• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Сталкиваясь с постоянными прорывами существующего фронта, советское командование было вынуждено подстраховываться и создавать в тылу сражающихся войск новые оборонительные рубежи. Они занимались частями и соединениями, находившимися на тот момент в резерве. В то время как войска внутренних округов сражались на рубеже Днепра и Западной Двины, у них в тылу 14 июля был образован фронт Резервных армий. В его состав вошли 29, 30, 24 и 28-я армии, занявшие оборону фронтом на запад. В резерве фронта были 31-я и 32-я армии. 24-я и 28-я армии были резервом Главного командования, а остальные армии состояли из заново формировавшихся соединений.

Важнейшее Московское направление было доверено 24-й армии (10 дивизий). Согласно приказу Ставки она получила задачу: «Упорно оборонять рубеж Белый, ст. Издешково, Дорогобуж, Ельня. Особое внимание обратить на организацию обороны направления Ярцево, Вязьма»[298]. Важнейшим и наиболее опасным направлением было сочтено шоссе Минск — Москва. Однако после прорыва советской обороны на Днепре немецкий XXXXVI моторизованный корпус направился не к Ярцево, а к Ельне, на левый фланг 24-й армии. Здесь заняла оборону 19-я стрелковая дивизия, до войны входившая в 30-й стрелковый корпус Орловского округа. Это была дивизия довоенного формирования, первоначально подчиненная 28-й армии из резерва Ставки. Позднее ее передали в 24-ю армию. Однако в силу того, что 24-я армия была растянута на широком фронте от Белого до Ельни, полоса обороны дивизии составляла около 30 км. Тем не менее на организацию обороны было достаточно времени, и полоса обороны была по мере сил подготовлена к встрече идущих с запада захватчиков.

К Ельне немецкие танковые части вышли 19 июля 1941 г. Как указывалось в отчете XXXXVI моторизованного корпуса по боям за Ельню, советская оборона была взломана из-за оставленной в ней бреши: «В 11.00 танковая бригада достигает вокзала Ельни. Для этого ей приходится преодолеть сопротивление сильной артиллерии противника, а также столкнуться с мощным двойным противотанковым рвом в 2 км западнее Ельни, который удалось преодолеть, повернув на север и затем найдя разрыв во рву в месте, где его пересекает железнодорожная насыпь»[299]. Понятно, что прекращать железнодорожные перевозки в связи со строительством обороны было бы неразумно. Скорее всего, в войсках просто не было достаточно взрывчатки, чтобы заложить ее в насыпь для подрыва путей и создания препятствия для танков. Так или иначе, оборона 19-й стрелковой дивизии была взломана и Ельня была захвачена. Более того, к вечеру немцы вышли на позиции к востоку от города. Позиции на ельнинском плацдарме заняли 10-я танковая дивизия и моторизованная дивизия СС «Дас Райх».

Немцы с уважением осматривали захваченные укрепления, в отчете XXXXVI корпуса по боям за Ельню сказано: «У Ельни противник выстроил за несколько недель оборонительную позицию оперативного значения с ДОТами и глубокими противотанковыми рвами, которая проходит из района Дорогобужа по восточному берегу Уши и Десны в южном направлении».

На руку немцам сразу же сыграл тот факт, что о произошедшей катастрофе с потерей занимаемого рубежа было далеко не сразу доложено «наверх». Как позднее докладывал командующий Фронтом резервных армий генерал-лейтенант Богданов, «донесение штарма 24 о занятии противником Ельня штабом фронта получено только к 13.50 20.7». Однако это не означало бездействия командарма-24 генерала Ракутина. Он немедленно отдал приказ на выдвижение к Ельне 104-й танковой и 120-й стрелковой дивизий. Первая попытка отбить Ельню была предпринята силами 19-й стрелковой дивизии и прибывшей на выручку на всех парах 104-й танковой дивизии. Контрудар последовал уже в 9.30 20 июля. В отчете штаба XXXXVI корпуса события этого дня были описаны следующим образом: «Противник в течение всего дня атакует Ельню силами пехоты и танков при поддержке многочисленной, в том числе тяжелой, артиллерии и пытается отбить этот важный город. 10-я тд отражает эти атаки, нанося противнику большие потери»[300]. Советское донесение о том же бое лаконично, но немного загадочно: «Атака успеха не имела. Со стороны неприятеля в бою участвовали отдельные танковые группы, артиллерия и минометы. Пехота противника участия в бою не принимала»[301].

Командование Фронта резервных армий, узнав о потере Ельни, ответило на эту новость выдвижением своих резервов. Под Ельню были направлены 105-я и 106-я танковые дивизии. Пока их целью была оборона — враг не должен был прорваться дальше на восток. Также под Ельню прибыла 120-я стрелковая дивизия. Напротив, 104-я танковая дивизия была изъята из состава войск фронта резервных армий и вошла в группу Качалова (об этом см. одну из следующих глав).

Проблемой первых контрударов было то, что силы противника существенно недооценивали. Так, еще 22 июля командование Фронта резервных армий всерьез считало, что ему противостоят всего два батальона. В очередном донесении было сказано, что «противник силой до двух батальонов с танками и артиллерией продолжает удерживать район Ельня». В действительности же здесь находились главные силы двух немецких подвижных соединений. 23 июля командарм-24 Ракутин приказывает атаковать Ельню двумя группами: 19-я дивизия, усиленная 102-й танковой дивизией, и 120-я дивизия, усиленная танками 105-й танковой дивизии. Впрочем, этот замысел не стоит переоценивать. Танковые дивизии с «сотыми» номерами были переформированы из соединений внутренних округов, и их комплектность оставляла желать лучшего.

Возникает закономерный вопрос: а зачем, собственно, сражались за Ельню? Ответ будет различный в приложении к разным этапам сражения за этот город. В рассматриваемый период Ельня была не просто точкой на карте. Через этот город проходила железнодорожная магистраль, идущая на Смоленск. Основная, Западная, железная дорога шла на Смоленск из Москвы через Вязьму. Одной из станций на этом маршруте было пресловутое Ярцево, за которое развернулись ожесточенные сражения с момента выхода в этот район танковой группы Гота. Соответственно прерывание снабжения по основной железнодорожной магистрали существенно осложняло положение полуокруженных в районе Смоленска 20-й и 16-й армий. Для их снабжения осталась только еще одна железнодорожная линия: от узловой станции Занозная через Ельню на Смоленск. Выход немцев к Смоленску не привел к прерыванию этой линии — она пересекала Днепр заметно восточнее Смоленска. Соответственно при удержании позиций на Днепре советские войска могли бы успешно снабжаться по этой трассе. Прорыв XXXXVI корпуса к Ельне привел к потере этой важной коммуникации. Теперь снабжение Смоленской группировки советских войск по железной дороге становилось невозможным. Это неизбежно сказывалось на ее боеспособности. Только отбив Ельню, можно было улучшить положение со снабжением 16-й и 20-й армий.

Для немцев Ельня была плацдармом для дальнейшего наступления на восток. Однако выход к Ельне не искупал пока еще не состоявшегося замыкания кольца окружения вокруг советских войск в районе Смоленска. Фон Бок был практически в ярости. В дневнике он описывает нелицеприятный разговор, состоявшийся у него с командованием 4-й танковой армии уже 19 июля:

«Утром я собирался переговорить с Клюге, но к телефону подошел Блюментрит и сказал, что командующий только что уехал. Я сказал ему:

«Спросите от моего имени Гудериана, в состоянии ли он выполнить мой приказ трехдневной давности относительно соединения с 3-й танковой группой в районе Ярцева. Если нет, я задействую для этого другие части».

Фактически повторялась история с минским (новогрудским) «котлом» трехнедельной давности. Гудериан немедленно отреагировал соответствующими приказами своим соединениям. Уже в тот же день, когда состоялся разговор Клюге и фон Бока, т. е. 19 июля, из штаба 2-й танковой группы в адрес командования XXXXVI корпуса поступило указание, согласно которому основной задачей корпуса является «взятие Дорогобужа и переправа через Днепр западнее Свирколучья». Тем самым корпус нацеливался на соединение с 3-й танковой группой в районе к востоку от Смоленска.

В отчете XXXXVI моторизованного корпуса по боям за Ельню указывалось: «Раздробление сил корпуса по причине постановки множества различных задач, которое невозможно далее игнорировать, а также усиление противника в районе Ельни заставляют командование корпуса доложить, что задача захвата Свирколучья, Дорогобужа, Ратчино и т. д. невыполнима без того, чтобы поставить под угрозу оборону Ельни»[302].

Вновь, как и под Минском, нужно было делать выбор между синицей в руке и журавлем в небе. Гудериан предпочел журавля в небе синице в руке: «В ночь с 20 на 21 июля командование танковой группы принимает решение, что важнейшей задачей корпуса является удержание Ельни, кроме того, необходимо запереть мост у Свирколучья. Задача взятия Дорогобужа отпадает». Это означало, что части XXXXVI корпуса исключались из сражения на окружение под Смоленском. Наступление навстречу танкам Гота можно было осуществить ценой потери Ельни. Гудериан выбрал Ельню. Командующий 16-й армией Лукин мог совершенно спокойно сидеть «в мешке» и не собираться уходить из него.

Однако даже ценой отказа от броска на север навстречу 3-й танковой группе удержание важного опорного пункта далеко впереди от главных сил группы армий «Центр» было непростой задачей. В отчете штаба XXXXVI корпуса сказано: «Начиная с 22 июля, и особенно сегодня [речь идет о 23 июля], становится заметной нехватка у артиллерии боеприпасов. Поскольку и в следующие дни не приходится рассчитывать на подвоз снарядов в большом количестве, приходится серьезно экономить боеприпасы. Эта ситуация особенно неприятна из-за того, что оборонительная линия состоит из опорных пунктов и теперь пространство между ними не удается в достаточной мере перекрыть огнем». Ельня на тот момент была самым восточным пунктом, достигнутым вермахтом на всем советско-германском фронте. Плечо подвоза боеприпасов составляло ни много ни мало 450 км. Более того, в первые дни боев 10-я танковая бригада 10-й танковой дивизии стояла без движения в тылу — для танков просто не было ни капли горючего.

Наиболее интенсивным атакам советских войск подвергался северный фас Ельнинского выступа. Неудивительно, ведь именно отсюда могло начаться немецкое наступление навстречу 3-й танковой группе. Позиции на северном фасе дуги на фронте в 38 км занимала дивизия СС «Дас Райх». Фронт был достаточно широким, но не будем забывать, что немецкие дивизии были несколько более многочисленными, чем 10-тыс. соединения приграничных армий. Также для поддержки корпуса под Ельней немцы использовали авиацию. Как указывается в отчете XXXXVI корпуса: «Наша авиация неоднократно вмешивается в наземные бои южнее Ельни, принося существенное облегчение войскам, уничтожая скопления войск и батареи противника».

24 июля эсэсовцы из «Дас Райха» столкнулись с атаками танков Т-34. В истории дивизии описывается поединок «тридцатьчетверки» с артиллерией «Дас Райха». Первого попадания из 105-мм гаубицы немецкие артиллеристы добились с дистанции 1500 м. Однако видимого эффекта это не произвело. 37-мм противотанковая пушка была просто раздавлена. Даже после попадания 105-мм гаубичного снаряда с дистанции 15 м (им даже был ранен командир орудия) советский танк не остановился. Казалось, еще секунда, и орудие будет раздавлено. Однако последний снаряд с 6 м попал в люк механика-водителя. Люк провалился внутрь танка, и Т-34 встал как вкопанный и загорелся. Вскоре от пожара взорвался боекомплект.

На следующий день последовало новое советское наступление. О нем в немецком отчете было сказано: «Вражеские танки доходят до Ельни и вызывают беспорядок в тыловых службах». Однако двум дивизиям все же удается удержать позиции. За день по отчету корпуса было подбито 78 советских танков. Тем не менее немцы были в тот момент далеки даже от осторожного оптимизма, в отчете указывалось: «Командование корпуса не может игнорировать тот факт, что положение становится все критичнее с каждым днем».

Гудериан вновь принимает решение погнаться за журавлем в небе. 17-я танковая дивизия соседнего XXXXVII моторизованного корпуса направляется под Ельню и 26 июля берет на себя прикрытие левого фланга XXXXVI корпуса. Альтернативой такому использованию было, как нетрудно догадаться, наступление навстречу танковой группе Гота. С 27 по 31 июля на фронте XXXXVI корпуса продолжаются бои. В последние дни июля на фронт корпуса прибыла первая пехотная дивизия. Бои продолжались уже достаточно долго, чтобы на выдвинутый так далеко на восток фронт подошли пешими маршами первые пехотные части. Однако интенсивность боев не снизилась. Особенно неприятным для немцев становится сильный артиллерийский огонь, поддерживавший советские атаки. По мнению участвовавших в тех боях ветеранов Первой мировой, канонада напоминала «ураганный огонь 1917–1918 гг.». Так или иначе, германский танковый корпус оставался скованным боями под Ельней, в то время как на внешнем фронте полуокружения 16-й и 20-й армий под Смоленском разворачивались весьма драматичные события.

12 июля командование Западного фронта, стремясь использовать пассивность противника на Бобруйском направлении и ослабление его фланга за счет переброски части сил на Могилевско-Смоленское направление, решило нанести контрудар. 21-я армия получила приказ перейти в наступление, с тем чтобы выходом на коммуникации противника сорвать его наступление на Могилевском направлении. Также 21-я армия получила задачу наступлением частью сил на Комаричи, Быхов. В директиве командующего Западным фронтом Тимошенко задачи и наряд сил для этого наступления были описаны следующим образом:

«21 армии перейти в наступление силами 63 ск (61, 167 и 154 сд) с 42 и 503 ап, 696 гап, 13 сад с фронта Рогачев, Жлобин в направлении Бобруйск и 232 сд на Шацилки, Паричи с задачей овладеть гор. Бобруйск и районом Паричи. Одновременно наступлением 102 и 187 сд из района Таймоново, Шапчицы в направлении Комаричи, Быхов уничтожить группировку противника, действующую в Быховском направлении»[303].

К моменту, когда 63-й стрелковый корпус генерала Л.Г. Петровского занял оборону вдоль Днепра в последние дни июня 1941 г., протяженность его фронта обороны составляла свыше 70 км вместо уставных 16–24 км. Прочность его обороны была вскоре проверена атакой XXIV моторизованного корпуса. В середине дня 5 июля после артиллерийского обстрела и ударов авиации немцы форсировали Днепр северо-восточнее Рогачева, в районе деревни Зборово. Это было очень удобное место у излучины реки, которая далеко вдается на север. Петровский сразу же организовал контратаку, но плацдарм был вскоре эвакуирован — соединения XXIV корпуса отправились выше по течению Днепра. Что было главным, смена планов командования или энергичная контратака советских частей, сейчас уже сказать сложно. Также именно 63-й корпус проводил «жлобинскую операцию», о которой уже рассказывалось выше. После этих двух эпизодов на какое-то время боевые действия на этом участке фронта замерли.

63-й стрелковый корпус начал наступление в 18.00 13 июля и медленно продвигался на запад. Глубокой ночью 13 июля через Днепр тихо переправились группы разведчиков соединений корпуса Л.Г. Петровского. В это же время полки первого эшелона дивизий подтягивались и скрытно располагались на восточном берегу, готовя различные средства переправы: рыбацкие лодки, сплавной лес и плоты. Штатных переправочных средств в 21-й армии в тот период не было. В районе Жлобина для переправы через Днепр удалось восстановить взорванный ранее пролет железнодорожного моста. «Черный корпус», как позднее назвали корпус Петровского немцы, снялся с позиций на широком фронте и собрался компактной группой, нацеленной на Жлобин. Он словно сжался в кулак и пошел вперед. Уже 14 июля Жлобин был взят. Наступление 21-й армии произвело неизгладимое впечатление на командующего 2-й танковой группой Г. Гудериана. Он в своих воспоминаниях назвал его «наступлением Тимошенко» и насчитал в составе атаковавших его советских войск 20 дивизий — почти столько же, сколько было во всем первом эшелоне всего Западного фронта. Командующий группой армий «Центр» отреагировал на начало наступления «черного корпуса» 15 июля 1941 г. записью следующего содержания: «Русские начинают наглеть на южном крыле 2-й армии. Они атакуют около Рогачева и Жлобина».

К исходу дня 14 июля 63-й стрелковый корпус продвинулся далеко вперед и вышел в район в 25–40 км южнее и юго-западнее Бобруйска, непосредственно угрожая коммуникациям немецких войск на Могилевском направлении. Относительно развития наступления 21-й армии в журнале боевых действий фронта 14 июля указывалось: «Противник, оказывая слабое сопротивление, отходит». Это утверждение сменяется на «упорное сопротивление противника» только 16 июля. В свою очередь, в итоговом донесении группы армий «Центр» за 17 июля о контрударе 21-й армии было сказано: «LIII АК был атакован превосходящими силами противника и вынужден перейти к обороне». А также: «На участке XXXXIII АК противник крупными силами атаковал вдоль дороги Паричи, Бобруйск 134-ю пехотную дивизию».

С точки зрения советской стратегии в целом это было даже на руку. Вместо того чтобы просто продефилировать на восток мимо занявших оборону на Днепре соединений 21-й армии, немцы были вынуждены вести с ними напряженные оборонительные бои. Однако для 63-го корпуса столкновение с противником также означало невыполнение поставленных перед ним командованием задач. Корпус Петровского столкнулся с упорным сопротивлением со стороны частей LIII армейского корпуса 2-й армии.

Обычно это контрнаступление связывают с 63-м корпусом, но в действительности в нем участвовали и 66-й корпус, и 67-й корпус 21-й армии. 232-я стрелковая дивизия 66-го стрелкового корпуса 13 июля начала наступление на Паричи, Бобруйск. К исходу 14 июля передовыми подразделениями она вышла в район 25–40 км южнее и юго-западнее Бобруйска. Развить свое наступление 232-й дивизии не удалось, так как уже 16 июля с запада начали подходить пехотные соединения немецкого XXXXIII армейского корпуса. Под натиском 134-й пехотной дивизии, наступающей от Бобруйска, и угрожающих действий 131-й пехотной дивизии на Паричи 232-я дивизия была принуждена к отходу.

17 июля последовали первые сильные контратаки со стороны немецких пехотных частей. На следующий день передовые соединения 21-й армии продолжили попытки развить первоначальный успех в направлении Бобруйска. Однако под ударами противника они вскоре были вынуждены перейти к обороне. К 20 июля 21-я армия продолжала вести упорные бои с подходившими частями двух армейских корпусов противника. От попыток наступать на Бобруйск пришлось отказаться, и все усилия были направлены на удержание занятых рубежей. В последующие дни под угрозой полного окружения сильно поредевшие части 63-го корпуса и действовавших совместно с ним дивизий отошли к реке Днепр на участке от Жлобина до Рогачева.

Потери 21-й армии в период с 11 по 20 июля 1941 г. составили 5801 человек, в том числе 989 человек убитыми и 2280 пропавшими без вести[304]. Как мы видим, потери корпуса Петровского в сравнительно успешных наступательных боях были умеренными. По крайней мере потери нескольких дивизий оказываются лишь вдвое больше, чем потери одной 117-й стрелковой дивизии в жлобинской операции двумя неделями ранее.

Действия 21-й армии могли бы быть более эффективными, если бы был грамотнее использован 25-й мехкорпус С.М. Кривошеина или одна из его дивизий. Например, 50-я танковая дивизия на 8.00 16 июля насчитывала 57 танков Т-34 и 50 танков Т-26, мотострелковый полк, зенитный дивизион (12 орудий) и гаубичный полк (18 орудий). Однако по «доброй» традиции мотострелковый и артиллерийский полки были у нее изъяты и переданы 219-й моторизованной дивизии.

Вместо использования в качестве полноценного подвижного соединения дивизия была растащена на небольшие группы танков, которые использовались для… разведки.

Так, 16 и 17 июля была отправлена группа из 3 Т-34 на Пропойск, был потерян один танк.

18 июля была отправлена разведгруппа в составе 11 танков Т-34 на Вовки, не вернулись 4 танка (из них 3 застряли в болоте). В тот же день еще 6 танков Т-34 отправились в разведку в район Машевская Слобода. Три танка подорвались на минах.

19 июля для уничтожения противника в районе Смолица и разведки на Быхов была выслана танковая группа в составе сразу 20 танков Т-34 под командованием командира 50-й танковой дивизии. Из состава этой группы не вернулось 9 танков.

В итоге нескольких подобного рода вылазок было потеряно безвозвратно 14 Т-34 и 18 Т-26. Так в разрозненных атаках на разных направлениях растрачивалось самостоятельное соединение, которое могло стать лидером наступления того же 63-го корпуса Петровского.

25 июля 21-я армия, как и ее сосед на севере — 13-я армия, — были переданы из состава Западного фронта во вновь созданный Ставкой Центральный фронт. Потери 21-й армии в период с 21 по 31 июля 1941 г. составили уже 14 504 человека, в том числе 2356 человек убитыми и 2767 пропавшими без вести[305]. Неясно, какая часть этих потерь была понесена в процессе отхода после контрудара.

Располагавшийся на Днепре город Могилев в начале июля 1941 г. стал одной из позиций, занимаемых прибывающими из внутренних округов войсками. В районе Могилева на восточном берегу Днепра занял оборону 61-й стрелковый корпус (53, 172 и 110-я дивизии) 20-й армии. У города Могилева был оборудован тет-де-пон на западном берегу реки. Однако вскоре 61-й корпус был передан «объединителю осколков» — 13-й армии.

Уже 3 июля на дальние подступы к Могилеву вышли передовые и разведывательные отряды немцев. Вскоре город попал в поле зрения командования группы армий. В оперативной сводке группы армий «Центр» за 11 июля говорилось:

«[4-я танковая] армия, захватив 11.7 ряд новых плацдармов по р. Днепр на участке Могилев, Орша и расширив плацдарм Стар. Быхов (Быхов), Дашковка, создала предпосылку для предусмотренного наступления в направлении Ельня. Пока трудно предвидеть, будет ли это наступление предпринято из района Могилев через Рясна на Ельня или же из района Шклов, Копысь через Горки»[306].

Сообразно этим размышлениям были предприняты конкретные шаги для выбора одного из этих вариантов. На Могилев была развернута 3-я танковая дивизия XXIV корпуса. Уже 11 июля она была в 20 км к юго-западу от Могилева. Утром 12 июля дивизия была на западной окраине города. Традиционно атаку танков предварял мощный удар авиации.

Как вспоминал полковник в отставке Хорст Зобель, служивший в июле 1941 г. в 3-й танковой дивизии, далее произошло следующее:

«3-я танковая дивизия начала атаку против Могилева двумя боевыми группами. Правая боевая группа несколько продвинулась вперед, но затем атака была остановлена из-за сильного сопротивления противника. Левая группа немедленно пришла к катастрофе. Пехота на мотоциклах, которая должна была сопровождать танки, завязла в глубоком песке и не вышла на линию атаки. Командир танковой роты начал атаку без поддержки пехоты. Направление атаки, однако, было полигоном гарнизона Могилева, где были установлены мины и вырыты окопы. Танки напоролись на минное поле, и в этот момент по ним открыли огонь артиллерия и противотанковые пушки. В результате атака провалилась. Командир роты был убит, и 11 из 13 наших танков было потеряно»[307].

Наступление 3-й танковой дивизии на Могилев было остановлено. Зобель также заметил: «Противник оказался намного сильнее, чем ожидалось». Это был один из первых успехов советских войск. В Могилев по этому случаю прибыли корреспонденты центральных газет. Они собственными глазами увидели подбитые танки врага. Снимок кладбища немецкой техники был позднее помещен в «Известиях».

Очередной раунд борьбы за Могилев состоялся с началом немецкого наступления через Днепр. Форсировав Днепр, части XXIV и XXXXVI моторизованных корпусов Гудериана, обойдя Могилев с двух сторон (XXXXVI корпус — севернее, XXIV корпус — южнее города), соединились в городе Чаусы. Тем самым было замкнуто кольцо окружения вокруг оборонявшейся в районе Могилева группировки советских войск.

К 18 июля 1941 г. на подступах к Могилеву выросла система круговой обороны. Как это обычно случалось во времена разгромов и отступлений, оборону города составляли разрозненные и разнородные части и соединения. Ядром обороны была 172-я стрелковая дивизия генерал-майора М.Т. Романова. Помимо нее в Могилеве оборонялись части 110-й и 161-й стрелковых дивизий, а также остатки 20-го механизированного корпуса. Организационно они входили в 61-й стрелковый корпус 13-й армии. Назвать численность гарнизона города ввиду утраты многих документов сейчас довольно сложно. Данные о численности 172-й и 161-й дивизий в донесении Западного фронта о боевом и численном составе за 10 июля 1941 г. попросту отсутствуют. Можно осторожно оценить их численность в 6—10 тыс. человек. 110-я дивизия насчитывала на ту же дату всего 2478 человек[308].

На уровне бытовой логики может возникнуть мысль: «А зачем немцам было его штурмовать? Достаточно было обложить со всех сторон, и защитники сами бы сдались…» Однако вариант «обложить Могилев войсками и ждать у моря погоды» немцев совершенно не устраивал.

В отчете немецкого VII корпуса указывались следующие побудительные мотивы этого решения германского командования: «Штурм становится все более необходимым, поскольку сконцентрированные на плацдарме силы противника представляют собой серьезную угрозу в тылу армии, дают прикрытие с фронта находящимся восточнее Днепра силам противника для ударов на север и юг по флангам XII и IX АК и, наконец, перекрывают важную линию коммуникаций»[309].

Одним словом, Могилев в 1941 г. был классическим «фестунгом», характерным для немецкой стратегии 1944–1945 гг. Оборона этого города лишала немцев крупного узла коммуникаций. В свою очередь, штурм города означал задержку с продвижением вперед, на соединение с танковыми группами, пехоты армейских корпусов.

Наступление двух немецких дивизий на Могилев началось в 14.00 20 июля. Уже первый день боев показал, что кавалерийским наскоком взять Могилев не получится. В отчете VII корпуса по штурму Могилева говорилось: «В течение дня становится ясно, насколько сильную позицию представляет собой могилевский плацдарм. Дивизии обнаружили перед собой мастерски отстроенные полевые укрепления, великолепно замаскированные, глубоко эшелонированные, с искусным использованием всех возможностей организации фланкирующего огня»[310].

Успешный кавалерийский наскок был для немцев, конечно же, гораздо предпочтительнее. Быстрое продвижение вперед за прорвавшимися в глубину советской территории танковыми и моторизованными дивизиями отнюдь не обеспечивало устойчивого снабжения. В отчете VII корпуса указывалось: «Положение с боеприпасами напряженное, армия не может организовать достаточное снабжение. Этот факт не позволяет ожидать быстрого успеха в боях за укрепленный плацдарм».

Тем более напряженным было положение с боеприпасами по другую сторону фронта — у гарнизона осажденной крепости. К чести командования Западного фронта необходимо сказать, что оно приложило определенные усилия для снабжения окруженного гарнизона Могилева по воздуху. Подходящего аэродрома в расположении окруженных соединений не было, и основным видом снабжения стал сброс парашютных контейнеров. Этот метод был освоен еще в Финскую войну. Разумеется, не обходилось без обычных для таких случаев инцидентов: часть парашютов относило в расположение противника, а иногда снаряды, доставленные с таким трудом, оказывались не тех калибров.

А.И. Еременко приводит слова комиссара оборонявшей Могилев стрелковой дивизии о снабжении по воздуху: «Это была не только большая материальная, но и моральная поддержка. Воины дивизии чувствовали неразрывную связь со всем народом, воочию убеждались, что командование фронта и Верховное Главнокомандование, несмотря на сложность общей обстановки, не забывали о защитниках Могилева».

Тем временем ряды штурмующих Могилев соединений пополнились. Во-первых, VII корпусу была передана 15-я пехотная дивизия из резерва ОКВ. Однако немедленно вступить в бой она не могла. Во-вторых, соседний XIII корпус направил к Могилеву 78-ю пехотную дивизию. Это соединение вступает в бой уже 22 июля.

22 июля советские позиции под Могилевом оказываются атакованы с юга (78 пд), с юго-запада и запада (23 пд) и блокированы с севера (7 пд). Атака на готовившиеся уже много дней западные бастионы Могилева оказываются безуспешными. Однако, наступая вдоль берега Днепра, немцы прорываются к мосту через реку в районе Луполово.

День 23 июля начинается с успеха: 78-я пехотная дивизия успешно атакует советские части на южном берегу Днепра, к юго-востоку от Могилева. Немцами было заявлено о захвате 5 тыс. пленных. Также 23 июля в распоряжение VII корпуса наконец-то прибывает из резерва ОКВ 15-я пехотная дивизия. Она должна была атаковать советские позиции на подступах к Могилеву с запада, вдоль шоссе. Называя вещи своими именами — таранить наиболее прочную советскую оборону. Однако дивизия прибывает только вечером и успевает лишь сбить охранение и выйти к главной полосе обороны. Тем временем батальон из 23-й пехотной дивизии пытается прорваться в город с юга, через мост. «Внезапный мощный обстрел с высокого, имеющего террасы северного берега останавливает наступление. Командир батальона майор Хенниг погибает». Попытка взять город с тыла терпит неудачу. Требуется взлом оборонительных позиций к западу от города грубой силой.

24 июля наконец следует атака грубой силой на советские позиции к западу от города, на правом берегу Днепра. Свежая 15-я пехотная дивизия совместно с 23-й дивизией постепенно их прогрызает и прорывается на окраины Могилева. Здесь советские части пытаются выстроить новую линию обороны. Немцы входят в город с запада и севера и начинают его штурм. Однако решительного результата добиться им все еще не удается. Как указывается в отчете VII корпуса, «зачистка города штурмовыми группами, в составе которых действуют все огнеметчики корпуса, не приносит ожидаемого успеха. 15-я пд вынуждена возобновить планомерное наступление, назначенное сначала на вторую половину дня 25 июля, а после задержек в подготовке — на утро 26.7».

В ночь на 26 июля командир 172-й дивизии собрал совещание в штабе дивизии в помещении городской школы № 11 по ул. Менжинского. Ничего утешительного он своим подчиненным сказать не мог. В городе накопилось до 4 тыс. раненых, боеприпасы фактически кончились, продовольствие на исходе. Далее генерал Романов предложил высказаться. Первым взял слово командир 388-го стрелкового полка Кутепов. Он выступил за прорыв. Остальные командиры поддержали Кутепова.

Константин Симонов был одним из тех, кто успел увидеть героев Могилева. Писателю довелось многое увидеть на войне, однако именно этот эпизод ему запомнился. Он позднее писал: «Недолгая встреча с Кутеповым для меня была одной из самых значительных за годы войны. В моей памяти Кутепов — человек, который, останься он жив там, под Могилевом, был бы способен потом на очень многое». К сожалению, это можно сказать про очень многих погибших и попавших в плен в 1941 г. командиров и командующих Красной армии. Среди них было немало незаурядных личностей. Семен Федорович Кутепов был командиром 388-го стрелкового полка 172-й дивизии. Того самого, который оборонялся на плацдарме на западном берегу Днепра. Симонов поясняет причину своей привязанности к тем событиям так: «Тогда, в 1941 году, на меня произвела сильное впечатление решимость Кутепова стоять насмерть на тех позициях, которые занял и укрепил, стоять, что бы там ни происходило слева и справа от него».

Однако после недели боев возможности сопротивления уже были исчерпаны. На совещании в опустевшей школе было принято решение прорываться. Части, оборонявшиеся на левом берегу Днепра, должны были пробиваться в северном направлении. Частям, оборонявшимся на правом берегу Днепра (ими как раз командовал Кутепов), было приказано прорываться на юго-запад, а затем идти вдоль Днепра, форсировать его и далее двигаться на восток, на соединение со своими войсками.

Прорыв начался в полночь, под проливным дождем. В условиях плотного кольца немецкой пехоты вокруг города прорыв был делом почти безнадежным. Однако нескольким отрядам все же удалось прорваться. Генерал-майор М.Т. Романов, по имеющимся данным, попал в плен, бежал, позднее был схвачен и повешен уже как командир партизанского отряда.

По итогам боев за Могилев в отчете VII корпуса были сделаны следующие выводы:

«Штурм укрепленного плацдарма Могилев представлял собой семидневную самостоятельную операцию против прекрасной долговременной оборонительной позиции, защищаемой фанатичным противником. Русские держались до последнего. Они были совершенно нечувствительны к происходившему у них на флангах и в тылу. За каждую стрелковую ячейку, пулеметное или орудийное гнездо, каждый дом приходилось вести бои»[311].

Также высоко была оценена деятельность советской артиллерии: «Несмотря на применение разведывательных частей, воздухоплавателей и разведывательной авиации, так и не удалось заставить замолчать русскую артиллерию». Это также является косвенным свидетельством относительно успешного снабжения гарнизона боеприпасами по воздуху.

Результаты штурма в числовом выражении были следующими:

«…корпус мог записать в свой актив 35 000 пленных и трофеи: 294 орудия, 127 противотанковых орудий, 45 танков и бронемашин, 1348 пулеметов, 40 счетверенных пулеметов, 1640 автомобилей, 59 тягачей, 33 самолета, 765 повозок, 2242 лошади, 38 полевых кухонь»[312]. Собственные потери VII корпуса составили 3765 человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести.

Однако главным итогом семидневного сражения за Могилев было исключение VII армейского корпуса из боев за Смоленск. Вместо того чтобы форсированным маршем двигаться вперед и сменять подвижные соединения XXXXVI или XXXXVII корпусов на захваченных ими позициях, немецкая пехота билась за город довольно далеко в тылу группы армий «Центр». Если бы состоялась смена подвижных частей под Смоленском или Ельней, они могли прорваться в район Дорогобужа или Ярцево и соединиться с 3-й танковой группой Гота. Соответственно точка в боях за Смоленск была бы поставлена намного раньше, чем это произошло в реальности.

К сожалению, в Красной армии в 1941 г. стратегия «фестунгов» (крепостей) не была доведена до логического завершения. Двойственность отношения к окруженным городам выражалась в подходе к оценке действий людей, их защищавших. Бывший начальник оперативного отдела 13-й армии С.П.Иванов вспоминал: «…принятое генералами Ф.А. Бакуниным и М.Т. Романовым единственно правильное решение о выходе из окружения, когда возможности обороны были исчерпаны, так и не получило одобрения главного командования Западного направления и Ставки. «После выхода из окружения, — рассказывал мне позже генерал Бакунин, — я был вызван в Москву, в кадры, где выслушал от генерала А.Д. Румянцева несправедливые попреки о якобы преждевременной сдаче Могилева. Невзирая на это, я доложил ему об особо отличившихся и пытался передать их список. Но получил на это однозначный ответ: «Окруженцев не награждаем…»[313]. Такой подход был, конечно же, несправедлив. Даже в окружении солдаты и командиры решали задачу воздействия на противника, разрушения его планов и нанесения ему максимально возможных потерь.

В конце второй декады июля обстановку на Западном фронте можно было бы назвать близкой к катастрофической. Немецкие моторизованные части ворвались в Смоленск, перерезали дорогу Смоленск — Москва, затем перехватили железнодорожную ветку, идущую на Смоленск через Ельню. Выбор возможных вариантов действий был небогат. Подтягивание войск в район, где могли сомкнуться немецкие танковые «клещи» за спиной 16-й и 20-й армий, не решало проблему радикально. Сосредоточение усилий на недопущении смыкания «клещей» оборонительными средствами, во-первых, требовало времени на перевозку войск, а во-вторых, грозило постепенным разгромом и обходом этих войск. За примерами далеко ходить не надо было — перед глазами были безуспешные с точки зрения оперативного результата действия 44-го и 2-го стрелковых корпусов под Минском в конце июня 1941 г. Следующим шагом немцев был бы аналогичный по форме и сути удар по свежесформированным войскам Фронта резервных армий.

Нужно было радикальное решение проблемы, и оно вскоре было предложено. Идея провести крупное контрнаступление появилась вскоре после того, как немцы ворвались в Смоленск. Уже 19 июля начальник Генерального штаба Красной армии Г.К. Жуков отдает директиву о сосредоточении войск фронта резервных армий «для проведения операции по окружению противника в районе г. Смоленск…».

Сохранилась запись переговоры Сталина с главнокомандующим войск Западного направления Тимошенко. 20 июля 1941 г. Сталин озвучил следующую идею:

«Вы до сих пор обычно подкидывали на помощь фронту по две, по три дивизии, и из этого понятно ничего существенного не получалось. Не пора ли отказаться от подобной тактики и начать создавать кулаки в семь-восемь дивизий с кавалерией на флангах. Избрать направление и заставить противника перестроить свои ряды по воле нашего командования. Вот, например нельзя ли [в группе] из трех дивизий Хоменко, трех дивизий орловских, одной танковой дивизии, которая уже дерется под Ярцево, и одной мотодивизии добавить, может, еще две-три дивизии из резервной армии, прибавить, сюда кавалерию и нацелить всю эту группу на район Смоленска, чтобы разбить и вышибить противника из этого района, отогнав его за Оршу. Я думаю, что пришло время перейти нам от крохоборства к действиям большим группами»[314].

Тимошенко поддержал эту идею, хотя в тот момент он явно находился под впечатлением от потери Ельни в предыдущий день. Поэтому он выдвинул предложение сконцентрировать усилия именно на этом направлении: «Все-таки главная группа танков — на Ельню».

На следующий день последовал разговор Тимошенко с Жуковым, на котором обсуждались детали предстоящего контрнаступления. Начальник Генерального штаба потребовал обеспечить взаимодействие групп с авиацией, как ударной, так и истребительной. В ответ Тимошенко прямо сказал, что авиации у него «крайне недостаточно, если не сказать больше». Эта жалоба была принята к сведению, и группам позднее были приданы авиачасти из резерва командующего ВВС КА. Также неизбежно встал вопрос об усилении оперативных групп бронетехникой. Поздней ночью, в 2.35, 21 июля последовала директива Генерального штаба № 00455 за подписью Г.К. Жукова, в которой указывалось:

«В целях усиления стрелковых дивизий, назначенных для операции, Народный комиссар обороны приказал выделить в каждую дивизию генерал-майора тов. Хоменко и генерал-лейтенанта тов. Калинина по одному танковому батальону в составе 21 танка, из коих — 10 танков Т-34 и 11 танков БТ или Т-26 пушечных. Всего выделить 60 танков Т-34 и 66 танков БТ или Т-26. В группу генерал-лейтенанта тов. Качалова выделить 104-ю танковую дивизию в полном составе» [315].

Обстановка к двадцатым числам июля 1941 г. под Смоленском в чем-то напоминала ситуацию в начале того же месяца. Немецкие танковые группы прорвались довольно далеко вперед от рубежа Днепра и вели боевые действия в отрыве от пехотных соединений 9-й и 2-й армий. Соответственно было создано несколько оперативных групп, задачей-максимум для которых был разгром этих вырвавшихся вперед мехсоединений противника. Это позволило бы 16-й и 20-й армиям избежать наметившегося окружения в районе Смоленска.

По итогам переговоров и обсуждения ситуации начали формироваться контуры операции «по окружению противника в районе г. Смоленск». О том, что работа велась и в штабе Западного направления, и в Генштабе, говорит процесс формирования оперативных групп и задач им. В штабе Западного направления появляется приказ войскам № 0076, в котором ставились наступательные задачи трем группам: Хоменко[316], Рокоссовского[317] и Качалова[318].

Однако Жуков решил создать еще одну группу и приказ № 0076 был откорректирован. Была создана группа Калинина путем изъятия 166-й стрелковой дивизии из группы Хоменко, а также 91-й и 89-й стрелковых дивизий из группы Рокоссовского. Задачей группы было наступление на Духовщину. К слову сказать, про эту группу достоверно известно, что она получила обещанные танки. 166-я и 91-я дивизии получили по 10 Т-34 и 11 Т-26, а 89-я дивизия — 10 Т-34 и 11 БТ. Танки были изъяты из 102-й танковой дивизии. Каждому батальону был дан транспорт, горючее, боеприпасы, запчасти, а также по трактору «Коминтерн» и бронеавтомобилю БА-20.

Выдвижение группы генерала Хоменко из района Белого на Духовщину создавало большую угрозу левому флангу войск противника, упорно стремившихся окружить и уничтожить войска 20-й и 16-й армий. Южнее группы генерала Хоменко выдвигалась на рубеж р. Вопь группа генерала Калинина (19 А). Это выдвижение еще больше усиливало угрозу левому флангу 3-й танковой группы Гота. Соединения танковой группы на тот момент выстроились по широкой дуге фронтом на восток, северо-восток и даже север, растянувшись на широком фронте. Замысел советского командования был простым и логичным: группами генералов Хоменко, Калинина и Рокоссовского нанести концентрический удар по вражеской группировке в районе Духовщины (т. е. группе Гота), уничтожить противника и овладеть узлом дорог.

Сосредоточившись к исходу 23 июля в исходное положение, войска группы генерала Хоменко утром 24 июля перешли в наступление. В вечерней сводке группы армий «Центр» за 24 июля отмечалось: «В районе Белый и южнее противник силой от двух до трех дивизий продвигался сегодня утром широким фронтом к рубежам Кпырьевщина, Ляпкино»[319].

Надо сказать, что обсуждение вопроса поддержки с воздуха в штабе командования Западного направления и в Генштабе все же имело некоторые практические последствия. Некоторую поддержку с воздуха наступающие группы, в частности группа Хоменко, получили. В отчете отдела 1с (разведки) LVII моторизованного корпуса указывалось:

«Начиная с 22 июля становится заметным сохраняющееся все эти дни весьма ощутимое превосходство русской авиации. В ходе непрерывных ударов русские самолеты сбрасывают на дороги, по которым движутся части корпуса, бомбы всех калибров. Удары с бреющего полета направлены против колонн, позиций пехоты и артиллерии; даже отдельные автомобили атаковываются. Это превосходство обусловлено тем, что основные усилия VIII авиакорпуса в эти дни сосредоточены в полосе XXXIX АК»[320].

24 и 25 июля развернулись упорные бои войск группы Хоменко с 18-й моторизованной дивизией группы Гота. Особенно ожесточенные бои шли за деревню Черный Ручей, которая несколько раз переходила из рук в руки. Находясь на шоссейной дороге Белый — Духовщина, Черный Ручей имел большое значение в глазах обеих сторон. Владея им, немцы могли нанести удар на Белый вдоль хорошей дороги. Именно поэтому они упорно цеплялись за него и стремились удержать во что бы то ни стало. Соответственно советское командование стремилось захватить эту же дорогу для наступления на Духовщину. Собственно, сам Черный Ручей штурмовала 250-я стрелковая дивизия. Основная трудность заключалась в том, что дорога Духовщина — Белый в этом месте проходила через обширное болото Свитский Мох. По обе стороны от Черного Ручья простиралась болотистая местность, ни о каких тактических охватах и обходах не могло быть и речи. Не помог даже приданный 250-й стрелковой дивизии корпусной артполк.

В сложившихся обстоятельствах группе Хоменко пришлось проводить широкий маневр по проселочным дорогам, обходя своим левым флангом болото Свитский Мох. Обходной маневр осуществлялся силами 242-й и 251-й стрелковых дивизий. К 28 июня 242-я стрелковая дивизия вышла на берег реки Осотни, однако форсировать ее с ходу не смогла. На боевые порядки дивизии обрушилась немецкая авиация. Наступление соседней 251-й дивизии было вообще остановлено массированными авианалетами.

26 июля в группу Хоменко была передана 107-я танковая дивизия. В этот день она уже участвовала в бою. Как докладывал в ГАБТУ помощник командующего Западным фронтом по автобронетанковым войскам A.B. Борзиков, из 210 танков 107-й танковой дивизии в строю на 28 июля оставалось около 80 машин, еще 30 было в ремонте. По оценке Борзикова, «80% потерь от авиации, из потерь 65% сгорело». Такой высокий процент потерь от авиации вызывает некоторые сомнения. Однако 107-я танковая дивизия в прошлом была 69-й моторизованной дивизией из Благовещенска, оснащенной БТ и Т-26. Большие потери этих танков сомнений и удивления не вызывают. Возможно, какая-то часть из них была действительно потеряна от ударов с воздуха.

Один из офицеров 107-й дивизии писал о методах борьбы немцев с танками КВ в этих боях: «Фашисты, допуская наши танки на дистанции 100–150 метров, расстреливают в упор из пушек калибра 152 мм, используя термические снаряды, которые плавят металл порядка 50–90 мм»[321]. Скорее всего, речь идет о кумулятивных снарядах.

Немцам достаточно быстро стало понятно, что им противостоят свежие части. В отчете отдела 1c (разведка) LVII моторизованного корпуса указывалось: «Как показывают пленные при допросах переводчиками дивизий и корпуса, в большинстве случаев новые появившиеся на фронте дивизии — это недавно сформированные части. Время формирования у всех около 1 июля. Личный состав: по большей части не служившие и совсем быстро, иногда в течение всего нескольких дней обученные. Вооружение в общем полноценное. Все пленные говорят: плохое настроение, плохое снабжение, нечего курить. 242-я дивизия сформирована из московских промышленных рабочих»[322].

К 30 июля 242-я и 251-я стрелковые дивизии форсировали р. Осотню и развивали наступление с захваченных плацдармов. 107-я танковая дивизия смогла даже прорываться до рубежа следующей водной преграды — р. Вотря. Однако для завершения обходного маневра требовалось пройти еще несколько километров. 31 июля 250-я стрелковая дивизия все еще продолжала безуспешно атаковать Черный Ручей. Своевременно обойти болото Свитский Мох и завладеть участком дороги Белый — Духовщина группа Хоменко не смогла.

Группа Калинина перешла в наступление уже вечером 23 июля. Ближайшей задачей группы было окружение противника между реками Вопь и Царевич. Задача, надо сказать, была не из легких. Нужно было преодолеть серьезную водную преграду — р. Вопь, протекавшую в сильно заболоченной местности. Западный берег реки к тому же был выше, чем восточный. Однако вечерняя атака оказалась успешной. В 21.00 части 91-й стрелковой дивизии форсировали Вопь. Утром 24 июля к наступлению присоединились 89-я и 166-я стрелковые дивизии группы Калинина.

Однако быстрого наступления не получилось. В донесении группы армий «Центр» за 24 июля отмечалось: «На восточном участке XXXIX АК противник был отбит при поддержке авиации и отброшен контратаками на восток»[323]. Также негативно на действах группы Калинина сказалась пассивность соседа — группы Рокоссовского. Последняя в наступление не переходила, а, напротив, отражала попытки форсировать Вопь в направлении с запада на восток. 25 и 26 июля войска группы Калинина готовились возобновить наступление и 27 июля вновь атаковали. Однако продвижение составило всего около 1,5 км. Фактически обе группы добились лишь небольших вклинений в немецкую оборону.

Атаки позиций немецких механизированных частей и соединений под ударами с воздуха обернулись достаточно тяжелыми потерями. 30-я армия (фактически группа Хоменко) потеряла с 21 по 31 июля 18 018 человек, в том числе 1397 человек убитыми и 2135 пропавшими без вести. 19-я армия (частью которой была группа Калинина) за тот же период потеряла 18 284 человека, в том числе 2117 человек убитыми и 7183 пропавшими без вести[324].

Однако атакованная 3-я танковая группа была вынуждена перейти к обороне и не располагала возможностью закрыть брешь в смоленском «котле» южнее автострады Минск — Москва. Может возникнуть закономерный вопрос: неужели в многочисленной танковой группе не было ни одного свободного соединения? Попробуем последовательно перебрать дивизии Гота и посмотреть, чем они занимались в критический для сражения за Смоленск период.

7-я танковая дивизия, первой прорвавшаяся к железной дороге и автостраде Смоленск — Москва, не могла продолжить свое наступление дальше и вела оборонительные бои фронтом как на восток, так и на запад. Любое продвижение дальше на юг исключалось, т. к. растяжка занимаемого ею фронта могла привести к катастрофе.

20-я моторизованная дивизия и 12-я танковая дивизия должны были закрывать «котел» с обеих сторон от Демидова и далее к северу.

18-я моторизованная дивизия должна была бросить все свои силы против противника у Белого (т. е. группы Хоменко).

Следовательно, при всем желании Гота закрыть брешь в «котле» даже ценой вторжения в полосу соседней танковой группы он не мог этого сделать. Все имеющиеся силы танковой группы были связаны и поэтому не могли быть использованы. Они должны были вплоть до 25 июля отражать советские атаки на растянутом и, следовательно, неплотном фронте.

Переломить ситуацию в свою пользу удалось только с подходом с запада пехоты армейских корпусов. Только после высвобождения 20-й моторизованной дивизии у Гота появилось свободное соединение для наступательных действий. Она была сменена войсками подошедших V и VIII армейских корпусов и немедленно отправилась в район Ярцево. Ранним утром 26 июля 7-я танковая дивизия еще отражала атаки на своем фронте, а уже через несколько часов получила приказ наступать в направлении Соловьева и захватить переправу через Днепр. 20-я моторизованная дивизия была брошена в атаку вместе с ней по параллельному маршруту. Двум дивизиям была обещана поддержка VIII авиакорпуса. Как вспоминал полковник Рот, служивший в июле 1941 г. в 7-й танковой дивизии, «ранним утром советские самолеты еще контролировали воздушное пространство, но позднее германские истребители были в состоянии господствовать в воздухе». Уже в 10.00 7-я танковая дивизия начала наступления с захвата железнодорожного моста перед станцией Ярцево. Поздним вечером танки дивизии прорвались до Горок, а затем и до Соловьево. Мотопехота вышла к Днепру и разрушила мост. В ночь на 27 июля кольцо окружения 16-й и 20-й армий замкнулось.

Если бы в этот момент с юга в район Соловьево подошли крупные силы группы Гудериана, то в истории двух армий можно было ставить точку. Однако в этот момент 2-я танковая группа была скована боями на широком фронте и не располагала возможностями по активному противодействию попыткам прорыва. 23 июля из района Рославля перешла в наступление группа Качалова[325]. Командир 145-й стрелковой дивизии A.A. Вольхин позднее вспоминал:

«В 18 часов 22 июля было дано указание о подготовке войск к маршу. До начала атаки оставалось 10 часов. Отдельным частям предстояло совершить марш до 40 км, несмотря на это, все части своевременно успели выйти в исходные районы и развернуться для наступления. Противник встретил наше наступление организованным огнем. Части медленно продвигались под сильным артиллерийским и пулеметным огнем»[326].

Под удар группы Качалова первым попал элитный моторизованный полк «Великая Германия». Наступающим советским частям удалось за два дня сломить его сопротивление и отбросить на рубеж р. Стометь. В истории «Великой Германии» несколько раз отмечается, что советское наступление велось при поддержке мощного артиллерийского огня.

В вечерней сводке группы армий «Центр» за 24 июля о начавшемся наступлении группы Качалова было сказано следующее: «На участке 2-й танковой группы в районе Рославля и севернее противник сегодня также активизировался. Здесь наши части танковой группы, введенные в действие на Стомяты по обе стороны дороги Рославль, Смоленск отражают ожесточенные атаки противника, которые ведутся с юга и юго-востока при поддержке крупных сил артиллерии» [327]. По тому же донесению на р. «Стомяты» (р. Стометь) были задействованы ⅔ сил 18-й танковой дивизии и полк «Великая Германия». Группа Качалова фактически занималась тем же, чем и другие группы, сформированные по указаниям Жукова и Тимошенко, — атаковала вырвавшиеся вперед подвижные соединения противника. Для противодействия удару группы Качалова немецким командованием были немедленно приняты меры. Командир IX армейского корпуса Герман Гейер вспоминал:

«24 июля пришли ошеломляющие известия:

Мы будем подчинены 2-й танковой группе. Она находится в очень опасном положении, и мы должны немедленно ей помочь.

Итак:

День отдыха был прерван тревогой. Дивизии двинулись в путь между 3 и 3.30. Я с утра вылетел в полевой штаб 2-й танковой группы, взяв с собой оперативную карту».

Конечно, время реакции пехотных соединений существенно уступало скорости маневра танковых частей. Однако выучка часто помогала немцам в 1941 г. Не стали исключением и боевые действия в районе Рославля. 292-я пехотная дивизия корпуса Гейера, не отдыхая, совершила марш-бросок на 40–50 км.

Удача поначалу способствовала советскому наступлению на этом направлении даже в мелочах. Входившей в составе группы Качалова 104-й танковой дивизии в какой-то мере повезло: на ее участке не было частей, имеющих опыт и средства для противостояния новым советским танкам. Еременко в своих мемуарах приводит воспоминания комиссара дивизии A.C. Давиденко: «…вернулись с поля боя два танка КВ, у которых не было ни одной пробоины, но на одном из них мы насчитали 102 вмятины»[328]. Позднее эти «102 вмятины» пошли гулять по отечественной литературе.

В докладе ГАБТУ КА 104-й дивизии указывалось: «Танки КВ и Т-34 по выходе из боя имеют большое количество следов удара бронебойными снарядами. Сквозного пробивного действия снарядами по броне на указанных машинах не обнаружено. Боевые и технические свойства танков КВ и Т-34, выявленные в процессе боев, оцениваются командованием дивизии высоко»[329]. Перед нами труднообъяснимый феномен, возможно, связанный с нехваткой у немцев соответствующих орудий или боеприпасов к ним.

В отношении БТ и Т-26 никакого феномена не наблюдалось. Они успешно поражались немецкой противотанковой артиллерией и выходили из строя по техническим причинам. Так, из первоначально имевшихся в строю 41 БТ-7М 104-й дивизии к 27 июля были подбиты 9 машин. По более старым машинам ситуация была гораздо хуже: из 15 БТ-5 все вышли из строя из-за поломок, а из 70 Т-26 в строю осталось только 15 машин, причем боевые потери составляли 33 танка. Людские потери 104-й дивизии составляли к 28 июля 150 человек убитыми и ранеными, 145-й и 149-й стрелковых дивизий — соответственно 2141 и 966 человек.

Разреженное построение противника позволило Качалову начать маневр на окружение, охватывавший город Починок. Однако к 26 июля противник, угрожая левому флангу группы с запада, заставил ее оттянуть этот фланг и тем самым задержал обходной маневр. Фактически группа Качалова изначально оказалась между Сциллой и Харибдой. Она атаковала фланг 2-й танковой группы, в то время как ее собственному флангу угрожал XXIV моторизованный корпус группы Гудериана, двигавшийся с запада на Рославль. Кроме того, с запада постепенно подходили пехотные дивизии. Собственно, к Качалову они подтянулись по особому приглашению: в район действий группы быстро подошел поднятый по тревоге IX корпус Гейера. Уже 26 июля 292-я дивизия IX корпуса заняла оборонительные позиции на пути частей Качалова. Вскоре к ней присоединились другие подразделения корпуса. Полк «Великая Германия» был в ночь на 26 июля сменен пехотой, вместо него из состава 2-й танковой группы у железной дороги занял позиции 5-й пулеметный батальон. В результате созданного превосходства в силах к 31 июля противнику удалось остановить продвижение лучше всех стартовавшей группы Качалова.

К концу июля оборонявшимися на участке наступления 104-й танковой дивизии немецкими частями также было найдено противоядие против КВ и Т-34, ранее ощущавших себя королями поля боя. В ранее цитировавшемся докладе по 104-й дивизии было сказано: «На 31 июля техническое состояние танков […] снизилось, так, из 29 танков Т-34, участвующих в бою, 24 танка Т-34 вышли из боя с поврежденными приборами наблюдения и прицельными приспособлениями»[330], т. е. вместо пробивания брони немцы выводили из строя приборы наблюдения. Гейер в своих воспоминаниях цитирует составленное вскоре после этих боев «Описание похода» своего корпуса: «Танки прорывались повсюду, где это было возможно, но их уничтожали огнем противотанковых орудий, штурмовых орудий или другими способами. Вражескую пехоту легко было отбросить назад, однако они, несмотря на большие потери, атаковали снова и снова».

Гейер пишет, что в этих оборонительных боях 263-я пехотная дивизия потеряла 750 человек, 292-я — 300 человек. Это явно оценочные цифры. По подразделениям 2-й танковой группы есть более точные данные. С 20 по 25 июля полк «Великая Германия» потерял 455 человек, а 18-я танковая дивизия — 415 человек. Таким образом, потери немцев в боях с группой Качалова до 1 августа 1941 г. можно оценить примерно в 2 тыс. человек. Потери 28-й армии (которой фактически являлась группа Качалова) в период с 21 по 31 июля составили 7903 человека, в том числе 1128 человек убитыми и 1570 пропавшими без вести[331]. Как мы видим, с выходом на позиции перед группой Качалова немецкой пехоты потери группы резко возросли.

С 1 августа войска группы Качалова, охватываемые противником с обоих флангов, начали отходить на юг и юго-запад. Задуманное Жуковым, Шапошниковым и Тимошенко контрнаступление не достигло поставленных целей. Были лишь нарушены планы противника. Подвижные соединения двух танковых групп оказались скованы боями и не могли осуществить полноценное окружение войск 16-й и 20-й армий под Смоленском.

Забегая немного вперед, следует сказать несколько слов о дальнейшей судьбе группы Качалова. Наступавшие на Рославль VII армейский и XXIV танковый корпуса вышли в тыл 28-й армии. Совместными усилиями пехоты IX и VII корпусов, а также танков 4-й танковой дивизии три дивизии группы Качалова были окружены. Окруженные части прорывались на восток, через деревню Старинка.

А. И. Еременко в своих мемуарах привел свидетельство командира 149-й стрелковой дивизии Ф.Д. Захарова: «4 августа авангард головного полка полковника Пилинога завязал бой за д. Старинка. Противник оказывал сильное сопротивление. Вскоре на мой наблюдательный пункт прибыл командующий 28-й армией генерал-лейтенант В.Я. Качалов и член Военного совета. Я доложил обстановку и о разведанном обходном пути севернее Старинки. Командарм приказал вызвать командира полка полковника Пилинога и приказал повторить атаку и захватить Старинку. В 13.00 полк при поддержке артиллерийского огня двух артполков перешел в атаку, но и на этот раз наступление полка не привело к решительному успеху. В 15.00 командарм приказал водителю танка: «Вперед!» Танк командующего и броневик адъютанта пошли в направлении Старинки. Танк пошел в цепь полка и скрылся в лощине перед д. Старинка»[332].

Это был последний раз, когда В.Я. Качалова видели живым. Жители деревни Старинка позднее рассказывали: «…в одном из подбитых танков находился генерал Качалов, которого после боя уже мертвым вынесли из машины». Гибель В.Я. Качалова также была подтверждена данными противника. В обзоре IX армейского корпуса, захваченном советскими войсками, было указано: «К этому моменту пал командующий 28-й армией Качалов со своим штабом. Вместе с танковой группой он пытался прорваться через деревню Старинка, но в конце концов был задержан и не прошел».

Тем не менее, в приказе № 270 генерал Качалов был объявлен добровольно сдавшимся немцам предателем. Он был реабилитирован только в 1953 г.

Все более активное вступление в бой подтянувшихся с запада пехотных дивизий оказывало влияние на все направления. Буквально через день после замыкания кольца окружения за спиной 16-й и 20-й армий, 28 июля, был оставлен Смоленск. 31 июля в докладе Ставке комфронта Тимошенко описывал обстоятельства и причины отхода из Смоленска следующим образом:

«20 армия, ведя напряженные бои, отходила под сильным давлением противника на восток севернее Смоленска. 28.7 левофланговая 73 сд 20 армии, отходя, открыла правый фланг и тыл 152 сд 16 армии, ведущей бой в северной части Смоленска. 152 сд, наблюдая отход 73 сд и находясь, по донесению Лукина, под сильным огневым воздействием противника и ударом его по флангу и тылу, по распоряжению командира 152 сд начала отход на восток от Смоленска. За 152 сд отошла и 129 сд с северо-восточной части Смоленска»[333].

На следующий день после потери Смоленска первой реакцией маршала Тимошенко был приказ на восстановление утраченных позиций. Но этот приказ уже было невозможно выполнить. Подошедшие с запада пехотные дивизии были куда более сильным противником, чем подвижные соединения группы Гудериана, с которыми приходилось иметь дело до этого. В сущности, они и были виновниками потери Смоленска.

Командующий 16-й армией Лукин в своих воспоминаниях взял ответственность за оставление Смоленска на себя. Он писал: «Командиры дивизий: 152-й — H.H. Чернышев, 129-й — А.М. Городянский и 46-й — A.A. Филатов были дисциплинированными командирами, проверенными в тяжелых боях, и без моего приказа они никогда бы не оставили Смоленска. Части и подразделения соединений 16-й армии были отведены из города по моему разрешению, так как они уже к этому моменту исчерпали все свои возможности для сопротивления врагу. В дивизиях оставалось буквально по две-три сотни людей, у которых уже не было ни гранат, ни патронов. Остатки дивизий могли быть легкой добычей фашистов. Поэтому я отдал приказ оставить Смоленск. Другого выхода в то время не было»[334]. То есть Лукин с упомянутого в докладе Тимошенко командира 152-й дивизии Чернышева переложил ответственность на себя, утверждая, что приказ на уход из Смоленска отдал он сам.

Проведенное неделю спустя расследование показало, что «отход 73 СД с рубежа Верхн. Дубровка, Нов. Батени производился по указанию командира 69 CK и вопреки приказу командующего 20-й армией»[335]. 73-я стрелковая дивизия отходила на новые позиции по приказу командира корпуса. От противника удалось оторваться, и отход проходил достаточно организованно. Однако вследствие ошибки в управлении один из ее батальонов начал отход через боевые порядки соседней 152-й стрелковой дивизии. Правофланговые части 152-й дивизии дрогнули и, не зная обстановки, потянулись за отходившим батальоном. Вскоре командир дивизии Чернышев отправился скандалить в расположение соседа, жалуясь на отход и открывшийся в результате этого фланг его соединения. Далее процесс принял неуправляемый характер, что и привело к потере Смоленска. Для командира 69-го корпуса это расследование, впрочем, никаких последствий не имело. Генерал-майор Е.А. Могилевчик был ранен в ходе последующего прорыва из окружения и вернулся в строй только в мае 1942 г. В сущности, войска просто устали, что и приводило к подобного рода инцидентам.

К 1 августа соединения 20-й и 16-й армий были сильно ослаблены в предыдущих боях и дивизии по своему составу были равны скорее усиленным батальонам. Например, согласно текущим донесениям, 229-я стрелковая дивизия имела около 900 «штыков», в полках 73-й стрелковой дивизии было по 100 человек с 4–5 пулеметами. Примерно такими же по своему составу были и остальные стрелковые дивизии. В 5-м мехкорпусе было всего 58 исправных танков, в 57-й танковой дивизии — 7 танков. Артиллерия 20-й армии состояла из 177 полевых и 120 противотанковых орудий, которые почти не имели снарядов. Подвоз к тому моменту осуществлялся только по воздуху, и войска, втянутые в тяжелые бои в полуокружении, получали необходимые грузы на 10 самолетах ТБ-3 по ночам. Боеприпасы и горючее почти совершенно отсутствовали. Двум армиям угрожало полное окружение в случае смыкания клещей XXXIX корпуса группы Гота в районе Духовщины и XXXXVI корпуса группы Гудериана в районе Ельни. В этих условиях генерал-лейтенант Курочкин принял решение на отвод обеих армий за Днепр. Это решение было принято после получения приказа Тимошенко от 31 июля «во взаимодействии с Рокоссовским уничтожить ярцевскую группировку противника и развивать удар в направлении Духовщина». В какой-то мере этот ход был радикальной сменой характера действий двух армий. Еще 29 июля командующий Западным направлением Тимошенко требовал отбить потерянный Смоленск. Два дня спустя было решено прекратить борьбу в полуокружении и выходить на восток. Оставление Смоленска стало по сути своей знаковым моментом. Теперь у сражающихся войск не было даже того символа, который воодушевлял их на продолжение борьбы. Они сделали все, что могли. Пришло время отступить.

В какой-то мере 1 августа 1941 г. было критическим днем, переломным моментом для Западного фронта. Во-первых, войска понесли серьезные потери. Даже без учета 20-й армии, сведения о потерях которой не были еще получены в штабе фронта, с 21 по 31 июля войска Западного фронта потеряли 105 723 человека, в том числе 9958 человек убитыми и 46 827 человек пропавшими без вести[336].

Во-вторых, количество оставшейся в войсках техники в сравнении с началом войны могло вызвать только грустную улыбку. На 1 августа 1941 г. в войсках Западного фронта имелось 16 КВ, 50 Т-34, 148 БТ, 364 Т-26, 11 «химических» танков, 128 Т-40 и 228 бронемашин БА-10 и БА-20[337]. ВВС Западного фронта на тот момент насчитывали всего 180 самолетов (113 исправных и 67 неисправных)[338]. Боеготовых МиГ-3 было 20 машин, Пе-2 — 11 машин и Ил-2 — 2 самолета. Такое количество танков и самолетов уже не позволяло надеяться переломить ситуацию в свою пользу. Ситуация с артиллерией была не лучше. В результате прошедших боев артиллерия группы генерала Калинина была выведена из строя ударами авиации противника.

Однако принять решение на отход 16-й и 20-й армий было только половиной дела. Без деблокирующего удара извне истощенным армиям было бы затруднительно проложить себе путь из «котла». 28 июля части группы Рокоссовского, удерживая прежний рубеж, готовились к наступлению. 29 июля они перешли в наступление с целью не допустить соединение духовщинской и ельнинской группировок противника и удержания в руках советских войск переправ через Днепр до подхода частей 20-й и 16-й армий.

Правофланговые части (101-я танковая и 38-я стрелковая дивизии) наступали в общем направлении на Духовщину. Части левого фланга (64-я и 108-я стрелковые дивизии) вели бой за переправы в районе Свищево, Макеева, стремясь соединиться с 20-й армией. Ведя упорные бои с частями 7-й танковой и 20-й моторизованной дивизий противника, а затем и с подошедшими им на выручку отрядами пехотных дивизий, части группы Рокоссовского большого продвижения не добились. Однако им удалось предотвратить смыкание клещей 2-й и 3-й танковых групп и оттянуть на себя значительные силы немцев. Без этих атак они были бы, несомненно, развернуты для противодействия прорыву 16-й и 20-й армий. Однако эти атаки дорого обошлись группе Рокоссовского. 64-я стрелковая дивизия с 29 июля по 2 августа потеряла 2582 человека, 108-я стрелковая дивизия — 3561 человека. 101-я танковая дивизия за 1 и 2 августа потеряла 285 человек и 15 танков, 38-я стрелковая дивизия только за 3 августа потеряла 206 человек.

Действия группы Рокоссовского подготовили почву для прорыва двух армий на восток. 229-я стрелковая дивизия еще 29 июля начала наступление на восток и северо-восток с задачей очистить коммуникации и захватить переправы через Днепр у Пнева и Соловьева. 30 июля дивизия (фактически равная батальону) вступила в бой с противником. Однако на назначенном командованием направлении успеха добиться не удалось. Неудача заставила нащупывать другие маршруты для прорыва. Направление удара постепенно сместилось южнее, в полосу ответственности 2-й танковой группы. Здесь, несмотря на свою малочисленность, 229-я дивизия добилась успеха. К исходу 1 августа, отбрасывая противника, дивизия вышла с боем в район Морева и установила связь со 108-й стрелковой дивизией группы Рокоссовского. С 6.00 2 августа она начала переправу на левый берег Днепра в районе Ратчино. 1 августа начали отход к Днепру главные силы 20-й и 16-й армий, последовательно прикрываясь подвижной обороной выделенных для этого частей.

5-й механизированный корпус, прикрываясь развернутой фронтом на запад 233-й стрелковой дивизией, пробивался вдоль Смоленского шоссе на восток к Соловьевским переправам. Согласно приказу командующего 20-й армией мехкорпус должен был во взаимодействии с 229-й стрелковой дивизией и особой батареей[339] уничтожить противника в районе Пнево, Усино, Фальковичи и обеспечить переправы в районе Соловьево, Пищино. Несмотря на неудачу предыдущей попытки, советское командование стремилось пробить коридор для отхода вдоль шоссе, а не отходить в болотистую местность под Ратчино. Однако все атаки на Соловьевском направлении были безуспешными. Помимо попыток прорыва на восток, части 5-го мехкорпуса вели непрерывные сдерживающие бои. Около 6.00 2 августа был тяжело ранен в голову командир корпуса генерал-майор Алексеенко. Он был отправлен в госпиталь в Вязьму, однако на следующий день умер во время операции. В командование корпусом вступил заместитель Алексеенко генерал-майор Журавлев. 3 августа 5-й мехкорпус вновь получил задачу совместно с 229-й и 233-й стрелковыми дивизиями разбить противника в Пнево и в дальнейшем выйти на Днепр на участке Макеево — Соловьево. Однако, встретившись с упорной обороной противника, корпус вновь прорваться к Соловьевской переправе не смог. Там, где на пути прорыва из окружения вставали части группы Гота, пробиться не удавалось. Это было верно как в отношении Минска, так и в отношении Смоленска. Двое суток безуспешных боев заставили повернуть его на юг, к Ратчинским переправам.

По новому маршруту части 5-го мехкорпуса вместе с частями 229-й и 73-й стрелковых дивизий выступили в полночь 3 августа. Впереди шел отряд, в котором было всего два танка (Т-34 и БТ-7) и три бронемашины БА-10. Однако даже этого количества бронетехники оказалось достаточно. Сначала отряд в 4.00 выбил противника из деревни Дуброво, а затем в 6.00 — из Ратчино. К 11.00 4 августа большая часть двигавшейся впереди 17-й танковой дивизии уже переправилась через реку. Часть подразделений 5-го мехкорпуса была отсечена огнем противника от переправы, но постепенно группами разной численности пробивались к ней и переправлялись через Днепр.

Остальные части 20-й и 16-й армий, прикрываясь выделенными отрядами, также отходили в направлении Ратчино. Еще 2 августа началась переправа отходивших частей на левый берег Днепра. Собственно, район Ратчино обеспечивался отрядом полковника Лизюкова и занимавшими оборону по мере переправы через Днепр частями 20-й армии.

К вечеру 2 августа переправа осуществлялась по построенным переправам и вброд. По переправам двигались повозки, легкая артиллерия и автомашины. Бойцы и командиры переходили реку вброд. Непрерывный обстрел переправ немцами привел к определенной хаотичности переправы. Организованная штабами двух армий комендатура с потоком людей просто не справлялась. Когда же переправы были разбомблены, хаос достиг критической отметки. Только в ночь с 2 на 3 августа был восстановлен относительный порядок. К 3.00 3 августа было построено четыре переправы. Переправа шла по этим четырем переправам и по прежним бродам. Тяжелый понтонный мост ночью восстановлен не был, т. к. командир понтонного батальона сбился в пути и вовремя к переправе не вышел. Это неудивительно: если к Соловьево вело шоссе, то к Ратчино — хитросплетение грунтовых дорог, петляющих по лесам.

С рассветом 3 августа переправа продолжилась, несмотря на огневые налеты немцев. В 9.00–10.00 начался ад: на переправы обрушилась авиация. К 11.00 переправы были разрушены, много машин и повозок на обоих берегах реки горело, деревня Ратчино была попросту сожжена. Переправа войск стала невозможной. Советские истребители появлялись над переправой дважды, с 4.00 до 4.30 и с 12.30 до 13.00, что было недостаточно для ее восстановления и тем более нормальной работы. Тем не менее к 16.00 3 августа из окружения по переправе вышло около 2100 человек из состава 16-й армии и около 1600 человек из 20-й армии. К 3 августа была организована подача боеприпасов, горючего и продовольствия частям, ведущим бои на правом берегу. К переправе подошли из тыла 20 цистерн горючего и 10 машин снарядов для 20-й армии, 3 цистерны горючего для 16-й армии. Из-за разрушения переправ горючее подавали ведрами по штурмовым мостикам. К вечеру к переправе с востока подошел заплутавший понтонный батальон, и с наступлением темноты началось восстановление переправы у Ратчино.

Немцы тем временем отнюдь не сидели сложа руки. Они стремились как вновь перерезать коридор, связывавший 20-ю и 16-ю армии с главными силами фронта, так и нажимом с севера и запада разгромить и уничтожить остатки двух советских армий. Одновременно прилагалось максимум усилий, чтобы не дать советским частям ускользнуть — немецкая авиация постоянно бомбила переправы. Обладая сегодня достаточно точными данными о действиях противника, можно констатировать, что промедление с отходом на сутки или двое могло закончиться плачевно. Уже 3 августа в район Ярцево начали прибывать немецкие пехотные части. В секторе 7-й танковой дивизии это был полк 161-й пехотной дивизии с батальоном штурмовых орудий. Если бы немцы успели сменить свои подвижные соединения пехотой на позициях перед группой Рокоссовского, наверняка последовал бы удар дальше на юг и Ратчинская переправа перестала бы существовать.

Под непрерывным воздействием с воздуха советским частям только 4 августа удалось переправляться днем. Это был единственный день, когда краснозвездные истребители не допустили авиацию противника к переправам. В остальные же дни в светлое время шло восстановление разрушенных немецкой авиацией переправ, а ночью переправлялись войска и техника и подавались различные грузы частям на правом берегу. При этом зачастую приходилось подачу горючего, боеприпасов и продовольствия на правый берег производить вручную в ведрах и ящиках. Это, естественно, серьезно затрудняло снабжение частей и не могло обеспечить потребности войск.

О том, в каких условиях проходила переправа, красноречиво свидетельствует одна фраза из отчета начальника инженерного управления Западного фронта: «Из имеющихся переправочных средств наиболее устойчивым под огневым воздействием показал себя парк Н2П. Так, например, переправы через р. Днепр у Соловьева и южнее многократно подвергались бомбежке авиацией противника. Пробитые понтоны оседали на дно, на осевшие понтоны укладывался подручный материал, и переправа продолжала действовать. Переправа из лодок А-3, будучи подверженной сильному огню противника, была разрушена, и лодки окончательно вышли из строя»[340]. Лодки А-3 были резиновыми и при попаданиях пуль и осколков, естественно, приходили в негодность.

К утру 6 августа переправа была закончена. Прикрывая сосредоточение частей 20-й армии, 144-я и 153-я дивизии вели с 4 августа оборонительные бои на левом берегу Днепра. Остальные соединения армии выводились в тыл. 16-я армия, прикрываясь обороной частей 129-й и 46-й стрелковых дивизий, остальными силами сосредотачивалась в районе Дорогобужа, выходя во фронтовой резерв.

Для армий и командармов начиналась новая страница жизни. Лукин вспоминал: «6 августа маршал С. К. Тимошенко вызвал меня, A.A. Лобачева и М.А. Шалина на командный пункт 20-й армии. К нашему приезду там уже были маршал С.К. Тимошенко, член Военного совета Западного фронта H.A. Булганин, генералы П.А. Курочкин, К.К. Рокоссовский и член Военного совета 20-й армии Д.А. Семеновский. Маршал поздравил нас с завершением боев, награждением орденами Красного Знамени и объявил, что все управление 16-й армии переходит к К.К. Рокоссовскому, который назначается командующим 16-й армией; П.А. Курочкин отзывается Москвой, а я назначаюсь командующим 20-й армией, в которую вливаются соединения и части 16-й»[341]. Это не означало потерю доверия командования. Просто два армейских управления были явно избыточны для того количества войск, которые собрались на восточном берегу Днепра. Курочкин позднее был назначен командующим 43-й армией, некоторое время даже командовал Северо-Западным фронтом. Карьеру Курочкина нельзя назвать блистательной, но вместе с тем без ссылки на Дальний Восток он обошелся. Обычный, крепкий командарм.

20-я армия участвовала в непрерывных боях уже больше месяца. К моменту прорыва из окружения она уже была бледной тенью той 110-тысячной армии, сосредотачивавшейся в начале июля на рубеже между Витебском и Шкловом в «Смоленских воротах». Ко времени отхода за Днепр она имела в своих соединениях всего около 16 тысяч человек, т. е. около 15% прежней численности. 18-я стрелковая дивизия в боях в районе Орши и Дубровно была почти полностью уничтожена и фактически к 6 августа не существовала. 1-я моторизованная дивизия в боях понесла большие потери и была заново переформирована. В 153-й стрелковой дивизии осталось всего 545 человек.

Велики также были потери техники 20-й и 16-й армий. Из-за отсутствия горючего, средств тяги и боеприпасов войска 20-й армии были вынуждены бросить часть боевой и вспомогательной техники. Чаще всего она приводилась в негодность. К моменту выхода из окружения в армии сохранилось всего 6–7% прежней численности автомашин. Из многочисленного танкового парка сохранилось всего 15 машин (2% от численности на 1.7.41 г.). В армии осталось всего 33 полевых орудия (7% численности), 6 минометов (0,8%), 9 станковых пулеметов (1%). Только винтовки сохранились практически пропорционально числу вышедших (14%). Примерно в таком же положении была 16-й армия. Перед сражением ее численность составляла около 50 тыс. человек. К 6 августа армия насчитывала 12 840 человек, 209 автомашин, 2 трактора, 21 станковый и 73 ручных пулемета, 37 орудий и 8 минометов.

Предотвращение быстрого разгрома 16-й и 20-й армий дорого обошлось Западному фронту. Войска, сражавшиеся на внешнем фронте окружения, понесли тяжелые людские потери. Так, потери группы войск Ярцевского направления[342] с 17 июля по 9 августа 1941 г. составили 16 136 человек, в том числе 2308 человек убитыми и 2140 — пропавшими без вести[343].

Немецким командованием в качестве результатов боев за Смоленск назывались гораздо большие цифры, чем первоначальная численность 20-й и 16-й армий. Так, 5 августа штаб группы армий «Центр» выпустил приказ, подписанный фон Боком, в котором говорилось:

«Уничтожение окруженных у Смоленска русских дивизий, длившееся три недели сражение на Днепре, Зап. Двине и у Смоленска — закончилось новой блестящей победой немецкого оружия и немецкого выполнения долга.

Взято 309 110 пленных.

Захвачено или уничтожено — 3205 танков, 3000 орудий, 341 самолет.

Подсчеты еще не закончены»[344].

Из приведенного текста приказа следует, что эта внушительная цифра (более 300 тыс. пленных) относится к весьма продолжительному периоду. В частности, в нее явно входят трофеи, взятые в районе Сенно и Лепеля. По крайней мере без участия 5-го и 7-го мехкорпусов набрать на Западном фронте более 3 тыс. танков просто неоткуда.

Так или иначе, очередной этап борьбы на советско-германском фронте завершился. Подчиняясь директиве № 33, германские танковые группы развернулись в сторону флангов. Впереди было наступление на Ленинград с использованием части сил 3-й танковой группы (оно начнется буквально через несколько дней) и сражение за Киев с участием 2-й танковой группы. За несколько дней до окончания боев в районе Смоленска, 30 июля, Гитлером была подписана Директива № 34, в которой предписывалось: «Группа армий «Центр» переходит к обороне, используя наиболее удобные для этого участки местности». На фронте группы армий «Центр» на какое-то время воцарится относительное затишье.

Спустя несколько дней после завершения эпопеи на Ратчинской переправе, 11 августа, начальник Генерального штаба германской армии Франц Гальдер писал в дневнике: «Общая обстановка все очевиднее и яснее показывает, что колосс-Россия, который сознательно готовился к войне, несмотря на все затруднения, свойственные странам с тоталитарным режимом, был нами недооценен. Это утверждение можно распространить на все хозяйственные и организационные стороны, на средства сообщения и, в особенности, на чисто военные возможности русских. К началу войны мы имели против себя около 200 дивизий противника. Теперь мы насчитываем уже 360 дивизий противника. Эти дивизии, конечно, не так вооружены и не так укомплектованы, как наши, а их командование в тактическом отношении значительно слабее нашего, но, как бы там ни было, эти дивизии есть. И даже если мы разобьем дюжину таких дивизий, русские сформируют новую дюжину»[345]. В данном случае число 360 обозначает не общее число соединений на фронте, а количество номерков дивизий. Об их появлении немцы узнавали от пленных (см. выше выдержку из отчета отдела 1c LVII корпуса группы Гота).

Упорным сопротивлением, удержанием до последнего почти что занятого противником Смоленска, контрударами «групп» Красная армия выигрывала время на формирование новых соединений. Подобная ситуация заставляла задуматься о стратегии всей кампании. Первоначальная задача уничтожения РККА в больших и малых «котлах» значительно усложнялась. Теперь это надо было делать быстрее, чем на фронт поступали новые соединения. Альтернативой этому было перенацеливание вермахта на разрушение экономики, транспорта СССР. Разброд и шатание в целях вели план «Барбаросса» к неизбежному краху.

Примечания:

2

История Гражданской войны в СССР. Т. I. — М.: ОГИЗ, 1936

3

Стратегия в трудах военных классиков. Т.Н. — М.: Госвоениздат, 1926, С. 133.

29

Там же

30

Сандалов Л.М. Первые дни войны. Боевые действия 4-й армии 22 июня — 10 июля 1941 г. — М.: Воениздат, 1989. С. 41.

31

ЦАМО РФ, ф. 28, оп. 11627, д. 33, л. 3.

32

ЦАМО РФ, ф. 28, оп. 11627, д. 33, л. 4.

33

ЦАМО РФ, ф. 28, оп. 11627, д. 32, л. 6.

34

ЦАМО РФ, ф. 28, оп. 11627, д. 27, л. 45.

298

СБД № 37, С.15.

299

NARA T314 R1071 f593.

300

NARA T314 R1071 f594

301

Лубягов М. Под Ельней в сорок первом. — Смоленск: Смядынь, 2001. С. 71.

302

NARA T314 R1071 f595.

303

СБД № 37, С.24.

304

ЦАМО РФ, ф. 208, оп. 2579, д. 22, л. 6.

305

ЦАМО РФ, ф. 208, оп. 2579, д. 22, л. 6.

306

ЦАМО РФ, ф. 500, оп. 12462, д. 131, л. 238.

307

The initial period of war on the eastern front… P.396.

308

ЦАМО РФ, ф. 208, оп. 2579, д. 1, т. 1, л. 2

309

NARA T314 R348 f305.

310

NARA T314 R348 f309.

311

NARA T314 R348 f321.

312

NARA T314 R348 f322.

313

Иванов С.П. Штаб армейский, штаб фронтовой. — М.: Воениздат, 1990. С. 128–129.

314

Русский архив: Великая Отечественная Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т.16(5–1). — М.: ТЕРРА.1996. С. 83.

315

Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и материалы. 1941 год. Т.16(5–1). — M.: ТЕРРА, 1996. С. 87.

316

242, 250, 251 и 166-я сд, кавгруппа (50-я и 53-я кд), 190-й шап и 122-й иап.

317

101-я и 107-я тд, 91, 89 и 38-я сд и 509-я птп.

318

145-я и 149-я сд, 104-я тд, 209-й шап и 239-й иап.

319

ЦАМО РФ, ф. 500, оп. 12462, д. 154, л. 105.

320

NARA T314 R1474 f405.

321

ЦАМО РФ, ф. 208, оп. 2524, д. 2, лл. 165.

322

NARA T314 R1474 f408.

323

ЦАМО РФ, ф. 500, оп. 12462, д. 154, л. 110.

324

ЦАМО РФ, ф. 208, оп. 2579, д. 22, л. 8.

325

145-я, 149-я сд и 104-я тд.

326

Еременко А.И. Указ. соч. С. 259.

327

ЦАМО РФ, ф. 500, оп. 12462, д. 154, л. 105

328

Еременко А.И. Указ. соч. С. 264.

329

ЦАМО РФ, ф. 38, оп. 11353, д. 5, л. 112.

330

ЦАМО РФ, ф. 38, оп. 11353, д. 5, л. 112.

331

ЦАМО РФ, ф. 208, оп. 2579, д. 22, л. 8.

332

Еременко А. И. Указ. соч. С. 267.

333

СБД № 37. С. 60–61.

334

ВИЖ, № 7, 1979. С. 52.

335

ЦАМО РФ, ф. 208, оп. 2511, д. 83, л. 37.

336

ЦАМО РФ, ф. 208, оп. 2579, д. 22, л. 9.

337

ЦАМО РФ, ф. 38, оп. 11353, д. 5, л. 142.

338

ЦАМО РФ, ф. 208, оп. 2589, д. 61, л. 71.

339

Скорее всего, имеются в виду «катюши». — Прим. автора.

340

СБД № 35, С. 125.

341

ВИЖ, № 7, 1979. С. 52.

342

В подсчет включены 38, 64 и 108-я сд, 101-я тд, 18-й мсп, управление 44-го ск, 251-го обс, 42-го омиб, 169-го сапб.

343

ЦАМО РФ, ф. 208, оп. 2579, д. 22, л. 13.

344

ЦАМО РФ, ф. 500, оп. 12462, д. 71, л. 110.

345

Гальдер Ф. Военный дневник. Ежедневные записи начальника Генерального штаба сухопутных войск. Том III. — М.: Воениздат, 1971. С. 264.