• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Президент Рузвельт был известен тем, что решал проблемы по мере их поступления; избыточное теоретизирование не было его особенностью. Цели США во второй мировой войне публично были выражены лишь единожды — во время встречи с Черчиллем в августе 1941 г. в бухте Арджентия: самоопределение, свободная торговля, отказ от территориальных приращений, свобода морей, разоружение, «свобода от страха и нужды». Рузвельт говорил конгрессу в январе 1943 г., что его целью является «достойный и продолжительный мир». Примерно было ясно, что США не уйдут в кокон изоляционизма.

Как пишет американский историк Г. Колко, «если отбросить риторику, удобные ссылки на необходимость „открытых дверей“ в международной экономике означали американское экономическое превосходство, часто монопольный контроль над многими из критически важных сырьевых материалов, на владении которыми основывается современная промышленная мощь… Соперничество между Соединенными Штатами и Британией из-за нефти и по поводу послевоенных мировых экономических структур ускорило неизбежное ослабление Британии во время войны и создало вакуум в мировой мощи, который американцы быстро и с удовлетворением заполняли на Ближнем Востоке и в Латинской Америке. Новая роль не была ни спонтанной, ни случайной, она была принята с энергией и желанием, что англичане восприняли как американский эквивалент тех самых сфер влияния и блоков, в создании которых Вашингтон обвинял Англию. Уничтожение британской мощи в огромных районах мира, вхождение в эти районы Америки несло с собой огромную политическую и глобальную ответственность, что неизбежно для тех, кто желает завладеть доходами в мировых масштабах, и это новое бремя было в такой же степени побочным продуктом американского стремления к мировой экономической экспансии, в какой оно было ответом на подъем левых сил повсюду и, в меньшей степени, на рост русской мощи… Именно этот круг экономических и политических целей, избранных Соединенными Штатами в конце второй мировой войны, противопоставил их Советскому Союзу, подъему левых сил и Британии как партнеру-сопернику по защите мирового капитализма».

Первый этап внутреннего планирования приходится на 1941 — 1943 гг. Более ясными становятся экономические цели, менее ясны пока военно-политические ориентиры. Самая важная характерная особенность: американцы не предвидели социального подъема, революций и т.п. в Европе и Азии. Они полагали, что ситуация в общем и целом контролируется ими и не следует впадать в паранойю. Крушение «"старого порядка» виделось им поступью прогресса, а не сейсмической катастрофой перестройки мира. За планирование отвечал государственный департамент, его идеологи играли роль прорицателей. Во главе этой интеллектуальной подготовки к регламентации послевоенного мира стоял государственный секретарь Корделл Хэлл.

Нередко его изображают как малую величину при великом президенте, это не так. Рузвельт в это сумасшедшее, бурное время нуждался в советах из многих мест; он умел манипулировать людьми. Ему нужны были люди с идеями. Хэлл сумел превратить весьма склонный к апатии государственный департамент в живой планирующий организм державы, восходящей на вершину глобального могущества. При нем начались постоянные дискуссии, выделялись талантливые аналитики, обретали простор оригинальные генерализаторы.

Тогда еще не было ЦРУ, а военное ведомство не являлось стабильной огромной силой, каковой оно является сейчас. Опыт и знания встречались с оригинальностью мысли только среди повидавших мир опытных дипломатов. Осенью 1944 г. Хэлл «освобождается» от конкурента — близкого к президенту Самнера Уэллеса. Теперь именно Хэлл становится главным «практикующим» стратегом американской внешней политики. Хэлл вышел из великой школы Вудро Вильсона, первым увидевшего шанс для Соединенных Штатов определить условия мирового развития. Задачей номер один была мировая свобода торговли. Вот что Хэлл пишет об этом в мемуарах: «К 1916 году я обрел философию, которой руководствовался все двенадцать лет пребывания на посту государственного секретаря… С тех пор ничем не ограниченная торговля несла с собой мир; высокие тарифы, торговые барьеры и нечестная экономическая конкуренция несут с собой войну. Разумеется, здесь задействовано еще много факторов, но если мы освободим торговлю от дискриминации и искусственных препятствий, делающих государства смертельно завистливыми по отношению друг к другу, жизненные условия будут улучшаться и гасить источники, порождающие войну — только тогда мы получим шанс на продолжительный мир».

Раскол мира на торговые блоки вызвал вторую мировую войну. Следует создать гарантии от повтора. Нацизм он воспринимал как германское желание овладеть сырьевыми материалами. Послевоенным мир будет построен «на программе торговых соглашений как краеугольный камень строительства либерального мира». В мае 1941 г. Хэлл огласил «несколько простых принципов» американской политики, которые Соединенные Штаты не отставляли все 1940-е годы: «Миром должны править недискриминационные коммерческие отношения… Доступ к сырьевым запасам должен быть открыт всем нациям без исключения… Международная финансовая система должна быть реформирована таким образом, чтобы доступ к капиталу был открыт для всех стран, чтобы торговля объединяла страны». Следующие четыре года были временем конкретной разработки этих принципов.

Рационально построенная мировая экономика — вот единственная панацея от мировых бед. Публично Корделл Хэлл изложил свою внешнеполитическую в июле 1942 г. Один за другим госсекретарь Хэлл, влиятельный вице-президент Генри Уоллес, военный министр Генри Стимсон, ближайший советник президента Гарри Гопкинс и сам президент Франклин Рузвельт стали на эту платформу ликвидации экономических барьеров и всемирных организаций. Будущее требует американского лидерства в мировой экономике, «все противоположное сводится к экономическому национализму». (Даже союзники — Англия и др. — видели в последнем опасность американской гегемонии).

Корделл Хэлл работал упорно и неутомимо. К своему уходу из государственного департамента в ноябре 1944 г. он уже проложил основополагающие рельсы послевоенного устройства мира. Модель уже существовало, ее следовало только наполнять содержанием. Сменивший его на посту государственного секретаря Эдвард Стетnинниус был президентом «Ю.С. Стил», вице-президентом «Дженерал Моторз», сыном партнера Дж. П. Моргана — и идеи многолетнего мирного могущества США на основе доступа американской экономики ко всем мировым рынкам — были ему более чем близки. Идеи Организации Объединенных наций были ему хорошо знакомы и он, улыбчивый и моложавый мультимиллионер, разделял их всем сердцем.

Всю эту плеяду более всего страшила мировая депрессия, которая омрачила их мир, начиная с 1929 г., и вызвала к жизни японский милитаризм и германский фашизм. Сделать все, чтобы мир не делился заново на торговые блоки — вот задача Хэлла, Стеттиниуса и Бирнса, возглавивших американскую дипломатию на крутом историческом повороте. Эта группа опиралась на фактический консенсус в Вашингтоне: объединить мир одним рынком. Сделать войну нерациональной. Позволить американскому могуществу проявить себя на всех рынках мира.

Одним из наиболее влиятельных сенаторов в Капитолии этого времени был сенатор Артур Ванденберг — главный оратор республиканской партии по вопросам внешней политики. В его штате жило много поляков и финнов, что частично объясняет его хорошо всем известное отношение к России. Его «коньком» была политика СССР в Восточной Европе. Ванденберг был известным сторонником могучих военно-морских и военно-воздушных сил США в послевоенном мире. Именно ему госсекретарь Хэлл одному из первых показал в 1944 г. проект создания ООН и экономических организаций, чье создание планировалось в Думбартон-Оксе. Именно Ванденберг произнес наилучший комплимент Организации Объединенных наций: «Поразительная вещь, — пишет Ванденберг в дневнике, — до какой степени консервативным является план создания этой всемирной организации… Я был приятно поражен, до какой степени Хэлл взялся охранять американские интересы». Ванденберг фактически возглавил «комитет восьми» сенаторов, созданный исполнительной властью, чтобы не повторить фиаско Вудро Вильсона после первой мировой войны. Он хотел использовать механизм ООН для контроля над Советским Союзом — о чем и говорил совершенно открыто.

На самом раннем этапе обсуждения плана создания ООН Соединенные Штаты выдвинули вопрос о создании американских военных баз в наиболее важных с геополитической точки зрения местах. Филиппины часто цитировались как модель. В 1943-1944 гг. в Вашингтоне шли ожесточенные споры о том, как получить во владение мировую цепь баз — на море и военно-воздушных, особенно на Тихом океане. Чан Кайши заранее обещал базы в Китае (в Тегеране Сталин во время обсуждения этой темы промолчал).

В ООН предполагалось членство 44 государств, из которых 23 твердо следовали в американском фарватере. Ванденберг требовал «откровенного разговора со Сталиным». Тот 6 ноября 1944 г. провозгласил, что «способом разрешать противоречия между тремя великими державами является сохранять единство интересов».

Не все разделяли американскую схему. Возглавивший «Свободную Францию» генерал де Голль полагал. что после войны в Европе будут лишь две мощные страны — Россия и Франция. Англичане удалятся на свои острова, а американцы спрячутся за Атлантикой. Союз Парижа и Москвы будет подлинной осью Европы. «Мы не можем зависеть от помощи Великобритании или Соединенных Штатов». У беседовавшего с генералом Гарримана сложилось впечатление, что де Голль готов вместе со Сталиным «играть» против Америки.

Советская пресса впервые критически отозвалась о возможности создания западноевропейского блока. Русские впервые сделали ясным, что создание любых блоков рассматривается ими с подозрением.

Организация экономической помощи (УНРРА) получила от конгресса большие фонды для инвестиций в пораженные войной страны. Изучались возможности создания международной гражданской авиации, которой открыты были бы все небеса. Формировалась консолидированная система управления мировыми финансами, международное валютное агентств. В министерстве финансов был разработан проект создания фонда экономической стабилизации Объединенных наций на основе глобальной либерализации торговли, пересмотра валютной системы, построенной на универсальности доллара. Вызрела идея основания Банка реконструкции и развития с колоссальными финансовыми возможностями. Решающий шаг был сделан в Бреттон-Вудсе (штат Нью-Хемпшир) в июле 1944 г. Американцам нужно было открыть мировые рынки для свободного торгового обмена — именно тогда индустрия и сельское хозяйство США получили бы возможность глобального воздействия. Приветствуя конференцию, Рузвельт писал: «Торговля является жизненно важным кровообращением свободного общества. Мы должны следить за тем, чтобы артерии, по которым идет этот кровоток, не были закупорены снова».

Рузвельт считал, что ключом к успеху экономического «открытия мира» является ликвидация имперских преференций Англии. Утверждая в Атлантической хартии «свободный доступ» ко всем рынкам, Черчилль постарался впоследствии выхолостить этот принцип. Но в Белом доме хватало решимости. Вместе с Англией на США приходилось более половины мирового торгового обмена. Победа на английском фронте давала Вашингтону все шансы экономического доминирования в глобальном масштабе. Полученная от США помощь по ленд-лизу (33 миллиарда долларов) уже был показателем слабости Англии, а в дальнейшем она просила новых займов. Давая очередные 3,8 миллиарда долларов, американцы добились от англичан обещания демонтировать имперские торговые барьеры. Президент сумел «приобщить» к зоне свободного перемещения капиталов и товаров вторую по величине — Французскую империю. Предоставляя в 1945 г. правительству генерала де Голля заем в один миллиард долларов, американцы в обмен заставили французов сократить правительственные субсидии, пресечь валютные манипуляции и открыть зону франка для американских товаров.

Америка видела, как нуждаются в займах ее жестоко пострадавшие в войне союзники — СССР и Англия. Американская делегация пообещала советской делегации, возглавляемой Молотовым, значительную долю будущих займов. На конференции в Бреттон-Вудсе был создан Международный валютный фонд и Мировой банк. Мировой банк владел активами в 7,6 млрд. долл. и правом предоставлять займы на вдвое.большую сумму. Международный валютный фонд (МВФ) владел 7,3 млрд. долл., предназначенных для стабилизации основных мировых валют, для расширения мировой торговли, для «ликвидации препятствий на пути мировой торговли». Финансист Б. Барух сказал в начале 1945 г.: «Если мы сможем прекратить субсидирование рабочей силы (что предполагала прежняя — „закрытая“ система отдельных торговых блоков. — А.У.) и жестокое соперничество на экспортных рынках… мы будем иметь самый долгий период процветания». Теоретик Хэлла Герберт Фейс прямо утверждал, что «Соединенные Штаты не могут пассивно смотреть на использование капитала для целей. Которые могут не совпадать с американскими. Капитал — это одна из форм мощи»… Ее следует использовать для ограничения самостоятельных решений других стран».

США как самый крупный вкладчик будут иметь в Мировом банке и в МВФ треть распорядительных голосов. Оба этих международных агентства возглавили американцы. Все валютные операции обоих ведомств осуществлялись в национальной валюте США. Оба международных агентства должны были разместиться в Вашингтоне. Одним из каналов воздействия увилась непосредственная материальная помощь жертвам войны. План ее оказания был подготовлен в 1943 г. четырьмя странами — Соединенными Штатами, Советским Союзом, Англией и Китаем. США обязывались предоставить три четверти помощи, это автоматически ставило их во главе программы.

В те самые месяцы, когда специалисты и оборудование требовались на фронтах, американцы построили в Саудовской Аравии огромный аэропорт Дахран. Прежние владельцы региона — англичане — обеспокоились, прежде всего, за свое влияние в Иране и Ираке (Саудовская Аравия уже частично была «списана» в свете американского финансово-политического вторжения в нее). Президенту Рузвельту пришлось успокаивать их в этом отношении. Черчилль, который всегда предпочитал раздел сфер влияния, выразил признательность Рузвельту: «Большое вам спасибо за уверения в том, что вы не имеете виды на наши нефтяные поля в Иране и Ираке. Позвольте мне отблагодарить вас самыми надежными уверениями в том, что мы не будем зариться на ваши интересы и собственность в Саудовской Аравии». На Тихом океане американцы стали осуществлять контроль над принадлежавшими прежде Японии Каролинскими, Маршалловыми и Марианскими островами, где представители США сразу же показали, что здесь возникает новый «редут» Америки. Следует особо отметить, что Рузвельт уже в 1944 г. пришел к твердому выводу: в оккупированной Японии США будут обладать всей полнотой власти, не деля ее ни с кем из союзников.

Восприимчивость советской стороны в вопросе о займах (вполне понятно, что разрушенному хозяйству страны они были чрезвычайно нужны) вызвала радужные надежды Рузвельта в отношении того, что это поможет ему решить «русский вопрос». Размышляя по данному поводу, министр финансов Моргентау поделился с президентом: «Есть два типа людей. Одни (подобно Идену) верят в то, что мы должны сотрудничать с русскими и что мы должны доверять России ради мира на земле. Позицию других иллюстрирует замечание мистера Черчилля, который сказал: „Что мы собираемся иметь между белыми снегами России и белыми скалами Дувра?"“. Рузвельт отозвался так: „Очень хорошо обрисованные позиции. Я принадлежу к той же школе, что и Иден“.

Рузвельт сфокусировал свое внимание на организации, которая заменит Лигу Наций. 21 августа 1944 г. министры иностранных дел союзных держав в пригороде Вашингтона Думбартон-Оксе создали контуры мировой организации, сердцевиной которой был назван Совет Безопасности, каждый из членов имел право на «вето». Общественные опросы свидетельствовали, что две трети американского населения выступали за такую организацию, за то, чтобы она имела собственные вооруженные силы. Дело защиты вильсоновской идеи о выходе США в океан мировой политики, создании всемирной организации взяли на себя известные американские историки и политологи — Д. Перкинс, Д. Флеминг, Дж. Шотвел. Ф. Рузвельт писал в эти дни 1944 г.: «Почти все интеллектуалы сейчас с нами». У. Липпман в книге «Военные цели США» указывал, что в будущем мире будут «три орбиты» — атлантическая, русская и китайская. Задача Вашингтона — нахождение прочных рабочих отношений с Москвой. Чтобы избежать тупика в вопросе о вето великих держав в Совете безопасности, Рузвельт в начале сентября 1944 г. решил обсудить спорные вопросы с главой советской делегации А.А. Громыко. Сталин в письме от 14 сентября 1944 г. утверждал, что предубеждения против СССР делают право вето абсолютно необходимым для самообороны Советского Союза.

Думбартонокские обсуждения еще продолжались, когда Рузвельт и Черчилль договорились о седьмой встрече военного времени, на этот раз они встретились 11 сентября 1944 г. (во второй раз) в Квебеке. Премьер с тростью вышел из вагона, а Рузвельт встречал его как старого друга. Лорд Исмей пишет, что это было скорее похоже на «встречу дружной семьи, начинающей совместный отпуск, чем на встречу степенных лидеров военного времени на важной конференции… Видеть их вместе было сплошным удовольствием».

На первом заседании (13 сентября 1944 года) царил оптимизм: союзные войска вошли в Бельгию, а затем вышли на «линию Зигфрида». Некоторые военные полагали, что война может завершиться к концу года. Союзники обсуждали возможности союзных войск в отношении Триеста, Истрии, продвижения в направлении Вены. Рузвельт подписал инструкцию генералу Г. Вильсону: в случае неожиданного краха Германии оккупировать четырьмя дивизиями Австрию. Рузвельт говорит своему помощнику о «необходимости сохранения Британской империи сильной». Рузвельт хотел выработки жесткой политики в отношении Германии. «Мы должны быть твердыми в отношении Германии, я имею в виду немецкий народ, а не только нацистов. Мы должны либо кастрировать немцев, либо обращаться с ними таким образом, чтобы они не могли воспроизводить население, которое хотело бы продолжать свой прежний путь». Рузвельт отверг как неудовлетворительный план обращения с Германией, предложенный американскими военными. «У меня складывается впечатление, что Германия не должна быть восстановлена подобно Нидерландам и Бельгии… Каждый в Германии должен понять, что на этот раз они являются поверженной нацией».

Рузвельт склонялся к идее Моргентау о демонтаже индустриальной мощи Германии — он гарантировал бы, по меньшей мере, двадцатилетнюю гегемонию в Западной Европе Англии, развеял бы страхи Советского Союза перед германской мощью и перед Западом в целом (страх перед тем, что Соединенные Штаты или Англия могут восстановить германское могущество в своих целях). Рузвельт сказал помощнику Черчилля лорду Червеллу, что это избавит Британию от германской конкуренции. Сам Черчилль после колебаний пришел к выводу: «В конце концов, дело касается будущего моего народа, а когда мне нужно выбирать между моим народом и германским народом, я предпочту свой народ». Рузвельт и Черчилль договорились подписать меморандум, призывающий «превратить Германию в страну преимущественно сельскохозяйственную и крестьянскую по характеру посредством уничтожения военной промышленности в Руре и Сааре». Моргентау был взволнован. Приглашенный на коктейль в апартаменты Рузвельта, он вышел в высшей степени удовлетворенным: «Мы никогда не разговаривали так душевно с времен его губернаторства. Это был яркий эпизод моей карьеры в правительстве».

Скептически отнесся к плану Моргентау Г. Стимсон. В первые дни сентября 1944 года он задавал Рузвельту сложные вопросы: деиндустриализация Германии выбросит на улицу примерно тридцать миллионов человек, что делать с ними? Нарушится внутренний механизм европейской экономики, налаженный за последние восемьдесят лет. Поколебленный, Рузвельт еще не занял окончательной позиции. Он колебался между двумя вышеозначенными курсами. Рузвельт указал, что план Моргентау противоречит требованиям Советского Союза о репарациях. В то же время президент согласился с тем, что Европа не нуждается в сверхмощном германском индустриальном ядре, и высказался за «сельскохозяйственную Германию». В конечном счете Рузвельт отклонил идею занятия на текущем этапе четкой позиции в отношении Германии. Очевидно, что он решил действовать по обстоятельствам, не лишаясь заранее возможных козырей. Двадцатого октября он говорит Хэллу, что «ненавидит составлять планы в отношении еще не завоеванной страны». Эти планы будут зависеть от того, «что мы найдем в Германии».

Рузвельт определенно ужесточил политику в отношении европейских метрополий в целом. Он сократил обещанную помощь Британии по ленд-лизу — только 5,5 миллиарда долларов в период между поражением Германии и Японии — на 20 процентов меньше запрошенного англичанами. Рузвельт ревниво отнесся к встрече Черчилля со Сталиным в октябре 1944 года. Он просил премьера позволить послу Гарриману присутствовать на всех важнейших беседах. В то же время Рузвельт запретил своему послу подписывать какой бы то ни было документ, даже самый общий. Уже тогда становилось ясно, что президент ждал встречи глав великих держав с глазу на глаз. Пока же он телеграфировал Сталину: «Идет глобальная война, и нет буквально ни одного вопроса военного или политического, в котором Соединенные Штаты не были бы заинтересованы… Моим твердым убеждением является то, что решение до сих пор незакрытых вопросов может быть найдено только совместно».

5 января 1945 г. Молотов выдвинул американцам запрос на 6 млрд. долл. на послевоенное восстановление Советского Союза (выплата в течение тридцати лет под 2,5 процента годовых). Посол Гарриман принял эту памятную записку со словами, что эта схема должна пройти становящийся все более прижимистым конгресс. Советская сторона предложила рассматривать проблему советских долгов в контексте общесоюзных отношений. Гарриман посоветовал государственному секретарю Стеттиниусу следующее: «Мое честное мнение сводится к тому, что вопрос о кредите должен быть привязан к общим дипломатическим отношениям с Советским Союзом; в определенное время русским следует дать знать, что наше желание тесного сотрудничества с ними в решении их огромных проблем реконструкции будет зависеть от их поведения в международных делах (курсив мой. — А.У.). Я полагаю, что и программа ленд-лиза должна быть в конечном счете решена таким же образом». Главный администратор ленд-лиза Л. Кроули поддержал точку зрения Гарримана. Госдепартамент заставил «Нью-Йорк таймс» не печатать сообщение о просьбе советской стороны. Америка желала полностью воспользоваться своими рычагами воздействия на Советский Союз. Встал вопрос о контроле над Советской Россией. С началом Ялтинской конференции советской стороне было дано знать, что его западные союзники вовсе не намерены помогать в восстановлении СССР, если Москва полностью не войдет в фарватер американской политики.

Стать сателлитом или искать другие возможности? Вопрос был задан стране, которая побеждала величайшую военную силу современности. Стране, которая, единственной в мире, никогда не была зависимой от Запада территорией.

Гарриман сообщал из Москвы, что русские обеспокоены тем, чтобы надежно гарантировать свою безопасность в Европе. Моргентау сказал Рузвельту: «Россия боится того, что мы и англичане собираемся заключить „мягкий“ мир с Германией и восстановить ее как будущий противовес России». В свете этого демонтаж германской мощи виделся логическим ответом, удовлетворяющим и англичан, и русских. Присутствие США становится не маргинальным, а ключевым фактором европейской ситуации. Премьер Черчилль перевел вопрос о «сдерживании» СССР в Европе в практическую плоскость. Он указывает Рузвельту на «опасное распространение русского влияния» на Балканах — обстоятельства капитуляции Румынии и Болгарии дают ему для этого основания. Рузвельт начал в определенной степени разделять опасения Черчилля. Принимая австрийского эрцгерцога Отто, он сказал: «Нашей главной задачей становится не допустить коммунистов в Венгрию и Австрию».

В Москве за дело объяснения курса русских берутся посол Аверелл Гарриман и его заместитель Джордж Кеннан. Гарриман еще благодушествует, он предсказывает, что русские будут стараться поддержать хорошие отношения с Западом — но не за счет своих основных интересов. Кеннан нравится в Вашингтоне литературной силой своих посланий. Начиная с сентября 1944 г. он отсылает в американскую столицу весьма пессимистические оценки советских намерений. Исходя их его анализа, складывалось впечатление, что западные концепции международного сотрудничества представляются русским «странными», ибо их усилия в Восточной и Центральной Европе «направлены только на одну цель: мощь. Какую форму примет эта мощь, какими методами она будет достигнута — все это второстепенные вопросы. Москва безразлична к тому, „коммунизирован“ ли данный район. При прочих равных обстоятельствах Москва предпочла бы видеть его коммунизированным, хотя даже это спорно. Но главное во всем этом — усиление влияния Москвы». Источники такого поведения и оправдание его никогда не исследовались Кеннаном в деталях. Вместо этого Кеннан приводил примеры «противоречивости», «ксенофобии». Мистическая русская душа в его изображении стремилась к «жесткому полицейскому режиму», не склонному к международному сотрудничеству.

В Вашингтоне на самом политическом верху возникает группа политиков, чрезвычайно обеспокоенных ростом влияния Кремля как независимой политической силы в мире. Одним из вождей «бдительных» становится министр военно-морского флота Джеймс Форрестол, утверждавший безграничность русских амбиций. В конгрессе сенатор Ванденберг потребовал жесткости. Теперь в Вашингтоне сплетали воедино балканских коммунистов, польских левых, уступчивых центристов в Бухаресте, готовностью к дружбе Бенеша с единой волей коммунистического Кремля. В октябре 1944 г. посол Гарриман начинает утверждать, что ухудшение экономического положения в странах Восточной Европы играет на руку Москве, так как приводит к власти дружественные ей элементы. Гарриман склоняется к мысли, что советская экспансия «фактически необорима». Посол «далек от оптимизма» относительно подлинных договоренностей с Россией. Одновременно Кеннан указывает на скорость, с которой советские власти судили пособников немцев — они расчищают дорогу к власти своим сторонникам. И все же Гарриман считает, что Россия будет стремиться к союзу с Западом. «Я полагаю, что мы должны спокойно, но твердо указать им, что мы не согласны с их подходом. Мой опыт говорит, что в этом случае Сталин стремиться к сближению». В Польше и Югославии Россия пойдет на встречу Америке.

Анализ подобного рода вызвал у президента Рузвельта серьезное беспокойство и с середины сентября 1944 г. Белый дом начинает искать возможность личной встречи со Сталиным. Президентские выборы вынудили отложить встречу, но после впечатляющей победы Рузвельт устремился к Тегерану.

Сталин постарался объяснить логику своего поведения 6 ноября 1944 г.: Когда речь заходит о признании очередного правительства, политика Советского Союза становится на рельсы «делового подхода». Является ли данная нация антигерманской? Если да, то СССР признает ее. Сталин принимал все, что помогало ведению войны, и если короли помогали больше, чем партизаны и армии Сопротивления, он ясно давал знать, что готов сотрудничать. По его мнению, «альянс между Советским Союзом, Великобританией и Соединенными Штатами основан не на случайных, краткосрочных соображениях, но на продолжительных и жизненно важных интересах».

Можно ли было верить Сталину? В зыбком мире между двумя мировыми войнами было много перемен политического курса. Не Сталин, а хозяева Польши первыми (1934 г.) подписали соглашение с Гитлером — что потом — до Сталина — сделали французы и англичане — в Мюнхене, в 1938 Сталин, как пишет американский историк, «хотел бы сотрудничать — но среди равных, ибо Россия гордо верила, что заслужила это право на огромных кровавых полях Европы. Я не нашел доказательств того, что американские лидеры серьезно анализировали подобные вопросы, а еще меньше ассимилировали ответы с практической политикой. Никто не сформулировал более широкой интерпретации восточноевропейских событий, которые показали бы, что Советы основывали свою политику на плюралистических, неидеологических ответах, всегда окрашенных местным колоритом, который русские не всегда контролировали. Американские лидеры не понимали, что стратегия Народного фронта, воспринятая коммунистами, давала Старому режиму шанс на выживание. Тщательное исследование русской политики требует досконального изучения успехов Бенеша, рациональной стороны его политики. Требует внимательного исследования провала лондонских поляков, индифферентности русских в отношении социального строя нейтральной Финляндии. Сталин провозгласил, что он желает видеть дружественные и независимые государства на русских границах».

Экономической целью Америки во второй мировой войне было, цитируя самих американских специалистов, спасение капитализма как у себя дома, так и во внешнем мире. Заведующий Отделом экономических проблем государственного департамента Гарри С. Хокинс заявил в апреле 1944 г.: «Глядя на происходящее с чисто эгоистической точки зрения, следует сказать, что торговая кооперация поможет, прежде всего, нам. Как вы знаете, мы в нашей стране осуществили гигантский рост производства, мы планируем производить еще больше после окончания войны и внутренний американский рынок не может бесконечно поглощать эту продукцию. Мы будем исключительно нуждаться в бесконечно растущих внешних рынках». Велись и подсчеты. Чтобы дать работу трем миллионам трудящихся в индустрии, нужны были инвестиции в 10 млрд. долл. Администрация внешнеэкономических отношений нуждалась в рынке в 14 млрд. долл. сразу же после окончания войны. Проделав кругосветное путешествие, вице-президент Генри Уоллес в июле 1944 г. заявил, что «судьба принадлежит американским бизнесменам будущего, которые понимают, что новая американская граница протянулась от Миннеаполиса до Средней Азии». Государственный департамент планировал ежегодные американские инвестиции за пределы США — только со стороны частного бизнеса — в 3 млрд. долл. ежегодно. Заведующий отделом экономических проблем военного времени государственного департамента Ч. Тафт предупреждал в мае 1944 г.: «Наши запасы металлов тают и в конечном счете иссякнут и наши запасы нефти. Самое существенное для нашей промышленности придется завозить из-за рубежа и через какие-нибудь 50 лет мы — как англичане сегодня — будем вынуждены увеличивать свой экспорт, чтобы платить за жизненно необходимое для нашей жизни. Экспорт готовых товаров нужно наладить заранее». Поразительна была идентификация американских интересов с «интересами всего мира» — в сотнях и тысячах речей ответственных государственных деятелей США, обращенных к послевоенному будущему.

Политические цели? Скажем прямо: уже в конце 1944 г. Соединенные Штаты и Великобритания вмешивались во внутренние дела всех основных западноевропейских наций с целью сдержать левые силы. «И хотя Соединенные Штаты вместе с Британией правили на Западе железной рукой, в Восточной Европе они призывали к свободным выборам и самоуправлению. Но предвоенный опыт убеждал русских, что Запад желает создать антисоветский блок. Примерная демократия никогда не существовала в Восточной Европе за исключением Чехословакии; американские планировщики игнорировали национальные вопросы восточной Европы — во многом потому, что не имели ответов на эти вопросы. …80 процентов экспорта Восточной Европы в 1938 г. состояло из сырьевых материалов и все шло на Запад. Разговор о восстановлении стабильности, нормальной торговли и реинтеграции Восточной Европы в мировую экономику означал полуколониальные экономические отношения этого региона с остальным миром».