• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Утро. Рваные клочья облаков плывут по улицам Кито, заглядывая в окна домов. Со стороны двуглавой горы Пичинча, у подножия которой в тесной долине расположилась эквадорская столица, дует пронизывающий ветер. Моросит дождь, заставляя пешеходов поеживаться под своими темными шерстяными пончо.

К полудню погода разгуливается, и солнце заливает город ярким светом. Горный воздух, и без того чистый, делается таким прозрачным, что в синей дали можно невооруженным глазом различить обычно закрытую облаками заснеженную вершину вулкана Котопахи, или Котопакси, как ее называют эквадорцы.

Высоко вознеслась снежная шапка вулкана Котопахи

Ох уж эти облака!.. Город то и дело подвергается их нашествию. Кито находится на высоте 2800 метров над уровнем моря, но сказать, что он расположен под самыми облаками, нельзя, так как на континенте есть города, лежащие значительно ближе к поднебесью, например перуанский Куско или боливийский Ла-Пас. И, тем не менее, из-за горных отрогов, вплотную подступающих к эквадорской столице, создается впечатление гораздо большей абсолютной высоты.

Когда облака вторгаются в Кито и завладевают им, трудно не только ездить на машине по городу из-за ограниченной видимости, но и трудно дышать - виной тому повышенная влажность. А зимой на Кито так же неожиданно и быстро, как облака, надвигаются грозовые тучи. В это время года столичные жители, выходя из дома, обычно захватывают с собой зонты. "По утрам мы не слушаем прогнозы погоды, передаваемые по радио, - не раз говорили мои собеседники, - а спешим взглянуть на вершину Пичинчи: она служит для нас своеобразным барометром". И даже если утром светит солнце, в руках у горожан зонты. Ошибается Пичинча редко: утром над столицей безоблачное синее небо, а через три-четыре часа небосвод затягивают тучи и начинается дождь.

У эквадорской столицы немало поэтических эпитетов. Одни называют ее Городом вечной весны, другие - Жемчужиной Анд. И те и другие по-своему правы. В Кито, как и в эквадорских Андах вообще, - умеренный сухой климат со среднегодовой температурой +18°.

Большую часть года стоит сухой сезон. Днем температура не превышает 20-22°. К вечеру она слегка понижается. Круглый год в городе цветет магнолия, не меняет своего наряда гордая вечнозеленая араукария, а цветущие кустарники невольно напоминают о весне.

Да и с наступлением сезона дождей погода в Кито меняется ненастолько, чтобы можно было говорить о четкой смене времен года. Разве что более выраженными становятся перепады температуры: днем, вплоть до захода солнца, тепло, а по вечерам, когда на город опускаются облака и по улицам катят плотные клубы серого тумана, становится прохладно. Местные остряки утверждают, что в такое время года дождь в Кито идет каждый день, и даже тогда, когда светит солнце; другие вносят поправку: в столице, по их словам, "дождит... 400 дней в году"!

Нехватка кислорода здесь, на высокогорье, ощущается постоянно, особенно в сезон дождей. Впрочем, если верить справочникам, "чистота горного воздуха в известной мере компенсирует нехватку кислорода".

Зимой, то есть в сезон дождей, индейцы, спускающиеся с гор в столицу, не снимают тяжелых шерстяных пончо. Приезжему же хочется надеть шерстяной свитер, а вечером в гостинице попросить второе одеяло, чтобы спрятаться от всепроникающей знойкой сырости. День-другой - и ты забываешь, что находишься всего в двух десятках километров от линии экватора.

Столичные жители утверждают, что вокруг Кито - семь холмов, и в шутку сравнивают его с Римом с той оговоркой, что вечный город расположен на семи холмах, а Кито - между ними. В самом деле, городским улицам подчас приходится карабкаться по довольно крутым склонам. Преодолевая естественные препятствия, новые районы столицы удачно вписываются в горный пейзаж.

"Мы живем на виду у трех снежноголовых вулканов", - говорят в Кито. Действительно, в окрестностях столицы три могучих вулкана вознесли свои снежные шапки на высоту почти 6 тысяч метров. В 50 километрах к юго-востоку находится Антисана. Примерно на таком же расстоянии, но к северо-востоку виден Каямбе. А к югу - и тоже в полусотне километров - Котопахи.

Котопахи заслуживает того, чтобы сказать о нем особо. "Блестящая громада" - так с кечуа переводится его название самый высокий (5897 метров над уровнем моря) из действующих на Земле вулканов. Последнее его извержение произошло в 1976 году. По силуэту Котопахи часто сравнивают со знаменитой японской Фудзиямой. С какой стороны на него ни посмотришь, отовсюду он предстает треугольником такой правильной формы, будто великий математик по имени Природа при помощи гигантской линейки начертил его контур.

Да и в самой столице немало достопримечательностей, созданных природой. В южной части города прилепился к склону Пичинчи маленький холм, такой маленький, что испанцы окрестили его Панесильо - "хлебец". Так его и поныне называют местные жители. А в доколумбовы времена холм назывался Явирак, и на его вершине находился Храм Солнца, которому поклонялись индейцы кара, коренные обитатели Эквадора. Теперь там красуется несоразмерно большая белокаменная статуя девы Марии, считающейся, как мне говорили, покровительницей Кито.

О древних индейских цивилизациях напоминают археологические находки, хранящиеся в столичных музеях. В музее Центрального банка Эквадора, например, можно видеть замечательный образец культуры толита (V век до н. э. - V век н. э.) - изображение языческого божества Солнца. Необычность его в том, что Солнце имеет не круглую, а квадратную форму, наделено чертами человеческого лица и испускает в разные стороны не прямые, а зигзагообразные лучи наподобие молний.

Другая природная достопримечательность Кито - вечно хмурая, неприветливая двуглавая Пичинча. Когда-то это был действующий вулкан, но последнее его извержение произошло в 1666 году, и ныне он считается потухшим.

Вот в каких на редкость лирических красках описывал "неповторимую Пичинчу" эквадорский географ Филотео Саманьего:

"Движение солнца по небосклону в каждый момент изменяет эту природную картину, а игра света, меняющего свой угол, образует различные тени и создает новые формы. Только профиль горы остается прежним: четким и спокойным с первыми лучами солнца, серо-зеленым под облачным небом, густо-зеленым в полдень, темно-зеленым и агатовым на закате. В предвечерние часы, когда солнце скрывается за ее вершинами, гора темнеет и воцаряются полутемные тона - эти часы поистине неповторимы. А четкий профиль горы на фоне еще светлого, на грани дня и ночи, неба выделяется широкой гаммой красок - от бледно-розовой до темно-красной".

24 мая 1822 года здесь, "в долине при Пичинче", произошла битва между отрядами патриотов и остатками испанских колониальных войск. Она принесла Эквадору окончательное освобождение от колониальной зависимости. В честь этого события на склоне горы недалеко от ее вершины установлен небольшой обелиск из красного гранита с барельефами лидера освободительной борьбы Симона Боливара и командовавшего отрядами патриотов боливийского маршала Антонио Хосе де Сукре.

Поскольку решающая битва произошла у самых ворот Кито - города, ставшего символом эквадорской истории и "эквадорского духа", некоторые авторы полагают, что республику правильнее было бы называть Республикой Кито. Кто дал стране ее нынешнее название, доподлинно неизвестно. Несомненно одно: при выборе его явно восторжествовал географический подход. Сказалась, по-видимому, и своего рода историческая традиция. Ведь еще испанские конкистадоры знали, что "линия экватора проходит где-то здесь", и не случайно называли открытые ими земли "полуденными, равноденственными странами".

Так или иначе, страна, лежащая на самой линии экватора, "посередке мира", стала называться Эквадором. Произошло это в 1830 году, после того, как Великая Колумбия, основанная Симоном Боливаром на месте бывших испанских колоний, распалась на части и Эквадор занял свое собственное место среди латиноамериканских государств.

- Одна голова Пичинчи - потухший вулкан Гуагуа, что на кечуа означает "ребенок", другая называется Руко, то есть "взрослый". Руко нередко покрывается снегом. Поэтому в Кито не жарко даже летом. Когда ветер дует со стороны Пичинчи, а это бывает с сентября по май, в столице часто идут дожди. Когда же ветер тянет с противоположной стороны, от вулкана Каямбе, случаются настоящие наводнения...

Знакомый журналист из столичной газеты "Ультимас нотисиас", посвящавший меня в "секреты" Кито, задумчиво посмотрел на символическое изображение республики, венчающее гранитную колонну перед президентским дворцом на площади Независимости, на служащую ей столь же символическим фоном двуглавую Пичинчу и неожиданно закончил свою мысль так:

Кито. Колонна Независимости

- Названия двух голов Пичинчи мы, журналисты, часто используем для образных сравнений. И если связать географию с политикой, то нельзя не признать, что в последнее десятилетие над Кито дули в основном холодные ветры. Похоже, они зарождались на вершине Руко, а не под тихими сводами этого старинного дворца...

Удивительный это город - Кито! Посмотришь на мощенные камнем улочки, закроешь на минуту глаза - и кажется, будто вот-вот из-за угла выйдет испанский гранд со свитой или выкатится диковинный старинный шарабан. Но вместо гранда появляется индеанка в черном фетровом котелке с ребенком, притянутым шалью к материнской спине, а вместо шарабана между двумя рядами белых домов протискивается, выбрасывая клубы дыма и гари, пестро раскрашенный автобус.

Многие проблемы современного Кито, в том числе транспортные, зародились здесь, в старом городе. Нефтяной бум, начавшийся в 70-х годах, вызвал приток иностранной валюты, обусловил быстрый рост импорта легковых автомобилей. Да и в самом Эквадоре постепенно налаживалась сборка отечественных автомашин. Между тем тесные улицы колониального Кито были не в состоянии вместить возросший транспортный поток.

Сказались и недостатки в организации столичного транспорта. Лишь в последние годы на главных улицах появились светофоры, а в старом городе движение по-прежнему регулируют полицейские, восседающие в высоких круглых будках, украшенных коммерческой рекламой "Кока-колы" или сигарет "Кэмел". Ну а там, где полицейских нет, водителям приходится смотреть в оба...

В жизни латиноамериканских столиц нередко случалось так, что сменявшие друг друга режимы старались оставить "архитектурную память" о себе, безжалостно искажая традиционный облик городов. Кито в этом отношении повезло: приходившие к власти в Эквадоре правительства долго не удерживались "в седле" - за 150 лет после обретения независимости в стране сменилось 106 правителей и правительств. Да и политические грозы минувшего десятилетия, которые принесли стране немало разного рода реформ и переделок, тоже почти не коснулись внешнего облика столицы и практически не отразились на образе жизни ее обитателей.

Нельзя сказать, чтобы ветры современности облетали Кито стороной. За последние годы в городе выросло немало высотных зданий, в которых воплощены идеи модных в современной архитектуре течений, применены новейшие строительные материалы - сталь, алюминий, затемненное стекло. Особенно много таких зданий неподалеку от традиционного центра столицы. В них размещаются министерства и другие правительственные учреждения, банки, иностранные компании. И если сегодня взглянуть на Кито со стороны его верхних, северных районов, то в глаза бросится резкий контраст между ультрасовременными новостройками и старой, заповедной частью города, главное достоинство которой - ее старинная архитектура, соединившая в себе разные культурные традиции и стили. Но, несмотря на бег времени и вторгающуюся во все сферы жизни модернизацию, Кито в целом продолжает сохранять типичный облик города испанской колониальной эпохи. Этому в немалой степени способствовали сами столичные жители, с завидным упорством противящиеся проникновению такой современности, которая не считается с традициями, сложившимся укладом жизни, историческим развитием, наконец, с привычками и вкусами людей.

Заповедная часть города

Стремление спасти собственное лицо города, сохранить его особый колорит было по достоинству оценено: учитывая необычность городского пейзажа, неповторимое архитектурное богатство и исключительную художественную ценность памятников старины, ЮНЕСКО 28 июля 1979 года объявила Кито "городом, составляющим культурное достояние человечества".

Памятник пахарю

Комментируя это решение, мои эквадорские собеседники выражали надежду на то, что оно поможет ограничить бесцеремонность транснациональных компаний и даст городу-памятнику больше шансов на "архитектурное выживание".

ЮНЕСКО выделила и еще один важный аспект культурной жизни эквадорской столицы. Принимая во внимание тот факт, что журналистика всегда играла заметную роль в развитии национальной культуры Эквадора, эта специализированная организация ООН избрала Кито местом пребывания Международного центра высших исследований в области журналистики для Латинской Америки: основанный в 1959 году, он наряду с другими шестью подобными региональными центрами ЮНЕСКО работает под ее эгидой. 

25 сентября 1513 года Нуньес де Бальбоа достиг западного побережья Панамского перешейка и в первый раз увидел безбрежные просторы Тихого океана. От местных индейских касиков (вождей) испанский конкистадор уже знал, что к югу от перешейка лежат богатые золотом земли. Тогда-то у него и появилась мысль, двигаясь на юг по Тихоокеанскому побережью, отыскать легендарную страну - "золотую Виру" (Перу). За организацию первой экспедиции взялся сам Нуньес де Бальбоа. Под его наблюдением была проделана титаническая работа по перевозке разобранных на части кораблей через перешеек с Атлантического побережья на Тихоокеанское.

Однако Нуньесу де Бальбоа не суждено было осуществить свои грандиозные планы. Губернатор Панамы Ариас Давила, сам мечтавший о завоевании "золотой Биру", обвинил первооткрывателя Тихого океана в неподчинении и преступных деяниях, организовал над ним судилище и казнил его. В последующие годы губернатор-убийца посылал на юг несколько экспедиций, но все они неизменно заканчивались провалом.

В 1522 году опытный мореход Паскуаль де Андагоя проплыл вдоль западного побережья современной Колумбии до устья реки Сан-Хуан, открыл залив Буэнавентура, а затем возвратился в Панаму. Сам Андагоя, смертельно больной, был разочарован итогами экспедиции. Тем не менее именно ему принадлежит честь называться первопроходцем, поскольку начало освоению испанцами Тихоокеанского побережья было положено его плаванием. Но новые места не оправдали надежд испанцев, они не нашли вожделенного золота, и поэтому обосновавшиеся в Панаме конкистадоры быстро забыли о "золотой Биру", а о планах Нуньеса де Бальбоа если и вспоминали, то только шутки ради.

И лишь один человек продолжал непоколебимо верить в существование "золотой Биру". Это был Франсиско Писарро, сподвижник Нуньеса де Бальбоа.

Фанатичная вера Писарро в богатство "стран, лежащих к югу", привлекла к нему другого авантюриста - Диего де Альмагро, а затем викария Панамы Эрнандо де Луке (некоторые историки считают, что Луке был подставным лицом богатого испанца Гаспара де Эспиносы). Когда слухи о готовящейся экспедиции на юг распространились по всей Панаме, ее организаторы стали предметом насмешек; особенно потешались над Луке, которого прозвали Эрнандо эль Локо - Эрнандо Помешанный.

Тем не менее экспедиция была снаряжена, и в ноябре 1524 года бригантина, на борту которой находилось 114 солдат, несколько лошадей и большое количество провианта, отплыла на юг, держась берега. Командовал отрядом Писарро. Альмагро остался в Панаме набирать подкрепление.

Очень скоро экспедиция столкнулась с теми же трудностями, что и экспедиция Андагои: встречные ветры, беспрерывные бури, вынужденные остановки у берегов с их коварными мангровыми зарослями, стычки с враждебными индейцами. Писарро продвигался на юг крайне медленно. Сначала он открыл "страну Хинхаму", а чуть дальше - "страну коричневых людей" (обе на побережье нынешней Колумбии). В стычках с индейцами отряд нес большие потери, многие страдали от ран и неизвестных болезней, самого Писарро несколько раз ранили индейские стрелы, провиант подходил к концу. Писарро пришлось возвратиться в Панаму.

10 марта 1526 года Писарро, Альмагро и Луке подписали соглашение, целью которого было "открытие и завоевание королевства Биру", и через несколько недель на юг отплыла вторая экспедиция. Снарядили ее гораздо лучше, чем первую: Писарро располагал большим количеством солдат, лошадей, продовольствия.

На этот раз экспедиция без труда достигла устья реки Сан-Хуан. Там испанцы разграбили поселение индейцев, захватив при этом немало украшений из золота и серебра. Альмагро отправился обратно в Панаму - драгоценности должны были соблазнить сомневавшихся и помочь навербовать новых солдат. Писарро же с основным отрядом остался на берегу в ожидании подкрепления. А чтобы не терять времени, он приказал кормчему экспедиции Бартоломе Руису направиться на бригантине дальше на юг и разведать лежащие там земли.

Во время этого плавания испанцы и открыли Эквадор.

Бартоломе Руис, опытный мореплаватель, продвигался вдоль побережья не спеша, внимательно вглядываясь, не покажется ли та сказочная страна - "золотая Биру", - которая вознаградит его и его товарищей за тяготы трудного похода.

И вот однажды ясным утром моряки увидели красивый залив. Бартоломе Руис приказал войти в него и бросить якорь. Залив оказался устьем широкой реки. Среди пальм и высоких деревьев с пышными кронами стояли хижины, над ними струились спиральки дыма. Индейцы на берегу не проявляли враждебности- они с любопытством разглядывали корабль испанцев.

Моряки высадились на берег и провели среди индейцев два дня. Местные жители, занимавшиеся рыболовством и земледелием, проявили большое гостеприимство. Но гостей интересовали не быт и нравы индейцев, а их золотые с изумрудами украшения. Ничтоже сумняшеся, испанцы заключили, что открытая ими земля богата золотом и драгоценными камнями, и дали реке название Эсмеральдас - Изумрудная. Позднее так стала называться вся эта провинция Эквадора.

Продолжая плавание дальше на юг, Бартоломе Руис достиг примерно того места, где теперь стоит порт Манта. Испанский мореход внимательно изучал береговую линию, составлял карту побережья, делал заметки о природе и поселениях индейцев. Про него можно смело сказать, что он был трижды первым: первым из испанцев ступил на эквадорскую землю, первым пересек линию экватора у Тихоокеанского побережья Южной Америки, первым увидел с моря "серебряное чудо на голубом небе" - снежную шапку далекого вулкана Чимборасо.

Манта - порт рыболовный

И словно в награду судьба послала отважному мореплавателю еще один подарок, имевший чрезвычайно важное значение не только для его миссии, но и вообще для покорения империи инков. Однажды матросы заметили необычной формы суденышко из бальсы, плывшее быстро, будто под парусом. Не мешкая, они захватили его. С помощью жестов и мимики пленники-индейцы объяснили, что они плывут из Великой страны Инга, владыки которой необычайно богаты и могущественны, а красивые ткани и золотые сосуды, находящиеся на суденышке, предназначались для обмена на предметы, производимые индейцами Эсмеральдаса.

Располагая такими ценными сведениями и заполучив в свои руки образцы товаров, Бартоломе Руис счел порученную ему миссию выполненной и поплыл назад, в Сан-Хуан.

В отряде Писарро между тем началось брожение, поэтому возвращение Бартоломе Руиса было как нельзя более кстати. А вскоре из Панамы приплыл и Альмагро с подкреплением. Экспедиция, получив новый импульс, продолжалась.

Испанцы направились прямиком к Изумрудной реке. Высадившись на берег, они, как писал один из историков прошлого века, "заметили, что у местных индейцев лица были усеяны золотыми гвоздочками, сидящими в ямочках, специально сделанных для этого украшения". Конкистадоры разграбили крупное индейское поселение Атакамес, захватив там богатую добычу - золотые украшения и съестные припасы. Вместе с тем они вновь узнали, какое яростное сопротивление могут оказывать индейцы, возмущенные действиями захватчиков.

Альмагро снова отправился в Панаму, а Писарро, оставшийся ждать подкрепления, из соображений безопасности раскинул лагерь на небольшом островке под названием Гальо. Тут-то и произошел, пожалуй, один из самых драматических эпизодов во всей истории завоевания империи инков.

Новый губернатор Панамы Риос, сменивший Ариаса Давилу, не разрешил Альмагро вербовать новых добровольцев. Считая поиск "золотой Биру" пустой затеей, он послал на остров Гальо корабль и поручил Бартоломе Руису привезти Писарро обратно в Панаму. Большинство участников экспедиции Писарро, среди которых было много больных и раненых, предпочли возвратиться в Панаму.

Франсиско Писарро вернуться наотрез отказался. Так же поступили 12 самых отчаянных и самых верных его спутников. "Чертова дюжина" авантюристов, чтобы обезопасить себя от возможных нападений индейцев, перебралась на небольшой необитаемый островок, названный ими Горгоной, и, питаясь рыбой, моллюсками и плодами дикорастущих растений, провела там семь долгих месяцев в ожидании помощи от Альмагро и Луке.

Под давлением испанцев, живших в Панаме и требовавших не оставлять соотечественников в беде, губернатор Риос снова отправил за Писарро небольшой корабль. А чтобы тот не смог использовать судно для своих авантюр, на борту его не было ни одного солдата. И, тем не менее, случилось именно то, чего опасался Риос: 13 авантюристов сумели переубедить матросов, и те вместе с Писарро и его "апостолами" направились на юг. Они открыли остров Санта-Клара в Гуаякильском заливе, а затем достигли бухты Тумбес.

Знакомство с новой страной началось с того, что испанцы увидели великолепный храм, где инки отправляли культ Солнца. Окрестные земли были заселены и хорошо обработаны. Но больше всего их поразило и привело в неописуемый восторг обилие золотых и серебряных изделий. Из драгоценных металлов были сделаны не только украшения аборигенов, но также сосуды и некоторая домашняя утварь.

Потом экспедиция спустилась еще южнее и достигла бухты Пайты. Везде Писарро убеждался: побережье хотя и редко, но заселено индейскими племенами, у которых было немало золота и серебра.

Лам увидишь и в хозяйстве бедняка, и в асьенде зажиточного земледельца

Уверовав окончательно в то, что он открыл сказочно богатую страну, и располагая такими вещественными доказательствами, как золотые кувшины, несколько лам и два туземца, которых он рассчитывал обучить испанскому языку и использовать как переводчиков во время следующей экспедиции, Писарро поплыл в обратном направлении и благополучно достиг Панамы.

Его вторая экспедиция продолжалась около трех лет. Поскольку запрет губернатора Риоса на организацию экспедиций на юг оставался в силе, Писарро в конце 1528 года отправился в Мадрид и обратился к королю Карлу V за разрешением "завоевать империю Тауантинсуйо". Он так соблазнительно расписал богатства открытой им страны, что испанский монарх повелел ему управлять новой колонией, которой надлежало называться Новой Кастилией, - Карлу V ничего не стоило это сделать, так как завоевывать ее предстояло самому Писарро.

Будущему завоевателю империи инков было пожаловано дворянство, награда в тысячу экю и звание губернатора и наместника Перу. Для Луке Писарро добился должности епископа и почетного титула покровителя индейцев, а для Альмагро - дворянства, награды в 500 дукатов и командования крепостью, которую надлежало построить в Тумбесе. 26 июля 1529 года Карл V и Франсиско Писарро скрепили своими подписями заключенное соглашение.

Остается добавить лишь, что, добившись многого для себя и ничтожно малого для Альмагро, Писарро тем самым глубоко ранил честолюбие своего компаньона. В дальнейшем это приведет к открытой распре между двумя конкистадорами и в конце концов к гибели их обоих.

В начале 1531 года три тщательно оснащенных корабля, на которых находились 180 солдат, в том числе 36 всадников, отплыли из Панамы на юг. Командовал отрядом Франсиско Писарро, вместе с ним были и четверо его братьев, приехавшие из Испании.

Писарро высадился в уже известном конкистадорам устье реки Эсмеральдас и дальше на юг двигался по побережью. Индейское поселение Атакамес, на этот раз сдавшееся без сопротивления, было разграблено. Такая же участь постигла и другие поселения индейцев. В Коаке, например, местный касик Пассао, как свидетельствует хроника конкисты, в качестве выкупа за 17 девушек, на*сильно уведенных испанцами, отдал изумруд величиной с голубиное яйцо.

Богатая добыча, доставшаяся конкистадорам, побудила Писарро отправить золото и изумруды в Панаму и Никарагуа. Он рассчитывал, что это заставит таких прославленных конкистадоров, как Себастьян де Белалькасар и Эрнандо де Сото, присоединиться к нему.

Двигаясь на юг, конкистадоры делали для себя одно открытие за другим. Так, в местах, где обитали индейцы манта, они впервые увидели высушенные человеческие головы размером с кулак. А на полуострове, который ныне называется Санта-Элена, они встретили индейцев уанкавилька, у которых во рту почти не было зубов - так выглядели результаты карательных мер, принятых Инкой Уайна Капаком в процессе покорения племен, населявших Эквадор.

Чем дальше продвигался Писарро к югу, тем больше доходило до него известий о богатой империи Гран-Чиму. И тем чаще ему приходилось, учитывая опыт двух предыдущих экспедиций, задумываться над обеспечением своих тылов, над организацией опорных пунктов, прежде всего на побережье, где могли бы высаживаться будущие подкрепления, а корабли находить безопасное убежище. Надо признать, что неграмотный свинопас оказался в этом отношении прирожденным стратегом: в качестве таких опорных пунктов он основал сначала Порто-Вьехо, потом Тумбес и, наконец, еще дальше к югу - колонию Сан-Мигель-де-Пьюра.

В Порто-Вьехо к Писарро присоединились Себастьян де Белалькасар и Хуан Фернандес, прибывшие с 30 пехотинцами и 12 всадниками. Оттуда конкистадоры направились в Гуаякильский залив, на расположенный там остров Пуна, о богатстве которого они много слышали. Бесчинства испанцев на острове привели к открытому столкновению с индейцами. И хотя Писарро захватил в плен и казнил касика Тумбалу и 16 других индейских вождей, он не только не смог покорить местные племена, но и понес большие потери.

Начало 1532 года застало конкистадоров в Тумбесе, а в мае того же года Писарро двинулся дальше. Он достиг бухты, где ныне стоит перуанский порт Пайта, а оттуда направился в глубь материка, где основал колонию Сан-Мигель-де-Пьюра. Как утверждают некоторые авторы, туда-то к нему и явились посланцы Инки Уаскара, правившего в Куско. Они сообщили, что брат Уаскара Атауальпа поднял мятеж, и попросили у "бородатых" помощи. "Великий конкистадор" тотчас сообразил, какую огромную выгоду он может извлечь из междоусобной вражды братьев - двух вождей Тауантинсуйо...

Оставив часть солдат в Сан-Мигеле, Писарро во главе отряда, насчитывавшего 67 всадников и сотню пехотинцев, из коих только два десятка были вооружены пищалями и мушкетами, 24 сентября 1532 года двинулся на Кахамарку. Переход через Береговую Кордильеру по узким горным тропам, вившимся по краю глубоких ущелий, был невероятно тяжелым. Но гонимое жаждой наживы воинство Писарро одолело все препятствия и 15 ноября 1532 года после 53 дней похода подошло к Кахамарке. На следующий день Атауальпа, который к этому времени разгромил войска Уаскара и стал властелином империи инков, был хитростью захвачен в плен, а его войско, до тех пор не знавшее поражений, в ужасе разбежалось.

Озеро в Центральной Кордильере

Поняв, что конкистадорами движет лишь алчность, Атауальпа предложил за свое освобождение неслыханный выкуп - наполнить большую комнату, в которую он был заточен, два раза серебром и один раз золотом до той черты, куда доставала его поднятая рука. Испанцы согласились.

По приказу Атауальпы по всей империи начали собирать драгоценности, со стен храмов и дворцов снимались украшавшие их золотые и серебряные пластины. В Кахамарку потянулись караваны лам, нагруженных золотом и серебром. Получив в свои руки несметные богатства, вошедшие в историю как "кахамаркская добыча", конкистадоры не стали ждать всего обещанного им выкупа - возникшие между ними распри побудили Писарро казнить Атауальпу. 29 августа 1533 года он был казнен. Его смерть символизировала крушение империи Тауантинсуйо.

В жизни народов, населявших империю инков, начался новый период - колониальный, продолжавшийся почти три столетия.

Остается лишь добавить, что ни в Эквадоре, ни в соседней Перу не питают особого уважения к памяти Атауальпы. Эквадорцы чтут память индейского вождя Руминьяуи, поднявшегося на неравную борьбу с чужеземными захватчиками и не дрогнувшего даже под пыткой. А для перуанцев дорого имя последнего законного Инки Уаскара, который по приказу Атауальпы был казнен, когда испанцы уже находились в Перу. В сравнении с Руминьяуи и другими мужественными индейскими вождями, не склонившими головы перед колонизаторами, Атауальпа выглядит соглашателем, который ради спасения своей жизни пожертвовал честью, верой, родиной.

Себастьян де Мояно - таково настоящее имя Белалькасара - завоевателя Эквадора и основателя Кито. Уроженец окрестностей города Белалькасара в испанской провинции Эстремадура, он был вынужден рано покинуть родной дом.

Оказавшись в Севилье, откуда часто отплывали экспедиции "в Индии", Себастьян сел на корабль и в 1507 году прибыл в Санто-Доминго, откуда вскоре перебрался в Панаму. Служил он под началом таких уже прославившихся конкистадоров, как Алонсо де Охеда и Васко Нуньес де Бальбоа, и показал себя смелым воином. В одной из экспедиций Себастьян де Белалькасар - к тому времени все знали его под этим именем - подружился с Франсиско Писарро и Диего де Альмагро. Он был уже командиром, к тому же его природный ум, личные качества и организаторские способности завоевали ему большой авторитет среди товарищей по оружию.

В 1524 году, когда Писарро и Альмагро предприняли свою первую экспедицию в "золотую Виру", Белалькасар направился в Никарагуа, отличился при завоевании этой страны и был назначен алькальдом города Леона. За восемь лет жизни в Никарагуа Белалькасар стал состоятельным человеком. Но когда он получил приглашение Писарро присоединиться к его экспедиции и прибыть в Коаке, когда увидел образцы захваченной добычи, в нем снова заговорил авантюрист. Он продал земли, дом и все остальное имущество, на вырученные деньги приобрел два корабля, снарядил их, набрал 30 солдат, погрузил в трюмы около десятка лошадей, провиант, большое число свиней ив 1531 году появился в Порто-Вьехо в то самое время, когда Писарро испытывал большую нужду в подкреплениях.

Вместе с Писарро он сражался на острове Пуна с индейцами, участвовал в захвате Кахамарки и пленении Атауальпы, а также в дележе "кахамаркской добычи". А когда Писарро двинулся на юг на завоевание Куско, столицы Тауантинсуйо, он оставил Белалькасара губернатором порта Сан-Мигель-де-Тангарара, служившего главным опорным пунктом покорения империи инков. Там-то, в Сан-Мигеле, Белалькасаром и овладело желание организовать свою собственную экспедицию на север, на земли племени киту, где, по словам индейцев, Атауальпа хранил большую часть своих сокровищ.

Но был еще и внешний фактор, подтолкнувший его к завоеванию "равноденственных земель".

Конкистадор Хуан Фернандес, участвовавший вместе с Белалькасаром в захвате Кахамарки, возвратившись в Центральную Америку, рассказал губернатору Гватемалы Педро де Альварадо о "выкупе Атауальпы" и о том, что к северу от Кахамарки лежит богатейшая страна - "королевство Киту". Альварадо был человеком не только жадным, но и крайне тщеславным. Услышав рассказ Фернандеса о походе Писарро, Альварадо решил сам направиться прямиком в Киту. Организованная им экспедиция была одной из самых крупных: 10 кораблей, 500 солдат, 2 тысячи индейцев-носильщиков, много продовольствия.

Как только известие об этом дошло до Белалькасара, он ускорил сборы. Он так торопился, что даже не послал Писарро никакого донесения.

Так еще до своего завоевания Эквадор стал объектом соперничества между испанскими конкистадорами.

В начале 1534 года во главе отряда из 120 пеших солдат и 80 всадников Себастьян де Белалькасар вышел из Сан-Мигеля и направился на северо-восток. Для покорения территории, населенной воинственными племенами, это были ничтожно малые силы. Но перед глазами Белалькасара стоял "опыт Кахамарки".

Теперь, однако, события разворачивались иначе.

Когда Писарро двинулся на Кахамарку, за всеми его действиями, начиная с перехода через Анды, внимательно следил один из индейских вождей. Узнав о том, что Атауальпа предложил выкуп за свое освобождение, а "бородатые" заключили соглашение с "длинноухими из Куско" ("Длинноухие" (исп. "орехонес") - привилегированный слой при дворе Инки; к этому слою принадлежали, в частности, военачальники. По существовавшей традиции представители инкской знати навешивали на ухо массивный золотой круг, отчего ухо деформировалось), этот вождь понял: ждать добра от "бородатых" не приходится и, чтобы отстоять свободу, нужно организовать им отпор. Он собрал своих воинов - их было от пяти до шести тысяч - и отступил в родную страну - Киту. Индейского вождя звали Руминьяуи.

Вернувшись в Киту, Руминьяуи призвал все население подняться на борьбу с захватчиками. Племена, не откликнувшиеся сразу на его призыв, постигла жестокая расправа.

Готовиться к борьбе против испанцев Руминьяуи помогали другие индейские вожди - Кискис, Каликучима, Кольясуйо. Но Кискиса убил предатель-инка, а Каликучиму испанцы захватили в плен и сожгли заживо. И хотя эквадорские индейцы имели численное превосходство, организовать отпор испанцам было делом чрезвычайно трудным. На земле племени пайта, например, отряды воинов под командой вождя Чиакитинта, завидя испанцев верхом на лошадях, бросились врассыпную. Так в Эквадоре повторилась история покорения Мексики, где всадники приводили индейцев в панический ужас: даже когда удавалось поразить всадника стрелой и когда его видели упавшим с лошади, индейцы все равно не могли избавиться от страха, считая, что враг способен "делиться на двоих".

Но главные причины побед Белалькасара в Эквадоре следует искать в самой политической структуре империи инков, в социально-экономической организации инкского общества, в межплеменной розни и конечно же в подспудном, но очень сильном недовольстве покоренных инками народов. Раздиравшие Тауантинсуйо внутренние противоречия с особой силой давали себя знать на окраинах империи.

Многие эквадорские племена ненавидели завоевателей-инков. После пленения Атауальпы испанцами эти настроения усилились, а чувство ненависти перенеслось на Руминьяуи, в котором покоренные индейцы теперь видели олицетворение власти Верховного Инки. К тому же Руминьяуи некоторые племена ненавидели еще и за жестокие репрессии, которые он на них обрушил за неповиновение. Поэтому, когда отряд Белалькасара подошел к Томебамбе, туда явились послы племени каньяри и предложили испанцам дружбу и помощь в борьбе против киту и их вождя Руминьяуи.

Такой союз был заключен. Для Белалькасара он оказался как нельзя более кстати. Каньяри дали испанцам кукурузу и сушеное мясо - "чарки", начертили схему дорог, какими нужно было следовать, и предоставили проводников; касик племени подбодрил Белалькасара сообщением о том, что "золото Атауальпы" находится именно в Киту, а чтобы они не сомневались в его верности, поставил под начало испанцев 11 тысяч своих воинов.

Тем не менее Белалькасар сумел достичь долины Риобамбы лишь через шесть месяцев. Сказались трудности похода, сложный рельеф местности, необходимость соблюдать меры предосторожности.

Между тем Руминьяуи удалось собрать большое войско - около 12 тысяч воинов. А чтобы отрезать испанцам пути к отступлению, он перекрыл все дороги, приказав вырыть огромные ямы и установить в них заостренные колья, то есть соорудить такие же ловушки, какие индейцы устраивали, охотясь на диких зверей. Наконец в долине Тиокахас произошло решающее сражение, продолжавшееся целый день. Индейцы сражались отважно, и в какой-то момент испанцы дрогнули. Но наступила спасительная темнота. А ночью один из индейцев, противников Руминьяуи, предупредил Белалькасара о готовившемся нападении индейцев, и отряд удалось вывести из-под удара.

И тут произошло самое неожиданное - началось извержение вулкана Тунгурауа. Индейцы, увидев в этом "знак свыше", предвещавший всеобщую гибель, разбежались кто куда. Так в июле 1534 года география "помогла" истории!

Руминьяуи вынужден был отступить. По пути он сжигал все: селения, мосты, оставляя после себя мертвую пустыню. Так же поступил он и с Киту. Когда через несколько дней после его ухода там появились конкистадоры, им достались лишь дымившиеся развалины. Разъяренные неудачей испанцы бросились на север - в индейские поселения Кинче, Каямби, Каранки. В лихорадочных поисках "золота Атауальпы" они шарили всюду: в храмах, домах, на кладбищах. Но тщетно...

За этим занятием Белалькасара и застал гонец с приказом прибыть в Риобамбу к Диего де Альмагро, которого Писарро послал выяснить, почему он самовольно покинул Сан-Мигель. Белалькасар подчинился. Результат его отчета был неожиданным: Альмагро не только принял объяснения своего родственника (Белалькасар был крестным отцом его сына), но и сам включился в поиски "золота Атауальпы".

15 августа 1534 года два конкистадора в долине Сикальпа близ озера Кольта основали город, назвав его Сантьяго-де-Кито. Тем самым они как бы поставили заявочный столб в своих владениях. Этот шаг был очень своевременным: пять дней спустя они оказались лицом к лицу с воинством Педро де Альварадо, которое, как и они, жаждало захватить "сокровища Киту".

Свой поход Альварадо начал с побережья нынешней провинции Манаби, из бухты Каракес, направившись прямо в глубь страны. В отличие от Белалькасара он не располагал ни достаточной информацией, ни проводниками, а его путь был усеян трупами индейцев. Жители небольших поселений разбегались при известии о приближении испанцев.

Альварадо пришлось прокладывать приблизительный маршрут похода. Достигнув верховьев реки Дауле, он направился на восток, но заблудился в тропической горной сельве. Когда он, наконец, достиг тех мест, где ныне стоит город Амбато, то недосчитался 85 испанцев и более тысячи индейцев-носильщиков. Оставшиеся в живых солдаты походили на призраков - так они были истощены и подавлены.

Амбато - город кустарей

И тут его экспедицию ожидал главный удар: территорию вожделенного "королевства Киту" уже заняли солдаты Писарро, которыми командовал Белалькасар. Они прочесали индейские поселки, не оставив ни крупицы золота солдатам Альварадо, и даже успели основать город. При иных обстоятельствах между конкистадорами, возможно, произошла бы стычка. Но тут, по мнению исследователей, сработал инстинкт самосохранения: одни были слабы, другие - окружены враждебными индейцами, и ни тем ни другим не хотелось сражаться между собой. 25 августа 1534 года в Сантьяго-де-Кито Альмагро и Альварадо подписали компромиссное соглашение: Альварадо получал небольшую компенсацию за расходы по организации экспедиции и убирался восвояси, а его лошади и часть судов переходили к солдатам Писарро.

Тремя днями позже Диего де Альмагро подписал еще один исторический документ - акт об основании нового города. Но речь шла не просто о соблюдении формальности: по-видимому, чтобы потрафить своему компаньону Писарро, Альмагро, передумав, решил переосновать и переименовать город. Сделал он это в той же долине Сикальпа в месте, которое Белалькасар указал ему как главное поселение инков. Теперь город стал называться (в честь Франсиско Писарро) Сан-Франсиско-де-Кито. Так состоялось его второе рождение. Но и оно не было последним.

Альмагро возвратился в Перу, а Белалькасар продолжал войну против Руминьяуи. Но по-видимому, его не оставляла мысль о том, что Альмагро присвоил себе лавры, которые по праву принадлежали ему, Белалькасару, завоевателю Эквадора. Может быть, поэтому он умышленно неправильно указал Альмагро место главного поселения инков. Так или иначе, 6 декабря 1534 года Белалькасар вторично вступил со своим отрядом в поселение, действительно бывшее столицей "королевства Киту" и до основания разрушенное Руминьяуи при отступлении. Сделал он это для того, чтобы именно здесь, на этих развалинах, основать город Сан-Франсиско-де-Кито.

Так Кито родился в третий и последний раз. Этот день - 6 декабря 1534 года - эквадорцы и считают настоящим днем рождения своей столицы.

Остается добавить, что после того, как были окончательно покорены племена, населявшие Эквадор, и созданы опорные пункты для последующей колонизации страны, Белалькасар отправился на север. Им владели два необоримых желания-отыскать легендарную страну Эльдорадо, рассказы о которой он слышал от индейцев племени чибча, и получить независимое губернаторство. Эльдорадо он не нашел. Зато его неутомимая деятельность и заслуги перед испанской короной были в конце концов вознаграждены: он получил губернаторство Попаяна (территория современной Колумбии), где и прожил 15 лет. Умер Белалькасар в нищете в 1551 году в Карта-хене-де-Индиас по пути на родину; ему было около 60 лет. Одна бедная женщина за скромную плату позаботилась о его похоронах, и только два или три старых товарища пришли проститься с телом завоевателя Эквадора.

В ту далекую пору среди конкистадоров Южной Америки только и было разговоров, что о существовании Эльдорадо. В их представлении это была сказочная страна, где индейский король купался в золоте. Но где находилась страна их мечты? В поисках ее отряды авантюристов пересекали горные кряжи, спускались по течению рек, не останавливались перед бескрайними пустынями, проникали в глубь сельвы...

Одновременно широкое распространение получила и легенда о существовании Гвоздичной страны. В эпоху конкисты гвоздика ценилась в Европе на вес золота. Именно на поиски "специй Индий" отправлялись конкистадоры на своих каравеллах бороздить просторы океанов, именно стремление к этой цели нередко приводило их к неожиданным географическим открытиям, включая и открытие самой Америки. Немудрено, что конкистадоры чаще всего связывали существование сказочного Эльдорадо с не менее сказочной Гвоздичной страной.

Покорение новых земель и ненасытная жажда золота, подогреваемая индейскими легендами о золотых идолах и землях пряностей, побуждали конкистадоров организовывать одну экспедицию за другой. Кито суждено было сыграть важную роль опорного пункта этих экспедиций. Отсюда, в частности, началась одна из самых фантастических авантюр в истории конкисты, завершившаяся открытием величайшей в мире реки - Амазонки.

В 1539 году Франсиско Писарро назначил своего брата Гонсало губернатором новой провинции с центром в Кито. Но только в декабре следующего, 1540 года тот приехал в Кито, где ему был оказан теплый прием. Вскоре Гонсало Писарро объявил, что намерен направиться в Орьенте на поиски богатой Гвоздичной страны. Он пригласил участвовать в экспедиции капитанов Диаса де Пинеду и Франсиско де Орельяну. Последний был одним из основателей Гуаякиля и управлял территорией, которая охватывала практически все эквадорское побережье. Было набрано более 200 испанских солдат и около 4 тысяч индейцев-носильщиков. В первых числах марта 1541 года основной отряд экспедиции во главе с Гонсало Писарро покинул Кито.

После нескольких месяцев трудного похода отряд достиг местечка Моти у подножия вулкана Сумако. Там его догнал Орельяна с 23 солдатами. Через некоторое время экспедиционеры увидели, наконец, гвоздичные деревья. Это не были рисовавшиеся в мечтах желанные рощи, но сам вид деревьев подбодрил упавших было духом испанцев. Еще десять месяцев безрезультатно блуждали они в окрестностях вулкана Сумако и, в конце концов, вышли к полноводной и быстрой реке. Это была Кока. "Наконец-то мы избавились от бесконечных зарослей, могли видеть небо и плыть по реке", - будут позднее вспоминать оставшиеся в живых. А в тот момент перед ними встал вопрос: на чем плыть вниз по течению? Жившие на берегах индейцы дали им немного продовольствия и предложили свои каноэ. Но утлые челны не внушали испанцам доверия, и Гонсало Писарро решил построить небольшую "бригантину", чтобы погрузить на нее больных и необходимый груз. Истощенные и ослабевшие люди (лошадей и собак давно уже съели), выбиваясь из последних сил, рубили стволы могучих деревьев, перетаскивали их на берег и там на изнуряющей жаре, одолеваемые полчищами москитов, строили судно, используя каждую железку для изготовления гвоздей. Два месяца ушло на строительство "бригантины", которая на самом деле была большим плотом с палубой из камыша. Больных погрузили на плот, здоровые продолжали движение пешком по берегу. Жилища индейцев, и без того редкие, вскоре и вовсе перестали попадаться.

Разочарование, охватившее испанцев, не проходило. Экспедиционеры умирали один за другим, кругом была враждебная сельва, и потому река представлялась единственной спасительной нитью, которая могла их куда-то вынести, не дать исчезнуть в "зеленом аду". Случайно встреченные индейцы сообщили, что немного дальше по течению соединяются вместе две большие и полноводные реки. Гонсало Писарро решил сделать привал, а небольшую группу отправить на "бригантине" вперед на поиски провианта. Целиком доверяя Орельяне, он назначил его командиром отряда из 60 человек, вручил ему "бригантину", бывшую главной духовной опорой всего отряда, и наказал прислать гонца не позже чем через 12 дней.

Франсиско де Орельяна предоставил плот течению реки, и одиссея, приведшая к открытию Амазонки, началась. Сколько Орельяна и его товарищи ни вглядывались в проплывавшие мимо берега, они не могли обнаружить никаких признаков присутствия человека. Между тем течение уносило плот все дальше и дальше. Наконец они достигли места слияния Коки и Напо. Здесь в отряде вспыхнули жаркие споры: одни предлагали вернуться, другие настаивали на том, чтобы плыть "куда река вынесет", заявляя, что обратный путь против течения занял бы несколько месяцев, а столько времени никто их ожидать не станет. Честолюбивый Орельяна, давно помышлявший о "своей экспедиции", воспользовался моментом и заявил о "полном отделении от Писарро". Сторонники Орельяны тотчас провозгласили его командиром экспедиции - "самостоятельным и независимым". В конце концов Орельяна убедил всех своих спутников в том, что экспедиция Писарро обречена на неминуемую гибель и что единственный путь к их собственному спасению - спуск по реке. Только два солдата остались верны Писарро и отказались признать власть Орельяны - их ссадили на берег. Бунт посреди бурной и быстрой Напо был в сущности первым государственным переворотом в истории колониального Эквадора.

12 февраля 1542 года река Напо вынесла отряд Орельяны на водное пространство - такое обширное, что, казалось, оно поглощало все вокруг. Это был Мараньон. Стремительный бег могучей реки, огромные стволы деревьев, плывущие по течению, поначалу испугали испанцев. Но быстро освоившись, они продолжали плыть по течению, стараясь держаться поближе то к одному, то к другому берегу, чтобы делать остановки и запасаться провизией. Их плавание продолжалось шесть месяцев, пока, наконец, 24 августа 1542 года, оставив позади около 6 тысяч километров, они увидели перед собой безбрежный Атлантический океан. Оставшиеся в живых 43 экспедиционера построили небольшое суденышко и, держась берега, направились на север. Доплыв до Антильских островов, они разделились: одни остались на Антилах, другие через Панаму возвратились в Кито; сам Орельяна направился в Испанию.

Франсиско де Орельяна не нашел ни мифического Эльдорадо, ни сказочной Гвоздичной страны, он не завоевал для испанской короны новых земель и не покорил неизвестные индейские племена. Зато открытие им "реки величиной с море" принесло ему всемирную славу и щедрое вознаграждение, пожалованное королем. Рассказывая при дворе о своем необычайном путешествии, Орельяна поражал воображение слушателей фантастическими описаниями диковинных растений, птиц и животных, встреч с воинственными дикарями-индейцами. Для пущей важности он многое придумывал на ходу, либо давая волю своему собственному воображению, либо вплетая в свои рассказы эпизоды из древнегреческой мифологии. Так, в частности, появилась на свет легенда о "воинственных амазонках". Правда, и в наши дни этнографы время от времени узнают об очередном, доселе неизвестном науке племени, и в наши дни индейцы некоторых племен ходят совершенно обнаженными. Однако за пять с половиной столетий, минувших со времени открытия Амазонки, ни одному из множества побывавших там путешественников не удалось даже издали, даже краем глаза увидеть "амазонок". Некоторые авторы считают, что Орельяну "подвел" касик Апариа, глава богатого и дружелюбного племени, которое Орельяна и его отряд встретили" в том месте, где Напо впадает в Амазонку: это он, дескать, щедро одарив испанцев, "предупредил" об опасности встречи с "воинственными амазонками". Так или иначе, но благодаря выдумке Орельяны реку назвали Амасонас - "река амазонок".

Поверив россказням Орельяны, король "за заслуги" назначил его губернатором Амазонии, которую наименовали Новой Андалузией. Однако ему не суждено было воспользоваться преимуществами высокой должности: вскоре после того, как он приплыл из Испании к устью открытой им реки, он умер. Амазонка хранит память о знаменитом конкистадоре - ныне его имя носит небольшой перуанский поселок, стоящий при впадении Напо в Амазонку (провинция Майнас, департамент Лорето). Но память эта отнюдь не кристальной чистоты: ведь имя Орельяны может служить символом в равной степени как отваги и мужества, так и предательства, измены своему долгу и своим товарищам.

...Не дождавшись возвращения Орельяны в условленный срок, Гонсало Писарро отправился на его поиски, полагая, что тот, как было условлено, дожидается прихода отряда "у слияния двух рек". Но там он нашел лишь двух экспедиционеров, отказавшихся следовать за Орельяной. Они и рассказали про бунт на "бригантине", про измену тщеславного капитана. Только после этого было решено возвращаться в Кито. По инициативе неутомимого Диаса де Пинеды построили крохотные суденышки и по реке двинулись в обратный путь. Лишь в июне 1543 года испанцы достигли Кито. Так бесславно закончилась продолжавшаяся более двух лет эпопея поисков Гвоздичной страны.

Хотя испанские конкистадоры появились в Эквадоре раньше, чем в Перу, и Кито был основан годом раньше, чем Лима, в архитектурном отношении обе столицы можно назвать сестрами. Их роднит прежде всего необычайно большое количество церквей, храмов, часовен, представляющих собой подлинные шедевры строительного мастерства и декоративного искусства эпохи колонии. Правда, здания в старом Кито не отличаются архитектурными излишествами - их фасады не украшают резные балконы или нарядный декор. Но объясняется это просто: Кито трудно было угнаться за столицей вице-королевства.

Зато у Кито было и свое преимущество перед горделивой и чопорной соседкой. Дома тут сооружались не из саманного кирпича - адобе, а из камня, которого вокруг было предостаточно; обмазанные глиной и окрашенные в белый цвет, они придавали городу опрятный вид. Другая особенность Кито заключается в том, что он сумел сохранить в неприкосновенности бесценные архитектурные памятники прошлого - их не коснулись руки современных "реставраторов".

В наши дни Кито привлекает к себе многочисленных туристов со всех концов света именно обилием старинных церквей и соборов - некоторые гиды утверждают, что их больше 60. Наиболее яркие и характерные образцы церковной архитектуры XVI-XVIII веков расположены в сотне метров один от другого. Представляют интерес и выразительные монументы, воздвигнутые в эквадорской столице в честь героев освободительной борьбы против испанского колониального ига, а также музеи, в которых отображена история Эквадора, его искусство, культура и ремесла населяющих страну народностей.

Сердце старого Кито - площадь Сан-Франсиско. Она получила свое название от занимающих целиком одну ее сторону собора и примыкающего к нему монастыря. Этот комплекс, пожалуй, интереснейший из всех памятников церковной архитектуры, им Кито гордится больше всего. Принадлежит собор - как свидетельствует само его название - ордену францисканцев и считается самым старинным зданием во всем Эквадоре, ведь строить его начали сразу же после основания Кито, в 1534 году.

Испанцы, как известно, сооружали католические церкви на фундаментах разрушенных ими инкских дворцов и храмов. Не исключение и собор Сан-Франсиско. Его воздвигли на фундаменте стоявшего на этом месте Дворца Инки. Сейчас об этом напоминают только летописи. Некоторые историки полагают, что под нынешним храмом когда-то существовал другой, но обвалы, происходившие в результате землетрясений, закрыли в него доступ.

Вдоль всего фасада комплекса Сан-Франсиско протянулась паперть-площадка. Она нависает над просторной прямоугольной площадью словно парапет набережной, поднявшийся высоко над водой. К площадке ведут широкие полукруглой формы каменные ступени. Они создают как бы передний план, подчеркивающий монументальность всего сооружения. В центре - собор с фасадом в стиле итальянского барокко, увенчанный двумя квадратными башнями-звонницами. А по обе стороны от него - монастырские здания. Узкие прямоугольные окна, утопленные, словно бойницы, в глубь стены, придают монастырю вид неприступной крепости.

Паперть, покрытая мозаикой, сохраняет свой первоначальный вид. С ней связана популярная у эквадорцев легенда о Кантунье, которая утверждает, что "гений зла", а попросту говоря - дьявол, по крайней мере однажды сотрудничал с богом, и произошло это именно в Кито, в XVI веке, при строительстве собора Сан-Франсиско.

Все началось, как и положено, с появления на свет чудо-ребенка по имени Кантунья. Чтобы не было сомнений в его индейском происхождении, легенда зачислила его в сыновья одного из касиков, соратника Руминьяуи, возглавлявшего сопротивление испанцам. С детских лет Кантунья поражал окружающих своими подвигами, но самый главный из них он совершил уже в зрелом возрасте.

Испанские монахи поручили Кантунье в короткий срок построить паперть собора Сан-Франсиско. Положенное время прошло, а индеец не ударил и пальцем о палец. Ночью в канун того дня, когда предстояло сдавать работу, перед Кантуньей предстал сатана. В лучших мефистофелевских традициях они заключили джентльменское соглашение: дьявол обязался безукоризненно выполнить адскую работу - до пяти утра построить паперть, взамен Кантунья обещал ему свою душу. Часы пробили пять, когда сатана явился снова: паперть была готова, и он пришел за обещанной ему душой. Но Кантунья вовсе не собирался с ней расставаться. Сметливый индеец обнаружил, что сатана в спешке допустил брак в работе: в мозаике не хватало одного камешка...

Несколько раз слышал я в Кито эту легенду. И непременно люди, ее рассказывавшие, говорили в заключение, что в образе Кантуньи нашли свое воплощение такие черты характера эквадорского индейца, как смекалка, находчивость, щедрость. Ведь ту огромную сумму, какую он получил в качестве вознаграждения за "свою" работу, он пожертвовал на благотворительные цели.

Как обычно, церковники поспешили воспользоваться родившейся легендой в своих интересах. Они сделали вид, будто верят в ее достоверность, и в память о необыкновенной щедрости благочестивого индейца Кантуньи соорудили рядом с собором Сан-Франсиско небольшую часовню Нуэстра Сеньора де лос Долорес; в народе же ее и поныне называют часовней Кантуньи.

Комплекс Сан-Франсиско - образец испано-американской архитектуры XVI-XVII веков. Вместе с внутренними дворами, музеями, садом с фонтанами он занимает четыре квартала общей площадью 30 тысяч квадратных метров. Главное звено во всем комплексе, бесспорно, собор. Внутри он состоит как бы из трех крыльев, легко и изящно соединенных между собой. Стены декорированы позолоченным деревом и украшены изображениями святых. Золотое сияние главного алтаря призвано напоминать верующим о финансовом могуществе католической церкви.

Алтари китовских церквей, в особенности собора Сан-Франсиско, церкви Ла-Компании и монастыря Санта-Клара, знамениты на весь мир. И дело не только в их кричащей роскоши, приводящей в восторг иностранных туристов. Многие искусствоведы считают, что алтари представляют историческую ценность, так как в их оформлении на протяжении веков отображались эпопея конкисты и эпопея освобождения латиноамериканских народов, сосуществуют искусство завоевателей и искусство покоренных народов, реальность и легенды. Кроме того, в соборе захоронены не только знаменитые конкистадоры и видные деятели эпохи колонии, но также два сына Атауальпы, которые, видимо, удостоились такой чести потому, что были прямыми потомками последнего главы инкской империи. Ловко используя все эти атрибуты истории в своих целях, церковники пытаются перебросить этакий погребальный мостик от завоевателей-испанцев к порабощенным ими индейцам.

Внутри собора тихо, как в усыпальнице. Зато за его стенами всегда людно. Рядом, в соседних кварталах, бурлит разноголосая, разноликая и далеко не богоугодная ферия - там на законном основании и под охраной полиции ведется широкая торговля контрабандными товарами...

По роскоши внутреннего убранства с собором Сан-Франсиско может соперничать лишь церковь Ла-Компаниа. Если же говорить о связи архитектуры с историей Эквадора, то, пожалуй, наибольший интерес представляет расположенный в квартале от площади Независимости монастырь Сан-Агустин, сооруженный в XVIII веке. В его стенах был подписан первый Акт независимости страны от Испании, а в боковых нефах монастырской церкви покоятся останки многих героев освободительной борьбы.

При посещении монастыря гиды обычно показывают небольшой зал, где в колониальные времена собирались высшие церковные сановники и где 10 августа 1809 года группа патриотов провозгласила независимость страны. Суверенная хунта Кито, которую возглавлял Хуан Пио Монтуфар маркиз Сельва-Алегре, не имела серьезной военной опоры, раздиралась внутренними противоречиями и просуществовала всего 80 дней. Испанские войска, направленные из соседних колоний на подавление "революции", быстро восстановили власть Мадрида. Сотни патриотов были брошены в тюрьмы, за их укрывательство грозила смертная казнь.

Ровно год спустя, 2 августа 1810 года, набатный звон колоколов кафедрального собора снова призвал население Кито выйти на улицу и продолжить дело национального освобождения, начатое Суверенной хунтой Кито. В ответ на выступление народа испанцы расстреляли около 400 патриотов, томившихся в тюремных застенках, включая руководителей хунты. О тех далеких событиях напоминают два свитка с именами членов патриотической хунты. Заключенные в роскошные позолоченные рамы, они висят на стене Зала независимости в монастыре Сан-Агустин. А стоящие тут же в два ряда старинные деревянные стулья, украшенные искусной резьбой, воссоздают обстановку и атмосферу периода начала освободительной борьбы, настраивают посетителей на особо торжественный лад.

У соборов и монастырей эквадорской столицы есть одна примечательная особенность: со многими из них связана какая-нибудь легенда, предание, а то и реальная история.

В монастыре Санта-Клара рассказывают такую поучительную историю:

- Испанские священники и монахи, пришедшие в Эквадор вместе с конкистадорами, стремились воздать хвалу господу богу, и почти все церкви в Кито были построены в соответствии с этим благочестивым стремлением. Почти все. Но не все...

И далее следует рассказ, подкрепленный ссылками на исторические хроники, о том, что в 1620 году проникший в монастырь Санта-Клара жулик похитил из главного алтаря чашу с освященными просвирками. Узнав о краже, жители соседних кварталов бросились на поиски преступника. Жулика не поймали. Но в лощине, на городской окраине, которая называлась Иерусалим (ох уж эта церковная символика!), они нашли рассыпанные на земле просвирки. Желая загладить перед богом вину за осквернение монастыря, жители решили на месте находки соорудить часовню. С тех самых пор она так в народе и зовется - Часовня кражи.

По красоте внешнего декора и особенно по богатству внутреннего убранства многие церкви Кито не имеют себе равных не только в Эквадоре и в других странах континента, но даже в самой Испании. Одна из них - Ла-Компаниа.

Строить Ла-Компанию начали в 1605 году, а закончили только через 130 лет, в 1735 году, отделку же фасада завершили еще 30 годами позже. Фасад церкви в стиле барокко производит впечатление сплошной паутины - столь искусно соткана и переплетена резьба по камню. Капители, завитушки, замысловатые фигуры создают ощущение легкости и романтичности. Шесть витых, так называемых соломоновых, колонн, поддерживающих портик, изготовлены по образу и подобию тех, что поддерживают балдахин гробницы св. Петра в соборе св. Петра в Риме. Именно фасад снискал Ла-Компании завидную славу каменной жемчужины Кито.

Внутри взор поражает поистине филигранная резьба, но теперь уже по дереву, покрытая красной краской и позолотой, отчего рябит в глазах. Стены украшены витыми колоннами, а между ними - ярко раскрашенные скульптуры святых и картины на библейские темы, принадлежащие кисти испанских и эквадорских художников конца XVI - начала XVII века. Имена авторов большей части картин до нас не дошли.

Возводившие храм иезуиты стремились, по всей видимости, создать впечатление небывалой роскоши и, не скупясь на расходы, приглашали лучших мастеров. Купол выложен разноцветным стеклом, а пурпурно-золотой алтарь, по мнению специалистов, является высшим достижением церковно-декоративного искусства Испанской Америки. Но чем больше всматриваешься во внутреннее убранство Ла-Компании, тем сильнее ощущаешь, что все это выполнено не только руками присланных из Мадрида испанских мастеров, но и индейскими скульпторами, резчиками, мозаичниками, художниками.

Нужно сказать, что распространение европейской культуры среди индейцев Эквадора было, как отмечал известный эквадорский историк Оскар Эфрен Рейес, "делом рук духовенства".

В монастыре Сан-Франсиско была организована школа ремесел и прикладного искусства для детей индейцев. Это было первое такое учебное заведение во всей Южной Америке. Монахи давали там уроки рисования и скульптуры, столярного дела, вышивания, ткачества, прививали навыки мастерства будущим каменотесам и каменщикам. Уже в 1552 году эта школа была расширена и преобразована в колледж Сан-Андрес.

Индейские ребятишки, обладавшие прирожденными способностями к ручному труду, легко усваивали уроки. Из них вышли хорошие мастера, начавшие играть заметную роль в строительстве, а еще больше в украшении католических храмов, сооружавшихся колонизаторами. Именно в Кито жили и творили многие выдающиеся художники и скульпторы индейского происхождения, например знаменитый скульптор Капискара.

Каменоломен вокруг города было много, камня, легко поддающегося обработке, предостаточно. Это и послужило той материальной основой, на которой быстро развилось пластическое искусство Эквадора.

Для произведений живописи и скульптуры "школы Кито" характерны светлые и яркие тона, жизнерадостное мироощущение. Может быть, это объясняется тем, что инквизиция здесь, в провинциальной глухомани, не была столь свирепа, как в соседней Лиме, - за три века испанского владычества в Кито было казнено всего полтора десятка еретиков, включая нескольких иностранцев. Может, эквадорцам повезло на испанских монахов-просветителей, сеявших зерна разумного и полезного (именно они завезли в эту страну пшеницу, научили индейцев выращивать свиней, овец, домашнюю птицу и т. д.). А возможно, дали себя знать художественные традиции древних народов, населявших Эквадор. Так или иначе, слава "школы Кито" быстро шагнула за пределы Эквадора, и школа стала пользоваться известностью во всем Новом Свете. Не случайно Кито нередко сравнивают с "археологической столицей" Южной Америки - перуанским городом Куско, а некоторые искусствоведы даже считают, что по многочисленности церквей и богатству их убранства эквадорская столица может претендовать на первое место в Латинской Америке. Истины ради следует, однако, сказать, что большое количество церквей было выстроено в Кито уже в нынешнем веке.

По свидетельству епископа Кито Родригеса де Окампо, в 1650 году, то есть через 115 лет после основания, в Кито насчитывалось всего 3500 жителей. В последующие два с половиной столетия население Кито росло чрезвычайно медленно и к началу XX века едва достигло 30 тысяч человек. Зато за последние 50 лет оно увеличилось почти до миллиона. Стремясь сохранить свое влияние, Ватикан сооружал все новые и новые церкви. Строились они в основном в северных районах города, населенных людьми состоятельными, и поэтому их архитектуру отличает влияние современной моды. Старая же часть Кито остается неповторимой реликвией во всем Новом Свете.

Гармония света и камня! Так можно охарактеризовать облик эквадорской столицы. Историческое сердце Кито - площадь Независимости. В центре ее высится колонна Свободы, воздвигнутая в честь героев 10 августа 1809 года, провозгласивших политическую независимость республики. Здесь же находятся кафедральный собор, дворец правительства и столичный муниципалитет, символизирующие собой все три власти - церковную, политическую и административную.

Архитектурный ансамбль площади Независимости создавался во времена колонии, когда всевластие церкви было всеобъемлющим. И зодчие прошлого нашли способ отразить и увековечить в камне эту особенность исторического развития. Во-первых, они выбрали для строительства кафедрального собора самую высокую сторону площади. Во-вторых, соорудили его на необычно высоком фундаменте, поэтому собор как бы возносится над площадью. На фасаде собора укреплены мемориальные доски с высеченными на них именами Себастьяна де Белалькасара и других основателей города. Там же в одном из нефов стоит в окружении боевых знамен времен борьбы за независимость белокаменный саркофаг, в котором покоятся останки маршала Антонио Хосе де Сукре.

Площадь Оружия - политическое сердце Кито

На противоположной стороне площади расположен дворец архиепископа. В туристических проспектах его портал выглядит весьма внушительно, действительность же гораздо скромнее рекламы. Слева от дворца архиепископа - здание столичной алькальдии. Несколько лет назад его перестроили в духе времени: нижний этаж заняли фешенебельные магазины, появился обширный торговый пассаж, новую жизнь после реставрации обрела и великолепная колоннада, украшающая здание.

Наконец, четвертую сторону площади Независимости занимает элегантный, построенный в середине XVIII века дворец правительства. На втором этаже дворца, за колоннами, степенно прохаживаются часовые в традиционной форме времен борьбы за независимость - там вход в правительственные апартаменты. А внизу ключом бьет жизнь: весь первый этаж - сплошные лавочки сувениров, и группы туристов, переходя от одной лавчонки к другой, шумно выражают свое восхищение изделиями эквадорских кустарей.

Кито. Старое и новое рядом

В отличие от кафедрального собора дворец правительства внутри не раз переделывался и реконструировался. А сколько видел он на своем веку конституций и переворотов, прогрессивных реформ и антидемократических законов, новых иллюзий и новых разочарований! В наши дни дворец правительства служит официальной резиденцией президента республики, в нем проходят заседания кабинета министров.

От площади Независимости отходит одна из самых старинных улочек Кито - вымощенная камнем, узенькая, крутая и кривобокая Ронда. Землетрясения, обвалы и другие стихийные бедствия миновали ее, и она полностью сохраняет свой изначальный облик. Ронда застроена одноэтажными и двухэтажными домами. Бурая от времени и дождей черепица крыш подчеркивает белизну стен, украшенных миниатюрными деревянными балкончиками. Между узкими окнами - старинные железные фонари замысловатой конфигурации, тут же, на стенах, подвешены горшки с цветами. Цветущая герань - непременная принадлежность и каждого балкона. Эквадорцы вообще большие любители цветов. Но вот парадокс: на самой улице - ни единого кустика, зато в окнах домов, на балконах, на верандах под самыми крышами и конечно же во внутренних двориках - патио цветов великое множество. За патриархальную умиротворенность, не нарушавшуюся, кажется, веками, Ронду часто называют символом старого города.

В Кито немного старинных дворцов и роскошных особняков. Это город "только домов". Его очарование - в их порталах, балконах, патио, крышах и карнизах. Впрочем, он также город церквей, монастырей и часовен. Старый город - это по сути дела один большой гражданско-церковный комплекс, где люди, по меткому выражению одного эквадорского писателя, "всегда жили, закрыв двери изнутри". Поэтому в Кито балконы служили для украшения не домов, а окон, да и то эти окна, как правило, оставались закрытыми. А если в доме появлялся важный гость, то открывали лишь жалюзи, чтобы в дом проник дневной свет.

Кстати, о балконах. В Кито не увидишь таких великолепных резных балконов, какими славится Лима. Зато в политический лексикон эквадорцев в последние полвека прочно вошло выражение, связанное именно с балконами. Принадлежит оно бывшему президенту республики Веласко Ибарре. "Дайте мне балкон, - говорил он, - и я стану президентом". И действительно, его ораторские способности, его умение словом воздействовать- с балкона! - на массы во время избирательных кампаний пять раз приводили его в президентское кресло. (И пять раз его свергали в результате государственных переворотов.)

Со старым Кито нужно знакомиться пешком, по его улицам нужно бродить, - не раз повторял мне мой частый спутник, сотрудник Исполкома Конфедерации трудящихся Эквадора Барон Идрово. - По старому городу не просто ходят по нему взбираются вверх, спускаются, иногда даже скользя, вниз. И во всех случаях устают. Но без этого не узнаешь и не познаешь Кито...

Эта улица носит имя Белалькасара, завоевателя Эквадора

Если от площади Независимости по крутым горбатым улочкам подняться вверх к площади Сан-Франсиско и оттуда взглянуть на традиционный центр города, он запомнится белизной домов и терракотой черепичных крыш на фоне изломанной линии зеленых гор.

Если же пойти в противоположную сторону, то, миновав старое здание университета - центр политических волнений студенческой молодежи, выйдешь на площадь под названием Аламеда, что по-испански значит "тополиная". Но тополей тут нет и в помине, а есть пышные пальмы, и на их фоне на высоком постаменте, украшенном выразительным барельефом, стоит знаменитый на весь континент памятник Симону Боливару - на стремительно летящем коне с факелом Свободы в руке Освободитель указывает латиноамериканцам путь к независимости. Отсюда берет свое начало Гуаякильский проспект - одна из главных артерий эквадорской столицы. А чуть дальше, в парке, который прилегает к площади и тоже называется Аламеда, находится астрономическая обсерватория, считающаяся одной из самых старых во всей Латинской Америке.

Монумент в честь Симона Боливара

В самом Кито зелени мало - улицы не обсажены деревьями и кустарниками, и всего два больших парка. Тем не менее, город выглядит очень зеленым. Этим он обязан самой природе, поскольку его районы удачно вписываются в окружающие пейзажи, органически сливаясь с ними. Но вот проблема: город растет в значительной степени за счет вырубки лесов, покрывающих склоны окрестных холмов, и прогрессивная общественность уже начинает бить тревогу, призывая спасти эвкалиптовые рощи, оставить нетронутыми хотя бы вершины близлежащих холмов. Выступает она и против строительства небоскребов и несоразмерно больших монументов, подобных гигантской скульптуре пресвятой Девы Марии, которая установлена как раз там, где, по мнению специалистов, ее устанавливать не следовало, - на вершине холма Панесильо.

Эквадорская столица растет в основном за счет миграции сельских жителей. За последние 30 лет население Кито удвоилось. Большую часть его жителей составляют выходцы из разных районов страны. Имущие слои населения предпочитают строить дома на пологих склонах окружающих город холмов, где нет тесноты старого Кито и гораздо чище воздух. В сущности сегодня как бы сосуществуют два Кито: старый, колониальный, расположившийся у подножия и на склонах Пичинчи, и новый, растянувшийся по всей долине.

Узкодлинным Кито стал в силу своей топографии. В столице говорят: "Город живет в полном подчинении у Пичинчи". В самом деле, как бы покоряясь диктату горы, эквадорская столица поднимается по ее склонам, спускается в лощины, с каждым разом все больше вытягиваясь в длину и захватывая сельские окраины.

В южном направлении город спускается все ниже и ниже по течению реки Мачангаро. Впрочем, рекой она была в прошлом, а теперь все больше прячется в трубы, уступая строительным компаниям и свои берега, и свое русло. Старожилы, считающие себя настоящими китовчанами, не скрывают презрительного отношения к новым районам и называют их длинной цепью деревень, которые, дескать, образуют один большой город - южный Кито.

Но еще быстрее столица растет на север, в сторону долин Кумбая, Гуапуло и Тумбако. Туда пролегли широкие проспекты - Америк, 6 декабря, Христофора Колумба, бурливая, не затихающая до самого вечера Амасонас, там вытянулись к небу высотные дома необычных архитектурных линий, резко контрастирующие со старым городом. Фасады многих зданий украшены мозаичными панно и красочными муралями, а зеленые скверы делают городские новостройки еще более выразительными.

Изменилась даже церковная архитектура, которую святые отцы в явной погоне за паствой тоже решили осовременить.

Быстрый рост новых районов и необходимость связать их с центром столицы обусловили расширение дорожного строительства и создание новой дорожно-транспортной сети. В разных местах возникли эстакады, путепроводы, транспортные развязки. И особняки, еще вчера горделиво выделявшиеся своими старомодными фасадами, на фоне этих огромных железобетонных конструкций стали выглядеть безнадежно провинциальными.

В последние годы в Кито сооружен ряд новых транспортных магистралей, которые прекрасно учитывают рельеф местности. Одна из них - Восточный путь - проложена по склону горы Ичимбиа, другая - Западный путь - по склону Пичинчи. Обе напоминают извивающихся змей. Порой подъемы и спуски достигают 300 метров, и тогда создается впечатление, что переносишься с одного городского "этажа" на другой. Но все эти ультрасовременные магистрали, где используются новейшие технические достижения, проложили себе дорогу среди скопищ глинобитных домов, - подобное сочетание с трудом укладывается в сознании.

По сравнению с большинством латиноамериканских столиц на Кито все еще лежит сильная печать провинциализма, что, между прочим, для иностранных туристов таит в себе немалую привлекательность. Разве не заманчиво, скажем, сделать экзотический снимок: студентка в джинсах с книгами в руке - и рядом с ней индеанка в традиционной одежде: полдюжины юбок колоколом, на голове фетровая шляпа-котелок, а за спиной один, а то и два ребенка, упакованные в шаль и спящие в этой традиционной люльке?.. Или сфотографировать индейца с объемистой поклажей на спине, который, согнувшись в три погибели, тем не менее ловко лавирует между автобусами?.. Или же запечатлеть на кинопленку типичную сценку: по тротуару быстрыми короткими шажками идет индеец в ярком пончо - за ним семенит его жена с огромным узлом за спиной?..

Эквадорская столица и в наши дни сохраняет патриархальный образ жизни. Хотя старый, 450-летний Кито не принадлежит к промышленным центрам с динамичной деловой активностью, он рано встает и рано ложится. В девять вечера жизнь даже на центральных авенидах замирает. Еще час назад бурлившие Людским водоворотом улицы становятся тихими и пустынными. В модном открытом кафе на авениде Амасонас за столиками остается с десяток посетителей, да и то, как правило, это туристы. А после девяти вообще нелегко найти место, где можно поужинать: большинство кафе и ресторанчиков уже закрывают перед посетителями своп двери, фешенебельные же рестораны доступны лишь людям с тугим кошельком.

Перуанский журнал "Каретас" писал однажды: "Перуанца, приезжающего впервые в пышный торговый Гуаякнль, величественную индустриальную Куэнку или стыдливую просвещенную эквадорскую столицу Кито, охватывает ностальгия - воспоминание о собственной стране. Чистый акцент гуаякильцев, когда слышишь их речь, можно сказать, не имеет большого отличия от лимского говора, за исключением разве что почти неуловимых "тропических" ноток. Жители Куэнки или Кито легко сошли бы за жителей Куско или Арекипы. Что же касается типов, стилей и привычек, то ничего поистине значительного не указывало бы на то, что перуанец находится в другой стране, а лишь отступил несколько назад во времени..."

Оставим на совести перуанского журнала его суждение о том, кто ушел вперед, а кто "отступил назад во времени". Вместе с тем нельзя не признать его правоты, когда он отмечает большое сходство "типов, стилей и привычек". Как и в Перу, коренное индейское население сравнительно быстро и легко восприняло католическую религию, искусство и культуру, завезенные издалека. Как и в Перу, католицизм провел глубочайшую борозду в национальном сознании народа, повлиял на формирование нравов, привычек и вкусов.

Для автора этих строк, прожившего десять лет в Лиме, не составляло труда заметить сходство, а зачастую и одинаковость "типов, стилей и привычек". И тем не менее некоторые отличия культурного и этнографического характера порой выступают так выпукло, что заставляют забыть о всяком сходстве. Пожалуй, сильнее всего они дают себя знать в крупных городах, в частности на побережье. Как известно, основу, на которой формировалась эквадорская культура, составили три источника - индейский, испанский и негроидный, слившиеся воедино. Одним из результатов этого процесса явилось рождение афро-эквадорской музыки, ритмы которой пустили глубокие корни на севере страны, в районе Эсмеральдаса. Подобных ритмов не услышишь больше нигде на всем Тихоокеанском побережье Южной Америки.

Загрязнение окружающей среды сюда еще не дошло

Но, разумеется, сходства с народами других андских стран у эквадорцев значительно больше, чем различий, и в этом немалую роль сыграл католицизм, ставший единой религией. Принесенный конкистадорами на кончике пики, он служил идеологической опорой испанского колониального режима. Ныне католическая церковь играет ту же роль, но теперь она находится на службе у неоколонизаторов - транснациональных компаний, этих конкистадоров XX века.

Однажды в Кито в соборе Сан-Франсиско я стал свидетелем такой поразившей меня сцены. У главного алтаря в мерцающем свете неоновых букв, которыми было выведено имя святого Франсиска, перед распятием с изображением Христа стояла на коленях индеанка и держала на руках вынутого из заплечной шали ребенка. Она часто всхлипывала и неожиданно вскричала - негромко, но так, что ее слышали люди, находившиеся поблизости: "Возьми меня к себе, Папасито! ("Папасито" (исп.) - папочка). Я не хочу больше жить..." Рядом с ней и тоже на коленях стоял индеец - на вид ему было за пятьдесят. Он производил странные на первый взгляд движения: коснувшись рукой распятия, он проводил потом этой рукой по своему лицу, опять касался креста - и поглаживал плечи, грудь... Подошла пожилая индеанка, преклонила перед распятием колени, но не застыла в молитве, а поднялась и медленно направилась к выходу, водружая крохотные свечки перед всеми небольшими алтарями в боковых нефах, какие попадались на ее пути; делала она это механически, как робот, совершающий одну и ту же операцию. Я вышел на улицу. И тут, на паперти, еще одна символическая сцена подвела итог моим впечатлениям: такой же немолодой индеец, как тот, что стоял на коленях перед распятием в надежде на исцеление, сидел на небольшом деревянном ящике и старательно наводил блеск на ботинки... белого священника, с ног до головы закутанного в черную сутану.

"Народ находит в религии силу достаточно успокоительную, чтобы противостоять угнетающей реальности. Религия заполняет пустоту отнятой земли иллюзией обещанной земли на небесах. Эта религия как бы растворяет образы рыжего хозяина-гринго и латифундиста в аскетической фигуре многострадального человека-бога; это та религия, которая превращает белого мучителя посредством скоренькой церковной церемонии в объект мученичества. Но очень часто этот клапан, призванный обеспечивать выход накапливающимся духовным страстям, оказывается недостаточным. И тогда на сцене появляется алкоголь".

Эти слова принадлежат перуанскому еженедельнику "Варьедадес". Однако они в полной мере применимы и к Эквадору.

В один из очередных приездов в Кито я по обыкновению отправился на холм Панесильо - мне нравилось постоять в предвечерние часы у баллюстрады смотровой площадки, полюбоваться городским пейзажем, вслушаться в затихающие ритмы столицы. На этот раз, когда мы собрались в обратный путь, мой неизменный спутник Барон Идрово предложил не ждать случайное такси, а пойти на стоянку.

- Прогуляемся, - сказал он. - Заодно посмотришь, как живет китовская беднота. На этой окраине, около Панесильо, селится много индейцев.

Мы шли по узкой дороге, вившейся по склону холма. Справа уступами спускались вниз убогие домишки. Казалось, если спрыгивать с одной черепичной крыши на другую, можно быстро достичь подножия холма. Слева еще более неказистые строения лесенкой поднимались вверх, в гору. Заметив на обочине дороги две человеческие фигуры, мы замедлили шаг, чтобы лучше разглядеть их. Это были пожилые индейцы - мужчина и женщина. Они сидели на траве и по очереди прикладывались к большой бутыли с мутной жидкостью, которую передавали из рук в руки. У индейца в одной руке была зажата веревка, на которой была привязана крупная свинья; она тянула в сторону, и индеец то и дело валился набок, но веревку из руки не выпускал.

- Кукурузная чича, - пояснил Барон, кивая на бутыль. - Главная радость в жизни индейца.

Кавалер повел безучастным взглядом в нашу сторону, приложил бутыль к губам, потом передал ее подруге.

- А скажи ему, что алкоголь - яд, может и с кулаками полезть, - проговорил Барон, когда мы прошли вперед. - Не живут, а существуют. Слушают одних попов, а те только и призывают что к смирению. Жизнь этих бедняков крутится по невидимому заколдованному кругу, - с болью и горечью продолжал он. - Словно мифические персонажи, занятые поисками "ничего", они бредут в "никуда": оступаются, падают, снова поднимаются, снова делают шаг в пустоту. В конце концов оказывается, что они топчутся на одном месте. И так - сколько уже веков!..

Конечно, не чичей единой жив эквадорский индеец. Случаются в его жизни и красочные, веселые праздники, такие, как карнавалы с традиционными шествиями масок или сельские родео (правда, там тоже не обходится без чичи). Но это в Сьерре, где живет большая часть индейского населения.

Первомай в эквадорской столице

А развлечения, которые так нравятся жителям Кито, например коррида или футбол, индейцу просто не по карману.

Трудно сказать, что пользуется у горожан большей популярностью - коррида или родео. Эквадорцы - такие же страстные поклонники корриды, как перуанцы или колумбийцы, и поэтому маршруты испанских тореадоров, гастролирующих в Южной Америке, обычно проходят через три столицы - Боготу, Кито и Лиму.

Родео - любимое зрелище столичных жителей

Не менее популярно и родео. Это конноспортивное представление собирает, пожалуй, даже больше зрителей, чем коррида, и вызывает у них не меньший энтузиазм.

Маленькие зрители на родео

...Задолго до начала праздника любители родео начинают стекаться на стадион "Пласа монументаль". Идут пожилые люди, молодежь, родители с детьми: родео - праздник для всех возрастов. Высокие, в несколько ярусов, трибуны заполняются до отказа.

Родео - любимое зрелище столичных жителей

Вот под торжественные звуки фанфар завершается парад участников. И тотчас воздух оглашают зажигательные аккорды "Пасео чакарреро" - на арене появляются артисты фольклорного танцевального ансамбля, одетые в яркие национальные костюмы...

Трубачи возвещают о начале праздника

Это и национальные танцы, и демонстрация силы и ловкости

А затем начинается главная часть праздника - собственно родео. Наездники-пастухи демонстрируют зрителям свою ловкость и мастерство: с помощью лассо ловят быка, валят его на землю и быстро связывают, скачут верхом на быке, объезжают молодого скакуна и так далее.

Это и национальные танцы, и демонстрация силы и ловкости

Сельское родео

В перерыве друзья объяснили мне, что между пастухами горных районов и пастухами равнин и побережья есть "принципиальное" отличие: первые, оказывается, могут набросить лассо на шею скачущей лошади... босой ногой. Пользоваться таким сложнейшим приемом их вынуждает сам рельеф местности, где требуется управлять лошадью двумя руками. И действительно, в одном из номеров программы такое искусство владения лассо было продемонстрировано зрителям, причем сделала это... наездница.

Столичная окраина Батан Альто в последние годы усилиями людей зажиточных застроилась и превратилась в один из наиболее престижных районов Кито. В самой верхней его части, там, где кончаются два ряда домиков, а оборвавшийся асфальт сменяется узкой каменистой дорогой, ведущей в эвкалиптовую рощу, на ровной площадке, отторгнутой у горного склона, стоит здание необычной архитектуры. Издали оно выглядит суперсовременно: над большой, сплошь из стекла стеной в два этажа взметнулась односкатная крыша-крыло, готовая вот-вот взмыть ввысь и увлечь за собой все сооружение.

Здесь живет и работает выдающийся художник современности Освальдо Гуаясамин.

Свернув с дороги и въехав в ворота, оказываешься перед домом, выдержанным в типично колониальном стиле: глухие стены, узкие проемы дверей, опоясанный колоннадой внутренний дворик - патио. Однако тягостного впечатления эта часть здания не производит. Белизна наружных и внутренних стен, просторный патио, залитый слепящим солнечным светом, создают ощущение легкости и безмятежности.

Гуаясамин - Белая Птица Эквадора

Столь странное на первый взгляд сочетание старины и современности, формы и содержания как нельзя лучше отвечает замыслу его хозяина: задумав свой дом как домашний музей, Освальдо Гуаясамин сам его и спроектировал.

- С какого рубежа начался мой путь в искусство? - переспросил Освальдо и задумчиво посмотрел в стену-окно, за которым далеко внизу, в долине, простерся Кито. - Пожалуй, с раннего детства. Да, с раннего детства, - повторил он с мягкой, чуть грустной улыбкой. - Мои сверстники не хотели играть со мной - я был для них "индио". По-детски обостренное ощущение униженности и несправедливости будило во мне желание убежать от обидчиков, улететь далеко-далеко, туда, где нет расовой дискриминации, где нет деления на белых и "индио", где все - "индио" и все равны. И я начал рисовать. Рисунки были наивные, бесхитростные, чисто личного плана. Мне было тогда шесть лет.

Нерадостное детство

Я рано испытал и глубину унижения, порожденного социальным неравенством, ведь я происхожу из очень бедной семьи, - продолжал Освальдо. - Мой отец был индеец, мать-метиска. Из десяти детей я был старшим. И когда в восемь лет я в первый раз вышел на улицы моего родного Кито, чтобы продать свои рисунки и плакаты, то это было продиктовано желанием помочь семье.

И мальчишкам Колорадо свойственна любознательность

Учился Освальдо плохо. Кроме рисования, его ничего не интересовало, разве что история и география да еще игра на гитаре. Вот и вся учеба. Немудрено, что будущую гордость Эквадора часто исключали из школы, приходилось каждый год поступать в новую. С трудом одолев "курс наук" начальной школы - а она в Эквадоре охватывает шесть классов, - Гуаясамин легко поступил в Школу изящных искусств Кито. Там он учился с упоением, и годы учебы пролетели незаметно. В 1941 году Освальдо блестяще закончил Школу - тогда ему шел 22-й год.

Все эти обстоятельства: бедность семьи, трудное детство, учеба в академической Школе изящных искусств - породили в молодом художнике обостренное чувство национального самосознания, а позже - и лучшее понимание проблем классовой борьбы. В итоге это привело к тому, что в своих картинах он еще в период своего становления как художника стремился отразить жизнь и страдания эквадорского народа.

В 1942 году Освальдо удалось организовать в Кито первую персональную выставку. Суть выставленных полотен сам он охарактеризовал как "восстание против буржуазного академизма". Именно тут ирония судьбы вытолкнула его на путь успеха. В эквадорской столице проездом находился американский миллиардер Нельсон Рокфеллер, и один из его друзей, дипломат, зная, что он неравнодушен к живописи, пригласил его на выставку работ Гуаясамина. Будучи и в самом деле знатоком живописи, Нельсон Рокфеллер сразу оценил незаурядность дарования молодого художника. Не поскупившись, он за высокую цену приобрел несколько его картин, а главное - пригласил Гуаясамина в Соединенные Штаты, пообещав оказать содействие в организации там персональной выставки.

Поездка в США дала Гуаясамину возможность побывать в Мексике. Там он работал и учился у Ороско, одного из "великой троицы" мексиканских муралистов (Ривера - Ороско - Сикейрос), там же он познакомился и подружился с выдающимся чилийским поэтом Пабло Нерудой. Пребывание в Мексике оказало глубокое влияние на все последующее творчество Освальдо Гуаясамина. И дело не в том, что он называет себя "первым эквадорским художником, занявшимся настенной живописью". Он многое усвоил от искусства великих мексиканских муралистов: реализм, верность национальным традициям и пафос революционной борьбы, свойственные творчеству Диего Риверы, экспрессию и трагизм Ороско, резкость его живописной формы, а также глубокий социальный характер и политическую заостренность фресок Давида Альфаро Сикейроса; но что еще более важно - их патриотизм и демократичность, ясную адресованность работ "великой троицы" народным массам.

- Со временем мои горизонты - и творческие, и политические - расширялись. - При этих словах в глуховатом голосе Освальдо зазвучали твердые нотки. - Ныне я бы сказал, что мое творчество - это сплав воспоминаний детства и жизненного опыта с личным восприятием мира, в котором мы живем. И все это - преломленное сквозь столь же личную призму художника.

- Кстати, - оживился он, - ты знаешь, что на кечуа означает "гуаясамин"? На одном из его наречий это "летящая белая птица", а на другом - "дом мудрости". - Художник откинул назад большую седую голову, озорно засмеялся и заключил: - Не знаю, как насчет мудрости, но сейчас-то я уж точно "белая птица"...

6 июля 1986 года Освальдо Гуаясамину исполнилось 67 лет. Из них более 45 художник находится в творческом полете. И никогда: ни в начале пути, ни теперь, в расцвете творческих сил, - он не изменял темам, с детства глубоко запавшим в душу: страдания простого человека от расовой дискриминации, социальной несправедливости, войны и его борьба за избавление от этих бед, за светлое будущее для себя и для всего человечества.

Более 30 лет художник работает над большой серией картин под общим названием "Возраст гнева". Гуаясамин начал ее в 1952 году, и она быстро принесла ему славу. По первоначальному замыслу серия должна была состоять из 250 полотен, сейчас в ней уже более 300 картин. Но, как и само творчество, тема бесконечна, и художник продолжает неустанно трудиться.

- С начала нынешнего века, но особенно после Великой Октябрьской социалистической революции мир живет в условиях противоборства старых, отживших форм общественного устройства и новых, порожденных Великим Октябрем, - говорил мне Гуаясамин. - Борьба между старым и новым, между миром капитала и миром труда, между прошлым и будущим - вот суть "Возраста гнева".

Серия начинается картиной о гражданской войне в Испании, где Гуаясамин прожил весь 1956 год. Там он живо интересовался подробностями минувших грозовых событий: ездил по стране, в первую очередь по местам боев, расспрашивал людей, переживших войну, знакомился с документами. Говоря его собственными словами, в Испании он "был занят тем, что искал и думал". Итог этих поисков и размышлений - семь картин под общим названием "Плачущие женщины".

- В дальнейшем я побывал во многих странах мира, - вспоминал Освальдо, - видел почти все нацистские концлагеря, и то, что меня там потрясло, я постарался выразить в цикле из четырнадцати картин. Потом была написана большая фреска о чудовище нашего времени - атомной бомбе. Позднее появились серии картин, темами которых были войны в Корее, во Вьетнаме. Все это части одной симфонии - драматической и в то же время героической.

Семь картин, четырнадцать полотен... Мало кто знает, какой титанический труд кроется за простыми словами художника. Семь лет разъезжал он по белу свету, сделав за это время около 8 тысяч рисунков, эскизов, набросков. А возвратившись в родной Кито, уединился и целиком отдался работе. Серия разрасталась: появлялись Картины о событиях в Гватемале, Чили, Аргентине, Ливане, Никарагуа, Сальвадоре.

Гуаясамин боялся одного: успеть бы, хватило бы сил...

- Приход к власти в Чили фашизма и зверские расправы над демократами побудили меня обратиться к чилийской теме, - продолжал Освальдо. - Думаю, что эта серия будет состоять тоже из семи картин. Одновременно работаю над серией "Матери с Майской площади" - эти полотна посвящены матерям, чьи дети пали жертвами реакции и военщины в Аргентине.

Свое творчество Гуаясамин делит на два своеобразных периода. Первый - он называет его "Я и индейцы" - был сплавом личного и национального. Написанный в 1945-1946 годах первый крупный цикл состоит из 103 картин и повествует о жизни и проблемах народов Латинской Америки. Художник назвал его "Гуаканьян", что на кечуа означает "Дорога плача". Красной нитью весь цикл пронизывает идея борьбы индейцев и метисов против угнетения, за свои права, за свободу. После вернисажа в Кито в 1951 году "Дорога плача" объехала полсвета, а в 1956 году в Испании была удостоена премии.

На втором, более позднем этапе - Освальдо условно назвал его "Я и мир" - его взгляд на общественно-политические проблемы современности становится углубленнее и шире. Гуаясамин нашел свой собственный пластический язык живописца. И сразу же интерес общественности разных стран к творчеству Белой Птицы Эквадора резко возрос. Выставку его работ, устроенную в 1973 году в парижском Музее современного искусства, посетило полтора миллиона человек. Десятью годами позже около 500 его работ экспонировались в ленинградском Эрмитаже, с частью этой экспозиции познакомились и москвичи.

Путь к мастерству был для Освальдо Гуаясамина непрост и нелегок. Вначале он находился под сильным влиянием Греко, позднее - Гойи, подражал Ороско. "В творчестве Гойи, - говорил Освальдо, - меня особенно интересовали его гравюры и его "черный период". Разумеется, исключительно с точки зрения содержания его работ". Не обошлось и без влияния импрессионизма и кубизма (они были для него, как он выразился, "необходимым опытом"), а также архитектуры, которую он серьезно изучал в течение нескольких лет. Он постоянно работал и постоянно учился.

- Ты знаешь, - сказал он мне во время нашей беседы, - недавно я подсчитал, что создал в общей сложности свыше шести тысяч картин и рисунков и более двухсот скульптур из бронзы, дерева, камня. Свой творческий почерк, свое "лицо" я искал в разных стилях. Лет двадцать назад мое искусство пластически было связано с искусством других, но вот уже два десятка лет как я говорю на собственном языке. И всегда неизменной была главная тема - мой народ, его жизнь, его страдания и мечты.

- Я читал, Освальдо, что твое творчество так повлияло на современную живопись, что возникло даже особое течение, своего рода "школа Гуаясамина", - сказал я. - Что ты сам скажешь по этому поводу?

- Да, я знаю, что лет двадцать назад у меня появились последователи во Франции и Испании, а из латиноамериканских стран - в Аргентине, Венесуэле, Колумбии и Перу, возникло даже течение "копировальщиков", - ответил он. - Но я отношусь к этому скептически: ведь истинное произведение искусства нельзя повторить.

- А ты не думаешь сам создать "школу Гуаясамина", иметь своих учеников?

- У меня не хватило бы на них ни времени, ни терпения, - отшутился Освальдо.

Гуаясамин оказался гостеприимным и радушным хозяином. Он долго водил меня по своему дому-музею, знакомил с собранными им богатейшими коллекциями, подробно рассказывал о картинах колониальной эпохи, принадлежащих кисти художников "школы Кито", о скульптурах из дерева, об археологических находках, в частности о керамических изделиях древних гончаров. Всего в его археологической коллекции, считающейся едва ли не крупнейшей в Эквадоре, около 15 тысяч предметов.

В 1978 году Гуаясамин передал эквадорскому государству в дар около 500 картин и скульптур колониального периода и ценную коллекцию предметов, относящихся к доколумбовой эпохе, а также произведения классиков мировой живописи, в том числе работы Гойн и Пикассо. Стоимость их превышала 20 миллионов долларов.

- Почему я так поступил? - Освальдо слегка пожал плечами. - Мои картины есть почти во всех музеях мира, а здесь, у меня на родине, их не более пятидесяти. Я почувствовал себя морально обязанным отдать моему народу все лучшее. Коллекция, включающая около трехсот моих полотен, пока не экспонируется, она будет храниться в домашнем музее в ожидании, когда будет построено специальное здание для будущего музея. Территория для него рядом с моим домом уже подготовлена. Землю купил я, а над проектом здания работает известный кубинский архитектор Антонио Кинтана. Эту помощь мне предложило правительство Кубы...

Воспользовавшись паузой, когда Освальдо закуривал очередную сигарету, а курит он много, - я спросил его, какой тип живописи он предпочитает, в каком жанре больше любит работать.

Его ответ можно смело назвать психологическим автопортретом.

- Я "делаю" три типа живописи, довольно отличных один от другого. Например, я пишу цветы, пейзажи и натюрморты, что отвечает моему внутреннему миру, так сказать, состоянию души. Эта живопись меня освежает, за мольбертом я отдыхаю. Затем я "делаю" портреты. Хотя и пытаюсь проникнуть во внутренний мир человека, который мне позирует, и отразить его на моем полотне, портреты пишу без особой охоты - ведь тут я не более как "секретарь" моего персонажа. Наконец, я "делаю" главную работу моей жизни - создаю произведения, сильные по экспрессивности и драматизму, такие, как полотна из серии "Возраст гнева". В ней есть портреты людей, которые защищали свою родину, которые в той или иной степени возвеличили Человека, его землю, его достоинство. Один из них - Сандино. Сейчас я тружусь над новой серией картин, которую назвал "Нежность: пока я живу, всегда тебя вспоминаю".

- Живопись - мое призвание, моя жизнь, - сказал Освальдо. Он умолк, в который раз закурил и после долгой паузы продолжал: - Когда я работаю над очередной картиной, я выражаю себя прежде всего как эквадорец. Вместе с тем я знаю, что Эквадор - это лишь часть Латинской Америки. Теперь, спустя десятилетия, я отчетливо вижу, что творческим счастьем я обязан тому, что вовремя понял простую истину: художник не должен замыкаться ни в личных, ни даже в национальных рамках, он обязан своими произведениями выражать неразрывную связь национального и интернационального.

У Гуаясамина особая манера вести беседу - он говорит страстно, выразительно жестикулирует и все время порывается сорваться с места, "взлететь". Наконец он так и делает - прерывает разговор о своем творческом кредо и ведет меня в мастерскую смотреть его панно (высота каждой из двух частей - четыре метра, длина - пятнадцать) для международного аэропорта "Барахас" в Мадриде - заказ правительства Испании. К тому времени, когда состоялась наша встреча (шел май 1982 года), Освальдо почти все завершил.

Я знал, что Гуаясамин работает быстро, даже стремительно, и потому задал вопрос скорее из вежливости, чем из любопытства.

- Сколько времени ушло на это панно?

- Полтора года, - ответил Освальдо. - Принимая во внимание характер помещения, для которого предназначается мураль, - а это зал вылета пассажиров за границу, - пришлось остановиться на акриловых красках да еще прибегнуть к помощи мраморной крошки. И писать пришлось не на холстах, а на щитах из бальсового дерева. Потом они будут смонтированы в Мадриде на алюминиевой структуре.

- Похоже, что мастерская создана специально для таких масштабных работ, - я обвел взглядом просторную студию и кивнул на высоченный стеклянный потолок, сквозь который лились потоки солнечного света.

- Да, работается здесь легко, - согласился Освальдо. - Много света и воздуха...

Мы подошли к стоявшему возле стены длинному столу, на котором лежали деревянные щиты с нанесенными на них контурами будущих фигур. Худощавый чернобородый человек в джинсах и клетчатой рубашке закрашивал один из щитов красно-оранжевой краской невероятно резкого тона. Встретив его внимательный взгляд, я спросил, что будет изображено на этой части панно. Бородач в джинсах вопросительно посмотрел на Гуаясамина, на меня, опять перевел взгляд на Освальдо. Тот жестом показал, чтобы он продолжал работать, и, обращаясь ко мне, пояснил:

- Он глухонемой. Художник. Не мог найти работу. Я и пригласил его в помощники.

Работая над панно, Гуаясамин, по его словам, стремился выразить мечту двух выдающихся лидеров освободительного движения латиноамериканских народов - Боливара и Сан-Мартина - о равноправном единении народов, говорящих на испанском языке.

- Новый международный аэропорт Мадрида должен нести на себе печать нового времени и новых идей, - говорил Освальдо. - Обе части панно представляют собой призыв к единству Испании и народов Латинской Америки.

Первая часть посвящена Испании: изображены испанский танец, символическое пожатие рук конкистадора и индейца, четыре портрета, на них Бартоломе де Лас Касас, Сервантес, Унамуно и Пикассо, олицетворяющие важное влияние испанской культуры на духовную жизнь народов Латинской Америки.

Сердцевина второй части - испано-американской - доколумбова Америка с ее мистерией индейских ритуальных масок, что призвано привлечь внимание к наследию древних цивилизаций и культур наших народов. Что касается портретов - их тоже четыре. Это Руминьяуи, Симон Боливар, Хосе Марти и Пабло Неруда. В них я стремился показать преемственность и неразрывную связь идей независимости и свободы, которые и сегодня вдохновляют латиноамериканцев на борьбу за демократию и социальный прогресс.

Освальдо настоял на том, чтобы я остался у него обедать.

- Обед будет простой, деревенский, зато сытный, это я обещаю, - предупредил он. - Я неприхотлив в еде, редко изменяю своему меню, а вину предпочитаю фруктовые соки или простую воду.

В столовой, где массивные деревянные балки высоко вознесли резной деревянный потолок, экономка подала густой суп с вермишелью и фасолью, "фритаду" - кусочки жаренной в масле свинины, овощи - салат, кукурузу, отварной картофель в мундире, а также свежий сыр и кувшин апельсинового сока; завершал трапезу крепкий черный кофе... с медом.

За обедом наша беседа вращалась в основном вокруг тем политического свойства, таких, как роль и место художника в обществе и в современном мире вообще, как актуальные проблемы, стоящие перед латиноамериканскими народами, политические взгляды и симпатии самого Гуаясамина, его общественная деятельность.

Меня всегда удивляла и поражала творческая одержимость художника, его работоспособность. Ежедневно, кроме воскресений, он поднимается в семь утра, а в восемь уже начинает свой рабочий день, который продолжается 12-14 часов. И при этом он находит время для дел общественных. А их у Гуаясамина немало. Он - глава Эквадорского комитета борьбы за гражданские права, один из сопредседателей Латино-американской ассоциации защиты прав человека, руководитель Национального комитета культурных связей между Эквадором и Кубой. Он успевает многое: принять участие в латиноамериканской конференции солидарности с сальвадорским народом, прочитать перуанским студентам лекцию о роли современной живописи в борьбе народов континента за экономическое, социальное и духовное освобождение, съездить на Кубу и потом выступить перед эквадорцами с рассказом о трудовом героизме кубинцев, строящих новую жизнь.

Гуаясамин - восторженный поклонник Кубинской революции.

- Я не раз бывал на Кубе, - говорил он, вспоминая свои поездки в Гавану, - и восхищаюсь героическим народом острова Свободы, его усилиями и особенно опытом строительства новой жизни. Кубинцы созидают социалистическое общество, исходя из своих специфических условий и особенностей, их методы отличаются от тех, какие применялись в других странах. Я имею в виду, что они созидают новое общество на наш, латиноамериканский, я бы даже сказал, на карибский манер. И они добились успехов, которые кажутся просто невероятными, прежде всего в области просвещения, здравоохранения, решения социальных вопросов. Такое общество впервые родилось в Латинской Америке, и я не скрываю своего большого уважения к кубинскому народу.

- В моих дружеских связях с кубинцами однажды произошел такой эпизод, - оживился Освальдо. - Когда я приехал в Гавану, меня попросили написать портрет Фиделя Кастро. Но предупредили, что "команданте" сможет позировать не больше часа. Я согласился. Работал с упоением и, как всегда, быстро. А когда кончил писать, Кастро был поражен достигнутым сходством и, как мне показалось, еще больше скоростью работы.

Освальдо Гуаясамин не принадлежит ни к одной из существующих в Эквадоре политических партий. Но его прогрессивные взгляды, его симпатии к социализму известны далеко за пределами его страны. С позиций патриота и демократа он выступает за избавление народов Латинской Америки от гнета американских монополий, решительно разоблачает на международных форумах империалистическую политику США в отношении развивающихся стран.

- Влияние США на наши страны отчаянно сильно, - говорил Гуаясамин. - Но империалисты недолго будут глумиться над нашими народами, латиноамериканцы подымаются на борьбу за свои национальные интересы, за право на самостоятельную жизнь и одержат победу. Я в этом убежден.

Передовые взгляды Гуаясамина завоевали ему уважение прогрессивных людей, видных деятелей латиноамериканского освободительного и революционного движения. Но одновременно они создали ему как активному поборнику демократических прав и свобод немало сложностей и в самом Эквадоре, и в других странах "его Америки". Несмотря ни на что, он продолжает всем своим творчеством пропагандировать идеи антиимпериалистической борьбы, национального освобождения и социального прогресса.

Мы проговорили с Освальдо почти целый день. Среди множества интересовавших меня вопросов был и "самый трудный": должен ли художник делать четкий и определенный политический выбор? За долгие годы журналистской работы в Латинской Америке мне часто доводилось встречаться с деятелями культуры - художниками, композиторами, писателями, другими творческими работниками, и они чаще всего либо вообще уходили от ответа, либо давали ответы уклончивые, вроде того, что, мол, художник должен отражать жизнь народа, его историю, традиции, быт и тому подобное, а политическая борьба, дескать, не должна распространяться на искусство, которое должно стоять "вне политики".

Гуаясамин ответил без обиняков:

- У меня нет никаких сомнений в том, что истинный художник должен, просто обязан сделать вполне определенный политический выбор. Все великие мастера всегда были тесно связаны со своими народами, отражали их чаяния. Потому и были великими! Я - человек левых взглядов. Меня заботит судьба простых людей в любой части света, - продолжил свою мысль художник. - Это, если хочешь, моя маленькая каждодневная История!..

Завершило мое пребывание в гостях у Гуаясамина посещение небольшой экспозиции его картин. В этом же помещении находится и киоск, где посетители могут приобрести репродукции и альбомы произведений выдающегося художника. Несколько лет назад Освальдо приобрел типографское оборудование и установил его в специальном помещении около дома-музея. Там теперь печатаются репродукции его картин, каталоги, наборы фотографий, буклеты. Семейным издательством руководит старший сын художника, Пабло, молодой человек с черной, как смоль, шевелюрой и пытливым взглядом, он же является президентом Фонда Гуаясамина. Да и сам Освальдо постоянно и внимательно следит за тем, как идут дела.

Кстати, о Фонде Гуаясамина. Освальдо говорил о нем скупо, немногословно, но и не скрывал своей гордости. Задачей фонда, сказал он, будет пропаганда прогрессивного искусства Латинской Америки, а также помощь молодым, подающим надежды эквадорским художникам. - Музей, библиотека, кинозал, мастерские для художников и так далее - все это должно разместиться в новом здании.

Здание Национальной библиотеки

- Я верю, - подчеркнул Освальдо, - что музей и фонд сыграют важную роль в повышении культурного уровня моего народа, будут способствовать росту его национального самосознания.

Пока я знакомился с экспозицией, Гуаясамин подошел к киоску, снял с полки альбом с репродукциями своих работ, потом порылся в папках, извлек оттуда репродукцию одной из картин из серии "Вьетнам" и, склонившись над витриной, своим размашистым округлым почерком сделал на альбоме и репродукции дарственные надписи. Поблагодарив за великодушный подарок, я протянул ему свой журналистский блокнот с записями и попросил оставить автограф и в нем в качестве, как говорят эквадорцы, "золотой броши" нашей беседы. И тут он сделал мне еще один замечательный подарок: быстрыми, но мягкими движениями набросал в блокноте мой портрет и сопроводил его посвящением.

Потом мы несколько раз сфотографировались у дома, возле скульптуры, созданной Гуаясамином. Высокая стела была устремлена в небо, словно указывая путь к новым творческим вершинам.

А распрощались мы около моей гостиницы - Освальдо сам довез меня на своем "рэндровере".

- По крайней мере, я спокоен, что ты добрался до отеля без дорожных происшествий, целым и невредимым, - пошутил он.

Я не удержался и задал ему давно вертевшийся у меня на языке вопрос: есть ли у него какие-нибудь личные увлечения и душевные склонности помимо коллекционирования предметов искусства и археологических редкостей, чем он занимается в свободное от работы время, когда оно у него выдается?

- Я много читаю, иногда пою, аккомпанируя себе на гитаре. В минуты грусти пишу пейзажи и натюрморты, - ответил Освальдо. - Еще я очень люблю кино. Есть у меня потаенная мечта - самому создать фильм - непременно документальный и непременно социального плана. В нем я хотел бы выразить все то, что не в состоянии выразить кистью. Что касается личной жизни, - продолжал он, погрустнев, - то мне не очень везло. - Но тут же оживившись, добавил: - Впрочем, две женщины - Слава и Фортуна были ко мне благосклонны.

- А вообще-то самая большая моя страсть - бой быков, коррида...

Гуаясамин сделал паузу, словно любуясь произведенным эффектом, и, опять озорно засмеявшись, пояснил:

- В будущем году в Мадриде во время корриды один из молодых тореадоров впервые появится на арене не в традиционном костюме, а в сшитом по моим эскизам...

Белая Птица Эквадора продолжает свой большой полет.