• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Мы не знаем, кто первым увидел берега Исландии и что занесло его в эти края — желание расширить торговые горизонты, божественное вдохновение или же просто мощный ураган… Но он был храбрым человеком, а может быть, просто невезучим, и произошло это знаменательное событие несчетное количество лет назад.

Норманны впервые совершили плавание вокруг острова в 860 году (как известно из летописей). Лодки ирландских отшельников достигли его юго-восточного побережья в конце VIII столетия. Но вполне возможно, что история Исландии начинается задолго до этого времени. За последние тридцать лет мы узнали, что жажда познания заставляла древних мореходов пускаться в такие путешествия, которые показались бы совершенно немыслимыми историкам XIX столетия. И это утверждение справедливо как для Северного полушария, так и для Южного — для Атлантического и Тихого океанов. За 2500 лет до нашей эры, а может быть, и еще раньше, именно море было главным связующим звеном между людьми, так что, например, погребальный ритуал людей эпохи мегалита, проживавших на территории Испании, Португалии и Франции, распространился по морю на западные острова и полуострова, а оттуда — на север через Ирландское море и Пентландский залив. С тех пор западные морские пути нередко посещались различными кораблями. Жажда выгоды или политика неизменно влекли людей по однажды проторенным маршрутам, как то было с финикийцами, плававшими в Африку, и бристольскими купцами, которые вели в XV веке незаконную торговлю с Гренландией. Сведения об этих странах и ведущих к ним путях не выветрились из людской памяти. Кто-то знал, а кто-то предполагал, что где-то далеко в океанских просторах лежит обетованная земля, страна Вечной Молодости, желанное пристанище, место, богатое промысловой рыбой. Поэтому нет ничего невозможного в том, что греческий астроном, математик и географ Пифей приобрел во время своего пребывания в Британии немало сведений о мифической стране под названием Туле.

К сожалению, до нас не дошли сочинения самого Пифея, в которых тот рассказал о своем путешествии к Британским островам и дальше на север (330–300 гг. до н. э.). Взамен этого мы должны довольствоваться отрывками сведений, нередко противоречащих друг другу. Эта информация поступила к нам от всевозможных посредников, которые, в свою очередь, черпали сведения у поздних греческих географов. Именно таким невероятным путем до нас впервые дошло название Туле. Не стоит, однако, думать, что под Туле Пифей имел в виду страну, ныне известную как Исландия. Туле находился в 6 милях плавания к северу от Британии (Страбон и Плиний), а проплыв еще один день на север, можно было встретить замерзший океан (Плиний). Во время летнего солнцестояния солнце там можно было видеть в течение всех суток (Клеомед), а если и наступала ночь, то очень короткая: в одних местах она длилась два часа, в других — три (Гемин). Все это, безусловно, характерно для Исландии. Но Пифей говорит о Туле как о стране, населенной варварами, и сообщает о них весьма достоверные сведения. Так, по словам Пифея, у варваров очень мало домашних животных, а питаются они в основном просом, кореньями, а также небольшим количеством фруктов. Те, у кого есть зерно и мед, делают из них напиток. После того как зерно сжато, его складывают в большие крытые помещения и там молотят, поскольку холодный климат и обильные дожди не позволяют этого делать на открытом воздухе. Современным археологам ничего неизвестно о подобных поселениях в Исландии, да и то немногое, что мы знаем о похолодании в Северном полушарии во времена Пифея, делает сближение мифической Туле с Исландией еще менее вероятной. Гораздо больше оснований считать таким «крайним севером» западное побережье Норвегии. Не исключена также вероятность того, что это были Шетландские или даже Оркнейские острова. Если верить Страбону, Пифей утверждал, что в этих широтах земля, море и воздух состоят не из различных элементов, но вследствие замерзания являют собою некое смешение всех трех материй, из-за чего по морю невозможно плавать на кораблях. Это Пифей видел собственными глазами. Но что именно он видел — густой туман и рыхлый губчатый лед (так называемую шугу) или же просто некоторый фантом, порожденный воздействием на человеческое воображение сумеречного субарктического дня, — этого нам не дано знать. На этом наши сведения о стране Туле обрываются, и Исландия так и не входит в исторические летописи того времени.

Но если не финикийцы и не греки, то, возможно, римляне достигли первыми берегов Исландии. Наиболее вероятным периодом для подобных открытий был период контроля Каравзия над Британией — либо как наместника Нижних земель, либо как властителя Британии (около 286–293 гг. н. э.). Но мы не располагаем никакими литературными свидетельствами относительно такого открытия, а археологические находки слишком скудны и недостоверны: всего лишь три римские медные монеты периода 270–305 годов н. э. (эти даты охватывают период правления императоров, изображенных на монетах). Две из них были найдены у Брагдарвеллира в Хамарсфьорде, а еще одна — в округе Гвальнес в Лоне (все три — в юго-восточном углу острова). И именно эта область являлась наиболее вероятной пристанью для приплывавших с юга кораблей. Но вряд ли мы можем утверждать, что столь мелкие монеты (к тому же в таком ничтожном количестве) были привезены в Исландию своими первоначальными владельцами. — будь то римляне или шотландцы. Скорее всего, их завезли на остров норманны, прихватившие их где-то за границей: либо как часть добычи, либо как сувенир на память или же по какой-либо иной, столь же достоверной причине. Во всяком случае, если какой-либо римский корабль и заплывал так далеко на север — намеренно или волей случая, — не существует никаких свидетельств о его возвращении, и эти три монеты — единственная память о таком путешествии и (если мы взвесим опасности океана и суровость исландского климата) о команде этого корабля.

Тем временем многочисленные корабли продолжали бороздить морские пути на западе. На смену людям эпохи мегалита пришли кельтские завоеватели бронзового века, путешествовавшие как по морю, так и по суше. В течение следующего тысячелетия существовал непрерывный торговый и культурный обмен между континентами и островами западной Британии, пока, наконец, в начале эпохи раннего христианства миссионерский пыл кельтских святых не соединил в единое культурное целое Ирландию и Британию, Корнуолл, Уэльс и Стратклайд. В V и VI веках н. э. лишь благодаря этим западным путям народы Британии и Ирландии могли поддерживать связь с остатками римской цивилизации в Галлии и Западном Средиземноморье. Мореходство процветало во все века, так что когда ирландские святые и пилигримы начали подыскивать еще более уединенные и удаленные острова, то в их распоряжении оказались превосходно снаряженные корабли и практически неисчерпаемый опыт морских путешествий. Лодки ирландцев были сделаны из дерева, которое обтягивалось шкурами (кориа). Среди них были и совсем маленькие, сооруженные из двух с половиной шкур. Именно на подобной лодке три ирландских пилигрима прибыли в 891 году в Англию с визитом к королю Альфреду. Другие суда были гораздо больших размеров, так что на каждом могло уместиться по меньшей мере два десятка человек с личным имуществом и провизией. На таких кораблях ирландцы из монастырей Арана, Бангора, Клонферта и Клонмэкнойса на веслах и под парусами доплывали до британского побережья, а оттуда направляли свои суда в Северную Атлантику. Между Шотландией и Оркнейскими островами лежит узкий пролив, который нередко посещают штормовые ветры и ураганы. Все эти опасности нимало не смущали ирландских мореплавателей, хотя порой бурное море разбивало их корабли в щепки. От Оркнейских островов до Шетландских им надо было проплыть 50 миль и еще 200 миль — от Шетландских до Фарерских островов. Отсюда до Исландии оставалось еще около 240 миль, тогда как по прямой — от мыса Малин на севере Ирландии — им пришлось бы преодолеть не менее 600 миль. И все же дальнейшее проникновение на север было неизбежным, особенно если учесть известный эффект северной фата морганы, легко сокращающей то расстояние, на котором обнадеженному путешественнику становится видна земля. Не так-то легко бывает отделить истину от вымысла в жизнеописаниях кельтских святых, тем более если эти святые — ирландцы. И это не может не вызывать у нас сожаления, поскольку в их «Имраме» (историях путешествий) встречаются описания, по-видимому отражающие опыт пребывания в северных широтах, — как, например, киты, выпускающие фонтаны воды, и извержения вулканов. Никакие испытания не были чрезмерны для тех, кто искал уединенного пристанища, хотя тем, кто в конце концов нашел его — в пещерах и хижинах отдаленных островов, — оставались лишь молитва, одиночество и суровая аскеза.

Неумолчный вопль, возносящийся к облачным небесам,
Искренняя и благочестивая исповедь, потоки истовых слез.
Холодная и жесткая постель, подобная ложу осужденного,
Краткий тревожный сон и горькие рыдании до рассвета…
Один в своей маленькой хижине, совершенно один,
Сам я пришел в этот мир и сам уйду из него.

Другие стихи звучат более оптимистично — как, например, строки из анонимной поэмы XII столетия, найденной в хижине отшельника на острове Святого Колумбы:

Как радостно мне находиться в глубине острова,
С вершины скалы мне виден безбрежный моря простор.
Там я могу наблюдать пестрые стаи птиц
Над океаном и видеть могучих китов — величайшее из чудес.
Я могу наблюдать за сменой его приливов и отливов;
И теперь меня могли бы называть «человек, навсегда покинувший Ирландию».

Для большинства этих преданных Богу людей «путешествовать во имя Христа» означало невозможность возвращения домой. Во имя Господа они принимали голодную или насильственную смерть, а также все опасности, подстерегающие их на земле и на море. Быть паломником означало полное и безоговорочное самоотречение^{1}.

Наиболее известная из ирландских «Имрама» и ближе всего связанная с историей Исландии — это легенда, повествующая о путешествиях Святого Брендана.

Однажды святой и его спутники во время плавания по морю увидели к северу от себя высокую гору, вершина которой была окутана клубами дыма. Когда же их корабль поднесло еще ближе к острову, они обнаружили берег столь высокий и крутой, что едва смогли разглядеть его верхний край. И эта похожая на стену скала пылала, как угли. На берегу они, по воле обитавших здесь духов зла, потеряли одного из своих товарищей. Когда же наконец, благодаря божественному соизволению, они смогли отплыть прочь, то, оглянувшись назад, увидели, что гора теперь была свободна от дыма — она то выплевывала пламя к небесам, то втягивала его назад, и вся поверхность горы от вершины до самого моря была подобна пылающей стене огня. Все это описание напоминает извержение вулкана возле южного побережья гористого острова.

Но и в Средиземноморье было немало своих вулканов, описания которых нередко встречаются в классической литературе, так что мы все-таки не можем быть до конца уверены в подлинности описанного в «Имраме». По сути, для того, чтобы быть полностью уверенными в том, что ирландские монахи не только знали об Исландии, но и жили там за шестьдесят—семьдесят лет до прихода норманнов, нам следует обратиться не к чудесным историям об ирландских святых, и даже не к свидетельству Беды^{2} (текст которого сильно напоминает историю Пифея), повествующего о том, что в шести днях плавания к северу от Британии находится остров под названием Туле, где в течение нескольких летних дней солнце не опускается за горизонт. Прежде всего нам стоило бы обратить внимание на трезвое свидетельство ирландского монаха Дикуила, написавшего в 825 году н. э. Liber de Mensura Orbis Terrae. В этой книге он излагает информацию об островах, лежащих к северу от Британии, которую ему сообщили священники, опиравшиеся отнюдь не на слухи, а на точные и непосредственные знания.

«Вокруг нашего острова Ирландия [говорит Дикуил] лежит множество островов; одни из них — маленькие, другие — совсем крошечные. Напротив побережья Британии также находятся многочисленные острова: есть среди них большие, есть маленькие, а есть и средние, Часть островов лежит к югу от Британии, а часть — к западу. Но больше всего островов находится в северном и северо-западном направлении. На одном из таких островов я жил, другие посещал, третьи видел, а о четвертых читал…

Прошло уже тридцать лет с тех пор, как священники [clerici], жившие на этом острове [то есть Туле] с первых чисел февраля до начала августа, рассказали мне, что не только во время летнего солнцестояния, но также в течение целого ряда дней до и после него солнце садится по вечерам как бы за небольшой холм, так что полной темноты тогда практически не бывает. Но что бы человек ни пожелал сделать (даже вытрясти вшей из своей рубахи), он легко может выполнить это — совсем как при дневном свете. А если в это время подняться на высокую гору, то солнце так и не скроется из ваших глаз…

Ошибаются те, кто пишет, что море вокруг острова сковано льдом и что от весеннего до осеннего равноденствия там один нескончаемый день, и наоборот — постоянная ночь от осеннего до весеннего равноденствия. Те, кто отправился туда в период сильнейших холодов, без труда доплыли до самого острова и затем жили там, наслаждаясь обычной сменой дня и ночи — за исключением периода летнего солнцестояния. Но проплыв всего один день на север от острова, они обнаружили замерзшее море»^{3}.

Принимали ли эти священники участие в первом путешествии к острову, как то было во времена Пифея и Плиния? Или же они являлись той частью отшельников, которая искала уединения на Туле, по свидетельству автора De Ratione Temporum (если только мы согласимся с мнением, что Туле Беды и Дикуила — это одно и то же место)? Как много их было, этих отшельников? И как нам следует отнестись к точной датировке их пребывания на острове с первого дня ирландской весны до первого дня ирландской осени? Но какими бы ни были наши ответы, они вряд ли смогут поколебать уверенность в том, что к концу VIII столетия ирландцы (в том числе ирландские священники) достигли берегов Исландии, где они проводили более теплое время года и наблюдали такое явление, как полуночное солнце. И этого вывода будет вполне достаточно для констатации самого факта существования донорманнского этапа исландской истории.

Теперь нам следует обратиться к исландским и норвежским источникам информации: «Ислендингабок» и «Ланднамабок», равно как и к «Истории Норвегии» Теодрикуса, которые сообщают, что, когда первые норманнские путешественники прибыли в Исландию, там уже проживали ирландские поселенцы — христиане, отвергшие соседство с язычниками и потому покинувшие остров. После них остались ирландские книги (точнее сказать, религиозные книги на латинском языке, написанные при помощи ирландского алфавита), колокола и прочие культовые предметы, по которым были установлены их национальность и характер их веры. Среди ирландских поселенцев были «папар» (единственное число «папи», ирландское «паб(б)а», «поб(б)а — от лат. «папа») — монахи и отшельники. Исходя из ряда названий исландских территорий, можно сделать вывод, что поселения этих людей располагались на большей части юго-восточного побережья Исландии — особенно между островами Папей и Папос в Лоне. Гораздо западнее этих мест, за ледяными отрогами Ватнайокула и безжизненными песками Скейдары, в живописной и плодородной области Сиды, в местечке под названием Киркьюбер, находился монастырь ирландских христиан. Столь велика была святость этого места, что никому из язычников не разрешалось селиться там. Первым здесь обосновался Кетиль, прозванный соплеменниками Безумным за то, что он был христианином. Кетиль был норманном с Гебридских островов и внуком великого Кетиля Плосконосого. Позднее Хильдир Эйстейнссон решил доказать, что и язычник может жить в Киркьюбере, но как только он пересек границу заповедного места, на него обрушился Божий гнев и он замертво упал на землю.

Нам ничего неизвестно о хозяйстве этих монахов. Те пещеры, кельи, дома и коровники, которые прежде считались их имуществом, были построены (как это выяснилось в последнее время) в более поздние века. Ничего неизвестно и о том, преуспели ли эти монахи в выращивании каких-либо злаков, но вполне вероятно, что с Фарерских островов они привозили в Исландию домашний скот, чтобы обеспечить себя молоком и шерстью. Разумеется, все они занимались ловлей рыбы, и их было очень мало — не более ста человек на всю территорию. Но сказав это немногое, мы фактически охватили все, что известно нам о жизни ирландских монахов на острове. Мы так и не знаем, как завершилось это недолговременное христианское проникновение на Север. Были ли эти монахи отшельниками, или же название «Пап(п)и-ли» указывает на наличие целого монастыря? Постигла ли их всех одна и та же участь, и какой именно она была? «Позднее они ушли прочь (Peir fóru siðan á braut)» — лаконичная, ничего не проясняющая эпитафия. И как они решились оставить на острове ценные книги, свою церковь, ручные колокола и прочее имущество? Либо их уход был внезапным, и они покинули остров так же, как и прибыли сюда: в тех же самых лодках, которые некогда доставили их в Исландию; либо же все эти предметы попали в руки норманнов после бегства ирландских поселенцев в глубины острова, изобилующего скалами, льдом и смертельно опасными потоками лавы. Но вряд ли у кого-то монахи и ирландцы ассоциируются с бегством от опасности. В любом случае дни этой маленькой общины, все члены которой дали обет целомудрия и воздержания, были изначально сочтены.

Лишь одним-единственным способом они и им подобные могли оказать влияние на историю Исландии. Ирландские монахи открыли Фарерские острова около 700 года н. э. и жили там примерно до 820 года. В это время на острова прибыл первый норманнский поселенец Грим Камбан, который, вероятно, вытеснил ирландцев из Судеро. С тех пор его прозвище связывают с ирландским «камм» — кривой или согнутый. Вопреки свидетельству Фарерской саги Грим Камбан, скорее всего, прибыл туда не прямо из Норвегии, а добирался через Ирландию или Гебридские острова. Не исключено также, что и сам он был христианином. Приплывшие вслед за ним норманнские пираты очень быстро установили контроль над всеми островами. Но, несмотря на утверждение Дикуила, что с тех пор с Фарерских островов исчезли все отшельники, некоторые из них, видимо, оставались там еще какое-то время. И те знания, которыми они располагали, заставили многих задуматься об Исландии. Равным образом известия об исландских отшельниках должны были распространиться по территории Ирландии и Шотландии, Оркнейских и Шетландских островов, а также по самым отдаленным районам Гебридских островов. Так что норманнские иммигранты, торговцы, пираты и искатели приключений — все, кто известен нам под общим названием «викинги», — могли обрести все необходимые сведения о новой земле, чтобы отправиться на ее поиски в эту часть Северной Атлантики.

Ирландские монахи покинули Исландию, когда пришли норманны, а норманны пришли около 860 года. Не стоит думать, что отшельники ушли сразу после открытия викингами острова. Лишь поднявшаяся спустя четырнадцать лет волна переселений заставила их покинуть свои пещеры на юго-востоке страны, обрекая тем самым на забвение.

Нашим главным источником информации о норманнских первооткрывателях является «Ланднамабок» — «Книга поселений». Согласно одной из ее редакций («Стурлубок»), первым достиг побережья Исландии викинг Наддод. Согласно же другой редакции («Хауксбок»), это был швед по имени Гардар Сваварссон — и именно эта версия кажется нам более предпочтительной по трем причинам. Во-первых, в данном случае «Хауксбок» опирается непосредственно на текст оригинала; во-вторых, эти сведения подтверждаются двумя более ранними норманнскими источниками (на латинском языке) — анонимной «Историей Норвегии», созданной в неизвестное нам время, но опирающейся на текст 1170 года, а также «Историей о древних норвежских правителях» Теодрикуса Монаха, написанной приблизительно в 1180 году. Ту же информацию мы находим и в «Сказании о сожжении Ньяла».

В-третьих, эти сведения подтверждаются историей о том, что именно сына Гардара Уни, в силу присущих ему наследных прав, король Харальд Хорфагер намеревался использовать для подчинения Исландии Норвежскому королевству. Он был настоящим первооткрывателем, этот швед Гардар. Достигнув острова в районе Восточного Хорна, он поплыл дальше — мимо ледяных гор и бурных рек Ватнайокула, а затем вдоль длинного и унылого южного побережья, лишенного каких бы то ни было гаваней. Для моряка, плывущего под парусом, эта местность выглядит малопривлекательной, поэтому Гардар держался в стороне от берегов, пока багровые клыки Вестманнейяра и плавный изгиб Ландейяра не привели его к полуострову Рейкьянес и далее — мимо Скаги (крайней северной оконечности полуострова), где перед Гардаром предстало огромное водное пространство Факсафлои, сияющего под солнцем и окаймленного цепью гор. А далее, на севере, высился идеальный конус Снэфеллсйокула. За Снэфелльснесом перед ним распахнулось новое водное пространство — Брейдафьорд, с его бесчисленными островами, шхерами и рифами, возле которых вода пенилась белыми улиточьими следами. Следом за Брейдафьордом шел Вестфиртир, его мерцающие воды были подобны перепонкам между костистыми пальцами той искривленной руки, запястье которой оказалось в районе Лаксардала и Хаукадала. Затем Гардар миновал Исафьярдардьюп — Глубокий Ледяной фьорд — с семью глубокими трещинами, расколовшими его южный берег. Проплыл он и мимо Калдалона на самом севере фьорда — там, где к морю спешат ледяные потоки Дрангаёкуля.

На смену им пришла неприступная стена Снэфьялластрэнда, а за ней — полные неприятных сюрпризов заливы Йокулфиртира. Вслед за этим Гардар обогнул Хорнбьярг (Северный мыс) и поплыл вдоль скалистого побережья на юг и еще немного на восток — в Хунафлои. Здесь ему должны были встретиться более плодородные и удобные земли — равнины, убегающие в глубь страны, — но за ними поднимались все те же скалы и горные отроги, сверкавшие шапками льда. Гардару следовало бы попытаться пристать к берегу здесь либо по соседству — в Скагафьорде или Эйяфьорде и (поскольку лето уже подходило к концу) необходимо было на время покинуть корабль и соорудить себе на берегу надежное зимнее убежище. Но он решил испытать судьбу и обогнул еще один мыс. Так он приплыл в Скьяльфанди, где и выстроил себе дом в месте под названием Хусавик (Домашний залив) — на крутом отвесном берегу, возле неудобной гавани, полностью открытой вторжению полярных льдов. Когда же с наступлением весны Гардар уплыл прочь, ему пришлось оставить на берегу одного из членов своей команды, Наттфари, вместе с рабом и служанкой. Мы не знаем, как именно это произошло, но Гардару было необходимо покинуть это место при первом же удобном случае, что он в итоге и сделал. Конечно же Наттфари пережил эту изоляцию, поскольку позднее его имя появится в «Ланднамабок» — в списке обитателей Северного поселения.

Итак, Гардар плывет теперь на северо-восток, по направлению к Северному полярному кругу и к мысам Мельраккаслетты, а затем — через Тистильфьорд к узкому полуострову Ланганес, где ему пришлось дожидаться северного ветра, который и отнес его на юг, к Вапнафьорду. Вскоре после этого он вновь оказался в стране фьордов — на этот раз в Аустфиртире, где водные потоки проникают в самую глубь территории, а горы не столь громадны, как на севере. Но чем дальше на юг от Беруфьорда, тем более устрашающей становится местность, поскольку теперь Гардар вернулся в район, откуда хорошо виден Ватнаёкуль. За Беруфьордом Гардару пришлось проплыть мимо территории, где жили ирландские монахи, и мы легко можем представить, с какой тревогой наблюдали отшельники Папея и Папафьорда за высокими мачтами его корабля, вновь возникшими перед их глазами, — печальным свидетельством того, что десятилетия их уединенной жизни канули в прошлое. К тому моменту, когда он оказался у Восточного Хорна, Гардар уже знал, что совершил плавание вокруг острова. Он назвал его в свою честь Гардарсхольм и позже, вернувшись на родину, с теплотой вспоминал о новом острове.

Вторым норманном, достигшим берегов Исландии, был викинг Наддод. Он не исследовал новую землю и не задержался надолго у ее берегов. Когда он отплывал от Рейдарфьорда, на суше началась настоящая снежная буря, и тогда Наддод дал острову имя Снэланд — Снежная страна.

Третий из прибывших, Флоки, гораздо более таинственная личность со всеми его жертвоприношениями и воронами. Очевидно, он заранее намеревался устроить на острове поселение, так как взял с собой домашний скот. Причалив у Хорна, Флоки последовал курсом Гардара на запад, мимо бурунов южного берега, затем пересек Факсафлои, названный им по имени одного из своих товарищей, и выстроил жилище в Брьянслёке, на самом дальнем конце Брейдафьорда. С этого удобного места Флоки и его товарищи осмотрели свои владения: прекрасные пастбища на берегу, острова для летнего выпаса скота, фьорд, изобилующий рыбой и тюленями, и мириады морских птиц. Надежно укрытые цепью гор от холодных северных ветров, новоприбывшие, подобно многим из тех, кто пришел вслед за ними, были введены в заблуждение синим небом и сияющим летним солнцем. Большую часть времени они проводили собирая обильную рыбью «жатву» в водах фьорда, куда до них не заплывал ни один рыбак и где рыбам грозили лишь чайки, тупики да тюлени, охотящиеся на лосося. Нет никаких сомнений в том, что Флоки был еще совсем неопытным колонизатором. Внезапно на них обрушилась северная зима с ее снегами и морозами. Пастбища опустели, а все их животные в скором времени пали. Пришедшая на смену зиме весна оказалась холодной, и когда Флоки поднялся на один из северных холмов, его взору предстало безрадостное зрелище южного рукава Арнарфьорда, забитого дрейфующим льдом. Таким образом, к названиям Туле, Гардарсхольм, Снэланд добавилось еще одно — Исланд, Ледяная страна. Именно это имя и осталось навсегда за островом. Сезон холодов длился долго, в море они вышли поздно, а их основные мучения, хоть они о том ничего пока не знали, были еще впереди. Ветры, подувшие с юго-запада, не позволили им обогнуть Рейкьянес, и они вновь вернулись в Факсафлои, в район Боргарфьорда, где им, вопреки желанию, пришлось провести еще одну зиму. Дома, в Норвегии, Флоки, давший острову столь неблагоприятное название, сделал все, чтобы закрепить его в сознании людей. Его спутник Герьольф, совершивший немыслимое плавание через Факсафлои на оторвавшейся буксирной лодке, считал это название вполне подходящим для новооткрытой земли. Тогда как Торольф, которого исландцам следовало бы выдумать, не существуй он на самом деле, клялся, что каждая травинка на острове истекала маслом, — за что и получил свое прозвище и с тех пор назывался не иначе как Торольф Масляный.

В историях о троих этих людях — Гардаре, Наддоде и Флоки — фактически любую ситуацию можно поставить под сомнение (особенно учитывая те несоответствия, которые мы находим при чтении различных версий «Ланднамабока»). Однако две вещи здесь являются безусловными: во-первых, то, что в течение примерно десяти лет, предшествовавших поселению в Исландии Ингольфа и Хьорлейфа, к берегам острова совершались различные исследовательские экспедиции. И во-вторых, эти экспедиции невозможно отделить от деятельности норманнов на западе — то есть на Британских и Фарерских островах. К тому же ряд описаний несчастных случаев, происходивших с моряками в этих экспедициях (корабли разбивались, сбивались с курса и тонули), соответствуют как лейтмотиву всей этой истории, так и реалиям жизни.

К концу 860-х годов слово «Исландия» должно было переходить из уст в уста по всей Норвегии. Видимо, оно звучало достаточно притягательно для слуха двух сводных братьев — Ингольфа и Лейфа, которые из-за кровной вражды с ярлом Атли из Гаулара, двоих сыновей которого они убили, потеряли значительную часть своего имения и теперь нуждались в убежище и новых землях. Они быстро организовали и хорошо подготовили разведывательную экспедицию, пристали к острову в обычном месте на юго-востоке, проплыли мимо Папея, а затем свернули в защищенные от бурь и штормов воды южного Альптафьорда, на берегах которого провели первую зиму, после чего вернулись в Норвегию, чтобы уладить все дела у себя на родине. Ингольф занялся подсчетом средств, которыми они все еще располагали и которые были необходимы им для приобретения всех тех вещей, без которых немыслимо организовать поселение. Лейф же отправился в последний набег на Ирландию. Вернулся он с мечом, от которого и получил свое прозвище Хьорлейф (Лейф Меч), а также с десятью пленными, от которых он позже и принял свою смерть. Но гадания Ингольфа ничего не сообщили ему о будущем (и — каждый на своем корабле — они отправились в путь. Как только Ингольф увидел землю, он, искренне почитающий своего бога, бросил за борт бревна, чтобы таким образом узнать, куда ведет его божественная воля. Бревна поплыли на запад, туда же, куда направился Хьорлейф с его командой, но Ингольф причалил свой корабль у Ингольвсхофди и там, неподалеку от мыса, провел свою первую зиму. Этот мыс настолько выделяется на всем побережье ввиду своего необычайного положения (в том месте, где плавная береговая линия, идущая от Хорна на юго-запад, резко сворачивает прямо на запад), что по этой причине, а также из-за большого временного разрыва между нашей и той эпохами легко поверить в то, что древние развалины на восточной стороне этого мыса — остатки дома Ингольфа. Но это, конечно, маловероятно. Скорее все указывает на то, что такой опытный и предусмотрительный человек, каким был Ингольф, предпочел бы поселиться немного дальше — в Орэфи, где и поныне, после целого ряда природных катаклизмов, немало плодородных лугов и долин, расположенных прямо между вулканическими пиками.

На другом таком же мысе, но в 60 милях к западу, выстроил свой дом Хьорлейф. Хьорлейвсхофди и сегодня возвышается на том краю черных Мирдальских Песков, что обращен к морю. Он был сильно разрушен в 894 году девятью потоками льда и воды, обрушившимися на него во время извержений вулкана Катлы с его ледяной шапкой. Но когда его увидели первые поселенцы, он должен был показаться им безопасным и надежным убежищем, окруженным многочисленными пастбищами и березовыми рощами. Хьорлейф намеревался строиться основательно и расчищал почву под пашню. Но его ирландским пленникам — воинственным мужчинам, пылающим скрытой ненавистью к покорителям — норманнам, — пришлась не по вкусу эта черная работа, и они измыслили историю о лесном медведе, чтобы убить своих хозяев^{4}. Затем они уплыли прочь, захватив с собой женщин и движимое имущество, и обосновались на тех островках, которые заметили с вершины мыса, — примерно в 50 милях на юго-западе от Исландии. Здесь они и жили, наслаждаясь вновь обретенной свободой, пока их не покарал Ингольф. Тень этой смерти еще долго витала над Вестманнейяром — островами ирландцев. И если поселение нуждалось в освящении жертвоприношением, то оно получило его: на территории Исландии пролилась первая кровь.

Ингольф же так и не нашел пока сброшенные им с корабля бревна. Он провел вторую зиму возле своего погибшего брата, а затем двинулся на запад, исследуя морской берег и территорию вдоль реки Олфус. Но за Олфусом начались обширные лавовые поля, грязевые источники и пустынные края, так что Ингольф, будучи человеком практичным, свернул со своим отрядом в глубь страны и устроился на зимовку.

В это же время два его раба, Вифиль и Карли, двинулись в обход Рейкьянеса — на запад, затем на север, а затем на восток, пока наконец — по божьему ли соизволению или благодаря счастливому случаю — не нашли в том месте, где ныне стоит Рейкьявик, бревна со своего корабля. Так что с наступлением весны Ингольф предпринял свое третье путешествие на запад и, должно быть, не без подозрительности осмотрел испещренные кратерами, покрытые лавой и засыпанные золой окрестности Рейкьявика. Припомнив же, подобно Карли, те 150 миль плодородной земли, мимо которой они проплыли по пути сюда, мы можем лишь посочувствовать его недоверчивому восклицанию: «Мы оставили за собой хорошую землю и приплыли сюда, чтобы поселиться в этом богом проклятом месте!» — ведь территория, лежащая за Хеллисхейди и Серными горами, более всего напоминает безжизненные лунные пейзажи.

Но Тор не обманул своего почитателя. Он привел его на запад — к самому истоку исландской истории, ее законов и конституции, и одарил его имением столь же обширным, как и родное королевство. Именно с Ингольфа, обосновавшегося возле Рейкьявика, и началось успешное заселение Исландии.

Процесс заселения Исландии, начатый Ингольфом на юго-западе острова, завершился спустя шестьдесят лет. Сюда все еще будут прибывать другие мореходы, и среди них такие прославленные, как Эйрик Рыжий и Кетиль Гуфа. Еще будут создаваться и перестраиваться обширные поместья, а такие великие резиденции, как те, что возникли потом в Хельгафелле, Хьярдархольте и Рейкхольте, еще только должны были быть построены по приказу вождей. Но уже к 930 году вся пригодная для жизни земля была распределена. Безжизненные пески, огромные пространства, залитые лавой, пустыни и морены так навсегда и останутся незанятыми. Огромные горы и вулканические пики оставят в пользование троллям и великанам. Из простых смертных одни лишь изгои, поставленные вне закона и обреченные на смерть, будут скитаться в подобных местах, укрываясь от наказания и погибая в результате ужасной смертью. Около пяти шестых территории острова было совершенно непригодно для заселения. Но везде, где росла трава и можно было найти растения и ягоды, обязательно располагалась чья-нибудь ферма. На всем морском побережье, иссеченном фьордами и расцвеченном пятнами долин, уходящих в глубь острова, — везде были пастбища и березовые рощи. И повсюду, где можно было найти пресную воду, укрытие от снега и холодных северных ветров, небольшую бухточку, удобную для кораблей, или тропинку, по которой мог пройти небольшой, изящный и выносливый исландский пони^{5}, первые поселенцы возводили свои дома. Немалое значение уделялось и красоте, а также оригинальности места, что получило отражение во многих исландских наименованиях: Дягилевый склон, Дымный залив, пролив Чистых вод, Стеклянная река, Красные дюны и Священная гора. Некоторым жителям ветерок, обдувающий эти земли, казался приятнее морского, другие вдыхали сладкий запах трав, а третьим Бог сказал: «Покинь это место и иди туда». Следует отметить, что с самого начала заселения острова было проявлено немало хорошего вкуса и воображения.

Формирующаяся нация оказалась на редкость удачливой в своих первых, основополагающих династиях. Они были честолюбивы, независимы, энергичны. Их поведение и характер заслуживали самой высокой оценки, а доминирующие норманнские наклонности заметно смягчались наличием во многих родах кельтской крови. Литературные и исторические памятники несколько преуменьшают роль шведов и датчан в заселении Исландии, тогда как раскопки погребений указывают на обратное: особенно это касается специфической оковки ножен (что может указывать на влияние шведов) и отсутствия какого бы то ни было свидетельства о кремации (что можно объяснить датским влиянием). В любом случае следует предположить, что среди первых поселенцев Исландии было куда больше шведов и датчан, добиравшихся на остров через юго-запад Норвегии, чем о том свидетельствуют письменные источники. И все же главной прародительницей Исландии была Норвегия, и прежде всего — ее юго-западная часть: Согн, Хордаланд и Рогаланд, хотя в Исландию прибывали эмигранты со всего побережья между Агдиром и южным Халогаландом. С запада Норвегии Исландия принимала не только людей, но также законы и язык. И из всех районов Скандинавии именно к Согну и Хордаланду позднейшие поколения исландцев чувствовали наиболее сильную душевную привязанность. Стоит также отметить, что именно эта область активнее всего противостояла попыткам Харальда Хорфагера объединить всю Норвегию. И как раз из портов, расположенных между Хафрсфьордом и Сонсьо викинги впервые отплыли на запад — к Шотландии, Оркнейским и Фарерским островам, к Ирландии, а со временем и к Исландии.

В «Ланднамабоке» приводится список имен приблизительно 400 поселенцев-мужчин, и примерно седьмая часть их была так или иначе связана с кельтскими странами. Эффективные действия викингов в этих странах датируются с последнего десятилетия VIII столетия. Именно в три судьбоносных года — 793–795 — норманнские флибустьеры не только разграбили Линдисфарн в Нортумберленде и часть южного Уэльса, но и проникли на остров Ламбей к северу от Дублина, а также на священный остров Ионы.

После 830 года Ирландия, Шотландия и близлежащие острова перешли в руки завоевателей, и многие амбициозные норвежские лидеры пытались устроить временные поместья на территории этих разграбленных и опустошенных королевств. Среди них были Тургейс и Олаф Белые, Ивар Боунлес и Онунд Трифут, Кетиль Флэтноус, Эйвинд Истмен и Торстейн Рыжий. О преобладании выходцев с юго-запада Норвегии можно судить и по языковым свидетельствам: норманнские заимствования пришли в ирландский язык IX века именно из этой области. Финнгейл и Гол-Гейдхил — светловолосые иностранцы (норвежцы) и гэлы (поначалу — ирландцы, отрекшиеся от своей веры и нации, затем — потомки норманнов и ирландцев из самой Ирландии и Шотландии) — обживали новые территории, сражались, создавали и разрушали союзы, приказывали, подчинялись, женились и расселялись по всем кельтским землям, время от времени покидая свои дома под давлением новых викингов, бунтовщиков и недовольных, искателей приключений и знатных лордов, жаждущих обрести новые земли взамен тех, которые были отняты у них королем Харальдом дома, в Норвегии.

Последняя треть столетия оказалась менее благоприятной для норманнских викингов не только в Ирландии, но и в Англии и прочих странах западного христианского мира. Победа, которую Харальд Хорфагер одержал над викингами у Хафрсфьорда в 885 году, стала началом неудач норманнских завоеваний и за границей. В 890 году серьезное поражение армии викингов, в то время грабившей территории Западной империи, нанесли войска бретонцев, и через год они вновь потерпели поражение, вступив в битву с королем Арнульфом неподалеку от Лувена. Войска Хастейна и Великая орда продвигались в то время к Англии, но за четыре года были так измотаны Альфредом и его воинственным сыном, что вся их армия распалась на отдельные отряды. В Ирландии инициатива вновь перешла в руки здешних королей, а захват Дублина в 902 году Сирбхоллом, королем Линстера, дал стране относительную передышку на последующие двадцать лет. Торстейн Рыжий был вероломно убит в Шотландии около 900 года, а ярл Сигурд Оркнейский, в то время правитель Кейтнеса и Сазерленда, Росса и Морея, не избежал предсказанной ему участи и был убит мертвецом. Рассказывают, что ранее Сигурд убил шотландского ярла Мельбригди и повесил его голову возле своего седла. Но у Мельбригди был выступающий зуб, или клык, и этот зуб проколол кожу на ноге Сигурда. Ранка загноилась, ярл заболел и умер.

Примерно в то же время Онунд Трифут был вынужден покинуть Гебридские острова. Ингимунд, который надеялся после потери в 902 году Дублина обрести новые земли и богатства в Уэльсе, был очень быстро изгнан из Англии. Одо и Арнульф, Альфред и Эдуард, леди Эзельфледа и Сирбхолл, король Линстера, а также валлийцы из Северного Уэльса и Англии — все они, сами того не подозревая, внесли свой вклад в дело заселения Исландии, которая уже давно поджидала любящих риск, но лишенных земли смельчаков. А в Норвегии в то время правил человек, по-своему помогавший освоению новой земли, — король Харальд Хорфагер.

Исландские средневековые историки единогласно указывали на основную причину, по которой люди начали заселять Исландию. Это произошло, писали они, fyrir ofríki Haralds konungs — из-за тирании короля Харальда. Именно он вынудил Торольфа Мострарскегга отправиться из Моста в Торснес, а Квельдульфа и Скаллагрима из Фиртафилки в Боргарфьорд. Именно он стал причиной того, что Бауг переселился в Глидаренди, а Гейрмунд Хельярскин сменил княжеское владение в Хордаланде на поместье лорда в северо-западной Исландии. Некоторые из переселенцев противились попыткам Харальда объединить (или, как говорили они сами, захватить) всю Норвегию, другие сражались с ним у Хафрсфьорда, где и потерпели самое сокрушительное поражение; третьи просто держались в стороне от этих сражений, чем и навлекли на себя королевскую немилость. Всех их возмущала потеря титулов, и они не видели причин, по которым они должны были управлять своими поместьями лишь с соизволения короля. Налоги рассматривались как грабеж, а присяга на верность — как умаление достоинства свободного человека. Некоторые предпочли уехать сами, другие покинули страну под давлением:

«Как только он упрочил свою власть над территориями, которые лишь недавно перешли в его собственность, король Харальд обратил самое пристальное внимание на местных жителей и богатых хуторян; и за всеми, кто подозревался в принадлежности к мятежникам, был установлен самый строгий надзор. Каждого он вынудил сделать либо одно, либо другое: стать его вассалом или покинуть страну, или же, в случае отказа от того и другого, заставил претерпеть тяжелые испытания и даже лишиться жизни. Некоторым отрубили кисти рук или ступни. Король Харальд присвоил себе все те права, которые прежде были неотделимы от прав прямых собственников и передавались лишь по наследству. Он также присвоил себе право владения всей землей — заселенной и незаселенной, а равным образом над морем и другими водами. А все фермеры должны были стать его арендаторами, равно как и те, кто работал в лесах, и те, кто добывал соль. Все охотники и рыбаки на суше и на море — все они теперь должны были подчиняться ему. Но многие люди покинули страну, спасаясь от подобного рабства, и именно тогда были заселены прежде пустынные места — как на востоке, в Йамтланде и Хельсингьяланде, так и в западных краях — Гебридские острова и округ Дублина в Ирландии, Нормандия во Франции, Кейтнес в Шотландии, Оркнейские, Шетландские и Фарерские острова. И именно тогда была открыта Исландия».

Эта картина репрессивных мер, предпринятых королем Харальдом, а также его личная жестокость, представленная Снорри Стурлусоном в «Сказании об Эгиле», явно преувеличена, но именно этой версии придерживалось большинство осведомленных лиц в Исландии. В норвежской исторической традиции король Харальд изображается мудрым и заботливым правителем, давшим Норвегии мир и порядок, в которых она так остро нуждалась. Но для небольших национальных групп, отстаивавших свою независимость, ужасный тиран — эмоциональная необходимость, а несправедливый, безжалостный Харальд казался самым подходящим на эту роль из всех норвежских правителей. Нет никакого сомнения, что некоторые вожди покинули Норвегию именно из-за него. Непреложным является тот факт, что число их было сильно преувеличено, а обстоятельства ухода — драматизированы.

Среди таких иммигрантов были и те викинги, чьи жилища весьма оживляли собой юго-западное побережье Норвегии. Для этих людей было привычным совершать бесконечные военные походы, приносившие им богатство и славу. К этому их подталкивали личные устремления, семейные традиции, социальная и экономическая система, а также географические условия, сделавшие морские пути главным средством передвижения береговой аристократии. В столетие, предшествовавшее битве при Хафрсфьорде, они совершали набеги на восток — в район Балтики, и на запад — к Британским островам, а также плавали по рекам и каналам Норвегии, в то время поделенной на мелкие королевства и поместья лордов, ревниво отстаивавших свою независимость. Викинги Согна и Хордаланда были хорошо подготовлены и для путешествий за границу и для захвата южных путей, по которым шла торговля кожами и мехами с Халогаландом и Финнмарком. Сильному правителю, вроде Харальда Хорфагера или ярла Хакона, необходимо было добиться их полного подчинения. Многие викинги не были исключительно пиратами. Они ни в коей мере не пренебрегали выгодами торговли, а их бесконечные морские путешествия помогли открыть много новых путей и значительно расширили норманнские горизонты. Что же касается завоевательных походов и пиратства на море, то они были порождены прежде всего их новыми потребностями. Купцы, которые впервые привезли в Норвегию вино, мед, солод, пшеницу, английскую одежду и западное оружие, пробудили у себя дома большую потребность в этих вещах. К тому же все обитатели фьордов с юго-западного побережья особенно остро ощущали прирост населения Норвегии и связанную с этим нехватку земель. Так что их отток из Норвегии, непосредственно в кельтские страны и Исландию или же в Исландию через земли кельтов, являлся совершенно неизбежным и представлял собой всего лишь одну из фаз общего переселения викингов.

Существовали и другие причины для иммиграции помимо реальной или воображаемой тирании Харальда. У Ингольфа и Хьорлейфа родная земля стала гореть под ногами, и они отплыли в Исландию за двенадцать лет до сражения при Хафрсфьорде. Да и среди тех, кто отправился туда вскоре после битвы, были друзья и верные сторонники короля, подобно Ингимунду Старому, основавшему Ватнсдал на севере, и Хроллаугу, сыну ярла Рёгнвальда из Мере, который контролировал весь Хорнафьорд на востоке острова.

Морские походы на запад через Атлантический океан требовали хороших кораблей и хороших моряков. В течение всей эпохи викингов норвежцы в изобилии имели и то и другое. Никто в Европе не строил кораблей лучше, чем норвежцы. Они сооружали замечательные суда, пригодные как для плавания в спокойных водах (подобно кораблю из Осберга), так и более устойчивые карфи для каботажного плавания, чьим прототипом является для нас Гокстедский корабль. Эти суда обладали столь высокими мореходными качествами, что на изготовленной с них копии Магнус Андерсен без труда пересек Атлантический океан в 1893 году. Еще одним кораблем, который строили норвежцы, был универсальный хафскип, или кнёрр, способный преодолевать обширные океанские просторы. Под парусом, а при необходимости и на веслах, этот последний мог плыть куда угодно: к атлантическим островам, к Исландии, Гренландии и к побережью Северной Америки.

Эти корабли управлялись людьми, обладавшими большим мужеством и искусством, людьми, не знавшими ни компаса, ни карт, но привычными к превратностям своей профессии, которую они осваивали в открытом море. Они ориентировались по широте, по солнцу и звездам, по полету птиц, по скоплениям морских животных и цвету воды, используя самые примитивные вычисления; по течениям, сплавному лесу и траве, по ветру — а при необходимости полагались на догадку или на волю Бога. Они использовали линь для исследования морского дна. При хорошей погоде они могли проплыть за двадцать четыре часа 120 и более миль.

Гокстедский корабль (предположительно, IX–X веков) составлял 76,5 фута в длину и 17,5 фута в ширину, а расстояние от киля до планшира в центре судна немногим превышало 6 футов 4 дюйма. Оно было обшито внакрой и, хотя задумывалось как парусное судно, имело приспособления для шестнадцати гребцов с каждой стороны. Высота мачт (не все из них были найдены) составляла от 37,5 до 41 фута. Прямой парус был сделан из тяжелой шерстяной ткани, очевидно укрепленной сетью канатов. При необходимости этот парус можно было укоротить. Корабль мог плыть поперек и даже против ветра. Управлялся он при помощи бокового руля, который крепился к правому борту (в кормовой части). Так называемый кнёрр, или хафскип, на котором совершались путешествия к Исландии, Гренландии и Америке, своей конструкцией напоминал Гокстедский корабль, но был шире его, имел более глубокую осадку и более высокий надводный борт. За исключением тех моментов, когда он попадал в штиль или вынужден был маневрировать в узких водах, этот корабль более полагался на парус, чем на весла, и передвигался с очень большой скоростью. Обычно корабль такого типа нес на себе две лодки, одна из них помещалась на борту, другую брали на буксир. Все эти пять кораблей немного отличаются друг от друга размерами и конструкцией. Они были подняты летом 1962 года из вод Пеберрендена во фьорде Роскильд (Дания). Эти корабли были заполнены камнями и затоплены таким образом, чтобы заблокировать глубоководный канал — видимо, для предупреждения атак с моря на город Роскильд. Построены они были примерно в 1000–1050 годах. Остов номер 2, примерно 65 футов в длину, и остов номер 1 (он немного длиннее), вне сомнения, представляли собой средние или же большие кнеррир и являлись первыми образцами подобных кораблей, найденными современными учеными.

Ежедневные и сезонные полеты различных птиц всегда привлекали пристальное внимание моряков. Использование птиц для навигационных целей восходит к временам задолго до плавания Флоки Вильгердарсона в Исландию. Вполне возможно, что именно ежегодные перелеты гусей, мигрировавших к своим исландским пастбищам, заставили ирландцев задуматься о том, что где-то к северу от них лежит земля. В конце концов они ее обнаружили, и монахи-отшельники стали первыми поселенцами.

Существует немало проблем, связанных с понятием doegr sigling, «дневное плавание», и все они не раз обсуждались в научных кругах. Для путешествий вдоль берега это, скорее всего, означало двенадцатичасовое плавание. Когда норвежец Оттар сообщает, что из своего дома в Халогаланде до Скирингссалира он плыл месяц, становится понятным, что плыл он при попутном ветре только днем, ночью же неизменно вставал на якорь. Но для морских путешествий понятие «дневное плавание», как правило, означает двадцатичетырехчасовой переход. Так Вулфстан, второй из капитанов, чей рассказ был включен королем Альфредом в его перевод Орозиуса, сообщает, что он плыл от Хедебю до Трусо семь дней и ночей и что «корабль весь путь шел под полными парусами». В сказаниях эта проблема нередко остается непроясненной, и порой doegr sigling значит не больше, чем «он добрался туда за один день».

Среди первых исландских колонистов были люди, жаждущие земли, денег и славы, а их природная энергия и находчивость еще более обострились благодаря влиянию кельтов. Существовало три главных источника кельтского (и, что более специфично, ирландского) влияния на историю Исландии раннего периода. Во-первых, следует отметить социальную значимость таких людей, как Хельге Лин, который был рожден от брака норманнского аристократа с ирландской принцессой, а рос и воспитывался на Гебридских островах. И он вовсе не был исключением. Уже в четвертом поколении исландцев одним из наиболее выдающихся вождей считался Олаф Пикок из Хьярдархольта, сын Хоскульда Далакольссона (по линии королевы Ауд) и Мелькорки, дочери ирландского короля Муирсертага. Фактически не существовало никаких препятствий для заключения норманнско-ирландских и норманнско-пиктских браков на любом социальном уровне. В дополнение к этому должно было существовать и большое количество внебрачных связей, поскольку норманны издавна славились своим пристрастием к женскому полу. Следовательно, среди иммигрантов, прибывших в Исландию из западных стран, должно было быть немало потомков от смешанных браков с кельтами. Помимо того, на острове было немало ирландских рабов, привезенных сюда норманнскими завоевателями. Эти рабы нередко и сами были храбрыми воинами, склонными к мятежам и неповиновению, поскольку некоторые из них являлись у себя на родине очень важными персонами. Были привезены на остров и женщины-рабыни, но каково было их число — нам неизвестно. И наконец, ирландская цивилизация влияла на исландских поселенцев через литературу и религию. Одна из наиболее известных обитательниц острова, Ауд Глубокомысленная, была столь предана христианской вере, что приказала после смерти похоронить ее в солончаках, не пригодных ни к чему, чтобы не лежать в неосвященной почве, подобно простой язычнице. Вскоре, однако, христианская вера, унаследованная ими от ирландских предков, исказилась от соприкосновения с другими верованиями, а храмы превратились в языческие святилища. Но в стране возникла атмосфера относительной терпимости, и это сделало обращение исландцев в христианство в 1000 году сравнительно безболезненным.

Среди героев сказаний мы встречаем людей с ирландскими именами: Ньял, Кормак и Кьяртан. По всей территории Исландии можно было обнаружить немало ирландских названий. В последние годы были предприняты попытки соотнести исландские литературные формы с ирландскими. Вполне логично предположить, что именно смешение ирландской и норманнской традиций привело к созданию замечательных литературных произведений XII и XIII веков.

Однако заселение Исландии было прежде всего делом рук норманнов. Они плавали вдоль побережья, прокладывали путь к островам, заплывали так далеко внутрь фьордов, куда их только могли доставить корабли — надежно построенные кнеррир, с двадцатью или тридцатью мужчинами на борту, с женами и детьми, с животными, запасом пищи и строевым лесом. Иногда отдельные смельчаки покидали свои стоянки и пускались в путь, полагаясь лишь на судьбу или на Бога: они устраивали себе жилище там, куда их приносило течением. Переселенцы сами определяли себе в собственность тот или иной участок земли — выжигая лес или делая отметки на деревьях, устанавливали специальные знаки.

Типичным можно считать поселение в районе Боргарфьорда. Скаллагрим Квельдульфссон, пристав к берегу у мыса Кнарранес на западе, разгрузил свой корабль и сразу отправился исследовать территорию. Там были обширные заболоченные равнины и необъятные леса, в изобилии водились тюлени и рыба. Держась ближе к берегу, они продолжали двигаться на юг, к самому Боргарфьорду, где и обнаружили своих соплеменников, приплывших на втором корабле. Они привели Скаллагрима к тому месту, куда прибило тело его отца, покоящееся в гробу, — все, как и обещал старый Квельдульф. Тогда Скаллагрим занял под поселение землю между горами и морем: весь Мюрар от Селанона до Боргархрауна, а на юг — до Хафнафьялла, всю эту огромную территорию, испещренную реками, текущими к морю. На следующую весну он привел на юг, во фьорд, свой корабль — в очень узкий залив, который был ближе всего к тому месту, где Квельдульф достиг берега. Здесь Скаллагрим построил себе усадьбу, которую назвал Боргом, а фьорд — Боргарфьордом. И всю свою территорию от фьорда в глубь страны он тоже назвал этим именем. Большую часть этих обширных земель Скаллагрим распределил между своими товарищами и родичами, так что спустя год или два в этой части острова возникла по меньшей мере дюжина новых имений. Что же касается Скаллагрима и его товарищей, то они не останавливались и обследовали территорию, продвигаясь дальше в глубь страны вдоль Боргарфьорда — до тех пор, пока фьорд не превратился в реку, белую от кристаллических наносов. Затем они направились к земле, на которую еще не ступала нога человека, ее пересекали две реки — Нордра и Твера, и в каждой реке, в каждом потоке и озере обнаружили большое количество форели и лосося.

Он был настоящим мастером на все руки, этот большой, темнолицый, облысевший человек из Фиртафилки. Он выращивал урожаи и разводил скот, а еще был умелым рыбаком, мореходом и кораблестроителем; при необходимости же он мог быть и кузнецом. В общем, настоящий первопроходец. Поначалу у них было очень мало животных по сравнению с тем количеством людей, которым они располагали. И все же они смогли выйти из положения, обнаружив все необходимое для жизни в лесах, окружавших поселение. Скаллагрим прекрасно умел строить корабли, а к западу от Мюрара не было недостатка в строительном лесе. Скаллагрим построил себе ферму в Альптанесе. Оттуда его люди отправлялись ловить рыбу, охотиться на тюленей и собирать птичьи яйца (всего этого там было в изобилии). В то время у берегов острова встречалось немало китов, на которых можно было свободно охотиться при помощи гарпуна. И всех этих животных можно было поймать без особого труда, так как они никогда прежде не встречали человека и не боялись его.

По прошествии непродолжительного времени поместье Скаллагрима опиралось уже не на него одного. Теперь он растил двоих сыновей — Торольфа, статного и прекрасного, и Эгиля, темнолицего и некрасивого. Торольфу с самого рождения было предназначено прославиться: став взрослым, он много путешествовал за границей, был другом норвежского короля Эйрика Бладейкса и возлюбленным Гуннхильд — королевы-чародейки. Но ее любовь к нему со временем обратилась в полную противоположность, и Торольф бежал, спасаясь от ненависти Гуннхильд. Умер он как герой в Англии, сражаясь за короля Ательстана.

Эгиль же стал викингом и величайшим поэтом средневековой Скандинавии. Сыном Эгиля был Торстейн Белый, а дочерью Торстейна была Хельга — прекраснейшая из всех женщин, когда-либо живших в Исландии. За ее любовь в далекой Норвегии сражались между собой и убили друг друга Гуннлауг Вормтан и Графн Поэт. Никакая другая семья в Исландии не могла похвастаться таким количеством выдающихся людей. Скаллагрим — викинг-фермер и первооткрыватель новых земель на западе, и Эгиль — викинг-поэт, страстный, хитрый, коварный, безоглядный как в любви, так и в ненависти; человек, всей душой принадлежавший Одину. Возвышенные и одновременно прагматичные, жестокие и созидающие — они и им подобные творили историю, культуру и законы своей новой родины, чем и заслужили посмертную славу. Столетия спустя поколения, населявшие Мюрар, станут объектом повествования в саге, носящей имя Эгиля и наиболее полно отражающей историю исландских викингов; тогда как в другом сказании (о Гуннлауге Вормтане) речь пойдет о роковых событиях, последовавших за сватовством к Хельге Прекрасной.

Заселение Исландии и зарождение здесь новой республики нашли широкое отражение в работах средневековых авторов. В то время существовали люди, просто описывавшие исторические события (как, например, Ари Торгилльссон и составители «Ланднамабок»), и те, кто творчески переосмысливал действительность, подобно сочинителям сказаний. Именно они донесли до нас (изрядно приукрашенный творческой фантазией) весь ход событий с 870-го по 1262 год; от времени прибытия первых поселенцев до конца существования независимой республики. Именно к истории и сказаниям нам и следует обратиться в данный момент.

Когда первые поселенцы прибыли в Исландию, страна была полностью в их распоряжении. Им не пришлось подчинять себе местное население — такового здесь просто не оказалось. Не довелось испытать страха и перед внешними врагами. Им была предоставлена уникальная возможность самостоятельно формировать нацию. Все они отличались редкой уверенностью в себе и консерватизмом и поначалу от души наслаждались независимой жизнью в своих поместьях, распределяли землю, добивались подчинения, устанавливали законы, защищали собственные интересы и интересы своих сторонников. С самого начала они были вовлечены в кровавые распри. Они встречались как друзья и затем сталкивались как враги. И вскоре необходимость сосуществования с людьми столь же решительными, как они сами, заставила их приступить к формированию правительства и сопутствующих ему учреждений. Их подход к этой проблеме, как и к прочим вещам в Исландии, отличался от того, что практиковалось в других странах. Благодаря стабильному росту нации сложилось положение, при котором светская и религиозная власть оказалась сосредоточена в руках одного и того же человека.

Сейчас уже трудно определить, насколько религиозны были исландцы. Очевидно лишь, что проникшее туда из кельтских стран христианство вскоре исчерпало себя, что же касается скандинавских богов, то хотя у Ньёрда, Тюра, Бальдра и даже у Одина были свои почитатели в стране, настоящей популярностью пользовался там Тор с его молотом и Фрейр. Поклонение Богу требует особой церемонии и посвященных ему празднеств, а также особого места для поклонения. Узнать же о том, как все это происходило, мы можем не столько из археологических отчетов, сколько из древних саг. Один из наиболее фанатичных почитателей Тора, Торольф Мострарскегг, воздвиг такой храм в Хофстадире (Брейдафьорд). Дерево для него доставили из Норвегии, из старого храма Тора в Мосте. При этом даже землю для пьедестала, на котором стояло изображение Тора, Торольф привез с собой.

«Он выстроил храм — по-настоящему величественное здание. В боковой стене, ближе к одному из приделов, была устроена дверь, а внутри стояли балки с корабля с вбитыми в них гвоздями, которые называли гвоздями Бога. Все внутреннее помещение представляло собой большое святилище. Еще дальше находилась комната, напоминавшая своим устройством нынешние церковные хоры, а в центре этой комнаты, подобно алтарю в христианских храмах, располагался пьедестал, на котором лежал ручной браслет без одного звена. Весил он двадцать унций, и на нем люди должны были приносить свои обеты. Священник, служивший в храме, обязан был носить этот браслет на руке во время всех общественных собраний. Помимо браслета, на пьедестале должны были находиться чаша для жертвоприношений и особая веточка, при помощи которой из этой чаши разбрызгивалась кровь, называемая хлаут. Это была та кровь, которая проливалась в момент принесения в жертву богам специально отобранного животного. В той же самой комнате были расставлены изображения богов».

Разумеется, выстроить такой храм и соблюсти порядок и непрерывность жертвоприношений было под силу только очень богатым людям. Поначалу быть в числе священников (годорд) означало иметь «власть, но не деньги». И если кто-то желал принять участие в храмовых церемониях, он должен был заплатить за эту привилегию деньгами и почтительно относиться к священнику. Вскоре это стало их постоянной обязанностью: выплачивать налог на храм, сопровождать священника (годи) во время публичных выходов. Сам священник всячески способствовал росту своего авторитета среди верующих. Он был наставником в духовной сфере, а с усилением светского влияния неизбежно становился и единственным господином.

Из 400 главных поселенцев и членов их семей менее чем одна десятая часть их реально управляла исландским государством. Среди священнослужителей были люди королевской крови, крупные землевладельцы, капитаны кораблей и вожди. Королева Ауд появлялась на публике неизменно в сопровождении двадцати свободных мужчин и множества рабов. За Скаллагримом следовали шестьдесят человек. Гейрмунд Хельярскин совершал объезд своих четырех ферм почти по-королевски: в сопровождении свиты из восьмидесяти человек. Когда в 927–930 годах вся законодательная и судебная власть была передана в руки 36 годар, эти люди оказались не кем иным, как потомками и наследниками вышеупомянутых лиц и им подобных. Тридцать шесть избранников учредили альтинг, или генеральную ассамблею Исландии. Принятые ими законы считались обязательными для всей страны. Ульфльот из Лона позаимствовал их из законодательства, принятого на юго-западе Норвегии, несколько изменив его в соответствии с местными условиями.

Президента страны избирали священнослужители (годар) на срок в три года — этот срок можно было продлить. В его обязанность входило представлять вниманию альтинга, созывавшегося ежегодно, одну треть новых законов. Многие, если не все, священнослужители имели опыт руководства такими законодательными собраниями в своих округах. Торольф Мострарскегг учредил подобный тинг в Торснесе, а Торстейн Ингольфссон — в Кьяларнесе. Согласно законодательству Ульфльота, вся Исландия делилась на 12 подобных округов, и каждый из них управлялся тремя священниками. Но в целом система была не столь уж демократична. Альтинг являлся законодательным собранием, в деятельности которого могли принимать участие все свободные мужчины. Это было самое подходящее место для того, чтобы встретиться со старыми друзьями, купить меч, продать землю, выдать замуж дочь, появиться перед публикой в своей новой одежде и разделить со всеми восторг общенационального единства.

Но реальная власть находилась в руках годар. Конституция по сути своей была антигосударственной. Не альтинг контролировал годар, а они его. В родных округах их власть была абсолютной. Иметь доступ к законодательству было весьма выгодно, успех же тут обеспечивала поддержка одного или нескольких священнослужителей. Многие из знаменитых тяжб, описанных в сагах, разрешались скорее в результате применения силы, а не по справедливости. И все же это было лучше, чем ничего. К тому же предпринимались попытки сделать эту систему более действенной — как, например, в 965 году, когда были учреждены совершенно бесполезный четвертичный тинг и успешно работавший весенний тинг — для каждой четверти острова. Что же касается числа священников, то сначала его увеличили до 39, а в 1005 году, одновременно с учреждением апелляционного суда (так называемого Пятого), — до 48. Он назывался Пятым судом потому, что в 965 году в результате реформы, разделившей законодательную и судебную власть, вместо одного, общего суда появились сразу четыре, каждый из которых отвечал за одну четвертую территории страны. Вся власть при этом оставалась в руках годар, и до падения республики в 1262 году уже не предпринималось попыток реформировать государственное устройство.

И все же, несмотря на все его несовершенство, Исландия многим обязана альтингу. Место, в котором он был расположен, отличалось особой, суровой красотой. Обширная равнина Тингвеллира на юго-западе острова, раскинувшаяся между обрывистыми ущельями с одной стороны и самыми большими и красивыми озерами Исландии — с другой. А на заднем плане все это великолепие обрамляли далекие горы — разные по форме, но одинаково красивые. Этот ландшафт был создан огнем, землетрясениями и активной вулканической деятельностью. Трудно представить место, которое больше подходило бы для заседаний национального представительства.

Во время споров, сопровождавших решение вопроса об утверждении христианства государственной религией, все присутствующие разделились на два враждующих лагеря, и в этот момент на альтинг прибыл человек, возвестивший о том, что в Олфусе на поверхность вырвался подземный огонь. Тогда один из язычников заметил, имея в виду вопрос о распространении христианства: «Неудивительно, что боги сердятся на подобные речи!» Но на это ему возразил старый Снорри Годи: «А на что сердились боги, когда вырвалась из-под земли та лава, на которой мы сейчас сидим?» Даже в Исландии трудно было бы подыскать более впечатляющее проявление божественной (или подземной) силы, чем трещины и ущелья Тингвеллира. Он быстро стал местом для национальных собраний. Каждый год, в июне, здесь собирались представители нации. Начиная с 930 года человек именно здесь мог осознать себя как исландец, а не как переселенец, покинувший родину предков. Приехать на альтинг по долгим, трудным, но гостеприимным дорогам и стать на две недели полноправным участником царящей здесь суматохи — означало попасть в самый центр законодательной, экономической, политической и социальной жизни страны.

Могущество священнослужителей, олицетворявших собою всю власть на острове, стало несомненным свидетельством того, что средневековая Исландия никогда не была демократическим государством в полном смысле этого слова. Иначе это выглядело бы слишком неестественно. Еще меньше мы имеем оснований считать ее теократией, так как даже в языческие времена, и уж тем более после принятия христианства, авторитет годар все меньше и меньше опирался на их духовную роль в обществе. В основе их влияния лежало светское могущество, без которого их власть скоро сошла бы на нет. Как правило, подобная должность передавалась по наследству от отца к сыну, но ее можно было даровать, продать и даже сдать в аренду на какое-то время. Благодаря такой возможности перемещения и перераспределения, а также отсутствию контроля над властью годар эта специфическая исландская форма правления с самого начала несла в себе семена упадка и разложения, так что политические неудачи Исландии в XIII столетии явились логическим следствием конституционной реформы X века.

Во всех прочих аспектах исландцы также не всегда выказывали себя благоразумными колонистами. Так, например, многие из поселенцев начали свою жизнь на острове с того, что стали возводить себе такие же большие дома, к которым они привыкли на родине. Но сооружение подобных домов требовало большего количества строительного леса и отопительных средств, чем мог им предоставить их бесплодный, холодный и сырой остров. Здесь не росли ни дуб, ни береза, ни хвойные деревья; к тому же в этой стране «камней, камней и снова камней» по какой-то вселенской иронии фактически не было камня, пригодного для строительства. Даже могильные плиты приходилось привозить издалека. Поэтому дома стали строить из торфа, и толщина их стен составляла от 3 до 6 футов, а на крыше летом могли пастись овцы. Но внутренний каркас дома был все-таки деревянным, а для большого зала эпохи викингов (от 60 до 100 футов в длину) требовались большие опорные столбы и поперечные балки. Поэтому уже к XI столетию исландский дом начинает менять свой облик: большой зал делится на две части, а иногда к нему добавляются и другие комнаты. И появившийся к концу республики дом меньшего размера и иной формы стал несомненным свидетельством запоздалого признания суровой действительности. Опять же, исландцы так и не научились правильно одеваться, чтобы защитить себя от дождя и холода. Их обувь была совершенно непригодна для местного климата и здешнего земляного покрова. В голодные времена они даже не научились есть все то пригодное в пищу, что имелось на острове, а их рыболовные снасти также были далеки от совершенства. Но что хуже всего, они оказались совершенно непредусмотрительными хозяевами. В стране, где баланс между эрозией почвы, ускоряемой резкой сменой холода и оттепелей, и почвообразованием был крайне неустойчивым, они вели себя как истинные расточители, уничтожая защитную кустарниковую поросль и изводя леса случайными пожарами. Но, тем не менее, хотя они этого и не осознавали, они жили за счет своей земли. И так продолжалось почти три столетия, пока общий упадок в стране не достиг таких размеров, что почва целых округов оказалась повреждена эрозией. За исключением того, что касалось непосредственно его владений, исландский хуторянин являлся типичным расхитителем. Как бы то ни было, по той или иной причине, в результате ли неудачного расположения или целой серии неурожайных лет, но из 600 хуторов, упомянутых в «Ланднамабок», примерно четверть постепенно обезлюдела. Но еще более явно этот факт обозначился в регистре хуторов за 1703 год, где количество занятых хуторов составило 4059, а покинутых — 3200. Правда, было бы ошибкой считать, что все эти хозяйства опустели из-за плохого управления. Немалую роль сыграли в этом процессе и неблагоприятные природные условия.

Но в то время как 60 тысяч жителей острова постепенно накапливали проблемы, которые обрушились на их голову в XIII столетии, они же одновременно подготовили необычайный триумф в сфере литературного творчества. Первые поколения исландцев были счастливыми наследниками и хранителями необычайно яркой и своеобразной культуры, которая процветала в то время в Скандинавии и о которой мы можем судить по кораблям, рабочим инструментам, оружию, скульптурам, надписям и прочим образцам, представленным в музеях Осло, Стокгольма и Копенгагена. Все эти предметы являются ярким свидетельством необычайного мастерства норманнов. Но Исландия налагала свои ограничения на эту культуру. На острове практически не было поделочного камня и дерева, пригодного для резьбы (хотя до нас дошел ряд замечательных образцов, по которым можно судить об уровне мастерства исландцев, — как, например, дверь церкви в Вальтьовсстадире). Там не было достаточно металла для литья. Существует также очень мало свидетельств того, что исландцы интересовались музыкой. Выразить свои артистические наклонности они могли лишь посредством слова, и по особенной милости судьбы многое из написанного ими сохранилось до наших дней. Долгие, темные зимы были хорошим временем для сочинительства, а необходимость убивать большую часть приплода скота привела к тому, что у исландцев не было недостатка в тонком пергаменте. Введение христианства и ознакомление с книгами привели к распространению практичного алфавита и удобного книжного формата. Переписывание и копирование книг, получившее начало в имениях богатых вождей, епископов и в монастырях на севере и юге страны, а позднее распространившееся по всему острову, развернулось в доселе невиданном масштабе. До сих пор в библиотеках Европы находится около 700 исландских манускриптов или их фрагментов, но все это, по словам Сигурда Нордала, не более чем «жалкие обломки, оставшиеся от целой флотилии». Общее же количество таких манускриптов было, по самым скромным подсчетам, в десять раз больше.

Содержание значительной части этих манускриптов известно далеко за пределами Исландии. Наиболее значительным из них является «Кодекс Региус 23654», в котором собраны Песенная Эдда — подлинное сокровище германских народов, и два творения Снорри Стурлусона: Прозаическая Эдда, в которой этот замечательный мастер восстановил языческую мифологию норманнов, поведав о том, «как жили боги и как они умрут», а также «Хеймскрингла» — великолепная «История норвежских королей», которая считается непревзойденным описанием национальной норвежской истории. Здесь же представлены семейные саги (общим числом около 120), поэзия скальдов и другие стихи, которые сохранились, будучи вставленными в прозаический текст.

Менее знакомыми, но столь же ценными для читателей, интересующихся северной историей, являются такие фундаментальные труды по истории Исландии, как «Либеллус Исландорум» Ари Ученого — «отца исландской истории», и «Ланднамабок» с ее описанием освоения земель, первыми поселенцами, их детьми и внуками. Не менее интересны мифологические и легендарные сказания древних времен: «Форнальдарсёгур» — повествование о чудесах и приключениях, о славе Скьёльдингов и горестях Сигурда и Гудрун; епископские предания, а также на редкость драматичное описание исторических событий XII и XIII веков — «Сказание о Стурлунгах». Но помимо этих великих народных произведений, существует немалое число других, менее значительных литературных свидетельств эпохи. Исландцы с огромным усердием переписывали и переделывали на свой вкус произведения зарубежных авторов. Они перевели историков всех периодов — от Саллюстия до Джерри Монмаута. Существует многотомная коллекция произведений, описывающих деяния святых и апостолов. С неменьшим энтузиазмом исландцы перевели с романских языков сказания о Тристане и Ивейне, Эрике и Бланчефлоре. Складывается общее впечатление безграничной и бесконечной деятельности, широкого и мощного потока словесности, вытекающего из восприимчивых и пылких умов и вливающегося в бесчисленные рукописи.

Саги, без сомнения, относятся к письменному периоду литературы. Мы уже выяснили, что условия жизни в средневековой Исландии необычайно благоприятствовали развитию устной повествовательной традиции, и нам известно немало случаев, когда подобного рода истории рассказывались наизусть перед королями за родными пределами, а также на свадьбах, приемах и разного рода собраниях у себя дома. Но саги в том виде, в котором мы их знаем, имеют литературную традицию» Вне сомнения, устные рассказы и стихотворные произведения также послужили тем материалом, который использовали в своей работе сочинители саг. Но было бы неверным считать, что они просто записывали истории, передававшиеся из уст в уста. Современная наука все более убеждает нас в том, что саги основывались на письменных источниках. Среди таких источников были произведения национальных и зарубежных авторов, исторические труды, легенды, проповеди и поучения. Среди работ, использовавшихся создателем «Сказания об Эйрике Рыжем», были не только устные истории потомков Торфинна Карлсефни, но, скорее всего, «Гренландская сага» и, вне всякого сомнения, «Стурлубок», а также «Жизнь Олафа Трюгвасона», написанная монахом Гуннлаугом Лейфссоном. Большое влияние оказала на исландские саги церковная литература, географические и генеалогические описания (последнее особенно верно в случае с такой книгой, как «Хауксбок»). Сочинители сказаний были, как правило, хорошо образованными людьми, ответственно относившимися к своей работе. Они умело обрабатывали как устный, так и письменный материал, и было бы несправедливо считать их простыми переписчиками ранних повествований.

Слово «сага» (множественное число «сёгур») означает «нечто рассказанное, облеченное в слова», а в более упрощенном понимании — прозаическую историю или повесть. Обычно этот термин используют для обозначения (точнее, выделения в особую группу) тех прозаических повестей, которые являются главным вкладом исландцев в литературу средневековой Европы, — и прежде всего так называемых «Исландских саг» («Ислендингасёгур»), повествующих о судьбах и взаимоотношениях отдельных героев и целых семей в так называемую «эпоху сказаний», которая длилась с 930-го по 1030 год. Семейные сказания, как их еще иначе называют, являются душой исландской литературы. Про эти сказания также говорят, что они «последнее и самое замечательное» отражение героической эпохи германских народов. Эти саги являются прозаическим (порой достаточно упрощенным) дополнением германской героической поэзии, о которой мы можем судить по таким образцам, как древнеанглийские «Беовульф» и «Мальдонская битва», древненемецкая «Песнь о Хильдебранде», латинские фрагменты, относящиеся к Вальтариусу и Ботвару Бьярки, а также исландские сказания о Хельге и Сигурде Драконоубийце. Концепции характеров и судьбы были у авторов саг теми же, что и у германских поэтов. Судьба, говорили они, всемогуща и неумолима. Человек полностью находится в ее власти. Но в том и заключается величие человека, который может принять свою судьбу, не сдаваясь ей при этом. Если человек безоговорочно покоряется року, то он просто глуп. Если он жалуется, хнычет или старается избежать предначертанного, он тем самым унижает свое человеческое достоинство. Есть лишь один правильный путь — всегда помнить о том, что обстоятельства могут быть сколь угодно плохими, важно лишь то, как человек ведет себя в этих обстоятельствах. В «Сказании о сожжении Ньяла» один хороший и благородный человек — Флози из опоясанного льдом Свинафелла, расположенного под Ватнаёкулем, — сжигает такого же хорошего и благородного человека Ньяла с его сыновьями (а также с пожилой женщиной и ребенком) заживо в их собственном доме, И делает он это вовсе не потому, что ему так хочется, — напротив, он ненавидит свою задачу, но судьба поставила его в такие условия, что он вынужден это сделать. По сути, в этом и заключается трагическая дилемма типичного германского героя: он выбирает не между плохим и хорошим, а между плохим и плохим, и у него нет никакой возможности избежать этого выбора. Именно из этого понимания судьбы и характера исходят авторы саг при выборе своих героев. Имя Бьярни Гримольфссона из «Сказания об Эйрике Рыжем» известно нам не столько потому, что он плавая к берегам Америки, сколько по той простой причине, что он уступил свое место в лодке человеку, который больше дорожил жизнью, чем он сам. Разумеется, наградой за такой поступок стала смерть героя, но зато мы знаем имя Бьярни и не знаем имени того, кто уцелел, — оно просто не заслуживает упоминания. Этот человек оказался лишь эпизодом в судьбе Бьярни. Человеку в то время вовсе не нужно было быть лордом или княжеским сыном, чтобы стать героем саги. Но он должен был обладать несгибаемой волей, поскольку именно она способна восторжествовать над слепой несправедливостью судьбы, сделав человека, как то было в случае с Флози и Бьярни, равным ей по силе.

То, что исландское общество времени первых поселений и эпохи сказаний было преимущественно героическим обществом, нашло свое отражение как в жизни, так и в литературе. О жизни исландцев невозможно помыслить, не вспомнив наследных тяжб и междоусобиц. Они могли решаться при помощи закона или посредством судебных манипуляций, иногда главные действующие лица от спорящих сторон обращались к испытанным методам общественного арбитража. Но в конце концов все заканчивалось кровной местью, которая время от времени разрешалась кровопролитиями то с одной, то с другой стороны. Невозможно отрицать, что одной из главных тем исландских саг являются «междоусобные споры». Именно стычкам, убийствам, ответным убийствам, победам, поражениям и примирениям отдельных лиц и целых семей, находящихся в кровной вражде со своими соседями, уделяется в сагах больше всего места.

Говорят, что жители Скандинавии наших дней, миролюбивые и законопослушные, будучи доведены до предела, кончают жизнь самоубийством. Совсем иначе обстояло дело в средневековой Исландии. Ее жители были одной крови с норманнами, и та энергия, которая в европейских условиях находила выход в ведении войн и управлении государственными делами, обращалась исландцами на междоусобные распри и создание произведений литературы. И все же саги содержат в себе гораздо больше, нежели описание кровавых стычек между жителями острова. Они представляют собой общую историю исландской героической эпохи, отражая душу нации. Без этих сказаний мы не сможем должным образом понять и оценить исландский национальный характер: ни присущие ему идеалы и верования, ни те качества, которые привели к расцвету республики, путешествиям к Гренландии, Винланду и развитию исландской литературы. С другой стороны, они же вели к кровавым распрям, гражданской войне, потере независимости и прочим несчастьям. Величайшим из сказаний является «Сказание о сожжении Ньяла», написанное около 1280 года неизвестным автором, проживавшим на юго-западе Исландии. Сведя все ее повествовательное богатство к общему тезису, можно сказать, что в саге повествуется о том, как главный ее герой, Гуннар из Глидаренди, погиб из-за превратностей судьбы и собственного характера. Точно так же были уничтожены мудрый Ньял и вся его семья, и в конце концов человек, который сжег его, и человек, который отомстил ему, мало-помалу пришли к соглашению и примирению. Написанная около 1280 года, спустя двадцать лет после потери национальной независимости Исландии, эта сага является одновременно хвалебным гимном и элегией минувшему величию республики. Из «Сказания о сожжении Ньяла» мы можем узнать о средневековой Исландии и исландцах больше, чем из какого-либо другого, отдельно взятого источника. Это сказание также является величайшим образцом исландского литературного мастерства. Оба эти обстоятельства заставляют нас уделить особое внимание этому произведению»^{6}.

Но, несмотря на то что мы называем данную сагу величайшей, она все же не является единственной, так что каждый вправе сам выбрать из сказаний то, которое придется ему особенно по душе. Рыцарски-сентиментальный читатель, скорее всего, отдаст предпочтение тонким чувствам и благородным порывам, отраженным в «Лаксдёла сага»; тем, кто любит высокую поэзию и захватывающие дух приключения, может показаться непревзойденным «Сказание об Эгиле»; в то же время явное пристрастие многих исландцев к сказанию о поставленном вне закона Греттире является убедительным свидетельством того, как целый народ может найти отражение своей судьбы в истории одного человека, Среди менее грандиозных произведений практически безупречным с точки зрения содержания является сказание о Храфнкеле, служителе бога Фрейра. Столь же совершенной можно назвать историю об Отуне Вестфиртере, купившем в Гренландии медведя и подарившем его датскому королю Свейну. При желании этот список можно продолжать и продолжать, но нам следует обратиться прежде всего к одному аспекту исландских сказаний, непосредственно связанному с задачей данной книги.

Являются ли сказания достоверным отражением действительности? Если же нет, то до какой степени мы можем полагаться на них при изучении истории Исландии и путешествий к Гренландии и Винланду?

Все саги брали свое начало в истории. Первая исландская «школа» письменного сочинительства располагалась в Одди и Хаукадале. Именно с ней ассоциируются такие прославленные имена, как Сэмунд Ученый и Ари Торгильссон. Это была аристократическая, в полном смысле слова научная школа, составлявшая истории, генеалогии, анналы, биографические подборки, которые позднее активно использовались создателями саг. При написании своей книги «Либеллус Исландорум» (около 1122–1133) Ари Торгильссон делал столь значительный акцент на подробном освидетельствовании истинности исторических фактов в произведении, что это стало своего рода гарантией подлинности практически всех упоминаемых в его книге фактов. Как мы помним, Ари, согласно утверждению Снорри Стурлусона, был первым исландским автором, написавшим произведение научного характера на национальном языке. Но ко времени создания такого произведения, как «Сказание о Виглундаре», и прочих компиляций XIV столетия исторический элемент из них практически исчез. Между двумя этими крайностями и лежит тот путь, по которому шло развитие исландского письменного сказания, берущего свое начало в исторической традиции — строго научной, как в Одди и Хаукадале, или романтичной, как в Тингейраре на севере страны. Но со временем авторы саг вынуждены были прислушаться к пожеланиям своей аудитории, жаждавшей одновременно наставлений и развлечений. В результате таких изменений исландская сага стала и популярной, и исторически достоверной. Но постепенно творческая фантазия начала преобладать над исторической основой. Если в «Сказании об Эгиле» (1220–1225) оба эти начала находятся в равновесии, то в «Сказании о Ньяле», написанном пятьдесят лет спустя, творческое воображение мастера достигает своего апогея, хотя автор продолжает при этом следовать основной исторической канве. Автор еще более позднего «Сказания о Греттире» (около 1310–1320) куда свободнее обращается со своим материалом, историческая основа которого едва различима под напластованиями чудесного и романтического. Что же касается совсем позднего «Сказания о Виглундаре», то здесь история оказывается полностью погребена под псевдоисторическими событиями.

Из всего вышесказанного следует, что в большинстве тех семейных сказаний, авторы которых с большой ответственностью подошли к задаче подбора и оформления материала, имеется твердая историческая основа. Но нам следует помнить о том, что мы имеем дело с историей в средневековом ее понимании, а также с тем фактом, что авторы сказаний обращались к событиям, имевшим место за два-три столетия до их рождения. Из этого, в свою очередь, следует, что подлинность событий каждой саги необходимо устанавливать заново — через обращение к любым доступным источникам информации, а также путем разделения между достоверными и вымышленными элементами повествования. Наиболее яркими примерами творческого переосмысления создателями саг исторической действительности являются сказания об Эйрике Рыжем и о гренландцах.

В основе этих произведений лежат подлинные события: открытие и заселение Гренландии и попытка заселения части побережья Северной Америки. По прошествии столетий исторические факты обросли добавлениями и искажениями, но суть их оставалась по-прежнему неизмененной, что и подтвердилось в последние два года находкой в Кагссьярссуке-Браттахлиде подлинной церкви Тьодхильд, построенной из торфа, — «неподалеку от главной фермы Эйрика». Подтверждается это и новыми данными о том, что северная часть территории Ньюфаундленда и весь район Священного залива были некогда местом недолгого проживания норманнов. Последние же относили эту область к легендарному Винланду.

Первая республика в Исландии просуществовала почти четыреста лет, если в качестве точки отсчета брать момент прибытия на остров Ингольфа Арнарссона, — и никак не менее трехсот лет, если мы будем рассматривать эпоху поселений (870–930) не как первую главу в истории нового государства, но лишь как вступительную часть к нему. Ближе к концу существования республики ни одна другая нация не работала столь же усердно над уничтожением собственной независимости, как исландцы. Что же касается тех, кому было поручено отвечать за порядок в государстве и служить примером для остальных, то они справлялись со своей задачей из рук вон плохо. Соответственно, из всех периодов исландской истории именно эпоха Стурлунгов — последнее столетие независимости — была отмечена наибольшим количеством стычек и злоупотреблений. Это была эпоха ненасытного стремления к власти и богатству, эпоха эгоизма и высокомерия, приведшая в итоге к гражданской войне, которая полностью истощила нацию. Все многочисленные предательства завершились одним, самым грандиозным: передачей всей полноты власти в руки иноземных правителей. И все же нам следует избегать упрощенных формулировок и категоричных суждений. Так называемые «предатели» сами были жертвами истории и различных обстоятельств — как и те, кого они предали. К тому же в числе таких «предателей» были и те, кого мы с полным правом можем отнести к наиболее одаренным и прославленным людям Исландии.

Никакое отдельное событие или человек не могли привести исландцев к потере независимости в 1262–1264 годах и последовавшему за этим угасанию национальной жизни страны. Само наследие героического индивидуализма исландцев несло в себе угрозу политическому единству нации. Но даже если бы такое единство и было достигнуто, исландцам не так-то просто было бы поддерживать его. Первые поселенцы, а также их сыновья и внуки, отличались высоким мастерством в кораблестроении. На своих кораблях они совершали рискованные путешествия к знакомым и незнакомым землям, торгуя, исследуя и совершая набеги на местное население. Но уже к XI столетию все меньше и меньше вождей имело свои собственные корабли. Те, что принадлежали некогда их предкам, либо были утрачены, либо пришли в полную негодность, а на острове не было деревьев, пригодных для постройки новых судов. В надежных источниках XII столетия встречается на удивление мало воспоминаний о собственных кораблях исландцев, способных плавать не только в прибрежных, но и в открытых водах. В XIII столетии это становится еще большей редкостью. Такое положение дел грозило большими неприятностями народу, населявшему самый неплодородный из всех островов Северной Атлантики. Торговля с другими странами и путешествия по морю стали теперь возможны только благодаря иностранцам (а в XIII веке это означало прежде всего — норвежцам). В этом-то и заключалась самая большая опасность, поскольку и монархия, и церковь Норвегии имели свои собственные виды на Исландию, что для последней закончилось потерей национальной независимости.

Осуществлению этих планов во многом способствовали перемены, произошедшие на острове. В то время как героический (что значит чрезмерный) индивидуализм исландцев оставался неизменным, честолюбивые замыслы многих семей значительно возросли. В течение XII столетия вся власть сконцентрировалась в руках тех вождей, которые с редкой энергией и неразборчивостью в средствах старались тем или иным способом завладеть привилегиями, раньше считавшимися принадлежностью годар. Это привело к тому, что отношения между вождями и вассалами в корне изменились: в них стало меньше личного и больше феодального. В теории каждый свободный исландец мог выразить свою преданность какому-либо другому вождю, выказав тем самым свое отношение к старому и новому господину. Но на деле свобода его действий оказалась сильно обусловленной. Теперь он вынужден был принимать участие даже в тех спорах, которые не затрагивали его лично. И в прежние времена исландские вожди любили помериться силой друг с другом: армии из трех-четырех сотен человек дважды вступали в сражение в 960-х годах после сожжения Бланд-Кетиля, а в 1012 году почти все законодательное собрание было вовлечено в битву на священном поле альтинга после сожжения Ньяла. В 1121 году Хафлиди Массой (в доме которого по иронии судьбы четырьмя годами раньше был исправлен и впервые записан гражданский закон Исландии) собирался выступить против Торгильса Оддсона с войском в 1500 человек. По установленному правилу с каждой из четырех областей страны стали набирать новых людей взамен тех, кто вместе с главными участниками родовых распрей отправился улаживать очередную ссору или тяжбу. И простым людям, и тем более вождям пришлось определиться, будут ли они выступать за Стурлунгов, которое контролировали Дейлс, Боргарфьорд и Эйяфьорд, или за Асбирнингов из Скагафьорда; за Ватнсфиртингов с северо-запада или за Свикфеллингов с востока; им предстояло решить, будут ли они с Оддаверьярами с юга, чья удача уже была в прошлом, или с Хаукадалерами, чей поздний и сомнительный триумф предшествовал окончательному переходу Исландии под власть норвежского короля. Кровавые семейные стычки и псевдодинастические войны XIII столетия обострялись борьбой за лидерство внутри воюющих группировок, нарушением договоров и теми сомнительными отношениями, которые связывали многих исландских вождей с норвежским королем.

Немало исландцев, занимавших у себя в стране главенствующее положение, после посещения ими двора короля Хакона Хаконссона становились его вассалами и обещали во всем повиноваться ему. Но из всех королевских избранников, таких, как Снорри Стурлусон, Стурла Сигватссон, Торд Какали, Торгильс Скарди и Гизур Торвальдссон, один лишь Торгильс верой и правдой служил королевскому делу. Снорри, человек мудрый, но недостаточно деятельный, все размышлял, медлил и жадно накапливал поместья, деньги и проблемы, пока Хакон вконец не устал от него. Снорри был убит во время ночного нападения на Рейкхольт в 1241 году. Стурла, человек излишне активный и склонный злоупотреблять доверием короля для решения частных споров и удовлетворения своих амбиций, погиб еще в 1238 году. Он и два его брата были убиты после битвы при Орлигстадире, в которой пал их отец, отчаянно сопротивлявшийся и получивший семнадцать ран. Брат Стурлы, Торд Какали, путем умелой дипломатии и разумного использования сил стал верховным правителем всей Исландии и даже мог бы стать ее королем^{7}, не будь его честолюбивые планы столь явны. Король Хакон отозвал его в 1250 году, и Торд уже никогда не вернулся на родину. Торгильс Скарди (еще один Стурлунг), чья безоговорочная преданность королю подкреплялась его ясным умом и великодушием, был вероломно убит в 1258 году (в то время ему было только тридцать два года). Один лишь Гизур благополучно пережил королевское поручение и стал ярлом и наиболее важным лицом в Исландии. Но цена, которую он за это заплатил, была поистине чудовищной. Его жена, три сына и более двадцати его домочадцев и друзей погибли в пламени Флугумира, который подожгли враги Гизура. И вместе с ними умерло его сердце. Все хорошие качества его души оказались утраченными в это смутное время, и человек, тонко чувствующий, глубоко мыслящий и уходящий корнями в далекое прошлое своей страны, стал коварным и безжалостным и в конце концов превратился в одного из тех, благодаря кому была утрачена свобода Исландии. Мертвенным холодом веет от его ответа Андрессону («Сказание о Стурлунгах»), которого он схватил в 1264 году. Несчастный Торд умолял Гизура простить его, на что тот ответил: «Разумеется. В ту минуту, когда ты будешь мертв». Нет ничего удивительного, что, когда король Хакон спросил Торда Какали, согласился бы он жить на небесах, если бы там жил и Гизур, Торд ответил: «С превеликим удовольствием — до тех пор, пока мы сможем находиться подальше друг от друга». Ненависть преследовала Гизура дома, а подозрение — за рубежом, и он, единственный ярл в Исландии, умер в полном одиночестве и в отчаянии, как загнанная в ловушку лисица. Для норвежского короля все эти люди были лишь инструментами в его политике, тем более что Хакон прекрасно знал, насколько сомнительна их верность и расплывчаты их цели.

И все же успех был ему обеспечен. Время, дух эпохи, церковь — все было на его стороне. Исландская республика оказалась не чем иным, как анахронизмом, языческим и антимонархическим. Не только норвежские епископы, подобно активному участнику всех интриг Хейнреку, но и исландские, такие, как Бранд, Арни и Йорунд, оказались среди наиболее решительных противников старой конституции. Они выступали за монархию, поскольку монархия отстаивала интересы церкви. Все эти епископы, будь то до или после потери национальной независимости, боролись за право контроля над любой церковной собственностью, включая церковные постройки и все ее доходные статьи. Все эти споры возникли из-за того, что здания христианских церквей, равно как и предшествовавших им языческих храмов, являлись личной собственностью построивших их вождей. Переход прав собственника в руки церковных представителей означал обеднение таких богатых семей, как Оддаверьяры, и полное разорение менее значимых годар. По этим и многим другим причинам старый образ жизни оказался полностью разрушен, а старая культура была уничтожена в своей основе, Исландские фермеры, являвшиеся настоящей опорой национального государства, все более и более страдали от войн и беспорядка. Они жаждали мира, но после 1250 года и отзыва Торда Какали не видели никакой возможности прекращения этих бедствий, кроме милости могущественного норвежского короля. Когда Торгильс Скарди предложил себя в качестве вождя над Скагафьордом после своей победы при Твере в 1255 году, именно хуторян Бродди Торлейфссон ответил ему за себя и за прочих хуторян. «Если мы должны служить кому-то, — заметил Бродди, — что ж, пусть это будет Торгильс. Но было бы лучше не служить никому, если бы только нас оставили жить в мире». Правление вождей оказалось полностью дискредитировано, и люди были готовы принять единственную альтернативу: правление короля. Все это привело к тому, что между 1262-м и 1264 годами все четыре провинции Исландии признали власть короля Хакона. Вскоре на острове появился новый гражданский и церковный закон, созданный на основе норвежского. В течение десяти лет в стране царил мир, а затем наступил период долгого застоя. По злой иронии судьбы исландцы вверили свое будущее в руки Норвегии именно в тот момент, когда в самой Норвегии начался период долгого упадка. С этого времени норвежцам придется непрестанно думать, как помочь самим себе, и им будет уже не до исландцев. Что же касается Исландии, то после непродолжительной радости по поводу увеличения экспорта рыбы эта страна начнет жестоко страдать из-за недостатка торговли и сообщения с внешним миром. Число независимых поселенцев неуклонно сокращалось, а сами они шли либо в арендаторы, либо в батраки. И, как это обычно бывает в тяжелые времена, бедняки становились еще беднее. Многие были доведены до полного разорения и теперь бродяжничали по всей стране.

Но не все злоключения исландцев были порождены деятельностью самих людей. Причина многих несчастий заключалась также в природных катаклизмах. С точки зрения геологии Исландия все еще была формирующимся островом, и ее население на себе прочувствовало все этапы этого становления. Климат становится все холоднее, морозы сковывали льдом моря, блокируя побережья и продлевая и без того долгие зимы (после 1270 года число подобных похолоданий заметно возросло). Но самое худшее было еще впереди. 1283 год открыл собой ряд лет, отмеченных голодом и чумой: в течение семи из последующих десяти лет люди и животные умирали от холода, эпидемий или голода. Начало нового столетия было отмечено извержением вулкана Хеклы, сопровождающимся сильными землетрясениями, а в 1301 году не менее 500 человек на севере острова умерло от эпидемии. Между 1306-м и 1314 годами лишь в течение двух лет люди были избавлены от землетрясений, извержений вулканов и чумы, в результате которых погибло огромное количество людей и были уничтожены основные средства существования. До конца XIV столетия вулканы на юге острова будут периодически извергать из себя огонь и лаву, опустошая целые районы страны. Фермы приходили в запустение, пастбища разрушались, люди и животные гибли в огне, под снежными лавинами и во время наводнений; а там, где небо затягивал дым, поднявшийся из жерла вулканов, птицы падали мертвыми на отравленную землю. Извержение в 1362 году Орэфаёкуля, сопровождавшееся взрывом ледника, по всей вероятности, было сильнейшим извержением в Европе с момента уничтожения Помпеи в 79 году н. э. (Взрыв ледника Катлы в 1918 году может служить прекрасной иллюстрацией разрушительной мощи этого феномена. Во время этого извержения в одну секунду выделялось около 200 тысяч кубических метров воды — примерно в три раза больше того количества воды, которое проносит за это время Амазонка. Памятником опустошительной деятельности Катлы служат безжизненные черные пески Мюрдаля.)

Весь район Орэфи на время обезлюдел, а два церковных прихода исчезли навсегда. Еще большую известность получила Хекла, «вечно пылающая гора», которую в Европе считали не чем иным, как пастью самого ада. По странному стечению обстоятельств Исландия отвечала представлениям как о христианском, так и о языческом аде: в первом случае — об огненном и пылающем, во втором — о ледяном и холодном. Когда же в конце концов эти две концепции соединились, Исландия вновь предстала олицетворением ада, в котором души осужденных отчаянно и безнадежно метались между подземным огнем, застывшими ледниками и плавучим льдом.

Несмотря на все это, Исландия как-то смогла выжить. Однако ее политическая зависимость, резкое сокращение морских путешествий, природные катастрофы и просто необходимость изо всех сил сопротивляться этим напастям не позволили ей прийти на помощь соседней Гренландии, когда последняя, в свою очередь, почувствовала на себе давление природных катаклизмов. Там норманны так и канули во мрак неизвестности без всякой надежды на спасение. Но Исландия благополучно прошла через XIV столетие, а впереди у нее — пусть пока неясный и отдаленный — уже брезжил рассвет.

Начальная история Гренландии — это история жизни Эйрика Рыжего. Он первым исследовал остров и первым поселился на нем. Дал ему имя и вдохновил многих исландцев переселиться на эту землю. Он досконально описал западное побережье острова, невзирая на многочисленные ограничения норманнской географии конца X века. И все же не он первым увидел этот остров.

Норманнское заселение Исландии сопровождалось всевозможными случайностями и непредвиденными обстоятельствами. Корабли сбивались с курса и уносились штормами в неизвестные просторы океана, не позволяя морякам пристать к побережью Исландии. Так и была открыта Гренландия, В конце эпохи поселений (между 900-м и 930 годами) человек по имени Гуннбьёрн, плывущий из Норвегии в Исландию, был отнесен ветром далеко в океан и там увидел новую землю и подступающие к ней с запада острова. С тех пор эти острова, или шхеры, стали носить имя своего первооткрывателя — Гуннбьярнарскер, — но прошло немало времени, пока их наконец смогли идентифицировать. В середине XIV столетия Ивар Бардарсон заявил, что эти шхеры лежат на полпути между Исландией и Гренландией. Учитывая, что под Гренландией он подразумевал преимущественно норманнские поселения на ее западном берегу, представляется вполне обоснованным идентифицировать шхеры Гуннбьёрна с островами к востоку от Сермилигака, неподалеку от Ангмагссалика и прямо на запад от Снэфелльснеса^{8}. В любом случае земля, которую видел Гуннбьёрн, была Гренландией. Он не сходил на ее берег и не исследовал новую территорию, но он вернулся с хорошими новостями в Исафьорд, в район под Снэфелльснесом, где немногим ранее поселились его брат и сыновья.

Эйрик Рыжий, рыжеволосый и рыжебородый человек (руки которого были к тому же обагрены кровью), родился на ферме в Йерене, примерно в 30 милях к югу от Ставангера в Норвегии, но, будучи еще подростком, был вынужден покинуть страну вместе со своим отцом Торвальдом — из-за кровной вражды, закончившейся убийством. Эпоха поселений уже завершилась, вся хорошая земля была разобрана, и отцу с сыном не оставалось ничего другого, как устроить ферму на скалистом побережье, отходящем к югу от Хорнбьярга — мыса Хорн. Эта область, открытая ледяным ветрам с моря, должна была казаться юному Эйрику плохой заменой зеленым полям его родины. Поэтому, когда его отец умер, а сам он успел жениться и в свою очередь стал отцом, он покинул Дрангар и расчистил себе участок на юге, в Хаукадале, где было много березовых лесов и летних пастбищ для скота. Но вскоре он оказался вовлечен в кровавую распрю и изгнан из Хаукадаля людьми, чьи кулаки оказались крепче его кулаков. На островах Брейдафьорда Эйрик вновь убил человека и в конце концов был изгнан из страны на срок в три года. Он обладал талантом в выборе друзей, и они мужественно отстаивали его во всех этих передрягах. Но даже друзья, видимо, с немалым облегчением узнали о том, что Эйрик собирается отплыть, чтобы заново открыть ту землю, которую видел в свое время Гуннбьёрн Ульф-Каракасон, занесенный штормовым ветром в западную часть океана. Решение это, скорее всего, не было внезапным: семья Гуннбьёрна жила в том же углу Исландии, что и Эйрик, и сведения о новой земле, ждущей своих завоевателей, постоянно циркулировали в Вестфиртире. К тому же в Исландии 982 года просто не было места для широко расставленных локтей Эйрика. На всех его владениях ему приходилось терпеть сильное давление со стороны более влиятельных соседей, так что в какой-то момент Эйрик ясно осознал: если он хочет развернуться во всю мощь, ему придется подыскивать для этого другое место. Но какое? В Норвегии, как и в Исландии, его поджидали люди, жаждавшие отомстить за кровь родственников. Для человека, рожденного управлять людьми, такого темперамента, решительности и амбиций, склонного к риску и при этом осмотрительного, оставался один путь: на запад — мимо островов, мимо Снэфелсйокула и далее — к сияющим ледяным вершинам Гренландии.

Из своего убежища в Брейдафьорде Эйрику необходимо было проплыть около 450 миль. Продвигаясь вдоль 65-й параллели и имея за собой попутный восточный ветер, дующий ранним летом, он должен был через четыре дня (учитывая кратковременные остановки по ночам) оказаться так близко от восточного побережья Гренландии, что позволило ему в полной мере оценить ее негостеприимный характер. Затем он должен был двигаться на юго-запад вдоль береговой линии острова, продолжая наблюдать безжизненный горный ландшафт и сияющие ледяные пустыни, пока наконец, после долгого плавания, не приблизился к южным фьордам, откуда через пролив Принс-Кристианс направился к западному побережью, а затем, следуя береговому изгибу, на северо-запад^{9}. Вскоре он обнаружил, что предчувствия его не обманули и надеждам его суждено сбыться.

Продвигаясь все дальше и дальше к северу и миновав Хварв, он быстро достиг южной оконечности наиболее плодородного района Гренландии. Внутренняя территория острова скрывалась под плотным ледяным покровом, но здесь этот покров исчезал, и вместо искаженного облика восточного побережья, с его бесконечным чередованием скал и льда, Эйрик обнаружил целый архипелаг островов, изобилующих птицами, а по правому борту — побережье, изрезанное глубокими фьордами, кишащими разнообразной живностью. Для глаза моряка все эти фьорды и проливы между островами, с их бесчисленными бухтами, были куда привлекательнее, чем оголенные берега Исландии. А в том месте, где заканчивались фьорды и начиналась суша, Эйрик — не только искусный моряк, но и рачительный хозяин — обнаружил изумрудную траву, склоны холмов, поросшие цветами, карликовые ивы, березы и можжевельник. Там в изобилии росли съедобные ягоды и коренья, дягиль и всевозможные мхи. Помимо всего прочего, здесь не было местных жителей, хотя развалины домов, обломки лодок и каменные инструменты свидетельствовали о том, что прежде здесь было чье-то поселение (не европейцев, как решили новоприбывшие). В течение трех лет своего изгнания Эйрик исследовал фьорды и изучал острова, и впервые за свою жизнь он был свободен от ограничений, налагаемых влиятельными соседями. Вернувшись в Исландию, он непрестанно пел хвалы своей новообретенной земле, названной им не слишком претенциозно, если мы вспомним о роскошных пастбищах южных фьордов, — Грёналанд — Зеленая страна, Гренландия. Для людей, страдающих от нехватки земли, это название звучало счастливым предзнаменованием, напоминая им о новых пастбищах. Эйрик сразу же начал готовиться к колонизации острова. Он вернулся в Исландию с полным грузом медвежьих шкур, тюленьих и моржовых кож и прочих ценных вещей — в качестве убедительного доказательства природного богатства новой страны, а вся его команда готова была засвидетельствовать мягкость ее климата. За эти три года на его корабле не произошло ни одного несчастного случая, что является несомненным доказательством мудрости и твердости характера самого Эйрика. Надеясь на лучшее, он тем не менее готовился к худшему — и тем самым сумел избежать его.

Дома он обнаружил, что очень многие готовы прислушаться к его словам. Десятью годами раньше население Исландии пострадало от самого ужасного за всю историю страны голода — столь ужасного, что некоторые убивали беспомощных стариков и родственников, чтобы не тратить на них продукты, — очень много народу умерло тогда от голода.

В 976 году голод охватил также районы Северной и Северо-Западной Европы. После Исландии больше других пострадали Норвегия и Англия.

Так что многие уже ни на что не надеялись дома; для кого-то из крупных землевладельцев (как, например, для Торбьёрна Вифильссона) наступили плохие времена, а бедные фермеры постоянно отходили на задний план, вытесняемые такими выскочками, как всеми ненавидимый Хэн-Торир. Но даже с учетом всех этих обстоятельств ответ на его призыв удивил самого Эйрика. Когда он вновь направился в Гренландию ранним летом 986 года, за ним следовала армада из 25 кораблей, 14 из которых благополучно доплыли до острова. Некоторые корабли затонули, еще больше вернулось назад, однако успешная колонизация острова началась с прибытием туда почти четырех сотен людей, утвердивших свои права на землю по принятому в Исландии порядку. Они заняли территорию в районе фьордов, протянувшуюся на 120 миль от Херьольвснеса до Исафьорда^{10}. Практически все эти люди были исландцами.

В конце концов на территории так называемого Восточного поселения, расположенного в современном округе Юлианехоб, образовалось не менее 190 ферм, а также были построены собор в Гардаре, на перешейке между Эйриксфьордом и Эйнарсфьордом, Августинский мужской монастырь и Бенедиктинский женский монастырь, а кроме того, двенадцать приходских церквей. Но некоторые поселенцы двинулись дальше на север, за три сотни миль, где основали Западное поселение — Вестрибиггд (в том самом округе, где сейчас находится Годхоб). Это поселение было меньше Восточного, но тоже достаточно крупным — с его девяноста фермами и четырьмя церквями. Из найденных в Гренландии 400 развалин, так или иначе связанных с норманнским поселением, почти 300 являются остатками ферм самых разных размеров. Достаточно сомнительной кажется точка зрения, согласно которой около двадцати ферм вокруг Ивигтута (без церкви) можно считать Центральным поселением. Скорее уж они относятся к Восточному поселению. Прибрежная полоса между Эйстрибиггдом и Вестрибиггдом (сегодня мы скорее назвали бы их Южным и Северным поселениями, поскольку они расположены по отношению друг к другу на оси северо-запад — юго-восток) была слишком узка для того, чтобы там можно было разводить животных, а в глубине острова, за горами, не было ничего, кроме льда.

«Люди, — замечает автор «Королевского зеркала» в своем (середины XIII века) описании Гренландии, — не раз пытались проникнуть внутрь страны и забирались на самые высокие горы в разных ее частях, чтобы высмотреть, не лежит ли за ними земля, свободная ото льда и пригодная для обитания. Но нигде они не нашли такого места, за исключением того, что уже было занято ими — узенькой полоски вдоль берега моря». Там же, где эта полоска кончалась, снова начиналась безжизненная пустыня.

Необитаемой и непригодной для жизни частью Гренландии был Обигдир, отдельные районы которого, однако, предоставляли обитателям двух поселений замечательные охотничьи и рыболовные угодья. Здесь же собирали плавник (прибитые течением к берегу стволы деревьев). В этих местах охотники и шкиперы, подобно Торхаллу из «Сказания об Эйрике» или Сигурду Ньялссону из «Истории об Эйнаре», собирали обильную жатву как на суше, так и на море. Прекрасные охотничьи угодья лежали к северу от Вестрибиггда. Остров Диско и его окрестности на 70-й северной широте стали излюбленным местом для тех охотников, чье искусство не уступало их отваге. Здесь они строили хижины, служившие им летом, а иногда и зимой — во время их экспедиций далеко на север.

К северу от современного Хольстейнсборга по направлению к полуострову Нугсуок находятся Северные Охотничьи угодья, и люди из поселений отправлялись туда за нарвалами, моржами и высоко ценимыми гренландцами белыми медведями. Но и это не было пределом их странствий на север. В 1824 году эскимос Пелимут обнаружил в одной из трех пирамид, расположенных на острове Кингигторссуак, прямо к северу от Апернавика и немного не доходя 73-й северной широты, маленький камень с рунической надписью, которая гласила: «Эрлинг Сигватссон, Бьярни Тордарсон и Эйндриди Йонссон сложили эти пирамиды в субботу накануне меньшего Дня Молебствия [25 апреля] и…» Надпись, конец которой невозможно прочесть, датируется началом XIV столетия. Предположительно, эти люди провели на острове всю зиму. В 1267 году еще одна экспедиция доплыла почти до 76-й параллели — прямо в залив Мелвилл, и в Кроксфьярдархейде (залив Диско) обнаружила следы скрэлингов (эскимосов), после чего благополучно вернулась домой, в Восточное поселение. Из сохранившихся до нашего времени доказательств становится очевидным, что все эти исследовательские экспедиции сопровождались гибелью людей от голода и холода, болезней и прочих несчастных случаев, неизбежных в столь высоких широтах. Примером этому может послужить судьба команды Армбьёрна, отправившегося в плавание в конце 1120-х годов, как о том рассказывается в «Эйнарс Таттр». Но были и другие случаи. В «Флоаманна сага» мы читаем о крушении корабля у восточного побережья Гренландии — крушении, сопровождавшемся отчаянным путешествием Торгильса Оррабейнсфостри на юго-запад, в обитаемые районы. Разумеется, описание этого путешествия не обошлось без эффектных сцен, дающих яркое описание магии, бунта команды и убийства явных отщепенцев и предателей. Но куда более правдоподобно выглядит изображение людей, выживших после крушения и тянущих свою лодку через ледники и плавучие льдины, а где это возможно — плывущих по открытой воде. Или же описание раненого медведя, попавшего в полынью, которого Торгильс пытается удержать за уши, чтобы он не утонул. Или же снег, засыпавший мертвых людей, — все это действительно могло произойти (и наверняка происходило) со многими. В конце путешествия у Торгильса произошла стычка с Эйриком Рыжим из Браттахлида. С самого начала их отношения были весьма прохладными, поскольку Торгильс был христианином, а его главный подвиг, совершенный этой зимой, также не прибавил им тепла. «И случилось этой зимой так: медведь стал нападать на фермерский скот, нанося многим хозяевам серьезный ущерб. Тогда люди собрались на сходку, чтобы обсудить, как им следует поступить. Они решили назначить награду за голову зверя. Жители обоих поселений с одобрением отнеслись к этому решению, один лишь Эйрик был против. Позже, когда зима уже близилась к концу, люди пришли торговать с Торгильсом и его приемным отцом Торстейном. В то время на складе, где они хранили свои товары, находилось много людей, и в числе прочих был малыш Торфинн Торгильссон. И вот что он сказал своему отцу:

— Отец, там снаружи сидит замечательная собака. Я никогда не видел такой прежде: она очень большая!

— Оставь ее в покое и не выходи на улицу, — ответил ему Торгильс.

И все-таки мальчик выбежал наружу. А это был медведь, который пришел сюда, спустившись с ледников. Он схватил мальчика, и тот громко закричал. Торгильс схватил меч и бросился на улицу. Медведь в это время играл с ребенком. Торгильс изо всех сил ударил зверя мечом между ушей и рассек ему череп, так что зверь замертво упал на землю. Торгильс схватил ребенка, который совсем почти не пострадал… Эйрик был не слишком обрадован этим поступком… Некоторые утверждали, что Эйрик был недоволен удачливостью Торгильса, позволившей ему убить медведя, тогда как сам Эйрик склонен был доверять злой удаче этого зверя». В сказании о Гудмунде Добром («Резенбок») излагается мрачная история команды корабля, сражающейся за провизию, а также тех трех человек, уцелевших в этих поединках, но все же умирающих в пути, совсем немного не дотянув до безопасного убежища.

В 1189 году корабль «Стангарфоли» со священником Ингимундом на борту потерпел крушение в Обигдире: тела семи человек были найдены четырнадцать лет спустя. Исходя из туманного свидетельства, можно заключить, что подобные инциденты в то время не были редкостью, так что один человек по имени Лика-Лодинн вменил себе в обязанность обследовать северный Обигдир в поисках тел погибших моряков, которых он затем отвозил на юг для церковного захоронения. Но вернемся к поселениям. Люди, продавшие свои дома в Исландии и перевезшие свои семьи и имущество в Гренландию, не принадлежали, за редким исключением, к кругу охотников или исследователей. Они были солидными поселенцами, консервативными во всем, кроме выбора новой родины. Они занимались разведением скота, а для этого, как и предвидел хитрый Эйрик, им требовались хорошие пастбища. А их они в изобилии нашли не только вдоль побережья, но и по внутреннему краю фьордов — иногда совсем близко от полосы вечных льдов. Именно в этой внутренней области они строили из камня и торфа свои дома и коровники. Дома эти своей структурой и внешним видом сильно напоминали исландские жилища, хотя со временем на острове выработался свой, особый, гренландский стиль.

Сердцем норманнской Гренландии был небольшой участок, протянувшийся на 30 миль от мыса Эйриксфьорда через Эйнарсфьорд до Ватнахверви. Именно здесь условия жизни были лучше всего. Лето, пусть и непродолжительное, было теплым и солнечным, и именно в месте расположения этих норманнских ферм до сих пор находятся самые лучшие в Гренландии травяные пастбища. Расположение фермы в Браттахлиде, зеленеющими пастбищами и искрящимися потоками под защитной стеной холмов, можно назвать просто идиллическим. «Рассказывают, — сообщает автор «Королевского зеркала», — что в Гренландии замечательные пастбища и что там немало больших, хорошо обустроенных ферм». И снова: «Земля растит хорошие, душистые травы».

На Северной и Речной фермах в Браттахлиде могло содержаться соответственно от двенадцати до двадцати восьми голов крупного рогатого скота, а в хозяйстве епископа в Гардаре — не менее семидесяти пяти. Кроме того, там были лошади, привезенные из Исландии, овцы, козы и множество свиней. «Фермеры, — сообщает все тот же автор, — разводят в большом количестве овец и крупный рогатый скот и производят много молока и сыра. Люди питаются в основном этими продуктами и говядиной; едят они также и всевозможную дичь: например, мясо карибу, китов, тюленей и медведей». И разумеется, рыба — самая разная и жадно хватающая приманку.

На солнечных склонах холмов росло и вызревало зерно. Позднее колонисты обнаружили небольшое количество железной руды и занялись ее обработкой. Но всего этого было слишком мало. Дерево тоже ценилось на вес золота, поскольку своего — пригодного для строительства — на острове не было и приходилось пользоваться тем скудным количеством, которое прибивалось к берегам Гренландии из далекой Сибири. Поэтому торговля являлась насущной необходимостью для норманнов, и в течение какого-то времени она развивалась успешно. Среди первых поселенцев были люди, располагавшие собственными кораблями и охотно шедшие на риск ради выгодной сделки. Из Гренландии они вывозили меха и шкуры, а также веревки и канаты столь прочные, что они могли выдержать вес шестидесяти человек, Вывозили моржовую кость и белых соколов, столь высоко ценимых, что в 1396 году «герцог Бургундский послал Баязиду двенадцать гренландских соколов в качестве выкупа за своего сына»^{11}. Были там и медведи — белые гренландские медведи, которых в Европе дарили лишь прелатам и принцам (наиболее занимательный рассказ о них можно найти в исландской истории об Отуне Вестфиртере). Не меньшим спросом пользовались шерстяные изделия из Гренландии. Лейф Эйриксон, первый европеец, ступивший на Американский континент, считал, что шерстяной плащ, вкупе с поясом, отделанным моржовой костью, кольцом на ее руку и ребенком для ее колыбели будут подходящим подарком на случай разлуки с его возлюбленной Торгунной. Кроме того, гренландцы вывозили в другие земли тюлений жир и разные другие товары. Взамен им требовалось строительное дерево, железо, готовое оружие, зерно, континентальная одежда, а также солод, вино и церковное облачение. Но ни дерево, ни зерно, ни железо невозможно было достать в Исландии, поэтому их привозили прямо из Норвегии — и в течение какого-то времени привозили в достаточном количестве. Теоретически существование европейцев в Гренландии могло продлиться до бесконечности, если бы удалось сохранить этот торговый баланс. Так же как и эскимосы, они обеспечивали себя всем необходимым, охотясь и ловя рыбу в прибрежных водах. В дополнение к этому они получали от своих животных мясо, молоко и шерсть. Они жили в суровом мире, который, однако, был проникнут надеждой и верой в будущее. И потому этим солнечным утром их не пугала угроза плавучих льдов.

Они были слишком заняты, чтобы обращать внимание на дурные предзнаменования. Не успели еще люди полностью освоить земли Восточного поселения, как самые смелые из них двинулись дальше на север. И прежде чем в Западном поселении было возведено последнее жилище, в стране уже упрочилась новая религия^{12}. Затем в течение еще четверти века люди только и говорили, что о благодатном Винланде. Наряду с устной традицией развивалась письменная литература — стихотворная и прозаическая, наиболее ярким примером которой являлись «Гренландские деяния Атли». Изобилие китового уса и моржовой кости стимулировало развитие ремесел. Обитателям Гренландии необходимо было создать конституцию, в рамках которой им следовало жить, и законодательную систему, позволяющую существовать как единое общество. Роль, которую играли во всем этом Эйрик Рыжий и его сыновья, была не просто значительной, но, возможно, и решающей. Нам не вполне ясно, какое именно место занимал в колонии Эйрик, но то, что он был ее патриархом и первым гражданином, не подлежит сомнению. Вероятно, должность его соответствовала должности священника, или же законодателя Исландии. Эйрику наследовал его сын Лейф, а Лейфу — его сын Торкель. И спустя еще сотню лет после смерти Эйрика Сокки Ториссон и его сын Эйнар, жившие на ферме Эйрика в Браттахлиде, «обладали наибольшей властью в Гренландии и на целую голову возвышались над другими людьми». Возможно, Сокки был одним из потомков Эйрика по крови или по браку. По словам Ивара Бардарсона, высшее гренландское должностное лицо всегда проживало в Браттахлиде. Но у нас нет более надежных сведений, подтверждающих, что главная должность в стране была наследственной. Подобно многому другому, конституция Гренландии была создана по исландскому образцу — с национальной ассамблеей, проводившей в жизнь новые законы страны. Таким образом, республика в Гренландии тоже могла существовать вечно. На деле же она прекратила свое существование уже в 1261 году, когда гренландцы признали над собой власть норвежского короля. Фактически они утратили свою независимость на год раньше своих сородичей в Исландии.

Колония в Гренландии просуществовала вплоть до начала XVI столетия, и характер этого существования весьма занимал умы людей в позднейшее время. Гренландские поселения являлись северным форпостом европейской цивилизации, и их медленное вымирание в полузабытой стране, в условиях усилившегося холода, казалось людям, изучавшим историю этих поселений, наиболее ужасной трагедией норманнских народов. Исчезновение этих поселений так и осталось одной из неразгаданных тайн истории.

Ныне — по прошествии стольких лет — мы понимаем, что все в истории гренландских поселений находилось на грани возможного и допустимого. Они могли выжить лишь в том случае, если бы все оставалось как в самом начале, ни на йоту не изменяясь к худшему. В Исландии средневековый европеец оказался в экстремальных условиях, но все-таки эти условия допускали сохранение привычного им скандинавского образа жизни. Исландия лежала на грани обитаемого мира. Гренландия лежала за этой гранью. «Церковь в Гардаре, — писал в 1492 году папа Александр VII, — расположена на краю света», а путь туда лежит «по морю столь же бурному, сколь и необъятному». Поэтому одним из первых условий, необходимых гренландцам для выживания, было иметь свои собственные корабли, способные перевозить их через моря и океаны. Но вскоре в их распоряжении не оказалось ни денег на их постройку, ни подходящих материалов. А после того как они подчинились Норвегии, им просто запретили пользоваться ими. И с этого момента одно из главных условий выживания гренландцев вышло из-под их контроля. Теперь их могли уничтожить любые политические и экономические изменения за границами их государства, а забвение было для них столь же опасно, как и прямое нападение. Кроме того, число гренландских колонистов было ничтожно мало и даже в лучшие годы не превышало 3 тысяч человек. Население Исландии к 1100 году достигало примерно 80 тысяч человек. Огонь, лед, болезни и забвение со стороны внешнего мира снизили эту цифру до 47 тысяч к 1800 году. В Гренландии же не было такого количества человеческих жизней. Наконец, из всех европейских сообществ именно гренландцы были наиболее чувствительны к любым климатическим изменениям. Если для прочих европейцев чередование холодных зим и ненастных лет давало лишь повод для недовольства, то для гренландцев это было не чем иным, как предвестием их грядущей гибели.

По всей Северной Атлантике период с IX по XII век был относительно теплым временем^{13}. Если бы не это, вряд ли бы нам довелось узнать о гренландских экспедициях Гуннбьёрна и Эйрика Рыжего и еще в меньшей степени — о путешествиях к Винланду Бьярни Герьольфсона, Лейфа Эйриксона и Торфинна Карлсефни. В частности, при нынешней протяженности ледяных полей Эйрик Рыжий не смог бы совершить свое знаменитое путешествие (во всяком случае, именно тогда и в том направлении, в каком он плыл от берегов Исландии). В настоящее время он неизбежно встретился бы со льдом — будь то у восточного побережья Гренландии или на западе, возле Эйстрибиггда. Он же, судя по всему, плыл совершенно свободно. И хотя из 25 кораблей поселенцев лишь 14 достигли берегов Гренландии в 986 году, нет никаких сведений о том, что именно лед заставил их вернуться назад. В Исландских анналах «Конунгсанналл» за 1126 год имеется небольшая вставка «Стейнгрим во льдах». Нет никаких сомнений, что исландец, о котором идет речь, — это тот самый Иса-Стейнгрим, что в 1130 году связал свою участь с норвежскими купцами в Западном поселении. В «Эйнарс Таттр» также имеется запись о том, что летом 1130 года лед заполнил юго-западные фьорды и помешал норвежцам отплыть на родину. Но такое положение сохранялось недолго, лед вскоре снова отступил. За исключением этого случая в сказаниях о путешествиях в Гренландию и Винланд не содержится никаких упоминаний о льдах в море. Что же касается крушения у восточного побережья Гренландии Торгильса Оррабейнсфостри, то оно произошло непосредственно у берега и всего за неделю до прихода зимы. В целом, исходя из свидетельств северных сказаний, можно утверждать, что около 1000 года широта к западу от Снэфелльснеса до Ангмагссалика не представляла никаких проблем для мореплавателей либо потому, что в начале лета у восточного побережья Гренландии не было дрейфующего льда, либо (что более верно) количество этого льда было слишком незначительно. Иными словами, к востоку от Гренландии не было ничего, даже отдаленно похожего на дрейфующие льды позднейших столетий. Это подтверждается и тем руководством по плаванию, которое сохранилось в «Ланднамабок», а также сведениями навигационной карты епископа Гудбрандура Вигфуссона.

Это подтверждается и современными исследованиями по истории европейского климата. Существует немало свидетельств, позволяющих современным ученым заключить, что во время климатического оптимума (1000–1200) средняя температура в Западной и Центральной Европе превышала современную по меньшей мере на один градус, а в южной Гренландии среднегодовая температура была выше современной на 2–4 градуса. Соответственно этому повышалась и температура Северной Атлантики. Область постоянных льдов лежала к северу от 80-й широты, а дрейфующий лед редко опускается южнее 70 градусов северной широты. Поэтому нет никаких оснований не верить в путешествия норманнов к Гренландии и к материку Северной Америки, исходя лишь из современных климатических показателей.

Но для гренландского поселения важно было не то, что тогдашний климатический оптимум превышал наши средние температуры, а то, что за ним последовал период куща более холодный. Литературные, исторические, археологические и (в самом широком смысле слова) метеорологические свидетельства позволяют сделать однозначный вывод: после 1200 года климат в Северном полушарии ухудшается по меньшей мере в течение двух столетий, так что около 1430 года Европа пережила малый ледниковый период. По всей Европе началось продвижение ледников, полоса лесов отступила, урожаи значительно уменьшились из-за холода. И что оказалось хуже всего для гренландцев (хотя и Исландия пострадала в значительной степени), на морских широтах температура тоже стала снижаться, что немедленно привело к значительному увеличению дрейфующего льда, который Восточным гренландским течением относило на юг и далее — на запад, закрывая выходы из фьордов в Восточном и Западном поселениях. О ледяном покрове середины XIII столетия мы можем судить по свидетельству «Королевского зеркала»:

«Как только вы минуете самое глубокое место в океане, вы столкнетесь с таким количеством льда в море, равного которому просто нет на всей земле. Иногда эти ледяные поля совершенно ровные, как если бы они замерзли прямо в море. Толщина их достигает четырех-пяти метров, протяженность же их такова, что из одного края в другой вы можете путешествовать не менее четырех дней. К северо-востоку и к северу страны льда больше, чем к югу, юго-западу и западу. Поэтому тот, кто желает высадиться на землю, должен плыть вокруг — на юго-запад и запад, пока он не минует все те места, где еще можно встретить лед. Нередко случалось так, что люди хотели подойти к земле слишком рано и в результате оказывались в плену ледяных полей. Некоторые из этих людей погибли, другие же смогли выбраться, так что мы встречались с некоторыми из них и слышали их рассказы об этих трагических событиях. Но все, кто попадал в плен таких ледяных полей, придумывали одинаковый план спасения: они брали свои маленькие лодки и волокли их по льду до тех пор, пока не добирались до земли. Но корабль и все, что было на нем ценного, приходилось бросать во льдах, и все это оказывалось утерянным для них навсегда. Некоторые из них шли через льды четыре или пять дней, пока не достигли земли, другие же еще дольше.

У плавучих льдов есть свои особенности. Иногда они лежат спокойно, в другое же время плывут с такой скоростью, что корабль под всеми парусами не может обогнать их. Передвигаются же эти льды как вместе с ветром, так и (как это ни покажется странным) против него. Существуют также льды совершенно иного вида, которые гренландцы называют айсбергами. Они похожи на огромные горы, возвышающиеся в море. И они никогда не смешиваются с другими льдами, но остаются сами по себе».

Какие последствия имели для моряков изменившиеся таким образом климатические условия, мы можем судить по навигационным указаниям, составленным Иваром Бардарсоном сто лет спустя (около 1360 года): «От Снэфелльснеса в Исландии, откуда идет кратчайший путь на Гренландию, надо плыть два дня и две ночи прямо на запад, и там, на половине пути между Исландией и Гренландией, лежат шхеры Гуннбьёрна. Так плавали в старину, но сегодня лед с северо-восточных просторов океана^{14} подошел так близко к этим шхерам, что никто без риска для жизни не может плавать прежним путем… Поэтому если вы плывете из Исландии, вам следует отправиться из Снэфелльснеса… а затем плыть прямо на запад один день и одну ночь, затем немного повернуть на юго-запад [вариант: затем круто свернуть на юго-запад], чтобы избежать вышеупомянутого льда, лежащего возле шхер Гуннбьёрна. Затем еще день и еще ночь плыть прямо на северо-запад, так что в итоге приплывешь к вышеупомянутой возвышенности — Храфну в Гренландии, под которой лежат Херьольвснес и Сандхавн».

Не следует думать, однако, что в хорошие (более теплые) столетия погода никогда не портилась и что позднее, в период похолодания, совсем не бывало теплых лет. Но, возвращаясь к поселению в Гренландии, следует заметить, что его существование могли в корне изменить и даже совсем свести на нет и менее сильные холода. В северных широтах образование плавучих льдов в период падения температур — процесс неизбежный и неостановимый. Удалось подсчитать, что в эпоху малого ледникового периода температура в областях, лежащих выше 50-го градуса северной широты, была ниже, чем сейчас, на 1–3 градуса и соответственно на 3–7 градусов ниже той, которая была типична для двух предшествовавших столетий. Это вполне объясняет появление большого количества дрейфующего льда на восточном побережье Гренландии, как о том сказано в «Королевском зеркале», а также последующее заполнение льдом фьордов Восточного поселения и прибытие на западное побережье острова эскимосов, или скрэлингов^{15}.

Когда Эйрик Рыжий и другие колонисты организовали в конце X столетия Восточное и Западное поселения, в обоих этих местах они обнаружили следы прежних обитателей острова. Это были эскимосы дорсетской культуры, которые к тому моменту либо вымерли, либо мигрировали куда-то еще. Когда же во второй половине XIII столетия норманны непосредственно столкнулись со скрэлингами к северу от Западного поселения, это были уже другие эскимосы — представители культуры Туле, прошедшие из Аляски через Канаду и достигшие Гренландии около 1200 года. Вскоре они стали расселяться по всем пригодным для жизни районам страны. Некоторые племена двинулись на юг вдоль западного побережья. Они достигли Вестрибиггда в начале XIV столетия и были возле морских границ Эйстрибиггда около 1350–1400 годов. Основные исследования этих передвижений были проведены Теркелем Матиассеном, Эриком Хольтведом и Лауге Кохом в разные годы (начиная с 1927-го). Матиассен и Хольтвед считают, что новое вторжение эскимосов в Гренландию произошло на два столетия раньше, тогда как Кох полагает, что 1350 год — слишком ранняя дата для проникновения эскимосов на территорию Восточного поселения, и, скорее всего, это событие произошло на сто лет позже. Затем они двинулись дальше на юг, оставив в стороне Восточное поселение с его норманнскими обитателями. Другие племена, отправившиеся на север из района Туле, спустя несколько поколений достигли территорий, ныне известных как Земля Нансена и Земля Пири, откуда затем двинулись на юг в направлении залива Скорсби. Но истории этого двойного похода мы коснулись лишь постольку, поскольку он мог повлиять на норманнские поселения на западном побережье Гренландии. Что же касается эскимосских племен, занявших восточное побережье, то их пути так и не пересеклись с путями норманнских завоевателей^{16}.

По-видимому, надвигающийся холод и общее ухудшение погодных условий после 1200 года способствовали продвижению эскимосов на юг. По мере того как лед продвигался все дальше и дальше по западному побережью Гренландии, тюлени следовали за ним, а за тюленями в свою очередь следовали эскимосы, поскольку все устои их жизни напрямую зависели от этих животных. Разумеется, они охотились также и на моржей, китов, карибу, медведей, белых куропаток и прочую живность, но с тюленями скрэлинги были словно связаны пуповиной. И поскольку норманны продвигались на север в поисках плавучего леса и хороших охотничьих угодий, а эскимосы продвигались за тюленями на юг, встреча их была неизбежной. Мы не знаем, скольким из них эта встреча стоила жизни, но опасность грозила в равной степени и норманнам и эскимосам. Ухудшение климата с несомненной ясностью говорило о том, что будущее лежало за тем народом, который лучше сумеет приспособиться к изменившимся условиям. Эскимосы, обеспечивающие себя практически всем необходимым благодаря охоте на тюленя, надежно защищенные от холода теплой удобной одеждой, легко передвигались с места на место, были хорошо подготовлены для выживания в трудных условиях. Норманны, до самого конца одевавшиеся как европейцы, были привязаны к своим стадам и пустеющим пастбищам. И они не могли пережить эту долгую и мрачную зиму, чей натиск, хотя они и не подозревали об этом, возвещал конец их мира.

Но вряд ли европейские гренландцы сразу осознали это: Их реакция на маленьких, темнолицых, закутанных в мех представителей человечества вряд ли чем отличалась от той, которую выказали гренландские исследователи Америки при встрече со скрэлингами Винланда, Норманны считали себя неизмеримо выше этих «аборигенов» и видели в них лишь возможную рабочую силу. Им казалось вполне естественным домогаться маленьких, послушных женщин этого чуждого племени (при этом, однако, до нас не дошло никаких свидетельств о существовании потомства, явившегося на свет от подобных связей между норманнами и эскимосами). Здесь, как и во многих других странах, норманны считали себя хозяевами положения, но с пришествием затяжных холодов им предстояло либо научиться у своих соседей искусству выживания, либо полностью вымереть.

К 1342 году прекратило свое существование Западное поселение. Сообщения о том, как это произошло, не отличаются особенной ясностью. Хроники епископа Гисли Оддссона содержат сообщение о том, что «жители Гренландии по своей собственной воле отвергли истинную веру и христианскую религию, отказались также от всех истинных добродетелей и присоединились к обитателям Америки. Говорят также, что Гренландия слишком близко примыкает к западным регионам мира и потому христиане перестали плавать на этот остров»^{17}. Под «обитателями Америки» епископ наверняка подразумевал эскимосов — тех самых скрэлингов, с которыми гренландцы задолго до этого столкнулись в Маркланде и Винланде. Его суждение нам, видимо, следует понимать так, что к 1342 году о норманнских обитателях Гренландии сложилось превратное мнение, что они, слившись с аборигенами, переняли их веру и обычаи. Вероятно, для того, чтобы оценить степень этого вероотступничества, годом раньше (в 1341 году) бергенский епископ Хакон отправил на остров священника Ивара Бардарсона.

К сожалению, отчет Ивара о его посещении Западного поселения сохранился лишь в позднейших рукописях, и сведения эти были получены из вторых и третьих рук. Кроме того, отчет этот представляет собой перевод и составлен он в таких выражениях (иногда двусмысленных, неясных), которые и поныне служат источником бесконечных споров:

«Западное поселение от Восточного отделяют двенадцать морских лиг, совершенно необитаемых. В Западном поселении находится большая церковь, называемая церковью Стенснеса [=Песчаного мыса]. В течение какого-то времени эта церковь была собором и епископским престолом. В настоящее время все Западное поселение перешло под власть скрэлингов. И хотя там остались лошади, козы, коровы и овцы, но все они одичали, а людей вовсе не осталось — ни христиан, ни язычников.

Все записанное выше сообщено нам Иваром Бардарсоном, гренландцем. Он в течение долгих лет управлял епископским хозяйством в Гардаре в Гренландии. Ивар Бардарсон утверждал, что сам видел все это и был одним из тех, кого главные должностные лица их страны направили в Западное поселение с приказом изгнать прочь скрэлингов из поселения. Но когда они прибыли туда, там не было ни одного человека — ни христианина, ни язычника, только одичавшие коровы и овцы. Этих коров и овец они забрали на корабль (сколько он мог принять) и вместе с ними отправились назад, и среди этих людей был вышеупомянутый Ивар».

Эти кажущиеся очень простыми фразы интерпретировалось в самых разных вариантах: и что Западное поселение было насильственно истреблено скрэлингами, и что все белое население (мужчины, женщины, дети) отправилось на рыбный промысел или на охоту, а горе-спасатели из Восточного поселения увезли в это время их домашний скот, обрекая тем самым всех на голодную смерть в ближайшую зиму; и что европейцы к тому времени настолько смешались с эскимосами, что забросили и животноводство, и постоянное место обитания и — либо сами по себе, либо вместе с эскимосами — мигрировали на Баффинову Землю или на Лабрадор, тем самым дав буквальное подтверждение тому^{18}, что Ивар Бардарсон был трусом, лжецом или просто недалеким человеком, который бросил мимолетный взгляд на один лишь западный фьорд (или даже на единственную ферму), а затем поспешил домой, в безопасное окружение Восточного поселения, где с согласия других членов экспедиции в течение двадцати лет отстаивал свою совершенно недостоверную историю.

Некоторые детали действительно вызывают сомнение. Так, нигде больше мы не встречаем сообщения о том, что церковь Стенснеса была епископским престолом. И именно это представляется нам наиболее неправдоподобным обстоятельством. Многие исследователи считали совершенно необъяснимым тот факт, что в поселении, при полном отсутствии людей, находились домашние животные (хотя они вполне могли выжить без человеческого присмотра в течение года или двух). Но если мы допустим, что в этот поздний пересказ об экспедиции Ивара Бардарсона вполне могли вкрасться неточности и искажения, становится очевидным, что само по себе это сообщение весьма достоверно и что к моменту их визита все Западное поселение уже полностью опустело. Это тем более вероятно, что незадолго до этого пастбища Западного поселения были поражены болезнью, из-за которой сильно уменьшились в объеме (не говоря уже об их качественном ухудшении). Все это еще более усложнило процесс разведения животных. Наконец, увеличение в начале XIV столетия экспорта мехов и кож из России нанесло серьезный ущерб торговле Гренландии. Английские и датские тканые изделия также начали вытеснять с рынка шерстяные изделия гренландцев. А изделия из моржовой кости оказались неспособны конкурировать с теми, что изготовляли французские ремесленники из слоновой кости, привозимой из Азии и Африки. Западное поселение перестало быть жизнеспособным хозяйством, и потому наступившее похолодание нанесло ему более серьезный урон, чем Эйстрибиггду. Без сомнения, колония значительно ослабела за десятилетия, предшествовавшие ее концу, а с приходом скрэлингов этот конец стал неминуемым. Вначале опустели фермы, расположенные на границах поселения. Небольшие группы его обитателей переселились в Эйстрибиггд, принеся с собою не только ценное имущество, но и мрачные новости о неумолимом продвижении на юг маленьких людей, сделавших вначале невыносимой жизнь обитателей северных охотничьих угодий, а затем — всех фермеров от Лодинсфьорда до Лисуфьорда. Часть этих слухов, порой неверно понятых или неверно истолкованных, передавалась из уст в уста дальше — в Исландию, Норвегию и в самые отдаленные уголки Европы. У слушателей складывалось впечатление, что в Гренландии происходит нечто темное и малопонятное. Проживающие там норманны будто бы «перекинулись» к эскимосам и отреклись от христианской веры, и с этим необходимо что-то делать. Но к моменту прибытия в Гренландию Ивара Бардарсона случилось одно из двух: либо последние обитатели Западного поселения перебрались на юг, в безопасный Эйстрибиггд, либо же они были полностью истреблены скрэлингами. В любом случае экспедиции Ивара Бардарсона удалось лишь констатировать факт, что «в настоящее время все Западное поселение находится в руках скрэлингов». Скандинавская культура прекратила свое существование во всех областях, расположенных выше 62-го градуса северной широты. После 1350 года все упоминания о норманнских колонистах в Гренландии относятся лишь к району Эйстрибиггда.

Исторические и археологические факты свидетельствуют о том, что Восточное поселение отчаянно сражалось за свою жизнь. Там обитало большинство норманнского населения Гренландии и там же находились лучшие на острове земли. И все же потеря Западного поселения оказалась невосполнимой. Ведь помимо всего прочего это означало потерю Нордсеты — лучших охотничьих угодий во всей Гренландии. И хотя с уменьшением торгового экспорта снизилась и потребность на продукцию этого региона, все же утрата Нордсеты пробила серьезную брешь в ресурсах колонистов. Но еще хуже было предчувствие того, что подобная же участь грозила и самому Восточному поселению. Разумеется, эскимосам не могло понравиться присутствие на острове белого человека, и действительно, в Исландских анналах («Готтскальксанналл») мы читаем запись, относящуюся к 1379 году: «Скрэлинги атаковали гренландцев, убили восемнадцать человек и увели с собой двух мальчиков, которых сделали своими рабами». Мы не знаем, где именно произошло это столкновение. Скорее всего, где-то на окраине Восточного поселения, а может быть, эти норманны входили в состав той группы охотников, что решила попытать счастья в Нордсете. Упоминание о рабстве не имеет под собой реальной основы, поскольку речь идет об эскимосах, но норманны могли этого и не знать. Существует не так уж много прямых свидетельств — будь то литературных или археологических — о стычках между норманнами и эскимосами. Что же касается эскимосских историй, собранных Ринком, то одна из них, «Унгорток — глава Какортока» (см. приложение). Однако вполне допустимо предположить, что эскимосы периода Средневековья (будь то в Гренландии или на Лабрадоре) были столь же воинственны или, по крайней мере, готовы принять участие в битве, как pi все те народы, с которыми им приходилось встречаться. Как ни странно это прозвучит, но не было никаких особенных причин для прямого столкновения продвигающихся на юг эскимосов и фермеров-норманнов. Вне сомнения, норманны промышляли добычей тюленя, мясо которого входило в их пищевой рацион, и все-таки прежде всего они были фермерами, и усадьбы их располагались вдали от моря — там, где были самые лучшие пастбища для скота. Великолепная ферма Эйрика в Браттахлиде, окруженная многочисленными усадьбами, находилась в 60 милях от внешнего края фьордов. Поселение Эйнарсфьорда и многочисленные фермы Ватнахверви — в 40 или 50 милях. Но эта внутренняя часть фьордов не представляла особого интереса для эскимосов, так как воды здесь замерзали довольно поздно, а лед был тонок и ненадежен. Поэтому охотников куда больше привлекали выступы мысов, острова и лед, покрывавший морскую гладь. Ведь именно здесь в изобилии водились тюлени и другие морские животные. Невозможно было полностью избежать столкновений между двумя народами (обломки эскимосских скульптур того времени и вырезанные из дерева изображения показывают, с каким любопытством наблюдали скрэлинги за своими высокорослыми белыми соседями; а некоторые из историй, собранных Ринком, содержат упоминания не только о мирных встречах). Но до тех пор, пока норманны оставались в границах своих владений, двум этим народам вполне хватало жизненного пространства, чтобы не заступать другим их дорогу. В теории все так и было, но кто же станет сомневаться в том, насколько тревожной стала жизнь обитателей Восточного поселения после того, как Западное прекратило свое существование, находившиеся к северу от них усадьбы вокруг Ивигтута (Центральное поселение) постепенно пустели, а скрэлинги на каяках и умиаках проплывали мимо их фьордов все дальше на юг — к Херьольвснесу.

И они страшились не только за свое физическое существование. Теперь Восточное поселение было единственным оплотом христианской веры в этих отдаленных краях Западной Атлантики. Хеллуланд, Маркланд и Винланд продолжали томиться под пагубным влиянием язычества. А теперь и в самой Гренландии норманны, предки которых исповедовали христианство в течение трех с половиной столетий, попали под подозрение в том, что добровольно обрекли себя на вечные муки в загробной жизни. Надвигающуюся тьму лишь изредка пронизывали лучи неверного света. В 1355 году король Магнус Смек приказал Полю Кнудсону отправиться в Гренландию (нет никаких свидетельств того, что Поль выполнил этот приказ): «Мы сделаем это во славу Господа и ради спасения наших душ, а также ради тех наших предков, которые принесли христианскую веру в Гренландию и сохранили ее там до нынешних времен».

В 1407 году церковь и закон отправили на костер некоего Колгрима за то, что он, используя черную магию, склонил к связи с собой Стейнунн — дочь Храфна-исландца. По-видимому, за этим жестоким — и редким для Исландии и Гренландии — наказанием стояло что-то еще, помимо моральных и теологических причин. Несчастная Стейнунн сошла с ума и умерла вскоре после сожжения Колгрима.

Часто цитируемое письмо папы Николая V за 1448 год, обращенное к двум самозваным исландским епископам, Марцеллу и Матею, кажется подделкой, однако увещевания дерзких самозванцев вставлены туда явно для большего эффекта, само же письмо с грустью и тревогой говорит о бедственном положении гренландских христиан. XV столетие также не обошлось без благочестивых молитв и прочувствованных речей, обращенных к Гренландии; единственное, чего не хватало, — это каких-либо действий, призванных подкрепить эти речи. Участие церкви во всем этом было поистине плачевно: после смерти в 1377 году епископа Альфа ни один епископ не ступил больше на землю Гренландии.

Даже до 1261 года европейский и христианский образ жизни в гренландских колониях зависел от сохранности их пастбищ и торгового баланса. Что касается первого, то и исландцы, и гренландцы проявили в данном случае особенную непредусмотрительность и расточительность. Летом 1962 года в Браттахлиде были обнаружены остатки ирригационной системы, при помощи которой воду из озера подводили к пастбищам, которые обычно пересыхали после теплого лета. Эти сооружения служили как для Северной, так и для Речной ферм, построены же они были, очевидно, в XIV столетии. Сообщают, что подобная система, хотя и меньших размеров, была найдена в Западном поселении. Существует также очень длинный канал, подводящий воду к одной из ферм в Сермилике — Исафьорде. Дальнейшие находки такого же рода вполне могут послужить предлогом для пересмотра устоявшейся точки зрения на эффективность фермерского хозяйствования в Гренландии. Торговля же подразумевала прежде всего торговлю с Норвегией. Точные условия договора между двумя странами (если Гренландия когда-либо была суверенным государством: Гаагский суд определил ее средневековый статус всего лишь как «независимый») не сохранились, но мы можем предполагать, что в качестве компенсации за потерю своей независимости в 1261 году гренландцы ожидали гарантий регулярного торгового сообщения с Норвегией. Норвежско-исландское соглашение 1262 года установило порядок, согласно которому в течение следующих двух лет из Норвегии в Исландию должны были отправляться по шесть кораблей каждый год, после чего эти условия должны были быть пересмотрены заново, с соблюдением полной справедливости. Но, как мы знаем, исландцы по прошествии ряда лет все-таки оказались в убытке. То же самое произошло и с гренландцами. К концу XIII столетия королевский двор объявил торговлю с Гренландией монополией норвежских купцов из Бергена. Мы имеем возможность с большой точностью проследить, чем обернулось для Исландии ее соглашение с Норвегией: в 1326, 1350, 1355, 1374 и 1390 годах из Норвегии в Исландию не прибыло ни одного корабля, а в 1324, 1333, 1357, 1362, 1367 и 1392-м — только по одному кораблю.

Для Гренландии последствия должны были быть еще хуже, так как развитие торговли в Норвегии заставило местных купцов забыть о столь отдаленном и моловыгодном партнере. Берген оказался завален более дешевыми мехами, шкурами и моржовыми бивнями, привозимыми из менее отдаленных стран. Мартин IV в Риме и архиепископ Нидароса с грустью качали головой, отмечая последовавшее за этим уменьшение гренландской десятины. И все это еще в 1212 году, до окончательного выпадения Гренландии из общего рынка. Норвегию же в то время раздирали собственные политические и экономические проблемы. После 1261 года норвежская слава ведущей морской державы быстро пошла на убыль. Корабль викингов, доселе непобедимый, был решительно оттеснен с рынка более удобным и экономным кораблем из Германии. Норвежские кораблестроители так и не смогли ничего противопоставить своим более удачливым конкурентам. В то же время пошатнулась и мощь самого королевства. Иностранные правители приносили интересы государства в жертву своим собственным. А в 1349 году чума, завезенная из Англии, унесла жизни третьей части населения Норвегии, а затем перекинулась на Гебридские, Оркнейские, Шетландские и Фарерские острова. Берген же в Норвегии пострадал особенно. Город, опустошенный чумой, горел в 1393 году, а в 1428–1429 годах был захвачен и сожжен Бартоломеусом Возтом. Хуже всего было усиление немецких купцов Ганзы, могущество которых за XIII и XIV столетия возросло просто неимоверно. И до 1300 года они представляли серьезную проблему для Бергена, а в 1343 году открыли там свою контору. Ближе к концу столетия ганзейские купцы завладели всей морской торговлей Бергена, а к 1400 году они овладели торговлей не только Бергена, но и всей Норвегии. Как это ни странно, но в Гренландию не было отправлено ни одного корабля, равно как и в Исландию, — во всяком случае, до тех пор, пока в 1408–1409 годах там не появились англичане. Вероятно, они просто не стали утруждать себя, ведь вплоть до этого времени весь экспорт обеих стран попадал им в руки в Бергене.

В свете исландского опыта мы можем предполагать, что после 1382 года норвежские правители ввели налог на все товары, ввозимые в Гренландию и вывозимые из нее; эти деньги уплачивались вперед, так что без королевского разрешения никто не мог отправиться туда покупать или продавать. Королевский двор имел своего представителя в Гренландии, который строго следил за соблюдением этих правил. И мы знаем, что королевское распоряжение соблюдалось столь строго, что несчастные моряки, выброшенные штормом на гренландский берег, навлекли на себя монарший гнев одним лишь тем, что приобрели себе на острове все необходимое. Подобная алчность не приносила пользы никому, жестоко изнуряя при этом саму колонию. А естественным следствием Кальмарской унии (1397) стало почти полное безразличие датских монархов к самой далекой из их колоний.

Свидетельства о сообщениях между Гренландией и внешним миром начиная с середины XIV столетия можно суммировать следующим образом: в течение первых десятилетий один корабль, охраняемый королевской монополией, совершал регулярные рейсы в Гренландию (хотя и не каждый год). Но после утраты этого корабля в 1367-м или 1369 году ему так и не нашлось замены. После этого сообщение между Гренландией и внешним миром почти полностью прекратилось. Отныне, как о том свидетельствуют записи, на острове стали появляться люди особого сорта. Бьёрн Эйнарссон Йорсалафари потерпел кораблекрушение у берегов Гренландии в 1385 году и оставался на острове в течение еще двух лет. В 1406 году сюда прибыла команда исландцев, сбившихся с курса. На острове они задержались на четыре года. Довольно-таки загадочная пара, Пининг и Поторст, совершила столь же загадочное плавание к берегам Гренландии (а возможно, и дальше на запад — вплоть до Лабрадора) вскоре после 1470 года, не столько прояснив, сколько затемнив представления людей XVI столетия о Крайнем Севере. Дидрик Пининг был весьма примечательным человеком — норвежский адмирал в датском военно-морском флоте, подданный Христиана I и короля Ханса, «непревзойденный флибустьер», выступавший против англичан и Ганзы и совершавший морские набеги на испанцев, португальцев и голландцев. Какое-то время он был правителем Исландии, а позднее — Вардёхуса, хотя не так-то легко отделить этапы его карьеры от карьеры его младшего родственника с таким же именем. Новый свет на деятельность этих людей пролило открытие в 1909 году в Копенгагене письма, датированного 3 марта 1551 года. Письмо это бургомистр Киля Грип отправил королю Христиану III: «Два адмирала (sceppere), Пининг и Поторст, которых дедушка вашего величества, король Христиан Первый, отправил с несколькими кораблями по просьбе его величества короля португальского для исследования новых земель и островов на севере, установили на скале Витсцерк [Хвитсерк], расположенной в море возле Гренландии и напротив Снифелдсикеля [Снэфеллсйокула], большой навигационный знак [большую пирамиду из камней] в качестве предупреждения гренландским пиратам, которые на своих маленьких кораблях без киля часто нападают на другие корабли».

Скорее всего, Пининг и Поторст встретились не с норманнами, а с гренландскими эскимосами, и спровоцировали их на столкновение. Это заставляет предположить, что они так и не добрались до западного побережья. В заключение мы можем добавить, что решительные и дерзкие английские моряки в течение всего XV столетия заплывали в гренландские воды для ловли рыбы и морских животных; там, где это было возможно, — для честной торговли, а то и просто с целью грабежа. В XV столетии воды Исландии просто кишели английскими кораблями: в год из Бристоля и других портов к «холодным берегам» прибывало до 100 судов. Капитаны и их команды были суровыми людьми, которые вели в те нелегкие времена весьма жесткую торговлю. Среди них были искатели приключений, а порой и мошенники, так что жителям островов приходилось опасаться дурного обращения, грабежей и даже убийств. Но ситуация ухудшилась еще более, когда шотландцы и немцы решили получить свою долю в северных прибылях. Без сомнения, какое-то количество исландцев, среди которых были и дети, оказалось в Англии. Но были ли они проданы, украдены или же просто перевезены с острова на остров — по-прежнему остается для нас загадкой. Но даже если мы примем наиболее мрачную версию англо-исландских отношений, все же не следует забывать, что нередко англичан обвиняли в злодеяниях, совершенных совсем другими людьми. Торговля с англичанами помогла исландцам пережить очень трудные времена. Что касается Бьёрна Йорсалафари, то ему покинуть пределы Гренландии ранее тех самых двух лет помешали именно полярные льды. И видимо, по этой же самой причине люди, оказавшиеся на острове в 1406 году, задержались в Эйстрибиггде на целых четыре года. Во время своего пребывания там они стали свидетелями двух христианских церемоний — сожжения Колгрима (о нем мы упоминали выше) и обручения в церкви Хвальсейфьорда, причем службу там вели сира Эйндриди Андрессон, готовившийся стать новым епископом Гренландии, и сира Пал Хальвардссон. Последнюю церемонию ни в коей мере нельзя было назвать сокращенной — напротив, в течение трех воскресений, предшествовавших бракосочетанию, в церкви оглашали имена будущих супругов, и все остальные обряды были соблюдены полностью. Описание этого события, равно как и другие сведения, сообщенные позже временными обитателями острова, позволяют утверждать, что христианство в поселении по-прежнему удерживало свои позиции. Это обстоятельство является очень важным, поскольку после того, как в 1410 году исландцы благополучно уплыли прочь, помахав на прощание рукой провожавшим их гренландцам, Восточное поселение окутали мрак и неизвестность, так что ни один свидетель из внешнего мира не присутствовал на последнем акте трагедии, разыгравшейся в Эйстрибиггде.

Что касается прямых свидетельств о пиратстве англичан в водах Гренландии, то количество их крайне невелико, однако некоторые статьи в последующих договорах между Данией и Англией заставляют предположить, что англичане время от времени все-таки вторгались в гренландские воды.

Восемьдесят лет спустя о Гренландии вспомнила Римская церковь. Однако тут все ограничилось письмом папы Александра VI, благословившего намерение Маттиаса, избранного епископом Гардара, лично отправиться в Гренландию и вернуть заблудшие души на путь истины и вечного спасения: «Как нам сообщили, церковь в Гардаре расположена на краю света, в стране под названием Гренландия. Жители этой страны из-за нехватки хлеба, вина и масла привыкли питаться сушеной рыбой и молоком, и по этой причине, а также из-за того, что плавание туда сильно затруднено замерзающим морем, ни один корабль за последние восемьдесят лет не плавал в эти края. А если кто и собирается туда плыть, то делать это надо только в августе месяце, когда лед там тает. Говорят также, что за последние восемьдесят лет или около этого ни один епископ или священник лично не руководил гренландской паствой. И по этой причине большая часть прихожан, некогда истинно верующих, ныне — увы! — отреклась от своих обетов, данных при крещении. К тому же у жителей этой страны нет никаких христианских реликвий, за исключением одной [маленький кусок льняной ткани, на котором во время мессы выставлялась гостия], представляемой на обозрение прихожан раз в год — по этим и другим соображениям…» Открывающаяся нам мрачная картина не совсем верна в ряде деталей (так, например, что касается питания поселенцев, то они, без сомнения, ели больше мяса, чем сушеной рыбы), а сообщения о духовной жизни в Эйстрибиггде противоречат свидетельствам исландцев, уплывших с острова в 1410 году. Скорее всего, письмо это базировалось не на каких-то новых данных, но на неясных слухах и смутных воспоминаниях, в которых черная магия Колгрима мрачной тучей нависала над радостной церемонией в церкви Хвальсейфьорда. Вдобавок молва об отступничестве в Гренландии к тому времени циркулировала по Европе по меньшей мере полтора столетия. А увеличение толщи полярного льда у берегов Гренландии было фактом, известным каждому моряку, плававшему по северным морям, и каждому купцу от Бергена до Бристоля и от Бристоля до Портингейла.

И все же отдельные корабли доплывали до берегов Гренландии и после 1410 года, во всяком случае — до Херьольвснеса на юге Восточного поселения. Здесь в течение долгих столетий море постепенно размывало древнее норманнское погребение, и здесь же, в 1921 году, Пол Нёрлунд обнаружил могилы гренландцев, похороненных точно в такой же одежде, какую носили в Европе в XIV столетии, а также несколько более поздних образцов, типичных для второй половины XV столетия. Большинство одежд из Херьольвснеса, отмечает Нёрлунд, «можно без колебаний отнести ко второй половине XIV столетия и к периоду начала XV века». Предметы, относящиеся ко второй половине XV столетия, далеко не столь многочисленны. Нёрлунд говорит в этой связи о трех детских шапочках. «Две шапки очень простые — круглые, с плоским верхом и длинные по сторонам. Известно, что эти головные уборы были весьма популярны в XV столетии, тогда как шапки более ранних периодов отличаются большим разнообразием и у них обычно круглый или конический верх. Но если у нас и продолжают оставаться некоторые сомнения насчет датировки двух этих шапок, то существует еще и третья, относительно которой просто не может быть никаких споров. Она от 25 до 30 см высотой, скорее конической формы, круто поднимается ото лба и расширяется сзади, возле шеи. Это одна из тех высоких шапок, которые можно видеть на картинах Дирка Баута, Мемлинга и других фламандских художников. Их носили во времена Людовика XI и Карла Смелого — во второй половине XV столетия. Это делает данный головной убор очень важным документом средневековой истории Гренландии. Его обнаружение со всей очевидностью указывает на то, что еще в конце XV столетия корабли плавали из Европы в Гренландию. И это не единственное свидетельство подобного рода. Существуют также фрагменты одежды с узкими складками, сшитыми у пояса; а у одного из этих платьев к тому же V-образный ворот. Эти и многие другие детали указывают на принадлежность данной одежды ко второй половине XV столетия». «Среди других предметов, найденных во время раскопок, есть и такие, которые, скорее всего, были привезены в Гренландию в XV столетии, — нож из кухни епископа, фрагмент каменной плиты, лежавшей в основании пиршественного зала в Херьольвснесе». Но было бы неразумно строить на одном этом факте теорию регулярных визитов и постоянной торговли между Гренландией и внешним миром. Один-единственный корабль, вольно или невольно заплывший в гренландские воды, вполне мог быть ответственным за данный факт. Но, утверждая такое, мы, скорее всего, впадаем в другую крайность, и истина, вероятно, лежит где-то посередине.

Размытое морем кладбище Херьольвснеса открыло изумленным глазам датского археолога не только погребальные одеяния, но и закутанные в них скелеты, причем некоторые из них являли собою ужасную картину недоедания, уродства, болезней и ранней смерти. Эти потомки некогда высоких, сильных, полных энергии норманнов были все невысокого роста, тщедушными и болезненными людьми, с маленькими черепами. А у двух наиболее нарядно одетых женщин был искривлен позвоночник и заужены тазовые кости. Вряд ли им было по силам принести в этот кошмарный мир, в котором они влачили свое собственное жалкое существование, здоровое и жизнеспособное дитя. В своих нелепо-модных одеждах, послуживших им также и саваном, они казались патетическим символом угасающей культуры и обреченной расы.

Но они умерли христианами и были погребены по христианскому обычаю. Разумеется, мертвецы Херьольвснеса говорят только за себя, но не стоит забывать, что они представляли собой замкнутый норманнский круг на эскимосском субконтиненте. До сих пор ни в одной из могил не найдено ни малейшего следа ассимиляции с эскимосами — ни в одной из тех самых могил, которые становились все более и более мелкими по мере того, как земля на континенте оттаивала все меньше и меньше. Еще и потому говорят они только сами за себя, что другие скелеты, найденные в Эйстрибиггде и Вестрибиггде, красноречиво свидетельствуют против них. Все эти скелеты принадлежат норманнским мужчинам и женщинам, хорошо питавшимся и, хотя и страдавшим от ревматизма (а кто в средневековом мире избежал этой напасти?), но не изнуренным хроническими недугами и болезнями. Разумеется, эти останки относятся к более раннему периоду, чем те, что были найдены в Херьольвснесе. И все же вопрос о том, следует ли принимать ту мрачную интерпретацию, что была изложена выше, остается открытым. Число найденных в Херьольвснесе скелетов невелико, да и сохранились они достаточно плохо. Выводы Хансена, сделанные им после раскопок 1921 года, подвергались серьезной критике как у него на родине, так и в Норвегии. Считавшиеся маленькими черепные коробки на самом деле весьма сопоставимы с черепами обитателей Сона и Йерена, откуда произошла большая часть колонистов. Точно так же нельзя назвать бесспорными выводы Хансена относительно малого роста и тщедушности жителей Херьольвснеса. И наконец, что касается тазовых костей, легших в основу столь пессимистического прогноза относительно будущего гренландских колонистов, то они слишком фрагментарны для подобных далеко идущих выводов. Возможно, мы так никогда и не узнаем, каким образом и почему прекратило свое существование Восточное поселение. Скорее всего, это произошло около 1500 года. Видимо, колония со временем ослабевала все больше и больше, пока наконец жизнь в ней совсем не угасла, Может быть, это произошло в Херьольвснесе, но, скорее всего, в Унартоке, некогда опустошенном какой-то эпидемией (возможно, чумы), о чем свидетельствует большое количество массовых захоронений. Исходя из опыта Вестрибиггда, мы можем вообразить, как Восточное поселение постепенно сокращалось в размерах под натиском эскимосов. Семьи, жившие прежде на окраинах поселения, одна за другой переселялись ближе к центру, а некоторые из них (отнюдь не самые малодушные), воспользовавшись удобным случаем, уплывали в Исландию и Норвегию. Другие были насильно изгнаны мародерами из Европы, среди которых печальное первенство принадлежало англичанам. И вполне резонно предположить, что эта тягостная изоляция, вкупе с другими проблемами, привела к душевному и духовному оцепенению, которое, в свою очередь, значительно подорвало их волю к жизни. Поэтому и поныне гипотеза о том, что гренландская колония постепенно вымерла в полной изоляции от внешнего — безразличного к ней — мира, является основной в научных кругах.

Некоторые полагают, что люди из Восточного поселения переправились на Американский материк к своим соотечественникам из Западного поселения или же все они уплыли в Англию. Однако нет никаких серьезных свидетельств в пользу двух этих гипотез. Для жителей Вестрибиггда естественным прибежищем был Эйстрибиггд, а из Эйстрибиггда прямой путь вел в Исландию или Норвегию. Но смогли ли гренландцы доплыть на своих ненадежных кораблях до этих стран, погибли ли они по дороге и предпринималась ли вообще подобная попытка — это нам просто неизвестно. Археологические раскопки в Гренландии не обходятся порой без странных или, точнее сказать, причудливых находок. В 1950 году датчане раскопали в Ватнахверви развалины длинного дома, состоявшего из коровника и собственно жилого помещения в шесть или семь комнат. При доме были кухня и кладовая, а на полу кладовой стояли остатки трех деревянных бочек. Некогда их использовали для хранения молока. В одной из бочек нашли крохотные косточки почти сотни мышей — факт весьма примечательный, поскольку до этого никто и не подозревал о существовании мышей в гренландской колонии. Видимо, они забрались в бочку, когда хозяева покинули ферму, съели остатки пищи, но не смогли выбраться наружу и погибли. Неподалеку, на другой большой ферме в Ватнахверви, были найдены два небольших распятия, вырезанные из стеатита, различные предметы из железа, включая ножи, и в проходе дома — человеческие кости, в том числе и плохо сохранившийся череп. Антропологические исследования помогли установить, что кости эти принадлежали европейцу, и скорее всего норманну. Видимо, он был последним обитателем фермы и поэтому остался непогребенным. Возможно также, что именно он оставался последним живым человеком во всем поселении.

Трудно сказать, насколько мы можем доверять истории Йона Гренландца, который утверждал, что около 1540 года он заплыл на своем корабле в глубокий фьорд неподалеку от мыса Фарвель. Когда он плыл из Гамбурга в Исландию, то сбился с курса. Как на самом острове, так и на прилегающих к нему островках Йон и его товарищи видели человеческие жилища. На одном из таких островков они обнаружили многочисленные навесы, сараи и каменные здания для сушки рыбы. Здесь же они нашли «мертвого человека, лежащего на земле лицом вниз. На голове у него был капюшон, а одежда была изготовлена из грубой шерстяной ткани и тюленьих шкур. Возле него лежал нож — сильно погнутый и изношенный. Этот нож они взяли с собой «на память». Йон был прозван Гренландцем, поскольку его корабль относило к берегам этой страны по меньшей мере три раза. Здесь ли, в другом ли месте Гренландии — но где-то он лежал мертвым, последний норманнский поселенец, и железный век на острове также отошел в прошлое.

Когда в 1586 году англичанин Джон Дэвис благополучно миновал безжизненную пустошь юго-восточного побережья Гренландии и с облегчением добрался до «равнинной местности, с землей и травой» в районе западных фьордов, он не нашел там ни европейцев, ни каких-либо следов их пребывания — «не видно ничего, кроме воронов и малых пташек, таких, как жаворонки и коноплянки». Это были фьорды, относившиеся некогда к Западному поселению, но и на месте Восточного поселения было то же самое. Земля, вода и все, что было на острове, принадлежало теперь стойким и неунывающим эскимосам. Истории норманнской Гренландии пришел конец.

Мы уже видели, что во время открытия норманнскими мореплавателями Исландии и Гренландии дули ветры случайностей и несчастных случаев, которые одновременно были и ветрами судьбы. В конце лета 986 года, спустя примерно месяц после того, как Эйрик Рыжий проплыл мимо Снэфелльснеса со своей гренландской армадой из 25 кораблей, эти ветры подули вновь, наполнив на этот раз паруса молодого исландца по имени Бьярни Герьольфсон. Спустя трое суток они вынесли его в южные, дотоле неизведанные регионы океана, Густой туман не позволил Бьярни понять, где именно он находится, и лишь спустя несколько дней, когда туман рассеялся, он смог определиться, ориентируясь по сторонам света. Затем он плыл еще один день, и его взору открылись поросшие лесом берега Нового Света.

В свое время этот молодой человек навлек на себя недовольство норвежцев тем, что не стал высаживаться на берег и исследовать новую землю. В наше время ему досталось уже от ученых, недовольных тем, что именно он, а не Лейф Счастливый, первым увидел Америку. Поэтому, как нам кажется, будет нелишним напомнить здесь цель его эпохального путешествия, а также его мастерство в управлении кораблем, благодаря которому он со своей командой благополучно добрался до намеченной цели. Зиму 985/86 года Бьярни провел в Норвегии. Летом с нагруженными до отказа кораблями он отплыл в Исландию, намереваясь провести следующую зиму со своим отцом. Явившись в Эйрар (то есть Эйрарбакки), расположенный неподалеку от устья реки Олфус, он услышал ошеломляющие новости о том, что Герьольф продал свое имение и отправился в Гренландию.

С согласия всей команды Бьярни отправился в необычно рискованное (без карты, компаса и точных указаний) плавание к юго-западным фьордам Гренландии. Спустя три дня, когда горы и ледники Исландии скрылись за горизонтом, Бьярни и его товарищи оказались во власти северных ветров и густого тумана. В течение нескольких дней они плыли буквально наугад. Затем туман рассеялся; определив свое местоположение по сторонам света, мореходы плыли еще один день, пока не увидели холмы и леса дотоле неведомой им земли. Команда корабля была в полном недоумении, но Бьярни — хотя он и не знал, где они были, — точно знал, где они не были. Эта земля ни в коей мере не могла быть Гренландией, а он направлялся именно в Гренландию. Слишком целеустремленный, а возможно, и слишком благоразумный, чтобы высаживаться на берег, он повернул на север и плыл вдоль побережья еще два дня. Местность там, как они обнаружили, стала совершенно плоской, но по-прежнему вся эта территория была покрыта лесами. И снова Бьярни отказался пристать к берегу и плыл с юго-западным ветром еще три дня, пока они не увидели новую землю — высокую, гористую и покрытую ледниками.

Земля эта, по мнению Бьярни, вообще ни для чего не годилась. Снова они направились в открытое море и спустя четыре дня, сопровождаемые сильным попутным ветром, добрались до Херьольвснеса в Гренландии. Итак, не причинив ни малейшего ущерба своему кораблю или команде, Бьярни совершил именно то, что и намеревался, и «Гренландское сказание» сохранило для нас простой отчет о плавании этого практичного человека.

Все критические отзывы о Бьярни сводятся по сути своей к одному упреку: почему он не стал еще одним Гардаром, Оттаром или Эйриком Рыжим?.. Однако Бьярни был торговцем, а позднее — фермером, но никак не первооткрывателем. Но сам образ жизни норманнов на этом далеком севере являлся порукой того, что открытие Бьярни не будет забыто или оставлено без внимания людьми, постоянно испытывающими недостаток в хороших землях. Не было никакой необходимости самому пускаться в море, чтобы понять, что Бьярни говорит правду о новых землях на западе. Средневековая география культивировала мнение о том, что за пределами Гренландии можно найти большие территории. К тому же, когда люди забирались на высокие горы, расположенные по соседству с гренландскими поселениями (о чем информирует нас автор «Королевского зеркала»), они могли разглядеть далеко в океане либо саму землю, либо облачный покров, ассоциировавшийся у них с землей. И это неудивительно, ведь в самой западной своей точке Гренландия отделена от острова Камберленд всего лишь двумя сотнями миль. Было бы неверно думать, что в эпоху наиболее значительных норманнских открытий жители Гренландии не рискнули ответить на столь явный вызов судьбы и совершить такой короткий переход от одной территории к другой.

Путешествие Бьярни широко обсуждалось по всему Восточному поселению, и сыновья Эйрика Рыжего решили не упускать своего шанса. Поначалу предполагалось, что сам Эйрик отправится в новый славный поход на запад, но судьба распорядилась иначе: по дороге на корабль он упал с лошади и из-за многочисленных переломов вынужден был остаться дома. Корабль, прежде принадлежавший Бьярни, был куплен у него сыном Эйрика Лейфом, замечательным моряком и первым капитаном, совершившим прямое плавание между Гренландией, Шотландией, Норвегией и в обратном направлении. Разумеется, он подробно расспросил Бьярни обо всех деталях его путешествия и заодно взял себе на корабль кое-кого из бывшей команды Бьярни. Лейф намеревался проплыть тем же путем, но в обратном направлении, и это ему прекрасно удалось. Вначале они доплыли до той земли, которую Бьярни увидел последней. На ней не было ни лесов, ни травы — только горы и лед. Одного лишь взгляда на нее было достаточно, чтобы понять, что Бьярни был прав: эта земля ничего не могла предложить фермеру. Они назвали ее Хеллуланд (Скалистая равнина) и поплыли дальше на юг.

Когда они в следующий раз подошли к земле и спустили свою лодку, перед ними лежала ровная местность, поросшая лесами. Именно здесь команда Бьярни безуспешно потребовала от него позволения сойти на берег за лесом и водой. На этот раз мы узнаем о земле лишь немногим больше: берег здесь был ровный и отлогий, покрытый чистым белым песком. И Лейф назвал ее Маркланд — Лесная страна. Но он еще не завершил своего плавания и потому не стал исследовать эту страну дальше. Проплыв еще два дня при северо-восточном ветре, они добрались до острова, который лежал к северу от того, что они сочли главной землей с ее выступающим далеко на север мысом. Именно этой области Нового Света Лейф дал название Винланд (Винландский мыс на картах, которые были изготовлены в 1590 году Сигурдуром Стефансоном и в 1605 году Хансом Поульсоном Резеном). Карта Сигурдура сохранилась только в копии, изготовленной в 1670 году Тордуром Торлакссоном. Карта ошибочно датирована 1570 годом (примерное время рождения Сигурдура). Велось немало споров по поводу того, использовал ли Резен при создании своей карты карту Сигурдура, или же обе они были сделаны на основе одного и того же оригинала. Приняв во внимание тот факт, что на карте Сигурдура линии широт для региона Западной Атлантики слишком завышены (благодаря чему северный Ньюфаундленд и южная Ирландия оказались на одной широте), все же важно отметить, что обе карты называют район северного Ньюфаундленда Винландским мысом. Лейф перезимовал на территории Винланда, и его постройки, включая большой дом в Лейфсбудире, стали первым свидетельством обитания европейцев на Американском континенте. Следующей весной они вновь вышли в море и при попутном ветре добрались до Гренландии живыми и невредимыми.

Дома, в Гренландии, путешествие Лейфа на запад подверглось столь же тщательному разбору, что и путешествие Бьярни. Разумеется, сделано было много, и все же в каком-то смысле Лейф лишь раззадорил любопытство своих соотечественников. Его брат Торвальд (так и кажется, что их отец, Эйрик Рыжий, говорит его устами) сразу же захотел узнать больше, причем настолько больше, что Лейф немедленно предложил ему самому отправиться в Винланд и все разузнать на месте. Именно так Торвальд и поступил. На этот раз он плыл хорошо известным маршрутом, что позволило ему без всяких приключений достичь Лейфсбудира, где он и перезимовал. Весной же, следуя ранее высказанному мнению о том, что территория Винланда нуждается в более серьезном исследовании, Торвальд отправил одну лодку со своего корабля для изучения западного побережья. В течение всего лета они исследовали эту прекрасную страну, поросшую густыми лесами, не обнаружив при этом никаких следов человеческого пребывания — за исключением разве что одного-единственного деревянного зернохранилища. На следующее лето Торвальд повел свой корабль на восток, а затем на север — в направлении Маркланда. Там он дал название Кьяларнес одному из мысов, починил там свой корабль и вскоре приплыл в доселе неизвестный, но очень красивый фьорд, берега которого были покрыты густым лесом. Здесь они впервые столкнулись со скрэлингами и убили тех из них, кто не успел спастись бегством. Но в ответном нападении погиб сам Торвальд — он был убит стрелой, которая попала в щель между его щитом и планширом. Команда же его благополучно вернулась в Лейфсбудир. Там они перезимовали, а следующей весной отправились в обратный путь и приплыли в Эйриксфьорд с грузом тяжелых, но будоражащих новостей.

За удачно проведенной (пусть и с фатальным исходом) экспедицией Торвальда, значительно обогатившей географические познания норманнов, последовало неудачное путешествие его брата Торстейна. Торстейн хотел перевезти останки Торвальда на родину, чтобы похоронить его рядом с его родными, но вместо этого провел нелегкое лето, пытаясь вырваться из-под власти штормовых ветров в бескрайнем океанском треугольнике между Исландией, Ирландией и мысом Фарвель. За этой экспедицией последовало путешествие Торфинна Карлсефни, пытавшегося основать на землях Винланда постоянную колонию. И потому, как нам кажется, пришло время задаться вопросом, а по возможности и установить: где же находилось это вместилище стольких надежд и стольких разочарований норманнов?

Для начала было бы неплохо рассмотреть эту сложную и не раз дискутировавшуюся проблему в общем контексте норманнских путешествий на запад через Северную Атлантику. Насколько мы можем судить, это продвижение на запад шло через пояс широт, северная граница которого совпадала в Норвегии с Трандхеймом, а южная — с Йереном или с Линдеснесом. Внутри или в непосредственном соприкосновении с этими 360 милями океанского пространства расположены Фарерские, Оркнейские и Гебридские острова, первые поселения в Исландии и Гренландии, а также наиболее близкие территории Североамериканского континента. Это область мощных ветров, свирепых штормов и бескрайних морей, так что в сагах нередко упоминается о кораблях, заброшенных стихией на юг, к самым берегам Ирландии. Все это дает основание искать Хеллуланд и Маркланд прежде всего в районе между 64-й и 58-й северными широтами, с возможным отклонением к югу до 52-й широты — особенно когда речь идет о моряках, сбившихся с курса под натиском мощных северных ветров. Так, например, произошло с Бьярни Герьольфсоном, который в трех днях плавания от Гренландии оказался во власти северных ветров и тумана и в течение многих дней вынужден был плыть или дрейфовать на юг. К счастью, в случае с Бьярни мы имеем немало подсказок, способствующих идентификации всех трех найденных им земель.

Первым было южное побережье Лабрадора (более точно — район залива Сандвич, полностью соответствующий описаниям, сохранившимся после путешествия Бьярни). Вторая земля лежала не более чем в 200 милях дальше к северу, по-прежнему южнее того места, где кончается полоса лесов, а значит, и южнее современного Нейна. Третьей же оказалась южная оконечность Баффиновой Земли, включая район острова Резолюшн и залива Фробишер. Путешествие Лейфа в обратном направлении привело его сначала к Баффиновой Земле, затем, с продвижением на юг, к лесистому Маркланду, а спустя еще два дня плавания — к северной границе Ньюфаундленда. Именно здесь (если мы доверимся свидетельству «Гренландской саги»), в районе, ограниченном с востока мысом Болд, с запада заливом Пистолет, а с севера Белыми горами, и лежит подлинный Винланд.

Но для многих ученых это «если» оказалось весьма труднопреодолимым, так что Винланд искали и находили в различных частях Американского континента — от залива Гудзон до штата Флорида. Трудностей существует немало: литературные свидетельства обычно не отличаются последовательностью, а порой и просто противоречат друг другу. В связи с этим различные географические детали, в приложении к более чем тысячемильной береговой полосе, могут подвергаться самой различной интерпретации. А все «норманнские» археологические находки, обнаруженные на Американском континенте, не смогли снискать полного доверия у наиболее авторитетных исследователей. Поэтому проблема Винланда остается: очень легко опровергнуть мнение других и гораздо труднее доказать правоту и основательность собственных выводов.

К счастью, различия между двумя нашими литературными источниками — версией «Флатейярбок» («Гренландская сага») и версией «Хауксбок» («Сказание об Эйрике Рыжем») — пусть и достаточно серьезны, но все же вполне преодолимы. В обеих версиях первоначальный материал обработан в соответствии с устоявшейся традицией литературных сказаний. Многочисленные отклонения, добавления, перетолковывания, а также смена акцентов — все это те вещи, которых и следовало ожидать. Но важно признать и то, что в целом эти литературные источники следуют одной исторической традиции. С самою начала «Гренландская сага» уделяет куда меньше внимания Исландии и исландцам, чем «Сказание об Эйрике Рыжем». «Гренландская сага» связана прежде всего с семьей Эйрика Рыжего (что придает значительный вес ее отчету о путешествии Бьярни Герьольфсона), тогда как «Сказание об Эйрике Рыжем» уделяет гораздо больше внимания исландцам Гудрид и Карлсефни, потомком которых с гордостью называл себя Хаук Эрлендсон, собственник и соавтор версии «Хауксбок». Иногда используется различный материал, например кровавая экспедиция Фрейдис в Винланд, изложенная в «Гренландской саге», и героическая смерть Бьярни Гримольфссона, описанная в «Сказании об Эйрике Рыжем». Следуя различным ответвлениям одной и той же традиции, порой приводятся различные — и все же сопоставимые — версии одного и того же события (как, например, смерть Торстейна Эйриксона от чумы и его брата Торвальда от стрелы, пущенной одним из скрэлингов). Ясно и то, что автор «Гренландской саги» был хуже информирован относительно топографии Винланда, чем автор «Сказания об Эйрике Рыжем». В частности, он заставляет всех своих путешественников — Лейфа, Торвальда, Карлсефни и Фрейдис — приплыть в одно и то же место — Лейфсбудир, где все они, за исключением Торвальда, и поселяются. В «Гренландской саге» Лейфсбудир и Винланд более или менее синонимичны. Но в «Сказании об Эйрике Рыжем» это далеко не так. Здесь мы имеем дело с двумя детально описанными поселениями — Страумфьордом и Хопом, при этом нельзя не отметить, насколько описание Лейфсбудира соответствует описанию Хопа: мели, река и озеро. Вряд ли это может быть простым совпадением. И даже климат там одинаковый. В Лейфсбудире «климат оказался таким теплым, что им даже не пришлось заготавливать скоту сено: мороза зимой не было, и трава лишь едва поблекла». А в Хопе «снег так и не выпал, и скот продолжал кормиться на открытых пастбищах». И все же не стоит идентифицировать Лейфсбудир с Хопом — хотя бы потому, что в описаниях Лейфсбудира и Страумфьорда также имеется немало общего, а навигационные указания, равно как и географические реалии, позволяют предположить, что на самом деле это одно и то же место в северной части Ньюфаундленда. Вероятно, автор «Гренландской саги» сознавал свое невежество в подобных вопросах и потому составлял описание Лейфсбудира исходя из традиции, бытовавшей тогда в Снэфелльснесе в Исландии. В результате в «Гренландской саге» мы сталкиваемся с фактом, когда, согласно равенству Торхаллура Вильмундарсона, Страумфьорд + Хоп = Лейфсбудир. Однако тут мы должны позволить себе некоторое отступление и заметить, что наше доверие к «Сказанию об Эгиле» отнюдь не становится меньше только из-за того, что его описание битвы при Брунанбурге нельзя рассматривать в качестве штабного коммюнике. Историческая и антикварная ценность Eyrbyggja Saga вовсе не сводится к нулю из-за обилия в ней сверхъестественных историй. И если в «Ньяле» Гудмунд Могучий представляется в ином образе, чем в более ранней версии Ljósvetninga Saga, все же ни одно информированное лицо не усомнится в его существовании и не поставит под вопрос основные моменты его деятельности. То же самое можно сказать о «Гренландской саге» и «Сказании об Эйрике Рыжем». Но для начала следовало бы удалить из всех путешествий в Винланд наиболее явные выдумки и прочие недостоверные истории: сладкую росу Лейфа, Хаки и Хекью, неизвестный вид кита, обнаруженный Торхаллом Охотником, вторую Гудрид, одноногого, убившего Торвальда выстрелом из лука. Предпринимались довольно остроумные попытки рационализировать все эти чудеса. Так, сладкая роса оказалась секрецией тли; приводятся также ссылки на слабительные свойства жира китов. Одноногий — это эскимос, танцующий на одной ноге. «Этот одноногий, без сомнения, был эскимосской женщиной маленького роста, одетой в традиционное для эскимосских женщин платье с длинным подолом. Преследовавшим ее людям она неизбежно должна была показаться одноногой». Некоторые полагают, что одноногий казался таковым или из-за своей одежды, или снаряжения. Такое изъятие не повредит самим путешествиям и никак не упростит реальных проблем, однако очистит их от некоторого мусора. В течение последних двадцати лет было немало споров о том, не должны ли мы освободить эти истории и от виноградных лоз. Но Винланд в нашем понимании — это описательное название, такое же, как Исландия (Ледяная страна), Гренландия (Зеленая страна), Хеллуланд (Скалистая равнина) и Маркланд (Лесная страна). То же самое можно сказать об Овечьих (Фарерских) островах, Медвежьих (Бьярнейяр) островах, Килевом мысе (Кьяларнес) и Чудесном побережье. Впервые название Винланд встречается нам в «Описании островных земель Севера», четвертой книге Адама Бременского. Адам сообщает нам, что всю информацию о Винланде он получил от датского короля Свейна Эстридсена, который умер в 1076 году: «Он рассказал мне еще об одном острове, который видели в том океане многие мореходы. Называется он Виноградной страной, так как там растет много дикого винограда, из которого получается превосходное вино. И то, что там в изобилии растет несеяное зерно, мы узнали не из легенд и преданий, но из достоверных сообщений датчан».

Король Свейн, а за ним и Адам придерживались того же мнения насчет Винланда, что и Торхалл Охотник, который в стихах (признаваемых всеми как несомненно подлинные) жаловался на то, что, к его величайшему огорчению, ему пришлось пить лишь воду из источника. В стихотворной традиции Винланд — это именно Vínland (Виноградная страна), или Vínland hit góða (Благодатный Винланд), поскольку там росли виноградные лозы и гроздья, из которых делалось вино. Этот факт столь часто упоминается в различных сагах, что позволяет нам с уверенностью отклонить теорию, согласно которой Винланд был вовсе не Vínland, a Vinland — Травяная страна, или же Страна пастбищ. Это мнение было высказано в 1888 году шведским филологом Свеном Сёдербергом. Он полагал, что создатели саг некритично восприняли информацию, приведенную Адамом Бременским, который в свою очередь опирался не столько на достоверные факты, сколько на самые невероятные слухи. Если мы примем такую версию, как это сделали многие современные исследователи, приравнявшие Винланд к северной оконечности Ньюфаундленда, — как, например, финн В. Таннер, норвежец Хельге Ингстад (который, впрочем, не отвергает возможности того, что в Винланде росли дикий виноград и пшеница) и датчанин Йорген Мельдгаард, — то это избавит нас от многих проблем (хотя бы от необходимости помещать Винланд внутри северных пределов роста виноградных лоз в конце X столетия). Избавит это и от необходимости выискивать свидетельства того, что для гренландцев и исландцев виноградные лозы и гроздья вовсе не были виноградными лозами и гроздьями, а были клюквой, брусникой, ежевикой, черной смородиной, голубикой и даже березами (просто невозможно перечислить здесь весь список заменителей). Это также позволяет выстроить рациональную и привлекательную гипотезу о цепочке земель, протянувшихся к югу: каменистая, лесная и покрытая травой (возможно, однако, слишком рациональную). Не возникает сомнений, что vin — пастбище, луг, трава — является одним из наиболее часто встречаемых элементов в топонимике древних норвежцев, но к моменту винландских путешествий он практически полностью исчезает из употребления, так что его уже невозможно найти в топонимике Фарерских островов, Исландии или Гренландии. Разумеется, вполне возможно и такое объяснение: исландские создатели саг, будучи незнакомы с элементом (почти всегда суффиксом) — vin и к тому же оказавшись под влиянием рассказов о Счастливых островах, легко переделали его в vín-. И все же, как мне кажется, нет никаких особых причин отметать в сторону все те свидетельства о Винланде (Vínland) именно как о Виноградной стране, и поэтому я, с учетом всех вышеперечисленных трудностей, предпочитаю придерживаться данной интерпретации. Разумеется, трава была не только желательным, но и необходимым элементом для потенциальных колонистов Винланда, так же как и для их отцов на Фарерских островах, в Исландии и Гренландии. Наличие в одном месте строительного леса и пастбищ, без сомнения, привело бы их в полный восторг. Но виноградные гроздья могли стать главной, более веской причиной, позволяющей Лейфу подтолкнуть своих гренландских соотечественников к колонизации новых земель. В том, что касалось наименования земель, как, впрочем, и во многом другом, Лейф был сыном своего отца и потому никогда не назвал бы новую землю Страной травы, так как уже существовала Гренландия — Зеленая страна. Есть еще одна причина, по которой мы должны поверить в то, что там рос виноград. Сегодня северная граница роста виноградных лоз проходит в районе 45-го градуса северной широты, однако в 1530 году Жак Картье, открывший реку Св. Лаврентия, обнаружил по обоим берегам ее обилие виноградных лоз, а в заливе Шалёр и на островах Шамплэн — большое количество диких злаков, похожих на рожь или овес. Лей и Дэни подтверждают эти сообщения. Поэтому вполне допустимо предположить, что в период более благоприятных климатических условий, существовавших во время путешествий к Винланду, дикий виноград рос также на территории, включающей в себя северный Ньюфаундленд. Наконец, мы вряд ли нанесем серьезный удар по достоверности изложенных в сагах фактов, если предположим, что виноградные лозы были найдены вовсе и не на самом севере Ньюфаундленда, а во время плавания норманнских моряков дальше к югу (как они поступали по меньшей мере два раза). Это тем более допустимо, что на данный момент не существует теории винландских путешествий, которая находилась бы в согласии со всеми свидетельствами.

Самым трудным для нас, пожалуй, будет отказаться от утверждения, согласно которому в Лейфсбудире «у солнца есть eyktarstaðr и dagmálastaðr в самый короткий день (или дни)». Это выглядит неким фактическим, бесстрастным утверждением, при помощи которого можно было бы без всяких проблем и с достаточной точностью определить широту этой части Винланда. Однако не существует другого такого вопроса, который внес бы большую сумятицу в ряды неспециалистов и заставил бы специалистов отстаивать несколько совершенно несхожих гипотез. Не вызывает сомнения тот факт, что те, кто проводил эти наблюдения, находились под впечатлением большего равновесия дня и ночи в Винланде, чем у них на родине, в Гренландии и Исландии. Ясно также, что зимой, в определенный день или дни в том месте, где находился Лейфсбудир, можно было наблюдать солнце — и прежде всего в моменты восхода и заката, то есть в определенное утреннее и послеобеденное время. Разумеется, это не могло быть часовое время, поскольку у норманнов в начале XI столетия просто не было часов. Поэтому eyktarstaðr и dagmálastaðr — это определенные точки на горизонте, подобные тем, которыми пользовались исландцы для определения времени дня по положению солнца, или же, что еще более верно, это положение самого солнца. Исходя из этого и учитывая, что все другие вещи нам уже фактически известны — например, точное значение eykt в Исландии времен Лейфа Эйриксона, точное значение um skammdegi, а также все те исправления в вычислениях, которые необходимо произвести из-за эффекта преломления, изменений уровня моря, фактического, а также астрономического горизонта. Все это, вкупе с уяснением того, что норманнские моряки понимали под восходом и закатом солнца (то есть был ли это восход и заход края светила или же его центра), могло бы помочь нам определить, где именно находилась северная оконечность Винланда. Однако расчеты, произведенные тремя наиболее выдающимися учеными, пытавшимися определить район, из которого были сделаны эти наблюдения, вряд ли способны внести ясность в этот вопрос. Так, Сторм и Джилмиден, при поддержке капитана Файтиена из Военно-морской обсерватории Соединенных Штатов, указали цифру приблизительно 49 градусов 55 минут северной широты. Мистер Гаторн-Харди вначале определил 49 градусов северной широты, указав, однако, что «слова со всей очевидностью свидетельствуют о более южной широте», и позднее указал цифру в 37 градусов. В то же самое время доктор Альмар Нэсс, перепроверивший и исправивший вычисления М. М. Мьелде, полагал, что Винланд, «скорее всего», расположен к югу от залива Чеспик (36 градусов 54 минуты северной широты). Иными словами, хотя эта знаменитая фраза и способна убедить нас в том, что кто-то произвел весьма важные наблюдения где-то в районе Американского континента, она совершенно не в состоянии помочь нам определить, где именно находилось жилище Лейфа. Доктор Нэсс подчеркивает, что широта, установленная для того места, где наблюдался eykt, вовсе не является идентичной той, на которой находился Лейфсбудир. Он считает, что не все винландские путешественники прибывали в одно и то же конкретное место, а Винланд Лейфа и Карлсефни никоим образом нельзя идентифицировать. Доктор Нэсс считает, что eykt наблюдали в Хопе, а не в Лейфсбудире. «Хоп располагался в центре Винланда, но маловероятно, чтобы Лейф мог достичь 36°54 северной широты. Лейф не был в «Винланде». Настоящим исследователем оказался Торфинн». Достойно упоминания и то обстоятельство, что подавляющее большинство почитателей Нэсса в последний момент все-таки отказались от 37 градусов северной широты, предпочтя ему 41 градус северной широты, тем самым мгновенно переместившись вверх по побережью вплоть до штата Массачусетс.

До тех пор пока археологи не найдут в Северной Америке и не опишут дома, оружие, предметы материальной культуры, а возможно, и скелеты норманнов, которые можно будет с уверенностью отнести к первой четверти XI столетия, нашим главным источником определения местоположения первых норманнских поселений на Американском континенте по-прежнему остаются саги. И это вновь возвращает нас к исследовательской экспедиции Торвальда Эйриксона, как о том написано в «Гренландской саге», и к попытке колонизации Винланда, предпринятой Торфинном Карлсефни (о чем повествуют обе версии «Сказания об Эйрике Рыжем»). Если же кто-то возразит, что есть что-то некритическое и ненаучное в подобном вычленении фактов и сведений из различных саг, то тут можно заметить лишь одно, а именно: было бы еще менее критично полностью довериться версии в какой-то одной саге, со всеми домыслами и художественным преувеличением.

Теперь о Карлсефни. В этой экспедиции принимали участие три корабля со ста шестьюдесятью мужчинами на борту, причем некоторых из них сопровождали жены. Они взяли с собой «разных домашних животных», как мы легко можем предположить, самок и самцов коров, лошадей, овец, коз и свиней.

Вначале они плыли на север вдоль побережья Гренландии вместе с теплым прибрежным течением, пока не поднялись до Западного поселения. Возможно, они поступили так потому, что у жены Карлсефни оставалось там имущество, но, скорее всего, все-таки потому, что в то время этот маршрут казался наиболее удобным. От Западного поселения они поплыли дальше на север, до Бьярнейяра, Медвежьего острова (островов), который мы не в состоянии идентифицировать с полной точностью, но который, очевидно, лежит по соседству с современным Хольстейнборгом (или же это был остров Диско). В пользу региона Хольстейнборга говорит то обстоятельство, что именно здесь прибрежное течение поворачивает на запад, к берегам Северной Америки, так что нынешние моряки считают пустой тратой времени и сил плыть отсюда прямо к северу, не достигнув вначале южных пределов Баффиновой Земли. В пользу Хольстейнборга и Диско говорит и то обстоятельство, что Карлсефни наверняка пытался свести к минимуму (из-за своих животных) время, проведенное в открытом море. Отплывая от Диско, он мог воспользоваться попутными северными ветрами, столь частыми в проливе Дэвиса, Наконец, следуя этим путем, он также придерживался классического принципа навигации норманнов, который предписывал совершать по возможности короткие переходы по океанским просторам, используя наиболее очевидные ориентиры. Так, моряки из Норвегии, направляясь в Исландию, держали курс на Ватнаёкуль, тогда как моряки из Исландии плыли мимо Снэфеллсйокула. И после того как снежная вершина этого вулкана постепенно скрывалась из виду, они начинали высматривать впереди черные и белые вершины гигантских отрогов восточной Гренландии. Те, кто не согласен с гипотезой о более мягком климате начала XI столетия, могут считать, что Карлсефни специально избрал данный маршрут, чтобы таким образом избежать встречи с плавучими льдами. Но что бы это ни было — Хольстейнборг или Диско, ясно одно: автор «Сказания об Эйрике Рыжем» уже знал об этом северном пути, который был обнаружен благодаря опыту мореплавателей, обогащенному новыми географическими знаниями. Этот маршрут нельзя считать первоначальным, но позднейшие знания о нем позволяют объяснить наиболее трудный для истолкования момент в путешествии Бьярни Герьольфсона. Ему потребовалось четыре дня, чтобы от залива Фробишер доплыть при юго-западном ветре до Херьольвснеса — что просто невозможно. Но именно юго-западный ветер должен был представляться наиболее подходящим исландским создателям саг, уже догадывавшимся о лучшем (хотя и обнаруженном позднее) пути, а Бьярни примерно представлял продолжительность этого перехода. Как нам кажется, Бьярни достиг западного побережья Гренландии далеко к северу от Херьольвснеса и затем двигался вдоль побережья на юг, пока не нашел дом своего отца. Бьярни был человеком разумным и предусмотрительным и потому, без сомнения, собрал перед отплытием из Эйрара всю доступную информацию о Гренландии — иными словами, все, о чем поведал Эйрик Рыжий.

Подгоняемый ветром с севера, Карлсефни достиг Хеллуланда — Баффиновой Земли. Но совсем не обязательно, что он оказался именно в том районе Баффиновой Земли, где прежде него побывали Бьярни и Лейф. Подобно Маркланду и особенно Винланду, Хеллуландом называлась огромная территория, включавшая побережье и внутренние территории страны. В свою очередь, вполне достаточно будет сказать, что, после того как Карлсефни плыл еще два дня при том же попутном северном ветре и достиг Маркланда, он оказался (с точки зрения современной географии) в той части Лабрадора, которая покрыта густыми лесами. По одной версии они плыли два дня при попутном северном ветре, согласно же «Хауксбок», отплыв от Хеллуланда, они в течение двух дней двигались уже не на юг, а на юго-восток. Затем свидетельства разнятся. По другой утверждается, что от места стоянки в Маркланде до Кьяларнеса они плыли два дня. «Хауксбок» гласит: «Они плыли в течение долгого времени». Тогда нам предстоит либо изменить время плавания от неопределенного места где-то на побережье Баффиновой Земли до неопределенного места на побережье Лабрадора (что кажется весьма сомнительной затеей, хотя с некоторыми оговорками можно было бы принять предложение Финнура Йонссона заменить ii на v), либо же нам следует принять версию «Хауксбок» относительно langa stund для плавания Карлсефни от Маркланда до Кьяларнеса. Затем он еще какое-то время двигался вдоль побережья, пока не оказался в довольно-таки подробно описанной области, которая все еще относилась к территории Лабрадора. Две детали обращали на себя особенное внимание. Во-первых, там был мыс, на котором они нашли корабельный киль и который они назвали Кьяларнес (мыс Киль). Наконец, пески и пляжи достигали там такой невероятной длины, что они назвали их Фурдустрандир — Чудесное побережье, так как им пришлось «плыть мимо них в течение необычайно долгого времени». Эти описания постоянно напоминают нам о местах и событиях, связанных с путешествиями Лейфа и Торвальда. Когда Лейф прибыл в страну, которую назвал Маркланд, он обнаружил, что вся эта земля «плоская и покрыта лесами, а ее обширные песчаные пляжи отлого спускаются к морю». Проплыв еще два дня в южном направлении, они увидели Винланд. В свою очередь Торвальд, плывший на север от Лейфсбудира, возле какого-то из мысов попал в сильный шторм. Здесь его корабль выбросило на берег. При этом корабельный киль оказался настолько поврежден, что им пришлось установить новый. Посмотрев же на старый и разбитый, Торвальд сказал своим товарищам: «Я хочу, чтобы мы установили этот киль здесь, на мысе, который мы назовем Кьяларнес». Совершенно очевидно, что Кьяларнес Торвальда и Карлсефни — одно и то же место, и если мы хотим идентифицировать его, не столь уж важно, воспримем ли мы сведения, содержащиеся в сказаниях, как абсолютно достоверные или же увидим в них типичную для того времени историю, связанную с наименованиями. Важно то, что в обоих случаях идет речь о существовании необычайно длинной полосы белых песчаных пляжей и килеобразного мыса, расположенного в двух днях плавания к северу от Лейфсбудира. Такие пляжи действительно можно найти непосредственно к югу от залива Гамильтон, на юго-восточном побережье Лабрадора. После скалистых и мрачных берегов Баффиновой Земли они и в самом деле должны были казаться морякам «чудесным побережьем» — более 40 миль в длину, обрамленные низкой полосой травы, елями и можжевельником. По словам капитана Мунна, песок этот очень мелкий и твердый и вполне подходит для «старомодных песчаных часов». От Побережья, как обычно называют эти белые пляжи, достигающие в ширину 50 ярдов, далеко в море (на целых две мили) протянулся мыс Поркьюпайн, знаменитый своим килеобразным профилем и до сих пор являющийся главным ориентиром для всех местных рыбаков.

Существуют еще два главных момента, способствующие идентификации этой местности. Во-первых, содержащееся в «Сказании об Эйрике Рыжем» топографическое описание Маркланда и Винланда более всего соответствует юго-восточной части Лабрадора и северной части Ньюфаундленда. К югу от Фурдустрандира, говорится в саге, все побережье изрезано заливами (vágskorit), что в полной мере подходит к побережью Лабрадора (наиболее ярким примером тут, без сомнения, выступает залив Сандвич). По свидетельству той же саги, берег изрезан фьордами (fjarðskorit) или же, согласно версии «Хауксбок», одним особенным фьордом. Речь, очевидно, идет о проходах, ведущих с севера от гавани к проливу Белл-Айл. Если же имеется в виду один фьорд, то это, вероятно, и есть сам проход в пролив Белл-Айл. С этой точки зрения Страумфьорд (Речной, или Проточный фьорд) Карлсефни — не что иное, как северный вход в пролив Белл-Айл; просто Карлсефни не мог знать, что открыл не фьорд, проникающий в глубь суши, а проход на юг. Эти моряки уже привыкли к огромным фьордам Гренландии, Исландии и Норвегии, и их заблуждение (если только мы вправе так назвать это) разделяло еще немало выдающихся мореходов — вплоть до «открытия» Жака Картье, сделанного пятью столетиями позже. Страумей (Речной остров) — это, скорее всего, остров Белл-Айл, а может быть, даже Великий Священный остров, лежащий в рукаве моря между мысом Болд, крайней северной точкой Винланда, и мысом Онион. В нескольких милях к югу глазам моряков открылись зеленые берега Священного залива, а также Ланс-о-Мидоус (то есть L'Anseau-Medee: Midi или же от названия корабля Médéé) и залив Эпав; здесь течет к морю ручей Блэк Дак, огибая по пути отвесную скалу, в окрестностях которой люди селились с незапамятных времен^{19}.

Вид, открывающийся сверху на Ланс-о-Мидоус и прилегающие земли, на испещренный островами залив Белл-Айл, справа от которого находится мыс Болд, а слева — побережье Лабрадора, просто великолепен^{19}. Такой вид не мог оставить равнодушным настоящего фермера: проплыв столько миль мимо скалистых, безжизненных берегов, он мог наконец выпустить своих животных на берег, предоставив им возможность пастись на огромных травяных пастбищах — высокая или обильная трава из «Сказания об Эйрике Рыжем», — окруженных естественной защитной лесополосой. Почва была во многом схожа с той, которая встречалась им в Гренландии и Исландии; в реках в изобилии водился лосось, а недра океана были просто неисчерпаемы. К тому же там, на радость охотникам, водились морские животные и карибу. Было у этой местности и еще одно преимущество. В течение первых двух зим своего пребывания в Гренландии Эйрик устроил себе жилище на островах за пределами фьорда, так как там была хорошая охота; к тому же в поле его зрения всегда находилось открытое море. Исследователи Винланда точно так же обнаружили удобную базу, гарантирующую им максимальную свободу передвижений и изобилие съестных припасов. Но их надежды конечно же были слишком оптимистическими. Так, рассчитывая на теплую зиму, они были неприятно поражены, когда наступили настоящие холода (то же самое случилось задолго до них в Исландии с Флоки Вильгердарсоном). Но с приходом весны страна вновь обрела свою былую привлекательность. К тому же она казалась безлюдной.

В Исландии норманнские поселенцы обнаружили незначительное число ирландских отшельников, а также книги, кресты и прочие вещи, оставленные ими после себя. В Гренландии они нашли заброшенные жилища, фрагменты лодок и некоторые предметы, изготовленные из камня, — но самих людей там не было. Когда люди Торвальда обследовали западное побережье Ньюфаундленда, они наткнулись на пустое зернохранилище. Самому же Торвальду пришлось столкнуться со скрэлингами во время путешествия к восточному побережью, и это привело его к гибели. Кем же были «скрэлинги» — индейцами или эскимосами? Недавние исследования позволяют предположить, что норманны столкнулись и с теми и с другими.

Около 1000 года н. э. эскимосы жили гораздо дальше к югу по сравнению с сегодняшними границами их обитания. Они занимали южную прибрежную часть Лабрадора от залива Гамильтон до пролива Белл-Айл, а также территорию Ньюфаундленда-Винланда к северу от линии, протянувшейся от порта Сондерс на западе к устью Белого залива на востоке. К югу от них на территории Ньюфаундленда, а также к югу и западу от их поселений на территории Лабрадора жили индейцы-алгонкины. Но еще более важным представляется то обстоятельство, что часть индейцев жила к северу от дорсетских эскимосов Ньюфаундленда, что является еще одним доказательством (на этот раз этнологическим) того, что Страумфьорд Карлсефни — а следовательно, и Винланд — находился именно в северной части Ньюфаундленда.

Это служит убедительным доказательством того, что Торвальд Эйриксон был убит в районе озера Мелвилл и просто не мог быть убит где бы то ни было еще, поскольку никакой другой регион восточного побережья Северной Америки не являл в начале XI века подобного смешения различных рас. То, что в сагах под общим именем скрэлингов упоминаются как индейцы, так и эскимосы (порой оставляя нас в сомнении, о ком именно идет речь), вполне объяснимо, учитывая то обстоятельство, что авторы этих сказаний опирались на весьма отдаленную, пусть и подлинную историю событий.

Подобного рода смешения можно найти и в журналах повторных открытий конца XV столетия и на картах XVI века. В течение всего того времени, о котором идет речь, пролив Белл-Айл был не чем иным, как настоящим перекрестком: сюда стекались норманны, баски, французы, англичане, а также индейцы и эскимосы. В 1954-м и 1956 годах Мельдгаард обнаружил древние поселения эскимосов дорсетской культуры в арктической Канаде, на Лабрадоре и на Ньюфаундленде, а годом позже нашел соседствовавшие с ними стоянки индейцев в северо-западной речной области возле озера Мелвилл. Это позволяет нам по-новому взглянуть на северные экспедиции Торвальда и Карлсефни из Лейфсбудира-Страумфьорда. Согласно «Гренландской саге», Торвальд направился из Лейфсбудира на восток, а затем повернул на север, достиг Кьяларнеса, после чего свернул в устье ближайшего фьорда (залив Гамильтон), где и был убит пущенной из лука стрелой. Согласно «Сказанию об Эйрике Рыжем», Торвальд и Карлсефни отправились из Страумфьорда на север, миновали Кьяларнес, затем повернули на запад (залив Гамильтон выступает здесь в качестве единственно возможного прохода), при этом по левому борту от них берег был покрыт настоящими лесными зарослями. Они плыли еще в течение довольно длительного времени, пока, наконец, не бросили якорь в устье реки, текущей с востока на запад, — точно так и течет река, впадающая в озеро Мелвилл, где и был убит Торвальд.

Эскимосы того времени и той культуры не пользовались луком и стрелами, так что Торвальд, скорее всего, погиб от индейской стрелы, наконечник которой был того же типа, что и найденный в 1930 году Ааге Русселем в Санднесе — в Западном поселении Гренландии. Он лежал в северо-западном углу церковного двора, и точно такой же наконечник был обнаружен Мельдгаардом в 1956 году в древнем индейском поселении возле северо-западных рек у границ озера Мелвилл. Стрела из Санднеса — типично индейская, и изготовлена она из кварцита, идентичного кварциту Лабрадора. Поэтому ее смело можно рассматривать в качестве единственного безоговорочного археологического свидетельства пребывания норманнов на Американском континенте (во всяком случае, что касается тех раскопок, которые проводились до лета 1962 года). Точно так же и лодки, найденные Торвальдом во время этой экспедиции, принадлежали индейцам. И хотя про них говорят «обтянутые шкурами», вряд ли это были каяки эскимосов. Нет никаких свидетельств относительно того, что у эскимосов дорсетской культуры были каяки. Скорее всего, подобных лодок у них не было. В любом случае вряд ли стоит ожидать, чтобы создатели саг, жившие два с половиной столетия спустя, могли ясно различать между тем, что они привыкли видеть у эскимосов культуры Туле в Гренландии, и тем, что видели некогда норманны у эскимосов дорсетской культуры в Винланде. Для них все эскимосы и все индейцы были скрэлингами. Существует немало свидетельств того, что именно индейцы имели привычку спать под своими перевернутыми каноэ, изготовленными из коры березы.

Еще одно, пусть и не бесспорное, доказательство того, что индейцы действительно проживали в районе обитания эскимосов на восточном побережье Лабрадора, мы можем найти в «Сказании об Эйрике Рыжем», которое упоминает об одетых в белое жителях Хвитраманналанда. Если эти слова что-то значат вообще, то относиться они должны, скорее всего, к белым замшевым или изготовленным из оленьей шкуры танцевальным одеждам индейцев-наскаупи. В свою очередь те пять скрэлингов, которых Карлсефни застал спящими на берегу моря между Хопом и Страумфьордом и которых он безжалостно убил, были, по-видимому, эскимосами, о чем свидетельствуют деревянные контейнеры, в которых костный мозг животных был смешан с их кровью^{20}. Точно так же эскимосами должны были быть и те скрэлинги, с которыми Карлсефни поначалу торговал, а затем сражался у Хопа, к югу от Страумфьорда (если, конечно, их столкновение не произошло в самом Страумфьорде). В обтянутых кожей лодках или в каноэ, размахивая двухлопастными веслами, — а при повторном появлении их оказалось столько, что весь залив словно был усеян угольками, — это были, как нам представляется, именно эскимосы. На норманнов обрушился целый ливень метательных снарядов (skothríð), однако без какого бы то ни было упоминания о стрелах. Вдобавок у скрэлингов были «пращи» (höfðu ok valslöngur, Skrælingar), происхождение которых не раз обсуждалось современными учеными. Возможно, это были «громоздкие орудия, к которым можно применить название «баллиста». Их описал Скулкрафт, полагающий, что подобные орудия нередко применялись алгонкинами в прежние времена^{21}. Или же, как считает Мельдгаард, это могли быть гарпуны эскимосов, к которым был прикреплен надутый воздушный пузырь. Индейцы не пользовались подобным оружием, в отличие от эскимосов дорсетской культуры 1000 года н. э., для которых эти гарпуны были просто незаменимы. В целом предположение Мельдгаарда кажется нам более вероятным.

Эта битва с воинственными скрэлингами оказалась решающей в свете попытки Карлсефни организовать постоянную европейскую колонию на территории Северной Америки. Число норманнов было невелико, а оружие их оказалось малопригодным в сложившейся обстановке. Они не желали договариваться со скрэлингами и не могли подчинить их. Вначале они вынуждены были покинуть Хоп и вернуться на свою базу в Страумфьорд. Но Карлсефни, трезво мыслящий человек во всем, что не было. На борту находилось семнадцать человек. Они предприняли путешествие в Маркланд, но шторм забросил их к нашим берегам» (Skálholtsannáll hinn forni); «В то время прибыл корабль из Гренландии, который совершил путешествие в Маркланд, и на борту его было восемнадцать человек» (Flateyjarannált). Скорее всего, они плавали в Маркланд за строевым лесом, а возможно, и за мехами. И если бы в результате случайной бури их не отнесло по морю к берегам Исландии, в Анналах этой страны не появилось бы никаких записей об этом плавании. И мы можем лишь гадать, сколько же удачных путешествий было совершено между берегами Маркланда и Гренландии в предшествовавшие три столетия, и предпринимались ли подобные путешествия вновь после утраты норманнами к середине XIV столетия Западного поселения и Нордсеты.

Невольно напрашивается предположение, что такие опытные и отважные моряки, какими были норманны в течение долгого времени (пока их слава не померкла к концу XIII столетия), вряд ли смогли бы удержаться от путешествий на юг, к Винландскому мысу, а возможно, и на север — к гаваням Баффиновой Земли. Однако ничто из того, что сообщают нам норманнские саги о необитаемых районах Хеллуланда, не заслуживает полного доверия. Что касается южных путешествий, то здесь мнения могут быть различными, особенно если предположить, что название Винландский мыс относится к северной части территории, тянущейся еще на много миль к югу. Не исключено также, что именно южные путешествия далеко за пределы Винландского мыса позволили внести в норманнское предание о Винланде истории о винограде и теплых зимах. Вполне возможно и то, что позднейшие путешествия стерли из памяти людей сведения о том, где именно находилось жилище Лейфа и поселение Карлсефни. И все же единственное археологическое открытие, сделанное где-то в Массачусетсе или на Род-Айленде (или в Вирджинии) могло бы обратить теорию в факт. По какой, собственно, причине Винландом должен считаться исключительно район Священного залива? Но как бы то ни было, на данный момент существует совсем мало убедительных доказательств того, что норманнам удалось добраться до Новой Англии, и еще меньше доказательств того, что они плавали дальше на юг.

Еще Карлсефни своим плаванием убедительно доказал, что на юге нет ничего, кроме проблем, и до тех пор, пока память о его путешествии сохранялась, сограждане Карлсефни не пренебрегали этим уроком. В любом случае плавание далеко на юг со временем становилось занятием бесполезным, да и просто неосуществимым — хотя бы потому, что у гренландцев для этого больше не было подходящих кораблей. Тот корабль, который прибыл в 1347 году во внешний Страумфьорд, был слишком мал даже по заниженным исландским стандартам. Слава норманнского мореходного искусства осталась далеко в прошлом. В Исландских анналах за 1285 год существует запись об открытии новой земли священниками и братьями Адальбрандом и Торвальдом, сыновьями Хельги; Анналы за 1289 год сообщают, что норвежский король Эйрик Магнуссон отправил Ланд-Рольфа (Landa-Rólfr) в Исландию на поиски новой земли. Но эти сообщения вряд ли стоит принимать во внимание, поскольку они, как мне кажется, относятся к восточному побережью Гренландии.

Примечания:

Глава 2

ГРЕНЛАНДИЯ

ОТКРЫТИЕ И ЗАСЕЛЕНИЕ

Начальная история Гренландии — это история жизни Эйрика Рыжего. Он первым исследовал остров и первым поселился на нем. Дал ему имя и вдохновил многих исландцев переселиться на эту землю. Он досконально описал западное побережье острова, невзирая на многочисленные ограничения норманнской географии конца X века. И все же не он первым увидел этот остров.

Норманнское заселение Исландии сопровождалось всевозможными случайностями и непредвиденными обстоятельствами. Корабли сбивались с курса и уносились штормами в неизвестные просторы океана, не позволяя морякам пристать к побережью Исландии. Так и была открыта Гренландия, В конце эпохи поселений (между 900-м и 930 годами) человек по имени Гуннбьёрн, плывущий из Норвегии в Исландию, был отнесен ветром далеко в океан и там увидел новую землю и подступающие к ней с запада острова. С тех пор эти острова, или шхеры, стали носить имя своего первооткрывателя — Гуннбьярнарскер, — но прошло немало времени, пока их наконец смогли идентифицировать. В середине XIV столетия Ивар Бардарсон заявил, что эти шхеры лежат на полпути между Исландией и Гренландией. Учитывая, что под Гренландией он подразумевал преимущественно норманнские поселения на ее западном берегу, представляется вполне обоснованным идентифицировать шхеры Гуннбьёрна с островами к востоку от Сермилигака, неподалеку от Ангмагссалика и прямо на запад от Снэфелльснеса^{8}. В любом случае земля, которую видел Гуннбьёрн, была Гренландией. Он не сходил на ее берег и не исследовал новую территорию, но он вернулся с хорошими новостями в Исафьорд, в район под Снэфелльснесом, где немногим ранее поселились его брат и сыновья.

Эйрик Рыжий, рыжеволосый и рыжебородый человек (руки которого были к тому же обагрены кровью), родился на ферме в Йерене, примерно в 30 милях к югу от Ставангера в Норвегии, но, будучи еще подростком, был вынужден покинуть страну вместе со своим отцом Торвальдом — из-за кровной вражды, закончившейся убийством. Эпоха поселений уже завершилась, вся хорошая земля была разобрана, и отцу с сыном не оставалось ничего другого, как устроить ферму на скалистом побережье, отходящем к югу от Хорнбьярга — мыса Хорн. Эта область, открытая ледяным ветрам с моря, должна была казаться юному Эйрику плохой заменой зеленым полям его родины. Поэтому, когда его отец умер, а сам он успел жениться и в свою очередь стал отцом, он покинул Дрангар и расчистил себе участок на юге, в Хаукадале, где было много березовых лесов и летних пастбищ для скота. Но вскоре он оказался вовлечен в кровавую распрю и изгнан из Хаукадаля людьми, чьи кулаки оказались крепче его кулаков. На островах Брейдафьорда Эйрик вновь убил человека и в конце концов был изгнан из страны на срок в три года. Он обладал талантом в выборе друзей, и они мужественно отстаивали его во всех этих передрягах. Но даже друзья, видимо, с немалым облегчением узнали о том, что Эйрик собирается отплыть, чтобы заново открыть ту землю, которую видел в свое время Гуннбьёрн Ульф-Каракасон, занесенный штормовым ветром в западную часть океана. Решение это, скорее всего, не было внезапным: семья Гуннбьёрна жила в том же углу Исландии, что и Эйрик, и сведения о новой земле, ждущей своих завоевателей, постоянно циркулировали в Вестфиртире. К тому же в Исландии 982 года просто не было места для широко расставленных локтей Эйрика. На всех его владениях ему приходилось терпеть сильное давление со стороны более влиятельных соседей, так что в какой-то момент Эйрик ясно осознал: если он хочет развернуться во всю мощь, ему придется подыскивать для этого другое место. Но какое? В Норвегии, как и в Исландии, его поджидали люди, жаждавшие отомстить за кровь родственников. Для человека, рожденного управлять людьми, такого темперамента, решительности и амбиций, склонного к риску и при этом осмотрительного, оставался один путь: на запад — мимо островов, мимо Снэфелсйокула и далее — к сияющим ледяным вершинам Гренландии.

Из своего убежища в Брейдафьорде Эйрику необходимо было проплыть около 450 миль. Продвигаясь вдоль 65-й параллели и имея за собой попутный восточный ветер, дующий ранним летом, он должен был через четыре дня (учитывая кратковременные остановки по ночам) оказаться так близко от восточного побережья Гренландии, что позволило ему в полной мере оценить ее негостеприимный характер. Затем он должен был двигаться на юго-запад вдоль береговой линии острова, продолжая наблюдать безжизненный горный ландшафт и сияющие ледяные пустыни, пока наконец, после долгого плавания, не приблизился к южным фьордам, откуда через пролив Принс-Кристианс направился к западному побережью, а затем, следуя береговому изгибу, на северо-запад^{9}. Вскоре он обнаружил, что предчувствия его не обманули и надеждам его суждено сбыться.

Продвигаясь все дальше и дальше к северу и миновав Хварв, он быстро достиг южной оконечности наиболее плодородного района Гренландии. Внутренняя территория острова скрывалась под плотным ледяным покровом, но здесь этот покров исчезал, и вместо искаженного облика восточного побережья, с его бесконечным чередованием скал и льда, Эйрик обнаружил целый архипелаг островов, изобилующих птицами, а по правому борту — побережье, изрезанное глубокими фьордами, кишащими разнообразной живностью. Для глаза моряка все эти фьорды и проливы между островами, с их бесчисленными бухтами, были куда привлекательнее, чем оголенные берега Исландии. А в том месте, где заканчивались фьорды и начиналась суша, Эйрик — не только искусный моряк, но и рачительный хозяин — обнаружил изумрудную траву, склоны холмов, поросшие цветами, карликовые ивы, березы и можжевельник. Там в изобилии росли съедобные ягоды и коренья, дягиль и всевозможные мхи. Помимо всего прочего, здесь не было местных жителей, хотя развалины домов, обломки лодок и каменные инструменты свидетельствовали о том, что прежде здесь было чье-то поселение (не европейцев, как решили новоприбывшие). В течение трех лет своего изгнания Эйрик исследовал фьорды и изучал острова, и впервые за свою жизнь он был свободен от ограничений, налагаемых влиятельными соседями. Вернувшись в Исландию, он непрестанно пел хвалы своей новообретенной земле, названной им не слишком претенциозно, если мы вспомним о роскошных пастбищах южных фьордов, — Грёналанд — Зеленая страна, Гренландия. Для людей, страдающих от нехватки земли, это название звучало счастливым предзнаменованием, напоминая им о новых пастбищах. Эйрик сразу же начал готовиться к колонизации острова. Он вернулся в Исландию с полным грузом медвежьих шкур, тюленьих и моржовых кож и прочих ценных вещей — в качестве убедительного доказательства природного богатства новой страны, а вся его команда готова была засвидетельствовать мягкость ее климата. За эти три года на его корабле не произошло ни одного несчастного случая, что является несомненным доказательством мудрости и твердости характера самого Эйрика. Надеясь на лучшее, он тем не менее готовился к худшему — и тем самым сумел избежать его.

Дома он обнаружил, что очень многие готовы прислушаться к его словам. Десятью годами раньше население Исландии пострадало от самого ужасного за всю историю страны голода — столь ужасного, что некоторые убивали беспомощных стариков и родственников, чтобы не тратить на них продукты, — очень много народу умерло тогда от голода.

В 976 году голод охватил также районы Северной и Северо-Западной Европы. После Исландии больше других пострадали Норвегия и Англия.

Так что многие уже ни на что не надеялись дома; для кого-то из крупных землевладельцев (как, например, для Торбьёрна Вифильссона) наступили плохие времена, а бедные фермеры постоянно отходили на задний план, вытесняемые такими выскочками, как всеми ненавидимый Хэн-Торир. Но даже с учетом всех этих обстоятельств ответ на его призыв удивил самого Эйрика. Когда он вновь направился в Гренландию ранним летом 986 года, за ним следовала армада из 25 кораблей, 14 из которых благополучно доплыли до острова. Некоторые корабли затонули, еще больше вернулось назад, однако успешная колонизация острова началась с прибытием туда почти четырех сотен людей, утвердивших свои права на землю по принятому в Исландии порядку. Они заняли территорию в районе фьордов, протянувшуюся на 120 миль от Херьольвснеса до Исафьорда^{10}. Практически все эти люди были исландцами.

В конце концов на территории так называемого Восточного поселения, расположенного в современном округе Юлианехоб, образовалось не менее 190 ферм, а также были построены собор в Гардаре, на перешейке между Эйриксфьордом и Эйнарсфьордом, Августинский мужской монастырь и Бенедиктинский женский монастырь, а кроме того, двенадцать приходских церквей. Но некоторые поселенцы двинулись дальше на север, за три сотни миль, где основали Западное поселение — Вестрибиггд (в том самом округе, где сейчас находится Годхоб). Это поселение было меньше Восточного, но тоже достаточно крупным — с его девяноста фермами и четырьмя церквями. Из найденных в Гренландии 400 развалин, так или иначе связанных с норманнским поселением, почти 300 являются остатками ферм самых разных размеров. Достаточно сомнительной кажется точка зрения, согласно которой около двадцати ферм вокруг Ивигтута (без церкви) можно считать Центральным поселением. Скорее уж они относятся к Восточному поселению. Прибрежная полоса между Эйстрибиггдом и Вестрибиггдом (сегодня мы скорее назвали бы их Южным и Северным поселениями, поскольку они расположены по отношению друг к другу на оси северо-запад — юго-восток) была слишком узка для того, чтобы там можно было разводить животных, а в глубине острова, за горами, не было ничего, кроме льда.

«Люди, — замечает автор «Королевского зеркала» в своем (середины XIII века) описании Гренландии, — не раз пытались проникнуть внутрь страны и забирались на самые высокие горы в разных ее частях, чтобы высмотреть, не лежит ли за ними земля, свободная ото льда и пригодная для обитания. Но нигде они не нашли такого места, за исключением того, что уже было занято ими — узенькой полоски вдоль берега моря». Там же, где эта полоска кончалась, снова начиналась безжизненная пустыня.

Необитаемой и непригодной для жизни частью Гренландии был Обигдир, отдельные районы которого, однако, предоставляли обитателям двух поселений замечательные охотничьи и рыболовные угодья. Здесь же собирали плавник (прибитые течением к берегу стволы деревьев). В этих местах охотники и шкиперы, подобно Торхаллу из «Сказания об Эйрике» или Сигурду Ньялссону из «Истории об Эйнаре», собирали обильную жатву как на суше, так и на море. Прекрасные охотничьи угодья лежали к северу от Вестрибиггда. Остров Диско и его окрестности на 70-й северной широте стали излюбленным местом для тех охотников, чье искусство не уступало их отваге. Здесь они строили хижины, служившие им летом, а иногда и зимой — во время их экспедиций далеко на север.

К северу от современного Хольстейнсборга по направлению к полуострову Нугсуок находятся Северные Охотничьи угодья, и люди из поселений отправлялись туда за нарвалами, моржами и высоко ценимыми гренландцами белыми медведями. Но и это не было пределом их странствий на север. В 1824 году эскимос Пелимут обнаружил в одной из трех пирамид, расположенных на острове Кингигторссуак, прямо к северу от Апернавика и немного не доходя 73-й северной широты, маленький камень с рунической надписью, которая гласила: «Эрлинг Сигватссон, Бьярни Тордарсон и Эйндриди Йонссон сложили эти пирамиды в субботу накануне меньшего Дня Молебствия [25 апреля] и…» Надпись, конец которой невозможно прочесть, датируется началом XIV столетия. Предположительно, эти люди провели на острове всю зиму. В 1267 году еще одна экспедиция доплыла почти до 76-й параллели — прямо в залив Мелвилл, и в Кроксфьярдархейде (залив Диско) обнаружила следы скрэлингов (эскимосов), после чего благополучно вернулась домой, в Восточное поселение. Из сохранившихся до нашего времени доказательств становится очевидным, что все эти исследовательские экспедиции сопровождались гибелью людей от голода и холода, болезней и прочих несчастных случаев, неизбежных в столь высоких широтах. Примером этому может послужить судьба команды Армбьёрна, отправившегося в плавание в конце 1120-х годов, как о том рассказывается в «Эйнарс Таттр». Но были и другие случаи. В «Флоаманна сага» мы читаем о крушении корабля у восточного побережья Гренландии — крушении, сопровождавшемся отчаянным путешествием Торгильса Оррабейнсфостри на юго-запад, в обитаемые районы. Разумеется, описание этого путешествия не обошлось без эффектных сцен, дающих яркое описание магии, бунта команды и убийства явных отщепенцев и предателей. Но куда более правдоподобно выглядит изображение людей, выживших после крушения и тянущих свою лодку через ледники и плавучие льдины, а где это возможно — плывущих по открытой воде. Или же описание раненого медведя, попавшего в полынью, которого Торгильс пытается удержать за уши, чтобы он не утонул. Или же снег, засыпавший мертвых людей, — все это действительно могло произойти (и наверняка происходило) со многими. В конце путешествия у Торгильса произошла стычка с Эйриком Рыжим из Браттахлида. С самого начала их отношения были весьма прохладными, поскольку Торгильс был христианином, а его главный подвиг, совершенный этой зимой, также не прибавил им тепла. «И случилось этой зимой так: медведь стал нападать на фермерский скот, нанося многим хозяевам серьезный ущерб. Тогда люди собрались на сходку, чтобы обсудить, как им следует поступить. Они решили назначить награду за голову зверя. Жители обоих поселений с одобрением отнеслись к этому решению, один лишь Эйрик был против. Позже, когда зима уже близилась к концу, люди пришли торговать с Торгильсом и его приемным отцом Торстейном. В то время на складе, где они хранили свои товары, находилось много людей, и в числе прочих был малыш Торфинн Торгильссон. И вот что он сказал своему отцу:

— Отец, там снаружи сидит замечательная собака. Я никогда не видел такой прежде: она очень большая!

— Оставь ее в покое и не выходи на улицу, — ответил ему Торгильс.

И все-таки мальчик выбежал наружу. А это был медведь, который пришел сюда, спустившись с ледников. Он схватил мальчика, и тот громко закричал. Торгильс схватил меч и бросился на улицу. Медведь в это время играл с ребенком. Торгильс изо всех сил ударил зверя мечом между ушей и рассек ему череп, так что зверь замертво упал на землю. Торгильс схватил ребенка, который совсем почти не пострадал… Эйрик был не слишком обрадован этим поступком… Некоторые утверждали, что Эйрик был недоволен удачливостью Торгильса, позволившей ему убить медведя, тогда как сам Эйрик склонен был доверять злой удаче этого зверя». В сказании о Гудмунде Добром («Резенбок») излагается мрачная история команды корабля, сражающейся за провизию, а также тех трех человек, уцелевших в этих поединках, но все же умирающих в пути, совсем немного не дотянув до безопасного убежища.

В 1189 году корабль «Стангарфоли» со священником Ингимундом на борту потерпел крушение в Обигдире: тела семи человек были найдены четырнадцать лет спустя. Исходя из туманного свидетельства, можно заключить, что подобные инциденты в то время не были редкостью, так что один человек по имени Лика-Лодинн вменил себе в обязанность обследовать северный Обигдир в поисках тел погибших моряков, которых он затем отвозил на юг для церковного захоронения. Но вернемся к поселениям. Люди, продавшие свои дома в Исландии и перевезшие свои семьи и имущество в Гренландию, не принадлежали, за редким исключением, к кругу охотников или исследователей. Они были солидными поселенцами, консервативными во всем, кроме выбора новой родины. Они занимались разведением скота, а для этого, как и предвидел хитрый Эйрик, им требовались хорошие пастбища. А их они в изобилии нашли не только вдоль побережья, но и по внутреннему краю фьордов — иногда совсем близко от полосы вечных льдов. Именно в этой внутренней области они строили из камня и торфа свои дома и коровники. Дома эти своей структурой и внешним видом сильно напоминали исландские жилища, хотя со временем на острове выработался свой, особый, гренландский стиль.

Сердцем норманнской Гренландии был небольшой участок, протянувшийся на 30 миль от мыса Эйриксфьорда через Эйнарсфьорд до Ватнахверви. Именно здесь условия жизни были лучше всего. Лето, пусть и непродолжительное, было теплым и солнечным, и именно в месте расположения этих норманнских ферм до сих пор находятся самые лучшие в Гренландии травяные пастбища. Расположение фермы в Браттахлиде, зеленеющими пастбищами и искрящимися потоками под защитной стеной холмов, можно назвать просто идиллическим. «Рассказывают, — сообщает автор «Королевского зеркала», — что в Гренландии замечательные пастбища и что там немало больших, хорошо обустроенных ферм». И снова: «Земля растит хорошие, душистые травы».

На Северной и Речной фермах в Браттахлиде могло содержаться соответственно от двенадцати до двадцати восьми голов крупного рогатого скота, а в хозяйстве епископа в Гардаре — не менее семидесяти пяти. Кроме того, там были лошади, привезенные из Исландии, овцы, козы и множество свиней. «Фермеры, — сообщает все тот же автор, — разводят в большом количестве овец и крупный рогатый скот и производят много молока и сыра. Люди питаются в основном этими продуктами и говядиной; едят они также и всевозможную дичь: например, мясо карибу, китов, тюленей и медведей». И разумеется, рыба — самая разная и жадно хватающая приманку.

На солнечных склонах холмов росло и вызревало зерно. Позднее колонисты обнаружили небольшое количество железной руды и занялись ее обработкой. Но всего этого было слишком мало. Дерево тоже ценилось на вес золота, поскольку своего — пригодного для строительства — на острове не было и приходилось пользоваться тем скудным количеством, которое прибивалось к берегам Гренландии из далекой Сибири. Поэтому торговля являлась насущной необходимостью для норманнов, и в течение какого-то времени она развивалась успешно. Среди первых поселенцев были люди, располагавшие собственными кораблями и охотно шедшие на риск ради выгодной сделки. Из Гренландии они вывозили меха и шкуры, а также веревки и канаты столь прочные, что они могли выдержать вес шестидесяти человек, Вывозили моржовую кость и белых соколов, столь высоко ценимых, что в 1396 году «герцог Бургундский послал Баязиду двенадцать гренландских соколов в качестве выкупа за своего сына»^{11}. Были там и медведи — белые гренландские медведи, которых в Европе дарили лишь прелатам и принцам (наиболее занимательный рассказ о них можно найти в исландской истории об Отуне Вестфиртере). Не меньшим спросом пользовались шерстяные изделия из Гренландии. Лейф Эйриксон, первый европеец, ступивший на Американский континент, считал, что шерстяной плащ, вкупе с поясом, отделанным моржовой костью, кольцом на ее руку и ребенком для ее колыбели будут подходящим подарком на случай разлуки с его возлюбленной Торгунной. Кроме того, гренландцы вывозили в другие земли тюлений жир и разные другие товары. Взамен им требовалось строительное дерево, железо, готовое оружие, зерно, континентальная одежда, а также солод, вино и церковное облачение. Но ни дерево, ни зерно, ни железо невозможно было достать в Исландии, поэтому их привозили прямо из Норвегии — и в течение какого-то времени привозили в достаточном количестве. Теоретически существование европейцев в Гренландии могло продлиться до бесконечности, если бы удалось сохранить этот торговый баланс. Так же как и эскимосы, они обеспечивали себя всем необходимым, охотясь и ловя рыбу в прибрежных водах. В дополнение к этому они получали от своих животных мясо, молоко и шерсть. Они жили в суровом мире, который, однако, был проникнут надеждой и верой в будущее. И потому этим солнечным утром их не пугала угроза плавучих льдов.

Они были слишком заняты, чтобы обращать внимание на дурные предзнаменования. Не успели еще люди полностью освоить земли Восточного поселения, как самые смелые из них двинулись дальше на север. И прежде чем в Западном поселении было возведено последнее жилище, в стране уже упрочилась новая религия^{12}. Затем в течение еще четверти века люди только и говорили, что о благодатном Винланде. Наряду с устной традицией развивалась письменная литература — стихотворная и прозаическая, наиболее ярким примером которой являлись «Гренландские деяния Атли». Изобилие китового уса и моржовой кости стимулировало развитие ремесел. Обитателям Гренландии необходимо было создать конституцию, в рамках которой им следовало жить, и законодательную систему, позволяющую существовать как единое общество. Роль, которую играли во всем этом Эйрик Рыжий и его сыновья, была не просто значительной, но, возможно, и решающей. Нам не вполне ясно, какое именно место занимал в колонии Эйрик, но то, что он был ее патриархом и первым гражданином, не подлежит сомнению. Вероятно, должность его соответствовала должности священника, или же законодателя Исландии. Эйрику наследовал его сын Лейф, а Лейфу — его сын Торкель. И спустя еще сотню лет после смерти Эйрика Сокки Ториссон и его сын Эйнар, жившие на ферме Эйрика в Браттахлиде, «обладали наибольшей властью в Гренландии и на целую голову возвышались над другими людьми». Возможно, Сокки был одним из потомков Эйрика по крови или по браку. По словам Ивара Бардарсона, высшее гренландское должностное лицо всегда проживало в Браттахлиде. Но у нас нет более надежных сведений, подтверждающих, что главная должность в стране была наследственной. Подобно многому другому, конституция Гренландии была создана по исландскому образцу — с национальной ассамблеей, проводившей в жизнь новые законы страны. Таким образом, республика в Гренландии тоже могла существовать вечно. На деле же она прекратила свое существование уже в 1261 году, когда гренландцы признали над собой власть норвежского короля. Фактически они утратили свою независимость на год раньше своих сородичей в Исландии.

УПАДОК И ГИБЕЛЬ

Колония в Гренландии просуществовала вплоть до начала XVI столетия, и характер этого существования весьма занимал умы людей в позднейшее время. Гренландские поселения являлись северным форпостом европейской цивилизации, и их медленное вымирание в полузабытой стране, в условиях усилившегося холода, казалось людям, изучавшим историю этих поселений, наиболее ужасной трагедией норманнских народов. Исчезновение этих поселений так и осталось одной из неразгаданных тайн истории.

Ныне — по прошествии стольких лет — мы понимаем, что все в истории гренландских поселений находилось на грани возможного и допустимого. Они могли выжить лишь в том случае, если бы все оставалось как в самом начале, ни на йоту не изменяясь к худшему. В Исландии средневековый европеец оказался в экстремальных условиях, но все-таки эти условия допускали сохранение привычного им скандинавского образа жизни. Исландия лежала на грани обитаемого мира. Гренландия лежала за этой гранью. «Церковь в Гардаре, — писал в 1492 году папа Александр VII, — расположена на краю света», а путь туда лежит «по морю столь же бурному, сколь и необъятному». Поэтому одним из первых условий, необходимых гренландцам для выживания, было иметь свои собственные корабли, способные перевозить их через моря и океаны. Но вскоре в их распоряжении не оказалось ни денег на их постройку, ни подходящих материалов. А после того как они подчинились Норвегии, им просто запретили пользоваться ими. И с этого момента одно из главных условий выживания гренландцев вышло из-под их контроля. Теперь их могли уничтожить любые политические и экономические изменения за границами их государства, а забвение было для них столь же опасно, как и прямое нападение. Кроме того, число гренландских колонистов было ничтожно мало и даже в лучшие годы не превышало 3 тысяч человек. Население Исландии к 1100 году достигало примерно 80 тысяч человек. Огонь, лед, болезни и забвение со стороны внешнего мира снизили эту цифру до 47 тысяч к 1800 году. В Гренландии же не было такого количества человеческих жизней. Наконец, из всех европейских сообществ именно гренландцы были наиболее чувствительны к любым климатическим изменениям. Если для прочих европейцев чередование холодных зим и ненастных лет давало лишь повод для недовольства, то для гренландцев это было не чем иным, как предвестием их грядущей гибели.

По всей Северной Атлантике период с IX по XII век был относительно теплым временем^{13}. Если бы не это, вряд ли бы нам довелось узнать о гренландских экспедициях Гуннбьёрна и Эйрика Рыжего и еще в меньшей степени — о путешествиях к Винланду Бьярни Герьольфсона, Лейфа Эйриксона и Торфинна Карлсефни. В частности, при нынешней протяженности ледяных полей Эйрик Рыжий не смог бы совершить свое знаменитое путешествие (во всяком случае, именно тогда и в том направлении, в каком он плыл от берегов Исландии). В настоящее время он неизбежно встретился бы со льдом — будь то у восточного побережья Гренландии или на западе, возле Эйстрибиггда. Он же, судя по всему, плыл совершенно свободно. И хотя из 25 кораблей поселенцев лишь 14 достигли берегов Гренландии в 986 году, нет никаких сведений о том, что именно лед заставил их вернуться назад. В Исландских анналах «Конунгсанналл» за 1126 год имеется небольшая вставка «Стейнгрим во льдах». Нет никаких сомнений, что исландец, о котором идет речь, — это тот самый Иса-Стейнгрим, что в 1130 году связал свою участь с норвежскими купцами в Западном поселении. В «Эйнарс Таттр» также имеется запись о том, что летом 1130 года лед заполнил юго-западные фьорды и помешал норвежцам отплыть на родину. Но такое положение сохранялось недолго, лед вскоре снова отступил. За исключением этого случая в сказаниях о путешествиях в Гренландию и Винланд не содержится никаких упоминаний о льдах в море. Что же касается крушения у восточного побережья Гренландии Торгильса Оррабейнсфостри, то оно произошло непосредственно у берега и всего за неделю до прихода зимы. В целом, исходя из свидетельств северных сказаний, можно утверждать, что около 1000 года широта к западу от Снэфелльснеса до Ангмагссалика не представляла никаких проблем для мореплавателей либо потому, что в начале лета у восточного побережья Гренландии не было дрейфующего льда, либо (что более верно) количество этого льда было слишком незначительно. Иными словами, к востоку от Гренландии не было ничего, даже отдаленно похожего на дрейфующие льды позднейших столетий. Это подтверждается и тем руководством по плаванию, которое сохранилось в «Ланднамабок», а также сведениями навигационной карты епископа Гудбрандура Вигфуссона.

Это подтверждается и современными исследованиями по истории европейского климата. Существует немало свидетельств, позволяющих современным ученым заключить, что во время климатического оптимума (1000–1200) средняя температура в Западной и Центральной Европе превышала современную по меньшей мере на один градус, а в южной Гренландии среднегодовая температура была выше современной на 2–4 градуса. Соответственно этому повышалась и температура Северной Атлантики. Область постоянных льдов лежала к северу от 80-й широты, а дрейфующий лед редко опускается южнее 70 градусов северной широты. Поэтому нет никаких оснований не верить в путешествия норманнов к Гренландии и к материку Северной Америки, исходя лишь из современных климатических показателей.

Но для гренландского поселения важно было не то, что тогдашний климатический оптимум превышал наши средние температуры, а то, что за ним последовал период куща более холодный. Литературные, исторические, археологические и (в самом широком смысле слова) метеорологические свидетельства позволяют сделать однозначный вывод: после 1200 года климат в Северном полушарии ухудшается по меньшей мере в течение двух столетий, так что около 1430 года Европа пережила малый ледниковый период. По всей Европе началось продвижение ледников, полоса лесов отступила, урожаи значительно уменьшились из-за холода. И что оказалось хуже всего для гренландцев (хотя и Исландия пострадала в значительной степени), на морских широтах температура тоже стала снижаться, что немедленно привело к значительному увеличению дрейфующего льда, который Восточным гренландским течением относило на юг и далее — на запад, закрывая выходы из фьордов в Восточном и Западном поселениях. О ледяном покрове середины XIII столетия мы можем судить по свидетельству «Королевского зеркала»:

«Как только вы минуете самое глубокое место в океане, вы столкнетесь с таким количеством льда в море, равного которому просто нет на всей земле. Иногда эти ледяные поля совершенно ровные, как если бы они замерзли прямо в море. Толщина их достигает четырех-пяти метров, протяженность же их такова, что из одного края в другой вы можете путешествовать не менее четырех дней. К северо-востоку и к северу страны льда больше, чем к югу, юго-западу и западу. Поэтому тот, кто желает высадиться на землю, должен плыть вокруг — на юго-запад и запад, пока он не минует все те места, где еще можно встретить лед. Нередко случалось так, что люди хотели подойти к земле слишком рано и в результате оказывались в плену ледяных полей. Некоторые из этих людей погибли, другие же смогли выбраться, так что мы встречались с некоторыми из них и слышали их рассказы об этих трагических событиях. Но все, кто попадал в плен таких ледяных полей, придумывали одинаковый план спасения: они брали свои маленькие лодки и волокли их по льду до тех пор, пока не добирались до земли. Но корабль и все, что было на нем ценного, приходилось бросать во льдах, и все это оказывалось утерянным для них навсегда. Некоторые из них шли через льды четыре или пять дней, пока не достигли земли, другие же еще дольше.

У плавучих льдов есть свои особенности. Иногда они лежат спокойно, в другое же время плывут с такой скоростью, что корабль под всеми парусами не может обогнать их. Передвигаются же эти льды как вместе с ветром, так и (как это ни покажется странным) против него. Существуют также льды совершенно иного вида, которые гренландцы называют айсбергами. Они похожи на огромные горы, возвышающиеся в море. И они никогда не смешиваются с другими льдами, но остаются сами по себе».

Какие последствия имели для моряков изменившиеся таким образом климатические условия, мы можем судить по навигационным указаниям, составленным Иваром Бардарсоном сто лет спустя (около 1360 года): «От Снэфелльснеса в Исландии, откуда идет кратчайший путь на Гренландию, надо плыть два дня и две ночи прямо на запад, и там, на половине пути между Исландией и Гренландией, лежат шхеры Гуннбьёрна. Так плавали в старину, но сегодня лед с северо-восточных просторов океана^{14} подошел так близко к этим шхерам, что никто без риска для жизни не может плавать прежним путем… Поэтому если вы плывете из Исландии, вам следует отправиться из Снэфелльснеса… а затем плыть прямо на запад один день и одну ночь, затем немного повернуть на юго-запад [вариант: затем круто свернуть на юго-запад], чтобы избежать вышеупомянутого льда, лежащего возле шхер Гуннбьёрна. Затем еще день и еще ночь плыть прямо на северо-запад, так что в итоге приплывешь к вышеупомянутой возвышенности — Храфну в Гренландии, под которой лежат Херьольвснес и Сандхавн».

Не следует думать, однако, что в хорошие (более теплые) столетия погода никогда не портилась и что позднее, в период похолодания, совсем не бывало теплых лет. Но, возвращаясь к поселению в Гренландии, следует заметить, что его существование могли в корне изменить и даже совсем свести на нет и менее сильные холода. В северных широтах образование плавучих льдов в период падения температур — процесс неизбежный и неостановимый. Удалось подсчитать, что в эпоху малого ледникового периода температура в областях, лежащих выше 50-го градуса северной широты, была ниже, чем сейчас, на 1–3 градуса и соответственно на 3–7 градусов ниже той, которая была типична для двух предшествовавших столетий. Это вполне объясняет появление большого количества дрейфующего льда на восточном побережье Гренландии, как о том сказано в «Королевском зеркале», а также последующее заполнение льдом фьордов Восточного поселения и прибытие на западное побережье острова эскимосов, или скрэлингов^{15}.

Когда Эйрик Рыжий и другие колонисты организовали в конце X столетия Восточное и Западное поселения, в обоих этих местах они обнаружили следы прежних обитателей острова. Это были эскимосы дорсетской культуры, которые к тому моменту либо вымерли, либо мигрировали куда-то еще. Когда же во второй половине XIII столетия норманны непосредственно столкнулись со скрэлингами к северу от Западного поселения, это были уже другие эскимосы — представители культуры Туле, прошедшие из Аляски через Канаду и достигшие Гренландии около 1200 года. Вскоре они стали расселяться по всем пригодным для жизни районам страны. Некоторые племена двинулись на юг вдоль западного побережья. Они достигли Вестрибиггда в начале XIV столетия и были возле морских границ Эйстрибиггда около 1350–1400 годов. Основные исследования этих передвижений были проведены Теркелем Матиассеном, Эриком Хольтведом и Лауге Кохом в разные годы (начиная с 1927-го). Матиассен и Хольтвед считают, что новое вторжение эскимосов в Гренландию произошло на два столетия раньше, тогда как Кох полагает, что 1350 год — слишком ранняя дата для проникновения эскимосов на территорию Восточного поселения, и, скорее всего, это событие произошло на сто лет позже. Затем они двинулись дальше на юг, оставив в стороне Восточное поселение с его норманнскими обитателями. Другие племена, отправившиеся на север из района Туле, спустя несколько поколений достигли территорий, ныне известных как Земля Нансена и Земля Пири, откуда затем двинулись на юг в направлении залива Скорсби. Но истории этого двойного похода мы коснулись лишь постольку, поскольку он мог повлиять на норманнские поселения на западном побережье Гренландии. Что же касается эскимосских племен, занявших восточное побережье, то их пути так и не пересеклись с путями норманнских завоевателей^{16}.

По-видимому, надвигающийся холод и общее ухудшение погодных условий после 1200 года способствовали продвижению эскимосов на юг. По мере того как лед продвигался все дальше и дальше по западному побережью Гренландии, тюлени следовали за ним, а за тюленями в свою очередь следовали эскимосы, поскольку все устои их жизни напрямую зависели от этих животных. Разумеется, они охотились также и на моржей, китов, карибу, медведей, белых куропаток и прочую живность, но с тюленями скрэлинги были словно связаны пуповиной. И поскольку норманны продвигались на север в поисках плавучего леса и хороших охотничьих угодий, а эскимосы продвигались за тюленями на юг, встреча их была неизбежной. Мы не знаем, скольким из них эта встреча стоила жизни, но опасность грозила в равной степени и норманнам и эскимосам. Ухудшение климата с несомненной ясностью говорило о том, что будущее лежало за тем народом, который лучше сумеет приспособиться к изменившимся условиям. Эскимосы, обеспечивающие себя практически всем необходимым благодаря охоте на тюленя, надежно защищенные от холода теплой удобной одеждой, легко передвигались с места на место, были хорошо подготовлены для выживания в трудных условиях. Норманны, до самого конца одевавшиеся как европейцы, были привязаны к своим стадам и пустеющим пастбищам. И они не могли пережить эту долгую и мрачную зиму, чей натиск, хотя они и не подозревали об этом, возвещал конец их мира.

Но вряд ли европейские гренландцы сразу осознали это: Их реакция на маленьких, темнолицых, закутанных в мех представителей человечества вряд ли чем отличалась от той, которую выказали гренландские исследователи Америки при встрече со скрэлингами Винланда, Норманны считали себя неизмеримо выше этих «аборигенов» и видели в них лишь возможную рабочую силу. Им казалось вполне естественным домогаться маленьких, послушных женщин этого чуждого племени (при этом, однако, до нас не дошло никаких свидетельств о существовании потомства, явившегося на свет от подобных связей между норманнами и эскимосами). Здесь, как и во многих других странах, норманны считали себя хозяевами положения, но с пришествием затяжных холодов им предстояло либо научиться у своих соседей искусству выживания, либо полностью вымереть.

К 1342 году прекратило свое существование Западное поселение. Сообщения о том, как это произошло, не отличаются особенной ясностью. Хроники епископа Гисли Оддссона содержат сообщение о том, что «жители Гренландии по своей собственной воле отвергли истинную веру и христианскую религию, отказались также от всех истинных добродетелей и присоединились к обитателям Америки. Говорят также, что Гренландия слишком близко примыкает к западным регионам мира и потому христиане перестали плавать на этот остров»^{17}. Под «обитателями Америки» епископ наверняка подразумевал эскимосов — тех самых скрэлингов, с которыми гренландцы задолго до этого столкнулись в Маркланде и Винланде. Его суждение нам, видимо, следует понимать так, что к 1342 году о норманнских обитателях Гренландии сложилось превратное мнение, что они, слившись с аборигенами, переняли их веру и обычаи. Вероятно, для того, чтобы оценить степень этого вероотступничества, годом раньше (в 1341 году) бергенский епископ Хакон отправил на остров священника Ивара Бардарсона.

К сожалению, отчет Ивара о его посещении Западного поселения сохранился лишь в позднейших рукописях, и сведения эти были получены из вторых и третьих рук. Кроме того, отчет этот представляет собой перевод и составлен он в таких выражениях (иногда двусмысленных, неясных), которые и поныне служат источником бесконечных споров:

«Западное поселение от Восточного отделяют двенадцать морских лиг, совершенно необитаемых. В Западном поселении находится большая церковь, называемая церковью Стенснеса [=Песчаного мыса]. В течение какого-то времени эта церковь была собором и епископским престолом. В настоящее время все Западное поселение перешло под власть скрэлингов. И хотя там остались лошади, козы, коровы и овцы, но все они одичали, а людей вовсе не осталось — ни христиан, ни язычников.

Все записанное выше сообщено нам Иваром Бардарсоном, гренландцем. Он в течение долгих лет управлял епископским хозяйством в Гардаре в Гренландии. Ивар Бардарсон утверждал, что сам видел все это и был одним из тех, кого главные должностные лица их страны направили в Западное поселение с приказом изгнать прочь скрэлингов из поселения. Но когда они прибыли туда, там не было ни одного человека — ни христианина, ни язычника, только одичавшие коровы и овцы. Этих коров и овец они забрали на корабль (сколько он мог принять) и вместе с ними отправились назад, и среди этих людей был вышеупомянутый Ивар».

Эти кажущиеся очень простыми фразы интерпретировалось в самых разных вариантах: и что Западное поселение было насильственно истреблено скрэлингами, и что все белое население (мужчины, женщины, дети) отправилось на рыбный промысел или на охоту, а горе-спасатели из Восточного поселения увезли в это время их домашний скот, обрекая тем самым всех на голодную смерть в ближайшую зиму; и что европейцы к тому времени настолько смешались с эскимосами, что забросили и животноводство, и постоянное место обитания и — либо сами по себе, либо вместе с эскимосами — мигрировали на Баффинову Землю или на Лабрадор, тем самым дав буквальное подтверждение тому^{18}, что Ивар Бардарсон был трусом, лжецом или просто недалеким человеком, который бросил мимолетный взгляд на один лишь западный фьорд (или даже на единственную ферму), а затем поспешил домой, в безопасное окружение Восточного поселения, где с согласия других членов экспедиции в течение двадцати лет отстаивал свою совершенно недостоверную историю.

Некоторые детали действительно вызывают сомнение. Так, нигде больше мы не встречаем сообщения о том, что церковь Стенснеса была епископским престолом. И именно это представляется нам наиболее неправдоподобным обстоятельством. Многие исследователи считали совершенно необъяснимым тот факт, что в поселении, при полном отсутствии людей, находились домашние животные (хотя они вполне могли выжить без человеческого присмотра в течение года или двух). Но если мы допустим, что в этот поздний пересказ об экспедиции Ивара Бардарсона вполне могли вкрасться неточности и искажения, становится очевидным, что само по себе это сообщение весьма достоверно и что к моменту их визита все Западное поселение уже полностью опустело. Это тем более вероятно, что незадолго до этого пастбища Западного поселения были поражены болезнью, из-за которой сильно уменьшились в объеме (не говоря уже об их качественном ухудшении). Все это еще более усложнило процесс разведения животных. Наконец, увеличение в начале XIV столетия экспорта мехов и кож из России нанесло серьезный ущерб торговле Гренландии. Английские и датские тканые изделия также начали вытеснять с рынка шерстяные изделия гренландцев. А изделия из моржовой кости оказались неспособны конкурировать с теми, что изготовляли французские ремесленники из слоновой кости, привозимой из Азии и Африки. Западное поселение перестало быть жизнеспособным хозяйством, и потому наступившее похолодание нанесло ему более серьезный урон, чем Эйстрибиггду. Без сомнения, колония значительно ослабела за десятилетия, предшествовавшие ее концу, а с приходом скрэлингов этот конец стал неминуемым. Вначале опустели фермы, расположенные на границах поселения. Небольшие группы его обитателей переселились в Эйстрибиггд, принеся с собою не только ценное имущество, но и мрачные новости о неумолимом продвижении на юг маленьких людей, сделавших вначале невыносимой жизнь обитателей северных охотничьих угодий, а затем — всех фермеров от Лодинсфьорда до Лисуфьорда. Часть этих слухов, порой неверно понятых или неверно истолкованных, передавалась из уст в уста дальше — в Исландию, Норвегию и в самые отдаленные уголки Европы. У слушателей складывалось впечатление, что в Гренландии происходит нечто темное и малопонятное. Проживающие там норманны будто бы «перекинулись» к эскимосам и отреклись от христианской веры, и с этим необходимо что-то делать. Но к моменту прибытия в Гренландию Ивара Бардарсона случилось одно из двух: либо последние обитатели Западного поселения перебрались на юг, в безопасный Эйстрибиггд, либо же они были полностью истреблены скрэлингами. В любом случае экспедиции Ивара Бардарсона удалось лишь констатировать факт, что «в настоящее время все Западное поселение находится в руках скрэлингов». Скандинавская культура прекратила свое существование во всех областях, расположенных выше 62-го градуса северной широты. После 1350 года все упоминания о норманнских колонистах в Гренландии относятся лишь к району Эйстрибиггда.

Исторические и археологические факты свидетельствуют о том, что Восточное поселение отчаянно сражалось за свою жизнь. Там обитало большинство норманнского населения Гренландии и там же находились лучшие на острове земли. И все же потеря Западного поселения оказалась невосполнимой. Ведь помимо всего прочего это означало потерю Нордсеты — лучших охотничьих угодий во всей Гренландии. И хотя с уменьшением торгового экспорта снизилась и потребность на продукцию этого региона, все же утрата Нордсеты пробила серьезную брешь в ресурсах колонистов. Но еще хуже было предчувствие того, что подобная же участь грозила и самому Восточному поселению. Разумеется, эскимосам не могло понравиться присутствие на острове белого человека, и действительно, в Исландских анналах («Готтскальксанналл») мы читаем запись, относящуюся к 1379 году: «Скрэлинги атаковали гренландцев, убили восемнадцать человек и увели с собой двух мальчиков, которых сделали своими рабами». Мы не знаем, где именно произошло это столкновение. Скорее всего, где-то на окраине Восточного поселения, а может быть, эти норманны входили в состав той группы охотников, что решила попытать счастья в Нордсете. Упоминание о рабстве не имеет под собой реальной основы, поскольку речь идет об эскимосах, но норманны могли этого и не знать. Существует не так уж много прямых свидетельств — будь то литературных или археологических — о стычках между норманнами и эскимосами. Что же касается эскимосских историй, собранных Ринком, то одна из них, «Унгорток — глава Какортока» (см. приложение). Однако вполне допустимо предположить, что эскимосы периода Средневековья (будь то в Гренландии или на Лабрадоре) были столь же воинственны или, по крайней мере, готовы принять участие в битве, как pi все те народы, с которыми им приходилось встречаться. Как ни странно это прозвучит, но не было никаких особенных причин для прямого столкновения продвигающихся на юг эскимосов и фермеров-норманнов. Вне сомнения, норманны промышляли добычей тюленя, мясо которого входило в их пищевой рацион, и все-таки прежде всего они были фермерами, и усадьбы их располагались вдали от моря — там, где были самые лучшие пастбища для скота. Великолепная ферма Эйрика в Браттахлиде, окруженная многочисленными усадьбами, находилась в 60 милях от внешнего края фьордов. Поселение Эйнарсфьорда и многочисленные фермы Ватнахверви — в 40 или 50 милях. Но эта внутренняя часть фьордов не представляла особого интереса для эскимосов, так как воды здесь замерзали довольно поздно, а лед был тонок и ненадежен. Поэтому охотников куда больше привлекали выступы мысов, острова и лед, покрывавший морскую гладь. Ведь именно здесь в изобилии водились тюлени и другие морские животные. Невозможно было полностью избежать столкновений между двумя народами (обломки эскимосских скульптур того времени и вырезанные из дерева изображения показывают, с каким любопытством наблюдали скрэлинги за своими высокорослыми белыми соседями; а некоторые из историй, собранных Ринком, содержат упоминания не только о мирных встречах). Но до тех пор, пока норманны оставались в границах своих владений, двум этим народам вполне хватало жизненного пространства, чтобы не заступать другим их дорогу. В теории все так и было, но кто же станет сомневаться в том, насколько тревожной стала жизнь обитателей Восточного поселения после того, как Западное прекратило свое существование, находившиеся к северу от них усадьбы вокруг Ивигтута (Центральное поселение) постепенно пустели, а скрэлинги на каяках и умиаках проплывали мимо их фьордов все дальше на юг — к Херьольвснесу.

И они страшились не только за свое физическое существование. Теперь Восточное поселение было единственным оплотом христианской веры в этих отдаленных краях Западной Атлантики. Хеллуланд, Маркланд и Винланд продолжали томиться под пагубным влиянием язычества. А теперь и в самой Гренландии норманны, предки которых исповедовали христианство в течение трех с половиной столетий, попали под подозрение в том, что добровольно обрекли себя на вечные муки в загробной жизни. Надвигающуюся тьму лишь изредка пронизывали лучи неверного света. В 1355 году король Магнус Смек приказал Полю Кнудсону отправиться в Гренландию (нет никаких свидетельств того, что Поль выполнил этот приказ): «Мы сделаем это во славу Господа и ради спасения наших душ, а также ради тех наших предков, которые принесли христианскую веру в Гренландию и сохранили ее там до нынешних времен».

В 1407 году церковь и закон отправили на костер некоего Колгрима за то, что он, используя черную магию, склонил к связи с собой Стейнунн — дочь Храфна-исландца. По-видимому, за этим жестоким — и редким для Исландии и Гренландии — наказанием стояло что-то еще, помимо моральных и теологических причин. Несчастная Стейнунн сошла с ума и умерла вскоре после сожжения Колгрима.

Часто цитируемое письмо папы Николая V за 1448 год, обращенное к двум самозваным исландским епископам, Марцеллу и Матею, кажется подделкой, однако увещевания дерзких самозванцев вставлены туда явно для большего эффекта, само же письмо с грустью и тревогой говорит о бедственном положении гренландских христиан. XV столетие также не обошлось без благочестивых молитв и прочувствованных речей, обращенных к Гренландии; единственное, чего не хватало, — это каких-либо действий, призванных подкрепить эти речи. Участие церкви во всем этом было поистине плачевно: после смерти в 1377 году епископа Альфа ни один епископ не ступил больше на землю Гренландии.

Даже до 1261 года европейский и христианский образ жизни в гренландских колониях зависел от сохранности их пастбищ и торгового баланса. Что касается первого, то и исландцы, и гренландцы проявили в данном случае особенную непредусмотрительность и расточительность. Летом 1962 года в Браттахлиде были обнаружены остатки ирригационной системы, при помощи которой воду из озера подводили к пастбищам, которые обычно пересыхали после теплого лета. Эти сооружения служили как для Северной, так и для Речной ферм, построены же они были, очевидно, в XIV столетии. Сообщают, что подобная система, хотя и меньших размеров, была найдена в Западном поселении. Существует также очень длинный канал, подводящий воду к одной из ферм в Сермилике — Исафьорде. Дальнейшие находки такого же рода вполне могут послужить предлогом для пересмотра устоявшейся точки зрения на эффективность фермерского хозяйствования в Гренландии. Торговля же подразумевала прежде всего торговлю с Норвегией. Точные условия договора между двумя странами (если Гренландия когда-либо была суверенным государством: Гаагский суд определил ее средневековый статус всего лишь как «независимый») не сохранились, но мы можем предполагать, что в качестве компенсации за потерю своей независимости в 1261 году гренландцы ожидали гарантий регулярного торгового сообщения с Норвегией. Норвежско-исландское соглашение 1262 года установило порядок, согласно которому в течение следующих двух лет из Норвегии в Исландию должны были отправляться по шесть кораблей каждый год, после чего эти условия должны были быть пересмотрены заново, с соблюдением полной справедливости. Но, как мы знаем, исландцы по прошествии ряда лет все-таки оказались в убытке. То же самое произошло и с гренландцами. К концу XIII столетия королевский двор объявил торговлю с Гренландией монополией норвежских купцов из Бергена. Мы имеем возможность с большой точностью проследить, чем обернулось для Исландии ее соглашение с Норвегией: в 1326, 1350, 1355, 1374 и 1390 годах из Норвегии в Исландию не прибыло ни одного корабля, а в 1324, 1333, 1357, 1362, 1367 и 1392-м — только по одному кораблю.

Для Гренландии последствия должны были быть еще хуже, так как развитие торговли в Норвегии заставило местных купцов забыть о столь отдаленном и моловыгодном партнере. Берген оказался завален более дешевыми мехами, шкурами и моржовыми бивнями, привозимыми из менее отдаленных стран. Мартин IV в Риме и архиепископ Нидароса с грустью качали головой, отмечая последовавшее за этим уменьшение гренландской десятины. И все это еще в 1212 году, до окончательного выпадения Гренландии из общего рынка. Норвегию же в то время раздирали собственные политические и экономические проблемы. После 1261 года норвежская слава ведущей морской державы быстро пошла на убыль. Корабль викингов, доселе непобедимый, был решительно оттеснен с рынка более удобным и экономным кораблем из Германии. Норвежские кораблестроители так и не смогли ничего противопоставить своим более удачливым конкурентам. В то же время пошатнулась и мощь самого королевства. Иностранные правители приносили интересы государства в жертву своим собственным. А в 1349 году чума, завезенная из Англии, унесла жизни третьей части населения Норвегии, а затем перекинулась на Гебридские, Оркнейские, Шетландские и Фарерские острова. Берген же в Норвегии пострадал особенно. Город, опустошенный чумой, горел в 1393 году, а в 1428–1429 годах был захвачен и сожжен Бартоломеусом Возтом. Хуже всего было усиление немецких купцов Ганзы, могущество которых за XIII и XIV столетия возросло просто неимоверно. И до 1300 года они представляли серьезную проблему для Бергена, а в 1343 году открыли там свою контору. Ближе к концу столетия ганзейские купцы завладели всей морской торговлей Бергена, а к 1400 году они овладели торговлей не только Бергена, но и всей Норвегии. Как это ни странно, но в Гренландию не было отправлено ни одного корабля, равно как и в Исландию, — во всяком случае, до тех пор, пока в 1408–1409 годах там не появились англичане. Вероятно, они просто не стали утруждать себя, ведь вплоть до этого времени весь экспорт обеих стран попадал им в руки в Бергене.

В свете исландского опыта мы можем предполагать, что после 1382 года норвежские правители ввели налог на все товары, ввозимые в Гренландию и вывозимые из нее; эти деньги уплачивались вперед, так что без королевского разрешения никто не мог отправиться туда покупать или продавать. Королевский двор имел своего представителя в Гренландии, который строго следил за соблюдением этих правил. И мы знаем, что королевское распоряжение соблюдалось столь строго, что несчастные моряки, выброшенные штормом на гренландский берег, навлекли на себя монарший гнев одним лишь тем, что приобрели себе на острове все необходимое. Подобная алчность не приносила пользы никому, жестоко изнуряя при этом саму колонию. А естественным следствием Кальмарской унии (1397) стало почти полное безразличие датских монархов к самой далекой из их колоний.

Свидетельства о сообщениях между Гренландией и внешним миром начиная с середины XIV столетия можно суммировать следующим образом: в течение первых десятилетий один корабль, охраняемый королевской монополией, совершал регулярные рейсы в Гренландию (хотя и не каждый год). Но после утраты этого корабля в 1367-м или 1369 году ему так и не нашлось замены. После этого сообщение между Гренландией и внешним миром почти полностью прекратилось. Отныне, как о том свидетельствуют записи, на острове стали появляться люди особого сорта. Бьёрн Эйнарссон Йорсалафари потерпел кораблекрушение у берегов Гренландии в 1385 году и оставался на острове в течение еще двух лет. В 1406 году сюда прибыла команда исландцев, сбившихся с курса. На острове они задержались на четыре года. Довольно-таки загадочная пара, Пининг и Поторст, совершила столь же загадочное плавание к берегам Гренландии (а возможно, и дальше на запад — вплоть до Лабрадора) вскоре после 1470 года, не столько прояснив, сколько затемнив представления людей XVI столетия о Крайнем Севере. Дидрик Пининг был весьма примечательным человеком — норвежский адмирал в датском военно-морском флоте, подданный Христиана I и короля Ханса, «непревзойденный флибустьер», выступавший против англичан и Ганзы и совершавший морские набеги на испанцев, португальцев и голландцев. Какое-то время он был правителем Исландии, а позднее — Вардёхуса, хотя не так-то легко отделить этапы его карьеры от карьеры его младшего родственника с таким же именем. Новый свет на деятельность этих людей пролило открытие в 1909 году в Копенгагене письма, датированного 3 марта 1551 года. Письмо это бургомистр Киля Грип отправил королю Христиану III: «Два адмирала (sceppere), Пининг и Поторст, которых дедушка вашего величества, король Христиан Первый, отправил с несколькими кораблями по просьбе его величества короля португальского для исследования новых земель и островов на севере, установили на скале Витсцерк [Хвитсерк], расположенной в море возле Гренландии и напротив Снифелдсикеля [Снэфеллсйокула], большой навигационный знак [большую пирамиду из камней] в качестве предупреждения гренландским пиратам, которые на своих маленьких кораблях без киля часто нападают на другие корабли».

Скорее всего, Пининг и Поторст встретились не с норманнами, а с гренландскими эскимосами, и спровоцировали их на столкновение. Это заставляет предположить, что они так и не добрались до западного побережья. В заключение мы можем добавить, что решительные и дерзкие английские моряки в течение всего XV столетия заплывали в гренландские воды для ловли рыбы и морских животных; там, где это было возможно, — для честной торговли, а то и просто с целью грабежа. В XV столетии воды Исландии просто кишели английскими кораблями: в год из Бристоля и других портов к «холодным берегам» прибывало до 100 судов. Капитаны и их команды были суровыми людьми, которые вели в те нелегкие времена весьма жесткую торговлю. Среди них были искатели приключений, а порой и мошенники, так что жителям островов приходилось опасаться дурного обращения, грабежей и даже убийств. Но ситуация ухудшилась еще более, когда шотландцы и немцы решили получить свою долю в северных прибылях. Без сомнения, какое-то количество исландцев, среди которых были и дети, оказалось в Англии. Но были ли они проданы, украдены или же просто перевезены с острова на остров — по-прежнему остается для нас загадкой. Но даже если мы примем наиболее мрачную версию англо-исландских отношений, все же не следует забывать, что нередко англичан обвиняли в злодеяниях, совершенных совсем другими людьми. Торговля с англичанами помогла исландцам пережить очень трудные времена. Что касается Бьёрна Йорсалафари, то ему покинуть пределы Гренландии ранее тех самых двух лет помешали именно полярные льды. И видимо, по этой же самой причине люди, оказавшиеся на острове в 1406 году, задержались в Эйстрибиггде на целых четыре года. Во время своего пребывания там они стали свидетелями двух христианских церемоний — сожжения Колгрима (о нем мы упоминали выше) и обручения в церкви Хвальсейфьорда, причем службу там вели сира Эйндриди Андрессон, готовившийся стать новым епископом Гренландии, и сира Пал Хальвардссон. Последнюю церемонию ни в коей мере нельзя было назвать сокращенной — напротив, в течение трех воскресений, предшествовавших бракосочетанию, в церкви оглашали имена будущих супругов, и все остальные обряды были соблюдены полностью. Описание этого события, равно как и другие сведения, сообщенные позже временными обитателями острова, позволяют утверждать, что христианство в поселении по-прежнему удерживало свои позиции. Это обстоятельство является очень важным, поскольку после того, как в 1410 году исландцы благополучно уплыли прочь, помахав на прощание рукой провожавшим их гренландцам, Восточное поселение окутали мрак и неизвестность, так что ни один свидетель из внешнего мира не присутствовал на последнем акте трагедии, разыгравшейся в Эйстрибиггде.

Что касается прямых свидетельств о пиратстве англичан в водах Гренландии, то количество их крайне невелико, однако некоторые статьи в последующих договорах между Данией и Англией заставляют предположить, что англичане время от времени все-таки вторгались в гренландские воды.

Восемьдесят лет спустя о Гренландии вспомнила Римская церковь. Однако тут все ограничилось письмом папы Александра VI, благословившего намерение Маттиаса, избранного епископом Гардара, лично отправиться в Гренландию и вернуть заблудшие души на путь истины и вечного спасения: «Как нам сообщили, церковь в Гардаре расположена на краю света, в стране под названием Гренландия. Жители этой страны из-за нехватки хлеба, вина и масла привыкли питаться сушеной рыбой и молоком, и по этой причине, а также из-за того, что плавание туда сильно затруднено замерзающим морем, ни один корабль за последние восемьдесят лет не плавал в эти края. А если кто и собирается туда плыть, то делать это надо только в августе месяце, когда лед там тает. Говорят также, что за последние восемьдесят лет или около этого ни один епископ или священник лично не руководил гренландской паствой. И по этой причине большая часть прихожан, некогда истинно верующих, ныне — увы! — отреклась от своих обетов, данных при крещении. К тому же у жителей этой страны нет никаких христианских реликвий, за исключением одной [маленький кусок льняной ткани, на котором во время мессы выставлялась гостия], представляемой на обозрение прихожан раз в год — по этим и другим соображениям…» Открывающаяся нам мрачная картина не совсем верна в ряде деталей (так, например, что касается питания поселенцев, то они, без сомнения, ели больше мяса, чем сушеной рыбы), а сообщения о духовной жизни в Эйстрибиггде противоречат свидетельствам исландцев, уплывших с острова в 1410 году. Скорее всего, письмо это базировалось не на каких-то новых данных, но на неясных слухах и смутных воспоминаниях, в которых черная магия Колгрима мрачной тучей нависала над радостной церемонией в церкви Хвальсейфьорда. Вдобавок молва об отступничестве в Гренландии к тому времени циркулировала по Европе по меньшей мере полтора столетия. А увеличение толщи полярного льда у берегов Гренландии было фактом, известным каждому моряку, плававшему по северным морям, и каждому купцу от Бергена до Бристоля и от Бристоля до Портингейла.

И все же отдельные корабли доплывали до берегов Гренландии и после 1410 года, во всяком случае — до Херьольвснеса на юге Восточного поселения. Здесь в течение долгих столетий море постепенно размывало древнее норманнское погребение, и здесь же, в 1921 году, Пол Нёрлунд обнаружил могилы гренландцев, похороненных точно в такой же одежде, какую носили в Европе в XIV столетии, а также несколько более поздних образцов, типичных для второй половины XV столетия. Большинство одежд из Херьольвснеса, отмечает Нёрлунд, «можно без колебаний отнести ко второй половине XIV столетия и к периоду начала XV века». Предметы, относящиеся ко второй половине XV столетия, далеко не столь многочисленны. Нёрлунд говорит в этой связи о трех детских шапочках. «Две шапки очень простые — круглые, с плоским верхом и длинные по сторонам. Известно, что эти головные уборы были весьма популярны в XV столетии, тогда как шапки более ранних периодов отличаются большим разнообразием и у них обычно круглый или конический верх. Но если у нас и продолжают оставаться некоторые сомнения насчет датировки двух этих шапок, то существует еще и третья, относительно которой просто не может быть никаких споров. Она от 25 до 30 см высотой, скорее конической формы, круто поднимается ото лба и расширяется сзади, возле шеи. Это одна из тех высоких шапок, которые можно видеть на картинах Дирка Баута, Мемлинга и других фламандских художников. Их носили во времена Людовика XI и Карла Смелого — во второй половине XV столетия. Это делает данный головной убор очень важным документом средневековой истории Гренландии. Его обнаружение со всей очевидностью указывает на то, что еще в конце XV столетия корабли плавали из Европы в Гренландию. И это не единственное свидетельство подобного рода. Существуют также фрагменты одежды с узкими складками, сшитыми у пояса; а у одного из этих платьев к тому же V-образный ворот. Эти и многие другие детали указывают на принадлежность данной одежды ко второй половине XV столетия». «Среди других предметов, найденных во время раскопок, есть и такие, которые, скорее всего, были привезены в Гренландию в XV столетии, — нож из кухни епископа, фрагмент каменной плиты, лежавшей в основании пиршественного зала в Херьольвснесе». Но было бы неразумно строить на одном этом факте теорию регулярных визитов и постоянной торговли между Гренландией и внешним миром. Один-единственный корабль, вольно или невольно заплывший в гренландские воды, вполне мог быть ответственным за данный факт. Но, утверждая такое, мы, скорее всего, впадаем в другую крайность, и истина, вероятно, лежит где-то посередине.

Размытое морем кладбище Херьольвснеса открыло изумленным глазам датского археолога не только погребальные одеяния, но и закутанные в них скелеты, причем некоторые из них являли собою ужасную картину недоедания, уродства, болезней и ранней смерти. Эти потомки некогда высоких, сильных, полных энергии норманнов были все невысокого роста, тщедушными и болезненными людьми, с маленькими черепами. А у двух наиболее нарядно одетых женщин был искривлен позвоночник и заужены тазовые кости. Вряд ли им было по силам принести в этот кошмарный мир, в котором они влачили свое собственное жалкое существование, здоровое и жизнеспособное дитя. В своих нелепо-модных одеждах, послуживших им также и саваном, они казались патетическим символом угасающей культуры и обреченной расы.

Но они умерли христианами и были погребены по христианскому обычаю. Разумеется, мертвецы Херьольвснеса говорят только за себя, но не стоит забывать, что они представляли собой замкнутый норманнский круг на эскимосском субконтиненте. До сих пор ни в одной из могил не найдено ни малейшего следа ассимиляции с эскимосами — ни в одной из тех самых могил, которые становились все более и более мелкими по мере того, как земля на континенте оттаивала все меньше и меньше. Еще и потому говорят они только сами за себя, что другие скелеты, найденные в Эйстрибиггде и Вестрибиггде, красноречиво свидетельствуют против них. Все эти скелеты принадлежат норманнским мужчинам и женщинам, хорошо питавшимся и, хотя и страдавшим от ревматизма (а кто в средневековом мире избежал этой напасти?), но не изнуренным хроническими недугами и болезнями. Разумеется, эти останки относятся к более раннему периоду, чем те, что были найдены в Херьольвснесе. И все же вопрос о том, следует ли принимать ту мрачную интерпретацию, что была изложена выше, остается открытым. Число найденных в Херьольвснесе скелетов невелико, да и сохранились они достаточно плохо. Выводы Хансена, сделанные им после раскопок 1921 года, подвергались серьезной критике как у него на родине, так и в Норвегии. Считавшиеся маленькими черепные коробки на самом деле весьма сопоставимы с черепами обитателей Сона и Йерена, откуда произошла большая часть колонистов. Точно так же нельзя назвать бесспорными выводы Хансена относительно малого роста и тщедушности жителей Херьольвснеса. И наконец, что касается тазовых костей, легших в основу столь пессимистического прогноза относительно будущего гренландских колонистов, то они слишком фрагментарны для подобных далеко идущих выводов. Возможно, мы так никогда и не узнаем, каким образом и почему прекратило свое существование Восточное поселение. Скорее всего, это произошло около 1500 года. Видимо, колония со временем ослабевала все больше и больше, пока наконец жизнь в ней совсем не угасла, Может быть, это произошло в Херьольвснесе, но, скорее всего, в Унартоке, некогда опустошенном какой-то эпидемией (возможно, чумы), о чем свидетельствует большое количество массовых захоронений. Исходя из опыта Вестрибиггда, мы можем вообразить, как Восточное поселение постепенно сокращалось в размерах под натиском эскимосов. Семьи, жившие прежде на окраинах поселения, одна за другой переселялись ближе к центру, а некоторые из них (отнюдь не самые малодушные), воспользовавшись удобным случаем, уплывали в Исландию и Норвегию. Другие были насильно изгнаны мародерами из Европы, среди которых печальное первенство принадлежало англичанам. И вполне резонно предположить, что эта тягостная изоляция, вкупе с другими проблемами, привела к душевному и духовному оцепенению, которое, в свою очередь, значительно подорвало их волю к жизни. Поэтому и поныне гипотеза о том, что гренландская колония постепенно вымерла в полной изоляции от внешнего — безразличного к ней — мира, является основной в научных кругах.

Некоторые полагают, что люди из Восточного поселения переправились на Американский материк к своим соотечественникам из Западного поселения или же все они уплыли в Англию. Однако нет никаких серьезных свидетельств в пользу двух этих гипотез. Для жителей Вестрибиггда естественным прибежищем был Эйстрибиггд, а из Эйстрибиггда прямой путь вел в Исландию или Норвегию. Но смогли ли гренландцы доплыть на своих ненадежных кораблях до этих стран, погибли ли они по дороге и предпринималась ли вообще подобная попытка — это нам просто неизвестно. Археологические раскопки в Гренландии не обходятся порой без странных или, точнее сказать, причудливых находок. В 1950 году датчане раскопали в Ватнахверви развалины длинного дома, состоявшего из коровника и собственно жилого помещения в шесть или семь комнат. При доме были кухня и кладовая, а на полу кладовой стояли остатки трех деревянных бочек. Некогда их использовали для хранения молока. В одной из бочек нашли крохотные косточки почти сотни мышей — факт весьма примечательный, поскольку до этого никто и не подозревал о существовании мышей в гренландской колонии. Видимо, они забрались в бочку, когда хозяева покинули ферму, съели остатки пищи, но не смогли выбраться наружу и погибли. Неподалеку, на другой большой ферме в Ватнахверви, были найдены два небольших распятия, вырезанные из стеатита, различные предметы из железа, включая ножи, и в проходе дома — человеческие кости, в том числе и плохо сохранившийся череп. Антропологические исследования помогли установить, что кости эти принадлежали европейцу, и скорее всего норманну. Видимо, он был последним обитателем фермы и поэтому остался непогребенным. Возможно также, что именно он оставался последним живым человеком во всем поселении.

Трудно сказать, насколько мы можем доверять истории Йона Гренландца, который утверждал, что около 1540 года он заплыл на своем корабле в глубокий фьорд неподалеку от мыса Фарвель. Когда он плыл из Гамбурга в Исландию, то сбился с курса. Как на самом острове, так и на прилегающих к нему островках Йон и его товарищи видели человеческие жилища. На одном из таких островков они обнаружили многочисленные навесы, сараи и каменные здания для сушки рыбы. Здесь же они нашли «мертвого человека, лежащего на земле лицом вниз. На голове у него был капюшон, а одежда была изготовлена из грубой шерстяной ткани и тюленьих шкур. Возле него лежал нож — сильно погнутый и изношенный. Этот нож они взяли с собой «на память». Йон был прозван Гренландцем, поскольку его корабль относило к берегам этой страны по меньшей мере три раза. Здесь ли, в другом ли месте Гренландии — но где-то он лежал мертвым, последний норманнский поселенец, и железный век на острове также отошел в прошлое.

Когда в 1586 году англичанин Джон Дэвис благополучно миновал безжизненную пустошь юго-восточного побережья Гренландии и с облегчением добрался до «равнинной местности, с землей и травой» в районе западных фьордов, он не нашел там ни европейцев, ни каких-либо следов их пребывания — «не видно ничего, кроме воронов и малых пташек, таких, как жаворонки и коноплянки». Это были фьорды, относившиеся некогда к Западному поселению, но и на месте Восточного поселения было то же самое. Земля, вода и все, что было на острове, принадлежало теперь стойким и неунывающим эскимосам. Истории норманнской Гренландии пришел конец.

Глава 3

БЛАГОДАТНЫЙ ВИНЛАНД

ВТОРЖЕНИЕ И УХОД

Мы уже видели, что во время открытия норманнскими мореплавателями Исландии и Гренландии дули ветры случайностей и несчастных случаев, которые одновременно были и ветрами судьбы. В конце лета 986 года, спустя примерно месяц после того, как Эйрик Рыжий проплыл мимо Снэфелльснеса со своей гренландской армадой из 25 кораблей, эти ветры подули вновь, наполнив на этот раз паруса молодого исландца по имени Бьярни Герьольфсон. Спустя трое суток они вынесли его в южные, дотоле неизведанные регионы океана, Густой туман не позволил Бьярни понять, где именно он находится, и лишь спустя несколько дней, когда туман рассеялся, он смог определиться, ориентируясь по сторонам света. Затем он плыл еще один день, и его взору открылись поросшие лесом берега Нового Света.

В свое время этот молодой человек навлек на себя недовольство норвежцев тем, что не стал высаживаться на берег и исследовать новую землю. В наше время ему досталось уже от ученых, недовольных тем, что именно он, а не Лейф Счастливый, первым увидел Америку. Поэтому, как нам кажется, будет нелишним напомнить здесь цель его эпохального путешествия, а также его мастерство в управлении кораблем, благодаря которому он со своей командой благополучно добрался до намеченной цели. Зиму 985/86 года Бьярни провел в Норвегии. Летом с нагруженными до отказа кораблями он отплыл в Исландию, намереваясь провести следующую зиму со своим отцом. Явившись в Эйрар (то есть Эйрарбакки), расположенный неподалеку от устья реки Олфус, он услышал ошеломляющие новости о том, что Герьольф продал свое имение и отправился в Гренландию.

С согласия всей команды Бьярни отправился в необычно рискованное (без карты, компаса и точных указаний) плавание к юго-западным фьордам Гренландии. Спустя три дня, когда горы и ледники Исландии скрылись за горизонтом, Бьярни и его товарищи оказались во власти северных ветров и густого тумана. В течение нескольких дней они плыли буквально наугад. Затем туман рассеялся; определив свое местоположение по сторонам света, мореходы плыли еще один день, пока не увидели холмы и леса дотоле неведомой им земли. Команда корабля была в полном недоумении, но Бьярни — хотя он и не знал, где они были, — точно знал, где они не были. Эта земля ни в коей мере не могла быть Гренландией, а он направлялся именно в Гренландию. Слишком целеустремленный, а возможно, и слишком благоразумный, чтобы высаживаться на берег, он повернул на север и плыл вдоль побережья еще два дня. Местность там, как они обнаружили, стала совершенно плоской, но по-прежнему вся эта территория была покрыта лесами. И снова Бьярни отказался пристать к берегу и плыл с юго-западным ветром еще три дня, пока они не увидели новую землю — высокую, гористую и покрытую ледниками.

Земля эта, по мнению Бьярни, вообще ни для чего не годилась. Снова они направились в открытое море и спустя четыре дня, сопровождаемые сильным попутным ветром, добрались до Херьольвснеса в Гренландии. Итак, не причинив ни малейшего ущерба своему кораблю или команде, Бьярни совершил именно то, что и намеревался, и «Гренландское сказание» сохранило для нас простой отчет о плавании этого практичного человека.

Все критические отзывы о Бьярни сводятся по сути своей к одному упреку: почему он не стал еще одним Гардаром, Оттаром или Эйриком Рыжим?.. Однако Бьярни был торговцем, а позднее — фермером, но никак не первооткрывателем. Но сам образ жизни норманнов на этом далеком севере являлся порукой того, что открытие Бьярни не будет забыто или оставлено без внимания людьми, постоянно испытывающими недостаток в хороших землях. Не было никакой необходимости самому пускаться в море, чтобы понять, что Бьярни говорит правду о новых землях на западе. Средневековая география культивировала мнение о том, что за пределами Гренландии можно найти большие территории. К тому же, когда люди забирались на высокие горы, расположенные по соседству с гренландскими поселениями (о чем информирует нас автор «Королевского зеркала»), они могли разглядеть далеко в океане либо саму землю, либо облачный покров, ассоциировавшийся у них с землей. И это неудивительно, ведь в самой западной своей точке Гренландия отделена от острова Камберленд всего лишь двумя сотнями миль. Было бы неверно думать, что в эпоху наиболее значительных норманнских открытий жители Гренландии не рискнули ответить на столь явный вызов судьбы и совершить такой короткий переход от одной территории к другой.

Путешествие Бьярни широко обсуждалось по всему Восточному поселению, и сыновья Эйрика Рыжего решили не упускать своего шанса. Поначалу предполагалось, что сам Эйрик отправится в новый славный поход на запад, но судьба распорядилась иначе: по дороге на корабль он упал с лошади и из-за многочисленных переломов вынужден был остаться дома. Корабль, прежде принадлежавший Бьярни, был куплен у него сыном Эйрика Лейфом, замечательным моряком и первым капитаном, совершившим прямое плавание между Гренландией, Шотландией, Норвегией и в обратном направлении. Разумеется, он подробно расспросил Бьярни обо всех деталях его путешествия и заодно взял себе на корабль кое-кого из бывшей команды Бьярни. Лейф намеревался проплыть тем же путем, но в обратном направлении, и это ему прекрасно удалось. Вначале они доплыли до той земли, которую Бьярни увидел последней. На ней не было ни лесов, ни травы — только горы и лед. Одного лишь взгляда на нее было достаточно, чтобы понять, что Бьярни был прав: эта земля ничего не могла предложить фермеру. Они назвали ее Хеллуланд (Скалистая равнина) и поплыли дальше на юг.

Когда они в следующий раз подошли к земле и спустили свою лодку, перед ними лежала ровная местность, поросшая лесами. Именно здесь команда Бьярни безуспешно потребовала от него позволения сойти на берег за лесом и водой. На этот раз мы узнаем о земле лишь немногим больше: берег здесь был ровный и отлогий, покрытый чистым белым песком. И Лейф назвал ее Маркланд — Лесная страна. Но он еще не завершил своего плавания и потому не стал исследовать эту страну дальше. Проплыв еще два дня при северо-восточном ветре, они добрались до острова, который лежал к северу от того, что они сочли главной землей с ее выступающим далеко на север мысом. Именно этой области Нового Света Лейф дал название Винланд (Винландский мыс на картах, которые были изготовлены в 1590 году Сигурдуром Стефансоном и в 1605 году Хансом Поульсоном Резеном). Карта Сигурдура сохранилась только в копии, изготовленной в 1670 году Тордуром Торлакссоном. Карта ошибочно датирована 1570 годом (примерное время рождения Сигурдура). Велось немало споров по поводу того, использовал ли Резен при создании своей карты карту Сигурдура, или же обе они были сделаны на основе одного и того же оригинала. Приняв во внимание тот факт, что на карте Сигурдура линии широт для региона Западной Атлантики слишком завышены (благодаря чему северный Ньюфаундленд и южная Ирландия оказались на одной широте), все же важно отметить, что обе карты называют район северного Ньюфаундленда Винландским мысом. Лейф перезимовал на территории Винланда, и его постройки, включая большой дом в Лейфсбудире, стали первым свидетельством обитания европейцев на Американском континенте. Следующей весной они вновь вышли в море и при попутном ветре добрались до Гренландии живыми и невредимыми.

Дома, в Гренландии, путешествие Лейфа на запад подверглось столь же тщательному разбору, что и путешествие Бьярни. Разумеется, сделано было много, и все же в каком-то смысле Лейф лишь раззадорил любопытство своих соотечественников. Его брат Торвальд (так и кажется, что их отец, Эйрик Рыжий, говорит его устами) сразу же захотел узнать больше, причем настолько больше, что Лейф немедленно предложил ему самому отправиться в Винланд и все разузнать на месте. Именно так Торвальд и поступил. На этот раз он плыл хорошо известным маршрутом, что позволило ему без всяких приключений достичь Лейфсбудира, где он и перезимовал. Весной же, следуя ранее высказанному мнению о том, что территория Винланда нуждается в более серьезном исследовании, Торвальд отправил одну лодку со своего корабля для изучения западного побережья. В течение всего лета они исследовали эту прекрасную страну, поросшую густыми лесами, не обнаружив при этом никаких следов человеческого пребывания — за исключением разве что одного-единственного деревянного зернохранилища. На следующее лето Торвальд повел свой корабль на восток, а затем на север — в направлении Маркланда. Там он дал название Кьяларнес одному из мысов, починил там свой корабль и вскоре приплыл в доселе неизвестный, но очень красивый фьорд, берега которого были покрыты густым лесом. Здесь они впервые столкнулись со скрэлингами и убили тех из них, кто не успел спастись бегством. Но в ответном нападении погиб сам Торвальд — он был убит стрелой, которая попала в щель между его щитом и планширом. Команда же его благополучно вернулась в Лейфсбудир. Там они перезимовали, а следующей весной отправились в обратный путь и приплыли в Эйриксфьорд с грузом тяжелых, но будоражащих новостей.

За удачно проведенной (пусть и с фатальным исходом) экспедицией Торвальда, значительно обогатившей географические познания норманнов, последовало неудачное путешествие его брата Торстейна. Торстейн хотел перевезти останки Торвальда на родину, чтобы похоронить его рядом с его родными, но вместо этого провел нелегкое лето, пытаясь вырваться из-под власти штормовых ветров в бескрайнем океанском треугольнике между Исландией, Ирландией и мысом Фарвель. За этой экспедицией последовало путешествие Торфинна Карлсефни, пытавшегося основать на землях Винланда постоянную колонию. И потому, как нам кажется, пришло время задаться вопросом, а по возможности и установить: где же находилось это вместилище стольких надежд и стольких разочарований норманнов?

Для начала было бы неплохо рассмотреть эту сложную и не раз дискутировавшуюся проблему в общем контексте норманнских путешествий на запад через Северную Атлантику. Насколько мы можем судить, это продвижение на запад шло через пояс широт, северная граница которого совпадала в Норвегии с Трандхеймом, а южная — с Йереном или с Линдеснесом. Внутри или в непосредственном соприкосновении с этими 360 милями океанского пространства расположены Фарерские, Оркнейские и Гебридские острова, первые поселения в Исландии и Гренландии, а также наиболее близкие территории Североамериканского континента. Это область мощных ветров, свирепых штормов и бескрайних морей, так что в сагах нередко упоминается о кораблях, заброшенных стихией на юг, к самым берегам Ирландии. Все это дает основание искать Хеллуланд и Маркланд прежде всего в районе между 64-й и 58-й северными широтами, с возможным отклонением к югу до 52-й широты — особенно когда речь идет о моряках, сбившихся с курса под натиском мощных северных ветров. Так, например, произошло с Бьярни Герьольфсоном, который в трех днях плавания от Гренландии оказался во власти северных ветров и тумана и в течение многих дней вынужден был плыть или дрейфовать на юг. К счастью, в случае с Бьярни мы имеем немало подсказок, способствующих идентификации всех трех найденных им земель.

Первым было южное побережье Лабрадора (более точно — район залива Сандвич, полностью соответствующий описаниям, сохранившимся после путешествия Бьярни). Вторая земля лежала не более чем в 200 милях дальше к северу, по-прежнему южнее того места, где кончается полоса лесов, а значит, и южнее современного Нейна. Третьей же оказалась южная оконечность Баффиновой Земли, включая район острова Резолюшн и залива Фробишер. Путешествие Лейфа в обратном направлении привело его сначала к Баффиновой Земле, затем, с продвижением на юг, к лесистому Маркланду, а спустя еще два дня плавания — к северной границе Ньюфаундленда. Именно здесь (если мы доверимся свидетельству «Гренландской саги»), в районе, ограниченном с востока мысом Болд, с запада заливом Пистолет, а с севера Белыми горами, и лежит подлинный Винланд.

Но для многих ученых это «если» оказалось весьма труднопреодолимым, так что Винланд искали и находили в различных частях Американского континента — от залива Гудзон до штата Флорида. Трудностей существует немало: литературные свидетельства обычно не отличаются последовательностью, а порой и просто противоречат друг другу. В связи с этим различные географические детали, в приложении к более чем тысячемильной береговой полосе, могут подвергаться самой различной интерпретации. А все «норманнские» археологические находки, обнаруженные на Американском континенте, не смогли снискать полного доверия у наиболее авторитетных исследователей. Поэтому проблема Винланда остается: очень легко опровергнуть мнение других и гораздо труднее доказать правоту и основательность собственных выводов.

К счастью, различия между двумя нашими литературными источниками — версией «Флатейярбок» («Гренландская сага») и версией «Хауксбок» («Сказание об Эйрике Рыжем») — пусть и достаточно серьезны, но все же вполне преодолимы. В обеих версиях первоначальный материал обработан в соответствии с устоявшейся традицией литературных сказаний. Многочисленные отклонения, добавления, перетолковывания, а также смена акцентов — все это те вещи, которых и следовало ожидать. Но важно признать и то, что в целом эти литературные источники следуют одной исторической традиции. С самою начала «Гренландская сага» уделяет куда меньше внимания Исландии и исландцам, чем «Сказание об Эйрике Рыжем». «Гренландская сага» связана прежде всего с семьей Эйрика Рыжего (что придает значительный вес ее отчету о путешествии Бьярни Герьольфсона), тогда как «Сказание об Эйрике Рыжем» уделяет гораздо больше внимания исландцам Гудрид и Карлсефни, потомком которых с гордостью называл себя Хаук Эрлендсон, собственник и соавтор версии «Хауксбок». Иногда используется различный материал, например кровавая экспедиция Фрейдис в Винланд, изложенная в «Гренландской саге», и героическая смерть Бьярни Гримольфссона, описанная в «Сказании об Эйрике Рыжем». Следуя различным ответвлениям одной и той же традиции, порой приводятся различные — и все же сопоставимые — версии одного и того же события (как, например, смерть Торстейна Эйриксона от чумы и его брата Торвальда от стрелы, пущенной одним из скрэлингов). Ясно и то, что автор «Гренландской саги» был хуже информирован относительно топографии Винланда, чем автор «Сказания об Эйрике Рыжем». В частности, он заставляет всех своих путешественников — Лейфа, Торвальда, Карлсефни и Фрейдис — приплыть в одно и то же место — Лейфсбудир, где все они, за исключением Торвальда, и поселяются. В «Гренландской саге» Лейфсбудир и Винланд более или менее синонимичны. Но в «Сказании об Эйрике Рыжем» это далеко не так. Здесь мы имеем дело с двумя детально описанными поселениями — Страумфьордом и Хопом, при этом нельзя не отметить, насколько описание Лейфсбудира соответствует описанию Хопа: мели, река и озеро. Вряд ли это может быть простым совпадением. И даже климат там одинаковый. В Лейфсбудире «климат оказался таким теплым, что им даже не пришлось заготавливать скоту сено: мороза зимой не было, и трава лишь едва поблекла». А в Хопе «снег так и не выпал, и скот продолжал кормиться на открытых пастбищах». И все же не стоит идентифицировать Лейфсбудир с Хопом — хотя бы потому, что в описаниях Лейфсбудира и Страумфьорда также имеется немало общего, а навигационные указания, равно как и географические реалии, позволяют предположить, что на самом деле это одно и то же место в северной части Ньюфаундленда. Вероятно, автор «Гренландской саги» сознавал свое невежество в подобных вопросах и потому составлял описание Лейфсбудира исходя из традиции, бытовавшей тогда в Снэфелльснесе в Исландии. В результате в «Гренландской саге» мы сталкиваемся с фактом, когда, согласно равенству Торхаллура Вильмундарсона, Страумфьорд + Хоп = Лейфсбудир. Однако тут мы должны позволить себе некоторое отступление и заметить, что наше доверие к «Сказанию об Эгиле» отнюдь не становится меньше только из-за того, что его описание битвы при Брунанбурге нельзя рассматривать в качестве штабного коммюнике. Историческая и антикварная ценность Eyrbyggja Saga вовсе не сводится к нулю из-за обилия в ней сверхъестественных историй. И если в «Ньяле» Гудмунд Могучий представляется в ином образе, чем в более ранней версии Ljósvetninga Saga, все же ни одно информированное лицо не усомнится в его существовании и не поставит под вопрос основные моменты его деятельности. То же самое можно сказать о «Гренландской саге» и «Сказании об Эйрике Рыжем». Но для начала следовало бы удалить из всех путешествий в Винланд наиболее явные выдумки и прочие недостоверные истории: сладкую росу Лейфа, Хаки и Хекью, неизвестный вид кита, обнаруженный Торхаллом Охотником, вторую Гудрид, одноногого, убившего Торвальда выстрелом из лука. Предпринимались довольно остроумные попытки рационализировать все эти чудеса. Так, сладкая роса оказалась секрецией тли; приводятся также ссылки на слабительные свойства жира китов. Одноногий — это эскимос, танцующий на одной ноге. «Этот одноногий, без сомнения, был эскимосской женщиной маленького роста, одетой в традиционное для эскимосских женщин платье с длинным подолом. Преследовавшим ее людям она неизбежно должна была показаться одноногой». Некоторые полагают, что одноногий казался таковым или из-за своей одежды, или снаряжения. Такое изъятие не повредит самим путешествиям и никак не упростит реальных проблем, однако очистит их от некоторого мусора. В течение последних двадцати лет было немало споров о том, не должны ли мы освободить эти истории и от виноградных лоз. Но Винланд в нашем понимании — это описательное название, такое же, как Исландия (Ледяная страна), Гренландия (Зеленая страна), Хеллуланд (Скалистая равнина) и Маркланд (Лесная страна). То же самое можно сказать об Овечьих (Фарерских) островах, Медвежьих (Бьярнейяр) островах, Килевом мысе (Кьяларнес) и Чудесном побережье. Впервые название Винланд встречается нам в «Описании островных земель Севера», четвертой книге Адама Бременского. Адам сообщает нам, что всю информацию о Винланде он получил от датского короля Свейна Эстридсена, который умер в 1076 году: «Он рассказал мне еще об одном острове, который видели в том океане многие мореходы. Называется он Виноградной страной, так как там растет много дикого винограда, из которого получается превосходное вино. И то, что там в изобилии растет несеяное зерно, мы узнали не из легенд и преданий, но из достоверных сообщений датчан».

Король Свейн, а за ним и Адам придерживались того же мнения насчет Винланда, что и Торхалл Охотник, который в стихах (признаваемых всеми как несомненно подлинные) жаловался на то, что, к его величайшему огорчению, ему пришлось пить лишь воду из источника. В стихотворной традиции Винланд — это именно Vínland (Виноградная страна), или Vínland hit góða (Благодатный Винланд), поскольку там росли виноградные лозы и гроздья, из которых делалось вино. Этот факт столь часто упоминается в различных сагах, что позволяет нам с уверенностью отклонить теорию, согласно которой Винланд был вовсе не Vínland, a Vinland — Травяная страна, или же Страна пастбищ. Это мнение было высказано в 1888 году шведским филологом Свеном Сёдербергом. Он полагал, что создатели саг некритично восприняли информацию, приведенную Адамом Бременским, который в свою очередь опирался не столько на достоверные факты, сколько на самые невероятные слухи. Если мы примем такую версию, как это сделали многие современные исследователи, приравнявшие Винланд к северной оконечности Ньюфаундленда, — как, например, финн В. Таннер, норвежец Хельге Ингстад (который, впрочем, не отвергает возможности того, что в Винланде росли дикий виноград и пшеница) и датчанин Йорген Мельдгаард, — то это избавит нас от многих проблем (хотя бы от необходимости помещать Винланд внутри северных пределов роста виноградных лоз в конце X столетия). Избавит это и от необходимости выискивать свидетельства того, что для гренландцев и исландцев виноградные лозы и гроздья вовсе не были виноградными лозами и гроздьями, а были клюквой, брусникой, ежевикой, черной смородиной, голубикой и даже березами (просто невозможно перечислить здесь весь список заменителей). Это также позволяет выстроить рациональную и привлекательную гипотезу о цепочке земель, протянувшихся к югу: каменистая, лесная и покрытая травой (возможно, однако, слишком рациональную). Не возникает сомнений, что vin — пастбище, луг, трава — является одним из наиболее часто встречаемых элементов в топонимике древних норвежцев, но к моменту винландских путешествий он практически полностью исчезает из употребления, так что его уже невозможно найти в топонимике Фарерских островов, Исландии или Гренландии. Разумеется, вполне возможно и такое объяснение: исландские создатели саг, будучи незнакомы с элементом (почти всегда суффиксом) — vin и к тому же оказавшись под влиянием рассказов о Счастливых островах, легко переделали его в vín-. И все же, как мне кажется, нет никаких особых причин отметать в сторону все те свидетельства о Винланде (Vínland) именно как о Виноградной стране, и поэтому я, с учетом всех вышеперечисленных трудностей, предпочитаю придерживаться данной интерпретации. Разумеется, трава была не только желательным, но и необходимым элементом для потенциальных колонистов Винланда, так же как и для их отцов на Фарерских островах, в Исландии и Гренландии. Наличие в одном месте строительного леса и пастбищ, без сомнения, привело бы их в полный восторг. Но виноградные гроздья могли стать главной, более веской причиной, позволяющей Лейфу подтолкнуть своих гренландских соотечественников к колонизации новых земель. В том, что касалось наименования земель, как, впрочем, и во многом другом, Лейф был сыном своего отца и потому никогда не назвал бы новую землю Страной травы, так как уже существовала Гренландия — Зеленая страна. Есть еще одна причина, по которой мы должны поверить в то, что там рос виноград. Сегодня северная граница роста виноградных лоз проходит в районе 45-го градуса северной широты, однако в 1530 году Жак Картье, открывший реку Св. Лаврентия, обнаружил по обоим берегам ее обилие виноградных лоз, а в заливе Шалёр и на островах Шамплэн — большое количество диких злаков, похожих на рожь или овес. Лей и Дэни подтверждают эти сообщения. Поэтому вполне допустимо предположить, что в период более благоприятных климатических условий, существовавших во время путешествий к Винланду, дикий виноград рос также на территории, включающей в себя северный Ньюфаундленд. Наконец, мы вряд ли нанесем серьезный удар по достоверности изложенных в сагах фактов, если предположим, что виноградные лозы были найдены вовсе и не на самом севере Ньюфаундленда, а во время плавания норманнских моряков дальше к югу (как они поступали по меньшей мере два раза). Это тем более допустимо, что на данный момент не существует теории винландских путешествий, которая находилась бы в согласии со всеми свидетельствами.

Самым трудным для нас, пожалуй, будет отказаться от утверждения, согласно которому в Лейфсбудире «у солнца есть eyktarstaðr и dagmálastaðr в самый короткий день (или дни)». Это выглядит неким фактическим, бесстрастным утверждением, при помощи которого можно было бы без всяких проблем и с достаточной точностью определить широту этой части Винланда. Однако не существует другого такого вопроса, который внес бы большую сумятицу в ряды неспециалистов и заставил бы специалистов отстаивать несколько совершенно несхожих гипотез. Не вызывает сомнения тот факт, что те, кто проводил эти наблюдения, находились под впечатлением большего равновесия дня и ночи в Винланде, чем у них на родине, в Гренландии и Исландии. Ясно также, что зимой, в определенный день или дни в том месте, где находился Лейфсбудир, можно было наблюдать солнце — и прежде всего в моменты восхода и заката, то есть в определенное утреннее и послеобеденное время. Разумеется, это не могло быть часовое время, поскольку у норманнов в начале XI столетия просто не было часов. Поэтому eyktarstaðr и dagmálastaðr — это определенные точки на горизонте, подобные тем, которыми пользовались исландцы для определения времени дня по положению солнца, или же, что еще более верно, это положение самого солнца. Исходя из этого и учитывая, что все другие вещи нам уже фактически известны — например, точное значение eykt в Исландии времен Лейфа Эйриксона, точное значение um skammdegi, а также все те исправления в вычислениях, которые необходимо произвести из-за эффекта преломления, изменений уровня моря, фактического, а также астрономического горизонта. Все это, вкупе с уяснением того, что норманнские моряки понимали под восходом и закатом солнца (то есть был ли это восход и заход края светила или же его центра), могло бы помочь нам определить, где именно находилась северная оконечность Винланда. Однако расчеты, произведенные тремя наиболее выдающимися учеными, пытавшимися определить район, из которого были сделаны эти наблюдения, вряд ли способны внести ясность в этот вопрос. Так, Сторм и Джилмиден, при поддержке капитана Файтиена из Военно-морской обсерватории Соединенных Штатов, указали цифру приблизительно 49 градусов 55 минут северной широты. Мистер Гаторн-Харди вначале определил 49 градусов северной широты, указав, однако, что «слова со всей очевидностью свидетельствуют о более южной широте», и позднее указал цифру в 37 градусов. В то же самое время доктор Альмар Нэсс, перепроверивший и исправивший вычисления М. М. Мьелде, полагал, что Винланд, «скорее всего», расположен к югу от залива Чеспик (36 градусов 54 минуты северной широты). Иными словами, хотя эта знаменитая фраза и способна убедить нас в том, что кто-то произвел весьма важные наблюдения где-то в районе Американского континента, она совершенно не в состоянии помочь нам определить, где именно находилось жилище Лейфа. Доктор Нэсс подчеркивает, что широта, установленная для того места, где наблюдался eykt, вовсе не является идентичной той, на которой находился Лейфсбудир. Он считает, что не все винландские путешественники прибывали в одно и то же конкретное место, а Винланд Лейфа и Карлсефни никоим образом нельзя идентифицировать. Доктор Нэсс считает, что eykt наблюдали в Хопе, а не в Лейфсбудире. «Хоп располагался в центре Винланда, но маловероятно, чтобы Лейф мог достичь 36°54 северной широты. Лейф не был в «Винланде». Настоящим исследователем оказался Торфинн». Достойно упоминания и то обстоятельство, что подавляющее большинство почитателей Нэсса в последний момент все-таки отказались от 37 градусов северной широты, предпочтя ему 41 градус северной широты, тем самым мгновенно переместившись вверх по побережью вплоть до штата Массачусетс.

До тех пор пока археологи не найдут в Северной Америке и не опишут дома, оружие, предметы материальной культуры, а возможно, и скелеты норманнов, которые можно будет с уверенностью отнести к первой четверти XI столетия, нашим главным источником определения местоположения первых норманнских поселений на Американском континенте по-прежнему остаются саги. И это вновь возвращает нас к исследовательской экспедиции Торвальда Эйриксона, как о том написано в «Гренландской саге», и к попытке колонизации Винланда, предпринятой Торфинном Карлсефни (о чем повествуют обе версии «Сказания об Эйрике Рыжем»). Если же кто-то возразит, что есть что-то некритическое и ненаучное в подобном вычленении фактов и сведений из различных саг, то тут можно заметить лишь одно, а именно: было бы еще менее критично полностью довериться версии в какой-то одной саге, со всеми домыслами и художественным преувеличением.

Теперь о Карлсефни. В этой экспедиции принимали участие три корабля со ста шестьюдесятью мужчинами на борту, причем некоторых из них сопровождали жены. Они взяли с собой «разных домашних животных», как мы легко можем предположить, самок и самцов коров, лошадей, овец, коз и свиней.

Вначале они плыли на север вдоль побережья Гренландии вместе с теплым прибрежным течением, пока не поднялись до Западного поселения. Возможно, они поступили так потому, что у жены Карлсефни оставалось там имущество, но, скорее всего, все-таки потому, что в то время этот маршрут казался наиболее удобным. От Западного поселения они поплыли дальше на север, до Бьярнейяра, Медвежьего острова (островов), который мы не в состоянии идентифицировать с полной точностью, но который, очевидно, лежит по соседству с современным Хольстейнборгом (или же это был остров Диско). В пользу региона Хольстейнборга говорит то обстоятельство, что именно здесь прибрежное течение поворачивает на запад, к берегам Северной Америки, так что нынешние моряки считают пустой тратой времени и сил плыть отсюда прямо к северу, не достигнув вначале южных пределов Баффиновой Земли. В пользу Хольстейнборга и Диско говорит и то обстоятельство, что Карлсефни наверняка пытался свести к минимуму (из-за своих животных) время, проведенное в открытом море. Отплывая от Диско, он мог воспользоваться попутными северными ветрами, столь частыми в проливе Дэвиса, Наконец, следуя этим путем, он также придерживался классического принципа навигации норманнов, который предписывал совершать по возможности короткие переходы по океанским просторам, используя наиболее очевидные ориентиры. Так, моряки из Норвегии, направляясь в Исландию, держали курс на Ватнаёкуль, тогда как моряки из Исландии плыли мимо Снэфеллсйокула. И после того как снежная вершина этого вулкана постепенно скрывалась из виду, они начинали высматривать впереди черные и белые вершины гигантских отрогов восточной Гренландии. Те, кто не согласен с гипотезой о более мягком климате начала XI столетия, могут считать, что Карлсефни специально избрал данный маршрут, чтобы таким образом избежать встречи с плавучими льдами. Но что бы это ни было — Хольстейнборг или Диско, ясно одно: автор «Сказания об Эйрике Рыжем» уже знал об этом северном пути, который был обнаружен благодаря опыту мореплавателей, обогащенному новыми географическими знаниями. Этот маршрут нельзя считать первоначальным, но позднейшие знания о нем позволяют объяснить наиболее трудный для истолкования момент в путешествии Бьярни Герьольфсона. Ему потребовалось четыре дня, чтобы от залива Фробишер доплыть при юго-западном ветре до Херьольвснеса — что просто невозможно. Но именно юго-западный ветер должен был представляться наиболее подходящим исландским создателям саг, уже догадывавшимся о лучшем (хотя и обнаруженном позднее) пути, а Бьярни примерно представлял продолжительность этого перехода. Как нам кажется, Бьярни достиг западного побережья Гренландии далеко к северу от Херьольвснеса и затем двигался вдоль побережья на юг, пока не нашел дом своего отца. Бьярни был человеком разумным и предусмотрительным и потому, без сомнения, собрал перед отплытием из Эйрара всю доступную информацию о Гренландии — иными словами, все, о чем поведал Эйрик Рыжий.

Подгоняемый ветром с севера, Карлсефни достиг Хеллуланда — Баффиновой Земли. Но совсем не обязательно, что он оказался именно в том районе Баффиновой Земли, где прежде него побывали Бьярни и Лейф. Подобно Маркланду и особенно Винланду, Хеллуландом называлась огромная территория, включавшая побережье и внутренние территории страны. В свою очередь, вполне достаточно будет сказать, что, после того как Карлсефни плыл еще два дня при том же попутном северном ветре и достиг Маркланда, он оказался (с точки зрения современной географии) в той части Лабрадора, которая покрыта густыми лесами. По одной версии они плыли два дня при попутном северном ветре, согласно же «Хауксбок», отплыв от Хеллуланда, они в течение двух дней двигались уже не на юг, а на юго-восток. Затем свидетельства разнятся. По другой утверждается, что от места стоянки в Маркланде до Кьяларнеса они плыли два дня. «Хауксбок» гласит: «Они плыли в течение долгого времени». Тогда нам предстоит либо изменить время плавания от неопределенного места где-то на побережье Баффиновой Земли до неопределенного места на побережье Лабрадора (что кажется весьма сомнительной затеей, хотя с некоторыми оговорками можно было бы принять предложение Финнура Йонссона заменить ii на v), либо же нам следует принять версию «Хауксбок» относительно langa stund для плавания Карлсефни от Маркланда до Кьяларнеса. Затем он еще какое-то время двигался вдоль побережья, пока не оказался в довольно-таки подробно описанной области, которая все еще относилась к территории Лабрадора. Две детали обращали на себя особенное внимание. Во-первых, там был мыс, на котором они нашли корабельный киль и который они назвали Кьяларнес (мыс Киль). Наконец, пески и пляжи достигали там такой невероятной длины, что они назвали их Фурдустрандир — Чудесное побережье, так как им пришлось «плыть мимо них в течение необычайно долгого времени». Эти описания постоянно напоминают нам о местах и событиях, связанных с путешествиями Лейфа и Торвальда. Когда Лейф прибыл в страну, которую назвал Маркланд, он обнаружил, что вся эта земля «плоская и покрыта лесами, а ее обширные песчаные пляжи отлого спускаются к морю». Проплыв еще два дня в южном направлении, они увидели Винланд. В свою очередь Торвальд, плывший на север от Лейфсбудира, возле какого-то из мысов попал в сильный шторм. Здесь его корабль выбросило на берег. При этом корабельный киль оказался настолько поврежден, что им пришлось установить новый. Посмотрев же на старый и разбитый, Торвальд сказал своим товарищам: «Я хочу, чтобы мы установили этот киль здесь, на мысе, который мы назовем Кьяларнес». Совершенно очевидно, что Кьяларнес Торвальда и Карлсефни — одно и то же место, и если мы хотим идентифицировать его, не столь уж важно, воспримем ли мы сведения, содержащиеся в сказаниях, как абсолютно достоверные или же увидим в них типичную для того времени историю, связанную с наименованиями. Важно то, что в обоих случаях идет речь о существовании необычайно длинной полосы белых песчаных пляжей и килеобразного мыса, расположенного в двух днях плавания к северу от Лейфсбудира. Такие пляжи действительно можно найти непосредственно к югу от залива Гамильтон, на юго-восточном побережье Лабрадора. После скалистых и мрачных берегов Баффиновой Земли они и в самом деле должны были казаться морякам «чудесным побережьем» — более 40 миль в длину, обрамленные низкой полосой травы, елями и можжевельником. По словам капитана Мунна, песок этот очень мелкий и твердый и вполне подходит для «старомодных песчаных часов». От Побережья, как обычно называют эти белые пляжи, достигающие в ширину 50 ярдов, далеко в море (на целых две мили) протянулся мыс Поркьюпайн, знаменитый своим килеобразным профилем и до сих пор являющийся главным ориентиром для всех местных рыбаков.

Существуют еще два главных момента, способствующие идентификации этой местности. Во-первых, содержащееся в «Сказании об Эйрике Рыжем» топографическое описание Маркланда и Винланда более всего соответствует юго-восточной части Лабрадора и северной части Ньюфаундленда. К югу от Фурдустрандира, говорится в саге, все побережье изрезано заливами (vágskorit), что в полной мере подходит к побережью Лабрадора (наиболее ярким примером тут, без сомнения, выступает залив Сандвич). По свидетельству той же саги, берег изрезан фьордами (fjarðskorit) или же, согласно версии «Хауксбок», одним особенным фьордом. Речь, очевидно, идет о проходах, ведущих с севера от гавани к проливу Белл-Айл. Если же имеется в виду один фьорд, то это, вероятно, и есть сам проход в пролив Белл-Айл. С этой точки зрения Страумфьорд (Речной, или Проточный фьорд) Карлсефни — не что иное, как северный вход в пролив Белл-Айл; просто Карлсефни не мог знать, что открыл не фьорд, проникающий в глубь суши, а проход на юг. Эти моряки уже привыкли к огромным фьордам Гренландии, Исландии и Норвегии, и их заблуждение (если только мы вправе так назвать это) разделяло еще немало выдающихся мореходов — вплоть до «открытия» Жака Картье, сделанного пятью столетиями позже. Страумей (Речной остров) — это, скорее всего, остров Белл-Айл, а может быть, даже Великий Священный остров, лежащий в рукаве моря между мысом Болд, крайней северной точкой Винланда, и мысом Онион. В нескольких милях к югу глазам моряков открылись зеленые берега Священного залива, а также Ланс-о-Мидоус (то есть L'Anseau-Medee: Midi или же от названия корабля Médéé) и залив Эпав; здесь течет к морю ручей Блэк Дак, огибая по пути отвесную скалу, в окрестностях которой люди селились с незапамятных времен^{19}.

Вид, открывающийся сверху на Ланс-о-Мидоус и прилегающие земли, на испещренный островами залив Белл-Айл, справа от которого находится мыс Болд, а слева — побережье Лабрадора, просто великолепен^{19}. Такой вид не мог оставить равнодушным настоящего фермера: проплыв столько миль мимо скалистых, безжизненных берегов, он мог наконец выпустить своих животных на берег, предоставив им возможность пастись на огромных травяных пастбищах — высокая или обильная трава из «Сказания об Эйрике Рыжем», — окруженных естественной защитной лесополосой. Почва была во многом схожа с той, которая встречалась им в Гренландии и Исландии; в реках в изобилии водился лосось, а недра океана были просто неисчерпаемы. К тому же там, на радость охотникам, водились морские животные и карибу. Было у этой местности и еще одно преимущество. В течение первых двух зим своего пребывания в Гренландии Эйрик устроил себе жилище на островах за пределами фьорда, так как там была хорошая охота; к тому же в поле его зрения всегда находилось открытое море. Исследователи Винланда точно так же обнаружили удобную базу, гарантирующую им максимальную свободу передвижений и изобилие съестных припасов. Но их надежды конечно же были слишком оптимистическими. Так, рассчитывая на теплую зиму, они были неприятно поражены, когда наступили настоящие холода (то же самое случилось задолго до них в Исландии с Флоки Вильгердарсоном). Но с приходом весны страна вновь обрела свою былую привлекательность. К тому же она казалась безлюдной.

В Исландии норманнские поселенцы обнаружили незначительное число ирландских отшельников, а также книги, кресты и прочие вещи, оставленные ими после себя. В Гренландии они нашли заброшенные жилища, фрагменты лодок и некоторые предметы, изготовленные из камня, — но самих людей там не было. Когда люди Торвальда обследовали западное побережье Ньюфаундленда, они наткнулись на пустое зернохранилище. Самому же Торвальду пришлось столкнуться со скрэлингами во время путешествия к восточному побережью, и это привело его к гибели. Кем же были «скрэлинги» — индейцами или эскимосами? Недавние исследования позволяют предположить, что норманны столкнулись и с теми и с другими.

Около 1000 года н. э. эскимосы жили гораздо дальше к югу по сравнению с сегодняшними границами их обитания. Они занимали южную прибрежную часть Лабрадора от залива Гамильтон до пролива Белл-Айл, а также территорию Ньюфаундленда-Винланда к северу от линии, протянувшейся от порта Сондерс на западе к устью Белого залива на востоке. К югу от них на территории Ньюфаундленда, а также к югу и западу от их поселений на территории Лабрадора жили индейцы-алгонкины. Но еще более важным представляется то обстоятельство, что часть индейцев жила к северу от дорсетских эскимосов Ньюфаундленда, что является еще одним доказательством (на этот раз этнологическим) того, что Страумфьорд Карлсефни — а следовательно, и Винланд — находился именно в северной части Ньюфаундленда.

Это служит убедительным доказательством того, что Торвальд Эйриксон был убит в районе озера Мелвилл и просто не мог быть убит где бы то ни было еще, поскольку никакой другой регион восточного побережья Северной Америки не являл в начале XI века подобного смешения различных рас. То, что в сагах под общим именем скрэлингов упоминаются как индейцы, так и эскимосы (порой оставляя нас в сомнении, о ком именно идет речь), вполне объяснимо, учитывая то обстоятельство, что авторы этих сказаний опирались на весьма отдаленную, пусть и подлинную историю событий.

Подобного рода смешения можно найти и в журналах повторных открытий конца XV столетия и на картах XVI века. В течение всего того времени, о котором идет речь, пролив Белл-Айл был не чем иным, как настоящим перекрестком: сюда стекались норманны, баски, французы, англичане, а также индейцы и эскимосы. В 1954-м и 1956 годах Мельдгаард обнаружил древние поселения эскимосов дорсетской культуры в арктической Канаде, на Лабрадоре и на Ньюфаундленде, а годом позже нашел соседствовавшие с ними стоянки индейцев в северо-западной речной области возле озера Мелвилл. Это позволяет нам по-новому взглянуть на северные экспедиции Торвальда и Карлсефни из Лейфсбудира-Страумфьорда. Согласно «Гренландской саге», Торвальд направился из Лейфсбудира на восток, а затем повернул на север, достиг Кьяларнеса, после чего свернул в устье ближайшего фьорда (залив Гамильтон), где и был убит пущенной из лука стрелой. Согласно «Сказанию об Эйрике Рыжем», Торвальд и Карлсефни отправились из Страумфьорда на север, миновали Кьяларнес, затем повернули на запад (залив Гамильтон выступает здесь в качестве единственно возможного прохода), при этом по левому борту от них берег был покрыт настоящими лесными зарослями. Они плыли еще в течение довольно длительного времени, пока, наконец, не бросили якорь в устье реки, текущей с востока на запад, — точно так и течет река, впадающая в озеро Мелвилл, где и был убит Торвальд.

Эскимосы того времени и той культуры не пользовались луком и стрелами, так что Торвальд, скорее всего, погиб от индейской стрелы, наконечник которой был того же типа, что и найденный в 1930 году Ааге Русселем в Санднесе — в Западном поселении Гренландии. Он лежал в северо-западном углу церковного двора, и точно такой же наконечник был обнаружен Мельдгаардом в 1956 году в древнем индейском поселении возле северо-западных рек у границ озера Мелвилл. Стрела из Санднеса — типично индейская, и изготовлена она из кварцита, идентичного кварциту Лабрадора. Поэтому ее смело можно рассматривать в качестве единственного безоговорочного археологического свидетельства пребывания норманнов на Американском континенте (во всяком случае, что касается тех раскопок, которые проводились до лета 1962 года). Точно так же и лодки, найденные Торвальдом во время этой экспедиции, принадлежали индейцам. И хотя про них говорят «обтянутые шкурами», вряд ли это были каяки эскимосов. Нет никаких свидетельств относительно того, что у эскимосов дорсетской культуры были каяки. Скорее всего, подобных лодок у них не было. В любом случае вряд ли стоит ожидать, чтобы создатели саг, жившие два с половиной столетия спустя, могли ясно различать между тем, что они привыкли видеть у эскимосов культуры Туле в Гренландии, и тем, что видели некогда норманны у эскимосов дорсетской культуры в Винланде. Для них все эскимосы и все индейцы были скрэлингами. Существует немало свидетельств того, что именно индейцы имели привычку спать под своими перевернутыми каноэ, изготовленными из коры березы.

Еще одно, пусть и не бесспорное, доказательство того, что индейцы действительно проживали в районе обитания эскимосов на восточном побережье Лабрадора, мы можем найти в «Сказании об Эйрике Рыжем», которое упоминает об одетых в белое жителях Хвитраманналанда. Если эти слова что-то значат вообще, то относиться они должны, скорее всего, к белым замшевым или изготовленным из оленьей шкуры танцевальным одеждам индейцев-наскаупи. В свою очередь те пять скрэлингов, которых Карлсефни застал спящими на берегу моря между Хопом и Страумфьордом и которых он безжалостно убил, были, по-видимому, эскимосами, о чем свидетельствуют деревянные контейнеры, в которых костный мозг животных был смешан с их кровью^{20}. Точно так же эскимосами должны были быть и те скрэлинги, с которыми Карлсефни поначалу торговал, а затем сражался у Хопа, к югу от Страумфьорда (если, конечно, их столкновение не произошло в самом Страумфьорде). В обтянутых кожей лодках или в каноэ, размахивая двухлопастными веслами, — а при повторном появлении их оказалось столько, что весь залив словно был усеян угольками, — это были, как нам представляется, именно эскимосы. На норманнов обрушился целый ливень метательных снарядов (skothríð), однако без какого бы то ни было упоминания о стрелах. Вдобавок у скрэлингов были «пращи» (höfðu ok valslöngur, Skrælingar), происхождение которых не раз обсуждалось современными учеными. Возможно, это были «громоздкие орудия, к которым можно применить название «баллиста». Их описал Скулкрафт, полагающий, что подобные орудия нередко применялись алгонкинами в прежние времена^{21}. Или же, как считает Мельдгаард, это могли быть гарпуны эскимосов, к которым был прикреплен надутый воздушный пузырь. Индейцы не пользовались подобным оружием, в отличие от эскимосов дорсетской культуры 1000 года н. э., для которых эти гарпуны были просто незаменимы. В целом предположение Мельдгаарда кажется нам более вероятным.

Эта битва с воинственными скрэлингами оказалась решающей в свете попытки Карлсефни организовать постоянную европейскую колонию на территории Северной Америки. Число норманнов было невелико, а оружие их оказалось малопригодным в сложившейся обстановке. Они не желали договариваться со скрэлингами и не могли подчинить их. Вначале они вынуждены были покинуть Хоп и вернуться на свою базу в Страумфьорд. Но Карлсефни, трезво мыслящий человек во всем, что не было. На борту находилось семнадцать человек. Они предприняли путешествие в Маркланд, но шторм забросил их к нашим берегам» (Skálholtsannáll hinn forni); «В то время прибыл корабль из Гренландии, который совершил путешествие в Маркланд, и на борту его было восемнадцать человек» (Flateyjarannált). Скорее всего, они плавали в Маркланд за строевым лесом, а возможно, и за мехами. И если бы в результате случайной бури их не отнесло по морю к берегам Исландии, в Анналах этой страны не появилось бы никаких записей об этом плавании. И мы можем лишь гадать, сколько же удачных путешествий было совершено между берегами Маркланда и Гренландии в предшествовавшие три столетия, и предпринимались ли подобные путешествия вновь после утраты норманнами к середине XIV столетия Западного поселения и Нордсеты.

Невольно напрашивается предположение, что такие опытные и отважные моряки, какими были норманны в течение долгого времени (пока их слава не померкла к концу XIII столетия), вряд ли смогли бы удержаться от путешествий на юг, к Винландскому мысу, а возможно, и на север — к гаваням Баффиновой Земли. Однако ничто из того, что сообщают нам норманнские саги о необитаемых районах Хеллуланда, не заслуживает полного доверия. Что касается южных путешествий, то здесь мнения могут быть различными, особенно если предположить, что название Винландский мыс относится к северной части территории, тянущейся еще на много миль к югу. Не исключено также, что именно южные путешествия далеко за пределы Винландского мыса позволили внести в норманнское предание о Винланде истории о винограде и теплых зимах. Вполне возможно и то, что позднейшие путешествия стерли из памяти людей сведения о том, где именно находилось жилище Лейфа и поселение Карлсефни. И все же единственное археологическое открытие, сделанное где-то в Массачусетсе или на Род-Айленде (или в Вирджинии) могло бы обратить теорию в факт. По какой, собственно, причине Винландом должен считаться исключительно район Священного залива? Но как бы то ни было, на данный момент существует совсем мало убедительных доказательств того, что норманнам удалось добраться до Новой Англии, и еще меньше доказательств того, что они плавали дальше на юг.

Еще Карлсефни своим плаванием убедительно доказал, что на юге нет ничего, кроме проблем, и до тех пор, пока память о его путешествии сохранялась, сограждане Карлсефни не пренебрегали этим уроком. В любом случае плавание далеко на юг со временем становилось занятием бесполезным, да и просто неосуществимым — хотя бы потому, что у гренландцев для этого больше не было подходящих кораблей. Тот корабль, который прибыл в 1347 году во внешний Страумфьорд, был слишком мал даже по заниженным исландским стандартам. Слава норманнского мореходного искусства осталась далеко в прошлом. В Исландских анналах за 1285 год существует запись об открытии новой земли священниками и братьями Адальбрандом и Торвальдом, сыновьями Хельги; Анналы за 1289 год сообщают, что норвежский король Эйрик Магнуссон отправил Ланд-Рольфа (Landa-Rólfr) в Исландию на поиски новой земли. Но эти сообщения вряд ли стоит принимать во внимание, поскольку они, как мне кажется, относятся к восточному побережью Гренландии.

Часть вторая ИСТОЧНИКИ

«КНИГА ИСЛАНДЦЕВ»

«ИСЛЕНДИНГАБОК» ИЛИ «ЛИБЕЛЛУС ИСЛАНДОРУМ»

Пролог

«Книгу исландцев» я впервые написал для наших епископов Торлака и Кетиля и показал ее им обоим, а также священнику Сэмунду. И при написании новой версии я оставлял неизменным то, что им понравилось, и изменил то, что они сочли нужным изменить. Я оставил ту же основу, но опустил генеалогии и жизнеописания королей, добавив при этом другие сведения — те, которые я узнал уже после написания первой версии. Составляя эту книгу, я всегда помнил о том, что наш долг состоит в том, чтобы отдавать предпочтение тем фактам, которые представляются нам наиболее достоверными.

Эта книга содержит следующие главы: 1. О поселении в Исландии. 2. О жителях и законодательной системе. 3. Об учреждении альтинга. 4. О календаре. 5. О разделении на четверти. 6. О поселении в Гренландии. 7. О том, как в Исландию пришло христианство. 8. Об иностранных епископах. 9. О епископе Ислейфе. 10. О епископе Гизуре.

1. О поселении в Исландии

Первые поселенцы прибыли в Исландию из Норвегии в дни правления Харальда Прекрасноволосого, сына Хальфдана Черного, в то время (согласно утверждениям моего наставника Тейта, сына епископа Ислейфа и мудрейшего из мужей, а также Торкеля Геллирсона, брата моего отца, который помнит многое из прошлого, и дочери Снорри Годи Турид, женщины мудрой и осведомленной), когда сын Ивара Рагнара Лодброка убил английского короля Эдмунда Святого. А было это спустя 870 лет после рождения Христа, согласно тому, что написано в сказании об Эдмунде.

Большинство сходится во мнении, что норвежец Ингольф был первым человеком, поселившимся в Исландии. Вначале он плавал туда в то время, когда королю Харальду было шестьдесят лет, во второй же раз — на несколько лет позже. Поселился Ингольф на юге, в Рейкьянесе. Место это называется Ингольвсхофди, и расположено оно к востоку от Миннтаксейра. Там была его первая усадьба. Существует еще Ингольфсфелль — к западу от реки Олфус, — где он также взял землю под поселение. В то время вся территория Исландии между горами и побережьем была покрыта лесами.

Тогда на острове жили христиане, которых норманны называли «папар». Но позже они покинули остров, поскольку не желали жить здесь вместе с язычниками. После них остались ирландские книги, колокола и другие предметы, свидетельствующие о том, что эти люди были ирландцами.

В то время сюда начался большой приток людей из Норвегии, пока король Харальд не воспрепятствовал этому — ему казалось, что Норвегия может постепенно обезлюдеть. В конце концов было достигнуто соглашение, согласно которому каждый человек, не освобожденный от налога и желающий переселиться на остров, должен был заплатить королю пять унций. Так появился налог, ныне известный как земельные унции. Порой платили больше, порой — меньше, пока Олаф Дигри не постановил, что каждый человек, отправляющийся из Норвегии в Исландию, должен заплатить королю половину марки, за исключением женщин и тех, кого сам король освобождал от уплаты налога. Об этом сообщил нам Торкель Геллирсон.

2. О жителях острова и законодательной системе

Хроллауг, сын ярла Ронвальда из Мёра, поселился на востоке в Сиде; оттуда пошли граждане Сиды.

Норвежец Кетильбьорн Кетильсон поселился на юге в Верхнем Мосфелле — отсюда пошли граждане Мосфелла.

Ауд, дочь норвежского лорда Кетиля Флэтноуза, поселилась на западе в Брейдафьорде — отсюда пошли граждане Брейдафьорда.

Норвежец Хельги Магри, сын Эйвинда Истмена, поселился на севере в Эйяфьорде — отсюда пошли граждане Эйяфьорда.

Когда же люди расселились по всему острову, норвежец по имени Ульфльот первый принес сюда закон из Норвегии (так рассказывал нам Тейт), и закон этот был назван законом Ульфльота. Ульфльот был отцом того самого Гуннара, потомками которого являются Дьюпадалеры из Эйяфьорда. По совету Торлейфа Мудрого, сына Хорда-Кари, эти законы в значительной степени были созданы на основе так называемого закона гулатинга — что-то было добавлено, что-то убрано, а что-то переделано в соответствии с местными условиями. Ульфльот жил на востоке в Лоне. Рассказывают, что его приемным братом был Грим Гейтскор — тот самый, что по указанию Ульфльота исследовал всю Исландию до учреждения там альтинга. И каждый человек дал ему по монете. Позднее Грим пожертвовал эти деньги на храмы.

3. Учреждение альтинга

Альтинг был учрежден на том самом месте, где он находится и поныне, по решению Ульфльота и всех жителей Исландии. Но до него существовал тинг в Кьяларнесе, учрежденный Торстейном, сыном Ингольфа Поселенца, отцом Торкеля Мани, совместно с союзными ему вождями.

Однажды случилось так, что человек, поселившийся в Бласкогаре, был изгнан за совершенное им убийство. Звали этого человека Торир Кропберд, а сыном его дочери был Торвальд Кропберд — тот самый, который позднее отправился к Восточным фьордам и сжег своего собственного брата Гуннара в его доме (об этом нам рассказал Халл Орэкьюсон). Убитого же человека звали Кол, и с тех пор лощина, где нашли его тело, называется Кольсгья. Земля изгнанника перешла в общественную собственность, и исландский народ решил устроить там альтинг. Поэтому в тех лесах всегда рубили деревья для альтинга, луга же превратили в общественное пастбище для лошадей. Так об этом рассказал нам Ульфхедин.

Мудрые люди утверждают, что вся Исландия была заселена за шестидесятилетний промежуток времени, и больше там уже не было земель для заселения. Примерно тогда же Храфн сын Хенга занял вместо Ульфльота главную должность в государстве и оставался на этом посту в течение двадцати лет [930–949]. Сам он был из Рангахверфи. Произошло это (согласно сообщениям хорошо информированных людей) спустя шестьдесят лет после убийства короля Эдмунда и за год или два до смерти короля Харальда Хорфагера. Храфна сменил на его посту Торарин, брат Раги и сын Олейфа Хьялти, который пробыл там следующие двадцать шесть лет [950–969]. Торарин был родом из Боргарфьорда.

4. О календаре

Именно в это время мудрейшие люди страны разделили 364 дня на два сменяющих друг друга годовых сезона (что составляет 52 недели или 12 месяцев по 30 дней в каждом плюс еще 4 дня). Но никто не мог подсказать им, куда отнести один лишний день в году — сверх полного счета недель. Жил, однако, в то время в Брейдафьорде человек по имени Торстейн Сурт, сын Халльстейна, сына Торольфа Мострарскегга и Оски, дочери Торстейна Рыжего. И приснился ему однажды сон, в котором он увидел себя на Скале Закона выступающим перед большим собранием граждан. Но в то время как он бодрствовал, все остальные спали, когда же сам он заснул, все другие проснулись. Этот сон Освиф Хельгасон, дед Геллира Торкельсона, растолковал следующим образом: все люди будут молчать, когда Торстейн будет выступать на Скале Закона, но как только он замолчит, все с одобрением откликнутся на его речь. Оба они — и Торстейн, и Освиф — были по-настоящему мудрыми людьми. И позднее, когда люди собрались на тинг, Торстейн предложил им к каждому седьмому лету добавлять по неделе и посмотреть, что из этого получится. Как и предсказывал Освиф, все с одобрением отнеслись к этому предложению, так что немедленно был издан соответствующий закон (по совету Торкеля Мани и других мудрых людей).

Истинный счет дней в каждом году составляет 365, если только это не високосный год, в котором на один день больше. Но наш календарь приводит число 364. Так что, исходя из наших расчетов, к каждому седьмому году добавляется по неделе, а по другому календарю (там, где за основу берется цифра 365) не добавляется ничего — и все годы имеют равное количество дней. Но если между теми годами, к которым добавляется по неделе, встретятся два високосных года, то неделю следует добавлять уже не к седьмому, а к шестому году.

5. О разделении на четверти

Большая тяжба возникла на тинге между Тордом Геллиром, сыном Олейфа Фейлана из Брейдафьорда, и тем самым Оддом, который больше известен как Тунгу-Одд, — жителем Боргарфьорда. Сын Одда Торвальд участвовал вместе с Хен-Ториром в сожжении в Орнольфсдале Торкеля Блунд-Кетильсона. Но Торд Геллир взялся вести эту тяжбу из-за того, что Херстейн, сын Торкеля Блунд-Кетильсона, был женат на его племяннице Торунн, дочери Хельги и Гуннара, и сестры Йофрид, которая была женой Торстейна Эгильсона. Дело это рассматривалось на тинге в Боргарфьорде — в месте, которое с тех пор называется Тингнес. В то время существовал закон, согласно которому дело о человекоубийстве должно было разбираться на тинге, расположенном ближе всего к месту преступления. Но там они начали сражаться друг с другом, и дело уже не могло продвигаться законным путем. В этой стычке пал Торольф Фокс, брат Альфа из Далира и сторонник Торда Геллира. Поэтому позднее они перенесли свою тяжбу на альтинг, где между ними вновь произошло сражение. На этот раз погибло несколько человек Одда, а Хен-Торир был объявлен вне закона и позже убит — вместе с теми, кто тоже принимал участие в сожжении.

Затем Торд Геллир произнес на Скале Закона речь, в которой упоминал о тех неудобствах, которые приходится терпеть людям, отправляющимся на чужие тинги, чтобы разобрать там дело об убийстве или причинении иного вреда. И он перечислил все то, с чем пришлось столкнуться ему самому до того, как его дело было решено законным путем. И многие в стране терпели подобные неудобства, пока наконец не было найдено средство, позволяющее избавиться от всех этих неурядиц.

Вся страна была поделена на четверти, в каждой из которых было устроено по три тинга. И люди одного тинга должны были вместе решать свои тяжбы. Лишь в северной четверти организовали четыре тинга, так как иначе невозможно было достичь соглашения (люди, жившие к северу от Эйяфьорда, не желали присоединяться к организованному там тингу, тогда как те, кто жил на западе, отказались посещать тинг в Скагафьорде). Позднее, как сообщает нам Ульфхедин Гуннарсон, были утверждены четвертичные тинги.

Торкель Мани, сын Торстейна Ингольфсона, стал главным законодателем страны после Торарина, брата Раги, и оставался на этом посту пятнадцать лет [970–984]. Затем его сменил Торгейр Торкельсон из Льосаватна, занимавший эту должность следующие семнадцать лет [985-1001].

6. О поселении в Гренландии

Страна, называемая Гренландией, была открыта и заселена исландцами. Эйрик Рыжий — так звали человека, отправившегося в Гренландию и поселившегося там в месте, которое с тех пор называется Эйриксфьордом. Он назвал эту страну Гренландией (Зеленой страной), утверждая, что люди охотнее переселятся на новую землю, если у нее будет хорошее имя. Как на востоке, так и на западе страны [то есть в Восточном и Западном поселениях] они находили заброшенные стоянки, фрагменты лодок и изделия из камня, по которым они определили, что некогда здесь обитали такие же люди, как те, которые населяли Винланд и которых гренландцы прозвали скрэлингами. С момента переселения Эйрика в Гренландию до прихода христианства в Исландию прошло четырнадцать или пятнадцать лет [то есть 985 или 986 год], согласно тем сведениям, которые сообщил в Гренландии Торкелю Геллирсону человек, отправившийся туда вместе с Эйриком Рыжим.

7. О том, как в Исландию пришло христианство

Король Олаф Трюгвасон (Трюггви же был сыном Олафа, сына Харальда Хорфагера) сделал христианство государственной религией Норвегии и Исландии. В Исландию он направил священника по имени Тангбранд, который учил людей христианским заповедям и крестил тех, кто принял новую веру. Но Халл Торстейнсон из Сиды крестился еще прежде, так же как и Хьялти Скегьясон из Тьорсардала, Гизур Белый, сын Тейта, сына Кетильбьёрна из Мосфелла, и многие другие вожди. Но большинство населения все еще отвергало новую веру. Пробыв в Исландии год или два, Тангбранд был вынужден покинуть остров после гибели двух или трех человек, которые его оскорбляли. Вернувшись в Норвегию, он поведал королю Олафу обо всем случившемся, сообщив, что обращение исландцев в христианство — задача на данный момент практически неосуществимая. Услышав это, король разгневался и приказал (в качестве возмездия) схватить тех исландцев, которые находились в это время в Норвегии, и кого — казнить, а кого — изувечить. Но в то самое лето в Норвегию из Исландии прибыли Гизур и Хьялти, и они убедили короля отпустить их, пообещав ему взамен содействие в обращении жителей острова в христианство.

На следующее лето они покинули Норвегию, отправившись в путь со священником по имени Тормод, и прибыли в Вестманнейяр по истечении десяти летних недель. Плавание их было очень удачным, о чем поведал Тейту человек, который сам присутствовал при этом.

Годом раньше был принят закон, согласно которому люди должны были собираться на альтинг по прошествии десяти летних недель, тогда как до этого они прибывали туда неделей раньше. Гизур и его люди, оказавшись на острове, без промедления отправились на альтинг, убедив Хьялти остаться с одиннадцатью сопровождающими в Лаугардале, так как он уже был наказан на альтинге за богохульство. Произошло это потому, что он прочел на Скале Закона следующее маленькое стихотворение:

Негоже пачкать нам богов хулой,
Но все же Фрейю я считаю сукой.

Гизур и его люди продолжали путь до тех пор, пока не достигли места под названием Велланкатла (у Олфусватна), откуда передали послание на альтинг, призывая всех своих сторонников собраться и встретить их, поскольку до них дошли слухи, что их противники намереваются преградить им доступ на тинг силой оружия. Но прежде чем они вновь отправились в путь, их догнал Хьялти со своими товарищами. Оттуда они вместе поскакали на тинг, а их родичи и друзья присоединились к ним по дороге, как их о том и просили. Но язычники также собрались все вместе — вооруженные до зубов, — и дело почти дошло до битвы, исход которой никто бы не решился предсказать.

На следующий день Гизур и Хьялти направились к Скале Закона и выступили там с речью, призывая всех изменить существующий закон и начать жить по христианским обычаям. Но язычники были против. И тогда, не придя ни к какому компромиссу, один человек за другим — христиане и язычники — вышли и поклялись, что не будут жить по одинаковым с их противниками законам, после чего покинули тинг.

Затем христиане обратились к Халлу из Сиды, предлагая ему возвестить тот закон, который наилучшим образом подойдет христианам. Но он отказался от этого, перепоручив Торгейру Законодателю возвестить такой закон — хотя сам Торгейр все еще был язычником. Позднее, когда все люди вернулись к своим палаткам, Торгейр лег на землю, укрывшись плащом, и так лежал целый день и всю ночь, не произнося ни слова. Но на следующее утро он встал и объявил, что все должны прийти к Скале Закона. И когда люди собрались, Торгейр начал свою речь. «Наши дела, — сказал он, — придут в весьма плачевное состояние, если все мы в этой стране не будем подчиняться одному закону». И он постарался как следует убедить слушателей, что они ни в коей мере не должны допускать такого положения дел, так как столкновение подобного масштаба неизбежно опустошит всю страну. Он напомнил, как норвежский и датский короли вели войну до тех пор, пока народы обеих стран не положили заключить между собой мир, даже если королям это было и не по душе. И эта политика оказалась настолько удачной, что мир сохранялся до конца их жизни. «Сейчас же, — добавил Торгейр, — мы должны придерживаться следующего правила: не позволять главенствовать в нашем деле тем представителям обеих партий, которые громче всех дерут глотку, но постараться прийти к такому компромиссу, благодаря которому обе стороны остались бы в выигрыше. Все мы должны придерживаться одного закона и одной веры. А если мы разобьем на куски наш закон, точно так же мы разобьем на куски и наше согласие».

И он так горячо завершил свою речь, что обе стороны согласились принять тот закон, который он здесь провозгласит.

Закон же этот был вот каким: все люди должны перейти в христианскую веру и креститься — те, кто еще не успел этого сделать^{22}. Что же касается оставления детей, то здесь сохранялись прежние законы, и в отношении поедания лошадиного мяса — тоже. Люди могли втайне совершать жертвоприношения, если им этого так хотелось, но должны были ожидать наказания, если бы их удалось в этом уличить. Однако спустя всего несколько лет все эти языческие обычаи были искоренены. Именно так — как поведал нам о том Тейт — исландцы были обращены в христианство.

В то же самое лето, согласно сообщению священника Сэмунда, погиб король Олаф Трюгвасон. Это произошло в битве при Упсале, где норвежский король сражался против Свейна Харальдсона, короля Дании, и Олафа Шведского, сына короля Эйрика, а также против Эйрика Хаконарсона, будущего ярла Норвегии. Это событие произошло спустя 130 лет после убийства Эдмунда и спустя 1000 лет после рождения Христа — согласно общему летосчислению.

8. Об иностранных епископах

Вот имена тех иностранных епископов, которые в разные годы приезжали в Исландию. Фридрек прибыл сюда еще в языческие времена, а остальные жили здесь позже: Бьярнхард Книжник в течение пяти лет, Коль — несколько лет, Хродольф — девятнадцать лет, Йохан Ирландец — несколько лет, Бьярнхард — девятнадцать лет, Хейнрек — два года. И еще пятеро приезжали сюда — те, что сами объявили себя епископами: Орнольф и Годискальк, а также три армянина [?ermskir] — Петрус, Абрахам и Стефанус.

Грим Свертингсон из Мосфелла возглавил законодательное собрание страны после Торгейра и оставался в этой должности два года [1002–1003], после чего получил разрешение передать ее своему племяннику Скапти Тороддсону, сыну сестры, поскольку сам Грим не обладал большими ораторскими способностями. Скапти оставался в этой должности двадцать семь лет [1004–1030]. Именно при нем был учрежден Пятый суд и установлен закон, согласно которому человек, совершивший убийство, не мог свидетельствовать против других в подобных же случаях. А до тех пор в стране действовал тот же закон, что и в Норвегии. В те дни, когда Скапти занимал свою должность, многие вожди были объявлены вне закона или изгнаны из-за совершенных ими убийств или нападений. Он умер в тот же год, когда погиб Олаф Дигри (сын Харальда, сына Гудрода, сына Бьёрна, сына Харальда Прекрасноволосого), и спустя тридцать лет после гибели Олафа Трюгвасона. После него главным законодателем страны стал Стейн Торгестсон, остававшийся в этой должности три года [1031–1033]. За ним эту должность занимали Торкель Тьорвасон — двадцать лет [1034–1053] и Геллир Больверксон — девять лет [1054–1062].

9. О епископе Ислейфе

Ислейф, сын Гизура Белого, был епископом во времена правления норвежского короля Харальда (сына Сигурда, сына Хальфдана, сына Сигурда Хриси, сына Харальда Хорфагера). Когда же вожди и прочие люди увидели, насколько Ислейф превосходит способностями других священнослужителей, находившихся в это время в стране, многие отдали ему своих сыновей на обучение, определив их в священники. Двое из них позже тоже стали епископами: Коль, живший в Вике в Норвегии, и Йон из Холара.

У Ислейфа было три сына, все — известные люди: епископ Гизур, священник Тейт, отец Халла, и Торвальд. Тейт воспитывался Халлом [Тораринсоном] в Хаукадале, — человеком, который, согласно общему мнению, был наиболее благородным и великодушным из всех граждан Исландии. И я также прибыл к Халлу, когда мне было семь лет, в первую зиму после смерти Геллира Торкельсона, отца моего отца и прежнего моего воспитателя. У Халла же я прожил четырнадцать лет.

Гуннар Мудрый возглавил законодательное собрание страны, когда Геллир [Бальверксон] оставил эту должность; Гуннар же пребывал на этом посту в течение трех лет [1063–1065]. Затем его сменил Кольбейн Флосасон — на следующие шесть лет [1066–1071]. В тот год, когда он принял эту должность, в Англии погиб король Харальд. Затем эта должность перешла к Геллиру (во второй раз) — на три года [1072–1074]. Его опять сменил Гуннар, остававшийся в этой должности ровно год [1075], а затем племянник Кольбейна Сигват Суртсон занимал этот пост восемь лет [1076–1083]. В те дни с далекого юга, из Франции, в Исландию прибыл Сэмунд Сигфусон, сам себя рукоположивший в священники.

Ислейф был возведен в епископский сан, когда ему исполнилось пятьдесят лет. Это было во времена папы Льва IX. Следующую зиму он провел в Норвегии, а затем вернулся на остров. Он умер в Скалхольте, пробыв в сане епископа двадцать четыре года (так рассказывал нам Тейт): это произошло в воскресенье, спустя шесть ночей после Дня святых Петра и Павла и спустя восемьдесят лет после гибели Олафа Трюгвасона [то есть 6 июля 1080 года]. Я был в то время там с моим наставником Тейтом, и было мне тогда двенадцать лет.

Но Халл, отличавшийся хорошей памятью, сообщил нам, что Тангбранд крестил его в возрасте трех лет — это случилось за год до того, как христианство утвердилось здесь по закону. Хозяйство он начал вести в возрасте тридцати лет, жил в Хаукадале в течение шестидесяти четырех лет и умер, когда ему было девяносто четыре года — в день епископа Мартина, на десятую зиму после смерти епископа Ислейфа [11 ноября 1089 г.].

10. О епископе Гизуре

Епископ Гизур, сын Ислейфа, был рукоположен в епископы по просьбе своих прихожан в дни правления короля Олафа Харальдсона, спустя два года после смерти епископа Ислейфа. Один год из этих двух лет он провел здесь, в Исландии, другой же — в Готланде. И звали его тогда, как рассказывал он сам, Гисрод.

После Сигвата главная законодательная должность страны перешла к Маркусу Скеггьясону. Он принял эту должность в то самое лето, когда епископ Гизур пробыл год в нашей стране, и удерживал ее в течение следующих двадцати четырех лет [1084–1107]. Именно он рассказал нам о тех, кто занимал эту должность задолго до него, поскольку это было так давно, что сами мы уже не в состоянии упомнить. А то, что не помнил и он сам, рассказали ему его брат Торарин, их отец Скегги и прочие знающие люди. Сами же они узнали о том от их деда Бьярни Мудрого, который помнил не только Торарина Законодателя, но и шестерых его предшественников.

Ни одного человека в Исландии не любили так, как епископа Гизура. Поэтому он и Сэмунд, а также Маркус Законодатель смогли убедить граждан страны принять закон, согласно которому каждый человек должен был подсчитать и оценить всю свою собственность, а затем поклясться, что он все оценил правильно — будь то земля или домашний скот. И с этой собственности он должен был выплачивать налог. И таково было влияние этого человека, что всю собственность в Исландии оценили тогда под присягой. Соответственно количеству движимого и недвижимого имущества установили для каждого сумму налога.

Помимо этого, епископ Гизур законодательным порядком постановил, что приход епископа, живущего в Исландии, должен находиться в Скалхольте — а до этого его не было нигде. Он также одарил приход в Скалхольте землями и прочими богатствами. Когда же он счел, что это хозяйство стало по-настоящему процветать, то отделил от него четвертую часть, так как полагал, что в стране должно быть два епископских прихода (как его о том просили жители Северного округа). Но поначалу он провел подсчет свободных землевладельцев по всей стране. В Восточном округе их было 840, в Южном — 1200, в округе Брейдафьорда [Западном] — 1080, а в округе Эйяфьорда [Северном] — 1440.

Ульфхедин, сын Гуннара Мудрого, возглавил законодательное собрание страны после Маркуса и оставался в этой должности в течение девяти лет [1108–1116]. Его сменил Бергтор на следующие шесть лет [1117–1122], а затем в течение двенадцати лет эту должность занимал Гудмунд Торгейрсон [1123–1134].

В то лето, когда Бергтор начал свою работу, было сделано следующее нововведение: наши законы должны были быть записаны ближайшей зимой в доме Хафлиди Массона под диктовку и под контролем Хафлиди, Бергтора и других мудрых мужей, избранных для этой цели. Они должны были внести дополнения и улучшения в старый закон и огласить их следующим летом на тинге. И если большинство не воспротивится всем этим изменениям, значит, они должны быть приняты. Так и случилось, что раздел о человекоубийстве и многие другие части закона были записаны, а затем зачитаны священниками со Скалы Закона на следующее лето. И все они были единодушно одобрены.

В первое лето, когда законодательное собрание страны возглавил Бергтор, епископ Гизур не смог прибыть на тинг из-за болезни. Он передал сообщение на альтинг — своим друзьям и вождям, чтобы они просили Торлака, сына Рунольфа, сына Торлейка, брата Халла из Хаукадаля, стать новым епископом. Дело разрешилось очень быстро, поскольку сам Гизур активно добивался этого. Торлак в то же лето отправился за границу, а через год вернулся, будучи рукоположен в епископы.

Сам Гизур стал епископом в сорок лет. Папой в то время был Григорий VII. Зиму после этого Гизур провел в Дании, а на следующее лето вернулся в Исландию. После того как он пробыл в этом сане двадцать четыре года (как и его отец), Йон Отмундарсон был рукоположен в епископы и занял приход в Холаре. В то время ему было пятьдесят четыре года. Двенадцать лет спустя в епископы был рукоположен Торлак. Гизур еще при жизни предназначил ему приход в Скалхольте. Торлаку было тогда двадцать восемь лет. А спустя месяц епископ Гизур умер в Скалхольте — на третий день недели и пятый день июньских календ [28 мая 1118 года].

В тот же самый год — раньше, чем епископ Гизур, умер папа Паскалий II, а также Балдуин, король Иерусалима, и шведский король Филипп. А позднее, в то же лето, умер греческий император Алексей, занимавший в течение тридцати восьми лет престол в Константинополе.

Двумя годами позднее произошла смена лунного цикла. К тому времени Эйстейн и Сигурд в течение семнадцати лет были королями Норвегии, унаследовав своему отцу Магнусу, сыну Олафа Харальдсона. Это произошло спустя 120 лет после гибели Олафа Трюгвасона и спустя 250 лет после убийства английского короля Эдмунда, и спустя 516 лет после смерти папы Григория, который, как сообщают, распространил христианство на всю Англию. Умер он на второй год правления византийского императора Фоки — спустя 604 года после рождения Христа — согласно общему летосчислению. В целом это составило 1120 лет.

На этом книга и заканчивается.

Приложение

Здесь представлены генеалогии исландских епископов: Кетильбьёрн, поселившийся на юге в Верхнем Мосфелле, был отцом Тейта, отца Гизура Белого, отца того Ислейфа, который был первым епископом в Скалхольте и отцом епископа Гизура.

Хроллауг, поселившийся на востоке в Сиде, в Брейдабольстаде, был отцом Озура, отца Тордис, матери Халла из Сиды, отца Эгиля, отца Торгерд, матери Йона, который был первым епископом в Холаре.

Ауд, поселившаяся на западе в Брейдафьорде, в Хвамме, была матерью Торстейна Рыжего, отца Олафа Фейлана, отца Торда Геллира, отца Торхильд Рьюпы, матери Торда Хосхеда, отца Карлсефни, отца Снорри, отца Хальфрид, матери Торлака, который ныне является епископом Скалхольта после Гизура.

Хельги Магри, поселившийся на севере в Эйяфьорде, в Кристнесе, был отцом Хельги, матери Эйнара, отца Эйольфа Вальгердарсона, отца Гудмунда, отца Эйольфа, отца Торстейна, отца Кетиля, который ныне является епископом Холара после Йона.

«КНИГА ПОСЕЛЕНИЙ»

«ЛАНДНАМАБОК»

1. Исландия

[С. 1–2.] В книге «De Ratione Temporum», написанной Бедой Достопочтенным, упоминается об острове под названием Тиле, который, согласно записи в книге, лежит в шести днях плавания к северу от Британии. «Там, — говорит он, — зимой не бывает дня, а летом — ночи, когда день достигает своей максимальной длины». Ученые полагают, что под Тиле он подразумевал Исландию, поскольку на этом острове солнце светит целые сутки, когда наступает самый длинный день в году. Когда же настанет самая длинная ночь, солнце вообще не показывается над горизонтом.

Согласно дошедшим до нас сведениям, священник Беда умер семьсот тридцать пять лет спустя после воскресения Господа нашего и более чем за сто лет до того, как на острове появились первые норманны.

Но прежде чем в Исландию прибыли переселенцы из Норвегии, там уже жили люди, прозванные норманнами папар. Это были христиане, и люди полагают, что они прибыли с Британских островов, поскольку после них остались ирландские книги, колокола и прочие вещи, по которым можно было понять, что они — ирландские монахи. [X. добавляет: эти вещи были найдены на востоке — в районе Папея и Папилия. ] В английских книгах написано, что в то время совершались перевозки между обеими странами.

Когда Исландия была открыта и заселена норвежцами, папой в Риме был Адриан, а после него — Иоанн (в ряду пап, носивших это имя, он был пятым); Людовик, сын Людовика, был императором к северу от Альп, а Лев и его сын Александр правили в Византии. Харальд Прекрасноволосый был королем Норвегии; Эйрик Эймундарссон — королем Швеции, а после него престол наследовал его сын Бьёрн. Горм Старый был в то время королем Дании, Альфред Великий и его сын Эдуард правили в Англии; Кьярвал — в Дублине, а ярл Сигурд Могучий — на Оркнейских островах.

Ученые люди утверждают, что от Стада в Норвегии до Хорна на востоке Исландии — семь дней плавания; а от Снэфельснеса на западе, где расстояние короче всего, — четыре дня плавания до Гренландии. Говорят также, что если плыть из Бергена прямо на запад, по направлению к Хварву в Гренландии, то путь пройдет примерно в семидесяти милях к югу от Исландии. [X. Из Гернара в Норвегии следует плыть прямым курсом на запад, к Хварву в Гренландии. В этом случае ваш путь пройдет к северу от Шетландских островов, на расстоянии, с которого сами острова видны лишь в хорошую погоду. Затем — к югу от Фарерских островов и к югу от Исландии, так что вы сможете увидеть обитающих там птиц и китов. ] Из Рейкьявика на юге Исландии пять дней плавания до Йолдулаупа в Ирландии [X. добавляет: на юге; а из Ланганеса на севере Исландии] четыре дня плавания на север до Полярного залива.

2. Первооткрыватели

[Версия «Стурлубок», 3–5.]

Когда рассказывают, что некогда моряки должны были совершить плавание из Норвегии на Фарерские острова, то упоминают в связи с этой историей викинга Наддода. Корабль этот был заброшен сильной бурей в Западную Атлантику, и там моряки обнаружили Большую землю. Сойдя на берег, они поднялись на высокую гору и внимательно осмотрелись вокруг: не увидят ли они где дымок или какой-нибудь иной знак, свидетельствующий о том, что эта местность обитаема. Но они так ничего и не заметили. Осенью мореходы вернулись на Фарерские острова. Когда они уплывали прочь, в горах начался сильный снегопад, и по этой причине страна была названа Снэланд — Снежная страна. Вернувшись, все с большой похвалой отозвались о новой земле. Место, к которому они тогда причалили, ныне известно как Рейдарфьялль в Восточном заливе. Так утверждает Сэмунд Ученый.

Жил тогда человек по имени Гардар Сваварссон, швед по происхождению: он отправился искать Снэланд по указаниям своей матери, ведуньи. Гардар проплыл на своем корабле вокруг Снэланда и выяснил, что это остров. Он подошел к острову с востока — у Восточного Хорна, где в те дни была гавань, а зиму провел на севере в Хусавике, в Скьяльфанди, и построил там дом. Весной, когда он намеревался выйти в море, оторвало и унесло течением лодку, в которой находился человек по имени Наттфари, а вместе с ним — раб и служанка. Он построил себе дом в том месте, которое с тех пор называется Наттфаравик, а Гардар вернулся в Норвегию и с большой похвалой отозвался о новой земле. Он был отцом Уни, сыном которого был Хрор Тунгу-Годи. После этого страну назвали Гардарсхольм: в те дни там был лес, растущий между горами и морским берегом.

Жил в то время человек по имени Флоки Вильгердарсон — замечательный викинг. Он отправился на поиски Гардарсхольма и отплыл от того места, которое ныне известно как Флокаварди — на стыке Хордаланда и Рогаланда. Но вначале он поплыл к Шетландским островам и стал на якорь во Флокаваге: там его дочь Гейрхильд лишилась жизни в Гейрхильдарватне. На корабле вместе с Флоки был свободный землевладелец по имени Торольф и еще один по имени Герьольф. Был также на борту уроженец Гебридских островов по имени Факси. Флоки взял с собой в море трех воронов. Когда он выпустил первого, тот полетел за кормой корабля; второй поднялся высоко в небо, а затем вернулся на корабль; третий полетел вперед, в том направлении, где они потом нашли землю. Они подошли с востока к Хорну, а затем двинулись вдоль южного берега. Они плыли на запад вокруг Рейкьянеса, после чего их глазам предстал открытый фьорд, а далее — Снэфелльснес. «Должно быть, мы нашли Большую землю, — заметил Факси. — Посмотрите, какие здесь большие реки!» С тех пор это место стали называть Факсаос — дельта Факси. Флоки и его команда поплыли на запад через Брейдафьорд и устроили стоянку в районе Бардарстранда, в том месте, которое ныне известно как Ватнсфьорд. Воды фьорда изобиловали рыбой и тюленями; и, занимаясь рыбной ловлей, они забыли о том, что нужно заготовить сено, и в результате весь их скот за зиму погиб. Весна была очень холодной. Поднявшись на высокую гору, Флоки увидел на севере фьорд, заполненный дрейфующим льдом, и тогда они назвали страну Исланд — Ледяная страна. Под этим именем она известна и поныне.

Флоки и его товарищи решили отправиться в путь этим летом, но закончили приготовления к путешествию лишь незадолго до начала зимы. Они не смогли обогнуть Рейкьянес, к тому же у них унесло лодку с Герьольфом на борту, который затем пристал к берегу в том месте, которое ныне известно как Херьольвсхофн. Флоки провел зиму в Боргарфьорде, где они нашли и Герьольфа, а на следующее лето отплыл в Норвегию. Когда люди расспрашивали их о новой стране, Флоки отзывался о ней очень дурно. Герьольф мог порассказать о ней немало плохого и хорошего, зато Торольф клялся, что в найденной ими стране каждая травинка истекает маслом, за что его и прозвали Торольф Масляный.

[Версия «Хауксбок», 3–5.]

Жил человек по имени Гардар, сын шведа Свавара. Он предпринял путешествие к Гебридским островам, чтобы потребовать приданое своей жены у ее отца. Но когда он проплывал через Пентландский залив, сильный ветер сбил его с курса и вынес в западную часть океана. Он пристал к острову с востока, в районе Хорна. Гардар совершил на своем корабле плавание вокруг новой земли и выяснил, что это остров. Он заплыл внутрь фьорда, который он назвал Скьяльфанди, и спустил на воду лодку со своим вассалом Наттфари. Веревка, которой была привязана лодка, порвалась, и Наттфари сошел на берег в Наттфаравике, за Скуггабьоргом. Гардар же пристал к берегу на другой стороне фьорда и провел там зиму. А место это было названо им Хусавик — Домашний залив. Наттфари остался жить на берегу фьорда со своим рабом и женщиной-служанкой; вот почему это место называется Наттфаравик^{23}. А Гардар отправился назад, на восток. Он с большой похвалой отозвался о новой земле и назвал ее Гардарсхольм.

Жил в то время человек по имени Наддод, брат Оксен-Торира и родственник по браку Ольвира Барнакарля. Он был замечательным викингом. Однажды Наддод отправился на Фарерские острова с намерением там построить себе дом, так как нигде больше он не мог чувствовать себя в безопасности. Викинг покинул Норвегию, намереваясь плыть на острова, но был унесен ветром к Гардарсхольму, к которому он подплыл с востока, со стороны Рейдарфьорда. Он и его товарищи поднялись на очень высокую гору, чтобы посмотреть, не видно ли с нее знаков человеческого присутствия, но ничего такого не заметили. Когда они уплывали прочь, начался сильный снегопад, и поэтому они назвали землю Снэланд — Снежная страна. Они с большой похвалой отозвались о новой земле.

Жил тогда же великий викинг по имени Флоки Вильгердарсон, который отправился из Рогаланда на поиски Снэланда. Он остановился в Смьорсунде и устроил большое жертвоприношение: освятил трех воронов, которые должны были указать ему путь, поскольку в те дни у моряков северных стран еще не было компаса. Место, где была принесена жертва, назвали Флокаварди, там построили пирамиду, и находится она на стыке Хордаланда и Рогаланда. Но поначалу он направился к Шетландским островам и стал на якорь во Флокаваге: его дочь Гейрхильд потеряла там свою жизнь — в Гейрхильдарватне. На корабле вместе с Флоки были свободные землевладельцы Торольф и Герьольф, а также Факси — уроженец Гебридских островов. От Шетлендских островов Флоки направился к Фарерским островам, где нашел мужа для той из своих дочерей, потомком которой был Тронд из Гаты. Затем Флоки направился в открытое море вместе со своими тремя воронами, которых он освятил в Норвегии. Когда он выпустил первого, тот полетел за кормой корабля; второй поднялся высоко в небо, а затем вернулся на корабль; третий полетел вперед, в том направлении, где они потом нашли землю. Они подошли с востока к Хорну, а затем двинулись вдоль южного берега. Они плыли на запад вокруг Рейкьянеса, после чего их глазам предстал открытый фьорд, а далее — Снэфелльснес. «Должно быть, мы нашли Большую землю, — заметил Факси. — Посмотрите, какие здесь большие реки!» С тех пор это место стали называть Факсаос — дельта Факси. Флоки и его команда поплыли на запад через Брейдафьорд и устроили стоянку в районе Бардарстранда, в том месте, которое ныне известно как Ватнсфьорд. Воды фьорда изобиловали рыбой и тюленями; и, занимаясь рыбной ловлей, они забыли о том, что нужно заготовить сено, и в результате весь их скот за зиму погиб. Весна была очень холодной. Поднявшись на высокую гору, Флоки увидел на севере фьорд, заполненный дрейфующим льдом, и тогда они назвали страну Исланд — Ледяная страна.

Мореходы отправились в путь этим же летом, но задержались с приготовлениями. Место их стоянки до сих пор можно видеть к востоку от Брьянслёка, так же как и сарай для лодок и яму для огня. Они не смогли обогнуть Рейкьянес, к тому же у них унесло лодку с Герьольфом на борту, который пристал к берегу у Херьольвсхофна. Флоки пристал к берегу в Боргарфьорде. На отмели к западу от фьорда они нашли кита и потому назвали его Хвалейр. Там же они нашли и Герьольфа. На следующее лето они вернулись в Норвегию. Флоки дал новой земле плохое прозвище, Герьольф мог рассказать о ней много плохого и хорошего, тогда как Торольф клялся, что в найденной ими стране каждая травинка истекает маслом, за что и получил свое прозвище: Торольф Масляный.

3. Поселенцы

[С. 6–9.] Жил человек по имени Бьёрнольф и еще один по имени Хроальд: они были сыновьями Хромунда Грипссона. Они покинули Телемарк, так как убили несколько человек, и поселились в Дальсфьорде во Фьялире. Сыном Бьёрнольфа был Орн, отец Ингольфа и Хельги, тогда как сыном Хроальд а был Хродмар, отец Лейфа. Братья Ингольф и Лейф отправились в качестве викингов в плавание вместе с сыновьями ярла Атли Слендера из Гаулара — Хастейном, Херстейном и Хольмстейном. Все их совместные путешествия были очень удачными, поэтому, вернувшись домой, они начали готовиться к еще одной совместной экспедиции, которую наметили на следующее лето. В эту зиму братья устроили праздник для сыновей ярла, и на празднике Хольмстейн поклялся, что не женится ни на какой другой женщине, кроме как на дочери Орна Хельге. Это заявление было встречено очень холодно. Лейф вышел из себя, и, когда они прощались с Хольмстейном, между ними уже не было прежней симпатии.

Следующей весной братья начали готовиться к военным действиям: они намеревались помериться силами с сыновьями ярла Атли. Местом их встречи стал Хисаргафл, и Хольмстейн со своими братьями стремительно напал на Лейфа и его сторонников. В то время как они сражались, на помощь Лейфу и Ингольфу прибыл Олмонд, сын Хорды-Кари и родич Лейфа. В этой битве Хольмстейн пал, а Херстейн был ранен. Следующей зимой Херстейн вновь выступил против братьев, намереваясь убить их, но они узнали о его передвижениях и выступили ему навстречу. В последовавшем затем сражении Херстейн пал. Тогда вокруг братьев собрались их друзья из Фиртафилки, а их посланники отправились навстречу ярлу Атли и Хастейну, чтобы обговорить с ними условия мира. Согласно этим условиям Ингольф и Лейф должны были отдать часть своих земель ярлу и его сыну.

Затем Ингольф и Лейф построили большой корабль и отправились на поиски земли, которую обнаружил в западной части океана Ворон-Флоки, давший ей имя Исланд. Они нашли остров и устроили стоянку в южном Альптафьорде. На юге страна показалась им более многообещающей, чем на севере. Они провели на острове зиму, а затем вернулись в Норвегию.

После этого Ингольф начал готовиться к новому путешествию в Исландию, а Лейф отправился в набег на Британские острова. Он приплыл в Ирландию и нашел там большой подземный дом. Войдя в него, Лейф оказался в полной темноте — светился один лишь меч, который держал в руках какой-то мужчина. Лейф убил этого человека, забрал его меч и еще много всякого добра. С тех пор он и стал известен как Хьорлейф — Лейф Меч. Хьорлейф провел немало времени в Ирландии и захватил там много богатств и десять пленников, обращенных им в рабов. Звали этих рабов так: Дуфтхак и Гейррод, Скьялдбьорн, Халлдор и Драфдрит (имена остальных неизвестны). После этого Хьорлейф вернулся в Норвегию, чтобы встретиться со своим троюродным братом Ингольфом. Еще прежде он женился на сестре Ингольфа Хельге Арнардоттир. Этой зимой Ингольф совершил большое жертвоприношение и пытался с помощью магии определить свою судьбу. Хьорлейф же никогда не совершал жертвоприношений. Предсказания направили Ингольфа в Исландию, так что каждый из братьев снарядил свой собственный корабль для этого путешествия. Хьорлейф погрузил к себе все награбленное добро, а Ингольф — их общий скот. И как только они были готовы, сразу же отправились в море.

В то лето, когда Ингольф и Хьорлейф отправились в Исландию, Харальд Прекрасноволосый уже двенадцать лет как был королем Норвегии. С момента сотворения мира прошло 6073 зимы, а с момента Воскресения Господа нашего — 874 года. Ингольф и Хьорлейф плыли вместе до тех пор, пока не увидели Исландию, — там они разделились. Как только Ингольф увидел остров, он бросил за борт бревна и поклялся, что поселится именно там, где их прибьет к берегу. Ингольф подошел к острову в том месте, которое сейчас называется Ингольвсхофди — мыс Ингольфа, а Хьорлейф поплыл дальше на запад. Вскоре у него начали подходить к концу запасы пресной воды, и ирландские рабы предложили смешать пищу с маслом — это блюдо, по их утверждениям, не вызывало жажды. Сами они называли это миннпак. Но только они успели его приготовить, как пошел сильный дождь, так что они смогли собрать воду в тенты. Когда же миннпак начал плесневеть, его пришлось выбросить за борт, и то место на берегу, куда его снесло течением, получило название Миннтаксейр.

Хьорлейф пристал к берегу у Хьорлейвсхофди — мыса Хьорлейфа. В те дни там еще был фьорд. Они выстроили на этом месте два здания: длина стен первого составляла 18 морских саженей, а второго — 19. Хьорлейф прожил там всю зиму, когда же пришла весна, он решил начать сев. Бык был только один, поэтому рабы сами тянули плуг. В то время как Хьорлейф занимался хозяйственными делами со своими людьми, Дуфтхак придумал план, согласно которому они должны были убить единственного быка и сказать, что его задрал медведь, а затем спросить у Хьорлейфа и у остальных, не пойдут ли они охотиться на него. Так они и поступили. Когда же Хьорлейф и его люди отправились на медведя и рассыпались по лесу, рабы напали на каждого из них в отдельности и всех убили. Затем они бежали прочь, захватив с собой всех женщин, движимое имущество и лодку. Они направились к островам, которые видны были в море к юго-востоку от Исландии, и там жили еще какое-то время.

Ингольф же послал двух своих рабов, Вифиля и Карли, на запад, вдоль берега моря, на поиски сброшенных им за борт столбов. Когда же эти двое добрались до Хьорлейвсхофди, то обнаружили там мертвого Хьорлейфа и вернулись к Ингольфу, чтобы сообщить о случившемся. Ингольф был глубоко потрясен этим убийством и сразу же отправился на запад к Хьорлейвсхофди. Когда же он увидел мертвого Хьорлейфа, то произнес: «Достойно сожаления, что рабы смогли убить столь храброго мужа! Но вот что ожидает тех, кто не дает себе труда совершать жертвоприношений».

Ингольф похоронил Хьорлейфа и его людей и забрал груз с его корабля и их долю собственности. Затем он вышел на берег моря и увидел на юго-западе какие-то острова. Ему пришло в голову, что рабы могли сбежать именно туда, поскольку лодка тоже исчезла. И он направился к островам в поисках рабов и нашел их в том месте, которое ныне называется Эйд. Они сидели за едой и были ошеломлены внезапным появлением Ингольфа. Паника овладела ими, и они бросились бежать врассыпную. Ингольф убил их всех. Место, где погиб Дуфтхак, теперь называется Дуфтхаксскор. Многие из них бросились в расселину, которая с тех пор носит их имя. Острова, на которых были убиты эти рабы, теперь называются Вестманнейяр, так как все они были «вестманн» — западные люди, ирландцы. Ингольф и его люди забрали с собой жен своих товарищей, которые были убиты. Они вернулись в Хьорлейвсхофди и там провели вторую зиму.

С приходом лета Ингольф поплыл на запад, вдоль берега, и остановился зимовать на острове под Ингольвсфеллем, западнее реки Олфус. Тогда же Вифиль и Карли нашли столбы с его корабля у Арнархвала, к западу от вересковой пустоши. Весной Ингольф направился в это место и поселился в Рейкьявике, а столбы эти и по сей день можно видеть в общей комнате его дома. Ингольф взят себе землю между рекой Олфус и Хвальфьордом к западу от Бриньюдалсы, а также между этой территорией и Оксарой, и всю землю, протянувшуюся на запад. Карли сказал: «Мы оставили позади хорошую страну и приплыли сюда, чтобы поселиться в этом проклятом месте!» И тогда он сбежал, захватив с собой женщину-служанку. Ингольф же отпустил Вифиля на свободу, и тот построил себе дом в Вифильстофтире; также и Вифильсфелл назван его именем. Он прожил еще долгие годы и был надежным и достойным человеком. Ингольф же построил дом в Скалафелле, и оттуда был хорошо виден дымок над Олфусватном, где он и нашел Карли.

Ингольф был самым известным из поселенцев, поскольку он прибыл в необитаемую страну и первым поселился в ней: другие же последовали его примеру. Он женился на Хальвейг Фродадоттир, сестре Лопта Старого. Сыном их был Торстейн, который учредил тинг в Кьяларнесе еще прежде, чем был утвержден альтинг. Сыном Торстейна был Торкель Мани, прозванный Законодателем. Жизнь этого человека — лучшего из язычников — заслуживает наивысшей похвалы. Перед смертью он попросил вынести его на солнце и вверил себя в руки того Бога, который создал это солнце. Более того, жизнь его была столь же праведной, как и у лучших из христиан. Сыном его был Тормод, ставший после прихода в Исландию христианства годи и руководивший целой конгрегацией.

[С. 85.] Торольф, сын Орнольфа Рыбака, жил в Мосте, поэтому и был прозван Мострарскеггом. Он часто приносил жертвоприношения, поскольку всемерно чтил бога Тора. Торольф отправился в Исландию, не снеся тирании короля Харальда Хорфагера. Вначале он плыл вдоль южного берега, но когда достиг Брайдафьорда, то бросил за борт бревна с вырезанным на них изображением Тора, умоляя Тора указать ему место для поселения и обещая посвятить ему всю эту землю и назвать ее его именем. Торольф провел свой корабль во фьорд и дал ему имя Брайдафьорд — Широкий фьорд. Свое поселение он устроил на южном берегу — именно там, где обнаружил брошенные им за борт бревна с изображением Тора. Их прибило к мысу, который с тех пор носил название Торснес. Затем они поднялись выше по заливу, который Торольф назвал Хофсвагом. Здесь он выстроил себе дом и большой храм, посвященный богу Тору. Ныне это место известно как Хофстадир. В те дни в районе Брайдафьорда больше не было других поселений.

Торольф взял в собственность всю землю от Стафы до Торсы и назвал эту область Торснес. Он с таким благоговением относился к горе, расположенной в Торснесе и названной им Хельгафелль (Священная гора), что никто не имел права обратить к ней неумытое лицо. Что же касается выстроенного на горе святилища, то любое живое существо (будь то человек или зверь) могло находиться там в полной безопасности столько, сколько считало нужным. И Торольф, и его родичи верили, что после смерти попадут в эту гору.

В том месте, где к берегу прибило бревна с изображением Тора, Торольф вершил наиболее важные из своих дел, и именно здесь, с одобрения всех жителей округа, был позже организован тинг. Когда люди собирались на тинг, им было строжайше воспрещено облегчаться на этой земле, чтобы не осквернять ее таким образом. А для этих целей был отведен специальный островок, называвшийся Дритскер. Но когда Торольф уже умер, а его сын Торстейн был еще слишком молод, Торгрим Кьяллакссон и его шурин Асгейр не захотели идти на островок, чтобы облегчиться. Но люди Торснеса не пожелали мириться с осквернением столь священного места, и тогда они начали сражаться: Торстейн Торскабит и Торгейр Кенг против Торгрима и Асгейра. Некоторые были убиты и многие ранены, прежде чем их удалось разнять. Торд Геллир сумел примирить их, а само место с тех пор перестало быть священным, поскольку на нем пролилась кровь. Тогда же было решено перенести тинг на тот мыс, где он находится и по сей день. И со временем это место тоже прославилось своей святостью. Там до сих пор находится камень Тора, на котором приносили в жертву людей. А радом с этим камнем можно видеть кольцо приговора, где людей обрекали на принесение в жертву Богу. И там же Торд Геллир учредил четвертичный тинг — с одобрения всех тех, кто жил в этой четверти острова…

[С. 123.] Сын Торольфа Мострарскегга Халльстейн устроил поселение в Торскафьорде и жил в Халльстейненесе. Он принес жертву Тору, умоляя его прислать ему бревна для помоста, и вскоре к берегу прибило дерево, длина которого составляла шестьдесят три эля, а толщина — две морских сажени. Из этого дерева Халльстейн сделал себе бревна для помоста, и такие же бревна сделали из него почти все поселенцы, жившие в районе фьорда. То место, где к берегу прибило дерево, теперь называется Гренитренес — Сосновый мыс. Халльстейн был с набегом в Шотландии и захватил там тех рабов, которых он затем привез на остров. Их он отправил на Свефнейяр добывать соль^{24}.

[X. 184.] Жил в Готланде знатный человек по имени Бьёрн, сын Хрольфа с Реки; он женился на Хлиф, дочери Хрольфа, который был сыном Ингьялда, сына короля Фроди (Старкад Древний был поэтом при дворе двух этих королей). А сына Бьёрна звали Эйвинд. У Бьёрна была тяжба по поводу земли с Сигфастом, тестем Сольвара, короля Готланда. Сигфаст выдал свою дочь за ярла Сольвара, и последний оказал столь сильную поддержку своему тестю, что Сигфаст смог отнять у Бьёрна все его имения. Тогда Бьёрн передал все свое имущество жене Хлиф и сыну Эйвинду, а сам покинул Готланд с двенадцатью лошадьми, нагруженными серебром. Но в ночь перед отъездом из страны он сжег Сигфаста в его собственном доме вместе с тридцатью другими людьми, а затем отбыл в Норвегию.

Он направился на запад в Агдир, к Гриму Херсиру из Хвинира… который принял его весьма радушно. Бьёрн и его товарищи провели зиму у Грима. Но однажды ночью, в конце весны, Бьёрн внезапно проснулся и обнаружил, что над ним стоит человек с обнаженным мечом. Бьёрн успел схватить его за руку и выяснил, что этого человека послал Грим, намеревавшийся убить Бьёрна. Грим хотел предать Бьёрна ради его денег. Тогда Бьёрн покинул это место и отправился к Ондотту Краке, который жил в Хвинисфьорде… Летом Бьёрн отправился в набег на Британские острова, зиму же провел у Ондотта. В то время жена Бьёрна Хлиф умерла в Готланде, и Бьёрн женился на сестре Ондотта Хельге. От этого брака родился Тронд Моряк.

Вскоре с востока к своему отцу прибыл сын Хлиф Эйвинд, и когда Бьёрн начал уставать от своих походов, он передал Эйвинду и свои корабли, и свое занятие. Позже, в Ирландии, Эйвинд женился на Рафорте, дочери короля Кьярвала. На Гебридских островах она произвела на свет сына, которого оставили там для вскармливания, Спустя два года они вернулись на острова, чтобы посмотреть, как себя чувствует мальчик, и обнаружили ребенка с ясными глазами и очень худого от недоедания. Поэтому его и прозвали Хельги Магри — Хельги Худой. И после этого его забрали в Ирландию.

Бьёрн умер в доме своего родича Ондотта. Грим утверждал, что все его наследство должно достаться королю, так как сам он был иностранцем и сыновья его жили на западе, за морем. Но Ондотт сохранил его имущество для своего племянника Тронда.

Хельги вырос и возмужал в Ирландии. Он женился на Торунн Хирне, дочери Кетиля Флэтноуза с Гебридских островов… и у них было много детей. По прошествии ряда лет Хельги отправился в Исландию со своей женой и детьми — Хрольфом, Ингьялдом и той самой Ингунн, на которой женился Хамунд Хельярскин (он также прибыл в Исландию с Хельги). Как только Хельги увидел землю, он обратился к Тору, прося его указать место, где они должны пристать к берегу. Оракул направил его прямо к Эйяфьорду, запретив отклоняться как к востоку, так и к западу. Прежде чем прямо перед ними вырос фьорд, сын Хельги Хрольф спросил своего отца, подчинился бы тот Тору, если бы он направил его прямо в Северный океан. [С. Его сын Хрольф спросил, неужели Хельги направился бы в Северный океан, будь на то указание Тора, — лето уже заканчивалось, и вся команда считала, что сейчас самое время сойти на берег. ] Хельги основал поселение за Хрисеем, внутри Сварфадардала и провел свою первую зиму в Хамундастадире. Зима оказалась такой суровой, что им пришлось немало поволноваться из-за того скота, который они привезли с собой. Но весной Хельги совершил путешествие до Соларфьолла и убедился в том, что в верховьях фьорда земля выглядит намного темнее (то есть не так плотно укрыта снегом). [С. добавляет: они назвали это место Эйяфьордом — Островным фьордом — из-за островов, расположенных в его устье. ] Они перенесли все свое имущество на борт корабля и пристали к берегу у Галтарханара, где выпустили на волю двух свиней — хряка по имени Сольви и свиноматку. Три года спустя они вернулись в Сольвадал и обнаружили там уже 70 свиней.

Эту зиму Хельги провел в Бильдсе, а летом обследовал весь этот район, закрепив за собой территорию между Сиглунесом и Рейниснесом. В устье каждой реки, неподалеку от моря, он развел большой огонь, тем самым освятив всю территорию фьорда между двумя этими мысами. Следующей зимой Хельги обосновался в Кристнесе, где и прожил до конца своих дней. Религиозные верования его были смешанными: он верил в Христа и в то же время — перед отправлением в море и просто в ответственные моменты жизни — не забывал обращаться за помощью к Тору.

В то время как Хельги перевозил все свое имущество на новое место, его жена Торунн Хирна родила ребенка — в Торуннарсе. Это был Торбьорг Хольмасол — Островной сын.

А затем Хельги разделил свои земли между сыновьями и зятьями.

[С. 385.] Жил в Номудале человек по имени Кетильбьорн, сын Кетиля и Эзы, дочери ярла Хакона Грьотгардсона. Он был женат на Хельге, дочери Торда Скегги. Кетильбьорн отправился в Исландию в то время, когда вся земля вдоль берега моря уже была разобрана другими поселенцами. Корабль его назывался «Эллиди», и на нем он приплыл в Эллидаарос [устье реки Эллиди] ниже вересковой пустоши и провел свою первую зиму вместе с тестем, Тордом Скегги. Весной они отправились через вересковую пустошь на поиски хороших земель. Там у них было место для ночлега, теперь известное под именем Скалабрекка. Оттуда они направились к реке, которую назвали Оксара — река-топор, поскольку потеряли там свой топор. Некоторое время они провели в районе горного пика, названного ими Рейдармули — пик Форели, так как там они оставили пойманную в реке форель. Кетильбьорн занял под поселение весь Гримснес к северу от Хоскульдслёка, весь Лаугардал и территорию Бискупстунги вплоть до Стакссы и выстроил себе дом в Мосфелле…

Кетильбьорн был так богат, что приказал своим сыновьям выковать из серебра поперечную балку для храма, который они возводили. Но те отказались это сделать. Тогда Кетильбьорн со своим рабом Хаки и со своей служанкой Бот перевезли на двух быках все серебро на гору, и там они закопали его так надежно, что и по сей день никто не смог найти его.

[Его сын] Тейт женился на Алоф, дочери Бодвара из Ворса, сына викинга Кари; их сыном был Гизур Белый, отец епископа Ислейфа, отца епископа Гизура. Другим сыном Тейта был Кетильбьорн, отец Коля, отца Торкеля, отца епископа Коля. Много славных мужей было среди потомков Кетильбьорна.

[С. 86.] Гейрродом звали человека, покинувшего Халогаланд и отправившегося в Исландию. И вместе с ним поплыл… Ульфар Каппи. Гейррод занял под поселение землю от Торсы до Лангадалсы и жил в Эйре. Своему товарищу Ульфару он отдал землю по обе стороны Ульфарсфелла, а также территорию от горы в глубь страны.

У Гейррода была сестра по имени Гейррид. На ней женился Бьёрн, сын Больверка Блиндингатрьона, а их сына звали Торольф. После смерти Бьёрна Гейррид отправилась с сыном в Исландию, и первую зиму они провели в Эйре. Весной Гейррод отдал своей сестре усадьбу в Боргардале, Торольф же отправился за границу, чтобы принять участие в походах викингов. Гейррид никогда не скупилась на угощение для людей: ее жилище стояло возле столбовой дороги, и сама она часто сидела на скамейке перед дверью, приглашая к себе гостей. И дома у нее всегда был накрыт стол.

Торольф вернулся в Исландию после смерти Гейррода. Он предъявил притязания на земли Ульфара и вызвал его на бой. Ульфар был в то время уже стар и бездетен. Он погиб, сражаясь с Торольфом, а Торольф был ранен в ногу. С тех пор он не переставал хромать, за что и получил прозвище Бэгифот. Торольф унаследовал за Ульфаром часть его земель, другая же часть отошла Торфинну из Альптафьорда.

4. Стычки и междоусобицы

[С. 151–152.] Снэбьорн, сын Эйвинда Истмена и брат Хельги Магри, занял под поселение землю между Мьовафьордом и Лангадалсой и построил себе дом в Ватнсфьорде. Его сыном был Хольмстейн, отец Снэбьорна Галти. Матерью Снэбьорна Галти была Кьялвор, так что он и Тунгу-Одд приходились друг другу двоюродными братьями. Снэбьорн воспитывался в Тингнесе вместе с Тороддом, но время от времени проживал у Тунгу-Одда и его матери.

Хальбьорн, сын Одда из Кидьяберга (сына Халькеля, брата Кетильбьорна Старого), женился на дочери Тунгу-Одда Хальгерд. Первую зиму они провели у Одда, где в то время жил и Снэбьорн Галти. Между мужем и женой было мало любви.

Весной Хальбьорн начал готовиться к переезду на новое место, назначив отъезд на конец мая. Когда все было готово, Одд покинул дом и отправился в Рейкьяхольт, где у него стояли сараи для овец. Он не хотел присутствовать при отъезде Хальбьорна, так как понимал, что Хальгерд не желает уезжать вместе с мужем. Одд же всегда старался поддерживать между ними мир.

Оседлав лошадей, Хальбьорн направился в женскую половину дома, где сидела Хальгерд, расчесывавшая волосы. Волосы укрывали всю ее и падали на пол — у нее и у Хальгерд Снуинброк были самые чудесные волосы во всей Исландии. Хальбьорн приказал ей подниматься и отправляться в путь. Она ничего не ответила и продолжала сидеть. Тогда он дотронулся до нее, но она не пошевелилась. Это повторилось трижды. Тогда Хальбьорн встал прямо перед ней и произнес следующий стих:

Моя леди, закутанная в покрывало,
Сидит и смотрит, как я стою перед ней.
Прекрасная, как богиня,
Она с презрением отворачивается от меня;
Холод сковывает мою любовь, и все слабее
Надежда на то, что ее ненависть со временем испарится.
Бледнее бледного становятся мои щеки,
И скорбь заползает в мое сердце.

Произнеся это, он намотал ее волосы на руку, намереваясь стащить ее с возвышения, но она даже не пошевельнулась. Тогда он выхватил свой меч и отсек ей голову, а затем вышел из дома и ускакал прочь. С ним было еще три человека и пара навьюченных лошадей.

В доме в то время было совсем мало людей, но они тут же послали к Одду, чтобы сообщить ему о случившемся. Снэбьорн тогда жил в Кьялварарстадире, и Одд направил людей к нему, прося его отправиться в погоню, поскольку он сам, по его словам, не мог этого сделать. Снэбьорн взял с собой одиннадцать человек и поехал за Хальбьорном. Когда товарищи последнего заметили погоню, они стали умолять Хальбьорна бежать, но он отказался. Снэбьорн со своими людьми сразился в ними на холмах, которые с тех пор известны как Хальбьярнарвордур — Пирамиды Хальбьорна. Поднявшись на холм, Хальбьорн и его люди начали защищаться. Так погибли три человека Снэбьорна и двое товарищей Хальбьорна. Затем Снэбьорн отрубил Хальбьорну ногу у лодыжки. Тот доковылял до самого южного из холмов, где убил еще двух человек Снэбьорна, а сам пал мертвым. Именно поэтому на том холме три насыпи из камней, и еще пять — на другом. Снэбьорн же после этого вернулся домой.

В Гримсаросе Снэбьорн приобрел корабль, половину которого выкупил Хрольф из Раудасанда. Всего их подобралось двенадцать человек. Со Снэбьорном были Торкель и Сумарлид, сыновья Торгейра Рыжего, сына Эйнара из Стафхольта. Затем к ним присоединился Тородд из Тингнеса, приемный отец Снэбьорна, со своей женой. Хрольф же пригласил Стирбьорна, который после сна, приснившегося ему накануне, произнес следующий стих:

Я видел сон, возвещавший проклятие,
Которое падет на наши головы:
Тяжкий рок обрушится на нас
На северо-западе, за морем.
Там, где лед, и мороз,
И чудовищный холод.
Там, поведал мне сон,
Будет Снэбьорн убит.

Они отправились на поиски шхер Гуннбьорна и нашли землю. Снэбьорн же не хотел, чтобы они отправлялись исследовать территорию ночью. Но Стирбьорн покинул корабль, нашел в могильном кургане кошелек с деньгами и спрятал его. Снэбьорн ударил его топором, и тогда кошелек выпал на землю. Они построили дом, который зимой оказался погребен под снегом. Торкель, сын Торгейра Рыжего, обнаружил, что по шесту, торчащему из окна дома, стекает вода (это было в месяце Гой [февраль и начало марта]), так что они смогли пробиться наружу. Снэбьорн чинил корабль, а Тородд и его жена находились в доме от его имени, а Стирбьорн и его люди — от имени Хрольфа. Все прочие ушли на охоту и на рыбалку. Стирбьорн убил Тородда, а вместе с Хрольфом они убили и Снэбьорна. Сыновья Торгейра Рыжего и все остальные, чтобы спасти свою жизнь, поклялись им в верности.

Они отправились в Халогаланд, а оттуда совершили путешествие в Исландию, в Вадиль. У Торкиля Трефиля родилась хитрая идея, как ему провернуть дела с сыновьями Торгейра Рыжего. Хрольф выстроил крепость в Страндархейде, и Трефиль отправил Свейнунга за его головой. Поначалу он прибыл в Мир к Хермунду, затем к Олафу в Дрангар, а затем в Хаги к Гесту, который послал его к своему другу Хрольфу. Свейнунг убил Хрольфа и Стирбьорна, а затем вернулся в Хаги. Гест обменялся с ним мечом и топором и дал ему двух лошадей с черными гривами. Потом он направил человека вокруг Вадиля прямо в Коллафьорд и предложил Торбьорну Сильному потребовать себе лошадей. И Торбьорн убил его в Свейнунгсейре, так как меч Свейнунга переломился у рукояти. Трефиль же, встретившись с Гестом, хвалился, что так обвел его вокруг пальца, что Гест сам послал человека отрубить голову своему другу.

[С. 284.] Уни, сын Гардара, первооткрывателя Исландии, отправился на остров по поручению короля Харальда, обещая отдать всю страну ему во власть, а король в этом случае намеревался сделать его ярлом. Уни пристал к берегу в том месте, которое ныне называется Унаос, и построил там себе дом. Он взял себе под поселение землю к югу от Лагарфльота — всю территорию вплоть до Уналоека. Но как только исландцы разгадали его намерения, они стали обращаться с ним очень холодно и отказались продавать ему скот и провизию, так что он дольше не мог там находиться. Тогда Уни направился на юг Альптафьорда, но не смог там закрепиться и покинул восток страны вместе с двенадцатью товарищами. Они отправились на зиму к Лейдольфу Капни из Скогахверви. Уни стал возлюбленным его дочери, Торунн, и весной та понесла от него ребенка. В то время Уни захотел уехать со своими людьми, но Лейдольф поскакал вслед за ним. Они встретились и сразились у Флангастадира, поскольку Уни не захотел вернуться с Лейдольфом. Несколько человек из людей Уни погибли в сражении, и, волей-неволей, ему пришлось вернуться обратно, так как Лейдольф хотел, чтобы он женился на его дочери и поселился в его имении, которое и унаследовал бы после смерти тестя. Но позднее, когда Лейдольф зачем-то отлучился из дома, Уни вновь попытался уехать. Как только Лейдольф узнал об этом, он вновь бросился в погоню за Уни, и они сразились у Калфаграфира. На этот раз Лейдольф был так зол, что убил и Уни, и всех его товарищей.

[ «Тордарбок». Датчанин Уни, сын Гардара, пожелал подчинить Исландию либо себе, либо королю Харальду. Он жил в Осе, но не знал там ни минуты покоя, поэтому отправился дальше исследовать новые земли, а зимой поселился у Лейдольфа. Уни стал возлюбленным его дочери Торунн и пожелал увезти ее с собой, но Лейдольф отправился за ним в погоню. Они сразились у Калфаграфира. И с той и с другой стороны были убитые. Затем они разделились, но вскоре Лейдольф вновь начал преследование. Произошло второе сражение, и в этой битве пал Уни и все его товарищи.]

Сыном Уни и Торунн был Хроар Тунгу-Годи, который унаследовал все состояние Лейдольфа. Он женился на дочери Хамунда (сестре Гуннара из Хлидаренди), их сыном был прославленный Хамунд Холт. Тьорви Мокер и Гуннар были племянниками Хроара.

Тьорви просил руки Астрид Манвитсбрекки, дочери Модольфа, но ее братья, Кетиль и Хрольф, отказали ему и выдали сестру замуж за Торира Кетильссона. Тогда Тьорви нарисовал их изображения на стене уборной, и каждый вечер, когда он и Хроар отправлялись в уборную, он плевал в изображение Торира и целовал изображение Астрид, пока Хроар не стер их. После этого Тьорви вырезал их изображения на рукояти своего ножа и сложил следующий стих:

Поначалу свою возлюбленную и ее Торира
Я нарисовал на стене,
Юную невесту и ее жениха,
Соединив высокомерие с оскорблением!
Теперь же я держу на рукояти ножа
Ее высокочтимый образ.
Немало слов я прошептал
На ушко этой юной леди!

Все это позднее привело к убийству Хроара и сыновей его сестры.

[С. 348.] Жил человек по имени Бауг, молочный брат Кетиля Хенга, который отправился в Исландию и провел свою первую зиму в Баугстадире, а вторую — у Хенга [в Рангарвеллире]. По указанию Хенга он взял под поселение весь район Брейдабольстада, так что его владения дошли до земель самого Хенга. Жилище свое он устроил в Хлидаренди. Сыновьями его были Гуннар из Гуннарсхольта, Эйвинд из Эйвиндармули и третий — Стейн Быстрый. Дочерью же его была та самая Хильд, на которой женился Орн из Вэлюгерди.

Однажды Стейн Быстрый и Сигмунд, сын Сигвата Рыжего, возвращались домой из Эйрара и в одно время достигли переправы у Сандхолара. Каждый желал первым переправиться через реку. Сигмунд и его люди оттолкнули людей Стейна от лодки, но тут подоспел сам Стейн, который нанес Сигмунду смертельный удар. Из-за этого убийства все сыновья Бауга были изгнаны из Фьотсхлида. Гуннар отправился в Гуннарсхольт, Эйвинд — на восток в Эйвиндархол, а Сньяллстейн [то есть Стейн Быстрый] — в Сньяллстейнсхофди. Дочь Сигмунда Торгерд была очень недовольна тем, что убийца ее отца ушел невредимым, и она убедила своего мужа отомстить за Сигмунда. Онунд отправился в Сньяллсхофди в сопровождении тридцати человек и поджег дом Стейна. Сньяллстейн вышел из дома и сдался на милость победителя. Они отвели его к мысу и там убили. Теперь обязанность отомстить за это убийство перешла к Гуннару. Он был женат на Храфнхильд Сторольфсдоттир, сестре Орма Сильного, сыном же их был Хамунд. Эта пара — отец и сын — выделялась среди других мужей как силой, так и красивой наружностью.

Онунд был объявлен вне закона за убийство Сньяллстейна. В течение двух лет он никуда не выходил без надежной охраны, а родич Гуннара Орн из Вэлюгерди следил за каждым его передвижением. На третью зиму, после святок, воспользовавшись сведениями, полученными от Орна, Гуннар со своими людьми (30 человек) напал на Онунда, когда тот возвращался домой в сопровождении одиннадцати человек. Они сразились в Оррустудале; во время этой схватки были убиты Онунд, три его человека и один человек Гуннара. Гуннар, одетый в синий плащ, проскакал верхом от Хольта до Тьорсы и, немного не доехав до реки, упал с коня и умер от полученных в сражении ран.

Когда сыновья Онунда Сигмунд Клейкир и Эйлиф Богатый повзрослели, они начали уговаривать своего родича Морда Фиддла отомстить за убийство их отца. Тот заявил, что это будет не так-то легко сделать. Братья сказали, что больше всего их раздражает Орн, который живет совсем близко от них. Тогда Морд посоветовал им измыслить такое обвинение против Орна, которое позволило бы добиться его изгнания. И сыновья Онунда начали тяжбу против Орна, обвинив его в незаконном выпасе скота. И он был признан вне закона. Теперь сыновья Онунда могли убить его безнаказанно в любом районе страны за исключением Вэлюгерди и на территории в пределах полета стрелы от границ его владений. Сыновья Онунда без устали караулили Орна, но тот был очень осторожен. И все же они дождались своего — в тот день, когда Орн прогонял скот со своей земли, они убили его, и все считали, что это убийство останется неотомщенным.

Но Торлейф Гнейсти, брат Орна, заплатил Тормоду Тьостарсону (он только что вернулся в Эйрар из-за границы) за оправдание Орна. Тот выстрелил так далеко из своего большого лука, что все решили, что смерть Орна произошла в пределах освященных законом границ. Тогда Хамунд Гуннарсон и Торлейф приняли на себя обязательство отомстить за смерть Орна, а Морд поддержал двоих братьев, которые не платили штрафа, но были изгнаны из Флой. Затем, по поручению Эйлифа, Морд просил для него руки Торкатлы Кетильбьярнардоттир, которая принесла своему мужу в качестве приданого Хордаланд, где и поселился Эйлиф. А по поручению Сигмунда Морд просил руки Арнгунн, дочери Торстейна Дрангакарля, так что Сигмунд переселился на восток страны. Наконец, Морд выдал свою сестру Раннвейг замуж за Хамунда Гуннарсона, который вскоре после этого вернулся в Хлид. Сыном же их был Гуннар из Хлидаренди.

5. Рабы

[С. 125.] Один человек по имени Кетиль Гуфа Орлигсон… отправился в Исландию, когда заселение острова шло уже полным ходом. Он участвовал в набегах викингов на западе, откуда привез ирландских рабов: одного из них звали Тормод, другого Флоки, третьего Кори, четвертого Сварт и еще двух — Скорри. Кетиль прибыл в Росмхваланес и провел свою первую зиму в Гуфускаларе, весной же отправился в Нес и провел вторую зиму в Гуфунесе. Тогда же его рабы Скорри-старший и Флоки сбежали вместе с двумя женщинами, унеся с собой немало добра. Они намеревались спрятаться в Скоррахольте, но были убиты во Флокадале и Скоррадале.

Кетиль не нашел свободных земель в Нессесе и перебрался в Боргарфьорд, перезимовав в третий раз в Гуфускаларе на берегу реки Гуфы. В начале весны он отправился на запад в Брейдафьорд, подыскивая себе землю для поселения. На этот раз он остановился в Гейрмундастадире. Кетиль просил у Гейрмунда руки его дочери Гейр и получил согласие на брак, после чего Гейрмунд [Хельярскин] направил Кетиля исследовать земли на западной стороне фьорда, Рабы же, воспользовавшись отсутствием Кетиля, сбежали и ночью прибыли в Ламбастадир. В то время там жил Торд, сын Торгейра Ламби и Тордис Ингварсдоттир, тетушки Эгиля Скаллагримсона. Рабы подожгли дом и сожгли заживо Торда и всех его домочадцев. Они забрали множество добра, нагрузили его на лошадей, а затем отправились по дороге в Альптанес.

На следующее утро с тинга вернулся домой сын Торда Ламби Сильный. Он тут же бросился в погоню за рабами, и к нему присоединились люди с окрестных ферм. Когда рабы заметили погоню, они бросились бежать врассыпную — каждый своим путем. Преследователи схватили Кори в Коранесе, а остальные попытались спастись вплавь. Сварт был схвачен на Свартскере, Скорри — на Скоррее за Мюраром, а Тормод — на Тормодскере, в миле от острова. А Кетиль Гуфа отправился вскоре на запад, за Мюрар, и провел четвертую зиму в Снэфелльснесе. Позднее он занял под поселение земли Гуфуфьорда и Скаланеса вплоть до Коллафьорда.

[С. 149.] Жил в Соне человек по имени Гейр, который был также известен как Вегейр — Гейр из Храма, или Святой Гейр. Этим прозвищем он был обязан своим частым жертвоприношениям. У Вегейра было много детей. Вебьорн Сигнакаппи был его старшим сыном. Затем шли Вестейн, Вемунд, Вегест и Веторн, дочь же его звали Ведис. После смерти Вегейра Вебьорн впал в немилость у ярла Хакона, поэтому все братья и их сестра отправились в Исландию. Плавание их было долгим и трудным, но осенью они достигли Хлодувика к западу от Хорна. Затем Вебьорн начал готовиться к большому жертвоприношению, поскольку, заявил он, именно в этот день ярл Хакон совершил свое жертвоприношение, стараясь навлечь несчастье на их голову. Но пока Вебьорн занимался подготовкой к жертвоприношению, его братья начали торопить его, собираясь поскорее отправиться в путь. Вебьорн пренебрег своими обязанностями, и они вышли в море. В тот же, самый день их корабль потерпел крушение у скалистого берега, и они лишь с большим трудом — следуя указаниям Вебьорна — смогли выбраться из той передряги. Ныне эта скала называется Сигнаклейф. Атли из Фльота, раб Гейрмунда Хельярскина, предоставил им убежище на зиму. Когда же Гейрмунд узнал о великодушном поступке Атли, он отпустил его на свободу и отдал ему ферму, которой тот управлял.

[X. Атли… предоставил им убежище на зиму, заявив, что не возьмет платы за их содержание. Гейрмунд, заверил он их, не скупится на провизию. Когда же Атли встретился с Гейрмундом, тот спросил его, как он мог принять всех этих людей за его, Гейрмунда, счет. На что Атли ответил, что «до тех пор, пока существует Исландия, люди будут помнить о том, сколь замечательным человеком был Гейрмунд, коль скоро его раб смог поступить так, как он это сделал, не испрашивая на это предварительного разрешения у своего хозяина». — «За этот твой поступок, — объявил ему Гейрмунд, — ты получишь от меня свободу вкупе с той фермой, которой ты сейчас управляешь.»] В последующие годы Атли стал известным и уважаемым человеком.

Следующей весной Вебьорн взял под поселение землю между Скотуфьордом и Хестфьордом (Лошадиным фьордом) — столько, сколько юн смог обойти за день, и сверх того еще один кусок, который он назвал Фолафот. Вебьорн был замечательным бойцом, и о нем в Исландии сложена целая сага. Он отдал Ведис замуж за Гримольфа из Унадсдала. Через некоторое время они поссорились, и Вебьорн убил его возле Гримольфсватна, за что самого Вебьорна и еще трех человек вместе с ним убили на четвертичном тинге в Торснесе.

[С. 194.] Хросскель — так звали человека, который взял под поселение весь Свартардал и весь Ирарфеллсланд по указанию Эйрика [из Годдалира]. В его собственность перешла вся территория вплоть до Гильхаги, сам же он жил в Ирарфелле. У него был раб по имени Родрек, которого он отправил на юг через Мэлифеллсдал на поиски пригодных для поселения земель. Двигаясь на юг от Мэлифелла, Родрек дошел до ущелья, ныне известного как Родрексгил. Там он поставил столб, который назвал Ландконнуд — территориальный знак. От этого места Родрек вернулся домой…

[С. 196.] Жил в Мэлифелле человек по имени Векель Изменяющий Облик, взявший себе под поселение землю от Гилы до Мэлифелла. Он прослышал о путешествии Родрека и немного времени спустя сам отправился на юг в поисках новых земель. Он дошел до холмов, ныне известных как Векельсхаугар, и от этого места вернулся домой. Когда же Эйрик из Годдалира услышал об этом, он послал на юг своего раба по имени Ронгуд, который тоже должен был искать пригодные для поселения земли. Он прошел на юг до Блондуквисла, затем двинулся вдоль реки, которая течет от Винверьядала, и далее на запад — к лавовым полям между Рейкьявеллиром и горой Кьёль, где он обнаружил следы какого-то человека. Судя по всему, этот человек пришел сюда с юга. В этом месте Ронгуд возвел пирамиду из камней, ныне известную как Рангадарварда — Пирамида Ронгуда. Затем он направился в обратный путь, домой, и Эйрик отпустил его на свободу в награду за это путешествие, совершенное в интересах Эйрика. Именно с этого времени был проложен путь от южного до северного округа.

6. Животные

[С. 68.] Жил человек по имени Грим, сын Ингьялда, сына Хроальда из Хаддингьядала, брата Ази. Он отправился в Исландию в поисках земли, проплыл северным путем и провел зиму в Гримсее в Стейнгримсфьорде. Жену его звали Бергдис, а сына Торир.

Осенью Грим отправился со слугами в море ловить рыбу, а мальчик Торир лежал в лодке, завернутый в мешок из тюленьей кожи. Грим вытащил из моря водяного и спросил его: «Что ты можешь сказать нам о будущем? И где мы поселимся в Исландии?» На что водяной ответил: «Ничего не могу сказать о тебе и твоих людях, но что касается мальчика, завернутого в мешок из тюленьей кожи, то он поселится там, где твоя кобыла Скальм ляжет на землю вместе с грузом». Больше он ничего не добавил, но позднее, в ту же зиму, Грим и его люди отправились за рыбой, оставив мальчика на берегу, и все утонули. [X. Зимой Грим со своими рабами отправился ловить рыбу, сына он тоже взял с собой. Когда же мальчик начал мерзнуть, он завернул его в мешок из тюленьей кожи, завязав его у шеи. Грим вытащил водяного. «Поведай нам нашу судьбу и как долго мы еще проживем, — сказал Грим. — Иначе ты никогда больше не увидишь свой дом». — «Мне нечего сказать вам, так как еще до наступления весны вы все будете мертвы. Но твой сын найдет себе землю под поселение в том месте, где твоя кобыла Скальм ляжет под своим грузом». Больше он им ничего не сказал, но позднее в эту же зиму Грим умер и был похоронен на холме.]

Весной Бергдис и Торир покинули Гримсей и отправились через вересковую пустошь на запад к Брейдафьорду. Скальм шла и шла вперед и ни разу не легла на землю. Свою вторую зиму Бергдис и Торир провели в Скальмарнесе в Брейдафьорде. На следующее лето они отправились на юг, и пока Скальм шла вперед, они тоже продолжали идти на юг в Боргарфьорд. Когда же перед ними выросли два красных песчаных холма, кобыла остановилась и легла на землю возле того из них, который был западнее. И именно там Торир взял под поселение землю от Гнупы до Кальды, за Кнаппадалом, между горами и морем. Торир жил во внешнем Раудамеле и был великим вождем.

Как-то поздним вечером Торир, уже совсем старый и слепой, вышел за порог своего дома и увидел, как какой-то человек в железной лодке заплывает в устье реки Кальды — огромное, страшное чудовище, которое сошло на берег и двинулось по направлению к ферме под названием Хрипи. Там он начал копать землю прямо у входа в сарай, где стояли коровы. Этой же ночью из-под земли вырвался огонь, и именно тогда был уничтожен Боргахраун. Ферма же стояла там, где ныне находится Эльдборг — Огненная крепость… Скальм, кобыла Торира, приняла свою смерть в Скальмаркельде — Скальмовой трясине.

[С. 202.] Торир Дуфунеф, Голубиный Клюв, был воспитан в доме Оксен-Торира. Он приплыл в Гонгускардсарос, когда вся западная часть острова была уже заселена, так что ему пришлось отправиться на север за реку Йокульсу к Ландброту и взять под поселение землю между Глодафейкисой и Дьюпой, выстроив себе дом во Флугумюре.

В это время в Кольбейнсарос прибыл корабль с грузом — домашний скот. Они потеряли в лесах Бримнескогара молодую кобылицу, и Торир Дуфунеф купил права на нее. Позднее он нашел ее. Эта кобылица была самой быстрой из всех лошадей, за что и получила прозвище Флуга — Летящая.

Жил в то время в Исландии человек по имени Орн. Он был чародеем и путешествовал по всей стране. В Винверьядале он встретился с Ториром, который направлялся на юг, и поспорил с ним на то, какая из лошадей окажется быстрее (у Орна был замечательный жеребец). Ставка была по сто серебряных с человека. Они поскакали на юг, мимо Кьёля, пока не достигли потока, который с тех пор носит название Дуфунефсскейд — Поток Дуфунефа. Разница в скорости их лошадей была столь велика, что Торир даже вернулся назад, чтобы встретить Орна, проскакавшего лишь половину пути. Орн принял свой проигрыш так близко к сердцу, что не захотел больше жить: он отправился к горе, которая сейчас называется Арнафелл, и там покончил с собой. Флуга была совсем измучена, и Торир оставил ее на время в тех местах. Когда же он вернулся с тинга, он обнаружил рядом с ней серого жеребца, и кобыла уже была жеребая от него. Родившегося у нее жеребенка назвали Эйдфакси. Позже он был увезен за границу и там, на озере Мьор, погубил в один день семь человек и сам погиб там же. Флуга же пропала в болотах Флугумюра.

[С. 328–329.] Жил в Нордмёре в Норвегии человек по имени Хрольф Дровосек. Сыновьями его были Вемунд и Мольда-Гнуп, прославленные человекоубийцы и кузнецы. Работая у себя в кузнице, Вемунд сложил такую песенку:

Я один
Заслужил прозвище
Убийцы одиннадцати человек.
Бей сильнее, муж!

Гнуп уехал в Исландию из-за тех убийств, которые они совершили с братом. Он взял под поселение землю между Кудафльотом и Эйярой, а также весь Альптавер. В те дни там было большое озеро и много диких лебедей для охоты. Мольда-Гнуп продал часть своих земель разным людям, так что вскоре весь округ был заселен народом. Позднее, однако, огонь и лава обрушились на это место. Люди бежали оттуда на запад, к Хофдабрекке, и построили себе временные жилища в местечке Тьялдафолл. Но Вемунд, сын Сигмунда Клейкира, не позволил им там поселиться. И тогда они отправились в Хроссагард, где построили себе для зимовки большой дом. Но вскоре они перессорились, и дело даже дошло до убийств, так что весной Мольда-Гнуп отправился со своими людьми на запад в Гриндавик, где они все и поселились. Домашнего скота у них почти не было. Сыновья Мольды, Бьёрн и Гнуп, Торстейн-Хрунгнир и Торд-Легьялди, к тому времени стали уже совсем взрослыми.

Как-то ночью Бьёрну приснилось, что перед ним возник обитатель скал и предложил ему свою дружбу. Бьёрну показалось, что он ответил ему «да». Сразу после этого в стадо его коз пришел козел-самец, и скот Бьёрна начал плодиться так быстро, что вскоре он уже купался в деньгах. С этого времени его стали называть Хафр-Бьёрн — Бьёрн Козел. Люди, обладающие вторым зрением, утверждали, что по дороге на тинг Хафр-Бьёрна сопровождали духи — хранители этих мест, и то же самое было с Торстейном и Тордом, когда они отправлялись на охоту или на рыбалку.

Коулбитер и медведь

[С. 259.] Жил человек по имени Арнгейр, занявший под поселение всю Слетту между Хаваралоном и Свейнунгсвиком. Его детьми были Торгильс, Одд и та самая Турид, которая вышла замуж за Стейнольфа из Тьорсардала. [X. добавляет: еще мальчиком Одд все время слонялся вокруг очага; он был очень ленив и получил прозвище Коулбитер — Грызущий Уголь]. Как-то Арнгейр и Торгильс отправились во время снежной бури на поиски овец и уже не вернулись. Одд отправился вслед за ними и нашел их обоих мертвыми. Их убил белый медведь, который как раз пожирал свою добычу, когда на место трагедии подоспел Одд. Он убил медведя и притащил его домой. Люди рассказывали, что он съел этого медведя целиком, заявляя, что он отомстил за отца, убив медведя, а за брата — съев его. После этого с Оддом мало кто мог справиться. Он стал настоящим оборотнем и, выйдя однажды вечером из своего дома в Храунхофне, на следующее утро прибыл в Тьорсардал на помощь своей сестре, которую жители Тьорсардала хотели забить камнями. [X. забить камнями за колдовство. ]^{25}

7. Голодные годы

[ «Скардсарбок», Видауки, 1–2.] В языческие времена на Исландию обрушился настоящий голод. Было это в ту зиму, когда в Норвегии погиб король Харальд Грейклоук и власть захватил ярл Хакон [975–976]. Люди тогда ели воронов и лисиц и то, что прежде считалось совершенно несъедобным. Некоторые убивали старых и беспомощных и сбрасывали их в ущелья. Многие умерли от голода, другие же шли на воровство — их ловили и убивали. Даже поставленные вне закона убивали друг друга. Так, например, по просьбе Эйолфа Вальгердарсона был издан закон, согласно которому любой человек, убивший трех изгнанников, сам освобождался от наказания.

Восемьдесят лет спустя на страну вновь обрушился голод. Именно в эту зиму Ислейф был рукоположен в епископы епископом Бременским Альбертом. И было это в дни правления короля Харальда Сигурдарсона. В первую зиму пребывания Ислейфа в Исландии [1057–1058] там умерло от голода очень много людей. Съедено было все, что только можно было разгрызть зубами.

Летом епископ дал на тинге обет, что все жители острова будут поститься на двенадцатый день святок в течение трех лет — так было принято в Германии, где обучался епископ. В то время повсюду лежал такой глубокий снег, что большинство людей добирались до тинга пешком. Но вскоре после принесения этого обета погода улучшилась и наступило настоящее лето. А следующая зима была такой мягкой, что земля практически не замерзла, и люди ходили на святочную службу в церковь босиком, а в январе и феврале строили дома и возводили стены.

[ «Кристни сага», 14.] В тот год, когда умер епископ Гизур (1118), в Исландии был сильный голод. Во время Страстной недели бушевала такая снежная буря, что в некоторых северных округах люди не могли попасть в церковь на службу. В Страстную пятницу купеческий корабль был выброшен на берег под Эйяфьяллом. Сначала его подбросило в воздух (54-весельное судно), а потом швырнуло на скалы. В первый день Пасхи лишь немногие смогли прийти в церковь, чтобы причаститься, а некоторые так и умерли на улице.

Следующая буря пришла уже после смерти епископа, в тот день, когда люди отправились на тинг [19 или 20 июня]. Именно тогда была разбита на куски церковь в Тингвеллире, дерево на постройку которой было прислано самим королем Харальдом Сигурдарсоном.

В это лето в Исландию направлялось 35 кораблей. Многие потерпели крушение у ее берегов, некоторые затонули в море, и лишь 8 кораблей смогли отправиться в обратный путь — включая и те, которые провели здесь предыдущую зиму. И ни один из них не вышел в море до Михайлова дня. Из-за такого наплыва людей в стране начался голод…

Спустя год после смерти епископа Гизура был убит известный на острове человек — Торстейн Хальвардсон. Спустя еще год на тинг собралось очень много людей. В течение всех этих лет смертность в стране была так велика, что священник Сэмунд Ученый объявил на тинге, что количество людей, умерших за это время от болезней, ничуть не меньше числа тех, кто сейчас присутствует на тинге.

8. О поселении в целом

[X. 294.] Первыми в Исландии были заселены восточные фьорды. Лишь область между Хорнафьордом и Рейкьянесом заселялась дольше остальных: это происходило из-за того, что сильные ветры и рифы, а также недостаток гаваней затрудняли людям подход к берегу.

Некоторые из тех, кто прибыл на остров первым, поселились ближе к горам, по достоинству оценив качество прилежащих к ним земель. Те же, кто прибыл позже, считали, что первопоселенцы заняли слишком много земли под свои фермы. Примирил же их король Харальд Прекрасноволосый, постановивший, что каждый может взять в собственность лишь ту территорию, которую он и команда его корабля способны обнести огнями за один день.

В тот момент, когда солнце всходило на востоке, они должны были разжечь огонь. Затем им следовало развести дымящиеся костры — так, чтобы каждый последующий был заметен от предыдущего. И эти костры должны были гореть до самой ночи. Затем они шли до тех пор, пока солнце не оказывалось на западе, и тогда они зажигали новые костры.

[ «Скардсарбок», 313.] Существовал закон, согласно которому женщина могла занять под поселение лишь столько земли, сколько двухгодовалая телка в хорошем состоянии способна была обойти за один весенний день — от восхода до заката солнца.

[X. 268.] Существовал языческий закон, согласно которому корабли поселенцев должны были быть без носовых фигур. Если же на корабле была такая фигура, то ее следовало убрать до приближения к острову. Нельзя было подплывать к острову, если на корме корабля красовалось изображение с оскаленными зубами, поскольку духи острова могли испугаться подобного зрелища.

[С. 398.] Знающие люди утверждают, что страна была полностью заселена за период в шестьдесят лет с момента первого поселения. И с того времени количество усадеб оставалось практически неизменным. К концу этого срока были еще живы некоторые из первых поселенцев и их дети.

[С. 399.] Знающие люди утверждают, что среди тех, кто заселял Исландию, было немало крещеных людей — в основном это были те, кто приплыл сюда с запада. Называют такие имена, как Хельги Магри и Орлиг Старый, Хельги Бьола, Йорунд Христианин, Ауд Глубокомысленная, Кетиль Безумный и другие. Некоторые из этих людей остались верны своей вере до последнего вздоха, но уже их дети начали строить храмы и совершать жертвоприношения, так что в течение почти ста лет вся страна исповедовала язычество.

[X. 354.] Сейчас поселения, созданные в Исландии, были перечислены согласно тому, как некогда написали высокоученые мужи — вначале священник Ари Ученый, сын Торгильса, и Кольскегг Ученый. Но я, Хаук Эрлендсон, написал свою книгу, пользуясь той, что была написана ранее ученейшим из всех мужей — Геррой Стурлой Тордарсоном, а также другой книгой, написанной Стирмиром Ученым. Я взял из каждой книги те сведення, которые дополняют и уточняют друг друга, хотя по большей части они повествуют об одних и тех же вещах. Неудивительно поэтому, что «Ланднамабок» оказалась больше любой из этих книг.

ГРЕНЛАНДСКАЯ САГА

«Грёнлендинга сага»

Жил некогда человек по имени Торвальд, сын Асвальда, внука Ульфа-Оксен-Торира. Торвальд и его сын Эйрик Рыжий покинули Йедер [в Норвегии] и уплыли в Исландию, так как совершили несколько убийств. Исландия к тому времени была полностью заселена. Поначалу они построили себе дом в Дрангаре (на Восточных скалах), в Хорнстрандире, где Торвальд и умер. Эйрик женился на Тьодхильд, дочери Иорунд и Торбьорга, которая до этого была замужем за Торбьорном Хаукадалером. После смерти отца Эйрик отправился на север и обосновался в Эйрикстадире, рядом с Ватнасхорном. Сына Эйрика и Тьодхильд звали Лейф.

После убийства Эйольфа Саура и Хольмганга-Храфна Эйрик вынужден был покинуть Хаукадаль. Он отправился на запад в Брейдафьорд и построил себе дом на Окснее — в Эйрикстадире. Он одолжил Торгесту свои бревна для помоста, но не смог затем получить их назад. По этой причине между ним и Торгестом вспыхнула ссора, которая описывается в сказании об Эйрике. На стороне Эйрика был Стир Торгримссон, а также Эйольф из Свинея, сыновья Торбранда из Альптафьорда и Торбьорн Вифильссон. Торгеста же поддерживали сыновья Торда Геллира и Торгейр из Хитардала.

На тинге, прошедшем в Торснесе, Эйрик был объявлен вне закона. В Эйриксваге он начал готовить свой корабль для выхода в море. Когда же судно было полностью готово, Стир и другие его товарищи помогли ему благополучно миновать острова. Эйрик сообщил своим друзьям, что собирается отправиться на поиски той страны, которую видел однажды Гуннбьорн Ульф-Кракасон, заброшенный штормом далеко в океан и открывший Гуннбьярнарскер — шхеры Гуннбьорна. Если он найдет эту землю, отметил Эйрик, он вернется назад и обо всем расскажет своим друзьям.

Эйрик плыл кратчайшим путем мимо Снэфеллсйокула. Он нашел новую землю и пристал к берегу в том месте, которое сам назвал Мидьокулом и которое сейчас называется Бласерком. Оттуда он направился вдоль берега на юг, чтобы оценить, пригодна ли эта земля для заселения. Первую свою зиму он провел в Эйриксее, что находится в центре Восточного поселения, а с приходом весны направился в Эйриксфьорд, где построил себе дом. Летом он направился на запад, в неисследованные еще земли, давая названия всему, что встречал на своем пути. Вторую зиму он провел в Хольмаре возле Хварфсгнипы, но на третье лето отправился дальше на север — к Снэфеллу и Хравнсфьорду. Посчитав, что, продвинулся достаточно далеко, он вернулся назад и провел третью зиму в Эйриксее, неподалеку от устья Эйриксфьорда.

На следующее лето он вернулся в Исландию и привел свой корабль в Брейдафьорд. Открытую им страну он назвал Гринланд — Зеленая страна, так как посчитал, что такое название привлечет туда больше людей. Зиму он провел в Исландии, но следующим летом отправился заселять новую землю. Поселился Эйрик в Браттахлиде — на Крутом склоне, в Эйриксфьорде.

Знающие люди сообщают, что в то лето, когда Эйрик отправился заселять Гренландию, вместе с ним из Брейдафьорда и Боргарфьорда отплыли еще 35 кораблей [по другой версии — 25], но лишь 14 из них благополучно добрались до места. Остальные же вынуждены были вернуться назад, а другие погибли. Произошло это за пятнадцать лет до того, как Исландия была обращена в христианство. Это было в то самое лето, когда епископ Фридрек и Торвальд Кодранссон вернулись из Исландии в Норвегию.

Вот имена людей, которые отправились тогда в Гренландию вместе с Эйриком и взяли себе землю под поселение: Герьольф взял Херьольвсфьорд (а жил он в Херьольвснесе); Кетиль — Кетильсфьорд, Храфн — Хравнсфьорд, Сольви — Солвадаль, Хельги Торбрандссон — Альптафьорд, Торбьёрн Глора — Сиглуфьорд, Эйнар — Эйнарсфьорд, Хафгрим — Хавгримсфьорд и Ватнахверви, Арнлауг — Арнлаугсфьорд. Некоторые же из них отправились в Западное поселение.

Спустя шестнадцать лет [по другой версии — четырнадцать] после того, как Эйрик Рыжий уплыл на поселение в Гренландию, его сын Лейф совершил путешествие из Гренландии в Норвегию. Он достиг Трандхейма в ту самую осень, когда король Олаф Трюгвасон уехал с севера из Халогаланда. Лейф привел свой корабль в Нидарос и немедленно отправился на встречу с королем Олафом, который проповедовал ему истинную веру, как и всем прочим язычникам, с которыми встречался. С Лейфом у короля не было никаких проблем: и он, и его товарищи крестились, и Лейф провел эту зиму с королем, который принимал его очень благосклонно [ «Флатейярбок»].

В то же самое лето [то есть в 1000 году] король Олаф отправил в Исландию Гизура и Хьялти. Теперь же он послал Лейфа в Гренландию проповедовать там христианство. Вместе с ним король отправил священника и других благочестивых людей, чтобы окрестить местный народ и разъяснить им принципы истинной веры. Лейф отплыл в Гренландию в то же лето, а по пути подобрал команду одного корабля, потерпевшего крушение. Он достиг Гренландии в конце лета и отправился жить в Браттахлид, к своему отцу Эйрику. С тех пор люди стали называть его Лейф Счастливый. Но его отец считал, что один его поступок стер другой: хотя Лейф и спас жизнь команде целого корабля, но он же привез в Гренландию «этого проходимца» (так Эйрик именовал священника). Несмотря на это, Лейфу удалось убедить его креститься; тогда же были крещены все жители Гренландии^{26} [ «Флатейярбок»].

Герьольф был сыном Барда Герьольфесона и родственником Ингольфа Поселенца. Ингольф дал [старшему] Герьольфу и его людям землю между Вагом и Рейкьянесом. Поначалу Герьольф [младший] жил в Дрепстоке. Жену его звали Торгерд, а сына — Бьярни, и был это весьма одаренный молодой человек. С самых ранних лет он много путешествовал за границей и преуспел как в накоплении богатств, так и в приобретении хорошей репутации. Зимы он проводил либо за морем, либо у своего отца, и вскоре приобрел свой собственный корабль. В последнюю зиму, проведенную Бьярни в Норвегии, Герьольф продал свою ферму и отправился с Эйриком в Гренландию. На борту корабля вместе с Герьольфом был один христианин с Гебридских островов — тот самый, что сочинил «Хафгердингадрапу» — то есть «Сказание о Вздымающихся волнах»^{27}, в котором были следующие стихи:

Я молю того, кто свят и безупречен:
О, мой Отец, мой путь и мое пристанище,
Владыка небес, пусть твоя благословляющая рука
Охранит меня в моих странствиях.

Герьольф обосновался в Херьольвснесе, и был он весьма почитаемым человеком. Эйрик Рыжий жил в Браттахлиде. Он занимал очень высокое положение, и все признавали его авторитет. Детьми Эйрика были Лейф, Торвальд и Торстейн, а также дочь по имени Фрейдис, которая вышла замуж за человека по имени Торвард. Жили они в Гардаре, там, где сейчас находится усадьба епископа. Фрейдис была женщиной с характером, тогда как Торвард — обыкновенным ничтожеством. Она вышла за него замуж главным образом из-за денег. Жители Гренландии были в то время язычниками.

Бьярни привел свой корабль в Эйрар в то самое лето, когда его отец уплыл в Гренландию. Эта новость застала Бьярни врасплох, и он даже не стал разгружать свой корабль. Товарищи спросили его, что он намерен делать, и Бьярни ответил, что собирается, как обычно, провести зиму в доме своего отца:

«Я собираюсь отплыть в Гренландию, если вы готовы отправиться туда со мной».

Все заявили, что согласны с его решением.

«Это будет рискованное путешествие, — сказал Бьярни, — поскольку никто из нас еще не плавал в тех морях».

И все же они отправились в путь и плыли три дня, пока земля не скрылась у них из виду. Затем попутный ветер стих, и задули северные ветра, принесшие густой туман, так что они потеряли всякое представление о том, куда они плывут. Все это продолжалось не один день, но в конце концов выглянуло солнце, и они смогли определиться с курсом. Так они плыли еще один день, после чего увидели землю и стали обсуждать, что это могла быть за земля. Бьярни заявил, что, по его мнению, это не Гренландия. Его спросили, намерен ли он плыть к этой земле или нет. «Я бы хотел, — заявил Бьярни, — подплыть как можно ближе к этой земле». Так они и поступили и вскоре увидели, что там нет гор и что вся эта страна покрыта лесами. Они оставили землю по левому борту и поплыли дальше.

Так прошло еще два дня, прежде чем они увидели новую землю. Команда снова спросила Бьярни, не думает ли он, что это Гренландия. Но, по его мнению, эта земля тоже не могла быть Гренландией, «поскольку говорят, что в Гренландии много больших ледников». Вскоре они подошли ближе к земле и обнаружили, что она представляет собой большую равнину, покрытую густыми лесами. Команда обсудила положение дел и решила, что пора пристать к берегу. Но Бьярни отказался это сделать. Его товарищи заявили, что им нужны вода и лес. «Ничего вам не нужно», — ответил им Бьярни и услышал в ответ не самые теплые слова.

Бьярни отдал приказ плыть дальше, что и было исполнено. Они плыли еще три дня при юго-западном ветре и в третий раз увидели землю — высокую, гористую и покрытую ледниками. Команда спросила Бьярни, будет ли он причаливать здесь к берегу, но Бьярни ответил, что не желает этого делать: «По-моему, эта страна ни для чего не пригодна». Тогда они поплыли вдоль земли и вскоре увидели, что это остров.

И вновь они направили свой корабль в океан, сопровождаемые попутным ветром. Вскоре ветер посвежел, и теперь они уже плыли под полными парусами. Спустя четыре дня они увидели еще одну землю. Команда спросила Бьярни, не Гренландия ли это. «Все это очень похоже на то, что я слышал о Гренландии, — заметил Бьярни. — И здесь мы пристанем к берегу».

Так они и поступили и вечером того же дня причалили к берегу возле одного мыса. Там уже была привязана лодка, на мысу жил отец Бьярни — Герьольф. Именно поэтому мыс был назван его именем — Херьольвснес. Бьярни поселился в доме отца и оставался с ним до конца жизни, а после смерти Герьольфа жил здесь в качестве его наследника.

Затем случилось так^{28}, что Бьярни Герьольфссон покинул Гренландию, чтобы встретиться с ярлом Эйриком, и последний принял его весьма радушно. Бьярни поведал о своих путешествиях и тех землях, которые он видел, и люди подумали, что мало в нем было предприимчивости и любопытства, если он не захотел узнать подробнее, что это за земли. И многие его за это осуждали. Бьярни стал вассалом ярла и на следующее лето вернулся в Гренландию. Здесь в то время много говорили о его открытиях. Лейф, сын Эйрика Рыжего из Браттахлида, встретился с Бьярни и купил у него корабль. Здесь же Лейф нашел команду (как рассказывают, всего их было 35 человек). Лейф пригласил своего отца Эйрика присоединиться к его экспедиции, но тот отказался, посчитав, что уже слишком стар и не сможет, как прежде, переносить все тяготы опасного путешествия. Но Лейф возразил, что из всех членов их семьи Эйрик по-прежнему может рассчитывать на особую удачу, и тот в конце концов поддался на уговоры сына. Как только они подготовили все для путешествия, сразу же выехали к морю из дома. Не успели они, однако, преодолеть и часть пути, как лошадь Эйрика оступилась, он упал и повредил ногу. «Не судьба, видно, мне, — сказал Эйрик, — открыть еще одну землю. И мы больше не можем продолжать наш путь вместе». Эйрик вернулся домой в Браттахлид, а Лейф и его товарищи поскакали дальше к кораблю, и всего их было, как утверждают, 35 человек. Был среди них и один немец по имени Тюркир.

Снарядив свой корабль, они отправились в открытое море и прежде всего поплыли к той земле, которую Бьярни и его команда видели последней. Подплыв к берегу, они стали на якорь и спустили лодку, затем сошли на берег, но не увидели там ни единой травинки. Повсюду были одни ледники, а от моря к ледникам вела единственная скальная плита. Страна показалась им совершенно пустынной и бесплодной. «По крайней мере, — заметил Лейф, — с нами не случилось так, как с Бьярни, который даже не сошел на берег. Теперь я хочу дать этой земле имя и назову ее Хеллуланд — Скалистая равнина». После чего все они вернулись на корабль.

Затем они снова направились в море в поисках другой земли. И на этот раз мореходы приблизились к берегу, бросили якорь, спустили лодку и высадились на берег. Новая страна оказалась равнинной и лесистой. Берега, отлого спускающиеся к морю, были покрыты мелким белым песком. «Этой стране, — заявил Лейф, — следует дать имя в соответствии с ее природой, поэтому я назову ее Маркланд — Лесная страна». После этого они сразу же вернулись на корабль.

Затем они снова вышли в море и плыли два дня при северо-восточном ветре, пока не увидели еще одну землю. Они приблизились к земле и достигли острова, лежащего к северу от нее. Там они сошли на берег и осмотрелись. Погода стояла чудесная, на траве была роса. Они опустили руки в эту росу, затем поднесли ее ко рту и подумали, что никогда еще им не встречалось ничего слаще ее. Затем они вернулись на корабль и заплыли в узкий пролив, лежащий между островом и северным мысом неизвестной земли. Отсюда они направились на запад, обогнув по пути мыс. Там были обширные отмели, и кораблю пришлось долго пробираться между ними, пока наконец Лейф и его товарищи не увидели впереди открытое море. Но их желание сойти на берег было столь велико, что они не стали дожидаться прилива, а спустили лодку и пристали к земле в том месте, где из озера вытекала река. Затем, как только прилив поднял их корабль, они вернулись к нему на лодке и провели его в реку, а оттуда в озеро, где и встали на якорь. Они перенесли на берег свое имущество и соорудили себе палатки для жилья. Но позднее, решив остаться здесь на зиму, выстроили себе большой дом.

И в реке, и в озере было много лосося, и рыба эта была куда больше той, которую они когда-либо видели. Климат здесь казался на редкость теплым, и им даже не пришлось заготавливать скоту сено: мороза зимой не было, и трава лишь немного поблекла. День и ночь здесь были более равны друг другу по протяженности, чем в Гренландии и Исландии. В самый короткий день зимы солнце было так же хорошо видно в три часа пополудни, как и утром. (Буквально: в самый короткий день (или дни) у солнца там был eyktarstaðr и dagmálastaðr. В начале XI столетия у норманнов еще не было часов, но указанный период охватывает примерно шесть часов: три до полудня и три после.)

Как только они завершили строительство дома, Лейф обратился к своим товарищам со следующими словами: «Теперь я хочу разделить нашу команду на две отдельные группы и исследовать эту страну. Одна группа останется здесь, в доме, а другая отправится на разведку — но так, чтобы они ни в коем случае не разделялись и могли вернуться домой уже к вечеру». Так и повелось с того времени, и Лейф то отправлялся в экспедиции, то оставался дома. Лейф был мужчиной высоким и сильным, привлекательной наружности. Он отличался умом и проницательностью, был во всех отношениях воздержанным и честным.

Как-то случилось так, что они вернулись домой без одного человека, немца Тюркира. Лейфа это очень расстроило, так как Тюркир долго жил вместе с ним и его отцом и очень привязался к Лейфу, когда тот был еще совсем ребенком. Лейф высказал своим товарищам немало нелицеприятных слов и сам отправился на поиски Тюркира, взяв с собой еще дюжину человек. Не успели они еще отойти далеко от дома, как столкнулись с Тюркиром, возвращавшимся к месту стоянки. Все они с большой радостью приветствовали его. Лейф сразу же заметил, что его приемный отец в хорошем настроении. Тюркир был человеком невысоким и невзрачным, с выступающим лбом и невыразительным лицом, зато на редкость искусным в различного рода ремеслах.

— Почему вы так задержались, — спросил Лейф, — и почему проделали этот путь отдельно от своих товарищей?

Поначалу Тюркир долго говорил по-немецки, так что никто не мог его понять. Но спустя какое-то время он заговорил по-норвежски:

— Я прошел ненамного дальше, чем вы, но могу сообщить вам кое-что новое: я нашел виноградные лозы с гроздьями на них.

— Неужели это правда? — спросил Лейф.

— Разумеется, это правда, — ответил Тюркир. — Я родился в стране, где виноград — отнюдь не редкость.

Они спали всю ночь, а наутро Лейф сообщил им следующее:

— Теперь у нас с вами есть два основных занятия — собирать виноград и валить лес, поскольку я хочу нагрузить этим свой корабль.

Так они и поступили, и вскоре вся их буксирная лодка была заполнена виноградными лозами. Они полностью загрузили свой корабль и весной отправились в путь. Лейф назвал ту землю в соответствии с теми хорошими вещами, которые они нашли на ней, Винланд — Виноградная страна. Затем они вышли в море и плыли при попутном ветре, пока не увидели вдали ледяные горы Гренландии.

Тогда один человек нарушил молчание и спросил у Лейфа:

— Почему ты так круто забираешь к ветру?

— Я думаю об управлении кораблем, — ответил Лейф, — но не только о нем. Вы ничего не замечаете в стороне от нашего пути?

Они ответили, что не видят ничего необычного. — Я не уверен, — заметил Лейф, — вижу ли я вон там корабль или риф.

Теперь и они увидели это тоже и сочли, что это риф. Но глаза Лейфа были гораздо зорче их, и он разглядел на этом рифе людей.

— Я думаю, нам следует двигаться против ветра, — сказал Лейф. — Тогда мы подойдем к ним так близко, что при необходимости сможем поднять их на борт. Если же они настроены воинственно, мы сохраним за собой контроль за ситуацией.

Итак, они направились к рифу, спустили парус и встали на якорь. Затем спустили на воду вторую маленькую лодку, которая была на корабле. Тюркир спросил людей с рифа, кто они такие.

Их предводитель ответил, что его зовут Торир и по происхождению он норвежец.

— А как зовут тебя? — спросил он Лейфа. Лейф ответил ему.

— Ты сын Эйрика Рыжего из Браттахлида? — поинтересовался Торир.

Лейф сказал ему, что он действительно сын Эйрика.

— А теперь я хочу пригласить вас всех на борт моего корабля со всем тем грузом, который он сможет увезти.

Они приняли его предложение и поплыли вместе с ним в Эйриксфьорд. В конце концов они добрались до Браттахлида. Лейф пригласил Торира, его жену Гудрид и еще трех человек к себе. Они также нашли жилье как для спутников Торира, так и для своих собственных. Всего же Лейф снял с рифа пятнадцать человек. После этого его и прозвали Лейфом Счастливым. Этот поступок, равно как и путешествие в Винланд, принесли Лейфу уважение сограждан и в немалой степени пополнили его кошелек.

В эту зиму Торира и его спутников поразила тяжелая болезнь, так что многие из них умерли, и Торир в том числе. В эту же зиму умер и Эйрик Рыжий.

Люди без конца обсуждали экспедицию Лейфа в Винланд. Его брат Торвальд считал, что они недостаточно исследовали новые земли. Тогда Лейф сказал Торвальду: «Если ты хочешь, брат, отправляйся сам в Винланд на моем корабле. Но сначала я поплыву на нем к рифу, с которого снял Торира, и заберу оттуда строевой лес».

Так он и сделал. И теперь Торвальд готовился под руководством своего брата Лейфа отправиться в путешествие вместе с тридцатью товарищами. Позднее они снарядили корабль и вышли в море, но о том, как проходило их плавание, ничего неизвестно — вплоть до того момента, как они прибыли в Винланд, в Лейфсбудир, где они провели зиму, приводя в порядок корабль и питаясь пойманной в море рыбой. Весной же Торвальд приказал готовить корабль, а часть его людей отправилась на лодке вдоль западного побережья, исследуя страну. Земля эта оказалась на редкость привлекательной. Вся она была покрыта лесами, которые подступали совсем близко к берегу; сам же берег был усыпан мелким белым песком. Вдоль побережья им встретилось большое количество островков и мелей. Нигде они не обнаружили жилища людей, только на одном из западных островов нашли деревянное зернохранилище. Больше там не было ничего, сделанного руками человека, так что осенью они вернулись назад, в Лейфсбудир.

На следующее лето Торвальд отправился с торговым судном на восток и далее на север, вдоль побережья. Возле одного из мысов их застигла непогода, корабль выбросило на берег, так что он разбил киль. Торвальду и его спутникам пришлось надолго задержаться в этом месте, ремонтируя корабль. И тогда Торвальд сказал своим товарищам: «Я хочу, чтобы мы установили на этом мысе корабельный киль и назвали его Кьяларнес — Мыс-Киль». Так они и сделали, а потом поплыли прочь, на восток, вдоль берега, и так приплыли в устье следующего фьорда. Там они стали на якорь возле одного мыса, сильно поросшего лесом. С корабля на берег перебросили сходни, и Торвальд со всей командой сошел на берег. «Это прекрасное место, — отметил Торвальд. — И здесь я хотел бы построить себе дом». Затем они направились к кораблю и только тут заметили на песке какие-то три холма. Мореходы направились к ним и обнаружили три перевернутые лодки, обтянутые кожей, и под каждой лодкой было три человека. Тогда Торвальд и его товарищи разделились и напали сразу на всех этих людей. Восемь человек они убили, а один смог скрыться на своем каноэ. Затем норманны поднялись на мыс, откуда были хорошо видны все окрестности, и разглядели по берегам фьорда множество холмов, которые были, по их мнению, не чем иным, как жилищами людей. И сразу же после этого их одолела такая сонливость, что они не смогли противостоять ей и все заснули. Затем до них донесся крик, заставивший их подняться: «Вставай же, Торвальд, и вы тоже, если хотите остаться в живых. Возвращайся на корабль со своими людьми и скорее плыви прочь от этой земли!» В тот же миг из глубины фьорда появилось бесчисленное количество обтянутых кожей лодок, и весь этот флот атаковал Торвальда и его спутников. «Мы должны немедленно возвести укрытия по обеим сторонам корабля, — приказал Торвальд, — а затем защищаться до последнего». Так они и сделали. Скрэлинги продолжали стрелять в них еще какое-то время, а затем бросились прочь — с такой скоростью, на какую только были способны.

Когда все закончилось, Торвальд поинтересовался у своих людей, не ранен ли кто из них. На это ему ответили, что все они в полном порядке. «У меня под рукой рана, — сообщил им Торвальд. — Стрела пролетела между планшетом и щитом и ранила меня. Вот эта стрела, и она принесет мне смерть. Теперь я приказываю вам как можно скорее готовиться к возвращению. Меня же вы отнесете на тот самый мыс, где я собирался построить себе дом. Возможно, это были пророческие слова, когда я сказал, что хотел бы пожить там какое-то время. Там вы и похороните меня, и установите кресты у меня в ногах и возле головы. Мыс же этот отныне пусть зовется Кроссанес (Крестовый мыс)».

Гренландия в то время уже была христианской страной, хотя Эйрик Рыжий умер еще до обращения гренландцев в христианство.

И вот Торвальд умер. Его товарищи сделали все так, как он их просил, а затем присоединились к остальным и рассказали им обо всем, что произошло. Они оставались там в течение еще одной зимы, собирали виноград и грузили его на корабль. Весной, совершив все необходимые приготовления, они отплыли в Гренландию и привели свой корабль в Эйриксфьорд, чтобы поведать Лейфу о судьбе его брата.

Тем временем в Гренландии произошло следующее событие: Торстейн из Эйриксфьорда женился и взял себе в жены Гудрид Торбьярнардоттир, которая, как уже упоминалось ранее, была женою Торира Истмена. Но теперь Торстейн Эйриксон собрался плыть в Винланд, чтобы забрать оттуда тело своего брата Торвальда. Он стал готовить к отплытию тот же самый корабль, подобрав команду по росту и силе. С собой Торстейн взял двадцать пять моряков и свою жену Гудрид. Подготовив корабль, они вышли в открытое море, и вскоре земля скрылась у них из виду. Все лето штормы носили их по морю, так что они не имели ни малейшего представления о том, где они находятся. Но спустя неделю после начала зимы они пристали к берегу в Лисуфьорде — в Гренландии, в Западном поселении. Торстейн начал подыскивать жилище и вскоре смог расселить всех своих товарищей. Только ему и его жене не нашлось пристанища, так что они были вынуждены провести две ночи на борту корабля.

В то время христианство в Гренландии еще только завоевывало свои позиции.

Как-то ранним утром к установленной на борту корабля палатке Торстейна и Гудрид подошли несколько человек, и их вождь спросил, что за люди находятся в палатке.

— Нас здесь двое, — ответил Торстейн. — А вы кто такие?

— Меня зовут Торстейн, но больше я известен под именем Торстейн Черный. Я пришел сюда, чтобы предложить тебе и твоей жене отправиться ко мне в дом и поселиться у меня.

Торстейн ответил, что он должен посоветоваться с женой, которая предложила решить этот вопрос ему самому, так что он решил согласиться.

— Тогда я вернусь за вами завтра и приведу ломовую лошадь, так как хочу, чтобы у вас было с собой все необходимое. Но живу я очень уединенно, и в доме кроме меня только один человек — моя жена. Человек я очень упрямый и своевольный, к тому же исповедую иную веру, чем вы, — хотя и подозреваю, что вы исповедуете лучшую.

Он пришел за ними на следующий день с лошадью, и они поселились у Торстейна Черного, который очень хорошо о них заботился. Гудрид была женщиной привлекательной наружности, умной и прекрасно умела обращаться с чужими людьми.

В начале зимы товарищей Торстейна Эйриксона поразила болезнь, и многие из них умерли. Торстейн приказал изготовить гробы для тех, кто умер, а затем переправить их на корабль, сделав все необходимые приготовления: «Поскольку я собираюсь перевезти летом все тела в Эйриксфьорд». Но спустя очень короткий промежуток времени болезнь поразила и членов семьи Торстейна Черного. Первой заболела его жена, которую звали Гримхильд. Она была очень рослой женщиной и сильной, как мужчина, но болезнь быстро иссушила ее. Вскоре заболел и Торстейн Эйриксон. Оба они слегли практически в одно и то же время. Вскоре Гримхильд, жена Торстейна Черного, умерла. Как только она умерла, Торстейн Черный вышел из комнаты за доской, на которую он мог бы положить тело. «Не уходи надолго, Торстейн», — попросила Гудрид, и тот пообещал ей, что скоро вернется. Через некоторое время заговорил Торстейн Эйриксон: «Чудны пути нашей хозяйки. Вот ведь она пытается подняться на локтях и свешивает ноги с кровати в поисках своих ботинок». В этот момент в дом вошел хозяин дома Торстейн, и Гримхильд тут же легла, а все балки в комнате заскрипели. Торстейн сделал гроб для Гримхильд, затем вынес его наружу и должным образом похоронил. И хотя он был рослым и крепким мужчиной, ему понадобилась вся его сила, чтобы вынести тело из дома.

Вскоре состояние Торстейна Эйриксона ухудшилось, и он умер. Его жена Гудрид была вне себя от горя. В то время все они находились в общей комнате. Гудрид села на табуретку, стоявшую возле скамьи, на которой лежал ее муж Торстейн. Тогда хозяин дома Торстейн поднял ее с этой табуретки и посадил ее на другую скамью, рядом с собой, которая стояла напротив той, где лежало тело. Торстейн долго говорил с Гудрид, утешая в ее горе, и пообещал ей отправиться вместе с ней в Эйриксфьорд и перевезти туда тела ее мужа и всех его умерших товарищей. «Я возьму с собой также других людей, — сказал ей Торстейн, — чтобы поддержать тебя и помочь тебе».

Она поблагодарила его. Но тут Торстейн Эйриксон приподнялся, сел и произнес: «Где Гудрид?»

Трижды он спросил так, но она хранила молчание.

Затем она спросила Торстейна Черного: «Должна ли я отвечать на его вопросы?»

Он посоветовал ей молчать. Затем Торстейн Черный прошел через комнату и опустился на табуретку, посадив Гудрид себе на колени. «Что тебе нужно, мой тезка?» — спросил он.

Последовала пауза, после которой Торстейн Эйриксон ответил: «Я бы хотел сообщить Гудрид, что ждет ее впереди, чтобы она смогла с большим смирением перенести мою смерть, так как я попал в место подлинного отдохновения. Я должен поведать тебе, Гудрид, что ты выйдешь замуж за исландца, и вы проживете вместе долгую жизнь. Потомки ваши будут отличаться силой и энергией, благородной и привлекательной внешностью. Вы покинете Гренландию и уплывете в Норвегию, а из Норвегии — в Исландию, которая и станет вашим домом. Там вы будете жить, вы оба, в течение долгого времени, и ты проживешь дольше, чем он. Ты отправишься в чужие земли и совершишь паломничество на юг, в Рим, а затем вернешься к себе домой, в Исландию. Там будет возведена церковь, и там ты будешь жить, приняв монашеский обет. Там же ты и умрешь».

Затем Торстейн откинулся на спину, и тело его вынесли из дома и перевезли на корабль.

Торстейн Черный выполнил все свои обещания, данные Гудрид. Весной он распродал свои земли и домашний скот, проводил Гудрид на корабль и перенес туда все свое имущество. Подготовив корабль к отплытию, он набрал команду, а затем отправился в Эйриксфьорд, где все тела умерших были похоронены на церковном кладбище. Гудрид отправилась к Лейфу в Браттахлид, а Торстейн Черный построил себе дом в Эйриксфьорде и жил там до конца своей Жизни, прослыв среди сограждан на редкость достойным человеком.

Тем же летом в Гренландию прибыл корабль из Норвегии. Капитаном его был Торфинн Карлсефни, сын Торда Хосхеда, сына Снорри Тордарсона из Хофди. Торфинн Карлсефни был весьма состоятельным человеком. Зиму он провел в Браттахлиде, у Лейфа Эйриксона. Потребовалось не так уж много времени, чтобы в сердце его вошла любовь к Гудрид. Торфинн просил ее руки, она же поручила Лейфу отвечать за себя. Так что теперь они были обручены, и этой же зимой состоялась их свадьба.

Разговоры о Винланде к тому времени еще не смолкли, так что многие — в том числе и Гудрид — старались убедить Карлсефни отправиться в экспедицию. И он действительно решил предпринять такое путешествие, и вместе с ним должны были отправиться в путь шестьдесят мужчин и пять женщин. Карлсефни заключил со своими товарищами соглашение, по которому каждый из них получал равную долю из всей их прибыли. С собой они взяли разного рода домашний скот, поскольку собирались, в случае удачного стечения обстоятельств, устроить на новом месте поселение. Карлсефни просил Лейфа передать ему свой дом в Винланде, и Лейф ответил, что он может поселиться там, но навсегда он ему дом не отдаст.

Затем они отправились в путь и достигли Лейфсбудира целыми и невредимыми. Все свои спальные принадлежности они перенесли с корабля на берег. Здесь их поджидала новая радость, так как неподалеку от них был выброшен на берег огромный кит. Они убили его и на долгое время обеспечили себя едой. Свой домашний скот они выпустили на волю, но вскоре обнаружили, что животные стали неуправляемыми и производят вокруг настоящее опустошение. С собой они привезли также одного быка. Карлсефни валил лес для своего корабля, обтесывал бревна и раскладывал их на скалах, чтобы просушить. Они старались использовать все ресурсы этой страны: собирали виноградные гроздья, охотились на различных животных, ловили рыбу и т. д.

За первой зимой пришло лето. Именно тогда они и столкнулись со скрэлингами. Большая группа их вышла из леса неподалеку от жилища норманнов. Их скот пасся совсем рядом. Бык начал реветь и угрожающе наклонять голову. Его вид так напугал скрэлингов, что они бросились бежать вместе со своими тюками, в которых были серые меха, соболиные шкурки и различные кожи. Они направились к дому Карлсефни, надеясь войти туда, но Карлсефни приказал охранять двери. Ни норманны, ни скрэлинги не могли понять языка друг друга. Тогда скрэлинги сбросили свои тюки, развязали их и предложили норманнам свои товары. В обмен же они хотели получить прежде всего оружие. Однако Карлсефни запретил продавать им оружие. И тут ему в голову пришла одна идея: он приказал женщинам вынести скрэлингам молоко. И как только те увидели его и попробовали, они уже не хотели покупать ничего другого. И вот что вышло в результате из торговли скрэлингов: сами они унесли все, что купили, в своих животах, а Карлсефни и его спутникам остались их тюки и их меха. После этого скрэлинги ушли прочь.

Затем Карлсефни возвел вокруг своего дома высокий частокол, и они начали готовиться к новой встрече со скрэлингами. Примерно в это же время его жена Гудрид родила сына, которому дали имя Снорри. В начале второй зимы скрэлинги вновь пришли к их жилищу, и было их теперь гораздо больше, чем в прошлый раз. Но товары они принесли такие же, как прежде. «А теперь, — приказал Карлсефни женщинам, — вынесите им те же продукты, которые им так понравились в прошлый раз, — и ничего больше». И как только скрэлинги увидели это, они тут же перебросили свои тюки через частокол.

Гудрид сидела внутри дома у колыбели своего сына Снорри, когда на порог упала чья-то тень. В дом вошла женщина в темной облегающей одежде. Она была невысокого роста, с лентой вокруг головы, волосы у нее были светло-каштанового цвета, лицо бледное, а таких огромных глаз никто и никогда не видел прежде на человеческом лице. Женщина подошла к тому месту, где сидела Гудрид.

— Как тебя зовут? — поинтересовалась она.

— Меня зовут Гудрид, А как зовут тебя?

— И меня зовут Гудрид, — отвечала она.

Тогда Гудрид, хозяйка дома, сделала ей знак рукой, приглашая сесть рядом с ней. Но внезапно раздался сильный шум, и женщина исчезла. Оказывается, в этот момент один из рабов Карлсефни убил скрэлинга, пытавшегося украсть у них оружие. Тут же все скрэлинги бросились бежать прочь, побросав свою одежду и свои товары. И никто, кроме Гудрид, не заметил этой женщины.

«Теперь нам стоит как следует подумать, — сказал Карлсефни, — так как я опасаюсь, что вскоре они нанесут нам третий визит, на этот раз при оружии. Поэтому мы поступим следующим образом: десять человек пройдут вперед, к тому мысу, позволив им увидеть себя. Остальные же пойдут в лес и расчистят там проход для нашего скота, чтобы полностью быть готовыми к моменту их нападения. Мы должны также взять своего быка и пустить его впереди нас».

Место для сражения они выбрали таким образом, что с одной стороны у них было озеро, а с другой — лес.

Скрэлинги подошли к тому месту, которое было выбрано для битвы. Сражение началось, и многие скрэлинги были убиты. В толпе нападающих выделялся один скрэлинг, высокого роста и привлекательной наружности, который, как предположил Карлсефни, был их вождем. Один из скрэлингов подхватил топор, разглядывал его в течение какого-то времени, а затем взмахнул им в сторону одного из своих товарищей и ударил его. Последний тут же пал мертвым, и тогда высокий скрэлинг схватил топор, тоже разглядывал его в течение какого-то времени, а затем размахнулся и забросил его как можно дальше в воду. После этого все скрэлинги бросились бежать в лес. На этом сражение и завершилось.

Карлсефни и его товарищи провели там всю зиму. Но с приходом весны Карлсефни заявил, что не хочет больше оставаться здесь, а собирается вернуться в Гренландию. Норманны тщательно подготовились к этому путешествию и захватили с собой много ценных вещей — таких, как виноградные лозы, гроздья и меха. Затем они отправились в путь и благополучно достигли Эйриксфьорда, где и провели следующую зиму.

В Гренландии вновь заговорили о путешествиях в Винланд, так как теперь это представлялось делом не только почетным, но и прибыльным. В то самое лето, когда Карлсефни вернулся из Винланда, в Гренландию из Норвегии прибыл корабль под командованием двоих братьев, Хельги и Финнбоги, которые остались в Гренландии на всю зиму. Братья эти были по происхождению исландцами, жившими некогда на территории Восточных фьордов. Рассказывают также, что Фрейдис Эйриксдоттир отправилась в путь из своего дома в Гардаре, так как хотела повидаться с братьями Хельги и Финнбоги, чтобы упросить их отправиться вместе с ней в Винланд при условии, что каждый из них получит равную долю от всей возможной прибыли. Братья согласились, и тогда Фрейдис от них отправилась к своему брату Лейфу и попросила его отдать ей тот дом, который он построил в Винланде. По своему обычаю брат ответил ей так: она может жить в этом доме, но совсем он его ей не отдаст. Между Фрейдис и братьями была заключена следующая договоренность: каждый из них должен был взять на корабль по тридцать человек здоровых мужчин и еще какое-то количество женщин. Но Фрейдис тут же выказала пренебрежение к этому договору, взяв пять человек сверх установленного количества. Она так ловко скрыла их, что братья даже ничего не заподозрили, пока не приплыли в Винланд.

Наконец они вышли в море, заранее устроив все так, чтобы как можно дольше плыть вместе. Разумеется, расстояние между двумя кораблями было совсем небольшим, и все-таки братья прибыли немного раньше и перенесли свое имущество к дому Лейфа. Но тут прибыл корабль Фрейдис. Они тоже разгрузились и перенесли свое имущество к дому.

— С какой стати вы перенесли сюда ваши вещи? — обратилась Фрейдис к братьям.

— Но мы считали, — ответили они ей, — что в договоренность входит и совместное проживание в этом доме.

— Лейф предоставил свой дом мне, — возразила она, — но не вам.

— Мы не собираемся ругаться с тобой из-за этого, — заявил Хельги.

Они вынесли свое имущество на улицу и построили свой собственный дом, выбрав для него место неподалеку от озера. Пока они делали все необходимые приготовления, Фрейдис валила лес для своего корабля.

Пришла зима. Братья предложили устраивать небольшие вечеринки, на которых можно было бы проводить время за разными играми. Так оно и шло какое-то время, но затем отношения между ними ухудшились, и всякие сношения между домами прекратились. Так продолжалось большую часть зимы.

Как-то ранним утром Фрейдис встала с постели, оделась (однако не стала надевать ботинок и чулок). Погода же стояла такая, что повсюду лежала густая роса. Фрейдис взяла плащ своего мужа, завернулась в него и направилась к дому братьев. Немногим раньше из их дома выходил человек, который, вернувшись, не закрыл за собой дверь. Фрейдис распахнула дверь и некоторое время стояла на пороге, не говоря ни слова.

Финнбоги лежал в самом конце зала. Он проснулся и спросил:

— Что тебе, Фрейдис?

— Я хочу, чтобы ты встал и вышел со мной на улицу. Мне нужно поговорить с тобой.

Так он и сделал. Они подошли к стволу дерева, лежавшему у стены дома, и сели на него.

— Что ты думаешь обо всем этом? — спросила она его.

— Я думаю, земли здесь хорошие и плодородные, — ответил он, — но тот холодный ветер, что подул между нами, мне не нравится, поскольку для этого нет никаких серьезных причин.

— Все так, — сказала Фрейдис, — я думаю то же самое. Но сейчас я пришла к вам вот зачем: я хочу купить у вас корабль, так как он больше моего, а я собираюсь уплыть отсюда домой.

— Я готов пойти тебе навстречу, — проговорил Финнбоги, — коль скоро ты этого действительно хочешь.

На этом они расстались. Фрейдис пошла к себе, а Финнбоги вернулся домой досыпать. Придя домой, Фрейдис с холодными ногами легла в постель. Проснулся Торвальд и спросил ее, почему она такая холодная и мокрая.

— Потому, — в гневе воскликнула Фрейдис, — что я была у братьев и пыталась договориться с ними насчет корабля. Я хочу купить тот, который больше. Но моя просьба совершенно вывела их из себя, они набросились на меня и избили! Да, теперь я вижу, что я не у себя дома, в Гренландии! Но раз так, я уйду от тебя и не вернусь до тех пор, пока ты не отомстишь им за меня!

Торвальд не мог больше выносить ее попреки. Он приказал своим людям собраться и прихватить с собой оружие, что они и сделали. Затем они направились прямиком к дому братьев, вошли в дом к спящим людям, схватили и связали всех его обитателей. Затем они вывели их — связанных — на улицу. А Фрейдис убивала их одного за другим — в тот момент, когда их выводили на улицу.

И вот все мужчины были убиты, но оставались еще женщины, которых никто не хотел убивать.

— Дайте-ка мне топор, — сказала Фрейдис. Она подошла к пяти женщинам и тоже убила их всех.

Совершив это злодеяние, они вернулись к себе домой. Было совершенно ясно, что Фрейдис вполне удовлетворена тем, как она все устроила. Так она и сказала своим спутникам:

— И если мы все-таки вернемся в Гренландию, я убью любого из вас, кто осмелится упомянуть о том, что здесь произошло на самом деле. Мы должны говорить всем, что они все еще оставались здесь, когда мы уплыли прочь.

Итак, в начале весны они подготовили корабль братьев, перешедший теперь в их руки, и нагрузили его всевозможными ценными вещами. Затем они вышли в открытое море. Плавание их было удачным, и в начале лета они уже привели свой корабль в Эйриксфьорд. Карлсефни все еще был там: он подготовил к отплытию свой корабль и ждал лишь попутного ветра. Люди утверждали, что никогда еще корабль со столь богатым грузом не покидал берегов Гренландии.

Фрейдис тем временем отправилась к себе домой. Она раздала всем членам своей команды дорогие подарки, так как хотела, чтобы они молчали о совершенном ею злодеянии. Но некоторые из них все же не смогли сохранить эту тайну. Они проболтались о совершенном ими преступлении, и в конце концов люди узнали обо всем случившемся. Спустя какое-то время эта прискорбная история достигла и ушей Лейфа. Тогда он схватил трех человек из команды Фрейдис и пытал их до тех пор, пока они не рассказали ему все подчистую. И истории их полностью совпали.

— У меня не хватит мужества, — заявил Лейф, — поступить с моей сестрой Фрейдис так, как она того заслуживает. Но я предсказываю ей и ее мужу: никому из их потомства не следует больше рассчитывать на удачу.

Так оно все и вышло. С этих пор все люди были о них только дурного мнения.

Но теперь следует поведать о том, как Карлсефни подготовил свой корабль и вышел на нем в открытое море. Он благополучно добрался до Норвегии и провел там всю зиму, распродавая привезенные им товары. Карлсефни и его жена были с большим почетом приняты многими знатными семействами Норвегии. Но уже следующей весной он стал готовиться к отплытию в Исландию. Когда все уже было готово и они поджидали только попутного ветра, к Карлсефни пришел один южанин, живший в Бремене, в Германии, и сказал, что хочет купить у него носовую фигуру. (Húsasnotra: украшение носа или кормы корабля, которое могло также служить в качестве флюгера или просто украшать крышу дома.

— Я не собираюсь продавать ее, — заявил Карлсефни.

— Я дам тебе за нее половину марки золотом, — предложил южанин.

Это предложение показалось Карлсефни весьма выгодным, и они заключили сделку. После этого немец отправился в путь, унося с собой носовое украшение. Карлсефни не имел ни малейшего представления, из какого дерева оно было вырезано. На самом же деле это был клен, привезенный из Винланда.

Затем Карлсефни вышел в море и привел свой корабль на север Норвегии, в Скагафьорд. Здесь корабль вытащили на берег, где он и пролежал всю зиму. Весной Карлсефни купил Глаумбэйярланд и выстроил там дом, в котором прожил до конца своих дней, пользуясь всеобщим почетом и уважением. Среди его потомков было немало замечательных людей.

Когда же Карлсефни умер, управление имением перешло в руки Гудрид и ее сына Снорри (того самого, что был рожден в Винланде). Когда же Снорри женился, Гудрид отправилась за границу и совершила паломничество в Рим. А затем вернулась в дом своего сына Снорри, который к тому времени выстроил в Глаумбэре церковь. По истечении некоторого времени Гудрид стала монахиней, затворилась в монастыре при церкви и провела там остаток своих дней.

У Снорри был сын по имени Торгейр, который был отцом Ингвильд, матери епископа Бранда. Дочь Снорри звали Халльфрид, и была она женой Рунольфа, отца епископа Торлака. Другого сына Карлсефни и Гудрид звали Бьёрн, и был он отцом Торунн, матери епископа Бьёрна. Немало известных людей было среди потомков Карлсефни, человека, более других отмеченного милостью Господа. И именно Карлсефни вкратце рассказал обо всех тех путешествиях, о которых мы только что поведали вам.

СКАЗАНИЕ ОБ ЭЙРИКЕ РЫЖЕМ

«Эйрикс сага Paуда», также называемая «Торфиннс сага Карлсефнис» («Тордарсонар»)

Жил некогда король по имени Олаф, более известный как Олаф Белый. Он был сыном короля Ингьяльда, сына Хельги, сына Олафа, сына Гудрода, сына Хальфдана Вайтлега, короля Верхних земель. Олаф отправился в набег на западные земли и захватил Дублин в Ирландии, а также округ Дублина, и провозгласил себя его королем. Он женился на Ауд Глубокомысленной, дочери Кетиля Флэтноуза, сына Бьёрна Буны, который был родом из Норвегии. Сына же их звали Торстейном Рыжим. Олаф пал в битве на территории Ирландии, после чего Ауд с Торстейном отправились на Гебридские острова. И там Торстейн женился, на Турид, дочери Эйвина Истмена и сестре Хельги Магри. У них родилось много детей.

Торстейн стал королем-воителем и заключил союз с ярлом Сигурдом Могучим, сыном Эйстейна Глумры, и вместе они завоевали Кейтнесс и Сазерленд, Росс и Морей и большую часть Шотландии. Торстейн провозгласил себя королем шотландцев и правил там, пока они не предали его и он не погиб в сражении.

Ауд была в Кейтнессе, когда до нее дошли известия о смерти Торстейна. Она тайком построила себе корабль, и когда он был готов, уплыла на нем на Оркнейские острова, где нашла мужа для дочери Торстейна Рыжего по имени Гроа, матери той самой Грелод, на которой женился ярл Торфинн Скалл-Сплиттер. Затем Ауд отправилась на поиски Исландии, и вместе с ней на борту корабля было еще двадцать свободнорожденных человек. Они достигли берегов Исландии, и свою первую зиму Ауд провела в Бьярнархофне, у своего брата Бьёрна. Позже Ауд взяла под поселение все Дольние земли между Догурдарой и Скраумулаупсой. Поселилась она в Хвамме, избрав для богопочитания такое место, как Кроссхолар, где по ее приказу были установлены кресты, поскольку она сама была крещена и строго придерживалась христианской веры.

В этом путешествии в Исландию Ауд сопровождало немало знатных людей из числа тех, кто был захвачен в плен во время набегов на западные земли. Все они теперь стали рабами. Одного из них звали Вифиль. Он происходил из хорошей семьи и был захвачен в плен за Западным морем. Он также считался рабом до тех пор, пока Ауд не отпустила его на свободу. Когда же Ауд раздала всем членам своей команды земельные наделы, Вифиль спросил, почему она не дала такого надела и ему. На что Ауд ответила, что все это ничего не значит. Он будет считаться достойным человеком, каким бы ни было его положение. И все же она отдала ему Вифильсдал, и там он выстроил себе дом. Вифиль женился, и от этого брака родились два сына — Торгейр и Торбьорн. Оба они были замечательными людьми и воспитывались в доме своего отца.

Жил некогда человек по имени Торвальд, который был сыном Асвальда, внука Ульфа Оксен-Торира. Сына Торвальда звали Эйриком Рыжим, и оба они — отец и сын — покинули Йедер [в Норвегии] и уплыли в Исландию, так как ранее убили нескольких человек. Они поселились в Хорнстрандире и построили себе дом в Дрангаре, где Торвальд и умер. Эйрик же женился на Тьодхильд, дочери Йорунда, которая уже была прежде замужем за Торбьорном Хаукадалером. После женитьбы Эйрик покинул северные земли и расчистил себе территорию в Хаукадале. Поселился же он в Эйрикстадире, неподалеку от Ватнасхорна. Спустя какое-то время рабы Эйрика стали причиной оползня, который обрушился вниз, на владение Вальтхьофа из Вальтхьофстадира. И тогда Эйольф Саур, родич Вальтхьофа, убил рабов возле Скейдбреккура, за Ватнасхорном. По этой причине Эйрик убил самого Эйольфа Саура. Он убил также и Хольмганга-Храфна в Лейкскаларе. По настоянию Герстейна и Одда из Йорви, родственников Эйольфа, Эйрик был изгнан из Хаукадаля. Тогда он взял во владение Брокей и жил поначалу в Традире, в Судрее. Но в первую же зиму он отправился в Оксней и именно тогда одолжил Торгесту свои балки для помоста. Поселившись в Эйрикстадире, Эйрик потребовал назад свои бревна, но Торгест отказался возвратить их. Тогда Эйрик направился в Брейдабольстад, чтобы самому забрать их оттуда, но Торгест бросился за ним в погоню, и неподалеку от дома в Дрангаре между ними произошло столкновение. Во время этой стычки погибли два сына Торгеста, а также еще несколько человек из сражавшихся.

Теперь с обеих сторон собралось немало вооруженных мужчин. Стир и Эйольф из Свинея, Торбьорн Вифильссон и сыновья Торбранда из Альптафьорда поддерживали Эйрика, тогда как на стороне Торгеста выступали сыновья Торда Геллира вместе с Торгейром из Хитардала, Аслак из Лангадала и его сын Иллуги.

Эйрик и его товарищи были объявлены вне закона на тинге Торснеса. У Эйрика уже был готов на этот случай корабль, который поджидал его в Эйриксваге. Сам же Эйрик скрывался все это время у Эйольфа в Димунарваге, пока люди Торгеста прочесывали в поисках его все острова. Затем Торбьорн, Эйольф и Стир проводили его за острова и там очень тепло простились с ним. Эйрик сказал своим друзьям, что если им когда-либо потребуется помощь и он будет в состоянии оказать ее, то они могут безоговорочно рассчитывать на него. Он также сказал им, что собирается отправиться на поиски земли, которую видел Гуннбьорн Ульф-Кракасон, заброшенный штормом в западную часть океана, — в тот раз, когда он обнаружил Гуннбьярнарскер (шхеры Гуннбьорна). Если ему удастся найти эту землю, заметил Эйрик, он обязательно вернется назад и сообщит об этом своим друзьям.

Эйрик направил свой корабль в открытое море, мимо Снэфеллсйокула, и пристал к берегам Гренландии у ледника, названного им Бласерк [557. Хвитсерк]. Затем он двинулся на юг, пытаясь отыскать пригодные для обитания земли. Свою первую зиму он провел в Эйриксее, где-то в центре Восточного [X. и 557. ошибочно Западного] поселения, а с приходом весны отправился в Эйриксфьорд, где и построил себе дом. Летом он отправился исследовать западные пустынные земли [X. добавляет: и провел там немало времени], впервые давая названия всем этим новым территориям. Вторую зиму он провел в Эйриксхольмаре неподалеку от Хварфсгнипы, но летом вновь направился на север — к Снэфеллу и Хравнсфьорду. Посчитав, что продвинулся уже достаточно далеко, он вернулся назад и остался зимовать в Эйриксее, неподалеку от устья Эйриксфьорда.

На следующее лето Эйрик вернулся в Исландию и привел свой корабль в Брейдафьорд. Зиму он провел у Ингольфа в Хольмлате. Весной отправился сражаться с Торгестом и потерпел от него поражение, но позднее они все-таки смогли заключить друг с другом мир. Тем же летом Эйрик отправился заселять открытую им землю, которую он назвал Гренландией (Зеленой страной), так как посчитал, что люди охотнее последуют за ним, если у страны будет такое привлекательное название.

Торгейр Вифильссон нашел себе супругу, женившись на Арноре, дочери Эйнара из Лаугарбрекке, сына Сигмунда, сына Кетиля Чертополоха, взявшего под поселение Тистильфьорд. Вторую дочь Эйнара звали Халльвейг. На ней женился Торбьорн Вифильссон, взяв в качестве приданого Лаугарбрекке в Хеллисвеллире. Там Торбьорн и поселился, став вскоре одним из наиболее уважаемых лиц в округе, хорошим хозяином, и имение у него было просто превосходное. Его дочь Гудрид отлично справлялась с любой работой и слыла очень красивой девушкой.

В то время жил в Арнарстапи человек по имени Орм, жену которого звали Халльдис. Орм был хорошим хозяином и другом Торбьорна, так что Гудрид долгое время воспитывалась в доме у Орма.

Жил тогда в Торгейрсфелле человек по имени Торгейр. Дела его шли так хорошо, что в свое время он превратился из раба в вольноотпущенника. У Торгейра был сын по имени Эйнар — привлекательный, воспитанный молодой человек, к тому же большой щеголь. Он успешно вел торговлю с другими странами. Зимовал же он по очереди — то в Исландии, то в Норвегии.

И вот однажды осенью, когда Эйнар был в Исландии, он отправился со своими товарами к Снэфелльснесу, намереваясь продать их там. Он прибыл в Арнарстапи и поселился у Орма, с которым его связывали самые дружеские отношения. Товары Эйнара перенесли на склад, после чего Эйнар распаковал их и предложил Орму выбрать себе, что ему больше всего придется по душе. Орм так и поступил, заявив, что Эйнар — не только хороший торговец, но и настоящий баловень судьбы.

В то время как они были заняты разбором товаров, мимо двери, ведущей в склад, прошла женщина.

— Кто она, — спросил Эйнар у Орма, — та красивая женщина, что прошла сейчас мимо дверей? Прежде я ее здесь не видел.

— Это моя приемная дочь Гудрид, — ответил Орм. — Дочь свободного землевладельца Торбьорна из Лаугарбрекке.

— Из нее получится прекрасная жена, — заметил Эйнар. — Должно быть, к ней уже сваталось немало мужчин?

— Да, это так. Разумеется, дружище, к ней уже сватались, — ответил ему Орм. — Но она пока еще никого не выбрала. Все полагают, что она будет очень разборчива в выборе мужа, да и ее отец тоже.

— И все же, — заявил Эйнар, — я хочу попытать счастья и прошу тебя замолвить за меня словечко перед ее отцом. И будь уверен, если старания твои увенчаются успехом, я у тебя в долгу не останусь. Господин Торбьорн должен понимать, что этот союз выгоден для обеих сторон. Разумеется, он человек высокой репутации, к тому же хозяин большого имения. Однако, насколько я знаю, состояние его очень быстро уменьшается, тогда как и у меня, и у моего отца нет недостатка ни в землях, ни в деньгах. И если этот брак все-таки будет заключен, это пойдет только на пользу самому Торбьорну.

— Конечно же я считаю тебя своим другом, — отвечал ему Орм, — и все же я бы не стал торопиться с подобным предложением, потому что Торбьорн — человек очень гордый и честолюбивый.

Но Эйнар продолжал настаивать на своем, и Орму пришлось пообещать, что он поговорит насчет этого брака с Торбьорном. Затем Эйнар отправился в обратный путь на восток и вскоре оказался у себя дома.

Спустя какое-то время Торвальд, любивший блеснуть своей щедростью, устроил по своему обыкновению праздник по случаю окончания уборки урожая. Из Арнарстапи на этот праздник прибыл Орм, а вместе с ним немало друзей Торбьорна. Во время этой встречи Орм улучил удобный момент и обратился к Торбьорну со своим предложением. Он рассказал ему, что недавно у него в гостях был Эйнар из Торгейрсфелла — весьма многообещающий молодой человек. Затем он перешел к вопросу о сватовстве Эйнара и заявил, что этот брак был бы выгоден для обеих сторон по различным причинам. «Тебе же, друг, была бы от этого немалая польза, так как он имеет много денег».

— Я не ожидал от тебя подобных слов, — ответил Торбьорн, — ведь ты предложил выдать мою дочь за сына раба. Она больше не вернется с тобою в твой дом, раз ты считаешь, что она заслуживает такого низкого брака.

После этого Орм вернулся домой, и все прочие гости разъехались по своим уделам. Но Гудрид осталась у своего отца и провела эту зиму в его доме.

Весной же Торбьорн разослал приглашения всем своим друзьям и приготовил для них знатное угощение. Много народу собралось в его доме, и по ходу праздника Торбьорн обратился к присутствующим со следующими словами:

— Я прожил здесь уже немало времени и не раз имел возможность ощутить вашу доброту и привязанность ко мне. Мне думается, что это было хорошее время как для меня, так и для вас. Но теперь дела у меня пошли значительно хуже, хотя и не настолько, чтобы имение мое совершенно обесценилось. И я скорее предпочту сменить свое жилище, чем потерять свое доброе имя. И уж скорее я уеду из страны, чем брошу тень позора на свою семью. Я хочу воспользоваться предложением моего друга Эйрика Рыжего, которое он сделал мне во время нашего последнего расставания в Брейдафьорде. И если все пойдет так, как я планирую, то этим летом я переберусь на жительство в Гренландию.

[X. Это известие сильно ошеломило его слушателей, так как у Торбьорна в Исландии было очень много друзей. Но поскольку Торбьорн говорил так решительно и обдуманно, отговаривать его было бессмысленно. ] Затем Торбьорн роздал своим гостям подарки. Праздник закончился, и все разъехались по домам. Торбьорн продал свои земли и купил корабль, который стоял на якоре в Храунхафнаросе. Тридцать человек решили отправиться с ним в это путешествие, и среди них были Орм из Арнарстапи, его жена, а также те из друзей Торбьорна, которых тяготила мысль о разлуке с ним. В должное время они вышли в море. Поначалу погода была очень хорошая, но затем попутный ветер стих, а вскоре разыгралась настоящая буря. Корабль Торбьорна, оказавшись во власти сильных штормовых ветров, очень медленно продвигался к берегам Гренландии. А вскоре на корабле разразилась эпидемия. Орм умер и его жена Халльдис тоже, а вместе с ними — почти половина тех, кто отправился в это плавание. Немало трудностей и бедствий пришлось вынести Торбьорну и его спутникам, прежде чем они смогли достигнуть Херьольвснеса в Гренландии (это произошло в самом начале зимы). В то время в Херьольвснесе жил человек по имени Торкель — прекрасный земледелец и гостеприимный хозяин. Он пригласил Торбьорна и всю его команду провести эту зиму в его доме и принял их так хорошо, что Торбьорн и все его товарищи остались очень довольны своим хозяином.

В то время в Гренландии был большой голод. Мужчины, ходившие на охоту и отправлявшиеся в море за рыбой, приносили очень мало добычи, а некоторые так и не вернулись назад. Жила в то время в поселении женщина по имени Торбьорг. Она была прорицательницей, и все звали ее Малой Сивиллой. У нее было девять сестер [X. добавляет: и все они умели предсказывать будущее], но к тому времени в живых оставалась она одна. По своему обыкновению Торбьорг зимой посещала домашние праздники, и те из хозяев, кто хотел знать свое будущее или каким окажется предстоящий год, особенно старались пригласить к себе Торбьорг. И так как Торкель был одним из наиболее уважаемых в поселении, ему было поручено выяснить, когда же закончатся эти тяжелые времена. Поэтому Торкель пригласил к себе домой прорицательницу Торбьорг и подготовил для нее пышный прием — как это бывало всякий раз, когда ждали прихода такого рода гостьи. Для нее устроили специальный помост и положили на него подушку, набитую куриным пером.

Она прибыла вечером, в сопровождении специально посланного за нею мужчины. И вот как она была одета: на ней был голубой плащ с ремешками, усыпанными камнями. На шее Торбьорг носила стеклянные бусы, а на голове — черный мерлушковый капюшон, подбитый изнутри белой кошачьей шкуркой. В руке у нее был посох с набалдашником, украшенный медью и выложенный прямо под набалдашником кольцом из камней. К поясу Торбьорг был привязан мешочек, в котором она хранила свои волшебные амулеты. На ногах у нее были ботинки из телячьей кожи с длинными и крепкими ремешками, а на руках — перчатки из кошачьих шкурок, подбитые изнутри белым мехом.

Когда прорицательница вошла в дом, каждый счел своим долгом поприветствовать ведунью так, как того требовало ее положение. Торкель подвел Торбьорг к тому месту, которое специально подготовили для нее. Затем он попросил ее обратить особое внимание на его домашних, на его скот и вообще на весь дом. И она сказала ему обо всем, но очень коротко.

По ходу вечера в комнату внесли столы для ужина, и вот что было приготовлено для прорицательницы: она ела кашу, сваренную на козьем молозиве, а еще ей зажарили сердца животных из тех, что разводили в усадьбе Торкеля. Во время еды ведунья пользовалась медной ложкой и ножом, рукоять его, с отломленным кончиком, была изготовлена из моржовой кости и украшена двойным медным кольцом. Затем, когда столы унесли, Торкель подошел к Торбьорг и спросил ее, что она думает о здешнем хозяйстве, а также о состоянии и положении людей, и как скоро он [X. она] сможет получить информацию о том, о чем он ее спрашивал и что желают знать все присутствующие здесь. Торбьорг же ответила, что ничего не сможет рассказать ему до завтрашнего утра, после чего проспала всю ночь напролет.

Но назавтра, с приходом дня, прорицательница подготовила все то, что было необходимо ей для совершения соответствующих обрядов. Она также попросила подобрать женщин, знающих особое песнопение, необходимое для заклинаний. Называлась же эта песнь «Вардлокур» [X. «Вардлоккур»]. Но никто из присутствующих там женщин не знал ее, так что стали искать по всему дому, надеясь обнаружить кого-нибудь, кто был бы сведущ в подобных вопросах.

— Я не сведуща в том, что касается волшебства, — сказала Гудрид, — и не умею предсказывать будущее, но Халльдис, моя приемная мать, обучила меня в Исландии напеву [X. песне], который она называла Вардлокур.

— Значит, ты еще мудрее, чем я думала, — заметила Торбьорг.

— Но мне кажется, что я не должна участвовать в подобного рода ритуале, — сказала Гудрид, — ведь я христианка.

— И все же, — заметила Торбьорг, — ты могла бы помочь нам в этом деле, не став при этом хуже, чем прежде. Пусть, однако, Торкель позаботится о том, чтобы я получила все необходимое для моего заклинания.

Тогда Торкель стал настойчиво просить Гудрид выполнить просьбу Торбьорг, и в конце концов девушка согласилась. И вот Торбьорг заняла свое место на возвышении, а все женщины стали вокруг этого возвышения. Гудрид исполнила эту песнь столь замечательно, что все присутствующие сошлись во мнении: никогда еще им не приходилось слышать более приятного голоса. Прорицательница поблагодарила ее за помощь, сказав, что своим пением она привлекла множество духов, которые с охотой обратили свой слух к этой песне. Прежде же эти духи «высокомерно держались в стороне от нас, не желая уделять нам ни малейшего внимания. Теперь же открылось многое из того, что прежде было скрыто и от меня, и от других. И я могу сообщить вам, что голод этот не продлится дольше [X. добавляет: этой зимы], и с приходом весны все изменится в лучшую сторону.

Поразившая людей болезнь тоже вскоре прекратится. Что же касается тебя, Гудрид, то я хочу отплатить тебе за твою помощь, так как будущее твое является сейчас для меня открытой книгой. Ты выйдешь замуж здесь, в Гренландии, и брак этот будет поистине замечательным, однако не слишком продолжительным. Поскольку твоя судьба — вернуться в Исландию, и там тебе суждено иметь многочисленное и достойное потомство, над которым воссияет луч славы. А теперь, дочь моя, прощай, и пусть жизнь твою всегда осеняет счастье».

После этого к прорицательнице стали подходить один за другим присутствующие там люди, и они просили открыть им то, что они более всего желали знать. Торбьорг ничего не утаила от них, и практически все впоследствии сбылось так, как она им предсказывала. Затем ее пригласили в другой дом, и она отправилась туда, а Торкель послал за Торбьорном, так как тот не хотел находиться дома в момент проведения языческого ритуала.

С приходом весны погода значительно улучшилась, как и предсказывала им Торбьорг. Торбьорн, подготовив свой корабль к отплытию, вновь вышел в море и вскоре достиг Браттахлида. Эйрик принял его с распростертыми объятиями, выразив искреннюю радость по поводу его прибытия. Торбьорн и его семья провели эту зиму в доме Эйрика [X. добавляет: всех членов команды расселили по домам местных поселенцев]. Весной Эйрик передал Торбьорну землю в Стокканесе. Торбьорн выстроил там себе прекрасный дом и прожил в нем до конца своей жизни.

У Эйрика была жена, которую звали Тьодхильд, и два сына — Торстейн и Лейф, оба — весьма одаренные молодые люди. Торстейн жил дома вместе со своим отцом, и не было в Гренландии другого столь же многообещающего юноши. Лейф же плавал в Норвегию, где жил в качестве гостя у короля Олафа Трюгвасона.

Однако когда этим летом Лейф отплыл от берегов Гренландии, его корабль попал во власть сильных штормовых ветров и был отнесен к Гебридским островам. Там ему пришлось долгое время ждать попутного ветра, так что команда корабля провела на островах большую часть лета. На островах у Лейфа завязались отношения с одной женщиной по имени Торгунна. Она происходила из хорошей семьи и отличалась редким умом и проницательностью. Когда Лейф наконец собрался покинуть острова, Торгунна попросила, чтобы он взял и ее с собой. Лейф поинтересовался, одобрят ли ее люди подобное решение, на что она ответила, что это не имеет никакого значения. Лейф же сказал, что ему представляется неразумным везти столь высокородную даму в чужую страну.

— Мы слишком ничтожны для этого, — сказал он.

— Не кажется ли тебе, — возразила Торгунна, — что ты принимаешь сейчас не самое мудрое решение?

— Что ж, я готов пойти на этот риск, — ответил Лейф.

— Тогда позволь мне сообщить тебе, — сказала Торгунна, — что речь сейчас идет не обо мне одной. Я ношу ребенка, и отцом этого ребенка являешься ты. Я верю также, что, когда ребенок родится, он окажется мальчиком, и, несмотря на все твое безразличие, я все-таки воспитаю его и отправлю к тебе в Гренландию, как только он достигнет соответствующего возраста. Не исключено также, что и сама я прибуду в Гренландию прежде, чем игра будет доиграна до конца.

Лейф подарил ей золотое кольцо на палец, плащ из гренландской шерстяной ткани и пояс, отделанный моржовой костью. Впоследствии этот юноша действительно прибыл в Гренландию, сообщив, что его зовут Торгильс, и Лейф признал свое отцовство. Рассказывают также, что этот самый Торгильс приезжал в Исландию за год до чудесных событий, происшедших в районе Фроды^{29}. В Гренландию он попал уже после этого, и многие толковали о том, что с ним что-то неладно.

Лейф и его люди покинули Гебридские острова и осенью достигли берегов Норвегии. Лейф сразу же отправился ко двору короля Олафа Трюгвасона. Король оказал ему множество почестей, поскольку сразу понял, что Лейф — человек незаурядный.

Затем пришел день, когда король нашел возможность побеседовать с Лейфом.

— Собираешься ли ты плыть в Гренландию этим летом? — спросил он его.

— Я поплыву, — ответил Лейф, — если такова ваша воля.

— Я думаю, это было бы весьма неплохо, — заметил король, — так как хочу, чтобы ты прибыл туда не просто так, но с проповедью христианства.

Лейф заявил, что он готов выполнить приказ короля, но добавил при этом, что задача эта представляется ему весьма трудновыполнимой.

На это король заметил, что не знает человека, который бы лучше Лейфа подходил для подобной миссии.

— Не беспокойся, тебе обязательно будет сопутствовать удача.

— Только в том случае, — ответил королю Лейф, — если я воспользуюсь для этого и вашей удачей.

Подготовившись к отплытию, Лейф вышел в открытое море, и в течение долгого времени штормовые ветры носили корабль по водным просторам, пока, наконец, его взорам не открылись земли, о которых прежде он мог только мечтать. Там были целые поля дикой пшеницы [буквально — самопосеянной] и рос дикий виноград. Они нашли там также деревья, называемые кленами [mösurr]. С собой они увезли образцы всего того, что встретилось им в этой стране. [X. добавляет: а некоторые деревья оказались настолько большими, что впоследствии их использовали для строительства домов. ] По пути Лейф подобрал людей, потерпевших крушение, и привез их с собой в Гренландию. Он подыскал им всем жилье на зиму, выказав в этом, как и во многом другом, немалое великодушие и любезность, так как именно он (помимо спасения этих людей) прославился тем, что содействовал распространению на территории Гренландии христианства. С тех пор его и прозвали Лейфом Счастливым.

Лейф пристал к берегу в Эйриксфьорде и сразу же отправился домой в Браттахлид, где ему был оказан самый сердечный прием. Вскоре Лейф начал распространять среди своих сограждан христианство и католическую веру, доведя до сведения соотечественников послание короля Олафа Трюгвасона и разъяснив им, сколь славной является новая религия и как много у нее преимуществ. Эйрик весьма прохладно отнесся к предложению сменить веру, но Тьодхильд сразу же приняла новую религию и даже построила церковь, хотя и в отдалении от поселения. Церковь эту называли церковью Тьодхильд, и именно там она возносила Богу свои молитвы — а вместе с ней и другие христиане, которых в то время было уже немало среди жителей Гренландии. И поскольку Тьодхильд сменила веру, они уже не могли жить с Эйриком как муж и жена — обстоятельство, доставлявшее ему немало огорчений.

В то время в Гренландии много говорили о том, что людям [557. ему] следует отправиться на поиски той земли, которую открыл Лейф. Но больше всех настаивал на этом Торстейн Эйриксон, пользовавшийся особой популярностью у своих сограждан. Пригласили в это плавание и Эйрика, так как все понимали, что именно его удачливость и умелое руководство могло пойти на пользу всей экспедиции. Сам Эйрик считал, что его время уже прошло, но все же поддался на уговоры своих друзей.

И вот они начали готовить к плаванию тот корабль, на котором прибыл в Гренландию Торбьорн, и набрали для него команду в двадцать человек. С собой они взяли большое количество оружия и провизии. В то утро, когда Эйрику пришла пора покинуть свой дом, он прихватил с собой в путь небольшой ящичек с золотом и серебром, спрятал его по дороге, а затем поскакал дальше. Не успел он, однако, отъехать на большое расстояние от дома, как лошадь его оступилась и Эйрик упал на землю, сломав при этом несколько ребер и повредив плечо. От боли он громко закричал: «Ай-ай!» После такого несчастья он направил послание своей жене Тьодхильд, в котором просил ее забрать спрятанные им деньги, так как, по его мнению, несчастье случилось именно из-за того, что он решил их спрятать.

Позже они вышли в море из Эйриксфьорда счастливые и радостные, так как возлагали большие надежды на это путешествие. Но в течение долгого времени бури носили их по океанским просторам, и мореходам никак не удавалось плыть нужным курсом. Во время этого плавания им довелось увидеть издали горы Исландии, а затем они встретили птиц, летящих от берегов Ирландии. Затем их корабль снова погнало прочь, и только осенью они вернулись домой совершенно измученные и разбитые. С началом зимы они привели свой корабль в Эйриксфьорд.

— Ты выглядел куда счастливее этим летом, когда отправлялся в путь, чем сейчас, когда ты вернулся, — заметил Эйрик. — И все-таки в целом ты должен быть благодарен своей судьбе.

— Пусть все будет так, как и должно быть, — ответил Торстейн, — мне же предстоит позаботиться о тех людях с корабля, которые оказались сейчас в затруднительном положении, и обеспечить их жильем и провизией.

Эйрик согласился:

— Ты верно рассуждаешь. Никого нельзя считать особенно мудрым, пока он не найдет точного ответа. Следуй своим путем — только так узнаешь, что ждет тебя в конце этого пути.

И вот все, кому некуда было больше идти, отправились вместе с отцом и сыном. Позднее [X. они направились в Браттахлид и провели там эту зиму].

Далее следует поведать о том, что Торстейн Эйриксон посватался к Гудрид Торбьярнардоттир, и предложение его было благосклонно принято как отцом, так и дочерью. Итак, было решено, что Торстейн женится на Гудрид, и свадьба их состоялась в Браттахлиде той же осенью. Все прошло как нельзя лучше а на церемонии присутствовало большое количество народа. Торстейн приобрел половину участка земли в Западном поселении, на территории Лисуфьорда. Другая половина находилась в собственности человека, которого тоже звали Торстейн. У этого Торстейна была жена по имени Сигрид. Осенью Торстейн Эйриксон отправился вместе с Гудрид в Лисуфьорд, к своему тезке, который принял их очень тепло и предложил остаться у него на зиму. Затем случилось так, что в начале зимы в Лисуфьорде разразилась эпидемия. Там управлял человек по имени Гардар, не пользовавшийся особой популярностью среди рабочих. Он первым заболел и умер, а вслед за ним болезнь стала уносить жизни все новых и новых людей. Наконец, заболел и сам Торстейн Эйриксон, а за ним — Сигрид, жена его тезки.

Как-то вечером Сигрид захотела пойти в туалет, который располагался напротив наружной двери. И вот, когда они уже возвращались в дом, Сигрид, глядя на эту дверь, внезапно воскликнула: «Ох!»

— Давай вернемся в дом, — предложила ей Гудрид, — ты сейчас не в таком состоянии, чтобы долго находиться на холоде.

— Я не могу пройти сейчас в дом, — возразила Сигрид, — так как там, перед дверью, стоит целая толпа мертвецов, и среди них я вижу твоего мужа Торстейна, а также и себя саму, Как же ужасно это зрелище!

Прошло некоторое время, и Сигрид сказала:

— Теперь пойдем, Гудрид. Я больше не вижу этой толпы.

Мертвецы исчезли, в том числе и Гардар, который, как показалось Сигрид, держал в руке кнут и пытался хлестать и подгонять им остальных.

Затем женщины вернулись домой, и еще до наступления утра Сигрид умерла. Для ее погребения подготовили гроб.

В тот же самый день мужчины собирались на ловлю рыбы, и Торстейн видел, как они шли к морю. Уже в сумерках он решил спуститься на берег, чтобы посмотреть на улов. Но вскоре за ним прислал Торстейн Эйриксон, который просил его вернуться домой, потому что там творились странные вещи: мертвая хозяйка дома пыталась встать со своего ложа. Когда же Торстейн вошел в дом, она продолжала двигаться к краю кровати. Торстейн ухватил ее за руки и положил ей на грудь боевой топор.

Ближе к ночи Торстейн Эйриксон тоже умер. Другой Торстейн сказал Гудрид, чтобы та ложилась спать, пообещав ей, что он сам будет бодрствовать всю ночь над телами усопших. Так она и поступила и вскоре уже спала. Но спустя какое-то время Торстейн, ее умерший муж, поднялся и сказал, что хочет поговорить с Гудрид:

— Господь даровал мне этот час ради отпущения грехов и ради улучшения моего положения.

Торстейн отправился к Гудрид и разбудил ее, предложив ей перекреститься и молить Господа о помощи.

— Торстейн Эйриксон сказал мне, что хочет видеть тебя, но ты сама должна решать, как тебе поступить. Я же не вправе советовать тебе что-либо.

— Может быть так, — ответила она, — что это удивительное происшествие никогда не изгладится из моего сердца. И все же я верю, что Господь охранит меня. С Божьей помощью я рискну поговорить с ним. Мне кажется, что у меня просто нет выбора — во всяком случае, если я не хочу, чтобы он и в дальнейшем преследовал меня.

И вот Гудрид направилась к своему Торстейну, и при взгляде на него показалось ей, что он плачет. Что-то он тихо прошептал ей на ухо, так что лишь одна она услышала эти слова. Но вот что он сказал [X. добавляет: так, что слышал каждый]:

— Лишь те люди будут воистину благословенны, кто будет неустанно блюсти свою веру — им уготованы спасение и милость Господа. Однако лишь немногие из находящихся здесь могут похвастаться подлинным благочестием. Плох также тот обычай, согласно которому людей, принявших христианство, хоронят здесь, в Гренландии, в неосвященной (557. освященной] земле, отслужив над ними лишь краткую службу. Я хочу, чтобы меня и всех, кто умер здесь, похоронили в церковной земле. Но тело Гардара необходимо как можно быстрее предать огню, так как именно он стал причиной всех тех потусторонних явлений, что случились здесь в эту зиму.

Затем он говорил с Гудрид о ней самой, предрекая ей счастливое будущее. Он также предостерег ее от брака с гренландцем и настоятельно просил передать их деньги церкви или раздать их бедным. Затем он откинулся на свое ложе и на этот раз замолчал навсегда.

В Гренландии со времен прихода туда христианства существовал обычай, согласно которому людей хоронили на тех же фермах, где они и умерли, в неосвященной [557. освященной] земле. В эту землю втыкали кол, проходящий через грудь [X. добавляет: умершего], со временем же, когда в этих местах оказывались священнослужители, кол этот вынимали, на его место лили святую воду, а над усопшим проводили церковную службу. Считалось, что даже такое запоздалое освящение должно было пойти на пользу умершему.

Тела [X. добавляет: Торстейна Эйриксона и остальных] были перенесены в церковь в Эйриксфьорде, и там священники отслужили над ними заупокойные службы. Позже Торстейн умер, и все его состояние перешло к Гудрид. Эйрик взял ее к себе в дом и в дальнейшем заботился как о ней, так и о ее имуществе.

Жил в то время на севере Исландии, в Скагафьорде (теперь это место называется Стад), человек по имени Торфинн Карлсефни, сын Торда Лошадиноголового. Он был человеком хорошего рода и очень богатым. Мать его звали Торунн. Торфинн торговал с другими странами и заслужил славу хорошего купца. Однажды летом Карлсефни стал снаряжать свой корабль, готовясь плыть в Гренландию. Вместе с ним решил плыть Снорри Торбрандссон из Альптафьорда, всего же на борту их корабля было сорок человек. В то же самое лето собрались плыть в Гренландию Бьярни Гримольфссон из Брейдафьорда и Торхалл Гамласон из Восточных фьордов, и у них на корабле тоже было сорок моряков.

Вскоре оба эти корабля вышли в море. Неизвестно, сколько времени они провели в плавании, однако осенью оба корабля достигли Эйриксфьорда. Эйрик и другие поселенцы сразу же прискакали к кораблям, и началась активная купля-продажа. Шкиперы пригласили Эйрика [557. Гудрид] выбрать себе из привезенных товаров то, что ему понравится больше всего. Эйрик же в свою очередь проявил не меньшее благородство, пригласив команды обоих кораблей провести эту зиму в его доме в Браттахлиде. Купцы приняли его предложение и отправились вместе с ним в путь. Товары их также были переправлены в Браттахлид, где не было недостатка в надежных складах. [X. добавляет: не было там недостатка и в прочих необходимых вещах. ] Так что зимовка эта сложилась для купцов очень удачно.

Но по мере того как приближались святки, Эйрик становился все более и более мрачным. И однажды Карлсефни решился поговорить с ним об этом.

— Не случилось ли чего-нибудь, Эйрик? Ты сейчас кажешься куда задумчивее, чем ты был прежде. Ты принял нас с таким гостеприимством, что мы чувствуем себя обязанными отплатить тебе за столь радушный прием. Поведай же мне, что заставляет тебя печалиться?

— Я давно не принимал у себя столь любезных и добросердечных людей, как вы, — ответил ему Эйрик. — И ваше обращение со мной было выше всяких похвал. [X. Печалит меня лишь то, что, когда вы попадете в другие земли, повсюду станет известно о том, что нигде еще вам не довелось так бедно отмечать святки, как здесь, в Гренландии, когда хозяином вашим был Эйрик Рыжий из Браттахлида.]

— Мы не допустим, чтобы это произошло, — успокоил его Карлсефни. — На борту наших кораблей есть солод, мука и зерно, и ты можешь взять все, что тебе необходимо, чтобы устроить такой праздник, который бы полностью отвечал твоим представлениям о гостеприимстве.

Эйрик принял его предложение, и святки в его доме были отмечены с такой пышностью и великолепием, что людям оставалось лишь дивиться, глядя на такую роскошь. [X. добавляет: в столь бедной стране.]

После святок Карлсефни попросил у Эйрика руки Гудрид, поскольку считал, что именно Эйрик вправе решать этот вопрос. Сама же Гудрид представлялась ему не только красивой, но и очень достойной женщиной, Эйрик весьма благосклонно отнесся к предложению Карлсефни, так как Гудрид, без сомнения, заслуживала хорошего мужа. И если она выйдет замуж за Карлсефни, то тем самым, очевидно, исполнит свое предназначение. Эйрик также отметил, что о Карлсефни ему не довелось слышать ничего, кроме хорошего. Итак, предложение это было передано Гудрид. Она же сказала, что предоставляет решение этого вопроса самому Эйрику, так что вскоре последовало объявление об их помолвке, а затем в Браттахлиде прошли свадебные торжества. В ту зиму в доме Эйрика устраивалось немало приемов и вечеринок — с настольными играми, беседами и прочими развлечениями, призванными повеселить домашних и привести их в хорошее расположение духа.

В Браттахлиде горячо обсуждали один вопрос: Карлсефни и Снорри собирались плыть на поиски Винланда, и люди долго говорили об их решении. В конце концов Карлсефни и Снорри стали готовить свой корабль, чтобы с приходом лета отправиться в это путешествие — на своем корабле и со своей командой. Был среди них человек по имени Торвальд, зять Эйрика Рыжего. Был там также и Торхалл, прозванный Охотником, так как уже очень долгое время он ходил вместе с Эйриком на охоту во время летних сезонов. Он был высокого роста, темнолицым и угрюмым пожилым человеком. Торхалл отличался скрытностью и молчаливостью, но при этом нередко задевал людей обидными словами. И хотя жители Гренландии уже приняли христианскую веру, Торхалл продолжал оставаться язычником. Друзей у него практически не было, однако Эйрик давно привык советоваться с ним. Торхалл попал на борт того же корабля, что и Торвальд, поскольку хорошо знал многие необжитые земли. Они подготовили к отплытию тот самый корабль, который привел к берегам Гренландии Торбьорн. Они решили отправиться в путь вместе с Карлсефни и его людьми, и по большей части все они были гренландцами. Всего же их было 160 человек на двух кораблях. Из Эйриксфьорда они направились к Западному поселению, а оттуда — к Бьярнейяру (Медвежьим островам). От Бьярнейяра они поплыли, подгоняемые северным ветром, и через два дня увидели неизвестную землю. Мореходы подплыли на лодках к берегу и, обследовав эту землю, обнаружили множество плоских камней, на которых легко могла уместиться пара человек одновременно. Еще там было очень много песцов. Моряки дали этой стране имя Хеллуланд — Страна плоских камней. Затем они плыли при попутном северном ветре еще два дня, после чего обнаружили новую землю. Она вся была покрыта густыми лесами, в которых водилось множество диких животных. К юго-востоку от этой земли лежал остров, который они назвали Бьярней — Медвежий остров, поскольку обнаружили там медведя. Саму же землю они назвали Маркланд — Страна лесов.

Затем, по истечении еще двух дней, они снова увидели новую землю и поплыли к ней. Они подошли к ней со стороны мыса, а затем поплыли вдоль берега, оставив эту землю по правому борту. Побережье там было открытым, без гаваней и бухт — одни лишь длинные песчаные пляжи. Они пристали к берегу на лодках и наткнулись там на корабельный киль и потому назвали это место Кьяларнес — Мыс-Киль. По такому же принципу они именовали увиденные ими пляжи, назвав их Фурдустрандир — Чудесное побережье, поскольку им пришлось невероятно долго плыть мимо этих берегов. Наконец, они доплыли до такого участка суши, который весь был изрезан заливами, и именно туда они и направили свой корабль.

В свое время, когда Лейф был у короля Олафа Трюггвасона и тот послал его проповедовать христианство среди жителей Гренландии, он дал ему с собой двух шотландцев — мужчину по имени Хаки и женщину по имени Хекья. Король сказал, что, если Лейфу понадобится их быстрота, они умеют бегать быстрее оленя. Этих двух шотландцев Лейф и Эйрик отправили в путешествие с Карлсефни. Так что когда мореходы проплывали мимо Фурдустрандира, то высадили шотландцев на берег, приказав им разведать территории, лежащие к югу от этой местности: разузнать, насколько плодородные там земли, и вернуться до истечения трех дней. Одеты же скороходы были в такое платье, которое сами они назвали «бьяфал». Сшито это одеяние таким образом, что наверху находился у него капюшон, а с боков же оно полностью открыто. Одеяния были без рукавов и скреплялись между ног (застегивались при помощи пуговицы и петли). Кроме этой одежды, на шотландцах больше ничего не было. Спустя три дня эти двое бегом вернулись к кораблям, и один из них нес в руке виноград, а другая — колосья дикой пшеницы. Карлсефни сказал, что, судя по всему, они нашли превосходную, плодородную землю. Они подняли шотландцев на борт и плыли до тех пор, пока не обнаружили фьорд, глубоко вдававшийся в этот участок суши. Моряки направили свой корабль в устье фьорда, миновав по пути остров, окруженный сильными течениями. Этот остров они назвали Страумсей [X. Страумей]. Там было так много птиц, что человек лишь с трудом мог ступать между кладками яиц. Затем они поплыли в глубь фьорда, который назвали Страумсфьорд [X. Страумфьорд], и здесь стали на якорь, выгрузив на берег все свое добро. С собой они привезли множество скота и теперь осматривались вокруг, пытаясь оценить, насколько удачно они выбрали место для стоянки. Неподалеку от них возвышались горы, и все вокруг радовало глаз своей красотой. Первопроходцы занялись исследованием новой территории. Повсюду там росла высокая [или густая] трава. Мореходы провели там всю зиму, и зима эта оказалась очень суровой, так как они не успели заготовить никаких припасов. Еды у них было очень мало, а охота по большей части оказалась неудачной, так же как и рыбалка. Тогда они отправились на остров, надеясь, что там их старания принесут более ощутимый результат, но и на острове они почти ничего не добыли. А вот скот их чувствовал себя там весьма привольно. Тогда они стали молить Господа, чтобы он послал им что-нибудь съестное, но Господь не откликнулся на их мольбу так быстро, как бы им того хотелось. Торхалл исчез, и люди отправились разыскивать его. Так продолжалось целых три дня. На четвертый день Карлсефни и Бьярни нашли его на гребне скалы. Он, не отрываясь, смотрел в небо и при этом что-то бормотал. Они спросили его, зачем он забрался сюда, на что он ответил, что это не их забота, а также посоветовал не таращиться так на него. Он также добавил, что прожил уже достаточно долго и в состоянии обойтись без их присмотра. Они стали уговаривать его вернуться вместе с ними домой, и это им удалось. Через некоторое время им попался кит, они, хотя никто из них не имел ни малейшего представления о том, что это за вид, убили его, так как нуждались в мясе. Карлсефни и прежде ловил китов, но такой ему встретился впервые. Повара приготовили мясо этого кита, все его ели и вскоре почувствовали себя очень плохо. Затем Торхалл выступил вперед и произнес: «Разве теперь вы не убедились, что надежнее полагаться на Рыжебородого, а не на вашего Христа? Этот кит был прислан мне в награду за те славословия, которые я сочинил о моем покровителе Торе. Никогда не оставлял он меня без поддержки». Но как только люди услышали это, они перестали есть эту пищу. Они сбросили ее со скалы, а сами препоручили себя милости Господа. Затем они отправились в море за рыбой, и улов их оказался на этот раз очень велик. Весной они вернулись в Страумсфьорд и стали пополнять свои запасы, занимаясь охотой на суше, ловлей рыбы в море и собирая на побережье яйца.

Теперь они активно обсуждали свою экспедицию и строили планы на будущее. Торхалл Охотник хотел плыть на север, в направлении Фурдустрандира и Кьяларнеса, на поиски Винланда. Однако Карлсефни намеревался двигаться вдоль побережья на юг, полагая, что найдет там обширные территории, которые также необходимо исследовать. И вот Торхалл начал готовиться к путешествию на север, и еще девять человек собирались плыть вместе с ним. Остальные же решили присоединиться к Карлсефни. Как-то раз, когда Торхалл нес воду на свой корабль, он остановился, чтобы попить, а затем произнес следующие стихи:

Они сказали мне, храбрые вояки,
Что на этой земле мы найдем
Такой напиток, о котором прежде и не мечтали.
Так будь все проклято — и пусть все это слышат!
Мы пьем здесь только воду из ведра,
Одну лишь чистую ключевую воду —
Неплохое занятие для настоящего воина!
Ни капли вина не смочило моих губ.

Позже они вышли в море, и Карлсефни видел, как их корабль проплывал мимо островов. Но прежде чем они отправились в путь, Торхалл сложил такое стихотворение:

Ныне мы плывем назад, туда,
Где нас ждут такие же, как мы, гренландцы.
На нашем корабле мы отплываем
Бороздить бескрайние просторы океана.
И пусть здесь остаются эти проныры,
Расхвалившие мне чудеса этой земли.
Все, что им осталось, — варить на песчаном побережье
Мясо кита для своих голодных желудков.

Карлсефни поплыл вдоль побережья на юг, вместе со Снорри, Бьярни и другими членами их экспедиции. Так они плыли очень долго, пока не достигли реки, которая впадала в озеро, а оттуда — в море. Возле устья этой реки были столь обширные мели [557. острова], что корабль можно было провести в ее русло лишь при полном приливе. Карлсефни и его люди привели корабль в устье реки и назвали это место Хоп — Закрытый залив. Мореходы сошли на берег и в низинах обнаружили поля дикой пшеницы, а на холмах — виноградные лозы. В ручьях там водилось несметное количество рыбы. Они прокопали канавы в том месте, куда вода поднималась во время прилива; когда же наступал отлив, они находили в этих местах большое количество палтуса, В лесах там водились самые разные животные. С собой они привезли весь свой скот. Проведя в Хопе две недели, им не привелось встретить за это время ни одной человеческой души.

Однажды рано утром первопроходцы увидели, как по воде плывут девять [X. большое количество] лодок, обтянутых кожей. Люди на этих лодках размахивали шестами, которые издавали при этом такие же звуки, как цеп во время молотьбы. Размахивали же они ими по часовой стрелке.

— Что это может значить? — спросил Карлсефни

— Я думаю, это знак мира, — ответил Снорри. — Давай выставим им навстречу белый щит.

Так они и сделали. Люди в лодках подплыли к ним, выказывая величайшее удивление, а затем сошли на берег. Были они маленького роста [X. темнолицые], непривлекательной наружности, руки же у них были покрыты густыми волосами, глаза большие, а скулы — широкие. Какое-то время они оставались на берегу, в изумлении разглядывая норманнов, а затем поплыли мимо мыса на юг.

Карлсефни и его люди построили себе за озером жилища. Часть из них была расположена возле самого озера, другая же часть находилась ближе к материку. Там они и провели эту зиму. Зима оказалась совершенно бесснежной, и скот их продолжал пастись на открытом воздухе. Но с приходом весны норманны снова увидели, как с юга, из-за мыса, плывет такое количество лодок, что весь залив показался им усыпанным угольками. На каждой лодке, как и в первый раз, размахивали шестами. Карлсефни и его люди подняли белые щиты, и после этого между ними началась торговля. Люди эти больше всего хотели купить красную материю [X. добавляет: в обмен на меха и серые шкурки]. Они также хотели купить мечи и копья, но Карлсефни и Снорри запретили продавать оружие. В обмен на кусок ткани определенной длины эти люди отдавали кожи превосходной выделки, ткань же они повязывали вокруг головы. Так продолжалось до тех пор, пока материи не осталось слишком мало. Тогда они начали рвать ее на куски шириной не толще пальца, но и теперь скрэлинги отдавали за нее столько же шкурок или даже больше.

Затем случилось так, что бык, принадлежавший Карлсефни и его товарищам, выбежал из леса и громко замычал. Его неожиданное появление так испугало скрэлингов, что они бросились к своим лодкам и поплыли мимо мыса на юг, и в течение трех недель о них не было больше никаких известий. Но к концу этого периода норманны увидели, как с юга, подобно стремительному потоку, приближается огромное количество туземных лодок. На этот раз скрэлинги громко завывали и размахивали шестами против часовой стрелки, поэтому норманны выставили против них красные щиты, [X. добавляет: скрэлинги соскочили на берег, и] тут началась битва. На Карлсефни и его товарищей обрушился целый град метательных снарядов, поскольку у скрэлингов на лодках были пращи. Карлсефни и Снорри увидели, как скрэлинги поднимают на шесты [X. на шест] большой шаровидный объект [X. добавляет: размером примерно с брюхо овцы] сине-черного цвета, который они запустили [X. добавляет: с шеста] в глубь территории, где располагались войска Карлсефни, и этот шар при падении произвел ужасающий шум. Великий страх охватил Карлсефни и его товарищей, так что они бросились бежать вверх по течению реки [X. добавляет: так как у них создалось впечатление, что скрэлинги нападают на них со всех сторон. И они бежали до тех пор, пока не оказались] у каких-то крутых скал, и здесь они дали скрэлингам жестокий отпор.

Фрейдис вышла из своего дома и увидела, что норманны обратились в бегство. «Почему вы бежите от такого противника? — воскликнула она. — Я-то полагала, что такие славные парни просто отколотят этих туземцев по голове, как каких-нибудь домашних животных. Да если бы у меня было оружие, я бы и то сразилась лучше, чем вы!»

Но они словно не слышали ее. Фрейдис хотела уйти вместе с ними, но из-за беременности не могла двигаться слишком быстро. Она спешила за норманнами в лес, когда ее настигли скрэлинги. По пути Фрейдис наткнулась на убитого (это был Торбранд Сноррасон). Голова его была разбита брошенным камнем. Меч лежал рядом с телом. Фрейдис схватила меч и приготовилась защищать себя. Когда скрэлинги решили напасть на нее, она высвободила свою грудь из-под сорочки и с силой хлопнула по ней мечом. Все это так напугало скрэлингов, что они бросились к своим лодкам и поплыли прочь. Люди Карлсефни приблизились к Фрейдис, восхваляя ее мужество. В этом сражении погибли двое норманнов и четверо [X. добавляет: большое количество] скрэлингов, и все же они по-прежнему превосходили норманнов своею численностью. Карлсефни и его люди вернулись к своим жилищам [X. добавляет: и перевязали свои раны], гадая, кто же мог атаковать их со стороны суши. Теперь им казалось, что нападали на них только со стороны лодок, остальное же было не чем иным, как видением.

Позднее скрэлинги нашли мертвого человека, топор которого лежал рядом с ним. Один из них [X. добавляет: схватил этот топор и ударил им по дереву. Так они рубили одно дерево за другим и в конце концов сочли, что топор — очень хорошая вещь. Но затем один скрэлинг взял его в руки и] ударил по камню. Топор сломался, и тогда все решили, что это бесполезная вещь, так как не может разрубить камень, и выбросили его прочь.

Карлсефни и его людям стало теперь понятно, что, хотя им и удалось найти замечательную землю, они никогда не будут чувствовать себя здесь в полной безопасности из-за населявших ее скрэлингов. Поэтому они начали готовиться к отплытию, собираясь вернуться на родину. Вначале они направились вдоль побережья на север и по дороге наткнулись на пятерых скрэлингов, которые спали на морском берегу. При них были деревянные сундучки, в которых находился костный мозг животных, перемешанный с кровью. Норманны напали на этих людей и убили их. Позднее они обнаружили мыс, на котором было большое количество животных. Мыс этот был покрыт толстым слоем помета, поскольку животные проводили там все ночи [557. всю зиму].

И вот Карлсефни и его спутники вернулись в Страумсфьорд [X. добавляет: где было практически все, в чем они нуждались]. Сообщают также, что Бьярни и Фрейдис [X. Гудрид], а с ними еще сто человек остались в Страумсфьорде, в то время как Карлсефни и Снорри в сопровождении сорока человек отправились на юг и провели в Хопе около двух месяцев и вернулись назад еще до истечения лета. Затем Карлсефни отправился на одном корабле на поиски Торхалла Охотника. Они поплыли на север мимо Кьяларнеса, а затем повернули на запад. Со своего корабля они видели лишь дремучие заросли [X. добавляет: и лишь кое-где в этой чащобе виднелись просветы]. Они провели в пути уже довольно долгое время, когда им встретилась река, текущая с востока на запад. Они направили корабль в ее устье и стали на якорь возле южного берега.

Как-то утром Карлсефни и его люди заметили сверкающее пятнышко и начали наблюдать за ним. Когда оно приблизилось, они увидели, что это одноногий, который движется к берегу реки, возле которой стоял на якоре их корабль. Торвальд, сын Эйрика Рыжего, сидел у руля, и одноногий выпустил стрелу прямо ему в живот. Торвальд вырвал эту стрелу и произнес: «Вокруг моего желудка немало жира! — и добавил: — Мы нашли прекрасную, плодородную страну, но вряд ли нам позволят наслаждаться ее дарами». Спустя некоторое время Торвальд умер. Одноногий бросился бежать прочь в направлении севера, а Карлсефни со своими людьми бросился за ним в погоню, стараясь не упустить его из виду. Когда они увидели его в последний раз, он мчался по направлению к какому-то заливу. Тогда Карлсефни и его товарищи вернулись назад. И один из товарищей Карлсефни произнес следующий стих:

Мы бросились в погоню —
Поверьте, я не вру —
За одноногим, мчащимся
Вдоль побережья моря.
Но этот чудо-человек,
Проклятый сын шлюхи
(Карлсефни, поразмысли-ка),
Сбежал от нас быстрее ветра.

Затем они повернули обратно на север, будучи уверенными, что им довелось увидеть Эйнфэтингаланд — Страну одноногих. Больше они не захотели губить своих людей. Они собирались исследовать все горы — и те, которые были в Хопе, и те, которые они обнаружили здесь. Вывод был таков: горы Хопа и те, которые они обнаружили здесь, входят в одну и ту же горную цепь, так как расположены прямо напротив друг друга и лежат на одном и том же расстоянии по обоим берегам Страумсфьорда.

Они вернулись назад и провели третью зиму в Страумсфьорде. Там между ними разгорелись ссоры из-за женщин, так как неженатые мужчины стали нападать на женатых, что приводило к серьезным стычкам. Еще в первую осень у Карлсефни родился сын Снорри, и когда они покидали Страумсфьорд, ему было уже три года.

Норманны отплыли от берегов Винланда и при попутном южном ветре достигли Маркланда, где обнаружили пятерых скрэлингов — взрослого мужчину с бородой, двух женщин и двоих детей. Карлсефни захватил мальчиков, но остальным удалось сбежать. Норманны взяли мальчиков с собой, обучили их своему языку, а затем крестили. Дети рассказали, что мать их звали Вэтиллди, а отца — Увэги. Они также сообщили, что Скрэлингаландом управляли вожди. Одного из них звали Аваллдамон, а другого — Валлдидида. Домов эти люди не строили, но жили в пещерах или землянках. По словам мальчиков, напротив их собственной страны лежала другая, где люди разгуливали в белых одеяниях и громко кричали, а также носили шесты и бродили всюду с флагами. Из всего этого норманны заключили, что страна эта — Хвитраманналанд [или Великая Ирландия]^{30}. И вот они вернулись в Гренландию и провели зиму в доме Эйрика Рыжего.

Но Бьярни Гримольфссона снесло в Гренландское [X. Ирландское] море, в воды, кишевшие червями. И прежде чем норманны обнаружили это, черви изъели весь низ их корабля. Тогда они стали изыскивать способ спасения. У них была с собою буксирная лодка, обмазанная дегтем. А как известно, черви не способны проточить дерево, обмазанное дегтем. Большинством голосов решили плыть на этой лодке, вместив в нее как можно больше человек. Однако тут же выяснилось, что лодка может взять не более половины всей команды. Тогда Бьярни предложил, чтобы они все-таки усаживались в лодку, но не по рангу, а по жребию. И поскольку все хотели спастись, а одной лодки на всех было мало, то они решили принять это предложение и садиться в лодку по жребию. И такой жребий выпал самому Бьярни и примерно половине его команды.

И вот все счастливчики пересели с корабля на лодку. Но в этот момент один молодой исландец, товарищ Бьярни, обратился к нему с такими словами:

— Ты собираешься оставить меня здесь, Бьярни?

— Да, это так, — ответил Бьярни.

— Но ты обещал мне совсем не это, когда я покинул дом своего отца и отправился с тобою в море.

— Я не вижу другого выхода, — заявил Бьярни. — Но скажи мне, как же ты предлагаешь поступить?

— Я предлагаю поменяться местами. Ты перейдешь на корабль, а я сяду в лодку.

— Хорошо, пусть будет так, — сказал Бьярни, — так как ты очень хочешь жить, как я вижу, и боишься смерти.

И они поменялись местами. Этот человек перешел в лодку, а Бьярни вернулся на корабль. Говорят также, что Бьярни и все те, кто остался с ним на корабле, погибли в том море. Но лодка благополучно достигла берегов земли [X добавляет: в Дублине в Ирландии], и те люди, которые находились в ней, и рассказали впоследствии эту историю.

Спустя два года Карлсефни, а вместе с ним и Снорри [X. Гудрид], вернулись в Исландию и отправились к себе домой в Рейкьянес. Его мать сочла, что он совершил ошибку, женившись на небогатой женщине, и потому не осталась жить в их доме в эту первую зиму. Но когда она поняла, какой замечательной женщиной является Гудрид, то вернулась домой, и с тех пор они счастливо жили все вместе.

Дочерью Снорри, сына Карлсефни, была Халльфрид, мать епископа Торлака Рунольфссона. Еще у Карлсефни и Гудрид был сын, которого звали Торбьорн. У Снорри, сына Карлсефни, был сын, которого звали Торгейр. Он был отцом Ингвильд, матери первого епископа Бранда.

На этом и заканчивается наша сага^{31}.

ПУТЕШЕСТВИЕ КАРЛСЕФНИ В ВИНЛАНД

Версия «Хауксбок», относящаяся к путешествию Торфинна Карлсефни в Винланд

И вот после святок Карлсефни обратился к Эйрику с просьбой отдать ему в жены Гудрид, так как понимал, что только он сможет решить этот вопрос. Эйрик дал ему благоприятный ответ, поскольку считал, что Гудрид должна следовать своей судьбе, а о Карлсефни ему довелось слышать только хорошее. Так это все и закончилось: Торфинн женился на Гудрид, и в честь такого события был устроен большой праздник. Зиму эту они провели в Браттахлиде.

В то время в Браттахлиде много говорили о том, что людям следовало бы отправиться на поиски Винланда Благодатного. И все сходились во мнении, что страна эта должна быть на редкость плодородной. И вот Карлсефни вместе со Снорри начали готовить свой корабль, собираясь отправиться весной на поиски Винланда. Бьярни и его товарищ Торхалл, о которых мы уже упоминали, собрались плыть вместе с ними на своем корабле. Был также человек по имени Торвальд, взявший в жены родную дочь Эйрика Рыжего Фрейдис, который отправился с ними в эту экспедицию — вместе с сыном Эйрика Торвальдом, и [еще один] Торхалл, по прозвищу Охотник. Он долгое время жил в доме Эйрика и летом ходил для него на охоту, а зимой служил в качестве управляющего имением. Это был большой, сильный и угрюмый человек. Говорил он мало, а если и говорил — то обычно что-нибудь обидное. Советы его редко шли Эйрику во благо. Христианин из него был плохой, но он хорошо знал необжитые области Гренландии. Торхалл тоже отправился в эту экспедицию с обоими Торвальдами (плыли они на том самом корабле, который привел к берегам Гренландии Торбьорн Вифильсон). Всего же в это путешествие отправилось 160 человек. Вначале они поплыли к Западному поселению, а оттуда — к Бьярнею (Медвежьему острову). От Бьярнея они плыли два дня на юг, после чего увидели землю. Тогда они спустили на воду свои лодки и исследовали эту страну. Они нашли там множество огромных плоских камней и водившихся в изобилии песцов. Норманны дали этой стране имя Хеллуланд. Затем они поплыли дальше, но уже не на юг, а на восток. Спустя два дня они увидели еще одну землю, и вся она была покрыта густыми лесами, в которых водилось множество диких животных. К юго-востоку от этой земли лежал остров, на котором они убили медведя и потому назвали его Бьярней — Медвежий остров. Землю же назвали Маркланд.

Затем они еще довольно долго продвигались вдоль берега на юг, пока не приплыли к какому-то мысу. Земля находилась при этом у них по правому борту. Еще там были очень длинные песчаные пляжи. Сойдя на берег, они обнаружили на мысе киль от корабля и потому нарекли это место Кьяларнесом. А пляжи прозвали Фурдустрандиром — Чудесным побережьем, поскольку им пришлось невероятно долго плыть мимо этих берегов. Вскоре они подплыли к тому месту, где было множество заливов. В один из них мореходы и направили свои корабли.

В свое время король Олаф Трюгвасон подарил Лейфу двух шотландцев — мужчину по имени Хаки и женщину по имени Хекья, которые бегали быстрее оленей. Они находились на борту корабля Карлсефни. И когда корабли проплывали мимо Фурдустрандира, они высадили шотландцев на берег, чтобы те отправились на юг и разведали качество лежащих там земель, а затем вернулись назад до истечения трех суток. На шотландцах была одежда, которую сами они называли «кьяфал»: сшито оно было таким образом, что сверху находился капюшон, с боков оно было открыто, рукава отсутствовали, а застегивалось одеяние между ног, при помощи пуговицы и петли. Кроме этой одежды, на них ничего не было. Карлсефни и его люди ждали их некоторое время. Когда же шотландцы вернулись, то один нес в руках виноградные гроздья, а другая — колосья молодой пшеницы. Скороходы поднялись на борт корабля, после чего все продолжили свой путь.

Так мореходы приплыли к фьорду, в устье которого лежал остров, окруженный сильными течениями. Этот остров они назвали Страумей. На этом острове было столько птиц, что человек едва мог ступать между кладками их яиц. Само это место норманны назвали Страумфьорд, и здесь они выгрузили с корабля все свое имущество и припасы. Они привезли с собой разнообразный домашний скот. Страна вокруг была просто превосходной, и первое время первопроходцы занимались лишь исследованием новой территории. Там они провели свою первую зиму, но за все лето не сделали никаких припасов. Охота теперь почти не приносила добычи, улов рыбы также был очень маленьким, и вскоре им пришлось столкнуться с нехваткой продовольствия. В это время исчез Торхалл Охотник. Перед этим путешественники молились Богу, прося его послать им какую-нибудь пищу. Но ответ пришел не так скоро, как им того хотелось. Три дня они искали Торхалла и нашли его лежащим на гребне скалы. Он, не отрываясь, смотрел в небо и что-то бормотал. Они спросли его, зачем он забрался сюда, на что Торхалл ответил, что это не их ума дело. Они стали уговаривать его вернуться с ними домой, что он и сделал. Некоторое время спустя в воды залива заплыл кит. Они поймали и убили его, хотя никто из них не мог сказать, что это за кит. Повара приготовили его мясо, и после того как все поели, то сразу же почувствовали себя плохо. Тогда Торхалл сказал им: «Рыжебородый оказался лучшим другом для нас, чем ваш Христос. Вот что я получил за те стихи, которые сложил в честь моего владыки Тора. Редко мне приходилось обманываться в нем». Но когда все услышали это, то сразу же выбросили кита в море и вверили свою судьбу божественному Провидению. Вскоре после этого погода улучшилась, позволив им выйти в море на лов рыбы. И с тех пор у них не было недостатка в пище, так как на суше они охотились на животных, в море добывали рыбу, а на острове собирали яйца птиц.

Вскоре после этого Торхалл захотел отправиться на север, мимо Фурдустрандира, на поиски Винланда. Тогда как Карлсефни намеревался плыть на юг, вдоль побережья. Торхалл начал готовиться к своему путешествию, в котором помимо него должны были участвовать еще девять человек, поскольку все остальные решили плыть с Карлсефни.

Как-то раз, когда Торхалл нес воду на свой корабль, он остановился, чтобы попить, после чего сложил стихотворение [выше упомянутое: Они сказали мне… и т. д.].

Завершив все приготовления, Торхалл и его люди отправились в путь. В это время Торхалл продекламировал следующее стихотворение [выше упомянутое: Ныне мы плывем назад… и т. д.].

После этого они поплыли на север мимо Фурдустрандира и Кьяларнеса, а затем захотели повернуть на запад. Однако встречный западный ветер отбросил их к берегам Ирландии, где их захватили в плен и обратили в рабов. Рассказывают также, что Торхалл погиб во время этой стычки.

ИСТОРИЯ ЭЙНАРА СОККАСОНА

«Эйнарс Таттр Сокка сонар», также называемая «Грёнленд Таттр»

Жил в Гренландии, в Браттахлиде, человек по имени Сокки, сын Торира. Он пользовался большой популярностью и авторитетом среди других жителей Гренландии. У него был сын Эйнар, на редкость способный и многообещающий молодой человек. Влияние отца и сына было таково, что они на голову были выше и опережали во всем своих сограждан.

Однажды Сокки собрал тинг, на котором возвестил всем присутствующим, что не желает больше мириться с тем, что в Гренландии до сих пор нет своего епископа. Он предложил всем своим согражданам пожертвовать часть своих средств на создание епархии, и все землевладельцы с готовностью откликнулись на это предложение. Затем Сокки попросил своего сына Эйнара отправиться с обязательным визитом в Норвегию, поскольку, как он объяснил сыну, тот был наиболее подходящей кандидатурой для такого путешествия. И вот Эйнар отправился в путь (как того и желал его отец), захватив с собой много моржовых шкур и изделий из моржовой кости.

Они прибыли в Норвегию, где в то время правил король Сигурд по прозвищу Посетивший Иерусалим. Эйнар испросил аудиенцию у короля; вначале он передал ему привезенные из Гренландии дары, а затем обратился с соответствующей просьбой, умоляя короля помочь ему и его согражданам. Король согласился, что действительно было бы неплохо учредить в Гренландии епископский престол.

Затем король представил ему человека по имени Арнальд, который был хорошим священником и прекрасно подходил на роль проповедника слова Христова. Король стал просить его принять на себя эту задачу — во славу Господа и ради его, короля, молитв:

— Я же пошлю тебя в Данию со своим письмом и печатью, и там ты испросишь аудиенции у Озура, архиепископа Лундского.

На это Арнальд ответил, что он не особенно стремится принимать на себя подобное обязательство, поскольку, как ему кажется, совершенно не подходит для выполнения этой миссии. К тому же, добавил Арнальд, он не хочет расставаться с друзьями и с семьей и не представляет, как ему удастся поладить с такими сварливыми людьми, как гренландцы. На это король возразил ему, что чем больше ему придется претерпеть от рук человеческих, тем выше будет его награда у Господа. Тогда Арнальд сказал, что он не в силах противиться просьбе короля. «Однако, — добавил он, — если я все-таки соглашусь исполнять обязанности епископа, пусть Эйнар клянется, что он будет во всем поддерживать меня и отстаивать мои права, а также подвергать наказанию тех, кто осмелится выступить против своего епископа. Я хочу, чтобы он взял на себя роль защитника всего того, что непосредственно относится к епархии».

Король согласился с этой разумной просьбой, и Эйнар пообещал исполнить все, о чем его просили.

И вот Арнальд отправился к архиепископу Озуру, изложил ему свое дело и передал письмо короля. Архиепископ принял Арнальда очень тепло. Познакомившись с ним поближе, он по достоинству оценил его способности и посвятил его в сан епископа [1124 год]. После этого Арнальд вернулся к королю, который принял его очень сердечно. Эйнар привез с собой из Гренландии медведя и подарил его королю Сигурду, который в ответ удостоил его больших почестей.

Позднее они, Эйнар и епископ, отправились в путь на одном корабле, тогда как Арнбьорн Норвежец и другие норманны, желавшие попасть в Гренландию, вышли в море на другом корабле. Но плавание их было не слишком удачным, поскольку они так и не смогли поймать попутный ветер. Тот корабль, на котором были Эйнар и епископ, в конце концов оказался у берегов Исландии и прибыл в Хольтаватнсос под Эйяфьяллом. В то время в Одди проживал Сэмунд Ученый. Встретившись с епископом, он предложил ему поселиться на эту зиму у него в доме. Епископ с благодарностью принял это предложение. Эйнар же провел зиму возле Эйяфьялла.

Когда епископ вместе со своими людьми отправился с корабля к новому жилищу, то по дороге им пришлось остановиться в Ландейяре. Они сидели на свежем воздухе и отдыхали, когда из дома вышла старая женщина, и в руке у нее была чесалка для шерсти. Она подошла к одному из сидящих и обратилась к нему: «Эй, парень, можешь укрепить зубец на моей чесалке?» Тот ответил, что может, затем достал из сумки инструменты и выполнил работу так хорошо, что старая женщина осталась очень довольна. А был этот человек не кем иным, как епископом, который на самом деле был мастером на все руки. История же эта свидетельствует о неподдельной скромности этого человека.

Он провел всю зиму в Одди, и они с Сэмундом прекрасно ладили друг с другом. Об Арнбьорне и его товарищах не было никаких новостей, поэтому епископ и Эйнар решили, что они таки смогли добраться до берегов Гренландии. С наступлением лета они покинули Исландию и приплыли в Гренландию, в Эйриксфьорд, где им был оказан самый сердечный прием. Однако и здесь, к величайшему их удивлению, ничего не знали об Арнбьорне. Прошло еще несколько лет, и все окончательно сошлись во мнении, что они погибли. Епископ учредил свой престол в Гардаре и переехал туда. Эйнар и его отец были главной опорой епископа и пользовались его особым расположением.

Жил в Гренландии человек по имени Сигурд Ньялсон. Осенью он нередко отправлялся ловить рыбу и охотиться в необжитые места, поскольку был прекрасным мореходом. Рассказывают, что всего их отправилось в эту экспедицию пятнадцать человек. Летом они добрались до ледяной горы Хвитсерка и обнаружили там старые кострища и признаки возможной добычи.

— Что бы вы предпочли, — поинтересовался у них Сигурд, — вернуться домой или продолжить наш путь? Лето уже на исходе. С другой стороны, до сих пор мы не могли похвастаться богатой добычей.

Его товарищи сказали, что предпочли бы вернуться домой. Было бы слишком опасно, заметили они, продолжать плавание в этих больших фьордах под ледниками.

Сигурд согласился с этим утверждением. «И все же что-то подсказывает мне, что большая часть добычи у нас еще впереди, если только мы сумеем заполучить ее».

Они ответили, что решение остается за ним. До сих пор они полагались на его опыт и ни разу не обманулись в нем. Сигурд сказал, что сам он предпочел бы плыть дальше. Так они в конце концов и поступили. На борту их корабля был человек по имени Стейнтор, который тоже вмешался в разговор и сказал следующее:

— Прошлой ночью я видел сон, Сигурд, и теперь хочу рассказать его тебе. Мне снилось, что мы провели корабль в этот большой фьорд, а потом я упал в какую-то расселину и взывал о помощи.

Сигурд заметил, что это не слишком-то хороший сон:

— Так что ты уж постарайся не падать в разные там ямы, чтобы потом не взывать оттуда о помощи.

Сказал же он так потому, что Стейнтор был известен своим своеволием и безрассудством.

Когда они зашли в воды фьорда, Сигурд спросил своих товарищей:

— Ну что, разве я был не прав, когда утверждал, что здесь уже есть корабль?

— Да, — подтвердили они, — это так.

Они двинулись дальше в глубь фьорда и обнаружили корабль, который лежал на берегу в устье реки и был тщательно прикрыт сверху. Это было большое морское судно. Затем они сошли на берег и увидели там дом, а неподалеку от него — палатку.

— Прежде всего, — заявил Сигурд, — нам следует разбить свою собственную палатку, так как день уже клонится к закату, и я хочу, чтобы мы все отдохнули и набрались сил.

Утром они отправились осматривать местность. Неподалеку они наткнулись на деревянную колоду. В нее был воткнут боевой топор, а рядом лежало тело человека. Сигурд решил, что человек этот колол дрова, пока не свалился от голода. После этого они направились к дому и там увидели еще один труп.

— Этот, — сказал Сигурд, — держался на ногах до последнего. Должно быть, это слуги тех, кто находился внутри дома.

Он сказал так потому, что рядом с этим человеком тоже лежал топор.

— Я думаю, будет лучше, — заметил Сигурд, — если мы пробьем отверстие в стене здания и позволим выйти наружу зловонию от находящихся там тел. Необходимо очистить воздух от той скверны, что скопилась там за такое долгое время. Будьте осторожны и держитесь в это время подальше, поскольку, как мне кажется, вместе с воздухом оттуда выйдет болезнь, весьма опасная для людей. Хотя маловероятно, чтобы сами эти люди смогли причинить нам какой-нибудь вред.

Стейнтор же заявил на это, что было бы глупо обременять себя хлопотами, в которых нет особой нужды. И пока они ломали стену дома, он вошел внутрь через дверь. Когда же он вышел, Сигурд взглянул на него и воскликнул:

— Да он совсем изменился!

Стейнтор же завопил и бросился бежать прочь. Товарищи его бросились за ним, но он упал в расщелину в скале, откуда никто не мог его вытащить, и там умер.

— Его сон обернулся для него правдой, — сказал Сигурд.

После этого они разобрали здание, точно следуя указаниям Сигурда, не причинив себе при этом ни малейшего вреда. Внутри дома они обнаружили мертвых людей и множество монет. Сигурд сказал:

— Как мне кажется, будет лучше, если мы очистим их кости от мяса в тех котлах, что раньше принадлежали им. Так нам будет легче переправить их в церковь. Мне кажется, это должен быть Арнбьорн, так как тот второй корабль, стоящий здесь у берега, я слышал, раньше принадлежал ему.

Это было замечательное судно, ярко раскрашенное и с носовым украшением. Однако у купеческого корабля было сильно повреждено днище, так что, по мнению Сигурда, он был уже ни на что не пригоден. Они забрали с него все гвозди, болты, а затем сожгли его. С собой они также забрали буксирную лодку и корабль с носовым украшением. Вернувшись в поселение, они отправились к епископу в Гардар. Сигурд рассказал ему об их приключениях и о находке денег.

— Я думаю, — заметил Сигурд, — что самым правильным будет передать эти деньги церкви, чтобы они сопровождали кости своих прежних владельцев.

Епископ заверил его в том, что он действовал мудро и рассудительно, и все с этим согласились. Там было много денег и других ценностей, привезенных с телами, а корабль с носовым украшением епископ счел настоящим сокровищем. Сигурд сказал, что и корабль этот должен отойти епархии, так как это пойдет во благо душам умерших. Прочее же добро, согласно закону Гренландии, поделили между собой те, кто нашел его.

Но когда слухи об этих событиях достигли берегов Норвегии, не миновали они и племянника Арнбьорна по имени Озур. Были там и другие люди, потерявшие своих близких на борту этого корабля и теперь желавшие унаследовать их имущество. Они приплыли в Эйриксфьорд, где жители пришли на берег, чтобы встретить их. Там они занялись куплей и продажей товаров, а после нашли себе пристанище в домах фермеров. Шкипер Озур отправился в Гардар, где жил епископ, и провел там зиму. В то время в Западном поселении находился еще один купеческий корабль, также принадлежащий норвежцу, Кольбейну Торльотсону. Был там и третий корабль под командованием Хермунда Кодрансона и его брата Торгильса. В целом команды этих трех кораблей представляли собой значительную силу.

Зимой Озур завел с епископом разговор о том, что он прибыл в Гренландию с намерением наследовать своему родичу Арнбьорну. Он просил епископа устроить все так, чтобы он и его товарищи могли получить свое наследство. Однако епископ заявил, что он получил эти деньги в соответствии с законом Гренландии о несчастных случаях. Он также заметил, что сделал это не по собственной инициативе и что ему представляется вполне справедливым, что деньги эти будут потрачены во благо душ их прежних владельцев, а также на церковь, где покоятся кости умерших. И ему представляется бесчестным требовать эти деньги сейчас. После этого разговора Озур не захотел оставаться в Гардаре с епископом и вернулся к своей команде. И так, все вместе, они провели эту зиму.

Весной Озур стал готовить тяжбу для гренландского тинга. Тинг этот проходил в Гардаре, и на него прибыл епископ в сопровождении Эйнара Соккасона и большого отряда вооруженных людей. Прибыл туда и Озур в сопровождении своих товарищей. Но как только суд открылся, Эйнар вместе со своими людьми вошел туда и заявил, что им предстоят бесконечные разбирательства, если они позволят иностранцам вести это дело исходя из их законов:

— Нам же нужен лишь тот закон, что существует здесь, в Гренландии!

Норвежцам так и не удалось обжаловать свое дело в суде, и они вынуждены были удалиться. Озур был этим крайне недоволен. Он чувствовал, что получил за все свои старания не деньги, а одно лишь унижение. И тогда он сделал следующее: он направился к тому месту, где стоял раскрашенный корабль, и проломил в нем две дыры с обоих боков — от киля и до самого верха. Затем он отправился в Западное поселение, где встретился с Кольбейном и Кетилем Кальфсоном и рассказал им, как обстоят дела. Кольбейн согласился, что с Озуром обращались унизительно, но и то, что он совершил в отместку, вряд ли заслуживает похвалы. Кетиль сказал ему:

— Я настоятельно советую тебе перебраться сюда, к нам, поскольку, как я слышал, епископ и Эйнар действуют заодно. Тебе никогда не справиться с ними обоими, поэтому будет лучше, если все мы сейчас будем держаться вместе.

Озур согласился, что на данный момент именно так и следует поступить. На одном из этих купеческих кораблей находился тогда Айс-Стейнгрим — Ледяной Стейнгрим. Озур же вернулся в Кидьяберг, где и жил вместе со своей командой.

Епископ очень разгневался, когда узнал, что корабль безнадежно испорчен. Он позвал к себе Эйнара Соккасона и заявил ему следующее:

— Пришло время исполнить те обещания, которые были даны тобой перед отплытием из Норвегии, а именно, что ты накажешь любого, кто осмелится посягать на имущество епархии или причинит ему какой-либо вред. Я же требую в качестве расплаты жизнь Озура, так как он испортил то, что по справедливости принадлежало нам. Да и в целом он вел себя по отношению к нам крайне пренебрежительно.

— Вы правы, господин епископ, — согласился Эйнар, — поступок Озура никак нельзя назвать хорошим. Однако и Озура можно понять, ведь он претерпел серьезный убыток. Таким людям бывает не так-то легко сдержаться, когда они видят, что не в состоянии заполучить в свою собственность все эти прекрасные вещи, принадлежавшие некогда их родственникам. Так что я даже не знаю, как тут быть.

Они распрощались весьма холодно, и на лице епископа явно читалось недовольство. Но когда люди собрались на годовщину церкви на праздник в Ланганесе, епископ появился там вместе с Эйнаром. На службу пришло очень много людей, и епископ сам отслужил мессу. Среди присутствующих был и Озур. Он стоял на южной стороне церкви напротив стены и беседовал с человеком по имени Банд Тордарсон, который был слугой епископа. Бранд уговаривал его помириться с епископом.

— В этом случае, — говорил он, — я думаю, все закончится хорошо. Сейчас же будущее для тебя представляется весьма мрачным.

Но Озур сказал, что он не готов пока сделать подобный шаг, так как с ним поступили очень дурно. И они продолжали обсуждать этот вопрос. Затем епископ и прочие люди направились из церкви в дом, и Эйнар пошел вместе с ними. Но когда они уже подошли к двери, Эйнар отделился от общей процессии и в одиночестве направился опять на церковный двор. Там он выхватил топор из рук одного человека и направился к южной стороне церкви — именно туда, где стоял, опершись на свой топор, Озур. Эйнар нанес ему смертельный удар, после чего вернулся в дом, где уже были расставлены столы. Не сказав ни слова, Эйнар сел на свое место напротив епископа.

В это время в комнату вошел Бранд Тордарсон и, подойдя к епископу, сказал:

— Вы уже слышали новость, господин епископ? Епископ заявил, что ему ничего неизвестно.

— А что случилось?

— Там, на улице, только что произошло убийство.

— Кто же сделал это? — поинтересовался епископ. — И кто стал жертвой?

На это Бранд заявил, что лучше всего ему сможет рассказать об этом тот человек, что сидит возле него.

— Эйнар, — спросил епископ, — ты убил Озура?

— Совершенно верно, — ответил Эйнар.

— Такие поступки заслуживают самого серьезного порицания, — заметил епископ, — но твоему поступку все-таки есть некоторое оправдание.

Бранд предложил омыть тело и прочесть над ним молитвы, на что епископ заявил, что у них еще будет достаточно времени для этого. Все расселись за столы, продолжая прерванную беседу, а епископ отправил людей отпевать тело убитого только после того, как Эйнар стал настаивать на этом, заметив, что все должно быть сделано так, как того требует обычай. Епископ же заявил, что, по его мнению, вообще не стоило бы хоронить Озура по церковному обычаю.

— Но раз уж ты так просишь, то его похоронят здесь — в церкви, у которой нет постоянного священника.

И он даже не захотел послать туда священника, пока тело не омыли и не положили на стол.

— Ситуация сложилась крайне неприятная, — заметил Эйнар, — и не в последнюю очередь благодаря вашим измышлениям. Теперь в это дело оказалось замешано немало горячих людей, так что вскоре нас ожидают серьезные проблемы.

На это епископ заявил, что он надеется, что они смогут противостоять любым нападениям извне. Он же, со своей стороны, готов предоставить свою помощь в решении этой проблемы — во всяком случае до тех пор, пока ее не взялись решать при помощи силы.

III

Вскоре известие об убийстве Озура дошло и до норвежских купцов.

— Я был прав, — сказал Кетиль Кальфсон, — когда утверждал, что его поступок будет стоить ему головы.

Был среди них и родственник Озура по имени Симон — большой сильный мужчина. И Кетиль сказал, что Симон поступит совершенно правильно, если решит отомстить за убийство своего родича. Симон заявил, что именно так он и намерен поступить.

Кетиль подготовил свой корабль, а затем направил людей к шкиперу Кольбейну сообщить ему последние новости.

— Сообщите ему также, что я намерен преследовать Эйнара судебным порядком, так как я знаю гренландский закон и готов иметь дело с этими людьми. Если же дело дойдет до беспорядков, то у нас здесь достаточно людей, чтобы защитить себя.

Симон также отправился на встречу с Кольбейном и рассказал ему об убийстве, а также о том, что Кетиль предлагает им объединить силы с норвежцами, живущими в Западном поселении, а потом всем вместе отправиться на гренландский тинг.

На это Кольбейн ответил, что если сможет, то обязательно придет, так как ему хотелось бы разъяснить гренландцам, что они не могут безнаказанно убивать людей с их [то есть норвежских] кораблей. Кетиль же взялся вести эту тяжбу от лица Симона и отправился на суд с большим количеством людей, передав купцам, чтобы они следовали за ним. Как только Кольбейн получил это послание, он немедленно собрал своих людей и приказал им отправляться вместе с ним на тинг. Кольбейн объяснил им, что при наличии подобной силы гренландцы вряд ли посмеют покуситься на их права. И вот Кольбейн с Кетилем объединились и стали действовать сообща, и каждый из них был таким человеком, с которым нельзя было не считаться. Они отправились в путь на своих кораблях, и хотя на море поднялось сильное волнение, они продолжали двигаться вперед. Их сопровождало большое количество вооруженных людей (хотя и не так много, как они ожидали). И вот все они прибыли на тинг.

Прибыл туда и Сокки Торисон. Человек он был умный и рассудительный, и его нередко выбирали третейским судьей в различного рода тяжбах. Он отправился к Кольбейну и Кетилю и сказал им, что хочет искупить вину своего сына.

— Я хочу предоставить себя в качестве посредника между вами, — заявил он. — И хотя меня связывают крепкие узы с моим сыном Эйнаром, я обещаю вести это дело так, что никто из вас не почувствует себя обиженным.

Кетиль сказал, что они хотели бы довести это дело до конца. Однако он не отверг окончательно предложения Сокки.

— Но с нами обращались просто чудовищно, — добавил он, — а мы еще никому не позволяли безнаказанно нарушать наши права.

Сокки же на это заметил, что вряд ли им улыбнется удача, если дело дойдет до битвы, учитывая неравные силы двух сторон.

Купцы отправились в суд, и Кетиль подал свою жалобу на Эйнара. Эйнар сказал:

— Если они одолеют нас в этом деле, вскоре это станет известно повсюду.

Тогда он пришел в суд и распустил его, так что купцы снова не смогли решить свой вопрос.

— Мое предложение все еще остается в силе, — сказал Сокки. — Я могу выступить третейским судьей в вашем деле.

Но Кетиль сказал, что никакое вознаграждение не поможет решить этот вопрос, поскольку к нему теперь прибавилось и нынешнее беззаконие Эйнара. На этом они и расстались.

Что же касается купцов из Западного поселения, то они не смогли попасть на тинг по той простой причине, что к тому моменту, когда они уже готовы были отплыть, с моря подул сильный встречный ветер. Но в середине лета решено было провести в Эйде третейский суд, и тогда купцы приплыли из Западного поселения к некоему мысу, где все норвежцы собрались вместе, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию. Кольбейн поклялся, что они не стали бы и говорить с гренландцами о выкупе, если бы в то время смогли все вместе прийти в суд.

— Но сейчас, я полагаю, нам лучше прийти на эту встречу, захватив с собой всех своих людей.

И вот как они поступили: они отправились в путь и спрятались в одном укромном заливе неподалеку от епископского дома.

Случилось же так, что, когда в церкви начали звонить к обедне, в то же время прибыл и Эйнар Соккасон. Купцы, услышав это, начали говорить о том, какими почестями встречают здесь Эйнара, даже звонят в его честь в колокола.

— Это просто невероятно, — заявили они, придя в сильнейшее негодование.

Но Кольбейн сказал им:

Не переживайте из-за этого, потому что вполне вероятно, что еще до наступления вечера этот звон может обернуться для него погребальным звоном.

И вот Эйнар и его люди пришли в условленное место и уселись на скамье. Сокки начал доставать всевозможные ценные вещи и предметы, которые должны были служить выкупом за убитого. Кетиль сказал:

— Я хочу, чтобы мы с Хермундом Кодрансоном оценили эти вещи.

— Хорошо, — ответил на это Сокки.

В то время как назначалась цена вещей, родственник Озура Симон бродил вокруг с мрачным и недовольным лицом. И вот, когда дело дошло до старинной кольчуги, Симон воскликнул:

— Какое оскорбление — предлагать эту рухлядь за такого человека, как Озур!

Он бросил кольчугу на землю и направился к скамье, на которой сидели гренландцы. И как только они увидели это, сразу же вскочили на ноги и повернулись лицом к Симону. В то же самое время Кольбейн проскользнул мимо них и оказался у них за спиной. И вот одновременно Кольбейн ударил Эйнара со спины своим топором, а Эйнар направил свой топор в голову Симона, так что оба они оказались смертельно ранены.

— Именно этого я и ожидал, — произнес Эйнар, падая на землю.

Тогда сводный брат Эйнара Торд бросился на Кольбейна, намереваясь убить его, но Кольбейн увернулся и ударил его своим топором, так что Торд был убит на месте. После этого между ними разгорелась битва, но епископ оставался все это время рядом с Эйнаром, и тот испустил свой дух на коленях у епископа.

Был там человек по имени Стейнгрим, который просил их прекратить сражение. Он и еще несколько человек бросились между враждующими сторонами. Но те были в такой ярости, что Стейнгрим в одно мгновение оказался проколот мечом. Эйнар умер на скамье, которая стояла возле палатки гренландцев. К тому времени уже много людей было ранено, и Кольбейн со своими спутниками стал отходить к кораблям, унося: с собой троих убитых. Затем они переправились через Эйнарсфьорд к Скьялгсбудиру, где стояли их корабли.

— Да, это была неплохая стычка, — сказал Кольбейн, — и я думаю, что теперь гренландцы еще менее довольны, чем прежде.

— А ты сказал правду, Кольбейн, — ответил ему Кетиль, — когда утверждал, что мы еще услышим сегодня похоронный звон: я думаю, это тело Эйнара несут в церковь.

И Кольбейн сказал, что не может отрицать своей причастности к этому делу.

— Нам следует готовиться к атаке гренландцев, — заявил Кетиль. — Я думаю, мы должны как можно усерднее продолжать погрузочные работы, и всем следует остаться на ночь на борту корабля.

Так они и поступили.

Сокки был глубоко потрясен случившимся и начал собирать людей для возможного сражения. В то время в Соларфьялле жил человек по имени Халл, отличавшийся трезвостью взглядов и спокойным характером. Он был на стороне Сокки и также прибыл к нему в дом со своими людьми. Халл сказал Сокки:

— Вы собираетесь атаковать на своих маленьких лодках большие корабли норвежцев, но результат этого предприятия представляется мне весьма сомнительным, учитывая тот прием, который наверняка подготовили нам купцы. С другой стороны, мне совершенно неясно, в какой степени на всех вас можно положиться. Разумеется, все предводители будут сражаться достойно, остальные же в случае серьезной опасности вполне могут обратиться в бегство, и тогда мы окажемся в еще худшем положении, чем сейчас. Поэтому мне кажется, что было бы неплохо, если бы все мы дали клятву либо победить, либо погибнуть.

При этих словах многие из них немедленно утратили былой пыл.

— И все же, — заметил Сокки, — мы не можем просто так оставить это дело.

Халл предложил свои услуги по заключению между ними перемирия. Он отправился к купцам и поинтересовался, может ли он обговорить с ними условия мира. Кольбейн и Кетиль передали, что они готовы начать переговоры. И тогда Халл пришел к ним и заговорил о том, что подобное дело необходимо урегулировать. Норвежцы ответили, что они готовы к любой альтернативе — будь то война или мир, — как того пожелают сами гренландцы. Они заявили также, что все эти неприятности произошли исключительно по вине самих гренландцев. «Но раз вы проявили добрую волю, мы готовы прийти к соглашению с вами». Халл объявил, что он будет судить так, как ему представляется правильным и справедливым. Затем он отправился к Сокки, который тоже дал согласие на то, чтобы Халл был судьей в этом деле. Купцы должны были днем и ночью готовиться к отплытию из Гренландии, поскольку ничто более не могло удовлетворить Сокки, как их скорейшее отбытие. «Но если они промедлят со своими приготовлениями, то пусть не ждут пощады, коль скоро попадут к нам в руки».

На этом они и расстались, определив место для следующей встречи.

— Наши приготовления к отплытию идут не так быстро, как хотелось бы, — заметил Кольбейн своим людям, — тогда как запасы провизии уже на исходе. Насколько мне известно, здесь неподалеку живет один земледелец, так что имеет смысл заглянуть к нему.

Все согласились, что стоит это сделать, и с наступлением ночи тридцать человек норвежцев — все вооруженные — сошли на берег. Они добрались до поселения, но то оказалось совершенно заброшенным. А прежде там жил человек по имени Торарин.

— Мое предложение оказалось не слишком удачным, — заметил Кетиль.

После чего они покинули ферму и отправились назад к кораблям. По дороге им пришлось пробираться через заросли кустов.

— Я чувствую сильную сонливость, — произнес Кетиль, — я немного посплю.

Его людям показалось, что это не слишком разумно, но Кетиль тут же лег на землю и заснул, а они остались охранять его. Очень скоро Кетиль проснулся и сказал им:

— Во сне мне открылось то, что было скрыто от меня прежде. Попробуйте-ка потянуть тот кустик, который находится возле моей головы.

Они сделали, как он сказал, и обнаружили внизу большую пещеру.

— Для начала давайте посмотрим, что здесь есть, — предложил Кетиль.

И вот они нашли там шестьдесят туш животных, двенадцать пластин масла (каждая весом по 80 фунтов) и большое количество сушеной рыбы.

— Очень хорошо, — обрадовался Кетиль, — что моя затея обернулась для нас такой удачей.

И они направились на корабль со своей добычей.

И вот настало время для заключения мира. Обе стороны — гренландцы и купцы — явились на эту встречу. Халл сказал следующее:

— Вот что я решил насчет вашего дела: убийство Эйнара перечеркивает убийство Озура, но из-за неравенства между двумя этими людьми норвежцы объявляются вне закона и потому не получат на острове ни крова, ни еды. Другие же убийства также искупают друг друга: фермер Стейнгрим и Симон, Крак-норвежец и Торфинн-гренландец, Вигват-норвежец и Бьёрн-гренландец, Торир и Торд. И лишь смерть одного из наших людей — Торарина — остается неоплаченной. Поэтому его семье следует выплатить денежное возмещение.

Сокки заявил, что для него и его товарищей-гренландцев подобное решение вопроса оказалось жестоким разочарованием, но Халл оставался тверд в своем решении, и на этих условиях они и распрощались.

Вскоре фьорды вблизи поселения замерзли и покрылись льдом, и гренландцы с радостью думали о том, что если купцы не успеют отплыть в назначенное время, то они смогут захватить их. Однако к концу месяца лед растаял, и купцы отплыли от берегов Гренландии.

Спустя какое-то время они прибыли в Норвегию. Кольбейн привез с собой из Гренландии белого медведя и подарил его королю Харальду Гилли. Он также рассказал королю, сколько беззаконий им пришлось претерпеть от гренландцев, и всячески поносил их за это. Но позднее король услышал другую версию этих событий и потому решил, что Кольбейн щедро уснастил свой рассказ ложью. И тот не получил награды за медведя. После этого Кольбейн стал на сторону Сигурда Лжедьякона, напал на короля в его палатах и ранил его [1136 год]. Через некоторое время, когда они на всех парусах плыли в Данию, на море поднялся сильный ветер. Кольбейн находился в это время в буксирной лодке и утонул. Другие же — Хермунд и его спутники — отправились в Исландию, на родину своих отцов.

На этом и заканчивается наша сага.

ПРИЛОЖЕНИЯ

I. НЬЯЛА: ВЕЛИЧАЙШЕЕ ИЗ СКАЗАНИЙ

Прежде всего стоит отметить, что «Сказание о Ньяле» отражает в себе целую эпоху. Точно так же, как «Война и мир» охватывает не только судьбы Безуховых, Болконских и Курагиных, но и простых крестьян, солдат, священников и швей, а также полководца Кутузова, императора и даже собаки Платона Каратаева, так и «Ньяла» позволяет нам увидеть не только самого Ньяла и его сыновей, а также представителей тех южных семейств, среди которых были друзья и враги Ньяла, но и всех вождей Исландии того времени: Снорри Годи, Гудмунда Могучего, Скапти Тороддсона, а также королей и ярлов Норвегии, Дании, Оркнея и Ирландии. Появляются на ее страницах торговцы и нищенки, земледельцы и моряки, и даже тот самый пес, чей предсмертный вой возвестил грядущую гибель Гуннара. В этом сказании мы найдем около двадцати пяти детально описанных характеров и огромное количество эпизодических лиц, позволяющих воссоздать достоверную картину той эпохи. Не ограничена эта картина и рамками определенного общества. И если молодые исландцы — это прежде всего сыновья земледельцев, все же многих из них можно назвать крестьянскими принцами, которые на равных общались со знатными людьми и даже с королями.

В центре этого повествования находится Исландия — от глубоких ущелий Тингвеллира до ледяных полей на юге острова. Однако события, происшедшие здесь, имели отклик в самых отдаленных частях Северо-Западной Европы. Как это ни странно, но распространение повествования далеко за пределы острова делает это сказание еще более исландским, подчеркивая самобытность происходивших на нем событий.

Все это позволяет сделать вывод, что «Ньяла» — это полное и законченное произведение. Главная тема остается неизменной: сожжение Ньяла. То, что предшествовало этому событию, и то, к чему оно привело, — все это занимает читателя с первой страницы до самого конца саги. Но вся эта последовательность событий значительно обогащена и другим материалом. Эта книга строится на тонкой игре оттенков между «да» и «нет»; здесь мы сталкиваемся с надеждами, которые то возникают, то исчезают, затем появляются снова — с тем лишь, чтобы впоследствии окончательно пропасть. Как легко Гуннар мог бы остаться в живых! Как легко можно было бы уладить убийство Хаскульда! Как часто трагический ход событий мог бы быть приостановлен и предотвращен…

«Если бы только, — думаем мы, — если бы только…»

Здесь перед нами проходит сама жизнь, и бывает трудно определить, в какой момент случайность становится неизбежностью. Если же мы посмотрим на «Ньялу» под иным углом зрения, то поймем, что это сказание о законе. Она необычайно богата материалом из конституционной истории страны, отражено в ней и обращение нации в христианство.

Закон, конституция и смена веры неотделимы от изображенных здесь персонажей. Но «Ньяла» — вовсе не историческое сочинение, требующее для раскрытия своего замысла наличия людей в качестве главных действующих лиц. «Ньяла» — это реалистическое повествование, которое умело использует историю для своих собственных творческих замыслов и целей. И главный интерес ее заключается не в исторических фактах и событиях, а совсем в другом. Особенным и главным предметом ее внимания являются человеческие судьбы. И поэтому ей необходимы как старая религия, так и новая, а также пророчества и сверхъестественные явления — вперемешку с благородным и низким, мудрым и глупым, важным и незначительным, а порой и просто сомнительным. Все это передано непосредственно через мысли, намерения и поступки людей. По большей части «Ньяла» — сказание героического или трагического плана, но есть в нем и обыденные, а подчас и комические ноты. Что делают люди, почему они это делают и что из этого выходит — вот то главное, что интересует автора сказания. И здесь важно отметить, что «Ньяла» обязана своим появлением не только искусному перу, но и высокообразованному уму. Автор «Ньялы» прекрасно знал сказания, созданные до него. Он хорошо разбирался в исторических записках, будь они генеалогические или повествовательные, отечественные или зарубежные. Не представляла для него трудностей и законодательная литература. Что же касается различного рода религиозных сочинений, то и в этой области он обладал весьма обширными познаниями. К тому же при написании этой книги он мог обратиться и к устной традиции, все многообразие которой мы начинаем понимать только сейчас.

Как мы уже сказали, в центре этого повествования находится такое ключевое понятие, как судьба. Гуннар, герой первой трети сказания, был, без сомнения, одним из благороднейших людей, когда-либо живших в Исландии. Но судьба (или злой рок) уготовила ему женитьбу на избалованной красавице Халльгерд, навлекшей на его голову множество бедствий. «У нее были прекрасные волосы, такие длинные и густые, что она могла окутаться ими, как плащом. При этом она была расточительной и очень вспыльчивой». Много людей погибло по вине этой опасной девушки, а после замужества она стала еще хуже. И Гуннар также был принесен в жертву ее властному и неуемному характеру. Она вовлекла его — вопреки его воле — в такое количество междоусобиц, что в конце концов четыре десятка его врагов осадили его в его собственном доме. Рядом с ним не было никого, кроме жены и матери, и все же он сдерживал нападение до тех пор, пока не оборвалась тетива его лука. И тогда он попросил у жены два локона ее чудесных волос, чтобы сплести их и сделать новую тетиву, но эта женщина с насмешкой отказала ему в этой просьбе. Вскоре Гуннар погиб — после одной из битв, которую сохранила для нас героическая литература того времени. Но Халльгерд осталась жить и втянула сыновей Ньяла в новую междоусобицу, приведшую к еще более гибельным последствиям.

Ньял был лучшим другом Гуннара. Он уже был пожилым человеком и отцом буйных и непокорных сыновей, в том числе и уродливого, одержимого жаждой убийства Скарпедина. Снова и снова Ньял спасал Гуннара, помогая ему избежать тех бедствий, на которые обрекали его гордость и жадность Халльгерд. Ньял был человеком мудрым и миролюбивым, преданным и великодушным, к тому же наделенным даром (который одновременно был и его проклятием) предвидеть будущее. При этом он вовсе не был слепым фаталистом. Ему было хорошо известно, что человек имеет право выбора, но он также знал и то, к каким последствиям может привести то или иное решение. Так, он предвидел смерть Гуннара, который отказался отправиться в изгнание за границу. И настал момент, когда Ньял увидел впереди свою собственную гибель. Эта тяжкая ноша легла на его плечи, когда сын его Скарпедин пришел к нему домой, чтобы сообщить, что он убил своего приемного брата Хоскульда.

— Горькое это известие, — проговорил Ньял, — тем более что беда эта касается меня столь близко, что уж лучше бы я потерял двоих родных сыновей, но не Хоскульда.

— Тебя извиняет только то, что ты стар. Разумеется, нельзя было не ожидать, что это коснется тебя так близко.

— Дело не столько в моем возрасте, — возразил Ньял, — сколько в том, что мне лучше, чем тебе, известно, что последует за этой смертью.

— И что же за ней последует? — спросил Скарпедин.

— Моя гибель, — ответил Ньял, — а также гибель моей жены и всех моих сыновей.

Обязанность отомстить за смерть Хоскульда выпала на долю Флози, и поскольку он был человеком долга, то принял на себя эту обязанность. Но даже в момент сожжения он пытался спасти всех, кроме прямых убийц Хоскульда. Он предложил женщинам, детям и всем слугам уйти невредимыми, что они и сделали. Затем, когда дом уже пылал, он умолял и Ньяла покинуть горящее жилище.

— Я совсем не хочу выходить наружу, — ответил Ньял, — так как я уже старый человек и не могу отомстить за моих сыновей, а жить в позоре я тоже не хочу.

Тогда Флози обратился к Бергторе [жене Ньяла]:

— Выходи, госпожа, ведь ты ни в чем не повинна, и я не хочу сжечь тебя в этом доме.

— Я вышла замуж за Ньяла совсем молодой, — ответила Бергтора, — и пообещала ему до конца разделять с ним его судьбу.

И вот, приняв свою судьбу (так же как Гуннар и Флози приняли свою), Ньял и его жена погибли в огне, а вместе с ними погибли их буйные и непокорные сыновья. И все же сожжение Бергторсфолла, как то было хорошо известно самому Флози, оказалось «неправым делом», которое ничего не могло решить или исправить. Равновесие было нарушено вновь, и на этот раз зять Ньял Кари, маленький сын которого погиб в том огне, принял на себя священный и нерушимый долг кровной мести. Долгие годы Кари преследовал тех, кто сжег Бергторефолл, — сначала в Исландии, а затем за границей. Все прочие люди уже давно приняли денежный выкуп, но Кари отказался от денег. В конце концов случилось так, что его корабль потерпел крушение у берегов Гренландии, неподалеку от Свинафелла. Бушевала сильная буря, когда Кари — беспомощный человек, ищущий надежного укрытия, — добрался до дома Флози. Тот сразу же узнал своего врага, бросился ему навстречу, поцеловал, а затем усадил на самом почетном месте в доме. И мы знаем, что вся оркестровка этой саги вела именно к этой — последней — ноте полного примирения. Остается рассказать лишь о том, как умер Флози. Много лет спустя он отправился в Норвегию за строевым лесом, но запоздал с обратным отплытием и слишком поздно вышел в море. «Люди предупреждали его о том, что корабль его не слишком-то надежен. Но Флози ответил им, что он достаточно хорош для старого, обреченного человека». Где-то на полпути между Норвегией и Исландией корабль затонул вместе со всеми, кто был на его борту. «И на этом я заканчиваю сказание о сожжении Ньяла».

II. ЕДИНСТВЕННЫЙ КОРОЛЬ, ПОКОЯЩИЙСЯ В ИСЛАНДИИ

[Две эти главы из Олафс Сага Хелъга излагают историю, связанную с завершением отношений короля Олафа с его врагом и родичем Хрёреком, одним из пяти королей Упланда. Олаф захватил всех пятерых, одного из них лишил языка, Хрёрека — глаз, а еще троих отправил в изгнание. После этого он никогда не выпускал Хрёрека из виду, хотя обращался с ним достаточно хорошо. Хрёрек же постоянно мыслил об отмщении, и еще до эпизода, приведенного в данной книге, он попытался убить короля и бежать.

Исландец Торарин Нефьольфсон получил известность не только благодаря своей безуспешной попытке достичь берегов Гренландии с королем Хрёреком на борту, но и в связи со своим знаменитым переходом из Стада в Мёре (Норвегия) в Эйрар (то есть Эйрарбакки) на юго-западе Исландии. Расстояние в 730 морских миль он покрыл всего за четыре дня и четыре ночи — самое быстрое путешествие из всех тех, что известны нам.]

Это случилось в праздник Вознесения [15 мая 1018 года], когда король Олаф пришел в церковь, чтобы послушать мессу. Епископ и король вместе с процессией обошли вокруг церкви, а затем вошли в саму церковь, и епископ подвел короля к его месту в северной части хора. Король Хрёрек, как обычно, сидел рядом с ним. Когда король Олаф сел на свое место, Хрёрек опустил ладонь ему на плечо и сжал его.

— Какая прекрасная на тебе одежда, родич, — сказал он.

— Сегодня большой праздник, — ответил король Олаф, — и этот праздник устроен в честь вознесения Иисуса Христа с земли на небо.

— Я не вполне понимаю то, что ты говоришь мне о Христе, — заметил Хрёрек, — но постараюсь запомнить это. Многое из того, что ты рассказываешь мне, представляется маловероятным, хотя, конечно, в прежние времена происходило немало чудес.

Когда месса началась, король Олаф поднялся, воздел к небу руки и поклонился алтарю, плащ он откинул при этом на спину. Хрёрек быстро вскочил и ударил короля Олафа ножом того рода, что носит название «рютнинг». Удар пришелся по накидке возле плеч, поскольку король в то время находился в поклоне. Одежда оказалась сильно порезанной, но король остался невредим. Олаф тут же понял, что произошло, он прыгнул вперед. Король Хрёрек нанес второй удар ножом, но безрезультатно.

— Так ты сбежал, Олаф Дигри, — воскликнул он, — от меня, слепого человека?

Король приказал своим людям схватить его и вывести из церкви, что и было сделано.

После этого происшествия короля Олафа стали подбивать на убийство Хрёрека:

— Ты слишком испытываешь свою судьбу, король, все время удерживая его рядом с собой. И днем и ночью он думает лишь о том, как лишить тебя жизни. И если ты вдруг упустишь его из виду, вряд ли кто-то сможет уследить за ним и воспрепятствовать его бегству. А как только он окажется на свободе, он немедленно поднимет против тебя вооруженное восстание.

— Все это так, — согласился с ними король Олаф. — И многие мужи погибли от рук людей менее опасных, чем Хрёрек. Но я не хочу пятнать этим убийством ту победу, что одержал над упландскими королями, когда однажды утром поймал их всех и захватил их королевства, не убив при этом ни одного из них, так как все они мои родичи. И сейчас мне трудно судить о том, имеет ли смысл убивать Хрёрека или нет.

Хрёрек положил свою руку на плечо короля Олафа лишь для того, чтобы понять, надета ли на нем кольчуга.

Жил в то время на севере Исландии человек по имени Торарин Нефьольфсон. Торарин не отличался высоким происхождением, но был человеком мудрым и рассудительным, и с ним охотно советовались самые избранные люди. Он много путешествовал и потому большую часть года проводил за границей. Торарин страдал искривлением конечностей, что делало его очень непривлекательным. Руки у него были большие и некрасивые, а ноги и того хуже.

Торарин находился в Тунсберге, когда произошло описанное выше событие. Он к тому времени уже был знаком с королем Олафом. На тот момент Торарин готовил к отплытию свой торговый корабль, так как намеревался отправиться летом в Исландию. В течение нескольких дней Торарин был гостем короля Олафа, и они о многом переговорили за эти несколько дней. Спал Торарин в комнате короля. Как-то рано утром король проснулся, тогда как остальные в комнате еще спали. Солнце уже поднялось, и внутри было довольно светло. И король увидел, как Торарин высунул из-под одеяла одну ступню. Некоторое время он рассматривал эту ступню, и тут проснулись все остальные.

— Некоторое время назад я проснулся, — сказал король, — и увидел поистине незабываемое зрелище: человеческую ногу столь уродливую, что в этом городе, я полагаю, более уродливой уже и не найти.

И он предложил остальным посмотреть и сказать, прав ли он. И все, кто видел ее, поклялись, что это чистая правда.

Торарин прекрасно понял, о чем они говорили.

— Существует не так уж много вещей, — заметил он, — которым нельзя было бы подобрать пару. Вполне возможно, что и данный случай — не исключение.

— Что касается меня, — сказал король, — я просто уверен в том, что такой же уродливой ноги здесь больше не найти. И я даже готов побиться насчет этого об заклад.

— Я же ставлю на то, что смогу найти в этом городе ногу еще более некрасивую, — ответил Торарин.

— Что ж, — сказал король, — пусть тогда тот, кто выиграет это пари, требует у другого все, что он хочет.

— Хорошо, — согласился Торарин и высунул из-под одеяла другую ногу. Она была ничуть не красивее первой, к тому же на ней отсутствовал большой палец. — Смотри сам, король: вот другая нога, которая еще уродливее первой, поскольку на ней нет одного пальца. Я выиграл пари.

— Нет, нет, — запротестовал король, — первая нога куда хуже, так как на ней пять уродливых пальцев, а на этой только четыре. Так что я вправе требовать, чтобы ты исполнил мою просьбу.

— Пусть будет так, — сказал Торарин. — Чего же ты хочешь?

— Ты должен отвезти короля Хрёрека в Гренландию и сдать его с рук на руки Лейфу Эйриксону, — ответил король.

— Но я никогда не был в Гренландии, — возразил Торарин.

— Что ж, вот прекрасный повод побывать там, — сказал король.

Поначалу Торарин не говорил ни «да», ни «нет», но когда король надавил на него, он ответил следующее:

— В случае, если бы я выиграл пари, я хотел просить тебя, король, чтобы ты принял меня в число своих вассалов. И если ты исполнишь мою просьбу, я тем более буду обязан исполнить твою.

Король дал свое согласие, и Торарин стал одним из его вассалов. Он стал готовиться к отплытию, и, когда все приготовления были закончены, взял к себе на борт короля Хрёрека. Прощаясь с королем Олафом, Торарин спросил его:

— Ну а если получится так, мой господин, что мы не сможем доплыть до Гренландии, но окажемся у берегов Исландии или какой-нибудь другой страны, как тогда я должен буду поступить с королем?

— Если вы окажетесь в Исландии, — ответил ему король Олаф, — ты должен будешь передать Хрёрека в руки Гудмунда Эйольфссона, или Скапти Законодателя, или кого-то еще из вождей, кто желает принять мою дружбу и все связанные с этим почести. Но если вы окажетесь в какой-нибудь другой, не столь отдаленной стране, сделай так, чтобы Хрёрек никогда не вернулся живым в Норвегию. Но сделай это лишь в том случае, если у тебя не останется другого выхода.

Торарин дождался попутного ветра и направился прочь от берегов Норвегии, далеко за острова, и проплыл севернее того места, где в море выдавался Лидандиснес. Спустя какое-то время он проплыл мимо южного берега Исландии и направился далее на запад — в Гренландское море. Там его корабль попал в сильную бурю, и Торарин не смог продолжать свой путь к берегам Гренландии. Ближе к концу лета он добрался до Исландии, до Брейдафьорда. Здесь Торарин встретился с Торгильсом Арасоном, который обладал определенным весом в обществе, и передал ему просьбу короля Олафа, его предложение дружбы и знаки отличия, связанные с принятием ответственности за короля Хрёрека. Торгильс в свою очередь повел себя весьма дружелюбно и пригласил Хрёрека в свой дом, где тот и прожил первую зиму. Но там ему не понравилось, и он попросил Торгильса отвезти его к Гудмунду. Как ему говорили, заметил Хрёрек, именно дом Гудмунда отличается своим великолепием, и как раз к нему он и должен был попасть. Торгильс сделал, как он просил: выбрал людей и отправил их сопровождать Хрёрека в Модрувеллир. Гудмунд, памятуя о просьбе короля Олафа, принял Хрёрека очень хорошо, и в доме Гудмунда Хрёрек провел свою вторую зиму. Но затем он решил уехать и оттуда, и Гудмунд нашел для него место на маленьком хуторе, называвшемся Кальфскинн, где проживало совсем мало народу. И здесь Хрёрек провел свою третью зиму. Сам же он говорил, что с тех пор, как потерял свое королевство, нигде еще он не чувствовал себя так хорошо, как здесь, поскольку здесь он снова оказался первым в своем окружении. На следующее лето Хрёрек тяжело заболел и умер. И теперь говорят, что он — единственный король, покоящийся в Исландии.

III. УНГОРТОК — ГЛАВА КАКОРТОКА

[Эта великолепная и одновременно кровавая история взята нами (вместе с иллюстрациями гренландца Арона из Кангека) из книги Генри Ринка «Истории и традиции эскимосов», Лондон, 1875.]

Как-то раз один из жителей Арпатсивика приплыл на своем каяке во фьорд, чтобы испытать новое копье. Когда он приблизился к Какортоку, где поселились первые кавдлунайт [мн. ч. от кавдлунак — чужеземец, норманн], он увидел там одного из них — этот человек собирал на пляже раковины. Вскоре он обратился к приплывшему со словами: «Давай-ка посмотрим, сможешь ли ты поразить меня своим копьем». Владелец каяка отказался выполнить эту просьбу, хотя тот человек продолжал настаивать на своем. Наконец на берегу появился хозяин этого места по имени Унгорток [Унгор = Ингвар?] и сказал: «Раз уж ему так хочется, выполни его просьбу». И тогда владелец каяка метнул свое копье и убил того человека на месте. Но Унгорток не стал ругать его за это, сказав: «Это не твоя вина, поскольку ты сделал лишь то, о чем тебя просили». Затем наступила зима, и все были уверены в том, что кавдлунайт вскоре придут мстить за гибель своего человека. Однако прошло лето, а вслед за ним промелькнуло еще два, но кавдлунайт так и не пришли. В начале третьей зимы тот же самый владелец каяка вновь поплыл на своей лодке к Какортоку со своим обычным охотничьим оружием. На этот раз он снова увидел, как кавдлунак собирает на берегу раковины, и ему пришла в голову мысль убить его. Он подплыл к нему с той стороны, где на воду падал яркий солнечный свет, метнул в него копье и сразу же убил его, после чего — незамеченным — вернулся домой и рассказал всем, как он расправился с одним из кавдлунайт. Спустя какое-то время одну девочку отправили вечером за водой. Но когда она стала наполнять ведро, то обнаружила, что в воде отражается что-то красное. Поначалу она решила, что это отражение ее собственного лица, но когда обернулась, то в ужасе увидела большую толпу кавдлунайт. Она была так испугана, что забыла даже про ведро, и тут же бросилась домой, чтобы рассказать всем об увиденном. В то же самое время враги окружили их дом и встали напротив двери и окон. Один из обитателей дома выбежал наружу и тут же был убит ударом топора. И все остальные тоже были убиты, в живых остались только два брата. Им удалось убежать и спрятаться на льду. Но вскоре кавдлунайт заметили их и сказали: «Вот последние из этого племени. Давайте-ка поймаем их». И они тут же бросились в погоню. Их предводитель сказал: «Я бегаю быстрее вас, так что я и побегу за ними». И он бросился за ними по льду, где братья просто не могли бежать быстро, поскольку у младшего на ботинках были новые подошвы, которые все время скользили. Наконец они достигли противоположного берега, и Кайсапе, старший, успел вскарабкаться на обледеневший склон. Но младший упал и тут же был схвачен. Унгорток отсек его левую руку и, указывая на нее старшему брату, произнес: «Кайсапе, как бы долго ты еще ни прожил, тебе не удастся забыть твоего бедного брата!» Кайсапе не был вооружен и не мог оказать ему никакого сопротивления, а потому бросился бежать прочь. Так он добрался в конце концов до Кангермиутсьяка, где жил его тесть. Здесь он провел всю зиму и получил в подарок каяк. Летом он отправился на своем каяке на юг, чтобы выучить магические заклинания, при помощи которых он мог бы заколдовать своих врагов. Следующую зиму он вновь провел в Кангермиутсьяке, но с наступлением лета отправился на север, чтобы найти себе товарища. Куда бы он ни приходил, он прежде всего интересовался, нет ли в поселении двоих братьев. И если он находил их, то для начала проверял мех внутри их сапог, чтобы узнать, есть ли у них вши.

Стр. 286.

И так он путешествовал до тех пор, пока не нашел двоих братьев, у младшего из которых совсем не было вшей. Он уговорил этого юношу помочь ему и вместе с ним вернулся в Кангермиутсьяк. Здесь он начал охотиться на тюленей, из шкур которых он удалял всю шерсть, а затем делал из них белые кожи. После этого он отправился на поиски большого куска плавучего дерева и в конце концов нашел то, что ему было нужно. Он выдолбил этот кусок своим ножом, так что тот стал похож на полую трубку, а затем плотно заткнул его с одного конца. С обеих сторон он продолбил маленькие отверстия, для которых тоже изготовил деревянные затычки. Приготовив все это, он поместил все белые кожи внутрь бревна, а затем заткнул его с одного конца и точно так же заткнул все маленькие отверстия. Затем он спустил его на воду, и все владельцы каяков помогли ему отбуксировать это бревно по заливу до Пингивьярника, где они пристали к берегу. Здесь они вынули кожи, прикрепили к ним веревки, а затем подняли их и расправили подобно парусам, так что лодка приобрела вид грязноватого айсберга (поскольку кожи оказались не совсем белыми). И вот люди сели в лодку, после чего ее оттолкнули от берега, и Кайсапе приказал: «Расправьте кожи!» Они так и сделали, и люди на берегу были поражены тем, насколько это похоже на плывущий по воде айсберг. Кайсапе, который тоже хотел посмотреть на все это с берега, приказал своей команде: «Теперь вы сами будете править лодкой, а я сойду на берег, чтобы посмотреть на нее со стороны». И когда он взглянул на творение своих рук, оно ему очень понравилось, и он приказал своей команде вести лодку к берегу. Кожи расстелили на берегу, чтобы высушить их на солнце. Когда же это было сделано, Кайсапе заметил, что он все еще не забыл своего брата. Теперь они были готовы отправиться для мщения в Какорток, однако на какое-то время им пришлось задержаться в Арпатсивике, где они дожидались попутного ветра. И вот, когда такой ветер наконец подул, весь фьорд постепенно заполнился плавучими льдинами самых разных форм и размеров. Пришло время Кайсапе расправить все паруса и плыть за льдинами в глубь фьорда. Кайсапе сопровождало большое количество лодок, но все они пристали к берегу к северу от Какортока, чтобы люди могли собрать там сухой можжевельник. В то же самое время Кайсапе и его товарищи, надежно укрытые внутри полого бревна, продолжали двигаться прямо к дому, наблюдая за тем, что происходит вокруг, сквозь выдолбленные отверстия. Они видели кавдлунайт, которые ходили туда-сюда по берегу, вновь и вновь поглядывая на залив. Однажды они отчетливо услышали крик: «Каладлит [мн. ч. от калалек — гренландский эскимос] плывут!» На этот крик все выбежали из дома, но когда предводитель сказал: «Там нет ничего, кроме льда», — они снова вернулись домой. Тогда Кайсапе произнес: «А теперь живее! Я думаю, какое-то время они еще не покажутся на берегу». Они высадились на берег и, держа в руках сухой можжевельник, окружили дом. Кайсапе заложил топливом дверной проем, а затем поджег его, так что все люди внутри сгорели заживо. И те, кто пытался выбежать через дверь, также погибли в огне. Но Кайсапе мало беспокоила судьба этих людей: все его помыслы были сосредоточены на одном Унгортоке. И вот он услышал возглас одного из своих товарищей: «Кайсапе! Вот человек, которого ты ищешь!» Вождь к этому времени покинул горящий дом через окно и бросился бежать с маленьким сыном на руках. Кайсапе бросился за ним в погоню и вскоре почти догнал его. Приблизившись к озеру, Унгорток бросил своего сына в воду, полагая, что лучше ему утонуть, чем умереть от ран. Но Кайсапе, будучи не в силах одолеть своего противника, вынужден был вернуться к своим людям. А Унгорток бежал, пока не достиг Игалико, где в то время был вождем человек по имени Олав. Но поняв, что Кайсапе и здесь не оставит его в покое, Унгорток перебрался на мыс залива Аглюитсок и поселился в Сьоралике, тогда как Кайсапе обосновался у самого входа в этот фьорд.

С наступлением лета он возобновил преследование Унгортока, который к тому времени успел добраться до побережья, расположенного напротив острова Алук. Кайсапе проследил его до северной стороны этого острова, где он устроил себе жилище. И вот Кайсапе решил посоветоваться с жителями восточных земель, каким образом он может одолеть Унгортока. В конце концов один из них выступил вперед и сказал: «Я дам тебе кусок дерева из дома бесплодной женщины, и из него ты сделаешь себе стрелу». Он произнес над этим куском какие-то заклинания, а затем вручил его Кайсапе. Тот принял этот дар со словами: «Если он действительно сможет помочь мне, я обещаю тебе свою помощь во время охоты». И вот Кайсапе изготовил столько стрел, сколько могло уместиться в его колчан из тюленьей кожи. Под конец же он добавил к ним заговоренную стрелу, а затем отправился со своими товарищами на большое озеро, неподалеку от которого стоял дом Унгортока. Здесь Кайсапе разложил свои стрелы на некотором расстоянии одна от другой, последней же он положил заговоренную стрелу. Он приказал своим товарищам остаться возле озера, а сам осторожно забрался на высокий холм, откуда ему хорошо был виден Унгорток, разгуливавший туда-сюда возле своего дома. Он о чем-то говорил сам с собой, и Кайсапе услышал, как он несколько раз произнес его имя. Кайсапе решил дождаться ночи, чтобы выполнить свой замысел. С наступлением сумерек он прокрался к дому и заглянул в окно, держа наготове свой лук. Унгорток быстро ходил туда и сюда, и потому в него нельзя было как следует прицелиться. Поэтому Кайсапе направил свой лук на жену Унгортока, которая спала тут же в комнате, а у ее груди лежал ребенок. Унгорток, услышав шум, взглянул на жену и увидел, как стрела пронзила ей горло. В то же время Кайсапе бросился на берег озера за другой стрелой, а Унгорток бросился за ним, держа в руке топор, которым он некогда убил брата Кайсапе, а теперь намеревался убить и его самого. Кайсапе выпустил в него вторую стрелу, но Унгорток увернулся и сделал себя таким тонким, что виден остался лишь его подбородок. И все стрелы, которые выпустил в него Кайсапе, так и не попали в цель. Унгорток переламывал их пополам, а затем бросал в озеро. Наконец Кайсапе схватил заговоренную стрелу, и она прошла через подбородок Унгортока прямо в его глотку. Но поскольку тот не умер сразу, Кайсапе бросился бежать, а раненый Унгорток еще какое-то время преследовал его. Но вот внезапно Кайсапе почувствовал, что ему нечем дышать, и в полном изнеможении упал на землю. Однако, вспомнив про Унгортока, он снова вскочил на ноги, и отправился назад, чтобы посмотреть, что с ним случилось, и обнаружил неподалеку его мертвое тело. Тогда он отрубил руку Унгортока и произнес, глядя на мертвого человека: «Посмотри на эту руку — уж ее-то ты никогда не забудешь!» Затем Кайсапе убил ребенка Унгортока, после чего отправился назад в Кангермиутсьяк. С собой же он взял того самого старика из восточных земель, который помог ему. Кайсапе заботился о нем, пока тот не умер. Сообщают также, что похоронен он был в Кангермиутсьяке.

IV. СТРАУМФЬОРД В ВИНЛАНДЕ

Капитан Мунн, уроженец Сент-Джона (Ньюфаундленд), выдвинул гипотезу, которая базируется на детальном знании рассматриваемой местности. Эту гипотезу нельзя назвать научной в строгом смысле этого слова, и все же на нее стоит обратить внимание. Что же касается научной базы, то она была заложена фундаментальным исследованием Таннера, посвященным восточной части полуострова Лабрадор. Свою идентификацию Маркланда и Винланда Таннер провел «на основе наблюдений, совершенных им во время «финнско-лабрадорской экспедиции» 1937 года и «лабрадорской экспедиции Таннера» 1939 года, а также на основе информации, полученной из литературных и картографических источников». Его аргументы оказали серьезное влияние на все последующие исследования. В 1956 году Мельдгаард, ориентируясь на сведения, содержащиеся в норманнских сказаниях, совершил плавание вдоль побережья Лабрадора — от залива Гамильтон до пролива Белл-Айл и мыса Болд, исследуя побережье. Благодаря глубоким познаниям в области археологии и этнологии Мельдгаард смог значительно подкрепить и развить теорию Мунна и Таннера. Он также пришел к выводу, что остатки норманнских жилищ и стоянки в Лейфсбудире и Страумфьорде следует искать неподалеку от залива Пистолет. Книга Ингстада явилась подробным обзором норманнской Гренландии, а значит, и всего, что так или иначе касалось путешествий гренландцев в Винланд. Он пришел к выводу, что существовало две главные области, ставшие объектом исследования норманнов, каждую из которых можно назвать Винландом: Винланд I располагался в северной части Ньюфаундленда, а Винланд II — гораздо южнее, в Массачусетсе и на Род-Айленде. В 1960-м и 1961 годах Ингстад много путешествовал вдоль побережья Квебека, Ньюфаундленда и Лабрадора в поисках мест, где когда-то находились норманнские поселения. Совместно с Энн Стайн Ингстад ему удалось обнаружить то, что они сочли остатками древних норманнских поселений в заливе Эпав, менее чем в миле к югу от Ланс-о-Мидоус. Там, по мнению Ингстада, и был расположен Лейфсбудир. Летом 1962 года он начал в этом месте интенсивные раскопки.

Первые результаты раскопок оказались весьма впечатляющими. Ингстад обнаружил множество древних развалин по обеим сторонам ручья Блэк-Дак. Часть этих развалин датируется периодом каменного века. Жилища принадлежали, скорее всего, эскимосам дорсетской культуры, оставившим после себя обломки кремня, светильников, оружия и т. п., а также места для разведения огня и углубления для приготовления пищи. Помимо этого, Ингстад обнаружил остатки строений, которые, возможно, были сооружены европейцами, яму для огня и горн для выплавки железа из руды. Здесь же, возле горна, были найдены остатки древесного угля, куски шлака, глина, обломки железа, один кусок бронзы, наковальня и очаг. Все это позволяет утверждать, что некогда в окрестностях ручья Блэк-Дак жили люди, обладавшие навыками работы с железом. Остается лишь доказать, что именно они и были норманнами, приплывшими в Америку в начале XI века. Первый тест К-14 (карбон), проведенный на основе материалов железного века, показал, что все они, скорее всего, могут быть датированы 1000 годом н. э. Пирамиды, найденные в этой области, исследовали на предмет рунических надписей, но безуспешно.

Рис. 12. Страумфьорд в Винланде^{32}.

Наиболее ясный и полный отчет об экспедиции Ингстада 1962 года был напечатан в виде двух статей в Les-bók Morgunblaðsins 30 сентября и 14 октября 1962 года. Автором этих статей является один из участников раскопок, профессор Исландского университета Торхаллур Вильмундарсон. Он подводит итог сделанным во время экспедиции археологическим находкам, подробно — со ссылкой на текст сказаний — описывает район Священного залива, а также подкрепляет, при помощи убедительных данных литературного, исторического и географического характера, ранее высказанное в Morgunblaðið мнение о том, что Винландский мыс и Страумфьорд Карлсефни следует искать в районе северного Ньюфаундленда. Что же касается Винланда, то он, очевидно, тянется вдоль всего побережья от мыса до Новой Англии — до самой южной точки, до которой смогли добраться норманны. Как и в случае с Гренландией и — в меньшей степени — с Исландией, нет необходимости думать, что норманны хорошо знали всю эту местность.

Наконец, стоит упомянуть о попытке капитана Карла Сёльвера реконструировать скалхольтскую карту «с учетом правильного расположения широт и на основе принципов Меркатора». В результате подобных преобразований Сёльвер определил, что расстояние от Херьольвснеса в Гренландии до мыса Болд составляло 640 морских миль через крайнюю точку. На современных картах это расстояние равно 622 морским милям, через крайнюю точку Винландского мыса при том же курсе, так что расхождение в цифрах оказывается совсем невелико.

КАРТЫ

ВКЛЕЙКА ФОТОГРАФИЙ

Комментарии

¹ В Ирландии раннего Средневековья «под «паломником» (up. deorad) подразумевали отнюдь не того человека, который совершал паломничество к святыням, а затем возвращался домой, а того, кто покидал свой дом, чтобы провести затем долгие годы или даже остаток жизни в чужих странах». Baanmartre — это те, кто «обитает в пустынях, и по собственному желанию устраивает себе жилище в темных местах в ожидании небесного пристанища».

² В сочинении Беды Достопочтенного De Ratione Temporum: In Libros Regum Quaestionum xxx liber.

³ Дикуил продолжает: «Существует немало других островов в океане к северу от Британии, достичь которых можно через два дня и две ночи, если плыть от самого северного из Британских островов при попутном ветре и под полными парусами. Один святой человек [presbyter religiosus] рассказал мне, что за два летних дня и ночь между ними он на маленькой лодке доплыл до одного из таких островов. Некоторые из этих островов очень маленькие, и почти все они отделены друг от друга узкими проливами. Отшельники, приплывшие сюда из нашей Шотландии [Ирландии], жили на этих островах почти сто лет. Но сейчас там из-за норманнских пиратов почти не осталось отшельников, зато полно овец и разных морских животных. Я никогда не встречал упоминания об этих островах в книгах ученых людей».

Принято считать, что Дикуил говорит здесь о Фарерских, или Овечьих островах. Некоторые из загадок, связанных с этим интересным описанием, скорее всего, не были загадками для Дикуила.

⁴ Хьорлейф не знал, что единственные медведи, встречающиеся в Исландии (как правило, на северном побережье), — это белые медведи, добирающиеся сюда вместе с плавучими льдами из Гренландии.

⁵ О лошадях в Исландии можно было бы сложить отдельную сагу. Более двух третей исландских могил викингов содержат останки лошадей, захороненных вместе со своими хозяевами. Могила в Силастадире содержит два лошадиных скелета, расположенные в отдельной камере.

⁶ См. приложение: «Ньяла: величайшее из сказаний».

⁷ См. приложение II: «Единственный король, покоящийся в Исландии».

⁸ И все же мы не можем утверждать ничего определенно, поскольку количество этих островов, их природа и расположение были скорее объектом спекуляций, а отнюдь не географическим фактом. Так, в «Гренландских анналах» Бьёрна Йонссона из Скардсы (ок. 1625) мы читаем, что Гуннбьярнарейяр лежат неподалеку от устья Исафьорда, на северо-западе от него. Примерно десятью годами позже Йорис Каролюс изображает на своей карте восемь островов Губерма прямо к западу от Вестфиртира. Однако Йорис был непревзойденным изобретателем островов. Арнгримур Йонссон в разное время, в своих книгах «Гренландия» и «Об Исландии», располагал эти острова к западу, северо-западу и северу от Исландии. Одни утверждали, что острова эти населены, другие — что нет. Йон Гудмундссон в своей книге «Um Íslands aðskiljanlegar náttúrur», написанной вскоре после 1637 года, предпринял попытку суммировать известные ему факты: «Гуннбьярнарейяр. Норвежец Гуннбьёрн Ульф-Кракасон, который совершал на своем корабле плавание вокруг Исландии с целью найти прилегающие к ней земли, первым увидел эти острова. Они были покрыты травой, а еще на них было много птиц, как и на шхерах неподалеку от Гардарсхольма. Но было бы слишком долго рассказывать об этом со всеми подробностями. Мастер Йурис Холлендски [= Йорис Каролюс] ныне является последним из тех, кто был на тех островах и даже видел там две церкви. Всего этих островов шесть, и все они достаточно большие. Мне ничего неизвестно о том, вели ли англичане и датчане торговлю с жителями островов. Земли эти лежат к северо-западу от Исафьярдардьюпа и Адальвикур-Ритабьярга, как о том сообщает старинное стихотворение (изд. Германссона, Исландика XV, с. 3)». Под старинным стихотворением подразумеваются пророческие стихи Стирбьёрна о судьбе Снэбьёрна Галти, и в этом случае мы вновь возвращаемся к тому, с чего начали, вряд ли став при этом намного осведомленнее. Надпись на карте Рюйша 1507 года издания гласит: «Этот остров был полностью уничтожен в 1456 году от Р. X.» (О'Делл. Скандинавский мир, с. 359), что убирает одновременно и остров(а), и проблему — если бы только мы могли принять такое решение (чего мы не можем сделать). Гуннбьярне Скёр, Губар Шёр и им подобные будут сохраняться на некоторых картах вплоть до XVIII столетия.

⁹ Отто Петерссон впервые высказал мнение о том, что Эйрику не пришлось огибать мыс Фарвель, поскольку он плыл через пролив Принс-Кристианс. Если же это действительно было так, значит, правы и те ученые, которые считают, что в течение третьего лета Эйрик исследовал восточное побережье Гренландии, поднявшись на север до той самой широты, которая проходит через мыс Эйриксфьорда. Очевидно, именно на этом побережье он нашел развалины эскимосских жилищ, поскольку юго-западное побережье было покинуто эскимосами дорсетской культуры за восемьсот лет до прибытия норманнов. И все же большинство деталей этого плавания Эйрика так и остается непроясненным.

¹⁰ Земли в Гренландии были распределены следующим образом: Герьольф взял под поселение Херьольвснес (современный Икигэт) и Герьольфсфьорд (Амитсварссук). Кетиль взял Кетильсфьорд (Тасермиут). Храфн взял Хравнсфьорд (Агдлюитсок или же только его северный рукав — вплоть до Фосса). Сольви взял Сольвадал (вероятно, равнину, простирающуюся от Кангикитсока). Хельги Торбрандссон взял под поселение Альптафьорд (Сермилик), назвав его так же, как и свой родной фьорд в Исландии. Торбьёрн Глора взял Сиглуфьорд (Унарток). Эйнар взял Эйнарсфьорд (Игалико). Хафгрим взял Хавгримсфьорд (Экалюит) и Ватнахверви (внутреннюю часть полуострова между Игалико и Агдлюитсоком — и самую обширную территорию в норманнской колонии). Арнлауг взял Арнлаугсфьорд (невозможно точно идентифицировать; где-то в северных районах Эйстрибиггда). Сам Эйрик поначалу жил в Эйриксее (Игдлюталик), возле устья Эйриксфьорда (Тунугдльярфик), а затем перебрался в Браттахлид (Кагсьярсук), неподалеку от северной границы фьорда.

¹¹ Так у Вильхьяльмура Стефансона в «Трех путешествиях Мартина Фробишера», 1938, с. xliv, со ссылкой на книгу Э. Мюллера-Рёделя «Соколиная охота в старые и новые времена», Лейпциг, 1906, с. 15.

¹² Мнение о том, что именно Лейф по поручению короля Олафа Трюгвасона способствовал обращению Гренландии в христианство, восходит к монаху Гунклаугу Лейфссону и его жизни «Олафа Трюгвасона». Более ранние источники, такие, как «История Норвегии» и «Агрип», не упоминают Гренландию среди стран, обращенных королем Олафом. В «Истории Норвегии» утверждается, что гренландцы обратились в христианство под влиянием своих соседей-исландцев.

¹³ Безграничный и вполне заслуженный авторитет Фритьофа Нансена (Klimatsvekslinger in Nordens Historie, Oslo, 1925; Klimatsvekslinger i historisk og postglacial Tid, Oslo, 1926) и Вильхьяльмура Стефансона послужили причиной того, что многие люди так и не смогли принять ту картину климатических изменений, которая представлена в этой книге. С другой стороны, в пользу таких климатических изменений свидетельствуют современные археологи, географы, океанографы, зоологи, палеоботаники и, что особенно важно, климатологи. Своими собственными выводами я обязан прежде всего работам Отто Петересона (Climatic Variations in Historic and Prehistoric Time) и Лауге Коха (The East Greenland Ice). Кох суммирует это так: «Не оставляет сомнений, что норманны были обеспокоены ухудшением в XIII веке климатических условий… однако до полного исчезновения норманнов с гренландской территории вновь наступило улучшение климата [после 1400 года], поэтому исчезновение норманнов следует приписывать не столько падению температур, сколько утрате коммуникаций с Европой и наступлению эскимосов с севера».

¹⁴ Долгое время считали, что между Гренландией и Северной Европой находится своеобразный мост из земель. На востоке он соприкасается с Бьярмаландом, который расположен за Белым морем. Эту землю, которую легенды нередко населяли гигантами, можно видеть на многих картах, включая и те, что были найдены в Скалхольте и Холаре. Фигурирует эта земля и на тех двух картах, которые Грип, бургомистр Киля, отослал в 1551 году королю Христиану III — «из каковых карт ваше величество может видеть, что страна вашего величества Гренландия простирается вплоть до Нового Света и тех островов, которые открыли португальцы и испанцы, так что до этих земель можно добраться из Гренландии по суше. Можно до них добраться по суше и из Лапландии, из замка Вардёхус». Существование подобной земли-фантома стимулировало фантазию людей в той же степени, что и существование Хафсботна, или Полярного залива, протянувшегося от 20 градуса западной долготы до 40 градуса восточной долготы. К счастью, этот сухопутный мост был вполне проходим для людей и животных. Так, некий Хрейдар рассказывал, что он пересек его вместе со своей козой. Коза питалась растущей там травой, а Хрейдар — козьим молоком. Вполне естественно, что с тех пор его стали называть не иначе как Козлиным Хрейдаром.

¹⁵ Название «скрэлинги» применялось норманнами для обозначения тех туземных племен, с которыми им пришлось столкнуться в Гренландии (эксимосы), а также в Маркланде и Винланде (эскимосы или индейцы), Не вполне понятно, что именно значит это слово. «Это название можно соотнести с современным норвежским skræla («пронзительный крик, вопль») или с исландским skrælna («сокращаться»). В современном исландском языке skræling означает «простой парень», «деревенщина», а в современном норвежском — «слабак». Сами эскимосы называли себя Inuit (ед. ч. Inuk) — «человеческие существа» или «люди».

¹⁶ Вполне естественно, что исландцы совершали экспедиции к разным местам восточного побережья Гренландии, которое находилось так близко от их острова, и Свалборд («Холодный край»), скорее всего, был расположен где-то в районе залива Скорсби. Маловероятно, что это был такой отдаленный и бесплодный остров, как Ян-Майен или же Шпицберген.

¹⁷ Annalium Farrago. Исландика X, с. 2. Анналы были написаны приблизительно в 1637 году на латинском языке. Считается, что они были составлены на основе документов, которые погибли в огне того пожара, что уничтожил в 1630 году собор в Скалхольте. Несколько сомнительным подтверждением их достоверности являются «параллельные» им линии из «Гренландской хроники» Лискандера (1608).

¹⁸ Эту точку зрения весьма убедительно отстаивал в своих работах Вильхьяльмур Стефансон, а также Хельге Ингстад (Landet under Polarstjernen, с. 356–361). С некоторой осторожностью соглашался с нею и К. Джини (On the Extinction of the Norse Settlements in Greenland). Джини обращал внимание на то обстоятельство, что в могилах Вестрибиггда отмечается явное расхождение в количестве похороненных там мужчин и женщин, что должно было явиться следствием такого же несоответствия и в жизни. Далее он выдвигает весьма любопытное, но малоприемлемое предположение, согласно которому белые гренландцы могли смешаться со скрэлингами именно по инициативе норманнских женщин. Стоит упомянуть здесь и о книге Йона Дуасона (Landkönnun og Landnám Íslendinga í Vesturheim, Reykjavik, 1941–1948), в которой содержится богатая подборка материала, а также не вполне корректные спекуляции на тему норманнских атлантических поселений. Теория миграции имеет свои достоинства, позволяя к тому же избавиться от целого ряда трудностей. К несчастью, при этом она порождает новые, тогда как свидетельства в ее пользу слишком незначительны. Естественным убежищем для норманнов Западного поселения, теснимых эскимосами Севера, было Восточное поселение, в котором проживали их друзья и родственники.

¹⁹ Последние аргументы относительно того, что именно северный Ньюфаундленд является Винландским мысом, изложены в приложении IV: «Страумфьорд в Винланде».

²⁰ В письме Вильхьяльмура Стефансона мистеру Гаторну-Харди он разъясняет, каким образом канадские эскимосы наполняли бурдюки из тюленьей кожи костным мозгом карибу, смешанным с кровью (это считалось у них большим деликатесом). Это позволяет отказаться от первоначальной гипотезы об индейском пеммикане.

²¹ Следующий отрывок цитировался уже много раз: «Алгонкины утверждают, что в древние времена, когда между индейцами шли жестокие сражения, они изобрели устрашающее оружие нападения. Большой валун заворачивался в новую кожу и к нему приделывали большую рукоять. Высыхая, кожа плотно обтягивала камень, после чего ее разрисовывали всевозможными эмблемами. Это грозное орудие, к которому вполне применимо название «баллиста», было нарисовано исходя из указаний вождя алгонкинов. Несли его сразу несколько воинов. Сброшенное на лодку или каноэ, оно вполне могло потопить ее. Если же его внезапно сбрасывали сверху на группу людей, оно легко могло покалечить их или даже убить». H. R. Schoolcraft. Indian Tribes of the United States, 1851, I, 85.

²² Кристни сага: «Мужчины из северной и южной четвертей, а также большая часть тех, кто проживал в западной четверти, крестились в горячих источниках, «поскольку у них не было желания заходить в холодную воду».

²³ «Стурлубок» продолжает: «Наттфари, приплывший сюда вместе с Гардаром, еще раньше взял в собственность Рейкьядал и сделал там отметки на деревьях. Однако Эйвинд Асельссон прогнал его прочь, позволив ему поселиться лишь в Наттфаравике».

²⁴ Согласно традиции, он нашел своих рабов спящими на Свефнейяре, Сонных островах, где они должны были добывать соль, и сбросил их со скалы, которая с тех пор называется Галги — Скала Галлов.

²⁵ Одд совершил переход в 220 миль по самой плохой в Исландии территории.

²⁶ Скорее следует поверить тому сообщению саги, согласно которому Эйрик умер язычником. Весь его облик (как он представлен в сказании) свидетельствует о его приверженности языческой вере. Достаточно вспомнить его привязанность к тому белому медведю, которого убил Торгильс из «Флоаманна сага», или же родича Эйрика из «Ланднамабок» по имени Фарсерк. Но когда до Гренландии дошли новости об обращении исландцев (что должно было произойти вскоре после 1000 года), Эйрик мог сам осенить себя крестом по обычаю викингов (то есть он начал осенять себя крестом, не пройдя обряда крещения, что позволило ему жить в мире и согласии с христианами и даже быть похороненным на дальнем краю церковного двора — и все это без формального отречения от своих языческих верований). Prima signatio могло явиться важным следствием примирения Эйрика с его женой Тьодхильд, обеспечив ему тем самым домашний мир и покой.

²⁷ Автор «Королевского зеркала» в своем сообщении о чудесах в гренландских водах излагает историю о Морской ограде, или Вздымающихся волнах: «Есть еще одно чудо в гренландских морях, но правда ли это, мне точно неизвестно. Называется оно «морской оградой» (hafgerðingar), и когда на него смотришь, кажется, будто все волны океана собрались в три большие кучи, из которых образовались три огромных вала. Эта ограда тянется через все море, так что нигде не видно ни малейшего просвета. Эти волны выше любых гор и похожи на крутые отвесные скалы. Лишь немногим из тех, кто столкнулся в море с подобным явлением, удалось благополучно уплыть прочь» (пер., Ларсона). В данном случае обычно принимается объяснение Стинструпа, который утверждал, что такие волны могли быть результатом землетрясений на дне моря.

²⁸ «Ислендингабок»: «После гибели короля Олафа Трюгвасона в морском сражении у Свольда в 1000 году. После этого ярлом Норвегии стал Эйрик Хаконарсон, один из противников короля».

²⁹ Сведения о призраках на Фроде содержатся в «Эйрбиггья сага», главы 50–55.

³⁰ Вот рассказ о Хвитраманналанде. Корабль Ари Массона отнесло к Хвитраманналанду, который также называют Великой Ирландией. Он расположен в западной части океана неподалеку от Винланда. От Ирландии до Хвитраманналанда шесть дней плавания на запад. Ари не смог покинуть эту страну и был там крещен. Первым поведал об этом Храфн по прозвищу Лимерик-фарер, который провел долгое время в Лимерике в Ирландии. Согласно Торкелю Геллисону, исландцы, получившие эту информацию от ярла Оркнейских островов Торфинна, рассказывали, что хотя Ари и признали в Хвитраманналанде, он так и не смог покинуть эту страну. Относились там к нему с большим уважением. Еще одним человеком, который тоже не смог покинуть эту мифическую страну, был Бьёрн, возлюбленный Турид, — тот самый, который «был куда более близким другом хозяйке Фроды, чем ее брату, священнику из Хельгафелла». (Eyrbyggja Saga, гл. 64).

³¹ Далее Хаук Эрлендссон поместил генеалогию, восходящую к нему самому: дочерью сына Снорри Карлсефни была и Стейнунн — та, которая вышла замуж за Эйнара, сына Грундар-Кетиля, сына Торвальда Крока, сына Торира из Эспихола. Ее сыном был Торстейн Ранглат, который был отцом той самой Гудрун, на которой женился Йорунд из Кельдура. Их дочерью была Халла, мать Флози, отца Вальгерды, матери Герры Эрленда Стерки, отца Герры Хаука по прозвищу Законодатель. Другой дочерью Флози была Тордис, мать леди Ингигерд Могущественной, дочерью которой была леди Халльбера, аббатисса Рейниснеса в Стаде. Немало и других знатных людей было среди потомков Карлсефни и Гудрид. Да пребудет с нами Господь. Аминь.

³² С наброска Торхаллура Вильмундарсона, сделанного над заливом Эпав, на Ньюфаундленде, и заново оформленного Халлдором Петурссоном. Набросок Торхаллура Вильмундарсона изображает ручей Блэк-Дак, текущий мимо того места, где Ингстад вел в 1962 году свои раскопки, в залив Эпав. Автор рисунка не стал заниматься реконструкцией руин, но представил общую картину предположительной на 1000 г. н. э. сцены. На заднем плане (слева) — побережье Лабрадора с островом Белл (в центре) у входа в пролив. На заднем плане (справа) — мыс Болд. За Священным заливом располагается Большой священный остров (слева), далее — Малый священный остров (позади острова Ворренс).

Глава 3

БЛАГОДАТНЫЙ ВИНЛАНД

ВТОРЖЕНИЕ И УХОД

Мы уже видели, что во время открытия норманнскими мореплавателями Исландии и Гренландии дули ветры случайностей и несчастных случаев, которые одновременно были и ветрами судьбы. В конце лета 986 года, спустя примерно месяц после того, как Эйрик Рыжий проплыл мимо Снэфелльснеса со своей гренландской армадой из 25 кораблей, эти ветры подули вновь, наполнив на этот раз паруса молодого исландца по имени Бьярни Герьольфсон. Спустя трое суток они вынесли его в южные, дотоле неизведанные регионы океана, Густой туман не позволил Бьярни понять, где именно он находится, и лишь спустя несколько дней, когда туман рассеялся, он смог определиться, ориентируясь по сторонам света. Затем он плыл еще один день, и его взору открылись поросшие лесом берега Нового Света.

В свое время этот молодой человек навлек на себя недовольство норвежцев тем, что не стал высаживаться на берег и исследовать новую землю. В наше время ему досталось уже от ученых, недовольных тем, что именно он, а не Лейф Счастливый, первым увидел Америку. Поэтому, как нам кажется, будет нелишним напомнить здесь цель его эпохального путешествия, а также его мастерство в управлении кораблем, благодаря которому он со своей командой благополучно добрался до намеченной цели. Зиму 985/86 года Бьярни провел в Норвегии. Летом с нагруженными до отказа кораблями он отплыл в Исландию, намереваясь провести следующую зиму со своим отцом. Явившись в Эйрар (то есть Эйрарбакки), расположенный неподалеку от устья реки Олфус, он услышал ошеломляющие новости о том, что Герьольф продал свое имение и отправился в Гренландию.

С согласия всей команды Бьярни отправился в необычно рискованное (без карты, компаса и точных указаний) плавание к юго-западным фьордам Гренландии. Спустя три дня, когда горы и ледники Исландии скрылись за горизонтом, Бьярни и его товарищи оказались во власти северных ветров и густого тумана. В течение нескольких дней они плыли буквально наугад. Затем туман рассеялся; определив свое местоположение по сторонам света, мореходы плыли еще один день, пока не увидели холмы и леса дотоле неведомой им земли. Команда корабля была в полном недоумении, но Бьярни — хотя он и не знал, где они были, — точно знал, где они не были. Эта земля ни в коей мере не могла быть Гренландией, а он направлялся именно в Гренландию. Слишком целеустремленный, а возможно, и слишком благоразумный, чтобы высаживаться на берег, он повернул на север и плыл вдоль побережья еще два дня. Местность там, как они обнаружили, стала совершенно плоской, но по-прежнему вся эта территория была покрыта лесами. И снова Бьярни отказался пристать к берегу и плыл с юго-западным ветром еще три дня, пока они не увидели новую землю — высокую, гористую и покрытую ледниками.

Земля эта, по мнению Бьярни, вообще ни для чего не годилась. Снова они направились в открытое море и спустя четыре дня, сопровождаемые сильным попутным ветром, добрались до Херьольвснеса в Гренландии. Итак, не причинив ни малейшего ущерба своему кораблю или команде, Бьярни совершил именно то, что и намеревался, и «Гренландское сказание» сохранило для нас простой отчет о плавании этого практичного человека.

Все критические отзывы о Бьярни сводятся по сути своей к одному упреку: почему он не стал еще одним Гардаром, Оттаром или Эйриком Рыжим?.. Однако Бьярни был торговцем, а позднее — фермером, но никак не первооткрывателем. Но сам образ жизни норманнов на этом далеком севере являлся порукой того, что открытие Бьярни не будет забыто или оставлено без внимания людьми, постоянно испытывающими недостаток в хороших землях. Не было никакой необходимости самому пускаться в море, чтобы понять, что Бьярни говорит правду о новых землях на западе. Средневековая география культивировала мнение о том, что за пределами Гренландии можно найти большие территории. К тому же, когда люди забирались на высокие горы, расположенные по соседству с гренландскими поселениями (о чем информирует нас автор «Королевского зеркала»), они могли разглядеть далеко в океане либо саму землю, либо облачный покров, ассоциировавшийся у них с землей. И это неудивительно, ведь в самой западной своей точке Гренландия отделена от острова Камберленд всего лишь двумя сотнями миль. Было бы неверно думать, что в эпоху наиболее значительных норманнских открытий жители Гренландии не рискнули ответить на столь явный вызов судьбы и совершить такой короткий переход от одной территории к другой.

Путешествие Бьярни широко обсуждалось по всему Восточному поселению, и сыновья Эйрика Рыжего решили не упускать своего шанса. Поначалу предполагалось, что сам Эйрик отправится в новый славный поход на запад, но судьба распорядилась иначе: по дороге на корабль он упал с лошади и из-за многочисленных переломов вынужден был остаться дома. Корабль, прежде принадлежавший Бьярни, был куплен у него сыном Эйрика Лейфом, замечательным моряком и первым капитаном, совершившим прямое плавание между Гренландией, Шотландией, Норвегией и в обратном направлении. Разумеется, он подробно расспросил Бьярни обо всех деталях его путешествия и заодно взял себе на корабль кое-кого из бывшей команды Бьярни. Лейф намеревался проплыть тем же путем, но в обратном направлении, и это ему прекрасно удалось. Вначале они доплыли до той земли, которую Бьярни увидел последней. На ней не было ни лесов, ни травы — только горы и лед. Одного лишь взгляда на нее было достаточно, чтобы понять, что Бьярни был прав: эта земля ничего не могла предложить фермеру. Они назвали ее Хеллуланд (Скалистая равнина) и поплыли дальше на юг.

Когда они в следующий раз подошли к земле и спустили свою лодку, перед ними лежала ровная местность, поросшая лесами. Именно здесь команда Бьярни безуспешно потребовала от него позволения сойти на берег за лесом и водой. На этот раз мы узнаем о земле лишь немногим больше: берег здесь был ровный и отлогий, покрытый чистым белым песком. И Лейф назвал ее Маркланд — Лесная страна. Но он еще не завершил своего плавания и потому не стал исследовать эту страну дальше. Проплыв еще два дня при северо-восточном ветре, они добрались до острова, который лежал к северу от того, что они сочли главной землей с ее выступающим далеко на север мысом. Именно этой области Нового Света Лейф дал название Винланд (Винландский мыс на картах, которые были изготовлены в 1590 году Сигурдуром Стефансоном и в 1605 году Хансом Поульсоном Резеном). Карта Сигурдура сохранилась только в копии, изготовленной в 1670 году Тордуром Торлакссоном. Карта ошибочно датирована 1570 годом (примерное время рождения Сигурдура). Велось немало споров по поводу того, использовал ли Резен при создании своей карты карту Сигурдура, или же обе они были сделаны на основе одного и того же оригинала. Приняв во внимание тот факт, что на карте Сигурдура линии широт для региона Западной Атлантики слишком завышены (благодаря чему северный Ньюфаундленд и южная Ирландия оказались на одной широте), все же важно отметить, что обе карты называют район северного Ньюфаундленда Винландским мысом. Лейф перезимовал на территории Винланда, и его постройки, включая большой дом в Лейфсбудире, стали первым свидетельством обитания европейцев на Американском континенте. Следующей весной они вновь вышли в море и при попутном ветре добрались до Гренландии живыми и невредимыми.

Дома, в Гренландии, путешествие Лейфа на запад подверглось столь же тщательному разбору, что и путешествие Бьярни. Разумеется, сделано было много, и все же в каком-то смысле Лейф лишь раззадорил любопытство своих соотечественников. Его брат Торвальд (так и кажется, что их отец, Эйрик Рыжий, говорит его устами) сразу же захотел узнать больше, причем настолько больше, что Лейф немедленно предложил ему самому отправиться в Винланд и все разузнать на месте. Именно так Торвальд и поступил. На этот раз он плыл хорошо известным маршрутом, что позволило ему без всяких приключений достичь Лейфсбудира, где он и перезимовал. Весной же, следуя ранее высказанному мнению о том, что территория Винланда нуждается в более серьезном исследовании, Торвальд отправил одну лодку со своего корабля для изучения западного побережья. В течение всего лета они исследовали эту прекрасную страну, поросшую густыми лесами, не обнаружив при этом никаких следов человеческого пребывания — за исключением разве что одного-единственного деревянного зернохранилища. На следующее лето Торвальд повел свой корабль на восток, а затем на север — в направлении Маркланда. Там он дал название Кьяларнес одному из мысов, починил там свой корабль и вскоре приплыл в доселе неизвестный, но очень красивый фьорд, берега которого были покрыты густым лесом. Здесь они впервые столкнулись со скрэлингами и убили тех из них, кто не успел спастись бегством. Но в ответном нападении погиб сам Торвальд — он был убит стрелой, которая попала в щель между его щитом и планширом. Команда же его благополучно вернулась в Лейфсбудир. Там они перезимовали, а следующей весной отправились в обратный путь и приплыли в Эйриксфьорд с грузом тяжелых, но будоражащих новостей.

За удачно проведенной (пусть и с фатальным исходом) экспедицией Торвальда, значительно обогатившей географические познания норманнов, последовало неудачное путешествие его брата Торстейна. Торстейн хотел перевезти останки Торвальда на родину, чтобы похоронить его рядом с его родными, но вместо этого провел нелегкое лето, пытаясь вырваться из-под власти штормовых ветров в бескрайнем океанском треугольнике между Исландией, Ирландией и мысом Фарвель. За этой экспедицией последовало путешествие Торфинна Карлсефни, пытавшегося основать на землях Винланда постоянную колонию. И потому, как нам кажется, пришло время задаться вопросом, а по возможности и установить: где же находилось это вместилище стольких надежд и стольких разочарований норманнов?

Для начала было бы неплохо рассмотреть эту сложную и не раз дискутировавшуюся проблему в общем контексте норманнских путешествий на запад через Северную Атлантику. Насколько мы можем судить, это продвижение на запад шло через пояс широт, северная граница которого совпадала в Норвегии с Трандхеймом, а южная — с Йереном или с Линдеснесом. Внутри или в непосредственном соприкосновении с этими 360 милями океанского пространства расположены Фарерские, Оркнейские и Гебридские острова, первые поселения в Исландии и Гренландии, а также наиболее близкие территории Североамериканского континента. Это область мощных ветров, свирепых штормов и бескрайних морей, так что в сагах нередко упоминается о кораблях, заброшенных стихией на юг, к самым берегам Ирландии. Все это дает основание искать Хеллуланд и Маркланд прежде всего в районе между 64-й и 58-й северными широтами, с возможным отклонением к югу до 52-й широты — особенно когда речь идет о моряках, сбившихся с курса под натиском мощных северных ветров. Так, например, произошло с Бьярни Герьольфсоном, который в трех днях плавания от Гренландии оказался во власти северных ветров и тумана и в течение многих дней вынужден был плыть или дрейфовать на юг. К счастью, в случае с Бьярни мы имеем немало подсказок, способствующих идентификации всех трех найденных им земель.

Первым было южное побережье Лабрадора (более точно — район залива Сандвич, полностью соответствующий описаниям, сохранившимся после путешествия Бьярни). Вторая земля лежала не более чем в 200 милях дальше к северу, по-прежнему южнее того места, где кончается полоса лесов, а значит, и южнее современного Нейна. Третьей же оказалась южная оконечность Баффиновой Земли, включая район острова Резолюшн и залива Фробишер. Путешествие Лейфа в обратном направлении привело его сначала к Баффиновой Земле, затем, с продвижением на юг, к лесистому Маркланду, а спустя еще два дня плавания — к северной границе Ньюфаундленда. Именно здесь (если мы доверимся свидетельству «Гренландской саги»), в районе, ограниченном с востока мысом Болд, с запада заливом Пистолет, а с севера Белыми горами, и лежит подлинный Винланд.

Но для многих ученых это «если» оказалось весьма труднопреодолимым, так что Винланд искали и находили в различных частях Американского континента — от залива Гудзон до штата Флорида. Трудностей существует немало: литературные свидетельства обычно не отличаются последовательностью, а порой и просто противоречат друг другу. В связи с этим различные географические детали, в приложении к более чем тысячемильной береговой полосе, могут подвергаться самой различной интерпретации. А все «норманнские» археологические находки, обнаруженные на Американском континенте, не смогли снискать полного доверия у наиболее авторитетных исследователей. Поэтому проблема Винланда остается: очень легко опровергнуть мнение других и гораздо труднее доказать правоту и основательность собственных выводов.

К счастью, различия между двумя нашими литературными источниками — версией «Флатейярбок» («Гренландская сага») и версией «Хауксбок» («Сказание об Эйрике Рыжем») — пусть и достаточно серьезны, но все же вполне преодолимы. В обеих версиях первоначальный материал обработан в соответствии с устоявшейся традицией литературных сказаний. Многочисленные отклонения, добавления, перетолковывания, а также смена акцентов — все это те вещи, которых и следовало ожидать. Но важно признать и то, что в целом эти литературные источники следуют одной исторической традиции. С самою начала «Гренландская сага» уделяет куда меньше внимания Исландии и исландцам, чем «Сказание об Эйрике Рыжем». «Гренландская сага» связана прежде всего с семьей Эйрика Рыжего (что придает значительный вес ее отчету о путешествии Бьярни Герьольфсона), тогда как «Сказание об Эйрике Рыжем» уделяет гораздо больше внимания исландцам Гудрид и Карлсефни, потомком которых с гордостью называл себя Хаук Эрлендсон, собственник и соавтор версии «Хауксбок». Иногда используется различный материал, например кровавая экспедиция Фрейдис в Винланд, изложенная в «Гренландской саге», и героическая смерть Бьярни Гримольфссона, описанная в «Сказании об Эйрике Рыжем». Следуя различным ответвлениям одной и той же традиции, порой приводятся различные — и все же сопоставимые — версии одного и того же события (как, например, смерть Торстейна Эйриксона от чумы и его брата Торвальда от стрелы, пущенной одним из скрэлингов). Ясно и то, что автор «Гренландской саги» был хуже информирован относительно топографии Винланда, чем автор «Сказания об Эйрике Рыжем». В частности, он заставляет всех своих путешественников — Лейфа, Торвальда, Карлсефни и Фрейдис — приплыть в одно и то же место — Лейфсбудир, где все они, за исключением Торвальда, и поселяются. В «Гренландской саге» Лейфсбудир и Винланд более или менее синонимичны. Но в «Сказании об Эйрике Рыжем» это далеко не так. Здесь мы имеем дело с двумя детально описанными поселениями — Страумфьордом и Хопом, при этом нельзя не отметить, насколько описание Лейфсбудира соответствует описанию Хопа: мели, река и озеро. Вряд ли это может быть простым совпадением. И даже климат там одинаковый. В Лейфсбудире «климат оказался таким теплым, что им даже не пришлось заготавливать скоту сено: мороза зимой не было, и трава лишь едва поблекла». А в Хопе «снег так и не выпал, и скот продолжал кормиться на открытых пастбищах». И все же не стоит идентифицировать Лейфсбудир с Хопом — хотя бы потому, что в описаниях Лейфсбудира и Страумфьорда также имеется немало общего, а навигационные указания, равно как и географические реалии, позволяют предположить, что на самом деле это одно и то же место в северной части Ньюфаундленда. Вероятно, автор «Гренландской саги» сознавал свое невежество в подобных вопросах и потому составлял описание Лейфсбудира исходя из традиции, бытовавшей тогда в Снэфелльснесе в Исландии. В результате в «Гренландской саге» мы сталкиваемся с фактом, когда, согласно равенству Торхаллура Вильмундарсона, Страумфьорд + Хоп = Лейфсбудир. Однако тут мы должны позволить себе некоторое отступление и заметить, что наше доверие к «Сказанию об Эгиле» отнюдь не становится меньше только из-за того, что его описание битвы при Брунанбурге нельзя рассматривать в качестве штабного коммюнике. Историческая и антикварная ценность Eyrbyggja Saga вовсе не сводится к нулю из-за обилия в ней сверхъестественных историй. И если в «Ньяле» Гудмунд Могучий представляется в ином образе, чем в более ранней версии Ljósvetninga Saga, все же ни одно информированное лицо не усомнится в его существовании и не поставит под вопрос основные моменты его деятельности. То же самое можно сказать о «Гренландской саге» и «Сказании об Эйрике Рыжем». Но для начала следовало бы удалить из всех путешествий в Винланд наиболее явные выдумки и прочие недостоверные истории: сладкую росу Лейфа, Хаки и Хекью, неизвестный вид кита, обнаруженный Торхаллом Охотником, вторую Гудрид, одноногого, убившего Торвальда выстрелом из лука. Предпринимались довольно остроумные попытки рационализировать все эти чудеса. Так, сладкая роса оказалась секрецией тли; приводятся также ссылки на слабительные свойства жира китов. Одноногий — это эскимос, танцующий на одной ноге. «Этот одноногий, без сомнения, был эскимосской женщиной маленького роста, одетой в традиционное для эскимосских женщин платье с длинным подолом. Преследовавшим ее людям она неизбежно должна была показаться одноногой». Некоторые полагают, что одноногий казался таковым или из-за своей одежды, или снаряжения. Такое изъятие не повредит самим путешествиям и никак не упростит реальных проблем, однако очистит их от некоторого мусора. В течение последних двадцати лет было немало споров о том, не должны ли мы освободить эти истории и от виноградных лоз. Но Винланд в нашем понимании — это описательное название, такое же, как Исландия (Ледяная страна), Гренландия (Зеленая страна), Хеллуланд (Скалистая равнина) и Маркланд (Лесная страна). То же самое можно сказать об Овечьих (Фарерских) островах, Медвежьих (Бьярнейяр) островах, Килевом мысе (Кьяларнес) и Чудесном побережье. Впервые название Винланд встречается нам в «Описании островных земель Севера», четвертой книге Адама Бременского. Адам сообщает нам, что всю информацию о Винланде он получил от датского короля Свейна Эстридсена, который умер в 1076 году: «Он рассказал мне еще об одном острове, который видели в том океане многие мореходы. Называется он Виноградной страной, так как там растет много дикого винограда, из которого получается превосходное вино. И то, что там в изобилии растет несеяное зерно, мы узнали не из легенд и преданий, но из достоверных сообщений датчан».

Король Свейн, а за ним и Адам придерживались того же мнения насчет Винланда, что и Торхалл Охотник, который в стихах (признаваемых всеми как несомненно подлинные) жаловался на то, что, к его величайшему огорчению, ему пришлось пить лишь воду из источника. В стихотворной традиции Винланд — это именно Vínland (Виноградная страна), или Vínland hit góða (Благодатный Винланд), поскольку там росли виноградные лозы и гроздья, из которых делалось вино. Этот факт столь часто упоминается в различных сагах, что позволяет нам с уверенностью отклонить теорию, согласно которой Винланд был вовсе не Vínland, a Vinland — Травяная страна, или же Страна пастбищ. Это мнение было высказано в 1888 году шведским филологом Свеном Сёдербергом. Он полагал, что создатели саг некритично восприняли информацию, приведенную Адамом Бременским, который в свою очередь опирался не столько на достоверные факты, сколько на самые невероятные слухи. Если мы примем такую версию, как это сделали многие современные исследователи, приравнявшие Винланд к северной оконечности Ньюфаундленда, — как, например, финн В. Таннер, норвежец Хельге Ингстад (который, впрочем, не отвергает возможности того, что в Винланде росли дикий виноград и пшеница) и датчанин Йорген Мельдгаард, — то это избавит нас от многих проблем (хотя бы от необходимости помещать Винланд внутри северных пределов роста виноградных лоз в конце X столетия). Избавит это и от необходимости выискивать свидетельства того, что для гренландцев и исландцев виноградные лозы и гроздья вовсе не были виноградными лозами и гроздьями, а были клюквой, брусникой, ежевикой, черной смородиной, голубикой и даже березами (просто невозможно перечислить здесь весь список заменителей). Это также позволяет выстроить рациональную и привлекательную гипотезу о цепочке земель, протянувшихся к югу: каменистая, лесная и покрытая травой (возможно, однако, слишком рациональную). Не возникает сомнений, что vin — пастбище, луг, трава — является одним из наиболее часто встречаемых элементов в топонимике древних норвежцев, но к моменту винландских путешествий он практически полностью исчезает из употребления, так что его уже невозможно найти в топонимике Фарерских островов, Исландии или Гренландии. Разумеется, вполне возможно и такое объяснение: исландские создатели саг, будучи незнакомы с элементом (почти всегда суффиксом) — vin и к тому же оказавшись под влиянием рассказов о Счастливых островах, легко переделали его в vín-. И все же, как мне кажется, нет никаких особых причин отметать в сторону все те свидетельства о Винланде (Vínland) именно как о Виноградной стране, и поэтому я, с учетом всех вышеперечисленных трудностей, предпочитаю придерживаться данной интерпретации. Разумеется, трава была не только желательным, но и необходимым элементом для потенциальных колонистов Винланда, так же как и для их отцов на Фарерских островах, в Исландии и Гренландии. Наличие в одном месте строительного леса и пастбищ, без сомнения, привело бы их в полный восторг. Но виноградные гроздья могли стать главной, более веской причиной, позволяющей Лейфу подтолкнуть своих гренландских соотечественников к колонизации новых земель. В том, что касалось наименования земель, как, впрочем, и во многом другом, Лейф был сыном своего отца и потому никогда не назвал бы новую землю Страной травы, так как уже существовала Гренландия — Зеленая страна. Есть еще одна причина, по которой мы должны поверить в то, что там рос виноград. Сегодня северная граница роста виноградных лоз проходит в районе 45-го градуса северной широты, однако в 1530 году Жак Картье, открывший реку Св. Лаврентия, обнаружил по обоим берегам ее обилие виноградных лоз, а в заливе Шалёр и на островах Шамплэн — большое количество диких злаков, похожих на рожь или овес. Лей и Дэни подтверждают эти сообщения. Поэтому вполне допустимо предположить, что в период более благоприятных климатических условий, существовавших во время путешествий к Винланду, дикий виноград рос также на территории, включающей в себя северный Ньюфаундленд. Наконец, мы вряд ли нанесем серьезный удар по достоверности изложенных в сагах фактов, если предположим, что виноградные лозы были найдены вовсе и не на самом севере Ньюфаундленда, а во время плавания норманнских моряков дальше к югу (как они поступали по меньшей мере два раза). Это тем более допустимо, что на данный момент не существует теории винландских путешествий, которая находилась бы в согласии со всеми свидетельствами.

Самым трудным для нас, пожалуй, будет отказаться от утверждения, согласно которому в Лейфсбудире «у солнца есть eyktarstaðr и dagmálastaðr в самый короткий день (или дни)». Это выглядит неким фактическим, бесстрастным утверждением, при помощи которого можно было бы без всяких проблем и с достаточной точностью определить широту этой части Винланда. Однако не существует другого такого вопроса, который внес бы большую сумятицу в ряды неспециалистов и заставил бы специалистов отстаивать несколько совершенно несхожих гипотез. Не вызывает сомнения тот факт, что те, кто проводил эти наблюдения, находились под впечатлением большего равновесия дня и ночи в Винланде, чем у них на родине, в Гренландии и Исландии. Ясно также, что зимой, в определенный день или дни в том месте, где находился Лейфсбудир, можно было наблюдать солнце — и прежде всего в моменты восхода и заката, то есть в определенное утреннее и послеобеденное время. Разумеется, это не могло быть часовое время, поскольку у норманнов в начале XI столетия просто не было часов. Поэтому eyktarstaðr и dagmálastaðr — это определенные точки на горизонте, подобные тем, которыми пользовались исландцы для определения времени дня по положению солнца, или же, что еще более верно, это положение самого солнца. Исходя из этого и учитывая, что все другие вещи нам уже фактически известны — например, точное значение eykt в Исландии времен Лейфа Эйриксона, точное значение um skammdegi, а также все те исправления в вычислениях, которые необходимо произвести из-за эффекта преломления, изменений уровня моря, фактического, а также астрономического горизонта. Все это, вкупе с уяснением того, что норманнские моряки понимали под восходом и закатом солнца (то есть был ли это восход и заход края светила или же его центра), могло бы помочь нам определить, где именно находилась северная оконечность Винланда. Однако расчеты, произведенные тремя наиболее выдающимися учеными, пытавшимися определить район, из которого были сделаны эти наблюдения, вряд ли способны внести ясность в этот вопрос. Так, Сторм и Джилмиден, при поддержке капитана Файтиена из Военно-морской обсерватории Соединенных Штатов, указали цифру приблизительно 49 градусов 55 минут северной широты. Мистер Гаторн-Харди вначале определил 49 градусов северной широты, указав, однако, что «слова со всей очевидностью свидетельствуют о более южной широте», и позднее указал цифру в 37 градусов. В то же самое время доктор Альмар Нэсс, перепроверивший и исправивший вычисления М. М. Мьелде, полагал, что Винланд, «скорее всего», расположен к югу от залива Чеспик (36 градусов 54 минуты северной широты). Иными словами, хотя эта знаменитая фраза и способна убедить нас в том, что кто-то произвел весьма важные наблюдения где-то в районе Американского континента, она совершенно не в состоянии помочь нам определить, где именно находилось жилище Лейфа. Доктор Нэсс подчеркивает, что широта, установленная для того места, где наблюдался eykt, вовсе не является идентичной той, на которой находился Лейфсбудир. Он считает, что не все винландские путешественники прибывали в одно и то же конкретное место, а Винланд Лейфа и Карлсефни никоим образом нельзя идентифицировать. Доктор Нэсс считает, что eykt наблюдали в Хопе, а не в Лейфсбудире. «Хоп располагался в центре Винланда, но маловероятно, чтобы Лейф мог достичь 36°54 северной широты. Лейф не был в «Винланде». Настоящим исследователем оказался Торфинн». Достойно упоминания и то обстоятельство, что подавляющее большинство почитателей Нэсса в последний момент все-таки отказались от 37 градусов северной широты, предпочтя ему 41 градус северной широты, тем самым мгновенно переместившись вверх по побережью вплоть до штата Массачусетс.

До тех пор пока археологи не найдут в Северной Америке и не опишут дома, оружие, предметы материальной культуры, а возможно, и скелеты норманнов, которые можно будет с уверенностью отнести к первой четверти XI столетия, нашим главным источником определения местоположения первых норманнских поселений на Американском континенте по-прежнему остаются саги. И это вновь возвращает нас к исследовательской экспедиции Торвальда Эйриксона, как о том написано в «Гренландской саге», и к попытке колонизации Винланда, предпринятой Торфинном Карлсефни (о чем повествуют обе версии «Сказания об Эйрике Рыжем»). Если же кто-то возразит, что есть что-то некритическое и ненаучное в подобном вычленении фактов и сведений из различных саг, то тут можно заметить лишь одно, а именно: было бы еще менее критично полностью довериться версии в какой-то одной саге, со всеми домыслами и художественным преувеличением.

Теперь о Карлсефни. В этой экспедиции принимали участие три корабля со ста шестьюдесятью мужчинами на борту, причем некоторых из них сопровождали жены. Они взяли с собой «разных домашних животных», как мы легко можем предположить, самок и самцов коров, лошадей, овец, коз и свиней.

Вначале они плыли на север вдоль побережья Гренландии вместе с теплым прибрежным течением, пока не поднялись до Западного поселения. Возможно, они поступили так потому, что у жены Карлсефни оставалось там имущество, но, скорее всего, все-таки потому, что в то время этот маршрут казался наиболее удобным. От Западного поселения они поплыли дальше на север, до Бьярнейяра, Медвежьего острова (островов), который мы не в состоянии идентифицировать с полной точностью, но который, очевидно, лежит по соседству с современным Хольстейнборгом (или же это был остров Диско). В пользу региона Хольстейнборга говорит то обстоятельство, что именно здесь прибрежное течение поворачивает на запад, к берегам Северной Америки, так что нынешние моряки считают пустой тратой времени и сил плыть отсюда прямо к северу, не достигнув вначале южных пределов Баффиновой Земли. В пользу Хольстейнборга и Диско говорит и то обстоятельство, что Карлсефни наверняка пытался свести к минимуму (из-за своих животных) время, проведенное в открытом море. Отплывая от Диско, он мог воспользоваться попутными северными ветрами, столь частыми в проливе Дэвиса, Наконец, следуя этим путем, он также придерживался классического принципа навигации норманнов, который предписывал совершать по возможности короткие переходы по океанским просторам, используя наиболее очевидные ориентиры. Так, моряки из Норвегии, направляясь в Исландию, держали курс на Ватнаёкуль, тогда как моряки из Исландии плыли мимо Снэфеллсйокула. И после того как снежная вершина этого вулкана постепенно скрывалась из виду, они начинали высматривать впереди черные и белые вершины гигантских отрогов восточной Гренландии. Те, кто не согласен с гипотезой о более мягком климате начала XI столетия, могут считать, что Карлсефни специально избрал данный маршрут, чтобы таким образом избежать встречи с плавучими льдами. Но что бы это ни было — Хольстейнборг или Диско, ясно одно: автор «Сказания об Эйрике Рыжем» уже знал об этом северном пути, который был обнаружен благодаря опыту мореплавателей, обогащенному новыми географическими знаниями. Этот маршрут нельзя считать первоначальным, но позднейшие знания о нем позволяют объяснить наиболее трудный для истолкования момент в путешествии Бьярни Герьольфсона. Ему потребовалось четыре дня, чтобы от залива Фробишер доплыть при юго-западном ветре до Херьольвснеса — что просто невозможно. Но именно юго-западный ветер должен был представляться наиболее подходящим исландским создателям саг, уже догадывавшимся о лучшем (хотя и обнаруженном позднее) пути, а Бьярни примерно представлял продолжительность этого перехода. Как нам кажется, Бьярни достиг западного побережья Гренландии далеко к северу от Херьольвснеса и затем двигался вдоль побережья на юг, пока не нашел дом своего отца. Бьярни был человеком разумным и предусмотрительным и потому, без сомнения, собрал перед отплытием из Эйрара всю доступную информацию о Гренландии — иными словами, все, о чем поведал Эйрик Рыжий.

Подгоняемый ветром с севера, Карлсефни достиг Хеллуланда — Баффиновой Земли. Но совсем не обязательно, что он оказался именно в том районе Баффиновой Земли, где прежде него побывали Бьярни и Лейф. Подобно Маркланду и особенно Винланду, Хеллуландом называлась огромная территория, включавшая побережье и внутренние территории страны. В свою очередь, вполне достаточно будет сказать, что, после того как Карлсефни плыл еще два дня при том же попутном северном ветре и достиг Маркланда, он оказался (с точки зрения современной географии) в той части Лабрадора, которая покрыта густыми лесами. По одной версии они плыли два дня при попутном северном ветре, согласно же «Хауксбок», отплыв от Хеллуланда, они в течение двух дней двигались уже не на юг, а на юго-восток. Затем свидетельства разнятся. По другой утверждается, что от места стоянки в Маркланде до Кьяларнеса они плыли два дня. «Хауксбок» гласит: «Они плыли в течение долгого времени». Тогда нам предстоит либо изменить время плавания от неопределенного места где-то на побережье Баффиновой Земли до неопределенного места на побережье Лабрадора (что кажется весьма сомнительной затеей, хотя с некоторыми оговорками можно было бы принять предложение Финнура Йонссона заменить ii на v), либо же нам следует принять версию «Хауксбок» относительно langa stund для плавания Карлсефни от Маркланда до Кьяларнеса. Затем он еще какое-то время двигался вдоль побережья, пока не оказался в довольно-таки подробно описанной области, которая все еще относилась к территории Лабрадора. Две детали обращали на себя особенное внимание. Во-первых, там был мыс, на котором они нашли корабельный киль и который они назвали Кьяларнес (мыс Киль). Наконец, пески и пляжи достигали там такой невероятной длины, что они назвали их Фурдустрандир — Чудесное побережье, так как им пришлось «плыть мимо них в течение необычайно долгого времени». Эти описания постоянно напоминают нам о местах и событиях, связанных с путешествиями Лейфа и Торвальда. Когда Лейф прибыл в страну, которую назвал Маркланд, он обнаружил, что вся эта земля «плоская и покрыта лесами, а ее обширные песчаные пляжи отлого спускаются к морю». Проплыв еще два дня в южном направлении, они увидели Винланд. В свою очередь Торвальд, плывший на север от Лейфсбудира, возле какого-то из мысов попал в сильный шторм. Здесь его корабль выбросило на берег. При этом корабельный киль оказался настолько поврежден, что им пришлось установить новый. Посмотрев же на старый и разбитый, Торвальд сказал своим товарищам: «Я хочу, чтобы мы установили этот киль здесь, на мысе, который мы назовем Кьяларнес». Совершенно очевидно, что Кьяларнес Торвальда и Карлсефни — одно и то же место, и если мы хотим идентифицировать его, не столь уж важно, воспримем ли мы сведения, содержащиеся в сказаниях, как абсолютно достоверные или же увидим в них типичную для того времени историю, связанную с наименованиями. Важно то, что в обоих случаях идет речь о существовании необычайно длинной полосы белых песчаных пляжей и килеобразного мыса, расположенного в двух днях плавания к северу от Лейфсбудира. Такие пляжи действительно можно найти непосредственно к югу от залива Гамильтон, на юго-восточном побережье Лабрадора. После скалистых и мрачных берегов Баффиновой Земли они и в самом деле должны были казаться морякам «чудесным побережьем» — более 40 миль в длину, обрамленные низкой полосой травы, елями и можжевельником. По словам капитана Мунна, песок этот очень мелкий и твердый и вполне подходит для «старомодных песчаных часов». От Побережья, как обычно называют эти белые пляжи, достигающие в ширину 50 ярдов, далеко в море (на целых две мили) протянулся мыс Поркьюпайн, знаменитый своим килеобразным профилем и до сих пор являющийся главным ориентиром для всех местных рыбаков.

Существуют еще два главных момента, способствующие идентификации этой местности. Во-первых, содержащееся в «Сказании об Эйрике Рыжем» топографическое описание Маркланда и Винланда более всего соответствует юго-восточной части Лабрадора и северной части Ньюфаундленда. К югу от Фурдустрандира, говорится в саге, все побережье изрезано заливами (vágskorit), что в полной мере подходит к побережью Лабрадора (наиболее ярким примером тут, без сомнения, выступает залив Сандвич). По свидетельству той же саги, берег изрезан фьордами (fjarðskorit) или же, согласно версии «Хауксбок», одним особенным фьордом. Речь, очевидно, идет о проходах, ведущих с севера от гавани к проливу Белл-Айл. Если же имеется в виду один фьорд, то это, вероятно, и есть сам проход в пролив Белл-Айл. С этой точки зрения Страумфьорд (Речной, или Проточный фьорд) Карлсефни — не что иное, как северный вход в пролив Белл-Айл; просто Карлсефни не мог знать, что открыл не фьорд, проникающий в глубь суши, а проход на юг. Эти моряки уже привыкли к огромным фьордам Гренландии, Исландии и Норвегии, и их заблуждение (если только мы вправе так назвать это) разделяло еще немало выдающихся мореходов — вплоть до «открытия» Жака Картье, сделанного пятью столетиями позже. Страумей (Речной остров) — это, скорее всего, остров Белл-Айл, а может быть, даже Великий Священный остров, лежащий в рукаве моря между мысом Болд, крайней северной точкой Винланда, и мысом Онион. В нескольких милях к югу глазам моряков открылись зеленые берега Священного залива, а также Ланс-о-Мидоус (то есть L'Anseau-Medee: Midi или же от названия корабля Médéé) и залив Эпав; здесь течет к морю ручей Блэк Дак, огибая по пути отвесную скалу, в окрестностях которой люди селились с незапамятных времен^{19}.

Вид, открывающийся сверху на Ланс-о-Мидоус и прилегающие земли, на испещренный островами залив Белл-Айл, справа от которого находится мыс Болд, а слева — побережье Лабрадора, просто великолепен^{19}. Такой вид не мог оставить равнодушным настоящего фермера: проплыв столько миль мимо скалистых, безжизненных берегов, он мог наконец выпустить своих животных на берег, предоставив им возможность пастись на огромных травяных пастбищах — высокая или обильная трава из «Сказания об Эйрике Рыжем», — окруженных естественной защитной лесополосой. Почва была во многом схожа с той, которая встречалась им в Гренландии и Исландии; в реках в изобилии водился лосось, а недра океана были просто неисчерпаемы. К тому же там, на радость охотникам, водились морские животные и карибу. Было у этой местности и еще одно преимущество. В течение первых двух зим своего пребывания в Гренландии Эйрик устроил себе жилище на островах за пределами фьорда, так как там была хорошая охота; к тому же в поле его зрения всегда находилось открытое море. Исследователи Винланда точно так же обнаружили удобную базу, гарантирующую им максимальную свободу передвижений и изобилие съестных припасов. Но их надежды конечно же были слишком оптимистическими. Так, рассчитывая на теплую зиму, они были неприятно поражены, когда наступили настоящие холода (то же самое случилось задолго до них в Исландии с Флоки Вильгердарсоном). Но с приходом весны страна вновь обрела свою былую привлекательность. К тому же она казалась безлюдной.

В Исландии норманнские поселенцы обнаружили незначительное число ирландских отшельников, а также книги, кресты и прочие вещи, оставленные ими после себя. В Гренландии они нашли заброшенные жилища, фрагменты лодок и некоторые предметы, изготовленные из камня, — но самих людей там не было. Когда люди Торвальда обследовали западное побережье Ньюфаундленда, они наткнулись на пустое зернохранилище. Самому же Торвальду пришлось столкнуться со скрэлингами во время путешествия к восточному побережью, и это привело его к гибели. Кем же были «скрэлинги» — индейцами или эскимосами? Недавние исследования позволяют предположить, что норманны столкнулись и с теми и с другими.

Около 1000 года н. э. эскимосы жили гораздо дальше к югу по сравнению с сегодняшними границами их обитания. Они занимали южную прибрежную часть Лабрадора от залива Гамильтон до пролива Белл-Айл, а также территорию Ньюфаундленда-Винланда к северу от линии, протянувшейся от порта Сондерс на западе к устью Белого залива на востоке. К югу от них на территории Ньюфаундленда, а также к югу и западу от их поселений на территории Лабрадора жили индейцы-алгонкины. Но еще более важным представляется то обстоятельство, что часть индейцев жила к северу от дорсетских эскимосов Ньюфаундленда, что является еще одним доказательством (на этот раз этнологическим) того, что Страумфьорд Карлсефни — а следовательно, и Винланд — находился именно в северной части Ньюфаундленда.

Это служит убедительным доказательством того, что Торвальд Эйриксон был убит в районе озера Мелвилл и просто не мог быть убит где бы то ни было еще, поскольку никакой другой регион восточного побережья Северной Америки не являл в начале XI века подобного смешения различных рас. То, что в сагах под общим именем скрэлингов упоминаются как индейцы, так и эскимосы (порой оставляя нас в сомнении, о ком именно идет речь), вполне объяснимо, учитывая то обстоятельство, что авторы этих сказаний опирались на весьма отдаленную, пусть и подлинную историю событий.

Подобного рода смешения можно найти и в журналах повторных открытий конца XV столетия и на картах XVI века. В течение всего того времени, о котором идет речь, пролив Белл-Айл был не чем иным, как настоящим перекрестком: сюда стекались норманны, баски, французы, англичане, а также индейцы и эскимосы. В 1954-м и 1956 годах Мельдгаард обнаружил древние поселения эскимосов дорсетской культуры в арктической Канаде, на Лабрадоре и на Ньюфаундленде, а годом позже нашел соседствовавшие с ними стоянки индейцев в северо-западной речной области возле озера Мелвилл. Это позволяет нам по-новому взглянуть на северные экспедиции Торвальда и Карлсефни из Лейфсбудира-Страумфьорда. Согласно «Гренландской саге», Торвальд направился из Лейфсбудира на восток, а затем повернул на север, достиг Кьяларнеса, после чего свернул в устье ближайшего фьорда (залив Гамильтон), где и был убит пущенной из лука стрелой. Согласно «Сказанию об Эйрике Рыжем», Торвальд и Карлсефни отправились из Страумфьорда на север, миновали Кьяларнес, затем повернули на запад (залив Гамильтон выступает здесь в качестве единственно возможного прохода), при этом по левому борту от них берег был покрыт настоящими лесными зарослями. Они плыли еще в течение довольно длительного времени, пока, наконец, не бросили якорь в устье реки, текущей с востока на запад, — точно так и течет река, впадающая в озеро Мелвилл, где и был убит Торвальд.

Эскимосы того времени и той культуры не пользовались луком и стрелами, так что Торвальд, скорее всего, погиб от индейской стрелы, наконечник которой был того же типа, что и найденный в 1930 году Ааге Русселем в Санднесе — в Западном поселении Гренландии. Он лежал в северо-западном углу церковного двора, и точно такой же наконечник был обнаружен Мельдгаардом в 1956 году в древнем индейском поселении возле северо-западных рек у границ озера Мелвилл. Стрела из Санднеса — типично индейская, и изготовлена она из кварцита, идентичного кварциту Лабрадора. Поэтому ее смело можно рассматривать в качестве единственного безоговорочного археологического свидетельства пребывания норманнов на Американском континенте (во всяком случае, что касается тех раскопок, которые проводились до лета 1962 года). Точно так же и лодки, найденные Торвальдом во время этой экспедиции, принадлежали индейцам. И хотя про них говорят «обтянутые шкурами», вряд ли это были каяки эскимосов. Нет никаких свидетельств относительно того, что у эскимосов дорсетской культуры были каяки. Скорее всего, подобных лодок у них не было. В любом случае вряд ли стоит ожидать, чтобы создатели саг, жившие два с половиной столетия спустя, могли ясно различать между тем, что они привыкли видеть у эскимосов культуры Туле в Гренландии, и тем, что видели некогда норманны у эскимосов дорсетской культуры в Винланде. Для них все эскимосы и все индейцы были скрэлингами. Существует немало свидетельств того, что именно индейцы имели привычку спать под своими перевернутыми каноэ, изготовленными из коры березы.

Еще одно, пусть и не бесспорное, доказательство того, что индейцы действительно проживали в районе обитания эскимосов на восточном побережье Лабрадора, мы можем найти в «Сказании об Эйрике Рыжем», которое упоминает об одетых в белое жителях Хвитраманналанда. Если эти слова что-то значат вообще, то относиться они должны, скорее всего, к белым замшевым или изготовленным из оленьей шкуры танцевальным одеждам индейцев-наскаупи. В свою очередь те пять скрэлингов, которых Карлсефни застал спящими на берегу моря между Хопом и Страумфьордом и которых он безжалостно убил, были, по-видимому, эскимосами, о чем свидетельствуют деревянные контейнеры, в которых костный мозг животных был смешан с их кровью^{20}. Точно так же эскимосами должны были быть и те скрэлинги, с которыми Карлсефни поначалу торговал, а затем сражался у Хопа, к югу от Страумфьорда (если, конечно, их столкновение не произошло в самом Страумфьорде). В обтянутых кожей лодках или в каноэ, размахивая двухлопастными веслами, — а при повторном появлении их оказалось столько, что весь залив словно был усеян угольками, — это были, как нам представляется, именно эскимосы. На норманнов обрушился целый ливень метательных снарядов (skothríð), однако без какого бы то ни было упоминания о стрелах. Вдобавок у скрэлингов были «пращи» (höfðu ok valslöngur, Skrælingar), происхождение которых не раз обсуждалось современными учеными. Возможно, это были «громоздкие орудия, к которым можно применить название «баллиста». Их описал Скулкрафт, полагающий, что подобные орудия нередко применялись алгонкинами в прежние времена^{21}. Или же, как считает Мельдгаард, это могли быть гарпуны эскимосов, к которым был прикреплен надутый воздушный пузырь. Индейцы не пользовались подобным оружием, в отличие от эскимосов дорсетской культуры 1000 года н. э., для которых эти гарпуны были просто незаменимы. В целом предположение Мельдгаарда кажется нам более вероятным.

Эта битва с воинственными скрэлингами оказалась решающей в свете попытки Карлсефни организовать постоянную европейскую колонию на территории Северной Америки. Число норманнов было невелико, а оружие их оказалось малопригодным в сложившейся обстановке. Они не желали договариваться со скрэлингами и не могли подчинить их. Вначале они вынуждены были покинуть Хоп и вернуться на свою базу в Страумфьорд. Но Карлсефни, трезво мыслящий человек во всем, что не было. На борту находилось семнадцать человек. Они предприняли путешествие в Маркланд, но шторм забросил их к нашим берегам» (Skálholtsannáll hinn forni); «В то время прибыл корабль из Гренландии, который совершил путешествие в Маркланд, и на борту его было восемнадцать человек» (Flateyjarannált). Скорее всего, они плавали в Маркланд за строевым лесом, а возможно, и за мехами. И если бы в результате случайной бури их не отнесло по морю к берегам Исландии, в Анналах этой страны не появилось бы никаких записей об этом плавании. И мы можем лишь гадать, сколько же удачных путешествий было совершено между берегами Маркланда и Гренландии в предшествовавшие три столетия, и предпринимались ли подобные путешествия вновь после утраты норманнами к середине XIV столетия Западного поселения и Нордсеты.

Невольно напрашивается предположение, что такие опытные и отважные моряки, какими были норманны в течение долгого времени (пока их слава не померкла к концу XIII столетия), вряд ли смогли бы удержаться от путешествий на юг, к Винландскому мысу, а возможно, и на север — к гаваням Баффиновой Земли. Однако ничто из того, что сообщают нам норманнские саги о необитаемых районах Хеллуланда, не заслуживает полного доверия. Что касается южных путешествий, то здесь мнения могут быть различными, особенно если предположить, что название Винландский мыс относится к северной части территории, тянущейся еще на много миль к югу. Не исключено также, что именно южные путешествия далеко за пределы Винландского мыса позволили внести в норманнское предание о Винланде истории о винограде и теплых зимах. Вполне возможно и то, что позднейшие путешествия стерли из памяти людей сведения о том, где именно находилось жилище Лейфа и поселение Карлсефни. И все же единственное археологическое открытие, сделанное где-то в Массачусетсе или на Род-Айленде (или в Вирджинии) могло бы обратить теорию в факт. По какой, собственно, причине Винландом должен считаться исключительно район Священного залива? Но как бы то ни было, на данный момент существует совсем мало убедительных доказательств того, что норманнам удалось добраться до Новой Англии, и еще меньше доказательств того, что они плавали дальше на юг.

Еще Карлсефни своим плаванием убедительно доказал, что на юге нет ничего, кроме проблем, и до тех пор, пока память о его путешествии сохранялась, сограждане Карлсефни не пренебрегали этим уроком. В любом случае плавание далеко на юг со временем становилось занятием бесполезным, да и просто неосуществимым — хотя бы потому, что у гренландцев для этого больше не было подходящих кораблей. Тот корабль, который прибыл в 1347 году во внешний Страумфьорд, был слишком мал даже по заниженным исландским стандартам. Слава норманнского мореходного искусства осталась далеко в прошлом. В Исландских анналах за 1285 год существует запись об открытии новой земли священниками и братьями Адальбрандом и Торвальдом, сыновьями Хельги; Анналы за 1289 год сообщают, что норвежский король Эйрик Магнуссон отправил Ланд-Рольфа (Landa-Rólfr) в Исландию на поиски новой земли. Но эти сообщения вряд ли стоит принимать во внимание, поскольку они, как мне кажется, относятся к восточному побережью Гренландии.

Часть вторая ИСТОЧНИКИ

«КНИГА ИСЛАНДЦЕВ»

«ИСЛЕНДИНГАБОК» ИЛИ «ЛИБЕЛЛУС ИСЛАНДОРУМ»

Пролог

«Книгу исландцев» я впервые написал для наших епископов Торлака и Кетиля и показал ее им обоим, а также священнику Сэмунду. И при написании новой версии я оставлял неизменным то, что им понравилось, и изменил то, что они сочли нужным изменить. Я оставил ту же основу, но опустил генеалогии и жизнеописания королей, добавив при этом другие сведения — те, которые я узнал уже после написания первой версии. Составляя эту книгу, я всегда помнил о том, что наш долг состоит в том, чтобы отдавать предпочтение тем фактам, которые представляются нам наиболее достоверными.

Эта книга содержит следующие главы: 1. О поселении в Исландии. 2. О жителях и законодательной системе. 3. Об учреждении альтинга. 4. О календаре. 5. О разделении на четверти. 6. О поселении в Гренландии. 7. О том, как в Исландию пришло христианство. 8. Об иностранных епископах. 9. О епископе Ислейфе. 10. О епископе Гизуре.

1. О поселении в Исландии

Первые поселенцы прибыли в Исландию из Норвегии в дни правления Харальда Прекрасноволосого, сына Хальфдана Черного, в то время (согласно утверждениям моего наставника Тейта, сына епископа Ислейфа и мудрейшего из мужей, а также Торкеля Геллирсона, брата моего отца, который помнит многое из прошлого, и дочери Снорри Годи Турид, женщины мудрой и осведомленной), когда сын Ивара Рагнара Лодброка убил английского короля Эдмунда Святого. А было это спустя 870 лет после рождения Христа, согласно тому, что написано в сказании об Эдмунде.

Большинство сходится во мнении, что норвежец Ингольф был первым человеком, поселившимся в Исландии. Вначале он плавал туда в то время, когда королю Харальду было шестьдесят лет, во второй же раз — на несколько лет позже. Поселился Ингольф на юге, в Рейкьянесе. Место это называется Ингольвсхофди, и расположено оно к востоку от Миннтаксейра. Там была его первая усадьба. Существует еще Ингольфсфелль — к западу от реки Олфус, — где он также взял землю под поселение. В то время вся территория Исландии между горами и побережьем была покрыта лесами.

Тогда на острове жили христиане, которых норманны называли «папар». Но позже они покинули остров, поскольку не желали жить здесь вместе с язычниками. После них остались ирландские книги, колокола и другие предметы, свидетельствующие о том, что эти люди были ирландцами.

В то время сюда начался большой приток людей из Норвегии, пока король Харальд не воспрепятствовал этому — ему казалось, что Норвегия может постепенно обезлюдеть. В конце концов было достигнуто соглашение, согласно которому каждый человек, не освобожденный от налога и желающий переселиться на остров, должен был заплатить королю пять унций. Так появился налог, ныне известный как земельные унции. Порой платили больше, порой — меньше, пока Олаф Дигри не постановил, что каждый человек, отправляющийся из Норвегии в Исландию, должен заплатить королю половину марки, за исключением женщин и тех, кого сам король освобождал от уплаты налога. Об этом сообщил нам Торкель Геллирсон.

2. О жителях острова и законодательной системе

Хроллауг, сын ярла Ронвальда из Мёра, поселился на востоке в Сиде; оттуда пошли граждане Сиды.

Норвежец Кетильбьорн Кетильсон поселился на юге в Верхнем Мосфелле — отсюда пошли граждане Мосфелла.

Ауд, дочь норвежского лорда Кетиля Флэтноуза, поселилась на западе в Брейдафьорде — отсюда пошли граждане Брейдафьорда.

Норвежец Хельги Магри, сын Эйвинда Истмена, поселился на севере в Эйяфьорде — отсюда пошли граждане Эйяфьорда.

Когда же люди расселились по всему острову, норвежец по имени Ульфльот первый принес сюда закон из Норвегии (так рассказывал нам Тейт), и закон этот был назван законом Ульфльота. Ульфльот был отцом того самого Гуннара, потомками которого являются Дьюпадалеры из Эйяфьорда. По совету Торлейфа Мудрого, сына Хорда-Кари, эти законы в значительной степени были созданы на основе так называемого закона гулатинга — что-то было добавлено, что-то убрано, а что-то переделано в соответствии с местными условиями. Ульфльот жил на востоке в Лоне. Рассказывают, что его приемным братом был Грим Гейтскор — тот самый, что по указанию Ульфльота исследовал всю Исландию до учреждения там альтинга. И каждый человек дал ему по монете. Позднее Грим пожертвовал эти деньги на храмы.

3. Учреждение альтинга

Альтинг был учрежден на том самом месте, где он находится и поныне, по решению Ульфльота и всех жителей Исландии. Но до него существовал тинг в Кьяларнесе, учрежденный Торстейном, сыном Ингольфа Поселенца, отцом Торкеля Мани, совместно с союзными ему вождями.

Однажды случилось так, что человек, поселившийся в Бласкогаре, был изгнан за совершенное им убийство. Звали этого человека Торир Кропберд, а сыном его дочери был Торвальд Кропберд — тот самый, который позднее отправился к Восточным фьордам и сжег своего собственного брата Гуннара в его доме (об этом нам рассказал Халл Орэкьюсон). Убитого же человека звали Кол, и с тех пор лощина, где нашли его тело, называется Кольсгья. Земля изгнанника перешла в общественную собственность, и исландский народ решил устроить там альтинг. Поэтому в тех лесах всегда рубили деревья для альтинга, луга же превратили в общественное пастбище для лошадей. Так об этом рассказал нам Ульфхедин.

Мудрые люди утверждают, что вся Исландия была заселена за шестидесятилетний промежуток времени, и больше там уже не было земель для заселения. Примерно тогда же Храфн сын Хенга занял вместо Ульфльота главную должность в государстве и оставался на этом посту в течение двадцати лет [930–949]. Сам он был из Рангахверфи. Произошло это (согласно сообщениям хорошо информированных людей) спустя шестьдесят лет после убийства короля Эдмунда и за год или два до смерти короля Харальда Хорфагера. Храфна сменил на его посту Торарин, брат Раги и сын Олейфа Хьялти, который пробыл там следующие двадцать шесть лет [950–969]. Торарин был родом из Боргарфьорда.

4. О календаре

Именно в это время мудрейшие люди страны разделили 364 дня на два сменяющих друг друга годовых сезона (что составляет 52 недели или 12 месяцев по 30 дней в каждом плюс еще 4 дня). Но никто не мог подсказать им, куда отнести один лишний день в году — сверх полного счета недель. Жил, однако, в то время в Брейдафьорде человек по имени Торстейн Сурт, сын Халльстейна, сына Торольфа Мострарскегга и Оски, дочери Торстейна Рыжего. И приснился ему однажды сон, в котором он увидел себя на Скале Закона выступающим перед большим собранием граждан. Но в то время как он бодрствовал, все остальные спали, когда же сам он заснул, все другие проснулись. Этот сон Освиф Хельгасон, дед Геллира Торкельсона, растолковал следующим образом: все люди будут молчать, когда Торстейн будет выступать на Скале Закона, но как только он замолчит, все с одобрением откликнутся на его речь. Оба они — и Торстейн, и Освиф — были по-настоящему мудрыми людьми. И позднее, когда люди собрались на тинг, Торстейн предложил им к каждому седьмому лету добавлять по неделе и посмотреть, что из этого получится. Как и предсказывал Освиф, все с одобрением отнеслись к этому предложению, так что немедленно был издан соответствующий закон (по совету Торкеля Мани и других мудрых людей).

Истинный счет дней в каждом году составляет 365, если только это не високосный год, в котором на один день больше. Но наш календарь приводит число 364. Так что, исходя из наших расчетов, к каждому седьмому году добавляется по неделе, а по другому календарю (там, где за основу берется цифра 365) не добавляется ничего — и все годы имеют равное количество дней. Но если между теми годами, к которым добавляется по неделе, встретятся два високосных года, то неделю следует добавлять уже не к седьмому, а к шестому году.

5. О разделении на четверти

Большая тяжба возникла на тинге между Тордом Геллиром, сыном Олейфа Фейлана из Брейдафьорда, и тем самым Оддом, который больше известен как Тунгу-Одд, — жителем Боргарфьорда. Сын Одда Торвальд участвовал вместе с Хен-Ториром в сожжении в Орнольфсдале Торкеля Блунд-Кетильсона. Но Торд Геллир взялся вести эту тяжбу из-за того, что Херстейн, сын Торкеля Блунд-Кетильсона, был женат на его племяннице Торунн, дочери Хельги и Гуннара, и сестры Йофрид, которая была женой Торстейна Эгильсона. Дело это рассматривалось на тинге в Боргарфьорде — в месте, которое с тех пор называется Тингнес. В то время существовал закон, согласно которому дело о человекоубийстве должно было разбираться на тинге, расположенном ближе всего к месту преступления. Но там они начали сражаться друг с другом, и дело уже не могло продвигаться законным путем. В этой стычке пал Торольф Фокс, брат Альфа из Далира и сторонник Торда Геллира. Поэтому позднее они перенесли свою тяжбу на альтинг, где между ними вновь произошло сражение. На этот раз погибло несколько человек Одда, а Хен-Торир был объявлен вне закона и позже убит — вместе с теми, кто тоже принимал участие в сожжении.

Затем Торд Геллир произнес на Скале Закона речь, в которой упоминал о тех неудобствах, которые приходится терпеть людям, отправляющимся на чужие тинги, чтобы разобрать там дело об убийстве или причинении иного вреда. И он перечислил все то, с чем пришлось столкнуться ему самому до того, как его дело было решено законным путем. И многие в стране терпели подобные неудобства, пока наконец не было найдено средство, позволяющее избавиться от всех этих неурядиц.

Вся страна была поделена на четверти, в каждой из которых было устроено по три тинга. И люди одного тинга должны были вместе решать свои тяжбы. Лишь в северной четверти организовали четыре тинга, так как иначе невозможно было достичь соглашения (люди, жившие к северу от Эйяфьорда, не желали присоединяться к организованному там тингу, тогда как те, кто жил на западе, отказались посещать тинг в Скагафьорде). Позднее, как сообщает нам Ульфхедин Гуннарсон, были утверждены четвертичные тинги.

Торкель Мани, сын Торстейна Ингольфсона, стал главным законодателем страны после Торарина, брата Раги, и оставался на этом посту пятнадцать лет [970–984]. Затем его сменил Торгейр Торкельсон из Льосаватна, занимавший эту должность следующие семнадцать лет [985-1001].

6. О поселении в Гренландии

Страна, называемая Гренландией, была открыта и заселена исландцами. Эйрик Рыжий — так звали человека, отправившегося в Гренландию и поселившегося там в месте, которое с тех пор называется Эйриксфьордом. Он назвал эту страну Гренландией (Зеленой страной), утверждая, что люди охотнее переселятся на новую землю, если у нее будет хорошее имя. Как на востоке, так и на западе страны [то есть в Восточном и Западном поселениях] они находили заброшенные стоянки, фрагменты лодок и изделия из камня, по которым они определили, что некогда здесь обитали такие же люди, как те, которые населяли Винланд и которых гренландцы прозвали скрэлингами. С момента переселения Эйрика в Гренландию до прихода христианства в Исландию прошло четырнадцать или пятнадцать лет [то есть 985 или 986 год], согласно тем сведениям, которые сообщил в Гренландии Торкелю Геллирсону человек, отправившийся туда вместе с Эйриком Рыжим.

7. О том, как в Исландию пришло христианство

Король Олаф Трюгвасон (Трюггви же был сыном Олафа, сына Харальда Хорфагера) сделал христианство государственной религией Норвегии и Исландии. В Исландию он направил священника по имени Тангбранд, который учил людей христианским заповедям и крестил тех, кто принял новую веру. Но Халл Торстейнсон из Сиды крестился еще прежде, так же как и Хьялти Скегьясон из Тьорсардала, Гизур Белый, сын Тейта, сына Кетильбьёрна из Мосфелла, и многие другие вожди. Но большинство населения все еще отвергало новую веру. Пробыв в Исландии год или два, Тангбранд был вынужден покинуть остров после гибели двух или трех человек, которые его оскорбляли. Вернувшись в Норвегию, он поведал королю Олафу обо всем случившемся, сообщив, что обращение исландцев в христианство — задача на данный момент практически неосуществимая. Услышав это, король разгневался и приказал (в качестве возмездия) схватить тех исландцев, которые находились в это время в Норвегии, и кого — казнить, а кого — изувечить. Но в то самое лето в Норвегию из Исландии прибыли Гизур и Хьялти, и они убедили короля отпустить их, пообещав ему взамен содействие в обращении жителей острова в христианство.

На следующее лето они покинули Норвегию, отправившись в путь со священником по имени Тормод, и прибыли в Вестманнейяр по истечении десяти летних недель. Плавание их было очень удачным, о чем поведал Тейту человек, который сам присутствовал при этом.

Годом раньше был принят закон, согласно которому люди должны были собираться на альтинг по прошествии десяти летних недель, тогда как до этого они прибывали туда неделей раньше. Гизур и его люди, оказавшись на острове, без промедления отправились на альтинг, убедив Хьялти остаться с одиннадцатью сопровождающими в Лаугардале, так как он уже был наказан на альтинге за богохульство. Произошло это потому, что он прочел на Скале Закона следующее маленькое стихотворение:

Негоже пачкать нам богов хулой,
Но все же Фрейю я считаю сукой.

Гизур и его люди продолжали путь до тех пор, пока не достигли места под названием Велланкатла (у Олфусватна), откуда передали послание на альтинг, призывая всех своих сторонников собраться и встретить их, поскольку до них дошли слухи, что их противники намереваются преградить им доступ на тинг силой оружия. Но прежде чем они вновь отправились в путь, их догнал Хьялти со своими товарищами. Оттуда они вместе поскакали на тинг, а их родичи и друзья присоединились к ним по дороге, как их о том и просили. Но язычники также собрались все вместе — вооруженные до зубов, — и дело почти дошло до битвы, исход которой никто бы не решился предсказать.

На следующий день Гизур и Хьялти направились к Скале Закона и выступили там с речью, призывая всех изменить существующий закон и начать жить по христианским обычаям. Но язычники были против. И тогда, не придя ни к какому компромиссу, один человек за другим — христиане и язычники — вышли и поклялись, что не будут жить по одинаковым с их противниками законам, после чего покинули тинг.

Затем христиане обратились к Халлу из Сиды, предлагая ему возвестить тот закон, который наилучшим образом подойдет христианам. Но он отказался от этого, перепоручив Торгейру Законодателю возвестить такой закон — хотя сам Торгейр все еще был язычником. Позднее, когда все люди вернулись к своим палаткам, Торгейр лег на землю, укрывшись плащом, и так лежал целый день и всю ночь, не произнося ни слова. Но на следующее утро он встал и объявил, что все должны прийти к Скале Закона. И когда люди собрались, Торгейр начал свою речь. «Наши дела, — сказал он, — придут в весьма плачевное состояние, если все мы в этой стране не будем подчиняться одному закону». И он постарался как следует убедить слушателей, что они ни в коей мере не должны допускать такого положения дел, так как столкновение подобного масштаба неизбежно опустошит всю страну. Он напомнил, как норвежский и датский короли вели войну до тех пор, пока народы обеих стран не положили заключить между собой мир, даже если королям это было и не по душе. И эта политика оказалась настолько удачной, что мир сохранялся до конца их жизни. «Сейчас же, — добавил Торгейр, — мы должны придерживаться следующего правила: не позволять главенствовать в нашем деле тем представителям обеих партий, которые громче всех дерут глотку, но постараться прийти к такому компромиссу, благодаря которому обе стороны остались бы в выигрыше. Все мы должны придерживаться одного закона и одной веры. А если мы разобьем на куски наш закон, точно так же мы разобьем на куски и наше согласие».

И он так горячо завершил свою речь, что обе стороны согласились принять тот закон, который он здесь провозгласит.

Закон же этот был вот каким: все люди должны перейти в христианскую веру и креститься — те, кто еще не успел этого сделать^{22}. Что же касается оставления детей, то здесь сохранялись прежние законы, и в отношении поедания лошадиного мяса — тоже. Люди могли втайне совершать жертвоприношения, если им этого так хотелось, но должны были ожидать наказания, если бы их удалось в этом уличить. Однако спустя всего несколько лет все эти языческие обычаи были искоренены. Именно так — как поведал нам о том Тейт — исландцы были обращены в христианство.

В то же самое лето, согласно сообщению священника Сэмунда, погиб король Олаф Трюгвасон. Это произошло в битве при Упсале, где норвежский король сражался против Свейна Харальдсона, короля Дании, и Олафа Шведского, сына короля Эйрика, а также против Эйрика Хаконарсона, будущего ярла Норвегии. Это событие произошло спустя 130 лет после убийства Эдмунда и спустя 1000 лет после рождения Христа — согласно общему летосчислению.

8. Об иностранных епископах

Вот имена тех иностранных епископов, которые в разные годы приезжали в Исландию. Фридрек прибыл сюда еще в языческие времена, а остальные жили здесь позже: Бьярнхард Книжник в течение пяти лет, Коль — несколько лет, Хродольф — девятнадцать лет, Йохан Ирландец — несколько лет, Бьярнхард — девятнадцать лет, Хейнрек — два года. И еще пятеро приезжали сюда — те, что сами объявили себя епископами: Орнольф и Годискальк, а также три армянина [?ermskir] — Петрус, Абрахам и Стефанус.

Грим Свертингсон из Мосфелла возглавил законодательное собрание страны после Торгейра и оставался в этой должности два года [1002–1003], после чего получил разрешение передать ее своему племяннику Скапти Тороддсону, сыну сестры, поскольку сам Грим не обладал большими ораторскими способностями. Скапти оставался в этой должности двадцать семь лет [1004–1030]. Именно при нем был учрежден Пятый суд и установлен закон, согласно которому человек, совершивший убийство, не мог свидетельствовать против других в подобных же случаях. А до тех пор в стране действовал тот же закон, что и в Норвегии. В те дни, когда Скапти занимал свою должность, многие вожди были объявлены вне закона или изгнаны из-за совершенных ими убийств или нападений. Он умер в тот же год, когда погиб Олаф Дигри (сын Харальда, сына Гудрода, сына Бьёрна, сына Харальда Прекрасноволосого), и спустя тридцать лет после гибели Олафа Трюгвасона. После него главным законодателем страны стал Стейн Торгестсон, остававшийся в этой должности три года [1031–1033]. За ним эту должность занимали Торкель Тьорвасон — двадцать лет [1034–1053] и Геллир Больверксон — девять лет [1054–1062].

9. О епископе Ислейфе

Ислейф, сын Гизура Белого, был епископом во времена правления норвежского короля Харальда (сына Сигурда, сына Хальфдана, сына Сигурда Хриси, сына Харальда Хорфагера). Когда же вожди и прочие люди увидели, насколько Ислейф превосходит способностями других священнослужителей, находившихся в это время в стране, многие отдали ему своих сыновей на обучение, определив их в священники. Двое из них позже тоже стали епископами: Коль, живший в Вике в Норвегии, и Йон из Холара.

У Ислейфа было три сына, все — известные люди: епископ Гизур, священник Тейт, отец Халла, и Торвальд. Тейт воспитывался Халлом [Тораринсоном] в Хаукадале, — человеком, который, согласно общему мнению, был наиболее благородным и великодушным из всех граждан Исландии. И я также прибыл к Халлу, когда мне было семь лет, в первую зиму после смерти Геллира Торкельсона, отца моего отца и прежнего моего воспитателя. У Халла же я прожил четырнадцать лет.

Гуннар Мудрый возглавил законодательное собрание страны, когда Геллир [Бальверксон] оставил эту должность; Гуннар же пребывал на этом посту в течение трех лет [1063–1065]. Затем его сменил Кольбейн Флосасон — на следующие шесть лет [1066–1071]. В тот год, когда он принял эту должность, в Англии погиб король Харальд. Затем эта должность перешла к Геллиру (во второй раз) — на три года [1072–1074]. Его опять сменил Гуннар, остававшийся в этой должности ровно год [1075], а затем племянник Кольбейна Сигват Суртсон занимал этот пост восемь лет [1076–1083]. В те дни с далекого юга, из Франции, в Исландию прибыл Сэмунд Сигфусон, сам себя рукоположивший в священники.

Ислейф был возведен в епископский сан, когда ему исполнилось пятьдесят лет. Это было во времена папы Льва IX. Следующую зиму он провел в Норвегии, а затем вернулся на остров. Он умер в Скалхольте, пробыв в сане епископа двадцать четыре года (так рассказывал нам Тейт): это произошло в воскресенье, спустя шесть ночей после Дня святых Петра и Павла и спустя восемьдесят лет после гибели Олафа Трюгвасона [то есть 6 июля 1080 года]. Я был в то время там с моим наставником Тейтом, и было мне тогда двенадцать лет.

Но Халл, отличавшийся хорошей памятью, сообщил нам, что Тангбранд крестил его в возрасте трех лет — это случилось за год до того, как христианство утвердилось здесь по закону. Хозяйство он начал вести в возрасте тридцати лет, жил в Хаукадале в течение шестидесяти четырех лет и умер, когда ему было девяносто четыре года — в день епископа Мартина, на десятую зиму после смерти епископа Ислейфа [11 ноября 1089 г.].

10. О епископе Гизуре

Епископ Гизур, сын Ислейфа, был рукоположен в епископы по просьбе своих прихожан в дни правления короля Олафа Харальдсона, спустя два года после смерти епископа Ислейфа. Один год из этих двух лет он провел здесь, в Исландии, другой же — в Готланде. И звали его тогда, как рассказывал он сам, Гисрод.

После Сигвата главная законодательная должность страны перешла к Маркусу Скеггьясону. Он принял эту должность в то самое лето, когда епископ Гизур пробыл год в нашей стране, и удерживал ее в течение следующих двадцати четырех лет [1084–1107]. Именно он рассказал нам о тех, кто занимал эту должность задолго до него, поскольку это было так давно, что сами мы уже не в состоянии упомнить. А то, что не помнил и он сам, рассказали ему его брат Торарин, их отец Скегги и прочие знающие люди. Сами же они узнали о том от их деда Бьярни Мудрого, который помнил не только Торарина Законодателя, но и шестерых его предшественников.

Ни одного человека в Исландии не любили так, как епископа Гизура. Поэтому он и Сэмунд, а также Маркус Законодатель смогли убедить граждан страны принять закон, согласно которому каждый человек должен был подсчитать и оценить всю свою собственность, а затем поклясться, что он все оценил правильно — будь то земля или домашний скот. И с этой собственности он должен был выплачивать налог. И таково было влияние этого человека, что всю собственность в Исландии оценили тогда под присягой. Соответственно количеству движимого и недвижимого имущества установили для каждого сумму налога.

Помимо этого, епископ Гизур законодательным порядком постановил, что приход епископа, живущего в Исландии, должен находиться в Скалхольте — а до этого его не было нигде. Он также одарил приход в Скалхольте землями и прочими богатствами. Когда же он счел, что это хозяйство стало по-настоящему процветать, то отделил от него четвертую часть, так как полагал, что в стране должно быть два епископских прихода (как его о том просили жители Северного округа). Но поначалу он провел подсчет свободных землевладельцев по всей стране. В Восточном округе их было 840, в Южном — 1200, в округе Брейдафьорда [Западном] — 1080, а в округе Эйяфьорда [Северном] — 1440.

Ульфхедин, сын Гуннара Мудрого, возглавил законодательное собрание страны после Маркуса и оставался в этой должности в течение девяти лет [1108–1116]. Его сменил Бергтор на следующие шесть лет [1117–1122], а затем в течение двенадцати лет эту должность занимал Гудмунд Торгейрсон [1123–1134].

В то лето, когда Бергтор начал свою работу, было сделано следующее нововведение: наши законы должны были быть записаны ближайшей зимой в доме Хафлиди Массона под диктовку и под контролем Хафлиди, Бергтора и других мудрых мужей, избранных для этой цели. Они должны были внести дополнения и улучшения в старый закон и огласить их следующим летом на тинге. И если большинство не воспротивится всем этим изменениям, значит, они должны быть приняты. Так и случилось, что раздел о человекоубийстве и многие другие части закона были записаны, а затем зачитаны священниками со Скалы Закона на следующее лето. И все они были единодушно одобрены.

В первое лето, когда законодательное собрание страны возглавил Бергтор, епископ Гизур не смог прибыть на тинг из-за болезни. Он передал сообщение на альтинг — своим друзьям и вождям, чтобы они просили Торлака, сына Рунольфа, сына Торлейка, брата Халла из Хаукадаля, стать новым епископом. Дело разрешилось очень быстро, поскольку сам Гизур активно добивался этого. Торлак в то же лето отправился за границу, а через год вернулся, будучи рукоположен в епископы.

Сам Гизур стал епископом в сорок лет. Папой в то время был Григорий VII. Зиму после этого Гизур провел в Дании, а на следующее лето вернулся в Исландию. После того как он пробыл в этом сане двадцать четыре года (как и его отец), Йон Отмундарсон был рукоположен в епископы и занял приход в Холаре. В то время ему было пятьдесят четыре года. Двенадцать лет спустя в епископы был рукоположен Торлак. Гизур еще при жизни предназначил ему приход в Скалхольте. Торлаку было тогда двадцать восемь лет. А спустя месяц епископ Гизур умер в Скалхольте — на третий день недели и пятый день июньских календ [28 мая 1118 года].

В тот же самый год — раньше, чем епископ Гизур, умер папа Паскалий II, а также Балдуин, король Иерусалима, и шведский король Филипп. А позднее, в то же лето, умер греческий император Алексей, занимавший в течение тридцати восьми лет престол в Константинополе.

Двумя годами позднее произошла смена лунного цикла. К тому времени Эйстейн и Сигурд в течение семнадцати лет были королями Норвегии, унаследовав своему отцу Магнусу, сыну Олафа Харальдсона. Это произошло спустя 120 лет после гибели Олафа Трюгвасона и спустя 250 лет после убийства английского короля Эдмунда, и спустя 516 лет после смерти папы Григория, который, как сообщают, распространил христианство на всю Англию. Умер он на второй год правления византийского императора Фоки — спустя 604 года после рождения Христа — согласно общему летосчислению. В целом это составило 1120 лет.

На этом книга и заканчивается.

Приложение

Здесь представлены генеалогии исландских епископов: Кетильбьёрн, поселившийся на юге в Верхнем Мосфелле, был отцом Тейта, отца Гизура Белого, отца того Ислейфа, который был первым епископом в Скалхольте и отцом епископа Гизура.

Хроллауг, поселившийся на востоке в Сиде, в Брейдабольстаде, был отцом Озура, отца Тордис, матери Халла из Сиды, отца Эгиля, отца Торгерд, матери Йона, который был первым епископом в Холаре.

Ауд, поселившаяся на западе в Брейдафьорде, в Хвамме, была матерью Торстейна Рыжего, отца Олафа Фейлана, отца Торда Геллира, отца Торхильд Рьюпы, матери Торда Хосхеда, отца Карлсефни, отца Снорри, отца Хальфрид, матери Торлака, который ныне является епископом Скалхольта после Гизура.

Хельги Магри, поселившийся на севере в Эйяфьорде, в Кристнесе, был отцом Хельги, матери Эйнара, отца Эйольфа Вальгердарсона, отца Гудмунда, отца Эйольфа, отца Торстейна, отца Кетиля, который ныне является епископом Холара после Йона.

«КНИГА ПОСЕЛЕНИЙ»

«ЛАНДНАМАБОК»

1. Исландия

[С. 1–2.] В книге «De Ratione Temporum», написанной Бедой Достопочтенным, упоминается об острове под названием Тиле, который, согласно записи в книге, лежит в шести днях плавания к северу от Британии. «Там, — говорит он, — зимой не бывает дня, а летом — ночи, когда день достигает своей максимальной длины». Ученые полагают, что под Тиле он подразумевал Исландию, поскольку на этом острове солнце светит целые сутки, когда наступает самый длинный день в году. Когда же настанет самая длинная ночь, солнце вообще не показывается над горизонтом.

Согласно дошедшим до нас сведениям, священник Беда умер семьсот тридцать пять лет спустя после воскресения Господа нашего и более чем за сто лет до того, как на острове появились первые норманны.

Но прежде чем в Исландию прибыли переселенцы из Норвегии, там уже жили люди, прозванные норманнами папар. Это были христиане, и люди полагают, что они прибыли с Британских островов, поскольку после них остались ирландские книги, колокола и прочие вещи, по которым можно было понять, что они — ирландские монахи. [X. добавляет: эти вещи были найдены на востоке — в районе Папея и Папилия. ] В английских книгах написано, что в то время совершались перевозки между обеими странами.

Когда Исландия была открыта и заселена норвежцами, папой в Риме был Адриан, а после него — Иоанн (в ряду пап, носивших это имя, он был пятым); Людовик, сын Людовика, был императором к северу от Альп, а Лев и его сын Александр правили в Византии. Харальд Прекрасноволосый был королем Норвегии; Эйрик Эймундарссон — королем Швеции, а после него престол наследовал его сын Бьёрн. Горм Старый был в то время королем Дании, Альфред Великий и его сын Эдуард правили в Англии; Кьярвал — в Дублине, а ярл Сигурд Могучий — на Оркнейских островах.

Ученые люди утверждают, что от Стада в Норвегии до Хорна на востоке Исландии — семь дней плавания; а от Снэфельснеса на западе, где расстояние короче всего, — четыре дня плавания до Гренландии. Говорят также, что если плыть из Бергена прямо на запад, по направлению к Хварву в Гренландии, то путь пройдет примерно в семидесяти милях к югу от Исландии. [X. Из Гернара в Норвегии следует плыть прямым курсом на запад, к Хварву в Гренландии. В этом случае ваш путь пройдет к северу от Шетландских островов, на расстоянии, с которого сами острова видны лишь в хорошую погоду. Затем — к югу от Фарерских островов и к югу от Исландии, так что вы сможете увидеть обитающих там птиц и китов. ] Из Рейкьявика на юге Исландии пять дней плавания до Йолдулаупа в Ирландии [X. добавляет: на юге; а из Ланганеса на севере Исландии] четыре дня плавания на север до Полярного залива.

2. Первооткрыватели

[Версия «Стурлубок», 3–5.]

Когда рассказывают, что некогда моряки должны были совершить плавание из Норвегии на Фарерские острова, то упоминают в связи с этой историей викинга Наддода. Корабль этот был заброшен сильной бурей в Западную Атлантику, и там моряки обнаружили Большую землю. Сойдя на берег, они поднялись на высокую гору и внимательно осмотрелись вокруг: не увидят ли они где дымок или какой-нибудь иной знак, свидетельствующий о том, что эта местность обитаема. Но они так ничего и не заметили. Осенью мореходы вернулись на Фарерские острова. Когда они уплывали прочь, в горах начался сильный снегопад, и по этой причине страна была названа Снэланд — Снежная страна. Вернувшись, все с большой похвалой отозвались о новой земле. Место, к которому они тогда причалили, ныне известно как Рейдарфьялль в Восточном заливе. Так утверждает Сэмунд Ученый.

Жил тогда человек по имени Гардар Сваварссон, швед по происхождению: он отправился искать Снэланд по указаниям своей матери, ведуньи. Гардар проплыл на своем корабле вокруг Снэланда и выяснил, что это остров. Он подошел к острову с востока — у Восточного Хорна, где в те дни была гавань, а зиму провел на севере в Хусавике, в Скьяльфанди, и построил там дом. Весной, когда он намеревался выйти в море, оторвало и унесло течением лодку, в которой находился человек по имени Наттфари, а вместе с ним — раб и служанка. Он построил себе дом в том месте, которое с тех пор называется Наттфаравик, а Гардар вернулся в Норвегию и с большой похвалой отозвался о новой земле. Он был отцом Уни, сыном которого был Хрор Тунгу-Годи. После этого страну назвали Гардарсхольм: в те дни там был лес, растущий между горами и морским берегом.

Жил в то время человек по имени Флоки Вильгердарсон — замечательный викинг. Он отправился на поиски Гардарсхольма и отплыл от того места, которое ныне известно как Флокаварди — на стыке Хордаланда и Рогаланда. Но вначале он поплыл к Шетландским островам и стал на якорь во Флокаваге: там его дочь Гейрхильд лишилась жизни в Гейрхильдарватне. На корабле вместе с Флоки был свободный землевладелец по имени Торольф и еще один по имени Герьольф. Был также на борту уроженец Гебридских островов по имени Факси. Флоки взял с собой в море трех воронов. Когда он выпустил первого, тот полетел за кормой корабля; второй поднялся высоко в небо, а затем вернулся на корабль; третий полетел вперед, в том направлении, где они потом нашли землю. Они подошли с востока к Хорну, а затем двинулись вдоль южного берега. Они плыли на запад вокруг Рейкьянеса, после чего их глазам предстал открытый фьорд, а далее — Снэфелльснес. «Должно быть, мы нашли Большую землю, — заметил Факси. — Посмотрите, какие здесь большие реки!» С тех пор это место стали называть Факсаос — дельта Факси. Флоки и его команда поплыли на запад через Брейдафьорд и устроили стоянку в районе Бардарстранда, в том месте, которое ныне известно как Ватнсфьорд. Воды фьорда изобиловали рыбой и тюленями; и, занимаясь рыбной ловлей, они забыли о том, что нужно заготовить сено, и в результате весь их скот за зиму погиб. Весна была очень холодной. Поднявшись на высокую гору, Флоки увидел на севере фьорд, заполненный дрейфующим льдом, и тогда они назвали страну Исланд — Ледяная страна. Под этим именем она известна и поныне.

Флоки и его товарищи решили отправиться в путь этим летом, но закончили приготовления к путешествию лишь незадолго до начала зимы. Они не смогли обогнуть Рейкьянес, к тому же у них унесло лодку с Герьольфом на борту, который затем пристал к берегу в том месте, которое ныне известно как Херьольвсхофн. Флоки провел зиму в Боргарфьорде, где они нашли и Герьольфа, а на следующее лето отплыл в Норвегию. Когда люди расспрашивали их о новой стране, Флоки отзывался о ней очень дурно. Герьольф мог порассказать о ней немало плохого и хорошего, зато Торольф клялся, что в найденной ими стране каждая травинка истекает маслом, за что его и прозвали Торольф Масляный.

[Версия «Хауксбок», 3–5.]

Жил человек по имени Гардар, сын шведа Свавара. Он предпринял путешествие к Гебридским островам, чтобы потребовать приданое своей жены у ее отца. Но когда он проплывал через Пентландский залив, сильный ветер сбил его с курса и вынес в западную часть океана. Он пристал к острову с востока, в районе Хорна. Гардар совершил на своем корабле плавание вокруг новой земли и выяснил, что это остров. Он заплыл внутрь фьорда, который он назвал Скьяльфанди, и спустил на воду лодку со своим вассалом Наттфари. Веревка, которой была привязана лодка, порвалась, и Наттфари сошел на берег в Наттфаравике, за Скуггабьоргом. Гардар же пристал к берегу на другой стороне фьорда и провел там зиму. А место это было названо им Хусавик — Домашний залив. Наттфари остался жить на берегу фьорда со своим рабом и женщиной-служанкой; вот почему это место называется Наттфаравик^{23}. А Гардар отправился назад, на восток. Он с большой похвалой отозвался о новой земле и назвал ее Гардарсхольм.

Жил в то время человек по имени Наддод, брат Оксен-Торира и родственник по браку Ольвира Барнакарля. Он был замечательным викингом. Однажды Наддод отправился на Фарерские острова с намерением там построить себе дом, так как нигде больше он не мог чувствовать себя в безопасности. Викинг покинул Норвегию, намереваясь плыть на острова, но был унесен ветром к Гардарсхольму, к которому он подплыл с востока, со стороны Рейдарфьорда. Он и его товарищи поднялись на очень высокую гору, чтобы посмотреть, не видно ли с нее знаков человеческого присутствия, но ничего такого не заметили. Когда они уплывали прочь, начался сильный снегопад, и поэтому они назвали землю Снэланд — Снежная страна. Они с большой похвалой отозвались о новой земле.

Жил тогда же великий викинг по имени Флоки Вильгердарсон, который отправился из Рогаланда на поиски Снэланда. Он остановился в Смьорсунде и устроил большое жертвоприношение: освятил трех воронов, которые должны были указать ему путь, поскольку в те дни у моряков северных стран еще не было компаса. Место, где была принесена жертва, назвали Флокаварди, там построили пирамиду, и находится она на стыке Хордаланда и Рогаланда. Но поначалу он направился к Шетландским островам и стал на якорь во Флокаваге: его дочь Гейрхильд потеряла там свою жизнь — в Гейрхильдарватне. На корабле вместе с Флоки были свободные землевладельцы Торольф и Герьольф, а также Факси — уроженец Гебридских островов. От Шетлендских островов Флоки направился к Фарерским островам, где нашел мужа для той из своих дочерей, потомком которой был Тронд из Гаты. Затем Флоки направился в открытое море вместе со своими тремя воронами, которых он освятил в Норвегии. Когда он выпустил первого, тот полетел за кормой корабля; второй поднялся высоко в небо, а затем вернулся на корабль; третий полетел вперед, в том направлении, где они потом нашли землю. Они подошли с востока к Хорну, а затем двинулись вдоль южного берега. Они плыли на запад вокруг Рейкьянеса, после чего их глазам предстал открытый фьорд, а далее — Снэфелльснес. «Должно быть, мы нашли Большую землю, — заметил Факси. — Посмотрите, какие здесь большие реки!» С тех пор это место стали называть Факсаос — дельта Факси. Флоки и его команда поплыли на запад через Брейдафьорд и устроили стоянку в районе Бардарстранда, в том месте, которое ныне известно как Ватнсфьорд. Воды фьорда изобиловали рыбой и тюленями; и, занимаясь рыбной ловлей, они забыли о том, что нужно заготовить сено, и в результате весь их скот за зиму погиб. Весна была очень холодной. Поднявшись на высокую гору, Флоки увидел на севере фьорд, заполненный дрейфующим льдом, и тогда они назвали страну Исланд — Ледяная страна.

Мореходы отправились в путь этим же летом, но задержались с приготовлениями. Место их стоянки до сих пор можно видеть к востоку от Брьянслёка, так же как и сарай для лодок и яму для огня. Они не смогли обогнуть Рейкьянес, к тому же у них унесло лодку с Герьольфом на борту, который пристал к берегу у Херьольвсхофна. Флоки пристал к берегу в Боргарфьорде. На отмели к западу от фьорда они нашли кита и потому назвали его Хвалейр. Там же они нашли и Герьольфа. На следующее лето они вернулись в Норвегию. Флоки дал новой земле плохое прозвище, Герьольф мог рассказать о ней много плохого и хорошего, тогда как Торольф клялся, что в найденной ими стране каждая травинка истекает маслом, за что и получил свое прозвище: Торольф Масляный.

3. Поселенцы

[С. 6–9.] Жил человек по имени Бьёрнольф и еще один по имени Хроальд: они были сыновьями Хромунда Грипссона. Они покинули Телемарк, так как убили несколько человек, и поселились в Дальсфьорде во Фьялире. Сыном Бьёрнольфа был Орн, отец Ингольфа и Хельги, тогда как сыном Хроальд а был Хродмар, отец Лейфа. Братья Ингольф и Лейф отправились в качестве викингов в плавание вместе с сыновьями ярла Атли Слендера из Гаулара — Хастейном, Херстейном и Хольмстейном. Все их совместные путешествия были очень удачными, поэтому, вернувшись домой, они начали готовиться к еще одной совместной экспедиции, которую наметили на следующее лето. В эту зиму братья устроили праздник для сыновей ярла, и на празднике Хольмстейн поклялся, что не женится ни на какой другой женщине, кроме как на дочери Орна Хельге. Это заявление было встречено очень холодно. Лейф вышел из себя, и, когда они прощались с Хольмстейном, между ними уже не было прежней симпатии.

Следующей весной братья начали готовиться к военным действиям: они намеревались помериться силами с сыновьями ярла Атли. Местом их встречи стал Хисаргафл, и Хольмстейн со своими братьями стремительно напал на Лейфа и его сторонников. В то время как они сражались, на помощь Лейфу и Ингольфу прибыл Олмонд, сын Хорды-Кари и родич Лейфа. В этой битве Хольмстейн пал, а Херстейн был ранен. Следующей зимой Херстейн вновь выступил против братьев, намереваясь убить их, но они узнали о его передвижениях и выступили ему навстречу. В последовавшем затем сражении Херстейн пал. Тогда вокруг братьев собрались их друзья из Фиртафилки, а их посланники отправились навстречу ярлу Атли и Хастейну, чтобы обговорить с ними условия мира. Согласно этим условиям Ингольф и Лейф должны были отдать часть своих земель ярлу и его сыну.

Затем Ингольф и Лейф построили большой корабль и отправились на поиски земли, которую обнаружил в западной части океана Ворон-Флоки, давший ей имя Исланд. Они нашли остров и устроили стоянку в южном Альптафьорде. На юге страна показалась им более многообещающей, чем на севере. Они провели на острове зиму, а затем вернулись в Норвегию.

После этого Ингольф начал готовиться к новому путешествию в Исландию, а Лейф отправился в набег на Британские острова. Он приплыл в Ирландию и нашел там большой подземный дом. Войдя в него, Лейф оказался в полной темноте — светился один лишь меч, который держал в руках какой-то мужчина. Лейф убил этого человека, забрал его меч и еще много всякого добра. С тех пор он и стал известен как Хьорлейф — Лейф Меч. Хьорлейф провел немало времени в Ирландии и захватил там много богатств и десять пленников, обращенных им в рабов. Звали этих рабов так: Дуфтхак и Гейррод, Скьялдбьорн, Халлдор и Драфдрит (имена остальных неизвестны). После этого Хьорлейф вернулся в Норвегию, чтобы встретиться со своим троюродным братом Ингольфом. Еще прежде он женился на сестре Ингольфа Хельге Арнардоттир. Этой зимой Ингольф совершил большое жертвоприношение и пытался с помощью магии определить свою судьбу. Хьорлейф же никогда не совершал жертвоприношений. Предсказания направили Ингольфа в Исландию, так что каждый из братьев снарядил свой собственный корабль для этого путешествия. Хьорлейф погрузил к себе все награбленное добро, а Ингольф — их общий скот. И как только они были готовы, сразу же отправились в море.

В то лето, когда Ингольф и Хьорлейф отправились в Исландию, Харальд Прекрасноволосый уже двенадцать лет как был королем Норвегии. С момента сотворения мира прошло 6073 зимы, а с момента Воскресения Господа нашего — 874 года. Ингольф и Хьорлейф плыли вместе до тех пор, пока не увидели Исландию, — там они разделились. Как только Ингольф увидел остров, он бросил за борт бревна и поклялся, что поселится именно там, где их прибьет к берегу. Ингольф подошел к острову в том месте, которое сейчас называется Ингольвсхофди — мыс Ингольфа, а Хьорлейф поплыл дальше на запад. Вскоре у него начали подходить к концу запасы пресной воды, и ирландские рабы предложили смешать пищу с маслом — это блюдо, по их утверждениям, не вызывало жажды. Сами они называли это миннпак. Но только они успели его приготовить, как пошел сильный дождь, так что они смогли собрать воду в тенты. Когда же миннпак начал плесневеть, его пришлось выбросить за борт, и то место на берегу, куда его снесло течением, получило название Миннтаксейр.

Хьорлейф пристал к берегу у Хьорлейвсхофди — мыса Хьорлейфа. В те дни там еще был фьорд. Они выстроили на этом месте два здания: длина стен первого составляла 18 морских саженей, а второго — 19. Хьорлейф прожил там всю зиму, когда же пришла весна, он решил начать сев. Бык был только один, поэтому рабы сами тянули плуг. В то время как Хьорлейф занимался хозяйственными делами со своими людьми, Дуфтхак придумал план, согласно которому они должны были убить единственного быка и сказать, что его задрал медведь, а затем спросить у Хьорлейфа и у остальных, не пойдут ли они охотиться на него. Так они и поступили. Когда же Хьорлейф и его люди отправились на медведя и рассыпались по лесу, рабы напали на каждого из них в отдельности и всех убили. Затем они бежали прочь, захватив с собой всех женщин, движимое имущество и лодку. Они направились к островам, которые видны были в море к юго-востоку от Исландии, и там жили еще какое-то время.

Ингольф же послал двух своих рабов, Вифиля и Карли, на запад, вдоль берега моря, на поиски сброшенных им за борт столбов. Когда же эти двое добрались до Хьорлейвсхофди, то обнаружили там мертвого Хьорлейфа и вернулись к Ингольфу, чтобы сообщить о случившемся. Ингольф был глубоко потрясен этим убийством и сразу же отправился на запад к Хьорлейвсхофди. Когда же он увидел мертвого Хьорлейфа, то произнес: «Достойно сожаления, что рабы смогли убить столь храброго мужа! Но вот что ожидает тех, кто не дает себе труда совершать жертвоприношений».

Ингольф похоронил Хьорлейфа и его людей и забрал груз с его корабля и их долю собственности. Затем он вышел на берег моря и увидел на юго-западе какие-то острова. Ему пришло в голову, что рабы могли сбежать именно туда, поскольку лодка тоже исчезла. И он направился к островам в поисках рабов и нашел их в том месте, которое ныне называется Эйд. Они сидели за едой и были ошеломлены внезапным появлением Ингольфа. Паника овладела ими, и они бросились бежать врассыпную. Ингольф убил их всех. Место, где погиб Дуфтхак, теперь называется Дуфтхаксскор. Многие из них бросились в расселину, которая с тех пор носит их имя. Острова, на которых были убиты эти рабы, теперь называются Вестманнейяр, так как все они были «вестманн» — западные люди, ирландцы. Ингольф и его люди забрали с собой жен своих товарищей, которые были убиты. Они вернулись в Хьорлейвсхофди и там провели вторую зиму.

С приходом лета Ингольф поплыл на запад, вдоль берега, и остановился зимовать на острове под Ингольвсфеллем, западнее реки Олфус. Тогда же Вифиль и Карли нашли столбы с его корабля у Арнархвала, к западу от вересковой пустоши. Весной Ингольф направился в это место и поселился в Рейкьявике, а столбы эти и по сей день можно видеть в общей комнате его дома. Ингольф взят себе землю между рекой Олфус и Хвальфьордом к западу от Бриньюдалсы, а также между этой территорией и Оксарой, и всю землю, протянувшуюся на запад. Карли сказал: «Мы оставили позади хорошую страну и приплыли сюда, чтобы поселиться в этом проклятом месте!» И тогда он сбежал, захватив с собой женщину-служанку. Ингольф же отпустил Вифиля на свободу, и тот построил себе дом в Вифильстофтире; также и Вифильсфелл назван его именем. Он прожил еще долгие годы и был надежным и достойным человеком. Ингольф же построил дом в Скалафелле, и оттуда был хорошо виден дымок над Олфусватном, где он и нашел Карли.

Ингольф был самым известным из поселенцев, поскольку он прибыл в необитаемую страну и первым поселился в ней: другие же последовали его примеру. Он женился на Хальвейг Фродадоттир, сестре Лопта Старого. Сыном их был Торстейн, который учредил тинг в Кьяларнесе еще прежде, чем был утвержден альтинг. Сыном Торстейна был Торкель Мани, прозванный Законодателем. Жизнь этого человека — лучшего из язычников — заслуживает наивысшей похвалы. Перед смертью он попросил вынести его на солнце и вверил себя в руки того Бога, который создал это солнце. Более того, жизнь его была столь же праведной, как и у лучших из христиан. Сыном его был Тормод, ставший после прихода в Исландию христианства годи и руководивший целой конгрегацией.

[С. 85.] Торольф, сын Орнольфа Рыбака, жил в Мосте, поэтому и был прозван Мострарскеггом. Он часто приносил жертвоприношения, поскольку всемерно чтил бога Тора. Торольф отправился в Исландию, не снеся тирании короля Харальда Хорфагера. Вначале он плыл вдоль южного берега, но когда достиг Брайдафьорда, то бросил за борт бревна с вырезанным на них изображением Тора, умоляя Тора указать ему место для поселения и обещая посвятить ему всю эту землю и назвать ее его именем. Торольф провел свой корабль во фьорд и дал ему имя Брайдафьорд — Широкий фьорд. Свое поселение он устроил на южном берегу — именно там, где обнаружил брошенные им за борт бревна с изображением Тора. Их прибило к мысу, который с тех пор носил название Торснес. Затем они поднялись выше по заливу, который Торольф назвал Хофсвагом. Здесь он выстроил себе дом и большой храм, посвященный богу Тору. Ныне это место известно как Хофстадир. В те дни в районе Брайдафьорда больше не было других поселений.

Торольф взял в собственность всю землю от Стафы до Торсы и назвал эту область Торснес. Он с таким благоговением относился к горе, расположенной в Торснесе и названной им Хельгафелль (Священная гора), что никто не имел права обратить к ней неумытое лицо. Что же касается выстроенного на горе святилища, то любое живое существо (будь то человек или зверь) могло находиться там в полной безопасности столько, сколько считало нужным. И Торольф, и его родичи верили, что после смерти попадут в эту гору.

В том месте, где к берегу прибило бревна с изображением Тора, Торольф вершил наиболее важные из своих дел, и именно здесь, с одобрения всех жителей округа, был позже организован тинг. Когда люди собирались на тинг, им было строжайше воспрещено облегчаться на этой земле, чтобы не осквернять ее таким образом. А для этих целей был отведен специальный островок, называвшийся Дритскер. Но когда Торольф уже умер, а его сын Торстейн был еще слишком молод, Торгрим Кьяллакссон и его шурин Асгейр не захотели идти на островок, чтобы облегчиться. Но люди Торснеса не пожелали мириться с осквернением столь священного места, и тогда они начали сражаться: Торстейн Торскабит и Торгейр Кенг против Торгрима и Асгейра. Некоторые были убиты и многие ранены, прежде чем их удалось разнять. Торд Геллир сумел примирить их, а само место с тех пор перестало быть священным, поскольку на нем пролилась кровь. Тогда же было решено перенести тинг на тот мыс, где он находится и по сей день. И со временем это место тоже прославилось своей святостью. Там до сих пор находится камень Тора, на котором приносили в жертву людей. А радом с этим камнем можно видеть кольцо приговора, где людей обрекали на принесение в жертву Богу. И там же Торд Геллир учредил четвертичный тинг — с одобрения всех тех, кто жил в этой четверти острова…

[С. 123.] Сын Торольфа Мострарскегга Халльстейн устроил поселение в Торскафьорде и жил в Халльстейненесе. Он принес жертву Тору, умоляя его прислать ему бревна для помоста, и вскоре к берегу прибило дерево, длина которого составляла шестьдесят три эля, а толщина — две морских сажени. Из этого дерева Халльстейн сделал себе бревна для помоста, и такие же бревна сделали из него почти все поселенцы, жившие в районе фьорда. То место, где к берегу прибило дерево, теперь называется Гренитренес — Сосновый мыс. Халльстейн был с набегом в Шотландии и захватил там тех рабов, которых он затем привез на остров. Их он отправил на Свефнейяр добывать соль^{24}.

[X. 184.] Жил в Готланде знатный человек по имени Бьёрн, сын Хрольфа с Реки; он женился на Хлиф, дочери Хрольфа, который был сыном Ингьялда, сына короля Фроди (Старкад Древний был поэтом при дворе двух этих королей). А сына Бьёрна звали Эйвинд. У Бьёрна была тяжба по поводу земли с Сигфастом, тестем Сольвара, короля Готланда. Сигфаст выдал свою дочь за ярла Сольвара, и последний оказал столь сильную поддержку своему тестю, что Сигфаст смог отнять у Бьёрна все его имения. Тогда Бьёрн передал все свое имущество жене Хлиф и сыну Эйвинду, а сам покинул Готланд с двенадцатью лошадьми, нагруженными серебром. Но в ночь перед отъездом из страны он сжег Сигфаста в его собственном доме вместе с тридцатью другими людьми, а затем отбыл в Норвегию.

Он направился на запад в Агдир, к Гриму Херсиру из Хвинира… который принял его весьма радушно. Бьёрн и его товарищи провели зиму у Грима. Но однажды ночью, в конце весны, Бьёрн внезапно проснулся и обнаружил, что над ним стоит человек с обнаженным мечом. Бьёрн успел схватить его за руку и выяснил, что этого человека послал Грим, намеревавшийся убить Бьёрна. Грим хотел предать Бьёрна ради его денег. Тогда Бьёрн покинул это место и отправился к Ондотту Краке, который жил в Хвинисфьорде… Летом Бьёрн отправился в набег на Британские острова, зиму же провел у Ондотта. В то время жена Бьёрна Хлиф умерла в Готланде, и Бьёрн женился на сестре Ондотта Хельге. От этого брака родился Тронд Моряк.

Вскоре с востока к своему отцу прибыл сын Хлиф Эйвинд, и когда Бьёрн начал уставать от своих походов, он передал Эйвинду и свои корабли, и свое занятие. Позже, в Ирландии, Эйвинд женился на Рафорте, дочери короля Кьярвала. На Гебридских островах она произвела на свет сына, которого оставили там для вскармливания, Спустя два года они вернулись на острова, чтобы посмотреть, как себя чувствует мальчик, и обнаружили ребенка с ясными глазами и очень худого от недоедания. Поэтому его и прозвали Хельги Магри — Хельги Худой. И после этого его забрали в Ирландию.

Бьёрн умер в доме своего родича Ондотта. Грим утверждал, что все его наследство должно достаться королю, так как сам он был иностранцем и сыновья его жили на западе, за морем. Но Ондотт сохранил его имущество для своего племянника Тронда.

Хельги вырос и возмужал в Ирландии. Он женился на Торунн Хирне, дочери Кетиля Флэтноуза с Гебридских островов… и у них было много детей. По прошествии ряда лет Хельги отправился в Исландию со своей женой и детьми — Хрольфом, Ингьялдом и той самой Ингунн, на которой женился Хамунд Хельярскин (он также прибыл в Исландию с Хельги). Как только Хельги увидел землю, он обратился к Тору, прося его указать место, где они должны пристать к берегу. Оракул направил его прямо к Эйяфьорду, запретив отклоняться как к востоку, так и к западу. Прежде чем прямо перед ними вырос фьорд, сын Хельги Хрольф спросил своего отца, подчинился бы тот Тору, если бы он направил его прямо в Северный океан. [С. Его сын Хрольф спросил, неужели Хельги направился бы в Северный океан, будь на то указание Тора, — лето уже заканчивалось, и вся команда считала, что сейчас самое время сойти на берег. ] Хельги основал поселение за Хрисеем, внутри Сварфадардала и провел свою первую зиму в Хамундастадире. Зима оказалась такой суровой, что им пришлось немало поволноваться из-за того скота, который они привезли с собой. Но весной Хельги совершил путешествие до Соларфьолла и убедился в том, что в верховьях фьорда земля выглядит намного темнее (то есть не так плотно укрыта снегом). [С. добавляет: они назвали это место Эйяфьордом — Островным фьордом — из-за островов, расположенных в его устье. ] Они перенесли все свое имущество на борт корабля и пристали к берегу у Галтарханара, где выпустили на волю двух свиней — хряка по имени Сольви и свиноматку. Три года спустя они вернулись в Сольвадал и обнаружили там уже 70 свиней.

Эту зиму Хельги провел в Бильдсе, а летом обследовал весь этот район, закрепив за собой территорию между Сиглунесом и Рейниснесом. В устье каждой реки, неподалеку от моря, он развел большой огонь, тем самым освятив всю территорию фьорда между двумя этими мысами. Следующей зимой Хельги обосновался в Кристнесе, где и прожил до конца своих дней. Религиозные верования его были смешанными: он верил в Христа и в то же время — перед отправлением в море и просто в ответственные моменты жизни — не забывал обращаться за помощью к Тору.

В то время как Хельги перевозил все свое имущество на новое место, его жена Торунн Хирна родила ребенка — в Торуннарсе. Это был Торбьорг Хольмасол — Островной сын.

А затем Хельги разделил свои земли между сыновьями и зятьями.

[С. 385.] Жил в Номудале человек по имени Кетильбьорн, сын Кетиля и Эзы, дочери ярла Хакона Грьотгардсона. Он был женат на Хельге, дочери Торда Скегги. Кетильбьорн отправился в Исландию в то время, когда вся земля вдоль берега моря уже была разобрана другими поселенцами. Корабль его назывался «Эллиди», и на нем он приплыл в Эллидаарос [устье реки Эллиди] ниже вересковой пустоши и провел свою первую зиму вместе с тестем, Тордом Скегги. Весной они отправились через вересковую пустошь на поиски хороших земель. Там у них было место для ночлега, теперь известное под именем Скалабрекка. Оттуда они направились к реке, которую назвали Оксара — река-топор, поскольку потеряли там свой топор. Некоторое время они провели в районе горного пика, названного ими Рейдармули — пик Форели, так как там они оставили пойманную в реке форель. Кетильбьорн занял под поселение весь Гримснес к северу от Хоскульдслёка, весь Лаугардал и территорию Бискупстунги вплоть до Стакссы и выстроил себе дом в Мосфелле…

Кетильбьорн был так богат, что приказал своим сыновьям выковать из серебра поперечную балку для храма, который они возводили. Но те отказались это сделать. Тогда Кетильбьорн со своим рабом Хаки и со своей служанкой Бот перевезли на двух быках все серебро на гору, и там они закопали его так надежно, что и по сей день никто не смог найти его.

[Его сын] Тейт женился на Алоф, дочери Бодвара из Ворса, сына викинга Кари; их сыном был Гизур Белый, отец епископа Ислейфа, отца епископа Гизура. Другим сыном Тейта был Кетильбьорн, отец Коля, отца Торкеля, отца епископа Коля. Много славных мужей было среди потомков Кетильбьорна.

[С. 86.] Гейрродом звали человека, покинувшего Халогаланд и отправившегося в Исландию. И вместе с ним поплыл… Ульфар Каппи. Гейррод занял под поселение землю от Торсы до Лангадалсы и жил в Эйре. Своему товарищу Ульфару он отдал землю по обе стороны Ульфарсфелла, а также территорию от горы в глубь страны.

У Гейррода была сестра по имени Гейррид. На ней женился Бьёрн, сын Больверка Блиндингатрьона, а их сына звали Торольф. После смерти Бьёрна Гейррид отправилась с сыном в Исландию, и первую зиму они провели в Эйре. Весной Гейррод отдал своей сестре усадьбу в Боргардале, Торольф же отправился за границу, чтобы принять участие в походах викингов. Гейррид никогда не скупилась на угощение для людей: ее жилище стояло возле столбовой дороги, и сама она часто сидела на скамейке перед дверью, приглашая к себе гостей. И дома у нее всегда был накрыт стол.

Торольф вернулся в Исландию после смерти Гейррода. Он предъявил притязания на земли Ульфара и вызвал его на бой. Ульфар был в то время уже стар и бездетен. Он погиб, сражаясь с Торольфом, а Торольф был ранен в ногу. С тех пор он не переставал хромать, за что и получил прозвище Бэгифот. Торольф унаследовал за Ульфаром часть его земель, другая же часть отошла Торфинну из Альптафьорда.

4. Стычки и междоусобицы

[С. 151–152.] Снэбьорн, сын Эйвинда Истмена и брат Хельги Магри, занял под поселение землю между Мьовафьордом и Лангадалсой и построил себе дом в Ватнсфьорде. Его сыном был Хольмстейн, отец Снэбьорна Галти. Матерью Снэбьорна Галти была Кьялвор, так что он и Тунгу-Одд приходились друг другу двоюродными братьями. Снэбьорн воспитывался в Тингнесе вместе с Тороддом, но время от времени проживал у Тунгу-Одда и его матери.

Хальбьорн, сын Одда из Кидьяберга (сына Халькеля, брата Кетильбьорна Старого), женился на дочери Тунгу-Одда Хальгерд. Первую зиму они провели у Одда, где в то время жил и Снэбьорн Галти. Между мужем и женой было мало любви.

Весной Хальбьорн начал готовиться к переезду на новое место, назначив отъезд на конец мая. Когда все было готово, Одд покинул дом и отправился в Рейкьяхольт, где у него стояли сараи для овец. Он не хотел присутствовать при отъезде Хальбьорна, так как понимал, что Хальгерд не желает уезжать вместе с мужем. Одд же всегда старался поддерживать между ними мир.

Оседлав лошадей, Хальбьорн направился в женскую половину дома, где сидела Хальгерд, расчесывавшая волосы. Волосы укрывали всю ее и падали на пол — у нее и у Хальгерд Снуинброк были самые чудесные волосы во всей Исландии. Хальбьорн приказал ей подниматься и отправляться в путь. Она ничего не ответила и продолжала сидеть. Тогда он дотронулся до нее, но она не пошевелилась. Это повторилось трижды. Тогда Хальбьорн встал прямо перед ней и произнес следующий стих:

Моя леди, закутанная в покрывало,
Сидит и смотрит, как я стою перед ней.
Прекрасная, как богиня,
Она с презрением отворачивается от меня;
Холод сковывает мою любовь, и все слабее
Надежда на то, что ее ненависть со временем испарится.
Бледнее бледного становятся мои щеки,
И скорбь заползает в мое сердце.

Произнеся это, он намотал ее волосы на руку, намереваясь стащить ее с возвышения, но она даже не пошевельнулась. Тогда он выхватил свой меч и отсек ей голову, а затем вышел из дома и ускакал прочь. С ним было еще три человека и пара навьюченных лошадей.

В доме в то время было совсем мало людей, но они тут же послали к Одду, чтобы сообщить ему о случившемся. Снэбьорн тогда жил в Кьялварарстадире, и Одд направил людей к нему, прося его отправиться в погоню, поскольку он сам, по его словам, не мог этого сделать. Снэбьорн взял с собой одиннадцать человек и поехал за Хальбьорном. Когда товарищи последнего заметили погоню, они стали умолять Хальбьорна бежать, но он отказался. Снэбьорн со своими людьми сразился в ними на холмах, которые с тех пор известны как Хальбьярнарвордур — Пирамиды Хальбьорна. Поднявшись на холм, Хальбьорн и его люди начали защищаться. Так погибли три человека Снэбьорна и двое товарищей Хальбьорна. Затем Снэбьорн отрубил Хальбьорну ногу у лодыжки. Тот доковылял до самого южного из холмов, где убил еще двух человек Снэбьорна, а сам пал мертвым. Именно поэтому на том холме три насыпи из камней, и еще пять — на другом. Снэбьорн же после этого вернулся домой.

В Гримсаросе Снэбьорн приобрел корабль, половину которого выкупил Хрольф из Раудасанда. Всего их подобралось двенадцать человек. Со Снэбьорном были Торкель и Сумарлид, сыновья Торгейра Рыжего, сына Эйнара из Стафхольта. Затем к ним присоединился Тородд из Тингнеса, приемный отец Снэбьорна, со своей женой. Хрольф же пригласил Стирбьорна, который после сна, приснившегося ему накануне, произнес следующий стих:

Я видел сон, возвещавший проклятие,
Которое падет на наши головы:
Тяжкий рок обрушится на нас
На северо-западе, за морем.
Там, где лед, и мороз,
И чудовищный холод.
Там, поведал мне сон,
Будет Снэбьорн убит.

Они отправились на поиски шхер Гуннбьорна и нашли землю. Снэбьорн же не хотел, чтобы они отправлялись исследовать территорию ночью. Но Стирбьорн покинул корабль, нашел в могильном кургане кошелек с деньгами и спрятал его. Снэбьорн ударил его топором, и тогда кошелек выпал на землю. Они построили дом, который зимой оказался погребен под снегом. Торкель, сын Торгейра Рыжего, обнаружил, что по шесту, торчащему из окна дома, стекает вода (это было в месяце Гой [февраль и начало марта]), так что они смогли пробиться наружу. Снэбьорн чинил корабль, а Тородд и его жена находились в доме от его имени, а Стирбьорн и его люди — от имени Хрольфа. Все прочие ушли на охоту и на рыбалку. Стирбьорн убил Тородда, а вместе с Хрольфом они убили и Снэбьорна. Сыновья Торгейра Рыжего и все остальные, чтобы спасти свою жизнь, поклялись им в верности.

Они отправились в Халогаланд, а оттуда совершили путешествие в Исландию, в Вадиль. У Торкиля Трефиля родилась хитрая идея, как ему провернуть дела с сыновьями Торгейра Рыжего. Хрольф выстроил крепость в Страндархейде, и Трефиль отправил Свейнунга за его головой. Поначалу он прибыл в Мир к Хермунду, затем к Олафу в Дрангар, а затем в Хаги к Гесту, который послал его к своему другу Хрольфу. Свейнунг убил Хрольфа и Стирбьорна, а затем вернулся в Хаги. Гест обменялся с ним мечом и топором и дал ему двух лошадей с черными гривами. Потом он направил человека вокруг Вадиля прямо в Коллафьорд и предложил Торбьорну Сильному потребовать себе лошадей. И Торбьорн убил его в Свейнунгсейре, так как меч Свейнунга переломился у рукояти. Трефиль же, встретившись с Гестом, хвалился, что так обвел его вокруг пальца, что Гест сам послал человека отрубить голову своему другу.

[С. 284.] Уни, сын Гардара, первооткрывателя Исландии, отправился на остров по поручению короля Харальда, обещая отдать всю страну ему во власть, а король в этом случае намеревался сделать его ярлом. Уни пристал к берегу в том месте, которое ныне называется Унаос, и построил там себе дом. Он взял себе под поселение землю к югу от Лагарфльота — всю территорию вплоть до Уналоека. Но как только исландцы разгадали его намерения, они стали обращаться с ним очень холодно и отказались продавать ему скот и провизию, так что он дольше не мог там находиться. Тогда Уни направился на юг Альптафьорда, но не смог там закрепиться и покинул восток страны вместе с двенадцатью товарищами. Они отправились на зиму к Лейдольфу Капни из Скогахверви. Уни стал возлюбленным его дочери, Торунн, и весной та понесла от него ребенка. В то время Уни захотел уехать со своими людьми, но Лейдольф поскакал вслед за ним. Они встретились и сразились у Флангастадира, поскольку Уни не захотел вернуться с Лейдольфом. Несколько человек из людей Уни погибли в сражении, и, волей-неволей, ему пришлось вернуться обратно, так как Лейдольф хотел, чтобы он женился на его дочери и поселился в его имении, которое и унаследовал бы после смерти тестя. Но позднее, когда Лейдольф зачем-то отлучился из дома, Уни вновь попытался уехать. Как только Лейдольф узнал об этом, он вновь бросился в погоню за Уни, и они сразились у Калфаграфира. На этот раз Лейдольф был так зол, что убил и Уни, и всех его товарищей.

[ «Тордарбок». Датчанин Уни, сын Гардара, пожелал подчинить Исландию либо себе, либо королю Харальду. Он жил в Осе, но не знал там ни минуты покоя, поэтому отправился дальше исследовать новые земли, а зимой поселился у Лейдольфа. Уни стал возлюбленным его дочери Торунн и пожелал увезти ее с собой, но Лейдольф отправился за ним в погоню. Они сразились у Калфаграфира. И с той и с другой стороны были убитые. Затем они разделились, но вскоре Лейдольф вновь начал преследование. Произошло второе сражение, и в этой битве пал Уни и все его товарищи.]

Сыном Уни и Торунн был Хроар Тунгу-Годи, который унаследовал все состояние Лейдольфа. Он женился на дочери Хамунда (сестре Гуннара из Хлидаренди), их сыном был прославленный Хамунд Холт. Тьорви Мокер и Гуннар были племянниками Хроара.

Тьорви просил руки Астрид Манвитсбрекки, дочери Модольфа, но ее братья, Кетиль и Хрольф, отказали ему и выдали сестру замуж за Торира Кетильссона. Тогда Тьорви нарисовал их изображения на стене уборной, и каждый вечер, когда он и Хроар отправлялись в уборную, он плевал в изображение Торира и целовал изображение Астрид, пока Хроар не стер их. После этого Тьорви вырезал их изображения на рукояти своего ножа и сложил следующий стих:

Поначалу свою возлюбленную и ее Торира
Я нарисовал на стене,
Юную невесту и ее жениха,
Соединив высокомерие с оскорблением!
Теперь же я держу на рукояти ножа
Ее высокочтимый образ.
Немало слов я прошептал
На ушко этой юной леди!

Все это позднее привело к убийству Хроара и сыновей его сестры.

[С. 348.] Жил человек по имени Бауг, молочный брат Кетиля Хенга, который отправился в Исландию и провел свою первую зиму в Баугстадире, а вторую — у Хенга [в Рангарвеллире]. По указанию Хенга он взял под поселение весь район Брейдабольстада, так что его владения дошли до земель самого Хенга. Жилище свое он устроил в Хлидаренди. Сыновьями его были Гуннар из Гуннарсхольта, Эйвинд из Эйвиндармули и третий — Стейн Быстрый. Дочерью же его была та самая Хильд, на которой женился Орн из Вэлюгерди.

Однажды Стейн Быстрый и Сигмунд, сын Сигвата Рыжего, возвращались домой из Эйрара и в одно время достигли переправы у Сандхолара. Каждый желал первым переправиться через реку. Сигмунд и его люди оттолкнули людей Стейна от лодки, но тут подоспел сам Стейн, который нанес Сигмунду смертельный удар. Из-за этого убийства все сыновья Бауга были изгнаны из Фьотсхлида. Гуннар отправился в Гуннарсхольт, Эйвинд — на восток в Эйвиндархол, а Сньяллстейн [то есть Стейн Быстрый] — в Сньяллстейнсхофди. Дочь Сигмунда Торгерд была очень недовольна тем, что убийца ее отца ушел невредимым, и она убедила своего мужа отомстить за Сигмунда. Онунд отправился в Сньяллсхофди в сопровождении тридцати человек и поджег дом Стейна. Сньяллстейн вышел из дома и сдался на милость победителя. Они отвели его к мысу и там убили. Теперь обязанность отомстить за это убийство перешла к Гуннару. Он был женат на Храфнхильд Сторольфсдоттир, сестре Орма Сильного, сыном же их был Хамунд. Эта пара — отец и сын — выделялась среди других мужей как силой, так и красивой наружностью.

Онунд был объявлен вне закона за убийство Сньяллстейна. В течение двух лет он никуда не выходил без надежной охраны, а родич Гуннара Орн из Вэлюгерди следил за каждым его передвижением. На третью зиму, после святок, воспользовавшись сведениями, полученными от Орна, Гуннар со своими людьми (30 человек) напал на Онунда, когда тот возвращался домой в сопровождении одиннадцати человек. Они сразились в Оррустудале; во время этой схватки были убиты Онунд, три его человека и один человек Гуннара. Гуннар, одетый в синий плащ, проскакал верхом от Хольта до Тьорсы и, немного не доехав до реки, упал с коня и умер от полученных в сражении ран.

Когда сыновья Онунда Сигмунд Клейкир и Эйлиф Богатый повзрослели, они начали уговаривать своего родича Морда Фиддла отомстить за убийство их отца. Тот заявил, что это будет не так-то легко сделать. Братья сказали, что больше всего их раздражает Орн, который живет совсем близко от них. Тогда Морд посоветовал им измыслить такое обвинение против Орна, которое позволило бы добиться его изгнания. И сыновья Онунда начали тяжбу против Орна, обвинив его в незаконном выпасе скота. И он был признан вне закона. Теперь сыновья Онунда могли убить его безнаказанно в любом районе страны за исключением Вэлюгерди и на территории в пределах полета стрелы от границ его владений. Сыновья Онунда без устали караулили Орна, но тот был очень осторожен. И все же они дождались своего — в тот день, когда Орн прогонял скот со своей земли, они убили его, и все считали, что это убийство останется неотомщенным.

Но Торлейф Гнейсти, брат Орна, заплатил Тормоду Тьостарсону (он только что вернулся в Эйрар из-за границы) за оправдание Орна. Тот выстрелил так далеко из своего большого лука, что все решили, что смерть Орна произошла в пределах освященных законом границ. Тогда Хамунд Гуннарсон и Торлейф приняли на себя обязательство отомстить за смерть Орна, а Морд поддержал двоих братьев, которые не платили штрафа, но были изгнаны из Флой. Затем, по поручению Эйлифа, Морд просил для него руки Торкатлы Кетильбьярнардоттир, которая принесла своему мужу в качестве приданого Хордаланд, где и поселился Эйлиф. А по поручению Сигмунда Морд просил руки Арнгунн, дочери Торстейна Дрангакарля, так что Сигмунд переселился на восток страны. Наконец, Морд выдал свою сестру Раннвейг замуж за Хамунда Гуннарсона, который вскоре после этого вернулся в Хлид. Сыном же их был Гуннар из Хлидаренди.

5. Рабы

[С. 125.] Один человек по имени Кетиль Гуфа Орлигсон… отправился в Исландию, когда заселение острова шло уже полным ходом. Он участвовал в набегах викингов на западе, откуда привез ирландских рабов: одного из них звали Тормод, другого Флоки, третьего Кори, четвертого Сварт и еще двух — Скорри. Кетиль прибыл в Росмхваланес и провел свою первую зиму в Гуфускаларе, весной же отправился в Нес и провел вторую зиму в Гуфунесе. Тогда же его рабы Скорри-старший и Флоки сбежали вместе с двумя женщинами, унеся с собой немало добра. Они намеревались спрятаться в Скоррахольте, но были убиты во Флокадале и Скоррадале.

Кетиль не нашел свободных земель в Нессесе и перебрался в Боргарфьорд, перезимовав в третий раз в Гуфускаларе на берегу реки Гуфы. В начале весны он отправился на запад в Брейдафьорд, подыскивая себе землю для поселения. На этот раз он остановился в Гейрмундастадире. Кетиль просил у Гейрмунда руки его дочери Гейр и получил согласие на брак, после чего Гейрмунд [Хельярскин] направил Кетиля исследовать земли на западной стороне фьорда, Рабы же, воспользовавшись отсутствием Кетиля, сбежали и ночью прибыли в Ламбастадир. В то время там жил Торд, сын Торгейра Ламби и Тордис Ингварсдоттир, тетушки Эгиля Скаллагримсона. Рабы подожгли дом и сожгли заживо Торда и всех его домочадцев. Они забрали множество добра, нагрузили его на лошадей, а затем отправились по дороге в Альптанес.

На следующее утро с тинга вернулся домой сын Торда Ламби Сильный. Он тут же бросился в погоню за рабами, и к нему присоединились люди с окрестных ферм. Когда рабы заметили погоню, они бросились бежать врассыпную — каждый своим путем. Преследователи схватили Кори в Коранесе, а остальные попытались спастись вплавь. Сварт был схвачен на Свартскере, Скорри — на Скоррее за Мюраром, а Тормод — на Тормодскере, в миле от острова. А Кетиль Гуфа отправился вскоре на запад, за Мюрар, и провел четвертую зиму в Снэфелльснесе. Позднее он занял под поселение земли Гуфуфьорда и Скаланеса вплоть до Коллафьорда.

[С. 149.] Жил в Соне человек по имени Гейр, который был также известен как Вегейр — Гейр из Храма, или Святой Гейр. Этим прозвищем он был обязан своим частым жертвоприношениям. У Вегейра было много детей. Вебьорн Сигнакаппи был его старшим сыном. Затем шли Вестейн, Вемунд, Вегест и Веторн, дочь же его звали Ведис. После смерти Вегейра Вебьорн впал в немилость у ярла Хакона, поэтому все братья и их сестра отправились в Исландию. Плавание их было долгим и трудным, но осенью они достигли Хлодувика к западу от Хорна. Затем Вебьорн начал готовиться к большому жертвоприношению, поскольку, заявил он, именно в этот день ярл Хакон совершил свое жертвоприношение, стараясь навлечь несчастье на их голову. Но пока Вебьорн занимался подготовкой к жертвоприношению, его братья начали торопить его, собираясь поскорее отправиться в путь. Вебьорн пренебрег своими обязанностями, и они вышли в море. В тот же, самый день их корабль потерпел крушение у скалистого берега, и они лишь с большим трудом — следуя указаниям Вебьорна — смогли выбраться из той передряги. Ныне эта скала называется Сигнаклейф. Атли из Фльота, раб Гейрмунда Хельярскина, предоставил им убежище на зиму. Когда же Гейрмунд узнал о великодушном поступке Атли, он отпустил его на свободу и отдал ему ферму, которой тот управлял.

[X. Атли… предоставил им убежище на зиму, заявив, что не возьмет платы за их содержание. Гейрмунд, заверил он их, не скупится на провизию. Когда же Атли встретился с Гейрмундом, тот спросил его, как он мог принять всех этих людей за его, Гейрмунда, счет. На что Атли ответил, что «до тех пор, пока существует Исландия, люди будут помнить о том, сколь замечательным человеком был Гейрмунд, коль скоро его раб смог поступить так, как он это сделал, не испрашивая на это предварительного разрешения у своего хозяина». — «За этот твой поступок, — объявил ему Гейрмунд, — ты получишь от меня свободу вкупе с той фермой, которой ты сейчас управляешь.»] В последующие годы Атли стал известным и уважаемым человеком.

Следующей весной Вебьорн взял под поселение землю между Скотуфьордом и Хестфьордом (Лошадиным фьордом) — столько, сколько юн смог обойти за день, и сверх того еще один кусок, который он назвал Фолафот. Вебьорн был замечательным бойцом, и о нем в Исландии сложена целая сага. Он отдал Ведис замуж за Гримольфа из Унадсдала. Через некоторое время они поссорились, и Вебьорн убил его возле Гримольфсватна, за что самого Вебьорна и еще трех человек вместе с ним убили на четвертичном тинге в Торснесе.

[С. 194.] Хросскель — так звали человека, который взял под поселение весь Свартардал и весь Ирарфеллсланд по указанию Эйрика [из Годдалира]. В его собственность перешла вся территория вплоть до Гильхаги, сам же он жил в Ирарфелле. У него был раб по имени Родрек, которого он отправил на юг через Мэлифеллсдал на поиски пригодных для поселения земель. Двигаясь на юг от Мэлифелла, Родрек дошел до ущелья, ныне известного как Родрексгил. Там он поставил столб, который назвал Ландконнуд — территориальный знак. От этого места Родрек вернулся домой…

[С. 196.] Жил в Мэлифелле человек по имени Векель Изменяющий Облик, взявший себе под поселение землю от Гилы до Мэлифелла. Он прослышал о путешествии Родрека и немного времени спустя сам отправился на юг в поисках новых земель. Он дошел до холмов, ныне известных как Векельсхаугар, и от этого места вернулся домой. Когда же Эйрик из Годдалира услышал об этом, он послал на юг своего раба по имени Ронгуд, который тоже должен был искать пригодные для поселения земли. Он прошел на юг до Блондуквисла, затем двинулся вдоль реки, которая течет от Винверьядала, и далее на запад — к лавовым полям между Рейкьявеллиром и горой Кьёль, где он обнаружил следы какого-то человека. Судя по всему, этот человек пришел сюда с юга. В этом месте Ронгуд возвел пирамиду из камней, ныне известную как Рангадарварда — Пирамида Ронгуда. Затем он направился в обратный путь, домой, и Эйрик отпустил его на свободу в награду за это путешествие, совершенное в интересах Эйрика. Именно с этого времени был проложен путь от южного до северного округа.

6. Животные

[С. 68.] Жил человек по имени Грим, сын Ингьялда, сына Хроальда из Хаддингьядала, брата Ази. Он отправился в Исландию в поисках земли, проплыл северным путем и провел зиму в Гримсее в Стейнгримсфьорде. Жену его звали Бергдис, а сына Торир.

Осенью Грим отправился со слугами в море ловить рыбу, а мальчик Торир лежал в лодке, завернутый в мешок из тюленьей кожи. Грим вытащил из моря водяного и спросил его: «Что ты можешь сказать нам о будущем? И где мы поселимся в Исландии?» На что водяной ответил: «Ничего не могу сказать о тебе и твоих людях, но что касается мальчика, завернутого в мешок из тюленьей кожи, то он поселится там, где твоя кобыла Скальм ляжет на землю вместе с грузом». Больше он ничего не добавил, но позднее, в ту же зиму, Грим и его люди отправились за рыбой, оставив мальчика на берегу, и все утонули. [X. Зимой Грим со своими рабами отправился ловить рыбу, сына он тоже взял с собой. Когда же мальчик начал мерзнуть, он завернул его в мешок из тюленьей кожи, завязав его у шеи. Грим вытащил водяного. «Поведай нам нашу судьбу и как долго мы еще проживем, — сказал Грим. — Иначе ты никогда больше не увидишь свой дом». — «Мне нечего сказать вам, так как еще до наступления весны вы все будете мертвы. Но твой сын найдет себе землю под поселение в том месте, где твоя кобыла Скальм ляжет под своим грузом». Больше он им ничего не сказал, но позднее в эту же зиму Грим умер и был похоронен на холме.]

Весной Бергдис и Торир покинули Гримсей и отправились через вересковую пустошь на запад к Брейдафьорду. Скальм шла и шла вперед и ни разу не легла на землю. Свою вторую зиму Бергдис и Торир провели в Скальмарнесе в Брейдафьорде. На следующее лето они отправились на юг, и пока Скальм шла вперед, они тоже продолжали идти на юг в Боргарфьорд. Когда же перед ними выросли два красных песчаных холма, кобыла остановилась и легла на землю возле того из них, который был западнее. И именно там Торир взял под поселение землю от Гнупы до Кальды, за Кнаппадалом, между горами и морем. Торир жил во внешнем Раудамеле и был великим вождем.

Как-то поздним вечером Торир, уже совсем старый и слепой, вышел за порог своего дома и увидел, как какой-то человек в железной лодке заплывает в устье реки Кальды — огромное, страшное чудовище, которое сошло на берег и двинулось по направлению к ферме под названием Хрипи. Там он начал копать землю прямо у входа в сарай, где стояли коровы. Этой же ночью из-под земли вырвался огонь, и именно тогда был уничтожен Боргахраун. Ферма же стояла там, где ныне находится Эльдборг — Огненная крепость… Скальм, кобыла Торира, приняла свою смерть в Скальмаркельде — Скальмовой трясине.

[С. 202.] Торир Дуфунеф, Голубиный Клюв, был воспитан в доме Оксен-Торира. Он приплыл в Гонгускардсарос, когда вся западная часть острова была уже заселена, так что ему пришлось отправиться на север за реку Йокульсу к Ландброту и взять под поселение землю между Глодафейкисой и Дьюпой, выстроив себе дом во Флугумюре.

В это время в Кольбейнсарос прибыл корабль с грузом — домашний скот. Они потеряли в лесах Бримнескогара молодую кобылицу, и Торир Дуфунеф купил права на нее. Позднее он нашел ее. Эта кобылица была самой быстрой из всех лошадей, за что и получила прозвище Флуга — Летящая.

Жил в то время в Исландии человек по имени Орн. Он был чародеем и путешествовал по всей стране. В Винверьядале он встретился с Ториром, который направлялся на юг, и поспорил с ним на то, какая из лошадей окажется быстрее (у Орна был замечательный жеребец). Ставка была по сто серебряных с человека. Они поскакали на юг, мимо Кьёля, пока не достигли потока, который с тех пор носит название Дуфунефсскейд — Поток Дуфунефа. Разница в скорости их лошадей была столь велика, что Торир даже вернулся назад, чтобы встретить Орна, проскакавшего лишь половину пути. Орн принял свой проигрыш так близко к сердцу, что не захотел больше жить: он отправился к горе, которая сейчас называется Арнафелл, и там покончил с собой. Флуга была совсем измучена, и Торир оставил ее на время в тех местах. Когда же он вернулся с тинга, он обнаружил рядом с ней серого жеребца, и кобыла уже была жеребая от него. Родившегося у нее жеребенка назвали Эйдфакси. Позже он был увезен за границу и там, на озере Мьор, погубил в один день семь человек и сам погиб там же. Флуга же пропала в болотах Флугумюра.

[С. 328–329.] Жил в Нордмёре в Норвегии человек по имени Хрольф Дровосек. Сыновьями его были Вемунд и Мольда-Гнуп, прославленные человекоубийцы и кузнецы. Работая у себя в кузнице, Вемунд сложил такую песенку:

Я один
Заслужил прозвище
Убийцы одиннадцати человек.
Бей сильнее, муж!

Гнуп уехал в Исландию из-за тех убийств, которые они совершили с братом. Он взял под поселение землю между Кудафльотом и Эйярой, а также весь Альптавер. В те дни там было большое озеро и много диких лебедей для охоты. Мольда-Гнуп продал часть своих земель разным людям, так что вскоре весь округ был заселен народом. Позднее, однако, огонь и лава обрушились на это место. Люди бежали оттуда на запад, к Хофдабрекке, и построили себе временные жилища в местечке Тьялдафолл. Но Вемунд, сын Сигмунда Клейкира, не позволил им там поселиться. И тогда они отправились в Хроссагард, где построили себе для зимовки большой дом. Но вскоре они перессорились, и дело даже дошло до убийств, так что весной Мольда-Гнуп отправился со своими людьми на запад в Гриндавик, где они все и поселились. Домашнего скота у них почти не было. Сыновья Мольды, Бьёрн и Гнуп, Торстейн-Хрунгнир и Торд-Легьялди, к тому времени стали уже совсем взрослыми.

Как-то ночью Бьёрну приснилось, что перед ним возник обитатель скал и предложил ему свою дружбу. Бьёрну показалось, что он ответил ему «да». Сразу после этого в стадо его коз пришел козел-самец, и скот Бьёрна начал плодиться так быстро, что вскоре он уже купался в деньгах. С этого времени его стали называть Хафр-Бьёрн — Бьёрн Козел. Люди, обладающие вторым зрением, утверждали, что по дороге на тинг Хафр-Бьёрна сопровождали духи — хранители этих мест, и то же самое было с Торстейном и Тордом, когда они отправлялись на охоту или на рыбалку.

Коулбитер и медведь

[С. 259.] Жил человек по имени Арнгейр, занявший под поселение всю Слетту между Хаваралоном и Свейнунгсвиком. Его детьми были Торгильс, Одд и та самая Турид, которая вышла замуж за Стейнольфа из Тьорсардала. [X. добавляет: еще мальчиком Одд все время слонялся вокруг очага; он был очень ленив и получил прозвище Коулбитер — Грызущий Уголь]. Как-то Арнгейр и Торгильс отправились во время снежной бури на поиски овец и уже не вернулись. Одд отправился вслед за ними и нашел их обоих мертвыми. Их убил белый медведь, который как раз пожирал свою добычу, когда на место трагедии подоспел Одд. Он убил медведя и притащил его домой. Люди рассказывали, что он съел этого медведя целиком, заявляя, что он отомстил за отца, убив медведя, а за брата — съев его. После этого с Оддом мало кто мог справиться. Он стал настоящим оборотнем и, выйдя однажды вечером из своего дома в Храунхофне, на следующее утро прибыл в Тьорсардал на помощь своей сестре, которую жители Тьорсардала хотели забить камнями. [X. забить камнями за колдовство. ]^{25}

7. Голодные годы

[ «Скардсарбок», Видауки, 1–2.] В языческие времена на Исландию обрушился настоящий голод. Было это в ту зиму, когда в Норвегии погиб король Харальд Грейклоук и власть захватил ярл Хакон [975–976]. Люди тогда ели воронов и лисиц и то, что прежде считалось совершенно несъедобным. Некоторые убивали старых и беспомощных и сбрасывали их в ущелья. Многие умерли от голода, другие же шли на воровство — их ловили и убивали. Даже поставленные вне закона убивали друг друга. Так, например, по просьбе Эйолфа Вальгердарсона был издан закон, согласно которому любой человек, убивший трех изгнанников, сам освобождался от наказания.

Восемьдесят лет спустя на страну вновь обрушился голод. Именно в эту зиму Ислейф был рукоположен в епископы епископом Бременским Альбертом. И было это в дни правления короля Харальда Сигурдарсона. В первую зиму пребывания Ислейфа в Исландии [1057–1058] там умерло от голода очень много людей. Съедено было все, что только можно было разгрызть зубами.

Летом епископ дал на тинге обет, что все жители острова будут поститься на двенадцатый день святок в течение трех лет — так было принято в Германии, где обучался епископ. В то время повсюду лежал такой глубокий снег, что большинство людей добирались до тинга пешком. Но вскоре после принесения этого обета погода улучшилась и наступило настоящее лето. А следующая зима была такой мягкой, что земля практически не замерзла, и люди ходили на святочную службу в церковь босиком, а в январе и феврале строили дома и возводили стены.

[ «Кристни сага», 14.] В тот год, когда умер епископ Гизур (1118), в Исландии был сильный голод. Во время Страстной недели бушевала такая снежная буря, что в некоторых северных округах люди не могли попасть в церковь на службу. В Страстную пятницу купеческий корабль был выброшен на берег под Эйяфьяллом. Сначала его подбросило в воздух (54-весельное судно), а потом швырнуло на скалы. В первый день Пасхи лишь немногие смогли прийти в церковь, чтобы причаститься, а некоторые так и умерли на улице.

Следующая буря пришла уже после смерти епископа, в тот день, когда люди отправились на тинг [19 или 20 июня]. Именно тогда была разбита на куски церковь в Тингвеллире, дерево на постройку которой было прислано самим королем Харальдом Сигурдарсоном.

В это лето в Исландию направлялось 35 кораблей. Многие потерпели крушение у ее берегов, некоторые затонули в море, и лишь 8 кораблей смогли отправиться в обратный путь — включая и те, которые провели здесь предыдущую зиму. И ни один из них не вышел в море до Михайлова дня. Из-за такого наплыва людей в стране начался голод…

Спустя год после смерти епископа Гизура был убит известный на острове человек — Торстейн Хальвардсон. Спустя еще год на тинг собралось очень много людей. В течение всех этих лет смертность в стране была так велика, что священник Сэмунд Ученый объявил на тинге, что количество людей, умерших за это время от болезней, ничуть не меньше числа тех, кто сейчас присутствует на тинге.

8. О поселении в целом

[X. 294.] Первыми в Исландии были заселены восточные фьорды. Лишь область между Хорнафьордом и Рейкьянесом заселялась дольше остальных: это происходило из-за того, что сильные ветры и рифы, а также недостаток гаваней затрудняли людям подход к берегу.

Некоторые из тех, кто прибыл на остров первым, поселились ближе к горам, по достоинству оценив качество прилежащих к ним земель. Те же, кто прибыл позже, считали, что первопоселенцы заняли слишком много земли под свои фермы. Примирил же их король Харальд Прекрасноволосый, постановивший, что каждый может взять в собственность лишь ту территорию, которую он и команда его корабля способны обнести огнями за один день.

В тот момент, когда солнце всходило на востоке, они должны были разжечь огонь. Затем им следовало развести дымящиеся костры — так, чтобы каждый последующий был заметен от предыдущего. И эти костры должны были гореть до самой ночи. Затем они шли до тех пор, пока солнце не оказывалось на западе, и тогда они зажигали новые костры.

[ «Скардсарбок», 313.] Существовал закон, согласно которому женщина могла занять под поселение лишь столько земли, сколько двухгодовалая телка в хорошем состоянии способна была обойти за один весенний день — от восхода до заката солнца.

[X. 268.] Существовал языческий закон, согласно которому корабли поселенцев должны были быть без носовых фигур. Если же на корабле была такая фигура, то ее следовало убрать до приближения к острову. Нельзя было подплывать к острову, если на корме корабля красовалось изображение с оскаленными зубами, поскольку духи острова могли испугаться подобного зрелища.

[С. 398.] Знающие люди утверждают, что страна была полностью заселена за период в шестьдесят лет с момента первого поселения. И с того времени количество усадеб оставалось практически неизменным. К концу этого срока были еще живы некоторые из первых поселенцев и их дети.

[С. 399.] Знающие люди утверждают, что среди тех, кто заселял Исландию, было немало крещеных людей — в основном это были те, кто приплыл сюда с запада. Называют такие имена, как Хельги Магри и Орлиг Старый, Хельги Бьола, Йорунд Христианин, Ауд Глубокомысленная, Кетиль Безумный и другие. Некоторые из этих людей остались верны своей вере до последнего вздоха, но уже их дети начали строить храмы и совершать жертвоприношения, так что в течение почти ста лет вся страна исповедовала язычество.

[X. 354.] Сейчас поселения, созданные в Исландии, были перечислены согласно тому, как некогда написали высокоученые мужи — вначале священник Ари Ученый, сын Торгильса, и Кольскегг Ученый. Но я, Хаук Эрлендсон, написал свою книгу, пользуясь той, что была написана ранее ученейшим из всех мужей — Геррой Стурлой Тордарсоном, а также другой книгой, написанной Стирмиром Ученым. Я взял из каждой книги те сведення, которые дополняют и уточняют друг друга, хотя по большей части они повествуют об одних и тех же вещах. Неудивительно поэтому, что «Ланднамабок» оказалась больше любой из этих книг.

ГРЕНЛАНДСКАЯ САГА

«Грёнлендинга сага»

Жил некогда человек по имени Торвальд, сын Асвальда, внука Ульфа-Оксен-Торира. Торвальд и его сын Эйрик Рыжий покинули Йедер [в Норвегии] и уплыли в Исландию, так как совершили несколько убийств. Исландия к тому времени была полностью заселена. Поначалу они построили себе дом в Дрангаре (на Восточных скалах), в Хорнстрандире, где Торвальд и умер. Эйрик женился на Тьодхильд, дочери Иорунд и Торбьорга, которая до этого была замужем за Торбьорном Хаукадалером. После смерти отца Эйрик отправился на север и обосновался в Эйрикстадире, рядом с Ватнасхорном. Сына Эйрика и Тьодхильд звали Лейф.

После убийства Эйольфа Саура и Хольмганга-Храфна Эйрик вынужден был покинуть Хаукадаль. Он отправился на запад в Брейдафьорд и построил себе дом на Окснее — в Эйрикстадире. Он одолжил Торгесту свои бревна для помоста, но не смог затем получить их назад. По этой причине между ним и Торгестом вспыхнула ссора, которая описывается в сказании об Эйрике. На стороне Эйрика был Стир Торгримссон, а также Эйольф из Свинея, сыновья Торбранда из Альптафьорда и Торбьорн Вифильссон. Торгеста же поддерживали сыновья Торда Геллира и Торгейр из Хитардала.

На тинге, прошедшем в Торснесе, Эйрик был объявлен вне закона. В Эйриксваге он начал готовить свой корабль для выхода в море. Когда же судно было полностью готово, Стир и другие его товарищи помогли ему благополучно миновать острова. Эйрик сообщил своим друзьям, что собирается отправиться на поиски той страны, которую видел однажды Гуннбьорн Ульф-Кракасон, заброшенный штормом далеко в океан и открывший Гуннбьярнарскер — шхеры Гуннбьорна. Если он найдет эту землю, отметил Эйрик, он вернется назад и обо всем расскажет своим друзьям.

Эйрик плыл кратчайшим путем мимо Снэфеллсйокула. Он нашел новую землю и пристал к берегу в том месте, которое сам назвал Мидьокулом и которое сейчас называется Бласерком. Оттуда он направился вдоль берега на юг, чтобы оценить, пригодна ли эта земля для заселения. Первую свою зиму он провел в Эйриксее, что находится в центре Восточного поселения, а с приходом весны направился в Эйриксфьорд, где построил себе дом. Летом он направился на запад, в неисследованные еще земли, давая названия всему, что встречал на своем пути. Вторую зиму он провел в Хольмаре возле Хварфсгнипы, но на третье лето отправился дальше на север — к Снэфеллу и Хравнсфьорду. Посчитав, что, продвинулся достаточно далеко, он вернулся назад и провел третью зиму в Эйриксее, неподалеку от устья Эйриксфьорда.

На следующее лето он вернулся в Исландию и привел свой корабль в Брейдафьорд. Открытую им страну он назвал Гринланд — Зеленая страна, так как посчитал, что такое название привлечет туда больше людей. Зиму он провел в Исландии, но следующим летом отправился заселять новую землю. Поселился Эйрик в Браттахлиде — на Крутом склоне, в Эйриксфьорде.

Знающие люди сообщают, что в то лето, когда Эйрик отправился заселять Гренландию, вместе с ним из Брейдафьорда и Боргарфьорда отплыли еще 35 кораблей [по другой версии — 25], но лишь 14 из них благополучно добрались до места. Остальные же вынуждены были вернуться назад, а другие погибли. Произошло это за пятнадцать лет до того, как Исландия была обращена в христианство. Это было в то самое лето, когда епископ Фридрек и Торвальд Кодранссон вернулись из Исландии в Норвегию.

Вот имена людей, которые отправились тогда в Гренландию вместе с Эйриком и взяли себе землю под поселение: Герьольф взял Херьольвсфьорд (а жил он в Херьольвснесе); Кетиль — Кетильсфьорд, Храфн — Хравнсфьорд, Сольви — Солвадаль, Хельги Торбрандссон — Альптафьорд, Торбьёрн Глора — Сиглуфьорд, Эйнар — Эйнарсфьорд, Хафгрим — Хавгримсфьорд и Ватнахверви, Арнлауг — Арнлаугсфьорд. Некоторые же из них отправились в Западное поселение.

Спустя шестнадцать лет [по другой версии — четырнадцать] после того, как Эйрик Рыжий уплыл на поселение в Гренландию, его сын Лейф совершил путешествие из Гренландии в Норвегию. Он достиг Трандхейма в ту самую осень, когда король Олаф Трюгвасон уехал с севера из Халогаланда. Лейф привел свой корабль в Нидарос и немедленно отправился на встречу с королем Олафом, который проповедовал ему истинную веру, как и всем прочим язычникам, с которыми встречался. С Лейфом у короля не было никаких проблем: и он, и его товарищи крестились, и Лейф провел эту зиму с королем, который принимал его очень благосклонно [ «Флатейярбок»].

В то же самое лето [то есть в 1000 году] король Олаф отправил в Исландию Гизура и Хьялти. Теперь же он послал Лейфа в Гренландию проповедовать там христианство. Вместе с ним король отправил священника и других благочестивых людей, чтобы окрестить местный народ и разъяснить им принципы истинной веры. Лейф отплыл в Гренландию в то же лето, а по пути подобрал команду одного корабля, потерпевшего крушение. Он достиг Гренландии в конце лета и отправился жить в Браттахлид, к своему отцу Эйрику. С тех пор люди стали называть его Лейф Счастливый. Но его отец считал, что один его поступок стер другой: хотя Лейф и спас жизнь команде целого корабля, но он же привез в Гренландию «этого проходимца» (так Эйрик именовал священника). Несмотря на это, Лейфу удалось убедить его креститься; тогда же были крещены все жители Гренландии^{26} [ «Флатейярбок»].

Герьольф был сыном Барда Герьольфесона и родственником Ингольфа Поселенца. Ингольф дал [старшему] Герьольфу и его людям землю между Вагом и Рейкьянесом. Поначалу Герьольф [младший] жил в Дрепстоке. Жену его звали Торгерд, а сына — Бьярни, и был это весьма одаренный молодой человек. С самых ранних лет он много путешествовал за границей и преуспел как в накоплении богатств, так и в приобретении хорошей репутации. Зимы он проводил либо за морем, либо у своего отца, и вскоре приобрел свой собственный корабль. В последнюю зиму, проведенную Бьярни в Норвегии, Герьольф продал свою ферму и отправился с Эйриком в Гренландию. На борту корабля вместе с Герьольфом был один христианин с Гебридских островов — тот самый, что сочинил «Хафгердингадрапу» — то есть «Сказание о Вздымающихся волнах»^{27}, в котором были следующие стихи:

Я молю того, кто свят и безупречен:
О, мой Отец, мой путь и мое пристанище,
Владыка небес, пусть твоя благословляющая рука
Охранит меня в моих странствиях.

Герьольф обосновался в Херьольвснесе, и был он весьма почитаемым человеком. Эйрик Рыжий жил в Браттахлиде. Он занимал очень высокое положение, и все признавали его авторитет. Детьми Эйрика были Лейф, Торвальд и Торстейн, а также дочь по имени Фрейдис, которая вышла замуж за человека по имени Торвард. Жили они в Гардаре, там, где сейчас находится усадьба епископа. Фрейдис была женщиной с характером, тогда как Торвард — обыкновенным ничтожеством. Она вышла за него замуж главным образом из-за денег. Жители Гренландии были в то время язычниками.

Бьярни привел свой корабль в Эйрар в то самое лето, когда его отец уплыл в Гренландию. Эта новость застала Бьярни врасплох, и он даже не стал разгружать свой корабль. Товарищи спросили его, что он намерен делать, и Бьярни ответил, что собирается, как обычно, провести зиму в доме своего отца:

«Я собираюсь отплыть в Гренландию, если вы готовы отправиться туда со мной».

Все заявили, что согласны с его решением.

«Это будет рискованное путешествие, — сказал Бьярни, — поскольку никто из нас еще не плавал в тех морях».

И все же они отправились в путь и плыли три дня, пока земля не скрылась у них из виду. Затем попутный ветер стих, и задули северные ветра, принесшие густой туман, так что они потеряли всякое представление о том, куда они плывут. Все это продолжалось не один день, но в конце концов выглянуло солнце, и они смогли определиться с курсом. Так они плыли еще один день, после чего увидели землю и стали обсуждать, что это могла быть за земля. Бьярни заявил, что, по его мнению, это не Гренландия. Его спросили, намерен ли он плыть к этой земле или нет. «Я бы хотел, — заявил Бьярни, — подплыть как можно ближе к этой земле». Так они и поступили и вскоре увидели, что там нет гор и что вся эта страна покрыта лесами. Они оставили землю по левому борту и поплыли дальше.

Так прошло еще два дня, прежде чем они увидели новую землю. Команда снова спросила Бьярни, не думает ли он, что это Гренландия. Но, по его мнению, эта земля тоже не могла быть Гренландией, «поскольку говорят, что в Гренландии много больших ледников». Вскоре они подошли ближе к земле и обнаружили, что она представляет собой большую равнину, покрытую густыми лесами. Команда обсудила положение дел и решила, что пора пристать к берегу. Но Бьярни отказался это сделать. Его товарищи заявили, что им нужны вода и лес. «Ничего вам не нужно», — ответил им Бьярни и услышал в ответ не самые теплые слова.

Бьярни отдал приказ плыть дальше, что и было исполнено. Они плыли еще три дня при юго-западном ветре и в третий раз увидели землю — высокую, гористую и покрытую ледниками. Команда спросила Бьярни, будет ли он причаливать здесь к берегу, но Бьярни ответил, что не желает этого делать: «По-моему, эта страна ни для чего не пригодна». Тогда они поплыли вдоль земли и вскоре увидели, что это остров.

И вновь они направили свой корабль в океан, сопровождаемые попутным ветром. Вскоре ветер посвежел, и теперь они уже плыли под полными парусами. Спустя четыре дня они увидели еще одну землю. Команда спросила Бьярни, не Гренландия ли это. «Все это очень похоже на то, что я слышал о Гренландии, — заметил Бьярни. — И здесь мы пристанем к берегу».

Так они и поступили и вечером того же дня причалили к берегу возле одного мыса. Там уже была привязана лодка, на мысу жил отец Бьярни — Герьольф. Именно поэтому мыс был назван его именем — Херьольвснес. Бьярни поселился в доме отца и оставался с ним до конца жизни, а после смерти Герьольфа жил здесь в качестве его наследника.

Затем случилось так^{28}, что Бьярни Герьольфссон покинул Гренландию, чтобы встретиться с ярлом Эйриком, и последний принял его весьма радушно. Бьярни поведал о своих путешествиях и тех землях, которые он видел, и люди подумали, что мало в нем было предприимчивости и любопытства, если он не захотел узнать подробнее, что это за земли. И многие его за это осуждали. Бьярни стал вассалом ярла и на следующее лето вернулся в Гренландию. Здесь в то время много говорили о его открытиях. Лейф, сын Эйрика Рыжего из Браттахлида, встретился с Бьярни и купил у него корабль. Здесь же Лейф нашел команду (как рассказывают, всего их было 35 человек). Лейф пригласил своего отца Эйрика присоединиться к его экспедиции, но тот отказался, посчитав, что уже слишком стар и не сможет, как прежде, переносить все тяготы опасного путешествия. Но Лейф возразил, что из всех членов их семьи Эйрик по-прежнему может рассчитывать на особую удачу, и тот в конце концов поддался на уговоры сына. Как только они подготовили все для путешествия, сразу же выехали к морю из дома. Не успели они, однако, преодолеть и часть пути, как лошадь Эйрика оступилась, он упал и повредил ногу. «Не судьба, видно, мне, — сказал Эйрик, — открыть еще одну землю. И мы больше не можем продолжать наш путь вместе». Эйрик вернулся домой в Браттахлид, а Лейф и его товарищи поскакали дальше к кораблю, и всего их было, как утверждают, 35 человек. Был среди них и один немец по имени Тюркир.

Снарядив свой корабль, они отправились в открытое море и прежде всего поплыли к той земле, которую Бьярни и его команда видели последней. Подплыв к берегу, они стали на якорь и спустили лодку, затем сошли на берег, но не увидели там ни единой травинки. Повсюду были одни ледники, а от моря к ледникам вела единственная скальная плита. Страна показалась им совершенно пустынной и бесплодной. «По крайней мере, — заметил Лейф, — с нами не случилось так, как с Бьярни, который даже не сошел на берег. Теперь я хочу дать этой земле имя и назову ее Хеллуланд — Скалистая равнина». После чего все они вернулись на корабль.

Затем они снова направились в море в поисках другой земли. И на этот раз мореходы приблизились к берегу, бросили якорь, спустили лодку и высадились на берег. Новая страна оказалась равнинной и лесистой. Берега, отлого спускающиеся к морю, были покрыты мелким белым песком. «Этой стране, — заявил Лейф, — следует дать имя в соответствии с ее природой, поэтому я назову ее Маркланд — Лесная страна». После этого они сразу же вернулись на корабль.

Затем они снова вышли в море и плыли два дня при северо-восточном ветре, пока не увидели еще одну землю. Они приблизились к земле и достигли острова, лежащего к северу от нее. Там они сошли на берег и осмотрелись. Погода стояла чудесная, на траве была роса. Они опустили руки в эту росу, затем поднесли ее ко рту и подумали, что никогда еще им не встречалось ничего слаще ее. Затем они вернулись на корабль и заплыли в узкий пролив, лежащий между островом и северным мысом неизвестной земли. Отсюда они направились на запад, обогнув по пути мыс. Там были обширные отмели, и кораблю пришлось долго пробираться между ними, пока наконец Лейф и его товарищи не увидели впереди открытое море. Но их желание сойти на берег было столь велико, что они не стали дожидаться прилива, а спустили лодку и пристали к земле в том месте, где из озера вытекала река. Затем, как только прилив поднял их корабль, они вернулись к нему на лодке и провели его в реку, а оттуда в озеро, где и встали на якорь. Они перенесли на берег свое имущество и соорудили себе палатки для жилья. Но позднее, решив остаться здесь на зиму, выстроили себе большой дом.

И в реке, и в озере было много лосося, и рыба эта была куда больше той, которую они когда-либо видели. Климат здесь казался на редкость теплым, и им даже не пришлось заготавливать скоту сено: мороза зимой не было, и трава лишь немного поблекла. День и ночь здесь были более равны друг другу по протяженности, чем в Гренландии и Исландии. В самый короткий день зимы солнце было так же хорошо видно в три часа пополудни, как и утром. (Буквально: в самый короткий день (или дни) у солнца там был eyktarstaðr и dagmálastaðr. В начале XI столетия у норманнов еще не было часов, но указанный период охватывает примерно шесть часов: три до полудня и три после.)

Как только они завершили строительство дома, Лейф обратился к своим товарищам со следующими словами: «Теперь я хочу разделить нашу команду на две отдельные группы и исследовать эту страну. Одна группа останется здесь, в доме, а другая отправится на разведку — но так, чтобы они ни в коем случае не разделялись и могли вернуться домой уже к вечеру». Так и повелось с того времени, и Лейф то отправлялся в экспедиции, то оставался дома. Лейф был мужчиной высоким и сильным, привлекательной наружности. Он отличался умом и проницательностью, был во всех отношениях воздержанным и честным.

Как-то случилось так, что они вернулись домой без одного человека, немца Тюркира. Лейфа это очень расстроило, так как Тюркир долго жил вместе с ним и его отцом и очень привязался к Лейфу, когда тот был еще совсем ребенком. Лейф высказал своим товарищам немало нелицеприятных слов и сам отправился на поиски Тюркира, взяв с собой еще дюжину человек. Не успели они еще отойти далеко от дома, как столкнулись с Тюркиром, возвращавшимся к месту стоянки. Все они с большой радостью приветствовали его. Лейф сразу же заметил, что его приемный отец в хорошем настроении. Тюркир был человеком невысоким и невзрачным, с выступающим лбом и невыразительным лицом, зато на редкость искусным в различного рода ремеслах.

— Почему вы так задержались, — спросил Лейф, — и почему проделали этот путь отдельно от своих товарищей?

Поначалу Тюркир долго говорил по-немецки, так что никто не мог его понять. Но спустя какое-то время он заговорил по-норвежски:

— Я прошел ненамного дальше, чем вы, но могу сообщить вам кое-что новое: я нашел виноградные лозы с гроздьями на них.

— Неужели это правда? — спросил Лейф.

— Разумеется, это правда, — ответил Тюркир. — Я родился в стране, где виноград — отнюдь не редкость.

Они спали всю ночь, а наутро Лейф сообщил им следующее:

— Теперь у нас с вами есть два основных занятия — собирать виноград и валить лес, поскольку я хочу нагрузить этим свой корабль.

Так они и поступили, и вскоре вся их буксирная лодка была заполнена виноградными лозами. Они полностью загрузили свой корабль и весной отправились в путь. Лейф назвал ту землю в соответствии с теми хорошими вещами, которые они нашли на ней, Винланд — Виноградная страна. Затем они вышли в море и плыли при попутном ветре, пока не увидели вдали ледяные горы Гренландии.

Тогда один человек нарушил молчание и спросил у Лейфа:

— Почему ты так круто забираешь к ветру?

— Я думаю об управлении кораблем, — ответил Лейф, — но не только о нем. Вы ничего не замечаете в стороне от нашего пути?

Они ответили, что не видят ничего необычного. — Я не уверен, — заметил Лейф, — вижу ли я вон там корабль или риф.

Теперь и они увидели это тоже и сочли, что это риф. Но глаза Лейфа были гораздо зорче их, и он разглядел на этом рифе людей.

— Я думаю, нам следует двигаться против ветра, — сказал Лейф. — Тогда мы подойдем к ним так близко, что при необходимости сможем поднять их на борт. Если же они настроены воинственно, мы сохраним за собой контроль за ситуацией.

Итак, они направились к рифу, спустили парус и встали на якорь. Затем спустили на воду вторую маленькую лодку, которая была на корабле. Тюркир спросил людей с рифа, кто они такие.

Их предводитель ответил, что его зовут Торир и по происхождению он норвежец.

— А как зовут тебя? — спросил он Лейфа. Лейф ответил ему.

— Ты сын Эйрика Рыжего из Браттахлида? — поинтересовался Торир.

Лейф сказал ему, что он действительно сын Эйрика.

— А теперь я хочу пригласить вас всех на борт моего корабля со всем тем грузом, который он сможет увезти.

Они приняли его предложение и поплыли вместе с ним в Эйриксфьорд. В конце концов они добрались до Браттахлида. Лейф пригласил Торира, его жену Гудрид и еще трех человек к себе. Они также нашли жилье как для спутников Торира, так и для своих собственных. Всего же Лейф снял с рифа пятнадцать человек. После этого его и прозвали Лейфом Счастливым. Этот поступок, равно как и путешествие в Винланд, принесли Лейфу уважение сограждан и в немалой степени пополнили его кошелек.

В эту зиму Торира и его спутников поразила тяжелая болезнь, так что многие из них умерли, и Торир в том числе. В эту же зиму умер и Эйрик Рыжий.

Люди без конца обсуждали экспедицию Лейфа в Винланд. Его брат Торвальд считал, что они недостаточно исследовали новые земли. Тогда Лейф сказал Торвальду: «Если ты хочешь, брат, отправляйся сам в Винланд на моем корабле. Но сначала я поплыву на нем к рифу, с которого снял Торира, и заберу оттуда строевой лес».

Так он и сделал. И теперь Торвальд готовился под руководством своего брата Лейфа отправиться в путешествие вместе с тридцатью товарищами. Позднее они снарядили корабль и вышли в море, но о том, как проходило их плавание, ничего неизвестно — вплоть до того момента, как они прибыли в Винланд, в Лейфсбудир, где они провели зиму, приводя в порядок корабль и питаясь пойманной в море рыбой. Весной же Торвальд приказал готовить корабль, а часть его людей отправилась на лодке вдоль западного побережья, исследуя страну. Земля эта оказалась на редкость привлекательной. Вся она была покрыта лесами, которые подступали совсем близко к берегу; сам же берег был усыпан мелким белым песком. Вдоль побережья им встретилось большое количество островков и мелей. Нигде они не обнаружили жилища людей, только на одном из западных островов нашли деревянное зернохранилище. Больше там не было ничего, сделанного руками человека, так что осенью они вернулись назад, в Лейфсбудир.

На следующее лето Торвальд отправился с торговым судном на восток и далее на север, вдоль побережья. Возле одного из мысов их застигла непогода, корабль выбросило на берег, так что он разбил киль. Торвальду и его спутникам пришлось надолго задержаться в этом месте, ремонтируя корабль. И тогда Торвальд сказал своим товарищам: «Я хочу, чтобы мы установили на этом мысе корабельный киль и назвали его Кьяларнес — Мыс-Киль». Так они и сделали, а потом поплыли прочь, на восток, вдоль берега, и так приплыли в устье следующего фьорда. Там они стали на якорь возле одного мыса, сильно поросшего лесом. С корабля на берег перебросили сходни, и Торвальд со всей командой сошел на берег. «Это прекрасное место, — отметил Торвальд. — И здесь я хотел бы построить себе дом». Затем они направились к кораблю и только тут заметили на песке какие-то три холма. Мореходы направились к ним и обнаружили три перевернутые лодки, обтянутые кожей, и под каждой лодкой было три человека. Тогда Торвальд и его товарищи разделились и напали сразу на всех этих людей. Восемь человек они убили, а один смог скрыться на своем каноэ. Затем норманны поднялись на мыс, откуда были хорошо видны все окрестности, и разглядели по берегам фьорда множество холмов, которые были, по их мнению, не чем иным, как жилищами людей. И сразу же после этого их одолела такая сонливость, что они не смогли противостоять ей и все заснули. Затем до них донесся крик, заставивший их подняться: «Вставай же, Торвальд, и вы тоже, если хотите остаться в живых. Возвращайся на корабль со своими людьми и скорее плыви прочь от этой земли!» В тот же миг из глубины фьорда появилось бесчисленное количество обтянутых кожей лодок, и весь этот флот атаковал Торвальда и его спутников. «Мы должны немедленно возвести укрытия по обеим сторонам корабля, — приказал Торвальд, — а затем защищаться до последнего». Так они и сделали. Скрэлинги продолжали стрелять в них еще какое-то время, а затем бросились прочь — с такой скоростью, на какую только были способны.

Когда все закончилось, Торвальд поинтересовался у своих людей, не ранен ли кто из них. На это ему ответили, что все они в полном порядке. «У меня под рукой рана, — сообщил им Торвальд. — Стрела пролетела между планшетом и щитом и ранила меня. Вот эта стрела, и она принесет мне смерть. Теперь я приказываю вам как можно скорее готовиться к возвращению. Меня же вы отнесете на тот самый мыс, где я собирался построить себе дом. Возможно, это были пророческие слова, когда я сказал, что хотел бы пожить там какое-то время. Там вы и похороните меня, и установите кресты у меня в ногах и возле головы. Мыс же этот отныне пусть зовется Кроссанес (Крестовый мыс)».

Гренландия в то время уже была христианской страной, хотя Эйрик Рыжий умер еще до обращения гренландцев в христианство.

И вот Торвальд умер. Его товарищи сделали все так, как он их просил, а затем присоединились к остальным и рассказали им обо всем, что произошло. Они оставались там в течение еще одной зимы, собирали виноград и грузили его на корабль. Весной, совершив все необходимые приготовления, они отплыли в Гренландию и привели свой корабль в Эйриксфьорд, чтобы поведать Лейфу о судьбе его брата.

Тем временем в Гренландии произошло следующее событие: Торстейн из Эйриксфьорда женился и взял себе в жены Гудрид Торбьярнардоттир, которая, как уже упоминалось ранее, была женою Торира Истмена. Но теперь Торстейн Эйриксон собрался плыть в Винланд, чтобы забрать оттуда тело своего брата Торвальда. Он стал готовить к отплытию тот же самый корабль, подобрав команду по росту и силе. С собой Торстейн взял двадцать пять моряков и свою жену Гудрид. Подготовив корабль, они вышли в открытое море, и вскоре земля скрылась у них из виду. Все лето штормы носили их по морю, так что они не имели ни малейшего представления о том, где они находятся. Но спустя неделю после начала зимы они пристали к берегу в Лисуфьорде — в Гренландии, в Западном поселении. Торстейн начал подыскивать жилище и вскоре смог расселить всех своих товарищей. Только ему и его жене не нашлось пристанища, так что они были вынуждены провести две ночи на борту корабля.

В то время христианство в Гренландии еще только завоевывало свои позиции.

Как-то ранним утром к установленной на борту корабля палатке Торстейна и Гудрид подошли несколько человек, и их вождь спросил, что за люди находятся в палатке.

— Нас здесь двое, — ответил Торстейн. — А вы кто такие?

— Меня зовут Торстейн, но больше я известен под именем Торстейн Черный. Я пришел сюда, чтобы предложить тебе и твоей жене отправиться ко мне в дом и поселиться у меня.

Торстейн ответил, что он должен посоветоваться с женой, которая предложила решить этот вопрос ему самому, так что он решил согласиться.

— Тогда я вернусь за вами завтра и приведу ломовую лошадь, так как хочу, чтобы у вас было с собой все необходимое. Но живу я очень уединенно, и в доме кроме меня только один человек — моя жена. Человек я очень упрямый и своевольный, к тому же исповедую иную веру, чем вы, — хотя и подозреваю, что вы исповедуете лучшую.

Он пришел за ними на следующий день с лошадью, и они поселились у Торстейна Черного, который очень хорошо о них заботился. Гудрид была женщиной привлекательной наружности, умной и прекрасно умела обращаться с чужими людьми.

В начале зимы товарищей Торстейна Эйриксона поразила болезнь, и многие из них умерли. Торстейн приказал изготовить гробы для тех, кто умер, а затем переправить их на корабль, сделав все необходимые приготовления: «Поскольку я собираюсь перевезти летом все тела в Эйриксфьорд». Но спустя очень короткий промежуток времени болезнь поразила и членов семьи Торстейна Черного. Первой заболела его жена, которую звали Гримхильд. Она была очень рослой женщиной и сильной, как мужчина, но болезнь быстро иссушила ее. Вскоре заболел и Торстейн Эйриксон. Оба они слегли практически в одно и то же время. Вскоре Гримхильд, жена Торстейна Черного, умерла. Как только она умерла, Торстейн Черный вышел из комнаты за доской, на которую он мог бы положить тело. «Не уходи надолго, Торстейн», — попросила Гудрид, и тот пообещал ей, что скоро вернется. Через некоторое время заговорил Торстейн Эйриксон: «Чудны пути нашей хозяйки. Вот ведь она пытается подняться на локтях и свешивает ноги с кровати в поисках своих ботинок». В этот момент в дом вошел хозяин дома Торстейн, и Гримхильд тут же легла, а все балки в комнате заскрипели. Торстейн сделал гроб для Гримхильд, затем вынес его наружу и должным образом похоронил. И хотя он был рослым и крепким мужчиной, ему понадобилась вся его сила, чтобы вынести тело из дома.

Вскоре состояние Торстейна Эйриксона ухудшилось, и он умер. Его жена Гудрид была вне себя от горя. В то время все они находились в общей комнате. Гудрид села на табуретку, стоявшую возле скамьи, на которой лежал ее муж Торстейн. Тогда хозяин дома Торстейн поднял ее с этой табуретки и посадил ее на другую скамью, рядом с собой, которая стояла напротив той, где лежало тело. Торстейн долго говорил с Гудрид, утешая в ее горе, и пообещал ей отправиться вместе с ней в Эйриксфьорд и перевезти туда тела ее мужа и всех его умерших товарищей. «Я возьму с собой также других людей, — сказал ей Торстейн, — чтобы поддержать тебя и помочь тебе».

Она поблагодарила его. Но тут Торстейн Эйриксон приподнялся, сел и произнес: «Где Гудрид?»

Трижды он спросил так, но она хранила молчание.

Затем она спросила Торстейна Черного: «Должна ли я отвечать на его вопросы?»

Он посоветовал ей молчать. Затем Торстейн Черный прошел через комнату и опустился на табуретку, посадив Гудрид себе на колени. «Что тебе нужно, мой тезка?» — спросил он.

Последовала пауза, после которой Торстейн Эйриксон ответил: «Я бы хотел сообщить Гудрид, что ждет ее впереди, чтобы она смогла с большим смирением перенести мою смерть, так как я попал в место подлинного отдохновения. Я должен поведать тебе, Гудрид, что ты выйдешь замуж за исландца, и вы проживете вместе долгую жизнь. Потомки ваши будут отличаться силой и энергией, благородной и привлекательной внешностью. Вы покинете Гренландию и уплывете в Норвегию, а из Норвегии — в Исландию, которая и станет вашим домом. Там вы будете жить, вы оба, в течение долгого времени, и ты проживешь дольше, чем он. Ты отправишься в чужие земли и совершишь паломничество на юг, в Рим, а затем вернешься к себе домой, в Исландию. Там будет возведена церковь, и там ты будешь жить, приняв монашеский обет. Там же ты и умрешь».

Затем Торстейн откинулся на спину, и тело его вынесли из дома и перевезли на корабль.

Торстейн Черный выполнил все свои обещания, данные Гудрид. Весной он распродал свои земли и домашний скот, проводил Гудрид на корабль и перенес туда все свое имущество. Подготовив корабль к отплытию, он набрал команду, а затем отправился в Эйриксфьорд, где все тела умерших были похоронены на церковном кладбище. Гудрид отправилась к Лейфу в Браттахлид, а Торстейн Черный построил себе дом в Эйриксфьорде и жил там до конца своей Жизни, прослыв среди сограждан на редкость достойным человеком.

Тем же летом в Гренландию прибыл корабль из Норвегии. Капитаном его был Торфинн Карлсефни, сын Торда Хосхеда, сына Снорри Тордарсона из Хофди. Торфинн Карлсефни был весьма состоятельным человеком. Зиму он провел в Браттахлиде, у Лейфа Эйриксона. Потребовалось не так уж много времени, чтобы в сердце его вошла любовь к Гудрид. Торфинн просил ее руки, она же поручила Лейфу отвечать за себя. Так что теперь они были обручены, и этой же зимой состоялась их свадьба.

Разговоры о Винланде к тому времени еще не смолкли, так что многие — в том числе и Гудрид — старались убедить Карлсефни отправиться в экспедицию. И он действительно решил предпринять такое путешествие, и вместе с ним должны были отправиться в путь шестьдесят мужчин и пять женщин. Карлсефни заключил со своими товарищами соглашение, по которому каждый из них получал равную долю из всей их прибыли. С собой они взяли разного рода домашний скот, поскольку собирались, в случае удачного стечения обстоятельств, устроить на новом месте поселение. Карлсефни просил Лейфа передать ему свой дом в Винланде, и Лейф ответил, что он может поселиться там, но навсегда он ему дом не отдаст.

Затем они отправились в путь и достигли Лейфсбудира целыми и невредимыми. Все свои спальные принадлежности они перенесли с корабля на берег. Здесь их поджидала новая радость, так как неподалеку от них был выброшен на берег огромный кит. Они убили его и на долгое время обеспечили себя едой. Свой домашний скот они выпустили на волю, но вскоре обнаружили, что животные стали неуправляемыми и производят вокруг настоящее опустошение. С собой они привезли также одного быка. Карлсефни валил лес для своего корабля, обтесывал бревна и раскладывал их на скалах, чтобы просушить. Они старались использовать все ресурсы этой страны: собирали виноградные гроздья, охотились на различных животных, ловили рыбу и т. д.

За первой зимой пришло лето. Именно тогда они и столкнулись со скрэлингами. Большая группа их вышла из леса неподалеку от жилища норманнов. Их скот пасся совсем рядом. Бык начал реветь и угрожающе наклонять голову. Его вид так напугал скрэлингов, что они бросились бежать вместе со своими тюками, в которых были серые меха, соболиные шкурки и различные кожи. Они направились к дому Карлсефни, надеясь войти туда, но Карлсефни приказал охранять двери. Ни норманны, ни скрэлинги не могли понять языка друг друга. Тогда скрэлинги сбросили свои тюки, развязали их и предложили норманнам свои товары. В обмен же они хотели получить прежде всего оружие. Однако Карлсефни запретил продавать им оружие. И тут ему в голову пришла одна идея: он приказал женщинам вынести скрэлингам молоко. И как только те увидели его и попробовали, они уже не хотели покупать ничего другого. И вот что вышло в результате из торговли скрэлингов: сами они унесли все, что купили, в своих животах, а Карлсефни и его спутникам остались их тюки и их меха. После этого скрэлинги ушли прочь.

Затем Карлсефни возвел вокруг своего дома высокий частокол, и они начали готовиться к новой встрече со скрэлингами. Примерно в это же время его жена Гудрид родила сына, которому дали имя Снорри. В начале второй зимы скрэлинги вновь пришли к их жилищу, и было их теперь гораздо больше, чем в прошлый раз. Но товары они принесли такие же, как прежде. «А теперь, — приказал Карлсефни женщинам, — вынесите им те же продукты, которые им так понравились в прошлый раз, — и ничего больше». И как только скрэлинги увидели это, они тут же перебросили свои тюки через частокол.

Гудрид сидела внутри дома у колыбели своего сына Снорри, когда на порог упала чья-то тень. В дом вошла женщина в темной облегающей одежде. Она была невысокого роста, с лентой вокруг головы, волосы у нее были светло-каштанового цвета, лицо бледное, а таких огромных глаз никто и никогда не видел прежде на человеческом лице. Женщина подошла к тому месту, где сидела Гудрид.

— Как тебя зовут? — поинтересовалась она.

— Меня зовут Гудрид, А как зовут тебя?

— И меня зовут Гудрид, — отвечала она.

Тогда Гудрид, хозяйка дома, сделала ей знак рукой, приглашая сесть рядом с ней. Но внезапно раздался сильный шум, и женщина исчезла. Оказывается, в этот момент один из рабов Карлсефни убил скрэлинга, пытавшегося украсть у них оружие. Тут же все скрэлинги бросились бежать прочь, побросав свою одежду и свои товары. И никто, кроме Гудрид, не заметил этой женщины.

«Теперь нам стоит как следует подумать, — сказал Карлсефни, — так как я опасаюсь, что вскоре они нанесут нам третий визит, на этот раз при оружии. Поэтому мы поступим следующим образом: десять человек пройдут вперед, к тому мысу, позволив им увидеть себя. Остальные же пойдут в лес и расчистят там проход для нашего скота, чтобы полностью быть готовыми к моменту их нападения. Мы должны также взять своего быка и пустить его впереди нас».

Место для сражения они выбрали таким образом, что с одной стороны у них было озеро, а с другой — лес.

Скрэлинги подошли к тому месту, которое было выбрано для битвы. Сражение началось, и многие скрэлинги были убиты. В толпе нападающих выделялся один скрэлинг, высокого роста и привлекательной наружности, который, как предположил Карлсефни, был их вождем. Один из скрэлингов подхватил топор, разглядывал его в течение какого-то времени, а затем взмахнул им в сторону одного из своих товарищей и ударил его. Последний тут же пал мертвым, и тогда высокий скрэлинг схватил топор, тоже разглядывал его в течение какого-то времени, а затем размахнулся и забросил его как можно дальше в воду. После этого все скрэлинги бросились бежать в лес. На этом сражение и завершилось.

Карлсефни и его товарищи провели там всю зиму. Но с приходом весны Карлсефни заявил, что не хочет больше оставаться здесь, а собирается вернуться в Гренландию. Норманны тщательно подготовились к этому путешествию и захватили с собой много ценных вещей — таких, как виноградные лозы, гроздья и меха. Затем они отправились в путь и благополучно достигли Эйриксфьорда, где и провели следующую зиму.

В Гренландии вновь заговорили о путешествиях в Винланд, так как теперь это представлялось делом не только почетным, но и прибыльным. В то самое лето, когда Карлсефни вернулся из Винланда, в Гренландию из Норвегии прибыл корабль под командованием двоих братьев, Хельги и Финнбоги, которые остались в Гренландии на всю зиму. Братья эти были по происхождению исландцами, жившими некогда на территории Восточных фьордов. Рассказывают также, что Фрейдис Эйриксдоттир отправилась в путь из своего дома в Гардаре, так как хотела повидаться с братьями Хельги и Финнбоги, чтобы упросить их отправиться вместе с ней в Винланд при условии, что каждый из них получит равную долю от всей возможной прибыли. Братья согласились, и тогда Фрейдис от них отправилась к своему брату Лейфу и попросила его отдать ей тот дом, который он построил в Винланде. По своему обычаю брат ответил ей так: она может жить в этом доме, но совсем он его ей не отдаст. Между Фрейдис и братьями была заключена следующая договоренность: каждый из них должен был взять на корабль по тридцать человек здоровых мужчин и еще какое-то количество женщин. Но Фрейдис тут же выказала пренебрежение к этому договору, взяв пять человек сверх установленного количества. Она так ловко скрыла их, что братья даже ничего не заподозрили, пока не приплыли в Винланд.

Наконец они вышли в море, заранее устроив все так, чтобы как можно дольше плыть вместе. Разумеется, расстояние между двумя кораблями было совсем небольшим, и все-таки братья прибыли немного раньше и перенесли свое имущество к дому Лейфа. Но тут прибыл корабль Фрейдис. Они тоже разгрузились и перенесли свое имущество к дому.

— С какой стати вы перенесли сюда ваши вещи? — обратилась Фрейдис к братьям.

— Но мы считали, — ответили они ей, — что в договоренность входит и совместное проживание в этом доме.

— Лейф предоставил свой дом мне, — возразила она, — но не вам.

— Мы не собираемся ругаться с тобой из-за этого, — заявил Хельги.

Они вынесли свое имущество на улицу и построили свой собственный дом, выбрав для него место неподалеку от озера. Пока они делали все необходимые приготовления, Фрейдис валила лес для своего корабля.

Пришла зима. Братья предложили устраивать небольшие вечеринки, на которых можно было бы проводить время за разными играми. Так оно и шло какое-то время, но затем отношения между ними ухудшились, и всякие сношения между домами прекратились. Так продолжалось большую часть зимы.

Как-то ранним утром Фрейдис встала с постели, оделась (однако не стала надевать ботинок и чулок). Погода же стояла такая, что повсюду лежала густая роса. Фрейдис взяла плащ своего мужа, завернулась в него и направилась к дому братьев. Немногим раньше из их дома выходил человек, который, вернувшись, не закрыл за собой дверь. Фрейдис распахнула дверь и некоторое время стояла на пороге, не говоря ни слова.

Финнбоги лежал в самом конце зала. Он проснулся и спросил:

— Что тебе, Фрейдис?

— Я хочу, чтобы ты встал и вышел со мной на улицу. Мне нужно поговорить с тобой.

Так он и сделал. Они подошли к стволу дерева, лежавшему у стены дома, и сели на него.

— Что ты думаешь обо всем этом? — спросила она его.

— Я думаю, земли здесь хорошие и плодородные, — ответил он, — но тот холодный ветер, что подул между нами, мне не нравится, поскольку для этого нет никаких серьезных причин.

— Все так, — сказала Фрейдис, — я думаю то же самое. Но сейчас я пришла к вам вот зачем: я хочу купить у вас корабль, так как он больше моего, а я собираюсь уплыть отсюда домой.

— Я готов пойти тебе навстречу, — проговорил Финнбоги, — коль скоро ты этого действительно хочешь.

На этом они расстались. Фрейдис пошла к себе, а Финнбоги вернулся домой досыпать. Придя домой, Фрейдис с холодными ногами легла в постель. Проснулся Торвальд и спросил ее, почему она такая холодная и мокрая.

— Потому, — в гневе воскликнула Фрейдис, — что я была у братьев и пыталась договориться с ними насчет корабля. Я хочу купить тот, который больше. Но моя просьба совершенно вывела их из себя, они набросились на меня и избили! Да, теперь я вижу, что я не у себя дома, в Гренландии! Но раз так, я уйду от тебя и не вернусь до тех пор, пока ты не отомстишь им за меня!

Торвальд не мог больше выносить ее попреки. Он приказал своим людям собраться и прихватить с собой оружие, что они и сделали. Затем они направились прямиком к дому братьев, вошли в дом к спящим людям, схватили и связали всех его обитателей. Затем они вывели их — связанных — на улицу. А Фрейдис убивала их одного за другим — в тот момент, когда их выводили на улицу.

И вот все мужчины были убиты, но оставались еще женщины, которых никто не хотел убивать.

— Дайте-ка мне топор, — сказала Фрейдис. Она подошла к пяти женщинам и тоже убила их всех.

Совершив это злодеяние, они вернулись к себе домой. Было совершенно ясно, что Фрейдис вполне удовлетворена тем, как она все устроила. Так она и сказала своим спутникам:

— И если мы все-таки вернемся в Гренландию, я убью любого из вас, кто осмелится упомянуть о том, что здесь произошло на самом деле. Мы должны говорить всем, что они все еще оставались здесь, когда мы уплыли прочь.

Итак, в начале весны они подготовили корабль братьев, перешедший теперь в их руки, и нагрузили его всевозможными ценными вещами. Затем они вышли в открытое море. Плавание их было удачным, и в начале лета они уже привели свой корабль в Эйриксфьорд. Карлсефни все еще был там: он подготовил к отплытию свой корабль и ждал лишь попутного ветра. Люди утверждали, что никогда еще корабль со столь богатым грузом не покидал берегов Гренландии.

Фрейдис тем временем отправилась к себе домой. Она раздала всем членам своей команды дорогие подарки, так как хотела, чтобы они молчали о совершенном ею злодеянии. Но некоторые из них все же не смогли сохранить эту тайну. Они проболтались о совершенном ими преступлении, и в конце концов люди узнали обо всем случившемся. Спустя какое-то время эта прискорбная история достигла и ушей Лейфа. Тогда он схватил трех человек из команды Фрейдис и пытал их до тех пор, пока они не рассказали ему все подчистую. И истории их полностью совпали.

— У меня не хватит мужества, — заявил Лейф, — поступить с моей сестрой Фрейдис так, как она того заслуживает. Но я предсказываю ей и ее мужу: никому из их потомства не следует больше рассчитывать на удачу.

Так оно все и вышло. С этих пор все люди были о них только дурного мнения.

Но теперь следует поведать о том, как Карлсефни подготовил свой корабль и вышел на нем в открытое море. Он благополучно добрался до Норвегии и провел там всю зиму, распродавая привезенные им товары. Карлсефни и его жена были с большим почетом приняты многими знатными семействами Норвегии. Но уже следующей весной он стал готовиться к отплытию в Исландию. Когда все уже было готово и они поджидали только попутного ветра, к Карлсефни пришел один южанин, живший в Бремене, в Германии, и сказал, что хочет купить у него носовую фигуру. (Húsasnotra: украшение носа или кормы корабля, которое могло также служить в качестве флюгера или просто украшать крышу дома.

— Я не собираюсь продавать ее, — заявил Карлсефни.

— Я дам тебе за нее половину марки золотом, — предложил южанин.

Это предложение показалось Карлсефни весьма выгодным, и они заключили сделку. После этого немец отправился в путь, унося с собой носовое украшение. Карлсефни не имел ни малейшего представления, из какого дерева оно было вырезано. На самом же деле это был клен, привезенный из Винланда.

Затем Карлсефни вышел в море и привел свой корабль на север Норвегии, в Скагафьорд. Здесь корабль вытащили на берег, где он и пролежал всю зиму. Весной Карлсефни купил Глаумбэйярланд и выстроил там дом, в котором прожил до конца своих дней, пользуясь всеобщим почетом и уважением. Среди его потомков было немало замечательных людей.

Когда же Карлсефни умер, управление имением перешло в руки Гудрид и ее сына Снорри (того самого, что был рожден в Винланде). Когда же Снорри женился, Гудрид отправилась за границу и совершила паломничество в Рим. А затем вернулась в дом своего сына Снорри, который к тому времени выстроил в Глаумбэре церковь. По истечении некоторого времени Гудрид стала монахиней, затворилась в монастыре при церкви и провела там остаток своих дней.

У Снорри был сын по имени Торгейр, который был отцом Ингвильд, матери епископа Бранда. Дочь Снорри звали Халльфрид, и была она женой Рунольфа, отца епископа Торлака. Другого сына Карлсефни и Гудрид звали Бьёрн, и был он отцом Торунн, матери епископа Бьёрна. Немало известных людей было среди потомков Карлсефни, человека, более других отмеченного милостью Господа. И именно Карлсефни вкратце рассказал обо всех тех путешествиях, о которых мы только что поведали вам.

СКАЗАНИЕ ОБ ЭЙРИКЕ РЫЖЕМ

«Эйрикс сага Paуда», также называемая «Торфиннс сага Карлсефнис» («Тордарсонар»)

Жил некогда король по имени Олаф, более известный как Олаф Белый. Он был сыном короля Ингьяльда, сына Хельги, сына Олафа, сына Гудрода, сына Хальфдана Вайтлега, короля Верхних земель. Олаф отправился в набег на западные земли и захватил Дублин в Ирландии, а также округ Дублина, и провозгласил себя его королем. Он женился на Ауд Глубокомысленной, дочери Кетиля Флэтноуза, сына Бьёрна Буны, который был родом из Норвегии. Сына же их звали Торстейном Рыжим. Олаф пал в битве на территории Ирландии, после чего Ауд с Торстейном отправились на Гебридские острова. И там Торстейн женился, на Турид, дочери Эйвина Истмена и сестре Хельги Магри. У них родилось много детей.

Торстейн стал королем-воителем и заключил союз с ярлом Сигурдом Могучим, сыном Эйстейна Глумры, и вместе они завоевали Кейтнесс и Сазерленд, Росс и Морей и большую часть Шотландии. Торстейн провозгласил себя королем шотландцев и правил там, пока они не предали его и он не погиб в сражении.

Ауд была в Кейтнессе, когда до нее дошли известия о смерти Торстейна. Она тайком построила себе корабль, и когда он был готов, уплыла на нем на Оркнейские острова, где нашла мужа для дочери Торстейна Рыжего по имени Гроа, матери той самой Грелод, на которой женился ярл Торфинн Скалл-Сплиттер. Затем Ауд отправилась на поиски Исландии, и вместе с ней на борту корабля было еще двадцать свободнорожденных человек. Они достигли берегов Исландии, и свою первую зиму Ауд провела в Бьярнархофне, у своего брата Бьёрна. Позже Ауд взяла под поселение все Дольние земли между Догурдарой и Скраумулаупсой. Поселилась она в Хвамме, избрав для богопочитания такое место, как Кроссхолар, где по ее приказу были установлены кресты, поскольку она сама была крещена и строго придерживалась христианской веры.

В этом путешествии в Исландию Ауд сопровождало немало знатных людей из числа тех, кто был захвачен в плен во время набегов на западные земли. Все они теперь стали рабами. Одного из них звали Вифиль. Он происходил из хорошей семьи и был захвачен в плен за Западным морем. Он также считался рабом до тех пор, пока Ауд не отпустила его на свободу. Когда же Ауд раздала всем членам своей команды земельные наделы, Вифиль спросил, почему она не дала такого надела и ему. На что Ауд ответила, что все это ничего не значит. Он будет считаться достойным человеком, каким бы ни было его положение. И все же она отдала ему Вифильсдал, и там он выстроил себе дом. Вифиль женился, и от этого брака родились два сына — Торгейр и Торбьорн. Оба они были замечательными людьми и воспитывались в доме своего отца.

Жил некогда человек по имени Торвальд, который был сыном Асвальда, внука Ульфа Оксен-Торира. Сына Торвальда звали Эйриком Рыжим, и оба они — отец и сын — покинули Йедер [в Норвегии] и уплыли в Исландию, так как ранее убили нескольких человек. Они поселились в Хорнстрандире и построили себе дом в Дрангаре, где Торвальд и умер. Эйрик же женился на Тьодхильд, дочери Йорунда, которая уже была прежде замужем за Торбьорном Хаукадалером. После женитьбы Эйрик покинул северные земли и расчистил себе территорию в Хаукадале. Поселился же он в Эйрикстадире, неподалеку от Ватнасхорна. Спустя какое-то время рабы Эйрика стали причиной оползня, который обрушился вниз, на владение Вальтхьофа из Вальтхьофстадира. И тогда Эйольф Саур, родич Вальтхьофа, убил рабов возле Скейдбреккура, за Ватнасхорном. По этой причине Эйрик убил самого Эйольфа Саура. Он убил также и Хольмганга-Храфна в Лейкскаларе. По настоянию Герстейна и Одда из Йорви, родственников Эйольфа, Эйрик был изгнан из Хаукадаля. Тогда он взял во владение Брокей и жил поначалу в Традире, в Судрее. Но в первую же зиму он отправился в Оксней и именно тогда одолжил Торгесту свои балки для помоста. Поселившись в Эйрикстадире, Эйрик потребовал назад свои бревна, но Торгест отказался возвратить их. Тогда Эйрик направился в Брейдабольстад, чтобы самому забрать их оттуда, но Торгест бросился за ним в погоню, и неподалеку от дома в Дрангаре между ними произошло столкновение. Во время этой стычки погибли два сына Торгеста, а также еще несколько человек из сражавшихся.

Теперь с обеих сторон собралось немало вооруженных мужчин. Стир и Эйольф из Свинея, Торбьорн Вифильссон и сыновья Торбранда из Альптафьорда поддерживали Эйрика, тогда как на стороне Торгеста выступали сыновья Торда Геллира вместе с Торгейром из Хитардала, Аслак из Лангадала и его сын Иллуги.

Эйрик и его товарищи были объявлены вне закона на тинге Торснеса. У Эйрика уже был готов на этот случай корабль, который поджидал его в Эйриксваге. Сам же Эйрик скрывался все это время у Эйольфа в Димунарваге, пока люди Торгеста прочесывали в поисках его все острова. Затем Торбьорн, Эйольф и Стир проводили его за острова и там очень тепло простились с ним. Эйрик сказал своим друзьям, что если им когда-либо потребуется помощь и он будет в состоянии оказать ее, то они могут безоговорочно рассчитывать на него. Он также сказал им, что собирается отправиться на поиски земли, которую видел Гуннбьорн Ульф-Кракасон, заброшенный штормом в западную часть океана, — в тот раз, когда он обнаружил Гуннбьярнарскер (шхеры Гуннбьорна). Если ему удастся найти эту землю, заметил Эйрик, он обязательно вернется назад и сообщит об этом своим друзьям.

Эйрик направил свой корабль в открытое море, мимо Снэфеллсйокула, и пристал к берегам Гренландии у ледника, названного им Бласерк [557. Хвитсерк]. Затем он двинулся на юг, пытаясь отыскать пригодные для обитания земли. Свою первую зиму он провел в Эйриксее, где-то в центре Восточного [X. и 557. ошибочно Западного] поселения, а с приходом весны отправился в Эйриксфьорд, где и построил себе дом. Летом он отправился исследовать западные пустынные земли [X. добавляет: и провел там немало времени], впервые давая названия всем этим новым территориям. Вторую зиму он провел в Эйриксхольмаре неподалеку от Хварфсгнипы, но летом вновь направился на север — к Снэфеллу и Хравнсфьорду. Посчитав, что продвинулся уже достаточно далеко, он вернулся назад и остался зимовать в Эйриксее, неподалеку от устья Эйриксфьорда.

На следующее лето Эйрик вернулся в Исландию и привел свой корабль в Брейдафьорд. Зиму он провел у Ингольфа в Хольмлате. Весной отправился сражаться с Торгестом и потерпел от него поражение, но позднее они все-таки смогли заключить друг с другом мир. Тем же летом Эйрик отправился заселять открытую им землю, которую он назвал Гренландией (Зеленой страной), так как посчитал, что люди охотнее последуют за ним, если у страны будет такое привлекательное название.

Торгейр Вифильссон нашел себе супругу, женившись на Арноре, дочери Эйнара из Лаугарбрекке, сына Сигмунда, сына Кетиля Чертополоха, взявшего под поселение Тистильфьорд. Вторую дочь Эйнара звали Халльвейг. На ней женился Торбьорн Вифильссон, взяв в качестве приданого Лаугарбрекке в Хеллисвеллире. Там Торбьорн и поселился, став вскоре одним из наиболее уважаемых лиц в округе, хорошим хозяином, и имение у него было просто превосходное. Его дочь Гудрид отлично справлялась с любой работой и слыла очень красивой девушкой.

В то время жил в Арнарстапи человек по имени Орм, жену которого звали Халльдис. Орм был хорошим хозяином и другом Торбьорна, так что Гудрид долгое время воспитывалась в доме у Орма.

Жил тогда в Торгейрсфелле человек по имени Торгейр. Дела его шли так хорошо, что в свое время он превратился из раба в вольноотпущенника. У Торгейра был сын по имени Эйнар — привлекательный, воспитанный молодой человек, к тому же большой щеголь. Он успешно вел торговлю с другими странами. Зимовал же он по очереди — то в Исландии, то в Норвегии.

И вот однажды осенью, когда Эйнар был в Исландии, он отправился со своими товарами к Снэфелльснесу, намереваясь продать их там. Он прибыл в Арнарстапи и поселился у Орма, с которым его связывали самые дружеские отношения. Товары Эйнара перенесли на склад, после чего Эйнар распаковал их и предложил Орму выбрать себе, что ему больше всего придется по душе. Орм так и поступил, заявив, что Эйнар — не только хороший торговец, но и настоящий баловень судьбы.

В то время как они были заняты разбором товаров, мимо двери, ведущей в склад, прошла женщина.

— Кто она, — спросил Эйнар у Орма, — та красивая женщина, что прошла сейчас мимо дверей? Прежде я ее здесь не видел.

— Это моя приемная дочь Гудрид, — ответил Орм. — Дочь свободного землевладельца Торбьорна из Лаугарбрекке.

— Из нее получится прекрасная жена, — заметил Эйнар. — Должно быть, к ней уже сваталось немало мужчин?

— Да, это так. Разумеется, дружище, к ней уже сватались, — ответил ему Орм. — Но она пока еще никого не выбрала. Все полагают, что она будет очень разборчива в выборе мужа, да и ее отец тоже.

— И все же, — заявил Эйнар, — я хочу попытать счастья и прошу тебя замолвить за меня словечко перед ее отцом. И будь уверен, если старания твои увенчаются успехом, я у тебя в долгу не останусь. Господин Торбьорн должен понимать, что этот союз выгоден для обеих сторон. Разумеется, он человек высокой репутации, к тому же хозяин большого имения. Однако, насколько я знаю, состояние его очень быстро уменьшается, тогда как и у меня, и у моего отца нет недостатка ни в землях, ни в деньгах. И если этот брак все-таки будет заключен, это пойдет только на пользу самому Торбьорну.

— Конечно же я считаю тебя своим другом, — отвечал ему Орм, — и все же я бы не стал торопиться с подобным предложением, потому что Торбьорн — человек очень гордый и честолюбивый.

Но Эйнар продолжал настаивать на своем, и Орму пришлось пообещать, что он поговорит насчет этого брака с Торбьорном. Затем Эйнар отправился в обратный путь на восток и вскоре оказался у себя дома.

Спустя какое-то время Торвальд, любивший блеснуть своей щедростью, устроил по своему обыкновению праздник по случаю окончания уборки урожая. Из Арнарстапи на этот праздник прибыл Орм, а вместе с ним немало друзей Торбьорна. Во время этой встречи Орм улучил удобный момент и обратился к Торбьорну со своим предложением. Он рассказал ему, что недавно у него в гостях был Эйнар из Торгейрсфелла — весьма многообещающий молодой человек. Затем он перешел к вопросу о сватовстве Эйнара и заявил, что этот брак был бы выгоден для обеих сторон по различным причинам. «Тебе же, друг, была бы от этого немалая польза, так как он имеет много денег».

— Я не ожидал от тебя подобных слов, — ответил Торбьорн, — ведь ты предложил выдать мою дочь за сына раба. Она больше не вернется с тобою в твой дом, раз ты считаешь, что она заслуживает такого низкого брака.

После этого Орм вернулся домой, и все прочие гости разъехались по своим уделам. Но Гудрид осталась у своего отца и провела эту зиму в его доме.

Весной же Торбьорн разослал приглашения всем своим друзьям и приготовил для них знатное угощение. Много народу собралось в его доме, и по ходу праздника Торбьорн обратился к присутствующим со следующими словами:

— Я прожил здесь уже немало времени и не раз имел возможность ощутить вашу доброту и привязанность ко мне. Мне думается, что это было хорошее время как для меня, так и для вас. Но теперь дела у меня пошли значительно хуже, хотя и не настолько, чтобы имение мое совершенно обесценилось. И я скорее предпочту сменить свое жилище, чем потерять свое доброе имя. И уж скорее я уеду из страны, чем брошу тень позора на свою семью. Я хочу воспользоваться предложением моего друга Эйрика Рыжего, которое он сделал мне во время нашего последнего расставания в Брейдафьорде. И если все пойдет так, как я планирую, то этим летом я переберусь на жительство в Гренландию.

[X. Это известие сильно ошеломило его слушателей, так как у Торбьорна в Исландии было очень много друзей. Но поскольку Торбьорн говорил так решительно и обдуманно, отговаривать его было бессмысленно. ] Затем Торбьорн роздал своим гостям подарки. Праздник закончился, и все разъехались по домам. Торбьорн продал свои земли и купил корабль, который стоял на якоре в Храунхафнаросе. Тридцать человек решили отправиться с ним в это путешествие, и среди них были Орм из Арнарстапи, его жена, а также те из друзей Торбьорна, которых тяготила мысль о разлуке с ним. В должное время они вышли в море. Поначалу погода была очень хорошая, но затем попутный ветер стих, а вскоре разыгралась настоящая буря. Корабль Торбьорна, оказавшись во власти сильных штормовых ветров, очень медленно продвигался к берегам Гренландии. А вскоре на корабле разразилась эпидемия. Орм умер и его жена Халльдис тоже, а вместе с ними — почти половина тех, кто отправился в это плавание. Немало трудностей и бедствий пришлось вынести Торбьорну и его спутникам, прежде чем они смогли достигнуть Херьольвснеса в Гренландии (это произошло в самом начале зимы). В то время в Херьольвснесе жил человек по имени Торкель — прекрасный земледелец и гостеприимный хозяин. Он пригласил Торбьорна и всю его команду провести эту зиму в его доме и принял их так хорошо, что Торбьорн и все его товарищи остались очень довольны своим хозяином.

В то время в Гренландии был большой голод. Мужчины, ходившие на охоту и отправлявшиеся в море за рыбой, приносили очень мало добычи, а некоторые так и не вернулись назад. Жила в то время в поселении женщина по имени Торбьорг. Она была прорицательницей, и все звали ее Малой Сивиллой. У нее было девять сестер [X. добавляет: и все они умели предсказывать будущее], но к тому времени в живых оставалась она одна. По своему обыкновению Торбьорг зимой посещала домашние праздники, и те из хозяев, кто хотел знать свое будущее или каким окажется предстоящий год, особенно старались пригласить к себе Торбьорг. И так как Торкель был одним из наиболее уважаемых в поселении, ему было поручено выяснить, когда же закончатся эти тяжелые времена. Поэтому Торкель пригласил к себе домой прорицательницу Торбьорг и подготовил для нее пышный прием — как это бывало всякий раз, когда ждали прихода такого рода гостьи. Для нее устроили специальный помост и положили на него подушку, набитую куриным пером.

Она прибыла вечером, в сопровождении специально посланного за нею мужчины. И вот как она была одета: на ней был голубой плащ с ремешками, усыпанными камнями. На шее Торбьорг носила стеклянные бусы, а на голове — черный мерлушковый капюшон, подбитый изнутри белой кошачьей шкуркой. В руке у нее был посох с набалдашником, украшенный медью и выложенный прямо под набалдашником кольцом из камней. К поясу Торбьорг был привязан мешочек, в котором она хранила свои волшебные амулеты. На ногах у нее были ботинки из телячьей кожи с длинными и крепкими ремешками, а на руках — перчатки из кошачьих шкурок, подбитые изнутри белым мехом.

Когда прорицательница вошла в дом, каждый счел своим долгом поприветствовать ведунью так, как того требовало ее положение. Торкель подвел Торбьорг к тому месту, которое специально подготовили для нее. Затем он попросил ее обратить особое внимание на его домашних, на его скот и вообще на весь дом. И она сказала ему обо всем, но очень коротко.

По ходу вечера в комнату внесли столы для ужина, и вот что было приготовлено для прорицательницы: она ела кашу, сваренную на козьем молозиве, а еще ей зажарили сердца животных из тех, что разводили в усадьбе Торкеля. Во время еды ведунья пользовалась медной ложкой и ножом, рукоять его, с отломленным кончиком, была изготовлена из моржовой кости и украшена двойным медным кольцом. Затем, когда столы унесли, Торкель подошел к Торбьорг и спросил ее, что она думает о здешнем хозяйстве, а также о состоянии и положении людей, и как скоро он [X. она] сможет получить информацию о том, о чем он ее спрашивал и что желают знать все присутствующие здесь. Торбьорг же ответила, что ничего не сможет рассказать ему до завтрашнего утра, после чего проспала всю ночь напролет.

Но назавтра, с приходом дня, прорицательница подготовила все то, что было необходимо ей для совершения соответствующих обрядов. Она также попросила подобрать женщин, знающих особое песнопение, необходимое для заклинаний. Называлась же эта песнь «Вардлокур» [X. «Вардлоккур»]. Но никто из присутствующих там женщин не знал ее, так что стали искать по всему дому, надеясь обнаружить кого-нибудь, кто был бы сведущ в подобных вопросах.

— Я не сведуща в том, что касается волшебства, — сказала Гудрид, — и не умею предсказывать будущее, но Халльдис, моя приемная мать, обучила меня в Исландии напеву [X. песне], который она называла Вардлокур.

— Значит, ты еще мудрее, чем я думала, — заметила Торбьорг.

— Но мне кажется, что я не должна участвовать в подобного рода ритуале, — сказала Гудрид, — ведь я христианка.

— И все же, — заметила Торбьорг, — ты могла бы помочь нам в этом деле, не став при этом хуже, чем прежде. Пусть, однако, Торкель позаботится о том, чтобы я получила все необходимое для моего заклинания.

Тогда Торкель стал настойчиво просить Гудрид выполнить просьбу Торбьорг, и в конце концов девушка согласилась. И вот Торбьорг заняла свое место на возвышении, а все женщины стали вокруг этого возвышения. Гудрид исполнила эту песнь столь замечательно, что все присутствующие сошлись во мнении: никогда еще им не приходилось слышать более приятного голоса. Прорицательница поблагодарила ее за помощь, сказав, что своим пением она привлекла множество духов, которые с охотой обратили свой слух к этой песне. Прежде же эти духи «высокомерно держались в стороне от нас, не желая уделять нам ни малейшего внимания. Теперь же открылось многое из того, что прежде было скрыто и от меня, и от других. И я могу сообщить вам, что голод этот не продлится дольше [X. добавляет: этой зимы], и с приходом весны все изменится в лучшую сторону.

Поразившая людей болезнь тоже вскоре прекратится. Что же касается тебя, Гудрид, то я хочу отплатить тебе за твою помощь, так как будущее твое является сейчас для меня открытой книгой. Ты выйдешь замуж здесь, в Гренландии, и брак этот будет поистине замечательным, однако не слишком продолжительным. Поскольку твоя судьба — вернуться в Исландию, и там тебе суждено иметь многочисленное и достойное потомство, над которым воссияет луч славы. А теперь, дочь моя, прощай, и пусть жизнь твою всегда осеняет счастье».

После этого к прорицательнице стали подходить один за другим присутствующие там люди, и они просили открыть им то, что они более всего желали знать. Торбьорг ничего не утаила от них, и практически все впоследствии сбылось так, как она им предсказывала. Затем ее пригласили в другой дом, и она отправилась туда, а Торкель послал за Торбьорном, так как тот не хотел находиться дома в момент проведения языческого ритуала.

С приходом весны погода значительно улучшилась, как и предсказывала им Торбьорг. Торбьорн, подготовив свой корабль к отплытию, вновь вышел в море и вскоре достиг Браттахлида. Эйрик принял его с распростертыми объятиями, выразив искреннюю радость по поводу его прибытия. Торбьорн и его семья провели эту зиму в доме Эйрика [X. добавляет: всех членов команды расселили по домам местных поселенцев]. Весной Эйрик передал Торбьорну землю в Стокканесе. Торбьорн выстроил там себе прекрасный дом и прожил в нем до конца своей жизни.

У Эйрика была жена, которую звали Тьодхильд, и два сына — Торстейн и Лейф, оба — весьма одаренные молодые люди. Торстейн жил дома вместе со своим отцом, и не было в Гренландии другого столь же многообещающего юноши. Лейф же плавал в Норвегию, где жил в качестве гостя у короля Олафа Трюгвасона.

Однако когда этим летом Лейф отплыл от берегов Гренландии, его корабль попал во власть сильных штормовых ветров и был отнесен к Гебридским островам. Там ему пришлось долгое время ждать попутного ветра, так что команда корабля провела на островах большую часть лета. На островах у Лейфа завязались отношения с одной женщиной по имени Торгунна. Она происходила из хорошей семьи и отличалась редким умом и проницательностью. Когда Лейф наконец собрался покинуть острова, Торгунна попросила, чтобы он взял и ее с собой. Лейф поинтересовался, одобрят ли ее люди подобное решение, на что она ответила, что это не имеет никакого значения. Лейф же сказал, что ему представляется неразумным везти столь высокородную даму в чужую страну.

— Мы слишком ничтожны для этого, — сказал он.

— Не кажется ли тебе, — возразила Торгунна, — что ты принимаешь сейчас не самое мудрое решение?

— Что ж, я готов пойти на этот риск, — ответил Лейф.

— Тогда позволь мне сообщить тебе, — сказала Торгунна, — что речь сейчас идет не обо мне одной. Я ношу ребенка, и отцом этого ребенка являешься ты. Я верю также, что, когда ребенок родится, он окажется мальчиком, и, несмотря на все твое безразличие, я все-таки воспитаю его и отправлю к тебе в Гренландию, как только он достигнет соответствующего возраста. Не исключено также, что и сама я прибуду в Гренландию прежде, чем игра будет доиграна до конца.

Лейф подарил ей золотое кольцо на палец, плащ из гренландской шерстяной ткани и пояс, отделанный моржовой костью. Впоследствии этот юноша действительно прибыл в Гренландию, сообщив, что его зовут Торгильс, и Лейф признал свое отцовство. Рассказывают также, что этот самый Торгильс приезжал в Исландию за год до чудесных событий, происшедших в районе Фроды^{29}. В Гренландию он попал уже после этого, и многие толковали о том, что с ним что-то неладно.

Лейф и его люди покинули Гебридские острова и осенью достигли берегов Норвегии. Лейф сразу же отправился ко двору короля Олафа Трюгвасона. Король оказал ему множество почестей, поскольку сразу понял, что Лейф — человек незаурядный.

Затем пришел день, когда король нашел возможность побеседовать с Лейфом.

— Собираешься ли ты плыть в Гренландию этим летом? — спросил он его.

— Я поплыву, — ответил Лейф, — если такова ваша воля.

— Я думаю, это было бы весьма неплохо, — заметил король, — так как хочу, чтобы ты прибыл туда не просто так, но с проповедью христианства.

Лейф заявил, что он готов выполнить приказ короля, но добавил при этом, что задача эта представляется ему весьма трудновыполнимой.

На это король заметил, что не знает человека, который бы лучше Лейфа подходил для подобной миссии.

— Не беспокойся, тебе обязательно будет сопутствовать удача.

— Только в том случае, — ответил королю Лейф, — если я воспользуюсь для этого и вашей удачей.

Подготовившись к отплытию, Лейф вышел в открытое море, и в течение долгого времени штормовые ветры носили корабль по водным просторам, пока, наконец, его взорам не открылись земли, о которых прежде он мог только мечтать. Там были целые поля дикой пшеницы [буквально — самопосеянной] и рос дикий виноград. Они нашли там также деревья, называемые кленами [mösurr]. С собой они увезли образцы всего того, что встретилось им в этой стране. [X. добавляет: а некоторые деревья оказались настолько большими, что впоследствии их использовали для строительства домов. ] По пути Лейф подобрал людей, потерпевших крушение, и привез их с собой в Гренландию. Он подыскал им всем жилье на зиму, выказав в этом, как и во многом другом, немалое великодушие и любезность, так как именно он (помимо спасения этих людей) прославился тем, что содействовал распространению на территории Гренландии христианства. С тех пор его и прозвали Лейфом Счастливым.

Лейф пристал к берегу в Эйриксфьорде и сразу же отправился домой в Браттахлид, где ему был оказан самый сердечный прием. Вскоре Лейф начал распространять среди своих сограждан христианство и католическую веру, доведя до сведения соотечественников послание короля Олафа Трюгвасона и разъяснив им, сколь славной является новая религия и как много у нее преимуществ. Эйрик весьма прохладно отнесся к предложению сменить веру, но Тьодхильд сразу же приняла новую религию и даже построила церковь, хотя и в отдалении от поселения. Церковь эту называли церковью Тьодхильд, и именно там она возносила Богу свои молитвы — а вместе с ней и другие христиане, которых в то время было уже немало среди жителей Гренландии. И поскольку Тьодхильд сменила веру, они уже не могли жить с Эйриком как муж и жена — обстоятельство, доставлявшее ему немало огорчений.

В то время в Гренландии много говорили о том, что людям [557. ему] следует отправиться на поиски той земли, которую открыл Лейф. Но больше всех настаивал на этом Торстейн Эйриксон, пользовавшийся особой популярностью у своих сограждан. Пригласили в это плавание и Эйрика, так как все понимали, что именно его удачливость и умелое руководство могло пойти на пользу всей экспедиции. Сам Эйрик считал, что его время уже прошло, но все же поддался на уговоры своих друзей.

И вот они начали готовить к плаванию тот корабль, на котором прибыл в Гренландию Торбьорн, и набрали для него команду в двадцать человек. С собой они взяли большое количество оружия и провизии. В то утро, когда Эйрику пришла пора покинуть свой дом, он прихватил с собой в путь небольшой ящичек с золотом и серебром, спрятал его по дороге, а затем поскакал дальше. Не успел он, однако, отъехать на большое расстояние от дома, как лошадь его оступилась и Эйрик упал на землю, сломав при этом несколько ребер и повредив плечо. От боли он громко закричал: «Ай-ай!» После такого несчастья он направил послание своей жене Тьодхильд, в котором просил ее забрать спрятанные им деньги, так как, по его мнению, несчастье случилось именно из-за того, что он решил их спрятать.

Позже они вышли в море из Эйриксфьорда счастливые и радостные, так как возлагали большие надежды на это путешествие. Но в течение долгого времени бури носили их по океанским просторам, и мореходам никак не удавалось плыть нужным курсом. Во время этого плавания им довелось увидеть издали горы Исландии, а затем они встретили птиц, летящих от берегов Ирландии. Затем их корабль снова погнало прочь, и только осенью они вернулись домой совершенно измученные и разбитые. С началом зимы они привели свой корабль в Эйриксфьорд.

— Ты выглядел куда счастливее этим летом, когда отправлялся в путь, чем сейчас, когда ты вернулся, — заметил Эйрик. — И все-таки в целом ты должен быть благодарен своей судьбе.

— Пусть все будет так, как и должно быть, — ответил Торстейн, — мне же предстоит позаботиться о тех людях с корабля, которые оказались сейчас в затруднительном положении, и обеспечить их жильем и провизией.

Эйрик согласился:

— Ты верно рассуждаешь. Никого нельзя считать особенно мудрым, пока он не найдет точного ответа. Следуй своим путем — только так узнаешь, что ждет тебя в конце этого пути.

И вот все, кому некуда было больше идти, отправились вместе с отцом и сыном. Позднее [X. они направились в Браттахлид и провели там эту зиму].

Далее следует поведать о том, что Торстейн Эйриксон посватался к Гудрид Торбьярнардоттир, и предложение его было благосклонно принято как отцом, так и дочерью. Итак, было решено, что Торстейн женится на Гудрид, и свадьба их состоялась в Браттахлиде той же осенью. Все прошло как нельзя лучше а на церемонии присутствовало большое количество народа. Торстейн приобрел половину участка земли в Западном поселении, на территории Лисуфьорда. Другая половина находилась в собственности человека, которого тоже звали Торстейн. У этого Торстейна была жена по имени Сигрид. Осенью Торстейн Эйриксон отправился вместе с Гудрид в Лисуфьорд, к своему тезке, который принял их очень тепло и предложил остаться у него на зиму. Затем случилось так, что в начале зимы в Лисуфьорде разразилась эпидемия. Там управлял человек по имени Гардар, не пользовавшийся особой популярностью среди рабочих. Он первым заболел и умер, а вслед за ним болезнь стала уносить жизни все новых и новых людей. Наконец, заболел и сам Торстейн Эйриксон, а за ним — Сигрид, жена его тезки.

Как-то вечером Сигрид захотела пойти в туалет, который располагался напротив наружной двери. И вот, когда они уже возвращались в дом, Сигрид, глядя на эту дверь, внезапно воскликнула: «Ох!»

— Давай вернемся в дом, — предложила ей Гудрид, — ты сейчас не в таком состоянии, чтобы долго находиться на холоде.

— Я не могу пройти сейчас в дом, — возразила Сигрид, — так как там, перед дверью, стоит целая толпа мертвецов, и среди них я вижу твоего мужа Торстейна, а также и себя саму, Как же ужасно это зрелище!

Прошло некоторое время, и Сигрид сказала:

— Теперь пойдем, Гудрид. Я больше не вижу этой толпы.

Мертвецы исчезли, в том числе и Гардар, который, как показалось Сигрид, держал в руке кнут и пытался хлестать и подгонять им остальных.

Затем женщины вернулись домой, и еще до наступления утра Сигрид умерла. Для ее погребения подготовили гроб.

В тот же самый день мужчины собирались на ловлю рыбы, и Торстейн видел, как они шли к морю. Уже в сумерках он решил спуститься на берег, чтобы посмотреть на улов. Но вскоре за ним прислал Торстейн Эйриксон, который просил его вернуться домой, потому что там творились странные вещи: мертвая хозяйка дома пыталась встать со своего ложа. Когда же Торстейн вошел в дом, она продолжала двигаться к краю кровати. Торстейн ухватил ее за руки и положил ей на грудь боевой топор.

Ближе к ночи Торстейн Эйриксон тоже умер. Другой Торстейн сказал Гудрид, чтобы та ложилась спать, пообещав ей, что он сам будет бодрствовать всю ночь над телами усопших. Так она и поступила и вскоре уже спала. Но спустя какое-то время Торстейн, ее умерший муж, поднялся и сказал, что хочет поговорить с Гудрид:

— Господь даровал мне этот час ради отпущения грехов и ради улучшения моего положения.

Торстейн отправился к Гудрид и разбудил ее, предложив ей перекреститься и молить Господа о помощи.

— Торстейн Эйриксон сказал мне, что хочет видеть тебя, но ты сама должна решать, как тебе поступить. Я же не вправе советовать тебе что-либо.

— Может быть так, — ответила она, — что это удивительное происшествие никогда не изгладится из моего сердца. И все же я верю, что Господь охранит меня. С Божьей помощью я рискну поговорить с ним. Мне кажется, что у меня просто нет выбора — во всяком случае, если я не хочу, чтобы он и в дальнейшем преследовал меня.

И вот Гудрид направилась к своему Торстейну, и при взгляде на него показалось ей, что он плачет. Что-то он тихо прошептал ей на ухо, так что лишь одна она услышала эти слова. Но вот что он сказал [X. добавляет: так, что слышал каждый]:

— Лишь те люди будут воистину благословенны, кто будет неустанно блюсти свою веру — им уготованы спасение и милость Господа. Однако лишь немногие из находящихся здесь могут похвастаться подлинным благочестием. Плох также тот обычай, согласно которому людей, принявших христианство, хоронят здесь, в Гренландии, в неосвященной (557. освященной] земле, отслужив над ними лишь краткую службу. Я хочу, чтобы меня и всех, кто умер здесь, похоронили в церковной земле. Но тело Гардара необходимо как можно быстрее предать огню, так как именно он стал причиной всех тех потусторонних явлений, что случились здесь в эту зиму.

Затем он говорил с Гудрид о ней самой, предрекая ей счастливое будущее. Он также предостерег ее от брака с гренландцем и настоятельно просил передать их деньги церкви или раздать их бедным. Затем он откинулся на свое ложе и на этот раз замолчал навсегда.

В Гренландии со времен прихода туда христианства существовал обычай, согласно которому людей хоронили на тех же фермах, где они и умерли, в неосвященной [557. освященной] земле. В эту землю втыкали кол, проходящий через грудь [X. добавляет: умершего], со временем же, когда в этих местах оказывались священнослужители, кол этот вынимали, на его место лили святую воду, а над усопшим проводили церковную службу. Считалось, что даже такое запоздалое освящение должно было пойти на пользу умершему.

Тела [X. добавляет: Торстейна Эйриксона и остальных] были перенесены в церковь в Эйриксфьорде, и там священники отслужили над ними заупокойные службы. Позже Торстейн умер, и все его состояние перешло к Гудрид. Эйрик взял ее к себе в дом и в дальнейшем заботился как о ней, так и о ее имуществе.

Жил в то время на севере Исландии, в Скагафьорде (теперь это место называется Стад), человек по имени Торфинн Карлсефни, сын Торда Лошадиноголового. Он был человеком хорошего рода и очень богатым. Мать его звали Торунн. Торфинн торговал с другими странами и заслужил славу хорошего купца. Однажды летом Карлсефни стал снаряжать свой корабль, готовясь плыть в Гренландию. Вместе с ним решил плыть Снорри Торбрандссон из Альптафьорда, всего же на борту их корабля было сорок человек. В то же самое лето собрались плыть в Гренландию Бьярни Гримольфссон из Брейдафьорда и Торхалл Гамласон из Восточных фьордов, и у них на корабле тоже было сорок моряков.

Вскоре оба эти корабля вышли в море. Неизвестно, сколько времени они провели в плавании, однако осенью оба корабля достигли Эйриксфьорда. Эйрик и другие поселенцы сразу же прискакали к кораблям, и началась активная купля-продажа. Шкиперы пригласили Эйрика [557. Гудрид] выбрать себе из привезенных товаров то, что ему понравится больше всего. Эйрик же в свою очередь проявил не меньшее благородство, пригласив команды обоих кораблей провести эту зиму в его доме в Браттахлиде. Купцы приняли его предложение и отправились вместе с ним в путь. Товары их также были переправлены в Браттахлид, где не было недостатка в надежных складах. [X. добавляет: не было там недостатка и в прочих необходимых вещах. ] Так что зимовка эта сложилась для купцов очень удачно.

Но по мере того как приближались святки, Эйрик становился все более и более мрачным. И однажды Карлсефни решился поговорить с ним об этом.

— Не случилось ли чего-нибудь, Эйрик? Ты сейчас кажешься куда задумчивее, чем ты был прежде. Ты принял нас с таким гостеприимством, что мы чувствуем себя обязанными отплатить тебе за столь радушный прием. Поведай же мне, что заставляет тебя печалиться?

— Я давно не принимал у себя столь любезных и добросердечных людей, как вы, — ответил ему Эйрик. — И ваше обращение со мной было выше всяких похвал. [X. Печалит меня лишь то, что, когда вы попадете в другие земли, повсюду станет известно о том, что нигде еще вам не довелось так бедно отмечать святки, как здесь, в Гренландии, когда хозяином вашим был Эйрик Рыжий из Браттахлида.]

— Мы не допустим, чтобы это произошло, — успокоил его Карлсефни. — На борту наших кораблей есть солод, мука и зерно, и ты можешь взять все, что тебе необходимо, чтобы устроить такой праздник, который бы полностью отвечал твоим представлениям о гостеприимстве.

Эйрик принял его предложение, и святки в его доме были отмечены с такой пышностью и великолепием, что людям оставалось лишь дивиться, глядя на такую роскошь. [X. добавляет: в столь бедной стране.]

После святок Карлсефни попросил у Эйрика руки Гудрид, поскольку считал, что именно Эйрик вправе решать этот вопрос. Сама же Гудрид представлялась ему не только красивой, но и очень достойной женщиной, Эйрик весьма благосклонно отнесся к предложению Карлсефни, так как Гудрид, без сомнения, заслуживала хорошего мужа. И если она выйдет замуж за Карлсефни, то тем самым, очевидно, исполнит свое предназначение. Эйрик также отметил, что о Карлсефни ему не довелось слышать ничего, кроме хорошего. Итак, предложение это было передано Гудрид. Она же сказала, что предоставляет решение этого вопроса самому Эйрику, так что вскоре последовало объявление об их помолвке, а затем в Браттахлиде прошли свадебные торжества. В ту зиму в доме Эйрика устраивалось немало приемов и вечеринок — с настольными играми, беседами и прочими развлечениями, призванными повеселить домашних и привести их в хорошее расположение духа.

В Браттахлиде горячо обсуждали один вопрос: Карлсефни и Снорри собирались плыть на поиски Винланда, и люди долго говорили об их решении. В конце концов Карлсефни и Снорри стали готовить свой корабль, чтобы с приходом лета отправиться в это путешествие — на своем корабле и со своей командой. Был среди них человек по имени Торвальд, зять Эйрика Рыжего. Был там также и Торхалл, прозванный Охотником, так как уже очень долгое время он ходил вместе с Эйриком на охоту во время летних сезонов. Он был высокого роста, темнолицым и угрюмым пожилым человеком. Торхалл отличался скрытностью и молчаливостью, но при этом нередко задевал людей обидными словами. И хотя жители Гренландии уже приняли христианскую веру, Торхалл продолжал оставаться язычником. Друзей у него практически не было, однако Эйрик давно привык советоваться с ним. Торхалл попал на борт того же корабля, что и Торвальд, поскольку хорошо знал многие необжитые земли. Они подготовили к отплытию тот самый корабль, который привел к берегам Гренландии Торбьорн. Они решили отправиться в путь вместе с Карлсефни и его людьми, и по большей части все они были гренландцами. Всего же их было 160 человек на двух кораблях. Из Эйриксфьорда они направились к Западному поселению, а оттуда — к Бьярнейяру (Медвежьим островам). От Бьярнейяра они поплыли, подгоняемые северным ветром, и через два дня увидели неизвестную землю. Мореходы подплыли на лодках к берегу и, обследовав эту землю, обнаружили множество плоских камней, на которых легко могла уместиться пара человек одновременно. Еще там было очень много песцов. Моряки дали этой стране имя Хеллуланд — Страна плоских камней. Затем они плыли при попутном северном ветре еще два дня, после чего обнаружили новую землю. Она вся была покрыта густыми лесами, в которых водилось множество диких животных. К юго-востоку от этой земли лежал остров, который они назвали Бьярней — Медвежий остров, поскольку обнаружили там медведя. Саму же землю они назвали Маркланд — Страна лесов.

Затем, по истечении еще двух дней, они снова увидели новую землю и поплыли к ней. Они подошли к ней со стороны мыса, а затем поплыли вдоль берега, оставив эту землю по правому борту. Побережье там было открытым, без гаваней и бухт — одни лишь длинные песчаные пляжи. Они пристали к берегу на лодках и наткнулись там на корабельный киль и потому назвали это место Кьяларнес — Мыс-Киль. По такому же принципу они именовали увиденные ими пляжи, назвав их Фурдустрандир — Чудесное побережье, поскольку им пришлось невероятно долго плыть мимо этих берегов. Наконец, они доплыли до такого участка суши, который весь был изрезан заливами, и именно туда они и направили свой корабль.

В свое время, когда Лейф был у короля Олафа Трюггвасона и тот послал его проповедовать христианство среди жителей Гренландии, он дал ему с собой двух шотландцев — мужчину по имени Хаки и женщину по имени Хекья. Король сказал, что, если Лейфу понадобится их быстрота, они умеют бегать быстрее оленя. Этих двух шотландцев Лейф и Эйрик отправили в путешествие с Карлсефни. Так что когда мореходы проплывали мимо Фурдустрандира, то высадили шотландцев на берег, приказав им разведать территории, лежащие к югу от этой местности: разузнать, насколько плодородные там земли, и вернуться до истечения трех дней. Одеты же скороходы были в такое платье, которое сами они назвали «бьяфал». Сшито это одеяние таким образом, что наверху находился у него капюшон, а с боков же оно полностью открыто. Одеяния были без рукавов и скреплялись между ног (застегивались при помощи пуговицы и петли). Кроме этой одежды, на шотландцах больше ничего не было. Спустя три дня эти двое бегом вернулись к кораблям, и один из них нес в руке виноград, а другая — колосья дикой пшеницы. Карлсефни сказал, что, судя по всему, они нашли превосходную, плодородную землю. Они подняли шотландцев на борт и плыли до тех пор, пока не обнаружили фьорд, глубоко вдававшийся в этот участок суши. Моряки направили свой корабль в устье фьорда, миновав по пути остров, окруженный сильными течениями. Этот остров они назвали Страумсей [X. Страумей]. Там было так много птиц, что человек лишь с трудом мог ступать между кладками яиц. Затем они поплыли в глубь фьорда, который назвали Страумсфьорд [X. Страумфьорд], и здесь стали на якорь, выгрузив на берег все свое добро. С собой они привезли множество скота и теперь осматривались вокруг, пытаясь оценить, насколько удачно они выбрали место для стоянки. Неподалеку от них возвышались горы, и все вокруг радовало глаз своей красотой. Первопроходцы занялись исследованием новой территории. Повсюду там росла высокая [или густая] трава. Мореходы провели там всю зиму, и зима эта оказалась очень суровой, так как они не успели заготовить никаких припасов. Еды у них было очень мало, а охота по большей части оказалась неудачной, так же как и рыбалка. Тогда они отправились на остров, надеясь, что там их старания принесут более ощутимый результат, но и на острове они почти ничего не добыли. А вот скот их чувствовал себя там весьма привольно. Тогда они стали молить Господа, чтобы он послал им что-нибудь съестное, но Господь не откликнулся на их мольбу так быстро, как бы им того хотелось. Торхалл исчез, и люди отправились разыскивать его. Так продолжалось целых три дня. На четвертый день Карлсефни и Бьярни нашли его на гребне скалы. Он, не отрываясь, смотрел в небо и при этом что-то бормотал. Они спросили его, зачем он забрался сюда, на что он ответил, что это не их забота, а также посоветовал не таращиться так на него. Он также добавил, что прожил уже достаточно долго и в состоянии обойтись без их присмотра. Они стали уговаривать его вернуться вместе с ними домой, и это им удалось. Через некоторое время им попался кит, они, хотя никто из них не имел ни малейшего представления о том, что это за вид, убили его, так как нуждались в мясе. Карлсефни и прежде ловил китов, но такой ему встретился впервые. Повара приготовили мясо этого кита, все его ели и вскоре почувствовали себя очень плохо. Затем Торхалл выступил вперед и произнес: «Разве теперь вы не убедились, что надежнее полагаться на Рыжебородого, а не на вашего Христа? Этот кит был прислан мне в награду за те славословия, которые я сочинил о моем покровителе Торе. Никогда не оставлял он меня без поддержки». Но как только люди услышали это, они перестали есть эту пищу. Они сбросили ее со скалы, а сами препоручили себя милости Господа. Затем они отправились в море за рыбой, и улов их оказался на этот раз очень велик. Весной они вернулись в Страумсфьорд и стали пополнять свои запасы, занимаясь охотой на суше, ловлей рыбы в море и собирая на побережье яйца.

Теперь они активно обсуждали свою экспедицию и строили планы на будущее. Торхалл Охотник хотел плыть на север, в направлении Фурдустрандира и Кьяларнеса, на поиски Винланда. Однако Карлсефни намеревался двигаться вдоль побережья на юг, полагая, что найдет там обширные территории, которые также необходимо исследовать. И вот Торхалл начал готовиться к путешествию на север, и еще девять человек собирались плыть вместе с ним. Остальные же решили присоединиться к Карлсефни. Как-то раз, когда Торхалл нес воду на свой корабль, он остановился, чтобы попить, а затем произнес следующие стихи:

Они сказали мне, храбрые вояки,
Что на этой земле мы найдем
Такой напиток, о котором прежде и не мечтали.
Так будь все проклято — и пусть все это слышат!
Мы пьем здесь только воду из ведра,
Одну лишь чистую ключевую воду —
Неплохое занятие для настоящего воина!
Ни капли вина не смочило моих губ.

Позже они вышли в море, и Карлсефни видел, как их корабль проплывал мимо островов. Но прежде чем они отправились в путь, Торхалл сложил такое стихотворение:

Ныне мы плывем назад, туда,
Где нас ждут такие же, как мы, гренландцы.
На нашем корабле мы отплываем
Бороздить бескрайние просторы океана.
И пусть здесь остаются эти проныры,
Расхвалившие мне чудеса этой земли.
Все, что им осталось, — варить на песчаном побережье
Мясо кита для своих голодных желудков.

Карлсефни поплыл вдоль побережья на юг, вместе со Снорри, Бьярни и другими членами их экспедиции. Так они плыли очень долго, пока не достигли реки, которая впадала в озеро, а оттуда — в море. Возле устья этой реки были столь обширные мели [557. острова], что корабль можно было провести в ее русло лишь при полном приливе. Карлсефни и его люди привели корабль в устье реки и назвали это место Хоп — Закрытый залив. Мореходы сошли на берег и в низинах обнаружили поля дикой пшеницы, а на холмах — виноградные лозы. В ручьях там водилось несметное количество рыбы. Они прокопали канавы в том месте, куда вода поднималась во время прилива; когда же наступал отлив, они находили в этих местах большое количество палтуса, В лесах там водились самые разные животные. С собой они привезли весь свой скот. Проведя в Хопе две недели, им не привелось встретить за это время ни одной человеческой души.

Однажды рано утром первопроходцы увидели, как по воде плывут девять [X. большое количество] лодок, обтянутых кожей. Люди на этих лодках размахивали шестами, которые издавали при этом такие же звуки, как цеп во время молотьбы. Размахивали же они ими по часовой стрелке.

— Что это может значить? — спросил Карлсефни

— Я думаю, это знак мира, — ответил Снорри. — Давай выставим им навстречу белый щит.

Так они и сделали. Люди в лодках подплыли к ним, выказывая величайшее удивление, а затем сошли на берег. Были они маленького роста [X. темнолицые], непривлекательной наружности, руки же у них были покрыты густыми волосами, глаза большие, а скулы — широкие. Какое-то время они оставались на берегу, в изумлении разглядывая норманнов, а затем поплыли мимо мыса на юг.

Карлсефни и его люди построили себе за озером жилища. Часть из них была расположена возле самого озера, другая же часть находилась ближе к материку. Там они и провели эту зиму. Зима оказалась совершенно бесснежной, и скот их продолжал пастись на открытом воздухе. Но с приходом весны норманны снова увидели, как с юга, из-за мыса, плывет такое количество лодок, что весь залив показался им усыпанным угольками. На каждой лодке, как и в первый раз, размахивали шестами. Карлсефни и его люди подняли белые щиты, и после этого между ними началась торговля. Люди эти больше всего хотели купить красную материю [X. добавляет: в обмен на меха и серые шкурки]. Они также хотели купить мечи и копья, но Карлсефни и Снорри запретили продавать оружие. В обмен на кусок ткани определенной длины эти люди отдавали кожи превосходной выделки, ткань же они повязывали вокруг головы. Так продолжалось до тех пор, пока материи не осталось слишком мало. Тогда они начали рвать ее на куски шириной не толще пальца, но и теперь скрэлинги отдавали за нее столько же шкурок или даже больше.

Затем случилось так, что бык, принадлежавший Карлсефни и его товарищам, выбежал из леса и громко замычал. Его неожиданное появление так испугало скрэлингов, что они бросились к своим лодкам и поплыли мимо мыса на юг, и в течение трех недель о них не было больше никаких известий. Но к концу этого периода норманны увидели, как с юга, подобно стремительному потоку, приближается огромное количество туземных лодок. На этот раз скрэлинги громко завывали и размахивали шестами против часовой стрелки, поэтому норманны выставили против них красные щиты, [X. добавляет: скрэлинги соскочили на берег, и] тут началась битва. На Карлсефни и его товарищей обрушился целый град метательных снарядов, поскольку у скрэлингов на лодках были пращи. Карлсефни и Снорри увидели, как скрэлинги поднимают на шесты [X. на шест] большой шаровидный объект [X. добавляет: размером примерно с брюхо овцы] сине-черного цвета, который они запустили [X. добавляет: с шеста] в глубь территории, где располагались войска Карлсефни, и этот шар при падении произвел ужасающий шум. Великий страх охватил Карлсефни и его товарищей, так что они бросились бежать вверх по течению реки [X. добавляет: так как у них создалось впечатление, что скрэлинги нападают на них со всех сторон. И они бежали до тех пор, пока не оказались] у каких-то крутых скал, и здесь они дали скрэлингам жестокий отпор.

Фрейдис вышла из своего дома и увидела, что норманны обратились в бегство. «Почему вы бежите от такого противника? — воскликнула она. — Я-то полагала, что такие славные парни просто отколотят этих туземцев по голове, как каких-нибудь домашних животных. Да если бы у меня было оружие, я бы и то сразилась лучше, чем вы!»

Но они словно не слышали ее. Фрейдис хотела уйти вместе с ними, но из-за беременности не могла двигаться слишком быстро. Она спешила за норманнами в лес, когда ее настигли скрэлинги. По пути Фрейдис наткнулась на убитого (это был Торбранд Сноррасон). Голова его была разбита брошенным камнем. Меч лежал рядом с телом. Фрейдис схватила меч и приготовилась защищать себя. Когда скрэлинги решили напасть на нее, она высвободила свою грудь из-под сорочки и с силой хлопнула по ней мечом. Все это так напугало скрэлингов, что они бросились к своим лодкам и поплыли прочь. Люди Карлсефни приблизились к Фрейдис, восхваляя ее мужество. В этом сражении погибли двое норманнов и четверо [X. добавляет: большое количество] скрэлингов, и все же они по-прежнему превосходили норманнов своею численностью. Карлсефни и его люди вернулись к своим жилищам [X. добавляет: и перевязали свои раны], гадая, кто же мог атаковать их со стороны суши. Теперь им казалось, что нападали на них только со стороны лодок, остальное же было не чем иным, как видением.

Позднее скрэлинги нашли мертвого человека, топор которого лежал рядом с ним. Один из них [X. добавляет: схватил этот топор и ударил им по дереву. Так они рубили одно дерево за другим и в конце концов сочли, что топор — очень хорошая вещь. Но затем один скрэлинг взял его в руки и] ударил по камню. Топор сломался, и тогда все решили, что это бесполезная вещь, так как не может разрубить камень, и выбросили его прочь.

Карлсефни и его людям стало теперь понятно, что, хотя им и удалось найти замечательную землю, они никогда не будут чувствовать себя здесь в полной безопасности из-за населявших ее скрэлингов. Поэтому они начали готовиться к отплытию, собираясь вернуться на родину. Вначале они направились вдоль побережья на север и по дороге наткнулись на пятерых скрэлингов, которые спали на морском берегу. При них были деревянные сундучки, в которых находился костный мозг животных, перемешанный с кровью. Норманны напали на этих людей и убили их. Позднее они обнаружили мыс, на котором было большое количество животных. Мыс этот был покрыт толстым слоем помета, поскольку животные проводили там все ночи [557. всю зиму].

И вот Карлсефни и его спутники вернулись в Страумсфьорд [X. добавляет: где было практически все, в чем они нуждались]. Сообщают также, что Бьярни и Фрейдис [X. Гудрид], а с ними еще сто человек остались в Страумсфьорде, в то время как Карлсефни и Снорри в сопровождении сорока человек отправились на юг и провели в Хопе около двух месяцев и вернулись назад еще до истечения лета. Затем Карлсефни отправился на одном корабле на поиски Торхалла Охотника. Они поплыли на север мимо Кьяларнеса, а затем повернули на запад. Со своего корабля они видели лишь дремучие заросли [X. добавляет: и лишь кое-где в этой чащобе виднелись просветы]. Они провели в пути уже довольно долгое время, когда им встретилась река, текущая с востока на запад. Они направили корабль в ее устье и стали на якорь возле южного берега.

Как-то утром Карлсефни и его люди заметили сверкающее пятнышко и начали наблюдать за ним. Когда оно приблизилось, они увидели, что это одноногий, который движется к берегу реки, возле которой стоял на якоре их корабль. Торвальд, сын Эйрика Рыжего, сидел у руля, и одноногий выпустил стрелу прямо ему в живот. Торвальд вырвал эту стрелу и произнес: «Вокруг моего желудка немало жира! — и добавил: — Мы нашли прекрасную, плодородную страну, но вряд ли нам позволят наслаждаться ее дарами». Спустя некоторое время Торвальд умер. Одноногий бросился бежать прочь в направлении севера, а Карлсефни со своими людьми бросился за ним в погоню, стараясь не упустить его из виду. Когда они увидели его в последний раз, он мчался по направлению к какому-то заливу. Тогда Карлсефни и его товарищи вернулись назад. И один из товарищей Карлсефни произнес следующий стих:

Мы бросились в погоню —
Поверьте, я не вру —
За одноногим, мчащимся
Вдоль побережья моря.
Но этот чудо-человек,
Проклятый сын шлюхи
(Карлсефни, поразмысли-ка),
Сбежал от нас быстрее ветра.

Затем они повернули обратно на север, будучи уверенными, что им довелось увидеть Эйнфэтингаланд — Страну одноногих. Больше они не захотели губить своих людей. Они собирались исследовать все горы — и те, которые были в Хопе, и те, которые они обнаружили здесь. Вывод был таков: горы Хопа и те, которые они обнаружили здесь, входят в одну и ту же горную цепь, так как расположены прямо напротив друг друга и лежат на одном и том же расстоянии по обоим берегам Страумсфьорда.

Они вернулись назад и провели третью зиму в Страумсфьорде. Там между ними разгорелись ссоры из-за женщин, так как неженатые мужчины стали нападать на женатых, что приводило к серьезным стычкам. Еще в первую осень у Карлсефни родился сын Снорри, и когда они покидали Страумсфьорд, ему было уже три года.

Норманны отплыли от берегов Винланда и при попутном южном ветре достигли Маркланда, где обнаружили пятерых скрэлингов — взрослого мужчину с бородой, двух женщин и двоих детей. Карлсефни захватил мальчиков, но остальным удалось сбежать. Норманны взяли мальчиков с собой, обучили их своему языку, а затем крестили. Дети рассказали, что мать их звали Вэтиллди, а отца — Увэги. Они также сообщили, что Скрэлингаландом управляли вожди. Одного из них звали Аваллдамон, а другого — Валлдидида. Домов эти люди не строили, но жили в пещерах или землянках. По словам мальчиков, напротив их собственной страны лежала другая, где люди разгуливали в белых одеяниях и громко кричали, а также носили шесты и бродили всюду с флагами. Из всего этого норманны заключили, что страна эта — Хвитраманналанд [или Великая Ирландия]^{30}. И вот они вернулись в Гренландию и провели зиму в доме Эйрика Рыжего.

Но Бьярни Гримольфссона снесло в Гренландское [X. Ирландское] море, в воды, кишевшие червями. И прежде чем норманны обнаружили это, черви изъели весь низ их корабля. Тогда они стали изыскивать способ спасения. У них была с собою буксирная лодка, обмазанная дегтем. А как известно, черви не способны проточить дерево, обмазанное дегтем. Большинством голосов решили плыть на этой лодке, вместив в нее как можно больше человек. Однако тут же выяснилось, что лодка может взять не более половины всей команды. Тогда Бьярни предложил, чтобы они все-таки усаживались в лодку, но не по рангу, а по жребию. И поскольку все хотели спастись, а одной лодки на всех было мало, то они решили принять это предложение и садиться в лодку по жребию. И такой жребий выпал самому Бьярни и примерно половине его команды.

И вот все счастливчики пересели с корабля на лодку. Но в этот момент один молодой исландец, товарищ Бьярни, обратился к нему с такими словами:

— Ты собираешься оставить меня здесь, Бьярни?

— Да, это так, — ответил Бьярни.

— Но ты обещал мне совсем не это, когда я покинул дом своего отца и отправился с тобою в море.

— Я не вижу другого выхода, — заявил Бьярни. — Но скажи мне, как же ты предлагаешь поступить?

— Я предлагаю поменяться местами. Ты перейдешь на корабль, а я сяду в лодку.

— Хорошо, пусть будет так, — сказал Бьярни, — так как ты очень хочешь жить, как я вижу, и боишься смерти.

И они поменялись местами. Этот человек перешел в лодку, а Бьярни вернулся на корабль. Говорят также, что Бьярни и все те, кто остался с ним на корабле, погибли в том море. Но лодка благополучно достигла берегов земли [X добавляет: в Дублине в Ирландии], и те люди, которые находились в ней, и рассказали впоследствии эту историю.

Спустя два года Карлсефни, а вместе с ним и Снорри [X. Гудрид], вернулись в Исландию и отправились к себе домой в Рейкьянес. Его мать сочла, что он совершил ошибку, женившись на небогатой женщине, и потому не осталась жить в их доме в эту первую зиму. Но когда она поняла, какой замечательной женщиной является Гудрид, то вернулась домой, и с тех пор они счастливо жили все вместе.

Дочерью Снорри, сына Карлсефни, была Халльфрид, мать епископа Торлака Рунольфссона. Еще у Карлсефни и Гудрид был сын, которого звали Торбьорн. У Снорри, сына Карлсефни, был сын, которого звали Торгейр. Он был отцом Ингвильд, матери первого епископа Бранда.

На этом и заканчивается наша сага^{31}.

ПУТЕШЕСТВИЕ КАРЛСЕФНИ В ВИНЛАНД

Версия «Хауксбок», относящаяся к путешествию Торфинна Карлсефни в Винланд

И вот после святок Карлсефни обратился к Эйрику с просьбой отдать ему в жены Гудрид, так как понимал, что только он сможет решить этот вопрос. Эйрик дал ему благоприятный ответ, поскольку считал, что Гудрид должна следовать своей судьбе, а о Карлсефни ему довелось слышать только хорошее. Так это все и закончилось: Торфинн женился на Гудрид, и в честь такого события был устроен большой праздник. Зиму эту они провели в Браттахлиде.

В то время в Браттахлиде много говорили о том, что людям следовало бы отправиться на поиски Винланда Благодатного. И все сходились во мнении, что страна эта должна быть на редкость плодородной. И вот Карлсефни вместе со Снорри начали готовить свой корабль, собираясь отправиться весной на поиски Винланда. Бьярни и его товарищ Торхалл, о которых мы уже упоминали, собрались плыть вместе с ними на своем корабле. Был также человек по имени Торвальд, взявший в жены родную дочь Эйрика Рыжего Фрейдис, который отправился с ними в эту экспедицию — вместе с сыном Эйрика Торвальдом, и [еще один] Торхалл, по прозвищу Охотник. Он долгое время жил в доме Эйрика и летом ходил для него на охоту, а зимой служил в качестве управляющего имением. Это был большой, сильный и угрюмый человек. Говорил он мало, а если и говорил — то обычно что-нибудь обидное. Советы его редко шли Эйрику во благо. Христианин из него был плохой, но он хорошо знал необжитые области Гренландии. Торхалл тоже отправился в эту экспедицию с обоими Торвальдами (плыли они на том самом корабле, который привел к берегам Гренландии Торбьорн Вифильсон). Всего же в это путешествие отправилось 160 человек. Вначале они поплыли к Западному поселению, а оттуда — к Бьярнею (Медвежьему острову). От Бьярнея они плыли два дня на юг, после чего увидели землю. Тогда они спустили на воду свои лодки и исследовали эту страну. Они нашли там множество огромных плоских камней и водившихся в изобилии песцов. Норманны дали этой стране имя Хеллуланд. Затем они поплыли дальше, но уже не на юг, а на восток. Спустя два дня они увидели еще одну землю, и вся она была покрыта густыми лесами, в которых водилось множество диких животных. К юго-востоку от этой земли лежал остров, на котором они убили медведя и потому назвали его Бьярней — Медвежий остров. Землю же назвали Маркланд.

Затем они еще довольно долго продвигались вдоль берега на юг, пока не приплыли к какому-то мысу. Земля находилась при этом у них по правому борту. Еще там были очень длинные песчаные пляжи. Сойдя на берег, они обнаружили на мысе киль от корабля и потому нарекли это место Кьяларнесом. А пляжи прозвали Фурдустрандиром — Чудесным побережьем, поскольку им пришлось невероятно долго плыть мимо этих берегов. Вскоре они подплыли к тому месту, где было множество заливов. В один из них мореходы и направили свои корабли.

В свое время король Олаф Трюгвасон подарил Лейфу двух шотландцев — мужчину по имени Хаки и женщину по имени Хекья, которые бегали быстрее оленей. Они находились на борту корабля Карлсефни. И когда корабли проплывали мимо Фурдустрандира, они высадили шотландцев на берег, чтобы те отправились на юг и разведали качество лежащих там земель, а затем вернулись назад до истечения трех суток. На шотландцах была одежда, которую сами они называли «кьяфал»: сшито оно было таким образом, что сверху находился капюшон, с боков оно было открыто, рукава отсутствовали, а застегивалось одеяние между ног, при помощи пуговицы и петли. Кроме этой одежды, на них ничего не было. Карлсефни и его люди ждали их некоторое время. Когда же шотландцы вернулись, то один нес в руках виноградные гроздья, а другая — колосья молодой пшеницы. Скороходы поднялись на борт корабля, после чего все продолжили свой путь.

Так мореходы приплыли к фьорду, в устье которого лежал остров, окруженный сильными течениями. Этот остров они назвали Страумей. На этом острове было столько птиц, что человек едва мог ступать между кладками их яиц. Само это место норманны назвали Страумфьорд, и здесь они выгрузили с корабля все свое имущество и припасы. Они привезли с собой разнообразный домашний скот. Страна вокруг была просто превосходной, и первое время первопроходцы занимались лишь исследованием новой территории. Там они провели свою первую зиму, но за все лето не сделали никаких припасов. Охота теперь почти не приносила добычи, улов рыбы также был очень маленьким, и вскоре им пришлось столкнуться с нехваткой продовольствия. В это время исчез Торхалл Охотник. Перед этим путешественники молились Богу, прося его послать им какую-нибудь пищу. Но ответ пришел не так скоро, как им того хотелось. Три дня они искали Торхалла и нашли его лежащим на гребне скалы. Он, не отрываясь, смотрел в небо и что-то бормотал. Они спросли его, зачем он забрался сюда, на что Торхалл ответил, что это не их ума дело. Они стали уговаривать его вернуться с ними домой, что он и сделал. Некоторое время спустя в воды залива заплыл кит. Они поймали и убили его, хотя никто из них не мог сказать, что это за кит. Повара приготовили его мясо, и после того как все поели, то сразу же почувствовали себя плохо. Тогда Торхалл сказал им: «Рыжебородый оказался лучшим другом для нас, чем ваш Христос. Вот что я получил за те стихи, которые сложил в честь моего владыки Тора. Редко мне приходилось обманываться в нем». Но когда все услышали это, то сразу же выбросили кита в море и вверили свою судьбу божественному Провидению. Вскоре после этого погода улучшилась, позволив им выйти в море на лов рыбы. И с тех пор у них не было недостатка в пище, так как на суше они охотились на животных, в море добывали рыбу, а на острове собирали яйца птиц.

Вскоре после этого Торхалл захотел отправиться на север, мимо Фурдустрандира, на поиски Винланда. Тогда как Карлсефни намеревался плыть на юг, вдоль побережья. Торхалл начал готовиться к своему путешествию, в котором помимо него должны были участвовать еще девять человек, поскольку все остальные решили плыть с Карлсефни.

Как-то раз, когда Торхалл нес воду на свой корабль, он остановился, чтобы попить, после чего сложил стихотворение [выше упомянутое: Они сказали мне… и т. д.].

Завершив все приготовления, Торхалл и его люди отправились в путь. В это время Торхалл продекламировал следующее стихотворение [выше упомянутое: Ныне мы плывем назад… и т. д.].

После этого они поплыли на север мимо Фурдустрандира и Кьяларнеса, а затем захотели повернуть на запад. Однако встречный западный ветер отбросил их к берегам Ирландии, где их захватили в плен и обратили в рабов. Рассказывают также, что Торхалл погиб во время этой стычки.

ИСТОРИЯ ЭЙНАРА СОККАСОНА

«Эйнарс Таттр Сокка сонар», также называемая «Грёнленд Таттр»

Жил в Гренландии, в Браттахлиде, человек по имени Сокки, сын Торира. Он пользовался большой популярностью и авторитетом среди других жителей Гренландии. У него был сын Эйнар, на редкость способный и многообещающий молодой человек. Влияние отца и сына было таково, что они на голову были выше и опережали во всем своих сограждан.

Однажды Сокки собрал тинг, на котором возвестил всем присутствующим, что не желает больше мириться с тем, что в Гренландии до сих пор нет своего епископа. Он предложил всем своим согражданам пожертвовать часть своих средств на создание епархии, и все землевладельцы с готовностью откликнулись на это предложение. Затем Сокки попросил своего сына Эйнара отправиться с обязательным визитом в Норвегию, поскольку, как он объяснил сыну, тот был наиболее подходящей кандидатурой для такого путешествия. И вот Эйнар отправился в путь (как того и желал его отец), захватив с собой много моржовых шкур и изделий из моржовой кости.

Они прибыли в Норвегию, где в то время правил король Сигурд по прозвищу Посетивший Иерусалим. Эйнар испросил аудиенцию у короля; вначале он передал ему привезенные из Гренландии дары, а затем обратился с соответствующей просьбой, умоляя короля помочь ему и его согражданам. Король согласился, что действительно было бы неплохо учредить в Гренландии епископский престол.

Затем король представил ему человека по имени Арнальд, который был хорошим священником и прекрасно подходил на роль проповедника слова Христова. Король стал просить его принять на себя эту задачу — во славу Господа и ради его, короля, молитв:

— Я же пошлю тебя в Данию со своим письмом и печатью, и там ты испросишь аудиенции у Озура, архиепископа Лундского.

На это Арнальд ответил, что он не особенно стремится принимать на себя подобное обязательство, поскольку, как ему кажется, совершенно не подходит для выполнения этой миссии. К тому же, добавил Арнальд, он не хочет расставаться с друзьями и с семьей и не представляет, как ему удастся поладить с такими сварливыми людьми, как гренландцы. На это король возразил ему, что чем больше ему придется претерпеть от рук человеческих, тем выше будет его награда у Господа. Тогда Арнальд сказал, что он не в силах противиться просьбе короля. «Однако, — добавил он, — если я все-таки соглашусь исполнять обязанности епископа, пусть Эйнар клянется, что он будет во всем поддерживать меня и отстаивать мои права, а также подвергать наказанию тех, кто осмелится выступить против своего епископа. Я хочу, чтобы он взял на себя роль защитника всего того, что непосредственно относится к епархии».

Король согласился с этой разумной просьбой, и Эйнар пообещал исполнить все, о чем его просили.

И вот Арнальд отправился к архиепископу Озуру, изложил ему свое дело и передал письмо короля. Архиепископ принял Арнальда очень тепло. Познакомившись с ним поближе, он по достоинству оценил его способности и посвятил его в сан епископа [1124 год]. После этого Арнальд вернулся к королю, который принял его очень сердечно. Эйнар привез с собой из Гренландии медведя и подарил его королю Сигурду, который в ответ удостоил его больших почестей.

Позднее они, Эйнар и епископ, отправились в путь на одном корабле, тогда как Арнбьорн Норвежец и другие норманны, желавшие попасть в Гренландию, вышли в море на другом корабле. Но плавание их было не слишком удачным, поскольку они так и не смогли поймать попутный ветер. Тот корабль, на котором были Эйнар и епископ, в конце концов оказался у берегов Исландии и прибыл в Хольтаватнсос под Эйяфьяллом. В то время в Одди проживал Сэмунд Ученый. Встретившись с епископом, он предложил ему поселиться на эту зиму у него в доме. Епископ с благодарностью принял это предложение. Эйнар же провел зиму возле Эйяфьялла.

Когда епископ вместе со своими людьми отправился с корабля к новому жилищу, то по дороге им пришлось остановиться в Ландейяре. Они сидели на свежем воздухе и отдыхали, когда из дома вышла старая женщина, и в руке у нее была чесалка для шерсти. Она подошла к одному из сидящих и обратилась к нему: «Эй, парень, можешь укрепить зубец на моей чесалке?» Тот ответил, что может, затем достал из сумки инструменты и выполнил работу так хорошо, что старая женщина осталась очень довольна. А был этот человек не кем иным, как епископом, который на самом деле был мастером на все руки. История же эта свидетельствует о неподдельной скромности этого человека.

Он провел всю зиму в Одди, и они с Сэмундом прекрасно ладили друг с другом. Об Арнбьорне и его товарищах не было никаких новостей, поэтому епископ и Эйнар решили, что они таки смогли добраться до берегов Гренландии. С наступлением лета они покинули Исландию и приплыли в Гренландию, в Эйриксфьорд, где им был оказан самый сердечный прием. Однако и здесь, к величайшему их удивлению, ничего не знали об Арнбьорне. Прошло еще несколько лет, и все окончательно сошлись во мнении, что они погибли. Епископ учредил свой престол в Гардаре и переехал туда. Эйнар и его отец были главной опорой епископа и пользовались его особым расположением.

Жил в Гренландии человек по имени Сигурд Ньялсон. Осенью он нередко отправлялся ловить рыбу и охотиться в необжитые места, поскольку был прекрасным мореходом. Рассказывают, что всего их отправилось в эту экспедицию пятнадцать человек. Летом они добрались до ледяной горы Хвитсерка и обнаружили там старые кострища и признаки возможной добычи.

— Что бы вы предпочли, — поинтересовался у них Сигурд, — вернуться домой или продолжить наш путь? Лето уже на исходе. С другой стороны, до сих пор мы не могли похвастаться богатой добычей.

Его товарищи сказали, что предпочли бы вернуться домой. Было бы слишком опасно, заметили они, продолжать плавание в этих больших фьордах под ледниками.

Сигурд согласился с этим утверждением. «И все же что-то подсказывает мне, что большая часть добычи у нас еще впереди, если только мы сумеем заполучить ее».

Они ответили, что решение остается за ним. До сих пор они полагались на его опыт и ни разу не обманулись в нем. Сигурд сказал, что сам он предпочел бы плыть дальше. Так они в конце концов и поступили. На борту их корабля был человек по имени Стейнтор, который тоже вмешался в разговор и сказал следующее:

— Прошлой ночью я видел сон, Сигурд, и теперь хочу рассказать его тебе. Мне снилось, что мы провели корабль в этот большой фьорд, а потом я упал в какую-то расселину и взывал о помощи.

Сигурд заметил, что это не слишком-то хороший сон:

— Так что ты уж постарайся не падать в разные там ямы, чтобы потом не взывать оттуда о помощи.

Сказал же он так потому, что Стейнтор был известен своим своеволием и безрассудством.

Когда они зашли в воды фьорда, Сигурд спросил своих товарищей:

— Ну что, разве я был не прав, когда утверждал, что здесь уже есть корабль?

— Да, — подтвердили они, — это так.

Они двинулись дальше в глубь фьорда и обнаружили корабль, который лежал на берегу в устье реки и был тщательно прикрыт сверху. Это было большое морское судно. Затем они сошли на берег и увидели там дом, а неподалеку от него — палатку.

— Прежде всего, — заявил Сигурд, — нам следует разбить свою собственную палатку, так как день уже клонится к закату, и я хочу, чтобы мы все отдохнули и набрались сил.

Утром они отправились осматривать местность. Неподалеку они наткнулись на деревянную колоду. В нее был воткнут боевой топор, а рядом лежало тело человека. Сигурд решил, что человек этот колол дрова, пока не свалился от голода. После этого они направились к дому и там увидели еще один труп.

— Этот, — сказал Сигурд, — держался на ногах до последнего. Должно быть, это слуги тех, кто находился внутри дома.

Он сказал так потому, что рядом с этим человеком тоже лежал топор.

— Я думаю, будет лучше, — заметил Сигурд, — если мы пробьем отверстие в стене здания и позволим выйти наружу зловонию от находящихся там тел. Необходимо очистить воздух от той скверны, что скопилась там за такое долгое время. Будьте осторожны и держитесь в это время подальше, поскольку, как мне кажется, вместе с воздухом оттуда выйдет болезнь, весьма опасная для людей. Хотя маловероятно, чтобы сами эти люди смогли причинить нам какой-нибудь вред.

Стейнтор же заявил на это, что было бы глупо обременять себя хлопотами, в которых нет особой нужды. И пока они ломали стену дома, он вошел внутрь через дверь. Когда же он вышел, Сигурд взглянул на него и воскликнул:

— Да он совсем изменился!

Стейнтор же завопил и бросился бежать прочь. Товарищи его бросились за ним, но он упал в расщелину в скале, откуда никто не мог его вытащить, и там умер.

— Его сон обернулся для него правдой, — сказал Сигурд.

После этого они разобрали здание, точно следуя указаниям Сигурда, не причинив себе при этом ни малейшего вреда. Внутри дома они обнаружили мертвых людей и множество монет. Сигурд сказал:

— Как мне кажется, будет лучше, если мы очистим их кости от мяса в тех котлах, что раньше принадлежали им. Так нам будет легче переправить их в церковь. Мне кажется, это должен быть Арнбьорн, так как тот второй корабль, стоящий здесь у берега, я слышал, раньше принадлежал ему.

Это было замечательное судно, ярко раскрашенное и с носовым украшением. Однако у купеческого корабля было сильно повреждено днище, так что, по мнению Сигурда, он был уже ни на что не пригоден. Они забрали с него все гвозди, болты, а затем сожгли его. С собой они также забрали буксирную лодку и корабль с носовым украшением. Вернувшись в поселение, они отправились к епископу в Гардар. Сигурд рассказал ему об их приключениях и о находке денег.

— Я думаю, — заметил Сигурд, — что самым правильным будет передать эти деньги церкви, чтобы они сопровождали кости своих прежних владельцев.

Епископ заверил его в том, что он действовал мудро и рассудительно, и все с этим согласились. Там было много денег и других ценностей, привезенных с телами, а корабль с носовым украшением епископ счел настоящим сокровищем. Сигурд сказал, что и корабль этот должен отойти епархии, так как это пойдет во благо душам умерших. Прочее же добро, согласно закону Гренландии, поделили между собой те, кто нашел его.

Но когда слухи об этих событиях достигли берегов Норвегии, не миновали они и племянника Арнбьорна по имени Озур. Были там и другие люди, потерявшие своих близких на борту этого корабля и теперь желавшие унаследовать их имущество. Они приплыли в Эйриксфьорд, где жители пришли на берег, чтобы встретить их. Там они занялись куплей и продажей товаров, а после нашли себе пристанище в домах фермеров. Шкипер Озур отправился в Гардар, где жил епископ, и провел там зиму. В то время в Западном поселении находился еще один купеческий корабль, также принадлежащий норвежцу, Кольбейну Торльотсону. Был там и третий корабль под командованием Хермунда Кодрансона и его брата Торгильса. В целом команды этих трех кораблей представляли собой значительную силу.

Зимой Озур завел с епископом разговор о том, что он прибыл в Гренландию с намерением наследовать своему родичу Арнбьорну. Он просил епископа устроить все так, чтобы он и его товарищи могли получить свое наследство. Однако епископ заявил, что он получил эти деньги в соответствии с законом Гренландии о несчастных случаях. Он также заметил, что сделал это не по собственной инициативе и что ему представляется вполне справедливым, что деньги эти будут потрачены во благо душ их прежних владельцев, а также на церковь, где покоятся кости умерших. И ему представляется бесчестным требовать эти деньги сейчас. После этого разговора Озур не захотел оставаться в Гардаре с епископом и вернулся к своей команде. И так, все вместе, они провели эту зиму.

Весной Озур стал готовить тяжбу для гренландского тинга. Тинг этот проходил в Гардаре, и на него прибыл епископ в сопровождении Эйнара Соккасона и большого отряда вооруженных людей. Прибыл туда и Озур в сопровождении своих товарищей. Но как только суд открылся, Эйнар вместе со своими людьми вошел туда и заявил, что им предстоят бесконечные разбирательства, если они позволят иностранцам вести это дело исходя из их законов:

— Нам же нужен лишь тот закон, что существует здесь, в Гренландии!

Норвежцам так и не удалось обжаловать свое дело в суде, и они вынуждены были удалиться. Озур был этим крайне недоволен. Он чувствовал, что получил за все свои старания не деньги, а одно лишь унижение. И тогда он сделал следующее: он направился к тому месту, где стоял раскрашенный корабль, и проломил в нем две дыры с обоих боков — от киля и до самого верха. Затем он отправился в Западное поселение, где встретился с Кольбейном и Кетилем Кальфсоном и рассказал им, как обстоят дела. Кольбейн согласился, что с Озуром обращались унизительно, но и то, что он совершил в отместку, вряд ли заслуживает похвалы. Кетиль сказал ему:

— Я настоятельно советую тебе перебраться сюда, к нам, поскольку, как я слышал, епископ и Эйнар действуют заодно. Тебе никогда не справиться с ними обоими, поэтому будет лучше, если все мы сейчас будем держаться вместе.

Озур согласился, что на данный момент именно так и следует поступить. На одном из этих купеческих кораблей находился тогда Айс-Стейнгрим — Ледяной Стейнгрим. Озур же вернулся в Кидьяберг, где и жил вместе со своей командой.

Епископ очень разгневался, когда узнал, что корабль безнадежно испорчен. Он позвал к себе Эйнара Соккасона и заявил ему следующее:

— Пришло время исполнить те обещания, которые были даны тобой перед отплытием из Норвегии, а именно, что ты накажешь любого, кто осмелится посягать на имущество епархии или причинит ему какой-либо вред. Я же требую в качестве расплаты жизнь Озура, так как он испортил то, что по справедливости принадлежало нам. Да и в целом он вел себя по отношению к нам крайне пренебрежительно.

— Вы правы, господин епископ, — согласился Эйнар, — поступок Озура никак нельзя назвать хорошим. Однако и Озура можно понять, ведь он претерпел серьезный убыток. Таким людям бывает не так-то легко сдержаться, когда они видят, что не в состоянии заполучить в свою собственность все эти прекрасные вещи, принадлежавшие некогда их родственникам. Так что я даже не знаю, как тут быть.

Они распрощались весьма холодно, и на лице епископа явно читалось недовольство. Но когда люди собрались на годовщину церкви на праздник в Ланганесе, епископ появился там вместе с Эйнаром. На службу пришло очень много людей, и епископ сам отслужил мессу. Среди присутствующих был и Озур. Он стоял на южной стороне церкви напротив стены и беседовал с человеком по имени Банд Тордарсон, который был слугой епископа. Бранд уговаривал его помириться с епископом.

— В этом случае, — говорил он, — я думаю, все закончится хорошо. Сейчас же будущее для тебя представляется весьма мрачным.

Но Озур сказал, что он не готов пока сделать подобный шаг, так как с ним поступили очень дурно. И они продолжали обсуждать этот вопрос. Затем епископ и прочие люди направились из церкви в дом, и Эйнар пошел вместе с ними. Но когда они уже подошли к двери, Эйнар отделился от общей процессии и в одиночестве направился опять на церковный двор. Там он выхватил топор из рук одного человека и направился к южной стороне церкви — именно туда, где стоял, опершись на свой топор, Озур. Эйнар нанес ему смертельный удар, после чего вернулся в дом, где уже были расставлены столы. Не сказав ни слова, Эйнар сел на свое место напротив епископа.

В это время в комнату вошел Бранд Тордарсон и, подойдя к епископу, сказал:

— Вы уже слышали новость, господин епископ? Епископ заявил, что ему ничего неизвестно.

— А что случилось?

— Там, на улице, только что произошло убийство.

— Кто же сделал это? — поинтересовался епископ. — И кто стал жертвой?

На это Бранд заявил, что лучше всего ему сможет рассказать об этом тот человек, что сидит возле него.

— Эйнар, — спросил епископ, — ты убил Озура?

— Совершенно верно, — ответил Эйнар.

— Такие поступки заслуживают самого серьезного порицания, — заметил епископ, — но твоему поступку все-таки есть некоторое оправдание.

Бранд предложил омыть тело и прочесть над ним молитвы, на что епископ заявил, что у них еще будет достаточно времени для этого. Все расселись за столы, продолжая прерванную беседу, а епископ отправил людей отпевать тело убитого только после того, как Эйнар стал настаивать на этом, заметив, что все должно быть сделано так, как того требует обычай. Епископ же заявил, что, по его мнению, вообще не стоило бы хоронить Озура по церковному обычаю.

— Но раз уж ты так просишь, то его похоронят здесь — в церкви, у которой нет постоянного священника.

И он даже не захотел послать туда священника, пока тело не омыли и не положили на стол.

— Ситуация сложилась крайне неприятная, — заметил Эйнар, — и не в последнюю очередь благодаря вашим измышлениям. Теперь в это дело оказалось замешано немало горячих людей, так что вскоре нас ожидают серьезные проблемы.

На это епископ заявил, что он надеется, что они смогут противостоять любым нападениям извне. Он же, со своей стороны, готов предоставить свою помощь в решении этой проблемы — во всяком случае до тех пор, пока ее не взялись решать при помощи силы.

III

Вскоре известие об убийстве Озура дошло и до норвежских купцов.

— Я был прав, — сказал Кетиль Кальфсон, — когда утверждал, что его поступок будет стоить ему головы.

Был среди них и родственник Озура по имени Симон — большой сильный мужчина. И Кетиль сказал, что Симон поступит совершенно правильно, если решит отомстить за убийство своего родича. Симон заявил, что именно так он и намерен поступить.

Кетиль подготовил свой корабль, а затем направил людей к шкиперу Кольбейну сообщить ему последние новости.

— Сообщите ему также, что я намерен преследовать Эйнара судебным порядком, так как я знаю гренландский закон и готов иметь дело с этими людьми. Если же дело дойдет до беспорядков, то у нас здесь достаточно людей, чтобы защитить себя.

Симон также отправился на встречу с Кольбейном и рассказал ему об убийстве, а также о том, что Кетиль предлагает им объединить силы с норвежцами, живущими в Западном поселении, а потом всем вместе отправиться на гренландский тинг.

На это Кольбейн ответил, что если сможет, то обязательно придет, так как ему хотелось бы разъяснить гренландцам, что они не могут безнаказанно убивать людей с их [то есть норвежских] кораблей. Кетиль же взялся вести эту тяжбу от лица Симона и отправился на суд с большим количеством людей, передав купцам, чтобы они следовали за ним. Как только Кольбейн получил это послание, он немедленно собрал своих людей и приказал им отправляться вместе с ним на тинг. Кольбейн объяснил им, что при наличии подобной силы гренландцы вряд ли посмеют покуситься на их права. И вот Кольбейн с Кетилем объединились и стали действовать сообща, и каждый из них был таким человеком, с которым нельзя было не считаться. Они отправились в путь на своих кораблях, и хотя на море поднялось сильное волнение, они продолжали двигаться вперед. Их сопровождало большое количество вооруженных людей (хотя и не так много, как они ожидали). И вот все они прибыли на тинг.

Прибыл туда и Сокки Торисон. Человек он был умный и рассудительный, и его нередко выбирали третейским судьей в различного рода тяжбах. Он отправился к Кольбейну и Кетилю и сказал им, что хочет искупить вину своего сына.

— Я хочу предоставить себя в качестве посредника между вами, — заявил он. — И хотя меня связывают крепкие узы с моим сыном Эйнаром, я обещаю вести это дело так, что никто из вас не почувствует себя обиженным.

Кетиль сказал, что они хотели бы довести это дело до конца. Однако он не отверг окончательно предложения Сокки.

— Но с нами обращались просто чудовищно, — добавил он, — а мы еще никому не позволяли безнаказанно нарушать наши права.

Сокки же на это заметил, что вряд ли им улыбнется удача, если дело дойдет до битвы, учитывая неравные силы двух сторон.

Купцы отправились в суд, и Кетиль подал свою жалобу на Эйнара. Эйнар сказал:

— Если они одолеют нас в этом деле, вскоре это станет известно повсюду.

Тогда он пришел в суд и распустил его, так что купцы снова не смогли решить свой вопрос.

— Мое предложение все еще остается в силе, — сказал Сокки. — Я могу выступить третейским судьей в вашем деле.

Но Кетиль сказал, что никакое вознаграждение не поможет решить этот вопрос, поскольку к нему теперь прибавилось и нынешнее беззаконие Эйнара. На этом они и расстались.

Что же касается купцов из Западного поселения, то они не смогли попасть на тинг по той простой причине, что к тому моменту, когда они уже готовы были отплыть, с моря подул сильный встречный ветер. Но в середине лета решено было провести в Эйде третейский суд, и тогда купцы приплыли из Западного поселения к некоему мысу, где все норвежцы собрались вместе, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию. Кольбейн поклялся, что они не стали бы и говорить с гренландцами о выкупе, если бы в то время смогли все вместе прийти в суд.

— Но сейчас, я полагаю, нам лучше прийти на эту встречу, захватив с собой всех своих людей.

И вот как они поступили: они отправились в путь и спрятались в одном укромном заливе неподалеку от епископского дома.

Случилось же так, что, когда в церкви начали звонить к обедне, в то же время прибыл и Эйнар Соккасон. Купцы, услышав это, начали говорить о том, какими почестями встречают здесь Эйнара, даже звонят в его честь в колокола.

— Это просто невероятно, — заявили они, придя в сильнейшее негодование.

Но Кольбейн сказал им:

Не переживайте из-за этого, потому что вполне вероятно, что еще до наступления вечера этот звон может обернуться для него погребальным звоном.

И вот Эйнар и его люди пришли в условленное место и уселись на скамье. Сокки начал доставать всевозможные ценные вещи и предметы, которые должны были служить выкупом за убитого. Кетиль сказал:

— Я хочу, чтобы мы с Хермундом Кодрансоном оценили эти вещи.

— Хорошо, — ответил на это Сокки.

В то время как назначалась цена вещей, родственник Озура Симон бродил вокруг с мрачным и недовольным лицом. И вот, когда дело дошло до старинной кольчуги, Симон воскликнул:

— Какое оскорбление — предлагать эту рухлядь за такого человека, как Озур!

Он бросил кольчугу на землю и направился к скамье, на которой сидели гренландцы. И как только они увидели это, сразу же вскочили на ноги и повернулись лицом к Симону. В то же самое время Кольбейн проскользнул мимо них и оказался у них за спиной. И вот одновременно Кольбейн ударил Эйнара со спины своим топором, а Эйнар направил свой топор в голову Симона, так что оба они оказались смертельно ранены.

— Именно этого я и ожидал, — произнес Эйнар, падая на землю.

Тогда сводный брат Эйнара Торд бросился на Кольбейна, намереваясь убить его, но Кольбейн увернулся и ударил его своим топором, так что Торд был убит на месте. После этого между ними разгорелась битва, но епископ оставался все это время рядом с Эйнаром, и тот испустил свой дух на коленях у епископа.

Был там человек по имени Стейнгрим, который просил их прекратить сражение. Он и еще несколько человек бросились между враждующими сторонами. Но те были в такой ярости, что Стейнгрим в одно мгновение оказался проколот мечом. Эйнар умер на скамье, которая стояла возле палатки гренландцев. К тому времени уже много людей было ранено, и Кольбейн со своими спутниками стал отходить к кораблям, унося: с собой троих убитых. Затем они переправились через Эйнарсфьорд к Скьялгсбудиру, где стояли их корабли.

— Да, это была неплохая стычка, — сказал Кольбейн, — и я думаю, что теперь гренландцы еще менее довольны, чем прежде.

— А ты сказал правду, Кольбейн, — ответил ему Кетиль, — когда утверждал, что мы еще услышим сегодня похоронный звон: я думаю, это тело Эйнара несут в церковь.

И Кольбейн сказал, что не может отрицать своей причастности к этому делу.

— Нам следует готовиться к атаке гренландцев, — заявил Кетиль. — Я думаю, мы должны как можно усерднее продолжать погрузочные работы, и всем следует остаться на ночь на борту корабля.

Так они и поступили.

Сокки был глубоко потрясен случившимся и начал собирать людей для возможного сражения. В то время в Соларфьялле жил человек по имени Халл, отличавшийся трезвостью взглядов и спокойным характером. Он был на стороне Сокки и также прибыл к нему в дом со своими людьми. Халл сказал Сокки:

— Вы собираетесь атаковать на своих маленьких лодках большие корабли норвежцев, но результат этого предприятия представляется мне весьма сомнительным, учитывая тот прием, который наверняка подготовили нам купцы. С другой стороны, мне совершенно неясно, в какой степени на всех вас можно положиться. Разумеется, все предводители будут сражаться достойно, остальные же в случае серьезной опасности вполне могут обратиться в бегство, и тогда мы окажемся в еще худшем положении, чем сейчас. Поэтому мне кажется, что было бы неплохо, если бы все мы дали клятву либо победить, либо погибнуть.

При этих словах многие из них немедленно утратили былой пыл.

— И все же, — заметил Сокки, — мы не можем просто так оставить это дело.

Халл предложил свои услуги по заключению между ними перемирия. Он отправился к купцам и поинтересовался, может ли он обговорить с ними условия мира. Кольбейн и Кетиль передали, что они готовы начать переговоры. И тогда Халл пришел к ним и заговорил о том, что подобное дело необходимо урегулировать. Норвежцы ответили, что они готовы к любой альтернативе — будь то война или мир, — как того пожелают сами гренландцы. Они заявили также, что все эти неприятности произошли исключительно по вине самих гренландцев. «Но раз вы проявили добрую волю, мы готовы прийти к соглашению с вами». Халл объявил, что он будет судить так, как ему представляется правильным и справедливым. Затем он отправился к Сокки, который тоже дал согласие на то, чтобы Халл был судьей в этом деле. Купцы должны были днем и ночью готовиться к отплытию из Гренландии, поскольку ничто более не могло удовлетворить Сокки, как их скорейшее отбытие. «Но если они промедлят со своими приготовлениями, то пусть не ждут пощады, коль скоро попадут к нам в руки».

На этом они и расстались, определив место для следующей встречи.

— Наши приготовления к отплытию идут не так быстро, как хотелось бы, — заметил Кольбейн своим людям, — тогда как запасы провизии уже на исходе. Насколько мне известно, здесь неподалеку живет один земледелец, так что имеет смысл заглянуть к нему.

Все согласились, что стоит это сделать, и с наступлением ночи тридцать человек норвежцев — все вооруженные — сошли на берег. Они добрались до поселения, но то оказалось совершенно заброшенным. А прежде там жил человек по имени Торарин.

— Мое предложение оказалось не слишком удачным, — заметил Кетиль.

После чего они покинули ферму и отправились назад к кораблям. По дороге им пришлось пробираться через заросли кустов.

— Я чувствую сильную сонливость, — произнес Кетиль, — я немного посплю.

Его людям показалось, что это не слишком разумно, но Кетиль тут же лег на землю и заснул, а они остались охранять его. Очень скоро Кетиль проснулся и сказал им:

— Во сне мне открылось то, что было скрыто от меня прежде. Попробуйте-ка потянуть тот кустик, который находится возле моей головы.

Они сделали, как он сказал, и обнаружили внизу большую пещеру.

— Для начала давайте посмотрим, что здесь есть, — предложил Кетиль.

И вот они нашли там шестьдесят туш животных, двенадцать пластин масла (каждая весом по 80 фунтов) и большое количество сушеной рыбы.

— Очень хорошо, — обрадовался Кетиль, — что моя затея обернулась для нас такой удачей.

И они направились на корабль со своей добычей.

И вот настало время для заключения мира. Обе стороны — гренландцы и купцы — явились на эту встречу. Халл сказал следующее:

— Вот что я решил насчет вашего дела: убийство Эйнара перечеркивает убийство Озура, но из-за неравенства между двумя этими людьми норвежцы объявляются вне закона и потому не получат на острове ни крова, ни еды. Другие же убийства также искупают друг друга: фермер Стейнгрим и Симон, Крак-норвежец и Торфинн-гренландец, Вигват-норвежец и Бьёрн-гренландец, Торир и Торд. И лишь смерть одного из наших людей — Торарина — остается неоплаченной. Поэтому его семье следует выплатить денежное возмещение.

Сокки заявил, что для него и его товарищей-гренландцев подобное решение вопроса оказалось жестоким разочарованием, но Халл оставался тверд в своем решении, и на этих условиях они и распрощались.

Вскоре фьорды вблизи поселения замерзли и покрылись льдом, и гренландцы с радостью думали о том, что если купцы не успеют отплыть в назначенное время, то они смогут захватить их. Однако к концу месяца лед растаял, и купцы отплыли от берегов Гренландии.

Спустя какое-то время они прибыли в Норвегию. Кольбейн привез с собой из Гренландии белого медведя и подарил его королю Харальду Гилли. Он также рассказал королю, сколько беззаконий им пришлось претерпеть от гренландцев, и всячески поносил их за это. Но позднее король услышал другую версию этих событий и потому решил, что Кольбейн щедро уснастил свой рассказ ложью. И тот не получил награды за медведя. После этого Кольбейн стал на сторону Сигурда Лжедьякона, напал на короля в его палатах и ранил его [1136 год]. Через некоторое время, когда они на всех парусах плыли в Данию, на море поднялся сильный ветер. Кольбейн находился в это время в буксирной лодке и утонул. Другие же — Хермунд и его спутники — отправились в Исландию, на родину своих отцов.

На этом и заканчивается наша сага.

ПРИЛОЖЕНИЯ

I. НЬЯЛА: ВЕЛИЧАЙШЕЕ ИЗ СКАЗАНИЙ

Прежде всего стоит отметить, что «Сказание о Ньяле» отражает в себе целую эпоху. Точно так же, как «Война и мир» охватывает не только судьбы Безуховых, Болконских и Курагиных, но и простых крестьян, солдат, священников и швей, а также полководца Кутузова, императора и даже собаки Платона Каратаева, так и «Ньяла» позволяет нам увидеть не только самого Ньяла и его сыновей, а также представителей тех южных семейств, среди которых были друзья и враги Ньяла, но и всех вождей Исландии того времени: Снорри Годи, Гудмунда Могучего, Скапти Тороддсона, а также королей и ярлов Норвегии, Дании, Оркнея и Ирландии. Появляются на ее страницах торговцы и нищенки, земледельцы и моряки, и даже тот самый пес, чей предсмертный вой возвестил грядущую гибель Гуннара. В этом сказании мы найдем около двадцати пяти детально описанных характеров и огромное количество эпизодических лиц, позволяющих воссоздать достоверную картину той эпохи. Не ограничена эта картина и рамками определенного общества. И если молодые исландцы — это прежде всего сыновья земледельцев, все же многих из них можно назвать крестьянскими принцами, которые на равных общались со знатными людьми и даже с королями.

В центре этого повествования находится Исландия — от глубоких ущелий Тингвеллира до ледяных полей на юге острова. Однако события, происшедшие здесь, имели отклик в самых отдаленных частях Северо-Западной Европы. Как это ни странно, но распространение повествования далеко за пределы острова делает это сказание еще более исландским, подчеркивая самобытность происходивших на нем событий.

Все это позволяет сделать вывод, что «Ньяла» — это полное и законченное произведение. Главная тема остается неизменной: сожжение Ньяла. То, что предшествовало этому событию, и то, к чему оно привело, — все это занимает читателя с первой страницы до самого конца саги. Но вся эта последовательность событий значительно обогащена и другим материалом. Эта книга строится на тонкой игре оттенков между «да» и «нет»; здесь мы сталкиваемся с надеждами, которые то возникают, то исчезают, затем появляются снова — с тем лишь, чтобы впоследствии окончательно пропасть. Как легко Гуннар мог бы остаться в живых! Как легко можно было бы уладить убийство Хаскульда! Как часто трагический ход событий мог бы быть приостановлен и предотвращен…

«Если бы только, — думаем мы, — если бы только…»

Здесь перед нами проходит сама жизнь, и бывает трудно определить, в какой момент случайность становится неизбежностью. Если же мы посмотрим на «Ньялу» под иным углом зрения, то поймем, что это сказание о законе. Она необычайно богата материалом из конституционной истории страны, отражено в ней и обращение нации в христианство.

Закон, конституция и смена веры неотделимы от изображенных здесь персонажей. Но «Ньяла» — вовсе не историческое сочинение, требующее для раскрытия своего замысла наличия людей в качестве главных действующих лиц. «Ньяла» — это реалистическое повествование, которое умело использует историю для своих собственных творческих замыслов и целей. И главный интерес ее заключается не в исторических фактах и событиях, а совсем в другом. Особенным и главным предметом ее внимания являются человеческие судьбы. И поэтому ей необходимы как старая религия, так и новая, а также пророчества и сверхъестественные явления — вперемешку с благородным и низким, мудрым и глупым, важным и незначительным, а порой и просто сомнительным. Все это передано непосредственно через мысли, намерения и поступки людей. По большей части «Ньяла» — сказание героического или трагического плана, но есть в нем и обыденные, а подчас и комические ноты. Что делают люди, почему они это делают и что из этого выходит — вот то главное, что интересует автора сказания. И здесь важно отметить, что «Ньяла» обязана своим появлением не только искусному перу, но и высокообразованному уму. Автор «Ньялы» прекрасно знал сказания, созданные до него. Он хорошо разбирался в исторических записках, будь они генеалогические или повествовательные, отечественные или зарубежные. Не представляла для него трудностей и законодательная литература. Что же касается различного рода религиозных сочинений, то и в этой области он обладал весьма обширными познаниями. К тому же при написании этой книги он мог обратиться и к устной традиции, все многообразие которой мы начинаем понимать только сейчас.

Как мы уже сказали, в центре этого повествования находится такое ключевое понятие, как судьба. Гуннар, герой первой трети сказания, был, без сомнения, одним из благороднейших людей, когда-либо живших в Исландии. Но судьба (или злой рок) уготовила ему женитьбу на избалованной красавице Халльгерд, навлекшей на его голову множество бедствий. «У нее были прекрасные волосы, такие длинные и густые, что она могла окутаться ими, как плащом. При этом она была расточительной и очень вспыльчивой». Много людей погибло по вине этой опасной девушки, а после замужества она стала еще хуже. И Гуннар также был принесен в жертву ее властному и неуемному характеру. Она вовлекла его — вопреки его воле — в такое количество междоусобиц, что в конце концов четыре десятка его врагов осадили его в его собственном доме. Рядом с ним не было никого, кроме жены и матери, и все же он сдерживал нападение до тех пор, пока не оборвалась тетива его лука. И тогда он попросил у жены два локона ее чудесных волос, чтобы сплести их и сделать новую тетиву, но эта женщина с насмешкой отказала ему в этой просьбе. Вскоре Гуннар погиб — после одной из битв, которую сохранила для нас героическая литература того времени. Но Халльгерд осталась жить и втянула сыновей Ньяла в новую междоусобицу, приведшую к еще более гибельным последствиям.

Ньял был лучшим другом Гуннара. Он уже был пожилым человеком и отцом буйных и непокорных сыновей, в том числе и уродливого, одержимого жаждой убийства Скарпедина. Снова и снова Ньял спасал Гуннара, помогая ему избежать тех бедствий, на которые обрекали его гордость и жадность Халльгерд. Ньял был человеком мудрым и миролюбивым, преданным и великодушным, к тому же наделенным даром (который одновременно был и его проклятием) предвидеть будущее. При этом он вовсе не был слепым фаталистом. Ему было хорошо известно, что человек имеет право выбора, но он также знал и то, к каким последствиям может привести то или иное решение. Так, он предвидел смерть Гуннара, который отказался отправиться в изгнание за границу. И настал момент, когда Ньял увидел впереди свою собственную гибель. Эта тяжкая ноша легла на его плечи, когда сын его Скарпедин пришел к нему домой, чтобы сообщить, что он убил своего приемного брата Хоскульда.

— Горькое это известие, — проговорил Ньял, — тем более что беда эта касается меня столь близко, что уж лучше бы я потерял двоих родных сыновей, но не Хоскульда.

— Тебя извиняет только то, что ты стар. Разумеется, нельзя было не ожидать, что это коснется тебя так близко.

— Дело не столько в моем возрасте, — возразил Ньял, — сколько в том, что мне лучше, чем тебе, известно, что последует за этой смертью.

— И что же за ней последует? — спросил Скарпедин.

— Моя гибель, — ответил Ньял, — а также гибель моей жены и всех моих сыновей.

Обязанность отомстить за смерть Хоскульда выпала на долю Флози, и поскольку он был человеком долга, то принял на себя эту обязанность. Но даже в момент сожжения он пытался спасти всех, кроме прямых убийц Хоскульда. Он предложил женщинам, детям и всем слугам уйти невредимыми, что они и сделали. Затем, когда дом уже пылал, он умолял и Ньяла покинуть горящее жилище.

— Я совсем не хочу выходить наружу, — ответил Ньял, — так как я уже старый человек и не могу отомстить за моих сыновей, а жить в позоре я тоже не хочу.

Тогда Флози обратился к Бергторе [жене Ньяла]:

— Выходи, госпожа, ведь ты ни в чем не повинна, и я не хочу сжечь тебя в этом доме.

— Я вышла замуж за Ньяла совсем молодой, — ответила Бергтора, — и пообещала ему до конца разделять с ним его судьбу.

И вот, приняв свою судьбу (так же как Гуннар и Флози приняли свою), Ньял и его жена погибли в огне, а вместе с ними погибли их буйные и непокорные сыновья. И все же сожжение Бергторсфолла, как то было хорошо известно самому Флози, оказалось «неправым делом», которое ничего не могло решить или исправить. Равновесие было нарушено вновь, и на этот раз зять Ньял Кари, маленький сын которого погиб в том огне, принял на себя священный и нерушимый долг кровной мести. Долгие годы Кари преследовал тех, кто сжег Бергторефолл, — сначала в Исландии, а затем за границей. Все прочие люди уже давно приняли денежный выкуп, но Кари отказался от денег. В конце концов случилось так, что его корабль потерпел крушение у берегов Гренландии, неподалеку от Свинафелла. Бушевала сильная буря, когда Кари — беспомощный человек, ищущий надежного укрытия, — добрался до дома Флози. Тот сразу же узнал своего врага, бросился ему навстречу, поцеловал, а затем усадил на самом почетном месте в доме. И мы знаем, что вся оркестровка этой саги вела именно к этой — последней — ноте полного примирения. Остается рассказать лишь о том, как умер Флози. Много лет спустя он отправился в Норвегию за строевым лесом, но запоздал с обратным отплытием и слишком поздно вышел в море. «Люди предупреждали его о том, что корабль его не слишком-то надежен. Но Флози ответил им, что он достаточно хорош для старого, обреченного человека». Где-то на полпути между Норвегией и Исландией корабль затонул вместе со всеми, кто был на его борту. «И на этом я заканчиваю сказание о сожжении Ньяла».

II. ЕДИНСТВЕННЫЙ КОРОЛЬ, ПОКОЯЩИЙСЯ В ИСЛАНДИИ

[Две эти главы из Олафс Сага Хелъга излагают историю, связанную с завершением отношений короля Олафа с его врагом и родичем Хрёреком, одним из пяти королей Упланда. Олаф захватил всех пятерых, одного из них лишил языка, Хрёрека — глаз, а еще троих отправил в изгнание. После этого он никогда не выпускал Хрёрека из виду, хотя обращался с ним достаточно хорошо. Хрёрек же постоянно мыслил об отмщении, и еще до эпизода, приведенного в данной книге, он попытался убить короля и бежать.

Исландец Торарин Нефьольфсон получил известность не только благодаря своей безуспешной попытке достичь берегов Гренландии с королем Хрёреком на борту, но и в связи со своим знаменитым переходом из Стада в Мёре (Норвегия) в Эйрар (то есть Эйрарбакки) на юго-западе Исландии. Расстояние в 730 морских миль он покрыл всего за четыре дня и четыре ночи — самое быстрое путешествие из всех тех, что известны нам.]

Это случилось в праздник Вознесения [15 мая 1018 года], когда король Олаф пришел в церковь, чтобы послушать мессу. Епископ и король вместе с процессией обошли вокруг церкви, а затем вошли в саму церковь, и епископ подвел короля к его месту в северной части хора. Король Хрёрек, как обычно, сидел рядом с ним. Когда король Олаф сел на свое место, Хрёрек опустил ладонь ему на плечо и сжал его.

— Какая прекрасная на тебе одежда, родич, — сказал он.

— Сегодня большой праздник, — ответил король Олаф, — и этот праздник устроен в честь вознесения Иисуса Христа с земли на небо.

— Я не вполне понимаю то, что ты говоришь мне о Христе, — заметил Хрёрек, — но постараюсь запомнить это. Многое из того, что ты рассказываешь мне, представляется маловероятным, хотя, конечно, в прежние времена происходило немало чудес.

Когда месса началась, король Олаф поднялся, воздел к небу руки и поклонился алтарю, плащ он откинул при этом на спину. Хрёрек быстро вскочил и ударил короля Олафа ножом того рода, что носит название «рютнинг». Удар пришелся по накидке возле плеч, поскольку король в то время находился в поклоне. Одежда оказалась сильно порезанной, но король остался невредим. Олаф тут же понял, что произошло, он прыгнул вперед. Король Хрёрек нанес второй удар ножом, но безрезультатно.

— Так ты сбежал, Олаф Дигри, — воскликнул он, — от меня, слепого человека?

Король приказал своим людям схватить его и вывести из церкви, что и было сделано.

После этого происшествия короля Олафа стали подбивать на убийство Хрёрека:

— Ты слишком испытываешь свою судьбу, король, все время удерживая его рядом с собой. И днем и ночью он думает лишь о том, как лишить тебя жизни. И если ты вдруг упустишь его из виду, вряд ли кто-то сможет уследить за ним и воспрепятствовать его бегству. А как только он окажется на свободе, он немедленно поднимет против тебя вооруженное восстание.

— Все это так, — согласился с ними король Олаф. — И многие мужи погибли от рук людей менее опасных, чем Хрёрек. Но я не хочу пятнать этим убийством ту победу, что одержал над упландскими королями, когда однажды утром поймал их всех и захватил их королевства, не убив при этом ни одного из них, так как все они мои родичи. И сейчас мне трудно судить о том, имеет ли смысл убивать Хрёрека или нет.

Хрёрек положил свою руку на плечо короля Олафа лишь для того, чтобы понять, надета ли на нем кольчуга.

Жил в то время на севере Исландии человек по имени Торарин Нефьольфсон. Торарин не отличался высоким происхождением, но был человеком мудрым и рассудительным, и с ним охотно советовались самые избранные люди. Он много путешествовал и потому большую часть года проводил за границей. Торарин страдал искривлением конечностей, что делало его очень непривлекательным. Руки у него были большие и некрасивые, а ноги и того хуже.

Торарин находился в Тунсберге, когда произошло описанное выше событие. Он к тому времени уже был знаком с королем Олафом. На тот момент Торарин готовил к отплытию свой торговый корабль, так как намеревался отправиться летом в Исландию. В течение нескольких дней Торарин был гостем короля Олафа, и они о многом переговорили за эти несколько дней. Спал Торарин в комнате короля. Как-то рано утром король проснулся, тогда как остальные в комнате еще спали. Солнце уже поднялось, и внутри было довольно светло. И король увидел, как Торарин высунул из-под одеяла одну ступню. Некоторое время он рассматривал эту ступню, и тут проснулись все остальные.

— Некоторое время назад я проснулся, — сказал король, — и увидел поистине незабываемое зрелище: человеческую ногу столь уродливую, что в этом городе, я полагаю, более уродливой уже и не найти.

И он предложил остальным посмотреть и сказать, прав ли он. И все, кто видел ее, поклялись, что это чистая правда.

Торарин прекрасно понял, о чем они говорили.

— Существует не так уж много вещей, — заметил он, — которым нельзя было бы подобрать пару. Вполне возможно, что и данный случай — не исключение.

— Что касается меня, — сказал король, — я просто уверен в том, что такой же уродливой ноги здесь больше не найти. И я даже готов побиться насчет этого об заклад.

— Я же ставлю на то, что смогу найти в этом городе ногу еще более некрасивую, — ответил Торарин.

— Что ж, — сказал король, — пусть тогда тот, кто выиграет это пари, требует у другого все, что он хочет.

— Хорошо, — согласился Торарин и высунул из-под одеяла другую ногу. Она была ничуть не красивее первой, к тому же на ней отсутствовал большой палец. — Смотри сам, король: вот другая нога, которая еще уродливее первой, поскольку на ней нет одного пальца. Я выиграл пари.

— Нет, нет, — запротестовал король, — первая нога куда хуже, так как на ней пять уродливых пальцев, а на этой только четыре. Так что я вправе требовать, чтобы ты исполнил мою просьбу.

— Пусть будет так, — сказал Торарин. — Чего же ты хочешь?

— Ты должен отвезти короля Хрёрека в Гренландию и сдать его с рук на руки Лейфу Эйриксону, — ответил король.

— Но я никогда не был в Гренландии, — возразил Торарин.

— Что ж, вот прекрасный повод побывать там, — сказал король.

Поначалу Торарин не говорил ни «да», ни «нет», но когда король надавил на него, он ответил следующее:

— В случае, если бы я выиграл пари, я хотел просить тебя, король, чтобы ты принял меня в число своих вассалов. И если ты исполнишь мою просьбу, я тем более буду обязан исполнить твою.

Король дал свое согласие, и Торарин стал одним из его вассалов. Он стал готовиться к отплытию, и, когда все приготовления были закончены, взял к себе на борт короля Хрёрека. Прощаясь с королем Олафом, Торарин спросил его:

— Ну а если получится так, мой господин, что мы не сможем доплыть до Гренландии, но окажемся у берегов Исландии или какой-нибудь другой страны, как тогда я должен буду поступить с королем?

— Если вы окажетесь в Исландии, — ответил ему король Олаф, — ты должен будешь передать Хрёрека в руки Гудмунда Эйольфссона, или Скапти Законодателя, или кого-то еще из вождей, кто желает принять мою дружбу и все связанные с этим почести. Но если вы окажетесь в какой-нибудь другой, не столь отдаленной стране, сделай так, чтобы Хрёрек никогда не вернулся живым в Норвегию. Но сделай это лишь в том случае, если у тебя не останется другого выхода.

Торарин дождался попутного ветра и направился прочь от берегов Норвегии, далеко за острова, и проплыл севернее того места, где в море выдавался Лидандиснес. Спустя какое-то время он проплыл мимо южного берега Исландии и направился далее на запад — в Гренландское море. Там его корабль попал в сильную бурю, и Торарин не смог продолжать свой путь к берегам Гренландии. Ближе к концу лета он добрался до Исландии, до Брейдафьорда. Здесь Торарин встретился с Торгильсом Арасоном, который обладал определенным весом в обществе, и передал ему просьбу короля Олафа, его предложение дружбы и знаки отличия, связанные с принятием ответственности за короля Хрёрека. Торгильс в свою очередь повел себя весьма дружелюбно и пригласил Хрёрека в свой дом, где тот и прожил первую зиму. Но там ему не понравилось, и он попросил Торгильса отвезти его к Гудмунду. Как ему говорили, заметил Хрёрек, именно дом Гудмунда отличается своим великолепием, и как раз к нему он и должен был попасть. Торгильс сделал, как он просил: выбрал людей и отправил их сопровождать Хрёрека в Модрувеллир. Гудмунд, памятуя о просьбе короля Олафа, принял Хрёрека очень хорошо, и в доме Гудмунда Хрёрек провел свою вторую зиму. Но затем он решил уехать и оттуда, и Гудмунд нашел для него место на маленьком хуторе, называвшемся Кальфскинн, где проживало совсем мало народу. И здесь Хрёрек провел свою третью зиму. Сам же он говорил, что с тех пор, как потерял свое королевство, нигде еще он не чувствовал себя так хорошо, как здесь, поскольку здесь он снова оказался первым в своем окружении. На следующее лето Хрёрек тяжело заболел и умер. И теперь говорят, что он — единственный король, покоящийся в Исландии.

III. УНГОРТОК — ГЛАВА КАКОРТОКА

[Эта великолепная и одновременно кровавая история взята нами (вместе с иллюстрациями гренландца Арона из Кангека) из книги Генри Ринка «Истории и традиции эскимосов», Лондон, 1875.]

Как-то раз один из жителей Арпатсивика приплыл на своем каяке во фьорд, чтобы испытать новое копье. Когда он приблизился к Какортоку, где поселились первые кавдлунайт [мн. ч. от кавдлунак — чужеземец, норманн], он увидел там одного из них — этот человек собирал на пляже раковины. Вскоре он обратился к приплывшему со словами: «Давай-ка посмотрим, сможешь ли ты поразить меня своим копьем». Владелец каяка отказался выполнить эту просьбу, хотя тот человек продолжал настаивать на своем. Наконец на берегу появился хозяин этого места по имени Унгорток [Унгор = Ингвар?] и сказал: «Раз уж ему так хочется, выполни его просьбу». И тогда владелец каяка метнул свое копье и убил того человека на месте. Но Унгорток не стал ругать его за это, сказав: «Это не твоя вина, поскольку ты сделал лишь то, о чем тебя просили». Затем наступила зима, и все были уверены в том, что кавдлунайт вскоре придут мстить за гибель своего человека. Однако прошло лето, а вслед за ним промелькнуло еще два, но кавдлунайт так и не пришли. В начале третьей зимы тот же самый владелец каяка вновь поплыл на своей лодке к Какортоку со своим обычным охотничьим оружием. На этот раз он снова увидел, как кавдлунак собирает на берегу раковины, и ему пришла в голову мысль убить его. Он подплыл к нему с той стороны, где на воду падал яркий солнечный свет, метнул в него копье и сразу же убил его, после чего — незамеченным — вернулся домой и рассказал всем, как он расправился с одним из кавдлунайт. Спустя какое-то время одну девочку отправили вечером за водой. Но когда она стала наполнять ведро, то обнаружила, что в воде отражается что-то красное. Поначалу она решила, что это отражение ее собственного лица, но когда обернулась, то в ужасе увидела большую толпу кавдлунайт. Она была так испугана, что забыла даже про ведро, и тут же бросилась домой, чтобы рассказать всем об увиденном. В то же самое время враги окружили их дом и встали напротив двери и окон. Один из обитателей дома выбежал наружу и тут же был убит ударом топора. И все остальные тоже были убиты, в живых остались только два брата. Им удалось убежать и спрятаться на льду. Но вскоре кавдлунайт заметили их и сказали: «Вот последние из этого племени. Давайте-ка поймаем их». И они тут же бросились в погоню. Их предводитель сказал: «Я бегаю быстрее вас, так что я и побегу за ними». И он бросился за ними по льду, где братья просто не могли бежать быстро, поскольку у младшего на ботинках были новые подошвы, которые все время скользили. Наконец они достигли противоположного берега, и Кайсапе, старший, успел вскарабкаться на обледеневший склон. Но младший упал и тут же был схвачен. Унгорток отсек его левую руку и, указывая на нее старшему брату, произнес: «Кайсапе, как бы долго ты еще ни прожил, тебе не удастся забыть твоего бедного брата!» Кайсапе не был вооружен и не мог оказать ему никакого сопротивления, а потому бросился бежать прочь. Так он добрался в конце концов до Кангермиутсьяка, где жил его тесть. Здесь он провел всю зиму и получил в подарок каяк. Летом он отправился на своем каяке на юг, чтобы выучить магические заклинания, при помощи которых он мог бы заколдовать своих врагов. Следующую зиму он вновь провел в Кангермиутсьяке, но с наступлением лета отправился на север, чтобы найти себе товарища. Куда бы он ни приходил, он прежде всего интересовался, нет ли в поселении двоих братьев. И если он находил их, то для начала проверял мех внутри их сапог, чтобы узнать, есть ли у них вши.

Стр. 286.

И так он путешествовал до тех пор, пока не нашел двоих братьев, у младшего из которых совсем не было вшей. Он уговорил этого юношу помочь ему и вместе с ним вернулся в Кангермиутсьяк. Здесь он начал охотиться на тюленей, из шкур которых он удалял всю шерсть, а затем делал из них белые кожи. После этого он отправился на поиски большого куска плавучего дерева и в конце концов нашел то, что ему было нужно. Он выдолбил этот кусок своим ножом, так что тот стал похож на полую трубку, а затем плотно заткнул его с одного конца. С обеих сторон он продолбил маленькие отверстия, для которых тоже изготовил деревянные затычки. Приготовив все это, он поместил все белые кожи внутрь бревна, а затем заткнул его с одного конца и точно так же заткнул все маленькие отверстия. Затем он спустил его на воду, и все владельцы каяков помогли ему отбуксировать это бревно по заливу до Пингивьярника, где они пристали к берегу. Здесь они вынули кожи, прикрепили к ним веревки, а затем подняли их и расправили подобно парусам, так что лодка приобрела вид грязноватого айсберга (поскольку кожи оказались не совсем белыми). И вот люди сели в лодку, после чего ее оттолкнули от берега, и Кайсапе приказал: «Расправьте кожи!» Они так и сделали, и люди на берегу были поражены тем, насколько это похоже на плывущий по воде айсберг. Кайсапе, который тоже хотел посмотреть на все это с берега, приказал своей команде: «Теперь вы сами будете править лодкой, а я сойду на берег, чтобы посмотреть на нее со стороны». И когда он взглянул на творение своих рук, оно ему очень понравилось, и он приказал своей команде вести лодку к берегу. Кожи расстелили на берегу, чтобы высушить их на солнце. Когда же это было сделано, Кайсапе заметил, что он все еще не забыл своего брата. Теперь они были готовы отправиться для мщения в Какорток, однако на какое-то время им пришлось задержаться в Арпатсивике, где они дожидались попутного ветра. И вот, когда такой ветер наконец подул, весь фьорд постепенно заполнился плавучими льдинами самых разных форм и размеров. Пришло время Кайсапе расправить все паруса и плыть за льдинами в глубь фьорда. Кайсапе сопровождало большое количество лодок, но все они пристали к берегу к северу от Какортока, чтобы люди могли собрать там сухой можжевельник. В то же самое время Кайсапе и его товарищи, надежно укрытые внутри полого бревна, продолжали двигаться прямо к дому, наблюдая за тем, что происходит вокруг, сквозь выдолбленные отверстия. Они видели кавдлунайт, которые ходили туда-сюда по берегу, вновь и вновь поглядывая на залив. Однажды они отчетливо услышали крик: «Каладлит [мн. ч. от калалек — гренландский эскимос] плывут!» На этот крик все выбежали из дома, но когда предводитель сказал: «Там нет ничего, кроме льда», — они снова вернулись домой. Тогда Кайсапе произнес: «А теперь живее! Я думаю, какое-то время они еще не покажутся на берегу». Они высадились на берег и, держа в руках сухой можжевельник, окружили дом. Кайсапе заложил топливом дверной проем, а затем поджег его, так что все люди внутри сгорели заживо. И те, кто пытался выбежать через дверь, также погибли в огне. Но Кайсапе мало беспокоила судьба этих людей: все его помыслы были сосредоточены на одном Унгортоке. И вот он услышал возглас одного из своих товарищей: «Кайсапе! Вот человек, которого ты ищешь!» Вождь к этому времени покинул горящий дом через окно и бросился бежать с маленьким сыном на руках. Кайсапе бросился за ним в погоню и вскоре почти догнал его. Приблизившись к озеру, Унгорток бросил своего сына в воду, полагая, что лучше ему утонуть, чем умереть от ран. Но Кайсапе, будучи не в силах одолеть своего противника, вынужден был вернуться к своим людям. А Унгорток бежал, пока не достиг Игалико, где в то время был вождем человек по имени Олав. Но поняв, что Кайсапе и здесь не оставит его в покое, Унгорток перебрался на мыс залива Аглюитсок и поселился в Сьоралике, тогда как Кайсапе обосновался у самого входа в этот фьорд.

С наступлением лета он возобновил преследование Унгортока, который к тому времени успел добраться до побережья, расположенного напротив острова Алук. Кайсапе проследил его до северной стороны этого острова, где он устроил себе жилище. И вот Кайсапе решил посоветоваться с жителями восточных земель, каким образом он может одолеть Унгортока. В конце концов один из них выступил вперед и сказал: «Я дам тебе кусок дерева из дома бесплодной женщины, и из него ты сделаешь себе стрелу». Он произнес над этим куском какие-то заклинания, а затем вручил его Кайсапе. Тот принял этот дар со словами: «Если он действительно сможет помочь мне, я обещаю тебе свою помощь во время охоты». И вот Кайсапе изготовил столько стрел, сколько могло уместиться в его колчан из тюленьей кожи. Под конец же он добавил к ним заговоренную стрелу, а затем отправился со своими товарищами на большое озеро, неподалеку от которого стоял дом Унгортока. Здесь Кайсапе разложил свои стрелы на некотором расстоянии одна от другой, последней же он положил заговоренную стрелу. Он приказал своим товарищам остаться возле озера, а сам осторожно забрался на высокий холм, откуда ему хорошо был виден Унгорток, разгуливавший туда-сюда возле своего дома. Он о чем-то говорил сам с собой, и Кайсапе услышал, как он несколько раз произнес его имя. Кайсапе решил дождаться ночи, чтобы выполнить свой замысел. С наступлением сумерек он прокрался к дому и заглянул в окно, держа наготове свой лук. Унгорток быстро ходил туда и сюда, и потому в него нельзя было как следует прицелиться. Поэтому Кайсапе направил свой лук на жену Унгортока, которая спала тут же в комнате, а у ее груди лежал ребенок. Унгорток, услышав шум, взглянул на жену и увидел, как стрела пронзила ей горло. В то же время Кайсапе бросился на берег озера за другой стрелой, а Унгорток бросился за ним, держа в руке топор, которым он некогда убил брата Кайсапе, а теперь намеревался убить и его самого. Кайсапе выпустил в него вторую стрелу, но Унгорток увернулся и сделал себя таким тонким, что виден остался лишь его подбородок. И все стрелы, которые выпустил в него Кайсапе, так и не попали в цель. Унгорток переламывал их пополам, а затем бросал в озеро. Наконец Кайсапе схватил заговоренную стрелу, и она прошла через подбородок Унгортока прямо в его глотку. Но поскольку тот не умер сразу, Кайсапе бросился бежать, а раненый Унгорток еще какое-то время преследовал его. Но вот внезапно Кайсапе почувствовал, что ему нечем дышать, и в полном изнеможении упал на землю. Однако, вспомнив про Унгортока, он снова вскочил на ноги, и отправился назад, чтобы посмотреть, что с ним случилось, и обнаружил неподалеку его мертвое тело. Тогда он отрубил руку Унгортока и произнес, глядя на мертвого человека: «Посмотри на эту руку — уж ее-то ты никогда не забудешь!» Затем Кайсапе убил ребенка Унгортока, после чего отправился назад в Кангермиутсьяк. С собой же он взял того самого старика из восточных земель, который помог ему. Кайсапе заботился о нем, пока тот не умер. Сообщают также, что похоронен он был в Кангермиутсьяке.

IV. СТРАУМФЬОРД В ВИНЛАНДЕ

Капитан Мунн, уроженец Сент-Джона (Ньюфаундленд), выдвинул гипотезу, которая базируется на детальном знании рассматриваемой местности. Эту гипотезу нельзя назвать научной в строгом смысле этого слова, и все же на нее стоит обратить внимание. Что же касается научной базы, то она была заложена фундаментальным исследованием Таннера, посвященным восточной части полуострова Лабрадор. Свою идентификацию Маркланда и Винланда Таннер провел «на основе наблюдений, совершенных им во время «финнско-лабрадорской экспедиции» 1937 года и «лабрадорской экспедиции Таннера» 1939 года, а также на основе информации, полученной из литературных и картографических источников». Его аргументы оказали серьезное влияние на все последующие исследования. В 1956 году Мельдгаард, ориентируясь на сведения, содержащиеся в норманнских сказаниях, совершил плавание вдоль побережья Лабрадора — от залива Гамильтон до пролива Белл-Айл и мыса Болд, исследуя побережье. Благодаря глубоким познаниям в области археологии и этнологии Мельдгаард смог значительно подкрепить и развить теорию Мунна и Таннера. Он также пришел к выводу, что остатки норманнских жилищ и стоянки в Лейфсбудире и Страумфьорде следует искать неподалеку от залива Пистолет. Книга Ингстада явилась подробным обзором норманнской Гренландии, а значит, и всего, что так или иначе касалось путешествий гренландцев в Винланд. Он пришел к выводу, что существовало две главные области, ставшие объектом исследования норманнов, каждую из которых можно назвать Винландом: Винланд I располагался в северной части Ньюфаундленда, а Винланд II — гораздо южнее, в Массачусетсе и на Род-Айленде. В 1960-м и 1961 годах Ингстад много путешествовал вдоль побережья Квебека, Ньюфаундленда и Лабрадора в поисках мест, где когда-то находились норманнские поселения. Совместно с Энн Стайн Ингстад ему удалось обнаружить то, что они сочли остатками древних норманнских поселений в заливе Эпав, менее чем в миле к югу от Ланс-о-Мидоус. Там, по мнению Ингстада, и был расположен Лейфсбудир. Летом 1962 года он начал в этом месте интенсивные раскопки.

Первые результаты раскопок оказались весьма впечатляющими. Ингстад обнаружил множество древних развалин по обеим сторонам ручья Блэк-Дак. Часть этих развалин датируется периодом каменного века. Жилища принадлежали, скорее всего, эскимосам дорсетской культуры, оставившим после себя обломки кремня, светильников, оружия и т. п., а также места для разведения огня и углубления для приготовления пищи. Помимо этого, Ингстад обнаружил остатки строений, которые, возможно, были сооружены европейцами, яму для огня и горн для выплавки железа из руды. Здесь же, возле горна, были найдены остатки древесного угля, куски шлака, глина, обломки железа, один кусок бронзы, наковальня и очаг. Все это позволяет утверждать, что некогда в окрестностях ручья Блэк-Дак жили люди, обладавшие навыками работы с железом. Остается лишь доказать, что именно они и были норманнами, приплывшими в Америку в начале XI века. Первый тест К-14 (карбон), проведенный на основе материалов железного века, показал, что все они, скорее всего, могут быть датированы 1000 годом н. э. Пирамиды, найденные в этой области, исследовали на предмет рунических надписей, но безуспешно.

Рис. 12. Страумфьорд в Винланде^{32}.

Наиболее ясный и полный отчет об экспедиции Ингстада 1962 года был напечатан в виде двух статей в Les-bók Morgunblaðsins 30 сентября и 14 октября 1962 года. Автором этих статей является один из участников раскопок, профессор Исландского университета Торхаллур Вильмундарсон. Он подводит итог сделанным во время экспедиции археологическим находкам, подробно — со ссылкой на текст сказаний — описывает район Священного залива, а также подкрепляет, при помощи убедительных данных литературного, исторического и географического характера, ранее высказанное в Morgunblaðið мнение о том, что Винландский мыс и Страумфьорд Карлсефни следует искать в районе северного Ньюфаундленда. Что же касается Винланда, то он, очевидно, тянется вдоль всего побережья от мыса до Новой Англии — до самой южной точки, до которой смогли добраться норманны. Как и в случае с Гренландией и — в меньшей степени — с Исландией, нет необходимости думать, что норманны хорошо знали всю эту местность.

Наконец, стоит упомянуть о попытке капитана Карла Сёльвера реконструировать скалхольтскую карту «с учетом правильного расположения широт и на основе принципов Меркатора». В результате подобных преобразований Сёльвер определил, что расстояние от Херьольвснеса в Гренландии до мыса Болд составляло 640 морских миль через крайнюю точку. На современных картах это расстояние равно 622 морским милям, через крайнюю точку Винландского мыса при том же курсе, так что расхождение в цифрах оказывается совсем невелико.

КАРТЫ

ВКЛЕЙКА ФОТОГРАФИЙ

Комментарии

¹ В Ирландии раннего Средневековья «под «паломником» (up. deorad) подразумевали отнюдь не того человека, который совершал паломничество к святыням, а затем возвращался домой, а того, кто покидал свой дом, чтобы провести затем долгие годы или даже остаток жизни в чужих странах». Baanmartre — это те, кто «обитает в пустынях, и по собственному желанию устраивает себе жилище в темных местах в ожидании небесного пристанища».

² В сочинении Беды Достопочтенного De Ratione Temporum: In Libros Regum Quaestionum xxx liber.

³ Дикуил продолжает: «Существует немало других островов в океане к северу от Британии, достичь которых можно через два дня и две ночи, если плыть от самого северного из Британских островов при попутном ветре и под полными парусами. Один святой человек [presbyter religiosus] рассказал мне, что за два летних дня и ночь между ними он на маленькой лодке доплыл до одного из таких островов. Некоторые из этих островов очень маленькие, и почти все они отделены друг от друга узкими проливами. Отшельники, приплывшие сюда из нашей Шотландии [Ирландии], жили на этих островах почти сто лет. Но сейчас там из-за норманнских пиратов почти не осталось отшельников, зато полно овец и разных морских животных. Я никогда не встречал упоминания об этих островах в книгах ученых людей».

Принято считать, что Дикуил говорит здесь о Фарерских, или Овечьих островах. Некоторые из загадок, связанных с этим интересным описанием, скорее всего, не были загадками для Дикуила.

⁴ Хьорлейф не знал, что единственные медведи, встречающиеся в Исландии (как правило, на северном побережье), — это белые медведи, добирающиеся сюда вместе с плавучими льдами из Гренландии.

⁵ О лошадях в Исландии можно было бы сложить отдельную сагу. Более двух третей исландских могил викингов содержат останки лошадей, захороненных вместе со своими хозяевами. Могила в Силастадире содержит два лошадиных скелета, расположенные в отдельной камере.

⁶ См. приложение: «Ньяла: величайшее из сказаний».

⁷ См. приложение II: «Единственный король, покоящийся в Исландии».

⁸ И все же мы не можем утверждать ничего определенно, поскольку количество этих островов, их природа и расположение были скорее объектом спекуляций, а отнюдь не географическим фактом. Так, в «Гренландских анналах» Бьёрна Йонссона из Скардсы (ок. 1625) мы читаем, что Гуннбьярнарейяр лежат неподалеку от устья Исафьорда, на северо-западе от него. Примерно десятью годами позже Йорис Каролюс изображает на своей карте восемь островов Губерма прямо к западу от Вестфиртира. Однако Йорис был непревзойденным изобретателем островов. Арнгримур Йонссон в разное время, в своих книгах «Гренландия» и «Об Исландии», располагал эти острова к западу, северо-западу и северу от Исландии. Одни утверждали, что острова эти населены, другие — что нет. Йон Гудмундссон в своей книге «Um Íslands aðskiljanlegar náttúrur», написанной вскоре после 1637 года, предпринял попытку суммировать известные ему факты: «Гуннбьярнарейяр. Норвежец Гуннбьёрн Ульф-Кракасон, который совершал на своем корабле плавание вокруг Исландии с целью найти прилегающие к ней земли, первым увидел эти острова. Они были покрыты травой, а еще на них было много птиц, как и на шхерах неподалеку от Гардарсхольма. Но было бы слишком долго рассказывать об этом со всеми подробностями. Мастер Йурис Холлендски [= Йорис Каролюс] ныне является последним из тех, кто был на тех островах и даже видел там две церкви. Всего этих островов шесть, и все они достаточно большие. Мне ничего неизвестно о том, вели ли англичане и датчане торговлю с жителями островов. Земли эти лежат к северо-западу от Исафьярдардьюпа и Адальвикур-Ритабьярга, как о том сообщает старинное стихотворение (изд. Германссона, Исландика XV, с. 3)». Под старинным стихотворением подразумеваются пророческие стихи Стирбьёрна о судьбе Снэбьёрна Галти, и в этом случае мы вновь возвращаемся к тому, с чего начали, вряд ли став при этом намного осведомленнее. Надпись на карте Рюйша 1507 года издания гласит: «Этот остров был полностью уничтожен в 1456 году от Р. X.» (О'Делл. Скандинавский мир, с. 359), что убирает одновременно и остров(а), и проблему — если бы только мы могли принять такое решение (чего мы не можем сделать). Гуннбьярне Скёр, Губар Шёр и им подобные будут сохраняться на некоторых картах вплоть до XVIII столетия.

⁹ Отто Петерссон впервые высказал мнение о том, что Эйрику не пришлось огибать мыс Фарвель, поскольку он плыл через пролив Принс-Кристианс. Если же это действительно было так, значит, правы и те ученые, которые считают, что в течение третьего лета Эйрик исследовал восточное побережье Гренландии, поднявшись на север до той самой широты, которая проходит через мыс Эйриксфьорда. Очевидно, именно на этом побережье он нашел развалины эскимосских жилищ, поскольку юго-западное побережье было покинуто эскимосами дорсетской культуры за восемьсот лет до прибытия норманнов. И все же большинство деталей этого плавания Эйрика так и остается непроясненным.

¹⁰ Земли в Гренландии были распределены следующим образом: Герьольф взял под поселение Херьольвснес (современный Икигэт) и Герьольфсфьорд (Амитсварссук). Кетиль взял Кетильсфьорд (Тасермиут). Храфн взял Хравнсфьорд (Агдлюитсок или же только его северный рукав — вплоть до Фосса). Сольви взял Сольвадал (вероятно, равнину, простирающуюся от Кангикитсока). Хельги Торбрандссон взял под поселение Альптафьорд (Сермилик), назвав его так же, как и свой родной фьорд в Исландии. Торбьёрн Глора взял Сиглуфьорд (Унарток). Эйнар взял Эйнарсфьорд (Игалико). Хафгрим взял Хавгримсфьорд (Экалюит) и Ватнахверви (внутреннюю часть полуострова между Игалико и Агдлюитсоком — и самую обширную территорию в норманнской колонии). Арнлауг взял Арнлаугсфьорд (невозможно точно идентифицировать; где-то в северных районах Эйстрибиггда). Сам Эйрик поначалу жил в Эйриксее (Игдлюталик), возле устья Эйриксфьорда (Тунугдльярфик), а затем перебрался в Браттахлид (Кагсьярсук), неподалеку от северной границы фьорда.

¹¹ Так у Вильхьяльмура Стефансона в «Трех путешествиях Мартина Фробишера», 1938, с. xliv, со ссылкой на книгу Э. Мюллера-Рёделя «Соколиная охота в старые и новые времена», Лейпциг, 1906, с. 15.

¹² Мнение о том, что именно Лейф по поручению короля Олафа Трюгвасона способствовал обращению Гренландии в христианство, восходит к монаху Гунклаугу Лейфссону и его жизни «Олафа Трюгвасона». Более ранние источники, такие, как «История Норвегии» и «Агрип», не упоминают Гренландию среди стран, обращенных королем Олафом. В «Истории Норвегии» утверждается, что гренландцы обратились в христианство под влиянием своих соседей-исландцев.

¹³ Безграничный и вполне заслуженный авторитет Фритьофа Нансена (Klimatsvekslinger in Nordens Historie, Oslo, 1925; Klimatsvekslinger i historisk og postglacial Tid, Oslo, 1926) и Вильхьяльмура Стефансона послужили причиной того, что многие люди так и не смогли принять ту картину климатических изменений, которая представлена в этой книге. С другой стороны, в пользу таких климатических изменений свидетельствуют современные археологи, географы, океанографы, зоологи, палеоботаники и, что особенно важно, климатологи. Своими собственными выводами я обязан прежде всего работам Отто Петересона (Climatic Variations in Historic and Prehistoric Time) и Лауге Коха (The East Greenland Ice). Кох суммирует это так: «Не оставляет сомнений, что норманны были обеспокоены ухудшением в XIII веке климатических условий… однако до полного исчезновения норманнов с гренландской территории вновь наступило улучшение климата [после 1400 года], поэтому исчезновение норманнов следует приписывать не столько падению температур, сколько утрате коммуникаций с Европой и наступлению эскимосов с севера».

¹⁴ Долгое время считали, что между Гренландией и Северной Европой находится своеобразный мост из земель. На востоке он соприкасается с Бьярмаландом, который расположен за Белым морем. Эту землю, которую легенды нередко населяли гигантами, можно видеть на многих картах, включая и те, что были найдены в Скалхольте и Холаре. Фигурирует эта земля и на тех двух картах, которые Грип, бургомистр Киля, отослал в 1551 году королю Христиану III — «из каковых карт ваше величество может видеть, что страна вашего величества Гренландия простирается вплоть до Нового Света и тех островов, которые открыли португальцы и испанцы, так что до этих земель можно добраться из Гренландии по суше. Можно до них добраться по суше и из Лапландии, из замка Вардёхус». Существование подобной земли-фантома стимулировало фантазию людей в той же степени, что и существование Хафсботна, или Полярного залива, протянувшегося от 20 градуса западной долготы до 40 градуса восточной долготы. К счастью, этот сухопутный мост был вполне проходим для людей и животных. Так, некий Хрейдар рассказывал, что он пересек его вместе со своей козой. Коза питалась растущей там травой, а Хрейдар — козьим молоком. Вполне естественно, что с тех пор его стали называть не иначе как Козлиным Хрейдаром.

¹⁵ Название «скрэлинги» применялось норманнами для обозначения тех туземных племен, с которыми им пришлось столкнуться в Гренландии (эксимосы), а также в Маркланде и Винланде (эскимосы или индейцы), Не вполне понятно, что именно значит это слово. «Это название можно соотнести с современным норвежским skræla («пронзительный крик, вопль») или с исландским skrælna («сокращаться»). В современном исландском языке skræling означает «простой парень», «деревенщина», а в современном норвежском — «слабак». Сами эскимосы называли себя Inuit (ед. ч. Inuk) — «человеческие существа» или «люди».

¹⁶ Вполне естественно, что исландцы совершали экспедиции к разным местам восточного побережья Гренландии, которое находилось так близко от их острова, и Свалборд («Холодный край»), скорее всего, был расположен где-то в районе залива Скорсби. Маловероятно, что это был такой отдаленный и бесплодный остров, как Ян-Майен или же Шпицберген.

¹⁷ Annalium Farrago. Исландика X, с. 2. Анналы были написаны приблизительно в 1637 году на латинском языке. Считается, что они были составлены на основе документов, которые погибли в огне того пожара, что уничтожил в 1630 году собор в Скалхольте. Несколько сомнительным подтверждением их достоверности являются «параллельные» им линии из «Гренландской хроники» Лискандера (1608).

¹⁸ Эту точку зрения весьма убедительно отстаивал в своих работах Вильхьяльмур Стефансон, а также Хельге Ингстад (Landet under Polarstjernen, с. 356–361). С некоторой осторожностью соглашался с нею и К. Джини (On the Extinction of the Norse Settlements in Greenland). Джини обращал внимание на то обстоятельство, что в могилах Вестрибиггда отмечается явное расхождение в количестве похороненных там мужчин и женщин, что должно было явиться следствием такого же несоответствия и в жизни. Далее он выдвигает весьма любопытное, но малоприемлемое предположение, согласно которому белые гренландцы могли смешаться со скрэлингами именно по инициативе норманнских женщин. Стоит упомянуть здесь и о книге Йона Дуасона (Landkönnun og Landnám Íslendinga í Vesturheim, Reykjavik, 1941–1948), в которой содержится богатая подборка материала, а также не вполне корректные спекуляции на тему норманнских атлантических поселений. Теория миграции имеет свои достоинства, позволяя к тому же избавиться от целого ряда трудностей. К несчастью, при этом она порождает новые, тогда как свидетельства в ее пользу слишком незначительны. Естественным убежищем для норманнов Западного поселения, теснимых эскимосами Севера, было Восточное поселение, в котором проживали их друзья и родственники.

¹⁹ Последние аргументы относительно того, что именно северный Ньюфаундленд является Винландским мысом, изложены в приложении IV: «Страумфьорд в Винланде».

²⁰ В письме Вильхьяльмура Стефансона мистеру Гаторну-Харди он разъясняет, каким образом канадские эскимосы наполняли бурдюки из тюленьей кожи костным мозгом карибу, смешанным с кровью (это считалось у них большим деликатесом). Это позволяет отказаться от первоначальной гипотезы об индейском пеммикане.

²¹ Следующий отрывок цитировался уже много раз: «Алгонкины утверждают, что в древние времена, когда между индейцами шли жестокие сражения, они изобрели устрашающее оружие нападения. Большой валун заворачивался в новую кожу и к нему приделывали большую рукоять. Высыхая, кожа плотно обтягивала камень, после чего ее разрисовывали всевозможными эмблемами. Это грозное орудие, к которому вполне применимо название «баллиста», было нарисовано исходя из указаний вождя алгонкинов. Несли его сразу несколько воинов. Сброшенное на лодку или каноэ, оно вполне могло потопить ее. Если же его внезапно сбрасывали сверху на группу людей, оно легко могло покалечить их или даже убить». H. R. Schoolcraft. Indian Tribes of the United States, 1851, I, 85.

²² Кристни сага: «Мужчины из северной и южной четвертей, а также большая часть тех, кто проживал в западной четверти, крестились в горячих источниках, «поскольку у них не было желания заходить в холодную воду».

²³ «Стурлубок» продолжает: «Наттфари, приплывший сюда вместе с Гардаром, еще раньше взял в собственность Рейкьядал и сделал там отметки на деревьях. Однако Эйвинд Асельссон прогнал его прочь, позволив ему поселиться лишь в Наттфаравике».

²⁴ Согласно традиции, он нашел своих рабов спящими на Свефнейяре, Сонных островах, где они должны были добывать соль, и сбросил их со скалы, которая с тех пор называется Галги — Скала Галлов.

²⁵ Одд совершил переход в 220 миль по самой плохой в Исландии территории.

²⁶ Скорее следует поверить тому сообщению саги, согласно которому Эйрик умер язычником. Весь его облик (как он представлен в сказании) свидетельствует о его приверженности языческой вере. Достаточно вспомнить его привязанность к тому белому медведю, которого убил Торгильс из «Флоаманна сага», или же родича Эйрика из «Ланднамабок» по имени Фарсерк. Но когда до Гренландии дошли новости об обращении исландцев (что должно было произойти вскоре после 1000 года), Эйрик мог сам осенить себя крестом по обычаю викингов (то есть он начал осенять себя крестом, не пройдя обряда крещения, что позволило ему жить в мире и согласии с христианами и даже быть похороненным на дальнем краю церковного двора — и все это без формального отречения от своих языческих верований). Prima signatio могло явиться важным следствием примирения Эйрика с его женой Тьодхильд, обеспечив ему тем самым домашний мир и покой.

²⁷ Автор «Королевского зеркала» в своем сообщении о чудесах в гренландских водах излагает историю о Морской ограде, или Вздымающихся волнах: «Есть еще одно чудо в гренландских морях, но правда ли это, мне точно неизвестно. Называется оно «морской оградой» (hafgerðingar), и когда на него смотришь, кажется, будто все волны океана собрались в три большие кучи, из которых образовались три огромных вала. Эта ограда тянется через все море, так что нигде не видно ни малейшего просвета. Эти волны выше любых гор и похожи на крутые отвесные скалы. Лишь немногим из тех, кто столкнулся в море с подобным явлением, удалось благополучно уплыть прочь» (пер., Ларсона). В данном случае обычно принимается объяснение Стинструпа, который утверждал, что такие волны могли быть результатом землетрясений на дне моря.

²⁸ «Ислендингабок»: «После гибели короля Олафа Трюгвасона в морском сражении у Свольда в 1000 году. После этого ярлом Норвегии стал Эйрик Хаконарсон, один из противников короля».

²⁹ Сведения о призраках на Фроде содержатся в «Эйрбиггья сага», главы 50–55.

³⁰ Вот рассказ о Хвитраманналанде. Корабль Ари Массона отнесло к Хвитраманналанду, который также называют Великой Ирландией. Он расположен в западной части океана неподалеку от Винланда. От Ирландии до Хвитраманналанда шесть дней плавания на запад. Ари не смог покинуть эту страну и был там крещен. Первым поведал об этом Храфн по прозвищу Лимерик-фарер, который провел долгое время в Лимерике в Ирландии. Согласно Торкелю Геллисону, исландцы, получившие эту информацию от ярла Оркнейских островов Торфинна, рассказывали, что хотя Ари и признали в Хвитраманналанде, он так и не смог покинуть эту страну. Относились там к нему с большим уважением. Еще одним человеком, который тоже не смог покинуть эту мифическую страну, был Бьёрн, возлюбленный Турид, — тот самый, который «был куда более близким другом хозяйке Фроды, чем ее брату, священнику из Хельгафелла». (Eyrbyggja Saga, гл. 64).

³¹ Далее Хаук Эрлендссон поместил генеалогию, восходящую к нему самому: дочерью сына Снорри Карлсефни была и Стейнунн — та, которая вышла замуж за Эйнара, сына Грундар-Кетиля, сына Торвальда Крока, сына Торира из Эспихола. Ее сыном был Торстейн Ранглат, который был отцом той самой Гудрун, на которой женился Йорунд из Кельдура. Их дочерью была Халла, мать Флози, отца Вальгерды, матери Герры Эрленда Стерки, отца Герры Хаука по прозвищу Законодатель. Другой дочерью Флози была Тордис, мать леди Ингигерд Могущественной, дочерью которой была леди Халльбера, аббатисса Рейниснеса в Стаде. Немало и других знатных людей было среди потомков Карлсефни и Гудрид. Да пребудет с нами Господь. Аминь.

³² С наброска Торхаллура Вильмундарсона, сделанного над заливом Эпав, на Ньюфаундленде, и заново оформленного Халлдором Петурссоном. Набросок Торхаллура Вильмундарсона изображает ручей Блэк-Дак, текущий мимо того места, где Ингстад вел в 1962 году свои раскопки, в залив Эпав. Автор рисунка не стал заниматься реконструкцией руин, но представил общую картину предположительной на 1000 г. н. э. сцены. На заднем плане (слева) — побережье Лабрадора с островом Белл (в центре) у входа в пролив. На заднем плане (справа) — мыс Болд. За Священным заливом располагается Большой священный остров (слева), далее — Малый священный остров (позади острова Ворренс).

Часть вторая ИСТОЧНИКИ

«КНИГА ИСЛАНДЦЕВ»

«ИСЛЕНДИНГАБОК» ИЛИ «ЛИБЕЛЛУС ИСЛАНДОРУМ»

Пролог

«Книгу исландцев» я впервые написал для наших епископов Торлака и Кетиля и показал ее им обоим, а также священнику Сэмунду. И при написании новой версии я оставлял неизменным то, что им понравилось, и изменил то, что они сочли нужным изменить. Я оставил ту же основу, но опустил генеалогии и жизнеописания королей, добавив при этом другие сведения — те, которые я узнал уже после написания первой версии. Составляя эту книгу, я всегда помнил о том, что наш долг состоит в том, чтобы отдавать предпочтение тем фактам, которые представляются нам наиболее достоверными.

Эта книга содержит следующие главы: 1. О поселении в Исландии. 2. О жителях и законодательной системе. 3. Об учреждении альтинга. 4. О календаре. 5. О разделении на четверти. 6. О поселении в Гренландии. 7. О том, как в Исландию пришло христианство. 8. Об иностранных епископах. 9. О епископе Ислейфе. 10. О епископе Гизуре.

1. О поселении в Исландии

Первые поселенцы прибыли в Исландию из Норвегии в дни правления Харальда Прекрасноволосого, сына Хальфдана Черного, в то время (согласно утверждениям моего наставника Тейта, сына епископа Ислейфа и мудрейшего из мужей, а также Торкеля Геллирсона, брата моего отца, который помнит многое из прошлого, и дочери Снорри Годи Турид, женщины мудрой и осведомленной), когда сын Ивара Рагнара Лодброка убил английского короля Эдмунда Святого. А было это спустя 870 лет после рождения Христа, согласно тому, что написано в сказании об Эдмунде.

Большинство сходится во мнении, что норвежец Ингольф был первым человеком, поселившимся в Исландии. Вначале он плавал туда в то время, когда королю Харальду было шестьдесят лет, во второй же раз — на несколько лет позже. Поселился Ингольф на юге, в Рейкьянесе. Место это называется Ингольвсхофди, и расположено оно к востоку от Миннтаксейра. Там была его первая усадьба. Существует еще Ингольфсфелль — к западу от реки Олфус, — где он также взял землю под поселение. В то время вся территория Исландии между горами и побережьем была покрыта лесами.

Тогда на острове жили христиане, которых норманны называли «папар». Но позже они покинули остров, поскольку не желали жить здесь вместе с язычниками. После них остались ирландские книги, колокола и другие предметы, свидетельствующие о том, что эти люди были ирландцами.

В то время сюда начался большой приток людей из Норвегии, пока король Харальд не воспрепятствовал этому — ему казалось, что Норвегия может постепенно обезлюдеть. В конце концов было достигнуто соглашение, согласно которому каждый человек, не освобожденный от налога и желающий переселиться на остров, должен был заплатить королю пять унций. Так появился налог, ныне известный как земельные унции. Порой платили больше, порой — меньше, пока Олаф Дигри не постановил, что каждый человек, отправляющийся из Норвегии в Исландию, должен заплатить королю половину марки, за исключением женщин и тех, кого сам король освобождал от уплаты налога. Об этом сообщил нам Торкель Геллирсон.

2. О жителях острова и законодательной системе

Хроллауг, сын ярла Ронвальда из Мёра, поселился на востоке в Сиде; оттуда пошли граждане Сиды.

Норвежец Кетильбьорн Кетильсон поселился на юге в Верхнем Мосфелле — отсюда пошли граждане Мосфелла.

Ауд, дочь норвежского лорда Кетиля Флэтноуза, поселилась на западе в Брейдафьорде — отсюда пошли граждане Брейдафьорда.

Норвежец Хельги Магри, сын Эйвинда Истмена, поселился на севере в Эйяфьорде — отсюда пошли граждане Эйяфьорда.

Когда же люди расселились по всему острову, норвежец по имени Ульфльот первый принес сюда закон из Норвегии (так рассказывал нам Тейт), и закон этот был назван законом Ульфльота. Ульфльот был отцом того самого Гуннара, потомками которого являются Дьюпадалеры из Эйяфьорда. По совету Торлейфа Мудрого, сына Хорда-Кари, эти законы в значительной степени были созданы на основе так называемого закона гулатинга — что-то было добавлено, что-то убрано, а что-то переделано в соответствии с местными условиями. Ульфльот жил на востоке в Лоне. Рассказывают, что его приемным братом был Грим Гейтскор — тот самый, что по указанию Ульфльота исследовал всю Исландию до учреждения там альтинга. И каждый человек дал ему по монете. Позднее Грим пожертвовал эти деньги на храмы.

3. Учреждение альтинга

Альтинг был учрежден на том самом месте, где он находится и поныне, по решению Ульфльота и всех жителей Исландии. Но до него существовал тинг в Кьяларнесе, учрежденный Торстейном, сыном Ингольфа Поселенца, отцом Торкеля Мани, совместно с союзными ему вождями.

Однажды случилось так, что человек, поселившийся в Бласкогаре, был изгнан за совершенное им убийство. Звали этого человека Торир Кропберд, а сыном его дочери был Торвальд Кропберд — тот самый, который позднее отправился к Восточным фьордам и сжег своего собственного брата Гуннара в его доме (об этом нам рассказал Халл Орэкьюсон). Убитого же человека звали Кол, и с тех пор лощина, где нашли его тело, называется Кольсгья. Земля изгнанника перешла в общественную собственность, и исландский народ решил устроить там альтинг. Поэтому в тех лесах всегда рубили деревья для альтинга, луга же превратили в общественное пастбище для лошадей. Так об этом рассказал нам Ульфхедин.

Мудрые люди утверждают, что вся Исландия была заселена за шестидесятилетний промежуток времени, и больше там уже не было земель для заселения. Примерно тогда же Храфн сын Хенга занял вместо Ульфльота главную должность в государстве и оставался на этом посту в течение двадцати лет [930–949]. Сам он был из Рангахверфи. Произошло это (согласно сообщениям хорошо информированных людей) спустя шестьдесят лет после убийства короля Эдмунда и за год или два до смерти короля Харальда Хорфагера. Храфна сменил на его посту Торарин, брат Раги и сын Олейфа Хьялти, который пробыл там следующие двадцать шесть лет [950–969]. Торарин был родом из Боргарфьорда.

4. О календаре

Именно в это время мудрейшие люди страны разделили 364 дня на два сменяющих друг друга годовых сезона (что составляет 52 недели или 12 месяцев по 30 дней в каждом плюс еще 4 дня). Но никто не мог подсказать им, куда отнести один лишний день в году — сверх полного счета недель. Жил, однако, в то время в Брейдафьорде человек по имени Торстейн Сурт, сын Халльстейна, сына Торольфа Мострарскегга и Оски, дочери Торстейна Рыжего. И приснился ему однажды сон, в котором он увидел себя на Скале Закона выступающим перед большим собранием граждан. Но в то время как он бодрствовал, все остальные спали, когда же сам он заснул, все другие проснулись. Этот сон Освиф Хельгасон, дед Геллира Торкельсона, растолковал следующим образом: все люди будут молчать, когда Торстейн будет выступать на Скале Закона, но как только он замолчит, все с одобрением откликнутся на его речь. Оба они — и Торстейн, и Освиф — были по-настоящему мудрыми людьми. И позднее, когда люди собрались на тинг, Торстейн предложил им к каждому седьмому лету добавлять по неделе и посмотреть, что из этого получится. Как и предсказывал Освиф, все с одобрением отнеслись к этому предложению, так что немедленно был издан соответствующий закон (по совету Торкеля Мани и других мудрых людей).

Истинный счет дней в каждом году составляет 365, если только это не високосный год, в котором на один день больше. Но наш календарь приводит число 364. Так что, исходя из наших расчетов, к каждому седьмому году добавляется по неделе, а по другому календарю (там, где за основу берется цифра 365) не добавляется ничего — и все годы имеют равное количество дней. Но если между теми годами, к которым добавляется по неделе, встретятся два високосных года, то неделю следует добавлять уже не к седьмому, а к шестому году.

5. О разделении на четверти

Большая тяжба возникла на тинге между Тордом Геллиром, сыном Олейфа Фейлана из Брейдафьорда, и тем самым Оддом, который больше известен как Тунгу-Одд, — жителем Боргарфьорда. Сын Одда Торвальд участвовал вместе с Хен-Ториром в сожжении в Орнольфсдале Торкеля Блунд-Кетильсона. Но Торд Геллир взялся вести эту тяжбу из-за того, что Херстейн, сын Торкеля Блунд-Кетильсона, был женат на его племяннице Торунн, дочери Хельги и Гуннара, и сестры Йофрид, которая была женой Торстейна Эгильсона. Дело это рассматривалось на тинге в Боргарфьорде — в месте, которое с тех пор называется Тингнес. В то время существовал закон, согласно которому дело о человекоубийстве должно было разбираться на тинге, расположенном ближе всего к месту преступления. Но там они начали сражаться друг с другом, и дело уже не могло продвигаться законным путем. В этой стычке пал Торольф Фокс, брат Альфа из Далира и сторонник Торда Геллира. Поэтому позднее они перенесли свою тяжбу на альтинг, где между ними вновь произошло сражение. На этот раз погибло несколько человек Одда, а Хен-Торир был объявлен вне закона и позже убит — вместе с теми, кто тоже принимал участие в сожжении.

Затем Торд Геллир произнес на Скале Закона речь, в которой упоминал о тех неудобствах, которые приходится терпеть людям, отправляющимся на чужие тинги, чтобы разобрать там дело об убийстве или причинении иного вреда. И он перечислил все то, с чем пришлось столкнуться ему самому до того, как его дело было решено законным путем. И многие в стране терпели подобные неудобства, пока наконец не было найдено средство, позволяющее избавиться от всех этих неурядиц.

Вся страна была поделена на четверти, в каждой из которых было устроено по три тинга. И люди одного тинга должны были вместе решать свои тяжбы. Лишь в северной четверти организовали четыре тинга, так как иначе невозможно было достичь соглашения (люди, жившие к северу от Эйяфьорда, не желали присоединяться к организованному там тингу, тогда как те, кто жил на западе, отказались посещать тинг в Скагафьорде). Позднее, как сообщает нам Ульфхедин Гуннарсон, были утверждены четвертичные тинги.

Торкель Мани, сын Торстейна Ингольфсона, стал главным законодателем страны после Торарина, брата Раги, и оставался на этом посту пятнадцать лет [970–984]. Затем его сменил Торгейр Торкельсон из Льосаватна, занимавший эту должность следующие семнадцать лет [985-1001].

6. О поселении в Гренландии

Страна, называемая Гренландией, была открыта и заселена исландцами. Эйрик Рыжий — так звали человека, отправившегося в Гренландию и поселившегося там в месте, которое с тех пор называется Эйриксфьордом. Он назвал эту страну Гренландией (Зеленой страной), утверждая, что люди охотнее переселятся на новую землю, если у нее будет хорошее имя. Как на востоке, так и на западе страны [то есть в Восточном и Западном поселениях] они находили заброшенные стоянки, фрагменты лодок и изделия из камня, по которым они определили, что некогда здесь обитали такие же люди, как те, которые населяли Винланд и которых гренландцы прозвали скрэлингами. С момента переселения Эйрика в Гренландию до прихода христианства в Исландию прошло четырнадцать или пятнадцать лет [то есть 985 или 986 год], согласно тем сведениям, которые сообщил в Гренландии Торкелю Геллирсону человек, отправившийся туда вместе с Эйриком Рыжим.

7. О том, как в Исландию пришло христианство

Король Олаф Трюгвасон (Трюггви же был сыном Олафа, сына Харальда Хорфагера) сделал христианство государственной религией Норвегии и Исландии. В Исландию он направил священника по имени Тангбранд, который учил людей христианским заповедям и крестил тех, кто принял новую веру. Но Халл Торстейнсон из Сиды крестился еще прежде, так же как и Хьялти Скегьясон из Тьорсардала, Гизур Белый, сын Тейта, сына Кетильбьёрна из Мосфелла, и многие другие вожди. Но большинство населения все еще отвергало новую веру. Пробыв в Исландии год или два, Тангбранд был вынужден покинуть остров после гибели двух или трех человек, которые его оскорбляли. Вернувшись в Норвегию, он поведал королю Олафу обо всем случившемся, сообщив, что обращение исландцев в христианство — задача на данный момент практически неосуществимая. Услышав это, король разгневался и приказал (в качестве возмездия) схватить тех исландцев, которые находились в это время в Норвегии, и кого — казнить, а кого — изувечить. Но в то самое лето в Норвегию из Исландии прибыли Гизур и Хьялти, и они убедили короля отпустить их, пообещав ему взамен содействие в обращении жителей острова в христианство.

На следующее лето они покинули Норвегию, отправившись в путь со священником по имени Тормод, и прибыли в Вестманнейяр по истечении десяти летних недель. Плавание их было очень удачным, о чем поведал Тейту человек, который сам присутствовал при этом.

Годом раньше был принят закон, согласно которому люди должны были собираться на альтинг по прошествии десяти летних недель, тогда как до этого они прибывали туда неделей раньше. Гизур и его люди, оказавшись на острове, без промедления отправились на альтинг, убедив Хьялти остаться с одиннадцатью сопровождающими в Лаугардале, так как он уже был наказан на альтинге за богохульство. Произошло это потому, что он прочел на Скале Закона следующее маленькое стихотворение:

Негоже пачкать нам богов хулой,
Но все же Фрейю я считаю сукой.

Гизур и его люди продолжали путь до тех пор, пока не достигли места под названием Велланкатла (у Олфусватна), откуда передали послание на альтинг, призывая всех своих сторонников собраться и встретить их, поскольку до них дошли слухи, что их противники намереваются преградить им доступ на тинг силой оружия. Но прежде чем они вновь отправились в путь, их догнал Хьялти со своими товарищами. Оттуда они вместе поскакали на тинг, а их родичи и друзья присоединились к ним по дороге, как их о том и просили. Но язычники также собрались все вместе — вооруженные до зубов, — и дело почти дошло до битвы, исход которой никто бы не решился предсказать.

На следующий день Гизур и Хьялти направились к Скале Закона и выступили там с речью, призывая всех изменить существующий закон и начать жить по христианским обычаям. Но язычники были против. И тогда, не придя ни к какому компромиссу, один человек за другим — христиане и язычники — вышли и поклялись, что не будут жить по одинаковым с их противниками законам, после чего покинули тинг.

Затем христиане обратились к Халлу из Сиды, предлагая ему возвестить тот закон, который наилучшим образом подойдет христианам. Но он отказался от этого, перепоручив Торгейру Законодателю возвестить такой закон — хотя сам Торгейр все еще был язычником. Позднее, когда все люди вернулись к своим палаткам, Торгейр лег на землю, укрывшись плащом, и так лежал целый день и всю ночь, не произнося ни слова. Но на следующее утро он встал и объявил, что все должны прийти к Скале Закона. И когда люди собрались, Торгейр начал свою речь. «Наши дела, — сказал он, — придут в весьма плачевное состояние, если все мы в этой стране не будем подчиняться одному закону». И он постарался как следует убедить слушателей, что они ни в коей мере не должны допускать такого положения дел, так как столкновение подобного масштаба неизбежно опустошит всю страну. Он напомнил, как норвежский и датский короли вели войну до тех пор, пока народы обеих стран не положили заключить между собой мир, даже если королям это было и не по душе. И эта политика оказалась настолько удачной, что мир сохранялся до конца их жизни. «Сейчас же, — добавил Торгейр, — мы должны придерживаться следующего правила: не позволять главенствовать в нашем деле тем представителям обеих партий, которые громче всех дерут глотку, но постараться прийти к такому компромиссу, благодаря которому обе стороны остались бы в выигрыше. Все мы должны придерживаться одного закона и одной веры. А если мы разобьем на куски наш закон, точно так же мы разобьем на куски и наше согласие».

И он так горячо завершил свою речь, что обе стороны согласились принять тот закон, который он здесь провозгласит.

Закон же этот был вот каким: все люди должны перейти в христианскую веру и креститься — те, кто еще не успел этого сделать^{22}. Что же касается оставления детей, то здесь сохранялись прежние законы, и в отношении поедания лошадиного мяса — тоже. Люди могли втайне совершать жертвоприношения, если им этого так хотелось, но должны были ожидать наказания, если бы их удалось в этом уличить. Однако спустя всего несколько лет все эти языческие обычаи были искоренены. Именно так — как поведал нам о том Тейт — исландцы были обращены в христианство.

В то же самое лето, согласно сообщению священника Сэмунда, погиб король Олаф Трюгвасон. Это произошло в битве при Упсале, где норвежский король сражался против Свейна Харальдсона, короля Дании, и Олафа Шведского, сына короля Эйрика, а также против Эйрика Хаконарсона, будущего ярла Норвегии. Это событие произошло спустя 130 лет после убийства Эдмунда и спустя 1000 лет после рождения Христа — согласно общему летосчислению.

8. Об иностранных епископах

Вот имена тех иностранных епископов, которые в разные годы приезжали в Исландию. Фридрек прибыл сюда еще в языческие времена, а остальные жили здесь позже: Бьярнхард Книжник в течение пяти лет, Коль — несколько лет, Хродольф — девятнадцать лет, Йохан Ирландец — несколько лет, Бьярнхард — девятнадцать лет, Хейнрек — два года. И еще пятеро приезжали сюда — те, что сами объявили себя епископами: Орнольф и Годискальк, а также три армянина [?ermskir] — Петрус, Абрахам и Стефанус.

Грим Свертингсон из Мосфелла возглавил законодательное собрание страны после Торгейра и оставался в этой должности два года [1002–1003], после чего получил разрешение передать ее своему племяннику Скапти Тороддсону, сыну сестры, поскольку сам Грим не обладал большими ораторскими способностями. Скапти оставался в этой должности двадцать семь лет [1004–1030]. Именно при нем был учрежден Пятый суд и установлен закон, согласно которому человек, совершивший убийство, не мог свидетельствовать против других в подобных же случаях. А до тех пор в стране действовал тот же закон, что и в Норвегии. В те дни, когда Скапти занимал свою должность, многие вожди были объявлены вне закона или изгнаны из-за совершенных ими убийств или нападений. Он умер в тот же год, когда погиб Олаф Дигри (сын Харальда, сына Гудрода, сына Бьёрна, сына Харальда Прекрасноволосого), и спустя тридцать лет после гибели Олафа Трюгвасона. После него главным законодателем страны стал Стейн Торгестсон, остававшийся в этой должности три года [1031–1033]. За ним эту должность занимали Торкель Тьорвасон — двадцать лет [1034–1053] и Геллир Больверксон — девять лет [1054–1062].

9. О епископе Ислейфе

Ислейф, сын Гизура Белого, был епископом во времена правления норвежского короля Харальда (сына Сигурда, сына Хальфдана, сына Сигурда Хриси, сына Харальда Хорфагера). Когда же вожди и прочие люди увидели, насколько Ислейф превосходит способностями других священнослужителей, находившихся в это время в стране, многие отдали ему своих сыновей на обучение, определив их в священники. Двое из них позже тоже стали епископами: Коль, живший в Вике в Норвегии, и Йон из Холара.

У Ислейфа было три сына, все — известные люди: епископ Гизур, священник Тейт, отец Халла, и Торвальд. Тейт воспитывался Халлом [Тораринсоном] в Хаукадале, — человеком, который, согласно общему мнению, был наиболее благородным и великодушным из всех граждан Исландии. И я также прибыл к Халлу, когда мне было семь лет, в первую зиму после смерти Геллира Торкельсона, отца моего отца и прежнего моего воспитателя. У Халла же я прожил четырнадцать лет.

Гуннар Мудрый возглавил законодательное собрание страны, когда Геллир [Бальверксон] оставил эту должность; Гуннар же пребывал на этом посту в течение трех лет [1063–1065]. Затем его сменил Кольбейн Флосасон — на следующие шесть лет [1066–1071]. В тот год, когда он принял эту должность, в Англии погиб король Харальд. Затем эта должность перешла к Геллиру (во второй раз) — на три года [1072–1074]. Его опять сменил Гуннар, остававшийся в этой должности ровно год [1075], а затем племянник Кольбейна Сигват Суртсон занимал этот пост восемь лет [1076–1083]. В те дни с далекого юга, из Франции, в Исландию прибыл Сэмунд Сигфусон, сам себя рукоположивший в священники.

Ислейф был возведен в епископский сан, когда ему исполнилось пятьдесят лет. Это было во времена папы Льва IX. Следующую зиму он провел в Норвегии, а затем вернулся на остров. Он умер в Скалхольте, пробыв в сане епископа двадцать четыре года (так рассказывал нам Тейт): это произошло в воскресенье, спустя шесть ночей после Дня святых Петра и Павла и спустя восемьдесят лет после гибели Олафа Трюгвасона [то есть 6 июля 1080 года]. Я был в то время там с моим наставником Тейтом, и было мне тогда двенадцать лет.

Но Халл, отличавшийся хорошей памятью, сообщил нам, что Тангбранд крестил его в возрасте трех лет — это случилось за год до того, как христианство утвердилось здесь по закону. Хозяйство он начал вести в возрасте тридцати лет, жил в Хаукадале в течение шестидесяти четырех лет и умер, когда ему было девяносто четыре года — в день епископа Мартина, на десятую зиму после смерти епископа Ислейфа [11 ноября 1089 г.].

10. О епископе Гизуре

Епископ Гизур, сын Ислейфа, был рукоположен в епископы по просьбе своих прихожан в дни правления короля Олафа Харальдсона, спустя два года после смерти епископа Ислейфа. Один год из этих двух лет он провел здесь, в Исландии, другой же — в Готланде. И звали его тогда, как рассказывал он сам, Гисрод.

После Сигвата главная законодательная должность страны перешла к Маркусу Скеггьясону. Он принял эту должность в то самое лето, когда епископ Гизур пробыл год в нашей стране, и удерживал ее в течение следующих двадцати четырех лет [1084–1107]. Именно он рассказал нам о тех, кто занимал эту должность задолго до него, поскольку это было так давно, что сами мы уже не в состоянии упомнить. А то, что не помнил и он сам, рассказали ему его брат Торарин, их отец Скегги и прочие знающие люди. Сами же они узнали о том от их деда Бьярни Мудрого, который помнил не только Торарина Законодателя, но и шестерых его предшественников.

Ни одного человека в Исландии не любили так, как епископа Гизура. Поэтому он и Сэмунд, а также Маркус Законодатель смогли убедить граждан страны принять закон, согласно которому каждый человек должен был подсчитать и оценить всю свою собственность, а затем поклясться, что он все оценил правильно — будь то земля или домашний скот. И с этой собственности он должен был выплачивать налог. И таково было влияние этого человека, что всю собственность в Исландии оценили тогда под присягой. Соответственно количеству движимого и недвижимого имущества установили для каждого сумму налога.

Помимо этого, епископ Гизур законодательным порядком постановил, что приход епископа, живущего в Исландии, должен находиться в Скалхольте — а до этого его не было нигде. Он также одарил приход в Скалхольте землями и прочими богатствами. Когда же он счел, что это хозяйство стало по-настоящему процветать, то отделил от него четвертую часть, так как полагал, что в стране должно быть два епископских прихода (как его о том просили жители Северного округа). Но поначалу он провел подсчет свободных землевладельцев по всей стране. В Восточном округе их было 840, в Южном — 1200, в округе Брейдафьорда [Западном] — 1080, а в округе Эйяфьорда [Северном] — 1440.

Ульфхедин, сын Гуннара Мудрого, возглавил законодательное собрание страны после Маркуса и оставался в этой должности в течение девяти лет [1108–1116]. Его сменил Бергтор на следующие шесть лет [1117–1122], а затем в течение двенадцати лет эту должность занимал Гудмунд Торгейрсон [1123–1134].

В то лето, когда Бергтор начал свою работу, было сделано следующее нововведение: наши законы должны были быть записаны ближайшей зимой в доме Хафлиди Массона под диктовку и под контролем Хафлиди, Бергтора и других мудрых мужей, избранных для этой цели. Они должны были внести дополнения и улучшения в старый закон и огласить их следующим летом на тинге. И если большинство не воспротивится всем этим изменениям, значит, они должны быть приняты. Так и случилось, что раздел о человекоубийстве и многие другие части закона были записаны, а затем зачитаны священниками со Скалы Закона на следующее лето. И все они были единодушно одобрены.

В первое лето, когда законодательное собрание страны возглавил Бергтор, епископ Гизур не смог прибыть на тинг из-за болезни. Он передал сообщение на альтинг — своим друзьям и вождям, чтобы они просили Торлака, сына Рунольфа, сына Торлейка, брата Халла из Хаукадаля, стать новым епископом. Дело разрешилось очень быстро, поскольку сам Гизур активно добивался этого. Торлак в то же лето отправился за границу, а через год вернулся, будучи рукоположен в епископы.

Сам Гизур стал епископом в сорок лет. Папой в то время был Григорий VII. Зиму после этого Гизур провел в Дании, а на следующее лето вернулся в Исландию. После того как он пробыл в этом сане двадцать четыре года (как и его отец), Йон Отмундарсон был рукоположен в епископы и занял приход в Холаре. В то время ему было пятьдесят четыре года. Двенадцать лет спустя в епископы был рукоположен Торлак. Гизур еще при жизни предназначил ему приход в Скалхольте. Торлаку было тогда двадцать восемь лет. А спустя месяц епископ Гизур умер в Скалхольте — на третий день недели и пятый день июньских календ [28 мая 1118 года].

В тот же самый год — раньше, чем епископ Гизур, умер папа Паскалий II, а также Балдуин, король Иерусалима, и шведский король Филипп. А позднее, в то же лето, умер греческий император Алексей, занимавший в течение тридцати восьми лет престол в Константинополе.

Двумя годами позднее произошла смена лунного цикла. К тому времени Эйстейн и Сигурд в течение семнадцати лет были королями Норвегии, унаследовав своему отцу Магнусу, сыну Олафа Харальдсона. Это произошло спустя 120 лет после гибели Олафа Трюгвасона и спустя 250 лет после убийства английского короля Эдмунда, и спустя 516 лет после смерти папы Григория, который, как сообщают, распространил христианство на всю Англию. Умер он на второй год правления византийского императора Фоки — спустя 604 года после рождения Христа — согласно общему летосчислению. В целом это составило 1120 лет.

На этом книга и заканчивается.

Приложение

Здесь представлены генеалогии исландских епископов: Кетильбьёрн, поселившийся на юге в Верхнем Мосфелле, был отцом Тейта, отца Гизура Белого, отца того Ислейфа, который был первым епископом в Скалхольте и отцом епископа Гизура.

Хроллауг, поселившийся на востоке в Сиде, в Брейдабольстаде, был отцом Озура, отца Тордис, матери Халла из Сиды, отца Эгиля, отца Торгерд, матери Йона, который был первым епископом в Холаре.

Ауд, поселившаяся на западе в Брейдафьорде, в Хвамме, была матерью Торстейна Рыжего, отца Олафа Фейлана, отца Торда Геллира, отца Торхильд Рьюпы, матери Торда Хосхеда, отца Карлсефни, отца Снорри, отца Хальфрид, матери Торлака, который ныне является епископом Скалхольта после Гизура.

Хельги Магри, поселившийся на севере в Эйяфьорде, в Кристнесе, был отцом Хельги, матери Эйнара, отца Эйольфа Вальгердарсона, отца Гудмунда, отца Эйольфа, отца Торстейна, отца Кетиля, который ныне является епископом Холара после Йона.

«КНИГА ПОСЕЛЕНИЙ»

«ЛАНДНАМАБОК»

1. Исландия

[С. 1–2.] В книге «De Ratione Temporum», написанной Бедой Достопочтенным, упоминается об острове под названием Тиле, который, согласно записи в книге, лежит в шести днях плавания к северу от Британии. «Там, — говорит он, — зимой не бывает дня, а летом — ночи, когда день достигает своей максимальной длины». Ученые полагают, что под Тиле он подразумевал Исландию, поскольку на этом острове солнце светит целые сутки, когда наступает самый длинный день в году. Когда же настанет самая длинная ночь, солнце вообще не показывается над горизонтом.

Согласно дошедшим до нас сведениям, священник Беда умер семьсот тридцать пять лет спустя после воскресения Господа нашего и более чем за сто лет до того, как на острове появились первые норманны.

Но прежде чем в Исландию прибыли переселенцы из Норвегии, там уже жили люди, прозванные норманнами папар. Это были христиане, и люди полагают, что они прибыли с Британских островов, поскольку после них остались ирландские книги, колокола и прочие вещи, по которым можно было понять, что они — ирландские монахи. [X. добавляет: эти вещи были найдены на востоке — в районе Папея и Папилия. ] В английских книгах написано, что в то время совершались перевозки между обеими странами.

Когда Исландия была открыта и заселена норвежцами, папой в Риме был Адриан, а после него — Иоанн (в ряду пап, носивших это имя, он был пятым); Людовик, сын Людовика, был императором к северу от Альп, а Лев и его сын Александр правили в Византии. Харальд Прекрасноволосый был королем Норвегии; Эйрик Эймундарссон — королем Швеции, а после него престол наследовал его сын Бьёрн. Горм Старый был в то время королем Дании, Альфред Великий и его сын Эдуард правили в Англии; Кьярвал — в Дублине, а ярл Сигурд Могучий — на Оркнейских островах.

Ученые люди утверждают, что от Стада в Норвегии до Хорна на востоке Исландии — семь дней плавания; а от Снэфельснеса на западе, где расстояние короче всего, — четыре дня плавания до Гренландии. Говорят также, что если плыть из Бергена прямо на запад, по направлению к Хварву в Гренландии, то путь пройдет примерно в семидесяти милях к югу от Исландии. [X. Из Гернара в Норвегии следует плыть прямым курсом на запад, к Хварву в Гренландии. В этом случае ваш путь пройдет к северу от Шетландских островов, на расстоянии, с которого сами острова видны лишь в хорошую погоду. Затем — к югу от Фарерских островов и к югу от Исландии, так что вы сможете увидеть обитающих там птиц и китов. ] Из Рейкьявика на юге Исландии пять дней плавания до Йолдулаупа в Ирландии [X. добавляет: на юге; а из Ланганеса на севере Исландии] четыре дня плавания на север до Полярного залива.

2. Первооткрыватели

[Версия «Стурлубок», 3–5.]

Когда рассказывают, что некогда моряки должны были совершить плавание из Норвегии на Фарерские острова, то упоминают в связи с этой историей викинга Наддода. Корабль этот был заброшен сильной бурей в Западную Атлантику, и там моряки обнаружили Большую землю. Сойдя на берег, они поднялись на высокую гору и внимательно осмотрелись вокруг: не увидят ли они где дымок или какой-нибудь иной знак, свидетельствующий о том, что эта местность обитаема. Но они так ничего и не заметили. Осенью мореходы вернулись на Фарерские острова. Когда они уплывали прочь, в горах начался сильный снегопад, и по этой причине страна была названа Снэланд — Снежная страна. Вернувшись, все с большой похвалой отозвались о новой земле. Место, к которому они тогда причалили, ныне известно как Рейдарфьялль в Восточном заливе. Так утверждает Сэмунд Ученый.

Жил тогда человек по имени Гардар Сваварссон, швед по происхождению: он отправился искать Снэланд по указаниям своей матери, ведуньи. Гардар проплыл на своем корабле вокруг Снэланда и выяснил, что это остров. Он подошел к острову с востока — у Восточного Хорна, где в те дни была гавань, а зиму провел на севере в Хусавике, в Скьяльфанди, и построил там дом. Весной, когда он намеревался выйти в море, оторвало и унесло течением лодку, в которой находился человек по имени Наттфари, а вместе с ним — раб и служанка. Он построил себе дом в том месте, которое с тех пор называется Наттфаравик, а Гардар вернулся в Норвегию и с большой похвалой отозвался о новой земле. Он был отцом Уни, сыном которого был Хрор Тунгу-Годи. После этого страну назвали Гардарсхольм: в те дни там был лес, растущий между горами и морским берегом.

Жил в то время человек по имени Флоки Вильгердарсон — замечательный викинг. Он отправился на поиски Гардарсхольма и отплыл от того места, которое ныне известно как Флокаварди — на стыке Хордаланда и Рогаланда. Но вначале он поплыл к Шетландским островам и стал на якорь во Флокаваге: там его дочь Гейрхильд лишилась жизни в Гейрхильдарватне. На корабле вместе с Флоки был свободный землевладелец по имени Торольф и еще один по имени Герьольф. Был также на борту уроженец Гебридских островов по имени Факси. Флоки взял с собой в море трех воронов. Когда он выпустил первого, тот полетел за кормой корабля; второй поднялся высоко в небо, а затем вернулся на корабль; третий полетел вперед, в том направлении, где они потом нашли землю. Они подошли с востока к Хорну, а затем двинулись вдоль южного берега. Они плыли на запад вокруг Рейкьянеса, после чего их глазам предстал открытый фьорд, а далее — Снэфелльснес. «Должно быть, мы нашли Большую землю, — заметил Факси. — Посмотрите, какие здесь большие реки!» С тех пор это место стали называть Факсаос — дельта Факси. Флоки и его команда поплыли на запад через Брейдафьорд и устроили стоянку в районе Бардарстранда, в том месте, которое ныне известно как Ватнсфьорд. Воды фьорда изобиловали рыбой и тюленями; и, занимаясь рыбной ловлей, они забыли о том, что нужно заготовить сено, и в результате весь их скот за зиму погиб. Весна была очень холодной. Поднявшись на высокую гору, Флоки увидел на севере фьорд, заполненный дрейфующим льдом, и тогда они назвали страну Исланд — Ледяная страна. Под этим именем она известна и поныне.

Флоки и его товарищи решили отправиться в путь этим летом, но закончили приготовления к путешествию лишь незадолго до начала зимы. Они не смогли обогнуть Рейкьянес, к тому же у них унесло лодку с Герьольфом на борту, который затем пристал к берегу в том месте, которое ныне известно как Херьольвсхофн. Флоки провел зиму в Боргарфьорде, где они нашли и Герьольфа, а на следующее лето отплыл в Норвегию. Когда люди расспрашивали их о новой стране, Флоки отзывался о ней очень дурно. Герьольф мог порассказать о ней немало плохого и хорошего, зато Торольф клялся, что в найденной ими стране каждая травинка истекает маслом, за что его и прозвали Торольф Масляный.

[Версия «Хауксбок», 3–5.]

Жил человек по имени Гардар, сын шведа Свавара. Он предпринял путешествие к Гебридским островам, чтобы потребовать приданое своей жены у ее отца. Но когда он проплывал через Пентландский залив, сильный ветер сбил его с курса и вынес в западную часть океана. Он пристал к острову с востока, в районе Хорна. Гардар совершил на своем корабле плавание вокруг новой земли и выяснил, что это остров. Он заплыл внутрь фьорда, который он назвал Скьяльфанди, и спустил на воду лодку со своим вассалом Наттфари. Веревка, которой была привязана лодка, порвалась, и Наттфари сошел на берег в Наттфаравике, за Скуггабьоргом. Гардар же пристал к берегу на другой стороне фьорда и провел там зиму. А место это было названо им Хусавик — Домашний залив. Наттфари остался жить на берегу фьорда со своим рабом и женщиной-служанкой; вот почему это место называется Наттфаравик^{23}. А Гардар отправился назад, на восток. Он с большой похвалой отозвался о новой земле и назвал ее Гардарсхольм.

Жил в то время человек по имени Наддод, брат Оксен-Торира и родственник по браку Ольвира Барнакарля. Он был замечательным викингом. Однажды Наддод отправился на Фарерские острова с намерением там построить себе дом, так как нигде больше он не мог чувствовать себя в безопасности. Викинг покинул Норвегию, намереваясь плыть на острова, но был унесен ветром к Гардарсхольму, к которому он подплыл с востока, со стороны Рейдарфьорда. Он и его товарищи поднялись на очень высокую гору, чтобы посмотреть, не видно ли с нее знаков человеческого присутствия, но ничего такого не заметили. Когда они уплывали прочь, начался сильный снегопад, и поэтому они назвали землю Снэланд — Снежная страна. Они с большой похвалой отозвались о новой земле.

Жил тогда же великий викинг по имени Флоки Вильгердарсон, который отправился из Рогаланда на поиски Снэланда. Он остановился в Смьорсунде и устроил большое жертвоприношение: освятил трех воронов, которые должны были указать ему путь, поскольку в те дни у моряков северных стран еще не было компаса. Место, где была принесена жертва, назвали Флокаварди, там построили пирамиду, и находится она на стыке Хордаланда и Рогаланда. Но поначалу он направился к Шетландским островам и стал на якорь во Флокаваге: его дочь Гейрхильд потеряла там свою жизнь — в Гейрхильдарватне. На корабле вместе с Флоки были свободные землевладельцы Торольф и Герьольф, а также Факси — уроженец Гебридских островов. От Шетлендских островов Флоки направился к Фарерским островам, где нашел мужа для той из своих дочерей, потомком которой был Тронд из Гаты. Затем Флоки направился в открытое море вместе со своими тремя воронами, которых он освятил в Норвегии. Когда он выпустил первого, тот полетел за кормой корабля; второй поднялся высоко в небо, а затем вернулся на корабль; третий полетел вперед, в том направлении, где они потом нашли землю. Они подошли с востока к Хорну, а затем двинулись вдоль южного берега. Они плыли на запад вокруг Рейкьянеса, после чего их глазам предстал открытый фьорд, а далее — Снэфелльснес. «Должно быть, мы нашли Большую землю, — заметил Факси. — Посмотрите, какие здесь большие реки!» С тех пор это место стали называть Факсаос — дельта Факси. Флоки и его команда поплыли на запад через Брейдафьорд и устроили стоянку в районе Бардарстранда, в том месте, которое ныне известно как Ватнсфьорд. Воды фьорда изобиловали рыбой и тюленями; и, занимаясь рыбной ловлей, они забыли о том, что нужно заготовить сено, и в результате весь их скот за зиму погиб. Весна была очень холодной. Поднявшись на высокую гору, Флоки увидел на севере фьорд, заполненный дрейфующим льдом, и тогда они назвали страну Исланд — Ледяная страна.

Мореходы отправились в путь этим же летом, но задержались с приготовлениями. Место их стоянки до сих пор можно видеть к востоку от Брьянслёка, так же как и сарай для лодок и яму для огня. Они не смогли обогнуть Рейкьянес, к тому же у них унесло лодку с Герьольфом на борту, который пристал к берегу у Херьольвсхофна. Флоки пристал к берегу в Боргарфьорде. На отмели к западу от фьорда они нашли кита и потому назвали его Хвалейр. Там же они нашли и Герьольфа. На следующее лето они вернулись в Норвегию. Флоки дал новой земле плохое прозвище, Герьольф мог рассказать о ней много плохого и хорошего, тогда как Торольф клялся, что в найденной ими стране каждая травинка истекает маслом, за что и получил свое прозвище: Торольф Масляный.

3. Поселенцы

[С. 6–9.] Жил человек по имени Бьёрнольф и еще один по имени Хроальд: они были сыновьями Хромунда Грипссона. Они покинули Телемарк, так как убили несколько человек, и поселились в Дальсфьорде во Фьялире. Сыном Бьёрнольфа был Орн, отец Ингольфа и Хельги, тогда как сыном Хроальд а был Хродмар, отец Лейфа. Братья Ингольф и Лейф отправились в качестве викингов в плавание вместе с сыновьями ярла Атли Слендера из Гаулара — Хастейном, Херстейном и Хольмстейном. Все их совместные путешествия были очень удачными, поэтому, вернувшись домой, они начали готовиться к еще одной совместной экспедиции, которую наметили на следующее лето. В эту зиму братья устроили праздник для сыновей ярла, и на празднике Хольмстейн поклялся, что не женится ни на какой другой женщине, кроме как на дочери Орна Хельге. Это заявление было встречено очень холодно. Лейф вышел из себя, и, когда они прощались с Хольмстейном, между ними уже не было прежней симпатии.

Следующей весной братья начали готовиться к военным действиям: они намеревались помериться силами с сыновьями ярла Атли. Местом их встречи стал Хисаргафл, и Хольмстейн со своими братьями стремительно напал на Лейфа и его сторонников. В то время как они сражались, на помощь Лейфу и Ингольфу прибыл Олмонд, сын Хорды-Кари и родич Лейфа. В этой битве Хольмстейн пал, а Херстейн был ранен. Следующей зимой Херстейн вновь выступил против братьев, намереваясь убить их, но они узнали о его передвижениях и выступили ему навстречу. В последовавшем затем сражении Херстейн пал. Тогда вокруг братьев собрались их друзья из Фиртафилки, а их посланники отправились навстречу ярлу Атли и Хастейну, чтобы обговорить с ними условия мира. Согласно этим условиям Ингольф и Лейф должны были отдать часть своих земель ярлу и его сыну.

Затем Ингольф и Лейф построили большой корабль и отправились на поиски земли, которую обнаружил в западной части океана Ворон-Флоки, давший ей имя Исланд. Они нашли остров и устроили стоянку в южном Альптафьорде. На юге страна показалась им более многообещающей, чем на севере. Они провели на острове зиму, а затем вернулись в Норвегию.

После этого Ингольф начал готовиться к новому путешествию в Исландию, а Лейф отправился в набег на Британские острова. Он приплыл в Ирландию и нашел там большой подземный дом. Войдя в него, Лейф оказался в полной темноте — светился один лишь меч, который держал в руках какой-то мужчина. Лейф убил этого человека, забрал его меч и еще много всякого добра. С тех пор он и стал известен как Хьорлейф — Лейф Меч. Хьорлейф провел немало времени в Ирландии и захватил там много богатств и десять пленников, обращенных им в рабов. Звали этих рабов так: Дуфтхак и Гейррод, Скьялдбьорн, Халлдор и Драфдрит (имена остальных неизвестны). После этого Хьорлейф вернулся в Норвегию, чтобы встретиться со своим троюродным братом Ингольфом. Еще прежде он женился на сестре Ингольфа Хельге Арнардоттир. Этой зимой Ингольф совершил большое жертвоприношение и пытался с помощью магии определить свою судьбу. Хьорлейф же никогда не совершал жертвоприношений. Предсказания направили Ингольфа в Исландию, так что каждый из братьев снарядил свой собственный корабль для этого путешествия. Хьорлейф погрузил к себе все награбленное добро, а Ингольф — их общий скот. И как только они были готовы, сразу же отправились в море.

В то лето, когда Ингольф и Хьорлейф отправились в Исландию, Харальд Прекрасноволосый уже двенадцать лет как был королем Норвегии. С момента сотворения мира прошло 6073 зимы, а с момента Воскресения Господа нашего — 874 года. Ингольф и Хьорлейф плыли вместе до тех пор, пока не увидели Исландию, — там они разделились. Как только Ингольф увидел остров, он бросил за борт бревна и поклялся, что поселится именно там, где их прибьет к берегу. Ингольф подошел к острову в том месте, которое сейчас называется Ингольвсхофди — мыс Ингольфа, а Хьорлейф поплыл дальше на запад. Вскоре у него начали подходить к концу запасы пресной воды, и ирландские рабы предложили смешать пищу с маслом — это блюдо, по их утверждениям, не вызывало жажды. Сами они называли это миннпак. Но только они успели его приготовить, как пошел сильный дождь, так что они смогли собрать воду в тенты. Когда же миннпак начал плесневеть, его пришлось выбросить за борт, и то место на берегу, куда его снесло течением, получило название Миннтаксейр.

Хьорлейф пристал к берегу у Хьорлейвсхофди — мыса Хьорлейфа. В те дни там еще был фьорд. Они выстроили на этом месте два здания: длина стен первого составляла 18 морских саженей, а второго — 19. Хьорлейф прожил там всю зиму, когда же пришла весна, он решил начать сев. Бык был только один, поэтому рабы сами тянули плуг. В то время как Хьорлейф занимался хозяйственными делами со своими людьми, Дуфтхак придумал план, согласно которому они должны были убить единственного быка и сказать, что его задрал медведь, а затем спросить у Хьорлейфа и у остальных, не пойдут ли они охотиться на него. Так они и поступили. Когда же Хьорлейф и его люди отправились на медведя и рассыпались по лесу, рабы напали на каждого из них в отдельности и всех убили. Затем они бежали прочь, захватив с собой всех женщин, движимое имущество и лодку. Они направились к островам, которые видны были в море к юго-востоку от Исландии, и там жили еще какое-то время.

Ингольф же послал двух своих рабов, Вифиля и Карли, на запад, вдоль берега моря, на поиски сброшенных им за борт столбов. Когда же эти двое добрались до Хьорлейвсхофди, то обнаружили там мертвого Хьорлейфа и вернулись к Ингольфу, чтобы сообщить о случившемся. Ингольф был глубоко потрясен этим убийством и сразу же отправился на запад к Хьорлейвсхофди. Когда же он увидел мертвого Хьорлейфа, то произнес: «Достойно сожаления, что рабы смогли убить столь храброго мужа! Но вот что ожидает тех, кто не дает себе труда совершать жертвоприношений».

Ингольф похоронил Хьорлейфа и его людей и забрал груз с его корабля и их долю собственности. Затем он вышел на берег моря и увидел на юго-западе какие-то острова. Ему пришло в голову, что рабы могли сбежать именно туда, поскольку лодка тоже исчезла. И он направился к островам в поисках рабов и нашел их в том месте, которое ныне называется Эйд. Они сидели за едой и были ошеломлены внезапным появлением Ингольфа. Паника овладела ими, и они бросились бежать врассыпную. Ингольф убил их всех. Место, где погиб Дуфтхак, теперь называется Дуфтхаксскор. Многие из них бросились в расселину, которая с тех пор носит их имя. Острова, на которых были убиты эти рабы, теперь называются Вестманнейяр, так как все они были «вестманн» — западные люди, ирландцы. Ингольф и его люди забрали с собой жен своих товарищей, которые были убиты. Они вернулись в Хьорлейвсхофди и там провели вторую зиму.

С приходом лета Ингольф поплыл на запад, вдоль берега, и остановился зимовать на острове под Ингольвсфеллем, западнее реки Олфус. Тогда же Вифиль и Карли нашли столбы с его корабля у Арнархвала, к западу от вересковой пустоши. Весной Ингольф направился в это место и поселился в Рейкьявике, а столбы эти и по сей день можно видеть в общей комнате его дома. Ингольф взят себе землю между рекой Олфус и Хвальфьордом к западу от Бриньюдалсы, а также между этой территорией и Оксарой, и всю землю, протянувшуюся на запад. Карли сказал: «Мы оставили позади хорошую страну и приплыли сюда, чтобы поселиться в этом проклятом месте!» И тогда он сбежал, захватив с собой женщину-служанку. Ингольф же отпустил Вифиля на свободу, и тот построил себе дом в Вифильстофтире; также и Вифильсфелл назван его именем. Он прожил еще долгие годы и был надежным и достойным человеком. Ингольф же построил дом в Скалафелле, и оттуда был хорошо виден дымок над Олфусватном, где он и нашел Карли.

Ингольф был самым известным из поселенцев, поскольку он прибыл в необитаемую страну и первым поселился в ней: другие же последовали его примеру. Он женился на Хальвейг Фродадоттир, сестре Лопта Старого. Сыном их был Торстейн, который учредил тинг в Кьяларнесе еще прежде, чем был утвержден альтинг. Сыном Торстейна был Торкель Мани, прозванный Законодателем. Жизнь этого человека — лучшего из язычников — заслуживает наивысшей похвалы. Перед смертью он попросил вынести его на солнце и вверил себя в руки того Бога, который создал это солнце. Более того, жизнь его была столь же праведной, как и у лучших из христиан. Сыном его был Тормод, ставший после прихода в Исландию христианства годи и руководивший целой конгрегацией.

[С. 85.] Торольф, сын Орнольфа Рыбака, жил в Мосте, поэтому и был прозван Мострарскеггом. Он часто приносил жертвоприношения, поскольку всемерно чтил бога Тора. Торольф отправился в Исландию, не снеся тирании короля Харальда Хорфагера. Вначале он плыл вдоль южного берега, но когда достиг Брайдафьорда, то бросил за борт бревна с вырезанным на них изображением Тора, умоляя Тора указать ему место для поселения и обещая посвятить ему всю эту землю и назвать ее его именем. Торольф провел свой корабль во фьорд и дал ему имя Брайдафьорд — Широкий фьорд. Свое поселение он устроил на южном берегу — именно там, где обнаружил брошенные им за борт бревна с изображением Тора. Их прибило к мысу, который с тех пор носил название Торснес. Затем они поднялись выше по заливу, который Торольф назвал Хофсвагом. Здесь он выстроил себе дом и большой храм, посвященный богу Тору. Ныне это место известно как Хофстадир. В те дни в районе Брайдафьорда больше не было других поселений.

Торольф взял в собственность всю землю от Стафы до Торсы и назвал эту область Торснес. Он с таким благоговением относился к горе, расположенной в Торснесе и названной им Хельгафелль (Священная гора), что никто не имел права обратить к ней неумытое лицо. Что же касается выстроенного на горе святилища, то любое живое существо (будь то человек или зверь) могло находиться там в полной безопасности столько, сколько считало нужным. И Торольф, и его родичи верили, что после смерти попадут в эту гору.

В том месте, где к берегу прибило бревна с изображением Тора, Торольф вершил наиболее важные из своих дел, и именно здесь, с одобрения всех жителей округа, был позже организован тинг. Когда люди собирались на тинг, им было строжайше воспрещено облегчаться на этой земле, чтобы не осквернять ее таким образом. А для этих целей был отведен специальный островок, называвшийся Дритскер. Но когда Торольф уже умер, а его сын Торстейн был еще слишком молод, Торгрим Кьяллакссон и его шурин Асгейр не захотели идти на островок, чтобы облегчиться. Но люди Торснеса не пожелали мириться с осквернением столь священного места, и тогда они начали сражаться: Торстейн Торскабит и Торгейр Кенг против Торгрима и Асгейра. Некоторые были убиты и многие ранены, прежде чем их удалось разнять. Торд Геллир сумел примирить их, а само место с тех пор перестало быть священным, поскольку на нем пролилась кровь. Тогда же было решено перенести тинг на тот мыс, где он находится и по сей день. И со временем это место тоже прославилось своей святостью. Там до сих пор находится камень Тора, на котором приносили в жертву людей. А радом с этим камнем можно видеть кольцо приговора, где людей обрекали на принесение в жертву Богу. И там же Торд Геллир учредил четвертичный тинг — с одобрения всех тех, кто жил в этой четверти острова…

[С. 123.] Сын Торольфа Мострарскегга Халльстейн устроил поселение в Торскафьорде и жил в Халльстейненесе. Он принес жертву Тору, умоляя его прислать ему бревна для помоста, и вскоре к берегу прибило дерево, длина которого составляла шестьдесят три эля, а толщина — две морских сажени. Из этого дерева Халльстейн сделал себе бревна для помоста, и такие же бревна сделали из него почти все поселенцы, жившие в районе фьорда. То место, где к берегу прибило дерево, теперь называется Гренитренес — Сосновый мыс. Халльстейн был с набегом в Шотландии и захватил там тех рабов, которых он затем привез на остров. Их он отправил на Свефнейяр добывать соль^{24}.

[X. 184.] Жил в Готланде знатный человек по имени Бьёрн, сын Хрольфа с Реки; он женился на Хлиф, дочери Хрольфа, который был сыном Ингьялда, сына короля Фроди (Старкад Древний был поэтом при дворе двух этих королей). А сына Бьёрна звали Эйвинд. У Бьёрна была тяжба по поводу земли с Сигфастом, тестем Сольвара, короля Готланда. Сигфаст выдал свою дочь за ярла Сольвара, и последний оказал столь сильную поддержку своему тестю, что Сигфаст смог отнять у Бьёрна все его имения. Тогда Бьёрн передал все свое имущество жене Хлиф и сыну Эйвинду, а сам покинул Готланд с двенадцатью лошадьми, нагруженными серебром. Но в ночь перед отъездом из страны он сжег Сигфаста в его собственном доме вместе с тридцатью другими людьми, а затем отбыл в Норвегию.

Он направился на запад в Агдир, к Гриму Херсиру из Хвинира… который принял его весьма радушно. Бьёрн и его товарищи провели зиму у Грима. Но однажды ночью, в конце весны, Бьёрн внезапно проснулся и обнаружил, что над ним стоит человек с обнаженным мечом. Бьёрн успел схватить его за руку и выяснил, что этого человека послал Грим, намеревавшийся убить Бьёрна. Грим хотел предать Бьёрна ради его денег. Тогда Бьёрн покинул это место и отправился к Ондотту Краке, который жил в Хвинисфьорде… Летом Бьёрн отправился в набег на Британские острова, зиму же провел у Ондотта. В то время жена Бьёрна Хлиф умерла в Готланде, и Бьёрн женился на сестре Ондотта Хельге. От этого брака родился Тронд Моряк.

Вскоре с востока к своему отцу прибыл сын Хлиф Эйвинд, и когда Бьёрн начал уставать от своих походов, он передал Эйвинду и свои корабли, и свое занятие. Позже, в Ирландии, Эйвинд женился на Рафорте, дочери короля Кьярвала. На Гебридских островах она произвела на свет сына, которого оставили там для вскармливания, Спустя два года они вернулись на острова, чтобы посмотреть, как себя чувствует мальчик, и обнаружили ребенка с ясными глазами и очень худого от недоедания. Поэтому его и прозвали Хельги Магри — Хельги Худой. И после этого его забрали в Ирландию.

Бьёрн умер в доме своего родича Ондотта. Грим утверждал, что все его наследство должно достаться королю, так как сам он был иностранцем и сыновья его жили на западе, за морем. Но Ондотт сохранил его имущество для своего племянника Тронда.

Хельги вырос и возмужал в Ирландии. Он женился на Торунн Хирне, дочери Кетиля Флэтноуза с Гебридских островов… и у них было много детей. По прошествии ряда лет Хельги отправился в Исландию со своей женой и детьми — Хрольфом, Ингьялдом и той самой Ингунн, на которой женился Хамунд Хельярскин (он также прибыл в Исландию с Хельги). Как только Хельги увидел землю, он обратился к Тору, прося его указать место, где они должны пристать к берегу. Оракул направил его прямо к Эйяфьорду, запретив отклоняться как к востоку, так и к западу. Прежде чем прямо перед ними вырос фьорд, сын Хельги Хрольф спросил своего отца, подчинился бы тот Тору, если бы он направил его прямо в Северный океан. [С. Его сын Хрольф спросил, неужели Хельги направился бы в Северный океан, будь на то указание Тора, — лето уже заканчивалось, и вся команда считала, что сейчас самое время сойти на берег. ] Хельги основал поселение за Хрисеем, внутри Сварфадардала и провел свою первую зиму в Хамундастадире. Зима оказалась такой суровой, что им пришлось немало поволноваться из-за того скота, который они привезли с собой. Но весной Хельги совершил путешествие до Соларфьолла и убедился в том, что в верховьях фьорда земля выглядит намного темнее (то есть не так плотно укрыта снегом). [С. добавляет: они назвали это место Эйяфьордом — Островным фьордом — из-за островов, расположенных в его устье. ] Они перенесли все свое имущество на борт корабля и пристали к берегу у Галтарханара, где выпустили на волю двух свиней — хряка по имени Сольви и свиноматку. Три года спустя они вернулись в Сольвадал и обнаружили там уже 70 свиней.

Эту зиму Хельги провел в Бильдсе, а летом обследовал весь этот район, закрепив за собой территорию между Сиглунесом и Рейниснесом. В устье каждой реки, неподалеку от моря, он развел большой огонь, тем самым освятив всю территорию фьорда между двумя этими мысами. Следующей зимой Хельги обосновался в Кристнесе, где и прожил до конца своих дней. Религиозные верования его были смешанными: он верил в Христа и в то же время — перед отправлением в море и просто в ответственные моменты жизни — не забывал обращаться за помощью к Тору.

В то время как Хельги перевозил все свое имущество на новое место, его жена Торунн Хирна родила ребенка — в Торуннарсе. Это был Торбьорг Хольмасол — Островной сын.

А затем Хельги разделил свои земли между сыновьями и зятьями.

[С. 385.] Жил в Номудале человек по имени Кетильбьорн, сын Кетиля и Эзы, дочери ярла Хакона Грьотгардсона. Он был женат на Хельге, дочери Торда Скегги. Кетильбьорн отправился в Исландию в то время, когда вся земля вдоль берега моря уже была разобрана другими поселенцами. Корабль его назывался «Эллиди», и на нем он приплыл в Эллидаарос [устье реки Эллиди] ниже вересковой пустоши и провел свою первую зиму вместе с тестем, Тордом Скегги. Весной они отправились через вересковую пустошь на поиски хороших земель. Там у них было место для ночлега, теперь известное под именем Скалабрекка. Оттуда они направились к реке, которую назвали Оксара — река-топор, поскольку потеряли там свой топор. Некоторое время они провели в районе горного пика, названного ими Рейдармули — пик Форели, так как там они оставили пойманную в реке форель. Кетильбьорн занял под поселение весь Гримснес к северу от Хоскульдслёка, весь Лаугардал и территорию Бискупстунги вплоть до Стакссы и выстроил себе дом в Мосфелле…

Кетильбьорн был так богат, что приказал своим сыновьям выковать из серебра поперечную балку для храма, который они возводили. Но те отказались это сделать. Тогда Кетильбьорн со своим рабом Хаки и со своей служанкой Бот перевезли на двух быках все серебро на гору, и там они закопали его так надежно, что и по сей день никто не смог найти его.

[Его сын] Тейт женился на Алоф, дочери Бодвара из Ворса, сына викинга Кари; их сыном был Гизур Белый, отец епископа Ислейфа, отца епископа Гизура. Другим сыном Тейта был Кетильбьорн, отец Коля, отца Торкеля, отца епископа Коля. Много славных мужей было среди потомков Кетильбьорна.

[С. 86.] Гейрродом звали человека, покинувшего Халогаланд и отправившегося в Исландию. И вместе с ним поплыл… Ульфар Каппи. Гейррод занял под поселение землю от Торсы до Лангадалсы и жил в Эйре. Своему товарищу Ульфару он отдал землю по обе стороны Ульфарсфелла, а также территорию от горы в глубь страны.

У Гейррода была сестра по имени Гейррид. На ней женился Бьёрн, сын Больверка Блиндингатрьона, а их сына звали Торольф. После смерти Бьёрна Гейррид отправилась с сыном в Исландию, и первую зиму они провели в Эйре. Весной Гейррод отдал своей сестре усадьбу в Боргардале, Торольф же отправился за границу, чтобы принять участие в походах викингов. Гейррид никогда не скупилась на угощение для людей: ее жилище стояло возле столбовой дороги, и сама она часто сидела на скамейке перед дверью, приглашая к себе гостей. И дома у нее всегда был накрыт стол.

Торольф вернулся в Исландию после смерти Гейррода. Он предъявил притязания на земли Ульфара и вызвал его на бой. Ульфар был в то время уже стар и бездетен. Он погиб, сражаясь с Торольфом, а Торольф был ранен в ногу. С тех пор он не переставал хромать, за что и получил прозвище Бэгифот. Торольф унаследовал за Ульфаром часть его земель, другая же часть отошла Торфинну из Альптафьорда.

4. Стычки и междоусобицы

[С. 151–152.] Снэбьорн, сын Эйвинда Истмена и брат Хельги Магри, занял под поселение землю между Мьовафьордом и Лангадалсой и построил себе дом в Ватнсфьорде. Его сыном был Хольмстейн, отец Снэбьорна Галти. Матерью Снэбьорна Галти была Кьялвор, так что он и Тунгу-Одд приходились друг другу двоюродными братьями. Снэбьорн воспитывался в Тингнесе вместе с Тороддом, но время от времени проживал у Тунгу-Одда и его матери.

Хальбьорн, сын Одда из Кидьяберга (сына Халькеля, брата Кетильбьорна Старого), женился на дочери Тунгу-Одда Хальгерд. Первую зиму они провели у Одда, где в то время жил и Снэбьорн Галти. Между мужем и женой было мало любви.

Весной Хальбьорн начал готовиться к переезду на новое место, назначив отъезд на конец мая. Когда все было готово, Одд покинул дом и отправился в Рейкьяхольт, где у него стояли сараи для овец. Он не хотел присутствовать при отъезде Хальбьорна, так как понимал, что Хальгерд не желает уезжать вместе с мужем. Одд же всегда старался поддерживать между ними мир.

Оседлав лошадей, Хальбьорн направился в женскую половину дома, где сидела Хальгерд, расчесывавшая волосы. Волосы укрывали всю ее и падали на пол — у нее и у Хальгерд Снуинброк были самые чудесные волосы во всей Исландии. Хальбьорн приказал ей подниматься и отправляться в путь. Она ничего не ответила и продолжала сидеть. Тогда он дотронулся до нее, но она не пошевелилась. Это повторилось трижды. Тогда Хальбьорн встал прямо перед ней и произнес следующий стих:

Моя леди, закутанная в покрывало,
Сидит и смотрит, как я стою перед ней.
Прекрасная, как богиня,
Она с презрением отворачивается от меня;
Холод сковывает мою любовь, и все слабее
Надежда на то, что ее ненависть со временем испарится.
Бледнее бледного становятся мои щеки,
И скорбь заползает в мое сердце.

Произнеся это, он намотал ее волосы на руку, намереваясь стащить ее с возвышения, но она даже не пошевельнулась. Тогда он выхватил свой меч и отсек ей голову, а затем вышел из дома и ускакал прочь. С ним было еще три человека и пара навьюченных лошадей.

В доме в то время было совсем мало людей, но они тут же послали к Одду, чтобы сообщить ему о случившемся. Снэбьорн тогда жил в Кьялварарстадире, и Одд направил людей к нему, прося его отправиться в погоню, поскольку он сам, по его словам, не мог этого сделать. Снэбьорн взял с собой одиннадцать человек и поехал за Хальбьорном. Когда товарищи последнего заметили погоню, они стали умолять Хальбьорна бежать, но он отказался. Снэбьорн со своими людьми сразился в ними на холмах, которые с тех пор известны как Хальбьярнарвордур — Пирамиды Хальбьорна. Поднявшись на холм, Хальбьорн и его люди начали защищаться. Так погибли три человека Снэбьорна и двое товарищей Хальбьорна. Затем Снэбьорн отрубил Хальбьорну ногу у лодыжки. Тот доковылял до самого южного из холмов, где убил еще двух человек Снэбьорна, а сам пал мертвым. Именно поэтому на том холме три насыпи из камней, и еще пять — на другом. Снэбьорн же после этого вернулся домой.

В Гримсаросе Снэбьорн приобрел корабль, половину которого выкупил Хрольф из Раудасанда. Всего их подобралось двенадцать человек. Со Снэбьорном были Торкель и Сумарлид, сыновья Торгейра Рыжего, сына Эйнара из Стафхольта. Затем к ним присоединился Тородд из Тингнеса, приемный отец Снэбьорна, со своей женой. Хрольф же пригласил Стирбьорна, который после сна, приснившегося ему накануне, произнес следующий стих:

Я видел сон, возвещавший проклятие,
Которое падет на наши головы:
Тяжкий рок обрушится на нас
На северо-западе, за морем.
Там, где лед, и мороз,
И чудовищный холод.
Там, поведал мне сон,
Будет Снэбьорн убит.

Они отправились на поиски шхер Гуннбьорна и нашли землю. Снэбьорн же не хотел, чтобы они отправлялись исследовать территорию ночью. Но Стирбьорн покинул корабль, нашел в могильном кургане кошелек с деньгами и спрятал его. Снэбьорн ударил его топором, и тогда кошелек выпал на землю. Они построили дом, который зимой оказался погребен под снегом. Торкель, сын Торгейра Рыжего, обнаружил, что по шесту, торчащему из окна дома, стекает вода (это было в месяце Гой [февраль и начало марта]), так что они смогли пробиться наружу. Снэбьорн чинил корабль, а Тородд и его жена находились в доме от его имени, а Стирбьорн и его люди — от имени Хрольфа. Все прочие ушли на охоту и на рыбалку. Стирбьорн убил Тородда, а вместе с Хрольфом они убили и Снэбьорна. Сыновья Торгейра Рыжего и все остальные, чтобы спасти свою жизнь, поклялись им в верности.

Они отправились в Халогаланд, а оттуда совершили путешествие в Исландию, в Вадиль. У Торкиля Трефиля родилась хитрая идея, как ему провернуть дела с сыновьями Торгейра Рыжего. Хрольф выстроил крепость в Страндархейде, и Трефиль отправил Свейнунга за его головой. Поначалу он прибыл в Мир к Хермунду, затем к Олафу в Дрангар, а затем в Хаги к Гесту, который послал его к своему другу Хрольфу. Свейнунг убил Хрольфа и Стирбьорна, а затем вернулся в Хаги. Гест обменялся с ним мечом и топором и дал ему двух лошадей с черными гривами. Потом он направил человека вокруг Вадиля прямо в Коллафьорд и предложил Торбьорну Сильному потребовать себе лошадей. И Торбьорн убил его в Свейнунгсейре, так как меч Свейнунга переломился у рукояти. Трефиль же, встретившись с Гестом, хвалился, что так обвел его вокруг пальца, что Гест сам послал человека отрубить голову своему другу.

[С. 284.] Уни, сын Гардара, первооткрывателя Исландии, отправился на остров по поручению короля Харальда, обещая отдать всю страну ему во власть, а король в этом случае намеревался сделать его ярлом. Уни пристал к берегу в том месте, которое ныне называется Унаос, и построил там себе дом. Он взял себе под поселение землю к югу от Лагарфльота — всю территорию вплоть до Уналоека. Но как только исландцы разгадали его намерения, они стали обращаться с ним очень холодно и отказались продавать ему скот и провизию, так что он дольше не мог там находиться. Тогда Уни направился на юг Альптафьорда, но не смог там закрепиться и покинул восток страны вместе с двенадцатью товарищами. Они отправились на зиму к Лейдольфу Капни из Скогахверви. Уни стал возлюбленным его дочери, Торунн, и весной та понесла от него ребенка. В то время Уни захотел уехать со своими людьми, но Лейдольф поскакал вслед за ним. Они встретились и сразились у Флангастадира, поскольку Уни не захотел вернуться с Лейдольфом. Несколько человек из людей Уни погибли в сражении, и, волей-неволей, ему пришлось вернуться обратно, так как Лейдольф хотел, чтобы он женился на его дочери и поселился в его имении, которое и унаследовал бы после смерти тестя. Но позднее, когда Лейдольф зачем-то отлучился из дома, Уни вновь попытался уехать. Как только Лейдольф узнал об этом, он вновь бросился в погоню за Уни, и они сразились у Калфаграфира. На этот раз Лейдольф был так зол, что убил и Уни, и всех его товарищей.

[ «Тордарбок». Датчанин Уни, сын Гардара, пожелал подчинить Исландию либо себе, либо королю Харальду. Он жил в Осе, но не знал там ни минуты покоя, поэтому отправился дальше исследовать новые земли, а зимой поселился у Лейдольфа. Уни стал возлюбленным его дочери Торунн и пожелал увезти ее с собой, но Лейдольф отправился за ним в погоню. Они сразились у Калфаграфира. И с той и с другой стороны были убитые. Затем они разделились, но вскоре Лейдольф вновь начал преследование. Произошло второе сражение, и в этой битве пал Уни и все его товарищи.]

Сыном Уни и Торунн был Хроар Тунгу-Годи, который унаследовал все состояние Лейдольфа. Он женился на дочери Хамунда (сестре Гуннара из Хлидаренди), их сыном был прославленный Хамунд Холт. Тьорви Мокер и Гуннар были племянниками Хроара.

Тьорви просил руки Астрид Манвитсбрекки, дочери Модольфа, но ее братья, Кетиль и Хрольф, отказали ему и выдали сестру замуж за Торира Кетильссона. Тогда Тьорви нарисовал их изображения на стене уборной, и каждый вечер, когда он и Хроар отправлялись в уборную, он плевал в изображение Торира и целовал изображение Астрид, пока Хроар не стер их. После этого Тьорви вырезал их изображения на рукояти своего ножа и сложил следующий стих:

Поначалу свою возлюбленную и ее Торира
Я нарисовал на стене,
Юную невесту и ее жениха,
Соединив высокомерие с оскорблением!
Теперь же я держу на рукояти ножа
Ее высокочтимый образ.
Немало слов я прошептал
На ушко этой юной леди!

Все это позднее привело к убийству Хроара и сыновей его сестры.

[С. 348.] Жил человек по имени Бауг, молочный брат Кетиля Хенга, который отправился в Исландию и провел свою первую зиму в Баугстадире, а вторую — у Хенга [в Рангарвеллире]. По указанию Хенга он взял под поселение весь район Брейдабольстада, так что его владения дошли до земель самого Хенга. Жилище свое он устроил в Хлидаренди. Сыновьями его были Гуннар из Гуннарсхольта, Эйвинд из Эйвиндармули и третий — Стейн Быстрый. Дочерью же его была та самая Хильд, на которой женился Орн из Вэлюгерди.

Однажды Стейн Быстрый и Сигмунд, сын Сигвата Рыжего, возвращались домой из Эйрара и в одно время достигли переправы у Сандхолара. Каждый желал первым переправиться через реку. Сигмунд и его люди оттолкнули людей Стейна от лодки, но тут подоспел сам Стейн, который нанес Сигмунду смертельный удар. Из-за этого убийства все сыновья Бауга были изгнаны из Фьотсхлида. Гуннар отправился в Гуннарсхольт, Эйвинд — на восток в Эйвиндархол, а Сньяллстейн [то есть Стейн Быстрый] — в Сньяллстейнсхофди. Дочь Сигмунда Торгерд была очень недовольна тем, что убийца ее отца ушел невредимым, и она убедила своего мужа отомстить за Сигмунда. Онунд отправился в Сньяллсхофди в сопровождении тридцати человек и поджег дом Стейна. Сньяллстейн вышел из дома и сдался на милость победителя. Они отвели его к мысу и там убили. Теперь обязанность отомстить за это убийство перешла к Гуннару. Он был женат на Храфнхильд Сторольфсдоттир, сестре Орма Сильного, сыном же их был Хамунд. Эта пара — отец и сын — выделялась среди других мужей как силой, так и красивой наружностью.

Онунд был объявлен вне закона за убийство Сньяллстейна. В течение двух лет он никуда не выходил без надежной охраны, а родич Гуннара Орн из Вэлюгерди следил за каждым его передвижением. На третью зиму, после святок, воспользовавшись сведениями, полученными от Орна, Гуннар со своими людьми (30 человек) напал на Онунда, когда тот возвращался домой в сопровождении одиннадцати человек. Они сразились в Оррустудале; во время этой схватки были убиты Онунд, три его человека и один человек Гуннара. Гуннар, одетый в синий плащ, проскакал верхом от Хольта до Тьорсы и, немного не доехав до реки, упал с коня и умер от полученных в сражении ран.

Когда сыновья Онунда Сигмунд Клейкир и Эйлиф Богатый повзрослели, они начали уговаривать своего родича Морда Фиддла отомстить за убийство их отца. Тот заявил, что это будет не так-то легко сделать. Братья сказали, что больше всего их раздражает Орн, который живет совсем близко от них. Тогда Морд посоветовал им измыслить такое обвинение против Орна, которое позволило бы добиться его изгнания. И сыновья Онунда начали тяжбу против Орна, обвинив его в незаконном выпасе скота. И он был признан вне закона. Теперь сыновья Онунда могли убить его безнаказанно в любом районе страны за исключением Вэлюгерди и на территории в пределах полета стрелы от границ его владений. Сыновья Онунда без устали караулили Орна, но тот был очень осторожен. И все же они дождались своего — в тот день, когда Орн прогонял скот со своей земли, они убили его, и все считали, что это убийство останется неотомщенным.

Но Торлейф Гнейсти, брат Орна, заплатил Тормоду Тьостарсону (он только что вернулся в Эйрар из-за границы) за оправдание Орна. Тот выстрелил так далеко из своего большого лука, что все решили, что смерть Орна произошла в пределах освященных законом границ. Тогда Хамунд Гуннарсон и Торлейф приняли на себя обязательство отомстить за смерть Орна, а Морд поддержал двоих братьев, которые не платили штрафа, но были изгнаны из Флой. Затем, по поручению Эйлифа, Морд просил для него руки Торкатлы Кетильбьярнардоттир, которая принесла своему мужу в качестве приданого Хордаланд, где и поселился Эйлиф. А по поручению Сигмунда Морд просил руки Арнгунн, дочери Торстейна Дрангакарля, так что Сигмунд переселился на восток страны. Наконец, Морд выдал свою сестру Раннвейг замуж за Хамунда Гуннарсона, который вскоре после этого вернулся в Хлид. Сыном же их был Гуннар из Хлидаренди.

5. Рабы

[С. 125.] Один человек по имени Кетиль Гуфа Орлигсон… отправился в Исландию, когда заселение острова шло уже полным ходом. Он участвовал в набегах викингов на западе, откуда привез ирландских рабов: одного из них звали Тормод, другого Флоки, третьего Кори, четвертого Сварт и еще двух — Скорри. Кетиль прибыл в Росмхваланес и провел свою первую зиму в Гуфускаларе, весной же отправился в Нес и провел вторую зиму в Гуфунесе. Тогда же его рабы Скорри-старший и Флоки сбежали вместе с двумя женщинами, унеся с собой немало добра. Они намеревались спрятаться в Скоррахольте, но были убиты во Флокадале и Скоррадале.

Кетиль не нашел свободных земель в Нессесе и перебрался в Боргарфьорд, перезимовав в третий раз в Гуфускаларе на берегу реки Гуфы. В начале весны он отправился на запад в Брейдафьорд, подыскивая себе землю для поселения. На этот раз он остановился в Гейрмундастадире. Кетиль просил у Гейрмунда руки его дочери Гейр и получил согласие на брак, после чего Гейрмунд [Хельярскин] направил Кетиля исследовать земли на западной стороне фьорда, Рабы же, воспользовавшись отсутствием Кетиля, сбежали и ночью прибыли в Ламбастадир. В то время там жил Торд, сын Торгейра Ламби и Тордис Ингварсдоттир, тетушки Эгиля Скаллагримсона. Рабы подожгли дом и сожгли заживо Торда и всех его домочадцев. Они забрали множество добра, нагрузили его на лошадей, а затем отправились по дороге в Альптанес.

На следующее утро с тинга вернулся домой сын Торда Ламби Сильный. Он тут же бросился в погоню за рабами, и к нему присоединились люди с окрестных ферм. Когда рабы заметили погоню, они бросились бежать врассыпную — каждый своим путем. Преследователи схватили Кори в Коранесе, а остальные попытались спастись вплавь. Сварт был схвачен на Свартскере, Скорри — на Скоррее за Мюраром, а Тормод — на Тормодскере, в миле от острова. А Кетиль Гуфа отправился вскоре на запад, за Мюрар, и провел четвертую зиму в Снэфелльснесе. Позднее он занял под поселение земли Гуфуфьорда и Скаланеса вплоть до Коллафьорда.

[С. 149.] Жил в Соне человек по имени Гейр, который был также известен как Вегейр — Гейр из Храма, или Святой Гейр. Этим прозвищем он был обязан своим частым жертвоприношениям. У Вегейра было много детей. Вебьорн Сигнакаппи был его старшим сыном. Затем шли Вестейн, Вемунд, Вегест и Веторн, дочь же его звали Ведис. После смерти Вегейра Вебьорн впал в немилость у ярла Хакона, поэтому все братья и их сестра отправились в Исландию. Плавание их было долгим и трудным, но осенью они достигли Хлодувика к западу от Хорна. Затем Вебьорн начал готовиться к большому жертвоприношению, поскольку, заявил он, именно в этот день ярл Хакон совершил свое жертвоприношение, стараясь навлечь несчастье на их голову. Но пока Вебьорн занимался подготовкой к жертвоприношению, его братья начали торопить его, собираясь поскорее отправиться в путь. Вебьорн пренебрег своими обязанностями, и они вышли в море. В тот же, самый день их корабль потерпел крушение у скалистого берега, и они лишь с большим трудом — следуя указаниям Вебьорна — смогли выбраться из той передряги. Ныне эта скала называется Сигнаклейф. Атли из Фльота, раб Гейрмунда Хельярскина, предоставил им убежище на зиму. Когда же Гейрмунд узнал о великодушном поступке Атли, он отпустил его на свободу и отдал ему ферму, которой тот управлял.

[X. Атли… предоставил им убежище на зиму, заявив, что не возьмет платы за их содержание. Гейрмунд, заверил он их, не скупится на провизию. Когда же Атли встретился с Гейрмундом, тот спросил его, как он мог принять всех этих людей за его, Гейрмунда, счет. На что Атли ответил, что «до тех пор, пока существует Исландия, люди будут помнить о том, сколь замечательным человеком был Гейрмунд, коль скоро его раб смог поступить так, как он это сделал, не испрашивая на это предварительного разрешения у своего хозяина». — «За этот твой поступок, — объявил ему Гейрмунд, — ты получишь от меня свободу вкупе с той фермой, которой ты сейчас управляешь.»] В последующие годы Атли стал известным и уважаемым человеком.

Следующей весной Вебьорн взял под поселение землю между Скотуфьордом и Хестфьордом (Лошадиным фьордом) — столько, сколько юн смог обойти за день, и сверх того еще один кусок, который он назвал Фолафот. Вебьорн был замечательным бойцом, и о нем в Исландии сложена целая сага. Он отдал Ведис замуж за Гримольфа из Унадсдала. Через некоторое время они поссорились, и Вебьорн убил его возле Гримольфсватна, за что самого Вебьорна и еще трех человек вместе с ним убили на четвертичном тинге в Торснесе.

[С. 194.] Хросскель — так звали человека, который взял под поселение весь Свартардал и весь Ирарфеллсланд по указанию Эйрика [из Годдалира]. В его собственность перешла вся территория вплоть до Гильхаги, сам же он жил в Ирарфелле. У него был раб по имени Родрек, которого он отправил на юг через Мэлифеллсдал на поиски пригодных для поселения земель. Двигаясь на юг от Мэлифелла, Родрек дошел до ущелья, ныне известного как Родрексгил. Там он поставил столб, который назвал Ландконнуд — территориальный знак. От этого места Родрек вернулся домой…

[С. 196.] Жил в Мэлифелле человек по имени Векель Изменяющий Облик, взявший себе под поселение землю от Гилы до Мэлифелла. Он прослышал о путешествии Родрека и немного времени спустя сам отправился на юг в поисках новых земель. Он дошел до холмов, ныне известных как Векельсхаугар, и от этого места вернулся домой. Когда же Эйрик из Годдалира услышал об этом, он послал на юг своего раба по имени Ронгуд, который тоже должен был искать пригодные для поселения земли. Он прошел на юг до Блондуквисла, затем двинулся вдоль реки, которая течет от Винверьядала, и далее на запад — к лавовым полям между Рейкьявеллиром и горой Кьёль, где он обнаружил следы какого-то человека. Судя по всему, этот человек пришел сюда с юга. В этом месте Ронгуд возвел пирамиду из камней, ныне известную как Рангадарварда — Пирамида Ронгуда. Затем он направился в обратный путь, домой, и Эйрик отпустил его на свободу в награду за это путешествие, совершенное в интересах Эйрика. Именно с этого времени был проложен путь от южного до северного округа.

6. Животные

[С. 68.] Жил человек по имени Грим, сын Ингьялда, сына Хроальда из Хаддингьядала, брата Ази. Он отправился в Исландию в поисках земли, проплыл северным путем и провел зиму в Гримсее в Стейнгримсфьорде. Жену его звали Бергдис, а сына Торир.

Осенью Грим отправился со слугами в море ловить рыбу, а мальчик Торир лежал в лодке, завернутый в мешок из тюленьей кожи. Грим вытащил из моря водяного и спросил его: «Что ты можешь сказать нам о будущем? И где мы поселимся в Исландии?» На что водяной ответил: «Ничего не могу сказать о тебе и твоих людях, но что касается мальчика, завернутого в мешок из тюленьей кожи, то он поселится там, где твоя кобыла Скальм ляжет на землю вместе с грузом». Больше он ничего не добавил, но позднее, в ту же зиму, Грим и его люди отправились за рыбой, оставив мальчика на берегу, и все утонули. [X. Зимой Грим со своими рабами отправился ловить рыбу, сына он тоже взял с собой. Когда же мальчик начал мерзнуть, он завернул его в мешок из тюленьей кожи, завязав его у шеи. Грим вытащил водяного. «Поведай нам нашу судьбу и как долго мы еще проживем, — сказал Грим. — Иначе ты никогда больше не увидишь свой дом». — «Мне нечего сказать вам, так как еще до наступления весны вы все будете мертвы. Но твой сын найдет себе землю под поселение в том месте, где твоя кобыла Скальм ляжет под своим грузом». Больше он им ничего не сказал, но позднее в эту же зиму Грим умер и был похоронен на холме.]

Весной Бергдис и Торир покинули Гримсей и отправились через вересковую пустошь на запад к Брейдафьорду. Скальм шла и шла вперед и ни разу не легла на землю. Свою вторую зиму Бергдис и Торир провели в Скальмарнесе в Брейдафьорде. На следующее лето они отправились на юг, и пока Скальм шла вперед, они тоже продолжали идти на юг в Боргарфьорд. Когда же перед ними выросли два красных песчаных холма, кобыла остановилась и легла на землю возле того из них, который был западнее. И именно там Торир взял под поселение землю от Гнупы до Кальды, за Кнаппадалом, между горами и морем. Торир жил во внешнем Раудамеле и был великим вождем.

Как-то поздним вечером Торир, уже совсем старый и слепой, вышел за порог своего дома и увидел, как какой-то человек в железной лодке заплывает в устье реки Кальды — огромное, страшное чудовище, которое сошло на берег и двинулось по направлению к ферме под названием Хрипи. Там он начал копать землю прямо у входа в сарай, где стояли коровы. Этой же ночью из-под земли вырвался огонь, и именно тогда был уничтожен Боргахраун. Ферма же стояла там, где ныне находится Эльдборг — Огненная крепость… Скальм, кобыла Торира, приняла свою смерть в Скальмаркельде — Скальмовой трясине.

[С. 202.] Торир Дуфунеф, Голубиный Клюв, был воспитан в доме Оксен-Торира. Он приплыл в Гонгускардсарос, когда вся западная часть острова была уже заселена, так что ему пришлось отправиться на север за реку Йокульсу к Ландброту и взять под поселение землю между Глодафейкисой и Дьюпой, выстроив себе дом во Флугумюре.

В это время в Кольбейнсарос прибыл корабль с грузом — домашний скот. Они потеряли в лесах Бримнескогара молодую кобылицу, и Торир Дуфунеф купил права на нее. Позднее он нашел ее. Эта кобылица была самой быстрой из всех лошадей, за что и получила прозвище Флуга — Летящая.

Жил в то время в Исландии человек по имени Орн. Он был чародеем и путешествовал по всей стране. В Винверьядале он встретился с Ториром, который направлялся на юг, и поспорил с ним на то, какая из лошадей окажется быстрее (у Орна был замечательный жеребец). Ставка была по сто серебряных с человека. Они поскакали на юг, мимо Кьёля, пока не достигли потока, который с тех пор носит название Дуфунефсскейд — Поток Дуфунефа. Разница в скорости их лошадей была столь велика, что Торир даже вернулся назад, чтобы встретить Орна, проскакавшего лишь половину пути. Орн принял свой проигрыш так близко к сердцу, что не захотел больше жить: он отправился к горе, которая сейчас называется Арнафелл, и там покончил с собой. Флуга была совсем измучена, и Торир оставил ее на время в тех местах. Когда же он вернулся с тинга, он обнаружил рядом с ней серого жеребца, и кобыла уже была жеребая от него. Родившегося у нее жеребенка назвали Эйдфакси. Позже он был увезен за границу и там, на озере Мьор, погубил в один день семь человек и сам погиб там же. Флуга же пропала в болотах Флугумюра.

[С. 328–329.] Жил в Нордмёре в Норвегии человек по имени Хрольф Дровосек. Сыновьями его были Вемунд и Мольда-Гнуп, прославленные человекоубийцы и кузнецы. Работая у себя в кузнице, Вемунд сложил такую песенку:

Я один
Заслужил прозвище
Убийцы одиннадцати человек.
Бей сильнее, муж!

Гнуп уехал в Исландию из-за тех убийств, которые они совершили с братом. Он взял под поселение землю между Кудафльотом и Эйярой, а также весь Альптавер. В те дни там было большое озеро и много диких лебедей для охоты. Мольда-Гнуп продал часть своих земель разным людям, так что вскоре весь округ был заселен народом. Позднее, однако, огонь и лава обрушились на это место. Люди бежали оттуда на запад, к Хофдабрекке, и построили себе временные жилища в местечке Тьялдафолл. Но Вемунд, сын Сигмунда Клейкира, не позволил им там поселиться. И тогда они отправились в Хроссагард, где построили себе для зимовки большой дом. Но вскоре они перессорились, и дело даже дошло до убийств, так что весной Мольда-Гнуп отправился со своими людьми на запад в Гриндавик, где они все и поселились. Домашнего скота у них почти не было. Сыновья Мольды, Бьёрн и Гнуп, Торстейн-Хрунгнир и Торд-Легьялди, к тому времени стали уже совсем взрослыми.

Как-то ночью Бьёрну приснилось, что перед ним возник обитатель скал и предложил ему свою дружбу. Бьёрну показалось, что он ответил ему «да». Сразу после этого в стадо его коз пришел козел-самец, и скот Бьёрна начал плодиться так быстро, что вскоре он уже купался в деньгах. С этого времени его стали называть Хафр-Бьёрн — Бьёрн Козел. Люди, обладающие вторым зрением, утверждали, что по дороге на тинг Хафр-Бьёрна сопровождали духи — хранители этих мест, и то же самое было с Торстейном и Тордом, когда они отправлялись на охоту или на рыбалку.

Коулбитер и медведь

[С. 259.] Жил человек по имени Арнгейр, занявший под поселение всю Слетту между Хаваралоном и Свейнунгсвиком. Его детьми были Торгильс, Одд и та самая Турид, которая вышла замуж за Стейнольфа из Тьорсардала. [X. добавляет: еще мальчиком Одд все время слонялся вокруг очага; он был очень ленив и получил прозвище Коулбитер — Грызущий Уголь]. Как-то Арнгейр и Торгильс отправились во время снежной бури на поиски овец и уже не вернулись. Одд отправился вслед за ними и нашел их обоих мертвыми. Их убил белый медведь, который как раз пожирал свою добычу, когда на место трагедии подоспел Одд. Он убил медведя и притащил его домой. Люди рассказывали, что он съел этого медведя целиком, заявляя, что он отомстил за отца, убив медведя, а за брата — съев его. После этого с Оддом мало кто мог справиться. Он стал настоящим оборотнем и, выйдя однажды вечером из своего дома в Храунхофне, на следующее утро прибыл в Тьорсардал на помощь своей сестре, которую жители Тьорсардала хотели забить камнями. [X. забить камнями за колдовство. ]^{25}

7. Голодные годы

[ «Скардсарбок», Видауки, 1–2.] В языческие времена на Исландию обрушился настоящий голод. Было это в ту зиму, когда в Норвегии погиб король Харальд Грейклоук и власть захватил ярл Хакон [975–976]. Люди тогда ели воронов и лисиц и то, что прежде считалось совершенно несъедобным. Некоторые убивали старых и беспомощных и сбрасывали их в ущелья. Многие умерли от голода, другие же шли на воровство — их ловили и убивали. Даже поставленные вне закона убивали друг друга. Так, например, по просьбе Эйолфа Вальгердарсона был издан закон, согласно которому любой человек, убивший трех изгнанников, сам освобождался от наказания.

Восемьдесят лет спустя на страну вновь обрушился голод. Именно в эту зиму Ислейф был рукоположен в епископы епископом Бременским Альбертом. И было это в дни правления короля Харальда Сигурдарсона. В первую зиму пребывания Ислейфа в Исландии [1057–1058] там умерло от голода очень много людей. Съедено было все, что только можно было разгрызть зубами.

Летом епископ дал на тинге обет, что все жители острова будут поститься на двенадцатый день святок в течение трех лет — так было принято в Германии, где обучался епископ. В то время повсюду лежал такой глубокий снег, что большинство людей добирались до тинга пешком. Но вскоре после принесения этого обета погода улучшилась и наступило настоящее лето. А следующая зима была такой мягкой, что земля практически не замерзла, и люди ходили на святочную службу в церковь босиком, а в январе и феврале строили дома и возводили стены.

[ «Кристни сага», 14.] В тот год, когда умер епископ Гизур (1118), в Исландии был сильный голод. Во время Страстной недели бушевала такая снежная буря, что в некоторых северных округах люди не могли попасть в церковь на службу. В Страстную пятницу купеческий корабль был выброшен на берег под Эйяфьяллом. Сначала его подбросило в воздух (54-весельное судно), а потом швырнуло на скалы. В первый день Пасхи лишь немногие смогли прийти в церковь, чтобы причаститься, а некоторые так и умерли на улице.

Следующая буря пришла уже после смерти епископа, в тот день, когда люди отправились на тинг [19 или 20 июня]. Именно тогда была разбита на куски церковь в Тингвеллире, дерево на постройку которой было прислано самим королем Харальдом Сигурдарсоном.

В это лето в Исландию направлялось 35 кораблей. Многие потерпели крушение у ее берегов, некоторые затонули в море, и лишь 8 кораблей смогли отправиться в обратный путь — включая и те, которые провели здесь предыдущую зиму. И ни один из них не вышел в море до Михайлова дня. Из-за такого наплыва людей в стране начался голод…

Спустя год после смерти епископа Гизура был убит известный на острове человек — Торстейн Хальвардсон. Спустя еще год на тинг собралось очень много людей. В течение всех этих лет смертность в стране была так велика, что священник Сэмунд Ученый объявил на тинге, что количество людей, умерших за это время от болезней, ничуть не меньше числа тех, кто сейчас присутствует на тинге.

8. О поселении в целом

[X. 294.] Первыми в Исландии были заселены восточные фьорды. Лишь область между Хорнафьордом и Рейкьянесом заселялась дольше остальных: это происходило из-за того, что сильные ветры и рифы, а также недостаток гаваней затрудняли людям подход к берегу.

Некоторые из тех, кто прибыл на остров первым, поселились ближе к горам, по достоинству оценив качество прилежащих к ним земель. Те же, кто прибыл позже, считали, что первопоселенцы заняли слишком много земли под свои фермы. Примирил же их король Харальд Прекрасноволосый, постановивший, что каждый может взять в собственность лишь ту территорию, которую он и команда его корабля способны обнести огнями за один день.

В тот момент, когда солнце всходило на востоке, они должны были разжечь огонь. Затем им следовало развести дымящиеся костры — так, чтобы каждый последующий был заметен от предыдущего. И эти костры должны были гореть до самой ночи. Затем они шли до тех пор, пока солнце не оказывалось на западе, и тогда они зажигали новые костры.

[ «Скардсарбок», 313.] Существовал закон, согласно которому женщина могла занять под поселение лишь столько земли, сколько двухгодовалая телка в хорошем состоянии способна была обойти за один весенний день — от восхода до заката солнца.

[X. 268.] Существовал языческий закон, согласно которому корабли поселенцев должны были быть без носовых фигур. Если же на корабле была такая фигура, то ее следовало убрать до приближения к острову. Нельзя было подплывать к острову, если на корме корабля красовалось изображение с оскаленными зубами, поскольку духи острова могли испугаться подобного зрелища.

[С. 398.] Знающие люди утверждают, что страна была полностью заселена за период в шестьдесят лет с момента первого поселения. И с того времени количество усадеб оставалось практически неизменным. К концу этого срока были еще живы некоторые из первых поселенцев и их дети.

[С. 399.] Знающие люди утверждают, что среди тех, кто заселял Исландию, было немало крещеных людей — в основном это были те, кто приплыл сюда с запада. Называют такие имена, как Хельги Магри и Орлиг Старый, Хельги Бьола, Йорунд Христианин, Ауд Глубокомысленная, Кетиль Безумный и другие. Некоторые из этих людей остались верны своей вере до последнего вздоха, но уже их дети начали строить храмы и совершать жертвоприношения, так что в течение почти ста лет вся страна исповедовала язычество.

[X. 354.] Сейчас поселения, созданные в Исландии, были перечислены согласно тому, как некогда написали высокоученые мужи — вначале священник Ари Ученый, сын Торгильса, и Кольскегг Ученый. Но я, Хаук Эрлендсон, написал свою книгу, пользуясь той, что была написана ранее ученейшим из всех мужей — Геррой Стурлой Тордарсоном, а также другой книгой, написанной Стирмиром Ученым. Я взял из каждой книги те сведення, которые дополняют и уточняют друг друга, хотя по большей части они повествуют об одних и тех же вещах. Неудивительно поэтому, что «Ланднамабок» оказалась больше любой из этих книг.

ГРЕНЛАНДСКАЯ САГА

«Грёнлендинга сага»

Жил некогда человек по имени Торвальд, сын Асвальда, внука Ульфа-Оксен-Торира. Торвальд и его сын Эйрик Рыжий покинули Йедер [в Норвегии] и уплыли в Исландию, так как совершили несколько убийств. Исландия к тому времени была полностью заселена. Поначалу они построили себе дом в Дрангаре (на Восточных скалах), в Хорнстрандире, где Торвальд и умер. Эйрик женился на Тьодхильд, дочери Иорунд и Торбьорга, которая до этого была замужем за Торбьорном Хаукадалером. После смерти отца Эйрик отправился на север и обосновался в Эйрикстадире, рядом с Ватнасхорном. Сына Эйрика и Тьодхильд звали Лейф.

После убийства Эйольфа Саура и Хольмганга-Храфна Эйрик вынужден был покинуть Хаукадаль. Он отправился на запад в Брейдафьорд и построил себе дом на Окснее — в Эйрикстадире. Он одолжил Торгесту свои бревна для помоста, но не смог затем получить их назад. По этой причине между ним и Торгестом вспыхнула ссора, которая описывается в сказании об Эйрике. На стороне Эйрика был Стир Торгримссон, а также Эйольф из Свинея, сыновья Торбранда из Альптафьорда и Торбьорн Вифильссон. Торгеста же поддерживали сыновья Торда Геллира и Торгейр из Хитардала.

На тинге, прошедшем в Торснесе, Эйрик был объявлен вне закона. В Эйриксваге он начал готовить свой корабль для выхода в море. Когда же судно было полностью готово, Стир и другие его товарищи помогли ему благополучно миновать острова. Эйрик сообщил своим друзьям, что собирается отправиться на поиски той страны, которую видел однажды Гуннбьорн Ульф-Кракасон, заброшенный штормом далеко в океан и открывший Гуннбьярнарскер — шхеры Гуннбьорна. Если он найдет эту землю, отметил Эйрик, он вернется назад и обо всем расскажет своим друзьям.

Эйрик плыл кратчайшим путем мимо Снэфеллсйокула. Он нашел новую землю и пристал к берегу в том месте, которое сам назвал Мидьокулом и которое сейчас называется Бласерком. Оттуда он направился вдоль берега на юг, чтобы оценить, пригодна ли эта земля для заселения. Первую свою зиму он провел в Эйриксее, что находится в центре Восточного поселения, а с приходом весны направился в Эйриксфьорд, где построил себе дом. Летом он направился на запад, в неисследованные еще земли, давая названия всему, что встречал на своем пути. Вторую зиму он провел в Хольмаре возле Хварфсгнипы, но на третье лето отправился дальше на север — к Снэфеллу и Хравнсфьорду. Посчитав, что, продвинулся достаточно далеко, он вернулся назад и провел третью зиму в Эйриксее, неподалеку от устья Эйриксфьорда.

На следующее лето он вернулся в Исландию и привел свой корабль в Брейдафьорд. Открытую им страну он назвал Гринланд — Зеленая страна, так как посчитал, что такое название привлечет туда больше людей. Зиму он провел в Исландии, но следующим летом отправился заселять новую землю. Поселился Эйрик в Браттахлиде — на Крутом склоне, в Эйриксфьорде.

Знающие люди сообщают, что в то лето, когда Эйрик отправился заселять Гренландию, вместе с ним из Брейдафьорда и Боргарфьорда отплыли еще 35 кораблей [по другой версии — 25], но лишь 14 из них благополучно добрались до места. Остальные же вынуждены были вернуться назад, а другие погибли. Произошло это за пятнадцать лет до того, как Исландия была обращена в христианство. Это было в то самое лето, когда епископ Фридрек и Торвальд Кодранссон вернулись из Исландии в Норвегию.

Вот имена людей, которые отправились тогда в Гренландию вместе с Эйриком и взяли себе землю под поселение: Герьольф взял Херьольвсфьорд (а жил он в Херьольвснесе); Кетиль — Кетильсфьорд, Храфн — Хравнсфьорд, Сольви — Солвадаль, Хельги Торбрандссон — Альптафьорд, Торбьёрн Глора — Сиглуфьорд, Эйнар — Эйнарсфьорд, Хафгрим — Хавгримсфьорд и Ватнахверви, Арнлауг — Арнлаугсфьорд. Некоторые же из них отправились в Западное поселение.

Спустя шестнадцать лет [по другой версии — четырнадцать] после того, как Эйрик Рыжий уплыл на поселение в Гренландию, его сын Лейф совершил путешествие из Гренландии в Норвегию. Он достиг Трандхейма в ту самую осень, когда король Олаф Трюгвасон уехал с севера из Халогаланда. Лейф привел свой корабль в Нидарос и немедленно отправился на встречу с королем Олафом, который проповедовал ему истинную веру, как и всем прочим язычникам, с которыми встречался. С Лейфом у короля не было никаких проблем: и он, и его товарищи крестились, и Лейф провел эту зиму с королем, который принимал его очень благосклонно [ «Флатейярбок»].

В то же самое лето [то есть в 1000 году] король Олаф отправил в Исландию Гизура и Хьялти. Теперь же он послал Лейфа в Гренландию проповедовать там христианство. Вместе с ним король отправил священника и других благочестивых людей, чтобы окрестить местный народ и разъяснить им принципы истинной веры. Лейф отплыл в Гренландию в то же лето, а по пути подобрал команду одного корабля, потерпевшего крушение. Он достиг Гренландии в конце лета и отправился жить в Браттахлид, к своему отцу Эйрику. С тех пор люди стали называть его Лейф Счастливый. Но его отец считал, что один его поступок стер другой: хотя Лейф и спас жизнь команде целого корабля, но он же привез в Гренландию «этого проходимца» (так Эйрик именовал священника). Несмотря на это, Лейфу удалось убедить его креститься; тогда же были крещены все жители Гренландии^{26} [ «Флатейярбок»].

Герьольф был сыном Барда Герьольфесона и родственником Ингольфа Поселенца. Ингольф дал [старшему] Герьольфу и его людям землю между Вагом и Рейкьянесом. Поначалу Герьольф [младший] жил в Дрепстоке. Жену его звали Торгерд, а сына — Бьярни, и был это весьма одаренный молодой человек. С самых ранних лет он много путешествовал за границей и преуспел как в накоплении богатств, так и в приобретении хорошей репутации. Зимы он проводил либо за морем, либо у своего отца, и вскоре приобрел свой собственный корабль. В последнюю зиму, проведенную Бьярни в Норвегии, Герьольф продал свою ферму и отправился с Эйриком в Гренландию. На борту корабля вместе с Герьольфом был один христианин с Гебридских островов — тот самый, что сочинил «Хафгердингадрапу» — то есть «Сказание о Вздымающихся волнах»^{27}, в котором были следующие стихи:

Я молю того, кто свят и безупречен:
О, мой Отец, мой путь и мое пристанище,
Владыка небес, пусть твоя благословляющая рука
Охранит меня в моих странствиях.

Герьольф обосновался в Херьольвснесе, и был он весьма почитаемым человеком. Эйрик Рыжий жил в Браттахлиде. Он занимал очень высокое положение, и все признавали его авторитет. Детьми Эйрика были Лейф, Торвальд и Торстейн, а также дочь по имени Фрейдис, которая вышла замуж за человека по имени Торвард. Жили они в Гардаре, там, где сейчас находится усадьба епископа. Фрейдис была женщиной с характером, тогда как Торвард — обыкновенным ничтожеством. Она вышла за него замуж главным образом из-за денег. Жители Гренландии были в то время язычниками.

Бьярни привел свой корабль в Эйрар в то самое лето, когда его отец уплыл в Гренландию. Эта новость застала Бьярни врасплох, и он даже не стал разгружать свой корабль. Товарищи спросили его, что он намерен делать, и Бьярни ответил, что собирается, как обычно, провести зиму в доме своего отца:

«Я собираюсь отплыть в Гренландию, если вы готовы отправиться туда со мной».

Все заявили, что согласны с его решением.

«Это будет рискованное путешествие, — сказал Бьярни, — поскольку никто из нас еще не плавал в тех морях».

И все же они отправились в путь и плыли три дня, пока земля не скрылась у них из виду. Затем попутный ветер стих, и задули северные ветра, принесшие густой туман, так что они потеряли всякое представление о том, куда они плывут. Все это продолжалось не один день, но в конце концов выглянуло солнце, и они смогли определиться с курсом. Так они плыли еще один день, после чего увидели землю и стали обсуждать, что это могла быть за земля. Бьярни заявил, что, по его мнению, это не Гренландия. Его спросили, намерен ли он плыть к этой земле или нет. «Я бы хотел, — заявил Бьярни, — подплыть как можно ближе к этой земле». Так они и поступили и вскоре увидели, что там нет гор и что вся эта страна покрыта лесами. Они оставили землю по левому борту и поплыли дальше.

Так прошло еще два дня, прежде чем они увидели новую землю. Команда снова спросила Бьярни, не думает ли он, что это Гренландия. Но, по его мнению, эта земля тоже не могла быть Гренландией, «поскольку говорят, что в Гренландии много больших ледников». Вскоре они подошли ближе к земле и обнаружили, что она представляет собой большую равнину, покрытую густыми лесами. Команда обсудила положение дел и решила, что пора пристать к берегу. Но Бьярни отказался это сделать. Его товарищи заявили, что им нужны вода и лес. «Ничего вам не нужно», — ответил им Бьярни и услышал в ответ не самые теплые слова.

Бьярни отдал приказ плыть дальше, что и было исполнено. Они плыли еще три дня при юго-западном ветре и в третий раз увидели землю — высокую, гористую и покрытую ледниками. Команда спросила Бьярни, будет ли он причаливать здесь к берегу, но Бьярни ответил, что не желает этого делать: «По-моему, эта страна ни для чего не пригодна». Тогда они поплыли вдоль земли и вскоре увидели, что это остров.

И вновь они направили свой корабль в океан, сопровождаемые попутным ветром. Вскоре ветер посвежел, и теперь они уже плыли под полными парусами. Спустя четыре дня они увидели еще одну землю. Команда спросила Бьярни, не Гренландия ли это. «Все это очень похоже на то, что я слышал о Гренландии, — заметил Бьярни. — И здесь мы пристанем к берегу».

Так они и поступили и вечером того же дня причалили к берегу возле одного мыса. Там уже была привязана лодка, на мысу жил отец Бьярни — Герьольф. Именно поэтому мыс был назван его именем — Херьольвснес. Бьярни поселился в доме отца и оставался с ним до конца жизни, а после смерти Герьольфа жил здесь в качестве его наследника.

Затем случилось так^{28}, что Бьярни Герьольфссон покинул Гренландию, чтобы встретиться с ярлом Эйриком, и последний принял его весьма радушно. Бьярни поведал о своих путешествиях и тех землях, которые он видел, и люди подумали, что мало в нем было предприимчивости и любопытства, если он не захотел узнать подробнее, что это за земли. И многие его за это осуждали. Бьярни стал вассалом ярла и на следующее лето вернулся в Гренландию. Здесь в то время много говорили о его открытиях. Лейф, сын Эйрика Рыжего из Браттахлида, встретился с Бьярни и купил у него корабль. Здесь же Лейф нашел команду (как рассказывают, всего их было 35 человек). Лейф пригласил своего отца Эйрика присоединиться к его экспедиции, но тот отказался, посчитав, что уже слишком стар и не сможет, как прежде, переносить все тяготы опасного путешествия. Но Лейф возразил, что из всех членов их семьи Эйрик по-прежнему может рассчитывать на особую удачу, и тот в конце концов поддался на уговоры сына. Как только они подготовили все для путешествия, сразу же выехали к морю из дома. Не успели они, однако, преодолеть и часть пути, как лошадь Эйрика оступилась, он упал и повредил ногу. «Не судьба, видно, мне, — сказал Эйрик, — открыть еще одну землю. И мы больше не можем продолжать наш путь вместе». Эйрик вернулся домой в Браттахлид, а Лейф и его товарищи поскакали дальше к кораблю, и всего их было, как утверждают, 35 человек. Был среди них и один немец по имени Тюркир.

Снарядив свой корабль, они отправились в открытое море и прежде всего поплыли к той земле, которую Бьярни и его команда видели последней. Подплыв к берегу, они стали на якорь и спустили лодку, затем сошли на берег, но не увидели там ни единой травинки. Повсюду были одни ледники, а от моря к ледникам вела единственная скальная плита. Страна показалась им совершенно пустынной и бесплодной. «По крайней мере, — заметил Лейф, — с нами не случилось так, как с Бьярни, который даже не сошел на берег. Теперь я хочу дать этой земле имя и назову ее Хеллуланд — Скалистая равнина». После чего все они вернулись на корабль.

Затем они снова направились в море в поисках другой земли. И на этот раз мореходы приблизились к берегу, бросили якорь, спустили лодку и высадились на берег. Новая страна оказалась равнинной и лесистой. Берега, отлого спускающиеся к морю, были покрыты мелким белым песком. «Этой стране, — заявил Лейф, — следует дать имя в соответствии с ее природой, поэтому я назову ее Маркланд — Лесная страна». После этого они сразу же вернулись на корабль.

Затем они снова вышли в море и плыли два дня при северо-восточном ветре, пока не увидели еще одну землю. Они приблизились к земле и достигли острова, лежащего к северу от нее. Там они сошли на берег и осмотрелись. Погода стояла чудесная, на траве была роса. Они опустили руки в эту росу, затем поднесли ее ко рту и подумали, что никогда еще им не встречалось ничего слаще ее. Затем они вернулись на корабль и заплыли в узкий пролив, лежащий между островом и северным мысом неизвестной земли. Отсюда они направились на запад, обогнув по пути мыс. Там были обширные отмели, и кораблю пришлось долго пробираться между ними, пока наконец Лейф и его товарищи не увидели впереди открытое море. Но их желание сойти на берег было столь велико, что они не стали дожидаться прилива, а спустили лодку и пристали к земле в том месте, где из озера вытекала река. Затем, как только прилив поднял их корабль, они вернулись к нему на лодке и провели его в реку, а оттуда в озеро, где и встали на якорь. Они перенесли на берег свое имущество и соорудили себе палатки для жилья. Но позднее, решив остаться здесь на зиму, выстроили себе большой дом.

И в реке, и в озере было много лосося, и рыба эта была куда больше той, которую они когда-либо видели. Климат здесь казался на редкость теплым, и им даже не пришлось заготавливать скоту сено: мороза зимой не было, и трава лишь немного поблекла. День и ночь здесь были более равны друг другу по протяженности, чем в Гренландии и Исландии. В самый короткий день зимы солнце было так же хорошо видно в три часа пополудни, как и утром. (Буквально: в самый короткий день (или дни) у солнца там был eyktarstaðr и dagmálastaðr. В начале XI столетия у норманнов еще не было часов, но указанный период охватывает примерно шесть часов: три до полудня и три после.)

Как только они завершили строительство дома, Лейф обратился к своим товарищам со следующими словами: «Теперь я хочу разделить нашу команду на две отдельные группы и исследовать эту страну. Одна группа останется здесь, в доме, а другая отправится на разведку — но так, чтобы они ни в коем случае не разделялись и могли вернуться домой уже к вечеру». Так и повелось с того времени, и Лейф то отправлялся в экспедиции, то оставался дома. Лейф был мужчиной высоким и сильным, привлекательной наружности. Он отличался умом и проницательностью, был во всех отношениях воздержанным и честным.

Как-то случилось так, что они вернулись домой без одного человека, немца Тюркира. Лейфа это очень расстроило, так как Тюркир долго жил вместе с ним и его отцом и очень привязался к Лейфу, когда тот был еще совсем ребенком. Лейф высказал своим товарищам немало нелицеприятных слов и сам отправился на поиски Тюркира, взяв с собой еще дюжину человек. Не успели они еще отойти далеко от дома, как столкнулись с Тюркиром, возвращавшимся к месту стоянки. Все они с большой радостью приветствовали его. Лейф сразу же заметил, что его приемный отец в хорошем настроении. Тюркир был человеком невысоким и невзрачным, с выступающим лбом и невыразительным лицом, зато на редкость искусным в различного рода ремеслах.

— Почему вы так задержались, — спросил Лейф, — и почему проделали этот путь отдельно от своих товарищей?

Поначалу Тюркир долго говорил по-немецки, так что никто не мог его понять. Но спустя какое-то время он заговорил по-норвежски:

— Я прошел ненамного дальше, чем вы, но могу сообщить вам кое-что новое: я нашел виноградные лозы с гроздьями на них.

— Неужели это правда? — спросил Лейф.

— Разумеется, это правда, — ответил Тюркир. — Я родился в стране, где виноград — отнюдь не редкость.

Они спали всю ночь, а наутро Лейф сообщил им следующее:

— Теперь у нас с вами есть два основных занятия — собирать виноград и валить лес, поскольку я хочу нагрузить этим свой корабль.

Так они и поступили, и вскоре вся их буксирная лодка была заполнена виноградными лозами. Они полностью загрузили свой корабль и весной отправились в путь. Лейф назвал ту землю в соответствии с теми хорошими вещами, которые они нашли на ней, Винланд — Виноградная страна. Затем они вышли в море и плыли при попутном ветре, пока не увидели вдали ледяные горы Гренландии.

Тогда один человек нарушил молчание и спросил у Лейфа:

— Почему ты так круто забираешь к ветру?

— Я думаю об управлении кораблем, — ответил Лейф, — но не только о нем. Вы ничего не замечаете в стороне от нашего пути?

Они ответили, что не видят ничего необычного. — Я не уверен, — заметил Лейф, — вижу ли я вон там корабль или риф.

Теперь и они увидели это тоже и сочли, что это риф. Но глаза Лейфа были гораздо зорче их, и он разглядел на этом рифе людей.

— Я думаю, нам следует двигаться против ветра, — сказал Лейф. — Тогда мы подойдем к ним так близко, что при необходимости сможем поднять их на борт. Если же они настроены воинственно, мы сохраним за собой контроль за ситуацией.

Итак, они направились к рифу, спустили парус и встали на якорь. Затем спустили на воду вторую маленькую лодку, которая была на корабле. Тюркир спросил людей с рифа, кто они такие.

Их предводитель ответил, что его зовут Торир и по происхождению он норвежец.

— А как зовут тебя? — спросил он Лейфа. Лейф ответил ему.

— Ты сын Эйрика Рыжего из Браттахлида? — поинтересовался Торир.

Лейф сказал ему, что он действительно сын Эйрика.

— А теперь я хочу пригласить вас всех на борт моего корабля со всем тем грузом, который он сможет увезти.

Они приняли его предложение и поплыли вместе с ним в Эйриксфьорд. В конце концов они добрались до Браттахлида. Лейф пригласил Торира, его жену Гудрид и еще трех человек к себе. Они также нашли жилье как для спутников Торира, так и для своих собственных. Всего же Лейф снял с рифа пятнадцать человек. После этого его и прозвали Лейфом Счастливым. Этот поступок, равно как и путешествие в Винланд, принесли Лейфу уважение сограждан и в немалой степени пополнили его кошелек.

В эту зиму Торира и его спутников поразила тяжелая болезнь, так что многие из них умерли, и Торир в том числе. В эту же зиму умер и Эйрик Рыжий.

Люди без конца обсуждали экспедицию Лейфа в Винланд. Его брат Торвальд считал, что они недостаточно исследовали новые земли. Тогда Лейф сказал Торвальду: «Если ты хочешь, брат, отправляйся сам в Винланд на моем корабле. Но сначала я поплыву на нем к рифу, с которого снял Торира, и заберу оттуда строевой лес».

Так он и сделал. И теперь Торвальд готовился под руководством своего брата Лейфа отправиться в путешествие вместе с тридцатью товарищами. Позднее они снарядили корабль и вышли в море, но о том, как проходило их плавание, ничего неизвестно — вплоть до того момента, как они прибыли в Винланд, в Лейфсбудир, где они провели зиму, приводя в порядок корабль и питаясь пойманной в море рыбой. Весной же Торвальд приказал готовить корабль, а часть его людей отправилась на лодке вдоль западного побережья, исследуя страну. Земля эта оказалась на редкость привлекательной. Вся она была покрыта лесами, которые подступали совсем близко к берегу; сам же берег был усыпан мелким белым песком. Вдоль побережья им встретилось большое количество островков и мелей. Нигде они не обнаружили жилища людей, только на одном из западных островов нашли деревянное зернохранилище. Больше там не было ничего, сделанного руками человека, так что осенью они вернулись назад, в Лейфсбудир.

На следующее лето Торвальд отправился с торговым судном на восток и далее на север, вдоль побережья. Возле одного из мысов их застигла непогода, корабль выбросило на берег, так что он разбил киль. Торвальду и его спутникам пришлось надолго задержаться в этом месте, ремонтируя корабль. И тогда Торвальд сказал своим товарищам: «Я хочу, чтобы мы установили на этом мысе корабельный киль и назвали его Кьяларнес — Мыс-Киль». Так они и сделали, а потом поплыли прочь, на восток, вдоль берега, и так приплыли в устье следующего фьорда. Там они стали на якорь возле одного мыса, сильно поросшего лесом. С корабля на берег перебросили сходни, и Торвальд со всей командой сошел на берег. «Это прекрасное место, — отметил Торвальд. — И здесь я хотел бы построить себе дом». Затем они направились к кораблю и только тут заметили на песке какие-то три холма. Мореходы направились к ним и обнаружили три перевернутые лодки, обтянутые кожей, и под каждой лодкой было три человека. Тогда Торвальд и его товарищи разделились и напали сразу на всех этих людей. Восемь человек они убили, а один смог скрыться на своем каноэ. Затем норманны поднялись на мыс, откуда были хорошо видны все окрестности, и разглядели по берегам фьорда множество холмов, которые были, по их мнению, не чем иным, как жилищами людей. И сразу же после этого их одолела такая сонливость, что они не смогли противостоять ей и все заснули. Затем до них донесся крик, заставивший их подняться: «Вставай же, Торвальд, и вы тоже, если хотите остаться в живых. Возвращайся на корабль со своими людьми и скорее плыви прочь от этой земли!» В тот же миг из глубины фьорда появилось бесчисленное количество обтянутых кожей лодок, и весь этот флот атаковал Торвальда и его спутников. «Мы должны немедленно возвести укрытия по обеим сторонам корабля, — приказал Торвальд, — а затем защищаться до последнего». Так они и сделали. Скрэлинги продолжали стрелять в них еще какое-то время, а затем бросились прочь — с такой скоростью, на какую только были способны.

Когда все закончилось, Торвальд поинтересовался у своих людей, не ранен ли кто из них. На это ему ответили, что все они в полном порядке. «У меня под рукой рана, — сообщил им Торвальд. — Стрела пролетела между планшетом и щитом и ранила меня. Вот эта стрела, и она принесет мне смерть. Теперь я приказываю вам как можно скорее готовиться к возвращению. Меня же вы отнесете на тот самый мыс, где я собирался построить себе дом. Возможно, это были пророческие слова, когда я сказал, что хотел бы пожить там какое-то время. Там вы и похороните меня, и установите кресты у меня в ногах и возле головы. Мыс же этот отныне пусть зовется Кроссанес (Крестовый мыс)».

Гренландия в то время уже была христианской страной, хотя Эйрик Рыжий умер еще до обращения гренландцев в христианство.

И вот Торвальд умер. Его товарищи сделали все так, как он их просил, а затем присоединились к остальным и рассказали им обо всем, что произошло. Они оставались там в течение еще одной зимы, собирали виноград и грузили его на корабль. Весной, совершив все необходимые приготовления, они отплыли в Гренландию и привели свой корабль в Эйриксфьорд, чтобы поведать Лейфу о судьбе его брата.

Тем временем в Гренландии произошло следующее событие: Торстейн из Эйриксфьорда женился и взял себе в жены Гудрид Торбьярнардоттир, которая, как уже упоминалось ранее, была женою Торира Истмена. Но теперь Торстейн Эйриксон собрался плыть в Винланд, чтобы забрать оттуда тело своего брата Торвальда. Он стал готовить к отплытию тот же самый корабль, подобрав команду по росту и силе. С собой Торстейн взял двадцать пять моряков и свою жену Гудрид. Подготовив корабль, они вышли в открытое море, и вскоре земля скрылась у них из виду. Все лето штормы носили их по морю, так что они не имели ни малейшего представления о том, где они находятся. Но спустя неделю после начала зимы они пристали к берегу в Лисуфьорде — в Гренландии, в Западном поселении. Торстейн начал подыскивать жилище и вскоре смог расселить всех своих товарищей. Только ему и его жене не нашлось пристанища, так что они были вынуждены провести две ночи на борту корабля.

В то время христианство в Гренландии еще только завоевывало свои позиции.

Как-то ранним утром к установленной на борту корабля палатке Торстейна и Гудрид подошли несколько человек, и их вождь спросил, что за люди находятся в палатке.

— Нас здесь двое, — ответил Торстейн. — А вы кто такие?

— Меня зовут Торстейн, но больше я известен под именем Торстейн Черный. Я пришел сюда, чтобы предложить тебе и твоей жене отправиться ко мне в дом и поселиться у меня.

Торстейн ответил, что он должен посоветоваться с женой, которая предложила решить этот вопрос ему самому, так что он решил согласиться.

— Тогда я вернусь за вами завтра и приведу ломовую лошадь, так как хочу, чтобы у вас было с собой все необходимое. Но живу я очень уединенно, и в доме кроме меня только один человек — моя жена. Человек я очень упрямый и своевольный, к тому же исповедую иную веру, чем вы, — хотя и подозреваю, что вы исповедуете лучшую.

Он пришел за ними на следующий день с лошадью, и они поселились у Торстейна Черного, который очень хорошо о них заботился. Гудрид была женщиной привлекательной наружности, умной и прекрасно умела обращаться с чужими людьми.

В начале зимы товарищей Торстейна Эйриксона поразила болезнь, и многие из них умерли. Торстейн приказал изготовить гробы для тех, кто умер, а затем переправить их на корабль, сделав все необходимые приготовления: «Поскольку я собираюсь перевезти летом все тела в Эйриксфьорд». Но спустя очень короткий промежуток времени болезнь поразила и членов семьи Торстейна Черного. Первой заболела его жена, которую звали Гримхильд. Она была очень рослой женщиной и сильной, как мужчина, но болезнь быстро иссушила ее. Вскоре заболел и Торстейн Эйриксон. Оба они слегли практически в одно и то же время. Вскоре Гримхильд, жена Торстейна Черного, умерла. Как только она умерла, Торстейн Черный вышел из комнаты за доской, на которую он мог бы положить тело. «Не уходи надолго, Торстейн», — попросила Гудрид, и тот пообещал ей, что скоро вернется. Через некоторое время заговорил Торстейн Эйриксон: «Чудны пути нашей хозяйки. Вот ведь она пытается подняться на локтях и свешивает ноги с кровати в поисках своих ботинок». В этот момент в дом вошел хозяин дома Торстейн, и Гримхильд тут же легла, а все балки в комнате заскрипели. Торстейн сделал гроб для Гримхильд, затем вынес его наружу и должным образом похоронил. И хотя он был рослым и крепким мужчиной, ему понадобилась вся его сила, чтобы вынести тело из дома.

Вскоре состояние Торстейна Эйриксона ухудшилось, и он умер. Его жена Гудрид была вне себя от горя. В то время все они находились в общей комнате. Гудрид села на табуретку, стоявшую возле скамьи, на которой лежал ее муж Торстейн. Тогда хозяин дома Торстейн поднял ее с этой табуретки и посадил ее на другую скамью, рядом с собой, которая стояла напротив той, где лежало тело. Торстейн долго говорил с Гудрид, утешая в ее горе, и пообещал ей отправиться вместе с ней в Эйриксфьорд и перевезти туда тела ее мужа и всех его умерших товарищей. «Я возьму с собой также других людей, — сказал ей Торстейн, — чтобы поддержать тебя и помочь тебе».

Она поблагодарила его. Но тут Торстейн Эйриксон приподнялся, сел и произнес: «Где Гудрид?»

Трижды он спросил так, но она хранила молчание.

Затем она спросила Торстейна Черного: «Должна ли я отвечать на его вопросы?»

Он посоветовал ей молчать. Затем Торстейн Черный прошел через комнату и опустился на табуретку, посадив Гудрид себе на колени. «Что тебе нужно, мой тезка?» — спросил он.

Последовала пауза, после которой Торстейн Эйриксон ответил: «Я бы хотел сообщить Гудрид, что ждет ее впереди, чтобы она смогла с большим смирением перенести мою смерть, так как я попал в место подлинного отдохновения. Я должен поведать тебе, Гудрид, что ты выйдешь замуж за исландца, и вы проживете вместе долгую жизнь. Потомки ваши будут отличаться силой и энергией, благородной и привлекательной внешностью. Вы покинете Гренландию и уплывете в Норвегию, а из Норвегии — в Исландию, которая и станет вашим домом. Там вы будете жить, вы оба, в течение долгого времени, и ты проживешь дольше, чем он. Ты отправишься в чужие земли и совершишь паломничество на юг, в Рим, а затем вернешься к себе домой, в Исландию. Там будет возведена церковь, и там ты будешь жить, приняв монашеский обет. Там же ты и умрешь».

Затем Торстейн откинулся на спину, и тело его вынесли из дома и перевезли на корабль.

Торстейн Черный выполнил все свои обещания, данные Гудрид. Весной он распродал свои земли и домашний скот, проводил Гудрид на корабль и перенес туда все свое имущество. Подготовив корабль к отплытию, он набрал команду, а затем отправился в Эйриксфьорд, где все тела умерших были похоронены на церковном кладбище. Гудрид отправилась к Лейфу в Браттахлид, а Торстейн Черный построил себе дом в Эйриксфьорде и жил там до конца своей Жизни, прослыв среди сограждан на редкость достойным человеком.

Тем же летом в Гренландию прибыл корабль из Норвегии. Капитаном его был Торфинн Карлсефни, сын Торда Хосхеда, сына Снорри Тордарсона из Хофди. Торфинн Карлсефни был весьма состоятельным человеком. Зиму он провел в Браттахлиде, у Лейфа Эйриксона. Потребовалось не так уж много времени, чтобы в сердце его вошла любовь к Гудрид. Торфинн просил ее руки, она же поручила Лейфу отвечать за себя. Так что теперь они были обручены, и этой же зимой состоялась их свадьба.

Разговоры о Винланде к тому времени еще не смолкли, так что многие — в том числе и Гудрид — старались убедить Карлсефни отправиться в экспедицию. И он действительно решил предпринять такое путешествие, и вместе с ним должны были отправиться в путь шестьдесят мужчин и пять женщин. Карлсефни заключил со своими товарищами соглашение, по которому каждый из них получал равную долю из всей их прибыли. С собой они взяли разного рода домашний скот, поскольку собирались, в случае удачного стечения обстоятельств, устроить на новом месте поселение. Карлсефни просил Лейфа передать ему свой дом в Винланде, и Лейф ответил, что он может поселиться там, но навсегда он ему дом не отдаст.

Затем они отправились в путь и достигли Лейфсбудира целыми и невредимыми. Все свои спальные принадлежности они перенесли с корабля на берег. Здесь их поджидала новая радость, так как неподалеку от них был выброшен на берег огромный кит. Они убили его и на долгое время обеспечили себя едой. Свой домашний скот они выпустили на волю, но вскоре обнаружили, что животные стали неуправляемыми и производят вокруг настоящее опустошение. С собой они привезли также одного быка. Карлсефни валил лес для своего корабля, обтесывал бревна и раскладывал их на скалах, чтобы просушить. Они старались использовать все ресурсы этой страны: собирали виноградные гроздья, охотились на различных животных, ловили рыбу и т. д.

За первой зимой пришло лето. Именно тогда они и столкнулись со скрэлингами. Большая группа их вышла из леса неподалеку от жилища норманнов. Их скот пасся совсем рядом. Бык начал реветь и угрожающе наклонять голову. Его вид так напугал скрэлингов, что они бросились бежать вместе со своими тюками, в которых были серые меха, соболиные шкурки и различные кожи. Они направились к дому Карлсефни, надеясь войти туда, но Карлсефни приказал охранять двери. Ни норманны, ни скрэлинги не могли понять языка друг друга. Тогда скрэлинги сбросили свои тюки, развязали их и предложили норманнам свои товары. В обмен же они хотели получить прежде всего оружие. Однако Карлсефни запретил продавать им оружие. И тут ему в голову пришла одна идея: он приказал женщинам вынести скрэлингам молоко. И как только те увидели его и попробовали, они уже не хотели покупать ничего другого. И вот что вышло в результате из торговли скрэлингов: сами они унесли все, что купили, в своих животах, а Карлсефни и его спутникам остались их тюки и их меха. После этого скрэлинги ушли прочь.

Затем Карлсефни возвел вокруг своего дома высокий частокол, и они начали готовиться к новой встрече со скрэлингами. Примерно в это же время его жена Гудрид родила сына, которому дали имя Снорри. В начале второй зимы скрэлинги вновь пришли к их жилищу, и было их теперь гораздо больше, чем в прошлый раз. Но товары они принесли такие же, как прежде. «А теперь, — приказал Карлсефни женщинам, — вынесите им те же продукты, которые им так понравились в прошлый раз, — и ничего больше». И как только скрэлинги увидели это, они тут же перебросили свои тюки через частокол.

Гудрид сидела внутри дома у колыбели своего сына Снорри, когда на порог упала чья-то тень. В дом вошла женщина в темной облегающей одежде. Она была невысокого роста, с лентой вокруг головы, волосы у нее были светло-каштанового цвета, лицо бледное, а таких огромных глаз никто и никогда не видел прежде на человеческом лице. Женщина подошла к тому месту, где сидела Гудрид.

— Как тебя зовут? — поинтересовалась она.

— Меня зовут Гудрид, А как зовут тебя?

— И меня зовут Гудрид, — отвечала она.

Тогда Гудрид, хозяйка дома, сделала ей знак рукой, приглашая сесть рядом с ней. Но внезапно раздался сильный шум, и женщина исчезла. Оказывается, в этот момент один из рабов Карлсефни убил скрэлинга, пытавшегося украсть у них оружие. Тут же все скрэлинги бросились бежать прочь, побросав свою одежду и свои товары. И никто, кроме Гудрид, не заметил этой женщины.

«Теперь нам стоит как следует подумать, — сказал Карлсефни, — так как я опасаюсь, что вскоре они нанесут нам третий визит, на этот раз при оружии. Поэтому мы поступим следующим образом: десять человек пройдут вперед, к тому мысу, позволив им увидеть себя. Остальные же пойдут в лес и расчистят там проход для нашего скота, чтобы полностью быть готовыми к моменту их нападения. Мы должны также взять своего быка и пустить его впереди нас».

Место для сражения они выбрали таким образом, что с одной стороны у них было озеро, а с другой — лес.

Скрэлинги подошли к тому месту, которое было выбрано для битвы. Сражение началось, и многие скрэлинги были убиты. В толпе нападающих выделялся один скрэлинг, высокого роста и привлекательной наружности, который, как предположил Карлсефни, был их вождем. Один из скрэлингов подхватил топор, разглядывал его в течение какого-то времени, а затем взмахнул им в сторону одного из своих товарищей и ударил его. Последний тут же пал мертвым, и тогда высокий скрэлинг схватил топор, тоже разглядывал его в течение какого-то времени, а затем размахнулся и забросил его как можно дальше в воду. После этого все скрэлинги бросились бежать в лес. На этом сражение и завершилось.

Карлсефни и его товарищи провели там всю зиму. Но с приходом весны Карлсефни заявил, что не хочет больше оставаться здесь, а собирается вернуться в Гренландию. Норманны тщательно подготовились к этому путешествию и захватили с собой много ценных вещей — таких, как виноградные лозы, гроздья и меха. Затем они отправились в путь и благополучно достигли Эйриксфьорда, где и провели следующую зиму.

В Гренландии вновь заговорили о путешествиях в Винланд, так как теперь это представлялось делом не только почетным, но и прибыльным. В то самое лето, когда Карлсефни вернулся из Винланда, в Гренландию из Норвегии прибыл корабль под командованием двоих братьев, Хельги и Финнбоги, которые остались в Гренландии на всю зиму. Братья эти были по происхождению исландцами, жившими некогда на территории Восточных фьордов. Рассказывают также, что Фрейдис Эйриксдоттир отправилась в путь из своего дома в Гардаре, так как хотела повидаться с братьями Хельги и Финнбоги, чтобы упросить их отправиться вместе с ней в Винланд при условии, что каждый из них получит равную долю от всей возможной прибыли. Братья согласились, и тогда Фрейдис от них отправилась к своему брату Лейфу и попросила его отдать ей тот дом, который он построил в Винланде. По своему обычаю брат ответил ей так: она может жить в этом доме, но совсем он его ей не отдаст. Между Фрейдис и братьями была заключена следующая договоренность: каждый из них должен был взять на корабль по тридцать человек здоровых мужчин и еще какое-то количество женщин. Но Фрейдис тут же выказала пренебрежение к этому договору, взяв пять человек сверх установленного количества. Она так ловко скрыла их, что братья даже ничего не заподозрили, пока не приплыли в Винланд.

Наконец они вышли в море, заранее устроив все так, чтобы как можно дольше плыть вместе. Разумеется, расстояние между двумя кораблями было совсем небольшим, и все-таки братья прибыли немного раньше и перенесли свое имущество к дому Лейфа. Но тут прибыл корабль Фрейдис. Они тоже разгрузились и перенесли свое имущество к дому.

— С какой стати вы перенесли сюда ваши вещи? — обратилась Фрейдис к братьям.

— Но мы считали, — ответили они ей, — что в договоренность входит и совместное проживание в этом доме.

— Лейф предоставил свой дом мне, — возразила она, — но не вам.

— Мы не собираемся ругаться с тобой из-за этого, — заявил Хельги.

Они вынесли свое имущество на улицу и построили свой собственный дом, выбрав для него место неподалеку от озера. Пока они делали все необходимые приготовления, Фрейдис валила лес для своего корабля.

Пришла зима. Братья предложили устраивать небольшие вечеринки, на которых можно было бы проводить время за разными играми. Так оно и шло какое-то время, но затем отношения между ними ухудшились, и всякие сношения между домами прекратились. Так продолжалось большую часть зимы.

Как-то ранним утром Фрейдис встала с постели, оделась (однако не стала надевать ботинок и чулок). Погода же стояла такая, что повсюду лежала густая роса. Фрейдис взяла плащ своего мужа, завернулась в него и направилась к дому братьев. Немногим раньше из их дома выходил человек, который, вернувшись, не закрыл за собой дверь. Фрейдис распахнула дверь и некоторое время стояла на пороге, не говоря ни слова.

Финнбоги лежал в самом конце зала. Он проснулся и спросил:

— Что тебе, Фрейдис?

— Я хочу, чтобы ты встал и вышел со мной на улицу. Мне нужно поговорить с тобой.

Так он и сделал. Они подошли к стволу дерева, лежавшему у стены дома, и сели на него.

— Что ты думаешь обо всем этом? — спросила она его.

— Я думаю, земли здесь хорошие и плодородные, — ответил он, — но тот холодный ветер, что подул между нами, мне не нравится, поскольку для этого нет никаких серьезных причин.

— Все так, — сказала Фрейдис, — я думаю то же самое. Но сейчас я пришла к вам вот зачем: я хочу купить у вас корабль, так как он больше моего, а я собираюсь уплыть отсюда домой.

— Я готов пойти тебе навстречу, — проговорил Финнбоги, — коль скоро ты этого действительно хочешь.

На этом они расстались. Фрейдис пошла к себе, а Финнбоги вернулся домой досыпать. Придя домой, Фрейдис с холодными ногами легла в постель. Проснулся Торвальд и спросил ее, почему она такая холодная и мокрая.

— Потому, — в гневе воскликнула Фрейдис, — что я была у братьев и пыталась договориться с ними насчет корабля. Я хочу купить тот, который больше. Но моя просьба совершенно вывела их из себя, они набросились на меня и избили! Да, теперь я вижу, что я не у себя дома, в Гренландии! Но раз так, я уйду от тебя и не вернусь до тех пор, пока ты не отомстишь им за меня!

Торвальд не мог больше выносить ее попреки. Он приказал своим людям собраться и прихватить с собой оружие, что они и сделали. Затем они направились прямиком к дому братьев, вошли в дом к спящим людям, схватили и связали всех его обитателей. Затем они вывели их — связанных — на улицу. А Фрейдис убивала их одного за другим — в тот момент, когда их выводили на улицу.

И вот все мужчины были убиты, но оставались еще женщины, которых никто не хотел убивать.

— Дайте-ка мне топор, — сказала Фрейдис. Она подошла к пяти женщинам и тоже убила их всех.

Совершив это злодеяние, они вернулись к себе домой. Было совершенно ясно, что Фрейдис вполне удовлетворена тем, как она все устроила. Так она и сказала своим спутникам:

— И если мы все-таки вернемся в Гренландию, я убью любого из вас, кто осмелится упомянуть о том, что здесь произошло на самом деле. Мы должны говорить всем, что они все еще оставались здесь, когда мы уплыли прочь.

Итак, в начале весны они подготовили корабль братьев, перешедший теперь в их руки, и нагрузили его всевозможными ценными вещами. Затем они вышли в открытое море. Плавание их было удачным, и в начале лета они уже привели свой корабль в Эйриксфьорд. Карлсефни все еще был там: он подготовил к отплытию свой корабль и ждал лишь попутного ветра. Люди утверждали, что никогда еще корабль со столь богатым грузом не покидал берегов Гренландии.

Фрейдис тем временем отправилась к себе домой. Она раздала всем членам своей команды дорогие подарки, так как хотела, чтобы они молчали о совершенном ею злодеянии. Но некоторые из них все же не смогли сохранить эту тайну. Они проболтались о совершенном ими преступлении, и в конце концов люди узнали обо всем случившемся. Спустя какое-то время эта прискорбная история достигла и ушей Лейфа. Тогда он схватил трех человек из команды Фрейдис и пытал их до тех пор, пока они не рассказали ему все подчистую. И истории их полностью совпали.

— У меня не хватит мужества, — заявил Лейф, — поступить с моей сестрой Фрейдис так, как она того заслуживает. Но я предсказываю ей и ее мужу: никому из их потомства не следует больше рассчитывать на удачу.

Так оно все и вышло. С этих пор все люди были о них только дурного мнения.

Но теперь следует поведать о том, как Карлсефни подготовил свой корабль и вышел на нем в открытое море. Он благополучно добрался до Норвегии и провел там всю зиму, распродавая привезенные им товары. Карлсефни и его жена были с большим почетом приняты многими знатными семействами Норвегии. Но уже следующей весной он стал готовиться к отплытию в Исландию. Когда все уже было готово и они поджидали только попутного ветра, к Карлсефни пришел один южанин, живший в Бремене, в Германии, и сказал, что хочет купить у него носовую фигуру. (Húsasnotra: украшение носа или кормы корабля, которое могло также служить в качестве флюгера или просто украшать крышу дома.

— Я не собираюсь продавать ее, — заявил Карлсефни.

— Я дам тебе за нее половину марки золотом, — предложил южанин.

Это предложение показалось Карлсефни весьма выгодным, и они заключили сделку. После этого немец отправился в путь, унося с собой носовое украшение. Карлсефни не имел ни малейшего представления, из какого дерева оно было вырезано. На самом же деле это был клен, привезенный из Винланда.

Затем Карлсефни вышел в море и привел свой корабль на север Норвегии, в Скагафьорд. Здесь корабль вытащили на берег, где он и пролежал всю зиму. Весной Карлсефни купил Глаумбэйярланд и выстроил там дом, в котором прожил до конца своих дней, пользуясь всеобщим почетом и уважением. Среди его потомков было немало замечательных людей.

Когда же Карлсефни умер, управление имением перешло в руки Гудрид и ее сына Снорри (того самого, что был рожден в Винланде). Когда же Снорри женился, Гудрид отправилась за границу и совершила паломничество в Рим. А затем вернулась в дом своего сына Снорри, который к тому времени выстроил в Глаумбэре церковь. По истечении некоторого времени Гудрид стала монахиней, затворилась в монастыре при церкви и провела там остаток своих дней.

У Снорри был сын по имени Торгейр, который был отцом Ингвильд, матери епископа Бранда. Дочь Снорри звали Халльфрид, и была она женой Рунольфа, отца епископа Торлака. Другого сына Карлсефни и Гудрид звали Бьёрн, и был он отцом Торунн, матери епископа Бьёрна. Немало известных людей было среди потомков Карлсефни, человека, более других отмеченного милостью Господа. И именно Карлсефни вкратце рассказал обо всех тех путешествиях, о которых мы только что поведали вам.

СКАЗАНИЕ ОБ ЭЙРИКЕ РЫЖЕМ

«Эйрикс сага Paуда», также называемая «Торфиннс сага Карлсефнис» («Тордарсонар»)

Жил некогда король по имени Олаф, более известный как Олаф Белый. Он был сыном короля Ингьяльда, сына Хельги, сына Олафа, сына Гудрода, сына Хальфдана Вайтлега, короля Верхних земель. Олаф отправился в набег на западные земли и захватил Дублин в Ирландии, а также округ Дублина, и провозгласил себя его королем. Он женился на Ауд Глубокомысленной, дочери Кетиля Флэтноуза, сына Бьёрна Буны, который был родом из Норвегии. Сына же их звали Торстейном Рыжим. Олаф пал в битве на территории Ирландии, после чего Ауд с Торстейном отправились на Гебридские острова. И там Торстейн женился, на Турид, дочери Эйвина Истмена и сестре Хельги Магри. У них родилось много детей.

Торстейн стал королем-воителем и заключил союз с ярлом Сигурдом Могучим, сыном Эйстейна Глумры, и вместе они завоевали Кейтнесс и Сазерленд, Росс и Морей и большую часть Шотландии. Торстейн провозгласил себя королем шотландцев и правил там, пока они не предали его и он не погиб в сражении.

Ауд была в Кейтнессе, когда до нее дошли известия о смерти Торстейна. Она тайком построила себе корабль, и когда он был готов, уплыла на нем на Оркнейские острова, где нашла мужа для дочери Торстейна Рыжего по имени Гроа, матери той самой Грелод, на которой женился ярл Торфинн Скалл-Сплиттер. Затем Ауд отправилась на поиски Исландии, и вместе с ней на борту корабля было еще двадцать свободнорожденных человек. Они достигли берегов Исландии, и свою первую зиму Ауд провела в Бьярнархофне, у своего брата Бьёрна. Позже Ауд взяла под поселение все Дольние земли между Догурдарой и Скраумулаупсой. Поселилась она в Хвамме, избрав для богопочитания такое место, как Кроссхолар, где по ее приказу были установлены кресты, поскольку она сама была крещена и строго придерживалась христианской веры.

В этом путешествии в Исландию Ауд сопровождало немало знатных людей из числа тех, кто был захвачен в плен во время набегов на западные земли. Все они теперь стали рабами. Одного из них звали Вифиль. Он происходил из хорошей семьи и был захвачен в плен за Западным морем. Он также считался рабом до тех пор, пока Ауд не отпустила его на свободу. Когда же Ауд раздала всем членам своей команды земельные наделы, Вифиль спросил, почему она не дала такого надела и ему. На что Ауд ответила, что все это ничего не значит. Он будет считаться достойным человеком, каким бы ни было его положение. И все же она отдала ему Вифильсдал, и там он выстроил себе дом. Вифиль женился, и от этого брака родились два сына — Торгейр и Торбьорн. Оба они были замечательными людьми и воспитывались в доме своего отца.

Жил некогда человек по имени Торвальд, который был сыном Асвальда, внука Ульфа Оксен-Торира. Сына Торвальда звали Эйриком Рыжим, и оба они — отец и сын — покинули Йедер [в Норвегии] и уплыли в Исландию, так как ранее убили нескольких человек. Они поселились в Хорнстрандире и построили себе дом в Дрангаре, где Торвальд и умер. Эйрик же женился на Тьодхильд, дочери Йорунда, которая уже была прежде замужем за Торбьорном Хаукадалером. После женитьбы Эйрик покинул северные земли и расчистил себе территорию в Хаукадале. Поселился же он в Эйрикстадире, неподалеку от Ватнасхорна. Спустя какое-то время рабы Эйрика стали причиной оползня, который обрушился вниз, на владение Вальтхьофа из Вальтхьофстадира. И тогда Эйольф Саур, родич Вальтхьофа, убил рабов возле Скейдбреккура, за Ватнасхорном. По этой причине Эйрик убил самого Эйольфа Саура. Он убил также и Хольмганга-Храфна в Лейкскаларе. По настоянию Герстейна и Одда из Йорви, родственников Эйольфа, Эйрик был изгнан из Хаукадаля. Тогда он взял во владение Брокей и жил поначалу в Традире, в Судрее. Но в первую же зиму он отправился в Оксней и именно тогда одолжил Торгесту свои балки для помоста. Поселившись в Эйрикстадире, Эйрик потребовал назад свои бревна, но Торгест отказался возвратить их. Тогда Эйрик направился в Брейдабольстад, чтобы самому забрать их оттуда, но Торгест бросился за ним в погоню, и неподалеку от дома в Дрангаре между ними произошло столкновение. Во время этой стычки погибли два сына Торгеста, а также еще несколько человек из сражавшихся.

Теперь с обеих сторон собралось немало вооруженных мужчин. Стир и Эйольф из Свинея, Торбьорн Вифильссон и сыновья Торбранда из Альптафьорда поддерживали Эйрика, тогда как на стороне Торгеста выступали сыновья Торда Геллира вместе с Торгейром из Хитардала, Аслак из Лангадала и его сын Иллуги.

Эйрик и его товарищи были объявлены вне закона на тинге Торснеса. У Эйрика уже был готов на этот случай корабль, который поджидал его в Эйриксваге. Сам же Эйрик скрывался все это время у Эйольфа в Димунарваге, пока люди Торгеста прочесывали в поисках его все острова. Затем Торбьорн, Эйольф и Стир проводили его за острова и там очень тепло простились с ним. Эйрик сказал своим друзьям, что если им когда-либо потребуется помощь и он будет в состоянии оказать ее, то они могут безоговорочно рассчитывать на него. Он также сказал им, что собирается отправиться на поиски земли, которую видел Гуннбьорн Ульф-Кракасон, заброшенный штормом в западную часть океана, — в тот раз, когда он обнаружил Гуннбьярнарскер (шхеры Гуннбьорна). Если ему удастся найти эту землю, заметил Эйрик, он обязательно вернется назад и сообщит об этом своим друзьям.

Эйрик направил свой корабль в открытое море, мимо Снэфеллсйокула, и пристал к берегам Гренландии у ледника, названного им Бласерк [557. Хвитсерк]. Затем он двинулся на юг, пытаясь отыскать пригодные для обитания земли. Свою первую зиму он провел в Эйриксее, где-то в центре Восточного [X. и 557. ошибочно Западного] поселения, а с приходом весны отправился в Эйриксфьорд, где и построил себе дом. Летом он отправился исследовать западные пустынные земли [X. добавляет: и провел там немало времени], впервые давая названия всем этим новым территориям. Вторую зиму он провел в Эйриксхольмаре неподалеку от Хварфсгнипы, но летом вновь направился на север — к Снэфеллу и Хравнсфьорду. Посчитав, что продвинулся уже достаточно далеко, он вернулся назад и остался зимовать в Эйриксее, неподалеку от устья Эйриксфьорда.

На следующее лето Эйрик вернулся в Исландию и привел свой корабль в Брейдафьорд. Зиму он провел у Ингольфа в Хольмлате. Весной отправился сражаться с Торгестом и потерпел от него поражение, но позднее они все-таки смогли заключить друг с другом мир. Тем же летом Эйрик отправился заселять открытую им землю, которую он назвал Гренландией (Зеленой страной), так как посчитал, что люди охотнее последуют за ним, если у страны будет такое привлекательное название.

Торгейр Вифильссон нашел себе супругу, женившись на Арноре, дочери Эйнара из Лаугарбрекке, сына Сигмунда, сына Кетиля Чертополоха, взявшего под поселение Тистильфьорд. Вторую дочь Эйнара звали Халльвейг. На ней женился Торбьорн Вифильссон, взяв в качестве приданого Лаугарбрекке в Хеллисвеллире. Там Торбьорн и поселился, став вскоре одним из наиболее уважаемых лиц в округе, хорошим хозяином, и имение у него было просто превосходное. Его дочь Гудрид отлично справлялась с любой работой и слыла очень красивой девушкой.

В то время жил в Арнарстапи человек по имени Орм, жену которого звали Халльдис. Орм был хорошим хозяином и другом Торбьорна, так что Гудрид долгое время воспитывалась в доме у Орма.

Жил тогда в Торгейрсфелле человек по имени Торгейр. Дела его шли так хорошо, что в свое время он превратился из раба в вольноотпущенника. У Торгейра был сын по имени Эйнар — привлекательный, воспитанный молодой человек, к тому же большой щеголь. Он успешно вел торговлю с другими странами. Зимовал же он по очереди — то в Исландии, то в Норвегии.

И вот однажды осенью, когда Эйнар был в Исландии, он отправился со своими товарами к Снэфелльснесу, намереваясь продать их там. Он прибыл в Арнарстапи и поселился у Орма, с которым его связывали самые дружеские отношения. Товары Эйнара перенесли на склад, после чего Эйнар распаковал их и предложил Орму выбрать себе, что ему больше всего придется по душе. Орм так и поступил, заявив, что Эйнар — не только хороший торговец, но и настоящий баловень судьбы.

В то время как они были заняты разбором товаров, мимо двери, ведущей в склад, прошла женщина.

— Кто она, — спросил Эйнар у Орма, — та красивая женщина, что прошла сейчас мимо дверей? Прежде я ее здесь не видел.

— Это моя приемная дочь Гудрид, — ответил Орм. — Дочь свободного землевладельца Торбьорна из Лаугарбрекке.

— Из нее получится прекрасная жена, — заметил Эйнар. — Должно быть, к ней уже сваталось немало мужчин?

— Да, это так. Разумеется, дружище, к ней уже сватались, — ответил ему Орм. — Но она пока еще никого не выбрала. Все полагают, что она будет очень разборчива в выборе мужа, да и ее отец тоже.

— И все же, — заявил Эйнар, — я хочу попытать счастья и прошу тебя замолвить за меня словечко перед ее отцом. И будь уверен, если старания твои увенчаются успехом, я у тебя в долгу не останусь. Господин Торбьорн должен понимать, что этот союз выгоден для обеих сторон. Разумеется, он человек высокой репутации, к тому же хозяин большого имения. Однако, насколько я знаю, состояние его очень быстро уменьшается, тогда как и у меня, и у моего отца нет недостатка ни в землях, ни в деньгах. И если этот брак все-таки будет заключен, это пойдет только на пользу самому Торбьорну.

— Конечно же я считаю тебя своим другом, — отвечал ему Орм, — и все же я бы не стал торопиться с подобным предложением, потому что Торбьорн — человек очень гордый и честолюбивый.

Но Эйнар продолжал настаивать на своем, и Орму пришлось пообещать, что он поговорит насчет этого брака с Торбьорном. Затем Эйнар отправился в обратный путь на восток и вскоре оказался у себя дома.

Спустя какое-то время Торвальд, любивший блеснуть своей щедростью, устроил по своему обыкновению праздник по случаю окончания уборки урожая. Из Арнарстапи на этот праздник прибыл Орм, а вместе с ним немало друзей Торбьорна. Во время этой встречи Орм улучил удобный момент и обратился к Торбьорну со своим предложением. Он рассказал ему, что недавно у него в гостях был Эйнар из Торгейрсфелла — весьма многообещающий молодой человек. Затем он перешел к вопросу о сватовстве Эйнара и заявил, что этот брак был бы выгоден для обеих сторон по различным причинам. «Тебе же, друг, была бы от этого немалая польза, так как он имеет много денег».

— Я не ожидал от тебя подобных слов, — ответил Торбьорн, — ведь ты предложил выдать мою дочь за сына раба. Она больше не вернется с тобою в твой дом, раз ты считаешь, что она заслуживает такого низкого брака.

После этого Орм вернулся домой, и все прочие гости разъехались по своим уделам. Но Гудрид осталась у своего отца и провела эту зиму в его доме.

Весной же Торбьорн разослал приглашения всем своим друзьям и приготовил для них знатное угощение. Много народу собралось в его доме, и по ходу праздника Торбьорн обратился к присутствующим со следующими словами:

— Я прожил здесь уже немало времени и не раз имел возможность ощутить вашу доброту и привязанность ко мне. Мне думается, что это было хорошее время как для меня, так и для вас. Но теперь дела у меня пошли значительно хуже, хотя и не настолько, чтобы имение мое совершенно обесценилось. И я скорее предпочту сменить свое жилище, чем потерять свое доброе имя. И уж скорее я уеду из страны, чем брошу тень позора на свою семью. Я хочу воспользоваться предложением моего друга Эйрика Рыжего, которое он сделал мне во время нашего последнего расставания в Брейдафьорде. И если все пойдет так, как я планирую, то этим летом я переберусь на жительство в Гренландию.

[X. Это известие сильно ошеломило его слушателей, так как у Торбьорна в Исландии было очень много друзей. Но поскольку Торбьорн говорил так решительно и обдуманно, отговаривать его было бессмысленно. ] Затем Торбьорн роздал своим гостям подарки. Праздник закончился, и все разъехались по домам. Торбьорн продал свои земли и купил корабль, который стоял на якоре в Храунхафнаросе. Тридцать человек решили отправиться с ним в это путешествие, и среди них были Орм из Арнарстапи, его жена, а также те из друзей Торбьорна, которых тяготила мысль о разлуке с ним. В должное время они вышли в море. Поначалу погода была очень хорошая, но затем попутный ветер стих, а вскоре разыгралась настоящая буря. Корабль Торбьорна, оказавшись во власти сильных штормовых ветров, очень медленно продвигался к берегам Гренландии. А вскоре на корабле разразилась эпидемия. Орм умер и его жена Халльдис тоже, а вместе с ними — почти половина тех, кто отправился в это плавание. Немало трудностей и бедствий пришлось вынести Торбьорну и его спутникам, прежде чем они смогли достигнуть Херьольвснеса в Гренландии (это произошло в самом начале зимы). В то время в Херьольвснесе жил человек по имени Торкель — прекрасный земледелец и гостеприимный хозяин. Он пригласил Торбьорна и всю его команду провести эту зиму в его доме и принял их так хорошо, что Торбьорн и все его товарищи остались очень довольны своим хозяином.

В то время в Гренландии был большой голод. Мужчины, ходившие на охоту и отправлявшиеся в море за рыбой, приносили очень мало добычи, а некоторые так и не вернулись назад. Жила в то время в поселении женщина по имени Торбьорг. Она была прорицательницей, и все звали ее Малой Сивиллой. У нее было девять сестер [X. добавляет: и все они умели предсказывать будущее], но к тому времени в живых оставалась она одна. По своему обыкновению Торбьорг зимой посещала домашние праздники, и те из хозяев, кто хотел знать свое будущее или каким окажется предстоящий год, особенно старались пригласить к себе Торбьорг. И так как Торкель был одним из наиболее уважаемых в поселении, ему было поручено выяснить, когда же закончатся эти тяжелые времена. Поэтому Торкель пригласил к себе домой прорицательницу Торбьорг и подготовил для нее пышный прием — как это бывало всякий раз, когда ждали прихода такого рода гостьи. Для нее устроили специальный помост и положили на него подушку, набитую куриным пером.

Она прибыла вечером, в сопровождении специально посланного за нею мужчины. И вот как она была одета: на ней был голубой плащ с ремешками, усыпанными камнями. На шее Торбьорг носила стеклянные бусы, а на голове — черный мерлушковый капюшон, подбитый изнутри белой кошачьей шкуркой. В руке у нее был посох с набалдашником, украшенный медью и выложенный прямо под набалдашником кольцом из камней. К поясу Торбьорг был привязан мешочек, в котором она хранила свои волшебные амулеты. На ногах у нее были ботинки из телячьей кожи с длинными и крепкими ремешками, а на руках — перчатки из кошачьих шкурок, подбитые изнутри белым мехом.

Когда прорицательница вошла в дом, каждый счел своим долгом поприветствовать ведунью так, как того требовало ее положение. Торкель подвел Торбьорг к тому месту, которое специально подготовили для нее. Затем он попросил ее обратить особое внимание на его домашних, на его скот и вообще на весь дом. И она сказала ему обо всем, но очень коротко.

По ходу вечера в комнату внесли столы для ужина, и вот что было приготовлено для прорицательницы: она ела кашу, сваренную на козьем молозиве, а еще ей зажарили сердца животных из тех, что разводили в усадьбе Торкеля. Во время еды ведунья пользовалась медной ложкой и ножом, рукоять его, с отломленным кончиком, была изготовлена из моржовой кости и украшена двойным медным кольцом. Затем, когда столы унесли, Торкель подошел к Торбьорг и спросил ее, что она думает о здешнем хозяйстве, а также о состоянии и положении людей, и как скоро он [X. она] сможет получить информацию о том, о чем он ее спрашивал и что желают знать все присутствующие здесь. Торбьорг же ответила, что ничего не сможет рассказать ему до завтрашнего утра, после чего проспала всю ночь напролет.

Но назавтра, с приходом дня, прорицательница подготовила все то, что было необходимо ей для совершения соответствующих обрядов. Она также попросила подобрать женщин, знающих особое песнопение, необходимое для заклинаний. Называлась же эта песнь «Вардлокур» [X. «Вардлоккур»]. Но никто из присутствующих там женщин не знал ее, так что стали искать по всему дому, надеясь обнаружить кого-нибудь, кто был бы сведущ в подобных вопросах.

— Я не сведуща в том, что касается волшебства, — сказала Гудрид, — и не умею предсказывать будущее, но Халльдис, моя приемная мать, обучила меня в Исландии напеву [X. песне], который она называла Вардлокур.

— Значит, ты еще мудрее, чем я думала, — заметила Торбьорг.

— Но мне кажется, что я не должна участвовать в подобного рода ритуале, — сказала Гудрид, — ведь я христианка.

— И все же, — заметила Торбьорг, — ты могла бы помочь нам в этом деле, не став при этом хуже, чем прежде. Пусть, однако, Торкель позаботится о том, чтобы я получила все необходимое для моего заклинания.

Тогда Торкель стал настойчиво просить Гудрид выполнить просьбу Торбьорг, и в конце концов девушка согласилась. И вот Торбьорг заняла свое место на возвышении, а все женщины стали вокруг этого возвышения. Гудрид исполнила эту песнь столь замечательно, что все присутствующие сошлись во мнении: никогда еще им не приходилось слышать более приятного голоса. Прорицательница поблагодарила ее за помощь, сказав, что своим пением она привлекла множество духов, которые с охотой обратили свой слух к этой песне. Прежде же эти духи «высокомерно держались в стороне от нас, не желая уделять нам ни малейшего внимания. Теперь же открылось многое из того, что прежде было скрыто и от меня, и от других. И я могу сообщить вам, что голод этот не продлится дольше [X. добавляет: этой зимы], и с приходом весны все изменится в лучшую сторону.

Поразившая людей болезнь тоже вскоре прекратится. Что же касается тебя, Гудрид, то я хочу отплатить тебе за твою помощь, так как будущее твое является сейчас для меня открытой книгой. Ты выйдешь замуж здесь, в Гренландии, и брак этот будет поистине замечательным, однако не слишком продолжительным. Поскольку твоя судьба — вернуться в Исландию, и там тебе суждено иметь многочисленное и достойное потомство, над которым воссияет луч славы. А теперь, дочь моя, прощай, и пусть жизнь твою всегда осеняет счастье».

После этого к прорицательнице стали подходить один за другим присутствующие там люди, и они просили открыть им то, что они более всего желали знать. Торбьорг ничего не утаила от них, и практически все впоследствии сбылось так, как она им предсказывала. Затем ее пригласили в другой дом, и она отправилась туда, а Торкель послал за Торбьорном, так как тот не хотел находиться дома в момент проведения языческого ритуала.

С приходом весны погода значительно улучшилась, как и предсказывала им Торбьорг. Торбьорн, подготовив свой корабль к отплытию, вновь вышел в море и вскоре достиг Браттахлида. Эйрик принял его с распростертыми объятиями, выразив искреннюю радость по поводу его прибытия. Торбьорн и его семья провели эту зиму в доме Эйрика [X. добавляет: всех членов команды расселили по домам местных поселенцев]. Весной Эйрик передал Торбьорну землю в Стокканесе. Торбьорн выстроил там себе прекрасный дом и прожил в нем до конца своей жизни.

У Эйрика была жена, которую звали Тьодхильд, и два сына — Торстейн и Лейф, оба — весьма одаренные молодые люди. Торстейн жил дома вместе со своим отцом, и не было в Гренландии другого столь же многообещающего юноши. Лейф же плавал в Норвегию, где жил в качестве гостя у короля Олафа Трюгвасона.

Однако когда этим летом Лейф отплыл от берегов Гренландии, его корабль попал во власть сильных штормовых ветров и был отнесен к Гебридским островам. Там ему пришлось долгое время ждать попутного ветра, так что команда корабля провела на островах большую часть лета. На островах у Лейфа завязались отношения с одной женщиной по имени Торгунна. Она происходила из хорошей семьи и отличалась редким умом и проницательностью. Когда Лейф наконец собрался покинуть острова, Торгунна попросила, чтобы он взял и ее с собой. Лейф поинтересовался, одобрят ли ее люди подобное решение, на что она ответила, что это не имеет никакого значения. Лейф же сказал, что ему представляется неразумным везти столь высокородную даму в чужую страну.

— Мы слишком ничтожны для этого, — сказал он.

— Не кажется ли тебе, — возразила Торгунна, — что ты принимаешь сейчас не самое мудрое решение?

— Что ж, я готов пойти на этот риск, — ответил Лейф.

— Тогда позволь мне сообщить тебе, — сказала Торгунна, — что речь сейчас идет не обо мне одной. Я ношу ребенка, и отцом этого ребенка являешься ты. Я верю также, что, когда ребенок родится, он окажется мальчиком, и, несмотря на все твое безразличие, я все-таки воспитаю его и отправлю к тебе в Гренландию, как только он достигнет соответствующего возраста. Не исключено также, что и сама я прибуду в Гренландию прежде, чем игра будет доиграна до конца.

Лейф подарил ей золотое кольцо на палец, плащ из гренландской шерстяной ткани и пояс, отделанный моржовой костью. Впоследствии этот юноша действительно прибыл в Гренландию, сообщив, что его зовут Торгильс, и Лейф признал свое отцовство. Рассказывают также, что этот самый Торгильс приезжал в Исландию за год до чудесных событий, происшедших в районе Фроды^{29}. В Гренландию он попал уже после этого, и многие толковали о том, что с ним что-то неладно.

Лейф и его люди покинули Гебридские острова и осенью достигли берегов Норвегии. Лейф сразу же отправился ко двору короля Олафа Трюгвасона. Король оказал ему множество почестей, поскольку сразу понял, что Лейф — человек незаурядный.

Затем пришел день, когда король нашел возможность побеседовать с Лейфом.

— Собираешься ли ты плыть в Гренландию этим летом? — спросил он его.

— Я поплыву, — ответил Лейф, — если такова ваша воля.

— Я думаю, это было бы весьма неплохо, — заметил король, — так как хочу, чтобы ты прибыл туда не просто так, но с проповедью христианства.

Лейф заявил, что он готов выполнить приказ короля, но добавил при этом, что задача эта представляется ему весьма трудновыполнимой.

На это король заметил, что не знает человека, который бы лучше Лейфа подходил для подобной миссии.

— Не беспокойся, тебе обязательно будет сопутствовать удача.

— Только в том случае, — ответил королю Лейф, — если я воспользуюсь для этого и вашей удачей.

Подготовившись к отплытию, Лейф вышел в открытое море, и в течение долгого времени штормовые ветры носили корабль по водным просторам, пока, наконец, его взорам не открылись земли, о которых прежде он мог только мечтать. Там были целые поля дикой пшеницы [буквально — самопосеянной] и рос дикий виноград. Они нашли там также деревья, называемые кленами [mösurr]. С собой они увезли образцы всего того, что встретилось им в этой стране. [X. добавляет: а некоторые деревья оказались настолько большими, что впоследствии их использовали для строительства домов. ] По пути Лейф подобрал людей, потерпевших крушение, и привез их с собой в Гренландию. Он подыскал им всем жилье на зиму, выказав в этом, как и во многом другом, немалое великодушие и любезность, так как именно он (помимо спасения этих людей) прославился тем, что содействовал распространению на территории Гренландии христианства. С тех пор его и прозвали Лейфом Счастливым.

Лейф пристал к берегу в Эйриксфьорде и сразу же отправился домой в Браттахлид, где ему был оказан самый сердечный прием. Вскоре Лейф начал распространять среди своих сограждан христианство и католическую веру, доведя до сведения соотечественников послание короля Олафа Трюгвасона и разъяснив им, сколь славной является новая религия и как много у нее преимуществ. Эйрик весьма прохладно отнесся к предложению сменить веру, но Тьодхильд сразу же приняла новую религию и даже построила церковь, хотя и в отдалении от поселения. Церковь эту называли церковью Тьодхильд, и именно там она возносила Богу свои молитвы — а вместе с ней и другие христиане, которых в то время было уже немало среди жителей Гренландии. И поскольку Тьодхильд сменила веру, они уже не могли жить с Эйриком как муж и жена — обстоятельство, доставлявшее ему немало огорчений.

В то время в Гренландии много говорили о том, что людям [557. ему] следует отправиться на поиски той земли, которую открыл Лейф. Но больше всех настаивал на этом Торстейн Эйриксон, пользовавшийся особой популярностью у своих сограждан. Пригласили в это плавание и Эйрика, так как все понимали, что именно его удачливость и умелое руководство могло пойти на пользу всей экспедиции. Сам Эйрик считал, что его время уже прошло, но все же поддался на уговоры своих друзей.

И вот они начали готовить к плаванию тот корабль, на котором прибыл в Гренландию Торбьорн, и набрали для него команду в двадцать человек. С собой они взяли большое количество оружия и провизии. В то утро, когда Эйрику пришла пора покинуть свой дом, он прихватил с собой в путь небольшой ящичек с золотом и серебром, спрятал его по дороге, а затем поскакал дальше. Не успел он, однако, отъехать на большое расстояние от дома, как лошадь его оступилась и Эйрик упал на землю, сломав при этом несколько ребер и повредив плечо. От боли он громко закричал: «Ай-ай!» После такого несчастья он направил послание своей жене Тьодхильд, в котором просил ее забрать спрятанные им деньги, так как, по его мнению, несчастье случилось именно из-за того, что он решил их спрятать.

Позже они вышли в море из Эйриксфьорда счастливые и радостные, так как возлагали большие надежды на это путешествие. Но в течение долгого времени бури носили их по океанским просторам, и мореходам никак не удавалось плыть нужным курсом. Во время этого плавания им довелось увидеть издали горы Исландии, а затем они встретили птиц, летящих от берегов Ирландии. Затем их корабль снова погнало прочь, и только осенью они вернулись домой совершенно измученные и разбитые. С началом зимы они привели свой корабль в Эйриксфьорд.

— Ты выглядел куда счастливее этим летом, когда отправлялся в путь, чем сейчас, когда ты вернулся, — заметил Эйрик. — И все-таки в целом ты должен быть благодарен своей судьбе.

— Пусть все будет так, как и должно быть, — ответил Торстейн, — мне же предстоит позаботиться о тех людях с корабля, которые оказались сейчас в затруднительном положении, и обеспечить их жильем и провизией.

Эйрик согласился:

— Ты верно рассуждаешь. Никого нельзя считать особенно мудрым, пока он не найдет точного ответа. Следуй своим путем — только так узнаешь, что ждет тебя в конце этого пути.

И вот все, кому некуда было больше идти, отправились вместе с отцом и сыном. Позднее [X. они направились в Браттахлид и провели там эту зиму].

Далее следует поведать о том, что Торстейн Эйриксон посватался к Гудрид Торбьярнардоттир, и предложение его было благосклонно принято как отцом, так и дочерью. Итак, было решено, что Торстейн женится на Гудрид, и свадьба их состоялась в Браттахлиде той же осенью. Все прошло как нельзя лучше а на церемонии присутствовало большое количество народа. Торстейн приобрел половину участка земли в Западном поселении, на территории Лисуфьорда. Другая половина находилась в собственности человека, которого тоже звали Торстейн. У этого Торстейна была жена по имени Сигрид. Осенью Торстейн Эйриксон отправился вместе с Гудрид в Лисуфьорд, к своему тезке, который принял их очень тепло и предложил остаться у него на зиму. Затем случилось так, что в начале зимы в Лисуфьорде разразилась эпидемия. Там управлял человек по имени Гардар, не пользовавшийся особой популярностью среди рабочих. Он первым заболел и умер, а вслед за ним болезнь стала уносить жизни все новых и новых людей. Наконец, заболел и сам Торстейн Эйриксон, а за ним — Сигрид, жена его тезки.

Как-то вечером Сигрид захотела пойти в туалет, который располагался напротив наружной двери. И вот, когда они уже возвращались в дом, Сигрид, глядя на эту дверь, внезапно воскликнула: «Ох!»

— Давай вернемся в дом, — предложила ей Гудрид, — ты сейчас не в таком состоянии, чтобы долго находиться на холоде.

— Я не могу пройти сейчас в дом, — возразила Сигрид, — так как там, перед дверью, стоит целая толпа мертвецов, и среди них я вижу твоего мужа Торстейна, а также и себя саму, Как же ужасно это зрелище!

Прошло некоторое время, и Сигрид сказала:

— Теперь пойдем, Гудрид. Я больше не вижу этой толпы.

Мертвецы исчезли, в том числе и Гардар, который, как показалось Сигрид, держал в руке кнут и пытался хлестать и подгонять им остальных.

Затем женщины вернулись домой, и еще до наступления утра Сигрид умерла. Для ее погребения подготовили гроб.

В тот же самый день мужчины собирались на ловлю рыбы, и Торстейн видел, как они шли к морю. Уже в сумерках он решил спуститься на берег, чтобы посмотреть на улов. Но вскоре за ним прислал Торстейн Эйриксон, который просил его вернуться домой, потому что там творились странные вещи: мертвая хозяйка дома пыталась встать со своего ложа. Когда же Торстейн вошел в дом, она продолжала двигаться к краю кровати. Торстейн ухватил ее за руки и положил ей на грудь боевой топор.

Ближе к ночи Торстейн Эйриксон тоже умер. Другой Торстейн сказал Гудрид, чтобы та ложилась спать, пообещав ей, что он сам будет бодрствовать всю ночь над телами усопших. Так она и поступила и вскоре уже спала. Но спустя какое-то время Торстейн, ее умерший муж, поднялся и сказал, что хочет поговорить с Гудрид:

— Господь даровал мне этот час ради отпущения грехов и ради улучшения моего положения.

Торстейн отправился к Гудрид и разбудил ее, предложив ей перекреститься и молить Господа о помощи.

— Торстейн Эйриксон сказал мне, что хочет видеть тебя, но ты сама должна решать, как тебе поступить. Я же не вправе советовать тебе что-либо.

— Может быть так, — ответила она, — что это удивительное происшествие никогда не изгладится из моего сердца. И все же я верю, что Господь охранит меня. С Божьей помощью я рискну поговорить с ним. Мне кажется, что у меня просто нет выбора — во всяком случае, если я не хочу, чтобы он и в дальнейшем преследовал меня.

И вот Гудрид направилась к своему Торстейну, и при взгляде на него показалось ей, что он плачет. Что-то он тихо прошептал ей на ухо, так что лишь одна она услышала эти слова. Но вот что он сказал [X. добавляет: так, что слышал каждый]:

— Лишь те люди будут воистину благословенны, кто будет неустанно блюсти свою веру — им уготованы спасение и милость Господа. Однако лишь немногие из находящихся здесь могут похвастаться подлинным благочестием. Плох также тот обычай, согласно которому людей, принявших христианство, хоронят здесь, в Гренландии, в неосвященной (557. освященной] земле, отслужив над ними лишь краткую службу. Я хочу, чтобы меня и всех, кто умер здесь, похоронили в церковной земле. Но тело Гардара необходимо как можно быстрее предать огню, так как именно он стал причиной всех тех потусторонних явлений, что случились здесь в эту зиму.

Затем он говорил с Гудрид о ней самой, предрекая ей счастливое будущее. Он также предостерег ее от брака с гренландцем и настоятельно просил передать их деньги церкви или раздать их бедным. Затем он откинулся на свое ложе и на этот раз замолчал навсегда.

В Гренландии со времен прихода туда христианства существовал обычай, согласно которому людей хоронили на тех же фермах, где они и умерли, в неосвященной [557. освященной] земле. В эту землю втыкали кол, проходящий через грудь [X. добавляет: умершего], со временем же, когда в этих местах оказывались священнослужители, кол этот вынимали, на его место лили святую воду, а над усопшим проводили церковную службу. Считалось, что даже такое запоздалое освящение должно было пойти на пользу умершему.

Тела [X. добавляет: Торстейна Эйриксона и остальных] были перенесены в церковь в Эйриксфьорде, и там священники отслужили над ними заупокойные службы. Позже Торстейн умер, и все его состояние перешло к Гудрид. Эйрик взял ее к себе в дом и в дальнейшем заботился как о ней, так и о ее имуществе.

Жил в то время на севере Исландии, в Скагафьорде (теперь это место называется Стад), человек по имени Торфинн Карлсефни, сын Торда Лошадиноголового. Он был человеком хорошего рода и очень богатым. Мать его звали Торунн. Торфинн торговал с другими странами и заслужил славу хорошего купца. Однажды летом Карлсефни стал снаряжать свой корабль, готовясь плыть в Гренландию. Вместе с ним решил плыть Снорри Торбрандссон из Альптафьорда, всего же на борту их корабля было сорок человек. В то же самое лето собрались плыть в Гренландию Бьярни Гримольфссон из Брейдафьорда и Торхалл Гамласон из Восточных фьордов, и у них на корабле тоже было сорок моряков.

Вскоре оба эти корабля вышли в море. Неизвестно, сколько времени они провели в плавании, однако осенью оба корабля достигли Эйриксфьорда. Эйрик и другие поселенцы сразу же прискакали к кораблям, и началась активная купля-продажа. Шкиперы пригласили Эйрика [557. Гудрид] выбрать себе из привезенных товаров то, что ему понравится больше всего. Эйрик же в свою очередь проявил не меньшее благородство, пригласив команды обоих кораблей провести эту зиму в его доме в Браттахлиде. Купцы приняли его предложение и отправились вместе с ним в путь. Товары их также были переправлены в Браттахлид, где не было недостатка в надежных складах. [X. добавляет: не было там недостатка и в прочих необходимых вещах. ] Так что зимовка эта сложилась для купцов очень удачно.

Но по мере того как приближались святки, Эйрик становился все более и более мрачным. И однажды Карлсефни решился поговорить с ним об этом.

— Не случилось ли чего-нибудь, Эйрик? Ты сейчас кажешься куда задумчивее, чем ты был прежде. Ты принял нас с таким гостеприимством, что мы чувствуем себя обязанными отплатить тебе за столь радушный прием. Поведай же мне, что заставляет тебя печалиться?

— Я давно не принимал у себя столь любезных и добросердечных людей, как вы, — ответил ему Эйрик. — И ваше обращение со мной было выше всяких похвал. [X. Печалит меня лишь то, что, когда вы попадете в другие земли, повсюду станет известно о том, что нигде еще вам не довелось так бедно отмечать святки, как здесь, в Гренландии, когда хозяином вашим был Эйрик Рыжий из Браттахлида.]

— Мы не допустим, чтобы это произошло, — успокоил его Карлсефни. — На борту наших кораблей есть солод, мука и зерно, и ты можешь взять все, что тебе необходимо, чтобы устроить такой праздник, который бы полностью отвечал твоим представлениям о гостеприимстве.

Эйрик принял его предложение, и святки в его доме были отмечены с такой пышностью и великолепием, что людям оставалось лишь дивиться, глядя на такую роскошь. [X. добавляет: в столь бедной стране.]

После святок Карлсефни попросил у Эйрика руки Гудрид, поскольку считал, что именно Эйрик вправе решать этот вопрос. Сама же Гудрид представлялась ему не только красивой, но и очень достойной женщиной, Эйрик весьма благосклонно отнесся к предложению Карлсефни, так как Гудрид, без сомнения, заслуживала хорошего мужа. И если она выйдет замуж за Карлсефни, то тем самым, очевидно, исполнит свое предназначение. Эйрик также отметил, что о Карлсефни ему не довелось слышать ничего, кроме хорошего. Итак, предложение это было передано Гудрид. Она же сказала, что предоставляет решение этого вопроса самому Эйрику, так что вскоре последовало объявление об их помолвке, а затем в Браттахлиде прошли свадебные торжества. В ту зиму в доме Эйрика устраивалось немало приемов и вечеринок — с настольными играми, беседами и прочими развлечениями, призванными повеселить домашних и привести их в хорошее расположение духа.

В Браттахлиде горячо обсуждали один вопрос: Карлсефни и Снорри собирались плыть на поиски Винланда, и люди долго говорили об их решении. В конце концов Карлсефни и Снорри стали готовить свой корабль, чтобы с приходом лета отправиться в это путешествие — на своем корабле и со своей командой. Был среди них человек по имени Торвальд, зять Эйрика Рыжего. Был там также и Торхалл, прозванный Охотником, так как уже очень долгое время он ходил вместе с Эйриком на охоту во время летних сезонов. Он был высокого роста, темнолицым и угрюмым пожилым человеком. Торхалл отличался скрытностью и молчаливостью, но при этом нередко задевал людей обидными словами. И хотя жители Гренландии уже приняли христианскую веру, Торхалл продолжал оставаться язычником. Друзей у него практически не было, однако Эйрик давно привык советоваться с ним. Торхалл попал на борт того же корабля, что и Торвальд, поскольку хорошо знал многие необжитые земли. Они подготовили к отплытию тот самый корабль, который привел к берегам Гренландии Торбьорн. Они решили отправиться в путь вместе с Карлсефни и его людьми, и по большей части все они были гренландцами. Всего же их было 160 человек на двух кораблях. Из Эйриксфьорда они направились к Западному поселению, а оттуда — к Бьярнейяру (Медвежьим островам). От Бьярнейяра они поплыли, подгоняемые северным ветром, и через два дня увидели неизвестную землю. Мореходы подплыли на лодках к берегу и, обследовав эту землю, обнаружили множество плоских камней, на которых легко могла уместиться пара человек одновременно. Еще там было очень много песцов. Моряки дали этой стране имя Хеллуланд — Страна плоских камней. Затем они плыли при попутном северном ветре еще два дня, после чего обнаружили новую землю. Она вся была покрыта густыми лесами, в которых водилось множество диких животных. К юго-востоку от этой земли лежал остров, который они назвали Бьярней — Медвежий остров, поскольку обнаружили там медведя. Саму же землю они назвали Маркланд — Страна лесов.

Затем, по истечении еще двух дней, они снова увидели новую землю и поплыли к ней. Они подошли к ней со стороны мыса, а затем поплыли вдоль берега, оставив эту землю по правому борту. Побережье там было открытым, без гаваней и бухт — одни лишь длинные песчаные пляжи. Они пристали к берегу на лодках и наткнулись там на корабельный киль и потому назвали это место Кьяларнес — Мыс-Киль. По такому же принципу они именовали увиденные ими пляжи, назвав их Фурдустрандир — Чудесное побережье, поскольку им пришлось невероятно долго плыть мимо этих берегов. Наконец, они доплыли до такого участка суши, который весь был изрезан заливами, и именно туда они и направили свой корабль.

В свое время, когда Лейф был у короля Олафа Трюггвасона и тот послал его проповедовать христианство среди жителей Гренландии, он дал ему с собой двух шотландцев — мужчину по имени Хаки и женщину по имени Хекья. Король сказал, что, если Лейфу понадобится их быстрота, они умеют бегать быстрее оленя. Этих двух шотландцев Лейф и Эйрик отправили в путешествие с Карлсефни. Так что когда мореходы проплывали мимо Фурдустрандира, то высадили шотландцев на берег, приказав им разведать территории, лежащие к югу от этой местности: разузнать, насколько плодородные там земли, и вернуться до истечения трех дней. Одеты же скороходы были в такое платье, которое сами они назвали «бьяфал». Сшито это одеяние таким образом, что наверху находился у него капюшон, а с боков же оно полностью открыто. Одеяния были без рукавов и скреплялись между ног (застегивались при помощи пуговицы и петли). Кроме этой одежды, на шотландцах больше ничего не было. Спустя три дня эти двое бегом вернулись к кораблям, и один из них нес в руке виноград, а другая — колосья дикой пшеницы. Карлсефни сказал, что, судя по всему, они нашли превосходную, плодородную землю. Они подняли шотландцев на борт и плыли до тех пор, пока не обнаружили фьорд, глубоко вдававшийся в этот участок суши. Моряки направили свой корабль в устье фьорда, миновав по пути остров, окруженный сильными течениями. Этот остров они назвали Страумсей [X. Страумей]. Там было так много птиц, что человек лишь с трудом мог ступать между кладками яиц. Затем они поплыли в глубь фьорда, который назвали Страумсфьорд [X. Страумфьорд], и здесь стали на якорь, выгрузив на берег все свое добро. С собой они привезли множество скота и теперь осматривались вокруг, пытаясь оценить, насколько удачно они выбрали место для стоянки. Неподалеку от них возвышались горы, и все вокруг радовало глаз своей красотой. Первопроходцы занялись исследованием новой территории. Повсюду там росла высокая [или густая] трава. Мореходы провели там всю зиму, и зима эта оказалась очень суровой, так как они не успели заготовить никаких припасов. Еды у них было очень мало, а охота по большей части оказалась неудачной, так же как и рыбалка. Тогда они отправились на остров, надеясь, что там их старания принесут более ощутимый результат, но и на острове они почти ничего не добыли. А вот скот их чувствовал себя там весьма привольно. Тогда они стали молить Господа, чтобы он послал им что-нибудь съестное, но Господь не откликнулся на их мольбу так быстро, как бы им того хотелось. Торхалл исчез, и люди отправились разыскивать его. Так продолжалось целых три дня. На четвертый день Карлсефни и Бьярни нашли его на гребне скалы. Он, не отрываясь, смотрел в небо и при этом что-то бормотал. Они спросили его, зачем он забрался сюда, на что он ответил, что это не их забота, а также посоветовал не таращиться так на него. Он также добавил, что прожил уже достаточно долго и в состоянии обойтись без их присмотра. Они стали уговаривать его вернуться вместе с ними домой, и это им удалось. Через некоторое время им попался кит, они, хотя никто из них не имел ни малейшего представления о том, что это за вид, убили его, так как нуждались в мясе. Карлсефни и прежде ловил китов, но такой ему встретился впервые. Повара приготовили мясо этого кита, все его ели и вскоре почувствовали себя очень плохо. Затем Торхалл выступил вперед и произнес: «Разве теперь вы не убедились, что надежнее полагаться на Рыжебородого, а не на вашего Христа? Этот кит был прислан мне в награду за те славословия, которые я сочинил о моем покровителе Торе. Никогда не оставлял он меня без поддержки». Но как только люди услышали это, они перестали есть эту пищу. Они сбросили ее со скалы, а сами препоручили себя милости Господа. Затем они отправились в море за рыбой, и улов их оказался на этот раз очень велик. Весной они вернулись в Страумсфьорд и стали пополнять свои запасы, занимаясь охотой на суше, ловлей рыбы в море и собирая на побережье яйца.

Теперь они активно обсуждали свою экспедицию и строили планы на будущее. Торхалл Охотник хотел плыть на север, в направлении Фурдустрандира и Кьяларнеса, на поиски Винланда. Однако Карлсефни намеревался двигаться вдоль побережья на юг, полагая, что найдет там обширные территории, которые также необходимо исследовать. И вот Торхалл начал готовиться к путешествию на север, и еще девять человек собирались плыть вместе с ним. Остальные же решили присоединиться к Карлсефни. Как-то раз, когда Торхалл нес воду на свой корабль, он остановился, чтобы попить, а затем произнес следующие стихи:

Они сказали мне, храбрые вояки,
Что на этой земле мы найдем
Такой напиток, о котором прежде и не мечтали.
Так будь все проклято — и пусть все это слышат!
Мы пьем здесь только воду из ведра,
Одну лишь чистую ключевую воду —
Неплохое занятие для настоящего воина!
Ни капли вина не смочило моих губ.

Позже они вышли в море, и Карлсефни видел, как их корабль проплывал мимо островов. Но прежде чем они отправились в путь, Торхалл сложил такое стихотворение:

Ныне мы плывем назад, туда,
Где нас ждут такие же, как мы, гренландцы.
На нашем корабле мы отплываем
Бороздить бескрайние просторы океана.
И пусть здесь остаются эти проныры,
Расхвалившие мне чудеса этой земли.
Все, что им осталось, — варить на песчаном побережье
Мясо кита для своих голодных желудков.

Карлсефни поплыл вдоль побережья на юг, вместе со Снорри, Бьярни и другими членами их экспедиции. Так они плыли очень долго, пока не достигли реки, которая впадала в озеро, а оттуда — в море. Возле устья этой реки были столь обширные мели [557. острова], что корабль можно было провести в ее русло лишь при полном приливе. Карлсефни и его люди привели корабль в устье реки и назвали это место Хоп — Закрытый залив. Мореходы сошли на берег и в низинах обнаружили поля дикой пшеницы, а на холмах — виноградные лозы. В ручьях там водилось несметное количество рыбы. Они прокопали канавы в том месте, куда вода поднималась во время прилива; когда же наступал отлив, они находили в этих местах большое количество палтуса, В лесах там водились самые разные животные. С собой они привезли весь свой скот. Проведя в Хопе две недели, им не привелось встретить за это время ни одной человеческой души.

Однажды рано утром первопроходцы увидели, как по воде плывут девять [X. большое количество] лодок, обтянутых кожей. Люди на этих лодках размахивали шестами, которые издавали при этом такие же звуки, как цеп во время молотьбы. Размахивали же они ими по часовой стрелке.

— Что это может значить? — спросил Карлсефни

— Я думаю, это знак мира, — ответил Снорри. — Давай выставим им навстречу белый щит.

Так они и сделали. Люди в лодках подплыли к ним, выказывая величайшее удивление, а затем сошли на берег. Были они маленького роста [X. темнолицые], непривлекательной наружности, руки же у них были покрыты густыми волосами, глаза большие, а скулы — широкие. Какое-то время они оставались на берегу, в изумлении разглядывая норманнов, а затем поплыли мимо мыса на юг.

Карлсефни и его люди построили себе за озером жилища. Часть из них была расположена возле самого озера, другая же часть находилась ближе к материку. Там они и провели эту зиму. Зима оказалась совершенно бесснежной, и скот их продолжал пастись на открытом воздухе. Но с приходом весны норманны снова увидели, как с юга, из-за мыса, плывет такое количество лодок, что весь залив показался им усыпанным угольками. На каждой лодке, как и в первый раз, размахивали шестами. Карлсефни и его люди подняли белые щиты, и после этого между ними началась торговля. Люди эти больше всего хотели купить красную материю [X. добавляет: в обмен на меха и серые шкурки]. Они также хотели купить мечи и копья, но Карлсефни и Снорри запретили продавать оружие. В обмен на кусок ткани определенной длины эти люди отдавали кожи превосходной выделки, ткань же они повязывали вокруг головы. Так продолжалось до тех пор, пока материи не осталось слишком мало. Тогда они начали рвать ее на куски шириной не толще пальца, но и теперь скрэлинги отдавали за нее столько же шкурок или даже больше.

Затем случилось так, что бык, принадлежавший Карлсефни и его товарищам, выбежал из леса и громко замычал. Его неожиданное появление так испугало скрэлингов, что они бросились к своим лодкам и поплыли мимо мыса на юг, и в течение трех недель о них не было больше никаких известий. Но к концу этого периода норманны увидели, как с юга, подобно стремительному потоку, приближается огромное количество туземных лодок. На этот раз скрэлинги громко завывали и размахивали шестами против часовой стрелки, поэтому норманны выставили против них красные щиты, [X. добавляет: скрэлинги соскочили на берег, и] тут началась битва. На Карлсефни и его товарищей обрушился целый град метательных снарядов, поскольку у скрэлингов на лодках были пращи. Карлсефни и Снорри увидели, как скрэлинги поднимают на шесты [X. на шест] большой шаровидный объект [X. добавляет: размером примерно с брюхо овцы] сине-черного цвета, который они запустили [X. добавляет: с шеста] в глубь территории, где располагались войска Карлсефни, и этот шар при падении произвел ужасающий шум. Великий страх охватил Карлсефни и его товарищей, так что они бросились бежать вверх по течению реки [X. добавляет: так как у них создалось впечатление, что скрэлинги нападают на них со всех сторон. И они бежали до тех пор, пока не оказались] у каких-то крутых скал, и здесь они дали скрэлингам жестокий отпор.

Фрейдис вышла из своего дома и увидела, что норманны обратились в бегство. «Почему вы бежите от такого противника? — воскликнула она. — Я-то полагала, что такие славные парни просто отколотят этих туземцев по голове, как каких-нибудь домашних животных. Да если бы у меня было оружие, я бы и то сразилась лучше, чем вы!»

Но они словно не слышали ее. Фрейдис хотела уйти вместе с ними, но из-за беременности не могла двигаться слишком быстро. Она спешила за норманнами в лес, когда ее настигли скрэлинги. По пути Фрейдис наткнулась на убитого (это был Торбранд Сноррасон). Голова его была разбита брошенным камнем. Меч лежал рядом с телом. Фрейдис схватила меч и приготовилась защищать себя. Когда скрэлинги решили напасть на нее, она высвободила свою грудь из-под сорочки и с силой хлопнула по ней мечом. Все это так напугало скрэлингов, что они бросились к своим лодкам и поплыли прочь. Люди Карлсефни приблизились к Фрейдис, восхваляя ее мужество. В этом сражении погибли двое норманнов и четверо [X. добавляет: большое количество] скрэлингов, и все же они по-прежнему превосходили норманнов своею численностью. Карлсефни и его люди вернулись к своим жилищам [X. добавляет: и перевязали свои раны], гадая, кто же мог атаковать их со стороны суши. Теперь им казалось, что нападали на них только со стороны лодок, остальное же было не чем иным, как видением.

Позднее скрэлинги нашли мертвого человека, топор которого лежал рядом с ним. Один из них [X. добавляет: схватил этот топор и ударил им по дереву. Так они рубили одно дерево за другим и в конце концов сочли, что топор — очень хорошая вещь. Но затем один скрэлинг взял его в руки и] ударил по камню. Топор сломался, и тогда все решили, что это бесполезная вещь, так как не может разрубить камень, и выбросили его прочь.

Карлсефни и его людям стало теперь понятно, что, хотя им и удалось найти замечательную землю, они никогда не будут чувствовать себя здесь в полной безопасности из-за населявших ее скрэлингов. Поэтому они начали готовиться к отплытию, собираясь вернуться на родину. Вначале они направились вдоль побережья на север и по дороге наткнулись на пятерых скрэлингов, которые спали на морском берегу. При них были деревянные сундучки, в которых находился костный мозг животных, перемешанный с кровью. Норманны напали на этих людей и убили их. Позднее они обнаружили мыс, на котором было большое количество животных. Мыс этот был покрыт толстым слоем помета, поскольку животные проводили там все ночи [557. всю зиму].

И вот Карлсефни и его спутники вернулись в Страумсфьорд [X. добавляет: где было практически все, в чем они нуждались]. Сообщают также, что Бьярни и Фрейдис [X. Гудрид], а с ними еще сто человек остались в Страумсфьорде, в то время как Карлсефни и Снорри в сопровождении сорока человек отправились на юг и провели в Хопе около двух месяцев и вернулись назад еще до истечения лета. Затем Карлсефни отправился на одном корабле на поиски Торхалла Охотника. Они поплыли на север мимо Кьяларнеса, а затем повернули на запад. Со своего корабля они видели лишь дремучие заросли [X. добавляет: и лишь кое-где в этой чащобе виднелись просветы]. Они провели в пути уже довольно долгое время, когда им встретилась река, текущая с востока на запад. Они направили корабль в ее устье и стали на якорь возле южного берега.

Как-то утром Карлсефни и его люди заметили сверкающее пятнышко и начали наблюдать за ним. Когда оно приблизилось, они увидели, что это одноногий, который движется к берегу реки, возле которой стоял на якоре их корабль. Торвальд, сын Эйрика Рыжего, сидел у руля, и одноногий выпустил стрелу прямо ему в живот. Торвальд вырвал эту стрелу и произнес: «Вокруг моего желудка немало жира! — и добавил: — Мы нашли прекрасную, плодородную страну, но вряд ли нам позволят наслаждаться ее дарами». Спустя некоторое время Торвальд умер. Одноногий бросился бежать прочь в направлении севера, а Карлсефни со своими людьми бросился за ним в погоню, стараясь не упустить его из виду. Когда они увидели его в последний раз, он мчался по направлению к какому-то заливу. Тогда Карлсефни и его товарищи вернулись назад. И один из товарищей Карлсефни произнес следующий стих:

Мы бросились в погоню —
Поверьте, я не вру —
За одноногим, мчащимся
Вдоль побережья моря.
Но этот чудо-человек,
Проклятый сын шлюхи
(Карлсефни, поразмысли-ка),
Сбежал от нас быстрее ветра.

Затем они повернули обратно на север, будучи уверенными, что им довелось увидеть Эйнфэтингаланд — Страну одноногих. Больше они не захотели губить своих людей. Они собирались исследовать все горы — и те, которые были в Хопе, и те, которые они обнаружили здесь. Вывод был таков: горы Хопа и те, которые они обнаружили здесь, входят в одну и ту же горную цепь, так как расположены прямо напротив друг друга и лежат на одном и том же расстоянии по обоим берегам Страумсфьорда.

Они вернулись назад и провели третью зиму в Страумсфьорде. Там между ними разгорелись ссоры из-за женщин, так как неженатые мужчины стали нападать на женатых, что приводило к серьезным стычкам. Еще в первую осень у Карлсефни родился сын Снорри, и когда они покидали Страумсфьорд, ему было уже три года.

Норманны отплыли от берегов Винланда и при попутном южном ветре достигли Маркланда, где обнаружили пятерых скрэлингов — взрослого мужчину с бородой, двух женщин и двоих детей. Карлсефни захватил мальчиков, но остальным удалось сбежать. Норманны взяли мальчиков с собой, обучили их своему языку, а затем крестили. Дети рассказали, что мать их звали Вэтиллди, а отца — Увэги. Они также сообщили, что Скрэлингаландом управляли вожди. Одного из них звали Аваллдамон, а другого — Валлдидида. Домов эти люди не строили, но жили в пещерах или землянках. По словам мальчиков, напротив их собственной страны лежала другая, где люди разгуливали в белых одеяниях и громко кричали, а также носили шесты и бродили всюду с флагами. Из всего этого норманны заключили, что страна эта — Хвитраманналанд [или Великая Ирландия]^{30}. И вот они вернулись в Гренландию и провели зиму в доме Эйрика Рыжего.

Но Бьярни Гримольфссона снесло в Гренландское [X. Ирландское] море, в воды, кишевшие червями. И прежде чем норманны обнаружили это, черви изъели весь низ их корабля. Тогда они стали изыскивать способ спасения. У них была с собою буксирная лодка, обмазанная дегтем. А как известно, черви не способны проточить дерево, обмазанное дегтем. Большинством голосов решили плыть на этой лодке, вместив в нее как можно больше человек. Однако тут же выяснилось, что лодка может взять не более половины всей команды. Тогда Бьярни предложил, чтобы они все-таки усаживались в лодку, но не по рангу, а по жребию. И поскольку все хотели спастись, а одной лодки на всех было мало, то они решили принять это предложение и садиться в лодку по жребию. И такой жребий выпал самому Бьярни и примерно половине его команды.

И вот все счастливчики пересели с корабля на лодку. Но в этот момент один молодой исландец, товарищ Бьярни, обратился к нему с такими словами:

— Ты собираешься оставить меня здесь, Бьярни?

— Да, это так, — ответил Бьярни.

— Но ты обещал мне совсем не это, когда я покинул дом своего отца и отправился с тобою в море.

— Я не вижу другого выхода, — заявил Бьярни. — Но скажи мне, как же ты предлагаешь поступить?

— Я предлагаю поменяться местами. Ты перейдешь на корабль, а я сяду в лодку.

— Хорошо, пусть будет так, — сказал Бьярни, — так как ты очень хочешь жить, как я вижу, и боишься смерти.

И они поменялись местами. Этот человек перешел в лодку, а Бьярни вернулся на корабль. Говорят также, что Бьярни и все те, кто остался с ним на корабле, погибли в том море. Но лодка благополучно достигла берегов земли [X добавляет: в Дублине в Ирландии], и те люди, которые находились в ней, и рассказали впоследствии эту историю.

Спустя два года Карлсефни, а вместе с ним и Снорри [X. Гудрид], вернулись в Исландию и отправились к себе домой в Рейкьянес. Его мать сочла, что он совершил ошибку, женившись на небогатой женщине, и потому не осталась жить в их доме в эту первую зиму. Но когда она поняла, какой замечательной женщиной является Гудрид, то вернулась домой, и с тех пор они счастливо жили все вместе.

Дочерью Снорри, сына Карлсефни, была Халльфрид, мать епископа Торлака Рунольфссона. Еще у Карлсефни и Гудрид был сын, которого звали Торбьорн. У Снорри, сына Карлсефни, был сын, которого звали Торгейр. Он был отцом Ингвильд, матери первого епископа Бранда.

На этом и заканчивается наша сага^{31}.

ПУТЕШЕСТВИЕ КАРЛСЕФНИ В ВИНЛАНД

Версия «Хауксбок», относящаяся к путешествию Торфинна Карлсефни в Винланд

И вот после святок Карлсефни обратился к Эйрику с просьбой отдать ему в жены Гудрид, так как понимал, что только он сможет решить этот вопрос. Эйрик дал ему благоприятный ответ, поскольку считал, что Гудрид должна следовать своей судьбе, а о Карлсефни ему довелось слышать только хорошее. Так это все и закончилось: Торфинн женился на Гудрид, и в честь такого события был устроен большой праздник. Зиму эту они провели в Браттахлиде.

В то время в Браттахлиде много говорили о том, что людям следовало бы отправиться на поиски Винланда Благодатного. И все сходились во мнении, что страна эта должна быть на редкость плодородной. И вот Карлсефни вместе со Снорри начали готовить свой корабль, собираясь отправиться весной на поиски Винланда. Бьярни и его товарищ Торхалл, о которых мы уже упоминали, собрались плыть вместе с ними на своем корабле. Был также человек по имени Торвальд, взявший в жены родную дочь Эйрика Рыжего Фрейдис, который отправился с ними в эту экспедицию — вместе с сыном Эйрика Торвальдом, и [еще один] Торхалл, по прозвищу Охотник. Он долгое время жил в доме Эйрика и летом ходил для него на охоту, а зимой служил в качестве управляющего имением. Это был большой, сильный и угрюмый человек. Говорил он мало, а если и говорил — то обычно что-нибудь обидное. Советы его редко шли Эйрику во благо. Христианин из него был плохой, но он хорошо знал необжитые области Гренландии. Торхалл тоже отправился в эту экспедицию с обоими Торвальдами (плыли они на том самом корабле, который привел к берегам Гренландии Торбьорн Вифильсон). Всего же в это путешествие отправилось 160 человек. Вначале они поплыли к Западному поселению, а оттуда — к Бьярнею (Медвежьему острову). От Бьярнея они плыли два дня на юг, после чего увидели землю. Тогда они спустили на воду свои лодки и исследовали эту страну. Они нашли там множество огромных плоских камней и водившихся в изобилии песцов. Норманны дали этой стране имя Хеллуланд. Затем они поплыли дальше, но уже не на юг, а на восток. Спустя два дня они увидели еще одну землю, и вся она была покрыта густыми лесами, в которых водилось множество диких животных. К юго-востоку от этой земли лежал остров, на котором они убили медведя и потому назвали его Бьярней — Медвежий остров. Землю же назвали Маркланд.

Затем они еще довольно долго продвигались вдоль берега на юг, пока не приплыли к какому-то мысу. Земля находилась при этом у них по правому борту. Еще там были очень длинные песчаные пляжи. Сойдя на берег, они обнаружили на мысе киль от корабля и потому нарекли это место Кьяларнесом. А пляжи прозвали Фурдустрандиром — Чудесным побережьем, поскольку им пришлось невероятно долго плыть мимо этих берегов. Вскоре они подплыли к тому месту, где было множество заливов. В один из них мореходы и направили свои корабли.

В свое время король Олаф Трюгвасон подарил Лейфу двух шотландцев — мужчину по имени Хаки и женщину по имени Хекья, которые бегали быстрее оленей. Они находились на борту корабля Карлсефни. И когда корабли проплывали мимо Фурдустрандира, они высадили шотландцев на берег, чтобы те отправились на юг и разведали качество лежащих там земель, а затем вернулись назад до истечения трех суток. На шотландцах была одежда, которую сами они называли «кьяфал»: сшито оно было таким образом, что сверху находился капюшон, с боков оно было открыто, рукава отсутствовали, а застегивалось одеяние между ног, при помощи пуговицы и петли. Кроме этой одежды, на них ничего не было. Карлсефни и его люди ждали их некоторое время. Когда же шотландцы вернулись, то один нес в руках виноградные гроздья, а другая — колосья молодой пшеницы. Скороходы поднялись на борт корабля, после чего все продолжили свой путь.

Так мореходы приплыли к фьорду, в устье которого лежал остров, окруженный сильными течениями. Этот остров они назвали Страумей. На этом острове было столько птиц, что человек едва мог ступать между кладками их яиц. Само это место норманны назвали Страумфьорд, и здесь они выгрузили с корабля все свое имущество и припасы. Они привезли с собой разнообразный домашний скот. Страна вокруг была просто превосходной, и первое время первопроходцы занимались лишь исследованием новой территории. Там они провели свою первую зиму, но за все лето не сделали никаких припасов. Охота теперь почти не приносила добычи, улов рыбы также был очень маленьким, и вскоре им пришлось столкнуться с нехваткой продовольствия. В это время исчез Торхалл Охотник. Перед этим путешественники молились Богу, прося его послать им какую-нибудь пищу. Но ответ пришел не так скоро, как им того хотелось. Три дня они искали Торхалла и нашли его лежащим на гребне скалы. Он, не отрываясь, смотрел в небо и что-то бормотал. Они спросли его, зачем он забрался сюда, на что Торхалл ответил, что это не их ума дело. Они стали уговаривать его вернуться с ними домой, что он и сделал. Некоторое время спустя в воды залива заплыл кит. Они поймали и убили его, хотя никто из них не мог сказать, что это за кит. Повара приготовили его мясо, и после того как все поели, то сразу же почувствовали себя плохо. Тогда Торхалл сказал им: «Рыжебородый оказался лучшим другом для нас, чем ваш Христос. Вот что я получил за те стихи, которые сложил в честь моего владыки Тора. Редко мне приходилось обманываться в нем». Но когда все услышали это, то сразу же выбросили кита в море и вверили свою судьбу божественному Провидению. Вскоре после этого погода улучшилась, позволив им выйти в море на лов рыбы. И с тех пор у них не было недостатка в пище, так как на суше они охотились на животных, в море добывали рыбу, а на острове собирали яйца птиц.

Вскоре после этого Торхалл захотел отправиться на север, мимо Фурдустрандира, на поиски Винланда. Тогда как Карлсефни намеревался плыть на юг, вдоль побережья. Торхалл начал готовиться к своему путешествию, в котором помимо него должны были участвовать еще девять человек, поскольку все остальные решили плыть с Карлсефни.

Как-то раз, когда Торхалл нес воду на свой корабль, он остановился, чтобы попить, после чего сложил стихотворение [выше упомянутое: Они сказали мне… и т. д.].

Завершив все приготовления, Торхалл и его люди отправились в путь. В это время Торхалл продекламировал следующее стихотворение [выше упомянутое: Ныне мы плывем назад… и т. д.].

После этого они поплыли на север мимо Фурдустрандира и Кьяларнеса, а затем захотели повернуть на запад. Однако встречный западный ветер отбросил их к берегам Ирландии, где их захватили в плен и обратили в рабов. Рассказывают также, что Торхалл погиб во время этой стычки.

ИСТОРИЯ ЭЙНАРА СОККАСОНА

«Эйнарс Таттр Сокка сонар», также называемая «Грёнленд Таттр»

Жил в Гренландии, в Браттахлиде, человек по имени Сокки, сын Торира. Он пользовался большой популярностью и авторитетом среди других жителей Гренландии. У него был сын Эйнар, на редкость способный и многообещающий молодой человек. Влияние отца и сына было таково, что они на голову были выше и опережали во всем своих сограждан.

Однажды Сокки собрал тинг, на котором возвестил всем присутствующим, что не желает больше мириться с тем, что в Гренландии до сих пор нет своего епископа. Он предложил всем своим согражданам пожертвовать часть своих средств на создание епархии, и все землевладельцы с готовностью откликнулись на это предложение. Затем Сокки попросил своего сына Эйнара отправиться с обязательным визитом в Норвегию, поскольку, как он объяснил сыну, тот был наиболее подходящей кандидатурой для такого путешествия. И вот Эйнар отправился в путь (как того и желал его отец), захватив с собой много моржовых шкур и изделий из моржовой кости.

Они прибыли в Норвегию, где в то время правил король Сигурд по прозвищу Посетивший Иерусалим. Эйнар испросил аудиенцию у короля; вначале он передал ему привезенные из Гренландии дары, а затем обратился с соответствующей просьбой, умоляя короля помочь ему и его согражданам. Король согласился, что действительно было бы неплохо учредить в Гренландии епископский престол.

Затем король представил ему человека по имени Арнальд, который был хорошим священником и прекрасно подходил на роль проповедника слова Христова. Король стал просить его принять на себя эту задачу — во славу Господа и ради его, короля, молитв:

— Я же пошлю тебя в Данию со своим письмом и печатью, и там ты испросишь аудиенции у Озура, архиепископа Лундского.

На это Арнальд ответил, что он не особенно стремится принимать на себя подобное обязательство, поскольку, как ему кажется, совершенно не подходит для выполнения этой миссии. К тому же, добавил Арнальд, он не хочет расставаться с друзьями и с семьей и не представляет, как ему удастся поладить с такими сварливыми людьми, как гренландцы. На это король возразил ему, что чем больше ему придется претерпеть от рук человеческих, тем выше будет его награда у Господа. Тогда Арнальд сказал, что он не в силах противиться просьбе короля. «Однако, — добавил он, — если я все-таки соглашусь исполнять обязанности епископа, пусть Эйнар клянется, что он будет во всем поддерживать меня и отстаивать мои права, а также подвергать наказанию тех, кто осмелится выступить против своего епископа. Я хочу, чтобы он взял на себя роль защитника всего того, что непосредственно относится к епархии».

Король согласился с этой разумной просьбой, и Эйнар пообещал исполнить все, о чем его просили.

И вот Арнальд отправился к архиепископу Озуру, изложил ему свое дело и передал письмо короля. Архиепископ принял Арнальда очень тепло. Познакомившись с ним поближе, он по достоинству оценил его способности и посвятил его в сан епископа [1124 год]. После этого Арнальд вернулся к королю, который принял его очень сердечно. Эйнар привез с собой из Гренландии медведя и подарил его королю Сигурду, который в ответ удостоил его больших почестей.

Позднее они, Эйнар и епископ, отправились в путь на одном корабле, тогда как Арнбьорн Норвежец и другие норманны, желавшие попасть в Гренландию, вышли в море на другом корабле. Но плавание их было не слишком удачным, поскольку они так и не смогли поймать попутный ветер. Тот корабль, на котором были Эйнар и епископ, в конце концов оказался у берегов Исландии и прибыл в Хольтаватнсос под Эйяфьяллом. В то время в Одди проживал Сэмунд Ученый. Встретившись с епископом, он предложил ему поселиться на эту зиму у него в доме. Епископ с благодарностью принял это предложение. Эйнар же провел зиму возле Эйяфьялла.

Когда епископ вместе со своими людьми отправился с корабля к новому жилищу, то по дороге им пришлось остановиться в Ландейяре. Они сидели на свежем воздухе и отдыхали, когда из дома вышла старая женщина, и в руке у нее была чесалка для шерсти. Она подошла к одному из сидящих и обратилась к нему: «Эй, парень, можешь укрепить зубец на моей чесалке?» Тот ответил, что может, затем достал из сумки инструменты и выполнил работу так хорошо, что старая женщина осталась очень довольна. А был этот человек не кем иным, как епископом, который на самом деле был мастером на все руки. История же эта свидетельствует о неподдельной скромности этого человека.

Он провел всю зиму в Одди, и они с Сэмундом прекрасно ладили друг с другом. Об Арнбьорне и его товарищах не было никаких новостей, поэтому епископ и Эйнар решили, что они таки смогли добраться до берегов Гренландии. С наступлением лета они покинули Исландию и приплыли в Гренландию, в Эйриксфьорд, где им был оказан самый сердечный прием. Однако и здесь, к величайшему их удивлению, ничего не знали об Арнбьорне. Прошло еще несколько лет, и все окончательно сошлись во мнении, что они погибли. Епископ учредил свой престол в Гардаре и переехал туда. Эйнар и его отец были главной опорой епископа и пользовались его особым расположением.

Жил в Гренландии человек по имени Сигурд Ньялсон. Осенью он нередко отправлялся ловить рыбу и охотиться в необжитые места, поскольку был прекрасным мореходом. Рассказывают, что всего их отправилось в эту экспедицию пятнадцать человек. Летом они добрались до ледяной горы Хвитсерка и обнаружили там старые кострища и признаки возможной добычи.

— Что бы вы предпочли, — поинтересовался у них Сигурд, — вернуться домой или продолжить наш путь? Лето уже на исходе. С другой стороны, до сих пор мы не могли похвастаться богатой добычей.

Его товарищи сказали, что предпочли бы вернуться домой. Было бы слишком опасно, заметили они, продолжать плавание в этих больших фьордах под ледниками.

Сигурд согласился с этим утверждением. «И все же что-то подсказывает мне, что большая часть добычи у нас еще впереди, если только мы сумеем заполучить ее».

Они ответили, что решение остается за ним. До сих пор они полагались на его опыт и ни разу не обманулись в нем. Сигурд сказал, что сам он предпочел бы плыть дальше. Так они в конце концов и поступили. На борту их корабля был человек по имени Стейнтор, который тоже вмешался в разговор и сказал следующее:

— Прошлой ночью я видел сон, Сигурд, и теперь хочу рассказать его тебе. Мне снилось, что мы провели корабль в этот большой фьорд, а потом я упал в какую-то расселину и взывал о помощи.

Сигурд заметил, что это не слишком-то хороший сон:

— Так что ты уж постарайся не падать в разные там ямы, чтобы потом не взывать оттуда о помощи.

Сказал же он так потому, что Стейнтор был известен своим своеволием и безрассудством.

Когда они зашли в воды фьорда, Сигурд спросил своих товарищей:

— Ну что, разве я был не прав, когда утверждал, что здесь уже есть корабль?

— Да, — подтвердили они, — это так.

Они двинулись дальше в глубь фьорда и обнаружили корабль, который лежал на берегу в устье реки и был тщательно прикрыт сверху. Это было большое морское судно. Затем они сошли на берег и увидели там дом, а неподалеку от него — палатку.

— Прежде всего, — заявил Сигурд, — нам следует разбить свою собственную палатку, так как день уже клонится к закату, и я хочу, чтобы мы все отдохнули и набрались сил.

Утром они отправились осматривать местность. Неподалеку они наткнулись на деревянную колоду. В нее был воткнут боевой топор, а рядом лежало тело человека. Сигурд решил, что человек этот колол дрова, пока не свалился от голода. После этого они направились к дому и там увидели еще один труп.

— Этот, — сказал Сигурд, — держался на ногах до последнего. Должно быть, это слуги тех, кто находился внутри дома.

Он сказал так потому, что рядом с этим человеком тоже лежал топор.

— Я думаю, будет лучше, — заметил Сигурд, — если мы пробьем отверстие в стене здания и позволим выйти наружу зловонию от находящихся там тел. Необходимо очистить воздух от той скверны, что скопилась там за такое долгое время. Будьте осторожны и держитесь в это время подальше, поскольку, как мне кажется, вместе с воздухом оттуда выйдет болезнь, весьма опасная для людей. Хотя маловероятно, чтобы сами эти люди смогли причинить нам какой-нибудь вред.

Стейнтор же заявил на это, что было бы глупо обременять себя хлопотами, в которых нет особой нужды. И пока они ломали стену дома, он вошел внутрь через дверь. Когда же он вышел, Сигурд взглянул на него и воскликнул:

— Да он совсем изменился!

Стейнтор же завопил и бросился бежать прочь. Товарищи его бросились за ним, но он упал в расщелину в скале, откуда никто не мог его вытащить, и там умер.

— Его сон обернулся для него правдой, — сказал Сигурд.

После этого они разобрали здание, точно следуя указаниям Сигурда, не причинив себе при этом ни малейшего вреда. Внутри дома они обнаружили мертвых людей и множество монет. Сигурд сказал:

— Как мне кажется, будет лучше, если мы очистим их кости от мяса в тех котлах, что раньше принадлежали им. Так нам будет легче переправить их в церковь. Мне кажется, это должен быть Арнбьорн, так как тот второй корабль, стоящий здесь у берега, я слышал, раньше принадлежал ему.

Это было замечательное судно, ярко раскрашенное и с носовым украшением. Однако у купеческого корабля было сильно повреждено днище, так что, по мнению Сигурда, он был уже ни на что не пригоден. Они забрали с него все гвозди, болты, а затем сожгли его. С собой они также забрали буксирную лодку и корабль с носовым украшением. Вернувшись в поселение, они отправились к епископу в Гардар. Сигурд рассказал ему об их приключениях и о находке денег.

— Я думаю, — заметил Сигурд, — что самым правильным будет передать эти деньги церкви, чтобы они сопровождали кости своих прежних владельцев.

Епископ заверил его в том, что он действовал мудро и рассудительно, и все с этим согласились. Там было много денег и других ценностей, привезенных с телами, а корабль с носовым украшением епископ счел настоящим сокровищем. Сигурд сказал, что и корабль этот должен отойти епархии, так как это пойдет во благо душам умерших. Прочее же добро, согласно закону Гренландии, поделили между собой те, кто нашел его.

Но когда слухи об этих событиях достигли берегов Норвегии, не миновали они и племянника Арнбьорна по имени Озур. Были там и другие люди, потерявшие своих близких на борту этого корабля и теперь желавшие унаследовать их имущество. Они приплыли в Эйриксфьорд, где жители пришли на берег, чтобы встретить их. Там они занялись куплей и продажей товаров, а после нашли себе пристанище в домах фермеров. Шкипер Озур отправился в Гардар, где жил епископ, и провел там зиму. В то время в Западном поселении находился еще один купеческий корабль, также принадлежащий норвежцу, Кольбейну Торльотсону. Был там и третий корабль под командованием Хермунда Кодрансона и его брата Торгильса. В целом команды этих трех кораблей представляли собой значительную силу.

Зимой Озур завел с епископом разговор о том, что он прибыл в Гренландию с намерением наследовать своему родичу Арнбьорну. Он просил епископа устроить все так, чтобы он и его товарищи могли получить свое наследство. Однако епископ заявил, что он получил эти деньги в соответствии с законом Гренландии о несчастных случаях. Он также заметил, что сделал это не по собственной инициативе и что ему представляется вполне справедливым, что деньги эти будут потрачены во благо душ их прежних владельцев, а также на церковь, где покоятся кости умерших. И ему представляется бесчестным требовать эти деньги сейчас. После этого разговора Озур не захотел оставаться в Гардаре с епископом и вернулся к своей команде. И так, все вместе, они провели эту зиму.

Весной Озур стал готовить тяжбу для гренландского тинга. Тинг этот проходил в Гардаре, и на него прибыл епископ в сопровождении Эйнара Соккасона и большого отряда вооруженных людей. Прибыл туда и Озур в сопровождении своих товарищей. Но как только суд открылся, Эйнар вместе со своими людьми вошел туда и заявил, что им предстоят бесконечные разбирательства, если они позволят иностранцам вести это дело исходя из их законов:

— Нам же нужен лишь тот закон, что существует здесь, в Гренландии!

Норвежцам так и не удалось обжаловать свое дело в суде, и они вынуждены были удалиться. Озур был этим крайне недоволен. Он чувствовал, что получил за все свои старания не деньги, а одно лишь унижение. И тогда он сделал следующее: он направился к тому месту, где стоял раскрашенный корабль, и проломил в нем две дыры с обоих боков — от киля и до самого верха. Затем он отправился в Западное поселение, где встретился с Кольбейном и Кетилем Кальфсоном и рассказал им, как обстоят дела. Кольбейн согласился, что с Озуром обращались унизительно, но и то, что он совершил в отместку, вряд ли заслуживает похвалы. Кетиль сказал ему:

— Я настоятельно советую тебе перебраться сюда, к нам, поскольку, как я слышал, епископ и Эйнар действуют заодно. Тебе никогда не справиться с ними обоими, поэтому будет лучше, если все мы сейчас будем держаться вместе.

Озур согласился, что на данный момент именно так и следует поступить. На одном из этих купеческих кораблей находился тогда Айс-Стейнгрим — Ледяной Стейнгрим. Озур же вернулся в Кидьяберг, где и жил вместе со своей командой.

Епископ очень разгневался, когда узнал, что корабль безнадежно испорчен. Он позвал к себе Эйнара Соккасона и заявил ему следующее:

— Пришло время исполнить те обещания, которые были даны тобой перед отплытием из Норвегии, а именно, что ты накажешь любого, кто осмелится посягать на имущество епархии или причинит ему какой-либо вред. Я же требую в качестве расплаты жизнь Озура, так как он испортил то, что по справедливости принадлежало нам. Да и в целом он вел себя по отношению к нам крайне пренебрежительно.

— Вы правы, господин епископ, — согласился Эйнар, — поступок Озура никак нельзя назвать хорошим. Однако и Озура можно понять, ведь он претерпел серьезный убыток. Таким людям бывает не так-то легко сдержаться, когда они видят, что не в состоянии заполучить в свою собственность все эти прекрасные вещи, принадлежавшие некогда их родственникам. Так что я даже не знаю, как тут быть.

Они распрощались весьма холодно, и на лице епископа явно читалось недовольство. Но когда люди собрались на годовщину церкви на праздник в Ланганесе, епископ появился там вместе с Эйнаром. На службу пришло очень много людей, и епископ сам отслужил мессу. Среди присутствующих был и Озур. Он стоял на южной стороне церкви напротив стены и беседовал с человеком по имени Банд Тордарсон, который был слугой епископа. Бранд уговаривал его помириться с епископом.

— В этом случае, — говорил он, — я думаю, все закончится хорошо. Сейчас же будущее для тебя представляется весьма мрачным.

Но Озур сказал, что он не готов пока сделать подобный шаг, так как с ним поступили очень дурно. И они продолжали обсуждать этот вопрос. Затем епископ и прочие люди направились из церкви в дом, и Эйнар пошел вместе с ними. Но когда они уже подошли к двери, Эйнар отделился от общей процессии и в одиночестве направился опять на церковный двор. Там он выхватил топор из рук одного человека и направился к южной стороне церкви — именно туда, где стоял, опершись на свой топор, Озур. Эйнар нанес ему смертельный удар, после чего вернулся в дом, где уже были расставлены столы. Не сказав ни слова, Эйнар сел на свое место напротив епископа.

В это время в комнату вошел Бранд Тордарсон и, подойдя к епископу, сказал:

— Вы уже слышали новость, господин епископ? Епископ заявил, что ему ничего неизвестно.

— А что случилось?

— Там, на улице, только что произошло убийство.

— Кто же сделал это? — поинтересовался епископ. — И кто стал жертвой?

На это Бранд заявил, что лучше всего ему сможет рассказать об этом тот человек, что сидит возле него.

— Эйнар, — спросил епископ, — ты убил Озура?

— Совершенно верно, — ответил Эйнар.

— Такие поступки заслуживают самого серьезного порицания, — заметил епископ, — но твоему поступку все-таки есть некоторое оправдание.

Бранд предложил омыть тело и прочесть над ним молитвы, на что епископ заявил, что у них еще будет достаточно времени для этого. Все расселись за столы, продолжая прерванную беседу, а епископ отправил людей отпевать тело убитого только после того, как Эйнар стал настаивать на этом, заметив, что все должно быть сделано так, как того требует обычай. Епископ же заявил, что, по его мнению, вообще не стоило бы хоронить Озура по церковному обычаю.

— Но раз уж ты так просишь, то его похоронят здесь — в церкви, у которой нет постоянного священника.

И он даже не захотел послать туда священника, пока тело не омыли и не положили на стол.

— Ситуация сложилась крайне неприятная, — заметил Эйнар, — и не в последнюю очередь благодаря вашим измышлениям. Теперь в это дело оказалось замешано немало горячих людей, так что вскоре нас ожидают серьезные проблемы.

На это епископ заявил, что он надеется, что они смогут противостоять любым нападениям извне. Он же, со своей стороны, готов предоставить свою помощь в решении этой проблемы — во всяком случае до тех пор, пока ее не взялись решать при помощи силы.

III

Вскоре известие об убийстве Озура дошло и до норвежских купцов.

— Я был прав, — сказал Кетиль Кальфсон, — когда утверждал, что его поступок будет стоить ему головы.

Был среди них и родственник Озура по имени Симон — большой сильный мужчина. И Кетиль сказал, что Симон поступит совершенно правильно, если решит отомстить за убийство своего родича. Симон заявил, что именно так он и намерен поступить.

Кетиль подготовил свой корабль, а затем направил людей к шкиперу Кольбейну сообщить ему последние новости.

— Сообщите ему также, что я намерен преследовать Эйнара судебным порядком, так как я знаю гренландский закон и готов иметь дело с этими людьми. Если же дело дойдет до беспорядков, то у нас здесь достаточно людей, чтобы защитить себя.

Симон также отправился на встречу с Кольбейном и рассказал ему об убийстве, а также о том, что Кетиль предлагает им объединить силы с норвежцами, живущими в Западном поселении, а потом всем вместе отправиться на гренландский тинг.

На это Кольбейн ответил, что если сможет, то обязательно придет, так как ему хотелось бы разъяснить гренландцам, что они не могут безнаказанно убивать людей с их [то есть норвежских] кораблей. Кетиль же взялся вести эту тяжбу от лица Симона и отправился на суд с большим количеством людей, передав купцам, чтобы они следовали за ним. Как только Кольбейн получил это послание, он немедленно собрал своих людей и приказал им отправляться вместе с ним на тинг. Кольбейн объяснил им, что при наличии подобной силы гренландцы вряд ли посмеют покуситься на их права. И вот Кольбейн с Кетилем объединились и стали действовать сообща, и каждый из них был таким человеком, с которым нельзя было не считаться. Они отправились в путь на своих кораблях, и хотя на море поднялось сильное волнение, они продолжали двигаться вперед. Их сопровождало большое количество вооруженных людей (хотя и не так много, как они ожидали). И вот все они прибыли на тинг.

Прибыл туда и Сокки Торисон. Человек он был умный и рассудительный, и его нередко выбирали третейским судьей в различного рода тяжбах. Он отправился к Кольбейну и Кетилю и сказал им, что хочет искупить вину своего сына.

— Я хочу предоставить себя в качестве посредника между вами, — заявил он. — И хотя меня связывают крепкие узы с моим сыном Эйнаром, я обещаю вести это дело так, что никто из вас не почувствует себя обиженным.

Кетиль сказал, что они хотели бы довести это дело до конца. Однако он не отверг окончательно предложения Сокки.

— Но с нами обращались просто чудовищно, — добавил он, — а мы еще никому не позволяли безнаказанно нарушать наши права.

Сокки же на это заметил, что вряд ли им улыбнется удача, если дело дойдет до битвы, учитывая неравные силы двух сторон.

Купцы отправились в суд, и Кетиль подал свою жалобу на Эйнара. Эйнар сказал:

— Если они одолеют нас в этом деле, вскоре это станет известно повсюду.

Тогда он пришел в суд и распустил его, так что купцы снова не смогли решить свой вопрос.

— Мое предложение все еще остается в силе, — сказал Сокки. — Я могу выступить третейским судьей в вашем деле.

Но Кетиль сказал, что никакое вознаграждение не поможет решить этот вопрос, поскольку к нему теперь прибавилось и нынешнее беззаконие Эйнара. На этом они и расстались.

Что же касается купцов из Западного поселения, то они не смогли попасть на тинг по той простой причине, что к тому моменту, когда они уже готовы были отплыть, с моря подул сильный встречный ветер. Но в середине лета решено было провести в Эйде третейский суд, и тогда купцы приплыли из Западного поселения к некоему мысу, где все норвежцы собрались вместе, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию. Кольбейн поклялся, что они не стали бы и говорить с гренландцами о выкупе, если бы в то время смогли все вместе прийти в суд.

— Но сейчас, я полагаю, нам лучше прийти на эту встречу, захватив с собой всех своих людей.

И вот как они поступили: они отправились в путь и спрятались в одном укромном заливе неподалеку от епископского дома.

Случилось же так, что, когда в церкви начали звонить к обедне, в то же время прибыл и Эйнар Соккасон. Купцы, услышав это, начали говорить о том, какими почестями встречают здесь Эйнара, даже звонят в его честь в колокола.

— Это просто невероятно, — заявили они, придя в сильнейшее негодование.

Но Кольбейн сказал им:

Не переживайте из-за этого, потому что вполне вероятно, что еще до наступления вечера этот звон может обернуться для него погребальным звоном.

И вот Эйнар и его люди пришли в условленное место и уселись на скамье. Сокки начал доставать всевозможные ценные вещи и предметы, которые должны были служить выкупом за убитого. Кетиль сказал:

— Я хочу, чтобы мы с Хермундом Кодрансоном оценили эти вещи.

— Хорошо, — ответил на это Сокки.

В то время как назначалась цена вещей, родственник Озура Симон бродил вокруг с мрачным и недовольным лицом. И вот, когда дело дошло до старинной кольчуги, Симон воскликнул:

— Какое оскорбление — предлагать эту рухлядь за такого человека, как Озур!

Он бросил кольчугу на землю и направился к скамье, на которой сидели гренландцы. И как только они увидели это, сразу же вскочили на ноги и повернулись лицом к Симону. В то же самое время Кольбейн проскользнул мимо них и оказался у них за спиной. И вот одновременно Кольбейн ударил Эйнара со спины своим топором, а Эйнар направил свой топор в голову Симона, так что оба они оказались смертельно ранены.

— Именно этого я и ожидал, — произнес Эйнар, падая на землю.

Тогда сводный брат Эйнара Торд бросился на Кольбейна, намереваясь убить его, но Кольбейн увернулся и ударил его своим топором, так что Торд был убит на месте. После этого между ними разгорелась битва, но епископ оставался все это время рядом с Эйнаром, и тот испустил свой дух на коленях у епископа.

Был там человек по имени Стейнгрим, который просил их прекратить сражение. Он и еще несколько человек бросились между враждующими сторонами. Но те были в такой ярости, что Стейнгрим в одно мгновение оказался проколот мечом. Эйнар умер на скамье, которая стояла возле палатки гренландцев. К тому времени уже много людей было ранено, и Кольбейн со своими спутниками стал отходить к кораблям, унося: с собой троих убитых. Затем они переправились через Эйнарсфьорд к Скьялгсбудиру, где стояли их корабли.

— Да, это была неплохая стычка, — сказал Кольбейн, — и я думаю, что теперь гренландцы еще менее довольны, чем прежде.

— А ты сказал правду, Кольбейн, — ответил ему Кетиль, — когда утверждал, что мы еще услышим сегодня похоронный звон: я думаю, это тело Эйнара несут в церковь.

И Кольбейн сказал, что не может отрицать своей причастности к этому делу.

— Нам следует готовиться к атаке гренландцев, — заявил Кетиль. — Я думаю, мы должны как можно усерднее продолжать погрузочные работы, и всем следует остаться на ночь на борту корабля.

Так они и поступили.

Сокки был глубоко потрясен случившимся и начал собирать людей для возможного сражения. В то время в Соларфьялле жил человек по имени Халл, отличавшийся трезвостью взглядов и спокойным характером. Он был на стороне Сокки и также прибыл к нему в дом со своими людьми. Халл сказал Сокки:

— Вы собираетесь атаковать на своих маленьких лодках большие корабли норвежцев, но результат этого предприятия представляется мне весьма сомнительным, учитывая тот прием, который наверняка подготовили нам купцы. С другой стороны, мне совершенно неясно, в какой степени на всех вас можно положиться. Разумеется, все предводители будут сражаться достойно, остальные же в случае серьезной опасности вполне могут обратиться в бегство, и тогда мы окажемся в еще худшем положении, чем сейчас. Поэтому мне кажется, что было бы неплохо, если бы все мы дали клятву либо победить, либо погибнуть.

При этих словах многие из них немедленно утратили былой пыл.

— И все же, — заметил Сокки, — мы не можем просто так оставить это дело.

Халл предложил свои услуги по заключению между ними перемирия. Он отправился к купцам и поинтересовался, может ли он обговорить с ними условия мира. Кольбейн и Кетиль передали, что они готовы начать переговоры. И тогда Халл пришел к ним и заговорил о том, что подобное дело необходимо урегулировать. Норвежцы ответили, что они готовы к любой альтернативе — будь то война или мир, — как того пожелают сами гренландцы. Они заявили также, что все эти неприятности произошли исключительно по вине самих гренландцев. «Но раз вы проявили добрую волю, мы готовы прийти к соглашению с вами». Халл объявил, что он будет судить так, как ему представляется правильным и справедливым. Затем он отправился к Сокки, который тоже дал согласие на то, чтобы Халл был судьей в этом деле. Купцы должны были днем и ночью готовиться к отплытию из Гренландии, поскольку ничто более не могло удовлетворить Сокки, как их скорейшее отбытие. «Но если они промедлят со своими приготовлениями, то пусть не ждут пощады, коль скоро попадут к нам в руки».

На этом они и расстались, определив место для следующей встречи.

— Наши приготовления к отплытию идут не так быстро, как хотелось бы, — заметил Кольбейн своим людям, — тогда как запасы провизии уже на исходе. Насколько мне известно, здесь неподалеку живет один земледелец, так что имеет смысл заглянуть к нему.

Все согласились, что стоит это сделать, и с наступлением ночи тридцать человек норвежцев — все вооруженные — сошли на берег. Они добрались до поселения, но то оказалось совершенно заброшенным. А прежде там жил человек по имени Торарин.

— Мое предложение оказалось не слишком удачным, — заметил Кетиль.

После чего они покинули ферму и отправились назад к кораблям. По дороге им пришлось пробираться через заросли кустов.

— Я чувствую сильную сонливость, — произнес Кетиль, — я немного посплю.

Его людям показалось, что это не слишком разумно, но Кетиль тут же лег на землю и заснул, а они остались охранять его. Очень скоро Кетиль проснулся и сказал им:

— Во сне мне открылось то, что было скрыто от меня прежде. Попробуйте-ка потянуть тот кустик, который находится возле моей головы.

Они сделали, как он сказал, и обнаружили внизу большую пещеру.

— Для начала давайте посмотрим, что здесь есть, — предложил Кетиль.

И вот они нашли там шестьдесят туш животных, двенадцать пластин масла (каждая весом по 80 фунтов) и большое количество сушеной рыбы.

— Очень хорошо, — обрадовался Кетиль, — что моя затея обернулась для нас такой удачей.

И они направились на корабль со своей добычей.

И вот настало время для заключения мира. Обе стороны — гренландцы и купцы — явились на эту встречу. Халл сказал следующее:

— Вот что я решил насчет вашего дела: убийство Эйнара перечеркивает убийство Озура, но из-за неравенства между двумя этими людьми норвежцы объявляются вне закона и потому не получат на острове ни крова, ни еды. Другие же убийства также искупают друг друга: фермер Стейнгрим и Симон, Крак-норвежец и Торфинн-гренландец, Вигват-норвежец и Бьёрн-гренландец, Торир и Торд. И лишь смерть одного из наших людей — Торарина — остается неоплаченной. Поэтому его семье следует выплатить денежное возмещение.

Сокки заявил, что для него и его товарищей-гренландцев подобное решение вопроса оказалось жестоким разочарованием, но Халл оставался тверд в своем решении, и на этих условиях они и распрощались.

Вскоре фьорды вблизи поселения замерзли и покрылись льдом, и гренландцы с радостью думали о том, что если купцы не успеют отплыть в назначенное время, то они смогут захватить их. Однако к концу месяца лед растаял, и купцы отплыли от берегов Гренландии.

Спустя какое-то время они прибыли в Норвегию. Кольбейн привез с собой из Гренландии белого медведя и подарил его королю Харальду Гилли. Он также рассказал королю, сколько беззаконий им пришлось претерпеть от гренландцев, и всячески поносил их за это. Но позднее король услышал другую версию этих событий и потому решил, что Кольбейн щедро уснастил свой рассказ ложью. И тот не получил награды за медведя. После этого Кольбейн стал на сторону Сигурда Лжедьякона, напал на короля в его палатах и ранил его [1136 год]. Через некоторое время, когда они на всех парусах плыли в Данию, на море поднялся сильный ветер. Кольбейн находился в это время в буксирной лодке и утонул. Другие же — Хермунд и его спутники — отправились в Исландию, на родину своих отцов.

На этом и заканчивается наша сага.

ПРИЛОЖЕНИЯ

I. НЬЯЛА: ВЕЛИЧАЙШЕЕ ИЗ СКАЗАНИЙ

Прежде всего стоит отметить, что «Сказание о Ньяле» отражает в себе целую эпоху. Точно так же, как «Война и мир» охватывает не только судьбы Безуховых, Болконских и Курагиных, но и простых крестьян, солдат, священников и швей, а также полководца Кутузова, императора и даже собаки Платона Каратаева, так и «Ньяла» позволяет нам увидеть не только самого Ньяла и его сыновей, а также представителей тех южных семейств, среди которых были друзья и враги Ньяла, но и всех вождей Исландии того времени: Снорри Годи, Гудмунда Могучего, Скапти Тороддсона, а также королей и ярлов Норвегии, Дании, Оркнея и Ирландии. Появляются на ее страницах торговцы и нищенки, земледельцы и моряки, и даже тот самый пес, чей предсмертный вой возвестил грядущую гибель Гуннара. В этом сказании мы найдем около двадцати пяти детально описанных характеров и огромное количество эпизодических лиц, позволяющих воссоздать достоверную картину той эпохи. Не ограничена эта картина и рамками определенного общества. И если молодые исландцы — это прежде всего сыновья земледельцев, все же многих из них можно назвать крестьянскими принцами, которые на равных общались со знатными людьми и даже с королями.

В центре этого повествования находится Исландия — от глубоких ущелий Тингвеллира до ледяных полей на юге острова. Однако события, происшедшие здесь, имели отклик в самых отдаленных частях Северо-Западной Европы. Как это ни странно, но распространение повествования далеко за пределы острова делает это сказание еще более исландским, подчеркивая самобытность происходивших на нем событий.

Все это позволяет сделать вывод, что «Ньяла» — это полное и законченное произведение. Главная тема остается неизменной: сожжение Ньяла. То, что предшествовало этому событию, и то, к чему оно привело, — все это занимает читателя с первой страницы до самого конца саги. Но вся эта последовательность событий значительно обогащена и другим материалом. Эта книга строится на тонкой игре оттенков между «да» и «нет»; здесь мы сталкиваемся с надеждами, которые то возникают, то исчезают, затем появляются снова — с тем лишь, чтобы впоследствии окончательно пропасть. Как легко Гуннар мог бы остаться в живых! Как легко можно было бы уладить убийство Хаскульда! Как часто трагический ход событий мог бы быть приостановлен и предотвращен…

«Если бы только, — думаем мы, — если бы только…»

Здесь перед нами проходит сама жизнь, и бывает трудно определить, в какой момент случайность становится неизбежностью. Если же мы посмотрим на «Ньялу» под иным углом зрения, то поймем, что это сказание о законе. Она необычайно богата материалом из конституционной истории страны, отражено в ней и обращение нации в христианство.

Закон, конституция и смена веры неотделимы от изображенных здесь персонажей. Но «Ньяла» — вовсе не историческое сочинение, требующее для раскрытия своего замысла наличия людей в качестве главных действующих лиц. «Ньяла» — это реалистическое повествование, которое умело использует историю для своих собственных творческих замыслов и целей. И главный интерес ее заключается не в исторических фактах и событиях, а совсем в другом. Особенным и главным предметом ее внимания являются человеческие судьбы. И поэтому ей необходимы как старая религия, так и новая, а также пророчества и сверхъестественные явления — вперемешку с благородным и низким, мудрым и глупым, важным и незначительным, а порой и просто сомнительным. Все это передано непосредственно через мысли, намерения и поступки людей. По большей части «Ньяла» — сказание героического или трагического плана, но есть в нем и обыденные, а подчас и комические ноты. Что делают люди, почему они это делают и что из этого выходит — вот то главное, что интересует автора сказания. И здесь важно отметить, что «Ньяла» обязана своим появлением не только искусному перу, но и высокообразованному уму. Автор «Ньялы» прекрасно знал сказания, созданные до него. Он хорошо разбирался в исторических записках, будь они генеалогические или повествовательные, отечественные или зарубежные. Не представляла для него трудностей и законодательная литература. Что же касается различного рода религиозных сочинений, то и в этой области он обладал весьма обширными познаниями. К тому же при написании этой книги он мог обратиться и к устной традиции, все многообразие которой мы начинаем понимать только сейчас.

Как мы уже сказали, в центре этого повествования находится такое ключевое понятие, как судьба. Гуннар, герой первой трети сказания, был, без сомнения, одним из благороднейших людей, когда-либо живших в Исландии. Но судьба (или злой рок) уготовила ему женитьбу на избалованной красавице Халльгерд, навлекшей на его голову множество бедствий. «У нее были прекрасные волосы, такие длинные и густые, что она могла окутаться ими, как плащом. При этом она была расточительной и очень вспыльчивой». Много людей погибло по вине этой опасной девушки, а после замужества она стала еще хуже. И Гуннар также был принесен в жертву ее властному и неуемному характеру. Она вовлекла его — вопреки его воле — в такое количество междоусобиц, что в конце концов четыре десятка его врагов осадили его в его собственном доме. Рядом с ним не было никого, кроме жены и матери, и все же он сдерживал нападение до тех пор, пока не оборвалась тетива его лука. И тогда он попросил у жены два локона ее чудесных волос, чтобы сплести их и сделать новую тетиву, но эта женщина с насмешкой отказала ему в этой просьбе. Вскоре Гуннар погиб — после одной из битв, которую сохранила для нас героическая литература того времени. Но Халльгерд осталась жить и втянула сыновей Ньяла в новую междоусобицу, приведшую к еще более гибельным последствиям.

Ньял был лучшим другом Гуннара. Он уже был пожилым человеком и отцом буйных и непокорных сыновей, в том числе и уродливого, одержимого жаждой убийства Скарпедина. Снова и снова Ньял спасал Гуннара, помогая ему избежать тех бедствий, на которые обрекали его гордость и жадность Халльгерд. Ньял был человеком мудрым и миролюбивым, преданным и великодушным, к тому же наделенным даром (который одновременно был и его проклятием) предвидеть будущее. При этом он вовсе не был слепым фаталистом. Ему было хорошо известно, что человек имеет право выбора, но он также знал и то, к каким последствиям может привести то или иное решение. Так, он предвидел смерть Гуннара, который отказался отправиться в изгнание за границу. И настал момент, когда Ньял увидел впереди свою собственную гибель. Эта тяжкая ноша легла на его плечи, когда сын его Скарпедин пришел к нему домой, чтобы сообщить, что он убил своего приемного брата Хоскульда.

— Горькое это известие, — проговорил Ньял, — тем более что беда эта касается меня столь близко, что уж лучше бы я потерял двоих родных сыновей, но не Хоскульда.

— Тебя извиняет только то, что ты стар. Разумеется, нельзя было не ожидать, что это коснется тебя так близко.

— Дело не столько в моем возрасте, — возразил Ньял, — сколько в том, что мне лучше, чем тебе, известно, что последует за этой смертью.

— И что же за ней последует? — спросил Скарпедин.

— Моя гибель, — ответил Ньял, — а также гибель моей жены и всех моих сыновей.

Обязанность отомстить за смерть Хоскульда выпала на долю Флози, и поскольку он был человеком долга, то принял на себя эту обязанность. Но даже в момент сожжения он пытался спасти всех, кроме прямых убийц Хоскульда. Он предложил женщинам, детям и всем слугам уйти невредимыми, что они и сделали. Затем, когда дом уже пылал, он умолял и Ньяла покинуть горящее жилище.

— Я совсем не хочу выходить наружу, — ответил Ньял, — так как я уже старый человек и не могу отомстить за моих сыновей, а жить в позоре я тоже не хочу.

Тогда Флози обратился к Бергторе [жене Ньяла]:

— Выходи, госпожа, ведь ты ни в чем не повинна, и я не хочу сжечь тебя в этом доме.

— Я вышла замуж за Ньяла совсем молодой, — ответила Бергтора, — и пообещала ему до конца разделять с ним его судьбу.

И вот, приняв свою судьбу (так же как Гуннар и Флози приняли свою), Ньял и его жена погибли в огне, а вместе с ними погибли их буйные и непокорные сыновья. И все же сожжение Бергторсфолла, как то было хорошо известно самому Флози, оказалось «неправым делом», которое ничего не могло решить или исправить. Равновесие было нарушено вновь, и на этот раз зять Ньял Кари, маленький сын которого погиб в том огне, принял на себя священный и нерушимый долг кровной мести. Долгие годы Кари преследовал тех, кто сжег Бергторефолл, — сначала в Исландии, а затем за границей. Все прочие люди уже давно приняли денежный выкуп, но Кари отказался от денег. В конце концов случилось так, что его корабль потерпел крушение у берегов Гренландии, неподалеку от Свинафелла. Бушевала сильная буря, когда Кари — беспомощный человек, ищущий надежного укрытия, — добрался до дома Флози. Тот сразу же узнал своего врага, бросился ему навстречу, поцеловал, а затем усадил на самом почетном месте в доме. И мы знаем, что вся оркестровка этой саги вела именно к этой — последней — ноте полного примирения. Остается рассказать лишь о том, как умер Флози. Много лет спустя он отправился в Норвегию за строевым лесом, но запоздал с обратным отплытием и слишком поздно вышел в море. «Люди предупреждали его о том, что корабль его не слишком-то надежен. Но Флози ответил им, что он достаточно хорош для старого, обреченного человека». Где-то на полпути между Норвегией и Исландией корабль затонул вместе со всеми, кто был на его борту. «И на этом я заканчиваю сказание о сожжении Ньяла».

II. ЕДИНСТВЕННЫЙ КОРОЛЬ, ПОКОЯЩИЙСЯ В ИСЛАНДИИ

[Две эти главы из Олафс Сага Хелъга излагают историю, связанную с завершением отношений короля Олафа с его врагом и родичем Хрёреком, одним из пяти королей Упланда. Олаф захватил всех пятерых, одного из них лишил языка, Хрёрека — глаз, а еще троих отправил в изгнание. После этого он никогда не выпускал Хрёрека из виду, хотя обращался с ним достаточно хорошо. Хрёрек же постоянно мыслил об отмщении, и еще до эпизода, приведенного в данной книге, он попытался убить короля и бежать.

Исландец Торарин Нефьольфсон получил известность не только благодаря своей безуспешной попытке достичь берегов Гренландии с королем Хрёреком на борту, но и в связи со своим знаменитым переходом из Стада в Мёре (Норвегия) в Эйрар (то есть Эйрарбакки) на юго-западе Исландии. Расстояние в 730 морских миль он покрыл всего за четыре дня и четыре ночи — самое быстрое путешествие из всех тех, что известны нам.]

Это случилось в праздник Вознесения [15 мая 1018 года], когда король Олаф пришел в церковь, чтобы послушать мессу. Епископ и король вместе с процессией обошли вокруг церкви, а затем вошли в саму церковь, и епископ подвел короля к его месту в северной части хора. Король Хрёрек, как обычно, сидел рядом с ним. Когда король Олаф сел на свое место, Хрёрек опустил ладонь ему на плечо и сжал его.

— Какая прекрасная на тебе одежда, родич, — сказал он.

— Сегодня большой праздник, — ответил король Олаф, — и этот праздник устроен в честь вознесения Иисуса Христа с земли на небо.

— Я не вполне понимаю то, что ты говоришь мне о Христе, — заметил Хрёрек, — но постараюсь запомнить это. Многое из того, что ты рассказываешь мне, представляется маловероятным, хотя, конечно, в прежние времена происходило немало чудес.

Когда месса началась, король Олаф поднялся, воздел к небу руки и поклонился алтарю, плащ он откинул при этом на спину. Хрёрек быстро вскочил и ударил короля Олафа ножом того рода, что носит название «рютнинг». Удар пришелся по накидке возле плеч, поскольку король в то время находился в поклоне. Одежда оказалась сильно порезанной, но король остался невредим. Олаф тут же понял, что произошло, он прыгнул вперед. Король Хрёрек нанес второй удар ножом, но безрезультатно.

— Так ты сбежал, Олаф Дигри, — воскликнул он, — от меня, слепого человека?

Король приказал своим людям схватить его и вывести из церкви, что и было сделано.

После этого происшествия короля Олафа стали подбивать на убийство Хрёрека:

— Ты слишком испытываешь свою судьбу, король, все время удерживая его рядом с собой. И днем и ночью он думает лишь о том, как лишить тебя жизни. И если ты вдруг упустишь его из виду, вряд ли кто-то сможет уследить за ним и воспрепятствовать его бегству. А как только он окажется на свободе, он немедленно поднимет против тебя вооруженное восстание.

— Все это так, — согласился с ними король Олаф. — И многие мужи погибли от рук людей менее опасных, чем Хрёрек. Но я не хочу пятнать этим убийством ту победу, что одержал над упландскими королями, когда однажды утром поймал их всех и захватил их королевства, не убив при этом ни одного из них, так как все они мои родичи. И сейчас мне трудно судить о том, имеет ли смысл убивать Хрёрека или нет.

Хрёрек положил свою руку на плечо короля Олафа лишь для того, чтобы понять, надета ли на нем кольчуга.

Жил в то время на севере Исландии человек по имени Торарин Нефьольфсон. Торарин не отличался высоким происхождением, но был человеком мудрым и рассудительным, и с ним охотно советовались самые избранные люди. Он много путешествовал и потому большую часть года проводил за границей. Торарин страдал искривлением конечностей, что делало его очень непривлекательным. Руки у него были большие и некрасивые, а ноги и того хуже.

Торарин находился в Тунсберге, когда произошло описанное выше событие. Он к тому времени уже был знаком с королем Олафом. На тот момент Торарин готовил к отплытию свой торговый корабль, так как намеревался отправиться летом в Исландию. В течение нескольких дней Торарин был гостем короля Олафа, и они о многом переговорили за эти несколько дней. Спал Торарин в комнате короля. Как-то рано утром король проснулся, тогда как остальные в комнате еще спали. Солнце уже поднялось, и внутри было довольно светло. И король увидел, как Торарин высунул из-под одеяла одну ступню. Некоторое время он рассматривал эту ступню, и тут проснулись все остальные.

— Некоторое время назад я проснулся, — сказал король, — и увидел поистине незабываемое зрелище: человеческую ногу столь уродливую, что в этом городе, я полагаю, более уродливой уже и не найти.

И он предложил остальным посмотреть и сказать, прав ли он. И все, кто видел ее, поклялись, что это чистая правда.

Торарин прекрасно понял, о чем они говорили.

— Существует не так уж много вещей, — заметил он, — которым нельзя было бы подобрать пару. Вполне возможно, что и данный случай — не исключение.

— Что касается меня, — сказал король, — я просто уверен в том, что такой же уродливой ноги здесь больше не найти. И я даже готов побиться насчет этого об заклад.

— Я же ставлю на то, что смогу найти в этом городе ногу еще более некрасивую, — ответил Торарин.

— Что ж, — сказал король, — пусть тогда тот, кто выиграет это пари, требует у другого все, что он хочет.

— Хорошо, — согласился Торарин и высунул из-под одеяла другую ногу. Она была ничуть не красивее первой, к тому же на ней отсутствовал большой палец. — Смотри сам, король: вот другая нога, которая еще уродливее первой, поскольку на ней нет одного пальца. Я выиграл пари.

— Нет, нет, — запротестовал король, — первая нога куда хуже, так как на ней пять уродливых пальцев, а на этой только четыре. Так что я вправе требовать, чтобы ты исполнил мою просьбу.

— Пусть будет так, — сказал Торарин. — Чего же ты хочешь?

— Ты должен отвезти короля Хрёрека в Гренландию и сдать его с рук на руки Лейфу Эйриксону, — ответил король.

— Но я никогда не был в Гренландии, — возразил Торарин.

— Что ж, вот прекрасный повод побывать там, — сказал король.

Поначалу Торарин не говорил ни «да», ни «нет», но когда король надавил на него, он ответил следующее:

— В случае, если бы я выиграл пари, я хотел просить тебя, король, чтобы ты принял меня в число своих вассалов. И если ты исполнишь мою просьбу, я тем более буду обязан исполнить твою.

Король дал свое согласие, и Торарин стал одним из его вассалов. Он стал готовиться к отплытию, и, когда все приготовления были закончены, взял к себе на борт короля Хрёрека. Прощаясь с королем Олафом, Торарин спросил его:

— Ну а если получится так, мой господин, что мы не сможем доплыть до Гренландии, но окажемся у берегов Исландии или какой-нибудь другой страны, как тогда я должен буду поступить с королем?

— Если вы окажетесь в Исландии, — ответил ему король Олаф, — ты должен будешь передать Хрёрека в руки Гудмунда Эйольфссона, или Скапти Законодателя, или кого-то еще из вождей, кто желает принять мою дружбу и все связанные с этим почести. Но если вы окажетесь в какой-нибудь другой, не столь отдаленной стране, сделай так, чтобы Хрёрек никогда не вернулся живым в Норвегию. Но сделай это лишь в том случае, если у тебя не останется другого выхода.

Торарин дождался попутного ветра и направился прочь от берегов Норвегии, далеко за острова, и проплыл севернее того места, где в море выдавался Лидандиснес. Спустя какое-то время он проплыл мимо южного берега Исландии и направился далее на запад — в Гренландское море. Там его корабль попал в сильную бурю, и Торарин не смог продолжать свой путь к берегам Гренландии. Ближе к концу лета он добрался до Исландии, до Брейдафьорда. Здесь Торарин встретился с Торгильсом Арасоном, который обладал определенным весом в обществе, и передал ему просьбу короля Олафа, его предложение дружбы и знаки отличия, связанные с принятием ответственности за короля Хрёрека. Торгильс в свою очередь повел себя весьма дружелюбно и пригласил Хрёрека в свой дом, где тот и прожил первую зиму. Но там ему не понравилось, и он попросил Торгильса отвезти его к Гудмунду. Как ему говорили, заметил Хрёрек, именно дом Гудмунда отличается своим великолепием, и как раз к нему он и должен был попасть. Торгильс сделал, как он просил: выбрал людей и отправил их сопровождать Хрёрека в Модрувеллир. Гудмунд, памятуя о просьбе короля Олафа, принял Хрёрека очень хорошо, и в доме Гудмунда Хрёрек провел свою вторую зиму. Но затем он решил уехать и оттуда, и Гудмунд нашел для него место на маленьком хуторе, называвшемся Кальфскинн, где проживало совсем мало народу. И здесь Хрёрек провел свою третью зиму. Сам же он говорил, что с тех пор, как потерял свое королевство, нигде еще он не чувствовал себя так хорошо, как здесь, поскольку здесь он снова оказался первым в своем окружении. На следующее лето Хрёрек тяжело заболел и умер. И теперь говорят, что он — единственный король, покоящийся в Исландии.

III. УНГОРТОК — ГЛАВА КАКОРТОКА

[Эта великолепная и одновременно кровавая история взята нами (вместе с иллюстрациями гренландца Арона из Кангека) из книги Генри Ринка «Истории и традиции эскимосов», Лондон, 1875.]

Как-то раз один из жителей Арпатсивика приплыл на своем каяке во фьорд, чтобы испытать новое копье. Когда он приблизился к Какортоку, где поселились первые кавдлунайт [мн. ч. от кавдлунак — чужеземец, норманн], он увидел там одного из них — этот человек собирал на пляже раковины. Вскоре он обратился к приплывшему со словами: «Давай-ка посмотрим, сможешь ли ты поразить меня своим копьем». Владелец каяка отказался выполнить эту просьбу, хотя тот человек продолжал настаивать на своем. Наконец на берегу появился хозяин этого места по имени Унгорток [Унгор = Ингвар?] и сказал: «Раз уж ему так хочется, выполни его просьбу». И тогда владелец каяка метнул свое копье и убил того человека на месте. Но Унгорток не стал ругать его за это, сказав: «Это не твоя вина, поскольку ты сделал лишь то, о чем тебя просили». Затем наступила зима, и все были уверены в том, что кавдлунайт вскоре придут мстить за гибель своего человека. Однако прошло лето, а вслед за ним промелькнуло еще два, но кавдлунайт так и не пришли. В начале третьей зимы тот же самый владелец каяка вновь поплыл на своей лодке к Какортоку со своим обычным охотничьим оружием. На этот раз он снова увидел, как кавдлунак собирает на берегу раковины, и ему пришла в голову мысль убить его. Он подплыл к нему с той стороны, где на воду падал яркий солнечный свет, метнул в него копье и сразу же убил его, после чего — незамеченным — вернулся домой и рассказал всем, как он расправился с одним из кавдлунайт. Спустя какое-то время одну девочку отправили вечером за водой. Но когда она стала наполнять ведро, то обнаружила, что в воде отражается что-то красное. Поначалу она решила, что это отражение ее собственного лица, но когда обернулась, то в ужасе увидела большую толпу кавдлунайт. Она была так испугана, что забыла даже про ведро, и тут же бросилась домой, чтобы рассказать всем об увиденном. В то же самое время враги окружили их дом и встали напротив двери и окон. Один из обитателей дома выбежал наружу и тут же был убит ударом топора. И все остальные тоже были убиты, в живых остались только два брата. Им удалось убежать и спрятаться на льду. Но вскоре кавдлунайт заметили их и сказали: «Вот последние из этого племени. Давайте-ка поймаем их». И они тут же бросились в погоню. Их предводитель сказал: «Я бегаю быстрее вас, так что я и побегу за ними». И он бросился за ними по льду, где братья просто не могли бежать быстро, поскольку у младшего на ботинках были новые подошвы, которые все время скользили. Наконец они достигли противоположного берега, и Кайсапе, старший, успел вскарабкаться на обледеневший склон. Но младший упал и тут же был схвачен. Унгорток отсек его левую руку и, указывая на нее старшему брату, произнес: «Кайсапе, как бы долго ты еще ни прожил, тебе не удастся забыть твоего бедного брата!» Кайсапе не был вооружен и не мог оказать ему никакого сопротивления, а потому бросился бежать прочь. Так он добрался в конце концов до Кангермиутсьяка, где жил его тесть. Здесь он провел всю зиму и получил в подарок каяк. Летом он отправился на своем каяке на юг, чтобы выучить магические заклинания, при помощи которых он мог бы заколдовать своих врагов. Следующую зиму он вновь провел в Кангермиутсьяке, но с наступлением лета отправился на север, чтобы найти себе товарища. Куда бы он ни приходил, он прежде всего интересовался, нет ли в поселении двоих братьев. И если он находил их, то для начала проверял мех внутри их сапог, чтобы узнать, есть ли у них вши.

Стр. 286.

И так он путешествовал до тех пор, пока не нашел двоих братьев, у младшего из которых совсем не было вшей. Он уговорил этого юношу помочь ему и вместе с ним вернулся в Кангермиутсьяк. Здесь он начал охотиться на тюленей, из шкур которых он удалял всю шерсть, а затем делал из них белые кожи. После этого он отправился на поиски большого куска плавучего дерева и в конце концов нашел то, что ему было нужно. Он выдолбил этот кусок своим ножом, так что тот стал похож на полую трубку, а затем плотно заткнул его с одного конца. С обеих сторон он продолбил маленькие отверстия, для которых тоже изготовил деревянные затычки. Приготовив все это, он поместил все белые кожи внутрь бревна, а затем заткнул его с одного конца и точно так же заткнул все маленькие отверстия. Затем он спустил его на воду, и все владельцы каяков помогли ему отбуксировать это бревно по заливу до Пингивьярника, где они пристали к берегу. Здесь они вынули кожи, прикрепили к ним веревки, а затем подняли их и расправили подобно парусам, так что лодка приобрела вид грязноватого айсберга (поскольку кожи оказались не совсем белыми). И вот люди сели в лодку, после чего ее оттолкнули от берега, и Кайсапе приказал: «Расправьте кожи!» Они так и сделали, и люди на берегу были поражены тем, насколько это похоже на плывущий по воде айсберг. Кайсапе, который тоже хотел посмотреть на все это с берега, приказал своей команде: «Теперь вы сами будете править лодкой, а я сойду на берег, чтобы посмотреть на нее со стороны». И когда он взглянул на творение своих рук, оно ему очень понравилось, и он приказал своей команде вести лодку к берегу. Кожи расстелили на берегу, чтобы высушить их на солнце. Когда же это было сделано, Кайсапе заметил, что он все еще не забыл своего брата. Теперь они были готовы отправиться для мщения в Какорток, однако на какое-то время им пришлось задержаться в Арпатсивике, где они дожидались попутного ветра. И вот, когда такой ветер наконец подул, весь фьорд постепенно заполнился плавучими льдинами самых разных форм и размеров. Пришло время Кайсапе расправить все паруса и плыть за льдинами в глубь фьорда. Кайсапе сопровождало большое количество лодок, но все они пристали к берегу к северу от Какортока, чтобы люди могли собрать там сухой можжевельник. В то же самое время Кайсапе и его товарищи, надежно укрытые внутри полого бревна, продолжали двигаться прямо к дому, наблюдая за тем, что происходит вокруг, сквозь выдолбленные отверстия. Они видели кавдлунайт, которые ходили туда-сюда по берегу, вновь и вновь поглядывая на залив. Однажды они отчетливо услышали крик: «Каладлит [мн. ч. от калалек — гренландский эскимос] плывут!» На этот крик все выбежали из дома, но когда предводитель сказал: «Там нет ничего, кроме льда», — они снова вернулись домой. Тогда Кайсапе произнес: «А теперь живее! Я думаю, какое-то время они еще не покажутся на берегу». Они высадились на берег и, держа в руках сухой можжевельник, окружили дом. Кайсапе заложил топливом дверной проем, а затем поджег его, так что все люди внутри сгорели заживо. И те, кто пытался выбежать через дверь, также погибли в огне. Но Кайсапе мало беспокоила судьба этих людей: все его помыслы были сосредоточены на одном Унгортоке. И вот он услышал возглас одного из своих товарищей: «Кайсапе! Вот человек, которого ты ищешь!» Вождь к этому времени покинул горящий дом через окно и бросился бежать с маленьким сыном на руках. Кайсапе бросился за ним в погоню и вскоре почти догнал его. Приблизившись к озеру, Унгорток бросил своего сына в воду, полагая, что лучше ему утонуть, чем умереть от ран. Но Кайсапе, будучи не в силах одолеть своего противника, вынужден был вернуться к своим людям. А Унгорток бежал, пока не достиг Игалико, где в то время был вождем человек по имени Олав. Но поняв, что Кайсапе и здесь не оставит его в покое, Унгорток перебрался на мыс залива Аглюитсок и поселился в Сьоралике, тогда как Кайсапе обосновался у самого входа в этот фьорд.

С наступлением лета он возобновил преследование Унгортока, который к тому времени успел добраться до побережья, расположенного напротив острова Алук. Кайсапе проследил его до северной стороны этого острова, где он устроил себе жилище. И вот Кайсапе решил посоветоваться с жителями восточных земель, каким образом он может одолеть Унгортока. В конце концов один из них выступил вперед и сказал: «Я дам тебе кусок дерева из дома бесплодной женщины, и из него ты сделаешь себе стрелу». Он произнес над этим куском какие-то заклинания, а затем вручил его Кайсапе. Тот принял этот дар со словами: «Если он действительно сможет помочь мне, я обещаю тебе свою помощь во время охоты». И вот Кайсапе изготовил столько стрел, сколько могло уместиться в его колчан из тюленьей кожи. Под конец же он добавил к ним заговоренную стрелу, а затем отправился со своими товарищами на большое озеро, неподалеку от которого стоял дом Унгортока. Здесь Кайсапе разложил свои стрелы на некотором расстоянии одна от другой, последней же он положил заговоренную стрелу. Он приказал своим товарищам остаться возле озера, а сам осторожно забрался на высокий холм, откуда ему хорошо был виден Унгорток, разгуливавший туда-сюда возле своего дома. Он о чем-то говорил сам с собой, и Кайсапе услышал, как он несколько раз произнес его имя. Кайсапе решил дождаться ночи, чтобы выполнить свой замысел. С наступлением сумерек он прокрался к дому и заглянул в окно, держа наготове свой лук. Унгорток быстро ходил туда и сюда, и потому в него нельзя было как следует прицелиться. Поэтому Кайсапе направил свой лук на жену Унгортока, которая спала тут же в комнате, а у ее груди лежал ребенок. Унгорток, услышав шум, взглянул на жену и увидел, как стрела пронзила ей горло. В то же время Кайсапе бросился на берег озера за другой стрелой, а Унгорток бросился за ним, держа в руке топор, которым он некогда убил брата Кайсапе, а теперь намеревался убить и его самого. Кайсапе выпустил в него вторую стрелу, но Унгорток увернулся и сделал себя таким тонким, что виден остался лишь его подбородок. И все стрелы, которые выпустил в него Кайсапе, так и не попали в цель. Унгорток переламывал их пополам, а затем бросал в озеро. Наконец Кайсапе схватил заговоренную стрелу, и она прошла через подбородок Унгортока прямо в его глотку. Но поскольку тот не умер сразу, Кайсапе бросился бежать, а раненый Унгорток еще какое-то время преследовал его. Но вот внезапно Кайсапе почувствовал, что ему нечем дышать, и в полном изнеможении упал на землю. Однако, вспомнив про Унгортока, он снова вскочил на ноги, и отправился назад, чтобы посмотреть, что с ним случилось, и обнаружил неподалеку его мертвое тело. Тогда он отрубил руку Унгортока и произнес, глядя на мертвого человека: «Посмотри на эту руку — уж ее-то ты никогда не забудешь!» Затем Кайсапе убил ребенка Унгортока, после чего отправился назад в Кангермиутсьяк. С собой же он взял того самого старика из восточных земель, который помог ему. Кайсапе заботился о нем, пока тот не умер. Сообщают также, что похоронен он был в Кангермиутсьяке.

IV. СТРАУМФЬОРД В ВИНЛАНДЕ

Капитан Мунн, уроженец Сент-Джона (Ньюфаундленд), выдвинул гипотезу, которая базируется на детальном знании рассматриваемой местности. Эту гипотезу нельзя назвать научной в строгом смысле этого слова, и все же на нее стоит обратить внимание. Что же касается научной базы, то она была заложена фундаментальным исследованием Таннера, посвященным восточной части полуострова Лабрадор. Свою идентификацию Маркланда и Винланда Таннер провел «на основе наблюдений, совершенных им во время «финнско-лабрадорской экспедиции» 1937 года и «лабрадорской экспедиции Таннера» 1939 года, а также на основе информации, полученной из литературных и картографических источников». Его аргументы оказали серьезное влияние на все последующие исследования. В 1956 году Мельдгаард, ориентируясь на сведения, содержащиеся в норманнских сказаниях, совершил плавание вдоль побережья Лабрадора — от залива Гамильтон до пролива Белл-Айл и мыса Болд, исследуя побережье. Благодаря глубоким познаниям в области археологии и этнологии Мельдгаард смог значительно подкрепить и развить теорию Мунна и Таннера. Он также пришел к выводу, что остатки норманнских жилищ и стоянки в Лейфсбудире и Страумфьорде следует искать неподалеку от залива Пистолет. Книга Ингстада явилась подробным обзором норманнской Гренландии, а значит, и всего, что так или иначе касалось путешествий гренландцев в Винланд. Он пришел к выводу, что существовало две главные области, ставшие объектом исследования норманнов, каждую из которых можно назвать Винландом: Винланд I располагался в северной части Ньюфаундленда, а Винланд II — гораздо южнее, в Массачусетсе и на Род-Айленде. В 1960-м и 1961 годах Ингстад много путешествовал вдоль побережья Квебека, Ньюфаундленда и Лабрадора в поисках мест, где когда-то находились норманнские поселения. Совместно с Энн Стайн Ингстад ему удалось обнаружить то, что они сочли остатками древних норманнских поселений в заливе Эпав, менее чем в миле к югу от Ланс-о-Мидоус. Там, по мнению Ингстада, и был расположен Лейфсбудир. Летом 1962 года он начал в этом месте интенсивные раскопки.

Первые результаты раскопок оказались весьма впечатляющими. Ингстад обнаружил множество древних развалин по обеим сторонам ручья Блэк-Дак. Часть этих развалин датируется периодом каменного века. Жилища принадлежали, скорее всего, эскимосам дорсетской культуры, оставившим после себя обломки кремня, светильников, оружия и т. п., а также места для разведения огня и углубления для приготовления пищи. Помимо этого, Ингстад обнаружил остатки строений, которые, возможно, были сооружены европейцами, яму для огня и горн для выплавки железа из руды. Здесь же, возле горна, были найдены остатки древесного угля, куски шлака, глина, обломки железа, один кусок бронзы, наковальня и очаг. Все это позволяет утверждать, что некогда в окрестностях ручья Блэк-Дак жили люди, обладавшие навыками работы с железом. Остается лишь доказать, что именно они и были норманнами, приплывшими в Америку в начале XI века. Первый тест К-14 (карбон), проведенный на основе материалов железного века, показал, что все они, скорее всего, могут быть датированы 1000 годом н. э. Пирамиды, найденные в этой области, исследовали на предмет рунических надписей, но безуспешно.

Рис. 12. Страумфьорд в Винланде^{32}.

Наиболее ясный и полный отчет об экспедиции Ингстада 1962 года был напечатан в виде двух статей в Les-bók Morgunblaðsins 30 сентября и 14 октября 1962 года. Автором этих статей является один из участников раскопок, профессор Исландского университета Торхаллур Вильмундарсон. Он подводит итог сделанным во время экспедиции археологическим находкам, подробно — со ссылкой на текст сказаний — описывает район Священного залива, а также подкрепляет, при помощи убедительных данных литературного, исторического и географического характера, ранее высказанное в Morgunblaðið мнение о том, что Винландский мыс и Страумфьорд Карлсефни следует искать в районе северного Ньюфаундленда. Что же касается Винланда, то он, очевидно, тянется вдоль всего побережья от мыса до Новой Англии — до самой южной точки, до которой смогли добраться норманны. Как и в случае с Гренландией и — в меньшей степени — с Исландией, нет необходимости думать, что норманны хорошо знали всю эту местность.

Наконец, стоит упомянуть о попытке капитана Карла Сёльвера реконструировать скалхольтскую карту «с учетом правильного расположения широт и на основе принципов Меркатора». В результате подобных преобразований Сёльвер определил, что расстояние от Херьольвснеса в Гренландии до мыса Болд составляло 640 морских миль через крайнюю точку. На современных картах это расстояние равно 622 морским милям, через крайнюю точку Винландского мыса при том же курсе, так что расхождение в цифрах оказывается совсем невелико.

КАРТЫ

ВКЛЕЙКА ФОТОГРАФИЙ

Комментарии

¹ В Ирландии раннего Средневековья «под «паломником» (up. deorad) подразумевали отнюдь не того человека, который совершал паломничество к святыням, а затем возвращался домой, а того, кто покидал свой дом, чтобы провести затем долгие годы или даже остаток жизни в чужих странах». Baanmartre — это те, кто «обитает в пустынях, и по собственному желанию устраивает себе жилище в темных местах в ожидании небесного пристанища».

² В сочинении Беды Достопочтенного De Ratione Temporum: In Libros Regum Quaestionum xxx liber.

³ Дикуил продолжает: «Существует немало других островов в океане к северу от Британии, достичь которых можно через два дня и две ночи, если плыть от самого северного из Британских островов при попутном ветре и под полными парусами. Один святой человек [presbyter religiosus] рассказал мне, что за два летних дня и ночь между ними он на маленькой лодке доплыл до одного из таких островов. Некоторые из этих островов очень маленькие, и почти все они отделены друг от друга узкими проливами. Отшельники, приплывшие сюда из нашей Шотландии [Ирландии], жили на этих островах почти сто лет. Но сейчас там из-за норманнских пиратов почти не осталось отшельников, зато полно овец и разных морских животных. Я никогда не встречал упоминания об этих островах в книгах ученых людей».

Принято считать, что Дикуил говорит здесь о Фарерских, или Овечьих островах. Некоторые из загадок, связанных с этим интересным описанием, скорее всего, не были загадками для Дикуила.

⁴ Хьорлейф не знал, что единственные медведи, встречающиеся в Исландии (как правило, на северном побережье), — это белые медведи, добирающиеся сюда вместе с плавучими льдами из Гренландии.

⁵ О лошадях в Исландии можно было бы сложить отдельную сагу. Более двух третей исландских могил викингов содержат останки лошадей, захороненных вместе со своими хозяевами. Могила в Силастадире содержит два лошадиных скелета, расположенные в отдельной камере.

⁶ См. приложение: «Ньяла: величайшее из сказаний».

⁷ См. приложение II: «Единственный король, покоящийся в Исландии».

⁸ И все же мы не можем утверждать ничего определенно, поскольку количество этих островов, их природа и расположение были скорее объектом спекуляций, а отнюдь не географическим фактом. Так, в «Гренландских анналах» Бьёрна Йонссона из Скардсы (ок. 1625) мы читаем, что Гуннбьярнарейяр лежат неподалеку от устья Исафьорда, на северо-западе от него. Примерно десятью годами позже Йорис Каролюс изображает на своей карте восемь островов Губерма прямо к западу от Вестфиртира. Однако Йорис был непревзойденным изобретателем островов. Арнгримур Йонссон в разное время, в своих книгах «Гренландия» и «Об Исландии», располагал эти острова к западу, северо-западу и северу от Исландии. Одни утверждали, что острова эти населены, другие — что нет. Йон Гудмундссон в своей книге «Um Íslands aðskiljanlegar náttúrur», написанной вскоре после 1637 года, предпринял попытку суммировать известные ему факты: «Гуннбьярнарейяр. Норвежец Гуннбьёрн Ульф-Кракасон, который совершал на своем корабле плавание вокруг Исландии с целью найти прилегающие к ней земли, первым увидел эти острова. Они были покрыты травой, а еще на них было много птиц, как и на шхерах неподалеку от Гардарсхольма. Но было бы слишком долго рассказывать об этом со всеми подробностями. Мастер Йурис Холлендски [= Йорис Каролюс] ныне является последним из тех, кто был на тех островах и даже видел там две церкви. Всего этих островов шесть, и все они достаточно большие. Мне ничего неизвестно о том, вели ли англичане и датчане торговлю с жителями островов. Земли эти лежат к северо-западу от Исафьярдардьюпа и Адальвикур-Ритабьярга, как о том сообщает старинное стихотворение (изд. Германссона, Исландика XV, с. 3)». Под старинным стихотворением подразумеваются пророческие стихи Стирбьёрна о судьбе Снэбьёрна Галти, и в этом случае мы вновь возвращаемся к тому, с чего начали, вряд ли став при этом намного осведомленнее. Надпись на карте Рюйша 1507 года издания гласит: «Этот остров был полностью уничтожен в 1456 году от Р. X.» (О'Делл. Скандинавский мир, с. 359), что убирает одновременно и остров(а), и проблему — если бы только мы могли принять такое решение (чего мы не можем сделать). Гуннбьярне Скёр, Губар Шёр и им подобные будут сохраняться на некоторых картах вплоть до XVIII столетия.

⁹ Отто Петерссон впервые высказал мнение о том, что Эйрику не пришлось огибать мыс Фарвель, поскольку он плыл через пролив Принс-Кристианс. Если же это действительно было так, значит, правы и те ученые, которые считают, что в течение третьего лета Эйрик исследовал восточное побережье Гренландии, поднявшись на север до той самой широты, которая проходит через мыс Эйриксфьорда. Очевидно, именно на этом побережье он нашел развалины эскимосских жилищ, поскольку юго-западное побережье было покинуто эскимосами дорсетской культуры за восемьсот лет до прибытия норманнов. И все же большинство деталей этого плавания Эйрика так и остается непроясненным.

¹⁰ Земли в Гренландии были распределены следующим образом: Герьольф взял под поселение Херьольвснес (современный Икигэт) и Герьольфсфьорд (Амитсварссук). Кетиль взял Кетильсфьорд (Тасермиут). Храфн взял Хравнсфьорд (Агдлюитсок или же только его северный рукав — вплоть до Фосса). Сольви взял Сольвадал (вероятно, равнину, простирающуюся от Кангикитсока). Хельги Торбрандссон взял под поселение Альптафьорд (Сермилик), назвав его так же, как и свой родной фьорд в Исландии. Торбьёрн Глора взял Сиглуфьорд (Унарток). Эйнар взял Эйнарсфьорд (Игалико). Хафгрим взял Хавгримсфьорд (Экалюит) и Ватнахверви (внутреннюю часть полуострова между Игалико и Агдлюитсоком — и самую обширную территорию в норманнской колонии). Арнлауг взял Арнлаугсфьорд (невозможно точно идентифицировать; где-то в северных районах Эйстрибиггда). Сам Эйрик поначалу жил в Эйриксее (Игдлюталик), возле устья Эйриксфьорда (Тунугдльярфик), а затем перебрался в Браттахлид (Кагсьярсук), неподалеку от северной границы фьорда.

¹¹ Так у Вильхьяльмура Стефансона в «Трех путешествиях Мартина Фробишера», 1938, с. xliv, со ссылкой на книгу Э. Мюллера-Рёделя «Соколиная охота в старые и новые времена», Лейпциг, 1906, с. 15.

¹² Мнение о том, что именно Лейф по поручению короля Олафа Трюгвасона способствовал обращению Гренландии в христианство, восходит к монаху Гунклаугу Лейфссону и его жизни «Олафа Трюгвасона». Более ранние источники, такие, как «История Норвегии» и «Агрип», не упоминают Гренландию среди стран, обращенных королем Олафом. В «Истории Норвегии» утверждается, что гренландцы обратились в христианство под влиянием своих соседей-исландцев.

¹³ Безграничный и вполне заслуженный авторитет Фритьофа Нансена (Klimatsvekslinger in Nordens Historie, Oslo, 1925; Klimatsvekslinger i historisk og postglacial Tid, Oslo, 1926) и Вильхьяльмура Стефансона послужили причиной того, что многие люди так и не смогли принять ту картину климатических изменений, которая представлена в этой книге. С другой стороны, в пользу таких климатических изменений свидетельствуют современные археологи, географы, океанографы, зоологи, палеоботаники и, что особенно важно, климатологи. Своими собственными выводами я обязан прежде всего работам Отто Петересона (Climatic Variations in Historic and Prehistoric Time) и Лауге Коха (The East Greenland Ice). Кох суммирует это так: «Не оставляет сомнений, что норманны были обеспокоены ухудшением в XIII веке климатических условий… однако до полного исчезновения норманнов с гренландской территории вновь наступило улучшение климата [после 1400 года], поэтому исчезновение норманнов следует приписывать не столько падению температур, сколько утрате коммуникаций с Европой и наступлению эскимосов с севера».

¹⁴ Долгое время считали, что между Гренландией и Северной Европой находится своеобразный мост из земель. На востоке он соприкасается с Бьярмаландом, который расположен за Белым морем. Эту землю, которую легенды нередко населяли гигантами, можно видеть на многих картах, включая и те, что были найдены в Скалхольте и Холаре. Фигурирует эта земля и на тех двух картах, которые Грип, бургомистр Киля, отослал в 1551 году королю Христиану III — «из каковых карт ваше величество может видеть, что страна вашего величества Гренландия простирается вплоть до Нового Света и тех островов, которые открыли португальцы и испанцы, так что до этих земель можно добраться из Гренландии по суше. Можно до них добраться по суше и из Лапландии, из замка Вардёхус». Существование подобной земли-фантома стимулировало фантазию людей в той же степени, что и существование Хафсботна, или Полярного залива, протянувшегося от 20 градуса западной долготы до 40 градуса восточной долготы. К счастью, этот сухопутный мост был вполне проходим для людей и животных. Так, некий Хрейдар рассказывал, что он пересек его вместе со своей козой. Коза питалась растущей там травой, а Хрейдар — козьим молоком. Вполне естественно, что с тех пор его стали называть не иначе как Козлиным Хрейдаром.

¹⁵ Название «скрэлинги» применялось норманнами для обозначения тех туземных племен, с которыми им пришлось столкнуться в Гренландии (эксимосы), а также в Маркланде и Винланде (эскимосы или индейцы), Не вполне понятно, что именно значит это слово. «Это название можно соотнести с современным норвежским skræla («пронзительный крик, вопль») или с исландским skrælna («сокращаться»). В современном исландском языке skræling означает «простой парень», «деревенщина», а в современном норвежском — «слабак». Сами эскимосы называли себя Inuit (ед. ч. Inuk) — «человеческие существа» или «люди».

¹⁶ Вполне естественно, что исландцы совершали экспедиции к разным местам восточного побережья Гренландии, которое находилось так близко от их острова, и Свалборд («Холодный край»), скорее всего, был расположен где-то в районе залива Скорсби. Маловероятно, что это был такой отдаленный и бесплодный остров, как Ян-Майен или же Шпицберген.

¹⁷ Annalium Farrago. Исландика X, с. 2. Анналы были написаны приблизительно в 1637 году на латинском языке. Считается, что они были составлены на основе документов, которые погибли в огне того пожара, что уничтожил в 1630 году собор в Скалхольте. Несколько сомнительным подтверждением их достоверности являются «параллельные» им линии из «Гренландской хроники» Лискандера (1608).

¹⁸ Эту точку зрения весьма убедительно отстаивал в своих работах Вильхьяльмур Стефансон, а также Хельге Ингстад (Landet under Polarstjernen, с. 356–361). С некоторой осторожностью соглашался с нею и К. Джини (On the Extinction of the Norse Settlements in Greenland). Джини обращал внимание на то обстоятельство, что в могилах Вестрибиггда отмечается явное расхождение в количестве похороненных там мужчин и женщин, что должно было явиться следствием такого же несоответствия и в жизни. Далее он выдвигает весьма любопытное, но малоприемлемое предположение, согласно которому белые гренландцы могли смешаться со скрэлингами именно по инициативе норманнских женщин. Стоит упомянуть здесь и о книге Йона Дуасона (Landkönnun og Landnám Íslendinga í Vesturheim, Reykjavik, 1941–1948), в которой содержится богатая подборка материала, а также не вполне корректные спекуляции на тему норманнских атлантических поселений. Теория миграции имеет свои достоинства, позволяя к тому же избавиться от целого ряда трудностей. К несчастью, при этом она порождает новые, тогда как свидетельства в ее пользу слишком незначительны. Естественным убежищем для норманнов Западного поселения, теснимых эскимосами Севера, было Восточное поселение, в котором проживали их друзья и родственники.

¹⁹ Последние аргументы относительно того, что именно северный Ньюфаундленд является Винландским мысом, изложены в приложении IV: «Страумфьорд в Винланде».

²⁰ В письме Вильхьяльмура Стефансона мистеру Гаторну-Харди он разъясняет, каким образом канадские эскимосы наполняли бурдюки из тюленьей кожи костным мозгом карибу, смешанным с кровью (это считалось у них большим деликатесом). Это позволяет отказаться от первоначальной гипотезы об индейском пеммикане.

²¹ Следующий отрывок цитировался уже много раз: «Алгонкины утверждают, что в древние времена, когда между индейцами шли жестокие сражения, они изобрели устрашающее оружие нападения. Большой валун заворачивался в новую кожу и к нему приделывали большую рукоять. Высыхая, кожа плотно обтягивала камень, после чего ее разрисовывали всевозможными эмблемами. Это грозное орудие, к которому вполне применимо название «баллиста», было нарисовано исходя из указаний вождя алгонкинов. Несли его сразу несколько воинов. Сброшенное на лодку или каноэ, оно вполне могло потопить ее. Если же его внезапно сбрасывали сверху на группу людей, оно легко могло покалечить их или даже убить». H. R. Schoolcraft. Indian Tribes of the United States, 1851, I, 85.

²² Кристни сага: «Мужчины из северной и южной четвертей, а также большая часть тех, кто проживал в западной четверти, крестились в горячих источниках, «поскольку у них не было желания заходить в холодную воду».

²³ «Стурлубок» продолжает: «Наттфари, приплывший сюда вместе с Гардаром, еще раньше взял в собственность Рейкьядал и сделал там отметки на деревьях. Однако Эйвинд Асельссон прогнал его прочь, позволив ему поселиться лишь в Наттфаравике».

²⁴ Согласно традиции, он нашел своих рабов спящими на Свефнейяре, Сонных островах, где они должны были добывать соль, и сбросил их со скалы, которая с тех пор называется Галги — Скала Галлов.

²⁵ Одд совершил переход в 220 миль по самой плохой в Исландии территории.

²⁶ Скорее следует поверить тому сообщению саги, согласно которому Эйрик умер язычником. Весь его облик (как он представлен в сказании) свидетельствует о его приверженности языческой вере. Достаточно вспомнить его привязанность к тому белому медведю, которого убил Торгильс из «Флоаманна сага», или же родича Эйрика из «Ланднамабок» по имени Фарсерк. Но когда до Гренландии дошли новости об обращении исландцев (что должно было произойти вскоре после 1000 года), Эйрик мог сам осенить себя крестом по обычаю викингов (то есть он начал осенять себя крестом, не пройдя обряда крещения, что позволило ему жить в мире и согласии с христианами и даже быть похороненным на дальнем краю церковного двора — и все это без формального отречения от своих языческих верований). Prima signatio могло явиться важным следствием примирения Эйрика с его женой Тьодхильд, обеспечив ему тем самым домашний мир и покой.

²⁷ Автор «Королевского зеркала» в своем сообщении о чудесах в гренландских водах излагает историю о Морской ограде, или Вздымающихся волнах: «Есть еще одно чудо в гренландских морях, но правда ли это, мне точно неизвестно. Называется оно «морской оградой» (hafgerðingar), и когда на него смотришь, кажется, будто все волны океана собрались в три большие кучи, из которых образовались три огромных вала. Эта ограда тянется через все море, так что нигде не видно ни малейшего просвета. Эти волны выше любых гор и похожи на крутые отвесные скалы. Лишь немногим из тех, кто столкнулся в море с подобным явлением, удалось благополучно уплыть прочь» (пер., Ларсона). В данном случае обычно принимается объяснение Стинструпа, который утверждал, что такие волны могли быть результатом землетрясений на дне моря.

²⁸ «Ислендингабок»: «После гибели короля Олафа Трюгвасона в морском сражении у Свольда в 1000 году. После этого ярлом Норвегии стал Эйрик Хаконарсон, один из противников короля».

²⁹ Сведения о призраках на Фроде содержатся в «Эйрбиггья сага», главы 50–55.

³⁰ Вот рассказ о Хвитраманналанде. Корабль Ари Массона отнесло к Хвитраманналанду, который также называют Великой Ирландией. Он расположен в западной части океана неподалеку от Винланда. От Ирландии до Хвитраманналанда шесть дней плавания на запад. Ари не смог покинуть эту страну и был там крещен. Первым поведал об этом Храфн по прозвищу Лимерик-фарер, который провел долгое время в Лимерике в Ирландии. Согласно Торкелю Геллисону, исландцы, получившие эту информацию от ярла Оркнейских островов Торфинна, рассказывали, что хотя Ари и признали в Хвитраманналанде, он так и не смог покинуть эту страну. Относились там к нему с большим уважением. Еще одним человеком, который тоже не смог покинуть эту мифическую страну, был Бьёрн, возлюбленный Турид, — тот самый, который «был куда более близким другом хозяйке Фроды, чем ее брату, священнику из Хельгафелла». (Eyrbyggja Saga, гл. 64).

³¹ Далее Хаук Эрлендссон поместил генеалогию, восходящую к нему самому: дочерью сына Снорри Карлсефни была и Стейнунн — та, которая вышла замуж за Эйнара, сына Грундар-Кетиля, сына Торвальда Крока, сына Торира из Эспихола. Ее сыном был Торстейн Ранглат, который был отцом той самой Гудрун, на которой женился Йорунд из Кельдура. Их дочерью была Халла, мать Флози, отца Вальгерды, матери Герры Эрленда Стерки, отца Герры Хаука по прозвищу Законодатель. Другой дочерью Флози была Тордис, мать леди Ингигерд Могущественной, дочерью которой была леди Халльбера, аббатисса Рейниснеса в Стаде. Немало и других знатных людей было среди потомков Карлсефни и Гудрид. Да пребудет с нами Господь. Аминь.

³² С наброска Торхаллура Вильмундарсона, сделанного над заливом Эпав, на Ньюфаундленде, и заново оформленного Халлдором Петурссоном. Набросок Торхаллура Вильмундарсона изображает ручей Блэк-Дак, текущий мимо того места, где Ингстад вел в 1962 году свои раскопки, в залив Эпав. Автор рисунка не стал заниматься реконструкцией руин, но представил общую картину предположительной на 1000 г. н. э. сцены. На заднем плане (слева) — побережье Лабрадора с островом Белл (в центре) у входа в пролив. На заднем плане (справа) — мыс Болд. За Священным заливом располагается Большой священный остров (слева), далее — Малый священный остров (позади острова Ворренс).

Часть вторая ИСТОЧНИКИ

«КНИГА ИСЛАНДЦЕВ»

«ИСЛЕНДИНГАБОК» ИЛИ «ЛИБЕЛЛУС ИСЛАНДОРУМ»

Пролог

«Книгу исландцев» я впервые написал для наших епископов Торлака и Кетиля и показал ее им обоим, а также священнику Сэмунду. И при написании новой версии я оставлял неизменным то, что им понравилось, и изменил то, что они сочли нужным изменить. Я оставил ту же основу, но опустил генеалогии и жизнеописания королей, добавив при этом другие сведения — те, которые я узнал уже после написания первой версии. Составляя эту книгу, я всегда помнил о том, что наш долг состоит в том, чтобы отдавать предпочтение тем фактам, которые представляются нам наиболее достоверными.

Эта книга содержит следующие главы: 1. О поселении в Исландии. 2. О жителях и законодательной системе. 3. Об учреждении альтинга. 4. О календаре. 5. О разделении на четверти. 6. О поселении в Гренландии. 7. О том, как в Исландию пришло христианство. 8. Об иностранных епископах. 9. О епископе Ислейфе. 10. О епископе Гизуре.

1. О поселении в Исландии

Первые поселенцы прибыли в Исландию из Норвегии в дни правления Харальда Прекрасноволосого, сына Хальфдана Черного, в то время (согласно утверждениям моего наставника Тейта, сына епископа Ислейфа и мудрейшего из мужей, а также Торкеля Геллирсона, брата моего отца, который помнит многое из прошлого, и дочери Снорри Годи Турид, женщины мудрой и осведомленной), когда сын Ивара Рагнара Лодброка убил английского короля Эдмунда Святого. А было это спустя 870 лет после рождения Христа, согласно тому, что написано в сказании об Эдмунде.

Большинство сходится во мнении, что норвежец Ингольф был первым человеком, поселившимся в Исландии. Вначале он плавал туда в то время, когда королю Харальду было шестьдесят лет, во второй же раз — на несколько лет позже. Поселился Ингольф на юге, в Рейкьянесе. Место это называется Ингольвсхофди, и расположено оно к востоку от Миннтаксейра. Там была его первая усадьба. Существует еще Ингольфсфелль — к западу от реки Олфус, — где он также взял землю под поселение. В то время вся территория Исландии между горами и побережьем была покрыта лесами.

Тогда на острове жили христиане, которых норманны называли «папар». Но позже они покинули остров, поскольку не желали жить здесь вместе с язычниками. После них остались ирландские книги, колокола и другие предметы, свидетельствующие о том, что эти люди были ирландцами.

В то время сюда начался большой приток людей из Норвегии, пока король Харальд не воспрепятствовал этому — ему казалось, что Норвегия может постепенно обезлюдеть. В конце концов было достигнуто соглашение, согласно которому каждый человек, не освобожденный от налога и желающий переселиться на остров, должен был заплатить королю пять унций. Так появился налог, ныне известный как земельные унции. Порой платили больше, порой — меньше, пока Олаф Дигри не постановил, что каждый человек, отправляющийся из Норвегии в Исландию, должен заплатить королю половину марки, за исключением женщин и тех, кого сам король освобождал от уплаты налога. Об этом сообщил нам Торкель Геллирсон.

2. О жителях острова и законодательной системе

Хроллауг, сын ярла Ронвальда из Мёра, поселился на востоке в Сиде; оттуда пошли граждане Сиды.

Норвежец Кетильбьорн Кетильсон поселился на юге в Верхнем Мосфелле — отсюда пошли граждане Мосфелла.

Ауд, дочь норвежского лорда Кетиля Флэтноуза, поселилась на западе в Брейдафьорде — отсюда пошли граждане Брейдафьорда.

Норвежец Хельги Магри, сын Эйвинда Истмена, поселился на севере в Эйяфьорде — отсюда пошли граждане Эйяфьорда.

Когда же люди расселились по всему острову, норвежец по имени Ульфльот первый принес сюда закон из Норвегии (так рассказывал нам Тейт), и закон этот был назван законом Ульфльота. Ульфльот был отцом того самого Гуннара, потомками которого являются Дьюпадалеры из Эйяфьорда. По совету Торлейфа Мудрого, сына Хорда-Кари, эти законы в значительной степени были созданы на основе так называемого закона гулатинга — что-то было добавлено, что-то убрано, а что-то переделано в соответствии с местными условиями. Ульфльот жил на востоке в Лоне. Рассказывают, что его приемным братом был Грим Гейтскор — тот самый, что по указанию Ульфльота исследовал всю Исландию до учреждения там альтинга. И каждый человек дал ему по монете. Позднее Грим пожертвовал эти деньги на храмы.

3. Учреждение альтинга

Альтинг был учрежден на том самом месте, где он находится и поныне, по решению Ульфльота и всех жителей Исландии. Но до него существовал тинг в Кьяларнесе, учрежденный Торстейном, сыном Ингольфа Поселенца, отцом Торкеля Мани, совместно с союзными ему вождями.

Однажды случилось так, что человек, поселившийся в Бласкогаре, был изгнан за совершенное им убийство. Звали этого человека Торир Кропберд, а сыном его дочери был Торвальд Кропберд — тот самый, который позднее отправился к Восточным фьордам и сжег своего собственного брата Гуннара в его доме (об этом нам рассказал Халл Орэкьюсон). Убитого же человека звали Кол, и с тех пор лощина, где нашли его тело, называется Кольсгья. Земля изгнанника перешла в общественную собственность, и исландский народ решил устроить там альтинг. Поэтому в тех лесах всегда рубили деревья для альтинга, луга же превратили в общественное пастбище для лошадей. Так об этом рассказал нам Ульфхедин.

Мудрые люди утверждают, что вся Исландия была заселена за шестидесятилетний промежуток времени, и больше там уже не было земель для заселения. Примерно тогда же Храфн сын Хенга занял вместо Ульфльота главную должность в государстве и оставался на этом посту в течение двадцати лет [930–949]. Сам он был из Рангахверфи. Произошло это (согласно сообщениям хорошо информированных людей) спустя шестьдесят лет после убийства короля Эдмунда и за год или два до смерти короля Харальда Хорфагера. Храфна сменил на его посту Торарин, брат Раги и сын Олейфа Хьялти, который пробыл там следующие двадцать шесть лет [950–969]. Торарин был родом из Боргарфьорда.

4. О календаре

Именно в это время мудрейшие люди страны разделили 364 дня на два сменяющих друг друга годовых сезона (что составляет 52 недели или 12 месяцев по 30 дней в каждом плюс еще 4 дня). Но никто не мог подсказать им, куда отнести один лишний день в году — сверх полного счета недель. Жил, однако, в то время в Брейдафьорде человек по имени Торстейн Сурт, сын Халльстейна, сына Торольфа Мострарскегга и Оски, дочери Торстейна Рыжего. И приснился ему однажды сон, в котором он увидел себя на Скале Закона выступающим перед большим собранием граждан. Но в то время как он бодрствовал, все остальные спали, когда же сам он заснул, все другие проснулись. Этот сон Освиф Хельгасон, дед Геллира Торкельсона, растолковал следующим образом: все люди будут молчать, когда Торстейн будет выступать на Скале Закона, но как только он замолчит, все с одобрением откликнутся на его речь. Оба они — и Торстейн, и Освиф — были по-настоящему мудрыми людьми. И позднее, когда люди собрались на тинг, Торстейн предложил им к каждому седьмому лету добавлять по неделе и посмотреть, что из этого получится. Как и предсказывал Освиф, все с одобрением отнеслись к этому предложению, так что немедленно был издан соответствующий закон (по совету Торкеля Мани и других мудрых людей).

Истинный счет дней в каждом году составляет 365, если только это не високосный год, в котором на один день больше. Но наш календарь приводит число 364. Так что, исходя из наших расчетов, к каждому седьмому году добавляется по неделе, а по другому календарю (там, где за основу берется цифра 365) не добавляется ничего — и все годы имеют равное количество дней. Но если между теми годами, к которым добавляется по неделе, встретятся два високосных года, то неделю следует добавлять уже не к седьмому, а к шестому году.

5. О разделении на четверти

Большая тяжба возникла на тинге между Тордом Геллиром, сыном Олейфа Фейлана из Брейдафьорда, и тем самым Оддом, который больше известен как Тунгу-Одд, — жителем Боргарфьорда. Сын Одда Торвальд участвовал вместе с Хен-Ториром в сожжении в Орнольфсдале Торкеля Блунд-Кетильсона. Но Торд Геллир взялся вести эту тяжбу из-за того, что Херстейн, сын Торкеля Блунд-Кетильсона, был женат на его племяннице Торунн, дочери Хельги и Гуннара, и сестры Йофрид, которая была женой Торстейна Эгильсона. Дело это рассматривалось на тинге в Боргарфьорде — в месте, которое с тех пор называется Тингнес. В то время существовал закон, согласно которому дело о человекоубийстве должно было разбираться на тинге, расположенном ближе всего к месту преступления. Но там они начали сражаться друг с другом, и дело уже не могло продвигаться законным путем. В этой стычке пал Торольф Фокс, брат Альфа из Далира и сторонник Торда Геллира. Поэтому позднее они перенесли свою тяжбу на альтинг, где между ними вновь произошло сражение. На этот раз погибло несколько человек Одда, а Хен-Торир был объявлен вне закона и позже убит — вместе с теми, кто тоже принимал участие в сожжении.

Затем Торд Геллир произнес на Скале Закона речь, в которой упоминал о тех неудобствах, которые приходится терпеть людям, отправляющимся на чужие тинги, чтобы разобрать там дело об убийстве или причинении иного вреда. И он перечислил все то, с чем пришлось столкнуться ему самому до того, как его дело было решено законным путем. И многие в стране терпели подобные неудобства, пока наконец не было найдено средство, позволяющее избавиться от всех этих неурядиц.

Вся страна была поделена на четверти, в каждой из которых было устроено по три тинга. И люди одного тинга должны были вместе решать свои тяжбы. Лишь в северной четверти организовали четыре тинга, так как иначе невозможно было достичь соглашения (люди, жившие к северу от Эйяфьорда, не желали присоединяться к организованному там тингу, тогда как те, кто жил на западе, отказались посещать тинг в Скагафьорде). Позднее, как сообщает нам Ульфхедин Гуннарсон, были утверждены четвертичные тинги.

Торкель Мани, сын Торстейна Ингольфсона, стал главным законодателем страны после Торарина, брата Раги, и оставался на этом посту пятнадцать лет [970–984]. Затем его сменил Торгейр Торкельсон из Льосаватна, занимавший эту должность следующие семнадцать лет [985-1001].

6. О поселении в Гренландии

Страна, называемая Гренландией, была открыта и заселена исландцами. Эйрик Рыжий — так звали человека, отправившегося в Гренландию и поселившегося там в месте, которое с тех пор называется Эйриксфьордом. Он назвал эту страну Гренландией (Зеленой страной), утверждая, что люди охотнее переселятся на новую землю, если у нее будет хорошее имя. Как на востоке, так и на западе страны [то есть в Восточном и Западном поселениях] они находили заброшенные стоянки, фрагменты лодок и изделия из камня, по которым они определили, что некогда здесь обитали такие же люди, как те, которые населяли Винланд и которых гренландцы прозвали скрэлингами. С момента переселения Эйрика в Гренландию до прихода христианства в Исландию прошло четырнадцать или пятнадцать лет [то есть 985 или 986 год], согласно тем сведениям, которые сообщил в Гренландии Торкелю Геллирсону человек, отправившийся туда вместе с Эйриком Рыжим.

7. О том, как в Исландию пришло христианство

Король Олаф Трюгвасон (Трюггви же был сыном Олафа, сына Харальда Хорфагера) сделал христианство государственной религией Норвегии и Исландии. В Исландию он направил священника по имени Тангбранд, который учил людей христианским заповедям и крестил тех, кто принял новую веру. Но Халл Торстейнсон из Сиды крестился еще прежде, так же как и Хьялти Скегьясон из Тьорсардала, Гизур Белый, сын Тейта, сына Кетильбьёрна из Мосфелла, и многие другие вожди. Но большинство населения все еще отвергало новую веру. Пробыв в Исландии год или два, Тангбранд был вынужден покинуть остров после гибели двух или трех человек, которые его оскорбляли. Вернувшись в Норвегию, он поведал королю Олафу обо всем случившемся, сообщив, что обращение исландцев в христианство — задача на данный момент практически неосуществимая. Услышав это, король разгневался и приказал (в качестве возмездия) схватить тех исландцев, которые находились в это время в Норвегии, и кого — казнить, а кого — изувечить. Но в то самое лето в Норвегию из Исландии прибыли Гизур и Хьялти, и они убедили короля отпустить их, пообещав ему взамен содействие в обращении жителей острова в христианство.

На следующее лето они покинули Норвегию, отправившись в путь со священником по имени Тормод, и прибыли в Вестманнейяр по истечении десяти летних недель. Плавание их было очень удачным, о чем поведал Тейту человек, который сам присутствовал при этом.

Годом раньше был принят закон, согласно которому люди должны были собираться на альтинг по прошествии десяти летних недель, тогда как до этого они прибывали туда неделей раньше. Гизур и его люди, оказавшись на острове, без промедления отправились на альтинг, убедив Хьялти остаться с одиннадцатью сопровождающими в Лаугардале, так как он уже был наказан на альтинге за богохульство. Произошло это потому, что он прочел на Скале Закона следующее маленькое стихотворение:

Негоже пачкать нам богов хулой,
Но все же Фрейю я считаю сукой.

Гизур и его люди продолжали путь до тех пор, пока не достигли места под названием Велланкатла (у Олфусватна), откуда передали послание на альтинг, призывая всех своих сторонников собраться и встретить их, поскольку до них дошли слухи, что их противники намереваются преградить им доступ на тинг силой оружия. Но прежде чем они вновь отправились в путь, их догнал Хьялти со своими товарищами. Оттуда они вместе поскакали на тинг, а их родичи и друзья присоединились к ним по дороге, как их о том и просили. Но язычники также собрались все вместе — вооруженные до зубов, — и дело почти дошло до битвы, исход которой никто бы не решился предсказать.

На следующий день Гизур и Хьялти направились к Скале Закона и выступили там с речью, призывая всех изменить существующий закон и начать жить по христианским обычаям. Но язычники были против. И тогда, не придя ни к какому компромиссу, один человек за другим — христиане и язычники — вышли и поклялись, что не будут жить по одинаковым с их противниками законам, после чего покинули тинг.

Затем христиане обратились к Халлу из Сиды, предлагая ему возвестить тот закон, который наилучшим образом подойдет христианам. Но он отказался от этого, перепоручив Торгейру Законодателю возвестить такой закон — хотя сам Торгейр все еще был язычником. Позднее, когда все люди вернулись к своим палаткам, Торгейр лег на землю, укрывшись плащом, и так лежал целый день и всю ночь, не произнося ни слова. Но на следующее утро он встал и объявил, что все должны прийти к Скале Закона. И когда люди собрались, Торгейр начал свою речь. «Наши дела, — сказал он, — придут в весьма плачевное состояние, если все мы в этой стране не будем подчиняться одному закону». И он постарался как следует убедить слушателей, что они ни в коей мере не должны допускать такого положения дел, так как столкновение подобного масштаба неизбежно опустошит всю страну. Он напомнил, как норвежский и датский короли вели войну до тех пор, пока народы обеих стран не положили заключить между собой мир, даже если королям это было и не по душе. И эта политика оказалась настолько удачной, что мир сохранялся до конца их жизни. «Сейчас же, — добавил Торгейр, — мы должны придерживаться следующего правила: не позволять главенствовать в нашем деле тем представителям обеих партий, которые громче всех дерут глотку, но постараться прийти к такому компромиссу, благодаря которому обе стороны остались бы в выигрыше. Все мы должны придерживаться одного закона и одной веры. А если мы разобьем на куски наш закон, точно так же мы разобьем на куски и наше согласие».

И он так горячо завершил свою речь, что обе стороны согласились принять тот закон, который он здесь провозгласит.

Закон же этот был вот каким: все люди должны перейти в христианскую веру и креститься — те, кто еще не успел этого сделать^{22}. Что же касается оставления детей, то здесь сохранялись прежние законы, и в отношении поедания лошадиного мяса — тоже. Люди могли втайне совершать жертвоприношения, если им этого так хотелось, но должны были ожидать наказания, если бы их удалось в этом уличить. Однако спустя всего несколько лет все эти языческие обычаи были искоренены. Именно так — как поведал нам о том Тейт — исландцы были обращены в христианство.

В то же самое лето, согласно сообщению священника Сэмунда, погиб король Олаф Трюгвасон. Это произошло в битве при Упсале, где норвежский король сражался против Свейна Харальдсона, короля Дании, и Олафа Шведского, сына короля Эйрика, а также против Эйрика Хаконарсона, будущего ярла Норвегии. Это событие произошло спустя 130 лет после убийства Эдмунда и спустя 1000 лет после рождения Христа — согласно общему летосчислению.

8. Об иностранных епископах

Вот имена тех иностранных епископов, которые в разные годы приезжали в Исландию. Фридрек прибыл сюда еще в языческие времена, а остальные жили здесь позже: Бьярнхард Книжник в течение пяти лет, Коль — несколько лет, Хродольф — девятнадцать лет, Йохан Ирландец — несколько лет, Бьярнхард — девятнадцать лет, Хейнрек — два года. И еще пятеро приезжали сюда — те, что сами объявили себя епископами: Орнольф и Годискальк, а также три армянина [?ermskir] — Петрус, Абрахам и Стефанус.

Грим Свертингсон из Мосфелла возглавил законодательное собрание страны после Торгейра и оставался в этой должности два года [1002–1003], после чего получил разрешение передать ее своему племяннику Скапти Тороддсону, сыну сестры, поскольку сам Грим не обладал большими ораторскими способностями. Скапти оставался в этой должности двадцать семь лет [1004–1030]. Именно при нем был учрежден Пятый суд и установлен закон, согласно которому человек, совершивший убийство, не мог свидетельствовать против других в подобных же случаях. А до тех пор в стране действовал тот же закон, что и в Норвегии. В те дни, когда Скапти занимал свою должность, многие вожди были объявлены вне закона или изгнаны из-за совершенных ими убийств или нападений. Он умер в тот же год, когда погиб Олаф Дигри (сын Харальда, сына Гудрода, сына Бьёрна, сына Харальда Прекрасноволосого), и спустя тридцать лет после гибели Олафа Трюгвасона. После него главным законодателем страны стал Стейн Торгестсон, остававшийся в этой должности три года [1031–1033]. За ним эту должность занимали Торкель Тьорвасон — двадцать лет [1034–1053] и Геллир Больверксон — девять лет [1054–1062].

9. О епископе Ислейфе

Ислейф, сын Гизура Белого, был епископом во времена правления норвежского короля Харальда (сына Сигурда, сына Хальфдана, сына Сигурда Хриси, сына Харальда Хорфагера). Когда же вожди и прочие люди увидели, насколько Ислейф превосходит способностями других священнослужителей, находившихся в это время в стране, многие отдали ему своих сыновей на обучение, определив их в священники. Двое из них позже тоже стали епископами: Коль, живший в Вике в Норвегии, и Йон из Холара.

У Ислейфа было три сына, все — известные люди: епископ Гизур, священник Тейт, отец Халла, и Торвальд. Тейт воспитывался Халлом [Тораринсоном] в Хаукадале, — человеком, который, согласно общему мнению, был наиболее благородным и великодушным из всех граждан Исландии. И я также прибыл к Халлу, когда мне было семь лет, в первую зиму после смерти Геллира Торкельсона, отца моего отца и прежнего моего воспитателя. У Халла же я прожил четырнадцать лет.

Гуннар Мудрый возглавил законодательное собрание страны, когда Геллир [Бальверксон] оставил эту должность; Гуннар же пребывал на этом посту в течение трех лет [1063–1065]. Затем его сменил Кольбейн Флосасон — на следующие шесть лет [1066–1071]. В тот год, когда он принял эту должность, в Англии погиб король Харальд. Затем эта должность перешла к Геллиру (во второй раз) — на три года [1072–1074]. Его опять сменил Гуннар, остававшийся в этой должности ровно год [1075], а затем племянник Кольбейна Сигват Суртсон занимал этот пост восемь лет [1076–1083]. В те дни с далекого юга, из Франции, в Исландию прибыл Сэмунд Сигфусон, сам себя рукоположивший в священники.

Ислейф был возведен в епископский сан, когда ему исполнилось пятьдесят лет. Это было во времена папы Льва IX. Следующую зиму он провел в Норвегии, а затем вернулся на остров. Он умер в Скалхольте, пробыв в сане епископа двадцать четыре года (так рассказывал нам Тейт): это произошло в воскресенье, спустя шесть ночей после Дня святых Петра и Павла и спустя восемьдесят лет после гибели Олафа Трюгвасона [то есть 6 июля 1080 года]. Я был в то время там с моим наставником Тейтом, и было мне тогда двенадцать лет.

Но Халл, отличавшийся хорошей памятью, сообщил нам, что Тангбранд крестил его в возрасте трех лет — это случилось за год до того, как христианство утвердилось здесь по закону. Хозяйство он начал вести в возрасте тридцати лет, жил в Хаукадале в течение шестидесяти четырех лет и умер, когда ему было девяносто четыре года — в день епископа Мартина, на десятую зиму после смерти епископа Ислейфа [11 ноября 1089 г.].

10. О епископе Гизуре

Епископ Гизур, сын Ислейфа, был рукоположен в епископы по просьбе своих прихожан в дни правления короля Олафа Харальдсона, спустя два года после смерти епископа Ислейфа. Один год из этих двух лет он провел здесь, в Исландии, другой же — в Готланде. И звали его тогда, как рассказывал он сам, Гисрод.

После Сигвата главная законодательная должность страны перешла к Маркусу Скеггьясону. Он принял эту должность в то самое лето, когда епископ Гизур пробыл год в нашей стране, и удерживал ее в течение следующих двадцати четырех лет [1084–1107]. Именно он рассказал нам о тех, кто занимал эту должность задолго до него, поскольку это было так давно, что сами мы уже не в состоянии упомнить. А то, что не помнил и он сам, рассказали ему его брат Торарин, их отец Скегги и прочие знающие люди. Сами же они узнали о том от их деда Бьярни Мудрого, который помнил не только Торарина Законодателя, но и шестерых его предшественников.

Ни одного человека в Исландии не любили так, как епископа Гизура. Поэтому он и Сэмунд, а также Маркус Законодатель смогли убедить граждан страны принять закон, согласно которому каждый человек должен был подсчитать и оценить всю свою собственность, а затем поклясться, что он все оценил правильно — будь то земля или домашний скот. И с этой собственности он должен был выплачивать налог. И таково было влияние этого человека, что всю собственность в Исландии оценили тогда под присягой. Соответственно количеству движимого и недвижимого имущества установили для каждого сумму налога.

Помимо этого, епископ Гизур законодательным порядком постановил, что приход епископа, живущего в Исландии, должен находиться в Скалхольте — а до этого его не было нигде. Он также одарил приход в Скалхольте землями и прочими богатствами. Когда же он счел, что это хозяйство стало по-настоящему процветать, то отделил от него четвертую часть, так как полагал, что в стране должно быть два епископских прихода (как его о том просили жители Северного округа). Но поначалу он провел подсчет свободных землевладельцев по всей стране. В Восточном округе их было 840, в Южном — 1200, в округе Брейдафьорда [Западном] — 1080, а в округе Эйяфьорда [Северном] — 1440.

Ульфхедин, сын Гуннара Мудрого, возглавил законодательное собрание страны после Маркуса и оставался в этой должности в течение девяти лет [1108–1116]. Его сменил Бергтор на следующие шесть лет [1117–1122], а затем в течение двенадцати лет эту должность занимал Гудмунд Торгейрсон [1123–1134].

В то лето, когда Бергтор начал свою работу, было сделано следующее нововведение: наши законы должны были быть записаны ближайшей зимой в доме Хафлиди Массона под диктовку и под контролем Хафлиди, Бергтора и других мудрых мужей, избранных для этой цели. Они должны были внести дополнения и улучшения в старый закон и огласить их следующим летом на тинге. И если большинство не воспротивится всем этим изменениям, значит, они должны быть приняты. Так и случилось, что раздел о человекоубийстве и многие другие части закона были записаны, а затем зачитаны священниками со Скалы Закона на следующее лето. И все они были единодушно одобрены.

В первое лето, когда законодательное собрание страны возглавил Бергтор, епископ Гизур не смог прибыть на тинг из-за болезни. Он передал сообщение на альтинг — своим друзьям и вождям, чтобы они просили Торлака, сына Рунольфа, сына Торлейка, брата Халла из Хаукадаля, стать новым епископом. Дело разрешилось очень быстро, поскольку сам Гизур активно добивался этого. Торлак в то же лето отправился за границу, а через год вернулся, будучи рукоположен в епископы.

Сам Гизур стал епископом в сорок лет. Папой в то время был Григорий VII. Зиму после этого Гизур провел в Дании, а на следующее лето вернулся в Исландию. После того как он пробыл в этом сане двадцать четыре года (как и его отец), Йон Отмундарсон был рукоположен в епископы и занял приход в Холаре. В то время ему было пятьдесят четыре года. Двенадцать лет спустя в епископы был рукоположен Торлак. Гизур еще при жизни предназначил ему приход в Скалхольте. Торлаку было тогда двадцать восемь лет. А спустя месяц епископ Гизур умер в Скалхольте — на третий день недели и пятый день июньских календ [28 мая 1118 года].

В тот же самый год — раньше, чем епископ Гизур, умер папа Паскалий II, а также Балдуин, король Иерусалима, и шведский король Филипп. А позднее, в то же лето, умер греческий император Алексей, занимавший в течение тридцати восьми лет престол в Константинополе.

Двумя годами позднее произошла смена лунного цикла. К тому времени Эйстейн и Сигурд в течение семнадцати лет были королями Норвегии, унаследовав своему отцу Магнусу, сыну Олафа Харальдсона. Это произошло спустя 120 лет после гибели Олафа Трюгвасона и спустя 250 лет после убийства английского короля Эдмунда, и спустя 516 лет после смерти папы Григория, который, как сообщают, распространил христианство на всю Англию. Умер он на второй год правления византийского императора Фоки — спустя 604 года после рождения Христа — согласно общему летосчислению. В целом это составило 1120 лет.

На этом книга и заканчивается.

Приложение

Здесь представлены генеалогии исландских епископов: Кетильбьёрн, поселившийся на юге в Верхнем Мосфелле, был отцом Тейта, отца Гизура Белого, отца того Ислейфа, который был первым епископом в Скалхольте и отцом епископа Гизура.

Хроллауг, поселившийся на востоке в Сиде, в Брейдабольстаде, был отцом Озура, отца Тордис, матери Халла из Сиды, отца Эгиля, отца Торгерд, матери Йона, который был первым епископом в Холаре.

Ауд, поселившаяся на западе в Брейдафьорде, в Хвамме, была матерью Торстейна Рыжего, отца Олафа Фейлана, отца Торда Геллира, отца Торхильд Рьюпы, матери Торда Хосхеда, отца Карлсефни, отца Снорри, отца Хальфрид, матери Торлака, который ныне является епископом Скалхольта после Гизура.

Хельги Магри, поселившийся на севере в Эйяфьорде, в Кристнесе, был отцом Хельги, матери Эйнара, отца Эйольфа Вальгердарсона, отца Гудмунда, отца Эйольфа, отца Торстейна, отца Кетиля, который ныне является епископом Холара после Йона.

«КНИГА ПОСЕЛЕНИЙ»

«ЛАНДНАМАБОК»

1. Исландия

[С. 1–2.] В книге «De Ratione Temporum», написанной Бедой Достопочтенным, упоминается об острове под названием Тиле, который, согласно записи в книге, лежит в шести днях плавания к северу от Британии. «Там, — говорит он, — зимой не бывает дня, а летом — ночи, когда день достигает своей максимальной длины». Ученые полагают, что под Тиле он подразумевал Исландию, поскольку на этом острове солнце светит целые сутки, когда наступает самый длинный день в году. Когда же настанет самая длинная ночь, солнце вообще не показывается над горизонтом.

Согласно дошедшим до нас сведениям, священник Беда умер семьсот тридцать пять лет спустя после воскресения Господа нашего и более чем за сто лет до того, как на острове появились первые норманны.

Но прежде чем в Исландию прибыли переселенцы из Норвегии, там уже жили люди, прозванные норманнами папар. Это были христиане, и люди полагают, что они прибыли с Британских островов, поскольку после них остались ирландские книги, колокола и прочие вещи, по которым можно было понять, что они — ирландские монахи. [X. добавляет: эти вещи были найдены на востоке — в районе Папея и Папилия. ] В английских книгах написано, что в то время совершались перевозки между обеими странами.

Когда Исландия была открыта и заселена норвежцами, папой в Риме был Адриан, а после него — Иоанн (в ряду пап, носивших это имя, он был пятым); Людовик, сын Людовика, был императором к северу от Альп, а Лев и его сын Александр правили в Византии. Харальд Прекрасноволосый был королем Норвегии; Эйрик Эймундарссон — королем Швеции, а после него престол наследовал его сын Бьёрн. Горм Старый был в то время королем Дании, Альфред Великий и его сын Эдуард правили в Англии; Кьярвал — в Дублине, а ярл Сигурд Могучий — на Оркнейских островах.

Ученые люди утверждают, что от Стада в Норвегии до Хорна на востоке Исландии — семь дней плавания; а от Снэфельснеса на западе, где расстояние короче всего, — четыре дня плавания до Гренландии. Говорят также, что если плыть из Бергена прямо на запад, по направлению к Хварву в Гренландии, то путь пройдет примерно в семидесяти милях к югу от Исландии. [X. Из Гернара в Норвегии следует плыть прямым курсом на запад, к Хварву в Гренландии. В этом случае ваш путь пройдет к северу от Шетландских островов, на расстоянии, с которого сами острова видны лишь в хорошую погоду. Затем — к югу от Фарерских островов и к югу от Исландии, так что вы сможете увидеть обитающих там птиц и китов. ] Из Рейкьявика на юге Исландии пять дней плавания до Йолдулаупа в Ирландии [X. добавляет: на юге; а из Ланганеса на севере Исландии] четыре дня плавания на север до Полярного залива.

2. Первооткрыватели

[Версия «Стурлубок», 3–5.]

Когда рассказывают, что некогда моряки должны были совершить плавание из Норвегии на Фарерские острова, то упоминают в связи с этой историей викинга Наддода. Корабль этот был заброшен сильной бурей в Западную Атлантику, и там моряки обнаружили Большую землю. Сойдя на берег, они поднялись на высокую гору и внимательно осмотрелись вокруг: не увидят ли они где дымок или какой-нибудь иной знак, свидетельствующий о том, что эта местность обитаема. Но они так ничего и не заметили. Осенью мореходы вернулись на Фарерские острова. Когда они уплывали прочь, в горах начался сильный снегопад, и по этой причине страна была названа Снэланд — Снежная страна. Вернувшись, все с большой похвалой отозвались о новой земле. Место, к которому они тогда причалили, ныне известно как Рейдарфьялль в Восточном заливе. Так утверждает Сэмунд Ученый.

Жил тогда человек по имени Гардар Сваварссон, швед по происхождению: он отправился искать Снэланд по указаниям своей матери, ведуньи. Гардар проплыл на своем корабле вокруг Снэланда и выяснил, что это остров. Он подошел к острову с востока — у Восточного Хорна, где в те дни была гавань, а зиму провел на севере в Хусавике, в Скьяльфанди, и построил там дом. Весной, когда он намеревался выйти в море, оторвало и унесло течением лодку, в которой находился человек по имени Наттфари, а вместе с ним — раб и служанка. Он построил себе дом в том месте, которое с тех пор называется Наттфаравик, а Гардар вернулся в Норвегию и с большой похвалой отозвался о новой земле. Он был отцом Уни, сыном которого был Хрор Тунгу-Годи. После этого страну назвали Гардарсхольм: в те дни там был лес, растущий между горами и морским берегом.

Жил в то время человек по имени Флоки Вильгердарсон — замечательный викинг. Он отправился на поиски Гардарсхольма и отплыл от того места, которое ныне известно как Флокаварди — на стыке Хордаланда и Рогаланда. Но вначале он поплыл к Шетландским островам и стал на якорь во Флокаваге: там его дочь Гейрхильд лишилась жизни в Гейрхильдарватне. На корабле вместе с Флоки был свободный землевладелец по имени Торольф и еще один по имени Герьольф. Был также на борту уроженец Гебридских островов по имени Факси. Флоки взял с собой в море трех воронов. Когда он выпустил первого, тот полетел за кормой корабля; второй поднялся высоко в небо, а затем вернулся на корабль; третий полетел вперед, в том направлении, где они потом нашли землю. Они подошли с востока к Хорну, а затем двинулись вдоль южного берега. Они плыли на запад вокруг Рейкьянеса, после чего их глазам предстал открытый фьорд, а далее — Снэфелльснес. «Должно быть, мы нашли Большую землю, — заметил Факси. — Посмотрите, какие здесь большие реки!» С тех пор это место стали называть Факсаос — дельта Факси. Флоки и его команда поплыли на запад через Брейдафьорд и устроили стоянку в районе Бардарстранда, в том месте, которое ныне известно как Ватнсфьорд. Воды фьорда изобиловали рыбой и тюленями; и, занимаясь рыбной ловлей, они забыли о том, что нужно заготовить сено, и в результате весь их скот за зиму погиб. Весна была очень холодной. Поднявшись на высокую гору, Флоки увидел на севере фьорд, заполненный дрейфующим льдом, и тогда они назвали страну Исланд — Ледяная страна. Под этим именем она известна и поныне.

Флоки и его товарищи решили отправиться в путь этим летом, но закончили приготовления к путешествию лишь незадолго до начала зимы. Они не смогли обогнуть Рейкьянес, к тому же у них унесло лодку с Герьольфом на борту, который затем пристал к берегу в том месте, которое ныне известно как Херьольвсхофн. Флоки провел зиму в Боргарфьорде, где они нашли и Герьольфа, а на следующее лето отплыл в Норвегию. Когда люди расспрашивали их о новой стране, Флоки отзывался о ней очень дурно. Герьольф мог порассказать о ней немало плохого и хорошего, зато Торольф клялся, что в найденной ими стране каждая травинка истекает маслом, за что его и прозвали Торольф Масляный.

[Версия «Хауксбок», 3–5.]

Жил человек по имени Гардар, сын шведа Свавара. Он предпринял путешествие к Гебридским островам, чтобы потребовать приданое своей жены у ее отца. Но когда он проплывал через Пентландский залив, сильный ветер сбил его с курса и вынес в западную часть океана. Он пристал к острову с востока, в районе Хорна. Гардар совершил на своем корабле плавание вокруг новой земли и выяснил, что это остров. Он заплыл внутрь фьорда, который он назвал Скьяльфанди, и спустил на воду лодку со своим вассалом Наттфари. Веревка, которой была привязана лодка, порвалась, и Наттфари сошел на берег в Наттфаравике, за Скуггабьоргом. Гардар же пристал к берегу на другой стороне фьорда и провел там зиму. А место это было названо им Хусавик — Домашний залив. Наттфари остался жить на берегу фьорда со своим рабом и женщиной-служанкой; вот почему это место называется Наттфаравик^{23}. А Гардар отправился назад, на восток. Он с большой похвалой отозвался о новой земле и назвал ее Гардарсхольм.

Жил в то время человек по имени Наддод, брат Оксен-Торира и родственник по браку Ольвира Барнакарля. Он был замечательным викингом. Однажды Наддод отправился на Фарерские острова с намерением там построить себе дом, так как нигде больше он не мог чувствовать себя в безопасности. Викинг покинул Норвегию, намереваясь плыть на острова, но был унесен ветром к Гардарсхольму, к которому он подплыл с востока, со стороны Рейдарфьорда. Он и его товарищи поднялись на очень высокую гору, чтобы посмотреть, не видно ли с нее знаков человеческого присутствия, но ничего такого не заметили. Когда они уплывали прочь, начался сильный снегопад, и поэтому они назвали землю Снэланд — Снежная страна. Они с большой похвалой отозвались о новой земле.

Жил тогда же великий викинг по имени Флоки Вильгердарсон, который отправился из Рогаланда на поиски Снэланда. Он остановился в Смьорсунде и устроил большое жертвоприношение: освятил трех воронов, которые должны были указать ему путь, поскольку в те дни у моряков северных стран еще не было компаса. Место, где была принесена жертва, назвали Флокаварди, там построили пирамиду, и находится она на стыке Хордаланда и Рогаланда. Но поначалу он направился к Шетландским островам и стал на якорь во Флокаваге: его дочь Гейрхильд потеряла там свою жизнь — в Гейрхильдарватне. На корабле вместе с Флоки были свободные землевладельцы Торольф и Герьольф, а также Факси — уроженец Гебридских островов. От Шетлендских островов Флоки направился к Фарерским островам, где нашел мужа для той из своих дочерей, потомком которой был Тронд из Гаты. Затем Флоки направился в открытое море вместе со своими тремя воронами, которых он освятил в Норвегии. Когда он выпустил первого, тот полетел за кормой корабля; второй поднялся высоко в небо, а затем вернулся на корабль; третий полетел вперед, в том направлении, где они потом нашли землю. Они подошли с востока к Хорну, а затем двинулись вдоль южного берега. Они плыли на запад вокруг Рейкьянеса, после чего их глазам предстал открытый фьорд, а далее — Снэфелльснес. «Должно быть, мы нашли Большую землю, — заметил Факси. — Посмотрите, какие здесь большие реки!» С тех пор это место стали называть Факсаос — дельта Факси. Флоки и его команда поплыли на запад через Брейдафьорд и устроили стоянку в районе Бардарстранда, в том месте, которое ныне известно как Ватнсфьорд. Воды фьорда изобиловали рыбой и тюленями; и, занимаясь рыбной ловлей, они забыли о том, что нужно заготовить сено, и в результате весь их скот за зиму погиб. Весна была очень холодной. Поднявшись на высокую гору, Флоки увидел на севере фьорд, заполненный дрейфующим льдом, и тогда они назвали страну Исланд — Ледяная страна.

Мореходы отправились в путь этим же летом, но задержались с приготовлениями. Место их стоянки до сих пор можно видеть к востоку от Брьянслёка, так же как и сарай для лодок и яму для огня. Они не смогли обогнуть Рейкьянес, к тому же у них унесло лодку с Герьольфом на борту, который пристал к берегу у Херьольвсхофна. Флоки пристал к берегу в Боргарфьорде. На отмели к западу от фьорда они нашли кита и потому назвали его Хвалейр. Там же они нашли и Герьольфа. На следующее лето они вернулись в Норвегию. Флоки дал новой земле плохое прозвище, Герьольф мог рассказать о ней много плохого и хорошего, тогда как Торольф клялся, что в найденной ими стране каждая травинка истекает маслом, за что и получил свое прозвище: Торольф Масляный.

3. Поселенцы

[С. 6–9.] Жил человек по имени Бьёрнольф и еще один по имени Хроальд: они были сыновьями Хромунда Грипссона. Они покинули Телемарк, так как убили несколько человек, и поселились в Дальсфьорде во Фьялире. Сыном Бьёрнольфа был Орн, отец Ингольфа и Хельги, тогда как сыном Хроальд а был Хродмар, отец Лейфа. Братья Ингольф и Лейф отправились в качестве викингов в плавание вместе с сыновьями ярла Атли Слендера из Гаулара — Хастейном, Херстейном и Хольмстейном. Все их совместные путешествия были очень удачными, поэтому, вернувшись домой, они начали готовиться к еще одной совместной экспедиции, которую наметили на следующее лето. В эту зиму братья устроили праздник для сыновей ярла, и на празднике Хольмстейн поклялся, что не женится ни на какой другой женщине, кроме как на дочери Орна Хельге. Это заявление было встречено очень холодно. Лейф вышел из себя, и, когда они прощались с Хольмстейном, между ними уже не было прежней симпатии.

Следующей весной братья начали готовиться к военным действиям: они намеревались помериться силами с сыновьями ярла Атли. Местом их встречи стал Хисаргафл, и Хольмстейн со своими братьями стремительно напал на Лейфа и его сторонников. В то время как они сражались, на помощь Лейфу и Ингольфу прибыл Олмонд, сын Хорды-Кари и родич Лейфа. В этой битве Хольмстейн пал, а Херстейн был ранен. Следующей зимой Херстейн вновь выступил против братьев, намереваясь убить их, но они узнали о его передвижениях и выступили ему навстречу. В последовавшем затем сражении Херстейн пал. Тогда вокруг братьев собрались их друзья из Фиртафилки, а их посланники отправились навстречу ярлу Атли и Хастейну, чтобы обговорить с ними условия мира. Согласно этим условиям Ингольф и Лейф должны были отдать часть своих земель ярлу и его сыну.

Затем Ингольф и Лейф построили большой корабль и отправились на поиски земли, которую обнаружил в западной части океана Ворон-Флоки, давший ей имя Исланд. Они нашли остров и устроили стоянку в южном Альптафьорде. На юге страна показалась им более многообещающей, чем на севере. Они провели на острове зиму, а затем вернулись в Норвегию.

После этого Ингольф начал готовиться к новому путешествию в Исландию, а Лейф отправился в набег на Британские острова. Он приплыл в Ирландию и нашел там большой подземный дом. Войдя в него, Лейф оказался в полной темноте — светился один лишь меч, который держал в руках какой-то мужчина. Лейф убил этого человека, забрал его меч и еще много всякого добра. С тех пор он и стал известен как Хьорлейф — Лейф Меч. Хьорлейф провел немало времени в Ирландии и захватил там много богатств и десять пленников, обращенных им в рабов. Звали этих рабов так: Дуфтхак и Гейррод, Скьялдбьорн, Халлдор и Драфдрит (имена остальных неизвестны). После этого Хьорлейф вернулся в Норвегию, чтобы встретиться со своим троюродным братом Ингольфом. Еще прежде он женился на сестре Ингольфа Хельге Арнардоттир. Этой зимой Ингольф совершил большое жертвоприношение и пытался с помощью магии определить свою судьбу. Хьорлейф же никогда не совершал жертвоприношений. Предсказания направили Ингольфа в Исландию, так что каждый из братьев снарядил свой собственный корабль для этого путешествия. Хьорлейф погрузил к себе все награбленное добро, а Ингольф — их общий скот. И как только они были готовы, сразу же отправились в море.

В то лето, когда Ингольф и Хьорлейф отправились в Исландию, Харальд Прекрасноволосый уже двенадцать лет как был королем Норвегии. С момента сотворения мира прошло 6073 зимы, а с момента Воскресения Господа нашего — 874 года. Ингольф и Хьорлейф плыли вместе до тех пор, пока не увидели Исландию, — там они разделились. Как только Ингольф увидел остров, он бросил за борт бревна и поклялся, что поселится именно там, где их прибьет к берегу. Ингольф подошел к острову в том месте, которое сейчас называется Ингольвсхофди — мыс Ингольфа, а Хьорлейф поплыл дальше на запад. Вскоре у него начали подходить к концу запасы пресной воды, и ирландские рабы предложили смешать пищу с маслом — это блюдо, по их утверждениям, не вызывало жажды. Сами они называли это миннпак. Но только они успели его приготовить, как пошел сильный дождь, так что они смогли собрать воду в тенты. Когда же миннпак начал плесневеть, его пришлось выбросить за борт, и то место на берегу, куда его снесло течением, получило название Миннтаксейр.

Хьорлейф пристал к берегу у Хьорлейвсхофди — мыса Хьорлейфа. В те дни там еще был фьорд. Они выстроили на этом месте два здания: длина стен первого составляла 18 морских саженей, а второго — 19. Хьорлейф прожил там всю зиму, когда же пришла весна, он решил начать сев. Бык был только один, поэтому рабы сами тянули плуг. В то время как Хьорлейф занимался хозяйственными делами со своими людьми, Дуфтхак придумал план, согласно которому они должны были убить единственного быка и сказать, что его задрал медведь, а затем спросить у Хьорлейфа и у остальных, не пойдут ли они охотиться на него. Так они и поступили. Когда же Хьорлейф и его люди отправились на медведя и рассыпались по лесу, рабы напали на каждого из них в отдельности и всех убили. Затем они бежали прочь, захватив с собой всех женщин, движимое имущество и лодку. Они направились к островам, которые видны были в море к юго-востоку от Исландии, и там жили еще какое-то время.

Ингольф же послал двух своих рабов, Вифиля и Карли, на запад, вдоль берега моря, на поиски сброшенных им за борт столбов. Когда же эти двое добрались до Хьорлейвсхофди, то обнаружили там мертвого Хьорлейфа и вернулись к Ингольфу, чтобы сообщить о случившемся. Ингольф был глубоко потрясен этим убийством и сразу же отправился на запад к Хьорлейвсхофди. Когда же он увидел мертвого Хьорлейфа, то произнес: «Достойно сожаления, что рабы смогли убить столь храброго мужа! Но вот что ожидает тех, кто не дает себе труда совершать жертвоприношений».

Ингольф похоронил Хьорлейфа и его людей и забрал груз с его корабля и их долю собственности. Затем он вышел на берег моря и увидел на юго-западе какие-то острова. Ему пришло в голову, что рабы могли сбежать именно туда, поскольку лодка тоже исчезла. И он направился к островам в поисках рабов и нашел их в том месте, которое ныне называется Эйд. Они сидели за едой и были ошеломлены внезапным появлением Ингольфа. Паника овладела ими, и они бросились бежать врассыпную. Ингольф убил их всех. Место, где погиб Дуфтхак, теперь называется Дуфтхаксскор. Многие из них бросились в расселину, которая с тех пор носит их имя. Острова, на которых были убиты эти рабы, теперь называются Вестманнейяр, так как все они были «вестманн» — западные люди, ирландцы. Ингольф и его люди забрали с собой жен своих товарищей, которые были убиты. Они вернулись в Хьорлейвсхофди и там провели вторую зиму.

С приходом лета Ингольф поплыл на запад, вдоль берега, и остановился зимовать на острове под Ингольвсфеллем, западнее реки Олфус. Тогда же Вифиль и Карли нашли столбы с его корабля у Арнархвала, к западу от вересковой пустоши. Весной Ингольф направился в это место и поселился в Рейкьявике, а столбы эти и по сей день можно видеть в общей комнате его дома. Ингольф взят себе землю между рекой Олфус и Хвальфьордом к западу от Бриньюдалсы, а также между этой территорией и Оксарой, и всю землю, протянувшуюся на запад. Карли сказал: «Мы оставили позади хорошую страну и приплыли сюда, чтобы поселиться в этом проклятом месте!» И тогда он сбежал, захватив с собой женщину-служанку. Ингольф же отпустил Вифиля на свободу, и тот построил себе дом в Вифильстофтире; также и Вифильсфелл назван его именем. Он прожил еще долгие годы и был надежным и достойным человеком. Ингольф же построил дом в Скалафелле, и оттуда был хорошо виден дымок над Олфусватном, где он и нашел Карли.

Ингольф был самым известным из поселенцев, поскольку он прибыл в необитаемую страну и первым поселился в ней: другие же последовали его примеру. Он женился на Хальвейг Фродадоттир, сестре Лопта Старого. Сыном их был Торстейн, который учредил тинг в Кьяларнесе еще прежде, чем был утвержден альтинг. Сыном Торстейна был Торкель Мани, прозванный Законодателем. Жизнь этого человека — лучшего из язычников — заслуживает наивысшей похвалы. Перед смертью он попросил вынести его на солнце и вверил себя в руки того Бога, который создал это солнце. Более того, жизнь его была столь же праведной, как и у лучших из христиан. Сыном его был Тормод, ставший после прихода в Исландию христианства годи и руководивший целой конгрегацией.

[С. 85.] Торольф, сын Орнольфа Рыбака, жил в Мосте, поэтому и был прозван Мострарскеггом. Он часто приносил жертвоприношения, поскольку всемерно чтил бога Тора. Торольф отправился в Исландию, не снеся тирании короля Харальда Хорфагера. Вначале он плыл вдоль южного берега, но когда достиг Брайдафьорда, то бросил за борт бревна с вырезанным на них изображением Тора, умоляя Тора указать ему место для поселения и обещая посвятить ему всю эту землю и назвать ее его именем. Торольф провел свой корабль во фьорд и дал ему имя Брайдафьорд — Широкий фьорд. Свое поселение он устроил на южном берегу — именно там, где обнаружил брошенные им за борт бревна с изображением Тора. Их прибило к мысу, который с тех пор носил название Торснес. Затем они поднялись выше по заливу, который Торольф назвал Хофсвагом. Здесь он выстроил себе дом и большой храм, посвященный богу Тору. Ныне это место известно как Хофстадир. В те дни в районе Брайдафьорда больше не было других поселений.

Торольф взял в собственность всю землю от Стафы до Торсы и назвал эту область Торснес. Он с таким благоговением относился к горе, расположенной в Торснесе и названной им Хельгафелль (Священная гора), что никто не имел права обратить к ней неумытое лицо. Что же касается выстроенного на горе святилища, то любое живое существо (будь то человек или зверь) могло находиться там в полной безопасности столько, сколько считало нужным. И Торольф, и его родичи верили, что после смерти попадут в эту гору.

В том месте, где к берегу прибило бревна с изображением Тора, Торольф вершил наиболее важные из своих дел, и именно здесь, с одобрения всех жителей округа, был позже организован тинг. Когда люди собирались на тинг, им было строжайше воспрещено облегчаться на этой земле, чтобы не осквернять ее таким образом. А для этих целей был отведен специальный островок, называвшийся Дритскер. Но когда Торольф уже умер, а его сын Торстейн был еще слишком молод, Торгрим Кьяллакссон и его шурин Асгейр не захотели идти на островок, чтобы облегчиться. Но люди Торснеса не пожелали мириться с осквернением столь священного места, и тогда они начали сражаться: Торстейн Торскабит и Торгейр Кенг против Торгрима и Асгейра. Некоторые были убиты и многие ранены, прежде чем их удалось разнять. Торд Геллир сумел примирить их, а само место с тех пор перестало быть священным, поскольку на нем пролилась кровь. Тогда же было решено перенести тинг на тот мыс, где он находится и по сей день. И со временем это место тоже прославилось своей святостью. Там до сих пор находится камень Тора, на котором приносили в жертву людей. А радом с этим камнем можно видеть кольцо приговора, где людей обрекали на принесение в жертву Богу. И там же Торд Геллир учредил четвертичный тинг — с одобрения всех тех, кто жил в этой четверти острова…

[С. 123.] Сын Торольфа Мострарскегга Халльстейн устроил поселение в Торскафьорде и жил в Халльстейненесе. Он принес жертву Тору, умоляя его прислать ему бревна для помоста, и вскоре к берегу прибило дерево, длина которого составляла шестьдесят три эля, а толщина — две морских сажени. Из этого дерева Халльстейн сделал себе бревна для помоста, и такие же бревна сделали из него почти все поселенцы, жившие в районе фьорда. То место, где к берегу прибило дерево, теперь называется Гренитренес — Сосновый мыс. Халльстейн был с набегом в Шотландии и захватил там тех рабов, которых он затем привез на остров. Их он отправил на Свефнейяр добывать соль^{24}.

[X. 184.] Жил в Готланде знатный человек по имени Бьёрн, сын Хрольфа с Реки; он женился на Хлиф, дочери Хрольфа, который был сыном Ингьялда, сына короля Фроди (Старкад Древний был поэтом при дворе двух этих королей). А сына Бьёрна звали Эйвинд. У Бьёрна была тяжба по поводу земли с Сигфастом, тестем Сольвара, короля Готланда. Сигфаст выдал свою дочь за ярла Сольвара, и последний оказал столь сильную поддержку своему тестю, что Сигфаст смог отнять у Бьёрна все его имения. Тогда Бьёрн передал все свое имущество жене Хлиф и сыну Эйвинду, а сам покинул Готланд с двенадцатью лошадьми, нагруженными серебром. Но в ночь перед отъездом из страны он сжег Сигфаста в его собственном доме вместе с тридцатью другими людьми, а затем отбыл в Норвегию.

Он направился на запад в Агдир, к Гриму Херсиру из Хвинира… который принял его весьма радушно. Бьёрн и его товарищи провели зиму у Грима. Но однажды ночью, в конце весны, Бьёрн внезапно проснулся и обнаружил, что над ним стоит человек с обнаженным мечом. Бьёрн успел схватить его за руку и выяснил, что этого человека послал Грим, намеревавшийся убить Бьёрна. Грим хотел предать Бьёрна ради его денег. Тогда Бьёрн покинул это место и отправился к Ондотту Краке, который жил в Хвинисфьорде… Летом Бьёрн отправился в набег на Британские острова, зиму же провел у Ондотта. В то время жена Бьёрна Хлиф умерла в Готланде, и Бьёрн женился на сестре Ондотта Хельге. От этого брака родился Тронд Моряк.

Вскоре с востока к своему отцу прибыл сын Хлиф Эйвинд, и когда Бьёрн начал уставать от своих походов, он передал Эйвинду и свои корабли, и свое занятие. Позже, в Ирландии, Эйвинд женился на Рафорте, дочери короля Кьярвала. На Гебридских островах она произвела на свет сына, которого оставили там для вскармливания, Спустя два года они вернулись на острова, чтобы посмотреть, как себя чувствует мальчик, и обнаружили ребенка с ясными глазами и очень худого от недоедания. Поэтому его и прозвали Хельги Магри — Хельги Худой. И после этого его забрали в Ирландию.

Бьёрн умер в доме своего родича Ондотта. Грим утверждал, что все его наследство должно достаться королю, так как сам он был иностранцем и сыновья его жили на западе, за морем. Но Ондотт сохранил его имущество для своего племянника Тронда.

Хельги вырос и возмужал в Ирландии. Он женился на Торунн Хирне, дочери Кетиля Флэтноуза с Гебридских островов… и у них было много детей. По прошествии ряда лет Хельги отправился в Исландию со своей женой и детьми — Хрольфом, Ингьялдом и той самой Ингунн, на которой женился Хамунд Хельярскин (он также прибыл в Исландию с Хельги). Как только Хельги увидел землю, он обратился к Тору, прося его указать место, где они должны пристать к берегу. Оракул направил его прямо к Эйяфьорду, запретив отклоняться как к востоку, так и к западу. Прежде чем прямо перед ними вырос фьорд, сын Хельги Хрольф спросил своего отца, подчинился бы тот Тору, если бы он направил его прямо в Северный океан. [С. Его сын Хрольф спросил, неужели Хельги направился бы в Северный океан, будь на то указание Тора, — лето уже заканчивалось, и вся команда считала, что сейчас самое время сойти на берег. ] Хельги основал поселение за Хрисеем, внутри Сварфадардала и провел свою первую зиму в Хамундастадире. Зима оказалась такой суровой, что им пришлось немало поволноваться из-за того скота, который они привезли с собой. Но весной Хельги совершил путешествие до Соларфьолла и убедился в том, что в верховьях фьорда земля выглядит намного темнее (то есть не так плотно укрыта снегом). [С. добавляет: они назвали это место Эйяфьордом — Островным фьордом — из-за островов, расположенных в его устье. ] Они перенесли все свое имущество на борт корабля и пристали к берегу у Галтарханара, где выпустили на волю двух свиней — хряка по имени Сольви и свиноматку. Три года спустя они вернулись в Сольвадал и обнаружили там уже 70 свиней.

Эту зиму Хельги провел в Бильдсе, а летом обследовал весь этот район, закрепив за собой территорию между Сиглунесом и Рейниснесом. В устье каждой реки, неподалеку от моря, он развел большой огонь, тем самым освятив всю территорию фьорда между двумя этими мысами. Следующей зимой Хельги обосновался в Кристнесе, где и прожил до конца своих дней. Религиозные верования его были смешанными: он верил в Христа и в то же время — перед отправлением в море и просто в ответственные моменты жизни — не забывал обращаться за помощью к Тору.

В то время как Хельги перевозил все свое имущество на новое место, его жена Торунн Хирна родила ребенка — в Торуннарсе. Это был Торбьорг Хольмасол — Островной сын.

А затем Хельги разделил свои земли между сыновьями и зятьями.

[С. 385.] Жил в Номудале человек по имени Кетильбьорн, сын Кетиля и Эзы, дочери ярла Хакона Грьотгардсона. Он был женат на Хельге, дочери Торда Скегги. Кетильбьорн отправился в Исландию в то время, когда вся земля вдоль берега моря уже была разобрана другими поселенцами. Корабль его назывался «Эллиди», и на нем он приплыл в Эллидаарос [устье реки Эллиди] ниже вересковой пустоши и провел свою первую зиму вместе с тестем, Тордом Скегги. Весной они отправились через вересковую пустошь на поиски хороших земель. Там у них было место для ночлега, теперь известное под именем Скалабрекка. Оттуда они направились к реке, которую назвали Оксара — река-топор, поскольку потеряли там свой топор. Некоторое время они провели в районе горного пика, названного ими Рейдармули — пик Форели, так как там они оставили пойманную в реке форель. Кетильбьорн занял под поселение весь Гримснес к северу от Хоскульдслёка, весь Лаугардал и территорию Бискупстунги вплоть до Стакссы и выстроил себе дом в Мосфелле…

Кетильбьорн был так богат, что приказал своим сыновьям выковать из серебра поперечную балку для храма, который они возводили. Но те отказались это сделать. Тогда Кетильбьорн со своим рабом Хаки и со своей служанкой Бот перевезли на двух быках все серебро на гору, и там они закопали его так надежно, что и по сей день никто не смог найти его.

[Его сын] Тейт женился на Алоф, дочери Бодвара из Ворса, сына викинга Кари; их сыном был Гизур Белый, отец епископа Ислейфа, отца епископа Гизура. Другим сыном Тейта был Кетильбьорн, отец Коля, отца Торкеля, отца епископа Коля. Много славных мужей было среди потомков Кетильбьорна.

[С. 86.] Гейрродом звали человека, покинувшего Халогаланд и отправившегося в Исландию. И вместе с ним поплыл… Ульфар Каппи. Гейррод занял под поселение землю от Торсы до Лангадалсы и жил в Эйре. Своему товарищу Ульфару он отдал землю по обе стороны Ульфарсфелла, а также территорию от горы в глубь страны.

У Гейррода была сестра по имени Гейррид. На ней женился Бьёрн, сын Больверка Блиндингатрьона, а их сына звали Торольф. После смерти Бьёрна Гейррид отправилась с сыном в Исландию, и первую зиму они провели в Эйре. Весной Гейррод отдал своей сестре усадьбу в Боргардале, Торольф же отправился за границу, чтобы принять участие в походах викингов. Гейррид никогда не скупилась на угощение для людей: ее жилище стояло возле столбовой дороги, и сама она часто сидела на скамейке перед дверью, приглашая к себе гостей. И дома у нее всегда был накрыт стол.

Торольф вернулся в Исландию после смерти Гейррода. Он предъявил притязания на земли Ульфара и вызвал его на бой. Ульфар был в то время уже стар и бездетен. Он погиб, сражаясь с Торольфом, а Торольф был ранен в ногу. С тех пор он не переставал хромать, за что и получил прозвище Бэгифот. Торольф унаследовал за Ульфаром часть его земель, другая же часть отошла Торфинну из Альптафьорда.

4. Стычки и междоусобицы

[С. 151–152.] Снэбьорн, сын Эйвинда Истмена и брат Хельги Магри, занял под поселение землю между Мьовафьордом и Лангадалсой и построил себе дом в Ватнсфьорде. Его сыном был Хольмстейн, отец Снэбьорна Галти. Матерью Снэбьорна Галти была Кьялвор, так что он и Тунгу-Одд приходились друг другу двоюродными братьями. Снэбьорн воспитывался в Тингнесе вместе с Тороддом, но время от времени проживал у Тунгу-Одда и его матери.

Хальбьорн, сын Одда из Кидьяберга (сына Халькеля, брата Кетильбьорна Старого), женился на дочери Тунгу-Одда Хальгерд. Первую зиму они провели у Одда, где в то время жил и Снэбьорн Галти. Между мужем и женой было мало любви.

Весной Хальбьорн начал готовиться к переезду на новое место, назначив отъезд на конец мая. Когда все было готово, Одд покинул дом и отправился в Рейкьяхольт, где у него стояли сараи для овец. Он не хотел присутствовать при отъезде Хальбьорна, так как понимал, что Хальгерд не желает уезжать вместе с мужем. Одд же всегда старался поддерживать между ними мир.

Оседлав лошадей, Хальбьорн направился в женскую половину дома, где сидела Хальгерд, расчесывавшая волосы. Волосы укрывали всю ее и падали на пол — у нее и у Хальгерд Снуинброк были самые чудесные волосы во всей Исландии. Хальбьорн приказал ей подниматься и отправляться в путь. Она ничего не ответила и продолжала сидеть. Тогда он дотронулся до нее, но она не пошевелилась. Это повторилось трижды. Тогда Хальбьорн встал прямо перед ней и произнес следующий стих:

Моя леди, закутанная в покрывало,
Сидит и смотрит, как я стою перед ней.
Прекрасная, как богиня,
Она с презрением отворачивается от меня;
Холод сковывает мою любовь, и все слабее
Надежда на то, что ее ненависть со временем испарится.
Бледнее бледного становятся мои щеки,
И скорбь заползает в мое сердце.

Произнеся это, он намотал ее волосы на руку, намереваясь стащить ее с возвышения, но она даже не пошевельнулась. Тогда он выхватил свой меч и отсек ей голову, а затем вышел из дома и ускакал прочь. С ним было еще три человека и пара навьюченных лошадей.

В доме в то время было совсем мало людей, но они тут же послали к Одду, чтобы сообщить ему о случившемся. Снэбьорн тогда жил в Кьялварарстадире, и Одд направил людей к нему, прося его отправиться в погоню, поскольку он сам, по его словам, не мог этого сделать. Снэбьорн взял с собой одиннадцать человек и поехал за Хальбьорном. Когда товарищи последнего заметили погоню, они стали умолять Хальбьорна бежать, но он отказался. Снэбьорн со своими людьми сразился в ними на холмах, которые с тех пор известны как Хальбьярнарвордур — Пирамиды Хальбьорна. Поднявшись на холм, Хальбьорн и его люди начали защищаться. Так погибли три человека Снэбьорна и двое товарищей Хальбьорна. Затем Снэбьорн отрубил Хальбьорну ногу у лодыжки. Тот доковылял до самого южного из холмов, где убил еще двух человек Снэбьорна, а сам пал мертвым. Именно поэтому на том холме три насыпи из камней, и еще пять — на другом. Снэбьорн же после этого вернулся домой.

В Гримсаросе Снэбьорн приобрел корабль, половину которого выкупил Хрольф из Раудасанда. Всего их подобралось двенадцать человек. Со Снэбьорном были Торкель и Сумарлид, сыновья Торгейра Рыжего, сына Эйнара из Стафхольта. Затем к ним присоединился Тородд из Тингнеса, приемный отец Снэбьорна, со своей женой. Хрольф же пригласил Стирбьорна, который после сна, приснившегося ему накануне, произнес следующий стих:

Я видел сон, возвещавший проклятие,
Которое падет на наши головы:
Тяжкий рок обрушится на нас
На северо-западе, за морем.
Там, где лед, и мороз,
И чудовищный холод.
Там, поведал мне сон,
Будет Снэбьорн убит.

Они отправились на поиски шхер Гуннбьорна и нашли землю. Снэбьорн же не хотел, чтобы они отправлялись исследовать территорию ночью. Но Стирбьорн покинул корабль, нашел в могильном кургане кошелек с деньгами и спрятал его. Снэбьорн ударил его топором, и тогда кошелек выпал на землю. Они построили дом, который зимой оказался погребен под снегом. Торкель, сын Торгейра Рыжего, обнаружил, что по шесту, торчащему из окна дома, стекает вода (это было в месяце Гой [февраль и начало марта]), так что они смогли пробиться наружу. Снэбьорн чинил корабль, а Тородд и его жена находились в доме от его имени, а Стирбьорн и его люди — от имени Хрольфа. Все прочие ушли на охоту и на рыбалку. Стирбьорн убил Тородда, а вместе с Хрольфом они убили и Снэбьорна. Сыновья Торгейра Рыжего и все остальные, чтобы спасти свою жизнь, поклялись им в верности.

Они отправились в Халогаланд, а оттуда совершили путешествие в Исландию, в Вадиль. У Торкиля Трефиля родилась хитрая идея, как ему провернуть дела с сыновьями Торгейра Рыжего. Хрольф выстроил крепость в Страндархейде, и Трефиль отправил Свейнунга за его головой. Поначалу он прибыл в Мир к Хермунду, затем к Олафу в Дрангар, а затем в Хаги к Гесту, который послал его к своему другу Хрольфу. Свейнунг убил Хрольфа и Стирбьорна, а затем вернулся в Хаги. Гест обменялся с ним мечом и топором и дал ему двух лошадей с черными гривами. Потом он направил человека вокруг Вадиля прямо в Коллафьорд и предложил Торбьорну Сильному потребовать себе лошадей. И Торбьорн убил его в Свейнунгсейре, так как меч Свейнунга переломился у рукояти. Трефиль же, встретившись с Гестом, хвалился, что так обвел его вокруг пальца, что Гест сам послал человека отрубить голову своему другу.

[С. 284.] Уни, сын Гардара, первооткрывателя Исландии, отправился на остров по поручению короля Харальда, обещая отдать всю страну ему во власть, а король в этом случае намеревался сделать его ярлом. Уни пристал к берегу в том месте, которое ныне называется Унаос, и построил там себе дом. Он взял себе под поселение землю к югу от Лагарфльота — всю территорию вплоть до Уналоека. Но как только исландцы разгадали его намерения, они стали обращаться с ним очень холодно и отказались продавать ему скот и провизию, так что он дольше не мог там находиться. Тогда Уни направился на юг Альптафьорда, но не смог там закрепиться и покинул восток страны вместе с двенадцатью товарищами. Они отправились на зиму к Лейдольфу Капни из Скогахверви. Уни стал возлюбленным его дочери, Торунн, и весной та понесла от него ребенка. В то время Уни захотел уехать со своими людьми, но Лейдольф поскакал вслед за ним. Они встретились и сразились у Флангастадира, поскольку Уни не захотел вернуться с Лейдольфом. Несколько человек из людей Уни погибли в сражении, и, волей-неволей, ему пришлось вернуться обратно, так как Лейдольф хотел, чтобы он женился на его дочери и поселился в его имении, которое и унаследовал бы после смерти тестя. Но позднее, когда Лейдольф зачем-то отлучился из дома, Уни вновь попытался уехать. Как только Лейдольф узнал об этом, он вновь бросился в погоню за Уни, и они сразились у Калфаграфира. На этот раз Лейдольф был так зол, что убил и Уни, и всех его товарищей.

[ «Тордарбок». Датчанин Уни, сын Гардара, пожелал подчинить Исландию либо себе, либо королю Харальду. Он жил в Осе, но не знал там ни минуты покоя, поэтому отправился дальше исследовать новые земли, а зимой поселился у Лейдольфа. Уни стал возлюбленным его дочери Торунн и пожелал увезти ее с собой, но Лейдольф отправился за ним в погоню. Они сразились у Калфаграфира. И с той и с другой стороны были убитые. Затем они разделились, но вскоре Лейдольф вновь начал преследование. Произошло второе сражение, и в этой битве пал Уни и все его товарищи.]

Сыном Уни и Торунн был Хроар Тунгу-Годи, который унаследовал все состояние Лейдольфа. Он женился на дочери Хамунда (сестре Гуннара из Хлидаренди), их сыном был прославленный Хамунд Холт. Тьорви Мокер и Гуннар были племянниками Хроара.

Тьорви просил руки Астрид Манвитсбрекки, дочери Модольфа, но ее братья, Кетиль и Хрольф, отказали ему и выдали сестру замуж за Торира Кетильссона. Тогда Тьорви нарисовал их изображения на стене уборной, и каждый вечер, когда он и Хроар отправлялись в уборную, он плевал в изображение Торира и целовал изображение Астрид, пока Хроар не стер их. После этого Тьорви вырезал их изображения на рукояти своего ножа и сложил следующий стих:

Поначалу свою возлюбленную и ее Торира
Я нарисовал на стене,
Юную невесту и ее жениха,
Соединив высокомерие с оскорблением!
Теперь же я держу на рукояти ножа
Ее высокочтимый образ.
Немало слов я прошептал
На ушко этой юной леди!

Все это позднее привело к убийству Хроара и сыновей его сестры.

[С. 348.] Жил человек по имени Бауг, молочный брат Кетиля Хенга, который отправился в Исландию и провел свою первую зиму в Баугстадире, а вторую — у Хенга [в Рангарвеллире]. По указанию Хенга он взял под поселение весь район Брейдабольстада, так что его владения дошли до земель самого Хенга. Жилище свое он устроил в Хлидаренди. Сыновьями его были Гуннар из Гуннарсхольта, Эйвинд из Эйвиндармули и третий — Стейн Быстрый. Дочерью же его была та самая Хильд, на которой женился Орн из Вэлюгерди.

Однажды Стейн Быстрый и Сигмунд, сын Сигвата Рыжего, возвращались домой из Эйрара и в одно время достигли переправы у Сандхолара. Каждый желал первым переправиться через реку. Сигмунд и его люди оттолкнули людей Стейна от лодки, но тут подоспел сам Стейн, который нанес Сигмунду смертельный удар. Из-за этого убийства все сыновья Бауга были изгнаны из Фьотсхлида. Гуннар отправился в Гуннарсхольт, Эйвинд — на восток в Эйвиндархол, а Сньяллстейн [то есть Стейн Быстрый] — в Сньяллстейнсхофди. Дочь Сигмунда Торгерд была очень недовольна тем, что убийца ее отца ушел невредимым, и она убедила своего мужа отомстить за Сигмунда. Онунд отправился в Сньяллсхофди в сопровождении тридцати человек и поджег дом Стейна. Сньяллстейн вышел из дома и сдался на милость победителя. Они отвели его к мысу и там убили. Теперь обязанность отомстить за это убийство перешла к Гуннару. Он был женат на Храфнхильд Сторольфсдоттир, сестре Орма Сильного, сыном же их был Хамунд. Эта пара — отец и сын — выделялась среди других мужей как силой, так и красивой наружностью.

Онунд был объявлен вне закона за убийство Сньяллстейна. В течение двух лет он никуда не выходил без надежной охраны, а родич Гуннара Орн из Вэлюгерди следил за каждым его передвижением. На третью зиму, после святок, воспользовавшись сведениями, полученными от Орна, Гуннар со своими людьми (30 человек) напал на Онунда, когда тот возвращался домой в сопровождении одиннадцати человек. Они сразились в Оррустудале; во время этой схватки были убиты Онунд, три его человека и один человек Гуннара. Гуннар, одетый в синий плащ, проскакал верхом от Хольта до Тьорсы и, немного не доехав до реки, упал с коня и умер от полученных в сражении ран.

Когда сыновья Онунда Сигмунд Клейкир и Эйлиф Богатый повзрослели, они начали уговаривать своего родича Морда Фиддла отомстить за убийство их отца. Тот заявил, что это будет не так-то легко сделать. Братья сказали, что больше всего их раздражает Орн, который живет совсем близко от них. Тогда Морд посоветовал им измыслить такое обвинение против Орна, которое позволило бы добиться его изгнания. И сыновья Онунда начали тяжбу против Орна, обвинив его в незаконном выпасе скота. И он был признан вне закона. Теперь сыновья Онунда могли убить его безнаказанно в любом районе страны за исключением Вэлюгерди и на территории в пределах полета стрелы от границ его владений. Сыновья Онунда без устали караулили Орна, но тот был очень осторожен. И все же они дождались своего — в тот день, когда Орн прогонял скот со своей земли, они убили его, и все считали, что это убийство останется неотомщенным.

Но Торлейф Гнейсти, брат Орна, заплатил Тормоду Тьостарсону (он только что вернулся в Эйрар из-за границы) за оправдание Орна. Тот выстрелил так далеко из своего большого лука, что все решили, что смерть Орна произошла в пределах освященных законом границ. Тогда Хамунд Гуннарсон и Торлейф приняли на себя обязательство отомстить за смерть Орна, а Морд поддержал двоих братьев, которые не платили штрафа, но были изгнаны из Флой. Затем, по поручению Эйлифа, Морд просил для него руки Торкатлы Кетильбьярнардоттир, которая принесла своему мужу в качестве приданого Хордаланд, где и поселился Эйлиф. А по поручению Сигмунда Морд просил руки Арнгунн, дочери Торстейна Дрангакарля, так что Сигмунд переселился на восток страны. Наконец, Морд выдал свою сестру Раннвейг замуж за Хамунда Гуннарсона, который вскоре после этого вернулся в Хлид. Сыном же их был Гуннар из Хлидаренди.

5. Рабы

[С. 125.] Один человек по имени Кетиль Гуфа Орлигсон… отправился в Исландию, когда заселение острова шло уже полным ходом. Он участвовал в набегах викингов на западе, откуда привез ирландских рабов: одного из них звали Тормод, другого Флоки, третьего Кори, четвертого Сварт и еще двух — Скорри. Кетиль прибыл в Росмхваланес и провел свою первую зиму в Гуфускаларе, весной же отправился в Нес и провел вторую зиму в Гуфунесе. Тогда же его рабы Скорри-старший и Флоки сбежали вместе с двумя женщинами, унеся с собой немало добра. Они намеревались спрятаться в Скоррахольте, но были убиты во Флокадале и Скоррадале.

Кетиль не нашел свободных земель в Нессесе и перебрался в Боргарфьорд, перезимовав в третий раз в Гуфускаларе на берегу реки Гуфы. В начале весны он отправился на запад в Брейдафьорд, подыскивая себе землю для поселения. На этот раз он остановился в Гейрмундастадире. Кетиль просил у Гейрмунда руки его дочери Гейр и получил согласие на брак, после чего Гейрмунд [Хельярскин] направил Кетиля исследовать земли на западной стороне фьорда, Рабы же, воспользовавшись отсутствием Кетиля, сбежали и ночью прибыли в Ламбастадир. В то время там жил Торд, сын Торгейра Ламби и Тордис Ингварсдоттир, тетушки Эгиля Скаллагримсона. Рабы подожгли дом и сожгли заживо Торда и всех его домочадцев. Они забрали множество добра, нагрузили его на лошадей, а затем отправились по дороге в Альптанес.

На следующее утро с тинга вернулся домой сын Торда Ламби Сильный. Он тут же бросился в погоню за рабами, и к нему присоединились люди с окрестных ферм. Когда рабы заметили погоню, они бросились бежать врассыпную — каждый своим путем. Преследователи схватили Кори в Коранесе, а остальные попытались спастись вплавь. Сварт был схвачен на Свартскере, Скорри — на Скоррее за Мюраром, а Тормод — на Тормодскере, в миле от острова. А Кетиль Гуфа отправился вскоре на запад, за Мюрар, и провел четвертую зиму в Снэфелльснесе. Позднее он занял под поселение земли Гуфуфьорда и Скаланеса вплоть до Коллафьорда.

[С. 149.] Жил в Соне человек по имени Гейр, который был также известен как Вегейр — Гейр из Храма, или Святой Гейр. Этим прозвищем он был обязан своим частым жертвоприношениям. У Вегейра было много детей. Вебьорн Сигнакаппи был его старшим сыном. Затем шли Вестейн, Вемунд, Вегест и Веторн, дочь же его звали Ведис. После смерти Вегейра Вебьорн впал в немилость у ярла Хакона, поэтому все братья и их сестра отправились в Исландию. Плавание их было долгим и трудным, но осенью они достигли Хлодувика к западу от Хорна. Затем Вебьорн начал готовиться к большому жертвоприношению, поскольку, заявил он, именно в этот день ярл Хакон совершил свое жертвоприношение, стараясь навлечь несчастье на их голову. Но пока Вебьорн занимался подготовкой к жертвоприношению, его братья начали торопить его, собираясь поскорее отправиться в путь. Вебьорн пренебрег своими обязанностями, и они вышли в море. В тот же, самый день их корабль потерпел крушение у скалистого берега, и они лишь с большим трудом — следуя указаниям Вебьорна — смогли выбраться из той передряги. Ныне эта скала называется Сигнаклейф. Атли из Фльота, раб Гейрмунда Хельярскина, предоставил им убежище на зиму. Когда же Гейрмунд узнал о великодушном поступке Атли, он отпустил его на свободу и отдал ему ферму, которой тот управлял.

[X. Атли… предоставил им убежище на зиму, заявив, что не возьмет платы за их содержание. Гейрмунд, заверил он их, не скупится на провизию. Когда же Атли встретился с Гейрмундом, тот спросил его, как он мог принять всех этих людей за его, Гейрмунда, счет. На что Атли ответил, что «до тех пор, пока существует Исландия, люди будут помнить о том, сколь замечательным человеком был Гейрмунд, коль скоро его раб смог поступить так, как он это сделал, не испрашивая на это предварительного разрешения у своего хозяина». — «За этот твой поступок, — объявил ему Гейрмунд, — ты получишь от меня свободу вкупе с той фермой, которой ты сейчас управляешь.»] В последующие годы Атли стал известным и уважаемым человеком.

Следующей весной Вебьорн взял под поселение землю между Скотуфьордом и Хестфьордом (Лошадиным фьордом) — столько, сколько юн смог обойти за день, и сверх того еще один кусок, который он назвал Фолафот. Вебьорн был замечательным бойцом, и о нем в Исландии сложена целая сага. Он отдал Ведис замуж за Гримольфа из Унадсдала. Через некоторое время они поссорились, и Вебьорн убил его возле Гримольфсватна, за что самого Вебьорна и еще трех человек вместе с ним убили на четвертичном тинге в Торснесе.

[С. 194.] Хросскель — так звали человека, который взял под поселение весь Свартардал и весь Ирарфеллсланд по указанию Эйрика [из Годдалира]. В его собственность перешла вся территория вплоть до Гильхаги, сам же он жил в Ирарфелле. У него был раб по имени Родрек, которого он отправил на юг через Мэлифеллсдал на поиски пригодных для поселения земель. Двигаясь на юг от Мэлифелла, Родрек дошел до ущелья, ныне известного как Родрексгил. Там он поставил столб, который назвал Ландконнуд — территориальный знак. От этого места Родрек вернулся домой…

[С. 196.] Жил в Мэлифелле человек по имени Векель Изменяющий Облик, взявший себе под поселение землю от Гилы до Мэлифелла. Он прослышал о путешествии Родрека и немного времени спустя сам отправился на юг в поисках новых земель. Он дошел до холмов, ныне известных как Векельсхаугар, и от этого места вернулся домой. Когда же Эйрик из Годдалира услышал об этом, он послал на юг своего раба по имени Ронгуд, который тоже должен был искать пригодные для поселения земли. Он прошел на юг до Блондуквисла, затем двинулся вдоль реки, которая течет от Винверьядала, и далее на запад — к лавовым полям между Рейкьявеллиром и горой Кьёль, где он обнаружил следы какого-то человека. Судя по всему, этот человек пришел сюда с юга. В этом месте Ронгуд возвел пирамиду из камней, ныне известную как Рангадарварда — Пирамида Ронгуда. Затем он направился в обратный путь, домой, и Эйрик отпустил его на свободу в награду за это путешествие, совершенное в интересах Эйрика. Именно с этого времени был проложен путь от южного до северного округа.

6. Животные

[С. 68.] Жил человек по имени Грим, сын Ингьялда, сына Хроальда из Хаддингьядала, брата Ази. Он отправился в Исландию в поисках земли, проплыл северным путем и провел зиму в Гримсее в Стейнгримсфьорде. Жену его звали Бергдис, а сына Торир.

Осенью Грим отправился со слугами в море ловить рыбу, а мальчик Торир лежал в лодке, завернутый в мешок из тюленьей кожи. Грим вытащил из моря водяного и спросил его: «Что ты можешь сказать нам о будущем? И где мы поселимся в Исландии?» На что водяной ответил: «Ничего не могу сказать о тебе и твоих людях, но что касается мальчика, завернутого в мешок из тюленьей кожи, то он поселится там, где твоя кобыла Скальм ляжет на землю вместе с грузом». Больше он ничего не добавил, но позднее, в ту же зиму, Грим и его люди отправились за рыбой, оставив мальчика на берегу, и все утонули. [X. Зимой Грим со своими рабами отправился ловить рыбу, сына он тоже взял с собой. Когда же мальчик начал мерзнуть, он завернул его в мешок из тюленьей кожи, завязав его у шеи. Грим вытащил водяного. «Поведай нам нашу судьбу и как долго мы еще проживем, — сказал Грим. — Иначе ты никогда больше не увидишь свой дом». — «Мне нечего сказать вам, так как еще до наступления весны вы все будете мертвы. Но твой сын найдет себе землю под поселение в том месте, где твоя кобыла Скальм ляжет под своим грузом». Больше он им ничего не сказал, но позднее в эту же зиму Грим умер и был похоронен на холме.]

Весной Бергдис и Торир покинули Гримсей и отправились через вересковую пустошь на запад к Брейдафьорду. Скальм шла и шла вперед и ни разу не легла на землю. Свою вторую зиму Бергдис и Торир провели в Скальмарнесе в Брейдафьорде. На следующее лето они отправились на юг, и пока Скальм шла вперед, они тоже продолжали идти на юг в Боргарфьорд. Когда же перед ними выросли два красных песчаных холма, кобыла остановилась и легла на землю возле того из них, который был западнее. И именно там Торир взял под поселение землю от Гнупы до Кальды, за Кнаппадалом, между горами и морем. Торир жил во внешнем Раудамеле и был великим вождем.

Как-то поздним вечером Торир, уже совсем старый и слепой, вышел за порог своего дома и увидел, как какой-то человек в железной лодке заплывает в устье реки Кальды — огромное, страшное чудовище, которое сошло на берег и двинулось по направлению к ферме под названием Хрипи. Там он начал копать землю прямо у входа в сарай, где стояли коровы. Этой же ночью из-под земли вырвался огонь, и именно тогда был уничтожен Боргахраун. Ферма же стояла там, где ныне находится Эльдборг — Огненная крепость… Скальм, кобыла Торира, приняла свою смерть в Скальмаркельде — Скальмовой трясине.

[С. 202.] Торир Дуфунеф, Голубиный Клюв, был воспитан в доме Оксен-Торира. Он приплыл в Гонгускардсарос, когда вся западная часть острова была уже заселена, так что ему пришлось отправиться на север за реку Йокульсу к Ландброту и взять под поселение землю между Глодафейкисой и Дьюпой, выстроив себе дом во Флугумюре.

В это время в Кольбейнсарос прибыл корабль с грузом — домашний скот. Они потеряли в лесах Бримнескогара молодую кобылицу, и Торир Дуфунеф купил права на нее. Позднее он нашел ее. Эта кобылица была самой быстрой из всех лошадей, за что и получила прозвище Флуга — Летящая.

Жил в то время в Исландии человек по имени Орн. Он был чародеем и путешествовал по всей стране. В Винверьядале он встретился с Ториром, который направлялся на юг, и поспорил с ним на то, какая из лошадей окажется быстрее (у Орна был замечательный жеребец). Ставка была по сто серебряных с человека. Они поскакали на юг, мимо Кьёля, пока не достигли потока, который с тех пор носит название Дуфунефсскейд — Поток Дуфунефа. Разница в скорости их лошадей была столь велика, что Торир даже вернулся назад, чтобы встретить Орна, проскакавшего лишь половину пути. Орн принял свой проигрыш так близко к сердцу, что не захотел больше жить: он отправился к горе, которая сейчас называется Арнафелл, и там покончил с собой. Флуга была совсем измучена, и Торир оставил ее на время в тех местах. Когда же он вернулся с тинга, он обнаружил рядом с ней серого жеребца, и кобыла уже была жеребая от него. Родившегося у нее жеребенка назвали Эйдфакси. Позже он был увезен за границу и там, на озере Мьор, погубил в один день семь человек и сам погиб там же. Флуга же пропала в болотах Флугумюра.

[С. 328–329.] Жил в Нордмёре в Норвегии человек по имени Хрольф Дровосек. Сыновьями его были Вемунд и Мольда-Гнуп, прославленные человекоубийцы и кузнецы. Работая у себя в кузнице, Вемунд сложил такую песенку:

Я один
Заслужил прозвище
Убийцы одиннадцати человек.
Бей сильнее, муж!

Гнуп уехал в Исландию из-за тех убийств, которые они совершили с братом. Он взял под поселение землю между Кудафльотом и Эйярой, а также весь Альптавер. В те дни там было большое озеро и много диких лебедей для охоты. Мольда-Гнуп продал часть своих земель разным людям, так что вскоре весь округ был заселен народом. Позднее, однако, огонь и лава обрушились на это место. Люди бежали оттуда на запад, к Хофдабрекке, и построили себе временные жилища в местечке Тьялдафолл. Но Вемунд, сын Сигмунда Клейкира, не позволил им там поселиться. И тогда они отправились в Хроссагард, где построили себе для зимовки большой дом. Но вскоре они перессорились, и дело даже дошло до убийств, так что весной Мольда-Гнуп отправился со своими людьми на запад в Гриндавик, где они все и поселились. Домашнего скота у них почти не было. Сыновья Мольды, Бьёрн и Гнуп, Торстейн-Хрунгнир и Торд-Легьялди, к тому времени стали уже совсем взрослыми.

Как-то ночью Бьёрну приснилось, что перед ним возник обитатель скал и предложил ему свою дружбу. Бьёрну показалось, что он ответил ему «да». Сразу после этого в стадо его коз пришел козел-самец, и скот Бьёрна начал плодиться так быстро, что вскоре он уже купался в деньгах. С этого времени его стали называть Хафр-Бьёрн — Бьёрн Козел. Люди, обладающие вторым зрением, утверждали, что по дороге на тинг Хафр-Бьёрна сопровождали духи — хранители этих мест, и то же самое было с Торстейном и Тордом, когда они отправлялись на охоту или на рыбалку.

Коулбитер и медведь

[С. 259.] Жил человек по имени Арнгейр, занявший под поселение всю Слетту между Хаваралоном и Свейнунгсвиком. Его детьми были Торгильс, Одд и та самая Турид, которая вышла замуж за Стейнольфа из Тьорсардала. [X. добавляет: еще мальчиком Одд все время слонялся вокруг очага; он был очень ленив и получил прозвище Коулбитер — Грызущий Уголь]. Как-то Арнгейр и Торгильс отправились во время снежной бури на поиски овец и уже не вернулись. Одд отправился вслед за ними и нашел их обоих мертвыми. Их убил белый медведь, который как раз пожирал свою добычу, когда на место трагедии подоспел Одд. Он убил медведя и притащил его домой. Люди рассказывали, что он съел этого медведя целиком, заявляя, что он отомстил за отца, убив медведя, а за брата — съев его. После этого с Оддом мало кто мог справиться. Он стал настоящим оборотнем и, выйдя однажды вечером из своего дома в Храунхофне, на следующее утро прибыл в Тьорсардал на помощь своей сестре, которую жители Тьорсардала хотели забить камнями. [X. забить камнями за колдовство. ]^{25}

7. Голодные годы

[ «Скардсарбок», Видауки, 1–2.] В языческие времена на Исландию обрушился настоящий голод. Было это в ту зиму, когда в Норвегии погиб король Харальд Грейклоук и власть захватил ярл Хакон [975–976]. Люди тогда ели воронов и лисиц и то, что прежде считалось совершенно несъедобным. Некоторые убивали старых и беспомощных и сбрасывали их в ущелья. Многие умерли от голода, другие же шли на воровство — их ловили и убивали. Даже поставленные вне закона убивали друг друга. Так, например, по просьбе Эйолфа Вальгердарсона был издан закон, согласно которому любой человек, убивший трех изгнанников, сам освобождался от наказания.

Восемьдесят лет спустя на страну вновь обрушился голод. Именно в эту зиму Ислейф был рукоположен в епископы епископом Бременским Альбертом. И было это в дни правления короля Харальда Сигурдарсона. В первую зиму пребывания Ислейфа в Исландии [1057–1058] там умерло от голода очень много людей. Съедено было все, что только можно было разгрызть зубами.

Летом епископ дал на тинге обет, что все жители острова будут поститься на двенадцатый день святок в течение трех лет — так было принято в Германии, где обучался епископ. В то время повсюду лежал такой глубокий снег, что большинство людей добирались до тинга пешком. Но вскоре после принесения этого обета погода улучшилась и наступило настоящее лето. А следующая зима была такой мягкой, что земля практически не замерзла, и люди ходили на святочную службу в церковь босиком, а в январе и феврале строили дома и возводили стены.

[ «Кристни сага», 14.] В тот год, когда умер епископ Гизур (1118), в Исландии был сильный голод. Во время Страстной недели бушевала такая снежная буря, что в некоторых северных округах люди не могли попасть в церковь на службу. В Страстную пятницу купеческий корабль был выброшен на берег под Эйяфьяллом. Сначала его подбросило в воздух (54-весельное судно), а потом швырнуло на скалы. В первый день Пасхи лишь немногие смогли прийти в церковь, чтобы причаститься, а некоторые так и умерли на улице.

Следующая буря пришла уже после смерти епископа, в тот день, когда люди отправились на тинг [19 или 20 июня]. Именно тогда была разбита на куски церковь в Тингвеллире, дерево на постройку которой было прислано самим королем Харальдом Сигурдарсоном.

В это лето в Исландию направлялось 35 кораблей. Многие потерпели крушение у ее берегов, некоторые затонули в море, и лишь 8 кораблей смогли отправиться в обратный путь — включая и те, которые провели здесь предыдущую зиму. И ни один из них не вышел в море до Михайлова дня. Из-за такого наплыва людей в стране начался голод…

Спустя год после смерти епископа Гизура был убит известный на острове человек — Торстейн Хальвардсон. Спустя еще год на тинг собралось очень много людей. В течение всех этих лет смертность в стране была так велика, что священник Сэмунд Ученый объявил на тинге, что количество людей, умерших за это время от болезней, ничуть не меньше числа тех, кто сейчас присутствует на тинге.

8. О поселении в целом

[X. 294.] Первыми в Исландии были заселены восточные фьорды. Лишь область между Хорнафьордом и Рейкьянесом заселялась дольше остальных: это происходило из-за того, что сильные ветры и рифы, а также недостаток гаваней затрудняли людям подход к берегу.

Некоторые из тех, кто прибыл на остров первым, поселились ближе к горам, по достоинству оценив качество прилежащих к ним земель. Те же, кто прибыл позже, считали, что первопоселенцы заняли слишком много земли под свои фермы. Примирил же их король Харальд Прекрасноволосый, постановивший, что каждый может взять в собственность лишь ту территорию, которую он и команда его корабля способны обнести огнями за один день.

В тот момент, когда солнце всходило на востоке, они должны были разжечь огонь. Затем им следовало развести дымящиеся костры — так, чтобы каждый последующий был заметен от предыдущего. И эти костры должны были гореть до самой ночи. Затем они шли до тех пор, пока солнце не оказывалось на западе, и тогда они зажигали новые костры.

[ «Скардсарбок», 313.] Существовал закон, согласно которому женщина могла занять под поселение лишь столько земли, сколько двухгодовалая телка в хорошем состоянии способна была обойти за один весенний день — от восхода до заката солнца.

[X. 268.] Существовал языческий закон, согласно которому корабли поселенцев должны были быть без носовых фигур. Если же на корабле была такая фигура, то ее следовало убрать до приближения к острову. Нельзя было подплывать к острову, если на корме корабля красовалось изображение с оскаленными зубами, поскольку духи острова могли испугаться подобного зрелища.

[С. 398.] Знающие люди утверждают, что страна была полностью заселена за период в шестьдесят лет с момента первого поселения. И с того времени количество усадеб оставалось практически неизменным. К концу этого срока были еще живы некоторые из первых поселенцев и их дети.

[С. 399.] Знающие люди утверждают, что среди тех, кто заселял Исландию, было немало крещеных людей — в основном это были те, кто приплыл сюда с запада. Называют такие имена, как Хельги Магри и Орлиг Старый, Хельги Бьола, Йорунд Христианин, Ауд Глубокомысленная, Кетиль Безумный и другие. Некоторые из этих людей остались верны своей вере до последнего вздоха, но уже их дети начали строить храмы и совершать жертвоприношения, так что в течение почти ста лет вся страна исповедовала язычество.

[X. 354.] Сейчас поселения, созданные в Исландии, были перечислены согласно тому, как некогда написали высокоученые мужи — вначале священник Ари Ученый, сын Торгильса, и Кольскегг Ученый. Но я, Хаук Эрлендсон, написал свою книгу, пользуясь той, что была написана ранее ученейшим из всех мужей — Геррой Стурлой Тордарсоном, а также другой книгой, написанной Стирмиром Ученым. Я взял из каждой книги те сведення, которые дополняют и уточняют друг друга, хотя по большей части они повествуют об одних и тех же вещах. Неудивительно поэтому, что «Ланднамабок» оказалась больше любой из этих книг.

ГРЕНЛАНДСКАЯ САГА

«Грёнлендинга сага»

Жил некогда человек по имени Торвальд, сын Асвальда, внука Ульфа-Оксен-Торира. Торвальд и его сын Эйрик Рыжий покинули Йедер [в Норвегии] и уплыли в Исландию, так как совершили несколько убийств. Исландия к тому времени была полностью заселена. Поначалу они построили себе дом в Дрангаре (на Восточных скалах), в Хорнстрандире, где Торвальд и умер. Эйрик женился на Тьодхильд, дочери Иорунд и Торбьорга, которая до этого была замужем за Торбьорном Хаукадалером. После смерти отца Эйрик отправился на север и обосновался в Эйрикстадире, рядом с Ватнасхорном. Сына Эйрика и Тьодхильд звали Лейф.

После убийства Эйольфа Саура и Хольмганга-Храфна Эйрик вынужден был покинуть Хаукадаль. Он отправился на запад в Брейдафьорд и построил себе дом на Окснее — в Эйрикстадире. Он одолжил Торгесту свои бревна для помоста, но не смог затем получить их назад. По этой причине между ним и Торгестом вспыхнула ссора, которая описывается в сказании об Эйрике. На стороне Эйрика был Стир Торгримссон, а также Эйольф из Свинея, сыновья Торбранда из Альптафьорда и Торбьорн Вифильссон. Торгеста же поддерживали сыновья Торда Геллира и Торгейр из Хитардала.

На тинге, прошедшем в Торснесе, Эйрик был объявлен вне закона. В Эйриксваге он начал готовить свой корабль для выхода в море. Когда же судно было полностью готово, Стир и другие его товарищи помогли ему благополучно миновать острова. Эйрик сообщил своим друзьям, что собирается отправиться на поиски той страны, которую видел однажды Гуннбьорн Ульф-Кракасон, заброшенный штормом далеко в океан и открывший Гуннбьярнарскер — шхеры Гуннбьорна. Если он найдет эту землю, отметил Эйрик, он вернется назад и обо всем расскажет своим друзьям.

Эйрик плыл кратчайшим путем мимо Снэфеллсйокула. Он нашел новую землю и пристал к берегу в том месте, которое сам назвал Мидьокулом и которое сейчас называется Бласерком. Оттуда он направился вдоль берега на юг, чтобы оценить, пригодна ли эта земля для заселения. Первую свою зиму он провел в Эйриксее, что находится в центре Восточного поселения, а с приходом весны направился в Эйриксфьорд, где построил себе дом. Летом он направился на запад, в неисследованные еще земли, давая названия всему, что встречал на своем пути. Вторую зиму он провел в Хольмаре возле Хварфсгнипы, но на третье лето отправился дальше на север — к Снэфеллу и Хравнсфьорду. Посчитав, что, продвинулся достаточно далеко, он вернулся назад и провел третью зиму в Эйриксее, неподалеку от устья Эйриксфьорда.

На следующее лето он вернулся в Исландию и привел свой корабль в Брейдафьорд. Открытую им страну он назвал Гринланд — Зеленая страна, так как посчитал, что такое название привлечет туда больше людей. Зиму он провел в Исландии, но следующим летом отправился заселять новую землю. Поселился Эйрик в Браттахлиде — на Крутом склоне, в Эйриксфьорде.

Знающие люди сообщают, что в то лето, когда Эйрик отправился заселять Гренландию, вместе с ним из Брейдафьорда и Боргарфьорда отплыли еще 35 кораблей [по другой версии — 25], но лишь 14 из них благополучно добрались до места. Остальные же вынуждены были вернуться назад, а другие погибли. Произошло это за пятнадцать лет до того, как Исландия была обращена в христианство. Это было в то самое лето, когда епископ Фридрек и Торвальд Кодранссон вернулись из Исландии в Норвегию.

Вот имена людей, которые отправились тогда в Гренландию вместе с Эйриком и взяли себе землю под поселение: Герьольф взял Херьольвсфьорд (а жил он в Херьольвснесе); Кетиль — Кетильсфьорд, Храфн — Хравнсфьорд, Сольви — Солвадаль, Хельги Торбрандссон — Альптафьорд, Торбьёрн Глора — Сиглуфьорд, Эйнар — Эйнарсфьорд, Хафгрим — Хавгримсфьорд и Ватнахверви, Арнлауг — Арнлаугсфьорд. Некоторые же из них отправились в Западное поселение.

Спустя шестнадцать лет [по другой версии — четырнадцать] после того, как Эйрик Рыжий уплыл на поселение в Гренландию, его сын Лейф совершил путешествие из Гренландии в Норвегию. Он достиг Трандхейма в ту самую осень, когда король Олаф Трюгвасон уехал с севера из Халогаланда. Лейф привел свой корабль в Нидарос и немедленно отправился на встречу с королем Олафом, который проповедовал ему истинную веру, как и всем прочим язычникам, с которыми встречался. С Лейфом у короля не было никаких проблем: и он, и его товарищи крестились, и Лейф провел эту зиму с королем, который принимал его очень благосклонно [ «Флатейярбок»].

В то же самое лето [то есть в 1000 году] король Олаф отправил в Исландию Гизура и Хьялти. Теперь же он послал Лейфа в Гренландию проповедовать там христианство. Вместе с ним король отправил священника и других благочестивых людей, чтобы окрестить местный народ и разъяснить им принципы истинной веры. Лейф отплыл в Гренландию в то же лето, а по пути подобрал команду одного корабля, потерпевшего крушение. Он достиг Гренландии в конце лета и отправился жить в Браттахлид, к своему отцу Эйрику. С тех пор люди стали называть его Лейф Счастливый. Но его отец считал, что один его поступок стер другой: хотя Лейф и спас жизнь команде целого корабля, но он же привез в Гренландию «этого проходимца» (так Эйрик именовал священника). Несмотря на это, Лейфу удалось убедить его креститься; тогда же были крещены все жители Гренландии^{26} [ «Флатейярбок»].

Герьольф был сыном Барда Герьольфесона и родственником Ингольфа Поселенца. Ингольф дал [старшему] Герьольфу и его людям землю между Вагом и Рейкьянесом. Поначалу Герьольф [младший] жил в Дрепстоке. Жену его звали Торгерд, а сына — Бьярни, и был это весьма одаренный молодой человек. С самых ранних лет он много путешествовал за границей и преуспел как в накоплении богатств, так и в приобретении хорошей репутации. Зимы он проводил либо за морем, либо у своего отца, и вскоре приобрел свой собственный корабль. В последнюю зиму, проведенную Бьярни в Норвегии, Герьольф продал свою ферму и отправился с Эйриком в Гренландию. На борту корабля вместе с Герьольфом был один христианин с Гебридских островов — тот самый, что сочинил «Хафгердингадрапу» — то есть «Сказание о Вздымающихся волнах»^{27}, в котором были следующие стихи:

Я молю того, кто свят и безупречен:
О, мой Отец, мой путь и мое пристанище,
Владыка небес, пусть твоя благословляющая рука
Охранит меня в моих странствиях.

Герьольф обосновался в Херьольвснесе, и был он весьма почитаемым человеком. Эйрик Рыжий жил в Браттахлиде. Он занимал очень высокое положение, и все признавали его авторитет. Детьми Эйрика были Лейф, Торвальд и Торстейн, а также дочь по имени Фрейдис, которая вышла замуж за человека по имени Торвард. Жили они в Гардаре, там, где сейчас находится усадьба епископа. Фрейдис была женщиной с характером, тогда как Торвард — обыкновенным ничтожеством. Она вышла за него замуж главным образом из-за денег. Жители Гренландии были в то время язычниками.

Бьярни привел свой корабль в Эйрар в то самое лето, когда его отец уплыл в Гренландию. Эта новость застала Бьярни врасплох, и он даже не стал разгружать свой корабль. Товарищи спросили его, что он намерен делать, и Бьярни ответил, что собирается, как обычно, провести зиму в доме своего отца:

«Я собираюсь отплыть в Гренландию, если вы готовы отправиться туда со мной».

Все заявили, что согласны с его решением.

«Это будет рискованное путешествие, — сказал Бьярни, — поскольку никто из нас еще не плавал в тех морях».

И все же они отправились в путь и плыли три дня, пока земля не скрылась у них из виду. Затем попутный ветер стих, и задули северные ветра, принесшие густой туман, так что они потеряли всякое представление о том, куда они плывут. Все это продолжалось не один день, но в конце концов выглянуло солнце, и они смогли определиться с курсом. Так они плыли еще один день, после чего увидели землю и стали обсуждать, что это могла быть за земля. Бьярни заявил, что, по его мнению, это не Гренландия. Его спросили, намерен ли он плыть к этой земле или нет. «Я бы хотел, — заявил Бьярни, — подплыть как можно ближе к этой земле». Так они и поступили и вскоре увидели, что там нет гор и что вся эта страна покрыта лесами. Они оставили землю по левому борту и поплыли дальше.

Так прошло еще два дня, прежде чем они увидели новую землю. Команда снова спросила Бьярни, не думает ли он, что это Гренландия. Но, по его мнению, эта земля тоже не могла быть Гренландией, «поскольку говорят, что в Гренландии много больших ледников». Вскоре они подошли ближе к земле и обнаружили, что она представляет собой большую равнину, покрытую густыми лесами. Команда обсудила положение дел и решила, что пора пристать к берегу. Но Бьярни отказался это сделать. Его товарищи заявили, что им нужны вода и лес. «Ничего вам не нужно», — ответил им Бьярни и услышал в ответ не самые теплые слова.

Бьярни отдал приказ плыть дальше, что и было исполнено. Они плыли еще три дня при юго-западном ветре и в третий раз увидели землю — высокую, гористую и покрытую ледниками. Команда спросила Бьярни, будет ли он причаливать здесь к берегу, но Бьярни ответил, что не желает этого делать: «По-моему, эта страна ни для чего не пригодна». Тогда они поплыли вдоль земли и вскоре увидели, что это остров.

И вновь они направили свой корабль в океан, сопровождаемые попутным ветром. Вскоре ветер посвежел, и теперь они уже плыли под полными парусами. Спустя четыре дня они увидели еще одну землю. Команда спросила Бьярни, не Гренландия ли это. «Все это очень похоже на то, что я слышал о Гренландии, — заметил Бьярни. — И здесь мы пристанем к берегу».

Так они и поступили и вечером того же дня причалили к берегу возле одного мыса. Там уже была привязана лодка, на мысу жил отец Бьярни — Герьольф. Именно поэтому мыс был назван его именем — Херьольвснес. Бьярни поселился в доме отца и оставался с ним до конца жизни, а после смерти Герьольфа жил здесь в качестве его наследника.

Затем случилось так^{28}, что Бьярни Герьольфссон покинул Гренландию, чтобы встретиться с ярлом Эйриком, и последний принял его весьма радушно. Бьярни поведал о своих путешествиях и тех землях, которые он видел, и люди подумали, что мало в нем было предприимчивости и любопытства, если он не захотел узнать подробнее, что это за земли. И многие его за это осуждали. Бьярни стал вассалом ярла и на следующее лето вернулся в Гренландию. Здесь в то время много говорили о его открытиях. Лейф, сын Эйрика Рыжего из Браттахлида, встретился с Бьярни и купил у него корабль. Здесь же Лейф нашел команду (как рассказывают, всего их было 35 человек). Лейф пригласил своего отца Эйрика присоединиться к его экспедиции, но тот отказался, посчитав, что уже слишком стар и не сможет, как прежде, переносить все тяготы опасного путешествия. Но Лейф возразил, что из всех членов их семьи Эйрик по-прежнему может рассчитывать на особую удачу, и тот в конце концов поддался на уговоры сына. Как только они подготовили все для путешествия, сразу же выехали к морю из дома. Не успели они, однако, преодолеть и часть пути, как лошадь Эйрика оступилась, он упал и повредил ногу. «Не судьба, видно, мне, — сказал Эйрик, — открыть еще одну землю. И мы больше не можем продолжать наш путь вместе». Эйрик вернулся домой в Браттахлид, а Лейф и его товарищи поскакали дальше к кораблю, и всего их было, как утверждают, 35 человек. Был среди них и один немец по имени Тюркир.

Снарядив свой корабль, они отправились в открытое море и прежде всего поплыли к той земле, которую Бьярни и его команда видели последней. Подплыв к берегу, они стали на якорь и спустили лодку, затем сошли на берег, но не увидели там ни единой травинки. Повсюду были одни ледники, а от моря к ледникам вела единственная скальная плита. Страна показалась им совершенно пустынной и бесплодной. «По крайней мере, — заметил Лейф, — с нами не случилось так, как с Бьярни, который даже не сошел на берег. Теперь я хочу дать этой земле имя и назову ее Хеллуланд — Скалистая равнина». После чего все они вернулись на корабль.

Затем они снова направились в море в поисках другой земли. И на этот раз мореходы приблизились к берегу, бросили якорь, спустили лодку и высадились на берег. Новая страна оказалась равнинной и лесистой. Берега, отлого спускающиеся к морю, были покрыты мелким белым песком. «Этой стране, — заявил Лейф, — следует дать имя в соответствии с ее природой, поэтому я назову ее Маркланд — Лесная страна». После этого они сразу же вернулись на корабль.

Затем они снова вышли в море и плыли два дня при северо-восточном ветре, пока не увидели еще одну землю. Они приблизились к земле и достигли острова, лежащего к северу от нее. Там они сошли на берег и осмотрелись. Погода стояла чудесная, на траве была роса. Они опустили руки в эту росу, затем поднесли ее ко рту и подумали, что никогда еще им не встречалось ничего слаще ее. Затем они вернулись на корабль и заплыли в узкий пролив, лежащий между островом и северным мысом неизвестной земли. Отсюда они направились на запад, обогнув по пути мыс. Там были обширные отмели, и кораблю пришлось долго пробираться между ними, пока наконец Лейф и его товарищи не увидели впереди открытое море. Но их желание сойти на берег было столь велико, что они не стали дожидаться прилива, а спустили лодку и пристали к земле в том месте, где из озера вытекала река. Затем, как только прилив поднял их корабль, они вернулись к нему на лодке и провели его в реку, а оттуда в озеро, где и встали на якорь. Они перенесли на берег свое имущество и соорудили себе палатки для жилья. Но позднее, решив остаться здесь на зиму, выстроили себе большой дом.

И в реке, и в озере было много лосося, и рыба эта была куда больше той, которую они когда-либо видели. Климат здесь казался на редкость теплым, и им даже не пришлось заготавливать скоту сено: мороза зимой не было, и трава лишь немного поблекла. День и ночь здесь были более равны друг другу по протяженности, чем в Гренландии и Исландии. В самый короткий день зимы солнце было так же хорошо видно в три часа пополудни, как и утром. (Буквально: в самый короткий день (или дни) у солнца там был eyktarstaðr и dagmálastaðr. В начале XI столетия у норманнов еще не было часов, но указанный период охватывает примерно шесть часов: три до полудня и три после.)

Как только они завершили строительство дома, Лейф обратился к своим товарищам со следующими словами: «Теперь я хочу разделить нашу команду на две отдельные группы и исследовать эту страну. Одна группа останется здесь, в доме, а другая отправится на разведку — но так, чтобы они ни в коем случае не разделялись и могли вернуться домой уже к вечеру». Так и повелось с того времени, и Лейф то отправлялся в экспедиции, то оставался дома. Лейф был мужчиной высоким и сильным, привлекательной наружности. Он отличался умом и проницательностью, был во всех отношениях воздержанным и честным.

Как-то случилось так, что они вернулись домой без одного человека, немца Тюркира. Лейфа это очень расстроило, так как Тюркир долго жил вместе с ним и его отцом и очень привязался к Лейфу, когда тот был еще совсем ребенком. Лейф высказал своим товарищам немало нелицеприятных слов и сам отправился на поиски Тюркира, взяв с собой еще дюжину человек. Не успели они еще отойти далеко от дома, как столкнулись с Тюркиром, возвращавшимся к месту стоянки. Все они с большой радостью приветствовали его. Лейф сразу же заметил, что его приемный отец в хорошем настроении. Тюркир был человеком невысоким и невзрачным, с выступающим лбом и невыразительным лицом, зато на редкость искусным в различного рода ремеслах.

— Почему вы так задержались, — спросил Лейф, — и почему проделали этот путь отдельно от своих товарищей?

Поначалу Тюркир долго говорил по-немецки, так что никто не мог его понять. Но спустя какое-то время он заговорил по-норвежски:

— Я прошел ненамного дальше, чем вы, но могу сообщить вам кое-что новое: я нашел виноградные лозы с гроздьями на них.

— Неужели это правда? — спросил Лейф.

— Разумеется, это правда, — ответил Тюркир. — Я родился в стране, где виноград — отнюдь не редкость.

Они спали всю ночь, а наутро Лейф сообщил им следующее:

— Теперь у нас с вами есть два основных занятия — собирать виноград и валить лес, поскольку я хочу нагрузить этим свой корабль.

Так они и поступили, и вскоре вся их буксирная лодка была заполнена виноградными лозами. Они полностью загрузили свой корабль и весной отправились в путь. Лейф назвал ту землю в соответствии с теми хорошими вещами, которые они нашли на ней, Винланд — Виноградная страна. Затем они вышли в море и плыли при попутном ветре, пока не увидели вдали ледяные горы Гренландии.

Тогда один человек нарушил молчание и спросил у Лейфа:

— Почему ты так круто забираешь к ветру?

— Я думаю об управлении кораблем, — ответил Лейф, — но не только о нем. Вы ничего не замечаете в стороне от нашего пути?

Они ответили, что не видят ничего необычного. — Я не уверен, — заметил Лейф, — вижу ли я вон там корабль или риф.

Теперь и они увидели это тоже и сочли, что это риф. Но глаза Лейфа были гораздо зорче их, и он разглядел на этом рифе людей.

— Я думаю, нам следует двигаться против ветра, — сказал Лейф. — Тогда мы подойдем к ним так близко, что при необходимости сможем поднять их на борт. Если же они настроены воинственно, мы сохраним за собой контроль за ситуацией.

Итак, они направились к рифу, спустили парус и встали на якорь. Затем спустили на воду вторую маленькую лодку, которая была на корабле. Тюркир спросил людей с рифа, кто они такие.

Их предводитель ответил, что его зовут Торир и по происхождению он норвежец.

— А как зовут тебя? — спросил он Лейфа. Лейф ответил ему.

— Ты сын Эйрика Рыжего из Браттахлида? — поинтересовался Торир.

Лейф сказал ему, что он действительно сын Эйрика.

— А теперь я хочу пригласить вас всех на борт моего корабля со всем тем грузом, который он сможет увезти.

Они приняли его предложение и поплыли вместе с ним в Эйриксфьорд. В конце концов они добрались до Браттахлида. Лейф пригласил Торира, его жену Гудрид и еще трех человек к себе. Они также нашли жилье как для спутников Торира, так и для своих собственных. Всего же Лейф снял с рифа пятнадцать человек. После этого его и прозвали Лейфом Счастливым. Этот поступок, равно как и путешествие в Винланд, принесли Лейфу уважение сограждан и в немалой степени пополнили его кошелек.

В эту зиму Торира и его спутников поразила тяжелая болезнь, так что многие из них умерли, и Торир в том числе. В эту же зиму умер и Эйрик Рыжий.

Люди без конца обсуждали экспедицию Лейфа в Винланд. Его брат Торвальд считал, что они недостаточно исследовали новые земли. Тогда Лейф сказал Торвальду: «Если ты хочешь, брат, отправляйся сам в Винланд на моем корабле. Но сначала я поплыву на нем к рифу, с которого снял Торира, и заберу оттуда строевой лес».

Так он и сделал. И теперь Торвальд готовился под руководством своего брата Лейфа отправиться в путешествие вместе с тридцатью товарищами. Позднее они снарядили корабль и вышли в море, но о том, как проходило их плавание, ничего неизвестно — вплоть до того момента, как они прибыли в Винланд, в Лейфсбудир, где они провели зиму, приводя в порядок корабль и питаясь пойманной в море рыбой. Весной же Торвальд приказал готовить корабль, а часть его людей отправилась на лодке вдоль западного побережья, исследуя страну. Земля эта оказалась на редкость привлекательной. Вся она была покрыта лесами, которые подступали совсем близко к берегу; сам же берег был усыпан мелким белым песком. Вдоль побережья им встретилось большое количество островков и мелей. Нигде они не обнаружили жилища людей, только на одном из западных островов нашли деревянное зернохранилище. Больше там не было ничего, сделанного руками человека, так что осенью они вернулись назад, в Лейфсбудир.

На следующее лето Торвальд отправился с торговым судном на восток и далее на север, вдоль побережья. Возле одного из мысов их застигла непогода, корабль выбросило на берег, так что он разбил киль. Торвальду и его спутникам пришлось надолго задержаться в этом месте, ремонтируя корабль. И тогда Торвальд сказал своим товарищам: «Я хочу, чтобы мы установили на этом мысе корабельный киль и назвали его Кьяларнес — Мыс-Киль». Так они и сделали, а потом поплыли прочь, на восток, вдоль берега, и так приплыли в устье следующего фьорда. Там они стали на якорь возле одного мыса, сильно поросшего лесом. С корабля на берег перебросили сходни, и Торвальд со всей командой сошел на берег. «Это прекрасное место, — отметил Торвальд. — И здесь я хотел бы построить себе дом». Затем они направились к кораблю и только тут заметили на песке какие-то три холма. Мореходы направились к ним и обнаружили три перевернутые лодки, обтянутые кожей, и под каждой лодкой было три человека. Тогда Торвальд и его товарищи разделились и напали сразу на всех этих людей. Восемь человек они убили, а один смог скрыться на своем каноэ. Затем норманны поднялись на мыс, откуда были хорошо видны все окрестности, и разглядели по берегам фьорда множество холмов, которые были, по их мнению, не чем иным, как жилищами людей. И сразу же после этого их одолела такая сонливость, что они не смогли противостоять ей и все заснули. Затем до них донесся крик, заставивший их подняться: «Вставай же, Торвальд, и вы тоже, если хотите остаться в живых. Возвращайся на корабль со своими людьми и скорее плыви прочь от этой земли!» В тот же миг из глубины фьорда появилось бесчисленное количество обтянутых кожей лодок, и весь этот флот атаковал Торвальда и его спутников. «Мы должны немедленно возвести укрытия по обеим сторонам корабля, — приказал Торвальд, — а затем защищаться до последнего». Так они и сделали. Скрэлинги продолжали стрелять в них еще какое-то время, а затем бросились прочь — с такой скоростью, на какую только были способны.

Когда все закончилось, Торвальд поинтересовался у своих людей, не ранен ли кто из них. На это ему ответили, что все они в полном порядке. «У меня под рукой рана, — сообщил им Торвальд. — Стрела пролетела между планшетом и щитом и ранила меня. Вот эта стрела, и она принесет мне смерть. Теперь я приказываю вам как можно скорее готовиться к возвращению. Меня же вы отнесете на тот самый мыс, где я собирался построить себе дом. Возможно, это были пророческие слова, когда я сказал, что хотел бы пожить там какое-то время. Там вы и похороните меня, и установите кресты у меня в ногах и возле головы. Мыс же этот отныне пусть зовется Кроссанес (Крестовый мыс)».

Гренландия в то время уже была христианской страной, хотя Эйрик Рыжий умер еще до обращения гренландцев в христианство.

И вот Торвальд умер. Его товарищи сделали все так, как он их просил, а затем присоединились к остальным и рассказали им обо всем, что произошло. Они оставались там в течение еще одной зимы, собирали виноград и грузили его на корабль. Весной, совершив все необходимые приготовления, они отплыли в Гренландию и привели свой корабль в Эйриксфьорд, чтобы поведать Лейфу о судьбе его брата.

Тем временем в Гренландии произошло следующее событие: Торстейн из Эйриксфьорда женился и взял себе в жены Гудрид Торбьярнардоттир, которая, как уже упоминалось ранее, была женою Торира Истмена. Но теперь Торстейн Эйриксон собрался плыть в Винланд, чтобы забрать оттуда тело своего брата Торвальда. Он стал готовить к отплытию тот же самый корабль, подобрав команду по росту и силе. С собой Торстейн взял двадцать пять моряков и свою жену Гудрид. Подготовив корабль, они вышли в открытое море, и вскоре земля скрылась у них из виду. Все лето штормы носили их по морю, так что они не имели ни малейшего представления о том, где они находятся. Но спустя неделю после начала зимы они пристали к берегу в Лисуфьорде — в Гренландии, в Западном поселении. Торстейн начал подыскивать жилище и вскоре смог расселить всех своих товарищей. Только ему и его жене не нашлось пристанища, так что они были вынуждены провести две ночи на борту корабля.

В то время христианство в Гренландии еще только завоевывало свои позиции.

Как-то ранним утром к установленной на борту корабля палатке Торстейна и Гудрид подошли несколько человек, и их вождь спросил, что за люди находятся в палатке.

— Нас здесь двое, — ответил Торстейн. — А вы кто такие?

— Меня зовут Торстейн, но больше я известен под именем Торстейн Черный. Я пришел сюда, чтобы предложить тебе и твоей жене отправиться ко мне в дом и поселиться у меня.

Торстейн ответил, что он должен посоветоваться с женой, которая предложила решить этот вопрос ему самому, так что он решил согласиться.

— Тогда я вернусь за вами завтра и приведу ломовую лошадь, так как хочу, чтобы у вас было с собой все необходимое. Но живу я очень уединенно, и в доме кроме меня только один человек — моя жена. Человек я очень упрямый и своевольный, к тому же исповедую иную веру, чем вы, — хотя и подозреваю, что вы исповедуете лучшую.

Он пришел за ними на следующий день с лошадью, и они поселились у Торстейна Черного, который очень хорошо о них заботился. Гудрид была женщиной привлекательной наружности, умной и прекрасно умела обращаться с чужими людьми.

В начале зимы товарищей Торстейна Эйриксона поразила болезнь, и многие из них умерли. Торстейн приказал изготовить гробы для тех, кто умер, а затем переправить их на корабль, сделав все необходимые приготовления: «Поскольку я собираюсь перевезти летом все тела в Эйриксфьорд». Но спустя очень короткий промежуток времени болезнь поразила и членов семьи Торстейна Черного. Первой заболела его жена, которую звали Гримхильд. Она была очень рослой женщиной и сильной, как мужчина, но болезнь быстро иссушила ее. Вскоре заболел и Торстейн Эйриксон. Оба они слегли практически в одно и то же время. Вскоре Гримхильд, жена Торстейна Черного, умерла. Как только она умерла, Торстейн Черный вышел из комнаты за доской, на которую он мог бы положить тело. «Не уходи надолго, Торстейн», — попросила Гудрид, и тот пообещал ей, что скоро вернется. Через некоторое время заговорил Торстейн Эйриксон: «Чудны пути нашей хозяйки. Вот ведь она пытается подняться на локтях и свешивает ноги с кровати в поисках своих ботинок». В этот момент в дом вошел хозяин дома Торстейн, и Гримхильд тут же легла, а все балки в комнате заскрипели. Торстейн сделал гроб для Гримхильд, затем вынес его наружу и должным образом похоронил. И хотя он был рослым и крепким мужчиной, ему понадобилась вся его сила, чтобы вынести тело из дома.

Вскоре состояние Торстейна Эйриксона ухудшилось, и он умер. Его жена Гудрид была вне себя от горя. В то время все они находились в общей комнате. Гудрид села на табуретку, стоявшую возле скамьи, на которой лежал ее муж Торстейн. Тогда хозяин дома Торстейн поднял ее с этой табуретки и посадил ее на другую скамью, рядом с собой, которая стояла напротив той, где лежало тело. Торстейн долго говорил с Гудрид, утешая в ее горе, и пообещал ей отправиться вместе с ней в Эйриксфьорд и перевезти туда тела ее мужа и всех его умерших товарищей. «Я возьму с собой также других людей, — сказал ей Торстейн, — чтобы поддержать тебя и помочь тебе».

Она поблагодарила его. Но тут Торстейн Эйриксон приподнялся, сел и произнес: «Где Гудрид?»

Трижды он спросил так, но она хранила молчание.

Затем она спросила Торстейна Черного: «Должна ли я отвечать на его вопросы?»

Он посоветовал ей молчать. Затем Торстейн Черный прошел через комнату и опустился на табуретку, посадив Гудрид себе на колени. «Что тебе нужно, мой тезка?» — спросил он.

Последовала пауза, после которой Торстейн Эйриксон ответил: «Я бы хотел сообщить Гудрид, что ждет ее впереди, чтобы она смогла с большим смирением перенести мою смерть, так как я попал в место подлинного отдохновения. Я должен поведать тебе, Гудрид, что ты выйдешь замуж за исландца, и вы проживете вместе долгую жизнь. Потомки ваши будут отличаться силой и энергией, благородной и привлекательной внешностью. Вы покинете Гренландию и уплывете в Норвегию, а из Норвегии — в Исландию, которая и станет вашим домом. Там вы будете жить, вы оба, в течение долгого времени, и ты проживешь дольше, чем он. Ты отправишься в чужие земли и совершишь паломничество на юг, в Рим, а затем вернешься к себе домой, в Исландию. Там будет возведена церковь, и там ты будешь жить, приняв монашеский обет. Там же ты и умрешь».

Затем Торстейн откинулся на спину, и тело его вынесли из дома и перевезли на корабль.

Торстейн Черный выполнил все свои обещания, данные Гудрид. Весной он распродал свои земли и домашний скот, проводил Гудрид на корабль и перенес туда все свое имущество. Подготовив корабль к отплытию, он набрал команду, а затем отправился в Эйриксфьорд, где все тела умерших были похоронены на церковном кладбище. Гудрид отправилась к Лейфу в Браттахлид, а Торстейн Черный построил себе дом в Эйриксфьорде и жил там до конца своей Жизни, прослыв среди сограждан на редкость достойным человеком.

Тем же летом в Гренландию прибыл корабль из Норвегии. Капитаном его был Торфинн Карлсефни, сын Торда Хосхеда, сына Снорри Тордарсона из Хофди. Торфинн Карлсефни был весьма состоятельным человеком. Зиму он провел в Браттахлиде, у Лейфа Эйриксона. Потребовалось не так уж много времени, чтобы в сердце его вошла любовь к Гудрид. Торфинн просил ее руки, она же поручила Лейфу отвечать за себя. Так что теперь они были обручены, и этой же зимой состоялась их свадьба.

Разговоры о Винланде к тому времени еще не смолкли, так что многие — в том числе и Гудрид — старались убедить Карлсефни отправиться в экспедицию. И он действительно решил предпринять такое путешествие, и вместе с ним должны были отправиться в путь шестьдесят мужчин и пять женщин. Карлсефни заключил со своими товарищами соглашение, по которому каждый из них получал равную долю из всей их прибыли. С собой они взяли разного рода домашний скот, поскольку собирались, в случае удачного стечения обстоятельств, устроить на новом месте поселение. Карлсефни просил Лейфа передать ему свой дом в Винланде, и Лейф ответил, что он может поселиться там, но навсегда он ему дом не отдаст.

Затем они отправились в путь и достигли Лейфсбудира целыми и невредимыми. Все свои спальные принадлежности они перенесли с корабля на берег. Здесь их поджидала новая радость, так как неподалеку от них был выброшен на берег огромный кит. Они убили его и на долгое время обеспечили себя едой. Свой домашний скот они выпустили на волю, но вскоре обнаружили, что животные стали неуправляемыми и производят вокруг настоящее опустошение. С собой они привезли также одного быка. Карлсефни валил лес для своего корабля, обтесывал бревна и раскладывал их на скалах, чтобы просушить. Они старались использовать все ресурсы этой страны: собирали виноградные гроздья, охотились на различных животных, ловили рыбу и т. д.

За первой зимой пришло лето. Именно тогда они и столкнулись со скрэлингами. Большая группа их вышла из леса неподалеку от жилища норманнов. Их скот пасся совсем рядом. Бык начал реветь и угрожающе наклонять голову. Его вид так напугал скрэлингов, что они бросились бежать вместе со своими тюками, в которых были серые меха, соболиные шкурки и различные кожи. Они направились к дому Карлсефни, надеясь войти туда, но Карлсефни приказал охранять двери. Ни норманны, ни скрэлинги не могли понять языка друг друга. Тогда скрэлинги сбросили свои тюки, развязали их и предложили норманнам свои товары. В обмен же они хотели получить прежде всего оружие. Однако Карлсефни запретил продавать им оружие. И тут ему в голову пришла одна идея: он приказал женщинам вынести скрэлингам молоко. И как только те увидели его и попробовали, они уже не хотели покупать ничего другого. И вот что вышло в результате из торговли скрэлингов: сами они унесли все, что купили, в своих животах, а Карлсефни и его спутникам остались их тюки и их меха. После этого скрэлинги ушли прочь.

Затем Карлсефни возвел вокруг своего дома высокий частокол, и они начали готовиться к новой встрече со скрэлингами. Примерно в это же время его жена Гудрид родила сына, которому дали имя Снорри. В начале второй зимы скрэлинги вновь пришли к их жилищу, и было их теперь гораздо больше, чем в прошлый раз. Но товары они принесли такие же, как прежде. «А теперь, — приказал Карлсефни женщинам, — вынесите им те же продукты, которые им так понравились в прошлый раз, — и ничего больше». И как только скрэлинги увидели это, они тут же перебросили свои тюки через частокол.

Гудрид сидела внутри дома у колыбели своего сына Снорри, когда на порог упала чья-то тень. В дом вошла женщина в темной облегающей одежде. Она была невысокого роста, с лентой вокруг головы, волосы у нее были светло-каштанового цвета, лицо бледное, а таких огромных глаз никто и никогда не видел прежде на человеческом лице. Женщина подошла к тому месту, где сидела Гудрид.

— Как тебя зовут? — поинтересовалась она.

— Меня зовут Гудрид, А как зовут тебя?

— И меня зовут Гудрид, — отвечала она.

Тогда Гудрид, хозяйка дома, сделала ей знак рукой, приглашая сесть рядом с ней. Но внезапно раздался сильный шум, и женщина исчезла. Оказывается, в этот момент один из рабов Карлсефни убил скрэлинга, пытавшегося украсть у них оружие. Тут же все скрэлинги бросились бежать прочь, побросав свою одежду и свои товары. И никто, кроме Гудрид, не заметил этой женщины.

«Теперь нам стоит как следует подумать, — сказал Карлсефни, — так как я опасаюсь, что вскоре они нанесут нам третий визит, на этот раз при оружии. Поэтому мы поступим следующим образом: десять человек пройдут вперед, к тому мысу, позволив им увидеть себя. Остальные же пойдут в лес и расчистят там проход для нашего скота, чтобы полностью быть готовыми к моменту их нападения. Мы должны также взять своего быка и пустить его впереди нас».

Место для сражения они выбрали таким образом, что с одной стороны у них было озеро, а с другой — лес.

Скрэлинги подошли к тому месту, которое было выбрано для битвы. Сражение началось, и многие скрэлинги были убиты. В толпе нападающих выделялся один скрэлинг, высокого роста и привлекательной наружности, который, как предположил Карлсефни, был их вождем. Один из скрэлингов подхватил топор, разглядывал его в течение какого-то времени, а затем взмахнул им в сторону одного из своих товарищей и ударил его. Последний тут же пал мертвым, и тогда высокий скрэлинг схватил топор, тоже разглядывал его в течение какого-то времени, а затем размахнулся и забросил его как можно дальше в воду. После этого все скрэлинги бросились бежать в лес. На этом сражение и завершилось.

Карлсефни и его товарищи провели там всю зиму. Но с приходом весны Карлсефни заявил, что не хочет больше оставаться здесь, а собирается вернуться в Гренландию. Норманны тщательно подготовились к этому путешествию и захватили с собой много ценных вещей — таких, как виноградные лозы, гроздья и меха. Затем они отправились в путь и благополучно достигли Эйриксфьорда, где и провели следующую зиму.

В Гренландии вновь заговорили о путешествиях в Винланд, так как теперь это представлялось делом не только почетным, но и прибыльным. В то самое лето, когда Карлсефни вернулся из Винланда, в Гренландию из Норвегии прибыл корабль под командованием двоих братьев, Хельги и Финнбоги, которые остались в Гренландии на всю зиму. Братья эти были по происхождению исландцами, жившими некогда на территории Восточных фьордов. Рассказывают также, что Фрейдис Эйриксдоттир отправилась в путь из своего дома в Гардаре, так как хотела повидаться с братьями Хельги и Финнбоги, чтобы упросить их отправиться вместе с ней в Винланд при условии, что каждый из них получит равную долю от всей возможной прибыли. Братья согласились, и тогда Фрейдис от них отправилась к своему брату Лейфу и попросила его отдать ей тот дом, который он построил в Винланде. По своему обычаю брат ответил ей так: она может жить в этом доме, но совсем он его ей не отдаст. Между Фрейдис и братьями была заключена следующая договоренность: каждый из них должен был взять на корабль по тридцать человек здоровых мужчин и еще какое-то количество женщин. Но Фрейдис тут же выказала пренебрежение к этому договору, взяв пять человек сверх установленного количества. Она так ловко скрыла их, что братья даже ничего не заподозрили, пока не приплыли в Винланд.

Наконец они вышли в море, заранее устроив все так, чтобы как можно дольше плыть вместе. Разумеется, расстояние между двумя кораблями было совсем небольшим, и все-таки братья прибыли немного раньше и перенесли свое имущество к дому Лейфа. Но тут прибыл корабль Фрейдис. Они тоже разгрузились и перенесли свое имущество к дому.

— С какой стати вы перенесли сюда ваши вещи? — обратилась Фрейдис к братьям.

— Но мы считали, — ответили они ей, — что в договоренность входит и совместное проживание в этом доме.

— Лейф предоставил свой дом мне, — возразила она, — но не вам.

— Мы не собираемся ругаться с тобой из-за этого, — заявил Хельги.

Они вынесли свое имущество на улицу и построили свой собственный дом, выбрав для него место неподалеку от озера. Пока они делали все необходимые приготовления, Фрейдис валила лес для своего корабля.

Пришла зима. Братья предложили устраивать небольшие вечеринки, на которых можно было бы проводить время за разными играми. Так оно и шло какое-то время, но затем отношения между ними ухудшились, и всякие сношения между домами прекратились. Так продолжалось большую часть зимы.

Как-то ранним утром Фрейдис встала с постели, оделась (однако не стала надевать ботинок и чулок). Погода же стояла такая, что повсюду лежала густая роса. Фрейдис взяла плащ своего мужа, завернулась в него и направилась к дому братьев. Немногим раньше из их дома выходил человек, который, вернувшись, не закрыл за собой дверь. Фрейдис распахнула дверь и некоторое время стояла на пороге, не говоря ни слова.

Финнбоги лежал в самом конце зала. Он проснулся и спросил:

— Что тебе, Фрейдис?

— Я хочу, чтобы ты встал и вышел со мной на улицу. Мне нужно поговорить с тобой.

Так он и сделал. Они подошли к стволу дерева, лежавшему у стены дома, и сели на него.

— Что ты думаешь обо всем этом? — спросила она его.

— Я думаю, земли здесь хорошие и плодородные, — ответил он, — но тот холодный ветер, что подул между нами, мне не нравится, поскольку для этого нет никаких серьезных причин.

— Все так, — сказала Фрейдис, — я думаю то же самое. Но сейчас я пришла к вам вот зачем: я хочу купить у вас корабль, так как он больше моего, а я собираюсь уплыть отсюда домой.

— Я готов пойти тебе навстречу, — проговорил Финнбоги, — коль скоро ты этого действительно хочешь.

На этом они расстались. Фрейдис пошла к себе, а Финнбоги вернулся домой досыпать. Придя домой, Фрейдис с холодными ногами легла в постель. Проснулся Торвальд и спросил ее, почему она такая холодная и мокрая.

— Потому, — в гневе воскликнула Фрейдис, — что я была у братьев и пыталась договориться с ними насчет корабля. Я хочу купить тот, который больше. Но моя просьба совершенно вывела их из себя, они набросились на меня и избили! Да, теперь я вижу, что я не у себя дома, в Гренландии! Но раз так, я уйду от тебя и не вернусь до тех пор, пока ты не отомстишь им за меня!

Торвальд не мог больше выносить ее попреки. Он приказал своим людям собраться и прихватить с собой оружие, что они и сделали. Затем они направились прямиком к дому братьев, вошли в дом к спящим людям, схватили и связали всех его обитателей. Затем они вывели их — связанных — на улицу. А Фрейдис убивала их одного за другим — в тот момент, когда их выводили на улицу.

И вот все мужчины были убиты, но оставались еще женщины, которых никто не хотел убивать.

— Дайте-ка мне топор, — сказала Фрейдис. Она подошла к пяти женщинам и тоже убила их всех.

Совершив это злодеяние, они вернулись к себе домой. Было совершенно ясно, что Фрейдис вполне удовлетворена тем, как она все устроила. Так она и сказала своим спутникам:

— И если мы все-таки вернемся в Гренландию, я убью любого из вас, кто осмелится упомянуть о том, что здесь произошло на самом деле. Мы должны говорить всем, что они все еще оставались здесь, когда мы уплыли прочь.

Итак, в начале весны они подготовили корабль братьев, перешедший теперь в их руки, и нагрузили его всевозможными ценными вещами. Затем они вышли в открытое море. Плавание их было удачным, и в начале лета они уже привели свой корабль в Эйриксфьорд. Карлсефни все еще был там: он подготовил к отплытию свой корабль и ждал лишь попутного ветра. Люди утверждали, что никогда еще корабль со столь богатым грузом не покидал берегов Гренландии.

Фрейдис тем временем отправилась к себе домой. Она раздала всем членам своей команды дорогие подарки, так как хотела, чтобы они молчали о совершенном ею злодеянии. Но некоторые из них все же не смогли сохранить эту тайну. Они проболтались о совершенном ими преступлении, и в конце концов люди узнали обо всем случившемся. Спустя какое-то время эта прискорбная история достигла и ушей Лейфа. Тогда он схватил трех человек из команды Фрейдис и пытал их до тех пор, пока они не рассказали ему все подчистую. И истории их полностью совпали.

— У меня не хватит мужества, — заявил Лейф, — поступить с моей сестрой Фрейдис так, как она того заслуживает. Но я предсказываю ей и ее мужу: никому из их потомства не следует больше рассчитывать на удачу.

Так оно все и вышло. С этих пор все люди были о них только дурного мнения.

Но теперь следует поведать о том, как Карлсефни подготовил свой корабль и вышел на нем в открытое море. Он благополучно добрался до Норвегии и провел там всю зиму, распродавая привезенные им товары. Карлсефни и его жена были с большим почетом приняты многими знатными семействами Норвегии. Но уже следующей весной он стал готовиться к отплытию в Исландию. Когда все уже было готово и они поджидали только попутного ветра, к Карлсефни пришел один южанин, живший в Бремене, в Германии, и сказал, что хочет купить у него носовую фигуру. (Húsasnotra: украшение носа или кормы корабля, которое могло также служить в качестве флюгера или просто украшать крышу дома.

— Я не собираюсь продавать ее, — заявил Карлсефни.

— Я дам тебе за нее половину марки золотом, — предложил южанин.

Это предложение показалось Карлсефни весьма выгодным, и они заключили сделку. После этого немец отправился в путь, унося с собой носовое украшение. Карлсефни не имел ни малейшего представления, из какого дерева оно было вырезано. На самом же деле это был клен, привезенный из Винланда.

Затем Карлсефни вышел в море и привел свой корабль на север Норвегии, в Скагафьорд. Здесь корабль вытащили на берег, где он и пролежал всю зиму. Весной Карлсефни купил Глаумбэйярланд и выстроил там дом, в котором прожил до конца своих дней, пользуясь всеобщим почетом и уважением. Среди его потомков было немало замечательных людей.

Когда же Карлсефни умер, управление имением перешло в руки Гудрид и ее сына Снорри (того самого, что был рожден в Винланде). Когда же Снорри женился, Гудрид отправилась за границу и совершила паломничество в Рим. А затем вернулась в дом своего сына Снорри, который к тому времени выстроил в Глаумбэре церковь. По истечении некоторого времени Гудрид стала монахиней, затворилась в монастыре при церкви и провела там остаток своих дней.

У Снорри был сын по имени Торгейр, который был отцом Ингвильд, матери епископа Бранда. Дочь Снорри звали Халльфрид, и была она женой Рунольфа, отца епископа Торлака. Другого сына Карлсефни и Гудрид звали Бьёрн, и был он отцом Торунн, матери епископа Бьёрна. Немало известных людей было среди потомков Карлсефни, человека, более других отмеченного милостью Господа. И именно Карлсефни вкратце рассказал обо всех тех путешествиях, о которых мы только что поведали вам.

СКАЗАНИЕ ОБ ЭЙРИКЕ РЫЖЕМ

«Эйрикс сага Paуда», также называемая «Торфиннс сага Карлсефнис» («Тордарсонар»)

Жил некогда король по имени Олаф, более известный как Олаф Белый. Он был сыном короля Ингьяльда, сына Хельги, сына Олафа, сына Гудрода, сына Хальфдана Вайтлега, короля Верхних земель. Олаф отправился в набег на западные земли и захватил Дублин в Ирландии, а также округ Дублина, и провозгласил себя его королем. Он женился на Ауд Глубокомысленной, дочери Кетиля Флэтноуза, сына Бьёрна Буны, который был родом из Норвегии. Сына же их звали Торстейном Рыжим. Олаф пал в битве на территории Ирландии, после чего Ауд с Торстейном отправились на Гебридские острова. И там Торстейн женился, на Турид, дочери Эйвина Истмена и сестре Хельги Магри. У них родилось много детей.

Торстейн стал королем-воителем и заключил союз с ярлом Сигурдом Могучим, сыном Эйстейна Глумры, и вместе они завоевали Кейтнесс и Сазерленд, Росс и Морей и большую часть Шотландии. Торстейн провозгласил себя королем шотландцев и правил там, пока они не предали его и он не погиб в сражении.

Ауд была в Кейтнессе, когда до нее дошли известия о смерти Торстейна. Она тайком построила себе корабль, и когда он был готов, уплыла на нем на Оркнейские острова, где нашла мужа для дочери Торстейна Рыжего по имени Гроа, матери той самой Грелод, на которой женился ярл Торфинн Скалл-Сплиттер. Затем Ауд отправилась на поиски Исландии, и вместе с ней на борту корабля было еще двадцать свободнорожденных человек. Они достигли берегов Исландии, и свою первую зиму Ауд провела в Бьярнархофне, у своего брата Бьёрна. Позже Ауд взяла под поселение все Дольние земли между Догурдарой и Скраумулаупсой. Поселилась она в Хвамме, избрав для богопочитания такое место, как Кроссхолар, где по ее приказу были установлены кресты, поскольку она сама была крещена и строго придерживалась христианской веры.

В этом путешествии в Исландию Ауд сопровождало немало знатных людей из числа тех, кто был захвачен в плен во время набегов на западные земли. Все они теперь стали рабами. Одного из них звали Вифиль. Он происходил из хорошей семьи и был захвачен в плен за Западным морем. Он также считался рабом до тех пор, пока Ауд не отпустила его на свободу. Когда же Ауд раздала всем членам своей команды земельные наделы, Вифиль спросил, почему она не дала такого надела и ему. На что Ауд ответила, что все это ничего не значит. Он будет считаться достойным человеком, каким бы ни было его положение. И все же она отдала ему Вифильсдал, и там он выстроил себе дом. Вифиль женился, и от этого брака родились два сына — Торгейр и Торбьорн. Оба они были замечательными людьми и воспитывались в доме своего отца.

Жил некогда человек по имени Торвальд, который был сыном Асвальда, внука Ульфа Оксен-Торира. Сына Торвальда звали Эйриком Рыжим, и оба они — отец и сын — покинули Йедер [в Норвегии] и уплыли в Исландию, так как ранее убили нескольких человек. Они поселились в Хорнстрандире и построили себе дом в Дрангаре, где Торвальд и умер. Эйрик же женился на Тьодхильд, дочери Йорунда, которая уже была прежде замужем за Торбьорном Хаукадалером. После женитьбы Эйрик покинул северные земли и расчистил себе территорию в Хаукадале. Поселился же он в Эйрикстадире, неподалеку от Ватнасхорна. Спустя какое-то время рабы Эйрика стали причиной оползня, который обрушился вниз, на владение Вальтхьофа из Вальтхьофстадира. И тогда Эйольф Саур, родич Вальтхьофа, убил рабов возле Скейдбреккура, за Ватнасхорном. По этой причине Эйрик убил самого Эйольфа Саура. Он убил также и Хольмганга-Храфна в Лейкскаларе. По настоянию Герстейна и Одда из Йорви, родственников Эйольфа, Эйрик был изгнан из Хаукадаля. Тогда он взял во владение Брокей и жил поначалу в Традире, в Судрее. Но в первую же зиму он отправился в Оксней и именно тогда одолжил Торгесту свои балки для помоста. Поселившись в Эйрикстадире, Эйрик потребовал назад свои бревна, но Торгест отказался возвратить их. Тогда Эйрик направился в Брейдабольстад, чтобы самому забрать их оттуда, но Торгест бросился за ним в погоню, и неподалеку от дома в Дрангаре между ними произошло столкновение. Во время этой стычки погибли два сына Торгеста, а также еще несколько человек из сражавшихся.

Теперь с обеих сторон собралось немало вооруженных мужчин. Стир и Эйольф из Свинея, Торбьорн Вифильссон и сыновья Торбранда из Альптафьорда поддерживали Эйрика, тогда как на стороне Торгеста выступали сыновья Торда Геллира вместе с Торгейром из Хитардала, Аслак из Лангадала и его сын Иллуги.

Эйрик и его товарищи были объявлены вне закона на тинге Торснеса. У Эйрика уже был готов на этот случай корабль, который поджидал его в Эйриксваге. Сам же Эйрик скрывался все это время у Эйольфа в Димунарваге, пока люди Торгеста прочесывали в поисках его все острова. Затем Торбьорн, Эйольф и Стир проводили его за острова и там очень тепло простились с ним. Эйрик сказал своим друзьям, что если им когда-либо потребуется помощь и он будет в состоянии оказать ее, то они могут безоговорочно рассчитывать на него. Он также сказал им, что собирается отправиться на поиски земли, которую видел Гуннбьорн Ульф-Кракасон, заброшенный штормом в западную часть океана, — в тот раз, когда он обнаружил Гуннбьярнарскер (шхеры Гуннбьорна). Если ему удастся найти эту землю, заметил Эйрик, он обязательно вернется назад и сообщит об этом своим друзьям.

Эйрик направил свой корабль в открытое море, мимо Снэфеллсйокула, и пристал к берегам Гренландии у ледника, названного им Бласерк [557. Хвитсерк]. Затем он двинулся на юг, пытаясь отыскать пригодные для обитания земли. Свою первую зиму он провел в Эйриксее, где-то в центре Восточного [X. и 557. ошибочно Западного] поселения, а с приходом весны отправился в Эйриксфьорд, где и построил себе дом. Летом он отправился исследовать западные пустынные земли [X. добавляет: и провел там немало времени], впервые давая названия всем этим новым территориям. Вторую зиму он провел в Эйриксхольмаре неподалеку от Хварфсгнипы, но летом вновь направился на север — к Снэфеллу и Хравнсфьорду. Посчитав, что продвинулся уже достаточно далеко, он вернулся назад и остался зимовать в Эйриксее, неподалеку от устья Эйриксфьорда.

На следующее лето Эйрик вернулся в Исландию и привел свой корабль в Брейдафьорд. Зиму он провел у Ингольфа в Хольмлате. Весной отправился сражаться с Торгестом и потерпел от него поражение, но позднее они все-таки смогли заключить друг с другом мир. Тем же летом Эйрик отправился заселять открытую им землю, которую он назвал Гренландией (Зеленой страной), так как посчитал, что люди охотнее последуют за ним, если у страны будет такое привлекательное название.

Торгейр Вифильссон нашел себе супругу, женившись на Арноре, дочери Эйнара из Лаугарбрекке, сына Сигмунда, сына Кетиля Чертополоха, взявшего под поселение Тистильфьорд. Вторую дочь Эйнара звали Халльвейг. На ней женился Торбьорн Вифильссон, взяв в качестве приданого Лаугарбрекке в Хеллисвеллире. Там Торбьорн и поселился, став вскоре одним из наиболее уважаемых лиц в округе, хорошим хозяином, и имение у него было просто превосходное. Его дочь Гудрид отлично справлялась с любой работой и слыла очень красивой девушкой.

В то время жил в Арнарстапи человек по имени Орм, жену которого звали Халльдис. Орм был хорошим хозяином и другом Торбьорна, так что Гудрид долгое время воспитывалась в доме у Орма.

Жил тогда в Торгейрсфелле человек по имени Торгейр. Дела его шли так хорошо, что в свое время он превратился из раба в вольноотпущенника. У Торгейра был сын по имени Эйнар — привлекательный, воспитанный молодой человек, к тому же большой щеголь. Он успешно вел торговлю с другими странами. Зимовал же он по очереди — то в Исландии, то в Норвегии.

И вот однажды осенью, когда Эйнар был в Исландии, он отправился со своими товарами к Снэфелльснесу, намереваясь продать их там. Он прибыл в Арнарстапи и поселился у Орма, с которым его связывали самые дружеские отношения. Товары Эйнара перенесли на склад, после чего Эйнар распаковал их и предложил Орму выбрать себе, что ему больше всего придется по душе. Орм так и поступил, заявив, что Эйнар — не только хороший торговец, но и настоящий баловень судьбы.

В то время как они были заняты разбором товаров, мимо двери, ведущей в склад, прошла женщина.

— Кто она, — спросил Эйнар у Орма, — та красивая женщина, что прошла сейчас мимо дверей? Прежде я ее здесь не видел.

— Это моя приемная дочь Гудрид, — ответил Орм. — Дочь свободного землевладельца Торбьорна из Лаугарбрекке.

— Из нее получится прекрасная жена, — заметил Эйнар. — Должно быть, к ней уже сваталось немало мужчин?

— Да, это так. Разумеется, дружище, к ней уже сватались, — ответил ему Орм. — Но она пока еще никого не выбрала. Все полагают, что она будет очень разборчива в выборе мужа, да и ее отец тоже.

— И все же, — заявил Эйнар, — я хочу попытать счастья и прошу тебя замолвить за меня словечко перед ее отцом. И будь уверен, если старания твои увенчаются успехом, я у тебя в долгу не останусь. Господин Торбьорн должен понимать, что этот союз выгоден для обеих сторон. Разумеется, он человек высокой репутации, к тому же хозяин большого имения. Однако, насколько я знаю, состояние его очень быстро уменьшается, тогда как и у меня, и у моего отца нет недостатка ни в землях, ни в деньгах. И если этот брак все-таки будет заключен, это пойдет только на пользу самому Торбьорну.

— Конечно же я считаю тебя своим другом, — отвечал ему Орм, — и все же я бы не стал торопиться с подобным предложением, потому что Торбьорн — человек очень гордый и честолюбивый.

Но Эйнар продолжал настаивать на своем, и Орму пришлось пообещать, что он поговорит насчет этого брака с Торбьорном. Затем Эйнар отправился в обратный путь на восток и вскоре оказался у себя дома.

Спустя какое-то время Торвальд, любивший блеснуть своей щедростью, устроил по своему обыкновению праздник по случаю окончания уборки урожая. Из Арнарстапи на этот праздник прибыл Орм, а вместе с ним немало друзей Торбьорна. Во время этой встречи Орм улучил удобный момент и обратился к Торбьорну со своим предложением. Он рассказал ему, что недавно у него в гостях был Эйнар из Торгейрсфелла — весьма многообещающий молодой человек. Затем он перешел к вопросу о сватовстве Эйнара и заявил, что этот брак был бы выгоден для обеих сторон по различным причинам. «Тебе же, друг, была бы от этого немалая польза, так как он имеет много денег».

— Я не ожидал от тебя подобных слов, — ответил Торбьорн, — ведь ты предложил выдать мою дочь за сына раба. Она больше не вернется с тобою в твой дом, раз ты считаешь, что она заслуживает такого низкого брака.

После этого Орм вернулся домой, и все прочие гости разъехались по своим уделам. Но Гудрид осталась у своего отца и провела эту зиму в его доме.

Весной же Торбьорн разослал приглашения всем своим друзьям и приготовил для них знатное угощение. Много народу собралось в его доме, и по ходу праздника Торбьорн обратился к присутствующим со следующими словами:

— Я прожил здесь уже немало времени и не раз имел возможность ощутить вашу доброту и привязанность ко мне. Мне думается, что это было хорошее время как для меня, так и для вас. Но теперь дела у меня пошли значительно хуже, хотя и не настолько, чтобы имение мое совершенно обесценилось. И я скорее предпочту сменить свое жилище, чем потерять свое доброе имя. И уж скорее я уеду из страны, чем брошу тень позора на свою семью. Я хочу воспользоваться предложением моего друга Эйрика Рыжего, которое он сделал мне во время нашего последнего расставания в Брейдафьорде. И если все пойдет так, как я планирую, то этим летом я переберусь на жительство в Гренландию.

[X. Это известие сильно ошеломило его слушателей, так как у Торбьорна в Исландии было очень много друзей. Но поскольку Торбьорн говорил так решительно и обдуманно, отговаривать его было бессмысленно. ] Затем Торбьорн роздал своим гостям подарки. Праздник закончился, и все разъехались по домам. Торбьорн продал свои земли и купил корабль, который стоял на якоре в Храунхафнаросе. Тридцать человек решили отправиться с ним в это путешествие, и среди них были Орм из Арнарстапи, его жена, а также те из друзей Торбьорна, которых тяготила мысль о разлуке с ним. В должное время они вышли в море. Поначалу погода была очень хорошая, но затем попутный ветер стих, а вскоре разыгралась настоящая буря. Корабль Торбьорна, оказавшись во власти сильных штормовых ветров, очень медленно продвигался к берегам Гренландии. А вскоре на корабле разразилась эпидемия. Орм умер и его жена Халльдис тоже, а вместе с ними — почти половина тех, кто отправился в это плавание. Немало трудностей и бедствий пришлось вынести Торбьорну и его спутникам, прежде чем они смогли достигнуть Херьольвснеса в Гренландии (это произошло в самом начале зимы). В то время в Херьольвснесе жил человек по имени Торкель — прекрасный земледелец и гостеприимный хозяин. Он пригласил Торбьорна и всю его команду провести эту зиму в его доме и принял их так хорошо, что Торбьорн и все его товарищи остались очень довольны своим хозяином.

В то время в Гренландии был большой голод. Мужчины, ходившие на охоту и отправлявшиеся в море за рыбой, приносили очень мало добычи, а некоторые так и не вернулись назад. Жила в то время в поселении женщина по имени Торбьорг. Она была прорицательницей, и все звали ее Малой Сивиллой. У нее было девять сестер [X. добавляет: и все они умели предсказывать будущее], но к тому времени в живых оставалась она одна. По своему обыкновению Торбьорг зимой посещала домашние праздники, и те из хозяев, кто хотел знать свое будущее или каким окажется предстоящий год, особенно старались пригласить к себе Торбьорг. И так как Торкель был одним из наиболее уважаемых в поселении, ему было поручено выяснить, когда же закончатся эти тяжелые времена. Поэтому Торкель пригласил к себе домой прорицательницу Торбьорг и подготовил для нее пышный прием — как это бывало всякий раз, когда ждали прихода такого рода гостьи. Для нее устроили специальный помост и положили на него подушку, набитую куриным пером.

Она прибыла вечером, в сопровождении специально посланного за нею мужчины. И вот как она была одета: на ней был голубой плащ с ремешками, усыпанными камнями. На шее Торбьорг носила стеклянные бусы, а на голове — черный мерлушковый капюшон, подбитый изнутри белой кошачьей шкуркой. В руке у нее был посох с набалдашником, украшенный медью и выложенный прямо под набалдашником кольцом из камней. К поясу Торбьорг был привязан мешочек, в котором она хранила свои волшебные амулеты. На ногах у нее были ботинки из телячьей кожи с длинными и крепкими ремешками, а на руках — перчатки из кошачьих шкурок, подбитые изнутри белым мехом.

Когда прорицательница вошла в дом, каждый счел своим долгом поприветствовать ведунью так, как того требовало ее положение. Торкель подвел Торбьорг к тому месту, которое специально подготовили для нее. Затем он попросил ее обратить особое внимание на его домашних, на его скот и вообще на весь дом. И она сказала ему обо всем, но очень коротко.

По ходу вечера в комнату внесли столы для ужина, и вот что было приготовлено для прорицательницы: она ела кашу, сваренную на козьем молозиве, а еще ей зажарили сердца животных из тех, что разводили в усадьбе Торкеля. Во время еды ведунья пользовалась медной ложкой и ножом, рукоять его, с отломленным кончиком, была изготовлена из моржовой кости и украшена двойным медным кольцом. Затем, когда столы унесли, Торкель подошел к Торбьорг и спросил ее, что она думает о здешнем хозяйстве, а также о состоянии и положении людей, и как скоро он [X. она] сможет получить информацию о том, о чем он ее спрашивал и что желают знать все присутствующие здесь. Торбьорг же ответила, что ничего не сможет рассказать ему до завтрашнего утра, после чего проспала всю ночь напролет.

Но назавтра, с приходом дня, прорицательница подготовила все то, что было необходимо ей для совершения соответствующих обрядов. Она также попросила подобрать женщин, знающих особое песнопение, необходимое для заклинаний. Называлась же эта песнь «Вардлокур» [X. «Вардлоккур»]. Но никто из присутствующих там женщин не знал ее, так что стали искать по всему дому, надеясь обнаружить кого-нибудь, кто был бы сведущ в подобных вопросах.

— Я не сведуща в том, что касается волшебства, — сказала Гудрид, — и не умею предсказывать будущее, но Халльдис, моя приемная мать, обучила меня в Исландии напеву [X. песне], который она называла Вардлокур.

— Значит, ты еще мудрее, чем я думала, — заметила Торбьорг.

— Но мне кажется, что я не должна участвовать в подобного рода ритуале, — сказала Гудрид, — ведь я христианка.

— И все же, — заметила Торбьорг, — ты могла бы помочь нам в этом деле, не став при этом хуже, чем прежде. Пусть, однако, Торкель позаботится о том, чтобы я получила все необходимое для моего заклинания.

Тогда Торкель стал настойчиво просить Гудрид выполнить просьбу Торбьорг, и в конце концов девушка согласилась. И вот Торбьорг заняла свое место на возвышении, а все женщины стали вокруг этого возвышения. Гудрид исполнила эту песнь столь замечательно, что все присутствующие сошлись во мнении: никогда еще им не приходилось слышать более приятного голоса. Прорицательница поблагодарила ее за помощь, сказав, что своим пением она привлекла множество духов, которые с охотой обратили свой слух к этой песне. Прежде же эти духи «высокомерно держались в стороне от нас, не желая уделять нам ни малейшего внимания. Теперь же открылось многое из того, что прежде было скрыто и от меня, и от других. И я могу сообщить вам, что голод этот не продлится дольше [X. добавляет: этой зимы], и с приходом весны все изменится в лучшую сторону.

Поразившая людей болезнь тоже вскоре прекратится. Что же касается тебя, Гудрид, то я хочу отплатить тебе за твою помощь, так как будущее твое является сейчас для меня открытой книгой. Ты выйдешь замуж здесь, в Гренландии, и брак этот будет поистине замечательным, однако не слишком продолжительным. Поскольку твоя судьба — вернуться в Исландию, и там тебе суждено иметь многочисленное и достойное потомство, над которым воссияет луч славы. А теперь, дочь моя, прощай, и пусть жизнь твою всегда осеняет счастье».

После этого к прорицательнице стали подходить один за другим присутствующие там люди, и они просили открыть им то, что они более всего желали знать. Торбьорг ничего не утаила от них, и практически все впоследствии сбылось так, как она им предсказывала. Затем ее пригласили в другой дом, и она отправилась туда, а Торкель послал за Торбьорном, так как тот не хотел находиться дома в момент проведения языческого ритуала.

С приходом весны погода значительно улучшилась, как и предсказывала им Торбьорг. Торбьорн, подготовив свой корабль к отплытию, вновь вышел в море и вскоре достиг Браттахлида. Эйрик принял его с распростертыми объятиями, выразив искреннюю радость по поводу его прибытия. Торбьорн и его семья провели эту зиму в доме Эйрика [X. добавляет: всех членов команды расселили по домам местных поселенцев]. Весной Эйрик передал Торбьорну землю в Стокканесе. Торбьорн выстроил там себе прекрасный дом и прожил в нем до конца своей жизни.

У Эйрика была жена, которую звали Тьодхильд, и два сына — Торстейн и Лейф, оба — весьма одаренные молодые люди. Торстейн жил дома вместе со своим отцом, и не было в Гренландии другого столь же многообещающего юноши. Лейф же плавал в Норвегию, где жил в качестве гостя у короля Олафа Трюгвасона.

Однако когда этим летом Лейф отплыл от берегов Гренландии, его корабль попал во власть сильных штормовых ветров и был отнесен к Гебридским островам. Там ему пришлось долгое время ждать попутного ветра, так что команда корабля провела на островах большую часть лета. На островах у Лейфа завязались отношения с одной женщиной по имени Торгунна. Она происходила из хорошей семьи и отличалась редким умом и проницательностью. Когда Лейф наконец собрался покинуть острова, Торгунна попросила, чтобы он взял и ее с собой. Лейф поинтересовался, одобрят ли ее люди подобное решение, на что она ответила, что это не имеет никакого значения. Лейф же сказал, что ему представляется неразумным везти столь высокородную даму в чужую страну.

— Мы слишком ничтожны для этого, — сказал он.

— Не кажется ли тебе, — возразила Торгунна, — что ты принимаешь сейчас не самое мудрое решение?

— Что ж, я готов пойти на этот риск, — ответил Лейф.

— Тогда позволь мне сообщить тебе, — сказала Торгунна, — что речь сейчас идет не обо мне одной. Я ношу ребенка, и отцом этого ребенка являешься ты. Я верю также, что, когда ребенок родится, он окажется мальчиком, и, несмотря на все твое безразличие, я все-таки воспитаю его и отправлю к тебе в Гренландию, как только он достигнет соответствующего возраста. Не исключено также, что и сама я прибуду в Гренландию прежде, чем игра будет доиграна до конца.

Лейф подарил ей золотое кольцо на палец, плащ из гренландской шерстяной ткани и пояс, отделанный моржовой костью. Впоследствии этот юноша действительно прибыл в Гренландию, сообщив, что его зовут Торгильс, и Лейф признал свое отцовство. Рассказывают также, что этот самый Торгильс приезжал в Исландию за год до чудесных событий, происшедших в районе Фроды^{29}. В Гренландию он попал уже после этого, и многие толковали о том, что с ним что-то неладно.

Лейф и его люди покинули Гебридские острова и осенью достигли берегов Норвегии. Лейф сразу же отправился ко двору короля Олафа Трюгвасона. Король оказал ему множество почестей, поскольку сразу понял, что Лейф — человек незаурядный.

Затем пришел день, когда король нашел возможность побеседовать с Лейфом.

— Собираешься ли ты плыть в Гренландию этим летом? — спросил он его.

— Я поплыву, — ответил Лейф, — если такова ваша воля.

— Я думаю, это было бы весьма неплохо, — заметил король, — так как хочу, чтобы ты прибыл туда не просто так, но с проповедью христианства.

Лейф заявил, что он готов выполнить приказ короля, но добавил при этом, что задача эта представляется ему весьма трудновыполнимой.

На это король заметил, что не знает человека, который бы лучше Лейфа подходил для подобной миссии.

— Не беспокойся, тебе обязательно будет сопутствовать удача.

— Только в том случае, — ответил королю Лейф, — если я воспользуюсь для этого и вашей удачей.

Подготовившись к отплытию, Лейф вышел в открытое море, и в течение долгого времени штормовые ветры носили корабль по водным просторам, пока, наконец, его взорам не открылись земли, о которых прежде он мог только мечтать. Там были целые поля дикой пшеницы [буквально — самопосеянной] и рос дикий виноград. Они нашли там также деревья, называемые кленами [mösurr]. С собой они увезли образцы всего того, что встретилось им в этой стране. [X. добавляет: а некоторые деревья оказались настолько большими, что впоследствии их использовали для строительства домов. ] По пути Лейф подобрал людей, потерпевших крушение, и привез их с собой в Гренландию. Он подыскал им всем жилье на зиму, выказав в этом, как и во многом другом, немалое великодушие и любезность, так как именно он (помимо спасения этих людей) прославился тем, что содействовал распространению на территории Гренландии христианства. С тех пор его и прозвали Лейфом Счастливым.

Лейф пристал к берегу в Эйриксфьорде и сразу же отправился домой в Браттахлид, где ему был оказан самый сердечный прием. Вскоре Лейф начал распространять среди своих сограждан христианство и католическую веру, доведя до сведения соотечественников послание короля Олафа Трюгвасона и разъяснив им, сколь славной является новая религия и как много у нее преимуществ. Эйрик весьма прохладно отнесся к предложению сменить веру, но Тьодхильд сразу же приняла новую религию и даже построила церковь, хотя и в отдалении от поселения. Церковь эту называли церковью Тьодхильд, и именно там она возносила Богу свои молитвы — а вместе с ней и другие христиане, которых в то время было уже немало среди жителей Гренландии. И поскольку Тьодхильд сменила веру, они уже не могли жить с Эйриком как муж и жена — обстоятельство, доставлявшее ему немало огорчений.

В то время в Гренландии много говорили о том, что людям [557. ему] следует отправиться на поиски той земли, которую открыл Лейф. Но больше всех настаивал на этом Торстейн Эйриксон, пользовавшийся особой популярностью у своих сограждан. Пригласили в это плавание и Эйрика, так как все понимали, что именно его удачливость и умелое руководство могло пойти на пользу всей экспедиции. Сам Эйрик считал, что его время уже прошло, но все же поддался на уговоры своих друзей.

И вот они начали готовить к плаванию тот корабль, на котором прибыл в Гренландию Торбьорн, и набрали для него команду в двадцать человек. С собой они взяли большое количество оружия и провизии. В то утро, когда Эйрику пришла пора покинуть свой дом, он прихватил с собой в путь небольшой ящичек с золотом и серебром, спрятал его по дороге, а затем поскакал дальше. Не успел он, однако, отъехать на большое расстояние от дома, как лошадь его оступилась и Эйрик упал на землю, сломав при этом несколько ребер и повредив плечо. От боли он громко закричал: «Ай-ай!» После такого несчастья он направил послание своей жене Тьодхильд, в котором просил ее забрать спрятанные им деньги, так как, по его мнению, несчастье случилось именно из-за того, что он решил их спрятать.

Позже они вышли в море из Эйриксфьорда счастливые и радостные, так как возлагали большие надежды на это путешествие. Но в течение долгого времени бури носили их по океанским просторам, и мореходам никак не удавалось плыть нужным курсом. Во время этого плавания им довелось увидеть издали горы Исландии, а затем они встретили птиц, летящих от берегов Ирландии. Затем их корабль снова погнало прочь, и только осенью они вернулись домой совершенно измученные и разбитые. С началом зимы они привели свой корабль в Эйриксфьорд.

— Ты выглядел куда счастливее этим летом, когда отправлялся в путь, чем сейчас, когда ты вернулся, — заметил Эйрик. — И все-таки в целом ты должен быть благодарен своей судьбе.

— Пусть все будет так, как и должно быть, — ответил Торстейн, — мне же предстоит позаботиться о тех людях с корабля, которые оказались сейчас в затруднительном положении, и обеспечить их жильем и провизией.

Эйрик согласился:

— Ты верно рассуждаешь. Никого нельзя считать особенно мудрым, пока он не найдет точного ответа. Следуй своим путем — только так узнаешь, что ждет тебя в конце этого пути.

И вот все, кому некуда было больше идти, отправились вместе с отцом и сыном. Позднее [X. они направились в Браттахлид и провели там эту зиму].

Далее следует поведать о том, что Торстейн Эйриксон посватался к Гудрид Торбьярнардоттир, и предложение его было благосклонно принято как отцом, так и дочерью. Итак, было решено, что Торстейн женится на Гудрид, и свадьба их состоялась в Браттахлиде той же осенью. Все прошло как нельзя лучше а на церемонии присутствовало большое количество народа. Торстейн приобрел половину участка земли в Западном поселении, на территории Лисуфьорда. Другая половина находилась в собственности человека, которого тоже звали Торстейн. У этого Торстейна была жена по имени Сигрид. Осенью Торстейн Эйриксон отправился вместе с Гудрид в Лисуфьорд, к своему тезке, который принял их очень тепло и предложил остаться у него на зиму. Затем случилось так, что в начале зимы в Лисуфьорде разразилась эпидемия. Там управлял человек по имени Гардар, не пользовавшийся особой популярностью среди рабочих. Он первым заболел и умер, а вслед за ним болезнь стала уносить жизни все новых и новых людей. Наконец, заболел и сам Торстейн Эйриксон, а за ним — Сигрид, жена его тезки.

Как-то вечером Сигрид захотела пойти в туалет, который располагался напротив наружной двери. И вот, когда они уже возвращались в дом, Сигрид, глядя на эту дверь, внезапно воскликнула: «Ох!»

— Давай вернемся в дом, — предложила ей Гудрид, — ты сейчас не в таком состоянии, чтобы долго находиться на холоде.

— Я не могу пройти сейчас в дом, — возразила Сигрид, — так как там, перед дверью, стоит целая толпа мертвецов, и среди них я вижу твоего мужа Торстейна, а также и себя саму, Как же ужасно это зрелище!

Прошло некоторое время, и Сигрид сказала:

— Теперь пойдем, Гудрид. Я больше не вижу этой толпы.

Мертвецы исчезли, в том числе и Гардар, который, как показалось Сигрид, держал в руке кнут и пытался хлестать и подгонять им остальных.

Затем женщины вернулись домой, и еще до наступления утра Сигрид умерла. Для ее погребения подготовили гроб.

В тот же самый день мужчины собирались на ловлю рыбы, и Торстейн видел, как они шли к морю. Уже в сумерках он решил спуститься на берег, чтобы посмотреть на улов. Но вскоре за ним прислал Торстейн Эйриксон, который просил его вернуться домой, потому что там творились странные вещи: мертвая хозяйка дома пыталась встать со своего ложа. Когда же Торстейн вошел в дом, она продолжала двигаться к краю кровати. Торстейн ухватил ее за руки и положил ей на грудь боевой топор.

Ближе к ночи Торстейн Эйриксон тоже умер. Другой Торстейн сказал Гудрид, чтобы та ложилась спать, пообещав ей, что он сам будет бодрствовать всю ночь над телами усопших. Так она и поступила и вскоре уже спала. Но спустя какое-то время Торстейн, ее умерший муж, поднялся и сказал, что хочет поговорить с Гудрид:

— Господь даровал мне этот час ради отпущения грехов и ради улучшения моего положения.

Торстейн отправился к Гудрид и разбудил ее, предложив ей перекреститься и молить Господа о помощи.

— Торстейн Эйриксон сказал мне, что хочет видеть тебя, но ты сама должна решать, как тебе поступить. Я же не вправе советовать тебе что-либо.

— Может быть так, — ответила она, — что это удивительное происшествие никогда не изгладится из моего сердца. И все же я верю, что Господь охранит меня. С Божьей помощью я рискну поговорить с ним. Мне кажется, что у меня просто нет выбора — во всяком случае, если я не хочу, чтобы он и в дальнейшем преследовал меня.

И вот Гудрид направилась к своему Торстейну, и при взгляде на него показалось ей, что он плачет. Что-то он тихо прошептал ей на ухо, так что лишь одна она услышала эти слова. Но вот что он сказал [X. добавляет: так, что слышал каждый]:

— Лишь те люди будут воистину благословенны, кто будет неустанно блюсти свою веру — им уготованы спасение и милость Господа. Однако лишь немногие из находящихся здесь могут похвастаться подлинным благочестием. Плох также тот обычай, согласно которому людей, принявших христианство, хоронят здесь, в Гренландии, в неосвященной (557. освященной] земле, отслужив над ними лишь краткую службу. Я хочу, чтобы меня и всех, кто умер здесь, похоронили в церковной земле. Но тело Гардара необходимо как можно быстрее предать огню, так как именно он стал причиной всех тех потусторонних явлений, что случились здесь в эту зиму.

Затем он говорил с Гудрид о ней самой, предрекая ей счастливое будущее. Он также предостерег ее от брака с гренландцем и настоятельно просил передать их деньги церкви или раздать их бедным. Затем он откинулся на свое ложе и на этот раз замолчал навсегда.

В Гренландии со времен прихода туда христианства существовал обычай, согласно которому людей хоронили на тех же фермах, где они и умерли, в неосвященной [557. освященной] земле. В эту землю втыкали кол, проходящий через грудь [X. добавляет: умершего], со временем же, когда в этих местах оказывались священнослужители, кол этот вынимали, на его место лили святую воду, а над усопшим проводили церковную службу. Считалось, что даже такое запоздалое освящение должно было пойти на пользу умершему.

Тела [X. добавляет: Торстейна Эйриксона и остальных] были перенесены в церковь в Эйриксфьорде, и там священники отслужили над ними заупокойные службы. Позже Торстейн умер, и все его состояние перешло к Гудрид. Эйрик взял ее к себе в дом и в дальнейшем заботился как о ней, так и о ее имуществе.

Жил в то время на севере Исландии, в Скагафьорде (теперь это место называется Стад), человек по имени Торфинн Карлсефни, сын Торда Лошадиноголового. Он был человеком хорошего рода и очень богатым. Мать его звали Торунн. Торфинн торговал с другими странами и заслужил славу хорошего купца. Однажды летом Карлсефни стал снаряжать свой корабль, готовясь плыть в Гренландию. Вместе с ним решил плыть Снорри Торбрандссон из Альптафьорда, всего же на борту их корабля было сорок человек. В то же самое лето собрались плыть в Гренландию Бьярни Гримольфссон из Брейдафьорда и Торхалл Гамласон из Восточных фьордов, и у них на корабле тоже было сорок моряков.

Вскоре оба эти корабля вышли в море. Неизвестно, сколько времени они провели в плавании, однако осенью оба корабля достигли Эйриксфьорда. Эйрик и другие поселенцы сразу же прискакали к кораблям, и началась активная купля-продажа. Шкиперы пригласили Эйрика [557. Гудрид] выбрать себе из привезенных товаров то, что ему понравится больше всего. Эйрик же в свою очередь проявил не меньшее благородство, пригласив команды обоих кораблей провести эту зиму в его доме в Браттахлиде. Купцы приняли его предложение и отправились вместе с ним в путь. Товары их также были переправлены в Браттахлид, где не было недостатка в надежных складах. [X. добавляет: не было там недостатка и в прочих необходимых вещах. ] Так что зимовка эта сложилась для купцов очень удачно.

Но по мере того как приближались святки, Эйрик становился все более и более мрачным. И однажды Карлсефни решился поговорить с ним об этом.

— Не случилось ли чего-нибудь, Эйрик? Ты сейчас кажешься куда задумчивее, чем ты был прежде. Ты принял нас с таким гостеприимством, что мы чувствуем себя обязанными отплатить тебе за столь радушный прием. Поведай же мне, что заставляет тебя печалиться?

— Я давно не принимал у себя столь любезных и добросердечных людей, как вы, — ответил ему Эйрик. — И ваше обращение со мной было выше всяких похвал. [X. Печалит меня лишь то, что, когда вы попадете в другие земли, повсюду станет известно о том, что нигде еще вам не довелось так бедно отмечать святки, как здесь, в Гренландии, когда хозяином вашим был Эйрик Рыжий из Браттахлида.]

— Мы не допустим, чтобы это произошло, — успокоил его Карлсефни. — На борту наших кораблей есть солод, мука и зерно, и ты можешь взять все, что тебе необходимо, чтобы устроить такой праздник, который бы полностью отвечал твоим представлениям о гостеприимстве.

Эйрик принял его предложение, и святки в его доме были отмечены с такой пышностью и великолепием, что людям оставалось лишь дивиться, глядя на такую роскошь. [X. добавляет: в столь бедной стране.]

После святок Карлсефни попросил у Эйрика руки Гудрид, поскольку считал, что именно Эйрик вправе решать этот вопрос. Сама же Гудрид представлялась ему не только красивой, но и очень достойной женщиной, Эйрик весьма благосклонно отнесся к предложению Карлсефни, так как Гудрид, без сомнения, заслуживала хорошего мужа. И если она выйдет замуж за Карлсефни, то тем самым, очевидно, исполнит свое предназначение. Эйрик также отметил, что о Карлсефни ему не довелось слышать ничего, кроме хорошего. Итак, предложение это было передано Гудрид. Она же сказала, что предоставляет решение этого вопроса самому Эйрику, так что вскоре последовало объявление об их помолвке, а затем в Браттахлиде прошли свадебные торжества. В ту зиму в доме Эйрика устраивалось немало приемов и вечеринок — с настольными играми, беседами и прочими развлечениями, призванными повеселить домашних и привести их в хорошее расположение духа.

В Браттахлиде горячо обсуждали один вопрос: Карлсефни и Снорри собирались плыть на поиски Винланда, и люди долго говорили об их решении. В конце концов Карлсефни и Снорри стали готовить свой корабль, чтобы с приходом лета отправиться в это путешествие — на своем корабле и со своей командой. Был среди них человек по имени Торвальд, зять Эйрика Рыжего. Был там также и Торхалл, прозванный Охотником, так как уже очень долгое время он ходил вместе с Эйриком на охоту во время летних сезонов. Он был высокого роста, темнолицым и угрюмым пожилым человеком. Торхалл отличался скрытностью и молчаливостью, но при этом нередко задевал людей обидными словами. И хотя жители Гренландии уже приняли христианскую веру, Торхалл продолжал оставаться язычником. Друзей у него практически не было, однако Эйрик давно привык советоваться с ним. Торхалл попал на борт того же корабля, что и Торвальд, поскольку хорошо знал многие необжитые земли. Они подготовили к отплытию тот самый корабль, который привел к берегам Гренландии Торбьорн. Они решили отправиться в путь вместе с Карлсефни и его людьми, и по большей части все они были гренландцами. Всего же их было 160 человек на двух кораблях. Из Эйриксфьорда они направились к Западному поселению, а оттуда — к Бьярнейяру (Медвежьим островам). От Бьярнейяра они поплыли, подгоняемые северным ветром, и через два дня увидели неизвестную землю. Мореходы подплыли на лодках к берегу и, обследовав эту землю, обнаружили множество плоских камней, на которых легко могла уместиться пара человек одновременно. Еще там было очень много песцов. Моряки дали этой стране имя Хеллуланд — Страна плоских камней. Затем они плыли при попутном северном ветре еще два дня, после чего обнаружили новую землю. Она вся была покрыта густыми лесами, в которых водилось множество диких животных. К юго-востоку от этой земли лежал остров, который они назвали Бьярней — Медвежий остров, поскольку обнаружили там медведя. Саму же землю они назвали Маркланд — Страна лесов.

Затем, по истечении еще двух дней, они снова увидели новую землю и поплыли к ней. Они подошли к ней со стороны мыса, а затем поплыли вдоль берега, оставив эту землю по правому борту. Побережье там было открытым, без гаваней и бухт — одни лишь длинные песчаные пляжи. Они пристали к берегу на лодках и наткнулись там на корабельный киль и потому назвали это место Кьяларнес — Мыс-Киль. По такому же принципу они именовали увиденные ими пляжи, назвав их Фурдустрандир — Чудесное побережье, поскольку им пришлось невероятно долго плыть мимо этих берегов. Наконец, они доплыли до такого участка суши, который весь был изрезан заливами, и именно туда они и направили свой корабль.

В свое время, когда Лейф был у короля Олафа Трюггвасона и тот послал его проповедовать христианство среди жителей Гренландии, он дал ему с собой двух шотландцев — мужчину по имени Хаки и женщину по имени Хекья. Король сказал, что, если Лейфу понадобится их быстрота, они умеют бегать быстрее оленя. Этих двух шотландцев Лейф и Эйрик отправили в путешествие с Карлсефни. Так что когда мореходы проплывали мимо Фурдустрандира, то высадили шотландцев на берег, приказав им разведать территории, лежащие к югу от этой местности: разузнать, насколько плодородные там земли, и вернуться до истечения трех дней. Одеты же скороходы были в такое платье, которое сами они назвали «бьяфал». Сшито это одеяние таким образом, что наверху находился у него капюшон, а с боков же оно полностью открыто. Одеяния были без рукавов и скреплялись между ног (застегивались при помощи пуговицы и петли). Кроме этой одежды, на шотландцах больше ничего не было. Спустя три дня эти двое бегом вернулись к кораблям, и один из них нес в руке виноград, а другая — колосья дикой пшеницы. Карлсефни сказал, что, судя по всему, они нашли превосходную, плодородную землю. Они подняли шотландцев на борт и плыли до тех пор, пока не обнаружили фьорд, глубоко вдававшийся в этот участок суши. Моряки направили свой корабль в устье фьорда, миновав по пути остров, окруженный сильными течениями. Этот остров они назвали Страумсей [X. Страумей]. Там было так много птиц, что человек лишь с трудом мог ступать между кладками яиц. Затем они поплыли в глубь фьорда, который назвали Страумсфьорд [X. Страумфьорд], и здесь стали на якорь, выгрузив на берег все свое добро. С собой они привезли множество скота и теперь осматривались вокруг, пытаясь оценить, насколько удачно они выбрали место для стоянки. Неподалеку от них возвышались горы, и все вокруг радовало глаз своей красотой. Первопроходцы занялись исследованием новой территории. Повсюду там росла высокая [или густая] трава. Мореходы провели там всю зиму, и зима эта оказалась очень суровой, так как они не успели заготовить никаких припасов. Еды у них было очень мало, а охота по большей части оказалась неудачной, так же как и рыбалка. Тогда они отправились на остров, надеясь, что там их старания принесут более ощутимый результат, но и на острове они почти ничего не добыли. А вот скот их чувствовал себя там весьма привольно. Тогда они стали молить Господа, чтобы он послал им что-нибудь съестное, но Господь не откликнулся на их мольбу так быстро, как бы им того хотелось. Торхалл исчез, и люди отправились разыскивать его. Так продолжалось целых три дня. На четвертый день Карлсефни и Бьярни нашли его на гребне скалы. Он, не отрываясь, смотрел в небо и при этом что-то бормотал. Они спросили его, зачем он забрался сюда, на что он ответил, что это не их забота, а также посоветовал не таращиться так на него. Он также добавил, что прожил уже достаточно долго и в состоянии обойтись без их присмотра. Они стали уговаривать его вернуться вместе с ними домой, и это им удалось. Через некоторое время им попался кит, они, хотя никто из них не имел ни малейшего представления о том, что это за вид, убили его, так как нуждались в мясе. Карлсефни и прежде ловил китов, но такой ему встретился впервые. Повара приготовили мясо этого кита, все его ели и вскоре почувствовали себя очень плохо. Затем Торхалл выступил вперед и произнес: «Разве теперь вы не убедились, что надежнее полагаться на Рыжебородого, а не на вашего Христа? Этот кит был прислан мне в награду за те славословия, которые я сочинил о моем покровителе Торе. Никогда не оставлял он меня без поддержки». Но как только люди услышали это, они перестали есть эту пищу. Они сбросили ее со скалы, а сами препоручили себя милости Господа. Затем они отправились в море за рыбой, и улов их оказался на этот раз очень велик. Весной они вернулись в Страумсфьорд и стали пополнять свои запасы, занимаясь охотой на суше, ловлей рыбы в море и собирая на побережье яйца.

Теперь они активно обсуждали свою экспедицию и строили планы на будущее. Торхалл Охотник хотел плыть на север, в направлении Фурдустрандира и Кьяларнеса, на поиски Винланда. Однако Карлсефни намеревался двигаться вдоль побережья на юг, полагая, что найдет там обширные территории, которые также необходимо исследовать. И вот Торхалл начал готовиться к путешествию на север, и еще девять человек собирались плыть вместе с ним. Остальные же решили присоединиться к Карлсефни. Как-то раз, когда Торхалл нес воду на свой корабль, он остановился, чтобы попить, а затем произнес следующие стихи:

Они сказали мне, храбрые вояки,
Что на этой земле мы найдем
Такой напиток, о котором прежде и не мечтали.
Так будь все проклято — и пусть все это слышат!
Мы пьем здесь только воду из ведра,
Одну лишь чистую ключевую воду —
Неплохое занятие для настоящего воина!
Ни капли вина не смочило моих губ.

Позже они вышли в море, и Карлсефни видел, как их корабль проплывал мимо островов. Но прежде чем они отправились в путь, Торхалл сложил такое стихотворение:

Ныне мы плывем назад, туда,
Где нас ждут такие же, как мы, гренландцы.
На нашем корабле мы отплываем
Бороздить бескрайние просторы океана.
И пусть здесь остаются эти проныры,
Расхвалившие мне чудеса этой земли.
Все, что им осталось, — варить на песчаном побережье
Мясо кита для своих голодных желудков.

Карлсефни поплыл вдоль побережья на юг, вместе со Снорри, Бьярни и другими членами их экспедиции. Так они плыли очень долго, пока не достигли реки, которая впадала в озеро, а оттуда — в море. Возле устья этой реки были столь обширные мели [557. острова], что корабль можно было провести в ее русло лишь при полном приливе. Карлсефни и его люди привели корабль в устье реки и назвали это место Хоп — Закрытый залив. Мореходы сошли на берег и в низинах обнаружили поля дикой пшеницы, а на холмах — виноградные лозы. В ручьях там водилось несметное количество рыбы. Они прокопали канавы в том месте, куда вода поднималась во время прилива; когда же наступал отлив, они находили в этих местах большое количество палтуса, В лесах там водились самые разные животные. С собой они привезли весь свой скот. Проведя в Хопе две недели, им не привелось встретить за это время ни одной человеческой души.

Однажды рано утром первопроходцы увидели, как по воде плывут девять [X. большое количество] лодок, обтянутых кожей. Люди на этих лодках размахивали шестами, которые издавали при этом такие же звуки, как цеп во время молотьбы. Размахивали же они ими по часовой стрелке.

— Что это может значить? — спросил Карлсефни

— Я думаю, это знак мира, — ответил Снорри. — Давай выставим им навстречу белый щит.

Так они и сделали. Люди в лодках подплыли к ним, выказывая величайшее удивление, а затем сошли на берег. Были они маленького роста [X. темнолицые], непривлекательной наружности, руки же у них были покрыты густыми волосами, глаза большие, а скулы — широкие. Какое-то время они оставались на берегу, в изумлении разглядывая норманнов, а затем поплыли мимо мыса на юг.

Карлсефни и его люди построили себе за озером жилища. Часть из них была расположена возле самого озера, другая же часть находилась ближе к материку. Там они и провели эту зиму. Зима оказалась совершенно бесснежной, и скот их продолжал пастись на открытом воздухе. Но с приходом весны норманны снова увидели, как с юга, из-за мыса, плывет такое количество лодок, что весь залив показался им усыпанным угольками. На каждой лодке, как и в первый раз, размахивали шестами. Карлсефни и его люди подняли белые щиты, и после этого между ними началась торговля. Люди эти больше всего хотели купить красную материю [X. добавляет: в обмен на меха и серые шкурки]. Они также хотели купить мечи и копья, но Карлсефни и Снорри запретили продавать оружие. В обмен на кусок ткани определенной длины эти люди отдавали кожи превосходной выделки, ткань же они повязывали вокруг головы. Так продолжалось до тех пор, пока материи не осталось слишком мало. Тогда они начали рвать ее на куски шириной не толще пальца, но и теперь скрэлинги отдавали за нее столько же шкурок или даже больше.

Затем случилось так, что бык, принадлежавший Карлсефни и его товарищам, выбежал из леса и громко замычал. Его неожиданное появление так испугало скрэлингов, что они бросились к своим лодкам и поплыли мимо мыса на юг, и в течение трех недель о них не было больше никаких известий. Но к концу этого периода норманны увидели, как с юга, подобно стремительному потоку, приближается огромное количество туземных лодок. На этот раз скрэлинги громко завывали и размахивали шестами против часовой стрелки, поэтому норманны выставили против них красные щиты, [X. добавляет: скрэлинги соскочили на берег, и] тут началась битва. На Карлсефни и его товарищей обрушился целый град метательных снарядов, поскольку у скрэлингов на лодках были пращи. Карлсефни и Снорри увидели, как скрэлинги поднимают на шесты [X. на шест] большой шаровидный объект [X. добавляет: размером примерно с брюхо овцы] сине-черного цвета, который они запустили [X. добавляет: с шеста] в глубь территории, где располагались войска Карлсефни, и этот шар при падении произвел ужасающий шум. Великий страх охватил Карлсефни и его товарищей, так что они бросились бежать вверх по течению реки [X. добавляет: так как у них создалось впечатление, что скрэлинги нападают на них со всех сторон. И они бежали до тех пор, пока не оказались] у каких-то крутых скал, и здесь они дали скрэлингам жестокий отпор.

Фрейдис вышла из своего дома и увидела, что норманны обратились в бегство. «Почему вы бежите от такого противника? — воскликнула она. — Я-то полагала, что такие славные парни просто отколотят этих туземцев по голове, как каких-нибудь домашних животных. Да если бы у меня было оружие, я бы и то сразилась лучше, чем вы!»

Но они словно не слышали ее. Фрейдис хотела уйти вместе с ними, но из-за беременности не могла двигаться слишком быстро. Она спешила за норманнами в лес, когда ее настигли скрэлинги. По пути Фрейдис наткнулась на убитого (это был Торбранд Сноррасон). Голова его была разбита брошенным камнем. Меч лежал рядом с телом. Фрейдис схватила меч и приготовилась защищать себя. Когда скрэлинги решили напасть на нее, она высвободила свою грудь из-под сорочки и с силой хлопнула по ней мечом. Все это так напугало скрэлингов, что они бросились к своим лодкам и поплыли прочь. Люди Карлсефни приблизились к Фрейдис, восхваляя ее мужество. В этом сражении погибли двое норманнов и четверо [X. добавляет: большое количество] скрэлингов, и все же они по-прежнему превосходили норманнов своею численностью. Карлсефни и его люди вернулись к своим жилищам [X. добавляет: и перевязали свои раны], гадая, кто же мог атаковать их со стороны суши. Теперь им казалось, что нападали на них только со стороны лодок, остальное же было не чем иным, как видением.

Позднее скрэлинги нашли мертвого человека, топор которого лежал рядом с ним. Один из них [X. добавляет: схватил этот топор и ударил им по дереву. Так они рубили одно дерево за другим и в конце концов сочли, что топор — очень хорошая вещь. Но затем один скрэлинг взял его в руки и] ударил по камню. Топор сломался, и тогда все решили, что это бесполезная вещь, так как не может разрубить камень, и выбросили его прочь.

Карлсефни и его людям стало теперь понятно, что, хотя им и удалось найти замечательную землю, они никогда не будут чувствовать себя здесь в полной безопасности из-за населявших ее скрэлингов. Поэтому они начали готовиться к отплытию, собираясь вернуться на родину. Вначале они направились вдоль побережья на север и по дороге наткнулись на пятерых скрэлингов, которые спали на морском берегу. При них были деревянные сундучки, в которых находился костный мозг животных, перемешанный с кровью. Норманны напали на этих людей и убили их. Позднее они обнаружили мыс, на котором было большое количество животных. Мыс этот был покрыт толстым слоем помета, поскольку животные проводили там все ночи [557. всю зиму].

И вот Карлсефни и его спутники вернулись в Страумсфьорд [X. добавляет: где было практически все, в чем они нуждались]. Сообщают также, что Бьярни и Фрейдис [X. Гудрид], а с ними еще сто человек остались в Страумсфьорде, в то время как Карлсефни и Снорри в сопровождении сорока человек отправились на юг и провели в Хопе около двух месяцев и вернулись назад еще до истечения лета. Затем Карлсефни отправился на одном корабле на поиски Торхалла Охотника. Они поплыли на север мимо Кьяларнеса, а затем повернули на запад. Со своего корабля они видели лишь дремучие заросли [X. добавляет: и лишь кое-где в этой чащобе виднелись просветы]. Они провели в пути уже довольно долгое время, когда им встретилась река, текущая с востока на запад. Они направили корабль в ее устье и стали на якорь возле южного берега.

Как-то утром Карлсефни и его люди заметили сверкающее пятнышко и начали наблюдать за ним. Когда оно приблизилось, они увидели, что это одноногий, который движется к берегу реки, возле которой стоял на якоре их корабль. Торвальд, сын Эйрика Рыжего, сидел у руля, и одноногий выпустил стрелу прямо ему в живот. Торвальд вырвал эту стрелу и произнес: «Вокруг моего желудка немало жира! — и добавил: — Мы нашли прекрасную, плодородную страну, но вряд ли нам позволят наслаждаться ее дарами». Спустя некоторое время Торвальд умер. Одноногий бросился бежать прочь в направлении севера, а Карлсефни со своими людьми бросился за ним в погоню, стараясь не упустить его из виду. Когда они увидели его в последний раз, он мчался по направлению к какому-то заливу. Тогда Карлсефни и его товарищи вернулись назад. И один из товарищей Карлсефни произнес следующий стих:

Мы бросились в погоню —
Поверьте, я не вру —
За одноногим, мчащимся
Вдоль побережья моря.
Но этот чудо-человек,
Проклятый сын шлюхи
(Карлсефни, поразмысли-ка),
Сбежал от нас быстрее ветра.

Затем они повернули обратно на север, будучи уверенными, что им довелось увидеть Эйнфэтингаланд — Страну одноногих. Больше они не захотели губить своих людей. Они собирались исследовать все горы — и те, которые были в Хопе, и те, которые они обнаружили здесь. Вывод был таков: горы Хопа и те, которые они обнаружили здесь, входят в одну и ту же горную цепь, так как расположены прямо напротив друг друга и лежат на одном и том же расстоянии по обоим берегам Страумсфьорда.

Они вернулись назад и провели третью зиму в Страумсфьорде. Там между ними разгорелись ссоры из-за женщин, так как неженатые мужчины стали нападать на женатых, что приводило к серьезным стычкам. Еще в первую осень у Карлсефни родился сын Снорри, и когда они покидали Страумсфьорд, ему было уже три года.

Норманны отплыли от берегов Винланда и при попутном южном ветре достигли Маркланда, где обнаружили пятерых скрэлингов — взрослого мужчину с бородой, двух женщин и двоих детей. Карлсефни захватил мальчиков, но остальным удалось сбежать. Норманны взяли мальчиков с собой, обучили их своему языку, а затем крестили. Дети рассказали, что мать их звали Вэтиллди, а отца — Увэги. Они также сообщили, что Скрэлингаландом управляли вожди. Одного из них звали Аваллдамон, а другого — Валлдидида. Домов эти люди не строили, но жили в пещерах или землянках. По словам мальчиков, напротив их собственной страны лежала другая, где люди разгуливали в белых одеяниях и громко кричали, а также носили шесты и бродили всюду с флагами. Из всего этого норманны заключили, что страна эта — Хвитраманналанд [или Великая Ирландия]^{30}. И вот они вернулись в Гренландию и провели зиму в доме Эйрика Рыжего.

Но Бьярни Гримольфссона снесло в Гренландское [X. Ирландское] море, в воды, кишевшие червями. И прежде чем норманны обнаружили это, черви изъели весь низ их корабля. Тогда они стали изыскивать способ спасения. У них была с собою буксирная лодка, обмазанная дегтем. А как известно, черви не способны проточить дерево, обмазанное дегтем. Большинством голосов решили плыть на этой лодке, вместив в нее как можно больше человек. Однако тут же выяснилось, что лодка может взять не более половины всей команды. Тогда Бьярни предложил, чтобы они все-таки усаживались в лодку, но не по рангу, а по жребию. И поскольку все хотели спастись, а одной лодки на всех было мало, то они решили принять это предложение и садиться в лодку по жребию. И такой жребий выпал самому Бьярни и примерно половине его команды.

И вот все счастливчики пересели с корабля на лодку. Но в этот момент один молодой исландец, товарищ Бьярни, обратился к нему с такими словами:

— Ты собираешься оставить меня здесь, Бьярни?

— Да, это так, — ответил Бьярни.

— Но ты обещал мне совсем не это, когда я покинул дом своего отца и отправился с тобою в море.

— Я не вижу другого выхода, — заявил Бьярни. — Но скажи мне, как же ты предлагаешь поступить?

— Я предлагаю поменяться местами. Ты перейдешь на корабль, а я сяду в лодку.

— Хорошо, пусть будет так, — сказал Бьярни, — так как ты очень хочешь жить, как я вижу, и боишься смерти.

И они поменялись местами. Этот человек перешел в лодку, а Бьярни вернулся на корабль. Говорят также, что Бьярни и все те, кто остался с ним на корабле, погибли в том море. Но лодка благополучно достигла берегов земли [X добавляет: в Дублине в Ирландии], и те люди, которые находились в ней, и рассказали впоследствии эту историю.

Спустя два года Карлсефни, а вместе с ним и Снорри [X. Гудрид], вернулись в Исландию и отправились к себе домой в Рейкьянес. Его мать сочла, что он совершил ошибку, женившись на небогатой женщине, и потому не осталась жить в их доме в эту первую зиму. Но когда она поняла, какой замечательной женщиной является Гудрид, то вернулась домой, и с тех пор они счастливо жили все вместе.

Дочерью Снорри, сына Карлсефни, была Халльфрид, мать епископа Торлака Рунольфссона. Еще у Карлсефни и Гудрид был сын, которого звали Торбьорн. У Снорри, сына Карлсефни, был сын, которого звали Торгейр. Он был отцом Ингвильд, матери первого епископа Бранда.

На этом и заканчивается наша сага^{31}.

ПУТЕШЕСТВИЕ КАРЛСЕФНИ В ВИНЛАНД

Версия «Хауксбок», относящаяся к путешествию Торфинна Карлсефни в Винланд

И вот после святок Карлсефни обратился к Эйрику с просьбой отдать ему в жены Гудрид, так как понимал, что только он сможет решить этот вопрос. Эйрик дал ему благоприятный ответ, поскольку считал, что Гудрид должна следовать своей судьбе, а о Карлсефни ему довелось слышать только хорошее. Так это все и закончилось: Торфинн женился на Гудрид, и в честь такого события был устроен большой праздник. Зиму эту они провели в Браттахлиде.

В то время в Браттахлиде много говорили о том, что людям следовало бы отправиться на поиски Винланда Благодатного. И все сходились во мнении, что страна эта должна быть на редкость плодородной. И вот Карлсефни вместе со Снорри начали готовить свой корабль, собираясь отправиться весной на поиски Винланда. Бьярни и его товарищ Торхалл, о которых мы уже упоминали, собрались плыть вместе с ними на своем корабле. Был также человек по имени Торвальд, взявший в жены родную дочь Эйрика Рыжего Фрейдис, который отправился с ними в эту экспедицию — вместе с сыном Эйрика Торвальдом, и [еще один] Торхалл, по прозвищу Охотник. Он долгое время жил в доме Эйрика и летом ходил для него на охоту, а зимой служил в качестве управляющего имением. Это был большой, сильный и угрюмый человек. Говорил он мало, а если и говорил — то обычно что-нибудь обидное. Советы его редко шли Эйрику во благо. Христианин из него был плохой, но он хорошо знал необжитые области Гренландии. Торхалл тоже отправился в эту экспедицию с обоими Торвальдами (плыли они на том самом корабле, который привел к берегам Гренландии Торбьорн Вифильсон). Всего же в это путешествие отправилось 160 человек. Вначале они поплыли к Западному поселению, а оттуда — к Бьярнею (Медвежьему острову). От Бьярнея они плыли два дня на юг, после чего увидели землю. Тогда они спустили на воду свои лодки и исследовали эту страну. Они нашли там множество огромных плоских камней и водившихся в изобилии песцов. Норманны дали этой стране имя Хеллуланд. Затем они поплыли дальше, но уже не на юг, а на восток. Спустя два дня они увидели еще одну землю, и вся она была покрыта густыми лесами, в которых водилось множество диких животных. К юго-востоку от этой земли лежал остров, на котором они убили медведя и потому назвали его Бьярней — Медвежий остров. Землю же назвали Маркланд.

Затем они еще довольно долго продвигались вдоль берега на юг, пока не приплыли к какому-то мысу. Земля находилась при этом у них по правому борту. Еще там были очень длинные песчаные пляжи. Сойдя на берег, они обнаружили на мысе киль от корабля и потому нарекли это место Кьяларнесом. А пляжи прозвали Фурдустрандиром — Чудесным побережьем, поскольку им пришлось невероятно долго плыть мимо этих берегов. Вскоре они подплыли к тому месту, где было множество заливов. В один из них мореходы и направили свои корабли.

В свое время король Олаф Трюгвасон подарил Лейфу двух шотландцев — мужчину по имени Хаки и женщину по имени Хекья, которые бегали быстрее оленей. Они находились на борту корабля Карлсефни. И когда корабли проплывали мимо Фурдустрандира, они высадили шотландцев на берег, чтобы те отправились на юг и разведали качество лежащих там земель, а затем вернулись назад до истечения трех суток. На шотландцах была одежда, которую сами они называли «кьяфал»: сшито оно было таким образом, что сверху находился капюшон, с боков оно было открыто, рукава отсутствовали, а застегивалось одеяние между ног, при помощи пуговицы и петли. Кроме этой одежды, на них ничего не было. Карлсефни и его люди ждали их некоторое время. Когда же шотландцы вернулись, то один нес в руках виноградные гроздья, а другая — колосья молодой пшеницы. Скороходы поднялись на борт корабля, после чего все продолжили свой путь.

Так мореходы приплыли к фьорду, в устье которого лежал остров, окруженный сильными течениями. Этот остров они назвали Страумей. На этом острове было столько птиц, что человек едва мог ступать между кладками их яиц. Само это место норманны назвали Страумфьорд, и здесь они выгрузили с корабля все свое имущество и припасы. Они привезли с собой разнообразный домашний скот. Страна вокруг была просто превосходной, и первое время первопроходцы занимались лишь исследованием новой территории. Там они провели свою первую зиму, но за все лето не сделали никаких припасов. Охота теперь почти не приносила добычи, улов рыбы также был очень маленьким, и вскоре им пришлось столкнуться с нехваткой продовольствия. В это время исчез Торхалл Охотник. Перед этим путешественники молились Богу, прося его послать им какую-нибудь пищу. Но ответ пришел не так скоро, как им того хотелось. Три дня они искали Торхалла и нашли его лежащим на гребне скалы. Он, не отрываясь, смотрел в небо и что-то бормотал. Они спросли его, зачем он забрался сюда, на что Торхалл ответил, что это не их ума дело. Они стали уговаривать его вернуться с ними домой, что он и сделал. Некоторое время спустя в воды залива заплыл кит. Они поймали и убили его, хотя никто из них не мог сказать, что это за кит. Повара приготовили его мясо, и после того как все поели, то сразу же почувствовали себя плохо. Тогда Торхалл сказал им: «Рыжебородый оказался лучшим другом для нас, чем ваш Христос. Вот что я получил за те стихи, которые сложил в честь моего владыки Тора. Редко мне приходилось обманываться в нем». Но когда все услышали это, то сразу же выбросили кита в море и вверили свою судьбу божественному Провидению. Вскоре после этого погода улучшилась, позволив им выйти в море на лов рыбы. И с тех пор у них не было недостатка в пище, так как на суше они охотились на животных, в море добывали рыбу, а на острове собирали яйца птиц.

Вскоре после этого Торхалл захотел отправиться на север, мимо Фурдустрандира, на поиски Винланда. Тогда как Карлсефни намеревался плыть на юг, вдоль побережья. Торхалл начал готовиться к своему путешествию, в котором помимо него должны были участвовать еще девять человек, поскольку все остальные решили плыть с Карлсефни.

Как-то раз, когда Торхалл нес воду на свой корабль, он остановился, чтобы попить, после чего сложил стихотворение [выше упомянутое: Они сказали мне… и т. д.].

Завершив все приготовления, Торхалл и его люди отправились в путь. В это время Торхалл продекламировал следующее стихотворение [выше упомянутое: Ныне мы плывем назад… и т. д.].

После этого они поплыли на север мимо Фурдустрандира и Кьяларнеса, а затем захотели повернуть на запад. Однако встречный западный ветер отбросил их к берегам Ирландии, где их захватили в плен и обратили в рабов. Рассказывают также, что Торхалл погиб во время этой стычки.

ИСТОРИЯ ЭЙНАРА СОККАСОНА

«Эйнарс Таттр Сокка сонар», также называемая «Грёнленд Таттр»

Жил в Гренландии, в Браттахлиде, человек по имени Сокки, сын Торира. Он пользовался большой популярностью и авторитетом среди других жителей Гренландии. У него был сын Эйнар, на редкость способный и многообещающий молодой человек. Влияние отца и сына было таково, что они на голову были выше и опережали во всем своих сограждан.

Однажды Сокки собрал тинг, на котором возвестил всем присутствующим, что не желает больше мириться с тем, что в Гренландии до сих пор нет своего епископа. Он предложил всем своим согражданам пожертвовать часть своих средств на создание епархии, и все землевладельцы с готовностью откликнулись на это предложение. Затем Сокки попросил своего сына Эйнара отправиться с обязательным визитом в Норвегию, поскольку, как он объяснил сыну, тот был наиболее подходящей кандидатурой для такого путешествия. И вот Эйнар отправился в путь (как того и желал его отец), захватив с собой много моржовых шкур и изделий из моржовой кости.

Они прибыли в Норвегию, где в то время правил король Сигурд по прозвищу Посетивший Иерусалим. Эйнар испросил аудиенцию у короля; вначале он передал ему привезенные из Гренландии дары, а затем обратился с соответствующей просьбой, умоляя короля помочь ему и его согражданам. Король согласился, что действительно было бы неплохо учредить в Гренландии епископский престол.

Затем король представил ему человека по имени Арнальд, который был хорошим священником и прекрасно подходил на роль проповедника слова Христова. Король стал просить его принять на себя эту задачу — во славу Господа и ради его, короля, молитв:

— Я же пошлю тебя в Данию со своим письмом и печатью, и там ты испросишь аудиенции у Озура, архиепископа Лундского.

На это Арнальд ответил, что он не особенно стремится принимать на себя подобное обязательство, поскольку, как ему кажется, совершенно не подходит для выполнения этой миссии. К тому же, добавил Арнальд, он не хочет расставаться с друзьями и с семьей и не представляет, как ему удастся поладить с такими сварливыми людьми, как гренландцы. На это король возразил ему, что чем больше ему придется претерпеть от рук человеческих, тем выше будет его награда у Господа. Тогда Арнальд сказал, что он не в силах противиться просьбе короля. «Однако, — добавил он, — если я все-таки соглашусь исполнять обязанности епископа, пусть Эйнар клянется, что он будет во всем поддерживать меня и отстаивать мои права, а также подвергать наказанию тех, кто осмелится выступить против своего епископа. Я хочу, чтобы он взял на себя роль защитника всего того, что непосредственно относится к епархии».

Король согласился с этой разумной просьбой, и Эйнар пообещал исполнить все, о чем его просили.

И вот Арнальд отправился к архиепископу Озуру, изложил ему свое дело и передал письмо короля. Архиепископ принял Арнальда очень тепло. Познакомившись с ним поближе, он по достоинству оценил его способности и посвятил его в сан епископа [1124 год]. После этого Арнальд вернулся к королю, который принял его очень сердечно. Эйнар привез с собой из Гренландии медведя и подарил его королю Сигурду, который в ответ удостоил его больших почестей.

Позднее они, Эйнар и епископ, отправились в путь на одном корабле, тогда как Арнбьорн Норвежец и другие норманны, желавшие попасть в Гренландию, вышли в море на другом корабле. Но плавание их было не слишком удачным, поскольку они так и не смогли поймать попутный ветер. Тот корабль, на котором были Эйнар и епископ, в конце концов оказался у берегов Исландии и прибыл в Хольтаватнсос под Эйяфьяллом. В то время в Одди проживал Сэмунд Ученый. Встретившись с епископом, он предложил ему поселиться на эту зиму у него в доме. Епископ с благодарностью принял это предложение. Эйнар же провел зиму возле Эйяфьялла.

Когда епископ вместе со своими людьми отправился с корабля к новому жилищу, то по дороге им пришлось остановиться в Ландейяре. Они сидели на свежем воздухе и отдыхали, когда из дома вышла старая женщина, и в руке у нее была чесалка для шерсти. Она подошла к одному из сидящих и обратилась к нему: «Эй, парень, можешь укрепить зубец на моей чесалке?» Тот ответил, что может, затем достал из сумки инструменты и выполнил работу так хорошо, что старая женщина осталась очень довольна. А был этот человек не кем иным, как епископом, который на самом деле был мастером на все руки. История же эта свидетельствует о неподдельной скромности этого человека.

Он провел всю зиму в Одди, и они с Сэмундом прекрасно ладили друг с другом. Об Арнбьорне и его товарищах не было никаких новостей, поэтому епископ и Эйнар решили, что они таки смогли добраться до берегов Гренландии. С наступлением лета они покинули Исландию и приплыли в Гренландию, в Эйриксфьорд, где им был оказан самый сердечный прием. Однако и здесь, к величайшему их удивлению, ничего не знали об Арнбьорне. Прошло еще несколько лет, и все окончательно сошлись во мнении, что они погибли. Епископ учредил свой престол в Гардаре и переехал туда. Эйнар и его отец были главной опорой епископа и пользовались его особым расположением.

Жил в Гренландии человек по имени Сигурд Ньялсон. Осенью он нередко отправлялся ловить рыбу и охотиться в необжитые места, поскольку был прекрасным мореходом. Рассказывают, что всего их отправилось в эту экспедицию пятнадцать человек. Летом они добрались до ледяной горы Хвитсерка и обнаружили там старые кострища и признаки возможной добычи.

— Что бы вы предпочли, — поинтересовался у них Сигурд, — вернуться домой или продолжить наш путь? Лето уже на исходе. С другой стороны, до сих пор мы не могли похвастаться богатой добычей.

Его товарищи сказали, что предпочли бы вернуться домой. Было бы слишком опасно, заметили они, продолжать плавание в этих больших фьордах под ледниками.

Сигурд согласился с этим утверждением. «И все же что-то подсказывает мне, что большая часть добычи у нас еще впереди, если только мы сумеем заполучить ее».

Они ответили, что решение остается за ним. До сих пор они полагались на его опыт и ни разу не обманулись в нем. Сигурд сказал, что сам он предпочел бы плыть дальше. Так они в конце концов и поступили. На борту их корабля был человек по имени Стейнтор, который тоже вмешался в разговор и сказал следующее:

— Прошлой ночью я видел сон, Сигурд, и теперь хочу рассказать его тебе. Мне снилось, что мы провели корабль в этот большой фьорд, а потом я упал в какую-то расселину и взывал о помощи.

Сигурд заметил, что это не слишком-то хороший сон:

— Так что ты уж постарайся не падать в разные там ямы, чтобы потом не взывать оттуда о помощи.

Сказал же он так потому, что Стейнтор был известен своим своеволием и безрассудством.

Когда они зашли в воды фьорда, Сигурд спросил своих товарищей:

— Ну что, разве я был не прав, когда утверждал, что здесь уже есть корабль?

— Да, — подтвердили они, — это так.

Они двинулись дальше в глубь фьорда и обнаружили корабль, который лежал на берегу в устье реки и был тщательно прикрыт сверху. Это было большое морское судно. Затем они сошли на берег и увидели там дом, а неподалеку от него — палатку.

— Прежде всего, — заявил Сигурд, — нам следует разбить свою собственную палатку, так как день уже клонится к закату, и я хочу, чтобы мы все отдохнули и набрались сил.

Утром они отправились осматривать местность. Неподалеку они наткнулись на деревянную колоду. В нее был воткнут боевой топор, а рядом лежало тело человека. Сигурд решил, что человек этот колол дрова, пока не свалился от голода. После этого они направились к дому и там увидели еще один труп.

— Этот, — сказал Сигурд, — держался на ногах до последнего. Должно быть, это слуги тех, кто находился внутри дома.

Он сказал так потому, что рядом с этим человеком тоже лежал топор.

— Я думаю, будет лучше, — заметил Сигурд, — если мы пробьем отверстие в стене здания и позволим выйти наружу зловонию от находящихся там тел. Необходимо очистить воздух от той скверны, что скопилась там за такое долгое время. Будьте осторожны и держитесь в это время подальше, поскольку, как мне кажется, вместе с воздухом оттуда выйдет болезнь, весьма опасная для людей. Хотя маловероятно, чтобы сами эти люди смогли причинить нам какой-нибудь вред.

Стейнтор же заявил на это, что было бы глупо обременять себя хлопотами, в которых нет особой нужды. И пока они ломали стену дома, он вошел внутрь через дверь. Когда же он вышел, Сигурд взглянул на него и воскликнул:

— Да он совсем изменился!

Стейнтор же завопил и бросился бежать прочь. Товарищи его бросились за ним, но он упал в расщелину в скале, откуда никто не мог его вытащить, и там умер.

— Его сон обернулся для него правдой, — сказал Сигурд.

После этого они разобрали здание, точно следуя указаниям Сигурда, не причинив себе при этом ни малейшего вреда. Внутри дома они обнаружили мертвых людей и множество монет. Сигурд сказал:

— Как мне кажется, будет лучше, если мы очистим их кости от мяса в тех котлах, что раньше принадлежали им. Так нам будет легче переправить их в церковь. Мне кажется, это должен быть Арнбьорн, так как тот второй корабль, стоящий здесь у берега, я слышал, раньше принадлежал ему.

Это было замечательное судно, ярко раскрашенное и с носовым украшением. Однако у купеческого корабля было сильно повреждено днище, так что, по мнению Сигурда, он был уже ни на что не пригоден. Они забрали с него все гвозди, болты, а затем сожгли его. С собой они также забрали буксирную лодку и корабль с носовым украшением. Вернувшись в поселение, они отправились к епископу в Гардар. Сигурд рассказал ему об их приключениях и о находке денег.

— Я думаю, — заметил Сигурд, — что самым правильным будет передать эти деньги церкви, чтобы они сопровождали кости своих прежних владельцев.

Епископ заверил его в том, что он действовал мудро и рассудительно, и все с этим согласились. Там было много денег и других ценностей, привезенных с телами, а корабль с носовым украшением епископ счел настоящим сокровищем. Сигурд сказал, что и корабль этот должен отойти епархии, так как это пойдет во благо душам умерших. Прочее же добро, согласно закону Гренландии, поделили между собой те, кто нашел его.

Но когда слухи об этих событиях достигли берегов Норвегии, не миновали они и племянника Арнбьорна по имени Озур. Были там и другие люди, потерявшие своих близких на борту этого корабля и теперь желавшие унаследовать их имущество. Они приплыли в Эйриксфьорд, где жители пришли на берег, чтобы встретить их. Там они занялись куплей и продажей товаров, а после нашли себе пристанище в домах фермеров. Шкипер Озур отправился в Гардар, где жил епископ, и провел там зиму. В то время в Западном поселении находился еще один купеческий корабль, также принадлежащий норвежцу, Кольбейну Торльотсону. Был там и третий корабль под командованием Хермунда Кодрансона и его брата Торгильса. В целом команды этих трех кораблей представляли собой значительную силу.

Зимой Озур завел с епископом разговор о том, что он прибыл в Гренландию с намерением наследовать своему родичу Арнбьорну. Он просил епископа устроить все так, чтобы он и его товарищи могли получить свое наследство. Однако епископ заявил, что он получил эти деньги в соответствии с законом Гренландии о несчастных случаях. Он также заметил, что сделал это не по собственной инициативе и что ему представляется вполне справедливым, что деньги эти будут потрачены во благо душ их прежних владельцев, а также на церковь, где покоятся кости умерших. И ему представляется бесчестным требовать эти деньги сейчас. После этого разговора Озур не захотел оставаться в Гардаре с епископом и вернулся к своей команде. И так, все вместе, они провели эту зиму.

Весной Озур стал готовить тяжбу для гренландского тинга. Тинг этот проходил в Гардаре, и на него прибыл епископ в сопровождении Эйнара Соккасона и большого отряда вооруженных людей. Прибыл туда и Озур в сопровождении своих товарищей. Но как только суд открылся, Эйнар вместе со своими людьми вошел туда и заявил, что им предстоят бесконечные разбирательства, если они позволят иностранцам вести это дело исходя из их законов:

— Нам же нужен лишь тот закон, что существует здесь, в Гренландии!

Норвежцам так и не удалось обжаловать свое дело в суде, и они вынуждены были удалиться. Озур был этим крайне недоволен. Он чувствовал, что получил за все свои старания не деньги, а одно лишь унижение. И тогда он сделал следующее: он направился к тому месту, где стоял раскрашенный корабль, и проломил в нем две дыры с обоих боков — от киля и до самого верха. Затем он отправился в Западное поселение, где встретился с Кольбейном и Кетилем Кальфсоном и рассказал им, как обстоят дела. Кольбейн согласился, что с Озуром обращались унизительно, но и то, что он совершил в отместку, вряд ли заслуживает похвалы. Кетиль сказал ему:

— Я настоятельно советую тебе перебраться сюда, к нам, поскольку, как я слышал, епископ и Эйнар действуют заодно. Тебе никогда не справиться с ними обоими, поэтому будет лучше, если все мы сейчас будем держаться вместе.

Озур согласился, что на данный момент именно так и следует поступить. На одном из этих купеческих кораблей находился тогда Айс-Стейнгрим — Ледяной Стейнгрим. Озур же вернулся в Кидьяберг, где и жил вместе со своей командой.

Епископ очень разгневался, когда узнал, что корабль безнадежно испорчен. Он позвал к себе Эйнара Соккасона и заявил ему следующее:

— Пришло время исполнить те обещания, которые были даны тобой перед отплытием из Норвегии, а именно, что ты накажешь любого, кто осмелится посягать на имущество епархии или причинит ему какой-либо вред. Я же требую в качестве расплаты жизнь Озура, так как он испортил то, что по справедливости принадлежало нам. Да и в целом он вел себя по отношению к нам крайне пренебрежительно.

— Вы правы, господин епископ, — согласился Эйнар, — поступок Озура никак нельзя назвать хорошим. Однако и Озура можно понять, ведь он претерпел серьезный убыток. Таким людям бывает не так-то легко сдержаться, когда они видят, что не в состоянии заполучить в свою собственность все эти прекрасные вещи, принадлежавшие некогда их родственникам. Так что я даже не знаю, как тут быть.

Они распрощались весьма холодно, и на лице епископа явно читалось недовольство. Но когда люди собрались на годовщину церкви на праздник в Ланганесе, епископ появился там вместе с Эйнаром. На службу пришло очень много людей, и епископ сам отслужил мессу. Среди присутствующих был и Озур. Он стоял на южной стороне церкви напротив стены и беседовал с человеком по имени Банд Тордарсон, который был слугой епископа. Бранд уговаривал его помириться с епископом.

— В этом случае, — говорил он, — я думаю, все закончится хорошо. Сейчас же будущее для тебя представляется весьма мрачным.

Но Озур сказал, что он не готов пока сделать подобный шаг, так как с ним поступили очень дурно. И они продолжали обсуждать этот вопрос. Затем епископ и прочие люди направились из церкви в дом, и Эйнар пошел вместе с ними. Но когда они уже подошли к двери, Эйнар отделился от общей процессии и в одиночестве направился опять на церковный двор. Там он выхватил топор из рук одного человека и направился к южной стороне церкви — именно туда, где стоял, опершись на свой топор, Озур. Эйнар нанес ему смертельный удар, после чего вернулся в дом, где уже были расставлены столы. Не сказав ни слова, Эйнар сел на свое место напротив епископа.

В это время в комнату вошел Бранд Тордарсон и, подойдя к епископу, сказал:

— Вы уже слышали новость, господин епископ? Епископ заявил, что ему ничего неизвестно.

— А что случилось?

— Там, на улице, только что произошло убийство.

— Кто же сделал это? — поинтересовался епископ. — И кто стал жертвой?

На это Бранд заявил, что лучше всего ему сможет рассказать об этом тот человек, что сидит возле него.

— Эйнар, — спросил епископ, — ты убил Озура?

— Совершенно верно, — ответил Эйнар.

— Такие поступки заслуживают самого серьезного порицания, — заметил епископ, — но твоему поступку все-таки есть некоторое оправдание.

Бранд предложил омыть тело и прочесть над ним молитвы, на что епископ заявил, что у них еще будет достаточно времени для этого. Все расселись за столы, продолжая прерванную беседу, а епископ отправил людей отпевать тело убитого только после того, как Эйнар стал настаивать на этом, заметив, что все должно быть сделано так, как того требует обычай. Епископ же заявил, что, по его мнению, вообще не стоило бы хоронить Озура по церковному обычаю.

— Но раз уж ты так просишь, то его похоронят здесь — в церкви, у которой нет постоянного священника.

И он даже не захотел послать туда священника, пока тело не омыли и не положили на стол.

— Ситуация сложилась крайне неприятная, — заметил Эйнар, — и не в последнюю очередь благодаря вашим измышлениям. Теперь в это дело оказалось замешано немало горячих людей, так что вскоре нас ожидают серьезные проблемы.

На это епископ заявил, что он надеется, что они смогут противостоять любым нападениям извне. Он же, со своей стороны, готов предоставить свою помощь в решении этой проблемы — во всяком случае до тех пор, пока ее не взялись решать при помощи силы.

III

Вскоре известие об убийстве Озура дошло и до норвежских купцов.

— Я был прав, — сказал Кетиль Кальфсон, — когда утверждал, что его поступок будет стоить ему головы.

Был среди них и родственник Озура по имени Симон — большой сильный мужчина. И Кетиль сказал, что Симон поступит совершенно правильно, если решит отомстить за убийство своего родича. Симон заявил, что именно так он и намерен поступить.

Кетиль подготовил свой корабль, а затем направил людей к шкиперу Кольбейну сообщить ему последние новости.

— Сообщите ему также, что я намерен преследовать Эйнара судебным порядком, так как я знаю гренландский закон и готов иметь дело с этими людьми. Если же дело дойдет до беспорядков, то у нас здесь достаточно людей, чтобы защитить себя.

Симон также отправился на встречу с Кольбейном и рассказал ему об убийстве, а также о том, что Кетиль предлагает им объединить силы с норвежцами, живущими в Западном поселении, а потом всем вместе отправиться на гренландский тинг.

На это Кольбейн ответил, что если сможет, то обязательно придет, так как ему хотелось бы разъяснить гренландцам, что они не могут безнаказанно убивать людей с их [то есть норвежских] кораблей. Кетиль же взялся вести эту тяжбу от лица Симона и отправился на суд с большим количеством людей, передав купцам, чтобы они следовали за ним. Как только Кольбейн получил это послание, он немедленно собрал своих людей и приказал им отправляться вместе с ним на тинг. Кольбейн объяснил им, что при наличии подобной силы гренландцы вряд ли посмеют покуситься на их права. И вот Кольбейн с Кетилем объединились и стали действовать сообща, и каждый из них был таким человеком, с которым нельзя было не считаться. Они отправились в путь на своих кораблях, и хотя на море поднялось сильное волнение, они продолжали двигаться вперед. Их сопровождало большое количество вооруженных людей (хотя и не так много, как они ожидали). И вот все они прибыли на тинг.

Прибыл туда и Сокки Торисон. Человек он был умный и рассудительный, и его нередко выбирали третейским судьей в различного рода тяжбах. Он отправился к Кольбейну и Кетилю и сказал им, что хочет искупить вину своего сына.

— Я хочу предоставить себя в качестве посредника между вами, — заявил он. — И хотя меня связывают крепкие узы с моим сыном Эйнаром, я обещаю вести это дело так, что никто из вас не почувствует себя обиженным.

Кетиль сказал, что они хотели бы довести это дело до конца. Однако он не отверг окончательно предложения Сокки.

— Но с нами обращались просто чудовищно, — добавил он, — а мы еще никому не позволяли безнаказанно нарушать наши права.

Сокки же на это заметил, что вряд ли им улыбнется удача, если дело дойдет до битвы, учитывая неравные силы двух сторон.

Купцы отправились в суд, и Кетиль подал свою жалобу на Эйнара. Эйнар сказал:

— Если они одолеют нас в этом деле, вскоре это станет известно повсюду.

Тогда он пришел в суд и распустил его, так что купцы снова не смогли решить свой вопрос.

— Мое предложение все еще остается в силе, — сказал Сокки. — Я могу выступить третейским судьей в вашем деле.

Но Кетиль сказал, что никакое вознаграждение не поможет решить этот вопрос, поскольку к нему теперь прибавилось и нынешнее беззаконие Эйнара. На этом они и расстались.

Что же касается купцов из Западного поселения, то они не смогли попасть на тинг по той простой причине, что к тому моменту, когда они уже готовы были отплыть, с моря подул сильный встречный ветер. Но в середине лета решено было провести в Эйде третейский суд, и тогда купцы приплыли из Западного поселения к некоему мысу, где все норвежцы собрались вместе, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию. Кольбейн поклялся, что они не стали бы и говорить с гренландцами о выкупе, если бы в то время смогли все вместе прийти в суд.

— Но сейчас, я полагаю, нам лучше прийти на эту встречу, захватив с собой всех своих людей.

И вот как они поступили: они отправились в путь и спрятались в одном укромном заливе неподалеку от епископского дома.

Случилось же так, что, когда в церкви начали звонить к обедне, в то же время прибыл и Эйнар Соккасон. Купцы, услышав это, начали говорить о том, какими почестями встречают здесь Эйнара, даже звонят в его честь в колокола.

— Это просто невероятно, — заявили они, придя в сильнейшее негодование.

Но Кольбейн сказал им:

Не переживайте из-за этого, потому что вполне вероятно, что еще до наступления вечера этот звон может обернуться для него погребальным звоном.

И вот Эйнар и его люди пришли в условленное место и уселись на скамье. Сокки начал доставать всевозможные ценные вещи и предметы, которые должны были служить выкупом за убитого. Кетиль сказал:

— Я хочу, чтобы мы с Хермундом Кодрансоном оценили эти вещи.

— Хорошо, — ответил на это Сокки.

В то время как назначалась цена вещей, родственник Озура Симон бродил вокруг с мрачным и недовольным лицом. И вот, когда дело дошло до старинной кольчуги, Симон воскликнул:

— Какое оскорбление — предлагать эту рухлядь за такого человека, как Озур!

Он бросил кольчугу на землю и направился к скамье, на которой сидели гренландцы. И как только они увидели это, сразу же вскочили на ноги и повернулись лицом к Симону. В то же самое время Кольбейн проскользнул мимо них и оказался у них за спиной. И вот одновременно Кольбейн ударил Эйнара со спины своим топором, а Эйнар направил свой топор в голову Симона, так что оба они оказались смертельно ранены.

— Именно этого я и ожидал, — произнес Эйнар, падая на землю.

Тогда сводный брат Эйнара Торд бросился на Кольбейна, намереваясь убить его, но Кольбейн увернулся и ударил его своим топором, так что Торд был убит на месте. После этого между ними разгорелась битва, но епископ оставался все это время рядом с Эйнаром, и тот испустил свой дух на коленях у епископа.

Был там человек по имени Стейнгрим, который просил их прекратить сражение. Он и еще несколько человек бросились между враждующими сторонами. Но те были в такой ярости, что Стейнгрим в одно мгновение оказался проколот мечом. Эйнар умер на скамье, которая стояла возле палатки гренландцев. К тому времени уже много людей было ранено, и Кольбейн со своими спутниками стал отходить к кораблям, унося: с собой троих убитых. Затем они переправились через Эйнарсфьорд к Скьялгсбудиру, где стояли их корабли.

— Да, это была неплохая стычка, — сказал Кольбейн, — и я думаю, что теперь гренландцы еще менее довольны, чем прежде.

— А ты сказал правду, Кольбейн, — ответил ему Кетиль, — когда утверждал, что мы еще услышим сегодня похоронный звон: я думаю, это тело Эйнара несут в церковь.

И Кольбейн сказал, что не может отрицать своей причастности к этому делу.

— Нам следует готовиться к атаке гренландцев, — заявил Кетиль. — Я думаю, мы должны как можно усерднее продолжать погрузочные работы, и всем следует остаться на ночь на борту корабля.

Так они и поступили.

Сокки был глубоко потрясен случившимся и начал собирать людей для возможного сражения. В то время в Соларфьялле жил человек по имени Халл, отличавшийся трезвостью взглядов и спокойным характером. Он был на стороне Сокки и также прибыл к нему в дом со своими людьми. Халл сказал Сокки:

— Вы собираетесь атаковать на своих маленьких лодках большие корабли норвежцев, но результат этого предприятия представляется мне весьма сомнительным, учитывая тот прием, который наверняка подготовили нам купцы. С другой стороны, мне совершенно неясно, в какой степени на всех вас можно положиться. Разумеется, все предводители будут сражаться достойно, остальные же в случае серьезной опасности вполне могут обратиться в бегство, и тогда мы окажемся в еще худшем положении, чем сейчас. Поэтому мне кажется, что было бы неплохо, если бы все мы дали клятву либо победить, либо погибнуть.

При этих словах многие из них немедленно утратили былой пыл.

— И все же, — заметил Сокки, — мы не можем просто так оставить это дело.

Халл предложил свои услуги по заключению между ними перемирия. Он отправился к купцам и поинтересовался, может ли он обговорить с ними условия мира. Кольбейн и Кетиль передали, что они готовы начать переговоры. И тогда Халл пришел к ним и заговорил о том, что подобное дело необходимо урегулировать. Норвежцы ответили, что они готовы к любой альтернативе — будь то война или мир, — как того пожелают сами гренландцы. Они заявили также, что все эти неприятности произошли исключительно по вине самих гренландцев. «Но раз вы проявили добрую волю, мы готовы прийти к соглашению с вами». Халл объявил, что он будет судить так, как ему представляется правильным и справедливым. Затем он отправился к Сокки, который тоже дал согласие на то, чтобы Халл был судьей в этом деле. Купцы должны были днем и ночью готовиться к отплытию из Гренландии, поскольку ничто более не могло удовлетворить Сокки, как их скорейшее отбытие. «Но если они промедлят со своими приготовлениями, то пусть не ждут пощады, коль скоро попадут к нам в руки».

На этом они и расстались, определив место для следующей встречи.

— Наши приготовления к отплытию идут не так быстро, как хотелось бы, — заметил Кольбейн своим людям, — тогда как запасы провизии уже на исходе. Насколько мне известно, здесь неподалеку живет один земледелец, так что имеет смысл заглянуть к нему.

Все согласились, что стоит это сделать, и с наступлением ночи тридцать человек норвежцев — все вооруженные — сошли на берег. Они добрались до поселения, но то оказалось совершенно заброшенным. А прежде там жил человек по имени Торарин.

— Мое предложение оказалось не слишком удачным, — заметил Кетиль.

После чего они покинули ферму и отправились назад к кораблям. По дороге им пришлось пробираться через заросли кустов.

— Я чувствую сильную сонливость, — произнес Кетиль, — я немного посплю.

Его людям показалось, что это не слишком разумно, но Кетиль тут же лег на землю и заснул, а они остались охранять его. Очень скоро Кетиль проснулся и сказал им:

— Во сне мне открылось то, что было скрыто от меня прежде. Попробуйте-ка потянуть тот кустик, который находится возле моей головы.

Они сделали, как он сказал, и обнаружили внизу большую пещеру.

— Для начала давайте посмотрим, что здесь есть, — предложил Кетиль.

И вот они нашли там шестьдесят туш животных, двенадцать пластин масла (каждая весом по 80 фунтов) и большое количество сушеной рыбы.

— Очень хорошо, — обрадовался Кетиль, — что моя затея обернулась для нас такой удачей.

И они направились на корабль со своей добычей.

И вот настало время для заключения мира. Обе стороны — гренландцы и купцы — явились на эту встречу. Халл сказал следующее:

— Вот что я решил насчет вашего дела: убийство Эйнара перечеркивает убийство Озура, но из-за неравенства между двумя этими людьми норвежцы объявляются вне закона и потому не получат на острове ни крова, ни еды. Другие же убийства также искупают друг друга: фермер Стейнгрим и Симон, Крак-норвежец и Торфинн-гренландец, Вигват-норвежец и Бьёрн-гренландец, Торир и Торд. И лишь смерть одного из наших людей — Торарина — остается неоплаченной. Поэтому его семье следует выплатить денежное возмещение.

Сокки заявил, что для него и его товарищей-гренландцев подобное решение вопроса оказалось жестоким разочарованием, но Халл оставался тверд в своем решении, и на этих условиях они и распрощались.

Вскоре фьорды вблизи поселения замерзли и покрылись льдом, и гренландцы с радостью думали о том, что если купцы не успеют отплыть в назначенное время, то они смогут захватить их. Однако к концу месяца лед растаял, и купцы отплыли от берегов Гренландии.

Спустя какое-то время они прибыли в Норвегию. Кольбейн привез с собой из Гренландии белого медведя и подарил его королю Харальду Гилли. Он также рассказал королю, сколько беззаконий им пришлось претерпеть от гренландцев, и всячески поносил их за это. Но позднее король услышал другую версию этих событий и потому решил, что Кольбейн щедро уснастил свой рассказ ложью. И тот не получил награды за медведя. После этого Кольбейн стал на сторону Сигурда Лжедьякона, напал на короля в его палатах и ранил его [1136 год]. Через некоторое время, когда они на всех парусах плыли в Данию, на море поднялся сильный ветер. Кольбейн находился в это время в буксирной лодке и утонул. Другие же — Хермунд и его спутники — отправились в Исландию, на родину своих отцов.

На этом и заканчивается наша сага.

ПРИЛОЖЕНИЯ

I. НЬЯЛА: ВЕЛИЧАЙШЕЕ ИЗ СКАЗАНИЙ

Прежде всего стоит отметить, что «Сказание о Ньяле» отражает в себе целую эпоху. Точно так же, как «Война и мир» охватывает не только судьбы Безуховых, Болконских и Курагиных, но и простых крестьян, солдат, священников и швей, а также полководца Кутузова, императора и даже собаки Платона Каратаева, так и «Ньяла» позволяет нам увидеть не только самого Ньяла и его сыновей, а также представителей тех южных семейств, среди которых были друзья и враги Ньяла, но и всех вождей Исландии того времени: Снорри Годи, Гудмунда Могучего, Скапти Тороддсона, а также королей и ярлов Норвегии, Дании, Оркнея и Ирландии. Появляются на ее страницах торговцы и нищенки, земледельцы и моряки, и даже тот самый пес, чей предсмертный вой возвестил грядущую гибель Гуннара. В этом сказании мы найдем около двадцати пяти детально описанных характеров и огромное количество эпизодических лиц, позволяющих воссоздать достоверную картину той эпохи. Не ограничена эта картина и рамками определенного общества. И если молодые исландцы — это прежде всего сыновья земледельцев, все же многих из них можно назвать крестьянскими принцами, которые на равных общались со знатными людьми и даже с королями.

В центре этого повествования находится Исландия — от глубоких ущелий Тингвеллира до ледяных полей на юге острова. Однако события, происшедшие здесь, имели отклик в самых отдаленных частях Северо-Западной Европы. Как это ни странно, но распространение повествования далеко за пределы острова делает это сказание еще более исландским, подчеркивая самобытность происходивших на нем событий.

Все это позволяет сделать вывод, что «Ньяла» — это полное и законченное произведение. Главная тема остается неизменной: сожжение Ньяла. То, что предшествовало этому событию, и то, к чему оно привело, — все это занимает читателя с первой страницы до самого конца саги. Но вся эта последовательность событий значительно обогащена и другим материалом. Эта книга строится на тонкой игре оттенков между «да» и «нет»; здесь мы сталкиваемся с надеждами, которые то возникают, то исчезают, затем появляются снова — с тем лишь, чтобы впоследствии окончательно пропасть. Как легко Гуннар мог бы остаться в живых! Как легко можно было бы уладить убийство Хаскульда! Как часто трагический ход событий мог бы быть приостановлен и предотвращен…

«Если бы только, — думаем мы, — если бы только…»

Здесь перед нами проходит сама жизнь, и бывает трудно определить, в какой момент случайность становится неизбежностью. Если же мы посмотрим на «Ньялу» под иным углом зрения, то поймем, что это сказание о законе. Она необычайно богата материалом из конституционной истории страны, отражено в ней и обращение нации в христианство.

Закон, конституция и смена веры неотделимы от изображенных здесь персонажей. Но «Ньяла» — вовсе не историческое сочинение, требующее для раскрытия своего замысла наличия людей в качестве главных действующих лиц. «Ньяла» — это реалистическое повествование, которое умело использует историю для своих собственных творческих замыслов и целей. И главный интерес ее заключается не в исторических фактах и событиях, а совсем в другом. Особенным и главным предметом ее внимания являются человеческие судьбы. И поэтому ей необходимы как старая религия, так и новая, а также пророчества и сверхъестественные явления — вперемешку с благородным и низким, мудрым и глупым, важным и незначительным, а порой и просто сомнительным. Все это передано непосредственно через мысли, намерения и поступки людей. По большей части «Ньяла» — сказание героического или трагического плана, но есть в нем и обыденные, а подчас и комические ноты. Что делают люди, почему они это делают и что из этого выходит — вот то главное, что интересует автора сказания. И здесь важно отметить, что «Ньяла» обязана своим появлением не только искусному перу, но и высокообразованному уму. Автор «Ньялы» прекрасно знал сказания, созданные до него. Он хорошо разбирался в исторических записках, будь они генеалогические или повествовательные, отечественные или зарубежные. Не представляла для него трудностей и законодательная литература. Что же касается различного рода религиозных сочинений, то и в этой области он обладал весьма обширными познаниями. К тому же при написании этой книги он мог обратиться и к устной традиции, все многообразие которой мы начинаем понимать только сейчас.

Как мы уже сказали, в центре этого повествования находится такое ключевое понятие, как судьба. Гуннар, герой первой трети сказания, был, без сомнения, одним из благороднейших людей, когда-либо живших в Исландии. Но судьба (или злой рок) уготовила ему женитьбу на избалованной красавице Халльгерд, навлекшей на его голову множество бедствий. «У нее были прекрасные волосы, такие длинные и густые, что она могла окутаться ими, как плащом. При этом она была расточительной и очень вспыльчивой». Много людей погибло по вине этой опасной девушки, а после замужества она стала еще хуже. И Гуннар также был принесен в жертву ее властному и неуемному характеру. Она вовлекла его — вопреки его воле — в такое количество междоусобиц, что в конце концов четыре десятка его врагов осадили его в его собственном доме. Рядом с ним не было никого, кроме жены и матери, и все же он сдерживал нападение до тех пор, пока не оборвалась тетива его лука. И тогда он попросил у жены два локона ее чудесных волос, чтобы сплести их и сделать новую тетиву, но эта женщина с насмешкой отказала ему в этой просьбе. Вскоре Гуннар погиб — после одной из битв, которую сохранила для нас героическая литература того времени. Но Халльгерд осталась жить и втянула сыновей Ньяла в новую междоусобицу, приведшую к еще более гибельным последствиям.

Ньял был лучшим другом Гуннара. Он уже был пожилым человеком и отцом буйных и непокорных сыновей, в том числе и уродливого, одержимого жаждой убийства Скарпедина. Снова и снова Ньял спасал Гуннара, помогая ему избежать тех бедствий, на которые обрекали его гордость и жадность Халльгерд. Ньял был человеком мудрым и миролюбивым, преданным и великодушным, к тому же наделенным даром (который одновременно был и его проклятием) предвидеть будущее. При этом он вовсе не был слепым фаталистом. Ему было хорошо известно, что человек имеет право выбора, но он также знал и то, к каким последствиям может привести то или иное решение. Так, он предвидел смерть Гуннара, который отказался отправиться в изгнание за границу. И настал момент, когда Ньял увидел впереди свою собственную гибель. Эта тяжкая ноша легла на его плечи, когда сын его Скарпедин пришел к нему домой, чтобы сообщить, что он убил своего приемного брата Хоскульда.

— Горькое это известие, — проговорил Ньял, — тем более что беда эта касается меня столь близко, что уж лучше бы я потерял двоих родных сыновей, но не Хоскульда.

— Тебя извиняет только то, что ты стар. Разумеется, нельзя было не ожидать, что это коснется тебя так близко.

— Дело не столько в моем возрасте, — возразил Ньял, — сколько в том, что мне лучше, чем тебе, известно, что последует за этой смертью.

— И что же за ней последует? — спросил Скарпедин.

— Моя гибель, — ответил Ньял, — а также гибель моей жены и всех моих сыновей.

Обязанность отомстить за смерть Хоскульда выпала на долю Флози, и поскольку он был человеком долга, то принял на себя эту обязанность. Но даже в момент сожжения он пытался спасти всех, кроме прямых убийц Хоскульда. Он предложил женщинам, детям и всем слугам уйти невредимыми, что они и сделали. Затем, когда дом уже пылал, он умолял и Ньяла покинуть горящее жилище.

— Я совсем не хочу выходить наружу, — ответил Ньял, — так как я уже старый человек и не могу отомстить за моих сыновей, а жить в позоре я тоже не хочу.

Тогда Флози обратился к Бергторе [жене Ньяла]:

— Выходи, госпожа, ведь ты ни в чем не повинна, и я не хочу сжечь тебя в этом доме.

— Я вышла замуж за Ньяла совсем молодой, — ответила Бергтора, — и пообещала ему до конца разделять с ним его судьбу.

И вот, приняв свою судьбу (так же как Гуннар и Флози приняли свою), Ньял и его жена погибли в огне, а вместе с ними погибли их буйные и непокорные сыновья. И все же сожжение Бергторсфолла, как то было хорошо известно самому Флози, оказалось «неправым делом», которое ничего не могло решить или исправить. Равновесие было нарушено вновь, и на этот раз зять Ньял Кари, маленький сын которого погиб в том огне, принял на себя священный и нерушимый долг кровной мести. Долгие годы Кари преследовал тех, кто сжег Бергторефолл, — сначала в Исландии, а затем за границей. Все прочие люди уже давно приняли денежный выкуп, но Кари отказался от денег. В конце концов случилось так, что его корабль потерпел крушение у берегов Гренландии, неподалеку от Свинафелла. Бушевала сильная буря, когда Кари — беспомощный человек, ищущий надежного укрытия, — добрался до дома Флози. Тот сразу же узнал своего врага, бросился ему навстречу, поцеловал, а затем усадил на самом почетном месте в доме. И мы знаем, что вся оркестровка этой саги вела именно к этой — последней — ноте полного примирения. Остается рассказать лишь о том, как умер Флози. Много лет спустя он отправился в Норвегию за строевым лесом, но запоздал с обратным отплытием и слишком поздно вышел в море. «Люди предупреждали его о том, что корабль его не слишком-то надежен. Но Флози ответил им, что он достаточно хорош для старого, обреченного человека». Где-то на полпути между Норвегией и Исландией корабль затонул вместе со всеми, кто был на его борту. «И на этом я заканчиваю сказание о сожжении Ньяла».

II. ЕДИНСТВЕННЫЙ КОРОЛЬ, ПОКОЯЩИЙСЯ В ИСЛАНДИИ

[Две эти главы из Олафс Сага Хелъга излагают историю, связанную с завершением отношений короля Олафа с его врагом и родичем Хрёреком, одним из пяти королей Упланда. Олаф захватил всех пятерых, одного из них лишил языка, Хрёрека — глаз, а еще троих отправил в изгнание. После этого он никогда не выпускал Хрёрека из виду, хотя обращался с ним достаточно хорошо. Хрёрек же постоянно мыслил об отмщении, и еще до эпизода, приведенного в данной книге, он попытался убить короля и бежать.

Исландец Торарин Нефьольфсон получил известность не только благодаря своей безуспешной попытке достичь берегов Гренландии с королем Хрёреком на борту, но и в связи со своим знаменитым переходом из Стада в Мёре (Норвегия) в Эйрар (то есть Эйрарбакки) на юго-западе Исландии. Расстояние в 730 морских миль он покрыл всего за четыре дня и четыре ночи — самое быстрое путешествие из всех тех, что известны нам.]

Это случилось в праздник Вознесения [15 мая 1018 года], когда король Олаф пришел в церковь, чтобы послушать мессу. Епископ и король вместе с процессией обошли вокруг церкви, а затем вошли в саму церковь, и епископ подвел короля к его месту в северной части хора. Король Хрёрек, как обычно, сидел рядом с ним. Когда король Олаф сел на свое место, Хрёрек опустил ладонь ему на плечо и сжал его.

— Какая прекрасная на тебе одежда, родич, — сказал он.

— Сегодня большой праздник, — ответил король Олаф, — и этот праздник устроен в честь вознесения Иисуса Христа с земли на небо.

— Я не вполне понимаю то, что ты говоришь мне о Христе, — заметил Хрёрек, — но постараюсь запомнить это. Многое из того, что ты рассказываешь мне, представляется маловероятным, хотя, конечно, в прежние времена происходило немало чудес.

Когда месса началась, король Олаф поднялся, воздел к небу руки и поклонился алтарю, плащ он откинул при этом на спину. Хрёрек быстро вскочил и ударил короля Олафа ножом того рода, что носит название «рютнинг». Удар пришелся по накидке возле плеч, поскольку король в то время находился в поклоне. Одежда оказалась сильно порезанной, но король остался невредим. Олаф тут же понял, что произошло, он прыгнул вперед. Король Хрёрек нанес второй удар ножом, но безрезультатно.

— Так ты сбежал, Олаф Дигри, — воскликнул он, — от меня, слепого человека?

Король приказал своим людям схватить его и вывести из церкви, что и было сделано.

После этого происшествия короля Олафа стали подбивать на убийство Хрёрека:

— Ты слишком испытываешь свою судьбу, король, все время удерживая его рядом с собой. И днем и ночью он думает лишь о том, как лишить тебя жизни. И если ты вдруг упустишь его из виду, вряд ли кто-то сможет уследить за ним и воспрепятствовать его бегству. А как только он окажется на свободе, он немедленно поднимет против тебя вооруженное восстание.

— Все это так, — согласился с ними король Олаф. — И многие мужи погибли от рук людей менее опасных, чем Хрёрек. Но я не хочу пятнать этим убийством ту победу, что одержал над упландскими королями, когда однажды утром поймал их всех и захватил их королевства, не убив при этом ни одного из них, так как все они мои родичи. И сейчас мне трудно судить о том, имеет ли смысл убивать Хрёрека или нет.

Хрёрек положил свою руку на плечо короля Олафа лишь для того, чтобы понять, надета ли на нем кольчуга.

Жил в то время на севере Исландии человек по имени Торарин Нефьольфсон. Торарин не отличался высоким происхождением, но был человеком мудрым и рассудительным, и с ним охотно советовались самые избранные люди. Он много путешествовал и потому большую часть года проводил за границей. Торарин страдал искривлением конечностей, что делало его очень непривлекательным. Руки у него были большие и некрасивые, а ноги и того хуже.

Торарин находился в Тунсберге, когда произошло описанное выше событие. Он к тому времени уже был знаком с королем Олафом. На тот момент Торарин готовил к отплытию свой торговый корабль, так как намеревался отправиться летом в Исландию. В течение нескольких дней Торарин был гостем короля Олафа, и они о многом переговорили за эти несколько дней. Спал Торарин в комнате короля. Как-то рано утром король проснулся, тогда как остальные в комнате еще спали. Солнце уже поднялось, и внутри было довольно светло. И король увидел, как Торарин высунул из-под одеяла одну ступню. Некоторое время он рассматривал эту ступню, и тут проснулись все остальные.

— Некоторое время назад я проснулся, — сказал король, — и увидел поистине незабываемое зрелище: человеческую ногу столь уродливую, что в этом городе, я полагаю, более уродливой уже и не найти.

И он предложил остальным посмотреть и сказать, прав ли он. И все, кто видел ее, поклялись, что это чистая правда.

Торарин прекрасно понял, о чем они говорили.

— Существует не так уж много вещей, — заметил он, — которым нельзя было бы подобрать пару. Вполне возможно, что и данный случай — не исключение.

— Что касается меня, — сказал король, — я просто уверен в том, что такой же уродливой ноги здесь больше не найти. И я даже готов побиться насчет этого об заклад.

— Я же ставлю на то, что смогу найти в этом городе ногу еще более некрасивую, — ответил Торарин.

— Что ж, — сказал король, — пусть тогда тот, кто выиграет это пари, требует у другого все, что он хочет.

— Хорошо, — согласился Торарин и высунул из-под одеяла другую ногу. Она была ничуть не красивее первой, к тому же на ней отсутствовал большой палец. — Смотри сам, король: вот другая нога, которая еще уродливее первой, поскольку на ней нет одного пальца. Я выиграл пари.

— Нет, нет, — запротестовал король, — первая нога куда хуже, так как на ней пять уродливых пальцев, а на этой только четыре. Так что я вправе требовать, чтобы ты исполнил мою просьбу.

— Пусть будет так, — сказал Торарин. — Чего же ты хочешь?

— Ты должен отвезти короля Хрёрека в Гренландию и сдать его с рук на руки Лейфу Эйриксону, — ответил король.

— Но я никогда не был в Гренландии, — возразил Торарин.

— Что ж, вот прекрасный повод побывать там, — сказал король.

Поначалу Торарин не говорил ни «да», ни «нет», но когда король надавил на него, он ответил следующее:

— В случае, если бы я выиграл пари, я хотел просить тебя, король, чтобы ты принял меня в число своих вассалов. И если ты исполнишь мою просьбу, я тем более буду обязан исполнить твою.

Король дал свое согласие, и Торарин стал одним из его вассалов. Он стал готовиться к отплытию, и, когда все приготовления были закончены, взял к себе на борт короля Хрёрека. Прощаясь с королем Олафом, Торарин спросил его:

— Ну а если получится так, мой господин, что мы не сможем доплыть до Гренландии, но окажемся у берегов Исландии или какой-нибудь другой страны, как тогда я должен буду поступить с королем?

— Если вы окажетесь в Исландии, — ответил ему король Олаф, — ты должен будешь передать Хрёрека в руки Гудмунда Эйольфссона, или Скапти Законодателя, или кого-то еще из вождей, кто желает принять мою дружбу и все связанные с этим почести. Но если вы окажетесь в какой-нибудь другой, не столь отдаленной стране, сделай так, чтобы Хрёрек никогда не вернулся живым в Норвегию. Но сделай это лишь в том случае, если у тебя не останется другого выхода.

Торарин дождался попутного ветра и направился прочь от берегов Норвегии, далеко за острова, и проплыл севернее того места, где в море выдавался Лидандиснес. Спустя какое-то время он проплыл мимо южного берега Исландии и направился далее на запад — в Гренландское море. Там его корабль попал в сильную бурю, и Торарин не смог продолжать свой путь к берегам Гренландии. Ближе к концу лета он добрался до Исландии, до Брейдафьорда. Здесь Торарин встретился с Торгильсом Арасоном, который обладал определенным весом в обществе, и передал ему просьбу короля Олафа, его предложение дружбы и знаки отличия, связанные с принятием ответственности за короля Хрёрека. Торгильс в свою очередь повел себя весьма дружелюбно и пригласил Хрёрека в свой дом, где тот и прожил первую зиму. Но там ему не понравилось, и он попросил Торгильса отвезти его к Гудмунду. Как ему говорили, заметил Хрёрек, именно дом Гудмунда отличается своим великолепием, и как раз к нему он и должен был попасть. Торгильс сделал, как он просил: выбрал людей и отправил их сопровождать Хрёрека в Модрувеллир. Гудмунд, памятуя о просьбе короля Олафа, принял Хрёрека очень хорошо, и в доме Гудмунда Хрёрек провел свою вторую зиму. Но затем он решил уехать и оттуда, и Гудмунд нашел для него место на маленьком хуторе, называвшемся Кальфскинн, где проживало совсем мало народу. И здесь Хрёрек провел свою третью зиму. Сам же он говорил, что с тех пор, как потерял свое королевство, нигде еще он не чувствовал себя так хорошо, как здесь, поскольку здесь он снова оказался первым в своем окружении. На следующее лето Хрёрек тяжело заболел и умер. И теперь говорят, что он — единственный король, покоящийся в Исландии.

III. УНГОРТОК — ГЛАВА КАКОРТОКА

[Эта великолепная и одновременно кровавая история взята нами (вместе с иллюстрациями гренландца Арона из Кангека) из книги Генри Ринка «Истории и традиции эскимосов», Лондон, 1875.]

Как-то раз один из жителей Арпатсивика приплыл на своем каяке во фьорд, чтобы испытать новое копье. Когда он приблизился к Какортоку, где поселились первые кавдлунайт [мн. ч. от кавдлунак — чужеземец, норманн], он увидел там одного из них — этот человек собирал на пляже раковины. Вскоре он обратился к приплывшему со словами: «Давай-ка посмотрим, сможешь ли ты поразить меня своим копьем». Владелец каяка отказался выполнить эту просьбу, хотя тот человек продолжал настаивать на своем. Наконец на берегу появился хозяин этого места по имени Унгорток [Унгор = Ингвар?] и сказал: «Раз уж ему так хочется, выполни его просьбу». И тогда владелец каяка метнул свое копье и убил того человека на месте. Но Унгорток не стал ругать его за это, сказав: «Это не твоя вина, поскольку ты сделал лишь то, о чем тебя просили». Затем наступила зима, и все были уверены в том, что кавдлунайт вскоре придут мстить за гибель своего человека. Однако прошло лето, а вслед за ним промелькнуло еще два, но кавдлунайт так и не пришли. В начале третьей зимы тот же самый владелец каяка вновь поплыл на своей лодке к Какортоку со своим обычным охотничьим оружием. На этот раз он снова увидел, как кавдлунак собирает на берегу раковины, и ему пришла в голову мысль убить его. Он подплыл к нему с той стороны, где на воду падал яркий солнечный свет, метнул в него копье и сразу же убил его, после чего — незамеченным — вернулся домой и рассказал всем, как он расправился с одним из кавдлунайт. Спустя какое-то время одну девочку отправили вечером за водой. Но когда она стала наполнять ведро, то обнаружила, что в воде отражается что-то красное. Поначалу она решила, что это отражение ее собственного лица, но когда обернулась, то в ужасе увидела большую толпу кавдлунайт. Она была так испугана, что забыла даже про ведро, и тут же бросилась домой, чтобы рассказать всем об увиденном. В то же самое время враги окружили их дом и встали напротив двери и окон. Один из обитателей дома выбежал наружу и тут же был убит ударом топора. И все остальные тоже были убиты, в живых остались только два брата. Им удалось убежать и спрятаться на льду. Но вскоре кавдлунайт заметили их и сказали: «Вот последние из этого племени. Давайте-ка поймаем их». И они тут же бросились в погоню. Их предводитель сказал: «Я бегаю быстрее вас, так что я и побегу за ними». И он бросился за ними по льду, где братья просто не могли бежать быстро, поскольку у младшего на ботинках были новые подошвы, которые все время скользили. Наконец они достигли противоположного берега, и Кайсапе, старший, успел вскарабкаться на обледеневший склон. Но младший упал и тут же был схвачен. Унгорток отсек его левую руку и, указывая на нее старшему брату, произнес: «Кайсапе, как бы долго ты еще ни прожил, тебе не удастся забыть твоего бедного брата!» Кайсапе не был вооружен и не мог оказать ему никакого сопротивления, а потому бросился бежать прочь. Так он добрался в конце концов до Кангермиутсьяка, где жил его тесть. Здесь он провел всю зиму и получил в подарок каяк. Летом он отправился на своем каяке на юг, чтобы выучить магические заклинания, при помощи которых он мог бы заколдовать своих врагов. Следующую зиму он вновь провел в Кангермиутсьяке, но с наступлением лета отправился на север, чтобы найти себе товарища. Куда бы он ни приходил, он прежде всего интересовался, нет ли в поселении двоих братьев. И если он находил их, то для начала проверял мех внутри их сапог, чтобы узнать, есть ли у них вши.

Стр. 286.

И так он путешествовал до тех пор, пока не нашел двоих братьев, у младшего из которых совсем не было вшей. Он уговорил этого юношу помочь ему и вместе с ним вернулся в Кангермиутсьяк. Здесь он начал охотиться на тюленей, из шкур которых он удалял всю шерсть, а затем делал из них белые кожи. После этого он отправился на поиски большого куска плавучего дерева и в конце концов нашел то, что ему было нужно. Он выдолбил этот кусок своим ножом, так что тот стал похож на полую трубку, а затем плотно заткнул его с одного конца. С обеих сторон он продолбил маленькие отверстия, для которых тоже изготовил деревянные затычки. Приготовив все это, он поместил все белые кожи внутрь бревна, а затем заткнул его с одного конца и точно так же заткнул все маленькие отверстия. Затем он спустил его на воду, и все владельцы каяков помогли ему отбуксировать это бревно по заливу до Пингивьярника, где они пристали к берегу. Здесь они вынули кожи, прикрепили к ним веревки, а затем подняли их и расправили подобно парусам, так что лодка приобрела вид грязноватого айсберга (поскольку кожи оказались не совсем белыми). И вот люди сели в лодку, после чего ее оттолкнули от берега, и Кайсапе приказал: «Расправьте кожи!» Они так и сделали, и люди на берегу были поражены тем, насколько это похоже на плывущий по воде айсберг. Кайсапе, который тоже хотел посмотреть на все это с берега, приказал своей команде: «Теперь вы сами будете править лодкой, а я сойду на берег, чтобы посмотреть на нее со стороны». И когда он взглянул на творение своих рук, оно ему очень понравилось, и он приказал своей команде вести лодку к берегу. Кожи расстелили на берегу, чтобы высушить их на солнце. Когда же это было сделано, Кайсапе заметил, что он все еще не забыл своего брата. Теперь они были готовы отправиться для мщения в Какорток, однако на какое-то время им пришлось задержаться в Арпатсивике, где они дожидались попутного ветра. И вот, когда такой ветер наконец подул, весь фьорд постепенно заполнился плавучими льдинами самых разных форм и размеров. Пришло время Кайсапе расправить все паруса и плыть за льдинами в глубь фьорда. Кайсапе сопровождало большое количество лодок, но все они пристали к берегу к северу от Какортока, чтобы люди могли собрать там сухой можжевельник. В то же самое время Кайсапе и его товарищи, надежно укрытые внутри полого бревна, продолжали двигаться прямо к дому, наблюдая за тем, что происходит вокруг, сквозь выдолбленные отверстия. Они видели кавдлунайт, которые ходили туда-сюда по берегу, вновь и вновь поглядывая на залив. Однажды они отчетливо услышали крик: «Каладлит [мн. ч. от калалек — гренландский эскимос] плывут!» На этот крик все выбежали из дома, но когда предводитель сказал: «Там нет ничего, кроме льда», — они снова вернулись домой. Тогда Кайсапе произнес: «А теперь живее! Я думаю, какое-то время они еще не покажутся на берегу». Они высадились на берег и, держа в руках сухой можжевельник, окружили дом. Кайсапе заложил топливом дверной проем, а затем поджег его, так что все люди внутри сгорели заживо. И те, кто пытался выбежать через дверь, также погибли в огне. Но Кайсапе мало беспокоила судьба этих людей: все его помыслы были сосредоточены на одном Унгортоке. И вот он услышал возглас одного из своих товарищей: «Кайсапе! Вот человек, которого ты ищешь!» Вождь к этому времени покинул горящий дом через окно и бросился бежать с маленьким сыном на руках. Кайсапе бросился за ним в погоню и вскоре почти догнал его. Приблизившись к озеру, Унгорток бросил своего сына в воду, полагая, что лучше ему утонуть, чем умереть от ран. Но Кайсапе, будучи не в силах одолеть своего противника, вынужден был вернуться к своим людям. А Унгорток бежал, пока не достиг Игалико, где в то время был вождем человек по имени Олав. Но поняв, что Кайсапе и здесь не оставит его в покое, Унгорток перебрался на мыс залива Аглюитсок и поселился в Сьоралике, тогда как Кайсапе обосновался у самого входа в этот фьорд.

С наступлением лета он возобновил преследование Унгортока, который к тому времени успел добраться до побережья, расположенного напротив острова Алук. Кайсапе проследил его до северной стороны этого острова, где он устроил себе жилище. И вот Кайсапе решил посоветоваться с жителями восточных земель, каким образом он может одолеть Унгортока. В конце концов один из них выступил вперед и сказал: «Я дам тебе кусок дерева из дома бесплодной женщины, и из него ты сделаешь себе стрелу». Он произнес над этим куском какие-то заклинания, а затем вручил его Кайсапе. Тот принял этот дар со словами: «Если он действительно сможет помочь мне, я обещаю тебе свою помощь во время охоты». И вот Кайсапе изготовил столько стрел, сколько могло уместиться в его колчан из тюленьей кожи. Под конец же он добавил к ним заговоренную стрелу, а затем отправился со своими товарищами на большое озеро, неподалеку от которого стоял дом Унгортока. Здесь Кайсапе разложил свои стрелы на некотором расстоянии одна от другой, последней же он положил заговоренную стрелу. Он приказал своим товарищам остаться возле озера, а сам осторожно забрался на высокий холм, откуда ему хорошо был виден Унгорток, разгуливавший туда-сюда возле своего дома. Он о чем-то говорил сам с собой, и Кайсапе услышал, как он несколько раз произнес его имя. Кайсапе решил дождаться ночи, чтобы выполнить свой замысел. С наступлением сумерек он прокрался к дому и заглянул в окно, держа наготове свой лук. Унгорток быстро ходил туда и сюда, и потому в него нельзя было как следует прицелиться. Поэтому Кайсапе направил свой лук на жену Унгортока, которая спала тут же в комнате, а у ее груди лежал ребенок. Унгорток, услышав шум, взглянул на жену и увидел, как стрела пронзила ей горло. В то же время Кайсапе бросился на берег озера за другой стрелой, а Унгорток бросился за ним, держа в руке топор, которым он некогда убил брата Кайсапе, а теперь намеревался убить и его самого. Кайсапе выпустил в него вторую стрелу, но Унгорток увернулся и сделал себя таким тонким, что виден остался лишь его подбородок. И все стрелы, которые выпустил в него Кайсапе, так и не попали в цель. Унгорток переламывал их пополам, а затем бросал в озеро. Наконец Кайсапе схватил заговоренную стрелу, и она прошла через подбородок Унгортока прямо в его глотку. Но поскольку тот не умер сразу, Кайсапе бросился бежать, а раненый Унгорток еще какое-то время преследовал его. Но вот внезапно Кайсапе почувствовал, что ему нечем дышать, и в полном изнеможении упал на землю. Однако, вспомнив про Унгортока, он снова вскочил на ноги, и отправился назад, чтобы посмотреть, что с ним случилось, и обнаружил неподалеку его мертвое тело. Тогда он отрубил руку Унгортока и произнес, глядя на мертвого человека: «Посмотри на эту руку — уж ее-то ты никогда не забудешь!» Затем Кайсапе убил ребенка Унгортока, после чего отправился назад в Кангермиутсьяк. С собой же он взял того самого старика из восточных земель, который помог ему. Кайсапе заботился о нем, пока тот не умер. Сообщают также, что похоронен он был в Кангермиутсьяке.

IV. СТРАУМФЬОРД В ВИНЛАНДЕ

Капитан Мунн, уроженец Сент-Джона (Ньюфаундленд), выдвинул гипотезу, которая базируется на детальном знании рассматриваемой местности. Эту гипотезу нельзя назвать научной в строгом смысле этого слова, и все же на нее стоит обратить внимание. Что же касается научной базы, то она была заложена фундаментальным исследованием Таннера, посвященным восточной части полуострова Лабрадор. Свою идентификацию Маркланда и Винланда Таннер провел «на основе наблюдений, совершенных им во время «финнско-лабрадорской экспедиции» 1937 года и «лабрадорской экспедиции Таннера» 1939 года, а также на основе информации, полученной из литературных и картографических источников». Его аргументы оказали серьезное влияние на все последующие исследования. В 1956 году Мельдгаард, ориентируясь на сведения, содержащиеся в норманнских сказаниях, совершил плавание вдоль побережья Лабрадора — от залива Гамильтон до пролива Белл-Айл и мыса Болд, исследуя побережье. Благодаря глубоким познаниям в области археологии и этнологии Мельдгаард смог значительно подкрепить и развить теорию Мунна и Таннера. Он также пришел к выводу, что остатки норманнских жилищ и стоянки в Лейфсбудире и Страумфьорде следует искать неподалеку от залива Пистолет. Книга Ингстада явилась подробным обзором норманнской Гренландии, а значит, и всего, что так или иначе касалось путешествий гренландцев в Винланд. Он пришел к выводу, что существовало две главные области, ставшие объектом исследования норманнов, каждую из которых можно назвать Винландом: Винланд I располагался в северной части Ньюфаундленда, а Винланд II — гораздо южнее, в Массачусетсе и на Род-Айленде. В 1960-м и 1961 годах Ингстад много путешествовал вдоль побережья Квебека, Ньюфаундленда и Лабрадора в поисках мест, где когда-то находились норманнские поселения. Совместно с Энн Стайн Ингстад ему удалось обнаружить то, что они сочли остатками древних норманнских поселений в заливе Эпав, менее чем в миле к югу от Ланс-о-Мидоус. Там, по мнению Ингстада, и был расположен Лейфсбудир. Летом 1962 года он начал в этом месте интенсивные раскопки.

Первые результаты раскопок оказались весьма впечатляющими. Ингстад обнаружил множество древних развалин по обеим сторонам ручья Блэк-Дак. Часть этих развалин датируется периодом каменного века. Жилища принадлежали, скорее всего, эскимосам дорсетской культуры, оставившим после себя обломки кремня, светильников, оружия и т. п., а также места для разведения огня и углубления для приготовления пищи. Помимо этого, Ингстад обнаружил остатки строений, которые, возможно, были сооружены европейцами, яму для огня и горн для выплавки железа из руды. Здесь же, возле горна, были найдены остатки древесного угля, куски шлака, глина, обломки железа, один кусок бронзы, наковальня и очаг. Все это позволяет утверждать, что некогда в окрестностях ручья Блэк-Дак жили люди, обладавшие навыками работы с железом. Остается лишь доказать, что именно они и были норманнами, приплывшими в Америку в начале XI века. Первый тест К-14 (карбон), проведенный на основе материалов железного века, показал, что все они, скорее всего, могут быть датированы 1000 годом н. э. Пирамиды, найденные в этой области, исследовали на предмет рунических надписей, но безуспешно.

Рис. 12. Страумфьорд в Винланде^{32}.

Наиболее ясный и полный отчет об экспедиции Ингстада 1962 года был напечатан в виде двух статей в Les-bók Morgunblaðsins 30 сентября и 14 октября 1962 года. Автором этих статей является один из участников раскопок, профессор Исландского университета Торхаллур Вильмундарсон. Он подводит итог сделанным во время экспедиции археологическим находкам, подробно — со ссылкой на текст сказаний — описывает район Священного залива, а также подкрепляет, при помощи убедительных данных литературного, исторического и географического характера, ранее высказанное в Morgunblaðið мнение о том, что Винландский мыс и Страумфьорд Карлсефни следует искать в районе северного Ньюфаундленда. Что же касается Винланда, то он, очевидно, тянется вдоль всего побережья от мыса до Новой Англии — до самой южной точки, до которой смогли добраться норманны. Как и в случае с Гренландией и — в меньшей степени — с Исландией, нет необходимости думать, что норманны хорошо знали всю эту местность.

Наконец, стоит упомянуть о попытке капитана Карла Сёльвера реконструировать скалхольтскую карту «с учетом правильного расположения широт и на основе принципов Меркатора». В результате подобных преобразований Сёльвер определил, что расстояние от Херьольвснеса в Гренландии до мыса Болд составляло 640 морских миль через крайнюю точку. На современных картах это расстояние равно 622 морским милям, через крайнюю точку Винландского мыса при том же курсе, так что расхождение в цифрах оказывается совсем невелико.

КАРТЫ

ВКЛЕЙКА ФОТОГРАФИЙ

Комментарии

¹ В Ирландии раннего Средневековья «под «паломником» (up. deorad) подразумевали отнюдь не того человека, который совершал паломничество к святыням, а затем возвращался домой, а того, кто покидал свой дом, чтобы провести затем долгие годы или даже остаток жизни в чужих странах». Baanmartre — это те, кто «обитает в пустынях, и по собственному желанию устраивает себе жилище в темных местах в ожидании небесного пристанища».

² В сочинении Беды Достопочтенного De Ratione Temporum: In Libros Regum Quaestionum xxx liber.

³ Дикуил продолжает: «Существует немало других островов в океане к северу от Британии, достичь которых можно через два дня и две ночи, если плыть от самого северного из Британских островов при попутном ветре и под полными парусами. Один святой человек [presbyter religiosus] рассказал мне, что за два летних дня и ночь между ними он на маленькой лодке доплыл до одного из таких островов. Некоторые из этих островов очень маленькие, и почти все они отделены друг от друга узкими проливами. Отшельники, приплывшие сюда из нашей Шотландии [Ирландии], жили на этих островах почти сто лет. Но сейчас там из-за норманнских пиратов почти не осталось отшельников, зато полно овец и разных морских животных. Я никогда не встречал упоминания об этих островах в книгах ученых людей».

Принято считать, что Дикуил говорит здесь о Фарерских, или Овечьих островах. Некоторые из загадок, связанных с этим интересным описанием, скорее всего, не были загадками для Дикуила.

⁴ Хьорлейф не знал, что единственные медведи, встречающиеся в Исландии (как правило, на северном побережье), — это белые медведи, добирающиеся сюда вместе с плавучими льдами из Гренландии.

⁵ О лошадях в Исландии можно было бы сложить отдельную сагу. Более двух третей исландских могил викингов содержат останки лошадей, захороненных вместе со своими хозяевами. Могила в Силастадире содержит два лошадиных скелета, расположенные в отдельной камере.

⁶ См. приложение: «Ньяла: величайшее из сказаний».

⁷ См. приложение II: «Единственный король, покоящийся в Исландии».

⁸ И все же мы не можем утверждать ничего определенно, поскольку количество этих островов, их природа и расположение были скорее объектом спекуляций, а отнюдь не географическим фактом. Так, в «Гренландских анналах» Бьёрна Йонссона из Скардсы (ок. 1625) мы читаем, что Гуннбьярнарейяр лежат неподалеку от устья Исафьорда, на северо-западе от него. Примерно десятью годами позже Йорис Каролюс изображает на своей карте восемь островов Губерма прямо к западу от Вестфиртира. Однако Йорис был непревзойденным изобретателем островов. Арнгримур Йонссон в разное время, в своих книгах «Гренландия» и «Об Исландии», располагал эти острова к западу, северо-западу и северу от Исландии. Одни утверждали, что острова эти населены, другие — что нет. Йон Гудмундссон в своей книге «Um Íslands aðskiljanlegar náttúrur», написанной вскоре после 1637 года, предпринял попытку суммировать известные ему факты: «Гуннбьярнарейяр. Норвежец Гуннбьёрн Ульф-Кракасон, который совершал на своем корабле плавание вокруг Исландии с целью найти прилегающие к ней земли, первым увидел эти острова. Они были покрыты травой, а еще на них было много птиц, как и на шхерах неподалеку от Гардарсхольма. Но было бы слишком долго рассказывать об этом со всеми подробностями. Мастер Йурис Холлендски [= Йорис Каролюс] ныне является последним из тех, кто был на тех островах и даже видел там две церкви. Всего этих островов шесть, и все они достаточно большие. Мне ничего неизвестно о том, вели ли англичане и датчане торговлю с жителями островов. Земли эти лежат к северо-западу от Исафьярдардьюпа и Адальвикур-Ритабьярга, как о том сообщает старинное стихотворение (изд. Германссона, Исландика XV, с. 3)». Под старинным стихотворением подразумеваются пророческие стихи Стирбьёрна о судьбе Снэбьёрна Галти, и в этом случае мы вновь возвращаемся к тому, с чего начали, вряд ли став при этом намного осведомленнее. Надпись на карте Рюйша 1507 года издания гласит: «Этот остров был полностью уничтожен в 1456 году от Р. X.» (О'Делл. Скандинавский мир, с. 359), что убирает одновременно и остров(а), и проблему — если бы только мы могли принять такое решение (чего мы не можем сделать). Гуннбьярне Скёр, Губар Шёр и им подобные будут сохраняться на некоторых картах вплоть до XVIII столетия.

⁹ Отто Петерссон впервые высказал мнение о том, что Эйрику не пришлось огибать мыс Фарвель, поскольку он плыл через пролив Принс-Кристианс. Если же это действительно было так, значит, правы и те ученые, которые считают, что в течение третьего лета Эйрик исследовал восточное побережье Гренландии, поднявшись на север до той самой широты, которая проходит через мыс Эйриксфьорда. Очевидно, именно на этом побережье он нашел развалины эскимосских жилищ, поскольку юго-западное побережье было покинуто эскимосами дорсетской культуры за восемьсот лет до прибытия норманнов. И все же большинство деталей этого плавания Эйрика так и остается непроясненным.

¹⁰ Земли в Гренландии были распределены следующим образом: Герьольф взял под поселение Херьольвснес (современный Икигэт) и Герьольфсфьорд (Амитсварссук). Кетиль взял Кетильсфьорд (Тасермиут). Храфн взял Хравнсфьорд (Агдлюитсок или же только его северный рукав — вплоть до Фосса). Сольви взял Сольвадал (вероятно, равнину, простирающуюся от Кангикитсока). Хельги Торбрандссон взял под поселение Альптафьорд (Сермилик), назвав его так же, как и свой родной фьорд в Исландии. Торбьёрн Глора взял Сиглуфьорд (Унарток). Эйнар взял Эйнарсфьорд (Игалико). Хафгрим взял Хавгримсфьорд (Экалюит) и Ватнахверви (внутреннюю часть полуострова между Игалико и Агдлюитсоком — и самую обширную территорию в норманнской колонии). Арнлауг взял Арнлаугсфьорд (невозможно точно идентифицировать; где-то в северных районах Эйстрибиггда). Сам Эйрик поначалу жил в Эйриксее (Игдлюталик), возле устья Эйриксфьорда (Тунугдльярфик), а затем перебрался в Браттахлид (Кагсьярсук), неподалеку от северной границы фьорда.

¹¹ Так у Вильхьяльмура Стефансона в «Трех путешествиях Мартина Фробишера», 1938, с. xliv, со ссылкой на книгу Э. Мюллера-Рёделя «Соколиная охота в старые и новые времена», Лейпциг, 1906, с. 15.

¹² Мнение о том, что именно Лейф по поручению короля Олафа Трюгвасона способствовал обращению Гренландии в христианство, восходит к монаху Гунклаугу Лейфссону и его жизни «Олафа Трюгвасона». Более ранние источники, такие, как «История Норвегии» и «Агрип», не упоминают Гренландию среди стран, обращенных королем Олафом. В «Истории Норвегии» утверждается, что гренландцы обратились в христианство под влиянием своих соседей-исландцев.

¹³ Безграничный и вполне заслуженный авторитет Фритьофа Нансена (Klimatsvekslinger in Nordens Historie, Oslo, 1925; Klimatsvekslinger i historisk og postglacial Tid, Oslo, 1926) и Вильхьяльмура Стефансона послужили причиной того, что многие люди так и не смогли принять ту картину климатических изменений, которая представлена в этой книге. С другой стороны, в пользу таких климатических изменений свидетельствуют современные археологи, географы, океанографы, зоологи, палеоботаники и, что особенно важно, климатологи. Своими собственными выводами я обязан прежде всего работам Отто Петересона (Climatic Variations in Historic and Prehistoric Time) и Лауге Коха (The East Greenland Ice). Кох суммирует это так: «Не оставляет сомнений, что норманны были обеспокоены ухудшением в XIII веке климатических условий… однако до полного исчезновения норманнов с гренландской территории вновь наступило улучшение климата [после 1400 года], поэтому исчезновение норманнов следует приписывать не столько падению температур, сколько утрате коммуникаций с Европой и наступлению эскимосов с севера».

¹⁴ Долгое время считали, что между Гренландией и Северной Европой находится своеобразный мост из земель. На востоке он соприкасается с Бьярмаландом, который расположен за Белым морем. Эту землю, которую легенды нередко населяли гигантами, можно видеть на многих картах, включая и те, что были найдены в Скалхольте и Холаре. Фигурирует эта земля и на тех двух картах, которые Грип, бургомистр Киля, отослал в 1551 году королю Христиану III — «из каковых карт ваше величество может видеть, что страна вашего величества Гренландия простирается вплоть до Нового Света и тех островов, которые открыли португальцы и испанцы, так что до этих земель можно добраться из Гренландии по суше. Можно до них добраться по суше и из Лапландии, из замка Вардёхус». Существование подобной земли-фантома стимулировало фантазию людей в той же степени, что и существование Хафсботна, или Полярного залива, протянувшегося от 20 градуса западной долготы до 40 градуса восточной долготы. К счастью, этот сухопутный мост был вполне проходим для людей и животных. Так, некий Хрейдар рассказывал, что он пересек его вместе со своей козой. Коза питалась растущей там травой, а Хрейдар — козьим молоком. Вполне естественно, что с тех пор его стали называть не иначе как Козлиным Хрейдаром.

¹⁵ Название «скрэлинги» применялось норманнами для обозначения тех туземных племен, с которыми им пришлось столкнуться в Гренландии (эксимосы), а также в Маркланде и Винланде (эскимосы или индейцы), Не вполне понятно, что именно значит это слово. «Это название можно соотнести с современным норвежским skræla («пронзительный крик, вопль») или с исландским skrælna («сокращаться»). В современном исландском языке skræling означает «простой парень», «деревенщина», а в современном норвежском — «слабак». Сами эскимосы называли себя Inuit (ед. ч. Inuk) — «человеческие существа» или «люди».

¹⁶ Вполне естественно, что исландцы совершали экспедиции к разным местам восточного побережья Гренландии, которое находилось так близко от их острова, и Свалборд («Холодный край»), скорее всего, был расположен где-то в районе залива Скорсби. Маловероятно, что это был такой отдаленный и бесплодный остров, как Ян-Майен или же Шпицберген.

¹⁷ Annalium Farrago. Исландика X, с. 2. Анналы были написаны приблизительно в 1637 году на латинском языке. Считается, что они были составлены на основе документов, которые погибли в огне того пожара, что уничтожил в 1630 году собор в Скалхольте. Несколько сомнительным подтверждением их достоверности являются «параллельные» им линии из «Гренландской хроники» Лискандера (1608).

¹⁸ Эту точку зрения весьма убедительно отстаивал в своих работах Вильхьяльмур Стефансон, а также Хельге Ингстад (Landet under Polarstjernen, с. 356–361). С некоторой осторожностью соглашался с нею и К. Джини (On the Extinction of the Norse Settlements in Greenland). Джини обращал внимание на то обстоятельство, что в могилах Вестрибиггда отмечается явное расхождение в количестве похороненных там мужчин и женщин, что должно было явиться следствием такого же несоответствия и в жизни. Далее он выдвигает весьма любопытное, но малоприемлемое предположение, согласно которому белые гренландцы могли смешаться со скрэлингами именно по инициативе норманнских женщин. Стоит упомянуть здесь и о книге Йона Дуасона (Landkönnun og Landnám Íslendinga í Vesturheim, Reykjavik, 1941–1948), в которой содержится богатая подборка материала, а также не вполне корректные спекуляции на тему норманнских атлантических поселений. Теория миграции имеет свои достоинства, позволяя к тому же избавиться от целого ряда трудностей. К несчастью, при этом она порождает новые, тогда как свидетельства в ее пользу слишком незначительны. Естественным убежищем для норманнов Западного поселения, теснимых эскимосами Севера, было Восточное поселение, в котором проживали их друзья и родственники.

¹⁹ Последние аргументы относительно того, что именно северный Ньюфаундленд является Винландским мысом, изложены в приложении IV: «Страумфьорд в Винланде».

²⁰ В письме Вильхьяльмура Стефансона мистеру Гаторну-Харди он разъясняет, каким образом канадские эскимосы наполняли бурдюки из тюленьей кожи костным мозгом карибу, смешанным с кровью (это считалось у них большим деликатесом). Это позволяет отказаться от первоначальной гипотезы об индейском пеммикане.

²¹ Следующий отрывок цитировался уже много раз: «Алгонкины утверждают, что в древние времена, когда между индейцами шли жестокие сражения, они изобрели устрашающее оружие нападения. Большой валун заворачивался в новую кожу и к нему приделывали большую рукоять. Высыхая, кожа плотно обтягивала камень, после чего ее разрисовывали всевозможными эмблемами. Это грозное орудие, к которому вполне применимо название «баллиста», было нарисовано исходя из указаний вождя алгонкинов. Несли его сразу несколько воинов. Сброшенное на лодку или каноэ, оно вполне могло потопить ее. Если же его внезапно сбрасывали сверху на группу людей, оно легко могло покалечить их или даже убить». H. R. Schoolcraft. Indian Tribes of the United States, 1851, I, 85.

²² Кристни сага: «Мужчины из северной и южной четвертей, а также большая часть тех, кто проживал в западной четверти, крестились в горячих источниках, «поскольку у них не было желания заходить в холодную воду».

²³ «Стурлубок» продолжает: «Наттфари, приплывший сюда вместе с Гардаром, еще раньше взял в собственность Рейкьядал и сделал там отметки на деревьях. Однако Эйвинд Асельссон прогнал его прочь, позволив ему поселиться лишь в Наттфаравике».

²⁴ Согласно традиции, он нашел своих рабов спящими на Свефнейяре, Сонных островах, где они должны были добывать соль, и сбросил их со скалы, которая с тех пор называется Галги — Скала Галлов.

²⁵ Одд совершил переход в 220 миль по самой плохой в Исландии территории.

²⁶ Скорее следует поверить тому сообщению саги, согласно которому Эйрик умер язычником. Весь его облик (как он представлен в сказании) свидетельствует о его приверженности языческой вере. Достаточно вспомнить его привязанность к тому белому медведю, которого убил Торгильс из «Флоаманна сага», или же родича Эйрика из «Ланднамабок» по имени Фарсерк. Но когда до Гренландии дошли новости об обращении исландцев (что должно было произойти вскоре после 1000 года), Эйрик мог сам осенить себя крестом по обычаю викингов (то есть он начал осенять себя крестом, не пройдя обряда крещения, что позволило ему жить в мире и согласии с христианами и даже быть похороненным на дальнем краю церковного двора — и все это без формального отречения от своих языческих верований). Prima signatio могло явиться важным следствием примирения Эйрика с его женой Тьодхильд, обеспечив ему тем самым домашний мир и покой.

²⁷ Автор «Королевского зеркала» в своем сообщении о чудесах в гренландских водах излагает историю о Морской ограде, или Вздымающихся волнах: «Есть еще одно чудо в гренландских морях, но правда ли это, мне точно неизвестно. Называется оно «морской оградой» (hafgerðingar), и когда на него смотришь, кажется, будто все волны океана собрались в три большие кучи, из которых образовались три огромных вала. Эта ограда тянется через все море, так что нигде не видно ни малейшего просвета. Эти волны выше любых гор и похожи на крутые отвесные скалы. Лишь немногим из тех, кто столкнулся в море с подобным явлением, удалось благополучно уплыть прочь» (пер., Ларсона). В данном случае обычно принимается объяснение Стинструпа, который утверждал, что такие волны могли быть результатом землетрясений на дне моря.

²⁸ «Ислендингабок»: «После гибели короля Олафа Трюгвасона в морском сражении у Свольда в 1000 году. После этого ярлом Норвегии стал Эйрик Хаконарсон, один из противников короля».

²⁹ Сведения о призраках на Фроде содержатся в «Эйрбиггья сага», главы 50–55.

³⁰ Вот рассказ о Хвитраманналанде. Корабль Ари Массона отнесло к Хвитраманналанду, который также называют Великой Ирландией. Он расположен в западной части океана неподалеку от Винланда. От Ирландии до Хвитраманналанда шесть дней плавания на запад. Ари не смог покинуть эту страну и был там крещен. Первым поведал об этом Храфн по прозвищу Лимерик-фарер, который провел долгое время в Лимерике в Ирландии. Согласно Торкелю Геллисону, исландцы, получившие эту информацию от ярла Оркнейских островов Торфинна, рассказывали, что хотя Ари и признали в Хвитраманналанде, он так и не смог покинуть эту страну. Относились там к нему с большим уважением. Еще одним человеком, который тоже не смог покинуть эту мифическую страну, был Бьёрн, возлюбленный Турид, — тот самый, который «был куда более близким другом хозяйке Фроды, чем ее брату, священнику из Хельгафелла». (Eyrbyggja Saga, гл. 64).

³¹ Далее Хаук Эрлендссон поместил генеалогию, восходящую к нему самому: дочерью сына Снорри Карлсефни была и Стейнунн — та, которая вышла замуж за Эйнара, сына Грундар-Кетиля, сына Торвальда Крока, сына Торира из Эспихола. Ее сыном был Торстейн Ранглат, который был отцом той самой Гудрун, на которой женился Йорунд из Кельдура. Их дочерью была Халла, мать Флози, отца Вальгерды, матери Герры Эрленда Стерки, отца Герры Хаука по прозвищу Законодатель. Другой дочерью Флози была Тордис, мать леди Ингигерд Могущественной, дочерью которой была леди Халльбера, аббатисса Рейниснеса в Стаде. Немало и других знатных людей было среди потомков Карлсефни и Гудрид. Да пребудет с нами Господь. Аминь.

³² С наброска Торхаллура Вильмундарсона, сделанного над заливом Эпав, на Ньюфаундленде, и заново оформленного Халлдором Петурссоном. Набросок Торхаллура Вильмундарсона изображает ручей Блэк-Дак, текущий мимо того места, где Ингстад вел в 1962 году свои раскопки, в залив Эпав. Автор рисунка не стал заниматься реконструкцией руин, но представил общую картину предположительной на 1000 г. н. э. сцены. На заднем плане (слева) — побережье Лабрадора с островом Белл (в центре) у входа в пролив. На заднем плане (справа) — мыс Болд. За Священным заливом располагается Большой священный остров (слева), далее — Малый священный остров (позади острова Ворренс).

«КНИГА ПОСЕЛЕНИЙ»

«ЛАНДНАМАБОК»

1. Исландия

[С. 1–2.] В книге «De Ratione Temporum», написанной Бедой Достопочтенным, упоминается об острове под названием Тиле, который, согласно записи в книге, лежит в шести днях плавания к северу от Британии. «Там, — говорит он, — зимой не бывает дня, а летом — ночи, когда день достигает своей максимальной длины». Ученые полагают, что под Тиле он подразумевал Исландию, поскольку на этом острове солнце светит целые сутки, когда наступает самый длинный день в году. Когда же настанет самая длинная ночь, солнце вообще не показывается над горизонтом.

Согласно дошедшим до нас сведениям, священник Беда умер семьсот тридцать пять лет спустя после воскресения Господа нашего и более чем за сто лет до того, как на острове появились первые норманны.

Но прежде чем в Исландию прибыли переселенцы из Норвегии, там уже жили люди, прозванные норманнами папар. Это были христиане, и люди полагают, что они прибыли с Британских островов, поскольку после них остались ирландские книги, колокола и прочие вещи, по которым можно было понять, что они — ирландские монахи. [X. добавляет: эти вещи были найдены на востоке — в районе Папея и Папилия. ] В английских книгах написано, что в то время совершались перевозки между обеими странами.

Когда Исландия была открыта и заселена норвежцами, папой в Риме был Адриан, а после него — Иоанн (в ряду пап, носивших это имя, он был пятым); Людовик, сын Людовика, был императором к северу от Альп, а Лев и его сын Александр правили в Византии. Харальд Прекрасноволосый был королем Норвегии; Эйрик Эймундарссон — королем Швеции, а после него престол наследовал его сын Бьёрн. Горм Старый был в то время королем Дании, Альфред Великий и его сын Эдуард правили в Англии; Кьярвал — в Дублине, а ярл Сигурд Могучий — на Оркнейских островах.

Ученые люди утверждают, что от Стада в Норвегии до Хорна на востоке Исландии — семь дней плавания; а от Снэфельснеса на западе, где расстояние короче всего, — четыре дня плавания до Гренландии. Говорят также, что если плыть из Бергена прямо на запад, по направлению к Хварву в Гренландии, то путь пройдет примерно в семидесяти милях к югу от Исландии. [X. Из Гернара в Норвегии следует плыть прямым курсом на запад, к Хварву в Гренландии. В этом случае ваш путь пройдет к северу от Шетландских островов, на расстоянии, с которого сами острова видны лишь в хорошую погоду. Затем — к югу от Фарерских островов и к югу от Исландии, так что вы сможете увидеть обитающих там птиц и китов. ] Из Рейкьявика на юге Исландии пять дней плавания до Йолдулаупа в Ирландии [X. добавляет: на юге; а из Ланганеса на севере Исландии] четыре дня плавания на север до Полярного залива.

2. Первооткрыватели

[Версия «Стурлубок», 3–5.]

Когда рассказывают, что некогда моряки должны были совершить плавание из Норвегии на Фарерские острова, то упоминают в связи с этой историей викинга Наддода. Корабль этот был заброшен сильной бурей в Западную Атлантику, и там моряки обнаружили Большую землю. Сойдя на берег, они поднялись на высокую гору и внимательно осмотрелись вокруг: не увидят ли они где дымок или какой-нибудь иной знак, свидетельствующий о том, что эта местность обитаема. Но они так ничего и не заметили. Осенью мореходы вернулись на Фарерские острова. Когда они уплывали прочь, в горах начался сильный снегопад, и по этой причине страна была названа Снэланд — Снежная страна. Вернувшись, все с большой похвалой отозвались о новой земле. Место, к которому они тогда причалили, ныне известно как Рейдарфьялль в Восточном заливе. Так утверждает Сэмунд Ученый.

Жил тогда человек по имени Гардар Сваварссон, швед по происхождению: он отправился искать Снэланд по указаниям своей матери, ведуньи. Гардар проплыл на своем корабле вокруг Снэланда и выяснил, что это остров. Он подошел к острову с востока — у Восточного Хорна, где в те дни была гавань, а зиму провел на севере в Хусавике, в Скьяльфанди, и построил там дом. Весной, когда он намеревался выйти в море, оторвало и унесло течением лодку, в которой находился человек по имени Наттфари, а вместе с ним — раб и служанка. Он построил себе дом в том месте, которое с тех пор называется Наттфаравик, а Гардар вернулся в Норвегию и с большой похвалой отозвался о новой земле. Он был отцом Уни, сыном которого был Хрор Тунгу-Годи. После этого страну назвали Гардарсхольм: в те дни там был лес, растущий между горами и морским берегом.

Жил в то время человек по имени Флоки Вильгердарсон — замечательный викинг. Он отправился на поиски Гардарсхольма и отплыл от того места, которое ныне известно как Флокаварди — на стыке Хордаланда и Рогаланда. Но вначале он поплыл к Шетландским островам и стал на якорь во Флокаваге: там его дочь Гейрхильд лишилась жизни в Гейрхильдарватне. На корабле вместе с Флоки был свободный землевладелец по имени Торольф и еще один по имени Герьольф. Был также на борту уроженец Гебридских островов по имени Факси. Флоки взял с собой в море трех воронов. Когда он выпустил первого, тот полетел за кормой корабля; второй поднялся высоко в небо, а затем вернулся на корабль; третий полетел вперед, в том направлении, где они потом нашли землю. Они подошли с востока к Хорну, а затем двинулись вдоль южного берега. Они плыли на запад вокруг Рейкьянеса, после чего их глазам предстал открытый фьорд, а далее — Снэфелльснес. «Должно быть, мы нашли Большую землю, — заметил Факси. — Посмотрите, какие здесь большие реки!» С тех пор это место стали называть Факсаос — дельта Факси. Флоки и его команда поплыли на запад через Брейдафьорд и устроили стоянку в районе Бардарстранда, в том месте, которое ныне известно как Ватнсфьорд. Воды фьорда изобиловали рыбой и тюленями; и, занимаясь рыбной ловлей, они забыли о том, что нужно заготовить сено, и в результате весь их скот за зиму погиб. Весна была очень холодной. Поднявшись на высокую гору, Флоки увидел на севере фьорд, заполненный дрейфующим льдом, и тогда они назвали страну Исланд — Ледяная страна. Под этим именем она известна и поныне.

Флоки и его товарищи решили отправиться в путь этим летом, но закончили приготовления к путешествию лишь незадолго до начала зимы. Они не смогли обогнуть Рейкьянес, к тому же у них унесло лодку с Герьольфом на борту, который затем пристал к берегу в том месте, которое ныне известно как Херьольвсхофн. Флоки провел зиму в Боргарфьорде, где они нашли и Герьольфа, а на следующее лето отплыл в Норвегию. Когда люди расспрашивали их о новой стране, Флоки отзывался о ней очень дурно. Герьольф мог порассказать о ней немало плохого и хорошего, зато Торольф клялся, что в найденной ими стране каждая травинка истекает маслом, за что его и прозвали Торольф Масляный.

[Версия «Хауксбок», 3–5.]

Жил человек по имени Гардар, сын шведа Свавара. Он предпринял путешествие к Гебридским островам, чтобы потребовать приданое своей жены у ее отца. Но когда он проплывал через Пентландский залив, сильный ветер сбил его с курса и вынес в западную часть океана. Он пристал к острову с востока, в районе Хорна. Гардар совершил на своем корабле плавание вокруг новой земли и выяснил, что это остров. Он заплыл внутрь фьорда, который он назвал Скьяльфанди, и спустил на воду лодку со своим вассалом Наттфари. Веревка, которой была привязана лодка, порвалась, и Наттфари сошел на берег в Наттфаравике, за Скуггабьоргом. Гардар же пристал к берегу на другой стороне фьорда и провел там зиму. А место это было названо им Хусавик — Домашний залив. Наттфари остался жить на берегу фьорда со своим рабом и женщиной-служанкой; вот почему это место называется Наттфаравик^{23}. А Гардар отправился назад, на восток. Он с большой похвалой отозвался о новой земле и назвал ее Гардарсхольм.

Жил в то время человек по имени Наддод, брат Оксен-Торира и родственник по браку Ольвира Барнакарля. Он был замечательным викингом. Однажды Наддод отправился на Фарерские острова с намерением там построить себе дом, так как нигде больше он не мог чувствовать себя в безопасности. Викинг покинул Норвегию, намереваясь плыть на острова, но был унесен ветром к Гардарсхольму, к которому он подплыл с востока, со стороны Рейдарфьорда. Он и его товарищи поднялись на очень высокую гору, чтобы посмотреть, не видно ли с нее знаков человеческого присутствия, но ничего такого не заметили. Когда они уплывали прочь, начался сильный снегопад, и поэтому они назвали землю Снэланд — Снежная страна. Они с большой похвалой отозвались о новой земле.

Жил тогда же великий викинг по имени Флоки Вильгердарсон, который отправился из Рогаланда на поиски Снэланда. Он остановился в Смьорсунде и устроил большое жертвоприношение: освятил трех воронов, которые должны были указать ему путь, поскольку в те дни у моряков северных стран еще не было компаса. Место, где была принесена жертва, назвали Флокаварди, там построили пирамиду, и находится она на стыке Хордаланда и Рогаланда. Но поначалу он направился к Шетландским островам и стал на якорь во Флокаваге: его дочь Гейрхильд потеряла там свою жизнь — в Гейрхильдарватне. На корабле вместе с Флоки были свободные землевладельцы Торольф и Герьольф, а также Факси — уроженец Гебридских островов. От Шетлендских островов Флоки направился к Фарерским островам, где нашел мужа для той из своих дочерей, потомком которой был Тронд из Гаты. Затем Флоки направился в открытое море вместе со своими тремя воронами, которых он освятил в Норвегии. Когда он выпустил первого, тот полетел за кормой корабля; второй поднялся высоко в небо, а затем вернулся на корабль; третий полетел вперед, в том направлении, где они потом нашли землю. Они подошли с востока к Хорну, а затем двинулись вдоль южного берега. Они плыли на запад вокруг Рейкьянеса, после чего их глазам предстал открытый фьорд, а далее — Снэфелльснес. «Должно быть, мы нашли Большую землю, — заметил Факси. — Посмотрите, какие здесь большие реки!» С тех пор это место стали называть Факсаос — дельта Факси. Флоки и его команда поплыли на запад через Брейдафьорд и устроили стоянку в районе Бардарстранда, в том месте, которое ныне известно как Ватнсфьорд. Воды фьорда изобиловали рыбой и тюленями; и, занимаясь рыбной ловлей, они забыли о том, что нужно заготовить сено, и в результате весь их скот за зиму погиб. Весна была очень холодной. Поднявшись на высокую гору, Флоки увидел на севере фьорд, заполненный дрейфующим льдом, и тогда они назвали страну Исланд — Ледяная страна.

Мореходы отправились в путь этим же летом, но задержались с приготовлениями. Место их стоянки до сих пор можно видеть к востоку от Брьянслёка, так же как и сарай для лодок и яму для огня. Они не смогли обогнуть Рейкьянес, к тому же у них унесло лодку с Герьольфом на борту, который пристал к берегу у Херьольвсхофна. Флоки пристал к берегу в Боргарфьорде. На отмели к западу от фьорда они нашли кита и потому назвали его Хвалейр. Там же они нашли и Герьольфа. На следующее лето они вернулись в Норвегию. Флоки дал новой земле плохое прозвище, Герьольф мог рассказать о ней много плохого и хорошего, тогда как Торольф клялся, что в найденной ими стране каждая травинка истекает маслом, за что и получил свое прозвище: Торольф Масляный.

3. Поселенцы

[С. 6–9.] Жил человек по имени Бьёрнольф и еще один по имени Хроальд: они были сыновьями Хромунда Грипссона. Они покинули Телемарк, так как убили несколько человек, и поселились в Дальсфьорде во Фьялире. Сыном Бьёрнольфа был Орн, отец Ингольфа и Хельги, тогда как сыном Хроальд а был Хродмар, отец Лейфа. Братья Ингольф и Лейф отправились в качестве викингов в плавание вместе с сыновьями ярла Атли Слендера из Гаулара — Хастейном, Херстейном и Хольмстейном. Все их совместные путешествия были очень удачными, поэтому, вернувшись домой, они начали готовиться к еще одной совместной экспедиции, которую наметили на следующее лето. В эту зиму братья устроили праздник для сыновей ярла, и на празднике Хольмстейн поклялся, что не женится ни на какой другой женщине, кроме как на дочери Орна Хельге. Это заявление было встречено очень холодно. Лейф вышел из себя, и, когда они прощались с Хольмстейном, между ними уже не было прежней симпатии.

Следующей весной братья начали готовиться к военным действиям: они намеревались помериться силами с сыновьями ярла Атли. Местом их встречи стал Хисаргафл, и Хольмстейн со своими братьями стремительно напал на Лейфа и его сторонников. В то время как они сражались, на помощь Лейфу и Ингольфу прибыл Олмонд, сын Хорды-Кари и родич Лейфа. В этой битве Хольмстейн пал, а Херстейн был ранен. Следующей зимой Херстейн вновь выступил против братьев, намереваясь убить их, но они узнали о его передвижениях и выступили ему навстречу. В последовавшем затем сражении Херстейн пал. Тогда вокруг братьев собрались их друзья из Фиртафилки, а их посланники отправились навстречу ярлу Атли и Хастейну, чтобы обговорить с ними условия мира. Согласно этим условиям Ингольф и Лейф должны были отдать часть своих земель ярлу и его сыну.

Затем Ингольф и Лейф построили большой корабль и отправились на поиски земли, которую обнаружил в западной части океана Ворон-Флоки, давший ей имя Исланд. Они нашли остров и устроили стоянку в южном Альптафьорде. На юге страна показалась им более многообещающей, чем на севере. Они провели на острове зиму, а затем вернулись в Норвегию.

После этого Ингольф начал готовиться к новому путешествию в Исландию, а Лейф отправился в набег на Британские острова. Он приплыл в Ирландию и нашел там большой подземный дом. Войдя в него, Лейф оказался в полной темноте — светился один лишь меч, который держал в руках какой-то мужчина. Лейф убил этого человека, забрал его меч и еще много всякого добра. С тех пор он и стал известен как Хьорлейф — Лейф Меч. Хьорлейф провел немало времени в Ирландии и захватил там много богатств и десять пленников, обращенных им в рабов. Звали этих рабов так: Дуфтхак и Гейррод, Скьялдбьорн, Халлдор и Драфдрит (имена остальных неизвестны). После этого Хьорлейф вернулся в Норвегию, чтобы встретиться со своим троюродным братом Ингольфом. Еще прежде он женился на сестре Ингольфа Хельге Арнардоттир. Этой зимой Ингольф совершил большое жертвоприношение и пытался с помощью магии определить свою судьбу. Хьорлейф же никогда не совершал жертвоприношений. Предсказания направили Ингольфа в Исландию, так что каждый из братьев снарядил свой собственный корабль для этого путешествия. Хьорлейф погрузил к себе все награбленное добро, а Ингольф — их общий скот. И как только они были готовы, сразу же отправились в море.

В то лето, когда Ингольф и Хьорлейф отправились в Исландию, Харальд Прекрасноволосый уже двенадцать лет как был королем Норвегии. С момента сотворения мира прошло 6073 зимы, а с момента Воскресения Господа нашего — 874 года. Ингольф и Хьорлейф плыли вместе до тех пор, пока не увидели Исландию, — там они разделились. Как только Ингольф увидел остров, он бросил за борт бревна и поклялся, что поселится именно там, где их прибьет к берегу. Ингольф подошел к острову в том месте, которое сейчас называется Ингольвсхофди — мыс Ингольфа, а Хьорлейф поплыл дальше на запад. Вскоре у него начали подходить к концу запасы пресной воды, и ирландские рабы предложили смешать пищу с маслом — это блюдо, по их утверждениям, не вызывало жажды. Сами они называли это миннпак. Но только они успели его приготовить, как пошел сильный дождь, так что они смогли собрать воду в тенты. Когда же миннпак начал плесневеть, его пришлось выбросить за борт, и то место на берегу, куда его снесло течением, получило название Миннтаксейр.

Хьорлейф пристал к берегу у Хьорлейвсхофди — мыса Хьорлейфа. В те дни там еще был фьорд. Они выстроили на этом месте два здания: длина стен первого составляла 18 морских саженей, а второго — 19. Хьорлейф прожил там всю зиму, когда же пришла весна, он решил начать сев. Бык был только один, поэтому рабы сами тянули плуг. В то время как Хьорлейф занимался хозяйственными делами со своими людьми, Дуфтхак придумал план, согласно которому они должны были убить единственного быка и сказать, что его задрал медведь, а затем спросить у Хьорлейфа и у остальных, не пойдут ли они охотиться на него. Так они и поступили. Когда же Хьорлейф и его люди отправились на медведя и рассыпались по лесу, рабы напали на каждого из них в отдельности и всех убили. Затем они бежали прочь, захватив с собой всех женщин, движимое имущество и лодку. Они направились к островам, которые видны были в море к юго-востоку от Исландии, и там жили еще какое-то время.

Ингольф же послал двух своих рабов, Вифиля и Карли, на запад, вдоль берега моря, на поиски сброшенных им за борт столбов. Когда же эти двое добрались до Хьорлейвсхофди, то обнаружили там мертвого Хьорлейфа и вернулись к Ингольфу, чтобы сообщить о случившемся. Ингольф был глубоко потрясен этим убийством и сразу же отправился на запад к Хьорлейвсхофди. Когда же он увидел мертвого Хьорлейфа, то произнес: «Достойно сожаления, что рабы смогли убить столь храброго мужа! Но вот что ожидает тех, кто не дает себе труда совершать жертвоприношений».

Ингольф похоронил Хьорлейфа и его людей и забрал груз с его корабля и их долю собственности. Затем он вышел на берег моря и увидел на юго-западе какие-то острова. Ему пришло в голову, что рабы могли сбежать именно туда, поскольку лодка тоже исчезла. И он направился к островам в поисках рабов и нашел их в том месте, которое ныне называется Эйд. Они сидели за едой и были ошеломлены внезапным появлением Ингольфа. Паника овладела ими, и они бросились бежать врассыпную. Ингольф убил их всех. Место, где погиб Дуфтхак, теперь называется Дуфтхаксскор. Многие из них бросились в расселину, которая с тех пор носит их имя. Острова, на которых были убиты эти рабы, теперь называются Вестманнейяр, так как все они были «вестманн» — западные люди, ирландцы. Ингольф и его люди забрали с собой жен своих товарищей, которые были убиты. Они вернулись в Хьорлейвсхофди и там провели вторую зиму.

С приходом лета Ингольф поплыл на запад, вдоль берега, и остановился зимовать на острове под Ингольвсфеллем, западнее реки Олфус. Тогда же Вифиль и Карли нашли столбы с его корабля у Арнархвала, к западу от вересковой пустоши. Весной Ингольф направился в это место и поселился в Рейкьявике, а столбы эти и по сей день можно видеть в общей комнате его дома. Ингольф взят себе землю между рекой Олфус и Хвальфьордом к западу от Бриньюдалсы, а также между этой территорией и Оксарой, и всю землю, протянувшуюся на запад. Карли сказал: «Мы оставили позади хорошую страну и приплыли сюда, чтобы поселиться в этом проклятом месте!» И тогда он сбежал, захватив с собой женщину-служанку. Ингольф же отпустил Вифиля на свободу, и тот построил себе дом в Вифильстофтире; также и Вифильсфелл назван его именем. Он прожил еще долгие годы и был надежным и достойным человеком. Ингольф же построил дом в Скалафелле, и оттуда был хорошо виден дымок над Олфусватном, где он и нашел Карли.

Ингольф был самым известным из поселенцев, поскольку он прибыл в необитаемую страну и первым поселился в ней: другие же последовали его примеру. Он женился на Хальвейг Фродадоттир, сестре Лопта Старого. Сыном их был Торстейн, который учредил тинг в Кьяларнесе еще прежде, чем был утвержден альтинг. Сыном Торстейна был Торкель Мани, прозванный Законодателем. Жизнь этого человека — лучшего из язычников — заслуживает наивысшей похвалы. Перед смертью он попросил вынести его на солнце и вверил себя в руки того Бога, который создал это солнце. Более того, жизнь его была столь же праведной, как и у лучших из христиан. Сыном его был Тормод, ставший после прихода в Исландию христианства годи и руководивший целой конгрегацией.

[С. 85.] Торольф, сын Орнольфа Рыбака, жил в Мосте, поэтому и был прозван Мострарскеггом. Он часто приносил жертвоприношения, поскольку всемерно чтил бога Тора. Торольф отправился в Исландию, не снеся тирании короля Харальда Хорфагера. Вначале он плыл вдоль южного берега, но когда достиг Брайдафьорда, то бросил за борт бревна с вырезанным на них изображением Тора, умоляя Тора указать ему место для поселения и обещая посвятить ему всю эту землю и назвать ее его именем. Торольф провел свой корабль во фьорд и дал ему имя Брайдафьорд — Широкий фьорд. Свое поселение он устроил на южном берегу — именно там, где обнаружил брошенные им за борт бревна с изображением Тора. Их прибило к мысу, который с тех пор носил название Торснес. Затем они поднялись выше по заливу, который Торольф назвал Хофсвагом. Здесь он выстроил себе дом и большой храм, посвященный богу Тору. Ныне это место известно как Хофстадир. В те дни в районе Брайдафьорда больше не было других поселений.

Торольф взял в собственность всю землю от Стафы до Торсы и назвал эту область Торснес. Он с таким благоговением относился к горе, расположенной в Торснесе и названной им Хельгафелль (Священная гора), что никто не имел права обратить к ней неумытое лицо. Что же касается выстроенного на горе святилища, то любое живое существо (будь то человек или зверь) могло находиться там в полной безопасности столько, сколько считало нужным. И Торольф, и его родичи верили, что после смерти попадут в эту гору.

В том месте, где к берегу прибило бревна с изображением Тора, Торольф вершил наиболее важные из своих дел, и именно здесь, с одобрения всех жителей округа, был позже организован тинг. Когда люди собирались на тинг, им было строжайше воспрещено облегчаться на этой земле, чтобы не осквернять ее таким образом. А для этих целей был отведен специальный островок, называвшийся Дритскер. Но когда Торольф уже умер, а его сын Торстейн был еще слишком молод, Торгрим Кьяллакссон и его шурин Асгейр не захотели идти на островок, чтобы облегчиться. Но люди Торснеса не пожелали мириться с осквернением столь священного места, и тогда они начали сражаться: Торстейн Торскабит и Торгейр Кенг против Торгрима и Асгейра. Некоторые были убиты и многие ранены, прежде чем их удалось разнять. Торд Геллир сумел примирить их, а само место с тех пор перестало быть священным, поскольку на нем пролилась кровь. Тогда же было решено перенести тинг на тот мыс, где он находится и по сей день. И со временем это место тоже прославилось своей святостью. Там до сих пор находится камень Тора, на котором приносили в жертву людей. А радом с этим камнем можно видеть кольцо приговора, где людей обрекали на принесение в жертву Богу. И там же Торд Геллир учредил четвертичный тинг — с одобрения всех тех, кто жил в этой четверти острова…

[С. 123.] Сын Торольфа Мострарскегга Халльстейн устроил поселение в Торскафьорде и жил в Халльстейненесе. Он принес жертву Тору, умоляя его прислать ему бревна для помоста, и вскоре к берегу прибило дерево, длина которого составляла шестьдесят три эля, а толщина — две морских сажени. Из этого дерева Халльстейн сделал себе бревна для помоста, и такие же бревна сделали из него почти все поселенцы, жившие в районе фьорда. То место, где к берегу прибило дерево, теперь называется Гренитренес — Сосновый мыс. Халльстейн был с набегом в Шотландии и захватил там тех рабов, которых он затем привез на остров. Их он отправил на Свефнейяр добывать соль^{24}.

[X. 184.] Жил в Готланде знатный человек по имени Бьёрн, сын Хрольфа с Реки; он женился на Хлиф, дочери Хрольфа, который был сыном Ингьялда, сына короля Фроди (Старкад Древний был поэтом при дворе двух этих королей). А сына Бьёрна звали Эйвинд. У Бьёрна была тяжба по поводу земли с Сигфастом, тестем Сольвара, короля Готланда. Сигфаст выдал свою дочь за ярла Сольвара, и последний оказал столь сильную поддержку своему тестю, что Сигфаст смог отнять у Бьёрна все его имения. Тогда Бьёрн передал все свое имущество жене Хлиф и сыну Эйвинду, а сам покинул Готланд с двенадцатью лошадьми, нагруженными серебром. Но в ночь перед отъездом из страны он сжег Сигфаста в его собственном доме вместе с тридцатью другими людьми, а затем отбыл в Норвегию.

Он направился на запад в Агдир, к Гриму Херсиру из Хвинира… который принял его весьма радушно. Бьёрн и его товарищи провели зиму у Грима. Но однажды ночью, в конце весны, Бьёрн внезапно проснулся и обнаружил, что над ним стоит человек с обнаженным мечом. Бьёрн успел схватить его за руку и выяснил, что этого человека послал Грим, намеревавшийся убить Бьёрна. Грим хотел предать Бьёрна ради его денег. Тогда Бьёрн покинул это место и отправился к Ондотту Краке, который жил в Хвинисфьорде… Летом Бьёрн отправился в набег на Британские острова, зиму же провел у Ондотта. В то время жена Бьёрна Хлиф умерла в Готланде, и Бьёрн женился на сестре Ондотта Хельге. От этого брака родился Тронд Моряк.

Вскоре с востока к своему отцу прибыл сын Хлиф Эйвинд, и когда Бьёрн начал уставать от своих походов, он передал Эйвинду и свои корабли, и свое занятие. Позже, в Ирландии, Эйвинд женился на Рафорте, дочери короля Кьярвала. На Гебридских островах она произвела на свет сына, которого оставили там для вскармливания, Спустя два года они вернулись на острова, чтобы посмотреть, как себя чувствует мальчик, и обнаружили ребенка с ясными глазами и очень худого от недоедания. Поэтому его и прозвали Хельги Магри — Хельги Худой. И после этого его забрали в Ирландию.

Бьёрн умер в доме своего родича Ондотта. Грим утверждал, что все его наследство должно достаться королю, так как сам он был иностранцем и сыновья его жили на западе, за морем. Но Ондотт сохранил его имущество для своего племянника Тронда.

Хельги вырос и возмужал в Ирландии. Он женился на Торунн Хирне, дочери Кетиля Флэтноуза с Гебридских островов… и у них было много детей. По прошествии ряда лет Хельги отправился в Исландию со своей женой и детьми — Хрольфом, Ингьялдом и той самой Ингунн, на которой женился Хамунд Хельярскин (он также прибыл в Исландию с Хельги). Как только Хельги увидел землю, он обратился к Тору, прося его указать место, где они должны пристать к берегу. Оракул направил его прямо к Эйяфьорду, запретив отклоняться как к востоку, так и к западу. Прежде чем прямо перед ними вырос фьорд, сын Хельги Хрольф спросил своего отца, подчинился бы тот Тору, если бы он направил его прямо в Северный океан. [С. Его сын Хрольф спросил, неужели Хельги направился бы в Северный океан, будь на то указание Тора, — лето уже заканчивалось, и вся команда считала, что сейчас самое время сойти на берег. ] Хельги основал поселение за Хрисеем, внутри Сварфадардала и провел свою первую зиму в Хамундастадире. Зима оказалась такой суровой, что им пришлось немало поволноваться из-за того скота, который они привезли с собой. Но весной Хельги совершил путешествие до Соларфьолла и убедился в том, что в верховьях фьорда земля выглядит намного темнее (то есть не так плотно укрыта снегом). [С. добавляет: они назвали это место Эйяфьордом — Островным фьордом — из-за островов, расположенных в его устье. ] Они перенесли все свое имущество на борт корабля и пристали к берегу у Галтарханара, где выпустили на волю двух свиней — хряка по имени Сольви и свиноматку. Три года спустя они вернулись в Сольвадал и обнаружили там уже 70 свиней.

Эту зиму Хельги провел в Бильдсе, а летом обследовал весь этот район, закрепив за собой территорию между Сиглунесом и Рейниснесом. В устье каждой реки, неподалеку от моря, он развел большой огонь, тем самым освятив всю территорию фьорда между двумя этими мысами. Следующей зимой Хельги обосновался в Кристнесе, где и прожил до конца своих дней. Религиозные верования его были смешанными: он верил в Христа и в то же время — перед отправлением в море и просто в ответственные моменты жизни — не забывал обращаться за помощью к Тору.

В то время как Хельги перевозил все свое имущество на новое место, его жена Торунн Хирна родила ребенка — в Торуннарсе. Это был Торбьорг Хольмасол — Островной сын.

А затем Хельги разделил свои земли между сыновьями и зятьями.

[С. 385.] Жил в Номудале человек по имени Кетильбьорн, сын Кетиля и Эзы, дочери ярла Хакона Грьотгардсона. Он был женат на Хельге, дочери Торда Скегги. Кетильбьорн отправился в Исландию в то время, когда вся земля вдоль берега моря уже была разобрана другими поселенцами. Корабль его назывался «Эллиди», и на нем он приплыл в Эллидаарос [устье реки Эллиди] ниже вересковой пустоши и провел свою первую зиму вместе с тестем, Тордом Скегги. Весной они отправились через вересковую пустошь на поиски хороших земель. Там у них было место для ночлега, теперь известное под именем Скалабрекка. Оттуда они направились к реке, которую назвали Оксара — река-топор, поскольку потеряли там свой топор. Некоторое время они провели в районе горного пика, названного ими Рейдармули — пик Форели, так как там они оставили пойманную в реке форель. Кетильбьорн занял под поселение весь Гримснес к северу от Хоскульдслёка, весь Лаугардал и территорию Бискупстунги вплоть до Стакссы и выстроил себе дом в Мосфелле…

Кетильбьорн был так богат, что приказал своим сыновьям выковать из серебра поперечную балку для храма, который они возводили. Но те отказались это сделать. Тогда Кетильбьорн со своим рабом Хаки и со своей служанкой Бот перевезли на двух быках все серебро на гору, и там они закопали его так надежно, что и по сей день никто не смог найти его.

[Его сын] Тейт женился на Алоф, дочери Бодвара из Ворса, сына викинга Кари; их сыном был Гизур Белый, отец епископа Ислейфа, отца епископа Гизура. Другим сыном Тейта был Кетильбьорн, отец Коля, отца Торкеля, отца епископа Коля. Много славных мужей было среди потомков Кетильбьорна.

[С. 86.] Гейрродом звали человека, покинувшего Халогаланд и отправившегося в Исландию. И вместе с ним поплыл… Ульфар Каппи. Гейррод занял под поселение землю от Торсы до Лангадалсы и жил в Эйре. Своему товарищу Ульфару он отдал землю по обе стороны Ульфарсфелла, а также территорию от горы в глубь страны.

У Гейррода была сестра по имени Гейррид. На ней женился Бьёрн, сын Больверка Блиндингатрьона, а их сына звали Торольф. После смерти Бьёрна Гейррид отправилась с сыном в Исландию, и первую зиму они провели в Эйре. Весной Гейррод отдал своей сестре усадьбу в Боргардале, Торольф же отправился за границу, чтобы принять участие в походах викингов. Гейррид никогда не скупилась на угощение для людей: ее жилище стояло возле столбовой дороги, и сама она часто сидела на скамейке перед дверью, приглашая к себе гостей. И дома у нее всегда был накрыт стол.

Торольф вернулся в Исландию после смерти Гейррода. Он предъявил притязания на земли Ульфара и вызвал его на бой. Ульфар был в то время уже стар и бездетен. Он погиб, сражаясь с Торольфом, а Торольф был ранен в ногу. С тех пор он не переставал хромать, за что и получил прозвище Бэгифот. Торольф унаследовал за Ульфаром часть его земель, другая же часть отошла Торфинну из Альптафьорда.

4. Стычки и междоусобицы

[С. 151–152.] Снэбьорн, сын Эйвинда Истмена и брат Хельги Магри, занял под поселение землю между Мьовафьордом и Лангадалсой и построил себе дом в Ватнсфьорде. Его сыном был Хольмстейн, отец Снэбьорна Галти. Матерью Снэбьорна Галти была Кьялвор, так что он и Тунгу-Одд приходились друг другу двоюродными братьями. Снэбьорн воспитывался в Тингнесе вместе с Тороддом, но время от времени проживал у Тунгу-Одда и его матери.

Хальбьорн, сын Одда из Кидьяберга (сына Халькеля, брата Кетильбьорна Старого), женился на дочери Тунгу-Одда Хальгерд. Первую зиму они провели у Одда, где в то время жил и Снэбьорн Галти. Между мужем и женой было мало любви.

Весной Хальбьорн начал готовиться к переезду на новое место, назначив отъезд на конец мая. Когда все было готово, Одд покинул дом и отправился в Рейкьяхольт, где у него стояли сараи для овец. Он не хотел присутствовать при отъезде Хальбьорна, так как понимал, что Хальгерд не желает уезжать вместе с мужем. Одд же всегда старался поддерживать между ними мир.

Оседлав лошадей, Хальбьорн направился в женскую половину дома, где сидела Хальгерд, расчесывавшая волосы. Волосы укрывали всю ее и падали на пол — у нее и у Хальгерд Снуинброк были самые чудесные волосы во всей Исландии. Хальбьорн приказал ей подниматься и отправляться в путь. Она ничего не ответила и продолжала сидеть. Тогда он дотронулся до нее, но она не пошевелилась. Это повторилось трижды. Тогда Хальбьорн встал прямо перед ней и произнес следующий стих:

Моя леди, закутанная в покрывало,
Сидит и смотрит, как я стою перед ней.
Прекрасная, как богиня,
Она с презрением отворачивается от меня;
Холод сковывает мою любовь, и все слабее
Надежда на то, что ее ненависть со временем испарится.
Бледнее бледного становятся мои щеки,
И скорбь заползает в мое сердце.

Произнеся это, он намотал ее волосы на руку, намереваясь стащить ее с возвышения, но она даже не пошевельнулась. Тогда он выхватил свой меч и отсек ей голову, а затем вышел из дома и ускакал прочь. С ним было еще три человека и пара навьюченных лошадей.

В доме в то время было совсем мало людей, но они тут же послали к Одду, чтобы сообщить ему о случившемся. Снэбьорн тогда жил в Кьялварарстадире, и Одд направил людей к нему, прося его отправиться в погоню, поскольку он сам, по его словам, не мог этого сделать. Снэбьорн взял с собой одиннадцать человек и поехал за Хальбьорном. Когда товарищи последнего заметили погоню, они стали умолять Хальбьорна бежать, но он отказался. Снэбьорн со своими людьми сразился в ними на холмах, которые с тех пор известны как Хальбьярнарвордур — Пирамиды Хальбьорна. Поднявшись на холм, Хальбьорн и его люди начали защищаться. Так погибли три человека Снэбьорна и двое товарищей Хальбьорна. Затем Снэбьорн отрубил Хальбьорну ногу у лодыжки. Тот доковылял до самого южного из холмов, где убил еще двух человек Снэбьорна, а сам пал мертвым. Именно поэтому на том холме три насыпи из камней, и еще пять — на другом. Снэбьорн же после этого вернулся домой.

В Гримсаросе Снэбьорн приобрел корабль, половину которого выкупил Хрольф из Раудасанда. Всего их подобралось двенадцать человек. Со Снэбьорном были Торкель и Сумарлид, сыновья Торгейра Рыжего, сына Эйнара из Стафхольта. Затем к ним присоединился Тородд из Тингнеса, приемный отец Снэбьорна, со своей женой. Хрольф же пригласил Стирбьорна, который после сна, приснившегося ему накануне, произнес следующий стих:

Я видел сон, возвещавший проклятие,
Которое падет на наши головы:
Тяжкий рок обрушится на нас
На северо-западе, за морем.
Там, где лед, и мороз,
И чудовищный холод.
Там, поведал мне сон,
Будет Снэбьорн убит.

Они отправились на поиски шхер Гуннбьорна и нашли землю. Снэбьорн же не хотел, чтобы они отправлялись исследовать территорию ночью. Но Стирбьорн покинул корабль, нашел в могильном кургане кошелек с деньгами и спрятал его. Снэбьорн ударил его топором, и тогда кошелек выпал на землю. Они построили дом, который зимой оказался погребен под снегом. Торкель, сын Торгейра Рыжего, обнаружил, что по шесту, торчащему из окна дома, стекает вода (это было в месяце Гой [февраль и начало марта]), так что они смогли пробиться наружу. Снэбьорн чинил корабль, а Тородд и его жена находились в доме от его имени, а Стирбьорн и его люди — от имени Хрольфа. Все прочие ушли на охоту и на рыбалку. Стирбьорн убил Тородда, а вместе с Хрольфом они убили и Снэбьорна. Сыновья Торгейра Рыжего и все остальные, чтобы спасти свою жизнь, поклялись им в верности.

Они отправились в Халогаланд, а оттуда совершили путешествие в Исландию, в Вадиль. У Торкиля Трефиля родилась хитрая идея, как ему провернуть дела с сыновьями Торгейра Рыжего. Хрольф выстроил крепость в Страндархейде, и Трефиль отправил Свейнунга за его головой. Поначалу он прибыл в Мир к Хермунду, затем к Олафу в Дрангар, а затем в Хаги к Гесту, который послал его к своему другу Хрольфу. Свейнунг убил Хрольфа и Стирбьорна, а затем вернулся в Хаги. Гест обменялся с ним мечом и топором и дал ему двух лошадей с черными гривами. Потом он направил человека вокруг Вадиля прямо в Коллафьорд и предложил Торбьорну Сильному потребовать себе лошадей. И Торбьорн убил его в Свейнунгсейре, так как меч Свейнунга переломился у рукояти. Трефиль же, встретившись с Гестом, хвалился, что так обвел его вокруг пальца, что Гест сам послал человека отрубить голову своему другу.

[С. 284.] Уни, сын Гардара, первооткрывателя Исландии, отправился на остров по поручению короля Харальда, обещая отдать всю страну ему во власть, а король в этом случае намеревался сделать его ярлом. Уни пристал к берегу в том месте, которое ныне называется Унаос, и построил там себе дом. Он взял себе под поселение землю к югу от Лагарфльота — всю территорию вплоть до Уналоека. Но как только исландцы разгадали его намерения, они стали обращаться с ним очень холодно и отказались продавать ему скот и провизию, так что он дольше не мог там находиться. Тогда Уни направился на юг Альптафьорда, но не смог там закрепиться и покинул восток страны вместе с двенадцатью товарищами. Они отправились на зиму к Лейдольфу Капни из Скогахверви. Уни стал возлюбленным его дочери, Торунн, и весной та понесла от него ребенка. В то время Уни захотел уехать со своими людьми, но Лейдольф поскакал вслед за ним. Они встретились и сразились у Флангастадира, поскольку Уни не захотел вернуться с Лейдольфом. Несколько человек из людей Уни погибли в сражении, и, волей-неволей, ему пришлось вернуться обратно, так как Лейдольф хотел, чтобы он женился на его дочери и поселился в его имении, которое и унаследовал бы после смерти тестя. Но позднее, когда Лейдольф зачем-то отлучился из дома, Уни вновь попытался уехать. Как только Лейдольф узнал об этом, он вновь бросился в погоню за Уни, и они сразились у Калфаграфира. На этот раз Лейдольф был так зол, что убил и Уни, и всех его товарищей.

[ «Тордарбок». Датчанин Уни, сын Гардара, пожелал подчинить Исландию либо себе, либо королю Харальду. Он жил в Осе, но не знал там ни минуты покоя, поэтому отправился дальше исследовать новые земли, а зимой поселился у Лейдольфа. Уни стал возлюбленным его дочери Торунн и пожелал увезти ее с собой, но Лейдольф отправился за ним в погоню. Они сразились у Калфаграфира. И с той и с другой стороны были убитые. Затем они разделились, но вскоре Лейдольф вновь начал преследование. Произошло второе сражение, и в этой битве пал Уни и все его товарищи.]

Сыном Уни и Торунн был Хроар Тунгу-Годи, который унаследовал все состояние Лейдольфа. Он женился на дочери Хамунда (сестре Гуннара из Хлидаренди), их сыном был прославленный Хамунд Холт. Тьорви Мокер и Гуннар были племянниками Хроара.

Тьорви просил руки Астрид Манвитсбрекки, дочери Модольфа, но ее братья, Кетиль и Хрольф, отказали ему и выдали сестру замуж за Торира Кетильссона. Тогда Тьорви нарисовал их изображения на стене уборной, и каждый вечер, когда он и Хроар отправлялись в уборную, он плевал в изображение Торира и целовал изображение Астрид, пока Хроар не стер их. После этого Тьорви вырезал их изображения на рукояти своего ножа и сложил следующий стих:

Поначалу свою возлюбленную и ее Торира
Я нарисовал на стене,
Юную невесту и ее жениха,
Соединив высокомерие с оскорблением!
Теперь же я держу на рукояти ножа
Ее высокочтимый образ.
Немало слов я прошептал
На ушко этой юной леди!

Все это позднее привело к убийству Хроара и сыновей его сестры.

[С. 348.] Жил человек по имени Бауг, молочный брат Кетиля Хенга, который отправился в Исландию и провел свою первую зиму в Баугстадире, а вторую — у Хенга [в Рангарвеллире]. По указанию Хенга он взял под поселение весь район Брейдабольстада, так что его владения дошли до земель самого Хенга. Жилище свое он устроил в Хлидаренди. Сыновьями его были Гуннар из Гуннарсхольта, Эйвинд из Эйвиндармули и третий — Стейн Быстрый. Дочерью же его была та самая Хильд, на которой женился Орн из Вэлюгерди.

Однажды Стейн Быстрый и Сигмунд, сын Сигвата Рыжего, возвращались домой из Эйрара и в одно время достигли переправы у Сандхолара. Каждый желал первым переправиться через реку. Сигмунд и его люди оттолкнули людей Стейна от лодки, но тут подоспел сам Стейн, который нанес Сигмунду смертельный удар. Из-за этого убийства все сыновья Бауга были изгнаны из Фьотсхлида. Гуннар отправился в Гуннарсхольт, Эйвинд — на восток в Эйвиндархол, а Сньяллстейн [то есть Стейн Быстрый] — в Сньяллстейнсхофди. Дочь Сигмунда Торгерд была очень недовольна тем, что убийца ее отца ушел невредимым, и она убедила своего мужа отомстить за Сигмунда. Онунд отправился в Сньяллсхофди в сопровождении тридцати человек и поджег дом Стейна. Сньяллстейн вышел из дома и сдался на милость победителя. Они отвели его к мысу и там убили. Теперь обязанность отомстить за это убийство перешла к Гуннару. Он был женат на Храфнхильд Сторольфсдоттир, сестре Орма Сильного, сыном же их был Хамунд. Эта пара — отец и сын — выделялась среди других мужей как силой, так и красивой наружностью.

Онунд был объявлен вне закона за убийство Сньяллстейна. В течение двух лет он никуда не выходил без надежной охраны, а родич Гуннара Орн из Вэлюгерди следил за каждым его передвижением. На третью зиму, после святок, воспользовавшись сведениями, полученными от Орна, Гуннар со своими людьми (30 человек) напал на Онунда, когда тот возвращался домой в сопровождении одиннадцати человек. Они сразились в Оррустудале; во время этой схватки были убиты Онунд, три его человека и один человек Гуннара. Гуннар, одетый в синий плащ, проскакал верхом от Хольта до Тьорсы и, немного не доехав до реки, упал с коня и умер от полученных в сражении ран.

Когда сыновья Онунда Сигмунд Клейкир и Эйлиф Богатый повзрослели, они начали уговаривать своего родича Морда Фиддла отомстить за убийство их отца. Тот заявил, что это будет не так-то легко сделать. Братья сказали, что больше всего их раздражает Орн, который живет совсем близко от них. Тогда Морд посоветовал им измыслить такое обвинение против Орна, которое позволило бы добиться его изгнания. И сыновья Онунда начали тяжбу против Орна, обвинив его в незаконном выпасе скота. И он был признан вне закона. Теперь сыновья Онунда могли убить его безнаказанно в любом районе страны за исключением Вэлюгерди и на территории в пределах полета стрелы от границ его владений. Сыновья Онунда без устали караулили Орна, но тот был очень осторожен. И все же они дождались своего — в тот день, когда Орн прогонял скот со своей земли, они убили его, и все считали, что это убийство останется неотомщенным.

Но Торлейф Гнейсти, брат Орна, заплатил Тормоду Тьостарсону (он только что вернулся в Эйрар из-за границы) за оправдание Орна. Тот выстрелил так далеко из своего большого лука, что все решили, что смерть Орна произошла в пределах освященных законом границ. Тогда Хамунд Гуннарсон и Торлейф приняли на себя обязательство отомстить за смерть Орна, а Морд поддержал двоих братьев, которые не платили штрафа, но были изгнаны из Флой. Затем, по поручению Эйлифа, Морд просил для него руки Торкатлы Кетильбьярнардоттир, которая принесла своему мужу в качестве приданого Хордаланд, где и поселился Эйлиф. А по поручению Сигмунда Морд просил руки Арнгунн, дочери Торстейна Дрангакарля, так что Сигмунд переселился на восток страны. Наконец, Морд выдал свою сестру Раннвейг замуж за Хамунда Гуннарсона, который вскоре после этого вернулся в Хлид. Сыном же их был Гуннар из Хлидаренди.

5. Рабы

[С. 125.] Один человек по имени Кетиль Гуфа Орлигсон… отправился в Исландию, когда заселение острова шло уже полным ходом. Он участвовал в набегах викингов на западе, откуда привез ирландских рабов: одного из них звали Тормод, другого Флоки, третьего Кори, четвертого Сварт и еще двух — Скорри. Кетиль прибыл в Росмхваланес и провел свою первую зиму в Гуфускаларе, весной же отправился в Нес и провел вторую зиму в Гуфунесе. Тогда же его рабы Скорри-старший и Флоки сбежали вместе с двумя женщинами, унеся с собой немало добра. Они намеревались спрятаться в Скоррахольте, но были убиты во Флокадале и Скоррадале.

Кетиль не нашел свободных земель в Нессесе и перебрался в Боргарфьорд, перезимовав в третий раз в Гуфускаларе на берегу реки Гуфы. В начале весны он отправился на запад в Брейдафьорд, подыскивая себе землю для поселения. На этот раз он остановился в Гейрмундастадире. Кетиль просил у Гейрмунда руки его дочери Гейр и получил согласие на брак, после чего Гейрмунд [Хельярскин] направил Кетиля исследовать земли на западной стороне фьорда, Рабы же, воспользовавшись отсутствием Кетиля, сбежали и ночью прибыли в Ламбастадир. В то время там жил Торд, сын Торгейра Ламби и Тордис Ингварсдоттир, тетушки Эгиля Скаллагримсона. Рабы подожгли дом и сожгли заживо Торда и всех его домочадцев. Они забрали множество добра, нагрузили его на лошадей, а затем отправились по дороге в Альптанес.

На следующее утро с тинга вернулся домой сын Торда Ламби Сильный. Он тут же бросился в погоню за рабами, и к нему присоединились люди с окрестных ферм. Когда рабы заметили погоню, они бросились бежать врассыпную — каждый своим путем. Преследователи схватили Кори в Коранесе, а остальные попытались спастись вплавь. Сварт был схвачен на Свартскере, Скорри — на Скоррее за Мюраром, а Тормод — на Тормодскере, в миле от острова. А Кетиль Гуфа отправился вскоре на запад, за Мюрар, и провел четвертую зиму в Снэфелльснесе. Позднее он занял под поселение земли Гуфуфьорда и Скаланеса вплоть до Коллафьорда.

[С. 149.] Жил в Соне человек по имени Гейр, который был также известен как Вегейр — Гейр из Храма, или Святой Гейр. Этим прозвищем он был обязан своим частым жертвоприношениям. У Вегейра было много детей. Вебьорн Сигнакаппи был его старшим сыном. Затем шли Вестейн, Вемунд, Вегест и Веторн, дочь же его звали Ведис. После смерти Вегейра Вебьорн впал в немилость у ярла Хакона, поэтому все братья и их сестра отправились в Исландию. Плавание их было долгим и трудным, но осенью они достигли Хлодувика к западу от Хорна. Затем Вебьорн начал готовиться к большому жертвоприношению, поскольку, заявил он, именно в этот день ярл Хакон совершил свое жертвоприношение, стараясь навлечь несчастье на их голову. Но пока Вебьорн занимался подготовкой к жертвоприношению, его братья начали торопить его, собираясь поскорее отправиться в путь. Вебьорн пренебрег своими обязанностями, и они вышли в море. В тот же, самый день их корабль потерпел крушение у скалистого берега, и они лишь с большим трудом — следуя указаниям Вебьорна — смогли выбраться из той передряги. Ныне эта скала называется Сигнаклейф. Атли из Фльота, раб Гейрмунда Хельярскина, предоставил им убежище на зиму. Когда же Гейрмунд узнал о великодушном поступке Атли, он отпустил его на свободу и отдал ему ферму, которой тот управлял.

[X. Атли… предоставил им убежище на зиму, заявив, что не возьмет платы за их содержание. Гейрмунд, заверил он их, не скупится на провизию. Когда же Атли встретился с Гейрмундом, тот спросил его, как он мог принять всех этих людей за его, Гейрмунда, счет. На что Атли ответил, что «до тех пор, пока существует Исландия, люди будут помнить о том, сколь замечательным человеком был Гейрмунд, коль скоро его раб смог поступить так, как он это сделал, не испрашивая на это предварительного разрешения у своего хозяина». — «За этот твой поступок, — объявил ему Гейрмунд, — ты получишь от меня свободу вкупе с той фермой, которой ты сейчас управляешь.»] В последующие годы Атли стал известным и уважаемым человеком.

Следующей весной Вебьорн взял под поселение землю между Скотуфьордом и Хестфьордом (Лошадиным фьордом) — столько, сколько юн смог обойти за день, и сверх того еще один кусок, который он назвал Фолафот. Вебьорн был замечательным бойцом, и о нем в Исландии сложена целая сага. Он отдал Ведис замуж за Гримольфа из Унадсдала. Через некоторое время они поссорились, и Вебьорн убил его возле Гримольфсватна, за что самого Вебьорна и еще трех человек вместе с ним убили на четвертичном тинге в Торснесе.

[С. 194.] Хросскель — так звали человека, который взял под поселение весь Свартардал и весь Ирарфеллсланд по указанию Эйрика [из Годдалира]. В его собственность перешла вся территория вплоть до Гильхаги, сам же он жил в Ирарфелле. У него был раб по имени Родрек, которого он отправил на юг через Мэлифеллсдал на поиски пригодных для поселения земель. Двигаясь на юг от Мэлифелла, Родрек дошел до ущелья, ныне известного как Родрексгил. Там он поставил столб, который назвал Ландконнуд — территориальный знак. От этого места Родрек вернулся домой…

[С. 196.] Жил в Мэлифелле человек по имени Векель Изменяющий Облик, взявший себе под поселение землю от Гилы до Мэлифелла. Он прослышал о путешествии Родрека и немного времени спустя сам отправился на юг в поисках новых земель. Он дошел до холмов, ныне известных как Векельсхаугар, и от этого места вернулся домой. Когда же Эйрик из Годдалира услышал об этом, он послал на юг своего раба по имени Ронгуд, который тоже должен был искать пригодные для поселения земли. Он прошел на юг до Блондуквисла, затем двинулся вдоль реки, которая течет от Винверьядала, и далее на запад — к лавовым полям между Рейкьявеллиром и горой Кьёль, где он обнаружил следы какого-то человека. Судя по всему, этот человек пришел сюда с юга. В этом месте Ронгуд возвел пирамиду из камней, ныне известную как Рангадарварда — Пирамида Ронгуда. Затем он направился в обратный путь, домой, и Эйрик отпустил его на свободу в награду за это путешествие, совершенное в интересах Эйрика. Именно с этого времени был проложен путь от южного до северного округа.

6. Животные

[С. 68.] Жил человек по имени Грим, сын Ингьялда, сына Хроальда из Хаддингьядала, брата Ази. Он отправился в Исландию в поисках земли, проплыл северным путем и провел зиму в Гримсее в Стейнгримсфьорде. Жену его звали Бергдис, а сына Торир.

Осенью Грим отправился со слугами в море ловить рыбу, а мальчик Торир лежал в лодке, завернутый в мешок из тюленьей кожи. Грим вытащил из моря водяного и спросил его: «Что ты можешь сказать нам о будущем? И где мы поселимся в Исландии?» На что водяной ответил: «Ничего не могу сказать о тебе и твоих людях, но что касается мальчика, завернутого в мешок из тюленьей кожи, то он поселится там, где твоя кобыла Скальм ляжет на землю вместе с грузом». Больше он ничего не добавил, но позднее, в ту же зиму, Грим и его люди отправились за рыбой, оставив мальчика на берегу, и все утонули. [X. Зимой Грим со своими рабами отправился ловить рыбу, сына он тоже взял с собой. Когда же мальчик начал мерзнуть, он завернул его в мешок из тюленьей кожи, завязав его у шеи. Грим вытащил водяного. «Поведай нам нашу судьбу и как долго мы еще проживем, — сказал Грим. — Иначе ты никогда больше не увидишь свой дом». — «Мне нечего сказать вам, так как еще до наступления весны вы все будете мертвы. Но твой сын найдет себе землю под поселение в том месте, где твоя кобыла Скальм ляжет под своим грузом». Больше он им ничего не сказал, но позднее в эту же зиму Грим умер и был похоронен на холме.]

Весной Бергдис и Торир покинули Гримсей и отправились через вересковую пустошь на запад к Брейдафьорду. Скальм шла и шла вперед и ни разу не легла на землю. Свою вторую зиму Бергдис и Торир провели в Скальмарнесе в Брейдафьорде. На следующее лето они отправились на юг, и пока Скальм шла вперед, они тоже продолжали идти на юг в Боргарфьорд. Когда же перед ними выросли два красных песчаных холма, кобыла остановилась и легла на землю возле того из них, который был западнее. И именно там Торир взял под поселение землю от Гнупы до Кальды, за Кнаппадалом, между горами и морем. Торир жил во внешнем Раудамеле и был великим вождем.

Как-то поздним вечером Торир, уже совсем старый и слепой, вышел за порог своего дома и увидел, как какой-то человек в железной лодке заплывает в устье реки Кальды — огромное, страшное чудовище, которое сошло на берег и двинулось по направлению к ферме под названием Хрипи. Там он начал копать землю прямо у входа в сарай, где стояли коровы. Этой же ночью из-под земли вырвался огонь, и именно тогда был уничтожен Боргахраун. Ферма же стояла там, где ныне находится Эльдборг — Огненная крепость… Скальм, кобыла Торира, приняла свою смерть в Скальмаркельде — Скальмовой трясине.

[С. 202.] Торир Дуфунеф, Голубиный Клюв, был воспитан в доме Оксен-Торира. Он приплыл в Гонгускардсарос, когда вся западная часть острова была уже заселена, так что ему пришлось отправиться на север за реку Йокульсу к Ландброту и взять под поселение землю между Глодафейкисой и Дьюпой, выстроив себе дом во Флугумюре.

В это время в Кольбейнсарос прибыл корабль с грузом — домашний скот. Они потеряли в лесах Бримнескогара молодую кобылицу, и Торир Дуфунеф купил права на нее. Позднее он нашел ее. Эта кобылица была самой быстрой из всех лошадей, за что и получила прозвище Флуга — Летящая.

Жил в то время в Исландии человек по имени Орн. Он был чародеем и путешествовал по всей стране. В Винверьядале он встретился с Ториром, который направлялся на юг, и поспорил с ним на то, какая из лошадей окажется быстрее (у Орна был замечательный жеребец). Ставка была по сто серебряных с человека. Они поскакали на юг, мимо Кьёля, пока не достигли потока, который с тех пор носит название Дуфунефсскейд — Поток Дуфунефа. Разница в скорости их лошадей была столь велика, что Торир даже вернулся назад, чтобы встретить Орна, проскакавшего лишь половину пути. Орн принял свой проигрыш так близко к сердцу, что не захотел больше жить: он отправился к горе, которая сейчас называется Арнафелл, и там покончил с собой. Флуга была совсем измучена, и Торир оставил ее на время в тех местах. Когда же он вернулся с тинга, он обнаружил рядом с ней серого жеребца, и кобыла уже была жеребая от него. Родившегося у нее жеребенка назвали Эйдфакси. Позже он был увезен за границу и там, на озере Мьор, погубил в один день семь человек и сам погиб там же. Флуга же пропала в болотах Флугумюра.

[С. 328–329.] Жил в Нордмёре в Норвегии человек по имени Хрольф Дровосек. Сыновьями его были Вемунд и Мольда-Гнуп, прославленные человекоубийцы и кузнецы. Работая у себя в кузнице, Вемунд сложил такую песенку:

Я один
Заслужил прозвище
Убийцы одиннадцати человек.
Бей сильнее, муж!

Гнуп уехал в Исландию из-за тех убийств, которые они совершили с братом. Он взял под поселение землю между Кудафльотом и Эйярой, а также весь Альптавер. В те дни там было большое озеро и много диких лебедей для охоты. Мольда-Гнуп продал часть своих земель разным людям, так что вскоре весь округ был заселен народом. Позднее, однако, огонь и лава обрушились на это место. Люди бежали оттуда на запад, к Хофдабрекке, и построили себе временные жилища в местечке Тьялдафолл. Но Вемунд, сын Сигмунда Клейкира, не позволил им там поселиться. И тогда они отправились в Хроссагард, где построили себе для зимовки большой дом. Но вскоре они перессорились, и дело даже дошло до убийств, так что весной Мольда-Гнуп отправился со своими людьми на запад в Гриндавик, где они все и поселились. Домашнего скота у них почти не было. Сыновья Мольды, Бьёрн и Гнуп, Торстейн-Хрунгнир и Торд-Легьялди, к тому времени стали уже совсем взрослыми.

Как-то ночью Бьёрну приснилось, что перед ним возник обитатель скал и предложил ему свою дружбу. Бьёрну показалось, что он ответил ему «да». Сразу после этого в стадо его коз пришел козел-самец, и скот Бьёрна начал плодиться так быстро, что вскоре он уже купался в деньгах. С этого времени его стали называть Хафр-Бьёрн — Бьёрн Козел. Люди, обладающие вторым зрением, утверждали, что по дороге на тинг Хафр-Бьёрна сопровождали духи — хранители этих мест, и то же самое было с Торстейном и Тордом, когда они отправлялись на охоту или на рыбалку.

Коулбитер и медведь

[С. 259.] Жил человек по имени Арнгейр, занявший под поселение всю Слетту между Хаваралоном и Свейнунгсвиком. Его детьми были Торгильс, Одд и та самая Турид, которая вышла замуж за Стейнольфа из Тьорсардала. [X. добавляет: еще мальчиком Одд все время слонялся вокруг очага; он был очень ленив и получил прозвище Коулбитер — Грызущий Уголь]. Как-то Арнгейр и Торгильс отправились во время снежной бури на поиски овец и уже не вернулись. Одд отправился вслед за ними и нашел их обоих мертвыми. Их убил белый медведь, который как раз пожирал свою добычу, когда на место трагедии подоспел Одд. Он убил медведя и притащил его домой. Люди рассказывали, что он съел этого медведя целиком, заявляя, что он отомстил за отца, убив медведя, а за брата — съев его. После этого с Оддом мало кто мог справиться. Он стал настоящим оборотнем и, выйдя однажды вечером из своего дома в Храунхофне, на следующее утро прибыл в Тьорсардал на помощь своей сестре, которую жители Тьорсардала хотели забить камнями. [X. забить камнями за колдовство. ]^{25}

7. Голодные годы

[ «Скардсарбок», Видауки, 1–2.] В языческие времена на Исландию обрушился настоящий голод. Было это в ту зиму, когда в Норвегии погиб король Харальд Грейклоук и власть захватил ярл Хакон [975–976]. Люди тогда ели воронов и лисиц и то, что прежде считалось совершенно несъедобным. Некоторые убивали старых и беспомощных и сбрасывали их в ущелья. Многие умерли от голода, другие же шли на воровство — их ловили и убивали. Даже поставленные вне закона убивали друг друга. Так, например, по просьбе Эйолфа Вальгердарсона был издан закон, согласно которому любой человек, убивший трех изгнанников, сам освобождался от наказания.

Восемьдесят лет спустя на страну вновь обрушился голод. Именно в эту зиму Ислейф был рукоположен в епископы епископом Бременским Альбертом. И было это в дни правления короля Харальда Сигурдарсона. В первую зиму пребывания Ислейфа в Исландии [1057–1058] там умерло от голода очень много людей. Съедено было все, что только можно было разгрызть зубами.

Летом епископ дал на тинге обет, что все жители острова будут поститься на двенадцатый день святок в течение трех лет — так было принято в Германии, где обучался епископ. В то время повсюду лежал такой глубокий снег, что большинство людей добирались до тинга пешком. Но вскоре после принесения этого обета погода улучшилась и наступило настоящее лето. А следующая зима была такой мягкой, что земля практически не замерзла, и люди ходили на святочную службу в церковь босиком, а в январе и феврале строили дома и возводили стены.

[ «Кристни сага», 14.] В тот год, когда умер епископ Гизур (1118), в Исландии был сильный голод. Во время Страстной недели бушевала такая снежная буря, что в некоторых северных округах люди не могли попасть в церковь на службу. В Страстную пятницу купеческий корабль был выброшен на берег под Эйяфьяллом. Сначала его подбросило в воздух (54-весельное судно), а потом швырнуло на скалы. В первый день Пасхи лишь немногие смогли прийти в церковь, чтобы причаститься, а некоторые так и умерли на улице.

Следующая буря пришла уже после смерти епископа, в тот день, когда люди отправились на тинг [19 или 20 июня]. Именно тогда была разбита на куски церковь в Тингвеллире, дерево на постройку которой было прислано самим королем Харальдом Сигурдарсоном.

В это лето в Исландию направлялось 35 кораблей. Многие потерпели крушение у ее берегов, некоторые затонули в море, и лишь 8 кораблей смогли отправиться в обратный путь — включая и те, которые провели здесь предыдущую зиму. И ни один из них не вышел в море до Михайлова дня. Из-за такого наплыва людей в стране начался голод…

Спустя год после смерти епископа Гизура был убит известный на острове человек — Торстейн Хальвардсон. Спустя еще год на тинг собралось очень много людей. В течение всех этих лет смертность в стране была так велика, что священник Сэмунд Ученый объявил на тинге, что количество людей, умерших за это время от болезней, ничуть не меньше числа тех, кто сейчас присутствует на тинге.

8. О поселении в целом

[X. 294.] Первыми в Исландии были заселены восточные фьорды. Лишь область между Хорнафьордом и Рейкьянесом заселялась дольше остальных: это происходило из-за того, что сильные ветры и рифы, а также недостаток гаваней затрудняли людям подход к берегу.

Некоторые из тех, кто прибыл на остров первым, поселились ближе к горам, по достоинству оценив качество прилежащих к ним земель. Те же, кто прибыл позже, считали, что первопоселенцы заняли слишком много земли под свои фермы. Примирил же их король Харальд Прекрасноволосый, постановивший, что каждый может взять в собственность лишь ту территорию, которую он и команда его корабля способны обнести огнями за один день.

В тот момент, когда солнце всходило на востоке, они должны были разжечь огонь. Затем им следовало развести дымящиеся костры — так, чтобы каждый последующий был заметен от предыдущего. И эти костры должны были гореть до самой ночи. Затем они шли до тех пор, пока солнце не оказывалось на западе, и тогда они зажигали новые костры.

[ «Скардсарбок», 313.] Существовал закон, согласно которому женщина могла занять под поселение лишь столько земли, сколько двухгодовалая телка в хорошем состоянии способна была обойти за один весенний день — от восхода до заката солнца.

[X. 268.] Существовал языческий закон, согласно которому корабли поселенцев должны были быть без носовых фигур. Если же на корабле была такая фигура, то ее следовало убрать до приближения к острову. Нельзя было подплывать к острову, если на корме корабля красовалось изображение с оскаленными зубами, поскольку духи острова могли испугаться подобного зрелища.

[С. 398.] Знающие люди утверждают, что страна была полностью заселена за период в шестьдесят лет с момента первого поселения. И с того времени количество усадеб оставалось практически неизменным. К концу этого срока были еще живы некоторые из первых поселенцев и их дети.

[С. 399.] Знающие люди утверждают, что среди тех, кто заселял Исландию, было немало крещеных людей — в основном это были те, кто приплыл сюда с запада. Называют такие имена, как Хельги Магри и Орлиг Старый, Хельги Бьола, Йорунд Христианин, Ауд Глубокомысленная, Кетиль Безумный и другие. Некоторые из этих людей остались верны своей вере до последнего вздоха, но уже их дети начали строить храмы и совершать жертвоприношения, так что в течение почти ста лет вся страна исповедовала язычество.

[X. 354.] Сейчас поселения, созданные в Исландии, были перечислены согласно тому, как некогда написали высокоученые мужи — вначале священник Ари Ученый, сын Торгильса, и Кольскегг Ученый. Но я, Хаук Эрлендсон, написал свою книгу, пользуясь той, что была написана ранее ученейшим из всех мужей — Геррой Стурлой Тордарсоном, а также другой книгой, написанной Стирмиром Ученым. Я взял из каждой книги те сведення, которые дополняют и уточняют друг друга, хотя по большей части они повествуют об одних и тех же вещах. Неудивительно поэтому, что «Ланднамабок» оказалась больше любой из этих книг.

ГРЕНЛАНДСКАЯ САГА

«Грёнлендинга сага»

Жил некогда человек по имени Торвальд, сын Асвальда, внука Ульфа-Оксен-Торира. Торвальд и его сын Эйрик Рыжий покинули Йедер [в Норвегии] и уплыли в Исландию, так как совершили несколько убийств. Исландия к тому времени была полностью заселена. Поначалу они построили себе дом в Дрангаре (на Восточных скалах), в Хорнстрандире, где Торвальд и умер. Эйрик женился на Тьодхильд, дочери Иорунд и Торбьорга, которая до этого была замужем за Торбьорном Хаукадалером. После смерти отца Эйрик отправился на север и обосновался в Эйрикстадире, рядом с Ватнасхорном. Сына Эйрика и Тьодхильд звали Лейф.

После убийства Эйольфа Саура и Хольмганга-Храфна Эйрик вынужден был покинуть Хаукадаль. Он отправился на запад в Брейдафьорд и построил себе дом на Окснее — в Эйрикстадире. Он одолжил Торгесту свои бревна для помоста, но не смог затем получить их назад. По этой причине между ним и Торгестом вспыхнула ссора, которая описывается в сказании об Эйрике. На стороне Эйрика был Стир Торгримссон, а также Эйольф из Свинея, сыновья Торбранда из Альптафьорда и Торбьорн Вифильссон. Торгеста же поддерживали сыновья Торда Геллира и Торгейр из Хитардала.

На тинге, прошедшем в Торснесе, Эйрик был объявлен вне закона. В Эйриксваге он начал готовить свой корабль для выхода в море. Когда же судно было полностью готово, Стир и другие его товарищи помогли ему благополучно миновать острова. Эйрик сообщил своим друзьям, что собирается отправиться на поиски той страны, которую видел однажды Гуннбьорн Ульф-Кракасон, заброшенный штормом далеко в океан и открывший Гуннбьярнарскер — шхеры Гуннбьорна. Если он найдет эту землю, отметил Эйрик, он вернется назад и обо всем расскажет своим друзьям.

Эйрик плыл кратчайшим путем мимо Снэфеллсйокула. Он нашел новую землю и пристал к берегу в том месте, которое сам назвал Мидьокулом и которое сейчас называется Бласерком. Оттуда он направился вдоль берега на юг, чтобы оценить, пригодна ли эта земля для заселения. Первую свою зиму он провел в Эйриксее, что находится в центре Восточного поселения, а с приходом весны направился в Эйриксфьорд, где построил себе дом. Летом он направился на запад, в неисследованные еще земли, давая названия всему, что встречал на своем пути. Вторую зиму он провел в Хольмаре возле Хварфсгнипы, но на третье лето отправился дальше на север — к Снэфеллу и Хравнсфьорду. Посчитав, что, продвинулся достаточно далеко, он вернулся назад и провел третью зиму в Эйриксее, неподалеку от устья Эйриксфьорда.

На следующее лето он вернулся в Исландию и привел свой корабль в Брейдафьорд. Открытую им страну он назвал Гринланд — Зеленая страна, так как посчитал, что такое название привлечет туда больше людей. Зиму он провел в Исландии, но следующим летом отправился заселять новую землю. Поселился Эйрик в Браттахлиде — на Крутом склоне, в Эйриксфьорде.

Знающие люди сообщают, что в то лето, когда Эйрик отправился заселять Гренландию, вместе с ним из Брейдафьорда и Боргарфьорда отплыли еще 35 кораблей [по другой версии — 25], но лишь 14 из них благополучно добрались до места. Остальные же вынуждены были вернуться назад, а другие погибли. Произошло это за пятнадцать лет до того, как Исландия была обращена в христианство. Это было в то самое лето, когда епископ Фридрек и Торвальд Кодранссон вернулись из Исландии в Норвегию.

Вот имена людей, которые отправились тогда в Гренландию вместе с Эйриком и взяли себе землю под поселение: Герьольф взял Херьольвсфьорд (а жил он в Херьольвснесе); Кетиль — Кетильсфьорд, Храфн — Хравнсфьорд, Сольви — Солвадаль, Хельги Торбрандссон — Альптафьорд, Торбьёрн Глора — Сиглуфьорд, Эйнар — Эйнарсфьорд, Хафгрим — Хавгримсфьорд и Ватнахверви, Арнлауг — Арнлаугсфьорд. Некоторые же из них отправились в Западное поселение.

Спустя шестнадцать лет [по другой версии — четырнадцать] после того, как Эйрик Рыжий уплыл на поселение в Гренландию, его сын Лейф совершил путешествие из Гренландии в Норвегию. Он достиг Трандхейма в ту самую осень, когда король Олаф Трюгвасон уехал с севера из Халогаланда. Лейф привел свой корабль в Нидарос и немедленно отправился на встречу с королем Олафом, который проповедовал ему истинную веру, как и всем прочим язычникам, с которыми встречался. С Лейфом у короля не было никаких проблем: и он, и его товарищи крестились, и Лейф провел эту зиму с королем, который принимал его очень благосклонно [ «Флатейярбок»].

В то же самое лето [то есть в 1000 году] король Олаф отправил в Исландию Гизура и Хьялти. Теперь же он послал Лейфа в Гренландию проповедовать там христианство. Вместе с ним король отправил священника и других благочестивых людей, чтобы окрестить местный народ и разъяснить им принципы истинной веры. Лейф отплыл в Гренландию в то же лето, а по пути подобрал команду одного корабля, потерпевшего крушение. Он достиг Гренландии в конце лета и отправился жить в Браттахлид, к своему отцу Эйрику. С тех пор люди стали называть его Лейф Счастливый. Но его отец считал, что один его поступок стер другой: хотя Лейф и спас жизнь команде целого корабля, но он же привез в Гренландию «этого проходимца» (так Эйрик именовал священника). Несмотря на это, Лейфу удалось убедить его креститься; тогда же были крещены все жители Гренландии^{26} [ «Флатейярбок»].

Герьольф был сыном Барда Герьольфесона и родственником Ингольфа Поселенца. Ингольф дал [старшему] Герьольфу и его людям землю между Вагом и Рейкьянесом. Поначалу Герьольф [младший] жил в Дрепстоке. Жену его звали Торгерд, а сына — Бьярни, и был это весьма одаренный молодой человек. С самых ранних лет он много путешествовал за границей и преуспел как в накоплении богатств, так и в приобретении хорошей репутации. Зимы он проводил либо за морем, либо у своего отца, и вскоре приобрел свой собственный корабль. В последнюю зиму, проведенную Бьярни в Норвегии, Герьольф продал свою ферму и отправился с Эйриком в Гренландию. На борту корабля вместе с Герьольфом был один христианин с Гебридских островов — тот самый, что сочинил «Хафгердингадрапу» — то есть «Сказание о Вздымающихся волнах»^{27}, в котором были следующие стихи:

Я молю того, кто свят и безупречен:
О, мой Отец, мой путь и мое пристанище,
Владыка небес, пусть твоя благословляющая рука
Охранит меня в моих странствиях.

Герьольф обосновался в Херьольвснесе, и был он весьма почитаемым человеком. Эйрик Рыжий жил в Браттахлиде. Он занимал очень высокое положение, и все признавали его авторитет. Детьми Эйрика были Лейф, Торвальд и Торстейн, а также дочь по имени Фрейдис, которая вышла замуж за человека по имени Торвард. Жили они в Гардаре, там, где сейчас находится усадьба епископа. Фрейдис была женщиной с характером, тогда как Торвард — обыкновенным ничтожеством. Она вышла за него замуж главным образом из-за денег. Жители Гренландии были в то время язычниками.

Бьярни привел свой корабль в Эйрар в то самое лето, когда его отец уплыл в Гренландию. Эта новость застала Бьярни врасплох, и он даже не стал разгружать свой корабль. Товарищи спросили его, что он намерен делать, и Бьярни ответил, что собирается, как обычно, провести зиму в доме своего отца:

«Я собираюсь отплыть в Гренландию, если вы готовы отправиться туда со мной».

Все заявили, что согласны с его решением.

«Это будет рискованное путешествие, — сказал Бьярни, — поскольку никто из нас еще не плавал в тех морях».

И все же они отправились в путь и плыли три дня, пока земля не скрылась у них из виду. Затем попутный ветер стих, и задули северные ветра, принесшие густой туман, так что они потеряли всякое представление о том, куда они плывут. Все это продолжалось не один день, но в конце концов выглянуло солнце, и они смогли определиться с курсом. Так они плыли еще один день, после чего увидели землю и стали обсуждать, что это могла быть за земля. Бьярни заявил, что, по его мнению, это не Гренландия. Его спросили, намерен ли он плыть к этой земле или нет. «Я бы хотел, — заявил Бьярни, — подплыть как можно ближе к этой земле». Так они и поступили и вскоре увидели, что там нет гор и что вся эта страна покрыта лесами. Они оставили землю по левому борту и поплыли дальше.

Так прошло еще два дня, прежде чем они увидели новую землю. Команда снова спросила Бьярни, не думает ли он, что это Гренландия. Но, по его мнению, эта земля тоже не могла быть Гренландией, «поскольку говорят, что в Гренландии много больших ледников». Вскоре они подошли ближе к земле и обнаружили, что она представляет собой большую равнину, покрытую густыми лесами. Команда обсудила положение дел и решила, что пора пристать к берегу. Но Бьярни отказался это сделать. Его товарищи заявили, что им нужны вода и лес. «Ничего вам не нужно», — ответил им Бьярни и услышал в ответ не самые теплые слова.

Бьярни отдал приказ плыть дальше, что и было исполнено. Они плыли еще три дня при юго-западном ветре и в третий раз увидели землю — высокую, гористую и покрытую ледниками. Команда спросила Бьярни, будет ли он причаливать здесь к берегу, но Бьярни ответил, что не желает этого делать: «По-моему, эта страна ни для чего не пригодна». Тогда они поплыли вдоль земли и вскоре увидели, что это остров.

И вновь они направили свой корабль в океан, сопровождаемые попутным ветром. Вскоре ветер посвежел, и теперь они уже плыли под полными парусами. Спустя четыре дня они увидели еще одну землю. Команда спросила Бьярни, не Гренландия ли это. «Все это очень похоже на то, что я слышал о Гренландии, — заметил Бьярни. — И здесь мы пристанем к берегу».

Так они и поступили и вечером того же дня причалили к берегу возле одного мыса. Там уже была привязана лодка, на мысу жил отец Бьярни — Герьольф. Именно поэтому мыс был назван его именем — Херьольвснес. Бьярни поселился в доме отца и оставался с ним до конца жизни, а после смерти Герьольфа жил здесь в качестве его наследника.

Затем случилось так^{28}, что Бьярни Герьольфссон покинул Гренландию, чтобы встретиться с ярлом Эйриком, и последний принял его весьма радушно. Бьярни поведал о своих путешествиях и тех землях, которые он видел, и люди подумали, что мало в нем было предприимчивости и любопытства, если он не захотел узнать подробнее, что это за земли. И многие его за это осуждали. Бьярни стал вассалом ярла и на следующее лето вернулся в Гренландию. Здесь в то время много говорили о его открытиях. Лейф, сын Эйрика Рыжего из Браттахлида, встретился с Бьярни и купил у него корабль. Здесь же Лейф нашел команду (как рассказывают, всего их было 35 человек). Лейф пригласил своего отца Эйрика присоединиться к его экспедиции, но тот отказался, посчитав, что уже слишком стар и не сможет, как прежде, переносить все тяготы опасного путешествия. Но Лейф возразил, что из всех членов их семьи Эйрик по-прежнему может рассчитывать на особую удачу, и тот в конце концов поддался на уговоры сына. Как только они подготовили все для путешествия, сразу же выехали к морю из дома. Не успели они, однако, преодолеть и часть пути, как лошадь Эйрика оступилась, он упал и повредил ногу. «Не судьба, видно, мне, — сказал Эйрик, — открыть еще одну землю. И мы больше не можем продолжать наш путь вместе». Эйрик вернулся домой в Браттахлид, а Лейф и его товарищи поскакали дальше к кораблю, и всего их было, как утверждают, 35 человек. Был среди них и один немец по имени Тюркир.

Снарядив свой корабль, они отправились в открытое море и прежде всего поплыли к той земле, которую Бьярни и его команда видели последней. Подплыв к берегу, они стали на якорь и спустили лодку, затем сошли на берег, но не увидели там ни единой травинки. Повсюду были одни ледники, а от моря к ледникам вела единственная скальная плита. Страна показалась им совершенно пустынной и бесплодной. «По крайней мере, — заметил Лейф, — с нами не случилось так, как с Бьярни, который даже не сошел на берег. Теперь я хочу дать этой земле имя и назову ее Хеллуланд — Скалистая равнина». После чего все они вернулись на корабль.

Затем они снова направились в море в поисках другой земли. И на этот раз мореходы приблизились к берегу, бросили якорь, спустили лодку и высадились на берег. Новая страна оказалась равнинной и лесистой. Берега, отлого спускающиеся к морю, были покрыты мелким белым песком. «Этой стране, — заявил Лейф, — следует дать имя в соответствии с ее природой, поэтому я назову ее Маркланд — Лесная страна». После этого они сразу же вернулись на корабль.

Затем они снова вышли в море и плыли два дня при северо-восточном ветре, пока не увидели еще одну землю. Они приблизились к земле и достигли острова, лежащего к северу от нее. Там они сошли на берег и осмотрелись. Погода стояла чудесная, на траве была роса. Они опустили руки в эту росу, затем поднесли ее ко рту и подумали, что никогда еще им не встречалось ничего слаще ее. Затем они вернулись на корабль и заплыли в узкий пролив, лежащий между островом и северным мысом неизвестной земли. Отсюда они направились на запад, обогнув по пути мыс. Там были обширные отмели, и кораблю пришлось долго пробираться между ними, пока наконец Лейф и его товарищи не увидели впереди открытое море. Но их желание сойти на берег было столь велико, что они не стали дожидаться прилива, а спустили лодку и пристали к земле в том месте, где из озера вытекала река. Затем, как только прилив поднял их корабль, они вернулись к нему на лодке и провели его в реку, а оттуда в озеро, где и встали на якорь. Они перенесли на берег свое имущество и соорудили себе палатки для жилья. Но позднее, решив остаться здесь на зиму, выстроили себе большой дом.

И в реке, и в озере было много лосося, и рыба эта была куда больше той, которую они когда-либо видели. Климат здесь казался на редкость теплым, и им даже не пришлось заготавливать скоту сено: мороза зимой не было, и трава лишь немного поблекла. День и ночь здесь были более равны друг другу по протяженности, чем в Гренландии и Исландии. В самый короткий день зимы солнце было так же хорошо видно в три часа пополудни, как и утром. (Буквально: в самый короткий день (или дни) у солнца там был eyktarstaðr и dagmálastaðr. В начале XI столетия у норманнов еще не было часов, но указанный период охватывает примерно шесть часов: три до полудня и три после.)

Как только они завершили строительство дома, Лейф обратился к своим товарищам со следующими словами: «Теперь я хочу разделить нашу команду на две отдельные группы и исследовать эту страну. Одна группа останется здесь, в доме, а другая отправится на разведку — но так, чтобы они ни в коем случае не разделялись и могли вернуться домой уже к вечеру». Так и повелось с того времени, и Лейф то отправлялся в экспедиции, то оставался дома. Лейф был мужчиной высоким и сильным, привлекательной наружности. Он отличался умом и проницательностью, был во всех отношениях воздержанным и честным.

Как-то случилось так, что они вернулись домой без одного человека, немца Тюркира. Лейфа это очень расстроило, так как Тюркир долго жил вместе с ним и его отцом и очень привязался к Лейфу, когда тот был еще совсем ребенком. Лейф высказал своим товарищам немало нелицеприятных слов и сам отправился на поиски Тюркира, взяв с собой еще дюжину человек. Не успели они еще отойти далеко от дома, как столкнулись с Тюркиром, возвращавшимся к месту стоянки. Все они с большой радостью приветствовали его. Лейф сразу же заметил, что его приемный отец в хорошем настроении. Тюркир был человеком невысоким и невзрачным, с выступающим лбом и невыразительным лицом, зато на редкость искусным в различного рода ремеслах.

— Почему вы так задержались, — спросил Лейф, — и почему проделали этот путь отдельно от своих товарищей?

Поначалу Тюркир долго говорил по-немецки, так что никто не мог его понять. Но спустя какое-то время он заговорил по-норвежски:

— Я прошел ненамного дальше, чем вы, но могу сообщить вам кое-что новое: я нашел виноградные лозы с гроздьями на них.

— Неужели это правда? — спросил Лейф.

— Разумеется, это правда, — ответил Тюркир. — Я родился в стране, где виноград — отнюдь не редкость.

Они спали всю ночь, а наутро Лейф сообщил им следующее:

— Теперь у нас с вами есть два основных занятия — собирать виноград и валить лес, поскольку я хочу нагрузить этим свой корабль.

Так они и поступили, и вскоре вся их буксирная лодка была заполнена виноградными лозами. Они полностью загрузили свой корабль и весной отправились в путь. Лейф назвал ту землю в соответствии с теми хорошими вещами, которые они нашли на ней, Винланд — Виноградная страна. Затем они вышли в море и плыли при попутном ветре, пока не увидели вдали ледяные горы Гренландии.

Тогда один человек нарушил молчание и спросил у Лейфа:

— Почему ты так круто забираешь к ветру?

— Я думаю об управлении кораблем, — ответил Лейф, — но не только о нем. Вы ничего не замечаете в стороне от нашего пути?

Они ответили, что не видят ничего необычного. — Я не уверен, — заметил Лейф, — вижу ли я вон там корабль или риф.

Теперь и они увидели это тоже и сочли, что это риф. Но глаза Лейфа были гораздо зорче их, и он разглядел на этом рифе людей.

— Я думаю, нам следует двигаться против ветра, — сказал Лейф. — Тогда мы подойдем к ним так близко, что при необходимости сможем поднять их на борт. Если же они настроены воинственно, мы сохраним за собой контроль за ситуацией.

Итак, они направились к рифу, спустили парус и встали на якорь. Затем спустили на воду вторую маленькую лодку, которая была на корабле. Тюркир спросил людей с рифа, кто они такие.

Их предводитель ответил, что его зовут Торир и по происхождению он норвежец.

— А как зовут тебя? — спросил он Лейфа. Лейф ответил ему.

— Ты сын Эйрика Рыжего из Браттахлида? — поинтересовался Торир.

Лейф сказал ему, что он действительно сын Эйрика.

— А теперь я хочу пригласить вас всех на борт моего корабля со всем тем грузом, который он сможет увезти.

Они приняли его предложение и поплыли вместе с ним в Эйриксфьорд. В конце концов они добрались до Браттахлида. Лейф пригласил Торира, его жену Гудрид и еще трех человек к себе. Они также нашли жилье как для спутников Торира, так и для своих собственных. Всего же Лейф снял с рифа пятнадцать человек. После этого его и прозвали Лейфом Счастливым. Этот поступок, равно как и путешествие в Винланд, принесли Лейфу уважение сограждан и в немалой степени пополнили его кошелек.

В эту зиму Торира и его спутников поразила тяжелая болезнь, так что многие из них умерли, и Торир в том числе. В эту же зиму умер и Эйрик Рыжий.

Люди без конца обсуждали экспедицию Лейфа в Винланд. Его брат Торвальд считал, что они недостаточно исследовали новые земли. Тогда Лейф сказал Торвальду: «Если ты хочешь, брат, отправляйся сам в Винланд на моем корабле. Но сначала я поплыву на нем к рифу, с которого снял Торира, и заберу оттуда строевой лес».

Так он и сделал. И теперь Торвальд готовился под руководством своего брата Лейфа отправиться в путешествие вместе с тридцатью товарищами. Позднее они снарядили корабль и вышли в море, но о том, как проходило их плавание, ничего неизвестно — вплоть до того момента, как они прибыли в Винланд, в Лейфсбудир, где они провели зиму, приводя в порядок корабль и питаясь пойманной в море рыбой. Весной же Торвальд приказал готовить корабль, а часть его людей отправилась на лодке вдоль западного побережья, исследуя страну. Земля эта оказалась на редкость привлекательной. Вся она была покрыта лесами, которые подступали совсем близко к берегу; сам же берег был усыпан мелким белым песком. Вдоль побережья им встретилось большое количество островков и мелей. Нигде они не обнаружили жилища людей, только на одном из западных островов нашли деревянное зернохранилище. Больше там не было ничего, сделанного руками человека, так что осенью они вернулись назад, в Лейфсбудир.

На следующее лето Торвальд отправился с торговым судном на восток и далее на север, вдоль побережья. Возле одного из мысов их застигла непогода, корабль выбросило на берег, так что он разбил киль. Торвальду и его спутникам пришлось надолго задержаться в этом месте, ремонтируя корабль. И тогда Торвальд сказал своим товарищам: «Я хочу, чтобы мы установили на этом мысе корабельный киль и назвали его Кьяларнес — Мыс-Киль». Так они и сделали, а потом поплыли прочь, на восток, вдоль берега, и так приплыли в устье следующего фьорда. Там они стали на якорь возле одного мыса, сильно поросшего лесом. С корабля на берег перебросили сходни, и Торвальд со всей командой сошел на берег. «Это прекрасное место, — отметил Торвальд. — И здесь я хотел бы построить себе дом». Затем они направились к кораблю и только тут заметили на песке какие-то три холма. Мореходы направились к ним и обнаружили три перевернутые лодки, обтянутые кожей, и под каждой лодкой было три человека. Тогда Торвальд и его товарищи разделились и напали сразу на всех этих людей. Восемь человек они убили, а один смог скрыться на своем каноэ. Затем норманны поднялись на мыс, откуда были хорошо видны все окрестности, и разглядели по берегам фьорда множество холмов, которые были, по их мнению, не чем иным, как жилищами людей. И сразу же после этого их одолела такая сонливость, что они не смогли противостоять ей и все заснули. Затем до них донесся крик, заставивший их подняться: «Вставай же, Торвальд, и вы тоже, если хотите остаться в живых. Возвращайся на корабль со своими людьми и скорее плыви прочь от этой земли!» В тот же миг из глубины фьорда появилось бесчисленное количество обтянутых кожей лодок, и весь этот флот атаковал Торвальда и его спутников. «Мы должны немедленно возвести укрытия по обеим сторонам корабля, — приказал Торвальд, — а затем защищаться до последнего». Так они и сделали. Скрэлинги продолжали стрелять в них еще какое-то время, а затем бросились прочь — с такой скоростью, на какую только были способны.

Когда все закончилось, Торвальд поинтересовался у своих людей, не ранен ли кто из них. На это ему ответили, что все они в полном порядке. «У меня под рукой рана, — сообщил им Торвальд. — Стрела пролетела между планшетом и щитом и ранила меня. Вот эта стрела, и она принесет мне смерть. Теперь я приказываю вам как можно скорее готовиться к возвращению. Меня же вы отнесете на тот самый мыс, где я собирался построить себе дом. Возможно, это были пророческие слова, когда я сказал, что хотел бы пожить там какое-то время. Там вы и похороните меня, и установите кресты у меня в ногах и возле головы. Мыс же этот отныне пусть зовется Кроссанес (Крестовый мыс)».

Гренландия в то время уже была христианской страной, хотя Эйрик Рыжий умер еще до обращения гренландцев в христианство.

И вот Торвальд умер. Его товарищи сделали все так, как он их просил, а затем присоединились к остальным и рассказали им обо всем, что произошло. Они оставались там в течение еще одной зимы, собирали виноград и грузили его на корабль. Весной, совершив все необходимые приготовления, они отплыли в Гренландию и привели свой корабль в Эйриксфьорд, чтобы поведать Лейфу о судьбе его брата.

Тем временем в Гренландии произошло следующее событие: Торстейн из Эйриксфьорда женился и взял себе в жены Гудрид Торбьярнардоттир, которая, как уже упоминалось ранее, была женою Торира Истмена. Но теперь Торстейн Эйриксон собрался плыть в Винланд, чтобы забрать оттуда тело своего брата Торвальда. Он стал готовить к отплытию тот же самый корабль, подобрав команду по росту и силе. С собой Торстейн взял двадцать пять моряков и свою жену Гудрид. Подготовив корабль, они вышли в открытое море, и вскоре земля скрылась у них из виду. Все лето штормы носили их по морю, так что они не имели ни малейшего представления о том, где они находятся. Но спустя неделю после начала зимы они пристали к берегу в Лисуфьорде — в Гренландии, в Западном поселении. Торстейн начал подыскивать жилище и вскоре смог расселить всех своих товарищей. Только ему и его жене не нашлось пристанища, так что они были вынуждены провести две ночи на борту корабля.

В то время христианство в Гренландии еще только завоевывало свои позиции.

Как-то ранним утром к установленной на борту корабля палатке Торстейна и Гудрид подошли несколько человек, и их вождь спросил, что за люди находятся в палатке.

— Нас здесь двое, — ответил Торстейн. — А вы кто такие?

— Меня зовут Торстейн, но больше я известен под именем Торстейн Черный. Я пришел сюда, чтобы предложить тебе и твоей жене отправиться ко мне в дом и поселиться у меня.

Торстейн ответил, что он должен посоветоваться с женой, которая предложила решить этот вопрос ему самому, так что он решил согласиться.

— Тогда я вернусь за вами завтра и приведу ломовую лошадь, так как хочу, чтобы у вас было с собой все необходимое. Но живу я очень уединенно, и в доме кроме меня только один человек — моя жена. Человек я очень упрямый и своевольный, к тому же исповедую иную веру, чем вы, — хотя и подозреваю, что вы исповедуете лучшую.

Он пришел за ними на следующий день с лошадью, и они поселились у Торстейна Черного, который очень хорошо о них заботился. Гудрид была женщиной привлекательной наружности, умной и прекрасно умела обращаться с чужими людьми.

В начале зимы товарищей Торстейна Эйриксона поразила болезнь, и многие из них умерли. Торстейн приказал изготовить гробы для тех, кто умер, а затем переправить их на корабль, сделав все необходимые приготовления: «Поскольку я собираюсь перевезти летом все тела в Эйриксфьорд». Но спустя очень короткий промежуток времени болезнь поразила и членов семьи Торстейна Черного. Первой заболела его жена, которую звали Гримхильд. Она была очень рослой женщиной и сильной, как мужчина, но болезнь быстро иссушила ее. Вскоре заболел и Торстейн Эйриксон. Оба они слегли практически в одно и то же время. Вскоре Гримхильд, жена Торстейна Черного, умерла. Как только она умерла, Торстейн Черный вышел из комнаты за доской, на которую он мог бы положить тело. «Не уходи надолго, Торстейн», — попросила Гудрид, и тот пообещал ей, что скоро вернется. Через некоторое время заговорил Торстейн Эйриксон: «Чудны пути нашей хозяйки. Вот ведь она пытается подняться на локтях и свешивает ноги с кровати в поисках своих ботинок». В этот момент в дом вошел хозяин дома Торстейн, и Гримхильд тут же легла, а все балки в комнате заскрипели. Торстейн сделал гроб для Гримхильд, затем вынес его наружу и должным образом похоронил. И хотя он был рослым и крепким мужчиной, ему понадобилась вся его сила, чтобы вынести тело из дома.

Вскоре состояние Торстейна Эйриксона ухудшилось, и он умер. Его жена Гудрид была вне себя от горя. В то время все они находились в общей комнате. Гудрид села на табуретку, стоявшую возле скамьи, на которой лежал ее муж Торстейн. Тогда хозяин дома Торстейн поднял ее с этой табуретки и посадил ее на другую скамью, рядом с собой, которая стояла напротив той, где лежало тело. Торстейн долго говорил с Гудрид, утешая в ее горе, и пообещал ей отправиться вместе с ней в Эйриксфьорд и перевезти туда тела ее мужа и всех его умерших товарищей. «Я возьму с собой также других людей, — сказал ей Торстейн, — чтобы поддержать тебя и помочь тебе».

Она поблагодарила его. Но тут Торстейн Эйриксон приподнялся, сел и произнес: «Где Гудрид?»

Трижды он спросил так, но она хранила молчание.

Затем она спросила Торстейна Черного: «Должна ли я отвечать на его вопросы?»

Он посоветовал ей молчать. Затем Торстейн Черный прошел через комнату и опустился на табуретку, посадив Гудрид себе на колени. «Что тебе нужно, мой тезка?» — спросил он.

Последовала пауза, после которой Торстейн Эйриксон ответил: «Я бы хотел сообщить Гудрид, что ждет ее впереди, чтобы она смогла с большим смирением перенести мою смерть, так как я попал в место подлинного отдохновения. Я должен поведать тебе, Гудрид, что ты выйдешь замуж за исландца, и вы проживете вместе долгую жизнь. Потомки ваши будут отличаться силой и энергией, благородной и привлекательной внешностью. Вы покинете Гренландию и уплывете в Норвегию, а из Норвегии — в Исландию, которая и станет вашим домом. Там вы будете жить, вы оба, в течение долгого времени, и ты проживешь дольше, чем он. Ты отправишься в чужие земли и совершишь паломничество на юг, в Рим, а затем вернешься к себе домой, в Исландию. Там будет возведена церковь, и там ты будешь жить, приняв монашеский обет. Там же ты и умрешь».

Затем Торстейн откинулся на спину, и тело его вынесли из дома и перевезли на корабль.

Торстейн Черный выполнил все свои обещания, данные Гудрид. Весной он распродал свои земли и домашний скот, проводил Гудрид на корабль и перенес туда все свое имущество. Подготовив корабль к отплытию, он набрал команду, а затем отправился в Эйриксфьорд, где все тела умерших были похоронены на церковном кладбище. Гудрид отправилась к Лейфу в Браттахлид, а Торстейн Черный построил себе дом в Эйриксфьорде и жил там до конца своей Жизни, прослыв среди сограждан на редкость достойным человеком.

Тем же летом в Гренландию прибыл корабль из Норвегии. Капитаном его был Торфинн Карлсефни, сын Торда Хосхеда, сына Снорри Тордарсона из Хофди. Торфинн Карлсефни был весьма состоятельным человеком. Зиму он провел в Браттахлиде, у Лейфа Эйриксона. Потребовалось не так уж много времени, чтобы в сердце его вошла любовь к Гудрид. Торфинн просил ее руки, она же поручила Лейфу отвечать за себя. Так что теперь они были обручены, и этой же зимой состоялась их свадьба.

Разговоры о Винланде к тому времени еще не смолкли, так что многие — в том числе и Гудрид — старались убедить Карлсефни отправиться в экспедицию. И он действительно решил предпринять такое путешествие, и вместе с ним должны были отправиться в путь шестьдесят мужчин и пять женщин. Карлсефни заключил со своими товарищами соглашение, по которому каждый из них получал равную долю из всей их прибыли. С собой они взяли разного рода домашний скот, поскольку собирались, в случае удачного стечения обстоятельств, устроить на новом месте поселение. Карлсефни просил Лейфа передать ему свой дом в Винланде, и Лейф ответил, что он может поселиться там, но навсегда он ему дом не отдаст.

Затем они отправились в путь и достигли Лейфсбудира целыми и невредимыми. Все свои спальные принадлежности они перенесли с корабля на берег. Здесь их поджидала новая радость, так как неподалеку от них был выброшен на берег огромный кит. Они убили его и на долгое время обеспечили себя едой. Свой домашний скот они выпустили на волю, но вскоре обнаружили, что животные стали неуправляемыми и производят вокруг настоящее опустошение. С собой они привезли также одного быка. Карлсефни валил лес для своего корабля, обтесывал бревна и раскладывал их на скалах, чтобы просушить. Они старались использовать все ресурсы этой страны: собирали виноградные гроздья, охотились на различных животных, ловили рыбу и т. д.

За первой зимой пришло лето. Именно тогда они и столкнулись со скрэлингами. Большая группа их вышла из леса неподалеку от жилища норманнов. Их скот пасся совсем рядом. Бык начал реветь и угрожающе наклонять голову. Его вид так напугал скрэлингов, что они бросились бежать вместе со своими тюками, в которых были серые меха, соболиные шкурки и различные кожи. Они направились к дому Карлсефни, надеясь войти туда, но Карлсефни приказал охранять двери. Ни норманны, ни скрэлинги не могли понять языка друг друга. Тогда скрэлинги сбросили свои тюки, развязали их и предложили норманнам свои товары. В обмен же они хотели получить прежде всего оружие. Однако Карлсефни запретил продавать им оружие. И тут ему в голову пришла одна идея: он приказал женщинам вынести скрэлингам молоко. И как только те увидели его и попробовали, они уже не хотели покупать ничего другого. И вот что вышло в результате из торговли скрэлингов: сами они унесли все, что купили, в своих животах, а Карлсефни и его спутникам остались их тюки и их меха. После этого скрэлинги ушли прочь.

Затем Карлсефни возвел вокруг своего дома высокий частокол, и они начали готовиться к новой встрече со скрэлингами. Примерно в это же время его жена Гудрид родила сына, которому дали имя Снорри. В начале второй зимы скрэлинги вновь пришли к их жилищу, и было их теперь гораздо больше, чем в прошлый раз. Но товары они принесли такие же, как прежде. «А теперь, — приказал Карлсефни женщинам, — вынесите им те же продукты, которые им так понравились в прошлый раз, — и ничего больше». И как только скрэлинги увидели это, они тут же перебросили свои тюки через частокол.

Гудрид сидела внутри дома у колыбели своего сына Снорри, когда на порог упала чья-то тень. В дом вошла женщина в темной облегающей одежде. Она была невысокого роста, с лентой вокруг головы, волосы у нее были светло-каштанового цвета, лицо бледное, а таких огромных глаз никто и никогда не видел прежде на человеческом лице. Женщина подошла к тому месту, где сидела Гудрид.

— Как тебя зовут? — поинтересовалась она.

— Меня зовут Гудрид, А как зовут тебя?

— И меня зовут Гудрид, — отвечала она.

Тогда Гудрид, хозяйка дома, сделала ей знак рукой, приглашая сесть рядом с ней. Но внезапно раздался сильный шум, и женщина исчезла. Оказывается, в этот момент один из рабов Карлсефни убил скрэлинга, пытавшегося украсть у них оружие. Тут же все скрэлинги бросились бежать прочь, побросав свою одежду и свои товары. И никто, кроме Гудрид, не заметил этой женщины.

«Теперь нам стоит как следует подумать, — сказал Карлсефни, — так как я опасаюсь, что вскоре они нанесут нам третий визит, на этот раз при оружии. Поэтому мы поступим следующим образом: десять человек пройдут вперед, к тому мысу, позволив им увидеть себя. Остальные же пойдут в лес и расчистят там проход для нашего скота, чтобы полностью быть готовыми к моменту их нападения. Мы должны также взять своего быка и пустить его впереди нас».

Место для сражения они выбрали таким образом, что с одной стороны у них было озеро, а с другой — лес.

Скрэлинги подошли к тому месту, которое было выбрано для битвы. Сражение началось, и многие скрэлинги были убиты. В толпе нападающих выделялся один скрэлинг, высокого роста и привлекательной наружности, который, как предположил Карлсефни, был их вождем. Один из скрэлингов подхватил топор, разглядывал его в течение какого-то времени, а затем взмахнул им в сторону одного из своих товарищей и ударил его. Последний тут же пал мертвым, и тогда высокий скрэлинг схватил топор, тоже разглядывал его в течение какого-то времени, а затем размахнулся и забросил его как можно дальше в воду. После этого все скрэлинги бросились бежать в лес. На этом сражение и завершилось.

Карлсефни и его товарищи провели там всю зиму. Но с приходом весны Карлсефни заявил, что не хочет больше оставаться здесь, а собирается вернуться в Гренландию. Норманны тщательно подготовились к этому путешествию и захватили с собой много ценных вещей — таких, как виноградные лозы, гроздья и меха. Затем они отправились в путь и благополучно достигли Эйриксфьорда, где и провели следующую зиму.

В Гренландии вновь заговорили о путешествиях в Винланд, так как теперь это представлялось делом не только почетным, но и прибыльным. В то самое лето, когда Карлсефни вернулся из Винланда, в Гренландию из Норвегии прибыл корабль под командованием двоих братьев, Хельги и Финнбоги, которые остались в Гренландии на всю зиму. Братья эти были по происхождению исландцами, жившими некогда на территории Восточных фьордов. Рассказывают также, что Фрейдис Эйриксдоттир отправилась в путь из своего дома в Гардаре, так как хотела повидаться с братьями Хельги и Финнбоги, чтобы упросить их отправиться вместе с ней в Винланд при условии, что каждый из них получит равную долю от всей возможной прибыли. Братья согласились, и тогда Фрейдис от них отправилась к своему брату Лейфу и попросила его отдать ей тот дом, который он построил в Винланде. По своему обычаю брат ответил ей так: она может жить в этом доме, но совсем он его ей не отдаст. Между Фрейдис и братьями была заключена следующая договоренность: каждый из них должен был взять на корабль по тридцать человек здоровых мужчин и еще какое-то количество женщин. Но Фрейдис тут же выказала пренебрежение к этому договору, взяв пять человек сверх установленного количества. Она так ловко скрыла их, что братья даже ничего не заподозрили, пока не приплыли в Винланд.

Наконец они вышли в море, заранее устроив все так, чтобы как можно дольше плыть вместе. Разумеется, расстояние между двумя кораблями было совсем небольшим, и все-таки братья прибыли немного раньше и перенесли свое имущество к дому Лейфа. Но тут прибыл корабль Фрейдис. Они тоже разгрузились и перенесли свое имущество к дому.

— С какой стати вы перенесли сюда ваши вещи? — обратилась Фрейдис к братьям.

— Но мы считали, — ответили они ей, — что в договоренность входит и совместное проживание в этом доме.

— Лейф предоставил свой дом мне, — возразила она, — но не вам.

— Мы не собираемся ругаться с тобой из-за этого, — заявил Хельги.

Они вынесли свое имущество на улицу и построили свой собственный дом, выбрав для него место неподалеку от озера. Пока они делали все необходимые приготовления, Фрейдис валила лес для своего корабля.

Пришла зима. Братья предложили устраивать небольшие вечеринки, на которых можно было бы проводить время за разными играми. Так оно и шло какое-то время, но затем отношения между ними ухудшились, и всякие сношения между домами прекратились. Так продолжалось большую часть зимы.

Как-то ранним утром Фрейдис встала с постели, оделась (однако не стала надевать ботинок и чулок). Погода же стояла такая, что повсюду лежала густая роса. Фрейдис взяла плащ своего мужа, завернулась в него и направилась к дому братьев. Немногим раньше из их дома выходил человек, который, вернувшись, не закрыл за собой дверь. Фрейдис распахнула дверь и некоторое время стояла на пороге, не говоря ни слова.

Финнбоги лежал в самом конце зала. Он проснулся и спросил:

— Что тебе, Фрейдис?

— Я хочу, чтобы ты встал и вышел со мной на улицу. Мне нужно поговорить с тобой.

Так он и сделал. Они подошли к стволу дерева, лежавшему у стены дома, и сели на него.

— Что ты думаешь обо всем этом? — спросила она его.

— Я думаю, земли здесь хорошие и плодородные, — ответил он, — но тот холодный ветер, что подул между нами, мне не нравится, поскольку для этого нет никаких серьезных причин.

— Все так, — сказала Фрейдис, — я думаю то же самое. Но сейчас я пришла к вам вот зачем: я хочу купить у вас корабль, так как он больше моего, а я собираюсь уплыть отсюда домой.

— Я готов пойти тебе навстречу, — проговорил Финнбоги, — коль скоро ты этого действительно хочешь.

На этом они расстались. Фрейдис пошла к себе, а Финнбоги вернулся домой досыпать. Придя домой, Фрейдис с холодными ногами легла в постель. Проснулся Торвальд и спросил ее, почему она такая холодная и мокрая.

— Потому, — в гневе воскликнула Фрейдис, — что я была у братьев и пыталась договориться с ними насчет корабля. Я хочу купить тот, который больше. Но моя просьба совершенно вывела их из себя, они набросились на меня и избили! Да, теперь я вижу, что я не у себя дома, в Гренландии! Но раз так, я уйду от тебя и не вернусь до тех пор, пока ты не отомстишь им за меня!

Торвальд не мог больше выносить ее попреки. Он приказал своим людям собраться и прихватить с собой оружие, что они и сделали. Затем они направились прямиком к дому братьев, вошли в дом к спящим людям, схватили и связали всех его обитателей. Затем они вывели их — связанных — на улицу. А Фрейдис убивала их одного за другим — в тот момент, когда их выводили на улицу.

И вот все мужчины были убиты, но оставались еще женщины, которых никто не хотел убивать.

— Дайте-ка мне топор, — сказала Фрейдис. Она подошла к пяти женщинам и тоже убила их всех.

Совершив это злодеяние, они вернулись к себе домой. Было совершенно ясно, что Фрейдис вполне удовлетворена тем, как она все устроила. Так она и сказала своим спутникам:

— И если мы все-таки вернемся в Гренландию, я убью любого из вас, кто осмелится упомянуть о том, что здесь произошло на самом деле. Мы должны говорить всем, что они все еще оставались здесь, когда мы уплыли прочь.

Итак, в начале весны они подготовили корабль братьев, перешедший теперь в их руки, и нагрузили его всевозможными ценными вещами. Затем они вышли в открытое море. Плавание их было удачным, и в начале лета они уже привели свой корабль в Эйриксфьорд. Карлсефни все еще был там: он подготовил к отплытию свой корабль и ждал лишь попутного ветра. Люди утверждали, что никогда еще корабль со столь богатым грузом не покидал берегов Гренландии.

Фрейдис тем временем отправилась к себе домой. Она раздала всем членам своей команды дорогие подарки, так как хотела, чтобы они молчали о совершенном ею злодеянии. Но некоторые из них все же не смогли сохранить эту тайну. Они проболтались о совершенном ими преступлении, и в конце концов люди узнали обо всем случившемся. Спустя какое-то время эта прискорбная история достигла и ушей Лейфа. Тогда он схватил трех человек из команды Фрейдис и пытал их до тех пор, пока они не рассказали ему все подчистую. И истории их полностью совпали.

— У меня не хватит мужества, — заявил Лейф, — поступить с моей сестрой Фрейдис так, как она того заслуживает. Но я предсказываю ей и ее мужу: никому из их потомства не следует больше рассчитывать на удачу.

Так оно все и вышло. С этих пор все люди были о них только дурного мнения.

Но теперь следует поведать о том, как Карлсефни подготовил свой корабль и вышел на нем в открытое море. Он благополучно добрался до Норвегии и провел там всю зиму, распродавая привезенные им товары. Карлсефни и его жена были с большим почетом приняты многими знатными семействами Норвегии. Но уже следующей весной он стал готовиться к отплытию в Исландию. Когда все уже было готово и они поджидали только попутного ветра, к Карлсефни пришел один южанин, живший в Бремене, в Германии, и сказал, что хочет купить у него носовую фигуру. (Húsasnotra: украшение носа или кормы корабля, которое могло также служить в качестве флюгера или просто украшать крышу дома.

— Я не собираюсь продавать ее, — заявил Карлсефни.

— Я дам тебе за нее половину марки золотом, — предложил южанин.

Это предложение показалось Карлсефни весьма выгодным, и они заключили сделку. После этого немец отправился в путь, унося с собой носовое украшение. Карлсефни не имел ни малейшего представления, из какого дерева оно было вырезано. На самом же деле это был клен, привезенный из Винланда.

Затем Карлсефни вышел в море и привел свой корабль на север Норвегии, в Скагафьорд. Здесь корабль вытащили на берег, где он и пролежал всю зиму. Весной Карлсефни купил Глаумбэйярланд и выстроил там дом, в котором прожил до конца своих дней, пользуясь всеобщим почетом и уважением. Среди его потомков было немало замечательных людей.

Когда же Карлсефни умер, управление имением перешло в руки Гудрид и ее сына Снорри (того самого, что был рожден в Винланде). Когда же Снорри женился, Гудрид отправилась за границу и совершила паломничество в Рим. А затем вернулась в дом своего сына Снорри, который к тому времени выстроил в Глаумбэре церковь. По истечении некоторого времени Гудрид стала монахиней, затворилась в монастыре при церкви и провела там остаток своих дней.

У Снорри был сын по имени Торгейр, который был отцом Ингвильд, матери епископа Бранда. Дочь Снорри звали Халльфрид, и была она женой Рунольфа, отца епископа Торлака. Другого сына Карлсефни и Гудрид звали Бьёрн, и был он отцом Торунн, матери епископа Бьёрна. Немало известных людей было среди потомков Карлсефни, человека, более других отмеченного милостью Господа. И именно Карлсефни вкратце рассказал обо всех тех путешествиях, о которых мы только что поведали вам.

СКАЗАНИЕ ОБ ЭЙРИКЕ РЫЖЕМ

«Эйрикс сага Paуда», также называемая «Торфиннс сага Карлсефнис» («Тордарсонар»)

Жил некогда король по имени Олаф, более известный как Олаф Белый. Он был сыном короля Ингьяльда, сына Хельги, сына Олафа, сына Гудрода, сына Хальфдана Вайтлега, короля Верхних земель. Олаф отправился в набег на западные земли и захватил Дублин в Ирландии, а также округ Дублина, и провозгласил себя его королем. Он женился на Ауд Глубокомысленной, дочери Кетиля Флэтноуза, сына Бьёрна Буны, который был родом из Норвегии. Сына же их звали Торстейном Рыжим. Олаф пал в битве на территории Ирландии, после чего Ауд с Торстейном отправились на Гебридские острова. И там Торстейн женился, на Турид, дочери Эйвина Истмена и сестре Хельги Магри. У них родилось много детей.

Торстейн стал королем-воителем и заключил союз с ярлом Сигурдом Могучим, сыном Эйстейна Глумры, и вместе они завоевали Кейтнесс и Сазерленд, Росс и Морей и большую часть Шотландии. Торстейн провозгласил себя королем шотландцев и правил там, пока они не предали его и он не погиб в сражении.

Ауд была в Кейтнессе, когда до нее дошли известия о смерти Торстейна. Она тайком построила себе корабль, и когда он был готов, уплыла на нем на Оркнейские острова, где нашла мужа для дочери Торстейна Рыжего по имени Гроа, матери той самой Грелод, на которой женился ярл Торфинн Скалл-Сплиттер. Затем Ауд отправилась на поиски Исландии, и вместе с ней на борту корабля было еще двадцать свободнорожденных человек. Они достигли берегов Исландии, и свою первую зиму Ауд провела в Бьярнархофне, у своего брата Бьёрна. Позже Ауд взяла под поселение все Дольние земли между Догурдарой и Скраумулаупсой. Поселилась она в Хвамме, избрав для богопочитания такое место, как Кроссхолар, где по ее приказу были установлены кресты, поскольку она сама была крещена и строго придерживалась христианской веры.

В этом путешествии в Исландию Ауд сопровождало немало знатных людей из числа тех, кто был захвачен в плен во время набегов на западные земли. Все они теперь стали рабами. Одного из них звали Вифиль. Он происходил из хорошей семьи и был захвачен в плен за Западным морем. Он также считался рабом до тех пор, пока Ауд не отпустила его на свободу. Когда же Ауд раздала всем членам своей команды земельные наделы, Вифиль спросил, почему она не дала такого надела и ему. На что Ауд ответила, что все это ничего не значит. Он будет считаться достойным человеком, каким бы ни было его положение. И все же она отдала ему Вифильсдал, и там он выстроил себе дом. Вифиль женился, и от этого брака родились два сына — Торгейр и Торбьорн. Оба они были замечательными людьми и воспитывались в доме своего отца.

Жил некогда человек по имени Торвальд, который был сыном Асвальда, внука Ульфа Оксен-Торира. Сына Торвальда звали Эйриком Рыжим, и оба они — отец и сын — покинули Йедер [в Норвегии] и уплыли в Исландию, так как ранее убили нескольких человек. Они поселились в Хорнстрандире и построили себе дом в Дрангаре, где Торвальд и умер. Эйрик же женился на Тьодхильд, дочери Йорунда, которая уже была прежде замужем за Торбьорном Хаукадалером. После женитьбы Эйрик покинул северные земли и расчистил себе территорию в Хаукадале. Поселился же он в Эйрикстадире, неподалеку от Ватнасхорна. Спустя какое-то время рабы Эйрика стали причиной оползня, который обрушился вниз, на владение Вальтхьофа из Вальтхьофстадира. И тогда Эйольф Саур, родич Вальтхьофа, убил рабов возле Скейдбреккура, за Ватнасхорном. По этой причине Эйрик убил самого Эйольфа Саура. Он убил также и Хольмганга-Храфна в Лейкскаларе. По настоянию Герстейна и Одда из Йорви, родственников Эйольфа, Эйрик был изгнан из Хаукадаля. Тогда он взял во владение Брокей и жил поначалу в Традире, в Судрее. Но в первую же зиму он отправился в Оксней и именно тогда одолжил Торгесту свои балки для помоста. Поселившись в Эйрикстадире, Эйрик потребовал назад свои бревна, но Торгест отказался возвратить их. Тогда Эйрик направился в Брейдабольстад, чтобы самому забрать их оттуда, но Торгест бросился за ним в погоню, и неподалеку от дома в Дрангаре между ними произошло столкновение. Во время этой стычки погибли два сына Торгеста, а также еще несколько человек из сражавшихся.

Теперь с обеих сторон собралось немало вооруженных мужчин. Стир и Эйольф из Свинея, Торбьорн Вифильссон и сыновья Торбранда из Альптафьорда поддерживали Эйрика, тогда как на стороне Торгеста выступали сыновья Торда Геллира вместе с Торгейром из Хитардала, Аслак из Лангадала и его сын Иллуги.

Эйрик и его товарищи были объявлены вне закона на тинге Торснеса. У Эйрика уже был готов на этот случай корабль, который поджидал его в Эйриксваге. Сам же Эйрик скрывался все это время у Эйольфа в Димунарваге, пока люди Торгеста прочесывали в поисках его все острова. Затем Торбьорн, Эйольф и Стир проводили его за острова и там очень тепло простились с ним. Эйрик сказал своим друзьям, что если им когда-либо потребуется помощь и он будет в состоянии оказать ее, то они могут безоговорочно рассчитывать на него. Он также сказал им, что собирается отправиться на поиски земли, которую видел Гуннбьорн Ульф-Кракасон, заброшенный штормом в западную часть океана, — в тот раз, когда он обнаружил Гуннбьярнарскер (шхеры Гуннбьорна). Если ему удастся найти эту землю, заметил Эйрик, он обязательно вернется назад и сообщит об этом своим друзьям.

Эйрик направил свой корабль в открытое море, мимо Снэфеллсйокула, и пристал к берегам Гренландии у ледника, названного им Бласерк [557. Хвитсерк]. Затем он двинулся на юг, пытаясь отыскать пригодные для обитания земли. Свою первую зиму он провел в Эйриксее, где-то в центре Восточного [X. и 557. ошибочно Западного] поселения, а с приходом весны отправился в Эйриксфьорд, где и построил себе дом. Летом он отправился исследовать западные пустынные земли [X. добавляет: и провел там немало времени], впервые давая названия всем этим новым территориям. Вторую зиму он провел в Эйриксхольмаре неподалеку от Хварфсгнипы, но летом вновь направился на север — к Снэфеллу и Хравнсфьорду. Посчитав, что продвинулся уже достаточно далеко, он вернулся назад и остался зимовать в Эйриксее, неподалеку от устья Эйриксфьорда.

На следующее лето Эйрик вернулся в Исландию и привел свой корабль в Брейдафьорд. Зиму он провел у Ингольфа в Хольмлате. Весной отправился сражаться с Торгестом и потерпел от него поражение, но позднее они все-таки смогли заключить друг с другом мир. Тем же летом Эйрик отправился заселять открытую им землю, которую он назвал Гренландией (Зеленой страной), так как посчитал, что люди охотнее последуют за ним, если у страны будет такое привлекательное название.

Торгейр Вифильссон нашел себе супругу, женившись на Арноре, дочери Эйнара из Лаугарбрекке, сына Сигмунда, сына Кетиля Чертополоха, взявшего под поселение Тистильфьорд. Вторую дочь Эйнара звали Халльвейг. На ней женился Торбьорн Вифильссон, взяв в качестве приданого Лаугарбрекке в Хеллисвеллире. Там Торбьорн и поселился, став вскоре одним из наиболее уважаемых лиц в округе, хорошим хозяином, и имение у него было просто превосходное. Его дочь Гудрид отлично справлялась с любой работой и слыла очень красивой девушкой.

В то время жил в Арнарстапи человек по имени Орм, жену которого звали Халльдис. Орм был хорошим хозяином и другом Торбьорна, так что Гудрид долгое время воспитывалась в доме у Орма.

Жил тогда в Торгейрсфелле человек по имени Торгейр. Дела его шли так хорошо, что в свое время он превратился из раба в вольноотпущенника. У Торгейра был сын по имени Эйнар — привлекательный, воспитанный молодой человек, к тому же большой щеголь. Он успешно вел торговлю с другими странами. Зимовал же он по очереди — то в Исландии, то в Норвегии.

И вот однажды осенью, когда Эйнар был в Исландии, он отправился со своими товарами к Снэфелльснесу, намереваясь продать их там. Он прибыл в Арнарстапи и поселился у Орма, с которым его связывали самые дружеские отношения. Товары Эйнара перенесли на склад, после чего Эйнар распаковал их и предложил Орму выбрать себе, что ему больше всего придется по душе. Орм так и поступил, заявив, что Эйнар — не только хороший торговец, но и настоящий баловень судьбы.

В то время как они были заняты разбором товаров, мимо двери, ведущей в склад, прошла женщина.

— Кто она, — спросил Эйнар у Орма, — та красивая женщина, что прошла сейчас мимо дверей? Прежде я ее здесь не видел.

— Это моя приемная дочь Гудрид, — ответил Орм. — Дочь свободного землевладельца Торбьорна из Лаугарбрекке.

— Из нее получится прекрасная жена, — заметил Эйнар. — Должно быть, к ней уже сваталось немало мужчин?

— Да, это так. Разумеется, дружище, к ней уже сватались, — ответил ему Орм. — Но она пока еще никого не выбрала. Все полагают, что она будет очень разборчива в выборе мужа, да и ее отец тоже.

— И все же, — заявил Эйнар, — я хочу попытать счастья и прошу тебя замолвить за меня словечко перед ее отцом. И будь уверен, если старания твои увенчаются успехом, я у тебя в долгу не останусь. Господин Торбьорн должен понимать, что этот союз выгоден для обеих сторон. Разумеется, он человек высокой репутации, к тому же хозяин большого имения. Однако, насколько я знаю, состояние его очень быстро уменьшается, тогда как и у меня, и у моего отца нет недостатка ни в землях, ни в деньгах. И если этот брак все-таки будет заключен, это пойдет только на пользу самому Торбьорну.

— Конечно же я считаю тебя своим другом, — отвечал ему Орм, — и все же я бы не стал торопиться с подобным предложением, потому что Торбьорн — человек очень гордый и честолюбивый.

Но Эйнар продолжал настаивать на своем, и Орму пришлось пообещать, что он поговорит насчет этого брака с Торбьорном. Затем Эйнар отправился в обратный путь на восток и вскоре оказался у себя дома.

Спустя какое-то время Торвальд, любивший блеснуть своей щедростью, устроил по своему обыкновению праздник по случаю окончания уборки урожая. Из Арнарстапи на этот праздник прибыл Орм, а вместе с ним немало друзей Торбьорна. Во время этой встречи Орм улучил удобный момент и обратился к Торбьорну со своим предложением. Он рассказал ему, что недавно у него в гостях был Эйнар из Торгейрсфелла — весьма многообещающий молодой человек. Затем он перешел к вопросу о сватовстве Эйнара и заявил, что этот брак был бы выгоден для обеих сторон по различным причинам. «Тебе же, друг, была бы от этого немалая польза, так как он имеет много денег».

— Я не ожидал от тебя подобных слов, — ответил Торбьорн, — ведь ты предложил выдать мою дочь за сына раба. Она больше не вернется с тобою в твой дом, раз ты считаешь, что она заслуживает такого низкого брака.

После этого Орм вернулся домой, и все прочие гости разъехались по своим уделам. Но Гудрид осталась у своего отца и провела эту зиму в его доме.

Весной же Торбьорн разослал приглашения всем своим друзьям и приготовил для них знатное угощение. Много народу собралось в его доме, и по ходу праздника Торбьорн обратился к присутствующим со следующими словами:

— Я прожил здесь уже немало времени и не раз имел возможность ощутить вашу доброту и привязанность ко мне. Мне думается, что это было хорошее время как для меня, так и для вас. Но теперь дела у меня пошли значительно хуже, хотя и не настолько, чтобы имение мое совершенно обесценилось. И я скорее предпочту сменить свое жилище, чем потерять свое доброе имя. И уж скорее я уеду из страны, чем брошу тень позора на свою семью. Я хочу воспользоваться предложением моего друга Эйрика Рыжего, которое он сделал мне во время нашего последнего расставания в Брейдафьорде. И если все пойдет так, как я планирую, то этим летом я переберусь на жительство в Гренландию.

[X. Это известие сильно ошеломило его слушателей, так как у Торбьорна в Исландии было очень много друзей. Но поскольку Торбьорн говорил так решительно и обдуманно, отговаривать его было бессмысленно. ] Затем Торбьорн роздал своим гостям подарки. Праздник закончился, и все разъехались по домам. Торбьорн продал свои земли и купил корабль, который стоял на якоре в Храунхафнаросе. Тридцать человек решили отправиться с ним в это путешествие, и среди них были Орм из Арнарстапи, его жена, а также те из друзей Торбьорна, которых тяготила мысль о разлуке с ним. В должное время они вышли в море. Поначалу погода была очень хорошая, но затем попутный ветер стих, а вскоре разыгралась настоящая буря. Корабль Торбьорна, оказавшись во власти сильных штормовых ветров, очень медленно продвигался к берегам Гренландии. А вскоре на корабле разразилась эпидемия. Орм умер и его жена Халльдис тоже, а вместе с ними — почти половина тех, кто отправился в это плавание. Немало трудностей и бедствий пришлось вынести Торбьорну и его спутникам, прежде чем они смогли достигнуть Херьольвснеса в Гренландии (это произошло в самом начале зимы). В то время в Херьольвснесе жил человек по имени Торкель — прекрасный земледелец и гостеприимный хозяин. Он пригласил Торбьорна и всю его команду провести эту зиму в его доме и принял их так хорошо, что Торбьорн и все его товарищи остались очень довольны своим хозяином.

В то время в Гренландии был большой голод. Мужчины, ходившие на охоту и отправлявшиеся в море за рыбой, приносили очень мало добычи, а некоторые так и не вернулись назад. Жила в то время в поселении женщина по имени Торбьорг. Она была прорицательницей, и все звали ее Малой Сивиллой. У нее было девять сестер [X. добавляет: и все они умели предсказывать будущее], но к тому времени в живых оставалась она одна. По своему обыкновению Торбьорг зимой посещала домашние праздники, и те из хозяев, кто хотел знать свое будущее или каким окажется предстоящий год, особенно старались пригласить к себе Торбьорг. И так как Торкель был одним из наиболее уважаемых в поселении, ему было поручено выяснить, когда же закончатся эти тяжелые времена. Поэтому Торкель пригласил к себе домой прорицательницу Торбьорг и подготовил для нее пышный прием — как это бывало всякий раз, когда ждали прихода такого рода гостьи. Для нее устроили специальный помост и положили на него подушку, набитую куриным пером.

Она прибыла вечером, в сопровождении специально посланного за нею мужчины. И вот как она была одета: на ней был голубой плащ с ремешками, усыпанными камнями. На шее Торбьорг носила стеклянные бусы, а на голове — черный мерлушковый капюшон, подбитый изнутри белой кошачьей шкуркой. В руке у нее был посох с набалдашником, украшенный медью и выложенный прямо под набалдашником кольцом из камней. К поясу Торбьорг был привязан мешочек, в котором она хранила свои волшебные амулеты. На ногах у нее были ботинки из телячьей кожи с длинными и крепкими ремешками, а на руках — перчатки из кошачьих шкурок, подбитые изнутри белым мехом.

Когда прорицательница вошла в дом, каждый счел своим долгом поприветствовать ведунью так, как того требовало ее положение. Торкель подвел Торбьорг к тому месту, которое специально подготовили для нее. Затем он попросил ее обратить особое внимание на его домашних, на его скот и вообще на весь дом. И она сказала ему обо всем, но очень коротко.

По ходу вечера в комнату внесли столы для ужина, и вот что было приготовлено для прорицательницы: она ела кашу, сваренную на козьем молозиве, а еще ей зажарили сердца животных из тех, что разводили в усадьбе Торкеля. Во время еды ведунья пользовалась медной ложкой и ножом, рукоять его, с отломленным кончиком, была изготовлена из моржовой кости и украшена двойным медным кольцом. Затем, когда столы унесли, Торкель подошел к Торбьорг и спросил ее, что она думает о здешнем хозяйстве, а также о состоянии и положении людей, и как скоро он [X. она] сможет получить информацию о том, о чем он ее спрашивал и что желают знать все присутствующие здесь. Торбьорг же ответила, что ничего не сможет рассказать ему до завтрашнего утра, после чего проспала всю ночь напролет.

Но назавтра, с приходом дня, прорицательница подготовила все то, что было необходимо ей для совершения соответствующих обрядов. Она также попросила подобрать женщин, знающих особое песнопение, необходимое для заклинаний. Называлась же эта песнь «Вардлокур» [X. «Вардлоккур»]. Но никто из присутствующих там женщин не знал ее, так что стали искать по всему дому, надеясь обнаружить кого-нибудь, кто был бы сведущ в подобных вопросах.

— Я не сведуща в том, что касается волшебства, — сказала Гудрид, — и не умею предсказывать будущее, но Халльдис, моя приемная мать, обучила меня в Исландии напеву [X. песне], который она называла Вардлокур.

— Значит, ты еще мудрее, чем я думала, — заметила Торбьорг.

— Но мне кажется, что я не должна участвовать в подобного рода ритуале, — сказала Гудрид, — ведь я христианка.

— И все же, — заметила Торбьорг, — ты могла бы помочь нам в этом деле, не став при этом хуже, чем прежде. Пусть, однако, Торкель позаботится о том, чтобы я получила все необходимое для моего заклинания.

Тогда Торкель стал настойчиво просить Гудрид выполнить просьбу Торбьорг, и в конце концов девушка согласилась. И вот Торбьорг заняла свое место на возвышении, а все женщины стали вокруг этого возвышения. Гудрид исполнила эту песнь столь замечательно, что все присутствующие сошлись во мнении: никогда еще им не приходилось слышать более приятного голоса. Прорицательница поблагодарила ее за помощь, сказав, что своим пением она привлекла множество духов, которые с охотой обратили свой слух к этой песне. Прежде же эти духи «высокомерно держались в стороне от нас, не желая уделять нам ни малейшего внимания. Теперь же открылось многое из того, что прежде было скрыто и от меня, и от других. И я могу сообщить вам, что голод этот не продлится дольше [X. добавляет: этой зимы], и с приходом весны все изменится в лучшую сторону.

Поразившая людей болезнь тоже вскоре прекратится. Что же касается тебя, Гудрид, то я хочу отплатить тебе за твою помощь, так как будущее твое является сейчас для меня открытой книгой. Ты выйдешь замуж здесь, в Гренландии, и брак этот будет поистине замечательным, однако не слишком продолжительным. Поскольку твоя судьба — вернуться в Исландию, и там тебе суждено иметь многочисленное и достойное потомство, над которым воссияет луч славы. А теперь, дочь моя, прощай, и пусть жизнь твою всегда осеняет счастье».

После этого к прорицательнице стали подходить один за другим присутствующие там люди, и они просили открыть им то, что они более всего желали знать. Торбьорг ничего не утаила от них, и практически все впоследствии сбылось так, как она им предсказывала. Затем ее пригласили в другой дом, и она отправилась туда, а Торкель послал за Торбьорном, так как тот не хотел находиться дома в момент проведения языческого ритуала.

С приходом весны погода значительно улучшилась, как и предсказывала им Торбьорг. Торбьорн, подготовив свой корабль к отплытию, вновь вышел в море и вскоре достиг Браттахлида. Эйрик принял его с распростертыми объятиями, выразив искреннюю радость по поводу его прибытия. Торбьорн и его семья провели эту зиму в доме Эйрика [X. добавляет: всех членов команды расселили по домам местных поселенцев]. Весной Эйрик передал Торбьорну землю в Стокканесе. Торбьорн выстроил там себе прекрасный дом и прожил в нем до конца своей жизни.

У Эйрика была жена, которую звали Тьодхильд, и два сына — Торстейн и Лейф, оба — весьма одаренные молодые люди. Торстейн жил дома вместе со своим отцом, и не было в Гренландии другого столь же многообещающего юноши. Лейф же плавал в Норвегию, где жил в качестве гостя у короля Олафа Трюгвасона.

Однако когда этим летом Лейф отплыл от берегов Гренландии, его корабль попал во власть сильных штормовых ветров и был отнесен к Гебридским островам. Там ему пришлось долгое время ждать попутного ветра, так что команда корабля провела на островах большую часть лета. На островах у Лейфа завязались отношения с одной женщиной по имени Торгунна. Она происходила из хорошей семьи и отличалась редким умом и проницательностью. Когда Лейф наконец собрался покинуть острова, Торгунна попросила, чтобы он взял и ее с собой. Лейф поинтересовался, одобрят ли ее люди подобное решение, на что она ответила, что это не имеет никакого значения. Лейф же сказал, что ему представляется неразумным везти столь высокородную даму в чужую страну.

— Мы слишком ничтожны для этого, — сказал он.

— Не кажется ли тебе, — возразила Торгунна, — что ты принимаешь сейчас не самое мудрое решение?

— Что ж, я готов пойти на этот риск, — ответил Лейф.

— Тогда позволь мне сообщить тебе, — сказала Торгунна, — что речь сейчас идет не обо мне одной. Я ношу ребенка, и отцом этого ребенка являешься ты. Я верю также, что, когда ребенок родится, он окажется мальчиком, и, несмотря на все твое безразличие, я все-таки воспитаю его и отправлю к тебе в Гренландию, как только он достигнет соответствующего возраста. Не исключено также, что и сама я прибуду в Гренландию прежде, чем игра будет доиграна до конца.

Лейф подарил ей золотое кольцо на палец, плащ из гренландской шерстяной ткани и пояс, отделанный моржовой костью. Впоследствии этот юноша действительно прибыл в Гренландию, сообщив, что его зовут Торгильс, и Лейф признал свое отцовство. Рассказывают также, что этот самый Торгильс приезжал в Исландию за год до чудесных событий, происшедших в районе Фроды^{29}. В Гренландию он попал уже после этого, и многие толковали о том, что с ним что-то неладно.

Лейф и его люди покинули Гебридские острова и осенью достигли берегов Норвегии. Лейф сразу же отправился ко двору короля Олафа Трюгвасона. Король оказал ему множество почестей, поскольку сразу понял, что Лейф — человек незаурядный.

Затем пришел день, когда король нашел возможность побеседовать с Лейфом.

— Собираешься ли ты плыть в Гренландию этим летом? — спросил он его.

— Я поплыву, — ответил Лейф, — если такова ваша воля.

— Я думаю, это было бы весьма неплохо, — заметил король, — так как хочу, чтобы ты прибыл туда не просто так, но с проповедью христианства.

Лейф заявил, что он готов выполнить приказ короля, но добавил при этом, что задача эта представляется ему весьма трудновыполнимой.

На это король заметил, что не знает человека, который бы лучше Лейфа подходил для подобной миссии.

— Не беспокойся, тебе обязательно будет сопутствовать удача.

— Только в том случае, — ответил королю Лейф, — если я воспользуюсь для этого и вашей удачей.

Подготовившись к отплытию, Лейф вышел в открытое море, и в течение долгого времени штормовые ветры носили корабль по водным просторам, пока, наконец, его взорам не открылись земли, о которых прежде он мог только мечтать. Там были целые поля дикой пшеницы [буквально — самопосеянной] и рос дикий виноград. Они нашли там также деревья, называемые кленами [mösurr]. С собой они увезли образцы всего того, что встретилось им в этой стране. [X. добавляет: а некоторые деревья оказались настолько большими, что впоследствии их использовали для строительства домов. ] По пути Лейф подобрал людей, потерпевших крушение, и привез их с собой в Гренландию. Он подыскал им всем жилье на зиму, выказав в этом, как и во многом другом, немалое великодушие и любезность, так как именно он (помимо спасения этих людей) прославился тем, что содействовал распространению на территории Гренландии христианства. С тех пор его и прозвали Лейфом Счастливым.

Лейф пристал к берегу в Эйриксфьорде и сразу же отправился домой в Браттахлид, где ему был оказан самый сердечный прием. Вскоре Лейф начал распространять среди своих сограждан христианство и католическую веру, доведя до сведения соотечественников послание короля Олафа Трюгвасона и разъяснив им, сколь славной является новая религия и как много у нее преимуществ. Эйрик весьма прохладно отнесся к предложению сменить веру, но Тьодхильд сразу же приняла новую религию и даже построила церковь, хотя и в отдалении от поселения. Церковь эту называли церковью Тьодхильд, и именно там она возносила Богу свои молитвы — а вместе с ней и другие христиане, которых в то время было уже немало среди жителей Гренландии. И поскольку Тьодхильд сменила веру, они уже не могли жить с Эйриком как муж и жена — обстоятельство, доставлявшее ему немало огорчений.

В то время в Гренландии много говорили о том, что людям [557. ему] следует отправиться на поиски той земли, которую открыл Лейф. Но больше всех настаивал на этом Торстейн Эйриксон, пользовавшийся особой популярностью у своих сограждан. Пригласили в это плавание и Эйрика, так как все понимали, что именно его удачливость и умелое руководство могло пойти на пользу всей экспедиции. Сам Эйрик считал, что его время уже прошло, но все же поддался на уговоры своих друзей.

И вот они начали готовить к плаванию тот корабль, на котором прибыл в Гренландию Торбьорн, и набрали для него команду в двадцать человек. С собой они взяли большое количество оружия и провизии. В то утро, когда Эйрику пришла пора покинуть свой дом, он прихватил с собой в путь небольшой ящичек с золотом и серебром, спрятал его по дороге, а затем поскакал дальше. Не успел он, однако, отъехать на большое расстояние от дома, как лошадь его оступилась и Эйрик упал на землю, сломав при этом несколько ребер и повредив плечо. От боли он громко закричал: «Ай-ай!» После такого несчастья он направил послание своей жене Тьодхильд, в котором просил ее забрать спрятанные им деньги, так как, по его мнению, несчастье случилось именно из-за того, что он решил их спрятать.

Позже они вышли в море из Эйриксфьорда счастливые и радостные, так как возлагали большие надежды на это путешествие. Но в течение долгого времени бури носили их по океанским просторам, и мореходам никак не удавалось плыть нужным курсом. Во время этого плавания им довелось увидеть издали горы Исландии, а затем они встретили птиц, летящих от берегов Ирландии. Затем их корабль снова погнало прочь, и только осенью они вернулись домой совершенно измученные и разбитые. С началом зимы они привели свой корабль в Эйриксфьорд.

— Ты выглядел куда счастливее этим летом, когда отправлялся в путь, чем сейчас, когда ты вернулся, — заметил Эйрик. — И все-таки в целом ты должен быть благодарен своей судьбе.

— Пусть все будет так, как и должно быть, — ответил Торстейн, — мне же предстоит позаботиться о тех людях с корабля, которые оказались сейчас в затруднительном положении, и обеспечить их жильем и провизией.

Эйрик согласился:

— Ты верно рассуждаешь. Никого нельзя считать особенно мудрым, пока он не найдет точного ответа. Следуй своим путем — только так узнаешь, что ждет тебя в конце этого пути.

И вот все, кому некуда было больше идти, отправились вместе с отцом и сыном. Позднее [X. они направились в Браттахлид и провели там эту зиму].

Далее следует поведать о том, что Торстейн Эйриксон посватался к Гудрид Торбьярнардоттир, и предложение его было благосклонно принято как отцом, так и дочерью. Итак, было решено, что Торстейн женится на Гудрид, и свадьба их состоялась в Браттахлиде той же осенью. Все прошло как нельзя лучше а на церемонии присутствовало большое количество народа. Торстейн приобрел половину участка земли в Западном поселении, на территории Лисуфьорда. Другая половина находилась в собственности человека, которого тоже звали Торстейн. У этого Торстейна была жена по имени Сигрид. Осенью Торстейн Эйриксон отправился вместе с Гудрид в Лисуфьорд, к своему тезке, который принял их очень тепло и предложил остаться у него на зиму. Затем случилось так, что в начале зимы в Лисуфьорде разразилась эпидемия. Там управлял человек по имени Гардар, не пользовавшийся особой популярностью среди рабочих. Он первым заболел и умер, а вслед за ним болезнь стала уносить жизни все новых и новых людей. Наконец, заболел и сам Торстейн Эйриксон, а за ним — Сигрид, жена его тезки.

Как-то вечером Сигрид захотела пойти в туалет, который располагался напротив наружной двери. И вот, когда они уже возвращались в дом, Сигрид, глядя на эту дверь, внезапно воскликнула: «Ох!»

— Давай вернемся в дом, — предложила ей Гудрид, — ты сейчас не в таком состоянии, чтобы долго находиться на холоде.

— Я не могу пройти сейчас в дом, — возразила Сигрид, — так как там, перед дверью, стоит целая толпа мертвецов, и среди них я вижу твоего мужа Торстейна, а также и себя саму, Как же ужасно это зрелище!

Прошло некоторое время, и Сигрид сказала:

— Теперь пойдем, Гудрид. Я больше не вижу этой толпы.

Мертвецы исчезли, в том числе и Гардар, который, как показалось Сигрид, держал в руке кнут и пытался хлестать и подгонять им остальных.

Затем женщины вернулись домой, и еще до наступления утра Сигрид умерла. Для ее погребения подготовили гроб.

В тот же самый день мужчины собирались на ловлю рыбы, и Торстейн видел, как они шли к морю. Уже в сумерках он решил спуститься на берег, чтобы посмотреть на улов. Но вскоре за ним прислал Торстейн Эйриксон, который просил его вернуться домой, потому что там творились странные вещи: мертвая хозяйка дома пыталась встать со своего ложа. Когда же Торстейн вошел в дом, она продолжала двигаться к краю кровати. Торстейн ухватил ее за руки и положил ей на грудь боевой топор.

Ближе к ночи Торстейн Эйриксон тоже умер. Другой Торстейн сказал Гудрид, чтобы та ложилась спать, пообещав ей, что он сам будет бодрствовать всю ночь над телами усопших. Так она и поступила и вскоре уже спала. Но спустя какое-то время Торстейн, ее умерший муж, поднялся и сказал, что хочет поговорить с Гудрид:

— Господь даровал мне этот час ради отпущения грехов и ради улучшения моего положения.

Торстейн отправился к Гудрид и разбудил ее, предложив ей перекреститься и молить Господа о помощи.

— Торстейн Эйриксон сказал мне, что хочет видеть тебя, но ты сама должна решать, как тебе поступить. Я же не вправе советовать тебе что-либо.

— Может быть так, — ответила она, — что это удивительное происшествие никогда не изгладится из моего сердца. И все же я верю, что Господь охранит меня. С Божьей помощью я рискну поговорить с ним. Мне кажется, что у меня просто нет выбора — во всяком случае, если я не хочу, чтобы он и в дальнейшем преследовал меня.

И вот Гудрид направилась к своему Торстейну, и при взгляде на него показалось ей, что он плачет. Что-то он тихо прошептал ей на ухо, так что лишь одна она услышала эти слова. Но вот что он сказал [X. добавляет: так, что слышал каждый]:

— Лишь те люди будут воистину благословенны, кто будет неустанно блюсти свою веру — им уготованы спасение и милость Господа. Однако лишь немногие из находящихся здесь могут похвастаться подлинным благочестием. Плох также тот обычай, согласно которому людей, принявших христианство, хоронят здесь, в Гренландии, в неосвященной (557. освященной] земле, отслужив над ними лишь краткую службу. Я хочу, чтобы меня и всех, кто умер здесь, похоронили в церковной земле. Но тело Гардара необходимо как можно быстрее предать огню, так как именно он стал причиной всех тех потусторонних явлений, что случились здесь в эту зиму.

Затем он говорил с Гудрид о ней самой, предрекая ей счастливое будущее. Он также предостерег ее от брака с гренландцем и настоятельно просил передать их деньги церкви или раздать их бедным. Затем он откинулся на свое ложе и на этот раз замолчал навсегда.

В Гренландии со времен прихода туда христианства существовал обычай, согласно которому людей хоронили на тех же фермах, где они и умерли, в неосвященной [557. освященной] земле. В эту землю втыкали кол, проходящий через грудь [X. добавляет: умершего], со временем же, когда в этих местах оказывались священнослужители, кол этот вынимали, на его место лили святую воду, а над усопшим проводили церковную службу. Считалось, что даже такое запоздалое освящение должно было пойти на пользу умершему.

Тела [X. добавляет: Торстейна Эйриксона и остальных] были перенесены в церковь в Эйриксфьорде, и там священники отслужили над ними заупокойные службы. Позже Торстейн умер, и все его состояние перешло к Гудрид. Эйрик взял ее к себе в дом и в дальнейшем заботился как о ней, так и о ее имуществе.

Жил в то время на севере Исландии, в Скагафьорде (теперь это место называется Стад), человек по имени Торфинн Карлсефни, сын Торда Лошадиноголового. Он был человеком хорошего рода и очень богатым. Мать его звали Торунн. Торфинн торговал с другими странами и заслужил славу хорошего купца. Однажды летом Карлсефни стал снаряжать свой корабль, готовясь плыть в Гренландию. Вместе с ним решил плыть Снорри Торбрандссон из Альптафьорда, всего же на борту их корабля было сорок человек. В то же самое лето собрались плыть в Гренландию Бьярни Гримольфссон из Брейдафьорда и Торхалл Гамласон из Восточных фьордов, и у них на корабле тоже было сорок моряков.

Вскоре оба эти корабля вышли в море. Неизвестно, сколько времени они провели в плавании, однако осенью оба корабля достигли Эйриксфьорда. Эйрик и другие поселенцы сразу же прискакали к кораблям, и началась активная купля-продажа. Шкиперы пригласили Эйрика [557. Гудрид] выбрать себе из привезенных товаров то, что ему понравится больше всего. Эйрик же в свою очередь проявил не меньшее благородство, пригласив команды обоих кораблей провести эту зиму в его доме в Браттахлиде. Купцы приняли его предложение и отправились вместе с ним в путь. Товары их также были переправлены в Браттахлид, где не было недостатка в надежных складах. [X. добавляет: не было там недостатка и в прочих необходимых вещах. ] Так что зимовка эта сложилась для купцов очень удачно.

Но по мере того как приближались святки, Эйрик становился все более и более мрачным. И однажды Карлсефни решился поговорить с ним об этом.

— Не случилось ли чего-нибудь, Эйрик? Ты сейчас кажешься куда задумчивее, чем ты был прежде. Ты принял нас с таким гостеприимством, что мы чувствуем себя обязанными отплатить тебе за столь радушный прием. Поведай же мне, что заставляет тебя печалиться?

— Я давно не принимал у себя столь любезных и добросердечных людей, как вы, — ответил ему Эйрик. — И ваше обращение со мной было выше всяких похвал. [X. Печалит меня лишь то, что, когда вы попадете в другие земли, повсюду станет известно о том, что нигде еще вам не довелось так бедно отмечать святки, как здесь, в Гренландии, когда хозяином вашим был Эйрик Рыжий из Браттахлида.]

— Мы не допустим, чтобы это произошло, — успокоил его Карлсефни. — На борту наших кораблей есть солод, мука и зерно, и ты можешь взять все, что тебе необходимо, чтобы устроить такой праздник, который бы полностью отвечал твоим представлениям о гостеприимстве.

Эйрик принял его предложение, и святки в его доме были отмечены с такой пышностью и великолепием, что людям оставалось лишь дивиться, глядя на такую роскошь. [X. добавляет: в столь бедной стране.]

После святок Карлсефни попросил у Эйрика руки Гудрид, поскольку считал, что именно Эйрик вправе решать этот вопрос. Сама же Гудрид представлялась ему не только красивой, но и очень достойной женщиной, Эйрик весьма благосклонно отнесся к предложению Карлсефни, так как Гудрид, без сомнения, заслуживала хорошего мужа. И если она выйдет замуж за Карлсефни, то тем самым, очевидно, исполнит свое предназначение. Эйрик также отметил, что о Карлсефни ему не довелось слышать ничего, кроме хорошего. Итак, предложение это было передано Гудрид. Она же сказала, что предоставляет решение этого вопроса самому Эйрику, так что вскоре последовало объявление об их помолвке, а затем в Браттахлиде прошли свадебные торжества. В ту зиму в доме Эйрика устраивалось немало приемов и вечеринок — с настольными играми, беседами и прочими развлечениями, призванными повеселить домашних и привести их в хорошее расположение духа.

В Браттахлиде горячо обсуждали один вопрос: Карлсефни и Снорри собирались плыть на поиски Винланда, и люди долго говорили об их решении. В конце концов Карлсефни и Снорри стали готовить свой корабль, чтобы с приходом лета отправиться в это путешествие — на своем корабле и со своей командой. Был среди них человек по имени Торвальд, зять Эйрика Рыжего. Был там также и Торхалл, прозванный Охотником, так как уже очень долгое время он ходил вместе с Эйриком на охоту во время летних сезонов. Он был высокого роста, темнолицым и угрюмым пожилым человеком. Торхалл отличался скрытностью и молчаливостью, но при этом нередко задевал людей обидными словами. И хотя жители Гренландии уже приняли христианскую веру, Торхалл продолжал оставаться язычником. Друзей у него практически не было, однако Эйрик давно привык советоваться с ним. Торхалл попал на борт того же корабля, что и Торвальд, поскольку хорошо знал многие необжитые земли. Они подготовили к отплытию тот самый корабль, который привел к берегам Гренландии Торбьорн. Они решили отправиться в путь вместе с Карлсефни и его людьми, и по большей части все они были гренландцами. Всего же их было 160 человек на двух кораблях. Из Эйриксфьорда они направились к Западному поселению, а оттуда — к Бьярнейяру (Медвежьим островам). От Бьярнейяра они поплыли, подгоняемые северным ветром, и через два дня увидели неизвестную землю. Мореходы подплыли на лодках к берегу и, обследовав эту землю, обнаружили множество плоских камней, на которых легко могла уместиться пара человек одновременно. Еще там было очень много песцов. Моряки дали этой стране имя Хеллуланд — Страна плоских камней. Затем они плыли при попутном северном ветре еще два дня, после чего обнаружили новую землю. Она вся была покрыта густыми лесами, в которых водилось множество диких животных. К юго-востоку от этой земли лежал остров, который они назвали Бьярней — Медвежий остров, поскольку обнаружили там медведя. Саму же землю они назвали Маркланд — Страна лесов.

Затем, по истечении еще двух дней, они снова увидели новую землю и поплыли к ней. Они подошли к ней со стороны мыса, а затем поплыли вдоль берега, оставив эту землю по правому борту. Побережье там было открытым, без гаваней и бухт — одни лишь длинные песчаные пляжи. Они пристали к берегу на лодках и наткнулись там на корабельный киль и потому назвали это место Кьяларнес — Мыс-Киль. По такому же принципу они именовали увиденные ими пляжи, назвав их Фурдустрандир — Чудесное побережье, поскольку им пришлось невероятно долго плыть мимо этих берегов. Наконец, они доплыли до такого участка суши, который весь был изрезан заливами, и именно туда они и направили свой корабль.

В свое время, когда Лейф был у короля Олафа Трюггвасона и тот послал его проповедовать христианство среди жителей Гренландии, он дал ему с собой двух шотландцев — мужчину по имени Хаки и женщину по имени Хекья. Король сказал, что, если Лейфу понадобится их быстрота, они умеют бегать быстрее оленя. Этих двух шотландцев Лейф и Эйрик отправили в путешествие с Карлсефни. Так что когда мореходы проплывали мимо Фурдустрандира, то высадили шотландцев на берег, приказав им разведать территории, лежащие к югу от этой местности: разузнать, насколько плодородные там земли, и вернуться до истечения трех дней. Одеты же скороходы были в такое платье, которое сами они назвали «бьяфал». Сшито это одеяние таким образом, что наверху находился у него капюшон, а с боков же оно полностью открыто. Одеяния были без рукавов и скреплялись между ног (застегивались при помощи пуговицы и петли). Кроме этой одежды, на шотландцах больше ничего не было. Спустя три дня эти двое бегом вернулись к кораблям, и один из них нес в руке виноград, а другая — колосья дикой пшеницы. Карлсефни сказал, что, судя по всему, они нашли превосходную, плодородную землю. Они подняли шотландцев на борт и плыли до тех пор, пока не обнаружили фьорд, глубоко вдававшийся в этот участок суши. Моряки направили свой корабль в устье фьорда, миновав по пути остров, окруженный сильными течениями. Этот остров они назвали Страумсей [X. Страумей]. Там было так много птиц, что человек лишь с трудом мог ступать между кладками яиц. Затем они поплыли в глубь фьорда, который назвали Страумсфьорд [X. Страумфьорд], и здесь стали на якорь, выгрузив на берег все свое добро. С собой они привезли множество скота и теперь осматривались вокруг, пытаясь оценить, насколько удачно они выбрали место для стоянки. Неподалеку от них возвышались горы, и все вокруг радовало глаз своей красотой. Первопроходцы занялись исследованием новой территории. Повсюду там росла высокая [или густая] трава. Мореходы провели там всю зиму, и зима эта оказалась очень суровой, так как они не успели заготовить никаких припасов. Еды у них было очень мало, а охота по большей части оказалась неудачной, так же как и рыбалка. Тогда они отправились на остров, надеясь, что там их старания принесут более ощутимый результат, но и на острове они почти ничего не добыли. А вот скот их чувствовал себя там весьма привольно. Тогда они стали молить Господа, чтобы он послал им что-нибудь съестное, но Господь не откликнулся на их мольбу так быстро, как бы им того хотелось. Торхалл исчез, и люди отправились разыскивать его. Так продолжалось целых три дня. На четвертый день Карлсефни и Бьярни нашли его на гребне скалы. Он, не отрываясь, смотрел в небо и при этом что-то бормотал. Они спросили его, зачем он забрался сюда, на что он ответил, что это не их забота, а также посоветовал не таращиться так на него. Он также добавил, что прожил уже достаточно долго и в состоянии обойтись без их присмотра. Они стали уговаривать его вернуться вместе с ними домой, и это им удалось. Через некоторое время им попался кит, они, хотя никто из них не имел ни малейшего представления о том, что это за вид, убили его, так как нуждались в мясе. Карлсефни и прежде ловил китов, но такой ему встретился впервые. Повара приготовили мясо этого кита, все его ели и вскоре почувствовали себя очень плохо. Затем Торхалл выступил вперед и произнес: «Разве теперь вы не убедились, что надежнее полагаться на Рыжебородого, а не на вашего Христа? Этот кит был прислан мне в награду за те славословия, которые я сочинил о моем покровителе Торе. Никогда не оставлял он меня без поддержки». Но как только люди услышали это, они перестали есть эту пищу. Они сбросили ее со скалы, а сами препоручили себя милости Господа. Затем они отправились в море за рыбой, и улов их оказался на этот раз очень велик. Весной они вернулись в Страумсфьорд и стали пополнять свои запасы, занимаясь охотой на суше, ловлей рыбы в море и собирая на побережье яйца.

Теперь они активно обсуждали свою экспедицию и строили планы на будущее. Торхалл Охотник хотел плыть на север, в направлении Фурдустрандира и Кьяларнеса, на поиски Винланда. Однако Карлсефни намеревался двигаться вдоль побережья на юг, полагая, что найдет там обширные территории, которые также необходимо исследовать. И вот Торхалл начал готовиться к путешествию на север, и еще девять человек собирались плыть вместе с ним. Остальные же решили присоединиться к Карлсефни. Как-то раз, когда Торхалл нес воду на свой корабль, он остановился, чтобы попить, а затем произнес следующие стихи:

Они сказали мне, храбрые вояки,
Что на этой земле мы найдем
Такой напиток, о котором прежде и не мечтали.
Так будь все проклято — и пусть все это слышат!
Мы пьем здесь только воду из ведра,
Одну лишь чистую ключевую воду —
Неплохое занятие для настоящего воина!
Ни капли вина не смочило моих губ.

Позже они вышли в море, и Карлсефни видел, как их корабль проплывал мимо островов. Но прежде чем они отправились в путь, Торхалл сложил такое стихотворение:

Ныне мы плывем назад, туда,
Где нас ждут такие же, как мы, гренландцы.
На нашем корабле мы отплываем
Бороздить бескрайние просторы океана.
И пусть здесь остаются эти проныры,
Расхвалившие мне чудеса этой земли.
Все, что им осталось, — варить на песчаном побережье
Мясо кита для своих голодных желудков.

Карлсефни поплыл вдоль побережья на юг, вместе со Снорри, Бьярни и другими членами их экспедиции. Так они плыли очень долго, пока не достигли реки, которая впадала в озеро, а оттуда — в море. Возле устья этой реки были столь обширные мели [557. острова], что корабль можно было провести в ее русло лишь при полном приливе. Карлсефни и его люди привели корабль в устье реки и назвали это место Хоп — Закрытый залив. Мореходы сошли на берег и в низинах обнаружили поля дикой пшеницы, а на холмах — виноградные лозы. В ручьях там водилось несметное количество рыбы. Они прокопали канавы в том месте, куда вода поднималась во время прилива; когда же наступал отлив, они находили в этих местах большое количество палтуса, В лесах там водились самые разные животные. С собой они привезли весь свой скот. Проведя в Хопе две недели, им не привелось встретить за это время ни одной человеческой души.

Однажды рано утром первопроходцы увидели, как по воде плывут девять [X. большое количество] лодок, обтянутых кожей. Люди на этих лодках размахивали шестами, которые издавали при этом такие же звуки, как цеп во время молотьбы. Размахивали же они ими по часовой стрелке.

— Что это может значить? — спросил Карлсефни

— Я думаю, это знак мира, — ответил Снорри. — Давай выставим им навстречу белый щит.

Так они и сделали. Люди в лодках подплыли к ним, выказывая величайшее удивление, а затем сошли на берег. Были они маленького роста [X. темнолицые], непривлекательной наружности, руки же у них были покрыты густыми волосами, глаза большие, а скулы — широкие. Какое-то время они оставались на берегу, в изумлении разглядывая норманнов, а затем поплыли мимо мыса на юг.

Карлсефни и его люди построили себе за озером жилища. Часть из них была расположена возле самого озера, другая же часть находилась ближе к материку. Там они и провели эту зиму. Зима оказалась совершенно бесснежной, и скот их продолжал пастись на открытом воздухе. Но с приходом весны норманны снова увидели, как с юга, из-за мыса, плывет такое количество лодок, что весь залив показался им усыпанным угольками. На каждой лодке, как и в первый раз, размахивали шестами. Карлсефни и его люди подняли белые щиты, и после этого между ними началась торговля. Люди эти больше всего хотели купить красную материю [X. добавляет: в обмен на меха и серые шкурки]. Они также хотели купить мечи и копья, но Карлсефни и Снорри запретили продавать оружие. В обмен на кусок ткани определенной длины эти люди отдавали кожи превосходной выделки, ткань же они повязывали вокруг головы. Так продолжалось до тех пор, пока материи не осталось слишком мало. Тогда они начали рвать ее на куски шириной не толще пальца, но и теперь скрэлинги отдавали за нее столько же шкурок или даже больше.

Затем случилось так, что бык, принадлежавший Карлсефни и его товарищам, выбежал из леса и громко замычал. Его неожиданное появление так испугало скрэлингов, что они бросились к своим лодкам и поплыли мимо мыса на юг, и в течение трех недель о них не было больше никаких известий. Но к концу этого периода норманны увидели, как с юга, подобно стремительному потоку, приближается огромное количество туземных лодок. На этот раз скрэлинги громко завывали и размахивали шестами против часовой стрелки, поэтому норманны выставили против них красные щиты, [X. добавляет: скрэлинги соскочили на берег, и] тут началась битва. На Карлсефни и его товарищей обрушился целый град метательных снарядов, поскольку у скрэлингов на лодках были пращи. Карлсефни и Снорри увидели, как скрэлинги поднимают на шесты [X. на шест] большой шаровидный объект [X. добавляет: размером примерно с брюхо овцы] сине-черного цвета, который они запустили [X. добавляет: с шеста] в глубь территории, где располагались войска Карлсефни, и этот шар при падении произвел ужасающий шум. Великий страх охватил Карлсефни и его товарищей, так что они бросились бежать вверх по течению реки [X. добавляет: так как у них создалось впечатление, что скрэлинги нападают на них со всех сторон. И они бежали до тех пор, пока не оказались] у каких-то крутых скал, и здесь они дали скрэлингам жестокий отпор.

Фрейдис вышла из своего дома и увидела, что норманны обратились в бегство. «Почему вы бежите от такого противника? — воскликнула она. — Я-то полагала, что такие славные парни просто отколотят этих туземцев по голове, как каких-нибудь домашних животных. Да если бы у меня было оружие, я бы и то сразилась лучше, чем вы!»

Но они словно не слышали ее. Фрейдис хотела уйти вместе с ними, но из-за беременности не могла двигаться слишком быстро. Она спешила за норманнами в лес, когда ее настигли скрэлинги. По пути Фрейдис наткнулась на убитого (это был Торбранд Сноррасон). Голова его была разбита брошенным камнем. Меч лежал рядом с телом. Фрейдис схватила меч и приготовилась защищать себя. Когда скрэлинги решили напасть на нее, она высвободила свою грудь из-под сорочки и с силой хлопнула по ней мечом. Все это так напугало скрэлингов, что они бросились к своим лодкам и поплыли прочь. Люди Карлсефни приблизились к Фрейдис, восхваляя ее мужество. В этом сражении погибли двое норманнов и четверо [X. добавляет: большое количество] скрэлингов, и все же они по-прежнему превосходили норманнов своею численностью. Карлсефни и его люди вернулись к своим жилищам [X. добавляет: и перевязали свои раны], гадая, кто же мог атаковать их со стороны суши. Теперь им казалось, что нападали на них только со стороны лодок, остальное же было не чем иным, как видением.

Позднее скрэлинги нашли мертвого человека, топор которого лежал рядом с ним. Один из них [X. добавляет: схватил этот топор и ударил им по дереву. Так они рубили одно дерево за другим и в конце концов сочли, что топор — очень хорошая вещь. Но затем один скрэлинг взял его в руки и] ударил по камню. Топор сломался, и тогда все решили, что это бесполезная вещь, так как не может разрубить камень, и выбросили его прочь.

Карлсефни и его людям стало теперь понятно, что, хотя им и удалось найти замечательную землю, они никогда не будут чувствовать себя здесь в полной безопасности из-за населявших ее скрэлингов. Поэтому они начали готовиться к отплытию, собираясь вернуться на родину. Вначале они направились вдоль побережья на север и по дороге наткнулись на пятерых скрэлингов, которые спали на морском берегу. При них были деревянные сундучки, в которых находился костный мозг животных, перемешанный с кровью. Норманны напали на этих людей и убили их. Позднее они обнаружили мыс, на котором было большое количество животных. Мыс этот был покрыт толстым слоем помета, поскольку животные проводили там все ночи [557. всю зиму].

И вот Карлсефни и его спутники вернулись в Страумсфьорд [X. добавляет: где было практически все, в чем они нуждались]. Сообщают также, что Бьярни и Фрейдис [X. Гудрид], а с ними еще сто человек остались в Страумсфьорде, в то время как Карлсефни и Снорри в сопровождении сорока человек отправились на юг и провели в Хопе около двух месяцев и вернулись назад еще до истечения лета. Затем Карлсефни отправился на одном корабле на поиски Торхалла Охотника. Они поплыли на север мимо Кьяларнеса, а затем повернули на запад. Со своего корабля они видели лишь дремучие заросли [X. добавляет: и лишь кое-где в этой чащобе виднелись просветы]. Они провели в пути уже довольно долгое время, когда им встретилась река, текущая с востока на запад. Они направили корабль в ее устье и стали на якорь возле южного берега.

Как-то утром Карлсефни и его люди заметили сверкающее пятнышко и начали наблюдать за ним. Когда оно приблизилось, они увидели, что это одноногий, который движется к берегу реки, возле которой стоял на якоре их корабль. Торвальд, сын Эйрика Рыжего, сидел у руля, и одноногий выпустил стрелу прямо ему в живот. Торвальд вырвал эту стрелу и произнес: «Вокруг моего желудка немало жира! — и добавил: — Мы нашли прекрасную, плодородную страну, но вряд ли нам позволят наслаждаться ее дарами». Спустя некоторое время Торвальд умер. Одноногий бросился бежать прочь в направлении севера, а Карлсефни со своими людьми бросился за ним в погоню, стараясь не упустить его из виду. Когда они увидели его в последний раз, он мчался по направлению к какому-то заливу. Тогда Карлсефни и его товарищи вернулись назад. И один из товарищей Карлсефни произнес следующий стих:

Мы бросились в погоню —
Поверьте, я не вру —
За одноногим, мчащимся
Вдоль побережья моря.
Но этот чудо-человек,
Проклятый сын шлюхи
(Карлсефни, поразмысли-ка),
Сбежал от нас быстрее ветра.

Затем они повернули обратно на север, будучи уверенными, что им довелось увидеть Эйнфэтингаланд — Страну одноногих. Больше они не захотели губить своих людей. Они собирались исследовать все горы — и те, которые были в Хопе, и те, которые они обнаружили здесь. Вывод был таков: горы Хопа и те, которые они обнаружили здесь, входят в одну и ту же горную цепь, так как расположены прямо напротив друг друга и лежат на одном и том же расстоянии по обоим берегам Страумсфьорда.

Они вернулись назад и провели третью зиму в Страумсфьорде. Там между ними разгорелись ссоры из-за женщин, так как неженатые мужчины стали нападать на женатых, что приводило к серьезным стычкам. Еще в первую осень у Карлсефни родился сын Снорри, и когда они покидали Страумсфьорд, ему было уже три года.

Норманны отплыли от берегов Винланда и при попутном южном ветре достигли Маркланда, где обнаружили пятерых скрэлингов — взрослого мужчину с бородой, двух женщин и двоих детей. Карлсефни захватил мальчиков, но остальным удалось сбежать. Норманны взяли мальчиков с собой, обучили их своему языку, а затем крестили. Дети рассказали, что мать их звали Вэтиллди, а отца — Увэги. Они также сообщили, что Скрэлингаландом управляли вожди. Одного из них звали Аваллдамон, а другого — Валлдидида. Домов эти люди не строили, но жили в пещерах или землянках. По словам мальчиков, напротив их собственной страны лежала другая, где люди разгуливали в белых одеяниях и громко кричали, а также носили шесты и бродили всюду с флагами. Из всего этого норманны заключили, что страна эта — Хвитраманналанд [или Великая Ирландия]^{30}. И вот они вернулись в Гренландию и провели зиму в доме Эйрика Рыжего.

Но Бьярни Гримольфссона снесло в Гренландское [X. Ирландское] море, в воды, кишевшие червями. И прежде чем норманны обнаружили это, черви изъели весь низ их корабля. Тогда они стали изыскивать способ спасения. У них была с собою буксирная лодка, обмазанная дегтем. А как известно, черви не способны проточить дерево, обмазанное дегтем. Большинством голосов решили плыть на этой лодке, вместив в нее как можно больше человек. Однако тут же выяснилось, что лодка может взять не более половины всей команды. Тогда Бьярни предложил, чтобы они все-таки усаживались в лодку, но не по рангу, а по жребию. И поскольку все хотели спастись, а одной лодки на всех было мало, то они решили принять это предложение и садиться в лодку по жребию. И такой жребий выпал самому Бьярни и примерно половине его команды.

И вот все счастливчики пересели с корабля на лодку. Но в этот момент один молодой исландец, товарищ Бьярни, обратился к нему с такими словами:

— Ты собираешься оставить меня здесь, Бьярни?

— Да, это так, — ответил Бьярни.

— Но ты обещал мне совсем не это, когда я покинул дом своего отца и отправился с тобою в море.

— Я не вижу другого выхода, — заявил Бьярни. — Но скажи мне, как же ты предлагаешь поступить?

— Я предлагаю поменяться местами. Ты перейдешь на корабль, а я сяду в лодку.

— Хорошо, пусть будет так, — сказал Бьярни, — так как ты очень хочешь жить, как я вижу, и боишься смерти.

И они поменялись местами. Этот человек перешел в лодку, а Бьярни вернулся на корабль. Говорят также, что Бьярни и все те, кто остался с ним на корабле, погибли в том море. Но лодка благополучно достигла берегов земли [X добавляет: в Дублине в Ирландии], и те люди, которые находились в ней, и рассказали впоследствии эту историю.

Спустя два года Карлсефни, а вместе с ним и Снорри [X. Гудрид], вернулись в Исландию и отправились к себе домой в Рейкьянес. Его мать сочла, что он совершил ошибку, женившись на небогатой женщине, и потому не осталась жить в их доме в эту первую зиму. Но когда она поняла, какой замечательной женщиной является Гудрид, то вернулась домой, и с тех пор они счастливо жили все вместе.

Дочерью Снорри, сына Карлсефни, была Халльфрид, мать епископа Торлака Рунольфссона. Еще у Карлсефни и Гудрид был сын, которого звали Торбьорн. У Снорри, сына Карлсефни, был сын, которого звали Торгейр. Он был отцом Ингвильд, матери первого епископа Бранда.

На этом и заканчивается наша сага^{31}.

ПУТЕШЕСТВИЕ КАРЛСЕФНИ В ВИНЛАНД

Версия «Хауксбок», относящаяся к путешествию Торфинна Карлсефни в Винланд

И вот после святок Карлсефни обратился к Эйрику с просьбой отдать ему в жены Гудрид, так как понимал, что только он сможет решить этот вопрос. Эйрик дал ему благоприятный ответ, поскольку считал, что Гудрид должна следовать своей судьбе, а о Карлсефни ему довелось слышать только хорошее. Так это все и закончилось: Торфинн женился на Гудрид, и в честь такого события был устроен большой праздник. Зиму эту они провели в Браттахлиде.

В то время в Браттахлиде много говорили о том, что людям следовало бы отправиться на поиски Винланда Благодатного. И все сходились во мнении, что страна эта должна быть на редкость плодородной. И вот Карлсефни вместе со Снорри начали готовить свой корабль, собираясь отправиться весной на поиски Винланда. Бьярни и его товарищ Торхалл, о которых мы уже упоминали, собрались плыть вместе с ними на своем корабле. Был также человек по имени Торвальд, взявший в жены родную дочь Эйрика Рыжего Фрейдис, который отправился с ними в эту экспедицию — вместе с сыном Эйрика Торвальдом, и [еще один] Торхалл, по прозвищу Охотник. Он долгое время жил в доме Эйрика и летом ходил для него на охоту, а зимой служил в качестве управляющего имением. Это был большой, сильный и угрюмый человек. Говорил он мало, а если и говорил — то обычно что-нибудь обидное. Советы его редко шли Эйрику во благо. Христианин из него был плохой, но он хорошо знал необжитые области Гренландии. Торхалл тоже отправился в эту экспедицию с обоими Торвальдами (плыли они на том самом корабле, который привел к берегам Гренландии Торбьорн Вифильсон). Всего же в это путешествие отправилось 160 человек. Вначале они поплыли к Западному поселению, а оттуда — к Бьярнею (Медвежьему острову). От Бьярнея они плыли два дня на юг, после чего увидели землю. Тогда они спустили на воду свои лодки и исследовали эту страну. Они нашли там множество огромных плоских камней и водившихся в изобилии песцов. Норманны дали этой стране имя Хеллуланд. Затем они поплыли дальше, но уже не на юг, а на восток. Спустя два дня они увидели еще одну землю, и вся она была покрыта густыми лесами, в которых водилось множество диких животных. К юго-востоку от этой земли лежал остров, на котором они убили медведя и потому назвали его Бьярней — Медвежий остров. Землю же назвали Маркланд.

Затем они еще довольно долго продвигались вдоль берега на юг, пока не приплыли к какому-то мысу. Земля находилась при этом у них по правому борту. Еще там были очень длинные песчаные пляжи. Сойдя на берег, они обнаружили на мысе киль от корабля и потому нарекли это место Кьяларнесом. А пляжи прозвали Фурдустрандиром — Чудесным побережьем, поскольку им пришлось невероятно долго плыть мимо этих берегов. Вскоре они подплыли к тому месту, где было множество заливов. В один из них мореходы и направили свои корабли.

В свое время король Олаф Трюгвасон подарил Лейфу двух шотландцев — мужчину по имени Хаки и женщину по имени Хекья, которые бегали быстрее оленей. Они находились на борту корабля Карлсефни. И когда корабли проплывали мимо Фурдустрандира, они высадили шотландцев на берег, чтобы те отправились на юг и разведали качество лежащих там земель, а затем вернулись назад до истечения трех суток. На шотландцах была одежда, которую сами они называли «кьяфал»: сшито оно было таким образом, что сверху находился капюшон, с боков оно было открыто, рукава отсутствовали, а застегивалось одеяние между ног, при помощи пуговицы и петли. Кроме этой одежды, на них ничего не было. Карлсефни и его люди ждали их некоторое время. Когда же шотландцы вернулись, то один нес в руках виноградные гроздья, а другая — колосья молодой пшеницы. Скороходы поднялись на борт корабля, после чего все продолжили свой путь.

Так мореходы приплыли к фьорду, в устье которого лежал остров, окруженный сильными течениями. Этот остров они назвали Страумей. На этом острове было столько птиц, что человек едва мог ступать между кладками их яиц. Само это место норманны назвали Страумфьорд, и здесь они выгрузили с корабля все свое имущество и припасы. Они привезли с собой разнообразный домашний скот. Страна вокруг была просто превосходной, и первое время первопроходцы занимались лишь исследованием новой территории. Там они провели свою первую зиму, но за все лето не сделали никаких припасов. Охота теперь почти не приносила добычи, улов рыбы также был очень маленьким, и вскоре им пришлось столкнуться с нехваткой продовольствия. В это время исчез Торхалл Охотник. Перед этим путешественники молились Богу, прося его послать им какую-нибудь пищу. Но ответ пришел не так скоро, как им того хотелось. Три дня они искали Торхалла и нашли его лежащим на гребне скалы. Он, не отрываясь, смотрел в небо и что-то бормотал. Они спросли его, зачем он забрался сюда, на что Торхалл ответил, что это не их ума дело. Они стали уговаривать его вернуться с ними домой, что он и сделал. Некоторое время спустя в воды залива заплыл кит. Они поймали и убили его, хотя никто из них не мог сказать, что это за кит. Повара приготовили его мясо, и после того как все поели, то сразу же почувствовали себя плохо. Тогда Торхалл сказал им: «Рыжебородый оказался лучшим другом для нас, чем ваш Христос. Вот что я получил за те стихи, которые сложил в честь моего владыки Тора. Редко мне приходилось обманываться в нем». Но когда все услышали это, то сразу же выбросили кита в море и вверили свою судьбу божественному Провидению. Вскоре после этого погода улучшилась, позволив им выйти в море на лов рыбы. И с тех пор у них не было недостатка в пище, так как на суше они охотились на животных, в море добывали рыбу, а на острове собирали яйца птиц.

Вскоре после этого Торхалл захотел отправиться на север, мимо Фурдустрандира, на поиски Винланда. Тогда как Карлсефни намеревался плыть на юг, вдоль побережья. Торхалл начал готовиться к своему путешествию, в котором помимо него должны были участвовать еще девять человек, поскольку все остальные решили плыть с Карлсефни.

Как-то раз, когда Торхалл нес воду на свой корабль, он остановился, чтобы попить, после чего сложил стихотворение [выше упомянутое: Они сказали мне… и т. д.].

Завершив все приготовления, Торхалл и его люди отправились в путь. В это время Торхалл продекламировал следующее стихотворение [выше упомянутое: Ныне мы плывем назад… и т. д.].

После этого они поплыли на север мимо Фурдустрандира и Кьяларнеса, а затем захотели повернуть на запад. Однако встречный западный ветер отбросил их к берегам Ирландии, где их захватили в плен и обратили в рабов. Рассказывают также, что Торхалл погиб во время этой стычки.

ИСТОРИЯ ЭЙНАРА СОККАСОНА

«Эйнарс Таттр Сокка сонар», также называемая «Грёнленд Таттр»

Жил в Гренландии, в Браттахлиде, человек по имени Сокки, сын Торира. Он пользовался большой популярностью и авторитетом среди других жителей Гренландии. У него был сын Эйнар, на редкость способный и многообещающий молодой человек. Влияние отца и сына было таково, что они на голову были выше и опережали во всем своих сограждан.

Однажды Сокки собрал тинг, на котором возвестил всем присутствующим, что не желает больше мириться с тем, что в Гренландии до сих пор нет своего епископа. Он предложил всем своим согражданам пожертвовать часть своих средств на создание епархии, и все землевладельцы с готовностью откликнулись на это предложение. Затем Сокки попросил своего сына Эйнара отправиться с обязательным визитом в Норвегию, поскольку, как он объяснил сыну, тот был наиболее подходящей кандидатурой для такого путешествия. И вот Эйнар отправился в путь (как того и желал его отец), захватив с собой много моржовых шкур и изделий из моржовой кости.

Они прибыли в Норвегию, где в то время правил король Сигурд по прозвищу Посетивший Иерусалим. Эйнар испросил аудиенцию у короля; вначале он передал ему привезенные из Гренландии дары, а затем обратился с соответствующей просьбой, умоляя короля помочь ему и его согражданам. Король согласился, что действительно было бы неплохо учредить в Гренландии епископский престол.

Затем король представил ему человека по имени Арнальд, который был хорошим священником и прекрасно подходил на роль проповедника слова Христова. Король стал просить его принять на себя эту задачу — во славу Господа и ради его, короля, молитв:

— Я же пошлю тебя в Данию со своим письмом и печатью, и там ты испросишь аудиенции у Озура, архиепископа Лундского.

На это Арнальд ответил, что он не особенно стремится принимать на себя подобное обязательство, поскольку, как ему кажется, совершенно не подходит для выполнения этой миссии. К тому же, добавил Арнальд, он не хочет расставаться с друзьями и с семьей и не представляет, как ему удастся поладить с такими сварливыми людьми, как гренландцы. На это король возразил ему, что чем больше ему придется претерпеть от рук человеческих, тем выше будет его награда у Господа. Тогда Арнальд сказал, что он не в силах противиться просьбе короля. «Однако, — добавил он, — если я все-таки соглашусь исполнять обязанности епископа, пусть Эйнар клянется, что он будет во всем поддерживать меня и отстаивать мои права, а также подвергать наказанию тех, кто осмелится выступить против своего епископа. Я хочу, чтобы он взял на себя роль защитника всего того, что непосредственно относится к епархии».

Король согласился с этой разумной просьбой, и Эйнар пообещал исполнить все, о чем его просили.

И вот Арнальд отправился к архиепископу Озуру, изложил ему свое дело и передал письмо короля. Архиепископ принял Арнальда очень тепло. Познакомившись с ним поближе, он по достоинству оценил его способности и посвятил его в сан епископа [1124 год]. После этого Арнальд вернулся к королю, который принял его очень сердечно. Эйнар привез с собой из Гренландии медведя и подарил его королю Сигурду, который в ответ удостоил его больших почестей.

Позднее они, Эйнар и епископ, отправились в путь на одном корабле, тогда как Арнбьорн Норвежец и другие норманны, желавшие попасть в Гренландию, вышли в море на другом корабле. Но плавание их было не слишком удачным, поскольку они так и не смогли поймать попутный ветер. Тот корабль, на котором были Эйнар и епископ, в конце концов оказался у берегов Исландии и прибыл в Хольтаватнсос под Эйяфьяллом. В то время в Одди проживал Сэмунд Ученый. Встретившись с епископом, он предложил ему поселиться на эту зиму у него в доме. Епископ с благодарностью принял это предложение. Эйнар же провел зиму возле Эйяфьялла.

Когда епископ вместе со своими людьми отправился с корабля к новому жилищу, то по дороге им пришлось остановиться в Ландейяре. Они сидели на свежем воздухе и отдыхали, когда из дома вышла старая женщина, и в руке у нее была чесалка для шерсти. Она подошла к одному из сидящих и обратилась к нему: «Эй, парень, можешь укрепить зубец на моей чесалке?» Тот ответил, что может, затем достал из сумки инструменты и выполнил работу так хорошо, что старая женщина осталась очень довольна. А был этот человек не кем иным, как епископом, который на самом деле был мастером на все руки. История же эта свидетельствует о неподдельной скромности этого человека.

Он провел всю зиму в Одди, и они с Сэмундом прекрасно ладили друг с другом. Об Арнбьорне и его товарищах не было никаких новостей, поэтому епископ и Эйнар решили, что они таки смогли добраться до берегов Гренландии. С наступлением лета они покинули Исландию и приплыли в Гренландию, в Эйриксфьорд, где им был оказан самый сердечный прием. Однако и здесь, к величайшему их удивлению, ничего не знали об Арнбьорне. Прошло еще несколько лет, и все окончательно сошлись во мнении, что они погибли. Епископ учредил свой престол в Гардаре и переехал туда. Эйнар и его отец были главной опорой епископа и пользовались его особым расположением.

Жил в Гренландии человек по имени Сигурд Ньялсон. Осенью он нередко отправлялся ловить рыбу и охотиться в необжитые места, поскольку был прекрасным мореходом. Рассказывают, что всего их отправилось в эту экспедицию пятнадцать человек. Летом они добрались до ледяной горы Хвитсерка и обнаружили там старые кострища и признаки возможной добычи.

— Что бы вы предпочли, — поинтересовался у них Сигурд, — вернуться домой или продолжить наш путь? Лето уже на исходе. С другой стороны, до сих пор мы не могли похвастаться богатой добычей.

Его товарищи сказали, что предпочли бы вернуться домой. Было бы слишком опасно, заметили они, продолжать плавание в этих больших фьордах под ледниками.

Сигурд согласился с этим утверждением. «И все же что-то подсказывает мне, что большая часть добычи у нас еще впереди, если только мы сумеем заполучить ее».

Они ответили, что решение остается за ним. До сих пор они полагались на его опыт и ни разу не обманулись в нем. Сигурд сказал, что сам он предпочел бы плыть дальше. Так они в конце концов и поступили. На борту их корабля был человек по имени Стейнтор, который тоже вмешался в разговор и сказал следующее:

— Прошлой ночью я видел сон, Сигурд, и теперь хочу рассказать его тебе. Мне снилось, что мы провели корабль в этот большой фьорд, а потом я упал в какую-то расселину и взывал о помощи.

Сигурд заметил, что это не слишком-то хороший сон:

— Так что ты уж постарайся не падать в разные там ямы, чтобы потом не взывать оттуда о помощи.

Сказал же он так потому, что Стейнтор был известен своим своеволием и безрассудством.

Когда они зашли в воды фьорда, Сигурд спросил своих товарищей:

— Ну что, разве я был не прав, когда утверждал, что здесь уже есть корабль?

— Да, — подтвердили они, — это так.

Они двинулись дальше в глубь фьорда и обнаружили корабль, который лежал на берегу в устье реки и был тщательно прикрыт сверху. Это было большое морское судно. Затем они сошли на берег и увидели там дом, а неподалеку от него — палатку.

— Прежде всего, — заявил Сигурд, — нам следует разбить свою собственную палатку, так как день уже клонится к закату, и я хочу, чтобы мы все отдохнули и набрались сил.

Утром они отправились осматривать местность. Неподалеку они наткнулись на деревянную колоду. В нее был воткнут боевой топор, а рядом лежало тело человека. Сигурд решил, что человек этот колол дрова, пока не свалился от голода. После этого они направились к дому и там увидели еще один труп.

— Этот, — сказал Сигурд, — держался на ногах до последнего. Должно быть, это слуги тех, кто находился внутри дома.

Он сказал так потому, что рядом с этим человеком тоже лежал топор.

— Я думаю, будет лучше, — заметил Сигурд, — если мы пробьем отверстие в стене здания и позволим выйти наружу зловонию от находящихся там тел. Необходимо очистить воздух от той скверны, что скопилась там за такое долгое время. Будьте осторожны и держитесь в это время подальше, поскольку, как мне кажется, вместе с воздухом оттуда выйдет болезнь, весьма опасная для людей. Хотя маловероятно, чтобы сами эти люди смогли причинить нам какой-нибудь вред.

Стейнтор же заявил на это, что было бы глупо обременять себя хлопотами, в которых нет особой нужды. И пока они ломали стену дома, он вошел внутрь через дверь. Когда же он вышел, Сигурд взглянул на него и воскликнул:

— Да он совсем изменился!

Стейнтор же завопил и бросился бежать прочь. Товарищи его бросились за ним, но он упал в расщелину в скале, откуда никто не мог его вытащить, и там умер.

— Его сон обернулся для него правдой, — сказал Сигурд.

После этого они разобрали здание, точно следуя указаниям Сигурда, не причинив себе при этом ни малейшего вреда. Внутри дома они обнаружили мертвых людей и множество монет. Сигурд сказал:

— Как мне кажется, будет лучше, если мы очистим их кости от мяса в тех котлах, что раньше принадлежали им. Так нам будет легче переправить их в церковь. Мне кажется, это должен быть Арнбьорн, так как тот второй корабль, стоящий здесь у берега, я слышал, раньше принадлежал ему.

Это было замечательное судно, ярко раскрашенное и с носовым украшением. Однако у купеческого корабля было сильно повреждено днище, так что, по мнению Сигурда, он был уже ни на что не пригоден. Они забрали с него все гвозди, болты, а затем сожгли его. С собой они также забрали буксирную лодку и корабль с носовым украшением. Вернувшись в поселение, они отправились к епископу в Гардар. Сигурд рассказал ему об их приключениях и о находке денег.

— Я думаю, — заметил Сигурд, — что самым правильным будет передать эти деньги церкви, чтобы они сопровождали кости своих прежних владельцев.

Епископ заверил его в том, что он действовал мудро и рассудительно, и все с этим согласились. Там было много денег и других ценностей, привезенных с телами, а корабль с носовым украшением епископ счел настоящим сокровищем. Сигурд сказал, что и корабль этот должен отойти епархии, так как это пойдет во благо душам умерших. Прочее же добро, согласно закону Гренландии, поделили между собой те, кто нашел его.

Но когда слухи об этих событиях достигли берегов Норвегии, не миновали они и племянника Арнбьорна по имени Озур. Были там и другие люди, потерявшие своих близких на борту этого корабля и теперь желавшие унаследовать их имущество. Они приплыли в Эйриксфьорд, где жители пришли на берег, чтобы встретить их. Там они занялись куплей и продажей товаров, а после нашли себе пристанище в домах фермеров. Шкипер Озур отправился в Гардар, где жил епископ, и провел там зиму. В то время в Западном поселении находился еще один купеческий корабль, также принадлежащий норвежцу, Кольбейну Торльотсону. Был там и третий корабль под командованием Хермунда Кодрансона и его брата Торгильса. В целом команды этих трех кораблей представляли собой значительную силу.

Зимой Озур завел с епископом разговор о том, что он прибыл в Гренландию с намерением наследовать своему родичу Арнбьорну. Он просил епископа устроить все так, чтобы он и его товарищи могли получить свое наследство. Однако епископ заявил, что он получил эти деньги в соответствии с законом Гренландии о несчастных случаях. Он также заметил, что сделал это не по собственной инициативе и что ему представляется вполне справедливым, что деньги эти будут потрачены во благо душ их прежних владельцев, а также на церковь, где покоятся кости умерших. И ему представляется бесчестным требовать эти деньги сейчас. После этого разговора Озур не захотел оставаться в Гардаре с епископом и вернулся к своей команде. И так, все вместе, они провели эту зиму.

Весной Озур стал готовить тяжбу для гренландского тинга. Тинг этот проходил в Гардаре, и на него прибыл епископ в сопровождении Эйнара Соккасона и большого отряда вооруженных людей. Прибыл туда и Озур в сопровождении своих товарищей. Но как только суд открылся, Эйнар вместе со своими людьми вошел туда и заявил, что им предстоят бесконечные разбирательства, если они позволят иностранцам вести это дело исходя из их законов:

— Нам же нужен лишь тот закон, что существует здесь, в Гренландии!

Норвежцам так и не удалось обжаловать свое дело в суде, и они вынуждены были удалиться. Озур был этим крайне недоволен. Он чувствовал, что получил за все свои старания не деньги, а одно лишь унижение. И тогда он сделал следующее: он направился к тому месту, где стоял раскрашенный корабль, и проломил в нем две дыры с обоих боков — от киля и до самого верха. Затем он отправился в Западное поселение, где встретился с Кольбейном и Кетилем Кальфсоном и рассказал им, как обстоят дела. Кольбейн согласился, что с Озуром обращались унизительно, но и то, что он совершил в отместку, вряд ли заслуживает похвалы. Кетиль сказал ему:

— Я настоятельно советую тебе перебраться сюда, к нам, поскольку, как я слышал, епископ и Эйнар действуют заодно. Тебе никогда не справиться с ними обоими, поэтому будет лучше, если все мы сейчас будем держаться вместе.

Озур согласился, что на данный момент именно так и следует поступить. На одном из этих купеческих кораблей находился тогда Айс-Стейнгрим — Ледяной Стейнгрим. Озур же вернулся в Кидьяберг, где и жил вместе со своей командой.

Епископ очень разгневался, когда узнал, что корабль безнадежно испорчен. Он позвал к себе Эйнара Соккасона и заявил ему следующее:

— Пришло время исполнить те обещания, которые были даны тобой перед отплытием из Норвегии, а именно, что ты накажешь любого, кто осмелится посягать на имущество епархии или причинит ему какой-либо вред. Я же требую в качестве расплаты жизнь Озура, так как он испортил то, что по справедливости принадлежало нам. Да и в целом он вел себя по отношению к нам крайне пренебрежительно.

— Вы правы, господин епископ, — согласился Эйнар, — поступок Озура никак нельзя назвать хорошим. Однако и Озура можно понять, ведь он претерпел серьезный убыток. Таким людям бывает не так-то легко сдержаться, когда они видят, что не в состоянии заполучить в свою собственность все эти прекрасные вещи, принадлежавшие некогда их родственникам. Так что я даже не знаю, как тут быть.

Они распрощались весьма холодно, и на лице епископа явно читалось недовольство. Но когда люди собрались на годовщину церкви на праздник в Ланганесе, епископ появился там вместе с Эйнаром. На службу пришло очень много людей, и епископ сам отслужил мессу. Среди присутствующих был и Озур. Он стоял на южной стороне церкви напротив стены и беседовал с человеком по имени Банд Тордарсон, который был слугой епископа. Бранд уговаривал его помириться с епископом.

— В этом случае, — говорил он, — я думаю, все закончится хорошо. Сейчас же будущее для тебя представляется весьма мрачным.

Но Озур сказал, что он не готов пока сделать подобный шаг, так как с ним поступили очень дурно. И они продолжали обсуждать этот вопрос. Затем епископ и прочие люди направились из церкви в дом, и Эйнар пошел вместе с ними. Но когда они уже подошли к двери, Эйнар отделился от общей процессии и в одиночестве направился опять на церковный двор. Там он выхватил топор из рук одного человека и направился к южной стороне церкви — именно туда, где стоял, опершись на свой топор, Озур. Эйнар нанес ему смертельный удар, после чего вернулся в дом, где уже были расставлены столы. Не сказав ни слова, Эйнар сел на свое место напротив епископа.

В это время в комнату вошел Бранд Тордарсон и, подойдя к епископу, сказал:

— Вы уже слышали новость, господин епископ? Епископ заявил, что ему ничего неизвестно.

— А что случилось?

— Там, на улице, только что произошло убийство.

— Кто же сделал это? — поинтересовался епископ. — И кто стал жертвой?

На это Бранд заявил, что лучше всего ему сможет рассказать об этом тот человек, что сидит возле него.

— Эйнар, — спросил епископ, — ты убил Озура?

— Совершенно верно, — ответил Эйнар.

— Такие поступки заслуживают самого серьезного порицания, — заметил епископ, — но твоему поступку все-таки есть некоторое оправдание.

Бранд предложил омыть тело и прочесть над ним молитвы, на что епископ заявил, что у них еще будет достаточно времени для этого. Все расселись за столы, продолжая прерванную беседу, а епископ отправил людей отпевать тело убитого только после того, как Эйнар стал настаивать на этом, заметив, что все должно быть сделано так, как того требует обычай. Епископ же заявил, что, по его мнению, вообще не стоило бы хоронить Озура по церковному обычаю.

— Но раз уж ты так просишь, то его похоронят здесь — в церкви, у которой нет постоянного священника.

И он даже не захотел послать туда священника, пока тело не омыли и не положили на стол.

— Ситуация сложилась крайне неприятная, — заметил Эйнар, — и не в последнюю очередь благодаря вашим измышлениям. Теперь в это дело оказалось замешано немало горячих людей, так что вскоре нас ожидают серьезные проблемы.

На это епископ заявил, что он надеется, что они смогут противостоять любым нападениям извне. Он же, со своей стороны, готов предоставить свою помощь в решении этой проблемы — во всяком случае до тех пор, пока ее не взялись решать при помощи силы.

III

Вскоре известие об убийстве Озура дошло и до норвежских купцов.

— Я был прав, — сказал Кетиль Кальфсон, — когда утверждал, что его поступок будет стоить ему головы.

Был среди них и родственник Озура по имени Симон — большой сильный мужчина. И Кетиль сказал, что Симон поступит совершенно правильно, если решит отомстить за убийство своего родича. Симон заявил, что именно так он и намерен поступить.

Кетиль подготовил свой корабль, а затем направил людей к шкиперу Кольбейну сообщить ему последние новости.

— Сообщите ему также, что я намерен преследовать Эйнара судебным порядком, так как я знаю гренландский закон и готов иметь дело с этими людьми. Если же дело дойдет до беспорядков, то у нас здесь достаточно людей, чтобы защитить себя.

Симон также отправился на встречу с Кольбейном и рассказал ему об убийстве, а также о том, что Кетиль предлагает им объединить силы с норвежцами, живущими в Западном поселении, а потом всем вместе отправиться на гренландский тинг.

На это Кольбейн ответил, что если сможет, то обязательно придет, так как ему хотелось бы разъяснить гренландцам, что они не могут безнаказанно убивать людей с их [то есть норвежских] кораблей. Кетиль же взялся вести эту тяжбу от лица Симона и отправился на суд с большим количеством людей, передав купцам, чтобы они следовали за ним. Как только Кольбейн получил это послание, он немедленно собрал своих людей и приказал им отправляться вместе с ним на тинг. Кольбейн объяснил им, что при наличии подобной силы гренландцы вряд ли посмеют покуситься на их права. И вот Кольбейн с Кетилем объединились и стали действовать сообща, и каждый из них был таким человеком, с которым нельзя было не считаться. Они отправились в путь на своих кораблях, и хотя на море поднялось сильное волнение, они продолжали двигаться вперед. Их сопровождало большое количество вооруженных людей (хотя и не так много, как они ожидали). И вот все они прибыли на тинг.

Прибыл туда и Сокки Торисон. Человек он был умный и рассудительный, и его нередко выбирали третейским судьей в различного рода тяжбах. Он отправился к Кольбейну и Кетилю и сказал им, что хочет искупить вину своего сына.

— Я хочу предоставить себя в качестве посредника между вами, — заявил он. — И хотя меня связывают крепкие узы с моим сыном Эйнаром, я обещаю вести это дело так, что никто из вас не почувствует себя обиженным.

Кетиль сказал, что они хотели бы довести это дело до конца. Однако он не отверг окончательно предложения Сокки.

— Но с нами обращались просто чудовищно, — добавил он, — а мы еще никому не позволяли безнаказанно нарушать наши права.

Сокки же на это заметил, что вряд ли им улыбнется удача, если дело дойдет до битвы, учитывая неравные силы двух сторон.

Купцы отправились в суд, и Кетиль подал свою жалобу на Эйнара. Эйнар сказал:

— Если они одолеют нас в этом деле, вскоре это станет известно повсюду.

Тогда он пришел в суд и распустил его, так что купцы снова не смогли решить свой вопрос.

— Мое предложение все еще остается в силе, — сказал Сокки. — Я могу выступить третейским судьей в вашем деле.

Но Кетиль сказал, что никакое вознаграждение не поможет решить этот вопрос, поскольку к нему теперь прибавилось и нынешнее беззаконие Эйнара. На этом они и расстались.

Что же касается купцов из Западного поселения, то они не смогли попасть на тинг по той простой причине, что к тому моменту, когда они уже готовы были отплыть, с моря подул сильный встречный ветер. Но в середине лета решено было провести в Эйде третейский суд, и тогда купцы приплыли из Западного поселения к некоему мысу, где все норвежцы собрались вместе, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию. Кольбейн поклялся, что они не стали бы и говорить с гренландцами о выкупе, если бы в то время смогли все вместе прийти в суд.

— Но сейчас, я полагаю, нам лучше прийти на эту встречу, захватив с собой всех своих людей.

И вот как они поступили: они отправились в путь и спрятались в одном укромном заливе неподалеку от епископского дома.

Случилось же так, что, когда в церкви начали звонить к обедне, в то же время прибыл и Эйнар Соккасон. Купцы, услышав это, начали говорить о том, какими почестями встречают здесь Эйнара, даже звонят в его честь в колокола.

— Это просто невероятно, — заявили они, придя в сильнейшее негодование.

Но Кольбейн сказал им:

Не переживайте из-за этого, потому что вполне вероятно, что еще до наступления вечера этот звон может обернуться для него погребальным звоном.

И вот Эйнар и его люди пришли в условленное место и уселись на скамье. Сокки начал доставать всевозможные ценные вещи и предметы, которые должны были служить выкупом за убитого. Кетиль сказал:

— Я хочу, чтобы мы с Хермундом Кодрансоном оценили эти вещи.

— Хорошо, — ответил на это Сокки.

В то время как назначалась цена вещей, родственник Озура Симон бродил вокруг с мрачным и недовольным лицом. И вот, когда дело дошло до старинной кольчуги, Симон воскликнул:

— Какое оскорбление — предлагать эту рухлядь за такого человека, как Озур!

Он бросил кольчугу на землю и направился к скамье, на которой сидели гренландцы. И как только они увидели это, сразу же вскочили на ноги и повернулись лицом к Симону. В то же самое время Кольбейн проскользнул мимо них и оказался у них за спиной. И вот одновременно Кольбейн ударил Эйнара со спины своим топором, а Эйнар направил свой топор в голову Симона, так что оба они оказались смертельно ранены.

— Именно этого я и ожидал, — произнес Эйнар, падая на землю.

Тогда сводный брат Эйнара Торд бросился на Кольбейна, намереваясь убить его, но Кольбейн увернулся и ударил его своим топором, так что Торд был убит на месте. После этого между ними разгорелась битва, но епископ оставался все это время рядом с Эйнаром, и тот испустил свой дух на коленях у епископа.

Был там человек по имени Стейнгрим, который просил их прекратить сражение. Он и еще несколько человек бросились между враждующими сторонами. Но те были в такой ярости, что Стейнгрим в одно мгновение оказался проколот мечом. Эйнар умер на скамье, которая стояла возле палатки гренландцев. К тому времени уже много людей было ранено, и Кольбейн со своими спутниками стал отходить к кораблям, унося: с собой троих убитых. Затем они переправились через Эйнарсфьорд к Скьялгсбудиру, где стояли их корабли.

— Да, это была неплохая стычка, — сказал Кольбейн, — и я думаю, что теперь гренландцы еще менее довольны, чем прежде.

— А ты сказал правду, Кольбейн, — ответил ему Кетиль, — когда утверждал, что мы еще услышим сегодня похоронный звон: я думаю, это тело Эйнара несут в церковь.

И Кольбейн сказал, что не может отрицать своей причастности к этому делу.

— Нам следует готовиться к атаке гренландцев, — заявил Кетиль. — Я думаю, мы должны как можно усерднее продолжать погрузочные работы, и всем следует остаться на ночь на борту корабля.

Так они и поступили.

Сокки был глубоко потрясен случившимся и начал собирать людей для возможного сражения. В то время в Соларфьялле жил человек по имени Халл, отличавшийся трезвостью взглядов и спокойным характером. Он был на стороне Сокки и также прибыл к нему в дом со своими людьми. Халл сказал Сокки:

— Вы собираетесь атаковать на своих маленьких лодках большие корабли норвежцев, но результат этого предприятия представляется мне весьма сомнительным, учитывая тот прием, который наверняка подготовили нам купцы. С другой стороны, мне совершенно неясно, в какой степени на всех вас можно положиться. Разумеется, все предводители будут сражаться достойно, остальные же в случае серьезной опасности вполне могут обратиться в бегство, и тогда мы окажемся в еще худшем положении, чем сейчас. Поэтому мне кажется, что было бы неплохо, если бы все мы дали клятву либо победить, либо погибнуть.

При этих словах многие из них немедленно утратили былой пыл.

— И все же, — заметил Сокки, — мы не можем просто так оставить это дело.

Халл предложил свои услуги по заключению между ними перемирия. Он отправился к купцам и поинтересовался, может ли он обговорить с ними условия мира. Кольбейн и Кетиль передали, что они готовы начать переговоры. И тогда Халл пришел к ним и заговорил о том, что подобное дело необходимо урегулировать. Норвежцы ответили, что они готовы к любой альтернативе — будь то война или мир, — как того пожелают сами гренландцы. Они заявили также, что все эти неприятности произошли исключительно по вине самих гренландцев. «Но раз вы проявили добрую волю, мы готовы прийти к соглашению с вами». Халл объявил, что он будет судить так, как ему представляется правильным и справедливым. Затем он отправился к Сокки, который тоже дал согласие на то, чтобы Халл был судьей в этом деле. Купцы должны были днем и ночью готовиться к отплытию из Гренландии, поскольку ничто более не могло удовлетворить Сокки, как их скорейшее отбытие. «Но если они промедлят со своими приготовлениями, то пусть не ждут пощады, коль скоро попадут к нам в руки».

На этом они и расстались, определив место для следующей встречи.

— Наши приготовления к отплытию идут не так быстро, как хотелось бы, — заметил Кольбейн своим людям, — тогда как запасы провизии уже на исходе. Насколько мне известно, здесь неподалеку живет один земледелец, так что имеет смысл заглянуть к нему.

Все согласились, что стоит это сделать, и с наступлением ночи тридцать человек норвежцев — все вооруженные — сошли на берег. Они добрались до поселения, но то оказалось совершенно заброшенным. А прежде там жил человек по имени Торарин.

— Мое предложение оказалось не слишком удачным, — заметил Кетиль.

После чего они покинули ферму и отправились назад к кораблям. По дороге им пришлось пробираться через заросли кустов.

— Я чувствую сильную сонливость, — произнес Кетиль, — я немного посплю.

Его людям показалось, что это не слишком разумно, но Кетиль тут же лег на землю и заснул, а они остались охранять его. Очень скоро Кетиль проснулся и сказал им:

— Во сне мне открылось то, что было скрыто от меня прежде. Попробуйте-ка потянуть тот кустик, который находится возле моей головы.

Они сделали, как он сказал, и обнаружили внизу большую пещеру.

— Для начала давайте посмотрим, что здесь есть, — предложил Кетиль.

И вот они нашли там шестьдесят туш животных, двенадцать пластин масла (каждая весом по 80 фунтов) и большое количество сушеной рыбы.

— Очень хорошо, — обрадовался Кетиль, — что моя затея обернулась для нас такой удачей.

И они направились на корабль со своей добычей.

И вот настало время для заключения мира. Обе стороны — гренландцы и купцы — явились на эту встречу. Халл сказал следующее:

— Вот что я решил насчет вашего дела: убийство Эйнара перечеркивает убийство Озура, но из-за неравенства между двумя этими людьми норвежцы объявляются вне закона и потому не получат на острове ни крова, ни еды. Другие же убийства также искупают друг друга: фермер Стейнгрим и Симон, Крак-норвежец и Торфинн-гренландец, Вигват-норвежец и Бьёрн-гренландец, Торир и Торд. И лишь смерть одного из наших людей — Торарина — остается неоплаченной. Поэтому его семье следует выплатить денежное возмещение.

Сокки заявил, что для него и его товарищей-гренландцев подобное решение вопроса оказалось жестоким разочарованием, но Халл оставался тверд в своем решении, и на этих условиях они и распрощались.

Вскоре фьорды вблизи поселения замерзли и покрылись льдом, и гренландцы с радостью думали о том, что если купцы не успеют отплыть в назначенное время, то они смогут захватить их. Однако к концу месяца лед растаял, и купцы отплыли от берегов Гренландии.

Спустя какое-то время они прибыли в Норвегию. Кольбейн привез с собой из Гренландии белого медведя и подарил его королю Харальду Гилли. Он также рассказал королю, сколько беззаконий им пришлось претерпеть от гренландцев, и всячески поносил их за это. Но позднее король услышал другую версию этих событий и потому решил, что Кольбейн щедро уснастил свой рассказ ложью. И тот не получил награды за медведя. После этого Кольбейн стал на сторону Сигурда Лжедьякона, напал на короля в его палатах и ранил его [1136 год]. Через некоторое время, когда они на всех парусах плыли в Данию, на море поднялся сильный ветер. Кольбейн находился в это время в буксирной лодке и утонул. Другие же — Хермунд и его спутники — отправились в Исландию, на родину своих отцов.

На этом и заканчивается наша сага.

ПРИЛОЖЕНИЯ

I. НЬЯЛА: ВЕЛИЧАЙШЕЕ ИЗ СКАЗАНИЙ

Прежде всего стоит отметить, что «Сказание о Ньяле» отражает в себе целую эпоху. Точно так же, как «Война и мир» охватывает не только судьбы Безуховых, Болконских и Курагиных, но и простых крестьян, солдат, священников и швей, а также полководца Кутузова, императора и даже собаки Платона Каратаева, так и «Ньяла» позволяет нам увидеть не только самого Ньяла и его сыновей, а также представителей тех южных семейств, среди которых были друзья и враги Ньяла, но и всех вождей Исландии того времени: Снорри Годи, Гудмунда Могучего, Скапти Тороддсона, а также королей и ярлов Норвегии, Дании, Оркнея и Ирландии. Появляются на ее страницах торговцы и нищенки, земледельцы и моряки, и даже тот самый пес, чей предсмертный вой возвестил грядущую гибель Гуннара. В этом сказании мы найдем около двадцати пяти детально описанных характеров и огромное количество эпизодических лиц, позволяющих воссоздать достоверную картину той эпохи. Не ограничена эта картина и рамками определенного общества. И если молодые исландцы — это прежде всего сыновья земледельцев, все же многих из них можно назвать крестьянскими принцами, которые на равных общались со знатными людьми и даже с королями.

В центре этого повествования находится Исландия — от глубоких ущелий Тингвеллира до ледяных полей на юге острова. Однако события, происшедшие здесь, имели отклик в самых отдаленных частях Северо-Западной Европы. Как это ни странно, но распространение повествования далеко за пределы острова делает это сказание еще более исландским, подчеркивая самобытность происходивших на нем событий.

Все это позволяет сделать вывод, что «Ньяла» — это полное и законченное произведение. Главная тема остается неизменной: сожжение Ньяла. То, что предшествовало этому событию, и то, к чему оно привело, — все это занимает читателя с первой страницы до самого конца саги. Но вся эта последовательность событий значительно обогащена и другим материалом. Эта книга строится на тонкой игре оттенков между «да» и «нет»; здесь мы сталкиваемся с надеждами, которые то возникают, то исчезают, затем появляются снова — с тем лишь, чтобы впоследствии окончательно пропасть. Как легко Гуннар мог бы остаться в живых! Как легко можно было бы уладить убийство Хаскульда! Как часто трагический ход событий мог бы быть приостановлен и предотвращен…

«Если бы только, — думаем мы, — если бы только…»

Здесь перед нами проходит сама жизнь, и бывает трудно определить, в какой момент случайность становится неизбежностью. Если же мы посмотрим на «Ньялу» под иным углом зрения, то поймем, что это сказание о законе. Она необычайно богата материалом из конституционной истории страны, отражено в ней и обращение нации в христианство.

Закон, конституция и смена веры неотделимы от изображенных здесь персонажей. Но «Ньяла» — вовсе не историческое сочинение, требующее для раскрытия своего замысла наличия людей в качестве главных действующих лиц. «Ньяла» — это реалистическое повествование, которое умело использует историю для своих собственных творческих замыслов и целей. И главный интерес ее заключается не в исторических фактах и событиях, а совсем в другом. Особенным и главным предметом ее внимания являются человеческие судьбы. И поэтому ей необходимы как старая религия, так и новая, а также пророчества и сверхъестественные явления — вперемешку с благородным и низким, мудрым и глупым, важным и незначительным, а порой и просто сомнительным. Все это передано непосредственно через мысли, намерения и поступки людей. По большей части «Ньяла» — сказание героического или трагического плана, но есть в нем и обыденные, а подчас и комические ноты. Что делают люди, почему они это делают и что из этого выходит — вот то главное, что интересует автора сказания. И здесь важно отметить, что «Ньяла» обязана своим появлением не только искусному перу, но и высокообразованному уму. Автор «Ньялы» прекрасно знал сказания, созданные до него. Он хорошо разбирался в исторических записках, будь они генеалогические или повествовательные, отечественные или зарубежные. Не представляла для него трудностей и законодательная литература. Что же касается различного рода религиозных сочинений, то и в этой области он обладал весьма обширными познаниями. К тому же при написании этой книги он мог обратиться и к устной традиции, все многообразие которой мы начинаем понимать только сейчас.

Как мы уже сказали, в центре этого повествования находится такое ключевое понятие, как судьба. Гуннар, герой первой трети сказания, был, без сомнения, одним из благороднейших людей, когда-либо живших в Исландии. Но судьба (или злой рок) уготовила ему женитьбу на избалованной красавице Халльгерд, навлекшей на его голову множество бедствий. «У нее были прекрасные волосы, такие длинные и густые, что она могла окутаться ими, как плащом. При этом она была расточительной и очень вспыльчивой». Много людей погибло по вине этой опасной девушки, а после замужества она стала еще хуже. И Гуннар также был принесен в жертву ее властному и неуемному характеру. Она вовлекла его — вопреки его воле — в такое количество междоусобиц, что в конце концов четыре десятка его врагов осадили его в его собственном доме. Рядом с ним не было никого, кроме жены и матери, и все же он сдерживал нападение до тех пор, пока не оборвалась тетива его лука. И тогда он попросил у жены два локона ее чудесных волос, чтобы сплести их и сделать новую тетиву, но эта женщина с насмешкой отказала ему в этой просьбе. Вскоре Гуннар погиб — после одной из битв, которую сохранила для нас героическая литература того времени. Но Халльгерд осталась жить и втянула сыновей Ньяла в новую междоусобицу, приведшую к еще более гибельным последствиям.

Ньял был лучшим другом Гуннара. Он уже был пожилым человеком и отцом буйных и непокорных сыновей, в том числе и уродливого, одержимого жаждой убийства Скарпедина. Снова и снова Ньял спасал Гуннара, помогая ему избежать тех бедствий, на которые обрекали его гордость и жадность Халльгерд. Ньял был человеком мудрым и миролюбивым, преданным и великодушным, к тому же наделенным даром (который одновременно был и его проклятием) предвидеть будущее. При этом он вовсе не был слепым фаталистом. Ему было хорошо известно, что человек имеет право выбора, но он также знал и то, к каким последствиям может привести то или иное решение. Так, он предвидел смерть Гуннара, который отказался отправиться в изгнание за границу. И настал момент, когда Ньял увидел впереди свою собственную гибель. Эта тяжкая ноша легла на его плечи, когда сын его Скарпедин пришел к нему домой, чтобы сообщить, что он убил своего приемного брата Хоскульда.

— Горькое это известие, — проговорил Ньял, — тем более что беда эта касается меня столь близко, что уж лучше бы я потерял двоих родных сыновей, но не Хоскульда.

— Тебя извиняет только то, что ты стар. Разумеется, нельзя было не ожидать, что это коснется тебя так близко.

— Дело не столько в моем возрасте, — возразил Ньял, — сколько в том, что мне лучше, чем тебе, известно, что последует за этой смертью.

— И что же за ней последует? — спросил Скарпедин.

— Моя гибель, — ответил Ньял, — а также гибель моей жены и всех моих сыновей.

Обязанность отомстить за смерть Хоскульда выпала на долю Флози, и поскольку он был человеком долга, то принял на себя эту обязанность. Но даже в момент сожжения он пытался спасти всех, кроме прямых убийц Хоскульда. Он предложил женщинам, детям и всем слугам уйти невредимыми, что они и сделали. Затем, когда дом уже пылал, он умолял и Ньяла покинуть горящее жилище.

— Я совсем не хочу выходить наружу, — ответил Ньял, — так как я уже старый человек и не могу отомстить за моих сыновей, а жить в позоре я тоже не хочу.

Тогда Флози обратился к Бергторе [жене Ньяла]:

— Выходи, госпожа, ведь ты ни в чем не повинна, и я не хочу сжечь тебя в этом доме.

— Я вышла замуж за Ньяла совсем молодой, — ответила Бергтора, — и пообещала ему до конца разделять с ним его судьбу.

И вот, приняв свою судьбу (так же как Гуннар и Флози приняли свою), Ньял и его жена погибли в огне, а вместе с ними погибли их буйные и непокорные сыновья. И все же сожжение Бергторсфолла, как то было хорошо известно самому Флози, оказалось «неправым делом», которое ничего не могло решить или исправить. Равновесие было нарушено вновь, и на этот раз зять Ньял Кари, маленький сын которого погиб в том огне, принял на себя священный и нерушимый долг кровной мести. Долгие годы Кари преследовал тех, кто сжег Бергторефолл, — сначала в Исландии, а затем за границей. Все прочие люди уже давно приняли денежный выкуп, но Кари отказался от денег. В конце концов случилось так, что его корабль потерпел крушение у берегов Гренландии, неподалеку от Свинафелла. Бушевала сильная буря, когда Кари — беспомощный человек, ищущий надежного укрытия, — добрался до дома Флози. Тот сразу же узнал своего врага, бросился ему навстречу, поцеловал, а затем усадил на самом почетном месте в доме. И мы знаем, что вся оркестровка этой саги вела именно к этой — последней — ноте полного примирения. Остается рассказать лишь о том, как умер Флози. Много лет спустя он отправился в Норвегию за строевым лесом, но запоздал с обратным отплытием и слишком поздно вышел в море. «Люди предупреждали его о том, что корабль его не слишком-то надежен. Но Флози ответил им, что он достаточно хорош для старого, обреченного человека». Где-то на полпути между Норвегией и Исландией корабль затонул вместе со всеми, кто был на его борту. «И на этом я заканчиваю сказание о сожжении Ньяла».

II. ЕДИНСТВЕННЫЙ КОРОЛЬ, ПОКОЯЩИЙСЯ В ИСЛАНДИИ

[Две эти главы из Олафс Сага Хелъга излагают историю, связанную с завершением отношений короля Олафа с его врагом и родичем Хрёреком, одним из пяти королей Упланда. Олаф захватил всех пятерых, одного из них лишил языка, Хрёрека — глаз, а еще троих отправил в изгнание. После этого он никогда не выпускал Хрёрека из виду, хотя обращался с ним достаточно хорошо. Хрёрек же постоянно мыслил об отмщении, и еще до эпизода, приведенного в данной книге, он попытался убить короля и бежать.

Исландец Торарин Нефьольфсон получил известность не только благодаря своей безуспешной попытке достичь берегов Гренландии с королем Хрёреком на борту, но и в связи со своим знаменитым переходом из Стада в Мёре (Норвегия) в Эйрар (то есть Эйрарбакки) на юго-западе Исландии. Расстояние в 730 морских миль он покрыл всего за четыре дня и четыре ночи — самое быстрое путешествие из всех тех, что известны нам.]

Это случилось в праздник Вознесения [15 мая 1018 года], когда король Олаф пришел в церковь, чтобы послушать мессу. Епископ и король вместе с процессией обошли вокруг церкви, а затем вошли в саму церковь, и епископ подвел короля к его месту в северной части хора. Король Хрёрек, как обычно, сидел рядом с ним. Когда король Олаф сел на свое место, Хрёрек опустил ладонь ему на плечо и сжал его.

— Какая прекрасная на тебе одежда, родич, — сказал он.

— Сегодня большой праздник, — ответил король Олаф, — и этот праздник устроен в честь вознесения Иисуса Христа с земли на небо.

— Я не вполне понимаю то, что ты говоришь мне о Христе, — заметил Хрёрек, — но постараюсь запомнить это. Многое из того, что ты рассказываешь мне, представляется маловероятным, хотя, конечно, в прежние времена происходило немало чудес.

Когда месса началась, король Олаф поднялся, воздел к небу руки и поклонился алтарю, плащ он откинул при этом на спину. Хрёрек быстро вскочил и ударил короля Олафа ножом того рода, что носит название «рютнинг». Удар пришелся по накидке возле плеч, поскольку король в то время находился в поклоне. Одежда оказалась сильно порезанной, но король остался невредим. Олаф тут же понял, что произошло, он прыгнул вперед. Король Хрёрек нанес второй удар ножом, но безрезультатно.

— Так ты сбежал, Олаф Дигри, — воскликнул он, — от меня, слепого человека?

Король приказал своим людям схватить его и вывести из церкви, что и было сделано.

После этого происшествия короля Олафа стали подбивать на убийство Хрёрека:

— Ты слишком испытываешь свою судьбу, король, все время удерживая его рядом с собой. И днем и ночью он думает лишь о том, как лишить тебя жизни. И если ты вдруг упустишь его из виду, вряд ли кто-то сможет уследить за ним и воспрепятствовать его бегству. А как только он окажется на свободе, он немедленно поднимет против тебя вооруженное восстание.

— Все это так, — согласился с ними король Олаф. — И многие мужи погибли от рук людей менее опасных, чем Хрёрек. Но я не хочу пятнать этим убийством ту победу, что одержал над упландскими королями, когда однажды утром поймал их всех и захватил их королевства, не убив при этом ни одного из них, так как все они мои родичи. И сейчас мне трудно судить о том, имеет ли смысл убивать Хрёрека или нет.

Хрёрек положил свою руку на плечо короля Олафа лишь для того, чтобы понять, надета ли на нем кольчуга.

Жил в то время на севере Исландии человек по имени Торарин Нефьольфсон. Торарин не отличался высоким происхождением, но был человеком мудрым и рассудительным, и с ним охотно советовались самые избранные люди. Он много путешествовал и потому большую часть года проводил за границей. Торарин страдал искривлением конечностей, что делало его очень непривлекательным. Руки у него были большие и некрасивые, а ноги и того хуже.

Торарин находился в Тунсберге, когда произошло описанное выше событие. Он к тому времени уже был знаком с королем Олафом. На тот момент Торарин готовил к отплытию свой торговый корабль, так как намеревался отправиться летом в Исландию. В течение нескольких дней Торарин был гостем короля Олафа, и они о многом переговорили за эти несколько дней. Спал Торарин в комнате короля. Как-то рано утром король проснулся, тогда как остальные в комнате еще спали. Солнце уже поднялось, и внутри было довольно светло. И король увидел, как Торарин высунул из-под одеяла одну ступню. Некоторое время он рассматривал эту ступню, и тут проснулись все остальные.

— Некоторое время назад я проснулся, — сказал король, — и увидел поистине незабываемое зрелище: человеческую ногу столь уродливую, что в этом городе, я полагаю, более уродливой уже и не найти.

И он предложил остальным посмотреть и сказать, прав ли он. И все, кто видел ее, поклялись, что это чистая правда.

Торарин прекрасно понял, о чем они говорили.

— Существует не так уж много вещей, — заметил он, — которым нельзя было бы подобрать пару. Вполне возможно, что и данный случай — не исключение.

— Что касается меня, — сказал король, — я просто уверен в том, что такой же уродливой ноги здесь больше не найти. И я даже готов побиться насчет этого об заклад.

— Я же ставлю на то, что смогу найти в этом городе ногу еще более некрасивую, — ответил Торарин.

— Что ж, — сказал король, — пусть тогда тот, кто выиграет это пари, требует у другого все, что он хочет.

— Хорошо, — согласился Торарин и высунул из-под одеяла другую ногу. Она была ничуть не красивее первой, к тому же на ней отсутствовал большой палец. — Смотри сам, король: вот другая нога, которая еще уродливее первой, поскольку на ней нет одного пальца. Я выиграл пари.

— Нет, нет, — запротестовал король, — первая нога куда хуже, так как на ней пять уродливых пальцев, а на этой только четыре. Так что я вправе требовать, чтобы ты исполнил мою просьбу.

— Пусть будет так, — сказал Торарин. — Чего же ты хочешь?

— Ты должен отвезти короля Хрёрека в Гренландию и сдать его с рук на руки Лейфу Эйриксону, — ответил король.

— Но я никогда не был в Гренландии, — возразил Торарин.

— Что ж, вот прекрасный повод побывать там, — сказал король.

Поначалу Торарин не говорил ни «да», ни «нет», но когда король надавил на него, он ответил следующее:

— В случае, если бы я выиграл пари, я хотел просить тебя, король, чтобы ты принял меня в число своих вассалов. И если ты исполнишь мою просьбу, я тем более буду обязан исполнить твою.

Король дал свое согласие, и Торарин стал одним из его вассалов. Он стал готовиться к отплытию, и, когда все приготовления были закончены, взял к себе на борт короля Хрёрека. Прощаясь с королем Олафом, Торарин спросил его:

— Ну а если получится так, мой господин, что мы не сможем доплыть до Гренландии, но окажемся у берегов Исландии или какой-нибудь другой страны, как тогда я должен буду поступить с королем?

— Если вы окажетесь в Исландии, — ответил ему король Олаф, — ты должен будешь передать Хрёрека в руки Гудмунда Эйольфссона, или Скапти Законодателя, или кого-то еще из вождей, кто желает принять мою дружбу и все связанные с этим почести. Но если вы окажетесь в какой-нибудь другой, не столь отдаленной стране, сделай так, чтобы Хрёрек никогда не вернулся живым в Норвегию. Но сделай это лишь в том случае, если у тебя не останется другого выхода.

Торарин дождался попутного ветра и направился прочь от берегов Норвегии, далеко за острова, и проплыл севернее того места, где в море выдавался Лидандиснес. Спустя какое-то время он проплыл мимо южного берега Исландии и направился далее на запад — в Гренландское море. Там его корабль попал в сильную бурю, и Торарин не смог продолжать свой путь к берегам Гренландии. Ближе к концу лета он добрался до Исландии, до Брейдафьорда. Здесь Торарин встретился с Торгильсом Арасоном, который обладал определенным весом в обществе, и передал ему просьбу короля Олафа, его предложение дружбы и знаки отличия, связанные с принятием ответственности за короля Хрёрека. Торгильс в свою очередь повел себя весьма дружелюбно и пригласил Хрёрека в свой дом, где тот и прожил первую зиму. Но там ему не понравилось, и он попросил Торгильса отвезти его к Гудмунду. Как ему говорили, заметил Хрёрек, именно дом Гудмунда отличается своим великолепием, и как раз к нему он и должен был попасть. Торгильс сделал, как он просил: выбрал людей и отправил их сопровождать Хрёрека в Модрувеллир. Гудмунд, памятуя о просьбе короля Олафа, принял Хрёрека очень хорошо, и в доме Гудмунда Хрёрек провел свою вторую зиму. Но затем он решил уехать и оттуда, и Гудмунд нашел для него место на маленьком хуторе, называвшемся Кальфскинн, где проживало совсем мало народу. И здесь Хрёрек провел свою третью зиму. Сам же он говорил, что с тех пор, как потерял свое королевство, нигде еще он не чувствовал себя так хорошо, как здесь, поскольку здесь он снова оказался первым в своем окружении. На следующее лето Хрёрек тяжело заболел и умер. И теперь говорят, что он — единственный король, покоящийся в Исландии.

III. УНГОРТОК — ГЛАВА КАКОРТОКА

[Эта великолепная и одновременно кровавая история взята нами (вместе с иллюстрациями гренландца Арона из Кангека) из книги Генри Ринка «Истории и традиции эскимосов», Лондон, 1875.]

Как-то раз один из жителей Арпатсивика приплыл на своем каяке во фьорд, чтобы испытать новое копье. Когда он приблизился к Какортоку, где поселились первые кавдлунайт [мн. ч. от кавдлунак — чужеземец, норманн], он увидел там одного из них — этот человек собирал на пляже раковины. Вскоре он обратился к приплывшему со словами: «Давай-ка посмотрим, сможешь ли ты поразить меня своим копьем». Владелец каяка отказался выполнить эту просьбу, хотя тот человек продолжал настаивать на своем. Наконец на берегу появился хозяин этого места по имени Унгорток [Унгор = Ингвар?] и сказал: «Раз уж ему так хочется, выполни его просьбу». И тогда владелец каяка метнул свое копье и убил того человека на месте. Но Унгорток не стал ругать его за это, сказав: «Это не твоя вина, поскольку ты сделал лишь то, о чем тебя просили». Затем наступила зима, и все были уверены в том, что кавдлунайт вскоре придут мстить за гибель своего человека. Однако прошло лето, а вслед за ним промелькнуло еще два, но кавдлунайт так и не пришли. В начале третьей зимы тот же самый владелец каяка вновь поплыл на своей лодке к Какортоку со своим обычным охотничьим оружием. На этот раз он снова увидел, как кавдлунак собирает на берегу раковины, и ему пришла в голову мысль убить его. Он подплыл к нему с той стороны, где на воду падал яркий солнечный свет, метнул в него копье и сразу же убил его, после чего — незамеченным — вернулся домой и рассказал всем, как он расправился с одним из кавдлунайт. Спустя какое-то время одну девочку отправили вечером за водой. Но когда она стала наполнять ведро, то обнаружила, что в воде отражается что-то красное. Поначалу она решила, что это отражение ее собственного лица, но когда обернулась, то в ужасе увидела большую толпу кавдлунайт. Она была так испугана, что забыла даже про ведро, и тут же бросилась домой, чтобы рассказать всем об увиденном. В то же самое время враги окружили их дом и встали напротив двери и окон. Один из обитателей дома выбежал наружу и тут же был убит ударом топора. И все остальные тоже были убиты, в живых остались только два брата. Им удалось убежать и спрятаться на льду. Но вскоре кавдлунайт заметили их и сказали: «Вот последние из этого племени. Давайте-ка поймаем их». И они тут же бросились в погоню. Их предводитель сказал: «Я бегаю быстрее вас, так что я и побегу за ними». И он бросился за ними по льду, где братья просто не могли бежать быстро, поскольку у младшего на ботинках были новые подошвы, которые все время скользили. Наконец они достигли противоположного берега, и Кайсапе, старший, успел вскарабкаться на обледеневший склон. Но младший упал и тут же был схвачен. Унгорток отсек его левую руку и, указывая на нее старшему брату, произнес: «Кайсапе, как бы долго ты еще ни прожил, тебе не удастся забыть твоего бедного брата!» Кайсапе не был вооружен и не мог оказать ему никакого сопротивления, а потому бросился бежать прочь. Так он добрался в конце концов до Кангермиутсьяка, где жил его тесть. Здесь он провел всю зиму и получил в подарок каяк. Летом он отправился на своем каяке на юг, чтобы выучить магические заклинания, при помощи которых он мог бы заколдовать своих врагов. Следующую зиму он вновь провел в Кангермиутсьяке, но с наступлением лета отправился на север, чтобы найти себе товарища. Куда бы он ни приходил, он прежде всего интересовался, нет ли в поселении двоих братьев. И если он находил их, то для начала проверял мех внутри их сапог, чтобы узнать, есть ли у них вши.

Стр. 286.

И так он путешествовал до тех пор, пока не нашел двоих братьев, у младшего из которых совсем не было вшей. Он уговорил этого юношу помочь ему и вместе с ним вернулся в Кангермиутсьяк. Здесь он начал охотиться на тюленей, из шкур которых он удалял всю шерсть, а затем делал из них белые кожи. После этого он отправился на поиски большого куска плавучего дерева и в конце концов нашел то, что ему было нужно. Он выдолбил этот кусок своим ножом, так что тот стал похож на полую трубку, а затем плотно заткнул его с одного конца. С обеих сторон он продолбил маленькие отверстия, для которых тоже изготовил деревянные затычки. Приготовив все это, он поместил все белые кожи внутрь бревна, а затем заткнул его с одного конца и точно так же заткнул все маленькие отверстия. Затем он спустил его на воду, и все владельцы каяков помогли ему отбуксировать это бревно по заливу до Пингивьярника, где они пристали к берегу. Здесь они вынули кожи, прикрепили к ним веревки, а затем подняли их и расправили подобно парусам, так что лодка приобрела вид грязноватого айсберга (поскольку кожи оказались не совсем белыми). И вот люди сели в лодку, после чего ее оттолкнули от берега, и Кайсапе приказал: «Расправьте кожи!» Они так и сделали, и люди на берегу были поражены тем, насколько это похоже на плывущий по воде айсберг. Кайсапе, который тоже хотел посмотреть на все это с берега, приказал своей команде: «Теперь вы сами будете править лодкой, а я сойду на берег, чтобы посмотреть на нее со стороны». И когда он взглянул на творение своих рук, оно ему очень понравилось, и он приказал своей команде вести лодку к берегу. Кожи расстелили на берегу, чтобы высушить их на солнце. Когда же это было сделано, Кайсапе заметил, что он все еще не забыл своего брата. Теперь они были готовы отправиться для мщения в Какорток, однако на какое-то время им пришлось задержаться в Арпатсивике, где они дожидались попутного ветра. И вот, когда такой ветер наконец подул, весь фьорд постепенно заполнился плавучими льдинами самых разных форм и размеров. Пришло время Кайсапе расправить все паруса и плыть за льдинами в глубь фьорда. Кайсапе сопровождало большое количество лодок, но все они пристали к берегу к северу от Какортока, чтобы люди могли собрать там сухой можжевельник. В то же самое время Кайсапе и его товарищи, надежно укрытые внутри полого бревна, продолжали двигаться прямо к дому, наблюдая за тем, что происходит вокруг, сквозь выдолбленные отверстия. Они видели кавдлунайт, которые ходили туда-сюда по берегу, вновь и вновь поглядывая на залив. Однажды они отчетливо услышали крик: «Каладлит [мн. ч. от калалек — гренландский эскимос] плывут!» На этот крик все выбежали из дома, но когда предводитель сказал: «Там нет ничего, кроме льда», — они снова вернулись домой. Тогда Кайсапе произнес: «А теперь живее! Я думаю, какое-то время они еще не покажутся на берегу». Они высадились на берег и, держа в руках сухой можжевельник, окружили дом. Кайсапе заложил топливом дверной проем, а затем поджег его, так что все люди внутри сгорели заживо. И те, кто пытался выбежать через дверь, также погибли в огне. Но Кайсапе мало беспокоила судьба этих людей: все его помыслы были сосредоточены на одном Унгортоке. И вот он услышал возглас одного из своих товарищей: «Кайсапе! Вот человек, которого ты ищешь!» Вождь к этому времени покинул горящий дом через окно и бросился бежать с маленьким сыном на руках. Кайсапе бросился за ним в погоню и вскоре почти догнал его. Приблизившись к озеру, Унгорток бросил своего сына в воду, полагая, что лучше ему утонуть, чем умереть от ран. Но Кайсапе, будучи не в силах одолеть своего противника, вынужден был вернуться к своим людям. А Унгорток бежал, пока не достиг Игалико, где в то время был вождем человек по имени Олав. Но поняв, что Кайсапе и здесь не оставит его в покое, Унгорток перебрался на мыс залива Аглюитсок и поселился в Сьоралике, тогда как Кайсапе обосновался у самого входа в этот фьорд.

С наступлением лета он возобновил преследование Унгортока, который к тому времени успел добраться до побережья, расположенного напротив острова Алук. Кайсапе проследил его до северной стороны этого острова, где он устроил себе жилище. И вот Кайсапе решил посоветоваться с жителями восточных земель, каким образом он может одолеть Унгортока. В конце концов один из них выступил вперед и сказал: «Я дам тебе кусок дерева из дома бесплодной женщины, и из него ты сделаешь себе стрелу». Он произнес над этим куском какие-то заклинания, а затем вручил его Кайсапе. Тот принял этот дар со словами: «Если он действительно сможет помочь мне, я обещаю тебе свою помощь во время охоты». И вот Кайсапе изготовил столько стрел, сколько могло уместиться в его колчан из тюленьей кожи. Под конец же он добавил к ним заговоренную стрелу, а затем отправился со своими товарищами на большое озеро, неподалеку от которого стоял дом Унгортока. Здесь Кайсапе разложил свои стрелы на некотором расстоянии одна от другой, последней же он положил заговоренную стрелу. Он приказал своим товарищам остаться возле озера, а сам осторожно забрался на высокий холм, откуда ему хорошо был виден Унгорток, разгуливавший туда-сюда возле своего дома. Он о чем-то говорил сам с собой, и Кайсапе услышал, как он несколько раз произнес его имя. Кайсапе решил дождаться ночи, чтобы выполнить свой замысел. С наступлением сумерек он прокрался к дому и заглянул в окно, держа наготове свой лук. Унгорток быстро ходил туда и сюда, и потому в него нельзя было как следует прицелиться. Поэтому Кайсапе направил свой лук на жену Унгортока, которая спала тут же в комнате, а у ее груди лежал ребенок. Унгорток, услышав шум, взглянул на жену и увидел, как стрела пронзила ей горло. В то же время Кайсапе бросился на берег озера за другой стрелой, а Унгорток бросился за ним, держа в руке топор, которым он некогда убил брата Кайсапе, а теперь намеревался убить и его самого. Кайсапе выпустил в него вторую стрелу, но Унгорток увернулся и сделал себя таким тонким, что виден остался лишь его подбородок. И все стрелы, которые выпустил в него Кайсапе, так и не попали в цель. Унгорток переламывал их пополам, а затем бросал в озеро. Наконец Кайсапе схватил заговоренную стрелу, и она прошла через подбородок Унгортока прямо в его глотку. Но поскольку тот не умер сразу, Кайсапе бросился бежать, а раненый Унгорток еще какое-то время преследовал его. Но вот внезапно Кайсапе почувствовал, что ему нечем дышать, и в полном изнеможении упал на землю. Однако, вспомнив про Унгортока, он снова вскочил на ноги, и отправился назад, чтобы посмотреть, что с ним случилось, и обнаружил неподалеку его мертвое тело. Тогда он отрубил руку Унгортока и произнес, глядя на мертвого человека: «Посмотри на эту руку — уж ее-то ты никогда не забудешь!» Затем Кайсапе убил ребенка Унгортока, после чего отправился назад в Кангермиутсьяк. С собой же он взял того самого старика из восточных земель, который помог ему. Кайсапе заботился о нем, пока тот не умер. Сообщают также, что похоронен он был в Кангермиутсьяке.

IV. СТРАУМФЬОРД В ВИНЛАНДЕ

Капитан Мунн, уроженец Сент-Джона (Ньюфаундленд), выдвинул гипотезу, которая базируется на детальном знании рассматриваемой местности. Эту гипотезу нельзя назвать научной в строгом смысле этого слова, и все же на нее стоит обратить внимание. Что же касается научной базы, то она была заложена фундаментальным исследованием Таннера, посвященным восточной части полуострова Лабрадор. Свою идентификацию Маркланда и Винланда Таннер провел «на основе наблюдений, совершенных им во время «финнско-лабрадорской экспедиции» 1937 года и «лабрадорской экспедиции Таннера» 1939 года, а также на основе информации, полученной из литературных и картографических источников». Его аргументы оказали серьезное влияние на все последующие исследования. В 1956 году Мельдгаард, ориентируясь на сведения, содержащиеся в норманнских сказаниях, совершил плавание вдоль побережья Лабрадора — от залива Гамильтон до пролива Белл-Айл и мыса Болд, исследуя побережье. Благодаря глубоким познаниям в области археологии и этнологии Мельдгаард смог значительно подкрепить и развить теорию Мунна и Таннера. Он также пришел к выводу, что остатки норманнских жилищ и стоянки в Лейфсбудире и Страумфьорде следует искать неподалеку от залива Пистолет. Книга Ингстада явилась подробным обзором норманнской Гренландии, а значит, и всего, что так или иначе касалось путешествий гренландцев в Винланд. Он пришел к выводу, что существовало две главные области, ставшие объектом исследования норманнов, каждую из которых можно назвать Винландом: Винланд I располагался в северной части Ньюфаундленда, а Винланд II — гораздо южнее, в Массачусетсе и на Род-Айленде. В 1960-м и 1961 годах Ингстад много путешествовал вдоль побережья Квебека, Ньюфаундленда и Лабрадора в поисках мест, где когда-то находились норманнские поселения. Совместно с Энн Стайн Ингстад ему удалось обнаружить то, что они сочли остатками древних норманнских поселений в заливе Эпав, менее чем в миле к югу от Ланс-о-Мидоус. Там, по мнению Ингстада, и был расположен Лейфсбудир. Летом 1962 года он начал в этом месте интенсивные раскопки.

Первые результаты раскопок оказались весьма впечатляющими. Ингстад обнаружил множество древних развалин по обеим сторонам ручья Блэк-Дак. Часть этих развалин датируется периодом каменного века. Жилища принадлежали, скорее всего, эскимосам дорсетской культуры, оставившим после себя обломки кремня, светильников, оружия и т. п., а также места для разведения огня и углубления для приготовления пищи. Помимо этого, Ингстад обнаружил остатки строений, которые, возможно, были сооружены европейцами, яму для огня и горн для выплавки железа из руды. Здесь же, возле горна, были найдены остатки древесного угля, куски шлака, глина, обломки железа, один кусок бронзы, наковальня и очаг. Все это позволяет утверждать, что некогда в окрестностях ручья Блэк-Дак жили люди, обладавшие навыками работы с железом. Остается лишь доказать, что именно они и были норманнами, приплывшими в Америку в начале XI века. Первый тест К-14 (карбон), проведенный на основе материалов железного века, показал, что все они, скорее всего, могут быть датированы 1000 годом н. э. Пирамиды, найденные в этой области, исследовали на предмет рунических надписей, но безуспешно.

Рис. 12. Страумфьорд в Винланде^{32}.

Наиболее ясный и полный отчет об экспедиции Ингстада 1962 года был напечатан в виде двух статей в Les-bók Morgunblaðsins 30 сентября и 14 октября 1962 года. Автором этих статей является один из участников раскопок, профессор Исландского университета Торхаллур Вильмундарсон. Он подводит итог сделанным во время экспедиции археологическим находкам, подробно — со ссылкой на текст сказаний — описывает район Священного залива, а также подкрепляет, при помощи убедительных данных литературного, исторического и географического характера, ранее высказанное в Morgunblaðið мнение о том, что Винландский мыс и Страумфьорд Карлсефни следует искать в районе северного Ньюфаундленда. Что же касается Винланда, то он, очевидно, тянется вдоль всего побережья от мыса до Новой Англии — до самой южной точки, до которой смогли добраться норманны. Как и в случае с Гренландией и — в меньшей степени — с Исландией, нет необходимости думать, что норманны хорошо знали всю эту местность.

Наконец, стоит упомянуть о попытке капитана Карла Сёльвера реконструировать скалхольтскую карту «с учетом правильного расположения широт и на основе принципов Меркатора». В результате подобных преобразований Сёльвер определил, что расстояние от Херьольвснеса в Гренландии до мыса Болд составляло 640 морских миль через крайнюю точку. На современных картах это расстояние равно 622 морским милям, через крайнюю точку Винландского мыса при том же курсе, так что расхождение в цифрах оказывается совсем невелико.

КАРТЫ

ВКЛЕЙКА ФОТОГРАФИЙ

Комментарии

¹ В Ирландии раннего Средневековья «под «паломником» (up. deorad) подразумевали отнюдь не того человека, который совершал паломничество к святыням, а затем возвращался домой, а того, кто покидал свой дом, чтобы провести затем долгие годы или даже остаток жизни в чужих странах». Baanmartre — это те, кто «обитает в пустынях, и по собственному желанию устраивает себе жилище в темных местах в ожидании небесного пристанища».

² В сочинении Беды Достопочтенного De Ratione Temporum: In Libros Regum Quaestionum xxx liber.

³ Дикуил продолжает: «Существует немало других островов в океане к северу от Британии, достичь которых можно через два дня и две ночи, если плыть от самого северного из Британских островов при попутном ветре и под полными парусами. Один святой человек [presbyter religiosus] рассказал мне, что за два летних дня и ночь между ними он на маленькой лодке доплыл до одного из таких островов. Некоторые из этих островов очень маленькие, и почти все они отделены друг от друга узкими проливами. Отшельники, приплывшие сюда из нашей Шотландии [Ирландии], жили на этих островах почти сто лет. Но сейчас там из-за норманнских пиратов почти не осталось отшельников, зато полно овец и разных морских животных. Я никогда не встречал упоминания об этих островах в книгах ученых людей».

Принято считать, что Дикуил говорит здесь о Фарерских, или Овечьих островах. Некоторые из загадок, связанных с этим интересным описанием, скорее всего, не были загадками для Дикуила.

⁴ Хьорлейф не знал, что единственные медведи, встречающиеся в Исландии (как правило, на северном побережье), — это белые медведи, добирающиеся сюда вместе с плавучими льдами из Гренландии.

⁵ О лошадях в Исландии можно было бы сложить отдельную сагу. Более двух третей исландских могил викингов содержат останки лошадей, захороненных вместе со своими хозяевами. Могила в Силастадире содержит два лошадиных скелета, расположенные в отдельной камере.

⁶ См. приложение: «Ньяла: величайшее из сказаний».

⁷ См. приложение II: «Единственный король, покоящийся в Исландии».

⁸ И все же мы не можем утверждать ничего определенно, поскольку количество этих островов, их природа и расположение были скорее объектом спекуляций, а отнюдь не географическим фактом. Так, в «Гренландских анналах» Бьёрна Йонссона из Скардсы (ок. 1625) мы читаем, что Гуннбьярнарейяр лежат неподалеку от устья Исафьорда, на северо-западе от него. Примерно десятью годами позже Йорис Каролюс изображает на своей карте восемь островов Губерма прямо к западу от Вестфиртира. Однако Йорис был непревзойденным изобретателем островов. Арнгримур Йонссон в разное время, в своих книгах «Гренландия» и «Об Исландии», располагал эти острова к западу, северо-западу и северу от Исландии. Одни утверждали, что острова эти населены, другие — что нет. Йон Гудмундссон в своей книге «Um Íslands aðskiljanlegar náttúrur», написанной вскоре после 1637 года, предпринял попытку суммировать известные ему факты: «Гуннбьярнарейяр. Норвежец Гуннбьёрн Ульф-Кракасон, который совершал на своем корабле плавание вокруг Исландии с целью найти прилегающие к ней земли, первым увидел эти острова. Они были покрыты травой, а еще на них было много птиц, как и на шхерах неподалеку от Гардарсхольма. Но было бы слишком долго рассказывать об этом со всеми подробностями. Мастер Йурис Холлендски [= Йорис Каролюс] ныне является последним из тех, кто был на тех островах и даже видел там две церкви. Всего этих островов шесть, и все они достаточно большие. Мне ничего неизвестно о том, вели ли англичане и датчане торговлю с жителями островов. Земли эти лежат к северо-западу от Исафьярдардьюпа и Адальвикур-Ритабьярга, как о том сообщает старинное стихотворение (изд. Германссона, Исландика XV, с. 3)». Под старинным стихотворением подразумеваются пророческие стихи Стирбьёрна о судьбе Снэбьёрна Галти, и в этом случае мы вновь возвращаемся к тому, с чего начали, вряд ли став при этом намного осведомленнее. Надпись на карте Рюйша 1507 года издания гласит: «Этот остров был полностью уничтожен в 1456 году от Р. X.» (О'Делл. Скандинавский мир, с. 359), что убирает одновременно и остров(а), и проблему — если бы только мы могли принять такое решение (чего мы не можем сделать). Гуннбьярне Скёр, Губар Шёр и им подобные будут сохраняться на некоторых картах вплоть до XVIII столетия.

⁹ Отто Петерссон впервые высказал мнение о том, что Эйрику не пришлось огибать мыс Фарвель, поскольку он плыл через пролив Принс-Кристианс. Если же это действительно было так, значит, правы и те ученые, которые считают, что в течение третьего лета Эйрик исследовал восточное побережье Гренландии, поднявшись на север до той самой широты, которая проходит через мыс Эйриксфьорда. Очевидно, именно на этом побережье он нашел развалины эскимосских жилищ, поскольку юго-западное побережье было покинуто эскимосами дорсетской культуры за восемьсот лет до прибытия норманнов. И все же большинство деталей этого плавания Эйрика так и остается непроясненным.

¹⁰ Земли в Гренландии были распределены следующим образом: Герьольф взял под поселение Херьольвснес (современный Икигэт) и Герьольфсфьорд (Амитсварссук). Кетиль взял Кетильсфьорд (Тасермиут). Храфн взял Хравнсфьорд (Агдлюитсок или же только его северный рукав — вплоть до Фосса). Сольви взял Сольвадал (вероятно, равнину, простирающуюся от Кангикитсока). Хельги Торбрандссон взял под поселение Альптафьорд (Сермилик), назвав его так же, как и свой родной фьорд в Исландии. Торбьёрн Глора взял Сиглуфьорд (Унарток). Эйнар взял Эйнарсфьорд (Игалико). Хафгрим взял Хавгримсфьорд (Экалюит) и Ватнахверви (внутреннюю часть полуострова между Игалико и Агдлюитсоком — и самую обширную территорию в норманнской колонии). Арнлауг взял Арнлаугсфьорд (невозможно точно идентифицировать; где-то в северных районах Эйстрибиггда). Сам Эйрик поначалу жил в Эйриксее (Игдлюталик), возле устья Эйриксфьорда (Тунугдльярфик), а затем перебрался в Браттахлид (Кагсьярсук), неподалеку от северной границы фьорда.

¹¹ Так у Вильхьяльмура Стефансона в «Трех путешествиях Мартина Фробишера», 1938, с. xliv, со ссылкой на книгу Э. Мюллера-Рёделя «Соколиная охота в старые и новые времена», Лейпциг, 1906, с. 15.

¹² Мнение о том, что именно Лейф по поручению короля Олафа Трюгвасона способствовал обращению Гренландии в христианство, восходит к монаху Гунклаугу Лейфссону и его жизни «Олафа Трюгвасона». Более ранние источники, такие, как «История Норвегии» и «Агрип», не упоминают Гренландию среди стран, обращенных королем Олафом. В «Истории Норвегии» утверждается, что гренландцы обратились в христианство под влиянием своих соседей-исландцев.

¹³ Безграничный и вполне заслуженный авторитет Фритьофа Нансена (Klimatsvekslinger in Nordens Historie, Oslo, 1925; Klimatsvekslinger i historisk og postglacial Tid, Oslo, 1926) и Вильхьяльмура Стефансона послужили причиной того, что многие люди так и не смогли принять ту картину климатических изменений, которая представлена в этой книге. С другой стороны, в пользу таких климатических изменений свидетельствуют современные археологи, географы, океанографы, зоологи, палеоботаники и, что особенно важно, климатологи. Своими собственными выводами я обязан прежде всего работам Отто Петересона (Climatic Variations in Historic and Prehistoric Time) и Лауге Коха (The East Greenland Ice). Кох суммирует это так: «Не оставляет сомнений, что норманны были обеспокоены ухудшением в XIII веке климатических условий… однако до полного исчезновения норманнов с гренландской территории вновь наступило улучшение климата [после 1400 года], поэтому исчезновение норманнов следует приписывать не столько падению температур, сколько утрате коммуникаций с Европой и наступлению эскимосов с севера».

¹⁴ Долгое время считали, что между Гренландией и Северной Европой находится своеобразный мост из земель. На востоке он соприкасается с Бьярмаландом, который расположен за Белым морем. Эту землю, которую легенды нередко населяли гигантами, можно видеть на многих картах, включая и те, что были найдены в Скалхольте и Холаре. Фигурирует эта земля и на тех двух картах, которые Грип, бургомистр Киля, отослал в 1551 году королю Христиану III — «из каковых карт ваше величество может видеть, что страна вашего величества Гренландия простирается вплоть до Нового Света и тех островов, которые открыли португальцы и испанцы, так что до этих земель можно добраться из Гренландии по суше. Можно до них добраться по суше и из Лапландии, из замка Вардёхус». Существование подобной земли-фантома стимулировало фантазию людей в той же степени, что и существование Хафсботна, или Полярного залива, протянувшегося от 20 градуса западной долготы до 40 градуса восточной долготы. К счастью, этот сухопутный мост был вполне проходим для людей и животных. Так, некий Хрейдар рассказывал, что он пересек его вместе со своей козой. Коза питалась растущей там травой, а Хрейдар — козьим молоком. Вполне естественно, что с тех пор его стали называть не иначе как Козлиным Хрейдаром.

¹⁵ Название «скрэлинги» применялось норманнами для обозначения тех туземных племен, с которыми им пришлось столкнуться в Гренландии (эксимосы), а также в Маркланде и Винланде (эскимосы или индейцы), Не вполне понятно, что именно значит это слово. «Это название можно соотнести с современным норвежским skræla («пронзительный крик, вопль») или с исландским skrælna («сокращаться»). В современном исландском языке skræling означает «простой парень», «деревенщина», а в современном норвежском — «слабак». Сами эскимосы называли себя Inuit (ед. ч. Inuk) — «человеческие существа» или «люди».

¹⁶ Вполне естественно, что исландцы совершали экспедиции к разным местам восточного побережья Гренландии, которое находилось так близко от их острова, и Свалборд («Холодный край»), скорее всего, был расположен где-то в районе залива Скорсби. Маловероятно, что это был такой отдаленный и бесплодный остров, как Ян-Майен или же Шпицберген.

¹⁷ Annalium Farrago. Исландика X, с. 2. Анналы были написаны приблизительно в 1637 году на латинском языке. Считается, что они были составлены на основе документов, которые погибли в огне того пожара, что уничтожил в 1630 году собор в Скалхольте. Несколько сомнительным подтверждением их достоверности являются «параллельные» им линии из «Гренландской хроники» Лискандера (1608).

¹⁸ Эту точку зрения весьма убедительно отстаивал в своих работах Вильхьяльмур Стефансон, а также Хельге Ингстад (Landet under Polarstjernen, с. 356–361). С некоторой осторожностью соглашался с нею и К. Джини (On the Extinction of the Norse Settlements in Greenland). Джини обращал внимание на то обстоятельство, что в могилах Вестрибиггда отмечается явное расхождение в количестве похороненных там мужчин и женщин, что должно было явиться следствием такого же несоответствия и в жизни. Далее он выдвигает весьма любопытное, но малоприемлемое предположение, согласно которому белые гренландцы могли смешаться со скрэлингами именно по инициативе норманнских женщин. Стоит упомянуть здесь и о книге Йона Дуасона (Landkönnun og Landnám Íslendinga í Vesturheim, Reykjavik, 1941–1948), в которой содержится богатая подборка материала, а также не вполне корректные спекуляции на тему норманнских атлантических поселений. Теория миграции имеет свои достоинства, позволяя к тому же избавиться от целого ряда трудностей. К несчастью, при этом она порождает новые, тогда как свидетельства в ее пользу слишком незначительны. Естественным убежищем для норманнов Западного поселения, теснимых эскимосами Севера, было Восточное поселение, в котором проживали их друзья и родственники.

¹⁹ Последние аргументы относительно того, что именно северный Ньюфаундленд является Винландским мысом, изложены в приложении IV: «Страумфьорд в Винланде».

²⁰ В письме Вильхьяльмура Стефансона мистеру Гаторну-Харди он разъясняет, каким образом канадские эскимосы наполняли бурдюки из тюленьей кожи костным мозгом карибу, смешанным с кровью (это считалось у них большим деликатесом). Это позволяет отказаться от первоначальной гипотезы об индейском пеммикане.

²¹ Следующий отрывок цитировался уже много раз: «Алгонкины утверждают, что в древние времена, когда между индейцами шли жестокие сражения, они изобрели устрашающее оружие нападения. Большой валун заворачивался в новую кожу и к нему приделывали большую рукоять. Высыхая, кожа плотно обтягивала камень, после чего ее разрисовывали всевозможными эмблемами. Это грозное орудие, к которому вполне применимо название «баллиста», было нарисовано исходя из указаний вождя алгонкинов. Несли его сразу несколько воинов. Сброшенное на лодку или каноэ, оно вполне могло потопить ее. Если же его внезапно сбрасывали сверху на группу людей, оно легко могло покалечить их или даже убить». H. R. Schoolcraft. Indian Tribes of the United States, 1851, I, 85.

²² Кристни сага: «Мужчины из северной и южной четвертей, а также большая часть тех, кто проживал в западной четверти, крестились в горячих источниках, «поскольку у них не было желания заходить в холодную воду».

²³ «Стурлубок» продолжает: «Наттфари, приплывший сюда вместе с Гардаром, еще раньше взял в собственность Рейкьядал и сделал там отметки на деревьях. Однако Эйвинд Асельссон прогнал его прочь, позволив ему поселиться лишь в Наттфаравике».

²⁴ Согласно традиции, он нашел своих рабов спящими на Свефнейяре, Сонных островах, где они должны были добывать соль, и сбросил их со скалы, которая с тех пор называется Галги — Скала Галлов.

²⁵ Одд совершил переход в 220 миль по самой плохой в Исландии территории.

²⁶ Скорее следует поверить тому сообщению саги, согласно которому Эйрик умер язычником. Весь его облик (как он представлен в сказании) свидетельствует о его приверженности языческой вере. Достаточно вспомнить его привязанность к тому белому медведю, которого убил Торгильс из «Флоаманна сага», или же родича Эйрика из «Ланднамабок» по имени Фарсерк. Но когда до Гренландии дошли новости об обращении исландцев (что должно было произойти вскоре после 1000 года), Эйрик мог сам осенить себя крестом по обычаю викингов (то есть он начал осенять себя крестом, не пройдя обряда крещения, что позволило ему жить в мире и согласии с христианами и даже быть похороненным на дальнем краю церковного двора — и все это без формального отречения от своих языческих верований). Prima signatio могло явиться важным следствием примирения Эйрика с его женой Тьодхильд, обеспечив ему тем самым домашний мир и покой.

²⁷ Автор «Королевского зеркала» в своем сообщении о чудесах в гренландских водах излагает историю о Морской ограде, или Вздымающихся волнах: «Есть еще одно чудо в гренландских морях, но правда ли это, мне точно неизвестно. Называется оно «морской оградой» (hafgerðingar), и когда на него смотришь, кажется, будто все волны океана собрались в три большие кучи, из которых образовались три огромных вала. Эта ограда тянется через все море, так что нигде не видно ни малейшего просвета. Эти волны выше любых гор и похожи на крутые отвесные скалы. Лишь немногим из тех, кто столкнулся в море с подобным явлением, удалось благополучно уплыть прочь» (пер., Ларсона). В данном случае обычно принимается объяснение Стинструпа, который утверждал, что такие волны могли быть результатом землетрясений на дне моря.

²⁸ «Ислендингабок»: «После гибели короля Олафа Трюгвасона в морском сражении у Свольда в 1000 году. После этого ярлом Норвегии стал Эйрик Хаконарсон, один из противников короля».

²⁹ Сведения о призраках на Фроде содержатся в «Эйрбиггья сага», главы 50–55.

³⁰ Вот рассказ о Хвитраманналанде. Корабль Ари Массона отнесло к Хвитраманналанду, который также называют Великой Ирландией. Он расположен в западной части океана неподалеку от Винланда. От Ирландии до Хвитраманналанда шесть дней плавания на запад. Ари не смог покинуть эту страну и был там крещен. Первым поведал об этом Храфн по прозвищу Лимерик-фарер, который провел долгое время в Лимерике в Ирландии. Согласно Торкелю Геллисону, исландцы, получившие эту информацию от ярла Оркнейских островов Торфинна, рассказывали, что хотя Ари и признали в Хвитраманналанде, он так и не смог покинуть эту страну. Относились там к нему с большим уважением. Еще одним человеком, который тоже не смог покинуть эту мифическую страну, был Бьёрн, возлюбленный Турид, — тот самый, который «был куда более близким другом хозяйке Фроды, чем ее брату, священнику из Хельгафелла». (Eyrbyggja Saga, гл. 64).

³¹ Далее Хаук Эрлендссон поместил генеалогию, восходящую к нему самому: дочерью сына Снорри Карлсефни была и Стейнунн — та, которая вышла замуж за Эйнара, сына Грундар-Кетиля, сына Торвальда Крока, сына Торира из Эспихола. Ее сыном был Торстейн Ранглат, который был отцом той самой Гудрун, на которой женился Йорунд из Кельдура. Их дочерью была Халла, мать Флози, отца Вальгерды, матери Герры Эрленда Стерки, отца Герры Хаука по прозвищу Законодатель. Другой дочерью Флози была Тордис, мать леди Ингигерд Могущественной, дочерью которой была леди Халльбера, аббатисса Рейниснеса в Стаде. Немало и других знатных людей было среди потомков Карлсефни и Гудрид. Да пребудет с нами Господь. Аминь.

³² С наброска Торхаллура Вильмундарсона, сделанного над заливом Эпав, на Ньюфаундленде, и заново оформленного Халлдором Петурссоном. Набросок Торхаллура Вильмундарсона изображает ручей Блэк-Дак, текущий мимо того места, где Ингстад вел в 1962 году свои раскопки, в залив Эпав. Автор рисунка не стал заниматься реконструкцией руин, но представил общую картину предположительной на 1000 г. н. э. сцены. На заднем плане (слева) — побережье Лабрадора с островом Белл (в центре) у входа в пролив. На заднем плане (справа) — мыс Болд. За Священным заливом располагается Большой священный остров (слева), далее — Малый священный остров (позади острова Ворренс).

ГРЕНЛАНДСКАЯ САГА

«Грёнлендинга сага»

Жил некогда человек по имени Торвальд, сын Асвальда, внука Ульфа-Оксен-Торира. Торвальд и его сын Эйрик Рыжий покинули Йедер [в Норвегии] и уплыли в Исландию, так как совершили несколько убийств. Исландия к тому времени была полностью заселена. Поначалу они построили себе дом в Дрангаре (на Восточных скалах), в Хорнстрандире, где Торвальд и умер. Эйрик женился на Тьодхильд, дочери Иорунд и Торбьорга, которая до этого была замужем за Торбьорном Хаукадалером. После смерти отца Эйрик отправился на север и обосновался в Эйрикстадире, рядом с Ватнасхорном. Сына Эйрика и Тьодхильд звали Лейф.

После убийства Эйольфа Саура и Хольмганга-Храфна Эйрик вынужден был покинуть Хаукадаль. Он отправился на запад в Брейдафьорд и построил себе дом на Окснее — в Эйрикстадире. Он одолжил Торгесту свои бревна для помоста, но не смог затем получить их назад. По этой причине между ним и Торгестом вспыхнула ссора, которая описывается в сказании об Эйрике. На стороне Эйрика был Стир Торгримссон, а также Эйольф из Свинея, сыновья Торбранда из Альптафьорда и Торбьорн Вифильссон. Торгеста же поддерживали сыновья Торда Геллира и Торгейр из Хитардала.

На тинге, прошедшем в Торснесе, Эйрик был объявлен вне закона. В Эйриксваге он начал готовить свой корабль для выхода в море. Когда же судно было полностью готово, Стир и другие его товарищи помогли ему благополучно миновать острова. Эйрик сообщил своим друзьям, что собирается отправиться на поиски той страны, которую видел однажды Гуннбьорн Ульф-Кракасон, заброшенный штормом далеко в океан и открывший Гуннбьярнарскер — шхеры Гуннбьорна. Если он найдет эту землю, отметил Эйрик, он вернется назад и обо всем расскажет своим друзьям.

Эйрик плыл кратчайшим путем мимо Снэфеллсйокула. Он нашел новую землю и пристал к берегу в том месте, которое сам назвал Мидьокулом и которое сейчас называется Бласерком. Оттуда он направился вдоль берега на юг, чтобы оценить, пригодна ли эта земля для заселения. Первую свою зиму он провел в Эйриксее, что находится в центре Восточного поселения, а с приходом весны направился в Эйриксфьорд, где построил себе дом. Летом он направился на запад, в неисследованные еще земли, давая названия всему, что встречал на своем пути. Вторую зиму он провел в Хольмаре возле Хварфсгнипы, но на третье лето отправился дальше на север — к Снэфеллу и Хравнсфьорду. Посчитав, что, продвинулся достаточно далеко, он вернулся назад и провел третью зиму в Эйриксее, неподалеку от устья Эйриксфьорда.

На следующее лето он вернулся в Исландию и привел свой корабль в Брейдафьорд. Открытую им страну он назвал Гринланд — Зеленая страна, так как посчитал, что такое название привлечет туда больше людей. Зиму он провел в Исландии, но следующим летом отправился заселять новую землю. Поселился Эйрик в Браттахлиде — на Крутом склоне, в Эйриксфьорде.

Знающие люди сообщают, что в то лето, когда Эйрик отправился заселять Гренландию, вместе с ним из Брейдафьорда и Боргарфьорда отплыли еще 35 кораблей [по другой версии — 25], но лишь 14 из них благополучно добрались до места. Остальные же вынуждены были вернуться назад, а другие погибли. Произошло это за пятнадцать лет до того, как Исландия была обращена в христианство. Это было в то самое лето, когда епископ Фридрек и Торвальд Кодранссон вернулись из Исландии в Норвегию.

Вот имена людей, которые отправились тогда в Гренландию вместе с Эйриком и взяли себе землю под поселение: Герьольф взял Херьольвсфьорд (а жил он в Херьольвснесе); Кетиль — Кетильсфьорд, Храфн — Хравнсфьорд, Сольви — Солвадаль, Хельги Торбрандссон — Альптафьорд, Торбьёрн Глора — Сиглуфьорд, Эйнар — Эйнарсфьорд, Хафгрим — Хавгримсфьорд и Ватнахверви, Арнлауг — Арнлаугсфьорд. Некоторые же из них отправились в Западное поселение.

Спустя шестнадцать лет [по другой версии — четырнадцать] после того, как Эйрик Рыжий уплыл на поселение в Гренландию, его сын Лейф совершил путешествие из Гренландии в Норвегию. Он достиг Трандхейма в ту самую осень, когда король Олаф Трюгвасон уехал с севера из Халогаланда. Лейф привел свой корабль в Нидарос и немедленно отправился на встречу с королем Олафом, который проповедовал ему истинную веру, как и всем прочим язычникам, с которыми встречался. С Лейфом у короля не было никаких проблем: и он, и его товарищи крестились, и Лейф провел эту зиму с королем, который принимал его очень благосклонно [ «Флатейярбок»].

В то же самое лето [то есть в 1000 году] король Олаф отправил в Исландию Гизура и Хьялти. Теперь же он послал Лейфа в Гренландию проповедовать там христианство. Вместе с ним король отправил священника и других благочестивых людей, чтобы окрестить местный народ и разъяснить им принципы истинной веры. Лейф отплыл в Гренландию в то же лето, а по пути подобрал команду одного корабля, потерпевшего крушение. Он достиг Гренландии в конце лета и отправился жить в Браттахлид, к своему отцу Эйрику. С тех пор люди стали называть его Лейф Счастливый. Но его отец считал, что один его поступок стер другой: хотя Лейф и спас жизнь команде целого корабля, но он же привез в Гренландию «этого проходимца» (так Эйрик именовал священника). Несмотря на это, Лейфу удалось убедить его креститься; тогда же были крещены все жители Гренландии^{26} [ «Флатейярбок»].

Герьольф был сыном Барда Герьольфесона и родственником Ингольфа Поселенца. Ингольф дал [старшему] Герьольфу и его людям землю между Вагом и Рейкьянесом. Поначалу Герьольф [младший] жил в Дрепстоке. Жену его звали Торгерд, а сына — Бьярни, и был это весьма одаренный молодой человек. С самых ранних лет он много путешествовал за границей и преуспел как в накоплении богатств, так и в приобретении хорошей репутации. Зимы он проводил либо за морем, либо у своего отца, и вскоре приобрел свой собственный корабль. В последнюю зиму, проведенную Бьярни в Норвегии, Герьольф продал свою ферму и отправился с Эйриком в Гренландию. На борту корабля вместе с Герьольфом был один христианин с Гебридских островов — тот самый, что сочинил «Хафгердингадрапу» — то есть «Сказание о Вздымающихся волнах»^{27}, в котором были следующие стихи:

Я молю того, кто свят и безупречен:
О, мой Отец, мой путь и мое пристанище,
Владыка небес, пусть твоя благословляющая рука
Охранит меня в моих странствиях.

Герьольф обосновался в Херьольвснесе, и был он весьма почитаемым человеком. Эйрик Рыжий жил в Браттахлиде. Он занимал очень высокое положение, и все признавали его авторитет. Детьми Эйрика были Лейф, Торвальд и Торстейн, а также дочь по имени Фрейдис, которая вышла замуж за человека по имени Торвард. Жили они в Гардаре, там, где сейчас находится усадьба епископа. Фрейдис была женщиной с характером, тогда как Торвард — обыкновенным ничтожеством. Она вышла за него замуж главным образом из-за денег. Жители Гренландии были в то время язычниками.

Бьярни привел свой корабль в Эйрар в то самое лето, когда его отец уплыл в Гренландию. Эта новость застала Бьярни врасплох, и он даже не стал разгружать свой корабль. Товарищи спросили его, что он намерен делать, и Бьярни ответил, что собирается, как обычно, провести зиму в доме своего отца:

«Я собираюсь отплыть в Гренландию, если вы готовы отправиться туда со мной».

Все заявили, что согласны с его решением.

«Это будет рискованное путешествие, — сказал Бьярни, — поскольку никто из нас еще не плавал в тех морях».

И все же они отправились в путь и плыли три дня, пока земля не скрылась у них из виду. Затем попутный ветер стих, и задули северные ветра, принесшие густой туман, так что они потеряли всякое представление о том, куда они плывут. Все это продолжалось не один день, но в конце концов выглянуло солнце, и они смогли определиться с курсом. Так они плыли еще один день, после чего увидели землю и стали обсуждать, что это могла быть за земля. Бьярни заявил, что, по его мнению, это не Гренландия. Его спросили, намерен ли он плыть к этой земле или нет. «Я бы хотел, — заявил Бьярни, — подплыть как можно ближе к этой земле». Так они и поступили и вскоре увидели, что там нет гор и что вся эта страна покрыта лесами. Они оставили землю по левому борту и поплыли дальше.

Так прошло еще два дня, прежде чем они увидели новую землю. Команда снова спросила Бьярни, не думает ли он, что это Гренландия. Но, по его мнению, эта земля тоже не могла быть Гренландией, «поскольку говорят, что в Гренландии много больших ледников». Вскоре они подошли ближе к земле и обнаружили, что она представляет собой большую равнину, покрытую густыми лесами. Команда обсудила положение дел и решила, что пора пристать к берегу. Но Бьярни отказался это сделать. Его товарищи заявили, что им нужны вода и лес. «Ничего вам не нужно», — ответил им Бьярни и услышал в ответ не самые теплые слова.

Бьярни отдал приказ плыть дальше, что и было исполнено. Они плыли еще три дня при юго-западном ветре и в третий раз увидели землю — высокую, гористую и покрытую ледниками. Команда спросила Бьярни, будет ли он причаливать здесь к берегу, но Бьярни ответил, что не желает этого делать: «По-моему, эта страна ни для чего не пригодна». Тогда они поплыли вдоль земли и вскоре увидели, что это остров.

И вновь они направили свой корабль в океан, сопровождаемые попутным ветром. Вскоре ветер посвежел, и теперь они уже плыли под полными парусами. Спустя четыре дня они увидели еще одну землю. Команда спросила Бьярни, не Гренландия ли это. «Все это очень похоже на то, что я слышал о Гренландии, — заметил Бьярни. — И здесь мы пристанем к берегу».

Так они и поступили и вечером того же дня причалили к берегу возле одного мыса. Там уже была привязана лодка, на мысу жил отец Бьярни — Герьольф. Именно поэтому мыс был назван его именем — Херьольвснес. Бьярни поселился в доме отца и оставался с ним до конца жизни, а после смерти Герьольфа жил здесь в качестве его наследника.

Затем случилось так^{28}, что Бьярни Герьольфссон покинул Гренландию, чтобы встретиться с ярлом Эйриком, и последний принял его весьма радушно. Бьярни поведал о своих путешествиях и тех землях, которые он видел, и люди подумали, что мало в нем было предприимчивости и любопытства, если он не захотел узнать подробнее, что это за земли. И многие его за это осуждали. Бьярни стал вассалом ярла и на следующее лето вернулся в Гренландию. Здесь в то время много говорили о его открытиях. Лейф, сын Эйрика Рыжего из Браттахлида, встретился с Бьярни и купил у него корабль. Здесь же Лейф нашел команду (как рассказывают, всего их было 35 человек). Лейф пригласил своего отца Эйрика присоединиться к его экспедиции, но тот отказался, посчитав, что уже слишком стар и не сможет, как прежде, переносить все тяготы опасного путешествия. Но Лейф возразил, что из всех членов их семьи Эйрик по-прежнему может рассчитывать на особую удачу, и тот в конце концов поддался на уговоры сына. Как только они подготовили все для путешествия, сразу же выехали к морю из дома. Не успели они, однако, преодолеть и часть пути, как лошадь Эйрика оступилась, он упал и повредил ногу. «Не судьба, видно, мне, — сказал Эйрик, — открыть еще одну землю. И мы больше не можем продолжать наш путь вместе». Эйрик вернулся домой в Браттахлид, а Лейф и его товарищи поскакали дальше к кораблю, и всего их было, как утверждают, 35 человек. Был среди них и один немец по имени Тюркир.

Снарядив свой корабль, они отправились в открытое море и прежде всего поплыли к той земле, которую Бьярни и его команда видели последней. Подплыв к берегу, они стали на якорь и спустили лодку, затем сошли на берег, но не увидели там ни единой травинки. Повсюду были одни ледники, а от моря к ледникам вела единственная скальная плита. Страна показалась им совершенно пустынной и бесплодной. «По крайней мере, — заметил Лейф, — с нами не случилось так, как с Бьярни, который даже не сошел на берег. Теперь я хочу дать этой земле имя и назову ее Хеллуланд — Скалистая равнина». После чего все они вернулись на корабль.

Затем они снова направились в море в поисках другой земли. И на этот раз мореходы приблизились к берегу, бросили якорь, спустили лодку и высадились на берег. Новая страна оказалась равнинной и лесистой. Берега, отлого спускающиеся к морю, были покрыты мелким белым песком. «Этой стране, — заявил Лейф, — следует дать имя в соответствии с ее природой, поэтому я назову ее Маркланд — Лесная страна». После этого они сразу же вернулись на корабль.

Затем они снова вышли в море и плыли два дня при северо-восточном ветре, пока не увидели еще одну землю. Они приблизились к земле и достигли острова, лежащего к северу от нее. Там они сошли на берег и осмотрелись. Погода стояла чудесная, на траве была роса. Они опустили руки в эту росу, затем поднесли ее ко рту и подумали, что никогда еще им не встречалось ничего слаще ее. Затем они вернулись на корабль и заплыли в узкий пролив, лежащий между островом и северным мысом неизвестной земли. Отсюда они направились на запад, обогнув по пути мыс. Там были обширные отмели, и кораблю пришлось долго пробираться между ними, пока наконец Лейф и его товарищи не увидели впереди открытое море. Но их желание сойти на берег было столь велико, что они не стали дожидаться прилива, а спустили лодку и пристали к земле в том месте, где из озера вытекала река. Затем, как только прилив поднял их корабль, они вернулись к нему на лодке и провели его в реку, а оттуда в озеро, где и встали на якорь. Они перенесли на берег свое имущество и соорудили себе палатки для жилья. Но позднее, решив остаться здесь на зиму, выстроили себе большой дом.

И в реке, и в озере было много лосося, и рыба эта была куда больше той, которую они когда-либо видели. Климат здесь казался на редкость теплым, и им даже не пришлось заготавливать скоту сено: мороза зимой не было, и трава лишь немного поблекла. День и ночь здесь были более равны друг другу по протяженности, чем в Гренландии и Исландии. В самый короткий день зимы солнце было так же хорошо видно в три часа пополудни, как и утром. (Буквально: в самый короткий день (или дни) у солнца там был eyktarstaðr и dagmálastaðr. В начале XI столетия у норманнов еще не было часов, но указанный период охватывает примерно шесть часов: три до полудня и три после.)

Как только они завершили строительство дома, Лейф обратился к своим товарищам со следующими словами: «Теперь я хочу разделить нашу команду на две отдельные группы и исследовать эту страну. Одна группа останется здесь, в доме, а другая отправится на разведку — но так, чтобы они ни в коем случае не разделялись и могли вернуться домой уже к вечеру». Так и повелось с того времени, и Лейф то отправлялся в экспедиции, то оставался дома. Лейф был мужчиной высоким и сильным, привлекательной наружности. Он отличался умом и проницательностью, был во всех отношениях воздержанным и честным.

Как-то случилось так, что они вернулись домой без одного человека, немца Тюркира. Лейфа это очень расстроило, так как Тюркир долго жил вместе с ним и его отцом и очень привязался к Лейфу, когда тот был еще совсем ребенком. Лейф высказал своим товарищам немало нелицеприятных слов и сам отправился на поиски Тюркира, взяв с собой еще дюжину человек. Не успели они еще отойти далеко от дома, как столкнулись с Тюркиром, возвращавшимся к месту стоянки. Все они с большой радостью приветствовали его. Лейф сразу же заметил, что его приемный отец в хорошем настроении. Тюркир был человеком невысоким и невзрачным, с выступающим лбом и невыразительным лицом, зато на редкость искусным в различного рода ремеслах.

— Почему вы так задержались, — спросил Лейф, — и почему проделали этот путь отдельно от своих товарищей?

Поначалу Тюркир долго говорил по-немецки, так что никто не мог его понять. Но спустя какое-то время он заговорил по-норвежски:

— Я прошел ненамного дальше, чем вы, но могу сообщить вам кое-что новое: я нашел виноградные лозы с гроздьями на них.

— Неужели это правда? — спросил Лейф.

— Разумеется, это правда, — ответил Тюркир. — Я родился в стране, где виноград — отнюдь не редкость.

Они спали всю ночь, а наутро Лейф сообщил им следующее:

— Теперь у нас с вами есть два основных занятия — собирать виноград и валить лес, поскольку я хочу нагрузить этим свой корабль.

Так они и поступили, и вскоре вся их буксирная лодка была заполнена виноградными лозами. Они полностью загрузили свой корабль и весной отправились в путь. Лейф назвал ту землю в соответствии с теми хорошими вещами, которые они нашли на ней, Винланд — Виноградная страна. Затем они вышли в море и плыли при попутном ветре, пока не увидели вдали ледяные горы Гренландии.

Тогда один человек нарушил молчание и спросил у Лейфа:

— Почему ты так круто забираешь к ветру?

— Я думаю об управлении кораблем, — ответил Лейф, — но не только о нем. Вы ничего не замечаете в стороне от нашего пути?

Они ответили, что не видят ничего необычного. — Я не уверен, — заметил Лейф, — вижу ли я вон там корабль или риф.

Теперь и они увидели это тоже и сочли, что это риф. Но глаза Лейфа были гораздо зорче их, и он разглядел на этом рифе людей.

— Я думаю, нам следует двигаться против ветра, — сказал Лейф. — Тогда мы подойдем к ним так близко, что при необходимости сможем поднять их на борт. Если же они настроены воинственно, мы сохраним за собой контроль за ситуацией.

Итак, они направились к рифу, спустили парус и встали на якорь. Затем спустили на воду вторую маленькую лодку, которая была на корабле. Тюркир спросил людей с рифа, кто они такие.

Их предводитель ответил, что его зовут Торир и по происхождению он норвежец.

— А как зовут тебя? — спросил он Лейфа. Лейф ответил ему.

— Ты сын Эйрика Рыжего из Браттахлида? — поинтересовался Торир.

Лейф сказал ему, что он действительно сын Эйрика.

— А теперь я хочу пригласить вас всех на борт моего корабля со всем тем грузом, который он сможет увезти.

Они приняли его предложение и поплыли вместе с ним в Эйриксфьорд. В конце концов они добрались до Браттахлида. Лейф пригласил Торира, его жену Гудрид и еще трех человек к себе. Они также нашли жилье как для спутников Торира, так и для своих собственных. Всего же Лейф снял с рифа пятнадцать человек. После этого его и прозвали Лейфом Счастливым. Этот поступок, равно как и путешествие в Винланд, принесли Лейфу уважение сограждан и в немалой степени пополнили его кошелек.

В эту зиму Торира и его спутников поразила тяжелая болезнь, так что многие из них умерли, и Торир в том числе. В эту же зиму умер и Эйрик Рыжий.

Люди без конца обсуждали экспедицию Лейфа в Винланд. Его брат Торвальд считал, что они недостаточно исследовали новые земли. Тогда Лейф сказал Торвальду: «Если ты хочешь, брат, отправляйся сам в Винланд на моем корабле. Но сначала я поплыву на нем к рифу, с которого снял Торира, и заберу оттуда строевой лес».

Так он и сделал. И теперь Торвальд готовился под руководством своего брата Лейфа отправиться в путешествие вместе с тридцатью товарищами. Позднее они снарядили корабль и вышли в море, но о том, как проходило их плавание, ничего неизвестно — вплоть до того момента, как они прибыли в Винланд, в Лейфсбудир, где они провели зиму, приводя в порядок корабль и питаясь пойманной в море рыбой. Весной же Торвальд приказал готовить корабль, а часть его людей отправилась на лодке вдоль западного побережья, исследуя страну. Земля эта оказалась на редкость привлекательной. Вся она была покрыта лесами, которые подступали совсем близко к берегу; сам же берег был усыпан мелким белым песком. Вдоль побережья им встретилось большое количество островков и мелей. Нигде они не обнаружили жилища людей, только на одном из западных островов нашли деревянное зернохранилище. Больше там не было ничего, сделанного руками человека, так что осенью они вернулись назад, в Лейфсбудир.

На следующее лето Торвальд отправился с торговым судном на восток и далее на север, вдоль побережья. Возле одного из мысов их застигла непогода, корабль выбросило на берег, так что он разбил киль. Торвальду и его спутникам пришлось надолго задержаться в этом месте, ремонтируя корабль. И тогда Торвальд сказал своим товарищам: «Я хочу, чтобы мы установили на этом мысе корабельный киль и назвали его Кьяларнес — Мыс-Киль». Так они и сделали, а потом поплыли прочь, на восток, вдоль берега, и так приплыли в устье следующего фьорда. Там они стали на якорь возле одного мыса, сильно поросшего лесом. С корабля на берег перебросили сходни, и Торвальд со всей командой сошел на берег. «Это прекрасное место, — отметил Торвальд. — И здесь я хотел бы построить себе дом». Затем они направились к кораблю и только тут заметили на песке какие-то три холма. Мореходы направились к ним и обнаружили три перевернутые лодки, обтянутые кожей, и под каждой лодкой было три человека. Тогда Торвальд и его товарищи разделились и напали сразу на всех этих людей. Восемь человек они убили, а один смог скрыться на своем каноэ. Затем норманны поднялись на мыс, откуда были хорошо видны все окрестности, и разглядели по берегам фьорда множество холмов, которые были, по их мнению, не чем иным, как жилищами людей. И сразу же после этого их одолела такая сонливость, что они не смогли противостоять ей и все заснули. Затем до них донесся крик, заставивший их подняться: «Вставай же, Торвальд, и вы тоже, если хотите остаться в живых. Возвращайся на корабль со своими людьми и скорее плыви прочь от этой земли!» В тот же миг из глубины фьорда появилось бесчисленное количество обтянутых кожей лодок, и весь этот флот атаковал Торвальда и его спутников. «Мы должны немедленно возвести укрытия по обеим сторонам корабля, — приказал Торвальд, — а затем защищаться до последнего». Так они и сделали. Скрэлинги продолжали стрелять в них еще какое-то время, а затем бросились прочь — с такой скоростью, на какую только были способны.

Когда все закончилось, Торвальд поинтересовался у своих людей, не ранен ли кто из них. На это ему ответили, что все они в полном порядке. «У меня под рукой рана, — сообщил им Торвальд. — Стрела пролетела между планшетом и щитом и ранила меня. Вот эта стрела, и она принесет мне смерть. Теперь я приказываю вам как можно скорее готовиться к возвращению. Меня же вы отнесете на тот самый мыс, где я собирался построить себе дом. Возможно, это были пророческие слова, когда я сказал, что хотел бы пожить там какое-то время. Там вы и похороните меня, и установите кресты у меня в ногах и возле головы. Мыс же этот отныне пусть зовется Кроссанес (Крестовый мыс)».

Гренландия в то время уже была христианской страной, хотя Эйрик Рыжий умер еще до обращения гренландцев в христианство.

И вот Торвальд умер. Его товарищи сделали все так, как он их просил, а затем присоединились к остальным и рассказали им обо всем, что произошло. Они оставались там в течение еще одной зимы, собирали виноград и грузили его на корабль. Весной, совершив все необходимые приготовления, они отплыли в Гренландию и привели свой корабль в Эйриксфьорд, чтобы поведать Лейфу о судьбе его брата.

Тем временем в Гренландии произошло следующее событие: Торстейн из Эйриксфьорда женился и взял себе в жены Гудрид Торбьярнардоттир, которая, как уже упоминалось ранее, была женою Торира Истмена. Но теперь Торстейн Эйриксон собрался плыть в Винланд, чтобы забрать оттуда тело своего брата Торвальда. Он стал готовить к отплытию тот же самый корабль, подобрав команду по росту и силе. С собой Торстейн взял двадцать пять моряков и свою жену Гудрид. Подготовив корабль, они вышли в открытое море, и вскоре земля скрылась у них из виду. Все лето штормы носили их по морю, так что они не имели ни малейшего представления о том, где они находятся. Но спустя неделю после начала зимы они пристали к берегу в Лисуфьорде — в Гренландии, в Западном поселении. Торстейн начал подыскивать жилище и вскоре смог расселить всех своих товарищей. Только ему и его жене не нашлось пристанища, так что они были вынуждены провести две ночи на борту корабля.

В то время христианство в Гренландии еще только завоевывало свои позиции.

Как-то ранним утром к установленной на борту корабля палатке Торстейна и Гудрид подошли несколько человек, и их вождь спросил, что за люди находятся в палатке.

— Нас здесь двое, — ответил Торстейн. — А вы кто такие?

— Меня зовут Торстейн, но больше я известен под именем Торстейн Черный. Я пришел сюда, чтобы предложить тебе и твоей жене отправиться ко мне в дом и поселиться у меня.

Торстейн ответил, что он должен посоветоваться с женой, которая предложила решить этот вопрос ему самому, так что он решил согласиться.

— Тогда я вернусь за вами завтра и приведу ломовую лошадь, так как хочу, чтобы у вас было с собой все необходимое. Но живу я очень уединенно, и в доме кроме меня только один человек — моя жена. Человек я очень упрямый и своевольный, к тому же исповедую иную веру, чем вы, — хотя и подозреваю, что вы исповедуете лучшую.

Он пришел за ними на следующий день с лошадью, и они поселились у Торстейна Черного, который очень хорошо о них заботился. Гудрид была женщиной привлекательной наружности, умной и прекрасно умела обращаться с чужими людьми.

В начале зимы товарищей Торстейна Эйриксона поразила болезнь, и многие из них умерли. Торстейн приказал изготовить гробы для тех, кто умер, а затем переправить их на корабль, сделав все необходимые приготовления: «Поскольку я собираюсь перевезти летом все тела в Эйриксфьорд». Но спустя очень короткий промежуток времени болезнь поразила и членов семьи Торстейна Черного. Первой заболела его жена, которую звали Гримхильд. Она была очень рослой женщиной и сильной, как мужчина, но болезнь быстро иссушила ее. Вскоре заболел и Торстейн Эйриксон. Оба они слегли практически в одно и то же время. Вскоре Гримхильд, жена Торстейна Черного, умерла. Как только она умерла, Торстейн Черный вышел из комнаты за доской, на которую он мог бы положить тело. «Не уходи надолго, Торстейн», — попросила Гудрид, и тот пообещал ей, что скоро вернется. Через некоторое время заговорил Торстейн Эйриксон: «Чудны пути нашей хозяйки. Вот ведь она пытается подняться на локтях и свешивает ноги с кровати в поисках своих ботинок». В этот момент в дом вошел хозяин дома Торстейн, и Гримхильд тут же легла, а все балки в комнате заскрипели. Торстейн сделал гроб для Гримхильд, затем вынес его наружу и должным образом похоронил. И хотя он был рослым и крепким мужчиной, ему понадобилась вся его сила, чтобы вынести тело из дома.

Вскоре состояние Торстейна Эйриксона ухудшилось, и он умер. Его жена Гудрид была вне себя от горя. В то время все они находились в общей комнате. Гудрид села на табуретку, стоявшую возле скамьи, на которой лежал ее муж Торстейн. Тогда хозяин дома Торстейн поднял ее с этой табуретки и посадил ее на другую скамью, рядом с собой, которая стояла напротив той, где лежало тело. Торстейн долго говорил с Гудрид, утешая в ее горе, и пообещал ей отправиться вместе с ней в Эйриксфьорд и перевезти туда тела ее мужа и всех его умерших товарищей. «Я возьму с собой также других людей, — сказал ей Торстейн, — чтобы поддержать тебя и помочь тебе».

Она поблагодарила его. Но тут Торстейн Эйриксон приподнялся, сел и произнес: «Где Гудрид?»

Трижды он спросил так, но она хранила молчание.

Затем она спросила Торстейна Черного: «Должна ли я отвечать на его вопросы?»

Он посоветовал ей молчать. Затем Торстейн Черный прошел через комнату и опустился на табуретку, посадив Гудрид себе на колени. «Что тебе нужно, мой тезка?» — спросил он.

Последовала пауза, после которой Торстейн Эйриксон ответил: «Я бы хотел сообщить Гудрид, что ждет ее впереди, чтобы она смогла с большим смирением перенести мою смерть, так как я попал в место подлинного отдохновения. Я должен поведать тебе, Гудрид, что ты выйдешь замуж за исландца, и вы проживете вместе долгую жизнь. Потомки ваши будут отличаться силой и энергией, благородной и привлекательной внешностью. Вы покинете Гренландию и уплывете в Норвегию, а из Норвегии — в Исландию, которая и станет вашим домом. Там вы будете жить, вы оба, в течение долгого времени, и ты проживешь дольше, чем он. Ты отправишься в чужие земли и совершишь паломничество на юг, в Рим, а затем вернешься к себе домой, в Исландию. Там будет возведена церковь, и там ты будешь жить, приняв монашеский обет. Там же ты и умрешь».

Затем Торстейн откинулся на спину, и тело его вынесли из дома и перевезли на корабль.

Торстейн Черный выполнил все свои обещания, данные Гудрид. Весной он распродал свои земли и домашний скот, проводил Гудрид на корабль и перенес туда все свое имущество. Подготовив корабль к отплытию, он набрал команду, а затем отправился в Эйриксфьорд, где все тела умерших были похоронены на церковном кладбище. Гудрид отправилась к Лейфу в Браттахлид, а Торстейн Черный построил себе дом в Эйриксфьорде и жил там до конца своей Жизни, прослыв среди сограждан на редкость достойным человеком.

Тем же летом в Гренландию прибыл корабль из Норвегии. Капитаном его был Торфинн Карлсефни, сын Торда Хосхеда, сына Снорри Тордарсона из Хофди. Торфинн Карлсефни был весьма состоятельным человеком. Зиму он провел в Браттахлиде, у Лейфа Эйриксона. Потребовалось не так уж много времени, чтобы в сердце его вошла любовь к Гудрид. Торфинн просил ее руки, она же поручила Лейфу отвечать за себя. Так что теперь они были обручены, и этой же зимой состоялась их свадьба.

Разговоры о Винланде к тому времени еще не смолкли, так что многие — в том числе и Гудрид — старались убедить Карлсефни отправиться в экспедицию. И он действительно решил предпринять такое путешествие, и вместе с ним должны были отправиться в путь шестьдесят мужчин и пять женщин. Карлсефни заключил со своими товарищами соглашение, по которому каждый из них получал равную долю из всей их прибыли. С собой они взяли разного рода домашний скот, поскольку собирались, в случае удачного стечения обстоятельств, устроить на новом месте поселение. Карлсефни просил Лейфа передать ему свой дом в Винланде, и Лейф ответил, что он может поселиться там, но навсегда он ему дом не отдаст.

Затем они отправились в путь и достигли Лейфсбудира целыми и невредимыми. Все свои спальные принадлежности они перенесли с корабля на берег. Здесь их поджидала новая радость, так как неподалеку от них был выброшен на берег огромный кит. Они убили его и на долгое время обеспечили себя едой. Свой домашний скот они выпустили на волю, но вскоре обнаружили, что животные стали неуправляемыми и производят вокруг настоящее опустошение. С собой они привезли также одного быка. Карлсефни валил лес для своего корабля, обтесывал бревна и раскладывал их на скалах, чтобы просушить. Они старались использовать все ресурсы этой страны: собирали виноградные гроздья, охотились на различных животных, ловили рыбу и т. д.

За первой зимой пришло лето. Именно тогда они и столкнулись со скрэлингами. Большая группа их вышла из леса неподалеку от жилища норманнов. Их скот пасся совсем рядом. Бык начал реветь и угрожающе наклонять голову. Его вид так напугал скрэлингов, что они бросились бежать вместе со своими тюками, в которых были серые меха, соболиные шкурки и различные кожи. Они направились к дому Карлсефни, надеясь войти туда, но Карлсефни приказал охранять двери. Ни норманны, ни скрэлинги не могли понять языка друг друга. Тогда скрэлинги сбросили свои тюки, развязали их и предложили норманнам свои товары. В обмен же они хотели получить прежде всего оружие. Однако Карлсефни запретил продавать им оружие. И тут ему в голову пришла одна идея: он приказал женщинам вынести скрэлингам молоко. И как только те увидели его и попробовали, они уже не хотели покупать ничего другого. И вот что вышло в результате из торговли скрэлингов: сами они унесли все, что купили, в своих животах, а Карлсефни и его спутникам остались их тюки и их меха. После этого скрэлинги ушли прочь.

Затем Карлсефни возвел вокруг своего дома высокий частокол, и они начали готовиться к новой встрече со скрэлингами. Примерно в это же время его жена Гудрид родила сына, которому дали имя Снорри. В начале второй зимы скрэлинги вновь пришли к их жилищу, и было их теперь гораздо больше, чем в прошлый раз. Но товары они принесли такие же, как прежде. «А теперь, — приказал Карлсефни женщинам, — вынесите им те же продукты, которые им так понравились в прошлый раз, — и ничего больше». И как только скрэлинги увидели это, они тут же перебросили свои тюки через частокол.

Гудрид сидела внутри дома у колыбели своего сына Снорри, когда на порог упала чья-то тень. В дом вошла женщина в темной облегающей одежде. Она была невысокого роста, с лентой вокруг головы, волосы у нее были светло-каштанового цвета, лицо бледное, а таких огромных глаз никто и никогда не видел прежде на человеческом лице. Женщина подошла к тому месту, где сидела Гудрид.

— Как тебя зовут? — поинтересовалась она.

— Меня зовут Гудрид, А как зовут тебя?

— И меня зовут Гудрид, — отвечала она.

Тогда Гудрид, хозяйка дома, сделала ей знак рукой, приглашая сесть рядом с ней. Но внезапно раздался сильный шум, и женщина исчезла. Оказывается, в этот момент один из рабов Карлсефни убил скрэлинга, пытавшегося украсть у них оружие. Тут же все скрэлинги бросились бежать прочь, побросав свою одежду и свои товары. И никто, кроме Гудрид, не заметил этой женщины.

«Теперь нам стоит как следует подумать, — сказал Карлсефни, — так как я опасаюсь, что вскоре они нанесут нам третий визит, на этот раз при оружии. Поэтому мы поступим следующим образом: десять человек пройдут вперед, к тому мысу, позволив им увидеть себя. Остальные же пойдут в лес и расчистят там проход для нашего скота, чтобы полностью быть готовыми к моменту их нападения. Мы должны также взять своего быка и пустить его впереди нас».

Место для сражения они выбрали таким образом, что с одной стороны у них было озеро, а с другой — лес.

Скрэлинги подошли к тому месту, которое было выбрано для битвы. Сражение началось, и многие скрэлинги были убиты. В толпе нападающих выделялся один скрэлинг, высокого роста и привлекательной наружности, который, как предположил Карлсефни, был их вождем. Один из скрэлингов подхватил топор, разглядывал его в течение какого-то времени, а затем взмахнул им в сторону одного из своих товарищей и ударил его. Последний тут же пал мертвым, и тогда высокий скрэлинг схватил топор, тоже разглядывал его в течение какого-то времени, а затем размахнулся и забросил его как можно дальше в воду. После этого все скрэлинги бросились бежать в лес. На этом сражение и завершилось.

Карлсефни и его товарищи провели там всю зиму. Но с приходом весны Карлсефни заявил, что не хочет больше оставаться здесь, а собирается вернуться в Гренландию. Норманны тщательно подготовились к этому путешествию и захватили с собой много ценных вещей — таких, как виноградные лозы, гроздья и меха. Затем они отправились в путь и благополучно достигли Эйриксфьорда, где и провели следующую зиму.

В Гренландии вновь заговорили о путешествиях в Винланд, так как теперь это представлялось делом не только почетным, но и прибыльным. В то самое лето, когда Карлсефни вернулся из Винланда, в Гренландию из Норвегии прибыл корабль под командованием двоих братьев, Хельги и Финнбоги, которые остались в Гренландии на всю зиму. Братья эти были по происхождению исландцами, жившими некогда на территории Восточных фьордов. Рассказывают также, что Фрейдис Эйриксдоттир отправилась в путь из своего дома в Гардаре, так как хотела повидаться с братьями Хельги и Финнбоги, чтобы упросить их отправиться вместе с ней в Винланд при условии, что каждый из них получит равную долю от всей возможной прибыли. Братья согласились, и тогда Фрейдис от них отправилась к своему брату Лейфу и попросила его отдать ей тот дом, который он построил в Винланде. По своему обычаю брат ответил ей так: она может жить в этом доме, но совсем он его ей не отдаст. Между Фрейдис и братьями была заключена следующая договоренность: каждый из них должен был взять на корабль по тридцать человек здоровых мужчин и еще какое-то количество женщин. Но Фрейдис тут же выказала пренебрежение к этому договору, взяв пять человек сверх установленного количества. Она так ловко скрыла их, что братья даже ничего не заподозрили, пока не приплыли в Винланд.

Наконец они вышли в море, заранее устроив все так, чтобы как можно дольше плыть вместе. Разумеется, расстояние между двумя кораблями было совсем небольшим, и все-таки братья прибыли немного раньше и перенесли свое имущество к дому Лейфа. Но тут прибыл корабль Фрейдис. Они тоже разгрузились и перенесли свое имущество к дому.

— С какой стати вы перенесли сюда ваши вещи? — обратилась Фрейдис к братьям.

— Но мы считали, — ответили они ей, — что в договоренность входит и совместное проживание в этом доме.

— Лейф предоставил свой дом мне, — возразила она, — но не вам.

— Мы не собираемся ругаться с тобой из-за этого, — заявил Хельги.

Они вынесли свое имущество на улицу и построили свой собственный дом, выбрав для него место неподалеку от озера. Пока они делали все необходимые приготовления, Фрейдис валила лес для своего корабля.

Пришла зима. Братья предложили устраивать небольшие вечеринки, на которых можно было бы проводить время за разными играми. Так оно и шло какое-то время, но затем отношения между ними ухудшились, и всякие сношения между домами прекратились. Так продолжалось большую часть зимы.

Как-то ранним утром Фрейдис встала с постели, оделась (однако не стала надевать ботинок и чулок). Погода же стояла такая, что повсюду лежала густая роса. Фрейдис взяла плащ своего мужа, завернулась в него и направилась к дому братьев. Немногим раньше из их дома выходил человек, который, вернувшись, не закрыл за собой дверь. Фрейдис распахнула дверь и некоторое время стояла на пороге, не говоря ни слова.

Финнбоги лежал в самом конце зала. Он проснулся и спросил:

— Что тебе, Фрейдис?

— Я хочу, чтобы ты встал и вышел со мной на улицу. Мне нужно поговорить с тобой.

Так он и сделал. Они подошли к стволу дерева, лежавшему у стены дома, и сели на него.

— Что ты думаешь обо всем этом? — спросила она его.

— Я думаю, земли здесь хорошие и плодородные, — ответил он, — но тот холодный ветер, что подул между нами, мне не нравится, поскольку для этого нет никаких серьезных причин.

— Все так, — сказала Фрейдис, — я думаю то же самое. Но сейчас я пришла к вам вот зачем: я хочу купить у вас корабль, так как он больше моего, а я собираюсь уплыть отсюда домой.

— Я готов пойти тебе навстречу, — проговорил Финнбоги, — коль скоро ты этого действительно хочешь.

На этом они расстались. Фрейдис пошла к себе, а Финнбоги вернулся домой досыпать. Придя домой, Фрейдис с холодными ногами легла в постель. Проснулся Торвальд и спросил ее, почему она такая холодная и мокрая.

— Потому, — в гневе воскликнула Фрейдис, — что я была у братьев и пыталась договориться с ними насчет корабля. Я хочу купить тот, который больше. Но моя просьба совершенно вывела их из себя, они набросились на меня и избили! Да, теперь я вижу, что я не у себя дома, в Гренландии! Но раз так, я уйду от тебя и не вернусь до тех пор, пока ты не отомстишь им за меня!

Торвальд не мог больше выносить ее попреки. Он приказал своим людям собраться и прихватить с собой оружие, что они и сделали. Затем они направились прямиком к дому братьев, вошли в дом к спящим людям, схватили и связали всех его обитателей. Затем они вывели их — связанных — на улицу. А Фрейдис убивала их одного за другим — в тот момент, когда их выводили на улицу.

И вот все мужчины были убиты, но оставались еще женщины, которых никто не хотел убивать.

— Дайте-ка мне топор, — сказала Фрейдис. Она подошла к пяти женщинам и тоже убила их всех.

Совершив это злодеяние, они вернулись к себе домой. Было совершенно ясно, что Фрейдис вполне удовлетворена тем, как она все устроила. Так она и сказала своим спутникам:

— И если мы все-таки вернемся в Гренландию, я убью любого из вас, кто осмелится упомянуть о том, что здесь произошло на самом деле. Мы должны говорить всем, что они все еще оставались здесь, когда мы уплыли прочь.

Итак, в начале весны они подготовили корабль братьев, перешедший теперь в их руки, и нагрузили его всевозможными ценными вещами. Затем они вышли в открытое море. Плавание их было удачным, и в начале лета они уже привели свой корабль в Эйриксфьорд. Карлсефни все еще был там: он подготовил к отплытию свой корабль и ждал лишь попутного ветра. Люди утверждали, что никогда еще корабль со столь богатым грузом не покидал берегов Гренландии.

Фрейдис тем временем отправилась к себе домой. Она раздала всем членам своей команды дорогие подарки, так как хотела, чтобы они молчали о совершенном ею злодеянии. Но некоторые из них все же не смогли сохранить эту тайну. Они проболтались о совершенном ими преступлении, и в конце концов люди узнали обо всем случившемся. Спустя какое-то время эта прискорбная история достигла и ушей Лейфа. Тогда он схватил трех человек из команды Фрейдис и пытал их до тех пор, пока они не рассказали ему все подчистую. И истории их полностью совпали.

— У меня не хватит мужества, — заявил Лейф, — поступить с моей сестрой Фрейдис так, как она того заслуживает. Но я предсказываю ей и ее мужу: никому из их потомства не следует больше рассчитывать на удачу.

Так оно все и вышло. С этих пор все люди были о них только дурного мнения.

Но теперь следует поведать о том, как Карлсефни подготовил свой корабль и вышел на нем в открытое море. Он благополучно добрался до Норвегии и провел там всю зиму, распродавая привезенные им товары. Карлсефни и его жена были с большим почетом приняты многими знатными семействами Норвегии. Но уже следующей весной он стал готовиться к отплытию в Исландию. Когда все уже было готово и они поджидали только попутного ветра, к Карлсефни пришел один южанин, живший в Бремене, в Германии, и сказал, что хочет купить у него носовую фигуру. (Húsasnotra: украшение носа или кормы корабля, которое могло также служить в качестве флюгера или просто украшать крышу дома.

— Я не собираюсь продавать ее, — заявил Карлсефни.

— Я дам тебе за нее половину марки золотом, — предложил южанин.

Это предложение показалось Карлсефни весьма выгодным, и они заключили сделку. После этого немец отправился в путь, унося с собой носовое украшение. Карлсефни не имел ни малейшего представления, из какого дерева оно было вырезано. На самом же деле это был клен, привезенный из Винланда.

Затем Карлсефни вышел в море и привел свой корабль на север Норвегии, в Скагафьорд. Здесь корабль вытащили на берег, где он и пролежал всю зиму. Весной Карлсефни купил Глаумбэйярланд и выстроил там дом, в котором прожил до конца своих дней, пользуясь всеобщим почетом и уважением. Среди его потомков было немало замечательных людей.

Когда же Карлсефни умер, управление имением перешло в руки Гудрид и ее сына Снорри (того самого, что был рожден в Винланде). Когда же Снорри женился, Гудрид отправилась за границу и совершила паломничество в Рим. А затем вернулась в дом своего сына Снорри, который к тому времени выстроил в Глаумбэре церковь. По истечении некоторого времени Гудрид стала монахиней, затворилась в монастыре при церкви и провела там остаток своих дней.

У Снорри был сын по имени Торгейр, который был отцом Ингвильд, матери епископа Бранда. Дочь Снорри звали Халльфрид, и была она женой Рунольфа, отца епископа Торлака. Другого сына Карлсефни и Гудрид звали Бьёрн, и был он отцом Торунн, матери епископа Бьёрна. Немало известных людей было среди потомков Карлсефни, человека, более других отмеченного милостью Господа. И именно Карлсефни вкратце рассказал обо всех тех путешествиях, о которых мы только что поведали вам.

СКАЗАНИЕ ОБ ЭЙРИКЕ РЫЖЕМ

«Эйрикс сага Paуда», также называемая «Торфиннс сага Карлсефнис» («Тордарсонар»)

Жил некогда король по имени Олаф, более известный как Олаф Белый. Он был сыном короля Ингьяльда, сына Хельги, сына Олафа, сына Гудрода, сына Хальфдана Вайтлега, короля Верхних земель. Олаф отправился в набег на западные земли и захватил Дублин в Ирландии, а также округ Дублина, и провозгласил себя его королем. Он женился на Ауд Глубокомысленной, дочери Кетиля Флэтноуза, сына Бьёрна Буны, который был родом из Норвегии. Сына же их звали Торстейном Рыжим. Олаф пал в битве на территории Ирландии, после чего Ауд с Торстейном отправились на Гебридские острова. И там Торстейн женился, на Турид, дочери Эйвина Истмена и сестре Хельги Магри. У них родилось много детей.

Торстейн стал королем-воителем и заключил союз с ярлом Сигурдом Могучим, сыном Эйстейна Глумры, и вместе они завоевали Кейтнесс и Сазерленд, Росс и Морей и большую часть Шотландии. Торстейн провозгласил себя королем шотландцев и правил там, пока они не предали его и он не погиб в сражении.

Ауд была в Кейтнессе, когда до нее дошли известия о смерти Торстейна. Она тайком построила себе корабль, и когда он был готов, уплыла на нем на Оркнейские острова, где нашла мужа для дочери Торстейна Рыжего по имени Гроа, матери той самой Грелод, на которой женился ярл Торфинн Скалл-Сплиттер. Затем Ауд отправилась на поиски Исландии, и вместе с ней на борту корабля было еще двадцать свободнорожденных человек. Они достигли берегов Исландии, и свою первую зиму Ауд провела в Бьярнархофне, у своего брата Бьёрна. Позже Ауд взяла под поселение все Дольние земли между Догурдарой и Скраумулаупсой. Поселилась она в Хвамме, избрав для богопочитания такое место, как Кроссхолар, где по ее приказу были установлены кресты, поскольку она сама была крещена и строго придерживалась христианской веры.

В этом путешествии в Исландию Ауд сопровождало немало знатных людей из числа тех, кто был захвачен в плен во время набегов на западные земли. Все они теперь стали рабами. Одного из них звали Вифиль. Он происходил из хорошей семьи и был захвачен в плен за Западным морем. Он также считался рабом до тех пор, пока Ауд не отпустила его на свободу. Когда же Ауд раздала всем членам своей команды земельные наделы, Вифиль спросил, почему она не дала такого надела и ему. На что Ауд ответила, что все это ничего не значит. Он будет считаться достойным человеком, каким бы ни было его положение. И все же она отдала ему Вифильсдал, и там он выстроил себе дом. Вифиль женился, и от этого брака родились два сына — Торгейр и Торбьорн. Оба они были замечательными людьми и воспитывались в доме своего отца.

Жил некогда человек по имени Торвальд, который был сыном Асвальда, внука Ульфа Оксен-Торира. Сына Торвальда звали Эйриком Рыжим, и оба они — отец и сын — покинули Йедер [в Норвегии] и уплыли в Исландию, так как ранее убили нескольких человек. Они поселились в Хорнстрандире и построили себе дом в Дрангаре, где Торвальд и умер. Эйрик же женился на Тьодхильд, дочери Йорунда, которая уже была прежде замужем за Торбьорном Хаукадалером. После женитьбы Эйрик покинул северные земли и расчистил себе территорию в Хаукадале. Поселился же он в Эйрикстадире, неподалеку от Ватнасхорна. Спустя какое-то время рабы Эйрика стали причиной оползня, который обрушился вниз, на владение Вальтхьофа из Вальтхьофстадира. И тогда Эйольф Саур, родич Вальтхьофа, убил рабов возле Скейдбреккура, за Ватнасхорном. По этой причине Эйрик убил самого Эйольфа Саура. Он убил также и Хольмганга-Храфна в Лейкскаларе. По настоянию Герстейна и Одда из Йорви, родственников Эйольфа, Эйрик был изгнан из Хаукадаля. Тогда он взял во владение Брокей и жил поначалу в Традире, в Судрее. Но в первую же зиму он отправился в Оксней и именно тогда одолжил Торгесту свои балки для помоста. Поселившись в Эйрикстадире, Эйрик потребовал назад свои бревна, но Торгест отказался возвратить их. Тогда Эйрик направился в Брейдабольстад, чтобы самому забрать их оттуда, но Торгест бросился за ним в погоню, и неподалеку от дома в Дрангаре между ними произошло столкновение. Во время этой стычки погибли два сына Торгеста, а также еще несколько человек из сражавшихся.

Теперь с обеих сторон собралось немало вооруженных мужчин. Стир и Эйольф из Свинея, Торбьорн Вифильссон и сыновья Торбранда из Альптафьорда поддерживали Эйрика, тогда как на стороне Торгеста выступали сыновья Торда Геллира вместе с Торгейром из Хитардала, Аслак из Лангадала и его сын Иллуги.

Эйрик и его товарищи были объявлены вне закона на тинге Торснеса. У Эйрика уже был готов на этот случай корабль, который поджидал его в Эйриксваге. Сам же Эйрик скрывался все это время у Эйольфа в Димунарваге, пока люди Торгеста прочесывали в поисках его все острова. Затем Торбьорн, Эйольф и Стир проводили его за острова и там очень тепло простились с ним. Эйрик сказал своим друзьям, что если им когда-либо потребуется помощь и он будет в состоянии оказать ее, то они могут безоговорочно рассчитывать на него. Он также сказал им, что собирается отправиться на поиски земли, которую видел Гуннбьорн Ульф-Кракасон, заброшенный штормом в западную часть океана, — в тот раз, когда он обнаружил Гуннбьярнарскер (шхеры Гуннбьорна). Если ему удастся найти эту землю, заметил Эйрик, он обязательно вернется назад и сообщит об этом своим друзьям.

Эйрик направил свой корабль в открытое море, мимо Снэфеллсйокула, и пристал к берегам Гренландии у ледника, названного им Бласерк [557. Хвитсерк]. Затем он двинулся на юг, пытаясь отыскать пригодные для обитания земли. Свою первую зиму он провел в Эйриксее, где-то в центре Восточного [X. и 557. ошибочно Западного] поселения, а с приходом весны отправился в Эйриксфьорд, где и построил себе дом. Летом он отправился исследовать западные пустынные земли [X. добавляет: и провел там немало времени], впервые давая названия всем этим новым территориям. Вторую зиму он провел в Эйриксхольмаре неподалеку от Хварфсгнипы, но летом вновь направился на север — к Снэфеллу и Хравнсфьорду. Посчитав, что продвинулся уже достаточно далеко, он вернулся назад и остался зимовать в Эйриксее, неподалеку от устья Эйриксфьорда.

На следующее лето Эйрик вернулся в Исландию и привел свой корабль в Брейдафьорд. Зиму он провел у Ингольфа в Хольмлате. Весной отправился сражаться с Торгестом и потерпел от него поражение, но позднее они все-таки смогли заключить друг с другом мир. Тем же летом Эйрик отправился заселять открытую им землю, которую он назвал Гренландией (Зеленой страной), так как посчитал, что люди охотнее последуют за ним, если у страны будет такое привлекательное название.

Торгейр Вифильссон нашел себе супругу, женившись на Арноре, дочери Эйнара из Лаугарбрекке, сына Сигмунда, сына Кетиля Чертополоха, взявшего под поселение Тистильфьорд. Вторую дочь Эйнара звали Халльвейг. На ней женился Торбьорн Вифильссон, взяв в качестве приданого Лаугарбрекке в Хеллисвеллире. Там Торбьорн и поселился, став вскоре одним из наиболее уважаемых лиц в округе, хорошим хозяином, и имение у него было просто превосходное. Его дочь Гудрид отлично справлялась с любой работой и слыла очень красивой девушкой.

В то время жил в Арнарстапи человек по имени Орм, жену которого звали Халльдис. Орм был хорошим хозяином и другом Торбьорна, так что Гудрид долгое время воспитывалась в доме у Орма.

Жил тогда в Торгейрсфелле человек по имени Торгейр. Дела его шли так хорошо, что в свое время он превратился из раба в вольноотпущенника. У Торгейра был сын по имени Эйнар — привлекательный, воспитанный молодой человек, к тому же большой щеголь. Он успешно вел торговлю с другими странами. Зимовал же он по очереди — то в Исландии, то в Норвегии.

И вот однажды осенью, когда Эйнар был в Исландии, он отправился со своими товарами к Снэфелльснесу, намереваясь продать их там. Он прибыл в Арнарстапи и поселился у Орма, с которым его связывали самые дружеские отношения. Товары Эйнара перенесли на склад, после чего Эйнар распаковал их и предложил Орму выбрать себе, что ему больше всего придется по душе. Орм так и поступил, заявив, что Эйнар — не только хороший торговец, но и настоящий баловень судьбы.

В то время как они были заняты разбором товаров, мимо двери, ведущей в склад, прошла женщина.

— Кто она, — спросил Эйнар у Орма, — та красивая женщина, что прошла сейчас мимо дверей? Прежде я ее здесь не видел.

— Это моя приемная дочь Гудрид, — ответил Орм. — Дочь свободного землевладельца Торбьорна из Лаугарбрекке.

— Из нее получится прекрасная жена, — заметил Эйнар. — Должно быть, к ней уже сваталось немало мужчин?

— Да, это так. Разумеется, дружище, к ней уже сватались, — ответил ему Орм. — Но она пока еще никого не выбрала. Все полагают, что она будет очень разборчива в выборе мужа, да и ее отец тоже.

— И все же, — заявил Эйнар, — я хочу попытать счастья и прошу тебя замолвить за меня словечко перед ее отцом. И будь уверен, если старания твои увенчаются успехом, я у тебя в долгу не останусь. Господин Торбьорн должен понимать, что этот союз выгоден для обеих сторон. Разумеется, он человек высокой репутации, к тому же хозяин большого имения. Однако, насколько я знаю, состояние его очень быстро уменьшается, тогда как и у меня, и у моего отца нет недостатка ни в землях, ни в деньгах. И если этот брак все-таки будет заключен, это пойдет только на пользу самому Торбьорну.

— Конечно же я считаю тебя своим другом, — отвечал ему Орм, — и все же я бы не стал торопиться с подобным предложением, потому что Торбьорн — человек очень гордый и честолюбивый.

Но Эйнар продолжал настаивать на своем, и Орму пришлось пообещать, что он поговорит насчет этого брака с Торбьорном. Затем Эйнар отправился в обратный путь на восток и вскоре оказался у себя дома.

Спустя какое-то время Торвальд, любивший блеснуть своей щедростью, устроил по своему обыкновению праздник по случаю окончания уборки урожая. Из Арнарстапи на этот праздник прибыл Орм, а вместе с ним немало друзей Торбьорна. Во время этой встречи Орм улучил удобный момент и обратился к Торбьорну со своим предложением. Он рассказал ему, что недавно у него в гостях был Эйнар из Торгейрсфелла — весьма многообещающий молодой человек. Затем он перешел к вопросу о сватовстве Эйнара и заявил, что этот брак был бы выгоден для обеих сторон по различным причинам. «Тебе же, друг, была бы от этого немалая польза, так как он имеет много денег».

— Я не ожидал от тебя подобных слов, — ответил Торбьорн, — ведь ты предложил выдать мою дочь за сына раба. Она больше не вернется с тобою в твой дом, раз ты считаешь, что она заслуживает такого низкого брака.

После этого Орм вернулся домой, и все прочие гости разъехались по своим уделам. Но Гудрид осталась у своего отца и провела эту зиму в его доме.

Весной же Торбьорн разослал приглашения всем своим друзьям и приготовил для них знатное угощение. Много народу собралось в его доме, и по ходу праздника Торбьорн обратился к присутствующим со следующими словами:

— Я прожил здесь уже немало времени и не раз имел возможность ощутить вашу доброту и привязанность ко мне. Мне думается, что это было хорошее время как для меня, так и для вас. Но теперь дела у меня пошли значительно хуже, хотя и не настолько, чтобы имение мое совершенно обесценилось. И я скорее предпочту сменить свое жилище, чем потерять свое доброе имя. И уж скорее я уеду из страны, чем брошу тень позора на свою семью. Я хочу воспользоваться предложением моего друга Эйрика Рыжего, которое он сделал мне во время нашего последнего расставания в Брейдафьорде. И если все пойдет так, как я планирую, то этим летом я переберусь на жительство в Гренландию.

[X. Это известие сильно ошеломило его слушателей, так как у Торбьорна в Исландии было очень много друзей. Но поскольку Торбьорн говорил так решительно и обдуманно, отговаривать его было бессмысленно. ] Затем Торбьорн роздал своим гостям подарки. Праздник закончился, и все разъехались по домам. Торбьорн продал свои земли и купил корабль, который стоял на якоре в Храунхафнаросе. Тридцать человек решили отправиться с ним в это путешествие, и среди них были Орм из Арнарстапи, его жена, а также те из друзей Торбьорна, которых тяготила мысль о разлуке с ним. В должное время они вышли в море. Поначалу погода была очень хорошая, но затем попутный ветер стих, а вскоре разыгралась настоящая буря. Корабль Торбьорна, оказавшись во власти сильных штормовых ветров, очень медленно продвигался к берегам Гренландии. А вскоре на корабле разразилась эпидемия. Орм умер и его жена Халльдис тоже, а вместе с ними — почти половина тех, кто отправился в это плавание. Немало трудностей и бедствий пришлось вынести Торбьорну и его спутникам, прежде чем они смогли достигнуть Херьольвснеса в Гренландии (это произошло в самом начале зимы). В то время в Херьольвснесе жил человек по имени Торкель — прекрасный земледелец и гостеприимный хозяин. Он пригласил Торбьорна и всю его команду провести эту зиму в его доме и принял их так хорошо, что Торбьорн и все его товарищи остались очень довольны своим хозяином.

В то время в Гренландии был большой голод. Мужчины, ходившие на охоту и отправлявшиеся в море за рыбой, приносили очень мало добычи, а некоторые так и не вернулись назад. Жила в то время в поселении женщина по имени Торбьорг. Она была прорицательницей, и все звали ее Малой Сивиллой. У нее было девять сестер [X. добавляет: и все они умели предсказывать будущее], но к тому времени в живых оставалась она одна. По своему обыкновению Торбьорг зимой посещала домашние праздники, и те из хозяев, кто хотел знать свое будущее или каким окажется предстоящий год, особенно старались пригласить к себе Торбьорг. И так как Торкель был одним из наиболее уважаемых в поселении, ему было поручено выяснить, когда же закончатся эти тяжелые времена. Поэтому Торкель пригласил к себе домой прорицательницу Торбьорг и подготовил для нее пышный прием — как это бывало всякий раз, когда ждали прихода такого рода гостьи. Для нее устроили специальный помост и положили на него подушку, набитую куриным пером.

Она прибыла вечером, в сопровождении специально посланного за нею мужчины. И вот как она была одета: на ней был голубой плащ с ремешками, усыпанными камнями. На шее Торбьорг носила стеклянные бусы, а на голове — черный мерлушковый капюшон, подбитый изнутри белой кошачьей шкуркой. В руке у нее был посох с набалдашником, украшенный медью и выложенный прямо под набалдашником кольцом из камней. К поясу Торбьорг был привязан мешочек, в котором она хранила свои волшебные амулеты. На ногах у нее были ботинки из телячьей кожи с длинными и крепкими ремешками, а на руках — перчатки из кошачьих шкурок, подбитые изнутри белым мехом.

Когда прорицательница вошла в дом, каждый счел своим долгом поприветствовать ведунью так, как того требовало ее положение. Торкель подвел Торбьорг к тому месту, которое специально подготовили для нее. Затем он попросил ее обратить особое внимание на его домашних, на его скот и вообще на весь дом. И она сказала ему обо всем, но очень коротко.

По ходу вечера в комнату внесли столы для ужина, и вот что было приготовлено для прорицательницы: она ела кашу, сваренную на козьем молозиве, а еще ей зажарили сердца животных из тех, что разводили в усадьбе Торкеля. Во время еды ведунья пользовалась медной ложкой и ножом, рукоять его, с отломленным кончиком, была изготовлена из моржовой кости и украшена двойным медным кольцом. Затем, когда столы унесли, Торкель подошел к Торбьорг и спросил ее, что она думает о здешнем хозяйстве, а также о состоянии и положении людей, и как скоро он [X. она] сможет получить информацию о том, о чем он ее спрашивал и что желают знать все присутствующие здесь. Торбьорг же ответила, что ничего не сможет рассказать ему до завтрашнего утра, после чего проспала всю ночь напролет.

Но назавтра, с приходом дня, прорицательница подготовила все то, что было необходимо ей для совершения соответствующих обрядов. Она также попросила подобрать женщин, знающих особое песнопение, необходимое для заклинаний. Называлась же эта песнь «Вардлокур» [X. «Вардлоккур»]. Но никто из присутствующих там женщин не знал ее, так что стали искать по всему дому, надеясь обнаружить кого-нибудь, кто был бы сведущ в подобных вопросах.

— Я не сведуща в том, что касается волшебства, — сказала Гудрид, — и не умею предсказывать будущее, но Халльдис, моя приемная мать, обучила меня в Исландии напеву [X. песне], который она называла Вардлокур.

— Значит, ты еще мудрее, чем я думала, — заметила Торбьорг.

— Но мне кажется, что я не должна участвовать в подобного рода ритуале, — сказала Гудрид, — ведь я христианка.

— И все же, — заметила Торбьорг, — ты могла бы помочь нам в этом деле, не став при этом хуже, чем прежде. Пусть, однако, Торкель позаботится о том, чтобы я получила все необходимое для моего заклинания.

Тогда Торкель стал настойчиво просить Гудрид выполнить просьбу Торбьорг, и в конце концов девушка согласилась. И вот Торбьорг заняла свое место на возвышении, а все женщины стали вокруг этого возвышения. Гудрид исполнила эту песнь столь замечательно, что все присутствующие сошлись во мнении: никогда еще им не приходилось слышать более приятного голоса. Прорицательница поблагодарила ее за помощь, сказав, что своим пением она привлекла множество духов, которые с охотой обратили свой слух к этой песне. Прежде же эти духи «высокомерно держались в стороне от нас, не желая уделять нам ни малейшего внимания. Теперь же открылось многое из того, что прежде было скрыто и от меня, и от других. И я могу сообщить вам, что голод этот не продлится дольше [X. добавляет: этой зимы], и с приходом весны все изменится в лучшую сторону.

Поразившая людей болезнь тоже вскоре прекратится. Что же касается тебя, Гудрид, то я хочу отплатить тебе за твою помощь, так как будущее твое является сейчас для меня открытой книгой. Ты выйдешь замуж здесь, в Гренландии, и брак этот будет поистине замечательным, однако не слишком продолжительным. Поскольку твоя судьба — вернуться в Исландию, и там тебе суждено иметь многочисленное и достойное потомство, над которым воссияет луч славы. А теперь, дочь моя, прощай, и пусть жизнь твою всегда осеняет счастье».

После этого к прорицательнице стали подходить один за другим присутствующие там люди, и они просили открыть им то, что они более всего желали знать. Торбьорг ничего не утаила от них, и практически все впоследствии сбылось так, как она им предсказывала. Затем ее пригласили в другой дом, и она отправилась туда, а Торкель послал за Торбьорном, так как тот не хотел находиться дома в момент проведения языческого ритуала.

С приходом весны погода значительно улучшилась, как и предсказывала им Торбьорг. Торбьорн, подготовив свой корабль к отплытию, вновь вышел в море и вскоре достиг Браттахлида. Эйрик принял его с распростертыми объятиями, выразив искреннюю радость по поводу его прибытия. Торбьорн и его семья провели эту зиму в доме Эйрика [X. добавляет: всех членов команды расселили по домам местных поселенцев]. Весной Эйрик передал Торбьорну землю в Стокканесе. Торбьорн выстроил там себе прекрасный дом и прожил в нем до конца своей жизни.

У Эйрика была жена, которую звали Тьодхильд, и два сына — Торстейн и Лейф, оба — весьма одаренные молодые люди. Торстейн жил дома вместе со своим отцом, и не было в Гренландии другого столь же многообещающего юноши. Лейф же плавал в Норвегию, где жил в качестве гостя у короля Олафа Трюгвасона.

Однако когда этим летом Лейф отплыл от берегов Гренландии, его корабль попал во власть сильных штормовых ветров и был отнесен к Гебридским островам. Там ему пришлось долгое время ждать попутного ветра, так что команда корабля провела на островах большую часть лета. На островах у Лейфа завязались отношения с одной женщиной по имени Торгунна. Она происходила из хорошей семьи и отличалась редким умом и проницательностью. Когда Лейф наконец собрался покинуть острова, Торгунна попросила, чтобы он взял и ее с собой. Лейф поинтересовался, одобрят ли ее люди подобное решение, на что она ответила, что это не имеет никакого значения. Лейф же сказал, что ему представляется неразумным везти столь высокородную даму в чужую страну.

— Мы слишком ничтожны для этого, — сказал он.

— Не кажется ли тебе, — возразила Торгунна, — что ты принимаешь сейчас не самое мудрое решение?

— Что ж, я готов пойти на этот риск, — ответил Лейф.

— Тогда позволь мне сообщить тебе, — сказала Торгунна, — что речь сейчас идет не обо мне одной. Я ношу ребенка, и отцом этого ребенка являешься ты. Я верю также, что, когда ребенок родится, он окажется мальчиком, и, несмотря на все твое безразличие, я все-таки воспитаю его и отправлю к тебе в Гренландию, как только он достигнет соответствующего возраста. Не исключено также, что и сама я прибуду в Гренландию прежде, чем игра будет доиграна до конца.

Лейф подарил ей золотое кольцо на палец, плащ из гренландской шерстяной ткани и пояс, отделанный моржовой костью. Впоследствии этот юноша действительно прибыл в Гренландию, сообщив, что его зовут Торгильс, и Лейф признал свое отцовство. Рассказывают также, что этот самый Торгильс приезжал в Исландию за год до чудесных событий, происшедших в районе Фроды^{29}. В Гренландию он попал уже после этого, и многие толковали о том, что с ним что-то неладно.

Лейф и его люди покинули Гебридские острова и осенью достигли берегов Норвегии. Лейф сразу же отправился ко двору короля Олафа Трюгвасона. Король оказал ему множество почестей, поскольку сразу понял, что Лейф — человек незаурядный.

Затем пришел день, когда король нашел возможность побеседовать с Лейфом.

— Собираешься ли ты плыть в Гренландию этим летом? — спросил он его.

— Я поплыву, — ответил Лейф, — если такова ваша воля.

— Я думаю, это было бы весьма неплохо, — заметил король, — так как хочу, чтобы ты прибыл туда не просто так, но с проповедью христианства.

Лейф заявил, что он готов выполнить приказ короля, но добавил при этом, что задача эта представляется ему весьма трудновыполнимой.

На это король заметил, что не знает человека, который бы лучше Лейфа подходил для подобной миссии.

— Не беспокойся, тебе обязательно будет сопутствовать удача.

— Только в том случае, — ответил королю Лейф, — если я воспользуюсь для этого и вашей удачей.

Подготовившись к отплытию, Лейф вышел в открытое море, и в течение долгого времени штормовые ветры носили корабль по водным просторам, пока, наконец, его взорам не открылись земли, о которых прежде он мог только мечтать. Там были целые поля дикой пшеницы [буквально — самопосеянной] и рос дикий виноград. Они нашли там также деревья, называемые кленами [mösurr]. С собой они увезли образцы всего того, что встретилось им в этой стране. [X. добавляет: а некоторые деревья оказались настолько большими, что впоследствии их использовали для строительства домов. ] По пути Лейф подобрал людей, потерпевших крушение, и привез их с собой в Гренландию. Он подыскал им всем жилье на зиму, выказав в этом, как и во многом другом, немалое великодушие и любезность, так как именно он (помимо спасения этих людей) прославился тем, что содействовал распространению на территории Гренландии христианства. С тех пор его и прозвали Лейфом Счастливым.

Лейф пристал к берегу в Эйриксфьорде и сразу же отправился домой в Браттахлид, где ему был оказан самый сердечный прием. Вскоре Лейф начал распространять среди своих сограждан христианство и католическую веру, доведя до сведения соотечественников послание короля Олафа Трюгвасона и разъяснив им, сколь славной является новая религия и как много у нее преимуществ. Эйрик весьма прохладно отнесся к предложению сменить веру, но Тьодхильд сразу же приняла новую религию и даже построила церковь, хотя и в отдалении от поселения. Церковь эту называли церковью Тьодхильд, и именно там она возносила Богу свои молитвы — а вместе с ней и другие христиане, которых в то время было уже немало среди жителей Гренландии. И поскольку Тьодхильд сменила веру, они уже не могли жить с Эйриком как муж и жена — обстоятельство, доставлявшее ему немало огорчений.

В то время в Гренландии много говорили о том, что людям [557. ему] следует отправиться на поиски той земли, которую открыл Лейф. Но больше всех настаивал на этом Торстейн Эйриксон, пользовавшийся особой популярностью у своих сограждан. Пригласили в это плавание и Эйрика, так как все понимали, что именно его удачливость и умелое руководство могло пойти на пользу всей экспедиции. Сам Эйрик считал, что его время уже прошло, но все же поддался на уговоры своих друзей.

И вот они начали готовить к плаванию тот корабль, на котором прибыл в Гренландию Торбьорн, и набрали для него команду в двадцать человек. С собой они взяли большое количество оружия и провизии. В то утро, когда Эйрику пришла пора покинуть свой дом, он прихватил с собой в путь небольшой ящичек с золотом и серебром, спрятал его по дороге, а затем поскакал дальше. Не успел он, однако, отъехать на большое расстояние от дома, как лошадь его оступилась и Эйрик упал на землю, сломав при этом несколько ребер и повредив плечо. От боли он громко закричал: «Ай-ай!» После такого несчастья он направил послание своей жене Тьодхильд, в котором просил ее забрать спрятанные им деньги, так как, по его мнению, несчастье случилось именно из-за того, что он решил их спрятать.

Позже они вышли в море из Эйриксфьорда счастливые и радостные, так как возлагали большие надежды на это путешествие. Но в течение долгого времени бури носили их по океанским просторам, и мореходам никак не удавалось плыть нужным курсом. Во время этого плавания им довелось увидеть издали горы Исландии, а затем они встретили птиц, летящих от берегов Ирландии. Затем их корабль снова погнало прочь, и только осенью они вернулись домой совершенно измученные и разбитые. С началом зимы они привели свой корабль в Эйриксфьорд.

— Ты выглядел куда счастливее этим летом, когда отправлялся в путь, чем сейчас, когда ты вернулся, — заметил Эйрик. — И все-таки в целом ты должен быть благодарен своей судьбе.

— Пусть все будет так, как и должно быть, — ответил Торстейн, — мне же предстоит позаботиться о тех людях с корабля, которые оказались сейчас в затруднительном положении, и обеспечить их жильем и провизией.

Эйрик согласился:

— Ты верно рассуждаешь. Никого нельзя считать особенно мудрым, пока он не найдет точного ответа. Следуй своим путем — только так узнаешь, что ждет тебя в конце этого пути.

И вот все, кому некуда было больше идти, отправились вместе с отцом и сыном. Позднее [X. они направились в Браттахлид и провели там эту зиму].

Далее следует поведать о том, что Торстейн Эйриксон посватался к Гудрид Торбьярнардоттир, и предложение его было благосклонно принято как отцом, так и дочерью. Итак, было решено, что Торстейн женится на Гудрид, и свадьба их состоялась в Браттахлиде той же осенью. Все прошло как нельзя лучше а на церемонии присутствовало большое количество народа. Торстейн приобрел половину участка земли в Западном поселении, на территории Лисуфьорда. Другая половина находилась в собственности человека, которого тоже звали Торстейн. У этого Торстейна была жена по имени Сигрид. Осенью Торстейн Эйриксон отправился вместе с Гудрид в Лисуфьорд, к своему тезке, который принял их очень тепло и предложил остаться у него на зиму. Затем случилось так, что в начале зимы в Лисуфьорде разразилась эпидемия. Там управлял человек по имени Гардар, не пользовавшийся особой популярностью среди рабочих. Он первым заболел и умер, а вслед за ним болезнь стала уносить жизни все новых и новых людей. Наконец, заболел и сам Торстейн Эйриксон, а за ним — Сигрид, жена его тезки.

Как-то вечером Сигрид захотела пойти в туалет, который располагался напротив наружной двери. И вот, когда они уже возвращались в дом, Сигрид, глядя на эту дверь, внезапно воскликнула: «Ох!»

— Давай вернемся в дом, — предложила ей Гудрид, — ты сейчас не в таком состоянии, чтобы долго находиться на холоде.

— Я не могу пройти сейчас в дом, — возразила Сигрид, — так как там, перед дверью, стоит целая толпа мертвецов, и среди них я вижу твоего мужа Торстейна, а также и себя саму, Как же ужасно это зрелище!

Прошло некоторое время, и Сигрид сказала:

— Теперь пойдем, Гудрид. Я больше не вижу этой толпы.

Мертвецы исчезли, в том числе и Гардар, который, как показалось Сигрид, держал в руке кнут и пытался хлестать и подгонять им остальных.

Затем женщины вернулись домой, и еще до наступления утра Сигрид умерла. Для ее погребения подготовили гроб.

В тот же самый день мужчины собирались на ловлю рыбы, и Торстейн видел, как они шли к морю. Уже в сумерках он решил спуститься на берег, чтобы посмотреть на улов. Но вскоре за ним прислал Торстейн Эйриксон, который просил его вернуться домой, потому что там творились странные вещи: мертвая хозяйка дома пыталась встать со своего ложа. Когда же Торстейн вошел в дом, она продолжала двигаться к краю кровати. Торстейн ухватил ее за руки и положил ей на грудь боевой топор.

Ближе к ночи Торстейн Эйриксон тоже умер. Другой Торстейн сказал Гудрид, чтобы та ложилась спать, пообещав ей, что он сам будет бодрствовать всю ночь над телами усопших. Так она и поступила и вскоре уже спала. Но спустя какое-то время Торстейн, ее умерший муж, поднялся и сказал, что хочет поговорить с Гудрид:

— Господь даровал мне этот час ради отпущения грехов и ради улучшения моего положения.

Торстейн отправился к Гудрид и разбудил ее, предложив ей перекреститься и молить Господа о помощи.

— Торстейн Эйриксон сказал мне, что хочет видеть тебя, но ты сама должна решать, как тебе поступить. Я же не вправе советовать тебе что-либо.

— Может быть так, — ответила она, — что это удивительное происшествие никогда не изгладится из моего сердца. И все же я верю, что Господь охранит меня. С Божьей помощью я рискну поговорить с ним. Мне кажется, что у меня просто нет выбора — во всяком случае, если я не хочу, чтобы он и в дальнейшем преследовал меня.

И вот Гудрид направилась к своему Торстейну, и при взгляде на него показалось ей, что он плачет. Что-то он тихо прошептал ей на ухо, так что лишь одна она услышала эти слова. Но вот что он сказал [X. добавляет: так, что слышал каждый]:

— Лишь те люди будут воистину благословенны, кто будет неустанно блюсти свою веру — им уготованы спасение и милость Господа. Однако лишь немногие из находящихся здесь могут похвастаться подлинным благочестием. Плох также тот обычай, согласно которому людей, принявших христианство, хоронят здесь, в Гренландии, в неосвященной (557. освященной] земле, отслужив над ними лишь краткую службу. Я хочу, чтобы меня и всех, кто умер здесь, похоронили в церковной земле. Но тело Гардара необходимо как можно быстрее предать огню, так как именно он стал причиной всех тех потусторонних явлений, что случились здесь в эту зиму.

Затем он говорил с Гудрид о ней самой, предрекая ей счастливое будущее. Он также предостерег ее от брака с гренландцем и настоятельно просил передать их деньги церкви или раздать их бедным. Затем он откинулся на свое ложе и на этот раз замолчал навсегда.

В Гренландии со времен прихода туда христианства существовал обычай, согласно которому людей хоронили на тех же фермах, где они и умерли, в неосвященной [557. освященной] земле. В эту землю втыкали кол, проходящий через грудь [X. добавляет: умершего], со временем же, когда в этих местах оказывались священнослужители, кол этот вынимали, на его место лили святую воду, а над усопшим проводили церковную службу. Считалось, что даже такое запоздалое освящение должно было пойти на пользу умершему.

Тела [X. добавляет: Торстейна Эйриксона и остальных] были перенесены в церковь в Эйриксфьорде, и там священники отслужили над ними заупокойные службы. Позже Торстейн умер, и все его состояние перешло к Гудрид. Эйрик взял ее к себе в дом и в дальнейшем заботился как о ней, так и о ее имуществе.

Жил в то время на севере Исландии, в Скагафьорде (теперь это место называется Стад), человек по имени Торфинн Карлсефни, сын Торда Лошадиноголового. Он был человеком хорошего рода и очень богатым. Мать его звали Торунн. Торфинн торговал с другими странами и заслужил славу хорошего купца. Однажды летом Карлсефни стал снаряжать свой корабль, готовясь плыть в Гренландию. Вместе с ним решил плыть Снорри Торбрандссон из Альптафьорда, всего же на борту их корабля было сорок человек. В то же самое лето собрались плыть в Гренландию Бьярни Гримольфссон из Брейдафьорда и Торхалл Гамласон из Восточных фьордов, и у них на корабле тоже было сорок моряков.

Вскоре оба эти корабля вышли в море. Неизвестно, сколько времени они провели в плавании, однако осенью оба корабля достигли Эйриксфьорда. Эйрик и другие поселенцы сразу же прискакали к кораблям, и началась активная купля-продажа. Шкиперы пригласили Эйрика [557. Гудрид] выбрать себе из привезенных товаров то, что ему понравится больше всего. Эйрик же в свою очередь проявил не меньшее благородство, пригласив команды обоих кораблей провести эту зиму в его доме в Браттахлиде. Купцы приняли его предложение и отправились вместе с ним в путь. Товары их также были переправлены в Браттахлид, где не было недостатка в надежных складах. [X. добавляет: не было там недостатка и в прочих необходимых вещах. ] Так что зимовка эта сложилась для купцов очень удачно.

Но по мере того как приближались святки, Эйрик становился все более и более мрачным. И однажды Карлсефни решился поговорить с ним об этом.

— Не случилось ли чего-нибудь, Эйрик? Ты сейчас кажешься куда задумчивее, чем ты был прежде. Ты принял нас с таким гостеприимством, что мы чувствуем себя обязанными отплатить тебе за столь радушный прием. Поведай же мне, что заставляет тебя печалиться?

— Я давно не принимал у себя столь любезных и добросердечных людей, как вы, — ответил ему Эйрик. — И ваше обращение со мной было выше всяких похвал. [X. Печалит меня лишь то, что, когда вы попадете в другие земли, повсюду станет известно о том, что нигде еще вам не довелось так бедно отмечать святки, как здесь, в Гренландии, когда хозяином вашим был Эйрик Рыжий из Браттахлида.]

— Мы не допустим, чтобы это произошло, — успокоил его Карлсефни. — На борту наших кораблей есть солод, мука и зерно, и ты можешь взять все, что тебе необходимо, чтобы устроить такой праздник, который бы полностью отвечал твоим представлениям о гостеприимстве.

Эйрик принял его предложение, и святки в его доме были отмечены с такой пышностью и великолепием, что людям оставалось лишь дивиться, глядя на такую роскошь. [X. добавляет: в столь бедной стране.]

После святок Карлсефни попросил у Эйрика руки Гудрид, поскольку считал, что именно Эйрик вправе решать этот вопрос. Сама же Гудрид представлялась ему не только красивой, но и очень достойной женщиной, Эйрик весьма благосклонно отнесся к предложению Карлсефни, так как Гудрид, без сомнения, заслуживала хорошего мужа. И если она выйдет замуж за Карлсефни, то тем самым, очевидно, исполнит свое предназначение. Эйрик также отметил, что о Карлсефни ему не довелось слышать ничего, кроме хорошего. Итак, предложение это было передано Гудрид. Она же сказала, что предоставляет решение этого вопроса самому Эйрику, так что вскоре последовало объявление об их помолвке, а затем в Браттахлиде прошли свадебные торжества. В ту зиму в доме Эйрика устраивалось немало приемов и вечеринок — с настольными играми, беседами и прочими развлечениями, призванными повеселить домашних и привести их в хорошее расположение духа.

В Браттахлиде горячо обсуждали один вопрос: Карлсефни и Снорри собирались плыть на поиски Винланда, и люди долго говорили об их решении. В конце концов Карлсефни и Снорри стали готовить свой корабль, чтобы с приходом лета отправиться в это путешествие — на своем корабле и со своей командой. Был среди них человек по имени Торвальд, зять Эйрика Рыжего. Был там также и Торхалл, прозванный Охотником, так как уже очень долгое время он ходил вместе с Эйриком на охоту во время летних сезонов. Он был высокого роста, темнолицым и угрюмым пожилым человеком. Торхалл отличался скрытностью и молчаливостью, но при этом нередко задевал людей обидными словами. И хотя жители Гренландии уже приняли христианскую веру, Торхалл продолжал оставаться язычником. Друзей у него практически не было, однако Эйрик давно привык советоваться с ним. Торхалл попал на борт того же корабля, что и Торвальд, поскольку хорошо знал многие необжитые земли. Они подготовили к отплытию тот самый корабль, который привел к берегам Гренландии Торбьорн. Они решили отправиться в путь вместе с Карлсефни и его людьми, и по большей части все они были гренландцами. Всего же их было 160 человек на двух кораблях. Из Эйриксфьорда они направились к Западному поселению, а оттуда — к Бьярнейяру (Медвежьим островам). От Бьярнейяра они поплыли, подгоняемые северным ветром, и через два дня увидели неизвестную землю. Мореходы подплыли на лодках к берегу и, обследовав эту землю, обнаружили множество плоских камней, на которых легко могла уместиться пара человек одновременно. Еще там было очень много песцов. Моряки дали этой стране имя Хеллуланд — Страна плоских камней. Затем они плыли при попутном северном ветре еще два дня, после чего обнаружили новую землю. Она вся была покрыта густыми лесами, в которых водилось множество диких животных. К юго-востоку от этой земли лежал остров, который они назвали Бьярней — Медвежий остров, поскольку обнаружили там медведя. Саму же землю они назвали Маркланд — Страна лесов.

Затем, по истечении еще двух дней, они снова увидели новую землю и поплыли к ней. Они подошли к ней со стороны мыса, а затем поплыли вдоль берега, оставив эту землю по правому борту. Побережье там было открытым, без гаваней и бухт — одни лишь длинные песчаные пляжи. Они пристали к берегу на лодках и наткнулись там на корабельный киль и потому назвали это место Кьяларнес — Мыс-Киль. По такому же принципу они именовали увиденные ими пляжи, назвав их Фурдустрандир — Чудесное побережье, поскольку им пришлось невероятно долго плыть мимо этих берегов. Наконец, они доплыли до такого участка суши, который весь был изрезан заливами, и именно туда они и направили свой корабль.

В свое время, когда Лейф был у короля Олафа Трюггвасона и тот послал его проповедовать христианство среди жителей Гренландии, он дал ему с собой двух шотландцев — мужчину по имени Хаки и женщину по имени Хекья. Король сказал, что, если Лейфу понадобится их быстрота, они умеют бегать быстрее оленя. Этих двух шотландцев Лейф и Эйрик отправили в путешествие с Карлсефни. Так что когда мореходы проплывали мимо Фурдустрандира, то высадили шотландцев на берег, приказав им разведать территории, лежащие к югу от этой местности: разузнать, насколько плодородные там земли, и вернуться до истечения трех дней. Одеты же скороходы были в такое платье, которое сами они назвали «бьяфал». Сшито это одеяние таким образом, что наверху находился у него капюшон, а с боков же оно полностью открыто. Одеяния были без рукавов и скреплялись между ног (застегивались при помощи пуговицы и петли). Кроме этой одежды, на шотландцах больше ничего не было. Спустя три дня эти двое бегом вернулись к кораблям, и один из них нес в руке виноград, а другая — колосья дикой пшеницы. Карлсефни сказал, что, судя по всему, они нашли превосходную, плодородную землю. Они подняли шотландцев на борт и плыли до тех пор, пока не обнаружили фьорд, глубоко вдававшийся в этот участок суши. Моряки направили свой корабль в устье фьорда, миновав по пути остров, окруженный сильными течениями. Этот остров они назвали Страумсей [X. Страумей]. Там было так много птиц, что человек лишь с трудом мог ступать между кладками яиц. Затем они поплыли в глубь фьорда, который назвали Страумсфьорд [X. Страумфьорд], и здесь стали на якорь, выгрузив на берег все свое добро. С собой они привезли множество скота и теперь осматривались вокруг, пытаясь оценить, насколько удачно они выбрали место для стоянки. Неподалеку от них возвышались горы, и все вокруг радовало глаз своей красотой. Первопроходцы занялись исследованием новой территории. Повсюду там росла высокая [или густая] трава. Мореходы провели там всю зиму, и зима эта оказалась очень суровой, так как они не успели заготовить никаких припасов. Еды у них было очень мало, а охота по большей части оказалась неудачной, так же как и рыбалка. Тогда они отправились на остров, надеясь, что там их старания принесут более ощутимый результат, но и на острове они почти ничего не добыли. А вот скот их чувствовал себя там весьма привольно. Тогда они стали молить Господа, чтобы он послал им что-нибудь съестное, но Господь не откликнулся на их мольбу так быстро, как бы им того хотелось. Торхалл исчез, и люди отправились разыскивать его. Так продолжалось целых три дня. На четвертый день Карлсефни и Бьярни нашли его на гребне скалы. Он, не отрываясь, смотрел в небо и при этом что-то бормотал. Они спросили его, зачем он забрался сюда, на что он ответил, что это не их забота, а также посоветовал не таращиться так на него. Он также добавил, что прожил уже достаточно долго и в состоянии обойтись без их присмотра. Они стали уговаривать его вернуться вместе с ними домой, и это им удалось. Через некоторое время им попался кит, они, хотя никто из них не имел ни малейшего представления о том, что это за вид, убили его, так как нуждались в мясе. Карлсефни и прежде ловил китов, но такой ему встретился впервые. Повара приготовили мясо этого кита, все его ели и вскоре почувствовали себя очень плохо. Затем Торхалл выступил вперед и произнес: «Разве теперь вы не убедились, что надежнее полагаться на Рыжебородого, а не на вашего Христа? Этот кит был прислан мне в награду за те славословия, которые я сочинил о моем покровителе Торе. Никогда не оставлял он меня без поддержки». Но как только люди услышали это, они перестали есть эту пищу. Они сбросили ее со скалы, а сами препоручили себя милости Господа. Затем они отправились в море за рыбой, и улов их оказался на этот раз очень велик. Весной они вернулись в Страумсфьорд и стали пополнять свои запасы, занимаясь охотой на суше, ловлей рыбы в море и собирая на побережье яйца.

Теперь они активно обсуждали свою экспедицию и строили планы на будущее. Торхалл Охотник хотел плыть на север, в направлении Фурдустрандира и Кьяларнеса, на поиски Винланда. Однако Карлсефни намеревался двигаться вдоль побережья на юг, полагая, что найдет там обширные территории, которые также необходимо исследовать. И вот Торхалл начал готовиться к путешествию на север, и еще девять человек собирались плыть вместе с ним. Остальные же решили присоединиться к Карлсефни. Как-то раз, когда Торхалл нес воду на свой корабль, он остановился, чтобы попить, а затем произнес следующие стихи:

Они сказали мне, храбрые вояки,
Что на этой земле мы найдем
Такой напиток, о котором прежде и не мечтали.
Так будь все проклято — и пусть все это слышат!
Мы пьем здесь только воду из ведра,
Одну лишь чистую ключевую воду —
Неплохое занятие для настоящего воина!
Ни капли вина не смочило моих губ.

Позже они вышли в море, и Карлсефни видел, как их корабль проплывал мимо островов. Но прежде чем они отправились в путь, Торхалл сложил такое стихотворение:

Ныне мы плывем назад, туда,
Где нас ждут такие же, как мы, гренландцы.
На нашем корабле мы отплываем
Бороздить бескрайние просторы океана.
И пусть здесь остаются эти проныры,
Расхвалившие мне чудеса этой земли.
Все, что им осталось, — варить на песчаном побережье
Мясо кита для своих голодных желудков.

Карлсефни поплыл вдоль побережья на юг, вместе со Снорри, Бьярни и другими членами их экспедиции. Так они плыли очень долго, пока не достигли реки, которая впадала в озеро, а оттуда — в море. Возле устья этой реки были столь обширные мели [557. острова], что корабль можно было провести в ее русло лишь при полном приливе. Карлсефни и его люди привели корабль в устье реки и назвали это место Хоп — Закрытый залив. Мореходы сошли на берег и в низинах обнаружили поля дикой пшеницы, а на холмах — виноградные лозы. В ручьях там водилось несметное количество рыбы. Они прокопали канавы в том месте, куда вода поднималась во время прилива; когда же наступал отлив, они находили в этих местах большое количество палтуса, В лесах там водились самые разные животные. С собой они привезли весь свой скот. Проведя в Хопе две недели, им не привелось встретить за это время ни одной человеческой души.

Однажды рано утром первопроходцы увидели, как по воде плывут девять [X. большое количество] лодок, обтянутых кожей. Люди на этих лодках размахивали шестами, которые издавали при этом такие же звуки, как цеп во время молотьбы. Размахивали же они ими по часовой стрелке.

— Что это может значить? — спросил Карлсефни

— Я думаю, это знак мира, — ответил Снорри. — Давай выставим им навстречу белый щит.

Так они и сделали. Люди в лодках подплыли к ним, выказывая величайшее удивление, а затем сошли на берег. Были они маленького роста [X. темнолицые], непривлекательной наружности, руки же у них были покрыты густыми волосами, глаза большие, а скулы — широкие. Какое-то время они оставались на берегу, в изумлении разглядывая норманнов, а затем поплыли мимо мыса на юг.

Карлсефни и его люди построили себе за озером жилища. Часть из них была расположена возле самого озера, другая же часть находилась ближе к материку. Там они и провели эту зиму. Зима оказалась совершенно бесснежной, и скот их продолжал пастись на открытом воздухе. Но с приходом весны норманны снова увидели, как с юга, из-за мыса, плывет такое количество лодок, что весь залив показался им усыпанным угольками. На каждой лодке, как и в первый раз, размахивали шестами. Карлсефни и его люди подняли белые щиты, и после этого между ними началась торговля. Люди эти больше всего хотели купить красную материю [X. добавляет: в обмен на меха и серые шкурки]. Они также хотели купить мечи и копья, но Карлсефни и Снорри запретили продавать оружие. В обмен на кусок ткани определенной длины эти люди отдавали кожи превосходной выделки, ткань же они повязывали вокруг головы. Так продолжалось до тех пор, пока материи не осталось слишком мало. Тогда они начали рвать ее на куски шириной не толще пальца, но и теперь скрэлинги отдавали за нее столько же шкурок или даже больше.

Затем случилось так, что бык, принадлежавший Карлсефни и его товарищам, выбежал из леса и громко замычал. Его неожиданное появление так испугало скрэлингов, что они бросились к своим лодкам и поплыли мимо мыса на юг, и в течение трех недель о них не было больше никаких известий. Но к концу этого периода норманны увидели, как с юга, подобно стремительному потоку, приближается огромное количество туземных лодок. На этот раз скрэлинги громко завывали и размахивали шестами против часовой стрелки, поэтому норманны выставили против них красные щиты, [X. добавляет: скрэлинги соскочили на берег, и] тут началась битва. На Карлсефни и его товарищей обрушился целый град метательных снарядов, поскольку у скрэлингов на лодках были пращи. Карлсефни и Снорри увидели, как скрэлинги поднимают на шесты [X. на шест] большой шаровидный объект [X. добавляет: размером примерно с брюхо овцы] сине-черного цвета, который они запустили [X. добавляет: с шеста] в глубь территории, где располагались войска Карлсефни, и этот шар при падении произвел ужасающий шум. Великий страх охватил Карлсефни и его товарищей, так что они бросились бежать вверх по течению реки [X. добавляет: так как у них создалось впечатление, что скрэлинги нападают на них со всех сторон. И они бежали до тех пор, пока не оказались] у каких-то крутых скал, и здесь они дали скрэлингам жестокий отпор.

Фрейдис вышла из своего дома и увидела, что норманны обратились в бегство. «Почему вы бежите от такого противника? — воскликнула она. — Я-то полагала, что такие славные парни просто отколотят этих туземцев по голове, как каких-нибудь домашних животных. Да если бы у меня было оружие, я бы и то сразилась лучше, чем вы!»

Но они словно не слышали ее. Фрейдис хотела уйти вместе с ними, но из-за беременности не могла двигаться слишком быстро. Она спешила за норманнами в лес, когда ее настигли скрэлинги. По пути Фрейдис наткнулась на убитого (это был Торбранд Сноррасон). Голова его была разбита брошенным камнем. Меч лежал рядом с телом. Фрейдис схватила меч и приготовилась защищать себя. Когда скрэлинги решили напасть на нее, она высвободила свою грудь из-под сорочки и с силой хлопнула по ней мечом. Все это так напугало скрэлингов, что они бросились к своим лодкам и поплыли прочь. Люди Карлсефни приблизились к Фрейдис, восхваляя ее мужество. В этом сражении погибли двое норманнов и четверо [X. добавляет: большое количество] скрэлингов, и все же они по-прежнему превосходили норманнов своею численностью. Карлсефни и его люди вернулись к своим жилищам [X. добавляет: и перевязали свои раны], гадая, кто же мог атаковать их со стороны суши. Теперь им казалось, что нападали на них только со стороны лодок, остальное же было не чем иным, как видением.

Позднее скрэлинги нашли мертвого человека, топор которого лежал рядом с ним. Один из них [X. добавляет: схватил этот топор и ударил им по дереву. Так они рубили одно дерево за другим и в конце концов сочли, что топор — очень хорошая вещь. Но затем один скрэлинг взял его в руки и] ударил по камню. Топор сломался, и тогда все решили, что это бесполезная вещь, так как не может разрубить камень, и выбросили его прочь.

Карлсефни и его людям стало теперь понятно, что, хотя им и удалось найти замечательную землю, они никогда не будут чувствовать себя здесь в полной безопасности из-за населявших ее скрэлингов. Поэтому они начали готовиться к отплытию, собираясь вернуться на родину. Вначале они направились вдоль побережья на север и по дороге наткнулись на пятерых скрэлингов, которые спали на морском берегу. При них были деревянные сундучки, в которых находился костный мозг животных, перемешанный с кровью. Норманны напали на этих людей и убили их. Позднее они обнаружили мыс, на котором было большое количество животных. Мыс этот был покрыт толстым слоем помета, поскольку животные проводили там все ночи [557. всю зиму].

И вот Карлсефни и его спутники вернулись в Страумсфьорд [X. добавляет: где было практически все, в чем они нуждались]. Сообщают также, что Бьярни и Фрейдис [X. Гудрид], а с ними еще сто человек остались в Страумсфьорде, в то время как Карлсефни и Снорри в сопровождении сорока человек отправились на юг и провели в Хопе около двух месяцев и вернулись назад еще до истечения лета. Затем Карлсефни отправился на одном корабле на поиски Торхалла Охотника. Они поплыли на север мимо Кьяларнеса, а затем повернули на запад. Со своего корабля они видели лишь дремучие заросли [X. добавляет: и лишь кое-где в этой чащобе виднелись просветы]. Они провели в пути уже довольно долгое время, когда им встретилась река, текущая с востока на запад. Они направили корабль в ее устье и стали на якорь возле южного берега.

Как-то утром Карлсефни и его люди заметили сверкающее пятнышко и начали наблюдать за ним. Когда оно приблизилось, они увидели, что это одноногий, который движется к берегу реки, возле которой стоял на якоре их корабль. Торвальд, сын Эйрика Рыжего, сидел у руля, и одноногий выпустил стрелу прямо ему в живот. Торвальд вырвал эту стрелу и произнес: «Вокруг моего желудка немало жира! — и добавил: — Мы нашли прекрасную, плодородную страну, но вряд ли нам позволят наслаждаться ее дарами». Спустя некоторое время Торвальд умер. Одноногий бросился бежать прочь в направлении севера, а Карлсефни со своими людьми бросился за ним в погоню, стараясь не упустить его из виду. Когда они увидели его в последний раз, он мчался по направлению к какому-то заливу. Тогда Карлсефни и его товарищи вернулись назад. И один из товарищей Карлсефни произнес следующий стих:

Мы бросились в погоню —
Поверьте, я не вру —
За одноногим, мчащимся
Вдоль побережья моря.
Но этот чудо-человек,
Проклятый сын шлюхи
(Карлсефни, поразмысли-ка),
Сбежал от нас быстрее ветра.

Затем они повернули обратно на север, будучи уверенными, что им довелось увидеть Эйнфэтингаланд — Страну одноногих. Больше они не захотели губить своих людей. Они собирались исследовать все горы — и те, которые были в Хопе, и те, которые они обнаружили здесь. Вывод был таков: горы Хопа и те, которые они обнаружили здесь, входят в одну и ту же горную цепь, так как расположены прямо напротив друг друга и лежат на одном и том же расстоянии по обоим берегам Страумсфьорда.

Они вернулись назад и провели третью зиму в Страумсфьорде. Там между ними разгорелись ссоры из-за женщин, так как неженатые мужчины стали нападать на женатых, что приводило к серьезным стычкам. Еще в первую осень у Карлсефни родился сын Снорри, и когда они покидали Страумсфьорд, ему было уже три года.

Норманны отплыли от берегов Винланда и при попутном южном ветре достигли Маркланда, где обнаружили пятерых скрэлингов — взрослого мужчину с бородой, двух женщин и двоих детей. Карлсефни захватил мальчиков, но остальным удалось сбежать. Норманны взяли мальчиков с собой, обучили их своему языку, а затем крестили. Дети рассказали, что мать их звали Вэтиллди, а отца — Увэги. Они также сообщили, что Скрэлингаландом управляли вожди. Одного из них звали Аваллдамон, а другого — Валлдидида. Домов эти люди не строили, но жили в пещерах или землянках. По словам мальчиков, напротив их собственной страны лежала другая, где люди разгуливали в белых одеяниях и громко кричали, а также носили шесты и бродили всюду с флагами. Из всего этого норманны заключили, что страна эта — Хвитраманналанд [или Великая Ирландия]^{30}. И вот они вернулись в Гренландию и провели зиму в доме Эйрика Рыжего.

Но Бьярни Гримольфссона снесло в Гренландское [X. Ирландское] море, в воды, кишевшие червями. И прежде чем норманны обнаружили это, черви изъели весь низ их корабля. Тогда они стали изыскивать способ спасения. У них была с собою буксирная лодка, обмазанная дегтем. А как известно, черви не способны проточить дерево, обмазанное дегтем. Большинством голосов решили плыть на этой лодке, вместив в нее как можно больше человек. Однако тут же выяснилось, что лодка может взять не более половины всей команды. Тогда Бьярни предложил, чтобы они все-таки усаживались в лодку, но не по рангу, а по жребию. И поскольку все хотели спастись, а одной лодки на всех было мало, то они решили принять это предложение и садиться в лодку по жребию. И такой жребий выпал самому Бьярни и примерно половине его команды.

И вот все счастливчики пересели с корабля на лодку. Но в этот момент один молодой исландец, товарищ Бьярни, обратился к нему с такими словами:

— Ты собираешься оставить меня здесь, Бьярни?

— Да, это так, — ответил Бьярни.

— Но ты обещал мне совсем не это, когда я покинул дом своего отца и отправился с тобою в море.

— Я не вижу другого выхода, — заявил Бьярни. — Но скажи мне, как же ты предлагаешь поступить?

— Я предлагаю поменяться местами. Ты перейдешь на корабль, а я сяду в лодку.

— Хорошо, пусть будет так, — сказал Бьярни, — так как ты очень хочешь жить, как я вижу, и боишься смерти.

И они поменялись местами. Этот человек перешел в лодку, а Бьярни вернулся на корабль. Говорят также, что Бьярни и все те, кто остался с ним на корабле, погибли в том море. Но лодка благополучно достигла берегов земли [X добавляет: в Дублине в Ирландии], и те люди, которые находились в ней, и рассказали впоследствии эту историю.

Спустя два года Карлсефни, а вместе с ним и Снорри [X. Гудрид], вернулись в Исландию и отправились к себе домой в Рейкьянес. Его мать сочла, что он совершил ошибку, женившись на небогатой женщине, и потому не осталась жить в их доме в эту первую зиму. Но когда она поняла, какой замечательной женщиной является Гудрид, то вернулась домой, и с тех пор они счастливо жили все вместе.

Дочерью Снорри, сына Карлсефни, была Халльфрид, мать епископа Торлака Рунольфссона. Еще у Карлсефни и Гудрид был сын, которого звали Торбьорн. У Снорри, сына Карлсефни, был сын, которого звали Торгейр. Он был отцом Ингвильд, матери первого епископа Бранда.

На этом и заканчивается наша сага^{31}.

ПУТЕШЕСТВИЕ КАРЛСЕФНИ В ВИНЛАНД

Версия «Хауксбок», относящаяся к путешествию Торфинна Карлсефни в Винланд

И вот после святок Карлсефни обратился к Эйрику с просьбой отдать ему в жены Гудрид, так как понимал, что только он сможет решить этот вопрос. Эйрик дал ему благоприятный ответ, поскольку считал, что Гудрид должна следовать своей судьбе, а о Карлсефни ему довелось слышать только хорошее. Так это все и закончилось: Торфинн женился на Гудрид, и в честь такого события был устроен большой праздник. Зиму эту они провели в Браттахлиде.

В то время в Браттахлиде много говорили о том, что людям следовало бы отправиться на поиски Винланда Благодатного. И все сходились во мнении, что страна эта должна быть на редкость плодородной. И вот Карлсефни вместе со Снорри начали готовить свой корабль, собираясь отправиться весной на поиски Винланда. Бьярни и его товарищ Торхалл, о которых мы уже упоминали, собрались плыть вместе с ними на своем корабле. Был также человек по имени Торвальд, взявший в жены родную дочь Эйрика Рыжего Фрейдис, который отправился с ними в эту экспедицию — вместе с сыном Эйрика Торвальдом, и [еще один] Торхалл, по прозвищу Охотник. Он долгое время жил в доме Эйрика и летом ходил для него на охоту, а зимой служил в качестве управляющего имением. Это был большой, сильный и угрюмый человек. Говорил он мало, а если и говорил — то обычно что-нибудь обидное. Советы его редко шли Эйрику во благо. Христианин из него был плохой, но он хорошо знал необжитые области Гренландии. Торхалл тоже отправился в эту экспедицию с обоими Торвальдами (плыли они на том самом корабле, который привел к берегам Гренландии Торбьорн Вифильсон). Всего же в это путешествие отправилось 160 человек. Вначале они поплыли к Западному поселению, а оттуда — к Бьярнею (Медвежьему острову). От Бьярнея они плыли два дня на юг, после чего увидели землю. Тогда они спустили на воду свои лодки и исследовали эту страну. Они нашли там множество огромных плоских камней и водившихся в изобилии песцов. Норманны дали этой стране имя Хеллуланд. Затем они поплыли дальше, но уже не на юг, а на восток. Спустя два дня они увидели еще одну землю, и вся она была покрыта густыми лесами, в которых водилось множество диких животных. К юго-востоку от этой земли лежал остров, на котором они убили медведя и потому назвали его Бьярней — Медвежий остров. Землю же назвали Маркланд.

Затем они еще довольно долго продвигались вдоль берега на юг, пока не приплыли к какому-то мысу. Земля находилась при этом у них по правому борту. Еще там были очень длинные песчаные пляжи. Сойдя на берег, они обнаружили на мысе киль от корабля и потому нарекли это место Кьяларнесом. А пляжи прозвали Фурдустрандиром — Чудесным побережьем, поскольку им пришлось невероятно долго плыть мимо этих берегов. Вскоре они подплыли к тому месту, где было множество заливов. В один из них мореходы и направили свои корабли.

В свое время король Олаф Трюгвасон подарил Лейфу двух шотландцев — мужчину по имени Хаки и женщину по имени Хекья, которые бегали быстрее оленей. Они находились на борту корабля Карлсефни. И когда корабли проплывали мимо Фурдустрандира, они высадили шотландцев на берег, чтобы те отправились на юг и разведали качество лежащих там земель, а затем вернулись назад до истечения трех суток. На шотландцах была одежда, которую сами они называли «кьяфал»: сшито оно было таким образом, что сверху находился капюшон, с боков оно было открыто, рукава отсутствовали, а застегивалось одеяние между ног, при помощи пуговицы и петли. Кроме этой одежды, на них ничего не было. Карлсефни и его люди ждали их некоторое время. Когда же шотландцы вернулись, то один нес в руках виноградные гроздья, а другая — колосья молодой пшеницы. Скороходы поднялись на борт корабля, после чего все продолжили свой путь.

Так мореходы приплыли к фьорду, в устье которого лежал остров, окруженный сильными течениями. Этот остров они назвали Страумей. На этом острове было столько птиц, что человек едва мог ступать между кладками их яиц. Само это место норманны назвали Страумфьорд, и здесь они выгрузили с корабля все свое имущество и припасы. Они привезли с собой разнообразный домашний скот. Страна вокруг была просто превосходной, и первое время первопроходцы занимались лишь исследованием новой территории. Там они провели свою первую зиму, но за все лето не сделали никаких припасов. Охота теперь почти не приносила добычи, улов рыбы также был очень маленьким, и вскоре им пришлось столкнуться с нехваткой продовольствия. В это время исчез Торхалл Охотник. Перед этим путешественники молились Богу, прося его послать им какую-нибудь пищу. Но ответ пришел не так скоро, как им того хотелось. Три дня они искали Торхалла и нашли его лежащим на гребне скалы. Он, не отрываясь, смотрел в небо и что-то бормотал. Они спросли его, зачем он забрался сюда, на что Торхалл ответил, что это не их ума дело. Они стали уговаривать его вернуться с ними домой, что он и сделал. Некоторое время спустя в воды залива заплыл кит. Они поймали и убили его, хотя никто из них не мог сказать, что это за кит. Повара приготовили его мясо, и после того как все поели, то сразу же почувствовали себя плохо. Тогда Торхалл сказал им: «Рыжебородый оказался лучшим другом для нас, чем ваш Христос. Вот что я получил за те стихи, которые сложил в честь моего владыки Тора. Редко мне приходилось обманываться в нем». Но когда все услышали это, то сразу же выбросили кита в море и вверили свою судьбу божественному Провидению. Вскоре после этого погода улучшилась, позволив им выйти в море на лов рыбы. И с тех пор у них не было недостатка в пище, так как на суше они охотились на животных, в море добывали рыбу, а на острове собирали яйца птиц.

Вскоре после этого Торхалл захотел отправиться на север, мимо Фурдустрандира, на поиски Винланда. Тогда как Карлсефни намеревался плыть на юг, вдоль побережья. Торхалл начал готовиться к своему путешествию, в котором помимо него должны были участвовать еще девять человек, поскольку все остальные решили плыть с Карлсефни.

Как-то раз, когда Торхалл нес воду на свой корабль, он остановился, чтобы попить, после чего сложил стихотворение [выше упомянутое: Они сказали мне… и т. д.].

Завершив все приготовления, Торхалл и его люди отправились в путь. В это время Торхалл продекламировал следующее стихотворение [выше упомянутое: Ныне мы плывем назад… и т. д.].

После этого они поплыли на север мимо Фурдустрандира и Кьяларнеса, а затем захотели повернуть на запад. Однако встречный западный ветер отбросил их к берегам Ирландии, где их захватили в плен и обратили в рабов. Рассказывают также, что Торхалл погиб во время этой стычки.

ИСТОРИЯ ЭЙНАРА СОККАСОНА

«Эйнарс Таттр Сокка сонар», также называемая «Грёнленд Таттр»

Жил в Гренландии, в Браттахлиде, человек по имени Сокки, сын Торира. Он пользовался большой популярностью и авторитетом среди других жителей Гренландии. У него был сын Эйнар, на редкость способный и многообещающий молодой человек. Влияние отца и сына было таково, что они на голову были выше и опережали во всем своих сограждан.

Однажды Сокки собрал тинг, на котором возвестил всем присутствующим, что не желает больше мириться с тем, что в Гренландии до сих пор нет своего епископа. Он предложил всем своим согражданам пожертвовать часть своих средств на создание епархии, и все землевладельцы с готовностью откликнулись на это предложение. Затем Сокки попросил своего сына Эйнара отправиться с обязательным визитом в Норвегию, поскольку, как он объяснил сыну, тот был наиболее подходящей кандидатурой для такого путешествия. И вот Эйнар отправился в путь (как того и желал его отец), захватив с собой много моржовых шкур и изделий из моржовой кости.

Они прибыли в Норвегию, где в то время правил король Сигурд по прозвищу Посетивший Иерусалим. Эйнар испросил аудиенцию у короля; вначале он передал ему привезенные из Гренландии дары, а затем обратился с соответствующей просьбой, умоляя короля помочь ему и его согражданам. Король согласился, что действительно было бы неплохо учредить в Гренландии епископский престол.

Затем король представил ему человека по имени Арнальд, который был хорошим священником и прекрасно подходил на роль проповедника слова Христова. Король стал просить его принять на себя эту задачу — во славу Господа и ради его, короля, молитв:

— Я же пошлю тебя в Данию со своим письмом и печатью, и там ты испросишь аудиенции у Озура, архиепископа Лундского.

На это Арнальд ответил, что он не особенно стремится принимать на себя подобное обязательство, поскольку, как ему кажется, совершенно не подходит для выполнения этой миссии. К тому же, добавил Арнальд, он не хочет расставаться с друзьями и с семьей и не представляет, как ему удастся поладить с такими сварливыми людьми, как гренландцы. На это король возразил ему, что чем больше ему придется претерпеть от рук человеческих, тем выше будет его награда у Господа. Тогда Арнальд сказал, что он не в силах противиться просьбе короля. «Однако, — добавил он, — если я все-таки соглашусь исполнять обязанности епископа, пусть Эйнар клянется, что он будет во всем поддерживать меня и отстаивать мои права, а также подвергать наказанию тех, кто осмелится выступить против своего епископа. Я хочу, чтобы он взял на себя роль защитника всего того, что непосредственно относится к епархии».

Король согласился с этой разумной просьбой, и Эйнар пообещал исполнить все, о чем его просили.

И вот Арнальд отправился к архиепископу Озуру, изложил ему свое дело и передал письмо короля. Архиепископ принял Арнальда очень тепло. Познакомившись с ним поближе, он по достоинству оценил его способности и посвятил его в сан епископа [1124 год]. После этого Арнальд вернулся к королю, который принял его очень сердечно. Эйнар привез с собой из Гренландии медведя и подарил его королю Сигурду, который в ответ удостоил его больших почестей.

Позднее они, Эйнар и епископ, отправились в путь на одном корабле, тогда как Арнбьорн Норвежец и другие норманны, желавшие попасть в Гренландию, вышли в море на другом корабле. Но плавание их было не слишком удачным, поскольку они так и не смогли поймать попутный ветер. Тот корабль, на котором были Эйнар и епископ, в конце концов оказался у берегов Исландии и прибыл в Хольтаватнсос под Эйяфьяллом. В то время в Одди проживал Сэмунд Ученый. Встретившись с епископом, он предложил ему поселиться на эту зиму у него в доме. Епископ с благодарностью принял это предложение. Эйнар же провел зиму возле Эйяфьялла.

Когда епископ вместе со своими людьми отправился с корабля к новому жилищу, то по дороге им пришлось остановиться в Ландейяре. Они сидели на свежем воздухе и отдыхали, когда из дома вышла старая женщина, и в руке у нее была чесалка для шерсти. Она подошла к одному из сидящих и обратилась к нему: «Эй, парень, можешь укрепить зубец на моей чесалке?» Тот ответил, что может, затем достал из сумки инструменты и выполнил работу так хорошо, что старая женщина осталась очень довольна. А был этот человек не кем иным, как епископом, который на самом деле был мастером на все руки. История же эта свидетельствует о неподдельной скромности этого человека.

Он провел всю зиму в Одди, и они с Сэмундом прекрасно ладили друг с другом. Об Арнбьорне и его товарищах не было никаких новостей, поэтому епископ и Эйнар решили, что они таки смогли добраться до берегов Гренландии. С наступлением лета они покинули Исландию и приплыли в Гренландию, в Эйриксфьорд, где им был оказан самый сердечный прием. Однако и здесь, к величайшему их удивлению, ничего не знали об Арнбьорне. Прошло еще несколько лет, и все окончательно сошлись во мнении, что они погибли. Епископ учредил свой престол в Гардаре и переехал туда. Эйнар и его отец были главной опорой епископа и пользовались его особым расположением.

Жил в Гренландии человек по имени Сигурд Ньялсон. Осенью он нередко отправлялся ловить рыбу и охотиться в необжитые места, поскольку был прекрасным мореходом. Рассказывают, что всего их отправилось в эту экспедицию пятнадцать человек. Летом они добрались до ледяной горы Хвитсерка и обнаружили там старые кострища и признаки возможной добычи.

— Что бы вы предпочли, — поинтересовался у них Сигурд, — вернуться домой или продолжить наш путь? Лето уже на исходе. С другой стороны, до сих пор мы не могли похвастаться богатой добычей.

Его товарищи сказали, что предпочли бы вернуться домой. Было бы слишком опасно, заметили они, продолжать плавание в этих больших фьордах под ледниками.

Сигурд согласился с этим утверждением. «И все же что-то подсказывает мне, что большая часть добычи у нас еще впереди, если только мы сумеем заполучить ее».

Они ответили, что решение остается за ним. До сих пор они полагались на его опыт и ни разу не обманулись в нем. Сигурд сказал, что сам он предпочел бы плыть дальше. Так они в конце концов и поступили. На борту их корабля был человек по имени Стейнтор, который тоже вмешался в разговор и сказал следующее:

— Прошлой ночью я видел сон, Сигурд, и теперь хочу рассказать его тебе. Мне снилось, что мы провели корабль в этот большой фьорд, а потом я упал в какую-то расселину и взывал о помощи.

Сигурд заметил, что это не слишком-то хороший сон:

— Так что ты уж постарайся не падать в разные там ямы, чтобы потом не взывать оттуда о помощи.

Сказал же он так потому, что Стейнтор был известен своим своеволием и безрассудством.

Когда они зашли в воды фьорда, Сигурд спросил своих товарищей:

— Ну что, разве я был не прав, когда утверждал, что здесь уже есть корабль?

— Да, — подтвердили они, — это так.

Они двинулись дальше в глубь фьорда и обнаружили корабль, который лежал на берегу в устье реки и был тщательно прикрыт сверху. Это было большое морское судно. Затем они сошли на берег и увидели там дом, а неподалеку от него — палатку.

— Прежде всего, — заявил Сигурд, — нам следует разбить свою собственную палатку, так как день уже клонится к закату, и я хочу, чтобы мы все отдохнули и набрались сил.

Утром они отправились осматривать местность. Неподалеку они наткнулись на деревянную колоду. В нее был воткнут боевой топор, а рядом лежало тело человека. Сигурд решил, что человек этот колол дрова, пока не свалился от голода. После этого они направились к дому и там увидели еще один труп.

— Этот, — сказал Сигурд, — держался на ногах до последнего. Должно быть, это слуги тех, кто находился внутри дома.

Он сказал так потому, что рядом с этим человеком тоже лежал топор.

— Я думаю, будет лучше, — заметил Сигурд, — если мы пробьем отверстие в стене здания и позволим выйти наружу зловонию от находящихся там тел. Необходимо очистить воздух от той скверны, что скопилась там за такое долгое время. Будьте осторожны и держитесь в это время подальше, поскольку, как мне кажется, вместе с воздухом оттуда выйдет болезнь, весьма опасная для людей. Хотя маловероятно, чтобы сами эти люди смогли причинить нам какой-нибудь вред.

Стейнтор же заявил на это, что было бы глупо обременять себя хлопотами, в которых нет особой нужды. И пока они ломали стену дома, он вошел внутрь через дверь. Когда же он вышел, Сигурд взглянул на него и воскликнул:

— Да он совсем изменился!

Стейнтор же завопил и бросился бежать прочь. Товарищи его бросились за ним, но он упал в расщелину в скале, откуда никто не мог его вытащить, и там умер.

— Его сон обернулся для него правдой, — сказал Сигурд.

После этого они разобрали здание, точно следуя указаниям Сигурда, не причинив себе при этом ни малейшего вреда. Внутри дома они обнаружили мертвых людей и множество монет. Сигурд сказал:

— Как мне кажется, будет лучше, если мы очистим их кости от мяса в тех котлах, что раньше принадлежали им. Так нам будет легче переправить их в церковь. Мне кажется, это должен быть Арнбьорн, так как тот второй корабль, стоящий здесь у берега, я слышал, раньше принадлежал ему.

Это было замечательное судно, ярко раскрашенное и с носовым украшением. Однако у купеческого корабля было сильно повреждено днище, так что, по мнению Сигурда, он был уже ни на что не пригоден. Они забрали с него все гвозди, болты, а затем сожгли его. С собой они также забрали буксирную лодку и корабль с носовым украшением. Вернувшись в поселение, они отправились к епископу в Гардар. Сигурд рассказал ему об их приключениях и о находке денег.

— Я думаю, — заметил Сигурд, — что самым правильным будет передать эти деньги церкви, чтобы они сопровождали кости своих прежних владельцев.

Епископ заверил его в том, что он действовал мудро и рассудительно, и все с этим согласились. Там было много денег и других ценностей, привезенных с телами, а корабль с носовым украшением епископ счел настоящим сокровищем. Сигурд сказал, что и корабль этот должен отойти епархии, так как это пойдет во благо душам умерших. Прочее же добро, согласно закону Гренландии, поделили между собой те, кто нашел его.

Но когда слухи об этих событиях достигли берегов Норвегии, не миновали они и племянника Арнбьорна по имени Озур. Были там и другие люди, потерявшие своих близких на борту этого корабля и теперь желавшие унаследовать их имущество. Они приплыли в Эйриксфьорд, где жители пришли на берег, чтобы встретить их. Там они занялись куплей и продажей товаров, а после нашли себе пристанище в домах фермеров. Шкипер Озур отправился в Гардар, где жил епископ, и провел там зиму. В то время в Западном поселении находился еще один купеческий корабль, также принадлежащий норвежцу, Кольбейну Торльотсону. Был там и третий корабль под командованием Хермунда Кодрансона и его брата Торгильса. В целом команды этих трех кораблей представляли собой значительную силу.

Зимой Озур завел с епископом разговор о том, что он прибыл в Гренландию с намерением наследовать своему родичу Арнбьорну. Он просил епископа устроить все так, чтобы он и его товарищи могли получить свое наследство. Однако епископ заявил, что он получил эти деньги в соответствии с законом Гренландии о несчастных случаях. Он также заметил, что сделал это не по собственной инициативе и что ему представляется вполне справедливым, что деньги эти будут потрачены во благо душ их прежних владельцев, а также на церковь, где покоятся кости умерших. И ему представляется бесчестным требовать эти деньги сейчас. После этого разговора Озур не захотел оставаться в Гардаре с епископом и вернулся к своей команде. И так, все вместе, они провели эту зиму.

Весной Озур стал готовить тяжбу для гренландского тинга. Тинг этот проходил в Гардаре, и на него прибыл епископ в сопровождении Эйнара Соккасона и большого отряда вооруженных людей. Прибыл туда и Озур в сопровождении своих товарищей. Но как только суд открылся, Эйнар вместе со своими людьми вошел туда и заявил, что им предстоят бесконечные разбирательства, если они позволят иностранцам вести это дело исходя из их законов:

— Нам же нужен лишь тот закон, что существует здесь, в Гренландии!

Норвежцам так и не удалось обжаловать свое дело в суде, и они вынуждены были удалиться. Озур был этим крайне недоволен. Он чувствовал, что получил за все свои старания не деньги, а одно лишь унижение. И тогда он сделал следующее: он направился к тому месту, где стоял раскрашенный корабль, и проломил в нем две дыры с обоих боков — от киля и до самого верха. Затем он отправился в Западное поселение, где встретился с Кольбейном и Кетилем Кальфсоном и рассказал им, как обстоят дела. Кольбейн согласился, что с Озуром обращались унизительно, но и то, что он совершил в отместку, вряд ли заслуживает похвалы. Кетиль сказал ему:

— Я настоятельно советую тебе перебраться сюда, к нам, поскольку, как я слышал, епископ и Эйнар действуют заодно. Тебе никогда не справиться с ними обоими, поэтому будет лучше, если все мы сейчас будем держаться вместе.

Озур согласился, что на данный момент именно так и следует поступить. На одном из этих купеческих кораблей находился тогда Айс-Стейнгрим — Ледяной Стейнгрим. Озур же вернулся в Кидьяберг, где и жил вместе со своей командой.

Епископ очень разгневался, когда узнал, что корабль безнадежно испорчен. Он позвал к себе Эйнара Соккасона и заявил ему следующее:

— Пришло время исполнить те обещания, которые были даны тобой перед отплытием из Норвегии, а именно, что ты накажешь любого, кто осмелится посягать на имущество епархии или причинит ему какой-либо вред. Я же требую в качестве расплаты жизнь Озура, так как он испортил то, что по справедливости принадлежало нам. Да и в целом он вел себя по отношению к нам крайне пренебрежительно.

— Вы правы, господин епископ, — согласился Эйнар, — поступок Озура никак нельзя назвать хорошим. Однако и Озура можно понять, ведь он претерпел серьезный убыток. Таким людям бывает не так-то легко сдержаться, когда они видят, что не в состоянии заполучить в свою собственность все эти прекрасные вещи, принадлежавшие некогда их родственникам. Так что я даже не знаю, как тут быть.

Они распрощались весьма холодно, и на лице епископа явно читалось недовольство. Но когда люди собрались на годовщину церкви на праздник в Ланганесе, епископ появился там вместе с Эйнаром. На службу пришло очень много людей, и епископ сам отслужил мессу. Среди присутствующих был и Озур. Он стоял на южной стороне церкви напротив стены и беседовал с человеком по имени Банд Тордарсон, который был слугой епископа. Бранд уговаривал его помириться с епископом.

— В этом случае, — говорил он, — я думаю, все закончится хорошо. Сейчас же будущее для тебя представляется весьма мрачным.

Но Озур сказал, что он не готов пока сделать подобный шаг, так как с ним поступили очень дурно. И они продолжали обсуждать этот вопрос. Затем епископ и прочие люди направились из церкви в дом, и Эйнар пошел вместе с ними. Но когда они уже подошли к двери, Эйнар отделился от общей процессии и в одиночестве направился опять на церковный двор. Там он выхватил топор из рук одного человека и направился к южной стороне церкви — именно туда, где стоял, опершись на свой топор, Озур. Эйнар нанес ему смертельный удар, после чего вернулся в дом, где уже были расставлены столы. Не сказав ни слова, Эйнар сел на свое место напротив епископа.

В это время в комнату вошел Бранд Тордарсон и, подойдя к епископу, сказал:

— Вы уже слышали новость, господин епископ? Епископ заявил, что ему ничего неизвестно.

— А что случилось?

— Там, на улице, только что произошло убийство.

— Кто же сделал это? — поинтересовался епископ. — И кто стал жертвой?

На это Бранд заявил, что лучше всего ему сможет рассказать об этом тот человек, что сидит возле него.

— Эйнар, — спросил епископ, — ты убил Озура?

— Совершенно верно, — ответил Эйнар.

— Такие поступки заслуживают самого серьезного порицания, — заметил епископ, — но твоему поступку все-таки есть некоторое оправдание.

Бранд предложил омыть тело и прочесть над ним молитвы, на что епископ заявил, что у них еще будет достаточно времени для этого. Все расселись за столы, продолжая прерванную беседу, а епископ отправил людей отпевать тело убитого только после того, как Эйнар стал настаивать на этом, заметив, что все должно быть сделано так, как того требует обычай. Епископ же заявил, что, по его мнению, вообще не стоило бы хоронить Озура по церковному обычаю.

— Но раз уж ты так просишь, то его похоронят здесь — в церкви, у которой нет постоянного священника.

И он даже не захотел послать туда священника, пока тело не омыли и не положили на стол.

— Ситуация сложилась крайне неприятная, — заметил Эйнар, — и не в последнюю очередь благодаря вашим измышлениям. Теперь в это дело оказалось замешано немало горячих людей, так что вскоре нас ожидают серьезные проблемы.

На это епископ заявил, что он надеется, что они смогут противостоять любым нападениям извне. Он же, со своей стороны, готов предоставить свою помощь в решении этой проблемы — во всяком случае до тех пор, пока ее не взялись решать при помощи силы.

III

Вскоре известие об убийстве Озура дошло и до норвежских купцов.

— Я был прав, — сказал Кетиль Кальфсон, — когда утверждал, что его поступок будет стоить ему головы.

Был среди них и родственник Озура по имени Симон — большой сильный мужчина. И Кетиль сказал, что Симон поступит совершенно правильно, если решит отомстить за убийство своего родича. Симон заявил, что именно так он и намерен поступить.

Кетиль подготовил свой корабль, а затем направил людей к шкиперу Кольбейну сообщить ему последние новости.

— Сообщите ему также, что я намерен преследовать Эйнара судебным порядком, так как я знаю гренландский закон и готов иметь дело с этими людьми. Если же дело дойдет до беспорядков, то у нас здесь достаточно людей, чтобы защитить себя.

Симон также отправился на встречу с Кольбейном и рассказал ему об убийстве, а также о том, что Кетиль предлагает им объединить силы с норвежцами, живущими в Западном поселении, а потом всем вместе отправиться на гренландский тинг.

На это Кольбейн ответил, что если сможет, то обязательно придет, так как ему хотелось бы разъяснить гренландцам, что они не могут безнаказанно убивать людей с их [то есть норвежских] кораблей. Кетиль же взялся вести эту тяжбу от лица Симона и отправился на суд с большим количеством людей, передав купцам, чтобы они следовали за ним. Как только Кольбейн получил это послание, он немедленно собрал своих людей и приказал им отправляться вместе с ним на тинг. Кольбейн объяснил им, что при наличии подобной силы гренландцы вряд ли посмеют покуситься на их права. И вот Кольбейн с Кетилем объединились и стали действовать сообща, и каждый из них был таким человеком, с которым нельзя было не считаться. Они отправились в путь на своих кораблях, и хотя на море поднялось сильное волнение, они продолжали двигаться вперед. Их сопровождало большое количество вооруженных людей (хотя и не так много, как они ожидали). И вот все они прибыли на тинг.

Прибыл туда и Сокки Торисон. Человек он был умный и рассудительный, и его нередко выбирали третейским судьей в различного рода тяжбах. Он отправился к Кольбейну и Кетилю и сказал им, что хочет искупить вину своего сына.

— Я хочу предоставить себя в качестве посредника между вами, — заявил он. — И хотя меня связывают крепкие узы с моим сыном Эйнаром, я обещаю вести это дело так, что никто из вас не почувствует себя обиженным.

Кетиль сказал, что они хотели бы довести это дело до конца. Однако он не отверг окончательно предложения Сокки.

— Но с нами обращались просто чудовищно, — добавил он, — а мы еще никому не позволяли безнаказанно нарушать наши права.

Сокки же на это заметил, что вряд ли им улыбнется удача, если дело дойдет до битвы, учитывая неравные силы двух сторон.

Купцы отправились в суд, и Кетиль подал свою жалобу на Эйнара. Эйнар сказал:

— Если они одолеют нас в этом деле, вскоре это станет известно повсюду.

Тогда он пришел в суд и распустил его, так что купцы снова не смогли решить свой вопрос.

— Мое предложение все еще остается в силе, — сказал Сокки. — Я могу выступить третейским судьей в вашем деле.

Но Кетиль сказал, что никакое вознаграждение не поможет решить этот вопрос, поскольку к нему теперь прибавилось и нынешнее беззаконие Эйнара. На этом они и расстались.

Что же касается купцов из Западного поселения, то они не смогли попасть на тинг по той простой причине, что к тому моменту, когда они уже готовы были отплыть, с моря подул сильный встречный ветер. Но в середине лета решено было провести в Эйде третейский суд, и тогда купцы приплыли из Западного поселения к некоему мысу, где все норвежцы собрались вместе, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию. Кольбейн поклялся, что они не стали бы и говорить с гренландцами о выкупе, если бы в то время смогли все вместе прийти в суд.

— Но сейчас, я полагаю, нам лучше прийти на эту встречу, захватив с собой всех своих людей.

И вот как они поступили: они отправились в путь и спрятались в одном укромном заливе неподалеку от епископского дома.

Случилось же так, что, когда в церкви начали звонить к обедне, в то же время прибыл и Эйнар Соккасон. Купцы, услышав это, начали говорить о том, какими почестями встречают здесь Эйнара, даже звонят в его честь в колокола.

— Это просто невероятно, — заявили они, придя в сильнейшее негодование.

Но Кольбейн сказал им:

Не переживайте из-за этого, потому что вполне вероятно, что еще до наступления вечера этот звон может обернуться для него погребальным звоном.

И вот Эйнар и его люди пришли в условленное место и уселись на скамье. Сокки начал доставать всевозможные ценные вещи и предметы, которые должны были служить выкупом за убитого. Кетиль сказал:

— Я хочу, чтобы мы с Хермундом Кодрансоном оценили эти вещи.

— Хорошо, — ответил на это Сокки.

В то время как назначалась цена вещей, родственник Озура Симон бродил вокруг с мрачным и недовольным лицом. И вот, когда дело дошло до старинной кольчуги, Симон воскликнул:

— Какое оскорбление — предлагать эту рухлядь за такого человека, как Озур!

Он бросил кольчугу на землю и направился к скамье, на которой сидели гренландцы. И как только они увидели это, сразу же вскочили на ноги и повернулись лицом к Симону. В то же самое время Кольбейн проскользнул мимо них и оказался у них за спиной. И вот одновременно Кольбейн ударил Эйнара со спины своим топором, а Эйнар направил свой топор в голову Симона, так что оба они оказались смертельно ранены.

— Именно этого я и ожидал, — произнес Эйнар, падая на землю.

Тогда сводный брат Эйнара Торд бросился на Кольбейна, намереваясь убить его, но Кольбейн увернулся и ударил его своим топором, так что Торд был убит на месте. После этого между ними разгорелась битва, но епископ оставался все это время рядом с Эйнаром, и тот испустил свой дух на коленях у епископа.

Был там человек по имени Стейнгрим, который просил их прекратить сражение. Он и еще несколько человек бросились между враждующими сторонами. Но те были в такой ярости, что Стейнгрим в одно мгновение оказался проколот мечом. Эйнар умер на скамье, которая стояла возле палатки гренландцев. К тому времени уже много людей было ранено, и Кольбейн со своими спутниками стал отходить к кораблям, унося: с собой троих убитых. Затем они переправились через Эйнарсфьорд к Скьялгсбудиру, где стояли их корабли.

— Да, это была неплохая стычка, — сказал Кольбейн, — и я думаю, что теперь гренландцы еще менее довольны, чем прежде.

— А ты сказал правду, Кольбейн, — ответил ему Кетиль, — когда утверждал, что мы еще услышим сегодня похоронный звон: я думаю, это тело Эйнара несут в церковь.

И Кольбейн сказал, что не может отрицать своей причастности к этому делу.

— Нам следует готовиться к атаке гренландцев, — заявил Кетиль. — Я думаю, мы должны как можно усерднее продолжать погрузочные работы, и всем следует остаться на ночь на борту корабля.

Так они и поступили.

Сокки был глубоко потрясен случившимся и начал собирать людей для возможного сражения. В то время в Соларфьялле жил человек по имени Халл, отличавшийся трезвостью взглядов и спокойным характером. Он был на стороне Сокки и также прибыл к нему в дом со своими людьми. Халл сказал Сокки:

— Вы собираетесь атаковать на своих маленьких лодках большие корабли норвежцев, но результат этого предприятия представляется мне весьма сомнительным, учитывая тот прием, который наверняка подготовили нам купцы. С другой стороны, мне совершенно неясно, в какой степени на всех вас можно положиться. Разумеется, все предводители будут сражаться достойно, остальные же в случае серьезной опасности вполне могут обратиться в бегство, и тогда мы окажемся в еще худшем положении, чем сейчас. Поэтому мне кажется, что было бы неплохо, если бы все мы дали клятву либо победить, либо погибнуть.

При этих словах многие из них немедленно утратили былой пыл.

— И все же, — заметил Сокки, — мы не можем просто так оставить это дело.

Халл предложил свои услуги по заключению между ними перемирия. Он отправился к купцам и поинтересовался, может ли он обговорить с ними условия мира. Кольбейн и Кетиль передали, что они готовы начать переговоры. И тогда Халл пришел к ним и заговорил о том, что подобное дело необходимо урегулировать. Норвежцы ответили, что они готовы к любой альтернативе — будь то война или мир, — как того пожелают сами гренландцы. Они заявили также, что все эти неприятности произошли исключительно по вине самих гренландцев. «Но раз вы проявили добрую волю, мы готовы прийти к соглашению с вами». Халл объявил, что он будет судить так, как ему представляется правильным и справедливым. Затем он отправился к Сокки, который тоже дал согласие на то, чтобы Халл был судьей в этом деле. Купцы должны были днем и ночью готовиться к отплытию из Гренландии, поскольку ничто более не могло удовлетворить Сокки, как их скорейшее отбытие. «Но если они промедлят со своими приготовлениями, то пусть не ждут пощады, коль скоро попадут к нам в руки».

На этом они и расстались, определив место для следующей встречи.

— Наши приготовления к отплытию идут не так быстро, как хотелось бы, — заметил Кольбейн своим людям, — тогда как запасы провизии уже на исходе. Насколько мне известно, здесь неподалеку живет один земледелец, так что имеет смысл заглянуть к нему.

Все согласились, что стоит это сделать, и с наступлением ночи тридцать человек норвежцев — все вооруженные — сошли на берег. Они добрались до поселения, но то оказалось совершенно заброшенным. А прежде там жил человек по имени Торарин.

— Мое предложение оказалось не слишком удачным, — заметил Кетиль.

После чего они покинули ферму и отправились назад к кораблям. По дороге им пришлось пробираться через заросли кустов.

— Я чувствую сильную сонливость, — произнес Кетиль, — я немного посплю.

Его людям показалось, что это не слишком разумно, но Кетиль тут же лег на землю и заснул, а они остались охранять его. Очень скоро Кетиль проснулся и сказал им:

— Во сне мне открылось то, что было скрыто от меня прежде. Попробуйте-ка потянуть тот кустик, который находится возле моей головы.

Они сделали, как он сказал, и обнаружили внизу большую пещеру.

— Для начала давайте посмотрим, что здесь есть, — предложил Кетиль.

И вот они нашли там шестьдесят туш животных, двенадцать пластин масла (каждая весом по 80 фунтов) и большое количество сушеной рыбы.

— Очень хорошо, — обрадовался Кетиль, — что моя затея обернулась для нас такой удачей.

И они направились на корабль со своей добычей.

И вот настало время для заключения мира. Обе стороны — гренландцы и купцы — явились на эту встречу. Халл сказал следующее:

— Вот что я решил насчет вашего дела: убийство Эйнара перечеркивает убийство Озура, но из-за неравенства между двумя этими людьми норвежцы объявляются вне закона и потому не получат на острове ни крова, ни еды. Другие же убийства также искупают друг друга: фермер Стейнгрим и Симон, Крак-норвежец и Торфинн-гренландец, Вигват-норвежец и Бьёрн-гренландец, Торир и Торд. И лишь смерть одного из наших людей — Торарина — остается неоплаченной. Поэтому его семье следует выплатить денежное возмещение.

Сокки заявил, что для него и его товарищей-гренландцев подобное решение вопроса оказалось жестоким разочарованием, но Халл оставался тверд в своем решении, и на этих условиях они и распрощались.

Вскоре фьорды вблизи поселения замерзли и покрылись льдом, и гренландцы с радостью думали о том, что если купцы не успеют отплыть в назначенное время, то они смогут захватить их. Однако к концу месяца лед растаял, и купцы отплыли от берегов Гренландии.

Спустя какое-то время они прибыли в Норвегию. Кольбейн привез с собой из Гренландии белого медведя и подарил его королю Харальду Гилли. Он также рассказал королю, сколько беззаконий им пришлось претерпеть от гренландцев, и всячески поносил их за это. Но позднее король услышал другую версию этих событий и потому решил, что Кольбейн щедро уснастил свой рассказ ложью. И тот не получил награды за медведя. После этого Кольбейн стал на сторону Сигурда Лжедьякона, напал на короля в его палатах и ранил его [1136 год]. Через некоторое время, когда они на всех парусах плыли в Данию, на море поднялся сильный ветер. Кольбейн находился в это время в буксирной лодке и утонул. Другие же — Хермунд и его спутники — отправились в Исландию, на родину своих отцов.

На этом и заканчивается наша сага.

ПРИЛОЖЕНИЯ

I. НЬЯЛА: ВЕЛИЧАЙШЕЕ ИЗ СКАЗАНИЙ

Прежде всего стоит отметить, что «Сказание о Ньяле» отражает в себе целую эпоху. Точно так же, как «Война и мир» охватывает не только судьбы Безуховых, Болконских и Курагиных, но и простых крестьян, солдат, священников и швей, а также полководца Кутузова, императора и даже собаки Платона Каратаева, так и «Ньяла» позволяет нам увидеть не только самого Ньяла и его сыновей, а также представителей тех южных семейств, среди которых были друзья и враги Ньяла, но и всех вождей Исландии того времени: Снорри Годи, Гудмунда Могучего, Скапти Тороддсона, а также королей и ярлов Норвегии, Дании, Оркнея и Ирландии. Появляются на ее страницах торговцы и нищенки, земледельцы и моряки, и даже тот самый пес, чей предсмертный вой возвестил грядущую гибель Гуннара. В этом сказании мы найдем около двадцати пяти детально описанных характеров и огромное количество эпизодических лиц, позволяющих воссоздать достоверную картину той эпохи. Не ограничена эта картина и рамками определенного общества. И если молодые исландцы — это прежде всего сыновья земледельцев, все же многих из них можно назвать крестьянскими принцами, которые на равных общались со знатными людьми и даже с королями.

В центре этого повествования находится Исландия — от глубоких ущелий Тингвеллира до ледяных полей на юге острова. Однако события, происшедшие здесь, имели отклик в самых отдаленных частях Северо-Западной Европы. Как это ни странно, но распространение повествования далеко за пределы острова делает это сказание еще более исландским, подчеркивая самобытность происходивших на нем событий.

Все это позволяет сделать вывод, что «Ньяла» — это полное и законченное произведение. Главная тема остается неизменной: сожжение Ньяла. То, что предшествовало этому событию, и то, к чему оно привело, — все это занимает читателя с первой страницы до самого конца саги. Но вся эта последовательность событий значительно обогащена и другим материалом. Эта книга строится на тонкой игре оттенков между «да» и «нет»; здесь мы сталкиваемся с надеждами, которые то возникают, то исчезают, затем появляются снова — с тем лишь, чтобы впоследствии окончательно пропасть. Как легко Гуннар мог бы остаться в живых! Как легко можно было бы уладить убийство Хаскульда! Как часто трагический ход событий мог бы быть приостановлен и предотвращен…

«Если бы только, — думаем мы, — если бы только…»

Здесь перед нами проходит сама жизнь, и бывает трудно определить, в какой момент случайность становится неизбежностью. Если же мы посмотрим на «Ньялу» под иным углом зрения, то поймем, что это сказание о законе. Она необычайно богата материалом из конституционной истории страны, отражено в ней и обращение нации в христианство.

Закон, конституция и смена веры неотделимы от изображенных здесь персонажей. Но «Ньяла» — вовсе не историческое сочинение, требующее для раскрытия своего замысла наличия людей в качестве главных действующих лиц. «Ньяла» — это реалистическое повествование, которое умело использует историю для своих собственных творческих замыслов и целей. И главный интерес ее заключается не в исторических фактах и событиях, а совсем в другом. Особенным и главным предметом ее внимания являются человеческие судьбы. И поэтому ей необходимы как старая религия, так и новая, а также пророчества и сверхъестественные явления — вперемешку с благородным и низким, мудрым и глупым, важным и незначительным, а порой и просто сомнительным. Все это передано непосредственно через мысли, намерения и поступки людей. По большей части «Ньяла» — сказание героического или трагического плана, но есть в нем и обыденные, а подчас и комические ноты. Что делают люди, почему они это делают и что из этого выходит — вот то главное, что интересует автора сказания. И здесь важно отметить, что «Ньяла» обязана своим появлением не только искусному перу, но и высокообразованному уму. Автор «Ньялы» прекрасно знал сказания, созданные до него. Он хорошо разбирался в исторических записках, будь они генеалогические или повествовательные, отечественные или зарубежные. Не представляла для него трудностей и законодательная литература. Что же касается различного рода религиозных сочинений, то и в этой области он обладал весьма обширными познаниями. К тому же при написании этой книги он мог обратиться и к устной традиции, все многообразие которой мы начинаем понимать только сейчас.

Как мы уже сказали, в центре этого повествования находится такое ключевое понятие, как судьба. Гуннар, герой первой трети сказания, был, без сомнения, одним из благороднейших людей, когда-либо живших в Исландии. Но судьба (или злой рок) уготовила ему женитьбу на избалованной красавице Халльгерд, навлекшей на его голову множество бедствий. «У нее были прекрасные волосы, такие длинные и густые, что она могла окутаться ими, как плащом. При этом она была расточительной и очень вспыльчивой». Много людей погибло по вине этой опасной девушки, а после замужества она стала еще хуже. И Гуннар также был принесен в жертву ее властному и неуемному характеру. Она вовлекла его — вопреки его воле — в такое количество междоусобиц, что в конце концов четыре десятка его врагов осадили его в его собственном доме. Рядом с ним не было никого, кроме жены и матери, и все же он сдерживал нападение до тех пор, пока не оборвалась тетива его лука. И тогда он попросил у жены два локона ее чудесных волос, чтобы сплести их и сделать новую тетиву, но эта женщина с насмешкой отказала ему в этой просьбе. Вскоре Гуннар погиб — после одной из битв, которую сохранила для нас героическая литература того времени. Но Халльгерд осталась жить и втянула сыновей Ньяла в новую междоусобицу, приведшую к еще более гибельным последствиям.

Ньял был лучшим другом Гуннара. Он уже был пожилым человеком и отцом буйных и непокорных сыновей, в том числе и уродливого, одержимого жаждой убийства Скарпедина. Снова и снова Ньял спасал Гуннара, помогая ему избежать тех бедствий, на которые обрекали его гордость и жадность Халльгерд. Ньял был человеком мудрым и миролюбивым, преданным и великодушным, к тому же наделенным даром (который одновременно был и его проклятием) предвидеть будущее. При этом он вовсе не был слепым фаталистом. Ему было хорошо известно, что человек имеет право выбора, но он также знал и то, к каким последствиям может привести то или иное решение. Так, он предвидел смерть Гуннара, который отказался отправиться в изгнание за границу. И настал момент, когда Ньял увидел впереди свою собственную гибель. Эта тяжкая ноша легла на его плечи, когда сын его Скарпедин пришел к нему домой, чтобы сообщить, что он убил своего приемного брата Хоскульда.

— Горькое это известие, — проговорил Ньял, — тем более что беда эта касается меня столь близко, что уж лучше бы я потерял двоих родных сыновей, но не Хоскульда.

— Тебя извиняет только то, что ты стар. Разумеется, нельзя было не ожидать, что это коснется тебя так близко.

— Дело не столько в моем возрасте, — возразил Ньял, — сколько в том, что мне лучше, чем тебе, известно, что последует за этой смертью.

— И что же за ней последует? — спросил Скарпедин.

— Моя гибель, — ответил Ньял, — а также гибель моей жены и всех моих сыновей.

Обязанность отомстить за смерть Хоскульда выпала на долю Флози, и поскольку он был человеком долга, то принял на себя эту обязанность. Но даже в момент сожжения он пытался спасти всех, кроме прямых убийц Хоскульда. Он предложил женщинам, детям и всем слугам уйти невредимыми, что они и сделали. Затем, когда дом уже пылал, он умолял и Ньяла покинуть горящее жилище.

— Я совсем не хочу выходить наружу, — ответил Ньял, — так как я уже старый человек и не могу отомстить за моих сыновей, а жить в позоре я тоже не хочу.

Тогда Флози обратился к Бергторе [жене Ньяла]:

— Выходи, госпожа, ведь ты ни в чем не повинна, и я не хочу сжечь тебя в этом доме.

— Я вышла замуж за Ньяла совсем молодой, — ответила Бергтора, — и пообещала ему до конца разделять с ним его судьбу.

И вот, приняв свою судьбу (так же как Гуннар и Флози приняли свою), Ньял и его жена погибли в огне, а вместе с ними погибли их буйные и непокорные сыновья. И все же сожжение Бергторсфолла, как то было хорошо известно самому Флози, оказалось «неправым делом», которое ничего не могло решить или исправить. Равновесие было нарушено вновь, и на этот раз зять Ньял Кари, маленький сын которого погиб в том огне, принял на себя священный и нерушимый долг кровной мести. Долгие годы Кари преследовал тех, кто сжег Бергторефолл, — сначала в Исландии, а затем за границей. Все прочие люди уже давно приняли денежный выкуп, но Кари отказался от денег. В конце концов случилось так, что его корабль потерпел крушение у берегов Гренландии, неподалеку от Свинафелла. Бушевала сильная буря, когда Кари — беспомощный человек, ищущий надежного укрытия, — добрался до дома Флози. Тот сразу же узнал своего врага, бросился ему навстречу, поцеловал, а затем усадил на самом почетном месте в доме. И мы знаем, что вся оркестровка этой саги вела именно к этой — последней — ноте полного примирения. Остается рассказать лишь о том, как умер Флози. Много лет спустя он отправился в Норвегию за строевым лесом, но запоздал с обратным отплытием и слишком поздно вышел в море. «Люди предупреждали его о том, что корабль его не слишком-то надежен. Но Флози ответил им, что он достаточно хорош для старого, обреченного человека». Где-то на полпути между Норвегией и Исландией корабль затонул вместе со всеми, кто был на его борту. «И на этом я заканчиваю сказание о сожжении Ньяла».

II. ЕДИНСТВЕННЫЙ КОРОЛЬ, ПОКОЯЩИЙСЯ В ИСЛАНДИИ

[Две эти главы из Олафс Сага Хелъга излагают историю, связанную с завершением отношений короля Олафа с его врагом и родичем Хрёреком, одним из пяти королей Упланда. Олаф захватил всех пятерых, одного из них лишил языка, Хрёрека — глаз, а еще троих отправил в изгнание. После этого он никогда не выпускал Хрёрека из виду, хотя обращался с ним достаточно хорошо. Хрёрек же постоянно мыслил об отмщении, и еще до эпизода, приведенного в данной книге, он попытался убить короля и бежать.

Исландец Торарин Нефьольфсон получил известность не только благодаря своей безуспешной попытке достичь берегов Гренландии с королем Хрёреком на борту, но и в связи со своим знаменитым переходом из Стада в Мёре (Норвегия) в Эйрар (то есть Эйрарбакки) на юго-западе Исландии. Расстояние в 730 морских миль он покрыл всего за четыре дня и четыре ночи — самое быстрое путешествие из всех тех, что известны нам.]

Это случилось в праздник Вознесения [15 мая 1018 года], когда король Олаф пришел в церковь, чтобы послушать мессу. Епископ и король вместе с процессией обошли вокруг церкви, а затем вошли в саму церковь, и епископ подвел короля к его месту в северной части хора. Король Хрёрек, как обычно, сидел рядом с ним. Когда король Олаф сел на свое место, Хрёрек опустил ладонь ему на плечо и сжал его.

— Какая прекрасная на тебе одежда, родич, — сказал он.

— Сегодня большой праздник, — ответил король Олаф, — и этот праздник устроен в честь вознесения Иисуса Христа с земли на небо.

— Я не вполне понимаю то, что ты говоришь мне о Христе, — заметил Хрёрек, — но постараюсь запомнить это. Многое из того, что ты рассказываешь мне, представляется маловероятным, хотя, конечно, в прежние времена происходило немало чудес.

Когда месса началась, король Олаф поднялся, воздел к небу руки и поклонился алтарю, плащ он откинул при этом на спину. Хрёрек быстро вскочил и ударил короля Олафа ножом того рода, что носит название «рютнинг». Удар пришелся по накидке возле плеч, поскольку король в то время находился в поклоне. Одежда оказалась сильно порезанной, но король остался невредим. Олаф тут же понял, что произошло, он прыгнул вперед. Король Хрёрек нанес второй удар ножом, но безрезультатно.

— Так ты сбежал, Олаф Дигри, — воскликнул он, — от меня, слепого человека?

Король приказал своим людям схватить его и вывести из церкви, что и было сделано.

После этого происшествия короля Олафа стали подбивать на убийство Хрёрека:

— Ты слишком испытываешь свою судьбу, король, все время удерживая его рядом с собой. И днем и ночью он думает лишь о том, как лишить тебя жизни. И если ты вдруг упустишь его из виду, вряд ли кто-то сможет уследить за ним и воспрепятствовать его бегству. А как только он окажется на свободе, он немедленно поднимет против тебя вооруженное восстание.

— Все это так, — согласился с ними король Олаф. — И многие мужи погибли от рук людей менее опасных, чем Хрёрек. Но я не хочу пятнать этим убийством ту победу, что одержал над упландскими королями, когда однажды утром поймал их всех и захватил их королевства, не убив при этом ни одного из них, так как все они мои родичи. И сейчас мне трудно судить о том, имеет ли смысл убивать Хрёрека или нет.

Хрёрек положил свою руку на плечо короля Олафа лишь для того, чтобы понять, надета ли на нем кольчуга.

Жил в то время на севере Исландии человек по имени Торарин Нефьольфсон. Торарин не отличался высоким происхождением, но был человеком мудрым и рассудительным, и с ним охотно советовались самые избранные люди. Он много путешествовал и потому большую часть года проводил за границей. Торарин страдал искривлением конечностей, что делало его очень непривлекательным. Руки у него были большие и некрасивые, а ноги и того хуже.

Торарин находился в Тунсберге, когда произошло описанное выше событие. Он к тому времени уже был знаком с королем Олафом. На тот момент Торарин готовил к отплытию свой торговый корабль, так как намеревался отправиться летом в Исландию. В течение нескольких дней Торарин был гостем короля Олафа, и они о многом переговорили за эти несколько дней. Спал Торарин в комнате короля. Как-то рано утром король проснулся, тогда как остальные в комнате еще спали. Солнце уже поднялось, и внутри было довольно светло. И король увидел, как Торарин высунул из-под одеяла одну ступню. Некоторое время он рассматривал эту ступню, и тут проснулись все остальные.

— Некоторое время назад я проснулся, — сказал король, — и увидел поистине незабываемое зрелище: человеческую ногу столь уродливую, что в этом городе, я полагаю, более уродливой уже и не найти.

И он предложил остальным посмотреть и сказать, прав ли он. И все, кто видел ее, поклялись, что это чистая правда.

Торарин прекрасно понял, о чем они говорили.

— Существует не так уж много вещей, — заметил он, — которым нельзя было бы подобрать пару. Вполне возможно, что и данный случай — не исключение.

— Что касается меня, — сказал король, — я просто уверен в том, что такой же уродливой ноги здесь больше не найти. И я даже готов побиться насчет этого об заклад.

— Я же ставлю на то, что смогу найти в этом городе ногу еще более некрасивую, — ответил Торарин.

— Что ж, — сказал король, — пусть тогда тот, кто выиграет это пари, требует у другого все, что он хочет.

— Хорошо, — согласился Торарин и высунул из-под одеяла другую ногу. Она была ничуть не красивее первой, к тому же на ней отсутствовал большой палец. — Смотри сам, король: вот другая нога, которая еще уродливее первой, поскольку на ней нет одного пальца. Я выиграл пари.

— Нет, нет, — запротестовал король, — первая нога куда хуже, так как на ней пять уродливых пальцев, а на этой только четыре. Так что я вправе требовать, чтобы ты исполнил мою просьбу.

— Пусть будет так, — сказал Торарин. — Чего же ты хочешь?

— Ты должен отвезти короля Хрёрека в Гренландию и сдать его с рук на руки Лейфу Эйриксону, — ответил король.

— Но я никогда не был в Гренландии, — возразил Торарин.

— Что ж, вот прекрасный повод побывать там, — сказал король.

Поначалу Торарин не говорил ни «да», ни «нет», но когда король надавил на него, он ответил следующее:

— В случае, если бы я выиграл пари, я хотел просить тебя, король, чтобы ты принял меня в число своих вассалов. И если ты исполнишь мою просьбу, я тем более буду обязан исполнить твою.

Король дал свое согласие, и Торарин стал одним из его вассалов. Он стал готовиться к отплытию, и, когда все приготовления были закончены, взял к себе на борт короля Хрёрека. Прощаясь с королем Олафом, Торарин спросил его:

— Ну а если получится так, мой господин, что мы не сможем доплыть до Гренландии, но окажемся у берегов Исландии или какой-нибудь другой страны, как тогда я должен буду поступить с королем?

— Если вы окажетесь в Исландии, — ответил ему король Олаф, — ты должен будешь передать Хрёрека в руки Гудмунда Эйольфссона, или Скапти Законодателя, или кого-то еще из вождей, кто желает принять мою дружбу и все связанные с этим почести. Но если вы окажетесь в какой-нибудь другой, не столь отдаленной стране, сделай так, чтобы Хрёрек никогда не вернулся живым в Норвегию. Но сделай это лишь в том случае, если у тебя не останется другого выхода.

Торарин дождался попутного ветра и направился прочь от берегов Норвегии, далеко за острова, и проплыл севернее того места, где в море выдавался Лидандиснес. Спустя какое-то время он проплыл мимо южного берега Исландии и направился далее на запад — в Гренландское море. Там его корабль попал в сильную бурю, и Торарин не смог продолжать свой путь к берегам Гренландии. Ближе к концу лета он добрался до Исландии, до Брейдафьорда. Здесь Торарин встретился с Торгильсом Арасоном, который обладал определенным весом в обществе, и передал ему просьбу короля Олафа, его предложение дружбы и знаки отличия, связанные с принятием ответственности за короля Хрёрека. Торгильс в свою очередь повел себя весьма дружелюбно и пригласил Хрёрека в свой дом, где тот и прожил первую зиму. Но там ему не понравилось, и он попросил Торгильса отвезти его к Гудмунду. Как ему говорили, заметил Хрёрек, именно дом Гудмунда отличается своим великолепием, и как раз к нему он и должен был попасть. Торгильс сделал, как он просил: выбрал людей и отправил их сопровождать Хрёрека в Модрувеллир. Гудмунд, памятуя о просьбе короля Олафа, принял Хрёрека очень хорошо, и в доме Гудмунда Хрёрек провел свою вторую зиму. Но затем он решил уехать и оттуда, и Гудмунд нашел для него место на маленьком хуторе, называвшемся Кальфскинн, где проживало совсем мало народу. И здесь Хрёрек провел свою третью зиму. Сам же он говорил, что с тех пор, как потерял свое королевство, нигде еще он не чувствовал себя так хорошо, как здесь, поскольку здесь он снова оказался первым в своем окружении. На следующее лето Хрёрек тяжело заболел и умер. И теперь говорят, что он — единственный король, покоящийся в Исландии.

III. УНГОРТОК — ГЛАВА КАКОРТОКА

[Эта великолепная и одновременно кровавая история взята нами (вместе с иллюстрациями гренландца Арона из Кангека) из книги Генри Ринка «Истории и традиции эскимосов», Лондон, 1875.]

Как-то раз один из жителей Арпатсивика приплыл на своем каяке во фьорд, чтобы испытать новое копье. Когда он приблизился к Какортоку, где поселились первые кавдлунайт [мн. ч. от кавдлунак — чужеземец, норманн], он увидел там одного из них — этот человек собирал на пляже раковины. Вскоре он обратился к приплывшему со словами: «Давай-ка посмотрим, сможешь ли ты поразить меня своим копьем». Владелец каяка отказался выполнить эту просьбу, хотя тот человек продолжал настаивать на своем. Наконец на берегу появился хозяин этого места по имени Унгорток [Унгор = Ингвар?] и сказал: «Раз уж ему так хочется, выполни его просьбу». И тогда владелец каяка метнул свое копье и убил того человека на месте. Но Унгорток не стал ругать его за это, сказав: «Это не твоя вина, поскольку ты сделал лишь то, о чем тебя просили». Затем наступила зима, и все были уверены в том, что кавдлунайт вскоре придут мстить за гибель своего человека. Однако прошло лето, а вслед за ним промелькнуло еще два, но кавдлунайт так и не пришли. В начале третьей зимы тот же самый владелец каяка вновь поплыл на своей лодке к Какортоку со своим обычным охотничьим оружием. На этот раз он снова увидел, как кавдлунак собирает на берегу раковины, и ему пришла в голову мысль убить его. Он подплыл к нему с той стороны, где на воду падал яркий солнечный свет, метнул в него копье и сразу же убил его, после чего — незамеченным — вернулся домой и рассказал всем, как он расправился с одним из кавдлунайт. Спустя какое-то время одну девочку отправили вечером за водой. Но когда она стала наполнять ведро, то обнаружила, что в воде отражается что-то красное. Поначалу она решила, что это отражение ее собственного лица, но когда обернулась, то в ужасе увидела большую толпу кавдлунайт. Она была так испугана, что забыла даже про ведро, и тут же бросилась домой, чтобы рассказать всем об увиденном. В то же самое время враги окружили их дом и встали напротив двери и окон. Один из обитателей дома выбежал наружу и тут же был убит ударом топора. И все остальные тоже были убиты, в живых остались только два брата. Им удалось убежать и спрятаться на льду. Но вскоре кавдлунайт заметили их и сказали: «Вот последние из этого племени. Давайте-ка поймаем их». И они тут же бросились в погоню. Их предводитель сказал: «Я бегаю быстрее вас, так что я и побегу за ними». И он бросился за ними по льду, где братья просто не могли бежать быстро, поскольку у младшего на ботинках были новые подошвы, которые все время скользили. Наконец они достигли противоположного берега, и Кайсапе, старший, успел вскарабкаться на обледеневший склон. Но младший упал и тут же был схвачен. Унгорток отсек его левую руку и, указывая на нее старшему брату, произнес: «Кайсапе, как бы долго ты еще ни прожил, тебе не удастся забыть твоего бедного брата!» Кайсапе не был вооружен и не мог оказать ему никакого сопротивления, а потому бросился бежать прочь. Так он добрался в конце концов до Кангермиутсьяка, где жил его тесть. Здесь он провел всю зиму и получил в подарок каяк. Летом он отправился на своем каяке на юг, чтобы выучить магические заклинания, при помощи которых он мог бы заколдовать своих врагов. Следующую зиму он вновь провел в Кангермиутсьяке, но с наступлением лета отправился на север, чтобы найти себе товарища. Куда бы он ни приходил, он прежде всего интересовался, нет ли в поселении двоих братьев. И если он находил их, то для начала проверял мех внутри их сапог, чтобы узнать, есть ли у них вши.

Стр. 286.

И так он путешествовал до тех пор, пока не нашел двоих братьев, у младшего из которых совсем не было вшей. Он уговорил этого юношу помочь ему и вместе с ним вернулся в Кангермиутсьяк. Здесь он начал охотиться на тюленей, из шкур которых он удалял всю шерсть, а затем делал из них белые кожи. После этого он отправился на поиски большого куска плавучего дерева и в конце концов нашел то, что ему было нужно. Он выдолбил этот кусок своим ножом, так что тот стал похож на полую трубку, а затем плотно заткнул его с одного конца. С обеих сторон он продолбил маленькие отверстия, для которых тоже изготовил деревянные затычки. Приготовив все это, он поместил все белые кожи внутрь бревна, а затем заткнул его с одного конца и точно так же заткнул все маленькие отверстия. Затем он спустил его на воду, и все владельцы каяков помогли ему отбуксировать это бревно по заливу до Пингивьярника, где они пристали к берегу. Здесь они вынули кожи, прикрепили к ним веревки, а затем подняли их и расправили подобно парусам, так что лодка приобрела вид грязноватого айсберга (поскольку кожи оказались не совсем белыми). И вот люди сели в лодку, после чего ее оттолкнули от берега, и Кайсапе приказал: «Расправьте кожи!» Они так и сделали, и люди на берегу были поражены тем, насколько это похоже на плывущий по воде айсберг. Кайсапе, который тоже хотел посмотреть на все это с берега, приказал своей команде: «Теперь вы сами будете править лодкой, а я сойду на берег, чтобы посмотреть на нее со стороны». И когда он взглянул на творение своих рук, оно ему очень понравилось, и он приказал своей команде вести лодку к берегу. Кожи расстелили на берегу, чтобы высушить их на солнце. Когда же это было сделано, Кайсапе заметил, что он все еще не забыл своего брата. Теперь они были готовы отправиться для мщения в Какорток, однако на какое-то время им пришлось задержаться в Арпатсивике, где они дожидались попутного ветра. И вот, когда такой ветер наконец подул, весь фьорд постепенно заполнился плавучими льдинами самых разных форм и размеров. Пришло время Кайсапе расправить все паруса и плыть за льдинами в глубь фьорда. Кайсапе сопровождало большое количество лодок, но все они пристали к берегу к северу от Какортока, чтобы люди могли собрать там сухой можжевельник. В то же самое время Кайсапе и его товарищи, надежно укрытые внутри полого бревна, продолжали двигаться прямо к дому, наблюдая за тем, что происходит вокруг, сквозь выдолбленные отверстия. Они видели кавдлунайт, которые ходили туда-сюда по берегу, вновь и вновь поглядывая на залив. Однажды они отчетливо услышали крик: «Каладлит [мн. ч. от калалек — гренландский эскимос] плывут!» На этот крик все выбежали из дома, но когда предводитель сказал: «Там нет ничего, кроме льда», — они снова вернулись домой. Тогда Кайсапе произнес: «А теперь живее! Я думаю, какое-то время они еще не покажутся на берегу». Они высадились на берег и, держа в руках сухой можжевельник, окружили дом. Кайсапе заложил топливом дверной проем, а затем поджег его, так что все люди внутри сгорели заживо. И те, кто пытался выбежать через дверь, также погибли в огне. Но Кайсапе мало беспокоила судьба этих людей: все его помыслы были сосредоточены на одном Унгортоке. И вот он услышал возглас одного из своих товарищей: «Кайсапе! Вот человек, которого ты ищешь!» Вождь к этому времени покинул горящий дом через окно и бросился бежать с маленьким сыном на руках. Кайсапе бросился за ним в погоню и вскоре почти догнал его. Приблизившись к озеру, Унгорток бросил своего сына в воду, полагая, что лучше ему утонуть, чем умереть от ран. Но Кайсапе, будучи не в силах одолеть своего противника, вынужден был вернуться к своим людям. А Унгорток бежал, пока не достиг Игалико, где в то время был вождем человек по имени Олав. Но поняв, что Кайсапе и здесь не оставит его в покое, Унгорток перебрался на мыс залива Аглюитсок и поселился в Сьоралике, тогда как Кайсапе обосновался у самого входа в этот фьорд.

С наступлением лета он возобновил преследование Унгортока, который к тому времени успел добраться до побережья, расположенного напротив острова Алук. Кайсапе проследил его до северной стороны этого острова, где он устроил себе жилище. И вот Кайсапе решил посоветоваться с жителями восточных земель, каким образом он может одолеть Унгортока. В конце концов один из них выступил вперед и сказал: «Я дам тебе кусок дерева из дома бесплодной женщины, и из него ты сделаешь себе стрелу». Он произнес над этим куском какие-то заклинания, а затем вручил его Кайсапе. Тот принял этот дар со словами: «Если он действительно сможет помочь мне, я обещаю тебе свою помощь во время охоты». И вот Кайсапе изготовил столько стрел, сколько могло уместиться в его колчан из тюленьей кожи. Под конец же он добавил к ним заговоренную стрелу, а затем отправился со своими товарищами на большое озеро, неподалеку от которого стоял дом Унгортока. Здесь Кайсапе разложил свои стрелы на некотором расстоянии одна от другой, последней же он положил заговоренную стрелу. Он приказал своим товарищам остаться возле озера, а сам осторожно забрался на высокий холм, откуда ему хорошо был виден Унгорток, разгуливавший туда-сюда возле своего дома. Он о чем-то говорил сам с собой, и Кайсапе услышал, как он несколько раз произнес его имя. Кайсапе решил дождаться ночи, чтобы выполнить свой замысел. С наступлением сумерек он прокрался к дому и заглянул в окно, держа наготове свой лук. Унгорток быстро ходил туда и сюда, и потому в него нельзя было как следует прицелиться. Поэтому Кайсапе направил свой лук на жену Унгортока, которая спала тут же в комнате, а у ее груди лежал ребенок. Унгорток, услышав шум, взглянул на жену и увидел, как стрела пронзила ей горло. В то же время Кайсапе бросился на берег озера за другой стрелой, а Унгорток бросился за ним, держа в руке топор, которым он некогда убил брата Кайсапе, а теперь намеревался убить и его самого. Кайсапе выпустил в него вторую стрелу, но Унгорток увернулся и сделал себя таким тонким, что виден остался лишь его подбородок. И все стрелы, которые выпустил в него Кайсапе, так и не попали в цель. Унгорток переламывал их пополам, а затем бросал в озеро. Наконец Кайсапе схватил заговоренную стрелу, и она прошла через подбородок Унгортока прямо в его глотку. Но поскольку тот не умер сразу, Кайсапе бросился бежать, а раненый Унгорток еще какое-то время преследовал его. Но вот внезапно Кайсапе почувствовал, что ему нечем дышать, и в полном изнеможении упал на землю. Однако, вспомнив про Унгортока, он снова вскочил на ноги, и отправился назад, чтобы посмотреть, что с ним случилось, и обнаружил неподалеку его мертвое тело. Тогда он отрубил руку Унгортока и произнес, глядя на мертвого человека: «Посмотри на эту руку — уж ее-то ты никогда не забудешь!» Затем Кайсапе убил ребенка Унгортока, после чего отправился назад в Кангермиутсьяк. С собой же он взял того самого старика из восточных земель, который помог ему. Кайсапе заботился о нем, пока тот не умер. Сообщают также, что похоронен он был в Кангермиутсьяке.

IV. СТРАУМФЬОРД В ВИНЛАНДЕ

Капитан Мунн, уроженец Сент-Джона (Ньюфаундленд), выдвинул гипотезу, которая базируется на детальном знании рассматриваемой местности. Эту гипотезу нельзя назвать научной в строгом смысле этого слова, и все же на нее стоит обратить внимание. Что же касается научной базы, то она была заложена фундаментальным исследованием Таннера, посвященным восточной части полуострова Лабрадор. Свою идентификацию Маркланда и Винланда Таннер провел «на основе наблюдений, совершенных им во время «финнско-лабрадорской экспедиции» 1937 года и «лабрадорской экспедиции Таннера» 1939 года, а также на основе информации, полученной из литературных и картографических источников». Его аргументы оказали серьезное влияние на все последующие исследования. В 1956 году Мельдгаард, ориентируясь на сведения, содержащиеся в норманнских сказаниях, совершил плавание вдоль побережья Лабрадора — от залива Гамильтон до пролива Белл-Айл и мыса Болд, исследуя побережье. Благодаря глубоким познаниям в области археологии и этнологии Мельдгаард смог значительно подкрепить и развить теорию Мунна и Таннера. Он также пришел к выводу, что остатки норманнских жилищ и стоянки в Лейфсбудире и Страумфьорде следует искать неподалеку от залива Пистолет. Книга Ингстада явилась подробным обзором норманнской Гренландии, а значит, и всего, что так или иначе касалось путешествий гренландцев в Винланд. Он пришел к выводу, что существовало две главные области, ставшие объектом исследования норманнов, каждую из которых можно назвать Винландом: Винланд I располагался в северной части Ньюфаундленда, а Винланд II — гораздо южнее, в Массачусетсе и на Род-Айленде. В 1960-м и 1961 годах Ингстад много путешествовал вдоль побережья Квебека, Ньюфаундленда и Лабрадора в поисках мест, где когда-то находились норманнские поселения. Совместно с Энн Стайн Ингстад ему удалось обнаружить то, что они сочли остатками древних норманнских поселений в заливе Эпав, менее чем в миле к югу от Ланс-о-Мидоус. Там, по мнению Ингстада, и был расположен Лейфсбудир. Летом 1962 года он начал в этом месте интенсивные раскопки.

Первые результаты раскопок оказались весьма впечатляющими. Ингстад обнаружил множество древних развалин по обеим сторонам ручья Блэк-Дак. Часть этих развалин датируется периодом каменного века. Жилища принадлежали, скорее всего, эскимосам дорсетской культуры, оставившим после себя обломки кремня, светильников, оружия и т. п., а также места для разведения огня и углубления для приготовления пищи. Помимо этого, Ингстад обнаружил остатки строений, которые, возможно, были сооружены европейцами, яму для огня и горн для выплавки железа из руды. Здесь же, возле горна, были найдены остатки древесного угля, куски шлака, глина, обломки железа, один кусок бронзы, наковальня и очаг. Все это позволяет утверждать, что некогда в окрестностях ручья Блэк-Дак жили люди, обладавшие навыками работы с железом. Остается лишь доказать, что именно они и были норманнами, приплывшими в Америку в начале XI века. Первый тест К-14 (карбон), проведенный на основе материалов железного века, показал, что все они, скорее всего, могут быть датированы 1000 годом н. э. Пирамиды, найденные в этой области, исследовали на предмет рунических надписей, но безуспешно.

Рис. 12. Страумфьорд в Винланде^{32}.

Наиболее ясный и полный отчет об экспедиции Ингстада 1962 года был напечатан в виде двух статей в Les-bók Morgunblaðsins 30 сентября и 14 октября 1962 года. Автором этих статей является один из участников раскопок, профессор Исландского университета Торхаллур Вильмундарсон. Он подводит итог сделанным во время экспедиции археологическим находкам, подробно — со ссылкой на текст сказаний — описывает район Священного залива, а также подкрепляет, при помощи убедительных данных литературного, исторического и географического характера, ранее высказанное в Morgunblaðið мнение о том, что Винландский мыс и Страумфьорд Карлсефни следует искать в районе северного Ньюфаундленда. Что же касается Винланда, то он, очевидно, тянется вдоль всего побережья от мыса до Новой Англии — до самой южной точки, до которой смогли добраться норманны. Как и в случае с Гренландией и — в меньшей степени — с Исландией, нет необходимости думать, что норманны хорошо знали всю эту местность.

Наконец, стоит упомянуть о попытке капитана Карла Сёльвера реконструировать скалхольтскую карту «с учетом правильного расположения широт и на основе принципов Меркатора». В результате подобных преобразований Сёльвер определил, что расстояние от Херьольвснеса в Гренландии до мыса Болд составляло 640 морских миль через крайнюю точку. На современных картах это расстояние равно 622 морским милям, через крайнюю точку Винландского мыса при том же курсе, так что расхождение в цифрах оказывается совсем невелико.

КАРТЫ

ВКЛЕЙКА ФОТОГРАФИЙ

Комментарии

¹ В Ирландии раннего Средневековья «под «паломником» (up. deorad) подразумевали отнюдь не того человека, который совершал паломничество к святыням, а затем возвращался домой, а того, кто покидал свой дом, чтобы провести затем долгие годы или даже остаток жизни в чужих странах». Baanmartre — это те, кто «обитает в пустынях, и по собственному желанию устраивает себе жилище в темных местах в ожидании небесного пристанища».

² В сочинении Беды Достопочтенного De Ratione Temporum: In Libros Regum Quaestionum xxx liber.

³ Дикуил продолжает: «Существует немало других островов в океане к северу от Британии, достичь которых можно через два дня и две ночи, если плыть от самого северного из Британских островов при попутном ветре и под полными парусами. Один святой человек [presbyter religiosus] рассказал мне, что за два летних дня и ночь между ними он на маленькой лодке доплыл до одного из таких островов. Некоторые из этих островов очень маленькие, и почти все они отделены друг от друга узкими проливами. Отшельники, приплывшие сюда из нашей Шотландии [Ирландии], жили на этих островах почти сто лет. Но сейчас там из-за норманнских пиратов почти не осталось отшельников, зато полно овец и разных морских животных. Я никогда не встречал упоминания об этих островах в книгах ученых людей».

Принято считать, что Дикуил говорит здесь о Фарерских, или Овечьих островах. Некоторые из загадок, связанных с этим интересным описанием, скорее всего, не были загадками для Дикуила.

⁴ Хьорлейф не знал, что единственные медведи, встречающиеся в Исландии (как правило, на северном побережье), — это белые медведи, добирающиеся сюда вместе с плавучими льдами из Гренландии.

⁵ О лошадях в Исландии можно было бы сложить отдельную сагу. Более двух третей исландских могил викингов содержат останки лошадей, захороненных вместе со своими хозяевами. Могила в Силастадире содержит два лошадиных скелета, расположенные в отдельной камере.

⁶ См. приложение: «Ньяла: величайшее из сказаний».

⁷ См. приложение II: «Единственный король, покоящийся в Исландии».

⁸ И все же мы не можем утверждать ничего определенно, поскольку количество этих островов, их природа и расположение были скорее объектом спекуляций, а отнюдь не географическим фактом. Так, в «Гренландских анналах» Бьёрна Йонссона из Скардсы (ок. 1625) мы читаем, что Гуннбьярнарейяр лежат неподалеку от устья Исафьорда, на северо-западе от него. Примерно десятью годами позже Йорис Каролюс изображает на своей карте восемь островов Губерма прямо к западу от Вестфиртира. Однако Йорис был непревзойденным изобретателем островов. Арнгримур Йонссон в разное время, в своих книгах «Гренландия» и «Об Исландии», располагал эти острова к западу, северо-западу и северу от Исландии. Одни утверждали, что острова эти населены, другие — что нет. Йон Гудмундссон в своей книге «Um Íslands aðskiljanlegar náttúrur», написанной вскоре после 1637 года, предпринял попытку суммировать известные ему факты: «Гуннбьярнарейяр. Норвежец Гуннбьёрн Ульф-Кракасон, который совершал на своем корабле плавание вокруг Исландии с целью найти прилегающие к ней земли, первым увидел эти острова. Они были покрыты травой, а еще на них было много птиц, как и на шхерах неподалеку от Гардарсхольма. Но было бы слишком долго рассказывать об этом со всеми подробностями. Мастер Йурис Холлендски [= Йорис Каролюс] ныне является последним из тех, кто был на тех островах и даже видел там две церкви. Всего этих островов шесть, и все они достаточно большие. Мне ничего неизвестно о том, вели ли англичане и датчане торговлю с жителями островов. Земли эти лежат к северо-западу от Исафьярдардьюпа и Адальвикур-Ритабьярга, как о том сообщает старинное стихотворение (изд. Германссона, Исландика XV, с. 3)». Под старинным стихотворением подразумеваются пророческие стихи Стирбьёрна о судьбе Снэбьёрна Галти, и в этом случае мы вновь возвращаемся к тому, с чего начали, вряд ли став при этом намного осведомленнее. Надпись на карте Рюйша 1507 года издания гласит: «Этот остров был полностью уничтожен в 1456 году от Р. X.» (О'Делл. Скандинавский мир, с. 359), что убирает одновременно и остров(а), и проблему — если бы только мы могли принять такое решение (чего мы не можем сделать). Гуннбьярне Скёр, Губар Шёр и им подобные будут сохраняться на некоторых картах вплоть до XVIII столетия.

⁹ Отто Петерссон впервые высказал мнение о том, что Эйрику не пришлось огибать мыс Фарвель, поскольку он плыл через пролив Принс-Кристианс. Если же это действительно было так, значит, правы и те ученые, которые считают, что в течение третьего лета Эйрик исследовал восточное побережье Гренландии, поднявшись на север до той самой широты, которая проходит через мыс Эйриксфьорда. Очевидно, именно на этом побережье он нашел развалины эскимосских жилищ, поскольку юго-западное побережье было покинуто эскимосами дорсетской культуры за восемьсот лет до прибытия норманнов. И все же большинство деталей этого плавания Эйрика так и остается непроясненным.

¹⁰ Земли в Гренландии были распределены следующим образом: Герьольф взял под поселение Херьольвснес (современный Икигэт) и Герьольфсфьорд (Амитсварссук). Кетиль взял Кетильсфьорд (Тасермиут). Храфн взял Хравнсфьорд (Агдлюитсок или же только его северный рукав — вплоть до Фосса). Сольви взял Сольвадал (вероятно, равнину, простирающуюся от Кангикитсока). Хельги Торбрандссон взял под поселение Альптафьорд (Сермилик), назвав его так же, как и свой родной фьорд в Исландии. Торбьёрн Глора взял Сиглуфьорд (Унарток). Эйнар взял Эйнарсфьорд (Игалико). Хафгрим взял Хавгримсфьорд (Экалюит) и Ватнахверви (внутреннюю часть полуострова между Игалико и Агдлюитсоком — и самую обширную территорию в норманнской колонии). Арнлауг взял Арнлаугсфьорд (невозможно точно идентифицировать; где-то в северных районах Эйстрибиггда). Сам Эйрик поначалу жил в Эйриксее (Игдлюталик), возле устья Эйриксфьорда (Тунугдльярфик), а затем перебрался в Браттахлид (Кагсьярсук), неподалеку от северной границы фьорда.

¹¹ Так у Вильхьяльмура Стефансона в «Трех путешествиях Мартина Фробишера», 1938, с. xliv, со ссылкой на книгу Э. Мюллера-Рёделя «Соколиная охота в старые и новые времена», Лейпциг, 1906, с. 15.

¹² Мнение о том, что именно Лейф по поручению короля Олафа Трюгвасона способствовал обращению Гренландии в христианство, восходит к монаху Гунклаугу Лейфссону и его жизни «Олафа Трюгвасона». Более ранние источники, такие, как «История Норвегии» и «Агрип», не упоминают Гренландию среди стран, обращенных королем Олафом. В «Истории Норвегии» утверждается, что гренландцы обратились в христианство под влиянием своих соседей-исландцев.

¹³ Безграничный и вполне заслуженный авторитет Фритьофа Нансена (Klimatsvekslinger in Nordens Historie, Oslo, 1925; Klimatsvekslinger i historisk og postglacial Tid, Oslo, 1926) и Вильхьяльмура Стефансона послужили причиной того, что многие люди так и не смогли принять ту картину климатических изменений, которая представлена в этой книге. С другой стороны, в пользу таких климатических изменений свидетельствуют современные археологи, географы, океанографы, зоологи, палеоботаники и, что особенно важно, климатологи. Своими собственными выводами я обязан прежде всего работам Отто Петересона (Climatic Variations in Historic and Prehistoric Time) и Лауге Коха (The East Greenland Ice). Кох суммирует это так: «Не оставляет сомнений, что норманны были обеспокоены ухудшением в XIII веке климатических условий… однако до полного исчезновения норманнов с гренландской территории вновь наступило улучшение климата [после 1400 года], поэтому исчезновение норманнов следует приписывать не столько падению температур, сколько утрате коммуникаций с Европой и наступлению эскимосов с севера».

¹⁴ Долгое время считали, что между Гренландией и Северной Европой находится своеобразный мост из земель. На востоке он соприкасается с Бьярмаландом, который расположен за Белым морем. Эту землю, которую легенды нередко населяли гигантами, можно видеть на многих картах, включая и те, что были найдены в Скалхольте и Холаре. Фигурирует эта земля и на тех двух картах, которые Грип, бургомистр Киля, отослал в 1551 году королю Христиану III — «из каковых карт ваше величество может видеть, что страна вашего величества Гренландия простирается вплоть до Нового Света и тех островов, которые открыли португальцы и испанцы, так что до этих земель можно добраться из Гренландии по суше. Можно до них добраться по суше и из Лапландии, из замка Вардёхус». Существование подобной земли-фантома стимулировало фантазию людей в той же степени, что и существование Хафсботна, или Полярного залива, протянувшегося от 20 градуса западной долготы до 40 градуса восточной долготы. К счастью, этот сухопутный мост был вполне проходим для людей и животных. Так, некий Хрейдар рассказывал, что он пересек его вместе со своей козой. Коза питалась растущей там травой, а Хрейдар — козьим молоком. Вполне естественно, что с тех пор его стали называть не иначе как Козлиным Хрейдаром.

¹⁵ Название «скрэлинги» применялось норманнами для обозначения тех туземных племен, с которыми им пришлось столкнуться в Гренландии (эксимосы), а также в Маркланде и Винланде (эскимосы или индейцы), Не вполне понятно, что именно значит это слово. «Это название можно соотнести с современным норвежским skræla («пронзительный крик, вопль») или с исландским skrælna («сокращаться»). В современном исландском языке skræling означает «простой парень», «деревенщина», а в современном норвежском — «слабак». Сами эскимосы называли себя Inuit (ед. ч. Inuk) — «человеческие существа» или «люди».

¹⁶ Вполне естественно, что исландцы совершали экспедиции к разным местам восточного побережья Гренландии, которое находилось так близко от их острова, и Свалборд («Холодный край»), скорее всего, был расположен где-то в районе залива Скорсби. Маловероятно, что это был такой отдаленный и бесплодный остров, как Ян-Майен или же Шпицберген.

¹⁷ Annalium Farrago. Исландика X, с. 2. Анналы были написаны приблизительно в 1637 году на латинском языке. Считается, что они были составлены на основе документов, которые погибли в огне того пожара, что уничтожил в 1630 году собор в Скалхольте. Несколько сомнительным подтверждением их достоверности являются «параллельные» им линии из «Гренландской хроники» Лискандера (1608).

¹⁸ Эту точку зрения весьма убедительно отстаивал в своих работах Вильхьяльмур Стефансон, а также Хельге Ингстад (Landet under Polarstjernen, с. 356–361). С некоторой осторожностью соглашался с нею и К. Джини (On the Extinction of the Norse Settlements in Greenland). Джини обращал внимание на то обстоятельство, что в могилах Вестрибиггда отмечается явное расхождение в количестве похороненных там мужчин и женщин, что должно было явиться следствием такого же несоответствия и в жизни. Далее он выдвигает весьма любопытное, но малоприемлемое предположение, согласно которому белые гренландцы могли смешаться со скрэлингами именно по инициативе норманнских женщин. Стоит упомянуть здесь и о книге Йона Дуасона (Landkönnun og Landnám Íslendinga í Vesturheim, Reykjavik, 1941–1948), в которой содержится богатая подборка материала, а также не вполне корректные спекуляции на тему норманнских атлантических поселений. Теория миграции имеет свои достоинства, позволяя к тому же избавиться от целого ряда трудностей. К несчастью, при этом она порождает новые, тогда как свидетельства в ее пользу слишком незначительны. Естественным убежищем для норманнов Западного поселения, теснимых эскимосами Севера, было Восточное поселение, в котором проживали их друзья и родственники.

¹⁹ Последние аргументы относительно того, что именно северный Ньюфаундленд является Винландским мысом, изложены в приложении IV: «Страумфьорд в Винланде».

²⁰ В письме Вильхьяльмура Стефансона мистеру Гаторну-Харди он разъясняет, каким образом канадские эскимосы наполняли бурдюки из тюленьей кожи костным мозгом карибу, смешанным с кровью (это считалось у них большим деликатесом). Это позволяет отказаться от первоначальной гипотезы об индейском пеммикане.

²¹ Следующий отрывок цитировался уже много раз: «Алгонкины утверждают, что в древние времена, когда между индейцами шли жестокие сражения, они изобрели устрашающее оружие нападения. Большой валун заворачивался в новую кожу и к нему приделывали большую рукоять. Высыхая, кожа плотно обтягивала камень, после чего ее разрисовывали всевозможными эмблемами. Это грозное орудие, к которому вполне применимо название «баллиста», было нарисовано исходя из указаний вождя алгонкинов. Несли его сразу несколько воинов. Сброшенное на лодку или каноэ, оно вполне могло потопить ее. Если же его внезапно сбрасывали сверху на группу людей, оно легко могло покалечить их или даже убить». H. R. Schoolcraft. Indian Tribes of the United States, 1851, I, 85.

²² Кристни сага: «Мужчины из северной и южной четвертей, а также большая часть тех, кто проживал в западной четверти, крестились в горячих источниках, «поскольку у них не было желания заходить в холодную воду».

²³ «Стурлубок» продолжает: «Наттфари, приплывший сюда вместе с Гардаром, еще раньше взял в собственность Рейкьядал и сделал там отметки на деревьях. Однако Эйвинд Асельссон прогнал его прочь, позволив ему поселиться лишь в Наттфаравике».

²⁴ Согласно традиции, он нашел своих рабов спящими на Свефнейяре, Сонных островах, где они должны были добывать соль, и сбросил их со скалы, которая с тех пор называется Галги — Скала Галлов.

²⁵ Одд совершил переход в 220 миль по самой плохой в Исландии территории.

²⁶ Скорее следует поверить тому сообщению саги, согласно которому Эйрик умер язычником. Весь его облик (как он представлен в сказании) свидетельствует о его приверженности языческой вере. Достаточно вспомнить его привязанность к тому белому медведю, которого убил Торгильс из «Флоаманна сага», или же родича Эйрика из «Ланднамабок» по имени Фарсерк. Но когда до Гренландии дошли новости об обращении исландцев (что должно было произойти вскоре после 1000 года), Эйрик мог сам осенить себя крестом по обычаю викингов (то есть он начал осенять себя крестом, не пройдя обряда крещения, что позволило ему жить в мире и согласии с христианами и даже быть похороненным на дальнем краю церковного двора — и все это без формального отречения от своих языческих верований). Prima signatio могло явиться важным следствием примирения Эйрика с его женой Тьодхильд, обеспечив ему тем самым домашний мир и покой.

²⁷ Автор «Королевского зеркала» в своем сообщении о чудесах в гренландских водах излагает историю о Морской ограде, или Вздымающихся волнах: «Есть еще одно чудо в гренландских морях, но правда ли это, мне точно неизвестно. Называется оно «морской оградой» (hafgerðingar), и когда на него смотришь, кажется, будто все волны океана собрались в три большие кучи, из которых образовались три огромных вала. Эта ограда тянется через все море, так что нигде не видно ни малейшего просвета. Эти волны выше любых гор и похожи на крутые отвесные скалы. Лишь немногим из тех, кто столкнулся в море с подобным явлением, удалось благополучно уплыть прочь» (пер., Ларсона). В данном случае обычно принимается объяснение Стинструпа, который утверждал, что такие волны могли быть результатом землетрясений на дне моря.

²⁸ «Ислендингабок»: «После гибели короля Олафа Трюгвасона в морском сражении у Свольда в 1000 году. После этого ярлом Норвегии стал Эйрик Хаконарсон, один из противников короля».

²⁹ Сведения о призраках на Фроде содержатся в «Эйрбиггья сага», главы 50–55.

³⁰ Вот рассказ о Хвитраманналанде. Корабль Ари Массона отнесло к Хвитраманналанду, который также называют Великой Ирландией. Он расположен в западной части океана неподалеку от Винланда. От Ирландии до Хвитраманналанда шесть дней плавания на запад. Ари не смог покинуть эту страну и был там крещен. Первым поведал об этом Храфн по прозвищу Лимерик-фарер, который провел долгое время в Лимерике в Ирландии. Согласно Торкелю Геллисону, исландцы, получившие эту информацию от ярла Оркнейских островов Торфинна, рассказывали, что хотя Ари и признали в Хвитраманналанде, он так и не смог покинуть эту страну. Относились там к нему с большим уважением. Еще одним человеком, который тоже не смог покинуть эту мифическую страну, был Бьёрн, возлюбленный Турид, — тот самый, который «был куда более близким другом хозяйке Фроды, чем ее брату, священнику из Хельгафелла». (Eyrbyggja Saga, гл. 64).

³¹ Далее Хаук Эрлендссон поместил генеалогию, восходящую к нему самому: дочерью сына Снорри Карлсефни была и Стейнунн — та, которая вышла замуж за Эйнара, сына Грундар-Кетиля, сына Торвальда Крока, сына Торира из Эспихола. Ее сыном был Торстейн Ранглат, который был отцом той самой Гудрун, на которой женился Йорунд из Кельдура. Их дочерью была Халла, мать Флози, отца Вальгерды, матери Герры Эрленда Стерки, отца Герры Хаука по прозвищу Законодатель. Другой дочерью Флози была Тордис, мать леди Ингигерд Могущественной, дочерью которой была леди Халльбера, аббатисса Рейниснеса в Стаде. Немало и других знатных людей было среди потомков Карлсефни и Гудрид. Да пребудет с нами Господь. Аминь.

³² С наброска Торхаллура Вильмундарсона, сделанного над заливом Эпав, на Ньюфаундленде, и заново оформленного Халлдором Петурссоном. Набросок Торхаллура Вильмундарсона изображает ручей Блэк-Дак, текущий мимо того места, где Ингстад вел в 1962 году свои раскопки, в залив Эпав. Автор рисунка не стал заниматься реконструкцией руин, но представил общую картину предположительной на 1000 г. н. э. сцены. На заднем плане (слева) — побережье Лабрадора с островом Белл (в центре) у входа в пролив. На заднем плане (справа) — мыс Болд. За Священным заливом располагается Большой священный остров (слева), далее — Малый священный остров (позади острова Ворренс).

ПРИЛОЖЕНИЯ

I. НЬЯЛА: ВЕЛИЧАЙШЕЕ ИЗ СКАЗАНИЙ

Прежде всего стоит отметить, что «Сказание о Ньяле» отражает в себе целую эпоху. Точно так же, как «Война и мир» охватывает не только судьбы Безуховых, Болконских и Курагиных, но и простых крестьян, солдат, священников и швей, а также полководца Кутузова, императора и даже собаки Платона Каратаева, так и «Ньяла» позволяет нам увидеть не только самого Ньяла и его сыновей, а также представителей тех южных семейств, среди которых были друзья и враги Ньяла, но и всех вождей Исландии того времени: Снорри Годи, Гудмунда Могучего, Скапти Тороддсона, а также королей и ярлов Норвегии, Дании, Оркнея и Ирландии. Появляются на ее страницах торговцы и нищенки, земледельцы и моряки, и даже тот самый пес, чей предсмертный вой возвестил грядущую гибель Гуннара. В этом сказании мы найдем около двадцати пяти детально описанных характеров и огромное количество эпизодических лиц, позволяющих воссоздать достоверную картину той эпохи. Не ограничена эта картина и рамками определенного общества. И если молодые исландцы — это прежде всего сыновья земледельцев, все же многих из них можно назвать крестьянскими принцами, которые на равных общались со знатными людьми и даже с королями.

В центре этого повествования находится Исландия — от глубоких ущелий Тингвеллира до ледяных полей на юге острова. Однако события, происшедшие здесь, имели отклик в самых отдаленных частях Северо-Западной Европы. Как это ни странно, но распространение повествования далеко за пределы острова делает это сказание еще более исландским, подчеркивая самобытность происходивших на нем событий.

Все это позволяет сделать вывод, что «Ньяла» — это полное и законченное произведение. Главная тема остается неизменной: сожжение Ньяла. То, что предшествовало этому событию, и то, к чему оно привело, — все это занимает читателя с первой страницы до самого конца саги. Но вся эта последовательность событий значительно обогащена и другим материалом. Эта книга строится на тонкой игре оттенков между «да» и «нет»; здесь мы сталкиваемся с надеждами, которые то возникают, то исчезают, затем появляются снова — с тем лишь, чтобы впоследствии окончательно пропасть. Как легко Гуннар мог бы остаться в живых! Как легко можно было бы уладить убийство Хаскульда! Как часто трагический ход событий мог бы быть приостановлен и предотвращен…

«Если бы только, — думаем мы, — если бы только…»

Здесь перед нами проходит сама жизнь, и бывает трудно определить, в какой момент случайность становится неизбежностью. Если же мы посмотрим на «Ньялу» под иным углом зрения, то поймем, что это сказание о законе. Она необычайно богата материалом из конституционной истории страны, отражено в ней и обращение нации в христианство.

Закон, конституция и смена веры неотделимы от изображенных здесь персонажей. Но «Ньяла» — вовсе не историческое сочинение, требующее для раскрытия своего замысла наличия людей в качестве главных действующих лиц. «Ньяла» — это реалистическое повествование, которое умело использует историю для своих собственных творческих замыслов и целей. И главный интерес ее заключается не в исторических фактах и событиях, а совсем в другом. Особенным и главным предметом ее внимания являются человеческие судьбы. И поэтому ей необходимы как старая религия, так и новая, а также пророчества и сверхъестественные явления — вперемешку с благородным и низким, мудрым и глупым, важным и незначительным, а порой и просто сомнительным. Все это передано непосредственно через мысли, намерения и поступки людей. По большей части «Ньяла» — сказание героического или трагического плана, но есть в нем и обыденные, а подчас и комические ноты. Что делают люди, почему они это делают и что из этого выходит — вот то главное, что интересует автора сказания. И здесь важно отметить, что «Ньяла» обязана своим появлением не только искусному перу, но и высокообразованному уму. Автор «Ньялы» прекрасно знал сказания, созданные до него. Он хорошо разбирался в исторических записках, будь они генеалогические или повествовательные, отечественные или зарубежные. Не представляла для него трудностей и законодательная литература. Что же касается различного рода религиозных сочинений, то и в этой области он обладал весьма обширными познаниями. К тому же при написании этой книги он мог обратиться и к устной традиции, все многообразие которой мы начинаем понимать только сейчас.

Как мы уже сказали, в центре этого повествования находится такое ключевое понятие, как судьба. Гуннар, герой первой трети сказания, был, без сомнения, одним из благороднейших людей, когда-либо живших в Исландии. Но судьба (или злой рок) уготовила ему женитьбу на избалованной красавице Халльгерд, навлекшей на его голову множество бедствий. «У нее были прекрасные волосы, такие длинные и густые, что она могла окутаться ими, как плащом. При этом она была расточительной и очень вспыльчивой». Много людей погибло по вине этой опасной девушки, а после замужества она стала еще хуже. И Гуннар также был принесен в жертву ее властному и неуемному характеру. Она вовлекла его — вопреки его воле — в такое количество междоусобиц, что в конце концов четыре десятка его врагов осадили его в его собственном доме. Рядом с ним не было никого, кроме жены и матери, и все же он сдерживал нападение до тех пор, пока не оборвалась тетива его лука. И тогда он попросил у жены два локона ее чудесных волос, чтобы сплести их и сделать новую тетиву, но эта женщина с насмешкой отказала ему в этой просьбе. Вскоре Гуннар погиб — после одной из битв, которую сохранила для нас героическая литература того времени. Но Халльгерд осталась жить и втянула сыновей Ньяла в новую междоусобицу, приведшую к еще более гибельным последствиям.

Ньял был лучшим другом Гуннара. Он уже был пожилым человеком и отцом буйных и непокорных сыновей, в том числе и уродливого, одержимого жаждой убийства Скарпедина. Снова и снова Ньял спасал Гуннара, помогая ему избежать тех бедствий, на которые обрекали его гордость и жадность Халльгерд. Ньял был человеком мудрым и миролюбивым, преданным и великодушным, к тому же наделенным даром (который одновременно был и его проклятием) предвидеть будущее. При этом он вовсе не был слепым фаталистом. Ему было хорошо известно, что человек имеет право выбора, но он также знал и то, к каким последствиям может привести то или иное решение. Так, он предвидел смерть Гуннара, который отказался отправиться в изгнание за границу. И настал момент, когда Ньял увидел впереди свою собственную гибель. Эта тяжкая ноша легла на его плечи, когда сын его Скарпедин пришел к нему домой, чтобы сообщить, что он убил своего приемного брата Хоскульда.

— Горькое это известие, — проговорил Ньял, — тем более что беда эта касается меня столь близко, что уж лучше бы я потерял двоих родных сыновей, но не Хоскульда.

— Тебя извиняет только то, что ты стар. Разумеется, нельзя было не ожидать, что это коснется тебя так близко.

— Дело не столько в моем возрасте, — возразил Ньял, — сколько в том, что мне лучше, чем тебе, известно, что последует за этой смертью.

— И что же за ней последует? — спросил Скарпедин.

— Моя гибель, — ответил Ньял, — а также гибель моей жены и всех моих сыновей.

Обязанность отомстить за смерть Хоскульда выпала на долю Флози, и поскольку он был человеком долга, то принял на себя эту обязанность. Но даже в момент сожжения он пытался спасти всех, кроме прямых убийц Хоскульда. Он предложил женщинам, детям и всем слугам уйти невредимыми, что они и сделали. Затем, когда дом уже пылал, он умолял и Ньяла покинуть горящее жилище.

— Я совсем не хочу выходить наружу, — ответил Ньял, — так как я уже старый человек и не могу отомстить за моих сыновей, а жить в позоре я тоже не хочу.

Тогда Флози обратился к Бергторе [жене Ньяла]:

— Выходи, госпожа, ведь ты ни в чем не повинна, и я не хочу сжечь тебя в этом доме.

— Я вышла замуж за Ньяла совсем молодой, — ответила Бергтора, — и пообещала ему до конца разделять с ним его судьбу.

И вот, приняв свою судьбу (так же как Гуннар и Флози приняли свою), Ньял и его жена погибли в огне, а вместе с ними погибли их буйные и непокорные сыновья. И все же сожжение Бергторсфолла, как то было хорошо известно самому Флози, оказалось «неправым делом», которое ничего не могло решить или исправить. Равновесие было нарушено вновь, и на этот раз зять Ньял Кари, маленький сын которого погиб в том огне, принял на себя священный и нерушимый долг кровной мести. Долгие годы Кари преследовал тех, кто сжег Бергторефолл, — сначала в Исландии, а затем за границей. Все прочие люди уже давно приняли денежный выкуп, но Кари отказался от денег. В конце концов случилось так, что его корабль потерпел крушение у берегов Гренландии, неподалеку от Свинафелла. Бушевала сильная буря, когда Кари — беспомощный человек, ищущий надежного укрытия, — добрался до дома Флози. Тот сразу же узнал своего врага, бросился ему навстречу, поцеловал, а затем усадил на самом почетном месте в доме. И мы знаем, что вся оркестровка этой саги вела именно к этой — последней — ноте полного примирения. Остается рассказать лишь о том, как умер Флози. Много лет спустя он отправился в Норвегию за строевым лесом, но запоздал с обратным отплытием и слишком поздно вышел в море. «Люди предупреждали его о том, что корабль его не слишком-то надежен. Но Флози ответил им, что он достаточно хорош для старого, обреченного человека». Где-то на полпути между Норвегией и Исландией корабль затонул вместе со всеми, кто был на его борту. «И на этом я заканчиваю сказание о сожжении Ньяла».

II. ЕДИНСТВЕННЫЙ КОРОЛЬ, ПОКОЯЩИЙСЯ В ИСЛАНДИИ

[Две эти главы из Олафс Сага Хелъга излагают историю, связанную с завершением отношений короля Олафа с его врагом и родичем Хрёреком, одним из пяти королей Упланда. Олаф захватил всех пятерых, одного из них лишил языка, Хрёрека — глаз, а еще троих отправил в изгнание. После этого он никогда не выпускал Хрёрека из виду, хотя обращался с ним достаточно хорошо. Хрёрек же постоянно мыслил об отмщении, и еще до эпизода, приведенного в данной книге, он попытался убить короля и бежать.

Исландец Торарин Нефьольфсон получил известность не только благодаря своей безуспешной попытке достичь берегов Гренландии с королем Хрёреком на борту, но и в связи со своим знаменитым переходом из Стада в Мёре (Норвегия) в Эйрар (то есть Эйрарбакки) на юго-западе Исландии. Расстояние в 730 морских миль он покрыл всего за четыре дня и четыре ночи — самое быстрое путешествие из всех тех, что известны нам.]

Это случилось в праздник Вознесения [15 мая 1018 года], когда король Олаф пришел в церковь, чтобы послушать мессу. Епископ и король вместе с процессией обошли вокруг церкви, а затем вошли в саму церковь, и епископ подвел короля к его месту в северной части хора. Король Хрёрек, как обычно, сидел рядом с ним. Когда король Олаф сел на свое место, Хрёрек опустил ладонь ему на плечо и сжал его.

— Какая прекрасная на тебе одежда, родич, — сказал он.

— Сегодня большой праздник, — ответил король Олаф, — и этот праздник устроен в честь вознесения Иисуса Христа с земли на небо.

— Я не вполне понимаю то, что ты говоришь мне о Христе, — заметил Хрёрек, — но постараюсь запомнить это. Многое из того, что ты рассказываешь мне, представляется маловероятным, хотя, конечно, в прежние времена происходило немало чудес.

Когда месса началась, король Олаф поднялся, воздел к небу руки и поклонился алтарю, плащ он откинул при этом на спину. Хрёрек быстро вскочил и ударил короля Олафа ножом того рода, что носит название «рютнинг». Удар пришелся по накидке возле плеч, поскольку король в то время находился в поклоне. Одежда оказалась сильно порезанной, но король остался невредим. Олаф тут же понял, что произошло, он прыгнул вперед. Король Хрёрек нанес второй удар ножом, но безрезультатно.

— Так ты сбежал, Олаф Дигри, — воскликнул он, — от меня, слепого человека?

Король приказал своим людям схватить его и вывести из церкви, что и было сделано.

После этого происшествия короля Олафа стали подбивать на убийство Хрёрека:

— Ты слишком испытываешь свою судьбу, король, все время удерживая его рядом с собой. И днем и ночью он думает лишь о том, как лишить тебя жизни. И если ты вдруг упустишь его из виду, вряд ли кто-то сможет уследить за ним и воспрепятствовать его бегству. А как только он окажется на свободе, он немедленно поднимет против тебя вооруженное восстание.

— Все это так, — согласился с ними король Олаф. — И многие мужи погибли от рук людей менее опасных, чем Хрёрек. Но я не хочу пятнать этим убийством ту победу, что одержал над упландскими королями, когда однажды утром поймал их всех и захватил их королевства, не убив при этом ни одного из них, так как все они мои родичи. И сейчас мне трудно судить о том, имеет ли смысл убивать Хрёрека или нет.

Хрёрек положил свою руку на плечо короля Олафа лишь для того, чтобы понять, надета ли на нем кольчуга.

Жил в то время на севере Исландии человек по имени Торарин Нефьольфсон. Торарин не отличался высоким происхождением, но был человеком мудрым и рассудительным, и с ним охотно советовались самые избранные люди. Он много путешествовал и потому большую часть года проводил за границей. Торарин страдал искривлением конечностей, что делало его очень непривлекательным. Руки у него были большие и некрасивые, а ноги и того хуже.

Торарин находился в Тунсберге, когда произошло описанное выше событие. Он к тому времени уже был знаком с королем Олафом. На тот момент Торарин готовил к отплытию свой торговый корабль, так как намеревался отправиться летом в Исландию. В течение нескольких дней Торарин был гостем короля Олафа, и они о многом переговорили за эти несколько дней. Спал Торарин в комнате короля. Как-то рано утром король проснулся, тогда как остальные в комнате еще спали. Солнце уже поднялось, и внутри было довольно светло. И король увидел, как Торарин высунул из-под одеяла одну ступню. Некоторое время он рассматривал эту ступню, и тут проснулись все остальные.

— Некоторое время назад я проснулся, — сказал король, — и увидел поистине незабываемое зрелище: человеческую ногу столь уродливую, что в этом городе, я полагаю, более уродливой уже и не найти.

И он предложил остальным посмотреть и сказать, прав ли он. И все, кто видел ее, поклялись, что это чистая правда.

Торарин прекрасно понял, о чем они говорили.

— Существует не так уж много вещей, — заметил он, — которым нельзя было бы подобрать пару. Вполне возможно, что и данный случай — не исключение.

— Что касается меня, — сказал король, — я просто уверен в том, что такой же уродливой ноги здесь больше не найти. И я даже готов побиться насчет этого об заклад.

— Я же ставлю на то, что смогу найти в этом городе ногу еще более некрасивую, — ответил Торарин.

— Что ж, — сказал король, — пусть тогда тот, кто выиграет это пари, требует у другого все, что он хочет.

— Хорошо, — согласился Торарин и высунул из-под одеяла другую ногу. Она была ничуть не красивее первой, к тому же на ней отсутствовал большой палец. — Смотри сам, король: вот другая нога, которая еще уродливее первой, поскольку на ней нет одного пальца. Я выиграл пари.

— Нет, нет, — запротестовал король, — первая нога куда хуже, так как на ней пять уродливых пальцев, а на этой только четыре. Так что я вправе требовать, чтобы ты исполнил мою просьбу.

— Пусть будет так, — сказал Торарин. — Чего же ты хочешь?

— Ты должен отвезти короля Хрёрека в Гренландию и сдать его с рук на руки Лейфу Эйриксону, — ответил король.

— Но я никогда не был в Гренландии, — возразил Торарин.

— Что ж, вот прекрасный повод побывать там, — сказал король.

Поначалу Торарин не говорил ни «да», ни «нет», но когда король надавил на него, он ответил следующее:

— В случае, если бы я выиграл пари, я хотел просить тебя, король, чтобы ты принял меня в число своих вассалов. И если ты исполнишь мою просьбу, я тем более буду обязан исполнить твою.

Король дал свое согласие, и Торарин стал одним из его вассалов. Он стал готовиться к отплытию, и, когда все приготовления были закончены, взял к себе на борт короля Хрёрека. Прощаясь с королем Олафом, Торарин спросил его:

— Ну а если получится так, мой господин, что мы не сможем доплыть до Гренландии, но окажемся у берегов Исландии или какой-нибудь другой страны, как тогда я должен буду поступить с королем?

— Если вы окажетесь в Исландии, — ответил ему король Олаф, — ты должен будешь передать Хрёрека в руки Гудмунда Эйольфссона, или Скапти Законодателя, или кого-то еще из вождей, кто желает принять мою дружбу и все связанные с этим почести. Но если вы окажетесь в какой-нибудь другой, не столь отдаленной стране, сделай так, чтобы Хрёрек никогда не вернулся живым в Норвегию. Но сделай это лишь в том случае, если у тебя не останется другого выхода.

Торарин дождался попутного ветра и направился прочь от берегов Норвегии, далеко за острова, и проплыл севернее того места, где в море выдавался Лидандиснес. Спустя какое-то время он проплыл мимо южного берега Исландии и направился далее на запад — в Гренландское море. Там его корабль попал в сильную бурю, и Торарин не смог продолжать свой путь к берегам Гренландии. Ближе к концу лета он добрался до Исландии, до Брейдафьорда. Здесь Торарин встретился с Торгильсом Арасоном, который обладал определенным весом в обществе, и передал ему просьбу короля Олафа, его предложение дружбы и знаки отличия, связанные с принятием ответственности за короля Хрёрека. Торгильс в свою очередь повел себя весьма дружелюбно и пригласил Хрёрека в свой дом, где тот и прожил первую зиму. Но там ему не понравилось, и он попросил Торгильса отвезти его к Гудмунду. Как ему говорили, заметил Хрёрек, именно дом Гудмунда отличается своим великолепием, и как раз к нему он и должен был попасть. Торгильс сделал, как он просил: выбрал людей и отправил их сопровождать Хрёрека в Модрувеллир. Гудмунд, памятуя о просьбе короля Олафа, принял Хрёрека очень хорошо, и в доме Гудмунда Хрёрек провел свою вторую зиму. Но затем он решил уехать и оттуда, и Гудмунд нашел для него место на маленьком хуторе, называвшемся Кальфскинн, где проживало совсем мало народу. И здесь Хрёрек провел свою третью зиму. Сам же он говорил, что с тех пор, как потерял свое королевство, нигде еще он не чувствовал себя так хорошо, как здесь, поскольку здесь он снова оказался первым в своем окружении. На следующее лето Хрёрек тяжело заболел и умер. И теперь говорят, что он — единственный король, покоящийся в Исландии.

III. УНГОРТОК — ГЛАВА КАКОРТОКА

[Эта великолепная и одновременно кровавая история взята нами (вместе с иллюстрациями гренландца Арона из Кангека) из книги Генри Ринка «Истории и традиции эскимосов», Лондон, 1875.]

Как-то раз один из жителей Арпатсивика приплыл на своем каяке во фьорд, чтобы испытать новое копье. Когда он приблизился к Какортоку, где поселились первые кавдлунайт [мн. ч. от кавдлунак — чужеземец, норманн], он увидел там одного из них — этот человек собирал на пляже раковины. Вскоре он обратился к приплывшему со словами: «Давай-ка посмотрим, сможешь ли ты поразить меня своим копьем». Владелец каяка отказался выполнить эту просьбу, хотя тот человек продолжал настаивать на своем. Наконец на берегу появился хозяин этого места по имени Унгорток [Унгор = Ингвар?] и сказал: «Раз уж ему так хочется, выполни его просьбу». И тогда владелец каяка метнул свое копье и убил того человека на месте. Но Унгорток не стал ругать его за это, сказав: «Это не твоя вина, поскольку ты сделал лишь то, о чем тебя просили». Затем наступила зима, и все были уверены в том, что кавдлунайт вскоре придут мстить за гибель своего человека. Однако прошло лето, а вслед за ним промелькнуло еще два, но кавдлунайт так и не пришли. В начале третьей зимы тот же самый владелец каяка вновь поплыл на своей лодке к Какортоку со своим обычным охотничьим оружием. На этот раз он снова увидел, как кавдлунак собирает на берегу раковины, и ему пришла в голову мысль убить его. Он подплыл к нему с той стороны, где на воду падал яркий солнечный свет, метнул в него копье и сразу же убил его, после чего — незамеченным — вернулся домой и рассказал всем, как он расправился с одним из кавдлунайт. Спустя какое-то время одну девочку отправили вечером за водой. Но когда она стала наполнять ведро, то обнаружила, что в воде отражается что-то красное. Поначалу она решила, что это отражение ее собственного лица, но когда обернулась, то в ужасе увидела большую толпу кавдлунайт. Она была так испугана, что забыла даже про ведро, и тут же бросилась домой, чтобы рассказать всем об увиденном. В то же самое время враги окружили их дом и встали напротив двери и окон. Один из обитателей дома выбежал наружу и тут же был убит ударом топора. И все остальные тоже были убиты, в живых остались только два брата. Им удалось убежать и спрятаться на льду. Но вскоре кавдлунайт заметили их и сказали: «Вот последние из этого племени. Давайте-ка поймаем их». И они тут же бросились в погоню. Их предводитель сказал: «Я бегаю быстрее вас, так что я и побегу за ними». И он бросился за ними по льду, где братья просто не могли бежать быстро, поскольку у младшего на ботинках были новые подошвы, которые все время скользили. Наконец они достигли противоположного берега, и Кайсапе, старший, успел вскарабкаться на обледеневший склон. Но младший упал и тут же был схвачен. Унгорток отсек его левую руку и, указывая на нее старшему брату, произнес: «Кайсапе, как бы долго ты еще ни прожил, тебе не удастся забыть твоего бедного брата!» Кайсапе не был вооружен и не мог оказать ему никакого сопротивления, а потому бросился бежать прочь. Так он добрался в конце концов до Кангермиутсьяка, где жил его тесть. Здесь он провел всю зиму и получил в подарок каяк. Летом он отправился на своем каяке на юг, чтобы выучить магические заклинания, при помощи которых он мог бы заколдовать своих врагов. Следующую зиму он вновь провел в Кангермиутсьяке, но с наступлением лета отправился на север, чтобы найти себе товарища. Куда бы он ни приходил, он прежде всего интересовался, нет ли в поселении двоих братьев. И если он находил их, то для начала проверял мех внутри их сапог, чтобы узнать, есть ли у них вши.

Стр. 286.

И так он путешествовал до тех пор, пока не нашел двоих братьев, у младшего из которых совсем не было вшей. Он уговорил этого юношу помочь ему и вместе с ним вернулся в Кангермиутсьяк. Здесь он начал охотиться на тюленей, из шкур которых он удалял всю шерсть, а затем делал из них белые кожи. После этого он отправился на поиски большого куска плавучего дерева и в конце концов нашел то, что ему было нужно. Он выдолбил этот кусок своим ножом, так что тот стал похож на полую трубку, а затем плотно заткнул его с одного конца. С обеих сторон он продолбил маленькие отверстия, для которых тоже изготовил деревянные затычки. Приготовив все это, он поместил все белые кожи внутрь бревна, а затем заткнул его с одного конца и точно так же заткнул все маленькие отверстия. Затем он спустил его на воду, и все владельцы каяков помогли ему отбуксировать это бревно по заливу до Пингивьярника, где они пристали к берегу. Здесь они вынули кожи, прикрепили к ним веревки, а затем подняли их и расправили подобно парусам, так что лодка приобрела вид грязноватого айсберга (поскольку кожи оказались не совсем белыми). И вот люди сели в лодку, после чего ее оттолкнули от берега, и Кайсапе приказал: «Расправьте кожи!» Они так и сделали, и люди на берегу были поражены тем, насколько это похоже на плывущий по воде айсберг. Кайсапе, который тоже хотел посмотреть на все это с берега, приказал своей команде: «Теперь вы сами будете править лодкой, а я сойду на берег, чтобы посмотреть на нее со стороны». И когда он взглянул на творение своих рук, оно ему очень понравилось, и он приказал своей команде вести лодку к берегу. Кожи расстелили на берегу, чтобы высушить их на солнце. Когда же это было сделано, Кайсапе заметил, что он все еще не забыл своего брата. Теперь они были готовы отправиться для мщения в Какорток, однако на какое-то время им пришлось задержаться в Арпатсивике, где они дожидались попутного ветра. И вот, когда такой ветер наконец подул, весь фьорд постепенно заполнился плавучими льдинами самых разных форм и размеров. Пришло время Кайсапе расправить все паруса и плыть за льдинами в глубь фьорда. Кайсапе сопровождало большое количество лодок, но все они пристали к берегу к северу от Какортока, чтобы люди могли собрать там сухой можжевельник. В то же самое время Кайсапе и его товарищи, надежно укрытые внутри полого бревна, продолжали двигаться прямо к дому, наблюдая за тем, что происходит вокруг, сквозь выдолбленные отверстия. Они видели кавдлунайт, которые ходили туда-сюда по берегу, вновь и вновь поглядывая на залив. Однажды они отчетливо услышали крик: «Каладлит [мн. ч. от калалек — гренландский эскимос] плывут!» На этот крик все выбежали из дома, но когда предводитель сказал: «Там нет ничего, кроме льда», — они снова вернулись домой. Тогда Кайсапе произнес: «А теперь живее! Я думаю, какое-то время они еще не покажутся на берегу». Они высадились на берег и, держа в руках сухой можжевельник, окружили дом. Кайсапе заложил топливом дверной проем, а затем поджег его, так что все люди внутри сгорели заживо. И те, кто пытался выбежать через дверь, также погибли в огне. Но Кайсапе мало беспокоила судьба этих людей: все его помыслы были сосредоточены на одном Унгортоке. И вот он услышал возглас одного из своих товарищей: «Кайсапе! Вот человек, которого ты ищешь!» Вождь к этому времени покинул горящий дом через окно и бросился бежать с маленьким сыном на руках. Кайсапе бросился за ним в погоню и вскоре почти догнал его. Приблизившись к озеру, Унгорток бросил своего сына в воду, полагая, что лучше ему утонуть, чем умереть от ран. Но Кайсапе, будучи не в силах одолеть своего противника, вынужден был вернуться к своим людям. А Унгорток бежал, пока не достиг Игалико, где в то время был вождем человек по имени Олав. Но поняв, что Кайсапе и здесь не оставит его в покое, Унгорток перебрался на мыс залива Аглюитсок и поселился в Сьоралике, тогда как Кайсапе обосновался у самого входа в этот фьорд.

С наступлением лета он возобновил преследование Унгортока, который к тому времени успел добраться до побережья, расположенного напротив острова Алук. Кайсапе проследил его до северной стороны этого острова, где он устроил себе жилище. И вот Кайсапе решил посоветоваться с жителями восточных земель, каким образом он может одолеть Унгортока. В конце концов один из них выступил вперед и сказал: «Я дам тебе кусок дерева из дома бесплодной женщины, и из него ты сделаешь себе стрелу». Он произнес над этим куском какие-то заклинания, а затем вручил его Кайсапе. Тот принял этот дар со словами: «Если он действительно сможет помочь мне, я обещаю тебе свою помощь во время охоты». И вот Кайсапе изготовил столько стрел, сколько могло уместиться в его колчан из тюленьей кожи. Под конец же он добавил к ним заговоренную стрелу, а затем отправился со своими товарищами на большое озеро, неподалеку от которого стоял дом Унгортока. Здесь Кайсапе разложил свои стрелы на некотором расстоянии одна от другой, последней же он положил заговоренную стрелу. Он приказал своим товарищам остаться возле озера, а сам осторожно забрался на высокий холм, откуда ему хорошо был виден Унгорток, разгуливавший туда-сюда возле своего дома. Он о чем-то говорил сам с собой, и Кайсапе услышал, как он несколько раз произнес его имя. Кайсапе решил дождаться ночи, чтобы выполнить свой замысел. С наступлением сумерек он прокрался к дому и заглянул в окно, держа наготове свой лук. Унгорток быстро ходил туда и сюда, и потому в него нельзя было как следует прицелиться. Поэтому Кайсапе направил свой лук на жену Унгортока, которая спала тут же в комнате, а у ее груди лежал ребенок. Унгорток, услышав шум, взглянул на жену и увидел, как стрела пронзила ей горло. В то же время Кайсапе бросился на берег озера за другой стрелой, а Унгорток бросился за ним, держа в руке топор, которым он некогда убил брата Кайсапе, а теперь намеревался убить и его самого. Кайсапе выпустил в него вторую стрелу, но Унгорток увернулся и сделал себя таким тонким, что виден остался лишь его подбородок. И все стрелы, которые выпустил в него Кайсапе, так и не попали в цель. Унгорток переламывал их пополам, а затем бросал в озеро. Наконец Кайсапе схватил заговоренную стрелу, и она прошла через подбородок Унгортока прямо в его глотку. Но поскольку тот не умер сразу, Кайсапе бросился бежать, а раненый Унгорток еще какое-то время преследовал его. Но вот внезапно Кайсапе почувствовал, что ему нечем дышать, и в полном изнеможении упал на землю. Однако, вспомнив про Унгортока, он снова вскочил на ноги, и отправился назад, чтобы посмотреть, что с ним случилось, и обнаружил неподалеку его мертвое тело. Тогда он отрубил руку Унгортока и произнес, глядя на мертвого человека: «Посмотри на эту руку — уж ее-то ты никогда не забудешь!» Затем Кайсапе убил ребенка Унгортока, после чего отправился назад в Кангермиутсьяк. С собой же он взял того самого старика из восточных земель, который помог ему. Кайсапе заботился о нем, пока тот не умер. Сообщают также, что похоронен он был в Кангермиутсьяке.

IV. СТРАУМФЬОРД В ВИНЛАНДЕ

Капитан Мунн, уроженец Сент-Джона (Ньюфаундленд), выдвинул гипотезу, которая базируется на детальном знании рассматриваемой местности. Эту гипотезу нельзя назвать научной в строгом смысле этого слова, и все же на нее стоит обратить внимание. Что же касается научной базы, то она была заложена фундаментальным исследованием Таннера, посвященным восточной части полуострова Лабрадор. Свою идентификацию Маркланда и Винланда Таннер провел «на основе наблюдений, совершенных им во время «финнско-лабрадорской экспедиции» 1937 года и «лабрадорской экспедиции Таннера» 1939 года, а также на основе информации, полученной из литературных и картографических источников». Его аргументы оказали серьезное влияние на все последующие исследования. В 1956 году Мельдгаард, ориентируясь на сведения, содержащиеся в норманнских сказаниях, совершил плавание вдоль побережья Лабрадора — от залива Гамильтон до пролива Белл-Айл и мыса Болд, исследуя побережье. Благодаря глубоким познаниям в области археологии и этнологии Мельдгаард смог значительно подкрепить и развить теорию Мунна и Таннера. Он также пришел к выводу, что остатки норманнских жилищ и стоянки в Лейфсбудире и Страумфьорде следует искать неподалеку от залива Пистолет. Книга Ингстада явилась подробным обзором норманнской Гренландии, а значит, и всего, что так или иначе касалось путешествий гренландцев в Винланд. Он пришел к выводу, что существовало две главные области, ставшие объектом исследования норманнов, каждую из которых можно назвать Винландом: Винланд I располагался в северной части Ньюфаундленда, а Винланд II — гораздо южнее, в Массачусетсе и на Род-Айленде. В 1960-м и 1961 годах Ингстад много путешествовал вдоль побережья Квебека, Ньюфаундленда и Лабрадора в поисках мест, где когда-то находились норманнские поселения. Совместно с Энн Стайн Ингстад ему удалось обнаружить то, что они сочли остатками древних норманнских поселений в заливе Эпав, менее чем в миле к югу от Ланс-о-Мидоус. Там, по мнению Ингстада, и был расположен Лейфсбудир. Летом 1962 года он начал в этом месте интенсивные раскопки.

Первые результаты раскопок оказались весьма впечатляющими. Ингстад обнаружил множество древних развалин по обеим сторонам ручья Блэк-Дак. Часть этих развалин датируется периодом каменного века. Жилища принадлежали, скорее всего, эскимосам дорсетской культуры, оставившим после себя обломки кремня, светильников, оружия и т. п., а также места для разведения огня и углубления для приготовления пищи. Помимо этого, Ингстад обнаружил остатки строений, которые, возможно, были сооружены европейцами, яму для огня и горн для выплавки железа из руды. Здесь же, возле горна, были найдены остатки древесного угля, куски шлака, глина, обломки железа, один кусок бронзы, наковальня и очаг. Все это позволяет утверждать, что некогда в окрестностях ручья Блэк-Дак жили люди, обладавшие навыками работы с железом. Остается лишь доказать, что именно они и были норманнами, приплывшими в Америку в начале XI века. Первый тест К-14 (карбон), проведенный на основе материалов железного века, показал, что все они, скорее всего, могут быть датированы 1000 годом н. э. Пирамиды, найденные в этой области, исследовали на предмет рунических надписей, но безуспешно.

Рис. 12. Страумфьорд в Винланде^{32}.

Наиболее ясный и полный отчет об экспедиции Ингстада 1962 года был напечатан в виде двух статей в Les-bók Morgunblaðsins 30 сентября и 14 октября 1962 года. Автором этих статей является один из участников раскопок, профессор Исландского университета Торхаллур Вильмундарсон. Он подводит итог сделанным во время экспедиции археологическим находкам, подробно — со ссылкой на текст сказаний — описывает район Священного залива, а также подкрепляет, при помощи убедительных данных литературного, исторического и географического характера, ранее высказанное в Morgunblaðið мнение о том, что Винландский мыс и Страумфьорд Карлсефни следует искать в районе северного Ньюфаундленда. Что же касается Винланда, то он, очевидно, тянется вдоль всего побережья от мыса до Новой Англии — до самой южной точки, до которой смогли добраться норманны. Как и в случае с Гренландией и — в меньшей степени — с Исландией, нет необходимости думать, что норманны хорошо знали всю эту местность.

Наконец, стоит упомянуть о попытке капитана Карла Сёльвера реконструировать скалхольтскую карту «с учетом правильного расположения широт и на основе принципов Меркатора». В результате подобных преобразований Сёльвер определил, что расстояние от Херьольвснеса в Гренландии до мыса Болд составляло 640 морских миль через крайнюю точку. На современных картах это расстояние равно 622 морским милям, через крайнюю точку Винландского мыса при том же курсе, так что расхождение в цифрах оказывается совсем невелико.

КАРТЫ

ВКЛЕЙКА ФОТОГРАФИЙ

Комментарии

¹ В Ирландии раннего Средневековья «под «паломником» (up. deorad) подразумевали отнюдь не того человека, который совершал паломничество к святыням, а затем возвращался домой, а того, кто покидал свой дом, чтобы провести затем долгие годы или даже остаток жизни в чужих странах». Baanmartre — это те, кто «обитает в пустынях, и по собственному желанию устраивает себе жилище в темных местах в ожидании небесного пристанища».

² В сочинении Беды Достопочтенного De Ratione Temporum: In Libros Regum Quaestionum xxx liber.

³ Дикуил продолжает: «Существует немало других островов в океане к северу от Британии, достичь которых можно через два дня и две ночи, если плыть от самого северного из Британских островов при попутном ветре и под полными парусами. Один святой человек [presbyter religiosus] рассказал мне, что за два летних дня и ночь между ними он на маленькой лодке доплыл до одного из таких островов. Некоторые из этих островов очень маленькие, и почти все они отделены друг от друга узкими проливами. Отшельники, приплывшие сюда из нашей Шотландии [Ирландии], жили на этих островах почти сто лет. Но сейчас там из-за норманнских пиратов почти не осталось отшельников, зато полно овец и разных морских животных. Я никогда не встречал упоминания об этих островах в книгах ученых людей».

Принято считать, что Дикуил говорит здесь о Фарерских, или Овечьих островах. Некоторые из загадок, связанных с этим интересным описанием, скорее всего, не были загадками для Дикуила.

⁴ Хьорлейф не знал, что единственные медведи, встречающиеся в Исландии (как правило, на северном побережье), — это белые медведи, добирающиеся сюда вместе с плавучими льдами из Гренландии.

⁵ О лошадях в Исландии можно было бы сложить отдельную сагу. Более двух третей исландских могил викингов содержат останки лошадей, захороненных вместе со своими хозяевами. Могила в Силастадире содержит два лошадиных скелета, расположенные в отдельной камере.

⁶ См. приложение: «Ньяла: величайшее из сказаний».

⁷ См. приложение II: «Единственный король, покоящийся в Исландии».

⁸ И все же мы не можем утверждать ничего определенно, поскольку количество этих островов, их природа и расположение были скорее объектом спекуляций, а отнюдь не географическим фактом. Так, в «Гренландских анналах» Бьёрна Йонссона из Скардсы (ок. 1625) мы читаем, что Гуннбьярнарейяр лежат неподалеку от устья Исафьорда, на северо-западе от него. Примерно десятью годами позже Йорис Каролюс изображает на своей карте восемь островов Губерма прямо к западу от Вестфиртира. Однако Йорис был непревзойденным изобретателем островов. Арнгримур Йонссон в разное время, в своих книгах «Гренландия» и «Об Исландии», располагал эти острова к западу, северо-западу и северу от Исландии. Одни утверждали, что острова эти населены, другие — что нет. Йон Гудмундссон в своей книге «Um Íslands aðskiljanlegar náttúrur», написанной вскоре после 1637 года, предпринял попытку суммировать известные ему факты: «Гуннбьярнарейяр. Норвежец Гуннбьёрн Ульф-Кракасон, который совершал на своем корабле плавание вокруг Исландии с целью найти прилегающие к ней земли, первым увидел эти острова. Они были покрыты травой, а еще на них было много птиц, как и на шхерах неподалеку от Гардарсхольма. Но было бы слишком долго рассказывать об этом со всеми подробностями. Мастер Йурис Холлендски [= Йорис Каролюс] ныне является последним из тех, кто был на тех островах и даже видел там две церкви. Всего этих островов шесть, и все они достаточно большие. Мне ничего неизвестно о том, вели ли англичане и датчане торговлю с жителями островов. Земли эти лежат к северо-западу от Исафьярдардьюпа и Адальвикур-Ритабьярга, как о том сообщает старинное стихотворение (изд. Германссона, Исландика XV, с. 3)». Под старинным стихотворением подразумеваются пророческие стихи Стирбьёрна о судьбе Снэбьёрна Галти, и в этом случае мы вновь возвращаемся к тому, с чего начали, вряд ли став при этом намного осведомленнее. Надпись на карте Рюйша 1507 года издания гласит: «Этот остров был полностью уничтожен в 1456 году от Р. X.» (О'Делл. Скандинавский мир, с. 359), что убирает одновременно и остров(а), и проблему — если бы только мы могли принять такое решение (чего мы не можем сделать). Гуннбьярне Скёр, Губар Шёр и им подобные будут сохраняться на некоторых картах вплоть до XVIII столетия.

⁹ Отто Петерссон впервые высказал мнение о том, что Эйрику не пришлось огибать мыс Фарвель, поскольку он плыл через пролив Принс-Кристианс. Если же это действительно было так, значит, правы и те ученые, которые считают, что в течение третьего лета Эйрик исследовал восточное побережье Гренландии, поднявшись на север до той самой широты, которая проходит через мыс Эйриксфьорда. Очевидно, именно на этом побережье он нашел развалины эскимосских жилищ, поскольку юго-западное побережье было покинуто эскимосами дорсетской культуры за восемьсот лет до прибытия норманнов. И все же большинство деталей этого плавания Эйрика так и остается непроясненным.

¹⁰ Земли в Гренландии были распределены следующим образом: Герьольф взял под поселение Херьольвснес (современный Икигэт) и Герьольфсфьорд (Амитсварссук). Кетиль взял Кетильсфьорд (Тасермиут). Храфн взял Хравнсфьорд (Агдлюитсок или же только его северный рукав — вплоть до Фосса). Сольви взял Сольвадал (вероятно, равнину, простирающуюся от Кангикитсока). Хельги Торбрандссон взял под поселение Альптафьорд (Сермилик), назвав его так же, как и свой родной фьорд в Исландии. Торбьёрн Глора взял Сиглуфьорд (Унарток). Эйнар взял Эйнарсфьорд (Игалико). Хафгрим взял Хавгримсфьорд (Экалюит) и Ватнахверви (внутреннюю часть полуострова между Игалико и Агдлюитсоком — и самую обширную территорию в норманнской колонии). Арнлауг взял Арнлаугсфьорд (невозможно точно идентифицировать; где-то в северных районах Эйстрибиггда). Сам Эйрик поначалу жил в Эйриксее (Игдлюталик), возле устья Эйриксфьорда (Тунугдльярфик), а затем перебрался в Браттахлид (Кагсьярсук), неподалеку от северной границы фьорда.

¹¹ Так у Вильхьяльмура Стефансона в «Трех путешествиях Мартина Фробишера», 1938, с. xliv, со ссылкой на книгу Э. Мюллера-Рёделя «Соколиная охота в старые и новые времена», Лейпциг, 1906, с. 15.

¹² Мнение о том, что именно Лейф по поручению короля Олафа Трюгвасона способствовал обращению Гренландии в христианство, восходит к монаху Гунклаугу Лейфссону и его жизни «Олафа Трюгвасона». Более ранние источники, такие, как «История Норвегии» и «Агрип», не упоминают Гренландию среди стран, обращенных королем Олафом. В «Истории Норвегии» утверждается, что гренландцы обратились в христианство под влиянием своих соседей-исландцев.

¹³ Безграничный и вполне заслуженный авторитет Фритьофа Нансена (Klimatsvekslinger in Nordens Historie, Oslo, 1925; Klimatsvekslinger i historisk og postglacial Tid, Oslo, 1926) и Вильхьяльмура Стефансона послужили причиной того, что многие люди так и не смогли принять ту картину климатических изменений, которая представлена в этой книге. С другой стороны, в пользу таких климатических изменений свидетельствуют современные археологи, географы, океанографы, зоологи, палеоботаники и, что особенно важно, климатологи. Своими собственными выводами я обязан прежде всего работам Отто Петересона (Climatic Variations in Historic and Prehistoric Time) и Лауге Коха (The East Greenland Ice). Кох суммирует это так: «Не оставляет сомнений, что норманны были обеспокоены ухудшением в XIII веке климатических условий… однако до полного исчезновения норманнов с гренландской территории вновь наступило улучшение климата [после 1400 года], поэтому исчезновение норманнов следует приписывать не столько падению температур, сколько утрате коммуникаций с Европой и наступлению эскимосов с севера».

¹⁴ Долгое время считали, что между Гренландией и Северной Европой находится своеобразный мост из земель. На востоке он соприкасается с Бьярмаландом, который расположен за Белым морем. Эту землю, которую легенды нередко населяли гигантами, можно видеть на многих картах, включая и те, что были найдены в Скалхольте и Холаре. Фигурирует эта земля и на тех двух картах, которые Грип, бургомистр Киля, отослал в 1551 году королю Христиану III — «из каковых карт ваше величество может видеть, что страна вашего величества Гренландия простирается вплоть до Нового Света и тех островов, которые открыли португальцы и испанцы, так что до этих земель можно добраться из Гренландии по суше. Можно до них добраться по суше и из Лапландии, из замка Вардёхус». Существование подобной земли-фантома стимулировало фантазию людей в той же степени, что и существование Хафсботна, или Полярного залива, протянувшегося от 20 градуса западной долготы до 40 градуса восточной долготы. К счастью, этот сухопутный мост был вполне проходим для людей и животных. Так, некий Хрейдар рассказывал, что он пересек его вместе со своей козой. Коза питалась растущей там травой, а Хрейдар — козьим молоком. Вполне естественно, что с тех пор его стали называть не иначе как Козлиным Хрейдаром.

¹⁵ Название «скрэлинги» применялось норманнами для обозначения тех туземных племен, с которыми им пришлось столкнуться в Гренландии (эксимосы), а также в Маркланде и Винланде (эскимосы или индейцы), Не вполне понятно, что именно значит это слово. «Это название можно соотнести с современным норвежским skræla («пронзительный крик, вопль») или с исландским skrælna («сокращаться»). В современном исландском языке skræling означает «простой парень», «деревенщина», а в современном норвежском — «слабак». Сами эскимосы называли себя Inuit (ед. ч. Inuk) — «человеческие существа» или «люди».

¹⁶ Вполне естественно, что исландцы совершали экспедиции к разным местам восточного побережья Гренландии, которое находилось так близко от их острова, и Свалборд («Холодный край»), скорее всего, был расположен где-то в районе залива Скорсби. Маловероятно, что это был такой отдаленный и бесплодный остров, как Ян-Майен или же Шпицберген.

¹⁷ Annalium Farrago. Исландика X, с. 2. Анналы были написаны приблизительно в 1637 году на латинском языке. Считается, что они были составлены на основе документов, которые погибли в огне того пожара, что уничтожил в 1630 году собор в Скалхольте. Несколько сомнительным подтверждением их достоверности являются «параллельные» им линии из «Гренландской хроники» Лискандера (1608).

¹⁸ Эту точку зрения весьма убедительно отстаивал в своих работах Вильхьяльмур Стефансон, а также Хельге Ингстад (Landet under Polarstjernen, с. 356–361). С некоторой осторожностью соглашался с нею и К. Джини (On the Extinction of the Norse Settlements in Greenland). Джини обращал внимание на то обстоятельство, что в могилах Вестрибиггда отмечается явное расхождение в количестве похороненных там мужчин и женщин, что должно было явиться следствием такого же несоответствия и в жизни. Далее он выдвигает весьма любопытное, но малоприемлемое предположение, согласно которому белые гренландцы могли смешаться со скрэлингами именно по инициативе норманнских женщин. Стоит упомянуть здесь и о книге Йона Дуасона (Landkönnun og Landnám Íslendinga í Vesturheim, Reykjavik, 1941–1948), в которой содержится богатая подборка материала, а также не вполне корректные спекуляции на тему норманнских атлантических поселений. Теория миграции имеет свои достоинства, позволяя к тому же избавиться от целого ряда трудностей. К несчастью, при этом она порождает новые, тогда как свидетельства в ее пользу слишком незначительны. Естественным убежищем для норманнов Западного поселения, теснимых эскимосами Севера, было Восточное поселение, в котором проживали их друзья и родственники.

¹⁹ Последние аргументы относительно того, что именно северный Ньюфаундленд является Винландским мысом, изложены в приложении IV: «Страумфьорд в Винланде».

²⁰ В письме Вильхьяльмура Стефансона мистеру Гаторну-Харди он разъясняет, каким образом канадские эскимосы наполняли бурдюки из тюленьей кожи костным мозгом карибу, смешанным с кровью (это считалось у них большим деликатесом). Это позволяет отказаться от первоначальной гипотезы об индейском пеммикане.

²¹ Следующий отрывок цитировался уже много раз: «Алгонкины утверждают, что в древние времена, когда между индейцами шли жестокие сражения, они изобрели устрашающее оружие нападения. Большой валун заворачивался в новую кожу и к нему приделывали большую рукоять. Высыхая, кожа плотно обтягивала камень, после чего ее разрисовывали всевозможными эмблемами. Это грозное орудие, к которому вполне применимо название «баллиста», было нарисовано исходя из указаний вождя алгонкинов. Несли его сразу несколько воинов. Сброшенное на лодку или каноэ, оно вполне могло потопить ее. Если же его внезапно сбрасывали сверху на группу людей, оно легко могло покалечить их или даже убить». H. R. Schoolcraft. Indian Tribes of the United States, 1851, I, 85.

²² Кристни сага: «Мужчины из северной и южной четвертей, а также большая часть тех, кто проживал в западной четверти, крестились в горячих источниках, «поскольку у них не было желания заходить в холодную воду».

²³ «Стурлубок» продолжает: «Наттфари, приплывший сюда вместе с Гардаром, еще раньше взял в собственность Рейкьядал и сделал там отметки на деревьях. Однако Эйвинд Асельссон прогнал его прочь, позволив ему поселиться лишь в Наттфаравике».

²⁴ Согласно традиции, он нашел своих рабов спящими на Свефнейяре, Сонных островах, где они должны были добывать соль, и сбросил их со скалы, которая с тех пор называется Галги — Скала Галлов.

²⁵ Одд совершил переход в 220 миль по самой плохой в Исландии территории.

²⁶ Скорее следует поверить тому сообщению саги, согласно которому Эйрик умер язычником. Весь его облик (как он представлен в сказании) свидетельствует о его приверженности языческой вере. Достаточно вспомнить его привязанность к тому белому медведю, которого убил Торгильс из «Флоаманна сага», или же родича Эйрика из «Ланднамабок» по имени Фарсерк. Но когда до Гренландии дошли новости об обращении исландцев (что должно было произойти вскоре после 1000 года), Эйрик мог сам осенить себя крестом по обычаю викингов (то есть он начал осенять себя крестом, не пройдя обряда крещения, что позволило ему жить в мире и согласии с христианами и даже быть похороненным на дальнем краю церковного двора — и все это без формального отречения от своих языческих верований). Prima signatio могло явиться важным следствием примирения Эйрика с его женой Тьодхильд, обеспечив ему тем самым домашний мир и покой.

²⁷ Автор «Королевского зеркала» в своем сообщении о чудесах в гренландских водах излагает историю о Морской ограде, или Вздымающихся волнах: «Есть еще одно чудо в гренландских морях, но правда ли это, мне точно неизвестно. Называется оно «морской оградой» (hafgerðingar), и когда на него смотришь, кажется, будто все волны океана собрались в три большие кучи, из которых образовались три огромных вала. Эта ограда тянется через все море, так что нигде не видно ни малейшего просвета. Эти волны выше любых гор и похожи на крутые отвесные скалы. Лишь немногим из тех, кто столкнулся в море с подобным явлением, удалось благополучно уплыть прочь» (пер., Ларсона). В данном случае обычно принимается объяснение Стинструпа, который утверждал, что такие волны могли быть результатом землетрясений на дне моря.

²⁸ «Ислендингабок»: «После гибели короля Олафа Трюгвасона в морском сражении у Свольда в 1000 году. После этого ярлом Норвегии стал Эйрик Хаконарсон, один из противников короля».

²⁹ Сведения о призраках на Фроде содержатся в «Эйрбиггья сага», главы 50–55.

³⁰ Вот рассказ о Хвитраманналанде. Корабль Ари Массона отнесло к Хвитраманналанду, который также называют Великой Ирландией. Он расположен в западной части океана неподалеку от Винланда. От Ирландии до Хвитраманналанда шесть дней плавания на запад. Ари не смог покинуть эту страну и был там крещен. Первым поведал об этом Храфн по прозвищу Лимерик-фарер, который провел долгое время в Лимерике в Ирландии. Согласно Торкелю Геллисону, исландцы, получившие эту информацию от ярла Оркнейских островов Торфинна, рассказывали, что хотя Ари и признали в Хвитраманналанде, он так и не смог покинуть эту страну. Относились там к нему с большим уважением. Еще одним человеком, который тоже не смог покинуть эту мифическую страну, был Бьёрн, возлюбленный Турид, — тот самый, который «был куда более близким другом хозяйке Фроды, чем ее брату, священнику из Хельгафелла». (Eyrbyggja Saga, гл. 64).

³¹ Далее Хаук Эрлендссон поместил генеалогию, восходящую к нему самому: дочерью сына Снорри Карлсефни была и Стейнунн — та, которая вышла замуж за Эйнара, сына Грундар-Кетиля, сына Торвальда Крока, сына Торира из Эспихола. Ее сыном был Торстейн Ранглат, который был отцом той самой Гудрун, на которой женился Йорунд из Кельдура. Их дочерью была Халла, мать Флози, отца Вальгерды, матери Герры Эрленда Стерки, отца Герры Хаука по прозвищу Законодатель. Другой дочерью Флози была Тордис, мать леди Ингигерд Могущественной, дочерью которой была леди Халльбера, аббатисса Рейниснеса в Стаде. Немало и других знатных людей было среди потомков Карлсефни и Гудрид. Да пребудет с нами Господь. Аминь.

³² С наброска Торхаллура Вильмундарсона, сделанного над заливом Эпав, на Ньюфаундленде, и заново оформленного Халлдором Петурссоном. Набросок Торхаллура Вильмундарсона изображает ручей Блэк-Дак, текущий мимо того места, где Ингстад вел в 1962 году свои раскопки, в залив Эпав. Автор рисунка не стал заниматься реконструкцией руин, но представил общую картину предположительной на 1000 г. н. э. сцены. На заднем плане (слева) — побережье Лабрадора с островом Белл (в центре) у входа в пролив. На заднем плане (справа) — мыс Болд. За Священным заливом располагается Большой священный остров (слева), далее — Малый священный остров (позади острова Ворренс).

КАРТЫ

ВКЛЕЙКА ФОТОГРАФИЙ

Комментарии

¹ В Ирландии раннего Средневековья «под «паломником» (up. deorad) подразумевали отнюдь не того человека, который совершал паломничество к святыням, а затем возвращался домой, а того, кто покидал свой дом, чтобы провести затем долгие годы или даже остаток жизни в чужих странах». Baanmartre — это те, кто «обитает в пустынях, и по собственному желанию устраивает себе жилище в темных местах в ожидании небесного пристанища».

² В сочинении Беды Достопочтенного De Ratione Temporum: In Libros Regum Quaestionum xxx liber.

³ Дикуил продолжает: «Существует немало других островов в океане к северу от Британии, достичь которых можно через два дня и две ночи, если плыть от самого северного из Британских островов при попутном ветре и под полными парусами. Один святой человек [presbyter religiosus] рассказал мне, что за два летних дня и ночь между ними он на маленькой лодке доплыл до одного из таких островов. Некоторые из этих островов очень маленькие, и почти все они отделены друг от друга узкими проливами. Отшельники, приплывшие сюда из нашей Шотландии [Ирландии], жили на этих островах почти сто лет. Но сейчас там из-за норманнских пиратов почти не осталось отшельников, зато полно овец и разных морских животных. Я никогда не встречал упоминания об этих островах в книгах ученых людей».

Принято считать, что Дикуил говорит здесь о Фарерских, или Овечьих островах. Некоторые из загадок, связанных с этим интересным описанием, скорее всего, не были загадками для Дикуила.

⁴ Хьорлейф не знал, что единственные медведи, встречающиеся в Исландии (как правило, на северном побережье), — это белые медведи, добирающиеся сюда вместе с плавучими льдами из Гренландии.

⁵ О лошадях в Исландии можно было бы сложить отдельную сагу. Более двух третей исландских могил викингов содержат останки лошадей, захороненных вместе со своими хозяевами. Могила в Силастадире содержит два лошадиных скелета, расположенные в отдельной камере.

⁶ См. приложение: «Ньяла: величайшее из сказаний».

⁷ См. приложение II: «Единственный король, покоящийся в Исландии».

⁸ И все же мы не можем утверждать ничего определенно, поскольку количество этих островов, их природа и расположение были скорее объектом спекуляций, а отнюдь не географическим фактом. Так, в «Гренландских анналах» Бьёрна Йонссона из Скардсы (ок. 1625) мы читаем, что Гуннбьярнарейяр лежат неподалеку от устья Исафьорда, на северо-западе от него. Примерно десятью годами позже Йорис Каролюс изображает на своей карте восемь островов Губерма прямо к западу от Вестфиртира. Однако Йорис был непревзойденным изобретателем островов. Арнгримур Йонссон в разное время, в своих книгах «Гренландия» и «Об Исландии», располагал эти острова к западу, северо-западу и северу от Исландии. Одни утверждали, что острова эти населены, другие — что нет. Йон Гудмундссон в своей книге «Um Íslands aðskiljanlegar náttúrur», написанной вскоре после 1637 года, предпринял попытку суммировать известные ему факты: «Гуннбьярнарейяр. Норвежец Гуннбьёрн Ульф-Кракасон, который совершал на своем корабле плавание вокруг Исландии с целью найти прилегающие к ней земли, первым увидел эти острова. Они были покрыты травой, а еще на них было много птиц, как и на шхерах неподалеку от Гардарсхольма. Но было бы слишком долго рассказывать об этом со всеми подробностями. Мастер Йурис Холлендски [= Йорис Каролюс] ныне является последним из тех, кто был на тех островах и даже видел там две церкви. Всего этих островов шесть, и все они достаточно большие. Мне ничего неизвестно о том, вели ли англичане и датчане торговлю с жителями островов. Земли эти лежат к северо-западу от Исафьярдардьюпа и Адальвикур-Ритабьярга, как о том сообщает старинное стихотворение (изд. Германссона, Исландика XV, с. 3)». Под старинным стихотворением подразумеваются пророческие стихи Стирбьёрна о судьбе Снэбьёрна Галти, и в этом случае мы вновь возвращаемся к тому, с чего начали, вряд ли став при этом намного осведомленнее. Надпись на карте Рюйша 1507 года издания гласит: «Этот остров был полностью уничтожен в 1456 году от Р. X.» (О'Делл. Скандинавский мир, с. 359), что убирает одновременно и остров(а), и проблему — если бы только мы могли принять такое решение (чего мы не можем сделать). Гуннбьярне Скёр, Губар Шёр и им подобные будут сохраняться на некоторых картах вплоть до XVIII столетия.

⁹ Отто Петерссон впервые высказал мнение о том, что Эйрику не пришлось огибать мыс Фарвель, поскольку он плыл через пролив Принс-Кристианс. Если же это действительно было так, значит, правы и те ученые, которые считают, что в течение третьего лета Эйрик исследовал восточное побережье Гренландии, поднявшись на север до той самой широты, которая проходит через мыс Эйриксфьорда. Очевидно, именно на этом побережье он нашел развалины эскимосских жилищ, поскольку юго-западное побережье было покинуто эскимосами дорсетской культуры за восемьсот лет до прибытия норманнов. И все же большинство деталей этого плавания Эйрика так и остается непроясненным.

¹⁰ Земли в Гренландии были распределены следующим образом: Герьольф взял под поселение Херьольвснес (современный Икигэт) и Герьольфсфьорд (Амитсварссук). Кетиль взял Кетильсфьорд (Тасермиут). Храфн взял Хравнсфьорд (Агдлюитсок или же только его северный рукав — вплоть до Фосса). Сольви взял Сольвадал (вероятно, равнину, простирающуюся от Кангикитсока). Хельги Торбрандссон взял под поселение Альптафьорд (Сермилик), назвав его так же, как и свой родной фьорд в Исландии. Торбьёрн Глора взял Сиглуфьорд (Унарток). Эйнар взял Эйнарсфьорд (Игалико). Хафгрим взял Хавгримсфьорд (Экалюит) и Ватнахверви (внутреннюю часть полуострова между Игалико и Агдлюитсоком — и самую обширную территорию в норманнской колонии). Арнлауг взял Арнлаугсфьорд (невозможно точно идентифицировать; где-то в северных районах Эйстрибиггда). Сам Эйрик поначалу жил в Эйриксее (Игдлюталик), возле устья Эйриксфьорда (Тунугдльярфик), а затем перебрался в Браттахлид (Кагсьярсук), неподалеку от северной границы фьорда.

¹¹ Так у Вильхьяльмура Стефансона в «Трех путешествиях Мартина Фробишера», 1938, с. xliv, со ссылкой на книгу Э. Мюллера-Рёделя «Соколиная охота в старые и новые времена», Лейпциг, 1906, с. 15.

¹² Мнение о том, что именно Лейф по поручению короля Олафа Трюгвасона способствовал обращению Гренландии в христианство, восходит к монаху Гунклаугу Лейфссону и его жизни «Олафа Трюгвасона». Более ранние источники, такие, как «История Норвегии» и «Агрип», не упоминают Гренландию среди стран, обращенных королем Олафом. В «Истории Норвегии» утверждается, что гренландцы обратились в христианство под влиянием своих соседей-исландцев.

¹³ Безграничный и вполне заслуженный авторитет Фритьофа Нансена (Klimatsvekslinger in Nordens Historie, Oslo, 1925; Klimatsvekslinger i historisk og postglacial Tid, Oslo, 1926) и Вильхьяльмура Стефансона послужили причиной того, что многие люди так и не смогли принять ту картину климатических изменений, которая представлена в этой книге. С другой стороны, в пользу таких климатических изменений свидетельствуют современные археологи, географы, океанографы, зоологи, палеоботаники и, что особенно важно, климатологи. Своими собственными выводами я обязан прежде всего работам Отто Петересона (Climatic Variations in Historic and Prehistoric Time) и Лауге Коха (The East Greenland Ice). Кох суммирует это так: «Не оставляет сомнений, что норманны были обеспокоены ухудшением в XIII веке климатических условий… однако до полного исчезновения норманнов с гренландской территории вновь наступило улучшение климата [после 1400 года], поэтому исчезновение норманнов следует приписывать не столько падению температур, сколько утрате коммуникаций с Европой и наступлению эскимосов с севера».

¹⁴ Долгое время считали, что между Гренландией и Северной Европой находится своеобразный мост из земель. На востоке он соприкасается с Бьярмаландом, который расположен за Белым морем. Эту землю, которую легенды нередко населяли гигантами, можно видеть на многих картах, включая и те, что были найдены в Скалхольте и Холаре. Фигурирует эта земля и на тех двух картах, которые Грип, бургомистр Киля, отослал в 1551 году королю Христиану III — «из каковых карт ваше величество может видеть, что страна вашего величества Гренландия простирается вплоть до Нового Света и тех островов, которые открыли португальцы и испанцы, так что до этих земель можно добраться из Гренландии по суше. Можно до них добраться по суше и из Лапландии, из замка Вардёхус». Существование подобной земли-фантома стимулировало фантазию людей в той же степени, что и существование Хафсботна, или Полярного залива, протянувшегося от 20 градуса западной долготы до 40 градуса восточной долготы. К счастью, этот сухопутный мост был вполне проходим для людей и животных. Так, некий Хрейдар рассказывал, что он пересек его вместе со своей козой. Коза питалась растущей там травой, а Хрейдар — козьим молоком. Вполне естественно, что с тех пор его стали называть не иначе как Козлиным Хрейдаром.

¹⁵ Название «скрэлинги» применялось норманнами для обозначения тех туземных племен, с которыми им пришлось столкнуться в Гренландии (эксимосы), а также в Маркланде и Винланде (эскимосы или индейцы), Не вполне понятно, что именно значит это слово. «Это название можно соотнести с современным норвежским skræla («пронзительный крик, вопль») или с исландским skrælna («сокращаться»). В современном исландском языке skræling означает «простой парень», «деревенщина», а в современном норвежском — «слабак». Сами эскимосы называли себя Inuit (ед. ч. Inuk) — «человеческие существа» или «люди».

¹⁶ Вполне естественно, что исландцы совершали экспедиции к разным местам восточного побережья Гренландии, которое находилось так близко от их острова, и Свалборд («Холодный край»), скорее всего, был расположен где-то в районе залива Скорсби. Маловероятно, что это был такой отдаленный и бесплодный остров, как Ян-Майен или же Шпицберген.

¹⁷ Annalium Farrago. Исландика X, с. 2. Анналы были написаны приблизительно в 1637 году на латинском языке. Считается, что они были составлены на основе документов, которые погибли в огне того пожара, что уничтожил в 1630 году собор в Скалхольте. Несколько сомнительным подтверждением их достоверности являются «параллельные» им линии из «Гренландской хроники» Лискандера (1608).

¹⁸ Эту точку зрения весьма убедительно отстаивал в своих работах Вильхьяльмур Стефансон, а также Хельге Ингстад (Landet under Polarstjernen, с. 356–361). С некоторой осторожностью соглашался с нею и К. Джини (On the Extinction of the Norse Settlements in Greenland). Джини обращал внимание на то обстоятельство, что в могилах Вестрибиггда отмечается явное расхождение в количестве похороненных там мужчин и женщин, что должно было явиться следствием такого же несоответствия и в жизни. Далее он выдвигает весьма любопытное, но малоприемлемое предположение, согласно которому белые гренландцы могли смешаться со скрэлингами именно по инициативе норманнских женщин. Стоит упомянуть здесь и о книге Йона Дуасона (Landkönnun og Landnám Íslendinga í Vesturheim, Reykjavik, 1941–1948), в которой содержится богатая подборка материала, а также не вполне корректные спекуляции на тему норманнских атлантических поселений. Теория миграции имеет свои достоинства, позволяя к тому же избавиться от целого ряда трудностей. К несчастью, при этом она порождает новые, тогда как свидетельства в ее пользу слишком незначительны. Естественным убежищем для норманнов Западного поселения, теснимых эскимосами Севера, было Восточное поселение, в котором проживали их друзья и родственники.

¹⁹ Последние аргументы относительно того, что именно северный Ньюфаундленд является Винландским мысом, изложены в приложении IV: «Страумфьорд в Винланде».

²⁰ В письме Вильхьяльмура Стефансона мистеру Гаторну-Харди он разъясняет, каким образом канадские эскимосы наполняли бурдюки из тюленьей кожи костным мозгом карибу, смешанным с кровью (это считалось у них большим деликатесом). Это позволяет отказаться от первоначальной гипотезы об индейском пеммикане.

²¹ Следующий отрывок цитировался уже много раз: «Алгонкины утверждают, что в древние времена, когда между индейцами шли жестокие сражения, они изобрели устрашающее оружие нападения. Большой валун заворачивался в новую кожу и к нему приделывали большую рукоять. Высыхая, кожа плотно обтягивала камень, после чего ее разрисовывали всевозможными эмблемами. Это грозное орудие, к которому вполне применимо название «баллиста», было нарисовано исходя из указаний вождя алгонкинов. Несли его сразу несколько воинов. Сброшенное на лодку или каноэ, оно вполне могло потопить ее. Если же его внезапно сбрасывали сверху на группу людей, оно легко могло покалечить их или даже убить». H. R. Schoolcraft. Indian Tribes of the United States, 1851, I, 85.

²² Кристни сага: «Мужчины из северной и южной четвертей, а также большая часть тех, кто проживал в западной четверти, крестились в горячих источниках, «поскольку у них не было желания заходить в холодную воду».

²³ «Стурлубок» продолжает: «Наттфари, приплывший сюда вместе с Гардаром, еще раньше взял в собственность Рейкьядал и сделал там отметки на деревьях. Однако Эйвинд Асельссон прогнал его прочь, позволив ему поселиться лишь в Наттфаравике».

²⁴ Согласно традиции, он нашел своих рабов спящими на Свефнейяре, Сонных островах, где они должны были добывать соль, и сбросил их со скалы, которая с тех пор называется Галги — Скала Галлов.

²⁵ Одд совершил переход в 220 миль по самой плохой в Исландии территории.

²⁶ Скорее следует поверить тому сообщению саги, согласно которому Эйрик умер язычником. Весь его облик (как он представлен в сказании) свидетельствует о его приверженности языческой вере. Достаточно вспомнить его привязанность к тому белому медведю, которого убил Торгильс из «Флоаманна сага», или же родича Эйрика из «Ланднамабок» по имени Фарсерк. Но когда до Гренландии дошли новости об обращении исландцев (что должно было произойти вскоре после 1000 года), Эйрик мог сам осенить себя крестом по обычаю викингов (то есть он начал осенять себя крестом, не пройдя обряда крещения, что позволило ему жить в мире и согласии с христианами и даже быть похороненным на дальнем краю церковного двора — и все это без формального отречения от своих языческих верований). Prima signatio могло явиться важным следствием примирения Эйрика с его женой Тьодхильд, обеспечив ему тем самым домашний мир и покой.

²⁷ Автор «Королевского зеркала» в своем сообщении о чудесах в гренландских водах излагает историю о Морской ограде, или Вздымающихся волнах: «Есть еще одно чудо в гренландских морях, но правда ли это, мне точно неизвестно. Называется оно «морской оградой» (hafgerðingar), и когда на него смотришь, кажется, будто все волны океана собрались в три большие кучи, из которых образовались три огромных вала. Эта ограда тянется через все море, так что нигде не видно ни малейшего просвета. Эти волны выше любых гор и похожи на крутые отвесные скалы. Лишь немногим из тех, кто столкнулся в море с подобным явлением, удалось благополучно уплыть прочь» (пер., Ларсона). В данном случае обычно принимается объяснение Стинструпа, который утверждал, что такие волны могли быть результатом землетрясений на дне моря.

²⁸ «Ислендингабок»: «После гибели короля Олафа Трюгвасона в морском сражении у Свольда в 1000 году. После этого ярлом Норвегии стал Эйрик Хаконарсон, один из противников короля».

²⁹ Сведения о призраках на Фроде содержатся в «Эйрбиггья сага», главы 50–55.

³⁰ Вот рассказ о Хвитраманналанде. Корабль Ари Массона отнесло к Хвитраманналанду, который также называют Великой Ирландией. Он расположен в западной части океана неподалеку от Винланда. От Ирландии до Хвитраманналанда шесть дней плавания на запад. Ари не смог покинуть эту страну и был там крещен. Первым поведал об этом Храфн по прозвищу Лимерик-фарер, который провел долгое время в Лимерике в Ирландии. Согласно Торкелю Геллисону, исландцы, получившие эту информацию от ярла Оркнейских островов Торфинна, рассказывали, что хотя Ари и признали в Хвитраманналанде, он так и не смог покинуть эту страну. Относились там к нему с большим уважением. Еще одним человеком, который тоже не смог покинуть эту мифическую страну, был Бьёрн, возлюбленный Турид, — тот самый, который «был куда более близким другом хозяйке Фроды, чем ее брату, священнику из Хельгафелла». (Eyrbyggja Saga, гл. 64).

³¹ Далее Хаук Эрлендссон поместил генеалогию, восходящую к нему самому: дочерью сына Снорри Карлсефни была и Стейнунн — та, которая вышла замуж за Эйнара, сына Грундар-Кетиля, сына Торвальда Крока, сына Торира из Эспихола. Ее сыном был Торстейн Ранглат, который был отцом той самой Гудрун, на которой женился Йорунд из Кельдура. Их дочерью была Халла, мать Флози, отца Вальгерды, матери Герры Эрленда Стерки, отца Герры Хаука по прозвищу Законодатель. Другой дочерью Флози была Тордис, мать леди Ингигерд Могущественной, дочерью которой была леди Халльбера, аббатисса Рейниснеса в Стаде. Немало и других знатных людей было среди потомков Карлсефни и Гудрид. Да пребудет с нами Господь. Аминь.

³² С наброска Торхаллура Вильмундарсона, сделанного над заливом Эпав, на Ньюфаундленде, и заново оформленного Халлдором Петурссоном. Набросок Торхаллура Вильмундарсона изображает ручей Блэк-Дак, текущий мимо того места, где Ингстад вел в 1962 году свои раскопки, в залив Эпав. Автор рисунка не стал заниматься реконструкцией руин, но представил общую картину предположительной на 1000 г. н. э. сцены. На заднем плане (слева) — побережье Лабрадора с островом Белл (в центре) у входа в пролив. На заднем плане (справа) — мыс Болд. За Священным заливом располагается Большой священный остров (слева), далее — Малый священный остров (позади острова Ворренс).

Комментарии

¹ В Ирландии раннего Средневековья «под «паломником» (up. deorad) подразумевали отнюдь не того человека, который совершал паломничество к святыням, а затем возвращался домой, а того, кто покидал свой дом, чтобы провести затем долгие годы или даже остаток жизни в чужих странах». Baanmartre — это те, кто «обитает в пустынях, и по собственному желанию устраивает себе жилище в темных местах в ожидании небесного пристанища».

² В сочинении Беды Достопочтенного De Ratione Temporum: In Libros Regum Quaestionum xxx liber.

³ Дикуил продолжает: «Существует немало других островов в океане к северу от Британии, достичь которых можно через два дня и две ночи, если плыть от самого северного из Британских островов при попутном ветре и под полными парусами. Один святой человек [presbyter religiosus] рассказал мне, что за два летних дня и ночь между ними он на маленькой лодке доплыл до одного из таких островов. Некоторые из этих островов очень маленькие, и почти все они отделены друг от друга узкими проливами. Отшельники, приплывшие сюда из нашей Шотландии [Ирландии], жили на этих островах почти сто лет. Но сейчас там из-за норманнских пиратов почти не осталось отшельников, зато полно овец и разных морских животных. Я никогда не встречал упоминания об этих островах в книгах ученых людей».

Принято считать, что Дикуил говорит здесь о Фарерских, или Овечьих островах. Некоторые из загадок, связанных с этим интересным описанием, скорее всего, не были загадками для Дикуила.

⁴ Хьорлейф не знал, что единственные медведи, встречающиеся в Исландии (как правило, на северном побережье), — это белые медведи, добирающиеся сюда вместе с плавучими льдами из Гренландии.

⁵ О лошадях в Исландии можно было бы сложить отдельную сагу. Более двух третей исландских могил викингов содержат останки лошадей, захороненных вместе со своими хозяевами. Могила в Силастадире содержит два лошадиных скелета, расположенные в отдельной камере.

⁶ См. приложение: «Ньяла: величайшее из сказаний».

⁷ См. приложение II: «Единственный король, покоящийся в Исландии».

⁸ И все же мы не можем утверждать ничего определенно, поскольку количество этих островов, их природа и расположение были скорее объектом спекуляций, а отнюдь не географическим фактом. Так, в «Гренландских анналах» Бьёрна Йонссона из Скардсы (ок. 1625) мы читаем, что Гуннбьярнарейяр лежат неподалеку от устья Исафьорда, на северо-западе от него. Примерно десятью годами позже Йорис Каролюс изображает на своей карте восемь островов Губерма прямо к западу от Вестфиртира. Однако Йорис был непревзойденным изобретателем островов. Арнгримур Йонссон в разное время, в своих книгах «Гренландия» и «Об Исландии», располагал эти острова к западу, северо-западу и северу от Исландии. Одни утверждали, что острова эти населены, другие — что нет. Йон Гудмундссон в своей книге «Um Íslands aðskiljanlegar náttúrur», написанной вскоре после 1637 года, предпринял попытку суммировать известные ему факты: «Гуннбьярнарейяр. Норвежец Гуннбьёрн Ульф-Кракасон, который совершал на своем корабле плавание вокруг Исландии с целью найти прилегающие к ней земли, первым увидел эти острова. Они были покрыты травой, а еще на них было много птиц, как и на шхерах неподалеку от Гардарсхольма. Но было бы слишком долго рассказывать об этом со всеми подробностями. Мастер Йурис Холлендски [= Йорис Каролюс] ныне является последним из тех, кто был на тех островах и даже видел там две церкви. Всего этих островов шесть, и все они достаточно большие. Мне ничего неизвестно о том, вели ли англичане и датчане торговлю с жителями островов. Земли эти лежат к северо-западу от Исафьярдардьюпа и Адальвикур-Ритабьярга, как о том сообщает старинное стихотворение (изд. Германссона, Исландика XV, с. 3)». Под старинным стихотворением подразумеваются пророческие стихи Стирбьёрна о судьбе Снэбьёрна Галти, и в этом случае мы вновь возвращаемся к тому, с чего начали, вряд ли став при этом намного осведомленнее. Надпись на карте Рюйша 1507 года издания гласит: «Этот остров был полностью уничтожен в 1456 году от Р. X.» (О'Делл. Скандинавский мир, с. 359), что убирает одновременно и остров(а), и проблему — если бы только мы могли принять такое решение (чего мы не можем сделать). Гуннбьярне Скёр, Губар Шёр и им подобные будут сохраняться на некоторых картах вплоть до XVIII столетия.

⁹ Отто Петерссон впервые высказал мнение о том, что Эйрику не пришлось огибать мыс Фарвель, поскольку он плыл через пролив Принс-Кристианс. Если же это действительно было так, значит, правы и те ученые, которые считают, что в течение третьего лета Эйрик исследовал восточное побережье Гренландии, поднявшись на север до той самой широты, которая проходит через мыс Эйриксфьорда. Очевидно, именно на этом побережье он нашел развалины эскимосских жилищ, поскольку юго-западное побережье было покинуто эскимосами дорсетской культуры за восемьсот лет до прибытия норманнов. И все же большинство деталей этого плавания Эйрика так и остается непроясненным.

¹⁰ Земли в Гренландии были распределены следующим образом: Герьольф взял под поселение Херьольвснес (современный Икигэт) и Герьольфсфьорд (Амитсварссук). Кетиль взял Кетильсфьорд (Тасермиут). Храфн взял Хравнсфьорд (Агдлюитсок или же только его северный рукав — вплоть до Фосса). Сольви взял Сольвадал (вероятно, равнину, простирающуюся от Кангикитсока). Хельги Торбрандссон взял под поселение Альптафьорд (Сермилик), назвав его так же, как и свой родной фьорд в Исландии. Торбьёрн Глора взял Сиглуфьорд (Унарток). Эйнар взял Эйнарсфьорд (Игалико). Хафгрим взял Хавгримсфьорд (Экалюит) и Ватнахверви (внутреннюю часть полуострова между Игалико и Агдлюитсоком — и самую обширную территорию в норманнской колонии). Арнлауг взял Арнлаугсфьорд (невозможно точно идентифицировать; где-то в северных районах Эйстрибиггда). Сам Эйрик поначалу жил в Эйриксее (Игдлюталик), возле устья Эйриксфьорда (Тунугдльярфик), а затем перебрался в Браттахлид (Кагсьярсук), неподалеку от северной границы фьорда.

¹¹ Так у Вильхьяльмура Стефансона в «Трех путешествиях Мартина Фробишера», 1938, с. xliv, со ссылкой на книгу Э. Мюллера-Рёделя «Соколиная охота в старые и новые времена», Лейпциг, 1906, с. 15.

¹² Мнение о том, что именно Лейф по поручению короля Олафа Трюгвасона способствовал обращению Гренландии в христианство, восходит к монаху Гунклаугу Лейфссону и его жизни «Олафа Трюгвасона». Более ранние источники, такие, как «История Норвегии» и «Агрип», не упоминают Гренландию среди стран, обращенных королем Олафом. В «Истории Норвегии» утверждается, что гренландцы обратились в христианство под влиянием своих соседей-исландцев.

¹³ Безграничный и вполне заслуженный авторитет Фритьофа Нансена (Klimatsvekslinger in Nordens Historie, Oslo, 1925; Klimatsvekslinger i historisk og postglacial Tid, Oslo, 1926) и Вильхьяльмура Стефансона послужили причиной того, что многие люди так и не смогли принять ту картину климатических изменений, которая представлена в этой книге. С другой стороны, в пользу таких климатических изменений свидетельствуют современные археологи, географы, океанографы, зоологи, палеоботаники и, что особенно важно, климатологи. Своими собственными выводами я обязан прежде всего работам Отто Петересона (Climatic Variations in Historic and Prehistoric Time) и Лауге Коха (The East Greenland Ice). Кох суммирует это так: «Не оставляет сомнений, что норманны были обеспокоены ухудшением в XIII веке климатических условий… однако до полного исчезновения норманнов с гренландской территории вновь наступило улучшение климата [после 1400 года], поэтому исчезновение норманнов следует приписывать не столько падению температур, сколько утрате коммуникаций с Европой и наступлению эскимосов с севера».

¹⁴ Долгое время считали, что между Гренландией и Северной Европой находится своеобразный мост из земель. На востоке он соприкасается с Бьярмаландом, который расположен за Белым морем. Эту землю, которую легенды нередко населяли гигантами, можно видеть на многих картах, включая и те, что были найдены в Скалхольте и Холаре. Фигурирует эта земля и на тех двух картах, которые Грип, бургомистр Киля, отослал в 1551 году королю Христиану III — «из каковых карт ваше величество может видеть, что страна вашего величества Гренландия простирается вплоть до Нового Света и тех островов, которые открыли португальцы и испанцы, так что до этих земель можно добраться из Гренландии по суше. Можно до них добраться по суше и из Лапландии, из замка Вардёхус». Существование подобной земли-фантома стимулировало фантазию людей в той же степени, что и существование Хафсботна, или Полярного залива, протянувшегося от 20 градуса западной долготы до 40 градуса восточной долготы. К счастью, этот сухопутный мост был вполне проходим для людей и животных. Так, некий Хрейдар рассказывал, что он пересек его вместе со своей козой. Коза питалась растущей там травой, а Хрейдар — козьим молоком. Вполне естественно, что с тех пор его стали называть не иначе как Козлиным Хрейдаром.

¹⁵ Название «скрэлинги» применялось норманнами для обозначения тех туземных племен, с которыми им пришлось столкнуться в Гренландии (эксимосы), а также в Маркланде и Винланде (эскимосы или индейцы), Не вполне понятно, что именно значит это слово. «Это название можно соотнести с современным норвежским skræla («пронзительный крик, вопль») или с исландским skrælna («сокращаться»). В современном исландском языке skræling означает «простой парень», «деревенщина», а в современном норвежском — «слабак». Сами эскимосы называли себя Inuit (ед. ч. Inuk) — «человеческие существа» или «люди».

¹⁶ Вполне естественно, что исландцы совершали экспедиции к разным местам восточного побережья Гренландии, которое находилось так близко от их острова, и Свалборд («Холодный край»), скорее всего, был расположен где-то в районе залива Скорсби. Маловероятно, что это был такой отдаленный и бесплодный остров, как Ян-Майен или же Шпицберген.

¹⁷ Annalium Farrago. Исландика X, с. 2. Анналы были написаны приблизительно в 1637 году на латинском языке. Считается, что они были составлены на основе документов, которые погибли в огне того пожара, что уничтожил в 1630 году собор в Скалхольте. Несколько сомнительным подтверждением их достоверности являются «параллельные» им линии из «Гренландской хроники» Лискандера (1608).

¹⁸ Эту точку зрения весьма убедительно отстаивал в своих работах Вильхьяльмур Стефансон, а также Хельге Ингстад (Landet under Polarstjernen, с. 356–361). С некоторой осторожностью соглашался с нею и К. Джини (On the Extinction of the Norse Settlements in Greenland). Джини обращал внимание на то обстоятельство, что в могилах Вестрибиггда отмечается явное расхождение в количестве похороненных там мужчин и женщин, что должно было явиться следствием такого же несоответствия и в жизни. Далее он выдвигает весьма любопытное, но малоприемлемое предположение, согласно которому белые гренландцы могли смешаться со скрэлингами именно по инициативе норманнских женщин. Стоит упомянуть здесь и о книге Йона Дуасона (Landkönnun og Landnám Íslendinga í Vesturheim, Reykjavik, 1941–1948), в которой содержится богатая подборка материала, а также не вполне корректные спекуляции на тему норманнских атлантических поселений. Теория миграции имеет свои достоинства, позволяя к тому же избавиться от целого ряда трудностей. К несчастью, при этом она порождает новые, тогда как свидетельства в ее пользу слишком незначительны. Естественным убежищем для норманнов Западного поселения, теснимых эскимосами Севера, было Восточное поселение, в котором проживали их друзья и родственники.

¹⁹ Последние аргументы относительно того, что именно северный Ньюфаундленд является Винландским мысом, изложены в приложении IV: «Страумфьорд в Винланде».

²⁰ В письме Вильхьяльмура Стефансона мистеру Гаторну-Харди он разъясняет, каким образом канадские эскимосы наполняли бурдюки из тюленьей кожи костным мозгом карибу, смешанным с кровью (это считалось у них большим деликатесом). Это позволяет отказаться от первоначальной гипотезы об индейском пеммикане.

²¹ Следующий отрывок цитировался уже много раз: «Алгонкины утверждают, что в древние времена, когда между индейцами шли жестокие сражения, они изобрели устрашающее оружие нападения. Большой валун заворачивался в новую кожу и к нему приделывали большую рукоять. Высыхая, кожа плотно обтягивала камень, после чего ее разрисовывали всевозможными эмблемами. Это грозное орудие, к которому вполне применимо название «баллиста», было нарисовано исходя из указаний вождя алгонкинов. Несли его сразу несколько воинов. Сброшенное на лодку или каноэ, оно вполне могло потопить ее. Если же его внезапно сбрасывали сверху на группу людей, оно легко могло покалечить их или даже убить». H. R. Schoolcraft. Indian Tribes of the United States, 1851, I, 85.

sci_history Гвин Джонс Норманны. Покорители Северной Атлантики

Книга Гвина Джонса посвящена открытию и заселению Северо-Западной Атлантики. Норманны были непревзойденными мореходами и опередили в кораблестроении другие народы Европы на целых три столетия. Вы познакомитесь с их героическими деяниями, династическими распрями и необыкновенной страстью к покорению неведомых земель.

Отчеты о находках археологов, отрывки из средневековых летописей и исландские саги органично сплетены автором в единый узор увлекательного повествования.

15-03-2010 ru en Н. Б. Лебедева sci_history Gwyn Jones The Norse Atlantic saga ru en Н. Б. Лебедева oberst_ FB Editor v2.0 15 March 2010 89646C62-5C6F-493B-84F1-C2836F5CEF92 1.0

1.0 — создание файла (oberst_)

Норманны. Покорители Северной Атлантики ЗАО Центрполиграф М. 2010 978-5-9524-4637-3

Джонс Гвин.

Норманны.

Покорители Северной Атлантики

>

ПРЕДИСЛОВИЕ

Эта книга рассказывает о путешествиях древних норманнских мореплавателей далеко на запад от материковой Скандинавии, через северную часть Атлантического океана, к новым, пригодным для обитания землям. Она повествует об открытии и изучении территорий Исландии, Гренландии и восточного побережья Северной Америки, а также о попытках заселения этих земель. Это история больших надежд и высоких устремлений.

В Исландии норманны проявили безграничную выдержку и стойкость, не оставшуюся без вознаграждения; в Гренландии — решимость после целой полосы неудач; а в Северной Америке предприняли рискованное вторжение, а затем вынуждены были отступить. Во всех трех странах норманны балансировали фактически на грани выживания. В двух случаях их попытка закрепиться на новой территории окончилась неудачей. И все же нам следует осторожнее употреблять слово «неудача». Путешествия в Винланд продемонстрировали то, что мы сейчас считаем само собой разумеющимся: пара сотен европейцев, располагая самым скудным снаряжением и оружием, мало в чем превосходящим оружие аборигенов, не могла покорить в начале XI столетия огромный континент. И все же они достигли его и позднее продолжали посещать эти земли (пусть и нерегулярно) в течение многих столетий. Это, без сомнения, свидетельствует об огромном потенциале и отваге норманнов. Да и заселение исландцами юго-западного побережья Гренландии и проживание их здесь в течение пяти столетий, пока последние жители колонии не погибли самым таинственным образом, можно счесть неудачей лишь в том смысле, в каком неудачей является путешествие Скотта к Южному полюсу, стоившее ему стольких человеческих жизней. Что же касается Исландии, то, принимая во внимание ее ярко выраженную материальную культуру и самобытную литературу, мы можем говорить о несомненном успехе, оправдавшем все труды и старания первых колонизаторов.

Все путешествия норманнов на запад и заселение ими новых земель описаны в специальных трудах, которые посвящены либо стране в целом, либо некоторым отдельным аспектам ее истории. Исландия, Гренландия и Винланд могут фигурировать в качестве отдельных глав или параграфов в повествовании, охватывающем эпоху викингов в целом. Новейшие научные открытия и переводы наиболее важных средневековых документов являются главным источником наших знаний по проблеме открытия и заселения норманнами территорий в северо-западной части Атлантики. Археология, история, география и другие соподчиненные им науки помогают нам полнее воссоздать общую картину событий.

Данная книга появилась в результате значительно возросшего интереса к эпохе викингов и к их героическим деяниям. В результате появились такие англоязычные работы, как «Викинги» Иоанна Брендстеда, «Викинги» Хольгера Арбмена и «Эпоха викингов» П. Х. Сойера. Интерес ученых и общественности в целом к атлантическим путешествиям и колонизации новых земель был вызван прежде всего тремя событиями: во-первых, путешествием к Винланду в 1956 году Йоргена Мельдгарда и исследовательскими работами Хельге Ингстада, который занимался поиском норманнских стоянок на Ньюфаундленде и Лабрадоре. Точная протяженность и продолжительность путешествий викингов на юг, к Винланду, еще долго будет оставаться объектом загадок и предположений, но уже сейчас становится очевидным, что именно северная часть Ньюфаундленда называлась в норманнской географической традиции Винландский мыс.

Вторым событием, вызвавшим интерес у широкой общественности к путешествиям норманнов, стало открытие церкви Тьодхильд неподалеку от фермы Эйрика Рыжего в Браттахлиде (Гренландия) осенью 1961 года, а также ее частичные раскопки летом 1962 года. Нет нужды подчеркивать то значение, которое имеет для археологов и историков обнаружение христианской церкви далеко на западе от исландских берегов. Эта находка стала важным подтверждением той информации, которая содержится в одной из частей «Сказания об Эйрике Рыжем», а также гренландско-винландской традиции в целом.

Третьим событием, напомнившим нам о походах викингов, стал подъем в 1962 году из вод фьорда Роскильда в Дании пяти норманнских кораблей, чьи черные, пропитанные водой шпангоуты стали для нас первым наглядным образцом различных видов кнеррир, своего рода океанских кораблей, доставлявших норманнских мореходов к знакомым и незнакомым берегам островных земель Севера.

Благодаря любезности датских ученых я смог лично осмотреть развалины церкви Тьодхильд и поднятые со дна моря корабли. Что касается области, известной как Винландский мыс, то о ней я много и плодотворно беседовал с Йоргеном Мельдгардом из Национального музея Дании, а также с исландцами Кристианом Эльдьярном и Торхаллуром Вильмундарсоном, которые участвовали в раскопках, проводившихся Хельге Ингстадом в 1962 году в районе Священного залива острова Ньюфаундленд.

При изложении фактов и переводе документов я пользовался ставшими уже привычными англизированными формами топонимов и имен: Гудбранд, Торхалл, Рейкьявик. При обращении к более поздним эпохам я использовал современные формы: Гудбрандур, Торхаллур… Разумеется, последовательность в употреблении терминологии — вещь сама по себе замечательная, но малодостижимая для всех, за исключением специалистов, которые в любом случае будут обращаться за информацией к оригинальным текстам. Что же касается переводов, то я искренне надеюсь, что они не только донесут до читателя суть вопроса, но и пробудят в нем живейший интерес к тем произведениям, которые я попытался перевести.

В заключение не могу не выразить своей признательности тем, кто так или иначе помог мне в работе над этой книгой, — своим гостеприимством, предоставлением мне опубликованной и неопубликованной информации, а также денежных сумм, необходимых для проведения рада исследований. Я выражаю мою благодарность таким учреждениям, как Уэльский университет, направивший меня в научную командировку в Исландию в 1961 году; Национальному музею Дании и его директору. И наконец, самую большую благодарность я обращаю к моей жене Элис — за ее поддержку, мудрые советы и практическую помощь во время работы над этой книгой.

Гвин Джонс

>

Часть первая

ИСТОРИЯ

>

Глава 1

ИСЛАНДИЯ

>

ДО ПРИБЫТИЯ НОРМАННОВ

Мы не знаем, кто первым увидел берега Исландии и что занесло его в эти края — желание расширить торговые горизонты, божественное вдохновение или же просто мощный ураган… Но он был храбрым человеком, а может быть, просто невезучим, и произошло это знаменательное событие несчетное количество лет назад.

Норманны впервые совершили плавание вокруг острова в 860 году (как известно из летописей). Лодки ирландских отшельников достигли его юго-восточного побережья в конце VIII столетия. Но вполне возможно, что история Исландии начинается задолго до этого времени. За последние тридцать лет мы узнали, что жажда познания заставляла древних мореходов пускаться в такие путешествия, которые показались бы совершенно немыслимыми историкам XIX столетия. И это утверждение справедливо как для Северного полушария, так и для Южного — для Атлантического и Тихого океанов. За 2500 лет до нашей эры, а может быть, и еще раньше, именно море было главным связующим звеном между людьми, так что, например, погребальный ритуал людей эпохи мегалита, проживавших на территории Испании, Португалии и Франции, распространился по морю на западные острова и полуострова, а оттуда — на север через Ирландское море и Пентландский залив. С тех пор западные морские пути нередко посещались различными кораблями. Жажда выгоды или политика неизменно влекли людей по однажды проторенным маршрутам, как то было с финикийцами, плававшими в Африку, и бристольскими купцами, которые вели в XV веке незаконную торговлю с Гренландией. Сведения об этих странах и ведущих к ним путях не выветрились из людской памяти. Кто-то знал, а кто-то предполагал, что где-то далеко в океанских просторах лежит обетованная земля, страна Вечной Молодости, желанное пристанище, место, богатое промысловой рыбой. Поэтому нет ничего невозможного в том, что греческий астроном, математик и географ Пифей приобрел во время своего пребывания в Британии немало сведений о мифической стране под названием Туле.

К сожалению, до нас не дошли сочинения самого Пифея, в которых тот рассказал о своем путешествии к Британским островам и дальше на север (330–300 гг. до н. э.). Взамен этого мы должны довольствоваться отрывками сведений, нередко противоречащих друг другу. Эта информация поступила к нам от всевозможных посредников, которые, в свою очередь, черпали сведения у поздних греческих географов. Именно таким невероятным путем до нас впервые дошло название Туле. Не стоит, однако, думать, что под Туле Пифей имел в виду страну, ныне известную как Исландия. Туле находился в 6 милях плавания к северу от Британии (Страбон и Плиний), а проплыв еще один день на север, можно было встретить замерзший океан (Плиний). Во время летнего солнцестояния солнце там можно было видеть в течение всех суток (Клеомед), а если и наступала ночь, то очень короткая: в одних местах она длилась два часа, в других — три (Гемин). Все это, безусловно, характерно для Исландии. Но Пифей говорит о Туле как о стране, населенной варварами, и сообщает о них весьма достоверные сведения. Так, по словам Пифея, у варваров очень мало домашних животных, а питаются они в основном просом, кореньями, а также небольшим количеством фруктов. Те, у кого есть зерно и мед, делают из них напиток. После того как зерно сжато, его складывают в большие крытые помещения и там молотят, поскольку холодный климат и обильные дожди не позволяют этого делать на открытом воздухе. Современным археологам ничего неизвестно о подобных поселениях в Исландии, да и то немногое, что мы знаем о похолодании в Северном полушарии во времена Пифея, делает сближение мифической Туле с Исландией еще менее вероятной. Гораздо больше оснований считать таким «крайним севером» западное побережье Норвегии. Не исключена также вероятность того, что это были Шетландские или даже Оркнейские острова. Если верить Страбону, Пифей утверждал, что в этих широтах земля, море и воздух состоят не из различных элементов, но вследствие замерзания являют собою некое смешение всех трех материй, из-за чего по морю невозможно плавать на кораблях. Это Пифей видел собственными глазами. Но что именно он видел — густой туман и рыхлый губчатый лед (так называемую шугу) или же просто некоторый фантом, порожденный воздействием на человеческое воображение сумеречного субарктического дня, — этого нам не дано знать. На этом наши сведения о стране Туле обрываются, и Исландия так и не входит в исторические летописи того времени.

Но если не финикийцы и не греки, то, возможно, римляне достигли первыми берегов Исландии. Наиболее вероятным периодом для подобных открытий был период контроля Каравзия над Британией — либо как наместника Нижних земель, либо как властителя Британии (около 286–293 гг. н. э.). Но мы не располагаем никакими литературными свидетельствами относительно такого открытия, а археологические находки слишком скудны и недостоверны: всего лишь три римские медные монеты периода 270–305 годов н. э. (эти даты охватывают период правления императоров, изображенных на монетах). Две из них были найдены у Брагдарвеллира в Хамарсфьорде, а еще одна — в округе Гвальнес в Лоне (все три — в юго-восточном углу острова). И именно эта область являлась наиболее вероятной пристанью для приплывавших с юга кораблей. Но вряд ли мы можем утверждать, что столь мелкие монеты (к тому же в таком ничтожном количестве) были привезены в Исландию своими первоначальными владельцами. — будь то римляне или шотландцы. Скорее всего, их завезли на остров норманны, прихватившие их где-то за границей: либо как часть добычи, либо как сувенир на память или же по какой-либо иной, столь же достоверной причине. Во всяком случае, если какой-либо римский корабль и заплывал так далеко на север — намеренно или волей случая, — не существует никаких свидетельств о его возвращении, и эти три монеты — единственная память о таком путешествии и (если мы взвесим опасности океана и суровость исландского климата) о команде этого корабля.

Тем временем многочисленные корабли продолжали бороздить морские пути на западе. На смену людям эпохи мегалита пришли кельтские завоеватели бронзового века, путешествовавшие как по морю, так и по суше. В течение следующего тысячелетия существовал непрерывный торговый и культурный обмен между континентами и островами западной Британии, пока, наконец, в начале эпохи раннего христианства миссионерский пыл кельтских святых не соединил в единое культурное целое Ирландию и Британию, Корнуолл, Уэльс и Стратклайд. В V и VI веках н. э. лишь благодаря этим западным путям народы Британии и Ирландии могли поддерживать связь с остатками римской цивилизации в Галлии и Западном Средиземноморье. Мореходство процветало во все века, так что когда ирландские святые и пилигримы начали подыскивать еще более уединенные и удаленные острова, то в их распоряжении оказались превосходно снаряженные корабли и практически неисчерпаемый опыт морских путешествий. Лодки ирландцев были сделаны из дерева, которое обтягивалось шкурами (кориа). Среди них были и совсем маленькие, сооруженные из двух с половиной шкур. Именно на подобной лодке три ирландских пилигрима прибыли в 891 году в Англию с визитом к королю Альфреду. Другие суда были гораздо больших размеров, так что на каждом могло уместиться по меньшей мере два десятка человек с личным имуществом и провизией. На таких кораблях ирландцы из монастырей Арана, Бангора, Клонферта и Клонмэкнойса на веслах и под парусами доплывали до британского побережья, а оттуда направляли свои суда в Северную Атлантику. Между Шотландией и Оркнейскими островами лежит узкий пролив, который нередко посещают штормовые ветры и ураганы. Все эти опасности нимало не смущали ирландских мореплавателей, хотя порой бурное море разбивало их корабли в щепки. От Оркнейских островов до Шетландских им надо было проплыть 50 миль и еще 200 миль — от Шетландских до Фарерских островов. Отсюда до Исландии оставалось еще около 240 миль, тогда как по прямой — от мыса Малин на севере Ирландии — им пришлось бы преодолеть не менее 600 миль. И все же дальнейшее проникновение на север было неизбежным, особенно если учесть известный эффект северной фата морганы, легко сокращающей то расстояние, на котором обнадеженному путешественнику становится видна земля. Не так-то легко бывает отделить истину от вымысла в жизнеописаниях кельтских святых, тем более если эти святые — ирландцы. И это не может не вызывать у нас сожаления, поскольку в их «Имраме» (историях путешествий) встречаются описания, по-видимому отражающие опыт пребывания в северных широтах, — как, например, киты, выпускающие фонтаны воды, и извержения вулканов. Никакие испытания не были чрезмерны для тех, кто искал уединенного пристанища, хотя тем, кто в конце концов нашел его — в пещерах и хижинах отдаленных островов, — оставались лишь молитва, одиночество и суровая аскеза.

Неумолчный вопль, возносящийся к облачным небесам,
Искренняя и благочестивая исповедь, потоки истовых слез.
Холодная и жесткая постель, подобная ложу осужденного,
Краткий тревожный сон и горькие рыдании до рассвета…
Один в своей маленькой хижине, совершенно один,
Сам я пришел в этот мир и сам уйду из него.

Другие стихи звучат более оптимистично — как, например, строки из анонимной поэмы XII столетия, найденной в хижине отшельника на острове Святого Колумбы:

Как радостно мне находиться в глубине острова,
С вершины скалы мне виден безбрежный моря простор.
Там я могу наблюдать пестрые стаи птиц
Над океаном и видеть могучих китов — величайшее из чудес.
Я могу наблюдать за сменой его приливов и отливов;
И теперь меня могли бы называть «человек, навсегда покинувший Ирландию».

Для большинства этих преданных Богу людей «путешествовать во имя Христа» означало невозможность возвращения домой. Во имя Господа они принимали голодную или насильственную смерть, а также все опасности, подстерегающие их на земле и на море. Быть паломником означало полное и безоговорочное самоотречение^{1}.

Наиболее известная из ирландских «Имрама» и ближе всего связанная с историей Исландии — это легенда, повествующая о путешествиях Святого Брендана.

Однажды святой и его спутники во время плавания по морю увидели к северу от себя высокую гору, вершина которой была окутана клубами дыма. Когда же их корабль поднесло еще ближе к острову, они обнаружили берег столь высокий и крутой, что едва смогли разглядеть его верхний край. И эта похожая на стену скала пылала, как угли. На берегу они, по воле обитавших здесь духов зла, потеряли одного из своих товарищей. Когда же наконец, благодаря божественному соизволению, они смогли отплыть прочь, то, оглянувшись назад, увидели, что гора теперь была свободна от дыма — она то выплевывала пламя к небесам, то втягивала его назад, и вся поверхность горы от вершины до самого моря была подобна пылающей стене огня. Все это описание напоминает извержение вулкана возле южного побережья гористого острова.

Но и в Средиземноморье было немало своих вулканов, описания которых нередко встречаются в классической литературе, так что мы все-таки не можем быть до конца уверены в подлинности описанного в «Имраме». По сути, для того, чтобы быть полностью уверенными в том, что ирландские монахи не только знали об Исландии, но и жили там за шестьдесят—семьдесят лет до прихода норманнов, нам следует обратиться не к чудесным историям об ирландских святых, и даже не к свидетельству Беды^{2} (текст которого сильно напоминает историю Пифея), повествующего о том, что в шести днях плавания к северу от Британии находится остров под названием Туле, где в течение нескольких летних дней солнце не опускается за горизонт. Прежде всего нам стоило бы обратить внимание на трезвое свидетельство ирландского монаха Дикуила, написавшего в 825 году н. э. Liber de Mensura Orbis Terrae. В этой книге он излагает информацию об островах, лежащих к северу от Британии, которую ему сообщили священники, опиравшиеся отнюдь не на слухи, а на точные и непосредственные знания.

«Вокруг нашего острова Ирландия [говорит Дикуил] лежит множество островов; одни из них — маленькие, другие — совсем крошечные. Напротив побережья Британии также находятся многочисленные острова: есть среди них большие, есть маленькие, а есть и средние, Часть островов лежит к югу от Британии, а часть — к западу. Но больше всего островов находится в северном и северо-западном направлении. На одном из таких островов я жил, другие посещал, третьи видел, а о четвертых читал…

Прошло уже тридцать лет с тех пор, как священники [clerici], жившие на этом острове [то есть Туле] с первых чисел февраля до начала августа, рассказали мне, что не только во время летнего солнцестояния, но также в течение целого ряда дней до и после него солнце садится по вечерам как бы за небольшой холм, так что полной темноты тогда практически не бывает. Но что бы человек ни пожелал сделать (даже вытрясти вшей из своей рубахи), он легко может выполнить это — совсем как при дневном свете. А если в это время подняться на высокую гору, то солнце так и не скроется из ваших глаз…

Ошибаются те, кто пишет, что море вокруг острова сковано льдом и что от весеннего до осеннего равноденствия там один нескончаемый день, и наоборот — постоянная ночь от осеннего до весеннего равноденствия. Те, кто отправился туда в период сильнейших холодов, без труда доплыли до самого острова и затем жили там, наслаждаясь обычной сменой дня и ночи — за исключением периода летнего солнцестояния. Но проплыв всего один день на север от острова, они обнаружили замерзшее море»^{3}.

Принимали ли эти священники участие в первом путешествии к острову, как то было во времена Пифея и Плиния? Или же они являлись той частью отшельников, которая искала уединения на Туле, по свидетельству автора De Ratione Temporum (если только мы согласимся с мнением, что Туле Беды и Дикуила — это одно и то же место)? Как много их было, этих отшельников? И как нам следует отнестись к точной датировке их пребывания на острове с первого дня ирландской весны до первого дня ирландской осени? Но какими бы ни были наши ответы, они вряд ли смогут поколебать уверенность в том, что к концу VIII столетия ирландцы (в том числе ирландские священники) достигли берегов Исландии, где они проводили более теплое время года и наблюдали такое явление, как полуночное солнце. И этого вывода будет вполне достаточно для констатации самого факта существования донорманнского этапа исландской истории.

Теперь нам следует обратиться к исландским и норвежским источникам информации: «Ислендингабок» и «Ланднамабок», равно как и к «Истории Норвегии» Теодрикуса, которые сообщают, что, когда первые норманнские путешественники прибыли в Исландию, там уже проживали ирландские поселенцы — христиане, отвергшие соседство с язычниками и потому покинувшие остров. После них остались ирландские книги (точнее сказать, религиозные книги на латинском языке, написанные при помощи ирландского алфавита), колокола и прочие культовые предметы, по которым были установлены их национальность и характер их веры. Среди ирландских поселенцев были «папар» (единственное число «папи», ирландское «паб(б)а», «поб(б)а — от лат. «папа») — монахи и отшельники. Исходя из ряда названий исландских территорий, можно сделать вывод, что поселения этих людей располагались на большей части юго-восточного побережья Исландии — особенно между островами Папей и Папос в Лоне. Гораздо западнее этих мест, за ледяными отрогами Ватнайокула и безжизненными песками Скейдары, в живописной и плодородной области Сиды, в местечке под названием Киркьюбер, находился монастырь ирландских христиан. Столь велика была святость этого места, что никому из язычников не разрешалось селиться там. Первым здесь обосновался Кетиль, прозванный соплеменниками Безумным за то, что он был христианином. Кетиль был норманном с Гебридских островов и внуком великого Кетиля Плосконосого. Позднее Хильдир Эйстейнссон решил доказать, что и язычник может жить в Киркьюбере, но как только он пересек границу заповедного места, на него обрушился Божий гнев и он замертво упал на землю.

Нам ничего неизвестно о хозяйстве этих монахов. Те пещеры, кельи, дома и коровники, которые прежде считались их имуществом, были построены (как это выяснилось в последнее время) в более поздние века. Ничего неизвестно и о том, преуспели ли эти монахи в выращивании каких-либо злаков, но вполне вероятно, что с Фарерских островов они привозили в Исландию домашний скот, чтобы обеспечить себя молоком и шерстью. Разумеется, все они занимались ловлей рыбы, и их было очень мало — не более ста человек на всю территорию. Но сказав это немногое, мы фактически охватили все, что известно нам о жизни ирландских монахов на острове. Мы так и не знаем, как завершилось это недолговременное христианское проникновение на Север. Были ли эти монахи отшельниками, или же название «Пап(п)и-ли» указывает на наличие целого монастыря? Постигла ли их всех одна и та же участь, и какой именно она была? «Позднее они ушли прочь (Peir fóru siðan á braut)» — лаконичная, ничего не проясняющая эпитафия. И как они решились оставить на острове ценные книги, свою церковь, ручные колокола и прочее имущество? Либо их уход был внезапным, и они покинули остров так же, как и прибыли сюда: в тех же самых лодках, которые некогда доставили их в Исландию; либо же все эти предметы попали в руки норманнов после бегства ирландских поселенцев в глубины острова, изобилующего скалами, льдом и смертельно опасными потоками лавы. Но вряд ли у кого-то монахи и ирландцы ассоциируются с бегством от опасности. В любом случае дни этой маленькой общины, все члены которой дали обет целомудрия и воздержания, были изначально сочтены.

Лишь одним-единственным способом они и им подобные могли оказать влияние на историю Исландии. Ирландские монахи открыли Фарерские острова около 700 года н. э. и жили там примерно до 820 года. В это время на острова прибыл первый норманнский поселенец Грим Камбан, который, вероятно, вытеснил ирландцев из Судеро. С тех пор его прозвище связывают с ирландским «камм» — кривой или согнутый. Вопреки свидетельству Фарерской саги Грим Камбан, скорее всего, прибыл туда не прямо из Норвегии, а добирался через Ирландию или Гебридские острова. Не исключено также, что и сам он был христианином. Приплывшие вслед за ним норманнские пираты очень быстро установили контроль над всеми островами. Но, несмотря на утверждение Дикуила, что с тех пор с Фарерских островов исчезли все отшельники, некоторые из них, видимо, оставались там еще какое-то время. И те знания, которыми они располагали, заставили многих задуматься об Исландии. Равным образом известия об исландских отшельниках должны были распространиться по территории Ирландии и Шотландии, Оркнейских и Шетландских островов, а также по самым отдаленным районам Гебридских островов. Так что норманнские иммигранты, торговцы, пираты и искатели приключений — все, кто известен нам под общим названием «викинги», — могли обрести все необходимые сведения о новой земле, чтобы отправиться на ее поиски в эту часть Северной Атлантики.

>

НОРМАННСКИЕ ОТКРЫТИЯ И ПЕРВОЕ ПОСЕЛЕНИЕ

Ирландские монахи покинули Исландию, когда пришли норманны, а норманны пришли около 860 года. Не стоит думать, что отшельники ушли сразу после открытия викингами острова. Лишь поднявшаяся спустя четырнадцать лет волна переселений заставила их покинуть свои пещеры на юго-востоке страны, обрекая тем самым на забвение.

Нашим главным источником информации о норманнских первооткрывателях является «Ланднамабок» — «Книга поселений». Согласно одной из ее редакций («Стурлубок»), первым достиг побережья Исландии викинг Наддод. Согласно же другой редакции («Хауксбок»), это был швед по имени Гардар Сваварссон — и именно эта версия кажется нам более предпочтительной по трем причинам. Во-первых, в данном случае «Хауксбок» опирается непосредственно на текст оригинала; во-вторых, эти сведения подтверждаются двумя более ранними норманнскими источниками (на латинском языке) — анонимной «Историей Норвегии», созданной в неизвестное нам время, но опирающейся на текст 1170 года, а также «Историей о древних норвежских правителях» Теодрикуса Монаха, написанной приблизительно в 1180 году. Ту же информацию мы находим и в «Сказании о сожжении Ньяла».

В-третьих, эти сведения подтверждаются историей о том, что именно сына Гардара Уни, в силу присущих ему наследных прав, король Харальд Хорфагер намеревался использовать для подчинения Исландии Норвежскому королевству. Он был настоящим первооткрывателем, этот швед Гардар. Достигнув острова в районе Восточного Хорна, он поплыл дальше — мимо ледяных гор и бурных рек Ватнайокула, а затем вдоль длинного и унылого южного побережья, лишенного каких бы то ни было гаваней. Для моряка, плывущего под парусом, эта местность выглядит малопривлекательной, поэтому Гардар держался в стороне от берегов, пока багровые клыки Вестманнейяра и плавный изгиб Ландейяра не привели его к полуострову Рейкьянес и далее — мимо Скаги (крайней северной оконечности полуострова), где перед Гардаром предстало огромное водное пространство Факсафлои, сияющего под солнцем и окаймленного цепью гор. А далее, на севере, высился идеальный конус Снэфеллсйокула. За Снэфелльснесом перед ним распахнулось новое водное пространство — Брейдафьорд, с его бесчисленными островами, шхерами и рифами, возле которых вода пенилась белыми улиточьими следами. Следом за Брейдафьордом шел Вестфиртир, его мерцающие воды были подобны перепонкам между костистыми пальцами той искривленной руки, запястье которой оказалось в районе Лаксардала и Хаукадала. Затем Гардар миновал Исафьярдардьюп — Глубокий Ледяной фьорд — с семью глубокими трещинами, расколовшими его южный берег. Проплыл он и мимо Калдалона на самом севере фьорда — там, где к морю спешат ледяные потоки Дрангаёкуля.

На смену им пришла неприступная стена Снэфьялластрэнда, а за ней — полные неприятных сюрпризов заливы Йокулфиртира. Вслед за этим Гардар обогнул Хорнбьярг (Северный мыс) и поплыл вдоль скалистого побережья на юг и еще немного на восток — в Хунафлои. Здесь ему должны были встретиться более плодородные и удобные земли — равнины, убегающие в глубь страны, — но за ними поднимались все те же скалы и горные отроги, сверкавшие шапками льда. Гардару следовало бы попытаться пристать к берегу здесь либо по соседству — в Скагафьорде или Эйяфьорде и (поскольку лето уже подходило к концу) необходимо было на время покинуть корабль и соорудить себе на берегу надежное зимнее убежище. Но он решил испытать судьбу и обогнул еще один мыс. Так он приплыл в Скьяльфанди, где и выстроил себе дом в месте под названием Хусавик (Домашний залив) — на крутом отвесном берегу, возле неудобной гавани, полностью открытой вторжению полярных льдов. Когда же с наступлением весны Гардар уплыл прочь, ему пришлось оставить на берегу одного из членов своей команды, Наттфари, вместе с рабом и служанкой. Мы не знаем, как именно это произошло, но Гардару было необходимо покинуть это место при первом же удобном случае, что он в итоге и сделал. Конечно же Наттфари пережил эту изоляцию, поскольку позднее его имя появится в «Ланднамабок» — в списке обитателей Северного поселения.

Итак, Гардар плывет теперь на северо-восток, по направлению к Северному полярному кругу и к мысам Мельраккаслетты, а затем — через Тистильфьорд к узкому полуострову Ланганес, где ему пришлось дожидаться северного ветра, который и отнес его на юг, к Вапнафьорду. Вскоре после этого он вновь оказался в стране фьордов — на этот раз в Аустфиртире, где водные потоки проникают в самую глубь территории, а горы не столь громадны, как на севере. Но чем дальше на юг от Беруфьорда, тем более устрашающей становится местность, поскольку теперь Гардар вернулся в район, откуда хорошо виден Ватнаёкуль. За Беруфьордом Гардару пришлось проплыть мимо территории, где жили ирландские монахи, и мы легко можем представить, с какой тревогой наблюдали отшельники Папея и Папафьорда за высокими мачтами его корабля, вновь возникшими перед их глазами, — печальным свидетельством того, что десятилетия их уединенной жизни канули в прошлое. К тому моменту, когда он оказался у Восточного Хорна, Гардар уже знал, что совершил плавание вокруг острова. Он назвал его в свою честь Гардарсхольм и позже, вернувшись на родину, с теплотой вспоминал о новом острове.

Вторым норманном, достигшим берегов Исландии, был викинг Наддод. Он не исследовал новую землю и не задержался надолго у ее берегов. Когда он отплывал от Рейдарфьорда, на суше началась настоящая снежная буря, и тогда Наддод дал острову имя Снэланд — Снежная страна.

Третий из прибывших, Флоки, гораздо более таинственная личность со всеми его жертвоприношениями и воронами. Очевидно, он заранее намеревался устроить на острове поселение, так как взял с собой домашний скот. Причалив у Хорна, Флоки последовал курсом Гардара на запад, мимо бурунов южного берега, затем пересек Факсафлои, названный им по имени одного из своих товарищей, и выстроил жилище в Брьянслёке, на самом дальнем конце Брейдафьорда. С этого удобного места Флоки и его товарищи осмотрели свои владения: прекрасные пастбища на берегу, острова для летнего выпаса скота, фьорд, изобилующий рыбой и тюленями, и мириады морских птиц. Надежно укрытые цепью гор от холодных северных ветров, новоприбывшие, подобно многим из тех, кто пришел вслед за ними, были введены в заблуждение синим небом и сияющим летним солнцем. Большую часть времени они проводили собирая обильную рыбью «жатву» в водах фьорда, куда до них не заплывал ни один рыбак и где рыбам грозили лишь чайки, тупики да тюлени, охотящиеся на лосося. Нет никаких сомнений в том, что Флоки был еще совсем неопытным колонизатором. Внезапно на них обрушилась северная зима с ее снегами и морозами. Пастбища опустели, а все их животные в скором времени пали. Пришедшая на смену зиме весна оказалась холодной, и когда Флоки поднялся на один из северных холмов, его взору предстало безрадостное зрелище южного рукава Арнарфьорда, забитого дрейфующим льдом. Таким образом, к названиям Туле, Гардарсхольм, Снэланд добавилось еще одно — Исланд, Ледяная страна. Именно это имя и осталось навсегда за островом. Сезон холодов длился долго, в море они вышли поздно, а их основные мучения, хоть они о том ничего пока не знали, были еще впереди. Ветры, подувшие с юго-запада, не позволили им обогнуть Рейкьянес, и они вновь вернулись в Факсафлои, в район Боргарфьорда, где им, вопреки желанию, пришлось провести еще одну зиму. Дома, в Норвегии, Флоки, давший острову столь неблагоприятное название, сделал все, чтобы закрепить его в сознании людей. Его спутник Герьольф, совершивший немыслимое плавание через Факсафлои на оторвавшейся буксирной лодке, считал это название вполне подходящим для новооткрытой земли. Тогда как Торольф, которого исландцам следовало бы выдумать, не существуй он на самом деле, клялся, что каждая травинка на острове истекала маслом, — за что и получил свое прозвище и с тех пор назывался не иначе как Торольф Масляный.

В историях о троих этих людях — Гардаре, Наддоде и Флоки — фактически любую ситуацию можно поставить под сомнение (особенно учитывая те несоответствия, которые мы находим при чтении различных версий «Ланднамабока»). Однако две вещи здесь являются безусловными: во-первых, то, что в течение примерно десяти лет, предшествовавших поселению в Исландии Ингольфа и Хьорлейфа, к берегам острова совершались различные исследовательские экспедиции. И во-вторых, эти экспедиции невозможно отделить от деятельности норманнов на западе — то есть на Британских и Фарерских островах. К тому же ряд описаний несчастных случаев, происходивших с моряками в этих экспедициях (корабли разбивались, сбивались с курса и тонули), соответствуют как лейтмотиву всей этой истории, так и реалиям жизни.

К концу 860-х годов слово «Исландия» должно было переходить из уст в уста по всей Норвегии. Видимо, оно звучало достаточно притягательно для слуха двух сводных братьев — Ингольфа и Лейфа, которые из-за кровной вражды с ярлом Атли из Гаулара, двоих сыновей которого они убили, потеряли значительную часть своего имения и теперь нуждались в убежище и новых землях. Они быстро организовали и хорошо подготовили разведывательную экспедицию, пристали к острову в обычном месте на юго-востоке, проплыли мимо Папея, а затем свернули в защищенные от бурь и штормов воды южного Альптафьорда, на берегах которого провели первую зиму, после чего вернулись в Норвегию, чтобы уладить все дела у себя на родине. Ингольф занялся подсчетом средств, которыми они все еще располагали и которые были необходимы им для приобретения всех тех вещей, без которых немыслимо организовать поселение. Лейф же отправился в последний набег на Ирландию. Вернулся он с мечом, от которого и получил свое прозвище Хьорлейф (Лейф Меч), а также с десятью пленными, от которых он позже и принял свою смерть. Но гадания Ингольфа ничего не сообщили ему о будущем (и — каждый на своем корабле — они отправились в путь. Как только Ингольф увидел землю, он, искренне почитающий своего бога, бросил за борт бревна, чтобы таким образом узнать, куда ведет его божественная воля. Бревна поплыли на запад, туда же, куда направился Хьорлейф с его командой, но Ингольф причалил свой корабль у Ингольвсхофди и там, неподалеку от мыса, провел свою первую зиму. Этот мыс настолько выделяется на всем побережье ввиду своего необычайного положения (в том месте, где плавная береговая линия, идущая от Хорна на юго-запад, резко сворачивает прямо на запад), что по этой причине, а также из-за большого временного разрыва между нашей и той эпохами легко поверить в то, что древние развалины на восточной стороне этого мыса — остатки дома Ингольфа. Но это, конечно, маловероятно. Скорее все указывает на то, что такой опытный и предусмотрительный человек, каким был Ингольф, предпочел бы поселиться немного дальше — в Орэфи, где и поныне, после целого ряда природных катаклизмов, немало плодородных лугов и долин, расположенных прямо между вулканическими пиками.

На другом таком же мысе, но в 60 милях к западу, выстроил свой дом Хьорлейф. Хьорлейвсхофди и сегодня возвышается на том краю черных Мирдальских Песков, что обращен к морю. Он был сильно разрушен в 894 году девятью потоками льда и воды, обрушившимися на него во время извержений вулкана Катлы с его ледяной шапкой. Но когда его увидели первые поселенцы, он должен был показаться им безопасным и надежным убежищем, окруженным многочисленными пастбищами и березовыми рощами. Хьорлейф намеревался строиться основательно и расчищал почву под пашню. Но его ирландским пленникам — воинственным мужчинам, пылающим скрытой ненавистью к покорителям — норманнам, — пришлась не по вкусу эта черная работа, и они измыслили историю о лесном медведе, чтобы убить своих хозяев^{4}. Затем они уплыли прочь, захватив с собой женщин и движимое имущество, и обосновались на тех островках, которые заметили с вершины мыса, — примерно в 50 милях на юго-западе от Исландии. Здесь они и жили, наслаждаясь вновь обретенной свободой, пока их не покарал Ингольф. Тень этой смерти еще долго витала над Вестманнейяром — островами ирландцев. И если поселение нуждалось в освящении жертвоприношением, то оно получило его: на территории Исландии пролилась первая кровь.

Ингольф же так и не нашел пока сброшенные им с корабля бревна. Он провел вторую зиму возле своего погибшего брата, а затем двинулся на запад, исследуя морской берег и территорию вдоль реки Олфус. Но за Олфусом начались обширные лавовые поля, грязевые источники и пустынные края, так что Ингольф, будучи человеком практичным, свернул со своим отрядом в глубь страны и устроился на зимовку.

В это же время два его раба, Вифиль и Карли, двинулись в обход Рейкьянеса — на запад, затем на север, а затем на восток, пока наконец — по божьему ли соизволению или благодаря счастливому случаю — не нашли в том месте, где ныне стоит Рейкьявик, бревна со своего корабля. Так что с наступлением весны Ингольф предпринял свое третье путешествие на запад и, должно быть, не без подозрительности осмотрел испещренные кратерами, покрытые лавой и засыпанные золой окрестности Рейкьявика. Припомнив же, подобно Карли, те 150 миль плодородной земли, мимо которой они проплыли по пути сюда, мы можем лишь посочувствовать его недоверчивому восклицанию: «Мы оставили за собой хорошую землю и приплыли сюда, чтобы поселиться в этом богом проклятом месте!» — ведь территория, лежащая за Хеллисхейди и Серными горами, более всего напоминает безжизненные лунные пейзажи.

Но Тор не обманул своего почитателя. Он привел его на запад — к самому истоку исландской истории, ее законов и конституции, и одарил его имением столь же обширным, как и родное королевство. Именно с Ингольфа, обосновавшегося возле Рейкьявика, и началось успешное заселение Исландии.

>

СТАНОВЛЕНИЕ ИСЛАНДСКОЙ РЕСПУБЛИКИ

Процесс заселения Исландии, начатый Ингольфом на юго-западе острова, завершился спустя шестьдесят лет. Сюда все еще будут прибывать другие мореходы, и среди них такие прославленные, как Эйрик Рыжий и Кетиль Гуфа. Еще будут создаваться и перестраиваться обширные поместья, а такие великие резиденции, как те, что возникли потом в Хельгафелле, Хьярдархольте и Рейкхольте, еще только должны были быть построены по приказу вождей. Но уже к 930 году вся пригодная для жизни земля была распределена. Безжизненные пески, огромные пространства, залитые лавой, пустыни и морены так навсегда и останутся незанятыми. Огромные горы и вулканические пики оставят в пользование троллям и великанам. Из простых смертных одни лишь изгои, поставленные вне закона и обреченные на смерть, будут скитаться в подобных местах, укрываясь от наказания и погибая в результате ужасной смертью. Около пяти шестых территории острова было совершенно непригодно для заселения. Но везде, где росла трава и можно было найти растения и ягоды, обязательно располагалась чья-нибудь ферма. На всем морском побережье, иссеченном фьордами и расцвеченном пятнами долин, уходящих в глубь острова, — везде были пастбища и березовые рощи. И повсюду, где можно было найти пресную воду, укрытие от снега и холодных северных ветров, небольшую бухточку, удобную для кораблей, или тропинку, по которой мог пройти небольшой, изящный и выносливый исландский пони^{5}, первые поселенцы возводили свои дома. Немалое значение уделялось и красоте, а также оригинальности места, что получило отражение во многих исландских наименованиях: Дягилевый склон, Дымный залив, пролив Чистых вод, Стеклянная река, Красные дюны и Священная гора. Некоторым жителям ветерок, обдувающий эти земли, казался приятнее морского, другие вдыхали сладкий запах трав, а третьим Бог сказал: «Покинь это место и иди туда». Следует отметить, что с самого начала заселения острова было проявлено немало хорошего вкуса и воображения.

Формирующаяся нация оказалась на редкость удачливой в своих первых, основополагающих династиях. Они были честолюбивы, независимы, энергичны. Их поведение и характер заслуживали самой высокой оценки, а доминирующие норманнские наклонности заметно смягчались наличием во многих родах кельтской крови. Литературные и исторические памятники несколько преуменьшают роль шведов и датчан в заселении Исландии, тогда как раскопки погребений указывают на обратное: особенно это касается специфической оковки ножен (что может указывать на влияние шведов) и отсутствия какого бы то ни было свидетельства о кремации (что можно объяснить датским влиянием). В любом случае следует предположить, что среди первых поселенцев Исландии было куда больше шведов и датчан, добиравшихся на остров через юго-запад Норвегии, чем о том свидетельствуют письменные источники. И все же главной прародительницей Исландии была Норвегия, и прежде всего — ее юго-западная часть: Согн, Хордаланд и Рогаланд, хотя в Исландию прибывали эмигранты со всего побережья между Агдиром и южным Халогаландом. С запада Норвегии Исландия принимала не только людей, но также законы и язык. И из всех районов Скандинавии именно к Согну и Хордаланду позднейшие поколения исландцев чувствовали наиболее сильную душевную привязанность. Стоит также отметить, что именно эта область активнее всего противостояла попыткам Харальда Хорфагера объединить всю Норвегию. И как раз из портов, расположенных между Хафрсфьордом и Сонсьо викинги впервые отплыли на запад — к Шотландии, Оркнейским и Фарерским островам, к Ирландии, а со временем и к Исландии.

В «Ланднамабоке» приводится список имен приблизительно 400 поселенцев-мужчин, и примерно седьмая часть их была так или иначе связана с кельтскими странами. Эффективные действия викингов в этих странах датируются с последнего десятилетия VIII столетия. Именно в три судьбоносных года — 793–795 — норманнские флибустьеры не только разграбили Линдисфарн в Нортумберленде и часть южного Уэльса, но и проникли на остров Ламбей к северу от Дублина, а также на священный остров Ионы.

После 830 года Ирландия, Шотландия и близлежащие острова перешли в руки завоевателей, и многие амбициозные норвежские лидеры пытались устроить временные поместья на территории этих разграбленных и опустошенных королевств. Среди них были Тургейс и Олаф Белые, Ивар Боунлес и Онунд Трифут, Кетиль Флэтноус, Эйвинд Истмен и Торстейн Рыжий. О преобладании выходцев с юго-запада Норвегии можно судить и по языковым свидетельствам: норманнские заимствования пришли в ирландский язык IX века именно из этой области. Финнгейл и Гол-Гейдхил — светловолосые иностранцы (норвежцы) и гэлы (поначалу — ирландцы, отрекшиеся от своей веры и нации, затем — потомки норманнов и ирландцев из самой Ирландии и Шотландии) — обживали новые территории, сражались, создавали и разрушали союзы, приказывали, подчинялись, женились и расселялись по всем кельтским землям, время от времени покидая свои дома под давлением новых викингов, бунтовщиков и недовольных, искателей приключений и знатных лордов, жаждущих обрести новые земли взамен тех, которые были отняты у них королем Харальдом дома, в Норвегии.

Последняя треть столетия оказалась менее благоприятной для норманнских викингов не только в Ирландии, но и в Англии и прочих странах западного христианского мира. Победа, которую Харальд Хорфагер одержал над викингами у Хафрсфьорда в 885 году, стала началом неудач норманнских завоеваний и за границей. В 890 году серьезное поражение армии викингов, в то время грабившей территории Западной империи, нанесли войска бретонцев, и через год они вновь потерпели поражение, вступив в битву с королем Арнульфом неподалеку от Лувена. Войска Хастейна и Великая орда продвигались в то время к Англии, но за четыре года были так измотаны Альфредом и его воинственным сыном, что вся их армия распалась на отдельные отряды. В Ирландии инициатива вновь перешла в руки здешних королей, а захват Дублина в 902 году Сирбхоллом, королем Линстера, дал стране относительную передышку на последующие двадцать лет. Торстейн Рыжий был вероломно убит в Шотландии около 900 года, а ярл Сигурд Оркнейский, в то время правитель Кейтнеса и Сазерленда, Росса и Морея, не избежал предсказанной ему участи и был убит мертвецом. Рассказывают, что ранее Сигурд убил шотландского ярла Мельбригди и повесил его голову возле своего седла. Но у Мельбригди был выступающий зуб, или клык, и этот зуб проколол кожу на ноге Сигурда. Ранка загноилась, ярл заболел и умер.

Примерно в то же время Онунд Трифут был вынужден покинуть Гебридские острова. Ингимунд, который надеялся после потери в 902 году Дублина обрести новые земли и богатства в Уэльсе, был очень быстро изгнан из Англии. Одо и Арнульф, Альфред и Эдуард, леди Эзельфледа и Сирбхолл, король Линстера, а также валлийцы из Северного Уэльса и Англии — все они, сами того не подозревая, внесли свой вклад в дело заселения Исландии, которая уже давно поджидала любящих риск, но лишенных земли смельчаков. А в Норвегии в то время правил человек, по-своему помогавший освоению новой земли, — король Харальд Хорфагер.

Исландские средневековые историки единогласно указывали на основную причину, по которой люди начали заселять Исландию. Это произошло, писали они, fyrir ofríki Haralds konungs — из-за тирании короля Харальда. Именно он вынудил Торольфа Мострарскегга отправиться из Моста в Торснес, а Квельдульфа и Скаллагрима из Фиртафилки в Боргарфьорд. Именно он стал причиной того, что Бауг переселился в Глидаренди, а Гейрмунд Хельярскин сменил княжеское владение в Хордаланде на поместье лорда в северо-западной Исландии. Некоторые из переселенцев противились попыткам Харальда объединить (или, как говорили они сами, захватить) всю Норвегию, другие сражались с ним у Хафрсфьорда, где и потерпели самое сокрушительное поражение; третьи просто держались в стороне от этих сражений, чем и навлекли на себя королевскую немилость. Всех их возмущала потеря титулов, и они не видели причин, по которым они должны были управлять своими поместьями лишь с соизволения короля. Налоги рассматривались как грабеж, а присяга на верность — как умаление достоинства свободного человека. Некоторые предпочли уехать сами, другие покинули страну под давлением:

«Как только он упрочил свою власть над территориями, которые лишь недавно перешли в его собственность, король Харальд обратил самое пристальное внимание на местных жителей и богатых хуторян; и за всеми, кто подозревался в принадлежности к мятежникам, был установлен самый строгий надзор. Каждого он вынудил сделать либо одно, либо другое: стать его вассалом или покинуть страну, или же, в случае отказа от того и другого, заставил претерпеть тяжелые испытания и даже лишиться жизни. Некоторым отрубили кисти рук или ступни. Король Харальд присвоил себе все те права, которые прежде были неотделимы от прав прямых собственников и передавались лишь по наследству. Он также присвоил себе право владения всей землей — заселенной и незаселенной, а равным образом над морем и другими водами. А все фермеры должны были стать его арендаторами, равно как и те, кто работал в лесах, и те, кто добывал соль. Все охотники и рыбаки на суше и на море — все они теперь должны были подчиняться ему. Но многие люди покинули страну, спасаясь от подобного рабства, и именно тогда были заселены прежде пустынные места — как на востоке, в Йамтланде и Хельсингьяланде, так и в западных краях — Гебридские острова и округ Дублина в Ирландии, Нормандия во Франции, Кейтнес в Шотландии, Оркнейские, Шетландские и Фарерские острова. И именно тогда была открыта Исландия».

Эта картина репрессивных мер, предпринятых королем Харальдом, а также его личная жестокость, представленная Снорри Стурлусоном в «Сказании об Эгиле», явно преувеличена, но именно этой версии придерживалось большинство осведомленных лиц в Исландии. В норвежской исторической традиции король Харальд изображается мудрым и заботливым правителем, давшим Норвегии мир и порядок, в которых она так остро нуждалась. Но для небольших национальных групп, отстаивавших свою независимость, ужасный тиран — эмоциональная необходимость, а несправедливый, безжалостный Харальд казался самым подходящим на эту роль из всех норвежских правителей. Нет никакого сомнения, что некоторые вожди покинули Норвегию именно из-за него. Непреложным является тот факт, что число их было сильно преувеличено, а обстоятельства ухода — драматизированы.

Среди таких иммигрантов были и те викинги, чьи жилища весьма оживляли собой юго-западное побережье Норвегии. Для этих людей было привычным совершать бесконечные военные походы, приносившие им богатство и славу. К этому их подталкивали личные устремления, семейные традиции, социальная и экономическая система, а также географические условия, сделавшие морские пути главным средством передвижения береговой аристократии. В столетие, предшествовавшее битве при Хафрсфьорде, они совершали набеги на восток — в район Балтики, и на запад — к Британским островам, а также плавали по рекам и каналам Норвегии, в то время поделенной на мелкие королевства и поместья лордов, ревниво отстаивавших свою независимость. Викинги Согна и Хордаланда были хорошо подготовлены и для путешествий за границу и для захвата южных путей, по которым шла торговля кожами и мехами с Халогаландом и Финнмарком. Сильному правителю, вроде Харальда Хорфагера или ярла Хакона, необходимо было добиться их полного подчинения. Многие викинги не были исключительно пиратами. Они ни в коей мере не пренебрегали выгодами торговли, а их бесконечные морские путешествия помогли открыть много новых путей и значительно расширили норманнские горизонты. Что же касается завоевательных походов и пиратства на море, то они были порождены прежде всего их новыми потребностями. Купцы, которые впервые привезли в Норвегию вино, мед, солод, пшеницу, английскую одежду и западное оружие, пробудили у себя дома большую потребность в этих вещах. К тому же все обитатели фьордов с юго-западного побережья особенно остро ощущали прирост населения Норвегии и связанную с этим нехватку земель. Так что их отток из Норвегии, непосредственно в кельтские страны и Исландию или же в Исландию через земли кельтов, являлся совершенно неизбежным и представлял собой всего лишь одну из фаз общего переселения викингов.

Существовали и другие причины для иммиграции помимо реальной или воображаемой тирании Харальда. У Ингольфа и Хьорлейфа родная земля стала гореть под ногами, и они отплыли в Исландию за двенадцать лет до сражения при Хафрсфьорде. Да и среди тех, кто отправился туда вскоре после битвы, были друзья и верные сторонники короля, подобно Ингимунду Старому, основавшему Ватнсдал на севере, и Хроллаугу, сыну ярла Рёгнвальда из Мере, который контролировал весь Хорнафьорд на востоке острова.

Морские походы на запад через Атлантический океан требовали хороших кораблей и хороших моряков. В течение всей эпохи викингов норвежцы в изобилии имели и то и другое. Никто в Европе не строил кораблей лучше, чем норвежцы. Они сооружали замечательные суда, пригодные как для плавания в спокойных водах (подобно кораблю из Осберга), так и более устойчивые карфи для каботажного плавания, чьим прототипом является для нас Гокстедский корабль. Эти суда обладали столь высокими мореходными качествами, что на изготовленной с них копии Магнус Андерсен без труда пересек Атлантический океан в 1893 году. Еще одним кораблем, который строили норвежцы, был универсальный хафскип, или кнёрр, способный преодолевать обширные океанские просторы. Под парусом, а при необходимости и на веслах, этот последний мог плыть куда угодно: к атлантическим островам, к Исландии, Гренландии и к побережью Северной Америки.

Эти корабли управлялись людьми, обладавшими большим мужеством и искусством, людьми, не знавшими ни компаса, ни карт, но привычными к превратностям своей профессии, которую они осваивали в открытом море. Они ориентировались по широте, по солнцу и звездам, по полету птиц, по скоплениям морских животных и цвету воды, используя самые примитивные вычисления; по течениям, сплавному лесу и траве, по ветру — а при необходимости полагались на догадку или на волю Бога. Они использовали линь для исследования морского дна. При хорошей погоде они могли проплыть за двадцать четыре часа 120 и более миль.

Гокстедский корабль (предположительно, IX–X веков) составлял 76,5 фута в длину и 17,5 фута в ширину, а расстояние от киля до планшира в центре судна немногим превышало 6 футов 4 дюйма. Оно было обшито внакрой и, хотя задумывалось как парусное судно, имело приспособления для шестнадцати гребцов с каждой стороны. Высота мачт (не все из них были найдены) составляла от 37,5 до 41 фута. Прямой парус был сделан из тяжелой шерстяной ткани, очевидно укрепленной сетью канатов. При необходимости этот парус можно было укоротить. Корабль мог плыть поперек и даже против ветра. Управлялся он при помощи бокового руля, который крепился к правому борту (в кормовой части). Так называемый кнёрр, или хафскип, на котором совершались путешествия к Исландии, Гренландии и Америке, своей конструкцией напоминал Гокстедский корабль, но был шире его, имел более глубокую осадку и более высокий надводный борт. За исключением тех моментов, когда он попадал в штиль или вынужден был маневрировать в узких водах, этот корабль более полагался на парус, чем на весла, и передвигался с очень большой скоростью. Обычно корабль такого типа нес на себе две лодки, одна из них помещалась на борту, другую брали на буксир. Все эти пять кораблей немного отличаются друг от друга размерами и конструкцией. Они были подняты летом 1962 года из вод Пеберрендена во фьорде Роскильд (Дания). Эти корабли были заполнены камнями и затоплены таким образом, чтобы заблокировать глубоководный канал — видимо, для предупреждения атак с моря на город Роскильд. Построены они были примерно в 1000–1050 годах. Остов номер 2, примерно 65 футов в длину, и остов номер 1 (он немного длиннее), вне сомнения, представляли собой средние или же большие кнеррир и являлись первыми образцами подобных кораблей, найденными современными учеными.

Ежедневные и сезонные полеты различных птиц всегда привлекали пристальное внимание моряков. Использование птиц для навигационных целей восходит к временам задолго до плавания Флоки Вильгердарсона в Исландию. Вполне возможно, что именно ежегодные перелеты гусей, мигрировавших к своим исландским пастбищам, заставили ирландцев задуматься о том, что где-то к северу от них лежит земля. В конце концов они ее обнаружили, и монахи-отшельники стали первыми поселенцами.

Существует немало проблем, связанных с понятием doegr sigling, «дневное плавание», и все они не раз обсуждались в научных кругах. Для путешествий вдоль берега это, скорее всего, означало двенадцатичасовое плавание. Когда норвежец Оттар сообщает, что из своего дома в Халогаланде до Скирингссалира он плыл месяц, становится понятным, что плыл он при попутном ветре только днем, ночью же неизменно вставал на якорь. Но для морских путешествий понятие «дневное плавание», как правило, означает двадцатичетырехчасовой переход. Так Вулфстан, второй из капитанов, чей рассказ был включен королем Альфредом в его перевод Орозиуса, сообщает, что он плыл от Хедебю до Трусо семь дней и ночей и что «корабль весь путь шел под полными парусами». В сказаниях эта проблема нередко остается непроясненной, и порой doegr sigling значит не больше, чем «он добрался туда за один день».

Среди первых исландских колонистов были люди, жаждущие земли, денег и славы, а их природная энергия и находчивость еще более обострились благодаря влиянию кельтов. Существовало три главных источника кельтского (и, что более специфично, ирландского) влияния на историю Исландии раннего периода. Во-первых, следует отметить социальную значимость таких людей, как Хельге Лин, который был рожден от брака норманнского аристократа с ирландской принцессой, а рос и воспитывался на Гебридских островах. И он вовсе не был исключением. Уже в четвертом поколении исландцев одним из наиболее выдающихся вождей считался Олаф Пикок из Хьярдархольта, сын Хоскульда Далакольссона (по линии королевы Ауд) и Мелькорки, дочери ирландского короля Муирсертага. Фактически не существовало никаких препятствий для заключения норманнско-ирландских и норманнско-пиктских браков на любом социальном уровне. В дополнение к этому должно было существовать и большое количество внебрачных связей, поскольку норманны издавна славились своим пристрастием к женскому полу. Следовательно, среди иммигрантов, прибывших в Исландию из западных стран, должно было быть немало потомков от смешанных браков с кельтами. Помимо того, на острове было немало ирландских рабов, привезенных сюда норманнскими завоевателями. Эти рабы нередко и сами были храбрыми воинами, склонными к мятежам и неповиновению, поскольку некоторые из них являлись у себя на родине очень важными персонами. Были привезены на остров и женщины-рабыни, но каково было их число — нам неизвестно. И наконец, ирландская цивилизация влияла на исландских поселенцев через литературу и религию. Одна из наиболее известных обитательниц острова, Ауд Глубокомысленная, была столь предана христианской вере, что приказала после смерти похоронить ее в солончаках, не пригодных ни к чему, чтобы не лежать в неосвященной почве, подобно простой язычнице. Вскоре, однако, христианская вера, унаследованная ими от ирландских предков, исказилась от соприкосновения с другими верованиями, а храмы превратились в языческие святилища. Но в стране возникла атмосфера относительной терпимости, и это сделало обращение исландцев в христианство в 1000 году сравнительно безболезненным.

Среди героев сказаний мы встречаем людей с ирландскими именами: Ньял, Кормак и Кьяртан. По всей территории Исландии можно было обнаружить немало ирландских названий. В последние годы были предприняты попытки соотнести исландские литературные формы с ирландскими. Вполне логично предположить, что именно смешение ирландской и норманнской традиций привело к созданию замечательных литературных произведений XII и XIII веков.

Однако заселение Исландии было прежде всего делом рук норманнов. Они плавали вдоль побережья, прокладывали путь к островам, заплывали так далеко внутрь фьордов, куда их только могли доставить корабли — надежно построенные кнеррир, с двадцатью или тридцатью мужчинами на борту, с женами и детьми, с животными, запасом пищи и строевым лесом. Иногда отдельные смельчаки покидали свои стоянки и пускались в путь, полагаясь лишь на судьбу или на Бога: они устраивали себе жилище там, куда их приносило течением. Переселенцы сами определяли себе в собственность тот или иной участок земли — выжигая лес или делая отметки на деревьях, устанавливали специальные знаки.

Типичным можно считать поселение в районе Боргарфьорда. Скаллагрим Квельдульфссон, пристав к берегу у мыса Кнарранес на западе, разгрузил свой корабль и сразу отправился исследовать территорию. Там были обширные заболоченные равнины и необъятные леса, в изобилии водились тюлени и рыба. Держась ближе к берегу, они продолжали двигаться на юг, к самому Боргарфьорду, где и обнаружили своих соплеменников, приплывших на втором корабле. Они привели Скаллагрима к тому месту, куда прибило тело его отца, покоящееся в гробу, — все, как и обещал старый Квельдульф. Тогда Скаллагрим занял под поселение землю между горами и морем: весь Мюрар от Селанона до Боргархрауна, а на юг — до Хафнафьялла, всю эту огромную территорию, испещренную реками, текущими к морю. На следующую весну он привел на юг, во фьорд, свой корабль — в очень узкий залив, который был ближе всего к тому месту, где Квельдульф достиг берега. Здесь Скаллагрим построил себе усадьбу, которую назвал Боргом, а фьорд — Боргарфьордом. И всю свою территорию от фьорда в глубь страны он тоже назвал этим именем. Большую часть этих обширных земель Скаллагрим распределил между своими товарищами и родичами, так что спустя год или два в этой части острова возникла по меньшей мере дюжина новых имений. Что же касается Скаллагрима и его товарищей, то они не останавливались и обследовали территорию, продвигаясь дальше в глубь страны вдоль Боргарфьорда — до тех пор, пока фьорд не превратился в реку, белую от кристаллических наносов. Затем они направились к земле, на которую еще не ступала нога человека, ее пересекали две реки — Нордра и Твера, и в каждой реке, в каждом потоке и озере обнаружили большое количество форели и лосося.

Он был настоящим мастером на все руки, этот большой, темнолицый, облысевший человек из Фиртафилки. Он выращивал урожаи и разводил скот, а еще был умелым рыбаком, мореходом и кораблестроителем; при необходимости же он мог быть и кузнецом. В общем, настоящий первопроходец. Поначалу у них было очень мало животных по сравнению с тем количеством людей, которым они располагали. И все же они смогли выйти из положения, обнаружив все необходимое для жизни в лесах, окружавших поселение. Скаллагрим прекрасно умел строить корабли, а к западу от Мюрара не было недостатка в строительном лесе. Скаллагрим построил себе ферму в Альптанесе. Оттуда его люди отправлялись ловить рыбу, охотиться на тюленей и собирать птичьи яйца (всего этого там было в изобилии). В то время у берегов острова встречалось немало китов, на которых можно было свободно охотиться при помощи гарпуна. И всех этих животных можно было поймать без особого труда, так как они никогда прежде не встречали человека и не боялись его.

По прошествии непродолжительного времени поместье Скаллагрима опиралось уже не на него одного. Теперь он растил двоих сыновей — Торольфа, статного и прекрасного, и Эгиля, темнолицего и некрасивого. Торольфу с самого рождения было предназначено прославиться: став взрослым, он много путешествовал за границей, был другом норвежского короля Эйрика Бладейкса и возлюбленным Гуннхильд — королевы-чародейки. Но ее любовь к нему со временем обратилась в полную противоположность, и Торольф бежал, спасаясь от ненависти Гуннхильд. Умер он как герой в Англии, сражаясь за короля Ательстана.

Эгиль же стал викингом и величайшим поэтом средневековой Скандинавии. Сыном Эгиля был Торстейн Белый, а дочерью Торстейна была Хельга — прекраснейшая из всех женщин, когда-либо живших в Исландии. За ее любовь в далекой Норвегии сражались между собой и убили друг друга Гуннлауг Вормтан и Графн Поэт. Никакая другая семья в Исландии не могла похвастаться таким количеством выдающихся людей. Скаллагрим — викинг-фермер и первооткрыватель новых земель на западе, и Эгиль — викинг-поэт, страстный, хитрый, коварный, безоглядный как в любви, так и в ненависти; человек, всей душой принадлежавший Одину. Возвышенные и одновременно прагматичные, жестокие и созидающие — они и им подобные творили историю, культуру и законы своей новой родины, чем и заслужили посмертную славу. Столетия спустя поколения, населявшие Мюрар, станут объектом повествования в саге, носящей имя Эгиля и наиболее полно отражающей историю исландских викингов; тогда как в другом сказании (о Гуннлауге Вормтане) речь пойдет о роковых событиях, последовавших за сватовством к Хельге Прекрасной.

Заселение Исландии и зарождение здесь новой республики нашли широкое отражение в работах средневековых авторов. В то время существовали люди, просто описывавшие исторические события (как, например, Ари Торгилльссон и составители «Ланднамабок»), и те, кто творчески переосмысливал действительность, подобно сочинителям сказаний. Именно они донесли до нас (изрядно приукрашенный творческой фантазией) весь ход событий с 870-го по 1262 год; от времени прибытия первых поселенцев до конца существования независимой республики. Именно к истории и сказаниям нам и следует обратиться в данный момент.

Когда первые поселенцы прибыли в Исландию, страна была полностью в их распоряжении. Им не пришлось подчинять себе местное население — такового здесь просто не оказалось. Не довелось испытать страха и перед внешними врагами. Им была предоставлена уникальная возможность самостоятельно формировать нацию. Все они отличались редкой уверенностью в себе и консерватизмом и поначалу от души наслаждались независимой жизнью в своих поместьях, распределяли землю, добивались подчинения, устанавливали законы, защищали собственные интересы и интересы своих сторонников. С самого начала они были вовлечены в кровавые распри. Они встречались как друзья и затем сталкивались как враги. И вскоре необходимость сосуществования с людьми столь же решительными, как они сами, заставила их приступить к формированию правительства и сопутствующих ему учреждений. Их подход к этой проблеме, как и к прочим вещам в Исландии, отличался от того, что практиковалось в других странах. Благодаря стабильному росту нации сложилось положение, при котором светская и религиозная власть оказалась сосредоточена в руках одного и того же человека.

Сейчас уже трудно определить, насколько религиозны были исландцы. Очевидно лишь, что проникшее туда из кельтских стран христианство вскоре исчерпало себя, что же касается скандинавских богов, то хотя у Ньёрда, Тюра, Бальдра и даже у Одина были свои почитатели в стране, настоящей популярностью пользовался там Тор с его молотом и Фрейр. Поклонение Богу требует особой церемонии и посвященных ему празднеств, а также особого места для поклонения. Узнать же о том, как все это происходило, мы можем не столько из археологических отчетов, сколько из древних саг. Один из наиболее фанатичных почитателей Тора, Торольф Мострарскегг, воздвиг такой храм в Хофстадире (Брейдафьорд). Дерево для него доставили из Норвегии, из старого храма Тора в Мосте. При этом даже землю для пьедестала, на котором стояло изображение Тора, Торольф привез с собой.

«Он выстроил храм — по-настоящему величественное здание. В боковой стене, ближе к одному из приделов, была устроена дверь, а внутри стояли балки с корабля с вбитыми в них гвоздями, которые называли гвоздями Бога. Все внутреннее помещение представляло собой большое святилище. Еще дальше находилась комната, напоминавшая своим устройством нынешние церковные хоры, а в центре этой комнаты, подобно алтарю в христианских храмах, располагался пьедестал, на котором лежал ручной браслет без одного звена. Весил он двадцать унций, и на нем люди должны были приносить свои обеты. Священник, служивший в храме, обязан был носить этот браслет на руке во время всех общественных собраний. Помимо браслета, на пьедестале должны были находиться чаша для жертвоприношений и особая веточка, при помощи которой из этой чаши разбрызгивалась кровь, называемая хлаут. Это была та кровь, которая проливалась в момент принесения в жертву богам специально отобранного животного. В той же самой комнате были расставлены изображения богов».

Разумеется, выстроить такой храм и соблюсти порядок и непрерывность жертвоприношений было под силу только очень богатым людям. Поначалу быть в числе священников (годорд) означало иметь «власть, но не деньги». И если кто-то желал принять участие в храмовых церемониях, он должен был заплатить за эту привилегию деньгами и почтительно относиться к священнику. Вскоре это стало их постоянной обязанностью: выплачивать налог на храм, сопровождать священника (годи) во время публичных выходов. Сам священник всячески способствовал росту своего авторитета среди верующих. Он был наставником в духовной сфере, а с усилением светского влияния неизбежно становился и единственным господином.

Из 400 главных поселенцев и членов их семей менее чем одна десятая часть их реально управляла исландским государством. Среди священнослужителей были люди королевской крови, крупные землевладельцы, капитаны кораблей и вожди. Королева Ауд появлялась на публике неизменно в сопровождении двадцати свободных мужчин и множества рабов. За Скаллагримом следовали шестьдесят человек. Гейрмунд Хельярскин совершал объезд своих четырех ферм почти по-королевски: в сопровождении свиты из восьмидесяти человек. Когда в 927–930 годах вся законодательная и судебная власть была передана в руки 36 годар, эти люди оказались не кем иным, как потомками и наследниками вышеупомянутых лиц и им подобных. Тридцать шесть избранников учредили альтинг, или генеральную ассамблею Исландии. Принятые ими законы считались обязательными для всей страны. Ульфльот из Лона позаимствовал их из законодательства, принятого на юго-западе Норвегии, несколько изменив его в соответствии с местными условиями.

Президента страны избирали священнослужители (годар) на срок в три года — этот срок можно было продлить. В его обязанность входило представлять вниманию альтинга, созывавшегося ежегодно, одну треть новых законов. Многие, если не все, священнослужители имели опыт руководства такими законодательными собраниями в своих округах. Торольф Мострарскегг учредил подобный тинг в Торснесе, а Торстейн Ингольфссон — в Кьяларнесе. Согласно законодательству Ульфльота, вся Исландия делилась на 12 подобных округов, и каждый из них управлялся тремя священниками. Но в целом система была не столь уж демократична. Альтинг являлся законодательным собранием, в деятельности которого могли принимать участие все свободные мужчины. Это было самое подходящее место для того, чтобы встретиться со старыми друзьями, купить меч, продать землю, выдать замуж дочь, появиться перед публикой в своей новой одежде и разделить со всеми восторг общенационального единства.

Но реальная власть находилась в руках годар. Конституция по сути своей была антигосударственной. Не альтинг контролировал годар, а они его. В родных округах их власть была абсолютной. Иметь доступ к законодательству было весьма выгодно, успех же тут обеспечивала поддержка одного или нескольких священнослужителей. Многие из знаменитых тяжб, описанных в сагах, разрешались скорее в результате применения силы, а не по справедливости. И все же это было лучше, чем ничего. К тому же предпринимались попытки сделать эту систему более действенной — как, например, в 965 году, когда были учреждены совершенно бесполезный четвертичный тинг и успешно работавший весенний тинг — для каждой четверти острова. Что же касается числа священников, то сначала его увеличили до 39, а в 1005 году, одновременно с учреждением апелляционного суда (так называемого Пятого), — до 48. Он назывался Пятым судом потому, что в 965 году в результате реформы, разделившей законодательную и судебную власть, вместо одного, общего суда появились сразу четыре, каждый из которых отвечал за одну четвертую территории страны. Вся власть при этом оставалась в руках годар, и до падения республики в 1262 году уже не предпринималось попыток реформировать государственное устройство.

И все же, несмотря на все его несовершенство, Исландия многим обязана альтингу. Место, в котором он был расположен, отличалось особой, суровой красотой. Обширная равнина Тингвеллира на юго-западе острова, раскинувшаяся между обрывистыми ущельями с одной стороны и самыми большими и красивыми озерами Исландии — с другой. А на заднем плане все это великолепие обрамляли далекие горы — разные по форме, но одинаково красивые. Этот ландшафт был создан огнем, землетрясениями и активной вулканической деятельностью. Трудно представить место, которое больше подходило бы для заседаний национального представительства.

Во время споров, сопровождавших решение вопроса об утверждении христианства государственной религией, все присутствующие разделились на два враждующих лагеря, и в этот момент на альтинг прибыл человек, возвестивший о том, что в Олфусе на поверхность вырвался подземный огонь. Тогда один из язычников заметил, имея в виду вопрос о распространении христианства: «Неудивительно, что боги сердятся на подобные речи!» Но на это ему возразил старый Снорри Годи: «А на что сердились боги, когда вырвалась из-под земли та лава, на которой мы сейчас сидим?» Даже в Исландии трудно было бы подыскать более впечатляющее проявление божественной (или подземной) силы, чем трещины и ущелья Тингвеллира. Он быстро стал местом для национальных собраний. Каждый год, в июне, здесь собирались представители нации. Начиная с 930 года человек именно здесь мог осознать себя как исландец, а не как переселенец, покинувший родину предков. Приехать на альтинг по долгим, трудным, но гостеприимным дорогам и стать на две недели полноправным участником царящей здесь суматохи — означало попасть в самый центр законодательной, экономической, политической и социальной жизни страны.

Могущество священнослужителей, олицетворявших собою всю власть на острове, стало несомненным свидетельством того, что средневековая Исландия никогда не была демократическим государством в полном смысле этого слова. Иначе это выглядело бы слишком неестественно. Еще меньше мы имеем оснований считать ее теократией, так как даже в языческие времена, и уж тем более после принятия христианства, авторитет годар все меньше и меньше опирался на их духовную роль в обществе. В основе их влияния лежало светское могущество, без которого их власть скоро сошла бы на нет. Как правило, подобная должность передавалась по наследству от отца к сыну, но ее можно было даровать, продать и даже сдать в аренду на какое-то время. Благодаря такой возможности перемещения и перераспределения, а также отсутствию контроля над властью годар эта специфическая исландская форма правления с самого начала несла в себе семена упадка и разложения, так что политические неудачи Исландии в XIII столетии явились логическим следствием конституционной реформы X века.

>

ЖИЗНЬ И ЛИТЕРАТУРА

Во всех прочих аспектах исландцы также не всегда выказывали себя благоразумными колонистами. Так, например, многие из поселенцев начали свою жизнь на острове с того, что стали возводить себе такие же большие дома, к которым они привыкли на родине. Но сооружение подобных домов требовало большего количества строительного леса и отопительных средств, чем мог им предоставить их бесплодный, холодный и сырой остров. Здесь не росли ни дуб, ни береза, ни хвойные деревья; к тому же в этой стране «камней, камней и снова камней» по какой-то вселенской иронии фактически не было камня, пригодного для строительства. Даже могильные плиты приходилось привозить издалека. Поэтому дома стали строить из торфа, и толщина их стен составляла от 3 до 6 футов, а на крыше летом могли пастись овцы. Но внутренний каркас дома был все-таки деревянным, а для большого зала эпохи викингов (от 60 до 100 футов в длину) требовались большие опорные столбы и поперечные балки. Поэтому уже к XI столетию исландский дом начинает менять свой облик: большой зал делится на две части, а иногда к нему добавляются и другие комнаты. И появившийся к концу республики дом меньшего размера и иной формы стал несомненным свидетельством запоздалого признания суровой действительности. Опять же, исландцы так и не научились правильно одеваться, чтобы защитить себя от дождя и холода. Их обувь была совершенно непригодна для местного климата и здешнего земляного покрова. В голодные времена они даже не научились есть все то пригодное в пищу, что имелось на острове, а их рыболовные снасти также были далеки от совершенства. Но что хуже всего, они оказались совершенно непредусмотрительными хозяевами. В стране, где баланс между эрозией почвы, ускоряемой резкой сменой холода и оттепелей, и почвообразованием был крайне неустойчивым, они вели себя как истинные расточители, уничтожая защитную кустарниковую поросль и изводя леса случайными пожарами. Но, тем не менее, хотя они этого и не осознавали, они жили за счет своей земли. И так продолжалось почти три столетия, пока общий упадок в стране не достиг таких размеров, что почва целых округов оказалась повреждена эрозией. За исключением того, что касалось непосредственно его владений, исландский хуторянин являлся типичным расхитителем. Как бы то ни было, по той или иной причине, в результате ли неудачного расположения или целой серии неурожайных лет, но из 600 хуторов, упомянутых в «Ланднамабок», примерно четверть постепенно обезлюдела. Но еще более явно этот факт обозначился в регистре хуторов за 1703 год, где количество занятых хуторов составило 4059, а покинутых — 3200. Правда, было бы ошибкой считать, что все эти хозяйства опустели из-за плохого управления. Немалую роль сыграли в этом процессе и неблагоприятные природные условия.

Но в то время как 60 тысяч жителей острова постепенно накапливали проблемы, которые обрушились на их голову в XIII столетии, они же одновременно подготовили необычайный триумф в сфере литературного творчества. Первые поколения исландцев были счастливыми наследниками и хранителями необычайно яркой и своеобразной культуры, которая процветала в то время в Скандинавии и о которой мы можем судить по кораблям, рабочим инструментам, оружию, скульптурам, надписям и прочим образцам, представленным в музеях Осло, Стокгольма и Копенгагена. Все эти предметы являются ярким свидетельством необычайного мастерства норманнов. Но Исландия налагала свои ограничения на эту культуру. На острове практически не было поделочного камня и дерева, пригодного для резьбы (хотя до нас дошел ряд замечательных образцов, по которым можно судить об уровне мастерства исландцев, — как, например, дверь церкви в Вальтьовсстадире). Там не было достаточно металла для литья. Существует также очень мало свидетельств того, что исландцы интересовались музыкой. Выразить свои артистические наклонности они могли лишь посредством слова, и по особенной милости судьбы многое из написанного ими сохранилось до наших дней. Долгие, темные зимы были хорошим временем для сочинительства, а необходимость убивать большую часть приплода скота привела к тому, что у исландцев не было недостатка в тонком пергаменте. Введение христианства и ознакомление с книгами привели к распространению практичного алфавита и удобного книжного формата. Переписывание и копирование книг, получившее начало в имениях богатых вождей, епископов и в монастырях на севере и юге страны, а позднее распространившееся по всему острову, развернулось в доселе невиданном масштабе. До сих пор в библиотеках Европы находится около 700 исландских манускриптов или их фрагментов, но все это, по словам Сигурда Нордала, не более чем «жалкие обломки, оставшиеся от целой флотилии». Общее же количество таких манускриптов было, по самым скромным подсчетам, в десять раз больше.

Содержание значительной части этих манускриптов известно далеко за пределами Исландии. Наиболее значительным из них является «Кодекс Региус 23654», в котором собраны Песенная Эдда — подлинное сокровище германских народов, и два творения Снорри Стурлусона: Прозаическая Эдда, в которой этот замечательный мастер восстановил языческую мифологию норманнов, поведав о том, «как жили боги и как они умрут», а также «Хеймскрингла» — великолепная «История норвежских королей», которая считается непревзойденным описанием национальной норвежской истории. Здесь же представлены семейные саги (общим числом около 120), поэзия скальдов и другие стихи, которые сохранились, будучи вставленными в прозаический текст.

Менее знакомыми, но столь же ценными для читателей, интересующихся северной историей, являются такие фундаментальные труды по истории Исландии, как «Либеллус Исландорум» Ари Ученого — «отца исландской истории», и «Ланднамабок» с ее описанием освоения земель, первыми поселенцами, их детьми и внуками. Не менее интересны мифологические и легендарные сказания древних времен: «Форнальдарсёгур» — повествование о чудесах и приключениях, о славе Скьёльдингов и горестях Сигурда и Гудрун; епископские предания, а также на редкость драматичное описание исторических событий XII и XIII веков — «Сказание о Стурлунгах». Но помимо этих великих народных произведений, существует немалое число других, менее значительных литературных свидетельств эпохи. Исландцы с огромным усердием переписывали и переделывали на свой вкус произведения зарубежных авторов. Они перевели историков всех периодов — от Саллюстия до Джерри Монмаута. Существует многотомная коллекция произведений, описывающих деяния святых и апостолов. С неменьшим энтузиазмом исландцы перевели с романских языков сказания о Тристане и Ивейне, Эрике и Бланчефлоре. Складывается общее впечатление безграничной и бесконечной деятельности, широкого и мощного потока словесности, вытекающего из восприимчивых и пылких умов и вливающегося в бесчисленные рукописи.

Саги, без сомнения, относятся к письменному периоду литературы. Мы уже выяснили, что условия жизни в средневековой Исландии необычайно благоприятствовали развитию устной повествовательной традиции, и нам известно немало случаев, когда подобного рода истории рассказывались наизусть перед королями за родными пределами, а также на свадьбах, приемах и разного рода собраниях у себя дома. Но саги в том виде, в котором мы их знаем, имеют литературную традицию» Вне сомнения, устные рассказы и стихотворные произведения также послужили тем материалом, который использовали в своей работе сочинители саг. Но было бы неверным считать, что они просто записывали истории, передававшиеся из уст в уста. Современная наука все более убеждает нас в том, что саги основывались на письменных источниках. Среди таких источников были произведения национальных и зарубежных авторов, исторические труды, легенды, проповеди и поучения. Среди работ, использовавшихся создателем «Сказания об Эйрике Рыжем», были не только устные истории потомков Торфинна Карлсефни, но, скорее всего, «Гренландская сага» и, вне всякого сомнения, «Стурлубок», а также «Жизнь Олафа Трюгвасона», написанная монахом Гуннлаугом Лейфссоном. Большое влияние оказала на исландские саги церковная литература, географические и генеалогические описания (последнее особенно верно в случае с такой книгой, как «Хауксбок»). Сочинители сказаний были, как правило, хорошо образованными людьми, ответственно относившимися к своей работе. Они умело обрабатывали как устный, так и письменный материал, и было бы несправедливо считать их простыми переписчиками ранних повествований.

Слово «сага» (множественное число «сёгур») означает «нечто рассказанное, облеченное в слова», а в более упрощенном понимании — прозаическую историю или повесть. Обычно этот термин используют для обозначения (точнее, выделения в особую группу) тех прозаических повестей, которые являются главным вкладом исландцев в литературу средневековой Европы, — и прежде всего так называемых «Исландских саг» («Ислендингасёгур»), повествующих о судьбах и взаимоотношениях отдельных героев и целых семей в так называемую «эпоху сказаний», которая длилась с 930-го по 1030 год. Семейные сказания, как их еще иначе называют, являются душой исландской литературы. Про эти сказания также говорят, что они «последнее и самое замечательное» отражение героической эпохи германских народов. Эти саги являются прозаическим (порой достаточно упрощенным) дополнением германской героической поэзии, о которой мы можем судить по таким образцам, как древнеанглийские «Беовульф» и «Мальдонская битва», древненемецкая «Песнь о Хильдебранде», латинские фрагменты, относящиеся к Вальтариусу и Ботвару Бьярки, а также исландские сказания о Хельге и Сигурде Драконоубийце. Концепции характеров и судьбы были у авторов саг теми же, что и у германских поэтов. Судьба, говорили они, всемогуща и неумолима. Человек полностью находится в ее власти. Но в том и заключается величие человека, который может принять свою судьбу, не сдаваясь ей при этом. Если человек безоговорочно покоряется року, то он просто глуп. Если он жалуется, хнычет или старается избежать предначертанного, он тем самым унижает свое человеческое достоинство. Есть лишь один правильный путь — всегда помнить о том, что обстоятельства могут быть сколь угодно плохими, важно лишь то, как человек ведет себя в этих обстоятельствах. В «Сказании о сожжении Ньяла» один хороший и благородный человек — Флози из опоясанного льдом Свинафелла, расположенного под Ватнаёкулем, — сжигает такого же хорошего и благородного человека Ньяла с его сыновьями (а также с пожилой женщиной и ребенком) заживо в их собственном доме, И делает он это вовсе не потому, что ему так хочется, — напротив, он ненавидит свою задачу, но судьба поставила его в такие условия, что он вынужден это сделать. По сути, в этом и заключается трагическая дилемма типичного германского героя: он выбирает не между плохим и хорошим, а между плохим и плохим, и у него нет никакой возможности избежать этого выбора. Именно из этого понимания судьбы и характера исходят авторы саг при выборе своих героев. Имя Бьярни Гримольфссона из «Сказания об Эйрике Рыжем» известно нам не столько потому, что он плавая к берегам Америки, сколько по той простой причине, что он уступил свое место в лодке человеку, который больше дорожил жизнью, чем он сам. Разумеется, наградой за такой поступок стала смерть героя, но зато мы знаем имя Бьярни и не знаем имени того, кто уцелел, — оно просто не заслуживает упоминания. Этот человек оказался лишь эпизодом в судьбе Бьярни. Человеку в то время вовсе не нужно было быть лордом или княжеским сыном, чтобы стать героем саги. Но он должен был обладать несгибаемой волей, поскольку именно она способна восторжествовать над слепой несправедливостью судьбы, сделав человека, как то было в случае с Флози и Бьярни, равным ей по силе.

То, что исландское общество времени первых поселений и эпохи сказаний было преимущественно героическим обществом, нашло свое отражение как в жизни, так и в литературе. О жизни исландцев невозможно помыслить, не вспомнив наследных тяжб и междоусобиц. Они могли решаться при помощи закона или посредством судебных манипуляций, иногда главные действующие лица от спорящих сторон обращались к испытанным методам общественного арбитража. Но в конце концов все заканчивалось кровной местью, которая время от времени разрешалась кровопролитиями то с одной, то с другой стороны. Невозможно отрицать, что одной из главных тем исландских саг являются «междоусобные споры». Именно стычкам, убийствам, ответным убийствам, победам, поражениям и примирениям отдельных лиц и целых семей, находящихся в кровной вражде со своими соседями, уделяется в сагах больше всего места.

Говорят, что жители Скандинавии наших дней, миролюбивые и законопослушные, будучи доведены до предела, кончают жизнь самоубийством. Совсем иначе обстояло дело в средневековой Исландии. Ее жители были одной крови с норманнами, и та энергия, которая в европейских условиях находила выход в ведении войн и управлении государственными делами, обращалась исландцами на междоусобные распри и создание произведений литературы. И все же саги содержат в себе гораздо больше, нежели описание кровавых стычек между жителями острова. Они представляют собой общую историю исландской героической эпохи, отражая душу нации. Без этих сказаний мы не сможем должным образом понять и оценить исландский национальный характер: ни присущие ему идеалы и верования, ни те качества, которые привели к расцвету республики, путешествиям к Гренландии, Винланду и развитию исландской литературы. С другой стороны, они же вели к кровавым распрям, гражданской войне, потере независимости и прочим несчастьям. Величайшим из сказаний является «Сказание о сожжении Ньяла», написанное около 1280 года неизвестным автором, проживавшим на юго-западе Исландии. Сведя все ее повествовательное богатство к общему тезису, можно сказать, что в саге повествуется о том, как главный ее герой, Гуннар из Глидаренди, погиб из-за превратностей судьбы и собственного характера. Точно так же были уничтожены мудрый Ньял и вся его семья, и в конце концов человек, который сжег его, и человек, который отомстил ему, мало-помалу пришли к соглашению и примирению. Написанная около 1280 года, спустя двадцать лет после потери национальной независимости Исландии, эта сага является одновременно хвалебным гимном и элегией минувшему величию республики. Из «Сказания о сожжении Ньяла» мы можем узнать о средневековой Исландии и исландцах больше, чем из какого-либо другого, отдельно взятого источника. Это сказание также является величайшим образцом исландского литературного мастерства. Оба эти обстоятельства заставляют нас уделить особое внимание этому произведению»^{6}.

Но, несмотря на то что мы называем данную сагу величайшей, она все же не является единственной, так что каждый вправе сам выбрать из сказаний то, которое придется ему особенно по душе. Рыцарски-сентиментальный читатель, скорее всего, отдаст предпочтение тонким чувствам и благородным порывам, отраженным в «Лаксдёла сага»; тем, кто любит высокую поэзию и захватывающие дух приключения, может показаться непревзойденным «Сказание об Эгиле»; в то же время явное пристрастие многих исландцев к сказанию о поставленном вне закона Греттире является убедительным свидетельством того, как целый народ может найти отражение своей судьбы в истории одного человека, Среди менее грандиозных произведений практически безупречным с точки зрения содержания является сказание о Храфнкеле, служителе бога Фрейра. Столь же совершенной можно назвать историю об Отуне Вестфиртере, купившем в Гренландии медведя и подарившем его датскому королю Свейну. При желании этот список можно продолжать и продолжать, но нам следует обратиться прежде всего к одному аспекту исландских сказаний, непосредственно связанному с задачей данной книги.

Являются ли сказания достоверным отражением действительности? Если же нет, то до какой степени мы можем полагаться на них при изучении истории Исландии и путешествий к Гренландии и Винланду?

Все саги брали свое начало в истории. Первая исландская «школа» письменного сочинительства располагалась в Одди и Хаукадале. Именно с ней ассоциируются такие прославленные имена, как Сэмунд Ученый и Ари Торгильссон. Это была аристократическая, в полном смысле слова научная школа, составлявшая истории, генеалогии, анналы, биографические подборки, которые позднее активно использовались создателями саг. При написании своей книги «Либеллус Исландорум» (около 1122–1133) Ари Торгильссон делал столь значительный акцент на подробном освидетельствовании истинности исторических фактов в произведении, что это стало своего рода гарантией подлинности практически всех упоминаемых в его книге фактов. Как мы помним, Ари, согласно утверждению Снорри Стурлусона, был первым исландским автором, написавшим произведение научного характера на национальном языке. Но ко времени создания такого произведения, как «Сказание о Виглундаре», и прочих компиляций XIV столетия исторический элемент из них практически исчез. Между двумя этими крайностями и лежит тот путь, по которому шло развитие исландского письменного сказания, берущего свое начало в исторической традиции — строго научной, как в Одди и Хаукадале, или романтичной, как в Тингейраре на севере страны. Но со временем авторы саг вынуждены были прислушаться к пожеланиям своей аудитории, жаждавшей одновременно наставлений и развлечений. В результате таких изменений исландская сага стала и популярной, и исторически достоверной. Но постепенно творческая фантазия начала преобладать над исторической основой. Если в «Сказании об Эгиле» (1220–1225) оба эти начала находятся в равновесии, то в «Сказании о Ньяле», написанном пятьдесят лет спустя, творческое воображение мастера достигает своего апогея, хотя автор продолжает при этом следовать основной исторической канве. Автор еще более позднего «Сказания о Греттире» (около 1310–1320) куда свободнее обращается со своим материалом, историческая основа которого едва различима под напластованиями чудесного и романтического. Что же касается совсем позднего «Сказания о Виглундаре», то здесь история оказывается полностью погребена под псевдоисторическими событиями.

Из всего вышесказанного следует, что в большинстве тех семейных сказаний, авторы которых с большой ответственностью подошли к задаче подбора и оформления материала, имеется твердая историческая основа. Но нам следует помнить о том, что мы имеем дело с историей в средневековом ее понимании, а также с тем фактом, что авторы сказаний обращались к событиям, имевшим место за два-три столетия до их рождения. Из этого, в свою очередь, следует, что подлинность событий каждой саги необходимо устанавливать заново — через обращение к любым доступным источникам информации, а также путем разделения между достоверными и вымышленными элементами повествования. Наиболее яркими примерами творческого переосмысления создателями саг исторической действительности являются сказания об Эйрике Рыжем и о гренландцах.

В основе этих произведений лежат подлинные события: открытие и заселение Гренландии и попытка заселения части побережья Северной Америки. По прошествии столетий исторические факты обросли добавлениями и искажениями, но суть их оставалась по-прежнему неизмененной, что и подтвердилось в последние два года находкой в Кагссьярссуке-Браттахлиде подлинной церкви Тьодхильд, построенной из торфа, — «неподалеку от главной фермы Эйрика». Подтверждается это и новыми данными о том, что северная часть территории Ньюфаундленда и весь район Священного залива были некогда местом недолгого проживания норманнов. Последние же относили эту область к легендарному Винланду.

>

КОНЕЦ РЕСПУБЛИКИ

Первая республика в Исландии просуществовала почти четыреста лет, если в качестве точки отсчета брать момент прибытия на остров Ингольфа Арнарссона, — и никак не менее трехсот лет, если мы будем рассматривать эпоху поселений (870–930) не как первую главу в истории нового государства, но лишь как вступительную часть к нему. Ближе к концу существования республики ни одна другая нация не работала столь же усердно над уничтожением собственной независимости, как исландцы. Что же касается тех, кому было поручено отвечать за порядок в государстве и служить примером для остальных, то они справлялись со своей задачей из рук вон плохо. Соответственно, из всех периодов исландской истории именно эпоха Стурлунгов — последнее столетие независимости — была отмечена наибольшим количеством стычек и злоупотреблений. Это была эпоха ненасытного стремления к власти и богатству, эпоха эгоизма и высокомерия, приведшая в итоге к гражданской войне, которая полностью истощила нацию. Все многочисленные предательства завершились одним, самым грандиозным: передачей всей полноты власти в руки иноземных правителей. И все же нам следует избегать упрощенных формулировок и категоричных суждений. Так называемые «предатели» сами были жертвами истории и различных обстоятельств — как и те, кого они предали. К тому же в числе таких «предателей» были и те, кого мы с полным правом можем отнести к наиболее одаренным и прославленным людям Исландии.

Никакое отдельное событие или человек не могли привести исландцев к потере независимости в 1262–1264 годах и последовавшему за этим угасанию национальной жизни страны. Само наследие героического индивидуализма исландцев несло в себе угрозу политическому единству нации. Но даже если бы такое единство и было достигнуто, исландцам не так-то просто было бы поддерживать его. Первые поселенцы, а также их сыновья и внуки, отличались высоким мастерством в кораблестроении. На своих кораблях они совершали рискованные путешествия к знакомым и незнакомым землям, торгуя, исследуя и совершая набеги на местное население. Но уже к XI столетию все меньше и меньше вождей имело свои собственные корабли. Те, что принадлежали некогда их предкам, либо были утрачены, либо пришли в полную негодность, а на острове не было деревьев, пригодных для постройки новых судов. В надежных источниках XII столетия встречается на удивление мало воспоминаний о собственных кораблях исландцев, способных плавать не только в прибрежных, но и в открытых водах. В XIII столетии это становится еще большей редкостью. Такое положение дел грозило большими неприятностями народу, населявшему самый неплодородный из всех островов Северной Атлантики. Торговля с другими странами и путешествия по морю стали теперь возможны только благодаря иностранцам (а в XIII веке это означало прежде всего — норвежцам). В этом-то и заключалась самая большая опасность, поскольку и монархия, и церковь Норвегии имели свои собственные виды на Исландию, что для последней закончилось потерей национальной независимости.

Осуществлению этих планов во многом способствовали перемены, произошедшие на острове. В то время как героический (что значит чрезмерный) индивидуализм исландцев оставался неизменным, честолюбивые замыслы многих семей значительно возросли. В течение XII столетия вся власть сконцентрировалась в руках тех вождей, которые с редкой энергией и неразборчивостью в средствах старались тем или иным способом завладеть привилегиями, раньше считавшимися принадлежностью годар. Это привело к тому, что отношения между вождями и вассалами в корне изменились: в них стало меньше личного и больше феодального. В теории каждый свободный исландец мог выразить свою преданность какому-либо другому вождю, выказав тем самым свое отношение к старому и новому господину. Но на деле свобода его действий оказалась сильно обусловленной. Теперь он вынужден был принимать участие даже в тех спорах, которые не затрагивали его лично. И в прежние времена исландские вожди любили помериться силой друг с другом: армии из трех-четырех сотен человек дважды вступали в сражение в 960-х годах после сожжения Бланд-Кетиля, а в 1012 году почти все законодательное собрание было вовлечено в битву на священном поле альтинга после сожжения Ньяла. В 1121 году Хафлиди Массой (в доме которого по иронии судьбы четырьмя годами раньше был исправлен и впервые записан гражданский закон Исландии) собирался выступить против Торгильса Оддсона с войском в 1500 человек. По установленному правилу с каждой из четырех областей страны стали набирать новых людей взамен тех, кто вместе с главными участниками родовых распрей отправился улаживать очередную ссору или тяжбу. И простым людям, и тем более вождям пришлось определиться, будут ли они выступать за Стурлунгов, которое контролировали Дейлс, Боргарфьорд и Эйяфьорд, или за Асбирнингов из Скагафьорда; за Ватнсфиртингов с северо-запада или за Свикфеллингов с востока; им предстояло решить, будут ли они с Оддаверьярами с юга, чья удача уже была в прошлом, или с Хаукадалерами, чей поздний и сомнительный триумф предшествовал окончательному переходу Исландии под власть норвежского короля. Кровавые семейные стычки и псевдодинастические войны XIII столетия обострялись борьбой за лидерство внутри воюющих группировок, нарушением договоров и теми сомнительными отношениями, которые связывали многих исландских вождей с норвежским королем.

Немало исландцев, занимавших у себя в стране главенствующее положение, после посещения ими двора короля Хакона Хаконссона становились его вассалами и обещали во всем повиноваться ему. Но из всех королевских избранников, таких, как Снорри Стурлусон, Стурла Сигватссон, Торд Какали, Торгильс Скарди и Гизур Торвальдссон, один лишь Торгильс верой и правдой служил королевскому делу. Снорри, человек мудрый, но недостаточно деятельный, все размышлял, медлил и жадно накапливал поместья, деньги и проблемы, пока Хакон вконец не устал от него. Снорри был убит во время ночного нападения на Рейкхольт в 1241 году. Стурла, человек излишне активный и склонный злоупотреблять доверием короля для решения частных споров и удовлетворения своих амбиций, погиб еще в 1238 году. Он и два его брата были убиты после битвы при Орлигстадире, в которой пал их отец, отчаянно сопротивлявшийся и получивший семнадцать ран. Брат Стурлы, Торд Какали, путем умелой дипломатии и разумного использования сил стал верховным правителем всей Исландии и даже мог бы стать ее королем^{7}, не будь его честолюбивые планы столь явны. Король Хакон отозвал его в 1250 году, и Торд уже никогда не вернулся на родину. Торгильс Скарди (еще один Стурлунг), чья безоговорочная преданность королю подкреплялась его ясным умом и великодушием, был вероломно убит в 1258 году (в то время ему было только тридцать два года). Один лишь Гизур благополучно пережил королевское поручение и стал ярлом и наиболее важным лицом в Исландии. Но цена, которую он за это заплатил, была поистине чудовищной. Его жена, три сына и более двадцати его домочадцев и друзей погибли в пламени Флугумира, который подожгли враги Гизура. И вместе с ними умерло его сердце. Все хорошие качества его души оказались утраченными в это смутное время, и человек, тонко чувствующий, глубоко мыслящий и уходящий корнями в далекое прошлое своей страны, стал коварным и безжалостным и в конце концов превратился в одного из тех, благодаря кому была утрачена свобода Исландии. Мертвенным холодом веет от его ответа Андрессону («Сказание о Стурлунгах»), которого он схватил в 1264 году. Несчастный Торд умолял Гизура простить его, на что тот ответил: «Разумеется. В ту минуту, когда ты будешь мертв». Нет ничего удивительного, что, когда король Хакон спросил Торда Какали, согласился бы он жить на небесах, если бы там жил и Гизур, Торд ответил: «С превеликим удовольствием — до тех пор, пока мы сможем находиться подальше друг от друга». Ненависть преследовала Гизура дома, а подозрение — за рубежом, и он, единственный ярл в Исландии, умер в полном одиночестве и в отчаянии, как загнанная в ловушку лисица. Для норвежского короля все эти люди были лишь инструментами в его политике, тем более что Хакон прекрасно знал, насколько сомнительна их верность и расплывчаты их цели.

И все же успех был ему обеспечен. Время, дух эпохи, церковь — все было на его стороне. Исландская республика оказалась не чем иным, как анахронизмом, языческим и антимонархическим. Не только норвежские епископы, подобно активному участнику всех интриг Хейнреку, но и исландские, такие, как Бранд, Арни и Йорунд, оказались среди наиболее решительных противников старой конституции. Они выступали за монархию, поскольку монархия отстаивала интересы церкви. Все эти епископы, будь то до или после потери национальной независимости, боролись за право контроля над любой церковной собственностью, включая церковные постройки и все ее доходные статьи. Все эти споры возникли из-за того, что здания христианских церквей, равно как и предшествовавших им языческих храмов, являлись личной собственностью построивших их вождей. Переход прав собственника в руки церковных представителей означал обеднение таких богатых семей, как Оддаверьяры, и полное разорение менее значимых годар. По этим и многим другим причинам старый образ жизни оказался полностью разрушен, а старая культура была уничтожена в своей основе, Исландские фермеры, являвшиеся настоящей опорой национального государства, все более и более страдали от войн и беспорядка. Они жаждали мира, но после 1250 года и отзыва Торда Какали не видели никакой возможности прекращения этих бедствий, кроме милости могущественного норвежского короля. Когда Торгильс Скарди предложил себя в качестве вождя над Скагафьордом после своей победы при Твере в 1255 году, именно хуторян Бродди Торлейфссон ответил ему за себя и за прочих хуторян. «Если мы должны служить кому-то, — заметил Бродди, — что ж, пусть это будет Торгильс. Но было бы лучше не служить никому, если бы только нас оставили жить в мире». Правление вождей оказалось полностью дискредитировано, и люди были готовы принять единственную альтернативу: правление короля. Все это привело к тому, что между 1262-м и 1264 годами все четыре провинции Исландии признали власть короля Хакона. Вскоре на острове появился новый гражданский и церковный закон, созданный на основе норвежского. В течение десяти лет в стране царил мир, а затем наступил период долгого застоя. По злой иронии судьбы исландцы вверили свое будущее в руки Норвегии именно в тот момент, когда в самой Норвегии начался период долгого упадка. С этого времени норвежцам придется непрестанно думать, как помочь самим себе, и им будет уже не до исландцев. Что же касается Исландии, то после непродолжительной радости по поводу увеличения экспорта рыбы эта страна начнет жестоко страдать из-за недостатка торговли и сообщения с внешним миром. Число независимых поселенцев неуклонно сокращалось, а сами они шли либо в арендаторы, либо в батраки. И, как это обычно бывает в тяжелые времена, бедняки становились еще беднее. Многие были доведены до полного разорения и теперь бродяжничали по всей стране.

Но не все злоключения исландцев были порождены деятельностью самих людей. Причина многих несчастий заключалась также в природных катаклизмах. С точки зрения геологии Исландия все еще была формирующимся островом, и ее население на себе прочувствовало все этапы этого становления. Климат становится все холоднее, морозы сковывали льдом моря, блокируя побережья и продлевая и без того долгие зимы (после 1270 года число подобных похолоданий заметно возросло). Но самое худшее было еще впереди. 1283 год открыл собой ряд лет, отмеченных голодом и чумой: в течение семи из последующих десяти лет люди и животные умирали от холода, эпидемий или голода. Начало нового столетия было отмечено извержением вулкана Хеклы, сопровождающимся сильными землетрясениями, а в 1301 году не менее 500 человек на севере острова умерло от эпидемии. Между 1306-м и 1314 годами лишь в течение двух лет люди были избавлены от землетрясений, извержений вулканов и чумы, в результате которых погибло огромное количество людей и были уничтожены основные средства существования. До конца XIV столетия вулканы на юге острова будут периодически извергать из себя огонь и лаву, опустошая целые районы страны. Фермы приходили в запустение, пастбища разрушались, люди и животные гибли в огне, под снежными лавинами и во время наводнений; а там, где небо затягивал дым, поднявшийся из жерла вулканов, птицы падали мертвыми на отравленную землю. Извержение в 1362 году Орэфаёкуля, сопровождавшееся взрывом ледника, по всей вероятности, было сильнейшим извержением в Европе с момента уничтожения Помпеи в 79 году н. э. (Взрыв ледника Катлы в 1918 году может служить прекрасной иллюстрацией разрушительной мощи этого феномена. Во время этого извержения в одну секунду выделялось около 200 тысяч кубических метров воды — примерно в три раза больше того количества воды, которое проносит за это время Амазонка. Памятником опустошительной деятельности Катлы служат безжизненные черные пески Мюрдаля.)

Весь район Орэфи на время обезлюдел, а два церковных прихода исчезли навсегда. Еще большую известность получила Хекла, «вечно пылающая гора», которую в Европе считали не чем иным, как пастью самого ада. По странному стечению обстоятельств Исландия отвечала представлениям как о христианском, так и о языческом аде: в первом случае — об огненном и пылающем, во втором — о ледяном и холодном. Когда же в конце концов эти две концепции соединились, Исландия вновь предстала олицетворением ада, в котором души осужденных отчаянно и безнадежно метались между подземным огнем, застывшими ледниками и плавучим льдом.

Несмотря на все это, Исландия как-то смогла выжить. Однако ее политическая зависимость, резкое сокращение морских путешествий, природные катастрофы и просто необходимость изо всех сил сопротивляться этим напастям не позволили ей прийти на помощь соседней Гренландии, когда последняя, в свою очередь, почувствовала на себе давление природных катаклизмов. Там норманны так и канули во мрак неизвестности без всякой надежды на спасение. Но Исландия благополучно прошла через XIV столетие, а впереди у нее — пусть пока неясный и отдаленный — уже брезжил рассвет.

>

Глава 2

ГРЕНЛАНДИЯ

>

ОТКРЫТИЕ И ЗАСЕЛЕНИЕ

Начальная история Гренландии — это история жизни Эйрика Рыжего. Он первым исследовал остров и первым поселился на нем. Дал ему имя и вдохновил многих исландцев переселиться на эту землю. Он досконально описал западное побережье острова, невзирая на многочисленные ограничения норманнской географии конца X века. И все же не он первым увидел этот остров.

Норманнское заселение Исландии сопровождалось всевозможными случайностями и непредвиденными обстоятельствами. Корабли сбивались с курса и уносились штормами в неизвестные просторы океана, не позволяя морякам пристать к побережью Исландии. Так и была открыта Гренландия, В конце эпохи поселений (между 900-м и 930 годами) человек по имени Гуннбьёрн, плывущий из Норвегии в Исландию, был отнесен ветром далеко в океан и там увидел новую землю и подступающие к ней с запада острова. С тех пор эти острова, или шхеры, стали носить имя своего первооткрывателя — Гуннбьярнарскер, — но прошло немало времени, пока их наконец смогли идентифицировать. В середине XIV столетия Ивар Бардарсон заявил, что эти шхеры лежат на полпути между Исландией и Гренландией. Учитывая, что под Гренландией он подразумевал преимущественно норманнские поселения на ее западном берегу, представляется вполне обоснованным идентифицировать шхеры Гуннбьёрна с островами к востоку от Сермилигака, неподалеку от Ангмагссалика и прямо на запад от Снэфелльснеса^{8}. В любом случае земля, которую видел Гуннбьёрн, была Гренландией. Он не сходил на ее берег и не исследовал новую территорию, но он вернулся с хорошими новостями в Исафьорд, в район под Снэфелльснесом, где немногим ранее поселились его брат и сыновья.

Эйрик Рыжий, рыжеволосый и рыжебородый человек (руки которого были к тому же обагрены кровью), родился на ферме в Йерене, примерно в 30 милях к югу от Ставангера в Норвегии, но, будучи еще подростком, был вынужден покинуть страну вместе со своим отцом Торвальдом — из-за кровной вражды, закончившейся убийством. Эпоха поселений уже завершилась, вся хорошая земля была разобрана, и отцу с сыном не оставалось ничего другого, как устроить ферму на скалистом побережье, отходящем к югу от Хорнбьярга — мыса Хорн. Эта область, открытая ледяным ветрам с моря, должна была казаться юному Эйрику плохой заменой зеленым полям его родины. Поэтому, когда его отец умер, а сам он успел жениться и в свою очередь стал отцом, он покинул Дрангар и расчистил себе участок на юге, в Хаукадале, где было много березовых лесов и летних пастбищ для скота. Но вскоре он оказался вовлечен в кровавую распрю и изгнан из Хаукадаля людьми, чьи кулаки оказались крепче его кулаков. На островах Брейдафьорда Эйрик вновь убил человека и в конце концов был изгнан из страны на срок в три года. Он обладал талантом в выборе друзей, и они мужественно отстаивали его во всех этих передрягах. Но даже друзья, видимо, с немалым облегчением узнали о том, что Эйрик собирается отплыть, чтобы заново открыть ту землю, которую видел в свое время Гуннбьёрн Ульф-Каракасон, занесенный штормовым ветром в западную часть океана. Решение это, скорее всего, не было внезапным: семья Гуннбьёрна жила в том же углу Исландии, что и Эйрик, и сведения о новой земле, ждущей своих завоевателей, постоянно циркулировали в Вестфиртире. К тому же в Исландии 982 года просто не было места для широко расставленных локтей Эйрика. На всех его владениях ему приходилось терпеть сильное давление со стороны более влиятельных соседей, так что в какой-то момент Эйрик ясно осознал: если он хочет развернуться во всю мощь, ему придется подыскивать для этого другое место. Но какое? В Норвегии, как и в Исландии, его поджидали люди, жаждавшие отомстить за кровь родственников. Для человека, рожденного управлять людьми, такого темперамента, решительности и амбиций, склонного к риску и при этом осмотрительного, оставался один путь: на запад — мимо островов, мимо Снэфелсйокула и далее — к сияющим ледяным вершинам Гренландии.

Из своего убежища в Брейдафьорде Эйрику необходимо было проплыть около 450 миль. Продвигаясь вдоль 65-й параллели и имея за собой попутный восточный ветер, дующий ранним летом, он должен был через четыре дня (учитывая кратковременные остановки по ночам) оказаться так близко от восточного побережья Гренландии, что позволило ему в полной мере оценить ее негостеприимный характер. Затем он должен был двигаться на юго-запад вдоль береговой линии острова, продолжая наблюдать безжизненный горный ландшафт и сияющие ледяные пустыни, пока наконец, после долгого плавания, не приблизился к южным фьордам, откуда через пролив Принс-Кристианс направился к западному побережью, а затем, следуя береговому изгибу, на северо-запад^{9}. Вскоре он обнаружил, что предчувствия его не обманули и надеждам его суждено сбыться.

Продвигаясь все дальше и дальше к северу и миновав Хварв, он быстро достиг южной оконечности наиболее плодородного района Гренландии. Внутренняя территория острова скрывалась под плотным ледяным покровом, но здесь этот покров исчезал, и вместо искаженного облика восточного побережья, с его бесконечным чередованием скал и льда, Эйрик обнаружил целый архипелаг островов, изобилующих птицами, а по правому борту — побережье, изрезанное глубокими фьордами, кишащими разнообразной живностью. Для глаза моряка все эти фьорды и проливы между островами, с их бесчисленными бухтами, были куда привлекательнее, чем оголенные берега Исландии. А в том месте, где заканчивались фьорды и начиналась суша, Эйрик — не только искусный моряк, но и рачительный хозяин — обнаружил изумрудную траву, склоны холмов, поросшие цветами, карликовые ивы, березы и можжевельник. Там в изобилии росли съедобные ягоды и коренья, дягиль и всевозможные мхи. Помимо всего прочего, здесь не было местных жителей, хотя развалины домов, обломки лодок и каменные инструменты свидетельствовали о том, что прежде здесь было чье-то поселение (не европейцев, как решили новоприбывшие). В течение трех лет своего изгнания Эйрик исследовал фьорды и изучал острова, и впервые за свою жизнь он был свободен от ограничений, налагаемых влиятельными соседями. Вернувшись в Исландию, он непрестанно пел хвалы своей новообретенной земле, названной им не слишком претенциозно, если мы вспомним о роскошных пастбищах южных фьордов, — Грёналанд — Зеленая страна, Гренландия. Для людей, страдающих от нехватки земли, это название звучало счастливым предзнаменованием, напоминая им о новых пастбищах. Эйрик сразу же начал готовиться к колонизации острова. Он вернулся в Исландию с полным грузом медвежьих шкур, тюленьих и моржовых кож и прочих ценных вещей — в качестве убедительного доказательства природного богатства новой страны, а вся его команда готова была засвидетельствовать мягкость ее климата. За эти три года на его корабле не произошло ни одного несчастного случая, что является несомненным доказательством мудрости и твердости характера самого Эйрика. Надеясь на лучшее, он тем не менее готовился к худшему — и тем самым сумел избежать его.

Дома он обнаружил, что очень многие готовы прислушаться к его словам. Десятью годами раньше население Исландии пострадало от самого ужасного за всю историю страны голода — столь ужасного, что некоторые убивали беспомощных стариков и родственников, чтобы не тратить на них продукты, — очень много народу умерло тогда от голода.

В 976 году голод охватил также районы Северной и Северо-Западной Европы. После Исландии больше других пострадали Норвегия и Англия.

Так что многие уже ни на что не надеялись дома; для кого-то из крупных землевладельцев (как, например, для Торбьёрна Вифильссона) наступили плохие времена, а бедные фермеры постоянно отходили на задний план, вытесняемые такими выскочками, как всеми ненавидимый Хэн-Торир. Но даже с учетом всех этих обстоятельств ответ на его призыв удивил самого Эйрика. Когда он вновь направился в Гренландию ранним летом 986 года, за ним следовала армада из 25 кораблей, 14 из которых благополучно доплыли до острова. Некоторые корабли затонули, еще больше вернулось назад, однако успешная колонизация острова началась с прибытием туда почти четырех сотен людей, утвердивших свои права на землю по принятому в Исландии порядку. Они заняли территорию в районе фьордов, протянувшуюся на 120 миль от Херьольвснеса до Исафьорда^{10}. Практически все эти люди были исландцами.

В конце концов на территории так называемого Восточного поселения, расположенного в современном округе Юлианехоб, образовалось не менее 190 ферм, а также были построены собор в Гардаре, на перешейке между Эйриксфьордом и Эйнарсфьордом, Августинский мужской монастырь и Бенедиктинский женский монастырь, а кроме того, двенадцать приходских церквей. Но некоторые поселенцы двинулись дальше на север, за три сотни миль, где основали Западное поселение — Вестрибиггд (в том самом округе, где сейчас находится Годхоб). Это поселение было меньше Восточного, но тоже достаточно крупным — с его девяноста фермами и четырьмя церквями. Из найденных в Гренландии 400 развалин, так или иначе связанных с норманнским поселением, почти 300 являются остатками ферм самых разных размеров. Достаточно сомнительной кажется точка зрения, согласно которой около двадцати ферм вокруг Ивигтута (без церкви) можно считать Центральным поселением. Скорее уж они относятся к Восточному поселению. Прибрежная полоса между Эйстрибиггдом и Вестрибиггдом (сегодня мы скорее назвали бы их Южным и Северным поселениями, поскольку они расположены по отношению друг к другу на оси северо-запад — юго-восток) была слишком узка для того, чтобы там можно было разводить животных, а в глубине острова, за горами, не было ничего, кроме льда.

«Люди, — замечает автор «Королевского зеркала» в своем (середины XIII века) описании Гренландии, — не раз пытались проникнуть внутрь страны и забирались на самые высокие горы в разных ее частях, чтобы высмотреть, не лежит ли за ними земля, свободная ото льда и пригодная для обитания. Но нигде они не нашли такого места, за исключением того, что уже было занято ими — узенькой полоски вдоль берега моря». Там же, где эта полоска кончалась, снова начиналась безжизненная пустыня.

Необитаемой и непригодной для жизни частью Гренландии был Обигдир, отдельные районы которого, однако, предоставляли обитателям двух поселений замечательные охотничьи и рыболовные угодья. Здесь же собирали плавник (прибитые течением к берегу стволы деревьев). В этих местах охотники и шкиперы, подобно Торхаллу из «Сказания об Эйрике» или Сигурду Ньялссону из «Истории об Эйнаре», собирали обильную жатву как на суше, так и на море. Прекрасные охотничьи угодья лежали к северу от Вестрибиггда. Остров Диско и его окрестности на 70-й северной широте стали излюбленным местом для тех охотников, чье искусство не уступало их отваге. Здесь они строили хижины, служившие им летом, а иногда и зимой — во время их экспедиций далеко на север.

К северу от современного Хольстейнсборга по направлению к полуострову Нугсуок находятся Северные Охотничьи угодья, и люди из поселений отправлялись туда за нарвалами, моржами и высоко ценимыми гренландцами белыми медведями. Но и это не было пределом их странствий на север. В 1824 году эскимос Пелимут обнаружил в одной из трех пирамид, расположенных на острове Кингигторссуак, прямо к северу от Апернавика и немного не доходя 73-й северной широты, маленький камень с рунической надписью, которая гласила: «Эрлинг Сигватссон, Бьярни Тордарсон и Эйндриди Йонссон сложили эти пирамиды в субботу накануне меньшего Дня Молебствия [25 апреля] и…» Надпись, конец которой невозможно прочесть, датируется началом XIV столетия. Предположительно, эти люди провели на острове всю зиму. В 1267 году еще одна экспедиция доплыла почти до 76-й параллели — прямо в залив Мелвилл, и в Кроксфьярдархейде (залив Диско) обнаружила следы скрэлингов (эскимосов), после чего благополучно вернулась домой, в Восточное поселение. Из сохранившихся до нашего времени доказательств становится очевидным, что все эти исследовательские экспедиции сопровождались гибелью людей от голода и холода, болезней и прочих несчастных случаев, неизбежных в столь высоких широтах. Примером этому может послужить судьба команды Армбьёрна, отправившегося в плавание в конце 1120-х годов, как о том рассказывается в «Эйнарс Таттр». Но были и другие случаи. В «Флоаманна сага» мы читаем о крушении корабля у восточного побережья Гренландии — крушении, сопровождавшемся отчаянным путешествием Торгильса Оррабейнсфостри на юго-запад, в обитаемые районы. Разумеется, описание этого путешествия не обошлось без эффектных сцен, дающих яркое описание магии, бунта команды и убийства явных отщепенцев и предателей. Но куда более правдоподобно выглядит изображение людей, выживших после крушения и тянущих свою лодку через ледники и плавучие льдины, а где это возможно — плывущих по открытой воде. Или же описание раненого медведя, попавшего в полынью, которого Торгильс пытается удержать за уши, чтобы он не утонул. Или же снег, засыпавший мертвых людей, — все это действительно могло произойти (и наверняка происходило) со многими. В конце путешествия у Торгильса произошла стычка с Эйриком Рыжим из Браттахлида. С самого начала их отношения были весьма прохладными, поскольку Торгильс был христианином, а его главный подвиг, совершенный этой зимой, также не прибавил им тепла. «И случилось этой зимой так: медведь стал нападать на фермерский скот, нанося многим хозяевам серьезный ущерб. Тогда люди собрались на сходку, чтобы обсудить, как им следует поступить. Они решили назначить награду за голову зверя. Жители обоих поселений с одобрением отнеслись к этому решению, один лишь Эйрик был против. Позже, когда зима уже близилась к концу, люди пришли торговать с Торгильсом и его приемным отцом Торстейном. В то время на складе, где они хранили свои товары, находилось много людей, и в числе прочих был малыш Торфинн Торгильссон. И вот что он сказал своему отцу:

— Отец, там снаружи сидит замечательная собака. Я никогда не видел такой прежде: она очень большая!

— Оставь ее в покое и не выходи на улицу, — ответил ему Торгильс.

И все-таки мальчик выбежал наружу. А это был медведь, который пришел сюда, спустившись с ледников. Он схватил мальчика, и тот громко закричал. Торгильс схватил меч и бросился на улицу. Медведь в это время играл с ребенком. Торгильс изо всех сил ударил зверя мечом между ушей и рассек ему череп, так что зверь замертво упал на землю. Торгильс схватил ребенка, который совсем почти не пострадал… Эйрик был не слишком обрадован этим поступком… Некоторые утверждали, что Эйрик был недоволен удачливостью Торгильса, позволившей ему убить медведя, тогда как сам Эйрик склонен был доверять злой удаче этого зверя». В сказании о Гудмунде Добром («Резенбок») излагается мрачная история команды корабля, сражающейся за провизию, а также тех трех человек, уцелевших в этих поединках, но все же умирающих в пути, совсем немного не дотянув до безопасного убежища.

В 1189 году корабль «Стангарфоли» со священником Ингимундом на борту потерпел крушение в Обигдире: тела семи человек были найдены четырнадцать лет спустя. Исходя из туманного свидетельства, можно заключить, что подобные инциденты в то время не были редкостью, так что один человек по имени Лика-Лодинн вменил себе в обязанность обследовать северный Обигдир в поисках тел погибших моряков, которых он затем отвозил на юг для церковного захоронения. Но вернемся к поселениям. Люди, продавшие свои дома в Исландии и перевезшие свои семьи и имущество в Гренландию, не принадлежали, за редким исключением, к кругу охотников или исследователей. Они были солидными поселенцами, консервативными во всем, кроме выбора новой родины. Они занимались разведением скота, а для этого, как и предвидел хитрый Эйрик, им требовались хорошие пастбища. А их они в изобилии нашли не только вдоль побережья, но и по внутреннему краю фьордов — иногда совсем близко от полосы вечных льдов. Именно в этой внутренней области они строили из камня и торфа свои дома и коровники. Дома эти своей структурой и внешним видом сильно напоминали исландские жилища, хотя со временем на острове выработался свой, особый, гренландский стиль.

Сердцем норманнской Гренландии был небольшой участок, протянувшийся на 30 миль от мыса Эйриксфьорда через Эйнарсфьорд до Ватнахверви. Именно здесь условия жизни были лучше всего. Лето, пусть и непродолжительное, было теплым и солнечным, и именно в месте расположения этих норманнских ферм до сих пор находятся самые лучшие в Гренландии травяные пастбища. Расположение фермы в Браттахлиде, зеленеющими пастбищами и искрящимися потоками под защитной стеной холмов, можно назвать просто идиллическим. «Рассказывают, — сообщает автор «Королевского зеркала», — что в Гренландии замечательные пастбища и что там немало больших, хорошо обустроенных ферм». И снова: «Земля растит хорошие, душистые травы».

На Северной и Речной фермах в Браттахлиде могло содержаться соответственно от двенадцати до двадцати восьми голов крупного рогатого скота, а в хозяйстве епископа в Гардаре — не менее семидесяти пяти. Кроме того, там были лошади, привезенные из Исландии, овцы, козы и множество свиней. «Фермеры, — сообщает все тот же автор, — разводят в большом количестве овец и крупный рогатый скот и производят много молока и сыра. Люди питаются в основном этими продуктами и говядиной; едят они также и всевозможную дичь: например, мясо карибу, китов, тюленей и медведей». И разумеется, рыба — самая разная и жадно хватающая приманку.

На солнечных склонах холмов росло и вызревало зерно. Позднее колонисты обнаружили небольшое количество железной руды и занялись ее обработкой. Но всего этого было слишком мало. Дерево тоже ценилось на вес золота, поскольку своего — пригодного для строительства — на острове не было и приходилось пользоваться тем скудным количеством, которое прибивалось к берегам Гренландии из далекой Сибири. Поэтому торговля являлась насущной необходимостью для норманнов, и в течение какого-то времени она развивалась успешно. Среди первых поселенцев были люди, располагавшие собственными кораблями и охотно шедшие на риск ради выгодной сделки. Из Гренландии они вывозили меха и шкуры, а также веревки и канаты столь прочные, что они могли выдержать вес шестидесяти человек, Вывозили моржовую кость и белых соколов, столь высоко ценимых, что в 1396 году «герцог Бургундский послал Баязиду двенадцать гренландских соколов в качестве выкупа за своего сына»^{11}. Были там и медведи — белые гренландские медведи, которых в Европе дарили лишь прелатам и принцам (наиболее занимательный рассказ о них можно найти в исландской истории об Отуне Вестфиртере). Не меньшим спросом пользовались шерстяные изделия из Гренландии. Лейф Эйриксон, первый европеец, ступивший на Американский континент, считал, что шерстяной плащ, вкупе с поясом, отделанным моржовой костью, кольцом на ее руку и ребенком для ее колыбели будут подходящим подарком на случай разлуки с его возлюбленной Торгунной. Кроме того, гренландцы вывозили в другие земли тюлений жир и разные другие товары. Взамен им требовалось строительное дерево, железо, готовое оружие, зерно, континентальная одежда, а также солод, вино и церковное облачение. Но ни дерево, ни зерно, ни железо невозможно было достать в Исландии, поэтому их привозили прямо из Норвегии — и в течение какого-то времени привозили в достаточном количестве. Теоретически существование европейцев в Гренландии могло продлиться до бесконечности, если бы удалось сохранить этот торговый баланс. Так же как и эскимосы, они обеспечивали себя всем необходимым, охотясь и ловя рыбу в прибрежных водах. В дополнение к этому они получали от своих животных мясо, молоко и шерсть. Они жили в суровом мире, который, однако, был проникнут надеждой и верой в будущее. И потому этим солнечным утром их не пугала угроза плавучих льдов.

Они были слишком заняты, чтобы обращать внимание на дурные предзнаменования. Не успели еще люди полностью освоить земли Восточного поселения, как самые смелые из них двинулись дальше на север. И прежде чем в Западном поселении было возведено последнее жилище, в стране уже упрочилась новая религия^{12}. Затем в течение еще четверти века люди только и говорили, что о благодатном Винланде. Наряду с устной традицией развивалась письменная литература — стихотворная и прозаическая, наиболее ярким примером которой являлись «Гренландские деяния Атли». Изобилие китового уса и моржовой кости стимулировало развитие ремесел. Обитателям Гренландии необходимо было создать конституцию, в рамках которой им следовало жить, и законодательную систему, позволяющую существовать как единое общество. Роль, которую играли во всем этом Эйрик Рыжий и его сыновья, была не просто значительной, но, возможно, и решающей. Нам не вполне ясно, какое именно место занимал в колонии Эйрик, но то, что он был ее патриархом и первым гражданином, не подлежит сомнению. Вероятно, должность его соответствовала должности священника, или же законодателя Исландии. Эйрику наследовал его сын Лейф, а Лейфу — его сын Торкель. И спустя еще сотню лет после смерти Эйрика Сокки Ториссон и его сын Эйнар, жившие на ферме Эйрика в Браттахлиде, «обладали наибольшей властью в Гренландии и на целую голову возвышались над другими людьми». Возможно, Сокки был одним из потомков Эйрика по крови или по браку. По словам Ивара Бардарсона, высшее гренландское должностное лицо всегда проживало в Браттахлиде. Но у нас нет более надежных сведений, подтверждающих, что главная должность в стране была наследственной. Подобно многому другому, конституция Гренландии была создана по исландскому образцу — с национальной ассамблеей, проводившей в жизнь новые законы страны. Таким образом, республика в Гренландии тоже могла существовать вечно. На деле же она прекратила свое существование уже в 1261 году, когда гренландцы признали над собой власть норвежского короля. Фактически они утратили свою независимость на год раньше своих сородичей в Исландии.

>

УПАДОК И ГИБЕЛЬ

Колония в Гренландии просуществовала вплоть до начала XVI столетия, и характер этого существования весьма занимал умы людей в позднейшее время. Гренландские поселения являлись северным форпостом европейской цивилизации, и их медленное вымирание в полузабытой стране, в условиях усилившегося холода, казалось людям, изучавшим историю этих поселений, наиболее ужасной трагедией норманнских народов. Исчезновение этих поселений так и осталось одной из неразгаданных тайн истории.

Ныне — по прошествии стольких лет — мы понимаем, что все в истории гренландских поселений находилось на грани возможного и допустимого. Они могли выжить лишь в том случае, если бы все оставалось как в самом начале, ни на йоту не изменяясь к худшему. В Исландии средневековый европеец оказался в экстремальных условиях, но все-таки эти условия допускали сохранение привычного им скандинавского образа жизни. Исландия лежала на грани обитаемого мира. Гренландия лежала за этой гранью. «Церковь в Гардаре, — писал в 1492 году папа Александр VII, — расположена на краю света», а путь туда лежит «по морю столь же бурному, сколь и необъятному». Поэтому одним из первых условий, необходимых гренландцам для выживания, было иметь свои собственные корабли, способные перевозить их через моря и океаны. Но вскоре в их распоряжении не оказалось ни денег на их постройку, ни подходящих материалов. А после того как они подчинились Норвегии, им просто запретили пользоваться ими. И с этого момента одно из главных условий выживания гренландцев вышло из-под их контроля. Теперь их могли уничтожить любые политические и экономические изменения за границами их государства, а забвение было для них столь же опасно, как и прямое нападение. Кроме того, число гренландских колонистов было ничтожно мало и даже в лучшие годы не превышало 3 тысяч человек. Население Исландии к 1100 году достигало примерно 80 тысяч человек. Огонь, лед, болезни и забвение со стороны внешнего мира снизили эту цифру до 47 тысяч к 1800 году. В Гренландии же не было такого количества человеческих жизней. Наконец, из всех европейских сообществ именно гренландцы были наиболее чувствительны к любым климатическим изменениям. Если для прочих европейцев чередование холодных зим и ненастных лет давало лишь повод для недовольства, то для гренландцев это было не чем иным, как предвестием их грядущей гибели.

По всей Северной Атлантике период с IX по XII век был относительно теплым временем^{13}. Если бы не это, вряд ли бы нам довелось узнать о гренландских экспедициях Гуннбьёрна и Эйрика Рыжего и еще в меньшей степени — о путешествиях к Винланду Бьярни Герьольфсона, Лейфа Эйриксона и Торфинна Карлсефни. В частности, при нынешней протяженности ледяных полей Эйрик Рыжий не смог бы совершить свое знаменитое путешествие (во всяком случае, именно тогда и в том направлении, в каком он плыл от берегов Исландии). В настоящее время он неизбежно встретился бы со льдом — будь то у восточного побережья Гренландии или на западе, возле Эйстрибиггда. Он же, судя по всему, плыл совершенно свободно. И хотя из 25 кораблей поселенцев лишь 14 достигли берегов Гренландии в 986 году, нет никаких сведений о том, что именно лед заставил их вернуться назад. В Исландских анналах «Конунгсанналл» за 1126 год имеется небольшая вставка «Стейнгрим во льдах». Нет никаких сомнений, что исландец, о котором идет речь, — это тот самый Иса-Стейнгрим, что в 1130 году связал свою участь с норвежскими купцами в Западном поселении. В «Эйнарс Таттр» также имеется запись о том, что летом 1130 года лед заполнил юго-западные фьорды и помешал норвежцам отплыть на родину. Но такое положение сохранялось недолго, лед вскоре снова отступил. За исключением этого случая в сказаниях о путешествиях в Гренландию и Винланд не содержится никаких упоминаний о льдах в море. Что же касается крушения у восточного побережья Гренландии Торгильса Оррабейнсфостри, то оно произошло непосредственно у берега и всего за неделю до прихода зимы. В целом, исходя из свидетельств северных сказаний, можно утверждать, что около 1000 года широта к западу от Снэфелльснеса до Ангмагссалика не представляла никаких проблем для мореплавателей либо потому, что в начале лета у восточного побережья Гренландии не было дрейфующего льда, либо (что более верно) количество этого льда было слишком незначительно. Иными словами, к востоку от Гренландии не было ничего, даже отдаленно похожего на дрейфующие льды позднейших столетий. Это подтверждается и тем руководством по плаванию, которое сохранилось в «Ланднамабок», а также сведениями навигационной карты епископа Гудбрандура Вигфуссона.

Это подтверждается и современными исследованиями по истории европейского климата. Существует немало свидетельств, позволяющих современным ученым заключить, что во время климатического оптимума (1000–1200) средняя температура в Западной и Центральной Европе превышала современную по меньшей мере на один градус, а в южной Гренландии среднегодовая температура была выше современной на 2–4 градуса. Соответственно этому повышалась и температура Северной Атлантики. Область постоянных льдов лежала к северу от 80-й широты, а дрейфующий лед редко опускается южнее 70 градусов северной широты. Поэтому нет никаких оснований не верить в путешествия норманнов к Гренландии и к материку Северной Америки, исходя лишь из современных климатических показателей.

Но для гренландского поселения важно было не то, что тогдашний климатический оптимум превышал наши средние температуры, а то, что за ним последовал период куща более холодный. Литературные, исторические, археологические и (в самом широком смысле слова) метеорологические свидетельства позволяют сделать однозначный вывод: после 1200 года климат в Северном полушарии ухудшается по меньшей мере в течение двух столетий, так что около 1430 года Европа пережила малый ледниковый период. По всей Европе началось продвижение ледников, полоса лесов отступила, урожаи значительно уменьшились из-за холода. И что оказалось хуже всего для гренландцев (хотя и Исландия пострадала в значительной степени), на морских широтах температура тоже стала снижаться, что немедленно привело к значительному увеличению дрейфующего льда, который Восточным гренландским течением относило на юг и далее — на запад, закрывая выходы из фьордов в Восточном и Западном поселениях. О ледяном покрове середины XIII столетия мы можем судить по свидетельству «Королевского зеркала»:

«Как только вы минуете самое глубокое место в океане, вы столкнетесь с таким количеством льда в море, равного которому просто нет на всей земле. Иногда эти ледяные поля совершенно ровные, как если бы они замерзли прямо в море. Толщина их достигает четырех-пяти метров, протяженность же их такова, что из одного края в другой вы можете путешествовать не менее четырех дней. К северо-востоку и к северу страны льда больше, чем к югу, юго-западу и западу. Поэтому тот, кто желает высадиться на землю, должен плыть вокруг — на юго-запад и запад, пока он не минует все те места, где еще можно встретить лед. Нередко случалось так, что люди хотели подойти к земле слишком рано и в результате оказывались в плену ледяных полей. Некоторые из этих людей погибли, другие же смогли выбраться, так что мы встречались с некоторыми из них и слышали их рассказы об этих трагических событиях. Но все, кто попадал в плен таких ледяных полей, придумывали одинаковый план спасения: они брали свои маленькие лодки и волокли их по льду до тех пор, пока не добирались до земли. Но корабль и все, что было на нем ценного, приходилось бросать во льдах, и все это оказывалось утерянным для них навсегда. Некоторые из них шли через льды четыре или пять дней, пока не достигли земли, другие же еще дольше.

У плавучих льдов есть свои особенности. Иногда они лежат спокойно, в другое же время плывут с такой скоростью, что корабль под всеми парусами не может обогнать их. Передвигаются же эти льды как вместе с ветром, так и (как это ни покажется странным) против него. Существуют также льды совершенно иного вида, которые гренландцы называют айсбергами. Они похожи на огромные горы, возвышающиеся в море. И они никогда не смешиваются с другими льдами, но остаются сами по себе».

Какие последствия имели для моряков изменившиеся таким образом климатические условия, мы можем судить по навигационным указаниям, составленным Иваром Бардарсоном сто лет спустя (около 1360 года): «От Снэфелльснеса в Исландии, откуда идет кратчайший путь на Гренландию, надо плыть два дня и две ночи прямо на запад, и там, на половине пути между Исландией и Гренландией, лежат шхеры Гуннбьёрна. Так плавали в старину, но сегодня лед с северо-восточных просторов океана^{14} подошел так близко к этим шхерам, что никто без риска для жизни не может плавать прежним путем… Поэтому если вы плывете из Исландии, вам следует отправиться из Снэфелльснеса… а затем плыть прямо на запад один день и одну ночь, затем немного повернуть на юго-запад [вариант: затем круто свернуть на юго-запад], чтобы избежать вышеупомянутого льда, лежащего возле шхер Гуннбьёрна. Затем еще день и еще ночь плыть прямо на северо-запад, так что в итоге приплывешь к вышеупомянутой возвышенности — Храфну в Гренландии, под которой лежат Херьольвснес и Сандхавн».

Не следует думать, однако, что в хорошие (более теплые) столетия погода никогда не портилась и что позднее, в период похолодания, совсем не бывало теплых лет. Но, возвращаясь к поселению в Гренландии, следует заметить, что его существование могли в корне изменить и даже совсем свести на нет и менее сильные холода. В северных широтах образование плавучих льдов в период падения температур — процесс неизбежный и неостановимый. Удалось подсчитать, что в эпоху малого ледникового периода температура в областях, лежащих выше 50-го градуса северной широты, была ниже, чем сейчас, на 1–3 градуса и соответственно на 3–7 градусов ниже той, которая была типична для двух предшествовавших столетий. Это вполне объясняет появление большого количества дрейфующего льда на восточном побережье Гренландии, как о том сказано в «Королевском зеркале», а также последующее заполнение льдом фьордов Восточного поселения и прибытие на западное побережье острова эскимосов, или скрэлингов^{15}.

Когда Эйрик Рыжий и другие колонисты организовали в конце X столетия Восточное и Западное поселения, в обоих этих местах они обнаружили следы прежних обитателей острова. Это были эскимосы дорсетской культуры, которые к тому моменту либо вымерли, либо мигрировали куда-то еще. Когда же во второй половине XIII столетия норманны непосредственно столкнулись со скрэлингами к северу от Западного поселения, это были уже другие эскимосы — представители культуры Туле, прошедшие из Аляски через Канаду и достигшие Гренландии около 1200 года. Вскоре они стали расселяться по всем пригодным для жизни районам страны. Некоторые племена двинулись на юг вдоль западного побережья. Они достигли Вестрибиггда в начале XIV столетия и были возле морских границ Эйстрибиггда около 1350–1400 годов. Основные исследования этих передвижений были проведены Теркелем Матиассеном, Эриком Хольтведом и Лауге Кохом в разные годы (начиная с 1927-го). Матиассен и Хольтвед считают, что новое вторжение эскимосов в Гренландию произошло на два столетия раньше, тогда как Кох полагает, что 1350 год — слишком ранняя дата для проникновения эскимосов на территорию Восточного поселения, и, скорее всего, это событие произошло на сто лет позже. Затем они двинулись дальше на юг, оставив в стороне Восточное поселение с его норманнскими обитателями. Другие племена, отправившиеся на север из района Туле, спустя несколько поколений достигли территорий, ныне известных как Земля Нансена и Земля Пири, откуда затем двинулись на юг в направлении залива Скорсби. Но истории этого двойного похода мы коснулись лишь постольку, поскольку он мог повлиять на норманнские поселения на западном побережье Гренландии. Что же касается эскимосских племен, занявших восточное побережье, то их пути так и не пересеклись с путями норманнских завоевателей^{16}.

По-видимому, надвигающийся холод и общее ухудшение погодных условий после 1200 года способствовали продвижению эскимосов на юг. По мере того как лед продвигался все дальше и дальше по западному побережью Гренландии, тюлени следовали за ним, а за тюленями в свою очередь следовали эскимосы, поскольку все устои их жизни напрямую зависели от этих животных. Разумеется, они охотились также и на моржей, китов, карибу, медведей, белых куропаток и прочую живность, но с тюленями скрэлинги были словно связаны пуповиной. И поскольку норманны продвигались на север в поисках плавучего леса и хороших охотничьих угодий, а эскимосы продвигались за тюленями на юг, встреча их была неизбежной. Мы не знаем, скольким из них эта встреча стоила жизни, но опасность грозила в равной степени и норманнам и эскимосам. Ухудшение климата с несомненной ясностью говорило о том, что будущее лежало за тем народом, который лучше сумеет приспособиться к изменившимся условиям. Эскимосы, обеспечивающие себя практически всем необходимым благодаря охоте на тюленя, надежно защищенные от холода теплой удобной одеждой, легко передвигались с места на место, были хорошо подготовлены для выживания в трудных условиях. Норманны, до самого конца одевавшиеся как европейцы, были привязаны к своим стадам и пустеющим пастбищам. И они не могли пережить эту долгую и мрачную зиму, чей натиск, хотя они и не подозревали об этом, возвещал конец их мира.

Но вряд ли европейские гренландцы сразу осознали это: Их реакция на маленьких, темнолицых, закутанных в мех представителей человечества вряд ли чем отличалась от той, которую выказали гренландские исследователи Америки при встрече со скрэлингами Винланда, Норманны считали себя неизмеримо выше этих «аборигенов» и видели в них лишь возможную рабочую силу. Им казалось вполне естественным домогаться маленьких, послушных женщин этого чуждого племени (при этом, однако, до нас не дошло никаких свидетельств о существовании потомства, явившегося на свет от подобных связей между норманнами и эскимосами). Здесь, как и во многих других странах, норманны считали себя хозяевами положения, но с пришествием затяжных холодов им предстояло либо научиться у своих соседей искусству выживания, либо полностью вымереть.

К 1342 году прекратило свое существование Западное поселение. Сообщения о том, как это произошло, не отличаются особенной ясностью. Хроники епископа Гисли Оддссона содержат сообщение о том, что «жители Гренландии по своей собственной воле отвергли истинную веру и христианскую религию, отказались также от всех истинных добродетелей и присоединились к обитателям Америки. Говорят также, что Гренландия слишком близко примыкает к западным регионам мира и потому христиане перестали плавать на этот остров»^{17}. Под «обитателями Америки» епископ наверняка подразумевал эскимосов — тех самых скрэлингов, с которыми гренландцы задолго до этого столкнулись в Маркланде и Винланде. Его суждение нам, видимо, следует понимать так, что к 1342 году о норманнских обитателях Гренландии сложилось превратное мнение, что они, слившись с аборигенами, переняли их веру и обычаи. Вероятно, для того, чтобы оценить степень этого вероотступничества, годом раньше (в 1341 году) бергенский епископ Хакон отправил на остров священника Ивара Бардарсона.

К сожалению, отчет Ивара о его посещении Западного поселения сохранился лишь в позднейших рукописях, и сведения эти были получены из вторых и третьих рук. Кроме того, отчет этот представляет собой перевод и составлен он в таких выражениях (иногда двусмысленных, неясных), которые и поныне служат источником бесконечных споров:

«Западное поселение от Восточного отделяют двенадцать морских лиг, совершенно необитаемых. В Западном поселении находится большая церковь, называемая церковью Стенснеса [=Песчаного мыса]. В течение какого-то времени эта церковь была собором и епископским престолом. В настоящее время все Западное поселение перешло под власть скрэлингов. И хотя там остались лошади, козы, коровы и овцы, но все они одичали, а людей вовсе не осталось — ни христиан, ни язычников.

Все записанное выше сообщено нам Иваром Бардарсоном, гренландцем. Он в течение долгих лет управлял епископским хозяйством в Гардаре в Гренландии. Ивар Бардарсон утверждал, что сам видел все это и был одним из тех, кого главные должностные лица их страны направили в Западное поселение с приказом изгнать прочь скрэлингов из поселения. Но когда они прибыли туда, там не было ни одного человека — ни христианина, ни язычника, только одичавшие коровы и овцы. Этих коров и овец они забрали на корабль (сколько он мог принять) и вместе с ними отправились назад, и среди этих людей был вышеупомянутый Ивар».

Эти кажущиеся очень простыми фразы интерпретировалось в самых разных вариантах: и что Западное поселение было насильственно истреблено скрэлингами, и что все белое население (мужчины, женщины, дети) отправилось на рыбный промысел или на охоту, а горе-спасатели из Восточного поселения увезли в это время их домашний скот, обрекая тем самым всех на голодную смерть в ближайшую зиму; и что европейцы к тому времени настолько смешались с эскимосами, что забросили и животноводство, и постоянное место обитания и — либо сами по себе, либо вместе с эскимосами — мигрировали на Баффинову Землю или на Лабрадор, тем самым дав буквальное подтверждение тому^{18}, что Ивар Бардарсон был трусом, лжецом или просто недалеким человеком, который бросил мимолетный взгляд на один лишь западный фьорд (или даже на единственную ферму), а затем поспешил домой, в безопасное окружение Восточного поселения, где с согласия других членов экспедиции в течение двадцати лет отстаивал свою совершенно недостоверную историю.

Некоторые детали действительно вызывают сомнение. Так, нигде больше мы не встречаем сообщения о том, что церковь Стенснеса была епископским престолом. И именно это представляется нам наиболее неправдоподобным обстоятельством. Многие исследователи считали совершенно необъяснимым тот факт, что в поселении, при полном отсутствии людей, находились домашние животные (хотя они вполне могли выжить без человеческого присмотра в течение года или двух). Но если мы допустим, что в этот поздний пересказ об экспедиции Ивара Бардарсона вполне могли вкрасться неточности и искажения, становится очевидным, что само по себе это сообщение весьма достоверно и что к моменту их визита все Западное поселение уже полностью опустело. Это тем более вероятно, что незадолго до этого пастбища Западного поселения были поражены болезнью, из-за которой сильно уменьшились в объеме (не говоря уже об их качественном ухудшении). Все это еще более усложнило процесс разведения животных. Наконец, увеличение в начале XIV столетия экспорта мехов и кож из России нанесло серьезный ущерб торговле Гренландии. Английские и датские тканые изделия также начали вытеснять с рынка шерстяные изделия гренландцев. А изделия из моржовой кости оказались неспособны конкурировать с теми, что изготовляли французские ремесленники из слоновой кости, привозимой из Азии и Африки. Западное поселение перестало быть жизнеспособным хозяйством, и потому наступившее похолодание нанесло ему более серьезный урон, чем Эйстрибиггду. Без сомнения, колония значительно ослабела за десятилетия, предшествовавшие ее концу, а с приходом скрэлингов этот конец стал неминуемым. Вначале опустели фермы, расположенные на границах поселения. Небольшие группы его обитателей переселились в Эйстрибиггд, принеся с собою не только ценное имущество, но и мрачные новости о неумолимом продвижении на юг маленьких людей, сделавших вначале невыносимой жизнь обитателей северных охотничьих угодий, а затем — всех фермеров от Лодинсфьорда до Лисуфьорда. Часть этих слухов, порой неверно понятых или неверно истолкованных, передавалась из уст в уста дальше — в Исландию, Норвегию и в самые отдаленные уголки Европы. У слушателей складывалось впечатление, что в Гренландии происходит нечто темное и малопонятное. Проживающие там норманны будто бы «перекинулись» к эскимосам и отреклись от христианской веры, и с этим необходимо что-то делать. Но к моменту прибытия в Гренландию Ивара Бардарсона случилось одно из двух: либо последние обитатели Западного поселения перебрались на юг, в безопасный Эйстрибиггд, либо же они были полностью истреблены скрэлингами. В любом случае экспедиции Ивара Бардарсона удалось лишь констатировать факт, что «в настоящее время все Западное поселение находится в руках скрэлингов». Скандинавская культура прекратила свое существование во всех областях, расположенных выше 62-го градуса северной широты. После 1350 года все упоминания о норманнских колонистах в Гренландии относятся лишь к району Эйстрибиггда.

Исторические и археологические факты свидетельствуют о том, что Восточное поселение отчаянно сражалось за свою жизнь. Там обитало большинство норманнского населения Гренландии и там же находились лучшие на острове земли. И все же потеря Западного поселения оказалась невосполнимой. Ведь помимо всего прочего это означало потерю Нордсеты — лучших охотничьих угодий во всей Гренландии. И хотя с уменьшением торгового экспорта снизилась и потребность на продукцию этого региона, все же утрата Нордсеты пробила серьезную брешь в ресурсах колонистов. Но еще хуже было предчувствие того, что подобная же участь грозила и самому Восточному поселению. Разумеется, эскимосам не могло понравиться присутствие на острове белого человека, и действительно, в Исландских анналах («Готтскальксанналл») мы читаем запись, относящуюся к 1379 году: «Скрэлинги атаковали гренландцев, убили восемнадцать человек и увели с собой двух мальчиков, которых сделали своими рабами». Мы не знаем, где именно произошло это столкновение. Скорее всего, где-то на окраине Восточного поселения, а может быть, эти норманны входили в состав той группы охотников, что решила попытать счастья в Нордсете. Упоминание о рабстве не имеет под собой реальной основы, поскольку речь идет об эскимосах, но норманны могли этого и не знать. Существует не так уж много прямых свидетельств — будь то литературных или археологических — о стычках между норманнами и эскимосами. Что же касается эскимосских историй, собранных Ринком, то одна из них, «Унгорток — глава Какортока» (см. приложение). Однако вполне допустимо предположить, что эскимосы периода Средневековья (будь то в Гренландии или на Лабрадоре) были столь же воинственны или, по крайней мере, готовы принять участие в битве, как pi все те народы, с которыми им приходилось встречаться. Как ни странно это прозвучит, но не было никаких особенных причин для прямого столкновения продвигающихся на юг эскимосов и фермеров-норманнов. Вне сомнения, норманны промышляли добычей тюленя, мясо которого входило в их пищевой рацион, и все-таки прежде всего они были фермерами, и усадьбы их располагались вдали от моря — там, где были самые лучшие пастбища для скота. Великолепная ферма Эйрика в Браттахлиде, окруженная многочисленными усадьбами, находилась в 60 милях от внешнего края фьордов. Поселение Эйнарсфьорда и многочисленные фермы Ватнахверви — в 40 или 50 милях. Но эта внутренняя часть фьордов не представляла особого интереса для эскимосов, так как воды здесь замерзали довольно поздно, а лед был тонок и ненадежен. Поэтому охотников куда больше привлекали выступы мысов, острова и лед, покрывавший морскую гладь. Ведь именно здесь в изобилии водились тюлени и другие морские животные. Невозможно было полностью избежать столкновений между двумя народами (обломки эскимосских скульптур того времени и вырезанные из дерева изображения показывают, с каким любопытством наблюдали скрэлинги за своими высокорослыми белыми соседями; а некоторые из историй, собранных Ринком, содержат упоминания не только о мирных встречах). Но до тех пор, пока норманны оставались в границах своих владений, двум этим народам вполне хватало жизненного пространства, чтобы не заступать другим их дорогу. В теории все так и было, но кто же станет сомневаться в том, насколько тревожной стала жизнь обитателей Восточного поселения после того, как Западное прекратило свое существование, находившиеся к северу от них усадьбы вокруг Ивигтута (Центральное поселение) постепенно пустели, а скрэлинги на каяках и умиаках проплывали мимо их фьордов все дальше на юг — к Херьольвснесу.

И они страшились не только за свое физическое существование. Теперь Восточное поселение было единственным оплотом христианской веры в этих отдаленных краях Западной Атлантики. Хеллуланд, Маркланд и Винланд продолжали томиться под пагубным влиянием язычества. А теперь и в самой Гренландии норманны, предки которых исповедовали христианство в течение трех с половиной столетий, попали под подозрение в том, что добровольно обрекли себя на вечные муки в загробной жизни. Надвигающуюся тьму лишь изредка пронизывали лучи неверного света. В 1355 году король Магнус Смек приказал Полю Кнудсону отправиться в Гренландию (нет никаких свидетельств того, что Поль выполнил этот приказ): «Мы сделаем это во славу Господа и ради спасения наших душ, а также ради тех наших предков, которые принесли христианскую веру в Гренландию и сохранили ее там до нынешних времен».

В 1407 году церковь и закон отправили на костер некоего Колгрима за то, что он, используя черную магию, склонил к связи с собой Стейнунн — дочь Храфна-исландца. По-видимому, за этим жестоким — и редким для Исландии и Гренландии — наказанием стояло что-то еще, помимо моральных и теологических причин. Несчастная Стейнунн сошла с ума и умерла вскоре после сожжения Колгрима.

Часто цитируемое письмо папы Николая V за 1448 год, обращенное к двум самозваным исландским епископам, Марцеллу и Матею, кажется подделкой, однако увещевания дерзких самозванцев вставлены туда явно для большего эффекта, само же письмо с грустью и тревогой говорит о бедственном положении гренландских христиан. XV столетие также не обошлось без благочестивых молитв и прочувствованных речей, обращенных к Гренландии; единственное, чего не хватало, — это каких-либо действий, призванных подкрепить эти речи. Участие церкви во всем этом было поистине плачевно: после смерти в 1377 году епископа Альфа ни один епископ не ступил больше на землю Гренландии.

Даже до 1261 года европейский и христианский образ жизни в гренландских колониях зависел от сохранности их пастбищ и торгового баланса. Что касается первого, то и исландцы, и гренландцы проявили в данном случае особенную непредусмотрительность и расточительность. Летом 1962 года в Браттахлиде были обнаружены остатки ирригационной системы, при помощи которой воду из озера подводили к пастбищам, которые обычно пересыхали после теплого лета. Эти сооружения служили как для Северной, так и для Речной ферм, построены же они были, очевидно, в XIV столетии. Сообщают, что подобная система, хотя и меньших размеров, была найдена в Западном поселении. Существует также очень длинный канал, подводящий воду к одной из ферм в Сермилике — Исафьорде. Дальнейшие находки такого же рода вполне могут послужить предлогом для пересмотра устоявшейся точки зрения на эффективность фермерского хозяйствования в Гренландии. Торговля же подразумевала прежде всего торговлю с Норвегией. Точные условия договора между двумя странами (если Гренландия когда-либо была суверенным государством: Гаагский суд определил ее средневековый статус всего лишь как «независимый») не сохранились, но мы можем предполагать, что в качестве компенсации за потерю своей независимости в 1261 году гренландцы ожидали гарантий регулярного торгового сообщения с Норвегией. Норвежско-исландское соглашение 1262 года установило порядок, согласно которому в течение следующих двух лет из Норвегии в Исландию должны были отправляться по шесть кораблей каждый год, после чего эти условия должны были быть пересмотрены заново, с соблюдением полной справедливости. Но, как мы знаем, исландцы по прошествии ряда лет все-таки оказались в убытке. То же самое произошло и с гренландцами. К концу XIII столетия королевский двор объявил торговлю с Гренландией монополией норвежских купцов из Бергена. Мы имеем возможность с большой точностью проследить, чем обернулось для Исландии ее соглашение с Норвегией: в 1326, 1350, 1355, 1374 и 1390 годах из Норвегии в Исландию не прибыло ни одного корабля, а в 1324, 1333, 1357, 1362, 1367 и 1392-м — только по одному кораблю.

Для Гренландии последствия должны были быть еще хуже, так как развитие торговли в Норвегии заставило местных купцов забыть о столь отдаленном и моловыгодном партнере. Берген оказался завален более дешевыми мехами, шкурами и моржовыми бивнями, привозимыми из менее отдаленных стран. Мартин IV в Риме и архиепископ Нидароса с грустью качали головой, отмечая последовавшее за этим уменьшение гренландской десятины. И все это еще в 1212 году, до окончательного выпадения Гренландии из общего рынка. Норвегию же в то время раздирали собственные политические и экономические проблемы. После 1261 года норвежская слава ведущей морской державы быстро пошла на убыль. Корабль викингов, доселе непобедимый, был решительно оттеснен с рынка более удобным и экономным кораблем из Германии. Норвежские кораблестроители так и не смогли ничего противопоставить своим более удачливым конкурентам. В то же время пошатнулась и мощь самого королевства. Иностранные правители приносили интересы государства в жертву своим собственным. А в 1349 году чума, завезенная из Англии, унесла жизни третьей части населения Норвегии, а затем перекинулась на Гебридские, Оркнейские, Шетландские и Фарерские острова. Берген же в Норвегии пострадал особенно. Город, опустошенный чумой, горел в 1393 году, а в 1428–1429 годах был захвачен и сожжен Бартоломеусом Возтом. Хуже всего было усиление немецких купцов Ганзы, могущество которых за XIII и XIV столетия возросло просто неимоверно. И до 1300 года они представляли серьезную проблему для Бергена, а в 1343 году открыли там свою контору. Ближе к концу столетия ганзейские купцы завладели всей морской торговлей Бергена, а к 1400 году они овладели торговлей не только Бергена, но и всей Норвегии. Как это ни странно, но в Гренландию не было отправлено ни одного корабля, равно как и в Исландию, — во всяком случае, до тех пор, пока в 1408–1409 годах там не появились англичане. Вероятно, они просто не стали утруждать себя, ведь вплоть до этого времени весь экспорт обеих стран попадал им в руки в Бергене.

В свете исландского опыта мы можем предполагать, что после 1382 года норвежские правители ввели налог на все товары, ввозимые в Гренландию и вывозимые из нее; эти деньги уплачивались вперед, так что без королевского разрешения никто не мог отправиться туда покупать или продавать. Королевский двор имел своего представителя в Гренландии, который строго следил за соблюдением этих правил. И мы знаем, что королевское распоряжение соблюдалось столь строго, что несчастные моряки, выброшенные штормом на гренландский берег, навлекли на себя монарший гнев одним лишь тем, что приобрели себе на острове все необходимое. Подобная алчность не приносила пользы никому, жестоко изнуряя при этом саму колонию. А естественным следствием Кальмарской унии (1397) стало почти полное безразличие датских монархов к самой далекой из их колоний.

Свидетельства о сообщениях между Гренландией и внешним миром начиная с середины XIV столетия можно суммировать следующим образом: в течение первых десятилетий один корабль, охраняемый королевской монополией, совершал регулярные рейсы в Гренландию (хотя и не каждый год). Но после утраты этого корабля в 1367-м или 1369 году ему так и не нашлось замены. После этого сообщение между Гренландией и внешним миром почти полностью прекратилось. Отныне, как о том свидетельствуют записи, на острове стали появляться люди особого сорта. Бьёрн Эйнарссон Йорсалафари потерпел кораблекрушение у берегов Гренландии в 1385 году и оставался на острове в течение еще двух лет. В 1406 году сюда прибыла команда исландцев, сбившихся с курса. На острове они задержались на четыре года. Довольно-таки загадочная пара, Пининг и Поторст, совершила столь же загадочное плавание к берегам Гренландии (а возможно, и дальше на запад — вплоть до Лабрадора) вскоре после 1470 года, не столько прояснив, сколько затемнив представления людей XVI столетия о Крайнем Севере. Дидрик Пининг был весьма примечательным человеком — норвежский адмирал в датском военно-морском флоте, подданный Христиана I и короля Ханса, «непревзойденный флибустьер», выступавший против англичан и Ганзы и совершавший морские набеги на испанцев, португальцев и голландцев. Какое-то время он был правителем Исландии, а позднее — Вардёхуса, хотя не так-то легко отделить этапы его карьеры от карьеры его младшего родственника с таким же именем. Новый свет на деятельность этих людей пролило открытие в 1909 году в Копенгагене письма, датированного 3 марта 1551 года. Письмо это бургомистр Киля Грип отправил королю Христиану III: «Два адмирала (sceppere), Пининг и Поторст, которых дедушка вашего величества, король Христиан Первый, отправил с несколькими кораблями по просьбе его величества короля португальского для исследования новых земель и островов на севере, установили на скале Витсцерк [Хвитсерк], расположенной в море возле Гренландии и напротив Снифелдсикеля [Снэфеллсйокула], большой навигационный знак [большую пирамиду из камней] в качестве предупреждения гренландским пиратам, которые на своих маленьких кораблях без киля часто нападают на другие корабли».

Скорее всего, Пининг и Поторст встретились не с норманнами, а с гренландскими эскимосами, и спровоцировали их на столкновение. Это заставляет предположить, что они так и не добрались до западного побережья. В заключение мы можем добавить, что решительные и дерзкие английские моряки в течение всего XV столетия заплывали в гренландские воды для ловли рыбы и морских животных; там, где это было возможно, — для честной торговли, а то и просто с целью грабежа. В XV столетии воды Исландии просто кишели английскими кораблями: в год из Бристоля и других портов к «холодным берегам» прибывало до 100 судов. Капитаны и их команды были суровыми людьми, которые вели в те нелегкие времена весьма жесткую торговлю. Среди них были искатели приключений, а порой и мошенники, так что жителям островов приходилось опасаться дурного обращения, грабежей и даже убийств. Но ситуация ухудшилась еще более, когда шотландцы и немцы решили получить свою долю в северных прибылях. Без сомнения, какое-то количество исландцев, среди которых были и дети, оказалось в Англии. Но были ли они проданы, украдены или же просто перевезены с острова на остров — по-прежнему остается для нас загадкой. Но даже если мы примем наиболее мрачную версию англо-исландских отношений, все же не следует забывать, что нередко англичан обвиняли в злодеяниях, совершенных совсем другими людьми. Торговля с англичанами помогла исландцам пережить очень трудные времена. Что касается Бьёрна Йорсалафари, то ему покинуть пределы Гренландии ранее тех самых двух лет помешали именно полярные льды. И видимо, по этой же самой причине люди, оказавшиеся на острове в 1406 году, задержались в Эйстрибиггде на целых четыре года. Во время своего пребывания там они стали свидетелями двух христианских церемоний — сожжения Колгрима (о нем мы упоминали выше) и обручения в церкви Хвальсейфьорда, причем службу там вели сира Эйндриди Андрессон, готовившийся стать новым епископом Гренландии, и сира Пал Хальвардссон. Последнюю церемонию ни в коей мере нельзя было назвать сокращенной — напротив, в течение трех воскресений, предшествовавших бракосочетанию, в церкви оглашали имена будущих супругов, и все остальные обряды были соблюдены полностью. Описание этого события, равно как и другие сведения, сообщенные позже временными обитателями острова, позволяют утверждать, что христианство в поселении по-прежнему удерживало свои позиции. Это обстоятельство является очень важным, поскольку после того, как в 1410 году исландцы благополучно уплыли прочь, помахав на прощание рукой провожавшим их гренландцам, Восточное поселение окутали мрак и неизвестность, так что ни один свидетель из внешнего мира не присутствовал на последнем акте трагедии, разыгравшейся в Эйстрибиггде.

Что касается прямых свидетельств о пиратстве англичан в водах Гренландии, то количество их крайне невелико, однако некоторые статьи в последующих договорах между Данией и Англией заставляют предположить, что англичане время от времени все-таки вторгались в гренландские воды.

Восемьдесят лет спустя о Гренландии вспомнила Римская церковь. Однако тут все ограничилось письмом папы Александра VI, благословившего намерение Маттиаса, избранного епископом Гардара, лично отправиться в Гренландию и вернуть заблудшие души на путь истины и вечного спасения: «Как нам сообщили, церковь в Гардаре расположена на краю света, в стране под названием Гренландия. Жители этой страны из-за нехватки хлеба, вина и масла привыкли питаться сушеной рыбой и молоком, и по этой причине, а также из-за того, что плавание туда сильно затруднено замерзающим морем, ни один корабль за последние восемьдесят лет не плавал в эти края. А если кто и собирается туда плыть, то делать это надо только в августе месяце, когда лед там тает. Говорят также, что за последние восемьдесят лет или около этого ни один епископ или священник лично не руководил гренландской паствой. И по этой причине большая часть прихожан, некогда истинно верующих, ныне — увы! — отреклась от своих обетов, данных при крещении. К тому же у жителей этой страны нет никаких христианских реликвий, за исключением одной [маленький кусок льняной ткани, на котором во время мессы выставлялась гостия], представляемой на обозрение прихожан раз в год — по этим и другим соображениям…» Открывающаяся нам мрачная картина не совсем верна в ряде деталей (так, например, что касается питания поселенцев, то они, без сомнения, ели больше мяса, чем сушеной рыбы), а сообщения о духовной жизни в Эйстрибиггде противоречат свидетельствам исландцев, уплывших с острова в 1410 году. Скорее всего, письмо это базировалось не на каких-то новых данных, но на неясных слухах и смутных воспоминаниях, в которых черная магия Колгрима мрачной тучей нависала над радостной церемонией в церкви Хвальсейфьорда. Вдобавок молва об отступничестве в Гренландии к тому времени циркулировала по Европе по меньшей мере полтора столетия. А увеличение толщи полярного льда у берегов Гренландии было фактом, известным каждому моряку, плававшему по северным морям, и каждому купцу от Бергена до Бристоля и от Бристоля до Портингейла.

И все же отдельные корабли доплывали до берегов Гренландии и после 1410 года, во всяком случае — до Херьольвснеса на юге Восточного поселения. Здесь в течение долгих столетий море постепенно размывало древнее норманнское погребение, и здесь же, в 1921 году, Пол Нёрлунд обнаружил могилы гренландцев, похороненных точно в такой же одежде, какую носили в Европе в XIV столетии, а также несколько более поздних образцов, типичных для второй половины XV столетия. Большинство одежд из Херьольвснеса, отмечает Нёрлунд, «можно без колебаний отнести ко второй половине XIV столетия и к периоду начала XV века». Предметы, относящиеся ко второй половине XV столетия, далеко не столь многочисленны. Нёрлунд говорит в этой связи о трех детских шапочках. «Две шапки очень простые — круглые, с плоским верхом и длинные по сторонам. Известно, что эти головные уборы были весьма популярны в XV столетии, тогда как шапки более ранних периодов отличаются большим разнообразием и у них обычно круглый или конический верх. Но если у нас и продолжают оставаться некоторые сомнения насчет датировки двух этих шапок, то существует еще и третья, относительно которой просто не может быть никаких споров. Она от 25 до 30 см высотой, скорее конической формы, круто поднимается ото лба и расширяется сзади, возле шеи. Это одна из тех высоких шапок, которые можно видеть на картинах Дирка Баута, Мемлинга и других фламандских художников. Их носили во времена Людовика XI и Карла Смелого — во второй половине XV столетия. Это делает данный головной убор очень важным документом средневековой истории Гренландии. Его обнаружение со всей очевидностью указывает на то, что еще в конце XV столетия корабли плавали из Европы в Гренландию. И это не единственное свидетельство подобного рода. Существуют также фрагменты одежды с узкими складками, сшитыми у пояса; а у одного из этих платьев к тому же V-образный ворот. Эти и многие другие детали указывают на принадлежность данной одежды ко второй половине XV столетия». «Среди других предметов, найденных во время раскопок, есть и такие, которые, скорее всего, были привезены в Гренландию в XV столетии, — нож из кухни епископа, фрагмент каменной плиты, лежавшей в основании пиршественного зала в Херьольвснесе». Но было бы неразумно строить на одном этом факте теорию регулярных визитов и постоянной торговли между Гренландией и внешним миром. Один-единственный корабль, вольно или невольно заплывший в гренландские воды, вполне мог быть ответственным за данный факт. Но, утверждая такое, мы, скорее всего, впадаем в другую крайность, и истина, вероятно, лежит где-то посередине.

Размытое морем кладбище Херьольвснеса открыло изумленным глазам датского археолога не только погребальные одеяния, но и закутанные в них скелеты, причем некоторые из них являли собою ужасную картину недоедания, уродства, болезней и ранней смерти. Эти потомки некогда высоких, сильных, полных энергии норманнов были все невысокого роста, тщедушными и болезненными людьми, с маленькими черепами. А у двух наиболее нарядно одетых женщин был искривлен позвоночник и заужены тазовые кости. Вряд ли им было по силам принести в этот кошмарный мир, в котором они влачили свое собственное жалкое существование, здоровое и жизнеспособное дитя. В своих нелепо-модных одеждах, послуживших им также и саваном, они казались патетическим символом угасающей культуры и обреченной расы.

Но они умерли христианами и были погребены по христианскому обычаю. Разумеется, мертвецы Херьольвснеса говорят только за себя, но не стоит забывать, что они представляли собой замкнутый норманнский круг на эскимосском субконтиненте. До сих пор ни в одной из могил не найдено ни малейшего следа ассимиляции с эскимосами — ни в одной из тех самых могил, которые становились все более и более мелкими по мере того, как земля на континенте оттаивала все меньше и меньше. Еще и потому говорят они только сами за себя, что другие скелеты, найденные в Эйстрибиггде и Вестрибиггде, красноречиво свидетельствуют против них. Все эти скелеты принадлежат норманнским мужчинам и женщинам, хорошо питавшимся и, хотя и страдавшим от ревматизма (а кто в средневековом мире избежал этой напасти?), но не изнуренным хроническими недугами и болезнями. Разумеется, эти останки относятся к более раннему периоду, чем те, что были найдены в Херьольвснесе. И все же вопрос о том, следует ли принимать ту мрачную интерпретацию, что была изложена выше, остается открытым. Число найденных в Херьольвснесе скелетов невелико, да и сохранились они достаточно плохо. Выводы Хансена, сделанные им после раскопок 1921 года, подвергались серьезной критике как у него на родине, так и в Норвегии. Считавшиеся маленькими черепные коробки на самом деле весьма сопоставимы с черепами обитателей Сона и Йерена, откуда произошла большая часть колонистов. Точно так же нельзя назвать бесспорными выводы Хансена относительно малого роста и тщедушности жителей Херьольвснеса. И наконец, что касается тазовых костей, легших в основу столь пессимистического прогноза относительно будущего гренландских колонистов, то они слишком фрагментарны для подобных далеко идущих выводов. Возможно, мы так никогда и не узнаем, каким образом и почему прекратило свое существование Восточное поселение. Скорее всего, это произошло около 1500 года. Видимо, колония со временем ослабевала все больше и больше, пока наконец жизнь в ней совсем не угасла, Может быть, это произошло в Херьольвснесе, но, скорее всего, в Унартоке, некогда опустошенном какой-то эпидемией (возможно, чумы), о чем свидетельствует большое количество массовых захоронений. Исходя из опыта Вестрибиггда, мы можем вообразить, как Восточное поселение постепенно сокращалось в размерах под натиском эскимосов. Семьи, жившие прежде на окраинах поселения, одна за другой переселялись ближе к центру, а некоторые из них (отнюдь не самые малодушные), воспользовавшись удобным случаем, уплывали в Исландию и Норвегию. Другие были насильно изгнаны мародерами из Европы, среди которых печальное первенство принадлежало англичанам. И вполне резонно предположить, что эта тягостная изоляция, вкупе с другими проблемами, привела к душевному и духовному оцепенению, которое, в свою очередь, значительно подорвало их волю к жизни. Поэтому и поныне гипотеза о том, что гренландская колония постепенно вымерла в полной изоляции от внешнего — безразличного к ней — мира, является основной в научных кругах.

Некоторые полагают, что люди из Восточного поселения переправились на Американский материк к своим соотечественникам из Западного поселения или же все они уплыли в Англию. Однако нет никаких серьезных свидетельств в пользу двух этих гипотез. Для жителей Вестрибиггда естественным прибежищем был Эйстрибиггд, а из Эйстрибиггда прямой путь вел в Исландию или Норвегию. Но смогли ли гренландцы доплыть на своих ненадежных кораблях до этих стран, погибли ли они по дороге и предпринималась ли вообще подобная попытка — это нам просто неизвестно. Археологические раскопки в Гренландии не обходятся порой без странных или, точнее сказать, причудливых находок. В 1950 году датчане раскопали в Ватнахверви развалины длинного дома, состоявшего из коровника и собственно жилого помещения в шесть или семь комнат. При доме были кухня и кладовая, а на полу кладовой стояли остатки трех деревянных бочек. Некогда их использовали для хранения молока. В одной из бочек нашли крохотные косточки почти сотни мышей — факт весьма примечательный, поскольку до этого никто и не подозревал о существовании мышей в гренландской колонии. Видимо, они забрались в бочку, когда хозяева покинули ферму, съели остатки пищи, но не смогли выбраться наружу и погибли. Неподалеку, на другой большой ферме в Ватнахверви, были найдены два небольших распятия, вырезанные из стеатита, различные предметы из железа, включая ножи, и в проходе дома — человеческие кости, в том числе и плохо сохранившийся череп. Антропологические исследования помогли установить, что кости эти принадлежали европейцу, и скорее всего норманну. Видимо, он был последним обитателем фермы и поэтому остался непогребенным. Возможно также, что именно он оставался последним живым человеком во всем поселении.

Трудно сказать, насколько мы можем доверять истории Йона Гренландца, который утверждал, что около 1540 года он заплыл на своем корабле в глубокий фьорд неподалеку от мыса Фарвель. Когда он плыл из Гамбурга в Исландию, то сбился с курса. Как на самом острове, так и на прилегающих к нему островках Йон и его товарищи видели человеческие жилища. На одном из таких островков они обнаружили многочисленные навесы, сараи и каменные здания для сушки рыбы. Здесь же они нашли «мертвого человека, лежащего на земле лицом вниз. На голове у него был капюшон, а одежда была изготовлена из грубой шерстяной ткани и тюленьих шкур. Возле него лежал нож — сильно погнутый и изношенный. Этот нож они взяли с собой «на память». Йон был прозван Гренландцем, поскольку его корабль относило к берегам этой страны по меньшей мере три раза. Здесь ли, в другом ли месте Гренландии — но где-то он лежал мертвым, последний норманнский поселенец, и железный век на острове также отошел в прошлое.

Когда в 1586 году англичанин Джон Дэвис благополучно миновал безжизненную пустошь юго-восточного побережья Гренландии и с облегчением добрался до «равнинной местности, с землей и травой» в районе западных фьордов, он не нашел там ни европейцев, ни каких-либо следов их пребывания — «не видно ничего, кроме воронов и малых пташек, таких, как жаворонки и коноплянки». Это были фьорды, относившиеся некогда к Западному поселению, но и на месте Восточного поселения было то же самое. Земля, вода и все, что было на острове, принадлежало теперь стойким и неунывающим эскимосам. Истории норманнской Гренландии пришел конец.

>

Глава 3

БЛАГОДАТНЫЙ ВИНЛАНД

>

ВТОРЖЕНИЕ И УХОД

Мы уже видели, что во время открытия норманнскими мореплавателями Исландии и Гренландии дули ветры случайностей и несчастных случаев, которые одновременно были и ветрами судьбы. В конце лета 986 года, спустя примерно месяц после того, как Эйрик Рыжий проплыл мимо Снэфелльснеса со своей гренландской армадой из 25 кораблей, эти ветры подули вновь, наполнив на этот раз паруса молодого исландца по имени Бьярни Герьольфсон. Спустя трое суток они вынесли его в южные, дотоле неизведанные регионы океана, Густой туман не позволил Бьярни понять, где именно он находится, и лишь спустя несколько дней, когда туман рассеялся, он смог определиться, ориентируясь по сторонам света. Затем он плыл еще один день, и его взору открылись поросшие лесом берега Нового Света.

В свое время этот молодой человек навлек на себя недовольство норвежцев тем, что не стал высаживаться на берег и исследовать новую землю. В наше время ему досталось уже от ученых, недовольных тем, что именно он, а не Лейф Счастливый, первым увидел Америку. Поэтому, как нам кажется, будет нелишним напомнить здесь цель его эпохального путешествия, а также его мастерство в управлении кораблем, благодаря которому он со своей командой благополучно добрался до намеченной цели. Зиму 985/86 года Бьярни провел в Норвегии. Летом с нагруженными до отказа кораблями он отплыл в Исландию, намереваясь провести следующую зиму со своим отцом. Явившись в Эйрар (то есть Эйрарбакки), расположенный неподалеку от устья реки Олфус, он услышал ошеломляющие новости о том, что Герьольф продал свое имение и отправился в Гренландию.

С согласия всей команды Бьярни отправился в необычно рискованное (без карты, компаса и точных указаний) плавание к юго-западным фьордам Гренландии. Спустя три дня, когда горы и ледники Исландии скрылись за горизонтом, Бьярни и его товарищи оказались во власти северных ветров и густого тумана. В течение нескольких дней они плыли буквально наугад. Затем туман рассеялся; определив свое местоположение по сторонам света, мореходы плыли еще один день, пока не увидели холмы и леса дотоле неведомой им земли. Команда корабля была в полном недоумении, но Бьярни — хотя он и не знал, где они были, — точно знал, где они не были. Эта земля ни в коей мере не могла быть Гренландией, а он направлялся именно в Гренландию. Слишком целеустремленный, а возможно, и слишком благоразумный, чтобы высаживаться на берег, он повернул на север и плыл вдоль побережья еще два дня. Местность там, как они обнаружили, стала совершенно плоской, но по-прежнему вся эта территория была покрыта лесами. И снова Бьярни отказался пристать к берегу и плыл с юго-западным ветром еще три дня, пока они не увидели новую землю — высокую, гористую и покрытую ледниками.

Земля эта, по мнению Бьярни, вообще ни для чего не годилась. Снова они направились в открытое море и спустя четыре дня, сопровождаемые сильным попутным ветром, добрались до Херьольвснеса в Гренландии. Итак, не причинив ни малейшего ущерба своему кораблю или команде, Бьярни совершил именно то, что и намеревался, и «Гренландское сказание» сохранило для нас простой отчет о плавании этого практичного человека.

Все критические отзывы о Бьярни сводятся по сути своей к одному упреку: почему он не стал еще одним Гардаром, Оттаром или Эйриком Рыжим?.. Однако Бьярни был торговцем, а позднее — фермером, но никак не первооткрывателем. Но сам образ жизни норманнов на этом далеком севере являлся порукой того, что открытие Бьярни не будет забыто или оставлено без внимания людьми, постоянно испытывающими недостаток в хороших землях. Не было никакой необходимости самому пускаться в море, чтобы понять, что Бьярни говорит правду о новых землях на западе. Средневековая география культивировала мнение о том, что за пределами Гренландии можно найти большие территории. К тому же, когда люди забирались на высокие горы, расположенные по соседству с гренландскими поселениями (о чем информирует нас автор «Королевского зеркала»), они могли разглядеть далеко в океане либо саму землю, либо облачный покров, ассоциировавшийся у них с землей. И это неудивительно, ведь в самой западной своей точке Гренландия отделена от острова Камберленд всего лишь двумя сотнями миль. Было бы неверно думать, что в эпоху наиболее значительных норманнских открытий жители Гренландии не рискнули ответить на столь явный вызов судьбы и совершить такой короткий переход от одной территории к другой.

Путешествие Бьярни широко обсуждалось по всему Восточному поселению, и сыновья Эйрика Рыжего решили не упускать своего шанса. Поначалу предполагалось, что сам Эйрик отправится в новый славный поход на запад, но судьба распорядилась иначе: по дороге на корабль он упал с лошади и из-за многочисленных переломов вынужден был остаться дома. Корабль, прежде принадлежавший Бьярни, был куплен у него сыном Эйрика Лейфом, замечательным моряком и первым капитаном, совершившим прямое плавание между Гренландией, Шотландией, Норвегией и в обратном направлении. Разумеется, он подробно расспросил Бьярни обо всех деталях его путешествия и заодно взял себе на корабль кое-кого из бывшей команды Бьярни. Лейф намеревался проплыть тем же путем, но в обратном направлении, и это ему прекрасно удалось. Вначале они доплыли до той земли, которую Бьярни увидел последней. На ней не было ни лесов, ни травы — только горы и лед. Одного лишь взгляда на нее было достаточно, чтобы понять, что Бьярни был прав: эта земля ничего не могла предложить фермеру. Они назвали ее Хеллуланд (Скалистая равнина) и поплыли дальше на юг.

Когда они в следующий раз подошли к земле и спустили свою лодку, перед ними лежала ровная местность, поросшая лесами. Именно здесь команда Бьярни безуспешно потребовала от него позволения сойти на берег за лесом и водой. На этот раз мы узнаем о земле лишь немногим больше: берег здесь был ровный и отлогий, покрытый чистым белым песком. И Лейф назвал ее Маркланд — Лесная страна. Но он еще не завершил своего плавания и потому не стал исследовать эту страну дальше. Проплыв еще два дня при северо-восточном ветре, они добрались до острова, который лежал к северу от того, что они сочли главной землей с ее выступающим далеко на север мысом. Именно этой области Нового Света Лейф дал название Винланд (Винландский мыс на картах, которые были изготовлены в 1590 году Сигурдуром Стефансоном и в 1605 году Хансом Поульсоном Резеном). Карта Сигурдура сохранилась только в копии, изготовленной в 1670 году Тордуром Торлакссоном. Карта ошибочно датирована 1570 годом (примерное время рождения Сигурдура). Велось немало споров по поводу того, использовал ли Резен при создании своей карты карту Сигурдура, или же обе они были сделаны на основе одного и того же оригинала. Приняв во внимание тот факт, что на карте Сигурдура линии широт для региона Западной Атлантики слишком завышены (благодаря чему северный Ньюфаундленд и южная Ирландия оказались на одной широте), все же важно отметить, что обе карты называют район северного Ньюфаундленда Винландским мысом. Лейф перезимовал на территории Винланда, и его постройки, включая большой дом в Лейфсбудире, стали первым свидетельством обитания европейцев на Американском континенте. Следующей весной они вновь вышли в море и при попутном ветре добрались до Гренландии живыми и невредимыми.

Дома, в Гренландии, путешествие Лейфа на запад подверглось столь же тщательному разбору, что и путешествие Бьярни. Разумеется, сделано было много, и все же в каком-то смысле Лейф лишь раззадорил любопытство своих соотечественников. Его брат Торвальд (так и кажется, что их отец, Эйрик Рыжий, говорит его устами) сразу же захотел узнать больше, причем настолько больше, что Лейф немедленно предложил ему самому отправиться в Винланд и все разузнать на месте. Именно так Торвальд и поступил. На этот раз он плыл хорошо известным маршрутом, что позволило ему без всяких приключений достичь Лейфсбудира, где он и перезимовал. Весной же, следуя ранее высказанному мнению о том, что территория Винланда нуждается в более серьезном исследовании, Торвальд отправил одну лодку со своего корабля для изучения западного побережья. В течение всего лета они исследовали эту прекрасную страну, поросшую густыми лесами, не обнаружив при этом никаких следов человеческого пребывания — за исключением разве что одного-единственного деревянного зернохранилища. На следующее лето Торвальд повел свой корабль на восток, а затем на север — в направлении Маркланда. Там он дал название Кьяларнес одному из мысов, починил там свой корабль и вскоре приплыл в доселе неизвестный, но очень красивый фьорд, берега которого были покрыты густым лесом. Здесь они впервые столкнулись со скрэлингами и убили тех из них, кто не успел спастись бегством. Но в ответном нападении погиб сам Торвальд — он был убит стрелой, которая попала в щель между его щитом и планширом. Команда же его благополучно вернулась в Лейфсбудир. Там они перезимовали, а следующей весной отправились в обратный путь и приплыли в Эйриксфьорд с грузом тяжелых, но будоражащих новостей.

За удачно проведенной (пусть и с фатальным исходом) экспедицией Торвальда, значительно обогатившей географические познания норманнов, последовало неудачное путешествие его брата Торстейна. Торстейн хотел перевезти останки Торвальда на родину, чтобы похоронить его рядом с его родными, но вместо этого провел нелегкое лето, пытаясь вырваться из-под власти штормовых ветров в бескрайнем океанском треугольнике между Исландией, Ирландией и мысом Фарвель. За этой экспедицией последовало путешествие Торфинна Карлсефни, пытавшегося основать на землях Винланда постоянную колонию. И потому, как нам кажется, пришло время задаться вопросом, а по возможности и установить: где же находилось это вместилище стольких надежд и стольких разочарований норманнов?

Для начала было бы неплохо рассмотреть эту сложную и не раз дискутировавшуюся проблему в общем контексте норманнских путешествий на запад через Северную Атлантику. Насколько мы можем судить, это продвижение на запад шло через пояс широт, северная граница которого совпадала в Норвегии с Трандхеймом, а южная — с Йереном или с Линдеснесом. Внутри или в непосредственном соприкосновении с этими 360 милями океанского пространства расположены Фарерские, Оркнейские и Гебридские острова, первые поселения в Исландии и Гренландии, а также наиболее близкие территории Североамериканского континента. Это область мощных ветров, свирепых штормов и бескрайних морей, так что в сагах нередко упоминается о кораблях, заброшенных стихией на юг, к самым берегам Ирландии. Все это дает основание искать Хеллуланд и Маркланд прежде всего в районе между 64-й и 58-й северными широтами, с возможным отклонением к югу до 52-й широты — особенно когда речь идет о моряках, сбившихся с курса под натиском мощных северных ветров. Так, например, произошло с Бьярни Герьольфсоном, который в трех днях плавания от Гренландии оказался во власти северных ветров и тумана и в течение многих дней вынужден был плыть или дрейфовать на юг. К счастью, в случае с Бьярни мы имеем немало подсказок, способствующих идентификации всех трех найденных им земель.

Первым было южное побережье Лабрадора (более точно — район залива Сандвич, полностью соответствующий описаниям, сохранившимся после путешествия Бьярни). Вторая земля лежала не более чем в 200 милях дальше к северу, по-прежнему южнее того места, где кончается полоса лесов, а значит, и южнее современного Нейна. Третьей же оказалась южная оконечность Баффиновой Земли, включая район острова Резолюшн и залива Фробишер. Путешествие Лейфа в обратном направлении привело его сначала к Баффиновой Земле, затем, с продвижением на юг, к лесистому Маркланду, а спустя еще два дня плавания — к северной границе Ньюфаундленда. Именно здесь (если мы доверимся свидетельству «Гренландской саги»), в районе, ограниченном с востока мысом Болд, с запада заливом Пистолет, а с севера Белыми горами, и лежит подлинный Винланд.

Но для многих ученых это «если» оказалось весьма труднопреодолимым, так что Винланд искали и находили в различных частях Американского континента — от залива Гудзон до штата Флорида. Трудностей существует немало: литературные свидетельства обычно не отличаются последовательностью, а порой и просто противоречат друг другу. В связи с этим различные географические детали, в приложении к более чем тысячемильной береговой полосе, могут подвергаться самой различной интерпретации. А все «норманнские» археологические находки, обнаруженные на Американском континенте, не смогли снискать полного доверия у наиболее авторитетных исследователей. Поэтому проблема Винланда остается: очень легко опровергнуть мнение других и гораздо труднее доказать правоту и основательность собственных выводов.

К счастью, различия между двумя нашими литературными источниками — версией «Флатейярбок» («Гренландская сага») и версией «Хауксбок» («Сказание об Эйрике Рыжем») — пусть и достаточно серьезны, но все же вполне преодолимы. В обеих версиях первоначальный материал обработан в соответствии с устоявшейся традицией литературных сказаний. Многочисленные отклонения, добавления, перетолковывания, а также смена акцентов — все это те вещи, которых и следовало ожидать. Но важно признать и то, что в целом эти литературные источники следуют одной исторической традиции. С самою начала «Гренландская сага» уделяет куда меньше внимания Исландии и исландцам, чем «Сказание об Эйрике Рыжем». «Гренландская сага» связана прежде всего с семьей Эйрика Рыжего (что придает значительный вес ее отчету о путешествии Бьярни Герьольфсона), тогда как «Сказание об Эйрике Рыжем» уделяет гораздо больше внимания исландцам Гудрид и Карлсефни, потомком которых с гордостью называл себя Хаук Эрлендсон, собственник и соавтор версии «Хауксбок». Иногда используется различный материал, например кровавая экспедиция Фрейдис в Винланд, изложенная в «Гренландской саге», и героическая смерть Бьярни Гримольфссона, описанная в «Сказании об Эйрике Рыжем». Следуя различным ответвлениям одной и той же традиции, порой приводятся различные — и все же сопоставимые — версии одного и того же события (как, например, смерть Торстейна Эйриксона от чумы и его брата Торвальда от стрелы, пущенной одним из скрэлингов). Ясно и то, что автор «Гренландской саги» был хуже информирован относительно топографии Винланда, чем автор «Сказания об Эйрике Рыжем». В частности, он заставляет всех своих путешественников — Лейфа, Торвальда, Карлсефни и Фрейдис — приплыть в одно и то же место — Лейфсбудир, где все они, за исключением Торвальда, и поселяются. В «Гренландской саге» Лейфсбудир и Винланд более или менее синонимичны. Но в «Сказании об Эйрике Рыжем» это далеко не так. Здесь мы имеем дело с двумя детально описанными поселениями — Страумфьордом и Хопом, при этом нельзя не отметить, насколько описание Лейфсбудира соответствует описанию Хопа: мели, река и озеро. Вряд ли это может быть простым совпадением. И даже климат там одинаковый. В Лейфсбудире «климат оказался таким теплым, что им даже не пришлось заготавливать скоту сено: мороза зимой не было, и трава лишь едва поблекла». А в Хопе «снег так и не выпал, и скот продолжал кормиться на открытых пастбищах». И все же не стоит идентифицировать Лейфсбудир с Хопом — хотя бы потому, что в описаниях Лейфсбудира и Страумфьорда также имеется немало общего, а навигационные указания, равно как и географические реалии, позволяют предположить, что на самом деле это одно и то же место в северной части Ньюфаундленда. Вероятно, автор «Гренландской саги» сознавал свое невежество в подобных вопросах и потому составлял описание Лейфсбудира исходя из традиции, бытовавшей тогда в Снэфелльснесе в Исландии. В результате в «Гренландской саге» мы сталкиваемся с фактом, когда, согласно равенству Торхаллура Вильмундарсона, Страумфьорд + Хоп = Лейфсбудир. Однако тут мы должны позволить себе некоторое отступление и заметить, что наше доверие к «Сказанию об Эгиле» отнюдь не становится меньше только из-за того, что его описание битвы при Брунанбурге нельзя рассматривать в качестве штабного коммюнике. Историческая и антикварная ценность Eyrbyggja Saga вовсе не сводится к нулю из-за обилия в ней сверхъестественных историй. И если в «Ньяле» Гудмунд Могучий представляется в ином образе, чем в более ранней версии Ljósvetninga Saga, все же ни одно информированное лицо не усомнится в его существовании и не поставит под вопрос основные моменты его деятельности. То же самое можно сказать о «Гренландской саге» и «Сказании об Эйрике Рыжем». Но для начала следовало бы удалить из всех путешествий в Винланд наиболее явные выдумки и прочие недостоверные истории: сладкую росу Лейфа, Хаки и Хекью, неизвестный вид кита, обнаруженный Торхаллом Охотником, вторую Гудрид, одноногого, убившего Торвальда выстрелом из лука. Предпринимались довольно остроумные попытки рационализировать все эти чудеса. Так, сладкая роса оказалась секрецией тли; приводятся также ссылки на слабительные свойства жира китов. Одноногий — это эскимос, танцующий на одной ноге. «Этот одноногий, без сомнения, был эскимосской женщиной маленького роста, одетой в традиционное для эскимосских женщин платье с длинным подолом. Преследовавшим ее людям она неизбежно должна была показаться одноногой». Некоторые полагают, что одноногий казался таковым или из-за своей одежды, или снаряжения. Такое изъятие не повредит самим путешествиям и никак не упростит реальных проблем, однако очистит их от некоторого мусора. В течение последних двадцати лет было немало споров о том, не должны ли мы освободить эти истории и от виноградных лоз. Но Винланд в нашем понимании — это описательное название, такое же, как Исландия (Ледяная страна), Гренландия (Зеленая страна), Хеллуланд (Скалистая равнина) и Маркланд (Лесная страна). То же самое можно сказать об Овечьих (Фарерских) островах, Медвежьих (Бьярнейяр) островах, Килевом мысе (Кьяларнес) и Чудесном побережье. Впервые название Винланд встречается нам в «Описании островных земель Севера», четвертой книге Адама Бременского. Адам сообщает нам, что всю информацию о Винланде он получил от датского короля Свейна Эстридсена, который умер в 1076 году: «Он рассказал мне еще об одном острове, который видели в том океане многие мореходы. Называется он Виноградной страной, так как там растет много дикого винограда, из которого получается превосходное вино. И то, что там в изобилии растет несеяное зерно, мы узнали не из легенд и преданий, но из достоверных сообщений датчан».

Король Свейн, а за ним и Адам придерживались того же мнения насчет Винланда, что и Торхалл Охотник, который в стихах (признаваемых всеми как несомненно подлинные) жаловался на то, что, к его величайшему огорчению, ему пришлось пить лишь воду из источника. В стихотворной традиции Винланд — это именно Vínland (Виноградная страна), или Vínland hit góða (Благодатный Винланд), поскольку там росли виноградные лозы и гроздья, из которых делалось вино. Этот факт столь часто упоминается в различных сагах, что позволяет нам с уверенностью отклонить теорию, согласно которой Винланд был вовсе не Vínland, a Vinland — Травяная страна, или же Страна пастбищ. Это мнение было высказано в 1888 году шведским филологом Свеном Сёдербергом. Он полагал, что создатели саг некритично восприняли информацию, приведенную Адамом Бременским, который в свою очередь опирался не столько на достоверные факты, сколько на самые невероятные слухи. Если мы примем такую версию, как это сделали многие современные исследователи, приравнявшие Винланд к северной оконечности Ньюфаундленда, — как, например, финн В. Таннер, норвежец Хельге Ингстад (который, впрочем, не отвергает возможности того, что в Винланде росли дикий виноград и пшеница) и датчанин Йорген Мельдгаард, — то это избавит нас от многих проблем (хотя бы от необходимости помещать Винланд внутри северных пределов роста виноградных лоз в конце X столетия). Избавит это и от необходимости выискивать свидетельства того, что для гренландцев и исландцев виноградные лозы и гроздья вовсе не были виноградными лозами и гроздьями, а были клюквой, брусникой, ежевикой, черной смородиной, голубикой и даже березами (просто невозможно перечислить здесь весь список заменителей). Это также позволяет выстроить рациональную и привлекательную гипотезу о цепочке земель, протянувшихся к югу: каменистая, лесная и покрытая травой (возможно, однако, слишком рациональную). Не возникает сомнений, что vin — пастбище, луг, трава — является одним из наиболее часто встречаемых элементов в топонимике древних норвежцев, но к моменту винландских путешествий он практически полностью исчезает из употребления, так что его уже невозможно найти в топонимике Фарерских островов, Исландии или Гренландии. Разумеется, вполне возможно и такое объяснение: исландские создатели саг, будучи незнакомы с элементом (почти всегда суффиксом) — vin и к тому же оказавшись под влиянием рассказов о Счастливых островах, легко переделали его в vín-. И все же, как мне кажется, нет никаких особых причин отметать в сторону все те свидетельства о Винланде (Vínland) именно как о Виноградной стране, и поэтому я, с учетом всех вышеперечисленных трудностей, предпочитаю придерживаться данной интерпретации. Разумеется, трава была не только желательным, но и необходимым элементом для потенциальных колонистов Винланда, так же как и для их отцов на Фарерских островах, в Исландии и Гренландии. Наличие в одном месте строительного леса и пастбищ, без сомнения, привело бы их в полный восторг. Но виноградные гроздья могли стать главной, более веской причиной, позволяющей Лейфу подтолкнуть своих гренландских соотечественников к колонизации новых земель. В том, что касалось наименования земель, как, впрочем, и во многом другом, Лейф был сыном своего отца и потому никогда не назвал бы новую землю Страной травы, так как уже существовала Гренландия — Зеленая страна. Есть еще одна причина, по которой мы должны поверить в то, что там рос виноград. Сегодня северная граница роста виноградных лоз проходит в районе 45-го градуса северной широты, однако в 1530 году Жак Картье, открывший реку Св. Лаврентия, обнаружил по обоим берегам ее обилие виноградных лоз, а в заливе Шалёр и на островах Шамплэн — большое количество диких злаков, похожих на рожь или овес. Лей и Дэни подтверждают эти сообщения. Поэтому вполне допустимо предположить, что в период более благоприятных климатических условий, существовавших во время путешествий к Винланду, дикий виноград рос также на территории, включающей в себя северный Ньюфаундленд. Наконец, мы вряд ли нанесем серьезный удар по достоверности изложенных в сагах фактов, если предположим, что виноградные лозы были найдены вовсе и не на самом севере Ньюфаундленда, а во время плавания норманнских моряков дальше к югу (как они поступали по меньшей мере два раза). Это тем более допустимо, что на данный момент не существует теории винландских путешествий, которая находилась бы в согласии со всеми свидетельствами.

Самым трудным для нас, пожалуй, будет отказаться от утверждения, согласно которому в Лейфсбудире «у солнца есть eyktarstaðr и dagmálastaðr в самый короткий день (или дни)». Это выглядит неким фактическим, бесстрастным утверждением, при помощи которого можно было бы без всяких проблем и с достаточной точностью определить широту этой части Винланда. Однако не существует другого такого вопроса, который внес бы большую сумятицу в ряды неспециалистов и заставил бы специалистов отстаивать несколько совершенно несхожих гипотез. Не вызывает сомнения тот факт, что те, кто проводил эти наблюдения, находились под впечатлением большего равновесия дня и ночи в Винланде, чем у них на родине, в Гренландии и Исландии. Ясно также, что зимой, в определенный день или дни в том месте, где находился Лейфсбудир, можно было наблюдать солнце — и прежде всего в моменты восхода и заката, то есть в определенное утреннее и послеобеденное время. Разумеется, это не могло быть часовое время, поскольку у норманнов в начале XI столетия просто не было часов. Поэтому eyktarstaðr и dagmálastaðr — это определенные точки на горизонте, подобные тем, которыми пользовались исландцы для определения времени дня по положению солнца, или же, что еще более верно, это положение самого солнца. Исходя из этого и учитывая, что все другие вещи нам уже фактически известны — например, точное значение eykt в Исландии времен Лейфа Эйриксона, точное значение um skammdegi, а также все те исправления в вычислениях, которые необходимо произвести из-за эффекта преломления, изменений уровня моря, фактического, а также астрономического горизонта. Все это, вкупе с уяснением того, что норманнские моряки понимали под восходом и закатом солнца (то есть был ли это восход и заход края светила или же его центра), могло бы помочь нам определить, где именно находилась северная оконечность Винланда. Однако расчеты, произведенные тремя наиболее выдающимися учеными, пытавшимися определить район, из которого были сделаны эти наблюдения, вряд ли способны внести ясность в этот вопрос. Так, Сторм и Джилмиден, при поддержке капитана Файтиена из Военно-морской обсерватории Соединенных Штатов, указали цифру приблизительно 49 градусов 55 минут северной широты. Мистер Гаторн-Харди вначале определил 49 градусов северной широты, указав, однако, что «слова со всей очевидностью свидетельствуют о более южной широте», и позднее указал цифру в 37 градусов. В то же самое время доктор Альмар Нэсс, перепроверивший и исправивший вычисления М. М. Мьелде, полагал, что Винланд, «скорее всего», расположен к югу от залива Чеспик (36 градусов 54 минуты северной широты). Иными словами, хотя эта знаменитая фраза и способна убедить нас в том, что кто-то произвел весьма важные наблюдения где-то в районе Американского континента, она совершенно не в состоянии помочь нам определить, где именно находилось жилище Лейфа. Доктор Нэсс подчеркивает, что широта, установленная для того места, где наблюдался eykt, вовсе не является идентичной той, на которой находился Лейфсбудир. Он считает, что не все винландские путешественники прибывали в одно и то же конкретное место, а Винланд Лейфа и Карлсефни никоим образом нельзя идентифицировать. Доктор Нэсс считает, что eykt наблюдали в Хопе, а не в Лейфсбудире. «Хоп располагался в центре Винланда, но маловероятно, чтобы Лейф мог достичь 36°54 северной широты. Лейф не был в «Винланде». Настоящим исследователем оказался Торфинн». Достойно упоминания и то обстоятельство, что подавляющее большинство почитателей Нэсса в последний момент все-таки отказались от 37 градусов северной широты, предпочтя ему 41 градус северной широты, тем самым мгновенно переместившись вверх по побережью вплоть до штата Массачусетс.

До тех пор пока археологи не найдут в Северной Америке и не опишут дома, оружие, предметы материальной культуры, а возможно, и скелеты норманнов, которые можно будет с уверенностью отнести к первой четверти XI столетия, нашим главным источником определения местоположения первых норманнских поселений на Американском континенте по-прежнему остаются саги. И это вновь возвращает нас к исследовательской экспедиции Торвальда Эйриксона, как о том написано в «Гренландской саге», и к попытке колонизации Винланда, предпринятой Торфинном Карлсефни (о чем повествуют обе версии «Сказания об Эйрике Рыжем»). Если же кто-то возразит, что есть что-то некритическое и ненаучное в подобном вычленении фактов и сведений из различных саг, то тут можно заметить лишь одно, а именно: было бы еще менее критично полностью довериться версии в какой-то одной саге, со всеми домыслами и художественным преувеличением.

Теперь о Карлсефни. В этой экспедиции принимали участие три корабля со ста шестьюдесятью мужчинами на борту, причем некоторых из них сопровождали жены. Они взяли с собой «разных домашних животных», как мы легко можем предположить, самок и самцов коров, лошадей, овец, коз и свиней.

Вначале они плыли на север вдоль побережья Гренландии вместе с теплым прибрежным течением, пока не поднялись до Западного поселения. Возможно, они поступили так потому, что у жены Карлсефни оставалось там имущество, но, скорее всего, все-таки потому, что в то время этот маршрут казался наиболее удобным. От Западного поселения они поплыли дальше на север, до Бьярнейяра, Медвежьего острова (островов), который мы не в состоянии идентифицировать с полной точностью, но который, очевидно, лежит по соседству с современным Хольстейнборгом (или же это был остров Диско). В пользу региона Хольстейнборга говорит то обстоятельство, что именно здесь прибрежное течение поворачивает на запад, к берегам Северной Америки, так что нынешние моряки считают пустой тратой времени и сил плыть отсюда прямо к северу, не достигнув вначале южных пределов Баффиновой Земли. В пользу Хольстейнборга и Диско говорит и то обстоятельство, что Карлсефни наверняка пытался свести к минимуму (из-за своих животных) время, проведенное в открытом море. Отплывая от Диско, он мог воспользоваться попутными северными ветрами, столь частыми в проливе Дэвиса, Наконец, следуя этим путем, он также придерживался классического принципа навигации норманнов, который предписывал совершать по возможности короткие переходы по океанским просторам, используя наиболее очевидные ориентиры. Так, моряки из Норвегии, направляясь в Исландию, держали курс на Ватнаёкуль, тогда как моряки из Исландии плыли мимо Снэфеллсйокула. И после того как снежная вершина этого вулкана постепенно скрывалась из виду, они начинали высматривать впереди черные и белые вершины гигантских отрогов восточной Гренландии. Те, кто не согласен с гипотезой о более мягком климате начала XI столетия, могут считать, что Карлсефни специально избрал данный маршрут, чтобы таким образом избежать встречи с плавучими льдами. Но что бы это ни было — Хольстейнборг или Диско, ясно одно: автор «Сказания об Эйрике Рыжем» уже знал об этом северном пути, который был обнаружен благодаря опыту мореплавателей, обогащенному новыми географическими знаниями. Этот маршрут нельзя считать первоначальным, но позднейшие знания о нем позволяют объяснить наиболее трудный для истолкования момент в путешествии Бьярни Герьольфсона. Ему потребовалось четыре дня, чтобы от залива Фробишер доплыть при юго-западном ветре до Херьольвснеса — что просто невозможно. Но именно юго-западный ветер должен был представляться наиболее подходящим исландским создателям саг, уже догадывавшимся о лучшем (хотя и обнаруженном позднее) пути, а Бьярни примерно представлял продолжительность этого перехода. Как нам кажется, Бьярни достиг западного побережья Гренландии далеко к северу от Херьольвснеса и затем двигался вдоль побережья на юг, пока не нашел дом своего отца. Бьярни был человеком разумным и предусмотрительным и потому, без сомнения, собрал перед отплытием из Эйрара всю доступную информацию о Гренландии — иными словами, все, о чем поведал Эйрик Рыжий.

Подгоняемый ветром с севера, Карлсефни достиг Хеллуланда — Баффиновой Земли. Но совсем не обязательно, что он оказался именно в том районе Баффиновой Земли, где прежде него побывали Бьярни и Лейф. Подобно Маркланду и особенно Винланду, Хеллуландом называлась огромная территория, включавшая побережье и внутренние территории страны. В свою очередь, вполне достаточно будет сказать, что, после того как Карлсефни плыл еще два дня при том же попутном северном ветре и достиг Маркланда, он оказался (с точки зрения современной географии) в той части Лабрадора, которая покрыта густыми лесами. По одной версии они плыли два дня при попутном северном ветре, согласно же «Хауксбок», отплыв от Хеллуланда, они в течение двух дней двигались уже не на юг, а на юго-восток. Затем свидетельства разнятся. По другой утверждается, что от места стоянки в Маркланде до Кьяларнеса они плыли два дня. «Хауксбок» гласит: «Они плыли в течение долгого времени». Тогда нам предстоит либо изменить время плавания от неопределенного места где-то на побережье Баффиновой Земли до неопределенного места на побережье Лабрадора (что кажется весьма сомнительной затеей, хотя с некоторыми оговорками можно было бы принять предложение Финнура Йонссона заменить ii на v), либо же нам следует принять версию «Хауксбок» относительно langa stund для плавания Карлсефни от Маркланда до Кьяларнеса. Затем он еще какое-то время двигался вдоль побережья, пока не оказался в довольно-таки подробно описанной области, которая все еще относилась к территории Лабрадора. Две детали обращали на себя особенное внимание. Во-первых, там был мыс, на котором они нашли корабельный киль и который они назвали Кьяларнес (мыс Киль). Наконец, пески и пляжи достигали там такой невероятной длины, что они назвали их Фурдустрандир — Чудесное побережье, так как им пришлось «плыть мимо них в течение необычайно долгого времени». Эти описания постоянно напоминают нам о местах и событиях, связанных с путешествиями Лейфа и Торвальда. Когда Лейф прибыл в страну, которую назвал Маркланд, он обнаружил, что вся эта земля «плоская и покрыта лесами, а ее обширные песчаные пляжи отлого спускаются к морю». Проплыв еще два дня в южном направлении, они увидели Винланд. В свою очередь Торвальд, плывший на север от Лейфсбудира, возле какого-то из мысов попал в сильный шторм. Здесь его корабль выбросило на берег. При этом корабельный киль оказался настолько поврежден, что им пришлось установить новый. Посмотрев же на старый и разбитый, Торвальд сказал своим товарищам: «Я хочу, чтобы мы установили этот киль здесь, на мысе, который мы назовем Кьяларнес». Совершенно очевидно, что Кьяларнес Торвальда и Карлсефни — одно и то же место, и если мы хотим идентифицировать его, не столь уж важно, воспримем ли мы сведения, содержащиеся в сказаниях, как абсолютно достоверные или же увидим в них типичную для того времени историю, связанную с наименованиями. Важно то, что в обоих случаях идет речь о существовании необычайно длинной полосы белых песчаных пляжей и килеобразного мыса, расположенного в двух днях плавания к северу от Лейфсбудира. Такие пляжи действительно можно найти непосредственно к югу от залива Гамильтон, на юго-восточном побережье Лабрадора. После скалистых и мрачных берегов Баффиновой Земли они и в самом деле должны были казаться морякам «чудесным побережьем» — более 40 миль в длину, обрамленные низкой полосой травы, елями и можжевельником. По словам капитана Мунна, песок этот очень мелкий и твердый и вполне подходит для «старомодных песчаных часов». От Побережья, как обычно называют эти белые пляжи, достигающие в ширину 50 ярдов, далеко в море (на целых две мили) протянулся мыс Поркьюпайн, знаменитый своим килеобразным профилем и до сих пор являющийся главным ориентиром для всех местных рыбаков.

Существуют еще два главных момента, способствующие идентификации этой местности. Во-первых, содержащееся в «Сказании об Эйрике Рыжем» топографическое описание Маркланда и Винланда более всего соответствует юго-восточной части Лабрадора и северной части Ньюфаундленда. К югу от Фурдустрандира, говорится в саге, все побережье изрезано заливами (vágskorit), что в полной мере подходит к побережью Лабрадора (наиболее ярким примером тут, без сомнения, выступает залив Сандвич). По свидетельству той же саги, берег изрезан фьордами (fjarðskorit) или же, согласно версии «Хауксбок», одним особенным фьордом. Речь, очевидно, идет о проходах, ведущих с севера от гавани к проливу Белл-Айл. Если же имеется в виду один фьорд, то это, вероятно, и есть сам проход в пролив Белл-Айл. С этой точки зрения Страумфьорд (Речной, или Проточный фьорд) Карлсефни — не что иное, как северный вход в пролив Белл-Айл; просто Карлсефни не мог знать, что открыл не фьорд, проникающий в глубь суши, а проход на юг. Эти моряки уже привыкли к огромным фьордам Гренландии, Исландии и Норвегии, и их заблуждение (если только мы вправе так назвать это) разделяло еще немало выдающихся мореходов — вплоть до «открытия» Жака Картье, сделанного пятью столетиями позже. Страумей (Речной остров) — это, скорее всего, остров Белл-Айл, а может быть, даже Великий Священный остров, лежащий в рукаве моря между мысом Болд, крайней северной точкой Винланда, и мысом Онион. В нескольких милях к югу глазам моряков открылись зеленые берега Священного залива, а также Ланс-о-Мидоус (то есть L'Anseau-Medee: Midi или же от названия корабля Médéé) и залив Эпав; здесь течет к морю ручей Блэк Дак, огибая по пути отвесную скалу, в окрестностях которой люди селились с незапамятных времен^{19}.

Вид, открывающийся сверху на Ланс-о-Мидоус и прилегающие земли, на испещренный островами залив Белл-Айл, справа от которого находится мыс Болд, а слева — побережье Лабрадора, просто великолепен^{19}. Такой вид не мог оставить равнодушным настоящего фермера: проплыв столько миль мимо скалистых, безжизненных берегов, он мог наконец выпустить своих животных на берег, предоставив им возможность пастись на огромных травяных пастбищах — высокая или обильная трава из «Сказания об Эйрике Рыжем», — окруженных естественной защитной лесополосой. Почва была во многом схожа с той, которая встречалась им в Гренландии и Исландии; в реках в изобилии водился лосось, а недра океана были просто неисчерпаемы. К тому же там, на радость охотникам, водились морские животные и карибу. Было у этой местности и еще одно преимущество. В течение первых двух зим своего пребывания в Гренландии Эйрик устроил себе жилище на островах за пределами фьорда, так как там была хорошая охота; к тому же в поле его зрения всегда находилось открытое море. Исследователи Винланда точно так же обнаружили удобную базу, гарантирующую им максимальную свободу передвижений и изобилие съестных припасов. Но их надежды конечно же были слишком оптимистическими. Так, рассчитывая на теплую зиму, они были неприятно поражены, когда наступили настоящие холода (то же самое случилось задолго до них в Исландии с Флоки Вильгердарсоном). Но с приходом весны страна вновь обрела свою былую привлекательность. К тому же она казалась безлюдной.

В Исландии норманнские поселенцы обнаружили незначительное число ирландских отшельников, а также книги, кресты и прочие вещи, оставленные ими после себя. В Гренландии они нашли заброшенные жилища, фрагменты лодок и некоторые предметы, изготовленные из камня, — но самих людей там не было. Когда люди Торвальда обследовали западное побережье Ньюфаундленда, они наткнулись на пустое зернохранилище. Самому же Торвальду пришлось столкнуться со скрэлингами во время путешествия к восточному побережью, и это привело его к гибели. Кем же были «скрэлинги» — индейцами или эскимосами? Недавние исследования позволяют предположить, что норманны столкнулись и с теми и с другими.

Около 1000 года н. э. эскимосы жили гораздо дальше к югу по сравнению с сегодняшними границами их обитания. Они занимали южную прибрежную часть Лабрадора от залива Гамильтон до пролива Белл-Айл, а также территорию Ньюфаундленда-Винланда к северу от линии, протянувшейся от порта Сондерс на западе к устью Белого залива на востоке. К югу от них на территории Ньюфаундленда, а также к югу и западу от их поселений на территории Лабрадора жили индейцы-алгонкины. Но еще более важным представляется то обстоятельство, что часть индейцев жила к северу от дорсетских эскимосов Ньюфаундленда, что является еще одним доказательством (на этот раз этнологическим) того, что Страумфьорд Карлсефни — а следовательно, и Винланд — находился именно в северной части Ньюфаундленда.

Это служит убедительным доказательством того, что Торвальд Эйриксон был убит в районе озера Мелвилл и просто не мог быть убит где бы то ни было еще, поскольку никакой другой регион восточного побережья Северной Америки не являл в начале XI века подобного смешения различных рас. То, что в сагах под общим именем скрэлингов упоминаются как индейцы, так и эскимосы (порой оставляя нас в сомнении, о ком именно идет речь), вполне объяснимо, учитывая то обстоятельство, что авторы этих сказаний опирались на весьма отдаленную, пусть и подлинную историю событий.

Подобного рода смешения можно найти и в журналах повторных открытий конца XV столетия и на картах XVI века. В течение всего того времени, о котором идет речь, пролив Белл-Айл был не чем иным, как настоящим перекрестком: сюда стекались норманны, баски, французы, англичане, а также индейцы и эскимосы. В 1954-м и 1956 годах Мельдгаард обнаружил древние поселения эскимосов дорсетской культуры в арктической Канаде, на Лабрадоре и на Ньюфаундленде, а годом позже нашел соседствовавшие с ними стоянки индейцев в северо-западной речной области возле озера Мелвилл. Это позволяет нам по-новому взглянуть на северные экспедиции Торвальда и Карлсефни из Лейфсбудира-Страумфьорда. Согласно «Гренландской саге», Торвальд направился из Лейфсбудира на восток, а затем повернул на север, достиг Кьяларнеса, после чего свернул в устье ближайшего фьорда (залив Гамильтон), где и был убит пущенной из лука стрелой. Согласно «Сказанию об Эйрике Рыжем», Торвальд и Карлсефни отправились из Страумфьорда на север, миновали Кьяларнес, затем повернули на запад (залив Гамильтон выступает здесь в качестве единственно возможного прохода), при этом по левому борту от них берег был покрыт настоящими лесными зарослями. Они плыли еще в течение довольно длительного времени, пока, наконец, не бросили якорь в устье реки, текущей с востока на запад, — точно так и течет река, впадающая в озеро Мелвилл, где и был убит Торвальд.

Эскимосы того времени и той культуры не пользовались луком и стрелами, так что Торвальд, скорее всего, погиб от индейской стрелы, наконечник которой был того же типа, что и найденный в 1930 году Ааге Русселем в Санднесе — в Западном поселении Гренландии. Он лежал в северо-западном углу церковного двора, и точно такой же наконечник был обнаружен Мельдгаардом в 1956 году в древнем индейском поселении возле северо-западных рек у границ озера Мелвилл. Стрела из Санднеса — типично индейская, и изготовлена она из кварцита, идентичного кварциту Лабрадора. Поэтому ее смело можно рассматривать в качестве единственного безоговорочного археологического свидетельства пребывания норманнов на Американском континенте (во всяком случае, что касается тех раскопок, которые проводились до лета 1962 года). Точно так же и лодки, найденные Торвальдом во время этой экспедиции, принадлежали индейцам. И хотя про них говорят «обтянутые шкурами», вряд ли это были каяки эскимосов. Нет никаких свидетельств относительно того, что у эскимосов дорсетской культуры были каяки. Скорее всего, подобных лодок у них не было. В любом случае вряд ли стоит ожидать, чтобы создатели саг, жившие два с половиной столетия спустя, могли ясно различать между тем, что они привыкли видеть у эскимосов культуры Туле в Гренландии, и тем, что видели некогда норманны у эскимосов дорсетской культуры в Винланде. Для них все эскимосы и все индейцы были скрэлингами. Существует немало свидетельств того, что именно индейцы имели привычку спать под своими перевернутыми каноэ, изготовленными из коры березы.

Еще одно, пусть и не бесспорное, доказательство того, что индейцы действительно проживали в районе обитания эскимосов на восточном побережье Лабрадора, мы можем найти в «Сказании об Эйрике Рыжем», которое упоминает об одетых в белое жителях Хвитраманналанда. Если эти слова что-то значат вообще, то относиться они должны, скорее всего, к белым замшевым или изготовленным из оленьей шкуры танцевальным одеждам индейцев-наскаупи. В свою очередь те пять скрэлингов, которых Карлсефни застал спящими на берегу моря между Хопом и Страумфьордом и которых он безжалостно убил, были, по-видимому, эскимосами, о чем свидетельствуют деревянные контейнеры, в которых костный мозг животных был смешан с их кровью^{20}. Точно так же эскимосами должны были быть и те скрэлинги, с которыми Карлсефни поначалу торговал, а затем сражался у Хопа, к югу от Страумфьорда (если, конечно, их столкновение не произошло в самом Страумфьорде). В обтянутых кожей лодках или в каноэ, размахивая двухлопастными веслами, — а при повторном появлении их оказалось столько, что весь залив словно был усеян угольками, — это были, как нам представляется, именно эскимосы. На норманнов обрушился целый ливень метательных снарядов (skothríð), однако без какого бы то ни было упоминания о стрелах. Вдобавок у скрэлингов были «пращи» (höfðu ok valslöngur, Skrælingar), происхождение которых не раз обсуждалось современными учеными. Возможно, это были «громоздкие орудия, к которым можно применить название «баллиста». Их описал Скулкрафт, полагающий, что подобные орудия нередко применялись алгонкинами в прежние времена^{21}. Или же, как считает Мельдгаард, это могли быть гарпуны эскимосов, к которым был прикреплен надутый воздушный пузырь. Индейцы не пользовались подобным оружием, в отличие от эскимосов дорсетской культуры 1000 года н. э., для которых эти гарпуны были просто незаменимы. В целом предположение Мельдгаарда кажется нам более вероятным.

Эта битва с воинственными скрэлингами оказалась решающей в свете попытки Карлсефни организовать постоянную европейскую колонию на территории Северной Америки. Число норманнов было невелико, а оружие их оказалось малопригодным в сложившейся обстановке. Они не желали договариваться со скрэлингами и не могли подчинить их. Вначале они вынуждены были покинуть Хоп и вернуться на свою базу в Страумфьорд. Но Карлсефни, трезво мыслящий человек во всем, что не было. На борту находилось семнадцать человек. Они предприняли путешествие в Маркланд, но шторм забросил их к нашим берегам» (Skálholtsannáll hinn forni); «В то время прибыл корабль из Гренландии, который совершил путешествие в Маркланд, и на борту его было восемнадцать человек» (Flateyjarannált). Скорее всего, они плавали в Маркланд за строевым лесом, а возможно, и за мехами. И если бы в результате случайной бури их не отнесло по морю к берегам Исландии, в Анналах этой страны не появилось бы никаких записей об этом плавании. И мы можем лишь гадать, сколько же удачных путешествий было совершено между берегами Маркланда и Гренландии в предшествовавшие три столетия, и предпринимались ли подобные путешествия вновь после утраты норманнами к середине XIV столетия Западного поселения и Нордсеты.

Невольно напрашивается предположение, что такие опытные и отважные моряки, какими были норманны в течение долгого времени (пока их слава не померкла к концу XIII столетия), вряд ли смогли бы удержаться от путешествий на юг, к Винландскому мысу, а возможно, и на север — к гаваням Баффиновой Земли. Однако ничто из того, что сообщают нам норманнские саги о необитаемых районах Хеллуланда, не заслуживает полного доверия. Что касается южных путешествий, то здесь мнения могут быть различными, особенно если предположить, что название Винландский мыс относится к северной части территории, тянущейся еще на много миль к югу. Не исключено также, что именно южные путешествия далеко за пределы Винландского мыса позволили внести в норманнское предание о Винланде истории о винограде и теплых зимах. Вполне возможно и то, что позднейшие путешествия стерли из памяти людей сведения о том, где именно находилось жилище Лейфа и поселение Карлсефни. И все же единственное археологическое открытие, сделанное где-то в Массачусетсе или на Род-Айленде (или в Вирджинии) могло бы обратить теорию в факт. По какой, собственно, причине Винландом должен считаться исключительно район Священного залива? Но как бы то ни было, на данный момент существует совсем мало убедительных доказательств того, что норманнам удалось добраться до Новой Англии, и еще меньше доказательств того, что они плавали дальше на юг.

Еще Карлсефни своим плаванием убедительно доказал, что на юге нет ничего, кроме проблем, и до тех пор, пока память о его путешествии сохранялась, сограждане Карлсефни не пренебрегали этим уроком. В любом случае плавание далеко на юг со временем становилось занятием бесполезным, да и просто неосуществимым — хотя бы потому, что у гренландцев для этого больше не было подходящих кораблей. Тот корабль, который прибыл в 1347 году во внешний Страумфьорд, был слишком мал даже по заниженным исландским стандартам. Слава норманнского мореходного искусства осталась далеко в прошлом. В Исландских анналах за 1285 год существует запись об открытии новой земли священниками и братьями Адальбрандом и Торвальдом, сыновьями Хельги; Анналы за 1289 год сообщают, что норвежский король Эйрик Магнуссон отправил Ланд-Рольфа (Landa-Rólfr) в Исландию на поиски новой земли. Но эти сообщения вряд ли стоит принимать во внимание, поскольку они, как мне кажется, относятся к восточному побережью Гренландии.

>

Часть вторая ИСТОЧНИКИ

>

«КНИГА ИСЛАНДЦЕВ»

«ИСЛЕНДИНГАБОК» ИЛИ «ЛИБЕЛЛУС ИСЛАНДОРУМ»

>

Пролог

«Книгу исландцев» я впервые написал для наших епископов Торлака и Кетиля и показал ее им обоим, а также священнику Сэмунду. И при написании новой версии я оставлял неизменным то, что им понравилось, и изменил то, что они сочли нужным изменить. Я оставил ту же основу, но опустил генеалогии и жизнеописания королей, добавив при этом другие сведения — те, которые я узнал уже после написания первой версии. Составляя эту книгу, я всегда помнил о том, что наш долг состоит в том, чтобы отдавать предпочтение тем фактам, которые представляются нам наиболее достоверными.

Эта книга содержит следующие главы: 1. О поселении в Исландии. 2. О жителях и законодательной системе. 3. Об учреждении альтинга. 4. О календаре. 5. О разделении на четверти. 6. О поселении в Гренландии. 7. О том, как в Исландию пришло христианство. 8. Об иностранных епископах. 9. О епископе Ислейфе. 10. О епископе Гизуре.

>

1. О поселении в Исландии

Первые поселенцы прибыли в Исландию из Норвегии в дни правления Харальда Прекрасноволосого, сына Хальфдана Черного, в то время (согласно утверждениям моего наставника Тейта, сына епископа Ислейфа и мудрейшего из мужей, а также Торкеля Геллирсона, брата моего отца, который помнит многое из прошлого, и дочери Снорри Годи Турид, женщины мудрой и осведомленной), когда сын Ивара Рагнара Лодброка убил английского короля Эдмунда Святого. А было это спустя 870 лет после рождения Христа, согласно тому, что написано в сказании об Эдмунде.

Большинство сходится во мнении, что норвежец Ингольф был первым человеком, поселившимся в Исландии. Вначале он плавал туда в то время, когда королю Харальду было шестьдесят лет, во второй же раз — на несколько лет позже. Поселился Ингольф на юге, в Рейкьянесе. Место это называется Ингольвсхофди, и расположено оно к востоку от Миннтаксейра. Там была его первая усадьба. Существует еще Ингольфсфелль — к западу от реки Олфус, — где он также взял землю под поселение. В то время вся территория Исландии между горами и побережьем была покрыта лесами.

Тогда на острове жили христиане, которых норманны называли «папар». Но позже они покинули остров, поскольку не желали жить здесь вместе с язычниками. После них остались ирландские книги, колокола и другие предметы, свидетельствующие о том, что эти люди были ирландцами.

В то время сюда начался большой приток людей из Норвегии, пока король Харальд не воспрепятствовал этому — ему казалось, что Норвегия может постепенно обезлюдеть. В конце концов было достигнуто соглашение, согласно которому каждый человек, не освобожденный от налога и желающий переселиться на остров, должен был заплатить королю пять унций. Так появился налог, ныне известный как земельные унции. Порой платили больше, порой — меньше, пока Олаф Дигри не постановил, что каждый человек, отправляющийся из Норвегии в Исландию, должен заплатить королю половину марки, за исключением женщин и тех, кого сам король освобождал от уплаты налога. Об этом сообщил нам Торкель Геллирсон.

>

2. О жителях острова и законодательной системе

Хроллауг, сын ярла Ронвальда из Мёра, поселился на востоке в Сиде; оттуда пошли граждане Сиды.

Норвежец Кетильбьорн Кетильсон поселился на юге в Верхнем Мосфелле — отсюда пошли граждане Мосфелла.

Ауд, дочь норвежского лорда Кетиля Флэтноуза, поселилась на западе в Брейдафьорде — отсюда пошли граждане Брейдафьорда.

Норвежец Хельги Магри, сын Эйвинда Истмена, поселился на севере в Эйяфьорде — отсюда пошли граждане Эйяфьорда.

Когда же люди расселились по всему острову, норвежец по имени Ульфльот первый принес сюда закон из Норвегии (так рассказывал нам Тейт), и закон этот был назван законом Ульфльота. Ульфльот был отцом того самого Гуннара, потомками которого являются Дьюпадалеры из Эйяфьорда. По совету Торлейфа Мудрого, сына Хорда-Кари, эти законы в значительной степени были созданы на основе так называемого закона гулатинга — что-то было добавлено, что-то убрано, а что-то переделано в соответствии с местными условиями. Ульфльот жил на востоке в Лоне. Рассказывают, что его приемным братом был Грим Гейтскор — тот самый, что по указанию Ульфльота исследовал всю Исландию до учреждения там альтинга. И каждый человек дал ему по монете. Позднее Грим пожертвовал эти деньги на храмы.

>

3. Учреждение альтинга

Альтинг был учрежден на том самом месте, где он находится и поныне, по решению Ульфльота и всех жителей Исландии. Но до него существовал тинг в Кьяларнесе, учрежденный Торстейном, сыном Ингольфа Поселенца, отцом Торкеля Мани, совместно с союзными ему вождями.

Однажды случилось так, что человек, поселившийся в Бласкогаре, был изгнан за совершенное им убийство. Звали этого человека Торир Кропберд, а сыном его дочери был Торвальд Кропберд — тот самый, который позднее отправился к Восточным фьордам и сжег своего собственного брата Гуннара в его доме (об этом нам рассказал Халл Орэкьюсон). Убитого же человека звали Кол, и с тех пор лощина, где нашли его тело, называется Кольсгья. Земля изгнанника перешла в общественную собственность, и исландский народ решил устроить там альтинг. Поэтому в тех лесах всегда рубили деревья для альтинга, луга же превратили в общественное пастбище для лошадей. Так об этом рассказал нам Ульфхедин.

Мудрые люди утверждают, что вся Исландия была заселена за шестидесятилетний промежуток времени, и больше там уже не было земель для заселения. Примерно тогда же Храфн сын Хенга занял вместо Ульфльота главную должность в государстве и оставался на этом посту в течение двадцати лет [930–949]. Сам он был из Рангахверфи. Произошло это (согласно сообщениям хорошо информированных людей) спустя шестьдесят лет после убийства короля Эдмунда и за год или два до смерти короля Харальда Хорфагера. Храфна сменил на его посту Торарин, брат Раги и сын Олейфа Хьялти, который пробыл там следующие двадцать шесть лет [950–969]. Торарин был родом из Боргарфьорда.

>

4. О календаре

Именно в это время мудрейшие люди страны разделили 364 дня на два сменяющих друг друга годовых сезона (что составляет 52 недели или 12 месяцев по 30 дней в каждом плюс еще 4 дня). Но никто не мог подсказать им, куда отнести один лишний день в году — сверх полного счета недель. Жил, однако, в то время в Брейдафьорде человек по имени Торстейн Сурт, сын Халльстейна, сына Торольфа Мострарскегга и Оски, дочери Торстейна Рыжего. И приснился ему однажды сон, в котором он увидел себя на Скале Закона выступающим перед большим собранием граждан. Но в то время как он бодрствовал, все остальные спали, когда же сам он заснул, все другие проснулись. Этот сон Освиф Хельгасон, дед Геллира Торкельсона, растолковал следующим образом: все люди будут молчать, когда Торстейн будет выступать на Скале Закона, но как только он замолчит, все с одобрением откликнутся на его речь. Оба они — и Торстейн, и Освиф — были по-настоящему мудрыми людьми. И позднее, когда люди собрались на тинг, Торстейн предложил им к каждому седьмому лету добавлять по неделе и посмотреть, что из этого получится. Как и предсказывал Освиф, все с одобрением отнеслись к этому предложению, так что немедленно был издан соответствующий закон (по совету Торкеля Мани и других мудрых людей).

Истинный счет дней в каждом году составляет 365, если только это не високосный год, в котором на один день больше. Но наш календарь приводит число 364. Так что, исходя из наших расчетов, к каждому седьмому году добавляется по неделе, а по другому календарю (там, где за основу берется цифра 365) не добавляется ничего — и все годы имеют равное количество дней. Но если между теми годами, к которым добавляется по неделе, встретятся два високосных года, то неделю следует добавлять уже не к седьмому, а к шестому году.

>

5. О разделении на четверти

Большая тяжба возникла на тинге между Тордом Геллиром, сыном Олейфа Фейлана из Брейдафьорда, и тем самым Оддом, который больше известен как Тунгу-Одд, — жителем Боргарфьорда. Сын Одда Торвальд участвовал вместе с Хен-Ториром в сожжении в Орнольфсдале Торкеля Блунд-Кетильсона. Но Торд Геллир взялся вести эту тяжбу из-за того, что Херстейн, сын Торкеля Блунд-Кетильсона, был женат на его племяннице Торунн, дочери Хельги и Гуннара, и сестры Йофрид, которая была женой Торстейна Эгильсона. Дело это рассматривалось на тинге в Боргарфьорде — в месте, которое с тех пор называется Тингнес. В то время существовал закон, согласно которому дело о человекоубийстве должно было разбираться на тинге, расположенном ближе всего к месту преступления. Но там они начали сражаться друг с другом, и дело уже не могло продвигаться законным путем. В этой стычке пал Торольф Фокс, брат Альфа из Далира и сторонник Торда Геллира. Поэтому позднее они перенесли свою тяжбу на альтинг, где между ними вновь произошло сражение. На этот раз погибло несколько человек Одда, а Хен-Торир был объявлен вне закона и позже убит — вместе с теми, кто тоже принимал участие в сожжении.

Затем Торд Геллир произнес на Скале Закона речь, в которой упоминал о тех неудобствах, которые приходится терпеть людям, отправляющимся на чужие тинги, чтобы разобрать там дело об убийстве или причинении иного вреда. И он перечислил все то, с чем пришлось столкнуться ему самому до того, как его дело было решено законным путем. И многие в стране терпели подобные неудобства, пока наконец не было найдено средство, позволяющее избавиться от всех этих неурядиц.

Вся страна была поделена на четверти, в каждой из которых было устроено по три тинга. И люди одного тинга должны были вместе решать свои тяжбы. Лишь в северной четверти организовали четыре тинга, так как иначе невозможно было достичь соглашения (люди, жившие к северу от Эйяфьорда, не желали присоединяться к организованному там тингу, тогда как те, кто жил на западе, отказались посещать тинг в Скагафьорде). Позднее, как сообщает нам Ульфхедин Гуннарсон, были утверждены четвертичные тинги.

Торкель Мани, сын Торстейна Ингольфсона, стал главным законодателем страны после Торарина, брата Раги, и оставался на этом посту пятнадцать лет [970–984]. Затем его сменил Торгейр Торкельсон из Льосаватна, занимавший эту должность следующие семнадцать лет [985-1001].

>

6. О поселении в Гренландии

Страна, называемая Гренландией, была открыта и заселена исландцами. Эйрик Рыжий — так звали человека, отправившегося в Гренландию и поселившегося там в месте, которое с тех пор называется Эйриксфьордом. Он назвал эту страну Гренландией (Зеленой страной), утверждая, что люди охотнее переселятся на новую землю, если у нее будет хорошее имя. Как на востоке, так и на западе страны [то есть в Восточном и Западном поселениях] они находили заброшенные стоянки, фрагменты лодок и изделия из камня, по которым они определили, что некогда здесь обитали такие же люди, как те, которые населяли Винланд и которых гренландцы прозвали скрэлингами. С момента переселения Эйрика в Гренландию до прихода христианства в Исландию прошло четырнадцать или пятнадцать лет [то есть 985 или 986 год], согласно тем сведениям, которые сообщил в Гренландии Торкелю Геллирсону человек, отправившийся туда вместе с Эйриком Рыжим.

>

7. О том, как в Исландию пришло христианство

Король Олаф Трюгвасон (Трюггви же был сыном Олафа, сына Харальда Хорфагера) сделал христианство государственной религией Норвегии и Исландии. В Исландию он направил священника по имени Тангбранд, который учил людей христианским заповедям и крестил тех, кто принял новую веру. Но Халл Торстейнсон из Сиды крестился еще прежде, так же как и Хьялти Скегьясон из Тьорсардала, Гизур Белый, сын Тейта, сына Кетильбьёрна из Мосфелла, и многие другие вожди. Но большинство населения все еще отвергало новую веру. Пробыв в Исландии год или два, Тангбранд был вынужден покинуть остров после гибели двух или трех человек, которые его оскорбляли. Вернувшись в Норвегию, он поведал королю Олафу обо всем случившемся, сообщив, что обращение исландцев в христианство — задача на данный момент практически неосуществимая. Услышав это, король разгневался и приказал (в качестве возмездия) схватить тех исландцев, которые находились в это время в Норвегии, и кого — казнить, а кого — изувечить. Но в то самое лето в Норвегию из Исландии прибыли Гизур и Хьялти, и они убедили короля отпустить их, пообещав ему взамен содействие в обращении жителей острова в христианство.

На следующее лето они покинули Норвегию, отправившись в путь со священником по имени Тормод, и прибыли в Вестманнейяр по истечении десяти летних недель. Плавание их было очень удачным, о чем поведал Тейту человек, который сам присутствовал при этом.

Годом раньше был принят закон, согласно которому люди должны были собираться на альтинг по прошествии десяти летних недель, тогда как до этого они прибывали туда неделей раньше. Гизур и его люди, оказавшись на острове, без промедления отправились на альтинг, убедив Хьялти остаться с одиннадцатью сопровождающими в Лаугардале, так как он уже был наказан на альтинге за богохульство. Произошло это потому, что он прочел на Скале Закона следующее маленькое стихотворение:

Негоже пачкать нам богов хулой,
Но все же Фрейю я считаю сукой.

Гизур и его люди продолжали путь до тех пор, пока не достигли места под названием Велланкатла (у Олфусватна), откуда передали послание на альтинг, призывая всех своих сторонников собраться и встретить их, поскольку до них дошли слухи, что их противники намереваются преградить им доступ на тинг силой оружия. Но прежде чем они вновь отправились в путь, их догнал Хьялти со своими товарищами. Оттуда они вместе поскакали на тинг, а их родичи и друзья присоединились к ним по дороге, как их о том и просили. Но язычники также собрались все вместе — вооруженные до зубов, — и дело почти дошло до битвы, исход которой никто бы не решился предсказать.

На следующий день Гизур и Хьялти направились к Скале Закона и выступили там с речью, призывая всех изменить существующий закон и начать жить по христианским обычаям. Но язычники были против. И тогда, не придя ни к какому компромиссу, один человек за другим — христиане и язычники — вышли и поклялись, что не будут жить по одинаковым с их противниками законам, после чего покинули тинг.

Затем христиане обратились к Халлу из Сиды, предлагая ему возвестить тот закон, который наилучшим образом подойдет христианам. Но он отказался от этого, перепоручив Торгейру Законодателю возвестить такой закон — хотя сам Торгейр все еще был язычником. Позднее, когда все люди вернулись к своим палаткам, Торгейр лег на землю, укрывшись плащом, и так лежал целый день и всю ночь, не произнося ни слова. Но на следующее утро он встал и объявил, что все должны прийти к Скале Закона. И когда люди собрались, Торгейр начал свою речь. «Наши дела, — сказал он, — придут в весьма плачевное состояние, если все мы в этой стране не будем подчиняться одному закону». И он постарался как следует убедить слушателей, что они ни в коей мере не должны допускать такого положения дел, так как столкновение подобного масштаба неизбежно опустошит всю страну. Он напомнил, как норвежский и датский короли вели войну до тех пор, пока народы обеих стран не положили заключить между собой мир, даже если королям это было и не по душе. И эта политика оказалась настолько удачной, что мир сохранялся до конца их жизни. «Сейчас же, — добавил Торгейр, — мы должны придерживаться следующего правила: не позволять главенствовать в нашем деле тем представителям обеих партий, которые громче всех дерут глотку, но постараться прийти к такому компромиссу, благодаря которому обе стороны остались бы в выигрыше. Все мы должны придерживаться одного закона и одной веры. А если мы разобьем на куски наш закон, точно так же мы разобьем на куски и наше согласие».

И он так горячо завершил свою речь, что обе стороны согласились принять тот закон, который он здесь провозгласит.

Закон же этот был вот каким: все люди должны перейти в христианскую веру и креститься — те, кто еще не успел этого сделать^{22}. Что же касается оставления детей, то здесь сохранялись прежние законы, и в отношении поедания лошадиного мяса — тоже. Люди могли втайне совершать жертвоприношения, если им этого так хотелось, но должны были ожидать наказания, если бы их удалось в этом уличить. Однако спустя всего несколько лет все эти языческие обычаи были искоренены. Именно так — как поведал нам о том Тейт — исландцы были обращены в христианство.

В то же самое лето, согласно сообщению священника Сэмунда, погиб король Олаф Трюгвасон. Это произошло в битве при Упсале, где норвежский король сражался против Свейна Харальдсона, короля Дании, и Олафа Шведского, сына короля Эйрика, а также против Эйрика Хаконарсона, будущего ярла Норвегии. Это событие произошло спустя 130 лет после убийства Эдмунда и спустя 1000 лет после рождения Христа — согласно общему летосчислению.

>

8. Об иностранных епископах

Вот имена тех иностранных епископов, которые в разные годы приезжали в Исландию. Фридрек прибыл сюда еще в языческие времена, а остальные жили здесь позже: Бьярнхард Книжник в течение пяти лет, Коль — несколько лет, Хродольф — девятнадцать лет, Йохан Ирландец — несколько лет, Бьярнхард — девятнадцать лет, Хейнрек — два года. И еще пятеро приезжали сюда — те, что сами объявили себя епископами: Орнольф и Годискальк, а также три армянина [?ermskir] — Петрус, Абрахам и Стефанус.

Грим Свертингсон из Мосфелла возглавил законодательное собрание страны после Торгейра и оставался в этой должности два года [1002–1003], после чего получил разрешение передать ее своему племяннику Скапти Тороддсону, сыну сестры, поскольку сам Грим не обладал большими ораторскими способностями. Скапти оставался в этой должности двадцать семь лет [1004–1030]. Именно при нем был учрежден Пятый суд и установлен закон, согласно которому человек, совершивший убийство, не мог свидетельствовать против других в подобных же случаях. А до тех пор в стране действовал тот же закон, что и в Норвегии. В те дни, когда Скапти занимал свою должность, многие вожди были объявлены вне закона или изгнаны из-за совершенных ими убийств или нападений. Он умер в тот же год, когда погиб Олаф Дигри (сын Харальда, сына Гудрода, сына Бьёрна, сына Харальда Прекрасноволосого), и спустя тридцать лет после гибели Олафа Трюгвасона. После него главным законодателем страны стал Стейн Торгестсон, остававшийся в этой должности три года [1031–1033]. За ним эту должность занимали Торкель Тьорвасон — двадцать лет [1034–1053] и Геллир Больверксон — девять лет [1054–1062].

>

9. О епископе Ислейфе

Ислейф, сын Гизура Белого, был епископом во времена правления норвежского короля Харальда (сына Сигурда, сына Хальфдана, сына Сигурда Хриси, сына Харальда Хорфагера). Когда же вожди и прочие люди увидели, насколько Ислейф превосходит способностями других священнослужителей, находившихся в это время в стране, многие отдали ему своих сыновей на обучение, определив их в священники. Двое из них позже тоже стали епископами: Коль, живший в Вике в Норвегии, и Йон из Холара.

У Ислейфа было три сына, все — известные люди: епископ Гизур, священник Тейт, отец Халла, и Торвальд. Тейт воспитывался Халлом [Тораринсоном] в Хаукадале, — человеком, который, согласно общему мнению, был наиболее благородным и великодушным из всех граждан Исландии. И я также прибыл к Халлу, когда мне было семь лет, в первую зиму после смерти Геллира Торкельсона, отца моего отца и прежнего моего воспитателя. У Халла же я прожил четырнадцать лет.

Гуннар Мудрый возглавил законодательное собрание страны, когда Геллир [Бальверксон] оставил эту должность; Гуннар же пребывал на этом посту в течение трех лет [1063–1065]. Затем его сменил Кольбейн Флосасон — на следующие шесть лет [1066–1071]. В тот год, когда он принял эту должность, в Англии погиб король Харальд. Затем эта должность перешла к Геллиру (во второй раз) — на три года [1072–1074]. Его опять сменил Гуннар, остававшийся в этой должности ровно год [1075], а затем племянник Кольбейна Сигват Суртсон занимал этот пост восемь лет [1076–1083]. В те дни с далекого юга, из Франции, в Исландию прибыл Сэмунд Сигфусон, сам себя рукоположивший в священники.

Ислейф был возведен в епископский сан, когда ему исполнилось пятьдесят лет. Это было во времена папы Льва IX. Следующую зиму он провел в Норвегии, а затем вернулся на остров. Он умер в Скалхольте, пробыв в сане епископа двадцать четыре года (так рассказывал нам Тейт): это произошло в воскресенье, спустя шесть ночей после Дня святых Петра и Павла и спустя восемьдесят лет после гибели Олафа Трюгвасона [то есть 6 июля 1080 года]. Я был в то время там с моим наставником Тейтом, и было мне тогда двенадцать лет.

Но Халл, отличавшийся хорошей памятью, сообщил нам, что Тангбранд крестил его в возрасте трех лет — это случилось за год до того, как христианство утвердилось здесь по закону. Хозяйство он начал вести в возрасте тридцати лет, жил в Хаукадале в течение шестидесяти четырех лет и умер, когда ему было девяносто четыре года — в день епископа Мартина, на десятую зиму после смерти епископа Ислейфа [11 ноября 1089 г.].

>

10. О епископе Гизуре

Епископ Гизур, сын Ислейфа, был рукоположен в епископы по просьбе своих прихожан в дни правления короля Олафа Харальдсона, спустя два года после смерти епископа Ислейфа. Один год из этих двух лет он провел здесь, в Исландии, другой же — в Готланде. И звали его тогда, как рассказывал он сам, Гисрод.

После Сигвата главная законодательная должность страны перешла к Маркусу Скеггьясону. Он принял эту должность в то самое лето, когда епископ Гизур пробыл год в нашей стране, и удерживал ее в течение следующих двадцати четырех лет [1084–1107]. Именно он рассказал нам о тех, кто занимал эту должность задолго до него, поскольку это было так давно, что сами мы уже не в состоянии упомнить. А то, что не помнил и он сам, рассказали ему его брат Торарин, их отец Скегги и прочие знающие люди. Сами же они узнали о том от их деда Бьярни Мудрого, который помнил не только Торарина Законодателя, но и шестерых его предшественников.

Ни одного человека в Исландии не любили так, как епископа Гизура. Поэтому он и Сэмунд, а также Маркус Законодатель смогли убедить граждан страны принять закон, согласно которому каждый человек должен был подсчитать и оценить всю свою собственность, а затем поклясться, что он все оценил правильно — будь то земля или домашний скот. И с этой собственности он должен был выплачивать налог. И таково было влияние этого человека, что всю собственность в Исландии оценили тогда под присягой. Соответственно количеству движимого и недвижимого имущества установили для каждого сумму налога.

Помимо этого, епископ Гизур законодательным порядком постановил, что приход епископа, живущего в Исландии, должен находиться в Скалхольте — а до этого его не было нигде. Он также одарил приход в Скалхольте землями и прочими богатствами. Когда же он счел, что это хозяйство стало по-настоящему процветать, то отделил от него четвертую часть, так как полагал, что в стране должно быть два епископских прихода (как его о том просили жители Северного округа). Но поначалу он провел подсчет свободных землевладельцев по всей стране. В Восточном округе их было 840, в Южном — 1200, в округе Брейдафьорда [Западном] — 1080, а в округе Эйяфьорда [Северном] — 1440.

Ульфхедин, сын Гуннара Мудрого, возглавил законодательное собрание страны после Маркуса и оставался в этой должности в течение девяти лет [1108–1116]. Его сменил Бергтор на следующие шесть лет [1117–1122], а затем в течение двенадцати лет эту должность занимал Гудмунд Торгейрсон [1123–1134].

В то лето, когда Бергтор начал свою работу, было сделано следующее нововведение: наши законы должны были быть записаны ближайшей зимой в доме Хафлиди Массона под диктовку и под контролем Хафлиди, Бергтора и других мудрых мужей, избранных для этой цели. Они должны были внести дополнения и улучшения в старый закон и огласить их следующим летом на тинге. И если большинство не воспротивится всем этим изменениям, значит, они должны быть приняты. Так и случилось, что раздел о человекоубийстве и многие другие части закона были записаны, а затем зачитаны священниками со Скалы Закона на следующее лето. И все они были единодушно одобрены.

В первое лето, когда законодательное собрание страны возглавил Бергтор, епископ Гизур не смог прибыть на тинг из-за болезни. Он передал сообщение на альтинг — своим друзьям и вождям, чтобы они просили Торлака, сына Рунольфа, сына Торлейка, брата Халла из Хаукадаля, стать новым епископом. Дело разрешилось очень быстро, поскольку сам Гизур активно добивался этого. Торлак в то же лето отправился за границу, а через год вернулся, будучи рукоположен в епископы.

Сам Гизур стал епископом в сорок лет. Папой в то время был Григорий VII. Зиму после этого Гизур провел в Дании, а на следующее лето вернулся в Исландию. После того как он пробыл в этом сане двадцать четыре года (как и его отец), Йон Отмундарсон был рукоположен в епископы и занял приход в Холаре. В то время ему было пятьдесят четыре года. Двенадцать лет спустя в епископы был рукоположен Торлак. Гизур еще при жизни предназначил ему приход в Скалхольте. Торлаку было тогда двадцать восемь лет. А спустя месяц епископ Гизур умер в Скалхольте — на третий день недели и пятый день июньских календ [28 мая 1118 года].

В тот же самый год — раньше, чем епископ Гизур, умер папа Паскалий II, а также Балдуин, король Иерусалима, и шведский король Филипп. А позднее, в то же лето, умер греческий император Алексей, занимавший в течение тридцати восьми лет престол в Константинополе.

Двумя годами позднее произошла смена лунного цикла. К тому времени Эйстейн и Сигурд в течение семнадцати лет были королями Норвегии, унаследовав своему отцу Магнусу, сыну Олафа Харальдсона. Это произошло спустя 120 лет после гибели Олафа Трюгвасона и спустя 250 лет после убийства английского короля Эдмунда, и спустя 516 лет после смерти папы Григория, который, как сообщают, распространил христианство на всю Англию. Умер он на второй год правления византийского императора Фоки — спустя 604 года после рождения Христа — согласно общему летосчислению. В целом это составило 1120 лет.

На этом книга и заканчивается.

>

Приложение

Здесь представлены генеалогии исландских епископов: Кетильбьёрн, поселившийся на юге в Верхнем Мосфелле, был отцом Тейта, отца Гизура Белого, отца того Ислейфа, который был первым епископом в Скалхольте и отцом епископа Гизура.

Хроллауг, поселившийся на востоке в Сиде, в Брейдабольстаде, был отцом Озура, отца Тордис, матери Халла из Сиды, отца Эгиля, отца Торгерд, матери Йона, который был первым епископом в Холаре.

Ауд, поселившаяся на западе в Брейдафьорде, в Хвамме, была матерью Торстейна Рыжего, отца Олафа Фейлана, отца Торда Геллира, отца Торхильд Рьюпы, матери Торда Хосхеда, отца Карлсефни, отца Снорри, отца Хальфрид, матери Торлака, который ныне является епископом Скалхольта после Гизура.

Хельги Магри, поселившийся на севере в Эйяфьорде, в Кристнесе, был отцом Хельги, матери Эйнара, отца Эйольфа Вальгердарсона, отца Гудмунда, отца Эйольфа, отца Торстейна, отца Кетиля, который ныне является епископом Холара после Йона.

>

«КНИГА ПОСЕЛЕНИЙ»

«ЛАНДНАМАБОК»

>

1. Исландия

[С. 1–2.] В книге «De Ratione Temporum», написанной Бедой Достопочтенным, упоминается об острове под названием Тиле, который, согласно записи в книге, лежит в шести днях плавания к северу от Британии. «Там, — говорит он, — зимой не бывает дня, а летом — ночи, когда день достигает своей максимальной длины». Ученые полагают, что под Тиле он подразумевал Исландию, поскольку на этом острове солнце светит целые сутки, когда наступает самый длинный день в году. Когда же настанет самая длинная ночь, солнце вообще не показывается над горизонтом.

Согласно дошедшим до нас сведениям, священник Беда умер семьсот тридцать пять лет спустя после воскресения Господа нашего и более чем за сто лет до того, как на острове появились первые норманны.

Но прежде чем в Исландию прибыли переселенцы из Норвегии, там уже жили люди, прозванные норманнами папар. Это были христиане, и люди полагают, что они прибыли с Британских островов, поскольку после них остались ирландские книги, колокола и прочие вещи, по которым можно было понять, что они — ирландские монахи. [X. добавляет: эти вещи были найдены на востоке — в районе Папея и Папилия. ] В английских книгах написано, что в то время совершались перевозки между обеими странами.

Когда Исландия была открыта и заселена норвежцами, папой в Риме был Адриан, а после него — Иоанн (в ряду пап, носивших это имя, он был пятым); Людовик, сын Людовика, был императором к северу от Альп, а Лев и его сын Александр правили в Византии. Харальд Прекрасноволосый был королем Норвегии; Эйрик Эймундарссон — королем Швеции, а после него престол наследовал его сын Бьёрн. Горм Старый был в то время королем Дании, Альфред Великий и его сын Эдуард правили в Англии; Кьярвал — в Дублине, а ярл Сигурд Могучий — на Оркнейских островах.

Ученые люди утверждают, что от Стада в Норвегии до Хорна на востоке Исландии — семь дней плавания; а от Снэфельснеса на западе, где расстояние короче всего, — четыре дня плавания до Гренландии. Говорят также, что если плыть из Бергена прямо на запад, по направлению к Хварву в Гренландии, то путь пройдет примерно в семидесяти милях к югу от Исландии. [X. Из Гернара в Норвегии следует плыть прямым курсом на запад, к Хварву в Гренландии. В этом случае ваш путь пройдет к северу от Шетландских островов, на расстоянии, с которого сами острова видны лишь в хорошую погоду. Затем — к югу от Фарерских островов и к югу от Исландии, так что вы сможете увидеть обитающих там птиц и китов. ] Из Рейкьявика на юге Исландии пять дней плавания до Йолдулаупа в Ирландии [X. добавляет: на юге; а из Ланганеса на севере Исландии] четыре дня плавания на север до Полярного залива.

>

2. Первооткрыватели

[Версия «Стурлубок», 3–5.]

Когда рассказывают, что некогда моряки должны были совершить плавание из Норвегии на Фарерские острова, то упоминают в связи с этой историей викинга Наддода. Корабль этот был заброшен сильной бурей в Западную Атлантику, и там моряки обнаружили Большую землю. Сойдя на берег, они поднялись на высокую гору и внимательно осмотрелись вокруг: не увидят ли они где дымок или какой-нибудь иной знак, свидетельствующий о том, что эта местность обитаема. Но они так ничего и не заметили. Осенью мореходы вернулись на Фарерские острова. Когда они уплывали прочь, в горах начался сильный снегопад, и по этой причине страна была названа Снэланд — Снежная страна. Вернувшись, все с большой похвалой отозвались о новой земле. Место, к которому они тогда причалили, ныне известно как Рейдарфьялль в Восточном заливе. Так утверждает Сэмунд Ученый.

Жил тогда человек по имени Гардар Сваварссон, швед по происхождению: он отправился искать Снэланд по указаниям своей матери, ведуньи. Гардар проплыл на своем корабле вокруг Снэланда и выяснил, что это остров. Он подошел к острову с востока — у Восточного Хорна, где в те дни была гавань, а зиму провел на севере в Хусавике, в Скьяльфанди, и построил там дом. Весной, когда он намеревался выйти в море, оторвало и унесло течением лодку, в которой находился человек по имени Наттфари, а вместе с ним — раб и служанка. Он построил себе дом в том месте, которое с тех пор называется Наттфаравик, а Гардар вернулся в Норвегию и с большой похвалой отозвался о новой земле. Он был отцом Уни, сыном которого был Хрор Тунгу-Годи. После этого страну назвали Гардарсхольм: в те дни там был лес, растущий между горами и морским берегом.

Жил в то время человек по имени Флоки Вильгердарсон — замечательный викинг. Он отправился на поиски Гардарсхольма и отплыл от того места, которое ныне известно как Флокаварди — на стыке Хордаланда и Рогаланда. Но вначале он поплыл к Шетландским островам и стал на якорь во Флокаваге: там его дочь Гейрхильд лишилась жизни в Гейрхильдарватне. На корабле вместе с Флоки был свободный землевладелец по имени Торольф и еще один по имени Герьольф. Был также на борту уроженец Гебридских островов по имени Факси. Флоки взял с собой в море трех воронов. Когда он выпустил первого, тот полетел за кормой корабля; второй поднялся высоко в небо, а затем вернулся на корабль; третий полетел вперед, в том направлении, где они потом нашли землю. Они подошли с востока к Хорну, а затем двинулись вдоль южного берега. Они плыли на запад вокруг Рейкьянеса, после чего их глазам предстал открытый фьорд, а далее — Снэфелльснес. «Должно быть, мы нашли Большую землю, — заметил Факси. — Посмотрите, какие здесь большие реки!» С тех пор это место стали называть Факсаос — дельта Факси. Флоки и его команда поплыли на запад через Брейдафьорд и устроили стоянку в районе Бардарстранда, в том месте, которое ныне известно как Ватнсфьорд. Воды фьорда изобиловали рыбой и тюленями; и, занимаясь рыбной ловлей, они забыли о том, что нужно заготовить сено, и в результате весь их скот за зиму погиб. Весна была очень холодной. Поднявшись на высокую гору, Флоки увидел на севере фьорд, заполненный дрейфующим льдом, и тогда они назвали страну Исланд — Ледяная страна. Под этим именем она известна и поныне.

Флоки и его товарищи решили отправиться в путь этим летом, но закончили приготовления к путешествию лишь незадолго до начала зимы. Они не смогли обогнуть Рейкьянес, к тому же у них унесло лодку с Герьольфом на борту, который затем пристал к берегу в том месте, которое ныне известно как Херьольвсхофн. Флоки провел зиму в Боргарфьорде, где они нашли и Герьольфа, а на следующее лето отплыл в Норвегию. Когда люди расспрашивали их о новой стране, Флоки отзывался о ней очень дурно. Герьольф мог порассказать о ней немало плохого и хорошего, зато Торольф клялся, что в найденной ими стране каждая травинка истекает маслом, за что его и прозвали Торольф Масляный.

[Версия «Хауксбок», 3–5.]

Жил человек по имени Гардар, сын шведа Свавара. Он предпринял путешествие к Гебридским островам, чтобы потребовать приданое своей жены у ее отца. Но когда он проплывал через Пентландский залив, сильный ветер сбил его с курса и вынес в западную часть океана. Он пристал к острову с востока, в районе Хорна. Гардар совершил на своем корабле плавание вокруг новой земли и выяснил, что это остров. Он заплыл внутрь фьорда, который он назвал Скьяльфанди, и спустил на воду лодку со своим вассалом Наттфари. Веревка, которой была привязана лодка, порвалась, и Наттфари сошел на берег в Наттфаравике, за Скуггабьоргом. Гардар же пристал к берегу на другой стороне фьорда и провел там зиму. А место это было названо им Хусавик — Домашний залив. Наттфари остался жить на берегу фьорда со своим рабом и женщиной-служанкой; вот почему это место называется Наттфаравик^{23}. А Гардар отправился назад, на восток. Он с большой похвалой отозвался о новой земле и назвал ее Гардарсхольм.

Жил в то время человек по имени Наддод, брат Оксен-Торира и родственник по браку Ольвира Барнакарля. Он был замечательным викингом. Однажды Наддод отправился на Фарерские острова с намерением там построить себе дом, так как нигде больше он не мог чувствовать себя в безопасности. Викинг покинул Норвегию, намереваясь плыть на острова, но был унесен ветром к Гардарсхольму, к которому он подплыл с востока, со стороны Рейдарфьорда. Он и его товарищи поднялись на очень высокую гору, чтобы посмотреть, не видно ли с нее знаков человеческого присутствия, но ничего такого не заметили. Когда они уплывали прочь, начался сильный снегопад, и поэтому они назвали землю Снэланд — Снежная страна. Они с большой похвалой отозвались о новой земле.

Жил тогда же великий викинг по имени Флоки Вильгердарсон, который отправился из Рогаланда на поиски Снэланда. Он остановился в Смьорсунде и устроил большое жертвоприношение: освятил трех воронов, которые должны были указать ему путь, поскольку в те дни у моряков северных стран еще не было компаса. Место, где была принесена жертва, назвали Флокаварди, там построили пирамиду, и находится она на стыке Хордаланда и Рогаланда. Но поначалу он направился к Шетландским островам и стал на якорь во Флокаваге: его дочь Гейрхильд потеряла там свою жизнь — в Гейрхильдарватне. На корабле вместе с Флоки были свободные землевладельцы Торольф и Герьольф, а также Факси — уроженец Гебридских островов. От Шетлендских островов Флоки направился к Фарерским островам, где нашел мужа для той из своих дочерей, потомком которой был Тронд из Гаты. Затем Флоки направился в открытое море вместе со своими тремя воронами, которых он освятил в Норвегии. Когда он выпустил первого, тот полетел за кормой корабля; второй поднялся высоко в небо, а затем вернулся на корабль; третий полетел вперед, в том направлении, где они потом нашли землю. Они подошли с востока к Хорну, а затем двинулись вдоль южного берега. Они плыли на запад вокруг Рейкьянеса, после чего их глазам предстал открытый фьорд, а далее — Снэфелльснес. «Должно быть, мы нашли Большую землю, — заметил Факси. — Посмотрите, какие здесь большие реки!» С тех пор это место стали называть Факсаос — дельта Факси. Флоки и его команда поплыли на запад через Брейдафьорд и устроили стоянку в районе Бардарстранда, в том месте, которое ныне известно как Ватнсфьорд. Воды фьорда изобиловали рыбой и тюленями; и, занимаясь рыбной ловлей, они забыли о том, что нужно заготовить сено, и в результате весь их скот за зиму погиб. Весна была очень холодной. Поднявшись на высокую гору, Флоки увидел на севере фьорд, заполненный дрейфующим льдом, и тогда они назвали страну Исланд — Ледяная страна.

Мореходы отправились в путь этим же летом, но задержались с приготовлениями. Место их стоянки до сих пор можно видеть к востоку от Брьянслёка, так же как и сарай для лодок и яму для огня. Они не смогли обогнуть Рейкьянес, к тому же у них унесло лодку с Герьольфом на борту, который пристал к берегу у Херьольвсхофна. Флоки пристал к берегу в Боргарфьорде. На отмели к западу от фьорда они нашли кита и потому назвали его Хвалейр. Там же они нашли и Герьольфа. На следующее лето они вернулись в Норвегию. Флоки дал новой земле плохое прозвище, Герьольф мог рассказать о ней много плохого и хорошего, тогда как Торольф клялся, что в найденной ими стране каждая травинка истекает маслом, за что и получил свое прозвище: Торольф Масляный.

>

3. Поселенцы

Ингольф и Хьорлейф

[С. 6–9.] Жил человек по имени Бьёрнольф и еще один по имени Хроальд: они были сыновьями Хромунда Грипссона. Они покинули Телемарк, так как убили несколько человек, и поселились в Дальсфьорде во Фьялире. Сыном Бьёрнольфа был Орн, отец Ингольфа и Хельги, тогда как сыном Хроальд а был Хродмар, отец Лейфа. Братья Ингольф и Лейф отправились в качестве викингов в плавание вместе с сыновьями ярла Атли Слендера из Гаулара — Хастейном, Херстейном и Хольмстейном. Все их совместные путешествия были очень удачными, поэтому, вернувшись домой, они начали готовиться к еще одной совместной экспедиции, которую наметили на следующее лето. В эту зиму братья устроили праздник для сыновей ярла, и на празднике Хольмстейн поклялся, что не женится ни на какой другой женщине, кроме как на дочери Орна Хельге. Это заявление было встречено очень холодно. Лейф вышел из себя, и, когда они прощались с Хольмстейном, между ними уже не было прежней симпатии.

Следующей весной братья начали готовиться к военным действиям: они намеревались помериться силами с сыновьями ярла Атли. Местом их встречи стал Хисаргафл, и Хольмстейн со своими братьями стремительно напал на Лейфа и его сторонников. В то время как они сражались, на помощь Лейфу и Ингольфу прибыл Олмонд, сын Хорды-Кари и родич Лейфа. В этой битве Хольмстейн пал, а Херстейн был ранен. Следующей зимой Херстейн вновь выступил против братьев, намереваясь убить их, но они узнали о его передвижениях и выступили ему навстречу. В последовавшем затем сражении Херстейн пал. Тогда вокруг братьев собрались их друзья из Фиртафилки, а их посланники отправились навстречу ярлу Атли и Хастейну, чтобы обговорить с ними условия мира. Согласно этим условиям Ингольф и Лейф должны были отдать часть своих земель ярлу и его сыну.

Затем Ингольф и Лейф построили большой корабль и отправились на поиски земли, которую обнаружил в западной части океана Ворон-Флоки, давший ей имя Исланд. Они нашли остров и устроили стоянку в южном Альптафьорде. На юге страна показалась им более многообещающей, чем на севере. Они провели на острове зиму, а затем вернулись в Норвегию.

После этого Ингольф начал готовиться к новому путешествию в Исландию, а Лейф отправился в набег на Британские острова. Он приплыл в Ирландию и нашел там большой подземный дом. Войдя в него, Лейф оказался в полной темноте — светился один лишь меч, который держал в руках какой-то мужчина. Лейф убил этого человека, забрал его меч и еще много всякого добра. С тех пор он и стал известен как Хьорлейф — Лейф Меч. Хьорлейф провел немало времени в Ирландии и захватил там много богатств и десять пленников, обращенных им в рабов. Звали этих рабов так: Дуфтхак и Гейррод, Скьялдбьорн, Халлдор и Драфдрит (имена остальных неизвестны). После этого Хьорлейф вернулся в Норвегию, чтобы встретиться со своим троюродным братом Ингольфом. Еще прежде он женился на сестре Ингольфа Хельге Арнардоттир. Этой зимой Ингольф совершил большое жертвоприношение и пытался с помощью магии определить свою судьбу. Хьорлейф же никогда не совершал жертвоприношений. Предсказания направили Ингольфа в Исландию, так что каждый из братьев снарядил свой собственный корабль для этого путешествия. Хьорлейф погрузил к себе все награбленное добро, а Ингольф — их общий скот. И как только они были готовы, сразу же отправились в море.

В то лето, когда Ингольф и Хьорлейф отправились в Исландию, Харальд Прекрасноволосый уже двенадцать лет как был королем Норвегии. С момента сотворения мира прошло 6073 зимы, а с момента Воскресения Господа нашего — 874 года. Ингольф и Хьорлейф плыли вместе до тех пор, пока не увидели Исландию, — там они разделились. Как только Ингольф увидел остров, он бросил за борт бревна и поклялся, что поселится именно там, где их прибьет к берегу. Ингольф подошел к острову в том месте, которое сейчас называется Ингольвсхофди — мыс Ингольфа, а Хьорлейф поплыл дальше на запад. Вскоре у него начали подходить к концу запасы пресной воды, и ирландские рабы предложили смешать пищу с маслом — это блюдо, по их утверждениям, не вызывало жажды. Сами они называли это миннпак. Но только они успели его приготовить, как пошел сильный дождь, так что они смогли собрать воду в тенты. Когда же миннпак начал плесневеть, его пришлось выбросить за борт, и то место на берегу, куда его снесло течением, получило название Миннтаксейр.

Хьорлейф пристал к берегу у Хьорлейвсхофди — мыса Хьорлейфа. В те дни там еще был фьорд. Они выстроили на этом месте два здания: длина стен первого составляла 18 морских саженей, а второго — 19. Хьорлейф прожил там всю зиму, когда же пришла весна, он решил начать сев. Бык был только один, поэтому рабы сами тянули плуг. В то время как Хьорлейф занимался хозяйственными делами со своими людьми, Дуфтхак придумал план, согласно которому они должны были убить единственного быка и сказать, что его задрал медведь, а затем спросить у Хьорлейфа и у остальных, не пойдут ли они охотиться на него. Так они и поступили. Когда же Хьорлейф и его люди отправились на медведя и рассыпались по лесу, рабы напали на каждого из них в отдельности и всех убили. Затем они бежали прочь, захватив с собой всех женщин, движимое имущество и лодку. Они направились к островам, которые видны были в море к юго-востоку от Исландии, и там жили еще какое-то время.

Ингольф же послал двух своих рабов, Вифиля и Карли, на запад, вдоль берега моря, на поиски сброшенных им за борт столбов. Когда же эти двое добрались до Хьорлейвсхофди, то обнаружили там мертвого Хьорлейфа и вернулись к Ингольфу, чтобы сообщить о случившемся. Ингольф был глубоко потрясен этим убийством и сразу же отправился на запад к Хьорлейвсхофди. Когда же он увидел мертвого Хьорлейфа, то произнес: «Достойно сожаления, что рабы смогли убить столь храброго мужа! Но вот что ожидает тех, кто не дает себе труда совершать жертвоприношений».

Ингольф похоронил Хьорлейфа и его людей и забрал груз с его корабля и их долю собственности. Затем он вышел на берег моря и увидел на юго-западе какие-то острова. Ему пришло в голову, что рабы могли сбежать именно туда, поскольку лодка тоже исчезла. И он направился к островам в поисках рабов и нашел их в том месте, которое ныне называется Эйд. Они сидели за едой и были ошеломлены внезапным появлением Ингольфа. Паника овладела ими, и они бросились бежать врассыпную. Ингольф убил их всех. Место, где погиб Дуфтхак, теперь называется Дуфтхаксскор. Многие из них бросились в расселину, которая с тех пор носит их имя. Острова, на которых были убиты эти рабы, теперь называются Вестманнейяр, так как все они были «вестманн» — западные люди, ирландцы. Ингольф и его люди забрали с собой жен своих товарищей, которые были убиты. Они вернулись в Хьорлейвсхофди и там провели вторую зиму.

С приходом лета Ингольф поплыл на запад, вдоль берега, и остановился зимовать на острове под Ингольвсфеллем, западнее реки Олфус. Тогда же Вифиль и Карли нашли столбы с его корабля у Арнархвала, к западу от вересковой пустоши. Весной Ингольф направился в это место и поселился в Рейкьявике, а столбы эти и по сей день можно видеть в общей комнате его дома. Ингольф взят себе землю между рекой Олфус и Хвальфьордом к западу от Бриньюдалсы, а также между этой территорией и Оксарой, и всю землю, протянувшуюся на запад. Карли сказал: «Мы оставили позади хорошую страну и приплыли сюда, чтобы поселиться в этом проклятом месте!» И тогда он сбежал, захватив с собой женщину-служанку. Ингольф же отпустил Вифиля на свободу, и тот построил себе дом в Вифильстофтире; также и Вифильсфелл назван его именем. Он прожил еще долгие годы и был надежным и достойным человеком. Ингольф же построил дом в Скалафелле, и оттуда был хорошо виден дымок над Олфусватном, где он и нашел Карли.

Ингольф был самым известным из поселенцев, поскольку он прибыл в необитаемую страну и первым поселился в ней: другие же последовали его примеру. Он женился на Хальвейг Фродадоттир, сестре Лопта Старого. Сыном их был Торстейн, который учредил тинг в Кьяларнесе еще прежде, чем был утвержден альтинг. Сыном Торстейна был Торкель Мани, прозванный Законодателем. Жизнь этого человека — лучшего из язычников — заслуживает наивысшей похвалы. Перед смертью он попросил вынести его на солнце и вверил себя в руки того Бога, который создал это солнце. Более того, жизнь его была столь же праведной, как и у лучших из христиан. Сыном его был Тормод, ставший после прихода в Исландию христианства годи и руководивший целой конгрегацией.

Торольф Мострарскегг

[С. 85.] Торольф, сын Орнольфа Рыбака, жил в Мосте, поэтому и был прозван Мострарскеггом. Он часто приносил жертвоприношения, поскольку всемерно чтил бога Тора. Торольф отправился в Исландию, не снеся тирании короля Харальда Хорфагера. Вначале он плыл вдоль южного берега, но когда достиг Брайдафьорда, то бросил за борт бревна с вырезанным на них изображением Тора, умоляя Тора указать ему место для поселения и обещая посвятить ему всю эту землю и назвать ее его именем. Торольф провел свой корабль во фьорд и дал ему имя Брайдафьорд — Широкий фьорд. Свое поселение он устроил на южном берегу — именно там, где обнаружил брошенные им за борт бревна с изображением Тора. Их прибило к мысу, который с тех пор носил название Торснес. Затем они поднялись выше по заливу, который Торольф назвал Хофсвагом. Здесь он выстроил себе дом и большой храм, посвященный богу Тору. Ныне это место известно как Хофстадир. В те дни в районе Брайдафьорда больше не было других поселений.

Торольф взял в собственность всю землю от Стафы до Торсы и назвал эту область Торснес. Он с таким благоговением относился к горе, расположенной в Торснесе и названной им Хельгафелль (Священная гора), что никто не имел права обратить к ней неумытое лицо. Что же касается выстроенного на горе святилища, то любое живое существо (будь то человек или зверь) могло находиться там в полной безопасности столько, сколько считало нужным. И Торольф, и его родичи верили, что после смерти попадут в эту гору.

В том месте, где к берегу прибило бревна с изображением Тора, Торольф вершил наиболее важные из своих дел, и именно здесь, с одобрения всех жителей округа, был позже организован тинг. Когда люди собирались на тинг, им было строжайше воспрещено облегчаться на этой земле, чтобы не осквернять ее таким образом. А для этих целей был отведен специальный островок, называвшийся Дритскер. Но когда Торольф уже умер, а его сын Торстейн был еще слишком молод, Торгрим Кьяллакссон и его шурин Асгейр не захотели идти на островок, чтобы облегчиться. Но люди Торснеса не пожелали мириться с осквернением столь священного места, и тогда они начали сражаться: Торстейн Торскабит и Торгейр Кенг против Торгрима и Асгейра. Некоторые были убиты и многие ранены, прежде чем их удалось разнять. Торд Геллир сумел примирить их, а само место с тех пор перестало быть священным, поскольку на нем пролилась кровь. Тогда же было решено перенести тинг на тот мыс, где он находится и по сей день. И со временем это место тоже прославилось своей святостью. Там до сих пор находится камень Тора, на котором приносили в жертву людей. А радом с этим камнем можно видеть кольцо приговора, где людей обрекали на принесение в жертву Богу. И там же Торд Геллир учредил четвертичный тинг — с одобрения всех тех, кто жил в этой четверти острова…

[С. 123.] Сын Торольфа Мострарскегга Халльстейн устроил поселение в Торскафьорде и жил в Халльстейненесе. Он принес жертву Тору, умоляя его прислать ему бревна для помоста, и вскоре к берегу прибило дерево, длина которого составляла шестьдесят три эля, а толщина — две морских сажени. Из этого дерева Халльстейн сделал себе бревна для помоста, и такие же бревна сделали из него почти все поселенцы, жившие в районе фьорда. То место, где к берегу прибило дерево, теперь называется Гренитренес — Сосновый мыс. Халльстейн был с набегом в Шотландии и захватил там тех рабов, которых он затем привез на остров. Их он отправил на Свефнейяр добывать соль^{24}.

Хельги Магри

[X. 184.] Жил в Готланде знатный человек по имени Бьёрн, сын Хрольфа с Реки; он женился на Хлиф, дочери Хрольфа, который был сыном Ингьялда, сына короля Фроди (Старкад Древний был поэтом при дворе двух этих королей). А сына Бьёрна звали Эйвинд. У Бьёрна была тяжба по поводу земли с Сигфастом, тестем Сольвара, короля Готланда. Сигфаст выдал свою дочь за ярла Сольвара, и последний оказал столь сильную поддержку своему тестю, что Сигфаст смог отнять у Бьёрна все его имения. Тогда Бьёрн передал все свое имущество жене Хлиф и сыну Эйвинду, а сам покинул Готланд с двенадцатью лошадьми, нагруженными серебром. Но в ночь перед отъездом из страны он сжег Сигфаста в его собственном доме вместе с тридцатью другими людьми, а затем отбыл в Норвегию.

Он направился на запад в Агдир, к Гриму Херсиру из Хвинира… который принял его весьма радушно. Бьёрн и его товарищи провели зиму у Грима. Но однажды ночью, в конце весны, Бьёрн внезапно проснулся и обнаружил, что над ним стоит человек с обнаженным мечом. Бьёрн успел схватить его за руку и выяснил, что этого человека послал Грим, намеревавшийся убить Бьёрна. Грим хотел предать Бьёрна ради его денег. Тогда Бьёрн покинул это место и отправился к Ондотту Краке, который жил в Хвинисфьорде… Летом Бьёрн отправился в набег на Британские острова, зиму же провел у Ондотта. В то время жена Бьёрна Хлиф умерла в Готланде, и Бьёрн женился на сестре Ондотта Хельге. От этого брака родился Тронд Моряк.

Вскоре с востока к своему отцу прибыл сын Хлиф Эйвинд, и когда Бьёрн начал уставать от своих походов, он передал Эйвинду и свои корабли, и свое занятие. Позже, в Ирландии, Эйвинд женился на Рафорте, дочери короля Кьярвала. На Гебридских островах она произвела на свет сына, которого оставили там для вскармливания, Спустя два года они вернулись на острова, чтобы посмотреть, как себя чувствует мальчик, и обнаружили ребенка с ясными глазами и очень худого от недоедания. Поэтому его и прозвали Хельги Магри — Хельги Худой. И после этого его забрали в Ирландию.

Бьёрн умер в доме своего родича Ондотта. Грим утверждал, что все его наследство должно достаться королю, так как сам он был иностранцем и сыновья его жили на западе, за морем. Но Ондотт сохранил его имущество для своего племянника Тронда.

Хельги вырос и возмужал в Ирландии. Он женился на Торунн Хирне, дочери Кетиля Флэтноуза с Гебридских островов… и у них было много детей. По прошествии ряда лет Хельги отправился в Исландию со своей женой и детьми — Хрольфом, Ингьялдом и той самой Ингунн, на которой женился Хамунд Хельярскин (он также прибыл в Исландию с Хельги). Как только Хельги увидел землю, он обратился к Тору, прося его указать место, где они должны пристать к берегу. Оракул направил его прямо к Эйяфьорду, запретив отклоняться как к востоку, так и к западу. Прежде чем прямо перед ними вырос фьорд, сын Хельги Хрольф спросил своего отца, подчинился бы тот Тору, если бы он направил его прямо в Северный океан. [С. Его сын Хрольф спросил, неужели Хельги направился бы в Северный океан, будь на то указание Тора, — лето уже заканчивалось, и вся команда считала, что сейчас самое время сойти на берег. ] Хельги основал поселение за Хрисеем, внутри Сварфадардала и провел свою первую зиму в Хамундастадире. Зима оказалась такой суровой, что им пришлось немало поволноваться из-за того скота, который они привезли с собой. Но весной Хельги совершил путешествие до Соларфьолла и убедился в том, что в верховьях фьорда земля выглядит намного темнее (то есть не так плотно укрыта снегом). [С. добавляет: они назвали это место Эйяфьордом — Островным фьордом — из-за островов, расположенных в его устье. ] Они перенесли все свое имущество на борт корабля и пристали к берегу у Галтарханара, где выпустили на волю двух свиней — хряка по имени Сольви и свиноматку. Три года спустя они вернулись в Сольвадал и обнаружили там уже 70 свиней.

Эту зиму Хельги провел в Бильдсе, а летом обследовал весь этот район, закрепив за собой территорию между Сиглунесом и Рейниснесом. В устье каждой реки, неподалеку от моря, он развел большой огонь, тем самым освятив всю территорию фьорда между двумя этими мысами. Следующей зимой Хельги обосновался в Кристнесе, где и прожил до конца своих дней. Религиозные верования его были смешанными: он верил в Христа и в то же время — перед отправлением в море и просто в ответственные моменты жизни — не забывал обращаться за помощью к Тору.

В то время как Хельги перевозил все свое имущество на новое место, его жена Торунн Хирна родила ребенка — в Торуннарсе. Это был Торбьорг Хольмасол — Островной сын.

А затем Хельги разделил свои земли между сыновьями и зятьями.

Кетильбьорн Старый

[С. 385.] Жил в Номудале человек по имени Кетильбьорн, сын Кетиля и Эзы, дочери ярла Хакона Грьотгардсона. Он был женат на Хельге, дочери Торда Скегги. Кетильбьорн отправился в Исландию в то время, когда вся земля вдоль берега моря уже была разобрана другими поселенцами. Корабль его назывался «Эллиди», и на нем он приплыл в Эллидаарос [устье реки Эллиди] ниже вересковой пустоши и провел свою первую зиму вместе с тестем, Тордом Скегги. Весной они отправились через вересковую пустошь на поиски хороших земель. Там у них было место для ночлега, теперь известное под именем Скалабрекка. Оттуда они направились к реке, которую назвали Оксара — река-топор, поскольку потеряли там свой топор. Некоторое время они провели в районе горного пика, названного ими Рейдармули — пик Форели, так как там они оставили пойманную в реке форель. Кетильбьорн занял под поселение весь Гримснес к северу от Хоскульдслёка, весь Лаугардал и территорию Бискупстунги вплоть до Стакссы и выстроил себе дом в Мосфелле…

Кетильбьорн был так богат, что приказал своим сыновьям выковать из серебра поперечную балку для храма, который они возводили. Но те отказались это сделать. Тогда Кетильбьорн со своим рабом Хаки и со своей служанкой Бот перевезли на двух быках все серебро на гору, и там они закопали его так надежно, что и по сей день никто не смог найти его.

[Его сын] Тейт женился на Алоф, дочери Бодвара из Ворса, сына викинга Кари; их сыном был Гизур Белый, отец епископа Ислейфа, отца епископа Гизура. Другим сыном Тейта был Кетильбьорн, отец Коля, отца Торкеля, отца епископа Коля. Много славных мужей было среди потомков Кетильбьорна.

Гейррид и Торольф

[С. 86.] Гейрродом звали человека, покинувшего Халогаланд и отправившегося в Исландию. И вместе с ним поплыл… Ульфар Каппи. Гейррод занял под поселение землю от Торсы до Лангадалсы и жил в Эйре. Своему товарищу Ульфару он отдал землю по обе стороны Ульфарсфелла, а также территорию от горы в глубь страны.

У Гейррода была сестра по имени Гейррид. На ней женился Бьёрн, сын Больверка Блиндингатрьона, а их сына звали Торольф. После смерти Бьёрна Гейррид отправилась с сыном в Исландию, и первую зиму они провели в Эйре. Весной Гейррод отдал своей сестре усадьбу в Боргардале, Торольф же отправился за границу, чтобы принять участие в походах викингов. Гейррид никогда не скупилась на угощение для людей: ее жилище стояло возле столбовой дороги, и сама она часто сидела на скамейке перед дверью, приглашая к себе гостей. И дома у нее всегда был накрыт стол.

Торольф вернулся в Исландию после смерти Гейррода. Он предъявил притязания на земли Ульфара и вызвал его на бой. Ульфар был в то время уже стар и бездетен. Он погиб, сражаясь с Торольфом, а Торольф был ранен в ногу. С тех пор он не переставал хромать, за что и получил прозвище Бэгифот. Торольф унаследовал за Ульфаром часть его земель, другая же часть отошла Торфинну из Альптафьорда.

>

4. Стычки и междоусобицы

Убийство на шхерах Гуннбьорна

[С. 151–152.] Снэбьорн, сын Эйвинда Истмена и брат Хельги Магри, занял под поселение землю между Мьовафьордом и Лангадалсой и построил себе дом в Ватнсфьорде. Его сыном был Хольмстейн, отец Снэбьорна Галти. Матерью Снэбьорна Галти была Кьялвор, так что он и Тунгу-Одд приходились друг другу двоюродными братьями. Снэбьорн воспитывался в Тингнесе вместе с Тороддом, но время от времени проживал у Тунгу-Одда и его матери.

Хальбьорн, сын Одда из Кидьяберга (сына Халькеля, брата Кетильбьорна Старого), женился на дочери Тунгу-Одда Хальгерд. Первую зиму они провели у Одда, где в то время жил и Снэбьорн Галти. Между мужем и женой было мало любви.

Весной Хальбьорн начал готовиться к переезду на новое место, назначив отъезд на конец мая. Когда все было готово, Одд покинул дом и отправился в Рейкьяхольт, где у него стояли сараи для овец. Он не хотел присутствовать при отъезде Хальбьорна, так как понимал, что Хальгерд не желает уезжать вместе с мужем. Одд же всегда старался поддерживать между ними мир.

Оседлав лошадей, Хальбьорн направился в женскую половину дома, где сидела Хальгерд, расчесывавшая волосы. Волосы укрывали всю ее и падали на пол — у нее и у Хальгерд Снуинброк были самые чудесные волосы во всей Исландии. Хальбьорн приказал ей подниматься и отправляться в путь. Она ничего не ответила и продолжала сидеть. Тогда он дотронулся до нее, но она не пошевелилась. Это повторилось трижды. Тогда Хальбьорн встал прямо перед ней и произнес следующий стих:

Моя леди, закутанная в покрывало,
Сидит и смотрит, как я стою перед ней.
Прекрасная, как богиня,
Она с презрением отворачивается от меня;
Холод сковывает мою любовь, и все слабее
Надежда на то, что ее ненависть со временем испарится.
Бледнее бледного становятся мои щеки,
И скорбь заползает в мое сердце.

Произнеся это, он намотал ее волосы на руку, намереваясь стащить ее с возвышения, но она даже не пошевельнулась. Тогда он выхватил свой меч и отсек ей голову, а затем вышел из дома и ускакал прочь. С ним было еще три человека и пара навьюченных лошадей.

В доме в то время было совсем мало людей, но они тут же послали к Одду, чтобы сообщить ему о случившемся. Снэбьорн тогда жил в Кьялварарстадире, и Одд направил людей к нему, прося его отправиться в погоню, поскольку он сам, по его словам, не мог этого сделать. Снэбьорн взял с собой одиннадцать человек и поехал за Хальбьорном. Когда товарищи последнего заметили погоню, они стали умолять Хальбьорна бежать, но он отказался. Снэбьорн со своими людьми сразился в ними на холмах, которые с тех пор известны как Хальбьярнарвордур — Пирамиды Хальбьорна. Поднявшись на холм, Хальбьорн и его люди начали защищаться. Так погибли три человека Снэбьорна и двое товарищей Хальбьорна. Затем Снэбьорн отрубил Хальбьорну ногу у лодыжки. Тот доковылял до самого южного из холмов, где убил еще двух человек Снэбьорна, а сам пал мертвым. Именно поэтому на том холме три насыпи из камней, и еще пять — на другом. Снэбьорн же после этого вернулся домой.

В Гримсаросе Снэбьорн приобрел корабль, половину которого выкупил Хрольф из Раудасанда. Всего их подобралось двенадцать человек. Со Снэбьорном были Торкель и Сумарлид, сыновья Торгейра Рыжего, сына Эйнара из Стафхольта. Затем к ним присоединился Тородд из Тингнеса, приемный отец Снэбьорна, со своей женой. Хрольф же пригласил Стирбьорна, который после сна, приснившегося ему накануне, произнес следующий стих:

Я видел сон, возвещавший проклятие,
Которое падет на наши головы:
Тяжкий рок обрушится на нас
На северо-западе, за морем.
Там, где лед, и мороз,
И чудовищный холод.
Там, поведал мне сон,
Будет Снэбьорн убит.

Они отправились на поиски шхер Гуннбьорна и нашли землю. Снэбьорн же не хотел, чтобы они отправлялись исследовать территорию ночью. Но Стирбьорн покинул корабль, нашел в могильном кургане кошелек с деньгами и спрятал его. Снэбьорн ударил его топором, и тогда кошелек выпал на землю. Они построили дом, который зимой оказался погребен под снегом. Торкель, сын Торгейра Рыжего, обнаружил, что по шесту, торчащему из окна дома, стекает вода (это было в месяце Гой [февраль и начало марта]), так что они смогли пробиться наружу. Снэбьорн чинил корабль, а Тородд и его жена находились в доме от его имени, а Стирбьорн и его люди — от имени Хрольфа. Все прочие ушли на охоту и на рыбалку. Стирбьорн убил Тородда, а вместе с Хрольфом они убили и Снэбьорна. Сыновья Торгейра Рыжего и все остальные, чтобы спасти свою жизнь, поклялись им в верности.

Они отправились в Халогаланд, а оттуда совершили путешествие в Исландию, в Вадиль. У Торкиля Трефиля родилась хитрая идея, как ему провернуть дела с сыновьями Торгейра Рыжего. Хрольф выстроил крепость в Страндархейде, и Трефиль отправил Свейнунга за его головой. Поначалу он прибыл в Мир к Хермунду, затем к Олафу в Дрангар, а затем в Хаги к Гесту, который послал его к своему другу Хрольфу. Свейнунг убил Хрольфа и Стирбьорна, а затем вернулся в Хаги. Гест обменялся с ним мечом и топором и дал ему двух лошадей с черными гривами. Потом он направил человека вокруг Вадиля прямо в Коллафьорд и предложил Торбьорну Сильному потребовать себе лошадей. И Торбьорн убил его в Свейнунгсейре, так как меч Свейнунга переломился у рукояти. Трефиль же, встретившись с Гестом, хвалился, что так обвел его вокруг пальца, что Гест сам послал человека отрубить голову своему другу.

ГИБЕЛЬНАЯ ЛЮБОВЬ

[С. 284.] Уни, сын Гардара, первооткрывателя Исландии, отправился на остров по поручению короля Харальда, обещая отдать всю страну ему во власть, а король в этом случае намеревался сделать его ярлом. Уни пристал к берегу в том месте, которое ныне называется Унаос, и построил там себе дом. Он взял себе под поселение землю к югу от Лагарфльота — всю территорию вплоть до Уналоека. Но как только исландцы разгадали его намерения, они стали обращаться с ним очень холодно и отказались продавать ему скот и провизию, так что он дольше не мог там находиться. Тогда Уни направился на юг Альптафьорда, но не смог там закрепиться и покинул восток страны вместе с двенадцатью товарищами. Они отправились на зиму к Лейдольфу Капни из Скогахверви. Уни стал возлюбленным его дочери, Торунн, и весной та понесла от него ребенка. В то время Уни захотел уехать со своими людьми, но Лейдольф поскакал вслед за ним. Они встретились и сразились у Флангастадира, поскольку Уни не захотел вернуться с Лейдольфом. Несколько человек из людей Уни погибли в сражении, и, волей-неволей, ему пришлось вернуться обратно, так как Лейдольф хотел, чтобы он женился на его дочери и поселился в его имении, которое и унаследовал бы после смерти тестя. Но позднее, когда Лейдольф зачем-то отлучился из дома, Уни вновь попытался уехать. Как только Лейдольф узнал об этом, он вновь бросился в погоню за Уни, и они сразились у Калфаграфира. На этот раз Лейдольф был так зол, что убил и Уни, и всех его товарищей.

[ «Тордарбок». Датчанин Уни, сын Гардара, пожелал подчинить Исландию либо себе, либо королю Харальду. Он жил в Осе, но не знал там ни минуты покоя, поэтому отправился дальше исследовать новые земли, а зимой поселился у Лейдольфа. Уни стал возлюбленным его дочери Торунн и пожелал увезти ее с собой, но Лейдольф отправился за ним в погоню. Они сразились у Калфаграфира. И с той и с другой стороны были убитые. Затем они разделились, но вскоре Лейдольф вновь начал преследование. Произошло второе сражение, и в этой битве пал Уни и все его товарищи.]

Сыном Уни и Торунн был Хроар Тунгу-Годи, который унаследовал все состояние Лейдольфа. Он женился на дочери Хамунда (сестре Гуннара из Хлидаренди), их сыном был прославленный Хамунд Холт. Тьорви Мокер и Гуннар были племянниками Хроара.

Тьорви просил руки Астрид Манвитсбрекки, дочери Модольфа, но ее братья, Кетиль и Хрольф, отказали ему и выдали сестру замуж за Торира Кетильссона. Тогда Тьорви нарисовал их изображения на стене уборной, и каждый вечер, когда он и Хроар отправлялись в уборную, он плевал в изображение Торира и целовал изображение Астрид, пока Хроар не стер их. После этого Тьорви вырезал их изображения на рукояти своего ножа и сложил следующий стих:

Поначалу свою возлюбленную и ее Торира
Я нарисовал на стене,
Юную невесту и ее жениха,
Соединив высокомерие с оскорблением!
Теперь же я держу на рукояти ножа
Ее высокочтимый образ.
Немало слов я прошептал
На ушко этой юной леди!

Все это позднее привело к убийству Хроара и сыновей его сестры.

СЫНОВЬЯ БАУГА

[С. 348.] Жил человек по имени Бауг, молочный брат Кетиля Хенга, который отправился в Исландию и провел свою первую зиму в Баугстадире, а вторую — у Хенга [в Рангарвеллире]. По указанию Хенга он взял под поселение весь район Брейдабольстада, так что его владения дошли до земель самого Хенга. Жилище свое он устроил в Хлидаренди. Сыновьями его были Гуннар из Гуннарсхольта, Эйвинд из Эйвиндармули и третий — Стейн Быстрый. Дочерью же его была та самая Хильд, на которой женился Орн из Вэлюгерди.

Однажды Стейн Быстрый и Сигмунд, сын Сигвата Рыжего, возвращались домой из Эйрара и в одно время достигли переправы у Сандхолара. Каждый желал первым переправиться через реку. Сигмунд и его люди оттолкнули людей Стейна от лодки, но тут подоспел сам Стейн, который нанес Сигмунду смертельный удар. Из-за этого убийства все сыновья Бауга были изгнаны из Фьотсхлида. Гуннар отправился в Гуннарсхольт, Эйвинд — на восток в Эйвиндархол, а Сньяллстейн [то есть Стейн Быстрый] — в Сньяллстейнсхофди. Дочь Сигмунда Торгерд была очень недовольна тем, что убийца ее отца ушел невредимым, и она убедила своего мужа отомстить за Сигмунда. Онунд отправился в Сньяллсхофди в сопровождении тридцати человек и поджег дом Стейна. Сньяллстейн вышел из дома и сдался на милость победителя. Они отвели его к мысу и там убили. Теперь обязанность отомстить за это убийство перешла к Гуннару. Он был женат на Храфнхильд Сторольфсдоттир, сестре Орма Сильного, сыном же их был Хамунд. Эта пара — отец и сын — выделялась среди других мужей как силой, так и красивой наружностью.

Онунд был объявлен вне закона за убийство Сньяллстейна. В течение двух лет он никуда не выходил без надежной охраны, а родич Гуннара Орн из Вэлюгерди следил за каждым его передвижением. На третью зиму, после святок, воспользовавшись сведениями, полученными от Орна, Гуннар со своими людьми (30 человек) напал на Онунда, когда тот возвращался домой в сопровождении одиннадцати человек. Они сразились в Оррустудале; во время этой схватки были убиты Онунд, три его человека и один человек Гуннара. Гуннар, одетый в синий плащ, проскакал верхом от Хольта до Тьорсы и, немного не доехав до реки, упал с коня и умер от полученных в сражении ран.

Когда сыновья Онунда Сигмунд Клейкир и Эйлиф Богатый повзрослели, они начали уговаривать своего родича Морда Фиддла отомстить за убийство их отца. Тот заявил, что это будет не так-то легко сделать. Братья сказали, что больше всего их раздражает Орн, который живет совсем близко от них. Тогда Морд посоветовал им измыслить такое обвинение против Орна, которое позволило бы добиться его изгнания. И сыновья Онунда начали тяжбу против Орна, обвинив его в незаконном выпасе скота. И он был признан вне закона. Теперь сыновья Онунда могли убить его безнаказанно в любом районе страны за исключением Вэлюгерди и на территории в пределах полета стрелы от границ его владений. Сыновья Онунда без устали караулили Орна, но тот был очень осторожен. И все же они дождались своего — в тот день, когда Орн прогонял скот со своей земли, они убили его, и все считали, что это убийство останется неотомщенным.

Но Торлейф Гнейсти, брат Орна, заплатил Тормоду Тьостарсону (он только что вернулся в Эйрар из-за границы) за оправдание Орна. Тот выстрелил так далеко из своего большого лука, что все решили, что смерть Орна произошла в пределах освященных законом границ. Тогда Хамунд Гуннарсон и Торлейф приняли на себя обязательство отомстить за смерть Орна, а Морд поддержал двоих братьев, которые не платили штрафа, но были изгнаны из Флой. Затем, по поручению Эйлифа, Морд просил для него руки Торкатлы Кетильбьярнардоттир, которая принесла своему мужу в качестве приданого Хордаланд, где и поселился Эйлиф. А по поручению Сигмунда Морд просил руки Арнгунн, дочери Торстейна Дрангакарля, так что Сигмунд переселился на восток страны. Наконец, Морд выдал свою сестру Раннвейг замуж за Хамунда Гуннарсона, который вскоре после этого вернулся в Хлид. Сыном же их был Гуннар из Хлидаренди.

>

5. Рабы

Ирландцы Кетиля Гуфы

[С. 125.] Один человек по имени Кетиль Гуфа Орлигсон… отправился в Исландию, когда заселение острова шло уже полным ходом. Он участвовал в набегах викингов на западе, откуда привез ирландских рабов: одного из них звали Тормод, другого Флоки, третьего Кори, четвертого Сварт и еще двух — Скорри. Кетиль прибыл в Росмхваланес и провел свою первую зиму в Гуфускаларе, весной же отправился в Нес и провел вторую зиму в Гуфунесе. Тогда же его рабы Скорри-старший и Флоки сбежали вместе с двумя женщинами, унеся с собой немало добра. Они намеревались спрятаться в Скоррахольте, но были убиты во Флокадале и Скоррадале.

Кетиль не нашел свободных земель в Нессесе и перебрался в Боргарфьорд, перезимовав в третий раз в Гуфускаларе на берегу реки Гуфы. В начале весны он отправился на запад в Брейдафьорд, подыскивая себе землю для поселения. На этот раз он остановился в Гейрмундастадире. Кетиль просил у Гейрмунда руки его дочери Гейр и получил согласие на брак, после чего Гейрмунд [Хельярскин] направил Кетиля исследовать земли на западной стороне фьорда, Рабы же, воспользовавшись отсутствием Кетиля, сбежали и ночью прибыли в Ламбастадир. В то время там жил Торд, сын Торгейра Ламби и Тордис Ингварсдоттир, тетушки Эгиля Скаллагримсона. Рабы подожгли дом и сожгли заживо Торда и всех его домочадцев. Они забрали множество добра, нагрузили его на лошадей, а затем отправились по дороге в Альптанес.

На следующее утро с тинга вернулся домой сын Торда Ламби Сильный. Он тут же бросился в погоню за рабами, и к нему присоединились люди с окрестных ферм. Когда рабы заметили погоню, они бросились бежать врассыпную — каждый своим путем. Преследователи схватили Кори в Коранесе, а остальные попытались спастись вплавь. Сварт был схвачен на Свартскере, Скорри — на Скоррее за Мюраром, а Тормод — на Тормодскере, в миле от острова. А Кетиль Гуфа отправился вскоре на запад, за Мюрар, и провел четвертую зиму в Снэфелльснесе. Позднее он занял под поселение земли Гуфуфьорда и Скаланеса вплоть до Коллафьорда.

Атли из Фльота

[С. 149.] Жил в Соне человек по имени Гейр, который был также известен как Вегейр — Гейр из Храма, или Святой Гейр. Этим прозвищем он был обязан своим частым жертвоприношениям. У Вегейра было много детей. Вебьорн Сигнакаппи был его старшим сыном. Затем шли Вестейн, Вемунд, Вегест и Веторн, дочь же его звали Ведис. После смерти Вегейра Вебьорн впал в немилость у ярла Хакона, поэтому все братья и их сестра отправились в Исландию. Плавание их было долгим и трудным, но осенью они достигли Хлодувика к западу от Хорна. Затем Вебьорн начал готовиться к большому жертвоприношению, поскольку, заявил он, именно в этот день ярл Хакон совершил свое жертвоприношение, стараясь навлечь несчастье на их голову. Но пока Вебьорн занимался подготовкой к жертвоприношению, его братья начали торопить его, собираясь поскорее отправиться в путь. Вебьорн пренебрег своими обязанностями, и они вышли в море. В тот же, самый день их корабль потерпел крушение у скалистого берега, и они лишь с большим трудом — следуя указаниям Вебьорна — смогли выбраться из той передряги. Ныне эта скала называется Сигнаклейф. Атли из Фльота, раб Гейрмунда Хельярскина, предоставил им убежище на зиму. Когда же Гейрмунд узнал о великодушном поступке Атли, он отпустил его на свободу и отдал ему ферму, которой тот управлял.

[X. Атли… предоставил им убежище на зиму, заявив, что не возьмет платы за их содержание. Гейрмунд, заверил он их, не скупится на провизию. Когда же Атли встретился с Гейрмундом, тот спросил его, как он мог принять всех этих людей за его, Гейрмунда, счет. На что Атли ответил, что «до тех пор, пока существует Исландия, люди будут помнить о том, сколь замечательным человеком был Гейрмунд, коль скоро его раб смог поступить так, как он это сделал, не испрашивая на это предварительного разрешения у своего хозяина». — «За этот твой поступок, — объявил ему Гейрмунд, — ты получишь от меня свободу вкупе с той фермой, которой ты сейчас управляешь.»] В последующие годы Атли стал известным и уважаемым человеком.

Следующей весной Вебьорн взял под поселение землю между Скотуфьордом и Хестфьордом (Лошадиным фьордом) — столько, сколько юн смог обойти за день, и сверх того еще один кусок, который он назвал Фолафот. Вебьорн был замечательным бойцом, и о нем в Исландии сложена целая сага. Он отдал Ведис замуж за Гримольфа из Унадсдала. Через некоторое время они поссорились, и Вебьорн убил его возле Гримольфсватна, за что самого Вебьорна и еще трех человек вместе с ним убили на четвертичном тинге в Торснесе.

Родрек и Ронгуд

[С. 194.] Хросскель — так звали человека, который взял под поселение весь Свартардал и весь Ирарфеллсланд по указанию Эйрика [из Годдалира]. В его собственность перешла вся территория вплоть до Гильхаги, сам же он жил в Ирарфелле. У него был раб по имени Родрек, которого он отправил на юг через Мэлифеллсдал на поиски пригодных для поселения земель. Двигаясь на юг от Мэлифелла, Родрек дошел до ущелья, ныне известного как Родрексгил. Там он поставил столб, который назвал Ландконнуд — территориальный знак. От этого места Родрек вернулся домой…

[С. 196.] Жил в Мэлифелле человек по имени Векель Изменяющий Облик, взявший себе под поселение землю от Гилы до Мэлифелла. Он прослышал о путешествии Родрека и немного времени спустя сам отправился на юг в поисках новых земель. Он дошел до холмов, ныне известных как Векельсхаугар, и от этого места вернулся домой. Когда же Эйрик из Годдалира услышал об этом, он послал на юг своего раба по имени Ронгуд, который тоже должен был искать пригодные для поселения земли. Он прошел на юг до Блондуквисла, затем двинулся вдоль реки, которая течет от Винверьядала, и далее на запад — к лавовым полям между Рейкьявеллиром и горой Кьёль, где он обнаружил следы какого-то человека. Судя по всему, этот человек пришел сюда с юга. В этом месте Ронгуд возвел пирамиду из камней, ныне известную как Рангадарварда — Пирамида Ронгуда. Затем он направился в обратный путь, домой, и Эйрик отпустил его на свободу в награду за это путешествие, совершенное в интересах Эйрика. Именно с этого времени был проложен путь от южного до северного округа.

>

6. Животные

Тюлень Торир и кобыла Скальм

[С. 68.] Жил человек по имени Грим, сын Ингьялда, сына Хроальда из Хаддингьядала, брата Ази. Он отправился в Исландию в поисках земли, проплыл северным путем и провел зиму в Гримсее в Стейнгримсфьорде. Жену его звали Бергдис, а сына Торир.

Осенью Грим отправился со слугами в море ловить рыбу, а мальчик Торир лежал в лодке, завернутый в мешок из тюленьей кожи. Грим вытащил из моря водяного и спросил его: «Что ты можешь сказать нам о будущем? И где мы поселимся в Исландии?» На что водяной ответил: «Ничего не могу сказать о тебе и твоих людях, но что касается мальчика, завернутого в мешок из тюленьей кожи, то он поселится там, где твоя кобыла Скальм ляжет на землю вместе с грузом». Больше он ничего не добавил, но позднее, в ту же зиму, Грим и его люди отправились за рыбой, оставив мальчика на берегу, и все утонули. [X. Зимой Грим со своими рабами отправился ловить рыбу, сына он тоже взял с собой. Когда же мальчик начал мерзнуть, он завернул его в мешок из тюленьей кожи, завязав его у шеи. Грим вытащил водяного. «Поведай нам нашу судьбу и как долго мы еще проживем, — сказал Грим. — Иначе ты никогда больше не увидишь свой дом». — «Мне нечего сказать вам, так как еще до наступления весны вы все будете мертвы. Но твой сын найдет себе землю под поселение в том месте, где твоя кобыла Скальм ляжет под своим грузом». Больше он им ничего не сказал, но позднее в эту же зиму Грим умер и был похоронен на холме.]

Весной Бергдис и Торир покинули Гримсей и отправились через вересковую пустошь на запад к Брейдафьорду. Скальм шла и шла вперед и ни разу не легла на землю. Свою вторую зиму Бергдис и Торир провели в Скальмарнесе в Брейдафьорде. На следующее лето они отправились на юг, и пока Скальм шла вперед, они тоже продолжали идти на юг в Боргарфьорд. Когда же перед ними выросли два красных песчаных холма, кобыла остановилась и легла на землю возле того из них, который был западнее. И именно там Торир взял под поселение землю от Гнупы до Кальды, за Кнаппадалом, между горами и морем. Торир жил во внешнем Раудамеле и был великим вождем.

Как-то поздним вечером Торир, уже совсем старый и слепой, вышел за порог своего дома и увидел, как какой-то человек в железной лодке заплывает в устье реки Кальды — огромное, страшное чудовище, которое сошло на берег и двинулось по направлению к ферме под названием Хрипи. Там он начал копать землю прямо у входа в сарай, где стояли коровы. Этой же ночью из-под земли вырвался огонь, и именно тогда был уничтожен Боргахраун. Ферма же стояла там, где ныне находится Эльдборг — Огненная крепость… Скальм, кобыла Торира, приняла свою смерть в Скальмаркельде — Скальмовой трясине.

Голубиный Клюв и кобыла Флай

[С. 202.] Торир Дуфунеф, Голубиный Клюв, был воспитан в доме Оксен-Торира. Он приплыл в Гонгускардсарос, когда вся западная часть острова была уже заселена, так что ему пришлось отправиться на север за реку Йокульсу к Ландброту и взять под поселение землю между Глодафейкисой и Дьюпой, выстроив себе дом во Флугумюре.

В это время в Кольбейнсарос прибыл корабль с грузом — домашний скот. Они потеряли в лесах Бримнескогара молодую кобылицу, и Торир Дуфунеф купил права на нее. Позднее он нашел ее. Эта кобылица была самой быстрой из всех лошадей, за что и получила прозвище Флуга — Летящая.

Жил в то время в Исландии человек по имени Орн. Он был чародеем и путешествовал по всей стране. В Винверьядале он встретился с Ториром, который направлялся на юг, и поспорил с ним на то, какая из лошадей окажется быстрее (у Орна был замечательный жеребец). Ставка была по сто серебряных с человека. Они поскакали на юг, мимо Кьёля, пока не достигли потока, который с тех пор носит название Дуфунефсскейд — Поток Дуфунефа. Разница в скорости их лошадей была столь велика, что Торир даже вернулся назад, чтобы встретить Орна, проскакавшего лишь половину пути. Орн принял свой проигрыш так близко к сердцу, что не захотел больше жить: он отправился к горе, которая сейчас называется Арнафелл, и там покончил с собой. Флуга была совсем измучена, и Торир оставил ее на время в тех местах. Когда же он вернулся с тинга, он обнаружил рядом с ней серого жеребца, и кобыла уже была жеребая от него. Родившегося у нее жеребенка назвали Эйдфакси. Позже он был увезен за границу и там, на озере Мьор, погубил в один день семь человек и сам погиб там же. Флуга же пропала в болотах Флугумюра.

Бьёрн и козы

[С. 328–329.] Жил в Нордмёре в Норвегии человек по имени Хрольф Дровосек. Сыновьями его были Вемунд и Мольда-Гнуп, прославленные человекоубийцы и кузнецы. Работая у себя в кузнице, Вемунд сложил такую песенку:

Я один
Заслужил прозвище
Убийцы одиннадцати человек.
Бей сильнее, муж!

Гнуп уехал в Исландию из-за тех убийств, которые они совершили с братом. Он взял под поселение землю между Кудафльотом и Эйярой, а также весь Альптавер. В те дни там было большое озеро и много диких лебедей для охоты. Мольда-Гнуп продал часть своих земель разным людям, так что вскоре весь округ был заселен народом. Позднее, однако, огонь и лава обрушились на это место. Люди бежали оттуда на запад, к Хофдабрекке, и построили себе временные жилища в местечке Тьялдафолл. Но Вемунд, сын Сигмунда Клейкира, не позволил им там поселиться. И тогда они отправились в Хроссагард, где построили себе для зимовки большой дом. Но вскоре они перессорились, и дело даже дошло до убийств, так что весной Мольда-Гнуп отправился со своими людьми на запад в Гриндавик, где они все и поселились. Домашнего скота у них почти не было. Сыновья Мольды, Бьёрн и Гнуп, Торстейн-Хрунгнир и Торд-Легьялди, к тому времени стали уже совсем взрослыми.

Как-то ночью Бьёрну приснилось, что перед ним возник обитатель скал и предложил ему свою дружбу. Бьёрну показалось, что он ответил ему «да». Сразу после этого в стадо его коз пришел козел-самец, и скот Бьёрна начал плодиться так быстро, что вскоре он уже купался в деньгах. С этого времени его стали называть Хафр-Бьёрн — Бьёрн Козел. Люди, обладающие вторым зрением, утверждали, что по дороге на тинг Хафр-Бьёрна сопровождали духи — хранители этих мест, и то же самое было с Торстейном и Тордом, когда они отправлялись на охоту или на рыбалку.

Коулбитер и медведь

[С. 259.] Жил человек по имени Арнгейр, занявший под поселение всю Слетту между Хаваралоном и Свейнунгсвиком. Его детьми были Торгильс, Одд и та самая Турид, которая вышла замуж за Стейнольфа из Тьорсардала. [X. добавляет: еще мальчиком Одд все время слонялся вокруг очага; он был очень ленив и получил прозвище Коулбитер — Грызущий Уголь]. Как-то Арнгейр и Торгильс отправились во время снежной бури на поиски овец и уже не вернулись. Одд отправился вслед за ними и нашел их обоих мертвыми. Их убил белый медведь, который как раз пожирал свою добычу, когда на место трагедии подоспел Одд. Он убил медведя и притащил его домой. Люди рассказывали, что он съел этого медведя целиком, заявляя, что он отомстил за отца, убив медведя, а за брата — съев его. После этого с Оддом мало кто мог справиться. Он стал настоящим оборотнем и, выйдя однажды вечером из своего дома в Храунхофне, на следующее утро прибыл в Тьорсардал на помощь своей сестре, которую жители Тьорсардала хотели забить камнями. [X. забить камнями за колдовство. ]^{25}

>

7. Голодные годы

[ «Скардсарбок», Видауки, 1–2.] В языческие времена на Исландию обрушился настоящий голод. Было это в ту зиму, когда в Норвегии погиб король Харальд Грейклоук и власть захватил ярл Хакон [975–976]. Люди тогда ели воронов и лисиц и то, что прежде считалось совершенно несъедобным. Некоторые убивали старых и беспомощных и сбрасывали их в ущелья. Многие умерли от голода, другие же шли на воровство — их ловили и убивали. Даже поставленные вне закона убивали друг друга. Так, например, по просьбе Эйолфа Вальгердарсона был издан закон, согласно которому любой человек, убивший трех изгнанников, сам освобождался от наказания.

Восемьдесят лет спустя на страну вновь обрушился голод. Именно в эту зиму Ислейф был рукоположен в епископы епископом Бременским Альбертом. И было это в дни правления короля Харальда Сигурдарсона. В первую зиму пребывания Ислейфа в Исландии [1057–1058] там умерло от голода очень много людей. Съедено было все, что только можно было разгрызть зубами.

Летом епископ дал на тинге обет, что все жители острова будут поститься на двенадцатый день святок в течение трех лет — так было принято в Германии, где обучался епископ. В то время повсюду лежал такой глубокий снег, что большинство людей добирались до тинга пешком. Но вскоре после принесения этого обета погода улучшилась и наступило настоящее лето. А следующая зима была такой мягкой, что земля практически не замерзла, и люди ходили на святочную службу в церковь босиком, а в январе и феврале строили дома и возводили стены.

[ «Кристни сага», 14.] В тот год, когда умер епископ Гизур (1118), в Исландии был сильный голод. Во время Страстной недели бушевала такая снежная буря, что в некоторых северных округах люди не могли попасть в церковь на службу. В Страстную пятницу купеческий корабль был выброшен на берег под Эйяфьяллом. Сначала его подбросило в воздух (54-весельное судно), а потом швырнуло на скалы. В первый день Пасхи лишь немногие смогли прийти в церковь, чтобы причаститься, а некоторые так и умерли на улице.

Следующая буря пришла уже после смерти епископа, в тот день, когда люди отправились на тинг [19 или 20 июня]. Именно тогда была разбита на куски церковь в Тингвеллире, дерево на постройку которой было прислано самим королем Харальдом Сигурдарсоном.

В это лето в Исландию направлялось 35 кораблей. Многие потерпели крушение у ее берегов, некоторые затонули в море, и лишь 8 кораблей смогли отправиться в обратный путь — включая и те, которые провели здесь предыдущую зиму. И ни один из них не вышел в море до Михайлова дня. Из-за такого наплыва людей в стране начался голод…

Спустя год после смерти епископа Гизура был убит известный на острове человек — Торстейн Хальвардсон. Спустя еще год на тинг собралось очень много людей. В течение всех этих лет смертность в стране была так велика, что священник Сэмунд Ученый объявил на тинге, что количество людей, умерших за это время от болезней, ничуть не меньше числа тех, кто сейчас присутствует на тинге.

>

8. О поселении в целом

I

[X. 294.] Первыми в Исландии были заселены восточные фьорды. Лишь область между Хорнафьордом и Рейкьянесом заселялась дольше остальных: это происходило из-за того, что сильные ветры и рифы, а также недостаток гаваней затрудняли людям подход к берегу.

Некоторые из тех, кто прибыл на остров первым, поселились ближе к горам, по достоинству оценив качество прилежащих к ним земель. Те же, кто прибыл позже, считали, что первопоселенцы заняли слишком много земли под свои фермы. Примирил же их король Харальд Прекрасноволосый, постановивший, что каждый может взять в собственность лишь ту территорию, которую он и команда его корабля способны обнести огнями за один день.

В тот момент, когда солнце всходило на востоке, они должны были разжечь огонь. Затем им следовало развести дымящиеся костры — так, чтобы каждый последующий был заметен от предыдущего. И эти костры должны были гореть до самой ночи. Затем они шли до тех пор, пока солнце не оказывалось на западе, и тогда они зажигали новые костры.

II

[ «Скардсарбок», 313.] Существовал закон, согласно которому женщина могла занять под поселение лишь столько земли, сколько двухгодовалая телка в хорошем состоянии способна была обойти за один весенний день — от восхода до заката солнца.

III

[X. 268.] Существовал языческий закон, согласно которому корабли поселенцев должны были быть без носовых фигур. Если же на корабле была такая фигура, то ее следовало убрать до приближения к острову. Нельзя было подплывать к острову, если на корме корабля красовалось изображение с оскаленными зубами, поскольку духи острова могли испугаться подобного зрелища.

IV

[С. 398.] Знающие люди утверждают, что страна была полностью заселена за период в шестьдесят лет с момента первого поселения. И с того времени количество усадеб оставалось практически неизменным. К концу этого срока были еще живы некоторые из первых поселенцев и их дети.

V

[С. 399.] Знающие люди утверждают, что среди тех, кто заселял Исландию, было немало крещеных людей — в основном это были те, кто приплыл сюда с запада. Называют такие имена, как Хельги Магри и Орлиг Старый, Хельги Бьола, Йорунд Христианин, Ауд Глубокомысленная, Кетиль Безумный и другие. Некоторые из этих людей остались верны своей вере до последнего вздоха, но уже их дети начали строить храмы и совершать жертвоприношения, так что в течение почти ста лет вся страна исповедовала язычество.

VI

[X. 354.] Сейчас поселения, созданные в Исландии, были перечислены согласно тому, как некогда написали высокоученые мужи — вначале священник Ари Ученый, сын Торгильса, и Кольскегг Ученый. Но я, Хаук Эрлендсон, написал свою книгу, пользуясь той, что была написана ранее ученейшим из всех мужей — Геррой Стурлой Тордарсоном, а также другой книгой, написанной Стирмиром Ученым. Я взял из каждой книги те сведення, которые дополняют и уточняют друг друга, хотя по большей части они повествуют об одних и тех же вещах. Неудивительно поэтому, что «Ланднамабок» оказалась больше любой из этих книг.

>

ГРЕНЛАНДСКАЯ САГА

«Грёнлендинга сага»

I

Жил некогда человек по имени Торвальд, сын Асвальда, внука Ульфа-Оксен-Торира. Торвальд и его сын Эйрик Рыжий покинули Йедер [в Норвегии] и уплыли в Исландию, так как совершили несколько убийств. Исландия к тому времени была полностью заселена. Поначалу они построили себе дом в Дрангаре (на Восточных скалах), в Хорнстрандире, где Торвальд и умер. Эйрик женился на Тьодхильд, дочери Иорунд и Торбьорга, которая до этого была замужем за Торбьорном Хаукадалером. После смерти отца Эйрик отправился на север и обосновался в Эйрикстадире, рядом с Ватнасхорном. Сына Эйрика и Тьодхильд звали Лейф.

После убийства Эйольфа Саура и Хольмганга-Храфна Эйрик вынужден был покинуть Хаукадаль. Он отправился на запад в Брейдафьорд и построил себе дом на Окснее — в Эйрикстадире. Он одолжил Торгесту свои бревна для помоста, но не смог затем получить их назад. По этой причине между ним и Торгестом вспыхнула ссора, которая описывается в сказании об Эйрике. На стороне Эйрика был Стир Торгримссон, а также Эйольф из Свинея, сыновья Торбранда из Альптафьорда и Торбьорн Вифильссон. Торгеста же поддерживали сыновья Торда Геллира и Торгейр из Хитардала.

На тинге, прошедшем в Торснесе, Эйрик был объявлен вне закона. В Эйриксваге он начал готовить свой корабль для выхода в море. Когда же судно было полностью готово, Стир и другие его товарищи помогли ему благополучно миновать острова. Эйрик сообщил своим друзьям, что собирается отправиться на поиски той страны, которую видел однажды Гуннбьорн Ульф-Кракасон, заброшенный штормом далеко в океан и открывший Гуннбьярнарскер — шхеры Гуннбьорна. Если он найдет эту землю, отметил Эйрик, он вернется назад и обо всем расскажет своим друзьям.

Эйрик плыл кратчайшим путем мимо Снэфеллсйокула. Он нашел новую землю и пристал к берегу в том месте, которое сам назвал Мидьокулом и которое сейчас называется Бласерком. Оттуда он направился вдоль берега на юг, чтобы оценить, пригодна ли эта земля для заселения. Первую свою зиму он провел в Эйриксее, что находится в центре Восточного поселения, а с приходом весны направился в Эйриксфьорд, где построил себе дом. Летом он направился на запад, в неисследованные еще земли, давая названия всему, что встречал на своем пути. Вторую зиму он провел в Хольмаре возле Хварфсгнипы, но на третье лето отправился дальше на север — к Снэфеллу и Хравнсфьорду. Посчитав, что, продвинулся достаточно далеко, он вернулся назад и провел третью зиму в Эйриксее, неподалеку от устья Эйриксфьорда.

На следующее лето он вернулся в Исландию и привел свой корабль в Брейдафьорд. Открытую им страну он назвал Гринланд — Зеленая страна, так как посчитал, что такое название привлечет туда больше людей. Зиму он провел в Исландии, но следующим летом отправился заселять новую землю. Поселился Эйрик в Браттахлиде — на Крутом склоне, в Эйриксфьорде.

Знающие люди сообщают, что в то лето, когда Эйрик отправился заселять Гренландию, вместе с ним из Брейдафьорда и Боргарфьорда отплыли еще 35 кораблей [по другой версии — 25], но лишь 14 из них благополучно добрались до места. Остальные же вынуждены были вернуться назад, а другие погибли. Произошло это за пятнадцать лет до того, как Исландия была обращена в христианство. Это было в то самое лето, когда епископ Фридрек и Торвальд Кодранссон вернулись из Исландии в Норвегию.

Вот имена людей, которые отправились тогда в Гренландию вместе с Эйриком и взяли себе землю под поселение: Герьольф взял Херьольвсфьорд (а жил он в Херьольвснесе); Кетиль — Кетильсфьорд, Храфн — Хравнсфьорд, Сольви — Солвадаль, Хельги Торбрандссон — Альптафьорд, Торбьёрн Глора — Сиглуфьорд, Эйнар — Эйнарсфьорд, Хафгрим — Хавгримсфьорд и Ватнахверви, Арнлауг — Арнлаугсфьорд. Некоторые же из них отправились в Западное поселение.

IA

Спустя шестнадцать лет [по другой версии — четырнадцать] после того, как Эйрик Рыжий уплыл на поселение в Гренландию, его сын Лейф совершил путешествие из Гренландии в Норвегию. Он достиг Трандхейма в ту самую осень, когда король Олаф Трюгвасон уехал с севера из Халогаланда. Лейф привел свой корабль в Нидарос и немедленно отправился на встречу с королем Олафом, который проповедовал ему истинную веру, как и всем прочим язычникам, с которыми встречался. С Лейфом у короля не было никаких проблем: и он, и его товарищи крестились, и Лейф провел эту зиму с королем, который принимал его очень благосклонно [ «Флатейярбок»].

В то же самое лето [то есть в 1000 году] король Олаф отправил в Исландию Гизура и Хьялти. Теперь же он послал Лейфа в Гренландию проповедовать там христианство. Вместе с ним король отправил священника и других благочестивых людей, чтобы окрестить местный народ и разъяснить им принципы истинной веры. Лейф отплыл в Гренландию в то же лето, а по пути подобрал команду одного корабля, потерпевшего крушение. Он достиг Гренландии в конце лета и отправился жить в Браттахлид, к своему отцу Эйрику. С тех пор люди стали называть его Лейф Счастливый. Но его отец считал, что один его поступок стер другой: хотя Лейф и спас жизнь команде целого корабля, но он же привез в Гренландию «этого проходимца» (так Эйрик именовал священника). Несмотря на это, Лейфу удалось убедить его креститься; тогда же были крещены все жители Гренландии^{26} [ «Флатейярбок»].

II

Герьольф был сыном Барда Герьольфесона и родственником Ингольфа Поселенца. Ингольф дал [старшему] Герьольфу и его людям землю между Вагом и Рейкьянесом. Поначалу Герьольф [младший] жил в Дрепстоке. Жену его звали Торгерд, а сына — Бьярни, и был это весьма одаренный молодой человек. С самых ранних лет он много путешествовал за границей и преуспел как в накоплении богатств, так и в приобретении хорошей репутации. Зимы он проводил либо за морем, либо у своего отца, и вскоре приобрел свой собственный корабль. В последнюю зиму, проведенную Бьярни в Норвегии, Герьольф продал свою ферму и отправился с Эйриком в Гренландию. На борту корабля вместе с Герьольфом был один христианин с Гебридских островов — тот самый, что сочинил «Хафгердингадрапу» — то есть «Сказание о Вздымающихся волнах»^{27}, в котором были следующие стихи:

Я молю того, кто свят и безупречен:
О, мой Отец, мой путь и мое пристанище,
Владыка небес, пусть твоя благословляющая рука
Охранит меня в моих странствиях.

Герьольф обосновался в Херьольвснесе, и был он весьма почитаемым человеком. Эйрик Рыжий жил в Браттахлиде. Он занимал очень высокое положение, и все признавали его авторитет. Детьми Эйрика были Лейф, Торвальд и Торстейн, а также дочь по имени Фрейдис, которая вышла замуж за человека по имени Торвард. Жили они в Гардаре, там, где сейчас находится усадьба епископа. Фрейдис была женщиной с характером, тогда как Торвард — обыкновенным ничтожеством. Она вышла за него замуж главным образом из-за денег. Жители Гренландии были в то время язычниками.

Бьярни привел свой корабль в Эйрар в то самое лето, когда его отец уплыл в Гренландию. Эта новость застала Бьярни врасплох, и он даже не стал разгружать свой корабль. Товарищи спросили его, что он намерен делать, и Бьярни ответил, что собирается, как обычно, провести зиму в доме своего отца:

«Я собираюсь отплыть в Гренландию, если вы готовы отправиться туда со мной».

Все заявили, что согласны с его решением.

«Это будет рискованное путешествие, — сказал Бьярни, — поскольку никто из нас еще не плавал в тех морях».

И все же они отправились в путь и плыли три дня, пока земля не скрылась у них из виду. Затем попутный ветер стих, и задули северные ветра, принесшие густой туман, так что они потеряли всякое представление о том, куда они плывут. Все это продолжалось не один день, но в конце концов выглянуло солнце, и они смогли определиться с курсом. Так они плыли еще один день, после чего увидели землю и стали обсуждать, что это могла быть за земля. Бьярни заявил, что, по его мнению, это не Гренландия. Его спросили, намерен ли он плыть к этой земле или нет. «Я бы хотел, — заявил Бьярни, — подплыть как можно ближе к этой земле». Так они и поступили и вскоре увидели, что там нет гор и что вся эта страна покрыта лесами. Они оставили землю по левому борту и поплыли дальше.

Так прошло еще два дня, прежде чем они увидели новую землю. Команда снова спросила Бьярни, не думает ли он, что это Гренландия. Но, по его мнению, эта земля тоже не могла быть Гренландией, «поскольку говорят, что в Гренландии много больших ледников». Вскоре они подошли ближе к земле и обнаружили, что она представляет собой большую равнину, покрытую густыми лесами. Команда обсудила положение дел и решила, что пора пристать к берегу. Но Бьярни отказался это сделать. Его товарищи заявили, что им нужны вода и лес. «Ничего вам не нужно», — ответил им Бьярни и услышал в ответ не самые теплые слова.

Бьярни отдал приказ плыть дальше, что и было исполнено. Они плыли еще три дня при юго-западном ветре и в третий раз увидели землю — высокую, гористую и покрытую ледниками. Команда спросила Бьярни, будет ли он причаливать здесь к берегу, но Бьярни ответил, что не желает этого делать: «По-моему, эта страна ни для чего не пригодна». Тогда они поплыли вдоль земли и вскоре увидели, что это остров.

И вновь они направили свой корабль в океан, сопровождаемые попутным ветром. Вскоре ветер посвежел, и теперь они уже плыли под полными парусами. Спустя четыре дня они увидели еще одну землю. Команда спросила Бьярни, не Гренландия ли это. «Все это очень похоже на то, что я слышал о Гренландии, — заметил Бьярни. — И здесь мы пристанем к берегу».

Так они и поступили и вечером того же дня причалили к берегу возле одного мыса. Там уже была привязана лодка, на мысу жил отец Бьярни — Герьольф. Именно поэтому мыс был назван его именем — Херьольвснес. Бьярни поселился в доме отца и оставался с ним до конца жизни, а после смерти Герьольфа жил здесь в качестве его наследника.

III

Затем случилось так^{28}, что Бьярни Герьольфссон покинул Гренландию, чтобы встретиться с ярлом Эйриком, и последний принял его весьма радушно. Бьярни поведал о своих путешествиях и тех землях, которые он видел, и люди подумали, что мало в нем было предприимчивости и любопытства, если он не захотел узнать подробнее, что это за земли. И многие его за это осуждали. Бьярни стал вассалом ярла и на следующее лето вернулся в Гренландию. Здесь в то время много говорили о его открытиях. Лейф, сын Эйрика Рыжего из Браттахлида, встретился с Бьярни и купил у него корабль. Здесь же Лейф нашел команду (как рассказывают, всего их было 35 человек). Лейф пригласил своего отца Эйрика присоединиться к его экспедиции, но тот отказался, посчитав, что уже слишком стар и не сможет, как прежде, переносить все тяготы опасного путешествия. Но Лейф возразил, что из всех членов их семьи Эйрик по-прежнему может рассчитывать на особую удачу, и тот в конце концов поддался на уговоры сына. Как только они подготовили все для путешествия, сразу же выехали к морю из дома. Не успели они, однако, преодолеть и часть пути, как лошадь Эйрика оступилась, он упал и повредил ногу. «Не судьба, видно, мне, — сказал Эйрик, — открыть еще одну землю. И мы больше не можем продолжать наш путь вместе». Эйрик вернулся домой в Браттахлид, а Лейф и его товарищи поскакали дальше к кораблю, и всего их было, как утверждают, 35 человек. Был среди них и один немец по имени Тюркир.

Снарядив свой корабль, они отправились в открытое море и прежде всего поплыли к той земле, которую Бьярни и его команда видели последней. Подплыв к берегу, они стали на якорь и спустили лодку, затем сошли на берег, но не увидели там ни единой травинки. Повсюду были одни ледники, а от моря к ледникам вела единственная скальная плита. Страна показалась им совершенно пустынной и бесплодной. «По крайней мере, — заметил Лейф, — с нами не случилось так, как с Бьярни, который даже не сошел на берег. Теперь я хочу дать этой земле имя и назову ее Хеллуланд — Скалистая равнина». После чего все они вернулись на корабль.

Затем они снова направились в море в поисках другой земли. И на этот раз мореходы приблизились к берегу, бросили якорь, спустили лодку и высадились на берег. Новая страна оказалась равнинной и лесистой. Берега, отлого спускающиеся к морю, были покрыты мелким белым песком. «Этой стране, — заявил Лейф, — следует дать имя в соответствии с ее природой, поэтому я назову ее Маркланд — Лесная страна». После этого они сразу же вернулись на корабль.

Затем они снова вышли в море и плыли два дня при северо-восточном ветре, пока не увидели еще одну землю. Они приблизились к земле и достигли острова, лежащего к северу от нее. Там они сошли на берег и осмотрелись. Погода стояла чудесная, на траве была роса. Они опустили руки в эту росу, затем поднесли ее ко рту и подумали, что никогда еще им не встречалось ничего слаще ее. Затем они вернулись на корабль и заплыли в узкий пролив, лежащий между островом и северным мысом неизвестной земли. Отсюда они направились на запад, обогнув по пути мыс. Там были обширные отмели, и кораблю пришлось долго пробираться между ними, пока наконец Лейф и его товарищи не увидели впереди открытое море. Но их желание сойти на берег было столь велико, что они не стали дожидаться прилива, а спустили лодку и пристали к земле в том месте, где из озера вытекала река. Затем, как только прилив поднял их корабль, они вернулись к нему на лодке и провели его в реку, а оттуда в озеро, где и встали на якорь. Они перенесли на берег свое имущество и соорудили себе палатки для жилья. Но позднее, решив остаться здесь на зиму, выстроили себе большой дом.

И в реке, и в озере было много лосося, и рыба эта была куда больше той, которую они когда-либо видели. Климат здесь казался на редкость теплым, и им даже не пришлось заготавливать скоту сено: мороза зимой не было, и трава лишь немного поблекла. День и ночь здесь были более равны друг другу по протяженности, чем в Гренландии и Исландии. В самый короткий день зимы солнце было так же хорошо видно в три часа пополудни, как и утром. (Буквально: в самый короткий день (или дни) у солнца там был eyktarstaðr и dagmálastaðr. В начале XI столетия у норманнов еще не было часов, но указанный период охватывает примерно шесть часов: три до полудня и три после.)

Как только они завершили строительство дома, Лейф обратился к своим товарищам со следующими словами: «Теперь я хочу разделить нашу команду на две отдельные группы и исследовать эту страну. Одна группа останется здесь, в доме, а другая отправится на разведку — но так, чтобы они ни в коем случае не разделялись и могли вернуться домой уже к вечеру». Так и повелось с того времени, и Лейф то отправлялся в экспедиции, то оставался дома. Лейф был мужчиной высоким и сильным, привлекательной наружности. Он отличался умом и проницательностью, был во всех отношениях воздержанным и честным.

Как-то случилось так, что они вернулись домой без одного человека, немца Тюркира. Лейфа это очень расстроило, так как Тюркир долго жил вместе с ним и его отцом и очень привязался к Лейфу, когда тот был еще совсем ребенком. Лейф высказал своим товарищам немало нелицеприятных слов и сам отправился на поиски Тюркира, взяв с собой еще дюжину человек. Не успели они еще отойти далеко от дома, как столкнулись с Тюркиром, возвращавшимся к месту стоянки. Все они с большой радостью приветствовали его. Лейф сразу же заметил, что его приемный отец в хорошем настроении. Тюркир был человеком невысоким и невзрачным, с выступающим лбом и невыразительным лицом, зато на редкость искусным в различного рода ремеслах.

— Почему вы так задержались, — спросил Лейф, — и почему проделали этот путь отдельно от своих товарищей?

Поначалу Тюркир долго говорил по-немецки, так что никто не мог его понять. Но спустя какое-то время он заговорил по-норвежски:

— Я прошел ненамного дальше, чем вы, но могу сообщить вам кое-что новое: я нашел виноградные лозы с гроздьями на них.

— Неужели это правда? — спросил Лейф.

— Разумеется, это правда, — ответил Тюркир. — Я родился в стране, где виноград — отнюдь не редкость.

Они спали всю ночь, а наутро Лейф сообщил им следующее:

— Теперь у нас с вами есть два основных занятия — собирать виноград и валить лес, поскольку я хочу нагрузить этим свой корабль.

Так они и поступили, и вскоре вся их буксирная лодка была заполнена виноградными лозами. Они полностью загрузили свой корабль и весной отправились в путь. Лейф назвал ту землю в соответствии с теми хорошими вещами, которые они нашли на ней, Винланд — Виноградная страна. Затем они вышли в море и плыли при попутном ветре, пока не увидели вдали ледяные горы Гренландии.

Тогда один человек нарушил молчание и спросил у Лейфа:

— Почему ты так круто забираешь к ветру?

— Я думаю об управлении кораблем, — ответил Лейф, — но не только о нем. Вы ничего не замечаете в стороне от нашего пути?

Они ответили, что не видят ничего необычного. — Я не уверен, — заметил Лейф, — вижу ли я вон там корабль или риф.

Теперь и они увидели это тоже и сочли, что это риф. Но глаза Лейфа были гораздо зорче их, и он разглядел на этом рифе людей.

— Я думаю, нам следует двигаться против ветра, — сказал Лейф. — Тогда мы подойдем к ним так близко, что при необходимости сможем поднять их на борт. Если же они настроены воинственно, мы сохраним за собой контроль за ситуацией.

Итак, они направились к рифу, спустили парус и встали на якорь. Затем спустили на воду вторую маленькую лодку, которая была на корабле. Тюркир спросил людей с рифа, кто они такие.

Их предводитель ответил, что его зовут Торир и по происхождению он норвежец.

— А как зовут тебя? — спросил он Лейфа. Лейф ответил ему.

— Ты сын Эйрика Рыжего из Браттахлида? — поинтересовался Торир.

Лейф сказал ему, что он действительно сын Эйрика.

— А теперь я хочу пригласить вас всех на борт моего корабля со всем тем грузом, который он сможет увезти.

Они приняли его предложение и поплыли вместе с ним в Эйриксфьорд. В конце концов они добрались до Браттахлида. Лейф пригласил Торира, его жену Гудрид и еще трех человек к себе. Они также нашли жилье как для спутников Торира, так и для своих собственных. Всего же Лейф снял с рифа пятнадцать человек. После этого его и прозвали Лейфом Счастливым. Этот поступок, равно как и путешествие в Винланд, принесли Лейфу уважение сограждан и в немалой степени пополнили его кошелек.

В эту зиму Торира и его спутников поразила тяжелая болезнь, так что многие из них умерли, и Торир в том числе. В эту же зиму умер и Эйрик Рыжий.

IV

Люди без конца обсуждали экспедицию Лейфа в Винланд. Его брат Торвальд считал, что они недостаточно исследовали новые земли. Тогда Лейф сказал Торвальду: «Если ты хочешь, брат, отправляйся сам в Винланд на моем корабле. Но сначала я поплыву на нем к рифу, с которого снял Торира, и заберу оттуда строевой лес».

Так он и сделал. И теперь Торвальд готовился под руководством своего брата Лейфа отправиться в путешествие вместе с тридцатью товарищами. Позднее они снарядили корабль и вышли в море, но о том, как проходило их плавание, ничего неизвестно — вплоть до того момента, как они прибыли в Винланд, в Лейфсбудир, где они провели зиму, приводя в порядок корабль и питаясь пойманной в море рыбой. Весной же Торвальд приказал готовить корабль, а часть его людей отправилась на лодке вдоль западного побережья, исследуя страну. Земля эта оказалась на редкость привлекательной. Вся она была покрыта лесами, которые подступали совсем близко к берегу; сам же берег был усыпан мелким белым песком. Вдоль побережья им встретилось большое количество островков и мелей. Нигде они не обнаружили жилища людей, только на одном из западных островов нашли деревянное зернохранилище. Больше там не было ничего, сделанного руками человека, так что осенью они вернулись назад, в Лейфсбудир.

На следующее лето Торвальд отправился с торговым судном на восток и далее на север, вдоль побережья. Возле одного из мысов их застигла непогода, корабль выбросило на берег, так что он разбил киль. Торвальду и его спутникам пришлось надолго задержаться в этом месте, ремонтируя корабль. И тогда Торвальд сказал своим товарищам: «Я хочу, чтобы мы установили на этом мысе корабельный киль и назвали его Кьяларнес — Мыс-Киль». Так они и сделали, а потом поплыли прочь, на восток, вдоль берега, и так приплыли в устье следующего фьорда. Там они стали на якорь возле одного мыса, сильно поросшего лесом. С корабля на берег перебросили сходни, и Торвальд со всей командой сошел на берег. «Это прекрасное место, — отметил Торвальд. — И здесь я хотел бы построить себе дом». Затем они направились к кораблю и только тут заметили на песке какие-то три холма. Мореходы направились к ним и обнаружили три перевернутые лодки, обтянутые кожей, и под каждой лодкой было три человека. Тогда Торвальд и его товарищи разделились и напали сразу на всех этих людей. Восемь человек они убили, а один смог скрыться на своем каноэ. Затем норманны поднялись на мыс, откуда были хорошо видны все окрестности, и разглядели по берегам фьорда множество холмов, которые были, по их мнению, не чем иным, как жилищами людей. И сразу же после этого их одолела такая сонливость, что они не смогли противостоять ей и все заснули. Затем до них донесся крик, заставивший их подняться: «Вставай же, Торвальд, и вы тоже, если хотите остаться в живых. Возвращайся на корабль со своими людьми и скорее плыви прочь от этой земли!» В тот же миг из глубины фьорда появилось бесчисленное количество обтянутых кожей лодок, и весь этот флот атаковал Торвальда и его спутников. «Мы должны немедленно возвести укрытия по обеим сторонам корабля, — приказал Торвальд, — а затем защищаться до последнего». Так они и сделали. Скрэлинги продолжали стрелять в них еще какое-то время, а затем бросились прочь — с такой скоростью, на какую только были способны.

Когда все закончилось, Торвальд поинтересовался у своих людей, не ранен ли кто из них. На это ему ответили, что все они в полном порядке. «У меня под рукой рана, — сообщил им Торвальд. — Стрела пролетела между планшетом и щитом и ранила меня. Вот эта стрела, и она принесет мне смерть. Теперь я приказываю вам как можно скорее готовиться к возвращению. Меня же вы отнесете на тот самый мыс, где я собирался построить себе дом. Возможно, это были пророческие слова, когда я сказал, что хотел бы пожить там какое-то время. Там вы и похороните меня, и установите кресты у меня в ногах и возле головы. Мыс же этот отныне пусть зовется Кроссанес (Крестовый мыс)».

Гренландия в то время уже была христианской страной, хотя Эйрик Рыжий умер еще до обращения гренландцев в христианство.

И вот Торвальд умер. Его товарищи сделали все так, как он их просил, а затем присоединились к остальным и рассказали им обо всем, что произошло. Они оставались там в течение еще одной зимы, собирали виноград и грузили его на корабль. Весной, совершив все необходимые приготовления, они отплыли в Гренландию и привели свой корабль в Эйриксфьорд, чтобы поведать Лейфу о судьбе его брата.

V

Тем временем в Гренландии произошло следующее событие: Торстейн из Эйриксфьорда женился и взял себе в жены Гудрид Торбьярнардоттир, которая, как уже упоминалось ранее, была женою Торира Истмена. Но теперь Торстейн Эйриксон собрался плыть в Винланд, чтобы забрать оттуда тело своего брата Торвальда. Он стал готовить к отплытию тот же самый корабль, подобрав команду по росту и силе. С собой Торстейн взял двадцать пять моряков и свою жену Гудрид. Подготовив корабль, они вышли в открытое море, и вскоре земля скрылась у них из виду. Все лето штормы носили их по морю, так что они не имели ни малейшего представления о том, где они находятся. Но спустя неделю после начала зимы они пристали к берегу в Лисуфьорде — в Гренландии, в Западном поселении. Торстейн начал подыскивать жилище и вскоре смог расселить всех своих товарищей. Только ему и его жене не нашлось пристанища, так что они были вынуждены провести две ночи на борту корабля.

В то время христианство в Гренландии еще только завоевывало свои позиции.

Как-то ранним утром к установленной на борту корабля палатке Торстейна и Гудрид подошли несколько человек, и их вождь спросил, что за люди находятся в палатке.

— Нас здесь двое, — ответил Торстейн. — А вы кто такие?

— Меня зовут Торстейн, но больше я известен под именем Торстейн Черный. Я пришел сюда, чтобы предложить тебе и твоей жене отправиться ко мне в дом и поселиться у меня.

Торстейн ответил, что он должен посоветоваться с женой, которая предложила решить этот вопрос ему самому, так что он решил согласиться.

— Тогда я вернусь за вами завтра и приведу ломовую лошадь, так как хочу, чтобы у вас было с собой все необходимое. Но живу я очень уединенно, и в доме кроме меня только один человек — моя жена. Человек я очень упрямый и своевольный, к тому же исповедую иную веру, чем вы, — хотя и подозреваю, что вы исповедуете лучшую.

Он пришел за ними на следующий день с лошадью, и они поселились у Торстейна Черного, который очень хорошо о них заботился. Гудрид была женщиной привлекательной наружности, умной и прекрасно умела обращаться с чужими людьми.

В начале зимы товарищей Торстейна Эйриксона поразила болезнь, и многие из них умерли. Торстейн приказал изготовить гробы для тех, кто умер, а затем переправить их на корабль, сделав все необходимые приготовления: «Поскольку я собираюсь перевезти летом все тела в Эйриксфьорд». Но спустя очень короткий промежуток времени болезнь поразила и членов семьи Торстейна Черного. Первой заболела его жена, которую звали Гримхильд. Она была очень рослой женщиной и сильной, как мужчина, но болезнь быстро иссушила ее. Вскоре заболел и Торстейн Эйриксон. Оба они слегли практически в одно и то же время. Вскоре Гримхильд, жена Торстейна Черного, умерла. Как только она умерла, Торстейн Черный вышел из комнаты за доской, на которую он мог бы положить тело. «Не уходи надолго, Торстейн», — попросила Гудрид, и тот пообещал ей, что скоро вернется. Через некоторое время заговорил Торстейн Эйриксон: «Чудны пути нашей хозяйки. Вот ведь она пытается подняться на локтях и свешивает ноги с кровати в поисках своих ботинок». В этот момент в дом вошел хозяин дома Торстейн, и Гримхильд тут же легла, а все балки в комнате заскрипели. Торстейн сделал гроб для Гримхильд, затем вынес его наружу и должным образом похоронил. И хотя он был рослым и крепким мужчиной, ему понадобилась вся его сила, чтобы вынести тело из дома.

Вскоре состояние Торстейна Эйриксона ухудшилось, и он умер. Его жена Гудрид была вне себя от горя. В то время все они находились в общей комнате. Гудрид села на табуретку, стоявшую возле скамьи, на которой лежал ее муж Торстейн. Тогда хозяин дома Торстейн поднял ее с этой табуретки и посадил ее на другую скамью, рядом с собой, которая стояла напротив той, где лежало тело. Торстейн долго говорил с Гудрид, утешая в ее горе, и пообещал ей отправиться вместе с ней в Эйриксфьорд и перевезти туда тела ее мужа и всех его умерших товарищей. «Я возьму с собой также других людей, — сказал ей Торстейн, — чтобы поддержать тебя и помочь тебе».

Она поблагодарила его. Но тут Торстейн Эйриксон приподнялся, сел и произнес: «Где Гудрид?»

Трижды он спросил так, но она хранила молчание.

Затем она спросила Торстейна Черного: «Должна ли я отвечать на его вопросы?»

Он посоветовал ей молчать. Затем Торстейн Черный прошел через комнату и опустился на табуретку, посадив Гудрид себе на колени. «Что тебе нужно, мой тезка?» — спросил он.

Последовала пауза, после которой Торстейн Эйриксон ответил: «Я бы хотел сообщить Гудрид, что ждет ее впереди, чтобы она смогла с большим смирением перенести мою смерть, так как я попал в место подлинного отдохновения. Я должен поведать тебе, Гудрид, что ты выйдешь замуж за исландца, и вы проживете вместе долгую жизнь. Потомки ваши будут отличаться силой и энергией, благородной и привлекательной внешностью. Вы покинете Гренландию и уплывете в Норвегию, а из Норвегии — в Исландию, которая и станет вашим домом. Там вы будете жить, вы оба, в течение долгого времени, и ты проживешь дольше, чем он. Ты отправишься в чужие земли и совершишь паломничество на юг, в Рим, а затем вернешься к себе домой, в Исландию. Там будет возведена церковь, и там ты будешь жить, приняв монашеский обет. Там же ты и умрешь».

Затем Торстейн откинулся на спину, и тело его вынесли из дома и перевезли на корабль.

Торстейн Черный выполнил все свои обещания, данные Гудрид. Весной он распродал свои земли и домашний скот, проводил Гудрид на корабль и перенес туда все свое имущество. Подготовив корабль к отплытию, он набрал команду, а затем отправился в Эйриксфьорд, где все тела умерших были похоронены на церковном кладбище. Гудрид отправилась к Лейфу в Браттахлид, а Торстейн Черный построил себе дом в Эйриксфьорде и жил там до конца своей Жизни, прослыв среди сограждан на редкость достойным человеком.

VI

Тем же летом в Гренландию прибыл корабль из Норвегии. Капитаном его был Торфинн Карлсефни, сын Торда Хосхеда, сына Снорри Тордарсона из Хофди. Торфинн Карлсефни был весьма состоятельным человеком. Зиму он провел в Браттахлиде, у Лейфа Эйриксона. Потребовалось не так уж много времени, чтобы в сердце его вошла любовь к Гудрид. Торфинн просил ее руки, она же поручила Лейфу отвечать за себя. Так что теперь они были обручены, и этой же зимой состоялась их свадьба.

Разговоры о Винланде к тому времени еще не смолкли, так что многие — в том числе и Гудрид — старались убедить Карлсефни отправиться в экспедицию. И он действительно решил предпринять такое путешествие, и вместе с ним должны были отправиться в путь шестьдесят мужчин и пять женщин. Карлсефни заключил со своими товарищами соглашение, по которому каждый из них получал равную долю из всей их прибыли. С собой они взяли разного рода домашний скот, поскольку собирались, в случае удачного стечения обстоятельств, устроить на новом месте поселение. Карлсефни просил Лейфа передать ему свой дом в Винланде, и Лейф ответил, что он может поселиться там, но навсегда он ему дом не отдаст.

Затем они отправились в путь и достигли Лейфсбудира целыми и невредимыми. Все свои спальные принадлежности они перенесли с корабля на берег. Здесь их поджидала новая радость, так как неподалеку от них был выброшен на берег огромный кит. Они убили его и на долгое время обеспечили себя едой. Свой домашний скот они выпустили на волю, но вскоре обнаружили, что животные стали неуправляемыми и производят вокруг настоящее опустошение. С собой они привезли также одного быка. Карлсефни валил лес для своего корабля, обтесывал бревна и раскладывал их на скалах, чтобы просушить. Они старались использовать все ресурсы этой страны: собирали виноградные гроздья, охотились на различных животных, ловили рыбу и т. д.

За первой зимой пришло лето. Именно тогда они и столкнулись со скрэлингами. Большая группа их вышла из леса неподалеку от жилища норманнов. Их скот пасся совсем рядом. Бык начал реветь и угрожающе наклонять голову. Его вид так напугал скрэлингов, что они бросились бежать вместе со своими тюками, в которых были серые меха, соболиные шкурки и различные кожи. Они направились к дому Карлсефни, надеясь войти туда, но Карлсефни приказал охранять двери. Ни норманны, ни скрэлинги не могли понять языка друг друга. Тогда скрэлинги сбросили свои тюки, развязали их и предложили норманнам свои товары. В обмен же они хотели получить прежде всего оружие. Однако Карлсефни запретил продавать им оружие. И тут ему в голову пришла одна идея: он приказал женщинам вынести скрэлингам молоко. И как только те увидели его и попробовали, они уже не хотели покупать ничего другого. И вот что вышло в результате из торговли скрэлингов: сами они унесли все, что купили, в своих животах, а Карлсефни и его спутникам остались их тюки и их меха. После этого скрэлинги ушли прочь.

Затем Карлсефни возвел вокруг своего дома высокий частокол, и они начали готовиться к новой встрече со скрэлингами. Примерно в это же время его жена Гудрид родила сына, которому дали имя Снорри. В начале второй зимы скрэлинги вновь пришли к их жилищу, и было их теперь гораздо больше, чем в прошлый раз. Но товары они принесли такие же, как прежде. «А теперь, — приказал Карлсефни женщинам, — вынесите им те же продукты, которые им так понравились в прошлый раз, — и ничего больше». И как только скрэлинги увидели это, они тут же перебросили свои тюки через частокол.

Гудрид сидела внутри дома у колыбели своего сына Снорри, когда на порог упала чья-то тень. В дом вошла женщина в темной облегающей одежде. Она была невысокого роста, с лентой вокруг головы, волосы у нее были светло-каштанового цвета, лицо бледное, а таких огромных глаз никто и никогда не видел прежде на человеческом лице. Женщина подошла к тому месту, где сидела Гудрид.

— Как тебя зовут? — поинтересовалась она.

— Меня зовут Гудрид, А как зовут тебя?

— И меня зовут Гудрид, — отвечала она.

Тогда Гудрид, хозяйка дома, сделала ей знак рукой, приглашая сесть рядом с ней. Но внезапно раздался сильный шум, и женщина исчезла. Оказывается, в этот момент один из рабов Карлсефни убил скрэлинга, пытавшегося украсть у них оружие. Тут же все скрэлинги бросились бежать прочь, побросав свою одежду и свои товары. И никто, кроме Гудрид, не заметил этой женщины.

«Теперь нам стоит как следует подумать, — сказал Карлсефни, — так как я опасаюсь, что вскоре они нанесут нам третий визит, на этот раз при оружии. Поэтому мы поступим следующим образом: десять человек пройдут вперед, к тому мысу, позволив им увидеть себя. Остальные же пойдут в лес и расчистят там проход для нашего скота, чтобы полностью быть готовыми к моменту их нападения. Мы должны также взять своего быка и пустить его впереди нас».

Место для сражения они выбрали таким образом, что с одной стороны у них было озеро, а с другой — лес.

Скрэлинги подошли к тому месту, которое было выбрано для битвы. Сражение началось, и многие скрэлинги были убиты. В толпе нападающих выделялся один скрэлинг, высокого роста и привлекательной наружности, который, как предположил Карлсефни, был их вождем. Один из скрэлингов подхватил топор, разглядывал его в течение какого-то времени, а затем взмахнул им в сторону одного из своих товарищей и ударил его. Последний тут же пал мертвым, и тогда высокий скрэлинг схватил топор, тоже разглядывал его в течение какого-то времени, а затем размахнулся и забросил его как можно дальше в воду. После этого все скрэлинги бросились бежать в лес. На этом сражение и завершилось.

Карлсефни и его товарищи провели там всю зиму. Но с приходом весны Карлсефни заявил, что не хочет больше оставаться здесь, а собирается вернуться в Гренландию. Норманны тщательно подготовились к этому путешествию и захватили с собой много ценных вещей — таких, как виноградные лозы, гроздья и меха. Затем они отправились в путь и благополучно достигли Эйриксфьорда, где и провели следующую зиму.

VII

В Гренландии вновь заговорили о путешествиях в Винланд, так как теперь это представлялось делом не только почетным, но и прибыльным. В то самое лето, когда Карлсефни вернулся из Винланда, в Гренландию из Норвегии прибыл корабль под командованием двоих братьев, Хельги и Финнбоги, которые остались в Гренландии на всю зиму. Братья эти были по происхождению исландцами, жившими некогда на территории Восточных фьордов. Рассказывают также, что Фрейдис Эйриксдоттир отправилась в путь из своего дома в Гардаре, так как хотела повидаться с братьями Хельги и Финнбоги, чтобы упросить их отправиться вместе с ней в Винланд при условии, что каждый из них получит равную долю от всей возможной прибыли. Братья согласились, и тогда Фрейдис от них отправилась к своему брату Лейфу и попросила его отдать ей тот дом, который он построил в Винланде. По своему обычаю брат ответил ей так: она может жить в этом доме, но совсем он его ей не отдаст. Между Фрейдис и братьями была заключена следующая договоренность: каждый из них должен был взять на корабль по тридцать человек здоровых мужчин и еще какое-то количество женщин. Но Фрейдис тут же выказала пренебрежение к этому договору, взяв пять человек сверх установленного количества. Она так ловко скрыла их, что братья даже ничего не заподозрили, пока не приплыли в Винланд.

Наконец они вышли в море, заранее устроив все так, чтобы как можно дольше плыть вместе. Разумеется, расстояние между двумя кораблями было совсем небольшим, и все-таки братья прибыли немного раньше и перенесли свое имущество к дому Лейфа. Но тут прибыл корабль Фрейдис. Они тоже разгрузились и перенесли свое имущество к дому.

— С какой стати вы перенесли сюда ваши вещи? — обратилась Фрейдис к братьям.

— Но мы считали, — ответили они ей, — что в договоренность входит и совместное проживание в этом доме.

— Лейф предоставил свой дом мне, — возразила она, — но не вам.

— Мы не собираемся ругаться с тобой из-за этого, — заявил Хельги.

Они вынесли свое имущество на улицу и построили свой собственный дом, выбрав для него место неподалеку от озера. Пока они делали все необходимые приготовления, Фрейдис валила лес для своего корабля.

Пришла зима. Братья предложили устраивать небольшие вечеринки, на которых можно было бы проводить время за разными играми. Так оно и шло какое-то время, но затем отношения между ними ухудшились, и всякие сношения между домами прекратились. Так продолжалось большую часть зимы.

Как-то ранним утром Фрейдис встала с постели, оделась (однако не стала надевать ботинок и чулок). Погода же стояла такая, что повсюду лежала густая роса. Фрейдис взяла плащ своего мужа, завернулась в него и направилась к дому братьев. Немногим раньше из их дома выходил человек, который, вернувшись, не закрыл за собой дверь. Фрейдис распахнула дверь и некоторое время стояла на пороге, не говоря ни слова.

Финнбоги лежал в самом конце зала. Он проснулся и спросил:

— Что тебе, Фрейдис?

— Я хочу, чтобы ты встал и вышел со мной на улицу. Мне нужно поговорить с тобой.

Так он и сделал. Они подошли к стволу дерева, лежавшему у стены дома, и сели на него.

— Что ты думаешь обо всем этом? — спросила она его.

— Я думаю, земли здесь хорошие и плодородные, — ответил он, — но тот холодный ветер, что подул между нами, мне не нравится, поскольку для этого нет никаких серьезных причин.

— Все так, — сказала Фрейдис, — я думаю то же самое. Но сейчас я пришла к вам вот зачем: я хочу купить у вас корабль, так как он больше моего, а я собираюсь уплыть отсюда домой.

— Я готов пойти тебе навстречу, — проговорил Финнбоги, — коль скоро ты этого действительно хочешь.

На этом они расстались. Фрейдис пошла к себе, а Финнбоги вернулся домой досыпать. Придя домой, Фрейдис с холодными ногами легла в постель. Проснулся Торвальд и спросил ее, почему она такая холодная и мокрая.

— Потому, — в гневе воскликнула Фрейдис, — что я была у братьев и пыталась договориться с ними насчет корабля. Я хочу купить тот, который больше. Но моя просьба совершенно вывела их из себя, они набросились на меня и избили! Да, теперь я вижу, что я не у себя дома, в Гренландии! Но раз так, я уйду от тебя и не вернусь до тех пор, пока ты не отомстишь им за меня!

Торвальд не мог больше выносить ее попреки. Он приказал своим людям собраться и прихватить с собой оружие, что они и сделали. Затем они направились прямиком к дому братьев, вошли в дом к спящим людям, схватили и связали всех его обитателей. Затем они вывели их — связанных — на улицу. А Фрейдис убивала их одного за другим — в тот момент, когда их выводили на улицу.

И вот все мужчины были убиты, но оставались еще женщины, которых никто не хотел убивать.

— Дайте-ка мне топор, — сказала Фрейдис. Она подошла к пяти женщинам и тоже убила их всех.

Совершив это злодеяние, они вернулись к себе домой. Было совершенно ясно, что Фрейдис вполне удовлетворена тем, как она все устроила. Так она и сказала своим спутникам:

— И если мы все-таки вернемся в Гренландию, я убью любого из вас, кто осмелится упомянуть о том, что здесь произошло на самом деле. Мы должны говорить всем, что они все еще оставались здесь, когда мы уплыли прочь.

Итак, в начале весны они подготовили корабль братьев, перешедший теперь в их руки, и нагрузили его всевозможными ценными вещами. Затем они вышли в открытое море. Плавание их было удачным, и в начале лета они уже привели свой корабль в Эйриксфьорд. Карлсефни все еще был там: он подготовил к отплытию свой корабль и ждал лишь попутного ветра. Люди утверждали, что никогда еще корабль со столь богатым грузом не покидал берегов Гренландии.

Фрейдис тем временем отправилась к себе домой. Она раздала всем членам своей команды дорогие подарки, так как хотела, чтобы они молчали о совершенном ею злодеянии. Но некоторые из них все же не смогли сохранить эту тайну. Они проболтались о совершенном ими преступлении, и в конце концов люди узнали обо всем случившемся. Спустя какое-то время эта прискорбная история достигла и ушей Лейфа. Тогда он схватил трех человек из команды Фрейдис и пытал их до тех пор, пока они не рассказали ему все подчистую. И истории их полностью совпали.

— У меня не хватит мужества, — заявил Лейф, — поступить с моей сестрой Фрейдис так, как она того заслуживает. Но я предсказываю ей и ее мужу: никому из их потомства не следует больше рассчитывать на удачу.

Так оно все и вышло. С этих пор все люди были о них только дурного мнения.

Но теперь следует поведать о том, как Карлсефни подготовил свой корабль и вышел на нем в открытое море. Он благополучно добрался до Норвегии и провел там всю зиму, распродавая привезенные им товары. Карлсефни и его жена были с большим почетом приняты многими знатными семействами Норвегии. Но уже следующей весной он стал готовиться к отплытию в Исландию. Когда все уже было готово и они поджидали только попутного ветра, к Карлсефни пришел один южанин, живший в Бремене, в Германии, и сказал, что хочет купить у него носовую фигуру. (Húsasnotra: украшение носа или кормы корабля, которое могло также служить в качестве флюгера или просто украшать крышу дома.

— Я не собираюсь продавать ее, — заявил Карлсефни.

— Я дам тебе за нее половину марки золотом, — предложил южанин.

Это предложение показалось Карлсефни весьма выгодным, и они заключили сделку. После этого немец отправился в путь, унося с собой носовое украшение. Карлсефни не имел ни малейшего представления, из какого дерева оно было вырезано. На самом же деле это был клен, привезенный из Винланда.

Затем Карлсефни вышел в море и привел свой корабль на север Норвегии, в Скагафьорд. Здесь корабль вытащили на берег, где он и пролежал всю зиму. Весной Карлсефни купил Глаумбэйярланд и выстроил там дом, в котором прожил до конца своих дней, пользуясь всеобщим почетом и уважением. Среди его потомков было немало замечательных людей.

Когда же Карлсефни умер, управление имением перешло в руки Гудрид и ее сына Снорри (того самого, что был рожден в Винланде). Когда же Снорри женился, Гудрид отправилась за границу и совершила паломничество в Рим. А затем вернулась в дом своего сына Снорри, который к тому времени выстроил в Глаумбэре церковь. По истечении некоторого времени Гудрид стала монахиней, затворилась в монастыре при церкви и провела там остаток своих дней.

У Снорри был сын по имени Торгейр, который был отцом Ингвильд, матери епископа Бранда. Дочь Снорри звали Халльфрид, и была она женой Рунольфа, отца епископа Торлака. Другого сына Карлсефни и Гудрид звали Бьёрн, и был он отцом Торунн, матери епископа Бьёрна. Немало известных людей было среди потомков Карлсефни, человека, более других отмеченного милостью Господа. И именно Карлсефни вкратце рассказал обо всех тех путешествиях, о которых мы только что поведали вам.

>

СКАЗАНИЕ ОБ ЭЙРИКЕ РЫЖЕМ

«Эйрикс сага Paуда», также называемая «Торфиннс сага Карлсефнис» («Тордарсонар»)

I

Жил некогда король по имени Олаф, более известный как Олаф Белый. Он был сыном короля Ингьяльда, сына Хельги, сына Олафа, сына Гудрода, сына Хальфдана Вайтлега, короля Верхних земель. Олаф отправился в набег на западные земли и захватил Дублин в Ирландии, а также округ Дублина, и провозгласил себя его королем. Он женился на Ауд Глубокомысленной, дочери Кетиля Флэтноуза, сына Бьёрна Буны, который был родом из Норвегии. Сына же их звали Торстейном Рыжим. Олаф пал в битве на территории Ирландии, после чего Ауд с Торстейном отправились на Гебридские острова. И там Торстейн женился, на Турид, дочери Эйвина Истмена и сестре Хельги Магри. У них родилось много детей.

Торстейн стал королем-воителем и заключил союз с ярлом Сигурдом Могучим, сыном Эйстейна Глумры, и вместе они завоевали Кейтнесс и Сазерленд, Росс и Морей и большую часть Шотландии. Торстейн провозгласил себя королем шотландцев и правил там, пока они не предали его и он не погиб в сражении.

Ауд была в Кейтнессе, когда до нее дошли известия о смерти Торстейна. Она тайком построила себе корабль, и когда он был готов, уплыла на нем на Оркнейские острова, где нашла мужа для дочери Торстейна Рыжего по имени Гроа, матери той самой Грелод, на которой женился ярл Торфинн Скалл-Сплиттер. Затем Ауд отправилась на поиски Исландии, и вместе с ней на борту корабля было еще двадцать свободнорожденных человек. Они достигли берегов Исландии, и свою первую зиму Ауд провела в Бьярнархофне, у своего брата Бьёрна. Позже Ауд взяла под поселение все Дольние земли между Догурдарой и Скраумулаупсой. Поселилась она в Хвамме, избрав для богопочитания такое место, как Кроссхолар, где по ее приказу были установлены кресты, поскольку она сама была крещена и строго придерживалась христианской веры.

В этом путешествии в Исландию Ауд сопровождало немало знатных людей из числа тех, кто был захвачен в плен во время набегов на западные земли. Все они теперь стали рабами. Одного из них звали Вифиль. Он происходил из хорошей семьи и был захвачен в плен за Западным морем. Он также считался рабом до тех пор, пока Ауд не отпустила его на свободу. Когда же Ауд раздала всем членам своей команды земельные наделы, Вифиль спросил, почему она не дала такого надела и ему. На что Ауд ответила, что все это ничего не значит. Он будет считаться достойным человеком, каким бы ни было его положение. И все же она отдала ему Вифильсдал, и там он выстроил себе дом. Вифиль женился, и от этого брака родились два сына — Торгейр и Торбьорн. Оба они были замечательными людьми и воспитывались в доме своего отца.

II

Жил некогда человек по имени Торвальд, который был сыном Асвальда, внука Ульфа Оксен-Торира. Сына Торвальда звали Эйриком Рыжим, и оба они — отец и сын — покинули Йедер [в Норвегии] и уплыли в Исландию, так как ранее убили нескольких человек. Они поселились в Хорнстрандире и построили себе дом в Дрангаре, где Торвальд и умер. Эйрик же женился на Тьодхильд, дочери Йорунда, которая уже была прежде замужем за Торбьорном Хаукадалером. После женитьбы Эйрик покинул северные земли и расчистил себе территорию в Хаукадале. Поселился же он в Эйрикстадире, неподалеку от Ватнасхорна. Спустя какое-то время рабы Эйрика стали причиной оползня, который обрушился вниз, на владение Вальтхьофа из Вальтхьофстадира. И тогда Эйольф Саур, родич Вальтхьофа, убил рабов возле Скейдбреккура, за Ватнасхорном. По этой причине Эйрик убил самого Эйольфа Саура. Он убил также и Хольмганга-Храфна в Лейкскаларе. По настоянию Герстейна и Одда из Йорви, родственников Эйольфа, Эйрик был изгнан из Хаукадаля. Тогда он взял во владение Брокей и жил поначалу в Традире, в Судрее. Но в первую же зиму он отправился в Оксней и именно тогда одолжил Торгесту свои балки для помоста. Поселившись в Эйрикстадире, Эйрик потребовал назад свои бревна, но Торгест отказался возвратить их. Тогда Эйрик направился в Брейдабольстад, чтобы самому забрать их оттуда, но Торгест бросился за ним в погоню, и неподалеку от дома в Дрангаре между ними произошло столкновение. Во время этой стычки погибли два сына Торгеста, а также еще несколько человек из сражавшихся.

Теперь с обеих сторон собралось немало вооруженных мужчин. Стир и Эйольф из Свинея, Торбьорн Вифильссон и сыновья Торбранда из Альптафьорда поддерживали Эйрика, тогда как на стороне Торгеста выступали сыновья Торда Геллира вместе с Торгейром из Хитардала, Аслак из Лангадала и его сын Иллуги.

Эйрик и его товарищи были объявлены вне закона на тинге Торснеса. У Эйрика уже был готов на этот случай корабль, который поджидал его в Эйриксваге. Сам же Эйрик скрывался все это время у Эйольфа в Димунарваге, пока люди Торгеста прочесывали в поисках его все острова. Затем Торбьорн, Эйольф и Стир проводили его за острова и там очень тепло простились с ним. Эйрик сказал своим друзьям, что если им когда-либо потребуется помощь и он будет в состоянии оказать ее, то они могут безоговорочно рассчитывать на него. Он также сказал им, что собирается отправиться на поиски земли, которую видел Гуннбьорн Ульф-Кракасон, заброшенный штормом в западную часть океана, — в тот раз, когда он обнаружил Гуннбьярнарскер (шхеры Гуннбьорна). Если ему удастся найти эту землю, заметил Эйрик, он обязательно вернется назад и сообщит об этом своим друзьям.

Эйрик направил свой корабль в открытое море, мимо Снэфеллсйокула, и пристал к берегам Гренландии у ледника, названного им Бласерк [557. Хвитсерк]. Затем он двинулся на юг, пытаясь отыскать пригодные для обитания земли. Свою первую зиму он провел в Эйриксее, где-то в центре Восточного [X. и 557. ошибочно Западного] поселения, а с приходом весны отправился в Эйриксфьорд, где и построил себе дом. Летом он отправился исследовать западные пустынные земли [X. добавляет: и провел там немало времени], впервые давая названия всем этим новым территориям. Вторую зиму он провел в Эйриксхольмаре неподалеку от Хварфсгнипы, но летом вновь направился на север — к Снэфеллу и Хравнсфьорду. Посчитав, что продвинулся уже достаточно далеко, он вернулся назад и остался зимовать в Эйриксее, неподалеку от устья Эйриксфьорда.

На следующее лето Эйрик вернулся в Исландию и привел свой корабль в Брейдафьорд. Зиму он провел у Ингольфа в Хольмлате. Весной отправился сражаться с Торгестом и потерпел от него поражение, но позднее они все-таки смогли заключить друг с другом мир. Тем же летом Эйрик отправился заселять открытую им землю, которую он назвал Гренландией (Зеленой страной), так как посчитал, что люди охотнее последуют за ним, если у страны будет такое привлекательное название.

III

Торгейр Вифильссон нашел себе супругу, женившись на Арноре, дочери Эйнара из Лаугарбрекке, сына Сигмунда, сына Кетиля Чертополоха, взявшего под поселение Тистильфьорд. Вторую дочь Эйнара звали Халльвейг. На ней женился Торбьорн Вифильссон, взяв в качестве приданого Лаугарбрекке в Хеллисвеллире. Там Торбьорн и поселился, став вскоре одним из наиболее уважаемых лиц в округе, хорошим хозяином, и имение у него было просто превосходное. Его дочь Гудрид отлично справлялась с любой работой и слыла очень красивой девушкой.

В то время жил в Арнарстапи человек по имени Орм, жену которого звали Халльдис. Орм был хорошим хозяином и другом Торбьорна, так что Гудрид долгое время воспитывалась в доме у Орма.

Жил тогда в Торгейрсфелле человек по имени Торгейр. Дела его шли так хорошо, что в свое время он превратился из раба в вольноотпущенника. У Торгейра был сын по имени Эйнар — привлекательный, воспитанный молодой человек, к тому же большой щеголь. Он успешно вел торговлю с другими странами. Зимовал же он по очереди — то в Исландии, то в Норвегии.

И вот однажды осенью, когда Эйнар был в Исландии, он отправился со своими товарами к Снэфелльснесу, намереваясь продать их там. Он прибыл в Арнарстапи и поселился у Орма, с которым его связывали самые дружеские отношения. Товары Эйнара перенесли на склад, после чего Эйнар распаковал их и предложил Орму выбрать себе, что ему больше всего придется по душе. Орм так и поступил, заявив, что Эйнар — не только хороший торговец, но и настоящий баловень судьбы.

В то время как они были заняты разбором товаров, мимо двери, ведущей в склад, прошла женщина.

— Кто она, — спросил Эйнар у Орма, — та красивая женщина, что прошла сейчас мимо дверей? Прежде я ее здесь не видел.

— Это моя приемная дочь Гудрид, — ответил Орм. — Дочь свободного землевладельца Торбьорна из Лаугарбрекке.

— Из нее получится прекрасная жена, — заметил Эйнар. — Должно быть, к ней уже сваталось немало мужчин?

— Да, это так. Разумеется, дружище, к ней уже сватались, — ответил ему Орм. — Но она пока еще никого не выбрала. Все полагают, что она будет очень разборчива в выборе мужа, да и ее отец тоже.

— И все же, — заявил Эйнар, — я хочу попытать счастья и прошу тебя замолвить за меня словечко перед ее отцом. И будь уверен, если старания твои увенчаются успехом, я у тебя в долгу не останусь. Господин Торбьорн должен понимать, что этот союз выгоден для обеих сторон. Разумеется, он человек высокой репутации, к тому же хозяин большого имения. Однако, насколько я знаю, состояние его очень быстро уменьшается, тогда как и у меня, и у моего отца нет недостатка ни в землях, ни в деньгах. И если этот брак все-таки будет заключен, это пойдет только на пользу самому Торбьорну.

— Конечно же я считаю тебя своим другом, — отвечал ему Орм, — и все же я бы не стал торопиться с подобным предложением, потому что Торбьорн — человек очень гордый и честолюбивый.

Но Эйнар продолжал настаивать на своем, и Орму пришлось пообещать, что он поговорит насчет этого брака с Торбьорном. Затем Эйнар отправился в обратный путь на восток и вскоре оказался у себя дома.

Спустя какое-то время Торвальд, любивший блеснуть своей щедростью, устроил по своему обыкновению праздник по случаю окончания уборки урожая. Из Арнарстапи на этот праздник прибыл Орм, а вместе с ним немало друзей Торбьорна. Во время этой встречи Орм улучил удобный момент и обратился к Торбьорну со своим предложением. Он рассказал ему, что недавно у него в гостях был Эйнар из Торгейрсфелла — весьма многообещающий молодой человек. Затем он перешел к вопросу о сватовстве Эйнара и заявил, что этот брак был бы выгоден для обеих сторон по различным причинам. «Тебе же, друг, была бы от этого немалая польза, так как он имеет много денег».

— Я не ожидал от тебя подобных слов, — ответил Торбьорн, — ведь ты предложил выдать мою дочь за сына раба. Она больше не вернется с тобою в твой дом, раз ты считаешь, что она заслуживает такого низкого брака.

После этого Орм вернулся домой, и все прочие гости разъехались по своим уделам. Но Гудрид осталась у своего отца и провела эту зиму в его доме.

Весной же Торбьорн разослал приглашения всем своим друзьям и приготовил для них знатное угощение. Много народу собралось в его доме, и по ходу праздника Торбьорн обратился к присутствующим со следующими словами:

— Я прожил здесь уже немало времени и не раз имел возможность ощутить вашу доброту и привязанность ко мне. Мне думается, что это было хорошее время как для меня, так и для вас. Но теперь дела у меня пошли значительно хуже, хотя и не настолько, чтобы имение мое совершенно обесценилось. И я скорее предпочту сменить свое жилище, чем потерять свое доброе имя. И уж скорее я уеду из страны, чем брошу тень позора на свою семью. Я хочу воспользоваться предложением моего друга Эйрика Рыжего, которое он сделал мне во время нашего последнего расставания в Брейдафьорде. И если все пойдет так, как я планирую, то этим летом я переберусь на жительство в Гренландию.

[X. Это известие сильно ошеломило его слушателей, так как у Торбьорна в Исландии было очень много друзей. Но поскольку Торбьорн говорил так решительно и обдуманно, отговаривать его было бессмысленно. ] Затем Торбьорн роздал своим гостям подарки. Праздник закончился, и все разъехались по домам. Торбьорн продал свои земли и купил корабль, который стоял на якоре в Храунхафнаросе. Тридцать человек решили отправиться с ним в это путешествие, и среди них были Орм из Арнарстапи, его жена, а также те из друзей Торбьорна, которых тяготила мысль о разлуке с ним. В должное время они вышли в море. Поначалу погода была очень хорошая, но затем попутный ветер стих, а вскоре разыгралась настоящая буря. Корабль Торбьорна, оказавшись во власти сильных штормовых ветров, очень медленно продвигался к берегам Гренландии. А вскоре на корабле разразилась эпидемия. Орм умер и его жена Халльдис тоже, а вместе с ними — почти половина тех, кто отправился в это плавание. Немало трудностей и бедствий пришлось вынести Торбьорну и его спутникам, прежде чем они смогли достигнуть Херьольвснеса в Гренландии (это произошло в самом начале зимы). В то время в Херьольвснесе жил человек по имени Торкель — прекрасный земледелец и гостеприимный хозяин. Он пригласил Торбьорна и всю его команду провести эту зиму в его доме и принял их так хорошо, что Торбьорн и все его товарищи остались очень довольны своим хозяином.

В то время в Гренландии был большой голод. Мужчины, ходившие на охоту и отправлявшиеся в море за рыбой, приносили очень мало добычи, а некоторые так и не вернулись назад. Жила в то время в поселении женщина по имени Торбьорг. Она была прорицательницей, и все звали ее Малой Сивиллой. У нее было девять сестер [X. добавляет: и все они умели предсказывать будущее], но к тому времени в живых оставалась она одна. По своему обыкновению Торбьорг зимой посещала домашние праздники, и те из хозяев, кто хотел знать свое будущее или каким окажется предстоящий год, особенно старались пригласить к себе Торбьорг. И так как Торкель был одним из наиболее уважаемых в поселении, ему было поручено выяснить, когда же закончатся эти тяжелые времена. Поэтому Торкель пригласил к себе домой прорицательницу Торбьорг и подготовил для нее пышный прием — как это бывало всякий раз, когда ждали прихода такого рода гостьи. Для нее устроили специальный помост и положили на него подушку, набитую куриным пером.

Она прибыла вечером, в сопровождении специально посланного за нею мужчины. И вот как она была одета: на ней был голубой плащ с ремешками, усыпанными камнями. На шее Торбьорг носила стеклянные бусы, а на голове — черный мерлушковый капюшон, подбитый изнутри белой кошачьей шкуркой. В руке у нее был посох с набалдашником, украшенный медью и выложенный прямо под набалдашником кольцом из камней. К поясу Торбьорг был привязан мешочек, в котором она хранила свои волшебные амулеты. На ногах у нее были ботинки из телячьей кожи с длинными и крепкими ремешками, а на руках — перчатки из кошачьих шкурок, подбитые изнутри белым мехом.

Когда прорицательница вошла в дом, каждый счел своим долгом поприветствовать ведунью так, как того требовало ее положение. Торкель подвел Торбьорг к тому месту, которое специально подготовили для нее. Затем он попросил ее обратить особое внимание на его домашних, на его скот и вообще на весь дом. И она сказала ему обо всем, но очень коротко.

По ходу вечера в комнату внесли столы для ужина, и вот что было приготовлено для прорицательницы: она ела кашу, сваренную на козьем молозиве, а еще ей зажарили сердца животных из тех, что разводили в усадьбе Торкеля. Во время еды ведунья пользовалась медной ложкой и ножом, рукоять его, с отломленным кончиком, была изготовлена из моржовой кости и украшена двойным медным кольцом. Затем, когда столы унесли, Торкель подошел к Торбьорг и спросил ее, что она думает о здешнем хозяйстве, а также о состоянии и положении людей, и как скоро он [X. она] сможет получить информацию о том, о чем он ее спрашивал и что желают знать все присутствующие здесь. Торбьорг же ответила, что ничего не сможет рассказать ему до завтрашнего утра, после чего проспала всю ночь напролет.

Но назавтра, с приходом дня, прорицательница подготовила все то, что было необходимо ей для совершения соответствующих обрядов. Она также попросила подобрать женщин, знающих особое песнопение, необходимое для заклинаний. Называлась же эта песнь «Вардлокур» [X. «Вардлоккур»]. Но никто из присутствующих там женщин не знал ее, так что стали искать по всему дому, надеясь обнаружить кого-нибудь, кто был бы сведущ в подобных вопросах.

— Я не сведуща в том, что касается волшебства, — сказала Гудрид, — и не умею предсказывать будущее, но Халльдис, моя приемная мать, обучила меня в Исландии напеву [X. песне], который она называла Вардлокур.

— Значит, ты еще мудрее, чем я думала, — заметила Торбьорг.

— Но мне кажется, что я не должна участвовать в подобного рода ритуале, — сказала Гудрид, — ведь я христианка.

— И все же, — заметила Торбьорг, — ты могла бы помочь нам в этом деле, не став при этом хуже, чем прежде. Пусть, однако, Торкель позаботится о том, чтобы я получила все необходимое для моего заклинания.

Тогда Торкель стал настойчиво просить Гудрид выполнить просьбу Торбьорг, и в конце концов девушка согласилась. И вот Торбьорг заняла свое место на возвышении, а все женщины стали вокруг этого возвышения. Гудрид исполнила эту песнь столь замечательно, что все присутствующие сошлись во мнении: никогда еще им не приходилось слышать более приятного голоса. Прорицательница поблагодарила ее за помощь, сказав, что своим пением она привлекла множество духов, которые с охотой обратили свой слух к этой песне. Прежде же эти духи «высокомерно держались в стороне от нас, не желая уделять нам ни малейшего внимания. Теперь же открылось многое из того, что прежде было скрыто и от меня, и от других. И я могу сообщить вам, что голод этот не продлится дольше [X. добавляет: этой зимы], и с приходом весны все изменится в лучшую сторону.

Поразившая людей болезнь тоже вскоре прекратится. Что же касается тебя, Гудрид, то я хочу отплатить тебе за твою помощь, так как будущее твое является сейчас для меня открытой книгой. Ты выйдешь замуж здесь, в Гренландии, и брак этот будет поистине замечательным, однако не слишком продолжительным. Поскольку твоя судьба — вернуться в Исландию, и там тебе суждено иметь многочисленное и достойное потомство, над которым воссияет луч славы. А теперь, дочь моя, прощай, и пусть жизнь твою всегда осеняет счастье».

После этого к прорицательнице стали подходить один за другим присутствующие там люди, и они просили открыть им то, что они более всего желали знать. Торбьорг ничего не утаила от них, и практически все впоследствии сбылось так, как она им предсказывала. Затем ее пригласили в другой дом, и она отправилась туда, а Торкель послал за Торбьорном, так как тот не хотел находиться дома в момент проведения языческого ритуала.

С приходом весны погода значительно улучшилась, как и предсказывала им Торбьорг. Торбьорн, подготовив свой корабль к отплытию, вновь вышел в море и вскоре достиг Браттахлида. Эйрик принял его с распростертыми объятиями, выразив искреннюю радость по поводу его прибытия. Торбьорн и его семья провели эту зиму в доме Эйрика [X. добавляет: всех членов команды расселили по домам местных поселенцев]. Весной Эйрик передал Торбьорну землю в Стокканесе. Торбьорн выстроил там себе прекрасный дом и прожил в нем до конца своей жизни.

IV

У Эйрика была жена, которую звали Тьодхильд, и два сына — Торстейн и Лейф, оба — весьма одаренные молодые люди. Торстейн жил дома вместе со своим отцом, и не было в Гренландии другого столь же многообещающего юноши. Лейф же плавал в Норвегию, где жил в качестве гостя у короля Олафа Трюгвасона.

Однако когда этим летом Лейф отплыл от берегов Гренландии, его корабль попал во власть сильных штормовых ветров и был отнесен к Гебридским островам. Там ему пришлось долгое время ждать попутного ветра, так что команда корабля провела на островах большую часть лета. На островах у Лейфа завязались отношения с одной женщиной по имени Торгунна. Она происходила из хорошей семьи и отличалась редким умом и проницательностью. Когда Лейф наконец собрался покинуть острова, Торгунна попросила, чтобы он взял и ее с собой. Лейф поинтересовался, одобрят ли ее люди подобное решение, на что она ответила, что это не имеет никакого значения. Лейф же сказал, что ему представляется неразумным везти столь высокородную даму в чужую страну.

— Мы слишком ничтожны для этого, — сказал он.

— Не кажется ли тебе, — возразила Торгунна, — что ты принимаешь сейчас не самое мудрое решение?

— Что ж, я готов пойти на этот риск, — ответил Лейф.

— Тогда позволь мне сообщить тебе, — сказала Торгунна, — что речь сейчас идет не обо мне одной. Я ношу ребенка, и отцом этого ребенка являешься ты. Я верю также, что, когда ребенок родится, он окажется мальчиком, и, несмотря на все твое безразличие, я все-таки воспитаю его и отправлю к тебе в Гренландию, как только он достигнет соответствующего возраста. Не исключено также, что и сама я прибуду в Гренландию прежде, чем игра будет доиграна до конца.

Лейф подарил ей золотое кольцо на палец, плащ из гренландской шерстяной ткани и пояс, отделанный моржовой костью. Впоследствии этот юноша действительно прибыл в Гренландию, сообщив, что его зовут Торгильс, и Лейф признал свое отцовство. Рассказывают также, что этот самый Торгильс приезжал в Исландию за год до чудесных событий, происшедших в районе Фроды^{29}. В Гренландию он попал уже после этого, и многие толковали о том, что с ним что-то неладно.

Лейф и его люди покинули Гебридские острова и осенью достигли берегов Норвегии. Лейф сразу же отправился ко двору короля Олафа Трюгвасона. Король оказал ему множество почестей, поскольку сразу понял, что Лейф — человек незаурядный.

Затем пришел день, когда король нашел возможность побеседовать с Лейфом.

— Собираешься ли ты плыть в Гренландию этим летом? — спросил он его.

— Я поплыву, — ответил Лейф, — если такова ваша воля.

— Я думаю, это было бы весьма неплохо, — заметил король, — так как хочу, чтобы ты прибыл туда не просто так, но с проповедью христианства.

Лейф заявил, что он готов выполнить приказ короля, но добавил при этом, что задача эта представляется ему весьма трудновыполнимой.

На это король заметил, что не знает человека, который бы лучше Лейфа подходил для подобной миссии.

— Не беспокойся, тебе обязательно будет сопутствовать удача.

— Только в том случае, — ответил королю Лейф, — если я воспользуюсь для этого и вашей удачей.

Подготовившись к отплытию, Лейф вышел в открытое море, и в течение долгого времени штормовые ветры носили корабль по водным просторам, пока, наконец, его взорам не открылись земли, о которых прежде он мог только мечтать. Там были целые поля дикой пшеницы [буквально — самопосеянной] и рос дикий виноград. Они нашли там также деревья, называемые кленами [mösurr]. С собой они увезли образцы всего того, что встретилось им в этой стране. [X. добавляет: а некоторые деревья оказались настолько большими, что впоследствии их использовали для строительства домов. ] По пути Лейф подобрал людей, потерпевших крушение, и привез их с собой в Гренландию. Он подыскал им всем жилье на зиму, выказав в этом, как и во многом другом, немалое великодушие и любезность, так как именно он (помимо спасения этих людей) прославился тем, что содействовал распространению на территории Гренландии христианства. С тех пор его и прозвали Лейфом Счастливым.

Лейф пристал к берегу в Эйриксфьорде и сразу же отправился домой в Браттахлид, где ему был оказан самый сердечный прием. Вскоре Лейф начал распространять среди своих сограждан христианство и католическую веру, доведя до сведения соотечественников послание короля Олафа Трюгвасона и разъяснив им, сколь славной является новая религия и как много у нее преимуществ. Эйрик весьма прохладно отнесся к предложению сменить веру, но Тьодхильд сразу же приняла новую религию и даже построила церковь, хотя и в отдалении от поселения. Церковь эту называли церковью Тьодхильд, и именно там она возносила Богу свои молитвы — а вместе с ней и другие христиане, которых в то время было уже немало среди жителей Гренландии. И поскольку Тьодхильд сменила веру, они уже не могли жить с Эйриком как муж и жена — обстоятельство, доставлявшее ему немало огорчений.

В то время в Гренландии много говорили о том, что людям [557. ему] следует отправиться на поиски той земли, которую открыл Лейф. Но больше всех настаивал на этом Торстейн Эйриксон, пользовавшийся особой популярностью у своих сограждан. Пригласили в это плавание и Эйрика, так как все понимали, что именно его удачливость и умелое руководство могло пойти на пользу всей экспедиции. Сам Эйрик считал, что его время уже прошло, но все же поддался на уговоры своих друзей.

И вот они начали готовить к плаванию тот корабль, на котором прибыл в Гренландию Торбьорн, и набрали для него команду в двадцать человек. С собой они взяли большое количество оружия и провизии. В то утро, когда Эйрику пришла пора покинуть свой дом, он прихватил с собой в путь небольшой ящичек с золотом и серебром, спрятал его по дороге, а затем поскакал дальше. Не успел он, однако, отъехать на большое расстояние от дома, как лошадь его оступилась и Эйрик упал на землю, сломав при этом несколько ребер и повредив плечо. От боли он громко закричал: «Ай-ай!» После такого несчастья он направил послание своей жене Тьодхильд, в котором просил ее забрать спрятанные им деньги, так как, по его мнению, несчастье случилось именно из-за того, что он решил их спрятать.

Позже они вышли в море из Эйриксфьорда счастливые и радостные, так как возлагали большие надежды на это путешествие. Но в течение долгого времени бури носили их по океанским просторам, и мореходам никак не удавалось плыть нужным курсом. Во время этого плавания им довелось увидеть издали горы Исландии, а затем они встретили птиц, летящих от берегов Ирландии. Затем их корабль снова погнало прочь, и только осенью они вернулись домой совершенно измученные и разбитые. С началом зимы они привели свой корабль в Эйриксфьорд.

— Ты выглядел куда счастливее этим летом, когда отправлялся в путь, чем сейчас, когда ты вернулся, — заметил Эйрик. — И все-таки в целом ты должен быть благодарен своей судьбе.

— Пусть все будет так, как и должно быть, — ответил Торстейн, — мне же предстоит позаботиться о тех людях с корабля, которые оказались сейчас в затруднительном положении, и обеспечить их жильем и провизией.

Эйрик согласился:

— Ты верно рассуждаешь. Никого нельзя считать особенно мудрым, пока он не найдет точного ответа. Следуй своим путем — только так узнаешь, что ждет тебя в конце этого пути.

И вот все, кому некуда было больше идти, отправились вместе с отцом и сыном. Позднее [X. они направились в Браттахлид и провели там эту зиму].

Далее следует поведать о том, что Торстейн Эйриксон посватался к Гудрид Торбьярнардоттир, и предложение его было благосклонно принято как отцом, так и дочерью. Итак, было решено, что Торстейн женится на Гудрид, и свадьба их состоялась в Браттахлиде той же осенью. Все прошло как нельзя лучше а на церемонии присутствовало большое количество народа. Торстейн приобрел половину участка земли в Западном поселении, на территории Лисуфьорда. Другая половина находилась в собственности человека, которого тоже звали Торстейн. У этого Торстейна была жена по имени Сигрид. Осенью Торстейн Эйриксон отправился вместе с Гудрид в Лисуфьорд, к своему тезке, который принял их очень тепло и предложил остаться у него на зиму. Затем случилось так, что в начале зимы в Лисуфьорде разразилась эпидемия. Там управлял человек по имени Гардар, не пользовавшийся особой популярностью среди рабочих. Он первым заболел и умер, а вслед за ним болезнь стала уносить жизни все новых и новых людей. Наконец, заболел и сам Торстейн Эйриксон, а за ним — Сигрид, жена его тезки.

Как-то вечером Сигрид захотела пойти в туалет, который располагался напротив наружной двери. И вот, когда они уже возвращались в дом, Сигрид, глядя на эту дверь, внезапно воскликнула: «Ох!»

— Давай вернемся в дом, — предложила ей Гудрид, — ты сейчас не в таком состоянии, чтобы долго находиться на холоде.

— Я не могу пройти сейчас в дом, — возразила Сигрид, — так как там, перед дверью, стоит целая толпа мертвецов, и среди них я вижу твоего мужа Торстейна, а также и себя саму, Как же ужасно это зрелище!

Прошло некоторое время, и Сигрид сказала:

— Теперь пойдем, Гудрид. Я больше не вижу этой толпы.

Мертвецы исчезли, в том числе и Гардар, который, как показалось Сигрид, держал в руке кнут и пытался хлестать и подгонять им остальных.

Затем женщины вернулись домой, и еще до наступления утра Сигрид умерла. Для ее погребения подготовили гроб.

В тот же самый день мужчины собирались на ловлю рыбы, и Торстейн видел, как они шли к морю. Уже в сумерках он решил спуститься на берег, чтобы посмотреть на улов. Но вскоре за ним прислал Торстейн Эйриксон, который просил его вернуться домой, потому что там творились странные вещи: мертвая хозяйка дома пыталась встать со своего ложа. Когда же Торстейн вошел в дом, она продолжала двигаться к краю кровати. Торстейн ухватил ее за руки и положил ей на грудь боевой топор.

Ближе к ночи Торстейн Эйриксон тоже умер. Другой Торстейн сказал Гудрид, чтобы та ложилась спать, пообещав ей, что он сам будет бодрствовать всю ночь над телами усопших. Так она и поступила и вскоре уже спала. Но спустя какое-то время Торстейн, ее умерший муж, поднялся и сказал, что хочет поговорить с Гудрид:

— Господь даровал мне этот час ради отпущения грехов и ради улучшения моего положения.

Торстейн отправился к Гудрид и разбудил ее, предложив ей перекреститься и молить Господа о помощи.

— Торстейн Эйриксон сказал мне, что хочет видеть тебя, но ты сама должна решать, как тебе поступить. Я же не вправе советовать тебе что-либо.

— Может быть так, — ответила она, — что это удивительное происшествие никогда не изгладится из моего сердца. И все же я верю, что Господь охранит меня. С Божьей помощью я рискну поговорить с ним. Мне кажется, что у меня просто нет выбора — во всяком случае, если я не хочу, чтобы он и в дальнейшем преследовал меня.

И вот Гудрид направилась к своему Торстейну, и при взгляде на него показалось ей, что он плачет. Что-то он тихо прошептал ей на ухо, так что лишь одна она услышала эти слова. Но вот что он сказал [X. добавляет: так, что слышал каждый]:

— Лишь те люди будут воистину благословенны, кто будет неустанно блюсти свою веру — им уготованы спасение и милость Господа. Однако лишь немногие из находящихся здесь могут похвастаться подлинным благочестием. Плох также тот обычай, согласно которому людей, принявших христианство, хоронят здесь, в Гренландии, в неосвященной (557. освященной] земле, отслужив над ними лишь краткую службу. Я хочу, чтобы меня и всех, кто умер здесь, похоронили в церковной земле. Но тело Гардара необходимо как можно быстрее предать огню, так как именно он стал причиной всех тех потусторонних явлений, что случились здесь в эту зиму.

Затем он говорил с Гудрид о ней самой, предрекая ей счастливое будущее. Он также предостерег ее от брака с гренландцем и настоятельно просил передать их деньги церкви или раздать их бедным. Затем он откинулся на свое ложе и на этот раз замолчал навсегда.

В Гренландии со времен прихода туда христианства существовал обычай, согласно которому людей хоронили на тех же фермах, где они и умерли, в неосвященной [557. освященной] земле. В эту землю втыкали кол, проходящий через грудь [X. добавляет: умершего], со временем же, когда в этих местах оказывались священнослужители, кол этот вынимали, на его место лили святую воду, а над усопшим проводили церковную службу. Считалось, что даже такое запоздалое освящение должно было пойти на пользу умершему.

Тела [X. добавляет: Торстейна Эйриксона и остальных] были перенесены в церковь в Эйриксфьорде, и там священники отслужили над ними заупокойные службы. Позже Торстейн умер, и все его состояние перешло к Гудрид. Эйрик взял ее к себе в дом и в дальнейшем заботился как о ней, так и о ее имуществе.

V

Жил в то время на севере Исландии, в Скагафьорде (теперь это место называется Стад), человек по имени Торфинн Карлсефни, сын Торда Лошадиноголового. Он был человеком хорошего рода и очень богатым. Мать его звали Торунн. Торфинн торговал с другими странами и заслужил славу хорошего купца. Однажды летом Карлсефни стал снаряжать свой корабль, готовясь плыть в Гренландию. Вместе с ним решил плыть Снорри Торбрандссон из Альптафьорда, всего же на борту их корабля было сорок человек. В то же самое лето собрались плыть в Гренландию Бьярни Гримольфссон из Брейдафьорда и Торхалл Гамласон из Восточных фьордов, и у них на корабле тоже было сорок моряков.

Вскоре оба эти корабля вышли в море. Неизвестно, сколько времени они провели в плавании, однако осенью оба корабля достигли Эйриксфьорда. Эйрик и другие поселенцы сразу же прискакали к кораблям, и началась активная купля-продажа. Шкиперы пригласили Эйрика [557. Гудрид] выбрать себе из привезенных товаров то, что ему понравится больше всего. Эйрик же в свою очередь проявил не меньшее благородство, пригласив команды обоих кораблей провести эту зиму в его доме в Браттахлиде. Купцы приняли его предложение и отправились вместе с ним в путь. Товары их также были переправлены в Браттахлид, где не было недостатка в надежных складах. [X. добавляет: не было там недостатка и в прочих необходимых вещах. ] Так что зимовка эта сложилась для купцов очень удачно.

Но по мере того как приближались святки, Эйрик становился все более и более мрачным. И однажды Карлсефни решился поговорить с ним об этом.

— Не случилось ли чего-нибудь, Эйрик? Ты сейчас кажешься куда задумчивее, чем ты был прежде. Ты принял нас с таким гостеприимством, что мы чувствуем себя обязанными отплатить тебе за столь радушный прием. Поведай же мне, что заставляет тебя печалиться?

— Я давно не принимал у себя столь любезных и добросердечных людей, как вы, — ответил ему Эйрик. — И ваше обращение со мной было выше всяких похвал. [X. Печалит меня лишь то, что, когда вы попадете в другие земли, повсюду станет известно о том, что нигде еще вам не довелось так бедно отмечать святки, как здесь, в Гренландии, когда хозяином вашим был Эйрик Рыжий из Браттахлида.]

— Мы не допустим, чтобы это произошло, — успокоил его Карлсефни. — На борту наших кораблей есть солод, мука и зерно, и ты можешь взять все, что тебе необходимо, чтобы устроить такой праздник, который бы полностью отвечал твоим представлениям о гостеприимстве.

Эйрик принял его предложение, и святки в его доме были отмечены с такой пышностью и великолепием, что людям оставалось лишь дивиться, глядя на такую роскошь. [X. добавляет: в столь бедной стране.]

После святок Карлсефни попросил у Эйрика руки Гудрид, поскольку считал, что именно Эйрик вправе решать этот вопрос. Сама же Гудрид представлялась ему не только красивой, но и очень достойной женщиной, Эйрик весьма благосклонно отнесся к предложению Карлсефни, так как Гудрид, без сомнения, заслуживала хорошего мужа. И если она выйдет замуж за Карлсефни, то тем самым, очевидно, исполнит свое предназначение. Эйрик также отметил, что о Карлсефни ему не довелось слышать ничего, кроме хорошего. Итак, предложение это было передано Гудрид. Она же сказала, что предоставляет решение этого вопроса самому Эйрику, так что вскоре последовало объявление об их помолвке, а затем в Браттахлиде прошли свадебные торжества. В ту зиму в доме Эйрика устраивалось немало приемов и вечеринок — с настольными играми, беседами и прочими развлечениями, призванными повеселить домашних и привести их в хорошее расположение духа.

В Браттахлиде горячо обсуждали один вопрос: Карлсефни и Снорри собирались плыть на поиски Винланда, и люди долго говорили об их решении. В конце концов Карлсефни и Снорри стали готовить свой корабль, чтобы с приходом лета отправиться в это путешествие — на своем корабле и со своей командой. Был среди них человек по имени Торвальд, зять Эйрика Рыжего. Был там также и Торхалл, прозванный Охотником, так как уже очень долгое время он ходил вместе с Эйриком на охоту во время летних сезонов. Он был высокого роста, темнолицым и угрюмым пожилым человеком. Торхалл отличался скрытностью и молчаливостью, но при этом нередко задевал людей обидными словами. И хотя жители Гренландии уже приняли христианскую веру, Торхалл продолжал оставаться язычником. Друзей у него практически не было, однако Эйрик давно привык советоваться с ним. Торхалл попал на борт того же корабля, что и Торвальд, поскольку хорошо знал многие необжитые земли. Они подготовили к отплытию тот самый корабль, который привел к берегам Гренландии Торбьорн. Они решили отправиться в путь вместе с Карлсефни и его людьми, и по большей части все они были гренландцами. Всего же их было 160 человек на двух кораблях. Из Эйриксфьорда они направились к Западному поселению, а оттуда — к Бьярнейяру (Медвежьим островам). От Бьярнейяра они поплыли, подгоняемые северным ветром, и через два дня увидели неизвестную землю. Мореходы подплыли на лодках к берегу и, обследовав эту землю, обнаружили множество плоских камней, на которых легко могла уместиться пара человек одновременно. Еще там было очень много песцов. Моряки дали этой стране имя Хеллуланд — Страна плоских камней. Затем они плыли при попутном северном ветре еще два дня, после чего обнаружили новую землю. Она вся была покрыта густыми лесами, в которых водилось множество диких животных. К юго-востоку от этой земли лежал остров, который они назвали Бьярней — Медвежий остров, поскольку обнаружили там медведя. Саму же землю они назвали Маркланд — Страна лесов.

Затем, по истечении еще двух дней, они снова увидели новую землю и поплыли к ней. Они подошли к ней со стороны мыса, а затем поплыли вдоль берега, оставив эту землю по правому борту. Побережье там было открытым, без гаваней и бухт — одни лишь длинные песчаные пляжи. Они пристали к берегу на лодках и наткнулись там на корабельный киль и потому назвали это место Кьяларнес — Мыс-Киль. По такому же принципу они именовали увиденные ими пляжи, назвав их Фурдустрандир — Чудесное побережье, поскольку им пришлось невероятно долго плыть мимо этих берегов. Наконец, они доплыли до такого участка суши, который весь был изрезан заливами, и именно туда они и направили свой корабль.

В свое время, когда Лейф был у короля Олафа Трюггвасона и тот послал его проповедовать христианство среди жителей Гренландии, он дал ему с собой двух шотландцев — мужчину по имени Хаки и женщину по имени Хекья. Король сказал, что, если Лейфу понадобится их быстрота, они умеют бегать быстрее оленя. Этих двух шотландцев Лейф и Эйрик отправили в путешествие с Карлсефни. Так что когда мореходы проплывали мимо Фурдустрандира, то высадили шотландцев на берег, приказав им разведать территории, лежащие к югу от этой местности: разузнать, насколько плодородные там земли, и вернуться до истечения трех дней. Одеты же скороходы были в такое платье, которое сами они назвали «бьяфал». Сшито это одеяние таким образом, что наверху находился у него капюшон, а с боков же оно полностью открыто. Одеяния были без рукавов и скреплялись между ног (застегивались при помощи пуговицы и петли). Кроме этой одежды, на шотландцах больше ничего не было. Спустя три дня эти двое бегом вернулись к кораблям, и один из них нес в руке виноград, а другая — колосья дикой пшеницы. Карлсефни сказал, что, судя по всему, они нашли превосходную, плодородную землю. Они подняли шотландцев на борт и плыли до тех пор, пока не обнаружили фьорд, глубоко вдававшийся в этот участок суши. Моряки направили свой корабль в устье фьорда, миновав по пути остров, окруженный сильными течениями. Этот остров они назвали Страумсей [X. Страумей]. Там было так много птиц, что человек лишь с трудом мог ступать между кладками яиц. Затем они поплыли в глубь фьорда, который назвали Страумсфьорд [X. Страумфьорд], и здесь стали на якорь, выгрузив на берег все свое добро. С собой они привезли множество скота и теперь осматривались вокруг, пытаясь оценить, насколько удачно они выбрали место для стоянки. Неподалеку от них возвышались горы, и все вокруг радовало глаз своей красотой. Первопроходцы занялись исследованием новой территории. Повсюду там росла высокая [или густая] трава. Мореходы провели там всю зиму, и зима эта оказалась очень суровой, так как они не успели заготовить никаких припасов. Еды у них было очень мало, а охота по большей части оказалась неудачной, так же как и рыбалка. Тогда они отправились на остров, надеясь, что там их старания принесут более ощутимый результат, но и на острове они почти ничего не добыли. А вот скот их чувствовал себя там весьма привольно. Тогда они стали молить Господа, чтобы он послал им что-нибудь съестное, но Господь не откликнулся на их мольбу так быстро, как бы им того хотелось. Торхалл исчез, и люди отправились разыскивать его. Так продолжалось целых три дня. На четвертый день Карлсефни и Бьярни нашли его на гребне скалы. Он, не отрываясь, смотрел в небо и при этом что-то бормотал. Они спросили его, зачем он забрался сюда, на что он ответил, что это не их забота, а также посоветовал не таращиться так на него. Он также добавил, что прожил уже достаточно долго и в состоянии обойтись без их присмотра. Они стали уговаривать его вернуться вместе с ними домой, и это им удалось. Через некоторое время им попался кит, они, хотя никто из них не имел ни малейшего представления о том, что это за вид, убили его, так как нуждались в мясе. Карлсефни и прежде ловил китов, но такой ему встретился впервые. Повара приготовили мясо этого кита, все его ели и вскоре почувствовали себя очень плохо. Затем Торхалл выступил вперед и произнес: «Разве теперь вы не убедились, что надежнее полагаться на Рыжебородого, а не на вашего Христа? Этот кит был прислан мне в награду за те славословия, которые я сочинил о моем покровителе Торе. Никогда не оставлял он меня без поддержки». Но как только люди услышали это, они перестали есть эту пищу. Они сбросили ее со скалы, а сами препоручили себя милости Господа. Затем они отправились в море за рыбой, и улов их оказался на этот раз очень велик. Весной они вернулись в Страумсфьорд и стали пополнять свои запасы, занимаясь охотой на суше, ловлей рыбы в море и собирая на побережье яйца.

Теперь они активно обсуждали свою экспедицию и строили планы на будущее. Торхалл Охотник хотел плыть на север, в направлении Фурдустрандира и Кьяларнеса, на поиски Винланда. Однако Карлсефни намеревался двигаться вдоль побережья на юг, полагая, что найдет там обширные территории, которые также необходимо исследовать. И вот Торхалл начал готовиться к путешествию на север, и еще девять человек собирались плыть вместе с ним. Остальные же решили присоединиться к Карлсефни. Как-то раз, когда Торхалл нес воду на свой корабль, он остановился, чтобы попить, а затем произнес следующие стихи:

Они сказали мне, храбрые вояки,
Что на этой земле мы найдем
Такой напиток, о котором прежде и не мечтали.
Так будь все проклято — и пусть все это слышат!
Мы пьем здесь только воду из ведра,
Одну лишь чистую ключевую воду —
Неплохое занятие для настоящего воина!
Ни капли вина не смочило моих губ.

Позже они вышли в море, и Карлсефни видел, как их корабль проплывал мимо островов. Но прежде чем они отправились в путь, Торхалл сложил такое стихотворение:

Ныне мы плывем назад, туда,
Где нас ждут такие же, как мы, гренландцы.
На нашем корабле мы отплываем
Бороздить бескрайние просторы океана.
И пусть здесь остаются эти проныры,
Расхвалившие мне чудеса этой земли.
Все, что им осталось, — варить на песчаном побережье
Мясо кита для своих голодных желудков.

VI

Карлсефни поплыл вдоль побережья на юг, вместе со Снорри, Бьярни и другими членами их экспедиции. Так они плыли очень долго, пока не достигли реки, которая впадала в озеро, а оттуда — в море. Возле устья этой реки были столь обширные мели [557. острова], что корабль можно было провести в ее русло лишь при полном приливе. Карлсефни и его люди привели корабль в устье реки и назвали это место Хоп — Закрытый залив. Мореходы сошли на берег и в низинах обнаружили поля дикой пшеницы, а на холмах — виноградные лозы. В ручьях там водилось несметное количество рыбы. Они прокопали канавы в том месте, куда вода поднималась во время прилива; когда же наступал отлив, они находили в этих местах большое количество палтуса, В лесах там водились самые разные животные. С собой они привезли весь свой скот. Проведя в Хопе две недели, им не привелось встретить за это время ни одной человеческой души.

Однажды рано утром первопроходцы увидели, как по воде плывут девять [X. большое количество] лодок, обтянутых кожей. Люди на этих лодках размахивали шестами, которые издавали при этом такие же звуки, как цеп во время молотьбы. Размахивали же они ими по часовой стрелке.

— Что это может значить? — спросил Карлсефни

— Я думаю, это знак мира, — ответил Снорри. — Давай выставим им навстречу белый щит.

Так они и сделали. Люди в лодках подплыли к ним, выказывая величайшее удивление, а затем сошли на берег. Были они маленького роста [X. темнолицые], непривлекательной наружности, руки же у них были покрыты густыми волосами, глаза большие, а скулы — широкие. Какое-то время они оставались на берегу, в изумлении разглядывая норманнов, а затем поплыли мимо мыса на юг.

Карлсефни и его люди построили себе за озером жилища. Часть из них была расположена возле самого озера, другая же часть находилась ближе к материку. Там они и провели эту зиму. Зима оказалась совершенно бесснежной, и скот их продолжал пастись на открытом воздухе. Но с приходом весны норманны снова увидели, как с юга, из-за мыса, плывет такое количество лодок, что весь залив показался им усыпанным угольками. На каждой лодке, как и в первый раз, размахивали шестами. Карлсефни и его люди подняли белые щиты, и после этого между ними началась торговля. Люди эти больше всего хотели купить красную материю [X. добавляет: в обмен на меха и серые шкурки]. Они также хотели купить мечи и копья, но Карлсефни и Снорри запретили продавать оружие. В обмен на кусок ткани определенной длины эти люди отдавали кожи превосходной выделки, ткань же они повязывали вокруг головы. Так продолжалось до тех пор, пока материи не осталось слишком мало. Тогда они начали рвать ее на куски шириной не толще пальца, но и теперь скрэлинги отдавали за нее столько же шкурок или даже больше.

Затем случилось так, что бык, принадлежавший Карлсефни и его товарищам, выбежал из леса и громко замычал. Его неожиданное появление так испугало скрэлингов, что они бросились к своим лодкам и поплыли мимо мыса на юг, и в течение трех недель о них не было больше никаких известий. Но к концу этого периода норманны увидели, как с юга, подобно стремительному потоку, приближается огромное количество туземных лодок. На этот раз скрэлинги громко завывали и размахивали шестами против часовой стрелки, поэтому норманны выставили против них красные щиты, [X. добавляет: скрэлинги соскочили на берег, и] тут началась битва. На Карлсефни и его товарищей обрушился целый град метательных снарядов, поскольку у скрэлингов на лодках были пращи. Карлсефни и Снорри увидели, как скрэлинги поднимают на шесты [X. на шест] большой шаровидный объект [X. добавляет: размером примерно с брюхо овцы] сине-черного цвета, который они запустили [X. добавляет: с шеста] в глубь территории, где располагались войска Карлсефни, и этот шар при падении произвел ужасающий шум. Великий страх охватил Карлсефни и его товарищей, так что они бросились бежать вверх по течению реки [X. добавляет: так как у них создалось впечатление, что скрэлинги нападают на них со всех сторон. И они бежали до тех пор, пока не оказались] у каких-то крутых скал, и здесь они дали скрэлингам жестокий отпор.

Фрейдис вышла из своего дома и увидела, что норманны обратились в бегство. «Почему вы бежите от такого противника? — воскликнула она. — Я-то полагала, что такие славные парни просто отколотят этих туземцев по голове, как каких-нибудь домашних животных. Да если бы у меня было оружие, я бы и то сразилась лучше, чем вы!»

Но они словно не слышали ее. Фрейдис хотела уйти вместе с ними, но из-за беременности не могла двигаться слишком быстро. Она спешила за норманнами в лес, когда ее настигли скрэлинги. По пути Фрейдис наткнулась на убитого (это был Торбранд Сноррасон). Голова его была разбита брошенным камнем. Меч лежал рядом с телом. Фрейдис схватила меч и приготовилась защищать себя. Когда скрэлинги решили напасть на нее, она высвободила свою грудь из-под сорочки и с силой хлопнула по ней мечом. Все это так напугало скрэлингов, что они бросились к своим лодкам и поплыли прочь. Люди Карлсефни приблизились к Фрейдис, восхваляя ее мужество. В этом сражении погибли двое норманнов и четверо [X. добавляет: большое количество] скрэлингов, и все же они по-прежнему превосходили норманнов своею численностью. Карлсефни и его люди вернулись к своим жилищам [X. добавляет: и перевязали свои раны], гадая, кто же мог атаковать их со стороны суши. Теперь им казалось, что нападали на них только со стороны лодок, остальное же было не чем иным, как видением.

Позднее скрэлинги нашли мертвого человека, топор которого лежал рядом с ним. Один из них [X. добавляет: схватил этот топор и ударил им по дереву. Так они рубили одно дерево за другим и в конце концов сочли, что топор — очень хорошая вещь. Но затем один скрэлинг взял его в руки и] ударил по камню. Топор сломался, и тогда все решили, что это бесполезная вещь, так как не может разрубить камень, и выбросили его прочь.

Карлсефни и его людям стало теперь понятно, что, хотя им и удалось найти замечательную землю, они никогда не будут чувствовать себя здесь в полной безопасности из-за населявших ее скрэлингов. Поэтому они начали готовиться к отплытию, собираясь вернуться на родину. Вначале они направились вдоль побережья на север и по дороге наткнулись на пятерых скрэлингов, которые спали на морском берегу. При них были деревянные сундучки, в которых находился костный мозг животных, перемешанный с кровью. Норманны напали на этих людей и убили их. Позднее они обнаружили мыс, на котором было большое количество животных. Мыс этот был покрыт толстым слоем помета, поскольку животные проводили там все ночи [557. всю зиму].

И вот Карлсефни и его спутники вернулись в Страумсфьорд [X. добавляет: где было практически все, в чем они нуждались]. Сообщают также, что Бьярни и Фрейдис [X. Гудрид], а с ними еще сто человек остались в Страумсфьорде, в то время как Карлсефни и Снорри в сопровождении сорока человек отправились на юг и провели в Хопе около двух месяцев и вернулись назад еще до истечения лета. Затем Карлсефни отправился на одном корабле на поиски Торхалла Охотника. Они поплыли на север мимо Кьяларнеса, а затем повернули на запад. Со своего корабля они видели лишь дремучие заросли [X. добавляет: и лишь кое-где в этой чащобе виднелись просветы]. Они провели в пути уже довольно долгое время, когда им встретилась река, текущая с востока на запад. Они направили корабль в ее устье и стали на якорь возле южного берега.

Как-то утром Карлсефни и его люди заметили сверкающее пятнышко и начали наблюдать за ним. Когда оно приблизилось, они увидели, что это одноногий, который движется к берегу реки, возле которой стоял на якоре их корабль. Торвальд, сын Эйрика Рыжего, сидел у руля, и одноногий выпустил стрелу прямо ему в живот. Торвальд вырвал эту стрелу и произнес: «Вокруг моего желудка немало жира! — и добавил: — Мы нашли прекрасную, плодородную страну, но вряд ли нам позволят наслаждаться ее дарами». Спустя некоторое время Торвальд умер. Одноногий бросился бежать прочь в направлении севера, а Карлсефни со своими людьми бросился за ним в погоню, стараясь не упустить его из виду. Когда они увидели его в последний раз, он мчался по направлению к какому-то заливу. Тогда Карлсефни и его товарищи вернулись назад. И один из товарищей Карлсефни произнес следующий стих:

Мы бросились в погоню —
Поверьте, я не вру —
За одноногим, мчащимся
Вдоль побережья моря.
Но этот чудо-человек,
Проклятый сын шлюхи
(Карлсефни, поразмысли-ка),
Сбежал от нас быстрее ветра.

Затем они повернули обратно на север, будучи уверенными, что им довелось увидеть Эйнфэтингаланд — Страну одноногих. Больше они не захотели губить своих людей. Они собирались исследовать все горы — и те, которые были в Хопе, и те, которые они обнаружили здесь. Вывод был таков: горы Хопа и те, которые они обнаружили здесь, входят в одну и ту же горную цепь, так как расположены прямо напротив друг друга и лежат на одном и том же расстоянии по обоим берегам Страумсфьорда.

Они вернулись назад и провели третью зиму в Страумсфьорде. Там между ними разгорелись ссоры из-за женщин, так как неженатые мужчины стали нападать на женатых, что приводило к серьезным стычкам. Еще в первую осень у Карлсефни родился сын Снорри, и когда они покидали Страумсфьорд, ему было уже три года.

Норманны отплыли от берегов Винланда и при попутном южном ветре достигли Маркланда, где обнаружили пятерых скрэлингов — взрослого мужчину с бородой, двух женщин и двоих детей. Карлсефни захватил мальчиков, но остальным удалось сбежать. Норманны взяли мальчиков с собой, обучили их своему языку, а затем крестили. Дети рассказали, что мать их звали Вэтиллди, а отца — Увэги. Они также сообщили, что Скрэлингаландом управляли вожди. Одного из них звали Аваллдамон, а другого — Валлдидида. Домов эти люди не строили, но жили в пещерах или землянках. По словам мальчиков, напротив их собственной страны лежала другая, где люди разгуливали в белых одеяниях и громко кричали, а также носили шесты и бродили всюду с флагами. Из всего этого норманны заключили, что страна эта — Хвитраманналанд [или Великая Ирландия]^{30}. И вот они вернулись в Гренландию и провели зиму в доме Эйрика Рыжего.

Но Бьярни Гримольфссона снесло в Гренландское [X. Ирландское] море, в воды, кишевшие червями. И прежде чем норманны обнаружили это, черви изъели весь низ их корабля. Тогда они стали изыскивать способ спасения. У них была с собою буксирная лодка, обмазанная дегтем. А как известно, черви не способны проточить дерево, обмазанное дегтем. Большинством голосов решили плыть на этой лодке, вместив в нее как можно больше человек. Однако тут же выяснилось, что лодка может взять не более половины всей команды. Тогда Бьярни предложил, чтобы они все-таки усаживались в лодку, но не по рангу, а по жребию. И поскольку все хотели спастись, а одной лодки на всех было мало, то они решили принять это предложение и садиться в лодку по жребию. И такой жребий выпал самому Бьярни и примерно половине его команды.

И вот все счастливчики пересели с корабля на лодку. Но в этот момент один молодой исландец, товарищ Бьярни, обратился к нему с такими словами:

— Ты собираешься оставить меня здесь, Бьярни?

— Да, это так, — ответил Бьярни.

— Но ты обещал мне совсем не это, когда я покинул дом своего отца и отправился с тобою в море.

— Я не вижу другого выхода, — заявил Бьярни. — Но скажи мне, как же ты предлагаешь поступить?

— Я предлагаю поменяться местами. Ты перейдешь на корабль, а я сяду в лодку.

— Хорошо, пусть будет так, — сказал Бьярни, — так как ты очень хочешь жить, как я вижу, и боишься смерти.

И они поменялись местами. Этот человек перешел в лодку, а Бьярни вернулся на корабль. Говорят также, что Бьярни и все те, кто остался с ним на корабле, погибли в том море. Но лодка благополучно достигла берегов земли [X добавляет: в Дублине в Ирландии], и те люди, которые находились в ней, и рассказали впоследствии эту историю.

Спустя два года Карлсефни, а вместе с ним и Снорри [X. Гудрид], вернулись в Исландию и отправились к себе домой в Рейкьянес. Его мать сочла, что он совершил ошибку, женившись на небогатой женщине, и потому не осталась жить в их доме в эту первую зиму. Но когда она поняла, какой замечательной женщиной является Гудрид, то вернулась домой, и с тех пор они счастливо жили все вместе.

Дочерью Снорри, сына Карлсефни, была Халльфрид, мать епископа Торлака Рунольфссона. Еще у Карлсефни и Гудрид был сын, которого звали Торбьорн. У Снорри, сына Карлсефни, был сын, которого звали Торгейр. Он был отцом Ингвильд, матери первого епископа Бранда.

На этом и заканчивается наша сага^{31}.

>

ПУТЕШЕСТВИЕ КАРЛСЕФНИ В ВИНЛАНД

Версия «Хауксбок», относящаяся к путешествию Торфинна Карлсефни в Винланд

И вот после святок Карлсефни обратился к Эйрику с просьбой отдать ему в жены Гудрид, так как понимал, что только он сможет решить этот вопрос. Эйрик дал ему благоприятный ответ, поскольку считал, что Гудрид должна следовать своей судьбе, а о Карлсефни ему довелось слышать только хорошее. Так это все и закончилось: Торфинн женился на Гудрид, и в честь такого события был устроен большой праздник. Зиму эту они провели в Браттахлиде.

В то время в Браттахлиде много говорили о том, что людям следовало бы отправиться на поиски Винланда Благодатного. И все сходились во мнении, что страна эта должна быть на редкость плодородной. И вот Карлсефни вместе со Снорри начали готовить свой корабль, собираясь отправиться весной на поиски Винланда. Бьярни и его товарищ Торхалл, о которых мы уже упоминали, собрались плыть вместе с ними на своем корабле. Был также человек по имени Торвальд, взявший в жены родную дочь Эйрика Рыжего Фрейдис, который отправился с ними в эту экспедицию — вместе с сыном Эйрика Торвальдом, и [еще один] Торхалл, по прозвищу Охотник. Он долгое время жил в доме Эйрика и летом ходил для него на охоту, а зимой служил в качестве управляющего имением. Это был большой, сильный и угрюмый человек. Говорил он мало, а если и говорил — то обычно что-нибудь обидное. Советы его редко шли Эйрику во благо. Христианин из него был плохой, но он хорошо знал необжитые области Гренландии. Торхалл тоже отправился в эту экспедицию с обоими Торвальдами (плыли они на том самом корабле, который привел к берегам Гренландии Торбьорн Вифильсон). Всего же в это путешествие отправилось 160 человек. Вначале они поплыли к Западному поселению, а оттуда — к Бьярнею (Медвежьему острову). От Бьярнея они плыли два дня на юг, после чего увидели землю. Тогда они спустили на воду свои лодки и исследовали эту страну. Они нашли там множество огромных плоских камней и водившихся в изобилии песцов. Норманны дали этой стране имя Хеллуланд. Затем они поплыли дальше, но уже не на юг, а на восток. Спустя два дня они увидели еще одну землю, и вся она была покрыта густыми лесами, в которых водилось множество диких животных. К юго-востоку от этой земли лежал остров, на котором они убили медведя и потому назвали его Бьярней — Медвежий остров. Землю же назвали Маркланд.

Затем они еще довольно долго продвигались вдоль берега на юг, пока не приплыли к какому-то мысу. Земля находилась при этом у них по правому борту. Еще там были очень длинные песчаные пляжи. Сойдя на берег, они обнаружили на мысе киль от корабля и потому нарекли это место Кьяларнесом. А пляжи прозвали Фурдустрандиром — Чудесным побережьем, поскольку им пришлось невероятно долго плыть мимо этих берегов. Вскоре они подплыли к тому месту, где было множество заливов. В один из них мореходы и направили свои корабли.

В свое время король Олаф Трюгвасон подарил Лейфу двух шотландцев — мужчину по имени Хаки и женщину по имени Хекья, которые бегали быстрее оленей. Они находились на борту корабля Карлсефни. И когда корабли проплывали мимо Фурдустрандира, они высадили шотландцев на берег, чтобы те отправились на юг и разведали качество лежащих там земель, а затем вернулись назад до истечения трех суток. На шотландцах была одежда, которую сами они называли «кьяфал»: сшито оно было таким образом, что сверху находился капюшон, с боков оно было открыто, рукава отсутствовали, а застегивалось одеяние между ног, при помощи пуговицы и петли. Кроме этой одежды, на них ничего не было. Карлсефни и его люди ждали их некоторое время. Когда же шотландцы вернулись, то один нес в руках виноградные гроздья, а другая — колосья молодой пшеницы. Скороходы поднялись на борт корабля, после чего все продолжили свой путь.

Так мореходы приплыли к фьорду, в устье которого лежал остров, окруженный сильными течениями. Этот остров они назвали Страумей. На этом острове было столько птиц, что человек едва мог ступать между кладками их яиц. Само это место норманны назвали Страумфьорд, и здесь они выгрузили с корабля все свое имущество и припасы. Они привезли с собой разнообразный домашний скот. Страна вокруг была просто превосходной, и первое время первопроходцы занимались лишь исследованием новой территории. Там они провели свою первую зиму, но за все лето не сделали никаких припасов. Охота теперь почти не приносила добычи, улов рыбы также был очень маленьким, и вскоре им пришлось столкнуться с нехваткой продовольствия. В это время исчез Торхалл Охотник. Перед этим путешественники молились Богу, прося его послать им какую-нибудь пищу. Но ответ пришел не так скоро, как им того хотелось. Три дня они искали Торхалла и нашли его лежащим на гребне скалы. Он, не отрываясь, смотрел в небо и что-то бормотал. Они спросли его, зачем он забрался сюда, на что Торхалл ответил, что это не их ума дело. Они стали уговаривать его вернуться с ними домой, что он и сделал. Некоторое время спустя в воды залива заплыл кит. Они поймали и убили его, хотя никто из них не мог сказать, что это за кит. Повара приготовили его мясо, и после того как все поели, то сразу же почувствовали себя плохо. Тогда Торхалл сказал им: «Рыжебородый оказался лучшим другом для нас, чем ваш Христос. Вот что я получил за те стихи, которые сложил в честь моего владыки Тора. Редко мне приходилось обманываться в нем». Но когда все услышали это, то сразу же выбросили кита в море и вверили свою судьбу божественному Провидению. Вскоре после этого погода улучшилась, позволив им выйти в море на лов рыбы. И с тех пор у них не было недостатка в пище, так как на суше они охотились на животных, в море добывали рыбу, а на острове собирали яйца птиц.

Вскоре после этого Торхалл захотел отправиться на север, мимо Фурдустрандира, на поиски Винланда. Тогда как Карлсефни намеревался плыть на юг, вдоль побережья. Торхалл начал готовиться к своему путешествию, в котором помимо него должны были участвовать еще девять человек, поскольку все остальные решили плыть с Карлсефни.

Как-то раз, когда Торхалл нес воду на свой корабль, он остановился, чтобы попить, после чего сложил стихотворение [выше упомянутое: Они сказали мне… и т. д.].

Завершив все приготовления, Торхалл и его люди отправились в путь. В это время Торхалл продекламировал следующее стихотворение [выше упомянутое: Ныне мы плывем назад… и т. д.].

После этого они поплыли на север мимо Фурдустрандира и Кьяларнеса, а затем захотели повернуть на запад. Однако встречный западный ветер отбросил их к берегам Ирландии, где их захватили в плен и обратили в рабов. Рассказывают также, что Торхалл погиб во время этой стычки.

>

ИСТОРИЯ ЭЙНАРА СОККАСОНА

«Эйнарс Таттр Сокка сонар», также называемая «Грёнленд Таттр»

I

Жил в Гренландии, в Браттахлиде, человек по имени Сокки, сын Торира. Он пользовался большой популярностью и авторитетом среди других жителей Гренландии. У него был сын Эйнар, на редкость способный и многообещающий молодой человек. Влияние отца и сына было таково, что они на голову были выше и опережали во всем своих сограждан.

Однажды Сокки собрал тинг, на котором возвестил всем присутствующим, что не желает больше мириться с тем, что в Гренландии до сих пор нет своего епископа. Он предложил всем своим согражданам пожертвовать часть своих средств на создание епархии, и все землевладельцы с готовностью откликнулись на это предложение. Затем Сокки попросил своего сына Эйнара отправиться с обязательным визитом в Норвегию, поскольку, как он объяснил сыну, тот был наиболее подходящей кандидатурой для такого путешествия. И вот Эйнар отправился в путь (как того и желал его отец), захватив с собой много моржовых шкур и изделий из моржовой кости.

Они прибыли в Норвегию, где в то время правил король Сигурд по прозвищу Посетивший Иерусалим. Эйнар испросил аудиенцию у короля; вначале он передал ему привезенные из Гренландии дары, а затем обратился с соответствующей просьбой, умоляя короля помочь ему и его согражданам. Король согласился, что действительно было бы неплохо учредить в Гренландии епископский престол.

Затем король представил ему человека по имени Арнальд, который был хорошим священником и прекрасно подходил на роль проповедника слова Христова. Король стал просить его принять на себя эту задачу — во славу Господа и ради его, короля, молитв:

— Я же пошлю тебя в Данию со своим письмом и печатью, и там ты испросишь аудиенции у Озура, архиепископа Лундского.

На это Арнальд ответил, что он не особенно стремится принимать на себя подобное обязательство, поскольку, как ему кажется, совершенно не подходит для выполнения этой миссии. К тому же, добавил Арнальд, он не хочет расставаться с друзьями и с семьей и не представляет, как ему удастся поладить с такими сварливыми людьми, как гренландцы. На это король возразил ему, что чем больше ему придется претерпеть от рук человеческих, тем выше будет его награда у Господа. Тогда Арнальд сказал, что он не в силах противиться просьбе короля. «Однако, — добавил он, — если я все-таки соглашусь исполнять обязанности епископа, пусть Эйнар клянется, что он будет во всем поддерживать меня и отстаивать мои права, а также подвергать наказанию тех, кто осмелится выступить против своего епископа. Я хочу, чтобы он взял на себя роль защитника всего того, что непосредственно относится к епархии».

Король согласился с этой разумной просьбой, и Эйнар пообещал исполнить все, о чем его просили.

И вот Арнальд отправился к архиепископу Озуру, изложил ему свое дело и передал письмо короля. Архиепископ принял Арнальда очень тепло. Познакомившись с ним поближе, он по достоинству оценил его способности и посвятил его в сан епископа [1124 год]. После этого Арнальд вернулся к королю, который принял его очень сердечно. Эйнар привез с собой из Гренландии медведя и подарил его королю Сигурду, который в ответ удостоил его больших почестей.

Позднее они, Эйнар и епископ, отправились в путь на одном корабле, тогда как Арнбьорн Норвежец и другие норманны, желавшие попасть в Гренландию, вышли в море на другом корабле. Но плавание их было не слишком удачным, поскольку они так и не смогли поймать попутный ветер. Тот корабль, на котором были Эйнар и епископ, в конце концов оказался у берегов Исландии и прибыл в Хольтаватнсос под Эйяфьяллом. В то время в Одди проживал Сэмунд Ученый. Встретившись с епископом, он предложил ему поселиться на эту зиму у него в доме. Епископ с благодарностью принял это предложение. Эйнар же провел зиму возле Эйяфьялла.

Когда епископ вместе со своими людьми отправился с корабля к новому жилищу, то по дороге им пришлось остановиться в Ландейяре. Они сидели на свежем воздухе и отдыхали, когда из дома вышла старая женщина, и в руке у нее была чесалка для шерсти. Она подошла к одному из сидящих и обратилась к нему: «Эй, парень, можешь укрепить зубец на моей чесалке?» Тот ответил, что может, затем достал из сумки инструменты и выполнил работу так хорошо, что старая женщина осталась очень довольна. А был этот человек не кем иным, как епископом, который на самом деле был мастером на все руки. История же эта свидетельствует о неподдельной скромности этого человека.

Он провел всю зиму в Одди, и они с Сэмундом прекрасно ладили друг с другом. Об Арнбьорне и его товарищах не было никаких новостей, поэтому епископ и Эйнар решили, что они таки смогли добраться до берегов Гренландии. С наступлением лета они покинули Исландию и приплыли в Гренландию, в Эйриксфьорд, где им был оказан самый сердечный прием. Однако и здесь, к величайшему их удивлению, ничего не знали об Арнбьорне. Прошло еще несколько лет, и все окончательно сошлись во мнении, что они погибли. Епископ учредил свой престол в Гардаре и переехал туда. Эйнар и его отец были главной опорой епископа и пользовались его особым расположением.

II

Жил в Гренландии человек по имени Сигурд Ньялсон. Осенью он нередко отправлялся ловить рыбу и охотиться в необжитые места, поскольку был прекрасным мореходом. Рассказывают, что всего их отправилось в эту экспедицию пятнадцать человек. Летом они добрались до ледяной горы Хвитсерка и обнаружили там старые кострища и признаки возможной добычи.

— Что бы вы предпочли, — поинтересовался у них Сигурд, — вернуться домой или продолжить наш путь? Лето уже на исходе. С другой стороны, до сих пор мы не могли похвастаться богатой добычей.

Его товарищи сказали, что предпочли бы вернуться домой. Было бы слишком опасно, заметили они, продолжать плавание в этих больших фьордах под ледниками.

Сигурд согласился с этим утверждением. «И все же что-то подсказывает мне, что большая часть добычи у нас еще впереди, если только мы сумеем заполучить ее».

Они ответили, что решение остается за ним. До сих пор они полагались на его опыт и ни разу не обманулись в нем. Сигурд сказал, что сам он предпочел бы плыть дальше. Так они в конце концов и поступили. На борту их корабля был человек по имени Стейнтор, который тоже вмешался в разговор и сказал следующее:

— Прошлой ночью я видел сон, Сигурд, и теперь хочу рассказать его тебе. Мне снилось, что мы провели корабль в этот большой фьорд, а потом я упал в какую-то расселину и взывал о помощи.

Сигурд заметил, что это не слишком-то хороший сон:

— Так что ты уж постарайся не падать в разные там ямы, чтобы потом не взывать оттуда о помощи.

Сказал же он так потому, что Стейнтор был известен своим своеволием и безрассудством.

Когда они зашли в воды фьорда, Сигурд спросил своих товарищей:

— Ну что, разве я был не прав, когда утверждал, что здесь уже есть корабль?

— Да, — подтвердили они, — это так.

Они двинулись дальше в глубь фьорда и обнаружили корабль, который лежал на берегу в устье реки и был тщательно прикрыт сверху. Это было большое морское судно. Затем они сошли на берег и увидели там дом, а неподалеку от него — палатку.

— Прежде всего, — заявил Сигурд, — нам следует разбить свою собственную палатку, так как день уже клонится к закату, и я хочу, чтобы мы все отдохнули и набрались сил.

Утром они отправились осматривать местность. Неподалеку они наткнулись на деревянную колоду. В нее был воткнут боевой топор, а рядом лежало тело человека. Сигурд решил, что человек этот колол дрова, пока не свалился от голода. После этого они направились к дому и там увидели еще один труп.

— Этот, — сказал Сигурд, — держался на ногах до последнего. Должно быть, это слуги тех, кто находился внутри дома.

Он сказал так потому, что рядом с этим человеком тоже лежал топор.

— Я думаю, будет лучше, — заметил Сигурд, — если мы пробьем отверстие в стене здания и позволим выйти наружу зловонию от находящихся там тел. Необходимо очистить воздух от той скверны, что скопилась там за такое долгое время. Будьте осторожны и держитесь в это время подальше, поскольку, как мне кажется, вместе с воздухом оттуда выйдет болезнь, весьма опасная для людей. Хотя маловероятно, чтобы сами эти люди смогли причинить нам какой-нибудь вред.

Стейнтор же заявил на это, что было бы глупо обременять себя хлопотами, в которых нет особой нужды. И пока они ломали стену дома, он вошел внутрь через дверь. Когда же он вышел, Сигурд взглянул на него и воскликнул:

— Да он совсем изменился!

Стейнтор же завопил и бросился бежать прочь. Товарищи его бросились за ним, но он упал в расщелину в скале, откуда никто не мог его вытащить, и там умер.

— Его сон обернулся для него правдой, — сказал Сигурд.

После этого они разобрали здание, точно следуя указаниям Сигурда, не причинив себе при этом ни малейшего вреда. Внутри дома они обнаружили мертвых людей и множество монет. Сигурд сказал:

— Как мне кажется, будет лучше, если мы очистим их кости от мяса в тех котлах, что раньше принадлежали им. Так нам будет легче переправить их в церковь. Мне кажется, это должен быть Арнбьорн, так как тот второй корабль, стоящий здесь у берега, я слышал, раньше принадлежал ему.

Это было замечательное судно, ярко раскрашенное и с носовым украшением. Однако у купеческого корабля было сильно повреждено днище, так что, по мнению Сигурда, он был уже ни на что не пригоден. Они забрали с него все гвозди, болты, а затем сожгли его. С собой они также забрали буксирную лодку и корабль с носовым украшением. Вернувшись в поселение, они отправились к епископу в Гардар. Сигурд рассказал ему об их приключениях и о находке денег.

— Я думаю, — заметил Сигурд, — что самым правильным будет передать эти деньги церкви, чтобы они сопровождали кости своих прежних владельцев.

Епископ заверил его в том, что он действовал мудро и рассудительно, и все с этим согласились. Там было много денег и других ценностей, привезенных с телами, а корабль с носовым украшением епископ счел настоящим сокровищем. Сигурд сказал, что и корабль этот должен отойти епархии, так как это пойдет во благо душам умерших. Прочее же добро, согласно закону Гренландии, поделили между собой те, кто нашел его.

Но когда слухи об этих событиях достигли берегов Норвегии, не миновали они и племянника Арнбьорна по имени Озур. Были там и другие люди, потерявшие своих близких на борту этого корабля и теперь желавшие унаследовать их имущество. Они приплыли в Эйриксфьорд, где жители пришли на берег, чтобы встретить их. Там они занялись куплей и продажей товаров, а после нашли себе пристанище в домах фермеров. Шкипер Озур отправился в Гардар, где жил епископ, и провел там зиму. В то время в Западном поселении находился еще один купеческий корабль, также принадлежащий норвежцу, Кольбейну Торльотсону. Был там и третий корабль под командованием Хермунда Кодрансона и его брата Торгильса. В целом команды этих трех кораблей представляли собой значительную силу.

Зимой Озур завел с епископом разговор о том, что он прибыл в Гренландию с намерением наследовать своему родичу Арнбьорну. Он просил епископа устроить все так, чтобы он и его товарищи могли получить свое наследство. Однако епископ заявил, что он получил эти деньги в соответствии с законом Гренландии о несчастных случаях. Он также заметил, что сделал это не по собственной инициативе и что ему представляется вполне справедливым, что деньги эти будут потрачены во благо душ их прежних владельцев, а также на церковь, где покоятся кости умерших. И ему представляется бесчестным требовать эти деньги сейчас. После этого разговора Озур не захотел оставаться в Гардаре с епископом и вернулся к своей команде. И так, все вместе, они провели эту зиму.

Весной Озур стал готовить тяжбу для гренландского тинга. Тинг этот проходил в Гардаре, и на него прибыл епископ в сопровождении Эйнара Соккасона и большого отряда вооруженных людей. Прибыл туда и Озур в сопровождении своих товарищей. Но как только суд открылся, Эйнар вместе со своими людьми вошел туда и заявил, что им предстоят бесконечные разбирательства, если они позволят иностранцам вести это дело исходя из их законов:

— Нам же нужен лишь тот закон, что существует здесь, в Гренландии!

Норвежцам так и не удалось обжаловать свое дело в суде, и они вынуждены были удалиться. Озур был этим крайне недоволен. Он чувствовал, что получил за все свои старания не деньги, а одно лишь унижение. И тогда он сделал следующее: он направился к тому месту, где стоял раскрашенный корабль, и проломил в нем две дыры с обоих боков — от киля и до самого верха. Затем он отправился в Западное поселение, где встретился с Кольбейном и Кетилем Кальфсоном и рассказал им, как обстоят дела. Кольбейн согласился, что с Озуром обращались унизительно, но и то, что он совершил в отместку, вряд ли заслуживает похвалы. Кетиль сказал ему:

— Я настоятельно советую тебе перебраться сюда, к нам, поскольку, как я слышал, епископ и Эйнар действуют заодно. Тебе никогда не справиться с ними обоими, поэтому будет лучше, если все мы сейчас будем держаться вместе.

Озур согласился, что на данный момент именно так и следует поступить. На одном из этих купеческих кораблей находился тогда Айс-Стейнгрим — Ледяной Стейнгрим. Озур же вернулся в Кидьяберг, где и жил вместе со своей командой.

Епископ очень разгневался, когда узнал, что корабль безнадежно испорчен. Он позвал к себе Эйнара Соккасона и заявил ему следующее:

— Пришло время исполнить те обещания, которые были даны тобой перед отплытием из Норвегии, а именно, что ты накажешь любого, кто осмелится посягать на имущество епархии или причинит ему какой-либо вред. Я же требую в качестве расплаты жизнь Озура, так как он испортил то, что по справедливости принадлежало нам. Да и в целом он вел себя по отношению к нам крайне пренебрежительно.

— Вы правы, господин епископ, — согласился Эйнар, — поступок Озура никак нельзя назвать хорошим. Однако и Озура можно понять, ведь он претерпел серьезный убыток. Таким людям бывает не так-то легко сдержаться, когда они видят, что не в состоянии заполучить в свою собственность все эти прекрасные вещи, принадлежавшие некогда их родственникам. Так что я даже не знаю, как тут быть.

Они распрощались весьма холодно, и на лице епископа явно читалось недовольство. Но когда люди собрались на годовщину церкви на праздник в Ланганесе, епископ появился там вместе с Эйнаром. На службу пришло очень много людей, и епископ сам отслужил мессу. Среди присутствующих был и Озур. Он стоял на южной стороне церкви напротив стены и беседовал с человеком по имени Банд Тордарсон, который был слугой епископа. Бранд уговаривал его помириться с епископом.

— В этом случае, — говорил он, — я думаю, все закончится хорошо. Сейчас же будущее для тебя представляется весьма мрачным.

Но Озур сказал, что он не готов пока сделать подобный шаг, так как с ним поступили очень дурно. И они продолжали обсуждать этот вопрос. Затем епископ и прочие люди направились из церкви в дом, и Эйнар пошел вместе с ними. Но когда они уже подошли к двери, Эйнар отделился от общей процессии и в одиночестве направился опять на церковный двор. Там он выхватил топор из рук одного человека и направился к южной стороне церкви — именно туда, где стоял, опершись на свой топор, Озур. Эйнар нанес ему смертельный удар, после чего вернулся в дом, где уже были расставлены столы. Не сказав ни слова, Эйнар сел на свое место напротив епископа.

В это время в комнату вошел Бранд Тордарсон и, подойдя к епископу, сказал:

— Вы уже слышали новость, господин епископ? Епископ заявил, что ему ничего неизвестно.

— А что случилось?

— Там, на улице, только что произошло убийство.

— Кто же сделал это? — поинтересовался епископ. — И кто стал жертвой?

На это Бранд заявил, что лучше всего ему сможет рассказать об этом тот человек, что сидит возле него.

— Эйнар, — спросил епископ, — ты убил Озура?

— Совершенно верно, — ответил Эйнар.

— Такие поступки заслуживают самого серьезного порицания, — заметил епископ, — но твоему поступку все-таки есть некоторое оправдание.

Бранд предложил омыть тело и прочесть над ним молитвы, на что епископ заявил, что у них еще будет достаточно времени для этого. Все расселись за столы, продолжая прерванную беседу, а епископ отправил людей отпевать тело убитого только после того, как Эйнар стал настаивать на этом, заметив, что все должно быть сделано так, как того требует обычай. Епископ же заявил, что, по его мнению, вообще не стоило бы хоронить Озура по церковному обычаю.

— Но раз уж ты так просишь, то его похоронят здесь — в церкви, у которой нет постоянного священника.

И он даже не захотел послать туда священника, пока тело не омыли и не положили на стол.

— Ситуация сложилась крайне неприятная, — заметил Эйнар, — и не в последнюю очередь благодаря вашим измышлениям. Теперь в это дело оказалось замешано немало горячих людей, так что вскоре нас ожидают серьезные проблемы.

На это епископ заявил, что он надеется, что они смогут противостоять любым нападениям извне. Он же, со своей стороны, готов предоставить свою помощь в решении этой проблемы — во всяком случае до тех пор, пока ее не взялись решать при помощи силы.

III

Вскоре известие об убийстве Озура дошло и до норвежских купцов.

— Я был прав, — сказал Кетиль Кальфсон, — когда утверждал, что его поступок будет стоить ему головы.

Был среди них и родственник Озура по имени Симон — большой сильный мужчина. И Кетиль сказал, что Симон поступит совершенно правильно, если решит отомстить за убийство своего родича. Симон заявил, что именно так он и намерен поступить.

Кетиль подготовил свой корабль, а затем направил людей к шкиперу Кольбейну сообщить ему последние новости.

— Сообщите ему также, что я намерен преследовать Эйнара судебным порядком, так как я знаю гренландский закон и готов иметь дело с этими людьми. Если же дело дойдет до беспорядков, то у нас здесь достаточно людей, чтобы защитить себя.

Симон также отправился на встречу с Кольбейном и рассказал ему об убийстве, а также о том, что Кетиль предлагает им объединить силы с норвежцами, живущими в Западном поселении, а потом всем вместе отправиться на гренландский тинг.

На это Кольбейн ответил, что если сможет, то обязательно придет, так как ему хотелось бы разъяснить гренландцам, что они не могут безнаказанно убивать людей с их [то есть норвежских] кораблей. Кетиль же взялся вести эту тяжбу от лица Симона и отправился на суд с большим количеством людей, передав купцам, чтобы они следовали за ним. Как только Кольбейн получил это послание, он немедленно собрал своих людей и приказал им отправляться вместе с ним на тинг. Кольбейн объяснил им, что при наличии подобной силы гренландцы вряд ли посмеют покуситься на их права. И вот Кольбейн с Кетилем объединились и стали действовать сообща, и каждый из них был таким человеком, с которым нельзя было не считаться. Они отправились в путь на своих кораблях, и хотя на море поднялось сильное волнение, они продолжали двигаться вперед. Их сопровождало большое количество вооруженных людей (хотя и не так много, как они ожидали). И вот все они прибыли на тинг.

Прибыл туда и Сокки Торисон. Человек он был умный и рассудительный, и его нередко выбирали третейским судьей в различного рода тяжбах. Он отправился к Кольбейну и Кетилю и сказал им, что хочет искупить вину своего сына.

— Я хочу предоставить себя в качестве посредника между вами, — заявил он. — И хотя меня связывают крепкие узы с моим сыном Эйнаром, я обещаю вести это дело так, что никто из вас не почувствует себя обиженным.

Кетиль сказал, что они хотели бы довести это дело до конца. Однако он не отверг окончательно предложения Сокки.

— Но с нами обращались просто чудовищно, — добавил он, — а мы еще никому не позволяли безнаказанно нарушать наши права.

Сокки же на это заметил, что вряд ли им улыбнется удача, если дело дойдет до битвы, учитывая неравные силы двух сторон.

Купцы отправились в суд, и Кетиль подал свою жалобу на Эйнара. Эйнар сказал:

— Если они одолеют нас в этом деле, вскоре это станет известно повсюду.

Тогда он пришел в суд и распустил его, так что купцы снова не смогли решить свой вопрос.

— Мое предложение все еще остается в силе, — сказал Сокки. — Я могу выступить третейским судьей в вашем деле.

Но Кетиль сказал, что никакое вознаграждение не поможет решить этот вопрос, поскольку к нему теперь прибавилось и нынешнее беззаконие Эйнара. На этом они и расстались.

Что же касается купцов из Западного поселения, то они не смогли попасть на тинг по той простой причине, что к тому моменту, когда они уже готовы были отплыть, с моря подул сильный встречный ветер. Но в середине лета решено было провести в Эйде третейский суд, и тогда купцы приплыли из Западного поселения к некоему мысу, где все норвежцы собрались вместе, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию. Кольбейн поклялся, что они не стали бы и говорить с гренландцами о выкупе, если бы в то время смогли все вместе прийти в суд.

— Но сейчас, я полагаю, нам лучше прийти на эту встречу, захватив с собой всех своих людей.

И вот как они поступили: они отправились в путь и спрятались в одном укромном заливе неподалеку от епископского дома.

Случилось же так, что, когда в церкви начали звонить к обедне, в то же время прибыл и Эйнар Соккасон. Купцы, услышав это, начали говорить о том, какими почестями встречают здесь Эйнара, даже звонят в его честь в колокола.

— Это просто невероятно, — заявили они, придя в сильнейшее негодование.

Но Кольбейн сказал им:

Не переживайте из-за этого, потому что вполне вероятно, что еще до наступления вечера этот звон может обернуться для него погребальным звоном.

И вот Эйнар и его люди пришли в условленное место и уселись на скамье. Сокки начал доставать всевозможные ценные вещи и предметы, которые должны были служить выкупом за убитого. Кетиль сказал:

— Я хочу, чтобы мы с Хермундом Кодрансоном оценили эти вещи.

— Хорошо, — ответил на это Сокки.

В то время как назначалась цена вещей, родственник Озура Симон бродил вокруг с мрачным и недовольным лицом. И вот, когда дело дошло до старинной кольчуги, Симон воскликнул:

— Какое оскорбление — предлагать эту рухлядь за такого человека, как Озур!

Он бросил кольчугу на землю и направился к скамье, на которой сидели гренландцы. И как только они увидели это, сразу же вскочили на ноги и повернулись лицом к Симону. В то же самое время Кольбейн проскользнул мимо них и оказался у них за спиной. И вот одновременно Кольбейн ударил Эйнара со спины своим топором, а Эйнар направил свой топор в голову Симона, так что оба они оказались смертельно ранены.

— Именно этого я и ожидал, — произнес Эйнар, падая на землю.

Тогда сводный брат Эйнара Торд бросился на Кольбейна, намереваясь убить его, но Кольбейн увернулся и ударил его своим топором, так что Торд был убит на месте. После этого между ними разгорелась битва, но епископ оставался все это время рядом с Эйнаром, и тот испустил свой дух на коленях у епископа.

Был там человек по имени Стейнгрим, который просил их прекратить сражение. Он и еще несколько человек бросились между враждующими сторонами. Но те были в такой ярости, что Стейнгрим в одно мгновение оказался проколот мечом. Эйнар умер на скамье, которая стояла возле палатки гренландцев. К тому времени уже много людей было ранено, и Кольбейн со своими спутниками стал отходить к кораблям, унося: с собой троих убитых. Затем они переправились через Эйнарсфьорд к Скьялгсбудиру, где стояли их корабли.

— Да, это была неплохая стычка, — сказал Кольбейн, — и я думаю, что теперь гренландцы еще менее довольны, чем прежде.

— А ты сказал правду, Кольбейн, — ответил ему Кетиль, — когда утверждал, что мы еще услышим сегодня похоронный звон: я думаю, это тело Эйнара несут в церковь.

И Кольбейн сказал, что не может отрицать своей причастности к этому делу.

— Нам следует готовиться к атаке гренландцев, — заявил Кетиль. — Я думаю, мы должны как можно усерднее продолжать погрузочные работы, и всем следует остаться на ночь на борту корабля.

Так они и поступили.

IV

Сокки был глубоко потрясен случившимся и начал собирать людей для возможного сражения. В то время в Соларфьялле жил человек по имени Халл, отличавшийся трезвостью взглядов и спокойным характером. Он был на стороне Сокки и также прибыл к нему в дом со своими людьми. Халл сказал Сокки:

— Вы собираетесь атаковать на своих маленьких лодках большие корабли норвежцев, но результат этого предприятия представляется мне весьма сомнительным, учитывая тот прием, который наверняка подготовили нам купцы. С другой стороны, мне совершенно неясно, в какой степени на всех вас можно положиться. Разумеется, все предводители будут сражаться достойно, остальные же в случае серьезной опасности вполне могут обратиться в бегство, и тогда мы окажемся в еще худшем положении, чем сейчас. Поэтому мне кажется, что было бы неплохо, если бы все мы дали клятву либо победить, либо погибнуть.

При этих словах многие из них немедленно утратили былой пыл.

— И все же, — заметил Сокки, — мы не можем просто так оставить это дело.

Халл предложил свои услуги по заключению между ними перемирия. Он отправился к купцам и поинтересовался, может ли он обговорить с ними условия мира. Кольбейн и Кетиль передали, что они готовы начать переговоры. И тогда Халл пришел к ним и заговорил о том, что подобное дело необходимо урегулировать. Норвежцы ответили, что они готовы к любой альтернативе — будь то война или мир, — как того пожелают сами гренландцы. Они заявили также, что все эти неприятности произошли исключительно по вине самих гренландцев. «Но раз вы проявили добрую волю, мы готовы прийти к соглашению с вами». Халл объявил, что он будет судить так, как ему представляется правильным и справедливым. Затем он отправился к Сокки, который тоже дал согласие на то, чтобы Халл был судьей в этом деле. Купцы должны были днем и ночью готовиться к отплытию из Гренландии, поскольку ничто более не могло удовлетворить Сокки, как их скорейшее отбытие. «Но если они промедлят со своими приготовлениями, то пусть не ждут пощады, коль скоро попадут к нам в руки».

На этом они и расстались, определив место для следующей встречи.

— Наши приготовления к отплытию идут не так быстро, как хотелось бы, — заметил Кольбейн своим людям, — тогда как запасы провизии уже на исходе. Насколько мне известно, здесь неподалеку живет один земледелец, так что имеет смысл заглянуть к нему.

Все согласились, что стоит это сделать, и с наступлением ночи тридцать человек норвежцев — все вооруженные — сошли на берег. Они добрались до поселения, но то оказалось совершенно заброшенным. А прежде там жил человек по имени Торарин.

— Мое предложение оказалось не слишком удачным, — заметил Кетиль.

После чего они покинули ферму и отправились назад к кораблям. По дороге им пришлось пробираться через заросли кустов.

— Я чувствую сильную сонливость, — произнес Кетиль, — я немного посплю.

Его людям показалось, что это не слишком разумно, но Кетиль тут же лег на землю и заснул, а они остались охранять его. Очень скоро Кетиль проснулся и сказал им:

— Во сне мне открылось то, что было скрыто от меня прежде. Попробуйте-ка потянуть тот кустик, который находится возле моей головы.

Они сделали, как он сказал, и обнаружили внизу большую пещеру.

— Для начала давайте посмотрим, что здесь есть, — предложил Кетиль.

И вот они нашли там шестьдесят туш животных, двенадцать пластин масла (каждая весом по 80 фунтов) и большое количество сушеной рыбы.

— Очень хорошо, — обрадовался Кетиль, — что моя затея обернулась для нас такой удачей.

И они направились на корабль со своей добычей.

И вот настало время для заключения мира. Обе стороны — гренландцы и купцы — явились на эту встречу. Халл сказал следующее:

— Вот что я решил насчет вашего дела: убийство Эйнара перечеркивает убийство Озура, но из-за неравенства между двумя этими людьми норвежцы объявляются вне закона и потому не получат на острове ни крова, ни еды. Другие же убийства также искупают друг друга: фермер Стейнгрим и Симон, Крак-норвежец и Торфинн-гренландец, Вигват-норвежец и Бьёрн-гренландец, Торир и Торд. И лишь смерть одного из наших людей — Торарина — остается неоплаченной. Поэтому его семье следует выплатить денежное возмещение.

Сокки заявил, что для него и его товарищей-гренландцев подобное решение вопроса оказалось жестоким разочарованием, но Халл оставался тверд в своем решении, и на этих условиях они и распрощались.

Вскоре фьорды вблизи поселения замерзли и покрылись льдом, и гренландцы с радостью думали о том, что если купцы не успеют отплыть в назначенное время, то они смогут захватить их. Однако к концу месяца лед растаял, и купцы отплыли от берегов Гренландии.

Спустя какое-то время они прибыли в Норвегию. Кольбейн привез с собой из Гренландии белого медведя и подарил его королю Харальду Гилли. Он также рассказал королю, сколько беззаконий им пришлось претерпеть от гренландцев, и всячески поносил их за это. Но позднее король услышал другую версию этих событий и потому решил, что Кольбейн щедро уснастил свой рассказ ложью. И тот не получил награды за медведя. После этого Кольбейн стал на сторону Сигурда Лжедьякона, напал на короля в его палатах и ранил его [1136 год]. Через некоторое время, когда они на всех парусах плыли в Данию, на море поднялся сильный ветер. Кольбейн находился в это время в буксирной лодке и утонул. Другие же — Хермунд и его спутники — отправились в Исландию, на родину своих отцов.

На этом и заканчивается наша сага.

>

ПРИЛОЖЕНИЯ

>

I. НЬЯЛА: ВЕЛИЧАЙШЕЕ ИЗ СКАЗАНИЙ

Прежде всего стоит отметить, что «Сказание о Ньяле» отражает в себе целую эпоху. Точно так же, как «Война и мир» охватывает не только судьбы Безуховых, Болконских и Курагиных, но и простых крестьян, солдат, священников и швей, а также полководца Кутузова, императора и даже собаки Платона Каратаева, так и «Ньяла» позволяет нам увидеть не только самого Ньяла и его сыновей, а также представителей тех южных семейств, среди которых были друзья и враги Ньяла, но и всех вождей Исландии того времени: Снорри Годи, Гудмунда Могучего, Скапти Тороддсона, а также королей и ярлов Норвегии, Дании, Оркнея и Ирландии. Появляются на ее страницах торговцы и нищенки, земледельцы и моряки, и даже тот самый пес, чей предсмертный вой возвестил грядущую гибель Гуннара. В этом сказании мы найдем около двадцати пяти детально описанных характеров и огромное количество эпизодических лиц, позволяющих воссоздать достоверную картину той эпохи. Не ограничена эта картина и рамками определенного общества. И если молодые исландцы — это прежде всего сыновья земледельцев, все же многих из них можно назвать крестьянскими принцами, которые на равных общались со знатными людьми и даже с королями.

В центре этого повествования находится Исландия — от глубоких ущелий Тингвеллира до ледяных полей на юге острова. Однако события, происшедшие здесь, имели отклик в самых отдаленных частях Северо-Западной Европы. Как это ни странно, но распространение повествования далеко за пределы острова делает это сказание еще более исландским, подчеркивая самобытность происходивших на нем событий.

Все это позволяет сделать вывод, что «Ньяла» — это полное и законченное произведение. Главная тема остается неизменной: сожжение Ньяла. То, что предшествовало этому событию, и то, к чему оно привело, — все это занимает читателя с первой страницы до самого конца саги. Но вся эта последовательность событий значительно обогащена и другим материалом. Эта книга строится на тонкой игре оттенков между «да» и «нет»; здесь мы сталкиваемся с надеждами, которые то возникают, то исчезают, затем появляются снова — с тем лишь, чтобы впоследствии окончательно пропасть. Как легко Гуннар мог бы остаться в живых! Как легко можно было бы уладить убийство Хаскульда! Как часто трагический ход событий мог бы быть приостановлен и предотвращен…

«Если бы только, — думаем мы, — если бы только…»

Здесь перед нами проходит сама жизнь, и бывает трудно определить, в какой момент случайность становится неизбежностью. Если же мы посмотрим на «Ньялу» под иным углом зрения, то поймем, что это сказание о законе. Она необычайно богата материалом из конституционной истории страны, отражено в ней и обращение нации в христианство.

Закон, конституция и смена веры неотделимы от изображенных здесь персонажей. Но «Ньяла» — вовсе не историческое сочинение, требующее для раскрытия своего замысла наличия людей в качестве главных действующих лиц. «Ньяла» — это реалистическое повествование, которое умело использует историю для своих собственных творческих замыслов и целей. И главный интерес ее заключается не в исторических фактах и событиях, а совсем в другом. Особенным и главным предметом ее внимания являются человеческие судьбы. И поэтому ей необходимы как старая религия, так и новая, а также пророчества и сверхъестественные явления — вперемешку с благородным и низким, мудрым и глупым, важным и незначительным, а порой и просто сомнительным. Все это передано непосредственно через мысли, намерения и поступки людей. По большей части «Ньяла» — сказание героического или трагического плана, но есть в нем и обыденные, а подчас и комические ноты. Что делают люди, почему они это делают и что из этого выходит — вот то главное, что интересует автора сказания. И здесь важно отметить, что «Ньяла» обязана своим появлением не только искусному перу, но и высокообразованному уму. Автор «Ньялы» прекрасно знал сказания, созданные до него. Он хорошо разбирался в исторических записках, будь они генеалогические или повествовательные, отечественные или зарубежные. Не представляла для него трудностей и законодательная литература. Что же касается различного рода религиозных сочинений, то и в этой области он обладал весьма обширными познаниями. К тому же при написании этой книги он мог обратиться и к устной традиции, все многообразие которой мы начинаем понимать только сейчас.

Как мы уже сказали, в центре этого повествования находится такое ключевое понятие, как судьба. Гуннар, герой первой трети сказания, был, без сомнения, одним из благороднейших людей, когда-либо живших в Исландии. Но судьба (или злой рок) уготовила ему женитьбу на избалованной красавице Халльгерд, навлекшей на его голову множество бедствий. «У нее были прекрасные волосы, такие длинные и густые, что она могла окутаться ими, как плащом. При этом она была расточительной и очень вспыльчивой». Много людей погибло по вине этой опасной девушки, а после замужества она стала еще хуже. И Гуннар также был принесен в жертву ее властному и неуемному характеру. Она вовлекла его — вопреки его воле — в такое количество междоусобиц, что в конце концов четыре десятка его врагов осадили его в его собственном доме. Рядом с ним не было никого, кроме жены и матери, и все же он сдерживал нападение до тех пор, пока не оборвалась тетива его лука. И тогда он попросил у жены два локона ее чудесных волос, чтобы сплести их и сделать новую тетиву, но эта женщина с насмешкой отказала ему в этой просьбе. Вскоре Гуннар погиб — после одной из битв, которую сохранила для нас героическая литература того времени. Но Халльгерд осталась жить и втянула сыновей Ньяла в новую междоусобицу, приведшую к еще более гибельным последствиям.

Ньял был лучшим другом Гуннара. Он уже был пожилым человеком и отцом буйных и непокорных сыновей, в том числе и уродливого, одержимого жаждой убийства Скарпедина. Снова и снова Ньял спасал Гуннара, помогая ему избежать тех бедствий, на которые обрекали его гордость и жадность Халльгерд. Ньял был человеком мудрым и миролюбивым, преданным и великодушным, к тому же наделенным даром (который одновременно был и его проклятием) предвидеть будущее. При этом он вовсе не был слепым фаталистом. Ему было хорошо известно, что человек имеет право выбора, но он также знал и то, к каким последствиям может привести то или иное решение. Так, он предвидел смерть Гуннара, который отказался отправиться в изгнание за границу. И настал момент, когда Ньял увидел впереди свою собственную гибель. Эта тяжкая ноша легла на его плечи, когда сын его Скарпедин пришел к нему домой, чтобы сообщить, что он убил своего приемного брата Хоскульда.

— Горькое это известие, — проговорил Ньял, — тем более что беда эта касается меня столь близко, что уж лучше бы я потерял двоих родных сыновей, но не Хоскульда.

— Тебя извиняет только то, что ты стар. Разумеется, нельзя было не ожидать, что это коснется тебя так близко.

— Дело не столько в моем возрасте, — возразил Ньял, — сколько в том, что мне лучше, чем тебе, известно, что последует за этой смертью.

— И что же за ней последует? — спросил Скарпедин.

— Моя гибель, — ответил Ньял, — а также гибель моей жены и всех моих сыновей.

Обязанность отомстить за смерть Хоскульда выпала на долю Флози, и поскольку он был человеком долга, то принял на себя эту обязанность. Но даже в момент сожжения он пытался спасти всех, кроме прямых убийц Хоскульда. Он предложил женщинам, детям и всем слугам уйти невредимыми, что они и сделали. Затем, когда дом уже пылал, он умолял и Ньяла покинуть горящее жилище.

— Я совсем не хочу выходить наружу, — ответил Ньял, — так как я уже старый человек и не могу отомстить за моих сыновей, а жить в позоре я тоже не хочу.

Тогда Флози обратился к Бергторе [жене Ньяла]:

— Выходи, госпожа, ведь ты ни в чем не повинна, и я не хочу сжечь тебя в этом доме.

— Я вышла замуж за Ньяла совсем молодой, — ответила Бергтора, — и пообещала ему до конца разделять с ним его судьбу.

И вот, приняв свою судьбу (так же как Гуннар и Флози приняли свою), Ньял и его жена погибли в огне, а вместе с ними погибли их буйные и непокорные сыновья. И все же сожжение Бергторсфолла, как то было хорошо известно самому Флози, оказалось «неправым делом», которое ничего не могло решить или исправить. Равновесие было нарушено вновь, и на этот раз зять Ньял Кари, маленький сын которого погиб в том огне, принял на себя священный и нерушимый долг кровной мести. Долгие годы Кари преследовал тех, кто сжег Бергторефолл, — сначала в Исландии, а затем за границей. Все прочие люди уже давно приняли денежный выкуп, но Кари отказался от денег. В конце концов случилось так, что его корабль потерпел крушение у берегов Гренландии, неподалеку от Свинафелла. Бушевала сильная буря, когда Кари — беспомощный человек, ищущий надежного укрытия, — добрался до дома Флози. Тот сразу же узнал своего врага, бросился ему навстречу, поцеловал, а затем усадил на самом почетном месте в доме. И мы знаем, что вся оркестровка этой саги вела именно к этой — последней — ноте полного примирения. Остается рассказать лишь о том, как умер Флози. Много лет спустя он отправился в Норвегию за строевым лесом, но запоздал с обратным отплытием и слишком поздно вышел в море. «Люди предупреждали его о том, что корабль его не слишком-то надежен. Но Флози ответил им, что он достаточно хорош для старого, обреченного человека». Где-то на полпути между Норвегией и Исландией корабль затонул вместе со всеми, кто был на его борту. «И на этом я заканчиваю сказание о сожжении Ньяла».

>

II. ЕДИНСТВЕННЫЙ КОРОЛЬ, ПОКОЯЩИЙСЯ В ИСЛАНДИИ

[Две эти главы из Олафс Сага Хелъга излагают историю, связанную с завершением отношений короля Олафа с его врагом и родичем Хрёреком, одним из пяти королей Упланда. Олаф захватил всех пятерых, одного из них лишил языка, Хрёрека — глаз, а еще троих отправил в изгнание. После этого он никогда не выпускал Хрёрека из виду, хотя обращался с ним достаточно хорошо. Хрёрек же постоянно мыслил об отмщении, и еще до эпизода, приведенного в данной книге, он попытался убить короля и бежать.

Исландец Торарин Нефьольфсон получил известность не только благодаря своей безуспешной попытке достичь берегов Гренландии с королем Хрёреком на борту, но и в связи со своим знаменитым переходом из Стада в Мёре (Норвегия) в Эйрар (то есть Эйрарбакки) на юго-западе Исландии. Расстояние в 730 морских миль он покрыл всего за четыре дня и четыре ночи — самое быстрое путешествие из всех тех, что известны нам.]

84

Это случилось в праздник Вознесения [15 мая 1018 года], когда король Олаф пришел в церковь, чтобы послушать мессу. Епископ и король вместе с процессией обошли вокруг церкви, а затем вошли в саму церковь, и епископ подвел короля к его месту в северной части хора. Король Хрёрек, как обычно, сидел рядом с ним. Когда король Олаф сел на свое место, Хрёрек опустил ладонь ему на плечо и сжал его.

— Какая прекрасная на тебе одежда, родич, — сказал он.

— Сегодня большой праздник, — ответил король Олаф, — и этот праздник устроен в честь вознесения Иисуса Христа с земли на небо.

— Я не вполне понимаю то, что ты говоришь мне о Христе, — заметил Хрёрек, — но постараюсь запомнить это. Многое из того, что ты рассказываешь мне, представляется маловероятным, хотя, конечно, в прежние времена происходило немало чудес.

Когда месса началась, король Олаф поднялся, воздел к небу руки и поклонился алтарю, плащ он откинул при этом на спину. Хрёрек быстро вскочил и ударил короля Олафа ножом того рода, что носит название «рютнинг». Удар пришелся по накидке возле плеч, поскольку король в то время находился в поклоне. Одежда оказалась сильно порезанной, но король остался невредим. Олаф тут же понял, что произошло, он прыгнул вперед. Король Хрёрек нанес второй удар ножом, но безрезультатно.

— Так ты сбежал, Олаф Дигри, — воскликнул он, — от меня, слепого человека?

Король приказал своим людям схватить его и вывести из церкви, что и было сделано.

После этого происшествия короля Олафа стали подбивать на убийство Хрёрека:

— Ты слишком испытываешь свою судьбу, король, все время удерживая его рядом с собой. И днем и ночью он думает лишь о том, как лишить тебя жизни. И если ты вдруг упустишь его из виду, вряд ли кто-то сможет уследить за ним и воспрепятствовать его бегству. А как только он окажется на свободе, он немедленно поднимет против тебя вооруженное восстание.

— Все это так, — согласился с ними король Олаф. — И многие мужи погибли от рук людей менее опасных, чем Хрёрек. Но я не хочу пятнать этим убийством ту победу, что одержал над упландскими королями, когда однажды утром поймал их всех и захватил их королевства, не убив при этом ни одного из них, так как все они мои родичи. И сейчас мне трудно судить о том, имеет ли смысл убивать Хрёрека или нет.

Хрёрек положил свою руку на плечо короля Олафа лишь для того, чтобы понять, надета ли на нем кольчуга.

85

Жил в то время на севере Исландии человек по имени Торарин Нефьольфсон. Торарин не отличался высоким происхождением, но был человеком мудрым и рассудительным, и с ним охотно советовались самые избранные люди. Он много путешествовал и потому большую часть года проводил за границей. Торарин страдал искривлением конечностей, что делало его очень непривлекательным. Руки у него были большие и некрасивые, а ноги и того хуже.

Торарин находился в Тунсберге, когда произошло описанное выше событие. Он к тому времени уже был знаком с королем Олафом. На тот момент Торарин готовил к отплытию свой торговый корабль, так как намеревался отправиться летом в Исландию. В течение нескольких дней Торарин был гостем короля Олафа, и они о многом переговорили за эти несколько дней. Спал Торарин в комнате короля. Как-то рано утром король проснулся, тогда как остальные в комнате еще спали. Солнце уже поднялось, и внутри было довольно светло. И король увидел, как Торарин высунул из-под одеяла одну ступню. Некоторое время он рассматривал эту ступню, и тут проснулись все остальные.

— Некоторое время назад я проснулся, — сказал король, — и увидел поистине незабываемое зрелище: человеческую ногу столь уродливую, что в этом городе, я полагаю, более уродливой уже и не найти.

И он предложил остальным посмотреть и сказать, прав ли он. И все, кто видел ее, поклялись, что это чистая правда.

Торарин прекрасно понял, о чем они говорили.

— Существует не так уж много вещей, — заметил он, — которым нельзя было бы подобрать пару. Вполне возможно, что и данный случай — не исключение.

— Что касается меня, — сказал король, — я просто уверен в том, что такой же уродливой ноги здесь больше не найти. И я даже готов побиться насчет этого об заклад.

— Я же ставлю на то, что смогу найти в этом городе ногу еще более некрасивую, — ответил Торарин.

— Что ж, — сказал король, — пусть тогда тот, кто выиграет это пари, требует у другого все, что он хочет.

— Хорошо, — согласился Торарин и высунул из-под одеяла другую ногу. Она была ничуть не красивее первой, к тому же на ней отсутствовал большой палец. — Смотри сам, король: вот другая нога, которая еще уродливее первой, поскольку на ней нет одного пальца. Я выиграл пари.

— Нет, нет, — запротестовал король, — первая нога куда хуже, так как на ней пять уродливых пальцев, а на этой только четыре. Так что я вправе требовать, чтобы ты исполнил мою просьбу.

— Пусть будет так, — сказал Торарин. — Чего же ты хочешь?

— Ты должен отвезти короля Хрёрека в Гренландию и сдать его с рук на руки Лейфу Эйриксону, — ответил король.

— Но я никогда не был в Гренландии, — возразил Торарин.

— Что ж, вот прекрасный повод побывать там, — сказал король.

Поначалу Торарин не говорил ни «да», ни «нет», но когда король надавил на него, он ответил следующее:

— В случае, если бы я выиграл пари, я хотел просить тебя, король, чтобы ты принял меня в число своих вассалов. И если ты исполнишь мою просьбу, я тем более буду обязан исполнить твою.

Король дал свое согласие, и Торарин стал одним из его вассалов. Он стал готовиться к отплытию, и, когда все приготовления были закончены, взял к себе на борт короля Хрёрека. Прощаясь с королем Олафом, Торарин спросил его:

— Ну а если получится так, мой господин, что мы не сможем доплыть до Гренландии, но окажемся у берегов Исландии или какой-нибудь другой страны, как тогда я должен буду поступить с королем?

— Если вы окажетесь в Исландии, — ответил ему король Олаф, — ты должен будешь передать Хрёрека в руки Гудмунда Эйольфссона, или Скапти Законодателя, или кого-то еще из вождей, кто желает принять мою дружбу и все связанные с этим почести. Но если вы окажетесь в какой-нибудь другой, не столь отдаленной стране, сделай так, чтобы Хрёрек никогда не вернулся живым в Норвегию. Но сделай это лишь в том случае, если у тебя не останется другого выхода.

Торарин дождался попутного ветра и направился прочь от берегов Норвегии, далеко за острова, и проплыл севернее того места, где в море выдавался Лидандиснес. Спустя какое-то время он проплыл мимо южного берега Исландии и направился далее на запад — в Гренландское море. Там его корабль попал в сильную бурю, и Торарин не смог продолжать свой путь к берегам Гренландии. Ближе к концу лета он добрался до Исландии, до Брейдафьорда. Здесь Торарин встретился с Торгильсом Арасоном, который обладал определенным весом в обществе, и передал ему просьбу короля Олафа, его предложение дружбы и знаки отличия, связанные с принятием ответственности за короля Хрёрека. Торгильс в свою очередь повел себя весьма дружелюбно и пригласил Хрёрека в свой дом, где тот и прожил первую зиму. Но там ему не понравилось, и он попросил Торгильса отвезти его к Гудмунду. Как ему говорили, заметил Хрёрек, именно дом Гудмунда отличается своим великолепием, и как раз к нему он и должен был попасть. Торгильс сделал, как он просил: выбрал людей и отправил их сопровождать Хрёрека в Модрувеллир. Гудмунд, памятуя о просьбе короля Олафа, принял Хрёрека очень хорошо, и в доме Гудмунда Хрёрек провел свою вторую зиму. Но затем он решил уехать и оттуда, и Гудмунд нашел для него место на маленьком хуторе, называвшемся Кальфскинн, где проживало совсем мало народу. И здесь Хрёрек провел свою третью зиму. Сам же он говорил, что с тех пор, как потерял свое королевство, нигде еще он не чувствовал себя так хорошо, как здесь, поскольку здесь он снова оказался первым в своем окружении. На следующее лето Хрёрек тяжело заболел и умер. И теперь говорят, что он — единственный король, покоящийся в Исландии.

>

III. УНГОРТОК — ГЛАВА КАКОРТОКА

[Эта великолепная и одновременно кровавая история взята нами (вместе с иллюстрациями гренландца Арона из Кангека) из книги Генри Ринка «Истории и традиции эскимосов», Лондон, 1875.]

Как-то раз один из жителей Арпатсивика приплыл на своем каяке во фьорд, чтобы испытать новое копье. Когда он приблизился к Какортоку, где поселились первые кавдлунайт [мн. ч. от кавдлунак — чужеземец, норманн], он увидел там одного из них — этот человек собирал на пляже раковины. Вскоре он обратился к приплывшему со словами: «Давай-ка посмотрим, сможешь ли ты поразить меня своим копьем». Владелец каяка отказался выполнить эту просьбу, хотя тот человек продолжал настаивать на своем. Наконец на берегу появился хозяин этого места по имени Унгорток [Унгор = Ингвар?] и сказал: «Раз уж ему так хочется, выполни его просьбу». И тогда владелец каяка метнул свое копье и убил того человека на месте. Но Унгорток не стал ругать его за это, сказав: «Это не твоя вина, поскольку ты сделал лишь то, о чем тебя просили». Затем наступила зима, и все были уверены в том, что кавдлунайт вскоре придут мстить за гибель своего человека. Однако прошло лето, а вслед за ним промелькнуло еще два, но кавдлунайт так и не пришли. В начале третьей зимы тот же самый владелец каяка вновь поплыл на своей лодке к Какортоку со своим обычным охотничьим оружием. На этот раз он снова увидел, как кавдлунак собирает на берегу раковины, и ему пришла в голову мысль убить его. Он подплыл к нему с той стороны, где на воду падал яркий солнечный свет, метнул в него копье и сразу же убил его, после чего — незамеченным — вернулся домой и рассказал всем, как он расправился с одним из кавдлунайт. Спустя какое-то время одну девочку отправили вечером за водой. Но когда она стала наполнять ведро, то обнаружила, что в воде отражается что-то красное. Поначалу она решила, что это отражение ее собственного лица, но когда обернулась, то в ужасе увидела большую толпу кавдлунайт. Она была так испугана, что забыла даже про ведро, и тут же бросилась домой, чтобы рассказать всем об увиденном. В то же самое время враги окружили их дом и встали напротив двери и окон. Один из обитателей дома выбежал наружу и тут же был убит ударом топора. И все остальные тоже были убиты, в живых остались только два брата. Им удалось убежать и спрятаться на льду. Но вскоре кавдлунайт заметили их и сказали: «Вот последние из этого племени. Давайте-ка поймаем их». И они тут же бросились в погоню. Их предводитель сказал: «Я бегаю быстрее вас, так что я и побегу за ними». И он бросился за ними по льду, где братья просто не могли бежать быстро, поскольку у младшего на ботинках были новые подошвы, которые все время скользили. Наконец они достигли противоположного берега, и Кайсапе, старший, успел вскарабкаться на обледеневший склон. Но младший упал и тут же был схвачен. Унгорток отсек его левую руку и, указывая на нее старшему брату, произнес: «Кайсапе, как бы долго ты еще ни прожил, тебе не удастся забыть твоего бедного брата!» Кайсапе не был вооружен и не мог оказать ему никакого сопротивления, а потому бросился бежать прочь. Так он добрался в конце концов до Кангермиутсьяка, где жил его тесть. Здесь он провел всю зиму и получил в подарок каяк. Летом он отправился на своем каяке на юг, чтобы выучить магические заклинания, при помощи которых он мог бы заколдовать своих врагов. Следующую зиму он вновь провел в Кангермиутсьяке, но с наступлением лета отправился на север, чтобы найти себе товарища. Куда бы он ни приходил, он прежде всего интересовался, нет ли в поселении двоих братьев. И если он находил их, то для начала проверял мех внутри их сапог, чтобы узнать, есть ли у них вши.

Стр. 286.

И так он путешествовал до тех пор, пока не нашел двоих братьев, у младшего из которых совсем не было вшей. Он уговорил этого юношу помочь ему и вместе с ним вернулся в Кангермиутсьяк. Здесь он начал охотиться на тюленей, из шкур которых он удалял всю шерсть, а затем делал из них белые кожи. После этого он отправился на поиски большого куска плавучего дерева и в конце концов нашел то, что ему было нужно. Он выдолбил этот кусок своим ножом, так что тот стал похож на полую трубку, а затем плотно заткнул его с одного конца. С обеих сторон он продолбил маленькие отверстия, для которых тоже изготовил деревянные затычки. Приготовив все это, он поместил все белые кожи внутрь бревна, а затем заткнул его с одного конца и точно так же заткнул все маленькие отверстия. Затем он спустил его на воду, и все владельцы каяков помогли ему отбуксировать это бревно по заливу до Пингивьярника, где они пристали к берегу. Здесь они вынули кожи, прикрепили к ним веревки, а затем подняли их и расправили подобно парусам, так что лодка приобрела вид грязноватого айсберга (поскольку кожи оказались не совсем белыми). И вот люди сели в лодку, после чего ее оттолкнули от берега, и Кайсапе приказал: «Расправьте кожи!» Они так и сделали, и люди на берегу были поражены тем, насколько это похоже на плывущий по воде айсберг. Кайсапе, который тоже хотел посмотреть на все это с берега, приказал своей команде: «Теперь вы сами будете править лодкой, а я сойду на берег, чтобы посмотреть на нее со стороны». И когда он взглянул на творение своих рук, оно ему очень понравилось, и он приказал своей команде вести лодку к берегу. Кожи расстелили на берегу, чтобы высушить их на солнце. Когда же это было сделано, Кайсапе заметил, что он все еще не забыл своего брата. Теперь они были готовы отправиться для мщения в Какорток, однако на какое-то время им пришлось задержаться в Арпатсивике, где они дожидались попутного ветра. И вот, когда такой ветер наконец подул, весь фьорд постепенно заполнился плавучими льдинами самых разных форм и размеров. Пришло время Кайсапе расправить все паруса и плыть за льдинами в глубь фьорда. Кайсапе сопровождало большое количество лодок, но все они пристали к берегу к северу от Какортока, чтобы люди могли собрать там сухой можжевельник. В то же самое время Кайсапе и его товарищи, надежно укрытые внутри полого бревна, продолжали двигаться прямо к дому, наблюдая за тем, что происходит вокруг, сквозь выдолбленные отверстия. Они видели кавдлунайт, которые ходили туда-сюда по берегу, вновь и вновь поглядывая на залив. Однажды они отчетливо услышали крик: «Каладлит [мн. ч. от калалек — гренландский эскимос] плывут!» На этот крик все выбежали из дома, но когда предводитель сказал: «Там нет ничего, кроме льда», — они снова вернулись домой. Тогда Кайсапе произнес: «А теперь живее! Я думаю, какое-то время они еще не покажутся на берегу». Они высадились на берег и, держа в руках сухой можжевельник, окружили дом. Кайсапе заложил топливом дверной проем, а затем поджег его, так что все люди внутри сгорели заживо. И те, кто пытался выбежать через дверь, также погибли в огне. Но Кайсапе мало беспокоила судьба этих людей: все его помыслы были сосредоточены на одном Унгортоке. И вот он услышал возглас одного из своих товарищей: «Кайсапе! Вот человек, которого ты ищешь!» Вождь к этому времени покинул горящий дом через окно и бросился бежать с маленьким сыном на руках. Кайсапе бросился за ним в погоню и вскоре почти догнал его. Приблизившись к озеру, Унгорток бросил своего сына в воду, полагая, что лучше ему утонуть, чем умереть от ран. Но Кайсапе, будучи не в силах одолеть своего противника, вынужден был вернуться к своим людям. А Унгорток бежал, пока не достиг Игалико, где в то время был вождем человек по имени Олав. Но поняв, что Кайсапе и здесь не оставит его в покое, Унгорток перебрался на мыс залива Аглюитсок и поселился в Сьоралике, тогда как Кайсапе обосновался у самого входа в этот фьорд.

С наступлением лета он возобновил преследование Унгортока, который к тому времени успел добраться до побережья, расположенного напротив острова Алук. Кайсапе проследил его до северной стороны этого острова, где он устроил себе жилище. И вот Кайсапе решил посоветоваться с жителями восточных земель, каким образом он может одолеть Унгортока. В конце концов один из них выступил вперед и сказал: «Я дам тебе кусок дерева из дома бесплодной женщины, и из него ты сделаешь себе стрелу». Он произнес над этим куском какие-то заклинания, а затем вручил его Кайсапе. Тот принял этот дар со словами: «Если он действительно сможет помочь мне, я обещаю тебе свою помощь во время охоты». И вот Кайсапе изготовил столько стрел, сколько могло уместиться в его колчан из тюленьей кожи. Под конец же он добавил к ним заговоренную стрелу, а затем отправился со своими товарищами на большое озеро, неподалеку от которого стоял дом Унгортока. Здесь Кайсапе разложил свои стрелы на некотором расстоянии одна от другой, последней же он положил заговоренную стрелу. Он приказал своим товарищам остаться возле озера, а сам осторожно забрался на высокий холм, откуда ему хорошо был виден Унгорток, разгуливавший туда-сюда возле своего дома. Он о чем-то говорил сам с собой, и Кайсапе услышал, как он несколько раз произнес его имя. Кайсапе решил дождаться ночи, чтобы выполнить свой замысел. С наступлением сумерек он прокрался к дому и заглянул в окно, держа наготове свой лук. Унгорток быстро ходил туда и сюда, и потому в него нельзя было как следует прицелиться. Поэтому Кайсапе направил свой лук на жену Унгортока, которая спала тут же в комнате, а у ее груди лежал ребенок. Унгорток, услышав шум, взглянул на жену и увидел, как стрела пронзила ей горло. В то же время Кайсапе бросился на берег озера за другой стрелой, а Унгорток бросился за ним, держа в руке топор, которым он некогда убил брата Кайсапе, а теперь намеревался убить и его самого. Кайсапе выпустил в него вторую стрелу, но Унгорток увернулся и сделал себя таким тонким, что виден остался лишь его подбородок. И все стрелы, которые выпустил в него Кайсапе, так и не попали в цель. Унгорток переламывал их пополам, а затем бросал в озеро. Наконец Кайсапе схватил заговоренную стрелу, и она прошла через подбородок Унгортока прямо в его глотку. Но поскольку тот не умер сразу, Кайсапе бросился бежать, а раненый Унгорток еще какое-то время преследовал его. Но вот внезапно Кайсапе почувствовал, что ему нечем дышать, и в полном изнеможении упал на землю. Однако, вспомнив про Унгортока, он снова вскочил на ноги, и отправился назад, чтобы посмотреть, что с ним случилось, и обнаружил неподалеку его мертвое тело. Тогда он отрубил руку Унгортока и произнес, глядя на мертвого человека: «Посмотри на эту руку — уж ее-то ты никогда не забудешь!» Затем Кайсапе убил ребенка Унгортока, после чего отправился назад в Кангермиутсьяк. С собой же он взял того самого старика из восточных земель, который помог ему. Кайсапе заботился о нем, пока тот не умер. Сообщают также, что похоронен он был в Кангермиутсьяке.

>

IV. СТРАУМФЬОРД В ВИНЛАНДЕ

Капитан Мунн, уроженец Сент-Джона (Ньюфаундленд), выдвинул гипотезу, которая базируется на детальном знании рассматриваемой местности. Эту гипотезу нельзя назвать научной в строгом смысле этого слова, и все же на нее стоит обратить внимание. Что же касается научной базы, то она была заложена фундаментальным исследованием Таннера, посвященным восточной части полуострова Лабрадор. Свою идентификацию Маркланда и Винланда Таннер провел «на основе наблюдений, совершенных им во время «финнско-лабрадорской экспедиции» 1937 года и «лабрадорской экспедиции Таннера» 1939 года, а также на основе информации, полученной из литературных и картографических источников». Его аргументы оказали серьезное влияние на все последующие исследования. В 1956 году Мельдгаард, ориентируясь на сведения, содержащиеся в норманнских сказаниях, совершил плавание вдоль побережья Лабрадора — от залива Гамильтон до пролива Белл-Айл и мыса Болд, исследуя побережье. Благодаря глубоким познаниям в области археологии и этнологии Мельдгаард смог значительно подкрепить и развить теорию Мунна и Таннера. Он также пришел к выводу, что остатки норманнских жилищ и стоянки в Лейфсбудире и Страумфьорде следует искать неподалеку от залива Пистолет. Книга Ингстада явилась подробным обзором норманнской Гренландии, а значит, и всего, что так или иначе касалось путешествий гренландцев в Винланд. Он пришел к выводу, что существовало две главные области, ставшие объектом исследования норманнов, каждую из которых можно назвать Винландом: Винланд I располагался в северной части Ньюфаундленда, а Винланд II — гораздо южнее, в Массачусетсе и на Род-Айленде. В 1960-м и 1961 годах Ингстад много путешествовал вдоль побережья Квебека, Ньюфаундленда и Лабрадора в поисках мест, где когда-то находились норманнские поселения. Совместно с Энн Стайн Ингстад ему удалось обнаружить то, что они сочли остатками древних норманнских поселений в заливе Эпав, менее чем в миле к югу от Ланс-о-Мидоус. Там, по мнению Ингстада, и был расположен Лейфсбудир. Летом 1962 года он начал в этом месте интенсивные раскопки.

Первые результаты раскопок оказались весьма впечатляющими. Ингстад обнаружил множество древних развалин по обеим сторонам ручья Блэк-Дак. Часть этих развалин датируется периодом каменного века. Жилища принадлежали, скорее всего, эскимосам дорсетской культуры, оставившим после себя обломки кремня, светильников, оружия и т. п., а также места для разведения огня и углубления для приготовления пищи. Помимо этого, Ингстад обнаружил остатки строений, которые, возможно, были сооружены европейцами, яму для огня и горн для выплавки железа из руды. Здесь же, возле горна, были найдены остатки древесного угля, куски шлака, глина, обломки железа, один кусок бронзы, наковальня и очаг. Все это позволяет утверждать, что некогда в окрестностях ручья Блэк-Дак жили люди, обладавшие навыками работы с железом. Остается лишь доказать, что именно они и были норманнами, приплывшими в Америку в начале XI века. Первый тест К-14 (карбон), проведенный на основе материалов железного века, показал, что все они, скорее всего, могут быть датированы 1000 годом н. э. Пирамиды, найденные в этой области, исследовали на предмет рунических надписей, но безуспешно.

Рис. 12. Страумфьорд в Винланде^{32}.

Наиболее ясный и полный отчет об экспедиции Ингстада 1962 года был напечатан в виде двух статей в Les-bók Morgunblaðsins 30 сентября и 14 октября 1962 года. Автором этих статей является один из участников раскопок, профессор Исландского университета Торхаллур Вильмундарсон. Он подводит итог сделанным во время экспедиции археологическим находкам, подробно — со ссылкой на текст сказаний — описывает район Священного залива, а также подкрепляет, при помощи убедительных данных литературного, исторического и географического характера, ранее высказанное в Morgunblaðið мнение о том, что Винландский мыс и Страумфьорд Карлсефни следует искать в районе северного Ньюфаундленда. Что же касается Винланда, то он, очевидно, тянется вдоль всего побережья от мыса до Новой Англии — до самой южной точки, до которой смогли добраться норманны. Как и в случае с Гренландией и — в меньшей степени — с Исландией, нет необходимости думать, что норманны хорошо знали всю эту местность.

Наконец, стоит упомянуть о попытке капитана Карла Сёльвера реконструировать скалхольтскую карту «с учетом правильного расположения широт и на основе принципов Меркатора». В результате подобных преобразований Сёльвер определил, что расстояние от Херьольвснеса в Гренландии до мыса Болд составляло 640 морских миль через крайнюю точку. На современных картах это расстояние равно 622 морским милям, через крайнюю точку Винландского мыса при том же курсе, так что расхождение в цифрах оказывается совсем невелико.

>

КАРТЫ

>

ВКЛЕЙКА ФОТОГРАФИЙ

>

Комментарии

id="c_1">

¹ В Ирландии раннего Средневековья «под «паломником» (up. deorad) подразумевали отнюдь не того человека, который совершал паломничество к святыням, а затем возвращался домой, а того, кто покидал свой дом, чтобы провести затем долгие годы или даже остаток жизни в чужих странах». Baanmartre — это те, кто «обитает в пустынях, и по собственному желанию устраивает себе жилище в темных местах в ожидании небесного пристанища».

id="c_2">

² В сочинении Беды Достопочтенного De Ratione Temporum: In Libros Regum Quaestionum xxx liber.

id="c_3">

³ Дикуил продолжает: «Существует немало других островов в океане к северу от Британии, достичь которых можно через два дня и две ночи, если плыть от самого северного из Британских островов при попутном ветре и под полными парусами. Один святой человек [presbyter religiosus] рассказал мне, что за два летних дня и ночь между ними он на маленькой лодке доплыл до одного из таких островов. Некоторые из этих островов очень маленькие, и почти все они отделены друг от друга узкими проливами. Отшельники, приплывшие сюда из нашей Шотландии [Ирландии], жили на этих островах почти сто лет. Но сейчас там из-за норманнских пиратов почти не осталось отшельников, зато полно овец и разных морских животных. Я никогда не встречал упоминания об этих островах в книгах ученых людей».

Принято считать, что Дикуил говорит здесь о Фарерских, или Овечьих островах. Некоторые из загадок, связанных с этим интересным описанием, скорее всего, не были загадками для Дикуила.

id="c_4">

⁴ Хьорлейф не знал, что единственные медведи, встречающиеся в Исландии (как правило, на северном побережье), — это белые медведи, добирающиеся сюда вместе с плавучими льдами из Гренландии.

id="c_5">

⁵ О лошадях в Исландии можно было бы сложить отдельную сагу. Более двух третей исландских могил викингов содержат останки лошадей, захороненных вместе со своими хозяевами. Могила в Силастадире содержит два лошадиных скелета, расположенные в отдельной камере.

id="c_6">

⁶ См. приложение: «Ньяла: величайшее из сказаний».

id="c_7">

⁷ См. приложение II: «Единственный король, покоящийся в Исландии».

id="c_8">

⁸ И все же мы не можем утверждать ничего определенно, поскольку количество этих островов, их природа и расположение были скорее объектом спекуляций, а отнюдь не географическим фактом. Так, в «Гренландских анналах» Бьёрна Йонссона из Скардсы (ок. 1625) мы читаем, что Гуннбьярнарейяр лежат неподалеку от устья Исафьорда, на северо-западе от него. Примерно десятью годами позже Йорис Каролюс изображает на своей карте восемь островов Губерма прямо к западу от Вестфиртира. Однако Йорис был непревзойденным изобретателем островов. Арнгримур Йонссон в разное время, в своих книгах «Гренландия» и «Об Исландии», располагал эти острова к западу, северо-западу и северу от Исландии. Одни утверждали, что острова эти населены, другие — что нет. Йон Гудмундссон в своей книге «Um Íslands aðskiljanlegar náttúrur», написанной вскоре после 1637 года, предпринял попытку суммировать известные ему факты: «Гуннбьярнарейяр. Норвежец Гуннбьёрн Ульф-Кракасон, который совершал на своем корабле плавание вокруг Исландии с целью найти прилегающие к ней земли, первым увидел эти острова. Они были покрыты травой, а еще на них было много птиц, как и на шхерах неподалеку от Гардарсхольма. Но было бы слишком долго рассказывать об этом со всеми подробностями. Мастер Йурис Холлендски [= Йорис Каролюс] ныне является последним из тех, кто был на тех островах и даже видел там две церкви. Всего этих островов шесть, и все они достаточно большие. Мне ничего неизвестно о том, вели ли англичане и датчане торговлю с жителями островов. Земли эти лежат к северо-западу от Исафьярдардьюпа и Адальвикур-Ритабьярга, как о том сообщает старинное стихотворение (изд. Германссона, Исландика XV, с. 3)». Под старинным стихотворением подразумеваются пророческие стихи Стирбьёрна о судьбе Снэбьёрна Галти, и в этом случае мы вновь возвращаемся к тому, с чего начали, вряд ли став при этом намного осведомленнее. Надпись на карте Рюйша 1507 года издания гласит: «Этот остров был полностью уничтожен в 1456 году от Р. X.» (О'Делл. Скандинавский мир, с. 359), что убирает одновременно и остров(а), и проблему — если бы только мы могли принять такое решение (чего мы не можем сделать). Гуннбьярне Скёр, Губар Шёр и им подобные будут сохраняться на некоторых картах вплоть до XVIII столетия.

id="c_9">

⁹ Отто Петерссон впервые высказал мнение о том, что Эйрику не пришлось огибать мыс Фарвель, поскольку он плыл через пролив Принс-Кристианс. Если же это действительно было так, значит, правы и те ученые, которые считают, что в течение третьего лета Эйрик исследовал восточное побережье Гренландии, поднявшись на север до той самой широты, которая проходит через мыс Эйриксфьорда. Очевидно, именно на этом побережье он нашел развалины эскимосских жилищ, поскольку юго-западное побережье было покинуто эскимосами дорсетской культуры за восемьсот лет до прибытия норманнов. И все же большинство деталей этого плавания Эйрика так и остается непроясненным.

id="c_10">

¹⁰ Земли в Гренландии были распределены следующим образом: Герьольф взял под поселение Херьольвснес (современный Икигэт) и Герьольфсфьорд (Амитсварссук). Кетиль взял Кетильсфьорд (Тасермиут). Храфн взял Хравнсфьорд (Агдлюитсок или же только его северный рукав — вплоть до Фосса). Сольви взял Сольвадал (вероятно, равнину, простирающуюся от Кангикитсока). Хельги Торбрандссон взял под поселение Альптафьорд (Сермилик), назвав его так же, как и свой родной фьорд в Исландии. Торбьёрн Глора взял Сиглуфьорд (Унарток). Эйнар взял Эйнарсфьорд (Игалико). Хафгрим взял Хавгримсфьорд (Экалюит) и Ватнахверви (внутреннюю часть полуострова между Игалико и Агдлюитсоком — и самую обширную территорию в норманнской колонии). Арнлауг взял Арнлаугсфьорд (невозможно точно идентифицировать; где-то в северных районах Эйстрибиггда). Сам Эйрик поначалу жил в Эйриксее (Игдлюталик), возле устья Эйриксфьорда (Тунугдльярфик), а затем перебрался в Браттахлид (Кагсьярсук), неподалеку от северной границы фьорда.

id="c_11">

¹¹ Так у Вильхьяльмура Стефансона в «Трех путешествиях Мартина Фробишера», 1938, с. xliv, со ссылкой на книгу Э. Мюллера-Рёделя «Соколиная охота в старые и новые времена», Лейпциг, 1906, с. 15.

id="c_12">

¹² Мнение о том, что именно Лейф по поручению короля Олафа Трюгвасона способствовал обращению Гренландии в христианство, восходит к монаху Гунклаугу Лейфссону и его жизни «Олафа Трюгвасона». Более ранние источники, такие, как «История Норвегии» и «Агрип», не упоминают Гренландию среди стран, обращенных королем Олафом. В «Истории Норвегии» утверждается, что гренландцы обратились в христианство под влиянием своих соседей-исландцев.

id="c_13">

¹³ Безграничный и вполне заслуженный авторитет Фритьофа Нансена (Klimatsvekslinger in Nordens Historie, Oslo, 1925; Klimatsvekslinger i historisk og postglacial Tid, Oslo, 1926) и Вильхьяльмура Стефансона послужили причиной того, что многие люди так и не смогли принять ту картину климатических изменений, которая представлена в этой книге. С другой стороны, в пользу таких климатических изменений свидетельствуют современные археологи, географы, океанографы, зоологи, палеоботаники и, что особенно важно, климатологи. Своими собственными выводами я обязан прежде всего работам Отто Петересона (Climatic Variations in Historic and Prehistoric Time) и Лауге Коха (The East Greenland Ice). Кох суммирует это так: «Не оставляет сомнений, что норманны были обеспокоены ухудшением в XIII веке климатических условий… однако до полного исчезновения норманнов с гренландской территории вновь наступило улучшение климата [после 1400 года], поэтому исчезновение норманнов следует приписывать не столько падению температур, сколько утрате коммуникаций с Европой и наступлению эскимосов с севера».

id="c_14">

¹⁴ Долгое время считали, что между Гренландией и Северной Европой находится своеобразный мост из земель. На востоке он соприкасается с Бьярмаландом, который расположен за Белым морем. Эту землю, которую легенды нередко населяли гигантами, можно видеть на многих картах, включая и те, что были найдены в Скалхольте и Холаре. Фигурирует эта земля и на тех двух картах, которые Грип, бургомистр Киля, отослал в 1551 году королю Христиану III — «из каковых карт ваше величество может видеть, что страна вашего величества Гренландия простирается вплоть до Нового Света и тех островов, которые открыли португальцы и испанцы, так что до этих земель можно добраться из Гренландии по суше. Можно до них добраться по суше и из Лапландии, из замка Вардёхус». Существование подобной земли-фантома стимулировало фантазию людей в той же степени, что и существование Хафсботна, или Полярного залива, протянувшегося от 20 градуса западной долготы до 40 градуса восточной долготы. К счастью, этот сухопутный мост был вполне проходим для людей и животных. Так, некий Хрейдар рассказывал, что он пересек его вместе со своей козой. Коза питалась растущей там травой, а Хрейдар — козьим молоком. Вполне естественно, что с тех пор его стали называть не иначе как Козлиным Хрейдаром.

id="c_15">

¹⁵ Название «скрэлинги» применялось норманнами для обозначения тех туземных племен, с которыми им пришлось столкнуться в Гренландии (эксимосы), а также в Маркланде и Винланде (эскимосы или индейцы), Не вполне понятно, что именно значит это слово. «Это название можно соотнести с современным норвежским skræla («пронзительный крик, вопль») или с исландским skrælna («сокращаться»). В современном исландском языке skræling означает «простой парень», «деревенщина», а в современном норвежском — «слабак». Сами эскимосы называли себя Inuit (ед. ч. Inuk) — «человеческие существа» или «люди».

id="c_16">

¹⁶ Вполне естественно, что исландцы совершали экспедиции к разным местам восточного побережья Гренландии, которое находилось так близко от их острова, и Свалборд («Холодный край»), скорее всего, был расположен где-то в районе залива Скорсби. Маловероятно, что это был такой отдаленный и бесплодный остров, как Ян-Майен или же Шпицберген.

id="c_17">

¹⁷ Annalium Farrago. Исландика X, с. 2. Анналы были написаны приблизительно в 1637 году на латинском языке. Считается, что они были составлены на основе документов, которые погибли в огне того пожара, что уничтожил в 1630 году собор в Скалхольте. Несколько сомнительным подтверждением их достоверности являются «параллельные» им линии из «Гренландской хроники» Лискандера (1608).

id="c_18">

¹⁸ Эту точку зрения весьма убедительно отстаивал в своих работах Вильхьяльмур Стефансон, а также Хельге Ингстад (Landet under Polarstjernen, с. 356–361). С некоторой осторожностью соглашался с нею и К. Джини (On the Extinction of the Norse Settlements in Greenland). Джини обращал внимание на то обстоятельство, что в могилах Вестрибиггда отмечается явное расхождение в количестве похороненных там мужчин и женщин, что должно было явиться следствием такого же несоответствия и в жизни. Далее он выдвигает весьма любопытное, но малоприемлемое предположение, согласно которому белые гренландцы могли смешаться со скрэлингами именно по инициативе норманнских женщин. Стоит упомянуть здесь и о книге Йона Дуасона (Landkönnun og Landnám Íslendinga í Vesturheim, Reykjavik, 1941–1948), в которой содержится богатая подборка материала, а также не вполне корректные спекуляции на тему норманнских атлантических поселений. Теория миграции имеет свои достоинства, позволяя к тому же избавиться от целого ряда трудностей. К несчастью, при этом она порождает новые, тогда как свидетельства в ее пользу слишком незначительны. Естественным убежищем для норманнов Западного поселения, теснимых эскимосами Севера, было Восточное поселение, в котором проживали их друзья и родственники.

id="c_19">

¹⁹ Последние аргументы относительно того, что именно северный Ньюфаундленд является Винландским мысом, изложены в приложении IV: «Страумфьорд в Винланде».

id="c_20">

²⁰ В письме Вильхьяльмура Стефансона мистеру Гаторну-Харди он разъясняет, каким образом канадские эскимосы наполняли бурдюки из тюленьей кожи костным мозгом карибу, смешанным с кровью (это считалось у них большим деликатесом). Это позволяет отказаться от первоначальной гипотезы об индейском пеммикане.

id="c_21">

²¹ Следующий отрывок цитировался уже много раз: «Алгонкины утверждают, что в древние времена, когда между индейцами шли жестокие сражения, они изобрели устрашающее оружие нападения. Большой валун заворачивался в новую кожу и к нему приделывали большую рукоять. Высыхая, кожа плотно обтягивала камень, после чего ее разрисовывали всевозможными эмблемами. Это грозное орудие, к которому вполне применимо название «баллиста», было нарисовано исходя из указаний вождя алгонкинов. Несли его сразу несколько воинов. Сброшенное на лодку или каноэ, оно вполне могло потопить ее. Если же его внезапно сбрасывали сверху на группу людей, оно легко могло покалечить их или даже убить». H. R. Schoolcraft. Indian Tribes of the United States, 1851, I, 85.

id="c_22">

²² Кристни сага: «Мужчины из северной и южной четвертей, а также большая часть тех, кто проживал в западной четверти, крестились в горячих источниках, «поскольку у них не было желания заходить в холодную воду».

id="c_23">

²³ «Стурлубок» продолжает: «Наттфари, приплывший сюда вместе с Гардаром, еще раньше взял в собственность Рейкьядал и сделал там отметки на деревьях. Однако Эйвинд Асельссон прогнал его прочь, позволив ему поселиться лишь в Наттфаравике».

id="c_24">

²⁴ Согласно традиции, он нашел своих рабов спящими на Свефнейяре, Сонных островах, где они должны были добывать соль, и сбросил их со скалы, которая с тех пор называется Галги — Скала Галлов.

id="c_25">

²⁵ Одд совершил переход в 220 миль по самой плохой в Исландии территории.

id="c_26">

²⁶ Скорее следует поверить тому сообщению саги, согласно которому Эйрик умер язычником. Весь его облик (как он представлен в сказании) свидетельствует о его приверженности языческой вере. Достаточно вспомнить его привязанность к тому белому медведю, которого убил Торгильс из «Флоаманна сага», или же родича Эйрика из «Ланднамабок» по имени Фарсерк. Но когда до Гренландии дошли новости об обращении исландцев (что должно было произойти вскоре после 1000 года), Эйрик мог сам осенить себя крестом по обычаю викингов (то есть он начал осенять себя крестом, не пройдя обряда крещения, что позволило ему жить в мире и согласии с христианами и даже быть похороненным на дальнем краю церковного двора — и все это без формального отречения от своих языческих верований). Prima signatio могло явиться важным следствием примирения Эйрика с его женой Тьодхильд, обеспечив ему тем самым домашний мир и покой.

id="c_27">

²⁷ Автор «Королевского зеркала» в своем сообщении о чудесах в гренландских водах излагает историю о Морской ограде, или Вздымающихся волнах: «Есть еще одно чудо в гренландских морях, но правда ли это, мне точно неизвестно. Называется оно «морской оградой» (hafgerðingar), и когда на него смотришь, кажется, будто все волны океана собрались в три большие кучи, из которых образовались три огромных вала. Эта ограда тянется через все море, так что нигде не видно ни малейшего просвета. Эти волны выше любых гор и похожи на крутые отвесные скалы. Лишь немногим из тех, кто столкнулся в море с подобным явлением, удалось благополучно уплыть прочь» (пер., Ларсона). В данном случае обычно принимается объяснение Стинструпа, который утверждал, что такие волны могли быть результатом землетрясений на дне моря.

id="c_28">

²⁸ «Ислендингабок»: «После гибели короля Олафа Трюгвасона в морском сражении у Свольда в 1000 году. После этого ярлом Норвегии стал Эйрик Хаконарсон, один из противников короля».

id="c_29">

²⁹ Сведения о призраках на Фроде содержатся в «Эйрбиггья сага», главы 50–55.

id="c_30">

³⁰ Вот рассказ о Хвитраманналанде. Корабль Ари Массона отнесло к Хвитраманналанду, который также называют Великой Ирландией. Он расположен в западной части океана неподалеку от Винланда. От Ирландии до Хвитраманналанда шесть дней плавания на запад. Ари не смог покинуть эту страну и был там крещен. Первым поведал об этом Храфн по прозвищу Лимерик-фарер, который провел долгое время в Лимерике в Ирландии. Согласно Торкелю Геллисону, исландцы, получившие эту информацию от ярла Оркнейских островов Торфинна, рассказывали, что хотя Ари и признали в Хвитраманналанде, он так и не смог покинуть эту страну. Относились там к нему с большим уважением. Еще одним человеком, который тоже не смог покинуть эту мифическую страну, был Бьёрн, возлюбленный Турид, — тот самый, который «был куда более близким другом хозяйке Фроды, чем ее брату, священнику из Хельгафелла». (Eyrbyggja Saga, гл. 64).

id="c_31">

³¹ Далее Хаук Эрлендссон поместил генеалогию, восходящую к нему самому: дочерью сына Снорри Карлсефни была и Стейнунн — та, которая вышла замуж за Эйнара, сына Грундар-Кетиля, сына Торвальда Крока, сына Торира из Эспихола. Ее сыном был Торстейн Ранглат, который был отцом той самой Гудрун, на которой женился Йорунд из Кельдура. Их дочерью была Халла, мать Флози, отца Вальгерды, матери Герры Эрленда Стерки, отца Герры Хаука по прозвищу Законодатель. Другой дочерью Флози была Тордис, мать леди Ингигерд Могущественной, дочерью которой была леди Халльбера, аббатисса Рейниснеса в Стаде. Немало и других знатных людей было среди потомков Карлсефни и Гудрид. Да пребудет с нами Господь. Аминь.

id="c_32">

³² С наброска Торхаллура Вильмундарсона, сделанного над заливом Эпав, на Ньюфаундленде, и заново оформленного Халлдором Петурссоном. Набросок Торхаллура Вильмундарсона изображает ручей Блэк-Дак, текущий мимо того места, где Ингстад вел в 1962 году свои раскопки, в залив Эпав. Автор рисунка не стал заниматься реконструкцией руин, но представил общую картину предположительной на 1000 г. н. э. сцены. На заднем плане (слева) — побережье Лабрадора с островом Белл (в центре) у входа в пролив. На заднем плане (справа) — мыс Болд. За Священным заливом располагается Большой священный остров (слева), далее — Малый священный остров (позади острова Ворренс).

Оглавление