такой же, да не совсем, - отвечает он. - У каждого острова свой голос, своя музыка. Здесь - только мягкий свист ветра, а там - грохот прибоя да беспрерывные резкие крики птиц и рыканье морских львов.

- Что же, они так все время без передышки и рыкают?

- Все время, пока туристы находятся близко, львы лают, как охрипшие собаки. Так каждый из них предупреждает, чтобы вы не вторгались на территорию его гарема. Между прочим, - неожиданно оживляется Карлос, - на примере семейной жизни морских львов лишний раз видна великая премудрость матери-природы. Судите сами. Взрослый самец обычно содержит гарем из двадцати - тридцати самок. Постоянная активность и бдительная охрана гарема от чужаков приводят к тому, что "султан" быстро слабеет. В этом случае он добровольно покидает гарем и удаляется на "остров холостяков". Там находятся только взрослые самцы, там их агрессивность исчезает, там они набираются сил для организации нового гарема...

Из налетевшего облачка сыплется мелкая водяная труха. Как и на большинстве островов, дожди на Дафне выпадают часто. Но из растительности тут можно увидеть только лишайники разных цветов да кактусы, включая довольно крупные опунции, - лишь им удается выжить на вулканической лаве, из которой сложен остров.

'Не пора ли нам приняться за гнездо?..'

- Скоро увидите совсем другую растительность, - словно читая мои мысли, говорит Карлос. - Моя бухточка на Исабеле со всех сторон окружена вечнозеленым лесом. Не верите? Ей-богу, со всех сторон.

Дождь и желание успеть побывать в таинственной бухточке и увидеть "аквариум Айялы" подгоняют нас побыстрее вернуться на яхту. И снова весело стучит мотор, снова попутный ветер надувает паруса. Перед глазами еще стоят картины, увиденные на Дафне, а "остров голубых лапок" уже растаял в океанской дали.

Достигнув Исабелы, яхта встает на якорь напротив хмурого и неприветливого мыса. Низкий берег усеян большими черными камнями, о которые с шумом разбиваются волны. Дальше, за камнями, видны желтые песчаные проплешины. На самом краю мыса раскачиваются на ветру полузасохшие низкорослые деревца, тут же красуются могучие деревья с пышными зелеными кронами - просто чудо, как им удалось вцепиться в каменистый мыс и выстоять под напором ветров и волн. Не видно ни одного живого существа, не слышно даже резких, скрипучих криков чаек.

Мы спускаемся в катер, и Карлос уверенно ведет его по заливу, глубоко вдающемуся в сушу. Залив окаймлен невысокими деревьями, которые стоят над водой на подставках из собственных корней. Тонкие ветви затейливо переплетаются между собой, образуя одно большое зеленое покрывало. Так вот о какой "совсем другой" растительности говорил Карлос на острове Дафне! Мангры - удивительные растения тропического пояса, непримиримые противники моря, без которого, однако, не могут существовать!

Мангры

Мангры - еще один образец происходящей в природе, в том числе и на Галапагосах, круговерти. Растут они на песчаной или илистой почве, постоянно омываемой морской водой, растут быстро, образуя непроходимые заросли. Море подтачивает и разрушает берег и наносит к корням мангров песок и ил. За них цепляются молодые побеги, и таким путем мангры с помощью моря наступают... на море. Старые деревья остаются в "тылу", утрачивают непосредственный контакт с морем и отмирают. Их место занимает другая растительность. А море продолжает точить берег и обеспечивать мангровые заросли необходимым "строительным материалом" - песком и илом. Такие заросли - естественный питомник воспроизводства местной фауны: в них устраивают свои гнезда чайки и другие птицы, тут нерестятся многие виды рыб, размножаются креветки.

Катер сбавляет обороты. Карлос внимательно вглядывается в берег, если только можно назвать берегом серо-зеленую полосу свисающих в воду толстых нитей. Это молодые побеги мангров, "бойцы переднего края". Впереди - тупик, но именно туда мы и направляемся. Через еле различимое в чащобе "окно" катер проходит сквозь стену мангров и попадает в обширную спокойную лагуну.

Снова ревет мотор, оставляя за кормой пенистый бурун. Мы несемся по зеркальной глади в дальний угол лагуны. Там перед нами опять вырастает стена мангров. Легкий поворот руля, и катер на малых оборотах входит в узкую протоку. В некоторых местах "крыша" из переплетенных стволов и ветвей нависает так низко, что приходится наклонять голову.

Мы напряженно вглядываемся вперед, ожидая, что вот-вот взору откроется нечто необыкновенное...

Протока оказывается довольно длинной. Но вот она расширяется, и Карлос первым нарушает длительное молчание.

- Однажды, - говорит он, - шторм загнал наши баркасы в ту лагуну, которую мы только что пересекли. Стоим день, другой, ждем, пока погода наладится. От нечего делать мы с приятелем стали ловить рыбу с лодки, увидели протоку и решили узнать, куда она ведет. Так мы попали в "аквариум". Потом я не раз бывал там, показывал его гостям.

Минуем поворот, другой. Протока опять сужается, да так, что заросли того и гляди захватят катер в свой цепкий плен, потом водная тропа становится чуть шире, и в этот момент Карлос глушит мотор.

- Ну вот и приехали. - Он понижает голос почти до шепота. - Теперь надо сидеть тихо-тихо и только смотреть в воду.

Катер по инерции выплывает на середину крохотно"! лагуны и останавливается. В диаметре лагуна метров двадцать, не больше. Со всех сторон плотным кольцом ее окружают мангровые заросли. Кое-где на ветвях висят желтые листья; они создают впечатление, будто мангры цветут. Сквозь голубую воду просвечивает песчаное дно, до него метра полтора-два. Над головой - такой же голубой круг неба. Это и есть "аквариум Айялы".

Дышится на этом водном пятачке легко и свободно. Ни комаров тебе, ни москитов - этих непременных обитателей мангровых зарослей. Невольно припомнились поездки по кубинским островкам - "кайос", где не давал ни минуты покоя проклятый "хехен" - гнусное создание величиной с булавочную головку, - просачивавшийся даже сквозь марлевую сетку.

Свен, одетый в зеленую куртку с множеством карманов, с "жокейкой" на голове и фотоаппаратом на шее, сидит рядом со мной. Внезапно он трогает меня за локоть и кивает на воду. В нескольких метрах от катера распластался в воде большой светло-оранжевый квадрат размером с детское одеяло. Он медленно плывет углом вперед, плавно пошевеливая "боковыми" углами. "Нос" чуть завернут вверх, на белой "подкладке" виднеется небольшое круглое отверстие.

- Глаз? - шепотом спрашивает Свен у Карлоса.

- Рот, - тоже шепотом отвечает тот и не скрывает иронической усмешки.

Продолжения диалога не последовало. Свен, не удержавшись, издает громкий возглас, в который вложено все: "Смотрите, смотрите туда! Сколько их! Красота-то какая!.." Следом за первым скатом в "аквариуме" появляются второй, третий, четвертый... Они плывут, растянувшись в шеренгу. Мы насчитываем более десятка "одеял" разной величины.

Парад скатов

Я снимаю кадр за кадром, пока Карлос не трогает меня за плечо. Оборачиваюсь. Он показывает на молодые побеги мангров, нависшие над самой водой. Перевожу взгляд иа воду и вижу: прямо под ветвями застыла светло-серая "торпеда" длиной больше метра.

- Акула. Маленькая еще, - шепчет Карлос. - Они тут почти ручные.

- А если ручные, вы поздоровайтесь с ней - пожмите ей плавник или погладьте по ротику, - шелестят губы Свена, а сам он закатывается беззвучным смехом, считая, видимо, что "отомстил" за свой промах с "глазом" ската и за ироническую усмешку Карлоса.

Теперь наступает моя очередь потянуть Свена за рукав, и, когда он поворачивается в мою сторону, объективом фотоаппарата я указываю на нос катера. Там топчется на тонких красных лапках серо-синяя птица с длинным клювом, величиной с дрозда. Улетать она не спешит и не реагирует ни на наши движения, ни на щелчки фотоаппаратов.

Мы провели в "аквариуме" восхитительные полчаса, открыв для себя немало чудес и сделав редкие снимки его обитателей. И как ни жаль было покидать "аквариум Айялы", нельзя было забывать о том, что ночь в тропиках опускается быстро. Перспектива же встретить наступление темноты в мангровом лесу никого не устраивала. Вот почему обратный путь показался нам намного короче.

Когда яхта отошла от берега и взяла курс на Бальтру, по небу расплывалась полоса пылающего розового заката. Это была непередаваемая гамма всех оттенков розового цвета, какие только можно вообразить. И параллельно тяжелые фиолетовые сумерки опускались на остров с его вулканами, мангровым лесом и внутренними озерами, на мрачный мыс, у подножия которого тихо плескались набегавшие волны, на затихавший на ночь океан, на окружавшее нас безмолвие. На фоне поистине райских красок галапагосского заката мыс со стоявшими на нем ветвистыми сказочными деревьями и темные контуры подымавшихся за ними вершин острова Исабела представали таинственными символами "Зачарованного архипелага".

Такими они навсегда и остались в моей памяти.

В Пуэрто-Айора судьба свела меня и поселила в одном отеле с Хорхе Ариасом (имя и фамилию его я изменяю по причинам, которые читателю станут понятны из дальнейшего повествования). Связист по специальности, он прилетел из Гуаякиля проверить работу почтового отделения на Санта-Крусе. Человеком он оказался жизнерадостным, общительным и динамичным. В Пуэрто-Айора приезжал уже не раз и знал там, как говорится, все и вся: поселок, его проблемы и наиболее именитых жителей, Дарвиновский центр с его черепашьим питомником, работу Управления Национального парка. На протяжении двух дней, что ушли у меня на подробное знакомство с Дарвиновским центром и с Пуэрто-Айора, Хорхе Ариас неоднократно был моим добровольным гидом. Мы ходили в черепаший питомник, бродили по поселку, и из бесед с ним я почерпнул много интересного. Иногда в прогулках нас сопровождал Сесар Амиго, рассыльный местной почты. А кто знает жизнь своего поселка лучше почтальона?!

- Уверяю вас, это совершенно необычные животные. Вроде доисторических танков. Я всякий раз, когда приезжаю в Пуэрто-Айора, иду на них посмотреть. Скажу по секрету, еще ни разу не смог отделаться от искушения прокатиться на черепахе.

- Верхом?

- Ага. Но только стоя.

Ариас шествует рядом и вспоминает, как он впервые увидел "чудовище", давшее свое название островам, - гигантскую черепаху-галапаго. Мы направляемся с ним в черепаший питомник.

- Да видел я больших черепах, - отшучиваюсь я. - В море видел. Прямо в океане. Однажды в Панаме на архипелаге Сан-Блас даже помогал рыбакам вытаскивать такое "чудовище" из сети. Кстати, на Кубе их называют кагуама.

- Но ведь галапаго - это совсем другие животные, - не унимается Ариас. - Прежде всего потому, что живут не в море, а на суше. И кроме того, на кагуаме не прокатишься. А галапаго хоть сейчас под седло...

Желтая песчаная дорога уводит нас в заросли невысокого, в человеческий рост, колючего кустарника. Над кустами возвышаются гигантские кактусы опунции. В высоту они достигают десяти - двенадцати метров. Толстые оранжево-коричневые стволы напоминают сосны, только увенчаны они не прозрачными шапками игл, а свисающими с ветвей тяжелыми мясистыми "блинами" с длинными и тонкими шипами. Залитый солнцем кактусовый "лес" похож на сосновую рощу в ясный день - стволы светятся изнутри, будто их наполнили янтарной смолой и пронзили солнечными стрелами.

У входа на территорию Международной научно-исследовательской станции имени Чарлза Дарвина, или, попросту говоря, Дарвиновского центра, останавливаемся перед невысокой каменной пирамидой, чтобы прочитать надписи на двух мемориальных досках. "Биологическая станция Чарлз Дарвин, - гласит текст первой. - Была открыта в присутствии представителей эквадорских властей 21 января 1964 года". И чуть ниже на белом мраморе: "Республика Эквадор. Галапагосы - Национальный парк. Напоминаем уважаемым посетителям, что реликтовая фауна и флора этих островов находятся под строгой охраной закона".

Минуем узкие ворота, обходим стороной одноэтажное здание черепашьего питомника и оказываемся перед просторными вольерами, отгороженными от дороги метровыми стенками из крупных камней. В вольерах разгуливают черепахи со слоновьими лапами. Они медленно жуют колючие "блины" опунций и еле-еле передвигаются между поваленными на землю стволами кактусов. Вот одна из них забирается в мелкий, заполненный водой бассейн, сооруженный специально для черепах.

- Не исключено, что вон та, самая крупная, быть может, видела самого Дарвина, - задумчиво говорит Ариас. - Ишь ты, все жует и жует...

Он ловко перелезает через ограду, садится на корточки перед черепашьей мордой и стрекочет кинокамерой. Потом возвращается, передает камеру мне и просит сделать несколько кадров: "Для потомства..."

- А вдруг она и вправду видела Дарвина? - говорит он, лукаво подмигивает и совершенно неожиданно заключает: - Тем более стоит на ней прокатиться...

Он возвращается к черепахе и осторожно встает ей на спину. "Доисторический танк" выносит вперед столбообразную лапу, потом другую... "Поехали! - веселится Ариас. - Но-о-о, прабабушка! Привет от Дарвина!.."

- А если бы вас увидели работники станции? - говорю я, испытывая внутреннее чувство неловкости за моего спутника и обиды за черепаху, "видевшую самого Дарвина".

- Обругали бы, конечно, - беспечно отвечает Ариас. - Да ведь с ней от такой верховой езды ничего не случится. Видели, какие у нее лапы? На станции мне говорили, что некоторые экземпляры достигают полутора метров в длину и весят до четверти тонны! Лишние семьдесят килограммов для таких лап - все равно что мне пару раз чихнуть...

В небольшом стоящем особняком домике размещается музей истории Галапагосских островов. Судя по представленным таблицам, отражающим "цивилизаторскую" деятельность человека, его правильнее было бы назвать "музеем ущерба", нанесенного человеком архипелагу прежде, чем он был объявлен Национальным парком. Здесь же по копиям документов и фотографиям можно познакомиться и с историей создания самого Дарвиновского центра.

Все началось с того, что в 1959-году, когда отмечалось столетие выхода в свет труда Дарвина "Происхождение видов", в Брюсселе был основан "Фонд Чарлза Дарвина для Галапагосских островов". Его учредителями и жертвователями средств стали ученые многих стран. Напомню, что тогда же правительство Эквадора объявило острова Национальным парком.

Двумя годами позже примерно 2750 ученых из разных стран мира, собравшись на Гавайских островах, обратились к эквадорскому правительству с призывом принять эффективные меры с целью сохранить неповторимое богатство, каким являются Галапагосы. Вскоре на архипелаге появилась крупная международная экспедиция. В течение полутора месяцев специалисты разных национальностей и научных профилей тщательно обследовали острова. Они описали все признаки сейсмической активности, составили каталог всех форм животного и растительного мира, какие там встретили. Их рекомендации легли в основу международного научного проекта по сохранению Галапагосских островов.

Вскоре в поселке Пуэрто-Айора в южной части острова Санта-Крус появились строители. На противоположном берегу бухты, которую назвали бухтой Академии, на небольшом мысу выросли первые помещения Дарвиновского центра. Официальное его открытие состоялось в январе 1964 года под эгидой ЮНЕСКО. А в 1978 году Межправительственный комитет ЮНЕСКО по вопросам Достояния человечества на своей второй сессии, состоявшейся в Вашингтоне 8 сентября, принял решение объявить Галапагосские острова Природным достоянием человечества.

Перед Дарвиновским центром была поставлена задача изучения и охраны редких островных видов. Поначалу постоянного штата ученых не было, и всю работу проводили ученые, приезжавшие в командировки. Но и они, несмотря на свои весьма ограниченные возможности, сразу включались в работу по восстановлению равновесия, существовавшего некогда между природной средой островов и их первоначальными обитателями.

Родиной гигантских черепах считается Юго-Восточная Азия. Их ближайшие родственники и сегодня обитают на Маскаренских островах в Индийском океане. А вот как на Галапагосы попали их нынешние обитатели - черепахи-галапаго, до сих пор остается загадкой.

Гигантские наземные черепахи безобидны и малоподвижны. Эти черты характера, а также хороший вкус мяса стоили им очень дорого. Четыре века назад их было на архипелаге превеликое множество, сейчас галапаго называют "последними гигантами". И главным виновником их массового уничтожения был человек. Пираты, китобои, рыбаки - все запасались на Галапагосах живым провиантом, способным долго существовать без воды и пищи. Именно в трюмах кораблей закончило свою жизнь большинство этих животных.

В конце прошлого века в моду неожиданно вошел черепаший жир - он ценился даже выше оливкового масла. И на Галапагосы вслед за китобоями ринулись охотники за черепахами. Американцы снаряжали экспедицию за экспедицией, они добывали тысячи тонн черепашьего жира. Ученые подсчитали, что за 400 лет, прошедшие со времени открытия архипелага, было уничтожено от 200 до 300 тысяч черепах. К началу 80-х годов их осталось всего лишь около 10 тысяч.

В минувшие века человек, движимый эгоизмом, не заглядывал в будущее. Он завоевывал новые земли, колонизовал их или вывозил все, что, мог, беззастенчиво грабил природу, нарушая экологическое равновесие, вследствие чего одни виды животных и растений исчезли вовсе, а другие оказались на грани исчезновения. Галапагосы полной чашей испили из котла варварского отношения человека к природе.

Не менее губительной для фауны и флоры островов оказалась и "деятельность" вольно или невольно завезенных человеком на острова домашних животных. Быстро одичав и размножившись, животные принялись уничтожать растительность и представителей местной фауны, которые не умели защищаться от новых "охотников". Свиньи, собаки, кошки, не говоря уже о крысах, нападали на сухопутных игуан, разоряли птичьи гнезда, но главным образом пожирали яйца черепах и маленьких черепашек в первые месяцы их жизни, когда те еще не имели твердого панциря. Козы, ослы и коровы уничтожали траву и кустарники, лишая черепах пищи. Особенно большой урон фауне и флоре Галапагосов нанесли козы и крысы.

Первые козы были завезены на острова еще в начале прошлого века. Ущерб, который они нанесли островной растительности, ученые считают катастрофическим: на некоторых островах, где были непроходимые заросли, ныне голая пустыня.

Показательна в этом отношении история островов Пинта и Пинса, рассказанная журналом "Гео". В 1958 году местный рыбак высадил на Пинте пару коз в расчете на то, что животные размножатся, а он сможет "разнообразить свое меню". Через десять лет коз было столько, что они стали настоящим бичом всего живого. Съев остатки травы, они сдирали кору с деревьев, объедали ветви кустарников, перегрызали стволы кактусов и пожирали их. Нечто подобное произошло и на острове Пинса, куда в 1959 году рыбаки завезли нескольких коз и где десять лет спустя число животных достигло... 20 тысяч. Нетрудно представить себе, в каком положении оказались неповоротливые травоядные черепахи-гиганты.

В 1971 году Управление Национального парка и Дарвиновский центр организовали кампанию по борьбе с козами. На острове Пиита только за два года егери уничтожили более 30 тысяч голов. Удалось полностью очистить от коз острова Эспаньола, Санта-Фе и Рабида. Но ни на Пинте, ни на Пинсе их не удалось уничтожить полностью, ибо десятки животных научились умело скрываться от охотников.

Неожиданный сюрприз ученым преподнес остров Пинсон. Черепах, обитавших на нем, уже считали вымершими, но вдруг в начале 60-х годов было обнаружено несколько живых особей. Проведенная перепись показала, что на острове сохранилось около сотни черепах-пинсон, но среди них не было ни одной особи моложе 50 лет. Ученые установили, что процесс воспроизводства у черепах происходил нормально: самки откладывали яйца, и черепашки вылуплялись в срок, как и положено. Но затем все они становились добычей завезенных на остров черных крыс.

Ко времени возникновения Дарвиновского центра взрослые черепахи, способные к размножению, оставались далеко не на всех островах. Некоторые виды исчезли вовсе. Примерно из 15 видов, существовавших на Галапагосах в давние времена, до настоящего времени выжили 11, причем популяции их невелики.

Существует мнение, что когда-то черепахи водились на всех островах архипелага, перемещаясь от острова к острову на больших кусках пористой вулканической лавы-пемзы (долго держаться на воде они не могут). Постепенно животные, "осевшие" на одних островах, в силу местных условий обособлялись от обитателей других островов, и в результате появились виды, обладающие своими специфическими особенностями. Более того, на острове Исабела в каждом из его шести крупных кратеров обитают черепахи только одной определенной разновидности.

Несмотря на принимаемые меры, отдельным видам, по мнению сотрудников Дарвиновского центра, все еще грозит вымирание, поскольку до сих пор не всегда удается обеспечить условия, гарантирующие их размножение. Пример тому - знаменитая черепаха по кличке Одинокий Джордж. Этот огромный самец, обнаруженный в 1971 году и вывезенный с острова Пинта, - один-единственный представитель вида, обитавшего только на этом острове. "Фонд Чарлза Дарвина" предложил 10 тысяч долларов за самку черепахи-пиита. Однако до сих пор поиски пары для Одинокого Джорджа не увенчались успехом - ее нет ни в государственных, ни в частных зоопарках, нет нигде в мире. Со смертью Одинокого Джорджа вид черепах-пинта исчезнет навсегда...

В Дарвиновском центре я беседовал с заместителем директора чилийским ученым-биологом Хосе Каньоном.

- Станция призвана служить важным международным инструментом развития биологической науки, - рассказывал он, - и одновременно основной базой предпринимаемых усилий по охране заповедных островов. Отсюда две главные задачи: облегчать труд ученых, приезжающих на острова, и сохранить фауну и флору, которые чувствительно реагируют на всякое "постороннее присутствие".

- Станция называется международной. В какой мере она оправдывает свой титул? - спросил я.

- В полной мере, - ответил X. Каньон. - Здесь работали ученые из Англии, США, Советского Союза, Польши, сюда заходило советское исследовательское судно "Академик Курчатов". На станции бок о бок с эквадорскими учеными трудятся их коллеги из США и ряда стран Европы. Расширение научных связей важно не только для развития самой биологической науки, - заключил мой собеседник, - это помогает также распространению знаний о Галапагосах, пропаганде необходимости охраны окружающей среды, которой за минувшие века нанесен такой большой ущерб.

Однако, хотя станция постепенно разрасталась и число ученых, приезжавших сюда работать, увеличивалось, финансовые возможности центра по-прежнему оставались скромными. В 1975 году годовой бюджет центра составлял всего 290 тысяч долларов и на 90% складывался из благотворительных пожертвований частных лиц. С тех пор, несмотря на то что круг жертвователей расширился и средства, помимо правительства самого Эквадора, стали поступать также от различных международных организаций и научных учреждений других стран, таких, как ЮНЕСКО, Всемирный фонд охраны природы, положение почти не изменилось.

Большая часть средств предоставляется по каналам ЮНЕСКО. Но их хватает на удовлетворение лишь первостепенных нужд Дарвиновского центра. Из "Фонда Дарвина" покрывается две трети расходов по содержанию Национального парка, поскольку из государственного бюджета Эквадора финансируется только треть этих расходов. Ученые, приезжающие сюда, должны жить на свои средства. Нечего и говорить, что по этой причине исследовательская работа в Дарвиновском центре зачастую недоступна не только для ученых из развивающихся стран, но и для самих эквадорцев.

- Нехватка людей и средств - это еще полбеды, - говорит Хосе Каньон. - Серьезная проблема - отсутствие точной географической карты архипелага. Даже сам Военно-географический институт Эквадора не знает достоверно где что.

Наша беседа возвращается к главной теме - гигантским черепахам, основному объекту внимания ученых, работающих в Дарвиновском центре.

- Мы занимаемся изучением флоры и фауны архипелага в комплексе, - рассказывает Хосе Каньон. - Например, изучаем наземных игуан, охраняем их и по возможности переселяем на те острова, где их популяции по каким-то причинам сократились. Но перед черепахами человек в особом долгу: они больше других представителей фауны пострадали от его "цивилизаторской" деятельности.

...В окружении зарослей кустарников и кактусов стоит знаменитый черепаший питомник. Ариас, не раз тут бывавший, исчезает за дверью служебного помещения и вскоре возвращается в сопровождении черноволосого, с бронзовым от загара лицом человека, сравнительно молодого, но держащегося уверенно и с достоинством.

- Педро, - коротко представляется он.

- Главный черепаховод, - полушутя-полусерьезно добавляет Ариас.

Из разговора выясняется, что Педро - старожил Дарвиновского центра. Работать там он начал лет двенадцать назад, сразу после окончания биофака Гуаякильского университета.

Он не просто старожил - он большой знаток своего дела, в чем я убеждаюсь очень быстро.

- Черепашки, на спинках которых вы видите белые цифры "78" и "80", взяты с острова Пинсон. А другие, с цифрой "79", - с Эспаньолы, - объясняет Педро.

Мы стоим перед террариумом. За толстым стеклом ползают десятки маленьких черепашек. С белыми пятнышками на спинках они кажутся мечеными заводными игрушками.

- Есть тут и "аборигены", то есть уроженцы нашего острова Санта-Крус, они тоже нуждаются в помощи, - продолжает Главный Черепаховод. - Метим мы их для того, чтобы, когда они подрастут, вернуть на родные острова. А начинается работа со сбора яиц. Наши сотрудники регулярно объезжают острова и ищут на пляжах, в песке, яйца черепах. В специальных корзинах их доставляют в питомник и тут укладывают в инкубатор. Через восемь месяцев появляются маленькие черепашки. В террариуме они в полной безопасности.

- Сколько времени они растут под охраной человека? - спрашиваю я.

- Четыре, иногда пять лет. За это время они достигают довольно крупных размеров и, главное, обзаводятся столь прочными панцирями, что хищники им становятся не страшны. После этого их можно смело возвращать на родные пляжи.

- Ты расскажи, расскажи, когда началась эта работа и каковы конкретные результаты вашего труда, - вступает в беседу Ариас, занятый до этого фотографированием черепашек.

- Когда началась? Да сразу же после решения о создании Дарвиновской станции. Служебные помещения еще строились, а ученые уже принялись обследовать острова. Начали с Эспаньолы. Яиц там найти не смогли, видно, все пожрали крысы. Да и взрослых черепах было немного. Поэтому поймали нескольких самок и самца и привезли их в питомник. Здесь они дали потомство. В конечном счете около сотни выращенных в питомнике особей были возвращены на Эспаньолу, где они превосходно себя чувствуют. С черепахами с острова Пинсон дело обстояло иначе. Там взрослых было много, а маленькие, едва вылуплялись из яиц, становились легкой добычей крыс. Пришлось собрать яйца, поместить их в инкубатор и вырастить черепашек здесь, в террариумах. Теперь этому виду вымирание не грозит по меньшей мере в обозримом будущем. Что касается конкретных результатов нашей работы, то полных данных у меня нет под рукой, но я помню, что до 1977 года на острова было возвращено более 300 спасенных черепах. И вот что важно: с тех пор как ученые-биологи взяли на себя экологическую охрану архипелага, не исчезло больше ни одного вида.

- А те черепахи, которых мы видели в вольерах, с какой целью там содержатся?

- Там черепахи с разных островов, где популяции заметно уменьшились. В вольерах они находятся под постоянным наблюдением ученых, о них заботятся, здесь больше шансов сохранить их яйца, а, следовательно, и потомство.

- Что же нужно, по вашему мнению, чтобы восстановить сократившиеся популяции отдельных видов?

- Настойчивая, терпеливая работа, время и, конечно, средства, - отвечает Педро. - Это, так сказать, внутренняя сторона дела. Но есть еще и внешняя. Например, нужны более эффективные меры в части регулирования туризма, нужно положить конец "пиратскому" туризму, нужно оградить архипелаг от загрязнения. Много вопросов возникает и в связи с хозяйственной деятельностью местного населения.

- И как долго должна продолжаться эта работа?

- До тех пор, пока галапаго и другие эндемики архипелага не будут полностью избавлены от угрозы вымирания.

Подробно ознакомившись с черепашьим "детским садом", мы продолжаем нашу беседу на улице. У меня накопилось множество вопросов о главных героях архипелага: скажем, какой они ведут образ жизни и чем питаются, как размножаются и чем один вид отличается от другого и т. д. Со своей стороны Главный Черепаховод, как мне показалось, загорелся идеей просветить меня "и вширь, и вглубь" по части гигантских черепах.

Не могу сказать, что до нашей встречи я был полным профаном в этой области. Я немало прочел о черепахах и кое-что из прочитанного даже запомнил. Я знал, например, что черепахи-галапаго едва ли не самые большие долгожители на нашей планете (они могут жить 200-300 лет) и что поэтому изучать их развитие чрезвычайно трудно: чтобы проследить жизнь одной черепахи, нужно несколько поколений людей. В этой связи я неоднократно вспоминал слова одного лимского еженедельника, который так писал о долголетии черепах: "В то время как останки Дарвина покоятся с 1882 года в Вестминстере, некоторые из тех черепах, с которыми он "познакомился" во время своего пребывания на островах, разгуливают правда, не очень быстро, зато довольные собой, - на Галапагосах". Знал я и о том, что питаются они исключительно растительной пищей - травой, листьями кустарников, ветками и "блинами" кактусов-опунций и что в отличие от морских черепах спят не на пляжах и не на скалах, а в лесу, под кустами, либо залезают в мелкие лужи. Но в целом мои познания были, разумеется, весьма ограниченными.

- Так, значит, возле вольеров вы уже были? - спрашивает Педро.

- Были, - отвечаю я и, поймав быстрый взгляд Ариаса, читаю в нем просьбу: "Пожалуйста, ни слова о моей "верховой езде"..."

- Если не возражаете, давайте сходим туда еще раз. Это рядом. Там мне легче будет на месте, на живых черепахах, объяснить принципиальные различия между двумя основными их видами.

По дороге Главный Черепаховод с увлечением рассказывает о своих подопечных. Вот как описывал он, к примеру, период воспроизводства черепах-галапаго:

- Раз в год самки-галапаго спускаются с высоких, влажных мест острова в прибрежные, более сухие зоны. В иссушенной бурой почве они вырывают ямки, "работая" порой по двенадцать - четырнадцать часов кряду. Каждая самка откладывает от трех до шести яиц - круглых, величиной с крупный биллиардный шар - и прикрывает кладку слепленной из земли плотной коркой - тонкой, но достаточно прочной. Потомству, чтобы появиться на свет, предстоит самому проламывать эту защитную "крышу".

- Вы хорошо помните внешний вид морских черепах? - неожиданно обращается ко мне Педро.

Перед моим мысленным взором тотчас возникает чучело небольшой черепахи-карея, которое я храню дома, и метровой кагуамы, попавшей в рыбацкие сети на панамском архипелаге Сан-Блас, и я смело киваю головой.

- Тем не менее, - говорит Педро, - я позволю себе напомнить, что у морской черепахи панцирь как бы сглажен, приплюснут, а сравнительно тонкие лапы имеют форму гребных лопаток. У галапаго панцирь более "горбатый", а лапы толстые, как бревна. У наземных гигантов есть еще две особенности: во-первых, скелет у них - единое целое с панцирем, а, во-вторых, дыхательная система особая, "скованная" чрезвычайно прочным панцирем, который не дает черепахе в отличие от других позвоночных расти в высоту.

По иронии судьбы Педро останавливается именно у того вольера, где Ариас катался на черепахе, "видевшей Дарвина". Но где животное?

- Да вон же они, в тень попрятались, - показывает Ариас на поваленные стволы кактусов,

Педро перелезает через ограду и хворостиной заставляет одну черепаху выбраться из убежища наружу.

- Обитающие на архипелаге черепахи имеют - в зависимости от климата "своего" острова - панцирь в форме либо горба, либо седла, - говорит он. - Эта черепаха - уроженка острова Эспаньола. Видите у нее над шеей этакий раструб, похожий на репродуктор? Он и придает панцирю схожесть с седлом. Объясняется это просто. Климат на Эспаньоле засушливый, растительность скудная, листья кактусов и ветки кустарников находятся на высоте от одного метра и выше. "Спасаясь" от черепах, растения тоже эволюционировали - росли ввысь. Вот и приходилось черепахам на засушливых островах, чтобы добыть пищу, постоянно вытягивать шею и задирать голову вверх. Результат эволюции налицо: у них длинные и не очень толстые лапы, из-под панциря вытягивается длинная шея, да и весят они поменьше. Кстати, черепахи с седловидным панцирем считаются более редкими.

Подходим к другому вольеру. В нем, как указано в прикрепленной к ограде табличке, содержатся черепахи с острова Санта-Крус. Пара гигантов беззаботно дремлет на солнышке. И вновь следует обстоятельное объяснение Главного Черепаховода:

- На примере этих черепах легко установить разницу. Они тяжелые, массивные, лапы у них более короткие, столбообразные. Почему так? Санта-Крус - один из островов с влажным климатом и пышной растительностью. Те же кактусы здесь - я имею в виду не на территории станции, а в лесу - низкорослые, листья расположены невысоко над землей, и черепахам нет нужды тянуть голову вверх. Поэтому панцирь у них округлой, овальной формы - он позволяет свободно двигать шеей в стороны, но не вверх.

Я благодарю Педро за внимание и обстоятельный рассказ о его сложном хозяйстве и напоследок решаюсь задать еще один вопрос:

- Откуда сейчас, в конце XX века, когда все в мире столь тесно взаимосвязано и взаимозависимо, фауне и флоре Галапагосов грозят наибольшие опасности?

- Конечно, со стороны все тех же одичавших домашних животных, а также крыс. Избавиться от них не так-то просто, а то и вовсе невозможно. Причин, на мой взгляд, несколько. Во-первых, быстрая адаптация к естественной среде обитания. Если "аборигены" - черепахи, игуаны - приспосабливались к условиям островов сотни тысяч лет, то "иммигрантам" для этого потребовалось всего несколько десятков лет, самое большое - два века. Это помогает нам понять, что же именно случилось с пресмыкающимися в процессе эволюции: рептилии отступали под натиском млекопитающих. Во-вторых, даже мы, биологи, не знаем, какими средствами эту борьбу следует вести так, чтобы вместо пользы не причинить природе островов еще большего вреда. Ведь не уничтожишь же только "посторонние" растения с помощью пестицидов - пострадает и местная, реликтовая флора. Еще более осторожного подхода к себе требует фауна архипелага...

Отправляясь на Галапагосы, туристы полагают, что смогут увидеть гигантских черепах повсюду: на каждом острове и буквально на каждом шагу, ведь их изображениями пестрят рекламные проспекты, плакаты, книги и открытки. Но только побывав на островах, можно до конца понять, сколь глубоко они заблуждаются!

Бесспорно, за два десятилетия, прошедшие со времени создания Дарвиновского центра, учеными и защитниками окружающей среды сделано немало: остановлен процесс уничтожения уникальных видов животных и растений, сохранены и увеличены популяции редких видов черепах, игуан и т. д. Однако далеко не все поставленные ими цели достигнуты, и шансы на то, что они вообще будут когда-нибудь достигнуты, с каждым годом не возрастают, а, напротив, уменьшаются. Фауне и флоре Галапагосов ныне угрожают опасности, быть может, даже более серьезные, чем прежде, и устранить их, возможно, будет куда труднее из-за их сложного социально-экономического характера.

В 1977 году в Париже в ЮНЕСКО по просьбе представителя Эквадора состоялась дискуссия относительно экологической сохранности Галапагосских островов. Поводом послужила обычная жалоба на "пиратский" туризм, представляющий серьезную угрозу для местной фауны и флоры.

Само эквадорское правительство серьезно относилось к будущему архипелага. Специальная комиссия изучала влияние туризма на окружающую среду, устанавливала лимиты допуска туристов, регламентировала посещение островов, давала рекомендации по деятельности Национального парка. И нужно отдать должное: контроль за посещением Галапагосов туристами налажен неплохо. К каждому авиарейсу к Бальтре подходят специальные суда, яхты и боты, оборудованные под отели. Туристы в массе своей должны жить в этих плавучих гостиницах, курсирующих между островами, или в отелях в Пуэрто-Айора. При посещении островов можно высаживаться лишь в определенных местах и непременно в сопровождении специально подготовленных гидов, работающих в Национальном парке под контролем Дарвиновского центра. Они водят туристов по узким тропам, прочерченным в каждой природной резервации, таким образом, чтобы максимально избежать риска заражения окружающей среды или нарушения "дикого" экологического равновесия.

Важное при этом значение имеют патриотизм, национальная гордость самих эквадорцев. И гиды, и капитаны небольших ботов, служащие одновременно гидами, как, например, уже известный читателю Карлос Айяла, строго соблюдают установленные правила туризма. Они сознают свою ответственность за сохранение окружающей среды островов, гордятся тем, что единственная в своем роде "природная лаборатория"- часть их национальной территории.

Туризм на Галапагосах - отрасль совсем молодая. Он начал развиваться лишь в начале 70-х годов. Первые большие группы иностранных туристов появились там в 1970-1971 годах, после чего острова стали подвергаться настоящему нашествию людей, стремившихся увидеть вблизи и запечатлеть на пленку необычные пейзажи и невиданных животных. В 1973 году на Галапагосах побывало около 10 тысяч туристов, в 1980-м - уже 20 тысяч. Это количество превысило установленный лимит, но власти сочли, что и оно ненастолько велико, чтобы считать его "серьезной угрозой". За два следующих года число туристов увеличилось еще в полтора раза.

Сложность проблемы, однако, не столько в количестве туристов, посещающих Галапагосы, сколько в том, что не весь туризм поддается контролю. Когда я прилетел на Бальтру, вместе со мной из самолета вышло человек семьдесят. Большинство направилось на ожидавшую их шхуну "Дельфин" компании "Метрополитен туринг". Троих ожидала шхуна "Нептун". Остальные же, в основном молодежь, взвалив на спины рюкзаки, отправились на поиски яхты, чтобы попытаться арендовать ее за умеренную плату, так как мест в отелях не хватает, а палатки ставить запрещено.

Такой туризм - полбеды. Наибольшую же опасность представляет туризм "пиратский", когда богатые американцы на собственных яхтах и даже небольших пароходах приплывают на острова и бросают якорь где пожелают. Организовать охрану островов, разбросанных на огромной площади, просто невозможно. Вот этот-то "пиратский" туризм и беспокоит больше всего эквадорские власти.

И в других районах мира ущерб, наносимый туризмом, бывает очень ощутим, но на Галапагосах он смертелен в прямом смысле слова. Ученые установили, что мусор, оставленный туристами, был причиной гибели сотен морских черепах, проглотивших пластиковые пакеты. Морские львы ломают зубы, повреждают пасти, хватая жестяные банки из-под консервов. Игуаны, привыкшие пожирать все, что им попадется, заглатывают окурки и бумажки, тюбики из-под зубной пасты и картонные упаковки различных кремов. Растительность тоже страдает, ибо "дикие" туристы случайно топчут реликтовые растения.

По инициативе Дарвиновского центра на архипелаге постоянно ведется работа по воспитанию туристов. На островах можно увидеть большие фанерные щиты с надписями на многих языках: туристов просят не вытаптывать растительность, не слишком приближаться к животным и птицам, не пугать их и, главное, не кормить и т. д. Но подобные предупреждения действуют не всегда.

Сдержать иностранный туризм трудно по множеству причин. Жители островов, например, которые быстро усвоили, что туризм - это курица, несущая золотые яйца, хотели бы получать от этой курицы как можно больше доходов. Поэтому на правительственные учреждения и Дарвиновский центр нарастает давление как со стороны туристических компаний, так и со стороны местного населения, которое связывает с туризмом перспективы хозяйственного развития архипелага. Это давление привело к открытию для посещения туристами 44 зон Национального парка.

Формально правительство Эквадора запретило строительство на Галапагосах новых отелей, ограничило туристическую рекламу островов и их фауны, лимитировало доступ туристов. Но на деле осуществить эти решения в условиях капитализма далеко не просто. Ведь туристическим бизнесом живут не только компании, организующие поездки на острова, но и эквадорские военные круги. Единственная авиакомпания, самолетам которой разрешено летать на Галапагосы, - это TAME ("Эквадорский военно-воздушный транспорт"), и она с успехом пользуется своим привилегированным положением: начиная с 1978 года, когда TAME открыла регулярное сообщение между Гуаякилем и Бальтрой, она выполняет ежегодно 120 рейсов. Разумеется, акционеры TAME действуют не в одиночку, а в тесном союзе с туристическими компаниями, среди которых главным китом считается "Метрополитен туринг".

В Пуэрто-Айора я познакомился с владельцем шхуны "Нептун" сеньором Маккиавело. Собеседником он оказался чрезвычайно интересным, и мы вели долгий разговор о проблемах туризма - сначала на берегу, а потом и на борту "Нептуна".

- Туристский поток на Галапагосы течет круглый год, но разгар сезона - с октября по июнь, - рассказывал Маккиавело. - Нам приходится труднее, чем другим компаниям. Мы только-только начинаем осваивать рынок, тогда как у компании "Галатурс", к примеру, уже накопился опыт, ее плавучий отель "Буканеро" не простаивает. А про "Метрополитен" и говорить не приходится: ее яхта-отель "Дельфин" плавает в этой зоне более десяти лет, компания располагает сетью агентов по туризму и в Кито, и в Гуаякиле. Тут все вращается вокруг "Метрополитен"...

Почти монопольное положение компании позволило ей добиться от властей - вопреки действующим запретам и, разумеется, "в порядке исключения" - разрешения на строительство в Пуэрто-Айора гостиницы на 30 номеров.

...Хорхе Ариас решил показать мне засохшее дерево - чудо природной скульптуры, находящееся у гостиницы "Галапагосы".

Во дворе гостиницы мы сталкиваемся с высоким, седым, сухопарым человеком. Это владелец гостиницы американец Форест Нельсон.

- Пришли полюбоваться "Пеликаном", - говорит Ариас.

- А-а... - неопределенно тянет Нельсон. - Это хорошо. Воспользовавшись паузой, интересуюсь, как обстоят дела с туризмом.

- Жаловаться нельзя, - оживляется Нельсон. - У меня в отеле тридцать мест, и свободных почти не бывает. Сейчас вот занялся расширением гостиницы. - Он кивает на кучи песка и щебня возле дорожки, ведущей к массивному двухэтажному зданию. - Сколько стоит номер? Шестьсот долларов в неделю с туром через "Метрополитен". Я живу в Пуэрто-Айора больше двадцати лет. Но дела пошли хорошо только после того, как сюда стала регулярно летать TAME.

- А как поживает ваша радиостанция? - кивает Ариас на паутину проводов над крышей дома.

- В порядке, - сухо отвечает американец и, кивнув на прощание, удаляется.

"Пеликан" оказался засохшим деревом, многократно и безжалостно самой природой скрюченным и вывернутым наизнанку: корневище с возвышавшимся над землей огромным выплавком представляло собой постамент, а тонкий крученый ствол-опору венчал "Пеликан, заглатывающий рыбу" - сходство было поразительное, тем более что контуры "скульптуры" четко вырисовывались на фоне усыпанных золотистыми цветками акаций.

Чуть дальше на прибрежном песке стояли другие подобные "скульптуры", но только с пышными зелеными кронами. К серым камням, щедро рассыпанным между деревьями, прилипли десятки наземных игуан. Это еще один редкий вид, спасенный от уничтожения, и он заслуживает того, чтобы сказать о нем особо.

Наземные игуаны - такие же "драконы" с гребнем из колючек на спине, как и морские. Но в отличие от морских они окрашены в более яркие цвета, тело у них длинное (около метра и больше), а хвост - более округлый, и на лапах нет перепонок. Они обитают не на всех островах, а лишь в центральной части архипелага. Сухим зонам предпочитают влажные, но в воду не погружаются, так как плавать не умеют. Это обстоятельство оказалось для них роковым: одичавшие собаки и свиньи легко расправлялись с неповоротливыми, медлительными "драконами".

- Идем же, идем дальше, - торопит меня Хорхе. - Ты этих родичей динозавра вдоволь насмотришься у Ангемайера.

"Дом игуан" - другое чудо Пуэрто-Айора - стоит неподалеку от зданий Дарвиновского центра. Его владелец - немецкий поселенец Карл Ангемайер, которого здесь зовут на испанский лад дон Карлос. Он обосновался на Санта-Крусе еще до второй мировой войны, бежав от германского нацизма, и с первых дней стал приручать игуан. Сначала общение человека и ящеров было забавой, теперь же это необходимость, вошедшая в жизнь и дона Карлоса, и его питомцев: ежедневно больше сотни игуан направляются к дому Ангемайера и ждут, пока он не вынесет им пищу, и дон Карлос пунктуально выполняет свои "обязанности".

Картина, какую я видел в доме Ангемайера, была столь же необычна, как сами Галапагосы. Во дворе дома, в саду, в коридорах, даже на стенах - всюду сидели, висели, лежали устрашающего вида, но совсем ручные "драконы". Припомнились слова Жака Ива Кусто, который побывал у Ангемайера в 1970 году. Пораженный тем, что одна пятнадцатилетняя игуана спала на диване, а другие "драконы" свободно разгуливали по всему дому, он позже писал: "Это - дух Галапагосов, который позволяет челозеку и животным разделить одну и ту же среду, потому что каждый из них терпит другого и уважает его потребности".

Мне не повезло: Карла Ангемайера дома не оказалось, и побеседовать с ним не удалось. Слуга же на вопрос, что он думает об игуанах, махнул рукой и ограничился фразой, достойной стать афоризмом: "Глупее, чем кочан капусты..."

В Управлении Национального парка меня принимает его руководитель Оскар Снфуэнтес. Ему лет 28-30. Гладкие черные волосы зачесаны назад, из-за стекол очков в темной оправе смотрят внимательные глаза.

- На биофаке Католического университета в Кито я защитил диплом на тему "Экология воспроизводства морских черепах", - говорит он. - Тогда я был вообще четвертым эквадорцем, занимавшимся экологическими проблемами Галапагосов. А ныне в нашем парке, где я работаю шестой год, проходят практику сразу шесть студентов биофака Католического университета.

- В штате парка, - рассказывает Сифуэнтес, - около восьмидесяти человек, в том числе пять специалистов по охране окружающей среды и семьдесят егерей. Ну, работа егеря тут такая же, как и везде. А на других островах вы уже побывали? - Получив утвердительный ответ, он заключает: - Значит, на собственном опыте уже познакомились с работой наших гидов. Одно из главных направлений деятельности Национального парка, - продолжает он, - проработка маршрутов. Каждое судно, прибывшее на острова, должно следовать по утвержденному нами маршруту. Это одна из форм борьбы с "пиратским" туризмом. И тут случаются эксцессы. В прошлый четверг, например, один владелец частной шхуны, американец, кричал, протестовал против "произвола" - не помогло. Мы стараемся принимать в отношении таких "туристов" строгие меры. Тем не менее "пиратство" не прекращается.

- Туризм ведут частные компании. Не лучше было бы, если бы это дело взяло в свои руки государство?

- В принципе государство могло бы организовать национальный туризм на судах, - отвечает Сифуэнтес. - Но все равно это будет стоить дорого: два дня в пути сюда, восемь дней здесь и два дня на обратную дорогу. К тому же эквадорцы, когда у них появляются деньги, предпочитают поездку в Майами. Там, на континенте, государство не воспитывает у людей стремления познакомиться с собственной страной. Тут, на архипелаге, Национальный парк в меру своих сил проводит эту воспитательную, патриотическую работу.

- Печать часто пишет, что дело охраны Галапагосов упирается только в нехватку средств. Так ли это?

- В основном так. Сейчас вход на территорию заповедника на Санта-Крусе стоит для иностранцев шесть долларов, для эквадорцев - полсукре. Все средства уходят в государственную казну на специальный счет на развитие национальных парков. Уже потом, "сверху", нам выделяют средства на наши нужды. Сторонники более строгой охраны заповедника предлагают, в частности, увеличить входную плату соответственно до двадцати пяти долларов и ста сукре, а также ввести десятипроцентный налог на туристические компании. Важно, чтобы все средства поступали непосредственно в распоряжение Национального парка. На них можно было бы лучше организовать охрану заповедных островов. Часть средств можно было бы передавать местным органам самоуправления, чтобы они создавали инфраструктуру, улучшали санитарию и т. д.

- А как Управление Национального парка относится к перспективам развития международного туризма? - затрагиваю я больную тему.

- В принципе мы заинтересованы в развитии туризма, - говорит мой собеседник, - но в разумных пределах и под контролем ученых. Отгораживаться от внешнего мира нельзя, да и невозможно. Туризм служит важным средством взаимопонимания. Это выгодно и экономически. Что касается масштабов туризма, то на этот счет есть разные мнения. Я лично считаю, что число туристов нужно ограничить десятью - двенадцатью тысячами в год. Есть острова, например Дафне, куда не следует возить группы больше, чем из пятнадцати - двадцати человек. На некоторые острова вообще следует закрыть доступ. Ограничения можно периодически пересматривать, но они необходимы, иначе потом будет поздно принимать вообще какие-либо меры по охране парка. Кстати, достопримечательностей, способных удовлетворить самых требовательных туристов, предостаточно и в континентальной части Эквадора.

- Иногда в печати встречаются высказывания в пользу "туристической интернационализации" Галапагосов...

- Это идея тех, кто выражает интересы не Эквадора, а иностранных монополий, - не дожидаясь конца вопроса, отвечает Сифуэнтес. - Для меня это абсурд. И без того трудно было восстановить суверенитет страны над архипелагом. Что же будет в случае его "интернационализации"? Не для того эквадорцы боролись за свой суверенитет, чтобы теперь все повернулось в обратную сторону. Нет-нет, это полный абсурд, - повторяет он.

Я благодарю Сифуэнтеса за обстоятельную беседу. И тут он ставит в нашем разговоре неожиданную точку.

- Больно об этом говорить, - произносит он сокрушенно, - но вы даже не представляете себе, как много еще эквадорцев не понимают необходимости сохранения окружающей среды. В городах-то что творится! Особенно в районах бедноты... Все сбросы идут в реки, в море. Я помню реку Гуаяс лет двадцать назад - она была куда чище...

К сказанному следует добавить, что в последние годы финансовое положение Управления Национального парка ухудшилось. В связи с выросшим внешним долгом Эквадора правительство резко сократило расходы на социальные программы и мероприятия по охране окружающей среды. Бюджет Национального парка уменьшился в четыре раза, вследствие чего пришлось сократить на одну треть число егерей, стало нечем платить за горючее для катеров береговой охраны. Сократились и масштабы научных работ в Дарвиновском центре, и ученые вновь обеспокоены судьбой "Зачарованных островов"- они опасаются, что финансовые трудности сведут на нет плоды их четвертьвекового труда.

Есть на Галапагосах еще один вид "пиратства", на мой взгляд, даже более опасный, ибо в его основе лежит погоня за чистоганом, а ущерб местной фауне наносится умышленно. Я имею в виду контрабандный бизнес - подпольное изготовление сувениров для иностранных туристов из "редкого сырья": зубов морских львов, панцирей морских черепах и т. д. Тысячи животных погибают ежегодно в результате браконьерства. Сувениры изготовляют даже из занесенных в Красную книгу черных кораллов, и занимаются этим главным образом поселенцы немецкого происхождения.

Немцев на Галапагосских островах довольно много, в особенности на Санта-Крусе и Сан-Кристобале. В Пуэрто-Айора есть даже своего рода сеттльмент - район, где живут одни немцы, живут, как правило, замкнуто, обособленно от местного населения, общаются преимущественно между собой. Кстати, о том, что тот или иной поселенец был немцем, местные жители чаще всего узнают после его смерти, читая сообщение о предстоящих похоронах: "Скончался Генрих Лопес (многие, принимая эквадорское подданство, меняли фамилии), урожденный фон Шлиман, бывший штурмбанфюрер СС..." Подобные сообщения мне не раз доводилось читать на страницах перуанских, боливийских газет. На обособленность немецких поселенцев местные жители в свою очередь отвечают неприязнью, подозревая в них "беглых нацистов".

Браконьерские промыслы, а они, разумеется, не ограничиваются изготовлением сувениров для туристов, - не единственное проявление корыстного интереса человека к природным ресурсам Галапагосов. Правительство Эквадора, эквадорские специалисты, международные научные круги едины во мнении: архипелаг должен служить в первую очередь научным целям. Однако сохранить в неприкосновенности уникальную природу в ее изначальном виде, искусственно изолировать Галапагосы от внешнего мира крайне трудно. Любые попытки регламентировать хозяйственную деятельность на островах - земледелие, животноводство, рыболовство, не говоря уже о туризме, - наталкиваются на сопротивление местного населения, приводят к социальным конфликтам.

Удаленность Галапагосов от материка была главной причиной того, что на протяжении веков они оставались необитаемыми. Были и другие причины. Природа здесь не так-то легко дается человеку в руки. Растительный покров или просто не существует, или крайне незначителен. К тому же беспощадная эрозия наносит островам большой урон - ветры выдувают скалы, "сносят" целые холмы. А что сказать о таких грозных проявлениях стихии, как землетрясения, извержения вулканов или вызванные засухой гигантские пожары?! Один из таких пожаров вспыхнул в марте 1985 года на Исабеле, уничтожив на площади более 100 квадратных километров леса, бывшие естественной средой обитания редких видов птиц и животных, в том числе черепах-галапаго.

Нужно сказать, что даже острова, природные условия которых были пригодны для сельского хозяйства, длительное время не заселялись, так как колонистов отпугивали находившиеся там тюрьмы. Учитывая все это, можно понять, почему колонизация Галапагосов продвигалась поистине черепашьими темпами, как бы оправдывая старинное название островов. Сегодня основная масса обитателей архипелага (более 5 тысяч человек, происходящих из 14 стран) осела на двух самых населенных островах - Санта-Крусе и Сан-Кристобале. Большинство их объединено в две крупные сельскохозяйственные колонии. Некоторые семьи поселились на берегу и живут рыболовством. Следует заметить, что развитие туризма привело к заметному росту местного населения за счет миграции с материка: число постоянных жителей Пуэрто-Айора, например, уже в середине 70-х годов перевалило за полторы тысячи человек.

Хозяйственное освоение Галапагосских островов - в большой степени результат, на мой взгляд, исторического парадокса: активное вмешательство эквадорцев в первозданную природу архипелага было обусловлено, в частности, вмешательством империализма США во внутренние дела самого Эквадора в годы второй мировой войны, когда Пентагон соорудил на Бальтре свою военно-воздушную базу и туда для обслуживания американского персонала потянулся миграционный поток с континента. В 1947 году борьба эквадорцев против "присутствия США" на Галапагосах завершилась их победой. Американцы ушли. А родившиеся в ходе движения за избавление архипелага от военной базы демократические традиции остались и не просто живут в памяти местного населения, но и оказывают влияние на его борьбу за свои социально-экономические интересы.

Запреты запретами, а живой человек с его земными заботами продолжает осваивать некоторые острова на свой собственный лад: переселяется, завозит и культивирует нужные ему растения, создает пастбища, выращивает скот. Сан-Кристобаль, можно сказать, специализирован на земледелии: там хорошо прижились бананы, сахарный тростник, кофе, кокосовая и финиковая пальмы, бамбук, кукуруза, папайя, чиримойя, черешня, камоте, арбуз, даже ананас; гуаябо настолько хорошо акклиматизировался и так быстро растет, что превратился почти в сорное растение, а в последние годы туда завезли даже бальсу и хинное дерево. На Санта-Крусе, напротив, более благоприятные условия для животноводства: тут есть отличные пастбища, на которых пасется крупный рогатый и другой домашний скот. Столь же благодатные условия и на Исабеле; там крупный рогатый скот, находящийся в полудиком состоянии, расплодился настолько, что в 1975 году местным властям пришлось организовывать настоящую охоту на одичавших коров.

Нужно сказать, что в целом природные ресурсы архипелага достаточно велики, хотя все еще недостаточно изучены. Например, рыбные богатства. Холодное течение Гумбольдта приносит к архипелагу массу пищевой рыбы, и островные воды буквально кишат рыболовными судами. Нередко тут появляются непрошеные гости - американские флотилии из Калифорнии, которые ведут хищнический лов. Рыболовецкий же флот самого Эквадора невелик и маломощен.

С каждым годом экономическое значение Галапагосов возрастает все больше, и не только в связи с перспективами развития рыболовства. Несколько лет назад эквадорская печать сообщила о результатах исследований, проведенных Национальным управлением по проблемам океана и атмосферы США совместно со специалистами ООН. Они пришли к выводу, который, как по боевой тревоге, поднял на ноги транснациональные компании, рвущиеся к эксплуатации минеральных ресурсов океанического дна: всего в 240 милях к востоку от Галапагосов, то есть между архипелагом и материком, в придонных слоях находятся месторождения железа, марганца, никеля, меди, других металлов. Их стоимость, по предварительным оценкам и самым скромным подсчетам, составляла два миллиарда долларов. Это был сюрприз, которого от Галапагосов не ожидали. Он еще больше подогрел интерес ТНК к подводной геологии, тем более что в мире растет спрос на минеральное сырье в связи с постепенным истощением его запасов на материковой части планеты.

Длительное время считалось, что животный мир Галапагосских островов и окружающего их водного пространства неизменен, что он как бы застыл во времени и ничего нового там уже не найдешь. В доказательство приводились обычно примеры с черными игуанами, черепахами-галапаго и т. д. Но время позаботилось о том, чтобы постепенно приподнять завесу таинственности, окружающую острова. С годами человек все глубже проникал в тайны архипелага.

В Дарвиновском центре мне рассказывали, что ученые, а также специальные экспедиции проводят комплексные исследования фауны самого архипелага и его подводного мира. И исследования эти нередко преподносят неожиданные сюрпризы. Так, в одной из впадин на дне океана на глубине более 2500 метров ученые обнаружили несметное скопление разных рыб, крабов, моллюсков, других существ. Больше всего их поразил сам факт обитания, скажем, рыб на такой глубине: ведь обычно на больших глубинах обитателей моря немного, как считают, из-за отсутствия света и солнечной радиации. А тут вдруг целый "аквариум"! Ученые замерили температуру воды. Оказалось, что она достигает в таинственной впадине +18°. Дальнейшие исследования объяснили причину этого явления: именно в том месте проходит разлом земной коры, и горячая лава из глубин планеты подходит близко ко дну океана, подогревая воду.

С подобной температурной аномалией связана, пожалуй, одна из самых интригующих историй последнего времени.

Началась эта история в 1977 году, когда близ архипелага с глубины 2400 метров американские ученые подняли несколько необычно крупных червей. Одновременно они обнаружили желтых медуз, белых червей, похожих на угрей, несколько видов рыб, крабов, креветок, моллюсков. Все эти живые существа обитали в непосредственной близости от подводных горячих источников. Тогда-то впервые и были высказаны две важные гипотезы. Во-первых, что обитатели океанических глубин питались неизвестными бактериями, которые развиваются, преобразуя сернистый водород и углекислый газ, выходящие из трещин формирующегося океанического дна. И, во-вторых, что такого рода фауна не нуждается в свете как источнике энергии, его заменяет геотермическая энергия, исходящая из глубин земного шара.

В следующем, 1978 году геологи, обследовавшие дно океана со специальной подводной лодки, обнаружили в том же месте и сняли на цветную пленку рыб, крабов и креветок необычной величины, после чего было решено организовать специальную экспедицию для проведения биологических исследований. Такая экспедиция состоялась в 1979 году. Ее финансировали научные организации США - Национальный научный фонд, океанологический институт "Вудс Хоул" (ему принадлежит подводная лодка "Алвин", с которой проводились исследования) и Майамский университет.

В непосредственной близости от геотермальных источников ученые прикрепили к скале гибкую трубку диаметром 2,5 сантиметра. Когда через некоторое время они сняли труб-ку, то в ней оказался червь розового цвета длиной 2,55 метра. Сей представитель беспозвоночных, обосновавшийся в трубке-ловушке, не укладывался в рамки ни одной из известных биологических групп.

Позже колумбийский журнал "Кромос" писал по поводу этого нашумевшего открытия: "Донные слои воды близ Галапагосских островов содержат сульфиды водорода и по всем законам, вследствие ядовитости этих соединений, должны быть необитаемыми. Между тем там кипит жизнь. Ученые выдвинули гипотезу, согласно которой сульфиды водорода усваиваются каким-то неизвестным видом бактерий. Последние в свою очередь служат пищей для других обитателей глубин. Если это действительно так, то открыто уникальное явление: природная "цепь жизни" обусловлена энергией, первоисточником которой служит не Солнце, а внутреннее тепло Земли"...

Я рассказал лишь о двух сюрпризах, преподнесенных Галапогосами за последнее десятилетие. Уверен, что будущее сулит немало новых замечательных открытий, которые помогут человеку еще глубже проникнуть в тайны "Зачарованных островов".

...В последний вечер перед отъездом из Пуэрто-Айора я сидел на террасе отеля и наблюдал, как вернувшийся с моря рыбак резал на куски попавших в сети небольших акул и кормил ими пеликанов. Похожие на доисторических птеродактилей, слетались неуклюжие с виду птицы на кормежку и, шумно хлопая крыльями, суетились вокруг лодки, в которой стоял рыбак. "Казалось бы, что ему до пеликанов, которые с успехом могут прокормиться сами? - подумал я. - А может, пример Ангемайера оказался заразительным, и человек начинает не просто сосуществовать со своими братьями меньшими, но и заботиться о них?.."

Рыбак кончил кормить пеликанов, привязал лодку к причалу и ушел. Угомонились и птицы: они отлетели на мысок и там застыли словно изваяния. Вечер угасал. Разлившийся по небу оранжевый закат быстро менял краски - стал малиновым, потом зеленоватым и, наконец, лиловым. Опустившиеся на поселок фиолетовые сумерки погрузили его в мир безмолвия и покоя. Ощущение времени исчезло, казалось, оно остановилось, застыло. Я чувствовал себя во власти только одного измерения - Пространства. Но вот на другом берегу бухты Академии в домиках Дарвиновского центра зажглись огни, и о себе властно напомнило Время...

...Белый трехтурбинный лайнер с сине-голубыми полосами на боках коротко разбежался и стал набирать высоту, держа курс на Гуаякиль. И в этот момент меня охватило странное чувство, что я побывал в сказке, что все виденное мною: гигантские черепахи и бескрылые бакланы, черные "драконы" и надутые, как воздушные шары, фрегаты, вулканы, грозящие вот-вот взорваться огнем и пеплом, и тихие бухты, заросшие манграми, - все это только мираж, который никогда не повторится.

Я прильнул к иллюминатору. Внизу, подернутый легкой дымкой, проплывал Сан-Кристобаль. С высоты птичьего полета остров с его горной грядой и конусами вулканов был похож на трепанга. Но вот и он растаял в океанской сини. Прощайте, Галапагосы!..

Листая свежую гуаякильскую газету, я наткнулся на статью под привлекшим мое внимание заголовком: "Мир иной, мир, где царит мир". Смысл ее вкратце заключался в следующем. Если бы на проблему разоружения, которая стоит перед Объединенными Нациями, можно было бы взглянуть глазами человека, увидевшего Галапагосы, эта проблема, наверное, нашла бы более быстрое решение, стоит лишь представить себе весь мир таким же пустынным и необитаемым, как эти острова. Заканчивалась статья словами: "Галапагосские острова учат многому... Они помогают понять, чем был мир в своих изначальных формах и чем он может стать в случае ядерного пожара".

Да, Галапагосы - острова прошлого. Но такой может стать вся наша планета, если не уберечь ее от ядерного "извержения", в сравнении с которым меркнет вся вулканическая деятельность, подарившая миру "Зачарованные острова" - это удивительное сочетание "ада" и "рая" на нашей грешной земле.