12 По следам животных на край земли

Страна чудес Свердрупа.[97] Чревоугодие на пути к Свартенвогу. Первые замеры длины теней. Схватки с волками и медведями. «Прелести» самых низких температур. На пороге неизведанного

День 2 марта выдался ярким, ясным и тихим. Лед был гладок и запорошен снегом так, что собаки не ранили лапы. Тяжелые нарты, слегка подпрыгивая, легко скользили вперед. Объевшиеся мясом собаки бежали легкой трусцой. Температура была -79°. Идти позади нарт, держась за задние стойки, было легко. Несколько раз мы пересекали цепочки медвежьих следов. Это означало, что медведи выходили к побережью на разведку точно так же, как это делали теперь мы. Почуяв следы, собаки забыли о своих полных желудках и налегли на ремни упряжи. Мы поспевали за нартами бегом, однако не потели. Миновав последний мыс, мы заметили четыре стада мускусных быков. Эскимосы загорелись желанием броситься в погоню. Я разубедил их, но если бы не медвежьи следы, никакие слова не удержали бы охотников.

Через несколько часов после захода солнца мы, собираясь раз бить лагерь, заметили медведя, приближающегося к нам из-за гряды торосов.

Сумерки уже сгущались. Сбросить нашу поклажу на лед и спустить собак было минутным делом. Однако этот медведь оказался тощим и голодным. Он задал нам жару. Заметив погоню, он приостановился, а затем так заработал своими огромными лапами, что дистанция между ним и собаками стала быстро увеличиваться. Преследование продолжалось по льду целых три мили. Затем сообразительный мишка направился к суше, заставив нас двигаться по каменистым крутым склонам, лишь местами прикрытым рыхлым снегом. Зверь успел добраться до вершины высоких утесов, а мы все еще нащупывали путь на тысячу футов ниже, в темноте у подножия скал.

Мы оставили нарты и освободили собак. Они взлетели вверх но узкой расселине, где медвежьи следы указали им доступную тропу. Вскоре удовлетворенный вой собак подсказал нам, что они настигли медведя. Он занял позицию на скале, с плоской вершины которой уходили крутые снежные откосы. Собакам было трудно забраться на эти склоны, и они одна за другой скатывались вниз. С этих головокружительных высот медведь легкими ударами лапы мог сбросить всех нападающих собак, но он был отличной мишенью для снайпера Этукишука. Этот храбрец поднял ружье, раздался выстрел — и медведь скатился вниз по тому же склону, по которому летели собаки. Вскоре его тушу привязали к упряжке сильных собак, и те сволокли ее вниз до уреза воды. Медведя ловко освежевали и разделили между собаками, но на каждую вышло по куску, лишь дразнящему аппетит.

Была почти полночь, когда мы вернулись к нашим тюкам. Строительство иглу затрудняли тьма — луна не взошла — и холод. В ту ночь была зарегистрирована самая низкая для этого времени года температура -83°.

Утром 3 марта встало солнце, окрасив окружавший нас мир яркими розовыми и золотистыми красками. Казалось странным, что в этом захватывающем дух сиянии нам пришлось выдерживать такую низкую температуру.

С возвращением солнца в Арктике наступает самое холодное время года. Лучи солнца окрашивают все в пурпур, и невольно связываешь с этим представление о солнечном тепле, однако из-за небольшого угла падения лучей холод остается прежним. Большие затененные площади не позволяют новорожденным солнечным лучам рассеять какое-либо значительное количество тепла, и неизменно падающая температура указывает на то, что земная кора продолжает выхолаживаться. Именно во время восхода солнца наблюдается самая холодная погода.

К счастью, природа принимает свои меры предосторожности, и эти леденящие дни, когда солнце набирает высоту, обычно сопровождаются штилем. С ветром и штормом температура быстро повышается. Вряд ли есть какая-либо форма жизни, способная противостоять шторму при температуре -80°. Очаровательное умиротворение природы наступает в период, так сказать, пробуждения солнца. Человек испытывает тогда радостное волнение, и хотя еще холодно — замерзает даже ртуть, — человек, если он одет подобающе, чувствует себя хорошо. В то время как мягкий пурпурно-золотистый свет, который кажется лиловым или розовым на снежных склонах, рассеивает хронический мрак долгой ночи, бодрящий, чистый морозный воздух возвращает румянец на бледные щеки. Тишина добавляет многое к картине очарования природы, способствует игре воображения. Это вовсе не та музыкальная тишина, которая присуща золотому лету, не безмолвие черной, невозмутимой ночи, родственное бездыханности смерти. Это тишина морозного воздуха, тишина, наделенная особой, собственной красотой.

Остроконечные вершины окаймлены, словно инеем, переливающейся всеми цветами радугой. Поступь приглушается пуховым снежным покровом. Горы, которые кажутся приподнятыми в этом сиянии, расцвечены яркими тенями, они с величием скульптурных сооружений вырисовываются на фоне яркого неба.

В это время года медведь как бы любуется собственной тенью, песец посматривает из-под укрытия собственного хвоста на солнце — новый культ почитания, потому что искусство жить ночью вскоре станет чем-то ушедшим в прошлое. Благоговейно скрестив передние лапки, сидит заяц, он словно возносит благодарственную молитву солнцу. Овцебык в великолепном черно-голубом одеянии греется под лучами яркого солнца — он принимает первую, ниспосланную свыше солнечную ванну. Человек мечтает о счастье.

Тени всегда привлекают внимание коренных жителей Арктики. В том мире, куда мы вторглись, где так мало того, на чем можно остановить взгляд, чтобы отдохнуть душой от вечного сверкания снегов, тени стали вызывать у нас удвоенный интерес. Когда 3 марта мы впервые обратили внимание на собственные тени, я еще не думал о том, что такое простое явление, как тень, станет для меня доказательством покорения полюса. Однако я давно пришел к выводу, что если вообще можно доказать столь спорную проблему, то только благодаря такой простой «улике», как длина теней.

Конечно, я изучил все доступные записи и впечатления исследователей о явлениях природы, которые встречаются в этих местах. Во время переходов от бухты Бей-фьорд тени превратились для нас в нечто весьма значительное и примечательное.

Душа эскимоса существует вне его тела. Он верит, что его душа следует за ним в виде тени. Вот почему пасмурные, штормовые дни — мрачное время для эскимосов. В такие дни душа не выдает своего присутствия. Ночь производит тот же эффект, хотя в лунном свете предметы нередко отбрасывают четко очерченные тени. Эскимосы верят, что порой душа бродит вдали от тела. Когда она покидает тело, многие противоборствующие духи, которые, по их убеждениям, также живут в теле человека, претерпевают всякие несчастья. Каждый человек и животное имеет не только душу — хранительницу его судьбы. Рука, нога, нос, глаз, ухо, то есть каждая анатомическая часть тела, обладающая индивидуальностью, также имеет собственного духа. Однако обособленная блуждающая душа, обитающая в тени, главнее их всех.

У эскимосов не существует концепции об абсолютно неодушевленных вещах. Суша, море, воздух, лед, снег — все они имеют своего великого духа, и эти духи то и дело вступают в противоборство друг с другом. Даже горы, долины, скалы, айсберги, лес, железо, огонь имеют собственных духов. Все это вызывает у эскимосов острый интерес к теням, имеющим, по их понятиям, прямое отношение к миру мрака и смерти.

Разобраться в системе религиозных воззрений эскимосов довольно трудно, это отняло бы слишком много времени. Даже та часть их верований, которая связана с тенью, совершенно вне моего понимания. Как я заметил во время наших последующих переходов к Свартенвогу, зоркие глаза эскимосов распознавали по теням всевозможные происшествия в жизни, знамения, целые истории, которые могли бы составить тома. Тень бывает длинной или короткой, резко очерченной или размытой, темной или светлой, голубой или пурпурной, фиолетовой или черной. Каждая фаза имеет особое значение. Она предсказывает удачу либо неудачу в охоте, болезнь или смерть, которые случатся в будущем, состояние душ умерших близких. Души живущих иногда смешиваются. Тогда приходит любовь или возникают интриги. Все перипетии жизни могут быть прочитаны по теням. Самые патетические тени — это смутные, слабо очерченные темные пятна, которые в октябре следуют за человеком примерно за неделю до захода солнца. В это время года весь мир Арктики исполнен печалью, и слезы сами собой навертываются на глаза.

Тень не спешит появиться с возвращением солнца. Постоянные штормы так часто скрывают светило, что лишь мутный, рассеянный свет достигает осененных ночью снегов. Когда радость от свидания с первой, внезапно появившейся тенью охватила моих спутников, я не понял сначала, отчего нечто вроде опьянения охватило весь лагерь. Наполнив желудки филе только что добытых овцебыков, мы уснули. Неожиданно солнце прорвалось сквозь лабиринт пылающих облаков и словно наэлектризованными стрелами зажгло наш ледяной дворец. Температура воздуха оставалась очень низкой. Полуодетые люди выскочили наружу и стали танцевать от радости.

Их тени были длинными, резко очерченными, глубокого пурпурно-голубого оттенка. Тени и люди плясали вместе. Эскимосы вернулись к нормальному для них психическому состоянию — присущей им жизнерадостности. Затем последовали солнечные дни, пробудившие в нас радостное волнение, дни с кристально чистым воздухом и ослепительным сиянием; однако эти незабываемые дни с самой низкой температурой -83° отнимали у нас физические силы все без остатка.

При продвижении на север я заметил, что в течение долгого времени тени, на мой взгляд, не укорачивались и не становились ярче. Однако эскимосы черпали в них всевозможнейшие темы для разговоров. Они предсказывали штормы, местонахождение добычи, читали по теням сообщения о домашних затруднениях в Эдеме, покинутом Адамом, то есть в Анноатоке, оставшемся далеко позади на берегах Гренландии.

Встречи с медведями подсказали нам более удобные маршруты, и мы продвигались сравнительно легко. Все дальше и дальше, с каждой пройденной вперед милей высота снежного покрова увеличивалась — и вот уже пройдена первая миля с помощью снегоступов. Как-то раз в полдень, когда нас совершенно неожиданно атаковали пятеро волков, мы сделали привал и приготовились к обороне, однако стрелять не собирались до начала активных военных действий. Волки спустились с гор. Издали они казались белыми, но вблизи было видно, что шерсть у них светло-кремовая и только вдоль спины немного серая. От их голодного завывания кровь стыла в жилах, а по спине бежали мурашки. Собаки, казалось, проявили к зверям интерес, но не слишком рвались в бой.

Волки обошли передовые нарты на приличном расстоянии и собрались вокруг концевых, которые приотстали. Передовые каюры повернули упряжки и бросились на помощь. Когда нарты сблизились и упряжки остановились, волки уселись на снег и, выражая сожаление, запели сводящим с ума хором. Мы стояли неподвижно, взяв ружья на изготовку. Собаки вели себя беспокойно, но лишь крутили хвостами. Хор смолк. Так было объявлено об окончании еще не начатого сражения. Увидев, что противник добился численного превосходства, воющие твари развернулись и со скоростью штормового ветра бросились вверх по склонам, туда, откуда пришли. Нартовый поезд выстроился цепочкой, и мы снова стали перепахивать снега, следуя на запад.

За два трудных перехода мы достигли пролива Эврика. Все это время, пока мы ехали вдоль западного берега Акпохона и Северного Девона, волки шли по нашим следам.

На Крайнем Севере волк, подобно песцу, имеет чисто-белый окрас, только кончики ушей у него черные, и вокруг глаз темные пятна. Южнее мех у него слегка сереет. Волк немного крупнее эскимосской собаки — его туловище длиннее, более поджарое, и он держит хвост опущенным. Подобно медведю, волк — неутомимый бродяга во все времена года.

Зимой волки собираются в стаи по шесть — восемь особей и нападают на овцебыков и вообще на все без разбора, что встречается на пути. Однако летом они бродят парами и становятся как бы уборщиками мусора. Волк тщательно оценивает количество противников и их бойцовские качества. Он никогда не подходит на расстояние ружейного выстрела к большим группам людей с собаками, удовлетворяясь при этом лишь пронзительным воем, и решается приблизиться на опасное для себя расстояние лишь к отставшим нартам.

Встречались многочисленные следы медведей. Однако мы слишком устали, для того чтобы гнаться за ними. Неподалеку от безымянного мыса в проливе Эврика, когда мы остановились, чтобы нарезать снежные блоки для иглу, Этукишук заметил двух медведей, которые брели по суше неподалеку от нас. Наблюдая за ними в бинокль, мы заметили, что звери подкрадывались к спящему овцебыку. Нас не слишком привлекали медведи, но овцебыка мы сочли за собственную добычу и не собирались делиться ею с кем бы то ни было. Тюки были сброшены с нарт, собаки ринулись вперед по голубому снегу через ледяные торосы и скалы к ползущим медведям. Когда медведи обернулись, наша атака с тыла показалась им чем-то вроде игры, и они поднялись на задние лапы, чтобы встретить нас. Но как только звери увидели, что одна упряжка за другой перепрыгивает через ближайший к ним холмик, они кинулись наутек вверх по крутым склонам. Теперь мы насчитали около двадцати быков, которые спали рассеянными группами. Они интересовали нас гораздо больше, чем медведи. Собаки, казалось, разделяли наше мнение, поэтому нам не составляло большого труда заставить их развернуться в сторону быков.

Когда мы окружили холм, на котором отдыхали быки, они все разом поднялись, отряхнули с себя снег, потерлись рогами о колени, а затем построились в огромное звездообразное каре. Очень скоро все они стали нашей добычей. Мы разделали туши, завернули мясо в шкуры, слегка покормили собак и отволокли все в лагерь. Затем мы закончили строительство иглу. Медведи и волки бродили вокруг лагеря всю ночь, однако под охраной сотни собак, глаза которых были устремлены на наши наполненные кладовые, мы их не опасались.

Рано утром 4 марта нас разбудил сердитый лай собак. Кулутингва выглянул наружу и увидел медведя, пытавшегося украсть отборную филейную часть из наших запасов. Ловкий надрез ножом — и выпавший снежный блок оставил в стене иглу окно, в которое просунули ружье, нацеленное на зверя. Это был крупный упитанный зверь — он снабдил нас отличным жиром для светильников.

Были объявлены каникулы. Потребовалось время, чтобы скормить собакам 20 быков и медведя. Кроме того, мы пообносились. Обувь, рукавицы и чулки нужно было высушить и залатать. Вся наша одежда была порвана и пропускала ветер. Упряжные ремни тоже нуждались в починке. Некоторые эскимосские сани получили повреждения. Позднее в тот же день мы заметили другое стадо из 20 овцебыков. Вот теперь эскимосы наконец-то утолили свою «жажду крови». Горшки продолжали бурлить, а в иглу звенели песни, в которых звучала первозданная радость.

7 марта мы начали прямой пробег по полярному морю — расстояние в 170 миль. Погода стояла великолепная, и лед снова был свободен от глубокого вязкого снега. За шесть переходов мы достигли острова Шай, который оказался полуостровом. Мы остановились там, и был объявлен выходной день. Только за одну послеобеденную охоту добыли 27 овцебыков и 24 зайца. Этого мяса должно было хватить нам до берегов полярного моря. Гора свалилась с моих плеч. До сих пор я сомневался в том, что мы найдем добычу так далеко на Севере. Температура оставалась все еще низкой -50°, однако ночи прояснились, а днем было светло уже в течение двенадцати часов. Наши перспективы действительно выглядели обнадеживающими.

В полярной кампании мы подсознательно считали медведя нашим лучшим другом, а сознательно — злейшим врагом. Нередко мы восхищались этим зверем, хотя он сам никогда не относился к нам по-дружески. Иногда медведь вызывал в нас дикую ярость. Он преследовал нас с необъяснимой настойчивостью, и только на Крайнем Севере мы избавились от его общества. Под покровом ночи и шторма он напал на первую партию, высланную на разведку маршрута. Тогда один эскимос был ранен, а другой отделался порванной одеждой и потерей кусочка своей анатомии.

В стране мускусного быка медведь стал нашим соперником и оспаривал наше право не только на охоту, но и на добычу. Однако у нас были собаки и ружья, и мы справлялись со зверем довольно легко. Мы ревновали медведя к овцебыку, который, как нам казалось, должен был целиком и полностью принадлежать человеку. Всякий раз задача была нам по плечу, и мы обходились без помощи медведя.

Медведи, видимо, умели хорошо считать и быстро сообразили, что наши силы превосходили их. Поэтому они как бы присоединились к нам, чтобы тоже принимать участие в дележе добычи. Однако эта благая миссия, которую взяли на себя медведи, всегда нас настораживала. Мы с удовольствием делились с ними костями, оставшимися от добычи, и они с радостью подбирали их. Мы были всегда готовы защитить нашу добычу с помощью собак, которые понимали, что гарантировать себе пропитание можно, только проявляя бдительность. Однако медведи не всегда относились к нашей политике с пониманием. Позднее мы узнавали, что и сами не всегда догадывались об их намерениях — ведь они загоняли для нас крупную дичь. Однако человек чаще плохой игрок, так как видит только свою сторону игры.

Во время перехода на север у нас с медведем выработались более дружественные взаимоотношения. Наши точки зрения на этику во многом сходились, и наши стычки, удачные или неудачные, были слишком многочисленными и неприятными для того, чтобы полностью полагаться на этикет. Только одна из таких стычек будет описана здесь для того, чтобы спасти репутацию человека как самого драчливого существа.

Мы совершили долгий переход приблизительно в 40 миль. Тусклый полярный отблеск сумерек тяжело ложился на потемневший снег. Температура была -81 при безветрии. Воздух казался почти жидким от рассеянных в нем кристаллов. Даже не двигаясь, мы чувствовали себя вполне комфортабельно, хотя струи пара из ноздрей образовывали полумесяцы инея вокруг наших лиц.

Вот уже более часа, как мы подкрадывались к стаду овцебыков. У нас выработалась привычка жить от охоты к охоте, пополняя запасы мяса после каждой успешной операции. Наши нарты и без того были тяжело нагружены, и мы не могли везти дополнительный груз. К тому же температура была слишком низкой для разделки мяса. Мы уже сломали несколько топоров, разрубая мясо для собак. Так что питаться еще теплым мясом сразу же после того, как с животных снята шкура, означало для нас экономию топоров и топлива.

Уже двое суток мы не пробовали аппетитного, горячего мяса. Ни единое живое существо не показывалось на горизонте, и поэтому, когда мы по облачку пара, поднимающемуся со склона холма, догадались, что там было стадо овцебыков, у нас потекли слюнки. Мы отыскали место для лагеря и соорудили два иглу.

В бинокль мы насчитали 21 быка. Одни животные разрывали снег в поисках травы, другие спали. Они ни о чем не подозревали. Мы накопили большой опыт в этом виде охоты и поэтому считали быков уже нашими. Следующий день был объявлен выходным для потребления излишков мяса. Предвкушая угощение, сотня собак, подгоняемая бичами, вприпрыжку помчалась вперед. Наши нарты стали издавать треск, напоминающий выстрелы охотничьего ружья. Когда мы проносились по невысоким холмам, собачьи носы уткнулись в медвежьи следы. Проехав чуть дальше, мы поняли, что у нас объявились соперники. Два медведя опередили нас и приближались к овцебыкам.

Собаки тоже почуяли соперников. Прыжки, которые совершали нарты, посрамили бы само сальто-мортале. Однако мы подоспели слишком поздно. Медведи ринулись в самую гущу овцебыков. Они испортили нам охоту, но и сами остались с носом. Медведи преследовали быков как-то нехотя, а затем залезли на снежный холмик, чтобы посмеяться над нами.

Бегство быков не умерило пыл собак. Медведи быстро оценили энергичность наших намерений. Они разделились и продолжали подъем. Медведь — прирожденный альпинист, ему не нужно ни ледоруба, ни фонаря. Появилась луна, и заснеженные склоны засверкали словно лампочки накаливания.

В этом жемчужном сиянии белый медведь кажется черным, и его легко обнаружить. Один медведь скользнул в расселину и потерялся из виду. Все наше внимание теперь обратилось на другого, который в это время поднимался по ледяному барьеру к обрыву. Мы отвязали собак. Они взлетели на белые склоны, как будто у них выросли крылья. Медведь добрался до гребня как раз вовремя — теперь он мог сбрасывать вниз лапой каждого приближающегося к нему врага. Собаки сбились в кучу, давя друг друга в нескольких сотнях футов ниже зверя, а потом покатились кубарем на несколько сот футов вниз, в застланную снегом лощину. Другие собаки продолжали подниматься на гребень, держа зверя настороже. Собаки, скатившиеся в яму, отыскали другой маршрут и напали с тыла. Мишка изумился этому и повернулся навстречу новым врагам. Оступившись, он шагнул в пропасть и кубарем покатился в усеянную собаками лощину. Битва была теперь в самом разгаре. Решив, что четыре лапы более эффективны, чем одна пасть, медведь опрокинулся на спину и довольно успешно заработал конечностями. Собаки, невзирая на это, не оставили поле битвы, но рассеялись, потому что бьющие по воздуху лапы зверя расстроили их тактику боя. Усевшись на свернутые хвосты, они огласили окрестности убийственным воем и подняли облака пара в морозном воздухе, и без того переполненном снежной пылью.

Мы присутствовали при этой сцене, держась на безопасном расстоянии, и каждый из нас крепко сжимал в руках винтовку, ожидая, когда медведь совершит неожиданный бросок. Однако он был стеснен в движении, и мы не могли стрелять в полную мечущимися собаками лощину без того, чтобы не ранить хотя бы одну из них. В этот момент подошел Авела — самый молодой эскимос в нашей партии. Оставив винтовку, он прорвался сквозь ряды собак в лощину, держа в руках гарпун. Медведь отбросил назад голову, приготовившись к новой встрече. Авела занес руку и неожиданным, неистовым по силе броском вонзил острый стальной наконечник медведю в грудь. Щелкая бичами, мы разогнали готовых броситься на добычу собак. Приз был вскоре освежеван и поделен между ними.

Приближаясь к полярному морю, я обнаружил, что для строительства иглу требуется значительное искусство. Случайный наблюдатель, вероятнее всего, подумает, что сложить друг на друга снежные блоки, придавая сооружению форму купола, довольно легко. Однако для того, чтобы сделать это правильно и добротно, чтобы иглу могло противостоять напору ветра, требуются особые навыки. Прекрасно сознавая, как важно уметь защитить себя на пути к полюсу, я стал учиться этому делу у моих спутников.

Прежде всего необходимо найти подходящий снег. Для этого приходится выбирать сугробы с достаточно твердым снегом. Если снег чрезмерно плотен, его трудно нарезать ножом. Если он слишком рыхлый, блоки могут рассыпаться и обвалить иглу.

Ножи с лезвием длиной 10–15 дюймов — самые подходящие инструменты. Для того чтобы выстроить дом площадью 10 х 10 футов, необходимо от 60 до 70 блоков. Размеры блоков зависят от качества снега, однако самый приемлемый размер — 15 х 24 х 8 дюймов.

Нижние ряды блоков устанавливаются в неглубоких пазах — канавках, прокопанных в снежной поверхности для того, чтобы предотвратить выскальзывание блоков. Придание легкого наклона начинается уже с первого ряда блоков; следующий ряд придает стене жилища еще больший наклон и так далее. Блоки устанавливаются таким образом, чтобы верхние накрывали стыки нижних. Блоки подгоняют, когда все они установлены на место. Тогда нож просовывается между блоками, и их начинают поворачивать то в одну, то в другую сторону, одновременно надавливая на них свободной рукой. Самое трудное — подогнать блоки так, чтобы не развалить верхние ярусы. Это достигается умелыми разрезами ножом и легким постукиванием по блокам.

Сложнее всего строить купол. При этом все блоки выравниваются и тщательно устанавливаются на место, чтобы образовалась арка крыши. Когда сооружение закончено, зажигается свеча, свет которой позволяет увидеть трещины. Затем трещины заделывают. Для этого надрезают края соответствующих блоков и с помощью рукавиц засовывают в трещины снежную стружку.

После этого занимаются устройством интерьера. Если, как это часто случается, иглу стоит на склоне, блоки, которые устилают поверхность, образуя пол, выравнивают — нижние приподнимают, а верхние подрезают.

Пол очень важен и для удобства сидящих в иглу, и для того, чтобы освобождаться от углекислого газа, который при низкой температуре быстро оседает и тушит пламя. Конечно, это имеет большое значение для нормального дыхания.

На вдыхание очень холодного воздуха тратится очень много энергии, хотя человек может и не подозревать об этом. О величине этого, так сказать, «налога» можно судить только по огромной разнице между температурой тела и температурой воздуха. Допустим, температура воздуха —72°, тогда разница составит 170°. Трудно подумать о нормальном дыхательном процессе при такой разнице. Когда человек подобающим образом одет и сыт, какие-либо неудобства или опасные симптомы нарушения дыхания не отмечаются. Однако ткани человеческого организма, находящиеся под воздействием холодного воздуха, требуют дополнительного притока крови. Кровь в грудной полости циркулирует на пределе, усиливается и учащается сердцебиение. Органы кровообращения и дыхания, выполняющие 90 % работы всего организма, обретают дополнительные нагрузки, которые необходимо учитывать при оценке деятельности человека. Расход энергии при дыхании на крепком морозе неумолимо приводит к уменьшению общей работоспособности, что выражается в вынужденном сокращении рабочего времени и истощении сил.

Земля, вдоль берегов которой мы следовали к полярному морю, расположена в западном полушарии. Это один из крупнейших архипелагов в мире. Он простирается на 30° по долготе и на 7° по широте. Каково же его название? На этот вопрос ответа нет, потому что нет общепринятого названия не только у архипелага, но и у его многочисленных островов. Из-за капризов исследователей, побывавших здесь,[98] карты испещрены именами, которые отличаются друг от друга.

Южная часть архипелага называется Землей Линкольна, выше находится Земля Элсмира, затем идет Земля Шли, Земля Гринелла, Артура и прочие земли, которым позднее дали названия Свердруп и другие исследователи.[99]

Ни единое человеческое существо не обитает там. Ни одна нация не берет на себя ответственность за установление протектората над этими областями.[100] Из-за того что на юго-восточных берегах этой земли в изобилии водятся кайры, эскимосы называют эту страну целиком Акпохон — «земля кайр». Вот почему во избежание конфликта я употребляю Акпохон в качестве общего названия этих земель.

Мы уже покинули пределы распространения человеческой жизни. В этих краях ни единый человеческий голос не нарушает морозную тишину. Эскимосы лишь изредка забредают сюда по следам овцебыков. Свердруп нанес на карту проливы западного побережья. Однако и там нет следов человеческой жизни. Непонятно почему люди не занимаются охотой на мускусных быков в этих краях; ближайшие американские эскимосы обитают на берегах пролива Ланкастер.

Оказавшись в этом уголке земли, я воодушевился. Голые скалы, просторы снежных полей, горы, изрезанные молодыми ледниками, — каждая черта ландшафта вызывала во мне интерес. В природе зазвучала нотка полного запустения, безжизненности. Если у нас иссякнут запасы или нас постигнет несчастье, от наших могил не останется и следа, они будут навеки недоступны для наших близких.

Мои товарищи эскимосы были настоящими исследователями-энтузиастами. Следы животных вызывали у них воодушевление, что было очень важно для успеха всей экспедиции. Мы видели не только большие стада овцебыков, но и следы медведей и волков. На морском льду всюду чернели небольшие полыньи, проделанные тюленями для дыхания. Эскимосы уже поговаривали о том, что сюда стоит наведаться на следующий год, чтобы попытать охотничьего счастья в этой неизведанной глуши.

Живописный мыс острова Шай оказался огромной скалой триасового возраста, который указан на карте пролива Эврика. Западный берег мыса — это травянистые, оголенные постоянными ветрами склоны, где животные легко находят «заготовленный на зиму» корм.

Узкий перешеек соединял то, что казалось островом, с главным массивом земли. Здесь на случай возвращения были оставлены запасы мехов и топлива. Проходя Снегс-фьорд, мы заметили, что геологические породы изменились. Здесь на протяжении нескольких переходов мы редко встречали живность. По мере того как мы приближались к полярному морю, температура воздуха повышалась. Снег стал намного глубже, но плотнее благодаря более сильным ветрам и большей влажности воздуха. Высокие, разработанные ледниками долины с пологими склонами, нисходящими до самого уреза воды, придавали берегам Аксель-Хейберга в проливе Нансен иной вид, отличный от противоположного берега. Всюду мы находили куски лигнита, и по мере нашего приближения к Свартенвогу породы каменноугольного возраста появлялись все чаще.

Берега, казалось, указывали на то, что мыс Аксель-Хейберг — остров, однако мы не были абсолютно уверены в этом.

Расположившись лагерем в низине, южнее утеса Свартенвог, мы добыли 7 овцебыков и 85 зайцев. Постоянные зимние штормовые ветры обнажили здесь большие участки, поросшие травой и мхом.

Этот оазис, цветущий на берегах полярного моря, к вящей радости животных, оказался для нас большой неожиданностью. Наши охотничьи трофеи обеспечивали нас дополнительными запасами, которые мы оставляли по дороге на случай возвращения после выполнения нашей миссии.

Примечания:

Note1

Пири Р. По большому льду к северу. Спб., 1906, с. 405–406.

Note9

Тайна полюса. Пири и Кук. Кто открыл Северный полюс. Книгоиздательство «Титан», 1910.

Note10

Там же.

Note97

Кук подразумевает под этим часть Канадского Арктического архипелага, открытую экспедицией О. Свердрупа в 1899–1902 гг. западнее острова Элсмир.

Note98

Современное название — острова Королевы Елизаветы, куда относится часть Канадского Арктического архипелага севернее системы проливов по параллели 74° с.ш.

Note99

На современной карте перечисленные названия относятся в основном к острову Элсмир.

Note100

Судя по работе А Century of Canada's Arctic, 1880–1980 (Ottawa, 1981), описанные Ф. Куком острова отнесены к территории Канады с 1880 г. Остается предположить, что это обстоятельство настолько игнорировалось американской печатью, что даже Ф. Кук оказался не в курсе событий.

Оглавление