• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Алан Кларк

Крах «блицкрига»[29]

Эта книга посвящена величайшей и самой длительной сухопутной битве из всех, которые вело человечество. Ее исход изменил соотношение сил в мире и завершил начатый первой мировой войной процесс уничтожения старой Европы. Победоносная Россия вышла из этой битвы как единственная держава, способная бросить вызов — и, пожалуй, даже нанести поражение — Соединенным Штатам Америки в области техники и материальной мощи, то есть в тех областях, где Новый Свет привык к неоспоримому превосходству.

Можно ли сделать какие-нибудь общие выводы на основе исследования этой битвы? Думаю, что да, но не того сорта, которые были бы особенно приятны для нас на Западе. Действительно, дело выглядит таким образом, что русские могли самостоятельно, без какой бы то ни было помощи со стороны западных держав, выиграть эту войну или по меньшей мере силой оружия заставить немцев повернуть вспять. Та поддержка, которую они получили от нашего участия в войне, — отвлечение нескольких дивизий противника, поставки значительного количества снаряжения — носила побочный, а не решающий характер. Иными словами, эта помощь сказалась на продолжительности, но не на исходе борьбы. Конечно, высадка союзнических войск в Нормандии существенно сковала немецкие резервы. Однако угроза «второго фронта», тем более его реальное создание стали фактором в войне лишь после того, как критический период схватки на Востоке уже миновал.

Датой, когда немецкое командование приступило к оперативному планированию войны с Советской Россией, обычно считают 29 июля 1940 года. В этот день Рейхенгалле[30] начальник штаба оперативного руководства генерал-полковник Йодль на строго секретном совещании изложил тщательно отобранной группе штабных работников и представителей экономической администрации рейха «высказанные фюрером пожелания». За несколько недель до этого, еще в ходе французской кампании, Гитлер заявил Йодлю: «Я предприму меры против угрозы Советского Союза, как только позволит военная обстановка». После заключения перемирия с Францией это решение Гитлер обсуждал более подробно в Бергхофе на встречах с Кейтелем, Йодлем и Герингом. Первая директива ОКВ «Операция “Ауфбау Ост”» была издана 5 августа 1940 года, и с этого момента в планирование быстро вовлекаются другие секторы нацистского государственного аппарата. Когда в начале сентября новый обер-квартирмейстер генерального штаба ОКХ[31] генерал-майор Ф. Паулюс занял свой пост, он нашел среди прочих документов «еще не законченный оперативный план нападения на Советский Союз».

Следующая директива (№ 18), изданная 12 ноября 1940 года, была более определенной. В ней Гитлер писал:

«С целью уточнения нынешней позиции России начаты политические переговоры. Независимо от исхода этих переговоров, все подготовительные мероприятия, касающиеся Востока, относительно которых были отданы устные приказы, должны продолжаться. Указания по этому вопросу будут даны, как только общий проект оперативных планов ОКХ будет представлен мне и одобрен».

Было бы неправильным утверждать, как это делают многие немецкие писатели, что состоявшиеся в ноябре 1940 года переговоры между СССР и Германией ускорили или даже инспирировали планирование войны с Советским Союзом.[32] Начало кампании на Востоке уже было намечено на весну 1941 года — ближайший срок, к которому было физически возможно перебросить и дислоцировать немецкую армию. Занятая Советским Союзом позиция на этих переговорах, возможно, укрепила Гитлера в его намерении и служила ему удобным оправданием, но принципиальное решение он принял еще в ходе кампании во Франции, когда увидел, как немецкие танковые дивизии разделались с французской армией.

Но хотя планирование нападения на Советский Союз началось летом 1940 года, замысел возник гораздо раньше о чем свидетельствует, в частности, знаменитое выступление Гитлера на совещании в Бергхофе 22 августа 1939 года. Из всех речей и торжественных собраний в истории нацизма именно это «узкое» совещание особенно наглядно иллюстрирует дьявольскую, античеловеческую сущность нацизма. В тот день Гитлера буквально распирало от самоуверенности, и он кликушествовал: «Вероятно, никогда не будет снова человека, который был бы наделен такой властью и пользовался бы доверием всего немецкого народа, как я… Наши враги — люди ниже посредственных, это не деятели, не хозяева, это червяки». Во всяком случае, заверил Гитлер своих слушателей, западные державы не выступят в защиту Польши, «Теперь мы можем нанести удар в самое сердце Польши — я распорядился отправить на Восток мои отряды СС “Мертвая голова” с приказом без пощады и жалости уничтожить мужчин, женщин и детей польского происхождения».

В этот момент, рассказывает один из участников совещания, Геринг вскочил на стол и, «выкрикнув кровожадные благодарствия и кровожадные заверения», стал отплясывать как дикарь. «Единственное, чего я боюсь, — продолжал Гитлер, — что в самый последний момент какая-нибудь сволочь (швайнхунд) выступит с предложением о посредничестве». Что же касается будущего, то «времени терять нельзя. Война должна начаться, пока я жив. Договор с Советским Союзом предназначен, чтобы выиграть время, и в дальнейшем, господа, с Россией случится то же самое, что я проделаю с Польшей. Мы разгромим Советский Союз».[33]

При этих последних словах эйфория, вызванная бравадой Гитлера, заметно рассеялась, и в конце выступления фюрера «некоторые скептически настроенные участники совещания хранили молчание». Ибо в этом заявлении была мимоходом высказана непростительная с военной точки зрения ересь, которую все немецкие генерал единодушно согласились искоренить навсегда, — «война на два фронта». Даже наиболее преданные нацизму генералы никогда не считали возможным напасть на Советский Союз, пока существует Западный фронт. Да и в книге Гитлера «Майн кампф» это считалось кардинальной ошибкой, роковым шагом, который свел бы на нет все достигнутые рейхом успехи на пути к мировому господству.

Но год спустя, когда идея войны с Россией начал воплощаться в оперативные планы, у Гитлера появились определенные причины утверждать, что Западный фронт более не существует. Французы капитулировали и подписали перемирие, а англичане были изолированы на своем острове, где, бессильные что-либо предпринять, зализывали раны. В теплых лучах победы над Францией, добившись абсолютного господства над Западной Европой Гитлер имел основания говорить, что поход против России будет не вторым, а первым и последним фронтом.

Как, однако, нередко бывает в международных дела государства, планирование, после того как оно началось, неумолимо обретает размах и внутренний динамизм, тогда как характер и акценты условий, в которых он зарождалось, уже изменились. Военно-воздушный флот Германии (люфтваффе), до недавнего времени господствовавший в воздухе, получил достойный отпор. Некоторые районы неба над Западной Европой оказались для него недоступными. Выявились недостатки в оперативном управлении и техническом оснащении люфтваффе. Немецкий военно-морской флот понес серьезные потери в ходе норвежской кампании. Программа строительства подводных лодок отставала и была плохо спланирована — летом 1940 года Германия имела всего 14 подводных лодок, способных действовать к западу от Англии.

Эти обстоятельства серьезно затрудняли нанесение удара по Англии, и, если англичане останутся непоколебимыми в своем решении продолжать войну, покорить Англию без длительной и тщательной подготовки и пересмотра приоритетов было невозможно. Но времени было мало — во всяком случае, так считал Гитлер: «…меня в любой момент может убить преступник или сумасшедший». Сухопутная армия Германии, однако, находилась в полной боевой готовности и пока не знала поражений. Из трех видов вооруженных сил она единственная выполнила все поставленные перед ней задачи. Было бы нелепостью допустить, чтобы эта великолепная боевая машина пришла в упадок, или перестраивать ее для десантных операций, чтобы сражаться с военно-морской державой в ее собственной стихии! Гегемония, которую Гитлер установил над строптивыми генералами в области политики, была теперь неоспоримой. Более того, Гитлер, видимо, считал, что его личная власть над армией еще более укрепится в результате Восточной кампании с ее сильным идеологическим подтекстом и пристального внимания, которое он собирался уделить ее проведению.

В 1930 году Гитлер писал: «Армии существуют не для того, чтобы подготавливать мир. Они существуют для завоевания победы в войне». И весной 1941 года немецкие вооруженные силы были победоносными, почти не знавшими потерь, превосходно обученными и оснащенными. Это была прекрасно сбалансированная и управляемая боевая машина, достигшая тогда зенита военной славы. Куда ей предстояло двинуться теперь? Простая сила притяжения должна, казалось, была направить ее против единственного оставшегося на Европейском континенте противника; увлечь ее, как армию Наполеона, которая также когда-то разочарованная стояла на берегу Ла-Манша, на Восток, в темные непокоренные дали России. Красная Армия летом 1941 года была такой же загадкой для разведывательных служб Англии и Франции, как и для германской разведки. В начале 1941 года абвер полагал, что Советские Вооруженные Силы насчитывают не более двухсот боеспособных дивизий. После войны начальник генерального штаба сухопутных войск Гальдер сказал: «Это был грубый просчет: число дивизий, вероятнее всего, достигало трехсот шестидесяти».[34] Фактически первоначальная цифра была гораздо ближе к истине, но мобилизационный механизм в Советском Союзе оказался весьма эффективным и сумел к концу июля поставить под ружье более одного миллиона человек. Это было величайшим достижением. Однако Гитлер считал, что советская военная машина не способна функционировать правильно. «Стоит лишь пнуть ногой в дверь, — заявил он генерал-фельдмаршалу фон Рундштедту, — и все прогнившее здание рухнет».

Но какими бы критериями ни руководствовался Гитлер в оценке военного потенциала России, он не учел один исключительно важный фактор: вермахту предстояло столкнуться с противником совсем иного рода, чем нестойкие и податливые западные страны.

«Обремененный тяжелыми заботами, обреченный на месяцы молчания, я могу наконец говорить свободно.

Немцы! В этот самый момент начался поход, который по своим масштабам не имел себе равного в мире. Сегодня я снова решил вверить судьбу, будущее рейха и немецкого народа в руки наших солдат. Да поможет нам бог, особенно в этой борьбе».

Воззвание Гитлера было зачитано Геббельсом, который выступил по радио с обращением к германской нации в 7 часов утра 22 июня 1941 года. Тремя с половиной часами ранее сполохи залпов 6 тысяч орудий озарили предрассветное небо на Востоке, обрушив на застигнутых врасплох русских шквал огня и смерти.

Какой это был страшный момент в истории! Схватились две крупнейшие армии мира. Ни одна битва в истории человечества не идет в сравнение с этой. Даже колоссальные военные операции августа 1914 года, когда все железные дороги в Европе подхлестывали мобилизацию, и последний усталый натиск армий союзников на «линию Гинденбурга» в 1918 году бледнеют перед ней. По числу людей, весу боеприпасов, протяженности фронта, отчаянной ярости боев день 22 июня никогда не будет превзойден.

Немецкие войска, развернутые между Балтийским и Черным морями, объединялись в три крупные группы армий: группа армий «Север» под командованием генерал-фельдмаршала фон Лееба (18-я и 16-я полевые армии и 4-я танковая группа); группа армий «Центр» под командованием генерал-фельдмаршала фон Бока (9-я и 4-я полевые армии, 3-я и 2-я танковые группы) и группа армий «Юг» под командованием генерал-фельдмаршала фон Рундштедта (6-я и 17-я полевые армии, 1.я танковая группа).[35] В соответствии с хорошо зарекомендовавшей себя в Польше и Франции практикой использования бронетанковых сил немецкие танковые дивизии действовали отдельно от пехоты и были сосредоточены в четырех группах под командованием энергичных и опытных генералов-танкистов — Гепнера, Гота, Гудериана и Клейста.[36]

Дислокация немецких войск внешне, казалось, соответствовала трем основным целям — Ленинград, Москва и Украина. Но фактически «главный замысел» операции «Барбаросса» в географическом плане был сформулирован нечетко. В самых общих чертах излагалась задача выхода на линию Архангельск — Астрахань, но со всей определенностью говорилось о том, что основная цель носит чисто военный характер:

Уничтожение находящихся в западной части Советского Союза «основных сил русских сухопутных войск… в смелых операциях посредством глубокого, быстрого выдвижения танковых клиньев» и далее: «Отступление боеспособных войск противника на широкие просторы русской территории должно быть предотвращено».

Гитлер в то время не имел намерения сражаться за города Советского Союза, тем более внутри их. Битва за Францию была выиграна броском к Ла-Маншу, а не наступлением на Париж.

Помимо преимущества внезапного удара немцы обеспечили себе подавляющий перевес в живой силе, технике и огневой мощи на участках фронта, намеченных для танковых прорывов. Согласно плану Гальдера, в это начальное наступление были брошены все бронетанковые силы вермахта. Четыре танковые группы[37] должны были пробить бреши в оборонительных рубежах русских с первого удара, затем обойти с тыла, окружить и расколоть на части советские армии, стоявшие у границы.

На северном участке фронта немцы бросили в наступление три танковые дивизии (более 600 танков), в центре где сосредоточилась наиболее мощная немецкая группировка, удар наносили девять танковых дивизий — около 1500 танков, в южном секторе фронта — пять танковых дивизий — 600 танков. Неудивительно, что ко второй половине дня 22 июня передовые отряды всех четырех немецких танковых групп, оставив позади себя затихающий гул орудий, быстро мчались по сухим неповрежденным дорогам в глубь советской обороны.

Эти «разведотряды» состояли из мотоциклистов, бронемашин, бронетранспортеров с прицепленными к ним противотанковыми орудиями и нескольких легких и средних танков. По дорогам они двигались со скоростью 40 км/час. Следом вплотную за ними шла основная масса танков, поддерживавшая постоянную радиосвязь с передовым отрядом и готовая по сигналу развернуться в атакующие порядки, если авангард натолкнется на сопротивление. Позади танков в арьергарде двигалась смешанная группа из мотопехоты и дивизионной артиллерии. Наступавшая танковая дивизия при таком построении в колонну растягивалась на 10–16 километров. К вечеру 22 июня передовые танковые дивизии, преодолев пограничную полосу, где все еще шли бои, прорвались на глубину от 30 до 50 километров.

Дальше всех в этот первый день войны сумел продвинуться 56-й танковый корпус генерала Манштейна на северном участке фронта, который, перейдя на рассвете советско-германскую границу, к заходу солнца захватил мост через реку Дубиса в Арёгале — бросок на 80 километров! На центральном фронте колонны танков Гудериана, обойдя с двух сторон Брест, захватили Кобрин и Пружаны.

Но еще до наступления темноты стало очевидным, что эта кампания существенно отличается от предыдущих. Как гигантский зверь, пойманный в сеть, Красная Армия отчаянно отбивалась, и, по мере того как рефлексы пробуждались в отдаленных уголках его тела, сопротивление нарастало. До этого дня немцы привыкли к тому, что окруженные части противника быстро прекращали сопротивление и погибали. Периметр обороны сокращался, фланги сжимались, иногда делались слабые попытки вырваться из окружения или контратаковать, а затем — сдача в плен, капитуляция. Быстрота и глубина танковых ударов, непрерывные атаки авиации и, главное, тщательно отработанное взаимодействие всех родов войск создали вермахту ореол непобедимости, которого не имела ни одна армия со времен Наполеона. Однако русские, игнорируя эту военную репутацию вермахта, действовали совсем иначе.

Реакция окруженных соединений всякий раз была энергичной и наступательной. Целые дивизии собирались в кулак и сразу же переходили в наступление, «двигаясь туда, откуда доносился гул артиллерийской канонады». К полудню над полем боя начали появляться крупные группы советских бомбардировщиков, которые базировались вдали от границы и в силу этого избежали внезапного утреннего удара немецкой авиации по советским приграничным аэродромам. За первые два дня боев советские ВВС потеряли около 2 тысяч самолетов, и лишенные прикрытия с воздуха советские армии оказались в тяжелом положении. Почти до конца года русским войскам придется сражаться при минимальной поддержке своих воздушных сил и быстро приспосабливаться к оперативным ограничениям, вызванным этими обстоятельствами.

Ошибочное расположение приграничных армий Западного Особого военного округа делало их уязвимыми для охвата с флангов. Если командующий войсками округа генерал армии Д. Г. Павлов имел приблизительное равенство с противостоящим ему противником в пехоте, то в танках немцы имели подавляющее превосходство — целых три танковых группы Гепнера, Гота и Гудериана. Три армии округа — 3, 10 и 4-я стояли у линии фронта, тянувшегося от Гродно до Припятских болот. В округе имелось пять механизированных корпусов (фактически по численности чуть превышавшие немецкие танковые дивизии), которые были разбросаны по всей территории округа и находились в процессе активной Учебы и укомплектования.

В первый день войны 4-я танковая группа Гепнера, ударив по правому флангу 3-й армии русских, пробила глубокую брешь между смежными флангами Северо-Западного и Западного фронтов, куда ворвался танковый корпус Манштейна, Контратаки русских во второй половине дня натолкнулись на всю мощь немецких танковых дивизий, расширявших прорыв. К вечеру три советские дивизии были рассеяны, а пять других понесли серьезные потери. 14-й механизированный корпус, дислоцировавшийся в районе Пружаны — Кобрин, подвергся столь сильному удару немецкой авиации, что так и не смог сосредоточиться. 13-й мехкорпус, находившийся ближе к границе и уже к вечеру вступивший в бой, из-за нехватки горючего, боеприпасов и технических поломок не смог организовать достаточно мощный удар.

В течение ночи Павлов пытался создать конно-механизированную группу под командованием своего заместителя генерал-лейтенанта И. В. Болдина, включив в нее 6-й и 11-й механизированные корпуса, которая 23 июня должна была нанести контрудар из района Гродно по южному флангу прорвавшейся немецкой группировки.

Но доставить своевременно приказы и собрать разбросанные части в ту суматошную ночь не удалось. Во всяком случае, на следующее утро лишь один 11-й мехкорпус оказался в исходном районе. 6-й мехкорпус и кавалеристы, все еще находившиеся в пути, подверглись атакам люфтваффе и понесли серьезные потери. 24 июня Болдин наконец нанес контрудар, но потери в личном составе и материальной части и изолированный характер наступления обрекли эту операцию в конечном итоге на провал. К этому времени Северо-Западный фронт, лишившийся танков, быстро распадался, уцелевшие советские армии отступали к Риге, оголяя подступы к Даугавпилсу (Двинску). 26 июня 56-й танковый корпус Манштейна вступил в этот город и захватил стратегически важный мост через реку Западную Двину.

Стремясь прикрыть свой правый фланг и восстановить связь с Северо-Западным фронтом, Павлов продолжал перебрасывать поодиночке дивизии из 10-й армии на север, чтобы подкрепить ослабленную 3-ю армию, по существу оставив Минск без прикрытия. Тем временем 4-я армия генерала Коробкова под давлением войск фон Клюге с фронта отходила на восток, а ее левый фланг был рассечен и глубоко охвачен 2-й танковой группой Гуд-риана. 25 июня его танковые дивизии к северо-востоку от Слонима вместе с танкистами Гота затянули петлю окружения вокруг советских пехотных частей, отходивших от Белостока; 26 июня 47-й танковый корпус захватил Барановичи, а 27 июня 17-я танковая дивизия этого корпуса, покрыв расстояние в 50 миль, вышла на южную окраину Минска, где встретилась с 3-й танковой группой Гота, замкнув второе, внешнее кольцо окружения вокруг войск Западного фронта.[38]

На юге Красная Армия оказала упорное сопротивление, хотя и понесла большие потери в живой силе и технике. Командующий Юго-Западным фронтом генерал-полковник М. П. Кирпонос (Киевский Особый военный округ) имел в своем распоряжении более крупные силы, чем его незадачливый северный сосед генерал Павлов, — четыре армии, три механизированных корпуса (22, 4 и 15-й вблизи от границы), 8-й корпус в резерве и два во втором эшелоне (9-й и 19-й). Но эти мощные силы были растрачены в серии изолированных контрударов, и в результате ошибок командования и неумения старших офицеров Красной Армии управлять крупными бронетанковыми соединениями эта сильнейшая танковая группировка русских утратила свою ударную мощь еще до того, как возникла действительно критическая фаза боев на южном фланге советско-германского фронта.

22 июня Кирпонос приказал всем трем находившимся в резерве корпусам выступить к фронту, имея в виду сосредоточить их северо-восточнее Ровно и нанести удар совместно с 22-м мехкорпусом (который уже находился там) по левому флангу танковой группы фон Клейста. Однако 22-й мехкорпус еще в первый день войны был втянут по частям в непрерывные бои и понес тяжелые потери. 15-й мехкорпус, наносивший удар с юга, не мог пробиться сквозь плотную противотанковую оборону немцев. К тому времени, когда 8-й мехкорпус завершил свой форсированный марш, обстановка настолько ухудшилась, что ему пришлось в одиночку вступать в бой. Советские танкисты вновь понесли крупные потери, но более высокая дисциплина и лучшая матчасть (в корпусе имелись Т-34 и КВ) позволили корпусу сохранить боеспособность. Когда наконец 9-й и 19-й механизированные корпуса подтянулись, критическое положение дел заставило их с ходу и врозь ввязываться в сражение. Неопытным танковым экипажам, измученным четырехдневными маршами и непрерывными налетами немецкой авиации, было трудно противостоять опытным танкистам немецкой 1-й танковой группы, хорошо знавшим, как собраться в кулак, когда рассредоточиться, когда открыть огонь и как умело использовать рельеф местности. К тому ж многие уже изношенные БТ и Т-26 вышли из строя в результате механических поломок, другие были потеряны в результате ударов с воздуха. Тем не менее, понеся крупные потери, Кирпоносу все же удалось на время сохранить целостность своего фронта, и, когда его танковые войска истощили себя в боях, он отдал приказ об отходе на старую советско-польскую границу.

Хотя положение русских казалось отчаянным, и мощь озадачивала немцев. «У противника, действующего против группы армий “Юг”, — недовольно ворчит своем дневнике Гальдер, — отмечается твердое и энергичное руководство».[39] На следующий день он снова отметит: «Следует отдать должное русскому командованию на Украине, оно действует хорошо и энергично».[40]

Однако в Белоруссии, значительная часть которой была через несколько дней захвачена немцами, выжили лишь наиболее способные командиры. Комиссары вместе с наиболее храбрыми и дальновидными офицерами Красной Армии сутками, не покладая рук старались сформировать новые части из невооруженных резервистов, солдат, отставших от своих полков или возвращавшихся из отпусков, гарнизонных подразделений. Сооружения взрывались, склады поджигались, спешно строились полевые укрепления, скот угонялся на Восток.

Реакция Гальдера была типичной для всех немцев. Вначале ликование: немцы подсчитывали потери русских, измеряли расстояние, на которое продвинулись немецкие войска, сравнивали их со своими достижениями на Западе и приходили к выводу, что до победы рукой подать. Затем недоумение: русские не могут нести такие потери и дальше, они, должно быть, «блефуют», через несколько дней их резервы должны истощиться. Далее неотступное беспокойство: непрерывные, кажущиеся бесцельными контратаки, готовность русских пожертвовать собой, чтобы убить врага, беспредельное пространство и мрачный горизонт.

Уже 23 июня Гальдер жалуется на «отсутствие большого количества пленных».[41] 24 июня он сетует: «Следует отметить упорство отдельных русских соединений в бою. Имели место случаи, когда гарнизоны дотов взрывали себя вместе с дотами, не желая сдаваться в плен».[42] 27 июня он вновь выражает недовольство «характерно малым числом пленных».[43]

Немецким пехотинцам, сражавшимся с противником лицом к лицу, все это стало очевидным с самых первых боев. Но немецким танкистам первые несколько дней, когда их танки, лязгая гусеницами, мчались мимо не тронутых войной деревень с растерянно глядевшими из дверей и окон жителями, казались похожими на летнюю кампанию 1940 года на Западе.

Однако вскоре это сходство исчезло.

«Несмотря на то что мы продвигаемся на значительные расстояния… — писал капитан 18-й танковой дивизии, — нет того чувства, что мы вступили в побежденную страну, которое мы испытывали во Франции. Вместо этого — сопротивление, постоянное сопротивление, каким бы безнадежным оно ни было. Отдельное орудие, группа людей с винтовками… человек, выскочивший из избы на обочине дороги с двумя гранатами в руках…»

29 июня Гальдер, подведя итог военным действиям за день, приходит к выводу: «Упорное сопротивление русских заставляет нас вести бой по всем правилам наших боевых уставов. В Польше и на Западе мы могли позволить себе известные вольности и отступления от уставных принципов; теперь это уже недопустимо».[44]

Есть что-то близкое к самодовольству в этой записи. Как будто преданный своей профессии выпускник академии генерального штаба испытывает удовлетворение, видя, что правила ведения войны начинают брать свое. Но не только «теперь», а навсегда. Немцы этого еще не знали, но первая (и для их оружия наиболее успешная) фаза Восточной кампании уже становилась достоянием прошлого.

30 июня Гальдер отмечал свой день рождения, и в генеральном штабе ОКХ царила праздничная атмосфера Гальдер ознакомился с последними донесениями командующих группами армий и нашел их хорошими. Русские войска отступали по всему фронту. Из нескольких десятков самолетов, сбитых за день, большинство были устаревших типов, в том числе тихоходные четырехмоторные бомбардировщики ТБ-3, переброшенные с учебных аэродромов Центральной России. Ясно — противник бросает в бой последние остатки своих резервов. На центральном фронте западнее Минска большинство дивизий трех советских армий оказались окруженными в двух «котлах», и путь для беспрепятственных действий немецких танковых корпусов оказался открытым. После восьми дней боев основные силы русских, находившиеся в приграничной полосе, были разбиты и рассеяны, и, в соответствии с планом «Барбаросса», ОКХ в тот же день отдало приказ о захвате переправ через Днепр.

Трудно назвать иначе как парадоксальным поведение этих пунктуальных и лощеных штабных офицеров, одетых в тот день в парадные мундиры, сидящих за столом, накрытым белой скатертью, и обменивающихся друг с другом любезностями. Эти люди находились в мозговом центре немецкой боевой машины, сражавшейся на Восточном фронте. Каждый день они просматривали донесения с фронта, которые бесстрастно сообщали о новых невероятных агониях человечества: умирающих от ран и жажды людях, горящих и уничтоженных деревнях, насильственно разобщенных и угнанных в плен членов семей. Они слышали заявления Гитлера, как он собирается расправиться с русским народом, знали об его отказе соблюдать Женевскую конвенцию о военнопленных, о его намерении «сровнять с землей» Ленинград, чтобы избавиться от многочисленного населения этого города, о пресловутом «приказе о комиссарах». Им также было известно, что означает нацистская оккупация: они воевали в Польше и были непосредственными очевидцами отвратительных бесчинств отрядов СД. Ведомости о снабжении и графики переброски войск в их досье свидетельствовали, что эти нацистские преступники снова орудуют по соседству с немецкими солдатами. Однако им не стоило труда отрешиться от всего этого, и, как прилежные школьники, они веселились на дне рождения своего классного наставника.

Во время этих первых пьянящих дней победы, когда Восточная кампания, казалось, развивается согласно вмененному плану, Гитлер предавался упоительным мечтам о колониальном Востоке. Казалось, что самые фантастические замыслы нацистов — миллионы квадратных километров, населенных славянскими рабами под господством горстки представителей «расы господ», — находятся на пороге осуществления. Гитлер планировал создать нечто среднее между Британской Индией и Римской империей: «Возникнет новый тип человека, подлинные хозяева… “вице-короли”…»

Взгляды Розенберга на этот счет были изложены в длинном меморандуме еще в апреле 1941 года. По большей части документ содержит маловразумительный бред, но его существо можно найти в следующем параграфе:

«Цель нашей политики, следовательно, на мой взгляд, заключается в следующем: возродить в разумной форме — и зная, чего мы хотим, — стремление всех этих народов (“угнетенные национальности” Советского Союза) к освобождению и дать им какую-то форму самоуправления, то есть выкроить из этой огромной территории государственные образования… нацелить их против Москвы, освободив тем самым Германскую империю на будущие века от восточной угрозы».

Этот план — «Вал против московитов», — возможно, импонировал воображению Гитлера своей идеей легионов, несущих вахту на границе с варварами, но фюрер отверг его.

Изложенные на совещании 16 июля 1941 года его собственные взгляды о будущем оккупированных восточных территорий были следующими:

«Хотя немецкие цели и методы следует скрывать от остального мира, мы будем предпринимать и, во всяком случае, мы можем предпринимать все необходимые меры — расстрелы, выселения и тому подобное. Порядок действия таков:

первое — захватить,

второе — править,

третье — эксплуатировать».

В то время как на оккупированной немцами территории Советского Союза насаждался режим террора, произвола и эксплуатации, немецкие армии продолжали свое продвижение на Восток. 1 июля 4-я танковая дивизия форсировала Березину у Свислочи, а на следующий день 18-я танковая дивизия группы Гудериана захватила плацдарм у Борисова, вступив в этот город одновременно с 14-й моторизованной дивизией танковой группы Гота.

В первых числах июля часть окруженных в районе Слонима советских войск, решительным ударом разорвав кольцо немецких дивизий, вырвалась в лесной массив, оседлав при этом коммуникации 18-й танковой дивизии, сражавшейся у Борисова. Возник вопрос о срочной посылке ей подкрепления, и Гудериан приказал 17-й танковой дивизии, находившейся южнее Минска, немедленно двинуться к Борисову. Генерал-фельдмаршал фон Клюге отменил этот приказ.[45]

Вскоре стало очевидным, что русские намерены упор но отстаивать рубежи Днепра, 6 июля сильная группировка советских войск выбила 10-ю моторизованную и кава лерийскую дивизии немцев из Жлобина, а попытка 3-й танковой дивизии захватить Рогачев была отражена. Н следующий день русские нанесли сильный контрудар отбросили 17-ю танковую дивизию из города Сенно.[46]

В центре наступавшей танковой группы Гудериана неудача постигла дивизию СС «Рейх», которая понесла тяжелые потери при попытке захватить мосты у Могилева. Тем не менее Гудериан, перегруппировав войска начал подготовку к переправе через Днепр своих танковых корпусов на слабо защищенных участках фронта у Копыси и Шклова.

К этому времени помимо командующего 4-й армией генерал-фельдмаршала фон Клюге беспокойство передалось и другим старшим офицерам. Гальдер отмечает, что «все (в ОКХ) наперебой рассказывают страшные истории о силе русских войск (позади танковой группы в районе Пинских болот). В первую очередь радиоразведка, которая считает, что здесь будто бы находятся три танковых и два стрелковых корпуса». Поступили также тревожные сообщения о сосредоточении советских войск в районе Брянска и Орла и о сильном прикрытии истребителями железнодорожных перевозок в этом районе.

9 июля Клюге на рассвете прилетел в штаб Гудериана «приказал приостановить операции по форсированию Днепра, пока не подтянутся пехотные части». Гудериан утверждал, что «подготовка зашла уже слишком далеко, чтобы ее отменить» и что… «эта операция решит исход русской кампании до конца года, если это вообще возможно». После бурной перепалки Клюге дал согласие на продолжение наступления, но высказал следующее примечательное суждение о тактике Гудериана: «Ваши операции всегда висят на волоске!»

На фронте группы армий «Север» немецкое командование также начало проявлять неуверенность, столкнувшись с упорным сопротивлением противника. Русские спешно перебрасывали с финской границы солдат, танки и авиацию, чтобы усилить измотанные в боях армии генералов М. М. Попова и Ф. И. Кузнецова.[47] Эти регулярные части, сплотив вокруг себя отряды, составленные из новобранцев, ополченцев и милиции, предприняли серию яростных контратак, в результате чего «на ряде участков фронта немецкие войска оказались в критическом положении».

Как и во многих других случаях, отчаянные и дорогостоящие контратаки русских заставляли немцев нервничать, и генерал-фельдмаршал фон Лееб, переоценив противостоявшие ему силы противника, допустил первый тактический промах.

Когда 4-я танковая группа 2 июля возобновила наступление, направление ударов двух танковых корпусов разошлось: 41-й корпус Рейнгардта был нацелен на город Остров, а 56-й корпус Манштейна двинулся на Опочку и Ловать.

Через несколько дней 8-я танковая и 3-я моторизованная дивизии Манштейна были остановлены русскими в болотистой местности. Дивизия СС «Мертвая голова», Добившись первоначального успеха, натолкнулась на укрепленную линию обороны, где «ее потери и отсутствие боевого опыта привели к просчетам и… к затяжным непредусмотренным боям». Ни одна из трех дивизий 56-го танкового корпуса не могла оказать помощь друг другу, и через неделю безуспешных боев две дивизии были оттянуты назад и направлены на поддержку корпуса генерала Рейнгардта. Дивизия «Мертвая голова» после этого краткого, но кровопролитного участия в настоящих боях была возвращена в «резерв», где могла вымещать свою злобу на гражданском населении. Танковый корпус Рейнгардта тем временем занял Остров, но у него не было сил, чтобы наступать дальше на Псков и вдоль восточного берега Чудского озера.

Участившиеся ошибки немецких командиров на северном и центральном секторах фронта, можно, конечно, отнести на счет различных факторов: нерешительность в ОКВ, разногласия между генералами и т. д. Но факт остается фактом, что даже на этой начальной стадии войны немцы замахнулись на слишком многое. Их бронетанковые соединения не были достаточно сильны и многочисленны, чтобы поддержать наступление на всех трех решающих направлениях.

Немногие из немецких командующих понимали это в то время, и каждый объяснял свои неудачи другими локальными причинами. Но на настенных картах в ставке фюрера занятая немцами территория выглядела огромной — особенно в свете того, что для ее захвата потребовалось лишь несколько недель.

«Ни одна сволочь никогда не выгонит меня отсюда», — самоуверенно заявил Гитлер генералу Кёстрингу, принимая его в Растенбурге.

«Надеюсь, что нет», — сдержанно ответил Кёстринг, последний военный атташе Германии в Москве, лучше других немцев знавший Красную Армию.

В это время в руководстве военными операциями на Востоке произошел первый крупный сбой.

Подспудный конфликт между «дилетантом» Гитлером и «профессиональными военными» — генералами, игравший важную роль в политической эволюции «третьего рейха», с этого момента начинает приобретать важное значение в плане воздействия на ход операций.

Конечно, Гитлер не был профессионалом. Но всю свою жизнь он изучал военное дело. В первые месяцы второй мировой войны его «напор», склонность к риску, его «интуиция» принесли весьма ощутимые успехи.

Но спустя восемь недель после начала Восточной кампании генералы и Гитлер поменялись ролями. Генеральный штаб ОКХ почти единодушно выступал за то, чтобы усилить армии фон Бока и предпринять наступление на узком участке фронта непосредственно на Москву. Гитлер отстаивал ортодоксальное решение по рецептам Клаузевица — методическое уничтожение сил противника на полях сражений, независимо от географических целей и важных в политическом отношении центров. Еще 13 июля он заявил Браухичу: «Не столь важно быстро продвигаться на Восток, как уничтожать живую силу противника», и эта концепция, которой он придерживался на протяжении двух последующих месяцев, полностью совпадала с целями, которые были определены планом «Барбаросса», то есть уничтожение русских войск, находящихся в Западной России, и предотвращение их отступления в глубь советской территории.

Внешне задача выглядела простой, но исключительно сложной по существу и ускользавшей от решения. После первых радужных успехов натиск вермахта начал слабеть и темпы наступления замедлились.

В середине июля линия фронта шла с севера на юг от Нарвы, на границе Эстонии, до устья Днестра, на Черном море. Но в центре фронт с двумя гигантскими зловещими выступами напоминал по своей конфигурации отраженную в зеркале букву «S». Танковые корпуса группы армий «Центр», продвигавшиеся к Москве с севера и юга от Минского шоссе, уже достигли Смоленска. Но южнее русская 5-я армия продолжала удерживать передовые рубежи в районе Припятских болот. Это создавало дополнительный фронт протяженностью 240 километров, который проходил вдоль обнаженных флангов группы армий «Центр» и левого крыла южной группировки Рундштедта, приближавшейся к Киеву.

Русский «балкон», угрожающе нависший над немецкими коммуникациями, сковывал свободу действий сразу двух групп немецких армий. К тому же русские, не теряя времени, полностью использовали свой необычный дар импровизации, которая неоднократно выручала и будет выручать их в этой войне с Германией. Под руководством командующего 5-й армией генерала М. И. Потапова они энергично восстанавливали боеспособность измотанных боями полков и бригад, закладывали базу для партизанского движения и активно использовали единственный оставшийся у них маневренный род войск — кавалерию.

5-я армия и собравшиеся вокруг нее части были наиболее крупным соединением, но было немало и других советских частей, продолжавших вести боевые операции в тылу у немцев, даже если (в отличие от 5-й армии) они были полностью отрезаны от главного фронта. Гарнизоны в Орше и Могилеве, укрывающиеся в лесах многочисленные группы пехотинцев (некоторые из них в районе Минска и Вильнюса), балтийское побережье вплоть до Таллина и западнее — продолжающееся сопротивление всех этих «очагов» придавало вес аргументам тех генералов, которые считали, что вермахт опасно распылил свои силы.

В целях сосредоточения разбросанных соединений и установления четкого приоритета оперативных задач 19 июля ОКВ издало директиву № 33.

В ней отмечалось, что «группе армий “Центр” потребуется значительное время для ликвидации сильных боевых групп противника, продолжающих оставаться между нашими подвижными соединениями», и выражалось недовольство, что северный фланг группы армий «Юг» скован действиями 5-й армии и продолжающейся обороной Киева. Поэтому «цель дальнейших операций должна заключаться в том, чтобы не допустить отхода крупных частей противника в глубину русской территории и уничтожить их».

Для этого провести следующие мероприятия:

концентрическим наступлением группы армий «Юг» уничтожить 12-ю и 6-ю армии противника;

посредством наступления в тесном взаимодействии войск южного фланга группы армий «Центр» и северного фланга группы армий «Юг» разгромить советскую 5-ю армию;

группа армий «Центр» будет вести дальнейшее наступление на Москву силами пехотных соединений. Ее подвижные соединения, которые не будут участвовать в наступлении на юго-восток (то есть против 5-й армии), должны помочь группе армий «Север», наступающей на Ленинград, прикрыв ее правый фланг и перерезав коммуникации между Ленинградом и Москвой;

группа армий «Север» продолжит наступление на Ленинград, как только 18-я армия войдет в соприкосновение с 4-й танковой группой, а ее восточный фланг будет надежно прикрыт 16-й армией. При этом группа армий должна овладеть военно-морскими базами в Эстонии и предотвратить отход советских частей из Эстонии на Ленинград.

Довольно ясно. Директива фактически была приказом группе армий «Центр» остановиться (с учетом огромных расстояний «наступление» одной пехотой ничего не значило), пока не будет обеспечена безопасность ее флангов.

Дело в том, что главное командование сухопутных войск (ОКХ) и верховное главнокомандование вооруженных сил (ОКВ) были поражены неистощимой мощью русских армий. Для генералов в штаб-квартирах ОКХ и ОКВ неестественные изгибы линии фронта, донесения о боях в глубоком тылу вклинившихся немецких армий, нарастающее партизанское движение выглядели не только чем-то необычным, но и опасным. Группа армий «Центр» была значительно сильнее остальных групп, и ей полагалось расколоть советский фронт на две части. Однако, несмотря на ее стремительное продвижение и успешное завершение операций по окружению, противник сохранил координированное управление войсками и оказывал столь же упорное сопротивление, как и в начале кампании.

Немцы были поражены тем, что столкнулись с противником, продолжающим борьбу даже после окружения, о чем единодушно свидетельствуют все немецкие донесения и отчеты о боях в этот период.

«Русские не ограничиваются противодействием фронтальным атакам наших танковых дивизий. В дополнение к этому они ищут любую удобную возможность, чтобы ударить по флангам наших танковых прорывов, которые в силу необходимости оказываются растянутыми и относительно слабыми. В этих целях они используют свои многочисленные танки. Особенно настойчиво они пытаются отсечь наши танки от наступающей за ними пехоты. При этом русские, в свою очередь, нередко оказываются в окружении. Положение подчас становится таким запутанным, что мы, со своей стороны, не понимаем: то ли мы окружаем противника, то ли он окружил нас».

Постоянным источником беспокойства главного командования сухопутными войсками служил также значительный отрыв танковых групп Гота и Гудериана от поддерживающих их пехотных дивизий. Моторизированных пехотных частей немцам не хватало, а имеющаяся мотопехота действовала вместе с танками в авангарде бронированных клиньев. Основная масса пехотных дивизий двигалась пешком, их тыловое хозяйство полагалось на гужевой транспорт, и темпы были невысокими. 17 июля авангарды 4-й армии фон Клюге все еще находились в Витебске, а 9-я армия генерал-полковника Штрауса еще не переправилась через Западную Двину. Но танки Гота уже вышли к северо-востоку от Смоленска, а передовые танковые дивизии Гудериана достигли Десны.

Помимо Гота и Гудериана было немало других генералов, ратовавших за бросок танковых дивизий на Москву. Командующий группой армий «Центр» фон Бок также разделял это намерение. Но с учетом того, что мы сейчас знаем о силе советских армий даже на тот момент и планировавшемся ими контрударе, нет никаких оснований считать, что такой бросок увенчался бы успехом. Это была бы гигантская авантюра, о которой с определенностью можно сказать лишь одно — она приблизила бы конец войны.

Сам Гитлер, как это нередко было, занимал двойственную позицию. Нет сомнений в том, что он приветствовал поддержку тех генералов, которые разделяли его желание воздержаться от наступления на советскую столицу на узком фронте. Но он не собирался соглашаться с их рекомендациями ограничить масштабы операций. Командующий группой армий «Юг» фон Рундштедт в то время предлагал приостановить операции на центральном и южном секторах фронта и сосредоточить силы против Ленинграда, чтобы очистить от советских войск Балтийское море и соединиться с финскими войсками до зимы. Но Гитлер верил, что, создав сильные, мобильные группировки на севере, где Ленинград должен быть «изолирован» и «оставлен позади», и на юге, танковые армии стремительным броском сомкнут клещи позади советской столицы, окружив стальным кольцом и Москву, и все упорно сражавшиеся на подступах к ней армии маршала Тимошенко. Это будут «супер-Канны», величайшая битва на уничтожение в истории человечества. Таким образом, в последнюю неделю июля и в ОКХ, и в ОКБ общее мнение свелось к тому, что наступление группы армий «Центр» должно быть приостановлено. Однако через несколько дней после появления директивы № 33 события на фронте сделали устаревшими содержавшиеся в ней выводы.

Первоначальное намерение русских заключалось в создании линии обороны от Витебска на юг до Днепра, а затем вниз по левому берегу реки. Для удержания этого рубежа были выделены новые армии из Резервного фронта под командованием маршала С. М. Буденного. Но фактический распад Западного фронта в последние дни июня заставил Ставку Главного Командования[48] вводить новые соединения в бой по частям. 2 июля все эти армии были переданы в состав Западного фронта, в командование которым вступил нарком обороны СССР маршал С. К. Тимошенко.

Тимошенко отчаянно пытался наладить управление войсками и их взаимодействие на своем неустойчивом вогнутом фронте. В его тылу на рубежах Осташков — Ельня — Брянск срочно создавался новый фронт резервных армий.[49] Однако непрерывный трехнедельный натиск наступающего противника был слишком сильным и не позволял создать устойчивый фронт и своевременно сосредоточить войска. В результате русские продолжали нести серьезные потери в живой силе и технике. 6 июля 5-й и 7-й механизированные корпуса были по частям брошены в контрнаступление на лепельском направлении против дивизий Гота, но после упорных трехдневных боев потерпели поражение и отступили. Вечером 15 июля немцы ворвались в Смоленск, оттеснив дивизии 16-й армии генерала Лукина, имевшей приказ ГКО об обороне этого города. В районе Могилева большая часть соединений 13-й армии оказалась в окружении. Тем не менее русские продолжали сражаться с неукротимым героизмом, который вызывал восхищение даже у Гальдера, и их «дикое упорство», на которое он будет часто сетовать в своем дневнике, постепенно подтачивало вооруженную мощь вермахта.

Накал боевых событий, тяжело сказывавшийся на немецких войсках и материальной части, резко отличался от «маневров с боевыми патронами» летом 1940 года на Западном фронте. Но если эта ожесточенность боев была для немцев чем-то новым и тревожным, то для русских положение складывалось критически.

К исходу 15 июля танковые дивизии Гота, стремительно наступавшие из района Витебска в обход Смоленска с севера, вышли в район Духовщины — Ярцево и повернули на юг навстречу дивизиям 2-й танковой группы Гудериана, в то время как южнее Смоленска немецкие танковые корпуса захватили Быков и продвинулись до слияния рек Сож и Остер в районе Рославля. 18 июля мотоциклисты 10-й танковой дивизии вышли к Ельне, и после двенадцатичасового боя на следующий день дивизия овладела городом. Все советские армии между танковыми группировками Гота и Гудериана оказались втянутыми в огненный водоворот битвы, разгоревшейся вокруг Смоленска.

С окружением советских армий в районе Смоленска и захватом Ельни Гудериану казалось, что он создал благоприятные предпосылки для стремительного броска на Москву, на которые надеялись Бок, Гальдер и сам главнокомандующий сухопутными войсками Браухич.

Возможно, Гитлер делился своими мечтами о «супер-Каннах» лишь с узким кругом приближенных лиц, но он не делал секрета из своей неприязни к идее фронтального наступления на советскую столицу и подчеркивал это уже после принятия директивы № 33. «…В настоящий момент, — писал Гальдер 23 июля, — Москва фюрера совершенно не интересует, а все его внимание приковано к Ленинграду…»[50] Самое большое, что мог добиться Браухич, — это разрешение отложить выполнение директивы № 33, потому что «…механизированные соединения группы армий “Центр”, которым фюрер поставил задачи, нуждаются в 10—14-дневной передышке, чтобы восстановить свою боеспособность».

С 1945 года взгляды поборников тезиса, что вермахту следовало еще в июле предпринять стремительное наступление на узком фронте на Москву, пользовались беспрепятственным хождением. Всегда легче превозносить достоинства гипотетической альтернативы, чем оправдывать неутешительную реальность. К тому же все противники этого удара в центре фронта мертвы. У Кейтеля, Йодля, Клюге и у самого Гитлера не было времени для опубликования оправдательных мемуаров. Беспристрастное изучение фактов показывает, каким опасным было в тот момент положение немецких войск. Немцам удалось перебросить за Днепр не более десяти дивизий, и эти дивизии продвинулись в восточном направлении еще километров на 180. Главные переправы в Орше и Могилеве все еще находились в руках русских и удерживались русскими гарнизонами, не уступавшими по численности немецкому головному эшелону, а к северу и югу немецкого клина четыре советские армии имели достаточно сил, чтобы охватить и подрубить его основание. К тому же немецкое снаряжение, и особенно танки и автомашины, нуждалось в ремонте. Немцы испытывали трудности в доставке боеприпасов для дивизионной артиллерии и тем более в переброске на переднюю линию фронта орудий более крупного калибра для штурма укрепленных позиций русских войск, а пикирующие бомбардировщики для этих целей оказались неудовлетворительной заменой.

Фактически в эти дни «линия жизни» войск фон Клюге была натянута до предела; еще более уместно сравнить положение его войск с велосипедистом, балансирующим на натянутом канате. 2-я танковая группа должна была или сохранять поступательное движение — и тем самым равновесие, — или сорваться и полететь вниз. А в это время маршал Тимошенко с двадцатью новыми дивизиями готовился сунуть палку ей в колеса.

То, что русские рассматривали обстановку как крайне опасную, можно судить по тому, что они немедленно бросили имевшиеся у них танковые бригады в бой, вместо того чтобы приберечь их для совместного контрнаступления с развертывавшимися в районе Вязьмы и Брянска резервными армиями. Для Тимошенко, как никогда раньше, было необходимо соединиться с дивизиями, упорно дравшимися в окружении в районе Смоленска, и восстановить оборону по северному Днепру.

Соответственно Тимошенко приказал оперативным группам войск, срочно созданным из дивизий резервных армий в районе Спас-Демянска и Рославля, перейти в контрнаступление, как только они подойдут к месту боев, и дал указание советским частям в Орше, Могилеве и в окрестностях Смоленска пробиваться в южном направлении. Эти удары по тылу и правому флангу противника имели целью уменьшить немецкий нажим на Смоленск и доказательств того, что это русским удалось, долго ждать не пришлось. 22 июля Гудериан доложил, что «все части 46-го танкового корпуса в настоящее время ведут бой и на некоторое время скованы», а от 47-го танкового корпуса «…пока ожидать больше нечего». Чтобы дополнить концентрический нажим на немецкий клин русские войска, окруженные в Смоленске, начали яростные контратаки. Город непрерывно обстреливался, и немцы не могли пользоваться ни шоссе, ни железной дорогой. 17-я танковая дивизия, переброшенная сюда из-под Орши, была втянута в тяжелые бои, ее командир генерал Риттер фон Вебер был смертельно ранен.

Первым результатом этих атак был выход на восток значительной части русских дивизий, окруженных под Смоленском. По меньшей мере пять дивизий вышли в ночь на 23 июля, а 24 июля — остатки еще трех. В это же время русское наступление на Ельню и к северо-западу от Рославля набирало силу. Сводки немецкой 10-й танковой дивизии показывают, что она потеряла треть своих танков. Между Чериковом и Ельней немцы насчитали 18 свежих русских дивизий, и командир 46-го танкового корпуса Витингоф доложил, что русские «атакуют с юга, востока и севера при массированной поддержке артиллерии. Из-за нехватки боеприпасов корпус способен удерживать лишь самые ключевые позиции».

В этот момент, как ни странно, импровизированный характер русского контрнаступления[51] начал оказывать более глубокое воздействие, чем можно было судить по боевым действиям, проходившим с переменным успехом. Впервые регулярные пехотные дивизии 4-й армии фон Клюге оказались втянутыми в сражение за Днепром. К вечеру 25 июля их было три, а через три дня их уже стало девять. И эти части были введены в бой не для того, чтобы сменить 2-ю танковую группу Гудериана, а чтобы подкрепить ее.

Получив подобное подкрепление, 2-я танковая группа должна была бы выиграть любой бой. Но бои, которые ей предстояло вести, по существу, были боями местного значения. Они не были предусмотрены в стратегическом развитии кампании, как она была первоначально запланирована ОКБ. И в этом смысле отчаянные русские атаки «с марша», хотя они и были дорогостоящими и недостаточно спланированными, имели значение, которое в конечном итоге оказалось решающим. Ибо, начав в конце июля бои с целью лишить немцев инициативы на ключевом Западном фронте, русские внесли в немецкие оперативные планы элемент неопределенности — неопределенности в оценке целей и возможностей, — что обострило разногласия в германском верховном командовании.

27 июля в штаб-квартире командующего группой армий «Центр» фон Бока в Борисове было созвано совещание командующих армиями, на котором был зачитан приказ Браухича. Суть его сводилась к тому, что какое-либо немедленное наступление на Москву или даже Брянск исключалось. В качестве ближайшей задачи была поставлена окончательная ликвидация русской 3-й армии, которая группировалась вокруг Гомеля. Это, по существу, означало, что 2-я танковая группа Гудериана должна была повернуть более чем на 90 градусов и наступать в юго-западном направлении.

Затем, после дальнейшей проволочки, в Борисове состоялось еще одно совещание. 4 августа в штаб-квартиру фон Бока впервые после начала Восточной кампании для заслушивания докладов командующих армиями прибыл сам фюрер.

Гитлер беседовал со своими командирами наедине и поодиночке, так что никто из них не был уверен, что говорили другие, что им было предложено и что они разболтали. Он вызвал к себе начальника оперативного отдела генштаба ОКХ полковника Хойзингера, представлявшего Гальдера, Бока, Гудериана и Гота. Трое последних единодушно высказались в пользу наступления на Москву, но в их ответах была определенная непоследовательность. Бок сказал, что готов наступать немедленно; Гот заявил, что самая ближайшая дата, когда его танковая группа сможет выступить, — это 20 августа; Гудериан утверждал, что его танковая группа будет готова к 15 августа, но просил подкрепления.

Затем Гитлер созвал всех командиров вместе и выступил перед ними с длинной речью. Он объяснил, что первостепенной целью момента является Ленинград. После ее достижения выбор будет лежать между Москвой и Украиной, и он по стратегическим и экономическим соображениям склоняется в пользу последней. По существу, Гитлер исходил из оборонительных предпосылок: захват Ленинграда изолирует русских от Балтийского моря и обеспечит безопасный подвоз железной руды из Швеции; захват Украины даст сырье и сельскохозяйственные продукты, необходимые Германии для длительной войны; захват Крыма ликвидирует угрозу русских военно-воздушных сил нефтеносному району Плоешти. К тому же «…группа армий “Юг”, кажется создала предпосылки для победы в этом районе».

К сожалению, у нас нет записей бесед Гитлера с наиболее близкими ему людьми в то время, но есть основания полагать, что он был серьезно обеспокоен силой русского сопротивления, но он никогда не признался бы в этом профессиональным солдатам. Тень Наполеона витала над его головой, как и над каждым из немецких, офицеров на Восточном фронте, и он был исполнен решимости не поддаваться искушению марша на Москву, пока не создаст (как он считал) надежные стратегические предпосылки.

Единственное высказывание, свидетельствующее о его настроении, — причем весьма примечательное — было сделано на этом же совещании. Отказав Гудериану в просьбе о присылке новых танков, Гитлер сказал: «Если бы я знал, что приведенные в вашей книге данные о мощи русских бронетанковых сил соответствовали действительности, я думаю, что никогда не начал бы эту войну».[52]

Советское командование сознавало уязвимость бреши в своем фронте, возникшей в результате захвата 1 августа немцами Рославля, но у него не было ни резервных частей, чтобы заткнуть ее, ни транспортных средств, чтобы срочно подбросить подкрепления в этот сектор. В первых числах августа значительная часть окруженных в районе Смоленска советских дивизий с боями вырвалась из окружения около Ермолино и влилась в состав оборонявшихся на этом фронте советских армий. Два немецких танковых корпуса — 46-й и 47-й — по-прежнему были скованы боями на Ельнинском выступе, и, хотя на помощь им были подброшены еще три свежие пехотные дивизии, немцы смогли отвести в тыл для «отдыха» лишь одну танковую и одну моторизованную дивизии.

Таким образом, укрепляя свои позиции в районе Ельни и продолжая непрерывно наносить контрудары, русские прочно удерживали этот ключевой сектор фронта. Южнее 3-я армия и другие советские соединения, входящие в состав нового Центрального фронта,[53] срочно укрепляли позиции на реке Сож, продолжая оказывать давление на подошедшие пехотные части 2-й немецкой армии.

В результате проявленной русскими выдержки немцам не удалось расширить пробитую брешь в районе Рославля. Для этого им необходимо было сперва сломить сопротивление русских в районе Ельни и на реке Сож.

Для такой операции ни у Бока, ни у Гудериана уже не хватало сил. Пробыв два дня в районе Ельни, Гудериан воочию увидел, как под усилившимся натиском советских войск его солдаты были вынуждены покидать свои позиции. Тем не менее он выдвинул план нанесения удара на Москву своими танковыми корпусами из района Рославля в обход Ельни.

11 августа командование группы армий «Центр» было официально извещено, что план генерал-полковника Гудериана (о наступлении на Москву) отклоняется как «совершенно неудовлетворительный».

Бок счел благоразумным «согласиться с отменой плана», однако недовольный Гудериан ответил угрозой эвакуировать плацдарм у Ельни, «который сейчас не приносит пользы и лишь является постоянным источником потерь».

Однако для ОКХ это было неприемлемо.

Пока командующие армиями группы «Центр» вели бесконечные эгоистические споры, произошло два события, которые окончательно похоронили планы немедленного марша на Москву. Во-первых, наступление на Ленинград, начавшееся вскоре после совещания в Борисове, натолкнулось на упорное сопротивление русских. 12–14 августа командование Северо-Западного фронта нанесло контрудар под Старой Руссой и заставило немецкие части отступить. В результате Гот был вынужден спешно перебросить со смоленского направления на помощь Леебу еще один танковый корпус, и, таким образом, группа армий «Центр» лишалась еще трех механизированных дивизий, абсолютно необходимых для крупномасштабных операций. С уходом танковых корпусов на север и юг силы группы армий «Центр» заметно ослабли, и через десять дней (28 августа) Бок пожалуется Гальдеру, что «…возможности сопротивления войск его группы армий подходят к концу. Если русские будут продолжать наступательные действия, то удержать восточный участок фронта будет невозможно».

Но хотя физические возможности для осуществления лелеемой цели — немедленного броска на Москву — быстро иссякали, главное командование сухопутных войск (ОКХ) по-прежнему отстаивало этот план. 18 августа Браухич наконец-то решился представить Гитлеру свои предложения на этот счет. Йодль, как обычно, пошел на попятную и не поддержал Браухича, и Гитлер полностью отверг эти предложения. Фюрер лично написал Браухичу и Герингу пространный ответ, содержавший критику тактики ОКХ и указания о дальнейшей стратегии. Танковые соединения группы армий «Центр», подчеркнул Гитлер, ни разу не сумели полностью окружить противника. Они позволяли себе слишком далеко отрываться от пехоты и «действовать слишком самовольно». Планы будущих операций, изложенные Гитлером ранее в приказе штаба оперативного руководства ОКВ от 21 августа 1941 года, показывают также, что подготовка к захвату Ленинграда отходит на задний план и что максимальные усилия должны быть предприняты на южном участке советско-германского фронта.[54]

С появлением этой директивы план наступления на Москву в центре фронта был официально похоронен. 22 августа Гудериан получил приказ «перебросить боеспособные танковые дивизии в район Клинцы — Почеп» на левый фланг 2-й немецкой армии. Впервые был также изложен замысел наступления части войск группы армии «Центр» в южном направлении во взаимодействии с группой армий «Юг». 24 августа после встречи Гудериана с Гитлером в штабе ОКХ в Восточной Пруссии 2-я танковая группа получила официальный приказ наступать на юг во фланг и тыл киевской группировки советских армий.

Немецкое наступление на Ленинград началось 8 августа, и уже через несколько часов позиции советских войск на реке Луга оказались в опасности. Хотя контрудар двух советских армий временно спас советский фронт от развала, положение оставалось тяжелым. Во второй половине августа немецкие войска заняли Нарву, Кингисепп, Новгород, а 20 августа дивизия СС «Мертвая голова» захватила Чудово, перерезав железную дорогу Москва — Ленинград.

В самом Ленинграде сотни тысяч горожан круглосуточно работали над сооружением широкого пояса укреплений, опоясывавших город. Активную роль в мобилизации населения на защиту города играла Ленинградская партийная организация.

Мы знаем и страницы этой книги расскажут, как ухудшение военного положения Германии усилило заговоры, интриги и предательство в стане нацистов. Естественно, у историка может возникнуть искушение попытаться отыскать факты аналогичных распрей в Кремле. Но, несмотря на развенчание «культа личности» и волну критических откровений после XX съезда КПСС, нет никаких сведений о личных отношениях между советскими руководителями в период кризисов, за исключением, пожалуй, одного эпизода во время битвы за Ленинград, осенью 1941 года, когда в конце августа в город к Жданову и Ворошилову[55] прибыла комиссия ЦК ВКП(б) и ГКО во главе с В. М. Молотовым и Г. М. Маленковым, уполномоченными «организовать оборону». Через несколько дней обстановка на подступах к городу заметно ухудшилась, и К. Е. Ворошилов был освобожден от обязанностей командующего Ленинградским фронтом и отозван в Москву. Заменил его на этом посту генерал армии Георгий Жуков, «пожарник», который в те годы появлялся и стабилизировал положение практически на всех опасных участках советско-германского фронта.[56]

Некоторые западные историки объясняют эту перестановку спором между Ворошиловым и Ждановым в результате которого Жданов через голову Ворошилова апеллировал к Сталину.

Но фактически нет никаких доказательств каких-либо внутренних конфликтов за все время блокады Ленинграда, кроме обычного обывательского недовольства и ворчания. А осенью 1941 года, когда немецкие войска с каждым днем все ближе подступали к городу, все ленинградцы, от мала до велика, были сплочены как никогда.

В обращенном к ленинградцам воззвании[57] говорилось:

Враг «…хочет разрушить наши жилища, захватить фабрики и заводы, разграбить народное достояние, залить улицы и площади кровью невинных жертв, надругаться над мирным населением, поработить свободных сынов нашей родины…».

Ленинградцы верили этому обращению и были правы.

Приближавшимся к городу немцам казалось, что Ленинград вот-вот, как спелый арбуз, сам упадет им в руки. Для их неуемной жажды крови город представлял сложную проблему.

«Проблема», разумеется, заключалась в том, как поступить с его гражданским населением. Первым «твердым решением» Гитлера было «сровнять Ленинград с землей, сделать его непригодным для жизни и избавиться от необходимости кормить население зимой». После уничтожения города территорию можно будет передать финнам. Финны, однако, не хотели участвовать в этом плане. Приходилось также считаться с международным общественным мнением: кровавое побоище такого масштаба придется как-то объяснять — даже тем, кто видел в Гитлере избавителя от большевизма. Соответственно, Геббельс получил указание сфабриковать «недавно обнаруженный» «русский план», согласно которому советские власти сами уничтожили Ленинград.

Заместитель начальника штаба оперативного руководства ОКВ генерал Варлимонт подробно проанализировал «проблему» гражданского населения и подготовил служебную записку. «Обычная» оккупация города неприемлема. Но можно было бы эвакуировать стариков детей (видимо, в газовые камеры) и «предоставить оставшимся умереть от голода». Наилучшим решением, пожалуй, было бы изолировать весь город, окружив его оградой из колючей проволоки под электрическим током, охраняемой пулеметами. Но останется «опасность инфекционной эпидемии» (любопытно отметить, как часто немецкие планы массового уничтожения людей содержат ссылку на «угрозу» эпидемии), могущей «распространиться на немецкие фронтовые части».

Поэтому в случае принятия предлагаемого решения командиров корпусов следует предупредить о необходимости использовать артиллерию против гражданского населения, пытающегося вырваться из города. В любом случае «решение вопроса о судьбе жителей города нельзя доверить финнам».

Имелась также возможность извлечь пропагандистский капитал из этого дела, а именно предложить «филантропу Рузвельту направить продовольствие жителям города, которые не попадут в плен, или прислать суда нейтралов под эгидой Красного Креста и увезти их в Америку…».

Разумеется, однако, если ответ на эти предложения примет реальную форму, это будет неприемлемо. Правильным решением было бы «наглухо закупорить Ленинград, затем ослабить его террором (то есть бомбежками с воздуха, артобстрелом) и голодом. Весной мы оккупируем город… вывезем уцелевших жителей в плен в глубь России и сровняем Ленинград с землей с помощью взрывчатки».

Йодль, непосредственный начальник Варлимонта, утвердил эту служебную записку, заметив, что она «морально оправдана», поскольку противник-де заминирует город, уходя из него (интересный пример мышления немцев: Йодль, кажется, независимо от Геббельса придумал то же самое оправдание, что и министр пропаганды), а также из-за — снова — «серьезной опасности эпидемии». Правда, Йодль кратко обрисовал довольно любопытную альтернативу: чтобы части населения Ленинграда было как-то позволено в панике бежать из города в глубь России, утверждая (не очень-то логично), что это «усилит хаос и тем самым поможет нашему управлению и эксплуатации оккупированных районов».

После прорыва советского фронта на Луге начальник главного штаба ОКВ Кейтель обратился к Маннергейму с предложением, чтобы финская армия перешла в «решительное наступление» на Карельском перешейке а также переправилась через реку Свирь северо-восточнее Ладожского озера. Маннергейм отклонил этот план и не изменил свое мнение даже после визита Кейтеля, который лично вел с ним переговоры 4 сентября.

С военной точки зрения это упрямство со стороны союзника было исключительно неприятно для немцев. Их вооруженные силы были полностью задействованы, и у вермахта не было стратегических резервов. Единственной формой основного тактического резерва была переброска танковых и моторизованных соединений из одной группы армий на усиление другой. У ОКВ в результате буквально не было средств для наращивания нажима на Ленинградский фронт советских армий без привлечения финских войск или оказания давления на финнов, чтобы заставить их подчиниться своим требованиям. Таким образом, к началу сентября возникли объективные предпосылки в пользу решения «блокировать» Ленинград вместо штурма и захвата этого города.

Гитлер, с нетерпением следивший за ходом операции на северном и южном флангах Восточного фронта, уже начал планировать захват Москвы.

6 сентября он издал директиву № 35, предусматривающую возврат танковых групп Гота и Гудериана на центральный сектор Восточного фронта и подготовку к решающему наступлению на советскую столицу. Поскольку танковые дивизии понесли значительные потери, необходимо было также дополнительно передать группе армий «Центр» и 4-ю танковую группу Гепнера. Директива далее приказывала перебросить с авиабаз в Эстонии 8-й авиационный корпус пикирующих бомбардировщиков на юг для поддержки армий фон Бока.

Гитлер решил отвести району Ленинграда статус «второстепенного театра военных действий», а его блокаду поручить шести-семи пехотным дивизиям.

Такие силы были бы достаточно сильны для сдерживания за забором из колючей проволоки умирающих от голода жителей Ленинграда, но далеко не достаточны, чтобы справиться с обороняющими город советскими армиями, пусть даже ослабленными боями и испытывающими в это время нехватку вооружения. К тому же даже после захвата 8 сентября немцами Шлиссельбурга блокада была далеко не плотной и оставляла гарнизону Ленинграда опасную для немцев свободу маневра.

Понимая это и зная, по слухам из ОКХ, о готовящейся директиве, Лееб составил план захвата Ленинграда штурмом. Он надеялся начать наступление 5 сентября, за день до получения директивы, но 41-й танковый корпус Рейнгардта был так ослаблен боями, что ему требовалась трехдневная передышка для переоснащения и пополнения, пока немецкая пехота закреплялась на левом берегу Невы и отражала яростные контратаки 54-й советской армии южнее Ладожского озера.

9 сентября 41-й корпус перешел в наступление, 1-я танковая дивизия наносила удар вдоль левого берега Невы, а 6-я танковая наступала по обе стороны железной дороги, ведущей к Ленинграду. Обе дивизии скоро увязли в полосе противотанковых рвов и оборонительных земляных укреплений, построенных в предшествовавшие недели строительными батальонами и ополченцами.

Русским не хватало артиллерии и многих других видов оружия, которые не производились в самом Ленинграде. Но они широко использовали минометы, а в приморских районах по немецким тылам и батареям вели огонь тяжелые орудия кораблей Балтийского флота. На поле боя в одиночку и парами действовали тяжелые танки КВ, которыми часто управляли водители и механики Кировского завода, по-прежнему выпускавшего около четырех танков в день. В этих упорных, подчас рукопашных боях русские качества — смелость, стойкость, умелое использование маскировки и засад — с лихвой перекрывали нехватку боевой техники и просчеты командования в управлении войсками и тактике, которые приводили к поражениям в приграничных сражениях и на Лужском оборонительном рубеже.

Немецкие танковые дивизии, натолкнувшись на прочную оборону, несли чувствительные потери. В первый же день наступления 6-я танковая дивизия потеряла подряд четырех сменявших друг друга командиров.

В оправдание решения фон Лееба о штурме Ленинграда после получения директивы Гитлера можно напомнить, что все старшие немецкие офицеры считали войну с Россией уже выигранной. Вопрос для них заключался не в том, «одержана ли» победа, а «как»? И что еще важнее: «кто»? Кто будет увенчан лаврами за эти блестящие успехи на военном поприще? Даже Гудериан который одним из первых почувствовал силу возрождающейся мощи советского оружия, верил в то время что его самостоятельные действия и стратегия принесут немцам победу еще до конца 1941 года — ему в голову не могло прийти, что альтернативой будет полный разгром Германии и штурм Берлина. Эта самоуверенность усугубляла интриги между генералами в ОКХ, приводила к игнорированию и невыполнению ими нежелательных приказов и указаний.

Понятно, что фон Леебу хотелось отличиться захватом наиболее важной «крепости» Восточной кампании. И вначале его игнорирование директивы Гитлера, казалось, оправдало себя. К вечеру 10 сентября немцы пробились к так называемым Дудергофским высотам, бои шли всю ночь, а на рассвете следующего дня под прикрытием авиации 41-й танковый корпус возобновил наступление в обход Дудергофа с юга. 1-я танковая дивизия потеряла столько танков, что из оставшихся можно было укомплектовать полбатальона, тем не менее к исходу дня немцам удалось овладеть Дудергофскими высотами. На левом фланге немецкая пехота после упорных боев пробилась в пригороды Слуцка и Пушкина, а вечером 11 сентября овладела Красным Селом.

На четвертый день наступления, 12 сентября, в ОКХ стало очевидным, что на театре, с которого ОКХ пыталось получить подкрепления, разгорелось ожесточенное сражение. Гитлер, однако, издал новую директиву. То ли по совету Кейтеля, апологета захвата Ленинграда и приятеля фон Лееба, а скорее всего потому, что возможность добиться блестящей победы захватила его воображение, фюрер теперь приказал:

«Чтобы не ослаблять наступление… авиационные и танковые силы не должны перебрасываться до установления полной блокады. Поэтому определенная директивой № 35 дата переброски может быть отложена на несколько дней».

Эта директива фактически была приказом ворваться сам город. В последующие четыре дня немцы медленно пробивались к городу. Им удалось захватить Пулково, Урицк и Александровку, где находилась конечная остановка трамвайной линии, которая вела к Невскому проспекту. Но в этом ожесточенном сражении, где населенные пункты и ключевые рубежи по нескольку раз переходили из рук в руки, наступил тот переломный момент, когда атакующая сторона несет непропорционально высокие потери по сравнению с достигнутыми успехами. Решающая атака, предпринятая с трех сторон 6-й танковой и двумя пехотными дивизиями на русские позиции в районе Колпино, была отражена, и в тот же день ОКВ, видимо разочарованное итогами наступления, отдало приказ «немедленно» снять с фронта 41-й танковый и 8-й авиационный корпуса. В ночь на 17 сентября 1-я танковая дивизия приступила к погрузке уцелевших танков на железнодорожные платформы в Красногвардейске, а 36-я моторизованная дивизия своим ходом направилась к Пскову. Лишь понесшая тяжелые потери 6-я танковая задержалась на несколько дней, чтобы вывести своих солдат из боя и залечить раны. Вечером 18 сентября Гальдер мрачно записал в своем дневнике:

«Кольцо окружения вокруг Ленинграда пока не замкнуто так плотно, как этого хотелось бы. Сомнительно, что наши войска сумеют далеко продвинуться, если мы отведем с этого участка 1-ю танковую и 36-ю моторизованную дивизии. Учитывая потребность в войсках на ленинградском участке фронта, где у противника сосредоточены крупные людские и материальные силы и средства, положение здесь будет напряженным до тех пор, пока не даст себя знать наш союзник — голод».[58]

Общий эффект этого наступления фон Лееба на ход Восточной кампании был неблагоприятным для немцев. Переброска танковой группы Гепнера на юг задержалась на десять дней — и это произошло в тот момент, когда фактор времени уже начал приобретать особо важное значение. И когда танковые дивизии наконец покинули Ленинградский фронт, они не были готовы для дальнейших боев. Они нуждались в пополнении, переоснащении и отдыхе. Короче говоря, требовалось еще больше времени.

Это наступление было первой и единственной попыткой немцев захватить Ленинград штурмом. Ведущий западный историк, изучавший блокаду Ленинграда, утверждает, что, «сняв с фронта танковые дивизии в тот момент, когда захват города казался безусловным Гитлер спас Ленинград». Но справедливо ли подобное утверждение? Во-первых, в то время любой обдуманный расчет неизбежно вел к выводу, что длительная блокада в конечном итоге принесет успех. И действительно положение ленинградцев значительно ухудшилось, пока не была прорвана блокада в 1943 году. Во-вторых, утверждать, что Ленинград был «спасен» в 1941 году, — значит заведомо согласиться с тем, что его захват 41-м танковым корпусом «казался безусловным». Это в высшей мере сомнительное предположение. Хотя немцы постепенно пробивались через оборонительные укрепления к окраинам города, впереди их по-прежнему ждала перспектива затяжных и ожесточенных уличных боев в городе с прочными каменными зданиями и целым лабиринтом рек, каналов, водных путей. В таких условиях многочисленные рабочие отряды и ополченцы, вооруженные бутылками с бензином и динамитными шашками, могут, как ранее показала оборона Мадрида, разделаться с целым корпусом профессиональных солдат.

В отличие от усилий сломить северный фланг советских армий и уничтожить Ленинград, операции немцев на южном крыле фронта увенчались явным успехом. Все поставленные Гитлером в его директиве № 33 и уточненные затем на различных совещаниях с командующими цели были достигнуты. Район Припятских болот был очищен от советских войск, излучина Днепра оккупирована, переправы через Днепр захвачены, танковые клинья углубились в Донецкий бассейн. Русские лишились промышленных предприятий на Украине: они либо были эвакуированы в глубь России, либо попали в руки немцев. И главное — советские войска на Южном фронте понесли значительные потери в живой силе и технике в результате немецких операций по окружению.

Однако, в сущности, операции на этом фронте со стратегической точки зрения обернулись для немцев неудачей. Они не приблизили Германию к победе, и сегодня мы знаем, что эти успехи немцев даже не стали прелюдией к победе.

Хотя Сталин, несомненно, несет значительную долю ответственности за неудачное руководство и управление Красной Армией в начальные месяцы войны, было бы неправильным возлагать на него всю вину, так же как взваливать на Гитлера всю ответственность за неудачи вермахта в последние годы войны. Под командованием маршала Буденного на Юго-Западном направлении находилось около миллиона солдат и офицеров. Разве не разумно было ожидать, что такие крупные силы даже если и не смогут удержать рубеж Днепра, то дадут достаточно мощный отпор врагу, чтобы сорвать немецкое наступление. Отводить такую крупную массу войск за Днепр в условиях господства в воздухе немецкой авиации было бы в высшей степени опасным. Видимо, Сталин, как всегда было свойственно ему, также в первую очередь учитывал политические факторы. Всегда легче поддерживать боевой дух в войсках в позиционных оборонительных боях, чем при длительном отступлении, да и оставлять значительную часть территории Украины для немецких оккупантов по ряду причин было нежелательно. Этим и объясняется решение занять оборону и дать немцам бой под Киевом.

Итоги этого решения, возможно, были бы иными, если бы этой крупной массе войск было обеспечено умелое командование. Тимошенко (который в конце сентября вступил в командование уцелевшими войсками на Украине) и Жуков (которому будущее уготовило более важную миссию) могли бы изменить ход битвы за Киев, если и не отстоять сам город.

Поворот танковой группы Гудериана на юг для наступления в тыл киевской группировки советских войск захватил русских врасплох. Разрыв между армиями Тимошенко, сражавшимися в районе Смоленска и Рославля, и Буденного, оборонявшими Киев, составлял около 200 километров. Остатки 3-й армии и некоторые другие советские соединения, расположенные в районе Гомеля, в какой-то мере прикрывали эту брешь, но только против ударов с запада. Танковые колонны Гудериана, наступавшие с севера, выходили в тыл 3-й армии. Уже на третий день наступления 3-я танковая дивизия генерала Моделя захватила мост через Десну в Новгород-Северском и преодолела последний крупный естественный барьер своем пути навстречу танкам фон Клейста.

Советские историки возлагают определенную вину на генералов Ф. И. Кузнецова и А. И. Еременко, который командовал войсками Брянского фронта, созданного на фланге танковой группы Гудериана.[59] Но какими силами располагал этот фронт? Оперативная карта Гудериана показывает, что у русских на всем протяжении от Рославля до Новгород-Северского имелось всего девять стрелковых и одна кавалерийская дивизия, и едва ли по своей численности эти дивизии превышали бригады. К тому же наступавшая группа Гудериана была механизированной, советские же войска, которым необходимо было сосредоточиться, прежде чем нанести удар по немецким колоннам, передвигались со скоростью пешего солдата.

12 сентября танковые дивизии Клейста, прорвав оборону ослабленной боями 38-й советский армии, вырвались со своего плацдарма на восточном берегу Днепра у Кременчуга и 15 сентября у Лохвицы соединились с дивизиями Гудериана, замкнув внешнее кольцо самого крупного окружения, достигнутого немцами за всю Восточную кампанию.[60]

В «котле» командующий Юго-Западным фронтом генерал М. П. Кирпонос и его штаб вскоре потеряли управление войсками, которые оказались расчлененными на отряды и группы, действовавшие самостоятельно в соответствии с (часто противоречивыми) приказами командиров корпусов и армий.

У окруженных русских войск не хватало боеприпасов и горючего, не был организован и скоординирован прорыв вражеского кольца. Но с гордым упорством русские сражались до конца. В последние роковые дни целые батальоны бросались в контратаку с последними пятью патронами в магазине винтовки на немецкие артиллерийские позиции, а в рукопашных схватках русские были готовы вцепиться зубами в горло противника.

Когда бои прекратились, немцы тщательно подсчитали трофеи и пригласили большую группу фоторепортеров и художников. На многочисленных фотоснимках можно видеть колонны сожженных и взорванных грузовиков; почерневшие от огня танки с пробитой и искореженной снарядами и бомбами броней; штабеля винтовок; длинные ряды артиллерийских орудий, каждое из которых русские подорвали последним заложенным в казенную часть снарядом. Многочисленные снимки мертвых солдат. Иногда видно, что они погибли в бою. На других аккуратные надписи гласят, что это жертвы «карательных» операций.

Особенно трагичной была судьба русских военнопленных — длинные колонны, с угрюмой усталостью бредущие по усеянной воронками земле. В глазах пленных — упрямство и отрешенность людей, сражавшихся за Родину до конца, но потерпевших поражение. Могли они догадываться, что ждет их впереди? Запланированная немцами голодная смерть, лагеря, где свирепствовал тиф, каторжный круглосуточный труд на заводах Круппа под хлыстом эсэсовцев. «Медицинские эксперименты», пытки, четыре года изощренного зверства, самого отвратительного и непростительного рода. Сознавали ли интуитивно некоторые из них, что из каждой тысячи пленных менее тридцати человек когда-нибудь смогут снова увидеть родной дом?

Но раз уж мы задаем эти риторические вопросы, уместно задать еще один.

Догадывались ли немцы, глядевшие на эти длинные черные вереницы пленных, тянущиеся по степи на запад, что они посеяли ветер?

Первую бурю, более ужасную, чем они когда-либо испытывали, немцы пожнут менее чем через год!

Примечания:

2

Согласно условиям Версальского мирного договора 1919 года, Германии запрещалось содержать или строить как на правом, так и на левом берегу Рейна в зоне глубиной 50 километров восточнее реки военные сооружения, а также содержать в этой зоне воинские части. Демилитаризованный статус Рейнской зоны был подтвержден Локарнскими договорами 1925 года о гарантии западных границ Германии и арбитраже. Вводом войск в эту зону Гитлер нарушил как Версальский, так и Локарнские договоры, однако никаких санкций против Германии со стороны Англии и других западных государств принято не было. — Прим. перев.

3

Англо-германское соглашение от 18 июня 1935 года было одним из первых крупных актов британской политики «умиротворения» гитлеровской Германии. Оно установило соотношение военно-морских флотов обеих стран: 1) общий тоннаж германского флота никогда не должен превышать 35 % общего тоннажа военно-морского флота Британского содружества наций; 2) пропорция 35:100 будет применяться в принципе как к общему тоннажу, так и к отдельным классам корабли; 3) Германия имеет право на тоннаж подводных лодок, равный щему тоннажу подводного флота Содружества, однако обязуется держать подводный флот, не превышающий 45 % подводного флота Содружества. Англия, таким образом, санкционировала нарушение Гитлером военных ограничений Версальского мирного договора. — Прим. перев.

4

Чехословакия имела 45 дивизий, 1582 самолета, 469 танков, 5700 артиллерийских орудий. Ее границу с Германией прикрывала полоса долговременных оборонительных сооружений, не уступавшая французской «линии Мажино». По плану «Грюн» фашистское командование собиралось использовать против Чехословакии 39 дивизий. — Прим. перев.

5

Буржуазное правительство Польши, вступив в сговор с фашистской Германией, предъявило территориальные претензии к Чехословакии и в мае 1938 года сосредоточило у чешской границы в районе Тешина три дивизии и бригаду пограничных войск. Мюнхенское соглашение от 29 сентября 1938 года обязало Чехословакию удовлетворить территориальные притязания Польши, а также Венгрии. — Прим. перев.

6

21 марта 1939 года министр иностранных дел Германии Риббентроп в беседе с польским послом в ультимативной форме потребовал передачи Германии Гданьска (Данцига) и права на строительство экстерриториальной автострады и железной дороги через «Польский коридор», которые связали бы Германию с Восточной Пруссией, марта в ответном меморандуме Польша отклонила эти требования. — Прим. перев.

29

Из книги Алана Кларка «“Барбаросса”. Русско-германский конфликт 1945 гг.», изданной в Лондоне в 1965 году (Clark A. «Barbarossa». The Russian-German Conflict 1941–1945. London, 1965).

Кларк, Алан — английский историк, автор ряда книг по истории первой и второй мировых войн. — Прим. перев.

30

В этом городке находился отдел «Л» (Национальная оборона) штаба оперативного руководства ОКВ. — Прим. перев.

31

Первый заместитель начальника генерального штаба ОКХ. — Прим. перев.

32

С 12 по 13 ноября в Берлине находилась советская делегация во главе с наркомом иностранных дел В. М. Молотовым, прибывшая для обсуждения вопросов советско-германских отношений. — Прим. перев.

33

Официального отчета об этом выступлении Гитлера не сохранилось. На Нюрнбергском процессе использовались записи, сделанные начальником генерального штаба ОКХ Ф. Гальдером и адмиралом Г. Бёмом, а также обнаруженная в архивах ОКВ докладная записка без подписи. — Прим. перев.

34

С 22 июня по 1 декабря 1941 года в действующую армию было направлено 219 дивизий и 94 бригады. См.: 50 лет Вооруженных Сил СССР, М., 1968, с. 273. — Прим. перев.

35

На территории Румынии находились и позднее перешли в наступление также 11-я немецкая, 3-я и 4-я румынские армии, а между основными силами группы армий «Юг» и румынскими войсками действовал венгерский подвижный корпус. — Прим. перев.

36

Всего Германия сосредоточила для нападения на СССР 153 дивизии (4600 тысяч человек), более 42 тысяч орудий и минометов, более 4 тысяч танков и штурмовых орудий, около 4 тысяч боевых самолетов. Кроме того, имелось 37 дивизий Финляндии, Румынии и Венгрии (900 тысяч человек).

В западных приграничных округах Советского Союза насчитывалось 170 дивизий и 2 бригады (2680 тысяч человек личного состава), 37,5 тысячи орудий и минометов, 1475 новых танков КВ и Т-34 и 1540 боевых самолетов новых типов. См.: История второй мировой воины 1939–1945 гг, М., 1975, т. 4, с. 21, 26, а также: Советские Вооруженные Силы. Вопросы и ответы. Страницы истории. 1918–1988. М., 1987, с. 218–220. — Прим. перев.

37

Помимо танковых дивизий в состав этих групп входили также 14 моторизованных дивизий. — Прим. перев.

38

В окружении в районе Новогрудка оказалось большинство дивизий 3-й и 10-й армий, а также часть сил 13-й армии (11 дивизий). Часть окруженных сил в конце июня — начале июля большими группами сумели вырваться из окружения. См.: История второй мировой войны 1939–1945 гг., т. 4, с. 41. — Прим. перев.

39

Гальдер Ф. Военный дневник, т. 3, кн. 1, с. 47. — Прим. перев.

40

Там же, с. 50. — Прим. перев.

41

Гальдер Ф. Военный дневник, т. 3, кн. 1, с. 33. — Прим. перев.

42

Там же, с. 37. — Прим. перев.

43

Видимо, ошибка: такая запись Гальдера имеется в его дневнике за 28 июня: «На всех участках фронта характерно небольшое число пленных». — Прим. перев.

44

Гальдер Ф. Военный дневник, т. 3, кн. 1. с. 60. — Прим. перев.

45

В этот период танковая группа Гудериана находилась во временном оперативном подчинении командующего 4-й армией фон Клюге. — Прим. перев.

46

В этом контрударе, проводившемся по указанию Ставки, принимали участие два механизированных корпуса — 5-й и 7-й. После трех дней упорных боев, не имея авиационного прикрытия, они понесли тяжелые потери и были вынуждены отступить. — Прим. перев.

47

Генерал-лейтенант М. М. Попов в июне — сентябре 1941 года командовал Северным, а затем Ленинградским фронтами. Генерал-полковник Ф. И. Кузнецов в 1940–1941 годах был командующим Прибалтийским Особым военным округом. В начале войны командовал Северо-Западным фронтом, затем 21-й армией (июль — октябрь 1941 г.). — Прим. перев.

48

Переименована в Ставку Верховного Главнокомандования после назначения 8 августа 1941 года И. В. Сталина Верховным Главнокомандующим Вооруженными Силами СССР. — Прим. перев.

49

В его состав входило шесть армий: 29, 30, 24 и 28-я, а также 31-я и 32-я. 20 июля 14 дивизий из первых четырех армий были выделены Для нанесения контрударов в районе Смоленска. По приказу Ставки от 18 июля 1941 года для организации обороны на дальних подступах к Москве западнее Волоколамска, Можайска и Калуги был образован также фронт Можайской линии обороны в составе 32, 33 и 34-й армий. 30 июля эти фронты были объединены в Резервный фронт под командованием генерала Г. К. Жукова. — Прим. перев.

50

Гальдер Ф. Военный дневник, т. 3, кн. 1, с. 177. — Прим. перев.

51

В районе Ельня — Смоленск. — Прим. перев.

52

Имеется в виду книга Гудериана «Внимание, танки!», вышедшая в 1937 году, в которой Гудериан писал, что Красная Армия имеет на вооружении более 10 тысяч танков.

Для сравнения можно указать, что за период с 1939 по июнь 1941 года в СССР было произведено более 7,5 тысячи танков всех типов. — Прим. перев.

53

Центральный фронт был создан 24 июля в результате разделения Западного фронта в составе 13-й и 21-й армий, а с 1 августа ему была передана также 3-я армия. — Прим. перев.

54

В этом приказе Гитлер подчеркнул, что соображения главнокомандования ОКХ «не согласуются с моими планами», и отдал приказ, что «главнейшей задачей до наступления зимы является не взятие Москвы, а захват Крыма, промышленных и угольных районов на Донце и лишение русских возможности получения нефти с Кавказа; на севере окружение Ленинграда и соединение с финнами». — Прим. перев.

55

10 июля 1941 года решением ГКО были созданы промежуточные органы стратегического руководства — главные командования войск Северо-Западного, Западного и Юго-Западного направлений.

Главкомом Северо-Западного направления был назначен маршал Ворошилов (членом Военного совета — А. А. Жданов). 27 августа ГКО расформировало главное командование Северо-Западного направления, и с 5 сентября К. Е. Ворошилов стал командующим Ленинградским фронтом, подчиненным непосредственно Ставке. — Прим. перев.

56

Г. К. Жуков вступил в командование Ленинградским фронтом 10 сентября. — Прим. перев.

57

Имеется в виду обращение Ленинградского городского комитета ВКП(б), исполкома Ленинградского городского Совета депутатов трудящихся и Военного совета Северо-Западного направления, опубликованное 21 августа 1941 года. — Прим. перев.

58

Гальдер Ф. Военный дневник, т. 3, кн. 1, с. 360. — Прим. перев.

59

Генерал Ф. И. Кузнецов командовал Центральным фронтом. 25 августа Центральный фронт был расформирован, а его войска переданы Брянскому фронту, который был создан 16 августа на стыке Центрального и Резервного фронтов с целью предотвратить прорыв немецких войск в тыл армий Юго-Западного фронта. — Прим. перев.

60

В окружение попали четыре армии Юго-Западного фронта. 5, 21, 26 и 37-я. — Прим. перев.